Избранные детективы. Компиляция. Книги 1-7 [Джеймс Эллрой] (fb2) читать онлайн

Джеймс Эллрой Американский таблоид

Нэту Соубелу

Америка никогда не была невинной. Мы расстались с непорочностью еще на корабле, когда плыли сюда через океан — и не жалеем об этом. В нашем падении нельзя винить ни врагов, ни стечение обстоятельств. Видимо, просто нельзя потерять то, чего у тебя в принципе быть не могло.

Образы массовой культуры затуманивают вам мозги, заставляя вспоминать о прошлом, которого не было. Псевдоисторики делают из обманщиков-политиканов чуть ли не святых и придают их поступкам глубокий нравственный смысл. Наш рассказ позволит вам посмотреть на иное прошлое — не приукрашенное прошлое, о котором мы имеем лишь расплывчатое представление. Ничто кроме правды не может прояснить истинный ход истории.

По-настоящему «Три завета Камелота» звучали так: хорошо выгляди, не давай спуску другим, изменяй жене. Джек Кеннеди стал мифологическим героем одного из самых лакомых кусочков нашей истории. У него были неплохие ораторские способности и первоклассная стрижка. Словом, Билл Клинтон минус пристальное внимание СМИ и дряблый животик.

Джека убили в самый подходящий для последующей канонизации момент. На вечный огонь его памяти, точно мотыльки, летят обманы. Настало время извлечь урну с его прахом и пролить свет на личности тех, кто облегчил его взлет и ускорил его падение.

На коррумпированных полицейских и вымогателей. На «солдат удачи»; на тех, кто устанавливал «жучки»; на комиков-содомитов и на всех-всех-всех. Ведь если бы их судьбы хоть на секунду отклонились от намеченного ими пути, история Америки была бы совсем другой.

Настало время снять покров тайны с целой эпохи и создать новый миф о восхождении «из грязи в князи». Время рассказать о злодеях и той цене, которую им пришлось заплатить за возможность однажды повлиять на историю.

Им и посвящается.

Часть I Вымогатели Ноябрь — декабрь 1958

1. Пит Бондюран (Беверли-Хиллс, 22 ноября 1958 года)

Он всегда ширялся при свете телеэкрана.

Какие-то латиносы размахивали оружием. Главный латинос выковыривал из бороды козявок и подбадривал остальных выкриками. Черно-белые съемки; типы из Си-би-эс в шмотках «сафари». Диктор вещал: на Кубе творится фигня — повстанцы Фиделя против действующей армии диктатора Фульхенсио Батисты.

Говард Хьюз нашел вену и ввел в нее кодеин. Пит украдкой наблюдал за ним — тот оставил дверь спальни настежь открытой.

Зелье подействовало. Челюсть большого Говарда отвисла.

Снаружи погромыхивали тележки гостиничной обслуги, развозя еду и напитки. Хьюз вытер иглу и принялся переключать каналы. Новости сменились «Хауди-Дуди шоу» — а что еще смотреть в номере отеля в Беверли-Хиллс?

Пит вышел в патио: вид на бассейн, отличный наблюдательный пункт. Вот только погода подкачала: никаких тебе старлеток в бикини.

Сегодня в полдень у него бракоразводный спектакль. Муженек потреблял в ланч спиртное и любил молоденьких. Надо будет взять качественные лампы-вспышки, а то на расплывчатых фото выходили какие-то трахающиеся паукообразные. Да и Хьюз подкинул работенку: выяснить, кто рассылает повестки в суд по делу о демонополизации авиатранспортной компании «Трансуорлд эйрлайнз» и подкупить их, чтобы те сообщали, что большой Говард улетел на Марс.

Хитроумный Говард сформулировал это так:

— Я не собираюсь становиться ответчиком по этому делу, Пит. Я просто хочу оставаться вне пределов досягаемости и не назначать определенной цены до тех пор, пока мне не придется ее продавать. В любом случае, от «Трансуорлд эйрлайнз» я устал, и продам ее только тогда, когда почувствую, что за нее можно выручить, по меньшей мере, пятьсот миллионов долларов.

Говоря это, он скорчил гримасу: маленький лорд Фаунтлерой[1], стареющий торчок.

Вдоль бортика бассейна проплыла актриса Ава Гарднер. Пит помахал ей: она лучезарно улыбнулась в ответ. Была у них давняя история: когда-то Пит устроил ей аборт, а взамен она провела уик-энд с Говардом Хьюзом. Пит Бондюран, человек определенных занятий: сутенер, поставщик наркотиков, гангстер с лицензией частного детектива.

И с Хьюзом у Пита да-а-авняя история.

Июнь 1952 года: помощник шерифа Пит Бондюран — начальник ночного патруля шерифского участка в Сан-Димасе. Ночка выдалась та еще: сцапали ниггера-насильника; КПЗ забили до отказа вопящей пьянью.

Вот какой-то тамошний клиент и давай орать:

— Я тя знаю, громила! Ты убил невинных женщин! И собственного….

Пит забил его до смерти голыми руками.

В шерифском департаменте историю замяли. Но кто-то из очевидцев стукнул федералам.

Глава лос-анджелесского офиса ФБР назвал неизвестного алкоголика «жертвой борьбы за права граждан».

Двое агентов прижали Пита: Кемпер Бойд и Уорд Дж. Литтел. Говард Хьюз увидел его фото в газетах и почувствовал в этом человеке потенциального помощника — надежное плечо. Хьюз сделал так, чтобы обвинения сняли, а взамен предложил работу: устраивать сомнительные операции, поставлять хозяину девочек и наркоту.

Говард женился на актрисе Джин Питерс и купил для нее особняк, где она жила в одиночестве. К его обязанностям прибавилась еще одна: «сторожевой пес». С самой дорогой конурой в мире: особняком по соседству, естественно, без арендной платы.

Говард Хьюз — о браке:

— Это отличная штука, Пит, но вот проживание вместе меня угнетает. Периодически напоминай это Джин, ладно? А если она заскучает, скажи ей, что я постоянно о ней думаю, но очень занят.

Пит закурил сигарету. По небу поползли облака; отдыхавшие у бассейна зябко поежились. Зажужжал интерком — Хьюз вызывает.

Он вошел в спальню. По телевизору показывали «Капитана Кенгуру», звук в телевизоре был убавлен до минимума.

Мерцание черно-белого экрана — и большой Говард в глубоких тенях.

— Сэр?

— Когда мы одни, я Говард. Ты же знаешь.

— Сегодня мне хочется побыть услужливым.

— Ты имеешь в виду, что тебе хочется сдержать клятву, данную своей возлюбленной, мисс Гейл Хенди. Как ей живется в доме для наблюдения?

— Ей там нравится. Она, как и вы, тоже не особый любитель совместного проживания, и утверждает, что двадцать четыре комнаты на двоих — самое оно.

— Люблю независимых женщин.

— He-а, не любишь.

— Ты прав. Но сама идея женской независимости мне нравится. Я часто использую ее в своих фильмах. И уверен, что мисс Хенди превосходная партнерша в твоих темных делишках с шантажом и к тому же замечательная любовница. Итак, Пит, судебный процесс по делу компании «Трансуорлд эйрлайнз»…

Пит пододвинул стул:

— Судебные исполнители до тебя не доберутся. Я подкупил каждого работника этого отеля и нанял актера, которого поселил в бунгало в двух рядах отсюда. Он очень похож на тебя и одевается так же. Я заказал в его бунгало проституток — они приходят в любое время дня и ночи, поддерживая миф, что ты все еще трахаешь баб. Я проверяю всех мужчин и женщин, которые приходят устраиваться сюда на работу — чтобы убедиться, что их не подослало министерство юстиции. Все здешние начальники смены играют на бирже, и каждый раз, когда тебе начинают докучать повестками, я выдаю каждому по двадцать акций «Хьюз тул компани». Так что пока ты живешь в этом бунгало, тебя никто не тронет, и тебе не придется появляться в суде.

Худыми дрожащими пальцами Хьюз поправил халат.

— Ты — очень жестокий человек.

— Нет, я твой очень жестокий человек — за это ты меня и держишь.

— Ты — мой человек, что, однако же, не мешает тебе подрабатывать своей показушной частной детективной практикой.

— Потому, что я устаю от твоего общества. Представь себе, я тоже не любитель сожительства.

— Несмотря на то, сколько я тебе плачу?

— Как раз напротив, именно поэтому.

— Например?

— Пример? Пожалуйста: я живу в особняке в Холмби-хиллз, но за аренду платишь ты. Я езжу на новеньком «понтиаке»-купе, но за права заплатил ты. У меня…

— Толку от этих выяснений….

— Говард, ты что-то от меня хочешь. Выкладывай.

Хьюз нажал на кнопку пульта, и вырубил «Капитана Кенгуру».

— Я купил журнал «Строго секретно»[2]. Сей непристойный печатный орган я приобрел по двум причинам. Первая. Я общаюсь с мистером Эдгаром Гувером, и мне бы хотелось, чтобы наша дружба с этим господином стала прочней. Мы оба любим смачные статейки о Голливуде, которыми славится «Строго секретно», так что покупка сего издания сделана не только ради удовольствия. Это тонкий политический ход. Проще говоря, я хотел бы иметь возможность очернить политиков, к которым испытываю антипатию — вроде сенатора Джона Кеннеди: этот транжира и плейбой в шестидесятом может стать соперником моего хорошего друга Дика Никсона в борьбе за президентское кресло. Как тебе, бесспорно, известно, я и его отец в двадцатых были конкурентами в бизнесе, и, признаться честно, терпеть не могу всю семейку.

Пит переспросил:

— И?

— И мне известно, что ты работал на «Строго секретно» — подтверждал «подлинность» материалов. Насколько мне известно, этот аспект деятельности журнала связан с вымогательством — что-что, а это у тебя получается хорошо.

Пит захрустел суставами пальцев:

— Ну да, «подтверждал подлинность» — иными словами, говорил: «Не стоит подавать в суд на журнал, иначе вам не поздоровится». Если вам понадобится помощь подобного рода, я согласен.

— Отлично. Хорошее начало.

— Не тяни, Говард. Я знаю тамошних сотрудников, так что выкладывай: кто уходит, а кто остается.

Хьюз едва заметно дернулся.

— Секретарем в приемной работала негритянка, притом с перхотью — так что я ее уволил. Стрингер и по совместительству так называемый «поставщик скандалов» уволился сам, так что я желаю, чтобы ты нашел мне нового. Сола Мальцмана я оставил. Долгие годы он писал туда статьи под псевдонимом, так что я все-таки склоняюсь к тому, чтобы и дальше держать его, хотя он и значится в черных списках как коммунист, состоящий, по меньшей мере, в двадцати одной организации левого толка. И…

— И это — весь коллектив, который нужен. Сол — отличный работник, а если оправдаются наши худшие опасения, за него может поработать Гейл — пару лет она периодически пописывала в «Строго секретно». Юридическую поддержку обеспечит твой адвокат, Дик Стейзел, а для установки «жучков» я могу привлечь Фреда Турентайна. И — я найду тебе «поставщика скандалов». Буду расспрашивать и держать нос по ветру — но это может занять некоторое время.

— Я тебе доверяю. Ты, как обычно, окажешься на высоте.

Пит громко захрустел пальцами. Суставы ныли — верный признак грядущего дождя. Хьюз спросил:

— Это обязательно — так делать?

— Эти руки свели нас вместе, босс. Просто решил напомнить, что они все еще при мне.

Гостиная Питова особняка занимала площадь восемьдесят четыре на восемьдесят метров.

Стены фойе были отделаны мрамором с «золотой крошкой».

Девять спален. Огромные холодильные камеры глубиной тридцать футов. Каждый месяц по приказу Хьюза во всем доме чистили ковры — однажды по ним прошелся негр.

На потолке и лестничных пролетах верхнего этажа стояли камеры видеонаблюдения — направленные на спальню миссис Хьюз.

Пит встретил Гейл на кухне. У нее были потрясающие кудряшки и длинные темные волосы — ему все еще продолжала нравиться ее внешность.

Она сказала:

— Обычно, когда кто-нибудь входит в дом, это слышно, — но не тогда, когда входная дверь в полумиле отсюда.

— Мы уже год здесь живем, а ты все еще шутишь по этому поводу.

— Я живу в Тадж-Махале. К такому, знаешь ли, привыкнуть надо.

Пит, расставив ноги, оседлал стул.

— Ты нервничаешь.

Гейл отодвинула свой стул.

— Ну да… для подельницы вымогателя я нервозная. И как зовут сегодняшнего клиента?

— Уолтер П. Киннард. Сорок семь лет; налево ходит с самого медового месяца. У него есть дети, которых он обожает; жена утверждает, что он поведется, если я прижму его фотографиями и пригрожу показать их детям. Он не прочь заложить за воротник, и за ленчем непременно пропускает стаканчик.

Гейл перекрестилась — отчасти напоказ, отчасти искренне.

— Где?

— Знакомишься с ним в «Укромной гавани Дейла». В нескольких кварталах отсюда у него квартира, куда он водит секретаршу, но ты будешь настаивать, чтобы вы пошли в «Амбассадор». Наплетешь, что приехала в город на семинар и у тебя шикарный номер с баром.

Гейл вздрогнула. Когда она вот так вздрагивала еще до вечера, это означало, что она боится.

Пит сунул ей ключ.

— Я снял номер, соседний с твоим, так что можешь смело запираться и делать все, как надо. Я подобрал ключ к замку смежной двери, так что на этот раз шума не будет.

Гейл зажгла сигарету. Руки не трясутся — хорошо.

— Отвлеки меня. Расскажи, чего хотел Говард-затворник.

— Он купил «Строго секретно». И теперь хочет, чтоб я нашел ему журналиста; таким образом, он сможет наложить лапу на голливудские скандальчики и делиться ими со своим приятелем Эдгаром Гувером. Он хочет полить грязью своих политических оппонентов, вроде твоего давешнего бойфренда, Джека Кеннеди.

— Пара выходных вместе — не повод считать его моим бойфрендом.

— Твоя чертовски сексуальная улыбка его на что-то да подвигла.

— Ну да, мы как-то раз летали с ним в Акапулько. Жест, достойный Говарда-затворника, вот ты и ревнуешь.

— Вы с ним летали в его медовый месяц.

— И что? Он женился по политическим соображениям, а политика, знаешь ли, способствует случайным связям. И — господи, я и не знала, что ты та-а-акой вуайер.

Пит достал из кобуры пушку и быстро проверил обойму — сам не понимая собственной спешки. Гейл заметила:

— Не находишь, что у нас с тобой странная жизнь?

В центр они поехали на разных автомобилях. Гейл устроилась в баре; Пит занял отдельный кабинет поблизости, где и сидел, прихлебывая виски с содовой.

В ресторане было полно народу — «Гавань Дейла» облюбовали офисные работники, которые приходили в обеденный перерыв. У Пита не было проблем со столиком, — в свое время он спас владельца заведения от педика-шантажиста.

Много женщин: в основном уилширский офисный контингент. Гейл выделялась из общей массы — beacoup more je ne sais quoi[3]. Пит поглощал коктейльные орешки — он забыл позавтракать.

Киннард опаздывал. Пит осматривал комнату — рентгеновским взглядом.

Возле телефонов-автоматов — Джек Уэйлен, лос-анджелесский букмекер №1. Через два кабинета от него — двое высших чинов лос-анджелесского полицейского управления. Эти сволочи как раз в данный момент шептались:

— Бондюран…. Ну да, та женщина, Крессмейер.

На Пита нахлынули воспоминания.

Конец сорок девятого. У него — приличные приработки: обеспечение безопасности карточных игроков и устройство нелегальных абортов. Делал аборты его младший брат, Фрэнк.

Пит записался в морскую пехоту — чтобы получить «грин-кард». Фрэнк жил с родителями в канадском Квебеке и изучал медицину.

Пит узнал жизнь рано. Фрэнк — поздно.

Говори по-английски, а не по-французски. Избавляйся от акцента и дуй в Америку.

Фрэнк появился в Эл-Эй, одержимый жаждой наживы. Он получил степень доктора медицины и занялся «частной практикой»: толкал морфий и делал нелегальные аборты.

Фрэнк обожал карты и стриптизерш. Фрэнк охотно водился с бандитами. Фрэнк стал завсегдатаем «покерных вечеров», которые устраивал по четвергам Микки Коэн [4].

Фрэнк подружился с налетчиком по имени Хьюи Крессмейер. Мамаша Хьюи держала абортарий в Черном городе. Подружка Хьюи забеременела, и он попросил мамашу и Фрэнка помочь ему. Хьюи сглупил и совершил налет на заведение, где проводились «покерные вечера» Микки — Пита в тот вечер «на посту» не было: его подкосил грипп.

Микки «заказал» налетчика Питу.

Питу стукнули: Хьюи прячется в Эль-Сегундо. В доме, принадлежащем одному из бойцов Джека Драгны[5].

Микки ненавидел Джека Драгну. Он удвоил цену и сказал: убей всех, кто будет в доме.

14 декабря 1949 года — небо затянуло облаками, задул пронизывающий ветер.

Пит поджег дом, где скрывался налетчик, при помощи коктейля Молотова.

Четыре тени метнулись к задней двери, пытаясь сбить с себя пламя. Пит застрелил их и оставил тела догорать.

Газетчики опознали погибших.

Хьюберт Джон Крессмейер, 24 года.

Рут Милдред Крессмейер, 56 лет.

Линда Джейн Кэмроуз, 20 лет, на четвертом месяце беременности.

Франсуа Бондюран, 27 лет — врач-терапевт, канадский эмигрант французского происхождения.

Официально убийства остались нераскрытыми, однако информация все же просочилась в «узкий круг».

Кто-то позвонил в Квебек его отцу и все рассказал. Старик перезвонил ему, умоляя сказать, что это не так.

Должно быть, Пит запнулся или голос его выдал. В тот же день старик и мать отравились газом.

Пожилая тетка, сидевшая в баре, была вылитая Рут Милдред.

Время тянулось, точно резиновое. Он послал тетке порцию спиртного за счет заведения. Вошел Уолтер П. Киннард и примостился в баре рядом с Гейл.

Представление началось.

Гейл поманила бармена. Внимательный Уолт перехватил ее жест и свистнул. Бармен метнулся к ним с шейкером — завсегдатая-выпивоху Уолта здесь знали.

Беспомощная Гейл стала рыться в сумочке в поисках спичек. Услужливый Уолт — рад стараться — галантно щелкнул зажигалкой. Со спины весь пиджак Сексуально Привлекательного Уолта был осыпан перхотью.

Гейл улыбнулась. Привлекательный Уолт улыбнулся в ответ. На Сексуальном Уолте были белые носки и костюм-тройка в узкую белую полоску.

Пташки, устроившись рядышком, начали болтать и поглощать мартини. Пит не сводил глаз с предпостельного «разогрева». Гейл с жадностью выпила свой мартини — для храбрости; видно было, что нервы у нее на взводе.

Она коснулась руки Уолта. Точно хотела сказать Питу: я делаю это исключительно ради денег.

Пит прошелся пешком до «Амбассадора» и зашел в свой номер. Устроено отлично: его номер, номер Гейл и одна общая дверь, позволяющая быстро и втихаря попадать из одного номера в другой.

Он вставил пленку в фотоаппарат, укрепил вспышку. Он смазал дверной косяк. Подобрал наилучший ракурс для портретной съемки.

Медленно протянулись минут десять. Пит прислушивался к звукам за дверью. Ага! — сигнал Гейл: «Черт, куда я дела ключ!» — пожалуй, слишком громко.

Пит вжался в стену. И услышал, как одинокий Уолт ноет: мол, его жена и дети не понимают, что у мужика есть потребности. Гейл спросила: тогда почему у вас семеро детей? Уолт ответил: мол, это держит жену дома — там, где ей место.

Голоса стали утихать — парочка приближалась к постели. С глухим стуком упали на пол туфли. Гейл сбросила туфлю на высоком каблуке так, что та стукнулась о стену — условный сигнал: пять минут до старта.

Пит рассмеялся — комната за тридцать долларов за ночь, а стены тонкие, как вафля.

Расстегнулись молнии. Заскрипели пружины кровати. Пошли секунды: тик-так, тик-так. Уолтер П. Киннард стал постанывать — Пит засек его оседланным в 14.44.

Ему пришлось прождать аж до 15.00. Он ме-е-едленно приоткрыл дверь — отлично смазанный косяк исключал малейший скрииип.

Ага: Гейл и Уолтер П. Киннард — трахаются. Миссионерская поза, головы близко друг к другу — самое оно, чтобы предъявить в суде в качестве доказательства супружеской измены. Уолт балдел; Гейл имитировала оргазм, хотя на самом деле ее больше занимал сломанный ноготь.

Пит выбрал угол для съемки крупным планом и щелкнул фотоаппаратом.

Раз-два-три — фотовспышки со скоростью автомата Томпсона. Чертова комнатенка с вафельными стенами так и засияла светом.

Киннард вскрикнул и обмяк. Гейл выбралась из кровати и поспешила в ванную.

Сексуальный Уолт, абсолютно голый: метр восемьдесят, девяносто пять килограммов, плотного телосложения.

Пит бросил фотоаппарат и схватил его за горло. Пит медленно и отчетливо изложил ему свои требования:

— Твоя жена хочет развестись. На следующих условиях: восемь штук в месяц, ваш дом, «бьюик» пятьдесят шестого года выпуска и оплата протезирования зубов вашему сыну Тимми. Либо ты выполняешь ее требования, либо я нахожу тебя и вышибаю тебе мозги.

Изо рта Киннарда пошла пена. Питу страшно понравился цвет его лица: синева от шока и краснота больного-сердечника.

Из-за двери ванной комнаты послышался звук убегающей в слив пены — обычно после постели Гейл мылась быстро.

Пит уронил Уолта на пол. Больше девяноста кило — совсем неплохо.

Киннард схватил свои шмотки и, спотыкаясь, рванулся к двери. Пит наблюдал, какой, спотыкаясь, бежал вниз по лестнице, пытаясь на ходу натянуть штаны.

Из облака пара появилась Гейл. Ее «Я больше так не могу» абсолютно не удивило Пита.

Уолтер П. Киннард беспрекословно подчинился. Таким образом, счет Пита стал: 23:0 в пользу жен. Миссис Киннард расплатилась: пять штук вперед и 25 % от алиментов в дальнейшем.

На очереди: три дня по расписанию Говарда Хьюза.

Судебный процесс по делу «Трансуорлд эйрлайнз» страшно напугал большого Говарда. Пит устроил «отвлекающий маневр».

Заплатил шлюхам, которые скормили газетам «утки»: большого Говарда засекли в том или ином «сексодроме». Он засыпал организаторов процесса анонимными телефонными «подсказками»: Хьюз в Бангкоке, Маракайбо, Сеуле. Он поселил в бунгало еще одного двойника Хьюза — актера-ветерана порнофильмов, щедро одаренного матерью-природой. Старик и впрямь страдал болезненной эрекцией — как-то Пит подослал к нему Барбару Пейтон, чтобы та обслужила его. Алкоголичка Барби и вправду решила, что перед ней — настоящий Хьюз. Она делала ему минет и с удивлением обнаружила: дружочек Говарда прибавил аж пятнадцать сантиметров.

Эдгар Гувер мог запросто развалить процесс. Хьюз отказывался обращаться к нему.

— Пока рано, Пит. Сперва мне надо закрепить дружбу с мистером Гувером. Ключом к этому я вижу обладание журналом «Строго секретно», но сначала мне нужен новый «поставщик скандалов». Ты же знаешь, как мистер Гувер любит получать щекотливую информацию…

Пит распустил слухи:

«Строго секретно» требуется новый «поставщик грязи». Заинтересованным лицам обращаться к Питу Б.

Пит околачивался возле телефона в своей шикарной «конуре». Звонили какие-то непонятные типы. Пит обращался к каждому с просьбой: сообщить какую-нибудь свежую сальную новость, чтобы показать «квалификацию».

Звонившие повиновались. И вот что они сообщали: Супруга знатного республиканца Пэт Никсон только что родила ребенка от чернокожего сладкоголосого певца Ната «Кинга» Кола. Телеведущий Лоуренс Уэлк держал бордель с мужчинами-проститутками. Сладкая парочка: королева твиста Пагги Пейдж и Фрэнсис, Говорящий Мул.

В жилах Дуайта Эйзенхауэра текла негритянская кровь. Лесси[6] забеременела от Рин-Тин-Тина. Иисус Христос держит черный бордель в Уоттсе.

И остальное было не лучше. Пит зафиксировал девятнадцать звонков — и все от каких-то болванов.

Телефон снова зазвонил. Вероятно, это был болван № 20. Пит услышал треск на линии — похоже, звонили из другого города.

— Кто это?

— Пит? Это Джимми.

ХОФФА.

— Джимми, как поживаешь?

— В данный момент — мерзну. В Чикаго холодно. Я в доме друга, а отопление здесь накрылось. А ты уверен, что твой телефон не прослушивается?

— Уверен. Фредди Турентайн раз в месяц проверяет все резиденции Хьюза на наличие «прослушки».

— Значит, я могу говорить?

— Можешь.

И Хоффу точно прорвало. Пит держал трубку на расстоянии вытянутой руки и слышал про-о-осто превосходно.

— Маклеллановский комитет налетел на меня, как мухи на дерьмо. Этот гребаный хорек Бобби Кеннеди успел убедить полстраны, что профсоюз водителей грузовиков хуже чертовых комми, и уже подзатрахал меня и моих людей повестками в суд, и мой профсоюз атаковали его хреновы следаки…

— Джимми…

— …как шелудивого пса блохи. Сперва достали Дейва Бека, теперь вот взялись за меня. Бобби Кеннеди — это одна большая куча дерьма. Я, значит, строю во Флориде курортный поселок, «Солнечная долина» будет называться, и Бобби пытается разнюхать, откуда взялись три миллиона, на которые я это делаю. Он подозревает, что я прикарманил их из Центрального пенсионного фонда профсоюза…

— Джимми…

— …и теперь хочет использовать меня для того, чтоб его блядун-братец заполучил президентское кресло. Он думает, что Джеймса Риддла Хоффу вот так запросто можно использовать для достижения своих политических целей. Что я вот так нагнусь перед ним и подставлю ему задницу, как пидор какой. Он думает, что я…

— Джимми…

— …этакий сосунок вроде него и его братца. Он думает, что и я прогнусь, как Дейв Бек. Как будто одного этого мало. У меня в Майами есть служба такси. Так там работают горячие кубинские парни, мать их — только и знают, что обсуждать гребаных Фиделя и Батисту, типа…

Хоффа, хрипло сопя, стал переводить дыхание. Пит спросил:

— Джимми, что ты хочешь?

Джимми, отдышавшись:

— У меня есть для тебя дельце, в Майами.

— Сколько?

— Десять штук.

Пит ответил:

— Согласен.

Он заказал билет на полночный рейс. Назвавшись вымышленным именем, он попросил билет первого класса за счет компании «Хьюз эйркрафт». Самолет приземлился в восемь утра — точно по расписанию.

В Майами дул легкий ветерок, но чувствовалось, день будет жарким.

Пит добрался до проката автомобилей, принадлежащего профсоюзу водителей грузовиков, и выбрал новенький «Кадиллак-Эльдорадо». Джимми подсуетился: ни удостоверения личности, ни задатка не потребовали.

К панели была приклеена записка:

«Поезжай в службу такси: улица Флэглер, северо-запад, дом 46. Разговаривать будешь с Фуло Мачадо». И план проезда, прорисованный на маленькой карте.

Пит поехал в указанном направлении. Пейзаж быстро менялся.

Большие дома вытеснялись все более низкими. Районы с зажиточным белым населением сменились обиталищами белой бедноты, затем кварталами, населенными черными и латиносами. Улица Флэглер представляла собой ряд тесно прилегающих друг к другу домишек с дешевыми квартирками.

Контора службы такси оказалась оштукатуренным домиком, расписанным полосами под тигра. Все такси на стоянке также были разрисованы тигровыми полосами. А возле них — прелесть какая — стояли латиносы-водители в тигровых рубашках, уплетая пончики и запивая их дешевым винищем.

Табличка над дверью гласила: Такси «Тигр». Se habla Espanol[7].

Пит припарковался прямо перед конторой. Тигроворубашечные латиносы уставились на него и залопотали. Он потянулся, и подол его рубашки выправился из брюк. Латиносы увидели его пушку и залопотали еще пуще.

Он вошел в диспетчерскую. Славные обои: фотографии тигров от пола до потолка. Фотки из «Нэшнл джеографик» — Пит едва удержался от одобрительного возгласа.

Диспетчер помахал ему рукой. Господи, ну и рожа — вся испещрена шрамами от крошечных ножевых порезов.

Пит пододвинул стул. Резаная рожа сообщил:

— Я — Фуло Мачадо. Эти шрамы оставила мне на память тайная полиция Батисты, так что считай это бесплатным представлением и забудь, договорились?

— Ты неплохо говоришь по-английски.

— Когда-то я работал в «Насиональ отель» в Гаване. Меня научил один парень, крупье-американец. Потом выяснилось, что он был maricon[8] и хотел меня совратить.

— И что ты с ним сделал?

— У того maricon'а была хижина на одной свиноферме, под Гаваной. Он возил туда маленьких кубинских мальчишек и портил их. Я нашел его там, с ним был еще один maricon, и я порубил их обоих на куски своим мачете. Потом я убрал всю еду из стойл свиней, и оставил дверь хижины открытой. Видишь ли, я как-то прочитал в «Нэшнл джеографик», что голодные свиньи не могут устоять перед запахом гниющего человеческого мяса.

— Фуло, ты мне нравишься.

— Пожалуйста, оставь комментарии при себе. Когда речь идет о врагах Иисуса Христа и Фиделя Кастро, я за себя не отвечаю.

Пит удержался от гримасы.

— Никто из людей Джимми не оставлял мне конверта?

Фуло вручил ему означенный предмет. Пит едва не разодрал конверт, так ему не терпелось.

Славно — небольшая записка и фото.

«Антон Гретцлер, Гибискус, 114, Лейк-Вейр, Флорида (возле Солнечной долины). Телефон — OL4–8812». На фото был изображен высокий мужчина, такой толстый, что непонятно было, как он до сих пор не лопнул.

Пит заметил:

— Похоже, Джимми тебе доверяет.

— Так и есть. Он заплатил за мою «грин кард», так что знает: я его не предам.

— А что собой представляет эта самая Солнечная долина?

— Ну я зову это «подразделением». Джимми продает участки земли членам профсоюза.

Пит спросил:

— Ну, как считаешь, кто сейчас круче — Иисус или Фидель?

— Я бы сказал, что сейчас — боевая ничья.

Пит снял номер в «Райской скале» и позвонил Антону Гретцлеру по таксофону. Толстяк согласился на встречу: в три пополудни, возле Солнечной долины.

Пит немного поспал и выехал загодя. Солнечная долина оказалась сущим отстоем: три фунтовые дорога, отвоеванные у болота метрах в сорока от границы штатов.

Да, «подразделение» тут определенно присутствовало — на домики размером со спичечный коробок, с бросовой обшивкой. С болотом по периметру — Пит увидел загорающих на солнце аллигаторов.

Было жарко и влажно. Солнце нещадно выжаривало зелень в коричневый сушняк.

Пит прислонился к машине и потянулся, чтобы расправить сведенные конечности. По шоссе проплелся, изрыгая дым, грузовик; тип на пассажирском кресле помахал рукой, прося о помощи. Пит отвернулся; грузовик проплелся мимо.

Ветерок развеял клубы пыли. Показались очертания подъездной дороги. У самой границы штатов в его сторону повернул большой «седан» и набрал скорость.

Пит отошел от машины. «Седан» остановился. Оттуда выбрался необъятный Антон Гретцлер.

Пит подошел к нему. Гретцлер сказал:

— Мистер Петерсон?

— Да, это я.

Толстяк протянул руку для пожатия. Пит проигнорировал этот жест.

— Что-то не так? Вы сказали, что хотите посмотреть участок.

Пит подтолкнул его к болотистой прогалине. Гретцлер быстро понял: сопротивляться не стоит. Из воды смотрели во все глаза аллигаторы.

Пит сказал:

— Посмотри на мою машину. Я что — похож на какого-нибудь идиота из профсоюза, который решил прикупить домик типа «сделай сам»?

— Ну… вообще-то нет.

— Тогда не находишь, что Джимми вряд ли понравится, что ты показываешь мне эти дерьмовые хибары?

— Ну…

— Джимми рассказывал мне, что построил неплохие дома неподалеку отсюда. Ну, почти построил. Предполагалось, что ты подождешь окончания стройки и станешь показывать их членам профсоюза.

— Ну… я подумал, что…

— Джимми сказал, что ты — нетерпеливый парень. Что не стоило делать тебя своим партнером в этой афере. И что это ты распускаешь слухи, что деньги на строительство он занял у Пенсионного фонда профсоюза, а часть попросту прикарманил. И еще ты говоришь о Фонде так, как будто ты мафиози какой.

Гретцлер заерзал. Пит ухватил толстяка за запястье и сломал его — концы кости выскочили наружу, порвав кожу. Гретцлер пытался закричать — но сдержался.

— Тебе приходила повестка из Маклеллановского комитета?

Гретцлер исступленно закивал: да, да.

— Ты говорил с Бобби Кеннеди или его следователями?

Гретцлер отрицательно покачал головой: бедняга едва в штаны не наложил от страха.

Пит оглянулся на шоссе. Машин не было, а значит, свидетелей…

Гретцлер взмолился: ПОЖАЛУЙСТА.

Пит размазал его мозги по клумбе с цветами.

2. Кемпер Бойд (Филадельфия, 27 ноября 1958 года)

Авто: «ягуар ХК-140», цвет — английская зелень, салон — бежево-коричневая кожа. Гараж: подземный и тихий, точно склеп. Задание: умыкнуть тачку для ФБР и поймать в ловушку дурня, который заплатил за то, чтобы ты ее угнал.

Человек вскрыл водительскую дверцу, завел автомобиль, замкнув проводки зажигания. Обивка роскошно пахла: кожаный салон взвинтил цену «перепродажи» тачки до небес.

Он аккуратно вывел машину на улицу и принялся выжидать затишья в дорожном движении. От холодного воздуха мгновенно запотело ветровое стекло.

Его покупатель стоял на углу. Типаж Уолтера Митти[9] — любителя лично поглазеть на то, как все происходит.

Водитель притормозил. И тут путь ему преградила полицейская автомашина. Покупатель, завидев это, тут же был таков.

Сотрудники полицейского управления Филадельфии, вооруженные автоматическими пистолетами, спикировали на его автомобиль. Они выкрикивали стандартные команды, которые они всегда орут, сцапав угонщика:

— Выходите из машины с поднятыми руками! Наружу, живо! На землю!

Он повиновался. Копы нацепили на него полный комплект: наручники, ножные кандалы, цепи.

Его обыскали и рывком поставили на ноги. Он ударился головой о мигалку патрульного автомобиля…

Камера показалась ему знакомой. Он свесил ноги с нар и принялся строить в голове объяснения: я — специальный агент Кемпер К. Бойд, ФБР, мое задание — внедряться в мир угонщиков дорогих автомашин в различных штатах.

Я не Боб Айкен, угонщик.

Мне сорок два. Я закончил Йельский университет по специальности «юриспруденция». У меня — 17 лет выслуги в Бюро расследований, я разведен, дочь учится в колледже — и еще у меня многолетний стаж угонщика, санкционированного ФБР.

Он понял, где находится: ряд Б в Федеральном здании Филадельфии.

Голова раскалывалась. Запястья и лодыжки болели. Придется назваться — другого выхода у него не было.

Я много лет собирал информацию по угонам автомашин и прикарманивал деньги, которые мне платили «заказчики». ЭТО ВНУТРЕННИЙ РЕЙД ФБР?

Он увидел пустые камеры по обе стороны прохода. На раковине обнаружились бумаги: сфабрикованные газеты с броскими заголовками.

«Арестованный ФБР угонщик умирает от сердечного приступа» или «Угонщик автомобилей скончался прямо в камере штаб-квартиры ФБР в Филадельфии».

Под заголовками — вот такой текст:

Сегодня днем в тени живописных аллей Риттенхаус-сквер полиция Филадельфии осуществила успешное задержание.

Получив информацию из неназванного источника, сержант Джерард П. Гриффен и еще четыре офицера полиции задержали Роберта Генри Айкена, сорока двух лет, в момент совершения им угона дорогого автомобиля марки «ягуар». Айкен покорно позволил офицерам задержать себя и…

Кто-то кашлянул за его спиной:

— Сэр?

Кемпер обернулся. Какой-то тип, по виду — клерк, открыл дверь его камеры и придержал ее перед ним:

— Вы можете воспользоваться служебным выходом. Вас ждет автомобиль.

Кемпер отряхнул одежду и прошелся расческой по волосам. Выйдя через служебный выход, он увидел правительственный лимузин, перегородивший подъездную дорожку.

Его лимузин.

Кемпер сел на заднее сиденье. Эдгар Гувер сказал:

— Здравствуйте, мистер Бойд.

— Добрый день, сэр.

Выскользнула перегородка, отделив заднее сиденье. Водитель тронулся с места.

Гувер прокашлялся:

— Ваша карьера «засланного» автоугонщика закончилась несколько внезапно. Филадельфийские полицейские обошлись с вами грубовато, но ведь тем они и славятся, а пройди задержание иначе, оно не было бы столь достоверным.

— Я научился соответствующим образом вести себя в подобных ситуациях и уверен, что мой арест вышел весьма правдоподобным.

— Вы выбрали для своей роли акцент уроженца Восточного побережья?

— Нет, это тягучий выговор жителей Среднего Запада. Я усвоил манеру и некоторые обороты речи, когда работал в офисе ФБР в Сент-Луисе, и потом, я полагаю, он лучше подходит к моему внешнему облику.

— Разумеется, вы верно полагаете. Лично я полагаю, что во всем, что касается вхождения в образ преступника, вам нет равных. Взять хотя бы эту вашу спортивную куртку. Я вряд ли одобрил бы ее в качестве рабочего костюма агента ФБР, но для угонщика автомобилей из Филадельфии она — в самый раз.

Давай же, маленький зануда…

— Вообще, вы всегда одевались достойно. Наверное, здесь больше подошло бы слово «дорого». Если начистоту, я порой диву давался, как вы можете так одеваться на ваше жалованье.

— Сэр, видели бы вы мою квартиру. Она начисто лишена достоинств моего гардероба.

Гувер усмехнулся:

— Пусть так. Но я еще ни разу не видел вас в одном и том же костюме дважды. Убежден, что женщины, чье общество вы так цените, не преминули отметить ваш тонкий вкус.

— Сэр, я искренне на это надеюсь.

— Вы сносите мои добродушные замечания с большим тактом, мистер Бойд. Большинству становится не по себе. В этом я вижу вашу непревзойденную удаль в сочетании с уважением к моей персоне, что не может не льстить мне. А знаете, что это значит?

— Нет, сэр, не знаю.

— Это значит, что вы мне нравитесь, и я готов простить вам небольшие грешки, за которые прочих агентов я бы сурово покарал. Вы — опасный и беспощадный человек, обладающий, однако, особым шармом, отвлекающим внимание от первых двух ваших качеств. Подобные уравновешивающие друг друга достоинства кажутся мне важнее ваших недешевых привычек, и посему я искренне к вам привязан.

НЕ СПРАШИВАЙ «КАКИХ ГРЕШКОВ» — ИНАЧЕ ОН ТОЧНО ИХ ПЕРЕЧИСЛИТ, И ТОГДА НЕ ИЗБЕЖАТЬ КАРЫ.

— Сэр, я очень ценю ваше уважение, и уверяю вас, что оно целиком и полностью взаимно.

— Что ж, о сочетании уважения с привязанностью вы не упомянули, но я не стану на этом настаивать. Итак, к делу. У меня есть возможность добыть для вас второй постоянный источник доходов, что не может вас не порадовать.

Гувер откинулся на спинку кресла: мол, попроси, попроси. Кемпер сказал:

— Сэр?

Лимузин прибавил скорость. Гувер размял руки и поправил галстук.

— Недавние действия братьев Кеннеди очень мне не понравились. Кажется, Бобби использует полномочия Маклеллановского комитета по борьбе с рэкетом в профсоюзных кругах для того, чтобы, что называется, переиграть ФБР и поддержать президентские амбиции своего брата. И это меня огорчает. Я возглавлял Бюро уже тогда, когда Бобби только появился на свет. Джек Кеннеди — маленький высохший плейбой с моральными принципами ищейки, что обнюхивает ваше причинное место. Он изображает этакого борца с преступностью в Маклеллановском комитете, само существование которого является чем-то вроде пощечины всему ФБР. Старый Джо Кеннеди вознамерился купить своему сынку Белый дом, и я желаю обладать информацией, которая поможет нам сдерживать слишком откровенные демократические шаги нашего мальчика, которые он, безусловно, предпримет.

Кемпер намек понял.

— Сэр?

— Я желаю, чтобы вы внедрились в окружение Кеннеди. Полномочия Маклеллановского комитета истекают следующей весной, но Бобби все еще вербует следователей с юридическим образованием. Соответственно, в данный момент вы уходите со службы в ФБР, однако до июля 1961 года, когда исполнится двадцать лет вашей службы в Бюро, за вами сохранится ваше жалованье в прежнем объеме. От вас требуется сочинить правдоподобную историю о причинах увольнения из ФБР и добиться работы юристом в Маклеллановском комитете. Мне известно, что вы оба — вы и Джек Кеннеди — состояли в близких отношениях с сотрудницей Сената по имени Салли Леффертс. Мисс Леффертс — дама разговорчивая, так что я уверен, что молодой Джек наслышан о вас. Молодой Джек состоит в комитете, молодой Джек любит трепаться о бабах и общаться с опасными людьми. Мистер Бойд, я убежден, что семейству Кеннеди вы понравитесь. И заверен, что вам не только выпадет блестящая возможность попрактиковаться в вашем непревзойденном умении вводить в заблуждение и обводить вокруг пальца, но и удовлетворить более плотские, так сказать, инстинкты.

Кемпер почувствовал необыкновенную легкость. Лимузин точно летел по воздуху.

Гувер сказал:

— Ваша реакция не может меня не радовать. А теперь отдыхайте. Через час мы прибудем в Вашингтон, и я высажу вас возле вашей квартиры.

Гувер снабдил его свежей информацией по вопросу — в кожаной папке с наклейкой «Секретно». Кемпер смешал себе коктейль из нескольких сортов мартини «экстра-драй» и устроился в своем любимом кресле, чтобы спокойно изучить содержимое папки.

Вся информация вращалась вокруг одного вопроса: Бобби Кеннеди против Джимми Хоффы.

Сенатор Джон Маклеллан был председателем сенатского Комитета по расследованию злоупотреблений и противоправных действий в трудовой сфере, организованного в январе 1957 года. Прочими членами комитета являлись: сенаторы Айвес, Кеннеди, Макнамара, Маккарти, Эрвин, Мундт, Голдуотер. Главным консультантом и главой следственной группы — Роберт Ф. Кеннеди.

Текущий состав: тридцать пять следователей, сорок пять бухгалтеров, двадцать пять стенографисток и клерки. В настоящий момент комитет заседает в здании Сената США, кабинет 101.

Официальные цели комитета: выявлять случаи нарушения трудового законодательства; устанавливать связь некоторых профсоюзов с организованной преступностью.

Методы действия комитета: вызов свидетелей для дачи показаний, изъятие документов, составление списков профсоюзных фондов, средства из которых использовались представителями организованной преступности.

Фактическая цель комитета: международное братство водителей грузовиков, самый влиятельный в мире профсоюз работников транспорта и, предположительно, самый коррумпированный и могущественный профсоюз из всех ныне существующих.

Его председатель: Джеймс Риддл Хоффа, сорока пяти лет.

Хоффа: купленный и оплаченный мафией. Организатор: вымогательств, многочисленных подкупов, избиений, взрывов, мастер темных сделок, систематически использующий средства профсоюзных фондов в преступных целях.

Предположительные владения Хоффы — в нарушение четырнадцати статей антимонопольного законодательства:

Конторы, занимающиеся грузоперевозкой, конторы по продаже подержанных автомобилей, контора по организации собачьих бегов, сеть автопрокатов, служба такси в Майами, где работают кубинцы с богатым уголовным прошлым.

Близкие друзья Хоффы:

Мистер Сэм Джианкана, босс чикагской мафии; мистер Санто Траффиканте-младший, босс мафии из Тампы, Флорида, мистер Карлос Марчелло, босс нью-орлеанской мафии.

Джимми Хоффа:

Ссужает своим «друзьям»миллионы долларов для использования в преступных целях.

Получает процент с доходов принадлежащих мафии казино в Гаване, Куба.

Нелегально отправляет наличные и кубинскому лидеру Фульхенсио Батисте, и главарю повстанцев Фиделю Кастро.

Частенько запускает руку в Центральный пенсионный фонд профсоюза водителей грузовиков — из этой бездонной бочки, полной денег и, по слухам, управляемой чикагской мафией во главе с Сэмом Джианканой, гансгстеры-ростовщики и нечистые на руку предприниматели занимают крупные суммы под самый что ни на есть ростовщический процент. В наказание за неуплату их могут пытать, а то и лишить жизни.

Кемпер быстро усек суть: Гувер ревнует. Он всегда утверждал, что никакой мафии не существует, — потому что знал, что не сможет справиться с ней и привлечь к суду всех. И тут Бобби Кеннеди решил доказать, что на деле-то все…

И последующая хронология:

Начало 1957 года: комитет решает взяться за председателя профсоюза водителей грузовиков Дейва Бека. Бек пять раз дает признательные показания; Бобби вцепился в него мертвой хваткой и сломил его. Заседание большого жюри в Сиэтле приговорило его к тюремному заключению за воровство и уклонение от уплаты налогов.

Весна 1957 года: Джимми Хоффа становится фактическим главой профсоюза.

Август 1957 года: Хоффа клянется, что полностью освободил профсоюз от влияния мафии — большая ложь.

Сентябрь 1957 года: Хоффа предстает перед судом в Детройте. По обвинению в прослушивании телефонов своих подчиненных — сотрудников профсоюза. Присяжных подкупили: Хоффа избежал наказания.

Октябрь 1957 года: Хоффу избирают председателем Международного профсоюза водителей грузовиков. Упорные слухи: 70 % членов избраны незаконно.

Июль 1958 года: комитет начинает проверку непосредственных связей профсоюза и организованной преступности. В частности, подвергается тщательной проверке тайная конференция, состоявшаяся в Аппалачских горах в ноябре 1957 года.

Пятьдесят пять мафиозных главарей собрались в доме «штатского» друга на севере штата Нью-Йорк. Патрульный по имени Эдгар Кроссуэл проверяет номера машин. За этим следует рейд — и мантра мистера Гувера о том, что «нет никакой мафии», оказывается начисто лишенной смысла.

Июль 1958 года: Бобби Кеннеди доказывает, что Джимми Хоффа распускает забастовки, подкупая руководство — причем подобная практика началась еще в 1949-м.

Август 1958 года: Хоффа предстает перед комитетом. Бобби Кеннеди набрасывается на него — и неоднократно уличает во лжи.

Завершались заметки так:

В настоящее время комитет занимается проверкой курортного поселка Джимми Хоффы Солнечная долина, который строится близ озера Лейк-Вейр во Флориде. Бобби Кеннеди проверил бухгалтерские книги Центрального пенсионного фонда и выяснил, что на проект были потрачены три миллиона долларов — гораздо больше, чем по идее требовалось. Теория Кеннеди: Хоффа прикарманил, по меньшей мере, миллион — и теперь продает своим собратьям — членам профсоюза бракованные сборные домики и участки заболоченной земли, кишащей аллигаторами.

Вывод: уголовное преступление — махинации с недвижимостью.

В заключение — приложение:

«Во Флориде у Хоффы имеется порученец, Антон Уильям Гретцлер, сорока шести лет, уроженец Флориды, три раза привлекавшийся к суду за мошенничество. 29 октября 1958 года ему была отправлена повестка; в настоящее время числится пропавшим без вести».

Кемпер стал просматривать список «Известные сообщники». От одного имени его бросило в жар:

Пит Бондюран, мужчина, белый, рост — 197 см, вес — 105 кг, дата рождения — 16 июля 1920 года, место рождения — Монреаль, Канада.

Не привлекался к уголовной ответственности. Лицензированный частный детектив/бывший помощник шерифа округа Лос-Анджелес.

Большой Пит: вымогатель и ручной громила Говарда Хьюза. Однажды они с Уордом Литтелом арестовали его — он забил до смерти одного из задержанных в шерифском участке. Комментарий Литтела: «Должно быть, самый грозный и самый компетентный коррумпированный полицейский нашего времени».

Кемпер налил себе еще и принялся лениво размышлять. Стратегия действий была ему ясна: герой-аристократ, родственные узы и тому подобное.

Он любил женщин — и изменял жене все время их совместной жизни; Джек Кеннеди любил женщин — и соблюдал брачные клятвы в той мере, в какой это его устраивало. Бобби хорошо относился к своей супруге — и делал ей одного ребенка за другим; в узких кругах считалось, что он ей верен.

Он закончил Йельский университет, братья Кеннеди — Гарвард. Нажившие богатство нечестным путем ирландские католики; нажившие богатство нечестным путем приверженцы англиканской церкви из штата Теннеси; вскоре ставшие банкротами. Их семейство было большим и фотогеничным; его — разоренным; почти все члены его семьи сошли в могилу. Когда-нибудь он, может быть, расскажет Джеку и Бобби о том, как его отец попытался застрелиться и мучительно умирал еще целый месяц.

Южане и бостонские ирландцы — и у тех и у других нелепый акцент. Придется вспоминать тягучий южный выговор, избавиться от которого стоило таких трудов.

Кемпер принялся рыскать в своем гардеробе. Постепенно подбирались штрихи к выбранному образу.

Темно-серый костюм из шерстяной материи — самое то для собеседования. Револьвер тридцать восьмого калибра в кобуре — произвести впечатление на «крутого парня» Бобби. Пожалуй, запонок с эмблемой Йельского университета не надо — у Бобби могут оказаться замашки пролетария.

Его платяной шкаф был метра три в глубину. Задняя стенка его была увешана фотографиями в рамках:

Его бывшая жена Кэтрин — самая красивая из женщин, которых он когда-либо встречал. Первым их совместным выходом в свет был «Нэшвильский котильон». Какой-то писака из колонки светской хроники даже назвал их пару «олицетворением южной красоты». Он женился на ней — ради секса и денег ее отца. Она развелась с ним, когда семейство Бойд обанкротилось и когда Гувер обратился с речью к его выпуску юридического факультета и лично пригласил его работать в ФБР.

Кэтрин, в ноябре 1940 года:

— Берегись этого маленького шустрика, слышишь, Кемпер? — сказала она ему. — Похоже, он положил на тебя глаз.

Откуда ей было знать, что мистера Гувера возбуждает только власть.

В точно таких же фоторамках: его дочь Клер, Сьюзен Литтел и Хелен Эйджи — три дочери агентов ФБР, которым чертовски хотелось сделать карьеру юриста.

Девочки были лучшими подругами, разлученными учебой в Тулейне и колледже Нотр-Дам. Лицо Хелен было изуродовано — он держал фотографии в шкафу, чтобы избежать сочувственных замечаний.

Том Эйджи сидел в машине, выполняя рядовое задание — выслеживал банду грабителей банка возле борделя. На заднем сиденье автомобиля спала его девятилетняя дочь Хелен — после того как от него ушла жена, Тому не с кем было ее оставить. Внезапно бандиты выскочили наружу и открыли огонь. Тома застрелили, а Хелен ударили по голове дулом пистолета и сочли мертвой.

Помощь подоспела — шесть часов спустя. Частички горячего пороха оставили ожоги, шрамы от которых навсегда изуродовали щеки Хелен.

Кемпер вытащил костюм, в котором собрался на собеседование. Придумал пару отговорок и набрал номер Салли Леффертс.

— А-аллё? — трубку взял маленький сынишка Салли.

— Сынок, позови маму. Скажи ей, что это друг с работы.

— А… да сэр!

Салли взяла трубку:

— Интересно, кому из нашей конторы понадобилась несчастная, загруженная помощница сенатора?

— Это я, Кемпер.

— Кемпер! Да ты что — звонить мне в такой час, когда муж дома, и вообще…

— Тсс. Я звоню, чтобы попросить тебя помочь мне с работой.

— Ну и ну! Неужели мистер Гувер, наконец, узнал о том, как жестоко ты обходишься с женщинами, и указал тебе на дверь?

— Я вышел в отставку, Салли. Я воспользовался законом, согласно которому агентам, выполняющим опасные задания, позволено выходить в отставку раньше положенного срока, и ушел на покой на три года раньше.

— Ну и дела, Кемпер Каткарт Бойд!

— Ты все еще встречаешься с Джеком Кеннеди, Салли?

— Есть немножко, дорогуша, — с тех пор как кое-кто указал мне на дверь. Так ты хочешь попросить меня показать тебе черные списки и рассказать сальные анекдоты, или?..

— Я хочу попытаться устроиться следователем в Маклеллановский комитет.

Салли восторженно вскрикнула:

— Я так и знала! Я подумывала о том, чтобы оставить на столе Бобби записку, в которой порекомендую тебя — а взамен ты пришлешь мне дюжину роз сорта «южная красавица», ну, знаешь, такие с длинным стеблем…

— Ты и есть южная красавица, Салли.

— Ну да, я ею была — и для городишка Де Риддер, штат Луизиана, это оказалось слишком!

Кемпер рассыпался в прощальных поцелуях и повесил трубку. Теперь Салли распустит слух: бывший агент ФБР — угонщик авто — ищет работу.

Он расскажет Бобби, как раскрыл серию краж дорогих «корветов». Правда, умолчит о тех из них, что разобрал на запчасти, чтобы потом продать.

На следующий же день он осуществил свой план. Он приехал прямиком в здание Сената и поднялся в кабинет 101.

Девушка-секретарь выслушала его и щелкнула кнопкой интеркома. «Мистер Кеннеди, к вам господин, который желает устроиться к нам следователем. У него удостоверение отставного агента ФБР».

За ней, не разделенный никакими перегородками, располагался офис — ряды кабинетов, кабинок и конференц-залов. Люди работали в непосредственной близости друг от друга, «локоть к локтю» — в помещении стоял гул.

Женщина улыбнулась:

— Мистер Кеннеди примет вас. Вам в первый же проход, прямо за моей спиной.

Кемпер шагнул в гудящий офис. Где царил сущий бардак: разнокалиберные письменные столы и шкафы для папок и пробковые стенды, с которых буквально топорщились прикрепленные кнопками листы бумаги.

— Мистер Бойд?

Из кабинки шагнул Роберт Кеннеди. Кабинка была стандартного размера, со стандартным столом и стандартными же стульями в количестве двух штук.

И пожал ему руку стандартным крепким пожатием — как Кемпер и думал.

Кемпер сел. Кеннеди мигом обратил внимание на кобуру:

— Не знал, что отставные агенты ФБР носят оружие.

— За много лет работы я нажил врагов. От того, что я ушел в отставку, меньше меня ненавидеть они не станут.

— Следователям Сената оружие не полагается.

— Если вы возьмете меня на работу, этот револьвер отправится в ящик стола.

Кеннеди улыбнулся и оперся о свой письменный стол.

— Вы — южанин?

— Из Нэшвилла. Теннесси.

— Салли Леффертс говорила мне, что вы работали на ФБР… пятнадцать лет?

— Семнадцать.

— Почему вы вышли в отставку раньше срока?

— В последние девять лет я внедрялся в круг угонщиков дорогих автомобилей, и настало время, когда моя персона стала слишком известной среди автомобильных воров, чтобы прикрытие было убедительным. Внутренний закон Бюро гласит: агенты, которые долгое время выполняли опасные задания, имеют право досрочного выхода на пенсию; вот я и воспользовался этим законом.

— «Воспользовался»? Значит, эти задания каким-то образом вам навредили?

— Поначалу я попытался попросить место в программе ФБР по борьбе с организованной преступностью. Мистер Гувер лично отверг мою кандидатуру, хотя ему было прекрасно известно, что я давно желал участвовать в борьбе с организованной преступностью. Нет, дело не в том, что эти задания мне повредили. Я попросту разочаровался.

Кеннеди убрал волосы со лба.

— И посему ушли в отставку.

— Это обвинение?

— Нет, просто замечание. И, честно говоря, я удивлен. ФБР — организация весьма сплоченная, требующая от своих агентов верности и преданности, и они не уходят в отставку из-за банальной обиды.

Кемпер повысил голос — но лишь чуть-чуть:

— Многие агенты понимают, что именно организованная преступность, а не доморощенный коммунизм представляет наибольшую угрозу для Америки. Аппалачские откровения заставили мистера Гувера запустить программу по борьбе с организованной преступностью — что он, естественно, сделал с большой неохотой. В ходе этой программы ведется наблюдение и сбор информации касательно членов организованных преступных группировок, но никаких неопровержимых доказательств, чтобы представить федеральному обвинению — но, по крайней мере, уже кое-что, и я хотел в этом участвовать.

Кеннеди улыбнулся.

— Я понимаю ваше разочарование и обиду и согласен с вашей оценкой приоритетов господина Гувера; тем не менее, мне не совсем понятно, почему вы ушли в отставку.

Кемпер улыбнулся в ответ:

— Перед тем как «уйти», я украдкой заглянул в личное досье мистера Гувера касательно деятельности Маклеллановского комитета вплоть до и включая дело Солнечной долины и вашего пропавшего свидетеля Антона Гретцлера. Я «ушел» оттого, что мистер Гувер сфокусировал работу Бюро на преследовании безобидных «левых» активистов, в то время как Маклеллановский комитет занимается поиском настоящих «плохих парней». Я «ушел» оттого, что если уж служить маньякам, то таким, как вы.

Кеннеди расплылся в ухмылке:

— Наш мандат истекает через пять месяцев. И вы останетесь без работы.

— У меня есть пенсия ФБР, и потом, вы собрали столько доказательств для муниципальных больших жюри, что они будут умолять вас сотрудничать с ними, что называется, ad hoc[10].

Кеннеди постучал пальцами по стопке бумаг.

— Мы очень много работаем. Можно сказать, пашем. Мы рассылаем повестки, отслеживаем, на что ушли те или иные суммы, мы выступаем тяжущейся стороной в судах. Мы не рискуем жизнью, похищая спортивные автомобили, не тратим попусту время, обедая в дорогих ресторанах или приглашая девочек в отель «Уиллард» — перепихнуться по-быстрому. Наш способ хорошо провести время — поговорить о том, как сильно мы ненавидим Джимми Хоффу и мафию.

Кемпер приосанился:

— Я ненавижу Хоффу и мафию — точно так же, как мистер Гувер ненавидит вас и вашего брата.

Бобби рассмеялся:

— Я свяжусь с вами на днях.

Кемпер отправился прямиком в кабинет Салли Леффертс. Было полтретьего — Салли вполне могла быть в отеле «Уиллард».

Дверь ее кабинета была открыта. Салли сидела за своим письменным столом и всхлипывала в бумажный платочек — с ней был какой-то мужчина, который сидел верхом на стуле.

Она сказала:

— О, привет, Кемпер.

Лицо ее горело — щеки были розово-пунцового цвета. Весь ее вид говорил: «снова я ошиблась в мужчинах».

— Ты занята? Я могу прийти попозже.

Мужчина развернулся на стуле. Кемпер сказал:

— Здравствуйте, сенатор.

Джон Кеннеди улыбнулся. Салли тайком вытерла глаза бумажным платочком.

— Джек, это мой друг Кемпер Бойд.

Они обменялись рукопожатиями. Кеннеди слегка кивнул.

— Очень приятно, мистер Бойд.

— Взаимно, сэр.

Салли тщетно выдавливала улыбку. На ее румянах были видны потеки — она выплакала весь свой макияж.

— Кемпер, как прошло интервью?

— Хорошо прошло. Салли, думаю, мне пора. Я просто хотел поблагодарить тебя за то, что замолвила за меня словечко.

За этими словами последовали кивки. Все избегали смотреть друг другу в глаза. Кеннеди вручил Салли свежий бумажный платочек.

Кемпер спустился по лестнице и вышел на улицу. Разыгралась гроза — он нырнул в нишу со статуей, принимая на себя редкие капли.

Странное совпадение — оба брата Кеннеди в один день. После собеседования у Бобби ему сразу же выпал шанс познакомиться с Джеком. Точно кто-то мягко подтолкнул его к этому.

И Кемпер задумался.

Мистер Гувер упомянул о Салли — как об особом связующем звене между ним и Джеком Кеннеди. Мистер Гувер знал, что и он и Джек — большие любители женщин. Мистер Гувер понимал, что после разговора с Бобби он непременно зайдет поблагодарить Салли.

Мистер Гувер догадывался, что он немедленно позвонит Салли и попросит ее замолвить за него словечко. Мистер Гувер знал, что Бобби требовались следователи и что он устраивал собеседования кандидатам «с улицы» сразу, не теряя времени.

Кемпер мигом уловил логику:

Мистер Гувер установил в здание на Капитолийском холме прослушку. Он знал, что ты порвал с Салли в ее кабинете — чтобы предотвратить публичную сцену. Он предположил, что Джек Кеннеди планирует сделать то же самое — и устроил ловкий маневр, чтобы ты стал тому свидетелем.

Это было абсолютно логичным. И абсолютно в духе Гувера.

Мистер Гувер не очень-то верил в то, что тебе удастся установить «ментальную связь» с Бобби. И он устроил так, что теперь ты и Джек связаны симбиотическими узами.

Он обрадовался дождю. Молнии, сверкая, озаряли купол Капитолия. Точно он стоит здесь, и весь мир устремился к нему.

Кемпер услышал шаги за своей спиной. Он сразу догадался, кто это.

— Мистер Бойд?

Он обернулся. Джон Кеннеди держал обеими руками над головой свое пальто.

— Сенатор?

— Зовите меня Джек.

— Хорошо, Джек.

Кеннеди вздрогнул.

— А чего мы тут, собственно, стоим?

— Можно добежать до бара «Мэйфлауэр», когда дождь поутихнет.

— Можно, и, наверное, так мы и сделаем. Знаете, Салли говорила мне о том, что мне следует избавиться от своего акцента, так же как вы избавились от своего, — так что я даже удивился, услышав, как вы разговариваете.

Кемпер оставил свой тягучий выговор:

— Из южан выходят лучшие полицейские. Все думают, что этот болван только и умеет, что жевать кукурузные лепешки, расслабляются и выдают свои секреты. Я решил, что ваш брат мог знать об этом, и поступил соответственно. А так как вы — тоже член Маклеллановского комитета, я решил согласовать, так сказать, свои действия.

Кеннеди рассмеялся:

— Я вас не выдам.

— Спасибо. И не стоит переживать из-за Салли. Она любит мужчин так же, как мы — женщин, и недолго тяготится сердечными переживаниями.

— Знал, что догадаетесь. Салли рассказывала мне, что вы порвали с ней точно так же, в ее кабинете.

Кемпер улыбнулся.

— Впрочем, это не помешает ей согласиться на короткую встречку в хорошем отеле.

— Я это запомню. Человеку с моими амбициями следует быть осторожным в выборе привязанностей.

Кемпер подошел поближе к Джеку. Он почти видел рядом с собой ухмыляющегося Гувера.

— Я знаю энное количество женщин, которые умеют не усложнять ситуацию.

Кеннеди улыбнулся и повел его за собой в дождь:

— Пойдем, пропустим по стаканчику и поговорим. У меня есть еще часик, а потом меня ждет супруга.

3. Уорд Дж. Литтел (Чикаго, 30 ноября 1958 года)

Нелегальное проникновение в жилище — классический метод ФБР, используемый для преследования «комми».

Литтел сбил замок линейкой. Его ладони отчаянно потели — взлом и последующее проникновение в дом всегда были делом рискованным.

Соседи слышали возню у двери.

Он закрыл за собой дверь. И увидел гостиную: потрепанная мебель, книжные полки, плакаты с лозунгами протеста трудящихся. Типичное обиталище члена компартии США — а значит, он найдет документы в кухонном шкафу.

Там они и оказались — в маленькой кухоньке. На стенах которой он обнаружил стандартные грустные фото — групповые снимки с очередной акции «Свободу супругам Розенберг!».

Жалкие людишки.

Он следил за Мортоном Катценбахом не один месяц. За это время он четко узнал одно: Морти не представлял опасности для Соединенных Штатов.

Коммунистическая «ячейка» собиралась у лотка, где Морти торговал пончиками. И занималась «изменой Родине» — подкармливала пончиками бастующих работников автопрома.

Литтел достал шпионскую фотокамеру «Майнокс» и щелкнул «документы». Он угробил целых три рулона фотопленки на книжечки с членскими взносами: каждый месяц партия недополучала по пятьдесят долларов.

Скучная и никчемная работа. И снова в голове заиграл до боли знакомый мотив:

Тебе сорок пять. Ты — специалист по установке подслушивающих устройств. Ты — бывший семинарист иезуитской семинарии с дипломом юриста. До выхода на пенсию тебе осталось два года и два месяца. У тебя есть бывшая женушка, преспокойно живущая на твои алименты, и дочка, которая учится в колледже Нотр-Дам, и если ты сдашь экзамен на получение разрешения на адвокатскую практику в штате Иллинойс и уйдешь из ФБР, то в последующее энное количество лет твой совокупный доход составит столько, что эта сумма с лихвой окупит похерившуюся пенсию Бюро.

Он сфотографировал страницу «расходы на нужды партии». Морти озаглавил свои пончиковые «дотации»: «Обычные», «С глазурью», «Шоколадные».

Он услышал звук поворачивающегося в двери ключа. Увидел, как в нескольких метрах от него открылась входная дверь.

Вошла Фей Катценбах, нагруженная пакетами с продуктами. Увидев его, она покачала головой, точно перед ней предстало самое прискорбное зрелище на свете.

— Значит, теперь ваши люди стали обычными взломщиками?

Пробегая мимо нее, он опрокинул лампу.

В офисе было тихо, как всегда в полуденное время — лишь несколько агентов стоя разрезали листы телетайпной ленты. На письменном столе Литтела обнаружилась записка:

«Звонил К. Бойд. Будет в городе проездом во Флориду, «Памп Рум», 19.00 — ок?»

Кемпер — ура!

Вошел Чик Лиги с копиями каких-то документов в руках:

— К 11 декабря мне понадобится полное досье на Катценбаха, с фотографиями, по всей форме. К нам с инспекцией прибывает мистер Толсон, и он желает получить полную информацию о КП США.

— Сделаю.

— Ты закончил с документами?

— Более или менее. Миссис Катценбах застала меня за этим занятием.

— Господи боже мой! Она не…

— Она не стала звонить в чикагскую полицию, поскольку знала, кто я такой и что я здесь делаю. Мистер Лиги, половина коммунистов на свете знают, что такое «санкционированное проникновение в жилище».

Лиги вздохнул:

— Скажи вслух то, что ты хочешь, Уорд. Я тебе, конечно, откажу — но ты все-таки скажи.

— Хорошо. Я желаю бороться с организованной преступностью. Я хочу получить место в программе по борьбе с организованной преступностью.

Лиги ответил:

— Нет. В рамках программы и так работает уйма народу. И, будучи ответственным агентом, я считаю, что ты больше подходишь для наблюдения за политическими преступниками, каковое я считаю крайне важным занятием. Мистер Гувер полагает, что коммунизм на территории США представляет куда большую угрозу безопасности, нежели мафия, и, по правде говоря, я с ним согласен.

Они пристально посмотрели друг на друга. Литтел первым опустил глаза — а иначе Лиги мог простоять так весь день.

Лиги вернулся к себе кабинет. Литтел закрыл дверь своей кабинки и достал свои юридические тексты. Но статьи Гражданского кодекса упорно не желали лезть в голову — воспоминания о Кемпере Бойде заставили его рассеянно размышлять.

Конец 1953 года, Лос-Анджелес: они прижимают к ногтю похитителя детей. Тот достал пистолет — Литтел так затрясся от страха, что выронил свое оружие. Кое-кто из лос-анджелесской полиции не преминул посмеяться над ним. Кемпер же составил рапорт таким образом, чтобы выставить героем именно его.

Они опротестовывают решение о назначении пенсии родным Тома Эйджи — мистер Гувер хотел отдать ее шлюхе-жене Тома. Кемпер уговаривает его выплачивать ее лишившейся отца дочери: теперь у Хелен есть источник приличного дохода.

Они арестовывают Большого Пита Бондюрана. Он делает ошибку — решает поддразнить Пита на квебекском диалекте французского языка. Бондюран разрывает цепи наручников и пытается схватить его за горло.

Ему приходится прилюдно спасаться бегством. Большой Пит смеется над ним. Кемпер подкупает Пита и просит, чтобы тот не распространялся о случившемся, — для чего тому в камеру доставляют изысканную еду.

Кемпер никогда не осуждал его за трусость. Кемпер даже говорил:

— Мы оба стали работать в ФБР, чтобы не идти на войну, так что не мне тебя осуждать.

Кемпер научил его проникновению в чужие жилища — что крайне полезно для преодоления страха.

Кемпер говорил:

— Ты — мой духовник. Я с удовольствием поменялся бы с тобой ролями и выслушал твои признания, но, поскольку мои секреты будут похуже твоих, я всегда буду оставаться в выигрыше.

Литтел закрыл тетрадь. Гражданский кодекс оказался до омерзения скучным.

В «Памп Рум» яблоку было негде упасть. С озера дул промозглый ветер — казалось, людей вносило внутрь его порывами.

Литтел занял кабинет в дальнем углу. Метрдотель принял его заказ: два мартини и живо. В ресторане было красиво: цветные официанты и нарядная публика; все так и сверкало.

Принесли напитки. Литтел расставил их. Вошел Бойд — через вестибюль отеля.

Литтел рассмеялся:

— Только не говори мне, что остановился здесь.

— Мой рейс только в два ночи — надо же мне где-то ноги вытянуть. Привет, Уорд.

— Привет, Кемпер. За что выпьем?

Бойд поднял свой бокал:

— За мою дочь Клер, твою дочь Сьюзен и за Хелен Эйджи. Чтобы хорошо учились и стали лучшими юристами, чем их папаши.

Они чокнулись:

— Ни один из которых никогда не работал по специальности.

— Ну, ты-то был клерком в юридической конторе. И еще я слышал, что ты подавал судебные иски по делу о депортации и дело доходило до суда.

— Да мы и так неплохо устроились. Во всяком случае, ты. Ну, так что привело тебя в наши края?

— Мой новый временный работодатель заказал мне номер в дешевой гостинице близ аэропорта Мидуэй, но я решил шикануть, покрыв разницу из собственного кармана. А разница между мотелем «Скайлайнер» и «Амбассадор-Ист», знаешь ли, не маленькая.

Литтел улыбнулся.

— Новый работодатель, говоришь? Неужели тебя взяли в КОИНТЕЛПРО?[11]

— Нет, все гораздо интересней. Я расскажу тебе после пары бокалов — когда будет больше вероятности услышать от тебя богохульство.

— Так я выругаюсь прямо сейчас. Ты только что так удачно пресек всякий треп, что я, мать вашу, прямо сейчас и выругаюсь.

Бойд сделал пару глотков мартини:

— Не сейчас. Кстати, ты только что весьма кстати упомянул о своевольных дочках. Это тебя немного развеселит.

— Дай угадаю. Клер решила перевестись из Тулейна в Нотр-Дам?

— Не угадал. Хелен закончила Нотр-Дам семестром раньше срока. Ее приняли на юридический факультет Чикагского университета, и в следующем месяце она переедет сюда.

— Господи!

— Я знал, что ты обрадуешься.

— Хелен — смелая девочка. Из нее выйдет чертовски хороший юрист.

— Это точно. И еще — чертовски хорошая спутница для какого-нибудь мужчины, вот только мы с тобой отбили у нее охоту встречаться со сверстниками.

— Не всякий…

— …ее сверстник смирится с ее шрамами?

— Ну да.

Бойд подмигнул:

— Вообще-то ей уже двадцать один. Представь, какую рожу скорчит Маргарет, если узнает, что вы с ней…

Литтел залпом допил свой бокал.

— И моя дочь тоже. Кстати, Сьюзен говорила мне, что Маргарет проводит уик-энды в Шарлевуа, с каким-то мужиком. Но она за него не выйдет — до тех пор, пока получает мои алименты.

— Ты — ее демон. Мальчишка-семинарист, который сделал ей ребенка. Говоря твоими любимыми религиозными терминами, ваша женитьба была очистительной.

— Не знаю, как женитьба, а вот моя работа — уж точно. Сегодня я пробрался в квартиру одного комми и сфотографировал целую страницу, посвященную пончикам. Не знаю, сколько я еще так выдержу.

Прибыла очередная порция напитков. Официант поклонился — что-то в облике Кемпера располагало к услужливости. Литтел сказал:

— Мне кое-что пришло в голову — в промежутке между шоколадными пончиками и пончиками с глазурью.

— И что же?

— Мистер Гувер ненавидит «левых» оттого, что их философия основана на человеческой слабости, тогда как его собственная — на мучительной «правильности», которая подобные вещи как раз отрицает.

Кемпер поднял свой бокал:

— Ты никогда не разочаровываешь меня.

— Кемпер…

Мимо проплыли официанты. Огоньки свечей играли на позолоте посуды. Вспыхнули политые коньяком блинчики «креп-сюзетты» — какая-то пожилая женщина взвизгнула.

— Кемпер?

— Мистер Гувер послал меня внедриться в Маклеллановский комитет. Он ненавидит Бобби Кеннеди и его братца Джека и боится, что в шестидесятом отец купит Джеку Белый дом. Теперь я — псевдопенсионер ФБР с неопределенным заданием — втереться в доверие к обоим братьям. Я попросил взять меня на работу временным следователем комитета и сегодня услышал, что Бобби меня берет. Через несколько часов я лечу в Майами — искать пропавшего свидетеля.

Литтел выдал длинную матерную тираду, не преминув упомянуть Иисуса и Деву Марию.

Бойд заметил:

— Да, ты действительно никогда не разочаровываешь меня.

— Полагаю, теперь у тебя — два оклада?

— Ты же знаешь, я люблю деньги.

— Ну да — а сами-то братья тебе понравились?

— Да. Бобби — маленький мстительный бульдожка, а Джек — обаятельный и не особо умный, хотя сам так не считает. Бобби — значительно сильнее его и притом ненавидит мафию, так же как и ты.

Литтел покачал головой.

— А ты — ты кого-нибудь ненавидишь?

— Я не могу себе этого позволить.

— Никогда не мог понять — кому ты служишь?

— Скажем так: и нашим и вашим.

Вставка: документ.

2.12 1958.

Официальная расшифровка телефонного разговора: «Записано по указанию директора» \ «Уровень секретности 1-А: только для глаз директора». Участники разговора: Директор Гувер, специальный агент Кемпер Бойд.

ЭГ: Мистер Бойд?

КБ: Сэр, доброе утро.

ЭГ: Утро действительно доброе. Ваш телефон безопасен?

КБ: Да, я звоню из автомата. Если меня неважно слышно, то это оттого, что я звоню из Майами.

ЭГ: Младший брат уже дал вам задание?

КБ: Младший брат не теряет времени даром.

ЭГ: Объясните свое быстрое трудоустройство. Если нужно, называйте имена.

КБ: Поначалу Младший брат отнесся ко мне с подозрением, и я полагаю, что для того, чтобы он мне полностью доверился, нужно время. В кабинете Салли Леффертс я случайно столкнулся со Старшим братом, и в силу обстоятельств у нас завязалась беседа личного характера. Мы с ним ходили в бар, и между нами установилось взаимопонимание. Как большинство обаятельных людей, Старший брат также легко поддается чужому обаянию. Мы славно пообщались, и я уверен, что он замолвил за меня словечко перед Младшим братом.

ЭГ: Опишите те «обстоятельства», о которых вы упомянули.

КБ: Выяснилось, что нам обоим нравятся утонченные и дерзкие женщины, и мы с ним отправились в бар «Мэйфлауэр», где и разговорились на эту тему. Старший брат подтвердил, что в 1960-м он собирается выставить свою кандидатуру на выборах президента и что, как только в апреле 1958 года истечет срок полномочий Маклеллановского комитета, Младший брат начнет подготовку его предвыборной кампании.

ЭГ: Продолжайте.

КБ: Мы со Старшим братом говорили о политике. Я позиционировал себя либералом — не преминув упомянуть, что я был слишком либералом по меркам Бюро, и Старший брат…

ЭГ: У вас нет четких политических убеждений, что в данном случае играет вам на руку. Продолжайте.

КБ: Старший брат нашел мою якобы политическую позицию «интересной» и заговорил начистоту. Сообщил, что считает ненависть своего младшего брата к господину X. несколько некорректной, хотя и небезосновательной. И Старший брат, и их отец долгое время уговаривали Младшего брата устроить стратегическое отступление и предложить господину X. сделку — если он согласится на чистку, что называется, своих рядов, на что Младший брат дал решительный отказ. Лично я считаю, что на настоящий момент господин X. неуязвим для юридического преследования. Это мнение разделяют и Старший брат, и некоторые из следователей комитета. Однако я считаю, что Младший брат фанатично предан своему делу и весьма компетентен. Полагаю, он все-таки доберется до господина X., но в обозримом будущем этого не случится. Полагаю, что для этого потребуется несколько лет и не один обвинительный приговор, так что все явно останется за временными рамками действия Маклеллановского комитета.

ЭГ: Вы хотите сказать, что по истечении срока мандата комитет передаст мяч муниципальным судебным органам?

КБ: Да. Полагаю, братьям потребуется не один год, чтобы извлечь реальную политическую выгоду из истории с господином X. Также я думаю, что это может повлечь за собой отрицательные последствия, которые скажутся на самом Старшем брате. Демократические кандидаты не могут себе позволить имидж врага профсоюзов.

ЭГ: Ваше суждение кажется мне вполне здравым.

КБ: Благодарю вас, сэр.

ЭГ: Старший брат упоминал мое имя?

КБ: Да. Ему известно о существовании подробных досье на политических деятелей и кинозвезд, ведущих, по вашему мнению, подрывную деятельность. Я сообщил ему, что досье на его семью насчитывает почти тысячу страниц.

ЭГ: Хорошо. Упоминание об этом придало достоверности вашим словам. О чем еще вы говорили со Старшим братом?

КБ: В основном о женщинах. Старший брат упомянул о том, что девятого февраля он собирается в Лос-Анджелес, и я дал ему телефон женщины легкого поведения по имени Дэрлин Шофтел, и заверил его, что ей стоит позвонить.

ЭГ: Думаете, он ей уже позвонил?

КБ: Нет, сэр. Но он непременно это сделает.

ЭГ: Опишите ваше нынешнее задание для комитета.

КБ: Здесь, во Флориде, я занимаюсь поисками пропавшего без вести свидетеля по имени Антон Гретцлер. Комитет присылал ему повестку. Младший брат желает, чтобы я вручил ему еще одну, дополнительную. В этом деле существует аспект, который мне хотелось бы с вами обсудить, поскольку исчезновение Гретцлера может быть связано с вашим другом.

ЭГ: Продолжайте.

КБ: Гретцлер был соучастником господина X. в деле о предполагаемых махинациях с курортным поселком Солнечная долина. Он…

ЭГ: Вы сказали «был». Полагаете, он мертв?

КБ: Я уверен в этом.

ЭГ: Продолжайте.

КБ: Он исчез в полдень 26 ноября. В тот день он сообщил своей секретарше, что собирается на встречу с «потенциальным покупателем» в Солнечной долине; с этой встречи он так и не вернулся. Полиция Лейк-Вейр обнаружила его машину в ближайшем к поселку болоте, но тело хозяина авто найдено не было. При поиске свидетелей полицейские нашли мужчину, который проезжал мимо Солнечной долины в то самое время, когда «потенциальный покупатель» должен был встретиться с Гретцлером. Свидетель показал, что видел, как возле подъездной дороги к Долине паркуется какой-то человек. Он сообщил, что этот человек отвернулся, когда он проезжал мимо, так что он вряд ли сможет его опознать. Однако он смог его описать. Рост метр девяносто с лишним, «огромный», весом предположительно больше ста килограммов. Темноволосый, лет тридцати пяти — сорока, я думаю, что это был…

ЭГ: Ваш старый приятель Пит Бондюран. Он — человек весьма приметных габаритов, вдобавок его имя значится в списке известных сообщников господина X., который я вам дал.

КБ: Да, сэр. Я проверил списки авиапассажиров и клиентов автопрокатов в Лос-Анджелесе и Майами и нашел в Майами билет, заказанный от имени компании «Хьюз эйркрафт», — я уверен, что этот заказ сделал Бондюран. Мне известно, что 26 ноября Бондюран был в Майами, и косвенные доказательства позволяют мне сделать вывод о том, что господин X. заказал ему убийство Гретцлера. Мне известно, что вы с мистером Хьюзом — друзья, и посему я решил довести это до вашего сведения, прежде чем об этом узнает Младший брат.

ЭГ: Ни в коем случае не сообщайте об этом Младшему брату. Результат вашего расследования должен быть таким: Гретцлер исчез бесследно, возможно, погиб. Ни зацепок, ни подозреваемых. Пит Бондюран бесценен для Говарда Хьюза, который, в свою очередь, — ценный друг Бюро. Мистер Хьюз недавно приобрел скандальный журнал, с помощью которого будет распространяться благоприятная для Бюро политическая информация, и я не желаю, чтобы его гладили против шерсти. Вы меня поняли?

КБ: Да, сэр.

ЭГ: Я хочу, чтобы вы слетали в Лос-Анджелес — за счет Бюро, разумеется, — и пощекотали Питу Бондюрану нервишки, сообщив ему о ваших подозрениях. Попросите его об одолжении, замаскировав свои дружественные намерения намеком на то, что можете навредить ему. И, когда позволит ваш долг перед комитетом, возвращайтесь во Флориду — подчищать концы в деле об исчезновении Антона Гретцлера.

КБ: Я закончу со здешней миссией уже сегодня, а завтра ближе к вечеру уже смогу вылететь в Эл-Эй.

ЭГ: Хорошо. И, пока будете в Лос-Анджелесе, я попрошу вас установить «прослушку» в доме мисс Дэрлин Шофтел. Если Старший брат позвонит ей, я хочу об этом знать.

КБ: Добровольно она на это не согласится, так что придется проникнуть в ее квартиру sub rosa[12]. Можно, я привлеку к этому делу Уорда Литтела? Он — большой спец по части установки «жучков».

ЭГ: Да, можно. Это напомнило мне, что Литтел в последнее время выпрашивал разрешения участвовать в программе по борьбе с организованной преступностью. Как считаете, обрадуется ли он, если в качестве награды за эту работу мы переведем его туда?

КБ: Он будет счастлив.

ЭГ: Отлично, но позвольте мне самому сообщить ему об этом. До свидания, мистер Бойд. Ваша работа достойна похвалы.

КБ: Спасибо, сэр. До свидания.

4. (Беверли-Хиллс, 4 декабря 1958 года)

Говард Хьюз поднял вверх спинку своей кровати и закрепил ее.

— Ты не представляешь, какими жалкими получились два последних номера журнала. Теперь «Строго секретно» стал еженедельным, что увеличивает нашу потребность в интересных слухах. Для «подтверждения подлинности» историй мы используем тебя, для юридической поддержки — Дика Стейзела, а Сол Мальцман пишет статьи, но журнал хорош только тогда, когда хороши его скандалы, а наши последние статьи вышли девственно-чистыми и до смешного скучными.

Пит нагнулся в кресле и ухватил номер журнала за прошлую неделю. На обложке: «Рабочие-эмигранты — разносчики венерических инфекций!» чуть ниже: «Голливуд Ранч Маркет: рай для гомосексуалистов!»

— Буду продолжать поиски. Черт возьми, нам нужен человек уникальной квалификации, и чтобы найти его, нужно время.

Хьюз сказал:

— Ищи. И скажи Солу Мальцману, что в следующем номере мне нужна статья под названием: «Новое о неграх: чрезмерный рост негритянского населения порождает эпидемию туберкулеза!».

— Это кажется чересчур притянутым за уши.

— Факты можно исказить так, что они подтвердят любое предположение.

— Я передам ему, босс.

— Хорошо. И, раз уж ты собрался…

— Не мог бы я принести тебе еще наркоты и одноразовых шприцев? Есть, сэр!

Хьюз поморщился и врубил телевизор. Спальню наполнили звуки «Обеденной бригады шерифа Джона» — визжащие младенцы и мультяшные мыши размером с Лесси.

Пит побрел на парковку. Там, небрежно прислонившись к его машине, точно та принадлежала ему, ждал его специальный агент Кемпер Мудила Бойд.

На шесть лет старше и все еще до невозможности красивый собой. Один темно-серый костюм стоил сотни четыре, не меньше.

— Тебе чего?

Бойд сложил руки на груди:

— Я здесь по поручению вашего друга мистера Гувера. Он беспокоится о кое-каком твоем приработке для мистера Хоффы.

— Ты вообще о чем?

— У меня есть источник в Маклеллановском комитете. Тамошние ребята проставили «прослушку» на некоторых таксофонах рядом с домом Джимми Хоффы в Вирджинии, — для записи звонков. Этот Хоффа — дешевка, он делает деловые звонки из автоматов, кидая в них жетоны.

— Продолжай. Телега с телефонами — бред, но все равно, мне интересно, к чему ты клонишь.

Бойд подмигнул: смелый, скотина.

— Во-первых: за прошлый месяц Хоффа звонил тебе дважды. Второе: ты купил билеты — из Лос-Анджелеса в Майами и обратно — воспользовавшись вымышленным именем и за счет компании «Хьюз эйркрафт». Третье: ты взял напрокат автомобиль в прокатной конторе, принадлежащей профсоюзу водителей грузовиков, и тебя, предположительно, видели, когда ты ждал человека по имени Антон Гретцлер. Я полагаю, что Гретцлер мертв и что Хоффа нанял тебя, чтобы ты убил его.

Пит на секунду задумался. Трупа им не найти: он оттащил Гретцлера в болото и сам видел, как того едят аллигаторы.

— Так арестуйте меня.

— Зачем? Мистер Гувер не любит Бобби Кеннеди, и я уверен, что он не захочет огорчать мистера Хьюза. Лично ему ни жарко ни холодно оттого, что Джимми гуляет на свободе — да и мне тоже.

— Ну?..

— Ну так давай сделаем что-нибудь хорошее для мистера Гувера.

— Хоть намекните, что ли. Я весь внимание.

Бойд улыбнулся.

— Автор статей в «Строго секретно» — комми. Я знаю, что мистер Хьюз ценит дешевую рабочую силу; тем не менее, я полагаю, что вы должны немедленно его уволить.

Пит ответил:

— Будет сделано. И передай мистеру Гуверу, что я — настоящий патриот и знаю, что такое «дружба».

Легкой походкой Бойд ретировался: не кивнув, не подмигнув — мол, «подозреваемый отпущен на свободу». Пройдя два ряда припаркованных автомобилей, он остановился у голубого «форда» с наклейкой конторы Гертца на бампере.

Машина отъехала. Бойд издевательски помахал ему.

Пит помчался к телефонам-автоматам у входа в отель и набрал номер «справочной». Диспетчер сообщила ему номер главного офиса Гертца.

Он набрал его. Женский голос ответил:

— Доброе утро. Автомобильный прокат Гертца слушает.

— Доброе утро. Офицер Петерсон, полиция Лос-Анджелеса. Мне нужна информация об одном из ваших клиентов, который взял напрокат автомобиль.

— Случилась авария, сэр?

— Нет, обычная проверка. Машина — «форд-фэйрлен» 1956 года выпуска, номерной знак V (как Виктор) — D (как Дэвид) — G (как Генри) четыре-девять-ноль.

— Одну минуту, офицер.

Пит стал ждать. Упоминание Бойдом Маклеллановского комитета все вертелось у него в голове, не давая покоя.

— Я нашла то, что вы просили, сэр.

— Слушаю.

— Автомобиль был отдан напрокат некоему мистеру Кемперу К. Бойду, текущий лос-анджелесский адрес которого — отель «Мирамар» в Санта-Монике. Согласно накладной, все расходы несет особый комитет по расследованиям американского Сената. Надеюсь, это поможет?

Пит повесил трубку. Шум в его голове приобрел стереофонический характер.

Странно: Бойд и авто, за прокат которого платит комитет. Странно потому, что: Гувер и Бобби Кеннеди — конкуренты. Бойд как агент ФБР инанятый комитетом коп? — так ведь Гувер в жизни не позволит ему подрабатывать на стороне.

Бойд действует элегантно, а иногда — попросту ловко; а еще он отлично подходит для того, чтобы передать дружеские предупреждения.

И отлично подходит для того, чтобы шпионить за Бобби — наверное, и даже скорее всего.

Сол Мальцман жил в Силверлейке — в крошечной квартирке над ателье проката смокингов.

Пит постучал. Сол открыл и изобразил на лице раздражение — кривоногий ублюдок в бермудах и футболке.

— Чего тебе, Бондюран? Я очень занят.

«Бон-дью-ра-ан» — маленький коммуняка произнес его фамилию на французский манер.

В квартире воняло сигаретами и кошками. На, в и под каждым предметом мебели виднелись большие папки из плотной коричневой бумаги.

У него хранится компромат на голливудских звезд. Он — как раз из тех, кто способен заныкать скандальную информацию.

— Бон-дью-ра-ан, тебе чего?

Пит выхватил папку из-под подставки для лампы. Вырезки из газет: Айк и Дик Никсон — спят.

— Положи это на место и скажи толком, чего тебе надо?

Пит схватил его за шею.

— Ты уволен из «Строго секретно». Я уверен, что у тебя есть компромат, который нам пригодится, и если ты будешь хорошим мальчиком и сам отдашь его мне, я попрошу мистера Хьюза выплатить тебе выходное пособие.

Сол показал ему неприличный жест — прямиком на уровне глаз.

Пит отпустил его. Гляди-ка — по всей окружности его шеи остался отпечаток огромной ладони.

— Держу пари, все самое интересное ты держишь во-о-он в том сейфе.

— Нет! Там нет ничего, что могло бы тебя заинтересовать!

— Ну так открой его, и я сам в этом удостоверюсь.

— Нет! Он заперт, а кода я тебе не скажу!

Пит врезал ему по яйцам. Мальцман со сдавленным стоном повалился на пол. Пит содрал с него рубашку и сунул клочок материи ему в рот.

Ага, возле кушетки телик — отличное шумовое прикрытие.

Пит врубил его на полную громкость. На экране появился тип, рекламирующий автомобили, и принялся восхвалять новые модели «бьюика». Пит достал револьвер и сбил замок, висящий на шкафу — подняв безу-у-умный фонтанчик щепок.

Оттуда выпали три папки — в общей сложности страниц тридцать компромата.

Крик Сола Мальцмана был слышен даже через кляп. Пит вырубил его ударом и выключил телевизор.

Теперь у него были три папки — и ему страшно хотелось есть, как порой бывало после того, как ему приходилось кого-нибудь «прижать». Рецепт: поехать в ресторан Майка Лаймана и заказать «Ленч с бифштексом де-люкс».

За просмотром компромата — тоже из серии «де-люкс», потому что фуфло бы Сол прятать не стал.

Пит устроился в кабинете у дальней стены и накинулся на ребрышки и мясное рагу. Папки он прислонил к стенке так, чтобы можно было легко рассмотреть их содержимое.

В первой папке оказались фотографии документов и отпечатанные на машинке заметки. Никаких тебе голливудских сплетен, ничего из боезапаса «Строго секретно».

На фотографиях были запечатлены страницы чьей-то депозитной книжки и декларация о подоходном налоге. Имя подателя декларации оказалось знакомо: приятель мистера Хьюза Джордж Киллбрю — один из лизоблюдов Хитреца Дика Никсона.

Имя на депозитной книжке значилось как Джордж Киллингтон. Общая сумма на депозитном счету за 1957 год составила восемьдесят семь тысяч четыреста шестнадцать долларов четыре цента. Задекларированный доход Джорджа Киллбрю за тот же самый год составил шестнадцать тысяч восемьсот пятьдесят долларов.

Изменив два слога в своей фамилии, утаить семьдесят штук зеленых.

Сол Мальцман написал: «Сотрудники банка подтвердили, что Киллбрю внес на свой депозитный счет все восемьдесят семь тысяч — взносами от пяти до десяти тысяч долларов наличными. Также они подтвердили, что он дал им неверный номер ИНН. Он снял со счета всю сумму наличными, включая дополнительные шесть с чем-то тысяч долларов в виде процентов, закрыв счет прежде, чем банк разослал в федеральные налоговые органы стандартные уведомления о доходах в виде процента по вкладам».

Недекларированный доход, включая проценты по вкладам. Вывод: уклонение от уплаты налогов.

До Пита с опозданием, но все же дошла связь.

Комитет по контролю за антиамериканской деятельностью прижал Сола Мальцмана к ногтю. Дик Никсон как раз и являлся членом этого комитета. А Джордж Киллбрю на него работал.

В папке № 2 содержалась куча фотографий минета. Тот, которому делали: малолетний гомик. Тот, который делал, был опознан Солом Мальцманом как: «Советник комитета Леонард Хосни, 43 года, из Гранд-Рапидс, штат Мичиган. Моя душеразрушительная работа в «Строго секретно» наконец-то дала плоды в виде наводки вышибалы из мужского борделя на Эрмоза-Бич. Это он сделал фотографии и убедил меня, что мальчик — несовершеннолетний. В ближайшем будущем он обещал предоставить дополнительные фотографии».

Пит докурил сигарету почти до фильтра. Наконец-то перед ним вырисовалась общая картина.

Эти досье — месть Сола комитету по контролю над антиамериканской деятельностью. Что-то вроде епитимьи: Сол писал статьи, обличающие «правых», и хранил этот компромат, чтобы впоследствии отомстить.

Папка № 3 также содержала фотографии: погашенные чеки, бланки депозитов, банкноты. Пит отодвинул тарелку с едой: это — отличная приманка для того, чтобы «подмазаться» к кому следует.

Сол Мальцман писал: «Политическая подоплека кредита в двести тысяч долларов, выданного Говардом Хьюзом в 1956 году брату Ричарда Никсона Дональду, абсолютно ясна, в особенности теперь, когда стало известно, что Никсон станет кандидатом от республиканцев на президентских выборах 1960 года. Совершенно понятно, что таким образом состоятельный промышленник купил себе политическое влияние. Косвенными доказательствами этому утверждению могут служить некоторые политические инициативы Никсона, откровенно благоприятные для Хьюза».

Пит еще раз проверил фотографии-доказательства. Которые были весьма надежными — и могли быть использованы хоть сейчас.

Еда остыла. Его свеженакрахмаленная рубашка стала серой от пота.

Не всякий день удается раскопать такое, черт побери.

На его день выпали сплошные тузы и восьмерки — сыграть невозможно, сдавать жалко.

Он мог сохранить компромат на Хьюза/Никсона. Мог устроить Гейл на должность Сола в «Строго секретно» — она и раньше пописывала в этот журнальчик, — ей так и так уже надоело разыгрывать бракоразводные спектакли.

Информация о Комитете по контролю за антиамериканской деятельностью была точно четыре туза; однако ДЕНЕЖНАЯ сторона вопроса была ему непонятна. Явление Кемпера Бойда заставило его усики-антенны задергаться.

Пит поехал в отель «Мирамар» и занял место на парковке. Машина Бойда притаилась возле бассейна. У последнего загорало множество женщин в купальных костюмах — словом, условия для слежки могли быть и хуже.

Мучительно тянулись часы. Сменяли друг друга женщины в купальниках. Надвигались и вскоре опустились сумерки.

Он вдруг вспомнил Майами — полосатые, под тигра, такси и голодных аллигаторов.

18.00, 18.30, 19.00, 19.22: вышли Бойд и Уорд Мудила Литтел. Они направились к бассейну. Сели в автомобиль, взятый напрокат Бойдом. И тронулись — на восток, в направлении Уилшира.

Литтел был настолько же трусом, насколько Бойд — храбрецом. Вспомнилось: с этими двумя федералами он познакомился давным-давно.

Пит скользнул за ними и влился в поток машин. Так они и кружили: на двух машинах — на восток по Уилширу, к северу по Баррингтон на Сансет. Пит небрежно поворачивал назад и менял направления: преследования всегда здорово заводили его.

Он — молодец. Бойд так и не заметил «хвоста» — это было очевидно.

От Сансет они свернули на восток: Беверли-Хиллс, Стрип, Голливуд. Бойд повернул на север, в Альта Виста, и припарковался — на полпути до квартала, застроенного небольшими оштукатуренными домиками.

Авто Пита скользнуло к тротуару за три дома оттуда. Бойд и Литтел выбрались наружу; в свете фонаря было прекрасно видно каждое их движение.

Они надели перчатки. Взяли фонарики. Литтел открыл багажник и достал ящик с инструментами.

Они направились к розовому оштукатуренному домику, отмычкой вскрыли замок и вошли.

В окнах наискось мелькнули лучи фонариков. Пит развернул машину и увидел надпись на тротуаре: Норт, 1541.

Должно быть, они собирались установить прослушку.

В гостиной вспыхнул свет. Эти уроды решили работать в открытую.

Пит схватил с заднего сиденья книгу «Адреса и телефоны» и принялся листать ее в тусклом свете приборной панели.

Дом 1541 по Норт Альта Виста принадлежал Дэрлин Шофтел, номер телефона НО3–6811.

Обычно установка «жучка» занимала около часа — он успеет пробить ее имя по базе данных. На углу он заметил телефонную будку — из нее можно звонить и одновременно следить за домом.

Он дошел до будки и набрал номер округа. Трубку взяла Карен Хилтшер — он сразу узнал ее голос.

— Справочная служба.

— Карен, это Пит Бондюран.

— Ты все еще узнаешь меня? Столько лет прошло.

— Такой голос трудно забыть. Слушай, ты не могла бы пробить мне одного человечка по базе данных?

— Да уж пробью, пусть даже ты сто лет как не помшерифа и вообще-то мне не следовало бы.

— Ты — настоящий друг.

— Это точно, друг, — особенно после того, как ты…

— Это Дэрлин Шофтел, Д-Э-Р-Л-И-Н, Ш-О-Ф-Т-Е-Л, последний известный адрес — Норт Альта Виста, дом 1541, Лос-Анджелес.

— Я знаю, что делать, Пит. Не клади трубку.

Пит ждал. То и дело вспыхивали огни в том самом доме — федералы под прикрытием за работой.

Карен снова заговорила:

— Дэрлин Шофтел, белая, дата рождения 9.03.32. В розыске не находится, судимостей не имеет. В автоинспекции на нее ничего нет, но зато есть в отделе нравов участка Западный Голливуд. Один привод: датированный 14.08.57. Сообщается, что на нее поступила жалоба со стороны администрации ресторана «Домик Дино». Она искала клиентов в баре заведения, предлагая им свои услуги в качестве проститутки. После допроса она была отпущена, и детективы, проводившие опрос, охарактеризовали ее как «девушку по вызову» высокого класса.

— И это все?

— Для одного телефонного звонка — неплохо, ты не считаешь?

Пит повесил трубку. Увидев, как в доме разом погасли огни, он посмотрел на часы.

Вышли Бойд и Литтел и забрались в машину. Ровно шестьдесят минут — мировой рекорд скоростной установки прослушки.

Они уехали. Прислонясь к телефонной будке, Пит принялся размышлять.

Сол Мальцман выработал собственный, неведомый федералам, план. Бойд приехал в город, чтобы предупредить его касательно убийства Гретцлера и поставить прослушку в доме «девушки по вызову». Бойд — скользкий лжец: «У меня есть источник в Маклеллановском комитете».

Бойд знал, что это он убил Гретцлера — свидетеля комитета. Бойд сообщил мистеру Гуверу о том, что он убил Гретцлера. Гувер ответил: а мне-то что.

Автомобиль Бойда: заказан Маклеллановским комитетом. Гувер: известный своей антипатией к Бобби Кеннеди и непревзойденный мастер всяких хитрых уловок. Бойд образован и не лишен лоска — он должен отлично внедряться в различные организации.

Вопрос № 1. связано ли его задание внедриться в комитет с установкой «жучка»? Вопрос № 2: если на этом можно будет навариться — кто подпишет мой чек?

Может быть, Джимми Хоффа — главная мишень Маклеллановского комитета. Фред Турентайн сможет продублировать «жучки» федералов и записать все то, что они услышат.

Пит увидел три значка доллара: $$$ — точно джек-пот на игровом автомате.

Он поехал домой — в свою дорогостоящую «конуру». Гейл была в галерее — огонек ее сигареты то подпрыгивал, то нырял, точно она шла быстрым шагом.

Он припарковался и вошел. Он пнул ногой переполненную пепельницу и рассыпал окурки на шикарные розовые кусты.

Гейл отстранилась. Пит тихо заговорил с ней мягким голосом.

— Давно здесь?

— Да несколько часов уже. Сол звонил каждые десять минут, умоляя вернуть досье. Он сказал, что ты избил его и украл эти папки.

— Ничего личного.

— Он был как сумасшедший. Даже страшно слушать.

Пит взял ее за руки:

— Тут холодно. Пошли-ка в дом.

— Нет. Не хочу.

— Гейл…

Она вырвалась:

— Нет! Я не хочу возвращаться в этот огромный жуткий дом!

Пит защелкал суставами пальцев:

— С Солом я разберусь. Больше он тебя не побеспокоит.

Гейл рассмеялась — хриплым, странным и непонятным смехом.

— Знаю, что не побеспокоит.

— Что ты хочешь сказать?

— Он мертв. Я перезвонила ему, хотела успокоить немного, — а трубку взял полицейский и сказал, что Сол застрелился.

Пит пожал плечами. Он попросту не знал, куда девать руки.

Гейл побежала к своей машине. Она резко тронулась с места, выворачивая на дорогу, едва не задев женщину с детской коляской.

5. (Вашингтон, округ Колумбия, 7 декабря 1958 года)

Уорд был смертельно напуган. И Кемпер знал, отчего: о приватных аудиенциях мистера Гувера слагались легенды.

Они ждали во внешнем кабинете. Уорд сидел тихо — даже, кажется, не дышал. Кемпер знал: он опоздает ровно на 20 минут.

Он хочет, чтобы Уорд как следует перетрухнул. И пригласил сюда меня, чтобы закрепить эффект.

Кемпер уже доложил по телефону: установка «жучков» в квартире Шофтел прошла без сучка и задоринки. Одному из лос-анджелесских агентов было поручено следить за «жучками», прослушивать записи на посту подслушивания и передавать особо примечательные из них Литтелу в Чикаго. Спец по «жучкам» Уорд тщательно пересортирует их, и избранное увидит мистер Гувер.

Джек должен был появиться в Эл-Эй не раньше девятого декабря. Дэрлин Шофтел обслуживала четырех клиентов за ночь — агент, который следил за постом прослушки, восхищался ее выносливостью. В «Лос-Анджелес Таймс» появилась короткая заметка о самоубийстве Сола Мальцмана. Мистер Гувер заметил: должно быть, Пит Бондюран «уволил его» в слишком грубой форме.

Уорд закинул ногу на ногу и поправил галстук. Чего делать не следовало: мистер Гувер не терпит лишних движений. Он приказал нам прийти сюда, чтобы наградить тебя — так что старайся не суетиться.

Вошел Гувер. Кемпер и Литтел встали.

— Доброе утро, джентльмены.

Они ответили:

— Доброе утро, сэр, — в унисон, без нахлеста.

— Боюсь, времени у нас немного. У меня назначена встреча с вице-президентом Линдоном Джонсоном.

Литтел сказал:

— Для меня большая честь быть здесь, сэр.

Кемпер едва не скривился. Комментарии тут не приветствовались, даже самые подобострастные.

— Мое расписание вынуждает меня быть кратким. Мистер Литтел, я ценю работу, которую вы и мистер Бойд проделали в Лос-Анджелесе. В награду я даю вам место в программе ФБР по борьбе с организованной преступностью. Я делаю это, несмотря на неудовольствие специального агента-командира Лиги, который полагает, что вы больше подходите для слежки за подозреваемыми в политических преступлениях. Насколько я понимаю, мистер Литтел, вы считаете коммунистическую партию США импотентной, если не «выморочной». Я считаю подобную позицию опасной и неразумной, однако искренне надеюсь, что со временем она изменится. Теперь вы стали моим личным коллегой, однако я должен предупредить вас: вы не должны поддаваться соблазнам опасной жизни. Ибо вы отнюдь не столь благоразумны, как мистер Бойд.

6. (Вашингтон, округ Колумбия, 8 декабря 1958 года)

Литтел, сидя в банном халате, занимался бумажной работой.

Он делал ее, ликующе страдая похмельем: они отмечали его новое назначение шампанским «Кордон руж» и виски «Гленливет». Последствия пирушки были налицо — пустые бутылки и тележки с нетронутой едой.

Кемпер воздержался от чрезмерных возлияний. Он — нет. «Краткость» Гувера задела его: шампанское и виски позволили ему смеяться над ней. Кофе с аспирином мало помогали от похмелья.

Снежная буря запечатала аэропорт — и он застрял в своем номере. Гувер прислал ему отпечатанные на мимеографе листы — изучать.

СЕКРЕТНО: ТОЛЬКО ДЛЯ СОТРУДНИКОВ ПРОГРАММЫ ПО БОРЬБЕ С ОРГАНИЗОВАННОЙ ПРЕСТУПНОСТЬЮ ЧИКАГО: ПРЕСТУПНИКИ, ИХ МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ, МЕТОДЫ И СОПУТСТВУЮЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ.

Всего страниц было где-то шестьдесят. Литтел проглотил еще две таблетки аспирина и принялся подчеркивать значимые факты.

Истинной целью программы по борьбе с организованной преступностью провозглашается (что и было подчеркнуто директивой Бюро № 3401 от 19.12.57) является сбор информации о представителях организованной преступности. Начиная с этого времени и до тех пор, пока не поступит прямого уведомления об изменении политики, любая и всякая собранная информация должна быть сохранена для последующего использования. В полномочия программы не входит сбор информации для непосредственного выдвижения федеральных обвинений. Сведения о преступных элементах, полученные электронными методами наблюдения, при согласовании с агентом-командиром регионального подразделения, могут быть переданы в муниципальные полицейские ведомства и прокуратуру.

Резюме: Гуверу прекрасно известно, что посадить всех мафиози на скамью подсудимых и выиграть процессы ему не удастся. И он не станет рисковать престижем Федерального бюро расследований ради нескольких обвинительных приговоров.

Агенты программы но борьбе с организованной преступностью имеют право выбирать электронные средства наблюдения на свое усмотрение. Аудиозаписи и дословные расшифровки оных должны аккуратно сохраняться и периодически предоставляться командиру подразделения для осуществления контроля.

Карт-бланш на установку «жучков» — это хорошо.

Агенты — участники программы по борьбе с организованной преступностью осуществили установку электронных средств наблюдения (только микрофонов) в швейном ателье «Селано», дом 620 по Норт-Мичиган-авеню. И офис федерального атторнея (в северном Иллинойсе), и разведслужба шерифского участка округа Кук считают это место негласной штаб-квартирой представителей чикагской мафии, их главарей и избранных представителей «нижних чинов». Обширная библиотека аудиозаписей и расшифрованных стенографических записей доступна в помещении поста прослушивания.

Поиск информаторов является приоритетной задачей всех участников программы. На настоящий момент (19 декабря 1958 года) в рамках программы не было завербовано ни одного информатора, знающего чикагский преступный синдикат изнутри. Примечание: все операции с денежными средствами, ассигнованными Бюро на нужды программы должны быть согласованы с командирами региональных подразделений.

Иными словами: ИЩИТЕ ДОНОСЧИКОВ САМИ.

Текущие полномочия программы по борьбе с организованной преступностью позволяют региональным офисам программы состоять из шести агентов и одного секретаря/стенографистки. Годовой бюджет региональных офисов не должен превышать лимитов, установленных директивой Бюро № 3403 от 19 декабря 1957.

Дальше пошли данные бюджета. Литтел пролистал их и остановился на

ПРЕДСТАВИТЕЛИ ПРЕСТУПНОГО МИРА

Сэм Джианкана, 1908 г.р.; Тж. известный, как «Мо»,«Момо». «Муни». Джианкана — «самый главный босс» чикагской мафии. Последователь таких фигур, как Аль Капоне, Пол «Официант» Рикка и Энтони «Джо Бэттерз», «Большой тунец» Аккардо, держит под контролем игорный бизнес, рэкет, торговлю марихуаной, торговые автоматы, проституцию и рэкет в трудовой сфере. Джианкана лично замешан во множестве убийств с «мафиозным» следом. Во время Второй мировой как органический психопат был освобожден от службы в армии. Джианкана живет в пригороде Чикаго под названием Оук-Парк. Его часто видят в сопровождении личного телохранителя, Доминика Майкла Монтальво, также известного как «Бутч Монтроуз». 1919 г.р. Джианкана находится в непосредственном личном контакте с президентом международного братства водителей грузовиков Джеймсом Риддлом Хоффой. Согласно непроверенной информации, его голос учитывается при распределении кредитов Центрального пенсионного фонда профсоюза водителей грузовиков, весьма богатого и неоднозначно управляемого доверительного фонда, из которого, как предполагается, финансировалась не одна незаконная операция.

Гас Алекс. 1916 г.р. (многочисленные псевдонимы). Алекс некогда контролировал рэкет Норт-Сайда; теперь его миссия — контроль за «политическими» сделками; также он — связующее звено между чикагской мафией и коррумпированными представителями полицейского управления Чикаго и шерифской службы округа Кук.

Он непосредственный сообщник Мюррея Ллевеллина Хамфриса, также известного как «Хамп»[13] и «Верблюд», 1899 г.р. Хамфрис — «ветеран» чикагской мафии. Он практически отошел от дел, но иногда представители чикагских мафиозных структур пользуются его советом при принятии важных решений.

Джон «Джонни» Росселли, 1905 г.р. Росселли — непосредственный сообщник Сэма Джианканы: он служит «вывеской» для отеля-казино «Звездная пыль» в Лас-Вегасе, принадлежащего чикагской мафии. По непроверенной информации, Росселли принадлежит существенная доля в сети отелей-казино в Гаване, Куба, наряду с такими игорными магнатами Кубы, как Санто Траффиканте-мл. и Карлос Марчелло, мафиозные боссы из Тампы, Флорида, и Нового Орлеана, штат Луизиана, соответственно.

Далее последовал список сообщников и «вложений». В голове стучало: Джианкана/Хоффа/Росселли/Траффиканте, Марчелло и проч., и проч. знали любого мало-мальски значимого криминального элемента во всех мало-мальски крупных городах США, а также на законных основаниях владели долями в фирмах, занимающихся перевозкой грузов, ночных клубах, предприятиях, ипподромах, банках, кинотеатрах, парках развлечений и сотнях трех итальянских ресторанов. Привлекались к суду: 308 раз; приговор последовал в 14 случаях из трехсот восьми.

Литтел просмотрел приложение: МЕНЕЕ ЗНАЧИМЫЕ ПРЕДСТАВИТЕЛИ ПРЕСТУПНОГО МИРА. Боссов, конечно, информаторами не сделаешь, а вот кого помельче — вполне можно.

Джейкоб Рубенштейн, тж. известный как Джек Руби. Держит стрип-клуб в Далласе, штат Техас, и периодически занимается ростовщичеством. Согласно непроверенной информации, эпизодически пересылает деньги чикагской мафии кубинским политическим деятелям, включая президента Фульхенсио Батисту и лидера повстанцев Фиделя Кастро. Рубенштейн/Руби родился в Чикаго и обладает обширными связями в криминальных кругах Чикаго. Он часто туда наведывается.

Хершел Майер Рюскинд, 1901 г.р. Также известен как «Хеш», «Херш», «Хеши». Бывший (приблизит, в 1930-х гг.) участник «пурпурной» группировки, базировавшейся в Детройте. Проживает в Аризоне и Техасе, однако поддерживает тесный контакт с чикагской мафией. По слухам, занимается торговлей героином на территории побережья Мексиканского залива.

Предположительно, является близким другом Джианканы и Джеймса Риддла Хоффы и, по непроверенным данным, выступает посредником при переговорах чикагской мафии с профсоюзами.

«Предположительно», «по непроверенным данным», «по слухам». Ключевые фразы выдали ключевую идею — досье было уклончивым и содержало лишь намеки. На самом деле Гувер не испытывает ненависти к власти МАФИИ — программа по борьбе с оргпреступностью была лишь ответом на Аппалачские откровения.

Ленни Сэндс, 1924 г.р. (Настоящее имя — Леонард Джозеф Сейдельвиц). Также известен как «Ленни-еврейчик». Этот человек считается «талисманом» чикагской мафии. Его номинальное занятие — комик-пародист. Часто выступает перед представителями чикагской мафии и на мероприятиях профсоюза водителей грузовиков в округе Кук. Имеется информация, что Сэндс периодически доставляет деньги чикагской мафии кубинским политическим деятелям — таким образом, представители криминальных структур пытаются установить благоприятную атмосферу на Кубе и «застраховать» свои успешные казино в Гаване. Сэндсу поручен также сбор доходов торговых автоматов, а также он числится оплачиваемым сотрудником полулегитимной сети магазинов «Вендо-Кинг», принадлежащей мафиозным структурам. (Примечание: Ленни как комик очень популярен в Лос-Анджелесе и Лас-Вегасе, считается «маргинальным» представителем шоу-бизнеса. По слухам, он также давал сенатору Джону Кеннеди (демократическая партия, Массачусетс) уроки ораторского мастерства перед его избирательной кампанией перед выборами в Конгресс.)

Эстрадный артист со связями в уголовном мире знаком с Джоном Кеннеди. А агент ФБР установил «жучок» в квартире шлюхи, чтобы поймать его в ловушку.

Литтел то и дело перескакивал с раздела «МЕНЕЕ ЗНАЧИМЫЕ ПРЕДСТАВИТЕЛИ ПРЕСТУПНОГО МИРА» на «ВАЖНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ».

Территории, подконтрольные различным представителям чикагской мафии, разделены географически. Норт-Сайд, Ниэр-Норт-Сайд, Вест-Сайд, Саут-Сайд, «Дуга», Лейкфронт и северные пригороды контролируются людьми в непосредственном подчинении Сэма Джианканы.

Марио Сальваторе Д’Онофрио, 1912 г.р. Также известен как «Безумный Сэл». Этот человек — независимый гангстер-ростовщик и букмекер. Ему позволяется заниматься своим ремеслом, потому что он отчисляет Сэму Джианкане значительную сумму из своих доходов. В 1951 году Д’Онофрио был признан виновным в убийстве второй степени и отбыл пятилетний срок в Центральной тюрьме штата Иллинойс в Джолиете. Тюремный психиатр охарактеризовал его как «психопатический преступник-садист с неконтролируемым психосексуальным желанием причинять боль». Недавно его подозревали в пытках и убийстве двух профессиональных игроков в гольф — членов «Боб О’Линк Кантри Клаб», которые, по слухам, ему задолжали.

В Чикаго процветает независимое ростовщичество и букмекерство. Это объясняется политикой Сэма Джианканы. который получает значительный процент от доходов. Один из самых грозных подручных Джианканы, Энтони «Тони-Шило» Ианноне (1917 г.р.) — служит посредником между чикагской мафией и независимыми группировками ростовщиков-букмекеров.

С большой долей вероятности можно считать Ианноне причастным к пыткам и убийствам не менее девяти «клиентов» гангстеров-ростовщиков.

Имена, имена, имена. Некоторые прозвища посмешили его:

Тони «Муравей» Спилотро. Феликс «Милуоки Фил» Альдеризио, Фрэнк «Силач Фрэнки» Ферраро.

Джо Амато, Джозеф Чезар Ди Варко, Джеки «Джеки-Лакей» Чероне.

Центральный пенсионный фонд профсоюза водителей грузовиков продолжает волновать умы блюстителей закона. Правда ли, что окончательное «добро» на выдачу кредитов дает Сэм Джианкана? Каков установленный протокол выдачи кредитов преступникам, полукриминальным дельцам и рэкетирам?

Джимми «Турок» Торелло, Луи «Сачок» Эболи.

Разведывательный отдел полицейского управления Майами полагает, что Сэм Джианкана является негласным компаньоном принадлежащей профсоюзу водителей грузовиков фирмы, занимающейся частным извозом, — «Такси «Тигр»»; работают в этой фирме кубинские эмигранты, по слухам, с богатым уголовным прошлым.

Даниэль «Осел Дэн» Версаче. «Толстый Боб» Паолуччи.

Зазвонил телефон. Литтел зашарил в поисках трубки — от напряжения в глазах стало двоиться.

— Алло.

— Это я.

— Кемпер, привет!

— Чем занимался? Когда я вчера уезжал, ты лыка не вязал.

Литтел рассмеялся:

— Читал тут досье. И пока что не особо впечатлился мерами, предпринятыми мистером Гувером для борьбы с оргпреступностью.

— Думай, что говоришь. Он мог установить «прослушку» в твоем номере.

— Жестокая мысль.

— Ну да, и едва ли верная. Слушай, Уорд, снегопаду не видно конца, и сегодня ты точно никуда не улетишь. Как насчет встретиться со мной в офисе комитета? Мы с Бобби будем допрашивать свидетеля. Он из Чикаго, так что для тебя это может оказаться интересным.

— Да прогуляться мне не помешает. Ты — в старом здании Сената?

— Ну да, комната 101. Я буду в комнате для допросов А. При ней имеется коридорчик для наблюдателей, так что ты сможешь посмотреть оттуда. И запомни мою легенду: я ушел в отставку из ФБР.

— Ты — ловкий лицемер, Кемпер. Грустно.

— Там метель; смотри не заблудись.

Устроено было просто превосходно: закрытый проход с прозрачной только с одной стороны стеклянной дверью и колонками на стене. Отделенные дверью в кабинке А: братья Кеннеди, Кемпер и какой-то блондин.

Кабинки Б, В и Г были пусты. В наблюдательном коридоре был только он один — должно быть, народ испугался снежных заносов и разбежался по домам.

Литтел включил колонки. Голоса слегка потрескивали от статического шума.

Присутствующие расселись вокруг стола. Роль хозяина играл Бобби; он включил магнитофон.

— Не спешите, мистер Кирпаски. Вы — добровольный свидетель, и мы здесь к вашим услугам.

Блондин откликнулся:

— Зовите меня Роланд. Никто не называет меня «мистер Кирпаски».

Кемпер ухмыльнулся:

— Каждый, кто решил стукнуть на Джимми Хоффу, заслуживает подобной формальности.

Умный Кемпер: вспомнил свой тягучий выговор уроженца штата Теннесси.

Роланд Кирпаски сказал:

— Вот и хорошо, я думаю. Но, знаете, — Джимми Хоффа есть Джимми Хоффа. Он, как это… как про слона говорится — никогда и ничего не забывает.

Роберт Кеннеди заложил руки за голову:

— В тюрьме у Хоффы будет масса времени, чтобы вспомнить все, за что он туда попал.

Кирпаски прокашлялся:

— Я хочу кое-что сказать. И… гм… я хочу сказать это и тогда, когда буду давать показания перед комитетом.

Кемпер сказал:

— Продолжайте.

— Я — член профсоюза. Профсоюза водителей грузовиков. Я рассказал вам все эти истории про то, что делал Джимми, как он сказал своим ребятам нажать на тех, кто не хочет ему платить, и тэдэ и тэпэ. Я так понимаю, что вся эта фигня незаконна, но знаете что? Меня это не особо печалит. Единственная причина, по которой я решил, как это — стукнуть на Джимми, это то, что я могу сложить два и два и получить четыре, и я, мать вашу так, слышал достаточно на треклятом собрании чикагского отделения профсоюза, чтобы докумекать, что мудила Джимми Хоффа втихаря заключает сделки с руководством, и, значит, он — вонючий кусок дерьма, простите за мой дурной французский, и я прошу занести в протокол, что именно поэтому я его и сдаю.

Джон Кеннеди рассмеялся. Литтел вдруг вспомнил о «жучках» и этой Шофтел и поморщился.

Роберт Кеннеди сказал:

— Верно подмечено, Роланд. Конечно, перед тем, как дать показания, у вас будет возможность сказать все что угодно. И помните, ваши показания мы решили приберечь для заседания, которое будет транслироваться по телевидению. Вас увидят миллионы.

Кемпер добавил:

— Чем больше огласки, тем меньше вероятность, что Хоффа попытается отомстить.

Кирпаски сказал:

— Джимми не забывает. В этом плане он как тот слон. Помните те фотографии гангстеров, которые вы мне показывали? Тех парней, с которыми я видел Джимми?

Роберт Кеннеди достал какие-то фотоснимки.

— Санто Траффиканте-младший и Карлос Марчелло.

— Ну да. И еще попрошу занести в протокол, что я слышал об этих ребятах много хорошего. Слышал, что они нанимают только членов нашего профсоюза. Ни один мафиози ни разу не сказал мне: «Роланд, ты тупой польский ублюдок из Саут-Сайда». Как я говорил, они приходили к Джимми в его номер в гостинице «Дрейк» и говорили исключительно о погоде, о бейсболе и о ситуации на Кубе. Я хочу, чтобы вы занесли в протокол, что я, бля, ничего не имею против мафии.

Кемпер подмигнул стеклянной двери:

— Как и Эдгар Гувер.

Литтел рассмеялся. Кирпаски не понял:

— Чего?

Роберт Кеннеди забарабанил пальцами по столу:

— Мистер Бойд развлекает невидимого нам коллегу. Роланд, вернемся же к Майами и Солнечной долине.

Кирпаски ответил:

— Хорошо. Господи, ну и метель.

Кемпер встал и выпрямил ноги:

— Давайте вернемся к вашим наблюдениям.

Кирпаски вздохнул:

— Я был делегатом на прошлогоднем собрании. Оно проходило в «Довиле», в Майами. Тогда я еще дружил с Джимми, ведь я не знал, что он — говнюк, который втихаря…

Роберт Кеннеди прервал его тираду:

— Не отвлекайтесь от темы, очень вас прошу.

— Короче, я выполнял кое-какие поручения Джимми. Я приехал в это гребаное «Такси «Тигр»» и забрал кое-какие бабки, чтобы Джимми смог покататься на моторке с парнями из местных отделений профсоюза в Майами и пострелять акул из пулеметов Томпсона — одно из любимых занятий Джимми во Флориде. Штуки три там было однозначно. Эта контора — сущая планета Марс, ей-богу. Полоумные кубинцы в рубашках в тигровую полоску. Заправлял кубинцами один парень, Фуло. Он еще толкал краденые телевизоры, прямо с парковки. Эта контора, «Такси «Тигр»», там же только за наличку все расчеты. И, если хотите мое мнение, скажу, что дело тянет на уклонение от уплаты налогов, не меньше.

Из колонок захрипел статический шум — постучав по кнопке регулятора, Литтел убавил громкость. У Джона Кеннеди был скучающий и обеспокоенный вид.

Роберт Кеннеди что-то черкал в планшет-блокноте:

— Расскажите нам еще раз об Антоне Гретцлере.

Кирпаски начал:

— Ну, мы все поехали стрелять акул. Они с Джимми говорили наедине, в дальнем конце лодки, и стрелявшие в акул их не слышали. Я спустился в гальюн — у меня морская болезнь, и меня мутило. Полагаю, они думали, что их не слышат, потому что говорили о незаконных вещах, на которые — и попрошу занести это в протокол, — мне было глубоко насрать, потому что речь не шла о подкупе управляющих…

Джон Кеннеди постучал по циферблату своих часов. Кемпер спросил Кирпаски:

— О чем именно они говорили?

— О Солнечной долине. Гретцлер сказал, что по его заказу проводились геологические изыскания, которые выявили, что еще лет пять или около того — и эти земли превратятся в болото, и, значит, говоря юридическими терминами, их можно будет купить «за так». Джимми сказал, что он сможет «подоить» фонд на три миллиона долларов, чтобы купить эти земли, и таким образом они смогут прикарманить кое-что из этих денег.

Роберт Кеннеди так и подскочил. Опрокинув стул — стекло двери так и зазвенело.

— Вот это показания! Фактически это доказательство заговора с целью совершения махинаций с недвижимостью и незаконного использования средств пенсионного фонда профсоюза!

Кемпер поднял его стул:

— В суде эти показания будут иметь вес лишь в том случае, если Гретцлер либо подтвердит их, либо даст заведомо ложные показания, чтобы опровергнуть. Без Гретцлера мы имеем лишь слово Роланда против слова Хоффы. Когда речь пойдет о доверии, выяснится, что Роланд два раза привлекался за езду в нетрезвом виде, тогда как Хоффа технически чист.

Бобби вознегодовал. Кемпер продолжал:

— Боб, Гретцлер скорее всего мертв. Его машину нашли в болоте, но ни его самого, ни его тела обнаружить так и не удалось. Я потратил не один час на его поиски, но так и не нашел ни одной мало-мальски весомой зацепки.

— А что, если он инсценировал свою смерть, чтобы не давать показаний комитету?

— Полагаю, это маловероятно.

Бобби сел на стул верхом и вцепился обеими руками в его спинку.

— Может быть, вы и правы; тем не менее, я все еще могу отправить вас назад во Флориду, чтобы вы окончательно в этом убедились.

Кирпаски сказал:

— Я есть хочу.

Джек закатил глаза: Кемпер подмигнул ему.

Кирпаски вздохнул:

— Я голодный, понимаете?

Кемпер глянул на часы:

— Заканчивайте, мистер Кирпаски. Расскажите нам, как Гретцлер напился и вышиб себе мозги.

— Да понял, понял. Спой, птичка — глядишь, и на ужин заработаешь…

Бобби возмутился:

— Черт вас возьми…

— Хорошо, хорошо. Это было после охоты на акул. Гретцлер был зол, потому что Джимми посмеялся над ним, мол, что он держит автомат как слабак и вообще стрелять не умеет. Гретцлер начал говорить о слухах, которые ходили вокруг пенсионного фонда. Сказал, что, мол, в фонде этом намного, бля, больше бабок, чем все думают, поэтому-то никто и не может отозвать для проверки бухгалтерские книги, оттого что они — ненастоящие. Короче, Гретцлер сказал, что где-то есть «настоящие» бухгалтерские книги фонда, вроде как зашифрованные, в которых содержится информация о миллионах, блядь, долларов, и их занимают под запредельные проценты. Вроде как есть какой-то башковитый тип, чикагский гангстер, который отошел от дел и хранит «настоящие» книги и настоящие деньги, и если вы попросите о подтверждении, не надейтесь — эти слова Гретцлера слышал только я.

Бобби Кеннеди откинул волосы со лба. Голос у него сделался высоким, точно у взволнованного мальчишки.

— Вот с чего можно начать, Джек. Сперва мы отзовем повесткой существующие бухгалтерские книги и определим их платежеспособность. Затем отследим путь тех кредитов, в выдаче которых администрация фонда сознается добровольно, и попытаемся определить наличие скрытого капитала внутри фонда и возможность существования «подлинных» бухгалтерских книг.

Литтел незаметно для себя все сильнее стискивал стакан. Он загипнотизированно смотрел на явление нового, непохожего на себя Бобби: Бобби растрепанного, Бобби взволнованного…

Джек Кеннеди откашлялся.

— Да, сильно сказал. Если вам удастся получить веские доказательства до истечения полномочий комитета.

Кирпаски захлопал в ладоши:

— Вот это да, он заговорил! О, сенатор, здорово, что вы с нами.

Джек Кеннеди, уязвленный насмешкой, невольно поежился. Бобби заявил:

— Мои следователи со временем намерены передать всю добытую ими информацию в другие правоохранительные органы. Все, что нам удастся найти, будет пущено в ход.

Джек заметил:

— Со временем?

Литтел перевел:

— Слишком поздно, чтобы помочь моей карьере.

Братья закрыли глаза. Кемпер, сидевший между ними, перегнулся через стол:

— У Джимми Хоффы в Долине есть несколько домов. Он сейчас там — с чем-то вроде пиар-тура. Вот наш Роланд съездит туда и осмотрится. Он — глава чикагского отделения профсоюза, так что никто ничего не заподозрит. А он будет позванивать нам и сливать информацию.

Кирпаски ответил:

— Ну да, а еще я намерен поближе познакомиться с той официанточкой, что разносила коктейли на давешнем съезде профсоюза. И знаете что? Я не скажу жене, что девочка тоже была в меню!

Джек подманил Кемпера к себе. Сквозь статические помехи послышался шепот: «Как только метель утихнет, я сразу вылетаю в Эл-Эй». — «Позвони Дэрлин Шофтел — она будет счастлива с тобой встретиться».

Кирпаски снова заныл: я голоден.

Роберт Кеннеди сложил бумаги в портфель:

— Пошли, Роланд. Приглашаю вас на ужин к себе домой. Только вот постарайтесь не говорить «бля» при моих детях. Очень скоро они сами поймут значение этого слова.

Мужчины гуськом направились к задней двери. Литтел буквально вдавился в стекло, чтобы еще раз взглянуть на Бобби.

7. (Лос-Анджелес, 9 декабря 1958 года)

Дэрлин Шофтел вяло изображала оргазм. К Дэрлин Шофтел приходили потрепаться приятельницы-шлюхи.

Дэрлин была бо-о-ольшой любительницей посорить громкими именами.

Уверяла, что актер Франшо Тоун любил садо-мазо. Называла Дика Контино «любителем полизать между ног». А актера из фильмов категории «Б» Стива Кокрейна метко окрестила «Мистер большой член».

Она звонила, ей звонили. Дэрлин говорила с клиентами, с подружками-коллегами по ремеслу и с мамашей, которая жила в городке Винсеннс, штат Индиана.

Дэрлин страсть как любила потрепаться. Дэрлин не сказала ничего такого, что могло бы объяснить, зачем двум федералам понадобилось устанавливать прослушку в ее доме.

Они разведали, где стоят «жучки» федералов четыре дня назад. Дом 1541 по Норт Альта Виста был прямо-таки нашпигован микрофонами — от пола до балок перекрытий.

Фред Турентайн продублировал «жучки», установленные Бойдом/Литтелом. Он слышал все то же, что и ФБР. Бюро сняло дом в соседнем квартале, где и установило пост прослушки; а Фредди прослушивал трансляции «жучков», устроившись в припаркованном по соседству фургоне, и исправно снабжал Пита копиями кассет.

А Пит чуял деньги и позвонил-таки Джимми Хоффе — может быть, слишком рано.

Джимми сказал:

— Нюх у тебя всегда был отменный. Приезжай-ка в четверг в Майами, там и покажешь, что у тебя есть. А если ничего нет, то просто покатаемся на катере и постреляем акул.

Четверг — это уже завтра. А охота на акул — занятие для фриков. Фредди получал двести баксов в день — дороговато для удовольствия наслаждаться чужим любовным трепом.

Пит слонялся по своей дорогостоящей «конуре». И смаковал компромат Сола на мистера Хьюза. Мол, я знаю, что ты занял деньжат братцу Дика Никсона. От скуки он то и дело ставил кассеты, данные ему Фредом.

Вот и сейчас его палец жал на «пуск». Дэрлин охала и стонала. Скрипели пружины; что-то стучало обо что-то еще: должно быть, спинка кровати об стену. Наверное, Дэрлин оседлала какого-нибудь богатого толстяка.

Зазвонил телефон — Пит мигом схватил трубку.

— Это кто?

— Это Фред. Быстро приезжай — тут та-а-акой компромат.

Фургон был напичкан всякой хитроумной аппаратурой для прослушки и звукозаписи. Пит все колени посбивал, подлезая под провода.

Фредди был точно под кайфом. Даже ширинку расстегнув, как будто дрочил.

Он сказал:

— Я сразу же узнал этот бостонский акцент и позвонил тебе, как только они залезли в койку. На, послушай — прямая трансляция!

Пит надел наушники. Голос Дэрлин Шофтел — громко и отчетливо:

— …все равно твой брат — не такой герой, как ты. Я читала про тебя в журнале «Тайм». Твой торпедный катер был подбит японцами или что-то такое…

— Ну, что плаваю я лучше Бобби, это точно.

Джек-пот: три вишенки — бывший любовник Гейл Дэрлин:

— …видела фото твоего брата, в «Ньюсуик». А что — правда, у него четыреста детей?

Джек:

— Да сотни три точно — не считая тех, что продолжают выскакивать на свет божий. Когда приходишь к ним в дом, маленькие засранцы вечно цепляются за лодыжки.Моя жена находит потребность Бобби плодить себе подобных вульгарной.

Дэрлин:

— «Плодить себе подобных» — ну и сказанул.

Джек:

— Бобби — истый католик. Он любит детей, а наказывает только тех, кого ненавидит. И не будь он столь безошибочен в выборе этих врагов, он был бы колоссальной занозой в заднице.

Пит убавил громкость в наушниках. Джон Кеннеди говорил, невыразительным постпостельным голосом:

— Я не умею ненавидеть так, как Бобби. Бобби ненавидит яростно. Бобби ненавидит Джимми Хоффу сильно и просто — оттого-то он, в конечном счете, и возьмет над ним верх. Вчера я был с ним в Вашингтоне. Он записывал показания одного члена профсоюза водителей грузовиков, который здорово разозлился на Хоффу и решил настучать на него. Какой-то поляк, смелый, но тупой — Роланд как-то там, из Чикаго, и Бобби приглашает его к себе в гости поужинать. Понимаешь, э…

— Дэрлин.

— Ну да, Дэрлин. Так вот, Дэрлин, Бобби — более героический человек, чем я — он искренний и великодушный.

Замелькали огоньки аппаратуры. Завертелась кассета с пленкой. Им только что выпал флеш-рояль — да что там, они сорвали банк в тотализаторе — Джимми Хоффа НАЛОЖИТ В ШТАНЫ, когда это услышит.

Дэрлин:

— Я все равно думаю, что история с торпедным катером — это круто.

Джек:

— Знаешь, а ты умеешь слушать, Дэрлин.

Фред едва СЛЮНКИ не пустил. В его глазах так и запрыгали долларовые значки.

Пит сжал кулаки:

— Это — мое. А твое дело — сидеть на жопе ровно и делать, что тебе говорят.

Фредди вздрогнул. Пит улыбнулся — его руки всегда внушали людям страх.

В аэропорту его встретило такси «Тигр». Водила без умолку трещал о ситуации на Кубе:

— El grande Кастро наступает! El puto Батиста бежит!

Панчо высадил его на стоянке такси. Джимми управлялся в диспетчерской: его головорезы паковали спасательные жилеты и автоматы Томпсона.

Хоффа выпроводил их. Пит сказал:

— Джимми, как ты?

Хоффа подхватил утыканную гвоздями бейсбольную биту.

— В порядке. Как тебе? Иногда акулы подплывают так близко к катеру, что можно пару раз двинуть им по морде.

Пит достал маленький магнитофон и включил его в розетку.

— Это круто, но у меня есть кое-что получше.

— Ты сказал, что почуял деньги. Ты имел в виду «мои деньги за твое беспокойство»?

— За этим есть кое-какая история.

— Я не люблю истории — если только они не про меня. И ты же знаешь, я занят…

Пит положил ладонь на его руку:

— Меня тут прижал один из ФБР. Сказал, что у него есть источник в Маклеллановском комитете. Он сказал, что в курсе, что это я убил Гретцлера, и добавил, что мистеру Гуверу наплевать. Ты же знаешь Гувера, Джимми. Он никогда не докучал ни мафии, ни тебе.

Хоффа отдернул руку:

— И что? Думаешь, у них есть доказательства? На этой кассете?

— Нет. Я думаю, что тот агент внедрился в окружение Бобби Кеннеди и в комитет по заданию мистера Гувера, или что-то в этом роде. Я также думаю, что мистер Гувер — на нашей стороне. Я проследил, как этот тип и еще один приехали по одному адресу в Голливуде. Они установили там прослушку, а мой приятель Фредди Турентайн ее продублировал. Вот, послушай!

Пит нажал пуск. Кассета зашипела. Постельные ахи-вздохи и скрип пружин — со все возрастающей громкостью.

Пит засек время. Сенатор Джон Ф. Кеннеди — трахался две минуты с четвертью.

Дэрлин Шофтел изобразила оргазм. Ага: вот и бостонский говорок:

— Треклятая спина.

Дэрлин сказала:

— Хорошо-о-о! Быстро и нежно — лучше и не надо.

Джимми крутанул бейсбольную биту. Руки его покрылись гусиной кожей.

Пит нажал «стоп» и перемотал кассету до более содержательного момента. Джек-Две-Минуты растекался мыслью по древу:

— …одного члена профсоюза водителей грузовиков, который здорово разозлился на Хоффу… какой-то поляк, смелый, но тупой — Роланд как-то там, из Чикаго.

Хоффа что есть силы сжал рукоятку биты. Мурашки все отчетливей проступали на его коже.

— Этот самый Роланд — выпендрежник из рабочего класса. Бобби вцепился в Хоффу. А Бобби такой — если он в кого вцепится, то мертвой хваткой.

Пупырышки гусиной кожи на руках Джимми удвоились в размерах. Он выкатил глаза, точно перепуганный насмерть ниггер.

Питер посторонился.

Хоффа обрушил биту — вот она, утыканная гвоздями, с надписью «Луисвилль Слаггерз» — БАЦ.

Стулья рассыпались в щепки. Столы лишились ножек. Посыпалась штукатурка.

Пит отошел еще подальше. Светящийся пластиковый Иисус на дверной пружине разлетелся на восемь миллионов осколков.

В воздух взлетели кипы бумаг. Брызнули во все стороны опилки. С тротуара за происходящим наблюдали таксисты — Джимми с размаху разбил окно и осыпал их осколками стекла.

Джеймс Риддл Хоффа: тяжело дыша, смотрел безумными, остекленелыми глазами.

Бита зацепилась за дверной косяк. Джимми уставился на нее: а? что?

Пит ухватил его медвежьей хваткой и сжал. Джимми закатил глаза, будто в обмороке.

Хоффа задергался, затрепыхался. Пит сдавил его так, что тот едва не задохнулся, и принялся уговаривать его:

— Я могу оставить Фредди на посту за две сотни в день. Рано или поздно мы нароем то, чем ты можешь здорово подосрать братьям Кеннеди. Еще у меня есть парочка компроматов на политиков. Они нам тоже когда-нибудь да пригодятся.

Хоффа посмотрел на него полубезумными глазами. Голос его оказался неожиданно писклявым, точно его обладатель вдохнул веселящего газа:

— Чего… тебе… надо?

— Мистер Хьюз с ума сходит. Я просто подумал подобраться поближе к тебе, чтобы подстраховаться.

Хоффа вывернулся из медвежьих тисков. Пит едва не сблевал: от Джимми так и несло потом и дешевым одеколоном.

Постепенно его лицо приобрело нормальный цвет. Он кое-как отдышался, и голос его зазвучал несколькими октавами ниже:

— Я дам тебе пять процентов от этого такси. Придержишь пост прослушивания в Эл-Эй и периодически будешь наведываться сюда и строить этих кубинцев. И не пытайся выцыганить у меня десять процентов вместо пяти, иначе я скажу «Да пошел ты…»! и отправлю тебя обратно в Эл-Эй на автобусе.

Пит отрезал:

— Идет.

Джимми сказал:

— У меня есть работка в Солнечной долине. Хочу, чтоб ты поехали со мной.

Они поехали туда на «тигровом» такси. Багажник едва закрывался из-за снаряжения для охоты на акул: бейсбольных бит, утыканных гвоздями, автоматов Томпсона, а также масла для загара.

За рулем сидел Фуло Мачадо. Джимми переоделся. Пит же забыл захватить с собой сменную рубашку — и от него так и несло запахом Хоффы.

Ехали молча — из-за мрачного настроения Джимми говорить никому не хотелось. Они обогнали автобусы, набитые работягами из профсоюза: их свозили на стройку — показать якобы красоты нового курорта.

Пит принялся подчитывать в уме:

Двенадцать водителей — работают круглосуточно. Двенадцать человек — за «грин-кард» которых заплатил Джимми Хоффа и которые посменно водят такси, лишь бы остаться в Америке.

Все — таксисты, а по совместительству — налетчики, штрейкбрехеры, сутенеры: 5 % от общего дохода, а ведь можно и еще награбить — предложение оказалось самым выгодным.

Фуло свернул с шоссе. Пит увидел то место, где он прикончил Антона Гретцлера. Они проследовали за колонной автобусов, что везла водителей грузовиков показать «приманку» — по меньшей мере, километрах в пяти от границы между штатами.

Прожекторы вроде тех, что используют на киносъемках, давали ослепительно яркий свет — такой яркий, что казалось, будто ты попал на премьеру в «Китайском театре Граумана[14]. Та часть Солнечной долины, что была выставлена на всеобщее обозрение, выглядела весьма и весьма неплохо: ряд аккуратных домиков, разделенных дорожками с щебеночно-асфальтовым покрытием.

За карточными столами накачивались спиртным члены профсоюза водителей грузовиков — в узенькие проходы между домиками набилось человек двести. Посыпанная гравием парковка еле вмещала машины и автобусы. Поблизости же располагалась и жаровня для барбекю, — на вертеле, который медленно поворачивался, жарилась туша молодого бычка.

Фуло припарковался в непосредственной близости от происходящего. Джимми сказал:

— Вы двое ждите здесь.

Пит вышел из машины и потянулся. Хоффа мигом смешался с толпой — его тут же окружили подхалимы.

Фуло принялся точить свой мачете куском пемзы. Потом сунул его в ножны, пристегнутые к заднему сиденью.

Пит стал наблюдать, как Джимми ведет себя с простыми смертными.

Хоффа нахваливал домики. С удовольствием говорил тосты и уплетал барбекю. Он выхватил взглядом из толпы белобрысого типа, по виду — поляка, и принялся следить за ним.

Пит курил сигареты — одну за другой. Фуло врубил радио в машине: транслировалась какая-то религиозная проповедь на испанском языке. Несколько автобусов отъехало со стоянки. Туда тотчас же припарковались две машины, полные проституток-кубинок самого низкого пошиба в сопровождении сменившегося с дежурства патрульного.

Джимми все расхваливал и демонстрировал красоты Долины. Какие-то водители, пьяные и веселые, шатаясь, добрались до своих автомобилей — взвизгнув тормозами, машины умчались прочь.

Поляк запрыгнул во взятый напрокат «шеви» и рванул с места, точно спешил на свидание.

Джимми быстро пошел к машине — на своих коротеньких толстых ножках он развил неимоверную скорость. Ясно, как божий день: этот самый поляк и был Роланд Кирпаски.

Они набились в «тигровую» колесницу. Фуло газанул с места. Латинос-проповедник в этот момент призывал пожертвовать «малую лепту».

Сообразительный Фуло мигом все понял. Умелый Фуло за шесть секунд разогнал машину до ста километров в час.

Пит увидел габаритные огни «шеви». Фуло поддал газу и въехал прямо в них. Машина резко свернула с дороги, протаранила деревья и встала.

Фуло подъехал ближе. Фары автомобиля выхватили Кирпаски — спотыкаясь, тот бежал через росчисть, покрытую густой болотной травой.

Джимми выскочил из машины и пустился за ним. Он размахивал мачете Фуло. Кирпаски споткнулся и остановился, выбросив вперед руки со вскинутыми в оскорбительном жесте пальцами.

Хоффа кинулся на него. Кирпаски рухнул, взмахнув обрубками запястий и обливаясь кровью. Джимми рубил его, схватив мачете обеими руками — в воздух взлетели обрезки скальпа.

Проповедник по радио без умолку нес религиозную чепуху. Тело Кирпаски забилось в конвульсиях — сотрясаясь от головы до пят. Джимми вытер кровь с глаз и снова взмахнул мачете.

8. (Майами, 11 декабря 1958 года)

Про себя Кемпер назвал свою игру «адвокат дьявола». Это помогло ему четко расставить приоритеты и отточить и без того безупречный талант оказываться «своим среди своих» в нужное время и в нужном месте.

Недоверие Бобби Кеннеди еще больше вдохновляло его игру. Как-то в разговоре он, забывшись, опустил свой южный акцент — Бобби мигом это заметил.

Кемпер ездил по дорогам южного Майами. Начал он игру с точного определения того, кому и что было известно.

Мистеру Гуверу было известно все. «Выход на пенсию» специального агента Бойда был документирован фальшивками с печатями Бюро: если Бобби станет искать подтверждений, он их найдет.

Знала все и Клер. Она никогда не осуждала его мотивов, и она не предаст.

Уорд Литтел знал о том, что он внедрился в окружение Кеннеди. Скорее всего, он этого не одобрял, — искренность, с которой Бобби ненавидел организованную преступность, произвела на него глубокое впечатление. Уорд также был его специальным партнером в этом деле — он приложил руку к установке прослушки в доме Дэрлин Шофтел. То задание его, конечно, унизило — но вознаграждение в виде перевода в штат программы по борьбе с организованной преступностью с лихвой искупило эти унижения. Уорд не знал, что это Пит Бондюран убил Антона Гретцлера, Уорд не знал, что мистеру Гуверу оказалось совершенно на это наплевать. Бондюран приводил Уорда в ужас — что, впрочем, было абсолютно логичной реакцией на этого человека и на легенды, что о нем ходили. Так что надо было приложить максимум усилий, чтобы Уорд не узнал про историю с Бондюраном.

Бобби знал, что он служит у Джека сутенером — подгоняет ему особенно податливых из своих прежних пассий.

Следующий этап: вопросы и ответы, чтобы избегнуть всякого скептицизма.

Кемпер притормозил, пропуская женщину с сумкой продуктов. Действие его игры перескочило в настоящее время.

Бобби считает, что я ищу улики для поимки Антона Гретцлера. На самом деле я покрываю ручного бандита Говарда Хьюза.

В: Кажется, ты всерьез вознамерился попасть во «внутренний кружок» семьи Кеннеди.

О: Я могу распознать «вхожих» на расстоянии двух километров. То, что пытаюсь втереться в доверие к демократам, вовсе не делает меня коммунистом. В конце концов, старый Джо Кеннеди — такой же ультраправый, как и мистер Гувер.

В: Как-то ты чересчур быстро «втерся в доверие» к Джеку.

О: При других обстоятельствах на его месте мог быть я.

Кемпер заглянул в блокнот.

Ему надо было ехать на базу «Такси «Тигр»». А также в Солнечную долину — показать фотографии подозреваемого тому самому свидетелю, который видел «крупного мужчину», отвернувшегося от него тогда на границе штата.

Он покажет ему старые фотографии — совсем не похожие на теперешнего Бондюрана. И разубедит его: вы ведь не этого человека видели, верно?

Перед ним резко повернуло раскрашенное «под тигра» такси. В квартале отсюда виднелся аналогично окрашенный домишко. Кемпер затормозил и припарковался через дорогу. Какие-то зеваки, торчавшие на тротуаре, почуяли КОПА и испарились.

Он вошел в домик. И рассмеялся — стены были свежеоклеены вельветом в тигровую полоску.

Сидевшие там четверо кубинцев в тигровых рубашках встали и окружили его. Рубахи они носили навыпуск, чтобы скрыть выпирающее из-под ремня пузцо.

Кемпер достал фотографии. Тигроворубашечные окружили его тесным кольцом. Один из них достал стилет и многозначительно почесал шею лезвием.

Прочие тигроворубашечники засмеялись. Кемпер обратился к ближайшему:

— Вы видели этого человека?

Тот показал фото остальным. На лице у каждого отразилось то, что он его узнал; все как один ответили «нет».

Кемпер выхватил фото. И тут же увидел белого мужчину, который рассматривал его машину.

Тип с ножом подошел ближе. Прочие тигроворубашечники захихикали. Тот выкинул лезвие прямиком над глазами «гринго».

Кемпер остановил его приемом дзюдо. Попутно двинул ему под коленки. Тот свалился ничком на пол и выронил нож.

Кемпер подобрал его. Тигроворубашечные, тесня друг друга, отступили. Кемпер наступил на руку лежащего, в которой только что был нож, и проткнул ее его же стилетом.

Тот закричал. Тигроворубашечные разом выдохнули и забормотали что-то на своем языке. Отвесив легкий поклон, Кемпер удалился.

Он поехал по шоссе I-95 в Солнечную долину. Прямо за ним пристроился серый «седан». Он принялся вилять, то сбавлял, то набирал скорость — серое авто неотступно следовало за ним на классическом для «хвоста» расстоянии.

Сбавив скорость, Кемпер съехал с шоссе по наклонной. Перпендикулярно магистрали шла главная улочка какого-то городишки — четыре бензоколонки да церковь. Он заехал на заправку «Тексако» и остановился.

Прошел в мужской сортир. Увидел, как следившая за ним машина затормозила возле бензонасосов. Оттуда выбрался тот самый человек, которого он заметил еще на базе «Такси «Тигр»», и принялся осматриваться.

Кемпер запер дверь и достал оружие. В сортире было грязно и стояла вонь.

Глядя на часы, он принялся считать секунды. На пятьдесят первой секунде он услышал шарканье ног.

Человек толкнул дверь. Кемпер рывком втащил его внутрь и притиснул к стенке.

Лет тому было под сорок; худощавый, с волосами песочного цвета. Кемпер обыскал его от щиколоток доверху.

Ни жетона, ни пушки, ни удостоверения личности в корочках из кожзаменителя.

Человек и глазом не моргнул. Не напугался и револьвера, приставленного к виску. Он представился:

— Меня зовут Джон Стэнтон. Я — представитель одного из ведомств правительства США, и мне нужно с вами поговорить.

Кемпер спросил:

— О чем?

Стэнтон ответил:

— О Кубе.

9. (Чикаго, 11 декабря 1958 года)

Кандидат в информаторы «еврейчик Ленни» за работой: собирает прибыль музыкальных автоматов.

Литтел следил за ним. За час они успели побывать в шести питейных заведениях Гайд-парка — Ленни работал быстро.

Ленни болтал с игроками. Острил. Раздавал миниатюрные бутылочки виски «Джонни ред лейбл». Травил байки про Ком Сан Чина, китайского членососа, — и за семь минут собрал всю мелочь с автоматов.

Лени явно нуждался в персональном следаке. Даже по меркам программы по борьбе с оргпреступностью это была личность уникальная: комик, сборщик денег на нужды кубинских политиков, своего рода талисман мафии.

Ленни притормозил возле заведения Тиллермана. Литтел припарковался и ровно через полминуты вошел в помещение вслед за ним.

В заведении было неимоверно жарко. В зеркале за барной стойкой он увидел свое отражение: куртка лесоруба, брюки из хлопчатобумажного твила и тяжелые рабочие ботинки.

Он все еще походил на преподавателя колледжа.

Стены были украшены символикой профсоюза водителей грузовиков. Среди всего этого выделялась глянцевая фотография в рамке: Джимми Хоффа и Фрэнк Синатра держат только что пойманную рыбу.

Шоферская братия стояла в очереди в буфет, где подавали горячее. Ленни уселся за столик у задней стены — в компании с коренастым мужчиной, уписывающим солонину.

Литтел опознал его: Джейкоб Рубенштейн, также известный как Джек Руби.

Ленни принес ему мешки с монетой. Руби принес с собой чемодан. Должно быть, обмен наличности.

Рядом с ними не было ни одного пустого столика.

Мужчины стояли у барной стойки и пили «жидкий обед» — стопка виски и кружка пива. Литтел знаками попросил того же — никто не засмеялся.

Бармен принес требуемое и взял деньги. Он выпил «обед» залпом — точно так же, как его братья — водители грузовиков.

От виски он мгновенно вспотел; а от пива — покрылся гусиной кожей. «Обед» укрепил его нервы.

Раз он уже побывал на собрании участников программы по борьбе с оргпреступностью. Прочих, казалось, его появление возмутило — еще бы, мистер Гувер его протолкнул. Агент по имени Курт Мид отнесся к нему доброжелательно — остальные же сухо кивнули и вяло пожали ему руку.

Уже три дня он — агент программы. За это время он отработал три смены на посту прослушивания, изучая голоса представителей чикагского преступного мира.

Мимо проплыл бармен. Литтел поднял вверх два пальца — точно так же, как просили добавки прочие посетители.

Сэндс и Руби продолжали беседу. Все соседние столики были по-прежнему заняты — а со своего места ему ничего не было слышно.

Он выпил и заплатил. Алкоголь немедленно ударил ему в голову.

Употребление спиртных напитков при исполнении служебных обязанностей было запрещено уставом Бюро. Не так, чтобы строго — точно так же, как и установка «жучков» на сексодромах, чтобы поймать за яйца какого-нибудь политикана.

Агент, который работал на посту прослушивания у дома Шофтел, по-видимому, зря терял время — пока что ничего путного на кассетах не было. Ненависть мистера Гувера к семейству Кеннеди была явно направлена не на того из ее представителей.

Роберт Кеннеди показался ему героем. Доброта Бобби к Роланду Кирпаски ПРЕДСТАВЛЯЛАСЬ вполне искренней и неподдельной.

Тут освободился один из столиков. Литтел прошел мимо обедающих и занял его. Ленни и Рубенштейн-Руби были всего в нескольких метрах от него.

Говорил Руби. Его «слюнявчик» был весь заляпан едой.

— Хеши вечно думает, что у него рак или еще какая-нибудь бяка. Стоит у Хеши прыщику вскочить, как он начинает кричать, что у него злокачественная опухоль.

Ленни откусил маленький кусочек сэндвича:

— Хеши — молодец. Когда в пятьдесят четвертом я выступал в ресторане отеля «Звездная пыль», он приходил каждый вечер. Хеши всегда предпочитал смотреть на тех, кто выступает в маленьких ресторанчиках при отелях, нежели посещать большие залы. Да пусть сам Иисус Христос вместе с двенадцатью апостолами выступает на большой сцене в «Дюнах», а Хеши все равно придет в какой-нибудь игровой клуб, чтобы послушать никому не известного итальяшку-певца, потому что его кузен — мафиози.

Руби сказал:

— Хеши прется от минета. Он всегда заказывает только минет, потому что думает, что он полезен для предстательной железы. Он рассказывал мне, что перестал совать свой шницель в телку еще в тридцатых, когда был с «пурпурными» и какая-то баба решила повесить на него отцовство своего ребенка. Хеши сказал, что ему уже десять тысяч раз отсасывали. Во время этого дела он любит смотреть «Шоу Лоренса Уэлка». Он нанял человек девять врачей, чтоб те лечили его от придуманных им себе болячек, и все медсестры у него отсасывают. Оттого он и думает, что это полезно для здоровья.

«Хеши», скорее всего, был Хершелом Майером Рюскиндом, который «занимается торговлей героином на территории побережья Мексиканского залива».

Ленни сказал:

— Джек, чертовски не хотелось нагружать тебя монетой, но у меня совершенно не было времени, чтобы сходить в банк. А Сэм дал мне четкие указания. Он сказал, что ты тоже совершаешь обходы и запас времени у тебя крайне ограничен. Хотя я рад, что у нас было время перекусить. Смотреть, как ты ешь, — сущее удовольствие.

Руби вытер «слюнявчик» салфеткой.

— Чем лучше кормят, тем сильней я могу заляпаться. Вот в Далласе есть кулинария — это да. Что тут — несколько пятен. А вот там у меня каждый раз вся манишка такая, как из баллончика покрасили.

— Для кого деньги?

— Для Батисты и Бороды. Санто и Сэм вдруг заинтересовались политикой. На неделе я туда вылетаю.

Ленни отставил тарелку:

— У меня тут новый номер — мол, Кастро эмигрировал в Америку и заделался поэтом-битником[15]. Курит марихуану и говорит как черномазый.

— Твоему таланту место на большой сцене, Ленни. Я всегда это говорил.

— Скажи это еще раз, Джек. Чем чаще ты будешь это повторять, тем больше шансов, что тебя услышат.

Руби встал:

— Вообще, никогда не знаешь…

— Тоже верно. Шалом, Джек. Обожаю смотреть, как ты ешь.

Руби вышел с чемоданом в руке. Еврейчик Ленни закурил сигарету и закатил глаза — мол, о Господи.

Комические номера. Минеты. Водка с пивом на обед.

С легкой головой Литтел пошел к машине.

Ленни вышел двадцать минут спустя. Литтел поехал за ним — тот повернул на север по Лейк-Шор-драйв.

Ветровое стекло покрылось брызгами пены — сильный ветер вспенил волны озера. Литтел врубил печку — в салоне, где прежде было слишком холодно, стало чересчур жарко. От алкоголя у него пересохло во рту и немного закружилась голова. Дорога перед ним слегка подпрыгивала — но только слегка.

Ленни просигналил «поворот». Литтел съехал на другую полосу и, сбавив скорость, последовал за ним. Они повернули на Голд-Коуст — слишком шикарное место для игровых клубов.

Ленни повернул на Раш-стрит. Литтел увидел ряд коктейль-баров: фасады небольших домов из бурого кирпича и мягкий свет неоновых вывесок.

Ленни припарковался перед «Убежищем Эрнандо». Литтел очень медленно подъехал к заведению.

Дверь резко отворилась. Он увидел двух целующихся мужчин — всего пару секунд, но и этого было достаточно.

Литтел поставил машину совсем рядом с авто Ленни и переоделся: сменил куртку лесоруба на синий блейзер. Правда, остался в прежних брюках и ботинках.

И вошел, закрываясь от ветра. Внутри царили полумрак и дневное затишье. Отделка была сдержанной: всюду полированное дерево и оливковая кожа.

Отгороженные веревкой, стояли обтянутые кожей диванчики-банкетки. В баре за стойкой, на разных концах ее, сидели две парочки: двое мужчин постарше и Ленни с каким-то парнишкой из колледжа.

Литтел пристроился посередине. Бармен не обратил на него ни малейшего внимания.

Ленни говорил. Модуляции его голоса изменились — куда-то делся тягучий выговор и еврейский говорок.

— Ларри, видел бы ты, как ест этот несчастный.

Подошел бармен. Литтел сказал: «Виски и пива».

Посетители удивленно обернулись на него.

Бармен налил ему порцию виски. Литтел залпом опрокинул ее — и закашлялся. Бармен заметил:

— Ого, как мы хотели пить!

Литтел полез за кошельком. Доставая его, он зацепил корочки удостоверения, и оно шлепнулось на барную стойку — жетоном вверх.

Он схватил его и кинул на стойку горсть монет. Бармен сказал:

— А что, пива мы не будем?

Литтел вернулся в офис и напечатал рапорт о слежке. Ему пришлось сжевать пару мятных леденцов, чтобы не пахло спиртным.

Он умолчал о том, что пил, и об осечке, которая вышла в «Убежище Эрнандо». Зато подчеркнул суть: по всей видимости, Ленни Сэндс ведет тайную гомосексуальную жизнь. Этим можно будет воспользоваться при попытке завербовать его как доносчика: наверняка он скрывает эту часть своей жизни от сообщников-гангстеров.

Ленни его так и не заметил. Пока что его «хвост» ничем себя не скомпрометировал.

Курт Мид постучал в стекло его кабинки:

— Тебя вызывают по межгороду, Уорд. Какой-то Бойд из Майами.

Вторая линия.

Литтел взял трубку:

— Привет, Кемпер. Что ты снова делаешь во Флориде?

— Работаю на Бобби и на Эдгара Гувера — только никому не говори.

— И как результаты?

— Ну, у меня продолжают появляться свидетели, а у Бобби — исчезать; так что я назвал бы это ничьей. Уорд…

— Ты хочешь попросить об услуге.

— Вообще-то даже о двух.

Литтел откинулся в кресле:

— Выкладывай.

Бойд начал:

— Сегодня Хелен прилетает в Чикаго. Рейс 84 авиакомпании «Юнайтед», из Нового Орлеана в аэропорт Мидуэй, время прибытия — 17.10. Встретишь ее и отвезешь в отель, ладно?

— Конечно. И накормлю ужином. Господи, как хорошо — правда, в последний момент, но здорово!

— Да, это наша Хелен, порывистая и непостоянная путешественница. Помнишь того парня, Роланда Кирпаски?

— Кемпер, я видел его всего три дня назад.

— Ну да, ну да. В любом случае, он сейчас вроде как во Флориде, но что-то я не могу его нигде найти. Он должен был позвонить Бобби и проинформировать его о планах мистера Хоффы касательно Солнечной долины, да так и не позвонил. В отеле мне сказали, что он ушел вчера вечером, но не вернулся.

— И теперь ты хочешь, чтобы я съездил к нему домой и поговорил с его супругой?

— Именно, если тебе нетрудно. Если узнаешь чего путное, оставь сообщение на столе информации в местном офисе. Я пока что не нашел себе тут отеля, но потом осведомлюсь у них, звонил ты или нет.

— Адрес говори.

— Саут Уобош, дом 818. Скорее всего, наш Роланд загулял с какой-нибудь красоткой, но узнать, звонил ли он домой, не помешает. И, Уорд…

— Знаю. Я помню, на кого ты работаешь, и постараюсь, чтобы все произошло как можно формальней.

— Спасибо.

— Да не за что. Кстати — сегодня я видел человека, который перевоплощался так же здорово, как и ты.

Кемпер сказал:

— Быть того не может.

Мэри Кирпаски быстро впустила его в дом. Который был перегружен мебелью и слишком жарко натоплен.

Литтел снял пальто. Женщина практически впихнула его в кухню.

— Обычно Роланд каждый вечер звонит домой. Он сказал, что если в этот раз он не позвонит, то я должна связаться с властями и показать им его записную книжку.

Литтел почувствовал запах капусты и вареного мяса.

— Я — не из Маклеллановского комитета, миссис Кирпаски. И с вашим мужем я не работал вообще.

— Но вы знаете мистера Бойда и мистера Кеннеди.

— Мистера Бойда я знаю. Это он попросил меня зайти к вам.

Она обгрызла ногти до мяса. Помада на губах была наложена неровно.

— Вчера вечером Роланд не позвонил. Он вел записную книжку, где записывал все дела мистера Хоффы, но в Вашингтон ее брать не стал — прежде, чем согласиться давать показания, он хотел встретиться с мистером Кеннеди.

— Какую записную книжку?

— Список чикагских телефонных звонков мистера Хоффы, с датами и всем прочим. Роланд говорил, что украл телефонные счета нескольких друзей мистера Хоффы, потому что сам мистер Хоффа боялся звонить по межгороду из своего отеля — опасался «жучков»…

— Миссис Кирпаски…

Она схватила со столика записную книжку в кожаном переплете.

— Роланд очень рассердится, если я не покажу это властям.

Литтел открыл книжку. На первой странице были записанные в аккуратные столбики имена и номера телефонов.

Мэри Кирпаски придвинулась ближе:

— Роланд звонил в телефонные компании разных городов и выяснял, кому принадлежат номера телефонов. По-моему, он представлялся полицейским или кем-то в этом роде.

Литтел принялся листать страницы — от начала до конца. Роланд Кирпаски писал печатными буквами, аккуратно и разборчиво.

Несколько имен «входящих абонентов» показались знакомыми: Сэм Джианкана, Карлос Марчелло, Энтони Ианноне, Санто Траффиканте-мл. Одно имя было не только знакомым, но и наводило страх: Питер Бондюран, дом 949 по Мэпплтон-драйв, Лос-Анджелес.

Хоффа трижды звонил Большому Питу: 25.11.58, 1.12.58, 2.12.58.

Бондюран — который способен ломать браслеты наручников голыми руками. Который, по слухам, убивал людей за десять тысяч баксов и оплату перелета. Мэри Кирпаски перебирала бусины четок. От нее пахло влажными салфетками и сигаретами.

— Мэм, разрешите воспользоваться телефоном?

Она показала на столик с телефоном у стены. Литтел протянул шнур до самого угла кухни.

Она оставила его одного. Литтел услышал, как в соседней комнате щелкнуло радио.

Он набрал оператора междугородней связи. Она соединила его со службой безопасности лос-анджелесского международного аэропорта.

Трубку снял мужчина.

— Сержант Дональдсон. Чем могу помочь?

— Это специальный агент Литтел, чикагское отделение ФБР. Мне нужна информация о ранее бронированных билетах.

— Да, сэр. Скажите мне, что именно вам нужно.

— Мне нужно, чтобы вы навели справки об авиакомпаниях, самолеты которых летают рейсами из Лос-Анджелеса в Майами и обратно. Билеты были забронированы на восьмое, девятое либо десятое декабря, ну и обратные соответственно. Мне нужно узнать, была ли бронь на имя Питера Бондюрана, пишется Б-О-Н-Д-Ю-Р-А-Н, или за счет «Хьюз тул компани», или «Хьюз эйркрафтс». Если что-либо из этого подтвердится и билеты были заказаны на мужское имя, мне понадобится описание внешности этого мужчины, — либо когда он забирал билет, либо когда поднимался на борт.

— Сэр, это последнее, что вы хотите… это же как иголку в стоге сена искать!

— Не думаю. Мой подозреваемый — белый мужчина, росту в нем метр девяносто пять, очень мощного телосложения. Если вы его хоть раз видели, то уже не забудете.

— Записал. Вам перезвонить?

— Нет, я подожду. Если через десять минут вы не вернетесь на линию, я скажу вам номер, и буду ждать вашего звонка.

— Да, сэр. Оставайтесь на линии.

Литтел стал ждать. Перед его мысленным взором предстала картина: распятый Большой Пит Бондюран. Сквозь нее проступили очертания кухни: душной и тесной, с висящим на стене церковным календарем с отмеченными красным днями святых.

Медленно проползли, одна за другой, восемь минут. Внезапно в трубке послышался возбужденный голос сержанта.

— Мистер Литтел?

— Да.

— Мы нашли. Не думали, что у нас что-то получится, но это так.

Литтел достал свою записную книжку:

— Говорите.

— Рейс 104 авиакомпании «Америкэн эйрлайнз» — из Лос-Анджелеса в Майами. Вылетел из Лос-Анджелеса в восемь ноль-ноль утра вчера, десятого декабря. Был забронирован билет на имя Томаса Петерсона, за счет компании «Хьюз эйркрафт». Я говорил с сотрудницей, которая выдавала билет, и она вспомнила человека, которого вы описали. Вы были правы, такое не…

— Обратный билет тоже заказан?

— Да, сэр. Рейс 55 авиакомпании «Америкэн». Прибывает завтра в семь утра.

У Литтела закружилась голова. Он приоткрыл окно, чтобы глотнуть свежего воздуху.

— Сэр, вы здесь?

Литтел нажал «сброс» и затем набрал «О».

— Оператор.

— Мне нужен Вашингтон, округ Колумбия. Номер KL4–8801.

— Да, сэр. Подождите минутку.

Соединили быстро. Голос ответил:

— Отдел информации. Специальный агент Рейнолдс.

— Это специальный агент Литтел, чикагское отделение. Мне нужно передать сообщение специальному агенту Кемперу Бойду, в Майами.

— Он — из отделения в Майами?

— Нет, он находится там в служебной командировке. Мне нужно, чтобы вы передали это сообщение директору чикагского отделения и попросили его определить местонахождение спецагента Бойда. Скорее всего, речь идет о банальной проверке гостиниц, и если бы это было не так срочно, я бы проверил это сам.

— Обычно мы этим не занимаемся, но не вижу причин, почему нет. Давайте ваше сообщение.

Литтел говорил медленно:

— Имеются косвенные и гипотетические — эти два слова подчеркнуть — доказательства того, что Д. X. нанял нашего французского приятеля П. Б., чтобы устранить свидетеля комитета Р.К. Наш приятель улетает из Майами сегодня поздно вечером. Рейс 55 авиакомпании «Америкэн». Звони мне в Чикаго для уточнения деталей. Срочно сообщи Роберту К. Подпись: У. Дж. Л.

Агент повторил. Литтел услышал, как прямо за дверью всхлипывает Мэри Кирпаски.

Рейс Хелен задерживался. Литтел ждал в коктейль-баре у выхода.

Он снова пересмотрел записи Кирпаски. Инстинкт с самого начала подсказывал ему: Кирпаски убил Пит Бондюран.

Кемпер упомянул о погибшем свидетеле по имени Гретцлер. Если удастся связать этого человека с Бондюраном, можно будет предъявить тому обвинения в ДВУХ убийствах.

Литтел прихлебывал водку и пиво. Попутно поглядывал в зеркало на задней стене, чтобы полюбоваться на свой внешний вид.

Рабочая одежда абсолютно ему не шла. Она никак не гармонировала с его очками и редеющими волосами.

Водка обжигала, пиво щекотало. К нему подошли двое и схватили его.

Его рывком поставили на ноги. Ухватили под локти и затащили ближайшую закрытую телефонную будку.

Быстро и верно — никто из охранников в гражданском ничего не заметил.

Те двое завели ему руки за спину. Из тени вышел и вырос над ним Чик Лиги.

Литтел почувствовал, что у него подкосились колени. Те двое удержали его, и он остался на ногах.

Лиги сказал:

— Твое сообщение Кемперу Бойду было перехвачено. Своей внезапностью ты мог повредить его прикрытию. Мистер Гувер не желает, чтобы Бобби Кеннеди оказывали содействие, а Питер Бондюран — ценный помощник Говарда Хьюза, большого друга мистера Гувера и Бюро. Вы знаете, что такое полностью закодированное послание, мистер Литтел?

Литтел заморгал. С него упали очки. Все расплылось.

Лиги сильно ткнул его пальцем в грудь:

— Вы больше не участвуете в программе по борьбе с оргпреступностью; вы возвращаетесь в отдел по борьбе с красной пропагандой. Возражения не принимаются.

Один из его помощников выхватил у Литтела из рук записную книжку. Второй заметил:

— От вас несет спиртным.

Оттолкнув его локтями в сторону, они вышли вон. Вся операция заняла ровно полминуты.

Руки болели. Стекла очков были все в царапинах и выбоинах. Он толком не мог ни дышать, ни стоять на ногах.

Качаясь, он кое-как добрался до своего столика. Судорожно выхлебнул остатки водки с пивом, и дрожь его оставила.

Оправа очков погнулась, и они сидели косо. Он снова посмотрел в зеркало — оттуда на него смотрел самый неубедительный рабочий в мире.

Из динамиков интеркома донеслось: «Произвел посадку самолет, следовавший рейсом 84 из Нового Орлеана».

Литтел залпом прикончил напитки и сжевал мятную конфету. Он прошел к выходу и, пробираясь сквозь строй пассажиров, вышел к самолету.

Хелен заметила его и уронила чемоданы. Ее объятья едва не сбили его с ног.

Вокруг них толпились люди. Литтел сказал:

— Привет! Дай-ка я на тебя посмотрю.

Она превратилась в высокую девушку — ее затылок касался его подбородка.

— Потрясающе выглядишь!

— Румяна «Макс Фактор № 4». Просто чудо, что они делают с моими шрамами.

— Какими шрамами?

— Очень смешно. А ты теперь что — дровосек?

— Был недавно.

— Сьюзен говорила, мистер Гувер наконец-то разрешил тебе гоняться за гангстерами.

Какой-то мужчина споткнулся о чемодан Хелен и злобно воззрился на них. Литтел сказал:

— Пошли, накормлю тебя ужином.

Они съели по бифштексу в «Стокъярд-инн». Хелен болтала без умолку и слегка опьянела от красного вина.

Из долговязой она сделалась высокой и стройной; в ее лице чувствовались сила и решительность. И бросила курить — сказала, что эта привычка — признак ложной искушенности.

Раньше она стягивала волосы в узел, чтобы выставить свои шрамы напоказ. Теперь же она их распустила — отчего шрамы не так бросались в глаза.

Официант катил мимо них тележку с десертом. Хелен заказала пирог с орехами пекан, Литтел — бренди.

— Уорд, почему все время говорю я?

— Я хотел резюмировать.

— Резюмировать что?

— Тебя в двадцать один год.

— Начинаю чувствовать себя зрелой, — простонала Хелен.

Литтел улыбнулся.

— Я собирался сказать, что ты стала уравновешенной — и не потому, что стала спокойней и сдержанней. Раньше, когда ты хотела сказать что-то важное, ты спотыкалась о слова. Теперь же ты думаешь, прежде чем что-то сказать.

— Теперь другие спотыкаются о мои чемоданы, когда я волнуюсь при встрече с мужчиной.

— Ты хочешь сказать — со старым другом, который помнит тебя еще маленькой?

Хелен тронула его руки:

— С мужчиной. У меня был в Тулейне один преподаватель, и он говорил, что, когда речь идет о студентах и профессорах или о старых друзьях, возраст не имеет значения — подумаешь, плюс-минус четверть века.

— Ты хочешь сказать, что он был на двадцать пять лет старше тебя?

Хелен рассмеялась.

— На двадцать шесть. Он всегда пытался приуменьшить нашу разницу в возрасте, чтобы не так шокировать народ.

— Неужели ты имеешь в виду, что у вас была связь?

— Ну да. И еще — что это была не просто жалкая похоть, которая имела место быть с сокурсниками, — они вечно думали, что раз у меня шрамы, то уломать меня будет совсем просто.

Литтел не удержался:

— Господи Иисусе.

Хелен махнула вилкой в его сторону:

— А вот теперь ты действительно расстроился; потому что где-то в глубине души ты все еще семинарист и произносишь имя Спасителя нашего всуе только тогда, когда и вправду нервничаешь.

Литтел глотнул бренди:

— Я собирался сказать: Господи Иисусе, неужто мы с Кемпером отбили у тебя охоту встречаться со сверстниками? Неужели ты всю свою молодость так и будешь гоняться за мужчинами средних лет?

— Слышал бы ты, как мы разговариваем между собой — Сьюзен, Клер и я.

— Хочешь сказать, моя дочь и ее лучшие подруги ругаются, как портовые грузчики?

— Нет, но мы уже не один год обсуждаем мужчин — мужчин вообще и вас с Кемпером в частности, — на случай, если у тебя хоть иногда горели уши.

— Ну, Кемпера я еще понимаю — он красивый и опасный.

— Ну да, и еще он — герой. Но жуткий бабник, и даже Клер это знает.

Хелен сжала его руки. Он почувствовал, как забилось его сердце. И тут ему пришла в голову безумная мысль… Господи Иисусе… твою мать!

Литтел снял очки.

— Не думаю, что Кемпер — такой уж герой. Я всегда считал, что герои — они по-настоящему добрые и щедрые.

— Звучит как эпиграмма.

— Эпиграмма и есть. Ее сочинил сенатор Джон Ф. Кеннеди.

— Значит, ты тоже в него влюбился? Говорят, он жуткий либерал.

— В кого я «влюбился», так это в его брата Роберта — вот кто настоящий герой.

Хелен ущипнула себя:

— В жизни не думала, что буду вести столь странные разговоры с другом семьи, который знал меня с тех пор, как погиб отец.

Эта мысль — Господи Иисусе.

— Я стану героем — для тебя.

Хелен сказала:

— Мы не можем позволить себе быть столь патетичными.

Он отвез ее в отель и поднял наверх ее чемоданы. На прощание Хелен поцеловала его в губы. Его очки зацепились за ее волосы и упали на пол.

Литтел приехал обратно в аэропорт Мидуэй и купил билет на рейс до Лос-Анджелеса и обратно; рейс отбывал в два часа ночи. Стюардесса обалдело воззрилась на его билет — обратный рейс отбывал через час после посадки.

Последняя порция бренди помогла уснуть. Он проснулся в жутком похмелье как раз тогда, когда самолет коснулся земли.

У него оставалось четырнадцать минут. Рейс 33 из Майами прибывал вовремя, к девятому выходу.

Литтел показал охраннику свой жетон и получил разрешение на проход на бетонированную площадку. Головная боль с похмелья начала усиливаться. Сновавшие вокруг грузчики с недоверием смотрели на него. Он и вправду походил на немолодого бродягу, который спал в одежде.

Самолет приземлился. Наземная команда подкатила трап.

Бондюран спускался из передней двери. Киллеры Джимми Хоффы летали первым классом.

Литтел подошел к нему. Сердце его бешено колотилось; ноги точно онемели. Голос его задрожал и сорвался на фальцет:

— Когда-нибудь я заставлю тебя заплатить. За Кирпаски и все остальное.

10. (Лос-Анджелес, 14 декабря 1958 года)

Фредди оставил записку — подоткнув ее под «дворники» автомобиля.

«Пошел пообедать. Подожди меня».

Пит забрался в заднюю часть фургона. Фредди сымпровизировал систему охлаждения воздуха: вентилятор, лопасти которого были направлены на большую чашку с кубиками льда.

Крутилась пленка. Мигали лампочки. Скакала игла самописца. И вообще фургон походил на кабину космического корабля из плохого фильма.

Пит открыл боковое окошко — впустить немного воздуху. Мимо прошел какой-то тип, похожий на федерала — наверное, агент, что следил за постом прослушивания.

В помещение ворвался ветерок — горячий, точно в пустыне Санта-Ана.

Пит сунул в штанину кубик льда и засмеялся фальцетом. Голос у него стал точь-в-точь как у спецагента Уорда Дж. Литтела.

Литтел прокрякал свое «предупреждение». От Литтела несло перегаром и потом. А доказательств у Литтела было — хрен собачий.

Он мог бы сказать ему:

Яубил Антона Гретцлера, но с Кирпаски расправился сам Хоффа. Я набил его рот пулями и склеил его губы.

Мы сожгли Роланда вместе с машиной на ближайшей свалке. Патроны у него во рту взорвали ему череп — так что идентификацию по зубам провести невозможно.

Литтел не знал, что это постельный треп Джека погубил Роланда Кирпаски. Тот федерал, что следил за постом прослушки, должно быть, присылал ему копии кассет — но Литтел так ни о чем и не догадался.

В фургон забрался Фредди. Он поправил какой-то механизм в самописце и начал ныть:

— Тот федерал только что шнырял поблизости — все к фургону присматривался. Я ж тут все время торчу, блин, и ему ничего не стоит притащить сюда гребаный счетчик Гейгера и просчитать, что я занимаюсь тем же, что и он. И я, блин, не могу припарковать гребаный фургон в квартале отсюда, потому что сигнал, блин, теряется. Мне дом бы нужен, блин, чтобы оттуда за всем этим следить — там бы я смог установить реально мощное оборудование и спокойно прослушивать дом этой бабы, Шофтел. Но этот, блин, федерал занял последний сдающийся в аренду дом во всей, блядь, округе, и две гребаные сотни, которые вы с Джимми мне платите, не стоят такого риска.

Пит схватил из чашки кубик льда и раздавил его:

— Ты закончил?

— Нет. Еще, блин, у меня уже волдырь на заднице оттого, что я сплю на полу.

Пит защелкал суставами пальцев:

— Заканчивай.

— Мне нужны хорошие деньги. За риск хотя бы, блин, и чтоб прикупить более продвинутую аппаратуру. Найди мне хорошие деньги — и я в долгу не останусь.

— Я поговорю с мистером Хьюзом, и мы посмотрим, что можно сделать.

Говард Хьюз получал наркоту от ниггера-трансвестита по прозвищу Персик. На сей раз Пит не обнаружил его дома. Трансвестит, живший по соседству, сообщил, что Персик загремел по обвинению в содомии.

Пит пошел другим путем.

Заехав в ближайший супермаркет, он купил пачку рисовых хлопьев и приколол прилагавшийся к пачке игрушечный полицейский жетон к карману рубашки. Потом позвонил Карен Хилтшер в справочный стол шерифского участка и узнал кое-какую информацию: повар в «драйв-ин» Скривнера торгует «колесами» и на него можно надавить. Она описала его: белый парень, тощий, шрамы от угревой сыпи и татуировки с нацистской символикой.

Пит поехал к Скривнеру. Дверь кухни была открыта. Тот тип стоял возле фритюрницы и опускал туда картофелины.

Тип увидел его.

И сказал:

— Жетон — фальшивка.

После чего сразу покосился на морозильник — верный признак того, что «колеса» хранятся именно там.

Пит спросил:

— Каким образом ты хочешь это сделать?

Недоумок вытащил нож. Пит двинул ему по яйцам и опустил руку с ножом в кипящее масло фритюрницы. Всего на шесть секунд — чтобы отобрать таблетки, вовсе не обязательно устраивать кровопролитие.

Тощий закричал. Уличный шум поглотил его крик. Пит затолкал ему в рот сэндвич, чтобы не орал.

«Нычка» оказалась в морозильной камере, рядом с мороженым.

Управляющий отеля подарил мистеру Хьюзу рождественскую елку. С шариками и гирляндами — мальчишка-коридорный оставил ее у двери бунгало.

Пит занес ее в гостиную и включил гирлянду. Заблестели и замигали огни гирлянды.

Хьюз вырубил телевизор — показывали мультфильм «Уэбстер Уэбфут».

— В чем дело? И почему у тебя магнитофон?

Пит порылся в карманах и бросил под елку пузырьки с таблетками.

— Хо-хо, блин, хо. С Рождеством вас, на десять дней раньше. Кодеин и дилаудид, хо, хо.

Хьюз поежился на своих подушках.

— Ну… я рад. Но… ты ведь должен был искать стрингеров для «Строго секретно»?

Пит выдернул из розетки рождественскую гирлянду и включил магнитофон.

— Ты все еще ненавидишь сенатора Джона Ф. Кеннеди, босс?

— Еще как. Его папаша еще в 1927-м сорвал мне несколько сделок.

Пит стряхнул с рубашки несколько сосновых иголок:

— Полагаю, у нас есть кое-что, чтобы хорошенько пропесочить его в «Строго секретно», если, конечно, ты найдешь деньги на завершение операции.

— Я найду деньги, чтобы купить всю Северную Америку, и, если ты не прекратишь меня подначивать, посажу тебя на самый медленный корабль в мире и отправлю в Бельгийское Конго.

Пит нажал «пуск». Сенатор Джек и Дэрлин Шофтел скакали и стонали. Говард Хьюз впился в простыни — он был в состоянии экстаза.

Крещендо звуков любовных утех сменилось диминуэндо. Джек К. сказал: «Треклятая спина».

Дэрлин сказала: «Хорошо-о-о! Быстро и нежно — лучше и не надо».

Пит нажал «стоп». Говард Хьюз судорожно дергался и дрожал всем телом.

— Если действовать аккуратно, можно написать об этом статейку в «Строго секретно», босс. Но только нам придется в прямом смысле следить за каждым словом.

— Где… ты… это… взял?

— Эта женщина — проститутка. ФБР установило прослушку в ее квартире, а Фредди Турентайн ее продублировал. Иными словами, мы не можем напечатать такого, что заставит федералов насторожиться. То есть ничего из содержимого этой кассеты.

Хьюз поправил простыни:

— Да, я профинансирую твою «операцию». Пусть Гейл Хенди состряпает статейку — что-нибудь вроде «Похотливый сенатор обжимается с голливудской искательницей приключений». Следующий номер «Строго секретно» выходит послезавтра, так что если Гейл сегодня же напишет материал и до вечера занесет его в редакцию, то статья выйдет на его страницах. Пусть Гейл сегодня же и займется. Семейство Кеннеди, конечно же, проигнорирует статью, но серьезные газеты и электронные СМИ могут ею заинтересоваться и попросить у нас детали — и конечно же, мы им не откажем.

Большой Говард сиял, как мальчишка на Рождество. Пит снова включил в розетку елочную гирлянду.

Гейл нужно было как-то убедить. Пит устроился с ней на веранде своей «конуры» и ласково заговорил:

— Кеннеди — тот еще тип. Черт возьми, он назначал тебе встречи в свой медовый месяц. А две недели спустя бросил тебя, подарив на прощанье норковую шубу.

Гейл улыбнулась:

— Вообще-то он был очень мил. И ни разу не сказал: «Давай мы с тобой, хорошая моя, обстряпаем чей-нибудь развод».

— Ну, если у твоего старика сотня миллионов долларов, то тебе не надо заниматься подобными вещами.

Гейл вздохнула:

— Как всегда, ты победил. А знаешь, почему в последнее время я не надевала свою норку?

— Нет.

— Я подарила ее миссис Уолтер П. Киннард. Ты оттяпал приличный кусок от ее алиментов, так что я решила хоть немного поднять ей настроение.

Незаметно пролетели сутки.

Говард выложил тридцать штук. Пит забрал половину себе. Если статья в «Строго секретно» разоблачит аферу с «жучками», в финансовом отношении он ничего не потеряет.

Фредди купил специальный прибор дальнего действия — радиопередатчик и радиоприемник в одном корпусе и принялся подыскивать дом.

Тот федерал так и пялился на его фургон. Джек К. не звонил и не показывался. Фредди решил, что Дэрлин стоила всего одного раза.

Пит все маячил возле телефона в своем особняке. От дневных раздумий его отвлекали всякие ненормальные типы.

Звонили двое кандидатов на должность стрингера для «Строго секретно» — бывшие копы отдела нравов голливудского участка. Оба провалились на первом же вопросе: с кем спит Ава Гарднер?

Он и сам сделал пару звонков. В том числе устроил заселение в «Беверли Хилтон» очередного двойника Хьюза. Его порекомендовала Карен Хилтшер — это был чесоточный алкоголик, ее свекор. Дедуля согласился — при условии, что ему предоставят кровать и трехразовое питание. Пит зарезервировал президентский «люкс» и сделал заказ: каждый день на завтрак, обед и ужин чизбургеры и вино «Птица грома».

Звонил Джимми Хоффа. Он сказал, что статья в «Строго секретно» — звучит заманчиво, но «мне нужно БОЛЬШЕ!» Пит не стал рассказывать ему свою гипотезу: история Джека и Дэрлин кончилась после пары минут скрипа кровати.

Майами не шел у него из головы. Такси, колоритные латиносы, тропическое солнце. Майами — означало приключение. Майами означало деньги.

В день публикации он проснулся рано утром. Гейл не было: она стала избегать его, бесцельно катаясь по пляжу.

Пит вышел на улицу. Согласно уговору, в почтовом ящике его ждала свежеотпечатанная копия журнала.

Так, посмотрим заголовки: «Блудливый котяра-сенатор любит кошачью мяту! Спросите помятых им лос-анджелесских кошечек!». Под ним — иллюстрация — мультяшный кот с лицом Джона Кеннеди, обернувший хвост вокруг блондинистой красотки в бикини.

Он принялся просматривать статью. Гейл писала под псевдонимом Непревзойденный знаток политической жизни:

Кулуарные остряки Сената шутят, что он — далеко не самый безалаберный бесенок-бездельник в рядах демократов. Нет, в этом отношении пальма первенства, должно быть, принадлежит сенатору Л. Б. (любимцу баб?) Джонсону, а второе место — сенатору от штата Флорида Джорджу Ф. (Гоните Бабки) Смэтерсу. А сенатор Джон Ф. Кеннеди — скорее гладкий гуляка-котик с прихотливым пристрастием к кокетливым куколкам-кошечкам, которые находят его заманчиво-забавным.

Пит просмотрел остальное. Гейл приложилась к статейке вполсилы — написанное не так уж сильно позорило сенатора. Джек Кеннеди смотрел на женщин во все глаза и «очаровывал, ошарашивал и озадачивал» их «безделушками, бусами, браслетами». Ни жесткого поклепа, ни намеков на соития в отелях, никаких шпилек вроде «Джек-Две-Минуты».

Раз-два-три — его знаменитые усики зашевелились — Пит поехал в центр и повернул возле складских помещений, принадлежавших журналу «Строго секретно». С первого взгляда показалось: ситуация вполне штатная.

Мужчины везли на тележках связанные пачки журналов. Нагружались носилки. На подъездной платформе ждали грузовички, развозившие свежую прессу.

Штатная, но зато:

Неподалеку от того места были припаркованы два патрульных автомобиля без опознавательных знаков. Да и залетный фургон мороженщика выглядел оч-чень подозрительно — особенно если учесть, что его водитель говорил в ручной микрофон.

Пит обогнул квартал. Полиция обнаружилась и в других местах: четыре машины без опознавательных знаков припаркованы у тротуара, и два черно-белых авто — за углом.

Пит снова принялся кружить. Дерьмо попало-таки в вентилятор, и лопасти разнесли его во всех направлениях.

Четыре авто въехали на площадку — мигалки вращаются, сирены ревут.

Оттуда выбрались люди в штатском. Целый взвод парней в голубой униформе ворвался на склады с грузовыми гаками.

Фургон полицейского управления Лос-Анджелеса преградил путь грузовичкам газетчиков. Складские рабочие побросали свою ношу и подняли вверх руки.

Настал хаос для отдельно взятого журнальчика сальных сплетен. Да что там — Армагеддон, блин.

Пит вернулся в «Беверли-Хиллс отель». Истинное положение дел постепенно приобрело четкие очертания: кто-то настучал о статье про Кеннеди.

Он припарковался и побежал мимо бассейна. У двери бунгало Говарда Хьюза стояла толпа народу.

И все вглядывались в окно спальни Большого Говарда. Точно гребанные упыри-любители позырить на автомобильные аварии.

Он бросился туда и протолкнулся в первые ряды. Джазмен Билли Экстайн ткнул его локтем:

— Эй, смотри-ка!

Окно было открыто. На мистера Хьюза набросились двое мужчин — они наносили ему Большое словесное оскорбление.

Роберт Кеннеди и Джозеф П. Кеннеди-ст.

Хьюз завернулся в гостиничные одеяла. Бобби махал шприцем. Старик Джо яростно говорил:

— …ты — жалкий распутник, к тому же наркоман. Я — в двух секундах от того, чтобы поведать всему миру о твоих прегрешениях, и если считаешь, что это блеф, пожалуйста, заметь, что я открыл окно специально, чтобы твои соседи по гостинице имели возможность предварительного просмотра того, что я намерен явить миру, если в твоем грязном скандальном журнальчике появится еще хоть слово о моей семье.

Хьюз съежился. При этом он стукнулся головой о стену; рама висевшей на ней картины зашаталась.

За представлением наблюдали воистину звездные зрители: Билли, Микки Коэн и какой-то пидор, одетый мушкетером, в большой круглой шапочке.

Говард Хьюз захныкал. Говард Хьюз сказал:

— Пожалуйста, не делайте мне больно.

Пит поехал на квартиру к Шофтел. Картина происшедшего становилась все яснее — и омерзительней: либо Гейл настучала, либо сами федералы как-то разнюхали, что «жучки» продублированы.

Он припарковался позади фургона Фредди. Фредди был на улице, стоял на коленях — прикованный наручниками к переднему бамперу.

Пит подбежал к нему. Фредди рванул цепь наручников, пытаясь встать.

Его запястье было ободрано в кровь. Колени — стесаны от ползания по тротуару.

Пит стал на колени перед ним:

— Что случилось? Прекрати дергать эту штуку и смотри на меня!

Фредди пытался изогнуть запястье. Пит дал ему оплеуху. Фредди словно очнулся и попытался сфокусировать на нем взгляд.

Он сказал:

— Тип, который следил за постом прослушивания, отправил расшифровки какому-то федералу из Чикаго и сообщил ему, что он засек мой фургон. Пит, это кажется мне странным. Типа этот федерал работает в одиночку, как будто он типа кончает от этого или…

Пит помчался через лужайку и открыл входную дверь. Дэрлин Шофтел попыталась увернуться, зацепилась «шпилькой» и шлепнулась на зад.

На полу — покрытые шпаклевкой микрофоны. На столике в дальней комнате — два развороченных телефона брюхом вверх.

И специальный агент Уорд Литтел, который стоял посреди комнаты в голубом костюме из магазина готового платья.

Это был пат. Агентов ФБР не убивают «за здорово живешь».

Пит подошел к нему. И сказал:

— Этот рейд — подстава, иначе ты не был бы здесь один.

Литтел продолжал стоять. Очки съехали ему на нос.

— Ты что-то зачастил сюда доставать меня. Следующий раз будет последним.

Литтел сказал:

— Я обо всем догадался.

Голос его так и дрожал.

— Я слушаю.

— Кемпер Бойд сказал мне, что у него есть дело в «Беверли-Хиллс отеле». Он говорил там с тобой, и ты что-то заподозрил и принялся следить за ним. Ты видел, как мы устанавливаем «жучки», и привлек своего друга, чтобы тот их продублировал. Сенатор Кеннеди рассказал мисс Шофтел о показаниях Роланда Кирпаски, ты услышал это и уговорил Джимми Хоффу заплатить тебе за то, чтобы ты убил его.

Хмельная удаль. Посмотрите на этого долговязого тощего копа — в ауре утренних алкогольных паров.

— У тебя нет доказательств, а потом, мистеру Гуверу наплевать.

— Ты прав. Ни тебя, ни Турентайна я арестовать не могу.

Пит улыбнулся:

— Держу пари, что мистеру Гуверу понравились кассеты. И что ему не понравится, что ты завалил операцию.

Литтел дал ему пощечину.

— Это за кровь на руках Джона Кеннеди.

Шлепок был слабым. Большинство женщин бьют сильней.

Он знал, что она оставит записку. Он нашел ее на их кровати, рядом с ключами от дома.

Знаю, ты догадался — я недоперчила статью. Когда редактор принял ее без возражений, я поняла, что этого недостаточно, и позвонила Бобу Кеннеди. Он сказал, что, вероятно, сможет сделать так, чтобы тираж был изъят из продажи. Да, Джек порой бывает бессердечным, но он не заслужил того, что вы задумали. Я больше не желаю быть с тобой. Прошу, не пытайся меня найти.

Она оставила шмотки, которые он ей купил. Пит вышвырнул их на улицу и долго смотрел, как по ним проезжают машины.

11. (Вашингтон, округ Колумбия, 18 декабря 1958 года)

— Сказать, что я в ярости — значит преуменьшить значение понятия «ярость». Сказать, что я нахожу ваши действия возмутительными — значит умалить смысл слова «возмущение».

Мистер Гувер замолчал. Подушка на кресле позволяла ему возвышаться над двумя высокими мужчинами.

Кемпер посмотрел на Литтела. Они сидели прямо перед письменным столом Гувера.

Литтел сказал:

— Я понимаю вашу реакцию, сэр. И прошу прощения.

Гувер промокнул губы носовым платком:

— Я вам не верю. Верность организации для меня гораздо дороже вашей «высокой сознательности».

Литтел сказал:

— Я действовал импульсивно, сэр. Я прошу за это прощения.

— «Импульсивно» — относительно вашей попытки связаться с мистером Бойдом и всучить ему и Роберту Кеннеди свои нелепые подозрения относительно Бондюрана. А также «двусмысленно» и «по-предательски» — касательно вашего несанкционированного полета в Лос-Анджелес и срыва официальной операции Бюро.

— Я счел Бондюрана подозреваемым в убийстве, сэр. Я решил, что он продублировал «прослушку», установленную мистером Бойдом и мной в квартире, которая была под наблюдением Бюро, — и оказался прав.

Гувер молчал. Кемпер знал — он будет молчать ровно столько, сколько нужно.

Операция провалилась с обоих флангов. Подружка Бондюрана настучала Бобби о компрометирующей статье; Уорд сам сделал соответствующие умозаключения по поводу убийства Кирпаски. Причем с логикой его выводов вполне можно согласиться: Бондюран был в Майами в то же самое время, что и Роланд.

Гувер провел рукой по стопке бумаг:

— Является ли убийство федеральным преступлением, мистер Литтел?

— Нет, сэр.

— А Роберт Кеннеди и Маклеллановский комитет — являются ли они фактическими соперниками Бюро?

— Я так не считаю, сэр.

— В таком случае вас либо сбили с толку, либо вы просто наивны, — и ваши недавние действия более чем подтверждают последнее.

Литтел сидел, не шелохнувшись. Кемпер увидел, как от ударов сердца подрагивает на груди рубашка Литтела.

Гувер скрестил руки на груди:

— 16 января 1960 года исполняется двадцать лет вашей службе в Бюро. В этот же день вы уходите в отставку. До этого момента остаетесь работать в чикагском отделении. Вплоть до момента своей отставки вы будете заниматься наблюдением за коммунистической партией США.

Литтел сказал:

— Есть, сэр!

Гувер встал. Кемпер поднялся чуть позже, согласно протоколу. Литтел вскочил слишком быстро — его стул покачнулся.

— Продолжением своей карьеры агента и сохранением пенсии вы обязаны мистеру Бойду, который настойчиво просил меня о снисхождении для вас. Я жду от вас достойной награды за свою щедрость в виде молчания касательно внедрения мистера Бойда в Маклеллановский комитет, а в особенности — в ближайшее окружение семейства Кеннеди. Вы можете обещать мне это, мистер Литтел?

— Да, сэр.

Гувер вышел.

Кемпер сказал — с тягучим южным выговором:

— Теперь можешь вздохнуть, сынок.

В баре «Мэйфлауэр» был мягкий диванчик во всю стену.

Кемпер усадил Литтела и привел его в себя двойной порцией виски со льдом. До этого они продирались сквозь мокрый снег, и возможности поговорить не было.

В целом Литтел перенес экзекуцию легче, чем думал.

Кемпер спросил:

— Ни о чем не жалеешь?

— Не особо. Я все равно собирался уйти в отставку по истечении двадцатилетнего срока службы, а эта программа по борьбе с оргпреступностью в лучшем случае полумера.

— И ты пытаешься мыслить рационально?

— Не думаю. У меня было…

— Заканчивай свою мысль. Не позволяй мне закончить ее за тебя.

— Н-ну… я почувствовал… вкус опасности… хороший вкус.

— И он тебе понравился?

— Да. Точно я прикоснулся к новому миру.

Кемпер помешал свой мартини.

— Знаешь, почему мистер Гувер позволил тебе остаться в Бюро?

— Толком не знаю.

— Я убедил его, что ты непостоянен, способен совершать необдуманные поступки и подвергаться необоснованному риску. Доля истины в этих словах убедила его, что уж лучше оставить тебя внутри организации, чтобы гадил наружу, нежели выгнать оттуда и позволить тебе гадить внутрь. Он хотел, чтобы я тоже присутствовал там и усугубил эффект, так сказать, выволочки, и если бы он дал мне сигнал, тебе бы досталось и от меня.

Литтел улыбнулся:

— Кемпер, ты меня подначиваешь. Ты как прокурор, который «разговаривает» свидетеля.

— Ну да, а ты — свидетель, который не прочь спровоцировать прокурора. Слушай, ответь мне на такой вопрос: как считаешь, что Пит Бондюран собирается с тобой сделать?

— Убить меня?

— Убить тебя после отставки, вероятнее всего. Он убил собственного брата, Уорд. А его родители покончили с собой, узнав об этом. Этой сплетне о Бондюране я предпочитаю верить.

Литтел сказал:

— Господи Иисусе.

Он был в шоке. Абсолютно нормальная реакция.

Кемпер подцепил оливку в своем бокале.

— Ты собираешься продолжать начатую тобой работу без санкции Бюро?

— Да. Сейчас я нашел хорошего кандидата в информаторы, и…

— Пока я не хочу знать деталей. Я просто хочу, чтобы ты убедил меня в том, что ты понимаешь суть риска, исходящего как со стороны Бюро, так и за его пределами, и не станешь совершать глупых поступков.

Литтел улыбнулся — почти дерзкой улыбкой.

— Гувер распнет меня. И если чикагская мафия узнает, что я копаю под них без всяких санкций, они меня запытают до смерти. Кемпер, кажется, у меня созрела мысль о том, к чему ты меня ведешь — смелая мысль.

— Так скажи.

— Ты подумываешь о том, чтобы работать на Роберта Кеннеди по-настоящему. Ты ему понравился, а ты зауважал его, увидев работу, которую он делает. Ты собираешься немного изменить картину и намерен либо скармливать мистеру Гуверу минимум действительной информации, либо вообще дезинформировать его.

Линдон Джонсон, танцуя, увлек к кабинету рыженькую даму. Он уже видел ее — Джек упоминал, что может их познакомить.

— Ты прав, только я бы хотел работать не на него, а на сенатора. Бобби — больше по твоей части. Такой же, как ты, ярый католик, и борьба с мафией — смысл его жизни, как и твоей.

— А Гуверу будешь сливать ровно столько информации, сколько сочтешь нужным.

— Да.

— И неизбежная в таком случае двуличность тебя не смущает?

— Не суди меня, Уорд.

Литтел рассмеялся:

— Ты же любишь, когда я это делаю. Тебе нравится, что твой номер есть еще у кое-кого помимо мистера Гувера. Так что позволь мне предостеречь тебя: будь осторожен с Кеннеди.

Кемпер поднял свой бокал:

— Обязательно буду. И ты должен знать, что существует чертовски большая возможность того, что два года спустя Джека выберут президентом. Если это случится, то Бобби получит карт-бланш на борьбу с организованной преступностью. Правительство Кеннеди означает большие возможности для нас обоих.

Литтел поднял свой бокал:

— Оппортунист вроде тебя мигом такое просекает.

— Salud. Могу ли я сказать Бобби, что ты будешь делиться с комитетом добытой тобой информацией? Анонимно, конечно.

— Да. И мне только что пришло в голову, что я выхожу в отставку за четыре дня до инаугурации следующего президента. И если этим президентом станет твой гулена-приятель Джек, то ты можешь намекнуть ему, что один стоящий коп с юридическим образованием ищет работу.

Кемпер достал какой-то конверт:

— Ты всегда схватывал на лету. И не забудь, что у Клер есть и твой номер тоже.

— Что-то не нравится мне твоя улыбка, Кемпер. Ну, читай, что там у тебя?

Кемпер развернул тетрадный листок:

— (Кавычки открываются)…и, пап, ты не поверишь — мне тут звонила Хелен, в час ночи! Ты сидишь? Так вот, у нее было любовное свидание с дядей Уордом (дата рождения 8 марта 1913 года, тогда как Хелен родилась 29 октября 1937), и они миловались в ее номере. Вот подожди, узнает Сьюзен! Хелен все время обращала внимание на мужиков постарше, но тут — тут Белоснежка решила соблазнить Уолта Диснея! А я-то всегда думала, что ей нравишься ты! (кавычки закрываются).

Литтел поднялся, красный как рак.

— Мы встречаемся вечером, у нее в отеле. Я сказал ей, что мужчины любят женщин, которые готовы ездить за ними. А она пока что так и делала.

— Хелен Эйджи, конечно, напориста, что твой мэковский грузовик, но она все-таки девочка из колледжа. Помни это, Уорд, если вдруг возникнут сложности.

Литтел рассмеялся и вышел — прямо-таки гоголем. Осанка у него, конечно, хорошая — но вот треснутые очки никуда не годятся.

Идеалистам все равно, как они выглядят. Уорд никогда не питал пристрастия к красивым вещам.

Кемпер заказал второй мартини и стал исподтишка наблюдать за отдаленными кабинетами. Эхо тамошних разговоров долетало и до него — конгрессмены обсуждали ситуацию на Кубе.

Джон Стэнтон назвал Кубу потенциальной «первоочередной целью» своего агентства. Он сказал: может быть, у меня найдется для вас работенка.

Вошел Джек Кеннеди. Рыжуха Линдона Джонсона передала ему записку, написанную на салфетке.

Джек заметил Кемпера и подмигнул ему.

Часть II Заговор Январь 1959 — январь 1961

12. (Чикаго, 1 января 1959 года)

Неустановленный мужчина № 1:

— Кастро, фигастро. Я знаю одно — Мо в натуре нервничает, вот что.

Неустановленный мужчина № 2:

— Мафия всегда имела виды на Кубу. Санто Т. — лучший друг гребаного Батисты. Я говорил с Мо где-то с час назад. Он всегда выходит купить газету и возвращается, чтоб посмотреть гребаную «Розовую чашу» по телику. А в газете написано: «С Новым, твою мать, годом, Кастро только что захватил власть на Кубе, и кто знает, за кого он — за США, за русских или за марсиан.

Литтел откинул спинку стула и поправил наушники. Было 16.00 — но представление в ателье «Селано» продолжалось.

Он был один на посту прослушивания программы по борьбе с оргпреступностью. Он нарушал устав Бюро и прямые указания мистера Гувера.

Мужчина № 1:

— У Санто и Сэма там казино. Валовая прибыль от которых чуть ли не полмиллиона в день.

Мужчина № 2:

— Мо говорил мне, что Санто звонил ему прямо перед началом этой всей бучи. Мол, эти гребаные кубинские психи устроили в Майами настоящую заваруху. Мо же совладелец этого такси, как его, знаешь?

Мужчина № 1:

— Ну да, «Такси «Тигр»». В прошлом году я ездил на собрание профсоюза, и взял одно из этих такси. Так потом полгода вытаскивал из задницы черные и оранжевые волоски.

Мужчина № 2:

— Половина этих кубинских придурков — сторонники Бороды, а другая половина — за Батисту. Санто рассказал Сэму, что в этой конторе творится черте что — такое не по плечу и ниггерам, когда им не вовремя платят пособие.

В коробке получателя послышался смех — подпорченный помехами и усиленный до невозможности. Литтел снял наушники и потянулся.

До конца смены осталось два часа. И пока что никакой стоящей информации он не услышал.

Он заключил сделку со специальным агентом Куртом Мидом — они тайком поменялись заданиями. Пассия Мида жила в Роджерс-парке, неподалеку от которого обитали и лидеры нескольких коммунистических партийных ячеек. Вот они и договорились: я буду делать твою работу, а ты — мою.

Для отвода глаз каждый периодически появлялся на своем рабочем месте, а потом они менялись отчетами. Мид охотился за комми — и за вдовой, получившей приличную страховку. Он слушал разговоры гангстеров.

Курт ленился — он уже давно заработал себе пенсию. У него за спиной было двадцать семь лет выслуги в ФБР.

Он был осторожен. Он похоронил даже тайну о том, как Кемперу Бойду удалось внедриться в семью Кеннеди. Он аккуратно подшивал к делу детальные отчеты о наблюдении за коммунистами, и подделывал подпись Мида на всех документах программы по борьбе с оргпреступностью.

Он всегда смотрел на улицу в ожидании появления агентов. Он всегда появлялся и исчезал из помещения поста прослушивания незамеченным.

План сработает — по крайней мере, на первое время. Тухлый досужий треп утомлял его — ему срочно нужно было завербовать информатора.

Десять вечеров подряд он следил за Ленни Сэндсом. Сэндс вовсе не был завсегдатаем баров для «голубых». Его сексуальные предпочтения, как оказалось, могли и не стать основанием для шантажа — Сэндс запросто мог уменьшить риск разоблачения.

Мичиган-авеню была окутана метелью. Литтел изучал единственную фотографию в своем бумажнике.

Это был ламинированный снимок Хелен. Из-за прически ее шрамы особенно выделялись.

Когда он целовал ее шрамы в первый раз, она заплакала. Кемпер назвал ее «мэковским грузовичком». Он подарил ей на Рождество вешалку для шляп в форме головы бульдога — эмблемы фирмы «Мэк».

Клер Бойд рассказала Сьюзен, что они любовники. Сьюзен сказала:

— Когда оправлюсь от шока, скажу тебе, что я думаю по этому поводу.

Пока она не звонила.

Литтел надел наушники. И услышал, как хлопнула входная дверь ателье.

Неустановленный мужчина № 1:

— Сэл, Сэл Ди. Ну и погода сегодня. Тебе сейчас, поди, хочется быть в Гаване — играть в кости с Бородой?

«Сэл Ди» — вероятнее всего, Марио Сальваторе Д’Онофрио, также известный как Безумный Сэл. В досье программы о нем было сказано:

Независимый гангстер-ростовщик и букмекер. Один срок за убийство — в 1951-м. О нем сообщалось, что он «психопат-садист с преступными наклонностями, с неконтролируемым психосексуальным желанием причинять боль».

Неустановленный мужчина № 2:

— Che se dice, Сальваторе? Рассказывай, что нового и интересного творится?

Сэл Ди:

— Из нового — только то, что я потерял целое состояние, когда «Колтс» переиграли «Гигантов», и теперь мне, блин, придется просить Сэма занять мне денег.

Неустановленный мужчина № 1:

— Ты все еще заморачиваешься с той лавочкой, Сэл? Ну, когда ты возишь своих земляков на озеро Тахо и в Вегас?

На линии образовались помехи. Литтел пару раз постучал по передатчику и очистил воздушный поток.

Сэл Ди:

— …и Гардену с Эл-Эй. Мы слушаем Синатру и Дино, а казино выделяют нам отдельные комнаты игровых автоматов, и получают свой процент. Это называется «пикник» — знаешь, народ развлекается, играет и тому подобное. Эй, Лу, — ты знаешь Ленни-еврейчика?

Лу/мужчина № 1:

— Ну да, Сэндса. Ленни Сэндса.

Мужчина № 2:

— Ленни-еврейчик. Гребаный придворный шут Сэма Джи.

Механизм настройки заглушил голоса. Литтел постучал по пульту и распутал несколько проводков.

Сэл Ди:

— …и я сказал: Ленни, мне нужен парень вроде тебя, чтобы ездил со мной. Парень, который бы говорил моим парням приятности и всячески их смешил, чтоб они тратили побольше денег и приносили мне процент пожирней. И он сказал: Сэл, я терпеть не могу прослушиваний, но вот что: приходи-ка первого числа января в «Элькс», в Норт-Сайде. Я буду выступать там на корпоративной пьянке членов профсоюза, и если тебе не понравится…

Игла индикатора перегрева начала прыгать. Литтел вырубил механизм и подождал, пока коробка питания станет прохладной на ощупь.

Связка Д’Онофрио/Сэндс показалась ему интересной.

Он принялся просматривать имевшееся на посту прослушивания досье Сэла Ди. То, что нарыли на него агенты, представляло собой жутковатую картину:

…Д’Онофрио живет в населенной по преимуществу итальянцами части Саут-Сайда, окруженной кварталами дешевой застройки, в которых живет негритянское население. Большинство тех, кто делает у него ставки и занимает деньги, живет в той самой итальянской части Саут-Сайда, и Д’Онофрио собирает ставки, совершая пеший обход территории почти каждый день. Д’Онофрио считает себя «светочем» для обитателей итальянской части Саут-Сайда, т. е. защитником итало-американского населения от негритянских криминальных элементов; подобное позиционирование в сочетании с тактикой запугивания и репутацией жесткого и жестокого человека способствуют его долгой карьере ростовщика/букмекера. Стоит особо отметить, что Д’Онофрио подозревался в совершенном 19 декабря 1957 года нераскрытом преступлении — истязании и последующем убийстве Мориса Теодора Уилкинса, негритянского подростка, подозревавшегося в ограблении дома приходского священника в своем районе.

К досье была прикреплена фотография, сделанная в участке. Безумный Сэл был весь в шрамах от волдырей и уродливым, как горгулья.

Литтел приехал в Саут-Сайд и принялся ездить по улицам, на которых обитали заемщики Безумного Сэла. Он выследил его на углу пятьдесят девятой и Прерия-авеню.

Тот шел пешком. Литтел бросил машину и метров тридцать шел за ним по улице.

Безумный Сэл заходил в многоквартирные дома и выходил, пересчитывая деньги. Безумный Сэл записывал свои финансовые операции в молитвенник. Безумный Сэл с маниакальной тщательностью сморкался и даже в такую метель был в низеньких теннисных туфлях.

Литтел держался в непосредственной близости от него. Порывы ветра глушили звук его шагов.

Безумный Сэл заглядывал в окна. Безумный Сэл забирал «деньги побитого копа»: пять долларов на матч-реванш Мура и Дюрелля.

Улицы наполовину опустели. Слежка превратилась в затянувшуюся галлюцинацию.

Какой-то тип из кулинарии попытался «насадить» Безумного Сэла. Безумный Сэл достал портативный степлер и пригвоздил его руки к прилавку.

Безумный Сэл вошел в дом священника. Литтел остановился у таксофона и набрал номер Хелен.

Она подняла трубку на втором же гудке:

— Алло?

— Это я, Хелен.

— А что это за шум?

— Ветер. Я звоню из телефонной будки.

— То есть — ты на улице?

— Ну да. Ты занимаешься?

— Ага, изучаю гражданские правонарушения, так что даже рада, что могу отвлечься. Кстати, звонила Сьюзен.

— О черт. И что сказала?

— Сказала, что я уже совершеннолетняя, а ты свободный белый мужчина сорока пяти лет. И еще — что подождет, сколько мы продержимся, прежде чем рассказать своей матери. Уорд, ты придешь вечером?

Вышел Безумный Сэл — и поскользнулся на ступеньках. Священник помог ему подняться и помахал на прощание.

Литтел снял перчатки и подышал на ладони:

— Я зайду, но позже. Сперва мне нужно посмотреть одно представление.

— Ты говоришь загадками. Как будто мистер Гувер ежесекундно заглядывает тебе через плечо. Вот Кемпер рассказывает дочери обо всех своих делах.

Литтел рассмеялся:

— Хочу, чтобы ты проанализировала оговорку по Фрейду, которую ты только что сделала.

Хелен завопила:

— Черт побери, а ведь ты прав!

Мимо прошел негритянский мальчишка. Безумный Сэл припустил за ним.

Литтел сказал:

— Мне пора.

— Заходи позже.

— Обязательно.

Безумный Сэл все гнался за мальчишкой. Но из-за сугробов и низеньких теннисных тапочек поспевать за ним ему было все трудней.

На лестнице у входа в «Элькс-холл» царило сущее столпотворение. Проникнуть в клуб, не будучи членом профсоюза, было делом рискованным: у дверей стояли двое, по виду — сущие головорезы, и проверяли профсоюзные билеты.

У входа образовалась очередь из мужчин с сумками бутылок и упаковками пива. У всех у них к пальто были приколоты жетоны профсоюза водителей грузовиков — примерно такого же размера, что бляхи Бюро.

В этот момент ступеньки атаковала новая порция желающих зайти. Литтел поднял вверх свой жетон ФБР и протолкнулся в середину. Толпа внесла его внутрь.

Пальто принимала блондинка в трусиках-полоске и стразах. Вдоль стен фойе выстроились нелегальные игровые автоматы. Каждая попытка была выигрышной — члены профсоюза выгребали монету и издавали торжествующие вопли.

Литтел сунул жетон в карман. Толпа увлекла его за собой в большой зал.

Вокруг небольшой эстрады стояли карточные столы. На каждом красовались бутылки виски, бумажные стаканчики и ведерки со льдом.

Стриптизерши раздавали сигары. Немного чаевых — и можно было сколько хочешь ласкать красоток.

Литтел занял столик возле самой сцены. Какая-то рыженькая девица, совершенно голая, ловко уворачивалась от рук — от стопок купюр на ее трусиках не выдержала резинка.

Свет погас. Сцену осветил круг прожектора. Литтел быстро сделал себе порцию виски со льдом.

За его столик уселись еще трое. Совершенно незнакомые люди похлопали его по спине.

На сцену взошел Ленни Сэндс, помахивая шнуром от микрофона, точь-в-точь как это делал Синатра. Ленни изображал Синатру — с точностью до кудрявой челки и голоса:

— Отвезите меня на Луну — в вашей тачке с форсированным движком! Я лично покрашу задницы управляющим, да, прокатите меня с ветерком! Иными словами, члены профсоюза водителей грузовиков — лучшие!

Аудитория разразилась гиканьем и одобрительными воплями. Какой-то мужик подхватил стриптизершу и заставил ее танцевать с ним полупристойный танец.

Ленни Сэндс раскланялся:

— Спасибо, спасибо, спасибо! И — чин-чин, дорогие мои члены совета международного профсоюза водителей грузовиков северного Иллинойса!

Толпа зааплодировала. Стриптизерша принесла и поставила на стол сменное ведерко со льдом — ее обнаженная грудь угодила прямо в физиономию Литтелу.

Ленни сказал:

— Здесь очень жарко, не находите?

На сцену вскочила стриптизерша и сунула ему в штаны кубики льда. Аудитория так и взвыла; сосед Литтела по столику завизжал и выплюнул свой бурбон.

Ленни изобразил на лице гримасу неземного наслаждения. Ленни затряс штанину — и тряс до тех пор, пока все кубики льда не выкатились на пол.

Присутствующие засвистели, завизжали и заколотили кулаками по столам…

Стриптизерша нырнула за кулисы. Ленни заговорил с бостонским акцентом — так говорил бы Бобби Кеннеди, если б у того было сопрано.

— А теперь слушайте меня, мистер Хоффа! Перестаньте водиться с противными гангстерами и нехорошими водителями грузовиков и сдайте всех ваших друзей, иначе я все папе расскажу!

Зал гудел. Зал ревел. От топота множества ног пол ходил ходуном.

— Мистер Хоффа, вы противный и нехороший дядька! Прекратите попытки принять в свой профсоюз моих шестерых детей, иначе я все расскажу папочке и старшему брату! Будьте умницей, или я попрошу папу купить ваш профсоюз и сделать всех ваших противных водителей прислугой в нашем фамильном поместье «Хайеннис Порт»!

Зал взревел. Литтела затошнило; у него закружилась голова, и ему стало жарко.

Ленни жеманничал. Ленни кокетничал. Ленни УДЕЛЫВАЛ Роберта Ф. Кеннеди, извращенца и общественного деятеля.

— Мистер Хоффа, сию же минуту прекратите торговаться!

— Мистер Хоффа, прекратите кричать, — вы испортите мне прическу!

— Мистер Хоффа, будьте У-У-УМНИЦЕЙ!

Ленни выжал зал досуха. Ленни перевернул его — от подвала до крыши.

— Мистер Хоффа, вы ТА-А-АКОЙ наглец!

— Мистер Хоффа, прекратите царапаться — вы мне чулки порвете!

— Мистер Хоффа, вы и ваши водители грузовиков ТА-А-АКИЕ секси! И Маклеллановский комитет и я так РАЗВОЛНОВАЛИСЬ!

Ленни продолжал сыпать шутками. Три порции виски спустя Литтел кое-что заметил: он ни разу не подшутил над Джоном Кеннеди. Кемпер называл это «дихотомия Бобби/Джека»: если тебе нравился один из братьев, то ты непременно испытывал антипатию ко второму.

— Мистер Хоффа, не путайте меня фактами!

— Мистер Хоффа, если вы не перестанете меня ругать, я ни за что не расскажу вашей жене, где я сделал прическу!

«Элькс-холл» раскалился добела. Из открытых окон доносился свежий воздух. Лед для напитков кончился — стриптизерши принялись наполнять ведерки свежевыпавшим снегом.

К сидящим за столиками стали подсаживаться мафиози. Литтел тут же стал узнавать персонажей с фотографий из досье:

Сэм «Мо»/«Момо»/«Муни» Джианкана, Тони-Шило Ианноне, младший босс чикагской мафии. Осел Дэн Версаче, Толстый Боб Паолуччи и сам Безумный Сэл Д’Онофрио.

Шоу Ленни подходило к концу. Стриптизерши вспорхнули на сцену и принялись раскланиваться.

— Несите меня к звездам, профсоюзные знакомые! Джимми Хоффа нынче — тигр, а Бобби — насекомое! Другими словами, члены профсоюза водителей грузовиков — лучшие!!!

Аудитория застучала по столам, захлопала, одобрительно засвистела, закричала, завыла…

Литтел выскочил наружу через заднюю дверь и жадно втянул в себя воздух. Его пот мгновенно замерз; ноги его задрожали, но ужин в виде энного количества виски остался в желудке.

Он посмотрел на дверь. Зал пересекала шеренга танцующих конгу — члены профсоюза и стриптизерши, державшие друг друга за бедра. К танцующим присоединился и Безумный Сэл — его теннисные туфли хлюпали, из них вытекал растаявший снег.

Отдышавшись, Литтел медленно обошел здание и направился к стоянке. Ленни Сэндс прохлаждался возле своей машины — лепил кубики снега из ближайшего сугроба.

К нему подошел Безумный Сэл и обнял его. Ленни скорчил гримасу и высвободился из его объятий.

Литтел, присев на корточки, спрятался за чьим-то лимузином. Их голоса самим ветром несло в его сторону.

— Ленни, ну что я могу сказать? Ты был великолепен.

— Ну знаешь, с толпой это проходит легко. Главное — знать, что их больше всего волнует.

— Ленни, толпа есть толпа. Твои члены профсоюза — простые работяги, такие же, как и мои ребята. Просто задвинь в жопу политику и заливай им про Италию. Не, блин, я тебе говорю — каждый раз, когда ты станешь им петь про историческую родину, они у тебя будут всем залом визжать как гиены.

— Не знаю, Сэл. Может, мне скоро предложат выступать в Вегасе.

— Я тебя, блин, умоляю, Ленни. Одни только мои ребята проигрывают в казино больше, чем все прочие здешние чуваки, вместе взятые. Та-да-да-дам, Ленни. Чем больше они проиграют, тем больше получим мы.

— Даже не знаю, Сэл. Может быть, меня пригласят открывать шоу Тони Беннета в «Дюнах».

— Ленни, я тебя, мать твою, умоляю. На четвереньках, как, блин, собака, умоляю!

Ленни засмеялся.

— Ну, пока ты не начал лаять, я попрошу у тебя пятнадцать процентов.

— Пятнадцать? Черт… Ну и аппетиты у тебя, ублюдка еврейского.

— Тогда двадцать. Я соглашаюсь иметь дело с антисемитами только на таких условиях.

— Пошел ты, Ленни! Ты ж сказал пятнадцать!

— Сам пошел, Сэл. Я передумал.

Наступившая тишина затянулась — Литтел живо представил, как собеседники со злобным видом играют друг с другом в «гляделки».

— О’кей, о’кей, о’кей. Хорошо, блин, получай свои двадцать, гребаный еврейский грабитель!

— Сэл, ты мне нравишься. Только не кидайся жать мне руку, ты слишком жирный на ощупь.

Хлопнула дверца машины. Литтел увидел, как Безумный Сэл вскочил в свой «кадиллак» и помчался по улице.

Ленни включил фары и завел мотор. Из окошка водительской двери потянулся сигаретный дым.

Литтел поплелся к своей машине. Автомобиль Ленни был припаркован за два ряда от его машины — он без труда заметит, как тот будет отъезжать.

Леннипродолжал сидеть в машине. В свете его фар то и дело, пошатываясь, появлялись подвыпившие недавние зрители, поскальзывались на льду и плюхались на задницу.

Литтел очистил ото льда ветровое стекло. Машину занесло снегом по самый бампер.

Автомобиль Ленни тронулся с места. Литтел дал ему целую минуту форы и поехал по отпечатавшимся в снеговой каше следам шин.

Которые вели прямиком на север по Лейк-Шор-драйв. Литтел догнал его у самого поворота.

Ленни повернул. Выдержав дистанцию из четырех машин, Литтел пристроился за ним.

Это был исключительно медленный «хвост» — цепи следов от шин на обледеневшем асфальте — две машины плюс одинокое шоссе.

Ленни проехал все съезды на Голд-Коуст. Литтел сбавил скорость и зафиксировал взгляд на задних габаритных огнях его машины.

Так они выехали за пределы Чикаго. Медленно миновали Гленко, Эванстон и Уилметт.

Дорожный указатель сообщил: они въезжают в пределы городка Виннетка. Ленни резко повернул вправо и в самую последнюю секунду съехал с магистрали.

Что делало невозможным его преследование — Литтел просто вылетел бы с дороги или повредил машину о заграждение.

Он съехал с магистрали по следующему же наклонному съезду. Виннетка в час ночи была прекрасна — сплошь тюдоровские особнячки и свежеочищенные от снега улицы.

Поездив по дорогам, он выехал-таки на главную деловую улицу города. И обнаружил несколько автомобилей, припаркованных возле коктейль-бара: «Маленькая бревенчатая хижина Перри».

Двумя колесами на тротуаре стоял там и «паккард-кариббеан» Ленни.

Литтел припарковался и вошел внутрь. Его лицо задел свисавший с потолка транспарант: «Добро пожаловать, 1959!», написанный серебряными блестками.

В заведении было уютно, как бывает уютно в чистом и теплом помещении в морозную погоду. Внутренняя отделка была выдержана в деревенском стиле: стены обшиты панелями «под необструганные доски», барная стойка из дерева твердых пород и удобные низенькие диванчики, обтянутые искусственной кожей.

Женщин среди посетителей не было. В баре можно было только стоять. На диванчике миловались два парня — Литтел аж отвернулся.

Он смотрел прямо перед собой. На него — он это чувствовал — все уставились. Возле задней двери находились закрытые телефонные кабинки — там он будет в безопасности.

Он прошел назад. Никто не подошел к нему. Его наплечная кобура натерла ему плечи до ссадин — он отчаянно потел под ней и постоянно дергал плечами.

Он уселся в первой кабинке. Слегка приоткрыв дверь, он получил возможность видеть бар практически полностью.

Вот Ленни, пьет «Перно». Вот Ленни трется бедрами с каким-то блондином.

Литтел смотрел на них. Блондин незаметно сунул Ленни записку и танцующей походкой ушел прочь. Музыкальный автомат заиграл попурри из «Плэттерз».

То и дело какая-то из пар поднималась и уходила. Те, что сидели на софе, встали — с расстегнутыми молниями на брюках. Бармен объявил последний танец.

Ленни заказал «Куантро». Отворилась передняя дверь. Вошел Тони-Шило Ианноне.

«Один из самых грозных подчиненных Джианканы» принялся целовать бармена в губы глубоким, «французским» поцелуем. Чикагский мафиози-убийца, подозреваемый в пытках и убийстве девяти человек, лизал и нежно покусывал барменское ухо.

У Литтела закружилась голова. У Литтела пересохло во рту. Пульс Литтела точно с цепи сорвался.

Тони/Ленни/Ленни/Тони: кто знает, кто из них ГОЛУБОЙ?

Тони увидел Ленни. Ленни увидел Тони. Ленни открыл заднюю дверь и бросился бежать.

Тони погнался за Ленни. Литтел так и застыл. Точно кто-то выкачал весь воздух из телефонной кабинки, и ему стало нечем дышать.

Он отворил дверь. Спотыкаясь, выбрался прочь. В лицо ему ударил январский холод.

За баром был небольшой проход. Услышав шум, он затаился за углом прилегающего здания.

Тони прижал Ленни к ближайшему сугробу. Ленни пинал его, отчаянно бился и кусался.

Тони достал два ножа с выкидными лезвиями. Литтел достал свой пистолет, сделал неловкий жест и уронил его. Он попытался закричать — и подавился собственным криком.

Ленни сшиб Тони — тот упал на колени. Тони попытался увернуться. Ленни откусил ему нос.

Литтел поскользнулся на льду и упал. Мягкий утрамбованный снег заглушил звук его падения. Между ним и дерущимися было метров пятнадцать — ни видеть, ни слышать его они не могли.

Тони попытался закричать. Ленни выплюнул его нос и принялся заталкивать ему в рот снег. Тони выронил ножи; Ленни подхватил их.

Видеть его они не могли. Он опустился на колени и пополз за своим оружием.

Тони вцепился руками в снег. Ленни принялся колоть его обеими руками — в глаза, в щеки, в горло.

Литтел все полз за пушкой.

Ленни побежал.

Тони умер, захлебнувшись кровавым снегом.

Из бара доносилась музыка — нежная баллада последнего танца.

Задняя дверь так больше и не открылась. Музыкальный автомат заглушил все…

Литтел дополз до Тони. Литтел обшарил труп: часы, бумажник, кольцо с ключами. Заляпанные отпечатками рукоятки ножей торчат из глубокого снега — позаботься об этом!

Он поднял их. Встал на ноги. И мчался по дорожке до тех пор, покуда хватило дыхания.

13. (Майами, 3 января 1958 года)

Пит подъехал к конторе такси. Тут же на лобовое стекло его автомобиля плюхнулся плод манго.

На улице не было ни разрисованных «под тигра» машин, ни тигроворубашечных ублюдков. По тротуару расхаживали какие-то типы с плакатами, вооруженные корзинами переспелых фруктов.

Вчера Джимми позвонил ему в Эл-Эй. Он сказал:

— Забирай свои гребанные пять процентов. Прослушка Кеннеди провалилась, но ты все еще — мой должник. Мои кубинцы совсем от рук отбились с тех пор, как Кастро захватил власть. Езжай в Майами, блин, построй их, блин, там и забирай свои пять процентов…

Кто-то прокричал: «Viva Fidel!» Кто-то другой завопил: «Castro, el grande puto communisto!» Через два дома завязалась настоящая мусорная война — детишки принялись швырять друг в друга сочные красные гранаты.

Пит запер машину и вбежал в диспетчерскую. Там сидел какой-то тип, по виду — сущий деревенщина, и в одиночку управлял коммутатором.

Пит спросил:

— А Фуло где?

Деревенщина скорчил гримасу и фыркнул:

— Самое сложное в этой операции — то, что половина этих красавцев за Фиделя, а другая половина — сторонники Батисты. И как таких товарищей заставить выйти на работу, когда тут неподалеку начинается такая славная заварушка; так что я тут один как перст.

— Я спрашиваю: где Фуло?

— Сидеть на здешнем коммутаторе — та еще работа. Все тебе звонят и задают вопросы типа: «Что мне с собой взять?» Мне нравятся кубинцы, но я полагаю, что они иногда склонны к необдуманному насилию.

Тип был тощий, как щепка. У него был тягучий техасский выговор и самые плохие зубы на свете.

Пит защелкал суставами:

— Почему бы тебе просто не сказать мне, где Фуло?

— Фуло пошел искать приключений, и что-то мне подсказывает, что он взял с собой мачете. А ты — Пит Бондюран, а я — Чак Роджерс. Я — добрый друг Джимми и кое-кого из ребят мафии, и еще — убежденный противник мирового коммунизма.

От прямого попадания мусорной бомбы задрожало окно. Типы, размахивавшие плакатами на улице, приняли боевую стойку.

Зазвонил телефон. Роджерс принял звонок. Пит принялся отчищать рубашку от гранатовых зерен.

Роджерс снял наушники:

— Это был Фуло. Он сказал, что если «el jefe Большой Пит» уже здесь, то пусть подъедет к нему и кое с чем поможет. Адрес, по-моему, дом 917 по Нортвестерн 49-й, то есть три квартала налево, два — направо.

Пит поставил свой чемодан. Роджерс поинтересовался:

— Ну, и кто тебе больше импонирует — Батиста или Борода?

По указанному адресу обнаружился домишко, покрытый персикового цвета штукатуркой. Подъезд к дому загораживало такси из конторы «Тигр», у которого были спущены все четыре шины.

Пит пробрался мимо него и позвонил. Фуло приоткрыл дверь и убрал цепочку.

Пит просунулся внутрь. И сразу же увидел «погром»: два латиноса в остроконечных бумажных шапочках, какие одевают на вечеринках, muerto на полу в гостиной.

Фуло запер дверь.

— Мы тут отмечали, Педро. Они обозвали моего любимого Фиделя «настоящим марксистом», и я не стал терпеть этой гнусной клеветы.

Он убил обоих выстрелами в спину в упор. Выходные отверстия от пуль небольшого калибра — навести порядок тут было проще простого.

Пит буркнул:

— Давай займемся нашими друзьями.

Фуло раздробил зубы покойных в порошок. Пит сжег их пальцы на сковороде, чтобы невозможно было снять отпечатки.

Фуло выковырнул застрявшие в стене пули и смыл их в унитазе. Пит быстро подпалил пятна крови на полу — тест на спектрографе покажет отрицательный результат.

Фуло снял портьеры с окон гостиной и завернул в них тела. Кровь в выходных раневых отверстиях свернулась — ни одной капли не просочилось наружу.

Появился Чак Роджерс. Фуло сказал, что он — человек вполне компетентный и ему можно доверять. Они сунули убитых в багажник его машины.

Пит спросил:

— Кто ты?

Чак ответил:

— Я — геолог-нефтяник. А еще — лицензированный пилот и профессиональный антикоммунист.

— Так кто платит по счетам?

Чак ответил:

— Соединенные Штаты Америки.

Чак захотел поездить по городу. Пит с удовольствием согласился — Майами возбуждал его так же, как некогда Эл-Эй.

И они принялись кружить — Фуло сбросил тела на пустынном участке дамбы Бэл-Харбор. Пит беспрестанно курил и любовался пейзажем.

Ему нравились большие белые дома и необъятные белесые небеса — весь Майами был точно огромная свежевыбеленная простынь. Ему нравились расстояния между шикарными кварталами и трущобами. Нравились деловитые полицейские, патрулировавшие улицы — судя по виду, они здорово справлялись с буйными ниггерами.

Чак сказал:

— Вопрос об идеологических убеждениях Кастро пока остается открытым. В его недавних высказываниях можно найти и проамериканский и прокоммунистический смысл. Мои друзья из внешней разведки уже запланировали отыметь его в задницу, если он подастся в комми.

Они повернули обратно и вернулись на Флэглер. Базу такси охраняли вооруженные люди — сменившиеся с дежурства легавые — этакие вальяжные толстячки.

Чак помахал им:

— Джимми позаботился о здешних полицейских. Он здорово продвинул этот свой мифический профсоюз, и у половины работающих в этом секторе копов непыльная работка и приличный оклад.

Какой-то пацан пришлепнул к их ветровому стеклу листовку. Фуло перевел кое-какие слоганы — это оказались банальные коммунистические лозунги.

По машине застучали камни. Пит сказал:

— Оставаться здесь — сущее безумие. Поехали, спрячем где-нибудь Фуло.

Роджерс снимал комнату в пансионате, населенном сплошь латиносами. Все свободное пространство пола занимали всякие радиопричиндалы и листовки.

Фуло и Чак расслаблялись, потягивая пиво. Пит принялся просматривать заголовки листовок — неплохая смехотерапия:

«Союз Еврейских Еретических Республик!», «Фторирование: заговор Ватикана?», «Красные тучи сгущаются: каким будет твой ответ, патриот?», «Почему белая раса в меньшинстве: объясняет ученый», «Проамериканский контроль: ты за КРАСНЫХ или красно-бело-синих?»

Фуло сказал:

— Чак, нас тут слишком много.

Роджерс в это время возился с коротковолновым приемником. Откуда вдруг донеслись агитационные лозунги: еврейские банкиры, то, се…

Пит щелкнул парой выключателей. Агитация захлебнулась и стихла.

Чак улыбнулся:

— Политика — сложная штука. Мало кому удается сразу разобраться в том, что творится в мире.

— Надо будет познакомить тебя с Говардом Хьюзом. Он такой же ненормальный, как и ты.

— Думаешь, быть антикоммунистом — это ненормально?

— Думаю, что это хорошо для бизнеса — а все, что хорошо для бизнеса, я одобряю.

— Не думаю, что это грамотная позиция.

— Думай, как знаешь.

— Так и поступлю. И я знаю, что прямо вот сейчас ты думаешь: «Господи боже, пора бы уже узнать, кто этот тип, ставший моим сообщником в убийстве первой степени. Потому как для нашего краткого знакомства мы что-то уж слишком много пережили вместе».

Пит стал у окна. Краем глаза он заметил в полквартале отсюда патрульный автомобиль.

— Полагаю, что ты — наемник ЦРУ. Тебя предположительно подослали к кубинцам, чтобы ты прознал у них, куда планирует податься Фидель.

Эти слова возмутили Фуло:

— Фидель подастся в сторону Соединенных Штатов Америки.

Чак рассмеялся:

— Из эмигрантов выходят лучшие американцы. Тебе, Пит, наверное, это известно лучше всех. Ты же у нас вроде как лягушатник?

Пит защелкал суставами пальцев. Роджерс скривился:

— Ты хочешь сказать, что я — стопроцентный американец, который прекрасно знает, что хорошо для бизнеса.

— Ну, ну. Я ни разу не усомнился в твоем патриотизме.

Пит услышал шепот за дверью. Они переглянулись — Фуло и Роджерс мигом усекли, в чем дело. Пит услышал предупредительные выстрелы: три громких и отчетливых «ба-бах!!!».

Он спрятал свою пушку в куче листовок. Фуло и Чак подняли руки.

Полицейские в штатском с грохотом высадили дверь. И вбежали внутрь, вооруженные автоматами наизготовку.

Пит рухнул под холостым выстрелом. Фуло и Чаку повезло меньше — их оглушили сильным ударом приклада по черепушке.

Какой-то коп сказал:

— Верзила прикидывается.

Еще один коп ответил:

— Ничего, сейчас и с ним разберемся.

Его ударили прорезиненным прикладом. Пит едва успел отвести язык от зубов, чтоб не прикусить его.

Он пришел в себя и обнаружил, что скован по рукам и ногам. В спину впились рейки стула, в голове что-то гудело и стучало.

В глаза ударил яркий свет. При этом удар принял только один глаз — другой закрывали свисающие со лба лохмотья ободранной кожи. Он различил очертания трех полицейских, сидящих за привинченным к полу столом.

В ушах застучали маленькие барабаны. И точно атомная бомба взорвалась во всю длину позвоночника.

Пит напряг мускулы и порвал цепь наручников.

Двое копов присвистнули. Третий даже зааплодировал.

Лодыжки были скованы двумя парами кандалов — так что «на бис» не получится.

Старший из копов закинул ногу за ногу:

— С нами связался неизвестный, мистер Бондюран. Один из соседей мистера Мачадо видел, как мистер Адольфо Эрендон и мистер Армандо Крус-Мартин входили в дом мистера Мачадо, и несколько часов спустя он услышал какие-то звуки, похожие на выстрелы. И спустя пару часов после этого вы и мистер Роджерс по отдельности прибываете в дом. Вы двое и мистер Мачадо выходите из дома, неся нечто тяжелое, завернутое в оконные занавески. Тот же сосед запомнил номер машины мистера Роджерса. Мы проверили машину мистера Роджерса и нашли там нечто, очень похожее на частицы человеческой кожи, и, конечно же, нам не терпится услышать ваши комментарии по поводу всего вышеописанного.

Пит водворил бровь на место.

— Либо предъявите мне обвинение, либо выпустите меня отсюда. Вы знаете, кто я и кого я знаю.

— Мы знаем, что вы знаете Джимми Хоффу. Мы знаем, что вы — приятель мистера Роджерса, мистера Мачадо и некоторых других водителей из службы «Такси «Тигр»».

Пит повторил:

— Предъявите мне обвинение или выпустите меня отсюда.

Коп кинул ему на колено сигареты и спички.

Коп номер два придвинулся ближе:

— Должно быть, ты думашь, что Джимми Хоффа купил каждого полицейского в этом городе, но, сынок — я здесь, чтобы убедить тебя: ты ошибаешься.

— Либо предъявите мне обвинение, либо выпустите меня.

— Сынок, ты испытываешь мое терпение.

— Я — не твой сын, пидор вонючий.

— Мальчик мой, еще пара таких слов — и я дам тебе пощечину.

— Только попробуй, и я те глаза выколю. И не заставляй меня доказывать это на деле.

Вмешался коп номер три — почти ласковым голосом он начал:

— Тихо, тихо. Мистер Бондюран, вам прекрасно известно, что мы имеем право задержать вас на трое суток без предъявления обвинений. Как знаете и то, что у вас, скорее всего, сотрясение и вам не помешает медицинская помощь. Ну? Так что давайте…

— Разрешите мне позвонить, а потом либо предъявите обвинение, либо отпустите.

Старший коп заложил руки за голову.

— Вашему приятелю Роджерсу уже разрешили. Он навешал надзиравшему лапши про какие-то связи в правительстве и позвонил некоему мистеру Стэнтону. Ну, а вы кому кинетесь звонить — Джимми Хоффе? Думаете, дядюшка Джимми побежит платить за вас залог, когда вас обвиняют в двойном убийстве, — не убоявшись дурных слухов, которые ему совсем ни к чему?

Теперь атомная бомба взорвалась в основании черепа. Пит едва не потерял сознание.

Коп номер два вздохнул.

— У парня слишком кружится голова, чтобы он мог с нами беседовать. Пусть отдохнет немного.

Он вырубался, просыпался, снова вырубался. Боль поутихла — атомная бомба сменилась нитроглицериновыми самодеятельными взрывниками.

Он читал нацарапанные на стенах слова. Крутил туда-сюда головой, чтобы не немела шея. Побил мировой рекорд удержания от мочеиспускания.

И обдумывал ситуацию.

Фуло либо расколется, либо нет. Чак либо расколется, либо нет. Джимми платит за них залог — либо не вмешивается. Может, окружной прокурор окажется сообразительным парнем и решит, что убийство латиносов латиносами не стоит такой уж возни.

Он может позвонить мистеру Хьюзу. Мистер Хьюз в свою очередь замолвит словечко мистеру Гуверу, что будет означать одно — дело, блин, закрыто.

Он сказал Хьюзу, что его не будет три дня. Хьюз согласился без вопросов. Хьюз согласился, потому что вымогательство Кеннеди обернулось против него. Джо и Бобби настращали его, и теперь яйца достопочтенного Говарда усохли до размеров горошины.

А ублюдок Уорд Литтел ударил его.

Тем самым подписав себе смертный приговор.

Гейл ушла. История с Джеком К. окончилась пшиком. Ненависть Хоффы к Кеннеди все разгоралась — все жарче, жарче, жарче. Хьюзу все еще не терпелось заполучить сплетни, а главное — компромат, и он непременно желал найти нового стрингера для «Строго секретно».

Пит принялся читать надписи на стенах. Лауреат «Оскара»: «Полицейское управление Майами сосет у носорога».

Вошли двое мужчин. Надзиратель отпер ключом его кандалы и быстренько смылся.

Пит встал и потянулся. Комната для допросов так и закачалась перед его глазами.

Тот, что помладше, сообщил:

— Меня зовут Джон Стэнтон, а это — Гай Бэнистер. Мистер Бэнистер — агент ФБР в отставке, и некоторое время служил старшим офицером полиции Нового Орлеана.

Стэнтон был худощавым типом с волосами песочного цвета. Бэнистер — крупным мужчиной с красным от чрезмерных возлияний лицом.

Пит зажег сигарету. От первой же затяжки у него закружилась голова.

— Слушаю.

Бэнистер ухмыльнулся:

— Помню, помню, как вас обвиняли в нарушении гражданских прав, мистер Бондюран. Вас арестовали Кемпер Бойд и Уорд Литтел, да же?

— Вам прекрасно известно, что да.

— Тогда я был главой чикагского отделения ФБР, — и, по мне, этот Литтел — сущая баба.

Стэнтон уселся верхом на стул:

— Но Кемпер Бойд — другое дело. Знаете, Пит, он приходил в контору «Такси «Тигр»» и показывал тамошним ваше фото. Один из кубинцев достал нож, и Бойд разоружил его — довольно театральным манером.

Пит сказал:

— У Бойда есть стиль. А эта процедура начинает напоминать мне что-то вроде собеседования, так что я рекомендую его на любую работу по поддержанию правопорядка.

Стэнтон улыбнулся:

— Вы и сами — неплохой кандидат.

Бэнистер, с улыбкой:

— Вы — лицензированный частный детектив. Вдобавок бывший помшерифа. Вы — человек Говарда Хьюза, а также знакомы с Джимми Хоффой, Фуло Мачадо и Чаком Роджерсом. Неплохие рекомендации.

Пит раздавил окурок о стену.

— Что касается рекомендаций, то ЦРУ — это не так плохо. Вы ведь оттуда, я правильно догадался?

Стэнтон встал:

— Вы свободны. С вас, Роджерса и Мачадо снимаются все обвинения.

— Но мы будем на связи?

— Не совсем. Но в один прекрасный день я могу попросить вас об услуге. И, конечно, вам за это хорошо заплатят.

14. (Нью-Йорк Сити, 5 января 1959 года)

Номер был великолепен. Джо Кеннеди выкупил его у отеля напрямую.

В главном зале собралось полсотни человек — притом он смотрелся полупустым. А огромное, во всю стену, окно позволяло любоваться Центральным парком, окутанным метелью.

Его пригласил Джек. Он заявил, что явка на приемы, которые его отец закатывал в «Карлайле», была обязательной для всех, — «и потом, Бобби нужно с тобой поговорить».

Джек добавил, что там могут быть женщины. Джек намекнул, что, может, там даже появится рыжуха Линдона Джонсона.

Кемпер наблюдал, как собираются и рассасываются группки «по интересам». Вокруг него полным ходом шла вечеринка.

Старый Джо стоял в окружении своих дочерей, — во внешности их было что-то лошадиное. Актер Питер Лоуфорд собрал вокруг себя группу мужчин. Джек болтал с Нельсоном Рокфеллером и ловко насаживал на вилочку коктейльные креветки.

Лоуфорд строил шуточные прогнозы насчет «кабинета Кеннеди». Причем Фрэнк Синатра назывался самой подходящей кандидатурой на пост министра по делам перепиха.

Бобби задерживался. Рыженькая так и не появилась — Джек дал бы ему знать, если бы увидел ее первым.

Кемпер прихлебывал эг-ног. Пиджак его смокинга сидел на нем свободно — он специально заказал такой, чтобы никто не заметил наплечной кобуры. Бобби придерживался жесткой политики по поводу ношения огнестрельного оружия — его люди были юристами, а не полицейскими.

Он же был дважды полицейским — вел двойную игру и получал два оклада.

Он сообщил мистеру Гуверу, что Антон Гретцлер и Рональд Кирпаски скорее всего мертвы — но их статус «предположительно мертвых» ни в коем разе не деморализовал Бобби Кеннеди. Бобби твердо намеревался преследовать Джимми Хоффу, профсоюз и мафию и ПО ИСТЕЧЕНИИ мандата Маклеллановского комитета. Передовыми частями операции «Взять Хоффу» с тех самых пор должны будут стать отделы по борьбе с рэкетом полицейских управлений на местах и следователи большого жюри, вооруженные добытыми комитетом сведениями. Бобби скоро займется подготовкой избирательной кампании Джека для президентских выборов 1960 года — однако Джимми Хоффа так и останется его личной мишенью.

Гувер потребовал деталей расследования. Он сообщил ему, что Бобби желает разыскать те «призрачные» три миллиона долларов, с помощью которых Хоффа финансировал проект «Солнечная долина», и что сам проект являлся аферой. Бобби инстинктивно верил в существование отдельных, и, вероятнее всего, закодированных, подлинных бухгалтерских книг Центрального пенсионного фонда профсоюза водителей грузовиков — гроссбухов, содержащих сведения о десятках миллионов долларов скрытых активов; денег, занимаемых гангстерам и нечистым на руку бизнесменам под драконов процент. И этот слушок: мол, управляющим фонда служит отставной чикагский гангстер. Личное чутье Бобби: ситуация с фондом — самый реальный способ добраться до мистера Хоффы.

Теперь у него было два оклада. И противоречащие друг другу обязательства. А также намеки Джона Стэнтона на то, что ему могут понадобиться его услуги — если планы ЦРУ относительно Кубы наконец определятся.

Питер Лоуфорд оттер от прочих Леонарда Бернстайна. Мэр Вагнер болтал с Марией Каллас.

Официант обновил содержимое кружки Кемпера. Джо Кеннеди подвел к нему пожилого человека.

— Кемпер, это Джулиус Шиффрин. Джулиус, это Кемпер Бойд. Вам будет о чем поговорить. Вы оба — давешние жулики.

Они обменялись рукопожатием. Джо улизнул и тут же принялся разговаривать с Беннетом Серфом.

— Как поживаете, мистер Шиффрин?

— Прекрасно, спасибо. Я-то знаю, отчего меня назвали «жуликом». Но вы? Вы так молоды.

— Я на год старше Джека Кеннеди.

— А я — на четыре года младше Джо, так что мы на равных. И чем же вы занимаетесь, господин жулик?

— Я — агент ФБР в отставке. В настоящий момент — работаю в Маклеллановском комитете.

— Бывший федерал, вот как? И вышли в отставку в столь молодом возрасте?

Кемпер подмигнул:

— Устал воровать тачки по заданию ФБР.

Шиффрин передразнил его подмигивание.

— Да что вы говорите, устал он. Неужто все было так плохо — тем паче если хватило на шерстяной смокинг, да еще и пошитый на заказ! Сам бы такой носил.

Кемпер улыбнулся:

— А вы чем занимаетесь?

— Лучше спросить «чем занимался». Я был финансистом и консультантом по связям с профсоюзами. Это, конечно, эвфемизмы — на случай, если вас удивило. А вот чем я не занимался и теперь жалею — я не успел завести детишек, чтоб было кому радовать меня в старости. Посмотрите, какие славные детишки у Джо. Нет, только посмотрите.

Кемпер спросил:

— Вы из Чикаго?

Шиффрин просиял:

— Как вы догадались?

— Я занимался изучением региональных акцентов. В этом я ас.

— Ас — слабо сказано. А у вас самого тоже характерный выговор, тягучий такой. Дайте угадаю — Алабама?

— Теннесси.

— А, штат добровольцев. Эх, жаль, что здесь нет моего приятеля Хеши. Этот негодяй родился в Детройте, но многие годы прожил на юго-востоке. Вот его выговор точно поставил бы вас в тупик.

В фойе появился Бобби. Шиффрин заметил его и закатил глаза:

— А вот и ваш босс. Прошу прощения за мой французский, но не находите, что он — еще тот засранец?

— В своем роде, да.

— А теперь вы заговорили эвфемизмами. Помнится, мы с Джо как-то смеялись, вспоминая, как подосрали Говарду Хьюзу по поводу одной сделки лет тридцать назад. Бобби не понравилось слово «подосрали», потому что в соседней комнате были его дети. Они меня слышать никак не могли, но…

Бобби сделал ему знак. Кемпер заметил это и кивнул.

— Прошу прощения, мистер Шиффрин.

— Идите. Босс зовет вас. Девять детей родил Джо, так что одна паршивая овца — не такой уж плохой процент.

Кемпер подошел. Бобби сразу же повлек его за собой в гардеробную — входя, они задевали меховые шубы и вечерние накидки.

— Джек говорил, что ты хотел меня видеть.

— Так и есть. Мне нужно, чтобы ты просмотрел несколько отчетов о доказательствах и написал краткую сводку нынешних достижений комитета таким образом, чтобы мы могли разослать стандартизованные отчеты всем представителям большого жюри, которые подхватят нашу инициативу. Я понимаю, что бумажная работа — не ваш конек, но это — приказ.

— Завтра же утром начну.

— Хорошо.

Кемпер откашлялся.

— Боб, мне нужно что-то у вас спросить.

— Что?

— У меня есть близкий друг. Он агент чикагского отделения ФБР. Пока я не могу назвать вам его имени, но это весьма способный и умный человек.

Бобби отряхнул снег с пальто.

— Кемпер, договаривайте сразу. Я знаю, это ваша стратегия в общении с людьми, но прошу — давайте сразу к сути.

— Суть заключается в том, что его перевели из программы по борьбе с организованной преступностью против его воли. Он ненавидит и мистера Гувера, и его лозунг «Мафии не существует», и желает передавать вам через меня информацию касательно чикагских мафиозных структур. И, помимо всего прочего, он некогда учился в семинарии монахов-иезуитов, так что мы имеем дело с ревностным католиком.

Бобби повесил пальто:

— Мы можем ему доверять?

— Абсолютно.

— Он — точно не «засланный» Гувером?

Кемпер рассмеялся.

— Вряд ли.

Бобби посмотрел на него. Точно таким взглядом, каким смотрел на свидетеля, желая запугать.

— Хорошо. Но мне хотелось бы, чтобы вы попросили вашего друга не делать ничего противозаконного. Мне не нужен такой «энтузиаст», который полезет ставить «жучки» и бог знает что еще, решив, что в случае чего сможет прикрыться моим именем.

— Скажу непременно. А из какой именно сферы вам хотелось бы получать…

— Скажи ему, что мне очень интересно было бы подтвердить возможность существования тайных бухгалтерских книг пенсионного фонда профсоюза водителей грузовиков. Передай ему, что если они и существуют, ими заправляет кто-то из чикагской мафии. Пускай он проработает эту возможность, а заодно мы посмотрим, сможет ли он чего-нибудь нарыть про Хоффу, пока будет этим заниматься.

В гардеробной толпились гости. Какая-то женщина волочила за собой по полу норковую шубку. Дин Эйчесон едва об нее не споткнулся.

Бобби поморщился. Кемпер на миг увидел, как расфокусировался его взгляд.

— Что случилось?

— Ничего.

— Еще что-нибудь?

— Нет, это все. Теперь, если позволите…

Кемпер улыбнулся и вернулся в зал. Гостей прибыло — маневрировать стало трудновато.

На женщину с норковой шубой оборачивался народ.

Она заставила дворецкого погладить норку. Она настаивала, чтобы ее шубку примерил Леонард Бернстайн. Точно танцуя мамбо, скользнула она через толпу и выхватила кружку из рук Джо Кеннеди.

Джо вручил ей подарок в маленькой коробочке. Женщина сунула его в сумочку. Три сестры Кеннеди с явно раздраженным видом поспешили прочь.

Зять Джо, актер Питер Лоуфорд, не сводил с нее глаз. Беннет Серф подошел к ней и попытался заглянуть за вырез ее платья. Владимир Горовиц помахал ей, подзывая к пианино.

Кемпер спустился в вестибюль отеля на частном лифте. Схватив трубку бесплатного телефона, он показал девушке-оператору свой жетон и попросил ее соединить его с прямым чикагским номером.

Она повиновалась. Хелен взяла трубку после второго же гудка.

— Алло?

— Это я, милая. Тот, кто когда-то тебе нравился.

— Кемпер! Чего это ты заговорил с приторным южным акцентом?

— Мне приходится быть осторожным.

— Ну а мне приходится учиться на юрфаке и подыскивать квартиру, а это нелегко!

— Все хорошее не так просто достается. Спроси своего пожилого бойфренда, он тебе подтвердит.

Хелен зашептала:

— В последнее время Уорд стал замкнутым и будто чего-то недоговаривает. Не попытаешься?..

Уорд снял трубку второго телефона:

— Кемпер, привет!

Хелен рассыпалась в поцелуях и повесила трубку. Кемпер сказал:

— Привет, сынок.

— Сам привет. Терпеть не могу резко переходить к делу, но ты не?..

— Да.

— И?

— И Бобби дал «добро». Сказал, что хочет, чтобы ты тайно работал на нас, и желает, чтобы ты узнал больше относительно наводки, которую дал нам Роланд Кирпаски, то есть, попытался выяснить, существуют ли на самом деле тайные бухгалтерские книги пенсионного фонда, в которых сокрыта информация о десятках миллионов долларов.

— Хорошо. Это… да, это и вправду хорошо.

Кемпер понизил голос:

— Бобби еще раз повторил то, о чем я тебе уже говорил. Избегай ненужного риска. Помни об этом. Бобби больше придерживается буквы закона, чем я, так что помни, что тебе следует быть осторожным — и теперь не только ради себя самого.

Литтел сказал:

— Я буду осторожным. Есть у меня один на примете, человек, связанный с мафией, которого я могу прижать с обвинением в убийстве, и, полагаю, я смогу сделать его информатором.

Через вестибюль прошла та самая женщина в норковой шубе.

За ней бросилась толпа коридорных, каждый из которых горел желанием открыть ей дверь.

— Уорд, мне пора.

— Да благословит тебя за это Бог, Кемпер. И передай мистеру Кеннеди, что я его не разочарую.

Кемпер положил трубку и вышел. Вдоль 76-й улицы дул порывистый ветер, опрокидывая стоящие на тротуаре урны.

Женщина в норке стояла под козырьком отеля. Она разворачивала подарок Джо Кеннеди.

Кемпер стоял совсем неподалеку от нее. Подарок оказался брошью с бриллиантами, обернутой в тысячедолларовые банкноты.

Мимо проплелся какой-то алкаш. Женщина в норковой шубе сунула ему брошь. Ветер поерошил купюры — там было не меньше пятидесяти штук.

Алкаш захихикал и уставился на брошь. Кемпер рассмеялся.

Притормозило такси. Женщина наклонилась и сказала:

— Пятая авеню, дом 881.

Кемпер открыл для нее дверь автомобиля.

Она сказала:

— Не находите, что Кеннеди — вульгарные?

Ее глаза были сногсшибательного прозрачно-зеленого цвета.

15. (Чикаго, 6 января 1959 года)

Замок поддался с первой же попытки. Литтел вытащил из скважины отмычку и прикрыл за собой дверь.

В окна нещадно били лучи фар проезжавших машин. Улица у дома была отлично освещена — значит, ему не придется идти на риск и включать в доме свет.

В квартире Ленни Сэндса было чисто и душновато, как всегда бывает в середине зимы.

Со дня убийства Тони Ианноне прошло пять дней; преступление осталось нераскрытым. Ни на телевидении, ни в газетах не афишировался тот факт, что тело Ианноне нашли возле бара, бывшего излюбленным местом встречи гомиков. Курт Мид говорил, что это из-за Джианканы — он не хотел, чтобы за Тони закрепилась посмертная репутация гомосексуалиста, и сам отказывался в это верить. Мид передал некоторые жутковатые фразы, услышанные им на посту прослушивания: «Сэм послал ребят, чтоб те припугнули карманников, известных своей нетрадиционной ориентацией»; «Мо сказал, что убийца Тони будет кастрирован».

Джианкана отказывался верить в очевидный факт. Джианкана решил, что Тони оказался возле «Маленькой бревенчатой хижины Перри» по ошибке.

Литтел достал ручку-фонарик и маленький «шпионский» фотоаппарат. Сегодняшнее расписание Ленни — сбор выручки автоматов «Вендо-кинг», и раньше полуночи он не должен был появиться. Сейчас было 21.20 — у него есть время поработать.

Адресная книга Ленни была подсунута под аппарат в гостиной. Литтел принялся листать ее — и тут же наткнулся на знакомые имена.

Неразборчивый в знакомствах Ленни знал Рока Хадсона и Карлоса Марчелло. Ленни — свой человек в Голливуде — знал Гейл Рассел и Джонни Рэя[16]. Ленни — пособник мафии — знал Джианкану, Бутча Монтроуза и Рокко Мальвазо.

Странно: адреса и телефоны мафиози не совпадали с приведенными в досье программы по борьбе с оргпреступностью.

Литтел снова стал листать книжку. Еще разрозненные имена:

Сенатор Джон Кеннеди, поместье Хайеннис Порт, Масс., Спайк Кнод, дом 114 Гардения, Мобиль, Алабама; Лора Хьюз, дом 881, Пятая авеню, Нью-Йорк; Пол Богардс, дом 1489 Фаунтин, Милуоки.

Он принялся фотографировать страницы в алфавитном порядке. Держа в зубах ручку-фонарик, он фотографировал страничку за страничкой. Так он извел тридцать два кадра и дошел до буквы М.

Ноги болели — пришлось встать на карачки, чтобы фотографировать. Ручка-фонарик то и дело выпадала изо рта.

Он услышал, как в двери загремел ключ — НА ДЕВЯНОСТО МИНУТ РАНЬШЕ, ЧЕМ ОЖИДА…

Литтел вжался в стену возле двери. И принялся прокручивать в памяти все приемы дзюдо, которым его научил Кемпер.

Вошел Ленни Сэндс. Литтел ухватил его сзади и зажал ему рот ладонью. Вспомнил: «Нажимаешь большим пальцем на сонную артерию подозреваемого и вырубаешь его».

Он так и сделал — строго по Кемперу. Ленни, без малейшего сопротивления, распластался на полу. Литтел убрал ладонь с его физиономии и пинком захлопнул дверь.

Ленни не закричал, не завопил. Лицо его было прижато к складке съежившегося ковра.

Литтел ослабил давление на сонную артерию. Ленни закашлялся и рыгнул.

Литтел стал перед ним на колени. Он достал револьвер и взвел курок.

— Я — из чикагского отделения ФБР. Мне известно, что это ты убил Тони Ианноне, и если ты не будешь со мной сотрудничать, я сдам тебя Джианкане и чикагскому полицейскому управлению. Я не прошу тебя доносить на друзей. Меня интересует пенсионный фонд профсоюза водителей грузовиков.

Ленни жадно вдохнул воздух. Литтел поднялся и щелкнул выключателем — комнату залил ослепительно яркий свет.

Он увидел поднос с напитками возле кушетки. Графины граненого стекла, полные виски, бурбона и бренди.

Ленни подтянул к груди колени и обхватил их руками. Литтел сунул пистолет в поясную кобуру и достал пакет из пергаминовой бумаги.

В пакете содержались два выкидных ножа с запекшейся на лезвиях кровью.

Он показал их Ленни. И сказал:

— Я проверил отпечатки. Нашел четыре нечетких, но они совпали — с теми, что содержатся в твоем досье в управлении автотранспортом.

Что было блефом. Ни одного мало-мальски четкого отпечатка он не нашел.

— У тебя нет выбора, Ленни. Ты знаешь, что с тобой сделает Сэм.

Ленни весь вспотел. Литтел налил ему виски — от запаха у него аж слюнки потекли.

Ленни пил, держа бокал двумя руками. Его голос «крутого парня» прозвучал малоубедительно:

— Да ни хрена я не знаю про ваш пенсионный фонд. Знаю только то, что ребята, связанные с мафией, и некоторые бизнесмены просят оттуда приличные суммы, и у них там целая кредитная лестница.

— За которой стоит Сэм Джианкана?

— Это одна из теорий.

— А подробнее?

— Суть теории состоит в том, что Джианкана советуется с Джимми Хоффой по поводу каждого из претендентов в заемщики. После чего им либо дают кредит, либо отказывают.

— Существуют ли альтернативные бухгалтерские книги пенсионного фонда? Я имею в виду — секретные, с закодированной информацией?

— Я не знаю.

Кемпер Бойд всегда говорил: ЗАПУГИВАЙТЕ СВОИХ ИНФОРМАТОРОВ.

Ленни рухнул в кресло. Шизик-Ленни твердо знал: крутые еврейские парни не пресмыкаются на полу.

Литтел налил себе двойную порцию виски. Клубный шоумен Ленни не преминул сказать:

— Чувствуйте себя как дома.

Литтел сунул сумку с лезвиями в карман.

— Я просмотрел вашу адресную книгу и заметил, что адреса в ней не совпадают с адресами, содержащимися в досье программы ФБР по борьбе с организованной преступностью.

— Какие еще адреса?

— Адреса членов чикагского картеля.

— А, эти.

— Так почему они не совпадают?

Ленни ответил:

— Потому что это — не те квартиры, где живут. А такие, куда приходят, чтобы изменять женам. У меня есть ключи от некоторых таких квартир, потому что я оставляю там выручку автоматов. Я, собственно, ее и собирал, когда туда приперся этот чертов пидор Ианноне и набросился на меня.

Литтел одним глотком прикончил стакан:

— Я видел, как ты убил Ианноне. Я знаю, зачем ты приходил в «Маленькую бревенчатую хижину Перри» и почему ты — частый посетитель «Убежища Эрнандо». Я знаю, что у тебя есть две жизни, два голоса и два комплекта бог знает чего еще. Я знаю, что Ианноне набросился на тебя потому, что не хотел, чтобы ты знал и про него.

Ленни СЖАЛ свой стакан двумя руками. Толстое стекло треснуло и разбилось…

Виски потекло на пол. Смешанное с кровью. Ленни не взвизгнул, не скривился от боли, даже не пошевелился.

Литтел швырнул свой стакан на кушетку.

— Я знаю, что вы с Сэлом Д’Онофрио заключили сделку.

Ответа не последовало.

— Я знаю, что ты собираешься ездить и развлекать игроков Сэла.

Ответа не последовало.

— Сэл сам ростовщик. Может же он давать советы относительно соискателей кредитов?

Литтел сказал:

— Ну же, поговори со мной. Я не уйду отсюда, пока не получу то, за чем пришел.

Ленни принялся вытирать кровь с ладоней.

— Не знаю. Может, да, а может, и нет. Что касается Сэла как ростовщика, то он — мелкая сошка.

— А что насчет Джека Руби? Он же тоже прирабатывает этим, в Далласе?

— Джек — клоун. Не без связей, но все равно клоун.

Литтел понизил голос:

— Чикагские парни знают, что ты — гомосексуалист?

Ленни едва не всхлипнул. Литтел сказал:

— Отвечай на вопрос и признайся, что так и есть.

Ленни закрыл глаза и замотал головой: нет, нет, нет.

— Тогда ответь на такой вопрос: ты будешь моим информатором?

Ленни утвердительно закивал: да, да, да.

— В газетах писали, что Ианноне был женат.

Ответа не последовало.

— Ленни…

— Да. Был.

— А у него была квартира для свиданий?

— Наверняка.

Литтел застегнул пальто.

— Я могу вернуть тебе хорошую репутацию, Ленни.

Ответа не последовало.

— Я буду на связи. Ты знаешь, что меня интересует, так что займись.

Ленни не обратил на него никакого внимания. Ленни выковыривал из ладоней осколки стекла.

На теле Ианноне он нашел связку ключей. На кармашке, в котором они лежали, была надпись: «Мастерская Ди Джорджо, Хаднат-драйв, Эванстон, дом 947».

Два ключа от машины, один — скорее всего от дома. Оставшийся, вероятнее всего, и был ключом от «квартиры для свиданий».

Литтел поехал в Эванстон. Наобум, посреди ночи — но ему повезло: слесарь жил позади своей мастерской.

Неожиданный визит агента ФБР до жути напугал беднягу. Он признался, что ключи эти — его работа. И сообщил, что устанавливал замки на обеих квартирах Ианноне.

В доме 2409, в Кенилворте, Оук-парк, и в доме 84, Уолвертон, в Эванстоне.

Слесарь подробно и понятно объяснил ему, как туда добраться. Литтел нашел место всего за несколько минут.

Это оказалась квартирка над гаражом за студенческим общежитием колледжа Нортвестерн. В округе стояла темень и царила мертвая тишина.

Ключ подошел. Литтел вошел, выставив вперед пистолет. В квартире стоял затхлый необитаемый дух.

Он включил свет в обеих комнатах. Порылся в каждом серванте, комоде, на каждой полке, в каждом закутке, в каждой щели. Он нашел искусственные члены, хлысты, ошейники с шипами, ампулы амилнитрита, двенадцать банок желе для смазки, каким пользуются педики для анального секса, пакет марихуаны, мотоциклетную куртку с металлическими заклепками, обрез, девять упаковок бензедрина, нарукавную повязку с нацистской символикой, картины маслом, изображающие акты содомии и мужчин в позе «шестьдесят девять», а также глянцевый фотоснимок — Тони-Шило Ианноне, совершенно голый, милуется с парнишкой из колледжа.

Кемпер Бойд всегда говорил: ЗАЩИЩАЙТЕ СВОИХ ИНФОРМАТОРОВ.

Литтел набрал номер ателье «Селано». В мужском «Да?» он безошибочно угадал Бутча Монтроуза.

Литтел изменил голос:

— Не стоит переживать о Тони Ианноне. Он был пидор гребаный. Поезжайте в дом 84 по Уолвертон, в Эванстоне, и убедитесь в этом сами.

— Эй, ты чего это говоришь?

Литтел повесил трубку. Уходя, он пришпилил фотку к стене — пусть все видят.

16. (Лос-Анджелес, 11 января 1959 года)

Выход очередного номера «Строго секретно» снова задерживался. Накачавшиеся бензедрином и кофе сотрудники старались вовсю —редакция гудела, точно улей.

«Художники» склеивали обложку: «Поль Робсон — Король Красных Крунеров[17]». «Корреспондент» печатал на машинке статью: «Спейд Кули избивает жену: отбивает ритм и побивает несчастную». «Исследователь» просматривал памфлеты, пытаясь найти хоть какую-то связь между гигиеной в негритянских кварталах и распространением рака.

Пит смотрел.

Питу было скучно.

МАЙАМИ — стучало у него в голове. «Строго секретно» же был гигантским кактусом, который затолкали ему в задницу.

Сол Мальцман мертв. Гейл Хенди давным-давно исчезла. Новый коллектив «Строго секретно» состоял из сплошных болванов.

Все потенциальные кандидаты твердо сказали НЕТ. Все знали, что полиция Эл-Эй изъяла выпуск, в котором содержалась статья, порочившая Кеннеди. «Строго секретно» превратился в сущий лепрозорий под видом редакции скандального журнала.

Хьюз ЖАЖДАЛ смачных статей. Хьюз ЖАЖДАЛ скандальчиков, которыми можно будет поделиться с мистером Гувером. А что мистер Хьюз ЖАЖДАЛ, мистер Хьюз ПОКУПАЛ.

Пит кое-как нагреб сплетен на один выпуск. Его знакомые-копы снабдили его малопривлекательными «новостями недели».

«Спейд Кули, алкаш и женоненавистник!»; «Сол Минео попался на марихуане!»; «Аресты битников шокировали Эрмоза-Бич!»

Чистой воды чушь. Совсем не то, что в Майами.

Майами — это было хорошо. Майами был точно наркотик, и вот теперь у него началась ломка. В прошлый раз он уехал оттуда с легкой контузией — неплохо для той взбучки, которую он тогда получил.

Джимми Хоффа позвонил его и попросил навести порядок. Как только его выпустили из кутузки, он так и поступил.

Да, порядок «Такси «Тигр»» требовался срочно — из-за политических разногласий вся работа таксистов полетела к чертям собачьим. Мятежи поутихли, но в конторе «Такси «Тигр»» все еще вспыхивали локальные междусобойчики. Ему достался полный вольер бестий, половина из которых была на стороне Кастро, а другая половина — поддерживала Батисту; и вот этих зверюг надо было приучить к туалету, а также заставить Слушаться Белого Человека.

Он установил правила:

Никакого спиртного, никаких плакатов на работе. Никаких пистолетов и ножей — все оружие надо было оставлять диспетчеру. И никакого политического «братания» — сторонники разных группировок и на работу должны были выходить отдельно.

Кто-то из приверженцев Батисты попытался игнорировать правила — Пит избил его до полусмерти.

Он установил еще правила.

Никакого сутенерства на работе — шлюхи пусть остаются дома. И никаких взломов и налетов на работе.

Новым дневным диспетчером был назначен Чак Роджерс. Он счел это политическим назначением.

У Роджерса был контракт с ЦРУ. А ночной диспетчер Фуло Мачадо был связан с ФБР.

Джон Стэнтон был агентом ЦРУ «среднего звена» — и новым завсегдатаем базы «Такси «Тигр»». Стэнтону ничего не стоило сделать так, чтобы с Фуло было снято обвинение в убийстве первой степени.

Приятель Джона Стэнтона Гай Бэнистер ненавидел Уорда Литтела. Бэнистер и Стэнтон проложили глаз на Кемпера Бойда.

Джимми Хоффа был владельцем «Такси «Тигр»». Джимми Хоффа был совладельцем двух казино в Гаване.

Литтел и Бойд обвинили его в двух убийствах. Скорее всего, Стэнтон и Бэнистер этого не знают. Стэнтон сказан загадочную фразу: «В один прекрасный день я могу попросить вас об услуге».

Все так аккуратно, одно к одному. Его усики начали… дерг-дерг-дергаться.

Пит позвонил девушке в приемной:

— Донна, мне нужно сделать личный междугородный звонок. Мне нужно дозвониться до человека по имени Кемпер Бойд, в офисе Маклеллановского комитета в Вашингтоне, округ Колумбия. Передайте оператору, чтобы попыталась дозвониться до офиса, и скажите, что звоню я.

— Да, сэр.

Пит повесил трубку и стал ждать. Конечно, звонок был наудачу — Кемпер, наверное, где-то в отъезде, интриги плетет.

Загорелась лампочка интеркома. Пит снял трубку.

— Бойд?

— У аппарата. И удивлен.

— Ну, я тебе кое-чем обязан, так что, думаю, окажусь кстати.

— Говори.

— На прошлой неделе я был к Майами. Там я виделся с двумя парнями по имени Джон Стэнтон и Гай Бэнистер, и, кажется, их очень интересовала твоя персона.

— Мы с мистером Стэнтоном уже поговорили. Но спасибо в любом случае — приятно узнать, что я их все еще интересую.

— Я дал тебе хорошую наводку.

— Молодец. Я могу что-нибудь сделать для тебя?

— Можешь найти мне нового «поставщика грязи» в «Строго секретно».

Бойд, смеясь, повесил трубку.

17. (Майами, 13 января 1959 года)

Комитет заказал для него номер в «Говарде Джонсоне». Кем пер решил, что это — не его стиль, и снял двухкомнатный номер в «Фонтенбло».

Разницу он покрыл из своего кармана. Что ж, скоро у него появится и третий оклад — так что он может себе это позволить.

Бобби послал его обратно в Майами. Это была его личная инициатива — и он обещал вернуться с кое-какой письменной информацией касательно дела Солнечной долины. Он не стал сообщать Бобби, что его думает завербовать ЦРУ.

Эта поездка — своего рода каникулы. Если Стэнтон и вправду хорош, они выйдут на связь.

Кемпер вынес кресло на балкон. Уорд Литтел прислал ему по почте отчет — который ему надо было подредактировать, прежде чем пересылать Бобби.

Отчет содержал двенадцать страниц, отпечатанных на машинке. Уорд предварил его написанным от руки предисловием:

К.Б.,

поскольку мы — соучастники в этом маленьком заговоре, даю тебе полный отчет о своих действиях. Разумеется, ты захочешь опустить упоминание о моих, так сказать, явных нарушениях закона, — учитывая, что его будет читать мистер Кеннеди. Как ты заметишь, я добился значительных успехов. И, поверь мне, с учетом исключительных обстоятельств, я был максимально осторожен.

Кемпер прочел отчет. Формула «исключительные обстоятельства», конечно, не совсем верно отражала его смысл.

Литтел стал свидетелем убийства одного гомосексуалиста другим. Жертвой был один из низших боссов чикагской мафии. Убийцей — Ленни Сэндс, тоже связанный с мафией.

Теперь Сэндс — информатор Литтела. Сэндс недавно стал партнером букмекера и ростовщика по имени Безумный Сэл Д’Онофрио. Этот Д’Онофрио возил местных игроков в Лас-Вегас и на озеро Тахо, а Сэндс должен был развлекать всю компанию комическими номерами. У Сэндса были ключи от «квартир для свиданий» членов чикагского картеля. Литтел заставил его сделать дубликаты и тайно проникал в эти квартиры в поисках улик. Литтел просмотрел и оставил нетронутыми: оружие, наркотики и четырнадцать тысяч наличными — спрятанные в сумке с принадлежностями для гольфа в квартире некого Бутча Монтроуза.

Литтел обнаружил тайное логово Тони Ианноне: квартирка над гаражом, полная всяких причиндалов для гомосексуалистов. Литтел решился обезопасить своего информатора от возможных подозрений. Он сообщил чикагским мафиози адрес квартиры и следил, воспользуются ли они его наводкой. Они воспользовались: час спустя Сэм Джианкана и еще двое взломали дверь квартирки. Вне всяких сомнений, они получили целый ряд подтверждений гомосексуальной сущности ее владельца.

Поразительно. Троица Уорда Литтела в чистом виде: везение, инстинкт и храбрость, граничащая с наивностью.

Моя конечная цель — найти потенциального заемщика средств Центрального пенсионного фонда профсоюза и облегчить ему путь к получению кредита. Этот человек в идеале должен стать моим осведомителем. Ленни Сэндс и (в перспективе) Безумный Сэл Д’Онофрио могут способствовать поискам кандидатуры. В данном случае идеальным заемщиком будет нечистый на руку бизнесмен со связями в криминальном мире; человек, которого можно физически сломить и пригрозить федеральным уголовным преследованием. Таковой информатор может помочь нам подтвердить факт существования альтернативных бухгалтерских книг, содержащих информацию о скрытых, а значит, незаконных активах. Таким способом мы сможем предоставить Роберту Кеннеди неограниченные возможности для предъявления обвинений. Если таковые книги в самом деле существуют, то управляющим скрытыми активам)! могут быть предъявлены многочисленные обвинения в крупных кражах и уклонении от уплаты налогов в федеральный бюджет. Я согласен с м-ром Кеннели — это может стать основой для доказательства связи Джимми Хоффы и его профсоюза с чикагской мафией и способствовать подрыву их общего влияния. Если удастся доказать преступный сговор, — а речь идет о крупных суммах и масштабных аферах в сфере финансов, — полетит не одна голова.

План был чересчур амбициозным и сопряженным с колоссальным риском. Кемпер сразу же увидел все его упущения.

Литтел явил миру сексуальные наклонности Тони-Шила. Подумал ли он обо всех возможных последствиях подобного шага?

Кемпер позвонил в аэропорт Майами и поменял билет на прямой рейс до Вашингтона на транзитный через Чикаго. Решение казалось обоснованным: если его умозаключения окажутся верными, то основательная промывка мозгов Уорду совсем не помешает.

Сгустились сумерки. Пунктуальная обслуга доставила его привычный заказ в номер строго по времени.

Он прихлебывал мартини «Бифитер» и пощипывал копченую лососину. Коллинс-авеню так и сияла светом: мерцающие огоньки окружили пляж.

Кемпер пришел в радостно-умиротворенное расположение духа. Снова и снова он вспоминал мгновения встречи с женщиной в норковой шубке и снова и снова в голове его проносились дюжины слов, которые он мог бы ей сказать тогда.

В дверь позвонили. Кемпер прошелся расческой по волосам и открыл дверь.

Джон Стэнтон сказал:

— Здравствуйте, мистер Бойд.

Кемпер впустил его. Стэнтон вошел и восхитился окружающей обстановкой:

— Бобби Кеннеди хорошо обходится с тобой.

— Не лицемерьте, Джон.

— Тогда буду говорить прямо. Ваша семья была богата, но потом разорилась, и у вас почти никого из родни не осталось. А теперь вас приняли в семью Кеннеди. И вы частенько грешите тем, что по кусочку пытаетесь воскресить былые состоятельные времена, и этот роскошный номер — лишнее тому подтверждение.

Кемпер улыбнулся:

— Хотите мартини?

— Мартини на вкус смахивает на жидкость для зажигалок. Я всегда оценивал отели по винной карте.

— Могу послать за тем, что вы пожелаете.

— Я ненадолго.

— И что у вас на уме?

Стэнтон махнул рукой в направлении балконной двери:

— Вон там Куба.

— Я знаю.

— Мы полагаем, что Кастро подастся в коммунисты. В апреле он намеревается посетить Соединенные Штаты, но мы думаем, что он поведет себя не очень красиво и сделает все так, что наша страна вынуждена будет его выдворить. В ближайшее время он намерен выслать из страны несколько «нежелательных политических заключенных», которым будет предоставлено убежище здесь, во Флориде. Нам нужны люди, которых можно обучить, натренировать и сделать из них подразделение сопротивления режиму Кастро. Оплата — две тысячи долларов в месяц наличными плюс возможность приобретения со скидкой акций ведущих компаний. Это — твердое предложение, и я лично уверяю вас, что сотрудничество с Управлением никак не помешает членству в прочих организациях.

— «Организациях»?

— Вы слишком неожиданно «ушли в отставку» из ФБР. Вы были близки к мистеру Гуверу, который ненавидит и боится братьев Кеннеди. Post hoc, propter ergo hoc.[18] Во вторник вы были агентом ФБР, в среду — потенциальным сутенером для Джека Кеннеди, а в четверг стали следователем Маклеллановского комитета. Я могу выстроить логическую…

— Каков стандартный оклад контрактников ЦРУ?

— Восемь пятьсот в месяц.

— Но мои «прочие организации» делают мое положение особым?

— Эго так. Мы знаем, что вы стремитесь сблизиться с семейством Кеннеди, и полагаем, что на следующий год Джек Кеннеди может быть избран президентом. Если проблема с Кастро усугубится, нам будет нужен человек, который может влиять на его политику в отношении Кубы.

— Как лоббист?

— Нет. Как очень деликатный агент-провокатор.

Кемпер взглянул за окно. Ему показалось, что огни стали медленно двигаться в сторону Кубы.

— Я подумаю над вашим предложением.

18. (Чикаго, 14 января 1959 года)

Литтел помчался в морг. Кемпер позвонил ему прямо из аэропорта и сказал: ВСТРЕТИМСЯ ТАМ.

Это было полчаса назад. Он не стал ничего уточнять, просто сказал эти слова и бросил трубку.

Фойе перетекало в ряд помещений для вскрытия. В проходе стояли накрытые белыми простынями тележки.

Литтел протолкнулся мимо них. Кемпер стоял у дальней стены, рядом с выдвижными холодильниками.

Литтел еле отдышался:

— Что за черт?

Кемпер выдвинул панель одного из холодильников. На ней лежал труп белого мужчины.

Совсем мальчика — в шрамах от многочисленных порезов и ожогах от кончиков сигарет — его пытали. Половой член несчастного был отрезан и засунут ему в рот.

Литтел узнал его: мальчишка с фотографии Тони-Шила.

Кемпер ухватил его за шкирку и наклонил ближе.

— Это из-за тебя, Уорд. Тебе надо было уничтожить все улики, указывающие на лиц, связанных с Ианноне до того, как ты позвонил тем мафиози и сообщил им все. Им надо было кого-то убить — а виновен это «кто-то» или нет, их не волнует. И посему они решили убить мальчишку с фотографии, которую ты выставил на всеобщее обозрение.

Литтел рванулся назад. Он почувствовал запах желчи, крови и абразива, который используется для установления личности трупа по зубам.

Кемпер снова подтолкнул его к телу:

— Ты работаешь на Бобби Кеннеди, причем это устроил я, и мистер Гувер уничтожит меня, стоит ему узнать об этом. Тебе чертовски повезло, что я решил просмотреть сводки о пропавших без вести, и на твоем месте я бы очень постарался убедить меня, что такая лажа больше не повторится.

Литтел закрыл глаза. Сквозь ресницы выступили слезы. Кемпер так сильно толкнул его, что он коснулся щекой щеки мертвого парнишки.

— Встретимся в десять в квартире Ленни Сэндса. Надо будет кое-что уладить.

Работа не помогла.

Он следил за комми и вел дневник слежки. Но из-за того, что руки его тряслись, почерк сделался практически нечитаемым.

И от Хелен проку оказалось мало.

Он позвонил ей — лишь для того, чтобы услышать ее голос. От болтовни студентки юрфака он едва не завопил.

Курт Мид тоже не помог.

Они встретились за чашкой кофе и обменялись отчетами. Курт сказал ему, что вид у него отвратный. И что отчет у него вышел жиденький — точно он почти и не был на посту прослушивания.

А он не мог ответить, что расслабился, потому что нашел себе информатора. Не мог сказать, что облажался — и из-за него убили мальчишку.

Немного помогла церковь.

Он зашел туда и зажег свечку за погибшего паренька. Помолился, прося у Бога сил и мужества. Потом зашел в туалет — и вспомнил кое-что из того, что сказал Ленни: Сэл Ди будет искать потенциальных игроков — сегодня вечером в большом зале церкви Св. Вибианы.

Бульон и крекеры помогли унять урчание в желудке. А три порции заполированного пивом виски помогли прояснить сознание.

Большой зал церкви Св. Вибианы был в полном распоряжении Сэла и Ленни. С полдюжины членов общества «Рыцари Колумба» ловили каждое их слово.

Они сидели за столиками для игры в бинго, расставленными вокруг сцены. Судя по виду, «рыцари» были алкоголиками и поколачивали жен.

Литтел болтался возле пожарного выхода. Он приоткрыл дверь, чтобы лучше слышать.

Говорил Сэл:

— Выезжаем через пару дней. Многие из моих игроков не могут надолго бросать работу, так что я снизил цену до девяти тысяч пятисот, включая стоимость перелета! Сперва мы едем на озеро Тахо, а потом — в Вегас и Гардену, пригород Эл-Эй. Синатра выступает в «Кал-Нева», на озере Тахо, и мы как раз попадаем на его концерт! Для вас зарезервированы места в первом ряду, в самом центре! А теперь Ленни Сэндс, настоящее имя которого — Ленни Сандуччи, сам по себе — настоящая звезда Вегаса, покажет вам такого Синатру, который пересинатрит самого Синатру! Давай, Ленни! Давай, paisan![19]

Ленни принялся выдувать колечки дыма, точь-в-точь как это делал Синатра. «Рыцари» зааплодировали. Ленни швырнул окурок поверх их голов и злобно воззрился на них:

— Чтоб никто не аплодировал, пока я не закончу! Ну что вы в самом деле за сборище невоспитанных актеришек! Дино, а ну, найди мне пару блондинок! Сэмми, а ты принеси джина и блок сигарет, а то я те и второй глаз выбью! Живенько, Сэмми! Стоит чикагским Рыцарям Колумба отделения 384 щелкнуть пальцами — Фрэнк Синатра тут как тут!

«Рыцари» расхохотались. Возле собравшихся водила щеткой по полу монахиня, не смея поднять глаз. Ленни запел:

— Неси на побережье меня, быстрый самолет. Нас Большой Сэм, король игры, на пир азарта ждет! Иными словами — берегись, Вегас!

«Рыцари» зааплодировали. Сэл поставил на один из столиков играющих бумажный пакет.

Они с шумом распотрошили его и принялись расхватывать безделушки. Литтел увидел покерные фишки, презервативы с усиками и брелоки для ключей с изображением кролика — эмблемы журнала «Плейбой».

Ленни ухватил дешевенькую ручку в форме пениса.

— Ну что, господа Большие Члены — кто первый подпишется на это дело?

Перед ним мгновенно выстроилась очередь. Литтел почувствовал, как в его животе все перевернулось.

Он вышел на тротуар, и его стошнило. Пиво с водкой обожгло горло. Согнувшись, он исторгнул из себя все, что еще оставалось в его желудке.

Мимо него прошли несколько «рыцарей», вертя на пальце те самые брелоки на цепочке. Кое-кто посмеялся над ним.

Литтел прислонился к фонарному столбу. Он увидел, как в дверях комнаты отдыха появились Ленни и Сэл.

Сэл притиснул Ленни к стене и ткнул пальцем в грудь. Губы Ленни произнесли лишь одно слово:

— Хорошо.

Дверь была нараспашку. Литтел рванул ее.

Кемпер Бойд перелистывал адресную книгу Ленни. Он врубил все лампочки в гостиной.

— Полегче, сынок.

Литтел закрыл дверь:

— Кто тебя впустил?

— Я сам учил тебя проникновению в жилища — помнишь?

Литтел покачал головой.

— Я хочу, чтобы он доверял мне. Появление чужого человека может напутать его.

Кемпер сказал:

— Его и нужно напугать. Не стоит недооценивать его лишь потому, что он — гей.

— Я видел, что он сделал с Ианноне.

— Он запаниковал, Уорд. Если он снова запаникует, можем пострадать и мы. Этим вечером я хочу взять верный тон.

Литтел услышал шаги у входной двери. Времени выключать свет, чтобы застать клиента врасплох, не было.

Вошел Ленни. И обозрел присутствующих долгим взглядом актера со сцены.

— Кто это?

— Это мистер Бойд. Мой друг.

— То есть вы были по соседству и решили просто так, по-дружески, вломиться, чтобы перекинуться со мной парой слов?

— Не стоило бы тебе так говорить.

— Как говорить? Ты сказал, что мы будем говорить по телефону, и еще ты сказал, что будешь один.

— Ленни…

Кемпер сказал:

— Один вопрос у меня все-таки есть.

Ленни сунул большие пальцы рук за шлейки брюк.

— Ну так задавайте. И, кстати, угощайтесь спиртным, не стесняйтесь — мистер Литтел всегда так делает.

Кемпер с любопытством посмотрел на него.

— Я тут посмотрел твою адресную книгу.

— Я не удивлен. Мистер Литтел так делает тоже.

— Вы знаете Джека Кеннели и многих голливудских знаменитостей.

— Да. И вас с мистером Литтелом, так что не всем моим знакомым присущ столь высокий класс.

— Кто эта женщина — Лора Хьюз? Ее адрес — дом 881 на Пятой авеню — мне стало интересно.

— Лорой интересуются многие мужчины.

— Ты дрожишь, Ленни. Ты даже в лице изменился.

Литтел начал было:

— О чем ты вообще…

Кемпер отрезал:

— Ей тридцать с чем-то, высокая брюнетка, с веснушками?

— Да, похоже на Лору.

— Я видел, как Джо Кеннеди подарил ей брошь с бриллиантами и по меньшей мере пятьдесят тысяч долларов. Такое впечатление, что он с ней спит.

Ленни рассмеялся. Его улыбка точно говорила: эх вы, ничего-то вы не знаете.

Кемпер сказал:

— Расскажи мне о ней.

— Нет. Она не имеет никакого отношения к пенсионному фонду профсоюза, да и вообще ни к чему незаконному.

— Не отвлекайся от темы, Ленни. Ты уже не тот крутой парень, который завалил Тони Ианноне. У тебя голос больше похож на пидорский стал.

Ленни немедленно заговорил баритоном:

— Так лучше, мистер Бойд?

— Оставь свои штучки для зрителей. Кто она?

— Я вовсе не обязан вам этого говорить.

Кемпер улыбнулся.

— Ты — гомосексуалист и убийца. У тебя нет прав. Ты — информатор федералов, и теперь ты принадлежишь ФБР.

У Литтел а закружилась голова. Сердце же начало вдруг выкидывать забавные коленца.

Кемпер спросил:

— Кто она?

Ленни тут же сыграл «крутого парня»:

— Это не задание ФБР. Если бы вас послало Бюро, то здесь были бы стенографисты и бланки. Это ваш личный план, вас двоих. И я не скажу ничего, что, черт возьми, может повредить Джеку Кеннеди.

Кемпер достал снимок из морга и вручил его Ленни. Литтел увидел мертвого мальчика с набитым ртом.

Ленни содрогнулся. Ленни мгновенно сделал строгое лицо:

— И что? Думаете, меня этим напугаешь?

— Это сделал Джианкана, Ленни. Он решил, что этот человек был убийцей Тони Ианноне. Одно наше слово — и ты окажешься на его месте.

Литтел выхватил снимок.

— Погодите минутку. Кемпер, ты и так достаточно наговорил.

Кемпер увлек его в столовую. Кемпер пригвоздил его к серванту кончиками пальцев.

— Никогда не перечь мне при подозреваемом.

— Кемпер…

— Ударь его.

— Кемпер…

— Ударь его. Заставь его бояться тебя.

Литтел сказал:

— Не могу. Черт возьми, не надо со мной так.

— Ударь, или я прямо сейчас позвоню Джианкане и сдам ему парня.

— Нет. Прошу тебя… пожалуйста.

Кемпер вручил ему кастет. Кемпер заставил его надеть кастет на руку.

— Ударь его, Уорд. Ударь — или я позволю Джианкане убить его.

Литтел задрожал. Кемпер дал ему оплеуху. Литтел нетвердой походкой подошел к Ленни и, покачиваясь, встал перед ним.

Ленни улыбнулся своей нелепой улыбкой «я-крутой-парень». Литтел выбросил руку и ударил его.

Ленни сбил столик и свалился, выплевывая зубы. Кемпер швырнул в него диванную подушку.

Литтел уронил кастет. Рука его бессильно повисла и онемела.

Легши зарылся лицом в подушку. Ленни выплюнул пару золотых зубов.

— Я спросил: кто такая Лора Хьюз?

Ленни закашлялся, а потом прочистил горло. И глубоко вздохнул: мол, ладно, раз уж мне больше ничего не остается.

Он сказал:

— Она — дочь Джо Кеннеди. Ее мать — Глория Свенсон, актриса.

Литтел закрыл глаза. Этот допрос не имел абсолютно никакого…

Кемпер сказал:

— Продолжай.

— Продолжать? Насколько? Я — единственный из не членов семьи, кто знает…

Кемпер сказал:

— Продолжай.

Ленни еще раз вздохнул. Его верхняя губа была рассечена до самых ноздрей.

— Мистер Кеннеди содержит Лору. Лора любит его и ненавидит одновременно. Глория Свенсон ненавидит мистера Кеннеди, оттого что он в бытность свою кинопродюсером здорово надул ее с гонорарами. Она отказалась от Лоры много лет назад, и больше мне, мать вашу, «продолжать» нечего.

Литтел открыл глаза. Ленни поднял опрокинутый им столик и упал в кресло.

Кемпер надел кастет на палец и принялся им крутить:

— Откуда у нее фамилия Хьюз?

— Она назвалась так в честь Говарда Хьюза. Мистер Кеннеди ненавидит Хьюза, так что Лора решила взять эту фамилию, чтобы досадить ему.

Литтел снова закрыл глаза. Перед ним открывались вещи, которые были выше его понимания.

— Задай вопрос мистеру Сэндсу, Уорд.

На мгновенье перед ним предстала картинка — Ленни с ручкой в форме фаллоса.

— Уорд, открой глаза и задай мистеру Сэндсу… Литтел открыл глаза и снял очки. Цвета комнаты стали мягкими и размытыми.

— Я видел, как ты ругался с Безумным Сэлом, возле церкви. Из-за чего?

Ленни расшатал выбитый зуб:

— Хотел отказаться от поездок с ним.

— Почему?

— Потому, что Сэл — отрава. Такая же, как и вы.

Голос его сделался усталым, как у смирившегося с участью стукача.

— Но он тебя не отпустил?

— Нет. Я сказал ему, что буду работать с ним в течение шести месяцев, и то если он…

Кемпер повертел кастетом:

— Если он что?

— Если этот ублюдок проживет еще полгода.

Его голос стал спокойным — как у актера, который только что понял, как надо играть свою роль.

— А что, с ним может что-то случиться?

— Он — игрок, причем маниакальный. Он задолжал Сэму двенадцать штук, и тот собирается «заказать» его, если он не вернет ему денег.

Литтел снова надел очки:

— Я хочу, чтобы ты остался с Сэлом, а о его долгах я сам позабочусь.

Ленни вытер рот о наволочку подушки. Удар кастета одарил его «заячьей губой».

Кемпер сказал:

— Отвечай мистеру Литтелу.

Ленни сказал:

— О, да, да, мистер Литтел, сэр, — в омерзительной лукаво-пидорской манере.

Кемпер прицепил кастет к поясу.

— Не рассказывай Лоре Хьюз о нашей встрече. И никому не говори о нашей сделке.

Ленни поднялся на нетвердых ногах:

— И помыслить не могу.

Кемпер подмигнул:

— В тебе есть мужество, сынок. Ау меня есть один знакомый в Эл-Эй, у него журнал — так вот, ему бы очень пригодился такой знаток богемной жизни, как ты.

Ленни попытался прижать обрывки губы друг к другу. Литтел взмолился про себя: «Хоть бы мне удалось проспать эту ночь без сновидений».

Вставка: документ.

Расшифровка телефонного разговора, 16. 01. 59. «Записано по поручению директора». Уровень секретности 1-А: «Только для глаз директора». Говорят: директор Гувер, специальный агент Кемпер Бойд.

ЭГ: Доброе утро, мистер Бойд.

КБ: Сэр, доброе утро.

ЭГ: Вас поразительно хорошо слышно. Вы находитесь поблизости?

КБ: Я нахожусь в ресторане на Нортвест «I».

ЭГ: Ясно. Недалеко от штаб-квартиры Маклеллановского комитета, так что, я полагаю, вы по горло заняты работой на Младшего брата.

КБ: Так и есть. По крайней мере, для виду.

ЭГ: Подробнее, если можно.

КБ: Я убедил Младшего брата отправить меня обратно в Майами. Я сказал ему, будто могу подрастрясти кое-каких свидетелей махинаций с Солнечной долиной, и в самом деле привез кое-какие письменные показания — правда, убедительными их назвать нельзя.

ЭГ: Продолжайте.

КБ: Истинным мотивом моей поездки был поиск информации по делам об исчезновении Гретцлера и Кирпаски. Вам доставит удовольствие узнать, что я справлялся как в полиции Майами, так и в органах Лейк-Вейр, и мне сообщили, что оба дела переведены в разряд «открытых». Что является молчаливым признанием того, что оба убийства останутся нераскрытыми.

ЭГ: Превосходно. Теперь расскажите мне новости о братьях.

КБ: Полномочия Маклеллановского комитета по расследованию случаев рэкета в профсоюзной среде истекают через три месяца. Документальные подтверждения его достижений находятся на стадии компиляции, и я буду отправлять вам копии наиболее важных документов для большого жюри, касающихся интересующей нас темы. И мне бы хотелось снова заверить вас, что на данном этапе Джимми Хоффа неуязвим для закона.

ЭГ: Продолжайте.

КБ: Старший брат собрал на встречу лидеров профсоюзов, дружественных демократической партии, — чтобы удостовериться, что, даже если Младший брат не ослабит хватку на горле Джимми Хоффы, некоторые профсоюзы будут на его стороне. Насколько я понимаю, он намерен объявить о выдвижении своей кандидатуры в начале января следующего года.

ЭГ: И вы по прежнему уверены, что братья не заподозрили работу ФБР в истории с «жучками» в квартире Дэрлин Шофтел?

КБ: Я убежден в этом, сэр. Подружка Питера Бондюрана сообщила Младшему брату о компрометирующей статье в «Строго секретно», а Уорд Литтел выдал и наш «жучок», и дубль Бондюрана независимо от нее.

ЭГ: Слышал, отец братьев здорово потрепал нервы Говарду Хьюзу.

КБ: Это правда, сэр.

ЭГ: В последнее время «Строго секретно» что-то совсем испортился. Отрывки, которые иногда присылает мне мистер Хьюз, меня не особо впечатляют.

КБ: Мы с Питом Бондюраном понемногу сотрудничаем на общих, так сказать, основаниях, и, полагаю, мне удалось найти ему стрингера — человека со связями в Голливуде.

ЭГ: Если мое чтиво на ночь станет более увлекательным, я пойму, что твоего протеже взяли.

КБ: Да, сэр.

ЭГ: Так что за всю эту неразбериху с Большим братом надо сказать спасибо Уорду Литтелу.

КБ: Я был проездом в Чикаго, пару дней назад, и виделся с Литтелом.

ЭГ: Продолжайте.

КБ: Я сперва думал, что увольнение из программы по борьбе с оргпреступностью заставит его предпринять собственные меры против мафии, и решил это проверить.

ЭГ: И?

КБ: И мои опасения оказались напрасными. Кажется, Литтел совсем смирился с тем, что остаток своей службы ему придется следить за «красными», и единственное новое, что я заметил в его поведении, это его интрижка с дочерью Тома Эйджи, Хелен.

ЭГ: Интрижка сексуального характера?

КБ: Да, сэр.

ЭГ: Девушка — совершеннолетняя?

КБ: Ей двадцать один год, сэр.

ЭГ: Я хочу, чтобы вы приглядывали за Литтелом.

КБ: Буду, сэр. И, раз уж мы на связи, разрешите отклониться от темы?

ЭГ: Конечно, разрешаю.

КБ: Дело касается политической ситуации на Кубе.

ЭГ: Продолжайте.

КБ: Во время моих поездок во Флориду я встречался с кубинскими беженцами, часть из которых — сторонники Батисты, а прочие — сторонники Кастро.

Я слышал, что скоро из Кубы будет выслан разношерстный по политическим убеждениям «нежелательный элемент», которому Штаты предоставят убежище; большинство прибывших разместится в Майами. Не желаете получать о них информацию?

ЭГ: У вас есть источник?

КБ: Да, сэр.

ЭГ: Который вы предпочтете не разглашать.

КБ: Верно, сэр.

ЭГ: Надеюсь, они тебе платят.

КБ: Там двусмысленная ситуация, сэр.

ЭГ: А ты — человек двусмысленностей. И — да, любая и всякая информация о кубинских эмигрантах будет приветствоваться. У вас все? У меня назначена встреча.

КБ: Последнее, сэр. Вы знали, что у отца братьев есть внебрачная дочь от Глории Свенсон?

ЭГ: Нет, не знал. Вы уверены, что это так?

КБ: У меня есть достаточно оснований. Мне стоит развивать эту тему?

ЭГ: Да. Но избегайте личного вмешательства. Есть у вас такая черта — усыновлять людей вроде морального урода Уорда Литтела. Но не стоит распространять ее на Кеннеди. Подозреваю, что их умение привлекать и соблазнять даже превосходит ваше.

КБ: Я буду осторожен, сэр.

ЭГ: Доброго дня, мистер Бойд.

КБ: Доброго дня, сэр.

19. (Лос-Анджелес, 18 января 1959 года)

Дик Стейзел сказал:

— Если уж мистер Хьюз так дружен с Эдгаром Гувером, то почему бы ему не отозвать чертовых рассылателей повесток?

Пит оглядел его кабинет. Фотографии клиентов были — первый класс: Хьюз делил стену с диктаторами южноамериканских «банановых республик» и Престоном Эппсом — мастером игры на бонго.

— Он не станет просить Гувера об одолжении. Он, как ему кажется, еще пока недостаточно целовал ему задницу.

— Но он не может уклоняться от повесток вечно. Он просто-напросто должен распродать «Трансуорлд эйрлайнз», заработать свои три или четыре сотни лимонов и начинать завоевывать что-нибудь еще.

Пит раскачал свое кресло и положил ноги на письменный стол Стейзела.

— Я вижу вещи несколько в ином свете.

— В каком же?

— В свете того, сколько он мне платит.

— Что это значит?

— То и значит, что вот сейчас я звоню в ближайшее агентство по найму актеров, нанимаю полдюжины мужиков, прошу загримировать их под Говарда Хьюза и рассылаю их в разных направлениях в лимузинах компании «Хьюз эйркрафт». Говорю им, чтобы они поездили по ночным заведениям, соря деньгами, и пару раз проговорились о своих планах поехать в Тимбукту, в Найроби и черт знает куда еще! Это поможет нам выиграть время.

Стейзел принялся рыться в бумагах на столе:

— Ладно бы только «Трансуорлд эйрлайнз»; ты должен знать, что большинство статей «Строго секретно», которые мне присылают на проверку их юридической грамотности, — чистой воды клевета. Это ж подсудное дело! Взять хотя бы вот статью про Спейда Кули: «Интересно, есть ли на груди Эллы Мэй Кули клеймо «Навсегда»? Должно быть, потому что Спейд то и дело бренчит баллады в стиле «блюграсс» на ее уже порядочно побитом декольте! Кажется, Элла Мэй сообщила Спейду, что собирается стать жрицей культа свободной любви! Спейд же ответил кулаками, и теперь Элла Мэй ходит со страшными сине-черными синяками и ссадинами на груди!» Видишь ли, Пит, это тебе не агитплакат… — нудел и гундел Стейзел.

Пит повелел ему замолчать и предался раздумьям.

Вчера ему звонил Кемпер Бойд. Он сообщил:

— Есть у меня для тебя на примете стрингер для твоего журнальца. Его зовут Ленни Сэндс, и он развлекает игроков в «Кал-Нева-Лодж» на озере Тахо. Съезди туда и поговори с ним — думаю, он идеально подойдет для «Строго секретно». Но: он связан с Уордом Литтелом, и, полагаю, ты догадаешься, что он — человек ФБР. И, кстати — тебе интересно будет знать, что Литтел нашел кого-то, кто видел, как ты убил Гретцлера. Мистер Гувер сказал ему, чтобы он и думать об этом забыл, но с Литтелом никогда не знаешь наверняка. Так что я не хочу, чтобы в вашем разговоре с Ленни упоминался Литтел.

Ленни Сэндс — звучало заманчиво. Что до ерунды про свидетеля — ерунда и есть.

Пит сказал:

— Я съезжу и повидаюсь с Сэндсом. Но давай поговорим откровенно еще кое о чем.

— О Кубе?

— Ну да, о ней. Я начинаю думать, что она стала сущей кормушкой для нас — отставных сотрудников правоохранительных органов.

— Ты прав. Я сам подумываю заняться этим вплотную.

— Я тоже хочу. Говард Хьюз у меня уже в печенках сидит.

— Тогда сделай что-нибудь полезное. Что-нибудь, что понравится мистеру Стэнтону.

— Например?

— Например, найди мой адрес в вашингтонских «белых страницах» и пришли мне что-нибудь хорошее.

Стейзел бесцеремонно вырвал его из раздумий:

— Передай этим соплякам из колледжа, чтобы впредь вставляли в статьи слова вроде «якобы» и «по слухам», чтобы придать им более гипотетический оттенок. Пит, ты меня слушаешь?

Пит сказал:

— Дик, увидимся позже. У меня много дел.

Он нашел таксофон и начал звонить нужным людям. Позвонил приятелю-копу, Микки Коэну и Фреду Оташу, «звездному детективу». Они пообещали, что непременно найдут «что-нибудь хорошее» и оперативно доставят в Вашингтон, округ Колумбия.

Пит позвонил Спейду Кули. И сказал:

— Я только что запретил печатать компромат на тебя.

Благодарный Спейд спросил:

— Что я могу для тебя сделать?

Пит ответил:

— Мне нужны шесть девушек из твоего ансамбля. Пускай через час они подъедут в агентство по подбору актеров «Централ кастинг» и ждут меня там.

Спейд сказал:

— Хорошо, большой человек!

Пит позвонил в агентство «Централ кастинг» и «Хьюз эйркрафт». Оба клерка дали согласие: через час у агентства «Централ» его будут ждать шесть двойников Говарда Хьюза и шесть лимузинов.

Пит лично познакомился с подсадными утками и разбил их по парам: по двойнику и девушке в каждый лимузин. «Говардам» были даны четкие указания: кутить до утра и распускать слухи, что завтра же они едут в Рио!

Лимузины укатили. Спейд подвез Пита в аэропорт Бербанк.

Небольшой частный самолетик доставил его на озеро Тахо. Пилот принялся снижаться прямиком над казино «Кал-Нева-Лодж».

Будь молодцом, Ленни.

Казино предлагало своим посетителям игровые автоматы, столы для игры в кости, а также рулетку, блэкджек, покер, кено и самые толстые в мире ковры с длинным ворсом. В вестибюле красовался целый взвод огромных картонных Фрэнков Синатра.

Тому, что у двери, кто-то пририсовал ко рту член.

Возле бара — картонная табличка с надписью через трафарет: «Сегодня в «Свингеру-лаунж» — Ленни Сэндс!».

Кто-то закричал:

— Пит! Пит-француз!

Должно быть, кто-то из ребят мафии — или же кто-то, кому надоело жить.

Пит оглянулся. Он увидел Джонни Росселли — тот сидел в кабинете, ближайшем ко входу в бар.

Он подошел. Компания в кабинете собралась, как на подбор: Росселли, Сэм Джи, Хеши Рескинд, Карлос Марчелло.

Росселли подмигнул ему:

— Che se dice, Пит-француз?

— Хорошо, Джонни. Твои как?

— Ça va, Пит, ça va. Ты знаком с парнями? С Карлосом, Мо, Хеши?

— Наслышан.

Он пожал им руки. Но остался стоять — согласно кодексу поведения мафии.

Росселли сказал:

— Пит — канадец французского происхождения, правда, он не любит говорить об этом.

Джианкана сказал:

— Все мы откуда-то да родом.

Марчелло сказал:

— Кроме меня. Прикиньте, у меня нет свидетельства о рождении. Либо я, блин, родился в Тунисе — это Северная Африка, либо вообще в Гватемале. Мои предки были сопляками-сицилийцами, и паспортов у них не было. Мне надо было спросить у них: «Эй, а где я родился?» Вот только теперь у меня такой возможности нет.

Рескин сказал:

— Да уж, а я — еврей, вдобавок с ажурной, мать ее, простатой. А мои предки происходят из России. И если ты не считаешь, что в нашей компании есть умственно отсталые…

Марчелло сказал:

— Пит в последнее время много помогал Джимми. Знаете, в той конторе, «Такси»…

Росселли сказал:

— И не думай, что мы этого не ценим.

Джианкана сказал:

— Прежде, чем подняться, Куба должна упасть. Вот теперь этот мудила Борода национализировал наши казино. Он держит под арестом Санто Т. и обходится нам в сотни тысяч долларов каждый день.

Росселли добавил:

— Таким образом, он засунул атомную бомбу в задницу каждого американского мафиози.

Никто не сказал: «Присаживайся».

Сэм Джи показал на какого-то мерзкого с виду типа, который шел мимо, пересчитывая на ходу монеты:

— Д’Онофрио вечно таскает сюда этих болванов. Тех денег, которые они здесь просаживают, не хватит, чтобы перебить запах. Нам с Фрэнком принадлежит сорок процентов этого заведения. Это заведение высшего класса, а не богадельня!

Росселли рассмеялся:

— Твой мальчик Ленни теперь работает на Сэла.

Джианкана прицелился в считавшего монетки и нажал воображаемый курок.

— Пора уже наконец содрать клок с этой паршивой овцы. Букмекер, который остается должен больше, чем приносит, хуже какого-нибудь комми, который живет на пособие по безработице.

Росселли отхлебнул виски:

— Ну что, Пит, — что привело тебя в «Кал-Нева»?

— Хочу предложить Ленни Сэндсу работенку — полагаю, из него выйдет отличный стрингер для «Строго секретно».

Сэм Джи вручил ему горстку фишек:

— На вот, Француз, — поставь штуку баксов за мой счет. Только не надо увозить Ленни из Чикаго, ладно? Мне нравится, когда он в городе.

Пит улыбнулся. Прочие присутствующие тоже заулыбались. Понял? Тебе бросили все крошки, которых, по их мнению, ты заслуживал.

Пит вышел. И тут же его засосало столпотворение — вереница желающих сделать грошовые ставки направлялась в дешевенький игровой зал.

Он последовал за ними. Там тоже творилось невесть что: все столики были заполнены, опоздавшие теснились вдоль стен.

На сцене — Ленни Сэндс, под аккомпанемент пианино и ударных.

Лабух наигрывал блюзовую мелодию. Ленни стукнул его по башке микрофоном:

— Лью, Лью, Лью. Мы кто, по-твоему, — какие-то батраки? Ты чего это играешь: «Дай мне арбуз, мама, а то свиных ребрышек больше не осталось»? Давай-ка мне Фрэнки.

Лью-лабух заиграл вступление. Ленни запел на мотив Синатры — отчасти его голосом, отчасти жеманным пидорским фальцетом.

— Ты у меня под кожей[20], ты во мне, глубоко. Ой, Боже мой, мой геморрой! Ты — О! — так глубоко!!!

Болваны за столиками взвыли. Голос Ленни стал еще более приторным:

— Я приковал тебя к кровати. Где же желе, чтоб было нам легче. Как хорошо, кто мог бы знать! Ведь ты у меня — да! — под кожей!

Аудитория захихикала и засвистела. Вошел Питер Лоуфорд и принялся наблюдать за происходящим — прихлебатель Фрэнка Синатры №1.

Барабанщик ударил палочками по ободу инструмента. Ленни погладил микрофон, опустив тот до уровня паха.

— Шикарные мужчины, чикагские Рыцари Колумба, я вас просто обожаю! — Присутствующие разразились возгласами одобрения. — И я хочу признаться вам, что все мои завоевания женских сердец и беготня за юбками — это просто прикрытие, потому что на самом деле я хочу ВАС, Рыцари Колумба отделения 384, сексуальные жеребчики, с вашими огромными «сосисками» — мне не терпится поджарить их, подперчить и засунуть глубоко в мой соблазнительный тетрацини![21]

Лоуфорд был вне себя от ярости. В узких кругах было прекрасно известно, что он с легкостью пошел бы на убийство, лишь бы угодить Синатре.

Собравшиеся взревели. Какой-то типок принялся размахивать флажком «Рыцари Колумба».

— Я так люблю вас, так люблю, так люблю! Мне так хочется одеться в женское платье и пригласить вас на вечеринку к себе домой — С НОЧЕВКОЙ!!!

Лоуфорд ринулся к сцене.

Пит подставил ему подножку.

И подхалим шлепнулся на задницу — в лучших, так сказать, традициях.

В зал стал проталкиваться Фрэнк Синатра собственной персоной. Собравшиеся точно с ума посходили.

Его перехватил Сэм Джи. Сэм Джи что-то зашептал ему на ухо — мило, вежливо и ТВЕРДО.

Пит все понял.

Ленни — человек мафии. Ленни — не тот, кому можно начистить рыло за здорово живешь.

Сэм улыбался. Сэму игра Ленни явно понравилась.

Синатра резко развернулся. Его тут же окружила толпа почитателей и льстецов.

Голос Ленни стал приторным до тошноты:

— Фрэнки, вернись к нам! Питер, поднимайся скорей с пола, мой сла-а-аденький дурачок.

Ленни Сэндс, оказывается, был тот еще тип.

Он сунул записку одному из крупье, чтобы тот передал ее Сэндсу. Ленни явился в кофейню вовремя — с точностью до минуты.

Пит сказал:

— Спасибо, что пришли.

Ленни сел.

— В вашей записке упоминались деньги. А это всегда привлекает мое внимание.

Официантка принесла им кофе. Прозвучал сигнал к игре — к каждому столику крепились миниатюрные слот-машины.

— Кемпер Бойд порекомендовал тебя.Сказал, что ты отлично подходишь для этой работы.

— Вы работаете на него?

— Нет, он просто мой знакомый.

Ленни потер шрам над губой:

— В чем конкретно заключается работа?

— Вы будете стрингером для «Строго секретно». Будете находить материал для скандальных статей и поставлять его тамошним писакам.

— Иначе говоря, поработаю стукачом?

— Вроде того. Будете держать нос по ветру — в Эл-Эй, в Чикаго, в Неваде — и присылать сообщения.

— Сколько?

— Штука в месяц, наличными.

— Компромат на кинозвезд вам нужен, так? То есть сальные подробности из жизни деятелей шоу-бизнеса.

— Так. И политиков либерального толка.

Ленни добавил сливок в кофе.

— Я не против, вот только Кеннеди я трогать не буду. Без Бобби я обойдусь, но Джек мне нравится.

— Вы неласково обошлись с Синатрой. Они ведь с Джеком приятели?

— Он поставляет Джеку баб и лижет задницу всей семейке. Питер Лоуфорд женат на Джековой сестре — через него-то они и общаются. Джек считает Фрэнка «хохмачом и больше никем» — и я вам этого не говорил.

Пит прихлебнул кофе.

— Рассказывай еще.

— Нет, спрашивай ты.

— О’кей. Я на Сансет-стрип, и решил перепихнуться за сто баксов. Что мне делать?

— Обратись к Мелу, парковщику заведения Дино. За десять центов он отведет тебя в бордель на Хейвенхерст и Фаунтин.

— А если, предположим, я захочу черную?

— Тогда мотай в «драйв-ин» на углу Вашингтон и Ла Бреа и поговори с цветными официантками на роликах.

— А если мне нравятся мальчики?

Ленни поморщился. Пит быстро сказал:

— Я знаю, ты ненавидишь педиков, тем не менее отвечай.

— Черт… я не… подождите… портье из «Ларго», кажется, держит несколько проституток-мужчин.

— Хорошо. Ну, а что можешь сказать о личной жизни Микки Коэна?

Лекни улыбнулся:

— Ну, она у него чисто номинальная. На самом деле оно ему не особо надо, но он любит, когда его видят в компании красивой женщины. Его последнюю псевдоподружку зовут Салли Хэшхагген. Иногда он выходит на люди с Кэрол Барр и Лиз Ренэ.

— Кто убил Тони Тромбино и Тони Бранкато?

— Джимми Фраттиано, либо коп по имени Дейв Клейн.

— У кого самый большой член в Голливуде?

— Либо у Стива Кокрейна, либо у Джона Айрлэнда[22].

— Как оттягивается Спейд Кули?

— Он глотает бензедрин и поколачивает жену.

— С кем Ава Гарднер изменяет Синатре?

— С кем угодно.

— Если тебе срочно понадобится аборт, к кому ты обратишься?

— К Фредди Оташу.

— Джейн Мэнсфильд?

— Нимфоманка.

— Дик Контино?

— Фанат полизать между ног.

— Гейл Рассел?

— Напивается до полусмерти в дешевой квартирке на западе Эл-Эй.

— Лекc Баркер?

— Бабник и любитель малолеток.

— Джонни Рэй?

— Гомик.

— Арт Пеппер?

— Торчок.

— Лизабет Скотт?

— Лесбиянка.

— Билли Экстайн?

— Бабник.

— Том Нил?

— Бичует в Палм-Спрингсе.

— Анита О'Дей?

— Наркоманка.

— Кэрри Грант?

— Гомик.

— Рэндольф Скотт?

— Гомик.

— Сенатор Уильям Ф. Ноулэнд?

— Пьяница.

— Шеф Паркер?

— Пьяница.

— Бинг Кросби?

— Тоже, и вдобавок жену бьет.

— Сержант Джон О’Грэди?

— Сотрудник ПУЛА, который подбрасывает наркоту джазовым музыкантам.

— Дези Арназ?

— По шлюхам ходит.

— Грейс Келли?

— Фригидная. Как-то раз я сам ее дрючил, так чуть свой шванц не отморозил.

Пит рассмеялся.

— Я?

Ленни ухмыльнулся.

— Вымогатель класса «люкс». Сутенер. Наемный убийца. И, если хочешь знать, я слишком хорошо знаю жизнь, чтобы вставать у тебя на пути.

Пит объявил:

— Ты принят.

Они обменялись рукопожатием.

В дверь вошел Безумный Сэл Ди и помахал им двумя полными денег стаканчиками, рассыпая монетки.

20. (Вашингтон, округ Колумбия, 20 января 1959 года)

Служба доставки «Юнайтед парсел» доставила ему три больших ящика. Кемпер втащил их в кухню и вскрыл.

Бондюран завернул присланное в промасленную ткань. Бондюран точно понял, что имелось в виду под словами «что-нибудь хорошее».

Бондюран прислал ему три автомата, две ручные гранаты и три револьвера сорок пятого калибра с глушителем.

Бондюран приложил записку — лаконичную и неподписанную:

«Теперь ваша со Стэнтоном очередь».

Автоматы были с полным магазином патронов; к каждому прилагалось руководство по эксплуатации. «Сорок пятые» идеально помещались в его наплечную кобуру.

Один из них туда и отправился, и Кемпер поехал в аэропорт. Он прекрасно успел на часовой челночный рейс до Нью-Йорка.

Дом 881 по Пятой авеню в Нью-Йорке оказался шикарной тюдоровской крепостью. Кемперу удалось прошмыгнуть мимо консьержа, и он нажал на кнопку звонка с табличкой «Л. Хьюз».

Из динамика интеркома раздался женский голос.

— Второй лифт налево, пожалуйста. Можете оставить покупки в фойе.

Он поднялся на двенадцатый этаж. Открывшиеся двери впустили его прямиком в вестибюль квартиры.

Вестибюль этот был размером с его собственную гостиную. Женщина с норковой шубкой стояла, прислоняясь к греческой колонне в натуральную величину — на ней был банный халат в шотландскую клетку и комнатные тапочки.

Волосы ее были собраны в хвост. Губы расплывались в медленной улыбке.

— Я помню вас — вы были на званом вечере Кеннеди. Джек сказал, что вы — один из полицейских Бобби.

— Меня зовут Кемпер Бойд, мисс Хьюз.

— Из Лексингтона, штат Кентукки?

— Почти угадали. Из Нэшвилла, штат Теннесси.

Она сложила руки на груди.

— Вы услышали, как я называла адрес таксисту, а потом описали меня швейцару. Тот и сказал вам мою фамилию, и вы позвонили мне в дверь.

— Почти угадали.

— Вы видели, как я отдала ту вульгарную бриллиантовую брошь. Человек, одетый столь элегантно, не мог не оценить подобный жест.

— Подобный жест может себе позволить только очень обеспеченная женщина.

Она покачала головой:

— Не самое проницательное замечание.

Кемпер шагнул к ней.

— Тогда как насчет этого: вы сделали это оттого, что знали: у вас есть зритель. Это было очень в стиле Кеннеди, и я вас вовсе не упрекаю.

Лора вцепилась в полы халата.

— Не стоит быть самонадеянным с Кеннеди. Никогда не следует относиться к Кеннеди самонадеянно — потому, что они способны дать вам подножку именно тогда, когда вы меньше всего ожидаете этого!

— Вы видели такое?

— Да.

— Это было с вами?

— Нет.

— Потому что нельзя исключить себя оттуда, куда вас не приняли?

Лора достала портсигар.

— Я начала курить оттого, что почти все сестры Кеннеди курят. У всех у них такие портсигары, и вот дядя Джо тоже подарил мне такой.

— Мистер Кеннеди?

— Или Джо. Или дядя Джо.

Кемпер улыбнулся:

— Мой отец разорился и покончил с собой. Он завещал мне девяносто один доллар и пистолет, из которого он в себя стрелял.

— Дядя Джо оставит мне гораздо больше.

— И сколько он вам дает сейчас?

— Сто тысяч долларов в год, плюс расходы.

— Вы так отделали эту квартиру для того, чтобы она была похожа на номер Кеннеди в «Карлайле»?

— Да.

— Очень красиво. Иногда мне кажется, что я мог бы прожить в многокомнатных номерах всю жизнь.

Она отстранилась от него. Повернувшись на каблучках домашних туфель, она исчезла в широком, как в музее, коридоре.

Кемпер выждал пять минут. Квартира была огромная и тихая — он не мог воспользоваться известными преимуществами.

Он пошел наудачу и немедленно заблудился. Три коридора привели его в ту же самую буфетную; четыре входа в столовую заставили кружить. Он шел по пересекающимся коридорам, нашел библиотеку, в крыле…

Звуки уличного движения заставили его резко выпрямиться. Он услышал шаги на террасе, позади большого пианино.

Он подошел. На террасе поместились бы как минимум две его кухни. Лора стояла, прислонившись к перилам. Ветерок колыхал полы ее халата.

Она спросила:

— Вам рассказал Джек?

— Нет, я сам догадался.

— Вы лжете. Об этом знают только Кеннеди и еще один мой друг из Чикаго. Вам не мистер Гувер сказал? Бобби утверждает, что он не знает, но я ему так и не верю.

Кемпер покачал головой:

— Мистер Гувер не знает. Ленни Сэндс рассказал об этом одному фэбээровцу из Чикаго, а тот — мне.

Лора зажгла сигарету. Кемпер, сложив ладони «лодочкой», защитил пламя от ветра.

— Не думала, что Ленни кому-нибудь расскажет.

— У него не было особого выбора, если это вас уте…

— Нет. Я не хочу знать. Ленни порой общается с дурными людьми, и эти люди могут заставить тебя рассказывать о том, о чем ты никогда бы не стал рассказывать по своей воле.

Кемпер коснулся ее руки:

— Пожалуйста, не говорите Ленни, что мы встречались.

— Почему?

— Потому что у него на удивление большие связи.

— Нет, вы меня не поняли. Я вас спрашиваю — что вы здесь делаете?

— Я видел вас на приеме у Джо Кеннеди. Полагаю, остальное вы додумаете сами.

— Это не ответ.

— Не мог же я запросто попросить ваш адрес у Джека или Бобби?

— Почему?

— Дяде Джо вряд ли бы это понравилось, к тому же Бобби мне не до конца доверяет.

— Отчего?

— Оттого, что у меня на удивление большие связи.

Лора вздрогнула. Кемпер накинул ей на плечи свое пальто.

Она показала пальцем на его кобуру:

— Бобби говорил, что люди из Маклеллановского комитета не носят оружия.

— Я не при исполнении.

— И вы подумали, что мне настолько скучно и я веду настолько праздный образ жизни, что вы можете вот так запросто приехать ко мне домой и соблазнить?

— Нет, я подумал, что сперва приглашу вас на ужин.

Лора рассмеялась и закашлялась от сигаретного дыма.

— Кемпер — девичья фамилия вашей матери?

— Да.

— Она еще жива?

— Она умерла в сорок девятом, в лечебнице.

— И что вы сделали с пистолетом, который завещал вам отец?

— Я продал его однокурснику с юрфака.

— Он все еще у него?

— Его убили. В японскую войну.

Лора уронила сигарету в кофейную чашечку.

— Я знаю стольких сирот…

— И я. Ведь и вы в своем роде…

— Нет. Это неправда. Вы говорите так, чтобы привлечь мое внимание.

— Не думаю, что для этого мне понадобилось бы столько усилий.

Она нырнула в его пальто. Рукава захлопали на ветру.

— Одно дело — остроумный ответ, мистер Бойд, а совсем другое — правда. А правда заключается в том, что мой отец, барон-разбойник, трахнул мою мать-кинозвезду, и она от него забеременела. У моей матери уже было три аборта, и она не захотела идти на риск и делать четвертый. Моя мать-кинозвезда отказалась от меня, но отец любит раз в месяц напомнить своему законному семейству о моем существовании. Мальчишкам я нравлюсь — я соблазнительная, и к тому же они считают меня хитрюгой — они ведь не могут со мной спать, потому что я — их единокровная сестра. Девчонки же терпеть меня не могут — ибо я есть не что иное, как закодированное послание от их отца, которое гласит: мужикам можно трахаться на стороне, а бабам — нет. Вы понимаете, мистер Бойд? У меня есть семья! Отец заплатил за мою учебу в частной школе и нескольких колледжах. Отец содержит меня. Отец сообщил семье о моем существовании, когда как-то раз Джек привел меня домой после вечеринки выпускников Гарварда — в результате довольно хитроумного плана, разработанного мной для того, чтобы заявить о себе. Представьте себе его удивление, когда его отец сообщил ему: «Джек, ты не можешь ее трахать — она твоя сестра!» Маленький Бобби, двадцатилетний католик кальвинистского толка, подслушал разговор и сообщил о нем всем остальным. Отец решил: черт с ним, все равно остальные знают — и пригласил меня остаться на ужин. Миссис Кеннеди отреагировала на все это очень болезненно. Наш общий друг «с на удивление большими связями», Ленни Сэндс, тоже был приглашен на ужин — он как раз тогда давал Джеку уроки ораторского мастерства для его первой избирательной кампании в Конгресс. Он-то и остановил Роуз, и она не стала устраивать сцен, — с тех пор мы с ним делились своими секретами. У меня есть семья, мистер Бойд. Мой отец — злой человек, алчный и беспринципный, и он готов уничтожить каждого, кто косо посмотрит в сторону детей, публично им признанных. Я же ненавижу его — мне нужны только его деньги, и потом, он наверняка уничтожит и того, кто вздумает обидеть меня.

Загудели клаксоны автомобилей — громко и пронзительно. Лора указала вниз, на выстроившиеся на улице такси.

— Гнездятся тут, как грифы какие. Больше всего они почему-то шумят тогда, когда я играю Рахманинова.

Кемпер достал револьвер из кобуры. И прицелился в знак «Только для а/м службы «Желтое такси»».

Опершись рукой на решетку, он выстрелил. Две пули снесли знак со столбика. Глушитель издал глухой звук — Пит оказался отличным поставщиком оружия.

Лора восторженно завопила. Таксисты мигом испуганно и ошарашенно засуетились, то и дело указывая друг другу наверх.

Кемпер сказал:

— Мне нравятся твои волосы.

Лора распустила их. Они заплясали на ветру.

Они разговаривали.

Он рассказал ей, как обанкротилось семейство Бойд. Она рассказала ему, как ее отчислили из академии Джуллиард за неуспеваемость и как не задалась ее карьера светской львицы.

Она называла себя «дилетанткой от музыки». Он себя — «копом с амбициями». Она записала Шопена на студии, которая занималась записью любителей за деньги. Он рассылал рождественские открытки арестованным им угонщикам.

Он сказал, что Джек ему очень нравится, а Бобби он терпеть не может. Она назвала Бобби «глубоким Бетховеном», а Джека — «самым легким Моцартом». Она сказала, что Ленни Сэндс — ее единственный настоящий друг, и даже не упомянула о его предательстве. Он признался, что его дочь Клер знает о всех его секретах.

«Адвокат дьявола» включился автоматически. Он всегда точно знал, о чем можно говорить, а о чем лучше умолчать.

Он назвал мистера Гувера «старым мстительным содомитом». Себя же — прагматиком с либеральными взглядами, которого поманила звезда Кеннеди.

Она снова заговорила о сиротстве. Он рассказал ей о трех подругах — дочерях агентов ФБР.

Сьюзен Литтел критичная и язвительная. Хелен Эйджи — смелая и нетерпеливая. Его Клер — уже почти все знает…

Он рассказал ей о дружбе с Уордом. Сказал, что всегда хотел младшего братика, чтобы присматривать за ним, и Бюро ему подарило такого брата.

Он сказал, что Уорд обожал Бобби. Она же сказала, что Бобби чувствовал, что дядя Джо нечист на руку, оттого он и гонялся за гангстерами, — чтобы избавиться от дурной наследственности.

Он намекнул, что сам потерял брата. Он сказал, что эта утрата заставила его по-особому относиться к дружбе с Уордом.

От разговоров оба смертельно устали. Лора набрала «21» и заказала ужин на дом. После паштета из гусиной печенки и вина она принялась клевать носом.

Только об одном они молчали — об этом.

Не сегодня — в следующий раз.

Лора заснула. Кемпер принялся ходить по квартире.

Двойной обход территории помог запомнить расположение комнат. Лора говорила ему, что ее горничная при уборке дома пользуется картой. А в столовой могла бы разместиться небольшая армия.

Он позвонил в оперативный штаб ЦРУ в Майами. Джон Стэнтон немедленно взял трубку.

— Да?

— Это Кемпер Бойд. Я звоню, чтобы сказать, что я принимаю ваше предложение.

— Я очень рад это слышать. Буду на связи, мистер Бойд. Нам с вами многое надо обсудить.

— Тогда доброй ночи.

— Доброй ночи.

Кемпер вернулся в гостиную. Он не стал задвигать занавесок на террасе — огни небоскребов по ту сторону парка освещали Лору.

Он смотрел, как она спит.

21. (Чикаго, 21 января 1959 года)

Запасной ключ от квартиры, выданный Ленни, открыл ему дверь. Литтел расковырял косяк двери рядом с язычком замка — чтобы сымитировать кражу со взломом и ввести в заблуждение судебных экспертов.

Он сломал лезвие своего перочинного ножичка. Это дело заставило его так нервничать, что он не заметил, как стал нажимать на лезвие слишком сильно.

Первое проникновение в квартиру указало ему расположение вещей. Теперь он знал, где что лежит.

Литтел закрыл дверь и направился прямиком к сумке с принадлежностями для гольфа. Те самые четырнадцать тысяч все еще лежали в кармашке для мячей.

Он надел перчатки. Отсчитал семь минут — столько занимает обычная кража со взломом.

Он вырубил из розетки «хай-фай».

Он высыпал на пол содержимое ящиков комода и пошарился в шкафчике с лекарствами.

Свалил в кучу у входной двери телевизор, тостер и ту самую сумку для гольфа.

То есть инсценировал классический случай: два наркомана забрались в чужую хату. Бутч Монтроуз в жизни не заподозрит, что дело обстояло как-то иначе.

Кемпер Бойд всегда говорил: ЗАЩИЩАЙТЕ СВОИХ ИНФОРМАТОРОВ.

Деньги он сунул в карман. Награбленное добро он оттащил в машину, отвез на озеро и утопил в и без того замусоренном приливном водоеме.

Литтел вернулся домой поздно. Хелен спала на его стороне кровати.

Ее сторона была холодной. Сон никак не шел — он все прокручивал в голове сцену кражи, выясняя, не наделал ли он ошибок.

К утру он потихоньку вырубился. Ему снилось, что он давится искусственным членом.

Проснулся он поздно.

Хелен оставила записку:

Пора на занятия. Во сколько ты пришел? Для (жутко) либерального фэбээровца ты определенно слишком рьяно гоняешься за коммунистами. Интересно, чем коммунисты занимаются в полночь?

Люблю, люблю, люблю.

Хелен

Литтел кое-как осилил кофе и бутерброд. Свою записку он написал на простой, хотя и очень качественной, бумаге:

Мистер Д’Онофрио,

Сэм Джианкана вас «заказал». Вас убьют, если вы не выплатите двенадцать тысяч, которые вы ему должны. Я знаю способ, как вам избежать этого. Встретимся в четыре часа пополудни. «Колледж-клуб», 1281, 58-я ул., Гайд-парк.

Литтел сунул записку в конверт и приложил к ней пятьсот долларов. Ленни сказал, что игроки вернулись по домам — Сэл должен быть в городе.

Кемпер Бойд всегда говорил: ПРИМАНИВАЙТЕ ИНФОРМАТОРОВ ДЕНЬГАМИ.

Литтел позвонил в курьерскую контору «Спиди Кинг». Там пообещали, что сейчас же вышлют курьера.

Безумный Сэл был пунктуален. Литтел отставил в сторону водку и пиво.

Весь ряд столиков был в их распоряжении. Ребята из колледжа сидели у стойки бара и не могли слышать их разговора.

Сэл уселся напротив него. Его дряблый животик немедленно собрался в складки, а рубашка встопорщилась и задралась выше пупа.

Он сказал:

— Ну и что?

Литтел достал свой пистолет и положил на колено. Крышка стола послужила хорошим прикрытием.

— Ну и что ты сделал с полтыщей долларов?

Сэл высморкался:

— Я поставил на матч «Черные ястребы» против «Канадцев». Сегодня в десять вечера эти пятьсот долларов превратятся в тысячу.

— Ты должен Джианкане на одиннадцать тысяч больше.

— Ну и откуда ты это знаешь?

— Из надежных источников.

— То есть какой-нибудь ублюдок из федеральных стукачей тебе нашептал. Ты ж федерал, да? Для кого-то другого у тебя слишком запуганный вид, и если бы ты был из чикагской полиции или из шерифского участка округа Кук, то я бы давно сунул тебе монету, и ты бы отстал; и вдобавок я бы трахнул твою жену и отымел в зад твоего сопляка.

— Ты задолжал Джианкане двенадцать тысяч долларов, которых у тебя нет. Он убьет тебя.

— Скажи чего-нибудь, чего я не знаю.

— Ты убил чернокожего мальчика по имени Морис Теодор Уилкинс.

— Этому обвинению — сто лет в обед. Ты запросто мог прочесть об этом в каком-нибудь деле.

— Я только что нашел свидетеля.

Сэл принялся ковырять в ушах трубочкой из бумаги.

— Бред собачий. Федералы не расследуют убийства цветных, и вообще, одна маленькая птичка сказала мне, что мальчик был убит неизвестным или группой неизвестных в подвале того самого дома священника, который он ограбил. Птичка уточнила, что нападавший дождался, когда священники уйдут смотреть футбол, а потом разрезал негритенка на куски бензопилой, предварительно заставив его отсосать. Птичка добавила, что там было много крови и нападавший избавился от запаха с помощью алтарного вина.

Кемпер Бойд всегда говорил: НИКОГДА НЕ ВЫКАЗЫВАЙТЕ СТРАХА ИЛИ ОТВРАЩЕНИЯ ПЕРЕД СВОИМИ ИНФОРМАТОРАМИ.

Литтел положил на стол тысячу долларов.

— Я готов выплатить твой долг. В три или четыре приема, чтобы Джианкана ничего не заподозрил.

Сол схватил деньги.

— Либо я беру их, либо нет. Насколько мне известно, Мо может захотеть пристрелить меня только оттого, что ревнует к моей наружности.

Литтел взвел курок.

— Положи деньги на место.

Сэл повиновался:

— И что?

— Ну что — ты заинтересован?

— Что, если нет?

— Ну что — тогда Джианкана попросту тебя грохнет. А я распущу слухи, что это ты убил Тони Ианноне. Ты же наверняка слышал, что Тони убили около какого-то притона для педиков. Сэл, да по тебе все видно. Господи, «отсосал», «отымел в зад». Наверное, после срока в Джолиете у тебя появились кое-какие пристрастия.

Сэл, не отрываясь, смотрел на деньги. От Сэла несло потом курильщика и лосьоном «Аква Вельва».

— Ты же ростовщик, Сэл. То, о чем я попрошу, тесно связано с твоим ремеслом.

— Ч-ч-то?

— То, что я хочу добраться до пенсионного фонда профсоюза водителей грузовиков. Хочу, чтобы ты помог мне протолкнуть «вверх по лестнице» потенциального заемщика. Я найду человека, что называется, «с родословной», и ты поможешь мне устроить это с Сэмом и фондом. Все просто. И я не прошу тебя ни на кого стучать.

Сэл все смотрел на наличные.

Сэл отчаянно потел.

Литтел положил сверх той тысячи еще две.

Сэл сказал:

— О’кей.

Литтел сказал:

— Отнеси деньги Джианкане. Смотри не проиграй.

Сэл раздраженно отмахнулся:

— Кончай лекцию. И помни, что я трахал твою мамочку, так что я теперь твой папа.

Литтел встал и замахнулся револьвером. Безумный Сэл схлопотал дулом по зубам.

Кемпер Бойд всегда говорил: ЗАПУГИВАЙТЕ СВОИХ ИНФОРМАТОРОВ.

Сэл выплюнул кровь и золотые коронки. Какие-то студентики в баре во все глаза смотрели на происходящее.

Пристальный взгляд Литтела заставил их опустить глаза.

22. (Майами, 4 февраля 1959 года)

Прибытие баржи задерживалось.

На палубе толпились агенты таможенной службы США. Сотрудники министерства здравоохранения соорудили палатку на парковке возле палубы.

У всех беженцев возьмут кровь на анализ, каждого из них заставят пройти рентгеноскопию. Заразных больных отправят в государственную больницу на окраине Пенсаколы.

Стэнтон просмотрел декларацию пассажиров.

— Кое-кто из наших людей на острове передал нам список. Все высланные — мужского пола.

Волны бились о сваи. Гай Бэнистер швырнул в них сигаретный окурок.

— Что подразумевает, что все они — преступники. Кастро решил избавиться от самых обыкновенных «нежеланных персон», обставив это как высылку из страны политически неблагонадежных.

Причал окружали палатки для допроса вновь прибывших. За ними, присев на корточки, затаились стрелки береговой охраны. Им был отдан четкий приказ: при малейших признаках опасности стрелять на поражение.

Кемпер стоял на самом краю причала. Разбивающиеся о сваи волны забрызгали его штанины.

У него было особое задание: опросить Теофилио Паэса, бывшего начальника службы безопасности компании «Юнайтед фрут». Краткий отчет ЦРУ характеризовал компанию следующим образом: «Крупнейшая, дольше всех работавшая в регионе и самая прибыльная корпорация США, базирующаяся на Кубе; а также предоставляющая больше всего рабочих мест для неквалифицированных и низкоквалифицированных кубинских рабочих. В течение долгого времени — бастион кубинского антикоммунизма. Кубинцы — сотрудники службы безопасности компании долгое время эффективно использовались для вербовки антикоммунистически настроенных молодых кубинцев с целью внедрения их в прокоммунистические объединения рабочих и студентов образовательных учреждений».

Бэнистер и Стэнтон, не отрываясь, смотрели в бинокли на горизонт. Кемпер подставил голову морскому бризу, и тот взъерошил его волосы.

Вот уже десять дней он — агент ЦРУ на контрактных условиях — два брифинга в Лэнгли и это задание. Уже десять дней он провел с Лорой Хьюз — с тем челночным рейсом из Ла Гарды встречаться стало совсем просто.

С Лорой все было всерьез. Лора сходила с ума от его прикосновений. Лора была замечательно умна и остроумна и играла Шопена con brio[23].

Лора была истинной Кеннеди. Лора потчевала его рассказами о семействе.

Которые он не спешил передавать мистеру Гуверу.

Это было очень похоже на верность. И на острые ощущения — пощекотать нервы себе и мистеру Гуверу.

Он нуждался в мистере Гувере. Он продолжал докладывать по телефону, однако по преимуществу доклады касались деятельности и достижений Маклеллановского комитета.

Он снял номер в отеле «Сент-Реджис», расположенном неподалеку от дома Лоры. Стоимость месячной аренды была запредельной.

Манхэттен проник в его кровь. Все три оклада давали ему пятьдесят одну тысячу долларов годового дохода — этого едва хватало, чтобы вести ту жизнь, к которой он стремился.

Бобби засыпал его нудной бумажной комитетской работой. Джек не раз намекал, что семейство может найти ему работу и после истечения мандата комитета. Скорее всего, ему предложат пост главы службы безопасности предвыборного штаба.

Джеку нравилось его общество. Недоверие Бобби поутихло, но насовсем не ушло.

Бобби был не из тех, кто спускал на тормозах — и Уорд Литтел это знал.

Он разговаривал с Уордом два раза в неделю. Уорд нахваливал своего нового информатора — букмекера и ростовщика по имени Сэл Д’Онофрио.

Осторожный Уорд сообщил, что он как следует запугал Безумного Сэла. Сердитый Уорд сказал, что Ленни Сэндс теперь работает на Пита Бондюрана.

Сердитый Уорд знал, что это устроил он.

Уорд присылал ему отчеты о наблюдениях. Он редактировал их на предмет наличия противоречий закону и пересылал Бобби Кеннеди. Бобби знал Литтела исключительно как «Призрака». Бобби молился за него и восхищался его смелостью.

Оставалось надеяться, что эта храбрость сочеталась с осмотрительностью.

И что изуродованное тело мальчика в холодильнике морга кое-чему научило Уорда.

Уорд легко приспосабливался и был готов слушать. Он был всего лишь еще одним сиротой — воспитанным в приюте братьями-иезуитами.

У сироты были хорошие инстинкты. Бывший семинарист верил, что «альтернативные» бухгалтерские книги пенсионного фонда существуют.

Ленни Сэндс сказал, что книгами заведует отошедший от дел престарелый мафиози. Он слышал, что за информацию о заемщиках, которым с помощью черных кредитов удалось совать хороший куш, выплачивалась премия — наличными.

Литтел мог нарыть большие деньги. Именно это следовало тщательно скрывать от Бобби.

Так он и делал. Он подчищал все упоминания о фонде из отчетов Литтела.

Литтел оказался необыкновенно покладистым для фанатика. Большой вопрос заключался в следующем: как долго удастся держать его работу в тайне от мистера Гувера?

На поверхности воды мелькнуло какое-то черное пятнышко. Бэнистер направил на него свой бинокль:

— Не нравится мне это. На корме баржи кто-то играет в кости.

На пристань поднялись таможенники. У них были револьверы, полицейские дубинки и наручники.

Стэнтон показал Кемперу фото.

— Это Паэс. Надо будет по-быстрому задержать его, пока его не реквизировали таможенники.

Паэс смахивал на тощий вариант музыканта Ксавье Кугата. Бэнистер сказал:

— Теперь я его вижу. Он ближе к носу баржи, весь в синяках и порезах.

Стэнтон поморщился:

— Кастро ненавидит «Юнайтед фрут». Подразделение пропаганды из нашего ведомства как-то перехватило полемическую статью, написанную им с девять месяцев назад. Уже в ней были предпосылки того, что он подастся в коммунисты.

Высокие волны прибоя с пенистыми барашками подталкивали баржу к пристани. Пассажиры пускали в ход локти и кулаки — каждому не терпелось высадиться первым.

Кемпер снял свой револьвер с предохранителя:

— Где мы будем их держать?

Бэнистер махнул рукой на север:

— Управлению принадлежит один мотель на Бойнтон-Бич. Администрация придумала историю про дезинфекцию помещений и выселила всех постояльцев. Поселим этих красавцев по шесть в номер и посмотрим, кто из них нам может пригодиться.

Беженцы завопили и замахали американскими флажками на палочках. Тео Паэс готовился к решительному рывку.

Начальник таможенников заорал:

— Готовьсь!

Баржа стукнулась о доски пристани. Паэс спрыгнул. Кемпер и Стэнтон схватили его в охапку.

Подхватив его под руки, они побежали. Бэнистер бросился им наперерез:

— Задержание по приказу ЦРУ! Он наш!

Прозвучал предупредительный залп. Беженцы пригнулись и закрыли голову руками. Таможенники ухватили баржу крюками и прикрепили к сваям.

Кемпер быстренько провел Паэса сквозь толпу. Стэнтон побежал вперед и открыл дверь домика для допросов.

Кто-то закричал:

— На борту труп!

Они затолкали свою добычу внутрь. Бэнистер запер дверь на ключ. Паэс рухнул на доски пола и принялся целовать их.

Из его карманов выпали сигары. Бэнистер поднял одну из них и понюхал обертку.

Стэнтон отдышался:

— Добро пожаловать в Америку, мистер Паэс. Мы слышали о вас много хорошего и очень рады приветствовать вас здесь.

Кемпер открыл окно. Мимо на каталке провезли мертвое тело — буквально истыканное ножом с ног до головы. Таможенники выстроили беженцев в шеренгу — всего человек пятьдесят.

Бэнистер поставил на стол магнитофон. Стэнтон спросил:

— У вас на борту кто-то умер?

Паэс упал на стул:

— Нет. Это была казнь политического преступника. Мы заподозрили, что этот человек был депортирован в качестве антиамериканского шпиона. При допросе он признался, что это правда. И мы поступили соответственно.

Кемпер сел.

— Вы отлично говорите по-английски, Тео.

— Я говорю на медленном и подчеркнуто формальном английском, трудолюбиво выученным мной. Носители языка говорят мне, что иногда я ошибаюсь и допускаю смешные недолепости и искажения.

Стэнтон пододвинул стул ближе..

— Ну, тогда поговорите с нами сейчас, ладно? У нас есть для вас славная квартирка, и чуть погодя мистер Бойд вас туда отвезет.

Паэс кивнул.

— Я в вашем распоряжении.

— Отлично. Джон Стэнтон, кстати. А это — мои коллеги, Кемпер Бойд и Гай Бэнистер.

Паэс пожал им руки. Бэнистер сунул в карман остальные сигары и включил магнитофон.

— Не желаете чего-нибудь перед тем, как мы начнем?

— Нет. Я хочу, чтобы первым, что я съем в Америке, был сэндвич из закусочной Вулфи на Майами-Бич.

Кемпер улыбнулся. Бэнистер рассмеялся. Стэнтон спросил:

— Тео, Фидель Кастро — коммунист?

Паэс кивнул:

— Да. Бесспорно. Он — коммунист и в словах, и в делах, и моя давняя сеть студентов-информаторов сообщила мне, что уже несколько раз поздней ночью в Гавану прилегали самолеты с русскими дипломатами. Мой друг Уилфредо Олмос Дельсол, который также был на борту, запомнил номера рейсов.

Бэнистер зажег сигарету.

— Че Гевара подался в красные давным-давно.

— Да. И брат Фиделя Рауль сам является коммунистической свиньей. Больше того, он — лицемерен. Мой друг Томас Обрегон говорит, что Рауль продает конфискованный героин богатым наркоманам и в то же самое время лицемерничает и изрыгает коммунистические лозунги.

Кемпер просмотрел выданный таможенниками список:

— Томас Обрегон тоже был на борту.

— Да.

— Откуда у него может быть информация о торговле героином на Кубе?

— Оттуда, мистер Бойд, что он сам занимался торговлей героином. Видите ли, пассажиры, прибывшие вместе со мной, в большинстве своем представляют собой преступников и подонков. Фидель хотел избавиться от них и сбагрил их Америке в надежде на то, что они будут заниматься своим ремеслом на ваших берегах. А вот того, что коммунизм — большее преступление, чем торговля наркотиками, кражи или убийства, он так и не понял; как и того, что даже преступники могут быть истинными патриотами и желать освобождения своей страны.

Стэнтон принялся раскачиваться на стуле.

— Мы слышали, что Кастро захватил отели и казино, принадлежащие мафии.

— Это правда. Фидель называет это «национализировать». Он украл у мафии казино и сотни миллионов долларов. Томас Обрегон рассказал мне, что знаменитый американский гангстер Санто Траффиканте-младший сейчас содержится под стражей в «Насиональ отель».

Бэнистер вздохнул:

— Этому говнюку Кастро, видать, жить надоело. Он решил подосрать и Америке и мафии.

— Мафии не существует, Гай. По крайней мере, так утверждает мистер Гувер.

— Кемпер, даже Всевышний может ошибаться.

Стэнтон вмешался:

— Ну, хватит, хватит. Тео, каков статус американских граждан, оставшихся на Кубе?

Паэс почесал спину и потянулся:

— Фидель хочет выглядеть гуманным. Он носится с влиятельными американцами, остающимися на Кубе, и показывает им только то якобы хорошее, что появилось благодаря революции. Он собирается потихоньку отпускать их, одного за другим, чтобы они возвращались в Америку одураченными режимом и выкрикивающими коммунистические лозунги. И в то же самое время Фидель сжег множество плантаций сахарного тростника, принадлежащих моей любимой «Юнайтед фрут компани», и запытал до смерти многих моих информаторов-студентов, обвинив их в том, что они — шпионы «империалисто и фашисто» компании «Юнайтед».

Стэнтон посмотрел на часы:

— Гай, отведи Тео на медосмотр. Тео, ступай с мистером Бэнистером. Немного погодя мистер Бойд отвезет тебя в Майами.

Бэнистер увлек за собой Паэса. Кемпер смотрел, как они направляются к палатке, в которой был установлен рентгеновский аппарат.

Стэнтон закрыл дверь.

— Надо избавиться от тела, Кемпер. Займись этим. Я сам поговорю с теми из сотрудников, кто его видел. И не стоит раскачивать клетку Гая — он может быть вспыльчивым.

— Слышал. По слухам, он успел пробыть заместителем начальника новоорлеанского полицейского управления около десяти минут, а потом напился и открыл пальбу в переполненном ресторане.

Стэнтон улыбнулся.

— А я слышал, что ты в свое время припрятал парочку краденых «корветов».

— Туше. Лучше скажи — что ты думаешь о подношении Пита Бондюрана?

— Впечатляет. Мы подумываем над тем, чтобы предложить Питу работу, и в следующий раз, когда я буду говорить с замдиректора, я непременно подниму этот вопрос.

Кемпер сказал:

— Пит — хороший человек. И здорово справляется с укрощением строптивых.

— Да, это у него есть. Джимми Хоффа не зря поставил его во главу «Такси «Тигр»». Продолжай, Кемпер. Вижу, ты сегодня в ударе.

Кемпер выключил магнитофон:

— Джон, вы непременно выясните, что порядочная часть этих людей — психопаты, не способные себя контролировать. Ваша идея обучить их военному делу и в один прекрасный день использовать в качестве партизан, воюющих против режима Кастро, может попросту не сработать. Если вы, согласно существующему плану, поселите их в порядочных и стабильных семьях кубинских эмигрантов и найдете им работу, вскоре окажется, что они взялись за старое — и они сделают это, как только пройдут первые впечатления от переезда в новую страну.

— Ты хочешь сказать, что нам стоит присмотреться к ним повнимательней?

— Нет, я хочу сказать, что это сделаю я. Я хочу сказать, что нам следует продлить период карантинного содержания в мотеле, принадлежащем агентству, и что последнее слово, нанимать или не нанимать, должно остаться за мной.

Стэнтон рассмеялся:

— Разреши спросить — есть ли у тебя соответствующие навыки?

Кемпер принялся загибать пальцы:

— Я девять лет работал под прикрытием. Я знаю преступников, и мне они нравятся. Я внедрялся в банды угонщиков автомобилей и работал с прокуратурой, помогая выстраивать обвинения. Мне понятна склонность некоторых мафиози одобрительно относиться ко всему, что делает власть. Джон, послушай меня, с некоторыми из них я был так близок, что они настаивали на том, что будут давать показания только мне — агенту, который предал их и арестовал.

Стэнтон присвистнул — что было совсем не в его характере.

— Ты предлагаешь расширить твои полномочия, с тем чтобы остаться с отобранными тобой людьми в качестве старшего офицера? Мне это представляется нереальным — учитывая твои прочие обязанности.

Кемпер шлепнул ладонью по столу:

— Нет. Я очень рекомендую для этой работы Пита Бондюрана. Я хочу сказать вот что: закоренелые преступники, должным образом обученные и организованные, могут быть очень действенной силой. Скажем, проблема Кастро усугубится. Даже на столь раннем этапе уже смело можно рассчитывать на то, что у Управления будет возможность подбора кадров из числа будущих депортированных, а также легальных кубинских эмигрантов. Пусть наши первые новобранцы станут элитным подразделением. Они наши, Джон. Так пусть они станут лучшими.

Стэнтон постучал пальцами по подбородку:

— Мистер Даллес уже готов запросить «грин-кард» для всех прибывших. Он будет очень доволен, если узнает, что мы с самого начала были так разборчивы. Он терпеть не может просить службу иммиграции и натурализации об одолжении.

Кемпер поднял вверх руку:

— Не надо депортировать тех, кого мы отвергнем. Бэнистер, кажется, знаком с какими-то кубинцами в Новом Орлеане?

— Да. Там живет целая коммуна союзников Батисты.

— Тогда пусть Гай и занимается отвергнутыми. Пусть они ищут работу, ну или не ищут и сами подают документы на визу в Луизиане.

— Сколько человек, по-вашему, отвечают вашим запросам?

— Понятия не имею.

Стэнтон энергично, с жаром, заговорил:

— Мистер Даллес одобрил приобретение участка дешевой земли на юге Флориды для устройства лагеря для первоначального обучения нашего подразделения. Полагаю, мне удастся убедить его в том, что наше первоначальное подразделение будет небольшим и изолированным, если ты предполагаешь, что отобранные тобой люди также будут тренировать будущих новобранцев перед тем, как отправить тех в новые лагеря, которые, без сомнения, будут возникать.

Кемпер кивнул:

— Я сделаю навыки обучения новобранцев одним из критериев отбора. Где находится этот ваш участок?

— На побережье, в окрестностях городка Блессингтон.

— Оттуда легко добраться до Майами?

— Ну да, а что?

— Я подумал о «Такси «Тигр»» как о возможном центре вербовки.

Стэнтон пришел едва ли не в возбуждение.

— Если опустить упоминания о гангстерах, я полагаю, что «Такси «Тигр»» вполне можно задействовать. Чак Роджерс уже там работает, так что свой человек на месте у нас уже есть.

Кемпер очень медленно проговорил:

— Джон.

Стэнтон выглядел воодушевленным:

— Ответ на все твои предложения положительный — теперь осталось дождаться одобрения замдиректора.

И — браво, Кемпер. Вижу, наши надежды, возложенные на тебя, более чем оправдались.

Кемпер встал и поклонился:

— Спасибо. Думаю, Кастро не раз горько пожалеет о том дне, когда отослал эту баржу к нашим берегам.

— Твои бы слова да Богу в уши. И, кстати — что бы сказал твой приятель Джек, случись ему увидеть нашу маленькую «баржу свободы»?

Кемпер рассмеялся:

— Джек бы спросил: «А бабы есть?»

Паэс трещал без умолку. Кемпер даже открыл окно с водительской стороны — чтобы полегче было.

Они приехали в Майами в час пик. Паэс все не умолкал. Кемпер постукивал пальцами по приборной панели и все прокручивал в голове разговор со Стэнтоном.

— …и мистер Томас Гордин был моим patron в «Ла Юнайтед». Он любил баб, пока страсть к контрабандному бурбону «Харпер» не сделала его неспособным к этому делу. Большинство руководителей «Ла Юнайтед» уехали из страны, как только Кастро захватил власть, но мистер Гордин остался там. Теперь он пьет даже больше обычного. У него несколько тысяч акций основного капитала «Юнайтед фрут», и он отказывается покидать страну. Он подкупил несколько милиционеров, сделав из них своих личных телохранителей, и сам стал потихоньку гнуть коммунистическую линию. Больше всего я боюсь, что мистер Гордин станет таким же коммунистом, как Фидель, которого я когда-то любил. Я боюсь, что его очередной выходкой станет то, что он превратится в средство пропаганды и…

«Акции основного капитала…»

«Томас Гордин»…

Внезапное понимание, как вспышка, на секунду лишило его зрения. Автомобиль Кемпера едва не вынесло с дороги.

Вставка: документ.

10.02.59.

Отчет стрингера журнала «Строго секретно»:

Ленни Сэндс — Питу Бондюрану.

Пит,

вот что я узнал: 1) Микки Коэн совсем опустился. У него осталась только пара ребят (Джордж Пискателли и Сэм Ло Синьо), с которыми он предполагает устроить шантаж на сексуальной почве. Я узнал об этом от Дика Контино, который приехал в Чикаго — поиграть на своем аккордеоне на одной вечеринке. Эта идея пришла Микки тогда, когда он перечитывал любовные письма Ланы Тернер Джонни Стомпанато — уже после того, как дочь Ланы его зарезала. Джонни дрючил богатеньких вдовушек, а какой-то кинооператор в час досуга снимал это дело на пленку.

У Микки есть несколько отборных кадров. Передай мистеру Хьюзу, что он готов продать их за три штуки.

Пока!

Ленни

Вставка: документ.

24.02.59.

Отчет стрингера журнала «Строго секретно»:

Ленни Сэндс — Питу Бондюрану.

Я в разъездах — сопровождаю игроков Сэла Д’Онофрио. Вот пара свежих сплетен: 1. Все официантки, разносящие коктейли в ночную смену в ресторане отеля «Дюны», — проститутки. Они обслуживали парней из тайной охраны президента Эйзенхауэра, когда Айк приезжал выступить с речью перед представителями легислатуры штата Невада. 2. Рок Хадсон спит с метрдотелем ресторана «Кал-Нева». 3. Ленни Брюс подсел на дилаудид. Целое подразделение службы шерифа округаЛос-Анджелес готово сцапать его в следующий же раз, когда он появится на Стрип. 4. Фредди Оташ устроил Джейн Мэнсфильд аборт. Папочкой был какой-то «шварце» посудомойщик со «шлонгом» в сорок сантиметров. У Питера Лоуфорда есть фотографии этого парня, на которых он гладит свой «шлонг». Я купил одну через Фредди О. и высылаю ее вам, с тем чтобы вы передали ее мистеру Хьюзу. 5. Бинг Кросби просыхает в оплачиваемой католической церковью больнице для священников и монахинь, страдающих алкоголизмом — при санатории «29 пальм». Кардинал Спеллман посетил его там. Они ушли в запой и в таком виде сели на машину и поехали в Эл-Эй. Спеллман задел машину с нелегалами, и трое из них попали в больницу. Бинг купил их молчание, сунув каждому несколько сотен долларов и фото со своим автографом. Спеллман улетел в Нью-Йорк в состоянии белой горячки. Бинг пробыл в Эл-Эй ровно столько времени, чтобы успеть в очередной раз поколотить благоверную, после чего вернулся в больницу.

Пока!

Ленни

Вставка: документ

4.03.59

Личная записка:

Эдгар Гувер — Говарду Хьюзу.

Дорогой Говард,

решил написать тебе и сообщить, что «Строго секретно» стал много лучше — с тех самых пор, как мистер Бондюран нанял вашего нового стрингера. Из этого человека вышел бы превосходный агент ФБР! Я всегда с таким нетерпением жду дословных отчетов, которые ты мне присылаешь! В случае, если ты пожелаешь ускорить доставку, попроси м-ра Бондюрана связаться со специальным агентом Райсом из лос-анджелесского офиса. Также огромное спасибо за домашнее видео со Стомпанато и фото этого столь щедро одаренного природой негра. Предупрежден — значит вооружен: врага надо узнать прежде, чем бороться с ним.

Всего наилучшего.

Эдгар

Вставка: документ

10.03.59.

Личное письмо:

Кемпер Бойд — Эдгару Гуверу.

С пометкой: ОСОБО СЕКРЕТНО.

Сэр,

в ответ на наш предыдущий разговор, передаю вам некоторую значимую информацию, собранную мной посредством общения с Лорой Свенсон (Хьюз).

Мне удалось войти в доверие к мисс Хьюз в процессе установления с ней дружеских отношений. Мои отношения с семейством Кеннеди позволили ей доверять мне, и мисс Хьюз впечатлил тот факт, что я узнал о ее происхождении, не поднимая этот вопрос в общении с семейством или ее прочими знаменитыми друзьями.

Мисс Хьюз любит поговорить о семействе, однако о Джоне, Роберте, Эдварде, Роуз и сестрах она говорит в вежливых и уклончивых выражениях. Зато когда дело доходит до ее отца, Джозефа Кеннеди-старшего, она порой дает волю гневу; при этом она часто упоминает о его связях с бостонским мафиози Рэймондом Л. С. Патриаркой и отошедшим от дел чикагским «бутлегером-финансистом» по имени Джулиус Шиффрин; особое удовольствие ей доставляет рассказывать о соперничестве в бизнесе мистера Кеннеди и Говарда Хьюза. (Мисс Хьюз сменила фамилию на «Хьюз» в день своего восемнадцатилетия с предложенной Кеннеди и Свенсон «Джонсон», чтобы досадить отцу, известному своей открытой неприязнью к мистеру Гуверу.)

Мисс Хьюз настаивает на том, что гангстерские связи Джозефа П. Кеннеди значительно тесней, чем предполагает ярлык «бутлегера», который закрепился за ним после того, как в прессе появились упоминания о роли в его финансовом успехе необыкновенно удачного бизнеса по импорту шотландского виски перед самым объявлением «сухого закона». Она не может назвать конкретных имен гангстеров, с которыми связан ее отец, или припомнить случаи, свидетельницей которых стала или о которых узнала из вторых рук; тем не менее, ее убеждение, что Джозеф П. Кеннеди «весьма тесно связан с гангстерами», остается очень сильным.

Я намерен продолжать свою дружбу с мисс Хьюз и сообщать вам всю значимую информацию касательно семейства Кеннеди.

С уважением.

Кемпер Бойд

Вставка: документ.

21.03.59.

Отчетный доклад:

Специальный агент Уорд Дж. Литтел — Кемперу Бойду.

«Для последующей редакции и передачи Роберту Ф. Кеннеди».

Дорогой Кемпер,

в Чикаго события развиваются стремительно. Я продолжаю преследовать местных коммунистов в рамках выполнения текущего задания Бюро, хотя с каждым днем они кажутся мне все более жалкими и менее опасными. Засим перехожу к нашим реальным заботам.

Сэл Д’Онофрио и Ленни Сэндс продолжают, в неведении друг о друге, служить моими информаторами. Разумеется, Сэл вернул Джианкане 12 тысяч долга; посему Джианкана ограничился побоями. Очевидно, что никто не заподозрил связи между кражей тех четырнадцати тысяч Бутча Монтроуза и внезапным обогащением Сэла. Я приказал Сэлу выплатить Джианкане долг в несколько приемов, и он последовал этому приказу. Та жесткость, с которой я изначально обошелся с Сэлом, оказалась весьма дальновидной: кажется, мне удалось основательно запугать его. В процессе разговора я как-то упомянул, что воспитывался в иезуитской семинарии. На Д’Онофрио, характеризующего себя как «ревностного католика», это произвело большое впечатление, и теперь он считает меня кем-то вроде своего «духовника». Он признался мне в пытках и последующих убийствах шести человек, и, разумеется, теперь у меня есть на него эти самые признания (со всеми мерзостными подробностями). Если не считать ночных кошмаров, которые случились у меня после его признаний, наше с Сэлом общение протекает гладко. Я сказал ему, что оценю, если он воздержится от убийств и постарается унять свое маниакальное пристрастие к азартным играм под моим чутким руководством, разумеется; и он, кажется, послушался. Сэл сообщил мне малозначимые сведения о мафии, (которые не стоят того, чтобы передавать их тебе и мистеру Кеннеди), но помощи в деле поиска потенциального кандидата в заемщики у пенсионного фонда профсоюза я от него пока не дождался. А ведь это было единственной причиной, по которой я сделал его своим информатором. Я начинаю подозревать, что доказательство существования альтернативных бухгалтерских книг пенсионного фонда окажется делом весьма непростым.

Ленни Сэндс меняет личины почти так же часто, как и ты. Он и стрингер для «Строго секретно» (премерзкая, должно быть, работенка), и партнер Сэла, и вообще придворный шут чикагской мафии. По его словам, он активно занимается поиском информации о функционировании пенсионного фонда и предпочитает верить слухам о том, что Джианкана выплачивает премии за поиск удачных кандидатов в заемщики. Также он верит в существование «альтернативных», возможно закодированных, бухгалтерских книг пенсионного фонда, в которых содержится детальная информация о его скрытых активах. В заключение мшу сказать, что пока ожидаю мало-мальски пригодной информации — либо от Сэндса, либо от Д’Онофрио.

На другом фронте: мистер Гувер, кажется, намеренно уклоняется от возможности помешать членам чикагского картеля. Курт Мид подцепил (в прямом смысле слова) упоминание о готовящемся ограблении — на посту прослушивания возле ателье. Рядовые члены чикагского картеля Рокко Мальвазо и Дьюи Ди Паскуале предположительно совершили налет на помещение в Кенилуорте, в котором шла игра в кости (разумеется, не санкционированная чикагской мафией) на крупные деньги, и похитили восемьдесят тысяч долларов. Агенты программы по борьбе с оргпреступностью передали сообщение об этом мистеру Гуверу, который запретил им передавать ее в соответствующие органы для последующего расследования. Боже, что за извращенные приоритеты у этого человека!

Засим заканчиваю. На прощание вот что: ты не перестаешь удивлять меня, Кемпер! Господи, ты — агент ЦРУ! А когда Маклеллановский комитет расформируют — что ты тогда будешь делать для Кеннеди?

Вставка: документ.

26.04.59.

Личное письмо:

Кемпер Бойд — Эдгару Гуверу.

С пометкой: ОСОБО СЕКРЕТНО.

Сэр,

решил черкануть вам пару строк — рассказать о последних новостях об Уорде Литтеле. Мы с Литтелом регулярно разговариваем по телефону, и я остаюсь при убеждении, что он не предпринимает никаких открытых или тайных действий против мафии.

Вы упоминали, что Литтела видели у ателье «Селано» и поста прослушивания программы по борьбе с оргпреступностью. Я как бы невзначай спросил Литтела об этом и получил удовлетворительный ответ: он встречался там с Куртом Мидом, и они пошли вместе обедать.

Личная жизнь Литтела, очевидно, вертится вокруг Хелен Эйджи. Из-за этого у Литтела обострились отношения с дочерью Сьюзен, которая этой связи не одобряет. Обычно Хелен довольно тесно общается с моей дочерью Клер, но теперь, когда они учатся в разных колледжах, они стали общаться значительно реже. Эйджи и Литтел проводят вместе три или четыре дня в неделю. Однако живут они раздельно и, полагаю, это их устраивает. Я буду присматривать за Литтелом.

С уважением.

Кемпер Бойд

Вставка: документ.

30.04.59.

Личная записка:

Кемпер Бойд — Уорду Литтелу.

Уорд,

настоятельно рекомендую тебе держаться подальше от ателье «Селано» и окрестностей поста прослушивания, а также открыто видеться с Куртом Мидом. Полагаю, мне удалось развеять небольшие опасения, которые, должно быть, возникли у мистера Гувера, но, сам понимаешь, осторожность никогда не помешает. Немедленно уничтожь эту записку.

КБ

Вставка: документ.

4.05.59

Отчетный доклад:

Кемпер Бойд — Джону Стэнтону.

С пометкой: СЕКРЕТНО. ПЕРЕДАТЬ ЛИЧНО В РУКИ.

Джон,

вот сведения, которые ты запрашивал в прошлом письме. Прошу прощения за задержку, но, как ты и сказал, я работаю «не на одной работе».

1. Да, полномочия Маклеллановского комитета по расследованию случаев рэкета в профсоюзной среде истекли. Нет, семейство Кеннеди еще не предложило мне постоянную работу. Полагаю, что скоро это случится. Причем возможностей много, поскольку я одновременно и коп и юрист. Да, я обсуждал с Джеком Кубу. Он еще не решил, включать ли ее отдельным пунктом в предвыборную кампанию 1960 года. Он, хотя и либерал, придерживается четких антикоммунистических взглядов. Так что я сохраняю оптимизм на этот счет.

2. Я завершил свои «прослушивания» в мотеле на Бойнтон-Бич. Сегодня истекает трехмесячный «карантин», предписанный заместителем директора ЦРУ Бисселом, и завтра большая часть наших людей будет отправлена в Луизиану. Гай Бэнистер подготовил к их приему сеть легальных кубинских эмигрантов. Они помогут им с жильем, трудоустройством и подскажут, как получить визу. Гай подготовил для этих людей собственную программу обучения и идеологической обработки.

Я отобрал четырех человек с целью сделать их ядром нашего блессингтонского подразделения. Я считаю их лучшими из тех пятидесяти трех человек, которые прибыли на «банановой барже» 2 апреля с.г. Поскольку я «работаю «не на одной работе», большую часть карантинного срока я не мог присутствовать в мотеле, но идеологическая и психологическая обработка людей по моей схеме была поручена способным офицерам.

Отбор проводился по строгим критериям. Под моим личным контролем каждый прошел тест на полиграфе, что делалось с целью выяснить, нет ли среди депортированных шпионов Кастро. Все выдержали испытание (полагаю, что тот человек, которого они убили на борту, действительно был подослан). Чтобы удостовериться окончательно, были проведены тесты с применением пентотала, т. наз. «сыворотки правды». И снова все выдержали.

После этого каждый был допрошен. Как я и подозревал, у всех пятидесяти трех человек было на Кубе богатое уголовное прошлое. Преступления, совершенные ими, включали вооруженные ограбления, кражи со взломом, поджоги, изнасилования и торговлю героином, убийства и различные «политические преступления». Один из депортированных оказался извращенцем, изнасиловавшим, замучившим и обезглавившим в Гаване шестерых малолетних детей. Еще один человек оказался сутенером-гомосексуалистом, презираемым прочими беженцами. Я счел, что эти двое слишком неустойчивы, и казнил их согласно указаниям заместителя директора Управления.

Все депортированные были подвергнуты жесткому, на грани пытки, допросу. Большинство оказали смелое сопротивление. Каждому были нанесены оскорбления — как словом, так и действием; подобным образом тестируют новобранцев в учебных лагерях морских пехотинцев. Большинство отреагировало на эти оскорбления соответственно — со смесью возмущения и покорности. Те же четверо, которых я выбрал, умны, могут быть жестокими, но умеют себя контролировать, технически подготовлены, очень словоохотливы (они отлично подойдут для вербовки новобранцев в Майами), хорошо контактируют с властями, занимают четкую проамериканскую, антикоммунистическую позицию и настроены против Кастро. Вот эти люди:

а) Собственно, ТЕОФИЛИО ПАЭС. Д.р. 6.08.21. Бывший шеф службы безопасности компании «Юнайтед фрут». Умеет обращаться с различными видами оружия и вести допросы. Бывший водолаз кубинского морского флота. Умеет вербовать на политической основе.

б) ТОМАС ОБРЕГОН. Д.р. 17.01.30. Бывший партизан Кастро. Бывший гаванский наркокурьер и грабитель банков. Владеет джиу-джитсу и умеет изготавливать взрывчатку.

в) УИЛФРЕДО ОЛМОС ДЕЛЬСОЛ. Д.р. 9.04.27. Кузен ОБРЕГОНА. Бывший пламенный сторонник «левых», ставший столь же пламенным сторонником «правых», когда его банковские счета были «национализированы». Бывший инструктор строевой подготовки кубинской армии.

г) РАМОН ГУТЬЕРЕС. Д.р. 24.10.19. Пилот. Талантливый составитель пропагандистских памфлетов. Бывший мучитель из тайной полиции Батисты. Имеет опыт подавления беспорядков.

3. Я объехал территории, окружающие участок, приобретенный Управлением для размещения лагеря близ Блессингтона. Местное население составляют в основном представители беднейших слоев белого населения, среди которого много членов Ку-клукс-клана. Полагаю, для управления лагерем нужен белый мужчина внушающий уважение, способный нагнать страху на всякого работягу, которому по той или иной причине не понравится появление кубинских эмигрантов в своем округе. Я рекомендую на эту должность Пита Бондюрана. Я читал его личное дело в архиве морской пехоты и впечатлился рассказами о его подвигах во время Второй мировой войны: он выжил в четырнадцати рукопашных схватках в Сайпане, заслужил Крест и из рядового сразу стал капитаном по решению полевого военного совета. Я настоятельно рекомендую вам нанять Пита Бондюрана на контрактной основе.

Пока у меня все. Если понадоблюсь — я буду в отеле «Сент-Реджис», в Нью-Йорке.

Р. S.: Вы оказались правы относительно поездки Кастро в США. Он отказался селиться в отеле, в котором не селят негров, а потом отправился в Гарлем и стал произносить там антиамериканские речи. Его поведение в штаб-квартире ООН было и вовсе прискорбным. Я не могу не восхититься вашим предвидением: этот человек вынудил выслать себя из страны.

Вставка: документ

12.05.59.

Записка:

Джон Стэнтон — Кемперу Бойду.

Кемпер,

заместитель директора одобрил кандидатуру Пита Бондюрана. У меня есть кое-какие сомнения, и мне бы хотелось, что перед тем, как мы заключим с ним контракт, ты послал бы его на пробное задание. На твое усмотрение.

ДС

23. (Чикаго, 18 мая 1959 года)

Хелен намазала маслом кусок поджаренного хлеба.

— Тихая злоба Сьюзен меня уже достала. С тех пор, как она узнала о нас с тобой, мы разговаривали всего раза три или четыре.

Вот-вот должен был позвонить Безумный Сэл. Литтел отодвинул тарелку с завтраком — у него абсолютно не было аппетита.

— Я сам говорил с ней ровно два раза. Иногда мне кажется, что я просто совершил обмен. Я обрел подругу, но потерял дочь.

— Кажется, ты не очень-то огорчен потерей.

— Сьюзен живет негодованием. В этом она похожа на свою мать.

— Клер рассказывала мне, что у Кемпера роман с какой-то богатой женщиной из Нью-Йорка, но в подробности не вдавалась.

Лора Хьюз была наполовину Кеннеди. Внедрение Кемпера в семью происходило уже на двух фронтах.

— Уорд, сегодня утром ты какой-то отстраненный.

— Работа. Никак не могу выкинуть ее из головы.

— Я не уверена.

Было почти девять — значит, в Гардене семь. Сэл был неисправимым игроком, к тому же — ранней пташкой.

Хелен помахала ему салфеткой:

— Йо-хо, Уорд! Ты слушаешь?

— Что ты сказала? Я имею в виду, что ты хотела сказать этим «я не уверена»?

— Я хотела сказать, что беготня за «красными» тебя раздражает, тебе это скучно. Ты всегда говоришь о ней с презрением, а в последнее время презрение это возросло во сто крат.

— И?

— И тебе снятся кошмары, а еще ночами ты что-то бормочешь по-латыни.

— И?

— И ты стал прятаться от меня даже тогда, когда мы находимся в одной комнате. Стал вести себя так, как будто ты только что осознал, что тебе сорок шесть, а мне — двадцать один и что есть вещи, которых я попросту не пойму.

Литтел взял ее руки в свои. Она отдернула руки — да так, что сбила со стола подставку для салфеток.

— Кемпер все рассказывает Клер. Я уж было решила, что ты станешь ему в этом подражать.

— Кемпер — отец Клер. А я тебе не отец.

Хелен встала из-за стола и схватила свою сумочку.

— Я подумаю над твоими словами по пути домой.

— У тебя же занятия в полдесятого — их что, не будет?

— Сегодня суббота, Уорд. Ты так «занят мыслями о работе», что даже не знаешь, какой сегодня день.

Сэл позвонил в 9.35. Голосу него был возбужденный.

Литтел заговорил с ним мягко, чтобы успокоить. Безумный Сэл любил, когда с ним миндальничают.

— Как твоя поездка?

— Да как — обычно все. Гардена — это хорошо, потому что Эл-Эй близко, но этот гребаный Ленни-еврейчик постоянно отлучается, чтобы собрать материал для скандальных статеек «Строго секретно», и вечно опаздывает на представления. Думаете, мне стоит порезать его на куски, как того парня, который…

— Не надо признаваться по телефону, Сэл.

— Простите меня, святой отец, я грешен.

— Прекращай. Ты знаешь, что меня интересует, так что, если у тебя что-нибудь есть, выкладывай.

— О’кей, о’кей. Я был в Вегасе и слышал разговор Хеши Рескинда. Хеш говорил, что парни обеспокоены ситуацией на Кубе. Дескать, мафия заплатила Бороде чертову уйму денег, чтоб тот дал им слово, что гребаные казино будут работать и после того, как он придет к власти. А вот теперь он подался в комми, взял и национализировал все чертовы казино. Хеш сказал, что Борода держит Санто Т. в гаванской тюрьме. Теперь ребята гораздо хуже относятся к Бороде. Хеш вообще сказал, что Борода — как нижний в монгольской групповухе. Ну понимаете — рано или поздно его действительно поимеют.

Литтел спросил:

— И?

— И перед тем, как уехать из Чикаго, я говорил по телефону с Джеком Руби. Джек сейчас на мели, и я подзанял ему, чтобы он сбагрил этот свой стрип-клуб и прикупил себе новый, «Карусель», что ли. Джек всегда исправно возвращает деньги, потому что он сам подрабатывает ростовщичеством в Далласе и…

— Сэл, ты хочешь мне что-то сказать. Так говори же.

— Ну, ну — говорят, копы любят дополнительные подтверждения.

— Сэл…

— Ну, теперь слушайте. Джек подтвердил мне то, что сказал Хеши. Он сказал, что говорил с Карлосом Марчелло и Джонни Росселли, и они оба сказали ему, что Борода обходится мафии в семьдесят пять тысяч долларов в день банковского процента сверх доходов от их казино. Подумайте об этом, падре. Подумайте о том, что сделала бы церковь с семьюдесятью пятью штуками в день.

Литтел вздохнул:

— Куба меня не интересует. Руби говорил тебе что-нибудь о пенсионном фонде?

Безумный Сэл сказал:

— Ну-у-у-у…

— Сэл, черт побери…

— Плохой, плохой падре. А теперь десять раз прочитайте «Богородицу» и послушайте. Джек сказал мне, что как-то он отправил одного типа, нефтяника из Техаса, непосредственно к Сэму Джи, чтобы тот одобрил выдачу ему кредита из пенсионного фонда — это было примерно с год назад. Кстати, я дал вам первосортную наводку и заслужил за это награду, и теперь мне нужны бабки, потому что букмекеров и ростовщиков без надежного банковского тыла, бывает, бьют, и тогда они не могут стучать какому-нибудь дрисливому федеральному ублюдку вроде вас.

В досье программы про Руби сказано: рэкетир и мелкий ростовщик.

— Падре, падре, падре. Простите меня, ибо играл. Простите, ибо…

— Я постараюсь достать для тебя немного денег, Сэл, если смогу найти человека, которого ты представишь Джианкане в качестве потенциального заемщика. Я имею в виду — представишь лично.

— Падре… Господи Иисусе…

— Сэл…

— Падре, вы отымели меня так глубоко, что мне стало больно.

— Я спас тебе жизнь, Сэл. И это единственное условие, при котором ты можешь получить от меня деньги — иначе не получишь ни гроша.

— О’кей, о’кей, о’кей. Простите, святой отец, ибо я получал грязные деньги от бывшего семинариста-федерала, который…

Литтел положил трубку.

В комнате для персонала было тихо, как всегда в уикэнд. Агент, заправлявший телефонами, не обратил на него ни малейшего внимания.

Литтел выпросил у него разрешение воспользоваться телетайпом и послал запрос в далласский офис.

Ответа надо было ждать по меньшей мере минут десять. Литтел позвонил в аэропорт Мидуэй узнать о рейсах — и ему повезло.

Рейс авиакомпании «Пан-Америкэн» в полдень вылетал в Даллас. Обратный рейс доставлял его домой слегка за полночь.

Из телетайпа поползла лента запрошенной информации: Джейкоб Рубенштейн, также известный как Джек Руби, д.р. 25.03.11.

Три раза арестовывался за вымогательство, но ни одно дело до суда так и не дошло: в сорок седьмом, сорок девятом и пятьдесят третьем.

Этого человека подозревали в сводничестве; он являлся информатором далласского полицейского управления.

Этот человек становился в 1956 объектом расследования Ассоциации по защите прав животных: его обвиняли в противоестественных актах с собаками. Так же было известно, что этот человек ссужал деньги бизнесменам и рисковым спекулянтам на нефтяном рынке.

Литтел оборвал телетайпную ленту. Джек Руби стоил поездки.

Гул самолета и три порции виски помогли заснуть. Признания Безумного Сэла вертелись в голове, точно попурри из известных мелодий.

Сэл заставляет мальчика-негритенка умолять его. Сэл вливает жидкость для чистки труб в горло должника по ставкам. Сэл обезглавливает двух мальчишек, которые присвистнули при виде монашки.

Он подтвердил факт всех четырех убийств. Все четыре дела шли под пометкой «Нераскрытое». Все четыре жертвы были изнасилованы в анальное отверстие — посмертно.

Литтел проснулся весь в поту. Стюардесса вручила ему еще порцию спиртного — которую он не заказывал.

Клуб «Карусель» оказался полуподвальным помещением в ряду таких же стрип-клубов. Вывеска изображала пышнотелых красоток в бикини.

Табличка под ней извещала: «Открытие в шесть вечера».

Литтел припарковался у задней стены здания и стал ждать. В салоне взятого им напрокат автомобиля воняло недавним сексом и помадой для волос.

Мимо прошли несколько копов. Один из них помахал рукой. Литтел сообразил: они думают, что он — такой же легавый, который получает на лапу от Джека.

Руби подъехал в 17.15, один.

Этот человек трахал собак и торговал женщинами. С ним надо быть пожестче.

Руби вышел из машины и открыл ключом заднюю дверь. Литтел, подбежав, перехватил его.

Он сказал:

— ФБР. Руки!

Точно таким тоном, каким сказал бы это Кемпер Бойд.

Руби скептически посмотрел на него. На нем была смешная шляпа с плоской тульей и загнутыми вовнутрь полями.

Литтел сказал:

— Вывернуть карманы!

Руби повиновался. На землю упали пачка денег, собачье печенье и револьвер тридцать восьмого калибра.

Руби плюнул на них:

— Я лично знаком с гастролерами-вымогателями. Я знаю, как надо обходиться с копами в дешевых синих костюмах, от которых разит спиртным. Забирай, что хотел, и вали отсюда.

Литтел подобрал с земли собачье печенье.

— Ешь, Джек.

Руби приподнялся на цыпочки — встал в позу на манер боксера-легковеса. Литтел показал ему свою пушку и наручники:

— Я хочу, чтобы ты съел это печенье.

— Слушайте…

— Слушайте, сэр.

— Слушайте, сэр, какого хрена вам…

Литтел затолкал печенье ему в рот. Руби принялся жевать его, чтоб не подавиться.

— Я собираюсь кое-чего от тебя потребовать, Джек. И если ты не выполнишь моих требований, я натравлю на тебя департамент по налогам и сборам, каждую ночь твоих посетителей будут обыскивать федералы, а в «Даллас морнинг ньюс» появится статья о том, как именно ты любишь собачек.

Руби жевал. Изо рта Руби сыпались крошки. Литтел дал ему под коленки.

Руби рухнул на колени. Литтел пинком отворил дверь и затолкал его внутрь.

Руби попытался встать. Литтел ударом вернул его наземь. Комната размером восемь на восемь метров была завалена костюмами для стриптизерш.

Литтел швырнул в лицо Руби охапку тряпок. Литтел бросил очередное собачье печенье себе на колено.

Руби сунул его в рот. Руби стал издавать отвратительные задыхающиеся звуки.

Литтел сказал:

— Отвечай на мой вопрос: приходилось ли тебе представлять потенциальных заемщиков более крупным ростовщикам, чем ты сам?

Руби закивал: да, да, да, да, да.

— Сэл Д’Онофрио одолжил тебе денег, чтобы ты смог купить это заведение. Ответь кивком, если это правда.

Руби кивнул. Его нога запутались в грязных бюстгальтерах.

— Сэл убивает людей за здорово живешь. Ты это знал?

Руби кивнул. За дверью в соседнюю комнату послышался собачий лай.

— Он истязает людей, Джек. И ему это нравится.

Руби затряс головой. Его щеки надулись — точно у того мертвого парнишки в холодильнике морга.

— Как-то раз Сэл сжег человека паяльной лампой. А когда неожиданно вернулась домой его жена, Сэл затолкал ей в рот пропитанную бензином тряпку и поджег ее. Он сказал, что она умерла, изрыгая огонь, точно дракон.

Руби обмочил штаны. Литтел увидел пятно на коленке.

— Сэл хочет, чтобы ты кое-что узнал. Раз — твой долг ему аннулируется. Два — если ты откажешься со мной сотрудничать или сдашь меня мафии или еще кому из твоих дружков-копов, он лично приедет в Даллас, оттрахает тебя и убьет. Ты меня понял?

Руби закивал — да, да, да. Из его ноздрей посыпались крошки от собачьего печенья.

Кемпер Бойд всегда говорил: КОЛЕБАТЬСЯ НЕЛЬЗЯ.

— Ты не должен связываться с Сэлом. Ты не должен знать мое имя. И не должен никому об этом рассказывать. Ты должен звонить мне в Чикаго каждый четверг в одиннадцать ноль-ноль, по таксофону. Я первый позвоню тебе и дам номер. Ты меня понял?

Руби закивал: да, да, да, да, да, да. Собаки скулили и царапались в дверь всего в паре метров от них.

— Мне нужно, чтобы ты нашел Сэлу человека, который был бы согласен взять в долг большую сумму. Кого-нибудь, кого Сэл смог бы представить Джианкане и прочим воротилам пенсионного фонда. Кивни, если ты согласен это сделать, и еще два раза — в знак того, что понимаешь всю ситуацию.

Руби кивнул — три раза. Литтел вышел.

Лай собак стал невыносимо громким.

Его самолет сел ровно в полночь. Он приехал домой взвинченный и уставший.

У подъезда он увидел машину Хелен. Она будет ждать его, она о многом подумала, она будет готова к примирению.

Подъехав к винному магазину, Литтел купил маленькую бутылку спиртного. Какой-то пьяница попросил монетку. Литтел дал ему доллар — бедняга чем-то смахивал на Джека Руби.

Был ровно час воскресной ночи. Курт Мид теперь, может быть, работает на посту прослушивания.

Он позвонил туда. Никто не взял трубку. Наверное, кто-нибудь из агентов программы решил прогулять свою смену.

Кемпер предупреждал его, чтоб он не показывался возле поста. Но даже Кемпер, наверное, не стал бы считать один краткий визит слишком рискованным.

Литтел подъехал к месту и вошел.

Передатчик был отключен от сети; комната была недавно вымыта и тщательно прибрана. Приклеенная к основной приборной панели записка объясняла почему.

Объявление:

В помещении ателье мужской одежды «Селано» с 17.05.59 по 20.05.59 проводится дезинфекция. В течение этого времени все сотрудники окрестных постов просушивания распускаются по домам.

Литтел откупорил бутылку. Пять глотков наполнили его энергией; его мысли, точно дробинки из дробовика, разлетелись в разных направлениях.

Кое-какие даже столкнулись.

Сэл нуждается в деньгах. Курт Мид говорил о каком-то налете на помещение для игры в кости, по поводу которого Эдгар Гувер наказал ничего не предпринимать.

Литтел принялся просматривать тексты расшифровок. И обнаружил расшифровку разговора на эту тему, выполненную и подшитую в прошлом месяце специальным агентом Рассом Дэвисом.

18.04.59, 22.00. В ателье, одни: Рокко Мальвазо и Дьюи «Утенок» Ди Паскуале. Какие-то звуки, похожие на тосты, — их перекрывал шум бурильного молотка и общий шум строительства на Мичиган-авеню. Две минуты тишины — очевидно, оба ходили в уборную. Затем следующий разговор:

Мальвазо: Те salud, Утенок.

Ди Паскуале: Кря-кря. Самое главное, они не могут заявить об этом.

Мальвазо: Вот, поди, геморрой для кенилвортских копов. Вот уж где вообще ничего не случается. Последний раз, когда красавцы с большими кронами вроде нас с тобой загребали во время игры в кости восемьдесят штук, был не в этой жизни.

Ди Паскуале: Кря-кря. Я ж говорю — этим независимым типам должно быть ясно как божий день. Я ж грю, если ты не ходишь под Момо, ты — утиное дерьмо. Эй, мы ж были в масках и голоса изменили. К тому же эти индоутки хреновы не знали, что мы связаны. Я был похож на Супер-дака. Думаю, мне надо завести костюм Супер-дака и надеть его в следующий раз, когда повезу своих спиногрызов в Диснейленд.

Мальвазо: Кря-кря, мудила ты утиный. И зачем тебе понадобилось стрелять в воздух, ума не приложу. Как будто, бля, нельзя было свалить без того, чтобы мудак в маске с утиным клювом не начал пальбу.

(Пометка: полиция Кенилворта сообщала о невыясненных случаях стрельбы возле 2600-х кварталов Уэстморлэнд-авеню, в районе 23.40 16.04.59.)

Ди Паскуале: Эй, кря-кря, ты чего — сработало же! Мы спрятали это в укромном, безопасном и…

Мальвазо: …и, на мой взгляд, слишком публичном месте.

Ди Паскуале: Кря-кря. Два месяца — не такой уж долгий срок, а потом мы их поделим. Дональд вон ждал целых двадцать лет, чтобы трахнуть Дейзи, но Уолт Дисней ему все не разрешал. Слушай, а помнишь, в прошлом году? Когда на моей днюхе выступал Ленни-еврейчик? У него еще номер был — Дейзи отсасывает у Дональда клювом — вот потеха-то!

Мальвазо: Кря-кря, вот ты дебил, а!

(Пометка: остаток разговора был заглушен строительным шумом. В 23.10 был зафиксирован звук хлопающей двери.)

Литтел просмотрел досье программы по борьбе с оргпреступностью. Мальвазо и Ди Паскуале жили в Эванстоне.

Он поставил в магнитофон кассету с записью разговора от 18.04 и сравнил с отпечатанной на машинке расшифровкой. Расс Дэвис забыл включить в нее прощальные песни.

«Утенок» мычал «Чаттанугу чу-чу».

Мальвазо пел: «У меня есть ключ к твоему сердцу».

«Слишком публичное место», «ключ» и «чу-чу». Двое воров, живущих в пригороде, ожидают, когда пройдут два месяца.

Имеется сорок с лишним пригородных железнодорожных станций, связанных с Чикаго.

Сорок с лишним залов ожидания с камерами хранения.

Ящики в таких камерах сдавались на месяц. За наличный расчет, безо всякой записи — на чеке не будет стоять никакого имени.

Два грабителя. Два отдельных ключа от шкафчика.

Замки на ящиках менялись каждые три месяца — согласно транспортному законодательству штата Иллинойс.

Тысячи ящичков. Ключи без опознавательных знаков. Два месяца сроку — тридцать три дня из которых уже истекли.

Ящички были обшиты сталью. Зал ожидания охранялся 24 часа в сутки.

Два дня Литтел думал над этим. И вот что придумал.

Он может проследить за ними. Но когда они заберут деньги, он будет бессилен что-либо сделать.

Он может следить только за одним из них. Иными словами, шансы, что ему не повезет, удваивались.

Он все равно решил попробовать. Он решил забить на слежку за «красными» и следить попеременно за каждым из грабителей.

День первый: он следит за Рокко Мальвазо с восьми утра до полуночи. В указанное время Рокко ездил в свои игорные заведения и профпредприятия, а также к своей подружке в Гленко.

Рокко не приближается ни к одной железнодорожной станции.

День второй: он следит за Дьюи-Утенком с восьми утра до полуночи. Дьюи ездит и собирает дань с многочисленных проституток.

Дьюи не приближается ни к одной железнодорожной станции.

День третий: он следит за Рокко Мальвазо с восьми утра до полуночи. Рокко едет в Милуоки и избивает дулом пистолета зарвавшихся сутенеров.

Рокко не приближается ни к одной железнодорожной станции.

День четвертый: он следит за Дьюи-Утенком с восьми утра до полуночи. Дьюи одевается в костюм утенка Дональда и развлекает гостей на дне рождения Дьюи-младшего.

Дьюи не приближается ни к одной железнодорожной станции.

День пятый: он следит за Рокко Мальвазо с восьми утра до полуночи. Указанное время Рокко проводит с девушкой по вызову в отеле «Блэкхок» в Чикаго.

Рокко по-прежнему не приближается ни к одной железнодорожной станции.

День шестой, восемь ноль-ноль: он начинает следить за Дьюи-Утенком. Девять сорок: машина Дьюи не заводится, и миссис Утка отвозит Дьюи на железнодорожную станцию Эванстона на своем авто.

Дьюи торчит без дела в зале ожидания.

Дьюи пялится на ящики.

На дверце ящичка № 19 — переводная картинка с изображением утенка Дональда.

Литтел едва не падает в обморок.

Ночи шестая, седьмая и восьмая: он устанавливает наблюдение за станцией. Он узнает, что ночной сторож уходит выпить кофе в три десять утра.

Переходит улицу и заходит в круглосуточную забегаловку. По крайней мере на восемнадцать минут зал ожидания остается без охраны.

Ночь девятая: он приезжает на станцию. С собой у него лом, ножницы для резки жести, деревянный молоток и стамеска. Он быстро вскрывает дверцу ящичка № 19 и крадет содержащиеся там четыре хозяйственные сумки, наполненные деньгами.

Коих оказывается: восемьдесят одна тысяча четыреста девяносто два доллара.

Теперь у него есть деньги на информаторов. Банкноты старые и изрядно побывшие в обращении.

Он выдает Безумному Сэлу десять тысяч долларов — «на закуску».

Он находит алкаша, похожего на Джека Руби, и дает ему пятьсот долларов.

В морге округа Кук ему сообщают имя. Любовником Тони «Шила» Ианноне оказался некий Брюс Уильям Сифакис. Он отправляет родителям мальчика десять тысяч — анонимно.

Пять тысяч он опускает в кружку для бедных церкви Св. Анатолия и долго молится в той же церкви.

И просит прощения за гордыню. И говорит Богу, что обрел себя, узнав цену прочим людям. И признается Богу, что теперь он любит опасность — теперь она будоражит его больше, чем пугает.

24. (Гавана, 28 мая 1959 года)

Самолет медленно снижался. Пит приготовил паспорт и толстую пачку десятидолларовых банкнот.

Паспорт был канадский — подделка по заказу ЦРУ.

На взлетно-посадочной полосе появились милиционеры. Кубинские легавые обирали пассажиров всех рейсов, прибывающих с Ки-Уэст.

Два дня назад ему позвонил Бойд. Он сообщил, что Джона Стэнтона и Гая Бэнистера впечатлили подвиги Большого Пита. Бойд только что подписал контракт с Управлением. Он сказал, что у него есть работка специально для Большого Пита — это может быть даже «прослушивание» для его контракта с Управлением.

Он сказал:

— Полетишь из Ки-Уэст в Гавану с канадским паспортом. По-английски будешь говорить с французским акцентом. Узнаешь, где содержится Санто Траффиканте и попросишь его написать записку. Записка должна быть адресована Карлосу Марчелло, Джонни Росселли, Сэму Джианкане и прочим. В записке должно сообщаться, что Траффиканте советует мафии не пытаться мстить Кастро за национализацию своих казино. Тебе также требуется найти жутко перепуганного управленца компании «Юнайтед фрут» Томаса Гордина и привезти с собой для допроса. Это нужно сделать как можно скорее — Кастро и Айк намерены в скором будущем временно отменить все коммерческие рейсы из США на Кубу.

Пит спросил:

— Почему именно я?

Бойд сказал:

— Потому, что ты умеешь держать себя в руках. Потому, что в «Такси «Тигр»» ты уже получил краткий курс знакомства с кубинцами. Потому, что ты не из мафиози и у спецслужб Кастро вряд ли есть досье на тебя.

Пит спросил:

— Сколько?

Бойд ответил:

— Пять тысяч долларов. И если тебя задержат, тот же дипломатический курьер, что пытается вызволить Траффиканте и еще нескольких американцев, организует твое освобождение. Освобождение Кастро всех задержанных им иностранцев — всего лишь вопрос времени.

Пит все еще колебался. Тогда Бойд сказал:

— Также я даю тебе слово, что Уорд Литтел, — мятежный и опасный человек, — никогда не причинит тебе вреда. На самом деле я подогнал тебе Ленни Сэндса, чтобы обезопасить вас двоих друг от друга.

Пит рассмеялся.

Бойд сказал:

— Если кубинские копы задержат тебя, скажешь правду.

Двери отворились. Пит сунул в паспорт десятидолларовую банкноту. На борт взобрались милиционеры.

У всех были разнокалиберные портупеи и пистолеты. А жетоны на груди уж точно позаимствованы из пачки овсяных хлопьев «Келлог».

Пит протиснулся мимо кабины пилота. Свет дуговых ламп беспощадно заливал проходы и иллюминаторы. Он стал спускаться по трапу, стараясь уклониться от чертова света.

Какой-то охранник выхватил его паспорт. Банкнота исчезла. Тот поклонился и вручил ему бутылку пива.

Прочие пассажиры выстроились в очередь. Типы из милиции проверяли их паспорта на наличие чаевых — и не получали ничего.

Их главный покачал головой. Его подчиненные принялись конфисковывать у пассажиров сумочки и бумажники. Один из мужчин воспротивился и крепко ухватился за свою мошну.

Латиносы заставили его лечь ничком и закинуть руки за голову. Они начисто срезали карманы с его брюк бритвенными лезвиями.

Прочие пассажиры перестали жаловаться, и главный продолжил рыться в их вещах в поисках наживы.

Пит прихлебывал пиво. К нему подошли несколько вооруженных людей и протянули ладонь.

Он дал им денег — по десятке на лапу. Его поразила их форма: потертые штаны, куртки хаки и эполеты — как у швейцаров в Китайском театре Граумана.

Какой-то латиненок замахал фотоаппаратом:

— Ты играешь в футбол, хомбре? Эй, большой человек, ты играешь в футбол?

Кто-то подбросил футбольный мяч. Пит поймал его одной рукой. Тут же ему в лицо ударила вспышка.

Понял? Они хотят, чтобы ты позировал.

Он нагнулся и помахал мячом а-ля Джонни Юнитас. Нагнулся для паса, блокировал невидимого судью и послал мяч в воздух ударом головы — как делал это какой-то негритянский футбольный ас, виденный им давеча по телевизору.

Латиносы зааплодировали. Латиносы одобрительно завопили. За-щелк-щелкали вспышки фотоаппаратов.

Кто-то закричал:

— Эй, это ж актер Роберт Митчум!

Какие-то типы, по виду — крестьяне, мигом появились на взлетной полосе и замахали блокнотиками для автографов. Пит бросился к ближайшей стоянке такси.

Детишки показывали ему путь. Двери такси отворялись, presto change.

Пит увернулся от запряженной быками телеги и загрузился в старенький «шеви». Водитель сообщил ему:

— Э, да ты — не Роберт Митчум.

Они ехали по Гаване. Домашние животные и уличный сброд постоянно мешали движению. Разогнаться больше, чем на шестнадцать километров в час, им так и не удалось.

Было всего десять утра — и уже тридцать три градуса жары. Половина прохожих были одеты в хаки и носили бороды а-ля Иисус Христос.

И выбеленные дома в испанском стиле. И плакаты на фасаде каждого: улыбающийся Фидель Кастро, орущий Фидель Кастро, Фидель Кастро, машущий сигарой.

Пит достал снимок, выданный ему Бойдом.

— Ты знаешь этого человека?

Водитель ответил:

— Si. Это мистер Санто Джуниор. Он содержится под стражей в «Насиональ отель».

— Отвези меня туда, ладно?

Панно развернул свою колесницу на 180 градусов. Пит увидел здания отеля — ряд кое-как построенных небоскребов с видом на пляж.

На поверхности воды блестели отражения огней. Полоска фонарей подсвечивала волны бирюзой.

Такси подъехало к «Насиональ». Толпа коридорных ринулась вниз — комичные типы в истрепанных смокингах. Пит сунул водиле десять баксов — того аж слеза прошибла.

Коридорные, как но команде, вытянули руки — Пит взгрел их по десятке на каждого.

Целый эскорт препроводил его в казино. Там было полно народу — комми нравилось играть «а-ля капиталисты».

У каждого крупье была наплечная кобура. А столами, где играли в «двадцать одно», вообще заправляли милиционеры. Клиенты все выглядели стопроцентными перцами.

По залу свободно разгуливали козы. Стол для игры в кости был залит водой, в которой плескались псы. У игровых автоматов шла шоу-программа: эрдель взобрался на чихуахуа.

Пит схватил одного из коридорных и завопил ему в ухо:

— Санто Траффиканте. Ты его знаешь?

К нему протянулись три ладони. Три десятки перешли к их обладателям. Его быстренько провели в лифт.

Кубу Фиделя Кастро впору было переименовать в Негритянский Рай.

Лифт пополз вверх. Дверь открыл милиционер — оружием вперед.

Его карманы были набиты долларами. Пит добавил до кучи еще десятку. И оружие исчезло — rapidamente[24].

— Не желаете пожить арестантом, senor? Пятьдесят долларов в день.

— И что сюда входит?

— Сюда входит комната с телевизором, деликатесная еда, азартные игры и женщины. Видите ли, обладатели американских паспортов должны быть временно задержаны кубинскими властями, да и в самой Гаване сейчас неспокойно. Так почему бы не пережить задержание в роскоши?

Пит достал свой паспорт и показал ему:

— Я — канадец.

— Ну да. Французского происхождения, насколько я понял.

В проходе выстроились тележкис дымящейся едой. Коридорные развозили коктейли. У третьей двери от лифта преспокойно сыпала шариками коза.

Пит рассмеялся:

— Ваш Кастро, однако, умеет выставить себя хозяином гостиницы.

— Да. Даже сам мистер Санто Траффиканте-младший замечает, что в Америке нет четырехзвездочных тюрем.

— Мне бы хотелось повидаться с мистером Траффиканте.

— Тогда прошу за мной.

Пит последовал за ним. Мимо них по коридору прошествовали пьяные богатенькие гринго. Охранник демонстрировал прелести пребывания под стражей:

В номере 2314 на натянутую белую простыню проецировались порнофильмы. В номере 2319 гостям предлагались рулетка, кости и баккара. В номере 2329 клиентов поджидали голые шлюхи. Номер 2333 предоставлял живое лесби-пип-шоу. В номере 2341 жарились на вертеле молочные поросята. Номера с 2350-го по 2390-й были отданы под настоящее поле для гольфа.

Мимо пробежал, громыхая клюшками, мальчик, обслуживающий игроков в гольф. У номера 2394 охранник щелкнул каблуками.

— Мистер Санто, к вам посетитель!

Санто Траффиканте-младший открыл дверь.

Это был плотный мужчина под сорок, в очках, одетый в бермуды из жатого шелка.

Охранник поспешил прочь. Траффиканте сказал:

— Ненавижу две вещи — коммунистов и хаос.

— Мистер Траффиканте, я…

— У меня есть глаза. Целых четыре. Ты — Пит Бондюран, который убивает людей для Джимми. Когда эдакая горилла стучится к тебе в дверь и ведет себя вежливо, я вполне могу сложить два и два.

Пит вошел. Траффиканте улыбнулся.

— Ты приехал, чтобы забрать меня?

— Нет.

— Тебя прислал Джимми?

— Нет.

— Мо? Карлос? Мне так скучно тут, мать вашу, что приходится играть в угадайку с гориллой. А знаешь, какая разница между гориллой и ниггером?

Пит спросил:

— Неужели никакой?

Траффиканте вздохнул:

— Ты знаешь эту шутку, негодяй. Однажды мой отец убил человека — за то, что тот слышал анекдот раньше и не дал ему досказать. Может, слышал о моем старике?

— О Санто Траффиканте-старшем?

— Salud, Француз! Господи, как же скучно играть в угадайку с гориллой!

Из кондиционера брызгали капли свиного жира. Номер был обставлен в современном стиле, довольно уродливо — сплошь сочетания абсолютно не сочетаемых цветов.

Траффиканте почесал у себя в паху:

— Так кто тебя прислал?

— Один парень из ЦРУ по фамилии Бойд.

— Единственный парень из ЦРУ, которого я знаю — Чак Роджерс.

— Я знаю Роджерса.

Траффиканте закрыл дверь:

— Я знаю, что ты его знаешь. Я знаю всю твою историю с конторой такси, знаю историю про тебя, Фуло и Роджерса и еще много чего знаю про тебя, включая то, что, держу пари, ты предпочел бы, чтобы я не знал. А знаешь, откуда я это знаю? В нашем окружении все люди любят поговорить. И единственное, что нас еще спасает, — то, что никто из нас не говорит об этом с чужаками.

Пит выглянул в окно. Океан светился бирюзой — дальше линии буев.

— Бойд хочет, чтобы вы написали записку Карлосу Марчелло, Сэму Джианкане и Джонни Росселли. В этой записке вы должны будете сообщить, что не рекомендуете им что-либо предпринимать против Кастро в отместку за национализированные у вас казино. Полагаю, Управление опасается, что действия мафии испортят их собственные планы касательно Кубы.

Траффиканте схватил с телевизора планшет-блокнот и ручку. Писал он быстро, изъяснялся четко.

«Уважаемый мистер Кастро, дерьмо ты собачье, а не коммунист. И революция твоя — большая куча коммунистического дерьма. Мы заплатили тебе хорошие деньги, чтоб ты разрешил нам держать наши казино в случае твоей победы; но ты взял наши деньги и отымел нас в задницу до крови. Ты — даже большее дерьмо, чем пидор Бобби Кеннеди и его пидорский Маклеллановский комитет. Чтобы тебя поразил сифилис мозга и хрена, ублюдок ты коммунистический, за то, что ты сделал с нашим прекрасным отелем «Насиональ»».

По коридору покатились мячи для гольфа. Траффиканте поморщился и показал записку.

Пит прочел ее. Санто-старший написал хорошую записку — грамотно и аккуратно.

Питер сунул ее в карман:

— Спасибо, мистер Траффиканте.

— Не за что, мать твою, — и могу сказать, ты удивлен, что я могу одновременно говорить и писать разные вещи. Передашь своему мистеру Бойду, что обещание действительно в течение года, не больше. Передай, что в отношении Кубы мы с ним плывем в одной лодке, и не в моих интересах его злить.

— Он это оценит.

— Хрена с два он это оценит. Если бы вы это ценили, ты бы забрал меня с собой.

Пит посмотрел на часы:

— У меня всего два канадских паспорта, и мне нужно забрать одного человека из «Юнайтед фрут».

Траффиканте подхватил клюшку для гольфа:

— Тогда мне жаловаться нечего. Деньги есть деньги, а «Юнайтед фрут» выкачала из Кубы куда больше, чем мафия.

— Скоро вы уедете отсюда. Некий дипкурьер уже работает над вызволением всех американцев.

Траффиканте сделал клюшкой движение, точно загонял мяч в лунку.

— Это хорошо. И я дам тебе гида. Он отвезет тебя на место, а потом привезет тебя и того парня в аэропорт. Конечно, за это тебе придется порядком раскошелиться, но именно это называется помощью у этих гребаных красных, которые нынче у власти.

Крупье снабдил его указаниями, как найти дом — Том Гордин буквально на прошлой неделе устраивал там вечеринку поджигателей. Хесус, тот самый гид, сообщил, что senor Том сжег приличную плантацию сахарного тростника — таким образом он намеревался подкорректировать свой имидж «империалиста и фашиста».

На Хесусе была униформа хаки и бейсболка. Его «фольксваген» был оснащен пулеметом, вмонтированным в капот.

По грунтовым дорогам выехали они из Гаваны. Хесус вел машину одной рукой, второй же в то же самое время расстреливал верхушки пальм. Горящие поля сахарного тростника озаряли небо оранжево-розовым сиянием — вечеринки поджигателей были в большой моде на Кубе после правления Батисты.

Мимо мелькали телефонные столбы. Каждый был украшен портретом Фиделя Кастро.

Вдалеке Пит увидел огни большого дома — метрах в двухстах оттуда. Хесус завернул в прогалину, окруженную обрубками пальм.

Он сделал это так непринужденно — точно знал, куда едет. Ни словом, ни жестом не показав, что, мол, сюда.

Что-то было не так. Точно все подстроено заранее.

Хесус притормозил и выключил фары. Как только мотор заглох, вспыхнул факел.

По всей прогалине разлился свет. Пит увидел «кадиллак» с откидным верхом, шестерых латиносов и вусмерть пьяного американца.

Хесус сообщил:

— Это и есть сеньор Том.

У всех латиносов были обрезы. Салон «кадиллака» был набит чемоданами и норковыми шубами.

Хесус выскочил из машины и бойко залопотал по-испански. Латиносы замахали гринго в «фольксвагене».

Норок было навалено выше дверец. Один чемодан был забит американской валютой.

Пит быстренько смекнул, что к чему.

Томаса Гордина качало из стороны в сторону. Он размахивал бутылкой рома «Демерара». Заплетаясь, он нес какую-то прокоммунистическую чушь.

Пит увидел готовые вспыхнуть факелы. И канистру с бензином, стоявшую на пальмовом пне.

Гордин все вещал. Чистейшей воды коммунистическую пропаганду.

Хесус с латиносами сбились в кучку. Они снова помахали гринго. Гордина вырвало прямо на капот «кадиллака».

Пит перебрался за пулемет. Латиносы отвернулись и полезли за пояс.

Пит открыл огонь. Одна очередь в спину повалила всех латиносов наземь. Выстрелы спугнули стайку птиц; те с криком разлетелись.

Гордин рухнул на землю и скрючился в позе эмбриона. Пули едва не задевали его.

Латиносы вскрикнули и затихли. Пит расстрелял их тела в кровавую кашу. Кордит в сочетании с опаленными кишками распространял вокруг тошнотворный запах.

Пит вылил бензин из канистры на «фольксваген» и то, что осталось от латиносов, и поджег. Раздался взрыв — это была коробка с патронами пятидесятого калибра.

Сеньор Том Гордин вырубился.

Пит затащил его на заднее сиденье «кадиллака». Норковые шубы предоставили ему уютное ложе.

Он проверил содержимое багажа. Там была куча денег и толстая пачка каких-то акций.

Их рейс отбывал на рассвете. Пит нашел в бардачке дорожную карту и отметил путь до Гаваны.

Забрался в «кадиллак» и завел его. Горящие остовы пальм освещали дорогу не хуже фонарей.

Он добрался до аэропорта еще до рассвета. Дружелюбные милиционеры окружили «сеньора Митчума». Гордин проснулся, и его тут же начало трясти. Пит поил его ромом с колой, чтоб тот хоть что-то соображал. Латиносы национализировали деньги и меха — впрочем, чему тут удивляться?

Пит раздавал автографы «Роберта Митчума». Какой-то комиссар компартии проводил его до трапа самолета.

Пилот сказал:

— Вы — не Роберт Митчум.

Пит ответил:

— Херня все, Шерлок.

Гордин заклевал носом. Прочие пассажиры откровенно пялились на них: от них несло бензином и выпивкой.

Самолет приземлился в семь утра. Кемпер Бойд их встретил. Он вручил Питу конверт с пятью тысячами долларов.

Бойд са-а-амую малость нервничал и был гораздо снисходительней, чем обычно.

Он сказал:

— Спасибо, Пит. Отвезешь тележку в город, вместе со всем народом, лады? Я позвоню тебе в Эл-Эй через пару дней.

Он получил пять штук. Бойд получил Гордина и чемодан, набитый акциями. Гордин выглядел обалдевшим, а Бойд — на редкость не по-бойдовски.

Пит вскочил на тележку с багажом. Он увидел, как Бойд препровождает Гордина в крохотное складское помещение.

Заброшенный аэродром в провинциальном городишке. Человек из ЦРУ и пьяница — тет-а-тет.

Его знаменитые усики-антенны заработали на полную мощность.

25. (Ки-Уэст, 29 мая 1959 года)

Помещение оказалось размером со спичечный коробок. Ему едва удалось втиснуть туда стол и два стула.

Кемпер разводил с Гордоном китайские церемонии. Допрос тянулся медленно — у допрашиваемого, похоже, начиналась белая горячка.

— Ваша семья знает, что у вас есть акции компании «Юнайтед фрут»?

— Какая из «семей»? Я женился и разводился чаще, чем Арти Шоу и Микки Руни, вместе взятые. Есть у меня какие-то двоюродные братья в Сиэтле, но все, что они знают, — это дорогу до бара «Вудхейвен кантри клаб».

— А кто на Кубе знает, что эти акции — у вас?

— Мои телохранители. Но — сперва мы пьем и собираемся поджечь наследие империализма в виде плантации сахарного тростника, а следующее, что я помню, — я лежу на заднем сиденье своей машины, а за рулем сидит твой приятель. И мне не стыдно признать, что я маленько загулял и мало что помню. Этот твой приятель — у него есть автомат?

— Не думаю.

— А «фольксваген»?

— Мистер Гордин…

— Мистер Бойс, или как вас там, — что вообще происходит? Вы притащили меня в эту халупу, обыскали мой багаж. Задаете дурацкие вопросы. Думаете, раз я — богатый американский бизнесмен, так я — на вашей стороне? Думаете, я не знаю, что ублюдки из вашего ЦРУ подтасовали результаты выборов в Гватемале? Я как раз собирался на коктейль с премьером Кастро, когда меня уволок твой приятель. С Фиделем Кастро. Освободителем Кубы. Хорошим человеком и потрясающим баскетболистом.

Кемпер положил перед ним бланки заявления о передаче акций. Это была высококлассная подделка — ее сделал для Кемпера друг-фальшивомонетчик.

— Подпишите здесь, пожалуйста, мистер Гордин. Это документы на компенсацию стоимости авиаперелета.

Гордин трижды поставил свою подпись. Кемпер подписал доверенность там, где должна была быть подпись нотариуса, и поставил печать на всех трех экземплярах.

Печать тоже подделал его друг — причем не взял за это дополнительных денег.

Гордин засмеялся:

— Агент ЦРУ и нотариус. Вот это совместительство.

Кемпер достал свой «сорок пятый» и выстрелил ему в голову.

Гордин слетел со стула. Из уха его потекла кровь. Кемпер наступил ему на голову — чтобы кровь не разбрызгивалась по полу.

Снаружи послышался какой-то шорох. Кемпер распахнул дверь — дулом пистолета.

Это оказался Пит Бондюран — он стоял, сунув руки в карманы.

Оба улыбнулись.

Пит написал в воздухе: «50/50».

Вставка: документ.

11.06.59.

Отчетный доклад: Кемпер Бойд — Джону Стэнтону.

С пометкой: СЕКРЕТНО. ПЕРЕДАТЬ ЛИЧНО В РУКИ.

Джон,

я задержался с написанием данного коммюнике по двум причинам:

Первая — я хотел тщательно проанализировать все последствия одного нелепейшего происшествия еще до того, как выйду с тобой на связь. Вторая — это коммюнике содержит детали операции, которую я (говоря начистоту) провалил.

Ты попросил меня отправить Пита Бондюрана в пробную поездку на мое собственное усмотрение, дабы подтвердить его профпригодность, чтобы предложить ему контракт с Управлением. Я так и поступил, и отправил Бондюрана на Кубу, поручив ему вывезти из страны одного из руководителей компании «Юнайтед фрут» по имени Томас Гордин — Тео Паэс описал этого человека как «нестабильного» и «сочувствующего коммунистам». С первой частью задания Бондюран справился. Мы поселили мистера Гордина в мотеле «Ржавый шпигат» в городке Ки-Уэст, чтобы там допросить его, после чего совершили роковую ошибку, оставив его одного отдохнуть. Гордин покончил с собой — застрелился из револьвера сорок пятого калибра, который спрятал в кармане. Я вызвал полицию Ки-Уэста, и мы с Бондюраном рассказали им об обстоятельствах. Коронерский суд признал смерть Гордина самоубийством. Бондюран дал показания, сообщив, что погибший, очевидно, страдал пристрастием к алкоголю и находился в подавленном состоянии. Вскрытие подтвердило, что печень Гордина вследствие воздействия алкоголя подверглась значительному разрушению. Его тело было доставлено для погребения дальнему родственнику в Сиэтл (близких родственников у Гордина нет).

Если вам потребуется подтверждение, пожалуйста, звоните капитану Хилдрету из полицейского управления Ки-Уэста. Разумеется, я приношу извинения за трату времени впустую. И я уверяю вас, что впредь ничего подобного не случится.

Искренне ваш.

Кемпер Бойд

Вставка: документ.

19.05.59.

Личная записка: Джон Стэнтон — Кемперу Бойду.

Дорогой Кемпер,

конечно же, я рассержен. И конечно, тебе следовало сообщить о провале операции незамедлительно. Слава богу, у Гордина не осталось ближайших родственников, способных досадить Управлению требованиями о расследовании инцидента. Тем не менее, я сообщу, что вы, вероятнее всего, оказались жертвами исключительных обстоятельств. В конце концов, как ты как-то сказал, ты — юрист и коп, а не шпион.

Должно быть, вас обрадует известие о том, что заместитель директора Биссел проникся вашей идеей создания элитного подразделения, которое будет заправлять блессингтонским лагерем. В настоящее время этот лагерь находится на стадии возведения; четверо лично отобранных вами новобранцев (Паэс, Обрегон, Дельсол, Гутьерее) проходят дальнейшее обучение в Лэнгли и делают успехи. Как сообщалось ранее, заместитель директора одобрил наем Пита Бондюрана в качестве управляющего лагерем. Это, конечно, было до провала операции с Гордином. В настоящий момент я желаю подождать и еще раз обдумать кандидатуру Бондюрана.

В заключение добавлю, что, хотя мне очень не понравился инцидент с Гордином, тем не менее, я остаюсь положительного мнения в отношении тебя как контрактного агента. Но не предпринимай никаких самостоятельных действий до тех пор, пока я не скажу.

Джон Стэнтон

Вставка: документ.

28.06.59.

Личная записка: Уорд Литтел — Кемперу Бойду.

«Для правки и последующей передачи Роберту Ф. Кеннеди».

Кемпер,

мой сбор информации антимафиозного характера идет полным ходом. В настоящий момент я получил из трех независимых источников подтверждение того, что альтернативные (и, вероятнее всего, закодированные) бухгалтерские книги пенсионного фонда существуют. Сэл Д’Онофрио тоже слышал, что это так. Другая информация на эту же тему (из различных источников): заправляет книгами вышедший на покой чикагский гангстер; окончательное «добро» на выдачу кредитов дает Сэм Джианкана. Хотя эти слухи и вездесущи, пока мне не удалось нарыть ничего в их подтверждение. И, разумеется, не удастся — до тех пор, пока я не найду подходящего кандидата на роль заемщика и не буду иметь (в буквальном смысле) доступа к самому фонду.

И (18 мая) мне удалось вовлечь в дело третьего информатора. Этот человек (владелец стрип-клуба в Далласе и гангстер-ростовщик) ищет потенциального заемщика, которого можно будет представить Сэлу Д’Онофрио, а через него — Сэму Джианкане. Я считаю этого человека своим основным информатором, поскольку он и ранее представлял потенциальных заемщиков Джианкане и фонду. Он звонит мне на таксофон, ближайший к моей квартире, каждый вторник, с утра. Несколько раз я давал ему деньги. Он боится и уважает меня в той мере, в какой нужно. Как и у Сэла Д’Онофрио, у него постоянные проблемы с деньгами. Я уверен, что рано или поздно он найдет мне управляемого заемщика.

Также у меня теперь появились деньги на информаторов. В последних числах мая я присвоил спрятанные грабителями деньги, — об этой сумме не сообщалось ни в одно правоохранительное ведомство. Я выдал Сэлу Д’Онофрио тридцать две тысячи долларов, тем самым закрепив его задолженность мне. Странно, но изначально я думал, что лучшим моим информатором будет Ленни Сэндс, но оба — и Сэл, и тот человек из Далласа — оказались более компетентными (а может быть, больше нуждались в деньгах?). Кстати, в этом виноват ты, Кемпер. Протолкнув Ленни с помощью Пита Бондюрана в «Строго секретно», ты сильно навредил нашей с ним совместной работе. В последнее время он кажется отстраненным. Он разъезжает вместе с Сэлом и его игроками, а в свободное время пописывает в «Строго секретно» и, кажется, забыл, что у меня на него есть. Общается ли он с твоей подругой мисс Хьюз? Любопытно было бы узнать.

Согласно твоим инструкциям, я избегаю встреч с Куртом Мидом и не появляюсь вблизи поста прослушивания. Также мы с Куртом формально прекратили подменять друг друга по работе. Поверь мне, я сохраняю осторожность, но мечтать-то мне ведь не запрещено? И знаешь, какая моя самая заветная мечта? Президентская администрация Джона Кеннеди, где Роберт Кеннеди борется с оргпреступностью по поручению своего брата. Господи, Кемпер, не правда ли, тогда наступят золотые времена? Передай м-ру Кеннеди, что я молюсь за него.

Вставка: документ.

3.07.59

Личная записка: Кемпер Бойд — Роберту Ф. Кеннеди.

Дорогой Боб,

вкратце информирую тебя о работе вашего анонимного коллеги — Чикагского Призрака.

Он много работает, и, полагаю, тебя порадует известие, что на земле есть еще один человек, который ненавидит организованную преступность так же сильно, как ты. Но несмотря на неустанный труд — в рамках закона, как мы с тобой и оговаривали, — он не добился особых успехов в поисках альтернативных бухгалтерских книг пенсионного фонда. Чикагский мафиозный картель — организация весьма закрытая, и пока ему не удалось получить информацию из внутреннего источника, на которую он рассчитывал ранее.

Между строк: не надумали ли вы с Джеком дать мне какую-нибудь работу по истечении срока полномочий Маклеллановского комитета?

Кемпер

Вставка: документ.

9.07.59

Личное письмо: Роберт Ф. Кеннеди — Кемперу Бойду.

Дорогой Кемпер,

спасибо за записку о Призраке. Приятно узнать, что фэбээровец и бывший семинарист разделяет мои антимафиозные настроения, и что меня больше всего впечатляет в этом человеке — так это то, что, кажется, ему ничего от нас не нужно (в иезуитских семинариях в мальчиках воспитывается самоотречение). Тебе же, напротив, нужно все. Так что: да, Джек и я хотим предложить тебе работу. (Детали и оплату обсудим позже.)

Мы хотим, чтобы ты остался в нашей организации, и занял два поста. Первый: регулировщик движения юридических документов Маклеллановского комитета. Наш комитет расформирован, однако я, как и твой друг Призрак, все еще горю желанием действовать. Так что пусть продолжается наша борьба с мафией и Джимми Хоффой. Ты можешь принести нам огромную пользу, если проследишь, чтобы собранные нами материалы попали в нужные инстанции. Касательно второго: в январе Джек намерен выдвинуть свою кандидатуру на пост президента. Он желает, чтобы ты возглавил службу безопасности его избирательной кампании — начиная с праймериз и, будем надеяться, до ноября. Как тебе это?

Боб

Вставка: документ.

13.07.59

Личная записка: Кемпер Бойд — Роберту Кеннеди.

Дорогой Боб,

я принимаю оба предложения. Да, я не Призрак, — мне нужно все. Давайте прижмем Джимми Хоффу и выберем Джека президентом.

Кемпер

Вставка: документ.

27.07.59

Официальная расшифровка телефонных переговоров ФБР: «Записано по приказу директора»/«Уровень секретности 1-А: Только для глаз директора». Говорят: директор Гувер и специальный агент Кемпер Бойд.

ЭГ: Доброе утро, мистер Бойд.

КБ: Доброе утро, сэр.

ЭГ: В вашем сообщении упоминалось о хороших новостях.

КБ: Об отличных новостях, сэр. Братья наняли меня на работу на более или менее постоянной основе.

ЭГ: В качестве кого?

КБ: Я должен буду передавать собранные комитетом материалы в различные судебные и следственные органы, а также обеспечивать безопасность избирательной кампании Старшего брата.

ЭГ: Выходит, Младший брат не изменил своего решения касательно Хоффы.

КБ: Рано или поздно он надеется распять его.

ЭГ: Католики известны своим чересчур буквальным пониманием концепции распятия.

КБ: Это да, сэр.

ЭГ: Продолжим о католиках-рецидивистах. Как мистер Литтел? Больше не позволяет себе эскапад?

КБ: Нет, сэр.

ЭГ: Специальный агент-командир Лиги присылал мне кое-какие его отчеты. Кажется, его работа вполне удовлетворительна.

КБ: Вы хорошенько припугнули его в прошлом году, сэр. Теперь он хочет одного — спокойно доработать до пенсии. Как я уже говорил, он злоупотребляет алкоголем и, кажется, поглощен связью с Хелен Эйджи.

ЭГ: Позвольте продолжить разговор на тему связей. Как продвигается ваша интрижка с мисс Лорой Хьюз?

КБ: Я не стал бы называть это «интрижкой», сэр.

ЭГ: Мистер Бойд, вы разговариваете с непревзойденным мастером вешать лапшу на уши и чемпионом по изворотливости. Вы и сами в этом деле не промах, должен признать, — но до меня вам далеко. Вы трахаете Лору Хьюз, как трахнули бы каждую из признанных дочерей Кеннеди и саму старуху Роуз, если бы знали, что этим заслужите расположение Джека. Так-то. Ладно, так что там мисс Хьюз рассказывает о своей семейке?

КБ: Она ограничивается историями о своем отце, сэр. Она может быть весьма язвительной на его счет и на счет его дружков и любит порассказать о них всякого.

ЭГ: Продолжайте.

КБ: Очевидно, Джо и его старинный друг Джулиус Шиффрин в двадцатых годах тайно переправляли через границу мексиканских нелегальных эмигрантов. Мужчин они использовали в качестве как дешевой рабочей силы при возведении декораций на съемочной площадке, когда Джо заправлял компанией «РКО»[25]. Женщинами же Джо и Шиффрин пользовались как таковыми, нанимали их в качестве домашней прислуги, забирали половину заработка в качестве платы за жилье, а потом сдавали пограничному патрулю, чтобы те водворяли их назад в Мексику. Некоторых женщин Шиффрин переправил в Чикаго, где открыл бордель, обслуживавший исключительно мафиози и политиков. Лора упоминала, что Джо тайно снял порнофильм в том самом борделе. С участием Хью Лонга[26] и двух мексиканок — карликов с огромными грудями.

ЭГ: Мисс Хьюз умеет рассказывать истории. А что она говорит о братьях?

КБ: По поводу братьев она особо не распространяется.

ЭГ: Как и вы сами.

КБ: Да, они мне нравятся.

ЭГ: Полагаю, вы очертили четкие границы своему предательству. И еще — похоже, вы и не подозреваете, насколько глубоко в вас проникло очарование этого семейства.

КБ: Я отделяю одно от другого.

ЭГ: Да, в этом надо отдать вам должное. Итак, об еще одной отдельной сфере вашей деятельности — присмотре за кубинскими эмигрантами. Помните, что вы говорили мне о том, что у вас есть доступ к информации об этих эмигрантах?

КБ: Конечно, сэр. Скоро я отправлю вам подробный отчет на эту тему.

ЭГ: Лора Хьюз, должно быть — недешевое удовольствие.

КБ: Сэр?

ЭГ: Не притворяйтесь, что не поняли, Кемпер. Ведь очевидно, что ЦРУ заключило с вами контракт. Три оклада, милорд.

КБ: Сэр, я четко разделяю свои обязанности.

ЭГ: Конечно, вы это делаете, и я буду последним, кто станет вам в этом препятствовать. Доброго дня, мистер Бойд.

КБ: Доброго дня, сэр.

Вставка: документ.

04.08.59.

Репортаж корреспондента «Строго секретно»:

Ленни Сэндс — Питу Бондюрану.

Пит,

странно, но, кажется, каждый захваченный врасплох гомик так и норовит вцепиться в меня, — это тем более удивительно, что я вроде как работаю среди натуралов. Как вам известно, я развлекаю итальяшек-игроков Сэла Д’Онофрио. Мы играем в Рино, Вегасе, Тахо, Гардене и на некоторых круизных пароходиках на озере Мичиган — на тех, где в шоу-программу включены азартные игры. И я постоянно натыкаюсь на голубых — целый эскадрон Лафайета в лосинах (в обтяг?). 1) В Эл-Эй, в драйв-ин «Делорес», что на Уилшир и Ла Шенега, все парни-официанты, что днем ловко раскатывают на роликах, разнося яства, ночью тоже обслуживают посетителей, но только другим способом. Частый ночной посетитель: Одлей (гей?) Стивенсон, дважды кандидат в президенты с прокрасными (странно, что не голубыми) политическими наклонностями, которые, вероятно, осуждает мистер Гувер. 2) Дейв Гэрроуэй из телешоу «Сегодня» недавно был арестован за то, что приставал к молодым парням на нью-йоркской Таймс-сквер. Дело (что странно) не предавали огласке, но Дейв (Дейв-Невольник, как кличут нашего приятеля в одном (весьма!) узком кругу), недавно был замечен в борделе для педиков на окраине Вегаса, 3) Также я имел счастье свести знакомство с одним праздношатающимся младшим капралом морской пехоты, и он мне рассказал о своем знакомом артиллерийском сержанте из Кэмп-Пендлгона, который придумал способ раскручивать на бабки состоятельных педиков. Способ заключается в следующем: симпатичные молодые парни в военной форме гуляют по Силверлейку и бульвару Сансет и завлекают гомиков. Естественно, они им потом не дают и вдобавок трясут с них бабки. Я позвонил тому сержанту и послал ему сотню. За что он охотно рассказал, что в процессе аферы им попадались довольно знаменитые люди. Представьте себе: актер Уолтер Пиджин (член которого достигает тридцати сантиметров!) трахает мальчиков на плюшевых диванах квартирки в округе Лос-Фелис. Также английский актер, любимец женщин (и, как выяснилось, не только!) Ларри Оливье недавно взял органы власти в свои собственные руки — иными словами, решил потискать офицера морской полиции в театре Уилтерн. Прочие гомики, чьи сердца были разбиты сержантовыми парнями: Дэнни Кэй, Либераче (что странно), Монти Клифт и дирижер Леонард Бернштайн. Эй, а ты заметил, что я стал писать совсем в стиле «Строго секретно»?

Будь здоров!

Ленни

Вставка: документ.

12.08.59.

Конфиденциальное сообщение:

Кемпер Бойд — Джону Стэнтону.

С пометкой: КОНФИДЕНЦИАЛЬНО. ПЕРЕДАТЬ

Джон,

еще некоторые замечания касательно Пита Бондюрана, «Такси «Тигр»» и нашего элитного подразделения.

Чем больше я об этом думаю, тем больше я вижу «Такси «Тигр»» потенциальным вербовочным пунктом для нашей миссии в Майами. Я обсудил эту мысль с Фуло Мачадо (бывшим сторонником, а ныне яростным противником Кастро), диспетчером такси и близким другом агента-контрактника Чака Роджерса. Мачадо разделил мой энтузиазм. Он согласился с тем, что Роджерса следует сделать постоянным диспетчером и одновременно управляющим конторой. Фуло получил одобрение Джимми Хоффы, который не скрывает того, что предпочитает, чтобы на руководящих должностях были люди англосаксонского происхождения. Фуло в настоящее время занят вербовкой для нас новобранцев, получая за это из кассы «Такси». Хоффе известно, что сотрудничество с Управлением — разумное решение. Дальновидно для такого жесткого и простодушного человека.

Мне бы хотелось предложить Фуло Мачадо в качестве пятого члена нашего элитного подразделения. Также мне бы хотелось, чтобы вы позволили Роджерсу нанять Теофилио Паэса, Уилфредо Олмоса Дельсола, Томаса Обрегона и Рамона Гутьереса таксистами на условиях полной занятости. Хотя сооружение блессингтонского лагеря почти завершено, у нас нет новобранцев, которых мы могли бы там тренировать. До тех пор пока не прибыли новые партии политических ссыльных, полагаю, наши люди принесут наибольшую пользу, вербуя таковых среди кубинской колонии в Майами.

Что касается Бондюрана. Да, он (на пару со мной) провалил операцию с Томасом Гордином. Но: Бондюран уже нанят Джимми Хоффой специально для поддержания порядка в конторе «Такси». Он также доставил с Кубы записку Санто Траффиканте, в которой последний лично просил, чтобы мафией не предпринималось никаких действий с целью отомстить за национализацию гаванских казино. Бондюран передал эту записку С. Гьянчане, К. Марчелло и Д. Росселли. Все трое согласились с аргументами Траффиканте. Так что, благодаря Бондюрану, жесткие и блюдущие лишь свои интересы люди снова сотрудничают с Управлением ради общей цели.

Бондюран также де-факто является главным редактором скандального журнала «Строго секретно», который можно использовать в качестве органа контрразведки. И, по моему глубокому убеждению, лучшего человека для управления лагерем не найти. Это — крайне жесткий человек, и окрестное отребье очень скоро будет иметь шанс в этом удостовериться.

Что вы думаете относительно моих предложений?

Вставка: документ

19.08.59.

Личная записка: Джон Стэнтон — Кемперу Бойду.

Кемпер,

100% «да» по всем пунктам. Да, Мачадо может присоединиться к подразделению. Да, Роджерс может нанять Паэса, Обрегона, Дельсола и Гутьереса в качестве таксистов. Да, нанимайте Питера Бондюрана для управления блессингтонским лагерем, но разрешите ему по-прежнему работать на Говарда Хьюза. Хьюз — потенциально полезный союзник, и мы не хотим, чтобы он отдалялся от Управления.

Хорошая работа, Кемпер.

Джон

Вставка: документ.

21.08.59.

Телетайпный отчет: разведывательный отдел полицейского управления Лос-Анджелеса — специальному агенту Уорду Дж. Литтелу, чикагский офис ФБР. Отправлено закрытым письмом на домашний адрес специального агента Литтела.

Мистер Литтел,

касательно вашего телефонного запроса по поводу недавней деятельности в Лос-Анджелесе Сэла Д’Онофрио.

Установлено следующее.

Объект наблюдения — известная в уголовных кругах фигура.

Он занимал деньги у независимых ростовщиков и обещал им «большие проценты» за то, что они наведут его на «очень крупных» потенциальных заемщиков. Объект был неоднократно замечен во время того, как он делал ставки на ипподроме Санта-Аниты. Офицеры, осуществлявшие наблюдение, слышали, как он сообщил новому знакомому: «Я уже просрал почти половину того, что дал мне мой папик».

Объект отличился недостойным поведением во время игры в казино «Счастливый самородок» в Гардене. Его партнер, Леонард Джозеф Сейделвитц, также хорошо известный в преступном мире, был замечен в посещении многочисленных коктейль-баров, служащих излюбленным местом встреч мужчин нетрадиционной ориентации. Следует отметить, что шутки Сейделвитца стали гораздо более непристойными и откровенно гомофобскими.

Если вам понадобится дальнейшая информация, просьба сообщить мне.

Капитан Джеймс Э. Гамильтон,

разведывательный отдел,

полицейское управление Лос-Анджелеса

26. (Чикаго, 23 августа 1959 года)

Из-за усилителя светская беседа показалась ему рокотом канонады. Ловя каждый звук, Литтел причащался вместе с мафией ее развлечений.

Он установил оборудование для прослушивания в маленькой гостиной квартиры Сэла; микрофоны подсоединялись к колонкам, установленным в платяном шкафу дальней спальни. Он переусердствовал со стенными микрофонами, и получил оглушительное голосовое «вибрато».

В шкафу было жарко и тесно. Литтел вспотел в своих наушниках.

Говорят двое: Безумный Сэл и «кинопродюсер» Сид Кабикофф.

Сэл снова стал бесконтрольно играть. Литтел предъявил ему телетайп ПУЛА, в котором описывались его действия. Сэл сообщил, что проиграл все пятьдесят с чем-то тысяч, которые дал ему Литтел.

Кража денег из камеры хранения так и осталась нераскрытой — Сэл не имел понятия о том, откуда взялись средства. Пост прослушивания возле ателье так и гудел слухами, но ни Мальвазо, ни Утенок так ни о чем и не догадались.

А потом ему позвонил Джек Руби.

И сообщил:

— Я наконец нашел парня для Сэла Ди — ну, заемщика.

Его информаторы сработали синхронно — кроме Ленни Сэндса.

Литтел протер наушники.

Голос Кабикоффа (многократно усиленный): …Хеши говорит, что ему отсосали около двадцати тысяч раз.

Безумный Сэл: Сид, Сид, жидовская твоя морда. Ты перся сюда из чертова Техаса только для того, чтобы потрепаться?

Кабикофф: Ты прав, Сэл. Я был проездом в Далласе и перетер с Джеком Руби. Джек сказал: «Поезжай в Чикаго и поговори с Сэлом Ди. Если тебя интересует приличный кредит пенсионного фонда, обращайся к Сэлу». Джек сказал: «Сэл — посредник. Он может связать тебя с Момо и выше. Сэл — тот, у кого есть доступ к деньгам».

Безумный Сэл: Ты говоришь «Момо», как будто сам какой мафиози.

Кабикофф: Это как ты говоришь на идише. Все хотят знать, что они повязаны. Все хотят быть своими.

Безумный Сэл: Что ты несешь, жирный ты бейгел[27].

Кабикофф: Сэл, Сэл.

Безумный Сэл: Сэл, большой жирный хрен, ты, пожиратель копченого лосося. Говори, зачем тебе бабки-то понадобились. Ведь наверняка же ты решил подзанять у фонда не для того, чтоб отпраздновать бар-митцву[28] своего спиногрыза.

Кабикофф: Для того, чтобы снимать порнуху, Сэл. Я уже год снимаю порно в Мексике. В Тихуане, Хуаресе — там можно набрать актеров по дешевке.

Безумный Сэл: К делу. Кончай гребаную лекцию.

Кабикофф: Сэл, Сэл — я создаю настроение.

Безумный Сэл: Я те дам «настроение», мамлюк.

Кабикофф: Сэл, Сэл. Я снимаю порно. Хорошее порно. Вообще-то я собираюсь через пару деньков делать в Мексике фильмец. Там будут сниматься девушки из клуба Джека. Получится здорово — на Джека работает несколько шикарных телок. Сэл, Сэл, — не надо на меня так смотреть. Вот что я хочу. Я хочу снимать легальные фильмы — ужастики, «экшн» — с участием порноактеров. Я хочу снимать два полнометражных фильма на бюджет одного и попутно снимать порнушку, чтобы финансировать легальные фильмы. Сэл, Сэл, не надо так хмуриться. Это золотое дно! Я отдам Сэму и фонду 50 % прибыли плюс погашение долга и навар. Сэл, послушай меня. Это же не сделка — это золотое дно! На небесах, блин, написано, неоновыми буквами: «золотое дно!».

Тишина — длиной в двадцать шесть секунд.

Кабикофф: Не надо на меня волком смотреть, Сэл, послушай. Это же золотое дно, и я хочу, чтобы вся прибыль осела, сам понимаешь, в нашем кругу. Знаешь, ведь в какой-то мере у меня давние отношения с фондом. Знаешь, мне известно, что есть подлинные бухгалтерские книги фонда, о которых известно только мафии. Я ведь Джулиуса давным-давно знаю. Еще с двадцатых, когда он торговал наркотой и на вырученные деньги финансировал фильмы, которые снимались на студии «РКО» — тогда ее директором был Джо Кеннеди. Скажи Сэму, чтобы спросил обо мне у Джулиуса, о’кей? Просто чтобы тот напомнил ему, что мне можно верить, и что я все еще повязан.

Литтел вцепился в наушники. Елки-палки….

«Джулиус Шиффрин», «бухгалтер фонда», «подлинные бухгалтерские книги».

В динамик наушников стекали капельки пота — из них доносилось лишь неразборчивое шипение. Литтел записал реплики разговора дословно — прямо на стенке шкафа.

Кабикофф: …значит, через пару дней я возвращаюсь в Техас. Возьми мою карточку, Сэл. Знаешь, визитные карточки всегда производят хорошее впечатление.

Литтел услышал слова прощания, и тут же хлопнула входная дверь. Он снял наушники и уставился на написанные на стене слова.

Вошел Безумный Сэл. Под его футболкой перекатывались складки жира.

— Как я смотрелся? Мне пришлось быть с ним пожестче — а иначе бы он не поверил, что перед ним настоящий я.

— Хорошо смотрелся. А теперь следи за деньгами. Ты больше не получишь от меня ни цента, пока у меня не появится доступ к фонду.

— А что мне делать с Кабикоффом?

— Я позвоню тебе в течение недели и скажу, стоит представлять его Сэму или нет.

Сэл рыгнул.

— Позвони мне в Эл-Эй. Я собираюсь отвезти в Гардену еще одну партию игроков.

Литтел уставился в стену. Он учил наизусть каждую реплику разговора — перед тем, как записать их все в блокнот.

27. (Гардена, 25 августа 1959 года)

Ленни выпендривался и рассылал публике воздушные поцелуи. Публика с удовольствием хавала — давай, Ленни, давай, давай.

Ленни терпеть не мог педиков. Ленни поедал педиков, как Годзилла — Токио. Ленни дочиста съел игровой клуб «Счастливый самородок».

Пит принялся смотреть.

Ленни играл свой номер — педик Кастро лапает педика Айка на Голубом Саммите!!!

— Фидель! Сейчас же убери свою бороду — она мне между ног щекочет! Фидель! Фидель! Какая больша-ая у тебя гаванская сигара!

Публике это страшно нравилось. Публика решила, что это — высококлассная политическая сатира.

А Пит скучал. Пресные шутки и дрянное пиво — «Счастливый самородок» оказался сущей дырой.

Его прислал Дик Стейзел. Дик был очень обеспокоен: последние депеши Ленни были слишком щекотливого содержания, чтобы их печатать. Хьюзу и Гуверу они страшно нравились — но некоторые из политых грязью гомиков вполне могли разнести «Строго секретно» в пух и прах.

— Фидель! Передай-ка банку со смазкой, и мы возобновим дипломатические отношения! Фидель! Мой геморрой горит, как тростниковая плантация «Юнайтед фрут»!

Кемпер Бойд считал, что у Ленни есть талант. Кемперу пришла в голову блестящая мысль: пусть «Строго секретно» печатает пропаганду антифиделевских настроений!

Ленни вполне мог писать такие статьи. Ленни когда-то был курьером — возил на Кубу деньги для Батисты — так что все реалии и стиль были ему знакомы, а кубинские коммунисты не станут подавать в суд.

Ленни выдавал репризы. Пит предавался грезам — в десять вечера. ТОТ МОМЕНТ все вставал у него перед глазами — точно снятый на цветную кинопленку.

Вот мертвый Том Гордин. Вот улыбающийся Бойд. Вот чемодан, набитый акциями компании «Юнайтед фрут».

Там же, над мертвым телом, они заключили сделку. Сняли комнату в мотеле и подбросили тело туда, уложив таким образом, чтобы все решили, что это самоубийство — болваны из полиции Ки-Уэста проглотили эту нехитрую выдумку.

Акции Бойд продал. Вышло по сто тридцать одной тысяче на брата.

Они встретились в Вашингтоне и поделили добычу. Бойд сказал:

— Я, скорее всего, смогу протащить твою кандидатуру для тренировки кубинцев, но на это потребуется не один месяц. И мне придется объяснить, почему мы провалили операцию с Гординым.

Пит попросил:

— Расскажи подробней.

Бойд ответил:

— Возвращайся а Эл-Эй. Занимайся «Строго секретно» и нянчи Говарда Хьюза. Полагаю, Куба и наши общие связи сделают нас с тобой богачами.

Вернувшись в Эл-Эй, он так и поступил. Он сообщил Хьюзу, что скоро ему придется надолго отлучиться. Хьюз рассердился. Пит успокоил его, вручив припасенный для этого кодеин — в нехилом количестве.

При мысли о тренировочном лагере кубинцев у него аж слюнки текли. Он жутко туда хотел. Траффиканте вышвырнули с Кубы в прошлом месяце, и он все вещал, что Кастро надо как следует вздрючить за Преступления Против Прибыли Казино.

Бойд назвал «Такси «Тигр»» «потенциальным вербовочным пунктом». У Бойда была голубая мечта — продать контору Управлению.

Раз в неделю ему звонил Чак Роджерс. Говорил, что проблем с конторой не было. Каждый месяц Джимми Хоффа присылал ему его пять процентов — причем он палец о палец не ударил, чтобы их заработать.

Бойд и Роджерс устроили таксистами своих прирученных кубинцев — Обрегона, Дельсола, Паэса и Гутьереса. Чак уволил шестерых сторонников Кастро — ублюдки на прощанье грозились всех поубивать.

Теперь «Такси «Тигр»» было на 100% укомплектовано противниками Кастро.

Ленни закончил свой номер — шуткой по поводу Одлея-Гея Стивенсона, Короля Говнокрадов. Под гром аплодисментов Пит выскользнул из зала.

Игрокам страшно понравилось представление «нашего Ленни». Ленни протискивался сквозь толпу, точно какая прима-дива в пору заката карьеры.

Дерг-дерг-дерг — знаменитые усики пришли в движение. Усики подсказали ему идею: надо проследить за маленьким засранцем.

И они направились на север — между ними было безопасное прикрытие из трех машин. У «паккарда» Ленни была довольно длинная антенна — Пит ориентировался на нее.

Они повернули на Вестерн-авеню, потом въехали на территорию собственно Лос-Анджелеса. Ленни повернул налево, на Уилшир, а потом на север, на Доэни. Поток автотранспорта поредел — Пит отстал, чтобы дать своему парню фору.

Ленни повернул на восток, в Санта-Монику. Пит подивился — перед ним вырос ряд пидор-баров: «Четыре звезды», «Клондайк» и еще несколько новых. Места были знакомые — он тряс каждое заведение еще в свою бытность помшерифом.

Ленни ме-е-едленно ехал вдоль баров, едва не задевая тротуар. Он проехал мимо «Тропиков», «Орхидеи» и «Лассо-рум «У Ларри»».

Ленни, не стоит так чертовски неприкрыто выказывать свою ненависть.

Пит тоже притормозил — теперь их разделяло расстояние в две машины. Ленни свернул на парковку перед заведением под названием «Гнездышко Ната».

У «большого Пита» был рентгеновскийвзор. Как у Супермена или Зеленого Шершня из комиксов.

Пит покружил по кварталу и медленно въехал на парковку. «Паккард» Ленни стоял у задней двери.

Пит написал записку:

Если повезет, отправь его домой. Встречаемся в «драйв-ин» «У Стэна», на пересечении Сансет и Хайленд. Я пробуду там до закрытия бара.

Пит Б.

Пит ел в машине. Два бургера с соусом чили, картошка фри и кофе.

Мимо катили на роликах официантки. На них были брючки в обтяг, бюстгальтеры, поднимающие грудь, и колготки.

Гейл Хенди называла его «вуайеристом». Его всегда заводило, когда женщины начинали вертеться у него перед глазами.

Официантки были хороши. Разносить полные подносы на роликах — неплохая тренировка. Блондинка, что везла на подносе сливочное мороженое с горячим сиропом, отлично подошла бы на роль наживки для шантажа.

Пит заказал модный нынче персиковый пирог. Блондинка его принесла. И тут он увидел Ленни, который шел к его машине.

Вид у него был самый стоический. Прима-дива оказалась крепким орешком, хоть и не совсем традиционной ориентации.

Пит закурил сигарету:

— Ты говорил мне, что слишком хорошо знаешь жизнь, чтобы вставать у меня на пули, — это все еще так и есть?

— Да.

— Так тебя Кемпер Бойд и Уорд Литтел этим держат?

— «Этим»? А, нуда, этим.

— Что-то мне не верится, Ленни, да и Сэму Джианкане, в конечном счете, тоже вряд ли поверится. Мне думается, я могу хоть сейчас позвонить Сэму и сказать: «Ленни Сэндс трахает мальчиков» — на пару минут его это шокирует, а потом он попросту махнет на это рукой. Если бы Бойд и Литтел пытались шантажировать тебя этим, полагаю, у тебя хватило бы ума и смелости послать их подальше.

Ленни пожал плечами:

— Литтел сказал, что сдаст меня Сэму и легавым.

Пит бросил окурок в стаканчик с кофе.

— Все равно не верю. Короче, — видишь во-о-он ту брюнетку на роликах?

— Вижу.

— Хочу, чтобы ты сказал мне, что у Бойда и Литтела есть на тебя, раньше, чем она доедет до вон того голубого «шеви».

— А если я не вспомню?

— Тогда прикинь, что все, что говорят обо мне — правда, и исходи из этого.

Ленни улыбнулся — улыбкой «ведущей актрисы»:

— Это я убил Тони Ианноне, и Литтел может это доказать.

Пит присвистнул:

— Впечатляет. Тони был крутым парнем.

— Не стоит водить меня за нос, Пит. Просто скажи, что ты собираешься с этим делать.

— Ответ простой — ничего. Я не стану разглашать твоих секретов.

— Хотелось бы в это верить.

— Поверь тогда вот во что: у меня с Литтелом давние счеты, и мне он не нравится. С Бойдом мы на дружеской ноге, но Литтел — это другое. Надавить на него я не могу, потому что Бойду это обязательно не понравится, но если он станет тебя доставать, дай мне знать.

Ленни обиженно напрягся.

— Я не нуждаюсь в защитнике. Я не из тех, кто…

Мимо пронеслись официанточки на роликах. Пит опустил стекло на двери — проветрить салон.

— У тебя отличные рекомендации, Ленни. А уж чем ты занимаешься в свободное время — твое дело.

— Ты — человек широких взглядов.

— Спасибо. Ну, не созрел, чтобы рассказать мне, по поводу чего (или кого) ты стучишь Литтелу?

— Нет.

— «Нет» — и все?

— Я хочу продолжать работать на тебя. Просто отпусти меня — скажи только, что тебе от меня надо.

Пит щелкнул замком пассажирской двери:

— Больше никаких статей про гомиков в «Строго секретно». Отныне ты пишешь туда исключительно статьи антикоммунистической направленности и очерняющие Кастро. Я имею в виду статьи непосредственно в журнал. Я дам тебе кое-какую информацию, остальное сочинишь сам. На Кубе ты был, политику мистера Хьюза знаешь. Отсюда и пляши.

— Это все?

— Да, если только ты не хочешь кофе с пирогом.

Ленни Сэндс трахает мальчиков. Говард Хьюз занимает деньги младшему брату Дика Никсона.

Секреты, секреты.

Большому Питу нужна женщина. Опыт шантажа желателен, но не обязателен.

Зазвонил телефон — какого хрена, в такую-то рань.

Пит снял трубку:

— Да?

— Это Кемпер.

— Кемпер, ты что, охренел? Сколько вообще времени?

— Ты принят на работу, Пит. Стэнтон незамедлительно устроит тебе контракт с Управлением. Ты будешь заправлять блессингтонским лагерем.

Пит протер глаза.

— Это официальная формулировка, а как на самом деле?

— Наша с тобой задача — облегчить взаимодействие между ЦРУ и организованной преступностью.

28. (Нью-Йорк, 26 августа 1959 года)

Джо Кеннеди раздал присутствующим булавки для галстука с президентской печатью. Номер в «Карлайле» заблестел фальшивым президентским блеском.

У Бобби был скучающий вид. У Джека — напротив, радостно-удивленный. Кемпер приколол свой галстук к сорочке.

Джек сказал:

— Кемпер, мошенник этакий.

Бобби сказал:

— Не забывай — мы собрались здесь, чтобы обсудить твою президентскую кампанию.

Кемпер смахнул с брюк приставшую ворсинку. На нем был костюм из легкой полотняной материи и белые мокасины из мягкой кожи — Джо обозвал его «мороженщиком на колесах».

Лоре страшно понравился его новый прикид. Он купил обновки на прибыль от украденных акций. Неплохой костюм для летней свадьбы.

Джо сообщил:

— Эти булавки подарил мне Рузвельт. Я хранил их, ибо чувствовал, что в один прекрасный день состоится вот такая встреча.

Джо хотел сделать из этого событие. Дворецкий расставил на буфете возле их кресел холодные закуски.

Бобби подтянул узел своего галстука.

— Моя книга выйдет в твердом переплете где-то в феврале — примерно через месяц после того, как Джек объявит о выдвижении своей кандидатуры. Издание в мягкой обложке выйдет в июле — как раз ко времени съезда партии. Надеюсь, книга даст объективную картину моей борьбы против Джимми Хоффы. Мы не хотим, чтобы Джека ассоциировали с Маклеллановским комитетом, — это явно не придаст ему популярности в профсоюзных кругах.

Джек рассмеялся:

— Чертова книженция съедает все твое свободное время. Нанял бы, что ли, кого-нибудь, чтоб писал за тебя. Я вот так и поступил — и получил Пулитцеровскую премию.

Джо намазал икрой галету:

— Слышал, Кемпер попросил, чтобы его имя убрали из текста. Жаль, потому что тогда можно было бы написать подзаголовок: «Внутри вас ждет фургон с мороженым».

Кемпер повертел в пальцах булавку:

— Меня ненавидит с миллион автоугонщиков по всей Америке. Я предпочел бы, чтобы они не знали, чем я занимаюсь в настоящее время.

Джек сообщил:

— Кемпер — весьма осторожный человек.

Джо заметил:

— Да, и тебе, Бобби, следовало бы у него поучиться. Я говорил это уже тысячу раз и повторю сейчас. Эта ненависть к Джимми Хоффе и мафии — чушь собачья. В один прекрасный день эти люди могут помочь тебе набрать голоса. А ты решил добавить к оскорблению действием оскорбление словом — то есть к преследованию посредством вашего дурацкого Маклеллановского комитета добавилась еще и книга. Кемпер крайне аккуратно разыгрывает свои карты, Бобби. Тебе действительно стоит у него поучиться.

Бобби усмехнулся:

— Наслаждайся моментом, Кемпер. Отец соглашается с оппонентами своих детей раз в десять лет.

Джек закурил сигару:

— Синатра же вроде якшается с гангстерами. Если они нам понадобятся, мы можем использовать его как посредника.

Бобби ткнул кулаком подушку кресла:

— Фрэнк Синатра — трусливое ничтожество, и я ни за что не стану заключать сделки с гангстераами.

Джек закатил глаза. Кемпер воспринял это как условный знак — сыграть в посредника.

— Я полагаю, что у этой книги — большие возможности. Полагаю, можно будет распространить ее копии среди членов профсоюза во время праймериз и таким образом набрать очки. В процессе работы в комитете я завел приличные связи в правоохранительных органах, и мне кажется, что мы можем объединить под флагом наших сторонников несколько окружных прокуроров номинально республиканских политических симпатий, сделав акцент на заслугах Джека в сфере борьбы с преступностью.

Джек сказал:

— Это Бобби у нас — борец с криминалом, а не я.

Кемпер сказал:

— Ты же был в комитете.

Бобби улыбнулся:

— Я изображу тебя героем, Джек. И не стану писать о том, что вы с папой с самого начала относились к Хоффе лояльно.

Все рассмеялись. Бобби ухватил пригоршню канапе.

Джо откашлялся:

— Кемпер, мы пригласили тебя сюда главным образом для того, чтобы обсудить Эдгара Гувера. Нам необходимо обсудить ситуацию сейчас, поскольку вечером я собираюсь устроить ужин в «Павильоне», и мне надо будет готовиться.

— Вы имеете в виду те досье на вас всех, что есть у Гувера?

Джек кивнул:

— Верно. Меня особенно интересует, есть ли у него информация о романе, который был у меня во время войны. Слышал, Гувер убедил себя, что та женщина была нацистской шпионкой.

— Ты имеешь в виду Ингу Арвад?

— Ну да.

Кемпер выхватил у Бобби один бутербродик.

— Да, у мистера Гувера есть информация на эту тему. Он хвалился ею передо мной много лет назад. Разрешите внести одно предложение и кое-что прояснить?

Джо кивнул. Джек и Бобби придвинулись на краешек своих кресел.

Кемпер подался к ним:

— Я уверен, что мистеру Гуверу известно, что я стал работать в комитете. Также я уверен в том, что он разочарован из-за того, что я за все это время так и не вышел с ним на связь. Позвольте мне возобновить с ним контакт и сообщить, что я работаю на вас. Позвольте убедить его, что в случае своего избрания Джек не станет увольнять его с поста главы ФБР.

Джо кивнул. Джек и Бобби кивнули.

— Полагаю, что это будет разумный, осторожный шаг. И раз уж мне предоставили место на трибуне, позвольте поднять кубинский вопрос. Эйзенхауэр и Никсон поспешили объявить себя противниками Кастро, и я подумал, что Джеку тоже не помешает заявить о своем недовольстве политикой Фиделя.

Джо повертел в пальцах свою булавку:

— Что-то все кругом ринулись записываться в противники Кастро. Лично я не вижу возню с Кубой потенциальным пунктом предвыборной программы.

Джек сказал:

— Папа прав. Но я вот подумал, что, если меня изберут, я мог бы послать туда пару дивизий морпехов.

Джо поправил его:

— Когда тебя изберут.

— Верно. Я отправлю туда морпехов, чтобы те освободили публичные дома. Кемпер может вести войска. А я сделаю его своим знаменосцем в Гаване.

Джо подмигнул:

— Не забудь свое знамя, Кемпер.

— Не забуду. И если серьезно, я мог бы приносить вам сведения прямо с кубинской передовой. Я знаю нескольких бывших фэбээровцев, которые владеют информацией, которую можно повернуть против Кастро.

Бобби откинул волосы со лба:

— Кстати, о фэбээровцах: как там Призрак?

— Вкратце: он очень усердно работает. Все охотится за бухгалтерскими книгами пенсионного фонда, но пока что практически безрезультатно.

— У меня начало создаваться впечатление, что он — жалкий тип.

— Поверь мне, это не так.

— Могу я с ним встретиться?

— Нет — пока он не выйдет в отставку. Он боится мистера Гувера.

Джо сказал:

— Как и все мы.

И они рассмеялись.

«Сент-Реджис» был слегка пониже классом, чем «Карлайл». Номер Кемпера был в три раза меньше номера Кеннеди. Он держал комнату в скромном отеле в районе западной 40-й улицы — Джек и Бобби знали только этот адрес. Снаружи стояла удушающая жара. А в номере было превосходно — двадцать градусов Цельсия.

Кемпер написал записку мистеру Гуверу. В ней он сообщал: я получил подтверждение — после избрания Джек Кеннеди не станет вас увольнять. После чего снова поиграл с самим собой в «адвоката дьявола» — неизменный ритуал, исполняемый им после встреч с семейством Кеннеди. Сомневающиеся задавали ему вопросы касательно его поездок.

Они пытали его по поводу его собственной сложной системы приоритетов.

Он сам расставлял себе логические ловушки и сам же их блестяще избегал.

Сегодня вечером он встречался с Лорой — ужин и сольный концерт в Карнеги-холл. Она будет высмеивать стиль пианиста, а потом бесконечно практиковаться в исполнении пьесы, вызвавшей наибольший восторг публики. Это и была квинтэссенция Кеннеди: соревнуйся, но на публику выходи только тогда, когда знаешь, что можешь победить. Лора была наполовину Кеннеди и женщиной: в ней жил дух соревновательности, но у нее не было официального одобрения семьи. Ее единокровные сестры, все как одна, повыходили замуж за юбочников и хранили супружескую верность; Лора же крутила романы. Лора говорила, что Джо любил дочерей, но в глубине души считал их чем-то вроде негров.

Уже семь месяцев он был с Лорой. Семейство Кеннеди не подозревало об их связи. Когда все формальности помолвки будут улажены, он все им расскажет.

Сперва они почувствуют шок, потом — облегчение. Они считали, что ему можно доверять, что он четко умеет отделять одно от другого.

Лора любила смелых мужчин и искусство. Она была одинокой женщиной — ее единственным настоящим другом был Ленни Сэндс. Она стала еще одним подтверждением того, насколько разнообразен был круг общения семьи Кеннеди: комик со связями в уголовном мире давал уроки ораторского мастерства Джеку и был связан узами крепкой дружбы с его единокровной сестрой.

Рискованными, пугающими узами. Ленни мог многому научить Лору. И рассказать множество нелицеприятных историй.

Лора никогда не упоминала о Ленни — несмотря на тот факт, что именно он облегчил их встречу.

Должно быть, они созванивались — каждый из своего города.

У Ленни был порывистый характер. Испуганный или рассерженный, Ленни мог рассказать ей, что: «мистер Бойд заставил мистера Литтела меня ударить», «мистер Бойд и мистер Литтел — отвратительные вымогатели», «мистер Бойд устроил меня на работу в «Строго секретно» — отвратительное занятие».

Пик его страхов по поводу Ленни пришелся на середину апреля.

Беседы с эмигрантами в мотеле на Бойнтон-Бич выявили двух потенциально опасных людей: педофила-маньяка и сутенера-гомосексуалиста. Инструкции ЦРУ предписывали казнь. Он отвез их в парк Эверглейдс и застрелил.

Сутенер, поняв, какая участь его ждет, взмолился о пощаде. Он выстрелил ему в рот — чтобы не слышать его мольбы.

Он рассказал Клер, что хладнокровно расстрелял двоих. Она ответила банальными фразами о преступлениях коммунистов.

Сутенер напомнил ему о Ленни. Сутенер заставил его задуматься о неожиданностях, которые способны поставить в тупик даже ловкого Адвоката Дьявола.

Ленни мог разрушить его отношения с Лорой. Если нажать на него еще раз, он может не выдержать и все рассказать — Ленни был вспыльчивым типом.

Готового решения проблемы с Ленни он не нашел. Правда, можно было попытаться что-то сделать, найдя Лоре компанию — если ей будет не так одиноко, она станет реже звонить Ленни.

В середине мая он привез из Тулейна Клер и познакомил ее с Лорой. Лора, конечно, поразила воображение Клер — еще бы, искушенная столичная штучка на десять лет старше ее. Они подружились и подолгу болтали по телефону. Иногда Лора проводила уик-энды в обществе Клер; это были долгие походы по музеям и концерты.

Он продолжал работать в трех местах, и постоянно был в разъездах. А его дочь в это время составляла компанию его будущей невесте.

Лора рассказала Клер историю своего происхождения — Клер была из тех, кому можно довериться. Клер обалдела от услышанного — ее папа может стать тайным шурином президента!

Он искал женщин для будущего кандидата в президенты. Джек пролистал его черную записную книжечку вдоль и поперек и за полгода одарил своим вниманием почти сотню дам. Салли Леффертс называла его «насильником де-факто».

— Зажмет тебя в укромном уголке и охмурит, и в конце концов тебе ничего не остается, кроме как согласиться. Умеет убедить тебя в том, что если ты ему откажешь, то имя тебе — самая никудышная баба в мире.

Ресурсы черной записной книжки практически исчерпались. Мистер Гувер запросто мог заставить его подсунуть Джеку связанных с Бюро проституток.

Вполне мог. Если избирательная кампания Джека будет успешной, он может просто позвонить и сказать: СДЕЛАЙ ЭТО.

Зазвонил телефон. Кемпер схватил трубку после первого же звоночка.

— Да?

На линии послышался треск — звонили явно из другого города:

— Кемпер? Это Чак Роджерс. Я сейчас в диспетчерской, и произошло кое-что, о чем, по моему мнению, ты должен знать.

— Что?

— Сторонники Кастро, которых я уволил, прошлой ночью подъехали к стоянке такси и открыли огонь. Нам чертовски повезло, что никто не пострадал. Фуло полагает, что они прячутся где-то поблизости.

Кемпер растянулся на кушетке.

— Я приеду через пару дней. Тогда и разберемся.

— Разберемся как?

— Я хочу убедить Джимми продать вашу контору Управлению. Увидишь. Мы с ним что-нибудь придумаем.

— Я что хочу сказать — надо действовать решительно. То есть не можем же мы настолько опуститься в глазах кубинского сообщества, чтобы позволить каким-то коммунистическим подонкам в нас стрелять.

— Мы проучим их, Чак. Ты не будешь разочарован.

Кемпер открыл дверь своим ключом. Лора оставила двери террасы открытыми — концертные огни озаряли Центральный парк.

Слишком просто и слишком красиво.

Он видел кадры аэрофотосъемки с Кубы, по сравнению с которыми эта картина показалась бы жалкой.

На снимках были горящие здания компании «Юнайтед фрут» на фоне ночного неба. Волшебной красоты фотоснимки.

Что-то подсказало ему: проверь телефонные счета Лоры.

Он порылся в ящиках стола в ее кабинете и нашел их. За последние три месяца Лора звонила Ленни одиннадцать раз.

Что-то подсказало ему: немедленно успокой себя на этот счет.

Скорее всего, ничего страшного не было. Лора ни разу не упоминала о Ленни, и в ее поведении не было абсолютно ничего подозрительного.

Что-то подсказало ему: пусть она сама заговорит с тобой.

Они присели выпить мартини. Лора загорела — она целый день ходила по магазинам.

Она спросила:

— Долго ждал?

Кемпер сказал:

— Почти час.

— Я звонила тебе в «Сент-Реджис», но диспетчер сказал, что ты уже ушел.

— Захотелось прогуляться.

— В такую-то жару?

— Мне надо было проверить свои сообщения в другом отеле.

— Так ты мог позвонить портье и узнать у него.

— Мне нравится появляться там время от времени.

Лора рассмеялась:

— Мой любовник — шпион.

— Не совсем так.

— Интересно, что бы сказала моя суррогатная семейка, если бы кто-то из ее членов узнал, что ты снимаешь номер в «Реджисе»?

Кемпер засмеялся:

— Они бы решили, что я им подражаю; и еще — задумались бы, как я могу себе это позволить.

— Мне вот самой это интересно. Твоя пенсия ФБР не так велика, да и семейство тебе не столько платит.

Кемпер положил ладонь ей на колено.

— Я удачно играл на бирже. Я же уже говорил тебе, Лора. Если хочешь узнать больше — спрашивай.

— Хорошо, непременно спрошу. Раньше ты никогда не говорил о прогулках, — так почему это тебе взбрело в голову прогуляться в самый жаркий день года?

Кемпер посмотрел на нее деланно затуманенным взором:

— Да вспомнил своего друга Уорда, как мы с ним в Чикаго, бывало, гуляли берегом озера. В последнее время я успел по нему соскучиться и, как выяснилось, спутал чикагский климат с манхэттенским. Что случилось? У тебя грустный вид.

— Да ничего.

Она проглотила наживку. Слова про Чикаго и друга выдали ее с головой.

— Не верю я в твое «ничего», Лора.

— Нет, нет, и вправду ничего.

— Лора…

Она отстранилась от него:

— Кемпер, я же сказала — ничего.

Кемпер вздохнул. Кемпер изобразил на лице превосходную смесь огорчения и раздражения.

— Нет. Это из-за Ленни Сэндса. Что-то из того, что я сказал, напомнило тебе о нем.

Она расслабилась. Очевидно, она верила в его спектакль.

— Ну, когда ты сказал, что знаком с Ленни, ты изъяснялся уклончиво, и я не стала говорить о нем, потому что боялась, что это тебя побеспокоит.

— А Ленни говорил тебе, что знает меня?

— Да, и еще какого-то фэбээровца, имени он не назвал. Он не стал распространяться, но я поняла, что он боится вас обоих.

— Мы спасли его от больших неприятностей, Лора. И ему пришлось заплатить. Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе о том, от чего мы его спасли?

— Нет, я не хочу этого знать. Ленни живет в страшном мире, а вот… а вот ты живешь в дорогих отелях и работаешь на мою псевдосемейку и бог знает на кого еще. Просто мне иногда хотелось бы, чтобы нам не приходилось скрываться.

Ее глаза убедили его сделать это. Рискованный шаг, конечно, — но о таких и слагают легенды.

Кемпер сказал:

— Надень зеленое платье, которое я тебе подарил.

В «Павильоне» в свете свечей поблескивали шелка и парча. Изысканная публика была разодета в пух и прах.

Кемпер сунул метрдотелю сотню долларов. Официант провел их в личный кабинет семейства.

Время точно остановилось. Кемпер взял Лору под руку и открыл дверь.

Джо и Бобби подняли глаза — и остолбенели. Ава Гарднер поставила бокал — точно в замедленной съемке.

Джек улыбнулся.

Джо выронил вилку. Та шлепнулась прямо в его суфле. Ава Гарднер получила двойную порцию шоколадной подливки прямо на лиф своего платья.

Бобби вскочил и сжал кулаки. Джек ухватил его за ремень брюк и усадил обратно в кресло.

Джек засмеялся.

Джек сказал что-то вроде «смелость есть — ума не надо».

Джо и Бобби излучали прямо-таки радиоактивное раздражение.

Время точно застыло. Ава Гарднер, кстати, оказалась меньше ростом, чем он думал.

29. (Даллас, 27 августа 1959 года)

Он снял номер в отеле «Адольфус», Окна его спальни выходили на южную часть Коммерс-стрит и клуб Джека Руби, «Карусель».

Кемпер Бойд всегда говорил: НЕ ЭКОНОМЬТЕ НА ОТЕЛЯХ, КОГДА КОГО-ТО ВЫСЛЕЖИВАЕТЕ.

Литтел следил за дверью в бинокль. Было уже четыре часа дня — а девушки из лайв-стрип-шоу должны были появиться только в шесть.

Он проверил все зарезервированные билеты на рейсы Чикаго-Даллас. Сид Кабикофф прилетел в Даллас вчера. После прилета он брал напрокат машину.

Пунктом назначения для него был городишко Мак-Аллен, штат Техас — в аккурат на границе с Мексикой.

Он прилетел туда, чтобы снимать порнофильм — он говорил Безумному Сэлу, что собирается задействовать в съемках стриптизерш Джека Руби.

Литтел взял больничный. Разговаривая по телефону с агентом-командиром Лиги, он покашливал. Билет же на самолет он купил, назвавшись вымышленным именем — Кемпер Бойд всегда говорил: ЗАМЕТАЙТЕ СВОИ СЛЕДЫ.

Кабикофф сообщил Безумному Сэлу, что «подлинные» бухгалтерские книги пенсионного фонда существуют. Кабикофф сообщил Безумному Сэлу, что Шиффрин знает Джо Кеннеди.

Должно быть, это было вполне доброкачественное деловое знакомство. Деловые связи Джо Кеннеди были весьма разношерстными.

Литтел все наблюдал за дверью. От напряжения глаз у него разболелась голова. Возле клуба «Карусель» появилась толпа народу.

Трое мускулистых парней и три женщины, по виду — дешевые шлюхи. И сам Сид Кабикофф — жирный и потный.

Они поздоровались и закурили. Кабикофф принялся возбужденно размахивать руками.

Джек Руби открыл дверь. Во двор выбежала такса и навалила кучку прямо на тротуаре. Руби пинком отправил дерьмо в сточную канаву.

Толпа вошла внутрь. Литтел прикидывал возможности вести наблюдение через дверь.

Задняя, например, закрывалась на крючок, а между дверью и косяком образовывался видимый паз.

Он перешел дорогу и, пригнувшись, нырнул на парковку. Там был всего один автомобиль: «форд» с откидным верхом, который в настоящий момент был опущен.

К рулевой колонке был прикреплен регистрационный талон. Владельцем авто был некий Джефферсон Дэвис Типпит.

Залаяли собаки. Руби надо переименовать свое заведение в питомник для собак «Карусель». Литтел подошел к задней двери и подцепил крючок кончиком перочинного ножа.

Было темно. Из-за двери раздевалки сочилась полоска света.

На цыпочках он подкрался к ее источнику. Он уловил запах парфюма и продуктов собачьей жизнедеятельности. Свет исходил из оставленной полуоткрытой двери смежной комнаты.

Он услышал несколько накладывающихся друг на друга голосов. Два он узнал: Руби, Кабикофф; третий принадлежал мужчине с гнусавым техасским выговором.

Он покосился на свет. И увидел Руби с Кабикоффом, а также копа в форме далласской полиции — они стояли возле подиума сцены.

Литтел вытянул шею. Площадь обзора значительно увеличилась.

Подиум был полон народу. Он увидел четырех парней и четырех девушек — абсолютно голых.

Руби спросил:

— Джей-Ди, правда, роскошные?

Коп сказал:

— Вообще-то я натурал, но, в общем и целом не могу не согласиться.

Парни поглаживали эрегированные члены. Девушки сладострастно постанывали. На подиуме резвились три таксы.

Кабикофф захихикал:

— Джек, ты — искатель талантов хоть куда — лучше, чем майор Боуэс и Тед Мэк, вместе взятые. 100%, Джек. Против этих красотуль абсолютно нечего возразить.

Джей-Ди спросил:

— Где встречаемся?

Кабикофф ответил:

— Завтра днем, скажем, в два часа. В кафетерии мотеля «Полынь» в Мак-Аллене, а оттуда поедем на место съемок. Вот это пробы! Все бы пробы так проходили!

У одного из парней был татуированный пенис. Девушки были все в синяках и шрамах от порезов. Собаки полезли одна на другую — Руби закричал:

— Нет, детишки, не надо!

Литтел заказал ужин в номер: бифштекс, салат «Цезарь» и «Гленливет». Это было абсолютно пустое мотовство — выходка больше в стиле Кемпера, чем в его собственном.

Три порции спиртного обострили его интуицию. Четвертая окончательно укрепила его уверенность. Последняя же заставила его позвонить Безумному Сэлу в Эл-Эй.

Сэл тут же заладил: деньги, деньги, мне нужны деньги.

Литтел сказал: постараюсь достать тебе немного.

Сэл ответил: уж постарайся, пожалуйста.

Литтел сказал: уговор остается в силе. Я хочу, чтобы ты назвал Кабикоффа потенциальным заемщиком. Позвони Джианкане и назначь встречу. Через тридцать шесть часов позвонишь Сиду и подтвердишь это.

Сэл сглотнул. Сэлу было страшно. Литтел сказал: постараюсь достать тебе денег.

Сэл согласился. Литтел повесил трубку, не дожидаясь, пока тот снова начнет канючить.

Он не сказал Сэлу, что от украденных денег у него остаюсь всего восемь тысяч долларов.

Литтел оставил указания — разбудить его в два часа утра. И долго молился — семья у Бобби Кеннеди была большая.

Поездка заняла одиннадцать часов. Он приехал в Мак-Аллен с запасом времени в шестнадцать минут.

В Южном Техасе было по-настоящему жарко и влажно. Литтел свернул с шоссе и тщательно осмотрел экипировку, лежавшую на заднем сиденье.

Туда входили: чистый альбом для вырезок, двенадцать роликов скотча и фотокамера «Полароид Ленд» с трансфокатором «Роллифлекс», позволяющим делать четкие снимки с большого расстояния. Также у него было сорок коробок цветной фотопленки, лыжная маска и контрабандный фэбээровский фонарик.

Иными словами, полный набор оборудования для мобильного наблюдения.

Литтел снова влился в поток машин. Вскоре он увидел мотель «Полынь» — ряд домиков-бунгало в форме подковы прямиком на главной улице городишка.

Он свернул туда и припарковался прямо перед кафетерием. Поставил машину на нейтральную скорость, включил кондиционер и стал ждать.

Джей-Ди Типпит подъехал в 14.06. Его «форд» был забит до отказа: в салоне сидели шесть порноактеров, а багажник был набит киноаппаратурой.

Вся компания вошла в кафетерий. Литтел зафиксировал момент, щелкнув затвором фотоаппарата.

Камера зажужжала. Оттуда выскочил снимок и меньше чем за минуту проявился в его руках.

Чудеса…

Кабикофф подъехал на своем автомобиле и посигналил. Литтел зафиксировал на пленке номерной знак.

Типпит и «актеры» вышли из кафетерия с бокалами лимонада в руках. Вся компания расселась по машинам, которые тронулись в южном направлении.

Литтел сосчитал до двадцати и двинулся следом. Движение было скудным — дорога через городишко заняла всего пять минут, после чего три автомобиля, один за другим, пересекли границу.

За машиной Типпита вклинился еще один автомобиль. Литтел шел под его прикрытием.

Они свернули к поросшим чахлой растительностью холмам. Литтел зафиксировал взгляд на антенне машины Типпита. Дорога была большей частью грунтовая; лишь кое-где попадалось щебеночно-асфальтовое покрытие — из-под колес так и разлеталось каменное крошево.

Кабикофф свернул направо у знака: Domicilio de Estado Policia. Что легко переводилось как «казармы полиции штата».

Типпит последовал за Кабикоффом. Дорога стала полностью грунтовой — автомобили оставляли за собой клубящийся пыльный след. Машины друг за другом подъехали к небольшой, с каменистой насыпью горе.

Литтел проехал чуть дальше по главной дороге. В полусотне метров он увидел деревья, за которыми можно было укрыться и снимать — довольно густую рощицу чахлых сосенок.

Он свернул туда и бросил машину у обочины дороги. Упаковав снаряжение в спортивную сумку, он забросал автомобиль сосновым лапником и кустиками перекати-поля — для маскировки.

До него докатилось эхо голосов. «Съемочная площадка» находилась как раз над вершиной холма.

Он последовал за эхом. Втащил сумку со снаряжением наверх — в тридцатиградусную-то жару.

Из рощицы открывался вид на грязную прогалину. У него был чертовски хороший наблюдательный пункт!

«Казармы» оказались низеньким строением с крытой жестяными листами крышей. Рядом были припаркованы полицейские автомобили — «шеви» и старые «Гудзон Хорнеты».

Типпит тащил коробки с кинопленкой. Толстяк Сид совал «на лапу» мексиканским копам. Порноактеры рассматривали каких-то женщин в наручниках.

Он увидел распахнутые окна казарм и разложенные в комнатах матрасы. Он увидел черные рубахи копов с повязками на рукавах.

Сиденья полицейских машин были обтянуты искусственным мехом «под леопарда». На женщинах были именные браслеты, какие надевают в тюрьме. Толпа рассеялась. Чернорубашечники расстегнули наручники на руках женщин. Кабикофф втащил в казарму киноаппаратуру.

Литтел принялся работать. От жары у него аж колени подкашивались. Объектив с трансфокатором позволял ему делать четкие снимки с приличного расстояния.

Он безостановочно делал снимок за снимком и наблюдал, как они проявляются. Потом аккуратно складывал их в спортивную сумку.

Он сфотографировал порноактрис в обнимку на матрасе. И Сида Кабикоффа, принуждавшего их к лесбийской любви.

Пенетрации. Групповые изнасилования искусственным членом. Порноактеров, хлещущих мексиканок до крови.

«Полароид» исправно выдавал снимки — один план крупнее другого. Все они обвиняли жирдяя Сида:

В том, что он подстрекал к непристойному поведению. В оскорблении действием. В съемках фильмов порнографического содержания с целью продажи на территории США — в нарушение в общей сложности девяти федеральных законов.

Литтел убил на это дело все сорок коробок пленки. И почти истек потом.

Зато он снял на пленку свидетельство того, что Сид Кабикофф:

Принуждал женщин сниматься в порнофильмах. Нарушал закон Манна[29] о белом рабстве. Потворствовал похищению людей и сексуальным нападениям.

Щелк! — перерыв на обед — копы жарят тортильи на крыше авто.

Щелк! — одна из девушек-заключенных пытается удрать — копы ловят ее и насилуют.

Литтел побрел обратно к машине. Пересекая границу, он начал всхлипывать.

Он наклеил фотографии в альбом и успокоил нервы молитвой и поллитрой. Он нашел отличное место для того, чтобы выждать: на обочине подъездной дороги, метрах в восьмистах к северу от границы.

Дорога шла лишь в одном направлении. Это был единственный путь к границе штатов. Прекрасно освещенный — можно было даже разглядеть номера проезжающих машин.

Литтел стал ждать. Жужжание кондиционера не позволяло ему заснуть. Наступила полночь — и прошла.

Медленно, соблюдая все ПДД, ехали автомобили — пограничный патруль исправно штрафовал нарушителей до самого Мак-Аллена.

Мелькали огни фар. Литтел все всматривался в номерные знаки. Ему уже было не по себе от струи холодного воздуха из кондиционера.

Мимо проехал «кадиллак» Кабикоффа…

Литтел быстро поехал за ним. Пристроил на крышу красную «мигалку» и натянул лыжную маску.

Вспыхнул мигающий красный огонь. Литтел врубил дальний свет и принялся сигналить.

Кабикофф подъехал к его машине. Литтел поставил автомобиль наперерез ему и подошел к «кадиллаку».

Кабикофф вскрикнул — маска была ярко-красной, с белыми рожками черта.

Литтел помнил, что он угрожал ему.

Литтел помнил свои последние слова: ТЫ БУДЕШЬ ГОВОРИТЬ С ДЖИАНКАНОЙ С МИКРОФОНОМ, СПРЯТАННЫМ ПОД ОДЕЖДОЙ.

Помнил, как в руках у него оказалось оружие.

И как он просил Бога: ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ПОЗВОЛЯЙ МНЕ ЕГО УБИТЬ.

30. (Майами, 29 августа 1959 года)

— Вонючие коммунисты обстреляли мою контору! Сперва Бобби Кеннеди, а теперь эти красные кубинские задницы!

На них оборачивались — Джимми Хоффа не умел говорить тихо. И вообще ланч с Джимми был мероприятием рискованным — этот свинтус постоянно плевался на тебя крошками и брызгал кофе.

У Пита разболелась голова. «Такси «Тигр»» располагалось в непосредственной близости от забегаловки, в которой они сидели — от треклятых тигровых полос рябило в глазах.

Отвернувшись от окна, он сказал:

— Джимми, давай поговорим…

Хоффа отрезал:

— Бобби Кеннеди, мать его, натравил на меня все гребаные большие жюри в Америке. Каждый гребаный прокурор спит и видит, как бы отыметь в жопу Джеймса Риддла Хоффу.

Пит зевнул. Сказывался жестокий лос-анджелесский недосып.

Бойд отдал ему приказ на марш. Бойд сказал: «Заключишь сделку по поводу «Такси» — мне нужен разведывательный пост/вербовочный пункт в Майами. Скоро прибудут еще баржи с депортированными. Пока действует блессингтонский лагерь, нашим мальчикам требуются дополнительные вакансии таксистов».

Официантка принесла свежий кофе — Хоффа расплескал всю свою чашку. Пит сказал:

— Джимми, давай поговорим о деле.

Хоффа добавил сливок и сахара.

— Я так и знал, что ты прилетел сюда не ради сэндвича с ростбифом.

Пит зажег сигарету.

— ЦРУ желает арендовать половину этого вашего «Такси». Видишь ли, многих парней как из Управления, так и из мафии начинает заботить обстановка на Кубе, и Управление полагает, что контора станет отличным вербовочным пунктом. К тому же в Майами ожидается наплыв хреновой тучи кубинских эмигрантов. И наши дела пойдут просто великолепно, если вся контора будет укомплектована противниками Кастро.

Хоффа рыгнул:

— Что подразумевается под словом «арендовать»?

— А то, что тебе будут гарантированы пять тысяч наличными в месяц плюс половина валовой прибыли плюс замораживание налогов во ВНС, инициированное Управлением, — на всякий случай. Мои пять процентов будут выплачиваться Управлением, а Чак Роджерс и Фуло по-прежнему будут управлять конторой, да и я буду регулярно наведываться, как только приступлю к работе в Блессинггоне.

В глазах Джимми точно загорелись значки долларов:

— Мне нравится. Вот только Фуло говорит, что Кемпер Бойд связан с Кеннеди, а это мне совсем не нравится.

Пит пожал плечами:

— Фуло прав.

— А Бойд может сделать так, чтобы Бобби от меня отвязался?

— Я бы сказал, что он слишком лоялен и слишком повязан по рукам и ногам, чтобы пытаться. Если соберешься есть мед с Бойдом, тебе непременно попадется ложка дегтя.

Хоффа попытался соскоблить грязное пятно со своего галстука:

— Деготь — это то, что какие-то вонючие коммуняки обстреляли мою стоянку такси. А мед заключается в том, что если ты ими займешься, то я намерен принять это предложение.

Пит собрал команду в диспетчерской. Надежные парни: Фуло, Чак, человек Бойда — Тео Паэс.

Все пододвинули стулья поближе к кондиционеру. Чак пустил по кругу бутылку.

Фуло точил свой мачете о точильный камень.

— Насколько я понимаю, все шесть предателей оставили свои квартиры. Мне сообщили, что они переехали в дом, называемый убежищем. Он находится недалеко отсюда и, насколько я понимаю, снимается на деньги «коммунисте».

Чак вытер с горлышка бутылки слюну:

— Я видел, как Роландо Крус вчера вертелся около стоянки, то есть можно с уверенностью сказать, что за нами наблюдают. Мой приятель-коп записал номера их машин, так что если вы собираетесь предложить прочесать город, это поможет.

Паэс сказал:

— Смерть предателям.

Пит выдрал из стены кондиционер. Из него пошел пар.

Чак сказал:

— А, понял. Ты хочешь дать им цель.

Пит закрыл контору — у всех на глазах. Фуло демонстративно дозванивайся до специалиста по ремонту кондиционеров. Чак связался по рации с водителями и приказал им немедленно сдать машины на базу.

Прибыл ремонтник и извлек настенный кондиционер. Водители сдали автомобили на базу и разошлись по домам. Фуло повесил на двери объявление: «Такси «Тигр»» временно закрыто».

Тео, Чак и Фуло уехали прочесывать город. На оборудованных рациями неслужебных авто без тигровых полос и опознавательных знаков конторы.

Пит нырнул обратно в диспетчерскую. Он не стал включать свет и открывать окон. В хибарке было чертовски жарко.

Четверо постоянно были на связи: трое охотников за беглецами и он, на диспетчерской базе такси. Фуло прочесывал Корал-Гейблс, Тео и Чак рыскали по улицам Майами. Пит связывался с ними посредством наушников и ручного микрофона.

Это была нудная сидячая работа. Чак засорял эфир длинными тирадами о Жидонегритянском Пантеоне.

Так протянулись три часа. «Охотники» в автомобилях переговаривались без умолку. И — ни слуху, ни духу о треклятых сторонниках Фиделя.

Пит так и задремал — в наушниках. От спертого воздуха дышалось с трудом. Болтовня в наушниках навевала мимолетные двухсекундные кошмары.

Стандартные кошмары: преследование японских пехотинцев и лицо Рут Милдред Крессмейер.

Пит снова задремал — под бульканье динамика и прорывающуюся сквозь него музыку радиостанций. Тут ему почудился голос Фуло:

— Машина два вызывает базу, срочно, конец связи.

Он резко проснулся и врубил микрофон:

— Да, Фуло.

— Я вижу Роландо Круса и Чезара Сальсидо. Они остановились у заправки «Тексако» и набрали бензин в две бутылки из-под колы. Теперь быстро едут в сторону стоянки.

— На Флэглер или 46-й улице?

— Сорок шестой. Пит, я считаю, что они…

— Они собираются поджечь такси на стоянке. Фуло, держись за ними, и, когда они свернут на стоянку, прегради им путь. И не стрелять, понял?

— Si, я comprende. Десять четыре, конец связи.

Пит снял наушники. На полке над диспетчерским пультом лежала утыканная гвоздями бейсбольная бита Джимми.

Он схватил ее и бросился на парковку. Небо было угольно-черным, и воздух буквально сочился влагой.

Пит взмахнул битой и немного поразмял затекшие мышцы. Сорок шестую внезапно осветили лучи фар — вкрадчивым светом, сразу видно переделанную кубинскими умельцами тачку.

Пит пригнулся, спрятавшись за «мерком» в тигровую полоску.

«Мечта кубинца» свернула на стоянку.

Прямо за ней скользнул «шеви» Фуло — без фар и с приглушенным двигателем.

Оттуда выбрался Роландо Крус. У него в руках был «коктейль Молотова» и спички. Он не заметил машины Фуло…

Пит зашел к нему прямо с тыла. Фуло врубил фары на полную и осветил Круса точно солнечным светом.

Пит со всей мочи обрушил биту. Она врубилась в тело Круса и зацепилась за его ребра.

Крус завопил.

Фуло выбрался из машины. Лучи его фар выхватили из темноты силуэт Круса, харкающего кровью и выплевывающего осколки костей. Чезар Сальсидо вывалился из «мечты кубинца», — едва не наложив в штаны от страха.

Пит рывком высвободил биту. Бутыль с «Молотовым» со стуком упала на тротуар — И НЕ РАЗБИЛАСЬ.

Фуло бросился на Сальсидо. Двигатель «мечты кубинца», громко урча, работал вхолостую — отличное шумовое прикрытие.

Пит достал пушку и выстрелил в спину Крусу. Яркий свет фар позволил увидеть, что Фуло тоже не бездействовал.

Он замотал рот Сальсидо липкой лентой. Он открыл багажник «мечты кубинца». Быстрый, как дервиш, Фуло, — вот он уже разматывает шланг на парковке.

Пит сунул тело Круса в багажник. Фуло смыл его внутренности в сточную яму.

Было темно. По улице туда-сюда сновали машины — никто понятия не имел о происходящем.

Пит схватил бутыль с «Молотовым». Фуло припарковал свой «шеви». Он снова и снова проговаривал губами какие-то цифры — вероятно, Сальсидо сдал ему адрес сейфа.

«Мечта кубинца» была цвета «пурпурный металлик» с обтянутым искусственным мехом салоном — этакая прокачанная «импала» темно-красного цвета.

Фуло сел за руль. Пит забрался на заднее сиденье. Сальсидо попытался закричать сквозь кляп.

Они помчались по Флэглер. Фуло прокричал адрес: дом 1809 по Северо-восточной 53-й. Пит врубил радио на полную громкость.

Бобби Дарин оглушительно пел «Возлюбленная мечты». Пит выстрелил Сальсидо в затылок — разлетевшиеся зубы сорвали кляп.

Фуло вел автомобиль ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ МЕДЛЕННО. С приборной панели и сидений капала кровь.

Запах порохового дыма был удушающим. Они не открывали окна — чтобы не дать ему проникнуть наружу.

Фуло сворачивал то налево, то направо. Фуло аккуратно отмечал направление. Автомобиль-саркофаг выехал на насыпную дорогу в Корал-Гейблс.

Они нашли заброшенную швартовочную пристань. Ее мостки вдавались в залив метров на тридцать.

Она была пуста. Ни влюбленных парочек, ни пьяниц, ни просто полночных гуляк.

Они выбрались из машины. Фуло поставил машину на нейтральную скорость и столкнул на мостки дока. Пит поджег «коктейль Молотова» и швырнул бутылку в салон.

Они бросились бежать.

Вспыхнуло пламя. «Импала» взорвалась. В мгновенье ока вспыхнули мостки. Пристань с ш-ш-шипением превратилась в длинную дорожку огня. Нахлынувшие волны шипели, касаясь досок.

Пит едва не выкашлял собственные легкие. Он втягивал оружейный дым и глотал кровь убитых.

Мостки ушлипод воду. «Импала» осела на какой-то подводный камень. Добрую минуту из воды шел пар.

Фуло наконец отдышался.

— Чак живет здесь поблизости. У меня есть ключ от его комнаты, и, по-моему, у него отыщется снаряжение, которое нам пригодится.

Они нашли револьверы с глушителем и бронежилеты. Полосатое такси Чака было припарковано двумя колесами на бордюр.

Они взяли револьверы и надели жилеты. Пит завел машину, замкнув провода.

Фуло вел машину слишком быстро. Пит всю дорогу думал о старой Рут Милдред.

Дом выглядел хлипким. Дверь — непробиваемой. Двор был обсажен по периметру пальмами — единственная хибара на целую округу.

В передней горел свет. На окнах были занавески из тонкой газовой материи. Сквозь них виднелись четкие очертания силуэтов.

Они, пригнувшись, затаились у порога, как раз под подоконником. Пит различил четыре силуэта и услышал голоса четырех мужчин. Он представил картину: четверо пьют на диване, ЛИЦОМ К ОКНУ.

Казалось, Фуло читал его мысли. Они еще раз проверили жилеты и оружие — четыре револьвера и в общей сложности 24 заряда.

Пит коротко отсчитал секунды. На счет «три» они вскочили и выстрелили разом — прямо сквозь оконное стекло.

Посыпались осколки. Хлопки глушителя растворились в крике.

Окно рассыпалось. Занавески порвались. Теперь у них были реальные мишени: латиносы-коммуняки у забрызганной кровью стены.

Латиносы судорожно хватались за оружие. У всех у них была наплечная кобура и набедренная тоже — чтобы разом можно было выхватить оба пистолета.

Пит запрыгнул на подоконник. Ответный огонь ударил в его жилет и отбросил назад.

На подоконник вскочил Фуло. Комми принялись палить — часто и беспорядочно, в предсмертном порыве. Они палили из пистолетов большого калибра, вдобавок без глушителей — чертовски громко.

Прогиб жилета — и Фуло завертелся волчком. Пит, спотыкаясь, добрался до дивана и разрядил оба револьвера с ультраблизкого расстояния. Он позаботился выстрелить каждому в голову, шею и грудь и неожиданно втянул в себя на вдохе что-то серое и вязкое…

По полу покатился перстень с алмазами. Фуло подхватил его и поцеловал.

Пит вытер кровь с глаз. И увидел возле телевизора горку обернутых в пластиковые мешки брикетов.

Из них просыпался белый порошок. Он понял — это героин.

31. (Майами, 30 августа 1959 года)

Кемпер читал газету, сидя в шезлонге у бассейна «Райской скалы». Каждые несколько минут официант приносил ему свежий кофе.

Заголовок на первой странице «Геральд» гласил: «Четверо кубинцев убиты в перестрелке между наркоторговцами».

В статье сообщалось об отсутствии свидетелей и улик. Предполагаемыми преступниками назывались «соперничающие кубинские преступные группы».

Кемпер связал между собой несколько событий.

Три дня назад Джон Стэнтон отправил ему отчет. В котором сообщалось, что президент Эйзенхауэр утвердил бюджет реализации кубинского проекта на порядок ниже запрошенной суммы. Сообщалось, что Рауль Кастро финансирует коммунистическую пропаганду в Майами вырученными от продажи героина деньгами. И еще — сообщалось, что в банде торговцев героином состоят двое бывших водителей «Такси «Тигр»» — Чезар Сальсидо и Роландо Крус.

Он просит Пита разъяснить ситуацию с арендой «Такси» Управлением. Он предполагает, что Джимми Хоффа потребует отомстить тем, кто обстрелял стоянку такси. Он знает, что Пит осуществит карательную операцию со свойственным ему блеском.

Он ужинает с Джоном Стэнтоном. Они обсуждают содержание его доклада.

Джон говорит, что торгующие героином коммунисты — жесткая конкуренция. Потом Айк, возможно, еще подкинет деньжат, но в настоящий момент это все.

Скоро прибудут новые баржи с депортированными. Во Флориду ожидается приток ярых противников Кастро. Идеологически подкованные «горячие головы» присоединятся к созданному ими подразделению и потребуют действия.

Все это пахнет раздробленностью и жестокой конкуренцией. Блессингтонскому лагерю все еще не хватает профессионалов, а их элитному подразделению так и не дали шанса проявить себя. Группировки наркоторговцев вполне могут захватить стратегическое влияние на население и установить финансовую гегемонию.

Кемпер сказал:

— Торгующие героином комми — это жестко. Нельзя соперничать с теми, кто может зайти так далеко.

Он заставил самого Стэнтона сказать это. Он буквально вынудил его признать: все так и будет — если мы не сможем выйти за известные пределы.

Пошли двусмысленные разговоры. Факты уступили место абстрактным понятиям. Через каждое слово произносились эвфемизмы.

«Самоокупаемые», «автономные» и «четко разграниченные». «На основе принципа необходимого знания»[30]и «использование при необходимости ресурсов Управления».

«Кооперация имеющихся в распоряжении Управления фармакологических ресурсов на принципах наличного расчета».

«Без разглашения назначения приобретенного».

Разговор завершился эллиптическими конструкциями. Он позволил Стэнтону думать, что большая часть плана принадлежит ему.

Кемпер просмотрел газету. На четвертой странице ему бросился в глаза заголовок: «Страшная находка в Корал-Гейблс».

Горящий «шеви» слетает с хлипкого деревянного пирса. В утонувшей машине обнаруживаются тела Роландо Круса и Чезара Сальсидо.

«В правоохранительных органах считают, что убийство Круса и Сальсидо связано с гибелью этой ночью в перестрелке в Корат-Гейблс еще четверых кубинцев».

Кемпер вернулся на первую страницу.

И отметил про себя целый параграф статьи.

«Хотя погибшие, согласно поступившей информации, были вовлечены в героиновый трафик, никаких наркотиков в доме обнаружено не было».

Быстрее, Пит. И будь сообразительным и дальновидным, ибо я верю, что ты такой и есть.

Пит не заставил себя ждать — он появился с большим бумажным пакетом в руках. Он не стал рассматривать красоток в бикини; даже его обычная походка вразвалочку куда-то делась.

Кемпер пододвинул ему стул. Пит увидел на столе «Геральд», свернутую так, чтобы был виден заголовок на первой странице.

Кемпер спросил:

— Ты?

Пит поставил пакет на стол:

— Мы с Фуло.

— Оба постарались?

— Да.

— Что в пакете?

— Шесть с половиной кило чистого героина и перстень с бриллиантом.

Кемпер выудил перстень из пакета. Камни и золотая оправа были великолепны.

Пит налил себе чашку кофе:

— Возьми. Дабы скрепить мой союз с Управлением.

— Спасибо. Возможно, скоро мне предоставится шанс использовать это по назначению — я собираюсь сделать предложение.

— Надеюсь, она скажет «да».

— А Хоффа?

— Этот согласен. Правда, он поставил условие для сделки, и я его выполнил, как ты, блин, конечно же, знаешь.

Кемпер ткнул пальцем в пакет.

— Ты мог бы распорядиться этим сам. Я бы тебе слова не сказал.

— Я же в разъездах. И потом, мне слишком нравится моя новая работа, чтобы подосрать твоему основному принципу.

— Которому?

— Четкое разграничение полномочий.

Кемпер улыбнулся:

— Первый раз слышу, как ты изъясняешься терминами.

— Читаю книги, чтобы совершенствовать свой английский. Один словарь Вебстера прочел по меньшей мере раз десять.

— Да ты просто ходячая история об иммигранте, добившемся в Америке успеха.

— Да пошел ты… Но прежде чем идти, скажи мне, в чем заключаются мои официальные обязанности в качестве контрактного агента ЦРУ.

Кемпер повертел перстень в руках. Солнечные лучи заиграли на гранях камешков.

— Номинально ты будешь руководить Блессингтонским лагерем. Там сейчас возводятся кое-какие постройки и взлетно-посадочная полоса, и ты будешь наблюдать за ходом строительства. А официальное твое задание — тренировать кубинских беженцев для совершения диверсионных десантных вылазок на кубинскую территорию и доставлять их на прочие тренировочные лагеря, в «Такси «Тигр»» и Майами в целом, для доходных занятий.

Пит сказал:

— Дюже официально.

У их ног плескалась вода бассейна. Его номер наверху был практически размером с номер Кеннеди.

— Бойд…

— Эйзенхауэр дал ЦРУ негласный мандат на тайную подрывную деятельность на подвластной Кастро Кубе. Мафия хочет вернуть свои казино. Никто не хочет, чтобы в полутораста километрах от побережья Флориды образовалась коммунистическая диктатура.

— Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю.

— Одобренных Айком бюджетных ассигнований будет не совсем достаточно.

— Скажи мне что поинтереснее.

Кемпер толкнул пакет. Вверх взмыл крошечный фонтанчик белого порошка.

— У меня есть план финансирования нашей части кубинской программы. Тайно одобренный Управлением, и, полагаю, он сработает.

— Кажется, я понимаю, к чему ты клонишь, но хочу, чтоб ты сказал это сам.

Кемпер понизил голос:

— Мы свяжемся с Санто Траффиканте. Мы используем связанных с ним наркоторговцев и наших ребят в качестве пушеров, и станем продавать эту дурь, зелье Санто и все прочее зелье, которое сможем добыть в Майами. У Управления есть доступ к одной ферме в Мексике, где выращивают опиумный мак, и там мы сможем покупать свежеприготовленный порошок, а Чак Роджерс будет привозить его на самолете. Основная прибыль пойдет на финансирование кубинской операции, Санто получит свой процент, и какая-то часть зелья попадет на Кубу с помощью наших блессингтонских ребят. Они распределят ее среди наших агентов на острове, те продадут ее, а на вырученные деньги станут приобретать оружие. Твоя специфическая функция будет заключаться в том, что ты будешь присматривать за этим аспектом деятельности моего элитного подразделения, в частности, за тем, чтобы они продавали дурь только негритянскому населению. И за тем, чтобы сами мои люди не употребляли героин и получали минимальный процент с продаж.

Пит спросил:

— А какой процент будем иметь мы?

Со стороны Пита вопрос вполне предсказуемый.

— Никакого. Если Траффиканте одобрит мой план, нас с тобой ждет кое-что послаще.

— О чем ты пока не хочешь распространяться.

— Сегодня после обеда я встречаюсь в Тампе с Траффиканте. Я сообщу тебе, о чем мы договорились.

— А тем временем?

— Если Траффиканте согласится, где-то через неделю мы займемся этим вплотную. А за это время ты съездишь в Блессингтон, посмотришь, как там дела, познакомишься с ребятами из подразделения и сообщишь мистеру Хьюзу, что у тебя будут длинные каникулы во Флориде.

Пит улыбнулся:

— Это ему вряд ли понравится.

— Ты знаешь, что с этим делать.

— Если я буду работать в Майами, кто станет управлять лагерем?

Кемпер достал свою записную книжку:

— Съездишь в Новый Орлеан, к Гаю Бэнистеру. Скажешь, что нам нужен крутой белый парень, чтобы приглядывать за лагерем, — кто-нибудь попроще, чтобы знал, как управляться с белой беднотой, которой кишит Блессингтон и его окрестности. Гай знаком со всеми ультраправыми уголовными элементами на северном побережье Мексиканского залива. Скажешь, что нам нужен какой-нибудь не совсем клинический идиот, желающий переехать в южную Флориду.

Пит записал номер Бэнистера на салфетке.

— Значит, ты убежден, что это сработает?

— Я в этом уверен. Остается молиться, чтобы Кастро не стал придерживаться проамериканских позиций.

— Хорошенькое замечание из уст человека Кеннеди.

— Джек бы оценил иронию.

Пит защелкал суставами пальцев.

— Джимми думает, что ты должен сказать Джеку, чтобы тот осадил Бобби.

— Ни за что. И я хочу, чтобы Джека выбрали президентом, и вовсе не желаю вмешиваться в преследование Хоффы братьями Кеннеди. Я четко…

— Разграничиваю свои полномочия, я знаю.

Кемпер поднял перстень:

— Стэнтон хочет, чтобы я повлиял на политику Джека в отношении Кубы. Мы хотим, чтобы кубинский вопрос получил более широкое рассмотрение, Пит. Желательно в администрации президента Кеннеди.

Пит щелкнул суставами больших пальцев.

— У Джека — классная прическа, но я не вижу его президентом Соединенных Штатов.

— А способности тут не при чем. Все, что сделал Айк, — завоевал Европу и оказался похож на твоего дядюшку.

Пит потянулся. Полы его рубашки поползли вверх, обнажив два револьвера на бедрах.

— Что бы ни происходило — я с вами. Это слишком большая фигня, чтобы ее пропустить.

Приборная панель взятой им напрокат машины была украшена маленькой фигуркой Христа. Кемпер надел перстень на голову фигурки.

Стоило ему выехать за пределы Майами, как кондиционер вышел из строя. Концерт по радио заставил его забыть про жару.

Пианист-виртуоз играл Шопена. Кемпер все прокручивал в голове ту сцену в «Павильоне».

Джек выступил в роли миротворца. Гнев старика Джо очень быстро улегся. И они остались и выпили по бокалу, чтобы скрыть неловкость.

Бобби хмурился. Ава Гарднер явно пребывала в замешательстве: она понятия не имела, что означала эта сцена.

На следующий же день старый Джо прислал ему записку. Она заканчивалась словами: «Лора заслуживает смельчака».

В тот вечер Лора призналась, что любит его. Он решил сделать ей предложение на Рождество.

Теперь он мог позволить себе Лору. У него было три оклада и два постоянно забронированных номера в дорогих отелях. У него был шестизначный счет в банке.

И если Траффиканте согласится…

Траффиканте абстрактные понятия понимал.

Термины «самоокупаемые», «автономные» и «четко разграниченные» позабавили его.

Слова же «кооперация имеющихся в распоряжении Управления фармакологических ресурсов» и вовсе рассмешили.

На нем был костюм из жатой шелковой ткани. Его кабинет был отделан светлым деревом в голландском стиле.

План Кемпера ему страшно понравился. Он мгновенно ухватил его политическую суть.

Встреча затянулась. Кто-то из обслуги принес анисовую настойку и пирожные.

Беседа перетекла в другое русло. Траффиканте раскритиковал миф о Большом Пите Бондюране. О бумажном пакете, стоявшем у ног Кемпера, не было сказано ни слова.

Тот же человек принес эспрессо и бренди «Курвуазье». Кемпер счел нужным поклониться:

— Это прислал в страну Рауль Кастро, мистер Траффиканте. Мы с Питом просим вас принять это в знак наших добрых намерений.

Траффиканте подхватил пакет. Он улыбнулся, ощутив, какой тот тяжелый, и несколько раз легонько сжал его.

Кемпер покрутил в руках рюмку с бренди:

— Если Кастро будет устранен в результате наших прямых или косвенных совместных усилий, мы с Питом гарантируем, что ваш вклад в это дело получит широкую известность. И, что еще важнее, мы попытаемся убедить нового кубинского лидера позволить тебе, мистеру Гьянчане, мистеру Марчелло и мистеру Росселли вновь вступить во владение вашими казино и построить новые.

— А если откажется?

— Тогда мы его убьем.

— И что вы с Питом хотите за труды?

— Если Куба станет свободной, мы хотим поделить между собой пять процентов от доходов казино «Капри» и казино отеля «Насиональ».

— А если Куба останется под коммунистами?

— Тогда мы ничего не получим.

Траффиканте поклонился:

— Я поговорю с остальными, и, конечно, мой ответ «да».

32. (Чикаго, 4 сентября 1956 года)

Литтел уловил статические помехи. Прослушка в машине никогда не отличалась качеством сигнала.

Сигнал поступал с расстояния 45 метров — микрофон был приклеен липкой лентой к груди Сида Кабикоффа.

Их встречу устроил Безумный Сэл. Сэм Джи настаивал на своей квартире — без вариантов. Бутч Монтроуз встретил Сида на крыльце и проводил до квартиры — крайней в левом крыле здания.

В автомобиле была сущая баня. Литтел не стал открывать окон — это был отличный звуковой фильтр.

Кабикофф:

— Какая у тебя красивая хата, Сэм. Серьезно, это ковровое покрытие — просто шик.

Литтел услышал шум, как будто кто-то заскребся — помехи связи. Он представил себе источник.

Сид натягивает ленту. Потирает синяки, которые я набил ему в Техасе.

Послышался искаженный помехами голос Джианканы. Литтел у показалось, что он услышал упоминание имени Безумного Сэла.

Этим утром он пытался его найти. Он рыскал по маршруту его обычного букмекерского обхода, но Сэла так и не обнаружил.

Монтроуз:

— Мы знаем, что много лет назад ты знал Джулиуса Шиффрина. Мы знаем, что ты знаком кое с кем из ребят, то есть вроде как изначальные рекомендации у тебя есть.

Кабикофф:

— Это как петля. Если ты в ней, то ты в ней.

Мимо проносились автомобили. В непосредственной близости от источника звука звенело стекло.

Кабикофф:

— Все парни знают, что я снимаю лучшую порнуху на Западе. Все знают, что у Сида-жида всегда самые красивые телки и парни с поцами до колен.

Джианкана:

— Это Сэл рассказал тебе о правилах получения кредитов пенсионного фонда?

Кабикофф:

— Ну да, он.

Монтроуз:

— Сэлу сейчас крайне нужны деньги, так?

Шум уличного движения перекрыл сигнал. Литтел сосчитал время — ровно шесть секунд.

Монтроуз:

— Я знаю, что Сэл тоже повязан, да, и петля есть петля, и верно, что тут все друг друга знают, — но я также знаю, что в январе мое маленькое любовное гнездышко было ограблено, и я, мать вашу, недосчитался четырнадцати штук, которые хранились в сумке с причиндалами для гольфа.

Джианкана:

— А в апреле кое-кто из наших друзей лишился восьмидесяти тысяч, спрятанных в камере хранения. Как раз после этих случаев у Сэла появились деньги. И мы с Бутчем сопоставили эти два факса — вроде как косвенные улики.

У Литтела закружилась голова. Сердце застучало в сумасшедшем темпе.

Кабикофф:

— Нет, Сэл не стал бы делать ничего подобного. Нет… не стал бы…

Монтроуз:

— Да, да, петля есть петля и фонд есть фонд, но петля и фонд — это совсем не одно и то же. Да, Джулиус Шиффрин заправляет фондом, но это вовсе не означает, что он запросто согласится дать тебе кредит только оттого, что когда-то вы возились ним в одной песочнице.

Джианкана:

— Мы тут прикинули, что, должно быть, кто-то пытается добраться до Джимми Хоффы и фонда посредством запрошенного якобы кредита. Мы говорили с Сэлом на эту тему, но ему оказалось нечего сказать.

Дыхание Литтела участилось. Перед глазами замерцали точки.

Монтроуз:

— Итак, кто надавил на вас? Может быть, федералы, а может, шерифская служба округа Кук?

Микрофон зафиксировал глухие удары. Должно быть, это учащенно забилось сердце Сида. Удары сменились шипением — пот Сида закупорил контакты микрофона.

В наушниках послышалось бессвязное бормотание, и все стихло. Литтел увеличил громкость до отказа — но получил лишь шипящую пустоту.

Он опустил стекло на окнах и отсчитал сорок шесть секунд. Струя свежего воздуха охладила его голову.

Он не может меня сдать. Оба раза, когда мы виделись, на мне была лыжная маска.

Кабикофф, спотыкаясь, вывалился на тротуар. Со спины из-под его рубашки торчали провода. Он сел в машину и рванулся с места — прямо на красный свет.

Литтел включил зажигание. Машина не заводилась — прослушка начисто посадила аккумулятор.

Он знал, что найдет в доме Сэла. Четыре порции виски с пивом приготовили его к вторжению со взломом и к ожидавшему его зрелищу.

Сэла пытали в подвале. Его раздели догола и приковали к потолочной трубе. Его облили водой и поджаривали соединительным кабелем.

Сэл так ничего и не сказал. Джианкана не знает имени «Литтел». Толстяк Сид не знает не то что имени — даже и того, как он выглядел.

Они могут отпустить Сида в Техас. А могут убить по дороге — или не убивать.

Они прицепили кабель к языку Сэла. Мощный заряд тока сделал из него лоснящегося негра.

Литтел позвонил в отель, где остановился Сид. Портье за стойкой сообщил ему, что мистер Кабикофф у себя в номере — от него только что ушли двое посетителей.

Литтел сказал:

— Не надо звонить ему в номер.

Он остановился и употребил еще пару порций спиртного, заполировал пивом и поехал в отель, чтобы увидеть все самому.

Они оставили дверь открытой. Оставили Сида в налитой через край ванной. И бросили на него включенный в розетку телевизор.

Вода все еще бурлила. Электрический шок лишил Кабикоффа волос на голове.

Литтел попытался заплакать. Однако из-за спиртного он не почувствовал практически ничего.

Кемпер Бойд всегда говорил: НЕ ОГЛЯДЫВАЙСЯ.

33. (Новый Орлеан, 20 сентября 1959 года)

Бэнистер передал ему досье и «родословные». Из всех предложенных кандидатур Пит выбрал три.

Его комната в отеле была завалена папками с «личными делами». Он был засыпан уголовными делами и отчетами ФБР — историей всего ультраправого Юга на бумаге.

Он просмотрел уйму досье ку-клукс-клановских придурков и неонацистов. Выяснил, что существует некая Национальная партия прав штатов. Он подивился, сколько народу в ку-клукс-клановских остроконечных колпаках связано с ФБР — половина куклуксклановцев Юга кормилась вокруг федералов.

Федеральные стукачи без сна и отдыха кастрировали и линчевали. Единственное, что по-настоящему беспокоило Гувера в деятельности Ку-клукс-клана, — мелочи вроде мошенничества с использованием почты.

Вентилятор ворошил груды разрозненных бумаг. Пит растянулся на кровати и принялся пускать колечки дыма.

Записка Кемперу Бойду:

«Управление должно финансировать блессингтонское отделение Ку-клукс-клана. В окрестностях лагеря проживает в основном белая беднота — которая ненавидит латиносов. Уловка с Ку-клукс-кланом их отвлечет».

Пит закопался в сведениях о приводах и судимостях. Его инстинкт не подвел его — трое выбранных им кандидатов были наименее фанатично настроенными из всей когорты.

Каковыми кандидатами являлись:

Преподобный Уилтон Томпкинс Эванс, бывший уголовник и радиопроповедник. Пастор еженедельной пропагандистской радиопрограммы «Антикоммунистический крестовый поход», выходящей в коротковолновом диапазоне. Бывший парашютист-десантник; три судимости за совращение несовершеннолетних. Заметка Бэнистера: «Способный и жесткий человек, но, возможно, слишком антикатолик, чтобы работать с кубинцами. Из него выйдет отличный инструктор; к тому же он не против переезда, так как может транслировать свою радиопрограмму откуда угодно. Близкий друг Чака Роджерса.

Дуглас Фрэнк Локхарт, информатор ФБР и ку-клукс-клановец. Бывший сержант-танкист; бывший далласский коп; бывший поставщик оружия ультраправому диктатору Рафаэлю Трухильо. Оценка Бэнистера: «Наверное, первый ку-клукс-клановский информатор на Юге и фанатичный приверженец идей Ку-клукс-клана. Жесткий и смелый, но легковерный и вспыльчивый. Кажется, спокойно относится к латиноамериканцам, особенно к приверженцам антикоммунистических убеждений».

Генри Дэвид Хадспет, первый поставщик антикоммунистической пропаганды на Юге. Бегло говорит по-испански, владеет айкидо. Боец-ас, отличился во время Второй мировой — тринадцать убитых на Тихоокеанском театре военных действий. Комментарий Бэнистера: «Хэнк мне нравится, но он может быть упрямым и неуместно саркастичным. В настоящее время он работает на меня — связным между подконтрольным мне лагерем беженцев на озере Понтшартрен и расположенной неподалеку ячейкой Клана, руководимой Дуги Фрэнком Локхартом. (Земли, на которых расположено и то и другое, принадлежат мне.) Хэнк — хороший человек, но, наверное, еще одна миссия среди латиносов — не для него».

Все трое жил и недалеко друг от друга. У всех троих были грандиозные планы на вечер — куклуксклановцы планировали ритуальное сожжение креста возле лагеря Гая.

Пит попытался слегка вздремнуть перед «мероприятием». У него развился хронический недосып — последние три недели выдались бешеными и выматывающими.

Бойд украл со связанной с Управлением плантации опиумного мака немного морфина. Он привез его в Эл-Эй и преподнес его мистеру Хьюзу.

Мистер Хьюз подношение оценил. Мистер Хьюз сказал ему: возвращайся в Майами с моими наилучшими пожеланиями.

Он не стал говорить ему: теперь я — антикоммунистический крестоносец. В вечную собственность которого перейдут 5 % от прибыли двух казино — если Куба предпочтет красный красно-бело-синему.

Бойд продал сделку Траффиканте. Марчелло, Джианкана и Росселли согласились, — Бойд прикинул, что они могут заработать по пятнадцать миллионов в год на каждого.

Он приказал Ленни наводнить «Строго секретно» пропагандистскими статьями, содержащими резкую критику режима Кастро, и забросить смачные статейки про половую жизнь звезд, которых жаждали мистер Хьюз и мистер Гувер.

Эл-Эй был каторгой. Майами — курортом.

Он быстренько вернулся обратно в Майами. Бойд устроил так, чтобы та самая мексиканская ферма, на которой выращивался опиумный мак, стала основным поставщиком наркотика для подразделения. На своем самолетике Чак привез уже имеющиеся шесть кило героина для разбавления и увез обратно в шесть приемов. Траффиканте выделил приличную сумму всем участникам подразделения. Он выдал всем по обрезу и по «магнуму». А также пуленепробиваемые жилеты; и еще — снабдил автомобилями для торговли с колес.

Фуло выбрал новенький «эльдорадо». Чак — славный «форд-викки». Дельсол, Обрегон, Паэс и Гутьерес — по «шеви». Латиносы, что с них взять — они «прокачали» свои авто везде, где это было возможно.

Он познакомился с ними и узнал их получше.

Гутьерес был спокойным и серьезным. Дельсол — расчетливым и сообразительным. Обрегон показался ему самым ненадежным — Бойд начал думать, что он может струсить.

Санто-младший пересмотрел свой наркобизнес в Майами. Теперь торговлю героином среди чернокожего населения осуществляли исключительно солдаты «подразделения».

Бойд потребовал раздать всем местным торчкам по бесплатной дозе — на пробу. Ребята из подразделения раздали порядочное количество зелья — абсолютно бесплатно. Чак переименовал Нигтертаун в «Седьмое небо».

От филантропии они перешли к бизнесу. Они ездили по городу и продавали гадость, по двое в автомобиле — нося оружие в открытую. Какой-то торчок пытался, было, ограбить Рамона Гугьереса — Тео Паэс уложил его зарядом крупной дроби, смоченной в крысином яде.

Пока Санто-младшему нравилось все. Санто придумал заповедь № 1: нельзя рекламировать товары, раздавая бесплатные образцы. Пит предложил заповедь № 2: если кто-то из вас сам станет употреблять героин, он будет убит.

Майами был Криминальным Раем. Блессингтон — Жемчужными Райскими Вратами.

Лагерь занимал площадь в пять с половиной гектаров. Военные сооружения включали в себя два казарменных барака, оружейный склад, оперативный штаб, поле для учений и взлетно-посадочную полосу. Пристань и гараж для моторных катеров все еще были в процессе возведения.

Вербовщики для подразделения уже сейчас, когда в общем-то было рановато, прислали в лагерь несколько потенциальных новобранцев. Местной бедноте не особо понравилось вторжение на их территорию латиносов. Пит нанял несколько безработных куклуксклановцев на работу — строить пристань. Это помогло установить временное перемирие — ведь новобранцы вместе трудились на тяжелой работе.

Теперь на территории лагеря проживало четырнадцать новобранцев. В США прибывали все новые и новые кубинские политические эмигранты. ЦРУ планировало устроить новые тренировочные лагеря для наемников — к середине 1960 года предполагалось довести их число до сорока с небольшим.

Кастро будет жить — столько, сколько нужно для того, чтобы они с Бойдом стали богачами.

Огромный крест горел ослепительным пламенем. Пит различил его свет за километр.

От шоссе поворачивала грунтовая дорога. Вдоль нее стояли указатели: «Ниггерам хода нет!», «Ку-клукс-клан — белые люди, объединяйтесь!».

Через воздухозаборник его автомобиля в салон набилась туча насекомых. Питу то и дело приходилось прихлопывать их ладонью. Вскоре он увидел забор из колючей проволоки и куклуксклановцев в парадной форме.

Каковая включала в себя белые накидки и остроконечные капюшоны с пурпурным кантом. С ними были четвероногие, так сказать, друзья — доберман-пинчеры, на каждого из которых тоже умудрились напялить маленькую простынку.

Пит показал выданный ему Бэнистером пропуск. Остроконечные капюшоны проверили его и махнули — мол, проходи.

Он припарковал машину возле каких-то грузовиков и стал прогуливаться. Горящий крест осветил вырубку среди соснового леса., разделенную на две части.

На одной толклись кубинцы. На другой — белые англосаксы. Разделяли их выставленные в ряд трейлеры с замазанными краской номерными знаками.

Налево: благотворительная распродажа домашней выпечки, стрельбище и ярмарка ку-клукс-клановских причиндалов. Направо: копия блессингтонского лагеря.

Пит принялся бродить по половине белых работяг. В его сторону оборачивались остроконечные капюшоны: эй, большой человек, а где твоя белая простыня?

Горящий крест бомбардировали армады насекомых. Стоял треск и гул от выстрелов и звяканья пораженных мишеней. Относительная влажность достигала почти 100%.

Нарукавные повязки с нацистской символикой уходили за два бакса девяносто девять центов. За кукол вуду, изображавших раввинов, сдирали от трех до пяти баксов.

Пит прошел мимо трейлеров. Он увидел щит из ДСП-шной плиты типа «сэндвич», приставленный к старенькому «эйрстриму». Надпись на щите гласила: «WKKK — «Радио «Антикоммунистический крестовый поход»» преподобного Эванса».

К оси был привинчен громкоговоритель. Оттуда доносилась какая-то тирада — бред чистой воды.

Он заглянул в окно. И увидел двадцать с чем-то ссущих, срущих и трахающихся котов и кошек. Посреди всего этого вещал в микрофон какой-то долговязый тип. Один кошак игрался с проводами коротковолнового передатчика, намереваясь, видимо, уйти на тот свет, в виде французского жаркого.

Пит вычеркнул из списка одного кандидата и продолжил путь. Все белые мужчины были в капюшонах с прорезями для глаз — никакой возможности опознать Хадспета или Локхарта по фотографии.

— Бондюран! Сюда!

Это был голос Гая Бэнистера — исходивший откуда-то из-под земли.

Прямо из грязи поднялась крышка люка. Оттуда вылезла и заерзала какая-то длинная изогнутая хреновина, похожая на перископ.

Гай, блин, устроил себе нехилое бомбоубежище.

Пит нырнул туда. Бэнистер закрыл за ним крышку люка.

Квадратное помещеньице четыре на четыре метра. На стенах — плакаты с красотками из «Плейбоя». Гай основательно запасся консервированной свининой с бобами и бурбоном.

Бэнистер втянул трубу телескопа.

— У тебя был одинокий вид — без простыни-то.

Пит потянулся. Его затылок задел потолок.

— Мило тут у тебя, Гай.

— Я знал, что тебе понравится.

— Кто за это платит?

— Да все вместе.

— Как это?

— А так: земля принадлежит мне, сооружения строит Управление, Карлос Марчелло выделил триста тысяч на оружие, а Сэм Джианкана подкупил полицию штата. Клановцы платят за вход и торгуют своим товаром, а беженцы четыре часа в день заняты на дорожных работах и половину заработка отчисляют в пользу подразделения.

Жужжал включенный на полную мощность кондиционер. Температура в бункере была — что в твоем иглу.

Пит поежился:

— Ты сказал, что Хадспет и Локхарт будут здесь.

— Хадспет был арестован этим утром за угон; это его третий привод, так что никакого залога. Хотя Эванс здесь. А он неплохой парень, если отбросить религию.

Пит сказал:

— Похоже, он — настоящий психопат. А нам с Бойдом психопаты не нужны.

— Скажем так: вам нужны более презентабельные психопаты.

— Понимай как знаешь. Поскольку Локхарт пока блистал лишь отсутствием, мне бы хотелось побыть с ним здесь пару минут наедине.

— Зачем?

— Любой тип, который разгуливает в белой простыне и капюшоне, должен доказать мне, что он умеет четко разграничивать свои полномочия.

— Дюже сложная фраза для такого, как ты, Пит.

— Не ты первый заметил.

— Это, наверное, оттого, что ты теперь — контрактный агент ЦРУ и общаешься людьми высшего сорта.

— Вроде Эванса?

— Уел. Но навскидку могу сказать, что у этого человека больше заслуг в борьбе с коммунизмом, чем у тебя.

— Коммунизм — помеха для бизнеса. И не стоит притворяться, что он — нечто большее.

Бэнистер сунул за ремень большие пальцы рук:

— Если ты полагаешь, что сказал мудрую вещь, — ты, к сожалению, ошибаешься.

— Да ну?

Бэнистер улыбнулся самодовольной улыбкой:

— Принятие коммунизма равнозначно сочувствию коммунистам. Твой старинный враг Уорд Литтел принимает коммунизм, и один мой друг из Чикаго рассказал мне, что мистер Гувер собирает на него досье, как на сторонника коммунизма. Видишь, до чего может довести такое принятие коммунизма?

Пит защелкал суставами пальцев.

— Пойди приведи Локхарта. Ты знаешь, чего хочет Бойд, — так объясни ему это. И с этого момента попрошу тебя — к черту лекции, ладно?

Бэнистер скривился. Бэнистер открыл, было, рот.

Пит сделал шутливый выпад — как пугают ребенка.

Бэнистер с удвоенной скоростью открыл люк и выбрался наружу.

Тишина и холодок — это было прекрасно. Консервы и выпивка — еще лучше. Да и девочки на стенах были хороши, особенно Мисс Июль.

Если, скажем, русские сбросят атомную бомбу. И ты здесь спрячешься. Могут начаться клаустрофобия и галлюцинации — и покажется, что женщины — настоящие.

Локхарт открыл крышку люка. На нем была испачканная сажей простыня, схваченная поясной кобурой с двумя револьверами.

У него были ярко-рыжие волосы и веснушки. И тягучий выговор уроженца Миссисипи.

— Бабки меня устраивают, и переехать во Флориду я тоже готов. Но вот запрет на линчевание можете засунуть себе в задницу.

Пит двинул ему левой. Дуги Фрэнк устоял на ногах — умение сохранять равновесие на пять с плюсом.

— Да я убивал белых ублюдков вроде тебя быстрей, чем ты только что мне врезал!

Дурацкая бравада: три с минусом.

Пит снова его ударил. Локхарт вытащил револьвер под правой рукой — но курок взводить не стал.

Нервы: пять с плюсом. Осторожность — на четыре с минусом.

Локхарт отер кровь с подбородка.

— Кубинцы мне нравятся. И я могу распространить понятие «превосходства белой расы» и принять вас и ваших парней в мой клан.

Чувство юмора: пять с плюсом.

Локхарт выплюнул выбитый зуб.

— Скажите мне что-нибудь хорошее. Чтобы я поверил, что меня позвали сюда не только затем, чтобы сделать из меня боксерскую грушу.

Пит подмигнул:

— Мистер Бойд и я можем — чисто в качестве бонуса — поспособствовать тому, чтобы Управление подарило тебе собственный клан.

Локхарт живо расшаркался а-ля Степин Фетчит[31]:

— Спасибо, масса! Если бы вы были верны клану, как настоящий белый человек, я бы поцеловал подол вашей простыни!

Пит дал ему по яйцам.

Тот согнулся, но не взвизгнул и не захныкал. Взвел курок своего револьвера — но стрелять не стал.

Словом, прошел по оценкам.

34. (Нью-Йорк, 29 сентября 1959 года)

Такси не спеша плелось в центр. Кемпер разложил на своем дипломате кое-какие документы.

На схеме были изображены поделенные на округа штаты первичных выборов. В поперечных колонках значились имена его знакомых представителей местных правоохранительных структур.

Перед теми из них, кого он полагал сторонниками демократов, он ставил галочку. А закоренелых приверженцев великой старой партии, то есть республиканцев, напротив, вычеркивал.

Это было скучнейшее занятие. Джо мог попросту купить Джеку Белый дом.

Уличное движение было до безобразия медленным. Его таксист то и дело кому-то сигналил. Кемпер снова играл сам с собой в «адвоката дьявола» — попрактиковаться в конспирологии никогда не повредит.

Бобби постоянно расспрашивал его о постоянных поездках во Флориду. В его ответах звучало почти негодование.

— Я же отвечаю за передачу в правоохранительные органы материалов комитета, так? А дело Солнечной долины застряло у меня в горле, и, потом, по закону штата Флорида Джек должен победить на общих выборах. И мне надо будет пообщаться с недовольными политикой профсоюза водителями грузовиков.

Такси проезжало трущобы. Он вспомнил об Уорде Литтеле.

Почти месяц они не переписывались и не говорили по телефону. Убийство Д’Онофрио облетело СМИ и осталось нераскрытым. Уорд не позвонил, не написал — словом, никак не прокомментировал произошедшее.

Нужно связаться с Уордом. Нужно установить, стала ли гибель Безумного Сэла следствием того, что он был информатором Уорда.

Водитель остановился у «Сент-Реджиса». Кемпер заплатил по счетчику и быстро направился к стойке.

Его встретил портье. Кемпер сказал:

— Пожалуйста, позвоните в мой номер и попросите мисс Хьюз спуститься ко мне.

Тот надел наушники и защелкал кнопками. Кемпер посмотрел на часы — они порядком опаздывали на ужин.

— Занято, мистер Бойд. Она разговаривает по телефону.

Кемпер улыбнулся:

— Должно быть, с моей дочерью Клер. Вечно часами болтают по телефону за счет отеля.

— Вообще-то мисс Хьюз разговаривает с мужчиной.

Кемпер ощутил, как все внутри него сжалось.

— Дайте-ка мне наушники, а?

— Вообще-то-о-о…

Кемпер сунул ему десять долларов.

— Ну-у-у-у-у…

Кемпер добавил еще сорок. Портье накрыл деньги ладонью и вручил ему наушники.

Кемпер натянул их. И услышал голос Ленни Сэндса — пронзительный и обреченный:

— …какой бы он плохой ни был, он мертв, и он тоже, как и я, работал на пьяницу. Просто живет на свете пьяница и садист, и теперь этот садист заставляет меня писать возмутительные статьи про Кубу. Я не могу называть имен, но, боже, Лора…

— Но ведь ты говоришь не о моем друге Кемпере Бойде?

— Нет, это не его я боюсь больше всего. А пьяницы и садиста. Никогда нельзя сказать заранее, что выкинет пьяница, я вообще с ним не общался с тех пор, как убили Сэла, и это меня страшно…

Это была локальная турбулентность. И скоро она захватит их всех.

34. (Нью-Йорк, 29 сентября 1959 года)

Волны прибивали к берегу мусор. У его ног валялись раскисшие бумажные стаканчики и обрывки программок, какие раздают на круизных теплоходах.

Литтел отпихнул их носком ботинка. Он поискал глазами то место, куда свалил барахло из квартиры Монтроуза.

Что тогда куча мусора, что сейчас.

Теперь ему приходилось зажигать три свечки за упокой. Джек Руби вроде как был цел — раз в неделю он звонил в «Карусель», чтобы услышать его голос.

Сэл не сдался под пытками. Сэл не назвал ни Литтела, ни Руби. Кабикофф же знал его только как копа в лыжной маске.

«Безумный Сэл» и «Сид-жид» — когда-то эти прозвища его смешили. Говорят, Бобби Кеннеди тоже любит мафиозные клички.

Он давно уже забил на Призрака и его отчеты. Равно как и почти перестал наблюдать за коммунистами. А Чику Лиги сообщил, что Бог-Отец и Иисус Христос были «левыми».

Визиты Хелен ограничились одним разом в неделю. Ленни Сэндсу — и тому звонить перестал. У него было лишь два постоянных друга — ржаной кентуккийский виски «Олд оверхолт» и пиво «Пабст блю риббон».

К берегу прибило размокший журнал. Он увидел на его страницах фото Джека и Джеки.

Кемпер говорил, что сенатор — жуткий бабник. Кемпер говорил, что Бобби свято хранит супружескую верность.

Толстяк Сид утверждал, что папаша братьев знаком с Джулиусом Шиффрином. Шиффрин являлся хранителем «подлинных» бухгалтерских книг пенсионного фонда — сколько бы он ни пил, этого он забыть не мог.

Литтел свернул на Лейк-Шор-драйв. Ныли от усталости ноги, а из манжет брюк сыпался песок.

Смеркалось. Он шел в южном направлении уже несколько часов.

Внезапно до него дошло, ГДЕ он находится. Дошло, что всего в трех кварталах от него есть знакомый адрес.

Придя туда, он постучал в дверь Ленни Сэндса. Ленни открыл — да так и остался стоять.

Литтел сказал:

— Все. Больше я тебя ни о чем не попрошу.

Ленни шагнул к нему. И закричал — слова слились в один бесконечный поток.

Литтел услышал «дурак», «никчемушник» и «трус». Он просто стоял и глядел Ленни в глаза, пока тот не охрип от своих воплей.

34. (Нью-Йорк, 29 сентября 1959 года)

Кемпер вскрыл замок своей карточкой «Дайнерс клаб». Ленни так и не понял, что достаточно поставить надежный замок, чтобы уберечься от ночных визитов «плохих копов».

Литтел тоже кое-чего не усвоил: ИНФОРМАТОРЫ НЕ УХОДЯТ В ОТСТАВКУ. Он наблюдал за давешним спектаклем с улицы — и видел, что Уорд, как настоящий мазохист, поглощал изливавшийся на него поток брани.

Кемпер закрыл дверь и стал в темноте. Ленни минут десять назад отправился за покупками — значит, где-то в течение часа должен был вернуться.

Лора научилась не затрагивать неудобных тем. Она и словом не обмолвилась о том телефонном разговоре в отеле «Сент-Реджис».

Кемпер услышал шаги и позвякивание ключей. Он двинулся к выключателю и закрепил глушитель.

Вошел Ленни. Кемпер сказал:

— Еще не все кончено.

Пакет с покупками шлепнулся на пол. Зазвенело разбитое стекло.

— Ты больше не разговариваешь ни с Лорой, ни с Литтелом. Будешь писать в «Строго секретно», что велит тебе Пит. Будешь искать информацию о бухгалтерских книгах фонда, и передавать ее лично мне.

Ленни сказал:

— Нет.

Кемпер щелкнул кнопкой выключателя. В гостиной зажегся свет — комната была заставлена раритетной мебелью и очень, очень впечатляла.

Ленни сморгнул. Кемпер отстрелил ножки у стеклянного шкафа. Зазвенели осколки китайского фарфора и хрусталя.

Несколько выстрелов — и книжный шкаф лишился ножек. Еще несколько — и диванчик эпохи Людовика XIV превратился в щепки и комки набивки. Еще — и разлетелся в щепы расписанный вручную чиппендейловский платяной шкаф.

В комнате стало не продохнуть от опилок и порохового дыма. Кемпер перезарядил револьвер.

Ленни сказал:

— Согласен.

Вставка: документ.

8.10.59.

Журнал «Строго секретно», статья. Автор — Ленни Сэндс под псевдонимом «Непревзойденный знаток политической жизни».

КАНЦЕРОГЕННЫЙ КАСТРО КРУШИТ КУБУ, ТОГДА КАК ПЛАМЕННЫЕ ПАТРИОТЫ РАТУЮТ ЗА РОДИНУ!

Он успелпробыть у власти всего десять месяцев, но весь свободный мир уже понял, что такое сыплющий слоганами и смердящий сигарами команданте Кастро!

В прошлый Новый год Кастро изгнал из страны демократически избранного, антикоммунистически настроенного премьера Фульхенсио Батисту. Бравый бородатый бард-битник все пел народу песенки о земельной реформе, социальной справедливости и корнишонах на каждом столе — словом, стандартные скудельные слоганы коммунистического комиссара. Он захватил маленький бастион свободы в полтораста километрах от американских берегов, обманом обчистил карманы патриотичных патриархов, нагло национализировал принадлежащие США отели-казино, самодовольно спалил душистые плантации сахарного тростника дружественной компании «Юнайтед фрут» и в итоге сбежал с колоссальными количествами той магической субстанции, с помощью которой Америка потворствует пеонам и козыряет перед коммуняками: денег!

Да-да, дорогой мой читатель — все дело сводится к благословенным баксам, заманчивым зелененьким банкнотам — долларам США, с портретами президентов с меланхолично-мужественными лицами, захватывающими и завораживающими своей абсолютной антипатией к коммунизму!!!

Врезка: одураченные и осажденные бардом-битником коридорные когда-то шикарных гаванских отелей «Насиональ» и «Капри» нагло национализировали свои чаевые и уступили место целому полку грубых крепких кривоногих коммуняк — безмозглых бандитов, по совместительству курьезно коррумпированных крупье!

Врезка: предательски поджарены плантации фруктов! Пеоны, которых заботливо защищала альтруистическая американская экономика равноправия, оказались подавленными, перебивающимися на пособие, обреченными на обнищание и обобранными, рабами в ожидании подачек от коммунистов!

Врезка: Рауль «Пешка» Кастро наглым образом наводнил Флориду гигантскими грудами губительного героина, адского зелья, ради коего одурманенные оным пойдут на что угодно, чтобы заполучить смертоносное снадобье! Он опирается на здешних рабов иглы: кубинских эмигрантов, готовых распространять канцерогенное кредо Кастро среди затерянных, заблудших зомби, променявших трезвость и терпение на затуманенность и задурманенность!

Врезка: растет количество кубинских беженцев и местных патриотов, которые составляют очевидное исключение из тех, что пассивно поддались подвоху бородатого барда-битника. И вот сейчас в Майами и по всей Флориде они вербуют сторонников в свои ряды. Эти люди — тренированные терпеливые тигры, которые заработали свои черные и оранжевые — но не красные! — полосы в джунглях переполненных кутузок Кастро! День за днем все больше и больше подобных людей прибывает на американский берег, и они жаждут как можно скорее на законных основаниях подхватить вслед за всеми медоточивую мелодию нашего национального гимна.

Ваш корреспондент беседовал с американцем по имени Большой Пит, убежденным антикоммунистом, который в настоящее время тренирует кубинских боевиков, готовых в дальнейшем бороться против Кастро. «Все дело в патриотизме, — заявил Большой Пит в интервью нашему корреспонденту, — неужели вы хотите, чтобы в полутораста километрах от вашего побережья правил коммунистический диктатор? Лично я — нет, так что я стал членом Армии освобождения Кубы. И мне бы хотелось сообщить, что приглашение вступить в наши ряды распространяется на всех кубинских беженцев и граждан Америки кубинского происхождения. Вступайте в наши ряды! Если будете в Майами — наводите справки. Местные кубинцы вам живо все растолкуют».

Если такие, как Большой Пит, берутся за дело, то Кастро пора подыскивать другую работу. Эй! Я знаю пару кофеен в Венисе, которые не прочь взять на пол-ставки бородатого барда-битника — развлекать кайфующих кофеманов. Что, Фидель, — как тебе идейка? Нравится?

Помни, дорогой читатель — ты узнаешь это первым: конфиденциально, без протокола, строго секретно.

Вставка: документ.

19.10.59.

Личная записка: Эдгар Гувер — Говарду Хьюзу.

Дорогой Говард,

мне весьма понравилась статья «Непревзойденного знатока политической жизни» в номере от пятого октября. Конечно, кое-что там притянуто за уши, но если отбросить бульварщину, статья обретает видимую политическую значимость.

Ленни Сэндсу удалось в полной мере овладеть спецификой стиля «Строго секретно». Да и пропагандист из него вышел весьма многообещающий. Я нахожу подсознательные намеки на контору «Тигр» славным дополнением для посвященных; особенно же меня порадовала высокая оценка деятельности нашего прагматичного друга Пьера Бондюрана.

В общем и целом, номер получился отличным.

С наилучшими пожеланиями.

Эдгар

Вставка: документ.

30.10.59.

Отчетный доклад: Джон Стэнтон — Кемперу Бойду.

С пометкой: ПЕРЕДАТЬ ЛИЧНО В РУКИ.

Дорогой Кемпер,

вкратце информирую о кое-каких недавних политических решениях. Тебя по-прежнему невозможно поймать, засим отправляю это с нарочным.

В первую очередь сообщаю, что высшие чины нашего ведомства теперь убеждены в том, что масштабы кубинской проблемы отныне будут лишь возрастать. Хотя недавние президентские ассигнования были невелики, есть большая надежда на то, что последовательность политики Кастро заставит-таки Белый дом увеличить расходы на ее решение. Если перефразировать нашего большого друга Непревзойденного Знатока: «никто не хочет, чтобы в полутораста километрах от вашего побережья правил коммунистический диктатор». (Мне бы так доклады писать, как он пишет статьи в «Строго секретно».)

Мистер Даллес, замдиректора Бисселл и избранные эксперты в области кубинской политики начинают разрабатывать план вторжения на территорию Кубы либо в конце 1960-го, либо в самом начале 1961 года. Предполагается, что к тому времени Управление будет обладать армией отборных, тренированных, базирующихся на территории США кубинских эмигрантов и наемников и что общественное мнение будет на нашей стороне. Общая идея такова: высадить на побережье морской десант при поддержке с воздуха, с баз ВВС, расположенных на побережье Мексиканского залива. Я буду держать тебя в курсе дальнейших разработок данного плана. А ты меня — в курсе дел нашего друга Джека. Если эти планы останутся в силе до 20 января 1961 года, есть шанс, что именно ему и предстоит их одобрить либо зарубить.

Со дня нашего последнего разговора к берегам Флориды и Луизианы прибыли еще одиннадцать барж с кубинскими беженцами. Наши сотрудники на местах занимаются этими людьми и распределяют их по различным тренировочным лагерям. Многие из тех, кто отказался от помощи Управления, скоро прибудут в Майами. Мне будет интересно узнать, выйдут ли на кого из них сотрудники нашего подразделения. Как тебе, конечно, известно, блессингтонский лагерь формально готов принять новобранцев. Я одобрил решение о принятии Дуги Фрэнка Локхарта на должность управляющего лагерем, и мне кажется, самое время сместить ось деятельности нашего подразделения на тренировки в Блессингтоне и бизнес в Майами. Немедленно накажи Чаку Роджерсу и Питу Бондюрану, чтобы занялись этим, и пусть Пит Бондюран отправит мне с курьером отчет в течение шести недель.

Что касается «бизнеса» нашего подразделения, в тех расплывчатых терминах, в которых мы договорились его обсуждать, я желаю сообщить, что меня радует рост прибылей и кажущееся взаимопонимание, достигнутое при твоем посредничестве между нами и поддерживаемой Управлением мексиканской фермой-поставщиком. Я предвижу, что рано или поздно власти проверят наш «бизнес» и сочтут его проявлением элементарного здравого смысла, но до тех пор, пока недовольство политикой Кастро приобретет всенародный масштаб или случится еще что-нибудь подобное, я призываю вас четко разграничивать свои функции и соблюдать абсолютную секретность. Участие в деле м-ра Траффиканте также должно держаться в секрете, и также мне хотелось бы, чтобы умалчивался факт содействия подразделению со стороны мистера Сэма Джианканы и мистера Карлоса Марчелло.

Жду ответа. Письмо сожгите.

Всего наилучшего.

Джон

Вставка: документ.

01.11.59.

Отчетный доклад: Кемпер Бойд — Роберту Ф. Кеннеди.

Дорогой Боб,

я говорил с Джеймсом Даудом, главой департамента по борьбе с организованной преступностью министерства юстиции. (Мы знакомы еще с тех пор, как я работал в офисе нью-йоркского атторнея.) В порядке любезности я отослал господину Дауду копии тех документов по делу м-ра Хоффы, что были до того предоставлены мной различным большим жюри, которым требовались доказательства по делу Хоффы. Теперь эта любезность начинает приносить плоды.

Как вам, должно быть, известно, билль о реформах Лэндрума-Гриффина был принят Конгрессом, так что теперь у министерства юстиции полностью, что называется, развязаны руки в отношении Джимми Хоффы. Дауд направил в помощь следственным органам Луизианы, Флориды и Огайо следователей и судей. Билль Лэндрума-Гриффина стал порождением Маклеллановского комитета; и все об этом знают. Дауд сумел взглянуть на это дело в политическом свете и решил обратить свое внимание и силы на доказательства, собранные нами в Солнечной долине. (Он полагает, что факт пропажи двух свидетелей, Гретцлера и Кирпаски, придаст моральное и нравственное значение делу.) Так, 25.10.59 он направил шесть человек, чтобы те вошли в состав трех больших жюри в южной Флориде. Они ведут активный поиск недовольных членов профсоюза, которые приобрели участки в Долине. Дауд полагает, что разбирательство по делу Хоффы потребует много времени и сил, что только на руку нашим политическим целям. Прежде всего мне хотелось бы подчеркнуть, что мы не должны допускать, чтобы судебное преследование Хоффы превратилось в соперничество двух партий, но одновременно хотим, чтобы одним из пунктов предвыборной кампании Джека стала борьба с коррупцией в профсоюзных кругах. Дауд сообщил мне, что во время праймериз Хоффа намерен выступать с речами в штатах, в которых будут проходить праймериз, естественно поливая грязью Кеннеди, и, полагаю, это может сыграть нам на руку. Хотя этот чокнутый головорез прилагает отчаянные усилия, чтобы скрыть свое истинное лицо, но в стрессовых обстоятельствах его натура психопата все же выходит на поверхность. Мы хотим, чтобы представители союза водителей грузовиков поддержали кандидата от республиканцев. Мы хотим, чтобы Ричард Никсон взял деньги Хоффы и не стал включать в свою предвыборную кампанию при проведении общих выборов вопроса о коррупции в профсоюзных кругах. Сказав об этом, добавлю, что, по моему разумению, Джеку совершенно необходимо удвоить усилия по привлечению в ряды своих сторонников законно избранных лидеров профсоюзов и любыми средствами убедить их, что делает четкое различие между ними и подобными Хоффе.

Теперь перевожу тему на праймериз. Лавры Кеннеди на поприще борьбы с преступностью произвели впечатление на многих моих знакомых из правоохранительных ведомств, обычно придерживающихся республиканских убеждений, и теперь я «обрабатываю» округ за округом Висконсин, Нью-Гемпшир и Западную Вирджинию. Местные организации демократической партии, кажется, работают вполне эффективно, и я убедил всех, кого мог, не верить агитационным бредням Хоффы.

Позже напишу еще. Пиши свою книгу: думаю, она будет отличным подспорьем в предвыборной кампании.

Твой.

Кемпер

Вставка: документ.

9.11.59.

Записка: Роберт Ф. Кеннеди — Кемперу Бойду.

Кемпер,

спасибо за письмо. Ты начинаешь мыслить как политик, и я полагаю, что твои замечания относительно союза Хоффы и республиканцев вполне здравы. Я очень рад, что министерство юстиции заинтересовалось делом Долины, которое я до сих пор считаю нашим самым веским аргументом против Хоффы.

Я всегда верил, что незаконные махинации с деньгами пенсионного фонда (те самые «призрачные» три миллиона) и принесли те средства, из которых финансировались приобретение и постройка Солнечной долины, и что использование этих денег было намеренно скрыто Хоффой. Какая-нибудь информация о реальных махинациях в пенсионном фонде и/или сведения о «подлинных» его книгах нам бы сейчас очень не помешали. Кстати, чем там занимается Призрак из Чикаго? Ты всегда описывал нашего таинственного крестоносца-иезуита как человека весьма трудолюбивого, но вот уже несколько месяцев ты ничего от него не передавал.

Вставка: документ.

17.11.59.

Записка: Кемпер Бойд — Роберту Ф. Кеннеди.

Дорогой Боб,

конечно, мы сможем использовать кое-какие материалы касательно пенсионного фонда. Призрак усердно работает, но на его пути постоянно встречаются препятствия. И имей в виду, он — агент ФБР и у него есть свое, весьма серьезное, задание. Он упорно работает, но, как я и говорил раньше, продвижение идет очень медленно.

Кемпер

Вставка: документ

4.12.59

Рапорт агента ФБР о наружном наблюдении.

Командир чикагского подразделения ФБР специальный агент Чарльз Лиги — Эдгару Гуверу.

Пометка: ОСОБО СЕКРЕТНО. ТОЛЬКО ДЛЯ ГЛАЗ ДИРЕКТОРА,

Сэр,

по вашему приказу агенты из офиса Сиу-Сити поочередно осуществляли наружное наблюдение за спецагентом Уордом Литтелом начиная с 15 сентября с. г. Он не был замечен в окрестностях ателье «Селано» и, вероятнее всего, воздержался от работы под прикрытием — борьбы с организованной преступностью. Со спецагентом Кемпером Бойдом он тоже не встречался, и (с помощью поставленного на его домашнем телефоне 20.11.59 прослушивающего устройства) установлено, что он разговаривает только с Хелен Эйджи и изредка звонит бывшей жене Маргарет. Он не звонил и не получал звонков от своей дочери Сьюзен, и со дня установки прослушки (20.11.59) Кемпер Бойд также не звонил ему.

Качество работы Литтела стабильно ухудшается. Причем это ухудшение стало заметно еще до того, как было начато наружное наблюдение. Имея задание следить за членами КП США в Гайд-парке и Роджерс-парке, он часто оставляет свой наблюдательный пост для того, чтобы выпить в ближайшем питейном заведении или зайти в какую-нибудь католическую церковь.

Крайней небрежностью отличаются доклады Литтела о наблюдении за «красными». Он регулярно искажает информацию о времени, проведенном на наблюдательном посту, и его характеристики членов КП США более чем доброжелательные.

26.11.59 специальный агент У.Р. Хинкль видел, как руководитель ячейки КП США Малькольм Чамалес поприветствовал Литтела у подъезда его дома. Чамалес обвинил Литтела в «подлом проникновении ФБР в его жилище» и потребовал у Литтела объяснений. Литтел пригласил его в ближайшее питейное заведение. Агент Хинкль сообщил, что слышал, как они беседовали о политике. 29.11 и 1.12 они встречались опять. Специальный агент Хинкль наблюдал за обеими встречами и полагает, что эти двое стали друзьями или по крайней мере, собутыльниками.

Близкие к ФБР источники из Чикагского университета сообщили, что видели на территории университета Литтела и Хелен Эйджи, яростно ссорившихся. Кажется, их роман переживает кризис, и мисс Эйджи упорно твердит Литтелу, что ему надо что-то делать со своим пьянством. 3.11.59 спецагент Дж. С. Батлер слышал, как спецагент Литтел и мисс Эйджи беседовали о политике. Мисс Эйджи выразила восхищение вице-президентом Ричардом Никсоном, Литтел же назвал господина Никсона «хитрецом Диком», а также «охотником на «красных», «купленным-перекупленным зашифрованным фашистом».

В заключение позволю себе заметить: в настоящее время заканчивается сбор документов для прокоммунистического досье на Литтела. Полагаю, что его заявления, свидетельствующие о проводимой им подрывной деятельности, его предательские упущения в наблюдении за членами коммунистической партии США, а также дружба с Малькольмом Чамалесом продолжатся, тем самым составляя его портрет как угрожающего безопасности организации человека.

С уважением.

Чарльз Лиги, специальный агент-командир, чикагское отделение

Вставка: документ.

21.12.59

Полевой рапорт: Пит Бондюран — Кемперу Бойду.

«Для передачи Джону Стэнтону».

Пометка: КБ — БУДЬ ОСТОРОЖНЕЕ ПРИ ПЕРЕДАЧЕ

КБ,

извини, что запоздал с рапортом для Стэнтона. Ненавижу писанину, так что сам зачеркнешь, что тебе надо, и передашь ему. Я знаю, что он полагает, будто Управление на 100 % согласится с тем, чем мы занимаемся, но это будет очень не скоро.

Мои рабочие-клановцы закончили постройку пристани и ангаров для катеров. Теперь Блессингтон на 100 % боевой лагерь.

Дуги Фрэнк Локхарт — надежный парень. Конечно, у него в голове полно бредовых мыслей, характерных для парней вроде него, но с этим ничего не поделаешь. Я не думаю, что это как-то нам помешает, коли уж это не сказывается на его работе. Контактировавший с ним фэбээровец сперва разозлился, что он перестанет «стучать» на конкурентов-клановцев из Луизианы, однако когда Локхарт упомянул, что ты — один из руководителей операции, он запел совсем по-другому. Полагаю, что он связался с мистером Гувером, и тот заверил его, что у тебя — карт-бланш. Пока что Локхарт хорошо справляется со своими обязанностями. Я получил для него немного $ от Траффиканте, и он использовал их для того, чтобы устроить свой собственный клан в окрестностях Блессингтона. Он пообещал плату за вступление, и все местные куклуксклановцы побросали свои прежние организации и записались к Дуги Фрэнку. Я передал ему твой приказ: никаких линчеваний, подрывов церквей и избиений. Он разочарован, но ослушаться не посмеет. Локхарт хорошо ладит с кубинцами и наказывает своим клановцам не вступать в расовые конфликты с бойцами подразделения либо с нашими новобранцами. Пока что парни повинуются его приказам.

Наш бизнес в Майами идет все лучше и лучше. Только в жилом квартале Букер Т. Вашингтон прибыль за прошлый месяц составила на 14 % больше, чем прибыль Траффиканте там, когда бы то ни было. А октябрьская выручка в квартале Джордж Вашингтон Карвер — на 9 %. Чак Роджерс утверждает, что на мексиканском ранчо работают надежные ребята. Они заключили сделку: он может летать туда и обратно, не заполняя бортовой журнал для мекс. полиции. Теперь у нас в Блессинггоне есть своя взлетно-посадочная полоса, так что Чаку гораздо безопаснее летать оттуда. Каждую неделю я отвожу в Тампу долю СТ. Он доволен размером прибыли и достаточно регулярно подкидывает деньжат на нужды подразделения. Непосредственно мне он выдаст 18 % для осуществления операции, а также 5 % Гаю Бэнистеру — в оружейный фонд, устроенный им в Новом Орлеане. Пока что Фуло, Паэс, Обрегон, Дельсол и Гутьерес показали себя предельно честными парнями. Никаких недоимок «товара» или денег не было.

Стэнтон хотел, чтобы я составил на каждого рапорт о соответствии. Лично я считаю, что пока кто-то из них не станет красть товар или $ или же хреново работать, каждый заслуживает оценки 5+. Обрегон немного побаивается вылазок на Кубу на моторках, а его кузен Дельсол немного жульничает, но это мелочи. Самое главное, что эти парни — сторонники США и непримиримые противники режима Кастро, которые не станут красть у Траффиканте. По мне, так пусть лучше ныкают часть заработка на такси и расслабляются с бухлом и шлюхами. Так что не стоит уж слишком натягивать поводья — зачем дергать ребят по пустякам?

Как вербовщики они проявили себя неплохо. В Блессингтоне уже тренируются 44 новобранца, и непременно будут еще. Чак, Фуло, Локхарт и я тренируем их циклами по 15 дней. Мы обучаем их обращению со стрелковым оружием, прицельной стрельбе, рукопашному бою, а также подрывным техникам и вылазкам на Кубу на моторных катерах, а потом подыскиваем им работу в Майами. Там они ищут новобранцев и направляют их к нашему офицеру под кодовым именем Кугуар, к-рый и рассылает их по различным тренировочным лагерям Упр-я в соответствии с профпригодностью. Если та самая операция с вторжением, о которой ты все толкуешь, все ж таки состоится, у нас будет из кого выбирать.

Паэс, Обрегон, Дельсол, Гутьерес, Фуло и я осуществляли ночные вылазки на побережье Кубы на моторном катере. Мы передавали товар нашим контактным лицам на острове и по пути обстреливали патрульные катера кубинской милиции. Фуло и Гутьерес осуществили вылазку вдвоем и заметили на пляже группу спящих мужчин. Они расстреляли всех тридцать милиционеров из автоматов Томпсона. Фуло снял скальп с самого старшего по званию офицера, и теперь этот скальп украшает радиоантенну нашего ведущего катера.

Как ты и хотел, я распределил свои обязанности между Блессингтоном, контролем за нашим бизнесом в Майами и такси. Джимми Хоффе не особо нравится, что ты якшаешься с семейством Кеннеди, однако он полностью доволен сделкой с арендой: чем больше кубинских эмигрантов прибудет на Кубу, тем больше $ принесет «Такси «Тигр»». И спасибо за товар для передачи Г.Х. Поскольку все свое время я провожу во Флориде, полагаю, только из-за этого добра меня еще держат на жалованье. Я бы и сам ушел, однако знаю, что вы хотите каким-то образом связать его с Упр-ем. Я звоню ему раз в неделю, чтобы быть в курсе. Г.X. говорит, что теперь за ним ухаживают мормоны, они помогают ему уворачиваться от повесток по делу «Трансуорлд эйрлайнз» и в целом выполняют все мои обязанности — разве что кроме поставки товара. Полагаю, пока я могу его поставлять, я буду оставаться на жалованье в Эл-Эй.

Ленни Сэндс стал единственным редактором «Строго секретно». Я считаю, что та его статья про Кубу вышла отличной и уж точно принесла пользу нашим кубинским планам.

Вот и все. Не люблю, чтобы писанина валялась где попало, так что передай Стэнтону — пусть уничтожит письмо.

Да здравствует свободная Куба!

ПБ

37. (Блессингтон, 24 декабря 1959 года)

Локхарт закинул ноги на приборную панель. Он аж вспотел — на нем был костюм Санта-Клауса из пушистой синтетической ткани.

— Значит, убивать ниггеров и взрывать церкви вы мне не разрешаете. А как насчет установления морального кодекса клана?

Пит решил подыграть — Дуги Фрэнк был еще тем острословом:

— Это как?

— А так — допустим, ты узнал, что сестра работяги Джо по имени Салли сама не своя от Лероя, у которого, по слухам, тридцатисантиметровая сосиска, и застал их за этим занятием. В этом случае следует нагреть ку-клукс-клановское клеймо и поставить его Салли, чтобы все знали, что она занималась расосмесительным блудом.

— А что тогда надо будет сделать с Лероем?

— Спросить, где он достал свою сосиску и делают ли там такие же белого цвета?

Пит рассмеялся. Дуги Фрэнк высунулся в окно и высморкался.

— Я серьезно, Пит. Я — верховный советник Королевских рыцарей Ку-клукс-клана южной Флориды, и пока что все, что я сделал, — раздал подачки ЦРУ и собрал команду для игры в софтбол, чтобы тренировать твоих чертовых псевдониггеров, то есть, пардон, беженцев.

Пит едва успел повернуть машину, чтобы не сбить бродячего пса. Грузовичок налетел на рытвину, и тушки индейки в подарочной упаковке, лежавшие в кузове, подпрыгнули и скатились на пол.

— Только не говори мне, что агент ФБР, на которого ты работал, разрешал тебе линчевать.

— Нет. Но он и не говорил мне, мол, «Дуги Фрэнк, я запрещаю тебе убивать ниггеров, пока ты на службе у правительства Соединенных Штатов!» Чувствуешь разницу? Ты же запрещаешь мне это делать, причем всерьез.

Пит увидел впереди бревенчатые хижины — самые те места, где можно раздавать индеек. Это была идея Санто-младшего — подмаслить местное население; кто-то из его подручных угнал груженный птицей грузовичок, и Санто решил, что бесплатное угощение на Рождество создаст дружелюбную атмосферу.

— Делай свою работу. Мы затеяли большое дело, так что относись к этому серьезно.

Локхарт сказал:

— Я так и делаю. Делаю свою работу и молчу, что Чак Роджерс каждый раз взлетает из форта Блессингтон и привозит на своем драндулете с пропеллером некий белый порошок — да-да, сэр. А еще я хочу сказать, что моим ребятам хочется размяться.

Пит резко развернул автомобиль:

— Я поговорю с Джимми Хоффой. Может, он как-нибудь пригласит твоих ребят пострелять акул.

— Да нет, я имел в виду — может, установить подпункт № 49 морального кодекса?

— А это что?

— Это когда ты застанешь братьев Лероя — Руфуса и Тайрона, — когда они будут стучаться в дверь Салли.

— Ну, и что тогда?

— Тогда надо вымазать Салли дегтем и вывалять в перьях.

— А что следует сделать с Руфусом и Тайроном?

— Заставить их снять штаны, чтобы посмотреть, семейное это у них или нет?

Пит захохотал. Дуги Фрэнк поскреб украшенный белоснежной бородой подбородок:

— Почему обязательно мне быть Санта-Клаусом?

— Я не смог найти костюм Санты моего размера.

— Так нарядили бы кого из кубинцев.

— Где ты видел Санту-латиноса?

— Я считаю эту работу унизительной.

Пит притормозил у грязной и ветхой детской площадки. Какие-то цветные детишки при виде Санты так и выпучили глаза.

Дуги Фрэнк выбрался из машины и бросил им по индейке. Детишки подбежали к нему и потянули за бороду.

Местное белое и цветное население получило в подарок по уворованной индейке. Блессингтонские копы тоже получили по птичке и вдобавок по бутылке краденого же виски «Джим Бим».

Солдат из блессингтонского лагеря угостили индейкой на ужин и оделили презервативами «Троянец». Ибо Санто Траффиканте прислал «рождественский подарок» из Тампы — полный автобус шлюх.

Сорок четыре парня и сорок четыре шлюхи резвились на сорока четырех койках.

В полночь Пит отправил девочек домой. Локхарт устроил святочное представление — сожжение креста. Питу страшно захотелось сплавать на Кубу и пострелять комми.

Он позвонил Фуло в Майами. Фуло идею одобрил. Фуло сказал: «Я соберу парней, и мы приедем».

Чак Роджерс прилетел с грузом наркоты. Пит залил бензин в бак ведущего катера.

Локхарт привез немного кукурузного самогона. Пит и Чак сделали по паре глотков. Никто не курил — треклятое зелье вполне могло вспыхнуть.

Они сидели на пирсе. Свет прожекторов залил весь лагерь, все было видно, как на ладони.

Кто-то из новобранцев вскрикнул во сне. С сожженного креста ветер срывал тлеющие угольки. Питу вспомнилось Рождество сорок пятого: лос-анджелесская шерифская служба приняла его в свои ряды сразу по окончании службы в морской пехоте.

На шоссе, выписывая кренделя, появилась машина Фуло. Чак сложил автоматы Томпсона и боеприпасы на досках палубы.

Дуги Фрэнк спросил:

— Меня возьмете?

Пит ответил:

— Конечно.

Из «шеви» вывалились Дельсол, Обрегон и Фуло. Они брели, покачиваясь, животы их оттопырились — парни явно перебрали пива и переели индюшатины.

Покачиваясь, взошли они на палубу. На Томасе Обрегоне были солнцезащитные очки — это в два часа ночи. Очки и рубаха с длинным рукавом — хотя ночь стояла до безобразия теплая.

Где-то в кустах залаяла собака. Чак Роджерс визгливо залаял в ответ, как охотничий пес — точь-в-точь как это делал какой-то ночной диджей-остроумец, которого Чак обожал. Все принялись похлопывать друг друга по спине, поздравляя с праздником.

Пит сбил с Обрегона очки. Зрачки ублюдка сузились, выдавая в нем торчка — в свете прожекторов это было отчетливо видно.

Обрегон так и застыл. Роджерс ухватил его шею в «замок».

Никто не проронил ни слова. Да этого и не требовалось — картина стала всем rapidamente понятна.

Обрегон сжался. Фуло рывком закатал рукава его рубашки. И все увидели отвратительные красные дорожки.

Все одновременно посмотрели на Дельсола — гребаного кузена Обрегона. И немедленно пришли к консенсусу: пусть это сделает он.

Чак отпустил Обрегона. Пит вручил Дельсолу свой револьвер.

Обрегон затрясся и едва удержался на ногах. Дельсол выстрелил ему в грудь — шесть раз.

Он скатился в воду. Из раневых отверстий вырвались струйки пара.

Фуло нырнул в воду и снял с убитого скальп.

Дельсол ни на кого не смотрел.

38. (Поместье Хайеннис-Порт, 25 декабря 1959 года)

Верхушка рождественской ели задевала потолок. Снежинки из пульверизатора осыпали груду подарков под ней.

Кемпер прихлебывал эг-ног.

Джек сказал:

— На праздники ты становишься грустным — я это заметил.

— Ну, не то чтобы…

— Мои родители перестарались, когда рожали детей, но твои могли бы быть прозорливей и подарить тебе братика или сестричку.

— У меня был младший брат. Погиб — несчастный случай на охоте.

— Я этого не знал.

— Мы с отцом выслеживали оленей в лесу возле нашей летней усадьбы. В листве постоянно что-то мелькало, и мы стреляли сквозь густую растительность. Вскоре выяснилось, что один из мелькавших был Комптоном Уиквайром Бойдом, восьми лет, одетым в куртку желто-коричневого цвета и шапочку с белыми висячими ушами. Это произошло 19 октября 1934 года.

Джек опустил глаза.

— Кемпер, мне очень жаль.

— Мне не стоило рассказывать об этом. Ты сказал, что хочешь поговорить, притом что мне через час надо быть в Нью-Йорке. А эта история начисто отбивает тягу к разговору.

Комната была чересчур жарко натоплена. Джек отодвинул кресло от огня.

— Ты встречаешься с Лорой?

— Да. Моя дочь ужинает на Рождество у каких-то друзей в Саут-Бенде, а потом уезжает кататься на лыжах. Она присоединится к нам с Лорой в Нью-Йорке.

Перстень Пита был тщательно отполирован. Он намеревался сделать предложение нынче же вечером.

— Вы с Лорой наделали шороху.

— Но вы уже смирились с этим?

— Полагаю, что да, причем все мы — в той или иной степени.

— Ты нервничаешь Джек.

— Через восемь дней я собираюсь объявить о выдвижении своей кандидатуры. Но то и дело возникают препятствия, и я не могу не ломать голову над тем, как же с ними справиться.

— Например?

— Например, Западная Вирджиния. Вот что я отвечу какому-нибудь старому шахтеру, который скажет мне: «Сынок, я слыхал, твой папа — один из самых богатых людей Америки и ты ни дня в своей жизни не работал»?

Кемпер улыбнулся:

— Ты ответишь: «Да, это есть». А седеющий характерный актер, которого мы подсадим в толпу, скажет:

— И, сынок, ты потратил время не зря!

Джек расхохотался. Тут Кемперу пришла в голову мысль: у Джианканы и Траффиканте есть обширные сферы влияния в Западной Вирджинии.

— У меня есть кое-какие тамошние знакомые, и они могут тебе помочь.

— Ну, тогда самым наглым образом сделай меня их должником; надо же, чтоб когда-то и меня постиг фамильный рок — сделаться продажным ирландским политиканом.

Кемпер рассмеялся.

— Ты все еще нервничаешь. И еще — ты сказал, что хотел побеседовать со мной, что предполагало серьезный разговор.

Джек откинулся в кресле и стряхнул со свитера хлопья фальшивого снега:

— Мы тут все думаем о мистере Гувере. И о том, что он знает историю рождения Лоры.

Мгновенно проснулся «адвокат дьявола»:

— Он знает ее уже много лет. Он знает, что я встречаюсь с Лорой, и раскрыл мне тайну ее происхождения раньше, чем она сама.

В комнату вбежали детишки Бобби. Джек выгнал их вон и толкнул дверь ногой, чтобы та закрылась.

— Этот маленький поц — чертов старый извращенец.

Кемпер немедленно начал импровизировать:

— Также ему известно обо всех твоих откупах предполагаемым мамашам твоих детей и о большинстве твоих более или менее постоянных подружек. Джек, я — твоя лучшая защита от мистера Гувера. Я ему нравлюсь, он доверяет мне, и все, что ему нужно, — удержаться на своей должности, если тебя выберут президентом.

Джек потер ямочку на подбородке:

— Папа почти убедил себя, что это Гувер подослал тебя, чтобы ты шпионил за нами.

— Твой папа — не дурак.

— Что?

— Как-то Гувер прознал, что я намеренно провалил одно расследование угонов машин, и вынудил меня досрочно уйти в отставку. Я решил устроиться в Маклеллановский комитет по собственной воле, и Гувер принялся следить за мной. Когда он узнал, что я встречаюсь с Лорой, он попросил меня собирать информацию и о всех вас. Я отказался, на что он сказал: «Ты — мой должник».

Джек кивнул. Весь его вид сказал: да, я в это поверю.

— Папа нанял частного детектива, чтобы тот следил за тобой в Манхэттене. Тот выяснил, что ты снимаешь номер в «Сент-Реджисе».

Кемпер подмигнул:

— Твой образ жизни заразен, Джек. У меня есть пенсия, ваша зарплата и дивиденды от акций; к тому же я ухаживаю за дорогой женщиной.

— Ты что-то слишком часто бываешь во Флориде.

— Гувер заставил меня следить за тамошними группировками сторонников Кастро. Я же его должник.

— Так вот почему ты так хочешь, чтобы я включил пункт о кубинской политике в свою предвыборную программу.

— Именно. Я искренне считаю, что этот Кастро чертовски опасен и представляет собой настоящую угрозу безопасности США, так что я полагаю, что тебе надо будет придерживаться жесткой политики в его отношении.

Джек зажег сигару. Весь его вид говорил: слава Богу, все закончилось.

— Я передам папе, что все о’кей. Однако он хочет, чтобы ты кое-что ему пообещал.

— Что именно?

— Что не женишься на Лоре в ближайшее время. Он опасается, что репортеры могут проявить излишнее любопытство.

Кемпер вручил ему перстень.

— Отдаю на хранение. Я собирался сегодня вечером сделать ей предложение, но теперь, полагаю, мне стоит подождать, пока тебя не изберут.

Джек сунул его в карман:

— Значит, теперь тебе нечего дарить на Рождество?

— Подыщу что-нибудь в Нью-Йорке.

— Вон там, под елкой, брошка с изумрудом. Лоре зеленое идет, а от Джеки не убудет.

39. (Саут-Бенд, 25 декабря 1959 года)

Литтел сошел с поезда и проверил: не следят ли за ним.

Прибывающие-уезжающие не вызвали у него никаких подозрений: студенты из колледжа Нотр-Дам и нетерпеливо ожидающие родители. И какие-то девчонки-чирлидеры, совсем озябли, бедняжки — шутка ли, размахивать помпонами в коротеньких юбочках в десятиградусный мороз.

Толпа рассеялась. Никто из шатавшихся на платформе не сделал попытку приблизиться к нему. Словом, Призрак и сам, похоже, начинает видеть призраков.

Видимо, мания преследования — это один из симптомов алкоголизма. А щелчки на линии во время телефонных разговоров — просто-напросто взвинченные нервы.

Он разобрал оба телефонных аппарата в своей квартире. Никакой прослушки он не нашел. Мафия не могла установить прослушку на наружных аппаратах — это могли сделать только правоохранительные органы. А тот тип, что на прошлой неделе якобы следил за ним и Мелом Чамалесом в баре, наверняка был всего лишь тамошним завсегдатаем, привлеченным их «левыми» разговорами.

Литтел зашел в станционный бар и выпил три порции виски с пивом. Рождественский ужин со Сьюзен требовал подкрепления.

Они долго говорили друг другу любезности. Разговор вращался вокруг безопасных тем.

Сьюзен напряглась, когда он обнял ее. Хелен уклонилась от объятий. Клер превратилась в женский вариант Кемпера — сходство между ними стало просто поразительным.

Сьюзен ни разу не назвала его по имени. Клер называла его «Уорд, мальчик мой», — Хелен рассказывала, что она с удовольствием общается с компанией будущей мачехи. Сьюзен стала курить точь-в-точь, как ее мать: опустив голову вниз, чтобы затянуться и вскинуть ее в такт струйке сигаретного дыма.

Да и квартира ее в точности повторяла обстановку жилища Маргарет: обилие фарфоровых безделушек и громоздкая мебель.

Клер ставила на патефон пластинки Синатры. Сьюзен разлила по кружкам сильно разбавленный эг-ног, — должно быть, Хелен рассказала ей, что у ее отца проблемах с алкоголем.

Он сообщил, что сто лет не видел Кемпера. Клер улыбнулась — она-то была в курсе отцовских секретов. Сьюзен накрыла на стол: безвкусная глазурованная ветчина по рецепту Маргарет и сладкий картофель.

Они сели за стол. Литтел склонил голову и стал молиться:

— Отче наш, благослови нас и наших друзей, что нынче не с нами. Вверяю Тебе души трех недавно почивших людей, чья смерть стала итогом самонадеянных, пусть и искренних, попыток облегчить правосудие. Прошу Тебя: благослови нас в этот святой день и в грядущий год.

Сьюзен закатила глаза и сказала:

— Аминь.

Клер нарезала ветчину, Хелен разлила вино.

Бокалы девушек были полны; в бокале Литтела было ровно на глоток. Это было дешевенькое «Каберне Совиньон».

Клер сказала:

— Сегодня вечером папочка собрался сделать предложение своей любовнице. Давайте же выпьем за папочку и за мою новую хитренькую маму, которая всего на девять с половиной лет старше меня.

Литтел едва не подавился вином. Карьерист Кемпер станет тайным шурином братьев Кеннеди…

Сьюзен сказала:

— Клер, ну ты что? «Любовница» и «хитренькая», да еще в одном предложении?

Клер сделала «кошачьи когти»:

— Ты забыла упомянуть разницу в возрасте. Чего это ты? Все же знают, что разница в возрасте — твоя любимая мозоль.

Хелен застонала. Сьюзен отодвинула тарелку и зажгла сигарету.

Литтел наполнил свой бокал. Клер улыбнулась:

— Уорд, мальчик мой, как думаешь: в какой области юриспруденции преуспеет каждая из нас?

Литтел улыбнулся в ответ:

— Ну, это нетрудно. Сьюзен защищает преступников, Хелен — сбившихся с пути истинного фэбээровцев, а Клер придется заняться корпоративным правом, чтобы оплачивать счета своего пенсионера-папаши, привыкшего жить на широкую ногу.

Хелен и Клер засмеялись. Сьюзен сказала:

— Мне не понравилось, что ты считаешь меня таким ничтожеством.

— Ты можешь пойти работать в ФБР, Сюзи. Через год и двадцать один день я выйду в отставку. Займешь мое место и будешь пытать жалких коммуняк для мистера Гувера.

— Я бы не стала называть комми «жалкими», отец. Кстати, не думаю, что твоей пенсии за выслугу лет хватит тебе на выпивку.

Клер поморщилась. Хелен сказала:

— Сьюзен, пожалуйста.

Литтел схватил бутылку:

— Может быть, я буду работать на Джона Ф. Кеннеди. Может, его выберут президентом, его брат ненавидит организованную преступность больше, чем коммунистов, так что, может быть, это у них семейное.

Сьюзен вспылила:

— Не сравнивай обычных уголовников с приверженцами политической системы, поработившей полмира. Не верю, что ты дал заморочить себе голову слабоумному либеральному политикану, папочка которого вознамерился купить ему президентский пост.

— Кемперу Бойду он нравится.

— Прости, отец, и ты, Клер, прости, — но Кемпер Бойд обожает деньги, а мы знаем, что у Кеннеди их полно.

Клер выбежала из комнаты. Литтел в один глоток выпил свой бокал.

— Коммунисты не кастрируют невинных людей. Коммунисты не убивают людей привязывая автомобильные аккумуляторы к гениталиям! Коммунисты не опускают телевизоры в ванну и не…

На сей раз не выдержала Хелен. Оставшаяся Сьюзен выкрикнула:

— Отец, черт бы побрал твою слабость!

Он взял накопительный больничный и пересидел новогодние праздники в четырех стенах, отгородившись от внешнего мира. Еду и выпивку он заказывал на дом.

Выпускные экзамены на юрфаке занимали почти все время Хелен, и они практически не виделись. Они говорили по телефону — пустой треп да вздохи. Он постоянно слышал щелчки на линии, но решил, что это нервное.

Кемпер не писал и не звонил. Словом, совсем забыл про него.

Он прочел книгу Бобби Кеннеди про войны с Хоффой. Книга потрясла его. Имя Кемпера на ее страницах не упоминалось.

Он смотрел по телевизору матчи студенческих футбольных команд на «Розовый кубок» и «Хлопковый кубок». Он почтил память Тони Ианноне, погибшего ровно год назад.

Четырех порций пива с виски неизменно бывало достаточно, чтобы вызвать у него эйфорию. Он воображал, как совершает некий определенно смелый поступок: добирается до Джулиуса Шиффрина и бухгалтерских книг фонда.

Еще пара глотков начисто отметала эти мечты. Действовать — значит ставить под угрозу человеческие жизни. Его смелость была не чем иным, как трусостью, раздутой до грандиозности.

Он смотрел по телевизору, как Джон Ф. Кеннеди объявляет о выдвижении своей кандидатуры. Зал заседаний Сената был заполнен его сторонниками.

Быстрый переход: объективы камер нацелены на пикет у здания Сената. Члены профсоюза водителей грузовиков скандируют: «Хей, хей, хей! Кеннеди говорит: «Профсоюзам — нет!»»

За кадром — голос репортера: «Председатель профсоюза водителей грузовиков Джеймс Р. Хоффа находится под пристальным вниманием большого жюри штата Флорида. Его подозревают в махинациях с недвижимостью, в частности связанных со строительством базы отдыха профсоюза под названием «Солнечная долина»».

Вставка: кадры, где Хоффа со смехом отрицает свою вину.

Литтел противопоставил друг другу две реплики:

«Пит, убей пару человек для меня, ладно?»

«Отец, черт бы побрал твою слабость!»

40. (Тампа, 1 февраля 1960 года)

Джек Руби проныл:

— Не знаю, что и делать. Этот побирушка Сэл Ди был должен мне кучу денег, и вот теперь он мертв, федеральная налоговая служба уже отымела меня во все места, а мне нечем платить! Я уже и так затянул. Сэм мне отказал, а вы прекрасно знаете, что я — друг кубинской операции. Мы с приятелем поставляли стриптизерш тем парням в Блессингтоне — совершенно добровольно, между прочим. Просто сейчас другое дело…

Санто-старший восседал за письменным столом. Руби стоял перед ним. На кушетке, свесив лапы, сидели три раскормленные немецкие овчарки.

Пит наблюдал, как пресмыкается Руби. В кабинете несло псиной: питомцы Санто чувствовали себя там как дома.

Руби все ныл:

— Я в отчаянии. Я перед тобой точно проситель перед епископом. Хочешь, на колени встану?

Траффиканте отрезал:

— Нет. Да, ты пару раз присылал девочек, когда я торчал в Гаване, но из этого вовсе не следует, что я захочу дать тебе десять штук. Нет, штуку из своего кармана я дам, но это все.

Руби протянул руку. Санто всучил ему несколько бумажек из толстенной пачки сотенных купюр. Пит встал и открыл дверь.

Руби вышел, любовно поглаживая купюры. Санто сбрызнул одеколоном то место, где только что стоял проситель.

— По слухам, у этогочеловека — странные сексуальные предпочтения. От него можно подцепить такое, что похуже рака будет. А теперь расскажи-ка мне что-нибудь хорошее — не люблю начинать день с приема попрошаек.

Пит сказал:

— В декабре и январе прибыль возросла на два процента. Полагаю, Уилфредо Дельсол смирился с потерей кузена, и не думаю, что он когда-либо предаст свое подразделение. Случаев кражи больше не было, — полагаю, участь Обрегона всех немножечко отрезвила.

— Но кто-то все же что-то напорол, иначе ты бы не просил встречи со мной.

— Фуло держал несколько проституток. Он заставлял их обслуживать клиентов за пятидолларовую дозу и шоколадки. Все деньги он отдавал нам, но я тем не менее все-таки думаю, что это — грязное дело.

Траффиканте сказал:

— Пусть завязывает.

Пит осторожно присел на краешек кушетки. Пес по кличке Фараон Тутанхамон коротко зарычал.

— Локхарт и его молодчики, члены клана, построили что-то вроде клуба неподалеку от лагеря, и теперь поговаривают о линчевании черномазых. В довершение всего, Локхарт корешит с этим гребанным далласским копом Джей-Ди, который приехал сюда вместе с Руби. Чак Роджерс хочет покатать Джей-Ди на своем аэроплане и попутно посбрасывать пропагандистские листовки. Он подумывает о массированном обстреле южной Флориды.

Траффиканте шлепнул ладонью по книге для записей, лежавшей на столе:

— Прекратить эти глупости!

— Прекращу.

— И вовсе не обязательно советоваться для этого со мной.

— Кемпер считает, что все дисциплинарные приказы должны исходить от вас. Он хочет, чтобы нас считали работягами, а не управленцами.

— Кемпер — проницательный тип.

Пит погладил Султана Фарука и Короля Артура. Скотина Тутанхамон злобно косился на него.

— Да, еще какой проницательный.

— Кастро превратил мои казино в стойла для свиней. Он позволяет козам срать на ковры, которые моя жена выбирала лично.

— Он заплатит за это.

Он вернулся в Майами. В диспетчерской такси собралась толпа праздношатающихся: Локхарт, Фуло и все гребаное «элитное подразделение».

Не хватало лишь Чака Роджерса — он летал над Флоридой и разбрасывал листовки.

Пит закрыл контору и изложил новый закон. Он назвал его Декларацией Антинезависимости Подразделения и Новым Биллем об Отсутствии Прав Ку-клукс-клана.

Никакого сутенерства. Никаких ограблений. Никакого мухлежа со счетчиками. Никаких краж со взломом. Никакого вымогательства. Никаких угонов автомашин.

Нельзя линчевать. Нельзя нападать на ниггеров. Нельзя взрывать церкви. Никаких проявлений расизма в отношении кубинского населения.

Особые указания блессингтонскому клану:

Любите кубинцев. Оставьте их в покое. Напротив — разбирайтесь с теми, кто побеспокоит ваших новых кубинских братьев.

Локхарт назвал новые правила «сущим геноцидом». Пит защелкал суставами пальцев. Локхарт быстренько заткнулся.

Собравшиеся разошлись. Пришел Джек Руби и принялся упрашивать подвезти его — у его автомобиля накрылся карбюратор, а ему надо было отвези в Блессингтон своих девочек.

Пит сказал: о’кей. На девочках были брючки-капри и маечки на бретелях, — словом, могло быть и хуже.

Руби ехал на переднем сиденье. Джей-Ди Типпит и девочки — в кузове. Клубились дождевые облака — если сейчас разразится гроза, будет жопа.

Пит ехал на юг по дорогам с двусторонним движением. Он включил радио — чтобы как-то заглушить бормотание Руби. Из ниоткуда появился Чак Роджерс и принялся кружить над ними, едва не задевая верхушки деревьев.

Девчата дружно приветствовали его. Чак сбросил упаковку пива; Джей-Ди ее поймал. Сверху посыпались антикоммунистические листовки — Пит выхватил одну прямо из воздуха:

«Шесть причин, почему Иисус был за Клан». С первого же пункта стало ясно, какого пошиба писанина: «Потому, что комми фторировали воды Красного моря».

Руби оглядывал окрестности. Типпит и девочки попивали пиво. Чак отклонился от курса, чтобы забросать кирпичами негритянскую церквушку.

Радиосигнал становился все слабее. Руби принялся причитать:

— У Санто короткая память, да. Санто дал мне всего одну десятую того, что я просил, потому что память у него — хуже некуда. Санто не понять, чего мне тогда стоило переправить вот этих дамочек в Гавану. Ну да, ему порядком досталось от Бороды. Зато его не достает никакой гребаный федерал из Чикаго.

Пит немедленно вскинулся:

— Что за федерал из Чикаго?

— Не знаю, как его зовут. Я и видел-то его всего один раз, слава Аллаху.

— Опиши его.

— Рост метр восемьдесят с небольшим, лет сорок шесть — сорок семь. Очки, жидкие седые волосы, и, лично по мне, еще тот пьяница — поскольку в тот единственный раз, когда я видел его воочию, от него несло виски.

Дорога так и запрыгала перед глазами. Пит нажал на «тормоз», грузовик резко остановился.

— Расскажи, как именно он тебя достает.

— Чего это я буду тебе рассказывать? Назови хоть одну причину, по которой я должен это делать.

— Я дам тебе тысячу долларов, если ты мне расскажешь. Если же мне твой рассказ понравится, дам еще четыре.

Руби принялся считать на пальцах, — от одного до пяти, и так раз шесть.

Пит выстукивал мелодию на баранке руля. Вот такую: раз-два-три-четыре-пять.

Руби беззвучно повторял губами цифры: раз-два-три-четыре-пять, раз-два-три-четыре-пять.

Пит поднял вверх ладонь с растопыренной пятерней. Руби сосчитал пальцы — вслух.

— Пять тысяч, если тебе понравится?

— Пять, Джек. И тысячу, если не понравится.

— Я чертовски рискую, если расскажу тебе.

— Тогда не рассказывай.

Руби принялся теребить висевшее у него на шее ожерелье из звезд Давида. Пит развернул пятерню ладонью вверх. Руби поцеловал одну из звезд Давида и глубоко-о-о вздохнул.

— В мае прошлого года этот вонючий федерал набросился на меня в Далласе. Угрожал всеми мыслимыми и немыслимыми бедами, и я ему поверил, потому что он — треклятый гойский фанатик, которому нечего терять. Он знал, что я занимался ростовщичеством в большом Ди и Чикаго, знал и то, что тех, кто просил реально большие бабки, я направлял к Сэму Джианкане. И вот чего ему было надо: он хотел отследить деньги, которые занимались из пенсионного фонда профсоюза водителей грузовиков.

Классический Литтел: дерзкий и глупый.

— Он заставил меня каждую неделю звонить ему в Чикаго с таксофона. Иногда он подкидывает мне денег — когда я жалуюсь, что мои дела совсем уж плохи. Он заставил меня рассказать ему об одном моем знакомом, киношнике по имени Сид Кабикофф, который хотел, чтобы я познакомил его с одним гангстером-ростовщиком, Сэлом Д’Онофрио, чтоб тот представил его Момо и они могли договориться насчет кредита из средств пенсионного фонда. Что случилось потом, я не знаю, но в чикагских газетах я прочел, что оба, и Кабикофф и Д’Онофрио, были убиты — как написано в газете, «умерли под пытками», и что оба дела так и остались нераскрытыми. Я, конечно, не Эйнштейн, но «пытки» в Чикаго означают только одно — Сэм Джи. Также я знаю и то, что мое имя там не всплывало, иначе и меня бы давно «навестили». Вдобавок не надо быть Эйнштейном, чтобы догадаться, что виноват во всех этих бедах тот полоумный федерал.

Литтел нарушал закон. Литтел был лучшим другом Бойда. Ленни Сэндс работал и на Литтела, и на Д’Онофрио.

Руби снял с колена приставшую собачью шерстинку.

— И этот рассказ стоил пяти тысяч долларов?

Дорога поплыла перед его глазами. Пит едва не задавил аллигатора.

— Тот федерал… он звонил тебе после смерти Кабикоффа и Д’Онофрио?

— Слава Аллаху, нет. Так что там с моими пятью…

— Ты их получишь. Как получишь еще три, если сообщишь мне сразу после того, как он тебе позвонит. И если твоя информация поможет мне с ним разделаться, получишь еще пять.

Руби едва удар не хватил:

— Но за что? Почему ты готов платить такие деньги?

Пит улыбнулся:

— Пусть это будет между нами, хорошо?

— Ты хотел секрета — я рассказал тебе секрет. Я известен своим умением держать рот на замке.

Пит достал свой «магнум» и сжал руль коленями. Руби улыбнулся, — хо, хо, ты чего это?

Пит открыл барабан, вытряхнул оттуда пять патронов и повернул его.

Руби улыбнулся: хо-хо, ну ты даешь, парень.

Пит выстрелил ему в голову. «Русская рулетка» сработала: курок угодил в пустую ячейку.

Руби побелел, точно простыня куклуксклановца.

Пит сказал:

— Поспрашивай у людей. Послушай, что они про меня расскажут.

В Блессингтон они приехали в сумерках. Руби и Типпит быстренько развернули свое стрип-шоу.

Пит позвонил в аэропорт Мидуэй, и представился офицером полиции. Какой-то клерк подтвердил слова Руби: некий Уорд Дж. Литтел действительно летал в Даллас и обратно 18 мая прошлого года.

Он повесил трубку и тут же позвонил в отель «Райская скала». Девушка-администратор сообщила, что Кемпера Бойда не будет до вечера.

Пит оставил ему записку: «Сегодня в десять вечера, «Луау-лунж», — это очень важно!»

Бойд воспринял все на удивление спокойно:

— Я знал, что Уорд выслеживает бухгалтерские книги фонда, — сказал он таким тоном, будто ему было лень даже сделать вдох.

Пит пускал колечки дыма. Тон Бойда показался ему оскорбительным — оказывается, он проехал восемь миль только для того, чтобы увидеть эту скучающую мину.

— Кажется, тебя это не слишком-то взволновало.

— Я дал Литтелу немного больше свободы, чем следовало бы; тем не менее, особых поводов для беспокойства я не вижу. Не желаешь раскрыть свой источник информации?

— Нет. Он не знает имени Литтела, и я порядком запугал его.

Их столик осветил факел-тики; Бойда на мгновение осветила вспышка яркого, причудливого пламени.

— Тебя-то это каким боком касается, Пит?

— Это касается Джимми Хоффы. Он — наш союзник в кубинской операции, а Джимми и есть пенсионный фонд.

Бойд забарабанил пальцами по столу.

— Литтел интересуется только чикагской мафией и фондом. Наших планов относительно Кубы это не касается, так что не думаю, что нам стоит предупреждать Джимми. И мне бы не хотелось, чтобы ты говорил об этом с Ленни. Он отказывается говорить на эту тему, посему не стоит его беспокоить.

Классический Бойд: «принцип необходимого знания» от и до.

— Допустим, Джимми предупреждать не стоит, но я еще раз, громко и отчетливо, повторяю: Джимми нанял меня убить Антона Гретцлера, и я не желаю, чтобы Литтел доставал меня этим. Он уже сообщил мне, что знает, что это сделал я, и этому сумасброду ничего не стоит заявить об этом публично, и плевать ему на мистера Гувера.

Бойд покрутил в бокале соломинкой для мартини:

— И Роланда Кирпаски убил тоже ты.

— Нет. Джимми убил его сам.

Бойд присвистнул — очень, очень непринужденно.

Пит наклонился над ним:

— Ты слишком много позволяешь Литтелу. Он у тебя совсем распустился, а это уже недопустимо.

— Мы оба потеряли братьев, Пит. Вот и делай выводы.

К чему это было сказано, Пит не понял. Иногда Бойд изъяснялся совсем уж непонятно.

Пит подался к нему:

— Ты следишь за Литтелом? Ты можешь придержать его на коротком поводке? И насколько коротком?

— Я не общался с ним уже несколько месяцев. Просто соблюдаю дистанцию между ним и мистером Гувером.

— Но почему?

— Инстинкт, наверное.

— Вроде инстинкта самосохранения?

— Скорее инстинкт возвращения домой. От одних людей ты удаляешься, приближаясь к тем, кто ближе к тебе в данный момент.

— Вроде Кеннеди?

— Да.

Пит рассмеялся.

— То-то тебя почти не видно с тех пор, как Джек вступил в предвыборную борьбу.

— Так и будет до самых выборов. Стэнтон знает, что я не могу разделять свое время.

— Еще бы он не знал. Он ведь нанял тебя, чтобы ты внедрился в окружение Кеннеди.

— Он не пожалеет об этом.

— Да и я тоже. Это же значит, что я буду заниматься подразделением в одиночку.

— А ты сумеешь?

— А негры умеют плясать?

— Еще как.

Пит отхлебнул свое пиво. Совсем выдохлось — он и забыл, что заказал его.

— Ты так говоришь «выборы», будто знаешь, что он дотянет до ноября.

— У меня достаточно оснований полагать, что так и будет. Джек лидирует в Нью-Гемпшире и Висконсине, и если нам удастся выиграть праймериз в Западной Вирджинии, думаю, наше дело будет на мази.

— Тогда я надеюсь, что он настроен против Кастро.

— А он и настроен. Он, конечно, не кричит об этом на всех углах, как Ричард Никсон, но ведь этот всю жизнь был убежденным антикоммунистом.

— Президент Джек. Господи Иисусе.

Бойд помахал официанту. На столике быстро появилась свежая порция мартини.

— Это обыкновенное обольщение, Пит. Он зажмет страну в уголке и соблазнит ее, как женщину. Когда Америка поймет, что ей предстоит выбирать между ним и старым Диком Никсоном с трясущимися руками, — как думаешь, с кем она предпочтет лечь в постель?

Пит поднял свой бокал:

— Свободу Кубе! Да здравствует Джек — бесхребетный соблазнитель Америки!

Они чокнулись. Бойд сказал:

— Он одобрит наше подразделение. И если вторжение неизбежно, пусть оно будет в период его правления!

Пит зажег сигарету.

— Об этом я не беспокоюсь. Кроме Литтела, меня тревожит только одна вещь.

— То, что Управление в целом узнает о маленьком приработке нашего подразделения.

— Именно.

Бойд сказал:

— Я хочу, чтобы они узнали. Вообще-то сам собирался сообщить им ближе к ноябрю. Сам факт того, что они узнают, неизбежен, и к тому времени мои связи с семейством Кеннеди сделают меня слишком ценным человеком, чтобы вот так запросто уволить. Мы набрали в наше подразделение слишком много хороших ребят и заработали слишком много денег; что же касается морали, то как проданный негритосам героин вообще может идти в сравнение с нелегальным захватом целого острова?

И снова классический Бойд: этакая самоокупаемая автономная система.

— А насчет Литтела не беспокойся. Он пытается собрать кое-какие сведения, чтобы потом переслать Бобби Кеннеди, но я просматриваю всю информацию, которую Бобби получает, так что я не позволю Литтелу причинить вред тебе или прищучить Джимми за убийство Кирпаски; словом, он не сможет сделать ничего, что навредит тебе или нашим кубинским планам. Но раньше или позже Бобби засадит-таки Хоффу, и я не хочу вмешиваться.

У Пита закружилась голова.

— Ни с чем из вышеперечисленного я поспорить не могу. Но теперь у меня есть доступ к Литтелу, и если я решу, что твоего мальчика нужно припугнуть, я не премину это сделать.

— И с этим я поспорить не могу. Поступай, как знаешь — только чтоб не до смерти.

Они пожали друг другу руки. Бойд сказал:

— Les gens que l'оп comprend — се sont еих que l'оп domine.

Еп français, Pierre, souviens-toi[32].

Мы можем управлять только теми, кого понимаем.

41. (Нью-Йорк/поместье Хайеннис-Порт/ Нью-Гемишир, Висконсин/Иллинойс/Западная Вирджиния, 4 февраля — 4 мая 1960 года)

То Рождество окончательно убедило его. С тех пор каждый день это подтверждал.

Перстень Лоры остался на хранении у Джека. Кемпер забрал изумрудную брошку Джеки. Как-то раз его машина не заводилась — шофер Кеннеди взялся посмотреть, в чем дело. Кемпер гулял по поместью — и застал удивительное превращение Джека.

Он был на пляже, один. Репетировал вслух — вырабатывал стиль будущих публичных выступлений.

Кемпер встал в укромном месте и принялся наблюдать за ним.

Из «выше среднего» он превратился в высокого. Бостонский акцент почти исчез; голос стал ниже и звучал убедительней. Даже рубящие жесты обрели некую значимость, которой раньше не было.

Джек смеялся. Джек склонял голову, точно внимательно слушал. Джек блестяще изложил свою позицию касательно России, прав человека, покорения космоса, Кубы, католической церкви; также не забыл упомянуть, что он ощутимо моложе своего соперника и самого Ричарда Никсона — двуличного, ничего толком не сделавшего реакционера, которому не справиться с управлением величайшей в мире державой в кризисную эпоху.

Он выглядел героем. В решающий момент он как-то резко перестал быть мальчишкой.

А уж самообладание его никуда не девалось. Он просто не проявлял своих амбиций до тех пор, пока не понял, что может завоевать мир.

Джек знал, что победит. Кемпер знал, что он станет воплощением величия, силы тайного дара. Вновь обретенная свобода заставит людей полюбить его.

Лоре страшно понравилась брошь.

Джек победил на праймериз в Нью-Гемпшире и Висконсине.

В обоих штатах выступал Джимми Хоффа. Джимми мобилизовал членов своего профсоюза и выступал по национальному телевидению с бредовыми речами. Джимми выдавал свое безумие всякий раз, когда открывал рот.

Кемпер решил применить «обратную реакцию». Пикетчики, агитировавшие за Джека, устраивали стычки с пикетами профсоюза водителей грузовиков. Пикетчики «за Джека» умели знатно покричать и здорово размахивали плакатами.

Книга Бобби попала в списки бестселлеров. Кемпер бесплатно раздавал экземпляры книги на профсоюзных собраниях. Через четыре месяца стало ясно: влияние Джимми Хоффы упало практически до нуля.

Джек был фантастически привлекательным. Хоффа же — расплывшимся и потрепанным. Во время трансляций его речей внизу экрана шла бегущая строка: «В настоящее время находится под следствием по обвинению в махинациях с недвижимостью».

Народ любил Джека. К нему хотелось прикоснуться. И Кемпер позволял потенциальным избирателям подойти на максимально близкое расстояние.

Близко подпускал Кемпер и фотографов — пусть народ верит, что сияющее добродушным изумлением лицо Джека и в самом деле сияло светом ответной любви.

В Небраске они одержали безоговорочную победу. Через шесть дней должны были состояться праймериз в Западной Вирджинии — ожидалось, что Джек выбьет Хьюберта Хэмфри из президентской гонки.

Фрэнк Синатра пачками обращал на сторону Джека сельских избирателей. Кто-то из актеров его шоу сочинил «Гимн Джека» — простенькую, запоминающуюся мелодию. Немного денег нужным людям — и песенка крутится повсеместно.

Лора как-то назвала Синатру «маленьким пенисом с большим голосом».

Рост популярности Джека страшно сердил ее. Она, кровная родственница, была изгоем. Кемпер был чужаком, который входил в круг избранных друзей семьи.

Каждый вечер он звонил ей с дороги. Лора считала, что это делается чисто для проформы.

Он знал — ей не хватает Ленни Сэндса. Она не знала, что это он изгнал его из ее жизни.

Ленни сменил свой чикагский номер — больше она не могла ему звонить. Кемпер отследил его телефонные счета и убедился, что тот ни разу не набрал ее номер.

Зато о Ленни вспомнил Бобби — как о «великом педагоге по ораторскому мастерству». Кому-то из членов президентской команды понадобился краткий курс, и Ленни был приглашен в Нью-Гемпшир.

Джек «представил» Ленни Кемперу. Ленни подыграл ему: на его лице не отразилось ничего похожего на враждебность или страх.

Ленни сделал из Джека первоклассного оратора. Бобби включил его в штаб предвыборной кампании в Висконсине — в качестве штатного «собирателя толп». Ленни собирал максимальное количество людей с минимальными затратами — Бобби не мог на него нарадоваться.

Клер проводила большинство уик-эндов с Лорой. Она рассказывала, что единокровная сестра Джека была ярой сторонницей Никсона.

Как и мистер Гувер.

Они говорили в середине февраля — мистер Гувер сам позвонил ему. Он сказал: «Сколько лет, сколько зим!» — абсолютно лишенным лукавства тоном.

Кемпер сообщил ему последние новости касательно своего «задания» и перечислил старые подозрения Джо Кеннеди. Гувер сказал: «Я сфабрикую кое-какие материалы, чтобы подкрепить твое алиби. Таким образом, чтобы становилось ясно: все твои поездки во Флориду были инициированы исключительно мной. Высочайшим повелением объявляю тебя главным советником Бюро по вопросам группировок сторонников Кастро».

Кемпер сообщил ему даты своего пребывания во Флориде. Гувер прислал ему сфабрикованные «расписания», чтобы он их запомнил.

Гувер ни словом не обмолвился о предвыборной кампании. Кемпер понял, что он предчувствует победу Кеннеди.

Гувер не стал затрагивать ни тему Джека, ни джековских женщин. Гувер не предложил установить «жучки» в квартирах проституток. Гувер так и не понял, почему Кемпер Бойд отдалился от него.

Просто-напросто он не хотел еще одного шантажа на сексуальной основе. Просто он хотел доказать свою верность хотя бы этим.

Шантажист на сексуальной почве — нет уж. Поставщик сексуальных утех — это да.

Каждую ночь он снабжал Джека девочкой по вызову. Он обращался за помощью в отдел нравов местной полиции — и лично обыскивал всех девушек, которых затем трахал Джек.

Девушкам Джек нравился.

Как и специальному агенту Уорду Дж. Литтелу.

Они не общались уже больше полугода. Уорд, правда, появлялся на большом съезде демократов в Милуоки — некогда Чикагский Призрак, ныне больше смахивающий на тень.

У него был болезненный и запущенный вид. Словом, никто и ни за что не заподозрил бы в нем федерального агента.

Уорд оставил без комментариев свежие сплетни о мафии и способах добраться до «подлинных» бухгалтерских книг. И обсуждать убийство Д’Онофрио он тоже отказался.

Уорд сказал, что пренебрегает своими служебными обязанностями — слежкой за коммунистами. И что подружился с «левым» активистом, за которым следил.

Успех избирательной кампании Кеннеди захватил его. На работе он носил пуговицы с именем Кеннеди и устроил сцену, когда его непосредственный начальник, агент Лиги, пытался запретить ему это делать.

Крестовый поход Литтела против мафии был закончен. Теперь мистер Гувер не мог до них добраться: тандем Бойд/Литтел приказал долго жить.

Кемпер как-то говорил Бобби, что Призрак еще не сдал позиций. Бобби отмахнулся: не стоит беспокоить меня по пустякам.

Через восемь месяцев Литтел выходил в отставку. Его главной пьяной фантазией стало место в администрации Кеннеди.

Уорд любит Джека.

Нью-Гемпшир любит Джека.

Висконсин любит Джека.

Осталось покорить сердце Западной Вирджинии. Округ Гринбрайер, где и проживал основной электорат, полностью контролировался мафией.

Он решил не обращаться к ней за помощью. Зачем делать Джека должником тех, кого ненавидит Бобби?

Америка любит Джека. Лучше всего это выразил Фрэнк Синатра:

— Меня околдовал волшебник Джек!

42. (Блессингтон/Майами, 4 февраля — 4 мая 1960 года)

Слова о «потерянных братьях» никак не шли у него из головы. Пит все никак не мог сообразить, к чему это было сказано.

В середине марта в лагерь прибыл с инспекцией Джон Стэнтон. Пит расспросил его о прошлом Кемпера Бойда. Стэнтон и рассказал ему, что ЦРУ занималось поиском информации об этом человеке. История с несчастным случаем на охоте позволила заработать ему высшие оценки — Кемпер был известен как тот, кто не позволяет никакому негативу вывести себя из строя.

Бойд говорил по-французски. В устах Бойда сложные термины становились простыми и понятными. Бойд заставлял весь мир вертеться вокруг…

Его личное достижение последних трех месяцев: слово «автономный», прямиком из «Полного словаря Вебстера».

Распорядок дня Кемпера можно было описать одним словом: КЕННЕДИ. Распорядок дня Пита также укладывался в два слога: КУБА.

Фуло перестал заниматься сутенерством. Локхарт смирился с новым кодексом клана. В Блессингтоне тренировались шесть бригад наемников — циклами по две недели; в общей сложности 746 человек.

Их обучали обращению с оружием, приемам дзюдо, управлению моторным катером и основам изготовления и применения взрывчатых веществ. Чак Роджерс проводил среди них проамериканскую пропаганду.

Члены подразделения продолжали вербовку в Майами. В ряды наемников записывались все новые и новые горячие кубинские парни.

Теперь за Управлением числилось шестьдесят действующих тренировочных лагерей. Помимо этого, действовала «высшая школа» для кубинских беженцев в Гватемале: военный лагерь, укомплектованный по всем правилам.

Айк даже подраскошелился. Айк одобрил планы вторжения наемников на Кубу. Это была большая перемена приоритетов кубинской политики — ибо три тайных попытки устранить Фиделя «без шума и пыли» закончились полным фиаско, что и заставило господ из Лэнгли в корне изменить свое мышление.

Снайперам было к нему не подобраться. Сигары с взрывчаткой, что предназначались для Бороды, выкуривались его помощниками. Вот в Лэнгли и решили: к черту заговоры — давайте завоюем Кубу.

Может быть, в следующем году. Может быть, в период правления Джека-Бесхребетника.

Бойд говорил, что Джек непременно одобрит эти планы. Бойд, черт бы его побрал, настаивал. Санто-младший распустил слух: Джек Кеннеди прислушивается к мнению Кемпера Бойда.

Ну мафия и подбросила деньжат в избирательную копилку Джека — анонимно и тихо. Приличных деньжат, — четко оговорив их предназначение.

Джимми Хоффа об этом не знал. Как и Джек — и не узнает, пока время не придет.

Сэм Джи сообщил, что может купить Джеку Иллинойс. Ленни Сэндс говорил, что Сэм с той же целью истратил приличную сумму в Висконсине. Собственно, как и в Западной Вирджинии — деньги чикагской мафии купили штат Джеку.

Пит спросил у Ленни, знал ли Бойд обо всех этих махинациях. Ленни ответил: мол, не думаю. Пит сказал: и не надо, чтобы он знал — Кемперу вряд ли понравится, что он сделал Джека должником.

Бойд вызывал доверие. Траффиканте его обожал. Санто пустил по кругу шляпу «для Кубы» — Джианкана, Росселли и Марчелло опустили в нее приличные суммы.

Иными словами, четкое разграничение полномочий.

Высшее руководство ЦРУ примирилось с этими дарами и узнало о торговле наркотиками — раньше, чем Кемпер успел сообщить им об этом.

С этим начальству тоже пришлось смириться. В верхах подобный способ добычи средств сочли «спорным», но «имеющим право на существование», и дали отмашку Джону Стэнтону: продолжайте. Но с оговоркой: Стэнтону было приказано держать происходящее в тайне от лиц, не связанных с ЦРУ. Вроде сотрудников других правоохранительных ведомств. Вроде политиканов-моралистов.

Стэнтон вздохнул с облегчением. Кемпера это даже позабавило. Он сказал, что вся эта история стала символом партнерства Джека/Бобби: торговля наркотиками как тема для дискуссии о морали.

Старший брат поморщится и постарается не обращать внимания. Младший брат, призвав в союзники Господа Бога, обрежет все контакты ЦРУ с мафией.

Старший брат был человеком широких взглядов, как и его отец. Младший — ханжой, точно Уорд Литтел, только вот не алкаш и не ссыкун.

На стороне Бобби были деньги отца и влияние брата в запасе. У Литтела — выпивка и религия. А Джеку Руби было обещано вознаграждение в пять штук — если Литтел снова появится в его жизни, Большой Пит непременно узнает об этом.

Бойд запретил ему убивать Литтела. Бойд разделял его интерес к информации касательно пенсионного фонда — что означало маленький, но шанс получить доступ к большим деньгам.

Литтел обожал Джека-Бесхребетника.

Как Дэрлин Шофтел. Как Гейл Хенди.

Как и он сам.

Эй, Джек, а ты знаешь, что ты трахал мою бывшую? Впрочем, мне все равно — Кемпер Бойд сказал, что ты — белый человек.

Я торгую дурью для тебя. И передаю прибыль Гаю Бэнистеру — который утверждает, что ТЫ — часть заговора католиков и евреев, направленного на то, чтобы изрядно подгадить Америке.

Тебе понравится форт Блессингтон, Джек. Теперь это парк развлечений для мафиози — сюда приезжают воротилы преступного мира, чтобы посмотреть культ-программу противников Кастро. Санто-младший купил мотель на окраине города. Ты даже можешь жить там бесплатно — если бросишь своего младшего братца в парке Эверглейдс.

Сюда заглядывает и Сэм Джи. Да и Карлос Марчелло, бывает. Джонни Росселли иногда привозит с собой Дика Контино и его аккордеон. Здесь выступает с пародиями Ленни Сэндс — со своим последним хитом о трансвестите Фиделе.

Прибыль от торговли дурью все росла. Моральный дух подразделения достиг невероятной высоты. Рамон Гутьерес привозит все новые и новые скальпы из вылазок на моторном катере. Хеши Рескинд даже открыл фонд, из которого выплачивал за каждый скальп.

Ленни Сэндсу было поручено заляпывать грязью Бороду — нового мальчика для битья для журнала «Строго секретно». Мистеру Хьюзу нравились пропагандистские статейки, однако он все равно предпочитал им смачные истории о половой жизни звезд.

Раз в неделю Пит звонил Хьюзу. Этот идиот беспрерывно бредил.

Дело о компании «Трансуорлд эйрлайнз» все тянулось и тянулось. Дик Стейзел присматривал за двойниками Хьюза. Хьюз был уверен, что негры — и есть причина раковых опухолей, и умолял Айка вновь узаконить рабство.

Компанию ему теперь составляли полоумные мормоны, помешанные на микробах. Они занимались санитарной обработкой его бунгало: спрей от насекомых, сопоставимый по силе действия с ядерной бомбой, творил чудеса. Главным у них был какой-то дебил по имени Дуэйн Сперджен. Это ему принадлежала блестящая идея натянуть на ручку каждой двери, к которой могли прикасаться черномазые, презерватив с лубрикантом.

У Говарда появилась новая шиза: еженедельные переливания крови. Сертифицированной чистейшей крови мормонов — купленной в банке крови на окраине Солт-Лейк-Сити.

Хьюз непременно благодарил за дурь. Пит всегда отвечал: благодари Управление.

Хьюз все еще платил ему. Также у него были двадцать три доли от алиментов, пять процентов доходов «Такси «Тигр»» и жалованье агента-контрактника.

Раньше он был сутенером и вымогателем. Теперь же — солдатом истории.

Джимми Хоффа довольно часто приезжал в контору. Каждый раз он занимался тем, что ругал водителей, которые не говорили по-английски. Теперь диспетчером базы стал Уилфредо Дельсол — убийство двоюродного брата отбило у него охоту к ночным вылазкам.

Уилфредо по-английски понимал. Он говорил, что кубинцы довели его, но не они одни. Кому бы ни доставалась первоначальная порция отборной ругани Джимми, остаток смачных слов непременно предназначался Кеннеди.

Пит смотрел по телевизору двусторонние дебаты Джека и Джимми. Джек за пару минут успевал обаять ведущего и зрителей; Джимми все это время сверкал белыми носками и забрызганным яичным желтком галстуком.

Не надо подсказок — я и сам могу отличить победителей от побежденных.

Иногда к нему не шел сон. Все начинало вертеться перед глазами, точно в мозгу его взрывалась водородная бомба.

43. (Гринбрайер, 8 мая 1960 года)

Улицы забиты народом. Пикеты в поддержку Джека и пикеты профсоюза водителей грузовиков: все — крутые ребята.

Главная улица закрыта для движения автотранспорта. Толпа, ожидавшая кандидатов в президенты, растянулась на три квартала: по меньшей мере шесть тысяч человек, плечом к плечу, в тесном строю.

Люди что-то бормотали и мурлыкали про себя. Метра на три в высоту поднимались плакаты.

Первым должен был выступать Джек. Монетка была разыграна не в пользу Хэмфри — ему выпало выступать последним. Результаты Джека были в три раза выше результатов Хьюберта — словом, вот и вся избирательная кампания в Западной Вирджинии.

Горлопаны из профсоюза водителей грузовиков орали в мегафоны. Какие-то работяги несли плакат с мультяшным персонажем: Джек с клыками и в папской тиаре.

Кемперу пришлось закрыть ладонями уши — рев толпы был невыносимым. В мультяшном плакате появились прорехи от метко брошенных камней — это он подкупил мальчишек, чтобы те их бросили.

Вот-вот должен был появиться Джек. Отвратительная акустика и горлопаны Хоффы, конечно, помешают ему выступить как надо.

Впрочем, невелика потеря — все равно люди его увидят. Когда появится Хэмфри, толпа рассеется — в некоторых кабаках в центре будут раздавать бесплатную выпивку.

Выпивку Кемпера Бойда. Старый приятель угнал грузовик компании «Шенли» и продал ему содержимое.

На улице яблоку было негде упасть. Питер Лоуфорд под гоготанье монашек бросал в толпу булавки для галстука.

Кемпер смешался с толпой и стал наблюдать. В нескольких метрах от себя он вдруг заметил кое-кого, кого тут встретить явно не ожидал: Ленни Сэндса в сопровождении парня с типично бандитской рожей.

Тип показал Ленни большие пальцы рук: дескать, есть, отлично! Ленни ответил ему тем же.

Ленни уже не был членом предвыборного штаба. Словом, официальных обязанностей у него здесь быть не могло.

Бандюк повернул направо. Ленни стал пробиваться сквозь толпу влево и укрылся за стоявшими в ряд мусорными баками.

Кемпер последовал за ним. Постоянно на пути возникали и мешали продвижению чьи-то локти и колени.

Детишки из колледжа протолкнули его к тротуару. Он увидел Ленни в компании двух копов.

Рев толпы немного схлынул. Кемпер, присев на корточки, укрылся за мусорным баком и стал подслушивать.

Ленни достал пачку купюр. Один из копов выдернул оттуда несколько бумажек. Его приятель сказал:

— Еще за две сотни мы можем задержать автобус Хэмфри и пригласить ребят, чтоб перекрикивали его выступление.

Ленни сказал:

— Действуйте. Кстати, это чисто за счет мистера Джи, так что не стоит распространяться об этом членам официального предвыборного штаба.

Копы схватили всю пачку и стали протискиваться восвояси. Ленни прислонился к стене и зажег сигарету.

Кемпер подошел к нему. «Крутой парень» Ленни спросил:

— И что ты мне хочешь сказать?

— Да ты сам мне расскажешь, думаю.

— Что именно рассказывать?

— Заполни пробелы.

— Какие тут могут быть пробелы? Ты — человек Кеннеди, я тоже.

Ленни был мастером обходных маневров. По части невозмутимости Ленни значительно превосходил большинство его невозмутимых знакомых.

— Джианкана платил и за Висконсин, так? На те крохи, которые тебе дал Бобби, ты бы не сделал то, что сделал.

Ленни пожал плечами.

— Сэм и Хеш Рескинд.

— Кто их просил? Ты?

— Мой совет не так высоко ценится. И ты это знаешь.

— Говори, Ленни. Ты начал юлить, и меня это напрягает.

Ленни загасил окурок о стену:

— Синатра давно хвалился своим влиянием на Джека. Все вещал, что президент Джек будет не тем Джеком, что заседал в Маклеллановском комитете, если ты понимаешь, о чем я.

— И Джианкана этому поверил?

— Не совсем. Лично я полагаю, что, блин, это ты потворствовал Фрэнку. А именно твои достижения на кубинском фронте — они чертовски впечатлили народ, и все решили, что раз уж и тебе нравится Джек, то не так уж он и плох.

Кемпер улыбнулся:

— Я не желаю, чтобы Джек и Бобби об этом узнали.

— Так никто не хочет.

— Пока не придет время напомнить про должок?

— Сэм не верит в подобные напоминания. И кстати о «напомнить»: не дожидаясь, пока ты напомнишь мне, сообщаю: ни хрена я не выяснил о чертовых книгах пенсионного фонда.

Кемпер услышал шаги. Он увидел членов профсоюза водителей грузовиков — слева и справа; типов с велосипедными цепями, притаившихся в узком проходе.

Они смотрели на Ленни. Маленького Ленни, Ленни-еврейчика, Ленни — прихлебателя Кеннеди…

Ленни их не замечал. Крутой и невозмутимый Ленни был слишком увлечен своей ролью.

Кемпер сказал:

— Услышимся.

Ленни ответил:

— А то.

Кемпер быстренько ретировался. За своей спиной он услышал крики, свист прорезающих воздух цепей и глухие удары — словом, звуки классической атаки с двух флангов, излюбленной тактики дуболомов из профсоюза.

Ленни ни разу не вскрикнул. Кемпер засек время — избиение длилось минуту и шесть секунд.

44. (Чикаго, 10 мая 1960 года)

У Литтела от работы разве что шизофрения не развивалась. Ему надо было одновременно ублажать и Бюро, и свою совесть.

Чик Лиги ненавидел Мела Чамалеса. Его подразделение выявило связь Чамалеса с шестнадцатью ведущими прокоммунистическими организациями. Наставником Лиги в ФБР был бывший глава чикагского отделения ФБР Гай Бэнистер.

Бэнистер тоже ненавидел Мела. Досье подразделения на Мела составляло талмуд аж на восемьдесят страниц.

Ему же Мел нравился. Они часто пили вместе кофе. С сорок шестого по сорок восьмой Мел отбывал срок в тюрьме Льюисбург — Бэнистер сфабриковал дело о подстрекательстве к бунту и уговорил атторнея вынести обвинительный приговор.

Сегодня утром ему позвонил Лиги. Он потребовал пристального наблюдения за Мелом Чамалесом.

— Я хочу, чтобы ты посещал все его публичные выступления, Уорд. И записывал все произнесенные им оскорбительные и подстрекательские ремарки.

Литтел сразу же позвонил Чамалесу и предупредил его. Мел сообщил:

— Завтра вечером я выступаю перед членами Социалистической рабочей партии. Просто сделаем вид, что мы не знакомы.

Литтел плеснул себе виски с содовой. Было без двадцати шесть — еще оставалось время для работы перед национальными новостями.

Он налил в рапорт ненужной «воды». Он не стал упоминать ругательную тираду Мела в адрес ФБР. Завершался рапорт уклончивыми фразами:

«Речь объекта на заседании соцпартии была довольно прохладной, насыщенной безобидными клише безусловно, «левого» толка, но не носившими подстрекательский характер. Его реплики во время ответов на вопросы не содержали никаких мятежных или провокационных намеков.

Мел назвал мистера Гувера «фашистом с трясущимися руками, в ботфортах и лавандовых кюлотах». Провокационное замечание? — едва ли…»

Литтел включил телевизор. Экран заполнил Джон Кеннеди — он только что выиграл праймериз в Западной Вирджинии.

Зазвонил звонок. Литтел достал деньги, чтобы отдать рассыльному, и поплелся к двери.

Вошел Ленни Сэндс. Все его лицо было в порезах, ссадинах и швах. На носу красовалась фиксирующая «нашлепка».

Ленни покачивался. Ленни глупо ухмылялся. Ленни выкинул два пальца в телеэкран — «Привет, Джек, шикарный ты кусок ирландской бараньей ноги!»

Литтел так и застыл. Ленни врезался в книжный шкаф, вцепился в него обеими руками и кое-как удержал равновесие.

— Уорд, шикарно выглядишь! Эти помятые штаны от Джея-Си Пенни так тебе ИДУТ!

Кеннеди вещал с экрана о правах человека. Литтел выключил телевизор, оборвав его на полуслове.

— Эй, Джек, если б я любил девок, ты был бы сейчас моим шурином — да, и если бы ты был храбрым, ты признал бы мою дорогую подругу Лору и изгнал бы шикарного и жестокого мистера Бойда из моей жизни.

Литтел двинулся к нему:

— Ленни…

— Не приближайся, урод, и не трогай меня, и не начинай вещать о своем жалком чувстве вины, и вообще не вмешивайся в мой шикарный перкодановый приход, или я не сдам тебе того, что знаю о книгах пенсионного фонда профсоюза водителей грузовиков и знал все это время, ты, жалкое подобие легавого.

Литтел вцепился в спинку стула обеими руками. Пальцы его прорвали обивку. Его тоже стало пошатывать — в точности как Ленни.

Книжный шкаф задребезжал. Ленни прямо-таки раскачивался на каблуках туфель — обдолбанный и в стельку пьяный.

— Джулиус Шиффрин хранит подлинные бухгалтерские книги где-то на озере Дженива. Там у него поместье, и книги хранятся в сейфах у него дома или в ячейках одного из тех банков, что находятся неподалеку. Я знаю об этом, потому что однажды я там выступал, у него в поместье, и слышал разговор Джулиуса и Джонни Росселли. Только не расспрашивай меня о деталях — во-первых, я их не помню, а во-вторых, при попытке сконцентрироваться у меня тут же начинает трещать башка.

Его рука соскользнула. Стул со стуком упал на пол. Литтел налетел на шкафчик, на котором стоял телевизор.

— Зачем ты рассказал мне об этом?

— Затем, что ты на малую толику лучше мистера Зверя и мистера Бойда, и, лично по мне, мистеру Бойду эта информация нужна только ради потенциальной выгоды, и потом, меня туг побили, когда я делал кое-какую работу для мистера Сэма…

— Ленни…

— …и мистер Сэм сказал, что он за это заставит одного важного человека на коленях ползать, а я сказал, Сэм, не надо…

— Ленни…

— …и Джулиус Шиффрин бы с ним, и они говорили о ком-то по имени «ирландец Джо», с которым они работали в двадцатые годы, и что они заставляли делать девушек из киношной массовки…

— Ленни, погоди…

— …и мне стало так хреново, что я сожрал еще пару колес перкодана, и вот я здесь; и если я завтра не смогу вспомнить, что я тебе тут наговорил, мне повезет…

Литтел подошел к нему. Ленни начал царапаться, извиваться, молотить кулаками и отпихивать его себя.

Рухнул книжный шкаф. Ленни споткнулся об него и, шатаясь, побрел к двери.

На пол попадали учебники по юриспруденции. Разбилось стекло рамочки, в которой стояла фотография Хелен.

Литтел поехал на озеро Дженива. Он добрался до места в полночь и заселился в мотель неподалеку от границы штатов. Он заплатил вперед и назвался вымышленным именем.

В телефонной книге отыскались координаты Джулиуса Шиффрина. Его адрес был снабжен пометкой «Бесплатная доставка почты». Литтел просмотрел карту окрестностей и нашел адрес — окруженное лесом поместье на берегу озера.

Он приехал туда и припарковал машину на обочине. Рассмотреть объект вблизи помог бинокль.

Шиффрин жил в каменном особняке, занимавшем как минимум десять акров. Поместье было окружено деревьями. Ни стены, ни забора. И прожекторов тоже не было. От дверей до дороги — метров двести.

Будочки охранника и железных ворот тоже не обнаружилось. Наверное, полиция Висконсина приглядывает за округой на неформальной основе.

Ленни сказал: «в сейфах у него дома или в одном из ближайших банков». Ленни говорил: «мистер Бойд», «информация», «потенциальная выгода».

Ленни был обдолбан, но изъяснялся прозрачно. Смысл его тирады про «мистера Бойда» был понятен.

Кемпер начал независимый и самостоятельный поиск подлинных бухгалтерских книг фонда.

Литтел вернулся в мотель. Пролистав «Желтые страницы», он нашел все девять местных банков.

Благоразумное поведение компенсирует отсутствие у него разрешения. Кемпер Бойд всегда говорил: дерзость и благоразумие.

Значит, Кемпер надавил на Ленни по собственной инициативе. Это открытие вовсе его не шокировало.

Он проспал до десяти. Просмотрев карту, он обнаружил, что до всех банков можно дойти пешком.

Менеджеры первых четырех банков охотно сотрудничали с ним. Их ответы были четкими: мистер Шиффрин ничего у нас не арендует. Менеджеры в следующих двух банках покачали головой. И тоже дали четкий ответ: мы не сдаем в аренду сейфы.

Менеджер номер семь потребовал показать ордер. Впрочем, ничего страшного не было: по его лицу ясно было видно, что имя «Шиффрин» ему незнакомо.

Банки восемь и девять тоже не оказывали услуг по аренде сейфов.

Поблизости было несколько более или менее крупных городов. И множество мелких поселений в радиусе — больше дюжины. То есть найти банковский сейф представлялось мероприятием неосуществимым.

«Сейф» подразумевал расположение на территории особняка. Фирмы, занимающиеся установкой охранной сигнализации, обладали схемами планировки дома — но без судебной санкции ни за что бы их ему не показали. Ленни развлекал гостей в доме Шиффрина. Наверняка он лично видел сейф или сейфы.

Ленни сейчас был слишком возбужден, чтобы к нему подобраться.

Но — Джек Руби, скорее всего, был знаком со Шиффрином. Джека Руби можно было подкупить и уломать.

Литтел нашел таксофон. Оператор дальней связи соединил его с Далласом.

Руби поднял трубку после третьего гудка.

— Клуб «Карусель», где за ваши деньги наше шоу…

— Это я, Джек. Твой друг из Чикаго.

— …твою мать. Этого мне только не хватало.

Голос у него был откровенно ошарашенный, обалдевший и раздраженный, как у страдающего несварением.

— Насколько хорошо ты знаешь Джулиуса Шиффрина, Джек?

— Шапочно. Джулиуса я почти не знаю. А что? Что? Что?

— Я хочу, чтобы ты слетал в Висконсин и под каким-нибудь предлогом зашел к нему в гости. Мне нужно узнать внутреннюю планировку его дома, и если ты сделаешь это, я отдам тебе все свои сбережения.

— Бля, этого мне только не…

— Четыре тысячи, Джек.

— Бля, этого мне только не…

Собачий лай заглушил голос Руби.

45. (Блессингтон, 12 мая 1960 года)

Джимми Хоффа кричал:

— Я знаю, что, наверное, чувствовал Иисус. Как чертовы фараоны пришли к власти через него, бля, так и братья Кеннеди через меня.

Хеши Рескинд поправил его:

— Историю учить надо. Это Юлий Цезарь убил Иисуса.

Санто-младший сказал:

— Со стариком Джо Кеннеди разговаривать можно. Это Бобби у них — паршивая овца. Если Джека выберут, Джо кое-что ему непременно объяснит.

Джонни Росселли заметил:

— Эдгар Гувер ненавидит Бобби. И знает, что мафию ему не победить. Если пацана изберут, то рулить будут не такие горячие головы, как Бобби.

Мафиози сидели, развалившись в шезлонгах, на причале для моторок. Пит подливал им напитки и слушал их болтовню.

Хоффа орал:

— Гребаный Иисус превратил рыбу в хлеб — а я только что этого не сделал. Я потратил на праймериз шестьсот штук и подкупил каждого гребаного копа и члена городского совета, каждого гребаного мэра, заседателя большого жюри, окружного прокурора, сенатора, судью и следователя — каждого, кто только согласился взять. Я, бля, как Иисус, который пытается разверзнуть Красное море, но пока добрался только до пляжного мотеля.

Рескинд сказал:

— Джимми, успокойся. Пойди вон, закажи себе минетик и расслабься. Я знаю отличных местных умелиц, они будут просто счастливы обслужить такого известного чувака, как ты.

Росселли сказал:

— Если Джека изберут, Бобби быстро прижухнет. Держу пари, он будет баллотироваться на пост губернатора Массачусетса и отныне станет досаждать Рэймонду Патриарке и бостонским.

Санто-младший возразил:

— Этого не случится. Старый Джо и Рэймонд — давние союзники. И когда дойдет до дела, решающее слово будет за Джо, а не за Джеком или Бобби.

Хоффа сказал:

— Больше всего меня напрягает-то, что приходится все время уворачиваться от большого, бля, жюри. Мой адвокат говорит: мол, дело Долины мне, скорее всего, не выиграть и к концу года мне грозят приговоры. Так что не надо тут делать из Джозефа Кеннеди Иисуса, которому Бог вручил десять заповедей на горе, бля, Везувий.

Рескинд возразил:

— Санто дело сказал.

Росселли поправил:

— Это было на горе Арарат, если что. А Везувий вообще в Йеллоустонском парке.

Хоффа — снова за свое:

— Вы еще не знаете Джека Кеннеди. Гребаный Кемпер Бойд убедил вас, что он клевый парень и вообще ярый противник Кастро, а на самом деле он — «розовый», попустительствует комми и любит ниггеров, и вообще пидор, который маскируется под бабника.

Палубу лизали пенные языки волн. Метрах в пятидесяти слышались четкие выкрики команд — это Локхарт занимался с новобранцами строевой подготовкой.

Рескинд сказал:

— А я бы согласился на небольшой минетик.

Росселли ехидно спросил:

— Сколько тебе их уже сделали, Хеш?

Рескнид ответил:

— Да тысяч семнадцать или в районе этого будет.

Санто-младший возразил:

— Да ну нахрен. Я думаю, тыщ восемь всего. Если бы больше, то у тебя бы не оставалось времени делать деньги.

Зазвонил телефон на палубе. Пит качнулся назад вместе с шезлонгом и схватил трубку.

— Бондюран слушает.

— Рад, что это ты, но вас, солдат, что — здороваться не учат?

Джек Руби — никакой ошибки.

Пит закрыл рукой динамик трубки:

— Чего тебе? Я же просил — звонить только в тех случаях, когда это важно.

— Чего мне? Объявился тот полоумный федерал. Он вчера звонил мне, и я навешал ему лапши на уши.

— Чего ему было надо?

— Предложил мне четыре штуки, чтоб я слетал на озеро Дженива, в какие-то дебри Висконсина, и выяснил там расположение комнат в доме Джулиуса Шиффрина. Кажется, это тоже как-то связано с вонючим пенсионным фондом…

— Скажешь ему, что согласен. Назначь ему встречу через трое суток в каком-нибудь тихом месте и перезвони мне.

Руби сглотнул и замялся. Пит положил трубку и захрустел суставами пальцев — всех десяти.

Чертов телефон снова зазвонил…

Пит схватил трубку:

— Джек, чего тебе еще?

Мужской голос ответил:

— Это не Джек. Это некий мистер Джианкана, который разыскивает некоего мистера Хоффу, а маленькая птичка сказала мне, что он там, у вас.

Пит помахал трубкой.

— Это тебя, Джимми. Мо.

Хоффа рыгнул:

— Эго самое, включи-ка эту хрень, как ее, громкоговоритель, а? Нам с Мо нечего от вас скрывать.

Из динамика громко донеслось:

— Твои парни из Западной Вирджинии замесили моего человечка, Ленни Сэндса, Джимми. Если еще раз повторится нечто подобное, я заставлю тебя извиниться при всех. Совет: забей-ка ты на политику и подумай лучше о том, как не загреметь в тюрягу.

Джианкана бросил трубку. От этого звука задрожали доски на палубе. Хеши, Джонни и Санто мигом побледнели, как полотно.

Хоффа разразился ругательствами. Спугнутые птицы сорвались с деревьев и улетели прочь.

46. (Район озера Дженива, 14 мая 1960 года)

Дорога разделяла два огороженных пастбища. Луна закрылась облаками — видимость упала практически до нуля.

Литтел остановил машину и упаковал деньги в бумажный пакет. Было десять часов шесть минут вечера — Руби задерживался.

Литтел выключил фары. Облачка понемногу рассеялись. Луна осветила огромную фигуру, которая быстро двигалась к его автомобилю.

Разлетелось на тысячу осколков лобовое стекло. Приборная панель рухнула ему на колени. Железный прут расколол рулевое колесо и выдрал с мясом коробку передач.

Огромные руки выдернули его из машины — прямо через капот. Осколки стекла прорезали ему щеки и набились в рот.

Те же руки швырнули его в придорожную канаву. Они же рывком подняли его оттуда и крепко привязали к опутанной колючей проволокой изгороди.

Он беспомощно повис. Стальные иголки впились в одежду и пригвоздили его к забору.

Чудовище рвануло его кобуру. Чудовище ударило его — раз, другой, третий. Забор покачнулся. Изогнутые стальные колючки пропороли его спину до кости. Он стал харкать кровью, выплюнув осколки стекла и здоровенную деталь украшения капота его «шеви».

Он почувствовал запах бензина. Машина взлетела на воздух. Жар от взрыва начисто спалил его волосы.

Забор рухнул. Он поднял глаза и увидел горящее облако.

Вставка: документ.

19.05.60.

Докладная записка ФБР: специальный агент-командир отделения в Милуоки Джон Кэмпион — директору Эдгару Гуверу.

Сэр,

наше расследование едва не закончившегося летальным исходом нападения на спецагента Уорда Литтела продвигается, но больших успехов не достигнуто, главным образом в силу нежелания сотрудничать самого спецагента Литтела.

Агенты из подразделений ФБР в Чикаго и Милуоки прочесали район озера Дженива на предмет поиска свидетелей собственно нападения и пребывания Литтела в районе в целом; ни те ни другие поиски пока не увенчались результатом. Агент-командир чикагского подразделения Лиги сообщил мне, что Литтел находился под периодическим наблюдением по причинам, касающимся внутренней безопасности Бюро, и что недавно (10 и 14 мая) агенты, осуществлявшие автомобильную слежку за Литтелом потеряли его из виду; это случилось на дорогах, ведущих к северу, в Висконсин. Таким образом, причина и обстоятельства пребывания Литтела в окрестностях озера Дженива на данный момент неизвестны.

Что касается выводов следствия: 1) Нападение произошло на сельской дороге, в шести километрах к юго-востоку от озера Дженива. 2) Смазанные следы в грязи возле останков автомобиля Литтела указывают на то, что нападавший предпринял меры по скрытию следов шин, что сделало невозможным экспертизу на этот счет. 3) Автомобиль Литтела был сожжен при помощи самовозгорающегося азотистого газа того типа, что используется в армии для изготовления взрывчатки, мгновенно воспламеняющейся и применяемой главным образом потому, что она создает минимальный риск возгорания окрестностей цели. Вероятнее всего, нападавший являлся военнослужащим либо даже имел доступ к боеприпасам. 4) Экспертиза показала наличие на месте преступления сгоревших фрагментов американской валюты и бумажного пакета. Общий вес фрагментов указывает на то, что Литтел имел при себе большую сумму денег в бумажном пакете. 5) Литтела спасли фермеры — они нашли его пригвожденным к опрокинувшейся секции забора, оплетенного колючей проволокой. Он был доставлен в больницу «Оверлендер» в Лейк-Дженива, где прошел курс лечения по поводу множественных порезов и рваных ран на ягодицах, сломанных ребер, сотрясений; также у пострадавшего были сломаны нос и ключица, наблюдались внутренние кровотечения и прорезы лица, причиненные осколками лобового стекла. Вопреки указаниям врачей Литтел покинул лечебное учреждение через четырнадцать часов после госпитализации и взял такси до Чикаго. Агенты из чикагского подразделения, в задачу которых входило следить за Литтелом, видели, как он входил в свой дом. Он упал в обморок в холле первого этажа и агенты приняли решение превысить свои полномочия и доставили его в больницу св. Екатерины. 6) В настоящий момент Литтел находится в больнице. По словам врачей, он находится «в хорошем состоянии» и в течение недели будет выписан домой. Лечащий врач сообщил агентам, что шрамы на его лице и теле останутся на всю жизнь, а остальные ранения постепенно заживут. 7) Агенты неоднократно пытались расспросить Литтела о трех вещах: о его пребывании в районе озера Дженива, о факте наличия у него сгоревших денег и о врагах, которые могли иметь намерение расправиться с ним. Литтел заявил, что на озеро Дженива его привели поиски загородного дома в тех местах, куда он хотел бы переехать после выхода в отставку. Также он показал, что таких врагов у него нет и что нападавшие, скорее всего, обознались. На вопрос «Кто из членов КП США, за которыми вы вели наблюдение, мог желать возмездия?» — он ответил: «Вы шутите? Все комми — славные ребята». 8) Агенты подозревают, что поездок на озеро Дженива было как минимум две. Его имя не фигурирует в списках постояльцев ни одной из окрестных гостиниц или мотелей, что позволяет сделать вывод, что он либо регистрировался под вымышленными именами, либо останавливался у знакомых или друзей. Ответ же самого Литтела — что он спал в машине — показался неубедительным.

Расследование продолжается. С уважением и в ожидании дальнейших указаний.

Джон Кэмпион,

специальный командированный агент,

отделение ФБР в Милуоки

Вставка: документ.

3.06.60.

Докладная записка: специальный агент-командир чикагского отделения ФБР Чарльз Лиги — директору Эдгару Гуверу.

Сэр,

касательно спецагента Уорда Дж. Литтела, имею сообщить следующее.

Спецагент Литтел вернулся к исполнению своих обязанностей, и теперь выполняет легкие поручения — а именно, рассматривает прошения о депортации, выписанные федеральным агентством в сотрудничестве с генеральной прокуратурой; навыки рассмотрения подобной документации Литтел приобрел во время учебы на юридическом факультете. Он отказывается обсуждать нападение с остальными агентами, и, как вам, должно быть, известно со слов агента Кэмпиона, свидетели его пребывания в районе озера Дженива так и не найдены. Хелен Эйджи сообщила агентам, что Литтел не обсуждал с ней обстоятельства нападения. Я лично опросил Курта Мида, единственного друга Литтела в Бюро, и имею сообщить следующее.

а) Мид сказал, что в конце 1958-го и в начале 1959 г. (как раз после его исключения из программы по борьбе с оргпреступностью) Литтел слонялся поблизости от поста прослушивания программы и всячески выказывал интерес к ее работе. Этот интерес, по словам Мида, вскоре улетучился, так что непохоже, будто Литтел мог вступить в борьбу с мафией по собственной инициативе. Гипотеза о том, что нападение на Литтела представляет месть чикагской мафии либо какой-нибудь из коммунистических организаций, вызвала у Мида усмешку. Мид полагает, что причиной нападения стала склонность Литтела к молоденьким девочкам, что явствует из его романа с Хелен Эйджи. Как остроумно заметил Мид, «надо вам еще раз смотаться в Висконсин и поискать юную идеалистку, братьям которой не понравилось, что их сестричка связалась с сорокасемилетним алкашом — и хрен с ним, что федерал». Лично я считаю эту теорию вполне правдоподобной.

б) Мы проверили список арестованных Литтелом преступников начиная с 1950-го — на предмет поиска недавно освободившихся правонарушителей, которые могли бы захотеть отомстить ему. Таковых мы насчитали двенадцать человек и тщательно проверили их на наличие алиби. В частности, мне вспомнился арест Литтелом в 1952-м году некоего Пьера («Пита») Бондюрана, в частности, то, как этот человек насмехался над Литтелом в процессе задержания. Агенты уточнили местонахождение Бондюрана во время происшествия и установили, что он был во Флориде.

Попутно мы продолжаем собирать прокоммунистическое досье на Литтела. Литтел продолжает видеться с давним другом, известным своей подрывной деятельностью, Мелом Чамалесом; расшифровки прослушивания телефонных переговоров Литтела показывают, что на данный момент Литтел и Чамалес девять раз разговаривали по телефону; это были длительные беседы, в ходе которых Литтел пространно выражал свои «левые» политические симпатии и возмущение «охотой на ведьм», проводимой Бюро, 10 мая я позвонил Литтелу и приказал ему немедленно заняться слежением за Мелом Чамалесом. Пять минут спустя Литтел позвонил Чамалесу и предупредил его. Чамалес в тот день выступал с речью перед членами Социалистической рабочей партии. Литтел и доверенный информатор Бюро, не зная о присутствии друг друга, посетили это собрание. Информатор передал мне дословное содержание речи Чамалеса, носившей откровенно подстрекательский характер и содержавшей множественные нападки в адрес Бюро. В рапорте же Литтела от 10 мая его высказывания названы «не носившими подстрекательского характера». Таким образом, перед нами откровенное и преднамеренное искажение фактов; в целом рапорт представляет собой абсолютно предательский документ.

Сэр, я полагаю, что настало время привлечь Литтела к ответственности — как за отказ от сотрудничества в расследовании покушения на его жизнь, так и (что значительно важнее) за его подрывную деятельность. Прошу вас, ответьте. Думаю, действовать надо незамедлительно.

С уважением.

Чарльз Лиги

Вставка: документ.

11.06.60.

Постановление ФБР: директор Эдгар Гувер — командиру чикагского отделения Чарльзу Лиги.

Мистер Лиги,

касательно Уорда Литтела: пока ничего не предпринимайте. Верните Литтелу его прежние обязанности — слежение за членами КП США, ослабьте наблюдение за ним и держите меня в курсе расследования покушения на его жизнь.

ЭГ

Вставка: документ.

9.07.60.

Официальная расшифровка телефонных переговоров по заказу ФБР.

«Записано по указанию директора»/«Уровень секретности 1-А: только для глаз директора». Разговаривают: директор Гувер, специальный агент Кемпер Бойд.

КБ: Добрый день, сэр.

ЭГ: Кемпер, я на тебя рассержен. Ты стал меня избегать.

КБ: Я бы так не сказал, сэр.

ЭГ: Еще бы ты так сказал. Ты бы нашел, как выкрутиться, чтобы избежать упреков. Вопрос в другом: стал бы ты звонить мне, если бы я сам тебе не позвонил?

КБ: Да, сэр, непременно.

ЭГ: До или после коронации короля Джека Первого?

КБ: Я не стал бы говорить о «коронации», как о деле решенном, сэр.

ЭГ: Но у него уже есть делегатское большинство?

КБ: Почти. Полагаю, он будет избран кандидатом от демократов на первом же голосовании.

ЭГ: И ты считаешь, он победит.

КБ: У меня есть все основания в это верить.

ЭГ: Не спорю. Старшему брату и Америке суждено завести глупенький романчик.

КБ: Он оставит вас на посту, сэр.

ЭГ: Еще бы. Так поступали все президенты, начиная с Калвина Кулиджа, и, прежде чем отдаляться от меня, запомни, что президент Джек пробудет у власти максимум восемь лет, тогда как я останусь на своей должности до самого миллениума.

КБ: Я буду иметь это в виду, сэр.

ЭГ: Очень тебе это советую. Как и то, что мой интерес к Старшему брату простирается за рамки шкурного интереса удержаться на посту. В отличие от тебя, у меня есть и альтруистические побуждения — помимо прочего, меня заботит также и внутренняя безопасность Америки. Опять-таки в отличие от тебя, моими приоритетами не являются самосохранение и достижение материальной выгоды. И, снова в отличие от тебя, умение притворяться — не единственное мое умение.

КБ: Да, сэр.

ЭГ: Позволь мне истолковать твое нежелание общаться со мной как опасение насчет того, что я захочу просить тебя познакомить Старшего брата с дружественными Бюро женщинами.

КБ: И да и нет, сэр.

ЭГ: В смысле?

КБ: Дело в том, что Младший брат не полностью мне доверяет. И еще в том, что во время праймериз у меня сумасшедший график и времени хватает только на поиск местных девочек по вызову. Как и в том, что хотя у меня и есть возможность разместить Старшего брата в номерах отелей, в которых установлена прослушка, но Младший брат сам достаточно хитер по части нелегальных методов и может догадаться, в чем дело.

ЭГ: Всякий раз, когда я с тобой общаюсь, меня не покидает одно ощущение.

КБ: Какое именно?

ЭГ: Ощущение того, что я не могу понять, в какой момент ты говоришь правду, а в какой — нет. Хотя, с другой стороны, мне все равно.

КБ: Спасибо, сэр.

ЭГ: На здоровье. Мерзкий, конечно, комплимент — зато искренний. Ну и что — ты едешь в Лос-Анджелес на съезд демократов?

КБ: Завтра выезжаю. Остановлюсь в «Стэтлере», в центре.

ЭГ: С тобой свяжутся. Короля Джека наверняка утомят хвалебные тирады, и он пожелает женского общества.

КБ: Женщин, снабженных электронными аксессуарами?

ЭГ: Нет, просто тех, что умеют слушать. Потом поговорим о совместной работе во время осенней кампании, если Младший брат доверит мне план поездок.

КБ: Да, сэр.

ЭГ: Кто напал на Уорда Литтела?

КБ: Точно не знаю.

ЭГ: Ты говорил с Литтелом?

ЭГ: Мне звонила Хелен Эйджи и рассказала о случившемся. Я звонил Уорду в больницу, но он отказался говорить мне, кто это сделал.

ЭГ: На ум сразу приходит Пит Бондюран. Он же как-то связан с твоими кубинскими эскападами, так?

КБ: Так.

ЭГ: Так, и?..

КБ: …и мы общаемся только в рамках дел Управления.

ЭГ: Чикагские агенты заявили, что удовлетворены алиби Бондюрана. Алиби это ему обеспечил человек, о котором известно, что он — наркоторговец, ранее неоднократно судимый на Кубе за изнасилование, но, как однажды сказал Аль Капоне, алиби есть алиби.

КБ: Да, сэр, это верно. Как верно и то, что, как вы однажды заметили, борьба с коммунизмом способствует случайным связям.

ЭГ: До свидания, Кемпер. И очень надеюсь, что наша следующая беседа состоится по твоей инициативе.

КБ: До свидания, сэр.

47. (Лос-Анджелес, 13 июля 1960 года)

Клерк вручил ему ключ с позолоченным номерком.

— У нас возникли проблемы с бронированием номеров, сэр. По небрежности ваш номер был отдан, но мы готовы дать вам любой равноценный номер.

Вокруг столика толпились ожидающие регистрации. Кемпер сказал:

— Ничего страшного, как-нибудь переживу.

Клерк зашуршал бумагами.

— Разрешите задать вопрос?

— Позвольте, я угадаю. Раз мой номер заказан на имя сотрудника предвыборного штаба Кеннеди, то почему я остановился здесь, а не в «Билтморе», как остальные?

— Да, сэр. Именно этот.

Кемпер подмигнул:

— Я — шпион.

Клерк засмеялся. Кто-то из стоявших у стойки, по виду — делегат съезда, помахал ему, чтобы привлечь внимание.

Кемпер просочился мимо них и поднялся на лифте на двенадцатый этаж. В свой номер: две двери с золотой печатью, президентский люкс, обставленный мебелью в стиле ретро.

Он прошелся по комнатам. Полюбовался роскошью обстановки и видом из окон — одно выходило на север, другое — на северо-восток.

Две спальни, три телевизора и три телефона. Шампанское в подарок от отеля — в оловянном ведерке со льдом, украшенном президентской печатью.

Он мигом расшифровал полученный намек: мистер Гувер за своей обычной работой. Он хочет напугать тебя. Сказать: ты принадлежишь мне. Он смеется над твоим ярым служением семейству Кеннеди и пристрастием к шикарным гостиничным номерам.

И кроме того желает получить кое-какую информацию, установив «жучки».

Кемпер включил телевизор в гостиной. Показывали хронику съезда партий.

Он включил оставшиеся два телевизора — и врубил их на полную громкость.

Тщательнейшим образом он обыскал номер. Внутри пяти настольных ламп он обнаружил конденсорные микрофоны, а за зеркалами в ванной — фальшивые панели.

Он нашел два дополнительных микрофона, приклеенные шпаклевкой в обшивочные панели гостиной. Проводником звука служили крошечные отверстия, — непрофессионал бы такие в жизни не нашел. Он проверил телефонные аппараты. На всех четырех были установлены «жучки».

Кемпер принялся рассуждать с точки зрения Гувера.

Пару дней назад мы с ним обсудили номера отелей с «жучками». И он знает, что я не желаю снабжать Джека «дружественными ФБР» девочками.

Он сказал, что считает приход Джека к власти неизбежным. Может быть, он маскировался. И теперь решил найти доказательства адюльтера и помочь своему доброму другу Дику Никсону.

Он поймет, что ты догадался о причине недоразумения с номером. Он подумает, что ты станешь делать важные конфиденциальные звонки с таксофонов. Думает, что ты попросту станешь меньше разговаривать в номере или в порыве уничтожишь все «жучки».

Он знает, что Литтел научил тебя основам обращения с подслушивающими устройствами. Но не знает, что он научил тебя еще и маленьким хитростям.

Что ты найдешь главные «жучки», — в этом он уверен. Но не дополнительные, с помощью которых он надеется тебя прищучить в дальнейшем.

Кемпер выключил все три телевизора. Кемпер изобразил гнев и ярость:

— Гувер, черт бы тебя побрал! — и куда более грубые выражения.

Он вырвал с мясом все главные «жучки».

И снова обыскал номер — еще тщательней, чем в первый раз.

Он обнаружил и дополнительные «жучки». Он нашел тоненькие перфорации для микрофона на двух ярлычках на матрасах и на трех подушках для кресел.

Спустившись в вестибюль, он снял номер 808, назвавшись вымышленным именем. Он позвонил в офис Джона Стэнтона и оставил свое вымышленное имя и номер телефона.

Пит был в Лос-Анджелесе, встречался с Говардом Хьюзом. Он позвонил в особняк Пита и оставил сообщение, продиктовав его чистильщику бассейнов.

У него образовалось «окно». Бобби он понадобится только в пять.

Тогда он отправился в магазин инструментов. Там он купил кусачки, плоскогубцы, крестовую отвертку, три рулончика изоленты и два маленьких магнита. Вернувшись в «Стэтлер», он принялся за работу.

Заново электрифицировал телефонные розетки. Заново замкнул питающие провода. Заглушил звуки телефонных звонков пером от подушек. Отскреб изоляцию с проводков, чтобы входящего абонента на всех телефонах, где установлена дополнительная прослушка, было слышно как можно меньше.

Аккуратно разложив причиндалы так, чтобы можно было легко собрать розетки, он заказал в номер мартини «Бифитер» и копченую лососину.

Ему стали звонить. Система шумоподавления работала превосходно. Треск на линии буквально пожирал речь абонента, и на магнитофонной ленте оставался только его собственный голос.

Позвонил человек из полицейского управления Лос-Анджелеса. Как и было запланировано: до самого места, где состоится съезд, сенатора Кеннеди будет сопровождать мотоциклетный эскорт.

Звонил Бобби. Не мог бы он заказать несколько такси, чтобы доставить сотрудников избирательного штаба в «Билтмор»?

Кемпер позвонил в службу такси и выполнил указание Бобби. Чтобы расслышать диспетчера, ему пришлось порядком поднапрячь слух.

На бульваре Уилшир вовсю загудели клаксоны. Кемпер взглянул на часы и подошел к окну гостиной.

Мимо пронеслась заказанная им колонна автомобилей — автопробег «Протестанты за Кеннеди». С точностью до минуты — и с предоплатой по пятьдесят долларов за авто.

Кемпер включил все телевизоры в номере и стал ходить туда-сюда по комнате. Экран светился кадрами черно-белой истории.

Канал Си-би-эс назвал Джека «бесспорным победителем первого тура».

Эй-би-си транслировал панорамные кадры только что начавшейся стивенсоновской демонстрации. По Эн-би-си показывали чопорную Элеонору Рузвельт: «Сенатор Кеннеди попросту слишком молод для президентства!»

По Эй-би-си расхваливали Джеки Кеннеди. Эн-би-си демонстрировал выступление перед делегатами съезда Фрэнка Синатры. Фрэнки был тщеславен — как-то Джек рассказывал, что он закрашивал наметившуюся лысину краской из баллончика.

Кемпер все бродил по комнате и щелкал переключателем. И застал неизбежное предвечернее попурри.

Хроника съездов сменялась футбольным матчем. Интервью с делегатами съезда вперемежку с фильмом с Мэрилин Монро. Репортажи со съезда, репортажи со съезда, репортажи со съезда.

И пара отличных кадров из штаб-квартиры предвыборной кампании — президентского люкса Джека. Он увидел членов предвыборного штаба Джека — Теда Соренсена, Кенни О’Доннелла и Пьера Сэлинджера.

Он всего один раз видел Сэлинджера и О'Доннелла. Джек особо выделял Соренсена[33] — «Этот человек написал для меня «Профили мужества»».

Иными словами, он являл собой классический образчик «четкого разграничения полномочий». Его знали Джек и Бобби — и в общем-то, по большому счету, никто. Он был всего лишь копом, который решал кое-какие вопросы и поставлял Джеку баб.

Кемпер подкатил стойки с телевизорами друг к другу и выстроил в ряд, сделав что-то вроде телестудийного табло: Джек крупным и средним планом.

Он выключил свет и убавил звук. Панораму составили три картинки, сопровождаемые монотонным неразборчивым гудением.

Ветер трепал волосы Джека. Пит полагал, что самое привлекательное в Джеке — его причесон.

Обсуждать нападение на Литтела Пит отказался. Пит ловко ушел от этой темы и заговорил о деньгах.

Пит звонил ему в то время, когда Литтел все еще был в больнице. Пит сразу перешел к делу.

— Ты кончаешь от одной только мысли заполучить книги — собственно, как и Литтел. Это ты его подначиваешь, чтобы он их достал — чтобы потом выжать из них максимум бабок. Предлагаю после выборов поднажать на Литтела вдвоем. Сколько бы мы не выжали из бухгалтерских книг, поделим пополам.

Пит вывел Уорда из строя. Пит «припугнул» его, как и обещал.

Кемпер звонил Литтелу в больницу. Его ответ был весьма и весьма уклончив.

— Не доверяю я тебе в этом, Кемпер. Узнать результаты экспертизы ты можешь в Бюро, но КТО или ПОЧЕМУ, я тебе не скажу.

Зато он знал ГДЕ — в Висконсине, в районе озера Дженива. Это место так или иначе наверняка было связано с местонахождением подлинных бухгалтерских книг фонда. «Не доверяю я тебе в этом» могло значить лишь одно: Ленни Сэндс разболтал все Литтелу.

Пит знал, что такое «четкое разграничение полномочий». Ленни тоже это знал. Джон Стэнтон сообщил, что и ЦРУ этот принцип был очень по нраву.

Стэнтон позвонил ему в Вашингтон в середине апреля. И сообщил, что Лэнгли только что отгородился от их планов «разделительной стеной».

— Нас вычеркнули из списка, Кемпер. То есть о нашем подразделении знают и одобряют его, но ни цента из бюджета мы не получим. Иначе говоря, нам будут платить жалованье как персоналу блессингтонского лагеря, однако фактически подразделение отлучат, так сказать, от самого Управления.

Что означало: никаких шифров Управления. Никаких аббревиатур, которые намекали бы на Управление. Ни кодовых названий, ни тайных обозначений — ничего из обычной секретной цээрушной тарабарщины.

Иными словами, шефы ЦРУ четко разграничили себя и их подразделение.

Кемпер вновь принялся переключать каналы, вырубив звук у телевизоров. Он поймал роскошный коллаж — Джек и Мэрилин Монро на соседних телеэкранах.

И рассмеялся. Ибо в голову ему пришла идея финального «привета мистеру Гуверу».

Он снял телефонную трубку и набрал номер метеосправки. И услышал в ответ тихое, совершенно неразборчивое жужжание.

Он сказал:

— Кенни? Здорово, это Кемпер Бойд.

Выждав четыре секунды, он сказал:

— Нет, мне надо поговорить с сенатором.

Подождав на сей раз четырнадцать секунд, он сказал:

— Привет, Джек, как оно? — бодрым и радостным тоном.

Отсчитав пять секунд, достаточных для правдоподобного ответа, он твердо сообщил:

— Да, с эскортом все улажено.

Двадцать две секунды.

— Знаю, что ты занят.

Восемь секунд.

— Да. Передай Бобби, что я уже провел инструктаж службы безопасности в нужном месте.

Двенадцать секунд.

— Да, я позвонил, именно чтобы узнать, хочешь ли ты перепихнуться, поскольку если да, то я уже ожидаю звонков от нескольких красоток, которым не терпится тебя увидеть.

Двадцать четыре секунды.

— Невероятно!

Девять секунд.

— Это вам Лоуфорд устроил?

Восемь секунд.

— Да ну, брось, Джек. Неужто правда с Мэрилин Монро?

Восемь секунд.

— Поверю, если ты скажешь мне не присылать моих девочек.

Шесть секунд.

— Господи боже.

Восемь секунд.

— Конечно, они страшно огорчатся, но я пообещаю, что в следующий раз все непременно состоится.

Восемь секунд.

— Еще бы я не хотел услышать подробностей! Точно. Пока, Джек.

И Кемпер положил трубку. Джек и Мэрилин на телеэкранах почти стукнулись головами.

Он только что создал райское лакомство для вуайериста — любителя «жучков». Гувер точно теперь кончит себе в штаны — а может, и выдумает какую-нибудь безумную легенду.

48. (Беверли-Хиллс, 14 июля 1960 года)

Вайоминг покорился Джеку-Бесхребетнику. Делегаты с ума посходили от счастья.

Хьюз убавил звук в телевизоре и заерзал на подушках.

— Он номинирован. Однако это еще вовсе не значит, что его выберут.

Пит сказал:

— Да, сэр.

— Ты нарочно прикидываешься дурачком. «Да, сэр» — не есть правильный ответ. Сидишь в моем кресле и еще к тому же нарочно грубишь мне.

На экране замерцала реклама: ««Якер Олдсмобиль» — выбор избирателей!».

— Тогда как насчет: «Да, сэр, у Джека, конечно, шикарный причесон, но на всеобщих выборах твой парень Никсон ему покажет».

Хьюз сказал:

— Это уже лучше, но мне все равно кажется, что ты грубишь.

Пит защелкал суставами пальцев:

— Я прилетел сюда, потому что ты хотел меня видеть. Я привез тебе трехмесячный запас дури. Ты сказал, что желаешь поговорить об этой твоей головной боли с уклонением от повесток, и я готов ее обсуждать, но пока что все, что ты делаешь, — ругаешь Кеннеди.

Хьюз пробормотал:

— А вот это уже большая грубость.

Пит вздохнул:

— Тогда зови своих мормонов, и пусть укажут мне на дверь. Пусть тебе тогда твой Дуэйн Спарджен дурь привозит в нарушение ста с хреном законов штата и федеральных в придачу.

Хьюз поморщился. Натянулись его внутривенные катетеры; задрожала бутылочка с кровью. Вампир Говард: сосет кровь через трубочку внутривенных переливаний, чтобы обеспечить себе долгую жизнь без микробов.

— Ты — очень жестокий человек, Пит.

— Нет. Как я уже говорил, я твой очень жестокий человек.

— Твои глаза стали маленькими, как у зверя. И ты как-то странно на меня поглядываешь.

— Да все боюсь, что ты вцепишься мне в шею. Я, конечно, всякого повидал, но ты в образе Дракулы — это что-то.

Хьюз заулыбался своей сучьей улыбочкой.

— Не менее удивительно то, что ты борешься против Кастро.

Пит улыбнулся в ответ:

— Есть что-то действительно важное, о чем ты хотел бы со мной поговорить?

В телевизоре снова замелькали кадры со съезда партии. Сторонники Джека-Бесхребетника восторженно вопили и падали в обморок от избытка чувств.

— Я хочу, чтобы ты проверил на вшивость стратегию избегания повесток, которую разработали мои мормоны. Просто они тут придумали какой-то хитроумный…

— Мы могли бы обсудить ее по телефону. Ты уклоняешься от повесток по делу компании «Трансуорлд эйрлайнз» года с пятьдесят седьмого, и я не думаю, что министерству юстиции это все еще интересно.

Хьюз покрутил приспособление, с помощью которого управлял капельницей. Кровь в бутылочке из красной стала розовой.

Пит вздохнул. Пит сказал:

— Слушаю.

— Когда я наконец решусь распродать «Трансуорлд», я использую деньги от продажи для покупки отелей-казино в Лас-Вегасе. Я хочу накопить побольше денег, которые невозможно будет отследить, и дышать целебным воздухом пустыни. И чтобы администраторами в моих отелях были бы мои коллеги-мормоны, чтобы они сделали так, что негры, эти потенциальные разносчики заразы, были бы вежливо, но твердо изгнаны от самых дверей моих заведений; и еще я хочу создать базу для потока наличности, который позволит мне вкладывать средства в различные отрасли оборонной промышленности и не платить налоги за начальные инвестиции. Я…

Пит перестал его слушать. Хьюз все сыпал цифрами — миллионами, десятками миллионов, сотнями… В телевизоре мелькал Джек К. — все вещал: «Голосуйте за меня!», правда, с убавленным звуком.

В голове у Пита тоже крутились цифры.

Литтел был на озере Дженива — охотился за подлинными бухгалтерскими книгами фонда. Там живет Джулиус Шиффрин — уважаемый ветеран чикагской мафии. Есть кое-какая вероятность того, что эти книги хранятся у него дома.

Хьюз отрезал:

— Пит, ты меня не слушаешь. Прекрати смотреть на этого страшного человека и смотри на меня.

Пит нажал кнопку. Улыбка Джека-Причесона постепенно исчезла с экрана.

Хьюз прокашлялся.

— Так-то лучше. А то, смотрю, ты глядел на этого парня прямо-таки с восхищением.

— Не на него, а на его волосы, босс. Просто диву даюсь, как ему удается их так причесывать.

— У тебя короткая память. И ты забыл, что я завожусь с пол-оборота, когда мне отвечают с иронией.

— Да ну?

— Да. Я могу напомнить тебе еще кое-что: ту историю двухлетней давности, когда я дал тебе тридцать тысяч, чтобы ты попытался скомпрометировать нашего мальчика, подложив под него проститутку.

— Помню.

— Ответ неполный.

— Полный ответ звучит так: «Все меняется». Неужели ты думаешь, что Америка захочет лечь в постель с Диком Никсоном, когда она может поиметь Джека?

Хьюз откинулся на своих подушках. Зазвенели пружины кровати, закачалась капельница.

— Ричард Никсон принадлежит мне.

Пит сказал:

— Да знаю я. Уверен, он очень благодарен за дружеский кредит, который ты выдал его брату.

Дракулу аж затрясло. Зубные протезы Дракулы зацепились друг за друга и застряли где-то на уровне нёба.

Дракула кое-как собрался со словами:

— Я — я — я и забыл, что ты тоже об этом знаешь.

— Такой занятой парень, как ты, не может упомнить всего.

Дракула потянулся за свежей иглой.

— Дик Никсон — человек хороший, а фамильное древо семьи Кеннеди прогнило до основания. Джо Кеннеди еще в двадцатые занимал деньги гангстерам, и я точно знаю, что печально известный Рэймонд Л. С. Патриарка должен ему все свое состояние, включая рубашку, в которой ходит.

У него хранились документальные подтверждения того самого долга, выданного Говардом братцу Никсона. Он может скормить этот деликатес Бойду и таким образом здорово подмаслить Джеку.

Пит сказал:

— Как я благодарен тебе.

Хьюз просиял:

— Я знал, что ты меня поймешь.

49. (Чикаго, 15 июля 1960 года)

Литтел изучал свое новое лицо.

Невыразительная линия челюстей преобразилась — из-за соединительных штифтов и осколков кости. Изменился и безвольный подбородок — теперь это был подбородок с ямочкой. А нос, который он всегда так не любил, сплющился и приобрел неправильную форму.

Хелен сказала, что теперь у него лицо опасного человека. Хелен добавила, что ее шрамы не идут ни в какое сравнение с теми, что теперь есть у него.

Литтел на шаг отошел от зеркала. Постоянно меняющееся освещение предоставляло ему возможность любоваться своим видом под разными углами зрения.

Теперь он хромал. Когда он говорил, челюсть начинала щелкать. В больнице он набрал девять с лишним килограммов.

Пит Бондюран оказался пластическим хирургом.

У него стало новое лицо. Его прежней психике под таким лицом просто нечего было делать.

Тем не менее, он боялся снова начать разрабатывать Джулиуса Шиффрина. Боялся открыто призвать Кемпера к ответу. Боялся даже говорить по телефону — в ушах постоянно слышались какие-то щелчки. Это могло быть из-за штифтов, которые соединяли его челюсти. А может, слуховые галлюцинации вследствие белой горячки.

До пенсии ему осталось полгода. Мел Чамалес говорил ему, что партии нужны юристы.

По соседству громко заговорил телевизор. Речь Джона Кеннеди по случаю его согласия баллотироваться в президенты от своей партии утонула в шуме аплодисментов.

Бюро прекратило расспрашивать его о нападении. Гувер знал, что он может подорвать внедрение Кемпера.

Литтел подошел к зеркалу. Шрамы над его бровями нахмурились.

А он все смотрел и смотрел на свое отражение.

50. (Майами — Блессингтон, 16 июля — 10 декабря 1960 года)

Питу сравнялось сорок на борту моторного катера во время диверсионной вылазки на Кубу. Они совершили налет на милицейский участок и добыли пятнадцать скальпов.

Рамон Гутьерес нарисовал талисман подразделения: питбуля с рылом аллигатора и зубами-бритвами. Подружка Рамона вышила зверя на погонах.

Один парень из типографии напечатал визитные карточки, украшенные талисманом подразделения. Из пасти зверя неслись слова: «Свободу Кубе!»

Одну такую взял себе Санто Траффиканте. И Сэм Джи такой обзавелся. А Карлос Марчелло раздал не меньше дюжины друзьям и знакомым.

Зверь жаждал крови. Зверь жаждал оборвать Кастро бороду.

Все новые и новые группы новобранцев муштровались в Блессингтоне. План вторжения требовал дополнительного вооружения и оснащения. Дуги Фрэнк Локхарт купил еще несколько десантных судов и как-то во время учений даже «завоевал» Алабаму.

Побережье Мексиканского залива отлично изображало Кубу. Новобранцы высадились на пляж, до усрачки перепугав загорающих.

Дуги Фрэнк тренировал новичков с утра до ночи. Пит — по мере возможности. Чак, Фуло и Уилфредо Дельсол заправляли конторой такси.

Пит приглашал их с собой на вылазки на территорию Кубы. Все с удовольствием соглашались — кроме Дельсола.

Убийство Обрегона напрочь отбило у него аппетит к насилию. Пит его не осуждал: шутка ли — пристрелить кровного родственника.

Каждый торговал дурью.

Члены подразделения продавали ее исключительно черным торчкам. Полицейское управление Майами отвечало на это молчаливым одобрением. Жирные взятки начальству тамошнего отдела по борьбе с оборотом наркотиков служили отличной страховкой на случай обратного.

В августе какая-то местная шайка пыталась, было, вторгнуться на их территорию. Один тип оттуда застрелил помощника шерифа округа Дейд.

Пит нашел того типа — в укромном месте, с семьюдесятью штуками и ящиком бурбона «Дикая индейка». Он прирезал его мачете Фуло, а деньги отдал жене покойного помшерифа.

Прибыли росли. Процентная система работала безотказно — в блессингтонский лагерь и лагерь Гая Бэнистера поступали приличные суммы денег. Ленни Сэндс вел на страницах «Строго секретно» пропагандистскую войну против Кастро. Бульварная пресса каждую неделю окатывала грязью персону Бороды.

Дракула звонил каждую неделю. И нес феноменальнейшую чушь: давайте, мол, купим Лас-Вегас и освободим его от микробов! Драк был наполовину в здравом уме, наполовину сумасшедшим — и только когда речь заходила о деньгах, его ответы становились уклончивыми и скрытными.

Два раза в неделю звонил Бойд. Который стал теперь главой службы безопасности избирательной кампании Джека-Причесона, и по совместительству — главным поставщиком девочек для последнего.

Мистер Гувер по-прежнему названивал ему. Кемпер все так же избегал этих звонков. Гуверу все не терпелось подсунуть Джеку какую-нибудь «дырку» с «жучком».

Бойд называл это «спринтом» —избегать хозяина до тех пор, пока Джек не станет хозяином Белого дома.

Гувер установил прослушку в апартаментах Бойда в Эл-Эй. Кемпер подсунул ему смачную «дезу»: Джек-Причесон и ММ, оказывается, организовали совместное перепихивание!!!

Бойд как-то рассказывал, что лично обыскивает всех Джековых баб.

Бойд звонит, чтобы сообщить: Кеннеди и Никсон идут ноздря в ноздрю.

Пит не стал ему говорить: мол, у меня есть компра. Я могу ПРОДАТЬ ее Джимми Хоффе; а могу и ОТДАТЬ тебе, чтобы было чем запятнать Никсона.

Джимми — коллега; Бойд — партнер. Кто же из них больше предан «кубинской идее» — Джек или Никсон?

«Дик-хитрец» открыто выражал свою позицию противника Кастро. Джек тоже озвучивал таковую, но отнюдь не столь яростно.

Джон Стэнтон назвал Никсона «Мистер Вторжение». Кемпер утверждал, что Джек даст «зеленый свет» любым планам по вторжению на остров.

Основным пунктом предвыборной кампании Бойда было ЧЕТКОЕ РАЗГРАНИЧЕНИЕ ПОЛНОМОЧИЙ.

Айк и Дик знали, что и ЦРУ и мафия имеют виды на Кубу и что они повязаны. Кеннеди же не знали — и узнают, а может, и не узнают, если Джеку таки суждено будет попасть в Белый дом.

Кому решать, рассказывать или нет? — лично Кемперу Каткарту Бойду. Решающий фактор: влияние моралиста Бобби на старшего брата.

Бобби может запросто сровнять с говном все связи мафии и ЦРУ. И естественно — следом за этим погорит и соблазнительная сделка Бойда/Бондюрана.

Джек или Дик — очень и очень хороший вопрос.

Умный тактический ход: не трогать известного своей антипатией к «красным» Никсона. Не особо умный, но такой соблазнительный: запятнать его и посадить в Белый дом Джека.

Голосуй за Бойда. Голосуй за Зверя. Голосуй за то, чтобы Кастро оторвали бороду.

Вставка: документ.

13.10.60.

Доклад ФБР: командир чикагского подразделения Чарльз Лиги — директору ФБР Эдгару Гуверу.

С пометкой: СТРОГО СЕКРЕТНО. ТОЛЬКО ДЛЯ ГЛАЗ ДИРЕКТОРА.

Сэр,

что касается прокоммунистического досье на спецагента Уорда Дж. Литтела, то оно готово. Этот доклад заменит все предыдущие конфиденциальные рапорты касательно Литтела; в ближайшее время к нему добавятся пронумерованные и укомплектованные в хронологическом порядке документированные доказательства, каждое под отдельной обложкой.

Краткий обзор наших последних достижений:

Наши агенты связались с Клер Бойд (дочерью спецагента Кемпера Бойда и давним другом семьи Литтел) и убедили ее не рассказывать отцу о том, что она говорила с ними. Мисс Бойд сообщила, что в прошлое Рождество спецагент Литтел сделал несколько откровенно оскорбительных замечаний в адрес Бюро, а также открыто восхвалял американскую коммунистическую партию.

Нет никаких зацепок в расследовании нападения на спецагента Литтела, которое произошло в районе озера Дженива, штат Висконсин.

Любовница спецагента Литтела Хелен Эйджи в прошлом месяце была подвергнута выборочному наблюдению в течение двух недель. Нами были опрошены некоторые преподаватели юридического факультета Чикагского университета, где Хелен проходит обучение, с целью узнать о ее политических предпочтениях. Теперь у нас есть подтвержденные показания четырех человек о том, что мисс Эйджи позволила себе откровенно критические высказывания в адрес Бюро. Один из преподавателей (информатор чикагского отделения ФБР за номером 179) показал, что мисс Эйджи выражала негодование в связи с якобы неспособностью Бюро расследовать «обычный случай нападения» в Висконсине, при этом она назвала ФБР «американским гестапо, которое убило ее отца и сделало калекой любимого мужчину». (Декану юридического факультета Чикагского университета рекомендовано отменить грант мисс Эйджи на обучение на факультете по причине нарушения «присяги о благонадежности и непринадлежности к подрывным организациям», приносимой всеми студентами факультета.)

В заключение добавлю, что, по моему мнению, настало время непосредственно заняться спецагентом Литтелом.

Жду дальнейших указаний.

С уважением.

Чарльз Лиги,

командир чикагского отделения ФБР

Вставка: документ.

18.10.60.

Постановление ФБР:

Директор Эдгар Гувер — командиру чикагского отделения специальному агенту Чарльзу Лиги.

Мистер Лиги,

не предпринимайте никаких действий касательно спецагента Литтела без моего приказа.

ЭГ

51. (Чикаго, 16 октября 1960 года)

Он страдал страшнейшим похмельем. От ночных кошмаров у него развилась паранойя — в каждом посетителе забегаловки ему чудился коп.

Литтел помешивал кофе. У него тряслись руки. Мел Чамалес держал в пальцах кусок рулета — его трясло почти так же.

— Мел, ты хочешь меня о чем-то попросить?

— Не в моем положении просить об одолжениях.

— Если это — официальная просьба агенту ФБР, то имей в виду — ровно через три месяца я выхожу в отставку.

Мел рассмеялся.

— Как я уже говорил, нашей партии всегда нужны юристы.

— Сперва мне надо выдержать экзамен на право юридической практики в штате Иллинойс. Либо переезжать в столицу и заниматься федеральным законодательством.

— Не очень-то ты похож на сочувствующего «левым».

— Но и на апологета ФБР, Мел.

— Я собираюсь стать преподавателем. Разнесся слух, что федеральное Минобразования тоже имеет доступ к черным спискам правоохранительных органов. Вот я и хочу подстраховаться и попросить тебя подредактировать рапорты так, чтобы по ним выходило, что я ушел из партии.

Высокий человек за стойкой показался ему знакомым. Тип, который маячил у входа, — тоже.

— Уорд…

— Конечно, Мел. В следующем же рапорте я так и напишу. Якобы ты оставил партию и нашел работу в предвыборном штабе Никсона.

На глазах Мела выступили слезы. Мел рванулся было обнять его — и едва не опрокинул столик.

Литтел сказал:

— Иди-ка ты отсюда. Не люблю обниматься с коммунистами на публике.

Окна забегаловки выходили во двор его дома. Литтел занял столик у окна и коротал время, считая наклейки на бамперах.

На тротуаре были припаркованы две машины с наклейкой «За Никсона». На ветровом стекле авто его квартирного хозяина тоже красовалась наклейка, сообщавшая, что его владелец — сторонник «хитреца Дика».

Туда-сюда сновали автомобили. Мельком Литтел успел разглядеть шесть «Никсонов» и три «Кеннеди».

Официантка подлила ему кофе. Он добавил в чашку пару порций спиртного из фляжки.

И все смотрел в окно на «результаты выборочного опроса»: в Чикаго выиграл вчистую Никсон.

В окно хлынул солнечный свет. И удивительным образом преобразил его новый облик: его новое лицо и новую ломаную линию волос.

По ступенькам, ведущим к дверям его дома, взбежала Хелен. Вид у нее был странно неряшливый — ни макияжа, ни пальто, абсолютно не подходившие друг к другу блузка и юбка.

Она увидела его машину. Посмотрев через улицу, она увидела его в витрине.

Она помчалась к забегаловке. Из ее сумочки вылетели какие-то тетрадные листки.

Литтел двинулся к двери. Хелен толкнула ее обеими руками.

Он попытался схватить ее. Она вытащила из кобуры его пистолет и ударила его им.

Она заколотила кулачками по его груди. Она била его по рукам. Она попыталась нажать на курок пистолета, стоявшего на предохранителе. Она молотила и молотила его кулачками, по-девчачьи, — так быстро, что и не остановишь.

По ее щекам текли слезы вперемешку с подводкой для глаз. Из распахнувшейся сумочки выпали книги по праву. Она выкрикивала бессвязные слова, среди которых были: «отозвали грант», «ФБР» и «ТЫ, ТЫ, ТЫ».

Вся закусочная смотрела на них. Какие-то двое за стойкой даже достали свое оружие.

Хелен перестала бить его. Хелен сказала:

— Черт возьми, это все из-за ТЕБЯ. Я так и знала!

Он поехал в контору. Нарочно поставив машину так, чтобы перегородить выезд автомобилю Лиги, он вбежал в комнату для персонала.

Дверь кабинета Лиги была закрыта. Увидев его, Курт Мид отвернулся.

Вошли двое мужчин — без пиджаков, с наплечными кобурами. Литтел тут же вспомнил их: телефонисты, которые чинили телефонную линию возле его квартиры.

Дверь кабинета Лиги резко распахнулась. Оттуда высунулся человек. Литтел узнал и его: он видел его вчера на почте.

Дверь закрылась. Оттуда донеслись голоса: «Литтел», «дочка Эйджи».

Он снес дверь с петель. И тут же описал представшую картинку в духе Мела Чамалеса:

Четверо фашистов в костюмах из серой фланели. Четверо паразитов, эксплуататоров, «правых» до мозга костей…

Литтел выкрикнул:

— Помните, что я знаю. Помните, как я могу навредить Бюро.

Он купил кусачки, защитные очки, магнитную ленту, стеклорез, пару резиновых перчаток, десятизарядный дробовик, сто зарядов крупной дроби, ящик промышленного динамита, метров триста звукоизоляционного покрытия, молоток, гвозди и две большие спортивные сумки.

Он поставил свой автомобиль в гараж станции техобслуживания.

Он взял напрокат «форд-Виктория» пятьдесят седьмого года выпуска, предъявив фальшивое удостоверение сотрудника «Коинтелпро».

Он купил три бутылки виски — как раз достаточно, чтобы начать отвыкать.

И выехал на юг — в Сиу-Сити, штат Айова.

Где вернул автомобиль в прокатную контору и купил билет на поезд в северном направлении, в Милуоки.

Вставка: документ.

17.10.60.

Личная записка: Джон Стэйтон — Кемперу Бойду.

Кемпер,

мне поступил тревожный телефонный звонок от Гая Бэнистера, так что я решил передать информацию тебе. В последнее время тебя трудно застать, и я надеюсь, эта информация не попадет к тебе тогда, когда в ней уже не будет ни малейшего смысла.

Гай в приятельских отношениях с агентом-командиром отделения ФБР в Майами, который, в свою очередь, дружит с начальником разведывательного отдела полицейского управления Майами. Этот отдел ведет пристальное наблюдение за проживающими в Майами кубинцами, подозреваемыми в поддержке Кастро, и периодически проверяет номера автомобилей всех латиноамериканцев мужского пола, в компании которых их видели. Наш Уилфредо Олмос Дельсол был дважды замечен в компании Гаспара Рамона Бланко, тридцати семи лет, известного своим членством в прокоммунистическом Комитете кубинского согласия — пропагандистской организации, финансируемой Раулем Кастро. И это меня беспокоит, в особенности в свете того, какая судьба постигла двоюродного брата Дельсола — Томаса Обрегона. Попроси ПБ разобраться, ладно? Поскольку наш принцип «четкого разграничения» не позволяет мне обратиться к нему лично.

Всего хорошего.

Джон

52. (Майами, 20 октября 1960 года)

Пилот объявил о посадке — рейс задержался. Кемпер посмотрел на часы — назначенное Питом время только что истекло.

Этим утром Пит поймал его в Омахе. И сказал: «У меня есть кое-что для тебя. Кое-что, что ты непременно захочешь увидеть».

Он обещал, что остановка займет от силы минут двадцать. Он добавил: «Я посажу тебя на следующий же самолет — попадешь ты к своему Джеку».

Внизу замерцали огни Майами. В Омахе его ждали крайне важные дела — а тут придется делать шестичасовой крюк.

Предвыборная гонка была совсем близка к финишу. У Никсона, кажется, было незначительное преимущество — однако оставалось еще восемнадцать дней.

Он позвонил Лоре из зала ожидания. Она, как обычно, побранила его за близость с Кеннеди. Клер постоянно твердила, что Лора страстно желает победы Никсона.

Клер рассказала, что в прошлом месяце ее допрашивали агенты ФБР. Единственное, что их интересовало — действия Уорда Литтела.

Агенты запугали ее. Агенты строго-настрого запретили ей рассказывать об этом отцу.

Три дня назад Клер нарушила-таки обещание и связалась с ним. Он немедленно позвонил Уорду.

Гудки. И отчетливые щелчки прослушки.

Он позвонил Курту Миду, — узнать, где может быть Уорд. Мид рассказал ему о давешней эскападе в кабинете начальника отделения и о том, что с тех пор его никто не видел.

Прошлым вечером ему в Омаху позвонила Клер. Она сообщила, что ФБР решило отозвать грант на оплату обучения Хелен на юридическом факультете.

Мистер Гувер не звонил ему уже два дня. Все это как-то взаимосвязано. Благо, график предвыборной кампании был таким насыщенным, что у него не было времени испугаться.

Боковой ветер мешал мягкому снижению самолета. Лайнер со свистом опустился и покатил по взлетно-посадочной полосе.

Кемпер посмотрел в окно. И увидел Пита — он стоял на летном поле в окружении ребят из наземной команды аэропорта. Которые поглаживали пачки купюр и преданно смотрели на большого человека с деньгами.

Спустили трап. Кемпер присоединился к стоявшим в очереди у двери.

Второй пилот открыл ее. А вот и Пит — с тележкой для багажа, стоит прямо возле трапа.

Кемпер поскакал по ступенькам, перепрыгивая через три сразу. Пит остановил его на лету, сложил ладони рупором и прокричал:

— Твой рейс задерживается! У нас есть полчаса!

Кемпер вскочил на тележку. Пит быстро покатил ее.

Ловко уворачиваясь от других тележек, они домчались до будочки уборщика.

Дверь им открыл носильщик. Пит сунул ему двадцатку. На верстаке была расстелена полотняная скатерть, а на ней — джин, вермут, стакан и шесть листков бумаги.

Пит сказал:

— Просмотри-ка это.

Кемпер пробежал глазами верхнюю страничку. У него тотчас же поползли по телу мурашки.

Говард Хьюз занял младшему брату Дика Никсона двести тысяч баксов. Бумаги содержали доказательства: фотокопии чеков, записей в бухгалтерских книгах и корешков бланков. Кто-то составил тщательно упорядоченный и пронумерованный список: связь ведомого Никсоном законодательства и контрактов Говарда Хьюза с государством.

Кемпер смешал себе коктейль. Руки его тряслись. Он залил «Бифитером» весь верстак.

Он посмотрел на Пита:

— Ты не попросил денег.

— Если бы я этого хотел, я бы позвонил Джимми.

— Я передам Джеку, что у него есть друг в Майами.

— Тогда предложи ему завоевать Кубу, и будем считать, что мы в расчете.

Вкус сухого мартини показался ему просто бесподобным. Хибарка уборщика заблестела и засверкала, точно номер люкс в «Карлайле».

— Присматривай за Уилфредо Дельсолом. Хотя кризис миновал, тем не менее, он все еще может чего-нибудь сотворить.

Пит ответил:

— Позвони Бобби. Хочу, чтобы ты сделал маленького ублюдка моим должником.

Вставка: документ.

23.10.60.

Заголовок газеты «Кливленд плейн дилер»:

ИЗВЕСТИЯ О КРЕДИТЕ ХЬЮЗА НИКСОНУ БУДОРАЖАТ КАМПАНИЮ.

Вставка: документ

24.10.60.

Подзаголовок газеты «Чикаго трибьюн»;

Кеннеди обвиняет Никсона в сговоре с Хьюзом.

Вставка: документ.

25.10.60.

Заголовок и подзаголовок газеты «Лос-Анджелес геральд»:

НИКСОН ОТРИЦАЕТ ОБВИНЕНИЕ ПО ФАКТУ ЗАЙМА.

Скандал с кредитом Хьюза снизил рейтинги лидера предвыборной гонки.

Вставка: документ.

26.10.60.

Подзаголовок газеты: «Нью-Йорк джорнал-америкэн»:

Никсон назвал шумиху вокруг кредита бурей в стакане воды.

Вставка: документ.

28.10.60.

Заголовок газеты «Сан-Франциско кроникл»:

НИКСОН-МЛАДШИЙ УТВЕРЖДАЕТ, ЧТО КРЕДИТ ХЬЮЗА «НЕ ИМЕЕТ ОТНОШЕНИЯ К ПОЛИТИКЕ».

Вставка: документ.

29.10.60.

Подзаголовок газеты «Канзас-Сити стар»:

Кеннеди обвиняет Никсона в получении кредита у Хьюза.

Вставка: документ.

3.11.60.

Заголовок газеты «Бостон глоуб»:

РЕЗУЛЬТАТЫ ОПРОСА ГЭЛЛАПА: ОБСТАНОВКА ВОКРУГ ПРЕЗИДЕНТСКИХ ВЫБОРОВ НАКАЛЯЕТСЯ.

53. (Район озера Дженива, 5 ноября 1960 года)

Литтел еще раз прошелся по списку.

Защитные очки, пара берушей, кусачки, стеклорез — есть. Магниты, перчатки, боезапас — есть.

Динамит с водонепроницаемым запалом — есть.

Звуконепроницаемое полотно, молоток, гвозди — есть.

Не забыть:

Тщательно протереть все поверхности, где могли остаться отпечатки.

Оставить плату за проживание в ящике комода.

Избегать всяких контактов с другими постояльцами.

Он снова и снова просматривал список того, что ему надо было сделать за эти две недели из соображений безопасности.

Каждые два дня он менял мотели — продвигаясь зигзагами вглубь южного Висконсина.

И все время носил фальшивые усы или бороду.

Взятые напрокат машины он менял через неравные промежутки времени.

А от одного автопроката до другого ездил на автобусе. И страховал автомашины в отдаленных друг от друга местах: в Де-Мойне, Миннеаполисе и Грин-Бей.

В автопрокатах он всякий раз предъявлял фальшивое удостоверение личности.

И всякий раз платил наличными.

Он парковал взятые напрокат машины как можно дальше от мотелей, в которых снимал номера.

Он никогда не пользовался телефоном в своих номерах мотелей. И всякий раз, съезжая, тщательно стирал все возможные отпечатки.

Он использовал различные уловки, чтобы уклониться от возможного «хвоста». Спиртное он ограничил до шести порций виски перед сном, чтобы успокоить нервы.

Никаких «хвостов» он не обнаружил.

Он пристально вглядывался в лица одиноких мужчин, но ни в одном из них не было ничего, что могло бы выдать в нем легавого или мафиозного «быка». Большинство из них выказывали неловкость: теперь у тебя, Уорд, лицо опасного человека.

Он тщательно изучил поместье Джулиуса Шиффрина. И установил, что на территории поместья не живет никто из прислуги, и охранника тоже нет.

Изучил он и распорядок дня Шиффрина.

В субботу вечером последний отправлялся поужинать и сыграть в карты в «Бэджер Глен кантри клаб». Раннее воскресное утро господин Шиффрин проводил в обществе некой Гленды Рэй Мэттсон в ее доме.

Иными словами, с 19.05 субботнего вечера до 02.00 утра воскресенья он находился вне дома. Каждые два часа обстановку вокруг его поместья проверял патрульный автомобиль — методом простого объезда на машине по периметру.

Литтел выяснил местоположение сейфов и схему расположения системы сигнализации. Для этого он опросил семнадцать различных служб. Он представлялся лейтенантом полицейского управления Милуоки, подтверждая личность поддельными документами, купленными у фальсификатора документов, которого он арестовал много лет назад.

Всякий раз при этом он был в гриме и при фальшивой растительности на лице.

В доме находились два сейфа, обшитые стальными пластинами. Каждый из сейфов весил по сорок пять кило. И он тщательно запомнил их точное местоположение.

И вот — последние приготовления.

Осторожно снять комнату в мотеле на въезде в Белуа.

Вырезать из газеты статью о принадлежащей Шиффрину коллекции картин и бросить на месте ограбления.

Литтел глубоко вздохнул и быстро осушил три порции виски. Нервы, повибрировав еще немного, почти унялись.

Он посмотрелся в зеркало в ванной комнате. Последний взгляд — для смелости…

Луну закрыли низкие облака. Литтел подъехал к поместью и остановился в полумиле от него.

Было 23.47. На все про все у него был час тринадцать минут.

Патрульный автомобиль полиции штата обогнал его машину и укатил дальше к югу. Как раз вовремя: стандартный объезд территории в 23.45.

Литтел резко свернул с тротуара. Шины заскользили по утрамбованной грязи. Он включил ближний свет и заскользил вниз с холма.

Постепенно склон выровнялся. Литтел покрутился на месте, слегка сдавая назад, чтобы стереть отпечатки шин.

Полянка, на которой он очутился, была окружена деревьями — с дороги его машину видно не будет.

Он вырубил фары и схватил спортивную сумку. На холме, в западном направлении, мелькали огни дома — слабый, но хорошо указывающий направление свет.

Он побрел на свет. Сухая листва не позволяла ему оставлять следы на вязкой земле. Каждые несколько секунд свет усиливался.

Литтел подошел к выездной дороге, рядом с которой располагался навес для автомобиля. «Эльдорадо-брогэма» Шиффрина под навесом не было.

Тогда новоиспеченный вор подбежал к окну библиотеки. Изнутри тускло светила лампа — этого ему было достаточно.

Достав инструменты, он обрезал два провода, прикрепленные к ливнестоку. Затрещал и погас дуговой фонарь возле дома. Он увидел провод сигнализации, обрамлявший оконную раму — в аккурат между двумя толстенными стеклами.

Литтел очертил на стекле окружность.

Отрезал кусочки магнитной ленты и приклеил их к внешней стороне стекла — так, что получился почти идеальный круг.

Ноги отчаянно болели. От стекавшего по лицу холодного пота стали саднить порезы, оставшиеся после бритья.

Он прошелся магнитом над пленкой. И внутри очертания прорезал стеклорезом круг.

Стекло и впрямь было ТОЛСТЫМ — чтобы проделать в нем паз, ему пришлось упереться обеими руками и навалиться всем своим весом.

Сигнализация не сработала. Свет не включился.

Он выдавил круглые отверстия в стекле. Никаких сирен не заревело; в общем и целом никакого шума, который мог быть услышан на дальнем расстоянии.

Ладони его горели. Лезвие стеклореза затупилось. От холодного пота он в буквальном смысле дрожал.

Разбилось наружное стекло. Он засунул рукава в перчатки и стал сильнее давить на лезвие.

ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ МИНУТ ИСТЕКЛИ.

Внутреннее стекло не выдержало нажима локтем. Литтел проделал в нем более-менее приличное отверстие, чтобы можно было протиснуться внутрь.

Он запрыгнул в комнату. Проделанное им отверстие оказалось впритык — острые края оцарапали кожу.

Библиотека: обшитые дубовыми панелями стены и обитые зеленой кожей кресла. На боковых стенах висели те самые картины: Матисс, Сезанн, Ван Гог.

Напольные лампы давали ему ровно столько света, сколько было нужно для работы.

Он приготовил инструменты.

Ему почти сразу удалось найти сейфы — они располагались в двух закрытых панелями нишах в стене.

Он покрыл каждый сантиметр стены тройным слоем звукоизолирующего полотна. И крепко-накрепко приколотил его — забив в дорогущий лакированный дуб пятицентовые гвозди.

Отметив крестом местонахождение сейфов, он надел защитные очки и вставил беруши. Потом зарядил дробовик и открыл огонь.

Один заряд, два заряда, — громкие взрывы в отдельно взятом помещении.

Три заряда, четыре — в воздух полетели щепки и опилки разломанной твердой древесины.

Острые щепки расцарапали ему лицо. От порохового дыма тянуло блевать. Видимость мигом стала нулевой: на стеклах очков осела вязкая древесная пыль.

Литтел перезаряжал дробовик и стрелял, перезаряжал заново и снова стрелял, перезаряжал и стрелял. Сорок с чем-то зарядов разнесли стену и тыловые потолочные балки.

Дерево и цемент не выдержали. Со второго этажа посыпалась, падая и с треском ломаясь, мебель. Из каменных обломков выпали два сейфа.

Литтел принялся пробиваться к ним — прошу тебя, Господи, сделай так, чтобы я мог дышать.

Его вырвало — щепками и виски. Он выкашлял оружейный дым и черную от пороха мокроту. Он разгреб кучи опилок и подтащил сейфы к своим сумкам.

СЕМЬДЕСЯТ ДВЕ МИНУТЫ ИСТЕКЛИ.

Из зиявшей в стене библиотеки дыры виднелась гостиная. Сорок с лишним зарядов дроби снесли картины на пол.

Сезанн не пострадал. Матиссу слегка повредило раму. От Ван Гога осталось лишь изрешеченное дробью ничто.

Литтел бросил на пол вырезку из газеты.

Литтел привязал сумки к спине стропами из штор.

Литтел схватил картины и бросился к парадной двери.

От чистого воздуха у него закружилась голова. Он жадно втянул в себя воздух и пустился бежать.

Он поскальзывался на листьях и рикошетил от деревьев. У него сладко засосало под ложечкой — еще никогда ему не было так хорошо. Он спотыкался и едва не складывался вдвое — почти сто килограммов стали стремительно несли его вниз по склону холма.

Он упал. Тело его сделалось точно резиновое — он не мог ни встать на ноги, ни поднять свою сумку.

Ползком и волоком добирался он сам и дотаскивал сумку до машины. Убрав ношу в багажник, он медленно доехал до подъездной дороги, останавливаясь каждые несколько метров, чтобы отдышаться.

Когда он увидел свое лицо в зеркале заднего вида, первым словом, которое пришло ему в голову, было слово «герой».

Как и прежде зигзагами, он поехал на северо-запад. И скоро нашел место, предназначенное для большого взрыва: лесную полянку возле «Собачьей прерии».

Осветив полянку тремя большими коулменовскими фонарями, он сжег картины и раскидал пепел по всей округе.

Он загнул задние концы шести динамитных шашек и прислонил их к кодовым замкам на дверях сейфов.

Оттянув шнуры запала метров на сто, он чиркнул спичкой.

Сейфы взорвались. Двери взлетели чуть ли не до верхушек деревьев. Легкий ветерок разбросал обгоревшие остатки купюр.

Литтел разгреб их руками. Взрыв уничтожил по крайней мере тысяч сто.

Но не повредил:

Три большие «амбарные книги», завернутые в пластиковые пакеты.

Остатки купюр Литтел закопал, а то, что осталось от сейфов, побросал в ближайшую сточную канаву. И поехал в свой новый мотель, соблюдая по пути все ПДД.

Три толстые тетради. По двести страниц в каждой. На каждой странице в аккуратных колонках — цифирь и условные обозначения стандартного бухгалтерского типа.

Листы были исписаны большими числами, простиравшимися от левого края страницы до правого.

Литтел разложил книги на кровати. Его первая интуиция:

Суммы, указанные на страницах, превосходили все возможные комбинации ежемесячных или годовых транзакций пенсионного фонда.

Две тетради в коричневой кожаной обложке содержали закодированную информацию. Записанные в крайней левой колонке комбинации из букв и цифр по числу символов вполне могли быть именами собственными.

Вот, к примеру:

AH795/WZ458YX —

Имя из пяти букв и фамилия из семи.

МОЖЕТ БЫТЬ.

В тетради с обложкой из черной кожи никакого кода не было. Она содержала обычные бухгалтерские подсчеты, правда, с такими же большими числами, как и в предыдущих, — а крайняя левая колонка содержала сочетания из двух или трех букв.

Которые могли быть инициалами кредитора или заемщика.

Страницы черной тетради были поделены па вертикальные колонки. Которые были озаглавлены словами:

«кредит под % такой-то» или «денежный перевод № такой-то».

Литтел отложил черную тетрадь. Его вторая интуитивная мысль: взломать код будет нелегко.

И он вернулся к тетрадям в коричневой обложке.

Он стал отслеживать символы и цифры и следить по горизонтали за нарастанием процентов. Аккуратно умноженные вдвое суммы подсказали ему процент, под который выдавались кредиты из пенсионного фонда: ростовщические пятьдесят процентов.

Он обнаружил, что некоторые буквы повторяются в сочетаниях от четырех до шести букв — очень похоже на примитивный код «буквы вместо цифр»: А обозначает единицу, Б — двойку; что-то подсказало ему-, что это слишком просто.

Он стал сопоставлять буквы и цифры с известной ему информацией.

Наживаться на кредитах пенсионного фонда стали еще тридцать лет назад. Буквы и цифры росли слева направо — вплоть до начала 1960 года.

Средняя сумма кредита была миллион шестьсот. С учетом сборов по возврату: два миллиона четыреста.

Самый скромный кредит составил четыреста двадцать пять тысяч. Самый большой — восемь миллионов шестьсот тысяч.

Возрастающие слева направо числа. Умножение и деление в крайнем справа столбце — разрозненные подсчеты процентов.

Он продолжал сопоставлять факты.

Разрозненные суммы были прибылями от кредитных сумм: они неизменно следовали за ними и, как правило, были надписаны над процентами от выплат.

Резь в глазах заставила его остановиться. Три порции виски взбодрили его.

Внезапно ему пришла в голову идея.

Надо найти те самые деньги на строительство Солнечной долины, которые позаимствовал из фонда Джимми Хоффа.

Вооружившись карандашом, он принялся просматривать колонки цифр. Чтобы соединить точки — с середины пятьдесят шестого до середины пятьдесят седьмого — и десять символов имени «Джимми Хоффа».

Он нашел суммы в миллион двести и миллион восемьсот — не иначе, как Призрачные Три Миллиона. Он нашел пять символов, шесть и снова пять — в превосходно подходящей к ним пересекающейся колонке.

5, 6, 5 — Джеймс Риддл Хоффа.

Хоффа без труда стряхнул с себя обвинения по Солнечной долине. Причем эта легкость была оправданной: его махинации были тщательно скрыты.

Литтел принялся просматривать книги и выбирать разрозненные суммы. Количество крошечных нулей росло — фонд был мультимиллионером.

У него стало двоиться в глазах. Пришлось воспользоваться лупой.

Он снова быстро просмотрел книги. Снова и снова ему попадались идентичные комбинации цифр — четыре цифры в квадратных скобках.

[1408] — снова и снова.

Страницу за страницей просматривал Литтел коричневые тетради. Искомая комбинация 1408 встретилась ему двадцать один раз — причем дважды по соседству с Призрачными Тремя Миллионами. Быстро сложив в уме цифры, он получил результат: сорок девять миллионов — либо занятых кому-то от имени фонда, либо, напротив, взятых у него в кредит. В любом случае, господин-1408 был человеком со средствами.

Он просмотрел начальные столбцы черной тетради. Все было расположено в алфавитном порядке и аккуратно написано печатными буквами рукой Джулиуса Шиффрина.

Было девять утра. Он изучал бухгалтерские книги уже пять часов.

Когда он в очередной раз увидел подзаголовок «кредит под %…», он едва не подпрыгнул. Ниже по столбцу он вдруг увидел буквы «Б» и «Е» — а это значило, что цифро-буквенный код на четверть разгадан.

И он снова принялся сопоставлять.

Инициалы означали имена кредиторов пенсионного фонда — которым выплачивали кредиты обратно — под жирный, но все же не столь грабительский процент.

Он проверил колонку «перевод №…». Все пункты списка были абсолютно идентичны: первые буквы каких-то слов и шесть цифр — и больше ничего.

Он продолжил сопоставлять.

Первые буквы были номерами банковских счетов — отмытыми деньгами возвращаемых мафии кредитов. В конце каждой группы букв непременно стояла буква «О» — вероятнее всего, имелось в виду «отделение».

Литтел тщательно переписал комбинации в планшет-блокнот.

БОАБХО — «Банк оф Америка», отделение Беверли-Хиллс. ХСЛМБО — «Хоум Сейвингз & Лоун», отделение Майами-Бич.

Сработало!

Он мог определить названия известных банков по каждому набору букв.

Он еще раз пробежал глазами колонки в поисках сочетания 1408. Прямо тут, над суммами: ДПК, СТ/ СФНБО/8115124404.

«СФН» означало «Секьюрити — фёрст нэшнл». «БО» — отделение банка в Буффало, Бостоне или еще каком-нибудь городе, начинающемся на «Б».

СТ — вероятнее всего, означало «старший». Но зачем это уточнять?

Как раз над ДПК, СТ: ДПК [1693] БОАДО. Этот парень был просто мелкой сошкой в сравнении с господином 1408 — он занял фонду жалкие шесть миллионов четыреста тысяч.

Уточнение «СТ» понадобилось всего лишь для того, чтобы отличить этого кредитора от другого — с такими же инициалами.

ДПК, СТ/СФНБО/8115124404. Некий ростовщик, наживший несметные богатства нечестным…

Стоп.

Стоп — на этом самом месте.

ДПК, CT/Джозеф П. Кеннеди, старший.

БО — бостонское отделение.

Август пятьдесят девятого — Сид Кабикофф говорит Безумному Сэлу: «Я ведь Джулиуса давным-давно знаю», «…когда он ТОРГОВАЛ НАРКОТОЙ И НА ВЫРУЧЕННЫЕ ДЕНЬГИ ФИНАНСИРОВАЛ ФИЛЬМЫ, которые снимались на студии «РКО», — тогда ее директором был Джо Кеннеди».

Стоп. Надо позвонить. Представиться офицером Бюро и либо подтвердить, либо опровергнуть эту гипотезу.

Литтел нажал «О». Пот с него капал на аппарат.

Оператор принял звонок:

— Номер, пожалуйста.

— Мне нужен номер банка «Секьюрити — фёрст нэшнл» в Бостоне, Массачусетс.

— Минуточку, сэр. Я найду номер и соединю вас.

Литтел держал трубку и ждал. Адреналин ударил ему в голову: он почувствовал, как закружилась голова и пересохло во рту.

В трубке раздался мужской голос:

— Банк «Секьюрити — фёрст нэшнл».

— Говорит специальный агент Джонсон, ФБР. Соедините меня с управляющим, пожалуйста.

— Не вешайте трубку. Переключаю.

Литтел услышал щелчки — его переключали. И снова мужской голос:

— Мистер Кармоди. Чем мшу служить?

— Э-это специальный агент Джонсон, ФБР. У меня есть номер банковского счета вашего банка, и мне необходимо узнать, кому он принадлежит.

— Это официальный запрос? Сегодня воскресенье, и я занимаюсь месячным отчетом…

— Это официальный запрос. Я мог бы принести ордер на проверку банковского счета, но решил, что не стану вас беспокоить личным визитом.

— Понятно. Ну… полагаю…

Литтел твердо заявил:

— Номер счета — 8115124404.

На другом конце провода послышался вздох:

— Гм, все номера, заканчивающиеся на 404 — это номера банковских сейфов, так что если вас интересует баланс счета, боюсь…

— Сколько сейфов отдано в аренду владельцу счета?

— Ну, этот номер мне знаком, в первую очередь из-за размера. Видите ли…

— Сколько сейфов?

— В настоящий момент — целое хранилище из девяноста сейфов.

— Могут ли ценности извне быть переданы непосредственно в это хранилище?

— Конечно. Они могут быть помещены в хранилище тайком от посторонних глаз даже третьими лицами, при условии что они знают пароль держателя счета.

Девяносто сейфов. Миллионы отмытых мафией НАЛИЧНЫХ.

— Кому принадлежит этот счет?

— Ну…

— Мне явиться с ордером?

— Вообще-то я…

Литтел едва не сорвался на крик:

— Владелец счета — Джозеф П. Кеннеди-старший?

— Ну… гм… да.

— Отец сенатора Кеннеди?

— Да, сенатора…

Трубка выскользнула из его руки. Литтел швырнул аппарат о стену.

Тетрадь в черной обложке. Господин-1408: миллионер-ростовщик.

Он снова вернулся к цифрам и нашел подтверждение. Он трижды проверил каждую цифру — кончилось тем, что все поплыло перед его глазами.

Да: первоначальный капитал на строительство Солнечной долины занял фонду Джо Кеннеди. Да: фонд перезанял деньги Джеймсу Риддлу Хоффе.

Дело Солнечной долины представляло собой дело о преступных махинациях с недвижимостью. Из-за Солнечной долины Питом Бондюраном были убиты два человека: Антон Гретцлер и Роланд Кирпаски.

Литтел снова принялся отыскивать в колонках цифры 1408. На сей раз он заметил многочисленные запятые — и ни одного единовременного изъятия денег, которое было бы отчеркнуто жирной линией внизу страницы.

Джо Кеннеди забирал только проценты. Суммы основных кредитов Джо оставались ликвидными внутри фонда.

И росли.

Отмытыми, утаенными, хитро спрятанными, укрытыми от налогов и периодически поступающими в распоряжение нечистоплотных профсоюзных лидеров, наркоторговцев, гангстеров-ростовщиков и диктаторов профашистского толка.

Полностью закодированные бухгалтерские книги содержали точную информацию. Если он сможет взломать код, он точно узнает, куда именно ушли деньги.

Это только мои секреты, Бобби, — я ни за что не позволю тебе ненавидеть отца.

Литтел превысил свой лимит спиртного на восемь порций. Последнее, что он помнил, — как он выкрикивал числа.

54. (Хайеннис-Порт, 8 ноября 1960 года)

Джек вырывался вперед в ходе выборов, хотя Никсон все оспаривал его преимущество — Средний Запад был наиболее проблемным в этом отношении регионом.

Кемпер смотрел свои три телевизора и покручивал в руках провода четырех телефонных аппаратов. Его комната в мотеле походила на гигантскую розетку — секретная служба требовала дополнительных линий входящего и исходящего кабеля.

Красный телефон был его персональным. Два белых телефона напрямую соединяли его с резиденцией Кеннеди. Голубой аппарат являлся прям ым средством связи с секретной службой без пяти минут избранного президента.

Было 23.35.

Канал Си-би-эс сообщил, что в штате Иллинойс «жесткая борьба». Эн-би-си заявил: «Исход выборов решится в самый последний момент!» Эй-би-си предрекал победу Джеку, который должен был набрать пятьдесят один процент голосов.

Кемпер посмотрел в окно. Снаружи маячили представители секретной службы — они сняли для себя весь мотель.

Зазвонил белый телефон № 2. Это оказался Бобби с упреками.

В резиденцию забрался журналист — перепрыгнул через ограду с помощью шеста. Мимо лужайки главного особняка промчался на автомобиле, украшенном флагами в поддержку Никсона, какой-то лихач.

Кемпер позвонил двум знакомым копам, сменившимся с дежурства, и отправил их в поместье. Им было строго-настрого приказано избивать всех чужаков и конфисковать их транспортные средства.

Зазвонил красный телефон. Это был Санто-младший с околомафиозными сплетнями.

Он сказал, что Иллинойс — крепкий орешек. И еще — что Сэм подсуетился, чтобы помочь Джеку.

Ленни Сэндс занимался расстановкой избирательных урн. Ему помогали с полдюжины членов городского совета. Джек стремительно атакует округ Кука и умудрится выиграть выборы с минимальным, но все же преимуществом.

Кемпер повесил трубку. Красный телефон зазвонил снова. На сей раз это был Пит с очередной порцией давешних сплетен.

Он сообщил, что мистер Гувер позвонил мистеру Хьюзу. А мистер Хьюз рассказал Питу, что Мэрилин Монро была дамочкой в высшей степени нескромной.

Федералы установили прослушку в ее доме. И выяснили, что за последние две недели она успела переспать с диск-жокеем Аланом Фридом, джазменом Билли Экстайном, частным детективом Фредди Оташем, дрессировщиком Рин-Тин-Тина[34], Джоном «Рамаром из джунглей» Холлом, а также с парнем, который приходил чистить ее бассейн, с двумя разносчиками пиццы, с ведущим ток-шоу Томом Даггеном и даже с мужем своей горничной — но не с сенатором Джоном Кеннеди.

Кемпер посмеялся и положил трубку. Си-би-эс назвал предвыборную гонку «слишком близкой к завершению».

Эй-би-си взял свои предсказания назад. Ибо предвыборная гонка и впрямь «слишком близка к завершению».

Зазвонил белый аппарат № 1.

Кемпер снял трубку:

— Боб?

— Я. Звоню, чтобы сообщить, что мы идем впереди, а Иллинойс и Мичиган довершат дело. История с кредитом Хьюзу помогла, Кемпер. Твой «неназванный источник» должен был знать, что это окажется одним из факторов.

— Что-то не слышу энтузиазма в голосе.

— Вот одержим победу, тогда и услышишь. К тому же только что умер один папин друг. Он был моложе папы, и папа, естественно, воспринял эту новость крайне болезненно.

— Я его знал?

— Его звали Джулиус Шиффрин. Кажется, ты встречал его у нас несколько лет назад. У него случился сердечный приступ в Висконсине. Пришел домой, увидел, что дом ограблен, да там и упал. Позвонил еще один папин друг, который живет на озере Дженива, и…

— На озере Дженива?

— Ну да. К северу от Чикаго. Кемпер…

Нападение на Литтела произошло в районе озера Дженива. Шиффрин: судя по всему, жулик из Чикаго.

— Кемпер…

— Извини, я отвлекся.

— Я хотел что-то сказать тебе.

— Касательно Лоры?

— Откуда ты знаешь?

— Ты так мнешься только тогда, когда дело касается Лоры.

Бобби откашлялся:

— Позвони ей. Передай, что мы были бы очень ей признательны, если бы какое-то время она не появлялась в жизни нашей семьи. Она поймет.

Курт Мид сказал, что Литтел исчез. Конечно, ничего нельзя утверждать напрямую, но все же…

— Кемпер, ты меня слушаешь?

— Да.

— Позвони Лоре. Будь с ней ласков, но тверд.

— Сделаю.

Бобби отключился. Кемпер снял трубку с красного телефона и набрал номер прямо через коммутатор: Чикаго, BL8–4908.

Его соединили. Он услышал два гудка и два очень тихих щелчка прослушки.

Литтел сказал:

— Алло?

Кемпер закрыл трубку рукой.

Литтел сказал:

— Это ты, Бойд? Решил вернуться в мою жизнь? Но зачем? Оттого, что тебе страшно, или оттого, что ты думаешь, что у меня может быть кое-что очень тебе нужное?

Кемпер положил трубку.

Уорд Дж. Литтел, сукин сын, — кто бы мог подумать.

55. (Майами, 9 ноября 1960 года)

Гай Бэнистер аж взвизгивал — даром, что звонил по межгороду. Пит чувствовал, что скоро у него разболится ухо.

— Мы стоим на пороге новой папистской гегемонии. Он любит ниггеров и евреев, а к коммунистам питал слабость еще когда был конгрессменом. Поверить не могу, что он победил. Не верится, что американцы поверили той куче дерь…

— К делу, Гай. Ты говорил, что Джей-Ди Типпит чего-то там нарыл.

Бэнистер сбавил обороты:

— Я и забыл, что звоню по делу. И что ты и сам неровно дышишь к Кеннеди.

— Причесон у него шикарный. У меня аж встает.

Бэнистер вновь набрал обороты. Пит быстренько оборвал его:

— Твою мать, восемь утра! У меня тут куча заказов, а трое таксистов не вышли на работу по болезни. Говори, чего хотел.

— Я хотел, чтобы Дик Никсон потребовал пересчета голосов.

— Гай…

— Хорошо, хорошо. Бойд должен был поговорить с тобой об Уилфредо Дельсоле.

— Он и поговорил.

— А ты говорил с ним?

— Нет. Занят был.

— Типпит сказал, что, по слухам, Дельсола видели с какими-то парнями из сторонников Кастро. И вот кое-кто из нас решил, что ему пора кое-что нам объяснить.

— Я с ним поговорю.

— Уж поговори. И по пути советую тебе хорошенько подумать насчет своих политических убеждений.

Пит рассмеялся:

— Джек — белый человек. И у меня действительно встает, стоит мне подумать о его прическе.

Пит приехал к дому, где жил Дельсол, и постучал в дверь. Дельсол открыл ему в одних трусах.

Его глаза смотрели заспанно. Тощий он был, что скелет. И до того сонный, что едва стоял на ногах.

Он вздрогнул, почесал между ног, отряхнул мусор с волос — и быстренько сообразил, что к чему.

— Кто-то рассказал тебе про меня гадости.

— Продолжай.

— Ты приходишь к людям домой только для того, чтобы припугнуть.

— Верно. Или задать им пару вопросов.

— Такзадавай.

— Ты общался со сторонниками Кастро.

— Верно.

— И что?

— Да то, что им стало известно, как умер мой кузен Томас. И они решили, что могут завербовать меня, чтобы я предал подразделение.

— И?

— И я ответил им, что, конечно, то, что случилось с Томасом, — ужасно, но Фидель Кастро — еще хуже.

Пит прислонился к двери:

— Ты не особый любитель вылазок на катере.

— Убить несколько милиционеров — это несерьезно.

— А если тебя запишут в состав десантной группы?

— Тогда — другое дело. Я поеду.

— А если я попрошу тебя расправиться с одним из сторонников Кастро, с которыми тебя видели?

— Тогда я скажу, что Гаспар Бланко живет в паре кварталов отсюда.

Пит сказал:

— Убей его.

Пит ездил на машине по «черному» городу — исключительно чтобы убить время. По радио, кроме новостей о выборах, не было ничего.

Никсон уступил. Фрау Никсон жалилась на публике. Джек-Причесон выражал благодарности тем, кто помог ему победить, и объявил, что фрау Причесон в положении.

Черномазые торчки собрались в своем излюбленном месте — у палатки чистильщика обуви. Подъехали Фуло и Рамон — обслуживать их. Чак обменивал пакетики с дурью на подписанные чеки социального обеспечения.

Джек все вещал о «новых границах». Фуло оставил приличный запас дури у чистильщика.

По радио передали срочный выпуск местных новостей:

Выстрелы возле винного погребка в Корал-Гейблс! Полиция опознала убитого как некоего Гаспара Рамона Бланко!

Пит улыбнулся. Восьмое ноября 1960 года оказался обычным, ничем не примечательным днем.

После завтрака он заехал в «Такси «Тигр»». Тео Паэс устроил распродажу прямо на парковке: краденые телевизоры по двадцать монет за штуку.

Аппараты были подсоединены к портативному аккумулятору. С двух дюжин голубых экранов улыбался Джек К.

Пит смешался с толпой потенциальных покупателей. Из толпы вынырнул Джимми Хоффа — в этот славный, прохладный денек с него лился градом пот.

— О, привет, Джимми.

— Нечего лыбиться. Я и так знаю, что вы с Бойдом на пару хотели, чтобы этот похотливый мудак победил.

— Не беспокойся. Теперь он точно посадит младшего братца на «строгач».

— Как будто только это меня заботит.

— А что еще случилось?

— Да то: помер Джулиус Шиффрин. В его дом на озере Дженива залезли воры, чтобы украсть какие-то гребаные бесценные картины, и в процессе пропали кое-какие гребаные документы, не менее, а то и более бесценные. У Джулиуса случился инфаркт, а наши документы, поди, давным-давно сгорели в подвале у какого-нибудь взломщика.

ЛИТТЕЛ, 100%-НЫЙ СУМАСШЕДШИЙ.

Пит захохотал.

Хоффа обиделся:

— Что смешного, мать твою так?

Пит заржал еще пуще.

Хоффа рявкнул:

— Да перестанешь ты ржать, лягушатник гребаный!

Пит, естественно, не перестал. Хоффа достал пушку и прострелил лицо сразу шестерым экранным Джекам.

56. (Вашингтон, округ Колумбия, 13 ноября 1960 года)

Почтальон принес заказное письмо. На нем стояла почтовая марка Чикаго, но не было обратного адреса.

Кемпер открыл конверт. Единственный листок бумаги содержал аккуратно написанный печатными буквами текст:

Бухгалтерские книги у меня. Они надежно застрахованы на случай моей смерти или исчезновения полудюжиной разных способов. Я передам их только лично в руки Роберта Кеннеди при условии, что в течение трех месяцев я получу место в администрации Кеннеди. Книги спрятаны в надежном месте. Вместе с книгами там находятся 83-страничные письменные показания, в которых детально раскрывается то, что я знаю о твоем внедрении в Маклеллановский комитет и в окружение семейства Кеннеди. Эти показания будут уничтожены только при условии, что я займу интересующую меня должность. Я по-прежнему предан тебе и благодарен за то, чему ты меня научил. Иногда ты вел себя с несвойственным твоей натуре бескорыстием и даже рисковал обнаружить свои многочисленные двусмысленные связи, дабы помочь мне достичь того, что я именую дурацким понятием «мужская зрелость». В добавление к сказанному сообщаю, что не доверяю твоим мотивам касательно этих книг. Я все еще считаю тебя другом, но больше не доверяю тебе ни на йоту.

Кемпер мигом черканул записку Питу Бондюрану:

Забудь о бухгалтерских книгах. Литтел нас провел, и я начинаю сожалеть о тех днях, когда я его кое-чему научил. Я осторожно наводил справки в полиции Висконсина, — они там пребывают в абсолютном недоумении. При первой же личной встрече сообщу тебе результаты экспертизы. Полагаю, на тебя они тоже произведут впечатление. Хватит злиться и стенать. Пора проучить Фиделя Кастро.

57. (Чикаго, 8 декабря 1960 года)

Сильный ветер раскачивал его автомобиль. Литтел включил подогрев и откинул назад водительское кресло — вытянуть ноги.

Его наблюдательный пост был чисто для отвода глаз. Он и сам мог присоединиться к банкету — Мел был бы в восторге.

Это была попойка под девизом «прощай, черный список». Чикагское отделение Минобразования приняло Мела Чамалеса на работу преподавателем коррекционной математики.

К дому все стекались гости. Литтел узнавал в них «левых» активистов, на которых у ФБР имелось досье отсюда и до послезавтра.

Кое-кто из них даже помахал ему. Мел говорил, что отошлет к нему супругу с кофе и пирожными.

Литтел следил за домом. Мел включил огни рождественской ели, что стояла у крыльца, — деревце переливалось желто-голубыми огоньками.

Он пробудет на посту до половины десятого вечера. В рапорте он опишет сегодняшнюю попойку как обычную вечеринку, какие устраивают по выходным. Лиги это проглотит, хотя бы для проформы — их патовые взаимоотношения препятствовали прямой конфронтации.

История с тем, как он хлопнул дверью, а также его пребывание в районе озера Дженива больше не вызывали вопросов. До отставки ему оставалось тридцать девять дней. Политика нонконфронтации, проводимая Бюро, позволит ему спокойно дослужить до пенсии.

Бухгалтерские книги фонда надежно спрятаны в банковском хранилище в Дулуте. А дома у него были две дюжины учебников по криптографии. Вот уже семнадцать дней он не употреблял ни капли спиртного.

Он может отправить книги Бобби — стоит тому только попросить. Он может стереть имя Джо Кеннеди несколькими движениями карандаша с ластиком на конце.

На ветровое стекло ложились сухие листья. Литтел выбрался из автомобиля, чтобы размять ноги.

И увидел, как к дому Мела бегут какие-то люди. Услышал скрежет металла по металлу — не иначе, автоматы наизготовку.

Услышал шаги за своей спиной. Чьи-то руки приложили его к капоту и рывком вытащили из кобуры его оружие.

Он разодрал лицо об острый выступ хромированной стали. Он увидел, как Курт Мид и Чик Лиги выбивают дверь дома Мела.

Его окружили крупные мужчины в костюмах и пальто. Его очки свалились на землю. Все поплыло перед глазами, точно в клаустрофобическом кошмаре.

Руки потащили его по улице. Надели на него наручники.

Рядом с ними притормозил лимузин цвета «полночная синь».

Руки втащили его в лимузин. Повернули ему голову так, что он очутился лицом к лицу с мистером Гувером.

Руки заклеили ему рот.

Лимузин тронулся. Гувер заговорил:

— Мел Чамалес только что был арестован за подстрекательство и пособничество силам, цель которых — уничтожить Америку. Ваша служба в ФБР с сегодняшнего дня закончена, без сохранения пенсии, и в министерство юстиции и гильдии адвокатов всех пятидесяти штатов отправлены копии вашего подробного досье как человека, придерживающегося «левых» симпатий; также об этом уведомлены деканы юридических факультетов всех университетов, расположенных в континентальной части США. В случае, если вам вздумается обнародовать информацию касательно тайной деятельности Кемпера Бойда, я лично гарантирую вам, что ни ваша дочь Сьюзен, ни Хелен Эйджи никогда не смогут заниматься юридической практикой, как гарантирую и то, что интересное совпадение временных рамок вашего трехнедельного отсутствия и разрушения поместья Джулиуса Шиффрина на озере Дженива будет сообщено ключевым фигурам преступного мира, и они непременно сочтут эти обстоятельства весьма интригующими. В продолжение разговора о ваших «левых» симпатиях и искреннем сочувствии неимущим и морально неполноценным сообщаю, что с сегодняшнего дня вы будете проживать в округе, где ваша страсть к самопожертвованию и самобичеванию, а также «розовые» предпочтения будут оценены по достоинству. Водитель, трогай.

Лимузин мягко тронулся с места. Те же руки сняли с него оковы.

Руки выволокли его наружу. И швырнули прямо на грязную обочину Саут-Сайда.

Над ним наклонились какие-то цветные алкаши и воззрились на него. Ты чего это тут, белый?

Вставка: документ.

18.12.60.

Личная записка: Кемпер Бойд — генеральному прокурору Роберту Ф. Кеннеди.

Дорогой Боб,

сначала разреши тебя поздравить. Ты станешь отличным генеральным прокурором, и я уже вижу Джимми Хоффу и некоторых других в полосатых арестантских робах.

Хоффа — отличная тема для затравки. Истинным же поводом к написанию данного письма является желание порекомендовать бывшего специального агента Уорда Дж. Литтела на должность советника министерства юстиции. Литтел (тот самый Чикагский Призрак, который некогда работал на нас под прикрытием начиная с первых дней 1959 года) в 1940 году закончил с отличием юридический колледж Нотр-Дам и является дипломированным юристом. Он считается превосходным специалистом в вопросах федерального депортационного законодательства, вдобавок обладает собранной им информацией о преступлениях мафии и профсоюза водителей грузовиков.

Я понимаю, что Литтел в своем анонимном качестве на какое-то время утратил контакт с тобой, но надеюсь, что данный факт не ослабил твоего к нему расположения. Он превосходный юрист и опытный борец с преступностью.

Искренне твой.

Кемпер

Вставка: документ.

21.12.60.

Личная записка: Роберт Ф. Кеннеди — Кемперу Бойду.

Касательно Уорда Литтела: мой ответ — категорическое «нет». Я получил от мистера Гувера рапорт, написанный, возможно, не без доли пристрастия, в котором Литтел изображается алкоголиком с «левыми» симпатиями. Мистер Гувер приложил к нему доказательства случаев получения мистером Литтелом взяток от членов чикагского преступного сообщества. По моему мнению, это оспаривает достоверность упомянутой тобой информации о профсоюзе и мафии.

Я понимаю, что Литтел — твой друг, как признаю и то, что одно время он действительно усердно на нас работал. Но, говоря откровенно, мы не можем позволить нашим нынешним сотрудникам ни малейшего намека на запятнанную репутацию.

На этом предлагаю закрыть вопрос о Литтеле. Однако вопрос о твоей должности в администрации Кеннеди остается открытым, и, полагаю, ты будешь доволен тем, что вновь избранный президент и я хотим тебе предложить.

С наилучшими пожеланиями.

Боб

Вставка: документ.

17.01.61.

Личное письмо: Эдгар Гувер — Кемперу Бойду.

Дорогой Кемпер!

Примите мои троекратные поздравления.

Во-первых, за великолепную тактику уклонения. Во-вторых, за отличную идею с Мэрилин Монро — даже я на какое-то время в нее поверил. Что за миф вы создали! Если повезет, он даже может занять достойное место в «Пантеоне замочной скважины» журнала «Строго секретно».

В-третьих, не могу не воскликнуть «Браво!» по поводу вашего нового назначения разъездным советником министерства юстиции. Из собственных источников я узнал, что вы будете заниматься нарушениями избирательных прав чернокожего населения в южных штатах. Как это вам подходит! Теперь вы сможете завоевать доверие негров с «левыми» убеждениями так же успешно, как это у вас вышло с «правыми» кубинцами!

Полагаю, что вы наконец нашли свое призвание. Мне нелегко даже и представить более подходящую работу для человека вашей политической терпимости.

Надеюсь, у нас еще будет шанс поработать вместе. Остаюсь искренне ваш.

ЭГ

58. (Нью-Йорк, 20 января 1961 года)

Он понял, что она плакала. Ее макияж совсем раскис от слез.

Кемпер вошел в прихожую. Лора судорожно вцепилась руками в полы халата и отстранилась от него.

Он протянул ей небольшой букет:

— Я еду на инаугурацию. Меня не будет несколько дней.

Она не обратила на цветы никакого внимания.

— Я догадалась. Не ради же меня ты нацепил этот смокинг.

— Лора…

— Меня не пригласили. Зато пригласили кое-кого из моих соседей. За то, что они внесли десять тысяч в фонд предвыборной кампании Джека.

Ее тушь растеклась. И вообще вид у нее был не самый лучший.

— Вернусь через пару дней. Тогда и поговорим.

Лора указала на комод:

— В верхнем ящике — чек на три миллиона долларов. Он мой, если я больше никогда не появлюсь в жизни семейства.

— Ты можешь его разорвать.

— А ты бы порвал?

— Я не могу ответить на этот вопрос.

Пальцы ее рук были покрыты табачными пятнами. В пепельницах дымились горы окурков.

Лора спросила:

— Они или я?

Кемпер ответил:

— Они.

Часть III Залив Свиней Февраль — ноябрь 1961

Вставка: документ.

7.02.61.

Доклад: Кемпер Бойд — Джону Стэнтону.

С пометкой: КОНФИДЕНЦИАЛЬНО. ПЕРЕДАТЬ ЛИЧНО В РУКИ.

Джон,

я аккуратно опрашивал Младшего брата и кое-кого из сотрудников Белого дома по интересующему нас предмету и с сожалением вынужден констатировать, что президент пока не занял определенной позиции касательно наших планов по вторжению. Неотвратимость этого события, похоже, еще больше усиливает его нерешительность. Очевидно, что ему не хочется заниматься вопросом, возникшим на столь раннем этапе его президентства.

И президент, и генпрокурор Кеннеди провели брифинг с директором ЦРУ Даллесом и его заместителем Бисселом. Младший брат присутствует на многих важных политических встречах Старшего, и совершенно очевидно, что он становится главным советником президента по срочным политическим вопросам. Младший брат (к вящему ужасу некоторых наших друзей) остается ярым противником организованной преступности и практически не проявляет интереса к кубинскому вопросу. Мои контакты утверждают, что президент так и не сообщил ему о том, что наш план вторжения полностью разработан и подразделение находится в состоянии «полной боевой готовности».

Подразделение в блессингтонском лагере полностью готово к операции. Временно остановлена подготовка новобранцев; по состоянию на 30.01.61 все сорок четыре места заняты подготовленными солдатами, отобранными из различных официальных тренировочных лагерей: все это люди, специально тренированные для десантных вылазок. Теперь эти сорок четыре человека составляют основные силы блессингтонского десантного подразделения.

Пит Бондюран и Дуглас Фрэнк Локхарт проводят интенсивные ежедневные маневры и рапортуют, что моральный дух подразделения весьма высок.

На прошлой неделе я посетил Блессингтон, чтобы оценить состояние боеготовности перед предстоящим 10.02.61 инспекционным визитом мистера Бисселла. Рад сообщить, что Пит и Локхарт довели боеспособность подразделения до высочайшего уровня.

Десантные суда в настоящее время находятся в тщательно замаскированных пирсах, построенных бригадой из числа членов возглавляемого Локхартом подразделения Ку-клукс-клана. Чак Рождерс преподал Рамону Гутьересу краткий курс легкого мастерства, «дабы освежить знания» в рамках разработанного Бондюраном плана; согласно ему Гутьерес будет изображать перебежчика, который переметнулся к нам из числа сторонников Кастро. В день операции он прилетит на самолете и привезет сфальсифицированные фотографии зверств Кастро, которые потом «утекут» в прессу под видом реальных. Оружие и боеприпасы инвентаризованы и также находятся в полной готовности. Примерно в километре от лагеря сооружается пристань для военно-транспортного судна, которое доставит блеесингтонское подразделение на место. Все работы предполагается завершить к 16.02.61.

Теперь у меня есть возможность приезжать время от времени во Флориду, главным образом потому, что братья все еще верят той лжи, которую я скормил им почти год назад: мол, мистер Гувер заставил меня шпионить за группировками противников Кастро в Майами и окрестностях. Моя нынешняя миссия в качестве разъездного советника (расследование случаев отказа в предоставлении избирательного права негритянскому населению) на какое-то время сделает юг страны основным местом моих поездок. Мое происхождение из южных штатов убедило Младшего брата дать мне эту должность; также он позволил мне самому выбрать место работы. Я выбрал город Аннистон в штате Алабама, оттуда курсируют восемь ежедневных коммерческих рейсов до Майами, посему между моими двумя работами теперь будет лишь полтора часа лёту. Если я тебе понадоблюсь, позвони в мою службу в Вашингтон или же разыщи меня лично в мотеле «Вигвам» на окраине Аннистона. (Только не говори то, что ты сейчас подумал — я и сам знаю, что эта дыра много ниже моих запросов.)

И позволь мне снова подчеркнуть: очень важно, чтобы от Младшего брата были скрыты все связи Управления и мафии. Я был поражен и обескуражен не меньше наших с тобой коллег — уроженцев солнечной Сицилии, когда Старший брат назначил его генеральным прокурором. Его решимость бороться с организованной преступностью не уменьшилась, если не возросла, и нам вовсе не нужно, чтобы он узнал, что среди тех, кто финансировал создание подразделения, были господа КМ, СД и ДР, да и о самом существовании маленького приработка членов подразделения тоже.

Засим заканчиваю. Увидимся десятого в Блессингтоне.

Вставка: документ.

9.02.61.

Донесение: Джон Стэнтон — Кемперу Бойду.

С пометкой: ОСОБО СЕКРЕТНО. ПЕРЕДАТЬ ЛИЧНО В РУКИ.

Кемпер,

я получил ваше сообщение. Все звучит отлично, хотя мне, конечно, хотелось бы, чтобы Старший брат действовал более решительно. Я разработал кое-какие дополнения к основному блессинггонскому плану вторжения. Скажешь мне, что ты о них думаешь, когда встретимся во время инспекции, о’кей?

1. Я поручил Питу Бондюрану и Чаку Роджерсу обеспечивать безопасность Блессингтона и сообщение между Блессинггоном и прочими военными базами на территории Никарагуа и Гватемалы. Роджерс будет курсировать между лагерями, а Пит, по моему убеждению, прекрасно справится с обеспечением безопасности и спокойствия в лагере.

2. Тео Паэс привел новобранца — Нестора Хавьера Часко, д. р. 12.04.23. Тео знал его еще по Гаване, когда работал в службе безопасности компании «Юнайтед фрут» и держал сеть информаторов. Часко внедрялся во множество группировок «левого» толка, а однажды даже предотвратил попытку убийства одного из высокопоставленных руководителей компании.

Когда Кастро пришел к власти, Часко внедрился в сеть оперировавших внутри острова торговцев героином, руководил которой Рауль Кастро. Часко уводил у них героин и передавал его противникам режима; те, естественно, продавали его, а на вырученные деньги покупали оружие. Часко — опытный наркокурьер и наркоторговец, специалист по ведению допросов и тренированный в кубинской армии снайпер; президент Батиста даже «одалживал» его нескольким лидерам южноамериканских государств. Тео утверждает, что в период с 1951 по 1958 год Часко застрелил не менее четырнадцати «левых» активистов.

Часко, который с момента прихода к власти Кастро зарабатывал торговлей марихуаной, в прошлом месяце сбежал с Кубы на моторном катере. В Майами он связался с Паэсом и упросил его найти ему работу в рамках кубинской кампании. Тео представил его Питу Бондюрану и впоследствии описывал мне их встречу, как «любовь с первого взгляда».

Тебя было не поймать, так что Пит связался со мной и порекомендовал Нестора Часко для немедленного принятия в ряды подразделения, а также для участия в нашем бизнесе. Я лично встречался с Часко и был весьма впечатлен. Я незамедлительно взял его на службу и попросил Пита представить его прочим членам подразделения. Пазе рассказал мне, что он был встречен дружелюбно. Часко обучается основам нашего «бизнеса» и попутно является инструктором по строевой подготовке солдат блессингтонского лагеря. Он будет выполнять данные обязанности как в Блессингтоне, так и в Майами и наших официальных военных базах в Гватемале и Никарагуа — кто-то из наших офицеров во время пребывания в Блессингтоне заметил, что он является специалистом в этой области, и обратился лично к мистеру Бисселу с просьбой о незамедлительном заключении с ним контракта.

Ты непременно познакомишься с Часко во время инспекционной поездки. Полагаю, на тебя он тоже произведет впечатление.

3. Во время непосредственного начала операции мне бы хотелось, чтобы вы с Часко патрулировали важные для нашего «бизнеса» места в Майами. Наши контакты на острове предполагают, что кое-какая информация о грядущей операции должна просочиться на Кубу. Я хочу быть уверенным в том, что местные группировки сторонников Кастро не предпримут каких-либо действий против нас, думая, что мы обеспокоены исключительно тыловым снабжением операции. Полагаю, тебе легко удастся уделить этому время — из Аннистона легко добраться до Майами, а в случае чего Младшему брату всегда можно будет сообщить, что господин Г. отправил тебя проверить обстановку в среде сторонников Кастро.

В завершение не без смущения изложу просьбу.

Карлос М. выдал Гаю Бэнистеру дополнительные триста тысяч долларов на вооружение. Этот человек — наш большой друг и верный союзник в деле освобождения Кубы; и у него есть большие (и, на мой взгляд, обоснованные) опасения по поводу планов Младшего брата касательно его персоны. Не мог бы ты узнать, что собирается предпринять Бобби относительно Карлоса?

Заранее спасибо за помощь. Увидимся завтра в Блессингтоне.

59. (Блессингтон, 10 февраля 1961 года)

Взгляды слева, взгляды справа. Оружие наизготовку, затвор передернут — вся компания вооружена винтовками М-16 с патронниками из безуглеродной стали.

Поле для учений так и сверкало. Тренированные солдаты действовали с синхронностью латиноамериканских танцовщиц, одновременно задирающих ноги в канкане.

Локхарт отдавал команды и вел отсчет. Нестор Часко играл роль знаменосца. Трепетали полотнища звездно-полосатого флага и флага с изображением монстра с телом питбуля.

Пит вел за собой делегацию инспекторов в штатском. За ним следовали Чарльз Биссел и Джон Стэнтон, все из себя цивильные, в ладно пошитых шерстяных костюмах.

На солдатах была накрахмаленная камуфляжная униформа и шлемы из хромированной стали. Фуло, Паэс, Дельсол и Гутьерес стояли во главе отряда.

Бойд наблюдал за происходящим с причала. Он не хотел, чтобы высокие чины ЦРУ знали его в лицо.

Пит проверил оружие каждого и вернул обратно. Биссел похлопывал солдат по плечу и улыбался.

Стэнтон же едва подавил зевок — он-то знал, что все это делается на публику.

Локхарт рявкнул:

— Оружие на плечо! Равняйсь!!!

Сорок четыре винтовки взметнулись вверх. Часко сделал десять шагов вперед и выжидающе посмотрел.

Часко отдал честь. Часко поднял оба флага на высоту вытянутой руки.

Локхарт скомандовал:

— Смирна!

Солдаты опустили оружие, один за одним — получился зрелищный эффект волны.

Биссел ахнул. Стэнтон зааплодировал.

Бойд не сводил глаз с Часко. Стэнтон расписал маленького засранца так, точно тот был немилостивым Иисусом Христом.

Часко ел жареных тарантулов и пил мочу ягуаров. Часко убивал коммунистов от Рангуна до Рио.

Часко откашлялся и сплюнул на землю:

— Для меня — большая честь быть с ва-ами в Америке. Большая честь иметь возможность сразиться с тираном Фиделем Кастро и быть представленным ва-ам, сеньор Биссел.

Раздался мощный шквал одобрения — гав-гав-гав в пятьдесят голосов.

Биссел сделал знак рукой, и гул затих.

— Сеньор Часко прав. Фидель Кастро — убийца и тиран, и настала пора его проучить. И я здесь, чтобы сообщить, что это предстоит сделать вам, и, вероятнее всего, в самом ближайшем будущем.

ГАВ-ГАВ-ГАВ-ГАВ-ГАВ-ГАВ…

Биссел рубанул ладонью воздух — излюбленный жест Джека Кеннеди.

— Ваш моральный дух весьма высок, и это хорошо. На территории Кубы тоже есть те, чей моральный дух также чертовски высок, и я не ошибусь, если скажу, что даже сейчас таких на Кубе достанет на три, а то и на четыре бригады. Я имею в виду тех ваших земляков, которые ждут не дождутся, когда вы установите береговой плацдарм и укажете им путь в личный кабинет Фиделя Кастро.

ГАВ-ГАВ-ГАВ-ГАВ-ГАВ…

— Вам, в числе многих других, суждено отвоевать и вновь обрести свою родину. Вы должны объединиться с силами противников Кастро на самом острове и свергнуть Фиделя. В настоящий момент в Никарагуа и Гватемале и на побережье Мексиканского залива находятся войска общей численностью шестнадцать тысяч человек, и все они готовы отправиться на остров прямо со своих баз на побережье. В числе этих шестнадцати тысяч и вы, ребята. Вы — отличное боевое подразделение, и у вас будет шанс проявить себя. В помощь вам будет задействовано шестнадцать бомбардировщиков В-26, а на родину вас доставят специально выделенные для этой миссии суда военно-морского флота США. Вы сделаете это! И следующее Рождество будете встречать в кругу родных и любимых в освобожденной Кубе!

Пит подал сигнал. Залп из сорока четырех винтовок лишил Биссела дара речи.

Стэнтон устроил обед в мотеле «Брейкере». Список приглашенных гласил: только белые англосаксы: Пит, Биссел, Бойд, Чак Роджерс.

Мотель принадлежал Санто-младшему. А ребята из Блессингтона пили и ели в долг. Подавали в кафетерии крахмалистые итальянские блюда — с выбором было негусто.

Они заняли лучший столик у окна. Биссел тут же занял место оратора — втиснуть хоть слово в его тирады было весьма сложно. Пит присел рядом с Бойдом и уныло ковырял в тарелке с какими-то спагетти.

Чак принес пиво. Бойд сунул Питу записку:

— Часко мне понравился. Его выражение лица «не стоит меня недооценивать только из-за того, что я небольшого роста» здорово напоминает мне Литтела. Давай отправим его на Кубу и «закажем» ему Фиделя.

Пит нацарапал на салфетке ответ:

— Давай «закажем» ему Фиделя и У.Дж.Л. Джимми-то обоссался со страху, когда исчезли книги, а только мы с тобой знаем, кто это сделал. Давай что-нибудь с этим сделаем.

Бойд написал на своем меню «НЕТ». Пит рассмеялся вслух.

Биссел немедленно обиделся:

— Я что — сказал что-то смешное, мистер Бондюран?

— Нет, сэр, что вы!

— Вот и я так не думаю. Я говорил о том, что мы поднимали эту тему уже на нескольких брифингах, но относительно даты начала операции президент все еще колеблется, — и лично я это вовсе не нахожу смешным.

Пит подлил себе пива. Стэнтон сказал:

— Мистер Даллес назвал реакцию президента «осторожной заинтересованностью».

Биссел улыбнулся:

— Зато у нас есть секретное оружие — и это мистер Бойд. Он — наше доверенное лицо и доверенное лицо Кеннеди, и я полагаю, что, если настанет время действовать решительно, он вполне может рассекретить свое прикрытие агента ЦРУ, а потом открыто выступить в поддержку плана.

Пит застыл в ожидании: что-то сейчас предпримет Бойд.

Стэнтон быстро вставил:

— Мистер Биссел шутит, Кемпер.

— Я знаю. Как знаю и то, что он прекрасно понимает, что сеть наших союзников — весьма сложная структура.

Биссел повертел в пальцах салфетку:

— Понимаю, мистер Бойд. И знаю, с какой щедрой стороны показали себя наши союзники — мистер Хоффа, мистер Марчелло и еще несколько джентльменов итальянского происхождения, как знаю и то, что вы действительно имеете кое-какое влияние в лагере Кеннеди. И, как больше всех контактирующий с президентом по кубинскому вопросу, я знаю, что Фидель Кастро и коммунизм гораздо хуже мафии, хотя мне и в голову бы не пришло просить вас вступаться за наших друзей, ибо это может стоить вам доверия ваших священных и неприкосновенных братьев Кеннеди.

Стэнтон уронил ложку прямо в суп. Пит испустил до-о-олгий вздох облегчения.

Бойд улыбнулся нарочито широкой улыбкой.

— Я очень рад, что вы так думаете, мистер Биссел. Потому что если бы вы и впрямь решили просить меня об этом, я послал бы вас подальше.

60. (Вашингтон, округ Колумбия, 6 марта 1961 года)

Каждый вечер он выпивал по три порции спиртного — ни больше ни меньше.

От виски он перешел на неразбавленный джин — его обжигающий вкус компенсировал скудность порции.

Три порции позволяли ему ненавидеть именно тех, кого надо. Четыре и больше — заставляли ненавидеть всех подряд.

После трех порций он говорил себе: ты излучаешь опасность. Четыре и больше говорили ему: ты — просто хромой урод.

Он всегда пил перед зеркалом в прихожей. Зеркало испещряли трещины и царапины — его новая квартирка была из дешевых.

Литтел опрокидывал три порции одну за другой: и раз — и два — и три. Алкогольный жар давал ему силы бороться с обессиливающими его мыслями.

Через два дня тебе стукнет сорок восемь. Хелен ушла от тебя. Эдгар Гувер тебя подсидел — сперва его подсидел ты, а потом он тебя, и куда более эффективно.

Ты рисковал собой зазря. Роберт Ф. Кеннеди отмахнулся от тебя, как от назойливой мухи. Ты спускался в ад и вернулся живым — и все для того лишь, чтобы получить формальный отказ.

Ты пытался лично связаться с Бобби. Его помощники указали тебе на дверь. Ты отправил Бобби четыре записки. Он не ответил ни на одну.

Кемпер попытался попросить для тебя работу в министерстве юстиции — Бобби отказал — тот, кто называл себя гувероненавистником, покорно послушался Гувера. Гувер отдал приказ: отныне ни одна юридическая фирма, ни один юридический факультет не возьмут тебя на работу.

Кемпер знает, что подлинные бухгалтерские книги фонда — у тебя. Теперь вас с ним связывает его страх.

Ты поселился в приюте для бездомных, который держали в Милуоки монахи-иезуиты. Газетчики восхваляли тебя: заметка о дерзком ограблении получила заголовок: ТАИНСТВЕННЫЙ ПОХИТИТЕЛЬ КАРТИН РАЗРУШАЕТ ПОМЕСТЬЕ НА ОЗЕРЕ ДЖЕНИВА! Ты выполнял различные мелкие поручения монсиньора и установил свой собственный код молчания.

Ты стал гораздо меньше пить. Ты подкачал мышцы. Ты изучал криптографию. Молитва подсказала тебе, кого простить, а кого ненавидеть.

В колонке некрологов «Чикаго трибьюн» ты прочел, что Курт Мид умер от обширного инфаркта. Ты ездил в те места, где вырос. Детские приюты, которые все еще воспитывают в иезуитском духе одинаковых, роботоподобных мальчишек.

Тебе разрешили юридическую практику в столице. Гувер оставил тебе спасительную лазейку — на собственном заднем дворе.

Поездка на восток придала тебе сил. Представители юридических фирм, искавших новых сотрудников, были в шоке от твоей коммунистической «родословной».

И туг появился Кемпер. Будучи человеком широких взглядов, Кемпер все еще общался со своими бывшими коллегами — угонщиками авто. Которые всегда боялись федерального суда и всегда нуждались в дешевом адвокате.

Вот эти-то ребята и подкидывали тебе работенку-другую — на квартирку и три порции джина в день хватало.

Кемпер звонил — потрепаться. Он совсем не упоминал о книгах фонда. Трудно ненавидеть человека, балансирующего на краю. Почти невозможно ненавидеть человека, который сам ненавидеть не способен.

Он многое дал тебе. И то, что он подарил, компенсировало его предательство.

Кемпер назвал свою миссию защитника гражданских свобод «трогательной». О да, это и есть дешевое «ноблесс оближ», которое так успешно культивировала семейка Кеннеди.

Ты ненавидишь массовый соблазн, спонсируемый Джо Кеннеди. Твои приемные отцы дарили тебе на Рождество дешевенькую игрушку. Джо Кеннеди подарил своим сыновьям весь мир, купленный на порочные деньги.

Молитва научила тебя ненавидеть фальшь. Молитва открыла тебе дар проникновения в суть вещей. Молитва стала тем, что держало в узде лицемерие и лживость.

Ты видишь улыбающееся лицо президента и знаешь, что таится за этой улыбкой. Ты видишь, как Джимми Хоффе удалось избегнуть ответственности по делу Солнечной долины — как сообщили репортеры, «из-за недостатка улик».

У тебя в руках цифры, которых достаточно, чтобы повернуть беззаконие вспять. Цифры, которые могут предать суду массовый соблазн Кеннеди.

Ты можешь взломать код бухгалтерских книг пенсионного фонда и от и до показать всем, на чем основано благочестие власть предержащих. Ты можешь явить миру истинное лицо барона-разбойника и его сынка — похотливого фюрера.

Литтел засел за очередной учебник по криптографии. Три порции спиртного на ночь научили: хотя ты на мели, но зато способен на все.

61. (Вашингтон, округ Колумбия, 14 марта 1961 года)

Бобби выступал. Четырнадцать дипломированных юристов расселись вокруг трибуны на стульях, примостив на коленях блокноты и пепельницы.

По конференц-залу гуляли сквозняки. Кемпер стоял, прислоняясь к торцовой стене и накинув на плечи свое пальто.

Генпрокурор едва не орал, так что ближе подходить не было смысла. У Кемпера оказалось свободное время — из-за шторма задержали его рейс в Алабаму.

Бобби говорил:

— Все вы знаете, зачем я вас здесь собрал, и знаете, в чем заключаются основы вашей работы. Со времен инаугурации я по уши погряз в бумажной волоките, и времени на поиск подходящих дел, чтобы пустить их в разработку, у меня не было; и я решил — черт с ним, позволю-ка я вам самим заняться этим. Вы — отдел по борьбе с организованной преступностью, и прекрасно знаете свои полномочия. И будь я проклят, если затяну с началом вашей работы.

Присутствующие достали ручки и карандаши. Бобби уселся верхом на стул перед ними.

— В нашем отделе есть и юристы и следователи; к тому же любой хороший прокурор одновременно по мере сил сам является следователем. При крайней необходимости мы можем привлечь и агентов ФБР, если мне удастся убедить Гувера немного пересмотреть свои приоритеты. Он все еще полагает, что коммунизм на территории США опаснее, чем организованная преступность, и я считаю, что основным препятствием, которое нам предстоит преодолеть, будет нежелание сотрудничать со стороны ФБР.

Все рассмеялись. Какой-то коп — бывший член Маклеллановского комитета сказал:

— И мы его преодолеем[35].

Бобби ослабил узел галстука.

— Куда мы денемся? А наш разъездной советник Кемпер Бойд, который шпионит с галерки, будет командирован для преодоления случаев расовой дискриминации в южных штатах. Я не стану просить мистера Бойда к нам присоединиться, ибо согласно его «модус операнди» ему больше пристало торчать у стены со скучающим видом.

Кемпер помахал ему:

— Я — шпион!

Бобби помахал в ответ:

— Президент бы с этим не согласился.

Кемпер рассмеялся. Бобби вроде как потеплел к нему — чему способствовал разрыв с Лорой. Клер и Лора все еще общались достаточно близко — из Нью-Йорка ему регулярно сообщались свежие новости.

Бобби продолжал:

— Хватит глупостей. Слушания Маклеллановского комитета обозначили список наших приоритетов, и первыми пунктами в этом списке значатся Джимми Хоффа, Сэм Джианкана, Джонни Росселли и Карлос Марчелло. Мне нужно получить их досье из внутренней налоговой службы, а также просмотреть рапорты разведывательных отделов полицейских управлений Чикаго, Нью-Йорка, Лос-Анджелеса, Майами и Тампы на предмет упоминания в них вышеперечисленных лиц. Также требуется составить записки о резонном основании для возбуждения уголовного дела таким образом, чтобы у нас появилась возможность проверить их финансовые и прочие личные документы.

Кто-то спросил:

— А что там с самим Хоффой? По делу Солнечной долины присяжные так и не пришли к единому мнению, но ведь можно зайти с другого бока.

Бобби закатал рукава:

— Если раз присяжные не пришли к единому мнению, это значит, что во второй раз тебя обязательно оправдают. Я оставил надежду разыскать следы «трех призрачных миллионов», да и вообще, начинаю подозревать, что подлинные бухгалтерские книги пенсионного фонда профсоюза — всего лишь красивая легенда. Полагаю, что пора составить энное количество больших жюри и наводнить их доказательствами преступлений Хоффы. И раз уж мы этим займемся, я намерен разработать и отдать на утверждение федеральный закон, согласно которому все муниципальные управления полиции обязаны будут предоставлять министерству юстиции собранные ими данные прослушивания телефонных переговоров, так что мы сможем иметь доступ к переговорам, прослушанные и записанные на всей территории страны.

Собравшиеся разразились одобрительными возгласами. Один из «старичков» Маклеллановского комитета воинственно потрясал кулаками.

Бобби поднялся со стула:

— Я нашел старый приказ о депортации Карлоса Марчелло. Он родился в Тунисе, в Северной Африке, его родители были итальянцами. А в его свидетельстве о рождении, поддельном, стало быть, местом его рождения значится Гватемала. Вот я и хочу депортировать его в Гватемалу — и чем раньше, тем лучше.

Кемпер слегка вспотел…

62. (Сельская местность, Мексика, 22 марта 1961 года)

Маковые поля раскинулись до самого горизонта. Головки мака на тонких стебельках наполняли дурманящим ароматом долину площадью с половину территории штата Род-Айленд.

Сборщиками служили заключенные местной тюрьмы. Мексиканские копы присматривали за ними и общались с посетителями.

Гидом стал Хеши Рескинд. За ним брели Пит и Чак Роджерс, слушая его разглагольствования.

— Эта ферма многие годы снабжала нас с Санто. Здесь же перерабатывают опий в морфин по заказу Управления, поскольку Управление вечно поддерживает каких-нибудь «правых» инсургентов, которых частенько ранят в перестрелках, и морфий им нужен как лекарство. Кстати, большинство тех вон зомби, что здесь работают, остаются и после того, как отсидят: ведь все, что им надо, — сосать трубку да сожрать пару лепешек. Мне бы такие простые запросы! Не надо платить девяти гребаным врачам, я ж, блин, еще тот ипохондрик; ни сожалеть о том, что в свое время мне хватило chutzpah — то есть «наглости» на вашем гойском языке — попытаться побить мировой рекорд по количеству минетов, поскольку я, по ходу, достиг предела, после которого это дело стало приносить мне больше вреда, чем пользы. К тому же я уже давно не так привлекателен, чтобы у меня хотелось отсосать. Мне приходится ездить со спецом в этом деле, чтобы хоть что-нибудь заполучить. В последнее время таким парнем для меня стал Дик Контино. Я хожу на его представления, а после он подгоняет мне парочку своих поклонниц.

Солнце закатилось за край макового поля. Они ехали на рикшах — коими являлись торчки из работавших тут заключенных.

Пит сказал:

— Нам нужно десять фунтов сырья для подразделения. Просто я не смогу приехать сюда до окончания операции.

Чак хохотнул:

— Ага, если — и когда — ее одобрит твой приятель Джек.

Пит сорвал головку — оттуда засочился белый дурманящий сок.

— И еще — приличный запас морфия для медпункта блессингтонского лагеря. При таком раскладе на некоторое время это наш последний визит.

Хеши прислонился к тележке рикши. Возница был в набедренной повязке и бейсболке «Доджерс».

— Устроим. Всяко проще, чем устроить, чтобы отсосали у шестидесяти делегатов какого-нибудь вонючего съезда профсоюза.

Чак выдавил клейкий белый сок на порез от бритвы.

— Видите? У меня немного онемела челюсть, это приятно — но гробить из-за этого свою жизнь я бы не стал.

Пит рассмеялся. Хеши заявил:

— Я устал. Пойду соберу ваш заказ и пойду посплю.

Чак вскочил на своего рикшу. Возница был сущим Квазимодо.

Пит приподнялся на цыпочках. Обзор стал на-а-а-много лучше.

Стебли — где-то с тысячу рядов. Примерно двадцать рабов на ряд. Выше крыши дешевой рабсилы — ведь койка, рис и бобы стоили гроши.

Чак и Хеши тронули рикш — гляди-ка, их возницы, эти ненормальные торчки, решили устроить гонки.

Бойд говорил, что у мистера Гувера есть одна меткая фраза: «Антикоммунизм добру не научит».

Из Мексики они вылетели в Гватемалу. «Пайпер дейс» Чака летел низко и медленно — грузовой отсек был переполнен.

Чем? Ружьями, агитками, героином, морфином, тортильями, бутылками текилы, армейскими ботинками парашютистов-десантников, куклами вуду, изображавшими Мартина Лютера Коммуняку, старыми номерами «Строго секретно» и пятьюстами копий размноженного на мимеографе рапорта, распространенного Гаем Бэнистером, который уволок его из офиса лос-анджелесского отделения ФБР; в рапорте сообщалось, что, хоть мистер Гувер и знал, что президент Джон Ф. Кеннеди и Мэрилин Монро никогда не зажигали вдвоем, он все равно установил за ней интенсивное наблюдение и таким образом получил абсолютно верные сведения, что за последние шесть недель мисс Монро трахалась с Луисом Прима, двумя морпехами в увольнении, Спейдом Кули, Франшотом Тоуном, Ивом Монтаном, Стэном Кентоном, Дэвидом Севиллом из группы «Дэвид Севилл и бурундуки», четырьмя разносчиками пиццы, боксером «в весе петуха» по прозвищу Боец Арада и диск-жокеем одной негритянской музыкальной радиостанции.

Словом, самолет битком был набит тем, что Чак именовал «необходимым снаряжением».

Пит пытался вздремнуть, но приступ воздушной морской болезни не позволил ему этого сделать. Точно по расписанию далеко внизу, под облачными грядами, показался тренировочный лагерь.

Грома-а-адной площади — с воздуха казалось, что территория его составит десяток Блессингтонов.

Чак убрал щитки и стал стремительно снижаться. Пита вырвало в расположенный рядом иллюминатор, уже у самой взлетно-посадочной полосы.

Они сели. Пит прополоскал рот текилой, чтобы освежить дыхание. Кубинцы из тренировочного лагеря отсалютовали винтовками и устроили приветственный залп.

К ним подошел надзирающий офицерЦРУ и протянул формы для заполнения касательно груза. Пит их заполнил: «спиртное, журнал «Строго секретно» и пропагандистские листовки, очерняющие Кастро».

Офицер поинтересовался:

— Сейчас поедите или подождете господ Бойда и Стэнтона?

— С вашего позволения я прогуляюсь. Никогда здесь раньше не был.

Чак остановился, чтобы отлить прямо на взлетную полосу. Пит поинтересовался:

— Слышно что-нибудь о дате начала операции?

Офицер покачал головой:

— Да этот Кеннеди все чешется. Мистер Биссел уже начал думать, что нам повезет, если это будет летом.

— Джек решится. Он скоро поймет, что такое дело нельзя откладывать в долгий ящик.

Пит слонялся по лагерю. Который оказался сущим Диснейлендом для убийц.

Три сотни кубинцев. Пятьдесят человек командования — белые англосаксы. Двенадцать казарм, поле для учений, стрельбище для ружейной стрельбы, стрельбище для стрельбы из пистолетов, взлетно-посадочная полоса, столовая, классы для обучения внедрению в лагерь противника и туннель для испытания химического оружия и имитации химических атак.

Примерно в двух километрах к югу, на берегу Мексиканского залива, были устроены три пусковые пристани.

Около пятидесяти танков-«амфибий», оборудованных пулеметами пятидесятого калибра, ждали своего часа.

Склад боеприпасов. Полевой госпиталь. Католическая часовня с капелланом, который знал английский и испанский.

Пит все бродил по территории лагеря. Бывшие новобранцы, подготовленные в Блессингтоне, приветственно махали ему. Офицеры демонстрировали ему свои достижения.

И Нестор Часко там был — устраивал маневры, изображая предполагаемое убийство Кеннеди.

И практические занятия по антикрасной пропаганде там тоже были.

И муштра в виде оскорблений — рассчитанных на выработку у солдат подчинения.

А у санитаров был приличный запас амфетамина — сотни порций для поднятия боевого духа перед началом операции.

А в загончике, огороженном колючей проволокой, балдели пеоны — им дали отведать нового снадобья под названием ЛСД.

Кто-то кричал. Другие плакали. Кто-то так сиял, будто это самое ЛСД было самым счастливым событием в его жизни. Один из офицеров пояснил, что идея принадлежала Джону Стэнтону: давайте наводним Кубу этакой вот пакостью, а потом завоевать ее будет — раз плюнуть.

В Лэнгли задумку одобрили. И даже додумали кое-что: давайте вызовем массовые галлюцинации и разыграем «Второе пришествие Христа»!!!

В Лэнгли нашли несколько актеров-камикадзе. В том же Лэнгли загримировали их так, что они стали точной копией И. X. В Лэнгли решили отправить их завоевывать Кубу одновременно с насыщением ее дурью.

Пит аж взвыл от смеха. Офицер заметил: «Смешного тут мало». Какой-то забалдевший пеон достал свой член и как следует вздрочнул.

Пит все ходил и ходил по лагерю. Все блестело и сверкало.

Там шло обучение штыковой атаке. Сям стояли отполированные до зеркального блеска джипы. А капеллан, чудаковатого вида тип, служил обедню на свежем воздухе.

Вскоре из громкоговорителей донесся приказ отправляться в столовую — ужин. Было пять часов вечера, притом темнеть пока и не собиралось — просто военные ужинают рано.

Пит отправился в комнату отдыха. Две трети коей занимали бильярдный стол и бар.

Вошли Бойд и Стэнтон. В дверном проеме показался здоровенный детина — он был просто великолепен в форме хаки, какую носят в парашютно-десантных войсках Франции.

Кемпер сказал:

— Entrez, Laurent.[36]

Лоран был лопоух и огромен; всей своей манерой он отвечал представлениям о гордом и надменном «лягушатнике», солдате империи.

Пит поклонился:

— Salut, capitaine.

Бойд улыбнулся:

— Лоран Гери. Пит Бондюран.

Лягушатник щелкнул каблуками:

— Monsieur Bondurant. C’est ип grand plaisir defaire voti'e connaissance. On dit que vous etes un grand patriote [37].

Пит ответил на квебекском диалекте французского языка:

— Tout le plaisir est a moi, capitaine. Maisje suis beau-coup plus profiteur que patriote[38].

Лягушатник рассмеялся. Стэнтон попросил:

— Переведи мне, Кемпер. А то стою тут дурак дураком.

— Ты мало что пропустил.

— Хочешь сказать, Пит просто решил быть любезным со вторым гигантским экземпляром французской породы?

Лягушатник принялся пожимать плечами:

— Quoi? Quoi? Quoi?[39]

Пит подмигнул:

— Vous etes quoi done, capitaine? Etes-vous un ультраправый псих? Etes-vous un очередной наемник, который хочет поживиться на кубинской заварухе?[40]

Лягушатник снова пожал плечами:

— Quoi? Quoi? Quoi?

Бойд вытащил Пита на крыльцо. Латиносы ускоренным маршем покинули поле для умений и выстроились в очередь у раздаточной.

— Аккуратней с ним, Пит. Он — контрактник Управления.

— Это в качестве кого?

— Наемного стрелка.

— Так пусть пристрелит Фиделя и выучит английский. Словом, сделает что-нибудь выдающееся, а то пока он для меня — очередной полоумный лягушатник.

Бойд рассмеялся.

— В прошлом месяце в Конго он пристрелил человека по имени Лумумба.

— И что?

— И вдобавок прикончил порядочное количество зарвавшихся алжирцев.

Пит зажег сигарету:

— Ну, так скажи Джеку — пусть отправит его в Гавану. И Нестора в придачу. И еще передай Джеку, что он — мой должник за шумиху вокруг дельца Никсона/Хьюза — а то лично мне кажется, что история движется чересчур медленно. Пусть назначит дату вторжения, а то придется мне самому приплыть на Кубу и вздрючить Фиделя.

Бойд ответил:

— Потерпи. Джек еще не пообвыкся в новом качестве, а вторжение на территорию социалистической страны — это все-таки дело нешуточное. Даллес и Биссел гнут свою линию, и, убежден, он даст «добро» в ближайшее время.

Пит отфутболил жестяную банку, стоявшую на крыльце. Бойд достал свою пушку и разрядил ее. Банка протанцевала по всему учебному полю.

Персонал раздаточной дружно зааплодировал. Грохот от стрельбы крупнокалиберными патронами заставил кое-кого закрыть ладонями уши.

Пит пнул ногой коробку от патронов.

— Вот сам и поговори с Джеком. Передай ему, что кубинская операция весьма хороша для бизнеса.

Бойд повертел пушку на пальце:

— Я не могу открыто выражать свою поддержку вторжения на территорию Кубы, не признавшись, что я — агент Управления под прикрытием. Мне и так чертовски повезло, что они думают, будто я езжу во Флориду, работая на ФБР.

— Должно быть, непыльная работенка — защита гражданских прав, а? Делаешь, что велено, а потом, когда ниггеры начинают действовать тебе на нервы, смываешься в Майами.

— Не совсем так.

— Нет?

— Нет. Мне нравятся негры — почти так же, как и тебе наши кубинцы, и скажу тебе откровенно, их проблемы посерьезней будут.

Пит выбросил свою сигарету:

— Говори что хочешь. А я еще раз повторю тебе одно: ты слишком много позволяешь некоторым людям.

— Ты имеешь в виду, что я не позволяю людям садиться себе на шею?

— Нет, не это. А то, что ты прощаешь людям слишком много слабостей, и, на мой взгляд, это — привычка снисходительного богатенького мальчика, которой ты заразился от братцев Кеннеди.

Бойд достал новую обойму и зарядил свой револьвер:

— Да, у Джека такое есть, но не у Бобби. Бобби очень рассудительный и умеет ненавидеть по-настоящему.

— Он ненавидит кое-кого из наших хороших друзей.

— Так и есть. Кстати, Карлоса Марчелло он, кажется, начинает ненавидеть больше, чем хотелось бы.

— А Карлос об этом знает?

— Пока нет. Но если ситуация усугубится, я могу попросить тебя помочь ему.

— И я соглашусь, без вопросов. А вот теперь ты согласишься кое с чем.

Бойд прицелился в вершину земляного холмика метрах в двадцати от них.

— Нет, ты не можешь убить Уорда Литтела.

— Почему?

— Он застраховал книги на случай, если с ним что-нибудь станется.

— Ну тогда я под пытками узнаю у него, как снять страховку, а потом убью его.

— Не сработает.

— Почему?

Бойд отстрелил голову гремучей змее.

— Кемпер, я спросил «почему».

— Потому, что он умрет только за то, чтобы это тебе доказать.

63. (Вашингтон, округ Колумбия, 26 марта 1961 года)

Его визитные карточки гласили:

Уорд Дж. Литтел

Дипломированный юрист

Федеральная лицензия

Тел. OL6–4809

Адреса не было — он не хотел, чтобы клиенты знали, что он работает из своей квартиры. Ни глянца, ни тиснения — он попросту не мог себе этого позволить.

Литтел курсировал по коридору третьего этажа. Обвиняемые брали его карточки — и смотрели на него как на сумасшедшего.

Стряпчий. Беспринципный адвокатишка. Или просто адвокатишка средних лет, оказавшийся в трудной жизненной ситуации.

В здании федерального суда кипела работа. Шесть подразделений, и слушания расписаны на весь день подряд — весь здешний безадвокатный сброд являлся его потенциальными клиентами.

Литтел все раздавал визитки. Кто-то запустил в него «бычком».

Вошел Кемпер Бойд. Красавец мужчина Кемпер — такой подтянутый и ухоженный, что, казалось, сверкал.

— Угостить тебя стаканчиком?

— Я теперь уже почти не пью так, как раньше.

— Тогда обедом?

— А вот это с удовольствием.

Окна столовой отеля «Хей-Адамс» выходили на Белый дом. Кемпер то и дело посматривал в окно.

— …и мои обязанности заключаются в сборе показаний и предоставлении их окружному суду. Мы пытаемся удостовериться в том, что негры, которым ранее было отказано в избирательном праве, оказались отлучены не на основании незаконно взимаемого подушного налога или же того, что местные чинуши-регистраторы решили, что они не прошли тест на грамотность.

Литтел улыбнулся:

— И я уверен, что Кеннеди разработали закон, обязывающий каждого негра в Алабаме вступить в ряды демократов. О подобных вещах всегда следует думать заранее, если ты собрался создавать династию.

Кемпер рассмеялся:

— Политика президента в области гражданских прав не столь цинична.

— А твое ее применение?

— Едва ли. Я всегда считал политику подавления неблагоразумной и малоэффективной.

— И тебе нравятся те, с кем ты работаешь?

— Да.

— Ты снова говоришь с южным акцентом.

— Он обезоруживает тех, с кем я имею дело. Они очень ценят, что на их стороне — белый уроженец Юга. Чего улыбаешься, Уорд? А?

Литтел глотнул кофе:

— Да просто подумалось, что Алабама совсем близко от Флориды.

— Ты всегда быстро соображал.

— А генпрокурор в курсе твоей, гм, подработки?

— Нет. Но у меня и вправду есть официальное одобрение моих поездок во Флориду.

— Дай догадаюсь. Это мистер Гувер обеспечил тебе прикрытие, и как бы Бобби ни провозглашал себя его противником, он никогда не сделает ничего, что не понравилось бы мистеру Гуверу.

Кемпер жестом отослал официанта:

— Ты его ненавидишь, Уорд. Сразу видно.

— Не мистера Гувера. Такого формалиста ненавидеть невозможно.

— Но Бобби…

Литтел заговорил шепотом:

— Ты знаешь, скольким я ради него рисковал. И что получил взамен. И самое отвратительное — то, что каждый член семейства Кеннеди притворяется, что он лучше, чем есть на самом деле.

Кемпер сказал:

— Книги у тебя.

Он слегка поправил манжеты, продемонстрировав солидные золотые часы «Ролекс».

Литтел указал на Белый дом:

— Да, у меня. И они защищены дюжиной способов. Я лично составлял инструкции на случай непредвиденных обстоятельств с дюжиной юристов, да еще будучи в пьяном виде; и даже я не помню их все.

Кемпер сложил руки на груди:

— С приложением письменных показаний касательно моего внедрения в окружение Кеннеди, которые в случае твоей смерти или длительного отсутствия будут переданы в министерство юстиции?

— Нет. С приложением показаний о твоем внедрении, а также о том, что свои астрономические богатства Джозеф П. Кеннеди-старший заработал, незаконно сотрудничая с мафией; и копии всего этого добра будут переданы в отделы по борьбе с оргпреступностью всех муниципальных полицейских управлений, а также каждому члену Сената и Конгресса от республиканцев.

Кемпер сказал:

— Браво.

Литтел ответил:

— Спасибо.

Официант поставил на их столик телефон. Рядом с ним Кемпер пристроил папку с бумагами.

— Ты на мели, Уорд?

— Практически.

— Ты не сказал ни слова упрека в мой адрес.

— Толку от этого?

— И как ты теперь относишься к оргпреступности?

— Теперь-то? Терпимо.

Кемпер похлопал по папке.

— Здесь — дело, украденное из архива департамента по иммиграции и натурализации. А ты — лучший юрист в мире по делам о депортации.

Манжеты на рубашке Литтела были истрепанными и грязными. На манжетах Кемпера красовались солидные золотые запонки.

— Десять тысяч долларов для начала, Уорд. Я уверен, что могу заполучить для тебя эту работу.

— За что это? За то, чтобы я отдал книги тебе?

— Забудь о книгах. Все, о чем я тебя прошу, — не отдавай их больше никому.

— Кемпер, о чем ты вообще гово…

— Твоим клиентом будет Карлос Марчелло. А Бобби Кеннеди хочет выслать его из страны.

Зазвонил телефон. Литтел даже уронил свою кофейную чашку.

Кемпер сказал:

— А вот и Карлос. Постарайся быть с ним поуслужливее, Уорд. Он привык, что с ним носятся.

Вставка: документ.

2.04.61.

Расшифровка телефонных переговоров ФБР.

Пометка: ЗАПИСАНО ПО ПРИКАЗУ ДИРЕКТОРА. ТОЛЬКО ДЛЯ ГЛАЗ ДИРЕКТОРА.

Говорят: директор ФБР Эдгар Гувер, генеральный прокурор Роберт Ф. Кеннеди.

РФК: Это Боб Кеннеди, мистер Гувер. Прошу вас уделить мне несколько минут вашего времени.

ЭГ: Конечно.

РФК.: Мне бы хотелось обсудить кое-какие вопросы протокола.

ЭГ: Слушаю.

РФК: Для начала — вопросы коммуникации. Я направлял вам распоряжение с требованием предоставить все отчетные доклады подразделений по борьбе с оргпреступностью. Распоряжение было датировано 17 февраля. Сегодня — второе апреля, и пока ни одного доклада предоставлено не было.

ЭГ: Исполнение подобных распоряжений требует времени.

РФК: Шесть недель кажутся мне достаточным сроком.

ЭГ: Вы полагаете, это большая задержка. Я же так не считаю.

РФК: Не могли бы вы ускорить процесс исполнения данного распоряжения?

ЭГ: Конечно. Не могли бы вы мне напомнить, с какой целью вы отдавали это распоряжение?

РФК: Мне хотелось тщательно исследовать и оценить всю собранную вашими сотрудниками антимафиозную информацию и при необходимости поделиться ею с региональными большими жюри, которые мы надеемся собрать.

ЭГ: Я сомневаюсь в благоразумности ваших намерений. Утечка информации, которая могла быть собрана только источниками программы, может подвергнуть опасности как самих информаторов программы, так и посты электронного наблюдения.

РФК: Разумеется, вся информация будет оцениваться и с точки зрения безопасности.

ЭГ: Оценка данной информации по названному вами критерию может быть доверена исключительно сотрудникам ФБР.

РФК: Я решительно с вами не согласен. Вы же просто поделитесь информацией, мистер Гувер. Одной информацией мафию на колени не поставишь.

ЭГ: Полномочия программы по борьбе с оргпреступностью не предполагают передачи информации большим жюри.

РФК: В таком случае вам придется их пересмотреть.

ЭГ: Я считаю это поспешным и необдуманным шагом.

РФК: Как хотите, но, главное, считайте это приказом. Считайте, что я решил превысить полномочия программы своим личным указом.

ЭГ: Разрешите напомнить вам очевидный факт: вы не сможете победить мафию, как бы вы с ней ни боролись.

РФК: Разрешите и мне напомнить вам о том, что многие годы именно ВЫ отрицали само существование мафии. И еще — о том, что ФБР всего лишь небольшой зубец того колеса, которое зовется министерством юстиции. И еще — что ФБР не вольно диктовать политику министерства. Как и о том, что оба мы — и президент и я — считаем, что 99,9 % политических группировок «левого» толка, с которых не спускает глаз ваше Бюро, — абсолютно безвредные, если не сказать выморочные, а по сравнению с преступными группировками — до смешного безобидные.

ЭГ: Разрешите заметить, что я считаю подобный шквал критики в свой адрес неразумным и в профессиональной перспективе бессмысленным.

РФК: Как вам будет угодно.

ЭГ: Ничего не желаете добавить — в подобном же или менее обидном ключе?

РФК: Желаю. Довожу до вашего сведения, что я намерен разработать законодательство касательно подотчетности данных, собранных на постах прослушивания. Я желаю, чтобы министерство юстиции информировали о каждом факте установки прослушивающих устройств, предпринятой муниципальными полицейскими ведомствами на всей территории страны.

ЭГ: Многие сочтут это неправомерным вмешательством федерального ведомства и вопиющим нарушением прав отдельных штатов.

РФК: Само понятие «права отдельных штатов» служит дымовой завесой для беззаконий, начиная от де-факто расовой сегрегации и заканчивая возвращением к использованию морально устаревшего законодательства об абортах.

ЭГ: Не согласен.

РФК: Еще бы. И вот еще что: мне бы хотелось, чтобы начиная с сегодняшнего дня ваше ведомство информировало меня о любой операции ФБР с применением электронных методов наблюдения.

ЭГ: Да.

РФК: Значит, я могу на вас рассчитывать?

ЭГ: Да.

РФК: Я хочу, чтобы вы лично позвонили агенту-командиру отделения ФБР в Новом Орлеане и приказали ему откомандировать четырех агентов для ареста Карлоса Марчелло. И чтобы это было сделано в течение семидесяти двух часов. Передайте агенту-командиру, что я намерен депортировать Марчелло в Гватемалу. И еще — что позднее с ним свяжутся для улаживания деталей представители пограничной службы.

ЭГ: Будет сделано.

РФК: Я могу на вас рассчитывать?

ЭГ: Да.

РФК: Доброго дня, мистер Гувер.

ЭГ: Доброго дня.

64. (Новый Орлеан, 4 апреля 1961 года)

Он опоздал — на какие-то несколько секунд.

Четверо крепких мужчин схватили Карлоса Марчелло и втолкнули в служебный автомобиль. Прямо на пороге дома — на глазах у миссис Карлос, которая, натурально, закатила истерику.

Пит сидел в припаркованном через улицу авто и наблюдал за происходящим. Он опоздал со своей спасательной миссией — ровно на полминуты.

Марчелло был в трусах и пляжных шлепанцах. В этих шмотках он смахивал на застигнутого врасплох Дуче Муссолини.

Бойд облажался.

Он сказал: Бобби хочет депортировать Карлоса. И добавил: вы с Чаком должны первыми добраться до Нового Орлеана и увезти его. И еще: не стоит звонить ему заранее. Просто приезжайте.

Бойд сказал, что бюрократическая волокита даст им время. Бойд просчитался.

Служебное авто ФБР отчалило. А фрау Карлос осталась стоять на пороге и ломать руки — образцовая безутешная супруга.

Пит сел на хвост федералам. Между ними немедленно набились машины — ранним утром движение было весьма оживленным. Он не сводил взгляда с антенны служебного авто — и въехал в зад пурпурного «линкольна».

Чак был в аэропорту Муассан — заправлял свой «пайпер». И федералы направлялись туда же.

Они либо отправят Карлоса коммерческим рейсом, либо сбагрят его пограничной службе. В любом случае, он направляется в Гватемалу — а Гватемала в превосходных отношениях с ЦРУ.

Машина федералов повернула на восток. Пит увидел впереди мост — будочки для взимания платы за проезд и две неширокие дороги, пересекающие реку.

Обе дороги были с обеих сторон окружены поручнями. А по краям шли узенькие тротуары для пешеходов.

Возле каждой будочки выстроилась очередь из автомобилей — минимум двадцать машин на каждую дорогу.

Пит переехал на другую дорогу и вывернул прямо перед носом федералов. Краем глаза он заметил свободное пространство между будочкой слева и поручнем.

Он прибавил газу. Его авто лишилось бокового зеркала — оно зацепилось за поручень и отломилось.

Взвыли клаксоны. Отлетели и покатились по дороге левые колпаки. Человек, взимавший плату за проезд, поднял глаза — и облил кофе какую-то старушку.

Пит буквально ПРОТИСНУЛСЯ мимо будочек и помчался по мосту, разгоняясь до восьмидесяти километров в час. Служебное авто ФБР прилежно стояло в очереди — все дальше и дальше от него.

Он мигом добрался до Муассана. Взятый напрокат автомобиль украсился вмятинами; на краске появились царапины, а кое-где она и вовсе слезла.

Он бросил машину на подземной стоянке. Сунув пару монет носильщику, он принялся его расспрашивать.

— Коммерческие рейсы в Гватемалу? Нет, сэр, сегодня нет, и не будет. Где офис пограничной службы? Да вон, рядом со стойкой авиакомпании «Транс-Техас».

Пит подошел туда и закрылся газетой. Дверь офиса то и дело открывалась и закрывалась.

Кто-то заносил в кабинет наручники. Кто-то выходил оттуда со стопкой бортовых журналов. Несколько человек стояли у двери и чесали языками.

Один из них сказал:

— Слышал, его повязали в одних трусах.

Второй добавил:

— А пилот терпеть не может макаронников.

Еще один сообщил:

— Они вылетают в полдевятого.

Пит помчался к ангару, где размещались частные самолеты. Чаки примостился на носу «пайпера» и листал пропагандистский журналец.

Пит отдышался:

— Они схватили Карлоса. Нам надо успеть в Гватемала-Сити раньше их и что-нибудь придумать.

Чак сказал:

— Черт, это ж заграница. Нам приказано было только привезти его в Блессингтон. У нас бензину хватит только до…

— Поехали. Позвоним в пару мест и посмотрим, может, что придумаем.

Чак пошел за разрешением на взлет и посадку. Пит тем временем набрал Гая Бэнистера и объяснил ему ситуацию.

Гай ответил, что позвонит Джону Стэнтону и они вместе постараются что-нибудь сообразить. У него на озере Поншартрен была портативная коротковолновая радиостанция, так что он мог настроиться на частоту Чака.

Они взлетели в восемь восемнадцать. Чак надел наушники и принялся перехватывать сообщения других пилотов.

Самолет пограничной службы поднялся в воздух с опозданием. Расчетное время его прибытия в Гватемала-Сити — сорок шесть минут после прилета Чака с Питом.

Чак летел на средней — ближе к низкой — высоте и всю дорогу не снимал наушников. Пит листал агитки — от скуки.

Заголовки были — высший сорт. Особенно этот: «ККК — круши коммунистических кретинов».

Под своим сиденьем он обнаружил гибрид агитки и порножурнала. Особенно ему глянулась пышнотелая блондинка с серьгами в виде свастик.

Большому Питу нужна женщина. Опыт вымогательства желателен, но необязателен.

Мелькали огоньки на приборной панели. Чаку удалось перехватить сообщение экипажа наземным службам, и он расшифровал его в бортовом журнале:

«Парни из пограничной службы стебутся над Карлосом. Они передали по радиосвязи в свою штаб-квартиру, что на борту нет туалета, а Карлос наотрез отказывается ссать в жестянку (и они решили, что у него просто маленький член)».

Пит рассмеялся. Пит поссал в стаканчик и оросил Мексиканский залив с высоты десяти тысяч километров.

Медленно тянулось время. В животе заурчало было — и перестало. Пит проглотил таблегку драмамина[41] и запил теплым пивом.

Замерцали огоньки. Чак сказал: «Вас понял». С радиоточки на озере Поншартрен был получен сигнал. Он расшифровал сообщение:

«Гай дозвонился до ДС. ДС принял меры и связался с контактами в Гват. Нам разрешили не проходить паспортный контроль, и если нам удастся перехватить КМ, они устр. так, чтобы его поселили в «Га. Хилтон» под именем Хосе Гарсия. ДС говорит, что КБ просит КМ сегодня вечером позв. адвокату в Вашингтон, окр. Колумбия, по номеру OL6–4809».

Пит сунул сообщение в карман. Тем временем подействовал драмамин — спи спокойно, прекрасный принц.

Проснулся он оттого, что у него затекли ноги. Под ними расстилались джунгли и черная лента взлетно-посадочной полосы.

Чак посадил самолет и вырубил мотор. Какие-то латиносы натурально постелили им под ноги красную ковровую дорожку. Несколько потертую, но все равно приятно.

Латиносы, судя по всему, были американскими прихлебателями «правого» толка. Однажды ЦРУ спасло ихние гватемальские задницы — инсценированный переворот помог ликвидировать хренову тучу коммуняк.

Пит выпрыгнул из самолета и принялся разминать ноги. Чак и латиносы быстро-быстро переговаривались на испанском.

Они снова в Гватемале — не прошло и недели, блин.

Темп разговора все нарастал. Пит почувствовал, как у него трещит в ушах. У них было сорок шесть минут, чтобы хоть что-то придумать.

Пит подошел к хибаре таможенного контроля. Когда у него в мозгу точно прокрутился цветной фильм: Карлосу Марчелло приспичило отлить.

Сортир располагался рядом со стойкой паспортного контроля. Пит осмотрел его.

Стандартный квадратный толчок три на три метра. Окно, расположенное в задней стене, было затянуто тоненькой прозрачной пленкой. Из окна открывался вид на взлетную полосу и ряд изрядно послуживших бипланов.

Карлос был коренастым. Чак — тощим, как щепка. Он сам — огромным.

Вошел Чак и расстегнул ширинку перед писсуаром.

— Я тут напутал малость. Уж не знаю, хорошо это или не очень.

— Ты о чем это?

— Да о том, что самолет пограничной службы приземлится через семнадцать минут. Здесь они сядут только для дозаправки, а потом полетят на другой аэропорт километрах в ста двадцати отсюда. Там-то Карлоса и сдадут таможенникам. Я просто, дурак, не ту частоту поймал и неверно рассчитал время при…

— Сколько у нас с собой денег?

— Шестнадцать тысяч. Санто сказал, чтобы я передал их Гаю.

Пит покачал головой:

— Мы подкупим таможенников. Мы вынудим их взять бабки, так что они пойдут на риск. Все, что нам нужно — тачка с водителем, чтоб стояла у этого вот окна, и ты — чтоб пропихнул Карлоса через окно.

Чак сказал:

— Понял.

Пит буркнул:

— Если ему не приспичит, мы в пролете.

Латиносы план одобрили. Чак дал им денег — по две штуки на лапу. Они пообещали, что отвлекут парней из погранслужбы, пока Карлос отправится в туалет, чтобы побить мировой рекорд по длительности отливания.

Пит ослабил натяжение закрывавшей окно пленки. Чак спрятал «пайпер» во втором по счету ангаре от толчка.

Латиносы подогнали тачку для побега — «мерк» сорок девятого года. И водителя дали — какого-то качка-педераста по имени Луис.

Пит пристроил «мерк» прямо за окном. Чак скрючился на толчке с номером «Строго секретно» за прошлую неделю.

Тем временем сел самолет пограничной службы США. Вновь расстелили красную ковровую дорожку. Какой-то мелкорослый тип прошелся по ней метелкой.

Из самолета выбрались двое из погранслужбы. Пилот сказал:

— Да пусть сходит. Куда он убежит?

На землю выбрался Карлос. Карлос припустил к сортиру — кривоногий крепыш в тесных трусах.

Луис завел автомобиль. Пит услышал, как хлопнула дверь туалета.

Карлос заорал:

— РОДЖЕРС, КАКОГО ХРЕНА!..

С треском лопнула затягивавшая окно пленка. Из окна просунулось тело Карлоса Марчелло — его трусы зацепились за подоконник и сползли.

До «Хилтона» они добрались за час. Все это время Марчелло без передыху честил Бобби Кеннеди.

По-английски. По-итальянски. На сицилийском диалекте. На каджунском диалекте французского, на каком говорят в Новом Орлеане, — для макаронника у него был весьма неплохой словарный запас.

Луис свернул с дороги и подъехал к магазину мужской одежды. Чак прикинул размеры Карлоса и купил ему кое-какие шмотки.

Карлос одевался прямо в машине. Когда его протискивали через окно, он кое-где содрал кожу — на рубашке расцвели пятна крови.

Управляющий отеля встретил их у служебного входа. В пентхаус они поднялись на грузовом лифте — так, чтоб никто не заметил.

Управляющий отпер дверь. С первого же взгляда стало ясно: Стэнтон свое дело знал.

В номере было три спальни, три ванные комнаты и даже зал игровых автоматов. А уж гостиная была — Кемпер Бойд бы обзавидовался.

Бар был битком набит. Также имелся столик, уставленный холодными закусками в итальянском вкусе. Рядом с полным подносом сыра лежал конверт — в нем оказалось двадцать тысяч и записка:

Пит и Чак,

уверен, вам удалось перехватить м-ра Марчелло. Берегите его: он — добрый друг Управления и союзник по кубинской кампании.

Марчелло схватил деньги. Менеджер опустился на колени. Пит указал ему на дверь, сунув сотню.

Марчелло набросился на салями и хлебные палочки. Чак сделал себе «Кровавую Мэри» в высоком бокале.

Пит принялся мерить шагами номер. Почти сорок три метра в длину — ничего себе!

Чак устроился в кресле с пропагандистским журнальцем в руках. Марчелло сказал:

— Мне и вправду надо было поссать. Когда приходится так долго терпеть, никакие нервы не выдерживают.

Пит кинул в рот несколько сухих галет и запил пивом.

— Стэнтон нашел вам адвоката в Вашингтоне. Он ждет вашего звонка.

— Я уже говорил с ним. У меня уже есть лучшие жидяры-адвокаты, которых только можно купить за деньги, и вот теперь у меня есть он.

— Тогда вам стоит позвонить ему сейчас и все уладить.

— Набери его номер. И оставайся на линии, а то эти адвокаты с ихним профессиональным языком порой завернут такое, что я не сразу врубаюсь.

Пит снял трубку с телефонного аппарата в баре.

Марчелло снял трубку своего аппарата. Гостиничный оператор соединил его. Дальняя связь — гудки в трубке были едва различимы.

Мужской голос сказал:

— Алло?

Марчелло спросил:

— Это кто? Ты — тот парень, которому я звонил в «Хей-Адамс»?

— Да, это Уорд Литтел. Это мистер Марчелло?

Пит едва не ОБОСРА…

Карлос плюхнулся в кресло:

— Он самый, звонит из Гватемала-Сити, Гватемалы, где ему чертовски не хочется быть. А теперь, если хочешь привлечь мое внимание по-настоящему, скажи что-нибудь плохое о том парне, что меня сюда доставил.

Пита охватила неуемная дрожь. Ему даже пришлось закрыть рукой динамик трубки — чтобы они не услышали, как часто и тяжело он дышит.

Литтел туг же ответил:

— Я ненавижу этого человека. Однажды он причинил мне зло, и я пошел бы на многое, чтобы насолить ему.

Карлос захихикал — странным для баса-баритона тенорком.

— Считай, что тебе удалось привлечь мое внимание. А теперь — не надо лизать мне задницу, как в прошлый раз, а лучше скажи-ка мне пару слов, чтобы я поверил, что ты так хорош, как тебя расписали.

Литтел откашлялся:

— Я специализируюсь на депортационном законодательстве. Почти 20 лет я был агентом ФБР. Я — хороший друг Кемпера Бойда, и, хотя я не доверяю его восхищению семейством Кеннеди, я убежден, что его преданность кубинской кампании искупает все его недостатки. Он желает, чтобы вы безопасным, а главное, легальным путем воссоединились с родными и любимыми, и я здесь для того, чтобы это случилось.

У Пита закружилась голова. БОЙД, С-СКОТИНА…

Марчелло принялся ломать хлебные палочки.

— Кемпер сказал, что ты стоишь десяти тысяч баксов. Но если ты так же хорош на деле, как на словах, то эти десять тысяч — только начало нашей с тобой совместной работы.

Литтел услужливо ответил:

— Работать на вас, мистер Марчелло, — большая честь. И Кемпер просит извинения за сложившуюся ситуацию. Он узнал об операции по вашему задержанию в самый последний момент и просто не ожидал, что они окажутся столь проворными.

Марчелло почесал шею хлебной палочкой:

— Кемпер — исполнительный парень. И у меня нет к нему претензий — во всяком случае, таких, которые не подождут до следующего раза, когда я воочию увижу его дюже красивую физию. А Кеннеди эти заполучили 49,8 % голосов американцев, среди которых были и мои хорошие друзья, поэтому я не против восхищения им — если оно не станет на пути у меня и моего маленького дружка в штанах.

Литтел сказал:

— Ему будет очень приятно это услышать. И вы должны знать, что я составляю запрос о вашем временном водворении в страну, и этот запрос будет рассматриваться коллегией из трех федеральных судей. Я позвоню вашему адвокату в Нью-Йорк, и мы начнем разрабатывать долгосрочную стратегию вашего вызволения.

Марчелло скинул туфли.

— Действуй. Позвони моей жене и скажи, что я в порядке, и делай все, что необходимо, — только вытащи меня из этой задницы.

— Хорошо. И скоро я привезу вам кое-какие документы. Ждите, я приеду к вам в течение семидесяти двух часов.

Марчело сообщил:

— Я хочу домой.

Пит положил трубку. Из его ушей едва не валил пар — как у того утенка Дональда из диснеевского мультфильма.

Они принялись убивать время. Размеры номера позволяли убивать его каждому по отдельности.

Чаки смотрел гватемальское телевидение. Король Карлос обзванивал подданных по междугородней связи. Пит придумал девяносто девять способов убийства Уорда Литтела.

Позвонил Джон Стэнтон. Пит дат ему полный отчет о похищении с толчка. Стэнтон сказал, что Управление возместит истраченные им на подкуп деньги.

Пит сообщил ему, что Бойд нашел Карлосу адвоката. Стэнтон сказал, мол, я слышал, что адвокат хорош. Пит едва удержался, чтоб не сказать: вот из-за этого теперь я не могу его убить.

НУ И СУЧАРА ЖЕ ТЫ, БОЙД.

Стэнтон сообщил, что они разработали план. За десять штук баксов Карлосу сляпают временную визу. Министр иностранных дел Гватемалы сделает следующее заявление:

«Мистер Марчелло на самом деле родился в Гватемале. Его свидетельство о рождении — подлинное. Генеральный прокурор Кеннеди ошибся. Происхождение мистера Марчелло не вызывает ни малейших сомнений.

Мистер Марчелло уехал в Америку — на законных основаниях. К сожалению, мы не можем предоставить никаких этому доказательств. Теперь поиск доказательств — миссия м-ра Кеннеди».

Стэнтон сообщил, что министр ненавидит Джека К.

Стэнтон пояснил, что Джек трахнул его жену и обеих дочерей.

Пит сообщил, что Джек спал с его, Пита, бывшей.

Стэнтон впечатлился:

— Вау, тем не менее, ты помог его избрать!

Стэнтон сказал:

— Попроси Чака подкупить министра. И кстати — Джек все никак не определится с датой начала кубинской операции.

Пит положил трубку и посмотрел в окно. Оттуда ему открывался вид ночного Гватемала-Сити — вот это в дыру они угодили.

Все заснули почти сразу. Пит проснулся рано утром — ему приснился кошмар, и он проснулся скрюченным в позе эмбриона под своими простынями, судорожно хватая ртом воздух.

Чак отправился подкупать министра. Карлос курил вторую сигару.

Пит поднял шторы в гостиной. На уровне первого этажа происходила какая-то возня.

На тротуаре он увидел целую вереницу припаркованных грузовиков. И людей с камерами. И провода, тянувшиеся прямиком в вестибюль отеля.

И каких-то оживленно жестикулирующих типов.

И огромную кинокамеру — нацеленную прямиком на их окно.

Пит сказал:

— Приплыли.

Карлос выронил сигару в свое мясное рагу и кинулся к окну.

Пит сказал:

— У Управления есть тренировочный лагерь в часе езды отсюда. Если нам удастся найти Чака и благополучно взлететь, мы спасены.

Карлос посмотрел вниз и, увидев, что там творится, тут же вышвырнул из окна тележку с завтраком. Все молча наблюдали, как она летит с высоты восемнадцатого этажа.

65. (Джунгли Гватемалы, 8 апреля 1961 года)

Взлетно-посадочная полоса буквально дышала жаром. Сущее пекло — Кемперу следовало предупредить его, что одеваться стоит полегче.

Зато Кемпер предупредил его, что там будет Бондюран. Марчелло спешно увезли из Гватемала-Сити три дня назад, и вот теперь его приютило Управление.

Кемпер добавил постскриптум: «Пит знает, что бухгалтерские книги у тебя».

Литтел выбрался из самолета. У него кружилась голова: рейсом из Хьюстона, доставившим его сюда, он летел на транспортнике времен Второй мировой.

Лопасти пропеллера разгоняли вокруг горячий воздух, отчего становилось еще жарче. Лагерь был большим и пыльным — там и сям торчали разрозненные сооружения, воткнутые в красную глину отвоеванной у джунглей земли.

Подъехал джип. Водитель отдал честь:

— Мистер Литтел?

— Да.

— Я отвезу вас, сэр. Ваши друзья ждут.

Литтел забрался в джип. Зеркало заднего вида отразило его новый облик — дерзкого и опасного человека.

В Хьюстоне он выпил три порции джина. Специально, чтобы собраться с духом для сегодняшнего случая.

Они остановились у выстроенных четырехугольником бараков. Водитель затормозил у маленького сборного домика из гофрированного железа. Литтел подхватил свой чемодан и вошел, гордо расправив плечи.

В комнате работал кондиционер. Бондюран и Карлос Марчелло стояли у бильярдного стола.

Пит подмигнул. Литтел подмигнул в ответ. Его лицо исказилось.

Пит защелкал суставами пальцев — так он делал всегда, когда хотел припугнуть кого-либо. Марчелло буркнул:

— Вы что — педики, друг другу подмигивать?

Литтел поставил свой чемодан. Затрещали застежки. Из-за привезенного им «сюрприза» треклятую штуку так и распирало.

— Как вы, мистер Марчелло?

— Теряю деньги. С каждым днем Пит и мои друзья из ЦРУ обращаются со мной все лучше, так что с каждым днем растет мой долг перед кубинской кампанией. Полагаю, что каждый орешек в моем коктейле в этой самой хижине обходится мне в двадцать пять штук в день.

Пит натер мелом бильярдный кий. Марчелло сунул руки в карманы.

Кемпер предупредил его: клиент не любит рукопожатий.

— Несколько часов назад я говорил с вашими нью-йоркскими адвокатами. Они желают знать, не хотите ли вы чего-нибудь.

Марчелло улыбнулся:

— Мне нужно чмокнуть в щечку свою благоверную и трахнуть подружку. Мне крайне необходимо заказать порцию утиного жаркого в «Галатуаре», а здесь ничего из вышеперечисленного сделать нельзя, Бондюран принялся раскачивать стол. Литтел поднял свой чемодан и отгородился им.

Марчелло усмехнулся:

— Кажется, у вас двоих какие-то старые счеты.

Пит зажег сигарету и выпустил дым прямо в физиономию Литтела.

— Мне нужно согласовать с вами множество документов, мистер Марчелло. Нам надо поработать вместе и сочинить историю вашей иммиграции — с тем, чтобы мистер Вассерман смог использовать ее, когда будет обжаловать ордер о вашей депортации в суде. Вашего возвращения в США хотят некоторые весьма влиятельные люди, и с ними также буду работать я. Полагаю, что ваше неожиданное путешествие вас утомило, так что мы с Кемпером Бойдом устроим так, чтобы Чак Роджерс перевез вас в Луизиану, где мы вас спрячем.

Марчелло сделал несколько быстрых маленьких шажков. Он оказался весьма деловитым и шустрым.

Пит ехидно поинтересовался:

— Что стряслось с твоим лицом, Уорд?

Литтел открыл свой чемодан. Пит подхватил бильярдный шар и раздавил его голыми руками;

Тот разлетелся в щепы. Марчелло не преминул заметить:

— Мне начинает не нравиться эта ваша история.

Литтел достал из чемодана амбарные книги с бухгалтерией пенсионного фонда. Быстро помолившись, он успокоил нервы.

— Полагаю, вам обоим известно, что в прошлом ноябре было ограблено поместье Джулиуса Шиффрина на озере Дженива. Грабитель унес несколько картин, а также несколько тетрадей, по слухам содержавших секретную информацию касательно махинаций со средствами пенсионного фонда профсоюза водителей грузовиков. Тот самый грабитель был информатором агента чикагского отделения программы ФБР по борьбе с оргпреступностью Курта Мида, и он передал книги Миду, когда понял, что картины продать не удастся, поскольку они слишком известны и узнаваемы. В январе Курт Мид умер от обширного инфаркта и завещал книги мне. Он рассказал мне, что никому не показывал этих книг, и лично я думаю, что он собирался продать их кому-то из людей Гьянчаны. Несколько страниц вырвано, но в общем, полагаю, они в целости и сохранности. Я привез их вам, потому что мне известно, насколько вы близки к мистеру Хоффе и профсоюзу.

У Марчелло отвисла челюсть. Пит сломал пополам бильярдный кий.

В Хьюстоне он вырвал четырнадцать страниц. Все записи, касающиеся семейства Кеннеди, хранились в надежном месте.

Марчелло протянул ему руку. Литтел приложился губами к огромному бриллианту его перстня — точно целовал руку духовника.

66. (Аннистон, 11 апреля 1961 года)

Списки избирателей и сведения о подушном налоге. Результаты тестов на грамотность и показания свидетелей.

Четыре заваленных бумагами стола со столешницей из пробковой плиты — черным по белому отпечатанные доказательства систематических ущемлений гражданских прав.

Его комнатенка в мотеле была маленькой и мрачной. Мотель «Вигвам» явно уступал «Сент-Реджису».

Кемпер составлял иск о нарушении избирательных прав. Тест на грамотность и показания одного свидетеля — вот и вся его доказательная база.

Дельмар Герберт Боуэн был чернокожим мужчиной, родившимся в Аннистоне, штат Алабама, 14.06.19. Он был грамотным и, по его собственным словам, «любил читать».

15.06.40 мистер Боуэн попытался зарегистрироваться в качестве избирателя. Чиновник-регистратор спросил его: «Парень, ты умеешь читать и писать?»

Мистер Боуэн подтвердил, что умеет. Регистратор задал тестовые вопросы из области сложных исчислений.

Мистер Боуэн не смог на них ответить. Мистеру Боуэну было отказано в избирательном праве.

Повесткой он затребовал продемонстрировать ему выполненный мистером Боуэном тест на грамотность. Он определил, что аннистонский регистратор подделал его результаты.

Согласно им выходило, что мистер Боуэн не смог написать слова «кот» и «пёс». Мистер Боуэн также не знал, что соитие предшествует деторождению.

Кемпер сунул листы в папочку. Ему было скучно. На его вкус, политика гражданских прав, проводимая Кеннеди, была совершенно пресной.

Его больше устроила бы «дипломатия канонерской лодки».

Вчера он съел сэндвич в забегаловке — в зоне «для цветных» — ради забавы.

Какой-то белый идиотик обозвал его «негролюбом». Тогда он вырубил его приемом дзюдо — тот рухнул рожей в миску овсяных хлопьев.

Прошлой ночью он слышал выстрелы прямо за дверью своего номера. Цветной мужчина рассказал ему, что местные куклуксклановцы подожгли негритянскую церковь в квартале от мотеля.

Кемпер закончил составлять исккасательно Боуэна. Ему пришлось торопиться — через три часа он встречался с Джоном Стэнтоном в Майами.

Телефон звонил, не переставая, все утро — так, что у него едва хватало времени заниматься чем-либо еще. Звонил Бобби — узнать, как идет работа; звонил Литтел, чтобы сбросить последнюю свою бомбу.

Уорд передал книги Карлосу Марчелло. Свидетелем передачи стал Пит Бондюран. Кажется, Марчелло поверил придуманной Уордом истории о том, как они к нему попали.

Уорд сказал:

— Я сделал копии, Кемпер. И прибавил к ним письменные показания касательно твоего внедрения и доказательства махинаций Джо Кеннеди. И был бы весьма признателен, если бы ты посоветовал Большому Пьеру не убивать меня.

Он немедленно позвонил Питу. И сказал:

— Не убивай Литтела и не говори Карлосу, что его версия получения им книг — неправда.

Пит ответил:

— Не стоит отказывать другим в наличии умственных способностей. Я, как и ты, играю в эту игру.

Литтел их провел. Впрочем, ничего страшного — бухгалтерские книги фонда остались выгодным долгосрочным проектом.

Кемпер смазал свой «сорок пятый». Бобби знал, что он носит оружие, — и посмеивался.

Он не расстался с ним и на инаугурации. Подойдя к Бобби во время парада, он сообщил ему, что порвал с Лорой.

Он нашел Джека в фойе Белого дома. И в первый раз обратился к нему «мистер президент». Первый президентский декрет Джека:

— Найди мне пару девочек на вечер.

Кемпер быстренько съездил за двумя знакомыми студентками вечернего отделения Джорджтауна. Президент Джек приказал: спрячь девочек — вечерком я ими займусь.

Кемпер спрятал их в одной из «гостевых комнат» Белого дома. Джек нашел его зевающим и умывающимся холодной водой, чтоб хоть как-то взбодриться.

Было три часа утра — после восхода солнца должна была начаться долгая вереница торжественных приемов.

Джек предложил укольчик, для того чтобы «взбодриться». Он пригласил Кемпера в Овальный кабинет, где их ждал врач с ампулами и шприцами.

Президент закатал рукав. Врач сделал ему укол. Джон Ф. Кеннеди немедленно просиял от удовольствия.

Кемпер закатал рукав. Врач сделал укол и ему. По его венам понесся «полезный груз».

Снадобье действовало в течение двадцати четырех часов. Место и время слились воедино.

Возвышение Джека стало и его возвышением. Эта простая истина вдруг небывало четко сформулировалась в его мозгу. Время и место были признательны некоему Кемперу Каткарту Бойду. В этом смысле они с Джеком были неразделимы.

Он позвонил одной из Джековых «бывших» и занялся с ней любовью в отеле «Уиллард». Он рассказывал о Великом Моменте сенаторам и таксистам. Сама Джуди Гарленд научила его танцевать твист.

Действие снадобья прекратилось — и ему тотчас же захотелось еще. Но он знал: «еще» только испортит Великий Момент.

Зазвонил телефон. Кемпер отодвинул сумку с ночными принадлежностями и схватил трубку.

— Бойд слушает.

— Это Боб. Президент рядом.

— Он желает, чтобы я доложил о результатах ему лично?

— Нет. Нам требуется твоя помощь в… так сказать, сборе информации.

— Касательно чего?

— Кубы. Я понимаю, что с некоторыми недавними достижениями ты знаком лишь неформально, тем не менее, мне кажется, что ты подойдешь для этого лучше прочих.

— Для чего? Вы вообще о чем?

Бобби раздраженно зачастил:

— О планах вторжения десанта кубинских эмигрантов на территорию Кубы; не знаю, слышал ты о них или нет. Только что ко мне в кабинет заходил Ричард Биссел и сообщил, что ЦРУ уже закусило удила, а их тренированные наемники из эмигрантов только что не бунтуют. ЦРУ уже выбрало основной пункт высадки десанта. Это место называется Плайя-Хирон, или залив Свиней.

Вот это была действительно НОВОСТЬ. Стэнтон еще не говорил ему, что в Лэнгли уже определились с местом.

Кемпер прикинулся обалдевшим.

— Не понимаю, чем я могу вам помочь. Вам ведь известно, что я никого из ЦРУ не знаю.

Трубку взял Джек:

— Бобби пока не известно, что операция продвинулась настолько далеко, Кемпер. Аллен Даллес проводил брифинг по этому вопросу незадолго до моей инаугурации, но с тех пор мы эту тему не поднимали. Мнения моих советников по чертову кубинскому вопросу разделились ровно наполовину.

Кемпер натянул кобуру. Бобби сказал:

— И теперь нам нужна независимая оценка степени готовности подразделений эмигрантов.

Кемпер рассмеялся:

— Потому что если операция провалится и выяснится, что вы поддерживали так называемых мятежников, то администрация Кеннеди крупно лажанется в глазах мирового сообщества.

Бобби сказал:

— Хорошо сказано.

Джек добавил:

— А главное — по существу. И мне следовало бы посвятить Бобби в эти проблемы несколько недель назад, но он всякий раз бывал по уши занят ловлей гангстеров. Кемпер…

— Да, господин президент?

— Я все никак не могу определиться с датой, а Биссел наседает на меня со страшной силой. Я знаю, что ты работаешь на мистера Гувера, занимаешься наблюдением за сторонниками Кастро, так что хотя бы что-то ты знаешь.

— Да, я могу поддержать разговор о Кубе, по крайней мере, о том, что касается группировок сторонников Кастро.

Бобби резко повысил голос:

— Куба всегда была твоим коньком, так что поезжай во Флориду и сделай кое-что полезное. Посетишь тренировочные лагеря ЦРУ, проедешься по Майами. Потом позвонишь и сообщишь нам, имеет ли операция хоть какой-то шанс на успех, — и чем быстрее, тем лучше.

Кемпер сказал:

— Я выезжаю. Перезвоню в течение сорока восьми часов.

Джон едва не умер от смеха. Кемперу чуть было не пришлось звонить кардиологу.

Они сидели на личной террасе Стэнтонова номера. В Лэнгли ему разрешили-таки переселиться в «Фонтенбло» — проживание в люксах лучших отелей, как оказалось, было заразным.

С Коллинс-авеню дул легкий ветерок. У Кемпера запершило в горле — он пересказал Джону давешний телефонный разговор, имитируя бостонский говорок Джека.

— Джон…

Стэнтон отдышался.

— Прошу прощения. Никогда бы не подумал, что нерешительность политиков — это так смешно.

— Как думаешь, что мне ему сказать?

— Как насчет: «Вторжение на Кубу — гарантия вашего избрания на второй срок»?

Кемпер рассмеялся.

— У меня будет немного свободного времени в Майами. Есть предложения?

— Да, два.

— Тогда валяй. И заодно объясни, зачем ты хотел меня видеть, когда знал, что я по уши в работе в Алабаме.

Стэнтон налил себе маленькую порцию виски с водой:

— Вот, поди, занудная работа — защищать права человека?

— Не совсем.

— Думаю, что наделение негров избирательными правами — палка о двух концах. Они ведь такие легковерные, правда?

— Я бы назвал их чуть менее покладистыми, чем наши кубинцы. И с куда менее выраженными криминальными наклонностями.

Стэнтон улыбнулся:

— Ну хватит. А то опять начну смеяться.

Кемпер положил ноги на перила.

— Капелька веселья тебе не помешает. А то они в Лэнгли совсем тебя вымотали. И ты пьешь в час дня.

Стэнтон кивнул:

— Есть такое. Все, начиная с мистера Даллеса и по убывающей, хотели бы, чтобы операция началась хоть через пять минут — я, кстати, не исключение. И, в ответ на твой первоначальный вопрос — мне бы хотелось, чтобы в ближайшие сорок восемь часов ты придумал убедительную «информацию» касательно боеготовности тренированных в лагерях ЦРУ беженцев, чтобы предоставить ее президенту; также мне хотелось бы, чтобы ты объехал территорию деятельности нашего подразделения вместе с Фуло и Нестором Часко. Майами — наш лучший источник «уличной информации», и мне бы хотелось, чтоб ты оценил, насколько далеко заходят циркулирующие в среде кубинского населения слухи о предстоящей высадке десанта, а также то, насколько эти слухи соответствуют действительности.

Кемпер смешал себе джин с тоником.

— Прямо сейчас и займусь. Еще что-нибудь?

— Да. Управление желает собрать так называемое «кубинское правительство в изгнании». По большей части это делается для виду, тем не менее, нам придется создать иллюзию законно избранного правительства, которое будет готово прийти к власти на Кубе, если мы свергнем Кастро на, скажем, третий или четвертый день нашей операции.

— И ты хочешь знать мое мнение о том, чьи кандидатуры скорее получат одобрение?

— Верно. Я знаю, ты не особый спец в иммиграционной политике, но мне подымалось: ты мог бы почерпнуть что-то из разговоров ребят из подразделения.

Кемпер изобразил на лице глубокую задумчивость. Тихо, пусть подождет…

Стэнтон вскинул ладони вверх:

— Эй, я же не просил тебя впадать в транс…

Кемпер мигом очнулся — глаза его блестели, а голос поражал силой:

— Нам нужны несколько ультраправых функционеров, которые согласились бы работать с Санто и другими нашими друзьями-мафиози. Нам нужен номинальный глава кабинета, который сможет поддерживать порядок; а лучший способ возродить кубинскую экономику — возродить работу всех казино. Если ситуация на Кубе долгое время будет нестабильной, или, чего доброго, красные снова придут к власти, нам необходимо будет обратиться к мафии за финансовой поддержкой.

Стэнтон сложил ладони на колене:

— Я ожидал несколько более просвещенных речей от Кемпера Бойда — реформатора гражданских прав. К тому же я больше чем уверен: тебе известно, что пожертвования наших итальянских друзей составляют лишь небольшую часть нашего легального, установленного правительством бюджета.

Кемпер пожал плечами:

— Кредитоспособность Кубы зависит от американского туризма. А сотрудничество с мафией — гарантия того, что этот туризм будет процветать. Компания «Юнайтед фрут» больше не работает на Кубе, и только кто-нибудь гиперправый, да к тому же за приличную взятку, может попытаться денационализировать ее прежние тамошние владения.

Стэнтон сказал:

— Продолжай. Ты почти убедил меня.

Кемпер встал:

— Карлос сейчас в вашем гватемальском лагере, с ним — мой друг-адвокат. Через пару дней Чак привезет его в Луизиану на своем самолете и спрячет в надежном месте, и я слышал, что с каждым днем он становится все более ярым сторонником кубинской кампании. Держу пари, что операция будет успешной, но на некоторое время на Кубе воцариться хаос. Кого бы мы ни выбрали в качестве номинального правительства, эти люди попадут под пристальное внимание общества, а значит, возрастет и их ответственность перед оным; и нам обоим известно, что в таком случае Управление также будет подвергнуто пристальному вниманию, что практически сведет на нет возможность отрицания своего участия в секретной акции. Тогда-то нам и понадобится наше подразделение, а также, вероятнее всего, и еще с полдюжины подразделений таких же беспощадных и самостоятельных парней, какие служат в нашем подразделении, и чтоб они финансировались в частном порядке. Нашему новому «кубинскому лидеру» понадобится тайная полиция — мафия ее предоставит; а случись ему выразить антиамериканские настроения — мафия его прикончит.

Стэнтон поднялся. Его глаза сверкали почти горячечным блеском.

— Последнее слово осталось не за мной, но ты меня убедил. Конечно, твои слова были не столь цветисты, как речь твоего мальчика по случаю его инаугурации, однако в ней куда больше политической проницательности.

И ЗАБОТЫ О СОБСТВЕННОЙ ВЫГОДЕ…

Кемпер сказал:

— Спасибо. Сравнение с Джоном Ф. Кеннеди для меня — большая честь.

Фуло вел машину. Нестор трепался. Кемпер наблюдал.

Они выписывали беспорядочные «восьмерки» по району компактного проживания кубинцев, в том числе и бойцов подразделения.

Нестор просил:

— Отправьте меня на Кубу. Я пристрелю Фиделя с крыши соседнего задания. Я стану Симоном Боливаром моей страны.

«Шеви» Фуло был набит наркотой. Белый порошок, просыпавшийся из полиэтиленовых пакетов, покрыл сиденья.

Нестор просил:

— Отправьте меня на Кубу боксером. Я забью Фиделя до смерти одними кулаками, как боксер Авилан.

Их провожали сотни слезящихся глаз — местные торчки машину знали. В окна тянули дрожащие руки непохмелившееся алкоголики — Фуло слыл известным добряком и никогда не отказывал им в монетке-другой.

Фуло называл это Новым Планом Маршалла. Он говорил, что эти монетки покупали ему их угодливость.

Кемпер наблюдал.

Нестор заезжал на «точки» и продавал заранее расфасованные дозы. А вооруженный Фуло его охранял.

Кемпер наблюдал.

Фуло заметил, как кто-то не из членов подразделения продает наркоту возле винного магазина «Удачное время». Нестор расстрелял участников сделки каменной солью из двенадцатикалиберного дробовика.

Те бросились врассыпную. Каменная соль проникала сквозь одежду, и кожа саднила как черт знает что.

Кемпер наблюдал.

Нестор все нудил:

— Отправьте меня на Кубу ныряльщиком. Я пристрелю Фиделя из гарпунного ружья.

За углом алкашня хлестала дешевое винище. Нюхали пропитанные клеем тряпки токсикоманы. Половина лужаек была загажена использованными презервативами.

Кемпер наблюдал. Что-то постоянно бормотала автомобильная рация. Из Черного города Фуло въехал в Покито Хабану.

Черные лица сменились коричневыми. Основные цвета пейзажа стали более пастельные.

Выкрашенные в пастельные тона церквушки. Дансинги и винные погреба таких же пастельных тонов. Мужчины в рубахах-гваябера насыщенных пастельных тонов.

Фуло вел машину. Нестор трепался. Кемпер наблюдал.

Они видели, как играют в кости прямо на парковке. Слышали, как ораторы толкают слезоточивые речи. Наблюдали, как двое парнишек избивали кулаками памфлетиста, которому вздумалось агитировать за Бороду.

Кемпер наблюдал.

Фуло свернул на улицу Флэглер, дал горсть монет уличным девкам и стал слушать их болтовню.

Одна из шлюх сказала, что Кастро, похоже, педик. Ее товарка сообщила, что у Кастро — тридцатисантиметровая «сосиска». И все девчонки хотели знать одно: когда же будет то самое «вторжение», о котором столько говорят?

Одна из девушек сказала, что кое-что слышала в Блессингтоне. Что — правда это случится уже на следующей неделе?

Кто-то из девочек сообщил, что на Гуантанамо сбросят атомную бомбу. Ее тут же поправили: не на Гуантанамо, а на Плайя-Хирон. Третья девица заявила, что Гавану атакуют летающие тарелки.

Фуло вел машину. Нестор опрашивал прохожих-кубинцев, встреченных им на Флэглер.

Слухи о готовящейся операции долетали до всех. Каждый говорил об этом с видимым удовольствием.

Кемпер слушал, закрыв глаза. Из потоков испанской речи его мозг выхватывал имена собственные:

Гавана. Плайя-Хирон. Баракоа, Ориенте, Плайя-Хирон, Гуантанамо, Гуантанамо.

Кемпер уловил основную мысль: об этом говорят.

Солдаты подразделения, пришедшие в увольнение. Наблюдатели ЦРУ. Намеки, откровенная чушь, — люди заполняли пробелы в информации по собственному усмотрению; если долго гадать о том, куда же высадится десант, можно случайно угадать и «методом тыка».

Если верить разговорам, утечка информации была минимальной.

Фуло не проявлял признаков беспокойства. Нестора эти разговоры тоже не волновали. Кемпер приравнял эту болтовню к «удерживаемой в рамках».

Они принялись фланировать по боковым улочкам близ Флэглер.

Фуло следил за заказами такси. Нестор все болтал о тысяче способов разделаться с Фиделем Кастро. Кемпер смотрел из окна и любовался видом.

Кубиночки посылали им воздушные поцелуи. По радио играла беззаботная музыка мамбо. Гуляки поглощали пропитанные пивом дыни.

Фуло прослушал сообщение по рации:

— Это Уилфредо. Сообщил, что Дон Хуан знает кое-что о партии наркоты, и наверное, нам стоит к нему наведаться.

Дон Хуан Пиментель заходился туберкулезным кашлем. Прихожая его дома была завалена переделанными кукольными Барби и Кенами.

Они зашли и встали в коридоре. От Дона Хуана пахло ментоловым растиранием для груди.

Фуло сказал:

— В присутствии мистера Бойда говорить можно. Он — очень хороший друг свободной Кубы.

Нестор подхватил голую Барби. На кукле был парик а-ля Джеки Кеннеди и кустик волос на лобке, сделанный из губки для мытья посуды.

Дон Хуан закашлялся:

— За рассказ — двадцать пять баксов, а за рассказ и адрес — пятьдесят.

Нестор отбросил куклу и перекрестился. Фуло выдал Дону Хуану две бумажки по двадцать долларов и одну в десять.

Тот сунул деньги в карман рубашки.

— Адрес — дом 4980 по Балюстрол. Там живут четверо членов директората кубинской разведки. Они страшно боятся того, что ваша операция будет успешной и что они больше не станут, как это, получать запас товара с острова. Дома у них хранится большой запас расфасованных доз, от продажи которых можно выручить быстрые деньги, чтобы, как это, финансировать сопротивление вашему сопротивлению. У них там почти полкило героина, разделенного на небольшие дозы, продажа которых приносит, как это, наибольшую прибыль, вот.

Кемпер улыбнулся:

— Дом охраняется?

— Не знаю.

— И кому они собираются продавать?

— Уж конечно, не кубинцам. Я так думаю, negritos и белой бедноте.

Кемпер толкнул Фуло локтем:

— Как считаешь, мистеру Пиментелю можно доверять?

— Думаю, да.

— Он — убежденный противник Кастро?

— Думаю, да.

— Можно рассчитывать, что он не предаст нас ни при каких обстоятельствах?

— Ну… это трудно…

Дон Хуан сплюнул на пол:

— А ты трус — иначе задал бы этот вопрос мне лично.

Кемпер врезал ему, применив прием дзюдо. Дон Хуан сшиб подставку для кукол и рухнул, судорожно глотая воздух.

Нестор швырнул ему на лицо подушку. Кемпер достал свой «сорок пятый» и выстрелил сквозь нее — в упор.

Глушитель скрыл звук выстрела. В воздух взлетел фонтанчик окровавленных перьев.

Нестор и Фуло замерли, шокированные случившимся. Кемпер сказал:

— Позже объясню.

МЯТЕЖНИКИ СПАСАЮТ КУБУ!

ЖАЖДУЩИЕ МЕСТИ КОММИ ТОЛКАЮТ ОТРАВЛЕННУЮ ДУРЬ!

ГЕРОИНОВЫЙ ХОЛОКОСТ!

ПУШЕР КАСТРО ЗЛОРАДСТВУЕТ!

БЕДСТВУЮЩИЙ ДИКТАТОР ИЗГНАН!

РАСТЕТ ЧИСЛО УМЕРШИХ ОТ ОТРАВЛЕННОЙ НАРКОТЫ!

Эти заголовки Кемпер набросал на путевом листе. Вокруг него суетился персонал «Такси «Тигр»» — как раз заступала ночная смена.

Он написал приписку:

ПБ,

закажи Ленни Сэндсу статьи в «Строго секретно» — заголовки прилагаются. Пусть поспешит, а для соответствующей информации просмотрит прессу Майами за следующую неделю или около того; если что — пусть звонит мне. Это, разумеется, касается вторжения, и у меня такое чувство, что его дата уже точно определена. Пока я не могу раскрыть тебе всех тонкостей моего плана, но уверен, что ты его оценишь. Если Ленни сочтет мой заказ малопонятным, попроси его поимпровизировать на тему заголовков в его излюбленном непобедимом спиле «Строго секретно».

КБ

Кемпер надписал конверт: «Ч. РОДЖЕРС/СЛЕД. РЕЙС/СРОЧНО». Мимо проскользнули с крайне озадаченным видом Нестор и Фуло — он так и не объяснил им, за что убил Дона Хуана.

У Санто-младшего жила акула по кличке Батиста. Они приехали в Тампу и бросили тело Дона Хуана в бассейн к рыбине.

Кемпер втащил телефонный аппарат в туалет. Три раза он повторил свою речь — со всеми паузами и репликами «в сторону».

Он набрал номер секретаря Бобби. И попросил ее включить магнитофон на запись.

Она быстро выполнила просьбу, купившись на его превосходно разыгранную «срочность».

И он запел дифирамбы. Он захлебывался в похвалах. Он превозносил высокий моральный дух и боевую готовность подразделения. План ЦРУ, заявил он, просто превосходный. Подготовка вторжения ведется в обстановке чрезвычайной секретности.

Он говорил взахлеб, точно новообращенный скептик. Он разглагольствовал, точно какой президент прошлого, вещавший о политике «новых границ». Его тягучий теннессийский выговор излучал убедительность.

Секретарь пообещала срочно передать кассету Бобби. Ее голос дрогнул и сорвался.

Кемпер положил трубку и направился к парковке. Пробегавший мимо Тео Паэс сунул ему записку.

Звонил У. Литтел. Сказал, что КМ в порядке. Нью-йоркский адвокат КМ говорит, что агенты Минюста начали поиски КМ в Луизиане, У. Литтел говорит, что КМ некоторое время должен пробыть в гват. лагере или, по крайней мере, за пределами страны.

Уорд Литтел на коне — просто поразительно.

Подул ночной ветерок. Кемпер растянулся на расписанном тигровыми полосками капоте и стал смотреть в небо.

Низко над ними нависла луна. У Батисты были блестящие белые зубы — такого же, как ночное светило, цвета.

Кемпер задремал. Его разбудили ритмичные возгласы. Он услышал голоса, скандирующие «ВПЕРЕД, ВПЕРЕД, ВПЕРЕД, ВПЕРЕД» — только это слово и больше ничего.

Кричавшие явно пребывали в состоянии экстатического восторга. Диспетчерская так и сотрясалась, точно гигантская эхо-камера.

Наконец-то назначили дату начала операции. Именно так — ни больше ни меньше.

Санто кормил Батисту бифштексами и жареной курицей. Ее бассейн был доверху залит котлетным жиром.

Батисту не нужно было специально упрашивать откусить Дону Хуану голову. Нестор и Фуло отвернулись. Бойд же не стал. Он начал получать большое удовольствие от кровавых зрелищ.

67. (Джунгли Никарагуа, 17 апреля 1961 года)

ЗА-ЛИВ СВИ-НЕЙ! ЗА-ЛИВ СВИ-НЕЙ! ЗА-ЛИВ СВИ-НЕЙ! ЗА-ЛИВ СВИ-НЕЙ! ЗА-ЛИВ СВИ-НЕЙ!

Шесть сотен глоток изрыгали эти слова. Земля сотрясалась от гула голосов.

Солдаты запрыгивали в грузовики. Грузовики, бампер к бамперу, двинулись на пристань.

ЗА-ЛИВ СВИ-НЕЙ! ЗА-ЛИВ СВИ-НЕЙ! ЗА-ЛИВ СВИ-НЕЙ!..

Пит наблюдал. Джон Стэнтон наблюдал. Оба патрулировали лагерь на джипе и проверяли общую готовность.

На пристани, в полной готовности: военно-транспортное судно американской армии без опознавательных знаков. На борту которого: десантные суда, минометы, гранаты, винтовки, пулеметы, радиооборудование, походные аптечки, репеллент от комаров, карты местности, боеприпасы, а также шестьсот упаковок презервативов «Шейх» — какой-то психоаналитик из Лэнгли предсказал массовые изнасилования в качестве побочного эффекта победы.

В ПОЛНОЙ БОЕВОЙ ГОТОВНОСТИ: шестьсот накачанных бензедрином кубинских повстанцев.

В ПОЛНОЙ БОЕВОЙ ГОТОВНОСТИ на полевом аэродроме: шестнадцать бомбардировщиков «Б-26», призванных нанести сокрушительный удар по действующим военно-воздушным силам Кастро. Опять же опознавательные знаки замалеваны черной краской — то есть это не какие-нибудь там происки империалистов.

СВИ-НЬИ! СВИ-НЬИ!

Короткий клич вполне соответствовал пункту назначения. Джон Стэнтон приказал скандировать его с самого начала «подъема» — тот самый головастый психоаналитик заявил, что многократное повторение укрепляет боевой дух.

Пит сунул в рот несколько таблеток высокооктанового бензедрина и запил кофе. Он видел, чувствовал, чуял, как…

Удар авиации нейтрализует ВВС Кастро. В это время выходят в море корабли — неравномерно, из разных мест. Второй удар с воздуха уничтожает толпы милиционеров. Хаос порождает массовое дезертирство.

На пляж десантируются борцы за свободу Кубы.

Они заполоняют все вокруг. Они убивают. Они рушат. Они воссоединяются с диссидентами на территории острова и захватывают Кубу, ослабленную предварительной обработкой наркотой и пропагандой.

Они ждали, когда Джек-Бесхребетник даст отмашку на первый воздушный удар. Все приказы должны были исходить от Причесона.

СВИ-НЬИ! СВИ-НЬИ!..

Пит и Стэнтон патрулировали территорию на джипе. Приборная панель их автомобиля была оборудована коротковолновым радиопередатчиком — для облегчения связи.

У них был прямой канал связи с лагерем в Гватемале, с «Такси «Тигр»» и Блессингтоном. На этом их радиодосягаемость обрывалась — прямой выход на частоту Белого дома был только в Лэнгли.

Пришел приказ: Джек дал «добро» на вылет шести самолетов.

Пит почувствовал мгновенную слабость в паху. Передавший сообщение заявил, что Джек намерен действовать крайне осторожно.

Шесть из шестнадцати — ни фига себе осторожность!

Они все колесили по лагерю. Пит беспрестанно курил. Стэнтон нервно вертел в пальцах медаль Св. Христофора.

Три дня назад Бойд передал ему с нарочным сообщение — какие-то малопонятные указания Ленни Сэндсу касательно написания статей в «Строго секретно». Ну, он передал приказ Бойда Ленни. Ленни пообещал, что постарается побыстрее.

Ленни умел быть исполнительным. Уорд Литтел умел удивлять.

План по сбагриванию бухгалтерских книг фонда был превосходен. А уж то, как Литтел обхаживал Карлоса, — и подавно.

Бойд устроил их на территории тренировочного лагеря в Гватемале. Марчелло первым долгом вытребовал себе приватную телефонную линию и принялся вершить свои темные дела по междугородной связи.

Карлос любил свежие морепродукты. Карлос обожал закатывать шикарные ужины. Каждый вечер Литтел заказывал воздушную доставку в гватемальский лагерь пятисот свежевыловленных омаров из штата Мэн.

Карлос превратил тренированных солдат в истекающих слюной обжор и вдобавок сделал из них мальчиков на побегушках — образцовые наемники чистили ему ботинки и выполняли разные мелкие поручения.

Бойд руководил операцией по вызволению Марчелло. Бойд дал Питу только один, зато четкий приказ: ОСТАВИТЬ ЛИТТЕЛА В ПОКОЕ.

Перемирие Бондюрана и Литтела было временно продиктовано Бойдом.

Пит все курил. Стэнтон вспотел так, что впору было его выжимать.

СВИ-НЬИ! СВИ-НЬИ! СВИ-НЬИ!

Они припарковались у пристани и стали наблюдать, как вспрыгивают на доски причала повстанцы. Шестьсот человек взобрались на мостки меньше чем за две минуты.

Зашипело радио. Игла указателя, подпрыгнув, остановилась на блессингтонской частоте.

Стэнтон надел наушники. Пит зажег, наверное, миллионную за этот день сигарету.

Транспортник накренился и закачался на волнах. Какой-то жирный кубинец блевал, согнувшись, стоя на корме.

Стэнтон сказал:

— Наше «правительство в изгнании» уже на месте, и Биссел в конце концов одобрил предоставленный мной список ультраправых функционеров. Это-то хорошо, но вот номер с якобы перебежчиком провалился. Гутьерес посадил свой самолет в Блессингтоне, однако приглашенные Дуги Локхартом репортеры узнали нашего Рамона и освистали представление. Беда, конечно, невелика, но лажа есть лажа.

Пит кивнул. Он почуял запах рвоты, трюмных вод и ружейного масла из дул шестисот винтовок.

Стэнтон снял наушники. Из блестящей медаль Св. Христофора стала залапанной и тусклой.

Они все нарезали круги. Это была пустая трата бензина, бензедриновый «приход».

Пожалуйста, Джек, отправь еще несколько самолетов. Отдай приказ войскам выступать.

У Пита жутко зачесалось все тело. Стэнтон принялся болтать о своих детишках.

Часы тянулись, точно десятилетия. Чтобы не слушать Стэнтона, Пит принялся вспоминать.

Всех тех, кого он убил. Всех женщин, с которыми спал. Лучшие гамбургеры в Майами и в Эл-Эй. Прикидывать, что бы он сейчас делал, если бы не уехал из Квебека. Чем бы сейчас занимался, если бы не встретил Кемпера Бойда.

Стэнтон припал к радиоприемнику. Поступали все новые сводки.

Они услышали, что воздушный удар оказался неудачным. Бомбардировщикам удалось уничтожить лишь 10% военно-воздушного флота Фиделя Кастро.

Джек-Бесхребетник весьма болезненно воспринял эту новость. И отреагировал совершенно по-свински: не дал разрешения на второй удар с воздуха — пока.

Чаку Роджерсу удалось пробиться на их частоту. Он сообщил, что Марчелло и Уорд Литтел все еще в Гватемале. И прибавил еще кое-какие последние новости из Штатов: ФБР рыщет по Новому Орлеану — кто-то скормил им фальшивку, что якобы видел там Карлоса!

Это была работа Бойда. Он решил, что телефонные фальшивки отвлекут Бобби и помогут Марчелло замести следы.

Чак отключился. Стэнтон снял наушники и навострил уши — вдруг еще кто позвонит.

Секунды казались годами. Минуты, блин, тянулись целую вечность.

Питовы яйца уже саднили — так он их расчесал. Он охрип от бесчисленного множества сигарет. Пит принялся стрелять по верхушкам пальм, чтобы стрелять хоть во что-нибудь.

Стэнтон сказал кому-то в микрофон:

— Вас понял. — И потом Питу: — Это был Локхарт. Он сообщил, что наши ультраправые в Блессингтоне вот-вот взбунтуются. Ты нужен в Блессингтоне, и Чак Роджерс уже вылетел из Гватемалы, чтобы тебя забрать.

Они развернулись, чтобы облететь кубинское побережье. Чак сказал, что плану полета это совсем не помешает.

Пит закричал:

— Давай снижаться!

Чак, не сбавляя скорости, стал опускаться ниже. С высоты шестисот метров на расстоянии примерно километра от них он увидел пламя.

Они нырнули ниже уровня досягаемости радаров и низко-низко полетели над пляжем. Пит высунул из окна бинокль.

Он увидел обломки самолетов — и кубинских и повстанческих. А также тлеющие стволы пальм и пожарные грузовики, припаркованные на песке.

Вовсю ревели сирены воздушной тревоги. Водруженные на мостки пристани прожекторы светили в полную мощность. Вдоль самой линии прилива разместились огневые сооружения — полностью укомплектованные личным составом и мешками с песком.

На пристани толпились бойцы народной милиции. Этакие маленькие типчики, вооруженные автоматами Томпсона и руководствами по идентификации воздушных судов.

Они находились на расстоянии ста пятидесяти километров к югу от Плайя-Хирон. Эта часть побережья была полностью готова к обороне.

Если и залив Свиней охраняется таким же манером, операция провалилась к чертям собачьим.

Пит услышал хлопки. Кто-то стрелял мелкой, как цыплячье дерьмо, дробью — бип-бип-бип.

До Чака внезапно дошло — ба, да это они же в нас стреляют.

«Пайпер» перевернулся. Пит повис вверх тормашками.

Он ударился головой о крышу. Ремень безопасности обездвижил и едва не задушил его. Чак покачал крыльями и всю дорогу до американской границы летел вверх тормашками.

Стемнело. Блессингтонский лагерь аж светился под огнями высоковаттных дуговых ламп.

Пит проглотил две таблетки драмамина. У парадных ворот он увидел толпу глазеющих работяг и грузовики с мороженым.

Чак аккуратно прокатился по взлетке и разом остановил самолет. Пит, пошатываясь, выбрался наружу — от бензедрина и нарождающейся тошноты ему становилось сильно не по себе.

Посреди тренировочного поля стоял сборный домик. Его окружал заборчик, опутанный тремя кольцами колючей проволоки. Оттуда доносились выкрики — однако далеко не давешние бодрые «СВИ-НЬИ! СВИ-НЬИ!»

Пит потянулся, чтобы поразмять мышцы. К нему подбежал Локхарт.

— Черт, где ты так долго был? Пошли, уймешь поганых латиносов.

Пит спросил:

— Что произошло?

— Да то, что мудак Кеннеди все чешется. Дик Биссел говорил, что он хочет победить, но не желает ни атаковать по полной, ни огребать за то, что вторжение провалилось. Моя ржавая посудина в полной боеготовности, да гребаный папист в Белом доме не…

Пит влепил ему оплеуху. Маленький ублюдок качнулся, однако на ногах удержался.

— Я спросил: «Что случилось?»

Локхарт вытер нос и хихикнул:

— А случилось то, что ребята из моего клана продали парням из правительства немного самогона, и те заспорили о политике с кое-кем из солдат регулярных частей. Я быстренько набрал команду и изолировал самых рьяных вон в том домике; однако это не меняет ситуации: мы имеем шестьдесят разочарованных, вдобавок пьяных в дупель горячих кубинских парней, которые только что не вгрызаются друг другу в глотки, что твои мокасиновые змеи, когда по-хорошему им надо бы думать о текущей проблеме, то есть об освобождении страны от коммунистической диктатуры.

— У них есть огнестрельное оружие?

— Нет, сэр! Я запер оружейный склад на ключ и выставил охрану.

Пит забрался в кабину пилота. Там, прямо над приборной панелью: длинная тонкая бейсбольная бита Чака и набор инструментов «на любой случай».

Он схватил их. Он достал ножницы для резки жести и сунул биту за пояс.

Локхарт спросил:

— Что ты собираешься делать?

Чак заметил:

— Похоже, я понял.

Пит указал на сарай, где хранились пожарные насосы.

— Давайте-ка атакуем их с пожарными шлангами ровно через пять минут.

Локхарт восторженно завопил:

— Так насосы-то хатенку к чертям порвут!

— Этого я и хочу.

Отгороженные колючей проволокой латиносы заржали и завопили. Локхарт мигом домчался до сарая.

Пит подбежал к заборчику и срезал один виток проволоки. Чак обмотал руки своей ветровкой и оторвал приличный кусок «колючки».

Пит пригнулся и пополз. Полз он очень быстро — и в мгновенье ока добрался до сборного домика. Удар битой — и дверь слетела с петель.

Его вторжения со взломом, похоже, никто не заметил. Парни из «правительства в изгнании» были дюже заняты.

Боролись на руках, играли в карты и соревновались «кто больше выпьет». Устраивали гонки детенышей аллигаторов — прямо на полу.

Кругом — куски кровли. На одеялах — игральные кости. А койки прогибаются под тяжестью бутылей с самогоном.

Пит крепко сжал в руках биту. И ПОШЕЛ: собственноручно проводить тренинг ближайшего знакомства с ней.

Он лупил всех, кто попадался под руку. Крушил подбородки и грудные клетки. Кое-кто из «правительства в изгнании» попытался отбиваться — он ощутил несколько ударов.

Бита ломала в щепы перекладины коек. Бита разнесла вдребезги зубные протезы какого-то толстяка.

Наконец-то до правительственных ребят дошло: сопротивляться этому бледнокожему психу бесполезно.

Пит, точно шторм, пронесся по домику. Латиносы единодушно решили держаться пода-а-альше.

Он вышиб заднюю дверь и атаковал стойки крыльца. Пять взмахов с левой руки, пять с правой — каждый раз меняя направление удара, точно он был какой Микки Мэнтл[42].

Стены затрещали. Покачнулась крыша. Пошатнулся фундамент. Латиносы стали спешно покидать помещение — ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ! ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ!

Ударили струи воды из пожарных шлангов. Напор был так силен, что забор не выдержал. Гидравлическая сила лишила домик крыши.

Одна струя задела Пита — он чуть не упал. Домик превратился в груду шлакобетонных обломков.

Вот теперь можно было полюбоваться на «правительство в изгнании».

Спотыкающееся, дрожащее, прибиваемое к земле струями воды. Как там написали бы в «Строго секретно»?

ПОБЕЖДЕННОЕ ПОТОКАМИ ПОЖАРНОГО КРАНА ПРАВИТЕЛЬСТВО ПОШАТНУЛОСЬ! ЗАЛИТЫЙ ЗЕЛЕНЫМ ЗМИЕМ РЕДУТ РАЗВАЛИЛСЯ!

Шланги выплюнули последние капли и затихли. Пит рассмеялся.

Члены «правительства в изгнании», промокшие до нитки, стояли и дрожали. Тем не менее, смех Пита оказался заразительным — и вскоре вся компания сотрясалась от хохота.

Поле для учений превратилось в огромную свалку строительного мусора.

Хохот все нарастал, пока не перерос в маршевый слоган:

СВИ-НЬИ! СВИ-НЬИ! СВИ-НЬИ! СВИ-НЬИ!

Локхарт раздал одеяла. Пит отрезвлял народ бензедрином и холодным лимонадом.

Они погрузились на транспортное судно ровно в полночь. Двести пятьдесят шесть повстанцев — горевших желанием отвоевать свою родину.

Они погрузили на борт оружие, десантные катера и аптечки. Не забыли и о радиосвязи: Блессингтон был настроен на частоту Лэнгли и каждого командного поста в портах отправления.

Разнесся слух: Джек-Причесон говорит, что, мол, второго воздушного налета не будет.

Никто не сообщал о числе погибших в результате первого налета. Никто не удосужился проинформировать о количестве и боеготовности береговых укреплений.

А это значит, что о прожекторах и бункерах на пляже никто ничего не сказал. Как не упомянул о частях народного ополчения в полной боевой готовности.

И Пит знал, почему.

В Лэнгли понимали: сейчас или никогда. Зачем войскам знать, что на вражеской территории их ждет полная задница?

Пит глотал самогон, чтобы избавиться от последствий приема бензедрина. Он вырубился на своей койке — прямо посреди странной галлюцинации.

Япошки, много япошек — Сайпан, 1943 год.

Они окружали его. Он мочил их, мочил, мочил. Он предостерегал их криками. Никто не понимал квебекского диалекта французского языка.

Мертвые япошки воскресали и снова бросались на него. Он снова убивал их голыми руками. Они превращались в женщин — в клонов Рут Милдред Крессмейер.

Чак разбудил его на заре. Он сообщил:

— Кеннеди поддался наполовину. Час назад подразделения из всех лагерей отбыли в пункт назначения.

Мучительно тянулось ожидание. Ко всему прочему, похоже, сломалась радиостанция.

Сигналы с транспортных судов приходили совершенно неразборчивые. На частотах связи между лагерями — искаженное помехами бормотание.

Чак никак не мог понять, в чем дело. Пит пытался дозвониться по прямой телефонной линии — в «Такси «Тигр»» и своему человеку в Лэнгли.

Оба раза — короткие гудки. Занято. Чак списал неполадки на провокации фиделистов.

Локхарт запомнил один полезный номер: номер штаб-квартиры Управления в Майами. Бойд прозвал его «центральным офисом кубинской операции» — горячие ребята из подразделения туда не допускались.

Они сидели возле казарм. Радиостанция периодически отхаркивала странные шумы.

Время шло. Секунды тянулись, точно годы. Минуты превращались в космические века.

Пит курил одну за другой сигареты. Дуги Фрэнк и Чак Роджерс утянули у него целую пачку.

Какой-то куклуксклановец обмывал из шланга Чаков «пайпер». Пит и Чак обменялись до-о-олгим взглядом.

Дуги Фрэнк, кажется, прочел их мысли.

— Можно мне с вами?

То и дело маневрируя, они кое-как подобрались ближе. Они увидели залив Свиней — он был совсем рядом, и дела там шли плохо.

Они увидели налетевший на риф американский корабль. И трупы, свисающие из прорехи в обшивке. И акул, рвущих на части руки-ноги погибших метрах в двадцати от берега.

Чак развернулся и полетел на второй заход. Пит сидел, вплющившись в пульт управления — из-за лишнего пассажира в кабине было весьма тесно.

Они увидели брошенные на пляже десантные суда. Увидели, как живые карабкаются по мертвым. Они увидели штабеля мертвых тел, простиравшиеся метров на сто — вода на мелководье стала красной от крови.

Захватчики все прибывали. В ту же секунду, когда они вспрыгивали на волнорез, их обстреливали из огнеметов. Они вспыхивали и жарились заживо.

Пятьдесят с лишним повстанцев лежали лицом в песок; руки их были закованы в наручники за спинами. По их спинам бежал комми с бензопилой.

Пит видел, как лезвие вгрызается в тела. Как из ран хлещет фонтаном кровь. Как отрезанные головы катятся в воду.

Пламя огнемета взметнулось в сторону их самолета — не долетев до него каких-то двух десятков сантиметров.

Чак стянул наушники:

— Мне удалось перехватить звонок из штаба! Кеннеди приказал отменить второй удар с воздуха и вдобавок заявил, что не будет посылать регулярные части американской армии на помощь нашим парням!

Пит высунул свой «магнум» в окно и стал прицеливаться. Хлопнул выстрел из огнемета — язык пламени выбил оружие из его руки.

Прямо под ними пировали акулы. Жирный коммуняка на берегу приветственно размахивал отрезанной головой.

68. (Джунгли Гватемалы, 18 апреля 1961 года)

Их комната располагалась по соседству с радиоузлом. И сквозь стены то и дело без спросу проникали последние новости о ходе операции.

Марчелло пытался уснуть. Литтел пытался изучать законодательство о депортации.

Кеннеди отказался от второго воздушного удара. Повстанцы были массово захвачены в плен и казнены — прямо на пляже.

Солдаты же резервных подразделений все еще скандировали: «СВИ-НЬИ! СВИ-НЬИ! СВИ-НЬИ! СВИНЬИ!» — глупое слово сотрясало казармы.

Правацкое слабоумие едва ли сможет надолго их развлечь. Слабое, но все же утешение: упиваться презрением к Джону Ф. Кеннеди.

Литтел заметил, как завозился и перевернулся на своей койке Марчелло. Он живет в одной хижине с мафиозным главарем — воистину, пути Господни неисповедимы.

Его уловка сработала. Марчелло просмотрел колонки транзакций в одной из «амбарных книг» и нашел свои собственные долги. И выяснил, что его задолженность выросла до астрономических размеров.

Да и легальные долги Карлоса росли не по дням, а по часам. Безопасность Карлоса зависела от бывшего борца с оргпреступностью.

Этим утром звонил Гай Бэнистер. Он сообщил, что узнал из проверенных источников новость: Бобби Кеннеди известно, что Карлос находится в Гватемале.

Бобби оказал дипломатическое давление. Премьер-министр Гватемалы повиновался: Карлос будет депортирован, «но не сразу».

До того Гай называл его «сущей бабой». Теперь же он говорил с ним по телефону почти уважительно.

Марчелло захрапел. Он спал на своей койке в шелковой пижаме с монограммой.

Литтел услышал доносившиеся из-за стены крики и какой-то стук: как будто множество людей колотили по столам и что-то пинали.

«Это провал!», «Болтаемся тут без дела — надоело уже!», «Он не разрешил послать корабли или самолеты, чтобы бомбить берег!»

Литтел вышел на улицу. Солдаты начали скандировать новый лозунг: «КЕННЕДИ — ТВОЕ СЛОВО! МЫ ЖДЕМ — МЫ ГОТОВЫ!»

Они бродили по двору. Хлестали неразбавленный джин и водку. Глотали таблетки и пинали, точно футбольные мячи, аптекарские бутыли.

Офицерская казарма была разграблена. Дверь аптечного пункта разнесли в щепы.

Литтел вернулся в казарму и схватил трубку висевшего на стене телефонного аппарата. Двенадцать цифр напрямую соединили его с диспетчерской «Такси «Тигр»».

Мужской голос ответил:

— Si? Такси.

— Мне нужен Кемпер Бойд. Передайте, что это Уорд Литтел.

— Si. Секунду.

Литтел расстегнул рубашку — влажность была ужасная. Карлос забормотал во сне — должно быть, ему снился кошмар.

Кемпер взял трубку:

— Что случилось, Уорд?

— Что у вас случилось? У тебя такой взбудораженный голос.

— Да везде, где проживают кубинцы, вспыхнули мятежи, да и операция идет не так, как мы… Что у тебя, Уорд?

— Мне сообщили, что правительство Гватемалы разыскивает Карлоса. Бобби Кеннеди стало известно, что он здесь, и, полагаю, мне снованадо его переправить.

— Действуй. Сними квартиру на окраине Гватемала-Сити; потом позвонишь и скажешь номер телефона. Я пошлю Чака Роджерса забрать вас оттуда и переправить в какое-нибудь более отдаленное место. Уорд, сейчас я говорить не могу. Позвонишь, когда…

Соединение прервалось. Линия перегружена — с одной стороны досадно, но в то же время и забавно: надо же — немного взбудораженный Кемпер К. Бойд.

Литтел снова вышел на улицу. Скандировавшие были уже рассержены не на шутку: «КЕН-НЕДИ ОБО-СРАЛСЯ! ФИ-ДЕЛЯ ИСПУГАЛСЯ!»

69. (Майами, 18 апреля 1961 года)

Кемпер смешивал зелье. Нестор замешивал яд. Они работали на двух сдвинутых вместе письменных столах.

Диспетчерская была в их полном распоряжении. Фуло закрыл «Такси «Тигр»» в шесть вечера и дал всем водителям прямые указания: объезжать места беспорядков и избивать фиделистов.

Кемпер и Нестор работали. Медленно, но верно готовили они смертоносное зелье.

Они смешивали стрихнин и порошок для чистки сантехники в белую пудру, похожую на героин. Получившееся зелье паковалось в маленькие порционные полиэтиленовые пакетики.

Они включили передатчик. Из него доносились ужасающие известия о числе погибших.

Вчера ушел в печать свежий номер «Строго секретно». Ленни позвонил ему и стал расспрашивать о деталях. Его статья описывала ошеломляющий успех операции в заливе Свиней.

Джек все еще может сделать так, чтобы операция удалась. А несколько смертей от «передоза» обесславят Кастро ВНЕ ЗАВИСИМОСТИ ОТ ЕЕ УСПЕХА ИЛИ ПРОВАЛА.

Они проникли в дом наркоторговцев два дня назад — первая пробная попытка проникновения в целях обеспечения безопасности последующих. Они обнаружили двести упаковок зелья, спрятанных за панелью отопления.

Дон Хуан Пиментель сообщил им достоверную информацию. Смерть избавила его от дачи свидетельских показаний.

Нестор приготовил раствор для инъекции. Кемпер протестировал его, набрав жидкость в шприц и нажав на плунжер.

Из иглы потекла молочно-белая жидкость. Нестор сказал:

— Выглядит похоже. Думаю, негритосы, которые это купят, ничего не заметят.

— Давай-ка, поехали к дому. Нам надо подменить пакетики этой ночью.

— Поехали. И — надо молиться, чтобы президент Кеннеди действовал решительней.

Гроза загнала бунтующих под крышу. У половины ночных клубов на улице Флэглер и окрестностях были припаркованы по две патрульные автомашины.

Они остановились у таксофона. Нестор набрал номер заветного дома — гудки. Дом находился в паре кварталов отсюда.

Они стали ездить кругами вокруг него. В округе жили представители кубинского «среднего класса» — небольшие аккуратные домики с палисадниками и брошенными на газонах детскими игрушками.

Искомый дом оказался коттеджиком в испанском стиле, покрытым персикового цвета штукатуркой. Было тихо, как всегда поздно ночью, и небезопасно темно.

Свет ни в доме, ни во дворе не горел. Никаких припаркованных авто. Никакого мерцания голубого экрана в окне гостиной.

Кемпер припарковался на тротуаре. Никто не открыл дверь и не приподнял штор.

Нестор проверил что-то в их чемодане.

— Задняя дверь?

— Больше я так рисковать не хочу. В прошлый раз мы чуть замок не разломали.

— Ну а как тогда ты собираешься попасть в дом?

Кемпер натянул перчатки:

— В кухонной двери проделана дверца для собаки. Станешь на карачки, проползешь туда и откроешь входную дверь.

— Дверца для собаки означает наличие собаки.

— В прошлый раз никакой собаки не было.

— Прошлый раз и этот раз — не одно и то же.

— Фуло и Тео следили за домом. Они точно уверены, что собаки там нет.

Нестор натянул перчатки.

— О’кей, тогда я пошел.

Они пошли к дому. Каждые пару секунд Кемпер оборачивался, чтобы проверить, не появился ли кто сзади и не наблюдает ли за ними. Низкие грозовые тучи дарили спасительный мрак.

В дверь легко могли пройти крупные собаки и пролезть невысокие и худые люди. Нестор лег на землю и вполз в дом.

Кемпер с удвоенной легкостью натянул перчатки. Нестор открыл дверь изнутри.

Они заперлись. Сняли туфли. Вошли в кухню и подошли к панели отопления. Сделав ровно три шага вперед и четыре — вправо. В прошлый раз Кемпер все точно рассчитал.

Нестор держал фонарик. Кемпер снял панель отопления. Пакетики лежали так же, как и в прошлый раз.

Нестор заново пересчитал их. Кемпер раскрыл чемодан и извлек оттуда «Полароид».

Нестор сообщил:

— Ровно двести.

Кемпер сделал снимок с близкого расстояния, чтобы расположить подмененные пакетики точно таким же образом.

Они стали ждать. Из фотоаппарата вылез моментальный снимок.

Кемпер приклеил его к стене с помощью скотча и направил на него луч фонарика. Нестор подменил пакетики. Он располагал их точно по порядку, изображенному на фото — до малейших складок и загнутых уголков.

Они закапали весь пол собственным потом. Кемпер насухо вытер его.

Нестор сказал:

— Давай позвоним Питу — спросим, что там и как.

Кемпер сказал:

— Этого мы не можем.

Прошу тебя, Джек…

Они решили, что до рассвета будут сторожить в машине. Местные жители тоже парковали свои авто на улице — так что «импала» Нестора никому не покажется подозрительной.

Они откинулись на сиденьях и стали наблюдать за домом. Кемпер все придумывал, как мог бы Джек в сложившейся ситуации сохранить лицо.

Пожалуйста, приезжайте домой и заберите свою заначку. И продайте ее побыстрее, чтобы наша свежеотпечатанная пропаганда стала достоверной.

Нестор задремал. Кемпер все мечтал о героях залива Свиней.

К дому подъехал автомобиль. Хлопанье дверей разбудило Нестора — он оторопело заозирался по сторонам.

Кемпер зажал ему рот.

— Тс-с, тихо. Смотри.

Двое мужчин вошли в дом. Свет очертил четырехугольник дверного проема.

Кемпер узнал их. Это были агитаторы — приверженцы режима Кастро, по слухам приторговывавшие наркотой.

Нестор указал на автомобиль:

— Они не стали выключать двигатель.

Кемпер уставился на дверь. Те двое заперли дверь и вышли, таща огромный атташе-кейс.

Нестор приоткрыл окно. Кемпер услышал несколько слов по-испански.

Нестор перевел: «Они собираются в ночной клуб — продавать дурь».

Двое вернулись к своему автомобилю. Включилась потолочная лампочка в салоне. И Кемпер смог прекрасно рассмотреть их лица, точно дело было днем.

Водитель открыл кейс. Пассажир развернул пакетик и втянул в себя его содержимое.

И вздрогнул. И задергался. И забился в конвульсиях.

НАДО ВЕРНУТЬ ПАКЕТИКИ. ТЕПЕРЬ ИХ ПРОДАВАТЬ НЕ СТАНУТ.

Кемпер, спотыкаясь, выбрался из машины и помчался к авто пушеров. Он достал оружие и бросился в атаку.

Накоксованный чувак в очередном конвульсивном броске выбил лобовое стекло.

Кемпер прицелился в водителя. Тип, что схватил «передоз», дергался и закрывал ему поле обзора.

Водитель достал короткоствольный револьвер и стал стрелять. Кемпер принялся отстреливаться. Подбежал, стреляя, Нестор — два выстрела разбили окно — пули со звоном отскочили от крыши авто.

Одна из них, срикошетив, угодила в Кемпера. Рикошеты лишили «накоксованного» лица. Нестор попал в спину водителя — тот рухнул лбом на клаксон.

Который заревел — ААА-ООО-ААА, ААА-ООО-ААА — ГРОМКО-ГРОМКО-ГРОМКО.

Кемпер выстрелил водителю в лицо. Его очки разлетелись вдребезги — осколки лишили его роскошного парика.

Клаксон все ревел. Нестор отстрелил рулевое колесо от подставки. Треклятый клаксон заревел СИЛЬНЕЕ.

Кемпер увидел, что сквозь его рубашку торчит ключичная кость. Шатаясь, он пошел к своей машине, вытирая с глаз чью-то кровь. Нестор подхватил его и дотащил до авто.

Кемпер услышал сигнал клаксона. Кемпер увидел столпившихся на тротуаре зевак. Кемпер увидел у катафалка наркоторговцев каких-то кубинских подростков уголовного вида — те умыкнули злосчастный атташе-кейс.

Кемпер вскрикнул. Нестор сунул ему под нос пакетик настоящего герыча.

Он задохнулся и зачихал. Сердце его застучало и заурчало, точно форсированный двигатель. Он закашлял кровью — неправдоподобно красного цвета.

Нестор врубил двигатель и рванул машину. Наблюдатели бросились врассыпную. Осталась только кость, с неправдоподобной кокетливостью высунувшаяся под прямым углом.

Вставка: документ,

19.04.61.

Заголовок газеты «Де-Мойн регистер»:

ПРОВАЛИВШИЙСЯ ПЕРЕВОРОТ ФИНАНСИРОВАЛСЯ АМЕРИКОЙ!

Вставка: документ.

19.04.61.

Заголовок газеты «Лос-Анджелес геральд экспресс»:

МИРОВЫЕ ЛИДЕРЫ ОСУЖДАЮТ «НЕЗАКОННУЮ ИНТЕРВЕНЦИЮ».

Вставка: документ,

20.04.61.

Заголовок газеты «Даллас морнинг ньюс»:

КЕННЕДИ ОБВИНЯЕТСЯ В НЕОБДУМАННОЙ ПРОВОКАЦИИ.

Вставка: документ.

20.04.61.

Заголовок и подзаголовок газеты «Сан-Франциско кроникл»:

ФИАСКО ОПЕРАЦИИ В ЗАЛИВЕ СВИНЕЙ РАСКРИТИКОВАНО СОЗНИКАМИ США.

Кастро ликует. Список жертв среди повстанцев стремительно растет.

Вставка: документ.

20.04.61.

Заголовок и подзаголовок газеты «Чикаго трибьюн»:

КЕННЕДИ ПЫТАЕТСЯ ОПРАВДАТЬ СЛУЧИВШЕЕСЯ В ЗАЛИВЕ СВИНЕЙ.

Престиж президента в глазах мирового сообщества сильно пошатнулся.

Вставка: документ.

21.04.61.

Заголовок и подзаголовок газеты «Кливленд плейн дилер»:

В ПРОВАЛЕ ОПЕРАЦИИ В ЗАЛИВЕ СВИНЕЙ ОБВИНЯЕТСЯ ЦРУ.

Лидеры повстанцев же винят «трусость Кеннеди».

Вставка: документ.

21.04.61.

Заголовок и подзаголовок газеты «Майами геральд»:

КЕННЕДИ: «ВТОРОЙ УДАР С ВОЗДУХА ПОРОДИЛ БЫ ТРЕТЬЮ МИРОВУЮ ВОЙНУ».

Кубинские эмигранты ставят погибших и взятых в плен повстанцев.

Вставка: документ.

23.04.61.

Заголовок и подзаголовок «Нью-Йорк джорнал-америкэн»:

КЕННЕДИ ОПРАВДЫВАЕТ ДЕЙСТВИЯ НАЕМНИКОВ В ЗАЛИВЕ СВИНЕЙ.

Коммунистические лидеры заклеймили произошедшее «империалистической агрессией».

Вставка: документ.

24.04.61.

Статья из журнала «Строго секретно». Автор — Ленни Сэндс (под псевдонимом «Непревзойденный знаток политической жизни»).

ТРУСЛИВЫЙ НИКЧЕМУШНИК КАСТРО НИЗВЕРЖЕН!

Крысиный яд — отравленная месть отступающих коммунистических отщепенцев!

Красный король предательски правил в течение двух лет. Так давайте же кричать это дружно, громко и свободно: Фидель Кастро, небритый бородатый бард-битник, сбивший с толку своих сограждан желчной дезинформирующей пропагандой, на прошлой неделе был намеренно и бестрепетно свергнут полками пламенных патриотов, полных праведного гнева за то, что Красный Каннибал сотворил с их страной!

Назовем это Днем высадки союзных войск’61! Залив Свиней отныне станет для нас Карибским Карфагеном, а Плайя-Хирон — Патриотическим Парфеноном. А Кастро теперь обессилен и оБЕЗБОРОЖен! — по слухам, он сбрил свое главное украшение, дабы избегнуть ужасов узнавания и уничтожения!

Фидель Кастро — скверно стриженный Самсон’61! А его довольными и деятельными Далилами стали верные красно-бело-синему знамени кубинские герои!

Кастро и его мерзкие мрачные махинации: одним махом обрублены, обречены, окончены! Мрачные мерзкие маневры монстра: все еще наносят моральные увечья славному городу Майами!!!

Врезка: Фидель Кастро алчет огромных сумм денег — стартового капитала будущего беспредела!

Врезка: Фидель Кастро рьяно раскритиковал ревностную равноправную расовую политику Америки, упрямо упрекая лидеров США в том, что они презрительно пренебрегают правами темнокожих граждан.

Врезка: как сообщалось ранее, Фидель Кастро и его мятежный младший брат Рауль торгуют в Майами смертельно опасным героином.

Врезка: пока залив Свиней становился Ватерлоо для Кастро, вредоносные вассалы бородатого битника минировали негритянские кварталы Майами героином, начиненным крысиным ядом! Множество негров-наркоманов, введя в вену смертоносное снадобье социалистов, умерли страшной смертью!!!

Врезка: этот номер журнала был срочно подписан в печать — с тем, чтобы читатели «Строго секретно» не чувствовали себя обделенными и обиженными, не получив порядочной порции правды о Плайя-Хирон. Потому-то мы не можем назвать имен тех несчастных негров или подробнее рассказать об обстоятельствах этих страшных смертей. Эта информация, безусловно, появится в стремительно готовящихся к печати следующих выпусках, в смелом соседстве с новой передовицей: «Банановая республика: красные и мертвые».

Adios, дорогой читатель, — встретимся в окончательно освобожденной Гаване за коктейлем «Свободная Куба» в высоком бокале.

Вставка: документ.

01.05.61.

Личная записка: Эдгар Гувер — Говарду Хьюзу.

Дорогой Говард,

тебе пока не стоит связываться с журналом «Строго секретно». Если ты заглянешь в номер журнала от 24 апреля, то заметишь, что он был подписан в печать, мягко говоря, поспешно — в чем вижу преступную небрежность и/или преступные намерения.

Может быть, мистер Сэндс обладает некими извращенными способностями предсказывать еще не произошедшие события? В его статье упоминается о случаях смерти негров в Майами от передозировки, но мои источники в полиции Майами это отрицают.

Однако девять кубинских подростков и в самом деле умерли, впрыснув себе в вену отравленный героин. Мои контакты в полиции сообщили мне, что 18 апреля два кубинских подростка украли атташе-кейс, в котором содержалось большое количество отравленного героина, из автомобиля, фигурировавшего в нераскрытом деле о перестрелке, в которой погибли двое кубинцев.

Мой контакт упомянул о странной пророческой, пусть и с некоторыми неточностями, статье в «Строго секретно». Я ответил ему, что в жизни полно странных совпадений. Такое объяснение, кажется, удовлетворило его.

Я бы посоветовал тебе впредь попросить мистера Сэндса тщательно проверять факты. Иными словами, «Строго секретно» не печатает научную фантастику — разумеется, если это не в наших интересах.

С наилучшими пожеланиями.

Эдгар

Вставка: документ.

8.05.61.

Заметка в газете «Майами геральд»:

Президент создает правительственную комиссию для расследования провала операции в заливе Свиней.

Назвав провалившуюся интервенцию в заливе Свиней «горьким уроком», сегодня президент Кеннеди заявил, что намерен сделать из него выводы.

На неформальной пресс-конференции президент сообщил группе репортеров, что решил собрать комиссию для расследования точных причин провала операции в заливе Свиней, а также заняться рассмотрением американо-кубинских отношений в свете того, что он назвал «нелепым трагическим эпизодом».

Комиссия опросит кубинских солдат, выживших в заливе Свиней, а также сотрудников Центрального разведывательного управления, занимавшихся подготовкой операции на высшем уровне, а также представителей многочисленной кубинской диаспоры Флориды — в настоящее время в этой среде образовались многочисленные группировки противников режима Кастро.

В состав комиссии войдут: адмирал Эрли Берк и генерал Максвелл Тейлор. Председателем комиссии станет генеральный прокурор Роберт Ф. Кеннеди.

Вставка: документ.

10.05.61.

Личная записка: Роберт Ф. Кеннеди — Кемперу Бойду.

Дорогой Кемпер.

Очень бы не хотелось нагружать раненого работой, но, насколько мне известно, ты не унываешь, идешь на поправку и ждешь с нетерпением, когда тебе можно будет вернуться к исполнению служебных обязанностей в министерстве юстиции. Я чувствую себя виноватым в том, что дал тебе столь опасное поручение, так что слава Богу, что ты поправляешься.

У меня есть для тебя второе задание — географически приближенное к твоей работе в Аннистоне и периодическим поездкам в Майами по поручению мистера Гувера. Президент сформировал комиссию для изучения причин неудачи операции в заливе Свиней и кубинской политики в целом. Нам предстоит опросить высшее руководство ЦРУ и функционеров, непосредственно осуществлявших подготовку к операции, солдат, переживших залив Свиней, а также представителей группировок кубинских беженцев, как поддерживаемых, так и не поддерживаемых ЦРУ. Я возглавлю комиссию, и мне бы хотелось, чтобы ты побыл моим помощником и связующим звеном между нами и базирующимся в Майами контингентом ЦРУ и их кубинскими подопечными.

Полагаю, ты неплохо справишься с этой работой, хотя твоя предварительная высокая оценка готовности подразделений наемников и оказалась, мягко скажем, неточной. Ты должен знать, что и президент и я полагаем, что, в конечном счете, ты вовсе не виноват в провале операции. На данном этапе расследования мы считаем, что причинами стали чрезмерное рвение чинов ЦРУ, пренебрежение вопросом безопасности операции и ошибочная оценка недовольства режимом внутри самой Кубы.

Отдохни еще недельку в Майами. Президент шлет тебе свои наилучшие пожелания, и мы оба с ним полагаем, что это странная ирония судьбы — сорокапятилетний мужчина, всю свою взрослую жизнь сталкивавшийся с различного рода опасностями, случайно попадает под шальную пулю, выпушенную неизвестным в ходе уличных беспорядков.

Поправляйся. Жду твоего звонка на следующей неделе.

Боб

Вставка: документ.

11.05.61.

Радиограмма: приказ директора ФБР Эдгара Гувера агентам-командирам подразделений ФБР в Нью-Йорк-Сити, Лос-Анджелесе, Майами, Бостоне, Далласе, Тампе, Чикаго и Кливленде.

С пометкой: УРОВЕНЬ СЕКРЕТНОСТИ i-Л: УНИЧТОЖИТЬ НО ПРОЧТЕНИИ.

Сэр,

ваше имя не упоминается в тексте радиограммы из соображений безопасности. Считайте данный приказ совершенно секретным и лично доложите мне по исполнении следующего приказа.

Поручите вашим самым доверенным агентам программы по борьбе с оргпреступностью удвоить усилия по установке подслушивающих устройств в известных местах встречи участников организованных преступных групп. Считайте это вашей приоритетной задачей. Не допускайте утечки информации о данной операции по каналам министерства юстиции. Передавайте все устные и письменные рапорты, а также расшифровки записи переговоров мне лично и никому больше. Рассматривайте данную операцию в качестве автономной акции Бюро, которая не может быть приостановлена или отменена никакими санкциями министерства юстиции.

ЭГ

Вставка: документ.

27.05.61.

Рубрика «Уголовная хроника» газеты «Орландо сентинель».

УДИВИТЕЛЬНАЯ ОДИССЕЯ КАРЛОСА МАРЧЕЛЛО.

Кажется, никто не знает, где родился этот человек. Согласно существующей информации, босс мафии Карлос Марчелло (якобы) родился в государстве Тунис, в Северной Африке, или же где-то в Гватемале. Однако первые воспоминания детства Марчелло не имеют отношения ни к той, ни к другой стране. Относятся они исключительно к США — государству, которое он считает своей родиной и откуда 4 апреля сего года его депортировал генеральный прокурор Роберт Ф. Кеннеди.

Карлос Марчелло, человек без родины.

По словам самого Марчелло, представители пограничной службы США силой вывезли его из его дома в Новом Орлеане и перевезли в район Гватемала-Сити, в Гватемалу. Он добавляет, что совершил дерзкий побег из аэропорта и прятался «не в одной жуткой дыре» в Гватемале со своим другом-адвокатом, страстно желающим вернуть его в лоно семьи и к преступной империи, доходы от рэкета и прочего которой составляют (якобы) три сотни миллионов долларов в год. Тем временем Роберт Ф. Кеннеди то и дело получал анонимные наводки, что, дескать, мафиозного босса (опять-таки якобы) видели в том или ином месте в Луизиане. Ни одна из этих «подсказок» не подтвердилась. Кеннеди догадался, что Марчелло прятался не на территории Луизианы, а все время после своего «дерзкого побега» скрывался в Гватемале под прикрытием гватемальского правительства.

Кеннеди прибегнул к дипломатическому прессингу. Премьер-министр Гватемалы повиновался и приказал государственной полиции приступить к поискам Марчелло. Вскоре (предполагаемый) султан мафии и его адвокат были обнаружены — они проживали на съемной квартире возле Гватемала-Сити. Оба были немедленно депортированы в Эль-Сальвадор.

Они ходили пешком по деревням, ели в кафетериях с немытой посудой и спали в глинобитных хижинах. Адвокат попытался связаться с подручным Марчелло, пилотом, который мог переправить их по воздуху в более надежное укрытие. Однако вызвать его не удалось; и Марчелло и его приятель-адвокат, хоть и страшились очередной депортации, но продолжали идти.

Роберт Ф. Кеннеди и подчиненные ему юристы Минюста приготовили документы. Адвокат Марчелло, в свою очередь, также составлял документы и передавал их по телефону в Нью-Йорк, формальной команде юристов (предполагаемого) паши новоорлеанской мафии. Тот самый пилот-приятель Марчелло, возникнув из ниоткуда, (согласно информированным источникам автора этой статьи) контрабандой увез своих друзей из Эль-Сальвадора в Матаморос, в Мексике, — причем ему пришлось лететь, едва не касаясь верхушек деревьев, чтобы не попасть в зону слежения радаров.

По прибытии Марчелло и его адвокат пешком пересекли границу. Здесь (предполагаемый) магараджа мафии сдался пограничной службе и был доставлен в центр временного содержания в Мак-Аллене, штат Техас, уверенный в том, что апелляционная судейская коллегия в составе трех судей разрешит ему выйти на свободу под залог и остаться в Америке.

Его уверенность не была обманута. На прошлой неделе Марчелло вышел из здания суда свободным человеком — хотя и человеком, которого преследует призрак безгражданства.

Представитель министерства юстиции сообщил автору статьи, что тяжба о депортации Марчелло может продлиться не один год. На вопрос о том, может ли быть достигнут разумный компромисс, генеральный прокурор Кеннеди ответил: «Возможно — если мистер Марчелло откажется от своих финансовых активов в США и переедет к русским или в нижний Мозамбик».

Словом, удивительная одиссея Карлоса Марчелло продолжается…

Вставка: документ.

30.05.61.

Личная записка: Кемпер Бойд — Джону Стэнтону.

Джон,

спасибо за джин и копченую лососину. Сам понимаешь, это не то, что больничная кормежка — потому еще раз благодарю тебя за гостинец.

С 12 мая я снова в Аннистоне — Младшему брату не совсем понятен смысл слова «выздоравливать», так что я занимаюсь расследованиями ущемлений прав негров и сбором свидетельских показаний для созданной им комиссии по рассмотрению кубинской проблемы. (Спасибо Н. Часко за то, что доставил меня в больницу без уведомления полиции. В том, что касается подкупа испаноговорящих врачей, Нестор большой спец.)

Меня очень беспокоит мое задание в рамках комиссии. Я участвовал в подготовке кубинской операции с самого начала, и одно неосторожное слово, сказанное Младшему брату, уничтожит меня в глазах обоих братьев, будет стоить мне лицензии юриста и на всю жизнь лишит меня права работать в органах охраны правопорядка любого типа. В этом свете мне бы хотелось сказать, что я намеренно искал встреч с теми из интервьюируемых кубинских солдат, которых я ранее не встречал и которые не знают, что я — сотрудник Управления под прикрытием. Я редактирую рапорты так, чтобы подготовка операции изображалась в них в самом положительном свете, какой только возможен. Насколько вам известно, Старший брат стал ярым противником Управления. Младший брат разделяет это его чувство, однако по кубинскому вопросу он постепенно начинает придерживаться позиций, сходных с нашими. Это придает мне сил, однако я должен еще раз подчеркнуть существование абсолютной необходимости сохранять в тайне от Младшего брата все связи ЦРУ с мафией, что теперь стало весьма проблематично, принимая во внимание его нынешнюю заинтересованность в кубинской политике.

Я собираюсь пока оставить выполнение контрактных обязательств перед ЦРУ и сконцентрировать свое внимание исключительно на двух своих заданиях от министерства юстиции. Я чувствую, что Управлению я нужен в качестве прямого связующего звена между ними и Младшим братом. Поскольку в настоящий момент политика в отношении Кубы подвергается переоценке, чем ближе я буду к тем, кто диктует политику, тем больше пользы я принесу Управлению и нашим кубинским планам.

Бизнес нашего подразделения остается весьма доходным. Я считаю Нестора и Фуло весьма надежными людьми, способными его поддерживать на должном уровне. Санто сообщает мне, что наши итальянские друзья и дальше будут снабжать нас солидными суммами. События Плайя-Хирон дали всем понять, во что это может вылиться. Никто не собирается останавливаться сейчас. Насколько легче была бы наша жизнь, если бы Младший брат не так ненавидел итальянцев!

70. (Майами/Блессингтон, июнь — ноябрь 1961 года)

Диспетчерская «Такси «Тигр»» представляла собой гигантскую мишень. Водители крепили к стене фотографии Фиделя Кастро и швыряли в них дротики, превращая снимки в конфетти.

Что касается Пита, у него были свои личные мишени.

Вроде Уорда Литтела, например. Теперь он стал питомцем Карлоса Марчелло — человеком мафии и, следовательно, неприкасаемым.

Вроде Говарда Хьюза — экс-босса и благодетеля.

Хьюз его уволил. По словам Ленни, это мормоны его заставили. Чему в немалой степени способствовал провал «Строго секретно».

Дракула обожал своих мормонов. Их главный, Дуэйн Спарджен, нашел какого-то пушера, так что билет на седьмое небо он теперь мог купить и без Пита Бондюрана.

Хорошая новость: у Спарджена рак. Плохая новость: Хьюз отказался от «Строго секретно».

Статья о заливе Свиней и передозировках породила волну крайне неудобной для издания критики. Однако Ленни все еще оставался на жалованье у Хьюза — писать скандальные статьи лично для него.

Это всегда были статьи, в которых содержался материал слишком скандальный, чтобы публично скармливать его любопытным читателям. Статьи потреблялись лишь двумя любителями грязного белья: Дракулой и Эдгаром Гувером.

Драк платил Ленни пять сотен в неделю. Драк звонил Ленни каждую ночь. Драк достал Ленни — своими звонками и голубой мечтой «Хочу Лас-Вегас!».

Хьюз и Литтел были лишь вступительной частью. Главной же его мишенью стал президент Джон Ф. Кеннеди.

Который: трепался, точил лясы, трубил об операции в заливе — и в последний момент зассал.

Который: колебался, копался, корчился, кричал, как ребенок в колыбели, — и позволил Кубе остаться под коммунистами.

Который: медлил, мямлил — и наложил себе в штаны, в результате чего одиннадцать лучших людей из Блессингтона были убиты.

Это он отдал в руки Джека информацию о займе Хьюза Никсону. Это через него Джеку достался гребаный Белый дом. Сделка Бойда/Бондюрана о кубинских казино осталась в прошлом, растаяла, точно дым, — как и хитрюга Дик Никсон.

Управление продолжало плодить воинственно настроенных кубинских наемников. Небольшие группки горячих парней на моторных катерах совершали дерзкие вылазки на кубинское побережье. Словом, сущее ребячество — плевком водопада не перешибить.

Джек все твердил, что «вполне возможно», состоится вторая попытка высадки десанта. Ни даты, ни вообще более или менее подробной информации — обычный треп.

Джек — дерьмо собачье. Джек — фуфло расфуфыренное, дутый дурила.

Блессингтон все еще функционировал. Бизнес подразделения потихоньку процветал. Фуло подкупил свидетелей перестрелки, в которой был ранен Бойд — сорок человек получили жирную взятку.

Нестор спас Бойду жизнь. Нестор не знал страха. Раз в неделю Нестор тайком пробирался на Кубу в поисках малейшего шанса добраться до Фиделя.

«Такси» стал заправлять Уилфредо Дельсол. Теперь мальчик вел себя примерно — его танец со сторонниками Кастро оказался лишь двухсекундным танго.

Джимми Хоффа периодически заглядывал в диспетчерскую «Такси «Тигр»». Джимми был кеннединенавистником номер один — и у него были на то причины.

Бобби К. заставил Джимми плясать под свою дуду: старый добрый Блюз Большого Жюри и Навязчивых Арестов. У Джимми появилась новая идея-фикс — в виде ярко выраженной ностальгии по операции с Дэрлин Шофтел.

Джимми все вещал:

— Мы можем снова попытаться. Надавив на Джека, я нейтрализую Бобби. Уж наверняка Джек не разлюбил это дело.

Джимми не унимался. Джимми сейчас излучал всю ту ненависть, что мафия успела накопить к венценосному семейству.

Сэм Джи так и сказал:

— Я горько сожалею о том дне, когда купил Джеку Иллинойс.

Хеши Рескинд вторил ему:

— Кемперу Бойду Джек нравился, так что мы сочли его кошерным.

Теперь Бойд был чем-то вроде тройного или даже четвертного агента. Бойд жаловался, что страдает от бессонницы. Он так много и настолько сложно лгал, что ночами ему приходилось сортировать все сказанное днем.

Бойд был связующим звеном между всеми ними и комиссией по изучению кубинского вопроса. Бойд занимался подразделением исключительно по выходным — ибо желал облегчить себе жизнь.

Бойд скармливал Бобби рапорты, составленные так, чтобы выставить ЦРУ молодцами. Бойд выдавал ЦРУ секреты комиссии. Бойд пытался давить на Бобби и Джека. Он подстрекал их убить Кастро и ускорить сроки второго вторжения.

Братья отвечали ему дружным «нет!» по обоим пунктам. Бойд сказал, что Бобби больше интересуется кубинским вопросом, чем Джек, — однако в несколько своеобразном свете.

Джек сказал: второго вторжения не будет. Джек отказался от планов убийства Бороды. Комиссия по изучению кубинского вопроса разработала альтернативу — под названием «Операция «Мангуст»».

Это был вычурный долгосрочный план. Давайте поимеем Кубу обратно когда-нибудь в этом столетии. Вот тебе бюджет в пятьдесят миллионов в год — апорт, ЦРУ, апорт!

Операция «Мангуст» породила «Джи-эм вейв». Под этим красивым названием скрывались шесть корпусов здания «U» штаб-квартиры ЦРУ в Майами. «Джи-эм вейв» мог похвастаться шикарными кабинетами с диаграммами и графиками по стенам и всеми новейшими причиндалами для работы тайных агентов.

«Джи-эм вейв» был высшей школой для дураков.

Апорт, ЦРУ, апорт. Следи за группировками эмигрантов, только, что называется, без шума и пыли, — иначе угробишь рейтинги Джека-Причесона.

Бойду все еще нравился Джек. Привязанность Бойда была слишком глубока, чтобы он мог увидеть, что это за человек. Бойд говорил, что ему нравится защищать гражданские права — потому что там не надо таиться и мимикрировать.

У Бойда были проблемы со сном. Да это же сущее благословение, Кемпер, — тебе бы мои ночные кошмары.

71. (Вашингтон, округ Колумбия, июнь — ноябрь 1961 года)

Новый офис ему страшно нравился. Карлос Марчелло приобрел помещение специально для него.

Это был просторный трехкомнатный номер. Здание располагалось совсем неподалеку от Белого дома.

Обставлял его профи-декоратор. Дубовые панели на стенах и кресла, обитые зеленой кожей, напоминали ему кабинет Джулиуса Шиффрина.

У него не было секретаря — ни в приемной, ни личного. Карлос был крайне скрытным.

Карлос нагрузил его работой по полной программе. Бывший Чикагский Призрак стал теперь адвокатом мафиози.

В этом ему чудилась некая симметрия. Он встал под знамя человека, который ненавидел тех же, что и он. Кемпер облегчил их встречу. Бойд знал, что они поладят.

Джон Ф. Кеннеди нагрузил работой Кемпера Бойда. Они были похожи — очаровательные кавалеры неглубокого ума, мальчишки, которые никогда не повзрослеют. Кеннеди натравил преступников на чужую страну и предал их, когда увидел, во что это вылилось. Кемпер защищал права одних негров и продавал героин другим.

Карлос Марчелло вел такую же грязную игру. Карлос использовал людей, удостоверяясь, понимают ли они ее правила. Карлос знал, что за свои прегрешения ему вечно гореть в аду.

Вдвоем они прошагали не одну сотню километров. Отстаивали мессы в церквушках затерянных в джунглях городков и опускали огромные суммы в кружки для пожертвований.

Только вдвоем. При них не было ни телохранителей, ни прихлебателей.

Они ели в грязных деревенских харчевнях. Угощали обедом целые деревни. Он составлял юридические документы по делу о депортации прямо на обеденном столе, а потом по телефону зачитывал их нью-йоркским адвокатам Карлоса.

Чак Роджерс перевез их в Мексику. Карлос сказал:

— Я доверяю тебе, Уорд. Если ты скажешь: «Сдайся властям», я так и сделаю.

И он оправдал доверие. Комиссия из трех судей пересмотрела доказательства по делу о депортации Карлоса и освободила его под залог. Защита Литтела была признана дерзкой и блестящей.

Благодарный Карлос свел его с Джеймсом Риддлом Хоффой. Джимми был расположен самым добродушным образом — Карлос вернул ему бухгалтерские книги, не преминув описать обстоятельства, при которых они к нему попали.

Хоффа стал его вторым клиентом. А единственным противником остался Роберт Кеннеди.

Он составлял документы для формальных представителей Хоффы в суде. Результаты подтвердили, что Литтел был действительно блестящим адвокатом.

Июнь 1961 года: второй приговор по делу Солнечной долины был признан недействительным. Составленные Литтелом документы и показания подтвердили, что имел место некорректный выбор членов большого жюри.

Август 1961 года: у большого жюри южной Флориды буквально выбили почву из-под ног. Литтел заставил суд признать, что доказательства по делу были получены путем провоцирования обвиняемого на уголовно наказуемое деяние.

Словом, он нашел работу.

Он бросил пить. Снял прекрасную квартирку в Джорджтауне и наконец полностью взломал кодировку бухгалтерских книг.

Цифры и буквы стали словами. Слова — именами собственными, которые надо было отследить по полицейской картотеке, навести справки в различных городах и весях, и перелопатить сотни ставших публично доступных финансовых документов.

На это ушло ровно четыре месяца. За это время он обнаружил имена знаменитостей, политических деятелей, лидеров оргпреступности, а также имена никому не известные. Он читал некрологи и сводки происшествий. Раза по четыре проверял каждое имя, дату и число и использовал перекрестные ссылки на все мало-мальски значимые факты. Оценивал имена и цифры — и использовал их для составления собственного портфеля ценных бумаг; в результате у него накопились впечатляющие сведения о некоторых финансовых коллизиях.

Ибо среди заемщиков центрального пенсионного фонда профсоюзов водителей грузовиков значились: двадцать четыре члена Сената США, девять губернаторов штатов, 114 конгрессменов, Аллен Даллес, Рафаэль Трухильо[43], Фульхенсио Батиста, Анастасио Сомоса[44], Хуан Перон[45], ученые — лауреаты Нобелевской премии, наркозависимые кинозвезды, гангстеры-ростовщики, коррумпированные профсоюзные лидеры, светские львы и львицы с Палм-Бич, аферисты всех мастей, полоумные французские ультраправые со значительными земельными владениями в Алжире, а также шестьдесят семь жертв нераскрытых убийств — очевидно, бедняги, не сумевшие расплатиться по кредиту.

Основным кредитором и ключевым распорядителем средств был некий Джозеф П. Кеннеди.

Джулиус Шиффрин умер внезапно. Он мог почувствовать, что существуют займы, не отмеченные, так сказать, на карте транзакции средств фонда, — махинации, неведомые обычным мафиози.

Он мог развить догадку Шиффрина и воспользоваться ею. Он мог ухватиться за это дело со всей силой своей новехонькой воли.

Пять месяцев абсолютной трезвости позволили ему понять: ты способен на все.

Часть IV Героин Декабрь 1961 — сентябрь 1963

72. (Майами, 20 декабря 1961 года)

Народ из Управления прозвал это место «Солярий U». Девочки в шортиках и топах на бретелях, когда до Рождества осталось всего пять дней — ей-богу.

Большому Питу нужна женщина. Опыт вымогательства желателен, но необяза…

Бойд спросил:

— Ты меня вообще слушаешь?

Пит ответил:

— Слушаю, и наблюдаю тоже. Интересно, но, честно говоря, пока что студенточки впечатляют меня больше, чем «Джи-эм вейв».

Они свернули и очутились между двух зданий. Здание учебного корпуса ЦРУ примыкало прямиком к спортзалу для девушек.

— Пит, ты меня…

— Ты говорил, что Фуло и Нестор могут заниматься нашим маленьким бизнесом самостоятельно. Еще — что Локхарт разорвал контракт с Управлением, чтобы организовать в Миссисипи собственную ячейку Ку-клукс-клана и стукачить федералам. Чак вернулся в Блессингтон, а мое новое задание — поставлять оружие Гаю Бэнистеру в Новый Орлеан. У Локхарта есть кое-какие знакомые, которые могут помочь мне в поставках оружия, а Бэнистер нахваливает своего кореша по имени Джо Мильтир, который вроде как связан с парнями из «Джона Берча» и минитменами[46]. У них, типа, до хрена бабок на оружие, и Мильтир передаст немного через контору такси.

Они прошли по затененной аллейке и присели на скамеечку, укрытую от солнца. Пит вытянул ноги и снова стал глазеть на спортзал.

— Хороший способ удержать уставшего слушателя.

Пит зевнул:

— «Джи-эм вейв» и вообще гребаная операция «Мангуст» — скукотища. Все эти вылазки на побережье, поставки оружия и наблюдение за группировками повстанцев — и подавно тоска смертная.

Бойд уселся верхом на скамью. Через две скамейки братались ребятишки из колледжа и зацикленные на кубинской проблеме ребята из ЦРУ.

— Ну, а каков тогда твой план идеального развития событий?

Пит зажег сигарету:

— Нам надо замочить Фиделя. Я — за, ты — за, и единственные, кто против, по-видимому, твои приятели — Джек и Бобби.

Бойд улыбнулся.

— Я начинаю думать о том, что нам придется это сделать в любом случае. Если нам удастся найти козла отпущения, которого мы и скормим органам правопорядка, то, очень вероятно, никто не подумает ни на Управление, ни уж тем паче на нас.

— То есть Джек и Бобби будут считать, что им просто повезло.

Бойд кивнул.

— Мне надо будет поговорить с Санто.

— Я уже поговорил.

— И как ему идея?

— Понравилась. И он побеседовал на этот счет с Джонни Росселли и Сэмом Джи. Оба заявили, что они — за.

Бойд потер раненую ключицу:

— Тебе удалось собрать такой вот кворум?

— Не совсем. То есть сама-то идея им понравилась, но, такое впечатление, что они не прочь, если бы их кто-нибудь убедил.

— Может, нам стоит нанять для этого Уорда Литтела? Он у нас нынче — главный спец по убедительности.

— Хочешь сказать, что ты заценил, как он запудрил мозги Карлосу и Джимми?

— Неужто ты сам не оценил?

Пит принялся выдувать колечки дыма:

— Я могу заценить такие штуки не меньше твоего, но не в случае с Литтелом. А вот ты улыбаешься, потому что твой ссыкун-младшенький наконец-то стал вести себя более-менее подобающим образом.

Мимо проплывали стайки студенток. Большому Питу нужна…

Бойд сказал:

— Ты должен помнить: теперь он на нашей стороне.

Пит буркнул:

— Да как не помнить. Хотя, помнится, твой приятель Джек тоже был вроде на нашей…

— Он до сих пор на нашей. Он слушает Бобби как никого другого, а Бобби, что ни день, становится все больше заинтересованным в кубинском вопросе.

Пит выпустил в воздух целую гирлянду аккуратных колечек:

— Приятно слышать. Может, даже это означает, что нам удастся добраться до наших с тобой прибылей от казино тогда, когда сам мудила Бобби станет президентом.

У Бойда сделался рассеянный вид. Должно быть, это были последствия ранения — такие вещи обычно быстро не проходят.

— Кемпер, ты вообще меня слушаешь?

Бойд отрезал:

— Ты только что открыто выразил несогласие с политикой Кеннеди. Ты собирался нападать на президента; тем не менее, он остается лучшей гарантией того, что нам таки удастся добраться до денег казино, и вдобавок это общая неподготовленность ЦРУ, а вовсе не нерешительность Кеннеди стала причиной провала операции в заливе Свиней.

Пит восторженно завопил и хлопнул ладонью по сиденью скамейки.

— Со-о-овсем забыл! Ты ж у нас не любишь, когда ругают твоих парней!

— Парня. Единственное число.

— Бля, ну извиняюсь, хотя, если честно, не вижу, что такого хорошего в том, чтобы стать прихлебателем президента Соединенных Штатов?

Бойд ухмыльнулся:

— Места, в которые он тебя отпускает.

— Вроде того, что он отправляет тебя защищать ниггеров в дыру под названием Меридиан, штат Миссисипи?

— Теперь и во мне течет негритянская кровь. В больнице св. Августина мне делали переливание, и кровь брали у негра.

Пит рассмеялся:

— Значит, теперь у тебя комплекс Большого Белого Бваны. Защищать негритосов и латиносов и, типа, считать, что ты — южный аристократ — спаситель народов.

Бойд спросил:

— Все сказал?

Пит с сожалением отвел взгляд от высокой брюнетки:

— Да, все.

— Значит, ты готов рационально обсуждать убийство Фиделя?

Пит швырнул окурок в дерево:

— Единственное более-менее рациональное, что я могу сказать, — пусть это сделает Нестор.

— Да я уже подумал о Несторе — о нем и двух запасных стрелках, которых потом можно, если что, пустить в расход.

— А где мы их возьмем?

— Да поспрашиваем у своих. Ты найдешь две команды по два человека, я найду одну. Но наш Нестор и пара финалистов, пойдут на дело во что бы то ни стало.

Пит сказал:

— Согласен.

Дуги Фрэнк Локхарт знал, что творится на всем ультраправом Юге. Те, кому было нужно оружие, знали, кому звонить: рыжему Дуги в Паккетт, штат Миссисипи.

Санто и Сэм разорились на пятьдесят штук каждый. Пит забрал деньги и отправился совершать оружейный шоппинг — в виде винтовок и ружей.

Дуги Фрэнк вытребовал себе 5 % комиссии. Он всегда знал, где в округе происходит распродажа подержанных автоматов А-1 со склада какого-нибудь ультраправого кружка.

Локхарт знал свое дело. Локхарт знал, чтоправое движение штатов Дикси[47] пересматривает принцип формирования своей боевой комплектации.

Раньше красная угроза требовала тяжелого вооружения. То есть автоматов Томпсона, минометов и гранат. Теперь же, когда основную угрозу представляли шибко смелые негры, для борьбы с ними больше подходило легкое вооружение.

Словом, американский Юг превратился в одну большую полоумную распродажу на дому.

Пит менял дрянные пистолетики на новенькие базуки. Пит покупал боевые «Томпсоны» всего за пятьдесят «колов» штука. Пит снабдил шесть тренировочных лагерей шестью миллионами единиц боеприпасов.

«Минитмены», «Национальное движение за государственные права», «Партия национального возрождения», «Восторженные рыцари Ку-клукс-клана», «Королевские рыцари Ку-клукс-клана», «Императорские рыцари Ку-клукс-клана», «Коалиция «Кларион» за новую конфедерацию» снабжали его оружием. Он же снабдил этим оружием шесть лагерей для беженцев, полных запасных стрелков, которых можно было не считать.

Пит потратил на покупку вооружения три недели. Он пять раз совершал круг Майами — Новый Орлеан.

Пятьдесят штук испарились. Хеши Рескинд раскошелился на еще двадцать. Хеши был смертельно напуган — его врачи нашли у него рак легких.

Хеши устроил себе тур по лагерям — развеять мрачные мысли. Он привез с собой Джека Руби с его стриптизершами и Дика Контино с его аккордеоном.

Стриптизерши танцевали стриптиз и резвились с солдатами. Хеши покупал минеты всему лагерю. Дик Контино шесть тысяч раз, не меньше, лабал на своем аккордеоне «Красу Испании».

Одно такое мероприятие на озере Поншартрен посетил и Джимми Хоффа. Он беспрестанно чертыхался, честя и чехвостя братьев Кеннеди.

А близ Мобила к ним как-то присоединился тот самый Джо Мильтир. Безо всякой просьбы он пожертвовал десять тысяч на покупку оружия.

Гай Бэнистер назвал старика Джо «безобидным». Локхарт сообщил, что старикан обожает поджигать ниггерские церквушки.

Пит занимался отбором запасных стрелков для убийства Фиделя. Отбор производился путем задавания двух простых вопросов.

Ты — меткий стрелок?

Ты согласился бы умереть, чтобы Нестор Часко смог пристрелить Фиделя?

Так он уговорил, по меньшей мере, сотню кубинцев. Свой выбор, однако, остановил на четырех.

ЧИНО КРОМАЙОР.

Уцелел в заливе Свиней. Согласился взорвать Кастро, засунув бомбу в прямую кишку — чтобы ее не нашли при обыске.

РАФАЭЛЬ ЭРНАНДЕС-БРАУН.

Сигарный фабрикант/террорист. Хочет подсунуть Кастро отравленную сигару и погибнуть в клубах табачного дыма вместе с человеком, который погубил его табачные плантации.

ЧЕЗАР РАМОС.

Бывший повар в кубинской армии. Желает приготовить взрывающегося молочного поросенка и погибнуть на Последнем Ужине Кастро.

ВАЛЬТЕР «ХУАНИТА» ЧАКОН.

Трансвестит-садист. Желает отыметь Фиделя в задницу и погибнуть в момент оргазма под перекрестным огнем милиционеров Кастро и повстанцев-наемников.

Записка Кемперу Бойду:

«Я нашел своих ребят — а ты найди лучше, если, конечно, сможешь».

73. (Меридиан, 11 января 1962 года)

Кемпер занюхал смесь героина с «коксом». Он пробовал наркотики ровно в шестнадцатый раз.

То есть в двенадцатый после того, как ему отменили лекарства. Что равнялось 1,3 дозы в месяц — а значит, никаким наркоманом он не был.

Голова кружилась. Мозг гудел, точно мотор. Задрипанная комнатушка в мотеле «Семинол» показалась ему почти люксом.

Записка на память:

«Встретиться с негром-проповедником. Он собирает группу борцов за гражданские права».

И еще одна:

«Встретиться с Дуги Фрэнком — он нашел тебе стрелков».

Зелье действовало всю дорогу домой.

Ключица перестала ныть. Стальные зажимы, которые ее фиксировали, вероятно, зацепились прочно.

Кемпер вытер нос. Портрет над письменным столом так и сиял.

С портрета смотрел Джек Кеннеди — фото было сделано до операции в заливе Свиней. А дарственная надпись — после: «Кемперу Бойду. Нас тут обоих слегка подстрелили недавно».

Шестнадцатая доза оказалась высокооктановой. Улыбка Джека была на редкость счастливой — ибо незадолго до фотосессии «волшебный доктор» впрыснул ему свое чудо-снадобье.

Джек выглядел молодым и непобедимым. Однако последние девять месяцев поубавили в нем самоуверенности.

Фиаско операции в заливе Свиней сделало его старше. Да, это нелегко — выдержать такой шквал общественного порицания.

Джек винил себя — и Управление. Джек уволил с постов Алена Даллеса и Дика Биссела. Джек заявил: «Я уничтожу ЦРУ».

Джек ненавидит ЦРУ. Бобби же — нет. Теперь Бобби ненавидит Фиделя Кастро — так же сильно, как и гангстеров с Хоффой.

Вскрытие причин провала в заливе Свиней болезненно затянулось. Он был двойным агентом, Кемпер Бойд — дуэнья. Он показывал Бобби повстанцев — из тех, что не были криминальным контингентом. И которых Лэнгли было не стыдно предъявить.

Комиссия по расследованию назвала операцию «донкихотством», «халтурно спланированной провокацией» и «опиравшейся на неверные разведданные».

Он был согласен. Чины из Лэнгли — нет.

В Лэнгли его считали апологетом Кеннеди. А также «политически неблагонадежным».

Это ему рассказал Джон Стэнтон. Про себя он не мог порадоваться такой оценке.

Вслух он согласился: да, от «Джи-эм вейв» толк будет.

Про себя же он с этим был не согласен. И все упрашивал Бобби: давайте убьем Фиделя Кастро. Бобби возражал.

Бобби был хулиганом с четкими моральными принципами. Порой очень трудно было догадаться об истинных мотивах его поступков.

Хулиган Бобби отправил в десять крупнейших городов страны команды борцов с оргпреступностью. С единственной целью — найти и завербовать информаторов из тамошнего уголовного контингента. Этот его шаг прогневал Эдгара Гувера. Ибо независимые борцы с оргпреступностью могли запросто обставить агентов пресловутой программы ФБР.

Хулиган Бобби ненавидит хулигана Эдгара. Хулиган Эдгар отвечает взаимностью. Беспрецедентной ненавистью — все министерство юстиции пропитано ею.

Гувер намеренно тормозил выполнение заданий от Минюста. Бобби развалил автономию ФБР. Гай Бэнистер рассказывал, что Гувер нелегально разместил «жучки» в известных местах встреч участников организованных преступных группировок по всей стране.

Бобби о них и не подозревал. Мистер Гувер умел хранить секреты.

Как и Уорд Литтел. Самым большим его секретом было «злодейство» Джо Кеннеди — основного займодавца пенсионного фонда профсоюза водителей грузовиков.

В конце прошлого года у Джо случился инфаркт, едва не убивший его. Клер рассказывала, что это «опустошило» Лору.

Она попыталась связаться с отцом. Бобби не позволил. Тот чек на три миллиона запер перед ней двери семьи Кеннеди окончательно и бесповоротно.

Клер с отличием закончила Тулейн в прошлом году. Ее зачислили на юридический факультет Нью-Йоркского университета. Она переехала в Нью-Йорк и сняла квартиру рядом с Лорой.

Лора редко упоминала о нем. Клер рассказала ей, что он был ранен в Майами «случайным выстрелом». Лора сказала:

— Кемпер и «случайный»? Не верю!

Сама же Клер поверила его морально безупречной версии случившегося. Клер примчалась в больницу св. Августина сразу же, когда ей позвонил врач.

Клер рассказывала, что у Лоры — новый бойфренд. И что он очень славный. И что она уже встречалась с этим «славным другом» по имени Ленни Сэндс.

Значит, Ленни нарушил его наказ и возобновил-таки общение с Лорой. Ленни никогда не действовал напрямую — вот и его статейка о заливе Свиней в «Строго секретно» вышла усыпанной обоюдоострыми намеками.

Ему было все равно. На Ленни ничего не стоило надавить — и потом, он был уже вчерашним днем.

Ленни подыскивал смачные сплетни для Говарда Хьюза. Ленни выбалтывал одни тайны, но хранил другие. Ленни получил косвенные доказательства того, как сильно лажанулся он, Кемпер Бойд, в апреле 1961 года.

Кемпер занюхал еще одну дозу.

Сердце забилось, урча, что твой мотор. Ключица занемела. И он вспомнил, как прошлый май компенсировал прошлый апрель.

Бобби дал ему задание: следить за проведением «Марша свободы». С оговоркой: «Только следи, — если клановцы или еще кто начнут наглеть, вызывай полицию. Помни — ты ведь у нас еще выздоравливаешь».

Он и наблюдал. Он подошел к ним совсем близко — ближе, чем все репортеры и съемочные группы.

Он видел, как борцы за гражданские права забираются в автобусы. Он ехал за ними. Из открытых окон доносились религиозные гимны.

За автобусами ехал не только он. Клаксоны ревели «Дикси». Предъявив свой жетон, он отпугнул кое-кого из бросавших камни — притом, что рука, которой он стрелял, была все еще на перевязи.

Он остановился в Аннистоне. Какие-то пролетарии прокололи шины его автомобиля. Толпа белых бедняков ворвалась на автобусную станцию и выгнала автобус из города.

Он взял напрокат старенький «шеви» и помчался вдогонку. Вылетев на шоссе-78, он и увидел это.

Автобус подожгли. Копы, участники марша и их преследователи устроили заварушку на обочине дороги.

Увидел он и цветную девочку, сбивавшую огонь с косичек. И поджигателя, который нарезал куски резины. Бросившись к нему, он сбил его с дороги и до полусмерти забил рукоятью револьвера.

Иногда мне нравится занюхать чуток. Здорово приводит в порядок мысли.

— …и лучшее из того, что я вам предлагаю — то, что вам не придется выступать на открытых судебных слушаниях. Федеральные судьи прочтут ваши письменные показания, а также прилагающиеся к ним мои письменные показания под присягой и будут действовать согласно этим документам. Если кому-то из вас придется-таки выступить в суде, то это произойдет на закрытом заседании, на котором не будут присутствовать ни репортеры, ни адвокаты противной стороны, ни представители местной полиции.

Славная маленькая церквушка была полна народу. Священник собрал на встречу с ним более шестидесяти человек.

Кемпер сказал:

— Вопросы есть?

Мужской голос закричал:

— Вы откуда?

Женский вторил ему:

— А как насчет защиты?

Кемпер оперся на кафедру:

— Я — из Нэшвилла, штат Теннесси. Возможно, вы помните, что в шестидесятом у нас были и бойкоты, и сидячие забастовки, как помните и то, что в нашем штате были достигнуты значительные успехи в деле интеграции — притом с минимумом кровопролития. Я понимаю, что Миссисипи намного меньше цивилизован, нежели мой родной штат, — а что касается защиты, я могу сказать одно: когда вы зарегистрируетесь в качестве избирателей, то все цифры будут работать на вас. Иными словами, чем больше людей согласятся давать показания, тем лучше. Чем больше людей обретут избирательное право — тем лучше для вас. Я не спорю, что в некоторых слоях общества обретение вами избирательных прав вряд ли воспримут с энтузиазмом, но чем больше людей примут участие в голосовании, тем больше шансов, что вы выберете в органы местной власти тех, кто сможет держать эти социальные элементы в повиновении.

Какой-то тип сказал:

— При нашей церкви есть ухоженное кладбище. Вот только никто из нас туда покамест не хочет.

Женщина из толпы добавила:

— Нельзя думать, что местные законы ни с того ни с сего изменятся в нашу пользу.

Кемпер улыбнулся. Две порции порошка и пара мартини за ленчем — и церквушка почти светилась.

— Что касается вашего кладбища, то красивей я не видел, — но никто из нас туда не собирается до самого миллениума; что же касается защиты, могу сказать только о той блестящей работе по защите участников «Марша свободы», которую проделал в прошлом году президент Кеннеди; и если вышеупомянутые белые люмпены, деревенские дурни, пьяницы и олухи окажут сопротивление обретению вами гражданских прав, федеральное правительство примет вызов со всей своей мощью, ибо ваша воля к свободе непобедима, ибо это — хорошо, правильно и справедливо и на вашей стороне — сила доброты, честности, твердости и добродетели.

Прихожане дружно встали и зааплодировали.

— …так что это, как бы это выразиться, — полюбовное соглашение. У меня есть клан «Королевских рыцарей», по большому счету это — привилегия от ФБР, и все, что мне надо делать, — держать нос по ветру и стучать на «Восторженных» и «Имперских рыцарей» или, точнее, на их мухлеж с почтой, потому что это единственные преступления клана, которые волнуют мистера Гувера по-настоящему. У меня есть свои информаторы в обеих группировках, и я плачу им из своего кармана, — то есть, из открытого для меня кармана Бюро, — что помогает мне укреплять мою собственную группировку.

В хибаре стоял кислый дух нестираных носков и застарелый запашок марихуаны.

Кемпер раздавил муху, которая устроилась на его стуле:

— Так что там со стрелками, о которых ты упоминал?

— Они здесь. Им пришлось жить со мной, потому что в местных мотелях не видят разницы между кубинцами и ниггерами. Конечно, ты-то пытаешься все изменить.

— И где они сейчас?

— Недалеко отсюда у меня стрельбище — там, и с ними мои парни из клана. Пива хочешь?

— А как насчет сухого мартини?

— В здешних местах такого не водится. Если кто и спрашивает, на него немедленно начинают показывать пальцем, как на федерального агитатора.

Кемпер улыбнулся:

— У меня есть свой человек — бармен в «Скайлайн-Лаунж».

— Наверное, еврей или педик.

Кемпер вдруг заговорил с тягучим южным акцентом:

— Сынок, ты испытываешь мое терпение.

Локхарт поморщился:

— Ну… черт, короче, полагаю, тебе будет интересно, что Пит нашел четверых парней. Гай Бэнистер сообщил, что тебе нужны еще двое, но ты пока их не нашел — что неудивительно, ты ведь так занят своей интеграцией.

— Расскажи мне о стрелках. Воздержись от неуместных комментариев и говори по делу.

Локхарт отодвинул стул. Кемпер пододвинул свой поближе к нему.

— Это… Бэнистер отправил их ко мне. Они угнали на Кубе моторный катер и гнали его до самого побережья Алабамы. В Алабаме они ограбили пару бензоколонок и винных магазинов, а также возобновили знакомство с тем французским типом, Лораном Гери, и тот посоветовал им позвонить Гаю, мол, у него есть какая-то работенка как раз для противников Кастро.

— И?

— И Гай счел их слишком ненормальными на его вкус, — а это означает, что они совсем ненормальные. И он же прислал их мне — мне, которому они нужны, как псу блохи.

Кемпер придвинулся еще ближе. Локхарт вместе со стулом оказался припертым к стене.

— Эй, ты что-то уж больно теснишь меня.

— Расскажи мне о кубинцах.

— Господи. Я думал, мы друзья.

— А мы и есть друзья. Так что там с теми кубинцами?

Локхарт отодвинул стул в сторону:

— Их зовут Флэш Элорд и Хуан Канестель. «Флэш» — не настоящее имя Элорда. Просто был такой знаменитый боксер-латинос с такой же, как и у него, фамилией, и он позаимствовал его прозвище.

— И?

— И они оба — отличные стрелки и терпеть не могут Фиделя. У Флэша было в Гаване дело — он держал рабынь-проституток, а Хуан — насильник, кастрированный тайной полицией Кастро, потому что в период с 1959 по 1961 год он изнасиловал что-то около трехсот баб.

— И эти люди готовы умереть за свободную Кубу?

— Черт, выходит, что так. Флэш говорит, что, учитывая ту жизнь, которую он вел, можно считать чудом каждый день, когда он просыпается живым.

Кемпер улыбнулся:

— Тебе тоже следовало бы руководствоваться этим принципом.

— Ты это о чем?

— Да о том, что неподалеку от Меридиана есть славная негритянская баптистская церквушка под названием первая церковь Троицы, а рядом с ней — красивое кладбище с поросшими мхом могильными плитами.

Локхарт заткнул одну ноздрю и высморкался на пол:

— И что, бля? Ты… типа специалист по ниггерским церквям?

Кемпер нарочно утрировал свой акцент:

— Скажи своим парням, чтобы они ее не трогали.

— Черт, вот и как прикажешь уважающему себя белому человеку на это реагировать?

— Скажи: «Да, сэр, мистер Бойд».

Локхарт раздраженно забормотал что-то. Кемпер замурлыкал «Мы преодолеем».

Локхарт сказал:

— Да, сэр, мистер Бойд.

У Флэша была прическа «ирокез». У Хуана — что-то топорщилось на том месте, где должны были быть яички — должно быть, напихал туда носовых платков или скомканной марли.

«Стрельбище» оказалось пустым местом на территории трейлерного городка. Клановцы при полном параде палили по жестянкам и посасывали пиво и виски «Джек Дэниэлс».

Они попадали в одну жестянку из четырех с расстояния в тридцать метров. Флэш и Хуан попадали в каждую — со вдвое большего расстояния.

Они стреляли из стареньких винтовок «М-16» в тусклом вечернем свете. Более продвинутые винтовки и оптический прицел — и им не будет равных. Дуги Фрэнк бегал туда-сюда. Кемпер наблюдал за кубинцами.

Флэш и Хуан разделись по пояс и принялись отмахиваться от москитов рубахами. Оба были в шрамах от пыток.

Кемпер присвистнул и дал сигнал Локхарту: давай их сюда.

Дуги Фрэнк собрал их. Кемпер прислонился к старому, выкрашенному в два цвета «форду». Салон был завален бутылками со спиртным и ружьями.

Они подошли. Кемпер был дружелюбен и вежлив.

Пошли улыбки и поклоны. Он пожал им руки. Флэш и Хуан надели рубахи — в знак уважения к Белому Бване.

Кемпер внезапно прервал обмен любезностями:

— Меня зовут Бойд. У меня есть для вас задание.

Флэш ответил:

— Si, trabajo. Quien el…

Хуан шикнул на него.

— Что за задание?

Кемпер попробовал перейти на испанский:

— Trabajo тиу importante. Para matar el grande puto Fidel Castro.

Флэш аж подпрыгнул. Хуан схватил его за плечи и поставил прямо.

— Вы точно не шутите, мистер Бойд?

Кемпер достал пачку денег:

— Сколько вам нужно, чтобы вы убедились в этом?

Они подошли к нему вплотную. Кемпер достал толстую пачку стодолларовых банкнот.

— Я ненавижу Фиделя Кастро так же сильно, как любой кубинский патриот. Спросите обо мне Гая Бэнистера или вашего друга Лорана Гери. Я буду платить вам из собственного кармана, пока те, кто финансирует операцию, окончательно не урегулируют этот вопрос. И если у нас получится добраться до Кастро, я гарантирую вам приличное вознаграждение.

Вид наличных загипнотизировал их. Кемпер подался к ним для завершающей тирады.

Он сунул сотню Флэшу и сотню Хуану. Сотню Флэшу — сотню Хуану. Сотню Флэшу — сотню Хуану, сотню Флэшу…

Канестель сжал кулак:

— Мы вам верим.

Кемпер ухватил одну из бутылок из «форда». Флэш принялся выстукивать мамбо на заднем крыле.

Кто-то из клановцев выкрикнул:

— Оставьте нам, белым!

Кемпер сделал глоток. Флэш — глоток. Хуан в один глоток осушил полбутылки.

Час коктейлей превратился в ознакомительную беседу.

Кемпер купил Флэшу и Хуану кое-какие шмотки. Они перевезли вещи из хибары Локхарта.

Кемпер позвонил в Нью-Йорк своему брокеру. Кемпер приказал ему: продай немного акций и пришли мне пять тысяч долларов.

Тот удивился: зачем? Кемпер ответил: я нанимаю мальчиков на побегушках.

Флэшу и Хуану надо было где-то жить. Кемпер обратился к знакомому портье и попросил пересмотреть политику мотеля «только для белых».

Тот согласился. Флэш и Хуан переехали в мотель «Семинол».

Кемпер позвонил Питу в Новый Орлеан. Он сказал: ну что, пора устраивать отборочный турнир стрелков для операции «Мочи Фиделя».

И они принялись разрабатывать план.

Кемпер установил бюджет операции: пятьдесят штук каждому стрелку плюс двести штук сверху. Пит предложил выходное пособие — по десять штук каждому отвергнутому стрелку.

Кемпер согласился. Пит сказал: давай устроим турнир в Блессингтоне. Санто может пристроить Сэма Джи и Джонни в мотеле «Брейкерс».

Кемпер согласился. Пит сказал: нам нужен козел отпущения из латиносов — притом такой, чтобы не был связан ни с подразделением, ни с ЦРУ. Кемпер ответил: найдем.

Пит сказал: мои парни круче твоих.

Кемпер ответил: а вот и нет.

Флэшу и Хуану захотелось выпить. Кемпер взял их с собой в «Скайлайн-Лаунж».

Бармен сказал: они — не англосаксонской внешности. Кемпер сунул ему двадцать баксов. Бармен кивнул: я ошибся.

Кемпер пил неизменные мартини. Хуан — джин Харпера, Флэш — ром «Майерс» и колу.

Флэш говорил по-испански. Хуан переводил. Кемпер постигал основы торговли рабынями.

Флэш похищал девочек. Лоран Гери подсаживал их на алжирский героин. Хуан лишал их девственности и портил их, приучая к случайным связям.

Кемпер слушал. Жуткие вещи проплывали мимо его ушей — он четко разграничивал эту информацию, и она нисколько его не трогала.

Хуан сказал, что ему не хватает яиц. Эрекция у него была, он вполне мог трахаться, но вот кончить не мог.

Флэш на все лады поносил Фиделя. Кемпер подумал: а я ведь не то, чтобы его ненавижу.

Все шестеро были одеты в камуфляжную форму. Лица их были загримированы ламповой сажей — идея Пита: чем страшнее, тем лучше.

Нестор устроил стрельбище прямо за парковкой мотеля «Брейкерс». Кемпер назвал его «шедевром на скорую руку».

Там стояли водруженные на блоки мишени и пластиковые кресла, утащенные из заброшенного пляжного бара. Оружие для кандидатов было выбрано из лучших запасов ЦРУ: винтовки «М-1», пистолеты в ассортименте и винтовки калибра 30,06 с оптическим прицелом.

В качестве мишеней Тео Паэс соорудил набитые соломой чучела Кастро. В натуральную величину и очень похожие — даже с бородой и при сигаре.

К собравшимся присоединился Лоран Гери. Тео сообщил, что он быстренько смылся из Франции. Нестор говорил, что он пытался пристрелить Шарля де Голля.

Судьи сидели под тентом. С. Траффиканте, Дж. Росселли и С. Джианкана — устроились в креслах с биноклями и бокалами виски.

Пит исполнял роль завскладом боеприпасов. Кемпер — роль ведущего представление.

— Джентльмены! Мы сейчас продемонстрируем вам умения шести парней, из которых вам предстоит выбирать. Вы финансируете эту операцию, и мне известно, что вы хотите, чтобы последнее слово относительно того, кто отправится на дело, осталось за вами. Пит и я представляем вам команды из трех человек, причем третьим в любой из команд будет Нестор Часко, которого вы уже знаете. Перед тем как начать, мне бы хотелось уверить вас, что все эти люди преданны идее, не знают страха и полностью осознают риск. В случае поимки они скорее покончат с собой, нежели выдадут имена организаторов операции.

Джианкана постучал по циферблату своих часов:

— У меня мало времени. Может, приступите?

Траффиканте последовал его примеру:

— Давай без раскачки, а, Кемпер? Мне тоже надо быть в Тампе.

Кемпер кивнул. Пит отодвинул Фиделя № 1 на расстояние пятидесяти метров. Стрелки зарядили револьверы и приняли позу боевой готовности, ухватив оружие двумя руками.

Пит скомандовал:

— Огонь!

Чинно Кромайор отстрелил Кастро шляпу. Рафаэль Эрнандес-Браун лишил его сигары. Чезар Рамос отстрелил ему оба уха.

Смолкли отзвуки выстрелов. Кемпер принялся изучать реакцию зрителей.

У Санто был скучающий вид. У Сэма — обеспокоенный. Во взгляде Джонни читалось легкое замешательство.

Хуанита Чакон прицелился чучелу в пах. Фидель № 1 лишился мужского достоинства.

Флэш и Хуан выстрелили дважды. Фидель лишился рук и ног.

Лоран Гери зааплодировал. Джианкана посмотрел на часы.

Пит отодвинул Фиделя № 2 на расстояние ста метров. Стрелки подняли свои морально устаревшие винтовки «М-1».

Судьи подняли бинокли. Пит скомандовал:

— Огонь!

Кромайор прострелил соломенному Фиделю глаза. Эрнандес-Браун отстрелил ему большие пальцы рук.

Рамос лишил его сигары. Выстрел Хуаниты кастрировал его.

Флэш прострелил ему коленные чашечки. Хуан попал прямиком в сердце.

Пит завопил:

— Прекратить огонь!

Стрелки опустили винтовки и выстроились в парадный строй.

Джианкана сказал:

— Впечатляет, но мы не можем вот так запросто выносить суждение о столь важных вещах.

Граффиканте сказал:

— Что ж, вынужден согласиться с Мо.

Росселли сказал:

— Дайте нам немного времени на раздумье.

У Кемпера закружилась голова. Его «приход» обернулся кошмаром.

Пита трясло.

74. (Вашингтон, округ Колумбия, 24 января 1962 года)

Литтел запер деньги в сейф. Месячный предварительный гонорар адвоката — шесть тысяч наличными.

Хоффа сказал:

— Ты не стал пересчитывать.

— Я тебе доверяю.

— Я мог и ошибиться.

Литтел отодвинул стул и поднял глаза на него:

— Маловероятно. Особенно учитывая то, что ты принес их лично.

— А что, лучше было бы, если бы ты сам перся в мою лавочку в такую холодину?

— Я мог подождать первого числа.

Хоффа взгромоздился на краешек его письменного стола. Его пальто было мокрым от тающего снега.

Литтел отодвинул кое-какие папки. Хоффа поднял и принялся вертеть в руках пресс-папье из горного хрусталя.

— Ты пришел, чтобы подбодрить меня, Джимми?

— Нет. Но если ты желаешь подбодрить меня, я с удовольствием послушаю.

— Как насчет такого варианта. Ты — победишь, а Бобби проиграет. Это будет долгая и небезболезненная тяжба, и твой единственный шанс на победу — полностью истощить силы противника.

Джимми сжал пресс-папье.

— Я тут подумал о том, что Кемпер Бойд может слить тебе копию моего досье из Минюста.

Литтел покачал головой:

— Он этого не сделает, да я и просить не стану. У него в голове все — братья Кеннеди, Куба и бог знает что еще — разложено по аккуратным маленьким пакетикам, логика расположения которых ведома лишь ему одному. Просто есть такие вещи, которых он ни за что не станет делать — и вмешиваться в ваши с Бобби Кеннеди дела — одна из них.

Хоффа сказал:

— Все меняется. Кстати, что до Кубы, то из всех боссов до нее осталось дело только Карлосу; по-моему, Санто и остальным вся эта свистопляска с гребаным островом надоела уже до чертиков.

Литтел поправил галстук:

— Хорошо. Потому что лично мне надоело уже все, кроме заботы о том, чтобы вы с Карлосом на шаг опережали Бобби Кеннеди.

Хоффа улыбнулся:

— А ведь когда-то тебе нравился Бобби. Да что там — ты им восхищался.

— Все меняется, Джимми. Ты сам это сказал.

Хоффа уронил пресс-папье на место:

— Верно. Как верно и то, что мне нужно средство воздействия на Бобби. А ты как-то изговнял прослушку, с помощью которой Пит Бондюран наскреб для меня компромат на Кеннеди в пятьдесят восьмом.

Литтел сделал гримасу, но спохватился, и она переросла в улыбку:

— Не знал, что тебе это известно.

— Это же очевидно. Так же, бля, очевидно, что я тебя простил.

— Как очевидно и то, что ты хочешь проделать это еще раз.

— Так и есть.

— Позвони Питу, Джимми. Не очень-то мне хочется иметь с ним дело, но он — лучший вымогатель на свете.

Хоффа нагнулся над его столом. Его штанины поползли вверх, явив миру дешевые белые носки.

— Я хочу, чтобы и ты в этом участвовал.

75. (Лос-Анджелес, 4 февраля 1962 года)

Пит потер шею. Ее жестоко ломало и крутило — он летел в пассажирском кресле, рассчитанном явно на карликов.

— Я всегда прилетаю по твоей команде, Джимми, но перелет с одного побережья на другое ради кофе с пирожными — это уже слишком.

— Полагаю, Эл-Эй — лучшее место для этого.

— Для чего «этого»?

Хоффа соскреб с галстука эклерный крем:

— Скоро узнаешь.

Пит услышал какой-то шум на кухне.

— Кто это там ошивается?

— Это Уорд Литтел. Сядь, Пит. Ты меня нервируешь.

Пит бросил на пол чемодан с одеждой. В доме воняло сигарным дымом — Хоффа позволял своим ребятам из профсоюза водителей грузовиков, которым случалось бывать в городе, устраивать в нем мальчишники.

— Черт, Литтела мне тут только не хватало.

— Да ладно тебе. Что было, то было.

А было вот что: твой адвокат украл бухгалтерские книги твоего фонда.

Вошел Литтел. Хоффа поднял руки вверх: мол, миритесь:

— Ведите себя прилично, парни. Я не оставлю вас в одной комнате до тех пор, пока не удостоверюсь, что все будет нормально.

Пит потер глаза:

— Я — человек занятой, и тратить ночь ради дружеского трепа за завтраком — это слишком. Назовите хоть одну стоящую причину, чтобы я остался, или я, мать вашу, разворачиваюсь и еду назад в аэропорт.

Хоффа сказал:

— Скажи ему, Уорд.

Литтел принялся греть руки о чашку кофе:

— Бобби Кеннеди в последнее время слишком докучает Джимми. Вот мы и хотим собрать компромат на Джека — записать что-нибудь этакое на пленку, а потом воздействовать на Бобби с ее помощью. Если бы не твое вмешательство, операция с Шофтел сработала бы. Полагаю, нам следует сделать еще одну попытку и нанять женщину, которая бы заинтересовала Джека настолько, чтобы он завел с ней более-менее продолжительную интрижку.

Пит выкатил глаза:

— Хочешь сказать, что ты намерен шантажировать президента Соединенных Штатов?

— Да.

— Ты, я и Джимми?

— Ты, я, Фред Турентайн и женщина, которую мы наймем.

— И… то есть ты хочешь сказать, что мы можем доверять друг другу?

Литтел улыбнулся:

— Мы оба ненавидим Джека Кеннеди. Полагаю, мы знаем друг о друге слишком много гадостей, чтобы заключить-таки пакт о ненападении.

У Пита поползли по телу мурашки:

— Только не стоит рассказывать об этом Кемперу Бойду. Он нас живо сдаст.

— Согласен. Кемперу об этом знать не стоит.

Хоффа рыгнул:

— Вот смотрю на вас, двух мошенников, как вы пялитесь друг на друга, и думаю, что мол, я не в теме, хотя я и финансирую всю хренову затею.

Литтел сказал:

— Ленни Сэндс.

Хоффа принялся сорить эклерными крошками:

— А Еврейчик-то тут каким боком?

Пит посмотрел на Литтела. Литтел взглянул на Пита. Их мысли скрестились где-то над тарелкой с пирожными.

У Хоффы сделался страшно озадаченный вид. Его взгляд сфоксусировался где-то на уровне планеты Марс. Пит подхватил Литтела под руку, втащил в кухню и запер дверь.

— Ты думаешь о том, что Ленни — свой человек в Голливуде. И о том, что он может знать какую-нибудь женщину, которую можно использовать в качестве наживки.

— Правильно. А если он таки откажется сотрудничать, мы все-таки в Лос-Анджелесе.

— В лучшем месте на земле, где можно найти приманку для шантажа.

Литтел прихлебывал кофе:

— Правильно. А Ленни когда-то был моим информатором. И у меня на него кое-что есть.

Пит защелкал суставами пальцев:

— Он — гомик. И прирезал бандюка прямо у выхода из какого-то бара для педиков.

— Ленни тебе это сам рассказал?

— Не делай такое обиженное лицо. Люди, знаешь ли, имеют тенденцию рассказывать мне то, чего они бы в жизни не стали рассказывать никому другому.

Литтел поставил кофейную чашку в раковину. Хоффа рысил под дверью.

Пит сказал:

— Ленни знаком с Кемпером. И я думаю, что он связан с той женщиной, Хьюз, с которой у Кемпера были шашни.

— Ленни — человек верный. Если оправдаются наши худшие опасения, можем прижать его убийством Тони Ианноне.

Пит потер шею:

— Кто еще знает об этом плане?

— Никто. А что?

— Да просто подумалось, что, может, вся мафия в курсе.

Литтел покачал головой:

— Нет. Только ты, я и Джимми. И все.

Пит сказал:

— И больше никто не должен знать. Ленни — человек Сэма Джи, а Сэм на многое способен, стоит ему узнать, что кто-то обидел Ленни.

Литтел прислонился к кухонной плите:

— Согласен. И я не стану говорить Карлосу, а ты — Санто и прочим ребятам, на которых работаешь. Пускай это останется в тайне.

— Согласен. Потому что кое-кто из этих парней здорово насолил мне пару дней назад, так что распространяться я не намерен.

Литтел пожал плечами:

— Рано или поздно они все узнают — и им останется только порадоваться результатам. Бобби и их поприжал, и я могу с уверенностью сказать, что Джианкана охотно простит нам давление на Ленни за нашу работу.

Пит сказал:

— Ленни мне нравится.

Литтел ответил:

— Мне тоже, но бизнес есть бизнес.

Пит нарисовал на плите значки доллара:

— О каких деньгах мы говорим?

Литтел ответил:

— Двадцать пять тысяч в месяц, включая твои расходы и гонорар Фредди Турентайна. Мне известно, что тебе для работы по заданию ЦРУ надо постоянно ездить по стране, и ни я, ни Джимми не возражаем. Я сам занимался установкой подслушивающих устройств по заданию ФБР, так что полагаю, что при участии тебя, меня и Турентайна мы запросто сможем замести следы.

Хоффа забарабанил в дверь:

— Парни, а чего это вы там заперлись? А то меня уже начал напрягать этот ваш тет-а-тет!

Пит повлек Литтела обратно в прачечную.

— Звучит заманчиво. Надо найти женщину, поставить кое-где прослушку и прижать Джека за самое его больное место.

Литтел высвободил руку:

— Надо будет просмотреть материалы Ленни для «Строго секретно». Там вполне может быть кое-что небезынтересное по части барышень для наживки.

— Я сам этим займусь. Может, мне удастся получить доступ к материалам, которые хранятся в офисе Говарда Хьюза.

— Займись сегодня же. Я буду жить в отеле «Амбассадор» — до тех пор, пока мы все не устроим.

Дверь затряслась — у Джимми не выдерживали нервы.

Литтел сказал:

— Я намерен привлечь к этому делу мистера Гувера.

— Ты что, спятил?

Литтел улыбнулся противно-снисходительной улыбкой:

— Он ненавидит братьев Кеннеди точно так же, как мы с тобой. Я хочу возобновить с ним контакт, передать ему пару записей и иметь его про запас, чтобы в случае чего обратиться за помощью для Джимми и Карлоса.

Похоже, не совсем спятил…

— Ты же знаешь, Пит, какой он вуайер. Знаешь, что бы он отдал, чтобы послушать запись с трахающимся президентом США?

В кухню ворвался Хоффа. Грудь его рубашки была усыпана цветным сахаром с пончиков — всех цветов радуги.

Пит подмигнул: я начинаю ненавидеть тебя гораздо меньше, Уорд.

Деловой офис Хьюза теперь украшала табличка ОГРАНИЧЕННЫЙ ДОСТУП. Дверь стерегли бандитского вида мормоны и проверяли пропуска при помощи какого-то сканирующего приборчика.

Пит кружил по парковке. Тамошний охранник жужжал над ухом:

— Наши немормоны зовут это место «замком Дракулы». Мистера Хьюза, соответственно, «графом Дракулой», а Дуэйна Спарджена, главного мормона, — «Франкенштейном», поскольку он помирает от рака, а выглядит так, как будто уже помер. Я помню те времена, когда тут еще не кишели религиозные придурки, и мистер Хьюз приходил сюда лично, и у него не было фобии на всякие бациллы, и он не собирался скупить весь Лас-Вегас, и не делал переливаний крови, как какой-нибудь стареющий актеришка, Бела Лугоши, блин…

— Ларри…

— …и он на самом деле разговаривал с людьми, видишь ли. Теперь же единственные, с кем он изволит общаться, кроме, разумеется, мормонских ублюдков, — это сам мистер Гувер и тип из «Строго секретно». Знаешь, почему я так много болтаю? Потому, что я каждый божий день стерегу эти ворота, собираю сплетни, а единственные немормоны в радиусе ста метров — японка — телефонный оператор да уборщик-филиппинец. Мистер Хьюз, правда, хватки не потерял, это уж надо признать. Слышал, что распродавал он «Трансуорлд эйрлайнз» по заоблачной цене, так что когда он получит все, он переправит всю сумму на какой-то свой сверхсекретный счет, что-то вроде «фонда покупки Вегаса», в котором не одна сотня лимонов…

Ларри аж задохнулся. Пит извлек стодолларовую бумажку.

— Корреспондентские материалы Ленни хранятся в архиве, так?

— Так.

— Если ты проведешь меня туда, получишь еще девять таких же.

Ларри покачал головой:

— Это невозможно, Пит. Фактически здесь весь коллектив — мормоны. Некоторые из них, помимо того, что религиозные идиотики, некогда еще работали и в ФБР: притом их помог набрать лично мистер Гувер.

Пит сказал:

— Ленни же сейчас все время в Эл-Эй, так?

— Так. Он оставил работу в Чикаго. Слышал, он пописывает в «Строго секретно», которая теперь стала кучкой мимеографических листочков для пары читателей.

Пит вручил ему сотню:

— Поищи мне его адрес.

Ларри покопался в своей папке и выудил визитку:

— Дом 831, Норт-Килкеа, недалеко отсюда.

На парковку въехал и затормозил фургон «скорой помощи». Пит спросил:

— А это к кому?

Ларри страшным шепотом сообщил:

— Свежая кровь для графа Дракулы. 100% мормонская.

Новое дело ему нравилось, однако было второстепенным. Главным же его делом было МОЧИТЬ ФИДЕЛЯ.

Санто и компания в помощи отказали. Вид у них был самый скучающий, будто кубинский вопрос вдруг разом перестал их волновать.

ПОЧЕМУ? Он распустил своих стрелков. Кемпер увез своих парней обратно в Миссисипи.

С ними отправился Лоран Гери. Кемпер продал часть своих акций для финансирования операции. В последнее время Кемпер стал странно настойчивым.

Пит свернул на Килкеа. Дом номер 831 был стандартным четырехквартирным домом, каких полно в Западном Голливуде.

Стандартное двухэтажное строение в испанском стиле. Стандартные две квартиры на этаже. Стандартные двери фигурного стекла, которые так любили стандартные взломщики.

Гаража при доме не было — жильцам приходилось парковаться двумя колесами на тротуар. «Паккарда» Ленни нигде не было видно.

Пит припарковался и пошел к крыльцу. Все четыре двери оказались разболтанными у косяка.

На улице было тихо-тихо. В подъезде — тоже. Табличка на почтовом ящике квартиры слева на нижнем этаже гласила: «Л. Сэндс».

Пит вскрыл замок перочинным ножичком. В квартире немедленно зажегся свет.

Ленни планировал задержаться до ночи. То есть на все про все у него были добрых четыре часа.

Пит заперся. Коридор был весьма длинным — в квартире было комнат пять, не меньше.

Он проверил кухню, маленькую столовую и спальню. Было тихо и чисто — Ленни не имел привычки держать домашних животных или селить своих дружков у себя.

К спальне примыкал шкаф-кабинет. Который сплошь был забит бумагами — Ленни держал там пухлые папки.

А в папках тех содержались 100 %-ные американские сплетни высшего качества.

Опубликованные в «Строго секретно», равно как и неопубликованные. Коллекция сплетен, собираемая с 1959 года — то есть целый хит-парад сплетен на все времена.

Алкоголики, торчки, гомики, лесбиянки, нимфоманки, расосмесительный блуд. Компромат на политиков, инцесты, педофилия. Единственная проблема: все упоминающиеся в смачных статейках персонажи женского пола — весьма и весьма известны широкой публике.

Пит нарыл кое-что из неиспользованных смачных статеек: кое-какую сплетню, датированную 12.09.60. К статье было прикреплено резюме редакции «Строго секретно»:

Ленни,

не вижу оснований для публикации данного материала на наших страницах. Если бы дело дошло до суда, — другой вопрос, но ведь не дошло же. И вообще, тут все притянуто за уши. Вдобавок эту девицу никто не знает.

Пит прочел материал. Притянуто за уши? — ничего себе.

Ленни «Поставщик Скандалов» Сэндс писал вот что:

Я узнал, что роскошная рыжеволосая певица-танцовщица Барби Ягелка (главное украшение группы «Свинг-энд-твист ревю» своего бывшего супруга Джоуи Ягелки) 26 августа была арестована за соучастие в шантаже известного актера Рока Хадсона.

Его шантажировали с помощью фотографий.

Хадсон и Барби занимались любовью в доме Рока в Беверли-Хиллс, когда в дом проник мужчина и успел снять несколько кадров на инфракрасную фотопленку. Через несколько дней Барби потребовала у Рока десять тысяч долларов, — в противном случае, заявила она, эти фотографии попадут в прессу.

Рок позвонил частному детективу Фреду Оташу. Оташ позвонил в полицейское управление Беверли-Хиллс, и Барби Ягелка была арестована. Хадсон же смягчился и забрал заявление. Мне бы хотелось, чтобы статья появилась в номере от 24 сентября 1960 года — Рок сейчас весьма популярен, а эта Барби — настоящая красотка (у меня есть ее фото в бикини). Дайте мне знать, чтобы я написал полноценный материал.

Притянуто за уши? — херня все, Шерлок.

Рок Хадсон ваш — пидор и баб не трахает. А Фред Оташ — бывший коп, а ныне — ручная собачонка голливудских обитателей. Статейка содержала и «притянутый за уши» постскриптум: намалеванный карандашом телефонный номер Фредди на последней странице.

Пит схватил телефонную трубку и набрал номер. Мужской голос вопросил:

— Алло?

— Это Пит Бондюран, Фредди.

Оташ присвистнул:

— Интересно-интересно. В последний раз просто так ты звонил мне не в этой жизни.

— Я и сейчас звоню не просто так.

— Тогда, по моему разумению, речь идет о деньгах, — и если это твои деньги за мое время, я слушаю.

Пит покопался в статье:

— В августе шестидесятого ты якобы помог Року Хадсону, который вляпался в историю. Лично я думаю, что все было подстроено заранее. Я дам тебе тысячу долларов, чтобы ты рассказал мне, как дело было.

— Давай две — и дисклеймер.

Пит согласился:

— Две тысячи. А в случае чего скажу, что узнал все не от тебя.

В трубке послышался странный звук. Пит понял, что это — Фредди постукивает карандашом по зубам.

— О’кей, Француз.

— О’кей — и?..

— О’кей, и ты прав. Главной целью представления было то, что Рок очень боялся, что его заклеймят голубым, и тогда  они с Ленни Сэндсом разработали план. Ленни привел эту барышню, значится, Барби-то Ягелку, и ее бывшего супруга, Джоуи, и Барби с Роком улеглись в постель. Джоуи сыграл взломщика и сделал пару фоток, Барби сыграла вымогательницу, а Рок — обеспокоенную своей репутацией кинозвезду и позвонил мне.

— А ты якобы попросил полицию Беверли-Хиллс о помощи?

— Верно. Они арестовали Барби по обвинению в вымогательстве первой степени, а потом Рок якобы расчувствовался и отказался от обвинений. Ленни написал для «Строго секретно» статейку, но почему-то ее не стали публиковать. Ленни пытался слить «компромат» в официальную прессу, но и там от него отказались, поскольку все знают, что Рок — гомосексуалист.

Пит вздохнул:

— То есть весь спектакль был впустую.

Оташ вздохнул в ответ:

— Правильно. Рок заплатил Барби и Джоуи по две штуки на нос, и вот теперь ты платишь мне еще две только за то, чтобы послушать эту печальную повесть.

Пит рассмеялся:

— Расскажи-ка мне о Барби Ягелке, в таком случае.

— Хорошо. По-моему, Барби стоит большего, но не совсем понимает это. Она умненькая, остроумная, привлекательная и прекрасно знает, что она — далеко не Патт Пейдж. По-моему, она родом из какой-то дыры в Висконсине и лет пять назад полгода отсидела за хранение марихуаны. Вроде как у нее что-то было с Питером Лоуфордом…

Зятем Джека…

— …и она обходится со своим бывшим, который представляет собой натуральный кусок дерьма, именно так, как с ним и следует обходиться. Насколько мне известно, она любит острые ощущения; держу пари, и опасность она тоже любит, но, по-моему, у нее не было шанса показать себя по-настоящему. Если желаешь узнать, где ее можно найти, попробуй зайти в «Риф-клаб» в Вентуре. Последнее, что я слышал о ней с мужем, — то, что Джоуи устраивает там заштатное танцевальное шоу в стиле твист.

Пит сказал:

— Она тебе нравится, Фредди. Сразу видно.

— И мне кое-что видно. И раз уж мы так разоткровенничались, позволь мне искренне порекомендовать эту барышню для любого шантажа, дерзкий план которого, как я понял, у тебя созрел.

«Риф-клаб» представлял собой стены из плавника и фальшивые детали кораблей. Посетителями были в основном ребятишки из колледжа и низкооплачиваемые любители музыки.

Пит занял столик совсем близко от танцпола. До выступления «Свинг-энд-твист ревю» Джоуи оставалось десять минут.

Из настенных колонок доносилась популярная танцевальная музыка. Фанаты твиста протирали пол и вертели задницами. Столик Пита затрясся, и с его чудесного бокала пива слетела пенная шапка.

Перед тем, как уехать из Лос-Анджелеса, он позвонил Карен Хилтшер. В шерифском департаменте имелось дело на некую Барбару Джейн (Линдскотт) Ягелку.

Она родилась 18 ноября 1931 года в городишке Туннель-Сити, штат Висконсин. У нее были действительные водительские права, выданные в Калифорнии. Примерно в июле пятьдесят седьмого она была арестована и посажена в тюрьму за хранение марихуаны.

Полгода она отсидела в окружной тюрьме, и одно время подозревалась в нанесении ножевого ранения надзирательнице-лесбиянке во время предварительного заключения в тюрьме при здании суда. Она была замужем — с третьего августа пятьдесят четвертого по двадцать четвертое января пятьдесят восьмого — за Джозефом Домиником Ягелкой, род. 16.01.23 в Нью-Йорке, где он привлекался к уголовной ответственности за совращение малолетних, мошенничество и подделку рецептов с целью покупки дилаудида.

Джоуи Ягелка был, вероятно, безвольным торчком. Также вероятно, он изошел бы слюной на тот дилаудид, который Пит только что позаимствовал в Эл-Эй.

Пит прихлебывал пиво. Из «хай-фай» доносилась мерзкая танцевальная музыка. Громковоритель возопил: «Леди и джентльмены, позвольте представить вам звезд твиста — Джоуи Ягелку и его «Свинг-энд-твист ревю»!!!»

Ни свиста. Ни хлопанья. Все как один продолжали танцевать твист.

На сцену запрыгнули трое музыкантов. Трио было одето в цветастые рубашки и разномастные смокинги. А с инструментов свисали ярлычки из ломбарда.

Они устроились на сцене. Никто из танцующих и сидящих за столиками не обратил на них ни малейшего внимания. Они заиграли первую песню — она утонула в доносившейся из динамиков музыке.

На тенор-саксофоне играл молоденький мальчишка. На ударных — мексиканец, по виду — боксер в «весе петуха». Внешность гитариста по приметам указывала на самого Джоуи.

Маленький грязный уродец уже был обдолбан. Вдобавок, на нем были носки со спущенными резинками.

Играли они громко и противно. Пит почувствовал, как в ушах начинают дробиться серные пробки.

К микрофону скользнула Барби Ягелка. Барби излучала здоровую привлекательность. Барби нисколько не принадлежала к известной разновидности полупьяных кафешантанных певичек.

Высокая. Стройная и гибкая. Ее блестящие рыжие волосы были такими вовсе не из-за краски.

А еще — на ней было узкое платье с большим вырезом. Вместе с каблуками росту в ней было почти метр восемьдесят.

Барби запела. А вот связки у Барби были слабые. Всякий раз, стоило ей взять высокую ноту, трио просто заглушало ее.

Пит смотрел. Барби пела. Барби ТАНЦЕВАЛА — ГОРЯЧО, ГОРЯЧО, ОБЖИГАЮЩЕ ГОРЯЧО! — как написали бы в «Строго секретно».

Некоторые из танцующих парней даже бросили трясти ляжками и принялись откровенно пялиться на гибкую рыжуху. Одна из девушек даже подтолкнула локтем своего партнера — мол, перестань слюни пускать!

Барби пела — монотонно и невыразительно. Зато двигалась на сцене просто сногсшибательно.

Она сбросила туфли. Она покачала бедрами — вдоль одной ноги платье треснуло по швам.

Пит смотрел за ее глазами. Пит похлопывал пальцами по конверту, лежавшему у него в кармане.

Она прочтет записку. И непременно соблазнится деньгами. Она отдаст дурь Джоуи и скажет ему, чтобы убирался.

Пит курил одну за другой. Грудь Барби выскользнула из декольте — она быстренько водворила ее обратно, пока фанаты твиста не заметили.

Барби улыбнулась — упс! — лучезарнейшей улыбкой.

Пит сунул конверт официантке. Прилагавшиеся к нему двадцать долларов гарантировали скорейшую передачу.

Барби танцевала. Пит вознес едва ли не молитву в ее адрес: прошу тебя, окажись способной ОБЩАТЬСЯ.

Он знал, что она сильно запоздает. Что она закроет клуб и заставит его еще немного попотеть. Как знал и то, что она позвонит Фредди О., чтобы получить краткую информацию о том, что он, Пит, собой представляет.

Пит ждал ее в ночной кофейне. У него болело в груди — твисты Барби заставили его выкурить две пачки сигарет.

Час назад он набрал Литтела. И сказал: кажется, мы нашли наживку.

Сейчас было десять минут второго. Наверное, он все же позвонил Литтелу немного преждевременно.

Пит прихлебывал кофе маленькими глотками и каждые пару секунд смотрел на часы. Вошла Барби Ягелка и нашла его взглядом.

Она была в юбке и блузке — неприметных, насколько это было возможно в ее случае. Да и отсутствие макияжа ее только красило.

Она села напротив него. Пит сказал:

— Надеюсь, ты позвонила Фредди.

— Позвонила.

— И что он сказал?

— Что ни за что не стал бы у тебя на пути. И что твои партнеры всегда получают хорошие деньги.

— И все?

— И еще — что знаешь Ленни Сэндса. Ленни я тоже звонила, но его не было дома.

Пит отставил свою чашку с кофе:

— Ты и вправду хотела убить ту лесби, которую ударила ножом?

Барби улыбнулась:

— Нет. Просто хотела, чтобы она перестала меня трогать — но вовсе не провести из-за этого остаток жизни в тюрьме.

Пит улыбнулся:

— Ты не спрашиваешь, что все это значит.

— Фредди уже изложил мне свои догадки, и потом, ты платишь мне сотню долларов за беседу. И, кстати, Джоуи просил передать: «Спасибо за угощение».

Рядом с ними выросла официантка. Пит отослал ее.

— Почему ты все еще с ним?

— Потому что он не всегда был наркоманом. И еще — потому, что он сделал так, чтобы те, кто обидел мою сестру, были наказаны.

— Хорошие причины.

Барби зажгла сигарету:

— Главным образом потому, что я люблю маму Джоуи. Она страдает старческим слабоумием и считает, что детишки сестры Джоуи — наши с ним дети. И что мы все еще женаты.

— А если она умрет?

— Тогда в день похорон я распрощаюсь с Джоуи. Ему придется искать новую вокалистку, а заодно и водителя, чтобы возил его проверяться.

— Наверное, ему будет больно.

Барби стала выпускать колечки дыма:

— Все — значит все. Правда, торчки не понимают значения этого понятия.

— Но ты-то понимаешь.

— Я знаю. И наверное, ты считаешь, что для женщины я веду себя странно.

— Не обязательно.

Барби размяла окурок в пепельнице:

— Так что же это все значит?

— Не сейчас.

— А когда?

— Скоро. Сперва расскажи мне о том, что у вас было с Питером Лоуфордом.

Барби принялась крутить в руках пепельницу:

— Да ничего хорошего, все было недолго. И я разорвала отношения, когда Питер стал упрашивать меня переспать с Фрэнком Синатрой.

— Чего тебе вовсе не хотелось.

— Не хотелось.

— Лоуфорд не знакомил тебя с Джеком Кеннеди?

— Нет.

— А как думаешь, мог он рассказать о тебе Джеку Кеннеди?

— Может, и мог.

— Ты слышала о Джеке и женщинах?

— Конечно. Сам Питер называл его «ненасытным», да и одна знакомая девушка из лас-вегасского шоу кое-что мне порассказала.

Пит почувствовал запах масла для загара. Еще бы, рыжухи под яркими лучами прожекторов…

Барби спросила:

— Ну, так когда мы приступим?

Пит сказал:

— Завтра увидимся в клубе, и я все расскажу.

Литтел встретил его у дома Ленни. Сова Ленни — двадцать минут четвертого, а у него свет горит.

Пит сказал:

— Девочка — просто то, что надо. Все, что нам потребуется, — чтобы Ленни их познакомил.

— Я хочу на нее посмотреть.

— И посмотришь. Он там один?

Литтел кивнул:

— Два часа назад он приехал домой с мальчиком. Который только что ушел.

Пит зевнул — он не спал двадцать четыре часа:

— Пошли, займемся им.

— Хороший легавый — плохой легавый?

— Верно. И будем меняться ролями, чтобы он не мог сориентироваться.

Они вошли на крыльцо. Пит зазвонил в звонок. Литтел сделал как можно более зверское лицо.

Ленни открыл:

— Только не говори мне, что забыл…

Пит втолкнул его обратно в квартиру. Литтел захлопнул дверь и защелкнул замок.

Шикарный Ленни кокетливо запахнул халат. Пойманный врасплох Ленни откинул голову назад и звонко рассмеялся:

— Я думал, мы с тобой распрощались, Уорд. И еще — что ты рыщешь только по Чикаго.

Литтел сказал:

— Нам нужна помощь. Все, что от тебя требуется, — представить женщину мужчине и помалкивать об этом.

— Или?..

— Или мы сдадим тебя кому следует за убийство Тони Ианноне.

Пит вздохнул:

— Давайте поговорим как воспитанные люди.

Литтел взвился:

— Зачем? Мы ведь имеем дело с маленьким садистом-извращенцем, который мало того, что человека убил, так еще и откусил ему нос.

Ленни вздохнул:

— Думаете, я не знаю, что такое «хороший коп — плохой коп»? Знаю, и прекрасно.

Литтел сказал:

— Что ж, мы постараемся сделать наш спектакль интересным.

Пит сказал:

— Пять штук, Ленни. Все, что тебе надо сделать, — представить твою приятельницу Барби Ягелку еще одному твоему другу.

Литтел защелкал суставами пальцев. Ленни сказал:

— Перестань, Уорд. Тебе не идет имидж крутого парня.

Литтел влепил ему оплеуху. Ленни немедленно вернул ее обратно.

Пит встал между ними. Вид у них был забавный — двое псевдокрутых парней с кровью под носом.

— Прекратите, вы, оба. Давайте вести себя как приличные люди.

Ленни вытер под носом:

— Твое лицо изменилось, Уорд. Тебе та-а-ак идут эти шрамы!

Литтел вытер нос:

— Ты, кажется, не удивился, когда я упомянул о Барби Ягелке.

Ленни рассмеялся:

— Просто не ожидал увидеть вас двоих в качестве напарников.

Литтел сказал:

— Это не ответ.

Ленни пожал плечами:

— Тогда как вам такое? Барби — это часть шоу-бизнеса, а в шоу-бизе все всех знают.

Пит попробовал сменить тему:

— Назови несколько отелей, в которые Джек Кеннеди водит своих баб.

Ленни задергался. Пит захрустел костяшками пальцев — вдвое громче, чем обычно.

Литтел сказал:

— Говори! Назови несколько отелей!

Шикарный Ленни взвизгнул:

— Та-а-ак весело! А давайте позвоним Кемперу Бойду и устроим оргию вчетвером!

Литтел влепил ему вторую оплеуху. Ленни выжал слезу — прощай, пидорская удаль.

Пит сказал:

— Назови пару отелей. Не позволяй мне прибегать к насилию.

Ленни зашелестел:

— «Эль-Энканто» в Санта-Барбаре, «Амбассадор-Ист» в Чикаго и «Карлайл» в Нью-Йорке.

Литтел вытолкал Пита в коридор — подальше от ушей Ленни.

— У Гувера давно установлены «жучки» в «Эль-Энканто» и «Амбассадор-Ист». Менеджеры отдают эти номера тем, кому он пожелает.

Пит прошептал:

— Да он сам обо всем догадался. Он знает, чего мы хотим, так что давай закругляться.

Они вернулись в гостиную. Ленни поглощал лучший ром «Баккарди».

Литтел встал в стойку «готовность выпить № 1». Хоффа говорил Питу, что он уже десять месяцев как завязал. А тележка со спиртным в доме Ленни была точно магнит — ром, виски и прочие благородные напитки.

Ленни осушил бокал, держа его двумя руками. Пит сказал:

— Джек, это Барби. Барби, это Джек.

Ленни вытер губы:

— Теперь я должен называть его «мистер президент».

Литтел сказал:

— Когда ты его в последний раз видел?

Ленни кашлянул:

— Пару месяцев назад, дома у Питера Лоуфорда.

— А он всегда приезжает в гости к Лоуфорду, когда бывает в Эл-Эй?

— Да. У Питера такие шикарные вечеринки.

— На которые приглашают, в том числе, и дам без кавалеров?

Ленни хихикнул:

— А то.

— А тебя приглашают?

— Обычно да, сладкий. Президент любит посмеяться — а что президент любит, президент получает.

В разговор вступил Пит:

— Кто еще бывает на таких вечеринках? Синатра и прочие голливудские товарищи?

Ленни налил себе очередную порцию спиртного. Литтел облизнул губы и плотно закрыл бутылку пробкой.

Пит повторил:

— Кто еще бывает на таких вечеринках?

Ленни пожал плечами:

— Всякие занятные люди. Фрэнк тоже когда-то бывал постоянно, но Бобби заставил Джека прекратить общение с ним.

Снова вступил Литтел:

— Я читал, что Кеннеди прибывает в Лос-Анджелес 18 февраля.

— Верно, сладкий. И угадайте, кто устраивает вечеринку 19-го?

— А тебя-то пригласили, Ленни?

— Пригласили.

— А парни из спецслужб обыскивают гостей или проверяют их на металлодетекторе?

Ленни потянулся было за бутылкой, но Пит отобрал ее.

Ленни покачал головой:

— Нет. Все, чем занимаются эти ребята, — едят, пьют и в открытую обсуждают сексуальную неутомимость Джека.

Пит сказал:

— Джек, это Барби. Барби, это Джек.

Ленни вздохнул:

— Да понял, не дурак.

Пит улыбнулся:

— Мы повышаем твой гонорар до десяти тысяч, потому что знаем, что ты надежный и слишком умненький, чтобы разболтать об этом кому бы то ни было.

Литтел оттолкнул тележку с напитками, чтобы не видеть ее:

— В особенности Сэму Джианкане и прочим твоим друзьям из мафии, Лоре Хьюз, Клер Бойд и Кемперу Бойду, — на тот маловероятный случай, если вы вдруг пересечетесь.

Ленни засмеялся:

— А что, Кемпер не с вами? О-о-очень жаль — я бы не прочь потереться с ним еще раз.

Пит сказал:

— Не стоит относиться к этому как к шутке.

Литтел сказал:

— Как не стоит считать, что Сэм спустит тебе убийство Тони.

Пит сказал:

— Не думай, что Сэму все еще нравится Джек или что он пошевелит пальцем, чтобы помочь ему. Сэм купил Джеку Западную Вирджинию и Иллинойс, но это было сто лет назад, а с тех пор Бобби попортил мафии порядочно крови.

Ленни налетел на тележку со спиртным. Литтел поддержал его.

Ленни оттолкнул его:

— Сэм и Бобби должны хоть в чем-то кооперироваться, потому что Сэм как-то сказал, что мафия в чем-то там помогает Бобби, вроде как на Кубе, но сам Бобби покамест об этом не знает, и, мол, пора бы его просветить на сей счет.

До Пита мгновенно дошло: тот самый «отбор стрелков для убийства Фиделя». Трое боссов мафии, со скучающим и явно незаинтересованным видом.

Литтел сказал:

— Ленни, ты пьян. Ты несешь…

Пит перебил его:

— А что еще Сэм говорил касательно Бобби Кеннеди и Кубы?

Ленни прислонился к двери:

— Ничего. Я просто пару секунд слышал их разговор с Бутчем Монтроузом.

— Когда?

— На прошлой неделе. Я ездил в Чикаго — выступал перед водилами из профсоюза.

Литтел сказал:

— Забудь про Кубу.

Ленни пошатнулся и выбросил вперед два пальца, сложенные в букву «V» — «Победа»!

— Вива Фидель! Долой американскую империалистическую гниду!

Пит ударил его.

Литтел сказал:

— Барби, это Джек. И — ты знаешь, что мы с тобой сделаем, если ты вздумаешь нас предать.

Ленни выплюнул несколько золотых зубов.

Трио Джоуи играло не в лад. Питу подумалось: значит, уже попробовали моего дилаудида.

«Риф-клаб» трясло. От топота фанатов твиста сотрясался пол.

Барби танцевала целомудренно — по крайней мере, насколько это было возможно в ее случае. Пит понял: потенциальное дело занимало все ее мысли.

Литтел экспроприировал закрытый кабинет возле бара. Барби помахала, когда увидела, как они входят в клуб.

Пит заказал пиво. Литтел — содовую. От грохота усилителей столик аж сотрясался.

Пит зевал. Он снял номер в «Стэтлере» и проспал весь день и полвечера.

Хоффа послал Оташу две штуки. Литтел написал записку Гуверу и передал ее через своего человека Джимми в ФБР.

В записке говорилось: мы намерены установить «жучки» и телефонные прослушивающие устройства. В записке уточнялось: мы хотим подосрать ОДНОМУ ИЗ ВАШИХ ГЛАВНЫХ ВРАГОВ.

Хоффа откомандировал Фредди Турентайна. Фред должен был установить прослушку на телефонах и «жучки», где это было необходимо.

Пит зевнул. Загадочные слова Ленни о Кубе и Бобби все не шли у него из головы.

Литтел толкнул его локтем:

— Внешность у нее подходящая.

— И манера тоже.

— А она сообразительная?

— Соображает куда лучше, чем моя последняя «наживка».

Барби исполняла «Фриско-твист» — бурное крещендо. Ее торчки-аккомпаниаторы играли так, будто бы ее вообще не было.

Она спрыгнула со сцены. Фанатики твиста толкали ее локтями, а какой-то похотливый тип все норовил заглянуть в декольте.

Пит помахал. Барби скользнула в кабинет и уселась рядом с ним.

Пит представил:

— Мисс Линдскотт, мистер Литтел.

Барби зажгла сигарету:

— Вообще формально я — Ягелка. Когда умрет моя свекровь, я снова стану Линдскотт.

Литтел сказал:

— Мне больше нравится Линдскотт.

Барби ответила:

— Знаю. Я больше похожа на Линдскотт.

— Вы когда-нибудь играли в кино или на сцене?

— Никогда.

— Что там была за история с Ленни Сэндсом и Роком Хадсоном?

— Мне надо было только обмануть полицию и провести ночь в участке.

— Неужто две тысячи того стоили?

Барби рассмеялась:

— В сравнении с четырьмя сотнями в неделю? Если учесть, что работать приходится шесть дней в неделю по три шоу за вечер?

Пит отодвинул бокал пива и тарелку с бейгелами.

— С нами ты заработаешь куда больше, чем две тысячи долларов.

— Что я должна делать? Кроме того, что спать с каким-нибудь влиятельным мужчиной?

Литтел подался к ней:

— Риск велик, но недолговременного характера.

— И что? Мода на твист тоже скоро пройдет, к тому же это скука смертная.

Литтел улыбнулся:

— Если вам случится встретиться с президентом Кеннеди, как вы будете себя вести?

Барби пустила одно за другим три аккуратных колечка табачного дыма:

— Буду простодушной и смешливой.

— А в чем бы вы хотели его встретить?

— В туфлях без каблуков.

— Почему?

— Мужчинам нравятся женщины, на которых они могут смотреть свысока.

Литтел рассмеялся:

— Что бы вы сделали с пятьюдесятью тысячами долларов?

Барби рассмеялась:

— Подождала бы, пока твист выйдет из моды.

— А если все раскроется?

— Тогда я решу, что вы — много хуже тех, кого вы там собрались шантажировать, и буду держать рот на замке.

Пит сказал:

— До этого не дойдет.

Барби спросила:

— Что именно не дойдет?

Пит боролся с желанием коснуться ее:

— Ты будешь в безопасности. Это одна из тех рискованных вещей, когда все прекрасно разруливается.

Барби подалась к нему:

— Скажите, что я должна делать? Я уже догадалась, но хочу, чтобы это сказали вы.

Она слегка коснулась его ноги. Он так и затрепетал всем телом.

Пит сказал:

— Ты должна будешь встречаться с Джеком Кеннеди. Ты познакомишься с ним на вечеринке в доме Питера Лоуфорда через пару недель. На тебе будет микрофон, и если ты окажешься молодцом — а я в этом уверен, — это будет только началом ваших с ним встреч.

Барби взяла их руки и крепко сжала. Ее взгляд точно говорил: ущипните меня — может, я сплю?

— Я что же — буду вроде подсадной утки Республиканской партии?

Пит рассмеялся. Литтел смеялся громче.

Вставка: документ

18.02.62.

Дословная расшифровка телефонных переговоров: «ЗАПИСАНО ПО УКАЗАНИЮ ДИРЕКТОРА» «ТОЛЬКО ДЛЯ ГЛАЗ ДИРЕКТОРА». Говорят: директор Гувер, Уорд Дж. Литтел.

ЭГ: Мистер Литтел?

УЛ: Слушаю, сэр.

ЭГ: Ваше письмо меня весьма впечатлило.

УЛ: Благодарю вас, сэр.

ЭГ: Я и не знал, что вы работаете на мистера Марчелло и мистера Хоффу.

УЛ: С прошлого года, сэр.

ЭГ: Позволю себе удержаться от иронического замечания.

УЛ: Я бы сказал, что оно напрашивается, сэр.

ЭГ: Верно подмечено. Верно ли с моей стороны будет предположить, что эту работу устроил вам вездесущий и так часто превышающий свои полномочия Кемпер Бойд?

УЛ: Да, сэр, вы правы.

ЭГ: Я не желаю зла ни мистеру Марчелло, ни мистеру Хоффе. Я с самого начала полагал, что крестовый поход Князя Тьмы против них — большая ошибка.

УЛ: Им это известно, сэр.

ЭГ: Прав ли я буду, если предположу, что мишенью вашей операции станет похотливый король Джек?

УЛ: Абсолютно правы.

ЭГ: И значит, внушающий страх Пит Бондюран является вашим подельником в этой авантюре?

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Позволю себе удержаться от иронического замечания.

УЛ: Сэр, можем ли мы рассчитывать на ваше одобрение?

ЭГ: Да. А лично вы — на выражение моего крайнего изумления.

УЛ: Спасибо, сэр.

ЭГ: Оборудование на месте?

УЛ: Да, сэр. Правда, пока мы смогли установить прослушивающие устройства только в «Карлайле», и до тех пор, пока наша «наживка» не вступит в контакт с объектом и не начнет интрижку, мы не узнаем, где именно они будут встречаться.

ЭГ: Если вообще будут.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: В вашей записке упоминались названия конкретных отелей.

УЛ: Да, сэр: «Эль-Энканто» и «Амбассадор-Ист». Мне известно, что в оба эти отеля наш объект любит приводить женщин, как известно и то, что ваши люди установили в обоих местах прослушивающие устройства.

ЭГ: Да, хотя Князь Тьмы нынче предпочитает забавляться в президентских люксах.

УЛ: Об этом я не подумал, сэр.

ЭГ: Я накажу доверенным агентам Бюро установить там оборудование и следить за ним. И поделюсь с вами копиями расшифровок — если вы поделитесь со мной копиями записей из «Карлайла».

УЛ: Конечно, сэр.

ЭГ: Вы не думали установить прослушку в пляжном домике первого зятя государства?

УЛ: Это невозможно, сэр. Фредди Турентайну никак не проникнуть туда, чтобы установить микрофоны.

ЭГ: Когда ваша барышня встречается с королем Джеком?

УЛ: Завтра вечером, сэр. В том самом пляжном домике, о котором вы только что упомянули.

ЭГ: Она хороша собой?

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Надеюсь, она достаточно хитра и не поддастся обаянию нашего мальчика?

УЛ: Уверен, она хорошо справится, сэр.

ЭГ: С нетерпением жду возможности услышать записи ее голоса.

УЛ: Вы будете получать копии только лучших записей, сэр.

ЭГ: Я восхищен вами. Кемпер Бойд многому вас научил.

УЛ: Вы тоже, сэр.

ЭГ: Позволю себе удержаться от иронического замечания.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Я знаю, что в свое время вы станете просить меня об одолжениях. Как знаю и то, что вы будете своевременно передавать мне копии ваших записей, так что ваши просьбы будут вполне правомерны.

УЛ: Буду, сэр.

ЭГ: Я ошибался в вас и недооценивал вас и очень рад, что мы снова коллеги.

УЛ: Я тоже, сэр.

ЭГ: Доброго дня, мистер Литтел.

УЛ: Доброго, сэр.

76. (Меридиан, 18 февраля 1962 года)

Его разбудили выстрелы. Вопли мятежников заставили его схватиться за оружие.

Кемпер скатился с кровати. Вдали, на шоссе, он услышал визг тормозов — это, должно быть, не Локхартовы клановцы или просто местная шпана — стреляют и удирают.

Прошел слух.

В городе появился федерал, который любит ниггеров. А мотель «Семинол» заселен его подручными из латиносов и лягушатников.

Выстрелы напугали его. Хотя кошмарный сон, от которого они его пробудили, был еще хуже.

Джек и Бобби направили на него слепящий луч лампы. Они кричали «Виновен — мы знаем, что ты был связан с ЦРУ и мафией все время, начиная с 1959 года».

Кошмар был четким и ясным. Его причиной стал звонок Пита на прошлой неделе.

Пит говорил о давешнем смотре стрелков. Он сообщил, что у него есть гипотеза о том, почему мафия отказалась от их плана.

Пит сказал, что Сэм Джи подумывает о том, чтобы сообщить Бобби один секрет. Эй, мистер генпрокурор, — мафия уже три года как ваш союзник в кубинских делах.

Пит услышал кое-что, что могло быть весомым аргументом в пользу его гипотезы. Пит считает, что кто-то вполне может выдать страшную тайну по указке Сэма. Пит полагает, что тем самым Сэм попытается заставить Бобби поуменьшить свой пыл в преследовании мафиози.

Пит сказал: я еще разнюхаю.

Кемпер встал и проглотил, не запивая, три таблетки декседрина. «Приход» сделал проблему Пита его собственной.

Бобби хочет, чтобы я показал ему «Джи-эм вейв». Он полагает, что мои связи с ЦРУ начались в мае шестьдесят первого. А «Джи-эм вейв» располагает уймой моих коллег еще «досвинского» периода — не говоря уже о кубинских повстанцах, хорошо знакомых с представителями уголовного мира.

Кемпер побрился и оделся. Декседрин подействовал быстро. Из соседнего номера доносились глухие удары — это Лоран Гери занимался утренней зарядкой.

Джон Стэнтон подсуетился — Лоран, Флэш и Хуан получили «грин-кард» от департамента иммиграции и натурализации. Нестор Часко тоже переехал в Меридиан и присоединился к группе. Мотель «Семинол» превратился в штаб-квартиру «дополнительного подразделения».

Он продал за наличные часть своих акций — на двадцать тысяч. Столько же пожертвовал Гай Бэнистер. Команда «киллеры для Кастро» теперь была автономной и самодостаточной.

Днем он собирал показания о нарушениях избирательного права. Ночью же — тренировал убийц.

Он склонил на свою сторону достаточное количество местных негров. 84 % прихожан местной баптистской первой Церкви Троицы дали ему показания.

Какие-то белые подонки напали на пастора. Он нашел их и переломал им ноги бейсбольной битой.

Дуги Фрэнк разделил свое стрельбище на две половины. На второй тренировались по вечерам солдаты «дополнительного подразделения» — каждый божий день.

Они стреляли по стационарным и движущимся мишеням. Занимались ориентированием в окрестных лесах. Скоро они собирались начать наведываться на Кубу с диверсионными вылазками.

Хуан и Флэш научили его испанскому — теперь он говорил почти бегло. Он вполне мог загримировать лицо и пробраться на Кубу таким же латиносом.

Он мог подобраться совсем близко. Мог нажать на курок.

Они все любили поговорить. Полночи после учебных стрельб просиживали за бутылкой самогона.

Они разработали некий трехъязычный диалект. Сидя у костра и передавая бутыль по кругу, они рассказывали кровавые истории.

Хуан рассказал, как его кастрировали. Часко рассказывал, как убивал по приказу Батисты.

Флэш видел вблизи резню на Плайя-Хирон. Лоран — парижские события, о которых умолчала пресса: в прошлом октябре жандармы забили до смерти двести алжирцев и сбросили их трупы в Сену.

Он мог подобраться совсем близко. Он мог нажать на курок. Светлокожий англосакс вполне мог стать кубинцем.

Декседриновый «приход» достиг апогея. Холодный кофе стал отличным катализатором.

Его «Ролекс» показал сегодняшнее число. С днем рождения — привет вам, сорок шесть, которых тебе никто не даст.

Вставка: документ.

21.02.62.

Частичная расшифровка записи с микрофона, сделанная на посту прослушивания. Расшифровано: Фредом Турентайном. Копии записи/расшифровки: П. Бондгорану, У. Литтелу.

Время — 21.14, 19 февраля 1962 года. Л. Сэндс и Б. Ягелка входят в дом (объект и окружение прибыли в 20.03). Причина нечеткого сигнала и пауз в записи — оживленное уличное движение на шоссе Пасифик-Коуст). Посещение Б. Ягелки просчитано по времени и прошло под пристальным наблюдением.

Условные обозначения:

БЯ — Барби Ягелка, ЛС — Ленни Сэндс, ПЛ — Питер Лоуфорд, HM1 — неустановленный мужчина №1, НМ2 — неустановленный мужчина № 2, НЖ 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7 — неустановленные женщины № 1–7. ДжФК — Джон Ф. Кеннеди, РФК — Роберт Ф. Кеннеди (пометка: полагаю, НМ1 и 2 — агенты секретной службы).

21.14–21.22 — сигнал нечеткий.

21.23–21.26 — гул голосов. Различим голос БЯ — в основном обычные слова приветствия (полагаю, ее знакомят с НЖ № 1–7. Замечание: в записи — высокий женский смех).

21.27–21.39 — БЯ и ПЛ.

ПЛ (в ходе разговора): Ты выделяешься из толпы, Барби.

БК: Красотой или ростом?

ПЛ: И тем и другим.

БЯ: Ну и говнюк же ты.

НЖ3: Привет, Питер.

ПЛ: Привет, куколка.

НЖ3: Питер! Какие у президента волосы!

ПЛ: Дерни его за чуб. Он не кусается.

НЖ 3 и 6 смеются.

БЯ: Это девушки из шоу или просто шлюхи?

ПЛ: Перекисная блондинка — барменша из «Сип-н-серф» в Малибу. Прочие — шоугерлз из «Дюн». Видишь вон ту грудастую брюнетку?

БЯ: Ну, вижу.

ПЛ: Она вроде как из «группы поддержки» Фрэнка Синатры… ну, ты поняла, о чем я.

БЯ: Смешно.

ПЛ: Смешно, да не очень, потому что Бобби заставил Джека прекратить общение с Фрэнком. Фрэнк даже устроил возле своего дома в Палм-Спрингс вертолетную площадку, чтобы Джек мог запросто прилетать к нему в гости, но маленький ханжа Бобби убедил Джека, что с ним, мол, общаться не следует, потому что он, видите ли, знаком с парой гангстеров. Посмотри на него — какой у него злобный вид, а?

БЯ: У него зубы торчат.

ПЛ: Эти зубы никогда не кусали женщин.

БЯ: Хочешь сказать — он педик?

ПЛ: Я знаю из достоверных источников, что он трахает только свою благоверную, и то нечасто. Словом, Этель спит с ним только для того, чтобы зачать очередного ребенка. Я же говорю — тот еще злодей!

НЖ2: Питер! Я только что встретила президента!

ПЛ: Славно! Ты у него отсосала?

НЖ2: Свинья ты, Питер.

ПЛ: Хрю-хрю!

БЯ: По-моему, мне нужно выпить.

ПЛ: А по-моему, тебе нужно сделать лоботомию. В самом деле, Барби, я же тогда хотел, чтобы ты всего один разочек переспала с Фрэнком.

БЯ: Он не в моем вкусе.

ПЛ: А ведь он мог тебе помочь. Запросто избавить тебя от ублюдка Джоуи.

БЯ: У нас с Джоуи — отдельная история. Я сама уйду от него — в подходящий момент.

ПЛ: А от меня ты ушла в самый неподходящий — слишком быстро притом. А Фрэнку ты так понравилась, куколка. Он почувствовал, что тебе есть что скрывать, и даже нанял частного детектива, чтобы узнать, что именно.

БЯ: И что же он узнал.

ПЛ: Тс-с, крошка. Ни за что не расска…

НЖ1: Боже, Питер, — я только что познакомилась с президентом Кеннеди!

ПЛ: Хорошо! Ты у него отсосала?

БЯ, НЖ1, НЖ7 — сигнал нечеткий.

ПЛ: Хрю-хрю! Я — ручной свиненок президента!

21.40–22.22 — сигнал нечеткий. Качество помех указывает на то, что люди из секретной службы установили частные телефонные линии и теперь звонят.

22.23–22.35 — сигнал нечеткий. БЯ стоит возле «хай-фай» и разговаривает с НЖ 3, 7 (следует проинструктировать ее, чтобы она избегала близости шумных приборов и музыкальных проигрывателей).

22.36–22.41 — БЯ в уборной (звуки, указывающие на наличие раковины и унитаза).

22.41–22.49 — сигнал нечеткий.

22.50–23.04 — БЯ и РФК.

БЯ (в ходе разговора): Это просто мода, надо попасть в струю, пока это не вышло из моды, и потом быстро соскочить, чтобы не выглядеть лузером.

РФК: Выходит, твист сродни политике?

БЯ: Похоже на то. Во всяком случае, у них есть общий знаменатель — приспособленчество.

РФК: Конечно, я не скажу ничего нового, но вы разговариваете не так, как бывшие «шоугерлз».

БЯ: Вам приходилось с ними встречаться?

РФК: Да было дело.

БЯ: Когда? Когда вы преследовали гангстеров?

РФК: Нет. Когда меня знакомил с ними мой брат.

БЯ: А у них тоже был общий знаменатель?

РФК: Был. Доступность.

БЯ: Трудно не согласиться.

РФК: Вы — подружка Ленни Сэндса?

БЯ: Нет, я не его подружка. Он просто пригласил меня на эту вечеринку.

РФК: И как он ее охарактеризовал?

БЯ: Ну, он не сказал «давай-ка и ты побудешь в гареме», если вы это имели в виду.

РФК: Значит, вы заметили, что число приглашенных женщин заметно превосходит число мужчин.

БЯ: Разумеется, заметила, мистер Кеннеди.

РФК: Зовите меня Боб.

БЯ: Хорошо, Боб.

РФК: Я просто подумал: раз уж вы знакомы с Питером и Ленни, то знаете и о кое-чем еще.

БЯ: Думаю, я понимаю, о чем вы.

РФК: Знаю, что понимаете. Просто я к тому, что Ленни я давно знаю, и сегодня он какой-то нервный и расстроенный — я раньше его таким ни разу не видел. Не хотелось бы думать, что это Питер заставил его…

БЯ: Я не люблю Питера. Был у нас пару лет назад романчик, но я порвала с ним, когда поняла, что он — всего лишь сутенер и подхалим. Я пришла на вечеринку потому, что Ленни не хотелось идти одному, и потом, я подумала: когда еще увижу генерального прокурора и президента Соединенных Штатов.

РФК: Прошу вас. Я не хотел вас обидеть.

БЯ: А вы и не обидели.

РФК: Когда меня затаскивают на такие вот сборища, я развлекаюсь тем, что разыскиваю подозрительных с точки зрения безопасности людей. Ну, а когда подозрительной является женщина, — ну… полагаю, вы поняли, о чем я.

БЯ: Если подумать об остальных собравшихся женщинах — уж лучше быть подозрительной.

РФК: Мне скучно, к тому же я выпил на два бокала больше, чем нужно. А иначе я бы не стал так откровенничать с незнакомым человеком.

БЯ: Хотите шутку?

РФК: Давайте.

БЯ: Знаете, что говорила Пэт Никсон про своего мужа?

РФК: Нет, не знаю.

БЯ: «У Ричарда были затруднения с ориентацией еще до того, как он подался в политику».

РФК (смеется): Господи, здорово как. Я непременно расскажу это…

Сигнал нечеткий (сверху слышен гул пролетающего самолета). Оставшуюся часть беседы БЯ и РФК не разобрать из-за помех.

23.05–23–12 — музыка из колонок и звук отъезжающих машин показывает, что БЯ ходит по дому и что кто-то уезжает с вечеринки.

23.13–23.19 — БЯ говорит непосредственно в микрофон (следует предупредить ее, чтобы больше так не делала. Это слишком рискованно).

БЯ: Я сейчас на пристани, на пляже. Я одна, и разговариваю шепотом, чтобы меня не сочли ненормальной, а главное — не услышали, что я говорю. Пока я не познакомилась с Большим Человеком, но заметила, как он толкнул локтем Питера, как бы спрашивая, мол, а эта, рыженькая, кто? Здесь холодно, но я позаимствовала из платяного шкафа славную норковую шубку, и мне тепло и хорошо. Ленни пьян, но, кажется, он пытается веселиться. Сейчас он треплется с Дином Мартином. Большой Человек в спальне Питера с двумя блондинками. Несколько минут назад я видела Бобби. Ел из холодильника, точно проголодавшийся мальчишка. А сотрудники секретной службы сидят и листают толстую стопку журналов «Плейбой». Я читаю их мысли: блин, как здорово, что Белый дом занял не старый и неповоротливый Дик Никсон. Кто-то курит травку на пляже, а я думаю о том, что лучше всего изображать недоступность; полагаю, он сам меня найдет. Я подслушала, как Бобби говорил одному из секретной службы, что Большой Человек не желает уезжать с вечеринки раньше часу ночи, так что время у меня есть. Ленни сказал, что Питер показывал ему мои злополучное фото в бикини, что я делала для разворота журнала «Самородок» в ноябре 1956 года. В нем метр восемьдесят или восемьдесят два, так что если я в туфлях без каблука, он меня выше сантиметра на три. Если отбросить голливудскую дребедень, о таких моментах девушки пишут в своих дневниках. Также я отклонила три приглашения на твист, потому что побоялась, что микрофон оборвется. Вы меня слышите? Это хлопнула дверь спальни за моей спиной — оттуда с хихиканьем выскочили давешние блондинки. Так что я замолкаю.

23.20–23.27 — тишина (плеск воли показывает, что все это время БЯ оставалась на пляжной пристани).

23.28–23.40 — БЯ и ДжФК.

ДжФК: Привет.

БЯ: Господи Иисусе!

ДжФК: Едва ли, но все равно спасибо.

БЯ: Как насчет такого: здравствуйте, мистер президент.

ДжФК: Лучше вот так: привет, Джек.

БЯ: Привет, Джек.

ДжФК: Как тебя зовут?

БЯ: Барби Ягелка.

ДжФК: По тебе не скажешь, что твоя фамилия Ягелка.

БЯ: Вообще-то я Линдскотт. Я выступаю с бывшим мужем, так что я оставила его фамилию.

ДжФК: Линдскотт — ирландская фамилия?

БЯ: Скажем так: бастарды. Смесь англов и германцев.

ДжФК: Да ирландцы все бастарды. Бастарды, чудаки и выпивохи.

БЯ: Могу я вас цитировать?

ДжФК: Только после того, как меня выберут на второй срок. Пусть войдет в карманный сборник цитат Джона Ф. Кеннеди, вместе с «Не спрашивай, что твоя страна может сделать для тебя».[48]

БЯ: Можно задать вам вопрос?

ДжФК: Да, конечно.

БЯ: Неужели быть президентом Соединенных Штатов — самая крутая штука на свете?

ДжФК (продолжительный смех): Еще бы. Один список актеров второго плана чего стоит.

БЯ: Например?

ДжФК: Эта деревенщина Линдон Джонсон. Шарль де Голль, у которого с 1910-го начальственная заноза в заднице. Еще латентный пидор Эдгар Гувер. Полоумные кубинцы, с которыми возится мой братец, 90 % из них — сущие уголовники. Гарольд Макмиллан,[49] который является олицетворением…

НМ2: Простите, мистер президент.

ДжФК: Да?

НМ2: Вам звонят.

ДжФК: Скажите, что я занят.

НМ2: Это губернатор Браун.

ДжФК: Передайте, что я перезвоню.

НМ2: Да, сэр.

ДжФК: Так что, Барби, — ты голосовала за меня?

БЯ: Мы были на гастролях, так что у меня не было возможности.

ДжФК: Так ты могла бы взять открепительное удостоверение.

БЯ: Мне это не пришло в голову.

ДжФК: А что важнее — твист или моя карьера?

БЯ: Твист.

ДжФК (долгий смех): Прошу прощения. Как говорится, глупый вопрос…

БЯ: Скорее, откровенный ответ на откровенный вопрос.

ДжФК: Тоже верно. Знаешь, мой брат считает, что для этой вечеринки ты слишком хороша.

БЯ: Он, судя по всему, тоже.

ДжФК: Это сразу видно.

БЯ: Ваш брат, наверное, и монетки в покер не выиграл ни разу.

ДжФК: И это — одна из его сильных сторон. Ну, а что будет, когда мода на эти глупые танцы пройдет?

БЯ: Я накопила достаточно, чтобы выкупить для сестры лицензию на владение ресторанчиком сети «Большой Боб» в Туннель-Сити, это Висконсин.

ДжФК: Я победил в Висконсине.

БЯ: Знаю. Сестра голосовала за вас.

ДжФК: А родители?

БЯ: Отец у меня умер. А мать терпеть не может католиков, так что она голосовала за Никсона.

ДжФК: Один голос из двух — совсем неплохо. Кстати, славная шубка.

БЯ: Да взяла на время у Питера.

ДжФК: Значит, это одна из шести тысяч шубок, которые мой отец купил моим сестрам.

БЯ: Я читала, что у вашего отца был инфаркт. Я расстроилась.

ДжФК: Не стоило. Он слишком злюка, чтобы умереть. Кстати, тебе же, вроде, надо ездить с твоей группой, о которой мне рассказывал Питер?

БЯ: Постоянно. Вообще-то уже 27-го я уезжаю в тур по Восточному побережью.

ДжФК: Ты оставишь свое расписание на коммутаторе Белого дома? Думаю, как-нибудь можно будет поужинать вместе, если наши графики позволят.

БЯ: Неплохо было бы. Я позвоню.

ДжФК: Пожалуйста. Можешь забрать шубку себе. Ты из нее делаешь то, чего моя сестра в жизни бы не смогла.

БЯ: Ну что вы, я не могу.

ДжФК: Я настаиваю. Я серьезно — от сестры не убудет.

БЯ: Тогда спасибо.

ДжФК: Не подумай, что я всегда шарю по чужим платяным шкафам, — мне просто хочется, чтобы ты взяла ее себе.

БЯ: Спасибо, Джек.

ДжФК: Всегда пожалуйста. К сожалению, мне и вправду надо позвонить.

БЯ: Тогда до встречи.

ДжФК: Вот-вот. Именно «до встречи».

HM1: Мистер президент?

ДжФК: Не кладите трубку. Я уже иду.

23.41–00.03 — тишина (плеск волн показывает, что все это время БЯ пребывает на пляжной пристани).

00.03–00.09 — сигнал нечеткий: голоса и музыка из проигрывателя (очевидно, гости расходятся).

00.10 — БЯ и ЛС покидают вечеринку. Запись прерывается в 00.11, 20 февраля 1962 года.

Вставка: документ.

4.03.62.

Расшифровка записи с микрофона, установленного в спальне номера в отеле «Карлайл». Расшифровал: Фред Турентайн. Копии записи/расшифровки: П. Бондюрану, У. Литтелу.

БЯ позвонила на пост прослушивания и сообщила, что встречается с объектом за «ужином». Ей были даны инструкции: дважды открыть и закрыть дверь, чтобы активировать микрофон. Начало записи: в 20:09. Условные обозначения: БЯ — Барби Ягелка, ДжФК — Джон Фитцджеральд Кеннеди.

20.09–20.20 — сексуальная активность (см. запись. Голоса четко различимы. Качество звука высокое).

20.21–20.36 — разговор.

ДжФК: О боже.

БЯ: М-ммм.

ДжФК: Отодвинься немножко. Хочу снять напряжение со спины.

БЯ: Так лучше?

ДжФК: Да.

БЯ: Может, спинку размять?

ДжФК: Не стоит. Ты уже и так достаточно сделала.

БЯ: Спасибо. Я рада, что ты позвонил.

ДжФК: От чего я тебя избавил?

БЯ: От двух шоу в «Рампус-рум» в Пассейике, Нью-Джерси.

ДжФК: О господи.

БЯ: Спроси меня о чем-нибудь.

ДжФК: Хорошо. Где та шубка, которую я тебе подарил?

БЯ: Ее продал мой бывший муж.

ДжФК: И ты позволила?

БЯ: Так мы с ним живем.

ДжФК: В смысле?

БЯ: Он знает, что скоро я от него уйду. Я перед ним в долгу, так что он пользуется каждой возможностью получить свое.

ДжФК: Значит, в большом долгу?

БЯ: В очень большом.

ДжФК: Мне уже интересно. Расскажи побольше.

БЯ: Да так, грустная история, случившаяся в 1948 году в Туннель-Сити, штат Висконсин.

ДжФК: Мне нравится Висконсин.

БЯ: Знаю. Ты там победил.

ДжФК (смеется): Шутница. Теперь твоя очередь спрашивать.

БЯ: Кто — самый большой болван в американской политике?

ДжФК: Ну, как кто — латентный пидор Эдгар Гувер, который уйдет в отставку первого января 1965 года.

БЯ: Ничего об этом не знала.

ДжФК: Узнаешь в свое время.

БЯ: А, поняла. Сперва тебя должны переизбрать на второй срок.

ДжФК: Быстро схватываешь. А теперь расскажи мне, что произошло в штате Висконсин в 1948-м?

БЯ: Не сейчас.

ДжФК: Почему?

БЯ: Явозбуждаю твое любопытство, тем самым вызываю желание встретиться со мной еще раз.

ДжФК (смеясь): А ты знаешь мужчин.

БЯ: Да, знаю.

ДжФК: Кто же тебя научил? Первоначально, я имею в виду.

БЯ: Все взрослое мужское население городка Туннель-Сити. Только не надо делать такое шокированное лицо. Всего парней было одиннадцать.

ДжФК: Продолжай.

БЯ: Не буду.

ДжФК: Но почему?

БЯ: Спустя две секунды после того, как мы занимались любовью, ты стал смотреть на часы. Я уже подумываю о том, что единственный способ удержать тебя в постели — это рассказывать мою биографию.

ДжФК (смеясь): Ты можешь дополнить мои мемуары. Явить миру, что Джон Ф. Кеннеди завоевывал женщин торопливыми свиданиями и сэндвичами.

БЯ: Кстати, вкусный был сэндвич.

ДжФК (смеясь): Шутница и ехидница.

БЯ: Задай мне вопрос.

ДжФК: Нет, ты задай.

БЯ: Расскажи мне о Бобби.

ДжФК: Зачем?

БЯ: Он, кажется, в чем-то заподозрил меня на вечеринке у Питера.

ДжФК: Да он вечно кого-нибудь в чем-нибудь подозревает. Это оттого, что он по уши погряз в юридической волоките со всеми этими мафиози и Джимми Хоффой, и это стало действовать ему на нервы. У него уже какая-то паранойя профессионального полицейского. В один день это Джимми Хоффа и его махинации с недвижимостью во Флориде. На следующий день это депортация Карлоса Марчелло. Еще через день это Хоффа и такси «Тест Флит» в штате Теннесси — только не спрашивай меня, что все это значит, потому что я не прокурор и у меня, в отличие от Бобби, нет привычки кого-то преследовать и что-то искоренять.

БЯ: Значит, это он, а не ты — крутой парень?

ДжФК: Да, так и есть. И, как я однажды сказал одной девушке, он очень искренний и щедрый.

БЯ: Ты опять посмотрел на часы.

ДжФК: Мне пора. Меня ждут в ООН.

БЯ: Тогда удачи.

ДжФК: Она мне не понадобится. Генеральная ассамблея — обыкновенное сборище болванов. Давай встретимся еще, Барби. Мне понравилось.

БЯ: И мне. И спасибо за сэндвич.

ДжФК (смеясь): Там еще есть.

Хлопанье двери — микрофон отключен. Запись обрывается в 20.34, 3 марта 1962 года.

Вставка: документ.

9.04.62.

Расшифровка записи с микрофона, установленного в спальне номера в отеле «Карлайл». Расшифровал: Фред Турентайн. Копии записи/расшифровки: П. Бондюрану, У. Литтелу.

БЯ позвонила на пост прослушивания в 16.20. Она сообщила, что в 17.30 встречается с объектом за «ужином». Начало записи: в 18.12; условные обозначения: БЯ — Барби Ягелка, ДжФК — Джон Фитцджеральд Кеннеди.

18.13–18.25 — сексуальная активность (см. запись. Голоса четко различимы. Качество звука высокое).

18.14–18.32 — разговор.

БЯ: О ГОСПОДИ,

ДжФК: В прошлый раз это сказал я.

БЯ: Этот раз был лучше.

ДжФК (смеясь): И мне так кажется. Вот только сэндвич был не фонтан.

БЯ: Спроси меня о чем-нибудь.

ДжФК: Что же все-таки произошло в 1948 году в Туннель-Сити, штат Висконсин?

БЯ: Удивлена, что ты все еще помнишь.

ДжФК: Так месяца не прошло.

БЯ: Знаю. Но ведь тогда я просто так сказала.

ДжФК: Не просто так, а с умыслом.

БЯ: Спасибо.

ДжФК: Барби…

БЯ: Хорошо. Девятого мая я отшила Билли Крюгера. Билли рассказал Тому МакКендлу, Фрици Шотту и Джонни Коутсу. И они решили проучить меня. Правда, меня не было в городе. Родители взяли меня с собой на съезд прихожан в Рейсин, а моя сестра Маргарет осталась дома. Она была бунтаркой и к тому же еще не догадалась, что на таких мероприятиях можно подцепить парня.

ДжФК: А дальше?

БЯ: Продолжение следует.

ДжФК: Ну вот. Терпеть не могу неопределенности,

БЯ: В следующий раз.

ДжФК: А откуда ты знаешь, что будет следующий раз?

БЯ (смеясь): Я же знаю, чем можно заинтересовать мужчину.

ДжФК: С тобой хорошо, Барби. С тобой просто обалденно.

БЯ: Мне просто интересно, можно ли узнать мужчину, потребляя его часовыми порциями раз в месяц?

ДжФК: Но ты ведь не станешь докучать мне ненужными просьбами?

БЯ: Не стану.

ДжФК: Да благословит тебя Бог.

БЯ: А ты веришь в Бога?

ДжФК: Только на публику. А теперь твоя очередь задавать вопросы.

БЯ: У тебя есть кто-то, кто находит тебе женщин?

ДжФК (смеясь): Вообще, нет. Что-то подобное было в лице Кемпера Бойда, но он стал внушать мне неловкость, так что после инаугурации я почти не пользовался его услугами.

БЯ: А кто такой Кемпер Бойд?

ДжФК: Один из юристов Минюста. Он бы тебе понравился. Он чертовски красив и немного опасен.

БЯ: Значит, ты ревнуешь? И поэтому тебе с ним неловко?

ДжФК: Мне с ним неловко, поскольку больше всего на свете он жалеет, что не родился Кеннеди; такому, сама понимаешь, трудно посочувствовать. Он возится с кубинскими уголовниками в рамках комиссии по кубинскому вопросу, и порой мне кажется, что он сам немногим лучше их. Он просто получил диплом Йельского университета, ухватился за меня и оказался полезным.

БЯ: Ну, сутенеры вечно заискивают перед власть имущими. Господи, да тот же Питер.

ДжФК: Вынужден признать, что Кемпер — не Питер Лоуфорд. У Питера нет души, которую можно было бы продать, а вот Кемпер продал свою, и притом за приличную цену, сам того не зная.

БЯ: Это как?

ДжФК: Не стану вдаваться в детали, но он бросил женщину, с которой был помолвлен, чтобы угодить мне и моей семье. Видишь ли, его семья была довольно богата, но его отец растратил все деньги и покончил с собой. Так что жизнь рядом со мной для него — кошмарный сон; стоит это понять, и становится трудно его выносить.

БЯ: Давай сменим тему.

ДжФК: Охотно. Как насчет событий 1948 года, случившихся в Туннель-Сити, штат Висконсин?

БЯ: Продолжение следует.

ДжФК: Вот блин.

БЯ: А я люблю неопределенность.

ДжФК: А я — нет. Терпеть не мог телесериалы, когда был маленьким.

БЯ: Надо бы тебе настенные часы сюда повесить. Чтоб каждый раз на наручные не глядеть.

ДжФК: Шутница. Подай-ка мне брюки.

БЯ: Держи.

Хлопанье двери — микрофон отключен. Запись обрывается в 18.33, 8 апреля 1962 года.

77. (Майами, 15 апреля 1962 года)

Коп задерживался. Пит коротал время, черкая рисуночки на путевых листах.

Он рисовал сердечки и стрелы. Записывал слова, которые говорили Ленни и Барби, и подчеркивал наиболее значимые.

Воистину значимые слова. В диспетчерской царил гам — но вокруг Пита сгустилась треклятая тишина.

Слова Ленни позволили ему разработать теорию. Мафия желает, чтобы Бобби К. узнал, что они помогали правительству в кубинских делах. Покамест Бобби не знал. Если бы он узнал, Кемпер Бойд с треском вылетел бы из Минюста; если бы он узнал, он сделал бы все, чтобы обрезать все ниточки, связывающие мафию и ЦРУ.

Мафия знает, что Бобби не желает убийства Фиделя. Потому-то боссы и отказались финансировать предложенный ими план.

Его теория неделями вываривалась на медленном огне. Он занимался поставками оружия в лагеря повстанцев, а Кемпер занимался двумя своими миссиями в штате Миссисипи. Кемпер все еще желал устроить Бороде депилляцию — притом отсутствие «отмашки» от мафии абсолютно его не беспокоило.

Барби же отправили постричь Причесона.

Копа все не было. А Пит слонялся мыслью возле Барби.

Ее слова все накапливались — на кассетах и расшифровках. Лучшие из них он помнил наизусть.

За постом прослушки возле отеля «Карлайл» следил Фред Турентайн — сняв для этого квартиру на 76-й и Мэдисон. Все экземпляры пополнявшейся библиотеки записей «Барби имеет Джека» находились у них в активном пользовании. Идея Литтела привлечь в союзники мистера Гувера возымела успех. Федералы установили прослушку в «Эль-Энканто» и «Амбассадоре».

Мистер Гувер стал их подельником в этом вымогательстве. Раз в неделю номер в «Карлайле» проверялся федеральными агентами — давайте-ка удостоверимся, что микрофоны в спальне надежно спрятаны.

В постели Джека К. хватало минут на шесть. А вот трепаться Джек К. был ох как горазд.

Джек назвал кубинских беженцев «уголовниками». А Кемпера Бойда — жалким карьеристом.

Коп запаздывал. Пит все рисовал на полях сердечки и стрелы.

Тут у него возникла новая идея: а что, если Барби разговаривает с Джеком и со мной.

Барби говорит, что не уходит от Джоуи Ягелки — «потому, что он сделал так, чтобы те, кто обидел мою сестру, были наказаны». Но всю историю она Джеку рассказы вать не стала.

Барби намекнула, что вся интрига развернулась в мае сорок восьмого.

Барби знает, что он будет прослушивать кассеты и читать расшифровки. Барби хочет, чтобы он заполнил пробелы. Джек не станет особо настаивать на том, чтобы она рассказала ему все — она всего лишь еще одна из трех тысяч его постоянных баб.

Барби известно, что он — бывший коп. Барби знает, что он может сам все узнать.

Он позвонил в полицию штата Висконсин. Попросил Гая Бэпистера порасспросить тамошних знакомых из ФБР. Через сорок восемь часов он все знал.

11.05.48.

Маргарет Линн Линдскотт была изнасилована группой молодых людей в городке Туннель-Сити, штат Висконсин. Она опознала насильников как: Уильяма Крюгера, Томаса МакКендлса, Фрица Шотта и Джона Коутса. Однако обвинений не последовало. Ибо у всех четырех были прочные алиби.

14.01.52.

В Милуоки застрелен Уильям Крюгер. «Вооруженное ограбление» раскрыто не было.

4.07.52.

В Чикаго застрелен Томас МакКендлс. Предполагаемое «заказное убийство» так же не было раскрыто.

23.01.54.

Пропадает без вести Фриц Шотт. В окрестностях Де-Мойна находят разложившееся тело мужчины — возможно, это он, а может, и нет. Возле трупа находят три гильзы. Предполагаемое «убийство с применением огнестрельного оружия» также осталось нераскрытым.

Джон Коутс жив-здоров. Он служит в полиции городка Норман, штат Оклахома.

Пит отпер ящик письменного стола и достал оттуда журнал. Вот Барби в двадцать пять — пышущая красотой и здоровьем мисс Самородок.

Барби соблазняет бандита Джоуи Ягелку. Барби просит его добиться, чтобы те, кто изнасиловал ее сестру, были убиты.

А что Джон Коутс цел и невредим — так мафия не убивает копов без большой надобности.

Благодарная Барби вышла за Джоуи. Благодарная Барби выполнила свой долг.

Коп все не показывался. Пит в десятимиллионный раз рассматривал разворот журнала.

Ей обрызгали груди жидкой пудрой из пульверизатора. Запудрили веснушки. На фото никак не отразились ее ум и обаяние.

Пит отложил журнал. Пит изрисовал еще один путевой лист.

Он звонил Барби раз в неделю. И все пытался робко ухаживать: Джек ведь тебе не нравится по-настоящему, правда?

Так и было. Ее привлекал его шарм, но весь Джек был для нее не больше, чем шестиминутная эрекция да возможность посмеяться.

Операция была в разгаре. Турентайн летал в Эл-Эй — проверить Ленни Сэндса. Фредди говорил, что Ленни в порядке. Что Ленни не выдаст.

Он снова и снова прокручивал записи голоса Барби. И прокручивал в уме то, что ляпнул Ленни.

Им отказываются помогать в кубинском вопросе три ключевых босса мафии. Литтел говорил, что единственным сколько-нибудь крупным мафиози, кого все еще заботила Куба, был Карлос Марчелло.

Но почему?

Ответ напрашивался сам: ИЗ-ЗА ДЕНЕГ.

Пит размышлял над этим уже два месяца. Просеивал факты, которые должны были составить его теорию.

Он рассматривал все совпадения, даже теоретические. Он пытался связать крупнейшие мафиозные фигуры и членов подразделения. И вот на прошлой неделе он сделал одно важное открытие в подтверждение своей теории.

Ноябрь 1960.

Уилфредо Олмос Дельсол появляется в обществе сторонников Кастро. Недавно Уилфредо Олмоса Дельсола видели: а) на новой машине, б) в новых шмотках, в) с шикарными новыми бабами.

Он нанял копа из Майами — следить за Дельсолом. Тот докладывал следующее.

Дельсол встречался с подозрительного вида кубинцами шесть вечеров подряд. Номера их машин были фальшивыми, водительские удостоверения — тоже.

Коп проследил, как те типы разъезжались по квартирам. Выяснил, что те квартиры были сняты под явно вымышленными именами. Кубинцы оказались агентами Кастро без видимых источников дохода.

Коп нашел человека в телефонной компании. Заплатил ему пятьсот баксов и попросил украсть последние телефонные счета Дельсола.

Коп заявил, что его информатору это удалось. Это и был тот самый коп, который заставляет себя так долго ждать.

Пит все рисовал. Сердечки и стрелы, до бесконечности, мать их так…

Сержант Карл Леннерц опоздал на целый час. Пит схватил его под руку и препроводил на парковку.

Они обменялись конвертами. Вся операция заняла ровно две секунды.

Леннертц сел в автомобиль и уехал. Пит открыл конверт и извлек оттуда два листа бумаги.

Человек из «Флорида Белл» постарался на славу. Оказалось, Дельсол четыре месяца подряд делал подозрительные звонки.

Он звонил Санто и Сэму Джи — притом на те их номера, которых не было в телефонной книге. А также членам различных группировок сторонников Кастро — в общей сложности двадцать девять раз.

Пит почувствовал, как пульс его ускорился… заторопился… и понесся вскачь.

Он поехал домой к Дельсолу. На лужайке перед домом стояла новенькая «импала» сукиного сына — не иначе, у него завелись деньги.

Он перегородил выезд собственной машиной. Он пропорол шины «импалы» своим перочинным ножиком.

Он подпер дверную ручку креслом с веранды. Он выдернул шнур от стоявшего на веранде вентилятора и обернул его вокруг кулака своей правой руки.

Из-за двери доносилась музыка и шум текущей воды.

Пит обошел дом. Кухонная дверь была нараспашку.

Дельсол мыл посуду. Ублюдок шлепал посудной тряпкой в ритме мамбо.

Пит помахал. Дельсол помахал в ответ мыльными руками — мол, что стоишь, заходи!

На бортике раковины стоял маленький радиоприемник. Оттуда доносился голос Переса Прадо — «Вишневый розов цвет, а яблонь бел!»

Пит вошел. Дельсол сказал:

— Hola, Pedro.

Пит врезал ему под дых. Дельсол сложился вдвое. Пит столкнул приемник в раковину.

Вода забурлила. Пит дал Дельсолу пинка под зад — руки того по локти ушли в воду.

Он закричал. Он выхватил руки из воды и начал трясти ими, не прекращая своего ужасного вопля.

Кухню окутало паром — ни фига себе ядерный гриб.

Пит затолкал ему в рот тряпку для посуды. Ошпаренные руки Дельсола приобрели ярко-красный цвет и лишились всей растительности.

— Ты звонил Траффиканте, Джианкане и неким сторонникам Кастро. Тебя видели с кубинцами «левых» убеждений, и недавно у тебя появились деньги.

Дельсол выкинул руку вперед. Огненно-красный палец поднялся вверх в оскорбительном жесте.

— Полагаю, что большинство мафиози забило на кубинский вопрос, и мне бы хотелось знать, почему. Либо ты мне это расскажешь, либо я окуну тебя в раковину рожей.

Дельсол выплюнул тряпку. Пит связал его руки шнуром от вентилятора и врезал ему, толкая обратно в мыльную пену.

Он влетел в нее боком. Его всего обрызгало грязной водой.

Он по новой начал орать и выдернул руки. Пит оттащил его к холодильнику и пихнул его руки в кубики льда.

— Приди в себя, мразь, не вырубайся.

Пит бросил несколько кубиков льда в вазочку. Дельсол развязал зубами шнур и втиснул туда ладони.

Вода в раковине шипела и бурлила. Пит зажег сигарету, чтобы заглушить вонь горелого мяса.

Дельсол рухнул на стул. Краснота стала спадать — сукин сын оказался крепким.

Пит сказал:

— Ну?

Дельсол обхватил вазочку коленями. Оттуда выпало несколько кубиков и со стуком упало на пол.

Пит повторил:

— Ну?

— Что «ну»? Вы убили моего двоюродного брата. Неужели вы думали, что я останусь вам верным?

Его голос едва-едва не срывался на визг. Латиносы вообще умеют терпеть боль, этого у них не отнять.

— Это не ответ.

— А, по-моему, нормальный ответ для человека, который по ошибке убил собственного брата.

Пит подхватил кухонный ножик:

— Расскажи мне то, что я хочу услышать.

Дельсол выбросил вперед теперь обе руки. Теперь неприличный жест показывали оба пальца — кожа на суставах полопалась от напряжения.

Пит ударил ножом в стул. Лезвие пропороло шов на дельсоловых брюках — в каких-то паре сантиметров от яиц.

Дельсол выдернул нож и уронил его на пол. Пит в третий раз спросил:

— Ну?

— Ну… наверное, мне все же придется рассказать.

— Так выкладывай. Не заставляй меня трудиться.

Дельсол улыбнулся. Дельсол валял этакого мачо.

— Ты был прав, Педро. Джианкана и мистер Санто уже не хотят помогать кубинским повстанцам.

— А Карлос Марчелло?

— Нет. Этот не с ними. Он все еще готов действовать.

— А Хеши Рескинд?

— Он тоже не с ними. Слышал, он очень болен.

— Санто все еще поддерживает подразделение.

Дельсол презрительно фыркнул. На его руках начали вздуваться волдыри.

— Полагаю, скоро прекратит. Я больше чем уверен, что он так и сделает.

Пит все курил.

— Кто еще предал подразделение?

— Я не считаю то, что я сделал, предательством. Да и тот, каким ты был, тоже бы не считал.

Пит швырнул недокуренную сигарету в раковину.

— Просто отвечай на мои вопросы. Мне вовсе не интересны твои замечания не по существу.

Дельсол сказал:

— Хорошо. Я занимаюсь этим один.

— Этим?

Дельсол вздрогнул. На его шее лопнул огромный волдырь — из него брызнула кровь.

— Да. Вот что ты хотел услышать.

— Подробней давай.

Дельсол уставился на свои руки:

— Я хотел сказать, что Санто и прочие переметнулись к Фиделю. Они просто притворяются, что заинтересованы в деятельности подразделения и прочем, чтобы произвести впечатление на Роберта Кеннеди и других шишек в правительстве. Они надеются, что Кеннеди узнает об их помощи и не станет на них особо напирать. Рауль Кастро продает им героин — очень дешево, и за это они снабжают его информацией о повстанческом движении.

Героин означал ДЕНЬГИ. То есть его теория полностью подтвердилась.

— Продолжай. Я знаю, что это не все…

Дельсол сделал морду ящиком. Пит пристально посмотрел на него. Он все смотрел, смотрел и смотрел…

Дельсол сморгнул:

— Да, это еще не все. Рауль пытается убедить Фиделя, чтобы тот позволил мистеру Санто и прочим заново открыть в Гаване свои казино. Мистер Сэм и мистер Санто пообещали Раулю, что будут информировать его о деятельности «Джи-эм вейв» и попытаются предупредить о любых попытках покушения на Фиделя.

Еще подтверждения. Еще потенциальные проблемы. Санто и Сэм могут вынудить Бойда распустить команду киллеров.

Дельсол рассматривал свои руки. Его татуировки, ошпарившись, превратились в размытые кляксы.

Пит сказал:

— И это не все.

— Нет. Это все.

Пит вздохнул:

— Вот твоя роль. Тебя завербовали, потому что местные сторонники Кастро знали, что подразделение убило твоего двоюродного брата, и прикинули, что ты окажешься особенно сговорчивым. У тебя есть определенная функция, она связана с героином, и если ты мне не скажешь, в чем именно она заключается, я снова начну причинять тебе боль.

— Педро…

Пит присел на корточки перед стулом. И тихо сказал:

— Героин. Расскажи мне о нем.

Дельсол перекрестился. Чашка со льдом рухнула на пол и разбилась.

— Скоро с Кубы прибывает моторный катер с партией товара. Двести фунтов, чистые. Там будут несколько сторонников Кастро — охранять его. А я должен буду передать его мистеру Санто.

— Когда?

— Вечером четвертого мая.

— Где?

— На побережье Мексиканского залива, в Алабаме. Место называется Оранж-Бич.

Пита начало трясти. Дельсол мигом догадался, что он боится.

— Мы должны сделать вид, что ничего не было, Педро. Ты сам должен сделать вид, что никогда особенно не верил в успех подразделения. Никому из нас не следует переходить дорогу людям, которые намного сильнее нас.

Бойд воспринял это спокойно. Хотя Пит орал так, что телефонная будка едва не задымилась.

— Мы все еще можем обстряпать сделку с казино. Мы можем отправить на Кубу твоих ребят — пусть шлепнут Кастро и устроят гребаный хаос. Может, все еще разрулится и Санто одобрит нашу сделку. А может, и не разрулится. В самом крайнем случае, мы можем попросту пристрелить Фиделя Кастро, и все.

Бойд ответил:

— Нет. Нашей сделке — конец, и с подразделением покончено; а просто так наобум послать мою команду — означает просто угробить ее за здорово живешь.

Пит снес дверь с петель…

— Что значит НЕТ?

— Что значит, что мы должны возместить свои убытки. Иными словами, заработать немного денег прежде, чем Бобби стуканут о мафии и ЦРУ.

Дверь будки с громким стуком свалилась на тротуар. Прохожие обходили ее. Один маленький мальчик на нее наступил; стекло треснуло и разломилось напополам.

— Героин?

Голос Бойда был спокоен:

— Там двести фунтов, Пит. Пять лет полежит, а потом мы толкнем его в Европе. Ты, я и Нестор. Каждый из нас заработает по крайней мере три миллиона долларов.

У Пита закружилась голова. Еще бы: пережить внутри землетрясение силой девять целых девять десятых балла. Благо, что внутри.

Вставка: документ.

25.0462.

Расшифровка записи с микрофона, установленного в спальне номера в отеле «Карлайл». Расшифровал: Фред Турентайн. Копии записи/расшифровки: П. Бондюрану, У. Литтелу.

БЯ позвонила на пост прослушивания в 15.08. Она сообщила, что в 17.00 встречается с объектом за ужином. Ей были даны инструкции: дважды открыть и закрыть дверь, чтобы активировать микрофон. Начало записи: в 17.23; условные обозначения: БЯ — Барби Ягелка, ДжФК — Джон Фитцджеральд Кеннеди.

17.24–17.33 — сексуальная активность (см. запись. Голоса четко различимы. Качество звука высокое).

17.34–17–41 — разговор.

ДжФК: Черт, спина.

БЯ: Помочь?

ДжФК: Нет, все нормально.

БЯ: Перестань смотреть на часы. Мы только закончили.

ДжФК (смеясь): Да, пора в самом деле завести тут настенные часы.

БЯ: А заодно и поменять шеф-повара. Сэндвич был отвратный.

ДжФК: Да уж. Индейка была суховата, а бекон водянистый.

БЯ: Ты сегодня рассеян, Джек.

ДжФК: Умная девочка.

БЯ: Что, бремя власти?

ДжФК: Нет, просто братец мой тут… Вышел на тропу войны: все ему не то, и мои друзья, и мои женщины.

БЯ: Например?

ДжФК: Ну, оказалось, что Фрэнк Синатра знаком с парой гангстеров, так что Фрэнку пришлось указать на дверь. Женщины, с которыми меня знакомит Питер, — трипперные шлюхи, а ты слишком утонченная и уверенная в себе, чтобы быть просто клубной певичкой, — так что ты под подозрением в первую очередь.

БЯ (смеясь): И что? Скоро за мной будут следить агенты ФБР?

ДжФК (смеясь): Вряд ли. Бобби и Гувер терпеть друг дружку не могут, а уж когда дело касается столь деликатного вопроса, и подавно. Бобби загружен работой, вот и злится, а Гувер — просто нацист и педик и ненавидит всех натуралов. Бобби возглавляет Минюст, преследует гангстеров и вдобавок занимается разработкой моей кубинской политики. Он по уши погряз в общении с психопатами и уголовниками, а Гувер намеренно ставит ему палки в колеса всяческими бюрократическими препонами. А больше всего от этой вражды достается мне. Кстати, давай махнемся работами, а? Ты побудешь президентом Соединенных Штатов, а я спою и станцую твист в… как там называется заведение, в котором ты сейчас выступаешь?

БЯ: «Логово Дэла» в Стэмфорде, штат Коннектикут.

ДжФК: Точно. Ну, что скажешь, Барби? Поменяемся работами?

БЯ: Идет. И как только я стану президентом, я отправлю в отставку Эдгара Гувера, а Бобби прикажу взять отпуск.

ДжФК: Ты уже мыслишь как Кеннеди.

БЯ: Как это?

ДжФК: Я собираюсь позволить Бобби отправить мистера Гувера на покой.

БЯ: Перестань смотреть на часы.

ДжФК: Спрячь их от меня в следующий раз, хорошо?

БЯ: Непременно.

ДжФК: Мне пора. Подай брюки, пожалуйста.

БЯ: Они помялись.

ДжФК: А все по твоей милости.

Хлопанье двери — микрофон отключается. Запись обрывается в 17.42, 24 апреля 1962 года.

Вставка: документы.

24.04.62,

26.04.62,

1.05.62,

Отрывки из расшифровок записей с постов прослушивания программы ФБР по борьбе с организованной преступностью в Лос-Анджелесе, Чикаго и Ньюарке.

С пометкой: КОНФИДЕНЦИАЛЬНО. СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО. ТОЛЬКО ДЛЯ ГЛАЗ ДИРЕКТОРА.

Лос-Анджелес, 25.04.62.

С таксофона ресторана «Рик-рак». На номер: МА2–4691 (таксофон ресторана Майка Лаймана). Звонящий: Стив «Стиви-Скиви» де Сантис (см. досье программы № 814.5 лос-анджелесского подразделения ФБР). Респондент: неизвестный («Билли»), Следующей расшифровке предшествовали шесть минут четыре секунды не относящегося к делу разговора.

СдС: И Фрэнк бил себя в грудь, и Мо ему поверил. Джек — мой кореш, туда-сюда. Мне Ленни-еврейчик еще рассказывал, что он насовал поддельных бюллетеней в половину избирательных урн округа Кук.

НМ: Ты так говоришь — «Фрэнк», как будто сам с ним знаком.

СдС: И знаком, твою мать. Однажды общался с ним за сценой отеля «Дюны».

НМ: Синатра — урод. Он говорит и ведет себя как мафиози, хотя на самом деле он — баклан из Хобокена, штат Нью-Джерси.

СдС: Баклан, который должен заплатить, Билли.

НМ: Еще как. Всякий раз, когда вонючий хорек Бобби наезжает на мафию, Фрэнки надо давать по яйцам. В двойном размере за то, что эта скотина Бобби делает с Джимми и профсоюзом водителей, и в тройном — за вынужденное пешее путешествие дядюшки Карлоса по Гватемале.

СдС: Кеннеди должны поплатиться.

НМ: Ага, в лучшем из миров.

СдС: У них ни хрена нет чувства благодарности.

НМ: У них нет никаких чувств. Точка. Все ведь знают, как давно повязаны Джо Кеннеди и Рэймонд Патриарка.

СдС: Ума у них нет, вот что.

НМ: Ни хрена нет.

Дальнейший разговор к теме не относится.

Чикаго, 26.04.62.

С таксофона в «Норт-Сайд Элькс-клаб». На номер: BL4–0808 (таксофон ресторана «Траттория Сапарито»). Звонящий: Льюи «Утенок» Ди Паскуале (см. досье программы № 709.9 чикагского подразделения). Респондент: Пьетро «Пит Сэп» Сапарито. Следующей расшифровке предшествовали четыре минуты двадцать девять секунд не относящегося к делу разговора.

ДДП: Эти Кеннеди будут похуже трипака и сифилиса. Они пытаются сравнять мафию с утиным говном. Бобби порассылал по всей стране своих следаков. И притом таких сук — не подкупить ни хрена.

ПС: Джек Кеннеди однажды ел в моем ресторане. И что я его тогда не отравил, блин?

ДДП: Да надо было, кря-кря.

ПС: Задолбал изображать утку, урод.

ДДП: А пригласил бы ты на ужин Джека и Бобби со всеми их следаками. И отравил бы всю компанию.

ПС: Тоже вариант. Слушай, ты Дилин, официантку мою, знаешь?

ДДП: А то. Она же девочка первый сорт и спит только с лучшими людьми.

ПС: Ага. Она спала и с Джеком Кеннеди. И говорит: у него малю-у-усенький член.

ДДП: Да у ирландцев у всех хрены маленькие.

ПС: Самые большие — у итальянцев.

ДДП: И лучшие.

ПС: Слышал, у Мо как у жеребца.

ДДП: От кого?

ПС: От самого Мо.

Дальнейший разговор к теме не относится.

Ньюарк, 1.05.62.

Звонок исходит с таксофона «Лу Лаки-лаунж». Номер абонента: MU6–9441 (таксофон кафе «Деликатесы Рубена»). Звонящий: Хершел «Хеши» Рескинд (см. досье программы № 887.8 далласского подразделения ФБР). Респондент: Моррис Милтон Уэйнсбэнк (см. досье № 400.5 нью-йоркского подразделения). Настоящему предшествовали три минуты одна секунда не относящегося к делу разговора.

ММУ: Нам всем жаль, что ты болеешь, Хеш. Мы все держим за тебя кулачки и молимся за тебя.

ХР: Я хочу дожить до того момента, когда Сэм Джи погонит Фрэнка Синатру до самого Палермо пинками под тощий зад. Синатра и еще один говнюк из ЦРУ убедили Санто и Сэма, что Джек К. — таки кошерный. Пошевели мозгой, Морис, и подумай. Подумай об Айке и ФДР. Вот они нас так доставали?

ММУ: Нет.

ХР: Я знаю, что застрельщиком у них там Бобби, а не Джек. Только Джек один и знает правила. Джек знает, что не надо кусать руку, которая тебе жрать дает.

ММУ: Сэм думал, что Фрэнк знает, как найти подход к братьям. Он думал, что сумеет уговорить Джека умерить пыл Бобби.

ХР: Фрэнку это приснилось. Единственное, что он, будем надеяться, сумеет найти, — это собственный поц. Все, что могут Фрэнк и тот тип из ЦРУ, Бойд, — это сосать член большого братца Кеннеди.

ММУ: У Джека и Бобби клевые волосы.

ХР: Пора бы проделать в них пробор — из чего-нибудь сорок пятого калибра.

ММУ: Волосы прямо первый сорт. Мне бы такие.

ХР: Волосы тебе надо? Парик, блин, купи.

Дальнейший разговор к теме не относится.

Вставка: Документ

1.05.62.

Личная записка: Говард Хьюз — Эдгару Гуверу.

Дорогой Эдгар,

Дуэйн Спарджен, мой главный помощник и адвокат, неизлечимо болен. Мне срочно нужен новый, предварительный гонорар гарантирую. Разумеется, мне бы хотелось иметь юриста с твердыми моральными принципами и опытом работы в ФБР. Не мог бы ты порекомендовать мне кого-нибудь?

Всего наилучшего.

Говард

78. (Вашингтон, округ Колумбия, 2 мая 1962 года)

Скамья, на которой они сидели, располагалась прямо напротив мемориала Линкольна. Мимо них резво пробегали детишки и степенно прохаживались няни.

Гувер сказал:

— Ваша женщина неплохо справляется.

— Спасибо, сэр.

— Она соблазняет короля Джека, провоцируя его на откровенность.

Литтел улыбнулся:

— Это она умеет, сэр.

— Король Джек дважды упомянул о моей вынужденной отставке. Эго вы проинструктировали ее заставить его затронуть эту тему?

— Да, сэр, я.

— Зачем?

— Хотел увеличить вашу долю в нашем предприятии.

— Ясно. Что ж, ваша логика оказалась безошибочной.

Литтел сказал:

— Мы хотим убедить объект заставить своего брата сбавить обороты и не нажимать на моих клиентов и их друзей. Но если братья решат, что у вас есть копии записей, то их трудновато будет убедить оставить вас на посту.

Гувер кивнул:

— И тут ваша логика безошибочна.

— Я бы на вашем месте не стал предавать записи огласке, сэр. Лучше устроить это дело, так сказать, за кулисами.

Гувер постучал по крышке своего портфеля:

— И именно поэтому вы попросили меня временно вернуть вам копии?

— Да, сэр.

— Вы не доверяете моему умению хранить вещи?

Литтел улыбнулся:

— Я хочу, чтобы у вас была возможность начисто отрицать свое участие в этом деле, случись Роберту Кеннеди привлечь к расследованию юристов извне. Я желаю, чтобы все копии записей хранились в одном месте, чтобы, в случае чего, быть полностью уничтоженными.

Гувер улыбнулся:

— С тем, что, если ситуация станет развиваться не лучшим образом, единственными участниками заговора можно будет объявить Пита Бондюрана и Фреда Турентайна?

Литтел сказал:

— Именно, сэр.

Гувер шуганул ошивавшуюся неподалеку птицу:

— И кто все это финансирует? Господин Марчелло или Джимми Хоффа?

— Я, пожалуй, предпочту промолчать.

— Ясно. Не стану упрекать вас за нежелание разглашать информацию.

— Спасибо, сэр.

— А в случае, если все же придется выйти на публику?

— Тогда я подожду до конца октября, до начала выборов в Конгресс.

— Да. Это будет оптимальный срок.

— Да, сэр. Но, как я уже сказал, я бы не стал…

— Не надо повторяться. У меня нет склероза.

Сквозь пелену облаков пробился луч солнца. Литтел слегка вспотел.

— Да, сэр.

— Ты ведь их ненавидишь, так?

— Да, сэр.

— И не ты один. Агенты программы ФБР по борьбе с оргпреступностью установили приватные «жучки» и подслушивающие устройства в известных местах встреч членов преступных группировок. Недовольство политикой Кеннеди нарастает и в этой среде. Братьям я об этом не говорил — да и не стану.

— Я не удивлен, сэр.

— Некоторые диалоги на этих записях носят откровенно оскорбительный характер. В очень забавных просторечных выражениях.

— Да, сэр.

Гувер улыбнулся:

— Скажите мне, что вы думаете.

Литтел улыбнулся в ответ:

— Что вы мне доверяете. Доверяете оттого, что я ненавижу их так же сильно, как и вы сами.

Гувер сказал:

— Вы правы. И боже — как расстроился бы Кемпер, случись ему подслушать, что король Джек о нем думает.

— Еще бы. Слава богу, он понятия не имеет об этой операции.

Мимо пробежала маленькая девчушка. Гувер улыбнулся и помахал ей рукой.

— Говарду Хьюзу нужен новый человек на должность «правой руки». Он попросил меня подыскать кого-нибудь с вашей квалификацией, и я порекомендовал вас.

Литтел вцепился в скамейку:

— Это большая честь для меня, сэр.

— Еще бы. Вам также следует знать, что Говард Хьюз — человек с очень нестабильной психикой и довольно слабым представлением о реальности. Он общается с людьми только по телефону или письмами, и, полагаю, есть большая вероятность того, что лично вам с ним видеться не придется.

Скамейка закачалась. Литтел сложил руки на колене.

— Я должен буду ему позвонить?

— Он сам позвонит вам, и я бы посоветовал вам принять его предложение. У него есть глупый, если вообще применимый, план постепенного приобретения отелей-казино Лас-Вегаса, и мне кажется, что план этот открывает широкие возможности для сбора нужной информации. Я назвал Говарду имена прочих ваших клиентов, и он, кажется, весьма впечатлился. Полагаю, эта работа — у вас в кармане.

Литтел сказал:

— Я хочу ее получить.

Гувер ответил:

— Разумеется, хотите. Всю жизнь вы голодали и наконец смогли примирить свои желания со своей совестью.

79. (Оранж-Бич, 4 мая 1962 года)

Три часа ночи. Луна давала им слабый свет — но это было еще полбеды, ибо абсолютная темнота означала бы полную НЕОЖИДАННОСТЬ.

Пит свернул с щебеночно-асфальтового шоссе. Впереди он увидел песчаные дюны — и весьма высокие притом.

Нестор обхватил ногами Уилфредо Дельсола. Мумия-Уилфредо был обмотан гибким кабелем с ног до головы и просунут между передними и задним сиденьями.

Бойд придерживал оружие. Дельсол с присвистом дышал через нос. Уезжая из Майами, они похитили его из квартиры.

Пит переключился на четырехколесный привод. «Мумия» ерзала, ударяя Нестора по ногам.

Джип, подпрыгивая, несся между дюнами. Бойд следил за работой маскировщика следов шин — граблеобразного приспособления, прикрепленного к выхлопной трубе. Нестор откашлялся:

— Пляж в километр длиной. Я его два раза обошел.

Пит притормозил и выключил мотор. Доносился сильный плеск волн. Бойд сказал:

— Слышите? Если повезет, они нас не услышат.

Они выбрались из автомобиля. Нестор вырыл яму в песке и закопал Дельсола так, что наружу торчали лишь нос да макушка.

Пит набросил на джип брезентовый полог. Он был светло-бежевого, почти неотличимого от песка дюн, цвета.

Нестор прихватил с собой граблеобразное приспособление — заметать уже человеческие следы. Бойд осматривал оружие.

У них были револьверы сорок пятого калибра с глушителями и пулеметы. А также бензопила, бомба с часовым механизмом и два фунта пластиковой взрывчатки.

Они намазались ламповой сажей. Нагрузили рюкзаки.

И пошли. Нестор тащил грабли. Следы шин и подошв исчезали.

Они перешли через шоссе и побрели по параллельной ему подъездной дороге длиной с полкилометра. Ширина пляжной полосы от дороги до кромки моря была метров двести.

Нестор сказал:

— Здесь никогда не бывает патрульных машин.

Пит смотрел в инфракрасный бинокль. На расстоянии в триста метров от них на пляже он обнаружил какие-то возвышения.

Бойд сказал:

— Давайте подойдем поближе.

Пит потянулся — бронежилет сидел на нем довольно плотно.

— Там, к западу, люди — их девять или десять. Надо будет идти вдоль линии прибоя — будем надеяться, его чертов шум нас прикроет.

Нестор перекрестился. Бойд вооружился в прямом смысле до зубов — двумя револьверами сорок пятого калибра и армейским ножом.

Пит почувствовал подземные толчки — силой 9,999 и еще гребаные 9 баллов.

Они шли, осторожно ступая по сырому песку. Низко нагнувшись, ползли на четвереньках, точно крабы. Питу вдруг пришла в голову дикая мысль: А ВЕДЬ ТОЛЬКО Я ОДИН ЗНАЮ, ЧТО ВСЕ ЭТО ЗНАЧИТ.

Бойд шел прямо за ним, след в след. Глыбы обрели очертания. Разбивающиеся о песок волны прибоя обеспечивали отличную звуковую завесу.

Очертания превратились в спящих людей. Одному не спалось — в темноте мерцал кончик сигареты.

Они подобрались ближе.

Подобрались еще ближе.

Подобрались совсем близко.

Пит услышал храп. Кто-то простонал что-то по-испански.

Они зарядили оружие.

Выстрел Бойда снял курильщика.

Пит принялся стрелять. Нестор — тоже. Зашлепали глушители.

Теперь у них было отличное освещение — вспышки пороха из четырех стволов.

Стрельба сделалась интенсивней. Раздались громкие крики — и тут же сменились бульканьем.

Нестор поднес фонарь поближе. Пит увидел девять спальных мешков американского армейского образца — изодранных и окровавленных.

Бойд перезарядил свое оружие и выстрелил в лицо каждому из лежащих. Кровь, выплескиваясь, попадала в луч несторовского фонарика, отбликивая ужасающе красным.

Пит жадно глотал воздух. Он нахватал полный рот окровавленного пуха и перьев.

Нестор выхватывал из мглы фонариком лежащие тела. Бойд, стоя на коленях, перерезал им глотки, с силой давя на лезвие и одним махом рассекая дыхательное горло и спинной мозг.

Нестор вытащил тела из мешков.

Пит перевернул спальники и набил их песком.

Бойд придал им форму. Весьма реалистично, надо сказать: люди с катера увидят спящих мужчин.

Нестор стащил тела в воду в полосе прибоя. Бойд принес бензопилу.

Пит завел мотор. Бойд разложил трупы на порубку.

Луна опустилась совсем низко. Несторов фонарик обеспечивал дополнительное освещение.

Пит принялся пилить, пригнувшись к земле. Зубья тут же застряли в бедренной кости.

Нестор оттянул ногу. Зубья с легкостью прошли через нее.

Пит отпилил целую гирлянду рук. Лезвие пилы то и дело увязало в песке. Ему в лицо летели тучи обрывков кожи и огрызков хрящей.

Пит четвертовал трупы. Бойд обезглавливал их армейским ножом. Потянул за волосы, резанул — и все дела.

Никто не произносил ни слова.

Пит все пилил и пилил. У него заныли руки. Обломки кости, набившись в механизм, то и дело застопоривали работу мотора с ременным приводом. Руки его соскользнули. Зубья впились в живот мертвеца.

Пит почуял смрадный запах желчи. Он уронил пилу, и его вывернуло.

Бойд сменил его за пилой. Нестор швырял куски тел в воду. На запах крови и мяса тут же кинулись акулы.

Пит побрел вдоль линии прибоя. Руки тряслись — он еле-еле зажег сигарету.

От запаха табачного дыма ему стало легче. Он убил всю вонь… ОНИ ЖЕ ДО СИХ ПОР НЕ ЗНАЮТ, ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ.

Пила смолкла. Мертвая тишина лишь усилила стук его бешено колотившегося сердца.

Пит вернулся к линии прибоя. Там вовсю молотили хвостами и выпрыгивали из воды акулы.

Нестор заряжал автоматы. Бойд дергался и нервничал — слишком нервничал по меркам всегда невозмутимого Бойда.

Они спрятались за торчащим из воды камнем. Все по-прежнему молчали. Пит беспрестанно думал о Барби — и ему становилось теплей.

Светать начало в половине шестого. Пляж выглядел поразительно умиротворенным. К тому же, темные пятна крови на спальниках запросто можно было принять за потеки воды.

Нестор все смотрел в бинокль. В шесть часов двенадцать минут он их увидел.

— Вижу катер. Метрах в двухстах от берега.

Бойд откашлялся и сплюнул:

— Дельсол говорил, что на борту будут шестеро. Надо, чтобы большая часть народу спрыгнула на берег, прежде чем начать стрелять.

Пит услышал гул мотора:

— Они приближаются. Нестор, сюда.

Нестор подбежал к ним и, припав к земле, укрылся за спальниками. Гул мотора перерос в рев. Моторный катер, подпрыгивая на волнах, причалил к берегу.

Это было крошечное суденышко без нижнего отсека, на двух подвесных моторах.

Нестор помахал вновь прибывшим. Нестор закричал:

— Bienvenidos![50] Viva Fidel!

Трое спрыгнули на берег. Трое остались на борту. Пит подал условный знак Кемперу: НА БОРТУ — твои, НА БЕРЕГУ — мои.

Кемпер выпустил очередь по катеру. Ветровое стекло разлетелось вдребезги, отбросив людей назад, в моторный отсек. Пит скосил своих одним длинным залпом.

Нестор подошел к упавшим. Плюнул каждому в лицо и выстрелил в рот.

Пит подбежал к катеру и вспрыгнул на него. Бойд обогнул катер за бортом и прикончил своих троих меткими выстрелами в голову.

Героин был аккуратно завернут в три слоя полиэтилена и упакован в спортивные сумки. Один вес которых чего стоил!

Нестор зашвырнул взрывчатку на борт. Бомба должна была разорваться в 07.15.

Пит сгрузил дурь на берег.

Нестор закинул на борт спальные мешки и тела тех троих, что выскочили на берег.

Но прежде Бойд снял с них скальпы, Нестор констатировал:

— Это вам за Плайя-Хирон.

Пит привязал руль веревкой к креплениям и развернул катер. Компас показывал направление «юго-юго-восток». Катер будет двигаться по курсу — разве что тому помешают порывы ветра да приливная волна.

Бойд завел моторы. Обе лопасти завращались сразу же. Они спрыгнули за борт и стали смотреть, как трогается с места и уходит моторный катер.

Который должен был взорваться в сорока километрах от берега.

Пит зябко поежился. Бойд сунул скальпы в свой рюкзак. Оранж-Бич казался девственно чистым.

Санто-младший непременно должен был позвонить. И сказать: Дельсол надул меня с одной сделкой. И добавить: Пит, найди мне ублюдка.

О деталях Санто распространяться не станет. Не станет выдавать, что сделка осуществлялась в связке с комми и являлась откровенным предательством подразделения.

Пит ждал звонка в диспетчерской «Такси «Тигр»». Он принимал заказы. Дельсол на работе больше не появится.

У него скопилась куча невыполненных заказов. Водители беспрестанно спрашивали: а где Уилфредо?

А он спрятан на хате. Его сторожит Нестор. А еще на той хате лежит прямо на виду фунт чистейшего герыча.

Остальную порцию порошка Бойд увез в Миссисипи. В последнее время Бойд что-то сдал — видать, убийства заставили его переступить некую черту.

Кстати о «переступить» — АВЫ ХОТЬ ЗНАЕТЕ, КОГО МЫ ОГРАБИЛИ?

До этого они следили за Дельсолом в течение трех недель. Он их не предавал. Если бы он это сделал, отправка партии была бы отменена.

Он спрятан на хате. И превращен в торчка — Нестор не преминул проколоть «дорожки» на обоих руках пленника. Теперь он подсажен на «белый» — и ждет чертова звонка.

Было полпятого дня. Они покинули Оранж-Бич девять с половиной часов назад.

А заказы все прибывали и прибывали. Им нужны были автомобили, чтобы забрать товар, а все двенадцать такси разъехались по заказам — Пит вдруг ощутил настоятельное желание заорать или приставить к башке пистолет.

Тео Паэс закрыл динамик трубки ладонью:

— Вторая линия, Пит. Это мистер Санто.

Пит изобразил ленивый будничный тон:

— Здорово, босс!

Санто сказал нужные слова. Точь-в-точь так, как он себе и представлял:

— Уилфредо Дельсол надул меня. Он где-то шифруется. Хочу, чтобы ты его нашел.

— А что он сделал?

— Не задавай вопросов. Просто найди его и сделай это немедленно.

Нестор впустил его. Он превратил гостиную в настоящий свинарник, какие бывают в жилищах торчков.

Прямо на виду валялся шприц. В ковер были втоптаны шоколадные батончики. А на каждой плоской поверхности, на которой можно было что-то резать, — следы белого порошка.

Сам Уилфредо Олмос Дельсол, обдолбанный, как пробка, покоился на обитом плюшем диванчике.

Пит выстрелил ему в голову. Нестор отрезал у него три пальца и положил их в пепельницу.

Было 17.20. Санто не поверит, что он нашел его всего за час. У них было время, чтобы подкрепить свою ложь.

Нестор ушел — его ждало задание Бойда в Миссисипи. Пит успокаивал нервы глубокими вдохами и сигаретами — выкурив не меньше полудюжины.

Он живо представил, что надо делать. Все, вплоть до мельчайших деталей. Он надел перчатки и приступил.

Высыпал лед из ледника.

Порезал диванчик до пружин.

Отодрал куски обоев в гостиной — так, как поступил бы наркоман, в спешке ищущий дозу.

Закоптил ложки.

Насыпал «дорожки» героина на стеклянной крышке кофейного столика.

Нашел чью-то помаду и вымазал ею найденные в пепельнице окурки сигарет с фильтром.

Он порезал Дельсола кухонным ножом. Поджарил ему яйца инструментом для выжигания, который нашел в спальне.

Окунув руки в кровь Дельсола, он написал на стене гостиной: «Предатель».

Было 20.40.

Пит помчался к телефонной будке. Настоящий, неподдельный страх заставил его сыграть как нельзя более натурально:

— Дельсол мертв — его пытали — меня навели на хату, где он прятался — он был обдолбан — везде порошок — кто-то обшарил хату — думаю, кутил с какими-то бабами — Санто, во имя всего святого, расскажи мне, в чем дело?

80. (Вашингтон, округ Колумбия, 7 мая 1962 года)

Литтел занимался деловыми звонками. Мистер Гувер подарил ему телефонный шифровальщик — теперь его линию никто не мог прослушивать.

Он позвонил Джимми Хоффе на таксофон — Джимми панически боялся «жучков».

Они обсудили иск о махинациях с такси «Тест флит». Джимми предложил: давай подкупим парочку присяжных.

Литтел сказал, что отправит ему список присяжных. И сказал Хоффе: пусть подставные лица предложат кому следует взятку.

Джимми спросил: что, твои вымогатели еще чего-то могут?

Литтел отрапортовал: ВСЕ СИСТЕМЫ РАБОТАЮТ НОРМАЛЬНО. Малыш Джимми предложил: а давай нажмем на Джека прямо сейчас.

Литтел сказал: потерпите. Мы прижмем его в самый подходящий момент.

На прощание Джимми закатил истерику. Литтел позвонил в Новый Орлеан Карлосу Марчелло.

Они обсудили дело о его депортации. Литтел подчеркнул необходимость тактических задержек.

— Единственный способ победить федеральное правительство — взять его измором. Заваливать их там апелляциями, и пусть себе передают дело то одному, то другому прокурору. Испытаем на прочность их терпение и ресурсы, пока им самим не надоест.

Карлос все понял. На прощание Карлос задал совершенно идиотский вопрос:

— А могут мне снизить налоги за то, что я помогаю кубинским повстанцам?

Литтел ответил:

— К сожалению, нет.

Карлос положил трубку. Литтел позвонил Питу в Майами.

Тот взял трубку после первого же гудка:

— Бондюран слушает.

— Это я, Пит.

— Да, Уорд, слушаю.

— Что-то не так? У тебя взволнованный голос.

— Все нормально. Что-то не так с нашей операцией?

— Все в порядке. Правда, я тут подумал о Ленни, и о том, что уж очень он близок к Сэму, и это мне не шибко нравится.

— Думаешь, он стукнет Сэму?

— Не в этом дело. Я просто подумал…

Пит перебил его:

— Не говори мне, о чем ты подумал. Ты у нас — режиссер представления, так просто скажи мне, что ты хочешь.

Литтел сказал:

— Позвони Турентайну. Пусть садится на самолет, слетает в Эл-Эй и установит прослушку на телефоне Ленни — в качестве дополнительной меры предосторожности. Барби, кстати, тоже там. Выступает в каком-то заведении в Голливуде — клубе «Кроличья лапка». Пусть Фредди наведается к ней и проверит, как она там, держится?

Пит сказал:

— Это хорошо. Кроме того, я бы не хотел, чтобы Сэм заставил Ленни кое-что сделать.

— Ты о чем?

— Да так, кубинские дела. Тебе будет неинтересно.

Литтел проверил календарь. И увидел сроки подачи документов — вплоть до самого июня.

— Позвони Фредди, Пит. Давай не будем тянуть с этим.

— Да, может, увидимся с ним в Эл-Эй. Мне не повредит смена обстановки.

— Действуй. И дай мне знать, когда установите прослушку.

— Хорошо. Пока, Уорд.

Литтел повесил трубку. Уловитель прослушки замерцал и прервал ход его мыслей.

Гувер принял его. Взаимные любезности остались в прошлом. Гувер снова перешел к своей обычной резковатой, лаконичной манере.

Гувер ждал, когда он станет умолять.

Пожалуйста, восстановите Хелен Эйджи на юрфаке. Пожалуйста, выпустите моего друга из тюрьмы.

А он умолять не станет — ни за что.

Пит явно нервничал. Было у него, Уорда, подозрение, что это Кемпер Бойд заставляет Пита делать вещи, которые он не может контролировать.

Бойд набирал послушников. Бойд чувствовал себя заодно с кубинцами-убийцами и малоимущими неграми. Лоск Кемпера соблазнил Пита. А провал кубинской операции заставил их заниматься тем, что было абсолютно не в их компетенции.

Карлос рассказывал, что они заключили сделку с Санто Траффиканте. Потенциальная прибыль от этой сделки насмешила Карлоса. Он сообщил, что Санто никогда в жизни не заплатит им таких денег.

Карлос принял провал кубинской операции как должное. Карлос сообщил, что Санто и Сэм желали бы уменьшить свои убытки.

Чистые убытки. Чистая прибыль. Потенциальная прибыль.

У него были бухгалтерские книги пенсионного фонда. Ему надо было высчитать оптимальное время и разработать план по их наилучшему использованию.

Литтел развернулся в кресле и посмотрел в окно. Ветки цветущих вишен касались стекла — так близко, что можно было рукой потрогать.

Зазвонил телефон. Литтел нажал кнопку громкой связи:

— Да?

Мужской голос сказал:

— Это Говард Хьюз.

Литтел едва не захихикал. Пит так смешно рассказывал о Дракуле…

— Это Уорд Литтел, мистер Хьюз. Очень рад вас слышать.

Хьюз ответил:

— Еще бы вы не были рады. Мистер Гувер рассказал мне о вашей безупречной репутации, и я намерен предложить вам двести тысяч в год за честь представлять меня. Я не стану требовать от вас переезда в Лос-Анджелес, и мы будем поддерживать связь исключительно путем писем и телефонных звонков. Ваши обязанности будут включать в себя представление моих интересов в болезненно затянувшейся тяжбе по поводу лишения прав обладания компанией «Трансуорлд эйрлайнз», а также устройство покупки отелей-казино Лас-Вегаса на прибыли от продаж имущества компании, когда я все же решусь ее распродавать. Ваши связи в кругах итальянских джентльменов могут оказаться незаменимыми в этом плане, и я ожидаю от вас тщательного исследования законодательства штата Невада и помощи в разработке стратегии поддержания моих отелей в чистоте, без микробов и негров…

Литтел слушал.

Хьюз вещал.

Литтел даже не пытался ответить.

81. (Лос-Анджелес, 10 мая 1962 года)

Пит держал фонарик. Фредди заменил корпус наборного диска телефонного аппарата. Работа была до усрачки нервная и медленная.

Фредди, ворча, ковырялся с какими-то проводками:

— Терпеть не могу телефоны компании «Пасифик Белл». Ненавижу работать по ночам, в потемках. Ненавижу телефоны в спальне, потому что гребаные проводки вечно перепутываются под кроватью.

— Не жалуйся. Просто делай то, что тебе говорят.

— И отвертка заедает, мать ее. А ты уверен, что Литтел хочет, чтобы мы установили прослушку на оба аппарата?

Пит ответил:

— Просто делай, что я тебе сказал. Два телефона и распределительный щиток. Спрячем его вон в тех кустах у дороги. Если ты перестанешь ныть, то за двадцать минут управимся.

Фредди порезал палец:

— Бля. Терпеть не могу телефоны «Пасифик Белл». Кстати, Ленни вовсе не обязательно станет стучать на нас с домашнего телефона. Он может это сделать лично или из любой телефонной будки.

Пит сжал в руках фонарик. Луч которого заизвивался и запрыгал.

— Либо ты, сука, прекращаешь ныть, либо я этот телефон тебе в жопу засуну.

Фредди дернулся и задел головой полку. Оттуда свалилась папка с вырезками из «Строго секретно», и ее содержимое разлетелось по комнате.

— Ладно, ладно. Ты еще в аэропорту такой дерганый был, и я повторюсь всего раз. Дерьмо эти ваши телефоны «Пасифик Белл». Когда ставишь на них прослушку, в половине случаев звонящий слышит щелчки. И ничего, блин, с этим не поделаешь. А за распредщитом кто следить будет?

Пит потер глаза. С той самой ночи, когда он убил Уилфредо Дельсола, его стали мучить мигрени.

— Литтел может откомандировать каких-нибудь федералов, чтоб проверяли щиток. Нам останется периодически проверять аппаратуру.

Фредди нагнул к телефону настольную лампу:

— Пойди-ка дверь посторожи. Не могу работать, когда ты над душой стоишь.

Пит пошел в гостиную. Голова болела прямо между глаз.

Он проглотил две таблетки аспирина. Запил их коньяком Ленни — прямо из горлышка.

Пошло хорошо. Пит сделал еще глоток.

Головная боль поутихла. Вены перестали пульсировать.

Пока Санто верил его истории. Санто так и не рассказал, как именно надул его Дельсол.

Санто сказал: Сэма Джи тоже надули. Ни об украденной наркоте, ни о пятнадцати убитых речи не шло. Как и о том, что двое главных боссов мафии решили примазаться к Фиделю Кастро.

Он сказал, что подразделение придется распустить.

— На время, Пит. Слышал, нас собираются прижать федералы. И мне бы хотелось какое-то время не связываться с наркоторговлей.

Это говорил человек, который только что ввез в страну двести фунтов «белого». Не моргнув глазом, соврал он о том, что желает на время завязать с торговлей.

Санто показал ему полицейский рапорт. Легавые Майами тоже купились на его, Пита, шараду. Они решили, что это — очередное зверское убийство на наркотической почве — совершенное, предположительно, кубинскими злоумышленниками.

Бойд и Нестор вернулись в Миссисипи. Наркотики были спрятаны в сорока различных банковских хранилищах.

Они снова начали тренировать предполагаемых убийц Кастро. Им было все равно, что мафия теперь за Фиделя. О том, что их в любую минуту могут остановить, они как будто знать не желали.

Они не испытывали особого страха.

Он — испытывал.

Они не знали, что с мафией шутки плохи.

Он — знал.

Он всегда примазывался к тем, кто обладал НАСТОЯЩЕЙ властью. Он никогда не нарушал их правил. Ему приходилось делать то, что он делал, — но он не знал ПОЧЕМУ.

Санто клялся отомстить. Санто клялся, что найдет тех, кто украл наркоту, — чего бы это ни стоило, во что бы то ни стало.

Бойд же полагал, что они смогут продать дурь. Бойд ошибался. Бойд кричал, что лично выдаст тех из ЦРУ, кто повязан с мафией. Бойд утверждал, что он сможет утихомирить разгневанного Бобби.

Он этого не сделает. Не сможет сделать. Он в жизни не станет рисковать своим статусом в окружении семьи Кеннеди.

Пит сделал еще глоток. Три глотка — и трети бутылки как не бывало.

Фредди выволок инструменты из квартиры.

— Пошли. Доброшу тебя до аэропорта.

— Поезжай. Я хочу пройтись.

— Куда?

— Сам не знаю.

Клуб «Кроличья лапка» оказался сущей парилкой — тесное помещеньице, спертый воздух, состоящий, по преимуществу, из клубов табачного дыма. На танцполе рулили подростки — явное нарушение закона о продаже алкоголя несовершеннолетним.

Джоуи и парни играли в совершенно обдолбанном виде. Барби пела какую-то дурацкую танцевальную песенку. На барном табурете скучала одинокая проститутка.

Барби увидела его. Улыбнулась и перепутала слова песни.

Единственное подобие отдельного кабинета было занято. Там сидели два морпеха и две девчонки-старшеклассницы — этих выгнать не проблема.

Пит велел им выметаться. Оценив его сложение, они так и сделали. Девчонки оставили на столе свои коктейли — ром с каким-то фруктовым соком.

Пит устроился там и принялся их прихлебывать. Головная боль еще немного отпустила. Барби завершила выступление слабенькой кавер-версией «Сумерек»[51].

Кто-то из танцующих зааплодировал. Музыканты побрели за сцену. Барби спустилась со сцены и присоединилась к нему.

Пит подсел поближе к ней. Барби сказала:

— Я удивилась. Уорд говорил, что ты в Майами.

— Да вот — решил приехать и посмотреть, как тут идут дела.

— То есть хотел проверить меня?

Пит отрицательно покачал головой:

— Все считают, что ты — надежный человек. Мы с Фредди Турентайном приехали проверить Ленни.

Барби сообщила:

— Ленни в Нью-Йорке. Поехал проведать кого-то из друзей.

— Женщину по имени Лора Хьюз?

— Вроде бы. Какую-то богатую женщину — она живет на Пятой авеню.

Пит принялся вертеть в пальцах зажигалку:

— Лора Хьюз — единокровная сестра Джека Кеннеди. Она была помолвлена с тем самым Кемпером Бойдом, о котором тебе рассказывал Джек. Бойд был наставником Литтела в ФБР. Моя бывшая подружка Гейл Хенди спала с Джеком в его медовый месяц. Сам Ленни давал Джеку уроки ораторского мастерства в сорок шестом, когда он впервые баллотировался в Сенат.

Барби взяла одну из сигарет Пита:

— Ты хочешь сказать, что все слишком ловко сложилось?

Пит зажег ей сигарету:

— Я сам не знаю, что хочу сказать.

Барби откинула волосы назад:

— А Гейл Хенди — она тебе помогала?

— Да.

— Устраивать чужие разводы?

— Верно.

— Она справлялась так же, как я?

— Нет.

— А ты ревновал, когда узнал, что она спала с Джеком Кеннеди?

— Пока Джек не подосрал мне самому — нет.

— В смысле?

— Я был непосредственно связан с операцией в заливе Свиней.

Барби улыбнулась. Ее волосы блестели в свете барных прожекторов.

— А меня ты ревновал к Джеку?

— Если бы не слышал записей — ревновал бы.

— Что ты хочешь сказать?

— То, что ты никогда не отдаешься ему по-настоящему.

Барби рассмеялась:

— Всякий раз меня отвозит туда, где я живу, очень славный парень из секретной службы. Последний раз мы даже ели вместе пиццу.

— Хочешь сказать, что это — настоящее?

— Только по сравнению со временем, проведенным с Джеком.

Заревел музыкальный автомат. Пит протянул руку и вырубил его из розетки.

Барби сказала:

— Вы шантажировали Ленни — иначе он бы на это не пошел.

— Он уже привык к тому, что его шантажируют.

— Ты нервничаешь. Ты стучишь коленом о ножку стола, сам того не замечая.

Пит прекратил. Гребаная нога принялась подергиваться — чтобы хоть что-то делать.

Барби спросила:

— Тебя так пугает наша история?

Пит сжал колени и изо всех сил заставил себя унять дрожь:

— Нет, это другое.

— Иногда я думаю, что, когда все будет кончено, меня убьют.

— Мы не убиваем женщин.

— Ты однажды убил женщину. Мне Пенни рассказывал.

Пит поморщился:

— А ты легла под Джоуи, чтобы он заплатил за убийство парней, которые изнасиловали твою сестру.

Она и глазом не моргнула. Не шелохнулась. На лице ее не отразилось ни капли страха.

— Мне следовало бы догадаться, что это ты решишь выяснить, как дело было.

— Что ты имеешь в виду?

— Просто хотелось узнать, нравлюсь ли я Джеку настолько, что ему самому захочется это выяснить.

Пит пожал плечами:

— Джек — парень занятой.

— Ты тоже.

— Тебя волнует, что Джонни Коутс все еще жив?

— Только когда я думаю о Маргарет. Когда понимаю, что она больше никогда не захочет, чтобы ее коснулся мужчина.

Пит почувствовал, как закачался под ногами пол.

Барби спросила:

— Скажи, что тебе нужно?

Пит ответил:

— Мне нужна ты.

Они сняли номер в «Голливуд-Рузвельт». Под окном переливалась огнями вывеска «Китайского театра Граумана».

Пит, спотыкаясь, снял штаны. Барби стянула через голову свое концертное платье. На пол осыпалось несколько фальшивых бриллиантов — Пит раздавил их ногой.

Барби пинком отправила его кобуру под кровать. Пит поднял полог — простыни издавали запах застоявшихся духов, который заставил его чихнуть.

Она подняла руки и расстегнула ожерелье. Он увидел запудренные коротенькие волоски ее бритых подмышек.

Он прижал ее запястья к стене. Увидев, чего он хочет, она позволила ему попробовать вкус их кожи.

Вкус был острым. Она выгнула руки назад, чтобы он мог его распробовать до конца.

Он касался ее сосков. Чувствовал запах катившегося с ее плеч пота.

Она подалась к нему грудью. Грудь была в крупных венах и веснушках — такой он еще ни у кого не видел. Он целовал ее, кусал — и давил на нее с такой силой, что буквально вплющивал партнершу в стену.

Ее дыхание давно сбилось с ритма. Губами он ощущал биение ее пульса.

Его рука скользнула между ее ног, и он сунул в нее палец.

Она оттолкнула его. Шагнув к кровати, легла поперек. Он раздвинул ее ноги и лег на пол между ними.

Он трогал ее живот, руки и ноги, и где бы он ни касался, снова каждый раз чувствовал ее пульс. У нее были крупные вены по всему телу — буквально вздымавшиеся, казалось, прямо из рыжей поросли и веснушек.

Он прижался бедрами к матрасу. Так сильно, что ощутил боль.

Он ерошил ее паховые волос, чувствуя складки под ними. Посасываниями и покусываниями он разогнал ее вездесущий пульс до немыслимых скоростей.

Она изогнулась и вырвала кусочек своей плоти из его рта. При этом она стонала что-то странное и нечленораздельное.

Он кончил — а ведь она его еще даже не коснулась. Он трясся, всхлипывал и все пробовал ее на вкус.

Она судорожно билась, вцепившись зубами в простыни. Обессилела и опять забилась, и так снова и снова. Ее спина изогнулась, вдавливая матрасные пружины.

Он не хотел, чтобы это кончалось. Он боялся, что плохо запомнил ее вкус.

82. (Меридиан, 12 мая 1962 года)

Кондиционер закоротило, и Кемпер вырубился. Он проснулся потный, все тело его затекло.

Проглотив четыре таблетки декседрина, он сразу же принялся выстраивать свою ложь.

Я не рассказал вам о тех связях.

Потому что и сам не знал. И не хотел, чтобы это повредило Джеку. Я обнаружил это только на днях, и решил, что безопаснее будет не поднимать бучу.

Мафия и ЦРУ? Сам обалдел, когда узнал.

Ложь показалась ему неубедительной. Бобби решит провести расследование и обнаружит его собственные связи — с начала 1959-го.

Бобби звонил вчера вечером. Он сказал: «Завтра встречаемся в Майами. Хочу, чтобы ты показал мне «Джи-эм вейв»».

Несколько минут спустя из Эл-Эй позвонил Пит. В трубке слышался женский голос, мурлыкавший твист.

Пит сказал, что только что говорил с Санто. Санто приказал ему, чтобы он нашел тех, кто украл дурь.

— Он сказал: «найди их», Кемпер. Он сказал: «не убивай их ни при каких обстоятельствах». Причем его явно не особо волновало, что я могу выяснить, что сделка была профинансирована Кастро.

Кемпер попросил его придумать еще какое-нибудь представление с доказательствами. Пит сказал: «Я вылетаю в Новый Орлеан и начну оттуда. Позвонишь мне в отель «Оливье-хаус» или в офис Гая Бэнистера».

Кемпер смешал порошки кокаина и героина и занюхал. После такого катализатора декседрин мигом подействовал.

С улицы слышалось «раз-два, раз-два». Каждое утро Лоран заставлял своих подопечных заниматься гимнастикой.

Флэш и Хуан были ему по грудь. А Нестор бы вообще уместился у него в рюкзаке.

Вчера Нестор ударил ножом какого-то местного типа. За то лишь, что тот слегка задел крыло его машины. Со дня кражи у Нестора был страшенный «нервяк».

Нестор сбежал. Раненый выжил. Флэш рассказал, что Нестор угнал моторный катер и умчал на Кубу.

Нестор оставил записку. В которой написал: «Поберегите мою долю — я вернусь, когда Кастро будет мертв».

Кемпер принял душ и побрился. От утренней дозы «для бодрости духа» лезвие так и прыгало в его руках.

Солгать не получится.

На Бобби были солнцезащитные очки и шляпа. Кемпер убедил его совершить экскурсию по «Джи-эм вейв» инкогнито.

Генеральный прокурор в темных очках и фетровой шляпе с узкими полями. Генеральный прокурор, больше похожий на киноактера-неудачника.

Они прогуливались по зданию.

Прикид Бобби заставлял народ оглядываться. Мимо проходили контрактники и приветливо махали рукой.

Солгать не получится.

Они шли прогулочным шагом. Знаменитый свой голос Бобби заменил на шепот. Кое-кто из кубинцев узнал его, но предпочел вести себя так, будто ничего не заметил.

Кемпер расхваливал отдел пропаганды. Дежуривший там офицер бодро отрапортовал статистику. Никто не сказал: Джек Кеннеди — нерешительный слабак.

Никто не упоминал имен мафиози. Никто не намекнул, что был знаком с Кемпером Бойдом до операции в заливе Свиней.

Планы разведки с воздуха Бобби понравились. Да и класс, где обучали коммуникациям, его впечатлил.

Солгать не получится. Детали будут лишены всякого правдоподобия.

Они вошли в картографическую. К ним подошел Чак Роджерс — он держался молодцом. Кемпер быстренько увлек Бобби подальше от него.

Бобби отправился в туалет и раздраженно вылетел оттуда — кто-то нацарапал над писсуарами ругательство в адрес Кеннеди.

Они добрались до столовой «Майами U». Бобби купил им кофе и рулет.

Мимо них несли подносы ребятишки из колледжа. Кемпер с трудом заставлял себя не дергаться, ибо декседрин что-то подействовал дюже сильно.

Бобби откашлялся:

— Ну и что ты думаешь?

— О чем?

— Ну, скажи, что интервенций на прибрежные районы и сбора разведданных недостаточно. В трехсотый раз повтори, что нам надо пристрелить Фиделя Кастро, и выбрось это из головы.

Кемпер улыбнулся:

— Нам надо пристрелить Фиделя Кастро. И я запомню твой ответ, чтобы тебе не пришлось повторяться.

Бобби сказал:

— Мой ответ ты знаешь. Терпеть не могу крайних методов и терпеть не могу носить такие шляпы. Как это Синатра умудряется в них хорошо выглядеть?

— Он же итальянец.

Бобби указал на стайку девчонок из колледжа в коротеньких шортиках:

— А что — у них тут нет особой формы одежды?

— Наверное, особенность их одежды — чем меньше, тем лучше.

— Надо будет сказать Джеку. Он непременно пожелает обратиться к студенчеству.

Кемпер рассмеялся:

— Рад видеть, что ты стал более терпимым.

— Наверное, более прозорливым.

— И более разборчивым в друзьях и врагах?

— Туше.

Кемпер прихлебывал кофе:

— С кем там наш главный встречается?

— Да все с пустышками. А, и еще с твистовой певичкой, с которой его познакомил Ленни Сэндс.

— И которая не пустышка?

— Скажем так: она слишком умна для клубной певички.

— А ты ее видел?

Бобби кивнул:

— Ленни приводил ее на вечеринку в доме Питера Лоуфорда в Лос-Анджелесе. У меня создалось впечатление, что она поумнее многих будет, и Джек вечно звонит мне из «Карлайла» и рассказывает, какая она, мол, умница, — что из уст Джека вряд ли услышишь в адрес женщины.

Ленни, твист, Эл-Эй — прелюбопытная троица.

— А зовут ее как?

— Барби Ягелка. Сегодня утром Джек звонил ей. Он сказал, что, когда он звонил, в Лос-Анджелесе было пять утра — а она все равно отвечала живо и остроумно.

Вчера вечером Пит звонил из Эл-Эй. В трубке слышался женский голос, мурлыкавший «Let’s Twist Again».

— И что тебе в ней не нравится?

— Да скорее всего то, что она ведет себя не так, как все прочие бабы Джека.

Пит был вымогателем. Ленни — «своим» в кругах лос-анджелесского шоу-биза.

— Думаешь, она может представлять какую-то опасность?

— Не совсем. Просто я подозрителен, потому что у меня работа такая — генпрокурор Соединенных Штатов. А тебе-то что? Мы и так уже говорим об этой женщине на две минуты больше, чем она того заслуживает.

Кемпер скомкал свой стаканчик из-под кофе:

— Просто решил увести разговор от Фиделя.

Бобби рассмеялся:

— Хорошо. И еще раз — нет, я не позволяю твоим друзьям — кубинским мятежникам его убить.

Кемпер встал.

— Хочешь еще что-нибудь посмотреть?

— Нет. За мной машина приехала. Тебя подбросить в аэропорт?

— Нет. Мне надо кое-куда позвонить.

Бобби снял темные очки. Какая-то студентка узнала его и взвизгнула.

Кемпер вытребовал себе пустую аудиторию в учебном корпусе «Джи-эм вейв». Оператор соединил его напрямую со справочным отделом полицейского управления Лос-Анджелеса.

В трубке послышался мужской голос:

— Справочный отдел. Офицер Грэм.

— Пожалуйста, соедините меня с Деннисом Пейном. Передайте, что его беспокоит по межгороду Кемпер Бойд.

— Не вешайте трубку.

Кемпер принялся что-то черкать в планшет-блокноте. Деннис Пейн ответил быстро:

— Мистер Бойд, здравствуйте, как вы?

— Неплохо, сержант. Вы?

— Да с переменным успехом. Держу пари, вы звоните не просто так.

— Так и есть. Я попрошу тебя найти мне всю информацию на белую женщину по имени Барбара Ягелка, пишется, скорее всего, так: Я-Г-Е-Л-К-А. Ей, предположительно, от двадцати двух до тридцати двух, полагаю, что она проживает в Лос-Анджелесе. Также мне нужно отыскать не указанный в справочниках номер. На имя либо Ленни Сэндса, либо Леонарда Дж. Сейделвитца, скорее всего, в списках номеров западного Голливуда.

Пейн сказал:

— Записываю. Оставайтесь на линии, хорошо? Это займет несколько минут.

Кемпер ждал. Утренняя доза вызвала легкое сердцебиение.

Пит не стал распространяться о том, что будет делать в Эл-Эй. Ленни было легко шантажировать и просто купить.

В трубке снова послышался голос Пейна:

— Мистер Бойд? Ответ положительный на оба запроса.

Кемпер схватил ручку:

— Продолжайте.

— Номер Сэндса — OL-3980, а на девушку у нас заведено дело за хранение марихуаны. В наших документах есть только одна Барбара Ягелка, и она подходит по описанию.

— А подробнее?

— Она была арестована в июле пятьдесят седьмого. Ей дали полгода тюрьмы и в общей сложности два года условно.

К делу это явно не относилось.

— А можете проверить, есть ли на нее еще что-нибудь? Может, фальшивые удостоверения личности, ну, или приводы, по которым обвинения не выдвигалось?

Пейн сказал:

— Могу. Я свяжусь с шерифской службой и прочими местными конторами. Если с пятьдесят седьмого барышня хоть на чем-то попадалась, мы это узнаем.

— Спасибо, сержант. Я очень ценю вашу помощь.

— Дайте мне час, мистер Бойд. За это время я либо узнаю все, либо не узнаю ничего.

Кемпер положил трубку. Оператор соединил его с номером Ленни.

Раздалось три гудка. Кемпер услышал слабые щелчки прослушки и положил трубку.

Пит был вымогателем. Пит устанавливал «жучки» и прослушку. А его партнером в этом деле был знаменитый Фред Турентайн.

У брата Фредди в Лос-Анджелесе была мастерская по ремонту телевизоров. Там Фредди и работал в перерывах между установкой подслушивающих устройств.

Кемпер позвонил в справочную по Лос-Анджелесу. Ему сообщили номер. Он продиктовал его девушке-оператору, и та его соединила.

На линии слышались шипение и треск. После первого же гудка трубку взял мужчина:

— Телемастерская Турентайна. Доброе утро.

Кемпер провыл голосом уголовника из низов:

— Фредди можно? Это Эд. Ну, кореш Фредди и Пита Бондюрана.

Тот кашлянул:

— Фредди сейчас в Нью-Йорке. Он приезжал на несколько дней, но потом снова уехал.

— Черт. Мне срочно надо кое-что ему передать. А телефона он не оставил?

— Оставил, да. Сейчас… подождите, поищу… вот: Восточная 78-я улица, дом 94. Номер MU6–0197.

— Спасибо. Вы мне здорово помогли.

Тот снова кашлянул:

— Передайте Фредди привет. Скажите, что старший брат просит его беречь себя.

Кемпер положил трубку. Аудитория так и поплыла у него перед глазами. Турентайн жил возле пересечения 76-й и Мэдисон. На северо-восточной оконечности которой располагался отель «Карлайл».

Кемпер набрал оператора и еще раз продиктовал девушке номер Ленни.

Она заново соединила его. Он снова услышал три гудка и три слабых щелчка прослушки.

Трубку взяла женщина:

— Квартира мистера Сэндса.

— Вы — горничная мистера Сэндса?

— Да, сэр. С мистером Сэндсом можно связаться, позвонив в Нью-Йорк-Сити. По телефону MU-6–2433.

По номеру Лоры.

Кемпер нажал на «сброс» и набрал номер оператора. Девушка поприветствовала его по имени:

— Да, мистер Бойд.

— Соедините меня с Нью-Йорком, пожалуйста. Номер — MU6–0197.

— Не кладите трубку, сэр. Все линии заняты, но через пару секунд я вас соединю.

Кемпер с силой нажал на «сброс». Фрагменты складывались в общую картину — а где не хватает достоверности, поможет интуиция.

Зазвонил телефон. Он рванул трубку с рычага:

— Да?

— Что значит «да»? Оператор соединил ваш номер с моим.

Кемпер вытер со лба струйку пота:

— Верно. Это Фред Турентайн?

— Да.

— Говорит Кемпер Бойд. Я работаю с Питом Бондюраном.

Тишина — слишком уж долгая.

— Значит, тебе нужен Пит?

— Верно.

— Ну… вообще-то Пит в Новом Орлеане.

— Ах да. Я и забыл.

— Ну… а отчего ты решил, что он может быть здесь?

— Ну… было у меня такое подозрение.

— К черту подозрения. Пит говорил, что никому этого номера не даст.

— Мне дал его твой брат.

— А… черт… он не должен был…

— Спасибо, Фред. Я позвоню Питу в Новый Орлеан.

Звонок прервался. Фредди положил трубку — обманутый и до смерти перепуганный.

Кемпер смотрел, как совершает круг секундная стрелка его часов. Его манжеты пропотели насквозь.

Пит на это способен. Пит на это не способен. Пит был его давним партнером, что доказывало…

Ни хрена это не доказывало.

Бизнес есть бизнес. Джек стоял между ними. Назовем это «твистовым треугольником»: Пит, Джек и эта самая Барби как-ее-там.

Кемпер набрал оператора. Девушка снова соединила его с полицейским управлением Лос-Анджелеса.

Трубку взял Пейн:

— Отдел справок.

— Это Кемпер Бойд, сержант.

Пейн засмеялся:

— Ровно через час и ни секундой позже.

— Ты обнаружил что-то еще?

— Обнаружил. Полицейское управление Беверли-Хиллс как-то раз арестовывало эту девушку, Ягелку, за вымогательство.

Господи Иисусе…

— Детали?

— Девушка и ее бывший муж пытались стрясти бабки с Рока Хадсона — что-то там с непристойными фотоснимками.

— На которых, стало быть, Хадсон и наша барышня?

— Верно. Они потребовали денег, но Хадсон обратился в полицию. Девчонка и бывший ее были арестованы, но Хадсон от обвинений отказался.

Кемпер сказал:

— Бред какой.

— Еще бы. Мой приятель из полиции Беверли-Хиллс рассказывал, что весь спектакль был разыгран для того, чтобы выставить Хадсона бабником, хотя на самом деле он вроде как гомик. Слухи ходили, что за всем этим стоял непристойный журналец «Строго секретно».

Кемпер положил трубку. От бешено колотившегося пульса у него едва не перехватило дыхание.

ЛЕННИ…

Он купил билет на ежедневный рейс до аэропорта «Ла Гарда». Во время полета он проглотил четыре таблетки декседрина и запил их принесенными стюардессой двумя порциями мартини.

Перелет занял три с половиной часа. Кемпер рвал в клочья коктейльные салфетки и каждые несколько секунд смотрел на часы.

Сели вовремя. Кемпер взял такси у здания аэропорта. Он попросил водителя объехать вокруг отеля «Карлайл» и высадить его на углу 64-й и Пятой авеню.

Они угодили в час пик. Крюк вокруг «Карлайла» съел целый час.

Дом 94 по Восточной 76-й улице располагался метрах в пятидесяти от отеля. То есть это было идеальное место для проживания и устройства поста прослушивания.

Таксист повернул на юг и высадил его у дома Лоры. Консьерж возился с каким-то жильцом.

Кемпер вбежал в вестибюль. Пожилая дама придержала для него дверь лифта.

Он нажал «12». Пожилая дама попятилась. Он увидел, что держит в руке пистолет, и вспомнил, что собирался сунуть его в кобуру.

Он затолкал его за пояс. Дама спряталась за своей огромной сумкой. Казалось, лифт никогда не доедет до нужного этажа.

Двери распахнулись. Лора заново отделала вестибюль — теперь он был в прованском стиле.

Кемпер прошел через вестибюль. Двери лифта с жужжанием затворились. С террасы доносился смех.

Он побежал на звук. Ноги цеплялись о коврики. Он бегом пробежал по последнему коридору, сбив по пути две лампы и столик.

Они стояли, держа в руках бокалы и сигареты. Казалось, даже не дышали.

Лора, Ленни и Клер.

Вид у них был престранный. Точно они не узнавали его.

Он увидел, что направил на них свой револьвер. Что курок наполовину взведен.

Клер пробормотала:

— Пап? — точно до сих пор не была уверена, что это он.

Он прицелился в Ленни.

Клер вскрикнула:

— Папа, прошу тебя.

Лора уронила сигарету. Ленни же швырнул свою прямо ему в лицо и улыбнулся.

Кончик сигареты обжег ему лицо. Пепел подпалил ткань пальто-бушлата.

Он унял дрожь в руке и нажал на курок.

Пушку заклинило.

Ленни улыбался.

Лора завизжала.

Клер завопила — он резко развернулся и бросился прочь от ее крика.

83. (Новый Орлеан, 12 мая 1962 года)

Они обменялись плохими новостями. Офис Бэнистера походил на информационный штаб ультраправой Америки.

Гай сказал, что Ку-клукс-клан забросал бомбами несколько церквей. Пит сообщил, что у Хеши Рескинда рак.

Команда Бойда «Киллеры для Кастро» была настоящим элитным формированием. А Дуги Фрэнк Локхарт — элитным поставщиком оружия.

Пит рассказал, что Уилфредо Дельсол обманул Санто-младшего при какой-то сделке по поводу наркоты. Ублюдок был пущен в расход неизвестным ублюдком либо ублюдками.

Бэнистер прихлебывал бурбон. Пит продолжал травить свою байку. Слышь, Гай — а ты, часом, ничего не слышал об этой истории?

Гай ответил: ни хрена. Ничего подобного, Шерлок: весь этот разговор — сплошная лапша на уши.

Откинувшись в кресле, Пит угощался «Джеком Дэниэлсом» в высоком бокале. Маленькими глотками — в качестве лекарства от мигрени.

В Новом Орлеане было жарко. Офис точно втягивал жар. Гай сидел за своим письменным столом и буквально срезал пот со лба ножиком с выкидным лезвием.

Пит все думал о Барби. Собственно, не думать о ней ему удавалось секунд шесть, не больше.

Зазвонил телефон. Бэнистер, пробившись сквозь завал на своем столе, снял трубку.

— Да? Да, он здесь. Секунду.

Пит вскочил и схватил телефон:

— Алло? Кто это?

— Это Фред. И, бля, прошу тебя, не ругайся за то, что я тебе сейчас расскажу.

— Тогда сам успокойся.

— Успокоишься тут, бля, когда у тя сотрясение. Успокоишься…

Пит ушел с телефоном в дальний угол кабинета. Провод натянулся до предела.

— Успокойся, Фредди. Просто расскажи мне, что произошло.

Фредди отдышался.

— О’кей. Сегодня утром на пост позвонил Кемпер Бойд. Он сказал, что тебя ищет, но я понял, что он врет. А час назад он приперся лично — с безумным видом. Я не пустил его и видел, как он чуть не сбил с ног старушку, прыгнув в такси, из которого она только что вышла.

Телефонный провод чудом не лопался. Пит сделал шаг назад, слегка ослабив его.

— И все?

— Бля, если бы.

— Фредди, что ты хочешь ска…

— Я хочу сказать, что через пару минут заявился Ленни Сэндс. Я впустил его, потому что решил, что он знает, что задумал Бойд. А он дал мне стулом по башке и обыскал хату. Он украл все записи и расшифровки и свалил. Я очнулся через хер знает, через полчаса, кажись, пошел к «Карлайлу» и увидел у подъезда кучу полицейских машин. Пит, Пит, Пит…

Ноги его подкосились. Благо, он оперся о стену.

— Пит, это был Ленни. Он вышиб дверь и разгромил номер Кеннеди. Выдернул микрофоны и сбежал через, бля, пожарный выход. Пит, Пит, Пит… Пит, мы обосрались… Пит, это наверняка Ленни… Пит, я вытер все отпечатки на посту и вывез все свои причиндалы и…

Разъединило. Пит дернулся и вырвал провод из стены.

Бойд знал, что он в Новом Орлеане. Бойд должен был примчаться первым же самолетом.

Они прогорели. Бойд и Ленни как-то столкнулись и на пару запороли операцию.

Теперь об этом было известно федералам. Да и секретной службе тоже. Бойд вряд ли пошел бы к Бобби — слишком уж компрометируют его связи с мафией.

Бойд придет сюда. Бойд знает, что он живет в отеле через дорогу.

Пит прихлебывал бурбон и крутил твисты на музыкальном автомате. Официантка то и дело подливала ему добавки.

Скоро подъедет такси. Оттуда выберется Бойд. Припугнет портье и проникнет в номер 614.

Там Бойд найдет записку. Он последует инструкциям. Он прихватит с собой оставленный для него магнитофон и придет к нему сюда, в отдельный кабинет в «Тропиках Рэя Беккера».

Пит следил за дверью. Каждый твист возвращал к нему Барби — все ближе и ближе.

Два часа назад он позвонил ей в Эл-Эй. Сообщил, что операция накрылась. Наказал, чтобы она ехала в Энсенаду и укрылась в гостинице «Плайя Росада».

Она сказала, что так и сделает. Она спросила:

— Но между нами-то ничего не изменилось, так?

Он ответил:

— Так.

В баре тоже было жарко. Новый Орлеан держал патент на жару. Грозы начинались и заканчивались — не успел ты и глазом моргнуть.

Вошел Бойд. Пит прикрутил к своему «магнуму» глушитель и положил его на стул рядом с собой.

Бойд принес чемоданчик с магнитофоном. А у бедра его прятался автоматический пистолет сорок пятого калибра.

Он вошел в кабинет. Сел напротив Пита и поставил чемоданчик на пол.

Пит кивнул на него:

— Доставай. Он работает на батарейках, и в него уже вставлена запись, так что тебе осталось только нажать на «пуск».

Бойд покачал головой:

— Сперва положи пушку, которая у тебя на колене, на стол.

Пит повиновался. Бойд продолжал:

— Теперь разряди.

Пит так и сделал. Бойд вынул обойму из своего пистолета и завернул свое и его оружие в скатерть.

Он выглядел осунувшимся и грязным. Неухоженный Кемпер Бойд — таким он его раньше никогда не видел.

Пит вытащил из-за пояса короткоствольный пистолетик тридцать восьмого калибра.

— Это отдельный вопрос, Кемпер. Он не имеет ни малейшего отношения к прочим нашим делам.

— Мне все равно.

— Когда прослушаешь запись, тебе будет не все равно.

В длинном ряду кабинетов были только они одни.

Если сбудутся его худшие опасения, он может смело застрелить его и ускользнуть через заднюю дверь.

— Ты переступил черту, Пит. Ты знал, что она есть, — и ты переступил ее.

Пит пожал плечами:

— Джеку мы никак не навредили, а Бобби слишком умен, чтобы доводить историю до суда. Мы можем выйти отсюда вместе и вернуться к нашим делам.

— И доверять друг другу?

— Не вижу причин, почему нет. Джек — единственное, что стояло между нами.

— Ты и в самом деле думаешь, что все так просто?

— Думаю, что ты можешь сделать так, чтобы было просто.

Бойд открыл чемоданчик. Пит поставил магнитофон на стол и нажал «пуск».

Зашипела склеенная встык пленка. Пит прибавил звук, чтобы не было слышно музыкального автомата.

Джек Кеннеди сказал: «Что-то подобное было в лице Кемпера Бойда, но он стал внушать мне неловкость».

Барби Ягелка спросила: «А кто такой Кемпер Бойд?»

Джек: «Один из юристов Минюста».

Джек: «Больше всего на свете он жалеет, что не родился Кеннеди».

Джек: «Он просто получил диплом Йельского университета, ухватился за меня и…»

Бойда трясло. Неухоженный Бойд теперь стал еще и расстроенным Бойдом.

Джек: «…он бросил женщину, с которой был помолвлен, чтобы угодить мне и моей семье».

Джек: «…кошмарный сон…»

Бойд обрушил кулак на магнитофон. Пластик треснул, бобины сломались.

Пит подождал, пока он разобьет ладони в кровь.

84. (Меридиан, 13 мая 1962 года)

Самолет прокатился по взлетной полосе и замер. Кемпер вцепился в кресло впереди него.

Ныла голова. Болели руки. Тридцать с лишним часов он не спал.

Второй пилот вырубил двигатели и открыл пассажирскую дверь. В салон ворвалось солнце и горячий воздух.

Кемпер выбрался из самолета и побрел к своей машине. Из забинтованных пальцев сочилась кровь.

Пит уверял его, что упрекать здесь некого. Пит сказал, что план операции с самого начала был задуман Уордом Литтелом.

Он ехал в свой мотель. Дорога так и расплывалась перед глазами — после тридцати с лишним часов на алкоголе и декседрине.

На парковке было полно машин. Он поставил автомобиль вплотную к «шеви» Флэша Элорда.

Солнце светило в два раза сильнее, чем нужно. Клер все твердила: «Папа, прошу тебя».

Он пошел к своему номеру. Стоило ему коснуться дверной ручки, как дверь резко распахнулась.

Какой-то человек втащил его внутрь. Еще кто-то дал ему подножку. Кто-то завел ему, лежащему ничком на полу, руки за спину и застегнул на них наручники.

Мужской голос сказал:

— Мы нашли здесь наркотики.

Еще один голос добавил:

— И незаконно хранящееся оружие.

Третий голос сообщил:

— Вчера вечером в Нью-Йорке покончил с собой Ленни Сэндс. Он снял комнату в дешевом отеле, перерезал вены и написал кровью «Я — гомик» на стене над кроватью. В раковине и вунитазе были обнаружены фрагменты сгоревшей аудиопленки, с записями с «жучков», очевидно установленных в номере Кеннеди в отеле «Карлайл».

Кемпер рванулся было. Кто-то наступил ему на лицо, чтобы он не трепыхался.

Мужской голос сообщил:

— Ранее в тот же день видели, как Сэндс взламывает дверь президентского номера. Полиция Нью-Йорка обнаружила в соседнем доме так называемый «пост прослушивания». Там было чисто, все отпечатки были стерты, и, очевидно, квартиру снимали под вымышленным именем, но, уходя, оставили большое количество чистых бобин.

Мужской голос сказал:

— Шантаж — ваших рук дело.

Еще один голос добавил:

— Мы арестовали ваших кубинцев и этого француза, Гери. Показаний они не дают, но все равно им светит срок за незаконное хранение оружия.

Третий голос приказал:

— Достаточно.

Этот голос он узнал сразу: голос генпрокурора Роберта Ф. Кеннеди.

Кто-то поднял его и швырнул на стул. Кто-то расстегнул его наручники и приковал его к ножке кровати. В комнате было полно ручных федералов Бобби — шесть или семь парней в дешевых летних костюмах.

Которые тут же вышли из номера и прикрыли за собой дверь. Бобби присел на край кровати.

— Будь ты проклят, Кемпер. За все, что ты причинил моей семье.

— Я ничего не делал. Я пытался помешать операции.

— Я тебе не верю. Я не верю тому, что твоя выходка в доме Лоры была не чем иным, как признанием вины.

Кемпер дернулся. Браслеты наручников ободрали его и без того разбитые руки, из них снова засочилась кровь.

— Верь, чему хочешь, чистоплюй хренов. И передай своему брату, что никто так не любил его и никто так мало не получил взамен, как я.

Бобби придвинулся ближе:

— На тебя донесла твоя дочь Клер. Она рассказала, что ты более трех лет был контрактным агентом ЦРУ. Она рассказала, что Управление дало тебе четкие указания — убедить моего брата в необходимости устранения режима Кастро. Она сообщила, что Ленни Сэндс рассказал ей, что ты принимал непосредственное участие в организации связей ЦРУ с организованной преступностью. Обдумав эту информацию, я пришел к выводу, что мои первоначальные подозрения относительно тебя оказались верны. Я полагаю, что это мистер Гувер подослал тебя шпионить за моей семьей, и я намерен обвинить его в этом в тот самый день, когда мой брат вынудит его выйти в отставку.

Кемпер сжал кулаки. Затрещали заломленные запястья. Бобби стоял как раз на расстоянии хорошего плевка.

— Я намерен обрубить все связи мафии и ЦРУ. Я намерен запретить участие криминалитета в осуществлении кубинской программы. Я намерен исключить тебя из штата министерства юстиции и из ЦРУ. Я намерен добиться того, чтобы тебя лишили права адвокатской практики, а также привлечь тебя и твоих франко-кубинских друзей к суду за незаконное хранение оружия.

Кемпер облизнул губы и, набрав полный рот слюны, проговорил:

— Если ты что-то сделаешь с моими людьми или попытаешься привлечь меня к суду, я не стану молчать. Я предам огласке все, что мне известно о вашей грязной семейке. Я полью имя Кеннеди такой грязью, что вы вовек не отмоетесь!

Бобби дал ему пощечину.

Кемпер плюнул ему в лицо.

Вставка: документ

14.05.62.

Дословная расшифровка телефонного разговора ФБР: «ЗАПИСАНО ПО УКАЗАНИЮ ДИРЕКТОРА» / «ТОЛЬКО ДЛЯ ГЛАЗ ДИРЕКТОРА». Говорят: директор Гувер, Уорд Дж. Литтел.

УЛ: Доброе утро, сэр.

ЭГ: Доброе утро. Не стоит спрашивать, слышал ли я, потому что, полагаю, мне известно о вчерашнем гораздо больше, чем вам.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Надеюсь, у Кемпера имеются сбережения. Лишение права адвокатской практики обычно обходится дорого, и я сомневаюсь, что человек с его запросами сможет комфортно прожить на пенсию ФБР.

УЛ: Уверен, Младший брат не станет выдвигать против него обвинений по уголовным статьям.

ЭГ: Разумеется, не станет.

УЛ: Вот и Кемпер в опале.

ЭГ: Напрашивается ироническое замечание, но я воздержусь.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Вы говорили с ним?

УЛ: Нет, сэр.

ЭГ: Было бы любопытно узнать, чем он намерен заниматься. Подумать только — теперь Кемпер К. Бойд остался без полномочий сотрудника правоохранительного ведомства.

УЛ: Полагаю, мистер Марчелло что-нибудь для него подыщет.

ЭГ: Да ну? Кемпер будет спинку мафии почесывать?

УЛ: Скорее, станет кубинским агентом-провокатором, сэр. Мистера Марчелло все еще заботят кубинские дела.

ЭГ: Значит, он глуп. Фидель Кастро — это надолго. Мой источник сообщил мне, что, вероятнее всего, Князь Тьмы будет предпринимать шаги в сторону налаживания с ним отношений.

УЛ: Князь Тьмы горазд на уступки, сэр.

ЭГ: Не надо грубой лести. Может, вы и изменили братьям, но ваши политические пристрастия все еще внушают мне подозрение.

УЛ: Как бы то ни было, сэр, я не намерен оставлять этого. Я собираюсь придумать еще что-нибудь. Я еще не расквитался с Князем.

ЭГ: Молодец. Но довожу до вашего сведения, что я не желаю быть в курсе ваших планов.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Вернулась ли мисс Ягелка к обычной жизни?

УЛ: Скоро вернется, сэр. В настоящий момент она в отпуске — проводит его в Мексике в обществе нашего франко-канадского друга.

ЭГ: Надеюсь, у них не будет наследников. Ибо эти двое произведут на свет морально дефективное потомство.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Доброго дня, мистер Литтел.

УЛ: Всего хорошего, сэр.

Вставка: документы.

Расшифровки записей с постов прослушивания ФБР, расположенные соответственно дате. С пометкой: «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО» «ЗАПРЕЩЕНО ДЛЯ ДЕМОНСТРАЦИИ ПЕРСОНАЛУ МИНИСТЕРСТВА ЮСТИЦИИ».

Чикаго, 10.06.62. С номера BL4–8869 (ателье «Селано») на номер АХ6–9600 (домашний телефон Джона Росселли) (досье программы по борьбе с оргпреступностью № 902.5, чикагское отделение). Говорят: Джон Росселли, Сэм «Мо», «Момо», «Муни» Джианкана (досье № 480.2). Идет девятая минута разговора.

СД: Значит, ублюдок Бобби все узнал сам.

ДР: Что, если честно, меня совсем не удивило.

СД: Мы же выручили его, Джонни. Конечно, это все было, по большей части, для отвода глаз. Но истинная правда, блядь, в том, что мы помогли ему и его братцу.

ДР: Мы к ним по-хорошему, Мо. По-дружески. А они имели нас, имели и еще раз имели.

СД: Да, была еще какая-то хренова история с вымогательством, которая стала кака… ката… как там это слово-то, которое означает «ускорить»?

ДР: Катализатором, Мо. Ты это хотел сказать?

СД: Ну да, была какая-то гребаная афера, из-за которой Бобби все узнал. По слухам, за ней стояли Джимми и Пит-Француз. Кто-то чего-то напорол, и Еврейчик Ленни покончил с собой.

ДР: Не стоит винить Джимми и Пита за то, что они решили нагадить Кеннеди.

СД: Конечно, не стоит.

ДР: Вдобавок выяснилось, что Еврейчик был пидором.

СД: Кто бы мог подумать?

ДР: Он был евреем, Мо. А среди евреев процент гомиков больше, чем среди обычных белых людей.

СД: Верно. Правда, Хеши Рескинд — не педик. Ему шестьдесят тысяч раз отсасывали, и всё бабы.

ДР: Хеши болен, Мо. Очень болен.

СД: Жаль, что Кеннеди не подцепили его болячку. Кеннеди и еще Синатра.

ДР: Синатра надул нас. Говорил, что, мол, имеет влияние на братьев.

СД: Да толку с него! Причесон да-а-авно дал ему пинка под тощий зад и выгнал за дверь Белого дома. Просить Фрэнка замолвить за нас словечко перед братьями совершенно бесполезно.

Дальнейший разговор к теме не относится.

Кливленд, 4.08.62. С номера BR1–8771 («Сэлс-ривер-лаунж») на номер BR4–0817 (таксофон «Бартоло Ристоранте»). Говорят: Джон Майкл Д’Аллезио (досье программы ФБР по борьбе с оргпреступностью № 180.4, кливлендское отделение), Даниэль «Осел Лэн» Версаче (досье программы ФБР по борьбе с оргпреступностью № 206.9, кливлендское отделение). Идет семнадцатая минута разговора.

ДВ: Сплетни — они и есть сплетни. Чем достоверней источник, тем верней информация.

ДМД: Дэнни, а ты любишь сплетни?

ДВ: Ты знаешь, что да. Ты прекрасно знаешь, что я без них жить не могу, притом мне плевать, правда это или нет.

ДМД: Дэнни, я тут слышал отличную новую сплетню.

ДВ: Ну так выкладывай. Не томи душу.

ДМД: Слышал я, что Эдгар Гувер и Бобби ненавидят друг друга.

ДВ: Это и вся твоя сплетня?

ДМД: Нет, не вся.

ДВ: Да уж надеюсь. О вражде Гувера и Бобби я узнал сто лет назад.

ДМД: Говорят, что следаки Бобби стукачей ищут. И что сам Бобби не подпускает мистера Гувера к потенциальным стукачам. Более того, я слышал, что заново собирается и вроде намерен функционировать по полной программе гребаный Маклеллановский комитет. Словом, опять будут мафию в зад иметь. Бобби вон обрабатывает какого-то важного информатора. Когда комитет заработает, этот тип, мол, станет главным развлечением.

ДВ: Я слышал сплетни и получше.

ДМД: Да пошел ты.

ДВ: Я больше люблю про секс. Ты что-нибудь слышал про секс?

ДМД: Да пошел ты.

Дальнейший разговор к теме не относится.

Новый Орлеан, шло. 62. С номера: КМ-0909 (таксофон бара «Хабана») на номер CR8–8701 (таксофон мотеля «Таун энд кантри»). Заметка: сеть «Таун энд кантри» принадлежит Карлосу Марчелло (на которого в настоящий момент не имеется досье программы). Говорят: Леон (второго имени нет) Бруссар (досье программы по борьбе с оргпреступностью № 902.5, новоорлеанское отделение) и неизвестный (предположительно кубинец). Идет двадцать вторая минута разговора.

ЛБ: Так что ты не должен терять надежды. Ничего еще не потеряно, мой друг.

Н: А впечатление такое, что потеряно.

ЛБ: Это попросту неправда. И мне известно, что дядюшка Карлос все еще искренне на вашей стороне.

Н: Значит, только он один. Несколько лет назад многие его соотечественники были так же щедры, как теперь он — за них за всех. И мне весьма грустно наблюдать, как кубинские повстанцы лишаются влиятельных друзей.

ЛБ: Вроде Джона Ф. Кеннеди, мать его так.

Н: Да. Его предательство — худший тому пример. Он продолжает запрещать вторую попытку вторжения на Кубу.

ЛБ: Значит, ублюдку на нас наплевать. Однако вот что я тебе скажу, друг мой: дядюшке Карлосу не наплевать.

Н: Надеюсь, ты прав.

ЛБ: Я это знаю. Из очень хороших источников мне известно, что дядюшка Карлос финансирует операцию, которая взорвет всю Кубу на куски.

Н: Надеюсь, ты прав.

ЛБ: Он спонсирует команду людей, которые хотят убить Кастро. Трое кубинцев и бывший десантник-француз. Главный у них — бывший фэбээровец и цээрушник. Дядюшка Карлос говорит, что этот главный умер бы только за то, чтобы иметь возможность самому нажать на курок.

Н: Надеюсь, это правда. Видишь ли, повстанцы теперь работают вразнобой. Их сотни — кого-то финансирует ЦРУ, кого-то нет. Мне крайне неприятно об этом говорить, но многие из них состоят из сумасшедших и прочего нежелательного элемента. Мне кажется, нужно действовать напрямую, но когда все так разделены, сделать это будет чертовски трудно.

ЛБ: Мне кажется, что первое, что кто-нибудь должен сделать, — это отстрелить яйца братьям Кеннеди. Мафия была чертовски щедра к повстанцам, пока Бобби Кеннеди не угодила под хвост вожжа и он не пообрубал все связи.

Н: Сейчас так трудно быть оптимистом. И практически невозможно не чувствовать себя бессильным.

Дальнейший разговор к теме не относится.

Тампа, 16.10.62. С номера: OL4–9777 (домашний тел. Роберта «Толстого Боба» Паолуччи) (досье программы № 19.3 отделения Майами) на номер GL1–8041 (домашний тел. Томаса Ричарда Скавоне) (досье № 80.0, отделение Майами). Говорят: Паолуччи и Скавоне. Идет тридцать девятая минута разговора.

РП: Я знаю, что ты в курсе почти всей истории.

ТС: Ну, знаешь, как это бывает. Там рассказали кое-что, сям. Что я знаю наверняка, так это то, что ни Санто, ни Мо не разговаривали со своими людьми из окружения Кастро со времени налета.

РП: Ага, это был еще тот налет. Кажется, пятнадцать человек завалили. Санто рассказывал, что налетчики, скорее всего, отправили катер в море и взорвали. Двести фунтов, Томми. Можешь представить, за сколько их можно было толкнуть?

ТС: За кучу денег. За хренову тучу денег.

РП: Верно. Того парня, Дельсола, завалил Француз Пит, но ведь он был только вершиной айсберга. Я слышал, Санто отправил Пита осмотреться, ну, послушать, кто и что где болтает, знаешь ли, неформально. Они полагают, что за налетом стоят какие-то полоумные латиносы из кубинских беженцев, вот Пит-Лягушатник их и ищет.

ТС: Да видел я кое-кого из кубинских «беженцев».

РП: И я. Они все там на голову больные.

ТС: А знаешь, что мне в них больше всего не нравится?

РП: Что?

ТС: То, что они считают себя такими же белыми людьми, как итальянцы.

Дальнейший разговор к теме не относится.

Новый Орлеан, 19.10.62. С номера: BR8–3408 (дом. тел. Леона (второго имени нет) Бруссара). (досье программы по борьбе с оргпреступностью № 902.5, новоорлеанское отделение) на прямой телефон, расположенный в 14-м номере отеля «Адольфус» в Далласе, штат Техас (согласно записи посетителей, номер был занят Хершелом Мейером Рескиндом (досье № 887,8 далласского офиса). Идет четвертая минута разговора.

ЛБ: Ты всегда любил номера в дорогих отелях, Хеш. Шикарный номер и минет — и рая не надо.

ХР: Не говори «рай», Леон. У меня простата ныть начинает.

ЛБ: Понимаю. Ты болен, и тебе не хочется думать о том, что будет потом.

ХР: Что будет уже очень скоро, Леон. И ты прав. И я позвонил тебе потрепаться, потому что знаю, что ты всегда в курсе чужих проблем, и подумал, что ты можешь угостить меня свежей сплетней про кого-нибудь из парней, кому сейчас похуже, чем мне, — глядишь, и развеюсь.

ЛБ: Постараюсь, Хеш. И кстати, Карлос привет передавал.

ХР: Вот с него и начнем. Чего на сей раз нажил на свою задницу этот полоумный даго?[52]

ЛБ: Да в последнее время, признаться, ничего. Правда, надо сказать, что дело о депортации так и висит у него на шее, как камень, и он бесится от этого.

ХР: Слава богу, у него есть этот его адвокат.

ЛБ: Ага, Литтел. Кстати, он работает еще и на Джимми Хоффу. Дядюшка Карлос рассказывал, что он так ненавидит Кеннеди, что готов работать чуть ли не за бесплатно.

ХР: Слышал, он мастер проволочек. Все тянет, тянет и тянет.

ЛБ: Ты совершенно прав. Дядюшка Карлос говорит, что его дело о нарушении иммиграционного законодательства не пойдет в суд, по меньшей мере, до конца следующего года. Литтел совершенно вымотал гребаных юристов Минюста.

ХР: Значит, Карлос смотрит в будущее с оптимизмом?

ЛБ: Абсолютно. И Джимми тоже, как я слышал. Самая большая проблема Джимми в том, что за ним охотится по крайней мере восемьдесят шесть больших жюри. И я чувствую, что рано или поздно какое-нибудь из них да засудит его — каким бы крутым адвокатом этот Литтел ни был.

ХР: Это радует. Джимми Хоффа — парень с похожими проблемами. Прикинь — тебя упекут в Ливенворт, и будет тебя там какой-нибудь черномазый в жопу пользовать.

ЛБ: Перспектива не из приятных.

ХР: Можно подумать, рак из приятных, мудила ты гойский.

ЛБ: Мы держим за тебя кулачки, Хеш. Ты всегда в наших молитвах.

ХР: В жопу ваши молитвы. Ты мне сплетни давай. Ты же знаешь, зачем я позвонил.

ЛБ: Ну.

ХР: Вот те и «ну». Леон, ты мне должен. Ты знаешь, что я умру, не успев собрать все свои долги. Потешь старого умирающего еврея, расскажи хорошую сплетню.

ЛБ: Да ходят тут слухи.

ХР: Например?

ЛБ: Например, что тот самый адвокат, Литтел, работает на Говарда Хьюза. Хьюз вроде как желает скупить все отели-казино Лас-Вегаса, и слышал я, — только никому, Хеш, лады? — что Сэму Джи не терпится каким-нибудь боком поучаствовать в этой сделке.

ХР: О чем Литтел, конечно же, не знает.

ЛБ: Верно.

ХР: Блин, мне нравится наша жизнь. Никогда, блин, не заскучаешь.

ЛБ: Ты прав. И столько всякого интересного узнаешь.

ХР: Я не хочу умирать, Леон. Здесь слишком круто, чтобы вот так все бросить.

Дальнейший разговор к теме не относится.

Чикаго, 19.11.62.

С номера: BL4–8869 (ателье «Селано») на номер АХ6–9600 (домашний тел. Джона Росселли) (досье программы по борьбе с оргпреступностью № 902.5, чикагское отделение). Говорят: Джон Росселли. Сэм «Мо», «Момо», «Муни» Джианкана (досье № 480.2). Идет третья минута разговора.

ДР: Синатра — никчемушник.

СД: Хуже, чем никчемушник.

ДР: Семья Кеннеди даже не отвечает на его телефонные звонки.

СД: Ненавижу этих ирландских ублюдков. Ненавижу, как никто.

ДР: Разве только как Карлос да его адвокат. Вроде как Карлосу прекрасно известно, что рано или поздно его все равно депортируют по новой. Похоже, он уже видит самого себя в Эль-Сальвадоре выдергивающим из задницы кактусовые колючки.

СД: У Карлоса свои проблемы, у меня свои. Следаки Бобби имеют меня на такую глубину, куда обычные федералы не доставали никогда. Эх, взять бы слесарный молоток и настучать Бобби по его дурьей башке.

ДР: И его братцу тоже.

СД: А уж братцу — тем более. Строит из себя героя, а на самом деле — предатель. Типа напялил волчью шкуру, а сам жопу коммунистам целует.

ДР: Он заставил-таки Хрущева отступить, Мо. Этого нельзя отрицать. Заставил-таки убрать чертовы ракеты.

СД: Чушь собачья. Попустительство под благовидным предлогом. Один мой знакомый рассказал мне, что на самом деле он втихую заключил с Хрущевым сделку. Хорошо, допустим, ракеты тот убрал. Но мой знакомый из ЦРУ сказал мне, что Кеннеди пришлось пообещать Хрущеву никогда, блин, НИКОГДА больше нс нападать на Кубу. Подумай об этом, Джонни. Подумай, что нам придется сказать нашим казино «пока-пока».

ДР: Слышал, Кеннеди намерен обратиться к нескольким кубинским солдатам на открытии игр Оранжевого кубка. Можно представить, чего он им наговорит.

СД: Какой-нибудь кубинский патриот должен пристрелить его. Какой-нибудь патриот, которому ничего не стоит умереть самому.

ДР: Слышал, Кемпер Бойд тренирует каких-то парней вроде этого, чтобы те пристрелили Кастро.

СД: Да пидор этот Кемпер Бойд. Не того он решил убрать. Кастро — всего лишь латинос с хорошо подвешенным языком. А Кененди стал еще хуже для нашего бизнеса, чем был.

Дальнейший разговор к теме не относится.

Вставка: документ

20.11.62.

Подзаголовок газеты «Де-Мойн реджистер»:

Хоффа отрицает обвинения в подкупе.

Вставка: документ

17.12.62.

Заголовок газеты «Кливленд плейн дилер»:

ХОФФА ОПРАВДАН ПО ДЕЛУ ТАКСИ «ТЕСТ ФЛИТ».

Вставка: документ

12.01.63.

Подзаголовок газеты «Лос-Анджелес Таймс»:

Дело такси «Тест Флит»: в отношении Хоффы начато следствие по обвинению в подкупе присяжных.

Вставка: документ

10.05.63.

Заголовок и подзаголовок газеты «Даллас морнинг ньюс»:

ХОФФА ПРИЗНАН ВИНОВНЫМ.

Вина босса профсоюза водителей грузовиков в подкупе жюри доказана.

Вставка: документ

25.06.63.

Заголовок и подзаголовок газеты «Чикаго сан-таймс»:

ХОФФА В ОСАДЕ:

Профсоюзный босс предстанет перед чикагским судом по многочисленным обвинениям в мошенничестве.

Вставка: документ.

29.07.63.

Расшифровка записи с поста прослушивания ФБР.

С пометкой: «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО» «ЗАПРЕЩЕНО ДЛЯ ДЕМОНСТРАЦИИ ПЕРСОНАЛУ МИНИСТЕРСТВА ЮСТИЦИИ».

Чикаго, 28.07.63: С номера BL4–8869 (ателье «Селано») на номер АХ6–9600 (домашний тел. Джона Росселли) (досье программы по борьбе с оргпреступностью № 902.5, чикагское отделение). Говорят: Лжон Росселли. Сэм «Мо», «Момо». «Муни» Джианкана (досье № 480.2). Идет восемнадцатая минута разговора.

СГ: Бля, как же я от всего этого устал.

ДР: Сэмми, как я тебя понимаю.

СГ: ФБР установило за мной круглосуточное наблюдение. Бобби отдал этот приказ через голову мистера Гувера. Иду поиграть в гольф — и что в канавке, что на полянке вижу одинаковые кислые рожи скучающих фэбээровцев, и, готов поклясться, в песколовках у них «жучки» поставлены.

ДР: Я понимаю тебя, Мо.

СГ: Я чертовски устал от всего этого. Джимми и Карлос — тоже. Как и все остальные парни, с которыми я разговаривал.

ДР: Джимми сядет. Я это как сейчас вижу. Еще слышал, Бобби взял в оборот какого-то стукача. Не знаю деталей, но…

СГ: Зато я знаю. Его зовут Джо Валачи. Он был какой-то «шестеркой» у Вито Дженовезе. Сидел в Атланте за наркоту, что-то от десяти до пожизненного.

ДР: Кажется, я его один раз видел.

СД: Да все мы друг друга хоть раз да видели.

ДР: И то верно.

СД: Как я говорил, пока ты меня не перебил, Валачи сидел в Атланте. У него сорвало крышу, и он прикончил сокамерника, потому что боялся — мол, того подослал Вито, чтобы убить его. Тогда он ошибся, но теперь Вито точно хочет его смерти, потому что тот, кого он грохнул, был его хорошим другом.

ДР: Ну и дурак этот Валачи.

СД: Более того, напуганный до смерти дурак. Он напросился в федеральную тюрьму, а Бобби опередил Гувера и перехватил его. Они заключили сделку. Валачи получает пожизненную защиту, сдав, блин, всех мафиози, кого знает. По слухам, Бобби собирается заставить его дать показания перед этим гребаным обновленным Маклеллановским комитетом. В сентябре вроде как.

ДР: Черт, Мо, это хреново.

СД: Это больше, чем хреново. Это, блин, худшее, что когда-либо случалось с мафией. Валачи состоял при мафии тридцать лет. Прикинь, сколько он может знать?

ДР: Вот черт!

СД: Прекрати чертыхаться, идиот.

Дальнейший разговор к теме не относится.

Вставка: документ.

10.09.62.

Личная записка: Уорд Дж. Литтел — Говарду Хьюзу.

Уважаемый м-р Хьюз!

Прошу вас считать это официальным деловым запросом, к которому я никогда не прибегнул бы, если бы в том не было крайней нужды. Надеюсь, пять месяцев моей работы с вами убедили вас, что я никогда не стал бы делать подобных запросов, если бы не счел их абсолютно необходимыми для защиты ваших интересов.

Мне необходимы двести пятьдесят тысяч долларов. Эти деньги я использую для того, чтобы обойти официальные власти и гарантировать дальнейшее пребывание м-ра Эдгара Гувера на посту директора ФБР.

Я считаю таковое пребывание абсолютно необходимым для осуществления ваших планов касательно Лас-Вегаса. Прошу вас сообщить мне о своем решении как можно скорее, а также сохранить это сообщение в строгом секрете.

С уважением.

Уорд Дж. Литтел

Вставка: документ.

12.09.63.

Личная записка: Говард Хьюз — Уорду Дж. Литтелу.

Дорогой Уорд,

ваш план, хотя и был изложен весьма туманно, показался мне здравым. Вы получите требуемую сумму. Прошу вас оправдать затраты достижением результатов, и как можно скорее.

Ваш.

ГХ

Часть V «Заказ» Сентябрь — ноябрь 1963

Вставка: документ.

13.09.63.

Меморандум министерства юстиции: генеральный прокурор Роберт Ф. Кеннеди — директору ФБР Эдгару Гуверу.

Уважаемый мистер Гувер,

президент Кеннеди намерен добиваться нормализации отношений с коммунистической Кубой, и посему он взволнован существующими фактами диверсионных вылазок на кубинское побережье, совершаемых кубинскими эмигрантами; в особенности жестокими действиями несанкционированных ЦРУ эмигрантских группировок, базирующихся на территории Флориды и вдоль всего побережья Мексиканского залива.

Данные несанкционированные действия следует пресечь. Президент требует немедленного выполнения данного указания и поручает сделать это приоритетной задачей ФБР и министерства юстиции. Агенты, базирующиеся во Флориде и на побережье Мексиканского залива, должны проводить обыски на территории всех тренировочных лагерей кубинцев и изымать оружие вне зависимости от того, спонсируются ли они ЦРУ либо существуют по директиве правительства какой-либо зарубежной страны.

Обыски должны начаться немедленно. Прошу вас встретиться со мной в моем кабинете сегодня в 15.00 для обсуждения деталей и просмотра списка мест, где таковые обыски должны быть проведены в первую очередь.

Ваш.

Роберт Ф. Кеннеди

85. (Майами, 15 сентября 1963 года)

Окна диспетчерской были заколочены. Оранжевые с черным тигровые обои разодрали на куски и растащили на память.

Adios, «Такси «Тигр»».

ЦРУ изъяло свой процент. Джимми Хоффа распродал свою долю по бросовой цене — чтобы уйти от налогов. Он попросил Пита продать автомобили, чтобы хоть что-то поиметь с конторы.

Пит устроил распродажу-ликвидацию прямо на парковке. На каждом тигрово-полосатом капоте для привлечения покупателей стояли телевизоры.

Пит присоединил их к портативному генератору. С двух дюжин экранов доносились новости: час назад в Бирмингеме произошел взрыв в негритянской церкви!

Погибли четыре негритенка: Кемперу Бойду на заметку.

На парковке толпились покупатели. Пит засовывал деньги в карман и выписывал временные водительские права.

Прощай, «Такси «Тигр»». Спасибо за воспоминания.

Продажа была санкционирована Управлением — ввиду сокращения финансирования и числа штатных сотрудников, занятых разработкой кубинского вопроса. Правда, «Джи-эм вейв» вяло функционировала — вот только молодцеватых «студентов» поубавилось.

Подразделение было распущено. Санто вновь повторил побасенку о том, что «желает на время развязаться с наркоторговлей».

Формально приказ о расформировании поступил в прошлом декабре. Веселого, блин, Рождества — вашему элитному наркоэскадрону капут.

Тео Пазе с тех пор подвизался сутенером в Пенсаколе. Фуло Мачадо где-то бродяжничал. Рамон Гутьерес занимался распространением ненависти в адрес Кастро на окраине Нового Орлеана.

Чак Роджерс тоже подзабил на свой контрактный статус. Нестор Часко был на Кубе — в лучшем виде или в лучшем мире.

Кемпер Бойд — этот все еще носился со своей командой киллеров для Кастро.

В Миссисипи оказалось слишком жарко для него. Вся эта тягомотина с гражданскими правами только способствовала поляризации общества и эскалации расовой ненависти.

Бойд перевез своих бойцов в Солнечную долину, во Флориду. Они заняли несколько заброшенных недостроенных домиков. Старая турбаза профсоюза наконец-то увидела отдыхающих.

Они устроили стрельбище и разведывательный курс. Они зациклились на проблеме КАК ЗАМОЧИТЬ ФИДЕЛЯ. Девять раз совершали они вылазки на Кубу — все, включая англосаксов Бойда и Гери.

Они привезли сотню скальпов коммунистов. Нестора они так и не встретили. И к Кастро подобраться тоже не смогли.

Пит все шел по ложному следу. Иногда страх просто накрывал его. Пит почти убедил Санто и Сэма, что похитители скрылись на Кубе.

Санто же и Сэм начали кое-что вяло подозревать. Они все спрашивали: а где этот ваш Часко? — что-то он быстро свалил из Майами.

Он шел по ложному следу. Маршруты его поездок совпадали с маршрутами гастролей Барби.

Лэнгли все еще командировал его закупать оружие. Эти командировки служили отличным прикрытием.

Иногда ему становилось очень страшно. Снова стали одолевать мигрени. Он глотал таблетки, чтобы засыпать быстро и без сновидений.

В прошлом марте он едва не запаниковал. Когда застрял в Таскалусе, штат Алабама, — а гастроли Барби неожиданно отменили.

Грозы затопили дороги; аэропорт был закрыт из-за непогоды. Он нашел бар, куда пускали кубинцев, и заказал немного бурбона, чтобы унять головную боль. Два тощих латиноса, налакавшись спиртного, принялись во всю глотку орать про дурь.

Он понял, кто это: пушеры, толкавшие ширево бедноте. И тут же подумал: вот и мой шанс избавиться от страха — раз и навсегда.

Он проследил за ними — они направились прямо в наркопритон. Зрелище было еще то: обдолбанные латиносы валялись на матрасах, ширялись и шарили по полу в поисках использованных игл.

Он убил их всех. Он сжег глушитель, хладнокровно расстреливая наркоманов. Уходя, он устроил так, чтобы все решили, что это — обычная резня из-за наркоты.

Он позвонил Санто — от страха он едва мог говорить.

Он сказал, что набрел на место преступления и нашел трупы. И один умирающий человек признался в том, что это он ограбил катер. Он добавил: читай газеты Таскалусы — завтра в них появится ошеломляющая новость.

Сел на самолет и полетел туда, где гастролировала Барби. В газетах про бойню не появилось ни слова. Санто сказал: ищи лучше.

Торчки умерли, так и не разобравшись, что случилось. Чак сказал, что Хеши Рескинд при смерти — «белый» позволил ему уплывать в мир иной на маленьком облаке, совершенно не чувствуя боли.

В прошлом году Бобби устроил грандиозную чистку рядов ФБР. А также ряд далеко не безболезненных сокращений финансирования.

Контрактных агентов уволили оптом. Бобби очистил Управление от всех агентов, подозревавшихся в связях с оргпреступностью.

Однако Пита Бондюрана он увольнять не стал.

Записка Бобби К.: «Прошу вас: увольте меня. Прошу, увольте меня от поставок оружия беженцам. Пожалуйста, сократите меня: я устал выполнять свою жуткую миссию».

Это может случиться. Санто может сказать: отдохни — без связей в ЦРУ ты нам не нужен.

Санто может сказать: работай на меня. Санто может сказать: посмотри на Бойда — Карлос нашел ему работу.

Он может попытаться вымолить прощение. Сказать: теперь я не так ненавижу Кастро, как когда-то. И уж точно не так, как Кемпер Бойд, — ибо со мной не случилось того, что стало с ним.

Меня не предавала дочь. Надо мной не смеялся на магнитофонной ленте человек, перед которым я преклонялся. И я не променял ненависть к этому человеку на ненависть к языкастому латиносу с бородищей.

Бойд глубоко увяз в этом. Я же — только поверхностно. В этом мы с ним — как Джек и Бобби.

Бобби говорит: вперед, кубинцы, вперед. Притом всерьез. Джек же отказался дать «добро» на вторую кубинскую операцию.

Джек втихаря заключил сделку с Хрущевым. Он потихоньку, без особого шума, сокращает планы войны против Кастро.

Он хотел быть избранным на второй срок. В Лэнгли полагают, что в самом начале этого срока он зарубит все планы агрессии.

Джек считает, что Фидель непобедим. И не только он. Даже Сэм и Санто какое-то время пытались подлизаться к ублюдку.

Санто сказал, что кража той партии наркоты положила конец их заигрываниям с коммуняками. Теперь братья Кастро навсегда распрощались с Сэмом и Санто.

Никто не получил наркоты. Всех поимели в задницу.

По парковке бродили случайные покупатели. Какой-то старик пинал шины. Тинэйджеры с восхищением глазели на тигровые полоски автомобильной раскраски.

Пит устроился на стуле в тенечке. Парни из профсоюза бесплатно угощали собравшихся пивом и прохладительными напитками. За пять часов удалось продать четыре машины — ни хорошо, ни плохо.

Пит попытался вздремнуть. Тут же началась головная боль.

На парковке появились двое в штатском и сразу же двинулись к нему. Половина покупателей, мигом почуяв неприятности, быстренько рассеялась по всей Флэглер. Теперь им все стало ясно как день: телевизоры краденые. И сама распродажа, судя по всему, была незаконной.

Пит встал. Типы в штатском окружили его и сунули под нос фэбээровские «ксивы».

Тот, что повыше, сказал:

— Вы арестованы. Это — известное место встреч кубинских мятежников, а вы — здешний завсегдатай.

Пит улыбнулся:

— Конторы уже не существует. А я — контрактный агент ЦРУ.

Низенький федерал отстегнул от пояса наручники.

— Ну, мы же не звери. И не меньше вашего не любим коммунистов.

Высокий его напарник вздохнул:

— Этот рейд проводится не по указанию мистера Гувера. Скажем так: ему пришлось подчиниться. Стандартный приказ вышестоящего ведомства. Не думаю, что вас долго продержат под стражей.

Пит протянул руки. Браслеты наручников никак не желали защелкиваться на его могучих запястьях.

Пит сказал:

— Да ладно, так пойду.

КПЗ была набита битком — там находилось раза в три больше народу, чем предполагалось по проекту. Пит сидел на полу вместе с сотней рассерженных кубинцев.

Все это дикое количество народу кое-как умещалось в вонючей дыре тридцать на тридцать метров — четыре бетонные стены да желоб писсуара.

Кубинцы лопотали на смеси испанского и английского. Двуязычный треп означал одно: Джек-Причесон натравил федералов на кубинских повстанцев.

Вчера ФБР совершило рейд по шести лагерям. Было изъято оружие и произведены массовые аресты кубинских сорвиголов.

Это было что-то вроде «первого залпа». Джек собирался наступить на горло всем повстанческим группировкам, которым не посчастливилось заручиться поддержкой ЦРУ.

Он сам был агентом ЦРУ. Его все равно замели. Федералы работали спустя рукава.

Пит прислонился к стене и закрыл глаза. И тут же представил Барби, танцующую твист.

Каждый раз с ней было хорошо. Всякий раз — по-другому. Всякий раз — в другом месте: постоянно в разъездах, они встречались где только могли.

Бобби ее не тронул. Барби поняла, что все в порядке. Барби говорила, что вовсе не скучает по Джеку-Две-Минуты.

Свой гонорар она отдала сестре. Теперь Маргарет Линн Линдскотт стала владелицей ресторанчика сети «Большой Боб».

Они встречались в Сиэтле, Питтсбурге и Тампе. Встречались в Эл-Эй, Фриско и Портленде.

Он торговал оружием. Она пела в низкопробной группе. Он гонялся за несуществующими убийцами и похитителями дури.

Она говорила, что время твиста проходит. Он отвечал, что его интерес к кубинским делам — тоже.

Она говорила: мне не нравится твой страх. Он отвечал: я постараюсь его побороть. Она отвечала: не надо — без него ты сам не такой страшный.

Он сказал ей, что совершил большую глупость. Он добавил, что не знает, почему он это сделал.

Она ответила: ты хотел жить по-другому.

Он не мог с ней не согласиться.

Осень у Барби была расписана — длинные дистанции клубных гастролей в Де-Мойне и Сиу-Сити, а в районе Дня благодарения — долгие гастроли по Техасу.

В гастрольную программу ее теперь входили и дневные концерты — твист выходил из моды, и Джоуи хотел выжать из него все до последней капли.

В Милуоки он познакомился с Маргарет. Она была тихой и всего боялась.

Он предложил убить того насильника, что стал копом. Она ответила: нет.

Он спросил: почему? Она ответила: на самом деле ты этого не хочешь.

И тут он не мог не согласиться.

У него была Барби. У Бойда — его ненависть: Джек К. и Борода в одном отвратительном порыве. У Литтела были влиятельные друзья.

Вроде Гувера. И Хьюза. И Хоффы с Марчелло.

Уорд ненавидел Джека на пару с Кемпером. Им обоим досталось от Бобби — но они пошли дальше и теперь ненавидели его старшего брата.

Литтел стал новым фельдмаршалом Дракулы. Графу взбрело в голову приобрести Лас-Вегас и очистить его от микробов.

В глазах Литтела читалось: «У меня есть друзья. У меня есть планы. У меня в загашнике есть бухгалтерские книги пенсионного фонда».

Вонь стояла страшная. Камера гудела негодованием в адрес Джона Ф. Кеннеди.

Охранник приоткрыл дверь и стал выкрикивать имена заключенных, чтобы те могли сделать один звонок. Он орал:

— Агоста! Агвилар! Арредондо!..

Пит приготовился. За десять центов он сможет позвонить в Вашингтон Литтелу.

Литтел может выписать федеральный ордер на его освобождение из-под стражи. Литтел может проинформировать Кемпера о федеральных рейдах.

Охранник прокричал:

— Бондюран!

Пит подошел. Охранник проводил его по узкому коридору до стола с телефонами.

У стола его ждал Гай Бэнистер. У него была ручка и документ об отказе от претензий за противоправный арест.

Охранник вернулся в камеру. Пит трижды поставил свою подпись.

— Я теперь свободен?

Бэнистер просиял:

— Да. Агент-командир не знал, что ты — контрактный агент ЦРУ. Ну я ему и сообщил.

— А кто тебе сказал, где я?

— Да заезжал я в Солнечную долину. Кемпер дал мне записку, попросив передать ее тебе, и я поехал на парковку. Какие-то пацанята воровали с машин колпаки — они-то и сообщили мне, что большого гринго арестовали.

Пит потер глаза. Четыре таблетки аспирина ни черта не помогли от головной боли.

Бэнистер достал конверт.

— Я не вскрывал его. А Кемпер, видать, очень хотел, чтобы я побыстрей передал тебе его послание.

Пит схватил его:

— Как хорошо, что ты — бывший фэбээровец, Гай. А то бы торчать мне тут незнамо сколько.

— Не вешай носа, большой человек. Есть у меня подозрение, что вся эта тягомотина с Кеннеди скоро закончится.

Пит поймал такси до парковки. Вандалы разобрали тигровые авто чуть ли не до винтиков.

Он прочел записку. Бойд сразу перешел к делу:

Нестор здесь. Мне сообщили, что он сейчас находится в Корал-Гейблс — просит денег на оружие. Мой информатор сообщил, что он скрывается на углу 46-й и Коллинз (квартирка над гаражом, розовая штукатурка, в юго-западной стороне).

Записка означала УБЕЙ ЕГО. Не позволяй Санто добраться до него первым.

Чтобы унять мигрень, ему понадобился аспирин и глоток бурбона.

А для дела ему понадобился «магнум» и глушитель.

Он прихватил с собой агитки, какие раздавали сторонники Кастро — бросить рядом с трупом.

И поехал на пересечение 46-й и Коллинз. По пути ему пришла странная мысль: а что, если ты позволишь Нестору отговорить себя?

Здание с розовой штукатуркой оказалось там, где и было сказано. Припаркованный у тротуара «шеви» 1958 года выпуска вполне мог принадлежать Нестору.

Пит поставил машину.

У него что-то защемило внутри.

Да что с тобой такое — ты ведь убил человек триста, не меньше.

Он подошел к двери и постучал.

Ответа не последовало.

Он постучал снова — безрезультатно. Он прислушался: не шепчется ли кто, не слышно ли шагов?

Ни звука. Вскрыв замок перочинным ножиком, он вошел.

Щелкнули затворы автоматов: КЛАЦ-КЛАЦ. Кто-то невидимый дополнительно клацнул выключателем.

Вот и Нестор — он крепко привязан к стулу. Рядом с ним — два жирдяя самого бандитского вида с помповыми ружьями «Итака».

А вот и Санто Траффиканте с шилом для колки льда.

86. (Новый Орлеан, 15 мая 1963 года)

Литтел открыл портфель. Оттуда выпали пачки купюр.

Марчелло спросил:

— Сколько?

Литтел ответил:

— Четверть миллиона долларов.

— Где ты их взял?

— У клиента.

Карлос разгреб местечко на своем рабочем столе. Его кабинет был захламлен безделушками в псевдоитальянском стиле.

— Хочешь сказать — это все мне?

— Хочу сказать, что с тебя столько же.

— Что еще ты мне хочешь сказать?

Литтел вытряхнул деньги на стол:

— Хочу сказать, что я — юрист и могу сделать только это. Пока у власти Джон Кеннеди, рано или поздно Бобби доберется до всех вас. А еще добавлю, что устранение Бобби ничего не даст, потому что Джек инстинктивно догадается, кто это сделал, и, соответственно, начнет мстить.

Купюры издавали специфический запах. Хьюз пожалел новые банкноты.

— Но Линдону Джонсону Бобби не нравится. Он укажет ему на дверь, как пить дать, — лишь бы проучить пацана.

— Верно. Джонсон ненавидит Бобби так же сильно, как и мистер Гувер. И так же, как он, не желает нашим друзьям зла.

Марчелло рассмеялся:

— Линдон Бейнс Джонсон занимал деньги пенсионного фонда профсоюза водителей грузовиков. И вообще он парень разумный.

— Как и мистер Гувер, но мистер Гувер вдобавок очень расстроен планами Бобби демонстрировать показания Валачи по телевидению. Он страшится, что откровения Валачи серьезно подорвут его престиж и практически сведут на нет все то, чего мы достигли.

Карлос соорудил небольшой небоскребчик из пачек купюр и принялся за строительство настольного банковского сейфа из промокашек.

Литтел смел постройки:

— Полагаю, мистер Гувер хочет, чтобы это случилось. Чувствует, что это должно случиться.

— Мы все об этом думали. Знаешь, наших парней просто так в одной комнате не соберешь — без общей-то идеи.

— Необходимо сделать так, чтобы это случилось. При этом все должны решить, что мы ни при чем.

— То есть ты хочешь сказать…

— Я хочу сказать, что это будет так грандиозно и смело, что нас в жизни не заподозрят. Хочу сказать, что даже если мы и попадем под подозрение, то, кто бы ни пришел к власти, он поймет, что доказать ничего толком не удастся. Мой опыт учит, что отрицание очевидного — лучшая основа для согласия. Я имею в виду, что все захотят запомнить этого человека таким, каким он никогда не был. Хочу сказать, что мы предоставим им объяснение, и тот, кто придет к власти, предпочтет его правде, даже если эта правда будет ему известна.

Марчелло объявил:

— Сделай это. Сделай так, чтобы это случилось.

87. (Солнечная долина, 18 сентября 1963 года)

Соседями «элитного подразделения киллеров» были одни лишь аллигаторы да песчаные блохи. Кемпер окрестил это место «потерянным раем» Хоффы.

Флэш устанавливал мишени. Лоран занимался тяжелой атлетикой — поднимал от груди шлакоблоки, составлявшие обшивку здешних домишек. Канестель уже час как находился в самовольной отлучке — а ведь скоро должны были начаться восьмичасовые стрельбы.

Никто не видел, как он уезжал. В последнее время Хуан частенько отлучался, не предупредив остальных.

Кемпер понаблюдал, как тренируется Лоран Гери. Этот человек-гора мог запросто поднять три сотни фунтов — и даже не вспотеть.

По главной подъездной дороге клубилась пыль. «Бродвей» псевдосанатория профсоюза стал теперь стрельбищем.

Флэш включил транзистор. Оттуда с треском вырвались плохие новости.

Ни одного подозреваемого по делу о бомбе в церкви в Бирмингеме задержано не было. Маклеллановский комитет возобновляет свою работу — смотрите трансляции по ТВ.

На окраине городка Лейк-Вейр найдено тело женщины, задушенной шнуром электрокабеля. Полиция никаких зацепок не нашла и посему просит граждан помочь им в расследовании.

Хуан уже час как находился в самовольной отлучке. Пит не появлялся уже дня три.

Четыре дня назад Кемперу позвонили по телефону и сообщили о местонахождении Нестора. Наводчиком был бывший участник кубинских вооруженных формирований. Он написал Питу записку и поручил Гаю Бэнистеру еепередать.

Гай позвонил и сказал, что записка доставлена. Он добавил, что нашел Пита в федеральной тюрьме. Он сообщил, что ожидаются новые рейды ФБР.

Два дня назад гроза повредила телефонный кабель. Позвонить в Солнечную долину Пит не мог.

Прошлым вечером Кемпер ездил к границе штатов — там была телефонная будка. Шесть раз он набирал номер Питовой квартиры — и все шесть раз не получал ответа.

О смерти Нестора Часко в новостях не сообщалось. Пит же бросил бы тело там, где его непременно нашли бы.

Пит бы очернил покойного, выставив его сторонником Кастро. Пит бы непременно сделал так, чтобы Траффиканте обо всем узнал.

Тем временем подействовала утренняя доза декседрина. Чтобы раскачаться, ему уже требовалось десять таблеток — у него развилась изрядная толерантность.

Хуан и Пит пропали. В последнее время Хуан часто общался с Гаем Бэнистером: они то и дело совершали совместные вылазки в Лейк-Вейр — пошляться по барам.

Исчезновение Пита настораживало. Исчезновение Хуана слегка беспокоило.

Амфетаминовый «приход» сказал ему: пора действовать.

Хуан ездил на блестящей красной «ти-бёрд» цвета засахаренного яблока. Флэш называл ее «сексмобилем».

Кемпер кружил по Лейк-Вейр. Городок был маленьким, с четкой решетчатой структурой улиц. Заметить «сексмобиль» будет проще простого.

Он ездил по боковым улочкам и заглядывал в бары вдоль шоссе. Он проверил «Автомастерскую Карла» и все парковки на главной улице.

Хуана нигде не было. Как и его навороченной «ти-бёрд».

Хуан мог и подождать. Важнее было найти Пита.

Кемпер поехал в Майами. «Колеса» тем временем возымели обратный эффект — он начал позевывать и пару раз едва не заснул, уронив голову на руль.

Он остановился возле дома на углу 46-й и Коллинз. Дом с розовой штукатуркой стоял на том самом месте, о котором говорил информатор.

К нему подошел дорожный полицейский. На углу Кемпер заметил знак «Парковка запрещена».

Он опустил оконное стекло. Коп сунул ему в лицо тряпку, издававшую резкий запах.

Внутри него точно разыгралась химическая война.

Запах боролся с принятыми с утра таблетками. Это был запах то ли хлороформа, то ли жидкости для бальзамирования. Запах означал, что он, может быть, уже умер.

Пульс же возражал: НЕТ, он еще жив.

Горели губы. Саднило в носу. Он почувствовал вкус пропитанной хлороформом крови.

Он попытался сплюнуть. Губы не желали разлипаться. Тогда он исторг сгусток крови через нос.

Он пошевелил губами. Что-то липкое стягивало щеки. Скорее всего, расслабившаяся изолента.

Он жадно втянул воздух. Он попытался пошевелить руками и ногами.

Он попытался приподняться. Однако нечто тяжелое потянуло его вниз.

Он стал ерзать. Ножки стула заскребли по деревянным доскам пола. Он рванул руки — и только ободрал веревкой кожу. Кемпер открыл глаза.

Кто-то засмеялся. Кто-то сунул ему под нос моментальные полароидные снимки, наклеенные на картон.

Он увидел Тео Паэса, выпотрошенного и четвертованного. Увидел Фуло Мачадо с пробитыми ножом глазами. И Рамона Гутьереса — кожа на лице его была спалена частичками пороха — этот легкий косметический дефект появился из-за разрывных пуль, попавших ему в голову.

Фотографии исчезли. Рука развернула его голову. Кемпер медленно обозрел панораму.

И увидел невзрачную комнатенку и двух толстых бандюков в дверях. Не преминул заметить и Нестора Часко — приколотого к стене за ладони и лодыжки при помощи шил для колки льда.

Кемпер закрыл глаза. Рука ударила его. Большое тяжелое кольцо рассекло ему губу.

Кемпер открыл глаза. Руки развернули стул на сто восемьдесят градусов.

И он увидел скованного по рукам и ногам Пита. Он был закован в две пары наручников и прикован к стулу ножными кандалами. А стул в свою очередь был привинчен к полу.

Снова в лицо ему сунули тряпку. На сей раз Кемпер вдохнул пары добровольно.

Точно сквозь плотный туман просачивались в его мозг обрывки разговора. Он различил три голоса.

Нестор два раза подбирался совсем близко к Кастро. Молоток, ничего не скажешь.

Крутой был парень — даже жалко было убивать.

Нестор рассказал, что подкупил кого-то из помощников Кастро. Тот помощник рассказал, что Кастро замышляет убийство Кеннеди. И еще спросил: чего это с вашим Кеннеди — сперва он устраивает захватническую операцию, потом резко отступает? Точно шлюха, которая никак не может определиться.

Кто точно шлюха — так это Фидель. Тот помощник рассказал Часко, что он больше никогда не станет разговаривать с мафией. Он думает, что, мол, Санто надул его на сделке с героином. Откуда же ему было знать, что виновны в этом Нестор и эти вот ребята.

А Бондюран в штаны налил — гляди, гляди — пятно, видишь?

Санто и Мо цацкаться не стали. И должен сказать, Нестор умер с честью.

Мне скучно. Терпеть не могу сидеть и ждать.

Что я могу сказать — они скоро вернутся. И уж наверняка захотят проучить нашу парочку.

Кемпер почувствовал, что теряет сознание. Он набрал в легкие воздуху — и заставил себя отключиться.

Ему почудилось, что его куда-то несут. Что кто-то моет его и меняет на нем одежду. Что суровый Пит Бондюран всхлипывает, как ребенок.

Ему почудилось, что он может дышать. И даже разговаривать. Он принялся проклинать Джека и Клер за то, что они отказались от него.

Очнулся он в постели. Он узнал свой прежний номер в «Фонтенбло» — или точно такой же.

На нем была чистая одежда. Кто-то снял с него грязные «боксерские» трусы.

Он почувствовал, как саднят ободранные веревкой запястья. И что к лицу прилипли кусочки клейкой ленты.

Из соседней комнаты доносились голоса — Пита и Уорда Литтела.

Он попытался встать. Ноги не слушались его. Он сел на кровати и закашлялся.

Вошел Литтел. Выглядел он внушительно — габардиновый костюм делал его крупнее.

Кемпер сказал:

— Теперь мы должники.

Литтел кивнул:

— Да. Мне пришлось договариваться с Карлосом и Сэмом.

— Уорд…

— Санто тоже согласен. И то, что вы украли, останется вам.

Кемпер встал. Уорд поддержал его.

— Что нам надо сделать?

Литтел ответил:

— Убить Джона Кеннеди.

88. (Майами, 23 сентября 1963 года)

1933–1963. Тридцать лет и исторические параллели.

Майами, год 1933. Джузеппе Зангара стреляет в избранного президента Франклина Д. Рузвельта. Но промахивается — и вместо него убивает мэра Майами Антона Чермака.

Майами, год 1963. Кортеж президента Кеннеди проедет по улицам Майами предположительно 18 ноября.

Литтел медленно курсировал по бульвару Бискейн. Каждый метр земли ему о чем-то говорил.

На прошлой неделе Карлос рассказал ему историю Зангары:

— Джузеппе был ненормальным. Какие-то ребята из Чикаго заплатили ему, чтобы он грохнул Чермака и сел за это. Этому парню надоело жить — ну, надоело так надоело. После его казни о его семье позаботился Фрэнк Нитти[53].

Он встретился с Карлосом, Сэмом и Санто. Он торговался за Кемпера и Пита. Они подробно обсудили возможные варианты кандидатур козла отпущения.

Карлос хотел, чтобы это был «левый». Ибо полагал, что «левый» убийца вызовет волну ненависти к Кастро. Траффиканте и Джианкана с ним не согласились.

Они продублировали взнос Говарда Хьюза. И поставили одно условие: пусть козлом отпущения будет ультраправый.

Они все еще надеялись подмазаться к Кастро. Они хотели возобновить поставки дешевого героина, которым некогда снабжал их Рауль Кастро, и восстановить, так сказать, сообщение. Они хотели сказать: это мы финансировали убийство — верните нам, пожалуйста, наши казино.

Их план был слишком закручен. Вдобавок, такая концепция говорила об их политической наивности.

Его же план был минималистичен и малозатратен.

Убийство было вполне осуществимо. Организаторы и исполнители могли остаться безнаказанными. А крестовый поход Бобби против мафии — сойти на нет.

Прочие результаты были непредсказуемы, и вполне могли привести к неоднозначным, и притом весьма серьезным, последствиям.

Литтел отправился в центр Майами. Он принялся исследовать возможные маршруты кортежа — все они проходили по отлично просматриваемым со всех сторон улицам.

Он увидел высотные здания и парковки на задворках. Он увидел объявления «Сдается офис».

Он увидел кварталы трущоб. Увидел объявления «Сдается дом» и оружейный магазин.

Ему привиделся проезжающий кортеж. И прямое попадание в голову жертвы.

Они встретились в «Фонтенбло». Перед тем как они начали разговаривать, Пит проверил все стены на наличие «жучков».

Кемпер смешал напитки. Они уселись за столом возле бара.

Литтел изложил свой план.

— Мы привозим козла отпущения в Майами в какой-то период между сегодняшним днем и первым октября. Даем ему денег, чтобы снял дешевенький дом в трущобах на задворках центральных улиц, которые находятся на пути следования кортежа; а также офис для осуществления операции. Я лично проехал по всем крупным дорогам, соединяющим аэропорт с главными улицами города, и сделал вывод, что у нас есть приличный выбор и домов и офисов.

Пит и Кемпер молчали. Словно никак не могли оправиться от контузии.

— Один из нас должен будет находиться рядом с нашим козлом отпущения в период между его приездом в город и утром того дня, когда будет проходить кортеж. Около его дома и офиса есть оружейный магазин, и один из вас грабит его и крадет несколько винтовок и пистолетов. В снятый им дом подбрасываются агитационные листовки и прочие экстремистские причиндалы, и наш человек должен будет непременно взять их в руки, чтобы оставить свои отпечатки.

Пит сказал:

— Переходи непосредственно к убийству.

Литтел запомнил этот момент: трое за столом в абсолютной тишине.

Он сказал:

— Наступает день прохождения кортежа. Нашего человека мы держим в заложниках в помещении заранее снятого в районе прохождения кортежа офиса. При нем будет одна из украденных из оружейного магазина винтовок, — его отпечатки будут как на ложе, так и на стволе. Вот проезжает автомобиль с Кеннеди. Наши двое законных стрелков стреляют с разных крыш позади автомобиля и убивают его. Тот, кто будет с нашим козлом отпущения, выстрелит один раз по машине Кеннеди, промахнется и потом бросит ружье и застрелит его из краденого револьвера. Потом он бежит и бросает револьвер в решетку сточной канавы. Полиция найдет оружие и сравнит его со списком украденного из давешнего магазина. Сопоставив все улики, они придут к выводу, что имеют дело с тщательно подготовленным и успешно осуществленным заговором, который раскрылся в последний момент. Они начнут расследование с личности убитого и попытаются завести дело о заговоре на его известных сообщников.

Пит зажег сигарету и закашлялся:

— Ты так говоришь «бежать», точно думаешь, что это будет проще простого…

Литтел ответил — медленно и четко:

— Перпендикулярно каждой большой магистрали, по которой, с большой долей вероятности, будет проходить кортеж, есть боковые улочки. От них до шоссе — минуты две, не больше. Наши законные стрелки будут стрелять сзади. В общей сложности они сделают два выстрела — которые сперва примут за выхлопы машин или за хлопки фейерверков. Люди из секретной службы сперва даже и не поймут, откуда стреляли. Они еще опомниться не успеют, как снова послышатся множественные выстрелы — на сей раз это будут наш подставной стрелок и тот, кто будет его удерживать. Они ворвутся в здание и найдут там труп. Фактор внезапности не даст им возможности сразу сообразить, и они потеряют около минуты. А нашим людям этого как раз хватит, чтобы добраться до машин и уехать.

Кемпер сказал:

— Великолепно.

Пит потер глаза:

— Мне не нравится идея с ультраправым. Стоило ли заходить так далеко — и не воспользоваться случаем, чтобы поправить наши кубинские дела?

Литтел хлопнул ладонью по столу:

— Нет. Траффиканте и Джианкана хотят именно ультраправого. Они считают, что с Кастро еще можно договориться, и если они хотят этого, то нам придется покориться. И помните — они ведь вас пощадили.

Кемпер обновил содержимое своего бокала. Его глаза все еще были налиты кровью из-за действия хлороформа.

— Пусть стреляют мои ребята. Они ненавидят Кеннеди не меньше нашего, и к тому же превосходные стрелки.

Пит сказал:

— Договорились.

Литтел кивнул:

— Каждый из них получит по двадцать пять тысяч долларов, остальное пойдет на расходы, а что останется — разделим на троих.

Пит сделал себе «коктейль»: две таблетки аспирина и виски «Дикая индейка»:

— Нам нужен выход на тех, кто обеспечивает безопасность прохождения кортежа.

— Это — твоя работа. У тебя больше всего связей в полицейском управлении Майами.

— Тогда я и займусь. И если найду что-то стоящее, начну разрабатывать тыл.

Кемпер кашлянул:

— Самое главное — найти козла отпущения. Как только все останется позади, мы свободны.

Литтел покачал головой:

— Нет. Самое главное — запороть крупномасштабное расследование ФБР.

У Пита и Кемпера сделался озадаченный вид. Они не думали на таком уровне, как он.

Литтел медленно заговорил:

— Я полагаю, что мистер Гувер знает о том, что это случится. У него установлены «жучки» бог знает во скольких местах встреч мафиози, и он рассказал мне, что в последнее время на записях наблюдается эскалация ненависти к Кеннеди. Он не оповестил секретную службу, иначе все кортежи до конца осени были бы отменены.

Кемпер кивнул:

— Гувер хочет, чтобы это произошло. Это случится, он будет тому рад, и, тем не менее, расследование этого поручат ему же. Кто нам нужен — так это рычаг воздействия на следствие, чтобы он был вынужден запутать или недостаточно контролировать расследование.

Пит кивнул:

— Нам нужен козел отпущения, связанный с ФБР.

Кемпер сказал:

— Дуги Фрэнк Локхарт.

89. (Майами, 27 сентября 1963 года)

Он любил размышлять об этом в одиночестве. Кемпер как-то сказал ему, что он — тоже.

Пит положил перед собой таблетки аспирина и поставил бутылку бурбона. Включил оконный кондиционер, и гостиная проветрилась как раз до нужной температуры. Когда головная боль унялась, к нему тут же пришли свежие мысли, и он стал прикидывать существовавшие возможности.

Возможно, им удастся убить Джона Кеннеди. Возможно, Санто убьет его и Кемпера вне зависимости от того, выгорит дело или нет.

Все эти возможности показались ему неубедительными. Гостиная озарилась тем дурацким приглушенным светом, какой бывает в больничных палатах.

Литтелу страшно понравился послужной список Дуги Фрэнка. Ублюдок был одновременно ультраправым и повязанным с ФБР.

Литтел сказал:

— Оптимальный вариант. Если мистера Гувера заставят-таки начать расследование, то он немедленно скроет причастность Локхарта и его сообщников к ФБР, ведь иначе всплывет расистская политика Бюро.

Локхарт прозябал в городишке Паккетг, штат Миссисипи. Литтел приказал: езжайте туда и завербуйте его.

Вчера вечером он заходил на главный командный пункт полицейского управления Майами. Там он увидел карты трех предполагаемых вариантов маршрута — приколотые к пробковой доске и выставленные, елки-палки, на всеобщее обозрение.

Он их запомнил. Все три проходили мимо оружейного магазина и объявлений «Сдается».

Бойд говорил, что испытывает скорее не страх, а благоговейный трепет.

Пит сказал: «Я знаю, что ты хочешь сказать».

Не сказал он ему одного: «Я люблю эту женщину. Если я умру, то, как бы далеко ни зашел, я потеряю ее ни за что».

90. (Майами, 27 сентября 1963 года)

Кто-то поставил на кофейный столик магнитофон. А рядом с ним положил запечатанный конверт.

Литтел запер дверь и стал думать.

Пит и Кемпер знают, что он здесь. Джимми и Карлос знают, что он всегда останавливается в «Фонтенбло». Он спускался в кафетерий позавтракать, и его не было меньше получаса.

Литтел открыл конверт и достал листок бумаги. Почерк мистера Гувера объяснил ему тайное проникновение в его номер.

Джулиус Шиффрин умер осенью 1960 года, как раз в то время, когда ты не вышел на работу. Его поместье было ограблено, и оттуда исчезли некие важные гроссбухи.

Джозеф Валачи активно участвовал в деятельности пенсионного фонда профсоюза. В настоящее время его допрашивает мой доверенный коллега. Роберт Кеннеди не в курсе этих допросов.

Прилагаемая аудиопленка содержит информацию, которую м-р Валачи никогда не согласится сообщить ни м-ру Кеннеди, ни Маклеллановскому комитету, ни кому-либо еще. Я доверяю м-ру Валачи в том, что он будет сохранять молчание. Он осознает, что от этого зависит длительность и условия его пребывания в федеральной тюрьме.

Пожалуйста, уничтожьте данную записку по прочтении. Прослушайте запись и сохраните ее в надежном месте. Насколько я понимаю, эта запись имеет неограниченный стратегический потенциал. Она может быть продемонстрирована Роберту Кеннеди исключительно в случае необходимости принятия экстраординарных мер.

Литтел включил магнитофон в розетку и стал вставлять бобину. Руки его не слушались — бобина то и дело соскальзывала со шпинделей.

Он нажал на «пуск». Пленка затрещала и зашипела.

Давай еще раз, Джо. Как я тебе уже говорил, медленно и непринужденно.

О’кей, медленно и непринужденно. Медленно и непринужденно в шестнадцатый, блин…

Давай же, Джо.

О'кей, медленно и непринужденно. Медленно и по слогам для тех, кто в танке: Джозеф Кеннеди-старший был основным займодавцем пенсионного фонда профсоюза водителей грузовиков, занимавшего деньги куче плохих людей и нескольким хорошим под совершенно грабительский ссудный процент. Я когда-то развозил деньги. Иногда я доставлял наличные в банковские ячейки.

Хочешь сказать, что тебе давали разрешение на вход в банковские хранилища?

Верно. И я регулярно посещал банк Джозефа Кеннеди. То есть главный офис банка «Секьюрити — фёрст нэшнл» в Бостоне. Номер счета 811512404. Там что-то около девяноста или ста банковских ячеек, наполненных наличными. НАЛИЧНЫМИ, слышишь? Рэймонд Патриарка считает, что их там по меньшей мере сто миллионов долларов, а уж Рэймонд знает, что говорит, потому что они с Ирландцем Джо сто лет как повязаны. Так что, скажу я вам, когда слышу про то, как Бобби гоняет бандитов, аж смех берет. Так что, видимо, яблочки далековато от яблоньки укатились, потому что бабки Джо Кеннеди профинансировали не одну операцию мафии. Добавлю, впрочем, что Джо — единственный из Кеннеди, кто знает об этом. Ты же не станешь рассказывать всем: эй, у меня есть сто лимонов в заначке и мои сыновья — президент и генпрокурор — ничегошеньки об этом не знают. И вот теперь у Джо был инфаркт, так что, скорее всего, у него теперь с башкой не все в порядке. Было бы славно увидеть, что эти деньги пойдут на дело, а не останутся лежать мертвым грузом. А то старик Джо, может, кони двинет или в маразм впадет. Также я хочу сказать, что все мафиозные шишки знают, сколько всего на совести Джо, но не рискнут это афишировать и шантажировать Бобби — иначе самим дороже выйдет.

Запись оборвалась. Литтел нажал на «стоп» и застыл в своем кресле.

И стал думать. Попробовал рассматривать это дело с точки зрения мистера Гувера и проговаривать его мысли вслух — от первого лица.

Я — близкий друг Говарда Хьюза. Я подсунул ему Уорда Литтела. Литтел попросил у Хьюза денег, чтобы обеспечить мое пребывание на посту директора ФБР.

Джек Кеннеди планирует отправить меня в отставку. У меня установлены личные «жучки» в местах встреч мафиози. Я записал на них множество свидетельств ненависти к Джону Кеннеди и его брату.

Литтел переключился на собственную точку зрения.

У Гувера недостаточно сведений. Их явно не хватит ДЛЯ ТОГО, чтобы, логически помыслив, установить конкретное замышляемое убийство.

Я сообщил Питу и Кемперу, что, мол, мистер Гувер знает, что это случится. Однако я имел в виду — в переносном смысле.

Запись же и письмо излагали совершенно конкретные факты. Гувер сказал, что запись «может быть предъявлена Роберту Кеннеди исключительно в случае необходимости принятия экстраординарных мер».

Иными словами, он говорил: Я ЗНАЮ.

Эта запись была средством усмирения Бобби. Средством, гарантирующим, что Бобби будет молчать. Ее следует предъявить Бобби до того, как Джека убьют.

Смерть Джека объяснит причину такого усмирения. Таким образом, Бобби не станет искать доказательств существования заговора с целью убийства его брата. Бобби будет знать, что любые попытки их найти навсегда запятнают доброе имя семьи Кеннеди. Поняв это, Бобби будет бессилен что-либо предпринять.

Литтел вернулся к точке зрения Гувера.

Бобби Кеннеди нанес Литтелу смертельную обиду. Ненависть к Кеннеди — вот что нас связывает. Литтел не сможет отказаться от искушения причинить Бобби боль. Литтел непременно захочет, чтобы Бобби узнал, что он принял участие в организации убийства его брата.

Это была сложная, мстительная и проникнутая тонким психологизмом нить размышлений Гувера. Вот только там было пропущено одно маленькое звено.

Он не выдавал себя. Как и те, кто финансировал его план.

Как и Кемпер с Питом. Кемпер еще даже не раскрывал сути плана своим стрелкам.

Гувер чувствует, что ты имеешь какое-то отношение к планам по устранению президента. И эта кассета тебе поможет — если успеешь первым.

А значит, существует и второй план убийства. И мистеру Гуверу известны о нем конкретные детали.

Литтел сидел абсолютно неподвижно. Легкий шум за дверью номера стал нарастать.

Он не мог быть окончательно уверенным в своем умозаключении. Он расценивал его лишь как догадку.

Мистер Гувер знал его — так, как не знал, да и не узнает, никто другой. И он почувствовал, как на него нахлынула волна мерзкой, но все же любви к этому человеку.

91. (Паккетт, 28 сентября 1963 года)

На ублюдке была накидка куклуксклановца с монограммой. Пит потчевал его баснями и конфискованным бурбоном.

— Это работа как раз для тебя, Дуги. На ней прямо написано «ТЫ».

Локхарт рыгнул:

— Я так и понял, что ты приехал сюда в час ночи не для того, чтобы угостить меня выпивкой.

В хижине стояло зловоние, точно в кошачьем туалете. От самого Дуги несло какой-то вонючей мазью. Пит стоял в дверном проеме — там меньше воняло.

— Три сотни в неделю. И потом, официальное задание ФБР, так что не парься насчет рейдов.

Локхарт откинулся в кресле фирмы «Ла-зед-бой».

— Да эти рейды — хватают всех без разбора. Слыхал, кого-то из агентов ЦРУ тоже тогда замели.

Пит защелкал костяшками пальцев:

— Нам нужно, чтобы ты руководил кое-кем из клановцев. Управление желает начать строительство «пусковых площадок» в южной Флориде, и нам нужен белый человек, чтобы за всем этим присматривал.

Локхарт поковырял в носу:

— Что-то снова смахивает на Блессингтон. И снова, блин, большие планы, которые закончатся пшиком, как некая интервенция, о которой мы оба прекрасно помним.

Пит глотнул из бутылки:

— Не всякий же раз делать историю, Дуги. Иногда все, что тебе остается, — это делать деньги.

Дути почесал грудь:

— Недавно я все же вошел в историю.

— Да ну?

— Ну да. Это я бросил бомбу в ту самую церковь на 16-й улице Бирмингема, штат Алабама. Сейчас ведь коммунисты из-за этого такую бучу развели, правда? Так вот, причиной этой бучи стал я.

Хижина была обшита листами жестяной фольги. А к задней стене приклеен плакат Мартина Лютера Ниггера.

— Я прибавлю тебе жалование — ты будешь получать четыре сотни в неделю плюс расходы — до середины ноября. У тебя будет дом и офис в Майами. Если поедешь со мной прямо сейчас, получишь бонус.

Локхарт ответил:

— Согласен.

Пит сказал:

— Умойся хотя бы. А то сам на ниггера похож.

Обратно ехали медленно. Грозы превратили поток автомобилей в огромную стаю ползущих по шоссе улиток.

Дуги Фрэнк проспал весь потоп. Пит слушал по радио выпуски новостей и музыкальные программы, где крутили твист.

Комментатор вещал о шумихе вокруг показаний Джо Валачи. Валачи смешно называл мафию «Коза Нострой».

Трансляция показаний Валачи стала самой успешной телепрограммой сезона. Новостной комментатор назвал ее рейтинги «оглушительными». Тот сдавал мафиози Восточного побережья оптом и со всеми потрохами.

Какой-то репортер побеседовал с Хеши Рескиндом — он находился в какой-то онкологической больнице в Фениксе. Хеш назвал «Коза Ностру» «гойской выдумкой».

Когда передавали твист, на волне пошел треск. В голове Пита пела Барби, перекрывая Чабби Чеккера.

Перед его отъездом из Майами они разговаривали по межгороду. Барби спросила: «Что случилось? — у тебя опять испуганный голос».

Он ответил: «Пока не могу сказать. Когда услышишь — узнаешь».

Она спросила: «Это может нам навредить?»

Он ответил: «Нет».

Она сказала: «Ты лжешь».

Он не спорил.

Через несколько дней она улетала в Техас. Джоуи ангажировал им восьминедельный тур по стране.

Он будет прилетать к ней на уик-энды. И изображать фаната твиста — вплоть до восемнадцатого ноября.

В Майами они приехали в полдень. Локхарт лечил похмелье пончиками с глазурью и кофе.

Они принялись кружить по центру Майами. Завидев табличку «Сдается в аренду», Дуги начинал тыкать в нее пальцем.

Пит же все курсировал. От маршрута «дом — офис» Дуги скоро устал и начал позевывать.

Пит сузил круг поисков до трех офисов и трех домов. Пит сказал: Дуги, выбор за тобой.

Дуги выбрал быстро — ему очень хотелось выспаться.

Выбор его пал на оштукатуренный дом на окраине бульвара Бискейн. И офис на самом бульваре — прямиком в центре всех трех предполагаемых маршрутов прохождения кортежа.

Оба владельца потребовали плату вперед. Дуги отслюнил купюры от выданных ему денег на расходы и заплатил за три месяца каждому.

Пит не показывался на глаза. Ни один из владельцев его не видел.

Он наблюдал, как Дуги втаскивает свой багаж в дом — тощий огненно-рыжий придурок, который скоро прославится на весь мир.

92. (Майами, 29 сентября — 20 октября 1963 года)

Он запомнил содержание записки Гувера. Он спрятал бобину. Он три недели подряд проезжал по возможным маршрутам следования кортежа по дюжине раз в день. Он не стал рассказывать Питу и Кемперу, что, возможно, покушение планируется кем-то еще.

В прессе сообщалось о маршруте президентской поездки по стране. Особое внимание уделялось тому, что в Нью-Йорке, Майами и Техасе по главным улицам проедет президентский кортеж с почетным эскортом.

Литтел отправил Бобби записку. В ней он сообщал о своих союзнических отношениях с Джеймсом Р. Хоффой и просил уделить ему десять минут.

Он обдумывал все возможные варианты около месяца, прежде чем начать действовать. Походы к почтовому ящику стали для него сродни проникновению в дом Джулиуса Шиффрина — помноженному на тысячу раз.

Литтел курсировал по бульвару Бискейн. Каждый сигнальный свет он просчитывал с секундомером в руках.

Неделю назад Кемпер ограбил оружейный магазин. Он украл три винтовки с оптическим прицелом и два револьвера. На нем были перчатки с отчетливым рисунком растрескавшейся на пальцах кожи — украденные у Дуги Фрэнка Локхарта.

На следующий день Кемпер наблюдал за магазином. Детективы осматривали окрестности и опрашивали свидетелей, техники же искали отпечатки пальцев.

Отпечатки перчаток Локхарта были оставлены на всех поверхностях в снятых им доме и офисе.

Пит позволил Дуги любовно подержать в руках винтовки. На стволе и ложе также остались его отпечатки.

Кемпер угнал три автомобиля в Северной Каролине. Он перекрасил их и поменял номера. Два из них предназначались стрелкам. Третий — тому, кто должен был убить Дуги.

Пит нашел четвертого. Чак Роджерс подписался на роль козла отпущения.

Роджерс походил на Локхарта и лицом и фигурой. Самым запоминающимся во внешности Локхарта были его огненно-рыжие волосы.

Чак покрасил волосы в рыжий цвет. Везде, где бы он ни появлялся в Майами, Чак начинал кричать о том, как он ненавидит Кеннеди.

Он кричал об этом во всех бильярдных и питейных заведениях. Он ярился на катке, бранил Кеннеди в тире и в многочисленных винных магазинах. Ему заплатили за непрерывную брань в адрес Кеннеди вплоть до 15 ноября.

Литтел все ездил мимо офиса Дуги. С каждым кругом в голову ему приходили новые блестящие идеи.

Например, о том, что надо будет найти каких-нибудь сорванцов на пути следования кортежа. Дать им по шутихе, и пусть пульнут.

Это отвлечет людей из спецслужб. Они привыкнут к звукам, напоминающим выстрелы.

Кемпер занимался фальсификацией «сувениров» от Дуги Фрэнка. То, что Локхарт был психопатом, должно будет выясниться из мелочей.

Кемпер отрезал лица у фото Дж. Ф. К. и вырезал свастики на куклах, изображающих Джека и Джеки. Кемпер обмазал журнальные развороты с портретами Джека фекальными массами.

Следователи найдут все это в шкафу в комнате Дуги.

В работе в настоящее время: политический дневник Дуги Фрэнка Локхарта.

Неумело отпечатанный на машинке, кое-где подправленный чернилами. С совершенно жуткими рассуждениями о расовой ненависти.

Это была идея Пита. Дуги рассказал, что это он бросил бомбу в баптистскую церковь на 16-й улице — наделавшее шуму и до сих пор не раскрытое преступление. Пит хотел, чтобы следователи связали убийство Кеннеди и гибель четырех негритянских младенцев.

Дуги рассказал Питу, как все было. Основные детали Пит изложил в дневнике.

Они не стали рассказывать эту историю Кемперу. У Кемпера образовалась странная симпатия к «цветным».

Пит изолировал Дуги в доме. Привозил ему пиццу на вынос, марихуану и выпивку. Дуги, кажется, был вполне доволен тем, как устроился.

Пит рассказал Дуги, что выполнение его задания Управлением было отложено. И сдобрил эту ложь выдумкой о том, что лучше ему, Дуги, пока никому на глаза не показываться.

Кемпер перевез своих стрелков в Блессингтон. ФБР совершало рейды по несанкционированным Управлением лагерям — так что оставаться в Солнечной долине было рискованно.

Жили парни в мотеле «Брейкерс». Весь день они практиковались в стрельбе из винтовок калибра 30,06. Винтовки были идентичны тем, что украл Кемпер.

Стрелки не знали о планах покушения. Кемпер проинформирует их за шесть дней — как раз вовремя для того, чтобы устроить генеральную репетицию в Майами.

Литтел все наматывал круги мимо дома Дуги. Пит сказал, что он всегда заходит в дом через заднюю дверь и соседи ни разу его не видели.

Они подбросят в дом наркотики. То есть послужной список Дуги помимо убийств и бросания бомб в церкви пополнится еще и наркозависимостью.

Кемпер вчера встречался с агентом-командиром отделения ФБР в Майами. Они были старыми приятелями еще со времен его службы в Бюро — так что никто не удивится, узнав об этой встрече.

Тот назвал президентский кортеж «колоссальной занозой в заднице». А Кеннеди — «сущей головной болью для телохранителей». Он сообщил, что секретная служба подпускала людей слишком близко к нему.

Кемпер спросил: а что, ему угрожали? Какие-нибудь психопаты повылазили изо всех щелей?

Тот ответил: да нет.

Так что их рискованный блеф пока работал. О ругательствах псевдо-Дуги никто не донес в спецслужбы.

Литтел ехал обратно в «Фонтенбло». По пути он думал, надолго ли Кемпер и Пит переживут Дж. Ф.К.

93. (Блессингтон, 21 октября 1963 года)

Инструкторы образовали кордон в аккурат по периметру парадных ворот. На них были защитные маски; оружие их составляли автоматы, заряженные каменной солью.

Искавшие убежища штурмовали ограду. Подъездная дорога была забита колымагами и обездоленными кубинцами.

Кемпер наблюдал за тем, как усугублялась ситуация. Позвонил Джон Стэнтон и предупредил его, что рейды из простой проблемы превратились в сущую катастрофу.

Вчера ФБР совершило рейды по четырнадцати лагерям беженцев. И теперь половина всех кубинцев Восточного побережья ищет убежища у ЦРУ.

Забор затрясся. Офицеры-инструкторы вскинули автоматы.

Внутри было двадцать человек, снаружи — шестьдесят. Их разделяли только хлипкая сетка да натянутая сверху колючая проволока.

Какой-то кубинец почти забрался на забор, да как на грех зацепился за «колючку». Один из офицеров сбил его выстрелом — заряд соли сорвал его с проволоки и изранил ему грудь.

Кубинцы похватали с земли камни и доски. Контрактники заняли оборонительную позицию. Поднялся оглушительный рев на двух языках.

Литтел запаздывал. Пит тоже — из-за потока мигрантов, наверное, на дорогах были сплошные пробки.

Кемпер спустился к лодочной пристани. Его люди стреляли по буйкам, торчавшим из воды в тридцати метрах от берега.

Беруши защищали их от рева, доносившегося от ворот. И вообще у них был вид чистеньких и сытых наемников.

Они проникли в лагерь, буквально поднырнув под колючую проволоку. Теперь они могли свободно разгуливать по лагерю — Джон Стэнтон подсуетился по старой дружбе.

На доски пристани сыпались стреляные гильзы. Лоран и Флэш попадали в «десятку». Хуан же половину пуль выпустил в волны.

Прошлой ночью он рассказал им о покушении. Простота и смелость этого проекта немедленно возбудили их любопытство.

Он просто не удержался. Так ему хотелось увидеть, как загорятся их глаза.

В глазах Лорана и Флэша блеснуло счастье. В глазах Хуана — легкое беспокойство.

Хуан в последнее время сделался скрытным. Три ночи подряд Хуан находился в самовольной отлучке.

По радио сообщили, что найден еще один женский труп. Жертву забили до беспамятства и задушили шнуром электрокабеля. Местная полиция была в растерянности.

Жертва номер один была найдена возле Солнечной долины. Жертва номер два — в окрестностях Блессингтона.

Шум у ворот усилился вдвое — нет, даже втрое. То и дело в кого-нибудь палили зарядом каменной соли.

Кемпер надел беруши и стал любоваться стрельбой своих подопечных. Хуан следил за ним.

Флэш попал по буйку. Лоран попал в то место, откуда только что срикошетила пуля. Хуан выстрелил трижды — и всё мимо.

Что-то было не так.

Полиция штата очистила подступы к воротам. Патрульные автомобили эскортировали беженцев на шоссе.

Кемпер пристроился за конвоем. Всего пятьдесят машин в ряд. Заряды тяжелой каменной соли расцарапали не один откидной верх и выбили порядочно лобовых стекол.

Это было недальновидное решение. Джон Стэнтон предрекал беспорядки в среде беженцев — причем намекнул, что чем дальше, тем будет хуже.

Пит и Уорд позвонили и сказали, что опоздают. Он сказал: хорошо — мне тут надо выполнить одно поручение. Они перенесли встречу на половину третьего в мотеле «Брейкерс».

Он расскажет им то, что сообщил Стэнтон. И подчеркнет, что это только слухи.

Автомобиль плелся медленно — оба выезда были забиты машинами, бампер к бамперу. Во главе и в хвосте колонны ехало по патрульной машине — чтобы отделить кубинцев от прочих.

Кемпер свернул на холмистую тропу. Это был единственный альтернативный маршрут собственно до городка Блессингтон — сплошная неровная грунтовка.

Тут же поднялась пыль. Моросящий дождик превратил ее в брызги грязи. Мимо пронесся «сексмобиль» — на бешеной скорости — притом, что видимость равнялась почти нулю.

Кемпер включил «дворники». Грязные брызги превратились в полупрозрачную пленку. Он увидел впереди облачка автомобильных выхлопов — самого «сексмобиля» уже след простыл.

Хуан рассеян. Он даже не узнал мою машину.

Кемпер поехал в центр Блессингтона. Он принялся разъезжать по городу — подъезжал к мотелю «Брейкерс», забегаловке «Эл Дикси», заезжал во все излюбленные кубинцами места по обеим сторонам шоссе.

«Сексмобиля» нигде не было.

Он проехал вдоль боковых улочек. Он систематически менял направления — сперва три квартала налево, потом три квартала направо. С семи до одиннадцати — где же ты, «ти-бёрд» цвета засахаренного яблока?

А вот и…

«Сексмобиль» — припаркован возле мотеля «Ларкхейвен». Возле него стояли две машины — Кемпер тут же узнал их.

«Бьюик» Гая Бэнистера. «Линкольн» Карлоса Марчелло.

Мотель «Ларкхейвен» выходил прямо на шоссе. Кемпер смотрел на свежеустановленный контрольно-пропускной пункт полиции штата.

Он видел, как копы заставляют проходящие авто съезжать на обочину. Видел, как всех латиносов мужского пола под дулом пистолета заставляют выйти из машины.

Копы проверяли удостоверения личности и регистрацию. Копы конфисковали транспортные средства и арестовывали латиносов оптом.

Кемпер прождал ровно час. Полиция штата за это время арестовала тридцать одного мужчину-латиноамериканца.

Они повели задержанных к грузовичкам с зарешеченными окнами. Конфискованное оружие свалили в одну большую груду.

Час назад он обыскал комнату Хуана.

Шнуров от электрокабеля там не нашлось. Страшных «сувениров» извращенца — тоже. Словом, абсолютно ничего криминального.

Кто-то налег на звонок. Кемпер быстро открыл, чтобы прекратить шум.

Вошел Пит.

— Видал, что творится?

Кемпер кивнул.

— Пару часов назад они ломились в лагерь. Ну, старший офицер и позвонил в полицию.

Пит посмотрел в окно:

— Да, кубинцы разошлись будь здоров.

Кемпер задернул портьеры:

— А где Уорд?

— Скоро будет. Надеюсь, ты пригласил нас сюда не для того, чтобы показать нам эти самые КПП.

Кемпер подошел к бару и налил Питу стопку бурбона.

— Мне звонил Джон Стэнтон. Он сказал, что Джек Кеннеди приказал Гуверу набирать обороты. Только за последние двое суток ФБР совершило рейды по двадцати девяти несанкционированным ЦРУ лагерям. Каждый беглый кубинский эмигрант теперь ищет убежища у ЦРУ.

Пит опрокинул стопку. Кемпер налил ему еще.

— Стэнтон сказал, что Карлос выделил деньги на выплату залога. Гай Бэнистер пытался выкупить кого-то из своих любимцев среди беженцев, однако департамент иммиграции и натурализации уже выписал приказ о депортации всех кубинцев, находящихся в федеральном заключении.

Пит швырнул стопку в стену. Кемпер закрыл бутылку пробкой.

— Стэнтон сказал, что все кубинское сообщество гудит, точно потревоженный улей. Он добавил, что ведется множество разговоров о том, что Кеннеди надо пристрелить. И уточнил, что поговаривают даже о том, что покушение произойдет во время прохождения кортежа по улицам Майами.

Пит треснул кулаком по стене. Стена треснула до самого плинтуса. Кемпер отступил назад и заговорил медленно и с расстановкой:

— Никто из нашей команды не предавал остальных, так что источник слухов находится где-то еще. И Стэнтон сказал, что секретную службу он информировать не стал. Это заставляет предположить, что ему самому хочется Джековой смерти.

Пит уже ободрал пальцы до кости, но тем не менее еще раз залепил в злосчастную стену хуком слева. Во все стороны брызнула штукатурка.

Кемпер отошел еще дальше.

— Уорд говорил, мистер Гувер чувствует, что это произойдет. Он был прав, потому что иначе Гувер бы стал мешкать с рейдами для того лишь, чтобы лишний раз проучить Бобби, — а так он знает, что эти рейды только поспособствуют эскалации ненависти к Джеку.

Пит схватил бутылку и ополоснул пальцы, вытерев их об портьеру.

Из бежевой ткань стала красной. Стена была наполовину разрушена.

— Пит, послушай. Можно же как-то…

Пит подтолкнул его к окну:

— Нет. С этим мы ничего сделать не сможем. Либо мы его убьем, либо нет, а нас, наверное, убьют вне зависимости от результата.

Кемпер оттолкнул его. Пит снова отдернул портьеры.

Кубинцы перемахивали через заграждения автострады. Копы гнались за ними, вооружившись электрошокерами для обездвиживания скота.

— Полюбуйся, Кемпер. Посмотри и скажи — как мы можем одновременно решать все эти чертовы проблемы?

Мимо окна прошел Литтел. Пит открыл дверь и буквально втащил его внутрь.

Он не отреагировал. Вид у него был апатичный и обиженный.

Кемпер закрыл дверь:

— Что случилось, Уорд?

Литтел обнял свой портфель. Он даже не обратил внимания на разгром в номере.

— Я говорил с Сэмом. Он сказал, что покушение в Майами отменяется, потому что его источник в аппарате Кастро сообщил, что Кастро больше не станет разговаривать ни с одним мафиози, ни при каких обстоятельствах. То есть им пришлось отказаться от идеи вернуть свои казино. Я всегда считал этот план притянутым за уши, и, очевидно, теперь Санто и Сэм со мной согласны.

Пит сказал:

— Бред какой.

Кемпер прочел выражение глаз Литтела: НЕ ЛИШАЙТЕ МЕНЯ ВСЕГО ЭТОГО.

— Но мы-то все еще союзники?

Литтел сказал:

— Полагаю, да. И еще я говорил с Гаем Бэнистером и кое-чего прикинул.

Пит был готов взорваться:

— Ну так скажи нам, Уорд. Мы знаем, что ты теперь — самый умный и сильный из нас, так что давай, не тяни.

Литтел поправил галстук:

— Бэнистер видел копию президентского указа. От Джека он попал к Бобби, потом к мистеру Гуверу, потом шеф новоорлеанского отделения Бюро передал его Гаю. В указе сообщалось, что в ноябре президент намерен отправить личного эмиссара для переговоров с Кастро, и что ожидается дальнейшее свертывание программы «Джи-эм вейв».

Пит отряхнул кровь с ладоней.

— Не понимаю, при чем тут Бэнистер.

Литтел швырнул портфель на кровать:

— Случайное совпадение. Гай и Карлос — близкие друзья, а Гай — сам неудавшийся юрист. Иногда мы с ним общаемся, вот он и обмолвился об этом указе. И вот что я скажу вам — скорее всего, мистер Гувер чует, что существует конкретный план покушения. Поскольку никто из нас не предавал остальных, я полагаю что — наверное — существует альтернативный план покушения. Также я считаю, что Бэнистер может о нем знать — потому-то Гувер и сделал так, чтобы он увидел копию президентского указа.

Кемпер указал на окно:

— Видел КПП?

Литтел сказал:

— Конечно, видел.

Кемпер сказал:

— Это опять Гувер. Это он так запросто дал «добро» на рейды, чтобы все еще больше ополчились на Джека. Мне звонил Джон Стэнтон, Уорд. Полагаю, что таких вот планов покушений штук шесть, а то и, блин, всешестьдесят, какая-то убийственная метафизика, мать ее, тут, несомненно…

Пит дал ему оплеуху.

Кемпер достал оружие.

Литтел сказал:

— Нет.

ОЧЕНЬ МЯГКО.

Пит бросил свое оружие на кровать.

Кемпер уронил свое.

Литтел сказал:

— Довольно.

ОЧЕНЬ МЯГКО.

В комнате даже сам воздух, казалось, затрещал от напряжения. Литтел разрядил оба револьвера и запер их в своем портфеле.

Пит заговорил почти шепотом:

— В прошлом месяце Бэнистер заплатил за меня залог, когда меня задержали. Он еще сказал что-то о том, что вся эта катавасия с Кеннеди скоро закончится. Типа, получается, он к тому времени уже что-то знал.

Кемпер добавил — таким же тоном:

— В последнее время Хуан Канестель вел себя странно. Несколько часов назад я выследил его автомобиль — он был припаркован рядом с машинами Бэнистера и Карлоса Марчелло. Это недалеко отсюда, в каком-то хреновом мотеле.

Литтел спросил:

— В мотеле «Ларкхейвен»?

— Верно.

Пит слизывал кровь с разбитых суставов пальцев.

— Откуда ты это знаешь, Уорд? И если Карлос участвует во втором покушении, это значит, что Санто и Мо зарубили наш план?

Литтел покачал головой:

— Полагаю, он все еще в силе.

— Тогда что за история с Бэнистером?

— Для меня это новость, но все сходится. Все, что мне пока известно точно, — что в пять я встречаюсь с Карлосом в мотеле «Ларкхейвен». Он сказал мне, что Санто и Мо отдали все в его руки, но выдвинули два новых условия.

Кемпер потер подбородок. От оплеухи лицо его стало ярко-красным.

— А именно?

— Что мы отменим операцию в Майами и найдем крайне «левого» козла отпущения. То есть раз договориться с Кастро никак не получается, то пусть уж киллера сочтут сторонником Фиделя.

Пит двинул кулаком по стене. На пол со стуком упал какой-то пейзаж.

Кемпер проглотил выпавший зуб. Пит указал на шоссе.

Копы вооружились дубинками. Обыскивая, они заставляли задержанных раздеваться догола средь белого дня.

Кемпер сказал:

— Глядите! Это и есть шахматная партия мистера Гувера!

Пит сказал:

— С ума сошел? Он не так, бля, умен.

Литтел рассмеялся ему в лицо.

94. (Блессингтон, 12 октября 1963 года)

Карлос приготовил поднос со спиртным. Совершенно нелепое сочетание — «Хеннесси ХО» и завернутые в бумагу стаканы из тех, что стоят в номерах мотеля.

Литтел сел на жесткий стул. Марчелло устроился на мягком. Поднос с выпивкой располагался между ними — на кофейном столике.

— Твоя команда больше не в деле, Уорд. Мы наняли еще одного человека. Он планировал это все лето и убедил нас, что его план — лучший во всех отношениях.

Литтел спросил:

— Гая Бэнистера?

— Откуда ты знаешь? Птичка на хвосте принесла?

— Я только что видел его машину. И есть вещи, которые просто знаешь, и все.

— Ты воспринял это спокойно.

— У меня не оставалось выбора.

Карлос потер подбородок:

— Я сам только что узнал. Просто некоторое время это все находилось в стадии разработки, что, по моему убеждению, увеличивает шансы на успех.

— Где?

— В Далласе, в будущем месяце. Гай нашел каких-то богатых спонсоров среди тамошних «правых». И еще есть у него там давнишний кандидат на роль козла отпущения, один стрелок-профи и один кубинец.

— Хуан Канестель?

Карлос рассмеялся:

— Догадливый ты наш.

Литтел закинул ногу на ногу.

— Об этом догадался Кемпер. И, лично по мне, не стоит доверять психопату, который ездит на красной спортивной машине.

Карлос зажег сигару:

— Гай — парень способный. Есть у него на примете один типчик, коммуняка вроде, работает где-то на пути следования кортежа, — сойдет за козла отпущения, два настоящих стрелка и несколько копов, которые должны будут пристрелить «козла». Уорд, неужто ты станешь обвинять человека в том, что он придумал такой же план, как и ты, только намного раньше?

Он был спокоен. Карлос не мог сломить его. У него все еще был шанс причинить Бобби боль.

— Жаль, что это будешь не ты, Уорд. Я знаю, что у тебя есть личные мотивы, чтобы желать смерти этого человека.

Он чувствовал себя в безопасности. Он почувствовал неприязнь к Питу и Кемперу.

— Мне и самому не понравилось, что Мо и Санто стали подлизываться к Кастро. Уорд, видел бы ты меня, когда я узнал.

Литтел вытащил зажигалку. Это была увесистая золотая безделушка — подарок Джимми Хоффы.

— Ты к чему-то ведешь, Карлос. Ты собираешься сказать: «Уорд, ты слишком ценный человек, чтобы тобой рисковать» — и предложить мне выпить, хотя я не прикасался к спиртному уже почти два года.

Марчелло подался к нему. Литтел зажег свою сигару.

— Ты не такой уж ценный, чтобы тобой нельзя было рисковать, но слишком ценный, чтобы тебя наказывать. Все со мной согласны, как согласны и с тем, что суки Бойд и Бондюран — совершенно другое дело.

— Тем не менее, выпить мне не хочется.

— А что так? Ты ведь не крал двести фунтов героина и не подсирал своим партнерам. Ты, конечно, принял участие в шантаже, о котором следовало бы нас предупредить, но это, блин, мелкое правонарушение.

Литтел сказал:

— Тем не менее, я пока не хочу выпить. И я был бы очень признателен, если бы ты сказал мне, что мне делать между «сейчас» и Далласом.

Карлос отряхнул с жилета сигарный пепел:

— Я хочу, чтобы ни ты, ни Кемпер с Питом не вмешивались в планы Гая Бэнистера, а уж тем более не пытались ему помешать. Я хочу, чтобы вы освободили этого типа, Локхарта, и отправили его обратно в Миссисипи. И еще — хочу, чтобы Пит и Кемпер вернули украденное.

Литтел сжал свою золотую зажигалку:

— Что с ними будет?

— Не знаю. Это уже, бля, не в моей компетенции.

Сигара отвратительно пахла. Кондиционер отфутболивал весь дым ему в лицо.

— Это бы сработало, Карлос. Мы бы смогли заставить это сработать.

Марчелло подмигнул:

— Ты всегда знаешь, что бизнес есть бизнес. И не выкидываешь фортелей, когда все идет не так, как ты планировал.

— Я не смогу быть причастным к его смерти. И сожалею об этом.

— Переживешь, И потом, твой план помог Гаю отвлечь внимание от своего.

— Как отвлечь?

Карлос примостил пепельницу на животе:

— Бэнистер рассказал какому-то парню по имени Мильтир о плане покушения в Майами, не называя имен, естественно. Гай знает, что Мильтир — трепло еще то и вдобавок за ним следит информатор полицейского управления Майами. Он знал, что Мильтир непременно проболтается своему информатору, а тот — своему шефу, и потом каким-то образом проезд кортежа по улицам Майами будет отменен, что отвлечет всеобщее внимание от Далласа.

Литтел улыбнулся:

— Как-то уж все закручено. Как будто из детского фильма «Терри и пираты».

Карлос улыбнулся в ответ:

— Точно так же, как и твоя история о бухгалтерских книгах фонда. Как и сама идея о том, что я мог с самого начала не знать, как все было на самом деле.

Из ванной вышел человек. В руках у него был револьвер со взведенным курком.

Литтел закрыл глаза.

Карлос продолжал:

— Об этом знают все, кроме Джимми. Мы наняли детективов, и они следили за тобой с того самого момента, когда ты, блин, перевел меня через границу. Они знают все о твоих учебниках по криптографии и о тех изысканиях, которые ты провел в библиотеке Конгресса. Я знаю, что у тебя есть планы касательно тех книг; так вот, сынок, — теперь у тебя есть партнеры.

Литтел открыл глаза. Тот человек обернул револьвер подушкой.

Карлос налил две порции.

— Ты станешь нашим связующим звеном с Говардом Хьюзом. Мы намерены продать ему Лас-Вегас и поиметь большую часть его доходов. А ты — ты поможешь нам превратить книги фонда в такие суммы — и абсолютно легальные! — какие Джулиусу Шиффрину и не снились.

Он почувствовал себя невесомым. Попытался выдавить слова «Богородицы» — но не смог произнести ни одного.

Карлос поднял бокал:

— За Лас-Вегас и новое взаимопонимание.

Литтел заставил себя осушить свой. От алкогольного жара у него потекли слезы.

95. (Меридиан, 4 ноября 1963 года)

Героина было столько, что багажник просел и задние колеса вело. Стандартная проверка на дорогах отправила бы его лет на тридцать в Парчменовскую тюрьму.

Он забрал спрятанное из банковского хранилища. Порошок просыпался на пол — в количестве, достаточном, чтобы на несколько недель транквилизировать все сельские районы штата Миссисипи.

Санто захотел, чтобы они вернули порошок. Санто изменил своему слову и отменил сделку. Тем самым Санто заставил его задуматься.

Санто может «заказать». Санто может оставить в живых. Санто может долго мучить отсрочкой смертного приговора.

Кемпер притормозил у светофора. Ему помахал негр.

Кемпер помахал в ответ. Цветной мужчина был дьяконом церкви Пятидесятницы — и весьма скептически относился к Джону Ф. Кеннеди.

Он всегда говорил:

— Не доверяю я этому пацану.

Загорелся «зеленый». Кемпер нажал на педаль газа.

Потерпите, уважаемый дьякон. Жить «этому пацану» осталось всего восемнадцать дней.

Его команда была не в деле. А в деле была команда Гая. Куда переметнулись и Хуан Канестель с Маком Роджерсом.

Покушение теперь состоится 22 ноября — Хуан и профи-корсиканец будут стрелять с разных позиций. Чак и двое далласских копов должны будут пристрелить козла отпущения.

Основа была та же, что и у плана Литтела, но с некоторыми дополнениями. И это лишь проявляло логику всеобщего желания ПРИСТРЕЛИТЬ ДЖЕКА.

Литтел распустил свою команду. Локхарт вернулся к своим клановцам. Пит улетел в Техас, чтобы быть со своей женщиной. «Свинг-энд-твист ревю» будет играть в Далласе в день убийства.

Литтел отпустил его. Какой-то странный инстинкт заставил его вернуться в Меридиан.

Его помнили многие местные жители. Кое-кто из цветных тепло приветствовал его. А белая беднота злобно посматривала на него и поддразнивала.

Он снял комнату в мотеле. Он уже ждал, что скоро-скоро постучат к нему нанятые мафией киллеры. Три раза в день он питался в ресторане и вдоволь катался по окрестностям.

Смеркалось. Кемпер заехал на территорию городка Паккетт. Он увидел забавную, освещенную прожекторами вывеску: «Мартин Лютер Кинг в исправительной школе для коммунистов».

Фото на вывеске показалось ему смонтированным. Кто-то подрисовал преподобному рожки, как у черта.

Кемпер свернул на юг. Потом повернул на грунтовую дорогу, которая вела к старому стрельбищу Дуги Фрэнка Локхарта. Грунтовка привела его прямиком на край поля. Под колесами так и трещали стреляные гильзы.

Он выключил фары и выбрался из автомобиля. Стояла благословенная тишина — ни выстрелов, ни воинственных выкриков.

Кемпер достал свое оружие. Стояла непроглядная темень — даже силуэтов мишеней не было видно.

Затрещали и рассыпались гильзы. Кемпер услышал шаги.

— Кто здесь? Кто вторгается на мою территорию?

Кемпер включил передние фары. Лучи света захватили Дуги Локхарта врасплох.

— Это Кемпер Бойд, сынок.

Локхарт отошел от света:

— Кемпер Бойд, твой акцент делается тем приторней, чем дальше ему случается заехать на юг. Ты прямо как хамелеон, Кемпер. Тебе уже говорили об этом?

Кемпер врубил фары на полную мощность. Свет залил все стрельбище.

— Дуги, постирал бы ты свою накидку — а то смотреть страшно.

Локхарт завопил:

— Босс, теперь я под лампой, да? Босс, я признаюсь — это я бросил бомбу в ту церковь в Бирмингеме!

У него были гнилые зубы и прыщи. Вдобавок от него разило самогоном метров на десять.

Кемпер спросил:

— Серьезно? Это сделал ты?

— Так же уверен в этом, как в том, что я сейчас стою здесь и греюсь в лучах твоих фар, босс! Так же, как и в том, что ниггеры…

Кемпер выстрелил ему в рот. Выпустил всю обойму — ублюдку начисто разнесло череп.

96. (Вашингтон, округ Колумбия, 19 ноября 1963 года)

Бобби заставил его ждать.

Литтел поджидал у его кабинета. Записка Бобби требовала расторопности и заканчивалась смачным: «Я уделяю адвокатам Хоффы не больше десяти минут своего времени».

Он поторопился. Бобби был занят. Их разделяла дверь.

Литтел ждал. Он чувствовал себя абсолютно спокойным.

Его не сломил Марчелло. Бобби в сравнении с ним был сущим младенцем. Марчелло кивнул, когда он выпил всего один бокал.

Наружный кабинет был просторен и обит деревом. Отсюда было рукой подать до кабинета мистера Гувера.

Секретарь не обратила на него внимания. Он сел и попытался восстановить в голове последовательность событий.

6.11.63. Кемпер возвращает порошок. Траффиканте отказывается пожать ему руку.

6.11.63. Звонит Карлос Марчелло. Он говорит: «У Санто есть для тебя работа», — не уточняя, какая именно.

7.11.63. Звонит Сэм Джианкана. Он говорит: «По-моему, мы можем найти работу для Пита. Мистер Хьюз ненавидит ниггеров, а Пит — большой спец по доставке наркоты».

7.11.63. Он передает сообщение Питу. Пит понимает: ему сохранили жизнь. Если ты будешь работать на нас. Если переедешь в Вегас. Если станешь продавать местным ниггерам героин.

8.11.63. Звонит восторженный Джимми Хоффа. Кажется, его совсем не волнует то, что у него — большие проблемы с законом.

Санто рассказал ему о планах покушения. Джимми рассказал об этом Хеши Рескинду. После этого Хеши заказывает номер в самом дорогом отеле Далласа — чтобы с комфортом наблюдать это событие вблизи.

Хеши привозит свою свиту: Дика Контино, медсестер и проституток. Пит дважды в день вводит ему дозу героина.

Свита Хеши в растерянности. Зачем рваться в Даллас, когда вот-вот отправишься в мир иной?

8.11.63. Карлос присылает ему газетную вырезку. С заголовком: «Убит лидер клана — загадочное преступление в южном штате!»

Копы подозревают соперничающие группировки Ку-клукс-клана. Он же подозревает, что это был жест Кемпера Бойда.

Карлос прилагает записку. Карлос сообщает, что дело о его депортации отлично разруливается.

8.11.63. Мистер Хьюз присылает ему записку. Малыш Говард хочет Лас-Вегас — так дети просят новую игрушку.

Он пишет ему ответ. Он обещает съездить в Неваду и к Рождеству закончить подготовительную работу.

9.11.63. Звонит мистер Гувер. И рассказывает, что его приватные «жучки» фиксируют волну гнева — телешоу Джо Валачи наводит ужас на мафиози от побережья до побережья.

Источник Гувера в Минюсте рассказал ему, что Бобби допрашивает Валачи лично. Валачи отказывается обсуждать вопрос о подлинных бухгалтерских книгах фонда. Бобби в ярости.

10.11.63. Звонит Кемпер. Сообщает, что «закрученный» план Гая Бэнистера имел успех: кортеж в Майами отменен.

12.11.63. Звонит Пит. Он сообщает о новых рейдах по лагерям и новых планах по устранению Джека.

15.11.63. Кортеж и почетный эскорт Джека проезжает по улицам Нью-Йорка. Машину президента окружает толпа подростков и матрон средних лет.

16.11.63. В далласских газетах публикуется маршрут президентского кортежа. У Барби Ягелки будет место в первом ряду — она выступает с дневным представлением в клубе на Коммерс-стрит.

Зажужжал интерком. Оттуда донесся голос Бобби:

— Я готов принять мистера Литтела.

Секретарь открыла дверь. Литтел захватил магнитофон.

Бобби стоял у рабочего стола. Руки в карманы, и даже не удосужился податься вперед — адвокаты Хоффы таких миндальностей не заслуживали.

В кабинете было хорошо. А вот костюм на Бобби был готовый и довольно-таки мешковатый.

— Ваша фамилия показалась мне знакомой, мистер Литтел. Мы раньше не встречались?

Я БЫЛ ТВОИМ ПРИЗРАКОМ. Я СТРАСТНО ЖЕЛАЛ ПОПАСТЬ В ПОЛЕ ТВОЕГО ЗРЕНИЯ.

— Нет, мистер Кеннеди. Не встречались.

— Вижу, вы принесли магнитофон.

Литтел поставил его на пол:

— Да.

— Неужто Джимми спохватился? Вы принесли мне его признание?

— В некотором роде. Не желаете послушать?

Бобби посмотрел на часы:

— Следующие девять минут я в вашем распоряжении.

Литтел вставил вилку в розетку. Бобби позвякивал монетками в карманах.

Литтел нажал «пуск». И услышал голос Джо Валачи. Бобби прислонился к стене у стола.

Литтел стоял напротив. Бобби уставился на него. Они стояли абсолютно неподвижно, не мигая, не шевелясь.

Джо Валачи проговорил свое обвинение. Бобби его услышал. Он не стал зажмуриваться или выказывать еще какую-то видимую реакцию.

Литтел слегка вспотел. Глупая игра в гляделки продолжалась.

Запись прервалась, бобина закрутилась. Бобби снял телефонную трубку:

— Свяжитесь со специальным агентом Конвеем в Бостоне. Поручите ему сходить в главное отделение банка «Секьюрити — фёрст нэшнл» и спросить, кому принадлежит счет номер 811512404. Поручите ему просмотреть содержимое хранилищ и немедленно перезвонить мне. Прошу считать это первостепенной задачей, и задержите все прочие звонки, пока он не перезвонит мне.

Голос его не дрогнул. Голос по-прежнему был стальным, железным, твердым и не допускающим возражений.

Бобби положил трубку. Игра в гляделки продолжалась. Кто первый моргнет — тот трус.

Литтел едва не захихикал. Ибо ему подумалось: все сильные мира сего — сущие дети.

Время шло. Литтел отсчитывал минуты по ударам своего сердца. Его очки медленно, но верно сползали ему на нос.

Телефон зазвонил. Бобби схватил трубку и стал слушать.

Литтел стоял и не произносил ни звука, отсчитывая время по пульсу. Когда он насчитал сорок одну секунду, Бобби швырнул аппарат в стену.

И сморгнул.

И дернулся.

И вытер выступившие слезы.

Литтел сказал:

— Будь ты проклят за все то зло, которое мне причинил.

97. (Даллас, 20 ноября 1963 года)

Она догадается. Услышит новости, посмотрит тебе в глаза и поймет, что и ты в этом участвовал.

И тут же вспомнит о шантаже. Ты не смог его скомпрометировать и поэтому убил.

Она догадается, что его «заказала» мафия. Она-то знает, как эти ребята расправляются с неугодными. И обвинит тебя в том, что по твоей вине она была ко всему этому так близко.

Пит смотрел, как Барби спит. Кровать пахла маслом для загара и потом.

Он собирался в Лас-Вегас. Он возвращался к Говарду «Дракуле» Хьюзу. Их новым посредником стал Уорд Литтел.

Снова вымогательство и наркота. То есть еще тот выбор: променять смертный приговор на пожизненное заключение.

Она сбросила простыни. Он заметил, что на ее ногах появились новые веснушки.

Она отлично приживется в Вегасе. Он избавит ее от Джоуи и устроит постоянный ангажемент в каком-нибудь клубе.

Она будет с ним. Она будет близко к его работе. У нее будет репутация сильной женщины, которая умеет хранить секреты.

Барби свернулась калачиком. Вены на ее груди странно натянулись.

Он разбудил ее. Она проснулась мгновенно и окончательно — как всегда.

Пит спросил:

— Выйдешь за меня замуж?

Барби ответила:

— Выйду.

Взятка в пятьдесят баксов позволила не делать анализ крови. Сотня — не предъявлять удостоверение личности.

Пит взял напрокат смокинг самого большого размера, какой смог найти. Барби заехала в клуб «Каскад» и взяла единственное свое белое концертное платье.

Священника они нашли по телефонной книге. Пит нашел двух свидетелей: Джека Руби и Дика Контино.

Дик сказал, что дядюшке Хешу нужно ширнуться. И кстати — чего это он так волнуется? Для умирающего он что-то слишком возбужден.

Пит заехал в отель «Адольфус». Он вколол Хеши полную дозу героина и не преминул сунуть пару шоколадных батончиков, чтоб тому было что пожевать. Хеши, увидев его в смокинге, решил, что ничего смешнее в жизни не видел. От смеха он едва не выплюнул дыхательную трубку, вставленную в его трахею.

Дик подсуетился со свадебным подарком: номер для новобрачных в «Адольфусе» на весь уик-энд. Пит и Барби перевезли туда свои вещи за час до церемонии.

Из чемодана Пита выпала его пушка. Коридорный едва не наложил в штаны.

Барби сунула ему полтинник на чай. Мальчишка выполз из номера только что не на коленях. Лимузин отеля доставил их в часовню.

Священник оказался сущим алкашом. Руби притащил своих визжащих такс. Дик Контино захватил свой аккордеон и слабал на нем пару свадебных маршей.

Они произнесли клятвы в крошечной захудалой часовенке близ Стиммонс-Фривей. Барби всплакнула. Пит так крепко сжал ее руку, что она поморщилась.

Священник выдал им позолоченные кольца. Кольцо Пита не налезло ему на палец. Священник пообещал, что закажет ему «гиганта» — все кольца ему доставлялись почтой из одного магазинчика в Де-Мойне.

Пит сунул кольцо в карман. На словах «Пока смерть не разлучит нас» у него подкосились колени.

Они устроились в номере. Барби беспрестанно твердила: Барбара Джейн Линдскотт Ягелка Бондюран.

Хеши прислал им шампанского и огромную корзину подарков. Коридорного аж трясло — в пятницу здесь будет проезжать сам президент!

Они занялись любовью. Огромная кровать была лососево-розового цвета.

Барби заснула. Пит поручил разбудить их в восемь — ровно в девять у новобрачной был концерт.

Сам он заснуть не смог. И не стал прикасаться к шампанскому, чувствуя, что и так подсел на стакан в последнее время.

Зазвонил телефон. Он встал и схватил трубку в гостиной.

— Да?

— Это я, Пит.

— Господи, Уорд. Откуда у тебя этот…

Литтел сказал:

— Мне только что позвонил Бэнистер. Хуан Канестель появился в Далласе и пропал. Я отправил Кемпера — он тебя встретит, и вы с ним должны во что бы то ни стало спасти наши планы на пятницу.

98. (Даллас, 20 ноября 1963 года)

Самолет подкатил к погрузочной площадке. Всю дорогу от Меридиана пилот шел со скоростью попутного ветра, и перелет занял меньше двух часов.

Литтел заказал частный чартерный рейс. И велел пилоту нестись что есть мочи. Маленький двухместный самолетик трясся и грохотал — Кемпер даже подивился, как он не развалился в полете.

Было 23.48 — им осталось тридцать шесть часов.

Мигнули фары — это был сигнал Пита.

Кемпер отстегнул ремень безопасности. Пилот затормозил машинку и открыл ему дверь.

Кемпер выпрыгнул из салона. Его едва не сбило с ног лопастью пропеллера.

Притормозило авто. Кемпер запрыгнул внутрь. Пит припустил вдоль взлетной полосы для малых летательных аппаратов.

Над ним с ревом взлетел гигантский лайнер. Аэропорт «Поле любви» показался ему неземной красоты.

Пит спросил:

— Что тебе говорил Уорд?

— Что Хуан пропал. И Гай боится, что Карлос и прочие сочтут, что он прокололся.

— И мне он то же сказал. И я сказал ему, что мне не хочется рисковать — если только кто-нибудь не расскажет Карлосу, что это мы помогли ему и спасли Бэнистера от полного провала.

Кемпер опустил стекло. В ушах после вертолета все еще трещало.

— А что Уорд на это ответил?

— Он сказал, что Карлосу сообщит только после того, как все окончится. Если мы найдем Канестеля и спасем гребаную операцию.

Зашипела рация. Пит отключил ее.

— Это личное авто Джей-Ди Типпита. Они с Роджерсом ищут пропавшего, и если кто из них заметит Хуана, подключимся мы. Типпит не может оставить патрулируемый сектор, а Чак не должен заморачиваться ни с чем подобным до покушения.

Они уворачивались от тележек с багажом. Кемпер прислонился к окну и проглотил три таблетки декседрина, не запивая.

— А сам Бэнистер где?

— Он прилетит из Нового Орлеана позже. Он-то думает, что с Хуаном все в порядке, и если что-нибудь случится и его потеряют, на его место заступит Роджерс, и тогда Бэнистер обойдется им и тем другим профи.

Они знали, что Хуан — парень несдержанный. Пока что они не поймали его за руку как маньяка-убийцу. И вообще весь план покушения попахивал любительщиной и выглядел скроенным на скорую руку.

— Куда мы сейчас?

— В заведение Джека Руби. Гай говорил, что Хуан там частенько снимает шлюх. Внутрь придется идти тебе — Руби тебя не знает.

Кемпер засмеялся:

— Говорил Уорд Карлосу: не стоит доверять психопатам, которые разъезжают на ярко-красных спортивных автомобилях.

Пит ответил:

— Ты же доверял.

— Вот и поплатился.

— Хочешь сказать — есть что-то, чего я не знаю?

— Хочу сказать, что перестал ненавидеть Джека. И что мне плевать, убьют его или нет.

В клубе «Карусель» было тихо, как всегда в середине недели.

На подиуме раздевалась стриптизерша. За столиками у сцены сидели копы в штатском и местные шлюхи.

Кемпер пристроился у задней двери. Он отвинтил лампочку у настольной лампы на своем столике, и теперь его скрывала полутень.

Ему было прекрасно видно оба выхода. А также сцену и столики возле нее. Тени делали его почти невидимкой.

Пит сидел в машине возле заднего выхода. Он не хотел, чтобы его заметил Джек Руби.

Стриптизерша раздевалась под музыку Андре Костеланеца. Стереосистему немного заедало. Руби сидел вместе с копами и подливал им в бокалы из своей фляжки. Кемпер прихлебывал виски. Декседрин подействовал моментально. И тут ему пришла блестящая новая мысль: судьба покушения в его руках.

По подиуму пробежалась такса. Стриптизерша отогнала пса. Через переднюю дверь вошел Хуан Канестель.

Один. В куртке с инициалами Айка и голубых джинсах.

И сразу же направился к столику шлюх. Хостесс усадила его.

«Протез» в ширинке стал еще больше. А в левом набедренном кармане джинсов у него был нож.

А из-за пояса торчал шнур от электрокабеля.

Хуан угостил всех присутствующих выпивкой. Руби тут же принялся трепаться с ним. А стриптизерша сделала пару кокетливых движений бедрами в его сторону.

Копы недружелюбно покосились на него. Его неанглосаксонская внешность им явно не понравилась.

Хуан всегда носит оружие. Они могут обыскать его проформы ради.

Его могут привлечь за ношение оружия. Или избить резиновым шлангом.

Со своей стороны он может предать Бэнистера. Секретная служба отменит кортеж.

Хуан любит выпить. В день покушения он может явиться на дело с похмельной головой и промахнуться.

И шнур от электрокабеля торчит у него из-за пояса спереди.

Хуан и есть маньяк-убийца. Даже пусть и с протезом на месте причиндалов.

Хуан принялся убалтывать шлюшек. Копы все косились на него.

Стриптизерша поклонилась и спрыгнула со сцены. Руби объявил последний танец. Хуан остановил свой выбор на дебелой брюнетке.

Они выйдут через переднюю дверь. Пит их не заметит. Их возбуждение может повлиять на то, как он выстрелит.

Кемпер разрядил оружие и побросал пули на пол. Одну оставил — надо же еще поиграть с покушением.

Брюнетка встала. Встал и Хуан. Копы оглядели обоих.

Копы забормотали. Один из копов покачал головой: нет.

Девушка направилась к парковке. Хуан — за ней.

Парковка вела к узенькому проходу. По обеим сторонам прохода располагались кабинки борделя.

Там стоял Пит.

Хуан и девушка исчезли. Кемпер сосчитал до двадцати. Уборщик принялся вытирать со столиков.

Кемпер вышел наружу. От сумеречного света защипало в глазах.

Пит отливал, укрывшись за мусорным баком. Хуан и девушка брели по проходу. Они подошли ко второй в левом ряду кабинке.

Пит увидел его, откашлялся и сказал:

— Кемпер, ты чего…

Пит замолк. Пит заметил Хуана. Пит выпалил:

— Черт. Это же Хуан…

Пит помчался по проходу. Вторая дверь слева открылась и вновь закрылась.

Кемпер бросился бежать. На полной скорости оба мигом очутились у двери.

Центральный проход выходил к передней двери. Все дверцы по обеим сторонам были закрыты. И лифта нету — мотель-то одноэтажный.

Кемпер насчитал десять дверей и услышал сдавленный визг.

Пит стал ломиться во все двери. Слева, потом справа. Раз-два, удар туфлей — и дверь летит с петель.

Пол сотрясался. И везде на него смотрели сонные алкаши и накрывались с головой одеялом.

Так он снес шесть дверей. Седьмую выбил плечом Кемпер. Яркий свет с потолка осветил следующую картину.

У Хуана был нож. У шлюхи тоже. Вдобавок к ширинке хуановых джинсов изнутри был привязан огромный искусственный член.

Кемпер прицелился ему в голову. Единственный оставшийся в магазине патрон прошел мимо.

Пит оттолкнул его. Пит прицелился снизу и выстрелил. Две пули из «магнума» пробили Хуановы коленные чашечки.

Шлюха захихикала. Шлюха посмотрела на Пита. Пит — на нее. Что-то промелькнуло между ними.

Пит придержал Кемпера. Пит разрешил шлюхе самой перерезать горло обидчику.

Они заехали в кафетерий — выпить кофе с пончиками. Кемпер постепенно присматривался к Далласу.

Они бросили Хуана в мотеле. Они возвращались к машине медленным шагом. И ехали, тщательно соблюдая все ПДД.

Они молчали. Пит не стал упоминать о его поведении.

Поток какого-то странного адреналина заставил мир двигаться медленно-медленно.

Пит пошел к таксофону. Кемпер наблюдал, как он скармливает монетки щели автомата.

Он звонил Карлосу в Новый Орлеан. Он просил пощадить тебя.

Пит повернулся спиной и навис над аппаратом.

Он говорит, что Бэнистер облажался. Что Бойд убил его подручного, которому с самого начала не стоило доверять.

И излагает детали. И говорит: пусть Бойд в этом тоже участвует — он парень знающий, ты сам это говорил.

Он просит о пощаде.

Кемпер прихлебывал кофе. Пит повесил трубку и вернулся за столик.

— Кому ты звонил?

— Жене. Сказал, что задержусь.

Кемпер улыбнулся:

— Неужели звонить в отель так дорого?

Пит ответил:

— Даллас — город недешевый. А уж в эти дни — и подавно.

Кемпер вспомнил про свой акцент:

— Это уж так водится.

Пит скомкал свой стаканчик:

— Подбросить тебя куда-нибудь?

— Я на такси в аэропорт. Литтел сказал пилоту, чтобы подождал меня.

— Обратно в Миссисипи?

— Домой так домой, сынок.

Пит подмигнул:

— Береги себя, Кемпер. Спасибо, что подвез.

Патио его номера выходило на холмы. Для дешевенького мотеля вид открывался просто потрясный.

Он попросил окна на юг. Клерк устроил его в отдельно стоящей кабинке.

Перелет обратно был замечательный. Чертово небо так и светилось.

Он уснул и проснулся только в полдень. По радио передали, что Джек прибыл в Техас.

Он позвонил в Белый дом и в министерство юстиции. Его тут же отшили помощники помощников.

Видать, его имя попало в некий список. Он не успевал толком поздороваться, как они тут же клали трубку.

Он позвонил агенту-командиру ФБР в Далласе. Тот отказался говорить с ним.

Он позвонил в секретную службу. Дежурный офицер повесил трубку.

И он оставил эту затею. Устроившись в патио, он стал вспоминать поездку — от начала до конца.

Тени окрасили холмы в темную зелень. Думалось и виделось по-прежнему медленно.

Он услышал шаги. Вошел Уорд Литтел. Он нес на руке новенький тренчкот от «Берберри».

Кемпер сказал:

— Я-то думал, ты в Далласе.

Литтел покачал головой:

— Мне не обязательно присутствовать там лично. А вот в Эл-Эй мне кое за чем надо.

— Мне нравится твой костюм, сынок. Славно, что ты наконец-то научился одеваться.

Литтел уронил плащ. Кемпер увидел пушку и ухмыльнулся.

Литтел выстрелил. Отдача опрокинула его со стула.

Второй выстрел: ДАЛЬШЕ — ТИШИНА.

Перед смертью Кемпер успел подумать о Джеке.

99. (Беверли-Хиллс, 22 ноября 1963 года)

Коридорный вручил ему ключ и указал, в каком именно бунгало следует искать. Литтел дал ему тысячу долларов.

Тот обалдел:

— Столько денег только за то, чтобы его увидеть?

МНЕ НУЖНО ЕГО УВИДЕТЬ ВО ЧТО БЫ ТО НИ СТАЛО.

Они стояли возле кладовки. Коридорный все посматривал за спину. Он шепнул:

— Только вы уж побыстрей. А то скоро мормоны вернутся — они завтракать ушли.

Литтел отвернулся и двинулся в указанном направлении. Его мысли неслись на два часа вперед, поспевая за далласским временем.

Бунгало было выкрашено в лососево-розовый и зеленый. Ключ открыл один за другим три замка.

Литтел вошел. Передняя была заставлена больничными холодильниками и капельницами. Воняло спреем от комаров и гамамелисом.

Он услышал детский визг. И определил источник: по телевизору показывали детскую передачу.

Он пошел на звук. Настенные часы показывали 8.09 — значит, в Далласе 10.09.

Передача сменилась рекламой собачьего корма. Литтел вжался в стену и посмотрел в открывшийся проход. И увидел человека.

Из капельницы в его вену поступала кровь. Он вкалывал себе что-то под кожу. Он лежал на больничной койке, абсолютно голый и тощий, как скелет, и никак не мог попасть в вену на бедре. Тогда он вколол иглу в пенис и нажал на плунжер.

Волосы его отросли почти до середины спины. А ногти, закрутившись, закрывали пол-ладони.

В комнате воняло мочой. В толчке плавали букашки.

Хьюз выдернул иглу. Кровать его просела под весом дюжины разобранных игровых автоматов.

100. (Даллас , 23 ноября 1963 года)

Зелье подействовало быстро. Хеши расслабился и едва заметно улыбнулся.

Пит отер иглу:

— Это произойдет кварталах в шести отсюда. Подкати коляску к окну где-то в 12.15. Увидишь кортеж и эскорт.

Хеши кашлянул в салфетку. С подбородка его закапала кровь.

Пит положил на его колено пульт от телевизора:

— Тогда врубишь телик. Все программы прервутся для экстренного выпуска новостей.

Хеши попытался что-то сказать. Пит напоил его водой:

— Постарайся не вырубиться, Хеш. Такое не всякий день увидишь.

Коммерс-стрит от самых краев тротуара до дверей магазинов была запружена народом. Народ размахивал самодельными плакатами на десятиметровых палках.

Пит пошел в клуб. По пути он едва успевал уворачиваться от восторженных зрителей.

Фанаты Джека были повсюду. Особо рьяных копы сгоняли в боковые улочки.

Малыши сидели на отцовских закорках. Ветер трепал мириады крохотных флажков.

Он добрался до клуба. Барби придержала для него столик у сцены. За представлением наблюдала жалкая кучка алкашей, которые успели налакаться уже днем.

Группа наяривала веселенькую мелодию. Барби послала ему воздушный поцелуй. Пит сел и улыбнулся — мол, спой мне что-нибудь нежное.

По клубу пронесся рев: ЕДЕТ! ЕДЕТ! ЕДЕТ!

Группа сорвалась в крещендо. Джоуи и парни едва стояли на ногах.

Барби с ходу затянула «Освобожденную мелодию»[54]. Все — повара, барменши, судомойки — бросились к двери.

Рев нарастал. Он превратился в гул моторов — лимузинов и «харлей-дэвидсонов» при полном параде.

Дверь оставили открытой. Он слушал Барби один — и не слышал ни слова.

Он смотрел на нее. Слова сами складывались в его голове. Она увлекала его — глазами и губами.

Шум медленно утихал. Он подобрался: сейчас, вот сейчас будет этот гребаный жуткий вопль.

За фасадом официальной истории

1961 год — великий американский режиссер Сэмюэл Фуллер выпускает на экраны фильм «Преступный мир США» и подводит жирную черту под «золотым веком нуара». Вместо устоявшихся стереотипов (детективы, напоказ циничные, но с добрым сердцем, роковые красавицы, гангстеры не без внутреннего благородства, неудавшиеся мошенники) — новый подход: жестокие и беспощадные махинаторы по обе стороны закона, побитые жизнью и не слишком привлекательные внешне персонажи, а также реалистичный показ всесокрушающей одержимости местью. Тот самый «преступный мир» показан скрытой от посторонних глаз изнанкой большого бизнеса и политики; противостоящий ему полицейский аппарат оказывается пронизанным коррупцией. И только одержимые одиночки с личными целями и планами способны повлиять на ход вечного противостояния, пусть и ценой собственных жизней. Успех «Преступного мира» повлек за собой фильмы «Шоковый коридор» (1963) и «Обнаженный поцелуй» (1964), образовавшие «пессимистическую трилогию» Фуллера об Америке начала 60-х и сильно повлиявшие на кино и литературу XX века.

1992 год — великий американский писатель Джеймс Эллрой публикует роман «Белый джаз» и завершает свою выдающуюся «Лос-анджелесскую тетралогию». Ему, поклоннику и другу Фуллера, удается переосмыслить каноны литературного «нуара» и остановить процесс превращения жестокого и сурового жанра в жанр гламурный и ностальгический, населенный однообразными типажами. Виртуозно написанные оды во славу «плохих парней на службе закона» становятся событиями, чья значимость выходит за рамки криминальной литературы. Но простившийся с Лос-Анджелесом Эллрой не собирается останавливаться. В своем стремлении «уничтожить мифологию прошлого и создать новые мифы» он продолжает развивать темы принесших ему славу лос-анджелесских романов, стремясь охватить все сферы общественно-политической жизни Америки и показать их коррумпированность и связь с криминалом. Серия романов образует трилогию, охватывающую период с конца 50-х до начала 70-х и названную в знак уважения к шедевру Фуллера «Преступный мир США» («American Underworld»).

1995 год — выходит первая часть трилогии — «Американский таблоид». «Бешеный пес американской литературы» использует доведенный им до совершенства в «Городе Греха» и «Секретах Лос-Анджелеса» метод, когда сложный сюжет с большим количеством действующих лиц излагается с позиций трех персонажей. В центре событий — агенты ФБР Уорд Литтед и Кемпер Бойд, а также знакомый нам еще по «Белому джазу» экс-полицейский Пит Бондюран. Почитатели таланта Эллроя узнают и другие фирменные элементы стиля блестящего автора: использование кричащих таблоидных заголовков, вплетение в ткань повествования полицейских отчетов и таблоидных же статей, к которым в этом романе прибавляются и расшифровки конфиденциальных телефонных переговоров. Как всегда, стилизации под бульварную прессу и секретные документы исполнены Эллроем на высочайшем уровне. Основная же событийная канва «Американского таблоида» излагается в манере, напоминающей как более традиционные ранние книги писателя, так и захватывающую дух экспериментальную прозу «Белого джаза». В частых боевых эпизодах или сценах, где описывается внутреннее состояние постоянно живущих «на грани» героев, которые регулярно сталкиваются с предательством и рискуют жизнью, жесткий «телеграфный» стиль Эллроя производит особенно сильное впечатление.

Стремительно развивающееся действие «Американского таблоида» посвящено событиям, приведшим к власти Джона Кеннеди в 1960-м и к его смерти в 1963 году. Как принято у Эллроя, на страницах книги реальные персонажи (миллиардер Говард Хьюз, профсоюзный деятель Джимми Хоффа) присутствуют рядом с литературными героями, а вымышленные преступления соседствуют с реальными, самым громким из которых является, конечно, убийство президента Кеннеди. На эту тему существует множество теорий, ей посвящено огромное количество документальных и художественных книг, при этом версия Бешеного Пса остается одной из самых интересных и достоверных. И уж точно рассказанной куда более занимательно, чем, например, в тяжеловесном романе Дона Делилло «Весы» (редко ссылающийся на чужие книги Эллрой называл его среди лучших из написанного о покушении на Кеннеди). Со сложным и тщательно описанным Эллроем заговором можно ознакомиться на страницах «Таблоида», а уж согласиться или не согласиться с трактовкой автора — дело вдумчивого читателя.

Смелость Бешеного Пса в обращении с реалиями прошлого в случае с трилогией «Преступный мир США» более чем оправданна. Доказав свое мастерство в создании «Лос-анджелесского квартета» на основе криминальных сюжетов, писатель теперь обращается к секретной истории страны. Истории, которая, по Эллрою, так же отлична от официальной версии, как гламурно-ностальгический нуар — от настоящего. Поэтому его версия бурных событий 50−60-х отсылает нас к слухам, таблоидным очеркам и сексуальной жестокости, характерной для детективных книжных сериалов той поры. При этом Эллрой не впадает в избыточную назидательность и не дает нам забыть, что «Американский таблоид» — это, прежде всего, блестящий криминальный роман, который не давит на читателя чрезмерной претенциозностью и именно поэтому кажется таким достоверным в изложении событий. Тем более что тесная связь преступности, политики, шоу-бизнеса и спецслужб, красочно описанная Эллроем в «Таблоиде», очевидна.

Здравомыслящий циник Эллрой отказывается от идеи о благородных мотивах, как основном двигателе мировой истории. В «Американском таблоиде» и последующих романах трилогии цепи событий, приводящих к глобальным процессам, начинаются с предательства, обманов, сексуальных излишеств, преступных махинаций, вымогательств и других деяний того же свойства на низшем вроде бы уровне. Поэтому для писателя важнее не высокопоставленные политики или крупные персоны по обе стороны закона, а те, чья вроде бы незначительная деятельность остается скрытой, но имеет порой самые громкие последствия. Именно таким одиночкам — агентам ФБР, полицейским, аферистам и подобным персонажам — посвящен «Преступный мир США».

Еще раз отметим перекличку трилогий Фуллера и Эллроя. У обоих мастеров идеализм героев обречен на поражение, а крушение иллюзий неизбежно приводит к трагическим последствиям. В варианте Бешеного Пса идеализм конца 50-х, стремление к переменам после правоконсервативных полутора десятков лете «охотой на ведьм», утверждением «истинных ценностей» и расовым напряжением, оказывается основой для политической победы «клана Кеннеди». Но порочная сущность любой власти становится причиной неизбежных разочарований, крушения иллюзий и тяжкого расставания с верой в изменения к лучшему. А обманутый идеализм часто превращается в оружие, направляемое против былых объектов обожания. Подобная трансформация настроений прослеживается в «Американском таблоиде», и особенно ярко на примере Уорда Литтела. Именно ему суждено пройти путь от вызывающего сочувствие неудачника, мечтающего при помощи новой власти победить организованную преступность, до связанного с мафией интригана, готового пойти на убийство.

В описании замешанных в покушении на Кеннеди персонажей Эллрой избегает однозначных оценок. Этим «Таблоид» также отличается от традиционного подхода к теме. Обычно авторы книг и фильмов на данную тему предпочитают рисовать участников тех событий черными красками (например, в таких киноверсиях событий 1963 года, как «Привести в исполнение» Дейвида Миллера, 1973, или «Джей. Эф. Кей» Оливера Стоуна, 1991), либососредотачиваться на исполнителях убийства и меньше внимания уделять пружинам заговора (это более характерно для романов — уже упоминавшиеся «Весы» Дона Делилло, 1988, или «Сицилийский специалист» Норманна Льюиса, 1974). Эллрой же верен себе в нетрадиционном подходе к традиционному жанру. Как стиль Бешеного Пса меняет наши представления о рамках дозволенного в использовании экспериментов с языком при написании криминального шедевра, так и его взгляд на политический триллер с заговором в центре сюжета оказывается абсолютно оригинальным. Сохраняя все элементы «конспирологического детектива», Эллрой заменяет привычные схемы и трактовки на собственные, смелые и оттого кажущиеся столь достоверными. А умение автора преобразовать политический триллер в политический «нуар» с обязательными для жанра темами одиночества, обреченности и трагической одержимости только усиливает воздействие «Американского таблоида».

Нежелание Эллроя следовать устоявшимся правилам налицо и в его описании «эпохи Кеннеди». То, что Бешеному Псу чужда сентиментальная ностальгия по прошлому, все помнят по его суровому портрету 50-х в «Лос-анджелесской тетралогии». «Американский таблоид» отправляет нас во времена, которые склонные к идеализации бо-х годов писатели обычно рисуют идиллическим периодом победивших мечтателей. Периодом, который прервала только трагическая смерть символа эпохи, Джона Кеннеди. Но здравомыслящий пессимист Эллрой развенчивает подобные мифы. Он напоминает нам, что недаром именно тогда появилась мрачная трилогия Фуллера, посвященная таким проблемам, как развитие организованной преступности, расизм, страхи «холодной войны» и сексуальное насилие во внешне благополучных маленьких городах страны. Эти же проблемы, присутствующие и на страницах «Таблоида», Эллрой дополняет своим видением внешнеполитических провалов администрации США (именно в те годы бесславно провалилась попытка свергнуть режим Кастро на Кубе, а американские войска стали активнее участвовать во вьетнамском конфликте). Таким образом, эпоха Кеннеди в книге показана еще одной ипостасью авторитаризма, для которой выстрелы в Далласе — не финал, а очередная страница истории. Что касается тех, кто называет гибель Кеннеди концом «времени невинности», то им Бешеный Пес ответил в одном из интервью: «Главная идеи трилогии «Преступный мир США» — Америка никогда не была невинной. Она была основана на расизме, истреблении индейцев, рабстве и религиозном фанатизме… не бывает невинных стран. Тем более среди таких могущественных, как наша».

Действие «Американского таблоида» начинается 22 ноября 1958 года и завершается 22 ноября 1963 года. Ровно пять лет, как видите. Последовав примеру Бешеного Пса, поместим действие этого очерка в столь же точные хронологические рамки. Как вы помните, первой датой был 1961 год. Последней же будет…

2001 год — выход второй части трилогии Джеймса Эллроя «Холодные шесть тысяч». «Преступный мир США» набирает обороты.

Иван ДЕНИСОВ,

обозреватель сайта www.cinematheque.ru,

специалист по американскому и японскому культовому кино и американской криминальной и юмористической литературе

Джеймс Эллрой Холодные шесть тысяч

Биллу Стонеру

~ ~ ~

Биография

Джеймс Эллрой родился в 1948 году в Лос-Анджелесе. После развода родителей жил с матерью. В 1958 году она была зверски убита, убийство осталось нераскрытым. Это преступление и подарок отца — книга «Полицейский жетон», после которой он увлекся детективами, определили его судьбу.

Вскоре умер и отец. Жизнь молодого Эллроя дала трещину. Он бродяжничал, пил, принимал наркотики, совершил несколько мелких преступлений. Но все же смог переломить судьбу, толкавшую его в тюрьму, сумасшедший дом или прямиком в могилу.

Вылечившись от алкоголизма, он нашел работу и всерьез задумался о писательстве. В 1981 году вышла его первая книга «Реквием мафии» (Brown’s Requiem). Сегодня Эллрой — известный писатель, автор множества криминальных романов. Прославил его цикл «Лос-анджелесский квартет» (L. A. Quartet), по одному из романов которого — «Секреты Лос-Анджелеса» — в 1997 году был снят одноименный оскароносный фильм.

Последние полтора десятилетия автор работал над трилогией «Преступный мир США» (American Underworld). Новая серия романов посвящена Америке времен Кеннеди и Карибского кризиса. Эллрой переосмысляет каноны современного нуара и выводит жанр на новый уровень.

Библиография

1981   Brown’s Requiem

1982   Clandestine

1984   Blood on the Moon

1984   Because the Night

1986   Suicide Hill

1986   Killer on the Road (Silent Terror)

1987   Черная Орхидея (The Black Dahlia)

1988   Город Греха (The Big Nowhere)

1990   Секреты Лос-Анджелеса (L. A. Confidential)

1992   Белый джаз (White Jazz)

1994   Hollywood Nocturnes

1995   Американский таблоид (American Tabloid)

1996   My Dark Places (автобиография)

1999   Crime Wave

2001   Холодные шесть тысяч (The Cold Six Thousand)

2004   Destination: Morgue!

2009   Blood’s a Rover

Фильмография

1988   Полицейский(Cop)

1997   Секреты Лос-Анджелеса (L. A. Confidential)

1998   Реквием мафии (Brown’s Requiem)

2002   Stay Clean

2002   Проклятый сезон (Dark Blue)

2006   Черная Орхидея (The Black Dahlia)

2008   Короли улиц (Street Kings)

2008   Land of the Living

Часть I Экстрадиция 22–25 ноября 196З

1. Уэйн Тедроу-Мл. (Даллас, 22 ноября 1963 года)

Его отправили в Даллас с заданием: убить ниггера-сутенера по имени Уэнделл Дерфи. Он не был уверен, что сможет это сделать.

Совет управляющих казино купил ему билет на самолет. Он летел первым классом. Деньги были взяты из «откатного фонда». Они подкупили его. Они посулили ему шесть штук.

Никто не сказал: «Убей черножопого. Сделай это хорошо, и получишь денежку».

Полет прошел нормально. Стюардесса, разносившая выпивку, увидела у него пушку. Она принялась его обхаживать. Она задавала дурацкие вопросы.

Он сказал, что работает в полицейском управлении Лас-Вегаса начальником разведывательного отдела, что собирает информацию и подшивает дела.

Ей это страшно понравилось. Она была прямо-таки в экстазе.

— Милый, а в Далласе что делать собираешься?

Он ей сказал.

Негр пырнул ножом служащего казино — дилера в «двадцать одно». Дилер лишился глаза. Негр смылся в Большой Ди[1]. Она была в восторге. Она принесла ему виски с содовой. Он не стал вдаваться в детали.

Дилер сам нарвался. Совет управляющих вынес решение: смертная казнь за нанесение тяжких телесных повреждений второй степени.

Болтовня перед полетом. Лейтенант Бадди Фритч: «Мне не надо говорить тебе, чего мы от тебя ждем, сынок. Как не надо и добавлять, что особенно ждет этого твой отец».

Стюардесса вяло изображала гейшу. Стюардесса поправляла начес.

— Как тебя зовут?

— Уэйн Тедроу.

Она восторженно завопила:

— Сын, значит!

Он смотрел мимо нее. Он черкал в блокноте. Он зевал.

Она все крутилась возле него. Ей та-а-ак нравился его папочка. Он часто летал с ней. Она знала, что он — большая шишка у мормонов. Она о-о-очень хотела узнать больше.

Уэйн рассказал ей об Уэйне-старшем. Он был председателем профсоюза кухонных работников. Он одевался как распоследний клерк. Толкал ультраправые телеги, ручкался с толстосумами, лично знал Эдгара Гувера[2].

По интеркому раздался голос пилота: «Прибытие в Даллас — по расписанию».

Стюардесса взбила прическу:

— Держу пари, вы остановитесь в «Адольфусе».

Уэйн поправил ремень безопасности:

— Откуда вы знаете?

— Ну, ваш папочка говорил мне, что всегда там останавливается.

— Да, в нем самом. Меня никто не спрашивал; мне просто заказали там номер.

Стюардесса присела на корточки. Ее юбка скользнула вверх. Стал виден краешек пояса с подвязками.

— Ваш папа говорил, что в отеле есть милый ресторанчик, и, ну…

Самолет вошел в зону турбулентности. Уэйн почувствовал, как проваливается в воздушную яму. Он мгновенно вспотел. Закрыл глаза и увидел Уэнделла Дерфи.

Стюардесса коснулась его. Уэйн открыл глаза, увидел ее прыщики, плохие зубы, почувствовал запах ее шампуня.

— Вы как будто испугались, Уэйн-младший.

Слово «младший» его добило.

— Оставьте меня в покое. Я не тот, кто вам нужен, и не изменяю жене.

13:50. Самолет приземлился. Уэйн выбрался первым и, размяв затекшие ноги, пошел к терминалу. В воротах толпились школьницы. Одна девочка плакала. Другая перебирала четки.

Он обогнул их. Отыскал указатель «Досмотр багажа». Мимо него шли люди. Вид у них был пришибленный.

Красные глаза. Сдавленные рыдания. Женщины с бумажными платочками.

Он остановился у стойки багажного контроля. Вокруг сновали детишки. Они стреляли пистонами из игрушечных пистолетиков. И смеялись.

К нему подошел мужчина, по виду — сущий деревенщина, рослый и жирный. На нем была стетсоновская шляпа и тяжелые ботинки. На поясе в кобуре красовался инкрустированный перламутром револьвер сорок пятого калибра.

— Вы — сержант Тедроу? Я — офицер Мейнард Д. Мур, далласское полицейское управление.

Они пожали друг другу руки. Мур жевал табачную жвачку. Мур благоухал дешевым одеколоном. Мимо, всхлипывая, прошла женщина — один сплошной красный нос.

Уэйн спросил:

— Что у вас тут случилось?

Мур ответил:

— Какой-то псих пристрелил президента.

Большинство магазинов закрылись рано. Были приспущены государственные флаги.

Мур вез Уэйна в отель. У него был план: подброшу тебя, устроишься, а потом найдем нашего негритоса.

Джон Ф. Кеннеди мертв. Любимец его жены. «Идея-фикс» его мачехи. При мысли об улыбке Джей-Эф-Кея у Дженис аж трусики намокали. Когда она сообщила об этом Уэйну-старшему, ей здорово досталось. Дженис хромала. Дженис демонстрировала шрамы на бедрах.

Мур жевал «Ред мэн» и сплевывал из окна водительской двери. Послышались выстрелы.

— Кое-кто явно не спешит горевать, — заметил Мур.

Уэйн пожал плечами. Они проехали мимо огромного щита: «Джей-Эф-Кей и ООН».

— Ну и молчун же ты, как я посмотрю. Да, не самый общительный партнер по экстрадиции мне попался.

Раздался выстрел. Совсем близко. Уэйн потянулся к кобуре.

— Ого! Да ты, оказывается, трусишка!

Уэйн завозился с галстуком.

— Просто хочу поскорее покончить с этим делом.

Мур проехал на красный.

— Чем раньше, тем лучше. Думаю, мистер Дерфи намерен очень скоро сделать ручкой нашему павшему герою.

Уэйн поднял стекло своей двери. Уэйна окружил немилосердный запах Мурова одеколона.

Мур сообщил:

— Я частенько бывал на мели. Вот и теперь крупно задолжал в «Дюнах».

Уэйн пожал плечами. Они проехали мимо автобусной остановки. Там всхлипывала чернокожая девчушка.

— И про твоего папашу я слышал. Говорят, он большая шишка в Неваде.

Какой-то грузовик проехал на красный. У водителя была банка пива и пушка.

— Моего отца знает куча народу, и все мне об этом сообщают. Так что я уже не удивляюсь.

Мур улыбнулся:

— Ага, кажется, вы с ним не шибко ладите.

Конфетти на пути следования президентского кортежа. Плакат в окне: «Большой Ди любит Джека и Джеки[3]».

— И про тебя я кое-что слышал. Что кое-какие твои наклонности не нравятся папочке.

— Например?

— Скажем, дружеское отношение к ниггерам. И то, что ты возишь Сонни Листона[4] на своей машине всякий раз, когда тот приезжает в Вегас, потому что ваша полиция опасается, что у него будут проблемы из-за выпивки и белых женщин; и что он тебе нравится, а вот славные итальянцы, которые помогают поддерживать в вашем городе порядок, тебе не нравятся.

Машина подпрыгнула на колдобине. Уэйн налетел на приборную панель.

Мур уставился на Уэйна. Уэйн — на него. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза. Мур снова проехал на красный. Уэйн моргнул первым.

Мур подмигнул:

— Сегодня вечером мы знатно повеселимся.

Вестибюль отеля был роскошный. Ковер на полу — необычайно густой. Аж каблуки ботинок в нем утопали.

Люди подбегали к окнам, показывали пальцами — смотрите, смотрите, вот тут проезжал президентский кортеж. Джей-Эф-Кей проезжал прямо под окнами. Джей-Эф-Кей махал рукой. Джей-Эф-Кея пристрелили со-о-овсем близко отсюда.

Люди разговаривали. Незнакомцы запросто разговаривали с незнакомцами. Мужчины в ковбойских костюмах. Женщины, одетые а-ля Джеки.

Вновь прибывшие осаждали стойку портье. Мур сымпровизировал и повел Уэйна в бар. В баре яблоку было негде упасть.

На столике стоял телевизор. Бармен то и дело прибавлял звук. Мур двинулся к телефонной будке. Уэйн уставился на экран.

Картинка запрыгала и устаканилась. Потом пошли звуковые помехи. Копы. Тощий тип. Слова «Освальд»[5], «оружие», «симпатии к красным».

Какой-то человек размахивал винтовкой. Сновали репортеры. Камера отъехала дальше. Вот он, тот тип. Напуганный и побитый.

Было шумно. И накурено — топор вешай. У Уэйна подкосились ноги. Какой-то мужик сказал тост: «За то, чтобы Освальда…»

Уэйн прислонился к стене. Его толкнула локтем какая-то женщина — мокрое от слез лицо в потеках туши для ресниц.

Уэйн прошел к телефонной будке. Мур держал дверь приоткрытой.

Он говорил: «Гай, послушай».

Он говорил: «Вытираю тут сопли мальчишке — пустячное дело об экстрадиции».

Слово «пустячное» вывело Уэйна из себя. Он дал Муру под дых. Мур пошатнулся. Штанины его брюк задрались. Черт — за голенища ботинок засунуты ножи. А в носке спрятан кастет.

Уэйн сказал: «Уэнделл Дерфи — ты о нем не забыл?»

Мура точно загипнотизировало. Мур уставился в телевизор. Уэйн проследил за его взглядом и увидел на экране фотографию. И прочел подпись: «Убит офицер Джей-Ди Типпит».

Мур неотрывно смотрел на экран. Мур задрожал. Мур затрясся.

Уэйн сказал: «Уэнделл Дер…»

Мур отпихнул его и выбежал вон.

Совет управляющих снял для него о-о-очень большой номер. Коридорный рассказал, что Джей-Эф-Кей частенько останавливался в этом номере и трахал тут женщин. Ава Гарднер[6] делала ему минет на террасе.

Две гостиные. Две спальни. Три телевизора. Откатные фонды. Шесть штук наличными. «Убей нам негритенка».

Уэйн прошелся по номеру. История живет. Джей-Эф-Кей любил далласских птичек.

Он включил все телевизоры. Три разных канала. Три разных ракурса. И потихоньку начал вникать в произошедшее.

Тощий тип звался Ли Харви Освальдом. Тощий тип пристрелил Джей-Эф-Кея и Типпита. Типпит был сотрудником далласского полицейского управления. В полиции все друг друга знают. Мур, скорее всего, был знаком с ним лично.

Освальд сочувствовал коммунистам и любил Фиделя. Он работал в типографии, выпускавшей учебники. Он пристрелил президента в обеденный перерыв.

Сотрудники далласского полицейского управления его сцапали. В управе народ кишмя кишел: копы, репортеры, операторы с телекамерами.

Уэйн плюхнулся на кушетку. Закрыл глаза — и увидел Уэнделла Дерфи. Открыл глаза — и увидел Ли Освальда.

Он выключил звук и уставился на фотографии, которые хранились в его бумажнике.

Вот его мать — она сейчас в городишке Перу, штат Индиана.

Она ушла от Уэйна-старшего в конце сорок седьмого. Уэйн-старший побивал ее. Иногда доходило до переломов. Она спросила Уэйна, кого он больше любит. Тот ответил: «Папу». Она его шлепнула — а потом заплакала и попросила прощения.

Он не простил ей шлепка, уехал жить к Уэйну-старшему. И только в мае пятьдесят четвертого — собираясь в армию — позвонил матери. Она сказала: «Постарайся не участвовать в глупых войнах. Не стоит ненавидеть так, как Уэйн-старший». Он прекратил всякое с ней общение. Совсем, окончательно, раз и навсегда.

А вот его мачеха.

Уэйн-старший бросил маму Уэйна и стал обхаживать Дженис. Уэйну тогда было тринадцать. Он был сексуально озабочен, и Дженис ему понравилась.

При Дженис Льюкенс-Тедроу комнаты ходили хо дуном. Она играла в беззаботную супругу. Она здорово играла в гольф. Она мастерски играла в теннис.

Уэйн-старший опасался ее «огонька». Она наблюдала, как рос и взрослел Уэйн. Она тоже была неравнодушна. Она оставляла двери открытыми — провоцировала его. Уэйн-старший об этом знал. Ему было плевать.

А вот его собственная жена.

Линетт Спраул Тедроу. Примостилась у него на коленях. Выпускной вечер в университете Бригама Янга. Его контузило. Он закончил курс с отличием и получил диплом химика. Summa cum laude[7]. Он жаждал действия. Он стал работать в полиции Вегаса. В жопу summa cum laude.

С Линетт он познакомился в Литтл-Роке. Осень пятьдесят седьмого. Гуляния на центральной площади. Полупьяные работяги. Чернокожие ребятишки. Солдаты Восемьдесят восьмой воздушно-десантной дивизии.

Появляются какие-то белые хулиганы. Белые хулиганы отбирают у чернокожего мальчишки бутерброд. Линетт отдает ему свой. Хулиганы нападают. Капрал Уэйн Тедроу-младший заступается — и побеждает. Пыряет ножом одного ублюдка. Ублюдок вопит: «Мамочка!»

Линетт западает на Уэйна. Ей семнадцать. Ему двадцать три. Да еще и колледж закончил. Они трахались на поле для гольфа. Их поливала дождевальная машина. Он рассказал обо всем Дженис.

Она сказала: «Вы с Линетт слишком рано кончили. Думаю, драться тебе понравилось не меньше, чем заниматься сексом».

Дженис его знала. У Дженис было преимущество — она могла наблюдать за его манерой ухаживать, так сказать, в домашних условиях.

Уэйн выглянул в окно. Там сновали бригады телевизионщиков. Везде стояли припаркованные фургоны телекомпаний. Он прошелся по номеру. Он вырубил телевизоры. Три Освальда, один за другим, исчезли.

Он достал дело. Сплошные копии под копирку: Полицейское управление Лас-Вегаса. Шерифская служба округа Даллас.

Дерфи, Уэнделл (второго имени нет). Чернокожий мужчина. Род. 6.06.27, округ Кларк, штат Невада, рост 188, вес 75.

Привлекался за сводничество — март 1944-го и позже. «Часто посещает залы для игры в кости». Арестовывался только на территории Вегаса и Далласа.

Ездит на «кадиллаке». Предпочитает одежду ярких цветов. Отец 11 внебрачных детей. Поставляет клиентам негритянок, белых женщин, гомосексуалистов и трансвеститов-мексиканцев.

Двадцать два ареста за сводничество. Четырнадцать приговоров. Девять случаев конфискации имущества в счет уплаты алиментов. Пять раз бежал, будучи передан на поруки.

Заметки копов: Уэнделл умен, Уэнделл туп, Уэнделл порезал того чувака из «Биньона».

Тот чувак был повязан с мафией. Вдобавок пырнул Уэнделла первым. Союз диктовал правила. А полицейское управление Лас-Вегаса было гарантом их исполнения.

«Известные сообщники в округе Даллас».

Мэрвин Дюкен Сеттл, чернокожий мужчина, находится в тюрьме штата Техас.

Фентон «Дюк» Прайс, чернокожий мужчина, находится в тюрьме штата Техас.

Альфонсо Джон Джефферсон, чернокожий мужчина, Уилмингтон-роуд, Даллас, шт. Техас. «Партнер Уэнделла Дерфи по азартным играм».

Условно осужден окружным судом (ст. 92.04 уголовного кодекса шт. Техас) 14.09.60–14.09.65. Место работы: завод по розливу безалкогольных напитков «Д-р Пеппер». Заметка: аккуратно выплачивал денежную компенсацию, т. е. каждую третью пятницу месяца (в день выдачи жалованья на заводах «Д-р Пеппер»). Условный срок отбыл.

Доннелл Джорж Ленди, чернокожий мужчина, находится в тюрьме штата Техас.

Мануэль «Бобо» Эррара, мужчина, мексиканец, находится в тюрьме штата…

Зазвонил телефон. Уэйн схватил трубку:

— Да?

— Это я, сынок. Твой новый лучший друг.

Уэйн схватился за кобуру:

— Ты где?

— Сейчас — не в самом лучшем месте. Но встречаемся в восемь.

— Где?

— В клубе «Карусель». Придешь туда, и мы с тобой разыщем этого ниггера.

Уэйн повесил трубку. У него защемило в животе.

Уэнделл, я не хочу тебя убивать.

2. Уорд Дж. Литтел (Даллас, 22 ноября 1963 года)

Вот лимузин. Ждет его на взлетно-посадочной полосе. Черный фэбээровский автомобиль последней модели.

Самолет приземлился, миновал президентский лайнер — вдоль хвостовой части выстроились в почетном карауле морпехи. Пилот вырубил мотор. Самолет проехал еще немного и остановился. С лязгом опустился трап.

Литтел сошел на землю. В ушах звенело. Он принялся разминать ноги.

Контора работала быстро. Нашли ему самолет. Ничего шикарного — обычный двухместный.

Ему позвонил мистер Гувер — из столицы в Эл-Эй. Он сказал: «Президента застрелили. Хочу, чтобы ты прилетел в Даллас и контролировал следствие».

Убийство произошло в 12:30. На часах было 16:10. Мистер Гувер позвонил в 12:40. Мистер Гувер позвонил, как только узнал сам.

Литтел побежал к машине. Водитель открыл дверь. На заднем сиденье было душно. Стекла в машине были тонированные. «Поле любви» враз сделалось монохромным.

Застывшие фигуры. Носильщики с багажными тележками. Журналисты и чартерные лайнеры.

Водитель тронулся. Литтел заметил на сиденье какую-то коробку. Он открыл ее и вытряхнул содержимое.

Значок агента ФБР. Удостоверение с фотографией. Револьвер тридцать восьмого калибра с кобурой — тоже фэбээровского образца.

Его старое фото. Его старый револьвер.

Он сдал их в шестидесятом. Мистер Гувер вынудил его уйти в отставку. Теперь у него было два комплекта — новый и старый, к его «восстановлению» никто бы не подкопался.

Гувер спрятал старый комплект — в Далласе. Мистер Гувер ожидал, что это случится. Мистер Гувер знал эти места. И точно рассчитал время. Словом, был пассивным соучастником. Он чувствовал, что Литтел в этом замешан и что сейчас лучше ни о чем его не расспрашивать.

Литтел посмотрел в окно. Тонировка искажала предметы подобно зеркалам в «комнате смеха». Взрывались облака. Качались дома. Мелькали, как на кадрах кинохроники, люди.

У него был радиоприемник. Во время полета он его слушал. И узнал вот что.

Задержан один подозреваемый, молодой парень — поговаривают, «левых» убеждений. Его впутал в это дело Гай Бэнистер. Парнишка пристрелил копа — того самого, который должен был пристрелить его самого. Таким образом, второй этап операции сорвался.

Литтел пристегнул кобуру и принялся изучать свое удостоверение. Тогда он был копом с корочкой юрфака. Теперь он — мафиозный адвокат. Адвокатская контора из одного человека на три клиента: Говард Хьюз[8], Джимми Хоффа[9], Карлос Марчелло[10]. Он позвонил Карлосу. В десять утра по лос-анджелесскому времени. Карлос был счастлив. Карлос только что выиграл дело — Бобби[11] собирался его депортировать.

Бобби устроил суд над Карлосом в Новом Орлеане. Карлос был хозяином Нового Орлеана. И ни один состав присяжных не смог бы ничего сделать.

Высокомерие Кеннеди. Большое жюри[12] оправдывает Карлоса. Бобби злится. Через час умирает Джек.

Улицы были пустынны. Мелькали окна. Мерцали тысячи телеэкранов.

Это было его шоу. Это он разработал план. С помощью Пита Бондюрана. Карлос дал добро и переключился на команду Гая Бэнистера. Гай лишь приукрасил его план. Гай пересмотрел его. Гай отказался от него.

Пит был в Далласе. Пит совсем недавно женился. Пит остановился в отеле «Адольфус». Гай Б. тоже там был. Гай Б. был где-то здесь.

Литтел стал смотреть в окна. Все до одного тонированные. Расплывчатые пятна. Мысли его потекли широкой рекой. Связный поток мыслей.

Поговорить с Питом. Убить Освальда. Окончательно закрепить версию о том, что стрелок действовал в одиночку.

Лимузин въехал в центр города. Литтел приколол значок на лацкан.

Вот и Дили-Плаза. Совсем близко штаб-квартира далласского полицейского управления. Надо искать: букмекерскую контору, вывеску Герца, греческие колонны.

Есть! Колонны. Вывеска. На углу Хьюстон и Эльм — траурная процессия. Продавец хот-догов. Всхлипывающие монахини.

Литтел зажмурился. Водитель повернул направо и въехал на пандус. Автомобиль резко затормозил. Автоматически опустились задние стекла.

Кто-то кашлянул. Чей-то голос сказал: «Мистер Литтел?»

Литтел открыл глаза. Литтел увидел гараж в цокольном этаже. Там стоял мальчишка в фэбээровской форме. Весь на нервах — сразу заметно.

— Сэр, я специальный агент Бердик, и… зам уполномоченного агента сказал, что вы приедете и опросите свидетелей.

Литтел ухватил свой дипломат. Револьвер впился ему в бедро. Он выбрался из автомобиля и протер очки.

Они прошли к грузовому лифту. Бердик нажал на кнопку под цифрой «три».

— Сэр, должен предупредить: там сущий дурдом. Одни говорят, что стреляли двое, другие — что трое, третьи — что четверо, никакого единодушия даже по вопросу, откуда были выстрелы…

— Их допрашивают раздельно?

— Ну… нет.

— Кто их допрашивает?

Мальчишка замялся. Мальчишка сглотнул.

— Какие ведомства, сынок?

— Ну, мы: далласское полицейское управление, люди из службы шерифа и я…

Дверь открылась. В уши ворвался многоголосый шум. Помещение было забито под завязку. Литтел принялся оглядываться. Бердик занервничал. Литтел не обращал на него внимания.

Свидетели тоже нервничали. К одежде каждого была приколота бумажка с именем. Свидетели примостились на одной скамеечке. Тридцать с чем-то человек. Разговаривают. Горюют. Изо всех сил искажают факты.

Вдоль торцовой стены — ряд кабинок. Копы и гражданские попрятались там и разговаривают. Копы нервничают, гражданские никак не оправятся от шока.

Сорок письменных столов. Сорок телефонных аппаратов. Сорок полицейских громко разговаривают вслух. На лацканах пиджаков — разнокалиберные жетоны. Опрокинутые корзинки для мусора. Сущий хаос — как и всегда, когда за дело берется не одно ведомство.

— Сэр, разрешите…

Литтел подошел. Литтел осмотрел скамью. Свидетели беспокойно ерзали. Свидетели курили. Глядите — полные пепельницы.

Я видел это. Я видела то. Его голова — бух! Трепотня — хреново работают — типичнейшая ошибка при массовом опросе свидетелей.

Литтел принялся искать наиболее надежных свидетелей: солидный вид, несбивчивые показания.

Он отступил на шаг, оглядел скамью и увидел женщину: темные волосы, симпатичное лицо, лет тридцать пять — сорок.

Она оставалась спокойной. Смотрела в сторону входной двери. Заметила Литтела и отвела глаза. И даже не сморгнула.

Бердик поднес телефон. Одними губами произнес: «Сам». Литтел взял аппарат в руки, до предела натянув шнур.

Мистер Гувер сказал:

— Будь краток.

Литтел зажал ладонью свободное ухо. В комнате стало вполовину тише.

— Предварительная стадия расследования осуществлялась ненадлежащим образом. Это все, о чем я могу с уверенностью сказать на данный момент.

— Я не удивлен и не разочарован; я с самого начала полагал, что Освальд действовал в одиночку. Твоя задача — узнать имена неудобных свидетелей, способных дать показания, которые будут противоречить этому утверждению.

Литтел сказал:

— Да, сэр.

Бердик подал ему планшет-блокнот. Зажим удерживал пухлую стопку бумажек: список свидетелей, показания, водительские права.

В телефонной трубке — гудки. Бердик ухватил аппарат. Литтел — блокнот. Зажим был хлипкий, бумажки топорщились. Он бегло просмотрел их.

Показания в две строки. Изъятые водительские права. Страховка на случай задержания. Противоречивые сведения: три-четыре-пять-шесть выстрелов в одном-двух-трех направлениях. Из-за проволочного заграждения. Со стороны страховой конторы. Из трехстороннего подземного перехода. Лобовые выстрелы. Выстрелы, не попавшие в цель. Выстрелы сзади.

Литтел просмотрел фотографии на водительских правах:

Свидетель номер шесть: выстрелы со стороны пересечения Хьюстон и Эльм. Свидетель номер девять: выстрелы со стороны автострады. Спокойная женщина: два выстрела по двум направлениям. Ее данные: Арден Смит, Вест-Мокингберд-лейн.

Жутко накурено. Литтел отступил на шаг. От дыма он принялся чихать. Он налетел на стол. Выронил блокнот. Направился к кабинкам для допросов.

Кабинка номер один: тощий коп допрашивает тощего пацана. Пацан хихикает. Вот прикольно-то! Мой папа голосовал за Никсона.

Литтел заглянул в кабинку номер два. Толстый коп допрашивает толстяка.

Коп говорит:

— Мистер Бауэрс, я вовсе не оспариваю то, что вы мне сказали.

На мистере Бауэрсе фуражка железнодорожника. Мистер Бауэрс нервничает:

— Тогда повторяю в десятый раз, чтобы наконец попасть домой. Я был в башне, за забором, на холме. И видел две машины, которые кружили по окрестностям… блин… ну, за полчаса до стрельбы, и двух мужчин, которые стояли у самого забора, и, когда я услышал выстрелы, я заметил вспышку света на том самом месте.

Коп что-то черкал у себя в блокноте. Мистер Бауэрс вертел в пальцах сигарету. Литтел изучал его. У Литтела защемило в животе.

Он не знал плана покушения. Достойных доверия свидетелей он знал. Бауэрс был тверд и непреклонен. Бауэрс был хорошим свидетелем.

Бердик легонько похлопал Литтела по плечу. Литтел резко обернулся. Литтел толкнул его.

— Что?

Бердик отошел на шаг.

— Ну, я тут подумал, что надо бы сказать вам, что далласская полиция задержала трех мужчин, бродяжек вроде, когда они прятались в вагоне за забором — примерно через полчаса после покушения. Они в КПЗ.

У Литтела еще сильней защемило в животе.

Литтел сказал:

— Покажите.

Бердик направился туда. Они миновали кабинки. Прошли мимо комнаты отдыха. Набрели на перекрещивающиеся проходы. Повернули налево. И увидели небольшое помещение для арестованных со стенами из металлической сетки.

Из интеркома донеслось: «Агент Бердик, пожалуйста, пройдите к столу регистрации».

Бердик сказал:

— Я должен отойти.

Литтел кивнул. Бердик заерзал на месте. Бердик рванул с низкого старта. Литтел ухватился за решетку. Освещение было хреновым. Литтел сощурился, чтобы присмотреться. И увидел двух бродяжек. И Чака Роджерса.

Чак был человеком Пита. Темные дела плюс контракт с ЦРУ. Чак был повязан с Гаем Б.

Роджерс увидел Литтела. Бродяжки не обратили на него внимания. Роджерс улыбнулся. Литтел коснулся значка. Роджерс изобразил выстрел из винтовки: пошевелил губами и произнес: «Пиф-паф!»

Литтел двинулся дальше по проходу. Повернул направо. Вошел в разделенное решеткой надвое помещение. Снова повернул. Увидел боковую дверь.

Толкнул — дверь подалась. Он увидел огнетушитель и пожарную лестницу. Дальше была мужская уборная и дверь с надписью «Тюремщик».

Дверь уборной отворилась. Оттуда вышел мистер Бауэрс. Потянулся, застегнул молнию на ширинке, почесал в паху. Увидел Литтела, сощурился, рассмотрел значок.

— Вы из ФБР, верно?

— Верно.

— Хорошо, что вы мне попались, а то я кое-что забыл рассказать тому парню, который меня допрашивал.

Литтел улыбнулся:

— Я ему передам.

Бауэрс почесал шею:

— Ну тогда слушайте. Передайте, что я видел, как какие-то копы задержали бомжей, которые отсиживались в грузовом вагоне, и один из них был очень похож на того типа, что стоял у забора.

Литтел достал из кармана записную книжку. И принялся царапать. И размазал чернила. У него тряслись руки. Книжка, соответственно, тоже.

Бауэрс сказал:

— Джеки-то как жаль.

Литтел улыбнулся. Бауэрс улыбнулся в ответ. Приподнял фуражку. Позвенел горстью монет. И пошел. Ме-е-е-едленно пошел.

Литтел смотрел ему в спину.

Бауэрс удалялся. Бауэрс повернул направо. Бауэрс вошел в главный вестибюль. Литтел расправил плечи и перевел дух. Подошел к двери с надписью «Тюремщик». Покрутил дверную ручку и с силой толкнул дверь.

Дверь подалась. Литтел вошел внутрь.

Каморка четыре на четыре метра — пустота. Письменный стол, стул, вешалка для ключей. И бумаги — приколотые к пробковой доске. Постановления о задержании за бродяжничество — «Дойл», «Паолино», «Абрахамс» — фото не прилагались.

Вот как: Роджерс взял с собой фальшивое удостоверение личности. С ним его и повязали.

На вешалке — один ключ: от камеры, тяжелой меди.

Литтел схватил постановления и сунул их в карман… Снял с вешалки ключ. Сглотнул. И дерзко, не таясь, вышел.

Он отпер дверь. Роджерс проинструктировал сокамерников. Успокоил их. Сказал: «Т-с-с! Пришел наш избавитель — только делайте то, что я скажу».

Бродяги скучковались. Бродяги вышли из камеры. Бродяги вжались в стенку.

Литтел вошел в главный вестибюль и стал лицом к комнате для инструктажа — чтобы закрыть обзор тем, кто там находился. Дал сигнал Роджерсу: пожарная дверь — пошли!

Он услышал шаги. Бродяжки взвизгивали и громко хихикали. Кто-то из них пропел: «Аллилуйя!» Хлопнула пожарная дверь.

Литтела обдало ветерком. Его прошиб холодный пот. Сердце его забилось.

Он вошел в комнату для инструктажа. Ноги его слабели и подкашивались. Он задевал письменные столы. Задевал стены. Налетал на копов.

Над скамьей свидетелей — завеса сигаретного дыма. Огоньки двадцати сигарет. Арден Смит исчезла.

Литтел огляделся. Литтел принялся осматривать столы. Увидел планшет-блокнот с показаниями свидетелей. Схватил его. Просмотрел записи показаний и водительские удостоверения. Бумаги Арден Смит тоже исчезли.

Он пристально осмотрел кабинки. Прошелся по коридорам. Выглянул в большое окно. Вот она — Арден Смит. На улице. Идет быстрым шагом. Не просто идет — уходит.

Она пересекла Хьюстон. Машины объезжали ее. Она добежала до Дили-Плазы.

Литтел замигал.

Он потерял ее из виду. Толпа скорбящих по Джеку заслонила ее.

3. Пит Бондюран (Даллас, 22 ноября 1963 года)

Номер для новобрачных. Траходром класса «люкс».

Позолоченные обои. Амурчики. Розовые коврики, стулья и кресла с розовой обивкой. Покрывало из искусственного меха — цвета попки младенца.

Пит смотрел на спящую Барби. Она ерзала во сне. Широко раскинула ноги. Смяла простыни.

Барбара Джейн Линдскотт Ягелка Бондюран.

Он привез ее в номер пораньше. Он запер дверь. Чтобы новость не просочилась. Она проснется. Она узнает новости. Она поймет.

Я трахалась с Джеком в шестьдесят втором. Недолго и малоинтересно. Ты установил прослушку в номерах. Ты слушал его голос. Ты записал его. Шантаж провалился. Твои дружки передумали. Вместо этого вы убили Джека.

Пит отодвинул кресло. Пит снова увидел ее. Барби перевернулась. Рассыпались ее волосы.

Она не любила Джека. Она его обслуживала. Она стала соучастницей шантажа. От соучастия в убийстве она бы отказалась.

18:10.

Джек должен быть мертв. Как и парень Гая. Чак Роджерс спрятал небольшой самолет. Вся команда должна была улететь отсюда.

Барби завозилась. Пит сражался с головной болью. Пит проглотил таблетку аспирина и запил ее виски. У него были жуткие головные боли, хронические — начались после той истории с вымогательством, с Джека. План провалился. Он украл у мафии партию героина. Ему помог человек из ЦРУ. Кемпер Каткарт Бойд.

Они были очень близки. Они были повязаны с мафией. Они были повязаны с Сэмом Джи. Они работали на Карлоса М. Они работали на Санто Траффиканте. Все они ненавидели «комми». Все обожали Кубу. Все ненавидели Бороду.

Деньги и контроль — на повестке дня. Давайте-ка вырвем бороду у Кастро и вырвем из его лап наши казино.

Санто и Сэм вели двойную игру. Они примазались к Кастро. Они покупали героин у его братца Рауля. Карлос остался чист. Карлос не предавал кубинский заговор.

Пит и Бойд украли дурь. Сэм и Санто их вычислили. Пит кое-что узнал. Они делали дела с Фиделем.

Карлос сохранял нейтралитет. Бизнес есть бизнес. Законы мафии оказались превыше всяких там заговоров.

Они все ненавидели Бобби. Они все ненавидели Джека. Джек провалил операцию в заливе Свиней[13]. Джек устроил обыски и облавы в лагерях кубинских беженцев. Джек снюхался с Бородой.

Бобби депортировал Карлоса. Бобби крепко наступил на хвост мафии. Карлос ненавидел Джека и Бобби — molto bravissimo[14].

Уорд Литтел тоже их ненавидел. Уорд смог тайком переправить Карлоса обратно. Уорд сыграл доверенного слугу. Уорд защищал его интересы в деле о депортации.

Уорд сказал: давайте замочим Джека. Карлосу идея понравилась. Он поговорил с Санто и Сэмом. Тем идея тоже понравилась.

У Санто и Сэма были планы. Они сказали: давайте убьем Пита и Бойда. Мы хотим вернуть свой товар. Мы хотим возмездия.

Уорд поговорил с Санто и Сэмом. Уорд поднял вопрос о Пите. Они отменили этот план.

Что имеем?

Мы пощадили тебя. Ты — наш должник. И теперь убей нам Джека К.

Гай Бэнистер разработал план убийства. Его план был похож на план Литтела. Разразилась делая эпидемия разработки планов убийства. Джек разозлил не одну горячую голову. Ублюдок был обречен.

Гай был напористый тип. Гай знал Карлоса, многих кубинских беженцев и нескольких толстосумов. Гай нашел «козла отпущения». Карлос одобрил его план и отверг план Уорда.

Произошла перетасовка кадров: кое-кто из людей Пита и Уорда переметнулся в команду Гая. Возникли затруднения — и в последнюю минуту Пит и Бойд их разрешили.

Санто и Сэм ненавидели Бойда. Они заново приговорили его к смерти. Кемпер Каткарт Бойд — mort sans doute[15].

Барби пошевелилась. Пит задержал дыхание. Подействовал аспирин. Головная боль поутихла.

Его Санто и Сэм пощадили. Карлосу он нравился. Он был предан «кубинскому заговору». У мафии были планы. Он мог им пригодиться.

Он работал на Говарда Хьюза — с пятьдесят второго по шестидесятый. Поставлял ему баб. Доставал ему дурь. Угрожал, кому надо.

Уорд Литтел стал работать на Хьюза — решать юридические вопросы. Хьюз хотел выкупить Лас-Вегас. Хьюз страстно хотел заполучить Стрип. Хьюз желал завладеть всеми отелями-казино.

У Хьюза был план их выкупа, осуществление которого заняло бы не один год. У мафии тоже был план.

Давайте продадим Лас-Вегас. Давайте надуем Говарда Хьюза. Оставим наших людей. Мы облапошим Говарда Хьюза. Лас-Вегас останется нашим.

Уорд принадлежал Карлосу. Уорду предстояло стать посредником в этой сделке и состряпать ее на наших условиях.

Пит принадлежал мафии. И боссы намекнули: езжай-ка в Вегас. Будешь работать в паре с Уордом. Готовить почву для сделки с Хьюзом. Ты знаешь свое дело, громила. И знаешь, как обходиться с героином. Мы можем и отменить запрет на наркоту. Можем и разрешить тебе толкать героин черномазым. А там, глядишь, мы тебя и не убьем. И твою королеву твиста не тронем.

Барби разбросала повсюду свои платья. Голубое с блестками и зеленое. Сегодня вечером — два шоу. Его жена и трио ее бывшего благоверного.

Грустные посетители. Грустная Барби. Эту песню я посвящаю Джеку.

Новости о покушении появились раньше самого покушения. Мафиози говорили об этом. Эти парни знали. Хеш Рескинд снял номер в «Адольфусе». У него был рак. Он приехал, чтобы увидеть покушение и умереть.

Хеш наблюдал за прохождением кортежа. Хеш умер в 13:00, одновременно с Джеком.

Пит коснулся кровати. Рыжие волосы на розовых простынях — сплошное кричащее цветовое пятно.

Зазвенел звонок входной двери — на мотив студенческого гимна «Глаза Техаса». Барби это не разбудило. Пит подошел к двери. Черт — Гай Бэнистер.

Гай отчаянно потел. Ему было за шестьдесят. У него были сердечные приступы.

Пит вышел из номера и закрыл за собой дверь. Гай помахал ему бокалом виски.

— Пошли. Я снял комнату дальше по коридору.

Пит двинулся за ним. Ковровое покрытие под ногами издавало электрический треск. Гай отпер дверь своего номера, впустил Пита и запер дверь изнутри.

Он подхватил бутыль — марочный виски «Олд Кроу». Пит быстро отобрал ее.

— Скажи мне, что оба того и ты позвал меня не за тем, чтобы сообщить, что кто-то облажался.

Гай повертел в руках бокал:

— Король Джон Первый мертв, но мой человечек пристрелил копа, и его повязали.

Пол покачнулся. Пит едва удержал равновесие.

— Того самого копа, который должен был убить его?

Гай не сводил глаз с бутыли. Пит вручил ее владельцу.

— Верно, Типпита. Мой человечек достал пушку и пристрелил его в Оук-Клиффе.

— А твой человечек знает, как тебя зовут?

Гай откупорил бутыль.

— Нет. Я обработал его через посредника.

Пит впечатал в стену ладонь. Посыпалась штукатурка. Гай пролил виски.

— Но твой человечек знает имя посредника, а этот посредник — твое. И рано или поздно твой человечек заговорит. Это, по-твоему, и есть безошибочный расчёт?

Гай налил себе виски. У него тряслись руки. Пит оседлал стул. Голова его разболелась с новой силой. Он зажег сигарету. У него затряслись руки.

— Надо убить его.

Гай вытер лужу.

— У Типпита был какой-то запасной человек, но он хотел идти на дело один. Это была работа для двоих, вот теперь и расплачиваемся.

Пит вцепился в спинку стула. Зашатались рейки перекладины. Одна рейка отвалилась.

— Не надо говорить мне, что нам следовало бы сделать. Скажи лучше, как до твоего парня добраться.

Гай уселся на кровать. Вытянул ноги, устроился поудобнее.

— Я поручил это Типпитову «запасному».

Пит сказал:

— И?

— И у него есть доступ в КПЗ, и он справится с работой, вдобавок он задолжал паре маркёров в здешнем казино, что означает, что наш друг на крючке у мафии.

Пит сказал:

— Есть еще кое-что. Ты хочешь меня задобрить, так что выкладывай.

— Ну…

— Гну! Что там у тебя?

— Ну вообще-то он тот еще тип и не шибко горит желанием это делать.

Пит защелкал суставами пальцев:

— Мы его уговорим.

— Ну, не знаю. Говорю же, тот еще тип.

Пит швырнул окурок. Который угодил прямиком в Гая. Тот взвизгнул. Стряхнул окурок. Пепел прожег подушку.

Пит откашлялся:

— Если твой человечек заговорит, ты будешь первым, кого прикончит Карлос.

В соседнем номере заговорил телевизор — было слышно через стенку. Тонкую, что твой картон. «Страна скорбит… первая леди держится мужественно…»

Гай сказал:

— Страшно, блин.

— Первая более-менее толковая фраза, которую я от тебя слышу.

— Он у нас в руках вообще-то. Мы еще можем все изменить.

Старый ублюдок просиял. Его потная рожа вовсю ухмылялась.

— Продолжай.

— Как насчет тоста за павшего?

— Как насчет Роджерса и снайпера?

Гай откашлялся:

— Лады. Делу, как говорится, время. Мистер Гувер заказал Литтелу самолет, как только узнал о случившемся; я видел его в штабе далласского полицейского управления. Копы повязали Роджерса, патрулируя местность, но Литтел выпустил его иприпрятал постановления о задержании. У Роджерса был фальшивый паспорт, так что, думаю, тут все чисто.

Есть проблема — нет проблемы…

— А что снайпер? Ему удалось смыться?

— Зуб даю, что да. Он добрался до Мак-Аллена и пересек границу. Он оставил мне записку в моем доме в Новом Орлеане, и я позвонил ему, так что с этим все о’кей.

— А где Род…

— В мотеле, в Форт-Уорте. Литтел сказал, что среди свидетелей нет единодушия, все говорят разное, да и мистер Гувер твердо намерен убедить всех, что наш мальчик все сделал в одиночку. Литтел говорит, что беспокоиться нам надо только за одного.

Пит сказал:

— Продолжай. Не заставляй меня напрягаться.

— О’кей. Литтел еще говорит, что один железнодорожник вроде как опознал Роджерса, так что, если хотите знать мое мнение, нам надо его пристукнуть.

Пит покачал головой:

— Нет. Это могут связать с покушением. Пусть себе вернется на работу, как будто ничего не случилось.

— Ну припугнуть-то тебе его не помешает.

— Не мне. Пусть это сделает Типпитов «запасной». Копы знают, как делаются такие вещи.

Телик разорялся: «Нация скорбит… убийца действовал в одиночку».

Гай сложил руки на груди.

— Есть еще кое-что.

— Я слушаю.

— Я говорил со снайпером. Он намекнул, что наше дело смог бы обстряпать Джек Руби[16].

Руби: мафиозный казначей, сутенер, бывший Литтелов стукач, содержит стрип-клуб…

— Я спрятал команду на хате в Оклахоме. Роджерс позвонил Руби — ему захотелось развлечься. Снайпер рассказал, что Руби явился с двумя девочками и еще каким-то своим друганом, и все они видели винтовки, и — не кипятись, погоди — я наказал типпитовскому корешу прижать Руби и узнать, что ему известно.

Комната закачалась. Комната перевернулась. Пит едва удержал равновесие.

Гай сказал:

— Может быть, придется убрать и этих.

Пит сказал:

— Нет.

Гай раскраснелся. Гай был на грани третьего инфаркта.

— Нет? Большой человек говорит «нет»? Большой человек говорит «нет», как будто бы он не знает, что говорят боссы, а говорят они, что он стал не тот.

Пит поднялся со стула. Пит защелкал суставами пальцев. Пит расправил плечи. Ухватил стул. Дернул и раздербанил стул в щепы.

Гай аж обоссался. Долго ли спьяну? Вон пятно, глядите. На уровне ширинки. Даже на простыни просочилось.

Пит вышел вон. Коридор так и поплыл у него перед глазами. Ему пришлось опереться о стену. Он направился к своему номеру. И замер шагах в десяти от него. Он услышал звук работающего телевизора. Услышал, как всхлипывает Барби. Как она швыряет в стену стулья.

4. (Даллас, 22 ноября 1963 года)

На подиум нагадила собака. Стриптизерша ловко огибала кучки. Добро пожаловать в клуб «Карусель».

Копы аплодировали. Копы свистели. Копы были единственными посетителями. Для публики клуб был закрыт. Владелец клуба скорбел по Джеку. Владелец клуба сочувствовал Джеки.

Давайте скорбеть. Давайте переживем эти заморочки. Давайте выкажем немного уважения к покойному.

Ты предъявил полицейский жетон — и тебя впустили. Хозяин любит копов. Теперь ты — гость Джека Руби.

Уэйн вошел. Уэйн упомянул Мейнарда Мура. Руби усадил его за столик. Далласские копы были рослыми парнями. Наверное, дело было в высоких каблуках. В Уэйне было метр восемьдесят с лишком. Но все равно по сравнению с далласскими копами он казался карликом.

Возле подиума расположились музыканты. Саксофон и ударные. На подиуме раздевались две стриптизерши. Блондинка была похожа на Линетт. Брюнетка — на Дженис.

Мур опаздывал. В клубе было шумно. Музыканты наяривали «Ночной поезд»[17]. Уэйн прихлебывал «Севен-ап». Музыка беспокоила его. Барабанные соло рисовали в его мозгу картины.

Раз-два — он убивает Уэнделла Дерфи. Три-четыре — подбрасывает ему пистолет.

Мимо шмыгнула стриптизерша. На ней были крошечные трусики, усыпанные стразами, — была видна поросль на бритом лобке. Какой-то коп ухватил ее за трусики. Она качнулась в его сторону.

Руби возился с посетителями. Высыпал окурки в мусорный бак. Убирал объедки. Прогонял собак с подиума. Разливал бухло. Подносил зажигалки к сигаретам. И ныл, ныл.

Какой-то ублюдок шлепнул его любимого президента. Битник, мать его. У него сбежала бухгалтерша. Ночью сбежала. Она отсосала ему. А его друзьям отсосать отказалась.

Он задолжал по налогам. Арден обещала помочь. Арден была шустрая баба — лгунья и воровка. Арден соврала насчет адреса. Битник пристрелил его героя.

Вошел Мейнард Мур. Он радостно приветствовал собравшихся. Восторженно завопил, снял шляпу и подбросил ее в воздух. Ее подхватила какая-то стриптизерша.

Мур подошел к Руби. Руби поморщился. Подскочил песик. Мур подхватил и поцеловал его. Потрепал за хвостик.

Руби снова поморщился: пацан — ну ты даешь! Мур отпустил пса и занялся Руби. Дал ему тычка, потянул за мезузу[18], сбил с него шляпу.

Уэйн наблюдал. Мур сдавил Руби. Дернул его за галстук. Потянул и отпустил его подтяжки. Пихнул в грудь. Руби скорчился от боли. Руби налетел на автомат, торгующий презервативами.

Мур выругал его. Руби достал носовой платок и вытер пот со лба. К нему подошел Уэйн. Уэйн остановился совсем близко от Мура.

— Пит в городе. Кое-кому очень не нравится то, что ты знаешь, так что тебя могут кое о чем попросить.

Уэйн откашлялся. Мур обернулся. Руби сжал цепочку от амулета-мезузы.

Мур улыбнулся:

— Уэйн, это Джек. Он — янки, но мы его все равно любим.

У Мура были какие-то неотложные дела. Уэйн сказал: о’кей. Хрен с ним — Уэнделл Д. может и подождать.

На дороге было пустынно. Дул легкий ветерок. Мур ехал на своей гражданской тачке. «Шеви» 409-й модели — все лакировано и отполировано, вплоть до выхлопных труб, — неслась по шоссе Стеммонс.

Уэйн ухватился за приборную доску. Мур прихлебывал водку из горла. Выхлоп у автомобиля был жуткий.

Вопило радио. Какой-то проповедник разорялся: «Джон Ф. (что значит, „фуфло“) Кеннеди поклонялся Красному Папе. Он продал душу Организации Жидоединенных Наций. Бог да благословит национального героя Ли X. (что значит „храбрец“) Освальда!»

Уэйн сделал потише. Мур рассмеялся:

— А тебе, я смотрю, правда уши режет — в отличие от твоего папаши.

Уэйн опустил козырек от ветра:

— В далласской полиции все такие или тебя на IQ не тестировали?

Мур подмигнул:

— Далласское полицейское управление работает с теми, с кем надо. У нас тут есть и куклуксклановцы, и ребята из Общества Джона Берча[19]. Это же как листовки твоего папаши. «Ты за красных — или за красно-бело-синих?»

Уэйн почувствовал, что надвигается дождь.

— Он этими листовками деньги зарабатывает. И не расхаживает в белом балахоне в какой-нибудь вонючей техасской дыре.

— Это уж точно, не расхаживает. Он печется о своей репутации.

И дождь полил. Да какой! Уэйн ему даже обрадовался. От выхлопов свербело в носу. Монотонно гудел мотор. Он все ворошил недавние события.

Западный Вегас: нападение первой степени, восемь эпизодов. Какой-то человек жестоко избивал цветных шлюх. Знакомился с ними на улице, приглашал домой. Избивал и снимал это дело на фотопленку — а лас-вегасскому полицейскому управлению было до лампочки. Ему — нет. Он поделился с Уэйном-старшим. Тот сказал, что все это чепуха.

Мур свернул с шоссе и принялся курсировать по переулкам. Он включил дальний свет. Он рассматривал номера припаркованных автомобилей. Заезжал на тротуары. Читал фамилии на почтовых ящиках. Нашел нужный. Притормозил и отключил мотор.

Уэйн прищурился. Уэйн прочел имя «Бауэрс». Мур ухватил бумажный пакет.

— Я на пару минут, лады?

Уэйн зевнул. Мур вылез из машины. Уэйн тоже.

Ветхий домик. На лужайке — выгоревшая трава. Облупившаяся краска и кое-где осыпавшаяся штукатурка. Мур поднялся на крыльцо и позвонил в дверь. Открыл мужчина. Мур сунул ему в лицо полицейский жетон. Затолкал его внутрь. Пинком захлопнул за собой дверь.

Уэйн размял затекшие мышцы. Уэйн принялся рассматривать машину. Пнул дверцы. Коснулся лакированных труб. Открыл капот. Нюхнул топливные клапаны. Учуял, откуда запах. Мысленно разложил его на составляющие вещества.

Теперь ты коп. И неплохой. Но химиком ты быть не перестал.

Раздался крик. Уэйн захлопнул крышку капота. Хлопок заглушил второй вопль.

Залаяли собаки. Отдернулись занавески. Соседи мигом обратили взоры на двор Бауэрса.

Появился ухмыляющийся Мур. Его слегка пошатывало. Он стирал с рубахи пятна крови.

Они поехали обратно в Большой Ди. Мур жевал табак. Покрутив ручку приемника, он поймал радиостанцию Вулфмэна Джека. И принялся подражать его завывающему голосу и подпевать ритм-энд-блюзу.

Они въехали в пределы Черного города. Нашли нужный дом: хибару из клееной фанеры.

Мур припарковался на лужайке, крепко задев стоявший там шикарный «линкольн». Окна в машине были опущены. Салон так и блестел.

— Зуб даю, скоро сделают тачку и назовут ее в честь покойника Кеннеди, и каждый ниггер будет из кожи вон лезть, чтобы заполучить такую.

Уэйн подошел к двери. Мур шел следом. Дверь была открыта. Уэйн заглянул внутрь и увидел негра. Тот стоял, согнувшись. Он был занят. Возился с телевизором — нажимал на кнопки, вертел провод. Но на экране было лишь шипение и «снег».

Уэйн постучал. Мур вошел не церемонясь — и сразу покосился на полочку в углу.

Светящаяся фигурка Джей-Эф-Кея. Портреты Бобби, вырезанные из газет. Кукла, изображающая Мартина Лютера Кинга[20].

Тут хозяин их увидел. Выпрямился. Вздрогнул. И согнулся вдвое.

Уэйн подошел к нему:

— Вы — мистер Джефферсон?

Мур сплюнул табачную жвачку. Плевок оросил стул.

— Он самый. Также «Джефф» или «Джеффи» — думаешь, я забыл о домашнем задании?

Джефф ответил:

— Да, я. Йессэр!

Уэйн улыбнулся:

— Вам нечего бояться. Мы ищем вашего…

— С чего это вашего брата частенько называют в честь президентов? У половины мной арестованных имена были громче моего.

— Да, точно, но я даже не знаю, как вам…

— Я раз повязал парня по имени Рузвельт Д. Маккинли, и он не имел понятия о том, где его мамаша услышала такое имя, что не может не удручать.

Джефф пожал плечами. Мур передразнил его. И достал дубинку.

На экране что-то блеснуло. Проявилась картинка. Ага — Ли Харви Освальд.

Мур плюнул на экран.

— Вот в честь кого бы вам детишек называть. Он убил моего друга Джея-Ди Типпита, вот был чувак — белый человек, одно слово, и в день его смерти мне стремновато быть в одной комнате с таким, как ты.

Джефф пожал плечами. Джефф покосился на Уэйна. Мур повертел в руках дубинку. Телеэкран погас. Затрещали лампы.

Джефф дернулся. У него подкосились ноги. Уэйн коснулся его плеча. Мур передразнил его.

— Сладкая парочка прям, вы двое. Чуть ли не ручкаетесь тут.

Это вывело его…

Уэйн пихнул Мура. Мур покачнулся. Мур сшиб настольную лампу. Джефф затрясся, как баба. Уэйн втолкнул его в кухню. Там было тесно. Почти все пространство занимала мойка. Уэйн прикрыл дверь носком ботинка.

— Уэнделл Дерфи ударился в бега. Он всегда отсиживается в Далласе, так что не мог бы ты намекнуть, где нам его искать.

— Сэр, я не…

— Не называй меня «сэр», просто скажи, что ты знаешь.

— Сэр, то есть я хотел сказать «мистер», я не знаю, где Уэнделл; провалиться мне на этом месте, если я вру.

— Не ври мне. Иначе я отдам тебя этому вон олуху.

— Мистер, я вам не вру. Я правда не знаю, где Уэнделл.

Затряслись стены. Из соседней комнаты раздался грохот и звон. Уэйн понял: это дубинка крушит стекло и фанеру.

Джефф затрясся. Джефф принялся ковырять заусенец.

Уэйн сказал:

— Попробуем так: ты работаешь на «Докторе Пеппере». Сегодня тебе дали зарплату.

— Да, провалиться мне…

— И ты сделал взнос за условное освобождение.

— И тут не сбрехали.

— Ну и у тебя остались деньги, и они жгут карман. А Уэнделл — твой постоянный партнер в азартных играх. Где-то, чую я, сегодня играют в кости — и ты можешь сказать мне где.

Джефф высосал кровь, выступившую из ранки от заусенца. Джефф шу-у-умно сглотнул.

— Тогда почему же я еще не там?

— Потому, что почти все деньги ты одолжил Уэнделлу.

Зазвенело стекло. Уэйн понял: дубинка расколошматила экран злополучного телевизора.

— Уэнделл Дерфи. Либо ты скажешь мне, где он, либо я сообщу техасским копам, что ты насилуешь белых детишек.

Джефф зажег сигарету. Джефф закашлялся, исторгая дым.

— Лидди Бейнс, бывшая баба Уэнделла. Знала, что я ему должен, приперлась сюда и сказала, что он вроде как в Мексику податься хочет. Ну я и отдал ей все деньги, только пять баксов себе оставил.

Затрещали доски. Заходили ходуном стены. Затрясся пол.

— Адрес этой Бейнс?

— Семьдесят первая и Дюнкерк. Маленький белый домик, второй от угла.

— А игра где?

— Восемьдесят третья и Клиффорд. За складом.

Уэйн открыл дверь. Мур отвесил ему поклон и подмигнул. От телевизора остались осколки. От полочки — горсть пыли. От стен — труха и щепы.

И все стало по-настоящему.

У Мура был маленький запасной пистолет. У Мура был обрез. Местный коронер[21] ходил у него в должниках. Он должен был подделать экспертизу огнестрельных ранений.

У Уэйна пересохло во рту. У Уэйна мурашки побежали по телу. У Уэйна аж яйца сморщились.

Они снова сели в машину. Заехали в самое сердце Черного города. Добрались до домика Лидди — там было пусто. Лидди, где же ты?

Притормозив у ближайшего таксофона, Мур набрал диспетчерскую и навел справки о Лидди Бейнс — приводов за ней не числилось, в розыске она не состояла. И машины у нее не было.

Они приехали на пересечение Тридцать восьмой и Клиффорд-авеню. Сплошь мусорные кучи да остовы брошенных автомобилей. Винные магазины и станции переливания крови. Мечеть Мухаммеда номер двенадцать.

За складским помещением кое-что сразу бросилось в глаза: яркий свет фонарей, склоненные лица, расстеленное на земле одеяло.

Какой-то толстяк кидал кости. Плотный парень хлопал себя по лбу. Тощий типчик считал наличные.

Мур бросил машину на Восемьдесят второй. Мур прихватил обрез. Уэйн достал свою пушку. Мур заткнул уши берушами.

— Если он там, арестуем его. Потом вывезем на окраину и там разберемся.

Уэйн попытался что-то ответить. Но ему сдавило горло. Он что-то пискнул. Мур подмигнул. Мур хихикнул.

Они пошли. Они нырнули в тень. Они пригнулись. Воздух стал сухим-сухим. Земля качнулась. Уэйн едва не упал.

Они подобрались ближе. Уэйн услышал оживленную беседу. Уэйн увидел Уэнделла Дерфи.

Ноги окончательно перестали его слушаться. Он споткнулся. Пнул носком банку пива. Игроки тут же вскинулись:

— Че-го?

— Кто это еще?

— Мама, это ты?

Мур прицелился и выстрелил. Мур попал в троих. Расстрелял их ноги. Продырявил одеяло. Раскидал банкноты.

Грохотали ружейные выстрелы — двенадцатый калибр — на пике децибел.

Уэйна накрыла шумовая волна. Волна оглушила Уэйна. А порох лишил его способности видеть. Мур попал в мусорный бак. Ублюдок слинял.

Уэйн протер глаза. Зрение частично вернулось. Игроки завопили и бросились врассыпную. Уэнделл Дерфи улепетывал что было духу.

Мур прицелился — слишком высоко. Мур расстрелял стену. Завизжали, отскакивая, пули. Они сбили с Дерфи шляпу. Изрешетили ленту на тулье. Отстрелили перо.

Дерфи побежал. Уэйн — за ним.

Он прицелился вверх и вперед. Дерфи прицелился, обернувшись назад. Оба выстрелили. Вспышки осветили пространство. Застучали по стене пули.

Уэйн все видел. Уэйн все чувствовал. Но ни хрена не слышал.

Он выстрелил. И промазал. Дерфи выстрелил. И тоже промазал. Вспышки у дула. Ощутимые звуковые волны. Но ни одного мало-мальски слышанного звука.

Они бежали. Они остановились. И дернули с новой силой.

Уэйн выстрелил шесть раз — опустошил барабан револьвера. Дерфи выстрелил восемь раз — разрядил обойму.

Пальба прекратилась. Темно. Никаких путеводных огней…

Уэйн споткнулся. Оскользнулся. Упал. Шлепнулся на землю. Лицом в грязь. Он чуял порох. Уткнулся носом в ноябрьскую жижу и сигарные окурки.

Он перекатился на спину. И увидел полицейские мигалки. Вертящиеся вишнево-красные огоньки. Две патрульные машины — позади него — «форды» далласского полицейского управления.

Он услышал голоса. Поднялся. Отдышался. И побрел назад. Его ботинки скрипели. Он это чувствовал.

Там стояли копы. И Мур с ними. Игроки лежали, распластавшись на земле. Они были скованы по рукам и ногам — словом, хана ребятам.

Разодранные штаны. Ожоги от дроби и пулевые раны — до кости. Они рвались и извивались. Уэйн даже услышал приглушенные крики.

Подошел Мур. Мур что-то сказал. Мур завопил. Уэйн расслышал: «Бауэрс». Пробки в ушах с треском раскрылись. Он наконец стал нормально слышать.

Мур помахал давешним бумажным пакетом. Мур открыл его. Уэйн увидел кровь и хрящи. Уэйн увидел мужской большой палец.

5. (Даллас, 23 ноября 1963 года)

Траурные венки на окнах, приспущенные флаги и портреты с черной полосой. Восемь утра следующего дня — домовладение «Гленвуд» скорбит по Джеку.

В доме два этажа. Двенадцать выходящих во двор окон. Цветы и фигурки Джей-Эф-Кея.

Литтел прислонился к машине. Фасад сразу увеличился в размерах. Солнце слепило. Он увидел автомобиль Арден Смит — грузовичок, взятый напрокат в «Ю-хол»[22].

Он взял авто из гаража ФБР. Пробил по базе адрес Арден Смит. Она вернулась прямо домой. Он записал номер и марку ее машины. И сразу же распознал ее «шеви».

Она была в чем-то замешана. Она видела убийство. Она сбежала от далласской полиции. Вид ее грузовичка сразу дал ему понять: БЕГЛЯНКА.

Она жила в секторе 2-Д. Он проверил двор: ее окна выходили туда — но ни венков, ни приспущенного флага, ни фигурок.

Он работал до полуночи. Ему выделили кабинет. На третьем этаже царил бедлам. Копы допрашивали Освальда. Повсюду толпились телевизионщики с камерами.

Его план по освобождению бродяжек сработал: Роджерсу удалось смыться. Двум настоящим бродяжкам — тоже. Он виделся с Гаем Б. И наказал ему надавить на Ли Бауэрса.

Он прочел запись его показаний. Прочел заметки далласских полицейских. Они существенно рознились. Мистер Гувер издаст постановление. Агенты распространят его. С тем чтобы единственной находящейся в разработке была версия об одиночном стрелке.

Ли Освальд представлял проблему. Так говорил Гай. Гай назвал его «чокнутым».

Ли не стрелял. Стрелял снайпер — с карниза того этажа, на котором находился и Ли. Роджерс стоял у забора и стрелял оттуда.

Ли знал посредника, через которого с ним работал Гай. Копы и федералы обрабатывали его всю ночь. Он не сказал ни слова. Гай уверял, что знает почему.

Мальчишка желал всеобщего внимания. Мальчишка — конченый человек.

Литтел посмотрел на часы — было 8:16 утра — тихо, над землей нависли облака.

Он сосчитал флаги. Он сосчитал венки. В «Гленвуде» любили Джека. И он знал за что. Он и сам некогда любил Джека. И Бобби тоже.

Он пытался примкнуть к ним. Кемпер Бойд предложил его кандидатуру. Бобби был возмущен его прошлым. Бойд же служил нескольким господам: работал на братьев Кеннеди и одновременно на ЦРУ.

Бойд нашел Литтелу работу: Уорд, познакомься с Карлосом Марчелло.

Карлос Джека и Бобби ненавидел. Джек и Бобби отвергли Литтела. Он тоже стал ненавидеть. Он подвел под свою ненависть теоретическую базу.

Он ненавидел Джека. Он знал Джека. При ближайшем рассмотрении имидж заметно тускнел. У Джека был подвешен язык. У Джека были шарм и лоск. Но добродетельным он не был.

А вот Бобби — был. Бобби излучал добродетель и правильность. Бобби наказывал плохих людей. Теперь он ненавидел Бобби. Бобби вышвырнул его вон. Бобби его преданность оказалась не нужна.

Мистер Гувер установил жучки в местах сборищ мафиози. Он чуял, что скоро будет покушение. Но ни Джеку, ни Бобби об этом не сказал.

Мистер Гувер знал Литтела и прекрасно разбирался в причинах его ненависти. Мистер Гувер и подстрекнул его сделать Бобби больно.

У Литтела были доказательства. Которые выносили приговор Джо Кеннеди. Литтел мог доказать, что Джо и мафия давным-давно повязаны. Он встречался с Бобби — всего на полчаса — пять дней назад.

Он пришел к нему в кабинет и поставил кассету. Ту самую, которая компрометировала Джо Кеннеди. Бобби был умен. И вполне мог связать кассету с покушением. Бобби мог расценить кассету как угрозу.

Не надо обвинять в убийстве мафию. Дабы не запятнать имя Кеннеди. Дабы не потускнел нимб над головой святого Джека. Ощущай свою сопричастность. Чтоб тебе было хрено-о-ово. Твой крестовый поход против мафии убил твоего брата. Мы убили Джека, чтобы сделать тебе больно.

Литтел посмотрел выпуск новостей. Вчера поздно вечером президентский самолет приземлился в аэропорту Вашингтона. Спокойный Бобби вышел его встречать. Бобби утешал Джеки.

Литтел убил Кемпера Бойда по приказу Карлоса. Это причинило ему боль. Он был должником мафии. Так он покрыл свой долг.

Он увидел Бобби и Джеки. Это было даже больнее, чем убить Бойда.

Из дома вышла Арден Смит.

Она шла быстрым шагом. Она волокла большой мешок. Она несла ворох юбок и стопку простыней. Литтел подошел к ней. Арден Смит подняла глаза. Литтел предъявил свое удостоверение.

— Слушаю вас.

— Дили-Плаза, помните? Вы были свидетельницей покушения.

Она прислонилась к грузовичку. Уронила мешок. Опустила ворох белья.

— Я наблюдал за вами в участке. Вы прикинули, какие у вас шансы, и ловко слиняли. Должен признать, я восхищен тем, как вы все это проделали, но не могли бы вы объяснить почему?

— В моих показаниях не было необходимости. Пятеро или шестеро видели то же самое, что и я, и потом, я хотела побыстрее отделаться от неприятных воспоминаний.

Литтел тоже прислонился к машине:

— И теперь вы съезжаете.

— Это временно.

— Покидаете Даллас?

— Да, но это не имеет никакого отношения ко вчерашнему…

— Я уверен, что это не имеет отношения к тому, что произошло во время проезда кортежа, и все, что меня интересует, — зачем вы украли запись своих показаний и водительские права с планшет-блокнота?

Она откинула волосы со лба:

— Послушайте, мистер…

— Литтел.

— Мистер Литтел, я искренне хотела исполнить свой гражданский долг. Я поехала в полицейский участок и пожелала дать показания анонимно, но офицер задержал меня. В самом деле, у меня был шок, понимаете? Я просто хотела вернуться домой и начать собирать вещи.

Да, ее слова звучали убедительно. У нее был южный выговор, говорила она отчетливо и твердо. Чувствовалось, что она неглупа и образованна.

Литтел улыбнулся.

— Зайдемте внутрь? А то тут как-то неудобно разговаривать.

— Хорошо, только заранее прошу извинения, у меня в квартире такое…

Литтел улыбнулся. Она улыбнулась в ответ. Какой-то мальчишка завопил: «Не стреляй в меня, Ли!»

Дверь была открыта. В передней царил бардак. Упакованные вещи, тележки для перевозки.

Она закрыла дверь. Составила стулья. Взяла чашку с кофе. Они уселись. Она закурила сигарету.

Литтел отодвинул стул назад. Ему мешал сигаретный дым. Он достал блокнот. Повертел в пальцах ручку.

— Что вы думаете о Джоне Кеннеди?

— Странный вопрос.

— Просто ради любопытства. Вы не похожи на женщину, которой легко понравиться, — и я не представляю, что вы вот так стояли в толпе зевак, наблюдавших за президентским лимузином.

Она положила ногу на ногу:

— Мистер Литтел, вы совсем меня не знаете. На мой взгляд, ваш вопрос говорит скорее о вашем отношении к мистеру Кеннеди, хотя вы, наверное, в этом и не признаетесь.

Литтел улыбнулся:

— Откуда вы родом?

— Из Декейтера, штат Джорджия.

— И куда переезжать собрались?

— Попробую пожить в Атланте.

— Сколько вам лет?

— Вы знаете, сколько мне лет, потому что пробили меня по базе, прежде чем приехать сюда.

Литтел улыбнулся. Она улыбнулась в ответ. Она стряхнула пепел в чашку.

— Всегда думала, что агенты ФБР работают в паре.

— У нас не хватает людей. Мы, знаете, не планировали, что в этот уик-энд у нас тут будет покушение на президента.

— Где ваше оружие? У всех ваших людей, кого я видела в участке, были револьверы.

Он сжал ручку в пальцах:

— Вы же видели мое удостоверение.

— Да, но только вы слишком много вопросов задаете. Что-то здесь явно не так.

Ручка щелкнула. Пролились чернила. Литтел отер руки о плащ.

— Вы не новичок в подобных ситуациях. Это я еще вчера заметил, а ваше последующее поведение только подтвердило мою догадку. Вам надо попытаться убедить меня в…

Зазвонил телефон. Она пристально посмотрела на него. Телефон прозвонил три раза. Она встала. Прошла в спальню. Закрыла дверь комнаты.

Литтел вытер руки, измазав чернилами пальто и брюки. Огляделся. Стал изучать комнату, заглядывая во все углы.

Ага…

Комод на тележке. Четыре ящика, набитых до отказа.

Он встал. Он проверил ящики. Покопался в чулках и нижнем белье. Пальцы скользнули по какой-то гладкой поверхности — пластиковой карточке — он вытащил ее.

Ага…

Водительское удостоверение, выданное в штате Миссисипи. На имя Арден Элейн Котс.

Адрес — до востребования. Дата рождения — 15 апреля 1927 года. В техасских правах стояло: 15 апреля 1926-го.

Он сунул права обратно. Он задвинул ящики. И быстро сел на место. Скрестил ноги. Принялся рисовать каракули в блокноте. Притворился, будто что-то пишет.

Вошла Арден Смит. Арден Смит улыбалась и играла.

Литтел спросил:

— Почему вы решили наблюдать за кортежем из Дили-Плаза?

— Потому что решила, что оттуда будет виднее всего.

— Это не совсем так.

— Я просто слышала, что это так.

— И кто вам такое сказал?

Она сморгнула:

— Никто. В газете прочитала, когда там объявили маршрут прохождения кортежа.

— Когда это было?

— Ну, не помню, с месяц назад или около того.

Литтел покачал головой:

— Это неправда. Маршрут объявили ровно десять дней назад.

Она пожала плечами:

— Я плохо запоминаю даты.

— И это не так. Вы хорошо их запоминаете — как хороши вы и во всем остальном.

— Вы этого не знаете. Вы не знаете меня.

Литтел пристально посмотрел на нее. У нее мурашки пробежали по телу.

— Вы чем-то напуганы, вот и убегаете.

— Вы чем-то напуганы, и это не просто допрос ФБР.

У него пошли мурашки по телу.

— Чем вы занимаетесь?

— Я — бухгалтер по найму.

— Я не об этом спросил.

— Я веду бухгалтерию так, чтобы избавить бизнесменов от проблем с налоговой службой.

— Я спросил: где вы работаете?

Она всплеснула руками:

— В клубе «Карусель».

Он всплеснул руками. «Карусель» — это Джек Руби. Руби это мафия и коррумпированные копы.

Он посмотрел на нее. Она посмотрела на него. Они друг друга поняли.

6. (Даллас, 23 ноября 1963 года)

Охраны — никакой. Хреново работают. Халтурят!

Пит бродил по штаб-квартире далласского полицейского управления. Гай добыл ему пропуск. Который ему не понадобился. Некий тип торговал фальшивыми пропусками — а также травкой и порнооткрытками.

Двери первого этажа были открыты настежь. Какие-то типы переговаривались между собой. Охранники позировали фотокорам и операторам. Шнуры от камер змеями опутали тротуар. Фургоны телекомпаний заполнили улицу.

Повсюду шныряли репортеры. Давайте возьмем интервью у окружного прокурора. И у копов тоже. Их тут уйма, копов, — федералы, люди из службы шерифа, далласское ПУ — и всем не терпится высказаться.

Освальд сочувствует коммунистам. Освальд — сам коммунист. Освальд любит Фиделя, фолк-музыку и черных девочек. Он любит этого, черножопого — Мартина Люцифера Кинга. Мы уверены, что это он. Мы нашли оружие. По-моему, он педик. Он отказывается мочиться в общую парашу.

Пит бродил по участку. Проверял, куда ведут те или иные коридоры. Набросал планы этажей. У него болела голова — давно-о-о болела — и было с чего.

Барби все знала.

Она сказала:

— Это вы его убили. Ты, Уорд и мафиози, на которых вы работаете.

Он лгал. Откровенно и нелепо. Барби его насквозь видела.

Она сказала:

— Уедем из Далласа.

Он ответил:

— Нет.

Она поехала на работу в клуб. Он дошел дотуда пешком. Дела шли из рук вон. Барби пела для трех трансвеститов. И смотрела прямо сквозь него. Он вернулся домой один. И спал в одиночестве. Барби спала в сортире.

Пит бродил по зданию. Поднялся в убойный отдел. Возле комнаты 317 толпились желающие поглазеть — у самой двери. Какой-то коп широко распахнул ее — нате, смотрите!

Вот Освальд. Вид у него помятый. Он прикован к стулу.

Толпа приблизилась. Коп закрыл дверь. И начались разговоры.

Я знал Джея-Ди. Джей-Ди был куклуксклановцем. Джей-Ди им не был. Его скоро переведут отсюда. Ну да — в окружную тюрьму.

Пит бродил. Пит уворачивался от типов с тележками. Типы продавали сэндвичи. Другие типы их поедали. С сэндвичей тек кетчуп.

Пит набрасывал план коридоров. Пит делал заметки. Туалетная кабинка — одна штука. К ней примыкает «обезьянник». Камеры для задержанных в полуподвальном помещении. Конференц-зал. Брифинги, телерепортеры, операторы.

Пит наткнулся на Джека Руби. Тот раздавал авторучки в форме мужского члена. Увидел Пита — и аж затрясся. Перепугался насмерть. Рассыпал все ручки. Ни-и-изко наклонился и сгреб свой товар.

Даже штаны треснули. Ба, трусы в шотландскую клетку!

Мейнард Мур ему сразу не понравился: перегар, гнилые зубы, клановские шуточки.

Они встретились на парковке. Сидели в машине Гая. Место с видом на церковь, куда ходили по преимуществу черные, и станцию переливания крови. Мур притащил упаковку пива и уже успел высосать одну банку.

Пит спросил:

— Ты прижал Руби?

Мур ответил:

— Ну да. И думаю, он все знает.

Пит откинул сиденье. Мур поджал колени:

— Эй, мне тесно.

Гай опорожнил пепельницу:

— Подробней давай. Если уж Джек открывает рот, то его не заткнуть.

Мур открыл второе пиво.

— Ну, все — я хотел сказать, вся команда — собрались в мотеле Джека Зангетти в Олтусе, Оклахома, где место для настоящих мужиков, а не для баранов.

Пит защелкал суставами пальцев:

— Кончай лирику.

Мур рыгнул:

— «Шлиц». Завтрак для чемпионов.

Гай сказал:

— Мейнард, черт тебя побери!

Мур захихикал.

— Ну, короче, Джек З. звонит своему старому приятелю Джеку Р. Говорит, что пилота с французиком на баб потянуло, ну, Джек Р. и пообещал кого-нибудь привезти.

«Пилот» — Чак Роджерс. «Французик» — снайпер. Давайте следить, чтобы никаких имен.

Пит сказал:

— Продолжай.

— Ну, Руби и заявился со своим дружком Хэнком Киллиамом и двумя девками — Бетти Макдональд и Арден какой-то. Бетти согласилась обслужить парней, но Арден нет, и французику это, естественно, не понравилось. Ну, он дал ей оплеуху, она двинула его горячей сковородкой и смылась. Ну и выясняется, что Руби не знает, где живет эта Арден, и вообще считает, что она живет под кучей вымышленных имен. И самое хреновое, что все присутствующие видели винтовки и мишени, а может, и план Дили-Плазы, который там валялся.

Гай улыбнулся: Гай выразительным жестом провел пальцем по шее. Пит покачал головой. Пит вспомнил да-а-а-авние события.

Взрывается бомба. Взметается пламя. Вспыхивают женские волосы.

Мур рыгнул:

— «Шлиц». Лучшее пиво Милуоки.

Пит сказал:

— Ты убьешь Освальда.

Мур поперхнулся и исторгнул пивную пену.

— Ну уж не-е-ет. Только не этого парня. Я вам что, камикадзе какой? Притом у меня еще эта чертова экстрадиция и сосунок партнер, сущая баба.

Гай откинул свое сиденье. Гай потеснил Мура.

— Вы с Типпитом лажанулись. Ты остался должен маркёру, так что у тебя есть шанс расплатиться.

Мейнард уже открывал третью банку.

— He-а. Я не собираюсь спускать свою жизнь в толчок из-за того, что задолжал пару баксов каким-то макаронникам, у которых и так денег куры не клюют.

Пит улыбнулся:

— Хорошо, хорошо, Мейнард. Просто узнаешь, когда его будут перевозить. А остальное — наше дело.

Мур рыгнул:

— Это я сделаю. Такое дело не помешает всему остальному.

Пит потянулся назад. Пит поднял рычажок, открыв заднюю дверь. Мур выбрался из машины, потянулся и помахал на прощанье.

Гай буркнул:

— Мудак деревенский.

Мур запрыгнул в «шеви» и резко рванул с места.

Пит сказал:

— Я убью его.

Бетти Макдональд жила в Оук-Клиффе — словом, ебеня те еще.

Пит позвонил в далласскую полицию. Представился копом и получил о ней данные: четыре привода за проституцию, по одному разу привлекалась за подделку чека и за хранение наркоты.

Фамилию таинственной «Арден» выяснить так и не удалось.

Он остановился у «Мунбим-лаунж». В совладельцах заведения числился Карлос. Всеми делами на месте заправлял Джо Камписи.

Вся далласская полиция ходила в должниках у Джо. Копы делали ставки. Копы проигрывались. Копы обеспечивали Джо прибыли. Джо брал изрядно — собственно долг плюс двадцать процентов сверху.

Пит потрепался с Джо. Пит занял у него десять штук. Никто не сказал: убей их. Никто не сказал: припугни их. Никто ни хрена ничего не сказал. Гай не был мафиози. Так что нужды Гая никого не волновали.

Джо угостил его пирогом-кальцоне с сыром и окороком. Сыр застревал в зубах.

Он уехал. Он принялся рыскать по Оук-Клиффу. Он нашел адрес: ветхий одноэтажный дом, три маленькие квартирки в ряд.

Он припарковал авто. Положил пять тысяч в коробку из-под пирога. Постучал в квартиру. Огляделся в поисках свидетелей.

Дома никого нет — и свидетелей тоже не наблюдается.

Он достал из кармана расческу. Расправил зубья. Легко вскрыл замок. Вошел и медленно притворил за собой дверь.

В гостиной пахло марихуаной и тушеной капустой — свет из окон вполне его устраивал.

Гостиная, кухня, спальня. Три комнаты в ряд.

Он отправился на кухню. Открыл холодильник. О его ноги потерся кот. Он бросил ему найденную тут же рыбу. Кот набросился на нее. Сам Пит набросился на сырный соус.

Он обошел квартирку. Кот ходил за ним по пятам. Он принялся расхаживать по гостиной. Задернул шторы. Прихватил кресло и уселся у двери.

Кот запрыгнул к нему на колени. Кот стал царапать коробку от пирога. В комнате было холодно. В кресле было удобно. На Пита нахлынули воспоминания:

Вот Эл-Эй — 14 декабря 1949 года.

Он стал копом. Нашел отличный приработок. Начал заниматься шантажом. Тряс гомиков. Постоянно пасся в местах их «свиданий».

Служил «секьюрити» на приватных карточных играх. Организовывал подпольные аборты. Он француз, из Квебека, Канада. Он был на войне. Он получил гринкарту и натурализовался в Штатах.

В конце сорок восьмого в Эл-Эй приезжает его брат, Фрэнк.

Фрэнк — врач. У Фрэнка — дурные привычки. Фрэнк заводит сомнительные знакомства. Развлекается с девочками. Играет — и проигрывается в пух и прах.

Фрэнк занимается подпольными абортами. Он пользует Риту Хейворт[23]. Он приобретает репутацию Звездного Абортмахера. Играет в карты. Становится завсегдатаем карточных четвергов Микки Коэна[24].

Фрэнк общается с «коллегами по цеху». Знакомится с Рут Милдред Крессмейер. Рут тоже занимается абортами. Рут обожает своего сынка, Хьюи. Он — налетчик.

На берлогу Микки Коэна, где собирались игроки, был совершен налет. У Хьюи с лица сползает маска. Игроки узнают его. Пит был нездоров. Пит в тот вечер сидел дома. Микки «заказал» Питу Хьюи.

Хьюи залег на дно. Пит нашел его: он прятался в заброшенном борделе в Эль-Сегундо.

Пит поджег помещение. Стоя на заднем дворе, наблюдал, как горит дом. Метнулись четыре фигуры. Пит расстрелял их. Пит слышал их крики, видел, как они рухнули в пламя.

Было темно. На их головах загорелись волосы. Лиц было не разглядеть из-за дыма. Газетчики подняли шум: в СГОРЕВШЕМ ДОМЕ НА ПЛЯЖЕ НАЙДЕНЫ ЧЕТЫРЕ ТРУПА.

Журналисты идентифицировали жертв: Рут, Хьюи, подружка Хьюи и…

Врач-канадец — Франсуа Бондюран.

Кто-то позвонил их папе. Кто-то настучал на Пита. Папа позвонил ему. Папа умолял: скажи, что это НЕПРАВДА. Что это был НЕ ТЫ.

Пит замялся. Пит попытался разубедить отца. Питу это не удалось. Родители были безутешны. Родители отравились выхлопными газами. Их трупы разлагались в машине.

Кот заснул. Пит погладил его. Время точно остановилось. Он с удовольствием погрузился в темноту.

Он задремал. Он заерзал во сне. Он что-то услышал. Дверь открылась. Ему в лицо ударил свет.

Пит вскочил. Кот скатился на пол. Шлепнулась коробка из-под пирога.

Пришла Бетти Мак. Белокурые волосы. Кудряшки. Многоцветные тени для век.

Она увидела Пита. Она завопила. Пит схватил ее. Пит пинком захлопнул дверь.

Она царапалась. Она орала. Она впилась ногтями в его шею. Он зажал ей рот. Она его укусила.

Он споткнулся. Он пнул коробку из-под пирога. Он задел выключатель на стене. Зажегся свет. Из коробки вылетели купюры.

Бетти посмотрела вниз. Бетти увидела деньги. Пит отпустил ее. Пит потер место укуса.

— Господи Иисусе, забирай это. Забирай и вали, пока никто до тебя не добрался.

Она расслабилась. Он тоже. Она обернулась и посмотрела ему в лицо.

Пит щелкнул выключателем. Свет погас. Они стояли близко-близко.

Пит спросил:

— Арден?

Бетти кашлянула — «хрипунец» курильщика. Пит учуял запах ее последнего косяка.

— Я не стану ее трогать. Ты же знаешь, что вы были у…

Она коснулась его губ:

— Не говори этого вслух. Не называй имен.

— Тогда скажи мне, где…

— Арден Берк. Кажется, она живет в «Гленвуде».

Пит проскользнул мимо нее. Ее волосы коснулись его лица. Одежда провоняла ее духами. Он выбрался на улицу. В месте укуса пульсировала кровь. Дневной свет ослепил его.

Дорога была перегружена. И Пит знал отчего.

Совсем близко Дили-Плаза. Давайте сходим туда с детишками. Проникнемся историей и съедим по хот-догу.

Он выехал за пределы Оук-Клиффа. Он нашел дом Арден. Сорок с лишним квартир. Проверил подъездные пути. Огороженный со всех сторон стенами четырехугольный двор исключал легкое и быстрое проникновение со взломом.

Он проверил почтовые ящики. Имени Арден Берк нигде не значилось, зато в квартире 2-D жила Арден Смит.

Пит бродил по двору. Пит читал таблички на дверях: 2-А, 2-В, 2-С…

Стоп — прямо сейчас.

Он узнал костюм. Узнал силуэт и редеющую шевелюру. Отошел на шаг. Нагнулся. И увидел…

Уорда Литтела и высокую женщину. Они стояли близко-близко и разговаривали, и не было им дела до остального мира.

Вставка: документ

2.12.58.

Расшифровка телефонных переговоров по заказу ФБР.

С пометками: «Записано по указанию директора» / «Уровень секретности 1-А: только для глаз директора». Участники разговора: директор Гувер, Уорд Дж. Литтел.

ЭГ: Мистер Литтел?

УЛ: Добрый день, сэр. Как вы?

ЭГ: Оставим любезности. Лучше расскажите мне о Далласе. Метафизика в виде скорбящих о трагедии горожан меня не интересует. Переходите сразу к делу.

УЛ: Я назвал бы ситуацию обнадеживающей, сэр. Минимум разговоров о заговоре и крепнущее единодушие во взглядах, несмотря на противоречивые показания некоторых свидетелей. Я провел достаточно времени в штаб-квартире далласского ПУ, и мне сообщили, что президент Джонсон позвонил шефу Карри и лично окружному прокурору и выразил желание, чтобы это единодушие крепло и дальше.

ЭГ: Линдон Джонсон — человек прямолинейный и настойчивый, к тому же он разговаривает на языке, который понятен этим деревенщинам. Итак, продолжайте о свидетелях.

УЛ: Я хотел сообщить, что наиболее опасных вполне можно припугнуть, опровергнуть или разубедить.

ЭГ: Вы прочли запись показаний, понаблюдали за ходом допросов и пережили неизбежный в подобных случаях шквал признаний от телефонных сумасшедших?

УЛ: Верно, сэр. Телефонные сумасшедшие оказались необычайными фантазерами, однако заставили и задуматься. Много кто в Далласе недолюбливал Джона Кеннеди.

ЭГ: Да, и было за что. Продолжим о свидетелях. Вы никого из них не допрашивали лично?

УЛ: Нет, сэр.

ЭГ: Попадались ли свидетели с откровенно провокационными показаниями?

УЛ: Нет, сэр. На данный момент мы имеем относительное единодушие касательно количества выстрелов и направлений, откуда эти выстрелы были сделаны. Весьма относительное, сэр. Не думаю, что оно сойдет за официальную версию.

ЭГ: Как вы можете расценить расследование на данном этапе?

УЛ: Как некомпетентное.

ЭГ: А определить?

УЛ: Как неупорядоченное.

ЭГ: Как вы расцениваете меры по охране мистера Освальда?

УЛ: Как явно недостаточные.

ЭГ: И вас это беспокоит?

УЛ: Нисколько.

ЭГ: Генеральный прокурор требует сообщить ему последние данные расследования. Что я должен ему сказать?

УЛ: Что его брата пристрелил психопат-одиночка.

ЭГ: Черный принц отнюдь не слабоумный. Ему известно все то же, что и большинству посвященных.

УЛ: Так и есть, сэр. И еще он должен чувствовать свою сопричастность.

ЭГ: В вашем голосе мне послышалось неподобающее сочувствие. Вспоминается ваше, мягко говоря, неоднозначное отношение к мистеру Роберту Ф. Кеннеди.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: На ум приходит ваш хвастливый клиент Джеймс Риддл Хоффа. Черный принц — его ночной кошмар, так?

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Уверен, мистеру Хоффе хотелось бы узнать, что Черный принц думает о столь вызывающем убийстве.

УЛ: Я бы и сам не прочь это узнать, сэр.

ЭГ: А также я не мог не вспомнить еще об одном вашем клиенте — беспощадном Карлосе Марчелло. Подозреваю, что он тоже желал бы прочитать взбудораженные мысли в голове генпрокурора.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Неплохо было бы обзавестись источником информации, близким к Принцу.

УЛ: Посмотрю, что я смогу сделать.

ЭГ: Мистер Хоффа неподобающе злорадствует, думается мне. Вот что он сказал «Нью-Йорк таймс» (цитирую): «Теперь Бобби — обычный юристик» (конец цитаты). Что ж, похвальное заявление, — но лично я полагаю, что некоторые достойные представители итальянской диаспоры предпочли бы, чтобы он был сдержанней в своих высказываниях.

УЛ: Я дам ему совет попридержать язык, сэр.

ЭГ: Кстати, раз уж мы об этом заговорили. Вы знали, что у Бюро было заведено дело на Джея-Ди Типпита?

УЛ: Не знал, сэр.

ЭГ: Этот человек состоял в Ку-клукс-клане, Национальнойпартии за права штатов, Партии национального возрождения и отколовшейся от них организации сомнительного толка под названием «Легион молнии». Он был тесно связан с офицером далласского ПУ по имени Мейнард Делберт Мур — человеком таких же политических убеждений и, по слухам, весьма неосторожным.

УЛ: Вы получили эту информацию из источника в далласском ПУ, сэр?

ЭГ: Нет, у меня есть корреспондент в Неваде. Консерватор, издает агитационные листовки, имеет прочные и разнообразные связи среди «правых».

УЛ: Мормон, сэр?

ЭГ: Да. Все невадские фюреры-неудачники — мормоны, а этот человек, бесспорно, самый талантливый из них.

УЛ: Звучит заманчиво, сэр.

ЭГ: ВЫ на что-то намекаете, мистер Литтел. Мне прекрасно известно, что Говард Хьюз просто слюной исходит от желания заполучить Лас-Вегас и кипятком писает от мормонов. Я всегда готов делиться с вами информацией, если вы просите ее так, чтобы не оскорбить мою осведомленность.

УЛ: Прошу прощения, сэр. Вы разгадали мои намерения, а этот человек и вправду кажется интересным.

ЭГ: Он весьма полезен и разносторонен. К примеру, листовки обличительного характера он выпускает тайно. И некоторых своих корреспондентов использует как информаторов в среде куклуксклановских группировок, которые находятся под прицелом ФБР из-за махинаций с почтой. Таким образом, он способствует устранению конкурентов по бизнесу.

УЛ: И он был знаком с покойным офицером Типпитом.

ЭГ: Был знаком с ним или с его деятельностью. Считал либо не считал его идеологически нестабильным и чересчур вызывающим. Меня всегда забавляет круг знакомств того или иного человека в том или ином контексте. Так, например, агент-командир нашего далласского офиса сообщил мне, что в городе сейчас находится некий Гай Уиллис Бэнистер. А еще один наш агент проинформировал меня, что видел в Далласе вашего друга Пьера Бондюрана. Человек, не обделенный воображением, может заметить это совпадение и связать его с деятельностью вашего общего приятеля Карлоса Марчелло и его неприязнью к царствующей фамилии, однако я не расположен к подобным выводам.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Судя по вашему тону, вы хотите просить об одолжении. Для мистера Хьюза, не иначе?

УЛ: Да, сэр. Мне бы хотелось просмотреть досье Бюро на владельцев вегасских отелей-казино, а также документы комиссии штата Невада по азартным играм, комитета по контролю и надзору за деятельностью операторов азартных игр и комитета по контролю над распространением спиртных напитков.

ЭГ: Ответ положительный. «Квипрокво?»[25]

УЛ: Конечно, сэр.

ЭГ: Мне бы хотелось предотвратить нежелательные разговоры про мистера Типпита. Если в далласском офисе на него есть отдельное досье, я желаю, чтобы оно исчезло до того, как мои менее доверенные коллеги пожелают предать содержащуюся в нем информацию огласке.

УЛ: Я позабочусь об этом сегодня же вечером, сэр.

ЭГ: Как думаете, версия о стрелке-одиночке получит признание?

УЛ: Сделаю все возможное, чтобы так и было.

ЭГ: Всего хорошего, мистер Литтел.

УЛ: До свидания, сэр.

7. (Даллас, 23 ноября 1963 года)

Хватит. Дальше некуда. Перебор.

Отель гудел. Отель порицал Ли Освальда. Мест не было — забито под завязку — корреспонденты спали по трое. Постоянно висели на телефоне. Выливали на себя всю горячую воду. Нагрузили поручениями гостиничную обслугу.

Наши гости скорбят. Наши гости оплакивают потерю. Наши гости смотрят телевизор. Они не выходят из своих комнат. Они звонят домой. Они обсуждают Большое Шоу.

Уэйн мерил шагами свой номер. Уэйна мучила головная боль — после давешней пальбы.

Звонили из гостиничной обслуги. Извинялись за опоздание. Мейнард Мур не звонил. Дерфи смылся. Муру было плевать.

Мур не стал выписывать ордеров. Не стал фиксировать задержаний. Мур составил подробный рапорт о провальной операции по задержанию игроков в кости. Одному парню прострелили коленную чашечку. Другой потерял литр крови. Третий лишился мизинца.

Мистер Бауэрс лишился большого пальца. Уэйну всю ночь снилась эта картина.

Он не спал до утра. Смотрел телевизор. Звонил в пограничную службу. Выписал несколько постановлений о проверке пересекающих границу. Четыре патруля задержали похожих людей и перезвонили ему.

У Уэнделла Дерфи были шрамы от порезов. Хреново. Ни у одного из задержанных шрамов не оказалось.

Он позвонил Линетт. Позвонил Уэйну-старшему. Линетт оплакивала Джей-Эф-Кея. Уэйн-старший острил. Последним словом Джека было «pussy». Перед смертью Джек успел ущипнуть за задницу медсестру и монахиню.

Трубку взяла Дженис. Дженис превозносила Джеков стиль. Дженис сожалела о Джековом причесоне. Уэйн рассмеялся. Уэйн-старший был лыс. Дженис Тедроу — туше.[26]

Позвонили из обслуги. Снова извинились за то, что ужин запаздывает.

Уэйн смотрел телевизор. Уэйн прибавил звук. Транслировали пресс-конференцию.

Корреспонденты задавали вопросы. Один коп понес откровенную чушь. Мол, Освальд был «камикадзе-одиночкой». Уэйн увидел Джека Руби. У него на руках был пес. Руби раздавал ручки в форме члена и ребристые презервативы.

Коп угомонился. Сказал, что Освальда переведут завтра — скорее всего, ближе к обеду.

Зазвонил телефон. Уэйн вырубил звук. Поднял трубку:

— Кто это?

— Это Бадди Фрич. Я тебе целый день дозвониться не могу.

— Извините, лейтенант. Тут у нас дурдом творится.

— Я так и понял. А еще я узнал, что у тебя была стычка с Уэнделлом Дерфи и ты упустил его.

Уэйн сжал кулаки:

— Кто вам сказал?

— Пограничная служба. Они тут искали вашего беглеца.

— А хотите услышать мою версию?

— Я не желаю слушать извинений. Я не хочу знать, почему ты прохлаждаешься в отеле вместо того, чтобы рыскать по улицам.

Уэйн пнул скамеечку для ног. Та задела телевизор.

— А вы знаете, какая граница длинная? Знаете, сколько там постов?

Фрич откашлялся:

— Я знаю, что ты сидишь на жопе ровно и ждешь, когда тебе позвонят и сообщат; чего не произойдет, если тот ниггер залег на дно в Далласе, и, насколько мне известно, при этом ты тратишь денежки, которые тебе дали ребята из казино, и не делаешь работу, за которую тебе их дали.

Уэйн пнул ковер:

— Я не просил этих денег.

— Еще бы ты их просил. Но и не стал от них отказываться. Это вполне в твоем духе: и нашим и вашим, так что не надо мне тут…

— Лейтенант…

— Не перебивай меня, пока не станешь выше званием, и выслушай до конца. В управлении про тебя говорят всякое. Кто утверждает, что Уэйн-старший — белый человек, кто — что он слабак и нюня. Так что если ты справишься, ты запросто сможешь заткнуть этих последних, и все мы будем тобой гордиться.

Он даже прослезился:

— Лейтенант…

— Так-то лучше. Вот это Уэйн-младший, которого я и хотел услышать.

Уэйн вытер глаза:

— Он не пересекал границу. Я чую это.

Фрич рассмеялся:

— Да верю, что ты чуешь это и много чего еще, но вот что я тебе скажу. Досье, которое я тебе дал, заведено службой шерифа, так что посмотри, есть ли у далласского ПУ какая информация на нашего клиента. А наш ниггер наверняка знаком с кучей далласских ниггеров, или не быть мне Байроном Б. Фричем.

Уэйн схватился за кобуру. Со щелчком выбило пробку из заложенного уха.

— Я сделаю все в лучшем виде.

— Нет. Ты просто пойдешь и пристрелишь его.

Охранник у двери впустил его. За ним плелось несколько шрайнеров[27]. На ступеньках толпился народ. В коридорах было не протолкнуться. Даже в лифты людей набивалось, что сардин в банку.

Люди толкали друг друга. Поедали хот-доги. Проливали колу и кофе. Шрайнеры протиснулись сквозь толпу. На них были смешные головные уборы. В руках они несли ручки и блокнотики для автографов.

Уэйн последовал за ними. Они ловко огибали телеоператоров. Они проталкивались наверх. Добрались до третьего этажа. Вошли в инструктажную. А там народу было — вдвое больше, чем она могла вместить.

Копы. Корреспонденты. Нарушители, прикованные к стульям. На стене — удостоверения: жетоны, звездочки, пропуски для прессы.

Уэйн приколол туда же свой жетон. Шум причинял ему дискомфорт. Поджившее было ухо снова заложило. Он огляделся и увидел помещение для персонала, кабинки для допросов и двери отделов. Кражи со взломом, мошенничество. Угон, фальшивомонетничество. Убойный отдел, отдел краж, поджоги.

Он подошел ближе. Споткнулся о какого-то алкаша. Над ним посмеялся корреспондент. Алкаш загремел цепочкой от наручников и выругался.

Джеки нужен мужик с большой сосиской. Вдовам он особенно нужен. Так в «Плейбое» написано.

Уэйн свернул в боковой коридорчик. Уэйн принялся читать таблички на дверях. Уэйн заметил Мейнарда Мура. Мур его не заметил. Мур возился с мимеографом.

Уэйн проскользнул мимо него и вошел в комнату отдыха. В комнате разорялся телевизор. Коп смотрел пресс-конференцию — которая транслировалась в режиме реального времени и проходила прямо здесь, парой этажей ниже.

Уэйн заглянул в кабинеты. Мимо скользнул Джек Руби — неотрывно следуя за каким-то огромным типом. Он наседал на него. Доставал его. И все ныл:

— Пит, Пит, пожа-а-а-алуйста.

Уэйн прошел мимо камеры для подозреваемых. Арестанты вопили и улюлюкали. Какой-то извращенец просунул свой член между прутьев решетки. Поглаживал его и вертел. И при этом напевал тему из мюзикла «Саут-Пасифик».

Уэйн двинул обратно. Уэйн нашел архив личных дел. Двенадцать картотечных ящиков. На двух стоит надпись «Известные сообщники».

Он запер дверь. Выдвинул ящик с литерами «А — L». Нашел голубоватую папочку с надписью «Дерфи, Уэнделл (второго имени нет)». Бегло просмотрел содержимое.

Знакомые имена — плюс одно новое: Рошель Мари Фрилон. Род. 10.03.1939. Двое детей от Ветреного Уэнделла. Адрес: дом 8819 по Харви-стрит, Даллас.

Две заметки.

8.12.56: Рошель укрывает Уэнделла; его разыскивает служба шерифа в связи с девятью судебными ордерами.

5.07.62: Рошель сама сбегает из-под надзора. Уезжает из Техаса. Едет в Вегас. Навещает Волоокого Уэнделла. Личного а/м нет, последний адрес такой-то, двое спиногрызов от Уэнделла Д.

Уэйн переписывает данные. Сует папку на место. Задвигает ящик. Покидает архив. Идет в холл, а оттуда — в комнату отдыха.

Его внимание привлек телеэкран. Он остановился. Прислонился к стене. И стал смотреть.

На экране — толстый мужчина. Стоит у микрофона. С рукой на перевязи. С рукой, туго забинтованной марлей, — видно, что у человека нет большого пальца.

Подпись под картинкой: «Свидетель Ли Бауэрс».

Бауэрс говорил. Голос Бауэрса сорвался:

— Я был в башне как раз перед тем, как произошли выстрелы, и… и… ну, ничего я толком не видел.

Бауэрс исчез с телеэкрана. Пошла рекламная заставка: затявкал мультяшный бобер Баки — зверушка рекламировала зубную пасту «Ипана».

Уэйн похолодел — пониже живота — точно ему в штаны кто льда насовал.

Мимо проходил коп: «Ты в порядке, парень? Чё-то ты зеленый какой-то».

Уэйн взял машину в участке. Уэйн отправился в одиночку.

Он определился с направлением. Харви-стрит находилась в Черном городе. Копы прозвали эти места «Конго» и «Нигерией».

Бауэрс и Мур — повтори это в уме — очень медленно.

Мур был псих. Мур был продажная тварь. Мур пил дешевый алкоголь. Он мог глотать таблетки. Мог играть на скачках. Бауэрс тоже мог быть продажным типом. Они поссорились. Мур разозлился. Мур отрезая ему палец.

Уэйн приехал в Черный город и нашел Харви-стрит. Трущобы — кое-как сколоченные хижины да курятники — смежные неасфальтированные дворики. Номер 8819: мертвая тишина и темень.

Он припарковался у калитки. Врубил ближний свет. Одно окно: ни штор, ни мебели, ни ковров.

Уэйн выбрался из машины. Схватил фонарик. Обошел хижину. Проник на задний двор и немедленно наткнулся на мебель. Диваны и стулья — явно с уличной распродажи.

Он осветил мебель фонариком. Спугнул квочку. Та так и взлетела. Встряхнулась. Закудахтала.

Уэйн пнул диванную подушку. Его осветил луч фонарика. Какой-то мужчина рассмеялся:

— Теперь я тут хозяин. И чек имеется.

Уэйн прикрыл глаза:

— Тебе продал этот дом Уэнделл Дерфи?

— Точно. Он и Рошель.

— Он сказал, куда они едут?

Тот откашлялся:

— Подальше от вас, деревенских олухов.

Уэйн подошел ближе. Хозяином оказался жирный мулат. Он вертел в руках фонарик. Луч его так и прыгал.

Уэйн сказал:

— Я — не из далласской полиции.

Человек постучал по его жетону:

— Вы — парень из Вегаса, который разыскивает Уэнделла.

Уэйн улыбнулся, расстегнул плащ и поправил ремень. Хозяин щелкнул выключателем в прихожей. Двор осветился. Выскочил питбуль. Пятнистая мускулистая псина. Челюсти сильные — на двоих бы этой силы хватило.

Уэйн сказал:

— Славный песик.

Хозяин ответил:

— Ему нравился Уэнделл, так что он понравился и мне.

Уэйн подошел. Питбуль лизнул его руку. Уэйн почесал его за ухом. Хозяин быстро ввернул:

— Но я не всегда придерживаюсь этого правила.

Питбуль запрыгал. Подался назад и забил лапами.

— Потому, что я полицейский?

— Потому, что Уэнделл кое-что рассказал мне о том, как работает ваша лавочка.

— Уэнделл пытался пристрелить меня, мистер…

— Уиллис Боден, и Уэнделл стрелял в вас оттого, что вы тоже в него стреляли. Еще скажите, что совет управляющих казино не приплатил вам, чтобы вы разобрались с Уэнделлом.

Уэйн уселся на ступеньку крыльца. Питбуль ткнулся в него носом.

Боден заметил:

— Псов тоже можно одурачить, как и всех остальных.

— Вы утверждаете, что Уэнделл и Рошель сбежали в Мексику?

Боден улыбнулся:

— С детишками. Знаете, что я вам скажу? Они сейчас сидят где-нибудь в тенечке в сомбреро и отмечают это дело.

Уэйн покачал головой:

— Там вашего брата не шибко жалуют. Мексиканцы не любят негров точно так же, как и кое-кто в Вегасе.

Боден покачал головой.

— Как большинство вас, белых, вы хотели сказать. Как тот дилер, которого порезал Уэнделл. Парень, который не позволяет неграм ссать в своем сортире и способен ударить пожилую негритянку лишь за то, что она торговала журналами «Сторожевая башня»[28] на парковке перед его заведением.

Уэйн огляделся. Садовая мебель была жутко грязной и притом вонючей. Пятна от жратвы и бухла, запах псины, царапины на дереве, вылезшая кое-где из-под обивки начинка диванов.

Уэйн потянулся. Из заложенного уха выскочила пробка. Ему пришла в голову Безумная Мысль.

— Можно от вас позвонить по межгороду?

Боден сунул пальцы за ремень:

— Да можно, наверное.

— На погранзаставу в Ларедо. Личный звонок. Спросите начальника патруля.

Боден потянул пояс. Уэйн улыбнулся. Боден отпустил пояс — шлеп!!!

Ненормальный.

Боден вошел в дом. Боден включил свет. Боден набрал номер. Уэйн ткнулся псу в морду. Псина облизала его влажным языком.

Боден выволок на улицу телефонный аппарат. Шнур натянулся до предела. Уэйн схватил трубку:

— Капитан?

— Да. Кто это?

— Сержант Тедроу, полиция Лас-Вегаса.

— О черт. Не могли позвонить, когда у нас будут хорошие новости?

— А что, есть только плохие?

— Да. Ваш беглец и с ним женщина и двое детей пытались пересечь границу в Мак-Аллене, но их завернули. Ваш приятель был пьян, и никто не задержал его вовремя. Лейтенант Фрич прислал нам телетайпом его портрет, но мы не связывали эти два инцидента, пока…

Уэйн повесил трубку. Боден ухватил аппарат. Боден снова щелкнул ремнем — громко и сильно.

— Да уж пора. С вас два доллара.

Уэйн достал бумажник. Уэйн достал два бакса.

— Если он снова попытается пересечь границу, его задержат. Но если он вернется сюда, я лично буду его ждать.

Боден сунул пальцы за ремень:

— Зачем вы так рискуете из-за этого Уэнделла?

— Вашему псу я понравился. Объясним это так.

Бар «Адольфуса» — в полночь там остались одни мужчины. Большая тризна по Джеку.

На табуретах в одном конце зала сидели скорбящие. Напротив них — противники Джека. Молодежь. Иностранцы. Ich bin ein Berliner[29].

Уэйн уселся между теми и другими. Уэйн стал слушать треп по радио.

Отребье в ковбойских рубахах — якобы высокого роста, а на самом деле — в высоких ботинках на каблуках. Они называли Джека «Джеком» — так фамильярно, точно сами трахали переодетых феями горничных на рождественском приеме в Хаяннис-Порт — поместье Кеннеди.

Ну их к черту. Вот он — спал на Джековой постели и мял его простыни.

Уэйн напился — чего никогда себе не позволял. Уэйн пил редкий сорт марочного бурбона, выпускаемого маленькими партиями.

Бокал номер один обжег гортань. Бокал номер два породил в мозгу картину: большой палец Ли Бауэрса в бумажном пакете. Бокал номер три включил «основной инстинкт»: Бауэрса сменила Дженис в шортиках и лифчике.

Джек был большим любителем женщин. Так говорил Уэйн-старший. А Мартин Лютер Кинг любил белых женщин.

Бокал номер четыре — другие картины. Дерфи пытается пересечь границу. Ему удается ускользнуть от патруля. Уэйн облажался. Уэйна отзывают домой. Бадди Фрич находит другого человека. Это человек убивает Уэнделла Д.

Уэйн получает втык от Фрича. Фрич вышибает его из лас-вегасского полицейского управления.

Бокал номер пять. Большой палец, игральные кости на одеяле, неудавшаяся погоня.

Джек запускает человека в космос. Джек соревнуется в безрассудстве с Хрущевым. Джек пустил этого ниггера, Джеймса Мередита[30], университет Миссисипи.

Вошел Мейнард Мур. Он был не один. С ним был тот парень, Пит — здоровый тип, которого он видел с Джеком Руби.

Мур увидел Уэйна и двинулся к нему. Пит шел следом.

Мур сказал:

— Давай же найдем нашего ниггера. Мой друг Пит ненавидит ниггеров, правда, сахиб?

Пит улыбнулся и выкатил глаза. Пита ублюдок Мур позабавил.

Уэйн жевал кубики льда:

— Идите на хрен. Я сам его найду.

Мур прислонился к стойке:

— Твоему папочке вряд ли понравится, если он узнает, что яблочко упало настолько далеко от яблоньки.

Уэйн выплеснул содержимое бокала. В лицо Муру — прямо в глаза. Бурбон обжег его. Тест на наличие алкоголя в крови — почти сто процентов.

Ублюдок принялся тереть глаза. Ублюдок завизжал.

8. (Даллас. 24 ноября 1963 года)

Пит запаздывал. Литтел осматривался.

Его номер был на верхнем этаже. Из окна открывался вид на церковь. Звонили к полночной службе.

Литтел смотрел. В церкви висел плакат — портрет Джека К. В траурной рамке.

Детишки изрисовали плакатному Джеку лицо. Литтел все видел — часа в четыре дня это было. Он поздно спустился к обеду. Он наблюдал за этим с близкого расстояния.

Джеку пририсовали клыки. И рожки, как у черта. И приписали: «Я — педик».

Скорбящие стекались на службу. Ветер сорвал плакат. Какая-то женщина подняла его. Она увидела, во что превратился Джек. Она поморщилась.

Мимо проезжала машина. Оттуда высунулась рука. Рука показала средний палец. Женщина всхлипнула, перекрестилась и принялась перебирать четки.

«Стэтлер» был дешевым отелем. По части гостиничных номеров Бюро никогда не шиковало. Зато все искупал вид из окна.

Пит опаздывал. С Питом был тот самый Типпитов «запасной коп». Коп знал подробности. И у него была карта.

Литтел смотрел на церковь. Это зрелище отвлекало его; помогало вместить Арден в его жизненное пространство.

Они проговорили шесть часов. Они уклонялись от ЭТОЙ темы. Он послал ей закодированное сообщение: Я ЗНАЮ. Я знаю, что и ты ЗНАЕШЬ. Мне все равно, откуда ты знаешь. И мне плевать, чем ты ЗАНИМАЛАСЬ.

Она послала ответное сообщение: Я не стану расспрашивать, каким боком ты тут замешан.

Они говорили. Они умалчивали. Они говорили кодами и шифрами.

Он сказал, что он — юрист по образованию. Что бывший агент ФБР. Что где-то у него есть бывшая жена и дочь, которая с ним не общается. Она внимательно рассмотрела шрамы на его лице. Он сказал, что эти шрамы оставил ему его лучший друг. Брат Пьер — кровавый француз.

Она сказала, что ей пришлось поездить по миру. Сменить много мест работы. Что она продавала и покупала акции и неплохо на этом заработала. Что у нее есть бывший муж. Но имени его не назвала.

Она произвела на него впечатление. Она это поняла. Он закодировал ответ: ты — настоящий профессионал. Ты многое скрываешь. Но мне все равно.

Она знала Джека Руби. Она употребила слово «облава». Он не стал спрашивать в лоб. Он дал совет: отсидеться в мотеле.

Она сказала, что так и сделает. Он дал ей номер своего телефона в отеле. Пожалуйста, позвони мне. Пожалуйста, сделай это поскорей.

Ему хотелось коснуться ее. Он этого делать не стал. Она один раз коснулась его руки. Он оставил ее. Он поехал в офис ФБР.

Там было пусто — ни одного агента — мистер Гувер все предусмотрел. Он порылся по шкафам. Он нашел досье на Типпита.

Пит запаздывал. Литтел спрятал досье. Оно было на редкость неупорядоченным и состояло из разрозненных сведений.

Члены далласского полицейского управления придерживались ультраправых убеждений. Состояли в Ку-клукс-клане, Обществе Джона Берча и отделившихся от них группировках: Национальной партии за права штатов, «Минитменах», «Легионе молнии».

Типпит тоже был повязан с клановцами. Типпит вступил в коалицию «Кларион за новую Конфедерацию». Шефом далласского полицейского управления был Мейнард Д. Мур. Мур был фэбээровским информатором. Управлял Муром Уэйн Тедроу-старший.

Тедроу-старший: издает листовки, собирает средства на различные кампании; он — предприниматель, обладатель обширной собственности в Лас-Вегасе.

Впечатляющие данные, ничего не скажешь — звучит знакомо — ну да, это же и есть Гуверов «фюрер-неудачник».

Литтел сгреб бумаги. Литтел тщательно записал сведения. Разносторонний тип этот Тедроу-старший.

Он финансировал правые партии. Он мог быть знаком с Гаем Б. Гай втихаря тягал наличные из партийных фондов. Какие-то толстосумы «правых» убеждений финансировали покушение на президента.

Литтел рылся в документах, фиксировал нужную информацию, сопоставлял факты.

«Запасной» коп Гая — друг Джея-Ди Типпита — это, скорее всего, и есть Мейнард Д. Мур. Скорее всего: мистер Гувер знал это. Мистер Гувер догадался, что это взаимосвязано.

Литтел рылся в досье. Биография Уэйна-старшего обрастала новыми подробностями. Работали на него исключительно мормоны. Связи в руководстве ЦРУ. Связи в комитете по контролю над игровой деятельностью. Один сын: полицейский в Вегасе.

Старший Тедроу не спешил посвящать младшего в свои дела. Младший работал в разведывательном отделе. Младший собирал собственные досье. И тоже не спешил делиться с папочкой. Старший «помогал» мистеру Гуверу. Старший «распространял ультраправую пропаганду». Пропаганду ненависти к Мартину Лютеру Кингу и Конференции христианских лидеров Юга[31].

Литтел копался в досье и записывал. Говард Хьюз любил мормонов. У них была кровь, «чистая от микробов». Тедроу-старший был мормоном. Тедроу-старший обладал обширными связями в мормонских кругах.

Литтел потер глаза. Зазвонил дверной звонок. Он встал и отпер дверь.

Вошел Пит. Пит схватил стул. Пит неуклюже на нем устроился — он был слишком высоким для этого стула.

Литтел запер дверь:

— Совсем плохо?

— Хреновато. Карта получилась отличная, но завалить Освальда он не согласился. Псих, конечно, но в наличии мозгов ему не откажешь.

Литтел потер глаза:

— Мейнард Мур, да? Так его зовут?

Пит зевнул:

— Гай неосторожен. Он ищет людей слишком близко.

Литтел покачал головой:

— Его захомутал мистер Гувер. У него было досье на Типпита. И он сделал вывод, что где-то тут должен ошиваться и Мур.

— Это твое толкование, так? Гувер ничего конкретно не сказал?

— Он никогда не говорит.

Пит пощелкал суставами пальцев:

— Тебе сильно страшно?

— Когда как. Но хорошие новости бы не помешали.

Пит зажег сигарету:

— Роджерсу удалось добраться до Хуареса[32]. Снайпер тоже добрался до границы, но там его задержали и проверили паспортные данные. Гай сказал, что он француз из Франции.

Литтел сказал:

— Гай слишком много болтает.

— Он до смерти напуган. Он знает, о чем сейчас думает Карлос: «Если бы я выбрал команду Пита и Уорда, никаких проблем бы не возникло».

Литтел протер очки:

— Где он сейчас?

— Вернулся в Новый Орлеан. Нервы у него на взводе, и он горстями глотает таблетки, как какой торчок. Вся лажа — из-за него, и ему об этом прекрасно известно.

Литтел спросил:

— И?

Пит открыл окно. В комнату ворвался холодный воздух.

— Что «и»?

— Это еще не всё. Гай не стал бы возвращаться, не имей он уважительных причин, чтобы оправдаться перед Карлосом.

Пит выбросил сигарету:

— Джек Руби все знает. Он притащил на явочную хату одного своего дружка и каких-то баб. Они видели мишени и оружие. Гай утверждает, что их надо убрать. Думаю, он сообщит об этом Карлосу, чтобы хоть как-то выбраться из дерьма.

Литтел кашлянул. Пульс его ускорился со страшной силой. Он отдышался:

— Мы не можем убрать четверых так близко к месту убийства. Это было бы слишком очевидно.

Пит рассмеялся:

— Черт, Уорд, ну неужели ты не можешь сказать проще? У меня вот тоже духу не хватает мочить гражданских, а ты чем хуже?

Литтел улыбнулся:

— Кроме Руби.

Пит пожал плечами:

— Ну, Джека я оплакивать по-любому не буду.

— Тогда женщины. Вот о них и речь.

Пит защелкал суставами пальцев:

— Тут я торговаться не буду. Я уже предупредил одну, но вторую что-то не нашел.

— Как их зовут?

— Бетти Макдональд и Арден как-то там.

Литтел коснулся галстука. Литтел почесал шею. Руки Литтела, выполняя незначительные движения, успокоили его нервы.

Он вздрогнул. Он сглотнул. В комнате стало холодно. Он закрыл окно.

— Освальд.

— Да. Если его убрать, все проблемы исчезнут.

— Во сколько его будут переводить?

— В полдвенадцатого утра. Если он до сих пор не выдал имени посредника Гая, то волноваться, думаю, незачем.

Литтел прокашлялся:

— Я договорился о приватном допросе. Помощник агента-командира утверждает, что он не дает показаний, и вот я захотел убедиться в этом.

Пит покачал головой:

— Ерунда. Ты просто хочешь подобраться к нему. Ты хочешь провести его через идиотский обряд отпущения грехов, чтобы потом пройти через него самому.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

— Хорошо, когда есть кто-то, кто настолько тебя знает.

Пит рассмеялся:

— Я нисколько не сомневаюсь в тебе. Я просто хочу разгрести наконец эту кучу говна.

Литтел спросил:

— А что Мур? Не думаю, что нам следует его…

— Нет. Он слишком много знает, слишком много пьет и слишком много болтает. После того как мы уберем Освальда, придется убрать и его. Я настаиваю на этом.

Литтел посмотрел на часы: ч-черт — без двадцати два ночи.

— Он — полицейский. У него есть доступ в полуподвальный этаж, и…

— Нет. Он слишком сумасшедший. Он там помогает в какой-то операции по экстрадиции одному вегасскому копу, и ведет себя с парнем по-свински. Он — не то, что нам надо.

Литтел протер глаза.

— Как копа-то звать?

— Уэйн какой-то. А что?

— Не Тедроу?

Пит сказал:

— Ну да, а тебе-то что? Он в нашем деле никаким боком, а время-то идет, мать его.

Литтел посмотрел на часы. Их подарил ему Карлос. Золотой «ролекс» — сущий выпенд…

— Уорд, ты чего это — в транс впал?

Литтел выпалил:

— Джек Руби.

Пит качнулся на стуле. Ножки жалобно скрипнули.

Литтел сказал:

— Он — ненормальный. Он нас боится. И мафии тоже. И у него есть семеро братьев и сестер, которым можно пригрозить.

Пит улыбнулся:

— Копы знают, что у него не все дома. Он всюду таскает пистолет. И весь уик-энд он ошивался в участке и орал, что коммуняку надо кончать. Это слышали десять тысяч хреновых журналистов.

Литтел сказал:

— У него проблемы с налоговой.

— Кто тебе сказал?

— Не хочу распространяться.

Подул ветер. Рамы жалобно скрипнули.

Пит сказал:

— И?

— Что «и»?

— Есть еще кое-что. Мне хочется знать, отчего ты решил рискнуть и послать на такое дело психопата, который знает, как нас с тобой зовут.

Ищи женщину, Пьер.

— Это будет предостережение. Всем, кто был тогда на явочной хате.

9. (Даллас, 24 ноября 1963 года)

Вошла Барби. На ней был его плащ. Рукава были ей длинны. Плащ был велик в плечах. Полы доставали ей до ступней.

Пит встал в дверном проеме ванной. Барби сказала:

— Черт побери.

Пит покосился на ее левую руку. Обручальное кольцо было на месте.

Она подняла руку вверх:

— Я никуда не ухожу. Я просто привыкаю.

Пит достал свое кольцо. Оно было ему мало — на карлика его делали, что ли?

— Я вот раскатаю свое — и тоже буду привыкать.

Барби покачала головой:

— Привыкаю к другому. К тому, что ты сделал.

Пит схватил кольцо и попытался натянуть его на палец. Судорожно тыкал пальцем в отверстие.

— Скажи мне что-нибудь хорошее, ладно? Расскажи, как прошло вечернее шоу?

Барби сняла плащ и кинула его на кресло.

— Хорошо. Твист мертв, но Даллас об этом еще не знает.

Пит потянулся. Его рубашка задралась. Она увидела, что он при оружии.

— Ты куда-то собрался, так?

— Я ненадолго. Просто хотел бы узнать, где ты будешь, когда я вернусь.

— Мне вот интересно, кто еще знает. Я знаю, значит, есть и другие.

Утихшая было головная боль вернулась с новой силой.

— Все, кто знает, слишком много поставили на карту. Секрет Полишинеля — так это, кажется, зовется.

Барби сказала:

— Мне страшно.

— Не думай об этом. Я знаю, как делаются подобные вещи.

— Не знаешь. Потому что подобных вещей ты никогда не делал.

Пит сказал:

— Все будет в порядке.

Барби ответила:

— Черта с два.

Уорд задерживался. Пит осматривал клуб «Карусель».

Он остановил машину за два дома до места. Джек Руби выгнал из клуба копов и шлюх. Те разбились по парам, расселись по машинам. Шлюхи погромыхивали ключами.

Джек закрыл клуб. Джек принялся чистить уши карандашом. Джек пинками выкинул на улицу кучку собачьего дерьма. Вошел обратно в клуб. Принялся разговаривать со своими собаками. Говорил он громко.

Было холодно. И ветрено. Повсюду были напоминания о вчерашнем кортеже: спичечные коробки, конфетти, таблички «Джек и Джеки».

Уорд припоздал. Может, он сейчас с «Арден».

Он ушел из номера Уорда. Он услышал, как звонит телефон. Уорд заставил его бежать. Он видел Уорда с Арден. Они его не видели. Он рассказал Уорду про то, что случилось в мотеле Зангетти.

Он сказал «Арден». Уорд запсиховал. Он предложил Уорду сходить к Руби. Уорд стал прятаться. Ну и к черту — по крайней мере на данный момент.

Лаяли Джековы псы. Джек сюсюкал с ними на идише. Раздался шум. Подъехала фэбээровская машина. Оттуда выбрался Уорд. Карманы его плаща оттопыривались.

Он подошел. И разгрузил карманы — там оказалось сущее наглядное пособие на тему, как стать жестким полицейским: кастет, веревка и «кнопарь».

— Да проходил мимо комнаты вещдоков. Меня никто не видел.

— А ты все предусмотрел.

Уорд рассовал свое добро обратно по карманам.

— А если он откажется?

Пит зажег сигарету:

— Мы порежем его и сделаем так, чтобы все подумали, что это налетчики.

Тявкнула собака. Уорд вздрогнул. Пит затянулся сигаретой. Кончик запламенел.

Они подошли. Уорд постучал. Пит изобразил тягучий выговор:

— Дже-эк! Эй, Дже-эк! Я, кажется, кошелек оставил…

Залаяли собаки. Дверь открылась. А вот и Джек. Он их увидел. И сказал: «О». И открыл рот. И так и остался стоять с открытым ртом.

Пит швырнул ему туда окурок. Джек закашлялся. Джек выплюнул его — весь мокрый.

Пит запер дверь. Уорд ухватил Джека. Пит дал ему тычка. Обыскал его. Извлек у него из-за пояса револьвер.

Уорд ударил Джека. Тот упал, скрючился и со свистом вдохнул воздух. Собаки разбежались. Собаки припали к земле, притаившись за подиумом. Уорд ухватил пистолет. Уорд вынул пять пуль.

Джек увидел пистолет. И то, что в нем осталась одна пуля. Уорд защелкнул барабан, повернул его и прицелился Джеку в голову.

И нажал на курок. Щелкнул спусковой механизм. Джек всхлипнул и шумно втянул воздух. Уорд повертел револьвер в пальцах. Снова нажал на курок. Голову Джека обдало жаром.

Пит сказал:

— Ты пристрелишь Освальда.

Джек всхлипнул, зажал уши и покачал головой. Пит ухватил его за пояс и потащил. Джек опрокидывал столы и стулья.

Подошел Уорд. Пит швырнул Джека на пол у подиума. Собаки тявкали и выли.

Пит направился к бару. Взял там бутылку бурбона «Шенли» и собачьи бисквиты.

Он швырнул угощение собакам. Те накинулись на него. Уорд жадно посмотрел на бутыль. Когда-то Уорд крепко попивал. Уорд недавно завязал. При виде спиртного Уорд совсем раскисал.

Они подтянули стулья. Джек всхлипывал и вытирал шнобель. Собаки жадно поедали бисквиты. Собаки бегали туда-сюда и смачно чавкали угощением. Собаки гадили прямо возле подиума.

Джек сел. Обхватил руками колени. Прислонился к перилам лесенки, ведущей на подиум. Пит нашел пустой бокал, сыпанул туда остатки колотого льда и налил «Шенли».

Джек уставился на свои туфли. Джек вцепился в звезду Давида, висевшую у него на цепочке. Пит сказал: «Лехаем!»

Джек поднял глаза. Пит помахал бокалом. Джек покачал головой. Уорд повертел в руках револьвер. Уорд взвел курок.

Джек схватил бокал. Рука его дрожала. Пит придержал ее. Джек выпил. Джек закашлялся и зафыркал. Джек сглотнул.

Уорд сказал:

— Ты все выходные твердил, что его надо бы пристрелить.

Пит сказал:

— Ну отсидишь ты максимум года полтора. А когда тебя выпустят, то и в честь тебя кортеж устроят.

Уорд сказал:

— Этот город будет принадлежать тебе.

Пит добавил:

— Он пристрелил того копа, Типпита. Да тебя зауважает все далласское полицейское управление!

Уорд сказал:

— И с этого момента закончатся все твои финансовые проблемы.

Пит сказал:

— Подумай об этом. Ты всю оставшуюся жизнь сможешь не платить налоги.

Джек сказал:

— Нет.

Джек замотал головой.

Уорд поиграл револьвером. Уорд снова крутанул барабан. Уорд приставил дуло к Джековой голове. И два раза нажал на курок. Раздались два сухих щелчка.

Джек всхлипнул. Джек принялся бормотать молитвы на идише.

Пит налил ему еще — на три пальца неразбавленного бурбона. Джек покачал головой. Пит ухватил его за горло и силой залил ему выпивку.

Джек проглотил. Джек закашлялся и зафыркал.

Пит сказал:

— Мы приведем клуб в порядок, и пусть за ним смотрит твоя сестра Ева.

Уорд добавил:

— А не согласишься — убьем всех твоих братьев и сестер.

Пит сказал:

— Она заработает на нем целое состояние. Прикинь, вся страна будет знать об этом клубе.

Уорд добавил:

— Или же спалим его дотла.

Пит сказал:

— Улавливаешь суть?

Уорд добавил:

— Выбор у тебя вот такой.

Пит сказал:

— Если откажешься — умрешь. Скажешь «да» — весь мир будет у тебя в кармане. Если завалишь задание — что ж, шалом, Джек — мы не любим неудачников. К сожалению, их семьи тоже.

Джек сказал:

— Нет.

Пит сказал:

— Найдем куда пристроить твоих собачек. Они будут очень рады, когда тебя выпустят.

Уорд сказал:

— Или убьем тебя.

Пит сказал:

— И с налогами больше проблем не будет.

Уорд сказал:

— Или умрут все, кого ты любишь.

Джек сказал:

— Нет.

Пит захрустел суставами пальцев. Уорд вынул из-за пояса дубинку, к которой с одного конца крепился чулок, набитый крупной дробью.

Джек поднялся. Пит снова толкнул его на пол. Джек потянулся за бутылкой. Пит вылил бурбон на пол. Правда, оставил себе на пару глотков.

Джек сказал:

— Нет. Нет, нет, нет, нет, нет.

Уорд ударил его мешочком с дробью — один раз по ребрам.

Джек сжался в комок. Джек поцеловал звезду Давида. Джек прикусил язык.

Уорд ухватил его за пояс, затолкал в кабинет и пинком захлопнул дверь.

Пит рассмеялся. Джек потерял туфлю и зажим для галстука. С Уорда слетели очки.

Послышались глухие удары. Джек вскрикнул. Крик поднял собак. Пит проглотил таблетку аспирина и запил остатками «Шенли». Псы залаяли. Поднялся шум.

Пит закрыл глаза. Поворочал шеей, пытаясь унять головную боль — ч-черт!

Он почуял запах дыма. Он открыл глаза. Из вентиляционного отверстия сочился дым. Летели хлопья пепла.

Арден.

Уорд обрабатывал Джека в одиночестве. И Пит знал почему. Делай, что мы тебе говорим, делай, что я тебе скажу, никому о НЕЙ не рассказывай. Он сжег бумаги Джека. Сжег упоминания об Арден КАКОЙ?

Джек кричал. Тявкали псы. Из вентиляции сочился дым.

Дверь резко отворилась. Оттуда вырвался клуб дыма. Вылетели хлопья сырого пепла. Кто-то открыл кран. Кто-то закричал.

Вышел Уорд. Чулок, привязанный к его дубинке, порвался. Из него сыпалась дробь. По рукояти стекала кровь. Он спотыкался. Он тер глаза. Он наступил на свои очки.

Вышел и сказал: «Он это сделает».

10. (Даллас, 24 ноября 1963 года)

Похмелье.

Свет резал глаза. Шум работающего телевизора причинял боль. Немного помог «Алка-Зельцер».

Уэйн задремал и вспомнил вчерашнее.

Он выплеснул спиртное из бокала. Заряд бурбона ослепил Мура. Пит стал между ними. Пит рассмеялся, мать его.

Уэйн смотрел телевизор. Завтрак в номер запаздывал — как и всегда в этом отеле. Показывали какого-то копа. Коп говорил: скоро мы будем его перевозить. А пока освободите-ка дорогу.

Уиллис Боден так и не позвонил. Зато позвонил Бадди Фрич. У Бадди была новая информация. Бадди говорил с пограничной службой. Уэнделл Дерфи: все еще в бегах.

Уэйн сообщил свой план: у меня есть машина, я еду в Мак-Аллен и налаживаю контакт с тамошними пограничными постами.

Фрич сказал: «Тогда возьми с собой Мура. Если накроешь ниггера, лучше, если на твоей стороне будет техасский коп».

Уэйн заспорил. Уэйн едва не признался: мой план — чистейшей воды надувательство. Фрич сказал: «Убей его. Заработай эти чертовы деньги».

Фрич победил. Уэйн проиграл. Он медлил. Он смотрел телевизор. Он не стал звонить Муру.

Уэйн прихлебывал «Алка-Зельцер». Уэйн смотрел на копов в стетсоновских шляпах. Изображение на экране было нечетким.

Он шлепнул по ящику. Он защелкал кнопками. Картинка вроде устаканилась.

Вышел Освальд. На Освальде были наручники. Его сопровождали двое полицейских. Они прошли по коридору подвального этажа. Ответили на вопросы нескольких журналистов. Быстренько расчистили проход.

Выскочил какой-то человек. В темном костюме и фетровой шляпе. С вытянутой вперед правой рукой. Он подошел. Он прицелился. И выстрелил — практически в упор.

Уэйн заморгал. Уэйн увидел это — о, ч-черт!

Освальд согнулся вдвое. Освальд охнул.

Возня. Потасовка. Стрелявший — на полу. Ничком. Обезоруженный. Схваченный.

Погодите-ка. Я его, кажется…

Фигура. Профиль. Темные глаза. Животик.

Уэйн схватил телевизор. Уэйн потряс его. Картинка наконец приобрела четкость.

Камера задергалась, запрыгала и поехала вниз.

Толпа все росла. Кто-то закричал: «Джек!»

О нет. Говнюк Джек Руби — дешевый стрип-клуб, кучки собачьего дерьма и…

Изображение вновь запрыгало. Уэйн стукнул по антенне. По экрану пошли полосы.

И он принялся вспоминать.

Мур прижимает Джека. Джек свободно шляется по полицейскому участку. Джек знает Пита. Мур хоро-шо-о-о-о знает Пита. Отрезанный большой палец. Покушение на Кеннеди…

Картинка запрыгала. Телевизор издал странное шипение. В тот же момент зазвонил телефон — черт!

Уэйн выпрямился. Споткнулся. Схватил телефон. Рывком поднял трубку.

— Аллё, Тедроу слушает.

— Это Уиллис Боден. Помните, мы встречались?..

— Да, помню.

— Очень хорошо, потому что Уэнделл согласился на ваше предложение. Он не знает, зачем вам это надо, ну я и объяснил, что вы понравились моему псу.

Звук в телевизоре пропал. Джек шевелил губами. Копы обрабатывали его известным способом «хороший-плохой».

Боден спросил:

— Эй, где вы там?

— Здесь я.

— Хорошо. Тогда будьте на остановке № 10 в ста тридцати километрах к югу по шоссе I-35. Да, и Уэнделл еще интересовался, есть ли у вас деньги.

Джек Р. выглядел сущим карликом по сравнению с копами — большими мужчинами — метр девяносто с ботинками.

— Эй! Вы здесь?

— Передайте, что у меня есть шесть тысяч долларов.

— Эй, ни фига себе!

Уэйн повесил трубку. По телику везли на каталке Освальда — белого как простыня.

11. (Даллас, 24 ноября 1963 года)

Он видел прямую трансляцию. Он настроил четвертый канал. Он прищурился, чтобы лучше видеть. Ибо наступил на свои очки в Джековом клубе.

Он сидел в своей комнате. Он смотрел шоу. Которое началось через час после его разговора с Ли Освальдом. Они сидели с ним. Они разговаривали.

Литтел ехал по шоссе I-35. Огни светофоров расплывались перед глазами. Он встал в «медленную» полосу и плелся, как все.

Вчера вечером звонила Арден. Освальд умер в Парклендском госпитале. Руби арестовали.

Освальд грыз ногти. Литтел снял с него наручники. Освальд потирал запястья.

Я — марксист. Я — «козел отпущения». Больше я ничего не скажу. Я — сторонник Фиделя. Я презираю Соединенные Штаты. Презираю их преступную кубинскую политику. Презираю беженцев. Презираю ЦРУ. «Юнайтед фрут» — мировое зло[33]. Операция в заливе Свиней — сущее безумие.

Литтел согласился. Освальд оживился. Освальд страстно желал узнать, что его ждет. Ему были позарез нужны друзья.

Тут-то Литтел и замялся. Освальду были позарез нужны друзья. И Гаев посредник это знал. Литтел замкнулся. Освальд это почувствовал. Угадал это по тону. И ответил тем же.

Немного достоверных фактов. С примесью полубезумной болтовни. Вы меня не любите — так я убью вас Правдой.

И вот Литтел ушел. Перед уходом он снова надел на него наручники. И крепко их сжал на прощание.

Светофоры расплывались перед глазами. Мелькали дорожные указатели. Скользили указатели съезда с магистрали. Вот и указатель со стрелкой «Грэндвью». Литтел подтянулся к правой стороне дороги и съехал с магистрали.

Он увидел вывеску «Шеврона». Увидел вывескумотеля сети «Хо-Джо». Есть.

А то сооружение, что позади, и есть мотель, один этаж, длинный ряд комнат.

Он пересек подъездной путь. Он припарковался у вывески «Хо-Джо». Прошел вдоль ряда дверей. Прищурился. Нашел четырнадцатый номер. Ага — дверь открыта настежь. А на кровати Арден.

Литтел вошел. Литтел запер за собой дверь. Литтел наткнулся на телевизор. Телевизор не работал. Но был еще теплым. Он учуял запах сигарет.

Арден сказала:

— Присаживайся.

Литтел присел на кровать. Пружины со скрипом просели. Арден отодвинула ноги.

— Без очков ты совсем другой.

— Я их разбил.

Она собрала волосы на затылке. На ней было зеленое трикотажное платье с высоким воротником.

Литтел зажег лампу. Арден моргнула. Литтел поставил лампу на пол. Слепящий свет унялся.

— Куда ты дела свои вещи?

— Арендовала гараж-хранилище.

— Под своим именем?

— Не притворяйся. Я не такая дура, ты же знаешь.

Литтел откашлялся:

— Гляжу, ты смотрела телевизор.

— Как и вся страна, впрочем.

— Тебе известно больше, чем рядовому зрителю.

— У нас своя версия событий, у них — своя. Ты это хотел сказать?

— Теперь ты притворяешься.

Арден обхватила руками подушку.

— Как удалось его заставить, ума не приложу? Как можно заставить человека пойти на такой безумный поступок, да еще в прямом эфире?

— Начнем с того, что он уже был безумцем. А иногда ставки настолько высоки, что играют в твою пользу.

Арден покачала головой:

— Не надо подробностей.

Литтел покачал головой:

— Нам вовсе не нужно это обсуждать.

Арден улыбнулась:

— Мне вот интересно, зачем тебе столько хлопот из-за меня.

— А то ты не знаешь.

— Я могу попросить тебя сказать это вслух.

— И скажу. Если мы и дальше будем продолжать в том же духе.

— В том же духе? Значит, нам все-таки придется обговаривать какие-то условия?

Литтел кашлянул — сигаретный смрад и полные пепельницы.

— Проясни для меня кое-что. Тебе и раньше приходилось попадать в переделки и спасаться бегством — так?

Арден кивнула:

— В этом я спец.

— Это хорошо, потому что я хочу сделать тебя абсолютно другим человеком — в прямом смысле этого слова.

Арден закинула ногу на ногу:

— Так, значит, «в том же духе» предполагает разоблачение?

Литтел кивнул.

— Кое-какие вещи будем держать в тайне.

— Это очень важно. Не люблю лгать, когда в этом нет нужды.

— Я на несколько дней уеду в Вашингтон. А потом мне надо ехать в Вегас — закладывать, так сказать, фундамент одной сделки. Можем увидеться там.

Арден схватила сигареты. Пачка была пуста — и она швырнула ее на пол.

— Мы оба знаем, кто за этим стоит. И что все эти люди часто бывают в Вегасе.

— И я на них работаю. Это одна из причин, почему со мной ты в безопасности.

— В Эл-Эй я буду чувствовать себя в большей безопасности.

Литтел улыбнулся.

— Там живет мистер Хьюз. Мне придется подыскать дом или квартиру.

— Тогда увидимся там. В этих вопросах я тебе доверяю.

Литтел посмотрел на часы — час двадцать четыре. Литтел снял трубку телефона, стоявшего на тумбочке у кровати.

Арден кивнула. Литтел уволок аппарат в ванную. Шнур едва не лопнул от натяжения. Он запер дверь. Он набрал номер отеля «Адольфус». Его соединили.

Пит поднял трубку:

— Да?

— Это я.

— Ага. Поздравляю — ты объявляешься Белым Человеком Недели. В жизни не думал, что он это сделает.

— А что с Муром?

— Его надо убрать. Я прослежу за ним и все устрою.

Литтел повесил трубку. Литтел вернулся. Литтел пристроил телефон на кресле.

Он уселся на край кровати. Арден придвинулась ближе.

Арден попросила:

— Скажи это вслух.

Он прищурился. Перед ним запрыгали ее веснушки. Расплылась ее улыбка.

— Моя жизнь — сплошной дурной поступок. Должно же быть в ней и что-то хорошее?

— Это еще не все.

Литтел сказал:

— Ты нужна мне.

Арден погладила его по ноге.

12. (Даллас, 24 ноября 1963 года)

Повторы.

Мужской большой палец. Пит и Мур. Убийца Джек и убийца Ли.

Уэйн ехал по шоссе I-35. Тогда-то и полезли видения. Шипело звуковое сопровождение.

Он звонит Муру. И говорит: «Надо увидеться. Мне тут стукнули, где скрывается Дерфи». Он откровенно врет. И опускает детали. Помехи на линии не позволяют ему нормально договорить. Мур расслышал только последнее слово. Мур говорит что-то вроде: «…повеселимся».

Автострада была унылой. Унылое серое щебеночно-асфальтовое покрытие, унылая безлюдность. По обочинам — утрамбованный песок. Песчаные равнины и чахлый кустарник. Да кости прерийных зайцев. Песок скользил и по автостраде.

Звуковое сопровождение оказалось полным дерьмом. Он запорол звонок. Шоу Джека и Ли ему совсем не понравилось.

Выпрыгнул заяц. Выскочил на дорогу. Успешно проскочил прямо между колесами его машины. Подул ветер. Ветер вынес на дорогу клубки перекати-поля да клочья вощеной бумаги. А вот и знак: остановка № 10.

Уэйн подъехал. Уэйн ме-е-е-едленно обозрел парковку.

Посыпанная гравием площадка. Машин нет. На придорожном песке — следы шин. Песчаные равнины. Песчаные наносы. Клубки перекати-поля по пояс высотой. Отли-и-ичное прикрытие.

Мужской сортир. Женский сортир. Две крытые черепицей будочки и узенький проход между ними. Кабинки выходили на песчаные дюны. Песчаные дюны уходили вдаль. Ветер перегонял песок по дороге.

Уэйн припарковался. Боден сказал: ровно в три. Муру он велел встретиться с ним в четыре. Сейчас было без десяти три.

Он достал пистолет. Открыл бардачок и извлек деньги — те самые шесть тысяч.

Выбрался из машины. Заглянул в мужской туалет. Проверил кабинки, выставив вперед пистолет. Ветер гонял целлофановую упаковку.

Затем он вошел в дамскую уборную. Пустые кабинки, грязные раковины, насекомые в луже лизола.

Он выбрался оттуда. Он вжался в стену. Он обернулся. Хреново — Уэнделл Дерфи уже тут.

В ярких сутенерских шмотках. С убранными под сетку волосами. С причесоном из выпрямленных химией кудрей, какие любят моднявые ниггеры. И при оружии — бабском автоматическом пистолетике.

Дерфи стоял у стены. Дерфи уворачивался от туч гонимого ветром песка. Который напрочь испортил его моднявый причесон. Он увидел Уэйна. Он сказал: «Ага».

Уэйн двинулся на него. Дерфи поднял руки. Уэйн медленно приближался. В туфли ему набился песок.

Дерфи спросил:

— Зачем ты это делаешь для меня?

Уэйн схватил его пистолет. Уэйн вытащил обойму. Уэйн сунул пистолет за пояс — дулом вперед.

Ветер разметал сваленные в кучу кусты перекати-поля. Из-под них показался автомобиль Дерфи — «мерс» пятьдесят первого года. Он был засыпан песком. Увяз в нем по самые ступицы.

Уэйн сказал:

— Не разговаривай со мной. Я не хочу тебя знать.

Дерфи сказал:

— Мне, по ходу, тягач понадобится.

Уэйн услышал, как захрустел гравий — там, на парковке. Дерфи завозился со своей сеткой для волос. Дерфи ни хрена не услышал.

— Уиллис сказал, у тебя есть деньги.

Захрустел гравий — под колесами — Дерфи снова ни хрена не услышал.

— Сейчас принесу. Жди здесь.

— Черт, я никуда без них не пойду. Ты, блин, как Санта-Клаус какой.

Уэйн убрал свою пушку в кобуру. Уэйн направился к парковке. Уэйн увидел Муров «четыреста девятый». Повыше его машины. С ревущим вхолостую мотором. Раскачивается на новеньких амортизаторах. А вот и сам Мур. В машине. Жует «Ред мэн».

Уэйн остановился. Его член дернулся. И исторг капельку мочи.

Он кое-что увидел. Пятно — далеко на шоссе — мираж… или автомобиль?

Он удержался на ногах. Весь трясясь, подошел к машине. Прислонился к ней.

Мур опустил окно:

— Привет, пацан. Что нового интересного расскажешь?

Уэйн подвинулся поближе. Уэйн оперся о крышу.

— Его здесь нет. Тот парень наколол меня.

Мур выплюнул табачную жвачку. Мур попал Уэйну прямо на туфли.

— Тогда почему же ты сказал мне «в четыре», раз ты уже здесь?

Уэйн пожал плечами. Какая разница? И вообще, ты меня уже достал.

Мур достал нож и поковырялся им в зубах. Выковырнул жир от свиной котлеты. И снова сплюнул, на сей раз оросив рубашку Уэйна.

— Он где-то тут. Я полчаса назад наводил справки. Так что давай-ка шевели поршнями и пристрели его.

Уэйн снова увидел мучившие его утром картины — ме-е-е-едленный повтор.

— Ты знаком с Джеком Руби.

Мур поковырялся в зубах, постучал лезвием по приборной панели.

— И что? Джека тут все знают.

Уэйн налег грудью на окно:

— А Бауэрса? Который видел, как Кеннеди…

Мур замахнулся ножом. Мур нанес удар и зацепил рубаху Уэйна. Мур ухватил Уэйна за галстук. Они треснулись лбами. Мур снова замахнулся, но ударился рукой о край двери.

Уэйн высвободил голову. Достал пистолет и выстрелил Муру в голову. Отдача…

Его отбросило назад. Он налетел на собственную машину. Подобрался и как следует прицелился. И выстрелил Муру в голову, в шею; превратил его лицо и подбородок в кровавое месиво.

Он содрал обивку с сидений. Раскурочил приборную панель. Вышиб окна. Стоял грохот. Грохотало эхо. Оно перекрывало даже порывы ветра.

Уэйн застыл. «Четыреста девятый» аж подпрыгивал на своих новехоньких амортизаторах.

Дерфи бросился прочь. Дерфи споткнулся и шлепнулся плашмя. Уэйн замер. Пятнышко на шоссе I-35 все росло — твою мать, это и вправду машина.

Машина приблизилась. Машина въехала на автостоянку. Притормозила у тачки Мура. Взметнув волны песка. Подняв в воздух клубки перекати-поля. Зашуршав гравием.

Из машины выбрался Пит. С поднятыми руками.

Уэйн прицелился и нажал на курок. Раздался сухой щелчок — у тебя кончились патроны — ты в жопе, чувак.

Дерфи тупо смотрел на него. Дерфи попытался бежать. Поднялся и шлепнулся снова. Пит направился к Уэйну. Уэйн отшвырнул свой пистолет и достал пушку Дерфи. Сунул обойму обратно.

Он сделал неловкое движение. Пушка упала на землю. Пит подобрал ее. И сказал: «Убей его».

Уэйн посмотрел на Дерфи. Дерфи смотрел на Уэйна. Уэйн посмотрел на Пита. Пит отдал ему пистолет. Уэйн снял пистолет с предохранителя.

Дерфи поднялся. Ноги не слушались его. Он шлепнулся на задницу.

Пит прислонился к «шеви» Мура. Сунул руку в салон и извлек ключ зажигания. Уэйн наклонился к своему автомобилю. Достал шесть тысяч. Сплюнул набившийся в рот песок и мелкие камешки.

Уэйн направился к Дерфи. Дерфи всхлипывал и смотрел на руки Уэйна. Он видел пушку в одной руке и мешок с деньгами в другой.

Уэйн бросил мешок. Дерфи схватил его. Дерфи смог совладать с ногами и побежал.

Уэйн рухнул на колени. Уэйн исторг свой завтрак. Уэйн почувствовал противный вкус полупереваренного гамбургера и песка.

Дерфи бежал. Спотыкался о песчаные наносы. Вот он уже возле своего «мерса». Взревел мотор. Машина понеслась, взрывая кучи песка и подпрыгивая на них. Он домчался до парковки. Выехал на шоссе и рванул на юг.

Пит подошел. Уэйн вытирал лицо. Уэйн размазал кровь Мейнарда Мура.

Пит сказал:

— Хорошее место ты выбрал. И уик-энд подходящий.

Уэйн рухнул на колени и выронил пушку. Пит подхватил ее.

— В паре километров отсюда есть отстойник для нефтяных отходов. Можешь бросить тело туда.

Уэйн выпрямился. Пит поддержал его. Пит сказал:

— Может, и увидимся в Вегасе.

13. (Даллас, 25 ноября 1963 года)

Орал телевизор — поминки по Джеку, вся страна скорбит, все дела — звук просачивался даже через стены номера для новобрачных.

Барби сказала:

— Кажется, я понимаю. Заговор остается в силе.

Пит паковал чемодан.

— У некоторых Рождество начнется раньше срока. У тех, кто знает, как делаются дела и что лучше для страны.

Барби укладывала свои концертные платья.

— Значит, вот в чем загвоздка. Для нас, я имею в виду.

Пит попытался отвлечь ее беседой. Он только что пообщался с Гаем. Тот в свою очередь только что пообщался с Карлосом. Карлосу понравилось Руби-шоу. Карлос хотел, чтобы Мейнарда Мура убрали.

Гай кое-что рассказал о том, что за дело было у Мура с копом из Вегаса. Гай выбранил Уэйна-младшего. Который ничегошеньки не знал о том (как тесен мир, мать его!), что Уэйн-старший финансировал покушение.

Барби сказала:

— Загвоздка. Еще скажи, что никакой загвоздки нет. И что билеты в Вегас ты купил по случаю.

Пит спрятал оружие.

— Ты хочешь сказать, что брать два билета было опрометчиво?

— Нет. Ты же знаешь, что я от тебя никогда не уйду.

Пит улыбнулся:

— Если бы я знал тебя получше, не стал бы делать кучи глупостей.

Барби улыбнулась в ответ:

— Загвоздка. Вегас? И не надо на меня так смотреть, — а то на самолет опоздаем.

Пит закрыл свой чемодан:

— У мафии большие планы касательно мистера Хьюза. Уорд там готовит почву.

— А, значит, загвоздка в том, что мы с тобой должны приносить пользу.

— Типа того. Приносить пользу, следить за собой. Если мне удастся уговорить кого следует пересмотреть кое-какие правила, будем считать, что загвоздка устранена.

Барби спросила:

— Какие правила?

— Да ладно тебе, ты и так прекрасно знаешь.

Барби покачала головой:

— Ты же у нас многостаночник. Людей шантажируешь, пушками и наркотой торгуешь. Однажды ты даже убил президента Соединенных Штатов, но будем считать это единовременным заказом.

Пит рассмеялся. У Пита аж в боку закололо и слезы потекли — та-а-а-ак он хохотал. Барби швырнула ему полотенце — Пит вытер глаза.

— Туда нельзя ввозить героин. Таковы правила, но это, пожалуй, единственный способ, с помощью которого я смогу раздобыть для мафии реальные деньги. Они могут дать добро — при условии, что я буду толкать дурь только черным в западном Вегасе. Мистер Хьюз ненавидит черных. Он считает, что их всех надо сделать торчками, такими же, как он сам. Может, боссы и решат сделать ему приятное.

Барби снова посмотрела на него ТАК. Пит понял, что она хочет сказать: я трахалась с Джеком. Ты убил его. С кем я связалась.

Она сказала:

— Словом, приносить пользу.

— Ага, именно так.

Барби сгребла свои концертные платья. Барби вышвырнула их в окно. Пит выглянул посмотреть. Какой-то мальчишка задрал голову вверх. Голубое платье зацепилось за край балкона.

Барби помахала ему. Мальчишка помахал ей в ответ.

— Твисту пришел конец, но, думаю, ты сможешь найти мне место певички в каком-нибудь кабачке?

— Мы будем приносить пользу.

— Мне все равно страшно.

Пит сказал:

— Вот в этом-то и загвоздка.

Часть II Вымогатели Декабрь 1963 — октябрь 1964

Вставка: документ

1.12.63.

Рапорт службы разведки ФБР для внутреннего пользования. С пометками: «Уровень секретности 2-А: доступ имеет ограниченное число агентов» / «Факты и наблюдения касательно крупнейших отелей-казино Лас-Вегаса и их владельцев, а также замечания по теме». Примечание: «Документ составлен в офисе ФБР в Южной Неваде. 8.02.63».

Основная часть отелей-казино Лас-Вегаса сосредоточена в двух районах: это деловой центр (район Фримонт-стрит/Глиттер-Галч и др.) и Стрип (Лас-Вегасский бульвар, главная городская магистраль, пересекает город с севера на юг). Расположенные в деловом центре заведения построены раньше, отличаются меньшей пышностью и посещаются в основном местными жителями и лишь в меньшей степени туристами, приезжающими в город играть в казино, посещать низкопробные развлекательные мероприятия и заведения и пользоваться услугами проституток. Частыми посетителями заведений, расположенных в центре, являются туристические группы, организованные членами «Ротари-клуба», клуба «Киванис», «Ордена Храма», общества ветеранов и Христианской молодежной ассоциации. Заведения в центре принадлежат в основном консорциумам «первопоселенцев» (напр., уроженцам Невады и группам владельцев, не относящимся к оргпреступности). Некоторые владельцы были вынуждены продать небольшую (6–8 %) долю своего бизнеса преступным группировкам в обмен на долгосрочный «преференциальный режим» (напр., контроль «безопасности» на местах, т. е. минимизация угрозы профсоюзных акций протеста и пресечение всякой конфликтной ситуации). Представители оргпреступности обычно работают в казино пит-боссами (распорядителями), а также служат инфорсерами и информаторами для своих «патронов».

Центр города находится под юрисдикцией лас-вегасского полицейского управления (ЛВПУ). Районы, находящиеся под юрисдикцией ЛВПУ примыкают к районам, находящимся под контролем шерифской службы округа Кларк (ШСОК). Оба ведомства действуют в зоне юрисдикции друг друга по обоюдному согласию. Служба шерифа патрулирует территорию Лас-Вегасского бульвара к югу от отеля «Сахара». Как и ЛВПУ, она занимается расследованием правонарушений в районах, находящихся под ее юрисдикцией, однако обладает правом действовать в районах юрисдикции ЛВПУ, или «городской» юрисдикции. Аналогично с этим ЛВПУ имеет право осуществлять следственные мероприятия в зоне юрисдикции шерифской службы, т. наз. «окружной». Следует обратить внимание, что оба ведомства испытывают сильное влияние со стороны представителей организованной преступности, а многие сотрудники коррумпированы различными преступными группировками. Таковая коррупция имеет место главным образом потому, что прибыль от игорного бизнеса составляет основу бюджета города, поэтому владельцы заведений во многом диктуют политику городских властей, в т. ч. и в правоохранительной сфере. Многие сотрудники обоих правоохранительных ведомств получают от представителей оргпреступности т. наз. «подарки» в виде бесплатного проживания в отелях, фишек для игры в казино, услуг проституток, «полицейские скидки» на товары и услуги фирм, принадлежащих представителям оргпреступности, равно как и обычные взятки. ЛВПУ и служба шерифа осуществляют подобную политику с молчаливого согласия руководства округа Кларк, равно как и органов законодательной власти штата Невада. (Напр., в некоторые отели-казино р-на «Стрип» неграм вход строго воспрещен, и администрации казино разрешается выдворять их из помещения. Преступников, совершивших правонарушения против служащих казино, связанных с оргпреступностью, могут покарать сотрудники ЛВПУ, действующие по приказу т. наз. совета управляющих казино, крайне криминализованной организации. Кроме того, офицеры ЛВПУ и помшерифа часто привлекаются для поиска карточных шулеров по заказу казино, с тем чтобы припугнуть их и выдворить из города.)

Самые известные отели-казино находятся в районе «Стрип». Совладельцами многих из них являются лидеры преступных группировок-«картелей», получающих весомый процент с прибылей. (Напр., отель-казино «Звездная пыль» контролируется чикагским картелем, лидеру которого Сэму «Мо». «Момо». «Муни» Джианкане принадлежит восемь процентов акций казино.) Чикагскому гангстеру Джону Росселли (который «представляет» чикагские интересы в Лас-Вегасе) принадлежит 3 %, а другому чикагскому гангстеру Доминику Майклу Монтальво, также известному как Бутч Монтроуз. — 1 % (полный список собственности картелей и их главарей, ее распределение между владельцами см. в приложении № 2-Б).

Меньший процент акций поделен между различными преступными группировками — как часть действующей политики, направленной на то, чтобы все группировки имели долю в растущих объемах игорного бизнеса Лас-Вегаса. Таким образом происходит разделение прибыли и минимизация соперничества между группировками. Ответственным за разработку и осуществление данной политики является Барни «Мо» Далиц (1898 г. р.), некогда кливлендский бандит, а ныне «посол доброй воли» оргпреступности и лас-вегасский «порученец» мафии. Далицу принадлежит доля акций отеля «Дезерт-Инн» и, по слухам, еще нескольких заведений. Далиц известен под прозвищем «Мистер Лас-Вегас», т. к. он занимается благотворительностью и всячески культивирует свой «негангстерский» имидж. Далиц учредил совет управляющих казино, он диктует местным властям собственную политику и по большей части несет ответственность за политику «Чистого города», которая, по мнению лидеров оргпреступности, поможет привлечь туристов и, таким образом, увеличить прибыль отелей-казино.

Данная политика насаждается подспудно, с молчаливого одобрения официальных властей Лас-Вегаса и руководства ЛВПУ и шерифской службы. Одной из ее целей является обеспечение фактической сегрегации в отелях-казино Стрипа. Напр., туда не допускают негров, за исключением знаменитостей и людей, принадлежащих к «высшему классу». Негритянское население подлежит изоляции в пределах трущоб западного Лас-Вегаса. (Таковая негласная договоренность существует и в кругах лас-вегасских риелторов.) Ключевой принцип политики — «никаких наркотиков». В частности, это относится к героину. Распространение героина карается смертью. Данный принцип имеет целью уменьшение числа наркоманов, в особенности тех, кто способен воровать, грабить, заниматься мошенничеством и совершать прочие преступления с целью добыть денег на наркотик; тем самым планируется оздоровить ситуацию с преступностью в Лас-Вегасе, привлечь больше туристов. Многие героиновые пушеры стали жертвами нераскрытых убийств, другие пропали без вести, предположительно их постигла та же участь в рамках осуществления вышеописанной политики (см. приложение № з-Б). Последнее такое убийство случилось 12.04.60, и с этого дня героинового трафика в Лас-Вегасе, предположительно, больше нет. В связи с этим логично будет допустить, что вышеописанные убийства отпугнули потенциальных распространителей.

Далиц — сообщник председателя профсоюза водителей грузовиков Джеймса Риддла Хоффы (1914 г. р.) и получил значительные суммы из профсоюзного пенсионного фонда, на которые были отремонтированы многие отели-казино. Фонд (предположительно содержащий сумму в 1,6 миллиарда долларов) является своего рода «кормушкой» для мафии, откуда мафиози часто и охотно берут деньги. Бизнесмены сомнительной репутации, как правило повязанные с мафией, также занимают оттуда деньги под совершенно грабительский процент; зачастую погашение кредита оборачивается для них конфискацией бизнеса за долги. По слухам, существует «второй комплект» бухгалтерских книг Фонда (скрытый от судебных органов и, таким образом, свободный от проверки официальных налоговых). Эти книги якобы содержат более достоверную информацию о транзакциях средств Фонда; также там зафиксированы подробности нелегальных и полулегальных займов и порядок выплат.

Стандартная практика для многих отелей-казино Стрипа — укрывать значительную часть своих активов. (См. в приложении выполненные внутренней налоговой службой расчеты прибыли с каждого столика для игры в кости, рулетку, блэк-джек, покер, лоуболл, кено, фань-тань[34] и баккара, предоставленные отелем.) Эти предоставленные расчеты предположительно отражают лишь 70–80 % от реальной прибыли. (Порой бывает очень трудно отследить систематическое укрытие налогооблагаемого дохода в крупном бизнесе, ориентированном на наличный расчет.) Укрытые от налоговых органов доходы предположительно составляют 105 млн (по данным на 1962-й финансовый год). Подобная практика — обычное явление.

Распределение поступивших денежных средств происходит непосредственно в казино: выручку подсчитывают и передают курьерам, которые доставляют ее в заранее условленные места. Крупные купюры заменяются монетами из игровых автоматов — таким образом, махинации с подсчетом дневной выручки осуществляются еще в казино. Отследить получаемый таким образом «навар» практически невозможно. Большинство отелей-казино держатся на плаву за счет низких зарплат и укрывательства доходов, и получение достоверной информации о таковых не представляется возможным. Всеобщая коррупция распространяется даже на профсоюз работников игорного бизнеса, поставляющий сотрудников в крупные отели-казино.

Местное отделение профсоюза дилеров и крупье (№ 117) — прикрытие Чикагского картеля. Его члены бесплатно выдают игральные фишки и (скорее всего, краденые) вещи в качестве «бонуса». Все филиалы этого профсоюза сильно разобщены. Местное отделение профсоюза культработников (№ 41) также является прикрытием, но уже детройтского картеля. Члены профсоюза получают хорошие деньги, но каждую неделю им приходится «делиться» с распорядителем в зале. Этот профсоюз считается относительно интегрированным. Чернокожие музыканты, конферансье и певцы узнают, что им «крайне нежелательно» посещать отели-казино, где они работают, и общаться с белыми посетителями. Четыре местные компании, обслуживающие отель-казино «Звездная пыль», контролируются кливлендским картелем и работают исключительно с фирмами, так или иначе связанными с мафией. Профсоюз горничных, членами которого являются исключительно женщины (отделение № 16), — прикрытие картеля штата Флорида. Многих женщин — членов профсоюза вынуждают заниматься проституцией. Рабочих для вышеупомянутых фирм нанимает агентство «Рэмродс», которое подотчетно совету управляющих казино.

Профсоюз кухонных работников (распространяющий свою деятельность только на Лас-Вегас) — не связанная с оргпреступностью организация, действующая при попустительстве деятелей лас-вегасского бизнеса, т. наз. «первопоселенцев» и политических функционеров штата Невада, по преимуществу мормонов. Возглавляет общество Уэйн Тедроу-старший (1905 г. р.), консерватор, автор и издатель агитационных листовок и по совместительству владелец казино, что называется, «второго эшелона» (для тех, кто ставит небольшие суммы) под названием «Золотые края». Все шеф-повара в заведении — мормоны, а прочие работники — мексиканцы-нелегалы, которым платят зарплату ниже среднего, но выдают «бонусы» в виде поврежденных банок с консервами и игральных фишек казино «Золотые края». Проживают работники в общежитиях в трущобах мексиканского анклава на северо-западе Лас-Вегаса. (Заметка: Тедроу-старший, по слухам, владеет долей четырнадцати казино «второго эшелона», винных магазинов и галерей игровых автоматов близ авиабазы Неллис. Если слухи соответствуют действительности, это является прямым нарушением устава Комиссии по контролю над игорным бизнесом штата Невада.)

Комиссия по контролю над игорным бизнесом штата Невада осуществляет надзор за выдачей лицензий на право заниматься игорным бизнесом и контролирует набор персонала таковых заведений. По сути, комиссия действует по указке Совета округа Кларк по контролю над азартными играми и Совета округа Кларк по контролю над распространением алкогольной продукции. В состав обоих советов входят пятеро (шериф округа, окружной прокурор и трое «гражданских»). Таким образом, прерогатива выдачи лицензий на игорную деятельность и торговлю спиртными напитками принадлежит целиком и полностью Лас-Вегасу. Никто из пяти членов комитетов не поддерживает открытых контактов с преступным сообществом. Таким образом, очень трудно определить наличие сговора между ними, поскольку по большей части отчетная документация не позволяет проследить связь. Разведывательный отдел ЛВПУ располагает досье на членов комитетов, однако его сотрудники отказываются предоставить данные в распоряжение ФБР и окружной прокуратуры. (Как упоминалось ранее, ЛВПУ поддерживает тесную связь с криминалитетом города.) Разведывательный отдел ЛВПУ работает на территории как города, так и округа и является единственным подобным подразделением на территории округа Кларк. Всего в отделе работает двое человек. Начальник отдела — лейтенант Байрон Дж. Фрич (зам. начальника ЛВПУ, тесно связан с советом управляющих казино). Его единственный сотрудник — сержант Уэйн Тедроу-младший (сын вышеупомянутого Уэйна Тедроу. По меркам Лас-Вегаса считается неподкупным).

И в заключение: на просмотр приложений №№ 1-5-Б требуется дополнительное разрешение начальника отделения ФБР в Южной Неваде и замдиректора Тольсона.

Вставка: документ

2.12.63.

Расшифровка телефонных переговоров по заказу ФБР. С пометками: «Записано по приказу директора» / «Уровень секретности 2-А: только для глаз директора». Говорят: директор Гувер, Уорд Дж. Литтел.

ЭГ: Доброе утро, мистер Литтел.

УЛ: Доброе утро, сэр. И спасибо за документы.

ЭГ: Лас-Вегас — сущий ад. Здоровому человеку тут не место, может, поэтому этот город так привлекает Говарда Хьюза.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Давайте поговорим о Далласе.

УЛ: Кажется, официальная версия всех устраивает. А убийство Освальда восприняли как естественный исход.

ЭГ: Мистер Руби получает по четыре тысячи писем от фанатов в день. Он весьма популярен в еврейской среде.

УЛ: Я признаю, что он обладает известной долей смелости.

ЭГ: А как у него со способностью держать язык за зубами?

УЛ: Вполне, сэр.

ЭГ: Насчет официальной версии соглашусь. И мне бы хотелось, чтобы вы изложили свои соображения по этому поводу в подробном отчете о событиях этого исторического уик-энда. Я предъявлю его президенту Джонсону, приписав составление агентам далласского отделения.

УЛ: Я сейчас же приступлю к работе, сэр.

ЭГ: Президент объявит о создании комиссии по расследованию гибели короля Джека. Я лично буду отбирать агентов для работы на местах. Из вашего отчета президент получит общее представление о результатах их расследования.

УЛ: У него есть свои соображения на этот счет?

ЭГ: Он подозревает господина Кастро или кубинских беженцев-головорезов. По его мнению, причиной преступления стала крайне непродуманная политика короля Джека в эпоху Карибского кризиса.

УЛ: Что ж, точка зрения небезосновательная.

ЭГ: Признаю. Как и то, что Линдон Джонсон неглуп. И теперь у него есть мертвый убийца и так удобно свершившийся в прямом эфире акт гражданского возмездия. Лучше и не придумаешь.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: И ему порядком надоела вся эта кубинская катавасия. Он намерен оставить кубинский вопрос в политике безопасности и переключить все внимание на Вьетнам.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: От меня не ускользнул ваш тон, мистер Литтел. Мне известно, что вы не одобряете американский колониализм и считаете, что наша Богом данная миссия по удержанию мирового коммунизма в рамках — ошибка.

УЛ: Так и есть, сэр.

ЭГ: Какая ирония: правая рука Говарда Хьюза с его империалистическими замашками — человек «левых» убеждений!

УЛ: Пути Господни неисповедимы, сэр.

ЭГ: И как бы вы охарактеризовали его планы?

УЛ: Он хочет обойти антитрестовское законодательство и приобрести все отели-казино лас-вегасского Стрипа. Но не потратит ни гроша, пока не разрешится вопрос с судебным иском по делу о продаже пакета акций компании «Трансуорлд эрлайнс», за который он надеется выручить по крайней мере пятьсот миллионов долларов. Полагаю, это займет еще года два-три точно.

ЭГ: И ваша задача — прощупать почву в Лас-Вегасе?

УЛ: Да.

ЭГ: Ваша трезвая оценка психического здоровья господина Хьюза?

УЛ: Он колет кодеин в руки, ноги и пенис. Питается только пиццей и мороженым. Регулярно делает переливания крови — ему вливают кровь мормонов, которая «без микробов». Те, кто у него работает, иначе как «графом Дракулой» и «Драком» его не называют.

ЭГ: Живое описание, ничего не скажешь.

УЛ: Он безумен лишь наполовину. И зациклен на Лас-Вегасе.

ЭГ: Здесь могут проявиться последствия крестового похода Бобби против мафии.

УЛ: Полагаете, Бобби останется в кабинете министров?

ЭГ: Нет. Он терпеть не может Линдона Джонсона, а тот его и подавно. Думаю, он уйдет с поста. А вот у его преемника, весьма вероятно, будут планы касательно Лас-Вегаса, и не факт, что я буду в силах что-нибудь с этим поделать.

УЛ: В частности, сэр?

ЭГ: Бобби как-то рассматривал вопрос сокрытия доходов казино.

УЛ: У мистера Марчелло и прочих свои планы насчет активов мистера Хьюза.

ЭГ: Еще бы. У них есть идеальная жертва — вампир-наркоман — и вы, чтобы сподручнее было сосать из него кровь.

УЛ: Они знают, что вы не держите на них зла, сэр. И понимают, что кое-какие планы Бобби может выполнить его преемник.

ЭГ: Да. И если граф прикупит себе кусок Лас-Вегаса и сделает его чище, этим планам не суждено будет осуществиться.

УЛ: Да, сэр. Мне это тоже приходило в голову.

ЭГ: Мне бы хотелось узнать, что думает Черный принц по поводу гибели брата.

УЛ: Я и сам не прочь, сэр.

ЭГ: Естественно. Роберт Ф. Кеннеди — ваш кумир и ночной кошмар в одном лице, и вряд ли я буду первым, кто заподозрит вас в вуайеризме.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Как думаете, реально будет установить жучок?

УЛ: Нет, сэр. Но я поговорю с моими прочими клиентами, — может, они что предложат.

ЭГ: Мне бы кого-нибудь с репутацией «падшего либерала».

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: До свидания, мистер Литтел.

УЛ: Всего доброго, сэр.

14. (Лас-Вегас, 4 декабря 1963 года)

Его обрабатывали. Два профи: Бадди Фрич и капитан Боб Гилстрэп.

Они оккупировали кабинет начальника. Они окружили Уэйна. Они расположились на кушетке.

Он оттягивал допрос как мог. Он подал рапорт, полный лжи и отписок. В котором обошел стороной факт исчезновения Мура.

Он отогнал автомобиль Мура к сточной яме. Он снял номерные знаки. Он выдрал зубы у трупа. Выковырнул пули. Насовал в рот жертвы крупной дроби. Смочил в бензине тряпку. И поджег ее.

Голова Мура взорвалась. Таким образом, судебно-медицинская экспертиза не будет иметь смысла. Он столкнул автомобиль в яму. Тот быстро погрузился на дно. Над ямой клубился пар. Уэйн изучал химию. Каустики быстро разъедят плоть и металл.

Он сделал вид, что преследует Уэнделла Д. Позвонил Бадди Фричу и солгал: мол, как сквозь землю канул. И Мейнард Мур тоже.

Он припугнул Уиллиса Бодена. Сказал ему, чтобы живо валил из Далласа. Боден забрал свою псину и был таков. Уэйн заехал в штаб-квартиру далласского полицейского управления. Утащил оттуда кое-какие бумаги, в которых упоминались сообщники Уэнделла Дерфи. Да еще и тамошних копов подоставал: вы, случайно, Мейнарда Мура не видели?

Фрич избавил его от Уэнделла. Фрич сказал: пора. Езжай, мол, обратно домой.

Вот они его и обрабатывали. Близко-близко сидели — ни вздохнуть, ни чего еще. Пошутили по поводу Джей-Эф-Кея: мол, перед смертью он успел ущипнуть за зад медсестру и монашку. А его последним словом было «pussy».

Фрич сказал:

— Мы читали твой рапорт.

Гилстрэп заметил:

— Весело же ты время провел. Приехал негра мочить — а тут Кеннеди убили.

Уэйн пожал плечами. Уэйн хранил ледяное молчание, Фрич закурил сигарету. Гилстрэп стрельнул у него еще одну.

Фрич кашлянул:

— Тебе, я смотрю, не очень-то глянулся офицер Мур.

Уэйн пожал плечами:

— Он был… грязным. Говно, а не полицейский.

Гилстрэп улыбнулся:

— В каком смысле грязным?

Уэйн сказал:

— Он был все время пьян. И по-свински обращался с людьми.

Гилстрэп улыбнулся:

— Эти парни привыкли все делать по-своему.

Фрич улыбнулся:

— Техасца легко узнать.

Гилстрэп добавил:

— Но не следует позволять ему узнать тебя получше.

Фрич рассмеялся. Гилстрэп хлопнул себя по ляжкам.

Уэйн сказал:

— Так что там Мур? Нашелся?

Фрич покачал головой:

— Вопрос, недостойный такого умного парня, как ты.

Гилстрэп принялся пускать колечки дыма:

— Скажем так: Мур тебе не понравился, и он решил сам найти Дерфи. Дерфи убил его и спер его тачку.

Фрич сказал:

— У нас есть негр ростом метр девяносто и тачка, которую трудно не заметить, и вдобавок негр объявлен в розыск в трех штатах. Скажи мне, что было как-то иначе, — и скажешь глупость.

Уэйн пожал плечами:

— Так считают в далласском полицейском управлении?

Фрич улыбнулся:

— И в нашем тоже. А всем остальным до этого дела нет.

Уэйн покачал головой.

— Найдите в Далласе с десяток копов, которые не состоят в Ку-клукс-клане, и спросите их, что они думают об офицере Муре. Они скажут вам, что он был грязным, припомнят, какое количество народу он избил в пьяном угаре и всячески обидел. После этого посчитайте, сколько у вас появится подозреваемых.

Гилстрэп оторвал заусенец:

— В тебе заговорила гордость, сынок. Ты винишь себя в том, что Дерфи сбежал от тебя и убил собрата-офицера.

Фрич смял окурок в пепельнице:

— Далласским все это очень не нравится. Они даже хотели прислать людей из тамошней разведывательной службы, чтобы допросить тебя, но мы отказали.

Гилстрэп сказал:

— Они поговаривают о преступной небрежности, сынок. Вы с Муром поцапались, вот он и пошел на Дерфи в одиночку, а тот его грохнул.

Уэйн пнул скамеечку для ног. Пепельница со стуком свалилась на пол.

Уэйн сказал:

— Он был ублюдком. Если он мертв, он это заслужил. Можете так и передать тамошним деревенщинам в форме.

Фрич поднял пепельницу:

— Успокойся, успокойся.

Гилстрэп собрал окурки:

— Тебя никто не винит. По-моему, ты показал себя молодцом.

Фрич сказал:

— Ты сделал кое-какие поспешные выводы — но в целом вел себя как мужчина. Так что твоя репутация среди наших ребят, которые ценят настоящих мужиков, изрядно улучшилась.

Гилстрэп улыбнулся:

— Папе расскажешь. О героической перестрелке с о-о-о-очень плохим парнем.

Фрич подмигнул:

— По-моему, мне повезло.

Гилстрэп сказал:

— Кто знает.

Фрич схватил со стола начальника маленький игровой автомат. Гилстрэп дернул рукоять. Завертелись шестеренки. Выскочили три вишенки. Из лотка автомата посыпались десятицентовики.

Гилстрэп сгреб их:

— Мне на обед.

Фрич подмигнул:

— Ага, и тут субординация. Капитаны воруют у лейтенантов.

Гилстрэп ткнул Уэйна локтем:

— В один прекрасный день тебя сделают капитаном.

Фрич спросил:

— А ты бы смог? Убить его, я имел в виду.

Уэйн улыбнулся:

— Дерфи или Мура?

Гилстрэп заржал:

— Уэйн-младший сегодня в ударе.

Фрич рассмеялся:

— Кое-кто так не считает, а вот по мне так он все-таки сын своего отца.

Гилстрэп встал:

— Скажи правду, мой мальчик. На что ты потратил эти шесть штук?

Уэйн ухмыльнулся. Уэйн сообщил:

— На выпивку и девочек.

Фрич тоже поднялся:

— Ну я же говорил — сын своего отца.

Гилстрэп подмигнул:

— Мы не скажем Линетт.

Уэйн встал. У него ныли ноги. Аж судорогой свело от напряжения. Гилстрэп вышел вон, насвистывая и позвякивая медяками.

Фрич сказал:

— А Гилу ты понравился.

— Мой отец, ты хотел сказать.

— Не стоит себя недооценивать.

— Это отец велел вам послать меня в Даллас?

— Нет, но уверен: ему бы идея понравилась.

Он тоже их обработал: методом «заманить и подменить», которым пользуются магазины в период зимних распродаж. Пульс его, однако, участился до 200 ударов в минуту, А давление резко подскочило. Врете вы все, что убийца «действовал в одиночку». Я видел Даллас.

Уэйн поехал домой. Уэйн бесцельно катался по городу. Фримонт-стрит была забита машинами. Какие-то простоватого вида типы размахивали лотерейными билетами, другие типы заходили и выходили из казино.

Мозг Уэйна кипел. Уэйн чувствовал, что Даллас его порядком подзатрахал.

Вот Пит говорит: «Убей его». Он не смог. Он пробил Пита по полицейской базе. И кое-что узнал. Он посылал запросы в разведывательный отдел полицейского управления трех городов: Эл-Эй, Нью-Йорка и Майами.

Пит Бондюран: экс-коп, бывший контрактник ЦРУ, бывший телохранитель Говарда Хьюза. В настоящее время порученец мафии.

Он проверил записи постояльцев гостиниц от 25 ноября: Пит и фрау Пит заселились в отель «Звездная пыль». Многокомнатный номер за счет заведения. Пит ведь повязан с мафией. С чикагской, если быть точным.

Дороги были загружены — хуже некуда. Да и на улицах народ толпился. Народ распивал виски со льдом и содовой и пиво.

Надо проследить за Питом. Втихаря. Нанять какого-нибудь патрульного. Заплатить ему фишками казино «Золотые края».

Уэйн повернул назад и снова принялся кружить по Фримонт-стрит. Уэйну страсть как не хотелось ехать к Линетт ужинать. Линетт говорила банальные вещи. Так и сыпала клише, штампами, избитыми фразами. Джек был та-а-ак молод. Джек был та-а-ак смел. Джек пра-а-авда любил Джеки.

Джек и Джеки потеряли ребенка. Году в шестьдесят втором. Тогда-то Линетт на них и запала. Он не хотел детей, а Линетт — да. В шестьдесят первом она забеременела.

Он воспринял это в штыки. Он замкнулся в себе. Отдалился от нее. Велел ей сделать аборт. Она сказала: нет. Он даже обратился за помощью к мормонам. И молился о том, чтобы ребенок умер.

Линетт это усекла. Она спешно уехала к своим. Писала ему длинные письма. Вернулась тощая как скелет. Объявила, что у нее был выкидыш. Он предпочел поверить.

Ему позвонил папаша Спраул. Папаша Спраул показал себя сущим ревизионистом. Он и рассказал ему правду: Линетт сделала аборт в Литтл-Роке. И едва не истекла кровью.

Тогда их брак выстоял. Нытье Линетт грозило окончательно разрушить его.

Линетт принесла к телевизору подносы с едой. К ним на ужин пожаловал сам Линдон Б. Джонсон. Он сообщил о создании какой-то «комиссии Уоррена»[35].

Уэйн убавил звук. Джонсон шевелил губами. Линетт ковырялась в своей тарелке.

— Я думала, тебе будет интересно узнать новые подробности.

— У меня и так слишком много дел. И он никогда мне шибко не нравился.

— Уэйн, ты же был там. Такие вещи потом рассказывают внукам…

— Я же тебе сказал: я ничего не видел. И не собираюсь иметь внуков.

Линетт смяла свою салфетку:

— После приезда ты сам не свой, я тебя никогда таким раньше не видела. И не надо мне говорить, что только из-за этого Уэнделла Дерфи.

— Прости. Ляпнул, не подумав.

Линетт вытерла губы:

— Ты же знаешь, я оставила эту идею.

— Тогда объясни мне, что ты имела в виду.

Линетт вырубила телевизор.

— Раньше ты тоже бывал не в духе, но не так, как сейчас, — смотришь свысока, как все копы. Вроде, знаешь, «я видел кое-что такое, чего моей училке жене в жизни не понять».

Уэйн ткнул ножом в свой ростбиф. Провел пальцем по зубьям вилки.

Линетт поморщилась:

— Не балуйся за столом.

Уэйн отхлебнул лимонада.

— Ты чертовски умна — иногда.

Линетт улыбнулась:

— И не ругайся.

— Не за столом, а за подносом.

Линетт схватила вилку. Линеттсделала шутливый выпад в его сторону. Закапал кровавый мясной сок. Уэйн вздрогнул. Уэйн задел свой поднос. Его стакан опрокинулся, и еду в тарелке залило лимонадом.

Линетт выругалась: «Черт».

Уэйн пошел на кухню. Уэйн поставил поднос в раковину. Он обернулся. И увидел Линетт — она стояла у плиты. Она спросила: «Что случилось в Далласе?»

Уэйн-старший жил в южной части города — в Парадайз-вэлли, в роскошном особняке с отличным видом. Ему принадлежало пятьдесят акров земли. На пастбищах нагуливали жир молодые бычки. Которых потом резали ради барбекю. Трехъярусный дом, на каждом этаже — широкие веранды. Красное дерево и камень. Одна парковка с навесом для автомобилей занимала целый акр. К ней примыкала взлетно-посадочная полоса: Уэйн-старший летал на бипланах. Перед домом Уэйна-старшего реяли флаги: флаг США, флаг штата Невада, «Частная собственность».

Уэйн припарковался и выключил фары. Повертел ручку радио. Поймал трио сестер Магуайер — чудный распев на три голоса.

У Дженис была туалетная комната. Окна ее выходили как раз на парковку. Она пошла переодеться и не стала выключать свет — чтобы все видели.

Уэйн устроился и начал смотреть. Пение сестер было проникновенным. «Sugartime» слилась с «Sincerely». В освещенном окне появилась Дженис. На ней были теннисные шорты и бюстгальтер.

Она приняла эффектную позу. Сбросила шортики. Выбрала брючки-капри. Ее трусики натянулись и сползли вниз.

Она надела брючки. Потом распустила волосы и зачесала их назад. В черном облаке блеснула седая прядка. Серебро на черном — и розовое пятно штанишек-капри.

Она покружилась на месте. Грудь ее призывно качнулась. Сестры подпевали стройными голосами. Свет сделался приглушенным. Уэйн моргнул. Все произошло слишком быстро.

Он успокоился. Он выключил мотор. Прошелся по дому. И вышел на любимую веранду Уэйна-старшего. Вид с веранды, выходившей на север, был просто потрясающий.

Было холодно. На веранде лежали опавшие листья. На Уэйне-старшем был толстый свитер. Уэйн оперся о перила. Уэйн заслонил отцу весь обзор.

— И как тебе не наскучило смотреть на одно и то же?

— Люблю красивые виды. Как и мой сын.

— Ты так и не позвонил и не расспросил, как я съездил в Даллас.

— Мне вкратце рассказали обо всем Бадди и Гил, но теперь мне хотелось бы услышать и твою версию.

Уэйн улыбнулся:

— Вовремя.

Уэйн старший отхлебнул бурбона:

— История про игру в кости меня порадовала. Представил, как ты гнался за тем черномазым.

— Я вел себя смело, но глупо. Не уверен, что ты бы одобрил.

Уэйн-старший покрутил в руках свою трость.

— А я не уверен, что тебе нужно мое одобрение.

Уэйн обернулся. Стрип так и горел. Неоновые вывески пульсировали и переливались разноцветными огнями.

— Моему сыну довелось прикоснуться к Истории. Я бы не прочь услышать подробности.

Из Вегаса двигался нескончаемый автомобильный поток — исход проигравшихся — поток огоньков фар, движущийся на юг.

— Вовремя.

— Мистер Гувер видел фотографии со вскрытия. Он сказал, что у Кеннеди был совсем маленький член.

Уэйн услышал выстрелы на северо-северо-востоке. Какой-нибудь проигравшийся картежник — достал пушку и спускает пар.

— Джонсон как-то порадовал мистера Гувера хорошей шуткой. Он сказал: «Джек не брезговал случайными связями еще до того, как занялся политикой».

Уэйн обернулся:

— Не злорадствуй. Тебе ни хрена не идет.

Уэйн-старший улыбнулся:

— Для мормона ты матерщинник еще тот.

— Церковь мормонов — большая куча дерьма, и ты это прекрасно знаешь.

— Зачем тогда ты молился святым последних дней[36], чтобы они убили твоего ребенка?

Уэйн вцепился в ограду.

— Я и забыл, что рассказывал тебе об этом.

— Ты мне всегда все рассказываешь — и вовремя.

Уэйн разжал руки. Обручальное кольцо скользнуло вниз с его пальца. Он похудел. Он потерял аппетит. Он горевал о том, что приключилось в Далласе.

— Когда ты собираешься делать рождественский вечер?

Уэйн-старший принялся вертеть тростью:

— Не надо менять тему так внезапно. Так ты показываешь людям, чего больше всего боишься.

— Ты намекаешь на Линетт — не надо. Я вижу, куда ты клонишь.

— Никуда я не клоню. Ты женился совсем мальчишкой. Этот брак тебе давно наскучил, и ты сам об этом прекрасно знаешь.

— Как ты и моя мать?

— Верно.

— Я слышал это раньше. Ты, мол, здесь и при своем. А не идиот, торгующий недвижимостью в городишке Перу, штат Индиана.

— Правильно. Потому что я знал, когда надо было уйти от твоей матери.

Уэйн откашлялся:

— Хочешь сказать, что когда-нибудь я встречу свою Дженис и уйду от жены, как это сделал ты?

Уэйн-старший рассмеялся:

— Чушь. Твоя Дженис и моя Дженис — одна и та же женщина.

Уэйн порозовел. У Уэйна зашумело в ушах, черт побери.

— Ага! Я уже подумал: вот, я потерял власть со своим мальчиком — и тут же заставил его вспыхнуть, как рождественскую елку!

Где-то пальнули из дробовика. В ответ затявкал койот.

Уэйн-старший сказал:

— Кто-то проигрался.

Уэйн улыбнулся:

— Вполне вероятно, он продул свои денежки в одном из твоих казино.

— Одном из? Ты же знаешь, оно у меня всего одно.

— В последний раз я слышал, что у тебя доля в четырнадцати. И, согласно моей последней проверке, это противозаконно.

Уэйн-старший повертел тростью:

— Врать тоже нужно уметь. Надо всем говорить одно и то же, с кем бы ты ни имел дело.

— Я запомню.

— И где-то в то же самое время ты вспомнишь, кто тебя этому научил.

Какое-то насекомое куснуло Уэйна. Уэйн прихлопнул его.

— Не понимаю, к чему ты это.

— Ты вспомнишь, что этому тебя научил отец, возьмешь и выдашь какую-нибудь жуткую правду из чистого упрямства.

Уэйн улыбнулся. Уэйн-старший подмигнул. Он покрутил тростью. Покачал ей. Словом, исполнил весь свой репертуар.

— Ты все еще тот единственный полицейский, кому есть дело до цветных шлюх, которых кто-то избил?

— Да.

— Зачем это тебе?

— Из чистого упрямства.

— Не только. И из-за того, что сталось в Литтл-Роке.

Уэйн рассмеялся:

— Жаль, тебя там не было. Я тогда нарушил едва ли не все законы штата.

Уэйн-старший рассмеялся:

— Мистер Гувер нынче охотится на Мартина Лютера Кинга. Хотя сначала ему нужно найти кого-нибудь с репутацией «падшего либерала».

— Скажи ему, что я готов.

— Он рассказал мне, что обстановка во Вьетнаме накаляется. Я ответил: «Мой сын служил в восемьдесят второй воздушно-десантной дивизии. Но не спешите облизываться: он скорее займется белыми хулиганами, нежели черными коммунистами».

Уэйн огляделся вокруг. Уэйн увидел ведерко с игральными фишками. Уэйн стащил оттуда несколько красных фишек казино «Золотые края».

— Это ты надоумил Бадди послать меня в Даллас?

— Нет, но я всегда считал, что простое деловое поручение тебе не повредит.

Уэйн сказал:

— Весьма поучительная была поездка.

— Что ты сделал с деньгами?

— Нашел на свою голову проблем.

— Оно того стоило?

— Я кое-что узнал.

— Есть желание рассказать мне?

Уэйн подкинул в воздух игральную фишку. Уэйн-старший вытащил револьвер. Выстрел — в яблочко. Фишка брызнула во все стороны кусочками пластика.

Уэйн вошел в дом. Свернул, чтобы пройти мимо туалетной комнаты Дженис. Дженис устроила для него представление.

Обнаженные ноги. Танцевальные па. Серебряная прядь в роскошных черных волосах.

15. (Лас-Вегас, 6 декабря 1963 года)

Даллас сломал его. Надо было убить Уэйна-младшего. Уэйну-младшему следовало бы убить черномазого.

Вегас так и сверкал. Какая, на хрен, смерть! В жопу сослагательное наклонение. Чудный бриз, чудное воскресенье, чудные казино.

Пит курсировал по Бульвару. Пит то и дело отвлекался.

Поле для гольфа отеля «Тропикана». Тележки с коктейлями. Закусочные для автомобилистов. Тамошние официантки на роликах.

Пит сделал два круга. И увидел вот что.

Какие-то монахини зашли в «Пески». Они увидели там Фрэнка Синатру. Едва не сошли с ума от радости и здорово разозлили Фрэнка. Едва не разодрали его костюм от Сая Девора[37].

Да и в «Дюнах» проблемы. Двое полицейских схватили двух испанцев. Те были все в крови. Испанцы, по-видимому, работали тут уборщиками посуды. Хуан трахнул сестру Рамона. Рамон, естественно, предъявил. Ну и устроили поножовщину прямиком у «шведского стола».

Красивые горы. Неоновые вывески. Японские туристы щелкают «мыльницами».

Пит сделал три круга. Стрип его уже достал. Пит снова и снова вспоминал Даллас.

ПРИНОСИ ПОЛЬЗУ: гребаный рефрен. Для осуществления сделки с Хьюзом потребуются годы. Так Уорд сказал. Карлос с ним согласился. Карлос сказал: Пит должен толкать дурь в Лас-Вегасе: но с этим еще должны согласиться и все остальные.

Уорд был весьма умен. История с Арден была весьма некстати. Уорд споткнулся о собственный член — в весьма неподходящее время.

Уорд был в Вашингтоне и Новом Орлеане. Его вызвал Джимми X. Карлос кое о чем обмолвился. Карлос хочет обрубить концы. Карлос надеется на Уорда, но тот всегда высмеивал подобные вещи: он не верил в необходимость убирать свидетелей.

Арден видела убийц. Арден знала Бетти Мак и Хэнка Киллиама. Весьма вероятно: Карлос хочет их грохнуть. Еще вероятней: Уорд сочтет это безрассудством.

Какая-то эпидемия, блин. Острое воспаление жалости. Какой-то блюз не-убийцы.

Он должен был убить Уэйна-младшего. Который должен был убить ниггера. Он наблюдал Младшего за работой. Уэйн порезал Мейнарда Мура. Раскроил тому череп. Вытащил пули из тела. Его нож соскользнул. Он подавился осколками кости. Выплюнул их и унял дрожь.

Он навел справки об Уэйне-младшем. Послал запросы в разведывательный отдел полицейского управления трех городов: Эл-Эй, Нью-Йорка и Майами. Тамошние ребята сообщили ему, что Уэйн наводил справки о нем самом.

Те, с кем он говорил, терпеть Младшего не могли. Они заявляли: вот Уэйн-старший — настоящий мужик. А его сынок — тряпка.

Это от него он заразился воспалением жалости. Младший пощадил ниггера. Уэйн неверно рассчитал свои возможности. Ниггер, похоже, полный отморозок. И дом у ниггера не в Далласе. Ниггер мог вернуться сюда, в Вегас.

Пит объезжал развлекательные заведения. Пит выяснил расклад: есть стоящие заведения, есть сущие нужники. Надо подыскать для Барби место. Найти ей трио аккомпаниаторов — желательно не из членов профсоюза. Каких-нибудь «Скотти и скотов» или «Счастливых садовников». Фиксированная зарплата и небольшой процент.

Пит припарковался на стоянке «Песков». Пит зашел в несколько казино: «Птицу», «Ривьеру», «Ди-Ай». Как раз было затишье. Сразу видно, кто во что горазд.

Он решил сыграть в блэк-джек. И заодно понаблюдать.

Пит-босс прижал шулера. У того в рукаве было хитрое приспособление, и в нужный момент из-под манжеты выскакивали нужные карты.

Он встретил Джонни Росселли. Они потрепались о том о сем. Поговорили о сделке с Хьюзом. Джонни принялся расхваливать Уорда Литтела — Пит почуял угрозу.

Уорд исключительно важен для осуществления наших планов. Ты — громила, а не юрист — ты нам не нужен.

Джонни сказал чао. Откуда-то появились две «девочки по вызову». У него было еще три места назначения.

Пит пошел пешком. Зашел в «Пески», «Дюны», «Фламинго». Ему понравился тамошний приглушенный свет и толстые ковры.

От статики затрещали его синтетические носки. Ступни смешно покалывало. Он заходил в бары. Пил содовую. Тренировал боковое зрение. Наблюдал за работой барменов. «Девочки по вызову» сторонились его — он был двухметрового роста и оч-чень широк в плечах. На нем было написано: коп-вымогатель.

А это еще что?

Бармен сыплет таблетки — шесть штук в стопку — официантка уносит ее.

Он прижал бармена. Достал игрушечный полицейский жетон. И нарочито грубо рявкнул. Бармен рассмеялся. У его сына был точно такой же значок. Его сын тоже ел на завтрак шоколадные подушечки.

Бармен оказался славным малым. Пит угостил его выпивкой. Тот рассказал ему, как обстоят в Вегасе дела с дурью. Героин, травка, кокаин — под запретом. Полиция придерживается тех же, навязанных мафией, правил. Герыч в Вегасе — вне закона.

Они пытали пушеров. Они их убивали. Местные торчки затаривались дурью в Эл-Эй. Курсировали туда-сюда по героиновому шоссе.

Вот «колеса» были в чести: «красные дьяволы», «осы», «попрыгунчики»[38]. Метамфетамин тоже — его глотали, а не кололи. Пейте, а не ширяйтесь — иначе придет злой полицейский.

Полиция — как городская, так и окружная — сама санкционировала торговлю таблетками. Таблетки доставлялись в город по отработанному маршруту: из Тихуаны в Эл-Эй, а уже оттуда в Вегас. Местные наркоторговцы приноровились торговать «колесами». Они подряжали барменов и таксистов. Они кормили таблетками весь Лас-Вегас.

Ниггеры западного Вегаса алкали героина. Им страшно не хватало героинового «прихода». Но антигероиновые правила лишали их этой возможности.

Пит зашел в «Персидскую комнату». Смотрел, как репетирует Дик Контино[39]. Дика он знал. Дик играл на аккордеоне на сборных концертах Сэма Джи. Дик был должником чикагского картеля. Мафия оплачивала его счета. Кормила его. И покупала шмотки его детишкам.

Дик разнылся: дескать, горе мне, горе — и конца-края ему не видать. Пит сунул ему пару сотен. Дик и поведал ему об обстановке в Вегасе.

Это заведение контролируют детройтские. Стюард берет взятки. Нанимает на работу красивых девчонок и вынуждает их торговать собой. Они обслуживают яхты на озере Мид. У них ненормированный рабочий день. Они едят исключительно завтрак. Который состоит из блинчиков и декседрина.

Пит продолжил свой обход. Пит попал на «прослушивание» к Луи Прима. Старик пристал к нему со своей болтовней и долго не отпускал.

Папаша нанимал малоизвестных девчонок — певичек-танцовщиц. Старикан Прима по-отечески опекал их, если они соглашались у него отсосать. Давал советы, кого избегать: сутенеров-«шварцес», «искателей талантов», полоумных «продюсеров», сотрудников порножурналов и типов без обратного адреса.

Пит поблагодарил его. Папаша принялся хвастать. Не преминул вспомнить юность, когда сам был сутенером. «Каких я девочек поставлял — лучших из лучших — сам покойный Джей-Эф-Кей не брезговал».

Пит разменял три сотни. Пит прикупил шестьдесят пятидолларовых фишек.

Он схватил блокнот, написал свой номер телефона шестьдесят раз, черт возьми. Зашел в ликероводочный магазин. Купил шестьдесят банок пива. Прихватил дубинку и поехал в западный Вегас.

Он медленно курсировал по улицам. Он везде носил с собой дубинку. И пистолет тоже. Он видел: грязные улицы, грязные дворы, грязные парковки. Домики из грязных досок — в избытке. Крытые толем шлакоблочные хибары. Негритянские церкви — в огромном количестве; мечеть — в количестве одной. Биллборды. «Аллах — наш Господь!» Кое-где «Аллах» был исправлен на «Иисус».

На улицах кипела жизнь. Чернокожие люди готовили барбекю в барабане емкостью пятьдесят галлонов. Бар «Дикий гусь», «Колони клаб», коктейль-бар «Сахарная горка». Улицы, названные в честь президентов, и литерные. Дерьмовые автомобили, припаркованные возле домов обладателей.

«Шеви» парочек. «Линкольны» холостяков. «Форды» семейных.

Пит ме-е-е-едленно курсировал по улицам. Ниггеры надменно взирали на него. Они хмурились. Они швыряли в его автомобиль пивные банки. Банки оставляли вмятины на крыле.

Он остановился у барабана, где жарилось мясо. Какой-то метис раздавал готовое барбекю. Черномазые выстроились в очередь. Они презрительно оглядывали Пита.

Пит улыбнулся. Пит поклонился. Пит угостил всех ланчем. Сунул метису полета баксов. Раздал фишки и пиво. А также бумажки со своим телефоном.

Последовало молчание. Выросла точно стена из молчания. Молчание ме-е-е-едленно нарастало.

— Тебе чего, большой человек? Скажи, чего те надо, чувак?

Пит и сказал:

— Кто здесь толкает дурь? Кто видел Уэнделла Дерфи? Кто осмеливается нарушать запрет на торговлю «герычем»?

Все принялись кричать наперебой — точно жемчуга сыпать — крупицы бриллиантов в потоке грязи.

Какие-то уборщики посуды торгуют «красными дьяволами». Они работают в «Дюнах». Прикинь, есть еще гребаное такси «Монарх». Ихние ребята толкают морфий и «дьяволов». «Монарх» — это сила. «Монарх» работает в западном Вегасе — там, куда больше ни одно такси не поедет.

А еще есть чуваки по имени Кертис и Лерой — у них есть план — они хотят толкать «белый». Те еще типы. Они говорят: на хер запреты! Они говорят: шли бы они в жопу, эти гребаные итальяшки.

Снова крики — снова рибоп и джайв[40]. Пит начал орать. Он излучал харизму и быстренько восстановил спокойствие.

Он попросил позвонить в «Дикого гуся». Попросил ниггеров позвонить ЕМУ.

ЕСЛИ кто-нибудь увидит Уэнделла Дерфи. ЕСЛИ Кертис и Лерой начнут толкать героин.

Он обещал щедрую награду. Такую, что ему захлопали в ладоши. НУ ТЫ ЧУВАК!

Он поехал в «Дикого гуся». Кто-то из ниггеров потрусил за ним. Бегущие подпрыгивали и размахивали банками пива.

В «Гусе» было полно народу. Пит повторил свой спектакль. Тамошним посетителям он тоже понравился. Пита накрыл джайв и рибоп.

Про Кертиса и Лероя он не узнал ничего. Зато получил кое-какую информацию о Уэнделле Д. Оказалось, этот Уэнделл был куда хуже, чем Пит его себе представлял: насильник, подонок и мразь. Вегас был его родным домом, тут он родился и вырос — и всегда возвращался в Вегас, его туда тянуло, точно мотылька на пламя. Кричали все — и разом. И не всегда в тему. Какой-то черножопый весьма нелестно отозвался об Уэйне Тедроу-старшем.

Владелец доходного дома, где тот жил, Уэйн-старший его облапошил. Уэйн-старший его достал. Уэйн-старший поднял арендную плату. Шум поднялся невообразимый. У Пита разболелась голова. Пит попытался унять головную боль свиными котлетами и виски.

Разговоры об Уэйне-старшем заинтересовали его — еще одна жемчужинка в песчаной лавине пустого трепа. Младший Тедроу работал в разведывательном отделе. У Тедроу-младшего могли быть досье на членов комиссии по контролю над азартными играми.

Были затронуты все темы, волновавшие негров. Оратор отвлекся от Тедроу-старшего. Его слова подлили масла в огонь. Все снова заговорили наперебой и невпопад.

Законы Джима Кроу[41]. Гражданские права. Ограничения при сделках с недвижимостью. Слава Мартину Лютеру Кингу!

Толпа опасно разгорячилась. Запахло самосудом. Пит поймал на себе косые взгляды:

Мы — лучшие! Ты — проклятый эксплуататор!

Пит предпочел уйти. Пит пошел скорым шагом. Кто-то пихнул Пита локтем. Он добрался до тротуара. Какой-то паренек полировал его авто. Он сунул ему монету. Завел мотор и тронулся с места. Почти сразу следом отъехал незнакомый «шеви».

Пит это засек. Через зеркало заднего вида он разглядел водителя: молодой, белый, короткая стрижка выдает копа. Какой-нибудь сопляк в погонах.

Пит принялся ездить зигзагами. Пит игнорировал стоп-сигналы. «Шеви» в прямом смысле завис у него на хвосте. Они достигли центральных улиц. Остановились на светофоре. Пит включил систему экстренного торможения.

«Шеви» сбавил скорость. Пит подошел к машине. Пит поигрывал висевшей у пояса дубинкой. Парень, кажется, не сдрейфил. Он подбросил вверх игральную фишку.

Пит потянулся и схватил ее. Мальчишка-коп су-у-у-у-дорожно сглотнул. «Красная» — фишка на 20 долларов из казино «Золотые края». Ч-черт — контора Уэйна-старшего.

Пит рассмеялся и сказал: «Передай сержанту Тедроу, пусть позвонит мне».

16. (Вашингтон, округ Колумбия, 9 декабря 1963 года)

Подделка документов: старые бланки и размазанные чернила.

Литтел работал. Кухонный стол поскрипывал. Он знал, как это делается. Этому искусству его научили в ФБР.

Он заполнил бланк свидетельства о рождении. Он обжег его на горячей плитке. Он сам вырезал печати и подделал смазанные чернила.

Была Арден Смит-Котс — стала Джейн Фентресс.

В квартире было жарко. Тем легче сушить бланки. Литтел смазал чернилами штамп. Он украл его в штаб-квартире далласского полицейского управления.

Арден была южанкой. Арден разговаривала как южанка. Процедура выдачи водительских прав в штате Алабама была до смешного простой. Заявители просто присылали по почте сумму сбора и копию свидетельства о рождении, а взамен по почте получали права.

Они доделали фальшивки. Они отправили их по почте — вместе с фотографиями. И получили уже готовые права.

Литтел летал в Алабаму — восемь дней тому назад. Литтел просмотрел данные о рожденных и умерших. Джейн Фентресс родилась в Бирмингеме. Четвертого сентября двадцать шестого года. А первого августа двадцать девятого года — умерла.

Он поехал в Бессемер. Снял квартиру. Прикрепил к почтовому ящику табличку с именем «Джейн Фентресс». Бессемер находился в сорока километрах от Бирмингема.

Литтел менял чернила. Литтел брал чистые листы бумаги. Литтел чертил чернилами вертикальные линии.

Арден была бухгалтером и утверждала, что прекрасно справлялась. Она ходила в школу в Де-Кальбе, штат Миссисипи. Давайте-ка «повысим» ей образование — пусть она закончила Тулейн в сорок девятом году.

Ему надо было в Новый Орлеан. Он мог бы съездить в Тулейн. Полистать архивные документы. Прощупать почву. Он мог бы изучить академические местности. Он мог бы подделать документы и оставить взамен подлинных.

Он мог подключить мистера Гувера. Местные агенты Тулейн знали. Там наверняка нашелся бы человек, который смог бы подменить документы.

Литтел разлиновал шесть листов — стандартные бланки колледжа. Он работал быстро. Ставил печати. Сажал кляксы. Размазывал чернила.

Арден была в безопасности. Он укрыл ее в Бальбоа — строго к югу от Эл-Эй. Она скрывалась в отеле — за счет компании «Хьюз тулз». Которая оплачивала его расходы — по личному распоряжению мистера Хьюза.

Они с мистером Хьюзом обменивались записками. Говорили по телефону. Официально никогда не встречались. Он раз проник в логово Дракулы — утром в день покушения. И вот каким увидел Драка.

Он пьет кровь — внутривенно. Он колет наркоту в свой пенис. Высокий. Тощий. Ногти закручиваются — так они отросли.

Мормоны охраняли его. Они же дезинфицировали иглы шприцев. «Кормили» его кровью. И обрабатывали антисептиком «дорожки» от инъекций.

Дракула жил в номере. Номер принадлежал ему. Отелю пришлось уважить его «право скваттера[42]» — а-ля Беверли-Хиллз.

Литтел разложил фотографии. Три разных Арден. Фото на паспорт и права — и два фото на память.

Они занимались любовью в Бальбоа. От ветра открылось окно. Их услышали какие-то детишки с улицы. Дети засмеялись. Их собака залаяла в унисон.

У Арден были худые бедра. Он сам был тощим — едва не костлявым. Они стукались, ерзали и толкались — пока не кончили.

Арден коснулась своих седых волос. Пульс Арден бешено колотился. Ребенком она перенесла скарлатину. Один раз сделала аборт.

Она убегала. Он поймал ее. Она собралась бежать еще до покушения.

Литтел рассматривал фотографии. Изучал ее. Один глаз у нее был карий, а второй — желто-карий. Левая грудь — меньше правой. Он купил ей кашемировый свитер. Он здорово растягивался с одной стороны.

Джимми Хоффа спросил:

— Я сяду в тюрьму? После чертова дельца, которое мы провернули?

Литтел шикнул на него. Хоффа сел. Литтел быстренько проверил комнату. Лампы. Ковры. Даже под стол заглянул.

— Уорд, кончай суетиться. На кой хрен у меня охранник торчит возле офиса двадцать четыре часа в сутки?

Литтел проверил окно. Установить прослушку через окно было элементарно. Микрофон просто крепился к стеклу на присоске.

— Уорд, мать твою…

Нет ни микрофонов, ни присосок, стекло выглядит целым.

Хоффа потянулся, зевнул. Водрузил ноги на письменный стол.

Литтел присел на краешек.

— Вы будете, вероятней всего, осуждены. Подача апелляции позволит вам выиграть год, ну, может…

— Этот мудила Бобби Кеннеди, этот пидор чертов…

— Но давление на присяжных не федеральное преступление, а это означает, что должно быть дискреционное постановление[43], а уже оно…

— …оно означает, что ублюдок Бобби Эф Кеннеди победил, а Джеймс Риддл Хоффа выставил себя на посмешище и угодил на шесть лет в тюрягу.

Литтел улыбнулся:

— Вкратце так оно и есть.

Хоффа поковырял в носу.

— Более того. Так и есть, и это означает, что я по уши в дерьме.

Литтел скрестил ноги.

— При условии подачи апелляций вы останетесь на свободе еще года два-три. Я за это время попытаюсь разработать долгосрочную стратегию по узакониванию денежных средств пенсионного фонда, переводу и «отмыванию» их через иностранные источники, чтобы к тому времени, как вы выйдете на волю, их объем многократно увеличился. Я встречаюсь с боссами в Вегасе в следующем месяце для обсуждения наших дальнейших планов. Я и не представляю, насколько это может оказаться важным.

Хоффа поковырял в зубах:

— А в это время, черт подери?

— А в это время мы должны побеспокоиться о прочих больших жюри, которые созвал Бобби.

Хоффа высморкался:

— Этот ублюдок. После того, что мы сделали, чтобы подосрать…

— Нам нужно знать, что думает Бобби о том, что случилось. И мистеру Гуверу тоже.

Хоффа принялся чистить уши. Хоффа широко улыбнулся Литтелу. Он ковырнул. Он ковырнул глубже. Ловко орудуя ручкой, он извлек комок ушной серы.

Он сказал:

— Есть у Карлоса один адвокат из Минюста.

В Новом Орлеане было жарко. Воздух оказался тяжелым и влажным.

Карлосу принадлежал некий мотель — двенадцать номеров и офис. Карлос любил заставлять людей ждать.

Вот Литтел и ждал. В офисе пахло цикорием и спреем от насекомых. Карлос оставил на столе бутылку «Хеннесси» — он ставил под сомнение его способности к воздержанию от выпивки.

Он сошел с самолета. Он съездил в Тулейн. Просмотрел списки выпускников. И составил свой.

Он позвонил Гуверу. Он попросил его об одолжении. Мистер Гувер согласился. Да, я сделаю это — я «подкину» ваши бумаги.

Кондиционер сдох. Литтел снял пиджак. Литтел развязал галстук. Вошел Карлос. Карлос ударил по панели на стене. В помещение ворвался холодный воздух.

— Come va, Уорд?

Литтел поцеловал перстень на протянутой руке:

— Bene, padrone[44].

Карлос сидел на столе.

— Любишь этот выпендреж — а сам даже не итальянец.

— Stavo perdiventare ип prete, Signor Marcello. Avrei potuto il tuo confessore[45]..

Карлос раскупорил бутылку:

— Скажи то же самое по-английски. Твой итальянский лучше моего.

Литтел улыбнулся:

— Я мог бы быть вашим духовником.

Карлос налил на два пальца коньяку:

— И остался бы без работы. Я не сделал ничего, что рассердило бы Создателя.

Литтел улыбнулся. Карлос предложил бутылку. Литтел покачал головой.

Карлос зажег сигару:

— Ну, как наши дела?

Литтел закашлялся:

— Хорошо. Комиссия — очковтирательство чистой воды, и я написал краткую описательную часть той версии, которую они будут отрабатывать. Все обернулось так, как мы и ожидали.

— Несмотря на некоторые косяки.

— Со стороны Гая Бэнистера. А не Пита или меня самого.

Карлос пожал плечами:

— Гай — в целом парень способный.

— Я бы так не сказал.

— Еще бы ты сказал. Ты же хотел, чтобы на дело пошла ваша команда.

Литтел кашлянул:

— С этим я не хочу спорить.

— Хрена с два не хочешь. Ты ж адвокат.

Кондиционер опять умолк. Карлос ударил по стенной панели. Снова в комнату ворвалась прохлада.

Литтел сказал:

— Встреча назначена на четвертое.

Карлос засмеялся:

— Мо Далиц окрестил ее «саммитом».

— Хорошее название. Особенно если вы все еще согласны дать добро на наш с Питом бизнес.

— Ваш с Питом потенциальный бизнес? Да, конечно.

— У вас не очень-то радостный голос.

Карлос стряхнул пепел с сигары:

— Наркотики продавать трудно. Никто не хочет превращать Вегас в нужник.

— Вегас и есть нужник.

— Нет уж, господин почти-что-священник, это твое спасение, мать твою так. Это — искупление твоего долга, а без этого долга плавать бы тебе в нужнике вместе с твоим приятелем Кемпером Бойдом.

Литтел кашлянул. Дым его раздражал. Кондиционер разгонял его по всей комнате.

Карлос сказал:

— Так что?

— Значит, так. У меня есть план относительно книг пенсионного фонда. Дело долгосрочное и логически связанное с вашими планами касательно господина Хьюза.

— Ты имеешь в виду нашими планами?

Литтел закашлялся.

— Верно, нашими.

Карлос пожал плечами — дескать, на сегодня мне наскучило. Карлос протянул папку:

— Джимми сказал — тебе нужен кто-то из окружения Бобби.

Литтел схватил папку. Литтел просмотрел первую страницу — постановление о задержании, выданное полицейским управлением Шривпорта.

12.08.54: Дуг Эверсол едет домой на машине. Дуг Эверсол сбивает троих детей. Он пьян. Дети гибнут. Приятель Дуга в полиции заминает дело. Для своего приятеля: Карлоса Марчелло.

Дуг Эверсол — адвокат. Дуг Эверсол работает в Министерстве юстиции. Бобби Дуг нравится. Бобби ненавидит пьяниц и любит детей. Бобби не знает, что Дуг по пьяни убил троих детишек.

Карлос сказал:

— Дуг тебе понравится. Он тоже недавно завязал, как и ты.

Литтел подхватил свой портфель и встал.

Карлос сказал:

— Подожди пока.

Дым раздражал его. Он усугубил запах алкогольных паров. У Литтела едва слюнки не потекли.

— Нам надо кое-что подчистить, Уорд. Меня беспокоит Руби — думаю, настало время его припугнуть.

Литтел кашлянул. Вот, начинается…

— Гай говорит, ты знаешь эту историю. Знаешь, что случилось в мотеле Джека Зангетти.

Озноб заколол его иголочками «сухого льда».

— Я знаю эту историю, да. Я знаю, что Гай хочет, чтоб вы сделали, и я против этого. Не нужно — слишком заметно и слишком связано с арестом Руби.

Карлос покачал головой:

— Их надо убрать. Поручи Питу, пусть займется.

Закружилась голова — стала почти невесомой.

— Это все из-за Бэнистера. Это он впустил их в комнату с картами и оружием. Он прокололся с Типпитом и Освальдом. И всякий раз по пьяни будет бахвалиться перед каждым ультраправым идиотом, который ему попадется.

Карлос покачал головой. Карлос поднял вверх четыре пальца:

— Зангетти, Хэнк Киллиам, эта сучка Арден и Бетти Макдональд. Скажи Питу, что я хочу, чтобы все было побыстрей.

17. (Лас-Вегас, 13 декабря 1963 года)

На шестой странице далласской газеты он прочел заметку:

НИКАКИХ УЛИК в ДЕЛЕ о ПРОПАЖЕ ПОЛИЦЕЙСКОГО.

Уэйн сидел в заведении под названием «Тип-Топ». Уэйн занял кабинет у окна. Он проверил оружие — курок взведен, на предохранитель поставлено.

Газета прославляла Мейнарда Мура. О Муре было написано больше, чем о Джеке Руби. УБИЙЦА УБИЙЦЫ ПРЕЗИДЕНТА ПОЛУЧАЕТ ПИСЬМА ОТ ПОКЛОННИКОВ. НАЧАЛЬНИК ДАЛЛАССКОЙ ПОЛИЦИИ ХВАЛИТ ПРОПАВШЕГО БЕЗ ВЕСТИ ОФИЦЕРА. ПОДОЗРЕВАЮТ НЕГРИТЯНСКИЙ СЛЕД.

Уэйн отсчитал дни. Прошло уже восемнадцать дней с его возвращения в Вегас.

Комиссия Уоррена и ее расследование. «Стрелявший действовал в одиночку». Новости — это хорошо, а хорошие новости — еще лучше.

Он по-прежнему переживал из-за Далласа. Он по-прежнему не мог нормально есть. По-прежнему каждые шесть секунд он испытывал малую нужду.

Вошел Пит. Сама пунктуальность. Увидел Уэйна. Сел и улыбнулся.

Он взглянул на колени Уэйна. Сощурился и хмыкнул. Недавно он тоже видел эту газету.

И сказал: «Ладно тебе».

Уэйн расчехлил кобуру. Уэйн завозился с пистолетом. Уэйн стукнул им по крышке стола. Официантка это заметила. Уэйн густо покраснел.

— Я наблюдал, как ты заметал следы. Потрудился на славу, но хотелось бы, чтобы ты хорошенько подумал о давешнем ниггере.

Уэйн почувствовал, что хочет ссать. Уэйн сдержал позыв.

— Ты поселился в «Звездной пыли». Это означает, что тебя прислали «чикагские».

— Продолжай.

— И решил, что после давешнего уик-энда я твой должник?

Пит щелкнул суставами больших пальцев:

— Мне нужны досье на членов комиссии по контролю над азартными играми.

Уэйн сказал:

— Нет.

Пит схватил вилку, повертел ее в пальцах, сжал и разломил пополам. Официантка увидела это и страшно перепугалась. Она закричала и выронила поднос, учинив разгром.

— А я мог бы обойтись и без тебя. С Бадди Фричем вполне можно договориться.

Уэйн посмотрел в окно. Уэйн увидел, как столкнулись два авто.

Пит сказал:

— Вот же народ, ни фига дистанцию не соблюдает. Я всегда таким…

— Досье я прячу в надежном месте, копий нет. Это старинный метод обеспечения сохранности документов. Если вы пойдете к Бадди, я попрошу отца вмешаться. Бадди его боится.

Пит снова защелкал суставами пальцев:

— И это все, что я получу за Даллас?

— В Далласе ничего не случилось. Ты что, новости не смотришь?

Пит ушел. Уэйн снова ощутил позывы к мочеиспусканию. Уэйн побежал в сортир.

18. (Лас-Вегас, 13 декабря 1963 года)

Снова головная боль, снова глоток спиртного, чтобы ее унять, снова питейное заведение.

Бар «Луна» в отеле «Звездная пыль» — приглушенный свет и «лунные девы» в обтягивающих трико.

Пит прихлебывал виски. «Лунная дева» принесла ему арахис. Уорд оставил ему сообщение. Его передал портье за стойкой. «Жди закодированное сообщение с цитатой из Библии — я пришлю его через „Вестерн юнион“».

Уэйн младший сказал «нет». Это «нет» его задело. Он не любил слово «нет».

Мимо проскользнула «лунная дева» — крашеная рыжуха — темные корни и смуглая кожа. К черту краску — да здравствует натуральный рыжий цвет!

Три дня назад он подыскал Барби постоянную работу — Сэм Джи подсуетился. Встречайте: Барби и «Бейл Бондсмен»[46].

Постоянная работа — 4 шоу за 6 вечеров — бар «Дворец султана» в отеле «Сахара». Барби сразу стала репетировать. Она сказала: твист уже не в моде. Она сказала: в моде — ненавязчивая попса.

Ниггерская музыка. Новомодный танец «ватутси». Расистам принять к сведению.

Он выгнал бывшего мужа Барби. Он разогнал его трио. Помог Дик Контино. Дик подыскал Барби новое трио: саксофониста, трубача и ударника — из тех, что давно промышляли игрой в клубах. Все как один — педики. Красавчики, как на подбор. Шика-а-арные молодые люди.

Пит их запугал. Пит их предупредил. Сэм Джи тоже замолвил словечко: Барби Бондюран трогать запрещено. Первый раз будет больно. Во второй раз — убьют без вопросов.

Барби Вегас понравился. Отель-люкс и ночная жизнь. Никаких тебе президентских кортежей.

Западный Вегас — звучало неплохо. Западный Вегас был взят под контроль и к пороку готов.

«Зональный метод» сдерживания порока работал. Он попал в Перл в 42-м и убедился в этом лично. Тогда патрульная служба перекрыла некоторые дороги, что воспрепятствовало распространению преступности. Героин продавать вполне можно. Ниггерам его так хотелось. Они будут ширяться, оставаться дома и гадить на собственный коврик.

Мимо скользнула «лунная дева» — крашеная блондинка — темные отросшие корни и «Мисс Клэрол»[47]. Она принесла ему еще арахиса. И записку от Уорда.

Пит залпом допил свой бокал. Пит поднялся в свой номер. Пит достал Гедеонову Библию[48]. Кодовые обозначения покрывали весь текст — по главам и стихам — от «Исхода» до «Евангелия от Иоанна». Он принялся расшифровывать записку, черкая в планшет-блокноте. Цифры стали буквами, буквы — словами.

Вот такими:

«КМ приказал. Убр.4 из мотеля. Позвони завтра вечером 22:30 EST[49]. Таксофон в Силвер-Спринге, Мэриленд: BL4-9883».

19. (Силвер-Спринг, 14 декабря 1963 года)

Превосходно.

Съезд с автомагистрали, дорога, железнодорожная станция, рельсы, платформа, таксофон.

Рядом — автострада. Видно съезд. Автостоянка в поле зрения. Вереница поздних пассажиров — развозчики молока из Вашингтона.

Литтел сидел в своем автомобиле. Литтел смотрел на съезд с магистрали, поджидая дымчато-голубой «форд». Карлос описал ему Эверсола. Высокий парень. На одной ноге — ортопедический ботинок.

21:26. Мимо пронесся экспресс. Одни автомобили заезжали на стоянку, парковались, другие уезжали. Пригородный поезд останавливается в 22:00.

Литтел изучал свои записки. Там подробно говорилось о времени, проведенном Эверсолом в Новом Орлеане. И о пребывании там Ли Освальда. И о судебных заседаниях 1963 года, разоблачающих оргпреступность[50]. Подчеркивалось, что Бобби был их звездой.

Мафия паникует. Проходит два месяца. Гибнет Джей-Эф-Кей. Эверсол — не дурак. Он сразу видит в этом сговор.

Литтел взглянул на часы — ровно половина десятого — будем ждать мужчину в ортопедическом ботинке.

На стоянку въехал синий «форд». Литтел включил фары. Литтел резко осветил ими ветровое стекло и решетку радиатора. «Форд» притормозил и остановился. Оттуда выбрался высокий мужчина. На одной ноге у него был ортопедический ботинок.

Литтел включил ближний свет. Эверсол заморгал и споткнулся. Удержал равновесие. Его больная нога согнулась. Но дипломат послужил балансом, и он устоял.

Литтел выключил ближний свет. Литтел открыл пассажирскую дверь. Эверсол захромал к нему — дипломат придавал ему устойчивости — Эверсол плюхнулся на сиденье.

Литтел закрыл дверь. Литтел зажег свет в салоне. Свет окружил Эверсола «нимбом».

Литтел обыскал его. Ухватил его за промежность. Поднял его рубашку. Спустил его носки. Открыл его портфель. Просмотрел его папки. Сунул туда свои заметки.

От Эверсола несло потом и лавровишневым одеколоном. От него разило арахисом и джином.

Литтел спросил:

— Карлос вам что-нибудь объяснял?

Эверсол покачал головой. Дернулись мышцы шеи.

— Отвечайте. Я хочу услышать ваш голос.

Эверсол дернулся. Высокий ортопедический ботинок угодил в приборную доску.

— Я никогда не говорил с Карлосом. Мне звонит тот парень-каджун[51].

Он говорил медленно. И вовремя моргал. Моргал и укрывался от яркого света. Литтел схватил его за галстук. Литтел резко потянул. Литтел выволок его обратно на свет.

— Вы будете разговаривать с Бобби, спрятав под одеждой микрофон. Я хочу знать, что он думает по поводу убийства своего брата.

Эверсол сморгнул. Эверсол принялся б-б-бормотать.

Литтел снова дернул его за галстук.

— Я читал заметку в «Пост». Бобби устраивает рождественский вечер, куда приглашены и некоторые сотрудники Министерства юстиции.

Эверсол попытался говорить связно. «П-п-п’жлст». Он пытался сказать «пожалуйста».

— Я подготовил сценарий. Вы говорите Бобби, что вам не нравится хронологическая близость убийства к недавним судебным слушаниям, и предлагаете свою помощь. Если Бобби рассердится, будьте настойчивей.

Эверсол сморгнул. Эверсол принялся б-б-бормотать. Он попытался говорить. Он сыпал «п» и «с». Он забормотал «б-б-б» — тщился сказать «Бобби».

Литтел почуял запах мочи. Литтел увидел пятно и опустил окна в автомобиле.

У него еще оставалось свободное время. Таксофон был близко. Он открыл все окна в машине.

Мимо катили поезда. Женщины тащили подвыпивших мужей. Началась гроза с градом. Градины сразу же посекли ветровое стекло. Он поймал по радио новости.

Мистер Гувер выступил с обращением к бойскаутам. Джек Руби киснул в своей камере. В Сайгоне разгоралась заварушка. Бобби Кеннеди скорбел по ушедшему брату.

Бобби умел любить. Бобби тяжело переживал. Как и он сам.

Конец 58-го.

Он работал в офисе ЦРУ в Чикаго. Бобби заседал в маклеллановском комитете[52]. Кемпер Бойд работал на Бобби. Кемпер Бойд работал против него. Мистер Гувер широко использовал таланты Кемпера.

Мистер Гувер ненавидел Бобби. Бобби преследовал мафию. Мистер Гувер заявлял, что «никакой мафии не существует». Бобби уел господина Гувера. Бобби опроверг эту ложь.

Господину Гуверу нравился Кемпер Бойд. Бойд любил своего друга Уорда. И подыскал Уорду отличную работенку:

«Программа ФБР по борьбе с оргпреступностью» — поздняя уступка мистера Гувера — последний поклон в сторону мафии. Назовем его «полумерой». Назовем это пиар-ходом.

Он стал агентом программы. Он лажанулся. И господин Гувер выгнал его обратно — гонять коммунистов. Тогда вмешался Бойд. Бойд стал работать на Бобби. Бойд предложил другу Уорду настоящее дело: неоплачиваемую «работу под прикрытием».

Он принял эту работу. Собирал сведения о мафиози. Он сливал их Бойду. Бойд передавал их Бобби.

Он ни разу не встречался с Бобби. Бобби знал его как «Призрака». До Бобби неоднократно доходили слухи. Бобби поделился ими с Кемпером Бойдом.

У заправил профсоюза водителей грузовиков где-то хранятся «секретные» бухгалтерские книги, настоящие. Где спрятан не один миллиард долларов.

Он стал охотиться за этими «подлинными» книгами. Он вышел на человека по имени Джулс Шиффрин. Он выкрал книги из дома Шиффрина — в конце 1960-го.

Шиффрин обнаружил кражу. У Шиффрина случился сердечный приступ. Шиффрин умер в ту же ночь. Литтел спрятал книги. Книги были закодированы. Литтел быстро раскодировал одну из записей.

Расшифрованная им информация обличала «правящую фамилию». Согласно расшифровкам, Джо Кеннеди был тесно повязан с мафией. Джо снабжал фонд деньгами. Наводнял его средствами. Вложил в него 49 миллионов долларов. Деньги были отмыты. Их давали в долг. Ими подкупали политиков. С их помощью производились махинации в профсоюзной сфере.

Основная же сумма оставалась в фонде. Деньги выдавались под сложный процент. Деньги росли-и-и-и.

Джо оставил деньги в Фонде. Профсоюз хранил его активы. Литтел не стал говорить Бобби.

Литтел не стал очернять его папашу.

Он хранил книги. Он игнорировал задания начальства. Более того, он подружился с известным «левым» деятелем. Господин Гувер прознал об этом. Гувер его уволил.

Джека Кеннеди избрали на высший пост. Джек сделал Бобби генеральным прокурором. Бобби дал Бойду работу в Министерстве юстиции.

Бойд вмешался. Бойд стал упрашивать Бобби: возьми на работу и «Призрака», пожалуйста.

Тут вмешался сам Гувер. Гувер надоумил Бобби — не стоит брать на работу Уорда Дж. Литтела. Он пьяница. Он — нюня. Он сочувствует коммунистам.

Бобби его послушался. Бобби не стал брать его на работу. У«Призрака» хранились «подлинные» книги. «Призрак» бросил пить. Подрабатывал юридическим консультациями. Окончательно расшифровал код бухгалтерских книг.

Он отследил многомиллионные транзакции. Он отследил все поступления и отчисления. Он принялся просчитывать и экстраполировать и понял: эти средства могут быть использованы, эти средства могут быть размещены на законных основаниях.

Он это запомнил. Он спрятал книги. Он сделал дубликаты. Теперь он ненавидел Бобби. Он возненавидел и Джека К. — до кучи.

Бойд был зациклен на Кубе. Карлос М. тоже. Карлос финансировал бандитские группировки кубинских беженцев. Мафия хотела свергнуть Фиделя Кастро. Мафия желала вернуть свои кубинские отели-казино.

Бойд работал на Бобби. Бойд работал на ЦРУ. Бобби ненавидел Карлоса. Бобби депортировал Карлоса. «Призрак» разбирался в депортационном законодательстве. Бойд свел его с Карлосом. «Призрак» стал мафиозным адвокатом. Они ненавидели одних и тех же людей.

Карлос свел его с Джимми Хоффой. И тут в его жизнь вернулся мистер Гувер. Мистер Гувер обласкал его. Высоко оценил его старания. Он же свел его с мистером Хьюзом. Мистер Гувер разделял его ненависть к Бобби и Джеку.

Он работал на Карлоса и Джимми. Он разрабатывал план сделки Хьюза по покупке Вегаса. Бобби пошел войной на мафию. Джек забросил кубинские дела. Джек остудил пыл эмигрантов-мятежников.

Пит и Бойд похитили у мафиози изрядное количество дури. Они здорово лажанулись. Мафиози здорово разозлились.

Он стал упрашивать Карлоса. Он сказал: давайте убьем Джека. Он сказал: давайте обезоружим Бобби. Карлос дал добро. Карлос поручился за их план. Карлос взял в команду Пита и Бойда.

Карлос им подосрал. Карлос выбрал команду Гая Б. Карлос послал Гая в Даллас.

Запоздалый счет пришел в срок. Настало время расплаты. Он обладал «реальными» книгами. Он обладал всеми данными. Никто ничего не подозревал.

Но тут он был неправ. Карлос знал все. Карлос с самого начала следил за ним. Карлос тоже выставил счет.

Карлос велел: ты продашь Хьюзу Лас-Вегас — а уж мы будем его иметь по полной. Ты знаешь, что там в книгах. Ты расшифровал код. У тебя есть кое-какие планы относительно профсоюзных денег. Эти деньги. Плюс деньги Хьюза. Равняется наши деньги — приумноженные твоей долгосрочной стратегией. Он вернул книги. Дубликаты же оставил себе. О краже стало известно практически всем. Карлос знал. Карлос сказал Сэму Джи. Сэм сказал Джонни Росселли.

И Санто знал. И Мо Далиц знал. Никто не сказал ни слова Джимми. Джимми был сумасшедшим. Джимми был склонен к неосмотрительности. Джимми бы запросто убил его.

Литтел прокрутил ручку радио в поисках новостей. Литтел услышал обрывки фраз: Линдон Джонсон то-то / «Покупайте сигареты с ментолом!» / преподобный Кинг и Бобби сё-то.

Он встретился с Бобби — за три дня до Далласа — назвался другим именем. Сказал: я обычный адвокат. Сказал: у меня есть кассета. Бобби согласился уделить ему десять минут своего времени.

Он вставил кассету в магнитофон. На ней некий бандит низшего ранга обвинял Джо Кеннеди в мошенническом использовании средств, принадлежащих фонду, в связях с мафией, в финансовых махинациях.

Бобби позвонил в банк, где его отец держал средства. Управляющий подтвердил информацию. Бобби едва сдержал слезы. Бобби злился и скорбел одновременно. Тогда это доставило Литтелу удовольствие. Теперь — причиняло ему боль. Новости закончились. Заговорил ди-джей: я мистер Тьюнз — с вами на частоте бла-бла-бла…

Зазвонил телефон.

Литтел кинулся к нему. Литтел оскользнулся на сырой от града земле. Литтел схватил трубку.

И услышал Пита:

— Младший отказался. Маленький ублюдок поставил меня в безвыходное положение.

— Я поговорю с Сэмом. Мы попробуем по-дру…

— Я убью Зангетти и Киллиама. Женщин я не трону.

В таксофонной будке было жарко. Окна запотели. От грозы воздух сделался тяжелым и влажным.

— Согласен. Можно и слегка обмануть Карлоса.

Пит рассмеялся:

— Меня не проведешь. Дело не только в этом.

— Ты это о чем?

Пит ответил:

Я знаю про вас с Арден.

Вставка: документ 19.12.63.

Расшифровка телефонных переговоров. С пометкой: «Записано по приказу г-на Хьюза». Копии: архив / Финансовый отчет от 1963 г. Говорят: Говард Р. Хьюз, Уорд Дж. Литтел.

ГХ: Это вы, Уорд?

УЛ: Это я.

ГХ: Вчера вечером у меня было предчувствие. Хотите узнать какое?

УЛ: Конечно.

ГХ: Я знаю этот тон. Мол, надо бы успокоить босса, чтобы он наконец вернулся к разговору о делах.

(УЛ смеется.)

ГХ: Вот мое предчувствие. Вы собираетесь сказать мне, что распродажа акций «Трансуорлд эрлайнс» займет несколько лет, так что я должен хорошенько взвесить все «за» и «против» и выбросить это все из головы.

УЛ: Ваше предчувствие было точным.

ГХ: Это все, что вы хотели сказать?

УЛ: Я мог бы описать правовые процессы, связанные с продажей пакета акций стоимостью в полмиллиарда долларов, и рассказать вам, насколько вы препятствуете прогрессу вашего дела, уклоняясь от повесток.

ГХ: Сегодня вы в ударе. Я с вами спорить не рискну.

УЛ: Я и не спорю, мистер Хьюз. Я просто делюсь наблюдениями.

ГХ: И какова же ваша оценка ситуации на данном этапе?

УЛ: До вынесения приговора осталось два года. Апелляционный процесс затянется по меньшей мере на срок от девяти до четырнадцати месяцев. Вы должны обсудить детали с остальными вашими адвокатами и вести постепенную подготовку к передаче активов.

ГХ: Вы — мой любимый адвокат.

УЛ: Спасибо.

ГХ: Только у мормонов и агентов ФБР чистая кровь.

УЛ: Я не то чтобы особо разбираюсь в крови, сэр.

ГХ: А вот я кое-что о ней знаю. Вы сведущи в законах, а я — в аэродинамике, крови и микробах.

УЛ: Каждый из нас — знаток своего дела, сэр.

ГХ: А еще я разбираюсь в деловой стратегии. Я уже сейчас обладаю достаточными активами для покупки Лас-Вегаса, но предпочел бы выждать и совершить покупку моего фонда, когда на меня свалятся все барыши от распродажи.

УЛ: Разумная стратегия, сэр. Но я должен сделать несколько замечаний.

ГХ: Давайте ваши замечания. Я слушаю.

УЛ: Во-первых, вы не собираетесь покупать сам город Лас-Вегас или весь округ Кларк, штат Невада. Во-вторых, вы попытаетесь скупить многочисленные тамошние отели-казино, приобретение которых нарушает многие положения федерального и внутриштатного антитрестовского законодательства. В-третьих, вы не можете купить отели прямо сейчас. Для этого вы должны были бы резко истощить денежные потоки, направленные на финансирование «Хьюз тул компани». Кроме того, вам необходимо подыскать каналы проникновения в законодательные органы штата Невада и нужных людей в администрации округа. В-четвертых, это моя задача, и ее выполнение потребует времени. В-пятых, я хочу выждать и просмотреть данные о судебных процессах вокруг некоторых сетей отелей и собрать примеры правоприменения антитрестовских законов.

ГХ: Ну и завернули. Зануда вы, Уорд.

УЛ: Да, сэр.

ГХ: Вы не упомянули ваших приятелей мафиози.

УЛ: Сэр?

ГХ: Я говорил с Гувером. Он сказал, что эти ребята у вас, по сути, в кармане. Как там звать того парня, из Нового Орлеана?

УЛ: Карлос Марчелло?

ГХ: Марчелло, вот. Мистер Гувер заявил, что он, мол, ест у вас с ладони. Он еще сказал: «Когда придет время, Литтел хорошенько поторгуется с этими итальяшками, и вы получите ваши отели за полцены».

УЛ: Я буду стараться, конечно.

ГХ: Уж постарайтесь.

УЛ: Попробую, сэр.

ГХ: А антимикробную политику вы еще не разрабатывали?

УЛ: Не понял, сэр?

ГХ: В моих гостиницах. «Нет» микробам, «нет» черным. Негры — разносчики заразы, это все знают. Еще заразят мои игровые автоматы.

УЛ: Я буду думать над этим, сэр.

ГХ: Вот что я решил: имеет смысл массовая седация. Читал книги по химии. Некоторые наркотические вещества способны убивать микробы. Мы могли бы ввести эти вещества неграм, снизить уровень лейкоцитов у них в крови и заказать им путь в мои отели.

УЛ: Массовая седация потребует определенного разрешения, которое мы, возможно, не получим.

ГХ: Вы в этом не убеждены. Я по голосу слышу.

УЛ: Я об этом подумаю.

ГХ: Уж подумайте. Ли Освальд был источником заразы и разносчиком смертоносных микробов. Ему даже можно было и не стрелять. Он мог бы просто дохнуть на Кеннеди и убить его.

УЛ: Интересная теория, сэр.

ГХ: Только у мормонов и агентов ФБР чистая кровь.

УЛ: В Неваде очень много мормонов. Там есть человек по имени Уэйн Тедроу-старший, к которому я могу обратиться от вашего имени.

ГХ: У меня есть несколько хороших мормонов и здесь. Они свели меня с Фредом Оташем.

УЛ: Я слышал о нем.

ГХ: Он — «частный сыщик для звезд». Он уже разослал сеть двойников Говарда Хьюза по всему Эл-Эй, как когда-то делал Пит Бондюран. И пускай за ними гоняются с повестками до скончания века.

УЛ: Опять же, сэр. Уклонение от повесток только затягивает процесс.

ГХ: Уорд, ну и зануда же вы.

(УЛ смеется.)

ГХ: Фредди — ливанец. У ливанцев высокий уровень лейкоцитов. Он мне нравится, но до Пита ему далеко.

УЛ: Пит работает со мной в Лас-Вегасе.

ГХ: Хорошо. Кстати, у французов — низкий уровень лейкоцитов. Я прочитал это в «Нэшнл джеогрэфик».

УЛ: Он будет рад это услышать.

ГХ: Хорошо. Передавайте ему привет и скажите, чтоб закупил мне кой-какие лекарства. Он в курсе. Скажите, что товар, который поставляют мне мои мормоны, — не совсем то.

УЛ: Передам.

ГХ: Позвольте мне кое-что прояснить, прежде чем я повешу трубку.

УЛ: Слушаю вас.

ГХ: Я хочу купить Лас-Вегас.

УЛ: Это я понял.

ГХ: Воздух пустыни убивает микробы.

УЛ: Да, сэр.

20. (Лас-Вегас, 23 декабря 1963 года)

Многолетняя лас-вегасская традиция — рождественская гулянка у Уэйна-старшего.

Педик-дизайнер украсил дом к Рождеству. Он заказал ледовые скульптуры, отделал стены хлопьями искусственного снега. Он нанял «эльфов» и «нимф». «Эльфы» — молодые мексиканцы из нелегалов. На них были вычурные «средневековые костюмы». «Нимфы» торговали собой в «Дюнах». Одетые в «греческие туники» с изрядным декольте, они разносили напитки.

Педик позаботился и об эстраде для оркестра. И о танцполе. Даже нанял трио клубных музыкантов, что называется, средней паршивости.

«Барби и, „Бондсмен“» — певичка и трио педиков-музыкантов самого уголовного вида.

Уэйн блуждал по двору. Музыканты раздражали его. Как-то раз он задерживал трубача за мошенничество. А саксофониста — за растление малолетних. Зато певичка искупала все — рыжая шевелюра и обалденные ноги.

Линетт бродила по залу. Гости смешались. Копы и вегасский сброд. Мормоны и офицеры с авиабазы Неллис.

Уэйн-старший бродил между гостями. Дженис танцевала — одна. Толпа смотрела на нее. Дженис покачивалась. Дженис размахивала руками. Дженис нагибалась — ни-и-и-изко.

Подошел Уэйн-старший. Уэйн-старший запустил трость в толпу. Какой-то военный — судя по погонам, бригадный генерал — ловко подхватил ее.

Генерал дал музыкантам знак. Барби принялась отстукивать каблучками ритм. Музыканты принялись импровизировать. В руках у Барби появился маракас.

Генерал опустился на колено. Генерал бросил трость — изящным жестом.

Барби принялась импровизировать: «Вегас — яркие огни, леди ярче, чем они…»

Дженис расставила ноги. Дженис вильнула бедрами. Дженис ни-и-и-изко прогнулась. Толпа захлопала. Толпа затопала. Барби прервала напев.

Дженис ни-и-и-изко прогнулась. С платья Дженис посыпались блестки и стразы. На платье Дженис разошлись швы. Щелкнули каблуки. Она скинула туфли. Она поднырнула еще ниже и резко выпрямилась. Толпа зааплодировала. Дженис ни-и-и-изко поклонилась. Ее платье окончательно треснуло по швам. И все увидели, что трусики на ней красные.

Уэйн-старший протянул ей зажженную сигарету «Салем». Свет сделался приглушенным. Трио заиграло «Лунный свет». По танцплощадке заплясал маленький блик. Он поиграл на теле Дженис. Перепрыгнул и забегал по ногам старшего Уэйна.

Все взялись за руки. Дженис держала сигарету в руке. Дым сочился сквозь завесу света.

Хоровод.

Уэйн-старший улыбнулся. Уэйн-старший хороводы любил. Дженис скорчила гримасу — она насмехалась над этим наивным обычаем.

Они принялись раскачиваться. Дженис роняла блестки. Луч прожектора дрогнул. Уэйн увидел Линетт. Линетт увидела Уэйна. Линетт увидела, что Уэйн глазеет на Дженис.

Он не смог выдержать ее взгляд. Он вышел из дома. Он принялся гулять по передней «палубе» — веранде. Он учуял запах марихуаны — профессиональным, что называется, чутьем.

Перед вечеринками Дженис частенько курила «травку». Дженис угощала прислугу. Надо бы проследить за обдолбанными вусмерть «эльфами». Да и за доброй сотней автомобилей на парковке — а ведь есть еще и взлетно-посадочная полоса. На ней — припаркованный слугами самолетик. Кто-то из гостей прибыл на маленьком «Пайпере-два».

Уэйн мерил шагами пол. Уэйн ходил по веранде. Уэйн все оплакивал Даллас.

Джек Руби отмечал Хануку[53] в своей камере. В газете публиковались эксклюзивные снимки. Заголовок на второй странице: НАДЕЖД НАЙТИ ПРОПАВШЕГО ПОЛИЦЕЙСКОГО ОСТАЕТСЯ ВСЕ МЕНЬШЕ.

Уэйн наблюдал за вечеринкой. Сквозь застекленную дверь не проникало ни звука. Ну и картина: пьяные «эльфы» пускают слюни, глядя на Барби.

Уэйн наблюдал за ней.

Барби шевелит губами. Барби покачивает бедрами. Барби скользнула к микрофонной стойке. Барби внимательно оглядывает комнату. Барби видит чье-то лицо — и словно тает.

Уэйн вжался в стекло. Уэйн увидел, куда она смотрит. Уэйн проследил за ее взглядом.

Который остановился на мистере Неотразимом — Пите Бондюране.

Барби растаяла. Точно в теплом августе вдруг задули ледяные ветра. Большой Пит тоже растаял под ее взглядом. Уэйн приоткрыл дверь. Уэйн услышал слова зазвучавшей песни: «Я смотрю только на тебя».

Уэйн закрыл дверь. Желудок немедленно отреагировал на увиденное. Он навалился на стекло. Он жадно поймал ртом холодный воздух — это и спасло его ужин.

Барби послала ему воздушный поцелуй. Пит послал ей поцелуй в ответ. Пит задел затылком потолок. Улыбнулся. Сказал «упс». К нему подошел какой-то тип — тощий смуглый коротышка самого уголовного вида.

Уэйн схватил стул. Закинул нош вверх. Уэйн принялся раскачиваться, отталкиваясь от перил. Где-то внизу чиркнули спичкой. Засочился сладкий запах марихуаны.

Приятный запах. Он помнил его. Как-то раз он тоже пробовал курить «травку». Парашютная школа в Форт-Брэгге. Давайте обкуримся и прыгнем — посмотрим на разноцветные облака.

Сзади раздался шум. Уэйн учуял Дженис — ее сигареты и «Шанель № 5».

Она подошла к нему со спины. Она прижалась к нему. Она принялась разминать его плечи и спину.

Уэйн сказал:

— Давай, продолжай.

Дженис продолжала разминать ему спину. Дженис стала нажимать все сильнее. Массаж приятно расслабил сведенные мышцы.

— Тут славно пахнет.

— Тут пахнет уголовно наказуемым деянием, сказал бы я.

— Ладно тебе. Сейчас же Рождество.

— Ты имеешь в виду: «Мы в Вегасе, где даже закон на продажу»?

Дженис сдавила его плечи:

— Молчу-молчу — я и забыла, что имею дело с полицейским.

Уэйн откинулся назад:

— Кто тот военный, что тросточкой жонглировал?

— Бригадный генерал Кларк Ди Кинман. Он, похоже, положил глаз на твою покорную.

— Я заметил.

— Ты все замечаешь. А я заметила, как ты глазел на певичку.

— А ее мужа ты заметила? Ба-а-альшой такой парень?

Дженис прошлась кулачками по его позвоночнику.

— Я заметила самолет, на котором он прибыл, и кобуру у него на лодыжке.

Уэйн дернулся. Дженис пощекотала его шею.

— Ага, кажется, я разбередила нерв?

Уэйн кашлянул:

— А этот тощий кто?

Дженис рассмеялась:

— Это господин Чак Роджерс. Он назвался летчиком, геологом-нефтяником, а также профессиональным антикоммунистом.

— Надо их с отцом познакомить.

— Думаю, они уже друзья. Слышала, как они обсуждали кубинские дела и тому подобную муть.

Уэйн повертел головой:

— Кто нанял музыкантов?

— Твой отец. Ему рекомендовал их Бадди Фрич.

Уэйн обернулся. Уэйн увидел Линетт. Линетт увидела его. Она постучала по дверному стеклу. Она постучала по циферблату наручных часиков. Уэйн показал ей десять пальцев.

Дженис сказала:

— Вечно она все портит.

Дженис скрючила пальцы — в шутку «показала когти». Дженис «прошлась» по адресу зануды Линетт.

Уэйн включил свет на веранде. Дженис спустилась к гостям. За ней шлейфом осыпались блестки. Они заиграли бликами на свету.

«Эльфы» хихикнули. Привет, señora. Gracias за «косячок».

Уэйн завозился с фонариком. Повертел им. Покачал им. Атаковал самолет слепящим лучом. Осветил окно. И увидел винтовки и пуленепробиваемые жилеты.

Открылся люк. Из вертолета выпрыгнул Пит. Уэйн осветил его лучом фонарика. Пит помахал ему рукой и подмигнул.

Уэйн уже пожалел, что взял в руки фонарик. Уэйн вернулся к гостям. Пробило полночь. Подвыпившие гости принялись размахивать веточками омелы.

Эггнога[54] больше не осталось. Довоенного коньяка — тоже. Кончились и кубинские сигары, купленные еще до прихода к власти Кастро.

«Эльфы» были пьяны. «Нимфы» едва держались на ногах. Мормоны еле ворочали языками. Ледовые скульптуры начали таять. Ясли, где родился малыш Иисус, залило водой от тающих скульптур. Маленький Иисус был засыпан осколками льда. Его колыбель превратилась в пепельницу. В ней красовалась кучка окурков.

Уэйн принялся бродить по залу. «Бондсмены» паковали инструменты. Барби тащила микрофонные стойки и барабаны. Уэйн наблюдал за ней. Линетт наблюдала за ним.

Уэйн-старший попросил минуту внимания. Вокруг него сплотился тесный кружок — четверо мормонских старейшин. Чак Роджерс присоединился к собравшимся. У Чака в руках было две бутылки — по одной в каждой. Чак посасывал джин и шнапс из голубики.

Уэйн-старший сыпал громкими именами. Гувер сказал то-то. Дик Никсон сказал сё-то. Старейшины смеялись. Чак пустил бутылки по кругу. Уэйн-старший протянул ему ключ. Чак спрятал его в кулаке. Старейшины засмеялись. Старейшины заговорщицки переглянулись.

Потом все перешли в соседний зал и столпились перед дверью в комнату, где хранились охотничьи ружья хозяина. Чак отпер ее. Старейшины ввалились внутрь. Раздались сдавленные смешки и презрительное фырканье. Чак подошел ближе. Старейшины выхватили у него бутылки. Чак быстренько закрыл дверь.

Уэйн наблюдал. Уэйн нашел оставленный кем-то коктейль. Уэйн одним духом осушил его. Водка и фруктовая мякоть — и след от помады на стекле.

Мякоть — это хорошо — не так ожгло горло. Помада была сладкой на вкус. Уэйн почувствовал, что возбуждается.

Он дошел до оружейной. Из-за дверей раздавалось фырканье. Он рванул дверь. Та поддалась.

Время смотреть кино.

Чак суетился у проектора. Полноэкранный фильм. На туго натянутой простыне — Мартин Лютер Кинг. Жирный. Голый. Возбужденный. Трахает белую женщину — жестко трахает.

Ебля. Правда, без озвучки. В примитивной миссионерской позе. Статическое шипение и дефекты пленки. Звездчатые отверстия и цифры — фильмец снят «по заказу» ФБР.

Работа под прикрытием. Снято во время наружного наблюдения. Объектив слегка искажает картинку.

На преподобном были носки. На женщине — нейлоновые чулки. Старейшины фыркали и кривились. Щелкнул проектор. Пленка завертелась быстрее.

Даже матрац провис — преподобный Кинг был тучен — а женщина и того толще. Запрыгала на кровати пепельница — окурки высыпались и разлетелись по комнате.

Чак схватил фонарик. Чак осветил листовку — четыре на шесть дюймов, — которую держал перед собой.

Кинг рванулся — камера поехала за ним — на экране появился туалетный столик с презервативами «Троян».

Чак завопил: «Тише ты, болван!» Чак прочел: «Большая Берта говорит: „Давай еще, Марти! Мы преодо-ле-е-е-ем!“[55]»

Уэйн бросился к нему. Чак так и застыл с открытым ртом: мол, это еще что за…

Уэйн опрокинул проектор. Разлетелись и раскатились по углам бобины с пленкой. Давешняя бобина стукнулась о три стенки и разбилась. Старейшины отшатнулись — спотыкаясь и стукаясь головами. Старейшины сшибли экран.

Уэйн схватил листовку. Чак посторонился. Уэйн отпихнул его и выбежал вон. Он задел эстраду. Он толкнул пару «эльфов» и «нимф». Он добежал до веранды. Схватил оставленный там фонарик. Врубил его на полную мощность и направил на листовку.

Именно такие печатал его отец. Именно на такой бумаге, таким шрифтом, такими чернилами.

Текст и карикатуры. Мартин Лютер Жирдяй и толстуха. Пузатые евреи с вампирьими клыками.

Мартин Лютер Ниггер с перманентным «стояком».

Его член — клеймо. Он раскален. Форма его — серп и молот.

Уэйн плюнул на картинку. Уэйн разодрал ее крест-накрест. Уэйн изорвал ее в клочья.

21. (Нью-Мексико, 24 декабря 1963 года)

Порывы ветра становились все сильней. Самолет раскачивался.

Небо было непроглядно-черным. Воздух — влажным. Пропеллеры обледеневали. Олтус, Оклахома — строго на восток.

Чак летел на низкой высоте. Чак был вне досягаемости для радаров. В самолете Чака не было бортового журнала. Ни тебе полевого аэродрома. Ни намека на взлетно-посадочную полосу. Мы летим в загородный домик Джека.

В кабине было тесно и холодно. Пит врубил обогреватель на полную. Предварительно он позвонил и навел справки. Представился туристом. Он узнал, что у Джека З. трое гостей. Охотники на перепелов. Слава Богу — все мужики.

Чак знал это место. Чак провел там некоторое время. Чак знал расположение комнат. Джек спал в своем кабинете. Джек селил своих гостей совсем рядом. Там были три сообщающиеся комнаты.

Пит проверил грузовой отсек. Фонари, винтовки, «магнумы». Керосин, крепкие дерюжные мешки. Изолента, резиновые перчатки, веревка. Фотокамеры «Полароид», четыре смирительные рубашки, четыре банки меда.

Перебор, конечно. Но Карлос любил «мокруху» поживописней. Карлос тщательно разрабатывал план. Карлос долго дозревал, но уж если дозревал…

Чак читал листовку при свете огоньков приборной панели. Пит рассмотрел ее: карикатуры и текст по заказу ФБР. Расистская пропаганда и порно — негр по имени Бейярд Растин — групповуха педиков. Пит рассмеялся.

Чак сказал:

— Зачем нам понадобилось переться на ту тусовку? Хотя мне грех жаловаться — там я встретил родственные души.

Самолет нырнул вниз. Пит треснулся головой о потолок.

— Мне надо было дать кое-кому понять, что я не отступлюсь.

— Не хочешь рассказать поподробней?

Пит покачал головой. Самолет подпрыгнул. Пит ударился коленями о приборную панель.

Чак сказал:

— Мистер Тедроу — настоящий американец. А вот о его сынке я этого сказать не могу.

— Младший — тоже непростой тип. Не стоит его недооценивать.

Чак проглотил таблетку драмамина:

— Мистер Тедроу знаком с нужными людьми. Гай Б. сказал, что он финансировал одну небезызвестную нам с тобой операцию.

Пит потер шею:

— Не было никакой операции. Ты что — «Нью-Йорк таймс» не читаешь, идиот?

Чак рассмеялся:

— Значит, мне это приснилось.

— Вот так же и думай впредь. Дольше жить будешь.

— Тогда все те люди, которых Карлос нам заказал, мне тоже приснились.

Пит потер глаза. Ч-черт — головная боль номер 3000.

— Значит, мне скоро приснится, что мы убираем Джека З., а потом и то, как мы найдем старину Хэнка и сучек Арден и Бет…

Пит схватил его за горло:

— В Далласе ничего не было и сейчас ничего не происходит.

3:42 утра.

Они стали снижаться. Земля совсем обледенела. Чак убрал закрылки и затормозил. Они завертелись. Они заскользили на льду. Сделали пару «восьмерок» и застряли в высокой траве.

Они надели бронежилеты. Взяли фонарики, винтовки, «магнумы». Навертели на дула глушители. И пешком двинулись на юго-восток. Пит измерил расстояние шагами: пятьдесят один километр. Низенькие холмы. Пещеры в пластах породы. Небо затянуто облаками, луна высоко.

Вот он — охотничий домик — вниз по утоптанной тропе. Двенадцать номеров. Внутренний дворик в форме подковы. Подъезд по грунтовке. Ни огня. Ни звука. Два джипа под окнами кабинета.

Они подошли. Чак стал на стреме. Пит осветил дверь.

Пружинный замок. Разболтанная круглая дверная ручка. Вполне подходящий зазор.

Он вытащил свой нож. Вклинил его в щель. Подцепил засов и отодвинул его. И вошел внутрь. Дверь скрипнула. Он опустил луч фонарика как можно ниже.

Три шага к стойке — там лежала толстая тетрадь на цепочке, в которую записывались имена постояльцев.

Передвигался он вслепую. Чак хорошо запомнил расположение комнат. Он натолкнулся на стойку. Глянул налево — увидел широко распахнутую дверь. В первом номере было темно.

Его глаза привыкли к темноте. Прищурившись, он углядел в черном серые тона. Он осмотрел первый номер. Снова прищурился и увидел, что дверь номера два приоткрыта.

Прислушался — из комнаты слева доносился храп. Снова прислушался — храп раздавался и из комнаты сразу за стойкой.

Пит почуял запах бумаги. Пит пошарил на стойке. Пальцы Пита коснулись большой тетради. Он осветил верхнюю страницу. И увидел записи о трех гостях, занявших номера с первого по третий.

Пит прислонился к стойке. Пит вытащил оружие. Пит посветил фонариком в направлении, откуда доносился храп. Вот и Джек Зангетти — дрыхнет на койке, лежа на спине; глаза закрыты, рот широко раскрыт — чтобы мухи залетали.

Пит направил на него луч фонарика. Пит нажал на курок. Голова Джека щелкнула. Разлетелись во все стороны осколки зубов.

Глушитель сработал — звучало это как чей-то кашель и чих. Еще один выстрел — контроль.

Пит прицелился от света. Пит выстрелил и попал Джеку в парик. Кровь и синтетические волосы. Снова точно кто-то кашлянул и чихнул.

Удар — слетел парик. Удар — тело Джека скатилось с кровати. Скатываясь, задело бутылку. Бутылка упала и со стуком покатилась по полу. Громко упала. Покатилась с громким стуком.

Пит выключил фонарик. Пит ни-и-изко пригнулся. Хрустнули хрящи в коленке. Посмотрел налево, прислушался, подался к двери.

Ага — там кто-то смеется, скрипит кровать.

— Что, Джек — еще пузырь принес?

В дверях замаячило что-то светлое — на мужике была белая пижама.

Пит зажег фонарик. Пит осветил мелькающее белое пятно. В темноте блеснули глаза. Он прицелился в сторону от луча света. Он выстрелил. И сразу — «в яблочко».

Кровь и белые пятна. Снова чих и кашель.

Человек рухнул. Тело налетело на дверь. Дверь распахнулась. Пит посмотрел налево — во втором номере зажегся свет. Прислушался: тяжелые шаги и звук застегиваемой «молнии».

Пит распластался на полу. Пит прицелился. Теперь — не спускать глаз с двери.

Она открылась, и на пороге появился мужчина. Помедлил. Вошел в номер первый через сквозную дверь. Пригнулся и прицелился из револьвера тридцатого калибра. Пит тоже прицелился. Мужчина подошел совсем близко. Раздался выстрел из винтовки. Брызнуло стекло — стреляли снаружи — дробинки разнесли боковое окно.

Чак перезаряжал винтовку. Особой, пропитанной ядом дробью.

Тот тип так и застыл. Его захлестнул стеклянный дождь. Он прикрыл глаза рукой. Он все равно ослеп. Он стал налетать на стулья, кашляя стеклом.

Пит выстрелил и промазал. Чак запрыгнул в окно. Он толкнул мужика локтем — эй! — и выстрелил ему в спину.

Тот рухнул. В Пита полетели стреляные гильзы. Чак побежал в южном направлении. Чак вышиб дверь номера три.

Пит присоединился к нему. Чак врубил свой фонарик. Луч света выхватил из темноты укрывшегося под кроватью мужчину. Он всхлипывал. Торчавшие из-под койки ноги были одеты в пижамные штаны с пейслийским узором.

Чак прицелился снизу. Чак отстрелил ему ноги. Тот закричал. Пит добил его.

Ветер утих. День так и сверкал. «Заметание следов» затянулось.

Они втащили тела в самолет. Они обнаружили пещеру и загнали джипы туда, потревожив гнездившихся там летучих мышей. Напугали их ревом клаксона и выселили. Мыши облепили лобовые стекла. Налетели на стеклоочистители. Те отшвырнули засранцев обратно. Они облили джипы керосином. И чиркнули спичкой. Огонь вспыхнул и тут же погас. В пещере был слишком влажный воздух.

Они побрели к самолету. Они завернули трупы в смирительные рубашки. Они затолкали их в мешки. Вырвали их челюсти. Залили им в глотку мед. Мед привлекал голодных крабов.

Пит четыре раза щелкнул «Полароидом» — по одному фото на каждую жертву — Карлос всегда хотел доказательств.

Они пролетели низко-низко над землей, держа курс на север Техаса. Повсюду были небольшие озерца. Они сбросили три трупа с воздуха. Двое сразу ухнули под воду. Один разбил толстую корку льда.

Чак читал листовки. Чак летел низко-низко. Управлял самолетом, зажав коленями руль.

У этого парня была степень магистра. А он читал комиксы. Он вышиб мозги Джей-Эф-Кею. И до сих жил с родителями. Все торчал в своей комнате, где строил модели самолетов и нюхал клей.

Чак читал листовки, шевеля губами. Пит уловил, в чем была фишка: ученые Ку-клукс-клана опровергают официальную науку, это у белых мужиков — самые большие члены!

Пит засмеялся. Чак пролетел над озером Люгерт. Пит швырнул тело Джека З. в его воды.

22. (Лас-Вегас, 4 января 1964 года)

«Встреча на высшем уровне».

Пентхаус в «Дюнах» — один большой стол. Графины. Сифоны. Конфеты и фрукты. Сигар нет — Мо Далиц был аллергиком.

Литтел перво-наперво проверил комнату на предмет жучков. Мафиози смотрели телевизор. Утро — мультики про медведя Йоги и утенка Уэбстера Уэбфута.

Мафиози разделились во мнениях. Сэму и Мо нравился Йоги. Джонни Р. нравился утенок. Карлосу нравился тупой приятель Йоги. Санто Т. раздраженно сопел — развели тут, понимаешь, детский сад.

Жучков нет — можно начинать.

Литтел сел во главе стола. Мафиози были в рубашках с воротником «гольф» и бермудах.

Карлос прихлебывал бренди. Он сказал:

— Сперва вот что. Хьюз — однозначно невменяем и думает, что Уорд пляшет под его дудку. Мы продаем ему отели при условии, что он не станет увольнять наших людей. Они и займутся наваром. Хьюз ничего не заподозрит, потому что предварительно мы покажем ему низкие показатели прибыли.

Литтел покачал головой.

— Его переговорщики проверят каждую налоговую декларацию на каждый отель за десять лет работы. Если вы откажетесь их предоставить, они постараются заполучить информацию через суд или подкупить нужных людей, чтоб те достали копии. И подсунуть им поддельные декларации тоже не получится, потому что в таком случае вам придется снизить изначально запрашиваемую цену.

Сэм спросил:

— И что?

Литтел отхлебнул содовой:

— Мы должны назначить максимально высокие покупные цены с рассрочкой выкупа контрольного пакета акций на восемнадцать месяцев. Наша долгосрочная цель заключается в том, чтобы создать видимость законной сделки. Деньги надо вложить в легальные предприятия — пусть «отмываются». Мой план…

Карлос перебил его:

— Есть план — переходи к нему, только выражайся словами, которые мы сможем понять.

Литтел улыбнулся:

— У нас будут деньги после продажи контрольного пакета. Мы покупаем на них законные предприятия. Номинально предприятия будут принадлежать получателям займов пенсионных фондов. Они являются наиболее прибыльными и формально некриминальными, вдобавок созданы с привлечением заемных средств, которые учтены в «настоящих» книгах Фонда. Таким образом, происхождение денег будет неясным. Получатели кредитов вполне могут быть подвержены вымогательству и не станут возражать против принудительного выкупа. Они продолжат вести дела. А осуществлять надзор за операциями и распоряжаться прибылью будут наши люди. Мы будем финансировать отели-казино за границей. А именно те, которые находятся в странах Латинской Америки — в странах, где у власти стоят военные либо ультраправые режимы. Прибыли казино в этих странах не облагаются налогом. Они будут оседать на счетах в швейцарских банках и обрастать процентами. Окончательное снятие наличных отследить будет абсолютно невозможно.

Карлос улыбнулся. Санто зааплодировал. Джонни сказал:

— Это похоже на Кубу.

Мо сказал:

— Это десять Куб.

Сам сказал:

— Почему ты остановился?

Литтел взял со стола яблоко:

— Пока что речь идет о долгосрочной перспективе — придется ждать, пока господин Хьюз распродаст акции «Трансуорлд эрлайнс» и обеспечит стартовый капитал для покупки казино.

Санто сказал:

— Мы говорим о куче времени.

Сэм возразил:

— Мы говорим о терпении.

Джонни сказал:

— Это, типа, хорошее качество. Я где-то про это читал.

Мо добавил:

— Мы следим за обстановкой к югу от границы. Мы сможем найти себе не одного Батисту[56].

Сам сказал:

— Покажите мне латиноса, который не берет взяток.

Санто поддакнул:

— Все, что им надо, — белый мундир с золотыми эполетами.

Сам сказал:

— Они ж как ниггеры.

Джонни сказал:

— Они терпеть не могут красных. В этом надо отдать им должное.

Карлос схватил кисточку винограда:

— Книги спрятаны у меня. Скорее всего, Джимми уже осенью загремит в тюрягу по обвинению в оказании давления на присяжных.

Литтел кивнул:

— И не только.

Сэм подмигнул:

— Ты украл книги, Уорд. Теперь скажи нам, что не додумался снять копии.

Джонни рассмеялся. Мо засмеялся. Санто захохотал.

Литтел улыбнулся:

— Мы должны подумать о том, чтобы внедрить туда своих людей. Мистер Хьюз захочет нанять мормонов.

Сэм защелкал суставами пальцев:

— Не люблю мормонов. Они ненавидят итальянцев.

Карлос отхлебнул «Хеннесси»:

— И их можно понять.

Санто сказал:

— Невада — штат мормонов. Как Нью-Йорк для итальянцев.

Мо сказал:

— Ты имеешь в виду евреев.

Джонни рассмеялся.

— Это серьезный вопрос. Хьюз захочет набрать людей сам.

Сэм кашлянул:

— Это принципиальный вопрос. Мы должны оставить наших людей.

Литтел разрезал свое яблоко напополам:

— Мы должны найти «своих» мормонов. На днях я буду говорить с одним человеком. Председатель профсоюза кухонных работников.

Мо сказал:

— Уэйн Тедроу-старший.

Сам сказал:

— Он недолюбливает итальянцев.

Мо заметил:

— Да и к евреям не сказать чтоб неровно дышит.

Санто снял целлофан с сигары.

— А по мне — фигня все это. Я хочу, чтобы всем заправляли наши ребята.

Джонни сказал:

— Я согласен.

Мо выхватил у него сигару:

— Смерти моей захотел?

Карлос содрал обертку с батончика «Марс»:

— Давайте пока обождем, ладно? Речь идет о больших сроках.

Литтел сказал:

— Согласен. Господин Хьюз далеко не сразу будет иметь доступ к деньгам.

Сэм очистил банан:

— Это твое шоу, Уорд. Я вижу, у тебя есть что сказать.

Литтел сказал:

— Четыре вещи. Две важные, а две другие — не столь важные.

Мо выкатил глаза:

— Ну расскажи же скорей. Господи, да этого парня уламывать надо.

Литтел улыбнулся:

— Первое. Джимми знает то, что знает, и Джимми — человек с неустойчивой психикой. Я буду делать все возможное для того, чтобы спасти его от тюрьмы, до тех пор пока мы не взялись за реализацию наших планов относительно бухгалтерских книг.

Карлос улыбнулся:

— Знал бы Джимми, что это ты украл книги, — он бы взялся за тебя самого.

Литтел потер глаза:

— Я их вернул. И довольно об этом.

Сэм сказал:

— Так мы тебя простили.

Джонни сказал:

— Ты ведь до сих жив, не так ли?

Литтел кашлянул:

— Бобби Кеннеди, возможно, уйдет в отставку. А у нового генпрокурора, возможно, тоже будут иметься планы касательно Вегаса, и мистер Гувер может быть не в состоянии его остановить. Попробую сделать кое-что для него, а заодно и прощупать почву.

Сэм сказал:

— Этот сука Бобби.

Мо сказал:

— Паршивая овца, мать его так.

Санто сказал:

— Ублюдок нас использовал. Он посадил своего пидора братца в Белый дом за наш счет. И поимел нас, как фараоны поимели Иисуса.

Джонни сказал:

— Римляне, Санто. Фараоны отымели Жанну д’Арк.

Санто сказал:

— К черту Бобби и Жанну. Уроды.

Мо выкатил глаза. Вот же долбоебы гойские!

Литтел сказал:

— Мистер Хьюз ненавидит негров. Он хочет, чтобы они не появлялись в его гостиницах, чего бы это ни стоило. Я поведал ему о том джентльменском соглашении, что мы заключили здесь, но он хочет большего.

Санто пожал плечами:

— Да кто их любит-то, черномазых?

Сэм пожал плечами:

— Особенно всяческих борцов за гражданские права.

Мо пожал плечами:

— Шварцес есть шварцес. Мне не больше, чем Хьюзу, хочется, чтобы Мартин Лютер Кинг переступил порог моего заведения, но они ж добьются своих треклятых гражданских прав, рано или поздно.

Джонни сказал:

— Это всё красные. Это они их агитируют, и черножопые выходят из себя. Как с такими разговаривать?

Санто снял обертку с сигары:

— Они знают, что их не хотят. Мы не пускаем ниггеров с улицы, правда, делаем некоторые исключения. Если король Фарук из Конго захочет поставить сто штук в «Песках» — я скажу: «Пусть себе ставит!»

Джонни схватил персик.

— Король Фарук — мексиканец[57].

Санто сказал:

— Хорошо. Если просадит все свои деньги, подыщем ему работу на кухне.

Сэм сказал:

— Я сам играю в гольф с Билли Экстайном. Он — замечательный парень.

Джонни сказал:

— В нем есть белая кровь.

Мо сказал:

— А я регулярно играю в гольф с Сэмми Дэвисом[58].

Карлос зевнул. Карлос кашлянул. Карлос подал сигнал Литтелу.

Литтел кашлянул:

— Господин Хьюз считает, что местных негров необходимо «успокоить». Это абсурдная идея, но мы сможем превратить ее в преимущество.

Мо выкатил глаза:

— Ты лучший, Уорд. В этом никто не сомневается. Вот только бросай манеру ходить вокруг да около.

Литтел скрестил ноги.

— Мы с Карлосом предварительно договорились, что нам нужно бы снять запрет на торговлю наркотиками и позволить Питу Бондюрану толкать дурь здешним неграм. Вы все помните, как Пит поставлял зелье и торговал им для Санто в Майами с шестидесятого по шестьдесят второй.

Санто покачал головой:

— Тогда мы финансировали кубинских мигрантов. Это была операция, направленная против Кастро, и только против него.

Джонни покачал головой:

— И то в порядке исключения.

Карлос сказал:

— Мне нравится идея. Дело прибыльное, а Пит справляется с ним лучше всех.

Литтел сказал:

— Давайте нагрузим его работой. Так мы можем создать новый источник поступления наличности и в то же время угодим Хьюзу. А подробности ему сообщать вовсе не нужно. Назовем это «проектом седации». Он будет под впечатлением гордого названия и ничего не заподозрит. Кое в чем он совсем как ребенок.

Карлос сказал:

— Предприятие весьма прибыльное. Я могу представить, сколько мы на нем наварим.

Сэм покачал головой:

— Ага, а я могу представить, как десять тысяч наркоманов превратят Вегас в клоаку.

Мо покачал головой:

— Я здесь живу. И не хотел бы получить чертову прорву торчков-грабителей, торчков-налетчиков и насильников.

Санто покачал головой:

— Вегас — король городов всего Запада. В таких местах просто так не гадят.

Джонни покачал головой:

— Чтобы толпы обдолбанных ниггеров рыскали вокруг в поисках очередной «ширки»? Сидишь ты дома и смотришь шоу Лоренса Уэлка, и вдруг твою дверь выбивает ногой здоровенный ниггер и крадет твой телик!

Сэм покачал головой:

— И по пути насилует вашу жену.

Санто покачал головой:

— И тогда весь туризм коту под хвост.

Мо выхватил у Санто сигару:

— Карлос, тут ты в меньшинстве. Не стоит гадить на собственный ковер.

Карлос пожал плечами. Карлос поднял руки ладонями вверх: мол, сдаюсь.

Мо улыбнулся.

— Неплохой удар, Уорд. Вот только в свои ворота.

Сэм улыбнулся:

— Это уж точно.

Санто заулыбался:

— Точнее не бывает.

Джонни улыбнулся:

— Снова Куба. Только что никаких тебе бородатых коммунистических педрил, чтоб ставили палки в колеса.

Литтел улыбнулся. Литтел дернулся. Литтел едва не прикусил язык.

Он сказал:

— Я должен убедиться, что комиссия по контролю над игровой деятельностью и комиссия по контролю над распространением алкогольных напитков не станут препятствовать нам в получении лицензии. Пит пытался изыскать возможность просмотреть досье ЛВПУ на членов обеих комиссий, но у него ничего не вышло.

Санто отобрал сигару:

— Нам так и не удалось подкупить никого из комиссии. Они предоставляют свои чертовы лицензии, как им в голову взбредет.

Мо сказал:

— Они нам, типа, говорят: мы тут первые появились. Предрассудки, знаете ли. Этот город принадлежит нам, но они насаждают нам еще и черножопых.

Джонни сказал:

— Надо начать с досье. Мы должны найти слабые звенья и использовать их.

Сэм сказал:

— В полиции эту информацию тщательно охраняют. Даже Питу Б. не удалось ничего раздобыть — о чем это говорит?

Литтел потянулся:

— Сэм, может, кого из своих людей подошлешь? Бутча Монтроуза, может быть?

Сэм заулыбался:

— Для тебя, Уорд, — хоть луну с неба.

Литтел улыбнулся:

— Я хочу заручиться поддержкой в органах законодательной власти штата. Господин Хьюз готов сделать несколько щедрых благотворительных взносов и раструбить об этом по всей Неваде, поэтому спрашиваю: есть ли у кого из вас…

Джонни быстро сказал:

— Венсан де Поль.

Сэм сказал:

— Рыцари Колумба.

Санто сказал:

— Больница Святого Франциска. Там моему брательнику простату вырезали.

Мо сказал:

— Объединенный еврейский призыв — и шли бы вы, макаронники хреновы[59].

Дракула снял для него апартаменты класса люкс. Четыре комнаты, личный доступ к полю для гольфа, открытая дата окончания аренды.

Его третья квартира.

Была у него квартирка в Вашингтоне. И в Эл-Эй тоже — обе в высотных домах. Теперь у него три дома. Безликие меблирашки — все как на подбор.

Литтел перевез туда вещи. Литтел ловко уворачивался от мячей для гольфа. Литтел разобрал телефоны и выдернул провода. И тщательно проверил на наличие прослушки.

Телефоны были в порядке. Он снова собрал их. Успокоившись, он принялся распаковывать чемоданы.

Арден была в Эл-Эй. Она постепенно подбиралась к нему. Из Далласа в Бальбоа, из Бальбоа в Эл-Эй. Вегас пугал ее. Там развлекались мафиози. Она их знала. Она не хотела говорить откуда.

Теперь она была его «Джейн». Новое имя ей понравилось. И новая легенда тоже.

Он закончил сочинять ее легенду. Он обогатил ее подробностями. Агент подбросил куда следует нужные бумаги. Она без подготовки рассказывала ему истории из жизни Джейн. Она упоминала детали — и с легкостью припоминала их через много дней.

Он их тоже запомнил. Он уловил подтекст:

«Ты создал меня заново. Занимайся своими делами. Не надо расспросов. Ты меня узнаешь… потом. Я расскажу тебе, кем была».

Пит знал об Арден. Узнал еще в Далласе. Он доверял Питу. Пит доверял ему. Оба принадлежали мафии.

Карлос приказал Питу убить Арден. Пит сказал: «Хорошо».

Пит не убивает женщин. Это совсем не хорошо.

Пит убил Джека Зангетти. Пит вылетел в Нью-Орлеан. Пит проинформировал Карлоса лично. Карлосу снимки понравились. Он сказал: «Еще трое».

Пит поехал в Даллас. Прочесал окрестности. Пит позвонил Карлосу и доложил обстановку.

Джек Руби — псих. Он чешется и стонет. Разговаривает с эскимосскими шаманами. Киллиам сбежал из Далласа. Хэнк мотнул во Флориду. Бетти Мак — смылась невесть куда. Арден? Исчезла — и это все, что мы о ней знаем.

Карлос сказал: «Достаточно — пока».

«Встреча на высшем уровне» удалась. Его план вызвал благоговейный восторг. Мафиози, правда, наложили вето на планы по торговле наркотой. Пит получил отказ. После чего обратился к Уэйну-младшему. Уэйн-младший сказал «нет». Второй отказ.

Позвонил Дуг Эверсол — прямиком в рождественский сочельник. Дуг сказал: «Я не смог записать Бобби». Он сказал: «Снова возьмите магнитофон — и снова попробуйте до него добраться».

С Рождеством. Смотри под ноги, хромоножка. Не бросай микрофона.

Он позвонил господину Гуверу. Он сказал, что у него есть источник в окружении Бобби. Он сказал, что тот согласился записать его на магнитофон.

Но главного он не сказал:

«Мне нужно услышать голос Бобби».

23. (Лас-Вегас, 6 января 1964 года)

Прорвало трубу отопления. В комнате для инструктажа стоял дубак. Не участок, а сущее иглу.

Народ потихоньку свалил. Уэйн остался работать в одиночестве. Уэйн прибрался на столе.

Он повыбрасывал мусор. Первым долгом просмотрел свежие далласские газеты. Писали всякую фигню про Руби. Про Мура и Дерфи — молчок.

Сонни Листон прислал открытку. Он вспоминал о «старых добрых временах». Сонни предвидел, что поединок с Клеем закончится нокаутом[60].

Он принялся подчищать одно дело — подшитые в папку рапорты и фотографии. Избиения шлюх в западном Вегасе. Цветные девушки. Жуткие синяки. Размазанная помада. Сотрясения.

Он взял в руки папку. Внимательно перечитал содержимое. Стал искать зацепки. Глухо. Коп, которому поручили дело, ненавидел негров. Он пририсовал члены ко ртам пострадавших.

Уэйн сложил бумаги в стопку. Уэйн как следует прибрался на столе. Уэйн запер дело в сейф. Уэйн принялся печатать рапорты.

В комнате был мороз. Трубы прорвало — бррр, мать твою.

Уэйн зевнул. Ему страшно хотелось спать. Линетт беспрестанно донимала его. Линетт все хотела знать: «Что случилось в Далласе?»

Он стал избегать ее. Он рано уходил из дому. Засиживался на работе допоздна. Узнал, в какое время работают развлекательные заведения. Сидел там с кружкой пива. Он нашел место, где работала Барби Б. Уэйн крепко запал на нее.

Садился за столик у самой сцены. Совсем рядом сидел Пит. Они не заговаривали. Оба глазели на рыжую красотку.

Как там в физике — «действие рычага»? Буферная зона, вроде того — давай не терять друг друга из виду.

Линетт не отставала. Линетт просила: не надо от меня прятаться. Линетт умоляла: не прячься за спиной папочки.

Он часто так делал — еще до Далласа. До Барби у него была Дженис. После Далласа все изменилось. Теперь он запал на другую.

Он наблюдал за Барби. Играл в гляделки с Питом. Но и Дженис не забывал.

Теперь он стал избегать Уэйна-старшего. С Рождества все изменилось. Тот фильм и листовки — явно работы Уэйна-старшего.

Старые листовки — другое дело! «ЗапреТИТь Тито!», «КАСТРировать Кастро!», «Долой Организацию Жидоединеных Наций!». И прочее в том же духе. «Красный прилив». Никакой открытой ненависти.

Он видел, что творилось в Литтл-Роке. Уэйн-старший — нет. Куклуксклановцы подожгли автомобиль. Вылетевшей крышкой бензобака выбило глаз мальчику-негритенку. Какие-то ублюдки изнасиловали белую девочку. Они были в презервативах. Они затолкали их ей в рот.

Уэйн зевнул. Уэйн достал копирки. Мелкий шрифт пополз перед глазами.

Вошел Бадди Фрич:

— Наскучила работа?

Уэйн потянулся:

— Если у дилеров в «двадцать одно» есть приводы — тебе все равно?

— Мне — да, а вот Комиссии штата Невада по контролю над азартными играми — нет.

Уэйн зевнул:

— Если у тебя есть что поинтересней, я слушаю.

Фрич оседлал стул:

— Мне нужен свежий компромат на людей из Комиссии по азартным играм и по контролю над распространением спиртных напитков. На всех, кроме окружного и шерифа. До того, как будешь обновлять свое досье, подашь мне рапорт.

Уэйн спросил:

— Чего так рано-то? Я же летом досье обновляю.

Фрич достал спичку. Его рука дрогнула. Он промахнулся мимо коробка. И сломал спичечную головку.

— Потому что я так сказал. Что тебе еще надо?

— Компромат какого рода?

— Да все, что угодно. Ладно тебе, ты знаешь, что от тебя требуется. Будешь вести наружное наблюдение и брать на карандаш тех, кто станет себя плохо вести.

Уэйн принялся раскачиваться на стуле:

— Сейчас закончу работу и займусь.

— Ты займешься этим немедленно.

— Что так?

Фрич достал другую спичку. Руки его тряслись. Он снова промахнулся.

— Потому, что ты завалил экстрадицию. Потому, что коп пошел на дело без тебя и его убили. Потому, что ты к чертям испортил отношения между нами и далласским ПУ. И еще потому, что я намерен припахать тебя до того, как тебя повысят в звании и переведут в другой отдел.

Слово «припахать» было уже лишним — шел бы он на хрен.

Уэйн пододвинул стул. Уэйн придвинулся ближе. Уэйн крепко треснул стулом Фричу по коленкам.

— Думаешь, я стану убивать человека только за то, что мне дали шесть штук и пару раз похлопали по спинке? Официально заявляю: я не хочу его убивать и не хотел. Я не стал бы его убивать, и больше вы меня не «припашете».

Фрич сморгнул. У него затряслись руки. Он выплюнул большой бумажный шарик.

Что-то тут было не так. Логическое правило № 101 — Г следует за В.

Питу нужны его досье. Пит знает надежную процедуру. Один коп хранит досье. Этот самый коп нащупывает случаи «неподобающего поведения». Этот же коп информирует комиссию по контролю над азартными играми.

Данная процедура удерживает сведения. Она мешает продажным копам. Она не дает разгуляться продажным департаментам.

Честные копы придумали схему: один коп — одно досье. Копы из разведотдела находили протеже. Потом передавали дело другим. Последний коп разведотдела из цепочки погиб при исполнении. Уэйн-старший потянул за ниточки. Уэйн-младший занял место того копа.

За В следует Г. Пит повязан с мафией. Бадди Фрич — тоже. Бадди знает о старых делах. Последний раз обвинение в ненадлежащем поведении выдвигалось в шестидесятом.

Питу же нужен новый компромат. Питу нужен сальный компромат. Пит прижал Бадди Фрича. Бадди зол на Уэйна. Бадди обожает Уэйна-старшего. Бадди знает: Уэйн сделает свое дело.

Уэйн хранил досье в банковском сейфе. Согласно процедуре: сейф в центральном отделении Банка Америки.

Он приехал в банк. Клерк открыл сейф. Уэйн достал папки. Имена он уже знал. Он пролистал личные данные и припомнил нужную информацию. Записал адреса.

Дуэйн Джозеф Хинтон. Возраст — 46. Строительный подрядчик, мормон. С мафией не связан. Алкоголик, побивает жену. Предъявлено обвинение — июль 1959.

Хинтон подкупает представителей законодательных органов штата. Это сообщил информатор. Хинтон покупает им шлюх. Хинтон покупает им билеты на бойцовские поединки. Они показывают ему поданные на аукцион заявки. Таким образом, Хинтон может перебить цену. Так Хинтон получает подряды на финансируемое государством строительство.

Сентябрь того же года — дело закрыто. За недостатком улик.

Уэбб Темплтон Сперджен. 54 года. Отставной адвокат, мормон. Связей с мафией нет, к суду не привлекался.

Элдон Лоуэлл Пиви. 46 лет. Владелец такси «Монарх» и отеля-казино «Золотая пещера».

В «Пещере» ставки были ниже среднего. Такси «Монарх» — низкого пошиба. Тамошние таксисты развозили напитки по стрип-клубам. Забирали освободившихся из тюрьмы. Доставляли клиентам девочек. Такси «Монарх» обслуживало западный Вегас. Такси «Монарх» возило негров. Таксисты брали вперед, наличными.

Элдон Пиви был педиком. Элдон Пиви нанимал на работу бывших зеков. Элдон Пиви был владельцем гей-бара в Рино.

Доносы информаторов: август и сентябрь шестидесятого; апрель, июнь, октябрь шестьдесят первого; январь, март, август шестьдесят второго. Информация до сего времени неподтвержденная.

Водители Пиви носят на работу оружие. Водители Пиви толкают «колеса». Пиви — сутенер проституток-мужчин. Пиви поставляет клиентам первоклассный «товар». Пиви посещал шоу. Пиви нанимал танцоров на потрахаться и отсосать. Симпатичных. Гомосексуальных. Торгующих задницей из любви к искусству и за пару колес амфетамина. Особенно эти красавцы любили лечь под киноактеров.

Последняя информация поступила в августе шестьдесят второго. В то время Уэйн еще работал в патруле. Уэйну только-только дали сержанта. Уэйн перешел в разведывательный отдел десятого августа шестьдесят второго. Коп, на место которого его взяли, записывал информацию. Тот коп брал взятки, был жаден до денег, ленив.

Он накрыл грабителей на рынке. Он поймал пять пуль, успев выпустить девять. И погиб, прихватив с собой на тот свет парочку нелегалов-латиносов.

Трое членов комиссии штата по контролю над азартными играми. Девять наводок — ни одного подтверждения. Уэйн просмотрел приложения — вроде все в порядке.

Пиви выправлял документы бывшим зекам. Бумаги по налоговой отчетности у Пиви были в порядке. У Хинтона и Сперджена вроде тоже.

Уэйн закрыл папки. Клерк запер сейф. Уэйн купил стаканчик кофе. Уэйн стал ждать.

Он валял дурака. Снова убивал время. Поехал в участок. Припарковался на стоянке. И тут увидел, как трогается с места автомобиль Бадди Фрича. Это было очень странно и совсем на него не похоже.

Было десять минут шестого. Фрич всегда уезжал с работы ровно в шесть. Можно было на часы не смотреть.

Жена развелась с ним в конце прошлого года. Ушла жить к своей любовнице-лесбиянке. Фрич ходил мрачный и задумчивый. Словом, вел себя как типичный муж-рогоносец.

Уходил с работы ровно в шесть. Приезжал в Лосиную ложу[61], пил свой ужин и играл в бридж.

Уэйн проехал мимо участка. Фрич повернул на Первую улицу. Уэйн проследил за ним. Фрич повернул на восток. Тогда как Лосиная ложа находилась на западе.

Уэйн развернул машину. Уэйн пропустил вперед два автомобиля. Фрич жался к обочине. Фрич остановился у казино «Биньон».

Подошел мужчина. Фрич опустил стекло своей двери. Мужчина сунул ему конверт. Уэйн перестроился в другой ряд. Уэйн все увидел. Уэйн опознал мужчину:

Бутч Монтроуз. Человек Сэма Джи. Вот дерьмо-то.

24. (Лас-Вегас, 6 января 1964 года)

Барби пела на мотив «ватутси». Пела. Покачивалась. Пританцовывала.

«Бондсмены» играли — громко. Высокие ноты Барби не давались. Пела она отвратительно. Прекрасно знала об этом. И не притворялась, что дело обстоит как-то иначе.

Зрителей было полно. Барби привлекала мужчин. По большей части неудачников — и Уэйна Тедроу-младшего.

Пит наблюдал.

Барби вскинула руки. Барби отчаянно потела. Под мышками Барби виднелись пеньки рыжей сбритой щетины. Это заводило его. Он обожал ее вкус там.

Барби танцевала. Огни рампы жгли ей веснушки. Пит наблюдал за ней. Уэйн-младший наблюдал за Питом. Что действовало на нервы последнему.

Нервы у него стали ни к черту. Саммит был и прошел. Мафия сказала «нет». Уорд изложил свой план. Карлос его одобрил — давайте толкать «белый».

Референдум они проиграли — с разрывом в четыре голоса.

Он виделся с Карлосом в Новом Орлеане. Карлос видел фото с убийства Зангетти. Карлос сказал «Брависсимо!». Они потрепались. О Кубе, в частности. Оба жалели, что ЦРУ забросило кубинскую операцию. Крупные мафиози — тоже.

Пит — не забросил. И Карлос. Старая команда нашла новую работу.

Джон Стэнтон пропадал во Вьетнаме. ЦРУ давно за Вьетнам взялось. Вьетнам был той же Кубой — только с узкоглазыми. Лоран Гери и Флэш Элорд подрабатывали громилами «по вызову» ультраправых. Базировались в Мехико. Лоран мочил красных в Парагвае. Флэш — в Доминиканской Республике.

Пит и Карлос потрепались о такси «Тигр». Старые добрые времена в Майами — наркота и наемники. Автомобили в тигровую полоску, черные с золотом сиденья, героин и «Свободу Кубе!».

Вспомнили и об убийстве Кеннеди. С подачи Карлоса. Пит заговорил о стрелке-профи. Чак утверждал, что он — француз. Карлос поведал новые детали.

Его привел Лоран. Лоран — франкофил. Снайпер — «лягушатник» с приличным послужным списком. Некогда служил в Индокитае. Был наемным убийцей в Алжире. Пытался убить самого Шарля де Голля. Но не сумел. Он ненавидел де Голля. Ему страшно захотелось кого-нибудь пристрелить. Давайте пристрелим Джей-Эф-Кея — Джей-Эф-Кей взасос целовался с Шарлем в Париже.

Карлос пришел в ярость — тело Джека З. вынесло на берег — об этом написали все далласские газеты. Про пропавших гостей Джека — ничего. Джек содержал притон. Убийство Джека попахивало «гангстерскими разборками».

Провал был полный. Провал был непростительный. Младший отказался предоставить досье. Мафия отказалась торговать героином.

Карлос сказал убить тех, что были тогда у Джека.

Пит поехал в Даллас. Пит сделал вид, что ищет Арден. Пит поискал Бетти Мак. Его заметили. Это было даже хорошо. Он предупредил Бетти. Та усекла и смылась.

Он получил наводку по Хэнку Киллиаму. Теперь Хэнк был во Флориде. Хэнк читал далласские газеты. Убийство Джека З. напугало его.

Пит позвонил Карлосу. Пит сообщил о наводке. Расстарался перед итальяшкой. Они потрепались. Карлос ругал Гая Б. Гай слишком много пил. Молол лишнее. Гай носился со своим болтливым приятелем Хэнком Хадспетом. Они слишком много пили. И чересчур много трепались. Они чересчур любили прихвастнуть.

Пит сказал: «Я их убью». Карлос сказал: «Нет». И сменил тему: «Слушай, Пит, где тот здоровый придурок — Мейнард Мур?»

Пит ответил, что его убил черномазый. Далласскому ПУ это шибко не понравилось. Тамошний Ку-клукс-клан хочет заказать ниггера.

Карлос рассмеялся. Карлос хохотал. Он был в восторге.

Убийство внушало ему благоговейный страх. Они пристрелили президента. И это сошло им с рук. Хрен с теми, кто видел мишени. Здорово было, а? Давай потреплемся об этом, вспомним, как оно было. Попутно пристрелим нескольких придурков — для поддержания, так сказать, разговора.

Пит прихлебывал кока-колу. С прошлой недели он завязал. Карлос терпеть не мог алкашей. Карлос ругал за это Гая Б.

Барби повертела в руках шнур от микрофона. Взяла фальшивую ноту. Барби отчаянно потела.

Пит наблюдал за Барби. Уэйн-младший наблюдал за ним.

Барби заканчивала поздно. Пит ушел домой в одиночестве.

Он позвонил в обслугу. Стоя на террасе, полюбовался Стрипом, чувствуя кожей порывы холодного ветра.

Зазвонил телефон. Пит схватил трубку:

— Да!?

— Это Пит? Короче, тот чувак, который тогда раздавал свой телефон в западном Вегасе?

— Да, это Пит.

— Ну хорошо, я вот насчет награды.

— Слушаю.

— Еще бы ты не слушал, потому что Уэнделл Дерфи в городе и купил пушку у одного игрока в кости. А еще я слышал, что Кертис и Лерой недавно купили партию «белого».

Вставка: документ

7.01.64.

Расшифровка записи телефонного разговора. Записано в Гикори-Хилл, штат Вирджиния. Говорят: Дуг Эверсол, Роберт Ф. Кеннеди.

(Фоновый шум, посторонние голоса.)

РФК (разговор уже идет): Ну, если считаешь, что это необ…

ДЭ: Если не возражаешь, я…

(Случайный шум: хлопанье двери и шаги.)

РФК (продолжая разговор): Был я там. Весь ковер изгадили.

ДЭ (кашляет): У меня два эрделя.

РФК: Славные псы. С детьми хорошо ладят. (Пауза 2,6 сек.) Дуг, что у тебя там? А то ты смотришь на меня так, как, по слухам, смотрю на людей я.

ДЭ: Ну…

РФК: Что «ну»? Мы собрались, чтобы назначить даты судебных разбирательств — помнишь?

ДЭ (кашляет): Ну, это насчет президента…

РФК: Джонсона или моего брата?

ДЭ: Твоего брата. (Пауза 3,2 сек.) Э… мне не очень нравится история с Руби. (Пауза 1,8 сек.) Возможно, это прозвучит опрометчиво, но меня это беспокоит.

РФК: Вот как? (Пауза 2,1 сек.) Я знаю, что ты хочешь сказать. Он связан с мафией. Некоторые журналисты раздули из этого сенсацию.

ДЭ (кашляет): Да, это главное. (Пауза: ДЭ кашляет.) И… знаете, Освальд вроде как провел несколько дней в Новом…

РФК: …Орлеане прошлым летом, а вы как раз тогда работали там в прокуратуре штата.

ДЭ: Да, так вот насчет…

РФК: Не стоит, но все равно спасибо. (Пауза: 4 сек.) а насчет Руби ты прав. Вошел как ни в чем не бывало, пристрелил Освальда — и такое облегчение у него было на лице написано.

ДЭ (кашляет): И он кое в чем замешан.

РФК: Кашляй подальше от меня. Именно сейчас я как никогда не могу позволить себе болеть.

ДЭ: Извини. И что я начал этот разговор — тоже. Совсем ни к чему лишний раз напоминать вам об этом.

РФК: Господи Иисусе, прекрати извиняться каждые две секунды. Чем скорее со мной перестанут носиться, тем мне будет легче.

ДЭ: Сэр, я…

РФК: Вот, кстати. Ты стал называть меня «сэр» только после гибели моего брата.

ДЭ (кашляет): Я лишь хотел помочь. (Пауза 2,7 сек.) Просто слишком много совпадений во времени. Слушания, признание Валачи, Руби. (Пауза 1,4 сек.) Мне доводилось представлять обвинение в судебных процессах по «мокрым» делам, когда подсудимых было сразу несколько. И научился доверять временным…

РФК: Я понимаю, о чем ты. (Пауза: РФК кашляет.) Все пересекается. Слушания. Санкционированные мною рейды по лагерям беженцев. Кубинцев, знаете. Лагеря-то эти мафия спонсировала — так что мотивы были и у тех и у других. (Пауза: 11,2 сек.) Это меня и тревожит. Если все так, как я думаю, Джека убили, чтобы добраться до меня. (Пауза: 4,8 сек.) Если это… ч-черт… убить должны были…

ДЭ (кашляет): Боб, извини…

РФК: Прекрати извиняться и кашлять. Сейчас я особенно восприимчив к простуде.

(ДЭ смеется.)

РФК: И про совпадения ты тоже прав. Хронологический порядок меня больше всего и беспокоит. (Пауза: 1,9 сек.) Есть еще кое-что.

ДЭ: Что, сэр? Я хотел сказать…

РФК: На прошлой неделе ко мне приходил один из адвокатов Хоффы. Очень странная была встреча.

ДЭ: Как его звали?

РФК: Литтел. (Пауза: 1,3 сек.) Я наводил справки: он работает на Карлоса Марчелло. (Пауза: 2,3 сек.) Не говори этого вслух. Марчелло базируется в Новом Орлеане.

ДЭ: Я могу связаться со своими источниками и…

РФК: Нет. Так лучше для страны. Ни суда, ни шуму.

ДЭ: Ну, есть же еще комиссия Уоррена.

РФК: Наивный. Гувер и Джонсон прекрасно знают, как лучше для страны, а именно — надо запудрить ей мозги. (Пауза 2,8 сек.) Им все равно. Есть те, кому все равно, и те, кому не все равно. Они — две стороны одного консенсуса.

ДЭ: Мне не все равно.

РФК: Я знаю, что не все равно. Только не стоит на этом зацикливаться. Что-то меня наш разговор начинает смущать.

ДЭ: Извини…

РФК: О Господи, только не начинай.

(ДЭ смеется.)

РФК: Ты останешься в Минюсте? Я имею в виду, когда я выйду в отставку.

ДЭ: Смотря кого назначат на твое место. (Пауза 2,2 сек.) А ты собираешься уйти в отставку?

РФК: Может быть. Пока просто зализываю раны. (Пауза 1,8 сек.) Джонсон может выставить мою кандидатуру на выборах в сенат. Если он попросит, я соглашусь — некоторые прочат мне кресло Кена Китинга — сенатора от штата Нью-Йорк.

ДЭ: Я буду голосовать за тебя. У меня есть летний домик в Райнбеке.

(РФК смеется.)

ДЭ: Просто мне хотелось бы хоть что-то сделать.

РФК: Ну, ты поднял мне настроение.

ДЭ: Я рад.

РФК: И ты прав. Слишком много совпадений.

ДЭ: Да, это…

РФК: Брата не вернуть, но вот что я тебе скажу. Когда (звук шагов заглушил часть фразы) представится, я воспользуюсь им, и к черту всех до последнего…

(Хлопанье двери и шаги. Конец записи.)

25. (Лос-Анджелес, 9 января 1964 года)

Он купил Джейн бумажник. Фирма Сакса сделала гравировку.

Мягкая лайковая кожа. Маленькие буквы: дж. ф.

Джейн обмахнулась рукавом:

— Ты был прав. Я показала им свои права, выданные в Алабаме, и мне почти тут же сделали новые.

Литтел улыбнулся. Джейн улыбнулась в ответ и приняла эффектную позу. Она прислонилась к подоконнику. Выставила бедро. Заслонила собой весь вид.

Литтел пододвинул стул:

— Вот сделаем тебе еще и страховку — и будет у тебя полный комплект документов.

Джейн улыбнулась:

— Как насчет университетского диплома? Бакалавром ты меня уже сделал.

Литтел скрестил ноги:

— Ты можешь поступить в Калифорнийский университет и получить его.

— Ах вот как. Буду учиться в перерывах между поездками в Лос-Анджелес, Вашингтон и Вегас, чтобы поспеть за своим странствующим любовником.

Литтел улыбнулся:

— Это была издевка?

— Просто замечание.

— Ты становишься беспокойной. Слишком способная для праздной жизни.

Джейн сделала пируэт. Джейн нырнула вниз и поднялась на цыпочки. У нее здорово получалось. Она была гибкая. И явно где-то училась.

Литтел сказал:

— Исчез кое-кто из тех, кто был в мотеле Джека Зангетти. Это скорее хорошая новость, чем плохая.

Джейн пожала плечами. Джейн сделала ногами «ножницы». Ее юбка заскользила по полу.

— Ты где это так научилась?

Джейн ответила:

— В Тулейне. Проверяла бухгалтерию одного танцевального класса, но в документах ты этого не найдешь.

Литтел уселся на пол. Джейн протанцевала к нему.

— Я хочу найти работу. Я была хорошим бухгалтером еще до того, как ты повысил мое «образование».

Литтел погладил ее ступни. Джейн пошевелила пальцами ног.

— Найдешь мне что-нибудь в «Хьюз эркрафт»?

Литтел покачал головой:

— Мистер Хьюз не в себе. Я кое в чем работаю против него, и мне бы не хотелось впутывать в дела с ним еще и тебя.

Джейн потянулась за своими сигаретами:

— Еще идеи есть?

— Я могу устроить тебя на работу через профсоюз водителей грузовиков.

Джейн покачала головой:

— Нет, только не это.

— Почему?

Она зажгла сигарету. Руки у нее дрожали.

— Нет, и все. Я найду работу, не беспокойся.

Литтел провел рукой по шву на ее чулке:

— И не просто найдешь. Очень скоро ты станешь лучшей среди коллег.

Джейн улыбнулась. Литтел вытащил ее сигарету. Литтел поцеловал Джейн. Коснулся ее волос. И заметил новые седые прядки.

Джейн потянула его за галстук:

— Расскажи мне о той, которая была у тебя до меня.

Литтел протер очки:

— Ее звали Хелен Эйджи. Подруга моей дочери. Когда у меня были неприятности в ФБР, Хелен стала первой жертвой.

— Она ушла от тебя?

— Да, практически сбежала.

— А что за неприятности?

— Я недооценил мистера Гувера.

— Подробности рассказать не хочешь?

— Не сейчас.

— Что сталось с Хелен?

— Работает в бесплатной юридической консультации. Вроде как моя дочь теперь тоже.

Джейн его поцеловала:

— Мы будем тем, чем решили быть в Далласе.

Литтел сказал:

— Да.

Джейн уснула. Литтел притворился, что тоже спит. Литтел медленно выбрался из кровати.

Он добрел до своего офиса. Достал магнитофон. Сделал себе кофе.

Он прижал к ногтю Дуга Эверсола. Позвонил ему вчера. Пригрозил ему. Преступил грань.

Он сказал: не надо звонить Карлосу. Не надо передавать ему слова Бобби. Не сдавать Бобби.

Он предупредил его. Сказал: я работаю на себя. Не стоит меня обманывать — тебе же хуже будет. Езда в пьяном виде плюс убийство. Я сдам тебя за это. Я не позволю Карлосу тронуть Бобби.

Бобби подозревал мафиозный след. Это значило одно: Бобби ЗНАЛ. Бобби не произнес этого вслух. Бобби и не надо было этого делать. Бобби уклонился от болезненной темы.

Меа culpa[62]. Причина и следствие. Мой брат пал жертвой моей войны с мафией.

Литтел перемотал магнитофонную ленту — копию записи № 2.

Он подделал «дубликат». Он послал его мистеру Гуверу. Болтовню оставил. Наслоил статические помехи. Реплик Бобби о мафии стало не разобрать.

Литтел нажал «Пуск». Бобби заговорил. Было слышно, как он скорбит. В его голосе сквозила доброта.

Добросердечный Бобби — болтает со своим косолапым приятелем.

Бобби говорил. Бобби выдерживал паузы. Бобби произнес фамилию «Литтел».

Литтел слушал. Литтел высчитывал паузы. Бобби запинался. Бобби ЗНАЛ. Бобби так и не произнес этого вслух.

Литтел слушал. Литтел проживал паузы. Вернулся прежний страх. Страх подсказал ему:

«Ты снова в него поверил».

Вставка: документ

10.01.64.

Расшифровка записи телефонного разговора по заказу ФБР. С пометками: «Записано по указу директора» / «Уровень секретности 1-А: только для глаз директора». Говорят: директор Гувер, Уорд Дж. Литтел.

ЭГ: Доброе утро, мистер Литтел.

УЛ: Доброе утро, сэр.

ЭГ: Начнем с записи. Качество крайне низкое.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Да и содержимое не то чтобы интересное. Если бы я захотел обсудить с Князем Тьмы эрдельтерьеров, я бы когда угодно позвонил ему на прямую линию.

УЛ: Мой человек все время ерзал, сэр. Оттого и помехи.

ЭГ: Может, попробуете еще раз?

УЛ: Это невозможно, сэр. Мой человек еле-еле выпросил одну аудиенцию.

ЭГ: Я узнал его голос. Это вроде бы юрист-инвалид из числа сотрудников Князя Тьмы.

УЛ: У вас отличная память на лица, сэр.

ЭГ: Да. И несколько своих информаторов.

УЛ: В том числе я.

ЭГ: Я не стал бы называть вас простым информатором, мистер Литтел. Вы человек слишком способный и разносторонний.

УЛ: Спасибо, сэр.

ЭГ: Помните наш разговор второго декабря? Я упомянул, что мне нужен человек с имиджем «падшего либерала», и намекнул, что это можете быть вы.

УЛ: Да, я припоминаю тот разговор.

ЭГ: Я недоволен Мартином Лютером Кингом и его вопиюще нехристианской Конференцией христианских лидеров Юга. Я хочу внедриться в группу, а вы — превосходная кандидатура на роль «падшего либерала» и сможете помочь мне в достижении цели.

УЛ: Каким образом, сэр?

ЭГ: У меня уже есть человек, внедренный в эту организацию. Он доказал свою способность находить компромат на полицейских, лидеров организованной преступности и прочих известных личностей, которых крайне левые негритянские активисты могут счесть потенциально опасными. Мой план прост: снабдить его досье на вас. Досье будет изображать вас как уволенного из ФБР юриста «левых» взглядов, которые, если честно, вам еще придется перерасти.

УЛ: Сгораю от любопытства, сэр.

ЭГ: Вашим заданием будет выразить симпатию «левым», что, насколько мне известно, особым преувеличением не будет. Вы будете жертвовать на нужды Конференции меченые деньги мафии, взносами по десять тысяч, довольно продолжительное время. Моя цель — скомпрометировать Конференцию и немного остепенить ее лидеров. Вашей миссией будет убедить руководство Конференции, что вы присвоили деньги мафии, дабы успокоить совесть, которая гложет вас, поскольку вы, бывший коп, работаете на преступников. Что тоже весьма недалеко от истины. У меня нет сомнений в том, что вы сможете сыграть убедительно, учитывая двойственность вашей натуры. Равно как и в том, что вы докажете вашим коллегам-мафиози, что долговременные расходы есть не что иное, как превентивные меры, призванные предотвратить в будущем организованные акции правозащитников в Лас-Вегасе — а это порадует и их, и мистера Хьюза.

УЛ: Смелый план, сэр.

ЭГ: Так и есть.

УЛ: Мне бы хотелось узнать детали.

ЭГ: Я внедрил в организацию бывшего чикагского полицейского. Такого же мастера менять личину, как и вы. Ему вполне удалось снискать расположение членов Конференции.

УЛ: Как его зовут, сэр?

ЭГ: Лайл Холли. Его брат работал в ФБР.

УЛ: Дуайт Холл и. Он, кажется, куда-то перевелся.

ЭГ: Верно. Сейчас он в невадском отделении Федерального бюро наркоконтроля. Думаю, что он считает свое новое назначение слишком легкой работой. Он бы с большим усердием занимался оживленной торговлей наркотиками.

УЛ: А Лайл…

ЭГ: Лайл — более импульсивный. Он пьет больше, чем нужно, и сходит за рубаху-парня. Негры его обожают. Он убедил их, что он — самый неприлично либеральный коп на свете, хотя на самом деле этот титул принадлежит вам.

УЛ: Вы мне льстите, сэр.

ЭГ: Нисколько.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Холли представит вас как знакомого из чикагских правоохранительных органов и снабдит членов Конференции документами, касающимися вашего исключения из рядов ФБР. Он сведет вас с негром по имени Бейярд Растин. Мистер Растин — приближенный коллега мистера Кинга. Он коммунист и одновременно гомосексуалист, то есть абсолютная аномалия во всех отношениях. Я пришлю вам краткое досье на него, а потом попрошу Лайла Холли вам позвонить.

УЛ: Буду ждать, сэр.

ЭГ: Другие вопросы будут?

УЛ: На этот счет — нет. Но мне бы хотелось попросить вашего разрешения связаться с мистером Уэйном Тедроу-старшим.

ЭГ: Не возражаю.

УЛ: Спасибо, сэр.

ЭГ: Всего доброго, мистер Литтел.

УЛ: До свидания, сэр.

Вставка: документ

11.01.64.

Отчетный доклад наблюдения за «лицами, осуществляющими подрывную деятельность». С пометками: «Хронология / Известные факты / Наблюдения / Установленные сообщники / Членство в подрывных организациях».

Объект: РАСТИН, БЕЙЯРД ТЕЙЛОР (негр, мужчина, род. 17.03.12, Вест-Честер, Пенсильвания). Выполнен: 8.02.1962.

ОБЪЕКТ РАСТИН должен рассматриваться как человек, давно и умело занимающийся подрывной деятельностью, имеющий множество сообщников и представляющий непосредственную угрозу безопасности страны по причине тесных связей с известными негритянскими демагогами — лидерами крупнейших движений в защиту гражданских прав, такими как МАРТИН ЛЮТЕР КИНГ и А. ФИЛИПП РЭНДОЛЬФ. ОБЪЕКТ РАСТИН был воспитан в среде квакеров-радикалов, его родители были связаны с Национальной ассоциацией прогрессивной негритянской молодежи (НАПНМ), и таким образом с самого раннего возраста проникся радикальной идеологией. (См. приложение № 4189 — досье на РАСТИНА. ДЖЕНИФЕРА и РАСТИН, ДЖУЛИЮ ДЭВИС.)

ОБЪЕКТ РАСТИН посещал колледж в Уилберфорсе (для негров) (1932-33). Он отказался вступать в ряды Службы подготовки офицеров резерва (СПОР) и провел (при содействии многочисленных сторонников компартии) забастовку, протестуя против якобы некачественного питания студентов колледжа. В начале 1934 г. ОБЪЕКТ РАСТИН перевелся в государственный педагогический колледж в Чейни (шт. Пенсильвания). Предположительно во время обучения в этом колледже он познакомился со многими видными деятелями негритянских подрывных организаций. ОБЪЕКТ РАСТИН был исключен из колледжа, как утверждалось, по причине инцидента на гомосексуальной почве.

В районе 1938-39 гг. ОБЪЕКТ РАСТИН переехал в Нью-Йорк. Там он влился в ряды так называемой негритянской «интеллигенции», изучал философию МОХАНДАСА «МАХАТМЫ» ГАНДИ и рекомендовался «убежденным троцкистом». ОБЪЕКТ РАСТИН, будучи талантливым музыкантом, свел знакомство с функционерами подрывных организаций, как неграми, так и белыми, включая такие фигуры, как ПОЛЬ РОБСОН[63] (в настоящий момент доказано его членство в 114 организациях прокоммунистического толка). См. раздел «Установленные сообщники» в приложении № 4190.

ОБЪЕКТ РАСТИН стал членом Лиги коммунистической молодежи (ЛКМ) в колледже Нью-Йорк Сити и постоянно посещал собрания партийной ячейки на 146-й улице. Он подружился с фолк-исполнителями коммунистами и принимал активное участие в развернутой ЛКМ кампании по борьбе за устранение расовой сегрегации в армии США. В 1941 г. ОБЪЕКТ РАСТИН познакомился с негритянским агитатором А. ФИЛИППОМ РЭНДОЛЬФОМ. 1889 г. р. (см. досье на Рэндольфа, папки №№ 1408, 1409, 1410). ОБЪЕКТ РАСТИН стал одним из организаторов провального Негритянского марша 1941 г. в Вашингтоне и вступил в ряды социал-пацифистских организаций Союз примирения (СП) и Антивоенная лига (АЛ). К этому времени он стал искусным оратором и распространителем коммунистической пропаганды.

ОБЪЕКТ РАСТИН, будучи призванным в армию призывной комиссией нью-йоркского района Гарлем 13 ноября 1943 г., заявил, что не желает служить по политическими убеждениям. ОБЪЕКТ РАСТИН отправил отказное письмо (см. копию в приложении № 19) и 1 декабря 1944 г. был взят под стражу. Был осужден за нарушение закона о всеобщей воинской повинности (копию протокола судебного заседания см. в приложении № 1491) и приговорен к 3 годам заключения в федеральной тюрьме Эшленд, штат Кентукки. Там ОБЪЕКТ РАСТИН предпринял несколько попыток десегрегации тюремной столовой и был переведен в тюрьму Льюисбург, штат Пенсильвания. ОБЪЕКТ РАСТИН был освобожден досрочно и стал разъездным агитатором Союза примирения. В период 1946-47 гг. он принял участие в организованных коммунистами акциях, известных как «Маршруты примирения», — организованных попытках добиться отмены расовой сегрегации на междугородних автобусных маршрутах. В ноябре 1947 г. ОБЪЕКТ РАСТИН принял участие в работе Комитета по борьбе с расовой сегрегацией в армии и военных учебных заведениях, а также давал негритянским подросткам советы, как избежать службы в армии (список членов комитета со ссылками на их участие в различных прокоммунистических объединениях приведен в приложении № 4192). ОБЪЕКТ РАСТИН много ездил по Индии (1948-49 гг.) и по возвращении в США отбыл 22-дневное заключение за участие в подрывной деятельности в рамках «Маршрута примирения». В период с 1951 по 1953 г. провел много времени в Африке, изучая деятельность тамошних повстанческих и националистических негритянских организаций. 21 января 1963 г. ОБЪЕКТ РАСТИН был арестован в Пасадене, штат Калифорния, по обвинению в аморальном поведении. (Копии рапорта о задержании и протокола судебного заседания приведены в приложении № 4193.) ОБЪЕКТ РАСТИН и двое белых подростков были обнаружены в припаркованном автомобиле во время гомосексуального «свидания». ОБЪЕКТ РАСТИН был признан виновным и отбыл двухмесячное заключение в окружной тюрьме Лос-Анджелеса. Нетрадиционная ориентация ОБЪЕКТА РАСТИНА — факт общеизвестный и, по слухам, немало смущающий лидеров негритянского движения, которые используют его организаторские и ораторские способности.

Случившееся 21 января послужило причиной исключения ОБЪЕКТА РАСТИНА из Союза примирения. ОБЪЕКТ РАСТИН переехал в Нью-Йорк и завел многочисленные знакомства в богемном районе Гринич-Виллидж, жители которого подвержены «левым» влияниям. Он заново вступил в ряды Антивоенной лиги, снова съездил в Африку, где продолжил изучение националистических движений. По возвращении в США ОБЪЕКТ РАСТИН свел знакомство со СТЭНЛИ ЛЬЮСОНОМ, коммунистом и советником МАРТИНА ЛЮТЕРА КИНГА. (См. досье №№ 5691, 5692, 5963, 5965, 5966.) ЛЬЮСОН представил ОБЪЕКТА РАСТИНА КИНГУ. ОБЪЕКТ РАСТИН дал КИНГУ рекомендации касательно устройства бойкота автобусных маршрутов в Монтгомери в 1955-56 гг. С тех пор ОБЪЕКТ РАСТИН стал доверенным советником КИНГА и одним из разработчиков пацифистско-социалистическо-коммунистической программы КИНГА по организации спланированных акций социального протеста и массового неповиновения. ОБЪЕКТ РАСТИН составил программный документ образования Конференции христианских лидеров Юга (КХЛЮ), принятый КИНГОМ на собрании церковной общины в Атланте (10–11 января 1957 г.). (См. приложение № 4194 и сводку данных, полученных электронными методами слежения.) КИНГ был избран главой Конференции 14.02.1957 и остается таковым и по сей день (8.02.1962).

ОБЪЕКТ РАСТИН вступил в Американский форум (еще в 1947 г. классифицированный как «прокоммунистическая организация») и спланировал совместную акцию Конференции и Национальной ассоциации прогрессивной молодежи — так называемый вашингтонский марш «Паломничество с молитвой» (17.05.1957). В марше приняли участие до тридцати тысяч человек, включая многих чернокожих знаменитостей. (См. рапорты наружного наблюдения №№ 0704, 0705, 0706, 0708.) ОБЪЕКТ РАСТИН организовал также «марш молодых» за расовую интеграцию в школах (октябрь 1958 г.). В связи с этим маршем сообщник А. ФИЛИПП РЭНДОЛЬФ публично осудил ДИРЕКТОРА ГУВЕРА за его заявления, что этот марш есть не что иное, как коммунистическая провокация. ОБЪЕКТ РАСТИН организовал 2-й марш молодежи — в апреле 57-го. (См. записи видеонаблюдения №№ 0709, 0710, 0711.)

ОБЪЕКТ РАСТИН отклонил (в нач. 1960) предложение перейти на работу в КХЛЮ. По сей день (8.02.1962) он остается яростным критиком демократических институтов, продолжает поддерживать социалистические инициативы МАРТИНА ЛЮТЕРА КИНГА и выступает разработчиком и организатором акций КХЛЮ. ОБЪЕКТ РАСТИН считается негласным председателем «мозгового треста» при руководстве КХЛЮ и вдохновителем растущей славы КИНГА как агитатора и обличителя социальной несправедливости. Он разработал тактику и стратегию поведения белых и чернокожих демонстрантов во время «Сидячей забастовки» и «Марша свободы» в 1960-61 гг.; документально подтверждена его дружба с членами прокоммунистических формирований общим числом 94 человека (см. список № 2 установленных сообщников).

Вывод: ОБЪЕКТ РАСТИН представляет приоритетную угрозу внутренней безопасности страны и должен подвергаться систематическому наблюдению и проверке почтовой корреспонденции, а также содержимого мусорных баков. (Пометка: досье приложения, видео- и аудиозаписи требуют допуска 2-го уровня и личного разрешения заместителя директора Тольсона.)

26. (Лас-Вегас, 12 января 1964 года)

Слежка по городу. Три архискучных «клиента». И так пять дней без перерыва.

Уэбб Сперджен жил неподалеку от отеля «Тропикана». Его квартира выходила на поле для гольфа. Уэбб Сперджен вел спокойную жизнь: отвозил сына в школу и забирал обратно.

Уэйн уныло смотрел на входную дверь и боролся с неизбывной скукой. Он зевнул, почесал задницу, отлил в картонный пакет из-под молока. В автомобиле уже воняло. Руки дрожали. Моча проливалась на приборную панель.

Следил за Спердженом — зевал. За Дуэйном Хинтоном — храпел. За педиком Пиви — вообще едва веки размыкал. Работа была паскудная. Но он все же ее делал. Компилировал рапорты. Жонглировал местами слежки.

Хинтон торчал дома. Хинтон разъезжал по своим стройкам. Пиви сидел в диспетчерской такси «Монарх». Работа была дерьмовенькой. Уэйн старался изо всех сил — пахал по двадцать часов в день.

Линетт действовала ему на нервы. Обнаружила тайник, где хранились бумаги из Далласа. Пришлось соврать. Он сказал: не надо меня доставать. Это на Мура и Дерфи — я отслеживаю ход дела.

Она заметила, что он запинается. Уличила его во лжи. Вот он и сбежал из дома. Занимался бесполезной слежкой и прикидывал возможные результаты.

Заныкать компромат, если таковой обнаружится. К черту Фрича и Пита — скормить им фальшивый рапорт.

Уэйн зевнул. Уэйн потянулся и почесал яйца. Уэбб Сперджен вышел из дома и сел в свой «олдс’88». Засекаем время: 14:21.

Сперджен взял южное направление. Свернул на шоссе I-95, а оттуда на первый съезд в Хендерсон.

14:59. Сперджен остановился у мормонского храма и вошел внутрь. Уэйн припарковался поблизости. Время немилосердно тянулось — так всегда бывает, когда ждешь клиента на улице в машине.

Тринадцать минут… четырнадцать… пятнадцать.

Сперджен вышел. Уэйн зафиксировал время: 15:14.

Они поехали обратно: вернулись в Вегас по 95-му шоссе. Припарковались у школы Джордан. Странно — Уэбб-младший ходил в Ле Конт.

16:13. На парковку выходит девочка. Озирается по сторонам и садится в машину клиента. Сперджен трогается с места. Уэйн следует за ним на кратчайшем безопасном расстоянии.

Девочка наклоняет голову. Машина начинает раскачиваться и отклоняться от курса. Девочка поднимает голову и вытирает губы. Поправляет макияж. Приглаживает прическу.

Они направились на юг по 95-му шоссе. Свернули к дамбе Гувера. Ехали вдоль каких-то трущоб. Поток автомашин заметно поредел, и Уэйну пришлось поотстать.

Сперджен резко свернул на грунтовку. Уэйн припарковался у рощицы чахлых сосенок и достал бинокль. Он проследил за Спердженом. Он сфокусировал линзы и увидел дощатую хижину.

В объективе бинокля появился автомобиль. Оттуда выбралась девочка. Ей было максимум шестнадцать. Долговязая, прыщавая, прическа сбрызнута лаком.

Следом за ней вылез Сперджен. Девчонка прижалась к нему. Они вошли внутрь хижины. Уэйн посмотрел на часы: 17:09.

Уэйн зафиксировал два уголовных преступления класса «Б»: растление малолетних и пособничество проституции.

Уэйн наблюдал за хижиной. Он смотрел на часы. Он настроил свою «лейку», установил штатив и прикрутил мудреный объектив с переменным фокусом.

Парочка трахалась 51 минуту. Уэйн заснял их финальные объятья. Они долго и смачно целовались на прощание. Уэйн засек их языки — крупным планом.

Уэйн припарковался у диспетчерской такси «Монарх». Зафиксировал время: 18:43.

На парковке было пыльно. Парк машин был не новым и состоял исключительно из трехцветных «паккардов». Элдон Пиви отправлял таксистов на маршруты. Элдон Пиви работал в одиночестве.

Туда-сюда сновали таксисты. На глаза Уэйну попались сразу три правонарушителя — все трое по «голубым» делам. Одному едва не пришили убийство первой степени. Пырнул ножом трансвестита на какой-то вечеринке. Оказалось — самооборона.

Такси приезжали и уезжали. Хлопали клапаны. Кашляли глушители. Из выхлопных труб вырывался едкий дым. Мерцала эмблема такси «Монарх»: коротышка в огромной короне.Вместо зубов — красные игровые фишки.

Уэйн зевнул, потянулся, почесал в паху. Уэйн направился в северную часть Вегаса. Сегодня вечером выступали «Бондсмен». Почти на каждом концерте Барби пела в голубом платье.

От стоянки отъехала машина такси. Уэйн пристроился за ней. Погони выводили его из оцепенения. А уж ночные погони и вовсе милое дело. Особенно если ехать за машиной такси — «шашечку» видно издалека.

Такси лихо вывернуло на Оуэнс. Они миновали кладбище пейютов[64] и въехали в западный Вегас. Движение было оживленным. Откуда-то выскочила машина и отрезала такси от Уэйна. Он резко повернул и перестроился. Было ветрено и холодно. К обочинам прибились клубки перекати-поля.

Они проехали пересечение Оуэнс и авеню Н. В барах кипела жизнь. В винных магазинах толпились покупатели. Кругом шныряли пьяницы и всякие подозрительные типы.

Ага, такси тормознуло — возле заведения «Уютный уголок».

Двигатель таксист выключать не стал, зато посигналил. Из заведения вышли четыре негра и подбежали к нему. В руках у них показались деньги. Водитель раздал пакетики. Негры заплатили наличными. В пакетиках был бензедрин.

Негры достали фляжки и проглотили по таблетке. Покачали бедрами, встряхнулись и вернулись в «Уголок».

Такси тронулось. Следующая остановка — перекресток Лейк-Мид и авеню D, возле «Дикого гуся». Там уже ждали — на сей раз шестеро негров. Вид у них был самый наркоманский. Водитель продал таблетки. Негры заправились и вернулись в заведение.

Тронулись дальше. В жилом массиве Герсон-парк в такси сел какой-то человек. Следующая остановка — у перекрестка Джексон и Е. Водитель выбрался из машины и скользнул в «Скипс лаунж».

Губы у него были накрашены помадой, а на веки наложены тени. Словом, «роковая женщина». Уэйн засек время. Ровно через шесть с четвертью минут водитель выскользнул обратно и швырнул в багажник какие-то мешки. Не какие-то, а мешки с монетой.

Назовем это так: такси «Монарх» держит нелегальные игровые автоматы.

Следующая остановка — жилой массив Эвергрин. Таксист высадил пассажира и повернул на север. Фары осветили припаркованные автомобили. Так. Один из них — «кадиллак». Белый мужчина за рулем низко нагнул голову. Черт, это Пит Бондюран — прячется.

Уэйн увидел, как тот в шутку наставил на него палец: пиф-паф, типа, — и уехал. Пока, приятель.

Уэйн продолжал преследовать такси. Перед глазами стояла картина: Пит за рулем. Пит в Черном городе. Чего ему тут надо?

Такси вернулось на стоянку «Монарха». Уэйн заметно поотстал. Уэйн припарковался на том самом месте, откуда следил за диспетчерской.

Зевнул. Потянулся. Отлил в картонку. Время тянулось. Время ползло и слонялось без дела.

Уэйн смотрел в окно. Элдон Пиви отправлял такси по маршрутам. Он глотал таблетки. Он работал в одиночестве.

Таксисты заступали на маршрут. Порой валяли дурака. Заканчивали смену и уходили домой. Играли в кости, перекидывались в картишки, прихорашивались.

Время ползло, точно слизняк. Уэйн начал зевать. Потянулся. Поковырял в носу.

На стоянку заехал лимузин. Белобокие покрышки, сверкающие колпаки, верх из искусственной кожи. Уэйн зафиксировал время: 2:03.

Пиви вышел и запрыгнул в лимузин. Лимузин тронулся на юг. Доехал до Стрипа и притормозил у «Дюн» — у самого входа. Откуда-то появились трое трансвеститов. Глядите — мускулы и начесы. Словом, хористки на променаде. Они осмотрели лимузин. Заахали и забрались внутрь.

Лимузин тронулся. Уэйн — следом за ним. Доехали до аэропорта Маккарран-Филд. Лимузин припарковался у ограды. Уэйн — через четыре парковочных места от него.

Уэйн наблюдал за Пиви. Вот он вылезает из машины и идет к главному выходу. Тут приземляется самолет. По трапу сходят туристы. Пиви возвращается. С ним двое мужчин. Они прошли совсем близко. Уэйн протер глаза и снова посмотрел на них. Блин, да это же Рок Хадсон и Сэл Минео![65]

Пиви ухмыляется. Раскрывает пакетик порошка. Сэл и Рок нюхают. Ухмыляются, восторженно хихикают, садятся в лимузин. Пиви им помогает, хватает их за задницы.

Лимузин трогается. Уэйн следит за ним. Авто Уэйна едва не задевает их выхлопную трубу. У лимузина опускается одно из стекол. Оттуда вырывается дым. Уэйн чует запах марихуаны.

Они въезжают в северный Вегас. Доезжают до отеля «Золотая пещера». «Красотки» высыпают из салона. Рок и Сэл выходят в обнимку.

Линетт вечно ноет про Литтл-Рок — видела бы она вот это.

Дуэйн Хинтон жил рядом с отелем «Сахара». Туда Уэйн приехал уже ночью. Припарковался. Выбросил картонку из-под молока. Зевнул, потянулся, почесался.

3:07: ночное шоу.

Квартира Хинтона была новой. Сборная мебель. В одном окне — мерцающий свет. В телевизоре — испытательная таблица: сплошь геометрические фигуры и полосы.

Уэйн посмотрел в окно. Время утекало. Время ускользало. Время уносилось.

Полосы и фигуры на экране погасли. В комнате загорелась лампочка. Дуэйн Хинтон вышел из дома. Уэйн засек время: 3:41.

На Хинтоне была рабочая одежда. Наверное, в магазин собрался — ближайший «Фуд кинг» работал круглосуточно. Хинтон завел свой фургон, сдал назад и повернул на север.

Следить за автомобилем поздней ночью — поганое дело. Уэйн терпеть этого не мог — ни одного автомобиля, не спрячешься.

Уэйн принялся отсчитывать две минуты. Обратный отсчет, как перед стартом: 1:58, 1:59 — ПОШЕЛ…

Он повернул ключ. И рванул на север. Он быстро наверстал время. Он нагнал Хинтона.

Они проехали мимо круглосуточного магазина. Уэйн держался поодаль. Хинтон свернул на запад — с Фримонт на Оуэнс.

Движение оживилось. Уэйн смог подобраться ближе. Они въехали в западный Вегас. Поток автомашин стал еще интенсивней — сутенерские авто и колымаги полуночников Черного города.

Хинтон остановился на углу Оуэнс и Н — возле «Вудис клаб», известного ночного заведения. Жареное все что угодно.

Хинтон вошел внутрь. Уэйн припарковался поодаль. К нему подошел какой-то алкаш. Кивнул, подвигал бедрами, погладил лобовое стекло Уэйновой машины. Уэйн врубил дворники. Алкаш спустил штаны и показал ему голую задницу. Местная пьянь восторженно засвистела.

Уэйн опустил оконное стекло. Ф-фу — ну и вонь там стояла. Воняло блевотиной и жареной курицей. Уэйн закрыл окно.

Хинтон вышел и придержал дверь. Хинтон сделал это для шлюхи — чернокожей, жирной и пьяной.

Они сели в фургон. Свернули за угол. Уэйн выключил фары. Уэйн держался совсем близко.

Они остановились. Припарковались. Прошли через пустующую стоянку. Сорняки и полынь. Клубки перекати-поля. И трейлер, стоящий на деревянных колодах.

Уэйн притормозил и стал у тротуара — метрах в десяти от них. Шлюха отперла дверь трейлера. Хинтон вошел внутрь. Он вертел в руках какой-то предмет — то ли бутылку, то ли фотоаппарат. А может, какой-нибудь причиндал для секса.

Шлюха забралась в трейлер и заперла дверь. Мелькнул и тут же погас огонек.

Уэйн ухватился за часы. Медленно проползли две минуты. Подождать, пока послышится нечто похожее на трах.

2 минуты 36 секунд спустя трейлер начинает раскачиваться. Оба толстяки.

Потом тряска закончилась. Уэйн записал: они любились 4 минуты 48 секунд.

Кто-то врубил свет. В окне мелькнул какой-то блик синеватого цвета — фотоспышка, не иначе.

Уэйн зевнул, потянулся, почесал в паху. Выкинул стаканчик, в который мочился. Трейлер снова принялся раскачиваться. Это продолжалось по крайней мере минуту — и вдруг свет погас.

Хинтон вышел и при выходе споткнулся. Он что-то вертел в руках. Он забрался в свой фургон и на хорошей скорости рванул восвояси.

Уэйн включил дальний свет. Уэйн сел ему на хвост. Уэйн беспрестанно тер глаза и зевал. Машину дергало. Он отклонился от курса. Проехал на красный. Резко затормозил, не выжав сцепление, и двигатель заглох.

Фургон заехал в гору. Фургон смылся. Дуэйн Хинтон — с глаз долой.

Уэйн повернул ключ. Уэйн вдавил педаль газа в пол. Уэйн переусердствовал. Он отсчитал две минуты. Повернул ключ. И ме-е-едленно нажал на газ.

Двигатель завелся. Он зевнул и ощутил сцепление. Весь мир поплыл перед его сонными глазами.

Забрезжил рассвет. Уэйн улегся в постель, не раздеваясь. Линетт пошевелилась. Уэйн притворился, что не почувствовал этого.

Она коснулась его. Коснулась его одежды. Вытащила из кобуры револьвер.

— Тебе это нравится? Прятаться от жены, я имею в виду.

Он зевнул. Потянулся. И стукнулся затылком о переднюю спинку кровати.

Он сказал:

— Рок Хадсон — педик.

Линетт спросила:

— Что произошло в Далласе?

Он заснул. Он проспал два с лишним часа. Проснулся с головной болью. Линетт уже ушла. В Далласе ничего не случилось.

Он поджарил тост, выпил кофе и вышел из дома. Припарковался возле Хинтонова дома. Оглядел задний двор.

Там было не протолкнуться — по соседству что-то строили. Как раз осталось место для его вонючей машины.

Он осмотрел подъезд к дому. Там, как и обычно, стоял фургон Хинтона и «импала» Деб Хинтон. Пора засекать время начала наблюдения: 9:14.

Уэйн стал наблюдать за домом. Уэйн зевал и почесывался. Уэйн отлил утренним кофе. Рабочие облицовывали стену. Шесть человек с электроинструментами. Жужжали электропилы, и стучали пневматические молотки.

10:24. Выходит Деб Хинтон и заводит авто. Застучал и засвистел двигатель «импалы».

12:08. Рабочие пошабашили. Расселись по машинам. Разобрали судки и пакетики с ланчем.

14:19. Выходит Дуэйн Хинтон. В руках у него — ворох одежды. В этой одежде он был прошлой ночью. Он идет к забору, засовывает одежду в мусоросжигатель и чиркает спичкой. ГОСПОДИ БОЖЕ, ТВОЮ МАТЬ!

Уэйн бросил машину возле «Вудис клаб». Открыл багажник. Достал монтировку. Обошел квартал. Никаких свидетелей — ни поблизости, ни в отдалении.

Он пересек парковку. Постучался в дверь трейлера. Оглянулся — свидетелей по-прежнему не было. Он вскрыл замок с помощью монтировки, вошел внутрь — и сразу учуял кровь.

Он захлопнул дверь. Пошарил по стенам. Наткнулся на выключатель и зажег верхний свет.

Она была мертва. Тело лежало на полу. Первая стадия трупного окоченения. Личинки мух. Кровоподтеки, раны на голове, порванные щеки. Хинтон затолкал ей в рот резиновый мячик.

Кровь, вытекшая из ушей. Кровь в глазницах. Одно глазное яблоко вырвано из орбиты. На полу — крупные дробины. В луже ее крови — тоже.

На нем были перчатки, набитые дробью. На ладони ткань прорвалась. Оттуда просыпались дробины.

Уэйн отдышался. Посмотрел, куда ведут кровавые следы. Увидел, где остались брызги и потеки крови.

Он поскользнулся на коврике. Споткнулся о глазное яблоко.

Восемь нападений. Одна жертва забита до смерти.

Он это слышал. Он решил, что это был трах № 2, а оказалось — убийство первой степени. Хотя запросто могут переквалифицировать как непредумышленное. Хинтон был белым, состоятельным. Хинтон убил цветную шлюху.

Уэйн поехал назад. Он тщательно все обдумал. Выводы прочно обрисовались у него в голове.

Жертвы нападений выдвинули обвинения. Все утверждали, что нападавший фотографировал. Он видел вспышки. Он знал модус операнди преступника. Он тогда устал как собака и ни о чем не догадался. Облажался. Теперь он был должником той шлюхи.

Уэйн припарковался в переулке и стал наблюдать за домом. Рабочие кричали. Пилы жужжали. Стучали молотки.

Уэйн отлил. Уэйн промахнулся мимо стаканчика и оросил сиденье.

Время проносилось стремительно. Он наблюдал за домом, за подъездной дорожкой. Настал вечер. Рабочие разошлись, расселись по машинам. Посигналили друг другу на прощание. Уэйн ждал. Бешеный бег времени замедлился.

18:19. Хинтоны выходят из дома. Волочат сумки со снаряжением для гольфа — в отеле «Сахара» отличное поле.

Они садятся в «импалу» Деб и уезжают — фургон Дуэйна остался на месте.

Уэйн отсчитал две минуты. Набрался смелости. Вылез из машины и потянулся.

Он подошел к дому и перемахнул через забор. Приземление было неудачным. Он ободрал ладони и обтер их.

Входная дверь показалась хлипкой. Он взломал засов, вошел и притворил за собой дверь. Скрипнули половицы. Уэйн стал ступать осторожней.

Он вошел на кухню. Глянул на часы. Минут двадцать с лишним у него есть.

18:23. Ящики кухонного стола: ничего особенного — чашки-блюдца да купоны на скидку.

18:27. Гостиная: тоже ничего — светлое дерево, и всё.

18:31. Спальня хозяина: ничего — сувенирные пистолетики и книжные полки.

18:34. Кабинет хозяина: тут нужно действовать не спеша — может что-то быть. Этажерки для документов, гроссбухи, связка ключей. Сейфа на стене нет — только одно фото: Хинтон с Лоуренсом Уэлком.

18:39. Спальня: тоже пусто — снова мебель светлого дерева. Ни на стене, ни на полу сейфа нет. Расшатанных половиц не наблюдается.

18:46. Подвал: тут тоже надо аккуратней — вполне может что-то храниться. Инструменты, верстак, журналы «Плейбой». Чулан заперт. Он вспомнил: связка ключей в спальне. Он сбегал наверх за ключами и принялся совать их в замок.

18:52. Ключ № 9 сработал. Замок щелкнул, и чулан открылся.

Он увидел коробку. Вот она, нашел. Посмотрим, что там.

Наручники. Резиновые мячики-кляпы. Липкая лента. Перчатки. Фотокамера «Полароид». Шесть упаковок пленки. Четырнадцать фотографий. Избитые шлюхи-негритянки. Каждая с кляпом во рту — восемь заявительниц плюс еще шесть неизвестных жертв.

Плюс неиспользованная пленка. Одна упаковка. Двенадцать кадров — двенадцать потенциальных фотодоказательств.

Уэйн высыпал содержимое коробки. Расчистил пространство на полу. Разложил доказательства. Быстренько заснять все это дерьмо и положить обратно. Точно в таком порядке, в каком обнаружил.

Он зарядил фотоаппарат и отщелкал все двенадцать кадров. Они выскочили из аппарата и тут же проявились.

Он сгруппировал фотографии Хинтона — по четыре штуки. И заснял резиновые мячики-кляпы. Заснял синяки, выбитые зубы и кровь.

27. (Лас-Вегас, 14 января 1964 года)

Негритянский рай: четверо черномазых, четыре капсулы, один шприц.

Они захватили с собой коврик. Расположились в старом «мерсе». Достали пригоршню «красных дьяволов». Выдавили из капсул липкое вещество.

Приготовили. Набрали в шприц. Наложили жгут. Ширнулись. Забалдели. Заклевали носом. Закачались.

Все хорошо-о-о-о-о-о.

Пит наблюдал. Пит зевал. Пит чесал задницу. Ночь наблюдений № 6 — ночная смена — тусовка в пять утра, мать их так.

Он припарковался на пересечении Трумена и J. Он устроился поудобнее. Он полюбовался видом.

Ему позвонил ниггер и навел. Сказал, что Уэнделл в городе. Что у Уэнделла есть пушка. Что Кертис и Лерой — плохие парни. Они собираются толкать порошок.

Проверить парковку. Проверить Эвергрин. Там обычно собираются торчки. И игроки в кости. Уэнделл обожает играть в кости. Поищи там Кертиса и Лероя — двух здоровенных толстяков — у них еще начесы такие.

Пит проглотил таблетку аспирина. Боль не ушла — только переместилась в другое место. Шесть ночей. Дерьмовое наблюдение. Головная боль и ниггерская жратва. Вся машина жиром заляпана.

Его план: прикончить Кертиса и Лероя. Умилостивить мафию — поиграть в инициативного парня. Грохнуть Уэнделла Дерфи — тем самым сделать Уэйна-младшего своим должником.

За тобой должок, Уэйн. Покажи мне свои досье.

Шесть ночей. Никакого толку. Шесть ночей в этой дыре. Шесть ночей на карачках.

Пит наблюдал за парковкой. Пит зевал. Пит потягивался. У Пита вырос геморрой величиной с пик Маттерхорн.

Торчки раскачивались.

Они поигрывали сигаретками с ментолом. Чиркали спичками. Обжигали ладони. Зажигали фильтры.

Пит зевал. Пит клевал носом. Пит курил одну за другой. Э, а это еще…

Авеню J пересекли двое черномазых. Толстые парни со знатными начесами — по литру лака для волос на каждый ушло, не иначе.

Подождите — еще двое черномазых — нашествие черных в полный рост.

Они вышли на пересечение Трумена и К. Встретились с толстяками. И кое-что замутили.

Кто-то расстелил одеяло. Еще кто-то достал кости. Он принялся трепаться с толстяками. Он звал их «Лерой» и «Кер-ти».

Лерой принес завтрак — вино «Тандерберд» и токайское. Кер-ти бросил кости. Покатились зеленые кубики. Кер-ти проиграл. У Лероя выпали два очка.

Пит наблюдал. Негритосы вопили. Жульничали и выделывали кренделя.

Мимо проехала патрульная машина. Копы стали присматриваться к игре. Негритосы делали вид, что не замечают их. Автомобиль отъехал. Копы зевнули — делать, мол, делать нам нечего, как с черными колупаться.

Лерой проиграл. Кер-ти возликовал. Игроки попивали вино.

На авеню J показался еще один негритос. Пит тут же опознал его — Уэнделл (второго имени нет) Дерфи.

В ярких сутенерских шмотках. С волосами, убранными под сетку. А в районе промежности штаны оттопыривает пушка.

Дерфи присоединился к играющим. Те завозились еще пуще. Дерфи бросил кости. Дерфи затанцевал «ватутси». Дерфи глотал вино.

Вернулся патрульный автомобиль. И принялся шнырять вокруг. Копы заметно оживились. Автомобиль не спешил уезжать. Так и стоял с заведенным двигателем. Слышно было, как булькает радио.

Ниггеры замерли. Ниггеры напустили на себя беззаботный вид. Копы оживились еще пуще. Ниггеры точно телепатировали друг другу: пришли белые угнетатели. Ниггеры сорвались и пустились наутек.

Они разделились. Они рассыпались в разных направлениях. Они удирали группками. Они припустили по J и К.

Копы так и застыли. Обладатели одеяла неслись во весь дух. Побросали вино. Повернули на восток. Понеслись.

Копы очнулись от оцепенения. Копы втопили «газ». Копы ускорились и бросились в погоню. Дерфи мчался на запад. Длинноногий и худой, он быстро обогнал толстяков Лероя и Кер-ти.

Пит втопил педаль газа. Пит поторопился. Сцепление пробуксовало. Мотор взревел — и затих.

Пит выскочил из машины. Пит побежал. Дерфи бежал все быстрей. Его тучные приятели заметно отстали. Толстяки с начесами тяжело переваливались и пыхтели.

Они свернули в проулок: кучи мусора на гравии, по обеим сторонам — хибары. Дерфи поскользнулся. Споткнулся. Порвал штаны. Его пушка выпала.

Пит поскользнулся. Споткнулся. У Пита расстегнулся пояс. Пушка выпала из кобуры.

Он удержался на ногах. Остановился. Поднял с земли пушку Дерфи. Снова споткнулся. Заскользил по гравию. Прямиком позади него взвыла сирена — громко и надрывно.

Дерфи перемахнул через ограду. Подтянулись и толстяки с начесами. Патрульный автомобиль резко развернулся. Патрульный автомобиль резко затормозил. И подъехал ближе. И перегородил Питу дорогу.

Он выронил пушку. Он поднял руки над головой. Копы выбрались из машины. Вытащили дубинки. Вскинули пневматические винтовки.

Они повязали его — статья 407 уголовного кодекса — шерифская служба округа Кларк.

Его бросили в карцер. Приковали наручниками к стулу. Его принялись обрабатывать двое легавых — толстые телефонные книги и угрозы.

— Мы пробили по базе твою пушку. Она в розыске. Ты — налетчик.

— Да пошли вы — я ее с земли подобрал.

— Чушь собачья. Что ты там делал? Расскажи-ка.

— Приехал купить свиного рубца на ужин. Котлеток там. Девочку черную снять.

— Чушь! Говори…

— Я — борец за гражданские права. Мы преодоле…

Они ухватились за телефонные книги — толстенные алфавитные телефонные справочники Лос-Анджелеса.

— Ты — грабитель. Грабишь игроков в кости. Ты пытался ограбить тех негров.

— А вот и нет — я приехал за листовой капустой.

Они принялись бить его по ребрам. По коленям. Старательно так. Передвинули «собачку» на его наручниках на два деления. И оставили в душной тесноте.

Занемели запястья. Онемели руки. Страшно хотелось ссать.

Он перебирал в уме возможности.

Не стоит звонить Литтелу. И мафии тоже не стоит. Как и строить из себя очень тупого. Барби тоже звонить не стоит — зачем ее пугать?

У него затекла спина. Занемела грудь. Пришлось намочить штаны. Он собрался с силами. Поднапрягся. И порвал цепочку от наручников. Пошевелил руками — кровь снова побежала по телу.

Вернулись легавые. Увидели, что сталось с цепочкой. Один аж присвистнул и зааплодировал.

Пит сказал: «Позвоните Уэйну Тедроу. Он работает в ЛВПУ».

Явился Уэйн-младший. Легавые оставили их одних. Уэйн-младший снял с него наручники.

— Мне сказали, ты собирался ограбить игроков в кости.

Пит потер запястья:

— И ты поверил?

Уэйн-младший нахмурился — обиженная примадонна. Уэйн-младший немедленно скис.

Пит встал. К нему постепенно возвращались силы. Щелкнули барабанные перепонки.

— Здесь действует закон о задержании на трое суток?

— Ага, а потом либо отпускают, либо предъявляют обвинение.

— Тогда не буду трепыхаться. Мне и раньше случалось так попадать.

— Что ты хочешь? Услугу? Чтобы я перестал ходить смотреть, как поет твоя жена?

Пит потряс руками в воздухе. Онемение постепенно уходило.

— Дерфи в городе. Тусуется с двумя типами по имени Кертис и Лерой. Я видел их возле железнодорожных путей на углу Трумена и J.

Уэйн-младший вспыхнул — от перенапряжения его лицо по брови налилось кровью.

Пит сказал:

— Грохни его. Думаю, он вернулся тебя убить.

28. (Вашингтон, округ Колумбия, 14 января 1964 года)

Пикеты перед Белым домом:

Гражданские права и «Запретите бомбу»[66]. «Левая» молодежь.

Они маршировали. Они скандировали лозунги. Они перекрикивали друг друга. Было холодно. На них были теплые пальто. И высокие папахи.

Пикетчики разговаривали. Трепались и посмеивались. Про Джонсона и Кастро. Угрозу Голдуотера[67].

Выступающие делились кофе. Девчонки принесли бутерброды, Литтел огляделся — Бейярда Растина было не видать.

Он знал Растина в лицо. Мистер Гувер снабдил его фото. Он встречался с человеком, внедренным Гувером в Конференцию христианских лидеров Юга. Вчера вечером они беседовали.

Лайл Холли — бывший сотрудник чикагского полицейского управления. Работал в подразделении по борьбе с коммунистической угрозой. Изучал левое движение. Говорил как левый, а думал как правый. Они были тут практически в одном качестве. И разделялись тоже. Лайл постоянно отпускал расистские шуточки. Лайл сказал, что обожает доктора Кинга.

Он знал брата Лайла. Они вместе работали в сент-луисском отделении ФБР — с сорок восьмого по пятидесятый.

Дуайт Холли был ультраправым. Дуайт выполнял задания Ку-клукс-клана — под прикрытием. Дуайт выполнял их правильно. Семейство Холли было из Индианы. Семейство Холли было тесно связано с тамошним Кланом. Папаша братьев был клановским Великим Драконом[68].

Теперь времена Клана остались позади. Сыновья папаши Холли выучились на юристов и стали копами.

Дуайт ушел из ФБР. Но все еще оставался на федеральной службе. Дуайт поступил в Бюро по контролю над распространением наркотиков. Неугомонный Дуайт постоянно менял работу. Ему хотелось нового ответственного задания — и должности: главного следователя Минюста по южной Неваде.

Дуайт был жестким. Лайл — мягким. Лайл умел сочувствовать — так же, как Литтел.

Лайл и состряпал «легенду».

Уорд Литтел — бывший агент ФБР. Его выгнали со службы. Он впал в немилость у начальства. Мистер Гувер лишил его всего. И теперь он — адвокат мафии. Тайно сочувствует «левым». И — имеет доступ к средствам мафиози.

Что было весьма похоже на правду. Сам Лайл это тоже признал. Лайл рассмеялся. Лайл сказал, что ему помог мистер Гувер.

Сделка была заключена. Деньги ему выделили — Сэм и Карлос.

Он выложил им все начистоту: это целиком и полностью задумка мистера Гувера — не мафиозная — направленная на дискредитацию КХЛЮ.

Карлос и Сэм были в восторге от идеи. Лайл поговорил с Бейярдом Растином. Лайл расписал все так: Уорд Литтел — мой старый приятель. Уорд разделяет наши взгляды. У Уорда есть деньги. Уорд — сторонник КХЛЮ.

Стоявшие с плакатами «Запретите бомбу!» разошлись. Подтянулись активисты Молодой Америки. И замелькали новые плакаты: «Вырвать Бороду!», «Распять Хрущева!».

Подошел Бейярд Растин. Высокий мужчина, ухоженный и хорошо одетый — на фото он выглядел не таким стройным.

Он сел. Закинул ногу за ногу. Расчистил место на скамейке.

Литтел спросил:

— Как вы меня узнали?

Растин улыбнулся:

— Вы — единственный, кто не вовлечен в демократический процесс.

— Юристы не размахивают плакатами.

Растин раскрыл свой дипломат:

— Верно, но некоторые делают взносы.

Литтел раскрыл свой дипломат:

— Будет больше. Но если меня прижмут, я буду все отрицать.

Растин взял деньги.

— Способность отрицать. Я это ценю.

— Вы должны всегда иметь в виду источник этих средств. Те, на кого я работаю, не шибко дружат с борцами за гражданские права.

— А следовало бы. Итальянцев тоже иногда ущемляют в правах.

— Они так не считают.

— Может, оттого-то так и преуспели в своей, так сказать, области.

— Ущемляемые сами учатся ущемлять. Я понимаю их логику, но не принимаю ее.

— А вы не считаете, что у итальянцев жестокость в крови?

— Не больше и не меньше, чем глупость в крови у негров.

Растин хлопнул себя по коленям:

— Лайл сказал, что вы сообразительный.

— У него тоже этого не отнять.

— Он упоминал, что вы давно знакомы.

— Да. Познакомились во время митинга «Свободу супругам Розенберг!». Кажется, в пятьдесят втором.[69]

— На чьей вы были тогда стороне?

Литтел рассмеялся:

— Мы вели видеонаблюдение из одного и того же здания.

Растин засмеялся:

— Я тогда не участвовал. Я никогда не был истинным коммунистом, что бы там ни думал обо мне мистер Гувер.

Литтел сказал:

— Согласно его логике, вы таковым и являетесь. Вы знаете, что это значит. Это значит, что он желает держать под колпаком всех, кого боится.

Растин улыбнулся:

— Должно быть, вы его ненавидите.

— Нет.

— После того, что он с вами сделал?

— Тяжело ненавидеть того, кто так верен себе.

— Вы учились пассивному сопротивлению?

— Нет, но лично убедился в тщетности других путей.

Растин рассмеялся:

— Невероятно — и это говорит мафиозный адвокат.

Подул ветер. Литтел вздрогнул:

— Мне кое-что о вас известно, мистер Растин. Вы — талантливый человек, и вам известно, что такое компромисс. Скажем так, до ваших талантов мне далеко, но о компромиссах я тоже кое-что знаю.

Растин поклонился:

— Прошу прощения. Я стараюсь не предугадывать мотивов других людей, но с вами я только что допустил ошибку.

Литтел покачал головой:

— Неважно. Главное — мы хотим одного и того же.

— Ну да, и оба делаем для этого то, что в наших силах.

Литтел застегнул плащ:

— Я восхищаюсь доктором Кингом.

— Настолько, насколько католик может восхищаться человеком по имени Мартин Лютер?

Литтел рассмеялся:

— Я восхищаюсь Мартином Лютером. К этому компромиссу я пришел еще тогда, когда был более набожным.

— Вы наверняка услышите много гадостей про нашего Мартина. Мистер Гувер рассылает кучу писем на этот счет. Мартин Лютер Кинг — черт с рогами. Он соблазняет женщин и нанимает на работу коммунистов.

Литтел надел перчатки:

— У мистера Гувера много друзей по переписке.

— Ну да, в конгрессе, среди священнослужителей и газетчиков.

— Он верит, мистер Растин. Поэтому-то и они верят ему.

Растин встал:

— Но почему именно сейчас, именно в это время вы решились на такой рискованный шаг?

Литтел поднялся:

— Я только что из Лас-Вегаса. Мне совсем не нравится, как там делаются дела.

Растин улыбнулся:

— Попросите тамошних мормонов ослабить цепи.

Они пожали друг другу руки. Растин пошел прочь.

Растин насвистывал Шопена.

Парк так и светился. Мистер Гувер одаривает каждого.

29. (Лас-Вегас, 15 января 1964 года)

Перед глазами — картины.

Мертвая шлюха. Глазное яблоко. Уэнделл Дерфи с клыками.

Картины и сны-галлюцинации. Отсутствие сна и периодические «отключки». Два раза чуть в аварию не попал.

Картины сменяли друг друга. Тридцать шесть часов практически без сна. Полил дождь — немного полегчало.

Уэйн нажал на одного таксиста из «Монарха». Украл у него немного бензедрина. Уэйн позвонил Линетт в школу и оставил сообщение: «Не ходи домой. Переночуй у друзей. Перезвоню и объясню».

Он съел бензедрин. Обильно запил кофе. Это придало ему сил. Прочистило мозги. Картины стали четче и понятней.

Он засел в укрытии на углу Трумена и J. Он просмотрел полицейские досье. Утащил фотографии. На Лероя Уильямса и Кертиса Суэйзи у полиции кое-что было:

Сутенеры. Игроки. Двенадцать арестов, два приговора. Бродяги — ни одного постоянного адреса.

Он наблюдал за игроками в кости. Очередями за барбекю. Он видел неясные силуэты. Раз ему почудилось, что он увидел Уэнделла Дерфи. Он сморгнул — видение рассеялось.

Он сидел в машине. Наблюдал за переулками. Уже два часа как.

Из хижины выходит Лерой. Выбрасывает мусор в контейнер — и сразу бежит обратно.

Уэйн выскочил из машины. Уэйн высыпал содержимое контейнера на землю. Уэйн увидел пластиковую простынку. К ней пристала какая-то белая пыль — крупицы белого порошка. Он лизнул порошок. Это оказался героин.

Он обошел хижину. Окна были затянуты гофрированной фольгой. Он оторвал один край. И увидел Кертиса и Лероя.

Это было в 17:15. Теперь его часы показывали 18:19.

Уэйн наблюдал за хижиной. Уэйн видел какие-то движущиеся фигуры и свет. Свет проникал сквозь дырки в фольге.

Дождь зарядил надолго. Проклятый дождливый сезон.

Даллас. Пит и Дерфи. Пит говорит: «Убей его». Эти слова преследовали его два дня.

Надо было убить его еще там. Он всегда возвращается домой. Тебе следовало бы знать.

УБЕЙ ЕГО. УБЕЙ ЕГО. УБЕЙ ЕГО.

Автомобиль увяз в грязи. Крыша протекала. В салон просачивалась дождевая вода. Он был должником Пита. Его спасла Питова машина. Отвлекла его внимание.

К черту Бадди Фрича, к черту досье — Хинтон заплатит за мертвую шлюху. Один раз он возвращался на то место — десять часов назад. Проезжал мимо трейлера. Оттуда уже шел запашок. Шлюха медленно разлагалась.

Картины: запекшаяся кровь, личинки мух, крупная дробь в луже крови.

Уэйн наблюдал за хижиной. Дождь размывал вид из окна. Время распадалось на секунды. Из секунд составлялось время.

Открывается задняя дверь. Выходит мужчина. Он идет неспешно. Он идет в его сторону. Он подходит совсем близко. Так, это Лерой Уильямс.

Без шляпы. Без зонтика. В мокрых шмотках.

Уэйн резко распахнул дверь. Она сшибла Лероя с ног. Лерой взвизгнул. Шлепнулся в грязь. Уэйн выпрыгнул наружу.

Лерой поднялся. Уэйн достал пистолет и стукнул его рукоятью. Уэйн наподдал ему по яйцам. Лерой взвыл и рванулся. Лерой шлепнулся на землю. Пробормотал что-то про мать. Достал нож. Уэйн прихлопнул его руку дверью. Расквасил ему пальцы. Придавил их. Лерой заорал и выронил нож.

Уэйн открыл поворотное окошко. Потянулся и открыл бардачок. Порывшись там, нашел рулон изоленты. Лерой закричал. Шум дождя заглушил его крик.

Лерой пошевелил ладонью. Из рассеченной плоти торчали кости. Лерой громко завопил.

Уэйн ухватил его за начес. Уэйн замотал ему рот липкой лентой. Лерой принялся извиваться. Взвизгнул. Беспомощно замахал изуродованной кистью.

Уэйн замотал его рот изолентой — в три слоя. Завел ему руки за спину. Сковал их наручниками. Затолкал на заднее сиденье. Сам сел на место водителя. Включил двигатель. Вырулил и поехал сквозь грязь и мусор. Дождь все усиливался. «Дворники» сломались. Он вел машину исключительно на ощупь.

Так он проехал километра два. Увидел дорожный знак. В мозгу блеснуло: ага, свалка автомобилей — совсем близко.

Он проехал еще метров пятьдесят. Резко повернул вправо. Притормозил. Припарковался. Задел за тротуар осью моста.

Включил фары. Осветил территорию: дождь, повсюду ржавчина, штук сто выброшенных автомобилей.

Поставил машину на ручник. Подтащил Лероя к себе. Содрал с лица изоленту. Вместе с кожей и доброй половиной усов.

Лерой завопил. Лерой закашлялся. Выкашлял кровь и пену.

Уэйн врубил в салоне свет.

— Уэнделл Дерфи. Где он?

Лерой заморгал и закашлял. Уэйн почуял, что он наложил в штаны.

— Где Уэнделл Дер…

— Уэнделл сказал, что у него какое-то дело. Что вернется забрать свои шмотки и свалит из города. Кер-ти сказал, что у Уэнделла какое-то дело.

— Какое именно дело?

Лерой затряс головой:

— Не знаю. Дело Уэнделла есть дело Уэнделла, и не мое дело.

Уэйн схватил его за волосы и крепко приложил мордой о дверь. Лерой закричал и стал выплевывать зубы.

Уэйн замотал изолентой все его тело. Ухватил за цепочку на наручниках. Открыл дверцу. Выволок его наружу. Подтащил к какому-то «бьюику». Достал пушку и шесть раз выстрелил в багажник.

Затолкал туда Лероя. Навалил сверху найденные тут же шины. Захлопнул багажник.

Он промок насквозь. В ботинках хлюпало. Ноги вообще жили отдельно от тела. Он видел призраков. Он знал, что это лишь призраки. И что они ненастоящие.

Дождь поутих. Уэйн вернулся обратно. Припарковался на том же месте в переулке. Обошел хижину. Приподнял обрывок фольги.

Вот Кер-ти. И еще один тип. У типа лицо Кер-ти. Значит, это брат Кер-ти.

Кер-ти сидел на полу и с чем-то возился. Кер-ти раскладывал порошок по пакетикам.

Его брат обвязал жгутом руку. Вмазался, снял жгут — уже на седьмом небе. Зажег сигарету с ментолом.

И обжег пальцы. Улыбнулся. Кер-ти хихикнул. Кер-ти продолжил фасовать порошок.

Он повертел в пальцах нож. Выразительным жестом провел лезвием возле живота — как кишки выпускал. Изобразил бритье. И сказал: «Уэнделл любит, когда там выбрито. Он всегда режет телок».

Он сказал: «Да что его, что ее. Он же пушку потерял, так что придется подходить поближе».

Уэйн это УСЛЫШАЛ. В мозгу синаптически щелкнуло. Уэйн это УВИДЕЛ — в мозгу сразу же нарисовалась картинка.

Он побежал. Поскользнулся. Споткнулся. Упал в грязь. Поднялся и, спотыкаясь, побежал. Запрыгнул в машину. Ткнул ключом в скважину. Не попал.

Кое-как справился. Завел. Едва не вывернул переключатель скоростей. Колеса завертелись, и машина сорвалась с места.

Сверкнула молния. Ударил гром. Он перегнал дождь.

Он пролетал перекрестки. Проносился на желтый и красный свет. С грохотом переезжал железнодорожные пути. Въезжал на тротуары. Задевал припаркованные автомобили.

Он доехал до дома. Заехал на лужайку. Спотыкаясь, вбежал в дом. Свет не горел. Замок был взломан. Его ключ застрял в скважине.

Он вышиб дверь. Осмотрел прихожую. Увидел в спальне свет. Подошел и заглянул туда.

Она была без одежды.

Красные простыни. Она истекла кровью. На простынях белого места не осталось.

Он связал ее. Привязал к кровати. Галстуками Уэйна. Вспорол ей живот и побрил ее. Сбрил все волосы на ее лобке.

Уэйн достал пушку. Взвел курок. Сунул дуло в рот. Нажал на спусковой крючок.

Боек сухо щелкнул — пусто. Все шесть патронов он расстрелял на автосвалке.

Гроза унеслась дальше. Порывами ветра повредило линии электропередач. Повалило светофоры. Водители ехали кто как.

Уэйн же ехал осмысленно. Уэйн ехал очень медленно.

Он припарковался возле хижины. Он схватил свой обрез. Подошел и вышиб дверь.

Кер-ти паковал дурь. Брат Кер-ти смотрел телевизор. Они увидели Уэйна. Кивнули. Обдолбанно ухмыльнулись.

Уэйн попытался заговорить. Язык не послушался его. Заговорил Кер-ти. Медленно, как все героиновые торчки.

— Эй, чувак. Уэнделла нет. Ты же не думаешь, что мы укрываем…

Уэйн поднял дробовик. Треснул прикладом Кер-ти. Сшиб его с ног. Наступил ему на грудь. Схватил шесть пакетиков дури. Затолкал ему в рот.

Кер-ти закашлялся. Впился зубами в пластик. Кер-ти укусил Уэйна за руку. Кер-ти проглотил пластик и дурь.

Уэйн наступил ему на лицо. Полопались пакетики. Щелкнули его зубы. Со щелчком сломалась челюсть.

Кер-ти рванулся. Ноги Кер-ти судорожно вытянулись. Из носа хлынула кровь. Кер-ти дернулся и впился зубами в ботинок Уэйна.

Уэйн врубил телевизор на максимальную громкость. Мори Амстердам вопил. Дик Ван Дайк кричал.

Брат Кер-ти заплакал. Брат принялся умолять. Бормотать что-то нечленораздельное. Обдолбанно бормотал, сидя на полу. Его губы шевелились. Его рот двигался. Веки дрожали. Глаза закатились.

Уэйн ударил его. Сломал ему зубы. И нос тоже. Сломал об него приклад. Рот брата Кер-ти двигался. Губы шевелились. Выкатились глазные яблоки. Белого цвета.

Уэйн подхватил телевизор. Уронил его на голову своей жертвы. Лампы с треском взорвались. И сожгли брату Кер-ти лицо.

Опоры ЛЭП починили. Уличные фонари работали исправно. Уэйн вернулся на автосвалку.

Припарковался. Врубил «большой свет». Лучи фар ярко осветили «бьюик». Он выбрался и открыл багажник.

Содрал изоленту со рта Лероя. Спросил: «Где Дерфи?» Лерой ответил: «Я не знаю».

Уэйн выстрелил в него — пять раз. В лицо, в упор, крупнокалиберной дробью.

Разнес ему башку. Раскурочил багажник «бьюика». Изрешетил колеса.

Побрел к своей машине. Из-под капота струился дым. У него кончился бензин. И сгорел картер.

Он выбросил обрез.

Пошел домой пешком.

И остался сидеть возле Линетт.

30. (Лас-Вегас, 15 января 1964 года)

Литтел пил кофе. Уэйн-старший прихлебывал виски.

Они стояли у барной стойки в доме Уэйна-старшего. Тиковое и красное дерево, по стенам — охотничьи трофеи.

Уэйн-старший улыбнулся:

— Не думал, что вы приземлитесь в такую грозу.

— С трудом. Сам не пойму, как нам это удалось.

— Значит, пилот знал свое дело. Раз посадил полный самолет игроков, которым не терпелось просадить свои денежки.

Литтел сказал:

— Я забыл поблагодарить вас. Время позднее, и вы сразу же согласились меня принять.

— Имя мистера Гувера открывает двери. Не хочу лукавить. Когда мистер Гувер говорит «Прыгай!», мне остается спрашивать, как высоко.

Литтел засмеялся:

— Мне тоже.

Уэйн-старший засмеялся:

— Вы прилетели из Вашингтона?

— Да.

— Видели мистера Гувера?

— Нет, встречался с человеком по его поручению.

— Можете об этом говорить?

— Нет.

Уэйн-старший повертел тростью.

— Мистер Гувер кого только не знает. Круг его знакомств весьма обширен.

Что верно, то верно. Досье далласского ПУ. Мейнард Мур — информатор ФБР. Его хозяин — Уэйн Тедроу-старший.

Литтел прокашлялся:

— Вы знакомы с Гаем Бэнистером?

— Да, я знаю Гая. А вы его откуда знаете?

— Он возглавлял чикагское подразделение. Я там работал — с пятьдесят первого по шестидесятый.

— А после этого вы общались?

— Нет.

— Нет? Я думал, вы пересекались в Техасе.

Гай хвастался. Гай слишком много болтал. Гай не спешил хранить тайны.

— Нет, я не видел Гая со времен службы в Чикаго. У нас мало общего.

Уэйн-старший поднял бровь: мол, шалишь.

Литтел облокотился о барную стойку:

— Ваш сын работает в разведывательном отделе лас-вегасского ПУ. Мне бы очень хотелось с ним познакомиться.

— Сын унаследовал мой характер куда в большей степени, нежели сам согласится признать. К тому же его нельзя назвать неблагодарным.

— Слышал, он хороший полицейский. На ум приходит фраза «Неподкупный по меркам Лас-Вегаса».

Уэйн-старший зажег сигарету:

— Мистер Гувер дает вам читать свои досье.

— Иногда.

— Мне тоже выпадает такое удовольствие.

— Именно так — удовольствие.

Уэйн-старший отхлебнул виски:

— Я устроил так, что мой сын ездил в Даллас. Никогда не знаешь, когда доведется соприкоснуться с историей.

Литтел отпил кофе:

— Уверен — ему вы об этом не сказали. На ум приходит фраза: «Скрывает от сына щекотливые сведения».

— Мой сын необычно щедр к обделенным. Слышал, вы некогда тоже этим грешили.

Литтел откашлялся:

— У меня есть крупный клиент. Он хочет перебазироваться в Лас-Вегас и неровно дышит к мормонам.

Уэйн-старший потушил сигарету, сунув ее в бокал. Пепел пропитался виски.

— Я знаю многих способных мормонов, которые с удовольствием станут работать на мистера Хьюза.

— У вашего сына есть кое-какие досье, которые очень бы нам помогли.

— Я не стану его просить. Я, как многие первопоселенцы, недолюбливаю итальянцев, и мне прекрасно известно, что у вас есть клиенты помимо мистера Хьюза.

Виски и мокрый табак. В старом баре сладко пахло.

Литтел повертел в руках бокал:

— О чем это вы?

— О том, что каждый склонен доверять себе подобному. Что итальянцы никогда не позволят мормонам управлять отелями мистера Хьюза.

— Мы бежим впереди паровоза. Прежде ему надо эти отели купить.

— Не сомневайтесь, он это сделает. Потому что он хочет купить, а другие ваши клиенты хотят продать. Я мог бы упомянуть термин «конфликт интересов», но не стану.

Литтел улыбнулся. Литтел поднял бокал — туше!

— Мистер Гувер вас хорошо проинформировал.

— Да. В лучших интересах нас обоих.

— И своих собственных.

Уэйн-старший улыбнулся:

— Я говорил о вас и с Лайлом Холли.

— Не знал, что вы знакомы.

— Я давно знаю его брата.

— Я тоже знаю Дуайта. Мы вместе работали в сент-луисском подразделении.

Уэйн-старший кивнул:

— Он говорил мне, что вас всегда подозревали в идеологической нестабильности, и то, что теперь вы — адвокат мафии, это только подтверждает.

Литтел поднял бокал:

— Туше, но уж кого-кого, а моих нынешних клиентов в пристрастии к той или иной идеологии не уличишь.

Уэйн-старший поднял бокал:

— И вам — туше.

Литтел откашлялся:

— Дайте-ка мне сложить два и два. Здесь Дуайт работает в Бюро по контролю над распространением наркотиков. Некогда он расследовал махинации с почтой для мистера Гувера. Тогда вы работали вместе с ним.

— Верно. Мы знаем друг друга тридцать с лишним лет. Его папа и мне был как отец.

— Великий Дракон? И славный мальчик-мормон, вроде вас?

Уэйн-старший взял бокал для коктейля. Он сделал себе «Роб Рой».

— Куклуксклановцы Индианы никогда не были буйными, как их южные собратья. Те — звери даже в сравнении с такими, как Дуайт и я. Оттого-то мы и стали заниматься этими самыми махинациями с почтой.

Литтел сказал:

— Неправда. Дуайт занялся этим потому, что ему приказал мистер Гувер. А вы — чтобы поиграть в федерала.

Уэйн-старшийпомешал коктейль. Литтел почуял горькую настойку и сухой французский вермут. У него потекли слюнки. Он отодвинулся на стуле. Уэйн-старший подмигнул.

По бару пробежали тени. На веранде показалась женщина. Тонкие черты лица, черные волосы с седой прядью.

Уэйн-старший сказал:

— Хочу показать вам один фильм.

Литтел встал. Литтел потянулся. Уэйн-старший прихватил с собой коктейль. Они побрели по коридору. По которому разнесся запах виски и горькой настойки. Литтел облизнул губы.

У чулана они остановились. Уэйн-старший включил свет. Литтел увидел проектор и белый экран на стене.

Уэйн-старший перемотал фильм. Завозился с проектором. Вставил бобину с пленкой. Литтел выключил свет. На экране появились слова и цифры.

Кодовое обозначение — белым-по-черному: снято на камеру видеонаблюдения по заказу ФБР. Дата: 28.08.1963. Место: Вашингтон, округ Колумбия.

Слова исчезли. Появилось изображение. Черно-белый, в крапинку, фильм. Спальня, кровать, Мартин Лютер Кинг, белая женщина.

Литтел смотрел. У него затряслись поджилки. Он едва не закачался. Вцепился в кресло. Игра контрастов — черное-на-белом — клетчатые простыни.

Литтел смотрел фильм. Уэйн-старший улыбался, искоса наблюдая за ним.

Мистер Гувер одаривает каждого. Но об этом подарке ему придется пожалеть.

31. (Лас-Вегас, 15 января 1964 года)

Копы отпустили его.

Навели справки. Узнали о его репутации. Прониклись. Он работает на мафию. Знает боссов лично. Нравится им.

Пит вышел из участка. Зашел к Барби на работу. Сообщил, что скоро вернется домой.

Он отсидел сорок один час. Питался джутовыми шариками и рисом. У него страшно болела голова. Вдобавок от него разило чуть ли не собачьим дерьмом.

Чтобы добраться до машины, Пит взял такси. Такси «Монарх» — экспресс Черного города. Таксист сюсюкал и пришепетывал. У таксиста были нарумянены щеки. Таксист сообщил, что продает оружие.

Такси доставило Пита на автостоянку. Его тачку разобрали, разломали, раскурочили. Разбили ветровое стекло. Сняли колпаки. Сняли шины. Даже колеса открутили. Отель «Кадиллак» — один постоялец-алкаш.

Он храпел. Его одолевали насекомые. На автомобиле намалевали краской из баллончика — характерным ниггерским шрифтом: «Аллах велик! Смерть белым! Мы любим Малкольма Икс![70]»

Пит рассмеялся. Расхохотался, мать его так. Пнул решетку радиатора. Пнул дверцу. Швырнул «постояльцу» ключи от «кадиллака».

Пошел дождь — легкий, но холодный. Пит услышал неподалеку от себя какой-то шум. Определил его источник — совсем близко — в районе развалюх на улице J.

Он подошел. И увидел, что там творилось.

Шесть патрульных машин — лас-вегасское полицейское управление и служба шерифа. Два автомобиля агентов ФБР — бампер к бамперу. У ниггерской хижины — толпа народу.

Свет дуговых ламп, одна карета скорой помощи. Толпа полицейских и черномазых — притом пребольшая.

Копы — внутри веревочного заграждения, каким отмечают место преступления. Черные — за ним. С бутылями токайского и жареными цыплятами.

Пит протиснулся поближе. Какой-то коп катил две тележки, на каких возят покойников. Втолкнул их в хижину. Еще один коп перепрыгнул через веревку. И заговорил со своим коллегой. Пит принялся подслушивать.

Копов вызвал какой-то мальчишка. Он живет по соседству. Он услышал шум. Это сделал какой-то белый. У белого был обрез. Потом он сел в тачку и удрал. Тогда мальчишка вошел в соседнюю хижину и нашел там два трупа — Кертиса и Отиса Суэйзи.

Ниггеры напирали. Наваливались на веревочное ограждение. Пританцовывали. Какой-то коп приволок козлы. Растянул бечевку. Оттеснил ниггеров подальше.

Черномазые пялились на Пита. Больно толкались локтями. Белый человек — плохой человек. Белый — иди домой. Белый убил нашего брата.

Вероятнее всего, Уэйн-младший. Вероятнее всего, Уэнделл Дерфи убит и где-то брошен.

Ниггеры кучковались. Ниггеры что-то бормотали. Они казались крошечными, как пигмеи. Кто-то приволок бутылку. Кто-то — куриную ножку. Кто-то — пакет картошки фри.

Четверо копов достали дубинки. Двое выкатили тележки. Вот Кертис — с совершенно синим лицом. Вот Отис — он весь обгорел — белый человек сжег ему лицо, скоти-и-ина такая.

Пит подался назад. Пит почувствовал, как его толкают локтями. Кто-то запустил в него жареным куриным крылышком. Кто-то — печеным бататом.

Он побрел по улице J. Смешался с полицейскими. Облокотился на патрульный автомобиль. Увидел на переднем сиденье копа. Коп что-то говорил в микрофон.

Еще один труп — огнестрельное ранение, скончался по пути в больницу — негр по имени Лерой Уильямс.

Бу-у-у-у-у-ух! Ниггеру снесли башку на-а-а-ачисто! Работники автосвалки нашли его в «бьюике». У нас есть его дробовик.

Назовем Лероя трупом № 3. Уэнделл — а ты где?

Пит болтался вокруг. Легавые не замечали его. Они перекрыли уличное движение. Они были повсюду. Улица J была полностью оцеплена.

Дождь усилился в троекратном размере. Точно разверзлись хляби небесные. Пит подхватил оставленную кем-то коробку из-под жареного цыпленка. Вытряхнул оттуда желудочек. Пит напялил коробку на голову, чтобы не мокнуть.

Ниггеры разбежались. Ниггеры крайне неохотно общались с полицией. Потому и улепетывали теперь во весь дух.

Подъехал автомобиль — явно кто-то из ФБР. Да не просто, а какой-то чин — серый костюм и серая фетровая шляпа, из тех, что носят федералы.

Тот предъявил жетон. Копы сразу же засуетились. Дозорный отдал честь. Молоденький агент ФБР почтительно поклонился. Федерал открыл зонт.

Пит обошел заграждение. Пит подобрался совсем близко. Легавым было не до него. Вот еще — отвлекаться на какого-то придурка, у которого на башке коробка из-под жареного цыпленка.

Пит так и торчал поодаль. Его картонная шляпа протекала. Волосы пропитались цыплячьим жиром. Мальчишка-федерал заискивал перед боссом — да, сэр, мистер Холли.

Мистер Холли был зол. Это наше расследование. Жертвы торговали наркотой. Это наше место преступления — давайте обыщем хижину.

Мистер Холли оставался сухим. Мальчишка-агент промок до нитки. Подошел какой-то полицейский сержант. Его униформа аж хлюпала.

Он громко заговорил. Чем еще больше разозлил мистера Холли. Это наше расследование. Нам этим и заниматься. Скоро и убойный подтянется.

Мистер Холли бесился. Рвал и метал. С досады пнул козлы. Взвизгнул. Видать, крепко ударился ногой.

Подъехал еще один полицейский автомобиль. Оттуда выбрался какой-то легавый. И принялся отчаянно жестикулировать. Пит услышал «машина на автосвалке». А также фамилию «Тедроу».

Мистер Холли уже вопил. Сержант — тоже. Еще один коп подхватил мегафон.

Сворачиваемся — на повестке дня «код три» — автосвалка на шоссе Тонопа.

Полицейские расселись по машинам. Их авто сорвались с места и понеслись по улице J. Грязь и гравий летели из-под колес.

Остался всего один полицейский. Он запер хижину. И остался стоять у парадной двери. Под проливным дождем. Курил сигареты. Которые заливал дождь. Пара затяжек — и сигарета гасла. Вскоре ему надоело. Он пошел к своему автомобилю. И поднял стекла.

Пит рванулся. Дождь обеспечивал ему прикрытие. Из-под ботинок летели комья грязи. Он обежал хижину. Он двинулся ко входу.

Машин не было. Заднюю дверь никто не охранял — хорошо. Она была заперта. Окна оказались затянуты фольгой.

Пит оторвал лист фольги и пролез в окно. Увидел меловые силуэты на местах, где лежали тела, и пятна крови. И сгоревший дотла телевизор.

Мусор на полу — тоже очерчен мелом. Обрывки пакетиков, осколки стекла, обгоревшие ниггерские кудряшки.

Пит осмотрел хижину. Пит работал rápidamente[71].

Один комод. Один унитаз. Полок нет. Два матраса. Голые стены и полы. Никаких тебе тайников. Оконный кондиционер марки «Фрост кинг». Матовые поверхности и ржавые трубы. Ни шнура. Ни розетки. Ни впускного клапана. Словом, ясно — вот он, замаскированный тайник.

Пит сорвал с кондиционера верхнюю крышку. Пит сунул туда руку. Пит сам был готов помолиться Аллаху.

Смесь кокаина с героином — три увесистых кирпичика, тщательно упакованные в пластик.

32. (Лас-Вегас, 17 января 1964 года)

Его допрашивали пятеро полицейских.

Уэйн сидел. Они стояли. В комнате для допросов было не протолкаться.

Бадди Фрич и Боб Гилстрэп. Кто-то из шерифской службы. Агент ФБР по имени Дуайт Холли. Далласский коп — Артур В. Браун.

Батареи отключились. У всех изо рта шел пар. Зеркальная стена запотела. Он сидел. Они стояли. Его адвокат стоял у динамика. Снаружи.

Его взяли дома — в два часа ночи — он все еще сидел возле Линетт. Фрич позвонил Уэйну-старшему. Уэйн-старший приехал в следственную тюрьму. Уэйн отшил его. Отказался от услуг его адвоката.

Дуайт Холли был знаком с Уэйном-старшим. Не преминул сообщить об этой дружбе — следующим образом: «Ты — не твой папа. Ты убил троих. Испоганил мое расследование».

Его допрашивали дважды. Он сказал правду. Пораскинул мозгами и позвонил Питу. Пит знал, в чем дело. У Пита был знакомый адвокат. По имени Уорд Литтел.

Уэйн встретился с Литтелом. Литтел принялся расспрашивать его: допрос записывался на пленку? Стенографировался? Уэйн ответил, что нет. Литтел проконсультировал его. Литтел сказал, что будет следить за происходящим. И добавил, что запретит вести аудиозапись либо стенографировать.

Запрет сработал. В комнате было чисто — ни магнитофона, ни стенографистки.

Уэйн кашлянул. Из его рта вырвался пар.

Фрич спросил:

— Простудился? Не иначе попал этой ночью под дождь.

Холли буркнул:

— Еще бы. Этой ночью он убил трех безоружных людей.

Фрич сказал:

— Ладно вам. Он же признался в этом.

Офицер из шерифской службы тоже кашлянул:

— Черт. Похоже, тоже простудился. Не он один болтался под дождем в эту ночь.

Гилстрэп улыбнулся:

— Одну часть истории мы прояснили. Ясно, что ты не убивал Линетт.

Уэйн кашлянул:

— Обоснуйте, как вы узнали.

— Сынок, вряд ли ты захочешь это знать.

Холли сказал:

— Расскажите ему. Я хочу видеть его реакцию.

Фрич сообщил:

— Коронер обнаружил следы соития и сперму. Сперму того парня. Четвертая группа, отрицательный резус — чертовски редкое сочетание. Мы проверили данные о Дерфи из тюремных архивов. У него именно такая группа.

Холли улыбнулся:

— Смотрите — даже не сморгнул.

Браун добавил:

— Хладнокровный, зараза.

Офицер из шерифской службы сообщил:

— Когда мы его нашли, он даже не плакал. Просто пялился на труп, и все.

Гилстрэп возразил:

— Его можно понять. Он был в шоке.

Фрич сказал:

— Мы убеждены в том, что ее убил Дерфи.

Представитель шерифской службы добавил:

— А также в том, что Кертис и Лерой посвятили тебя в его план.

Холли оседлал стул:

— Кто-то навел тебя на Лероя Уильямса и братьев Суэйзи.

Уэйн кашлянул:

— Говорю же — у меня есть информатор.

— Чьего имени ты выдавать не станешь.

— Нет.

— И изначально ты намеревался найти и задержать Уэнделла Дерфи.

Браун сказал:

— Ты хотел задержать его, потому что в Большом Ди тебе это не удалось.

— Верно.

— Тогда вот что меня беспокоит, сынок. Откуда Дерфи знал, что это тебя отправили в Даллас, чтобы его экстрадировать?

Уэйн кашлянул:

— Я же вам говорил. Несколько раз, в бытность патрульным, я его задерживал. Он знал меня в лицо, знал, как меня зовут. И потом, он же видел меня в Далласе, во время той нашей перестрелки.

Фрич сказал:

— Мне этого достаточно.

Гилстрэп добавил:

— И мне.

Браун возразил:

— А мне — нет. Полагаю, что между тобой и Дерфи что-то произошло. Может, в Далласе, может, здесь, еще до того, как тебя отправили за ним. Не думаю, что он бы приехал сюда убить тебя и развлечься с твоей женой, не будь у него личного мотива.

Техасец знал свое дело. Куда лучше, чем парень из шерифской службы. Пит преследовал игроков в кости. Копы преследовали его. Они задержали Пита. Оформили рапорт о задержании. А офицер из службы шерифа ничегошеньки обо всем этом не знал.

Браун добавил:

— То, что ты тут сделал — меня не касается. Мне не было бы до всего этого дела, если бы оно не касалось пропавшего офицера далласской полиции по имени Мейнард Д. Мур, с которым, как мне известно, ты не поладил.

Уэйн пожал плечами:

— Мур был грязным типом. Если вы его знали лично, вы знаете, что я прав. Но мы работали вместе всего несколько дней.

— Ты сказал «знали». Полагаешь, он мертв?

— Верно. Его убил Дерфи — или кто-то из таких же, как он, — клановских ублюдков.

Гилстрэп сказал:

— На Дерфи дважды рассылали ориентировку. Он далеко не уйдет.

Помедлив, Браун спросил:

— Ты хочешь сказать, что офицер Мур состоял в Ку-клукс-клане?

— Именно.

— Мне не нравится это обвинение. Оно оскорбляет память о нашем коллеге — офицере полиции.

Тип из шерифской службы рассмеялся:

— С ума сойти. Сперва он убивает троих негров, а потом начинает честить Ку-клукс-клан.

Браун кашлянул:

Полицейское управление Далласа с самого начала противостояло Ку-клукс-клану.

— Чушь собачья. Все вы стираете простыни в одной прачечной.

— Сынок, не серди меня.

— Кончай звать меня «сынок», пидор деревенский.

Браун опрокинул стул. Фрич поднял его.

Гилстрэп сказал:

— Ну, если мы и дальше будем общаться в том же духе, то ни к чему не придем.

Холли принялся раскачиваться на стуле:

— Лерой Уильямс и братья Суэйзи сбывали героин.

Уэйн ответил:

— Знаю.

— Откуда?

— Видел, как Кертис делал чеки.

— Я долгое время вел за ними наружное наблюдение. Они толкали героин в Хендерсоне и Боулдер-Сити и строили планы по распространению товара в западной части Вегаса.

Уэйн откашлялся:

— Они бы и пару дней не протянули. Мафия бы с ними быстро расправилась.

Фрич выкатил глаза:

— Сперва Клан, теперь мафия.

Гилстрэп выкатил глаза:

— Ну да — в Техасе Ку-клукс-клан, а в Вегасе мафиози.

Уэйн выкатил глаза:

— Слушай, Бадди — кто купил тебе твой катер? А тебе, Боб, кто помог второй дом прикупить?

Фрич треснул стену. Гилстрэп опрокинул стул. Браун его поднял.

Холли сказал:

— Этак ты всех своих друзей растеряешь.

Уэйн огрызнулся:

— Нужны мне такие «друзья».

Фрич сказал:

— Наши симпатии на твоей стороне.

Гилстрэп добавил:

— Последовательность событий нам ясна.

Представитель шерифского ведомства, откашлявшись, начал:

— Ты пытаешься задержать убийцу полицейского. Ты узнаешь, что твоя супруга может подвергнуться опасности, спешишь домой и находишь ее мертвой. Твои последующие действия вполне понятны.

Браун подтянул ремень на брюках:

— Чего лично я не понимаю, так это твоих предыдущих отношений с Дерфи.

Холли добавил:

— И я тоже.

Фрич сказал:

— Давайте посмотрим на это с нашей точки зрения. Мы пытаемся представить случившееся в лучшем виде — для окружной прокуратуры. Потому, что не хотим, чтобы сотрудника вегасского полицейского управления судили за тройное убийство.

Гилстрэп сказал:

— Давай начистоту. Это не то, как если бы ты убил троих белых.

Браун защелкал суставами пальцев.

— Это ты убил Мейнарда Мура?

— Да пошел ты.

— Уэнделл Дерфи принимал участие в убийстве? Может, именно из-за этого все и случилось?

— Да пошел ты.

— Уэнделл Дерфи стал свидетелем убийства?

— Да пошел ты.

Холли пододвинул свой стул. Холли задел стул Уэйна.

— Давай поговорим о состоянии жилища потерпевших.

Уэйн пожал плечами:

— Я видел только пакетики, которые затолкал в рот Кертису Суэйзи. Больше никаких наркотиков и того, что с ними связано, я не заметил.

Холли улыбнулся:

— Ловко же ты обошел ответ на мой следующий вопрос.

Уэйн откашлялся:

— Вы — агент подразделения по борьбе с наркотиками. И хотите знать, не я ли украл большое количество героина, который, как вы предполагали, хранился у жертв. А на убийство моей жены вам наплевать.

Холли отрицательно покачал головой:

— Это не совсем так. Ты знаешь — я дружу с твоим отцом. Уверен, он очень любил Лин…

— Отец презирал Линетт. Он вообще никого не любит. Да и уважает только горячих голов вроде тебя. Уверен, он до сих пор с теплотой вспоминает ваши совместные деньки в Индиане и старые добрые времена с мистером Гувером.

Холли подался вперед:

— Не стоит наживать врага в моем лице. А то все к этому идет.

Уэйн буркнул:

— Да пошли вы с моим отцом. Если бы я согласился принять его помощь, я бы тут не сидел.

Холли поднялся:

— Думаю, мне этого достаточно.

Гилстрэп покачал головой:

— Не стоит играть в камикадзе, сынок. А то ты только и делаешь, что поносишь своих друзей.

Фрич покачал головой:

— Меня можете вычеркнуть из списка друзей. Делаешь тут все возможное, чтобы сохранить Вегас чистым, и тут ты убиваешь трех ниггеров, чтобы каждый гребаный защитник гражданских прав закидал полицейское управление дерьмом.

Уэйн рассмеялся:

— Вегас? Чистым?

Полицейские вышли из комнаты. Уэйн пощупал пульс. Сто восемьдесят ударов в минуту.

33. (Лас-Вегас, 17 января 1964 года)

В комнате было холодно. Отказал нагревательный змеевик. В тюрьме стоял сущий дубак.

Литтел читал свои заметки.

Уэйн-младший показал себя молодцом. Отвлек сержанта Брауна. Отразил его атаку. Пит проинформировал Литтела заранее. Пит огорошил его: Уэйн-младший знает про Даллас.

Питу Уэйн-младший нравился. Пит оплакивал Линетт. И винил себя в ее гибели. На этом месте Пит замолчал. Лишь намекнул, что сам облажался в Далласе.

Литтел просмотрел заметки. Догадка: Уэйн-младший убил Мейнарда Мура. Детали показались ему совершенно безумными. Каким-то боком наверняка замешан Уэнделл Дерфи.

У Уэйна-младшего хранились досье на членов комиссии по контролю над игорным бизнесом. Литтелу они были необходимы. Как мог ему понадобиться и Уэйн-старший. Уэйн-старший звонил ему. Уэйн-старший лебезил. Хочу, чтобы ты помог моему сыну. Хочу, чтобы он сам попросил о помощи.

Литтел сообщил об этом Уэйну-младшему. Уэйн-младший сказал: нет. Литтел рассказал об отказе его папаше. Того это рассердило. Уэйн-старший мог ему понадобиться. Отказ сына выбил почву у него из-под ног.

Уэйн-младший — молодец. Уэйн-младший крепко рассердил Дуайта Холли. Литтел звонил Лайлу Холли. Прошлым вечером они долго беседовали. Обсудили встречу с Бейярдом Растином. Лайл сообщил, что Дуайт взбешен. Убийства крепко насолили ему. Пустили коту под хвост долгие месяцы наружного наблюдения.

Он заболтал Лайла. Он сообщил: «Я — адвокат Уэйна-младшего». Лайла это повеселило. Лайл заметил: «Дуайту ты никогда не нравился».

Литтел просмотрел свои записи. В комнате стоял холод. От его дыхания поднимался пар и запотевали стекла. Вошли Боб Гилстрэп и Дуайт Холли. Развалились на стульях.

Холли потянулся. Раздвинулись полы плаща. Блеснула вороненая сталь револьвера сорок пятого калибра.

— А ты постарел, Уорд. Эти шрамы делают тебя старше.

— Это — нелегкий опыт, Дуайт.

— Некоторых только опыт и учит. Надеюсь, ты из таких.

Литтел улыбнулся:

— Давайте обсудим Уэйна Тедроу-младшего.

Холли почесал шею:

— Да придурок. Такой же заносчивый, как папаша, но совершенно лишен его шарма.

Гилстрэп зажег сигарету:

— Они очень разные. Но я никогда не понимал ни того, ни другого.

Холли скрестил руки на груди:

— Между ним и Дерфи что-то произошло. Где и когда, не знаю.

Гилстрэп кивнул:

— Меня тоже пугает это подозрение.

С глухим звуком заработало отопление. Стало ощутимо теплее. Холли сухо откашлялся.

— Пацан меня не только обругал, но и заразил.

Гилстрэп немедленно отреагировал:

— Переживешь.

Холли сказал:

— Давайте начистоту. По-видимому, я — единственный, кто не хочет замять дело.

— Вашей конторе он ничем не навредил.

— Черт, он навредил мне.

В комнате ощутимо потеплело. Холли снял плащ.

— Скажи что-нибудь, Уорд. Не испытывай мое терпение.

Литтел раскрыл свой дипломат. Извлек оттуда номер лос-анджелесской «Сан». Атам — заголовок, набранный сороковым кеглем, и подзаголовок — шестнадцатым:

ЗА ТРОЙНОЕ УБИЙСТВО ЗАДЕРЖАН СОТРУДНИК ПОЛИЦИИ. СУЩЕСТВУЕТ ОПАСНОСТЬ АКЦИЙ ГРАЖДАНСКОГО ПРОТЕСТА.

Ассоциация содействия прогрессу цветного населения: «Убийства чернокожих — яркий пример того, что в Лас-Вегасе действительно имеет место расизм».

Гилстрэп сказал:

— Т-твою мать.

Холли рассмеялся:

— Громкие слова и цветистая чепуха. Стоит им взять в руки словарь, и они начинают думать, что правят миром.

Литтел постучал пальцами по газете:

— Не вижу нигде твоего имени, Дуайт. Это благословение — или проклятие?

Холли поднялся:

— Я вижу, к чему все идет. И если это случится, лично пойду к министру юстиции. Ущемление гражданских прав и попытки помешать осуществлению правосудия. Сам я буду выглядеть не лучшим образом, вы и подавно, а пацана посадят.

Отопление снова вырубилось. В комнате похолодало. Холли вышел.

Гилстрэп сказал:

— А ведь этот козел так и сделает.

— Не думаю. У них с Уэйном-старшим слишком общее прошлое.

— Дуайту нет дела до прошлого. Дуайт смотрит в будущее. Конечно, Уэйну-старшему это не понравится, и он пожалуется мистеру Гуверу, который, вероятнее всего, не станет ничего предпринимать — насколько мне известно, он питает слабость к нашему Дуайту.

Литтел перевернул страницу. Литтел свернул газету. Плохие новости и фото агентства «Ассошиэйтед пресс»: полицейские собаки, разгневанные негры, слезоточивый газ.

Гилстрэп вздохнул:

— Хорошо, я согласен сотрудничать.

— Хочет ли окружной прокурор заводить дело?

— Никто этого не хочет. Мы просто боимся, что все и так зашло слишком далеко.

— И?

— Есть два варианта развития событий. Первый — все замять и пережить коммунячьи истерики, а второй — возбудить дело и огрести по полной программе.

Литтел забарабанил пальцами по столу.

— Вашему управлению особенно достанется.

Гилстрэп принялся пускать колечки дыма:

— Мистер Литтел, вы пытаетесь мной манипулировать. А своих карт так и не раскрыли.

Литтел забарабанил пальцами по газете.

— Скажите мне, что Даллас вас не пугает. Что Уэйн-младший не допустил там ошибки, давшей Уэнделлу Дерфи мотив убить его. Что это не всплывет на суде. И что вы сами верите в то, что Уэйн не убивал Мейнарда Мура. Что не вы назначили премию за голову Дерфи и не вы платили Младшему шесть тысяч за то, чтобы он убил его. И что вы хотите, чтобы все это вскрылось — и что сам Уэйн захочет предать это огласке лишь для того, чтобы спустить свою жизнь в нужник.

Гилстрэп вцепился в пепельницу:

— Скажите мне, что далласское полицейское управление так просто от нас отстанет.

— Думаете, Уэйн-младший не позаботился о том, чтобы спрятать тело? Вдобавок любой коп, которому попадется Дерфи, сразу же прикончит его, тем самым устранив потенциального свидетеля, столь нужного далласским, — разве не так?

Гилстрэп треснул ладонью по столу:

— Скажите — как мы это сделаем?

Литтел постучал пальцами по газете:

— Я читал рапорты. Никакой четкой последовательности действий в них не прослеживается. Все, что есть, — четыре убийства за один вечер.

— Именно так.

— Доказательства можно подделать, чтобы все выглядело как самооборона. Тогда будет шанс избежать демонстраций протеста.

Гилстрэп вздохнул:

— Не хочу ходить в должниках у Уэйна-старшего.

Литтел заверил его:

— А вы и не будете.

Гилстрэп протянул руку.

Он разработал план. Позвонил Питу и посвятил его в этот план. Тот согласился. С одним условием:

— Я хочу видеть Линетт. Это я виноват. Я лажанулся в Далласе.

У Бадди Фрича имелись снимки из морга. Литтел просмотрел их. Дерфи ее изнасиловал. Выпустил ей кишки. И побрил лобок.

Он видел фотографии. Пристально их рассматривал. Намеренно пугал себя, мысленно приставив к телу Линетт голову Джейн. Он отправил Питу пропуск в морг. Пит сказал, что встречался с Уэйном-младшим и тот передал ему досье.

Литтел позвонил на восток. Литтел переговорил с кем следует. Намекнул Лайлу: убийства могут повредить Дуайту — так что слушай сюда. Позвони Бейярду Растину. И дай совет: вместо того чтобы протестовать, пусть лучше наберет Уорда Литтела.

Растин так и сделал. Литтел ему солгал. Литтел предложил логическое объяснение: негр убил белую женщину. Из-за этого и случились остальные три убийства. Коп убивал из самообороны. Все доказано.

Растин усек: не надо разжигать расовую ненависть, нечего набрасываться на рассерженного белого копа. Лас-Вегас — не Бирмингем. А трое черномазых торчков — не четыре девчушки в церкви.

Растин знал свое дело. Растин умел быть благодарным. Литтел пообещал дать еще денег и не преминул вознести хвалу преподобному Кингу.

Однажды он встречался с Растином. Очаровал его и расположил к себе. И использовал впоследствии.

Я верю. У меня — жуткие долги. И я постараюсь принести пользу — больше, чем причинил вреда.

34. (Лас-Вегас, 19 января 1964 года)

Он увидел Линетт.

Увидел лоскутки кожи. Увидел рассеченные ребра. Следы там, где нож рассек кость. Уэйн-младший его не винил. Он винил себя.

Пит остановился у автострады. Подышал выхлопами. У него была новая машина — шикарный, с иголочки, «линкольн» — мечта ниггера.

Рядом притормозил патрульный автомобиль. Оттуда выбрался коп. Он продал Питу три пушки. Три разных калибра: тридцать восьмой, сорок пятый и триста пятьдесят седьмой — «магнум».

Оружие, выброшенное на месте преступления. Все пушки зарегистрированы и снабжены инициалами: Л. У., О. С., К. С. Лерой Уильямс, Кертис и Отис Суэйзи.

Копа посвятили в план. Имелись два места преступления. И кровь в ампулах из запасов Красного Креста.

Коп свалил. Пит поехал в Хендерсон. Там зашел в оружейный магазин. Купил патроны и порох.

Зарядил пушки. Прикрутил глушители. И отправился обратно в Вегас.

Уэйна-младшего на месте не было. Вчера он с ним виделся. Окружная прокуратура закрыла его дело. Встретились. Поговорили. Поехали в банк, где Уэйн арендовал ячейку. Он отдал свои досье и вкратце проинформировал Пита:

Сперджен любил малолеток. Пиви — деньги. Хинтон убил чернокожую шлюху. Трое членов комиссии — трое колеблющихся — гарантированно проголосуют «за». Отличные новости для графа Дракулы.

Со Спердженом, кажется, возни не будет. А вот с Хинтоном — вполне могут возникнуть проблемы. С Пиви — тем паче. Сделать из такси «Монарх» такси «Тигр» — хорошая мысль.

Уэйн выглядел взвинченным. С блуждающим взглядом. То и дело сверлящим негритосов. Они обедали и разговаривали.

О сущих пустяках — предстоящем матче «Клей против Листона». Пит предсказывал победу Листона в двух раундах. Уэйн утверждал, что раундов будет не меньше трех. С их столика убирал негр. Уэйна аж передернуло.

Пит отправился на автосвалку. Там его уже поджидал коп. Автосвалку на время закрыли. Солнце взошло. Подул легкий ветерок.

Потрепались. Перепрыгнули через веревки, ограждавшие место преступления. Машины Уэйна уже не было. «Бьюик» разнесли на мелкие части.

Коп обозначил изолентой силуэт тела — белая лента на цементе. Пит прицелился из «сорок пятого».

Выстрелил шесть раз. Попал в дерево. Собрал пули. Вычислил траектории. Разбросал пули. Обвел их мелом. Коп все это дело сфотографировал.

Пит сбрызнул кровью изоленту. И стал наблюдать, как она засыхает. Коп и это запечатлел.

Пит взял в руки «тридцать восьмой». Сделал четыре выстрела. Потом выковырял из стен пули. Коп спрятал их в пакет. Зарегистрировал. Сделал фотографии.

Они отправились в окружной морг. Коп дал денег сторожу. Который присматривал за теми тремя трупами. Которые лежали на трех разных тележках.

У Лероя не было головы. Зато на нем красовалась рубаха дашики[72]. Коп достал дубинку. Сломал правую руку Лероя. Расправил окоченевшие пальцы.

Пит снял отпечатки пальцев. Пит коснулся «магнума» пальцами трупа. С двух сторон — на рукоятке.

Кертис окоченел. Отис окоченел. На каждом были майки с надписью «Доджерс» и простыни из морга.

Пит крепко сжал их руки. Сломал пальцы. Выпрямил кончики. Коп устроил отпечатки их пальцев на рукоятке. И снял отпечатки с «сорок пятого» и «тридцать восьмого».

От покойников воняло присыпкой и опилками. Пит закашлялся и зачихал.

Встречу устраивал Уорд. Уорд сказал: встретимся в закусочной Уилта — это рядом с Дэвисовой дамбой.

Они приехали пораньше. Заняли отдельный кабинет. Освободили место на столе и принялись потягивать кофе. Уорд приготовил пакет. В центре стола — не заметить невозможно.

Явился Дуайт Холли. Пунктуальный — ровно в два часа пополудни.

Поставил машину. Посмотрел сквозь оконное стекло. Увидел их и направился в кабинет.

Пит подвинулся. Холли присел рядом с ним. Холли тут же уставился на пакет.

— Что это? — спросил он.

— Рождество.

Холли сделал похабный жест и развалился на сиденье. Потянулся. Расставил локти. Пребольно задел Пита. Кашлянул.

— Похоже, я таки заразился от ублюдка Тедроу-младшего.

Уорд улыбнулся:

— Спасибо, что добрались до нас.

Холли принялся поправлять манжеты:

— А этот, здоровый, кто? Дикарь с острова Борнео?

Пит рассмеялся. Аж хлопнул себя по ляжкам.

Уорд отхлебнул кофе:

— Вы говорили с федеральным атторнеем?

— Он сам мне позвонил. Сказал, что мистер Гувер велел ему не возбуждать дело против пацана. Думаю, вмешался-таки Уэйн-старший, — надеюсь, вы позвали меня не затем, чтобы позлорадствовать?

Уорд постучал пальцами по пакету:

— Примите наши поздравления.

— С чем? С тем, что из-за вашего клиента я слил расследование?

— Должно быть, вы говорили с федеральным атторнеем вчера.

Холли повертел на пальце перстень с эмблемой юрфака:

— Кончай водить меня за нос, Уорд. Припоминаю, почему ты никогда мне не нравился.

Уорд помешал ложечкой в чашке:

— Вы назначены новым главным следователем офиса федерального атторнея в южной Неваде.

Холли резко дернул перстень. И снял его. Перстень упал на пол. И укатился.

Уорд улыбнулся:

— Нам нужны друзья в Неваде.

Пит улыбнулся:

— Это вы задерживали Лероя Уильямса и братьев Суэйзи. Их выпустили под залог незадолго до истории с Уэйном.

Уорд снова постучал по пакету:

— Рапорты датированы задним числом. Вы еще об этом прочтете.

Пит постучал по пакету:

— Сегодня белое Рождество.

Холли схватил пакет. Холли ухватил нож для бифштекса. Взрезал один кирпичик. И сунул палец в его содержимое.

Лизнул. Попробовал на вкус. Понял — это героин.

— Ладно, убедили. Но предупреждаю — с сынком я еще разберусь, и мне плевать на всех тех, кто окажется на его стороне.

Вставка: документ

23.01.64.

Статья лос-анджелесской газеты «Сан».

НОВЫЕ ПОДРОБНОСТИ в ДЕЛЕ УБИТЫХ НЕГРОВ: НАРКОТИЧЕСКИЙ СЛЕД

На совместной пресс-конференции представители полицейского управления Лас-Вегаса и офиса федерального атторнея в Южной Неваде заявили, что Лерой Уильямс и Отис и Кертис Суэйзи — те самые трое негров, которых убили в ночь на 16 января, — незадолго до своей гибели были задержаны агентами Федерального бюро по контролю за распространением наркотиков и на момент смерти являлись выпущенными под залог.

«В отношении всех троих велось длительное расследование, — заявил агент Дуайт Ч. Холли. — Они продавали большое количество героина в соседних с Лас-Вегасом городах и собирались со временем продавать его в самом Лас-Вегасе. Ранним утром 9 января они были арестованы, — в их доме в западной части города оперативники обнаружили и изъяли три килограмма (шесть с половиной фунтов) героина. Днем 13 января Уильямс и братья Суэйзи заплатили залог и вернулись домой».

В продолжение конференции капитан Роберт Гилстрэп из лас-вегасского полицейского управления сообщил подробности случившегося в ночь на 15 января. «Газетные репортеры и местные телекомментаторы решили, что сержант ЛВПУ Уэйн Тедроу-младший убил троих погибших в ту ночь негров, чтобы отомстить за смерть своей супруги Линетт, изнасилованной и зарезанной в ту же ночь, предположительно негром по имени Уэнделл Дерфи, — сказал он. — Это не так. Дерфи был известным сообщником Уильямса и братьев Суэйзи, и именно братья заплатили ему за то, чтобы он расправился с миссис Тедроу. Однако только теперь выяснилось, что миссис Тедроу была убита после смерти Уильямса и братьев Суэйзи. В рамках совместной операции ЛВПУ и Бюро по контролю над распространением наркотиков сержант Тедроу держал братьев Суэйзи и Уильямса под постоянным наблюдением, дабы убедиться, что они не сбегут в нарушение условий освобождения под залог».

Вечером 15 января сержант Тедроу услышал шум в доме, где проживали братья, — заявил Дуайт Холли. — Он отправился посмотреть, в чем дело, и братья открыли по нему огонь. Выстрелов не было слышно, потому что оба стреляли из пистолетов с глушителем. Сержанту Тедроу удалось разоружить обоих, после чего он убил их, используя найденные тут же в доме подручные средства. В тот самый момент в дом вошел Лерой Уильямс. Сержант Тедроу преследовал его до самой автосвалки Тонопа, где между ними произошла перестрелка. В результате которой Уильямс был убит.

Агент Холли и капитан Гилстрэп предоставили фотографии, сделанные на местах обоих преступлений.

Г-н Рэндалл Дж. Мерринс из офиса федерального атторнея добавил: ранее предполагалось, что сержант Тедроу содержится под стражей в ожидании предъявления обвинений в тройном убийстве.

— Это не так, — заявил Мерринс. — Сержант Тедроу находится под стражей в целях собственной безопасности. Мы опасаемся возможной мести со стороны неизвестных нам участников банды Уильямса и братьев Суэйзи.

С самим двадцатидевятилетним сержантом Тедроу связаться не удалось. Предполагаемый убийца миссис Тедроу был установлен по отпечаткам пальцев и другим вещественным доказательствам, обнаруженным в доме Тедроу. Теперь Дерфи объявлен в розыск во всех штатах — помимо прочего, техасские органы правопорядка разыскивают его по подозрению в причастности к исчезновению в ноябре 1963 года офицера далласской полиции Мейнарда Д. Мура.

Заместитель федерального атторнея Мерринс высоко оценил результаты длительного и масштабного расследования в отношении братьев Суэйзи и Лероя Уильямса, проведенного агентом Холли, и объявил, что сорокасемилетний агент назначается на пост главного следователя офиса федерального атторнея по южной Неваде. Капитан Гилстрэп сообщил, что сержант Тедроу награждается высшей наградой ЛВПУ — медалью «За отвагу» за «выдающееся мужество и стойкость, проявленные в ходе наблюдения и последующей схватки с тремя вооруженными и очень опасными наркоторговцами».

У миссис Тедроу осталась сестра и родители, проживающие в городе Литтл-Рок, штат Арканзас. Ее тело будет предано земле на родине.

Вставка: документ

26.01.64.

Статья лос-анджелесской газеты «Сан».

БОЛЬШОЕ ЖЮРИ ОПРАВДЫВАЕТ ПОЛИЦЕЙСКОГО

Сегодня представителем основного состава большого жюри округа Кларк было заявлено, что против лас-вегасского полицейского Уэйна Тедроу-младшего не будет выдвинуто никаких обвинений в убийстве трех негритянских наркоторговцев.

Шесть часов члены большого жюри слушали показания сотрудников лас-вегасского полицейского управления, шерифской службы округа Кларк и Федерального бюро по контролю над распространением наркотиков. Все они единодушно заявили, что действия сержанта Тедроу были обоснованны и оправданны. Старшина присяжных Д. У. Кальтенборн заявил: «Мы убеждены, что сержант Тедроу действовал с большой решимостью и в строгом соответствии с законодательством штата Невада».

Представитель лос-анджелесского полицейского управления, посетивший судебное заседание, заявил, что сегодня утром сержант Тедроу уволился из полиции. С самим сержантом Тедроу нам связаться не удалось.

Вставка: документ

27.01.64.

Статья лос-анджелесской газеты «Сан».

НЕГРИТЯНСКИЕ АКТИВИСТЫ: ПРОТЕСТОВ НЕ БУДЕТ

В ходе поспешно созванной в Вашингтоне (округ Колумбия) пресс-конференции представитель Национальной ассоциации прогрессивной негритянской молодежи (НАПНМ) заявил, что его организация, равно как и несколько других движений в защиту гражданских прав, не намерена устраивать акции протеста в связи с событиями в ночь на 16 января, когда белый полицейский убил трех негров.

Лоутон Дж. Споффорд сообщил собравшимся репортерам: «Наше решение никак не связано с постановлением большого жюри округа Кларк, решившего не привлекать сержанта Уэйна Тедроу-младшего к уголовной ответственности за убийство Лероя Уильямса. Поскольку данный судебный орган действует по указке политического истеблишмента округа Кларк, то на наше решение он повлиять никак не мог. Наше решение базируется на сведениях, полученных из анонимных дружественных источников: сержант Тедроу находился под влиянием сильного стресса и действовал хоть и опрометчиво, но безо всякого злого умысла, и совершенно точно не из расистских соображений».

Ранее НАПНМ, наряду с Конгрессом за расовое равенство (КРР) и Конференцией христианских лидеров Юга (КХЛЮ) выразили свое намерение устроить в Лас-Вегасе акции гражданского протеста, дабы «пролить свет на отвратительные случаи сегрегации в этом городе, где негритянское население живет в плачевных условиях». Убийства 16 января, подчеркнул Спофорд, «должны были стать наглядным и показательным примером».

Другие негритянские активисты, присутствовавшие на пресс-конференции, заявили, что не исключают возможности проведения в будущем акций гражданского протеста в Лас-Вегасе. «Дыма без огня не бывает, — сказал Д. Холланд, представлявший КРР, — положение дел в Лас-Вегасе не может измениться без серьезных потрясений».

Вставка: документ

6.02.64.

Расшифровка телефонных переговоров по заказу ФБР. С пометками: «Записано по приказу директора» / «Уровень секретности 2-А: только для глаз директора». Говорят: директор Гувер, Уорд Дж. Литтел.

ЭГ: Доброе утро, мистер Литтел.

УЛ: Доброе, сэр.

ЭГ: Недавно вы завели весьма приятное знакомство и заново обрели старого друга.

УЛ: Если знакомство с Бейярдом Растином еще можно окрестить «приятным», то назвать Дуайта Холли «старым другом» — это уже слишком.

ЭГ: Так и знал, что вы это скажете. И кстати, сомневаюсь, что Лайл Холли станет вашим закадычным приятелем.

УЛ: У нас есть чудесный общий друг — вы, сэр.

ЭГ: Сегодня утром вы шалите.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Жаловался ли мистер Растин на то, что я преследую доктора Кинга и Конференцию христианских лидеров Юга?

УЛ: Было дело, сэр.

ЭГ: И вы, разумеется, поддакивали?

УЛ: Да, сэр, для вида.

ЭГ: Уверен, вы сумели его убедить.

УЛ: Мы с мистером Растином нашли общий язык.

ЭГ: Убежден, вы будете общаться в дальнейшем.

УЛ: Я тоже надеюсь, сэр.

ЭГ: Вы говорили с ним еще раз?

УЛ: Лайл Холли помог мне связаться с ним. Я использовал мистера Растина — необходимо было, чтобы некий мой лас-вегасский клиент избежал проблем.

ЭГ: Мне известна эта история, в общих чертах. Скоро мы ее обсудим подробней.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Вы по-прежнему настаиваете, что записать Князя Тьмы второй раз не получится?

УЛ: Увы, сэр.

ЭГ: Жаль. Мне бы хотелось посмотреть поближе, как он горюет.

УЛ: И мне, сэр.

ЭГ: Сомневаюсь. Вы — вуайер, но не садист, и, подозреваю, ваше прежнее влечение к Бобби не остыло.

УЛ: Как скажете, сэр.

ЭГ: Линдон Джонсон тоже сетует, что он никак не успокоится. Большинство советников рекомендуют ему отправить непримиримого в отставку, но он слишком ненавидит Князя Тьмы, чтобы последовать этому совету.

УЛ: Я понимаю его чувства, сэр.

ЭГ: Верно, и не одобряете, в своей обычной манере, не говоря об этом вслух.

УЛ: Вы мне льстите. Я не так сложно устроен, как вам кажется.

ЭГ: Мистер Литтел, я в восторге. Я номинирую вашу последнюю фразу на звание «Лучшая ложь 1964 года».

УЛ: Польщен, сэр.

ЭГ: Бобби может выставить свою кандидатуру на место сенатора от Нью-Йорка вместо Кеннета Китинга.

УЛ: Если так, то он выиграет выборы.

ЭГ: Да. Сформирует коалицию из заблуждающихся и умственно отсталых и выйдет вперед.

УЛ: А как продвигается его работа в Минюсте?

ЭГ: Ни шатко ни валко. Кажется, он еще не пришел в себя. Так что почти всю работу за него делают мистер Катценбах и мистер Кларк. Думаю, в скором времени он уйдет в отставку.

УЛ: Он до сих пор проверяет работу агентов из «комиссии Уоррена»?

ЭГ: Мы не обсуждали с ним ход расследования. Разумеется, он получает краткие сводки рапортов всех моих агентов на местах.

УЛ: Отредактированные сводки, сэр?

ЭГ: Вы определенно шалите. Пожалуй, даже грубите.

УЛ: Прошу прощения, сэр.

ЭГ: Не стоит. Этот разговор мне нравится.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Отредактированные, да. Все, что идет вразрез с тем утверждением, которое мы впервые обсудили еще в Далласе, из них удаляется.

УЛ: Рад это слышать.

ЭГ: Ваши клиенты тоже обрадуются.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Ваш человек больше не сможет записать Бобби. Это так?

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Ужасно жаль упущенной возможности. Мне бы очень хотелось услышать, что он думает о гибели короля Джека из первых уст.

УЛ: Полагаю, мы никогда об этом не узнаем, сэр.

ЭГ: Линдон Джонсон продолжает делиться со мной своими соображениями, в неподражаемой цветистой манере. Он сказал (цитирую): «Все из-за этой жалкой дыры, Кубы. Может, тамошний бородатый ублюдок или голодранцы-беженцы, кто-то из них» (конец цитаты).

УЛ: Живой и проницательный комментарий.

ЭГ: Мистеру Джонсону определенно надоела кубинская тема. То, что некогда активные группировки беженцев рассыпались и не проявляют признаков жизни, его немало радует.

УЛ: Лично я с ним согласен. Хотя многие из числа моих знакомых симпатизировали сторонникам прежнего режима.

ЭГ: Да.Гангстеры и ваш франко-канадский приятель со склонностью к человекоубийству.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Куба привлекает горячих голов и аморальных типов. Все дело в тамошней кухне и сексе. Жареные бананы и женщины, имеющие сношения с ослами.

УЛ: Не сказать, чтобы мне нравилась эта страна.

ЭГ: А вот мистеру Джонсону все больше нравится Вьетнам. Можете сообщить об этом мистеру Хьюзу. Он может получить несколько заказов от оборонной промышленности.

УЛ: Он будет счастлив это услышать.

ЭГ: Вам следует уведомить его, что я буду держать вас в курсе всех планов Минюста касательно Вегаса.

УЛ: Рад это слышать.

ЭГ: Но не забывайте — по «принципу необходимого знания»[73], мистер Литтел. Как и в случае всех наших с вами дел.

УЛ: Понимаю, сэр. И — забыл поблагодарить вас за помощь в деле Тедроу. Дуайт Холли вознамерился было навредить парнишке.

ЭГ: Вы достойны похвалы. Ловко же вы обставили Уэйна-старшего.

УЛ: Спасибо, сэр.

ЭГ: Я так понимаю, он пригласил вас пообедать.

УЛ: Верно, сэр. Но мы еще не решили, когда именно.

ЭГ: Он считает вас слабаком. Я охарактеризовал вас как «дерзкого, а порой и безрассудного человека, познавшего ценность воздержания».

УЛ: Спасибо, сэр.

ЭГ: Дуайтом владеют двойственные чувства. Он получил желаемый пост, но крайне невзлюбил Уэйна-младшего. Мой источник в офисе федерального атторнея намекнул, что он намерен тайком от Уэйна-старшего и навредить-таки его сыну.

УЛ: Несмотря на их дружбу с Уэйном-старшим?

ЭГ: Или из-за нее. С Дуайтом никогда не знаешь наверняка. Он еще тот провокатор и жулик, так что я многое ему прощаю.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Точно так же, как вам.

УЛ: Намек понят, сэр.

ЭГ: Ни Дуайт, ни Уэйн-старший вам не нравятся, так что я могу дать вам дополнительный повод. Их отцы принадлежали к одному клану в штате Индиана. Вместе с тем вынужден добавить, что тамошние клановцы куда благовоспитаннее, чем те бандиты, что орудуют нынче на юге страны.

УЛ: Уверен, они ни разу не линчевали негров.

ЭГ: Верно, но определенно были бы не прочь.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Многим это доставило бы удовольствие. Вы должны быть благодарны им за воздержание.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Кстати, можете обсудить клановцев Индианы с Бейярдом Растином. Я хочу, чтобы вы сделали еще одно пожертвование.

УЛ: Непременно упомяну при случае. Уверен, он тоже убежден в их благовоспитанности.

ЭГ: Нет, сегодня вы определенно шалите.

УЛ: Надеюсь, это не обидит вас, сэр.

ЭГ: Ни в коем разе. Надеюсь, то, что сталось с Уэйном-младшим, не обидело вас.

УЛ: Сэр?

ЭГ: Я должен был подмаслить Дуайту Холли. Он хотел, чтобы Уэйна вышибли из полиции Вегаса, вот я это и устроил.

УЛ: Так и понял, что это вы, сэр. Хотя газеты подали это аккуратно. Написали, что он уволился из рядов ЛВПУ сам.

ЭГ: Вам пришлось подружиться с Уэйном-младшим, чтобы получить доступ к его досье?

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Уверен, отцу понравится, что сынка вышибли с работы. У них странные отношения.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Всего хорошего, мистер Литтел.

УЛ: Всего хорошего, сэр.

35. (Лас-Вегас, 7 февраля 1964 года)

«Линкольн» так и сиял. Блестели свежеокрашенные бока и хромированные детали, сладко пахла новенькая кожа салона.

Автомобиль ему страшно нравился. Отвлекал от мрачных мыслей. Ему то и дело вспоминалась Линетт — лоскуты кожи и рассеченные ребра. Нож Дерфи достал до кости.

Пит раскатывал по городу. То и дело проверяя, как работают разные прибамбасы в салоне. Зажигалка работала отменно. Обогреватель тоже. Сиденья откидывались как по маслу.

Вегас ему нравился. Прохладный ветер с гор и яркое солнце. Сегодня он занимался «колеблющимися» членами комитетов. Пока обработал только одного.

Надавил на Уэбба Сперджена. Объяснил, что бывает за растление несовершеннолетних. В общих чертах, но доходчиво. Сперджен судорожно сглотнул. Повиновался. И обещал проголосовать.

Пока всё по плану. Один есть — осталось двое.

Пит проехал мимо офиса такси «Монарх». У Пита потекли слюнки. Перед глазами у него запрыгали долларовые знаки.

Такси возвращались на базу. Такси отъезжали. Такси заправлялись бензином. Таксисты глотали «колеса». Таксисты выпивали «обед». Каждый поглаживал револьвер в поясной кобуре.

Такси «Монарх». Может быть, копия такси «Тигр».

Диспетчерская. «База». Отсюда можно заниматься вымогательством. Нанять своих ребят. Такси «Монарх» как такси «Тигр» — эта безумная мысль ему страшно понравилась.

И он продолжал кататься по городу. Совершенно бездумно. Приехал в западный Вегас. Проверил пустующий участок земли.

Трейлер оставался на месте. Краска совсем облупилась. Обшивка потрескалась. Металлические детали совсем проржавели.

Мимо пробежал парнишка. Пит задобрил его. Тот сказал пару слов.

От трейлера стало вонять. Что-то здесь было не так. Кто-то явно сдох там внутри. Тот придурок поджег трейлер. Вонять перестало. Копы не приезжали. Пожарники тоже. Но труп явно все еще там.

Парнишка смылся. Пит обозрел трейлер. Поднялся ветерок. Трейлер затрещал. Посыпались хлопья растрескавшейся краски.

Пит снова принялся ездить по городу, убивая время. Наконец повернул на юг. Туда, где жил Дуэйн Хинтон.

Припарковал машину. Поднялся на этаж. Постучал в дверь. Достал один из добытых Уэйном фотоснимков.

На снимке была жирная шлюха. Связанная и с кляпом во рту — маленьким бейсбольным мячом.

Хинтон открыл дверь. Пит сунул снимок ему под нос. Хинтон отшатнулся. Пит схватил его за волосы. Поднял колено. О которое сломал ему нос.

Хинтон рухнул на пол. Хрустнула кость. Треснул хрящ.

Пит объявил: «Будешь голосовать, как велю я. Шлюх больше не трогай. И пальцем, понял? Не убивай шлюх, а иначе ТЕБЯ УБЬЮ Я».

Хинтон попытался говорить. Хинтон подавился. И прокусил себе язык.

36. (Литтл-Рок, 8 февраля 1964 года)

Преданная жена. Учительница. Любящая дочь.

Священник проводил церемонию. Гроб стоял наготове. Кладбище Лейксайд — дешевые похороны: белые отдельно, черные отдельно.

Семейство Спраул было в черном. Дженис тоже. Уэйн-старший — в синем. Спраулы стояли поодаль, Уэйн — в одиночестве. Папаша Спраул не спускал с него глаз.

Солдатик. Северянин. Ей было всего семнадцать. Ты добился ее. Она убила твоего ребенка. Это ты ее заставил.

Богородице Дево, радуйся. Благословенна ты в женах.

Служба оказалась короткой. Гроб — дешевым. Участок — тоже. Семейство Тедроу лишь доставило родственникам тело. Больше им ничего сделать не дали.

Линетт презирала христианство. Линетт любила кинозвезд и Джона Кеннеди.

Рядом околачивался шофер. Негр. Высокий — как Уэнделл Дерфи.

Перед службой священник докопался до Уэйна. Сказал ему пару слов.

— Я знаю, каково тебе сейчас. Знаю, кого ты потерял. Я понимаю.

Уэйн сказал вслух:

— Я убью Уэнделла Дерфи.

Воля Божья. Иды судьбы. Погибла во цвете лет.

По соседству с кладбищем располагалась средняя школа. Там он познакомился с Линетт. Солдаты и местный сброд. Напуганные негритянские детишки.

Шофер все еще стоял там. Подпиливал ногти. На шофере была сетка для волос. Волосы у него были почти такие же, как у Дерфи. И кожа такого же цвета. И такое же худощавое, как у Дерфи, сложение.

Уэйн пристально смотрел на него. Мысленно подкрасил ему волосы. И кожу. И превратил его в Уэнделла Д.

Священник проводил церемонию. Спраулы плакали. Семейство Тедроу стояло спокойно. Шофер любовно полировал ногти.

Уэйн наблюдал за ним.

Сжег ему лицо. Вышиб зубы. И затолкал в глотку героин.

37. (Лас-Вегас, 9 февраля 1964 года)

Комната для подсчета выручки в одном из казино.

Деньги — ведерки с монетами и набитые доверху корзины. К стене на шарнире прикреплена камера слежения.

Вы в гостях у Мо Далица.

Счетоводы разошлись по домам. Так что камеру давно отключили. Кипы денег ему по пояс. Литтел расчихался — от банкнот воняло краской, а от монет исходил неприятный металлический запах.

Мо сказал:

— На самом деле все просто. Счетоводы в сговоре с теми, кто управляет камерой. Она раз — и ломается, якобы случайно, так что счетоводы попросту берут, сколько им надо, и считают выручку заново. Для этого не обязательно заканчивать колледж.

Плетеные корзины — как в прачечной — по сорок штук баксов в каждой.

Мо сунул руку в одну из них. И вытащил десять тысяч сотенными банкнотами.

— На, держи — на твоих правозащитников. Как там ихний девиз: «Мы преодолеем»?

Литтел схватил деньги. Затолкал их в дипломат.

— Нелегальные доходы, говорите? Интересно.

— Не только тебе. Некоторым федеральным ведомствам тоже.

— Вам нужны курьеры?

Мо ответил:

— Нет. Мы используем исключительно гражданских. Добропорядочных обывателей, которым случилось задолжать маркеру. Они и занимаются перевозкой этих денег, и заодно выплачивают долги — экономия на транспорте семь с половиной процентов.

Литтел расстегнул манжеты:

— Я подумывал о мормонах мистера Хьюза или еще каких-нибудь верных людях — за пятнадцать процентов.

Мо покачал головой:

— Лучшее — враг хорошего, тем не менее я тебя выслушаю.

Литтел чихнул. Мо протянул ему бумажный платочек. Литтел высморкался.

— Вы собираетесь продать мистеру Хьюзу отели. Он захочет, чтобы ими управляли его доверенные или просто какие-нибудь мормоны. А вам надо, чтобы ими управляли ваши люди, — так что необходим компромисс. И потом, вы ведь не прочь расширить масштаб операций с нелегальными доходами?

Мо подбросил в воздух монетку:

— Давай без обиняков. Вечно ты тянешь резину.

Литтел обхватил свой дипломат.

— Я хочу в скором времени нанять нескольких мормонов — чтобы к тому времени, когда вы продадите мистеру Хьюзу отели, все было готово. К вашим услугам будут люди, способные внедриться в штат сотрудников и имеющие опыт обращения с нелегальными доходами.

— Для того чтобы платить пятнадцать процентов, этого мало.

— По номинальной стоимости — разумеется.

Мо выкатил глаза:

— Так выкладывай. Господи, не уламывать же тебя.

— Хорошо. Все работники мистера Хьюза летают чартерными рейсами авиакомпании «Хьюз эркрафт». Я уже сейчас могу нанять несколько мормонов, чтобы работали на мистера Хьюза, — таким образом, вы спокойно сможете перевозить деньги, не опасаясь проблем со службой безопасности аэропорта.

Мо подбросил десятицентовик. Мо поймал его на лету.

— По номинальной стоимости, мне это нравится. Надо будет обсудить с остальными.

— Мне бы хотелось начать как можно скорее.

— Передохни. Совсем заработался.

— Совет хороший, но я бы…

— А вот еще лучше. Ставь на Клея, а не на Листона. Разбогатеешь, черт возьми.

— Что, результат матча подтасован?

— Нет, просто у Сонни имеются вредные привычки.

Литтел вылетел в Лос-Анджелес.

Летел в одиночестве. На самолете конторы Хьюза. Самолетный парк оной базировался в Бербанке. «Сессна-твинс» — шестиместные воздушные суда — места вполне хватает.

Летели хорошо. На небе ни облачка, внизу сверкает пустыня.

Мо проглотил наживку. А хитрости не разгадал. Мо решил, что он старается ради графа-кровопийцы. А вот и нет — ради защитников гражданских прав.

Он может забрать себе часть нелегальных барышей. Сможет снабжать деньгами Бейярда Растина. Отражать удары мистера Хьюза. На Уэйна-старшего работали крутые парни из мормонов. Уэйн-старший знал, кому из них можно поручить подобное дело. Он сможет сделать их своими сообщниками.

Долгосрочная цель: смягчение негативных последствий.

Мистер Гувер заснял на пленку доктора Кинга. Мистер Гувер хотел поймать его в ловушку. Мистер Гувер сливал компромат своим «друзьям по переписке»: конгрессменам, репортерам, священнослужителям. Мистер Гувер их выдрессировал. И научил сдержанности. Давайте тихонько договоримся и распространим секретные сведения. Но с умом. Не стоит сливать подлинные записи с постов прослушивания. Мало ли кто найдет жучки.

Какой-то компромат мистер Гувер хранил при себе. Какой-то — сливал. Мистер Гувер причинял боль. Ненавидел преподобного Кинга. И открыл свою единственную слабость.

Садизм. Выдержанный. Боль, причиняемая постепенно.

Время работало на него — и против него тоже. Время причинять боль. Время смягчать ее удар.

План с нелегальными доходами мог сработать. В связи с чем возникал вопрос: могли ли деньги Хьюза стать источником «десятины» в пользу преподобного Кинга и иже с ним?

Самолет накренился. Литтел разрезал яблоко. Литтел отхлебнул кофе.

Досье Уэйна попали к Питу. Пит нажал на Сперджена и Хинтона. Сперджен слил ему кое-какой компромат. Главные законодатели штата — и то, на что они любят «жертвовать» денежки, — компромат на «филантропов».

Пит говорил, что Пиви пока не трогал. За Пиви стояли копы. Пиви мог проигнорировать угрозы. Врать Пит не умел. Угрозы Пита работали. Питу хотелось заполучить такси «Монарх». Пит прикидывал, как это лучше осуществить.

Самолет начал снижаться. Бербанк встретил его ярким солнцем и смогом.

Он обедал с Уэйном-старшим. Тот рассыпался в благодарностях: вы спасли моего сына.

Сын отверг его помощь. Не пожелал воспользоваться связями папаши. Отказался от очень выгодных предложений. В том числе от работы по специальности — химиком. И стал искать работу сам. Нашел неважнецкое место.

Казино «Двойка». Место ночного вышибалы — с шести вечера до двух ночи. В «Двойке» было небезопасно. Ибо туда пускали и негров. Но Уэйн-младший только радовался боли.

Уэйн-старший угощал Литтела обедом. Лебезил перед ним. И говорил о неприятных вещах. Насмехался над правозащитниками. Упомянул видео с Кингом.

Литтел улыбался. Литтел лебезил. И думал: я заставлю всех вас заплатить за это.

Джейн объявила: «Я нашла работу».

На террасе было холодно. Зато оттуда открывался прекрасный вид. Литтел прислонился к перилам.

— Где?

— В автопрокатной конторе Герца. Буду заниматься бухгалтерией отделений в западном Вегасе.

— Ну что, помог тебе диплом Тулейна?

Джейн улыбнулась:

— За него будут платить лишнюю тысячу в год — как я просила.

Гласные она произносила твердо. Больше не «глотала» окончания. Избавилась от тягучего южного акцента. Поработала над голосом и дикцией — он только что это заметил.

Она сказала:

— Как здорово снова вернуться в строй.

Стало непонятно, откуда она родом. Четкие и чистые согласные.

Литтел улыбнулся. Литтел открыл дипломат. Извлек оттуда шесть листов бумаги.

После того как самолет приземлился, он поехал в компанию «Хьюз тул». Зайдя в бухгалтерию, утащил оттуда несколько бланков. Счета-фактуры. Простые счета. Словом, обычные бухгалтерские бумажки.

— Посмотришь, как время будет? Мне нужен твой совет.

Джейн внимательно рассмотрела бумаги.

— Это готовые формы. Затраты, перерасход и тому подобное.

«Б» и «п» произносит твердо. Исчезли небрежные «о».

— Мне нужно будет поговорить с тобой о способах хищения денег у предприятия при помощи этих самых форм. Поднимается шумиха вокруг вьетнамской кампании, и мой шеф, должно быть, получит несколько контрактов. Хищений он боится как огня, так что попросил меня заняться этим вопросом.

Джейн улыбнулась:

— А он знает, что твоя подружка — ба-а-альшой спец по этой части?

— Нет. Он лишь знает, что у нее есть какая-то тайна.

— Господи, ну и жизнь у нас с тобой.

Больше нет тягучих «о» и «и». Твердые окончания.

Джейн рассмеялась:

— Ты заметил? Я избавилась от южного выговора.

В постели Джейн читала книгу. Заснула она рано. Литтелу же не спалось.

Он совершил безумные поступки. Целых два за последнее время. Рискованных и сумасшедших.

Оказавшись по делам в столице, он позвонил Дугу Эверсолу. Нажал на него. Принялся его улещивать. Заплатил ему пять тысяч.

Эверсол записал голос Бобби. Еще два раза. А потом отказался наотрез. Литтелу он так и сказал: «Хватит. Засунь свои угрозы себе в задницу. Я отказываюсь причинять Бобби боль. Ты больной. Ты неудачник. Бобби — твоя слабость».

Литтел отступился. Он сказал: «Ладно. Это был последний раз. Я солгу Карлосу. Скажу, что у нас ничего не вышло».

Тогда Эверсол пошел прочь. Эверсол споткнулся. Ортопедический ботинок его подвел.

Литтел помог Эверсолу подняться. Тот дал ему оплеуху. И плюнул в лицо.

Литтел поставил запись от 29 января. Шум статики, шипение пленки.

Бобби составлял график судебных заседаний. Эверсол записывал. Бобби зевал и то и дело отклонялся от темы. Говорил о том, что может выставить свою кандидатуру в сенат. И даже на пост вице-президента. Говорил о «деревенском ублюдке Линдоне Джонсоне».

Бобби был простужен. И не стеснялся в выражениях. Линдон Джонсон, помимо прочего, оказался «куском дерьма». Дик Никсон — «тупицей» и «мальчиком для битья». Мистер Гувер — «чокнутым педиком».

Литтел нажал клавишу перемотки. Катушки завертелись. Литтел поставил запись от пятого февраля.

Голос Бобби теперь — едва ли не благоговейный.

Он с грустью вспомнил Джека. И процитировал стихотворение Альфреда Хаусмана «Спортсмену, безвременно ушедшему». Эверсол завсхлипывал. Бобби засмеялся: не надо тут нюни распускать.

Тут заговорил кто-то третий. Литтел услышал скомканный обрывок фразы: «Гувер и Кинг».

Бобби сказал: «Гуверу страшно. Он понимает, что Кинг не из ссыкливых, как и Иисус Христос».

38. (Лас-Вегас, 10 февраля 1964 года)

«Монарх» бурлил.

Полуденный аврал — большие заказы по десять машин зараз. Да и в диспетчерской было полно народу — Элдон Пиви принимал гостей.

Сонни Листона. Четверых ниггеров самого бандитского вида. Каких-нибудь «Конрада и конголезцев» или «Зака и зулусов».

Пит наблюдал. Откинул сиденье. Включил обогреватель. И принялся подсчитывать. У Пиви двадцать машин. Пиви работал в три смены. Добавьте к этому поездки в аэропорт и тех, кто просто поймал такси на улице.

В диспетчерской царило веселье. Какой-то водила толкал меховые накидки. Зулусы неуклюже вертели их в руках. Сонни помахал пачкой купюр. Пиви вытащил из пачки несколько банкнот. Конголезцы пританцовывали. Гладили, мяли, лапали мех.

Сонни выглядел паршиво. Близился день поединка с Клеем. У Сонни был перевес. Сэм Джи возражал. Сэму нравился Клей. Сэм говорил, что у Сонни есть вредные привычки.

Холодало. Бр-р-р — вегасские зимы. Пит вздрогнул и сильнее включил обогреватель.

В Техасе тоже было холодно. И во Флориде. Он только что вернулся из поездки. Хэнка Киллиама он не нашел. Уэнделла Дерфи — тоже. Ездил в одиночестве. И разработал три разных плана дальнейших действий.

План А: найти и прикончить Хэнка. План Б: задержать Дерфи. План В: привести к нему Уэйна, чтобы тот убил его.

Нет квитанции — нет белья. Не нашел — ищи лучше.

И он вернулся. Позвонил Уорду. И заявил: хочу купить такси «Монарх».

Уорд запретил ему и думать об этом. Сказал: даже не помышляй о том, чтобы надавить на владельца. Пиви нам нужен. И его голоса тоже. Не стоит рисковать своим человеком в комиссии по контролю над распространением спиртных напитков. Чертовски здравый совет — в духе Уорда Литтела.

Пит принялся крутить ручку радио. И наблюдать за диспетчерской. Пиви глушил джин. Зулусы — виски с молоком. Сонни глотал таблетки. Сонни насыпал «дорожки». Сонни нюхал порошок.

Вышел Пиви. За ним Сонни — еле волоча ноги. Следом — конголезцы, пританцовывающие в ритме конги. Эти глотали молоко. У каждого была белая «эспаньолка». Негры звали молоко с виски «паблумом»[74].

Все погрузились в подъехавший лимузин. Лимузин взял западное направление — и скоро остановился. Ага — у казино «Хани бани».

Пиви выбрался из машины и вошел внутрь. Купил игровые фишки, вернулся в машину — и та быстренько тронулась.

Пит начал слежку. Лимузин резко свернул на запад. И резко затормозил. Ага — у винного магазина «Сахарный медведь».

Оттуда высыпали шлюхи — негритянки, все пятеро — высокие каблуки и вечерние платья. Набились в лимузин. Раздалось пыхтение. Окна запотели. Лимузин принялся раскачиваться и подпрыгивать.

Шлюхи делали свое дело. Скрипели амортизаторы. Раскачивался кузов. Соскочили и покатились по улице колпаки. Пит рассмеялся. Расхохотался, черт возьми.

Шлюхи выбрались из лимузина. Хихикая и вытирая губы. В руках у каждой — банкнота в десять «зеленых». Пит тут же вспомнил мертвую шлюху. Точно учуял запах из того, обугленного, трейлера.

Лимузин отчалил. Пит пристроился за ним. И снова они поехали на запад. Аж до самого западного Вегаса. Далеко. Ага — остановились у средней школы Монро.

Задние ворота были открыты. Детишки высыпали на школьный стадион. Где висел огромный плакат: «Добро пожаловать, чемпион!».

Аншлаг. Цветные детишки — двести человек — большой школьный праздник.

Лимузин въехал на футбольное поле и затормозил. Пит остановился у ворот. Пит откинулся на сиденье.

Из лимузина выбрался Сонни. Покачиваясь. Размахивая мешочком с игральными фишками. Поворачиваясь к детишкам, он пьяно шатнулся. Детишки восторженно завизжали. И принялись скандировать «Сонни!». За чем наблюдали глуповатого вида учителя.

Дети вопили. Дети стучали по сиденьям. Учителя аж сглотнули. Сонни улыбнулся. Сонни покачнулся. Сонни сказал: «А ну тише».

Дети завопили. Сонни качнулся. Сонни завопил: «Заткнитесь, ублюдки!»

Дети мигом смолкли. Учителя поморщились. Сонни умел быть убедительным.

Хорошо учитесь. Набирайтесь ума-разума. Не грабьте винные магазины. Пользуйтесь презервативами «Шейх». Смотрите, как я наваляю Кассиусу Клею. Как пинками отправлю его мусульманскую задницу обратно в Мекку.

Сонни смолк. Поклонился. Достал свою фляжку. Дети зааплодировали. Учителя сдержанно похлопали.

Сонни помахал мешочком. Сонни выудил горсть игральных фишек. И щедрой рукой швырнул их в толпу детишек.

Те принялись их хватать. Жадно, точно проголодавшиеся зверьки. Отталкивая друг дружку. Протягивая вперед руки. Стоящие сзади валились на тех, кто был впереди.

Сонни швырял щедрыми горстями долларовые фишки. Дети ловили их на лету. Шлепались на землю. Дрались из-за добычи.

Сонни приложился к фляжке. Сонни помахал на прощание. Сонни запрыгнул в лимузин.

Машина тронулась. Пит развернулся и поехал следом. Дети завопили: до свидания, чемпион!

Лимузин разогнался. Пит не отставал. Обе машины превысили скорость. Взяли направление на юго-восток. Достигли даунтауна.

Движение встало. Лимузин свернул на Фримонт-стрит. Затормозил и остановился. Что тут у нас?

Парковка. Магазин армии и флота под названием «Склад излишков сержанта Сида».

Народ, хихикая и толкаясь, высыпал из машины. Все направились внутрь через черный ход. Водитель помахал на прощание — всего хорошего, зулусы! — и только его и видели.

Пит припарковался. Запер машину. Помедлив, мелкими шажками просеменил к черному ходу. Просунулся в дверь — и оказался в подсобке. Продрался сквозь висящие на вешалках бушлаты. Окинул взглядом какие-то деревянные и картонные ящики и кирки для рытья окопов. Учуял вонь космолиновой смазки[75].

Вышел в коридорчик. Услышал какие-то звуки — хихиканье и ахи-вздохи: а-а-а-а! о-о-о-о! у-у-у-у!

Встал на цыпочки. Пошел на шум. Согнулся и пополз. Увидев приоткрытую дверь, заглянул в щель.

Там крутили порнушку. При помощи кинопроектора и экрана из простыни.

Классический сюжет — две девчушки.

Зулусы хихикали. Пиви зевал. Девочкам было лет по четырнадцать. Сонни разломил капсулу секонала и высыпал порошок. Насыпал «дорожкой» и вынюхал.

Девочки тем временем принялись забавляться с пластмассовыми членами. В кадре появился ослик. У el burro[76] оказались рога, как у черта.

Пит выбрался наружу. Нашел телефонную будку. Набрал номер букмекерской конторы при отеле-казино «Звездная пыль». И поставил сорок тысяч на победу Клея над Листоном.

Казино «Двойка» оказалось заведением самого низкого пошиба — игровые автоматы, бинго, виски с пивом.

Дилеры носили пистолеты. В баре продавали разливное пиво. Официантки, подававшие коктейли, торговали собой. Да и публика была еще та. Стариканы и нелегалы-латиносы. И негров больше, чем в джунглях Камеруна.

С террасы было видно, что происходит внутри. Пит, лениво развалившись, прихлебывал содовую. И наблюдал за тем, что творится.

Какой-то тип вытащил свою дыхательную трубку. Ему лет девяносто с лишком. Закурил «Кэмел». Харкнул кровью. Жадно втянул кислород. Двое педиков встретились взглядом. На обоих — щегольские зеленые рубахи. Похоже, это у них опознавательный знак — зеленая рубашка.

В дальнем углу притаились двое негров. Судя по всему — грабители. Поскольку одеты в спортивные штаны и теннисные тапочки. Тут появился Уэйн. С дубинкой на поясе. И кастетами на обеих руках. Он заметил негров. Те переглянулись: попали, блин.

Уэйн вкатил им по оплеухе. Потом ударил сильнее. Ухватил за начесы и что было силы вытолкал прочь. Ребята просекли, чем это пахнет. И быстренько убрались — «Мы не преодолеем».

Пит зааплодировал. Пит присвистнул. Обернувшись, Уэйн его заметил. Подошел. Придвинул стул.

Пит сказал:

— Я его не нашел. Думаю, он сбежал в Мексику.

— А ты хорошо искал?

— Не особо. По большей части я занимался поисками одного типа из Флориды.

Уэйн согнул руки в локтях. Стали видны порезы на суставах пальцев — от кастетов.

— Можно связаться по телетайпу с федералами. Они могут объявить его в федеральный розыск. А я им приплачу, чтобы его придержали до моего приезда.

Пит зажег сигарету:

— Тогда они сами его прикончат. А тебя заманят куда надо, отберут деньги и тоже прикончат…

Уэйн пристально смотрел в зал. Пит проследил за его взглядом. Ага: ниггер обхаживает шлюху — щас вроде как чего будет…

Уэйн поднялся. Пит ухватил его за пояс. И рывком усадил обратно.

— Оставь их. Я с тобой разговариваю.

Уэйн пожал плечами. Вид у него сделался оскорбленный. Да что там — униженный.

Пит оглядел окрестности:

— Неужели это заведение принадлежит твоему старику?

— Нет, мафии. В том числе Санто Траффиканте.

Пит выпустил колечко дыма:

— Я знаю Санто.

— Не сомневаюсь. Я знаю, на кого ты работаешь, так что кое-что понял о Далласе.

Пит улыбнулся:

— В Далласе ничего не случилось.

Мимо мелькнула шлюха. Уэйн качнулся ей вслед. Пит ухватил его стул. Рванул на себя. И сел так, что Уэйну стало не видно, что происходит в зале.

— Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.

Уэйн сжал кулаки. Защелкал костяшками пальцев. Из ссадин на коже засочилась кровь.

Пит заметил:

— Не надо руками. В крайнем случае дубинкой.

— Как Дуэйн Хинтон…

— Прекрати, а? Мне и без того хватает мертвых женщин.

Уэйн кашлянул:

— Дерфи умен. Это-то и сводит меня с ума. С Далласа он все просчитывает наперед.

Пит закурил очередную сигарету:

— Да не умен он, ему просто везет. Приехал в Вегас, как дебил, и начал выделывать штуки, которые в конце концов и сведут его в могилу.

Уэйн покачал головой:

— Нет, это не так.

— Именно так.

— Он может сдать меня за Мура.

— Ерунда. Его слово против твоего, и трупа не нашли.

— Он умен. Именно это…

Мимо прошел какой-то черномазый. Уэйн уставился на него. Увидев Уэйна, тот сморгнул.

Пит кашлянул:

— Кому принадлежит «Склад излишков сержанта Сида»?

— Типу по имени Элдон Пиви. Он назвал его в честь какого-то своего приятеля-педика, который помер от сифилиса.

Пит рассмеялся:

— Он крутит там порнушку. В основном с малолетками. Много ли ему за это светит?

Уэйн пожал плечами:

— Кодекс штата достаточно мягко карает за хранение. Вот за изготовление и распространение — да. И за принуждение девочек сниматься в этой дряни — тоже.

Пит улыбнулся:

— Поди, гадаешь, зачем мне это.

— Я знаю зачем. Ты хочешь выкупить «Монарх» и заново пережить свои гребаные приключения в Майами.

Пит рассмеялся:

— Вижу, ты говорил с Уордом Литтелом.

— Да, как клиент с адвокатом. Еще спросил, почему ты со мной так возишься, но на это ответа не получил.

Пит защелкал пальцами:

— Ставь на Клея. Твоему приятелю Сонни надо побольше тренироваться.

Уэйн согнул руки в локтях:

— В отделе нравов шерифской службы есть парень по имени Фарлан Мосс. Он ищет компромат на бизнесменов по заказу тех, кто хочет перехватить их бизнес. Фальсификацией компромата он не занимается, но если найдет что-нибудь инкриминируемое, то передаст вам, и делайте с ним, что вам заблагорассудится. В Вегасе испокон века так делается.

Пит схватил салфетку. И записал: «Фарлан Мосс — Отд. нр. шрф. слжб.».

Уэйн покрутил дубинкой:

— Странно, что ты со мной возишься.

— Когда-то у меня был младший брат. Будет время — расскажу.

«Бондсмены» импровизировали. Барби схватила микрофон. Сделала шутливый реверанс. Подол платья скользнул вверх. Натянулись чулки.

Пит пристроился там, где обзор был лучше всего. Место, где обычно сидел Уэйн, занял какой-то тип. Уэйн теперь работал допоздна. И приходил посмотреть на Барби не каждый день.

Уорд рассказывал, что говорил с Уэйновым папашей. И тот крепко ругал сынка. Уорд не преминул сообщить об этом последнему.

Уэйн-младший был тихоней. И вуайеристом. Влюблялся и держал все в себе. Просто наблюдал. О чем он там думал — ему одному было ведомо.

Барби послала ему воздушный поцелуй. Пит поймал его. Накрыл рукой сердце. Подал ей тайный знак — нарисовал в воздухе букву «с»: спой «Сумерки»[77].

Барби намек поняла. Барби подала знак музыкантам. И запела.

Он скучал по ней — они не виделись целыми днями. Спрятали за сценой маленькую раскладушку. И занимались любовью в перерывах между ее выступлениями.

Все получалось. Их брак пока держался на плаву. Он сильно переживал. Он боялся.

Барби смотрела новости. Про «комиссию Уоррена» и прочее. Барби берегла воспоминания о Далласе. И о том, что у нее было с Джеком.

Не страсть. И даже не любовь. Благоговение — вот как, пожалуй, это называлось. Это ты его убил. Все получилось. И осталось безнаказанным.

Он принялся раздумывать о собственной версии. Ключевое слово «страх». У тебя есть она. Но ты можешь потерять ее — из-за Далласа.

Ты потеешь от страха. Страх сочится из каждой твоей поры. И ты понимаешь: тебе удалось выйти сухим из воды потому, что дело было большим и дерзким. И, по сути, совершенно отвратительным. Ты знаешь об этом. И горько сожалеешь. Ты чувствуешь страх. И сам внушаешь ужас. Передаешь свой страх другим. А значит, тебя найдут.

Барби пела «Сумерки». Нежным голосом еле вытягивала низкие звуки.

Вот и Уэнделл Дерфи нашел свою жертву. Линетт пришлось заплатить. Он боялся мертвых женщин. На месте Линетт могла быть Барби. Или «Джейн».

Он видел труп Линетт. Просто не мог не взглянуть. И все запомнил. То и дело воспроизводил в памяти эту картину. А потом не мог от нее избавиться. Она ему снилась по ночам — и он рвал простыни во сне.

Барби разделалась с «Сумерками». Барби станцевала «картофельное пюре». Ножкой раз-два — новомодный танец.

Волшебство пропало. Она сама его выключила — последними нотами песни. Официант со стуком опустил на его столик телефон.

Пит прикрыл динамик ладонью:

— Да?

Мужской голос сообщил:

— Карлос хочет тебя видеть.

— Где?

— В Де-Риддере, Луизиана.

Он прилетел в Лейк-Чарльз. В Де-Риддер приехал на такси. Стояла влажная духота. Комаров расплодилось — не счесть.

Де-Риддер оказался сущим мухосранском. Рядом располагалась военная база «Форт-Полк». Город жил на армейские подачки.

Гриль-бары, барбекю-бары. Пивные, тату-салоны и порнушка в киосках.

Подъехал на лимузине Карлос. Пит его приветствовал. За сценой наблюдали местные. Настоящие олухи — раскрыли рты, того и гляди, муха залетит.

Они поехали на восток. Красная глинистая почва и купы чахлых сосенок. Обогнули лесной массив Кисатчи.

Пит поднял защитный экран. Отгородил их с Карлосом от водителя. Кондиционер гнал холодный воздух. Тонированные стекла приглушали слепящий солнечный свет.

Карлос содержал лагерь для кубинских беженцев — числом сорок человек — будущих наемных убийц. Карлос сказал: «Пойдем покажу моих ребят». Карлос добавил: «Заодно потолкуем».

Ехали и говорили. Проезжали мимо сборищ куклуксклановцев. Карлос ругал их: они ненавидят католиков, а значит, не любят нас.

Пит поправил его: ни фига, я из гугенотов, и мне тоже есть за что не любить католиков.

Они болтали. Вспомнили старые добрые времена. Такси «Тигр» и залив Свиней. Легкую победу Линдона Джонсона. У Карлоса была бутылка. Пит достал бумажные стаканчики.

Карлос сказал:

— Мафию давно не интересуют кубинские дела. Все думают: мы потеряли бабки, лишились наших казино. Так что толку плакать из-за пролитого молока?

Автомобиль заехал в колдобину. Пит пролил свой коньяк.

— В Гаване было красиво. Вегас и рядом не валялся.

— У Литтела есть план строительства казино за границей. Все как с ума посходили — что, впрочем, неудивительно.

Мимо проехали армейские грузовики. Мелькнули плакаты, поносившие евреев и иже с ними.

Пит сказал:

— Хорошая у нас была команда. Лоран Гери, Флэш Элорд.

Карлос кивнул:

— Всё умели — и с наркотой обращаться, и убить кого надо. И верные, как черти.

Пит поскреб пальцем пятно на рубашке:

— Джон Стэнтон умел подбирать кадры. Тогда мафия и ЦРУ были заодно.

— Ага, как в той песне: «На один краткий миг…»[78].

Пит смял свой стаканчик:

— Стэнтон сейчас в Индокитае?

— Теперь он называется Вьетнамом. Не будь таким… французом.

Пит зажег сигарету:

— Есть в Вегасе одна контора, такси. Я могу сделать так, чтобы она приносила нам деньги. Литтел раскритиковал ее, поскольку владелец — член тамошнего лицензионного комитета.

Карлос отхлебнул коньяку.

— И не переусердствуй. Ты, конечно, не Литтел, но все равно молодец.

Наемники развили бурную деятельность. Пит рассматривал выстроившихся в шеренгу питомцев Карлоса. Критически, надо сказать, рассматривал.

Сорок кубинцев — толстых, тощих, всяких — самого уголовного вида.

Их нашел Гай Бэнистер. Гай знал одного копа из ультраправой организации «Джон Берч». Тот фабриковал тюремные досье. Освободил кое-кого из подозреваемых. Которые оказались извращенцами. И «музыкантами» — клонами Хавьера Кугата[79].

Пит пристально всматривался в строй. Пит проверил оружие. Автоматы М-1 и М-14 — в дулах скопились дохлые мухи. Пыль. Плесень. Ржа.

Скоро ему это надоело. Вдобавок у него разболелась голова. Позади него принялся инспектировать строй здешний командир. Какой-то придурок военный — явно отбросы Форт-Полка — сопляк из десантуры. Который состоял в Ку-клукс-клане. И гнал самогон. И продавал его. Преимущественно полуспившимся местным индейцам чокто.

Наемники выглядели хреново. Лагерь — тоже.

Казармы — сборные домики из гофрированного железа и бойскаутские палатки. «Стрельбище» — пугала и пни. «Склад амуниции», сделанный из конструктора «Лего».

Наемники выстроились в шеренгу. И дали приветственный залп. Неумело возясь с автоматами. Залп вышел нестройным. Восемь человек не смогли выстрелить — заело затвор.

Шум, однако же, поднялся изрядный. Выстрелы спугнули птиц. Те разлетелись, роняя дерьмо.

Карлос поклонился. Карлос швырнул пакет с подношением. Тутошний главный поймал его и поклонился в ответ:

— Скоро приедут мистер Бэнистер и мистер Хадспет. Привезут кое-какие боеприпасы и прочее.

Карлос зажег сигару:

— Купленное на мои десять тысяч?

— Верно, сэр. Они — мои основные поставщики вооружений.

— Они делают деньги на моих пожертвованиях?

— Не в том смысле, на какой вы намекаете, сэр. Не ради личной выгоды.

Превосходные «боеприпасы»: столик для пикника и котел для барбекю.

Командиришко свистнул. Наемники побежали на стрельбище. И принялись стрелять. Целясь снизу. С меткостью у них оказалось туго.

Карлос пожал плечами. Карлос явно загрустил. Командиришко тоже пожал плечами. Похоже, расстроился. И побрел прочь.

Пит подошел ближе. Проверил стрельбище. И склад. Критически оценил боезапас.

Два пулемета — стареньких, еще пятидесятых годов — разболтанные спусковые крючки и растянутые ремни. Шесть огнеметов — растрескавшиеся подающие механизмы и трубки. Два катера — с тягой не сильнее моторчика газонокосилки. Шестьдесят два револьвера — ржавых и негодных.

Пит нашел немного смазочного масла. И ветошь. И принялся чистить револьверы. На солнце было хорошо. Запах масла отпугивал насекомых. Наемники тренировались.

Отжимались. Портили маникюр. Пыхтели и кряхтели.

Он командовал настоящими профессионалами. Вместе они совершали вылазки на Кубу. Снимали скальпы с лучших солдат коммунистов. Он лично убивал сторонников Фиделя. И видел залив Свиней, когда его парни попытались убить Фиделя. Они могли победить. Но Джек К. им подосрал.

Пит чистил оружие. Щедро натирал маслом дула. Отдраивал барабаны. Отскабливал ржавчину.

Подъехал старенький «форд». Боевая раскраска коего сообщала: УЛЬТРАПРАВЫЙ БОЛВАН.

Только посмотрите: кресты, звездно-полосатое полотнище, перевернутые свастики.

За «фордом» волочился прицеп. Из-под полога торчали дула.

Из машины выбрался Гай Б. Ему помогал Хэнк Хадспет. Красное, как помидор, лицо Гая выдавало в нем больного-сердечника. Чувак недавно перенес третий инфаркт. Карлос говорил, что сердце у него ни к черту.

Гай выглядел пьяным. Очень слабым и больным. Хэнк тоже оказался подшофе. Но выглядел весьма сильным. И оч-чень себе на уме.

Гай тащил пакет с хот-догами. Хэнк бросил на землю пакет с бифштексами и булочками. Оба оглянулись. Увидели Пита. И поморщились.

Хэнк свистнул. Гай посигналил. «Солдаты» кинулись к ним.

Хэнк достал из машины сухое топливо в брикетах. Командиришко засыпал брикеты в котел. Гай облил брикеты бензином. Разгорелся огонь. Они поджарили хот-доги. Наемники сгрудились вокруг трейлера.

Завопили. Расхватали привезенное оружие это оказались пистолеты-пулеметы Томпсона: полный барабан — сто с лишним патронов.

Пит взял один посмотреть: выщербленный приклад. Заедающий барабан. Смещенный центр тяжести. Дерьмовая подделка японского производства.

Солдаты составили оружие в козлы. Пит не смотрел на них. В котле разгорались угли. На мясо набросились мухи.

Гай прошел к лимузину. Оттуда вылез Карлос. Гай обнял его и принялся болтать. Кубинцы выстроились в шеренгу. Хэнк раздал тарелки. Пит схватил револьвер тридцать восьмого калибра. Спустил курок — барабан был пуст.

Подошел Карлос. И сказал: ненавижу алкашей. Пит прицелился в Гая. И выстрелил; сухо щелкнул пустой барабан — крак!

— Я его убью. Он слишком много знает.

— Может быть, позже. Мне надо понять, выйдет ли что-нибудь из этих придурков.

Пит вытер руки. Карлос взял у него револьвер.

— Меня навели на Хэнка Киллиама. Он в Пенсаколе.

— Сегодня же вечером выезжаю.

Карлос улыбнулся. Карлос прицелился в Пита. Сухо щелкнул пустой барабан: крак!

— Бетти Макдональд в Далласской окружной тюрьме. Она рассказала одному полицейскому, что в прошлом ноябре ей посоветовали уехать из города. Я не говорю, что это ты, но…

39. (Лас-Вегас, 13 февраля 1964 года)

Они стреляли по тарелочкам. Из специально для этого сделанных револьверов.

Расположились на задней веранде. Мишени тоже были изготовлены на заказ. Их бросала вверх Дженис. Она сидела во дворе. Загорала. На ней был купальник-бикини.

Уэйн-старший бил без промаха. Уэйн постоянно промахивался. У него болела рука. Пришлось избить пару негров на работе. И хватка стала уже не та.

Дженис подбросила вверх очередную тарелку. Уэйн выстрелил. И промахнулся.

Уэйн-старший перезарядил свой револьвер:

— Ты недостаточно крепко держишь рукоятку.

Уэйн расправил руку. Он повредил ее раз, другой. Она не зажила до сих пор.

— Да рука болит. Повредил на работе.

Уэйн-старший улыбнулся:

— Об негров или еще об каких злодеев?

— Ты знаешь ответ.

— Те, на кого ты работаешь, пользуются твоей репутацией. То есть используют тебя.

— Эксплуатация — обоюдоострая штука. Если фраза кажется тебе знакомой — знай: я узнал ее от тебя.

— Тогда я повторюсь. Ты слишком способный для того, чтобы разбираться с мелкими нарушителями хозяйского покоя и работать вышибалой в казино.

Уэйн снова пошевелил рукой:

— Приобретаю новые привычки. Никогда не знаешь, понравится тебе что-нибудь или нет.

Отец подмигнул ему:

— Я могу помочь тебе достичь целей, действуя исключительно благоразумно. Ты уже достаточно самостоятелен, чтобы работать в одиночку.

Дженис пододвинула кресло. Уэйн внимательно наблюдал за ней. Лифчик купальника натирал ей грудь. Так, что набухли соски.

Уэйн сказал:

— Не надо торговаться.

Уэйн-старший зажег сигарету.

— Я расширил сферу деятельности. Ты это понял еще в прошлое Рождество, и снова стал захаживать в гости. Вот что тебе скажу: я начал делать очень интересные вещи для мистера Гувера.

Уэйн закричал: «Давай!» Дженис подбросила вверх тарелку. Выстрел Уэйна разнес ее вдребезги. Уши немедленно заложило. И запульсировала боль в раненой руке.

— Я не собираюсь напяливать простыню и доносить на нарушителей почтового законодательства, чтобы ты мог продать больше своих агиток.

— Вижу, ты говорил с Уордом Литтелом. Ты сейчас в уязвимом положении, вот люди вроде Литтела и Бондюрана к тебе и подбираются.

Веранду залил солнечный свет. Уэйн сощурился.

— Они напоминают мне тебя.

— Сомнительный комплимент.

— А это и не комплимент.

— Скажу один раз. Не позволяй ворам и бандитам соблазнить тебя.

— Не позволю. Тебе же не позволял все эти двадцать девять лет.

Дженис уехала играть в гольф. Уэйн-старший отправился играть с кем-то в карты. Уэйн остался дома один.

Он включил проектор в оружейной. Перемотал пленку. И стал смотреть.

Фильм был основан на контрастах — контрасте черной и белой кожи, черного и белого.

Кинг закрыл глаза. Он явно был в экстазе. Кинг читал проповеди в Литтл-Роке. В пятьдесят седьмом он видел ихвоочию.

Женщина кусала губы. Как Линетт. А прическа у женщины была такая же, как у Барби.

Смотреть стало нестерпимо. Тем не менее Кинг бился в экстазе и отчаянно потел.

Картинка поплыла — видимо, линза объектива запотела и исказила изображение. Цвет кожи тоже изменился — Кинг стал совсем черным, как Уэнделл Дерфи.

Было больно. Но он продолжал смотреть.

40. (Даллас, 13 февраля 1964 года)

Десять часов вечера — свет не горит.

Женское отделение. Двенадцать камер. По одной заключенной в каждой.

Пит вошел. Тюремщик сказал: тс-с-с. Прошлым вечером человек Карлоса подкупил его.

Камеры в ряд. Стена напротив. Свет из зарешеченных окон.

Пит пошел по коридору. Его сердце учащенно билось. Руки гудели. Пульс бился учащенно и неровно. Перед тем как войти, он сделал несколько глотков виски. Выпивку припас тюремщик. Он заправился. Собрался. Вошел. Вцепился в прутья решетки. Чтобы устоять.

Вот Бетти Мак. Сидит на койке. Курит. На ней — узенькие брючки-капри.

Увидела его. Заморгала. Я ЕГО ЗНАЮ. Это он меня предупредил в прошлом…

Она закричала. Он зажал ей рот. Она укусила его за нос. Принялась обжигать кончиком своей сигареты.

Обожгла ему губы. И нос. И шею. Он отшвырнул ее от себя. Она налетела на решетку. Он схватил ее за шею и крепко сдавил.

Содрал с нее брючки. Высвободил ногу. Она закричала и выронила сигарету.

Он согнул ей ногу. И шею. Рванул ее к себе. Встряхнул. Выпрямил ее ногу. И перекинул удавку через перекладину.

Она забилась. Задергалась. Вцепилась ногтями в шею. Выкашляла зубные протезы.

Он вспомнил, что у нее был кот.

41. (Лас-Вегас, Лос-Анджелес, Чикаго, Вашингтон, Чаттануга, 14 февраля — 29 июня 1964 года)

Он работал.

Писал апелляции, составлял контракты. Занимался денежными делами — хищениями и присвоениями денег.

Практиковался во лжи. Изучал Джейн. Постигал ее технику лжи. Жонглировал своими делами.

4.03.1964: Джимми Хоффа получает срок. Чаттануга — дело «Тест флит»[80] — двенадцать неподкупных присяжных.

Литтел принялся писать апелляции. Адвокаты профсоюза подали возражения. Члены профсоюза обнародовали заявление: мы любим Джимми Хоффу. С ним мы как за каменной стеной.

Джимми получил восемь лет федеральной тюрьмы. Скоро должен состояться второй суд. Чикаго — дело о мошенничестве в пенсионном фонде — тоже, вероятнее всего, обвинительный приговор.

«Подлинные» бухгалтерские книги пенсионного фонда находились в безопасности. То есть у мафии. План, связанный с ними, должен осуществиться.

Литтел писал записки в апелляционный суд. У людей Джимми голова шла кругом. Литтел снова писал записки в апелляционный суд.

Давайте затормозим машину закона. Пусть Джимми побудет на свободе. Тормозить и откладывать — на три года, на четыре, на сколько угодно. Через три года Вегас будет наш. Дракула станет принадлежать мафии. И быстренько сладится афера с бухгалтерией Фонда.

Он работал на графа. Помогал ему избежать суда по делу об акциях. Дракула же мешал ему. Дракула укрывался от повесток. С помощью частного детектива Фреда Оташа.

Оташ искал двойников — клонов Говарда Хьюза — так что приставы бомбардировали повестками их. Оташ оказался смекалистым. Промышлял он практически тем же, чем и Пит: занимался вымогательством, подмешивал наркотики в корм скаковым лошадям, обстряпывал аборты.

Граф Дракула почти не выходил из гроба. Ему прислуживали верные мормоны. Дракула сосал кровь. Глотал демерол. Кололся кодеином. Звонил по телефону. Смотрел мультфильмы.

И, как водится, часто звонил Литтелу. И вещал.

Рынок ценных бумаг, минимальная стоимость пакета акций, нашествие микробов. Долой микробы! Долой болезнетворные бактерии из моего Лас-Вегаса! Надевайте презервативы на дверные ручки!

Дракула алкал Вегас. Граф алчно скалил клыки. Так ему не терпелось. Граф торжествовал. Граф упивался кровью.

Он нянчил графа. Баловал его, как ребенка. Оскалил свои клыки. И укусил Дракулу в ответ.

Ему помогла Джейн. Он упросил ее пособить ему. Ссылался на ее богатый опыт. Он любил ее. Она любила его. Ему нравилось думать, что это правда. Она лгала, чтобы жить. Он — тоже. Это могло помочь ему в постижении многих вещей.

Они жили в Лос-Анджелесе. Летали в столицу. Обожали устраивать «рабочие уик-энды». Он писал записки в апелляционный суд. Она составляла финансовые отчеты для компании Герца. Они гуляли по Вашингтону — любовались статуями героев прошлого.

Как-то он попытался показать ей штаб-квартиру профсоюза водителей грузовиков. Она засуетилась и попыталась отказаться. Вела себя слишком уверенно. При этом едва не кривилась. Изо всех сил пытаясь казаться равнодушной.

Он мигом вспомнил их недавний разговор в Лос-Анджелесе. Тогда он сказал: «Могу устроить тебя в профсоюз водителей грузовиков». Она сказала «нет». Уперлась, и все тут. Примерно с таким же выражением лица.

Она знала мафиози. И избегала поездок в Вегас. Там гуляли люди мафии. Они это обсудили. Джейн уклонилась от прямого ответа. И снова притворилась, что тема ее не интересует. Упоминания о профсоюзе водителей грузовиков пугали ее. Он это знал. И она знала, что он об этом знает. Она лгала. Недоговаривала. А он не стал настаивать.

Он изучал Джейн. И докопался до кое-каких выводов. Ее действительно звали Арден. Она действительно родилась в штате Миссисипи. Училась в школе городка Де-Кальб.

Он ее в чем-то подозревал. А она и не возражала.

Она просмотрела несколько счетов Хьюза. Тщательно их изучила. Объяснила ему, как распознать растрату. И поинтересовалась, зачем ему это понадобилось.

Он солгал. Он ее использовал. Она помогала ему обманывать Говарда Хьюза.

Он крал расписки. Писал фальшивые гроссбухи. Манипулировал банковскими счетами. Перенаправлял платежи. Выписывал платежные поручения на фальшивый банковский счет. Его собственный — в Чикаго — местный Торговый банк.

Он отмывал деньги. Завел чековую книжку. Снабжал деньгами компартию. Анонимно — пока на сумму шестьдесят штук — скоро будет больше.

Это была его епитимья. Минимизация негатива. Тайные операции против ФБР.

Он жертвовал деньги мафии. Мистер Гувер за этим следил. Он встречался с Бейярдом Растином. И давал ему деньги.

Мистер Гувер полагал, что знает Литтела. Неверно истолковал его рвение. Мистер Гувер долго говорил с ним по телефону. Думал, что Литтел верен ему, — напрасно.

Мистер Гувер общался со своими прочими корреспондентами. Расставлял жучки и собирал компромат. Подвергал нападкам доктора Кинга. Журналисты исправно получали изобличающую преподобного информацию. И от себя присочиняли. А потом печатали. Не называя источника информации.

Мистер Гувер говорил. Бейярд Растин — тоже. И Лайл Холли. И каждый — о гражданских правах.

Линдон Джонсон продвигал крайне важный билль о гражданских правах. Мистер Гувер жестко раскритиковал его — но…

Совсем скоро ему сравняется семьдесят. И его запросто могут отправить в вынужденную отставку. Джонсон же сказал: «Оставайтесь на посту и не жужжите».

Мистер Гувер рассыпается в благодарностях. То, что его оставили на посту, значило только одно: quid pro quo. И Джонсон наказывает ему: а теперь вы поможете мне бороться с Ку-клукс-кланом.

Мистер Гувер соглашается. Мистер Гувер повинуется. Нынешние куклуксклановцы ведут себя из ряда вон. И мистер Гувер об этом знает.

Старый клан распространял листовки. Устраивал сожжения крестов. Отрезал чернокожим причиндалы. Кастрация — преступление против штата. А вот махинации с почтой — федеральное правонарушение.

Старые клановцы крали почтовые франкировальные машины. И штампы. При помощи этого арсенала они и рассылали пропагандистские листовки. Таким образом нарушалось федеральное законодательство.

Содержание листовок было абсолютно законным. А вот методы их рассылки — мягко говоря, не совсем. ФБР боролось со старым Ку-клукс-кланом. Хотя было уполномочено лишь придираться к мелочам. Так что опыт борьбы с подобными вещами у них оказался совсем ничтожным.

Куклуксклановцы новой формации занимались поджогами. И не гнушались убийствами первой степени. Главным очагом их активности стал штат Миссисипи.

Озабоченная правами человека молодежь собирается в группы. «Лето свободы»[81] катится к осени. Куклуксклановцы тоже готовятся. Образуются новые и новые группировки. К которым присоединяются и полицейские. «Белые рыцари». «Рыцари двора». И прочие «всадники», «орлы», «бравые парни» и тому подобное. Проводятся заседания и собрания.

Они поджигают церкви. Изуверски убивают людей. Трое молодых ребят в округе Нешоба пропали без вести и, скорее всего, убиты.

Линдон Джонсон объявляет Ку-клукс-клану войну. В бой брошены двести агентов ФБР. Сто из которых отправляются в округ Нешоба — на поиски трех возможных жертв — по тридцать три фэбээровца на одного пропавшего без вести.

Туда приезжает с визитом доктор Кинг. И Бейярд Растин. Бейярд Растин просвещает Литтела. Тот сверяется с атласом. Ага, Де-Кальб совсем близко к округу Нешоба. В школе этого городка училась Джейн.

Мистер Гувер неистовствовал. Война раздражала его. И немало задевала. ФБР же прибавляла похвал. Мистер Гувер принимал эти похвалы — правда, с большой неохотой. Война подрывала его уверенность в себе. Поскольку велась открыто. Велась изнутри. И совсем не нравилась его информаторам из числа клановцев. Они внедрялись в местные ячейки. И сдавали нарушителей почтового законодательства. Возмущались. Исторгали расистские лозунги. Но неохотно повиновались общему курсу Бюро: «приемлемый риск»; «допустимое применение насильственных мер»; «четкие рамки служебных полномочий».

Мистер Гувер бесился. Война подрывала самые принципы его работы. Линдон Джонсон крепко задел его расистские убеждения. Он вознамерился отомстить. Он займется преподобным Кингом. Кинг еще попляшет.

Мистер Гувер позвонил ему. Они говорили и осторожно спорили. Мистер Гувер насмехался над Бобби.

Линдон Джонсон Бобби ненавидел. И нуждался в нем. Так что запросто мог сделать его кандидатом в вице-президенты на грядущих выборах. К тому же Бобби мог претендовать на кресло в сенате.

Снова и снова он прослушивал записи голоса Бобби. Это стало его ночным причащением. Иногда эти бдения будили Джейн. Во сне ей чудились голоса.

Он солгал. Сказал: нет, тебе не приснилось — я прослушиваю записанные на пленку свидетельские показания.

Мистер Гувер следил за всеми действиями Бобби — Бобби, полуотставного министра юстиции. Бобби непременно уйдет в отставку. Его пост обязательно займет Ник Катценбах.

Тогда рвение ФБР, возможно, поутихнет. А возможно, и перекинется на Вегас. Мафия может дать добро: ладно, нанимай своих людей — которых, может быть, выделит Уэйн-старший.

Раз в месяц он обедал с Уэйном-старшим — оба изображали уважение друг к другу. Уэйн-старший предвкушал Вегас, купленный Дракулой. И сам страстно желал отхватить кусок побольше.

Давайте это обсудим. Давайте подсунем Дракуле моих мормонов. И куснем старого графа сами.

Его план может сработать. Его, собственный. Для чего срочно нужен еще один финансовый источник.

Деньги владели им. Деньги ему наскучили. У него были деловые знакомые. И единственный друг, с которым он общался не ради денег.

Пит покидал Вегас в середине февраля — вернулся потерянным. Пит летал в Даллас и обратно. Прилетел в шрамах от ожогов и с котом. Литтел купил далласские газеты. Прочел от корки до корки — включая рекламные объявления.

Ага: в ТЮРЬМЕ ПОГИБЛА ПРОСТИТУТКА. СЛЕДСТВИЕ ВЫЯСНИЛО: САМОУБИЙСТВО.

Он позвонил Карлосу. Прикинулся дурачком. Карлос не преминул заговорить об этом. Карлос смеялся. Рассказывал, как она откусила себе язык.

Литтел поговорил с Питом. Они обсудили историю с явочной хатой. И участь Арден-Джейн. Пит пообещал: «Я ее не трону». Пит не лгал. И вообще выглядел грустным и слабым. У него не проходили головные боли. Он сильно похудел; не чаял души в новом питомце — полосатом коте.

Пит хотел захватить такси «Монарх». Пит нанял частного детектива. Тот принялся следить за Элдоном Пиви. Давай останемся полезными. Давай вспомним старые добрые деньки в такси «Тигр». Давай поможем мафии вместе.

У Пита тоже были деловые знакомые. И связи. И домашний любимец. И младший брат. Уэйн-младший.

Братья по крови. Литтел, адвокат мертвецов.

Всем страшно. Все знают, что случилось в Далласе.

42. (Лас-Вегас, 14 февраля — 29 июня 1964 года)

Ненависть.

Это она им двигала. Она придавала ему сил. И определяла его отношение к вещам. Он вел себя сдержанно. И действовал обоснованно.

Он никогда не произносил слово «ниггер». Отнюдь не все они были так плохи. Зная об этом, он вел себя аккуратно. Он находил худших. Они его знали. Уэйн-младший — плохо-о-о-ой.

Он работал в «Двойке». Разбирался с кем Следует. Руки берег — применял дубинку. Никогда не произносил слова «ниггер». Никогда не думал о них как о «ниггерах». Так и не смирился с этим понятием.

Работал в две смены. И действовал вдвойне обоснованно. Владелец казино диктовал свои правила. А пит-босс — свои. Словом, правила правили «Двойкой» только так.

У Уэйна тоже имелись правила. Которые он не преминул насадить. Лапать женщин запрещается. Бить — тем более. Относиться к проституткам надо с уважением.

Он насаждал собственные правила. Он разрешал расовые споры. Предупреждал проявления насилия. Точнее, признавал исключительное право на него за собой.

Он их отслеживал. Следил за ними. Прочесывал весь западный Вегас. Искал Уэнделла Дерфи. Без толку. Он знал, что это бесполезно. Его влекла туда ненависть.

В ответ его стали бояться. Этот страх и заставил его остаться. Уэйн-младший — плохо-о-о-ой. Он убивает черных. Избивает чернокожих воришек.

В «Двойке» транслировали бой Листона против Клея. Они его смотрели. Дурачились. Одобрительно свистели.

Он ощутил намерение. Насаждал свои правила. Предупреждал противоправные деяния. Какие-то мусульмане раздавали листовки. Он их выгнал. Чем ущемил их гражданские права.

Они звали его «Младший». Прозвище шло ему. Облагораживало его ненависть. Означало, что он ненавидел не так, как его отец.

Приходил Сонни Листон. Сонни отыскивал Уэйна. Сонни знал его историю. И говорил: ты поступил абсолютно правильно. Сонни был расстроен. Кассиус Клей надрал ему задницу. Гребаные мусульмане, мать их.

Они пришли в «Гуся». Напились. Вокруг них собралась толпа. Сонни сказал, что знаком с кучей ниггеров. Те знают негритянские кварталы как свои пять пальцев. Потрясут ниггерские деревья — глядишь, с какого и свалится Уэнделл Дерфи. Ненависть.

Он крал игральные фишки. Ездил в западный Вегас. Где раздавал краденые фишки. Звал их «приманкой для стукачей». Он платил им за то, чтобы они нашли его.

Они брали фишки. Они его использовали. Они плевали на фишки и ломали их. Без толку. Он знал, что это бесполезно.

Он покупал далласские газеты. Пристально рассматривал каждую страницу. Про Мейнарда Мура — ничего. Про Уэнделла Дерфи — тоже.

Он читал газеты. Иногда там писали про сержанта А. В. Брауна. Сержант работал в отделе убийств. Сержант знал: это он убил Мейнарда Мура. У сержанта не было ни доказательств, ни трупа. Сержант его ненавидел. Дуайт Холли — тоже.

Холли следил за ним — преследовал на машине пару вечеров в неделю. Марш-броски в западную часть Вегаса — по десять минут каждый.

Слежка в открытую, с неприкрытой злобой. Крылом к крылу автомобиля, едва не царапая бока.

Холли следил за ним. Знал, чем тот занимается в негритянской части города. Холли был федеральным агентом. И якобы защищал негров. Убийство Уэйном трех негров здорово его разозлило. Поскольку подпортило его отношения и с Уэйном-старшим.

Холли и Уэйн-старший были давними друзьями. Их связывали веселые времена в Индиане. И оба ненавидели другой, неприкрытой ненавистью.

Ненависть влекла к себе. Уэйна как магнитом тянуло в поместье отца. Он систематически туда приезжал. Он понял это. И стал действовать по-другому.

Дженис уезжает. Покидает поместье и Уэйн-старший. Проводив их глазами, он заходит в дом. И идет в туалетную комнату — вдыхать запах Дженис, трогать ее вещи.

Он читает досье Уэйна-старшего. И листовки тоже.

Тайный канал связи с папой римским! Билет до Конго в один конец — эксклюзивное место на лайнере «Титаник».

Листовки выходили с пятьдесят второго года. «Расследовали» события в Литтл-Роке[82]. «Разоблачали» Эмметта Тилла[83]. Якобы детишки из Литтл-Рока были больны гонореей. А Эммет Тилл насиловал белых девчонок.

Словом, фигня. Чистой воды трусливенькая ненависть.

Уэйн-старший солгал — мол, в прошлом году я «расширил сферу деятельности». Ничего подобного — Уэйн-старший распространял долгоиграющую ненависть.

Листовки. Книжки комиксов. Буквари. Азбуки.

Уэйн просматривал папки, в которых его отец хранил свою корреспонденцию. Мистер Гувер писал ему подробные письма. Дуайт Холли — коротенькие записочки. Они переписывались давно — с 1954 года.

В пятьдесят четвертом было шумно. Верховный суд запретил расовую сегрегацию в школах. Тогда-то Ку-клукс-клан и возобновил бурную деятельность.

Мистеру Гуверу листовки папаши Тедроу страшно понравились. Мистер Гувер принялся их собирать. И раздавать тоже. Мистер Гувер созвонился с Уэйном-старшим.

Они принялись болтать. Тут-то Гувер и ввернул: а давайте вы будете распространять листовки расистского содержания. Должен же кто-то. Они у вас безобидные и смешные. Нравятся всяким деревенщинам. В провинции свои законы. Тупые, но есть.

Вы могли бы помочь мне внедрить моих информаторов. ФБР внедряет их в группировки Ку-клукс-клана на местах. А руководить будет Дуайт Холли. Они будут сообщать куда следует о махинациях с почтой. Таким образом, помогут вам избавиться от конкурентов. А заодно помогут и ФБР.

Уэйн принялся читать письма. От мистера Гувера. От Дуайта Холли. От идиотов из Ку-клукс-клана, которые подмазывались к его папаше и писали жуткую хрень. В основном о своих горестях и проблемах.

Переписка внезапно оборвалась — летом 1963 года. Никаких сообщений от федеральных агентов, никаких отчетов от информаторов, и мистер Гувер перестал строчить длинные письма. Почему? Что случилось?

Уэйну страшно понравилось читать сообщения федеральных агентов. С этим их особым жаргоном: «рамки необходимого преступления закона», «приемлемые действия для установления достоверности сведений, поставляемых информаторами». И писанину клановцев Уэйн оценил. Тексты были — обалдеть. И жаргон оказался не менее красочным.

Уэйн-старший нанимал провинциальных олухов. И нянчился с ними как с малыми детьми. Они жили на подачки ФБР. Покупали себе кукурузный самогон. И совершали «мелкие правонарушения».

Одна записка привлекла его внимание особенно. 8 октября 1957 года Дуайт Холли написал его отцу. Вознес хвалу. Так и рассыпался в комплиментах: ты это сделал! И при этом не выдал себя.

6 октября 1957: Шоу, Миссисипи. Шестеро клановцев поймали негра. У них был тупой нож. Они отрезали ему причиндалы. И на его глазах скормили своим псам. За происходящим наблюдал Уэйн-старший.

Уэйн прочел записку. Раз пятьдесят, наверное. И понял: твой отец тебя боится. И твоей ненависти тоже. Ненависти, которой нельзя управлять. Нельзя пользоваться. Иррациональной ненависти.

Ненависть его отца оказалась ограниченной. Его отец пытался найти ей рациональное объяснение. И тщился ею управлять.

Как-то Уэйн-старший поставил ему запись прослушки. Они сидели и выпивали вместе. Запись была сделана 8 мая 1954 года. В Меридиане, штат Миссисипи.

Запись разговора четверых борцов за гражданские права — мужчин-негров. Которые нелестно отзывались о белых девушках. Обзывали их «белыми шлюшками». И «любительницами с черненькими потрахаться».

Уэйн слушал. Прослушал ровно тридцать восемь раз.

Уэйн-старший показал ему сделанную агентами ФБР видеозапись. За обедом. Дата съемки: 19 февраля 1961 года. Место: город Нью-Йорк. Фолк-клуб — белые и черные танцуют вместе — темные губы и засосы на шее.

Уэйн наблюдал. Уэйн пересмотрел фильм — сорок два раза.

Ненависть.

Он следил за ними. Находил их. Отыскивал их в толпе. Ненависть двигала им. Ненависть заставила его вернуться к Уэйну-старшему.

Они разговаривали. Дерьмо сгущалось. Дерьмо распределялось и рассеивалось. Дженис говорила с ним. Дженис изучала его. Стала чаще прикасаться к нему. Одевалась для него. Сделала стрижку. Такую же, какая была у Линетт.

Линетт потеряла его. И знала это. Знала, что после Далласа все было кончено. Он сбегал от нее. Прятался. И постоянно думал о сексе.

Он возненавидел свой дом. Дом, где погибла Линетт. Он выбросил кровать. Содрал краску с пола. Отчистил пятна крови. Но этого оказалось недостаточно.

Тогда он продал дом. Себе в убыток. И позволил себе покутить. Пришел в «Дюны» и стал играть в кости. Выиграл шестьдесят тысяч. Бросал кости всю ночь. Проиграл весь куш. Мо Далиц наблюдал за ним. Мо Далиц угостил его завтраком.

Он переехал в домик для гостей в поместье отца. Установил телефон. Записывал никчемные наводки. Со временем накопил целый журнал.

Ему нравилось его двухкомнатное обиталище. И вид из окна. Дженис прогуливалась по поместью. Дженис переодевалась. Дженис выбрасывала из своего окна мячики для гольфа.

Он жил в домике для гостей. Играл во «Дворце султана». Встречался там с Питом. Они слушали пение Барби и беседовали.

Пит познакомил его с женой. Он густо покраснел. Все втроем отправились в «Дюны». Потягивали ледяные коктейли «май-тай». Болтали. Слегка опьянев, Барби заикнулась о том, что была «наживкой» для шантажа. Призналась: «Я спала с Джеком К.» и запнулась — все принялись переглядываться. Барби знала про Даллас. Эти взгляды говорили: «Мы все про него знаем».

Это случилось в марте. Как раз тогда, когда Пит с Барби вернулись из Мексики. Оба изрядно загорели.

Они летали в Акапулько. Вернулись какими-то странными. Пит сильно похудел. Барби — тоже. На губах Пита виднелись какие-то шрамы. У них завелся кот — полосатый — они обожали мохнатую животину.

Уэйн позвонил Уорду Литтелу. Уэйн спросил: что случилось с Питом? И упомянул о каком-то «младшем брате», о котором как-то обмолвился Пит.

Уорд и рассказал ему.

Пит убил своего брата. Провалил заказное убийство. Франсуа Б. погиб случайно. Это случилось в сорок девятом. Тогда Уэйну было пятнадцать. Он жил в городишке Перу, штат Индиана.

Питу кто-то позвонил. И он уехал из Вегаса. Уэйн пригласил Барби на обед. Они говорили на общие темы. Разговоров о том, чем занимается Пит, избегали. Он узнал о сестре Барби, которая жила в штате Висконсин. И о мелком бандите — первом муже Барби.

Барби поддразнила его. Она видела его с Дженис. И он поведал ей о том, что уже шестнадцать лет вздыхает по своей мачехе.

Пит ему доверял. Пит верно оценил масштабы его увлечения. Решил, что это всего лишь мальчишеская влюбленность. Барби оказалась очень славной. Очень смешила его. Заставляя на время забыть о них.

Он стал приставать к Питу: найди мне настоящую работу. Пит игнорировал его просьбы. Он упрашивал Пита рассказать ему про Даллас побольше — Пит вообще пропускал эти слова мимо ушей. Он спросил Пита: «Почему ты стал такой замороченный и так носишься с этим котом?» Пит ответил: «Заткнись». И посоветовал: «Чаще улыбайся и пореже думай о ненависти».

43. (Даллас, Лас-Вегас, Акапулько, Новый Орлеан, Хьюстон, Пенсакола, Лос-Анджелес, 14 февраля — 29 июня 1964 года)

Он нашел кота. Перевез его к себе. Вегас коту понравился. Отель «Звездная пыль» тоже. И их номер. И еда, которую туда приносили.

Барби крепко рассердилась: тебя что — подменили? Улетаешь. Прилетаешь. Приезжаешь домой сам на себя не похожий. Толком не ешь. И не спишь. И вздрагиваешь во сне.

Так и было. Вдобавок он стал дымить как паровоз. И скрежетать зубами. Пил, чтобы заснуть. Снова и снова он видел тот же страшный сон.

Сайпан, сорок третий. Япошки. Острая, как бритва, проволока, натянутая поперек дороги. Мимо проносятся джипы. Головы летят на землю.

У него не прекращались головные боли. Он глотал виски. Глотал аспирин. Ночи пугали его. Он читал книги. Смотрел телевизор. Возился с котом. Руки гудели. Он стал чаще мочиться. У него стали неметь ноги.

Он пытался бороться. Летал в Новый Орлеан. Завел себе острую, как бритва, проволоку. Отследил маршрут Карлоса. Тщательно все обдумал. На одной стороне листа написал аргументы «за», а на другой — «против». Аргументы «против» сильно перевешивали.

Не надо. Мафия убьет Барби — и не только ее.

Мать Барби. И сестру. Истребят род Линдскоттов на корню.

Он прилетел обратно в Вегас. Устроил, чтобы присмотрели за котом. Барби взяла неделю отпуска. И они отправились в Акапулько. Сняли многокомнатный номер с видом на обрывистый берег. Смотрели, как смуглые мексиканские подростки прыгают в воду за медяками, которые бросают с обрыва туристы.

Он собрался с духом. Усадил Барби рядом с собой. И рассказал ей все. Про Франсуа и Рут Милдред Крессмейер. Про все убийства, которые ему заказывали. Про петлю на перекладине. Про то, как она царапала его шею. Факты. Имена. Цифры. Детали. Кое-что новое про Даллас. Про Уэнделла Д. и Линетт.

Барби сбежала. Собрала чемодан. Съехала из номера. Он пытался ее удержать. Она схватила его пистолет. И прицелилась в упор.

Он отшатнулся. Она сбежала. Он напился и пошел на обрыв — метров двести высоты. Рванулся было к краю. Но отступился. Раз десять пытался. И подшофе, и на трезвую голову. И всякий раз в последний момент трусил. Кишка оказывалась тонка.

Он добыл таблеток секонала. Целыми днями спал. Забаррикадировался в своей спальне. Глотал таблетки. Спал. Глотал. Спал. В очередной раз проснувшись, решил, что умер.

И увидел Барби. Она сказала: «Я больше не уйду». Он заплакал и разодрал простыни.

Барби побрила его. Накормила супом. Они говорили — и ему постепенно расхотелось глотать таблетки и ходить к обрыву.

Они улетели в Лос-Анджелес. Там Пит встретился с Уордом Литтелом. Уорд знал про Бетти. Ему растрепал Карлос.

Они принялись строить планы. Тщательно разрабатывая меры предосторожности. Уорд оказался молодцом. Он сделал из Арден Джейн. Однако дерьмо изменилось, но не исчезло. Уорд это понимал. Изменился и Вегас — густые тени и жаркая погода.

Он сорвал куш, поставив на победу Клея. И сделал в их номере ремонт — поскольку теперь там жил кот. Коту в номере нравилось. Кот важно восседал на креслах. Царапался и ловил мышей.

Пит позвонил Фарлану Моссу. Тот работал в отделе нравов шерифской службы. Со знанием дела подлавливал на темных делишках тех, кто интересовался шлюхами и мальчиками. Пит его нанял. И поручил нарыть компромат на Элдона Пиви. Мосс заверил, что найдет все, что можно найти. Пообещал работать, что называется, на результат.

Карлос позвонил Питу. О Бетти он умолчал. Говорил с ним почти ласково:

— Пит, надеюсь, ты заполучишь «Монарх». Я бы тоже вошел в долю.

Пит ответил «нет». Перед ним встал призрак Бетти Мак.

Карлос сказал:

— Давай не будем спешить с Хэнком К.

Пит согласился. Пит принялся ждать. Перестал накачиваться виски. Постепенно к нему возвращался нормальный сон. Кошмары больше не мучили его.

Он подружился с Уэйном. И с котом. Периодически наблюдал за работой такси «Монарх». И облизывался. Звонил Фреду Оташу. И приятелям-копам. Те проверяли полицейские сводки.

Уэнделл Дерфи, где ты? Уэнделл как в воду канул.

Он стал беспокойным. Поехал в Большой Ди. И снова ему начал являться призрак Бетти Мак. Он пробил Уэнделла по базе. Изучил сводки далласского полицейского управления. Ни одной зацепки.

Ему позвонил Карлос. И сказал: «Давай. Убери Хэнка Киллиама».

Пит поехал в Хьюстон. Забрать Чака Роджерса. Чак жил с родителями. Двумя чокнутыми стариками. Которые даже спали в клановских простынях.

Пит и Чак отправились на юг — в направлении Пенсаколы. Ехали по проселочным дорогам. То и дело петляя. Чак без умолку трещал про Вьетнам. Джон Стэнтон теперь обретался там. И ЦРУ крепко ухватилось за эту страну. Чак знал одного парня, который служил там в военной полиции, — некоего Боба Релье, бывшего куклуксклановца и тюремного охранника.

Чак часто трепался с Бобом по коротковолновой связи. Боб не мог нарадоваться, что очутился во Вьетнаме. Там жарко. Там круто. Словом, та же Куба, только на метадоне.

Чак вспоминал Кубу — viva la Causa! Пит разнес в пух и прах суррогатный лагерь в Де-Риддере. Они сошлись на том, что Гай и Хэнк Хадспет — ублюдки. Слишком много пьют. Слишком много болтают. И торгуют дерьмовыми пушками.

На юге было весело — весенние дожди и церемонии вуду. Они проехали Луизиану. Ночевали в лагерях беженцев. Чак муштровал солдат. Пит чистил оружие.

Солдаты никуда не годились. Всякая кубинская голытьба. Бежали с Кубы. Мигрировали в Америку. Выпросили себе пособие у местных политиков «правого» толка. Оказались трусами. Неумехами. И тугодумами.

Чак знал все окольные тропы. Чак знал все гриль-бары Юга. Они проехали Миссисипи. Миновали Алабаму. Ловко скрывались от патрульных автомобилей федералов. Наблюдали за сожжением крестов. Чак знал всех клановцев в округе. Славные ребята. Туповатые, конечно, и невоспитанные.

Они ночевали в лагерях клановцев. Уезжали на заре. Проезжали мимо сожженных церквей. Вокруг стояли осиротевшие ниггеры. Чак смеялся. Чак махал им и орал: «Эй, вы!»

Наконец доехали до Пенсаколы. Выследили Хэнка К. Хэнк забаррикадировался в своей квартире. Они ворвались туда. Перерезали ему горло. Вывезли тело. Все так же петляя. Поездили по городу до трех ночи. Заметили витрину магазина, торговавшего телевизорами. И зашвырнули Хэнка внутрь — прямо сквозь витрину. Хэнк пробил стекло. Расколошматил уйму «Зенитов» и «Ар-си-эй».

Газета «Трибуна» из Пенсаколы — третья колонка, вторая страница: «Загадочное самоубийство: местный житель прыгнул навстречу смерти».

Чак поехал обратно в Хьюстон. Пит — в Вегас. Про Хэнка К. Пит забыл легко. Тот был мужчиной. И знал правила. Так что не заслуживал снисхождения.

Пит убивал время. Возился с котом. Общался с Уэйном. Вдвоем они слушали Барби. Сидели совсем рядом со сценой. Уэйну Барби нравилась. Но он предпочитал восхищаться издалека. Уважал женщин.

14 апреля 1964 года: умирает Гай Бэнистер. Четвертый сердечный приступ. Звонит Чак. Голос у него радостный. Карлос сказал: убей его. Чак устроил ему передозировку наперстянки.

Чак рассмеялся. И сказал: «Да не обижайся ты так. Карлос хотел, чтобы ты отдохнул».

Вставка: документ

30.06.64.

Секретный рапорт. Фарлан Д. Мосс — Питу Бондюрану. Тема: нелегальная деятельность Элдона Лоуэлла Пиви (мужчина, белый, 46 лет), владельца службы такси «Монарх» и отеля-казино «Золотая пещера», тж. список известных сообщников.

М-р Бондюран!

Как и обещал, прилагаю рапорт и список известных сообщников Элдона Пиви. Как мы договаривались ранее, пожалуйста, не копируйте и уничтожьте по прочтении.

ПРАВО СОБСТВЕННОСТИ и НАЛОГОВЫЙ СТАТУС ПРЕДПРИЯТИЙ, ПРИНАДЛЕЖАЩИХ ОБЪЕКТУ НА ЗАКОННОЙ ОСНОВЕ

Объект ПИВИ — единственный владелец службы такси «Монарх», отеля-казино «Золотая пещера» (лицензия Комиссии штата Невада по контролю над азартными играми от 8.06.57), магазина «Склад излишков сержанта Сида» (бизнес-лицензия передана объекту ПИВИ 16.12.60) и коктейль-бара «Кубрик» в Рино (лицензия Комитета штата Невада по контролю над распространением спиртных напитков № 6044 от 12.02.58). (Примечание: заведение служит местом встречи для гомосексуалистов.) Все лицензии, выданные объекту ПИВИ как округом, так и штатом, подлинные и действующие, равно как все в порядке с уплатой налогов в федеральную казну и казну округов Кларк и Уошо, подушного налога, налога на движимое и недвижимое имущество, сбор в фонд компенсации рабочим; также все бывшие осужденные, нанятые им на работу, учтены и находятся под контролем. Объект ПИВИ (без сомнения, из желания сохранить репутацию и удержать за собой право голоса в комиссиях штата Невада по контролю над азартными играми и округа Кларк — по контролю над распространением спиртных напитков) тщательно ведет бухгалтерию, аккуратно платит налоги и старается не нарушать соответствующее законодательство.

НЕЗАКОННАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ НА МЕСТАХ (В ВЫШЕПЕРЕЧИСЛЕННЫХ ЗАВЕДЕНИЯХ)

Во всех четырех легальных заведениях объекта ПИВИ осуществляется незаконная деятельность, также они служат местом сборищ известных преступников и гомосексуалистов. Все четыре заведения охраняются различными полицейскими ведомствами, что немало помешает вашим попыткам захвата его бизнеса. Бар «Кубрик» (охраняется шерифской службой округа Уошо) является пунктом распространения порнографической продукции гомосексуального характера (фотоснимков и фильмов), сделанных в Мексике фетишистских «игрушек» и капсул амил нитрита, украденных из медицинского центра округа Уошо. Там собираются парни-проститутки, а номера таксофонов также обслуживают службу «мальчиков по вызову», организованную барменами «Кубрика» РЭЙМОНДОМ «ГЕЕМ РЕЕМ» БЕРНБАУМОМ (белый, 39 лет, см. ниже информацию о приводах) и ГАРРИ ДЕ ХЕЙВЕНОМ (белый, 28 лет, см. ниже). Объект ПИВИ предположительно получает процент от доходов каждого нелегального бизнеса, осуществляемого в помещении бара.

На территории магазина «Склад излишков сержанта Сида» (Ист-Фримонт, 521) ищут клиентов парни-проститутки — свидания происходят в мотеле «Гло-Энн» (Ист-Фримонт, 604) — и приходят «охотиться на цыплят» «ястребы» (зрелые или женатые гомосексуалисты в поисках молоденьких мальчиков). Проигравшиеся в азартные игры и студенты университета Лас-Вегаса, нуждающиеся в деньгах, собираются на тамошней парковке и спят в своих автомобилях в надежде получить предложение о «свидании». Управляющий магазином Сэмми «Шёлк» Феррер (белый, 44 года, тж. один из водителей службы такси «Монарх») позволяет «встречаться» в подсобке на территории магазина и часто тайком снимает эти «свидания» через потайные отверстия в стене. ФЕРРЕР затем монтирует отснятый материал, сматывает пленки в «бобины» и продает получившиеся таким образом порнофильмы в пользующемся дурной славой баре «Ханки манки», где собираются более жесткие гомосексуалисты. Также ФЕРРЕР и объект ПИВИ снимают порнофильмы (как гомо-, так и гетеросексуального содержания) в тех же подсобных помещениях. Участие в съемках — в свободное от работы время — принимают водители такси «Монарх» и их излюбленные клиенты. (Примечание: актеры РОК ХАДСОН и СЭЛ МИНЕО и бывший чемпион-тяжеловес СОННИ ЛИСТОН часто появляются как в диспетчерской такси, так и в казино, а кроме того, смотрят фильмы в магазине «Склад излишков сержанта Сида».)

Служба такси «Монарх», и в частности ее диспетчерская (Тилден-стрит, 919, сев. Вегас), является центром незаконной деятельности объекта ПИВИ. На объекта ПИВИ работают 14 водителей (как на основе полной занятости, так и на полставки), шесть из которых, предположительно, гомосексуалисты без приводов в полицию.

Остальные восемь (известных гомосексуалистов): вышеупомянутый СЭММИ «ШЁЛК» ФЕРРЕР; ХАРВИ Д. БРАМС; ДЖОН «ШАН» БОШАН; УЭЛДОН П. АНШУЦ; САЛЬВАТОРЕ «АТЛАСНЫЙ СЭЛ» САЛЬДОНЕ; ДЭРИЛ ЭГМИНТИНГЕР; НАТАН ВЕРШОУ и ДОМИНИК «ОСЕЛ ДОМ» ДЕЛЛАКРОЧИО. У всех восьмерых — внушительное криминальное прошлое, включающее в т. ч. содомию, вооруженное ограбление, мошенничество, растление несовершеннолетних, проституцию, хранение наркотиков, а также обвинение в убийстве, впоследствии снятое (см. приложение). ДЕЛЛАКРОЧИО, БОШАН, БРАМС и САЛЬДОНЕ также торгуют собой в отеле-казино «Золотая пещера». ДЕЛЛАКРОЧИО неполный рабочий день работает таксистом, а также танцует в шоу «Вегас гоу-гоу» в отеле «Новый горизонт» и снимается в порнофильмах. Иногда Деллакрочио подбивает торговать собой молодых хористов из шоу.

Служба такси «Монарх» занимается обслуживанием и арендой игровых автоматов, нелегально устанавливаемых в различных барах западной части Лас-Вегаса. Этим заведует МИЛТОН ГЕРМАН ЧЕРДЖИН (белый, 53 года, приводов в полицию не имеет), традиционной ориентации, бывший сотрудник скандальных журналов «Шепот» и «По секрету», по совместительству работает диспетчером службы «Монарх» и является т. наз. «старшим помощником» объекта ПИВИ на местах, т. е. фактически это он наводит порядок в разношерстном коллективе объекта ПИВИ.

Все 14 водителей торгуют продаваемыми по рецепту таблетками (секоналом, нембуталом, туиналом, эмпирин-кодеином, декседрином, дезоксином, бифетамином), получаемыми от практикующих в Вегасе врачей. (Тем самым врачи расплачиваются по долгам с маркерами местных отелей-казино; а сам объект ПИВИ получает их в результате обоюдного соглашения с пит-боссами.)

Основными покупателями являются негры западной части Лас-Вегаса, мексиканцы, солдаты с авиабазы Неллис, клубные музыканты и заезжие гомосексуалисты из Лос-Анджелеса, приезжающие в Вегас кутить, — они заказывают лимузины такси «Монарх», чтобы было на чем добраться до отеля из аэропорта, и живут в номерах «Золотой пещеры». Эта деятельность, опять же, осуществляется с полного согласия лас-вегасского полицейского управления и шерифской службы округа Кларк.

Отель-казино «Золотая пещера» (Сатурн-стрит, 1289, сев. Лас-Вегас) — отель на 35 номеров и казино на 60 столов — заведение низкого пошиба. Бизнес лицензированный, ориентированный на не самых обеспеченных туристов и игроков. Объект ПИВИ и управляющий заведением РИЧАРД «РЕЗИНОВЫЙ РИК» РИНКОН (также подрабатывающий съемкой в порнофильмах) держат шесть отдельно стоящих бунгало, чтобы использовать их в качестве «притонов», где заезжие гомосексуалисты устраивают оргии; им поставляют парней-проституток, экзотический алкоголь, еду, порнофильмы и кинопроекторы для их просмотра, а тж. упомянутые выше нелегально приобретенные таблетки, отпускаемые по рецептам. В качестве завсегдатаев «притонов» можно назвать многих звезд кино- и телеэкрана, таких как ДЭННИ КЕЙ, ДЖОННИ РЕЙ, ЛИБЕРАЧЕ, УОЛТЕР ПИДЖИН, МОНТГОМЕРИ КЛИФТ, ДЭЙВ ГЭРРОУЭЙ, БЕРТ ЛАНКАСТЕР, ЛЕОНАРД БЕРНСТАЙН, СЭЛ МИНЕО, РЭНДОЛЬФ СКОТТ и РОК ХАДСОН. Чаще всего вышеупомянутые лица пользуются «услугами» водителя/танцора/порноактера ДОМИНИКА «ОСЛА ДОМА» ДЕЛЛАКРОЧИО. «Золотая пешера» известна в местных гомосексуальных кругах, и номера часто заказываются через «посредников» — завсегдатаев гей-баров, где «феи» чаще всего и знакомятся: «Клондайк». «Ханки манки». «Комната риска» и «Веселый кабальеро».

ПОРНОФИЛЬМЫ, КОТОРЫЕ ПРОИЗВОДИТ ЭЛДОН ПИВИ

Наибольшей опасности лишиться своего бизнеса объект ПИВИ подвергает себя, финансируя и участвуя в съемках порнофильмов, осуществляемых на территории пограничного городка Чула-Виста, штат Калифорния, и мексиканского города Тихуана. Сами съемки осуществляются сотрудниками тихуанской полиции, которые привлекают (часто заставляя силой) к участию в них несовершеннолетних девочек, а также взрослых мужчин и животных, дрессированных для участия в тихуанских развлекательных представлениях. Девочки преимущественно сбежали из дома в штатах Калифорния и Аризона; я лично смог опознать шестерых, посмотрев фильм и сопоставив внешность «актрис» с фотографиями разыскиваемых полицией девушек. Это МАРИЛУ ФЭЙ ДЖАНЕТ, 14 лет; ДОННА РЕЙ ДЭРНЕЛЛ, 16 лет; РОУЗ ШЭРОН ПАОЛУЧЧИ, 14 лет; ДАНА ЛИНН КЭФФЕРТИ, 13 лет; ЛЮСИЛЬ МАРИ САНЧЕС, 16 лет; ВАНДА КЛЭРИС КАСТЕЛЬМЕЙЕР, 14 лет. Все они снялись в общей сложности в 87 фильмах, сделанных в Тихуане и проданных уже упомянутым СЭММИ «ШЁЛКОМ» ФЕРРЕРОМ, принимавшим телефонные и почтовые на них заказы. (Примечание: именно эти фильмы и демонстрируются в магазине «Склад излишков сержанта Сида».)

Содержание фильмов как гетеро-, так и гомосексуальное. Упомянутый ранее сообщник РИЧАРД «РЕЗИНОВЫЙ РИК» РИНКОН снялся в гей-порнофильмах: «Резиновый человек», «Резиновый мальчишка», «Резиновый король», «Каучуковый жеребец», «Резиновый шалунишка» и «Резиновый человек в деле».

Упомянутый ранее сообщник ДОМИНИК «ОСЕЛ ДОМ» ДЕЛЛАКРОЧИО — в порнофильмах гомосексуального содержания «Греческий мальчик», «Задняя дверь», «Охальник», «Парень с большим членом», «12 дюймов», «Охальник возвращается», «Маленькие радости охальника», «Охальник снова шалит», «Греческие каникулы охальника», «Охальник встречает 69 мальчиков».

фильмы снимаются на восьмимиллиметровую пленку и доставляются в магазин по почте из главпочтамта городка Чула-Виста. Вышеупомянутый СЭММИ «ШЁЛК» ФЕРРЕР получает посылки, хранит фильмы в своей квартире (Эрроу-хайвей, 10478, Хендерсон) и рассылает конечным получателям из почтового отделения Хендерсона. (Список фильмов, даты их отправки из Чула-Висты и Хендерсона, а также имена и адреса получателей приведены в приложении.)

В заключение добавлю: по моему мнению, ЭЛДОН ЛОУЭЛЛ ПИВИ может быть привлечен к ответственности по сорока трем статьям федерального уголовного кодекса и УК штатов Невада и Калифорния за подстрекательство к совершению преступления и эксплуатацию несовершеннолетних, распространение порнографической продукции и материалов непристойного содержания. (См. приложение — мимеографию соответствующих пунктов и подпунктов статей УК штата и федеральных законов.)

Еще раз прошу уничтожить по прочтении.

44. (Округ Нешоба, 30 июня 1964 года)

Кондиционер сдох. Литтел опустил стекло на своей двери.

Он ехал по шоссе I-20. Мимо проносились машины федералов. И грузовички телевизионных бригад.

Он позвонил мистеру Гуверу. И упомянул о поездке. Мистер Гувер поездку одобрил.

«Блестящая идея. Можете встретиться с Бейярдом Растином и вживую понаблюдать за „летом свободы“. Я с удовольствием послушаю ваши рассказы — тем паче учитывая ваши пронегритянские взгляды».

Он взял с собой двадцать тысяч. Десять — для Бейярда Растина, другие десять — для каких-то кубинцев. Пит разбогател на победе Клея над Листоном. У Пита был свой навар.

Было жарко. Машину атаковали полчища насекомых. Мимо проносились автомобили клановцев. Клановские придурки пялились на него. Делали неприличные жесты.

Он смахивал на федерала. А значит, был мишенью номер один. Взял с собой револьвер — безопасность прежде всего.

В Вегасе ему звонил Лайл Холли. Предупреждал. Хотелпредостеречь от поездки.

«Не надо. Ты похож на федерального агента. Клановцы ненавидят агентов ФБР. Все белые будут тебя ненавидеть. Все „левые“ во всяком случае».

Литтел проехал мимо трясины Боги-Читто. Видел экскаваторные бригады. Пропавшие ребята были мертвы[84]. Так сказал Лайл. Мистер Гувер говорил ему, что какие-то индейцы нашли их машину.

Попахивало клановцами. Мистер Гувер не на шутку разозлился. Давайте замучаем пацанов. И срать мы хотели на законы штата.

Литтел свернул на шоссе I-15. Принялся вертеть ручку радиоприемника. Полоумные проповедники вещали вовсю.

«Это обман. Не верьте. Пропавшие парни сидят где-нибудь в Нью-Йорке».

Он говорил с Мо Далицем. Мо порасспросил мафиози. Те одобрили план с Хьюзовыми чартерами. Значит, денег будет больше — еще один источник навара.

Движение встало. Вдоль обочины стали собираться зеваки. Ползли машины федералов. Ползли фургоны журналистов. Народ активно подслушивал.

Солдаты-срочники и зеваки из местных. Домохозяйки и малыши в простынях с прорезями. Все делали знак рукой — кодовое приветствие Клана.

Литтел то и дело менял направление. Литтел круто свернул вправо. Ага — крест на обочине. Сожженный, видимо, прошлой ночью — марля на обгоревшем дереве.

Вокруг тотемного столба сгрудились зрители. Негры и федеральные агенты. Продавцы мороженого — эти простыней не носили. А вот и Бейярд Растин — в безупречном чесучовом костюме.

Бейярд увидел его. Бейярд помахал. Подошел к нему. Кто-то швырнул в них яйцо. Кто-то — стаканчик мороженого. И то и другое угодило прямиком на безупречный костюм активиста.

Они припарковались. Оглядели сожженную церковь. Скорее, то, что от нее осталось. Она была стерта с лица земли. Ее закидали бутылками с «коктейлем Молотова». По обломкам бродили эксперты-криминалисты.

Литтел вручил Бейярду деньги. Бейярд принялся наблюдать за экспертами.

— Думаешь, этому стоит верить?

— Настолько, насколько можно верить Линдону Джонсону.

— Мистер Гувер рапортует об успехах мероприятия.

Солнце взошло высоко. На костюме Бейярда красовались следы желтка и жирные пятна.

— Он хочет, чтобы ненависть и возмущение в обществе сохранялись на, по его выражению, «должном» уровне, а атака на Ку-клукс-клан позволяет ему создавать иллюзию того, что он действует сообразно текущей ситуации в стране.

Бейярд забарабанил пальцами по приборной панели:

— Позвольте задать вам один вопрос. Лайл говорил, вы кое-что в этом смыслите.

— Валяйте.

— Словом, ситуация следующая. Вот Мартин и Коретта[85] заходят в номер отеля — и желают убедиться, что там не успел побывать их друг Эдгар. Где им следует искать жучки в первую очередь и что делать, если найдут?

Литтел откинул назад свое сиденье:

— Пусть ищут тоненькие проводки — как правило, они торчат из-за рам картин и абажуров ламп. Пусть болтают на нейтральные темы, пока не убедятся, что прослушки нет, а если найдут, то пусть не выдирают с мясом, потому что это вряд ли понравится их другу Эдгару и даст ему лишний повод чинить доктору Кингу — который умудряется делать колоссальные успехи, пока уважаемый Эдгар медленно, но верно собирает на него досье, — новые препятствия, поскольку хобби означенного джентльмена — медленно, но верно причинять боль своим жертвам.

Бейярд улыбнулся:

— На следующей неделе Джонсон подпишет Билль о гражданских правах[86]. Мартин собирается в Вашингтон.

Литтел улыбнулся:

— А, так вот в чем дело.

— Еще советы будут?

— Да. Пусть ваши держатся подальше от районов, где орудуют Королевские и Объединенные рыцари. Там полным-полно федеральских стукачей; и это почти такие же звери, как пресловутые Белые рыцари, но, что бы они ни натворили, ФБР ни за что не возьмется расследовать.

Бейярд открыл пассажирскую дверь. И обжегся о накалившуюся на солнце ручку.

Литтел сказал:

— Скоро я добуду еще.

Вечеринка затянулась. Он остался до конца. Пришлось. Город изгнал его. Регистратор мотеля пристально рассмотрел Литтела. Увидел строгий костюм и кобуру. И сообщил: «Номеров нет».

И не вечеринка это оказалась вовсе, а поминки. Гай Бэнистер мертв. Лагерь располагался вблизи океана. Кубинцы разместились на полутора гектарах земли.

Землю арендовал человек из Клана. Из «Рыцарей трубного гласа», где состоял Мейнард Мур. Они поддерживали кубинских беженцев. Лагерь содержал Карлос. Прошлой весной сюда заезжал Пит. Пит рассказывал, что тамошнему «гарнизону» еще тренироваться и тренироваться.

Литтел проехался по окрестностям. Литтел раздал немного денег, которые ему выдал Пит. Литтел то и дело отряхивал песок со своего пиджака.

Казармы. Моторный катер. Стрельбище — для куклуксклановцев и беженцев. Соломенные чучела-мишени с мультяшными лицами: Линдон Джонсон, доктор Кинг, Фидель «Борода» Кастро.

Оружейный склад — ветхий сарай. Сваленные в кучу огнеметы. Базуки и автоматические винтовки Браунинга.

Кубинцы лебезили перед ним — он знал Большого Пита. Клановцы, напротив, смотрели исподлобья — костюм выдавал в нем федерала.

Солнце село. Песчаные дюны оказались сущим раем для насекомых. А комаров из-за влажной жары расплодилось видимо-невидимо.

Пускали по кругу бутылки. То и дело кто-нибудь произносил тост. Клановцы притащили жаровню-хибати[87]. Нажарили хот-догов. Которые подгорели. Как будто их облили струей из огнемета.

Литтел ошивался в сторонке. Мимо сновали гости. Литтел узнавал их:

Ага, Хэнк Хадспет — приятель Гая — в дурацком траурном наряде. Гая убил Чак Роджерс. Сердечный приступ был умело спровоцирован.

Лоран Гери и Флэш Элорд — бывшие ультраправые собратья Пита, профессиональные наемники, бывшая резервная команда далласских киллеров — остатки команды Пита и Бойда.

Лоран когда-то работал на ЦРУ. Лоран пристрелил Патриса Лумумбу. Флэш отправил на тот свет уйму фиделистов.

Общее дело. Общие секреты. Ты просто знал — и все. Лоран принялся намекать по-французски:

— Месье Литтел, мы ведь с вами знаем, что случилось в Далласе?

Литтел улыбнулся. И пожал плечами — мол, не парле франсе. Лоран рассмеялся. Лоран принялся нахваливать снайпера:

— Снайпер-то — француз. Жан Месплед. Теперь убивает людей за деньги, где-то в Мехико.

Литтел пошел прочь. Гери нервировал его. Литтел съел хот-дог. Тот оказался невкусным. Пережаренным. Точно его, полили из огнемета.

Литтел слонялся вокруг. Наблюдал за происходящим. Читал новостные журналы: Билль о гражданских правах, партийные съезды, Бобби претендует на пост вице-президента.

Вечер меж тем продолжался. Хэнк Хадспет заиграл на тенор-саксофоне. Кубинцы запалили красные фейерверки.

Пит всегда сочувствовал противникам Кастро. Все казалось абсолютно обоснованным. И объяснимым. И удобным. Вопрос: наказывать или давать деньги? Он-то ответ знал. А Пит — нет.

Литтел пытался уснуть. Кубинцы пели песни. Взрывались в воздухе красные огни фейерверков.

Де-Кальб расположился по соседству со Скубой. До округа Нешоба — рукой подать.

Ехал он пять часов. Машина раскалилась, что твоя печка. Де-Кальб выглядел в точности так, как его описывала Джейн.

Главная улица. Продуктовые лавочки. Сегрегация кругом. Белые на тротуаре — негры на улице.

Литтел проехал через весь городишко. Негры опускали взгляд. Белые — смотрели сквозь него.

А вот и школа. Точно такая же, про какую рассказывала ему Джейн. Низенькие строения. Аллеи. Тополя. Сборные домики из гофрированного железа — хозяйственные постройки.

Литтел поставил машину. Просмотрел свои заметки. Секретарем в школе служила мисс Байерс — первое бунгало. Литтел вошел.

Конторка. За ней — ряды пухлых папок. И женщина — шарфик и пенсне. Заметила его. Прокашлялась.

— Лично я считаю, что это газетная утка.

Литтел вытер шею:

— Простите?

— Да про этих парней, якобы пропавших в Нешобе. Сидят небось где-нибудь в Мемфисе и потягивают коктейли.

Литтел улыбнулся:

— Вы — мисс Байерс?

— Да. А вы — агент федерального бюро разгильдяев, как я понимаю.

Литтел рассмеялся:

— Мне нужны сведения о вашей прежней ученице. Она заканчивала школу в конце сороковых.

Мисс Байерс улыбнулась:

— Я работаю здесь с момента основания, с сорок четвертого — и во многих отношениях послевоенные годы были лучшим годами для этого заведения.

— Почему?

— Ну, были у нас парни, только что с войны, хлопот с ними не оберешься, да и девчата — оторвы тоже. Одна стала наркоманкой, другая — «девушкой по вызову».

— Ученицу звали Арден Смит или Арден Котс?

Мисс Байерс покачала головой:

— Не было у нас ни одной Арден. Красивое имя, я бы запомнила. Я тут единственный секретарь, с основания школы, и пока что память меня не подводила.

Литтел оглядел картотечные шкафы за спиной секретарши. На каждом выдвижном ящике — табличка с годом. Начиная с 1944-го.

— Личные дела учеников расположены по алфавиту?

— Разумеется.

— И фото прилагаются?

— Конечно, сэр. Прикреплены к первой странице.

— У вас работали учителя по имени Герш, Лейн и Гардинг?

— Работали и работают до сих пор. У нас тут слаженный коллектив.

— А можно ознакомиться с архивом?

Мисс Байерс сощурилась:

— Сперва убедите меня, что весь этот шум — не на пустом месте.

Литтел сказал:

— Ребята мертвы. Их убили клановцы.

Мисс Байерс заморгала. Побледнела. Посторонилась.

Литтел выдвинул ящик с биркой «1944». Открыл первую же папку. Изучил ее. Увидел списки классов и фотографии учеников. И пометки на последней странице: устроились там-то, живут там-то, и прочие общие фразы.

Джейн знала эту школу. Училась в ней — или близко знала тех, кто учился.

Литтел выдвигал ящики. Листал папки. Просматривал фотографии. Снова возвращался к 44-му году. Ни одной Арден, ни снимка Джейн, ни Котсов, ни Смитов.

Он читал фамилии. Перечитывал по сто раз. Снова и снова пересматривал папки. Перечитывал заметки на последних страницах.

Мисс Байерс не сводила с него глаз. То и дело вмешивалась. Литтел записывал имена. Пригодится. Будет на что сослаться. Джейн может назвать кого-то по имени. Джейн часто вспоминала имена. Чтобы подкрепить свою ложь. Джейн рисовала живые сценки.

Мэрвин Уайтли — выпуск сорок шестого — теперь служит бухгалтером. Карла Выкофф — главный финансовый инспектор штата.

Литтел достал папку выпускников сорок седьмого: Аарон, Адамс, Андерсон, Белчер, Барретт, Бебб, Брювик. Скромные должности. Прозаические профессии. Строитель, продавец в продмаге, мелкий управленец.

Ричард Аарон женился на Мег Бебб. Андерсон остался жить в Де-Кальбе. Белчер заразился волчанкой. Баррет работает в Скубе. Брювик переехал в Канзас-Сити. Брювик вступил в Американскую федерацию труда[88].

Литтел проверял папки. Выписывал имена. Мисс Байерс то и дело влезала с замечаниями.

Бобби Кэнтвелл подцепил опоясывающий лишай. Сестры Клюн стали потаскушками. Карл Эннис как-то заразил всех вшами. Гретхен Фэр — сущий дьявол в юбке. Курит травку — а то и похуже что.

Литтел дописал. У него аж ноги подкосились. И кончились чернила в авторучке.

Джейн сочинила целую легенду. Врала намного больше его самого. Врала лучше, чем он сам.

Мисс Байерс заметила: «Все равно очень похоже на газетную утку».

45. (Лас-Вегас, 2 июня 1964 года)

Жара стояла дикая — вот оно, вегасское лето.

Уэйн врубил вентилятор. В комнате стало прохладней. Уэйн вырезал очередную статью для своего досье. Далласская газета «Морнинг ньюс» от 29 июня: ДАЛЛАССКОЕ ПОЛИЦЕЙСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ ОБЪЯВИЛО ПРОПАВШЕГО БЕЗ ВЕСТИ ОФИЦЕРА УМЕРШИМ.

Он аккуратно подшил статью. Внимательно оглядел пробковую доску, к которой были пришпилены фотографии.

Линетт на тележке из морга. Увеличенные отпечатки Уэнделла Д. Несколько снимков, сделанных ФБР. На них — голый доктор Кинг. Голый и тучный. Занимается любовью с голой же блондинкой.

Уэйн задернул занавески. Изгнал солнце. Стало не видно Дженис. Теперь она одевалась по погоде. То есть целыми днями разгуливала в бикини.

Уэйн порылся в ящиках стола. Он начал собирать оружие — выброшенное на месте преступления. Шесть заточек, восемь пистолетов, один обрез.

Он охранял «Двойку». Разоружал всяких ублюдков. Крал их оружие. Которое намеревался подбросить Дерфи. Дженис это страшно нравилось. Она окрестила ящик стола «сундучком надежды».

Он проверил досье из наводок информаторов. Оных накопилось девяносто одна штука. Бред и бесполезная трата времени.

Снаружи подъезжали на машинах. Хлопали дверьми. На парковке царил шум и гам. Ваш хозяин — Уэйн-старший.

Очередное «совещание» издателей листовок. По его же собственным словам — «самых лучших и самых главных». За десять дней — десять таких совещаний. Финансовые дискуссии и «саммиты». Выезды — контроль распространителей на местах. Гражданские права — в задницу! Давайте восхвалять права государственные. И продавать побольше листовок. Мистеру Гуверу нужна скорость. Мистеру Гуверу нужен масштаб.

Это рассказал Уэйну отец. Выболтал практически все. Чтобы заставить сына ненавидеть, как он.

Он видел машины федеральных агентов. Понял, что эти люди наблюдают за ним. Они таились на дорогах. Высматривали, с кем он будет встречаться. И записывали номера машин.

Местные агенты — не ФБР — наверняка орлы Дуайта Холли.

Уэйн-старший думал не о том. Его ум был поглощен листовками. И самое главное он упустил. Он беспрестанно говорил. Пытаясь расшевелить Уэйна. Произвести на него должное впечатление. Теперь папаша общался с Уордом Литтелом. И хвастался: «Литтелу нужна помощь. Вот я под шумок и посажу своих людей в контору Хьюза».

На прошлой неделе Уэйн звонил Литтелу. Чтобы предупредить: папочка желает тебе насолить — и Дуайт Холли тоже не дремлет.

Уэйн чистил ножи. И пистолеты. Собирал в кучку патроны для обреза. Вошла Дженис. Мокрая после бассейна. Пахнущая хлорированной водой и маслом для загара.

Уэйн бросил ей полотенце:

— Раньше ты стучалась.

— Когда ты был маленьким — да.

— Кто у него на сей раз?

— «Джон Берч». Хотят, чтобы он изменил шрифт в листовках про отравленную воду — чтобы отличались от расистских.

Загорела она неровно. Трусики бикини сидели низко. Так что кое-где виднелись черные волоски.

— Весь ковер мне закапала.

Дженис принялась вытираться.

— Скоро твой день рождения.

— Знаю.

— Тебе исполнится тридцать.

Уэйн улыбнулся:

— Хочешь, чтобы я сказал: «А тебе в ноябре сорок три»? Убедиться, что я не забыл?

Дженис уронила полотенце.

— Хороший ответ.

Уэйн сказал:

— Я не забываю. И тебе об этом известно.

— О том, что важно?

— Вообще ни о чем.

Дженис присмотрелась к фотографиям на доске. Пристально разглядела преподобного Кинга.

— По мне, так никакой он не коммунист.

— Не удивлюсь, если ты права.

Дженис улыбнулась:

— И на Уэнделла Дерфи он тоже не похож.

Уэйн скорчил гримасу. Дженис сказала:

— Мне пора. Кларк Кинман пригласил меня поиграть в гольф.

В «Двойке» было пусто. В баре, у автоматов и игровых столиков — никого.

Уэйн был начеку. Ходил. Сидел. Следил за неграми. Не скрывал, что следит за ними. От него убегали. Не обращали на него внимания. Делали вид, что все хорошо-о-о-о.

Время бесполезно волочилось следом. Или он — за временем. Он уселся возле будочки кассира. Пододвинул поближе табурет.

Входит негр. С коричневым бумажным пакетом в руках. С бутылкой пойла. Подходит к автоматам. Сует в щель пару мелких монет. Не везет. Сорок раз — и ни одного выигрыша. Словом — сегодня явно не его день.

Негр достает из штанов хрен. И орошает все вокруг. Игровые автоматы. И зазевавшуюся мужеподобную монахиню.

Уэйн двинулся к нему. Тот смеется. У меня есть нож, понял? Ручка завернута в пакет.

И рыгает.

Уэйн отступил. Ухватил его за руку. Вывихнул ему запястье. Тот тут же исторг свой обед. И выронил нож.

Уэйн опрокинул его ничком. Двинул ему по зубам. Поставил на колени.

46. (Лас-Вегас, 6 июля 1964 года)

Элдон Пиви походил на мужеподобную бабу. Ясно было: этот педик себя в обиду не даст.

Три десять утра. Диспетчерская опустела. Пиви работал один. Вошел Пит. Пиви сощурился. Пиви потянулся к ящику стола. Очень медленно.

Пит встал между ним и столом. Рванул к себе ящик. Выхватил пушку.

Пиви подобрался. Отлично соображал этот тип. Откинулся на кресле. Задрал ноги на стол. Легонько погладил бедра Пита.

— Высокий и опасный брюнет. Прямо мой тип.

Пит вынул обойму. Вылущил патроны. Те рассыпались по полу.

Пиви ухмыльнулся:

— Хочешь, я тебя пристрою? Содержанка или гейша-бой — выбирай.

Пит сказал:

— Не в этот раз.

Пиви засмеялся:

— О, он говорить умеет.

Зазвонил телефон. Пиви не обратил на это внимания. Поерзал на месте, пошевелил пальцами ног. Коснулся Питовых бедер.

Пит зажег сигарету:

— «Съемки осуществляются сотрудниками тихуанской полиции, которые привлекают (часто заставляя силой) к участию в них несовершеннолетних девочек».

Пиви пошевелил пальцами ног.

— Черт, я-то размечтался. Знаешь, как в той песне поется: «Однажды он придет, кого люблю…»

Пит вывернул карманы. Вынул деньги — две тысячи — новенькими купюрами.

Положил деньги на стол. Ухватил Пиви за ноги. И стащил их со стола.

— Нам нужен твой голос в комиссиях по контролю над азартными играми и распространением спиртных напитков — пять процентов от прибыли можешь оставить себе.

Пиви достал гребенку и пригладил завиток на лбу.

— Думаешь, меня никогда не шантажировали и ничего не вымогали — иногда вполне законно? Ну же, давай следующую реплику. Скажи, что ты взорвешь все мои такси.

Пит покачал головой:

— Если дойдет до следующей — ты потеряешь свои пять процентов.

Пиви показал Питу средний палец. Пит поморщился. И показал ему три фотографии.

Роуз Паолуччи в церкви. Роуз Паолуччи отсасывает у буль-мастифа. Роуз Паолуччи с дядей — Джоном Росселли.

Пиви ухмыльнулся: хи-хи-хи. Пиви присмотрелся. Побледнел. Вспотел. Исторг свой обед. Оросил коммутатор. Намочил телефон. Схватил намокшие купюры.

Пит взял со стола визитницу. Отыскал в ней карточку Милта Черджина.

Они встретились в закусочной Силлса. Болтали о всякой ерунде. И поедали блины.

Милт свое дело знал. Я — комик. Выступаю тут, в округе. Морт Сал без его политкорректности.

Милт знал Фреда Оташа. Милт был в курсе Питовой репутации. С удовольствием вспоминал свою работу в журналах светских сплетен. Был знаком с Мо Д. и с Фредди Турентайном. Который ставил прослушку в домах свиданий для педиков по заказу журнала «Шепотом».

Пит заговорил начистоту. Сказал, что купил «Монарх». И добавил: теперь мне нужна твоя помощь.

Милт обрадовался. «Монарх» был рассадником геев. Плюнь — в педика попадешь. А без них никак. Это приносит хорошие деньги. Так что не стоит кривиться и ханжествовать.

Пит расспросил Милта. Тот тоже разоткровенничался.

Про педиков он распространяться не стал. И про порнуху тоже. И ханжествовать. Сказал, будет заниматься тем же, что и раньше, — и станет работать с Питом. И даже внес кое-какие предложения.

Пиви принадлежит «Пещера». Тоже логово педиков еще то. Пусть себе развлекаются. Поосторожнее с ними, и все. Не церемониться. Хотя капелька ханжества, конечно же, не помешает.

Пит принялся расспрашивать Милта. Сказал: давай, докажи мне, что знаешь Вегас изнутри.

— Вот я на Стрипе и хочу потрахаться за сотню. Куда я иду?

— Во «Фламинго», например, к Луису. Он держит в окрестностях квартирку-траходром. За сотню тебе дадут и в зад, и куда хочешь.

— А если я черненькую захочу?

— Тогда звони Элу из профсоюза горничных. У него всегда отличные девочки, если, конечно, тебя не ломает трахаться в чулане, где хранятся швабры.

— А к кому обращаться не следует?

— К Ларри, в «Потерпевшие кораблекрушение». Он держит трансвеститов, выдавая их за баб. Эмпирическое правило гласит: не хочет раздеваться — не доверяй.

— А если я захочу групповуху с двумя лесби?

— Тогда тебе в «Рагберн-рум». Днем там эти особы и собираются. Поговори с Гретой, барменшей. Она тебе подберет отменных телочек за пятьдесят баксов. Сделает фотки и за двадцать дополнительных баксов подарит тебе их вместе с негативами. Типа на память.

— Сонни Тафтc. Чем знаменит?[89]

— Любит кусать девочек из шоу за бедра. Бедняжки даже бешенством заражаются, когда узнают, что он в городе.

— Джон Айрленд?

— Хреновый актеришка с членом в сорок пять сантиметров. Ходит на нудистские пляжи и вываливает там свое хозяйство. Шуму от него много бывает.

— Ленни Брюс?

— Торчок и стукач шерифской службы округа Лос-Анджелес.

— Сэмми Дэвис-младший?

— Би. Говорят, любит высоких и блондинистых вне зависимости от пола.

— Натали Вуд?

— Лесби. Недавняя подружка — майор Женской вспомогательной службы сухопутных войск по имени Бифф.

— Дик Контино?

— Любитель полизать между ног и лудоман. И повязан с чикагскими.

— Лучшее концертное шоу в Вегасе?

— «Барби и „Бондсмен“». Думаете, я не знаю, кто мне масло на хлеб намазывает?

— Назовите хотя бы одного местного толстосума из мормонов. Знаете, этакого «мистера Бига».

— Как насчет Уэйна Тедроу-старшего? Торгует всякой фигней и зашибает кучу бабок. Его сынок убил троих черных и преспокойно избежал тюрьмы.

— Сонни Листон?

— Алкаш, торчок и любитель шлюх. Приятель вышеупомянутого негроубийцы Уэйна Тедроу-младшего. Господи, я бы про Сонни такого порассказал!

— Боб Митчум?

— Любитель покурить травку.

— Стив Кокрейн?

— Конкурент Айрлэнда в споре за титул «мистер Большой Член».

— Джейн Мэнсфилд?

— Трахается с кем попало.

— Какое из местных такси возит людей из законодательного собрания штата?

— «Рапид». Оно принадлежит в том числе и парням из легислатуры.

— А военное начальство из Неллис?

— Тоже они. Тамошнему командованию принадлежит немалая доля.

— Они связаны с мафией?

— Нет, просто парни, которые играют по правилам. Пит улыбнулся. Пит поклонился. Пит достал десять штук. Милт даже кофе пролил. Обжег руки. Сказал: с ума-а-а-а сойти.

Пит сказал:

— Поощрительная премия. Ты принят — теперь ты будешь моим информатором.

Вставка: документ

14.07.64.

Расшифровка телефонных переговоров по заказу ФБР. С пометками: «Записано по приказу директора» / «Уровень секретности 2-А: только для глаз директора». Говорят: директор Гувер, Уорд Дж. Литтел.

ЭГ: Доброе утро, мистер Литтел.

УЛ: Доброе утро, сэр.

ЭГ: Расскажите о вашей поездке на юг. Мне регулярно докладывают агенты на местах, но хотелось бы услышать принципиально иную точку зрения.

УЛ: Бейярд Растин очень обрадовался, когда я привез деньги. Принятие Билля о гражданских правах и присутствие ФБР в штате Миссисипи его тоже радуют.

ЭГ: Вы сообщили ему, что это присутствие носит вынужденный характер?

УЛ: Сообщил, сэр. Я вел себя так, как мы и договаривались, и возносил хвалу президенту Джонсону.

ЭГ: Линдон Джонсон нуждается в симпатии обездоленных. Причем всех без разбору, как похотливый мужчина. Вспоминается король Джек, готовый лечь в постель с любой.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Лично я в этом не нуждаюсь. У меня есть собака — и хватит с меня бездумных привязанностей.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Мистер Джонсон и Князь Тьмы твердо решили сделать из пропавших парней мучеников. Лжепреподобный доктор Кинг, по-видимому, с ними солидарен.

УЛ: Я в этом уверен, сэр. Скорее всего, он уже причислил их к лику христианских святых.

ЭГ: А вот я так не считаю. По мне, кто мученики, так это штат Миссисипи. Мало того что суверенитет штата был поставлен под вопрос в угоду сомнительным «гражданским свободам», так еще и Линдон Джонсон сделал меня своим невольным сообщником в этом деле.

УЛ: Уверен, вы найдете способ с ним поквитаться, сэр.

ЭГ: Разумеется. А вы мне в этом поможете — исполните наложенную на самого себя епитимью в вашей обычной непостижимой и политически неустойчивой манере.

УЛ: Вы хорошо меня знаете, сэр.

ЭГ: Да, и могу распознать по тону вашего разговора, когда вы особенно хотите сменить тему.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Я слушаю, мистер Литтел. Задавайте любые вопросы или делайте заявления.

УЛ: Спасибо, сэр. Мой первый вопрос будет касаться Лайла и Дуайта Холли.

ЭГ: Задавайте ваши вопросы. Обойдемся без скучных и обременительных преамбул.

УЛ: Делится ли Лайл с братом результатами наблюдения за членами Конференции христианских лидеров Юга?

ЭГ: Не знаю.

УЛ: Ведет ли Дуайт формальное расследование деятельности Уэйна Тедроу-старшего или его сына?

ЭГ: Нет, хотя убежден, что он следит за обоими в своей излюбленной настойчивой манере — и мне бы очень не хотелось ему в этом препятствовать.

УЛ: Я могу привлечь нескольких мормонов Хьюза.

ЭГ: К работе в корпорации Хьюза?

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Сегодня или через определенное время?

УЛ.: Сейчас, сэр.

ЭГ: Подробней, если можно. У меня запланирован обед в «Миллениуме».

УЛ: Работа, которую я хочу им поручить, содержит в себе элемент риска — в особенности если Минюст активизирует свою деятельность вокруг Лас-Вегаса.

ЭГ: Я не диктую политику Минюста. ФБР — всего лишь винтик огромной системы, как не преминул указать мне князь Бобби несколько неблагословенных раз.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Выкладывайте, что вам надо.

УЛ: Мне нужно от вас предварительное согласие. Если мормоны попадут в переделку, сможете ли вы оценить серьезность ситуации и как-либо заступиться за них либо использовать их проблемы для того, чтобы сделать Уэйна-старшего своим должником?

ЭГ: То есть вы хотите, чтобы я оказывал мормонам скрытое покровительство?

УЛ: Нет, сэр.

ЭГ: Станете ли вы информировать мормонов и самого Тедроу о потенциальных рисках?

УЛ: Сам характер работы должен их насторожить. С какой стати я стану им еще что-то расписывать?

ЭГ: И кто же выиграет от того, что вы кооптируете этих самых мормонов?

УЛ: Мистер Хьюз и мои итальянские клиенты.

ЭГ: Значит, продолжайте в том же духе. И можете смело рассчитывать на мою персональную помощь.

УЛ: Благодарю вас, сэр.

ЭГ: И старайтесь, чтобы мистер Хьюз оставался в доверительном неведении.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Хорошего дня, мистер Литтел.

УЛ: И вам, сэр.

47. (Лас-Вегас, 14 июля 1964 года)

Он считал, что гольф — скучное занятие. Но Уэйн-старший настаивал: мол, я приглашаю.

Литтел устроился у столика с напитками. Чтобы укрыться от вегасской жары. Которая парила. И выжигала все вокруг.

Некоторые лунки были совсем близко. Литтел наблюдал, как играет чета Тедроу на восьмой лунке. Дженис ловко разделывалась с Уэйном-старшим. Дженис сделала пар, а потом берди[90]. И показала муженьку средний палец. И снова послала в лунку крученый мяч.

Двигалась она легко и грациозно. И выставляла напоказ седую прядку. Движения ее были изящны, как у Джейн.

Де-Кальб напугал его. И научил.

Ты поощрял ложь Джейн. Сам пытался определить, что правда, а что нет. Сам поощрял эту игру в ложь. Так что сам виноват.

Она стала лгать не по правилам. Перестала приукрашивать. Присвоила себе чужие воспоминания. Позаимствовала чужое прошлое.

Она лгала. И приукрашивала. И зашифровывала. Он знал ее исключительно через шифр. И раз их не связывала честность — он стал использовать ее таланты. Она помогала ему умасливать Говарда Хьюза.

Чета Тедроу переместилась на девятую лунку. Дженис и тут сделала берди. Уэйну-старшему же удался только боги[91]. Дженис направилась к десятой лунке. Там ее ждал кэдди[92]. Уэйн-старший помахал Литтелу. И подкатил к нему на каре. Тент автомобильчика создавал приятную тень.

Литтел нырнул под тент. Уэйн-старший улыбнулся:

— А вы играете?

— Нет. Никогда не увлекался спортом.

— Гольф больше похож на деловую активность. Это интереснее, чем общение с мистером Хьюзом…

— Мне бы хотелось нанять кое-кого из ваших людей. Сейчас — курьерами, а потом, когда мистер Хьюз сюда переберется, и в казино пристрою.

Уэйн-старший повертел клюшку:

— «Курьер» звучит как эвфемизм. Вы намекаете на безопасные перевозки?

— В некотором роде — да. Ваши люди будут летать в разные города чартерными рейсами авиакомпании Хьюза.

— Из Маккаррана?[93]

— Я рассчитывал отправлять их из Неллис.

— Для большей безопасности?

— Именно. У вас наверняка есть знакомые в тамошнем руководстве, и с моей стороны было бы крайне недальновидно не попытаться этим воспользоваться.

Какой-то кэдди крикнул: «Эй!» В бок кара со стуком влетел мячик.

Уэйн-старший поморщился.

— У меня есть знакомые в тамошней продовольственной службе и в снабжении. Мы близко общаемся с генералом Кинманом.

— Вы можете назвать его коллегой?

— Коллегой и посредником, скажем так. Он сказал мне, что во Вьетнаме скоро будет жарко, а уж кто-кто, а он знает.

Литтел улыбнулся:

— Впечатляет.

Уэйн-старший снова повертел клюшкой:

— Еще бы. В следующем месяце планируется крупная операция с участием военного флота — Линдон Джонсон рассчитывает, что она поможет ему в эскалации военного конфликта. Мистера Хьюза должно впечатлить, что я знаком со столь осведомленными людьми.

Литтел сказал:

— Несомненно, его это впечатлит.

— Еще бы.

— Вы подумали над моим пре…

— Что именно будут перевозить курьеры?

— Этого я вам сказать не могу.

— Мои люди сами мне расскажут.

— Это будет их решение.

— Выходит, мы говорим об отчетности.

Тент затрепетал под порывами ветра. Литтел моргнул. Ему ударило в глаза солнце.

— Ваши люди будут получать по десять процентов от стоимости каждой партии перевозимого товара. Собственную долю прикидывайте сами.

Мо согласился на пятнадцать. Значит, лично он сможет прикарманить пять процентов и платить с них собственную десятину.

Уэйн-старший подхватил мячик для гольфа. Пожевал ти[94].

Навар.

И он об этом знает. Но не скажет. Чтобы остаться чистеньким. И подставить своих.

Дженис между тем направилась к одиннадцатой лунке. В прическе ее так и сверкала седая прядь. Она положила мяч. Приготовилась. И вдарила по мячу. Который угодил прямо по кару.

Литтел поморщился. Дженис засмеялась и помахала рукой.

48. (Лас-Вегас, 15 июля 1964 года)

В «Двойке» было пусто.

Дилеры зевали. Бармен зевал. По залу бродили дворняги. Плевать им было на жару. Они уплетали коктейльные орешки. Их гладили, с ними обнимались.

Уэйн присел у барной стойки. Поцеловался с лабрадором-полукровкой. По внутренней связи раздалось: «Уэйн Тедроу. Подойдите к пит-боссу, пожалуйста».

Уэйн поплелся в вышеозначенном направлении. Лабрадор потрусил следом. Пит-босс зевал. Лабрадор, задрав лапу, оросил плевательницу.

— Помнишь того цветного? Ну, дней десять — двенадцать назад?

— Помню.

— Еще бы ты не помнил, ты ему столько всего переломал.

Уэйн согнул руки в локтях:

— Это были меры предосторожности, только и всего.

— Это ты так думаешь, а вот Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения считает, что имело место неспровоцированное нападение, и они уже нашли двух свидетелей.

— Хочешь сказать, они подали в суд?

Пит-босс снова зевнул:

— Я вынужден уволить тебя, Уэйн. Они просят двадцать штук с нас и еще столько же — лично с тебя, и вдобавок намекают, что могут привлечь тебя и за остальные «подвиги».

— То, что они требуют с вас, — это ваши проблемы. Об остальном я сам позабочусь.

Уэйну-старшему история страшно понравилась. Уэйн-старший сказал:

— Заплати, не звони Литтелу, он на их стороне.

На палубе было жарко. В знойном воздухе царил смрад. Кругом сновали светляки.

Отец прихлебывал ром.

— Ты обезоружил его и поставил на колени. Любопытно узнать отчего.

— Я все еще думаю как полицейский. Когда он разбил ту бутылку, он продемонстрировал мне намерение напасть.

Уэйн-старший улыбнулся:

— Вот ты и выдал себя — этим ответом.

— Хочешь сказать, мне все еще нужно логическое обоснование?

— Я хочу сказать, что ты пересмотрел основания для действия. Теперь твоя ошибка в том, что ты слишком агрессивен, что…

— Что было мне несвойственно в бытность копом.

Уэйн-старший повертел в руках трость:

— Я хочу заплатить за тебя по иску. Позволишь мне это сделать?

— Ты не сможешь заставить меня ненавидеть их так же, как ты. Придется с этим смириться.

Уэйн-старший нажал выключатель на стене. Заструился холодный воздух.

— Неужто я такой предсказуемый отец?

— В некотором роде.

— А мое следующее предложение, выходит, ты тоже можешь предсказать?

— Конечно. Ты предложишь мне работу. Что-нибудь в твоем полулегальном профсоюзе, ну или в одном из четырнадцати казино, которыми ты владеешь в нарушение правил Комиссии штата Невада по контролю над азартными играми.

Заструился холодный воздух. Помял крылышки насекомых. Те поспешно ретировались.

— Согласен по обоим пунктам. И не бери в голову.

А вот и «Рагберн рум».

Модное место. Шесть столиков — одна сцена. Битнический дух.

Милт Черджин нанял дуэт. Подражатели Майлса Дэвиса. Играли на бонгах и бас-саксофоне.

Милт привлекал модную публику. Женственные лесби подавали пиво. Явился и заслужил пару одобрительных выкриков Сонни Листон.

Сонни и Уэйн обнялись. Сонни присел за их столик. Познакомился с Барби и Питом. Обнялся с ними. Сонни пристально рассмотрел Питовы габариты.

Они поборолись на руках. Публика делала ставки. Два раза из трех выиграл Пит.

Милт вел вечер. Милт пародировал Ленни Брюса. Лоренс Уэлк прослушивает торчка. Пэт Никсон[95] трахается с Лестером, негритянским половым гигантом.

Публика смеялась. Публика покуривала марихуану. Сонни глотал декседрин. Пит и Барби отказались.

Уэйн проглотил три таблетки. У Уэйна начался стояк. Он искоса поглядывал на Барби. Любовался ее рыжей шевелюрой.

Милт сменил тему. Теперь он был «Фако, клоун из детской передачи». Принялся надувать презервативы, связывать их, точно воздушные шарики. И подбрасывать высоко в воздух.

Публика сходила с ума от восторга.

Посетители принялись расхватывать «шарики». В руках у них были зажженные сигареты. Хлоп! — и нет шарика.

Милт изобразил Фиделя Кастро. Фидель заходит в гей-бар. Входит Джек Кеннеди. Фидель говорит: «Повеселимся, мучачо[96]!» Джек отвечает: «Встретимся у залива Свиней, но тебе придется и Бобби трахнуть».

Пит расхохотался. Барби расхохоталась. Уэйн заржал.

Милт стал пародировать Сонни. Сонни похищает Кассиуса Клея. Бросает в реку Миссисипи. Откуда того вылавливают и берут в заложники куклуксклановцы.

Мартин Лютер Кинг сдает позиции. На лице Марти — белая пудра. Ему хочется стать белым. Такое вот отступничество. К черту ниггерские приколы. Марти взывает к Богу. Тот посылает к нему своего сына. Иисус играет свинг. С Иудой и квинтетом «Нейл драйвинг файв».

Марти обращается к Иисусу: «Послушай, дядя. У меня тут кризис веры. Я начинаю думать, что белым быть круто, если ты белый, у тебя бабки, и белые женщины, и хай-фай. И если ты не можешь их покарать, сделай всех людей равными и прекрати эту гребаную свистопляску с гражданскими правами!»

Христос зевает. Марти ждет. До-о-о-олго ждет. Ждет, чтобы услышать оправдание делу всей своей жизни.

Христос держит паузу. Потом смеется. И громко оглашает Божью волю:

ПОШЕЛ НА ХРЕН, ТУПОЙ МУДАК!

Зал взорвался от хохота. Зрители схватились за животы. Сонни едва не свалился со стула.

Милт спародировал Линдона Джонсона. Потом — Джеймса Дина. Джимми, мямлю-мазохиста. Джимми, человека-пепельницу.

И Джека Руби.

Джек сидит в тюряге. Голодный и злой. Эти farkakte goyim[97] тюремщики совсем не разбираются в копченом лососе. Джеку нужны деньги на приличную еду. Джек сбегает из тюрьмы и принимается толкать по дешевке израильские облигации.

Уэйн заржал. Зал взорвался от смеха. Пит и Барби хохотали как сумасшедшие. Переглянулись. И снова принялись ржать. Пуще прежнего. Сонни не понял юмора. Сонни все равно понравилось.

Пит отозвал Уэйна в сторону. И сказал: пойдем-ка взорвем машинки.

Контора «Рэпид» состояла из нескольких обособленных зданий. Четырнадцать машин, диспетчерская, парковка — все в радиусе квартала.

Пит делал черную работу. Уэйн смешивал ингредиенты. Работали в диспетчерской «Монарха». Было очень поздно.

Пит разливал бензин. Налил четырнадцать бутылок. Уэйн смешивал селитру с тертым мылом. Они пропитали полученной жидкостью распределительные и подающие шнуры. Обмакнули их в столярный клей.

У Уэйна кружилась голова — от Барби и декседрина. Она тоже уехала из «Рагберн рум». Обняла их на прощание. И оставила ему свой запах.

Они поехали в «Рапид». Поставили машину. Выломали дыру в заборе. И вволокли внутрь приготовленную взрывчатку.

Четырнадцать автомобилей — «фордов» шестьдесят первого года выпуска — стоят капот к капоту. Участок земли и топливный бак.

Они припали к земле. Расставили получившиеся бомбы. Растянули шнуры. Достали бутыли с бензином. Пропитали бензином фитиль.

Уэйн зажег спичку. Пит бросил ее. Оба кинулись бежать.

Автомобили рванули. В воздух взлетели ошметки металла. Шум больно резал уши. Раздались взрывы — один за другим, а иногда и несколько сразу.

Уэйн наглотался дыма. Надышался парами бензина. В небо взмыли осколки стекла.

49. (Лос-Анджелес, 17 июля 1964 года)

Воровской инструментарий: бумага, карандаши, перо.

Литтел работал. Литтел фабриковал бухгалтерские отчеты компании «Хьюз тул». Он составил счет-фактуру. Скопировал его через копировальную бумагу. Переделал платежный лист.

Джейн уже спала. Она привыкла рано ложиться. У них выработалась рутина. Которой они старались придерживаться. Им было так удобней.

Джейн надо было ложиться рано. Он же нуждался в уединении. Джейн это чувствовала. И уступала.

Литтел менял перья. Ставил чернильные кляксы. Систематически перо цеплялось за шероховатости на бумаге. Он нуждался в помощи Джейн. Тогда он стискивал зубы. И все равно не пускал Джейн. Работал в одиночестве.

Сегодня Джейн была не в духе. За ужином царила натянутая атмосфера. Она сказала, что работа ей наскучила. А коллеги только раздражают. Он сделал ей пробный пас: в профсоюзе водителей грузовиков как раз не хватает бухгалтеров.

Джейн парировала: не хочу. Слишком быстро отказалась. Слишком медленно рассмеялась.

Он рассказал ей о поездке на юг. С некоторыми сокращениями, разумеется. Джейн подхватила и быстренько перевела разговор на Де-Кальб.

Мисс Герш. Мисс Лейн. Мальчик, заразившийся волчанкой. Мисс Байерс о нем упоминала. Джейн же не упоминала его имя.

Он задавал вопросы. Намеренно дурачил ее. Исходя из того, что теперь знал сам. Джейн вспомнила о Гретхен Фэрр. Мисс Байерс тоже о ней говорила. Обозвала ее сущим «дьяволенком с челкой».

Краденая ностальгия. Похищенные воспоминания. Случаи из чужого прошлого.

Литтел зевнул. И принялся работать. Бросил все силы на заковыристую накладную — свои собственные силы.

Включил радио. Услышал новости — Бобби лидирует в Нью-Йорке.

Литтел протер глаза. Столбцы расплывались перед глазами. Запрыгали черненькие циферки.

Уэйн-старший прислал ему список кандидатов на перевозку навара — двенадцать мормонов, все отменные негодяи. Литтел отправил копию Дракуле. Граф ознакомился со списком и поручил своим мормонам выбрать потенциальных «консультантов казино».

Литтел позвонил графу. И солгал.

Сказал, что эти люди будут летать рейсами Хьюза. Путешествовать по «различным городам». Встречаться с «бандитами». Завязывать «деловые знакомства». Заниматься «обеспечением» ваших отелей.

Дракуле идея понравилась. Он любил рискованные предприятия. Граф воскликнул: «Мы их используем». Дракула согласился перевозить курьеров своими чартерными рейсами. Уэйн-старший использовал свое влияние в руководстве Неллис.

Разрешение получено — и в Неллис, и у мафии.

Дракула обмана не почуял. Он поручил своим мормонам уступить Литтелу. Уорд — мой человек. Это он будет управлять «консультантами».

Литтел бодро поблагодарил. Литтел быстренько пересмотрел свой план:

Воспользуюсь-ка я графовой спесью. Буду сочинять ему фальшивые рапорты. Писать их от имени «консультантов». И радовать Дракулу: это ты наебал мафию, а не она тебя.

Мо Д. рассыпался в благодарностях. Мо пересмотрел условия соглашения. И предложил: возьми себе пять процентов сверх того.

Спасибо, Мо. Спасибо за наличные. Теперь мне не придется их воровать.

Бандиты собирают навар. Мормоны перевозят его на самолетах. Растут проценты. Наличности становится все больше. Его наличности. Выручки мормонов. Барыша Уэйна-старшего.

Литтел продолжил фабриковать бухгалтерию. Подрагивали стройные колонки цифр. Значки доллара расплывались перед глазами.

50. (Лас-Вегас, 18 июля — 8 сентября 1964 года)

Такси «Рапид» приказало долго жить.

Поджог сотворили экспромтом. Поджог не был санкционирован. Он сообщил о нем мафии. Уже после того, как все случилось. И сразу же назвал свой единственный мотив.

НАМ нужна база. НАМ нужен компромат. Давайте поможем графу. Давайте накопим побольше сальных сведений. И используем их по назначению.

Карлос зааплодировал. Сэм Джи зааплодировал. Мо принялся рассылать воздушные поцелуи.

Пит надавил на тамошнего диспетчера. Дал ему денег. Купил его конторские книги. И самоё душу. Нанял его на работу. Вернул конторские книги. В итоге заполучил клиентуру «Рапида»: девять членов законодательного собрания штата, нескольких высокопоставленных генералов из Неллис и порядочное количество местных толстосумов.

Мо быстренько замял дело о поджоге. У него имелся выход на лас-вегасское полицейское управление. Он подкупил кого следует. И по делу загребли местного пьянчужку.

Мо урегулировал вопросы и с владельцем «Рапида». Уже после поджога. К владельцу такси заявились бандиты. И отправили его к чертуна кулички.

Пит переименовал контору. Зацените: такси «Тигр», дубль два. Такси «Тигр» возвращается.

Старые «паккарды» Пит продал. Взамен купил двадцать «фордов». И нанял торчка-художника по прозвищу фон Датч[98].

Фон Датч потреблял мескалин. Фон Датч расписал автомобили. И предложил дикую расцветку для обивки сидений. Нарисовал тигровые полоски. Старательно выводил в причудливых завитушках буквы. Сиденья у него вышли — точно обитые тигровым мехом.

Пит купил четыре лимузина — дорогих и престижных. «Линкольн континентал» — мечта ниггера. Стереосистема и мягкие сиденья с откидывающейся спинкой. Сексодромы на колесах, да и только.

Он посоветовался с Милтом Черджином. Вычистил горячим паром всю диспетчерскую. Выгнал нескольких педиков. Нанял вместо них пару парней традиционной ориентации. Вышиб двоих трансвеститов.

По совету Милта он оставил на работе Ната Вершоу — Нат сообразительный и жеманный. И Шана Бошана. И Харви Брамса. И Ослика Дома — куда же без него? Состоятельные педики слетаются на Дома как мухи на мед.

Пришлось позвонить своему человеку в профсоюз водителей грузовиков. Таксисты подписали бумаги и стали членами профсоюза. Отчисления в пенсионный фонд, медицинская страховка, профсоюзные взносы.

Джимми X. обо всем узнал. Джимми вступил в долю. Педики встали на колени и принялись, лепеча, благодарить. Они то и дело подхватывали трипак. И сифилис. А теперь за их лечение платил профсоюз.

Дело верное. И прибыльное. Никто из прежних клиентов «Монарха» не отказался от услуг новой конторы.

Пит заправлял в диспетчерской. Работал в три смены. Работа его заводила. Отнимала все силы. Отвлекала от дурных мыслей.

Он поселился в диспетчерской. Привез туда кота. Кот принялся гонять крыс. Пришлось построить раздельный сортир для натуралов и для гомиков. Ибо первые наотрез отказывались срать со вторыми.

Водители традиционной ориентации гомиков терпеть не могли. Те отвечали им взаимностью. Пит занялся вопросом. Призвал обе стороны к мирному сосуществованию. Утвердил особые правила. Никаких перебранок. Никаких драк. Никакой войны педиков с натуралами. Никаких приставаний и флирта.

И те и другие согласились. И те и другие повиновались.

Он заключил негласную сделку с Джонни Р. Теперь возле «Дюн» ожидали клиентов именно его такси. И с Сэмом Джи. Авто такси «Тигр» появились и возле «Песков».

Он наказал своей команде: МНЕ НУЖЕН КОМПРОМАТ.

Расспрашивайте шлюх. Дилеров в казино. Собирайте компромат. Копите и сливайте его Милту Ч.

Милт оказался молодцом. Милт улаживал конфликты в своем коллективе. Милт предотвращал раздоры. Лично ездил в аэропорт. Забирал знаменитых гомосексуалистов и функционеров из законодательных органов штата. Возил их в бордели и наркопритоны. И сливал компромат Питу.

Милт раздавал деньги нужным людям. Мальчишкам-посыльным, барменам и хостесс. И говорил: мне нужен КОМПРОМАТ. Компромат можно было использовать. Чтобы получить статус. И, что немаловажно, деньги. Деньги для мафии и графа Дракулы Хьюза.

Такси «Тигр» — штаб-квартира сборщиков компромата. Отличная площадка для рэкета. Педики совершали преступления. Натур алы — тоже. Отношения достигли «разрядки», и они стали совершать преступления вместе. Пит судил о потенциальном работнике по числу приводов в полицию. Отбирал водителей, руководствуясь их репутацией в уголовном мире. Нанимал на работу исключительно отпетых негодяев.

Пит укрепил свои позиции. Бросил все силы по двум направлениям деятельности прежнего владельца: толкал запрещенные таблетки и обслуживал игровые автоматы. А с порнухой завязал. Фильмы больше не снимались.

Пит перестал платить тихуанским копам. Распустил «труппу актеров». Нажал на Элдона Пиви. И запретил ему снимать порно. Нанял Фарлана Мосса. Отправил его в Тихуану. Мосс дал денег копам-мексиканцам. Отловил «актеров». И быстренько разослал бродяжек по домам.

Пит украл записи Пиви. Выяснил, кому тот продавал порнуху. Это тоже был КОМПРОМАТ. Пиви уехал из города. Пит лишился законной защиты. Позвонил Сэму Джи. Сэм проникся и вступил в долю. Запросив двадцать процентов.

Сэм купил им защиту — новую и куда лучше, чем была: и у шерифской службы, и у городской полиции. Продать долю означало подстраховаться. Страховка гарантировала безопасность. Безопасность означала успокоение.

Он выбросил Бетти из головы. Это сработало — и надолго. Он засекал минуты и часы и спал. Делал вид, что работает. Работал на самом деле. Тянул время. Пытался отвлечься.

И уставал. И выматывался. Тут-то Бетти и настигала его. Это пугало его и в то же время приносило облегчение. Он понимал, что ЭТО ПРОИСХОДИТ НА САМОМ ДЕЛЕ.

Бетти не уходила. Зато воспоминания о Далласе изрядно потускнели.

Комиссия Уоррена публикует результаты расследования. Всю вину свалили на Ли О. Джек Руби сел в тюрьму за его убийство. Джек молчит. Джека убивают. Ублюдок Бобби уходит в отставку с поста генпрокурора.

Барби передает ему вечерние новости. Уэйн перестал спрашивать про Даллас. Карлос прекратил разговоры о покушении. Бетти попала под раздачу. А Арден-Джейн пока не попадалась.

И Джимми попал под раздачу — за махинации со средствами пенсионного фонда: два срока по пять лет. Джимми очутился в заднице. Джимми это знает. Джимми ищет утешения.

Помогали хорошие адвокаты. И профсоюзные коллеги. И план Уорда, который украл бухгалтерские книги Фонда. Тигр тоже давал утешение. Заглушал воспоминания о Бетти.

Тигр ревел. Тигр выслеживал добычу, рыскал по западному Вегасу. Трейлер оставался на месте. Там разлагалась убитая шлюха.

Уэйн хотел работать. И наседал на Пита. Который неизменно отказывал ему. В такси «Тигр» были водители-негритосы. А они Уэйна нервировали.

Уэйн работал на папашу. Это Пит вынудил его ухватиться за папашины брюки. У папаши — большие связи. Он предсказал Тонкинский инцидент[99]. Уэйн восхитился: ну папа дает — настоящий chingón[100].

Уэйн-старший приставал к Уэйну-младшему: давай устроим клановскую ячейку, стучать будем. «Робкие рыцари Рая» или что-нибудь в таком духе. Уэйн задумался. Пит сказал: не надо — Ку-клукс-клан не по твоей части.

Уэйн-старший любил прихвастнуть. Уорд Литтел умел слушать. И знал Уэйна. Имел на него влияние. Мог запросто уговорить его перестать держаться за папины брюки.

Уэйн-старший финансировал покушение на Кеннеди. И не преминул рассказать об этом Уорду. В Даллас Уэйна отправил родной отец. Уэйн же был наивен. И не догадывался об этом.

Меньше знаешь — дольше живешь. Тигр рулит. Не будь таким нетерпимым — и я тебе что-нибудь подыщу. Хорошую работу. И полезную. Чтобы раз и навсегда забыть мертвых женщин.

51. (Лас-Вегас, 10 сентября 1964 года)

Консервы и выпивка. Кислая капуста и ликер «Куантро» — с продовольственных складов ВВС.

Уэйн кидал коробки с продуктами. Подсобный рабочий громоздил их одна на другую. Работали. Жарились на солнце. То и дело мотались во владения инструктора по строевой подготовке.

Кукуруза со сливками и «Смирнов». Фаршированные маслины и абсент. Крекеры с сыром и бурбон. Уэйн работал быстро. Его помопщик — медленно. Зато болтал без умолку.

— Знаешь, от нас ушли несколько парней, включая завхоза. Слышал, твой папочка отправил их работать к Говарду Хьюзу. Это устроил какой-то адвокат.

Уэйн швырнул последнюю коробку. Работяга поймал ее. Вытащил пачку банкнот и расплатился.

И замялся. То почешется, то просто посмотрит исподлобья. Сразу видно — время тянет.

— Чего ты? — спросил Уэйн.

— Э-э, можно личный вопрос?

— Валяй.

— Ну… думаете, у этого Дерфи хватит дурости вернуться сюда?

— Честно говоря, думаю, он далеко не дурак.

Уэйн поехал в Неллис.

Запланировал сделать две ходки. Вторую, уже под вечер, — за партией кексов и виски «Джим Бим» для «Фламинго».

Уэйн зевал. Поток машин двигался с черепашьей скоростью. Дико хотелось спать. Более скучное занятие трудно было себе и представить.

Он все понял. Правда, не сразу. Уэйн-старший хочет, чтобы тебе было скучно. У Уэйна-старшего есть планы. Он намерен отправить тебя в Алабаму. Чтобы там узнали, как ты отомстил за Линетт. Ты станешь во главе клана стукачей. И будешь сдавать федералам другие клановские группировки.

Он рассказал об этом Питу. Тот сказал: трусость и больше ничего.

Он добрался до авиабазы Неллис. И въехал прямиком в ворота. Здесь все было бежевого цвета — здания, газоны, бараки. Большие бараки. Названные в честь отелей Лас-Вегасского бульвара. Причем без тени иронии.

Человек из службы снабжения, с которым он имел дело, жил за территорией базы. И приезжал туда на своей машине. От которой у Уэйна имелся дубликат ключа. В которой он оставлял сумку с деньгами.

Уэйн проехал мимо нескольких вывесок: «Пески», «Дюны», «Офицерский клуб». Припарковался. Вылез из машины. Отыскал глазами принадлежащий интенданту «форд». И в двух рядах от него заметил «корвет» шестьдесят второго года. Красный с белыми полосами по бокам. Белобокие покрышки и хромированные выхлопные трубы. Вылизанная до блеска машина Дженис.

Дженис уехала из дому в полдень. Сказала, что едет играть в гольф. В Боулдер — мол, там в отеле «Две пальмы» есть поле на тридцать шесть лунок.

Эх, Дженис, врет и не краснеет. Никакой не гольф у нее на уме.

Уэйн открыл «форд». Опустил оконные стекла. Низко-низко наклонившись, вполз в машину.

Проезжали чужие автомобили. Он жевал резинку. Потел. Но не спускал глаз с «корвета».

Время вяло тянулось. Время отказывалось служить ему. Инстинкт говорил: жди.

Солнце катилось по небу. Лучи светили в кабину «форда». Уэйн едва не сварился. Жевательная резинка высохла прямо во рту.

А вот и Дженис. Выходит из офицерского клуба. Забирается в «корвет». Поворачивает ключ и заводит мотор.

Следом за ней выходит Кларк Кинман. Забирается в «додж». И тоже поворачивает ключ и заводит мотор.

Дженис трогается. Кинман трогается следом.

Уэйн не спешит: надо дать им немного форы. Сидит. Смотрит на циферблат часов. Дает им целую минуту. Пора.

Он резко срывается с места. Настигает их. Вереница из трех машин движется на восток — к бульвару Лейк-Мид.

Дженис указывала путь. Кинман сигналил — громко и долго. Они играли. Флиртовали вовсю. Дурачились.

Уэйн поотстал. Уэйн соблюдал дистанцию — два автомобиля. Уэйн съехал на соседнюю полосу.

Они двигались на восток. Километров шестнадцать проехали. Места начались пустынные. Полоски мотелей да пивбары. Песок и круглосуточные автозаправки.

Дженис посигналила. И повернула направо. Кинман посигналил в ответ. И повернул следом. Ага — мотель «Золотое ущелье».

Золотая штукатурка. Одноэтажные однокомнатные домики в ряд. Двенадцать соединенных комнат.

Дженис поставила свой «корвет» на стоянку. Кинман припарковался рядом. Оба вышли из машин. Обнялись и принялись целоваться. Вошли в комнату номер четыре. К стойке портье не подходили — у них был собственный ключ.

У Уэйна защемило в животе. Он запер машину и подошел поближе. Стал возле двери в четвертую комнату. Прислушался. Дженис смеялась. Кинман говорил: «Давай, сделай его твердым».

Уэйн осмотрел парковку. Увидел комки перекати-поля и дерьмовые тачки. И мексиканских ублюдков.

В комнатах были тонкие стены. Слышались разговоры по-испански. Сезонные рабочие, ясное дело. В подобных местах только они и живут.

Кинман рассмеялся. Дженис застонала: о-о, о-о.

Уэйн болтался у двери. Уэйн прислушивался. Маячил и не уходил. Поднялись жалюзи на окнах. Выглянули и исчезли смуглые лица.

И он кое-что заметил. В номере пятом не было окон. Зато на двери — два замка.

Он не стал рассказывать об этом. Проигнорировал своего папашу. Навел справки. И выяснил, кому принадлежит мотель.

А вот и хрен. Хозяин конторы — Уэйн Тедроу-старший.

Сделка состоялась третьего июня 1956 года. Уэйн-старший перебивает цену, заранее сговорившись с нужными людьми. Мотель — весьма выгодное приобретение. Можно легко уклониться от уплаты налогов.

Уэйн наблюдал за мотелем. Приезжал туда рано утром и садился в засаде. Комната номер четыре. Дженис и «однозвездный генерал» Кларк Кинман. Два утренних спектакля по три часа каждый.

Он ставил машину подальше от глаз. Наловчился смотреть в бинокль. Подходил к двери. Слушал, как Дженис вздыхает.

В мотеле «Золотое ущелье» было двенадцать комнат. В десяти из которых ютились мексиканцы. У Дженис был свой ключ. От комнаты номер четыре.

А в комнате номер пять не было окон. Зато на двери — два замка.

Днем на парковке царило оживление. Мексиканцы болтали. Их дети орали и хныкали. Мексиканцы много работали. Мотались туда-сюда. С работы, на работу.

Однажды он задержал взломщика-домушника. В конце шестидесятого. Изъятый у него инструментарий оставил себе. Отмычки, всё как полагается.

Комната номер пять заполнила его мысли. Зеленая дверь. Ярко-зеленая.

Как зеленоглазая ревность в старинных песнях.

Вставка: документ 12.09.64.

Секретная записка от Говарда Хьюза Уорду Литтелу.

Дорогой Уорд!

По поводу новых консультантов — браво! Мои помощники отобрали из предоставленного вами списка нескольких напористых, серьезных людей, заверивших нас в том, что они убежденные мормоны без микробов в крови.

Вот их имена: Томас Д. Элвелл, Ламар Л. Дин и Дэрил Д. Клайндинст. У них большой опыт профсоюзной деятельности в Лас-Вегасе, и они, по словам моих помощников, не побоятся вести переговоры и «сцепляться рогами» с мафиози, которые, цитируя мистера Гувера, «у вас в кармане». Как добавляют мои помощники, эти люди «собаку съели» в вопросах улаживания конфликтов. Лично они не встречались, но связались с вашим другом мистером Тедроу из Лас-Вегаса и попросили у него совета. Мистер Тедроу, по их словам, весьма уважаемый в кругах мормонов человек; мистер Гувер это подтверждает.

Эти люди станут разъезжать по всей стране и делать все от них зависящее, чтобы приблизить осуществление наших планов касательно Лас-Вегаса; и я только рад, что можно уменьшить затраты на коммерческие авиаперевозки за счет предоставления им мест на чартерных рейсах авиакомпании «Хьюз эрлайнс». Я разослал указания экипажам с требованием, чтобы на борту всегда имелся запас чипсов «Фритос», пепси-колы и мороженого «Роки роуд» — кто много работает, должен хорошо питаться. Отдельное спасибо за разрешение на полеты чартеров над территорией авиабазы Неллис, что также способствует снижению расходов.

Предупрежден — значит вооружен, верно, Уорд? Вы убедили меня, что наша вегасская стратегия потребует времени, и у меня нет сомнений, что этот план отлично сработает. С нетерпением жду вашего первого отчета.

С наилучшими пожеланиями

Г. X.

52. (Лас-Вегас, 12 сентября 1964 года)

Уэйн-старший сказал:

— Я знаю, что перевозят мои люди.

— Да ну?

— Именно. Они мне все разъяснили.

Мужчины сидели возле бассейна. Дженис стояла рядом. Загорала и подбрасывала мячики для гольфа.

— Вы знали с нашей первой встречи. Это было очевидно.

— Интуиция — еще не уверенность.

Литтел поднял бровь:

— Не надо лукавить. Вы знали тогда, знаете теперь и знали в промежутке.

Уэйн-старший кашлянул:

— Не надо меня передразнивать. У вас нет моих талантов.

Литтел подхватил трость. Повертел в руках. И плевать он хотел на Уэйна-старшего.

— Говорите, что вам нужно. Напрямую, и не бойтесь произносить слово «навар».

Уэйн-старший кашлянул:

— Мои люди ушли из профсоюза. И отказываются выплачивать мне процент, который я запросил.

— И сколько вам требуется?

— Пять процентов.

Литтел повертел тростью. Нарисовал в воздухе несколько «восьмерок». То есть проделал все трюки Уэйна-старшего.

— Нет.

— Нет?

— Нет.

— То есть категорически?

— Именно.

Уэйн-старший улыбнулся:

— Полагаю, мистер Хьюз не в курсе, для каких перевозок используются его самолеты.

Литтел любовался Дженис. Она изгибалась. Подбрасывала мячики. Потягивалась.

— Боюсь, мне придется запретить вам ставить его в известность.

— И что вы мне сделаете? Натравите своих итальянских друзей?

— Скажу вашему сыну, что это вы отправили его в Даллас.

Вставка: документ

12.09.64.

Статья из газеты «Даллас морнинг ньюс».

РЕПОРТЕР ПИШЕТ КНИГУ о ПРЕЗИДЕНТЕ КЕННЕДИ и ЗАЯВЛЯЕТ: Я РАСКРЫЛ ЗАГОВОР!

Сотруднику далласской газеты «Таймс-Геральд» Джиму Кёте есть что рассказать — и он обещает поведать это всем, кто пожелает слушать.

Воскресным вечером 23 ноября 1963 года Кёте вместе с главным редактором «Таймс-Геральд» Робертом Катбертом и репортером Биллом Хантером из газеты «Пресс-телеграм» (Лонг-Бич, Калифорния) побывали в квартире Джека Руби, отбывающего наказание за убийство Ли Харви Освальда, застрелившего президента. Все трое провели «два или три часа» в разговорах с торговцем сувенирами Джорджем Сенатором, вместе с которым Руби снимал квартиру. «Я не могу открыть того, что сказал мистер Сенатор, — сказал Кёте нашему репортеру. — Но поверьте мне, его рассказ стал для меня откровением и заставил задуматься о некоторых вещах».

Также Кёте поведал, что провел собственное тщательное расследование убийства Кеннеди и в настоящий момент пишет книгу на эту тему. «Это заговор, я уверен на сто процентов, — сказал он. — И моя книга это докажет».

Называть имена тех, кто, по его мнению, стоит за смертью президента Джона Ф. Кеннеди, либо же мотивы, побудившие их покушаться на его жизнь, репортер отказался. «Придется подождать выхода книги, — сказал Кёте. — И поверьте, она этого стоит».

Друг Кёте, репортер Билл Хантер, умер в апреле. А главный редактор Роберт Катберт отказался от подробных комментариев. «То, чем Джим занимается в нерабочее время, меня не касается. Хотя, — признался Катберт, — я пожелаю ему успехов в работе над книгой — люблю хорошее чтиво. Лично я считаю, что Освальд действовал в одиночку, и комиссия Уоррена со мной солидарна. Тем не менее вынужден признать, что Джим Кёте — репортер с бульдожьей хваткой, так что, может, он что-то и нарыл».

Тридцатисемилетний Кёте — заметная фигура среди местной пишущей братии; он славится упорством и настойчивостью, а также связями в далласском полицейском управлении. Известно, что офицер Мейнард Д. Мур, который пропал без вести вскоре после покушения, был его близким другом. На вопрос о том, что он думает об исчезновении офицера Мура, Кёте ответил: «Пока ни слова. Хороший репортер никогда не выдает своих источников, а хороший писатель вообще ничего не рассказывает».

Так что, думаю, придется подождать книги. Чтобы скрасить ожидание, интересующиеся могут ознакомиться с шестнадцатью томами рапорта комиссии Уоррена — ее выводы редакция считает истиной в последней инстанции.

53. (Лас-Вегас, 13 сентября 1964 года)

Кот учуял крысу. Хвать — и нет крысы.

Кот с важным видом вышагивал по ковру. Харви Брамс перекрестился. «Осел Дом» рассмеялся.

Милт отобрал крысу. Кот зашипел. Милт выбросил крысу в сортир. Кот потерся об Пита. Поточил когти о диспетчерский пульт.

Заказов было мало. Шесть утра — мертвый сезон.

Позвонил Сонни Листон. Заказал две машины. А также виски и «красных дьяволов».

Пит зевнул. Погладил кота. Вошел растерянный Уэйн. Дом украдкой покосился на его ширинку. Полюбовался — выпирало знатно.

Пит сказал:

— Я тебе обзвонился.

Уэйн пожал плечами. Подал Питу бумажку. Вырезка из газеты — новость в две колонки. Зазвонил телефон. Милт принял вызов. Пит повлек Уэйна на улицу.

Вид у последнего был измученный. Пит критически осмотрел его. Сунул вырезку в карман.

— Сол Дерслэг. Тебе это имя о чем-нибудь говорит?

— Конечно. Карточный шулер. Казначей комиссии по контролю над распространением спиртных напитков, когда-то работал на моего отца.

— Но потом они расстались?

— От отца все…

— Твоему старику принадлежит казино «Золотые края», так? Ну и еще несколько, чего он не афиширует.

— Верно. «Золотые края» и доля еще в тринадцати.

Пит закурил:

— Милт тут для меня информацию добывает. Он узнал, что Дерслэг держит столики с картами в казино «Золотые края». И мне может понадобиться его помощь.

— И ты…

— Хочу, чтобы ты его прижал. Подумай об этом. Ты же сын Уэйна Тедроу-старшего, и у тебя есть кое-какая собственная репутация.

Уэйн спросил:

— Это испытание?

Пит ответил:

— Да.

Дерслэг жил на Торрей. Там, где обычно селился средний класс. В помпезном районе под названием Дома Периньона. Безвкусица с претензией на стиль. Особняки «под тюдоровский стиль» и пальмы. Фальшивые фронтоны и песчаные пустоши. Двойственное, словом, впечатление.

Было темно. Свет в доме не горел. Луна пряталась за облаками. Пит постучал. Ответа не последовало. Гаражная дверь оказалась открытой. Там, в гараже, они и устроились.

Пит курил. У него разболелась голова. Уэйн зевал. Уэйн боксировал с тенью. Возился с лампой на изогнутой ручке.

Милт много чего порассказал про Сола. В том числе и то, что он был в разводе. Слава Богу — женщин не будет.

Время тянулось медленно. Час ночи. Они уже не знали, куда себя девать. Разминали затекшие руки и ноги. Оросили все стены гаража.

Ага. Свет фар — подъездная дорожка — луч света прямо в лицо.

Пит пригнулся. Уэйн тоже. У гаража остановился «кадиллак». Свет сделался приглушенным. Из тачки выбрался Сол. Принюхался.

— Кто это тут кур…

Он было рванулся. Пит подставил ему подножку. Уэйн распластал его на багажнике. Пит подхватил ту самую лампу. Разогнул ее. И осветил Уэйна.

— Это мистер Тедроу. Ты работал на его отца.

Сол выдавил:

— Да пошли вы.

Пит направил лампу ему в лицо. Сол ослепленно заморгал. Скатился с капота. Уэйн подхватил его. И снова распластал. И достал свою дубинку.

Пит осветил его фонариком. Уэйн стукнул его — легонько — по лодыжкам и по рукам. Сол зажмурил глаза. Закусил губу. Сжал кулаки.

Уэйн сказал:

— Убирай своих из «Золотых краев».

Сол сказал:

— Да пошел ты.

Уэйн снова ударил его — сильнее — по лодыжкам и кулакам.

Сол сказал:

— Да пошел ты.

Пит сказал:

— Скажи «да» два раза. И мы от тебя отстанем.

Сол сказал:

— Да пошел ты.

Уэйн стукнул его дубинкой. Пит посветил ему в лицо. Лампочка ярко светила. Нагрелась докрасна. И обожгла его.

Уэйн занес дубинку. Взмахнул ей. В последнюю секунду Пит отвел его руку.

— Один раз — мне, другой — мистеру Тедроу. Убери своих из казино. И сделай для меня еще кое-что по части комиссии.

Сол сказал:

— Да пошли вы.

Пит дал знак Уэйну. Уэйн ударил его — крепко — по рукам и под ребра. Сол согнулся. Скатился с капота. Сломал декоративную завитушку. Сломал «дворник».

Закашлялся. Задохнулся. И выдавил:

— Хер с вами, да.

Пит снова навел на него лампу. Она светила неровным светом и шипела.

— Два раза «да», верно?

Сол открыл глаза. И посмотрел из-под опаленных бровей, моргая обожженными веками.

— Да, да. Думаете, я мазохист?

Пит достал фляжку — марочный «Олд кроу» — им он лечился от головной боли.

Сол схватил ее. И опорожнил. Закашлялся и раскраснелся — как хорошо-то.

И вздрогнул. И скатился с капота. Выпрямился. Схватил лампу. Разогнул ее. И направил свет на Уэйна.

— Твой папочка мне порассказал про тебя, сынок.

— Что именно?

— Могу порассказать тебе про этого извращенца.

Уэйн отвел от себя лампу. Та мигала и шипела.

— Рассказывай. Я тебя не трону.

Сол откашлялся и выплюнул комок густой кровавой слюны.

— Сказал, что ты пускал слюни на его новую женку. Как маленький похотливый щенок.

Уэйн сказал:

— И?

— А сделать что-то с этим — кишка тонка.

Пит пристально наблюдал за Уэйном. Главным образом — за его руками. Подобрался совсем близко.

— И на месте папочки я бы молчал, потому что он сам обращается со своей женой как настоящий изврат.

Уэйн сказал:

— И?

Сол кашлянул:

— И папочка заставлял мамочку трахаться с нужными папочке чуваками, а когда мамочка без папочкиного согласия перепихнулась с цветным музыкантом по имени Уорделл Грей, папочка забил его до смерти своей тростью.

Уэйн отшатнулся. Сол рассмеялся. И шлепнул его по лицу своим галстуком.

— Пошел ты. Ублюдок. Такой же изврат, как твой папочка.

54. (Лас-Вегас, 14 сентября 1964 года)

«Золотое ущелье» — одиннадцать часов ночи.

Двенадцать комнат. Сонные мексикашки. Комната номер пять пустует. В комнате номер четыре — постоянные посетители.

Объявились ровно в девять. Каждый на своей машине. Кинман привез выпивку. Дженис — ключи. Уэйн наблюдал за ними. Сходил на парковку. Принес отмычки и маленький фонарик.

«Похотливый щенок. Такой же изврат, как твой…»

На парковке не было ни души. Ни постояльцев, ни их смуглых приятелей, ни устроившихся в автомобилях на ночлег алкашей. В комнате номер пять не было окон. Окна в комнате номер четыре не светились.

Уэйн прислонился к двери номера пятого. И достал инструменты.

Одиннадцать коричневых дверей. И одна зеленая — что сразу бросается в глаза. Шутка извращенца.

Уэйн завозился с замками. Крутил отмычкой по часовой стрелке и против. Проверил оба замка. Руки его дрожали. Он отчаянно потел. Ободрал пальцы до крови. По часовой стрелке, против, раз, два…

Верхний замок щелкнул — и поддался.

Он вытер руки и снова ковырнул. Механизм опять поддался. Щелкнул нижний замок.

Уэйн вытер руки. Прислонился к двери. Надавил на нее и попал внутрь.

Закрыл дверь. Осветил комнату. Она оказалась совсем маленькой. В ней знакомо пахло.

Застарелые запахи — въелись в стены. Любимое бухло Уэйна-старшего. Его излюбленные сигары.

Уэйн осветил пол. И стены. И начал понимать, что к чему.

Стул. Буфет. Пепельница, бутылка и стакан. И глазок в зеркале. Через который прекрасно видно, что творится в комнате номер четыре.

Динамик на стене. Звуконепроницаемая панель. И выключатель.

Уэйн присел. Он узнал стул — его привезли из Перу, штат Индиана. Посмотрел в глазок — темно. Свет в четвертом номере не горел.

Глазок оказался размером три на три дюйма. Такие копы обычно монтируют в зеркало. Уэйн включил динамик. Услышал, как стонет Кинман. И Дженис — в унисон. Но Дженис лукавила. Ее стоны походили на стоны порноактрисы.

Уэйн налил себе выпить. И залпом осушил стакан. Горло и пищевод обожгло. Он терпел. Кинман кончил: о-о, о-о, о-о! Дженис кончила меццо-фальцетом — порноактриса превращается в оперную диву.

Уэйн услышал воркование влюбленных. И хихиканье. А потом в динамике пошли помехи. Включился свет. Номер четвертый засиял.

Дженис выбралась из койки. Подошла к зеркалу со своей стороны. Помедлив, встала в красивой позе. Протянув руку, взяла с комода свои сигареты.

Уэйн подобрался как можно ближе. Силуэт Дженис расплылся. Уэйн подался назад, чтобы картинка сфокусировалась снова. Кинман что-то сказал. Глупые нежности, как мальчишка. Он-то точно не играл. И не имел ни малейшего понятия о том, что происходит.

Дженис почесала шрам от аппендицита. Откинула назад влажные волосы.

Ее грудь качнулась. От тела шел пар. Она улыбнулась. Послюнила палец. И написала на зеркале «Младший».

55. (Даллас, 21 сентября 1964 года)

Джим Кёте оказался педиком.

Совал себе в промежность тряпичный валик — чтобы хозяйство казалось больше. И рыскал по гей-барам в поисках «мальчиков на ночь». Которых вел к себе домой — в район Оук-Клифф — вонючую далласскую дыру.

Пит устроился на лавочке автобусной остановки. В руках он держал холщовую сумочку из тех, в которые детишки складывают яблоки и конфеты на День Всех Святых. Час шестнадцать — педики на марше.

Кёте пригласил к себе мальчика. Обычно он трахался часа два. Пит успел хорошенько изучить и клиента, и его распорядок дня.

Уэйн читал далласские газеты. Прочел про Кёте и его злополучную книгу. Про то, что Кёте был приятелем Мейнарда Мура.

Пит вылетел в Даллас и стал следить за Кёте. Созвонился с его редактором — под видом журналиста. Тот крепко ругал подчиненного. Назвал его «старым дрочером», а теорию — полным бредом. Ну ходили они к Руби на квартиру — и что? Говорили обо всякой ерунде. Даже упоминать не стоит. Так что фигня ваш заговор. Читайте рапорт комиссии Уоррена.

Может, и фигня, но Джим Кёте знал Мейнарда Мура.

Подъехал автобус — какой-то поздний экспресс. Пит не обратил на него внимания.

Он убил четыре дня на слежку. Распорядок дня клиента его позабавил. Кёте был завсегдатаем заведений типа «Холидей», «Викс паризьен», «Музыкальная комната Джина». Он попивал коньяк с апельсиновым ликером. Удалялся в туалет. И набрасывался на молодое мясо.

Оук-Клифф располагался в сущей дыре. Населенной призраками. Квартира Бетти Мак и Руби. Стычка Освальда и Типпита.

Вышел дружок Кёте. Некрасивая, прихрамывающая походка — так, поди, задница болела. Продефилировал к лавочке. Оценивающе рассмотрел Пита. Сказал «фу» и поспешил прочь.

Пит надел перчатки. Подхватил сумку. Кёте жил в квартире номер 306 — только в его окнах и горел свет.

Пит медленно поднялся по боковой лестнице. Проверил, нет ли кого на тротуаре. Ни там, ни в подъезде никого не слышно и не видно — по-видимому, свидетелей не будет.

Проверил дверную ручку. Пошарил воровским инструментом. Открыл. Вошел. Увидел темную комнату. Услышал звуки, заметил тени. Кто-то мылся в душе — дальше по боковому коридору. Оттуда сочился свет и шел пар.

Пит замер. Напряг зрение. Увидел гостиную, служившую и кабинетом. Какие-то папки. И маленькую кухню. Дальше по коридору были ванная и спальня.

Пит бросил сумку на пол. И стал пробираться по коридору. Воду выключили. Откуда-то вырвалось облако пара. Из которого возник Джим Кёте. С полотенцем на бедрах.

Они столкнулись. Кёте крякнул. Но не испугался. Встал в боевую позицию из карате или чего-то в этом роде. Полотенце сползло на пол, явив его причиндалы. И удлинитель члена. И эрекционное кольцо.

Пит рассмеялся. Кёте сделал выпад. Потерял равновесие и споткнулся. Пит ударил его — крепко врезал по яйцам. Кёте согнулся пополам. Но тут же выпрямился. И снова попытался играть в каратиста. Замолотил кулаками. Сделал выпад.

Пит рубанул его ладонью — приемом дзюдо. Расцарапал ему лицо. Кёте завопил. Пит ухватил его за шею. И сломал ее. Почувствовал, как треснула подъязычная кость.

В горле у Кёте забулькало. Он задергался. Подавился слюной. Пит ухватил его и снова крутанул сломанную шею. И затолкал тело в душ.

Остановился, чтобы перевести дыхание. Его накрыл приступ адской головной боли. Пошарив в ванной, он нашел аптечку. Отыскав аспирин, он проглотил зараз полбаночки.

И принялся обыскивать квартиру. Оставил сумку на полу. А ее содержимое разбросал по стульям и коврикам: фаллоимитаторы, «косяки», непристойные книжки, пластинки Джуди Гарленд.

Головная боль поутихла. Годзилла, кусавшая его голову, превратилась в Кинг-Конга. Он нашел немного джина. Глотнул — Кинг-Конг уступил место твари поменьше.

Он обыскал квартиру. Разбросал вещи. Имитировал кражу со взломом. Устроил разгром в спальне, на кухне. Покопался в конвертах с бумагами. Нашел записи. И папку с пометкой «Книга».

Шестнадцать страниц машинописного текста. Вот тебе и «заговора нет».

Уэнделл Дерфи — «тупой сутенер». Слишком глуп, чтобы убить Мейнарда Мура. У Мура появилась подработка. И напарник — Уэйн Тедроу из полиции Лас-Вегаса.

Кёте разговаривал с сержантом Брауном. Сержант сказал: «Мур и Тедроу-младший что-то не поделили. В отеле „Адольфус“ между ними произошла ссора. Полагаю, Тедроу-младший и убил Мура, но доказать ничего не могу».

Кёте знал и некого федерала. Который сообщил: «Тедроу-старший платил информаторам, внедрявшимся в ячейки Ку-клукс-клана. Среди них был и Мейнард Мур, так что их с сынком Тедроу встреча — ни фига не совпадение».

Кёте предположил: Мур был знаком с Типпитом. Оба состояли в Клане. Мур знал Джека Руби. Был завсегдатаем клуба «Карусель».

Дальнейшие предположения Кёте касались Руби. Он цитировал «секретный источник»:

«Джек привез нескольких человек на явочную квартиру, где, предположительно, укрывались киллеры. Квартира находилась либо в северной части Техаса, либо в Оклахоме. Это мог быть номер мотеля или охотничий домик. Полагаю, с Джеком были две женщины и еще, возможно, Хэнк Киллиам. Полагаю, они видели кое-что, чего не должны были видеть».

И снова предположения. Кёте составил список известных сообщников Руби. Знаменитые имена: Джек Зангетти, Бетти Макдональд, Хэнк Киллиам. И пометки — то, что Кёте узнал из газет.

Джек Зангетти исчезает — под Рождество шестьдесят третьего. Его тело выносит на берег озера Люгер. Бетти Макдональд — самоубийство — 13.02.64. Хэнк Киллиам — тоже суицид — 17.03.64.

Джим Кёте — дословно: «Кто была вторая женщина на явочной квартире?» Кёте снова строит гипотезы. Полагает, что команду киллеров «распустили». Наверняка их уже нет в Далласе. Да и в Штатах — они покинули страну через границу с Мексикой. Кёте находит источник в службе погранконтроля. Тот показывает ему список лиц, пересекавших границу в период с 23 ноября 1963-го по 13 марта 1964-го.

Кёте просматривает список. Кёте обращается к «секретным источникам информации». Проверяет восемьдесят девять имен. И определяет «главного подозреваемого»: Жан-Филипп Месплед, белый мужчина, 41 год. Место рождения: город Лион, Франция. Служил во французской армии, был снайпером. Обладает множеством связей в «ультраправых» кругах. В том числе среди «группировок кубинских беженцев». В настоящее время живет в Мексике.

Снайпер на самом деле был французом. Так говорил Чак Роджерс. Чак же рассказал, что он уехал в Мексику. Пит листал страницы. Текст снова сделался бессвязным. Логика Кёте оказалась небезупречной.

Есть ли связь между Освальдом и Муром? Каким боком тут первая леди — «божья коровка» Клаудия Джонсон? Как связано все это с гибелью актрисы Карин Купчинет[101]?

Пит листал. Всё те же безосновательные утверждения. Журналистка Дороти Килгаллен оспаривает выводы комиссии Уоррена. И тут же — комики Ленни Брюс и Морт Сал.

Пит все листал. Вроде пошло разборчивей — Т-ТВОЮ МАТЬ!

Снимок, сделанный при задержании в полицейском участке. Приложение А. Источник — полицейское управление Канзас-Сити, дата — 8.03.56.

На фото — Арден-Джейн. Тогда — Арден Элейн Брювик. Задержана по обвинению в хранении краденого.

Одна фотография. И пометка «Секретно».

«Бухгалтерша Джека Руби бежит из Далласа. Ее звали Арден Смит. Это она была на конспиративной квартире. И видела то, чего не следовало бы. Так что из Далласа она уехала насовсем».

Кёте принялся разрабатывать имя «Арден». Искать улики и расспрашивать «источники». Тот знал такого-то. Этот знал еще кого-то. Некто раздобыл этот снимок. Еще кто-то навел справки. И выяснил вот что: Арден ходила по рукам. У нее был муж. Который состоял в профсоюзе Хоффы. И был управляющим профсоюзной ячейки в Канзас-Сити. И соображал в бухгалтерии. Учился в штате Миссисипи. Был ярым противником Хоффы. И украл деньги Фонда.

Арден тоже была из уголовников. Жила среди шлюх. Дружила с сестрами Пэм и Пэт Клюн.

На этом записи об Арден закончились. Как и содержимое папки с надписью «Книга». Следствие Кёте зашло в тупик. У Пита кружилась голова. Проверил пульс — 163 удара в минуту, ничего себе.

Он упрятал папку в сумку. Порылся в ящиках стола. Заглянул на полки и в шкафы. Ни копий, ни папок с газетными вырезками.

Тогда Пит слегка убрался в квартире. Еще раз все тщательно обыскал. И снова учинил разгром. И быстренько ликвидировал его последствия.

Снова намусорил. Опять прибрался. Работал быстро и старательно.

Высыпал содержимое аптечки на пол. Перебрал вещи на полках. Порылся в ванной, поднял крышку бачка. Простучал стены. Заглянул под ковры. Проверил, нет ли прорезей в обивке стульев, кресел, дивана и кровати.

Прорезей не оказалось. Тайников в стенах — тоже. Ни копий. Ни вырезок.

Он проглотил несколько таблеток аспирина. Запил джином. Собрался с силами. Педики всегда мочат педиков. Это общеизвестно. Любой коп тебе подтвердит.

Он достал нож. И нанес Джиму Кёте девяносто четыре удара.

На юг — со скоростью под двести километров в час. По шоссе I-35. Через застроенные развалюхами пригороды. От него пахло кровью и джином. И шампунем Джима Кёте.

Он проезжал мимо мест отдыха. И стоянок для пикников. Мимо качелей и мангалов. За ним пристроился какой-то автомобиль — на расстоянии десяти машин — он не на шутку испугался.

Он принялся кружить, увиливая от погони. И просто маневрировать на дороге. Четыре утра — два автомобиля на пустом шоссе.

Головная боль вернулась. И усилилась — Кинг-Конг в один присест слопал мелкую тварь.

Пит заметил знак «стоянка для пикника». Съехал с шоссе. Увидел жаровню и столики. Поставил машину. Погасил фары. И стал действовать в темноте.

Бросил папку Кёте в жаровню Наполнил ее дровами и бумагой. Отлил немного бензина и окропил содержимое. Вспыхнуло — пш-ш-ш-ш! — пламя.

Огонь горел. Потом поутих. От жары снова заболела голова. Чудовище ожило. Монстр уже перерос Годзиллу и превратился в гигантскую Тварь из Черной лагуны[102].

Пит бросился к машине. И резко вывернул на эстакаду. Помчался по шоссе. К черту Даллас! Давайте успокоимся навечно. Закинемся секобарбиталом. Ширнемся героином.

Машина подалась назад. И стала космолетом. За рулем сидит Кинг-Конг. Вместо глаз у него — рентгеновские лучи. Он знает: это ты убил Кёте и Бетти.

У Пита закружилась голова. Лобовое стекло растворилось в воздухе. Не то иллюминатор, не то сито. Дорога рухнула вниз. И стала чернильницей. Нет, Черной лагуной.

Тварь впилась ему в голову. Пита вырвало прямо на баранку.

Япошки. Лески-лезвия. Бетти Мак. Раскосые глаза, перекладина, короткие брючки.

Сознание то включалось, то выключалось. Дорога то падала, то снова взмывала. Он то отключался, то приходил в себя. Чувствовал себя Франкенштейном. Весь в швах и скобах. Зеленые стены и белые простыни.

Смотрите — похитители трупов! А вот и доктор Франкенштейн.

— Вы везунчик. Вас нашли у обочины дороги. Уже пять дней тому. Наверное, там, наверху, кто-то вас любит — вы вырубились прямо возле больницы Святой Анны.

У доктора — изрытое оспинами лицо. Дурной запах изо рта. Тягучий южный выговор.

— Шестой день сегодня. Вам вырезали из головы огромную опухоль — доброкачественную. Держу пари, вас мучили жуткие боли. Тс-с-с, успокойтесь — тот, кто вас нашел, позвонил вашей супруге.

Его вернули. Франкенштейн приходил и уходил. Хлопотали беспокойные монахини. Не трогайте меня — я француз и протестант.

Франк снял скобы. Монахини побрили его. Туман рассеялся. Он разглядел руки и лезвия. Туман стал снова наползать. И он снова видел япошек и Бетти.

Руки кормили его супом. Руки касались его промежности. Втыкали трубки в его тело. Сознание улавливало отдельные слова. Надо уменьшить ему дозу — а то наркоманом сделаем.

Туман рассеялся. Он увидел лица.

Студентки-послушницы — невесты Франкенштейна. Худощавый мужчина — костюм выпускника элитного университета из Новой Англии; похож на Джона Стэнтона. Память услужливо подсказывает: Майами, кокаин, ЦРУ и мафия заодно.

Он прищурился. Попытался что-то сказать. Но монахини шикнули: молчите, вам нельзя.

Туман то рассеивался, то снова покрывал его сознание. И вот наконец он пришел в себя. Стэнтон оказался настоящим — фу-ты ну-ты — загар и полотняный костюм.

Пит попытался заговорить. В горле застрял ком. Он харкнул слюной. В паху точно обожгло. Он выдернул катетер к чертовой бабушке.

Стэнтон улыбнулся и сказал:

— Спящая красавица просыпается.

Пит сел на кровати. До упора натянув кишку капельницы.

— Это ты следил за мной. И видел, как я съехал с шоссе.

Стэнтон кивнул:

— Я и Барби позвонил. Сказал, что ты в безопасности, но пока к тебе нельзя.

Пит вытер лицо ладонью:

— Что ты здесь делаешь?

Стэнтон подмигнул. Открыл свой дипломат. И достал оттуда пушку Пита.

— Отдыхай. Доктор сказал, завтра мы сможем поговорить.

Они устроились на скамейке за больничной оградой. На Стэнтоне был костюм из немнущейся ткани. На Пите — халат.

Чувствовал он себя хорошо. Прощайте, головные боли.

Вчера он звонил жене. Она рассказала ему, что произошло за неделю его отсутствия. Барби была спокойна. Видимо, Стэнтон постарался. Его жена держалась молодцом.

Он прочел «Таймс-Геральд». И кое-что понял. Убийство Кёте быстро забылось. Делом занималась далласская полиция. Арестовала толпу педиков. Которых впоследствии отпустила. Попахивало «глухарем». Педик замочил педика — на фиг возиться-то?

В газете «Морнинг ньюс» напечатали большую статью. Автор которой крепко ругал Кёте. И его «бред». Мол, если человек идиот — это диагноз. Задолбал сочинять байки про заговор.

Он сжег записи Кёте. Откопав в них сведения об Арден. Долго думал. И решил не рассказывать Литтелу — до поры до времени.

К тому же сведения отрывочные — надо сперва все хорошенько выяснить.

Мимо прошла хорошенькая послушница — Стэнтон пристально рассмотрел ее.

— Такие шляпки любила Джеки Кеннеди.

— Ага, в Далласе на ней была такая же.

— А ты быстро учишься.

— Я учил латынь в школе и знаю, что значит quid pro quo.

Послушница улыбнулась. Помахала им рукой и захихикала. Стэнтон был симпатичным парнем. Еще бы — питаться салатиками и мартини.

— Ты слышал про журналиста, которого убили? Вроде как он книгу писал.

Пит потянулся. Отчего разошелся один из швов на его голове.

— Давай забудем. Ты следил за мной. Спас мне жизнь. Я сказал тебе «спасибо».

Стэнтон потянулся. Показалась наплечная кобура.

— Нам обоим известно, что кое-кто в ЦРУ принимал по крайней мере косвенное участие в истории с Кеннеди. Мы довольны результатом и ни в коем разе не хотим подвергать сомнению выводы комиссии Уоррена, но нам бы хотелось четче представлять, что там было, — чтобы иметь возможность все отрицать.

Пит потянулся. Разошелся второй шов. Пит почесал голову. И сказал:

— Куба.

— Не густо.

— Зато емко. Всем вамизвестно, кому он подосрал, известно, у кого были деньги и возможности. Ты спас мою жизнь, так что я буду откровенен. С половиной этих людей ты встречался и работал.

Скамейка отсырела от дождя. На спинке кто-то нацарапал слова и рисунки. Стэнтон рисовал звездочки. Стэнтон написал «КУБА».

Пит почесал голову. Разошелся третий шов.

— Хорошо, я согласен.

Стэнтон нарисовал еще пару звездочек. Стэнтон поставил после слова «КУБА» восклицательный знак.

— Джек разбил наши сердца. А Джонсон решил совсем добить нас.

Пит нарисовал знак вопроса. Стэнтон зачеркнул его.

— Джонсон совсем перестал интересоваться кубинской темой. Считает, что она бесперспективна, и чувствует, что Джека убили именно из-за Кубы. В связи с чем финансирование соответствующих разработок прекратилось, и кое-кто из моих коллег считает, что пора действовать в обход его политики.

Пит нарисовал восклицательный знак. И знак доллара. Стэнтон скрестил ноги. Стало видно кобуру на лодыжке.

— Я хочу отправить тебя во Вьетнам. Чтобы ты поставлял в США лаосский героин. У меня в Сайгоне есть команда — ребята из ЦРУ и Республиканской армии Вьетнама. Впрочем, ты можешь набрать свою собственную — и вьетнамцев тоже. Дурь помогла финансировать полдюжины переворотов в самом Вьетнаме — так почему бы не заработать на ней и нам?

Пит закрыл глаза. Перед его внутренним взором поплыл киножурнал: французы теряют Алжир. Французы теряют Дьенбьенфу.

Et le Cuba sera notre grande revanche[103].

Стэнтон продолжал:

— Ты будешь переправлять наркоту в Лас-Вегас. Я обсудил это с Карлосом. Он считает, что ему удастся уговорить мафию отменить запрет на продажу дури в городе, если вы согласитесь ее продавать только неграм. Нам надо, чтобы ты разработал схему, подкупил нужных полицейских шишек и ограничил свое общение с уличной торговлей двумя нижними звеньями цепи распространения. Если вегасская операция возымеет успех, будем расширяться. И шестьдесят пять процентов прибылей пойдут на финансирование достойнейших из числа кубинских повстанцев. Пит встал. Закачался. Принялся делать выпады и наносить удары, несмотря на расходящиеся швы.

Мимо проходила монахиня. Заметила Пита и в ужасе перекрестилась.

C’est ип diable.

C’est ип fou.

C’est ип monstre Protestant[104].

56. (Лас-Вегас, 30 сентября 1964 года)

Ровно четыре часа пополудни — время сделать перерыв.

Отложив бумаги, он сварил себе кофе. Устроился на террасе номера. Включил теленовости, не забывая поглядывать на площадку для гольфа. Почти всегда там играла Дженис.

Заметив его, она махала рукой. Острила. Кричала: «Смотрю, тебе не нравится мой благоверный». Или: «По-моему, ты заработался».

Дженис мастерски играла в гольф. Двигалась ловко и грациозно. При каждом ударе у нее поднималась юбочка и сокращались мышцы на икрах.

Литтел наблюдал за шестой лункой. Литтел смотрел новости. Линдон Джонсон ездил по штату Вирджиния с предвыборными речами. Бобби агитировал избирателей в штате Нью-Йорк.

На шестой лунке играла Дженис. И обыгрывала своих друзей на раз. Тут она его заметила. Помахала рукой. Завопила: «Мой муж боится тебя! Отдохнул бы, а?»

Литтел рассмеялся и помахал в ответ. Дженис ловким ударом отправила шар в лунку.

Джейн боялась Лас-Вегаса. Городом заправляла мафия. А Дженис была олицетворением этого города. Он любовался ею, запоминая детали. И припоминал их, ложась в постель. И представлял тело Дженис, любя Джейн.

Выпуск новостей кончился. Дженис прошла шестую лунку паром и помахала ему. Литтел вернулся в номер и принялся писать апелляции.

Джимми Хоффа был обречен. И мафия это знала. Карлос пытался его спасти. Карлос собирал пожертвования. Накопился целый фонд «Свободу Джимми». Все было бесполезно. Взятки давать стало бессмысленно.

Хорошие новости: перевозчики денег перехитрили Уэйна-старшего. Украли его процент. Оказались двуличными. Молодцы ребята. Настоящие мормоны.

Это он их подучил. И сам распоряжался наваром. Писал фальшивые рапорты. Лгал Дракуле и умасливал его. Пил его кровь.

Перевозчики делали свое дело. Перевезли шестьсот тысяч баксов — двухнедельный навар. Он забрал свои пять процентов и положил на счет в чикагском банке. Открыл два новых счета — в Силвер-Спринге и Вашингтоне, воспользовавшись фальшивым паспортом. Отмыл наличность и отправил ее коммунистам.

Выписал чеки — по пять тысяч каждый. Подписал вымышленными именами. И тщательно оттер с конвертов отпечатки пальцев.

Зазвонил телефон на рабочем столе. Литтел схватил трубку:

— Да?

Статический шум — звонят издалека. Искаженный голос Пита:

— Уорд, это я.

— Ты где?

— В Мехико. Связь хреновая тут, и это… мне нужно, чтобы ты кое-что сделал.

— Слушаю.

— Надо, чтоб Уэйн перестал держаться за папочкины брюки и переходил ко мне на работу.

Литтел сказал:

— С удовольствием займусь.

57. (Лас-Вегас, 30 сентября 1964 года)

Дженис трахалась с Кларком Кинманом. Уэйн наблюдал.

Она оставляла свет включенным. Знала, что он рядом. Сидела на Кинмане верхом. Так что было видно ее спину.

Уэйн не мог оторвать взгляд от зеркала. Попивал виски своего папаши. Шестое шоу. Шестая игра в прятки.

Он наблюдал за мотелем. Дженис трахалась каждый вечер. Почти всегда Уэйну-старшему удавалось застать ее. Спектакль начинался в строго назначенное время. И приезжали они всегда вовремя. Кинман — ровно в девять. Дженис — в десять минут десятого. Уэйн-старший — в девять сорок. Кинман приезжал трахаться. Дженис — играть. Кинман, не ведая того, играл главную мужскую роль.

Для Уэйна-старшего она выключала свет. Для него — включала.

Он все понял. Она видела его в Неллис. Она его знала. Понимала, что он вмешается. Что проследит за папашей, перехватит инициативу и будет СМОТРЕТЬ.

Дженис прогнулась назад, взмахнув шевелюрой. Уэйн увидел перевернутым ее лицо. Зашипел динамик. Кинман застонал и залепетал какие-то глупости. Дженис подалась вперед. Приподняла бедра. Уэйн увидел Кинмана внутри нее.

Он проверил давешние слова Сола Дерслэга. Нашел заметку вегасской газеты «Сан». Май пятьдесят пятого. Уорделл Грей, тенор-саксофонист, забит до смерти — обнаружен в песчаных дюнах, скончался по пути в больницу. Подозреваемых нет, дело закрыто.

Дженис запрокинула голову. Волосы рассыпались по спине. Он увидел ее глаза — как на перевернутом изображении.

Кинман застонал: вот-вот кончит. Кинман залепетал. Дженис ухватила подушку и накрыла его лицо.

Он подогнул большие пальцы ног. Подтянул колени и крепко сжал. Дженис высвободилась.

Кинман сбросил подушку. Улыбнулся и почесал в паху. Повертел в пальцах образок святого Христофора, висевший у него на цепочке.

Они явно разговаривали — губы у них шевелились. Из динамика же доносились лишь неясные вздохи.

Кинман поцеловал образок.

— Всегда надеваю для защиты. Просто порой мне кажется, что ты можешь меня убить.

Дженис села, обернувшись к стенному зеркалу.

Кинман заметил:

— Что-то твой муж тобой вообще не занимается. Черт, мы ведь уже шестнадцать дней так.

Дженис подмигнула. И сказала:

— Ты лучше всех!

— Скажи честно — как у него с этим?

— Не фонтан. Но у него есть кое-что другое.

— То есть деньги.

— Не только.

— Должно быть что-то еще, иначе ты бы давно нашла себе постоянного мужика.

Дженис подмигнула:

— Да приглашала, но что-то никто не пришел.

— Может, просто не поняли?

— А может, не поверили своим глазам?

— Черт, видел бы твой нас сейчас.

Дженис заговорила громче. Медленно и внятно:

— Был у меня один, музыкант. Пока муж не узнал.

— И что он сделал?

— Убил его.

— Шутишь?

— Отнюдь.

Кинман снова поцеловал образок.

— Ты меня погубишь. Черт, а я думал, у него только сынок — убийца.

Дженис встала и направилась к зеркалу. Привела себя в порядок. Дохнула на стекло. И принялась рисовать сердечки и стрелы.

Разыгралась пыльная буря. Горячий ветер приносил песок и пучки сухой полыни.

Уэйн приехал на ранчо и побрел к домику для гостей. Заметил чужую машину. И Уорда Литтела, который прятался от ветра на крыльце. Он загородил Уэйну дверь. Судя по виду, пропесочило его основательно.

Он сказал: «В Даллас тебя послал твой отец».

Вставка: документ

1.10.64.

Досье агентурной разведки.

Джон Стэнтон — Питу Бондюрану.

С пометкой: «Передать лично; после прочтения уничтожить».

П.Б.,

надеюсь, ты получишь это вовремя. Вообще-то я всего лишь отредактировал досье — подчеркнул главное и убрал ненужные детали. Отправляю с вокзала Мехико, чтобы ты мог получить это вовремя.

Примечание: сведения взяты из архива Интерпола в Париже и Марселе. В архиве ЦРУ копия досье зарегистрирована под номером М-64889. Объект: МЕСПЛЕД, ЖАН-ФИЛИПП, МУЖ., БЕЛЫЙ, 19.08.22.

1941-45: противоречивые сведения. МЕСПЛЕД, якобы будучи убежденным антисемитом, либо сотрудничал с нацистами, либо участвовал во французском Сопротивлении в Лионе. Противоречивые сведения: МЕСПЛЕД сдает евреев СС / МЕСПЛЕД убивает нацистов в Арбуа. Примечание: некий шутник из Интерпола сомневается, что он делал что-либо из вышеперечисленного.

1946-47: местонахождение неизвестно.

1947-48: наемник в Парагвае. Досье на оперативную базу в Асунсьоне насчитывает сорок одну страницу. МЕСПЛЕД внедрялся в «левые» студенческие группировки по распоряжению Парагвайского союза высших полицейских руководителей. По заданию упомянутой организации МЕСПЛЕД (свободно владеющий испанским) якобы убил 63 человека прокоммунистических взглядов.

1951-55: служба во французской армии в Индокитае (сейчас Вьетнам) и Алжире. МЕСПЛЕД служил в парашютно-десантных войсках, участвовал в битве при Дьенбьенфу и якобы очень переживал из-за поражения Франции и того, что ей пришлось выводить войска. По неподтвержденным сообщениям, он перевозил на новое место службы (в Алжир) опийное сырье и гашиш, В Алжире МЕСПЛЕД обучал искусству проведения пыток подразделения карателей и наемников, финансируемые состоятельными французскими колонистами. МЕСПЛЕД (убежденный антикоммунист) якобы осуществил казнь сорока четырех алжирских националистов, подозреваемых в связях с коммунистами и приобрел репутацию первоклассного наемного убийцы.

1956-59: местонахождение по большей части неизвестно. Предполагается, что МЕСПЛЕД в это время находился в постоянных разъездах по территории США. Полицейское управление Атланты (штат Джорджия) задерживало его в октябре 1958 года по подозрению в причастности к подрыву синагоги неонацистами. Полицейское управление Нового Орлеана арестовало его 9 февраля 1956 года по подозрению в совершении шестнадцати вооруженных ограблений в самом Н. О., Метэри, Батон-Руж и Шрупорте. Примечание: согласно неподтвержденным сведениям, в это время МЕСПЛЕД действовал по указанию различных мафиозных группировок.

1960-61: наемник в Бельгийском Конго. В этот период МЕСПЛЕД контактирует с нашим сотрудником Лораном Гери; работает охранником и наемным бандитом у некоего бельгийского землевладельца и связным ЦРУ во время операции по свержению Лумумбы. МЕСПЛЕД и ГЕРИ подготовили и осуществили захват и казнь 491 «левого» повстанца в провинции Катанга. Землевладельцы предоставили МЕСПЛЕДУ полную свободу действий, поручив припугнуть как следует потенциальных повстанцев. МЕСПЛЕД и ГЕРИ сгоняли своих жертв в канаву и расстреливали из огнеметов.

1962-63: во Франции, на свободе. МЕСПЛЕД (лишившийся земельных владений после того, как де Голль даровал Алжиру независимость) якобы присоединился к Секретной вооруженной организации[105] и принимал участие в двух покушениях на президента: в марте шестьдесят второго и в августе шестьдесят третьего. Вновь МЕСПЛЕД появляется в поле нашего зрения в сентябре шестьдесят третьего, в Мехико, якобы выйдя на связь с нашими сотрудниками ГЕРИ и «Флэшем» Элордом. Известно, что МЕСПЛЕД — ярый противник режима Кастро и, как упоминалось ранее, убежденный антикоммунист; хорошо владеет испанским; предположительно, имеет опыт изготовления и транспортировки наркотиков, а также участвовал в различных операциях в зоне южноазиатских военных конфликтов. В конечном счете, полагаю, мы сможем его использовать.

Я отбываю в Сайгон. Письма отправляй на мой абонентский ящик в Арлингтоне. Отныне будем пользоваться вертолетной почтой и услугами курьеров. Запомни: это операция первого уровня секретности, как и такси «Тигр» в Майами. Старая процедура тебе знакома: прочесть, запомнить и сжечь.

Лично я горячо поддерживаю кандидатуру МЕСПЛЕДА, если ты решишь, что он нам подойдет. Остальную команду можешь набрать по своему разумению. И еще касательно МЕСПЛЕДА: будь осторожен — послужной список у него все-таки жутковатый.

Во имя общего дела

Д.С.

58. (Мехико, 2 октября 1964 года)

Мексикашка принес кофе и заискивающе улыбнулся. Большие зубы и большое желание услужить — аж до земли поклонился.

Пит отдыхал и поедал пончики. Свою пушку он примотал изолентой к крышке стола снизу. Взвел курок. Проверил глушитель. Нацелил на стул напротив.

Пит прихлебывал кофе и потирал шрамы на голове. Мехико ему определенно не нравился.

Вонючая дыра — куда ни глянь, кучки собачьего дерьма. Хочу в докастровскую Гавану.

По приезде он отыскал Флэша и Лорана. Навел справки и отправил записку. Месплед прислал ответ: давай встретимся — я о тебе наслышан.

Он убивал время. Каждый день звонил Барби. Позвонил и в Канзас-Сити — в местное отделение профсоюза, сказал, что знает Джимми и еще кое-кого. И навел справки об Арден Элейн Брювик.

Выяснилось, что она была супругой Дэнни Брювика, председателя местного профсоюзного отделения с пятьдесят третьего по пятьдесят шестой. Дэнни сбежал с деньгами пенсионного фонда. Джимми «заказал» его. Дэнни исчез. Арден осталась в Канзас-Сити.

Джимми подкупил полицейское управление, и ее арестовали. Но Арден быстренько заплатила залог и смылась из города.

У Пита в тамошнем управлении был знакомец. Он набрал его номер. Тот проверил документы и перезвонил.

Арден внесла залог 10 марта 1956-го. Ее выкупила корпорация «Ти-энд-си». Владел корпорацией Карлос М. Она и была его легальным бизнесом.

Тонкая ниточка. Уловка для отвода глаз. Карлос говорит: «Убейте Арден». Его корпорация платит за нее залог.

Надо нарыть побольше информации. Побольше узнать. Не предупреждать Литтела — пока. Ниточка была слишком тонкой. И запросто могла порваться.

Вошел человек. Толстый и в очках. На руках виднелись черные пятна. Наверняка татуировки, какие делают во французской десантуре.

Конечно — клыкастые питбули на парашютах — очень по-французски.

Пит поднялся. Человек с питбулями заметил его. И устроился за соседним столиком.

Пит не растерялся. Нагнулся. Быстро размотал изоленту. Спрятал пушку в кобуру и подошел к незнакомцу. Они пожали друг другу руки. Глаза у псов были красными.

Они уселись за столик. Месплед спросил:

— Ты знаешь Чака Роджерса?

— Чак — тот еще тип.

— Живет с родителями. А ведь ему уже за сорок.

Выговор у него был южный. Да и вид выдавал уроженца Марселя. А прикид как у фашиста: весь в черном.

Пит сказал:

— Он — человек мафии.

— Именно. И ему можно простить некоторые странности.

— Тем более что он относится к ним с юмором.

— Терпеть не могу Ку-клукс-клан. Люблю негритянский джаз.

— А я — кубинскую музыку.

— Мне нравится кубинская еда и кубинские женщины.

— Фидель Кастро должен умереть.

— Да. Он cochon и pédé[106].

— Я видел залив Свиней. Это я командовал повстанцами из Блессингтона.

Месплед кивнул:

— Чак говорил мне. Ты стрелял в коммунистов из иллюминатора его самолета.

Пит рассмеялся и изобразил автоматную очередь. Месплед закурил «Голуаз». И предложил сигарету Питу.

Тот затянулся — и закашлялся. Такое впечатление, что куришь сушеное дерьмо мускусной крысы.

— А что еще говорил Чак?

— Что ты — человек мафии.

— И все?

— И еще — что ты занимаешься тем, что — как это? — «обрубаешь концы».

Пит улыбнулся и показал фотографии. Вот связанный Джек З. Вот Хэнк К. влетевший в витрину с телевизорами.

Месплед постучал пальцами по снимкам:

— Бедолаги. Видели то, чего не должны были видеть.

Пит закашлялся. И принялся пускать колечки дыма.

Месплед кашлянул:

— Чак сказал, блондинка повесилась в тюрьме.

— Да.

— А ее фоток нету?

— Нету.

— Значит, осталась одна Арден.

Пит покачал головой:

— Ее невозможно найти.

— Нет ничего невозможного.

— Тем не менее.

Месплед закурил вторую сигарету:

— Я ее раз видел до этого, в Новом Орлеане. Она была с человеком Карлоса Марчелло.

— Я ее не нашел. И все тут.

Месплед пожал плечами и опустил руки. Раздался щелчок взводимого курка.

Пит улыбнулся и с поклоном продемонстрировал пушку. Месплед с ответной улыбкой сделал то же самое.

Пит схватил салфетку и накрыл ею стол так, чтобы не было видно оружия.

Месплед сказал:

— В твоей записке говорилось о каком-то деле.

Пит защелкал суставами пальцев:

— Мы хотим перевозить лаосский героин в Сайгон, чтобы потом переправлять в Штаты. Операция контролируется ЦРУ, но ни в коем случае не санкционируется. Прибыль пойдет на освобождение Кубы.

— Кто еще в деле?

— Главным у нас тип по имени Джон Стэнтон. Прежде я командовал наемниками и торговал наркотиками под его началом. С нами будут работать Лоран Гери, Флэш Элорд и один коп-химик.

Мимо прошла шлюха. Когда она посмотрела в их сторону, Месплед поиграл мускулами. Псы щелкнули зубами и продемонстрировали а-агромные «сосиски».

Шлюха испуганно перекрестилась и быстренько сделала ноги — gringos malo у feo![107]

Месплед сказал:

— Я с вами. Мне тоже хочется, чтобы Куба стала свободной.

— Mort á Fidel Castro. Vive l’entente franco-américaine[108].

Месплед подхватил вилку и принялся чистить ногти.

— Чак говорил мне, что ты «жалеешь» женщин. Я поверю в то, что Арден невозможно найти, если ты еще раз докажешь свою верность.

— Как?

— Хэнк Хадспет нас предал. Повстанцам продал бракованное оружие, а хорошее отправил клановцам.

Пит сказал:

— Я с ним разберусь.

Месплед поиграл мускулами — у питбулей образовался перманентный «стояк».

— Если будут вещдоки, я это оценю.

Хитрость сработала: надо поговорить — мои деньги, твой товар.

Пит позвонил из Хьюстона. Хэнк охотно согласился. И сказал: давай прилетай, у меня есть потайной бункер возле Форт-Полка.

Пит вылетел в Де-Ридцер и взял напрокат автомобиль. Заехал в бакалею и купил сумку-холодильник и «сухого льда». Зашел в ближайшее почтовое отделение и купил посылочный ящик и марки авиапочты. Написал на крышке адрес Жана Меспледа. После чего отправился в оружейный магазин и купил охотничий нож. Завернув в фотомагазин, приобрел полароидовскую фотокамеру и пленку. И поехал на север проселочными дорогами, срезав приличную часть пути, добираясь через лес Кисатчи. Было жарко. Уже смеркалось, а температура никак не желала опускаться ниже двадцати пяти.

Хэнк встретил его наготове — мол, товар ждет. Бункер был сделан в стволе заброшенной шахты и представлял собой что-то вроде склада боеприпасов. Под землю вела лестница в десять ступеней.

Хэнк стал спускаться первым. Стоило ему ступить на верхнюю ступеньку, Пит достал пушку и выстрелил ему в спину. Хэнк упал. Пит выстрелил еще раз — вышиб ему ребра.

Перевернул тело и зарядил фотоаппарат. Щелкнул покойника крупным планом. В бункере стояла духота — узкий проход и мощеные стены.

Пит достал нож, ухватил Хэнка за волосы и сделал круговой надрез. И ковырнул. Лезвие впилось в кость. Он наступил на голову Хэнка. Резко потянул — и содрал с нее скальп.

Вытер. Обложил «сухим льдом» и упаковал в коробку. Руки у него тряслись, как у новичка. А ведь он оскальпировал не меньше сотни коммунистов.

Он вытер руки. Надписал снимок, а на обратной стороне добавил: «Свободу Кубе!»

59. (Лас-Вегас, 4 октября 1964 года)

Дженис была дома. А отец — нет. Уэйн мерил шагами комнату. Причесывался и прихорашивался, как мальчишка.

В диспетчерской «Тигра» он виделся с Питом. Час назад они беседовали. Пит его обрабатывал. Подогревал, так сказать, интерес.

У тебя диплом химика. Поехали со мной во Вьетнам. Будешь изготавливать героин. В рамках секретной операции, между прочим.

Он согласился. Это показалось ему абсолютно логичным.

Уэйн побрился. Причесался. Прижег порезанную бритвой щеку. Уорд огорошил его своим заявлением — четыре дня тому.

Он отследил логику Уорда и сам кое о чем поразмыслил. У его отца были информаторы. И Мейнард Мур в том числе. Значит, и в покушении он тоже участвовал.

Уорд рассказал ему не все. Уэйн додумал за него. Недавнюю переписку с информаторами отец уничтожил. Значит, и тогда Муром управлял его папаша.

Уэйн еще раз провел расческой по волосам. Рука его дрогнула, расческа упала на пол.

Уэйн вышел из дома. Стояла жаркая ветреная погода. Уже стемнело. Вот и ее комната. Свет горит.

Уэйн вошел в дом. Кто-то включил стереосистему — кул-джаз или что-то в этом роде — нестройный гул духовых. Он остановил пластинку и пошел на свет. Дженис переодевалась. Бац — она его увидела — он просто шагнул к ней, и все.

Она уронила халат на пол. Сбросила туфли для гольфа. Одним движением стянула бюстгальтер и футболку.

Он подошел к ней и коснулся ее. Она стащила с него рубашку. Спустила брюки.

Он схватил ее в объятья и попытался поцеловать. Она выскользнула из его объятий. Стала на колени и взяла в рот его член.

Уэйн почувствовал, как тот твердеет, и понял, что вот-вот кончит. Двинулся к ней, схватил за волосы и оттащил от себя.

Она отстранилась. Сняла с него брюки. Споткнулась о его туфли. Села на пол. Скатала валиком юбку и пристроилась на ней.

Он опустился на колени. Раздвинул ей ноги. Принялся целовать бедра, потом лобковые волосы и наконец вошел в нее языком.

Она задрожала и принялась издавать странные звуки. Он ощущал ее вкус — там и вокруг.

Она дрожала и испуганно взвизгивала. Потом больно ухватила его за волосы и оттащила.

Он раздвинул ей колени — достаточно широко. Она впустила его в себя. Сделала так, чтобы обоим было удобно. И закрыла глаза.

Он сжал ее брови. Заставил снова открыть глаза. Наклонился. И заглянул в них. Увидел зеленоватые искорки, которых прежде не замечал.

Они двигались. Нашли ритм. Стали делать это синхронно. Держали в ладонях лица друг друга. И неотрывно смотрели друг другу в глаза.

Он подался ближе. И очень быстро подался назад. Дженис изогнулась. Дернулась. Сжала ноги.

Уэйн потел. Его пот заливал ей глаза. Она заморгала и зажмурилась.

Где-то открылась и снова закрылась дверь. Пятно света пересекла чья-то тень.

Дженис изогнулась. И тихо заплакала. Уэйн прижался к ней. И отстранился. И закрыл глаза.

Дженис вытерла слезы. Поцеловала пальцы. И сунула их ему в рот.

Они улеглись в постель и закрыли глаза. Дверь в комнату запирать не стали. Выключать свет — тоже.

Из дома доносились звуки обычной жизни. Уэйн услышал, как отец насвистывает. Учуял дым его сигарет.

Он открыл глаза. Поцеловал Дженис. Она вздрогнула, но глаза открывать не стала.

Уэйн встал и оделся. И вошел в бар. Где — бац! — столкнулся с отцом.

Уэйн выхватил у отца трость. Повертел ею. И воспроизвел весь репертуар Тедроу-старшего.

После чего сказал: «Нечего было посылать меня в Даллас».

Часть III Диверсия Октябрь 1964 — июль 1965

Вставка: документ

16.10.64.

Личное сообщение. Питу Бондюрану от Джона Стэнтона. С пометками: «Лично в руки» / «После прочтения уничтожить».

П. Б.,

вот краткое изложение текущей ситуации, как ты и просил. Как обычно, после прочтения сожжешь.

Во-первых, все аналитики ЦРУ сходятся во мнении: вьетнамская операция продлится долго. Тебе известно, что конфликт возник достаточно давно, и в нем принимали участие Китай, Япония и Франция. Наше вмешательство датируется сорок пятым и обусловлено обязательствами перед Францией и нежеланием того, чтобы Западная Европа попала под влияние стран социалистического блока, тем более что в то время верховную власть в Китае узурпировали коммунисты. Вьетнам — весьма лакомый кусок. Если Юго-Восточная Азия станет «красной», мы можем лишиться всех тамошних форпостов. Иными словами, рискуем потерять влияние в целом регионе.

Текущую ситуацию во многом определило поражение французской армии под Дьенбьенфу в марте 1954 года. Что привело к подписанию Женевских соглашений, по которым государство было разделено вдоль 17-й параллели на нынешние «Северный» и «Южный» Вьетнам. Коммунисты покинули южную часть страны, а французские силы — северную. На лето 1956 года были намечены общенациональные выборы.

Мы посадили на юге нашего человека — Нго Динь Зьема: католика, сторонника политики США и противника буддизма, французской колониальной политики и коммунизма. Агенты ЦРУ устроили «референдум», по итогам которого он и стал преемником президента Бао Дая. (Пришлось пойти на грубый обман. Голоса, которые наши люди добыли Зьему, превышали официальное число голосовавших.)

Зьем отменил запланированные по итогам соглашений выборы. По его словам, «пока существует компартия Хо Ши Мина, выборы никак не могут быть полностью свободными». Приближалась дата, на которую они были намечены. И США поддержали Зьема, когда он отказался выставлять свою кандидатуру. Зьем принял «превентивные меры» против сторонников Мина в Южном Вьетнаме. Подозреваемых в «сочувствии коммунистам» подчиненные Зьема пытали и предавали суду. Подобный подход возымел успех — Зьему удалось ликвидировать 90 % коммунистических ячеек в дельте Меконга. В это время приближенные к Зьему журналисты придумали насмешливое прозвище «вьетконг-сан», означавшее «вьетнамский коммунист».

Намеченные сроки прошли. Советский Союз и коммунистический Китай не стали добиваться политического урегулирования. В начале 1957 года советское правительство предложило перманентное разделение Вьетнама на отдельные государства — Северный и Южный и попросило ООН выдать соответствующую санкцию. Однако США не собирались признавать коммунистическое государство и не поддержали инициативу.

Тем временем Зьем основательно укрепился на юге. Он поставил на ключевые посты в правительстве своих родственников, фактически превратив Вьетнам в пусть и антикоммунистическое, но олигархическое государство. Фактически братья и прочие родственники Зьема поделили страну на множество феодальных владений. Все они — убежденные католики и антибуддисты. Фактически главнокомандующим являлся брат Зьема Кан. А другой брат, Нго Динь Нью, создал на средства ЦРУ разведывательную сеть для борьбы с Национальным фронтом освобождения Вьетнама (также известным как Вьетконг).

Зьем отказался от проведения земельных реформ и заручился поддержкой богатых семей — крупных собственников земель в дельте Меконга. Он создал т. наз. «кху чу мат» — фермерские коммуны, дабы оградить крестьян от влияния сторонников Вьетконга и коммунистических ячеек. Крестьяне были вынуждены покинуть родные деревни и бесплатно возводить новые общинные дома и хозяйства. Правительственные войска часто экспроприировали из деревень кур, рис и свиней.

Политика Зьема заставила страну заговорить о реформах. Зьем закрыл все оппозиционные газеты, обвинял в сочувствии коммунистам и арестовывал журналистов, студентов и интеллектуалов. К тому времени Соединенные Штаты перечислили правительству Южного Вьетнама миллиард долларов. Зьем (прозванный «куклой, которая дергает за ниточки сама себя») прекрасно знал, что его режим нужен как стратегический плацдарм для борьбы с распространением коммунизма. И тратил американские миллионы на вооружение и обеспечение армии и полиции, на борьбу с коммунизмом за пределами 17-й параллели и разоблачение заговоров против себя внутри страны.

В ноябре 1960 года потерпела неудачу попытка переворота. Верные Зьему войска вступили в сражение с солдатами Армии Южного Вьетнама под командованием Выонга Ван Донга. С заговорщиками Зьем справился, но нажил себе врагов среди уважаемых и влиятельных людей в Сайгоне и дельте Меконга. Политический лидер Северного Вьетнама Хо Ши Мин был немало воодушевлен внутренними разногласиями на юге и развернул террористическую кампанию. В декабре 1960 года было объявлено о создании новой повстанческой организации: Движение национального освобождения. Мин заявил, что отправка войск в Южный Вьетнам не противоречит Женевским соглашениям. Что, разумеется, не соответствовало действительности. Начиная с 1959 года «красные» постоянно вторгались на территорию Южного Вьетнама по «тропе Хо Ши Мина»[109].

Вскоре после инаугурации Джон Кеннеди прочел доклад аналитиков Пентагона об ухудшении ситуации во Вьетнаме. В нем, в частности, говорилось о том, что режим Зьема остро нуждается в более интенсивной поддержке. Кеннеди увеличил число американских «консультантов» в стране до трех тысяч. На самом деле под видом «консультантов» туда в нарушение Женевских соглашений отправлялся военный контингент. Кеннеди издал указ об «иностранной помощи», позволивший пополнить Республиканскую армию Южного Вьетнама (РАЮВ) двадцатью тысячами человек, после чего ее численность достигла ста семидесяти тысяч.

Зьем воспринял появление «консультантов» с негодованием. А вскоре лагеря РАЮВ подверглись массированным атакам войск Вьетконга. В сложившейся ситуации Зьему пришлось обратиться к «консультантам» с предложением подписать двустороннее соглашение об обороне — между Южным Вьетнамом и Соединенными Штатами.

Кеннеди отправил в Сайгон генерала Максвелла Тейлора. Тот вскоре подтвердил стратегическую целесообразность военного вмешательства в конфликт с Вьетконгом. Он потребовал прислать еще «консультантов», а также военные вертолеты с пилотами для поддержки армии Южного Вьетнама. Тейлор подсчитал, что потребуются еще восемь тысяч солдат. Командование армии США и, в частности, министр обороны Макнамара запросили двести тысяч. Кеннеди пошел на компромисс и увеличил размеры финансовой помощи режиму Зьема.

В начале 1962 года Зьем объявил о запуске программы «Стратегическая деревня». Суть которой заключалась в том, что крестьян сгоняли в укрепленные форты в попытке оградить от влияния Вьетконга. Но на деле это лишь прибавляло сторонников в ряды данной организации. В феврале 1962 года Зьему удалось предотвратить еще одну попытку переворота. Два пилота РАЮВ атаковали президентский дворец: поливали его напалмом, бомбили и обстреливали из автоматов. Зьем, его брат Нью и мадам Нью остались живы.

Между тем Нго Динь Нью стал доставлять неудобства. Он пристрастился к опиуму и из-за этого страдал приступами паранойи. Мадам Нью убедила Зьема принять закон об отмене разводов, запретить контрацептивы, аборты, боксерские поединки и конкурсы красоты, а также изничтожить опиумные притоны. Эти шаги руководства вызвали в обществе бурю протеста. Американские наблюдатели констатировали новый всплеск недовольства режимом Зьема.

Эти настроения распространялись и среди командного состава армии Южного Вьетнама. Канлао (тайная полиция Зьема) с удвоенной силой взялась за аресты подозреваемых в поддержке буддистских диссидентов. В знак протеста четверо буддистских монахов устроили публичное самосожжение. Мадам Нью принялась восхвалять сожженных, что вызвало еще большее возмущение. Кеннеди и новый посол США во Вьетнаме Генри Кэбот Лодж пришли к выводу, что режим Зьема становится неудобным, главным образом из-за действий Нго Динь Нью и его супруги. Информаторы ЦРУ получили приказ: тайно выяснить масштабы недовольства режимом среди высшего командного состава республиканской армии и прикинуть возможности вооруженного переворота.

Выяснилось, что уже существует множество планов путча в разных стадиях разработки. Зьем почувствовал рост недовольства среди высшего командования и устроил в Сайгоне и Хюэ карательные операции против буддистов и сочувствующих. Зьем намеревался обратить местных буддистов против РАЮВ, чтобы извлечь из этого выгоду для себя. 21 августа 1963 года силы РАЮВ напали на буддистские храмы Сайгона и Хюэ. Сотни монахов и монахинь были убиты, ранены или арестованы. За этими событиями последовал рост недовольства режимом Зьема и акции протеста.

В последующие дни ЦРУ узнало о махинациях Зьема. Кеннеди и его советники были немало возмущены, оставаясь при мнении, что во всем виноваты Нго Динь Нью и его супруга. Зьему наказали избавиться от Нью. В случае его отказа оперативным сотрудникам ЦРУ было поручено связаться с потенциальными организаторами переворотов и пообещать поддержку Управления.

Посол Лодж встретился со Зьемом и убедился, что тот не собирается избавляться от Нью. Он сообщил об этом агентам ЦРУ. Те связались с заговорщиками из командования РАЮВ. Кеннеди провел встречу с командованием американской армии, министром Макнамарой и послом Лоджем. Обсуждались вопросы сокращения финансовой помощи режиму Зьема.

Вопрос был решен, о сокращении объявлено. Заговорщики решили действовать. Организаторами путча являлись генералы Чан Ван Дон, Ле Ван Ким и Зыонг Ван Минь (по прозвищу Большой Минь). Оперативные сотрудники ЦРУ встретились с генералами Доном и Минем и пообещали долговременную финансовую помощь и поддержку Штатов. Кеннеди поставил четкие условия: администрация США должна оставаться в тени — публично все должно выглядеть исключительно как инициатива вьетнамских военных.

Переворот поначалу планировался на раннюю осень, однако впоследствии его пришлось отложить. Среди советников Кеннеди нашлись как сторонники, так и противники путча. Последние и убедили президента, что автономный характер операции может привести к фиаско, как недавняя операция в заливе Свиней.

Заговорщиков отвлекали и внутренние разногласия. Они долго не могли решить, какой пост кому достанется после того, как путчисты придут к власти. Наконец путч был намечен на первое ноября 1963 года. К вечеру все было кончено.

Мадам Нгу в то время была в США. Сам Зьем и Нго Динь Нью укрылись в подвале президентского дворца. Преданные заговорщикам солдаты захватили дворец, гвардейские казармы и полицейский участок. Зьем и Нью были схвачены и беспрепятственно вывезены на бронированном автомобиле для перевозки личного состава. У железнодорожного переезда автомобиль был остановлен. Зьема и Нью убили — сначала в них стреляли, а потом добили ножами.

К власти пришел «реввоенсовет» в составе 12 человек — но среди его членов тут же начались конфликты. Одновременно с этим на юге региона вспыхнуло восстание, а с севера на территорию страны продолжали вторгаться солдаты Вьетконга. Среди солдат республиканской армии начались массовые дезертирства. В это же время в Штатах убили президента Кеннеди. Линдон Джонсон и его советники пересмотрели двойственную политику администрации Кеннеди в отношении Вьетнама и решили вновь увеличить масштабы финансовой и военной поддержки.

28 января 1964 года генерал Нгуен Кхань свергнул «реввоенсовет». (Лучше всего случившееся определяется выражением «бескровный путч». Остальные генералы попросту отказались от постов и разбежались по своим «феодальным владениям».) Одновременно с этим солдаты Вьетконга с новой силой возобновили нападения на Южный Вьетнам, вышли победителями из нескольких стычек с республиканской армией и осуществили серию терактов в Сайгоне, в том числе сбросили бомбы на кинотеатр, в результате чего погибло трое американцев. За первые месяцы 1964 года численность личного состава вооруженных сил Вьетконга удвоилась и составила 170 000 человек (большинство из которых были завербованы в Южном Вьетнаме); параллельно с этим значительно улучшилось оснащение армии за счет китайских и советских поставок АК-47, минометов и ракетных пусковых установок.

В марте регион посетил министр Макнамара и предпринял агитационный тур по Южному Вьетнаму в поддержку Кханя. После чего вернулся в Вашингтон и написал служебную записку президенту Джонсону; тот одобрил предложения министра. В частности, речь в записке шла об увеличении объема финансовой помощи и поставке РАЮВ дополнительного количества летательных аппаратов и прочего вооружения. Кханю позволялось совершать налеты на форпосты коммунистов в приграничных районах соседнего Лаоса, а также проверить возможность последующих вторжений на территорию Камбоджи, с тем чтобы перекрыть маршруты поставок военного снаряжения силам Вьетконга. Специалисты Пентагона начали поиск целей для точечных бомбардировок Северного Вьетнама американскими ВВС.

Указом президента Джонсона генерал Уильям К. Уэстморленд был назначен на должность командующего Управлением военной помощи США во Вьетнаме. В настоящее время на территории Южного Вьетнама находится мощная группировка американских войск, а также обслуживающий и технический персонал, целый штат бухгалтеров, врачей и медсестер, механиков и других специалистов — на их содержание и уходят пятьсот миллионов долларов, выделенных Джонсоном на данные цели в 1964-м финансовом году. Значительная часть поставляемых США продуктов питания, медикаментов, горюче-смазочных материалов и удобрений в конечном итоге оказывается на черном рынке. Американское военное присутствие в Южном Вьетнаме постепенно становится основой экономики региона.

Джонсон одобрил секретный план под кодовым обозначением 34-А, согласно которому предлагается осуществлять дальнейшие вторжения на территории к северу от 17-й параллели, увеличивать масштабы пропагандистской кампании и проводить тайные операции по перехвату транспортных судов коммунистических государств, доставляющих грузы армии Вьетконга на юге страны. Тонкинский инцидент (события 1–3 августа 1964 года, в ходе которых два американских эсминца, обстрелянные северовьетнамскими военными катерами, были вынуждены открыть ответный огонь) по факту являлся спланированной провокацией, устроенной Джонсоном для того, чтобы получить разрешение конгресса на также запланированные ранее бомбардировочные налеты. Шестьдесят четыре боевых вылета были совершены в течение одного дня, дабы не создавать впечатление чересчур острой реакции на инцидент в Тонкинском заливе.

На сегодняшний день (16.10.1964) во Вьетнаме находится контингент из около 25 000 военных «советников»; по сути, это боевые части вооруженных сил США: спецназ, диверсионно-разведывательные войска и сопутствующий персонал. Президент Джонсон приступил к осуществлению секретных планов по эскалации американской боевой мощи, согласно которым к лету следующего года численность войск предполагается довести до 125 000 человек. Ожидаемые провокации со стороны Северного Вьетнама будут способствовать одобрению этих планов в конгрессе. Это позволит проводить дальнейшее развертывание сил морской пехоты зимой-весной 1965 года, а летом — массированное увеличение численного состава обычной пехоты. Авианалеты же начнутся в конце зимы — начале весны 1965 года. Опять же, аналитики Управления прогнозируют долговременную операцию. По общему мнению, вьетнамской операцией президент Джонсон желает закрепить свою репутацию антикоммуниста и таким образом уравновесить впечатление от проводимых им внутри страны либеральных реформ.

Нарастание военной мощи послужит прикрытием для нашей деятельности во Вьетнаме. Опиум и продукты его переработки являлись важной статьей доходов страны еще тогда, когда она только-только стала французской колонией. С 1951 по 1964 год торговали опиумом и держали большую часть опиумных притонов в Сайгоне и Тёлоне сотрудники французской разведки. На доходы от торговли опиумом совершались перевороты, удачные и не очень, а покойный Нго Динь Нью намеревался обойти запрет на торговлю, введенный Зьемом незадолго до гибели. С первого же дня переворота (1.11.1963) в самом Сайгоне вновь открылись 1800 опиумных притонов, а в китайском анклаве Тёлон, удаленном от центра Сайгона на четыре с лишним километра вверх по каналу Бен Нге, — все 2500. Нынешний глава Южного Вьетнама Кхань проводит в отношении торговли опиумом и потребления оного политику невмешательства, что будет нам очень на руку. Стоит отметить, что Кхань всячески выражает признательность США за военное присутствие в Южном Вьетнаме и проявляет необычайную гибкость во всем, что касается поиска компромиссов. Финансирование из Штатов ему очень по душе, и он не станет рисковать им, вмешиваясь в дела даже опосредованно связанных с американскими военными людей вроде нашего с тобой будущего персонала.

Так что его нельзя назвать куклой, которая дергает за ниточки сама себя. Сильно сомневаюсь, что он долго продержится на посту главы государства, как сомневаюсь и в том, что и его преемник станет нам мешать.

Растительное сырье для товара культивируется на территории Лаоса неподалеку от вьетнамской границы. Почва на полях близ Банакея известковая, что создает весьма благоприятные условия для наилучшего вызревания маковых головок, так что большая часть плантаций расположена именно там. Банакей находится в непосредственной близости от границы с Северным Вьетнамом, что делает невозможным размещение нашей лаборатории именно там. Но к югу от него, близ Саравана, расположен участок плодородной известковой почвы. Оттуда достаточно недалеко до границы с Южным Вьетнамом. Несколько маковых полей лежат в непосредственной близости от Саравана. Заправляют всем лаосские «военачальники», вербующие «армию» надсмотрщиков, которые, в свою очередь, командуют «бандами», состоящими из «рабов» — вьетнамцев и лаосцев: эти последние, собственно, и собирают головки. Я подготовил для нас человека — говорящего по-английски лаосца по имени Чан Лао Динь — и хочу, чтобы вы с Чаном купили этих «военачальников» либо еще каким-то образом привлекли их к сотрудничеству. Мой план такой: перерабатывать маковый сок в морфиносодержащую основу, из которой впоследствии можно будет получить героин. Моя цель — заниматься переработкой непосредственно на плантациях идоставлять сырье для производства героина в лабораторию вашего химика, которую мы разместим в Сайгоне. Доставлять можно по воздуху либо на торпедном катере, для чего потребуется штурман, знакомый с вьетнамскими судоходными коммуникациями. Стандартный способ вывоза из Вьетнама морфиносодержащего сырья — грузовыми самолетами в Европу или Китай. В нашем случае это непродуктивно. Нам понадобится твой химик — он станет перерабатывать сырье на месте, дабы уменьшить партии в объемах, — так будет значительно легче доставлять порошок напрямую в Лас-Вегас. Пожалуйста, подумай над оптимально легким и безопасным способом транспортировки готового продукта в Штаты; чем незаметнее наша деятельность будет и во Вьетнаме и в Америке, тем лучше для дела.

В заключение хочу отметить: помни, вместе со мной в деле еще шесть агентов ЦРУ, это операция первого уровня секретности, вдобавок не санкционированная Управлением напрямую. С остальными агентами ты будешь общаться по принципу «необходимого знания». Тебе — руководить операцией, мне — персоналом. Я знаю, тебе не терпится снабдить деньгами кубинских повстанцев, но помни: как внутри страны, так и за ее пределами накладные расходы будут велики, и сначала мне надо будет убедиться, что с наличностью у нас все в порядке. У Управления есть в Австралии подставная компания, которая и переводит вьетнамские пиастры в доллары США, а в дальнейшем нам, может быть, удастся использовать швейцарскую банковскую систему для отмывания.

Обрати особое внимание: ни морфиносодержащее сырье, ни тем более готовый продукт не должны попасть в руки кадровых американских военных, — из соображений отчетности, — и солдатам республиканской армии. Большинство из них очень корыстные, и доверять им наркотики, которые легко продать, очень опасно.

Полагаю, набранные мной люди тебе понравятся. Я завербовал первого лейтенанта армии США[110] по имени Престон Чеффи. Он блестяще знает язык, проверен службой в десантных войсках, да и вообще парень славный и надежный. Я предполагаю использовать его для связи с вьетнамскими военными и политиками и лично Кханем.

Мне необходимо узнать твои соображения касательно предстоящей операции и оценить набранных тобой людей. Можешь отправить мне сообщение с нарочным, из Вегаса в Арлингтон?

Свободу Кубе!

Дж. С.

Вставка: документ

27.10.64.

Личное сообщение. Джону Стэнтону от Пита Бондюрана. С пометками: «Лично в руки» / «После прочтения уничтожить».

Дж. С.,

прочел твое сообщение. По-видимому, Вьетнам мне подходит.

Вот список моих людей:

1. Уэйн Тедроу-младший.

Служил в армии США (54–58, 82-я воздушно-десантная дивизия). Бывший лас-вегасский полицейский. Окончил в 1959 году университет Бригама Янга, специальность — химик.

Тедроу — человек надежный. Умеет обращаться с огнестрельным оружием — как стрелковым, так и более серьезным. И дело свое знает. По его словам, он изучал в колледже препараты опия и химический состав наркотиков. Он планирует находить «подопытных кроликов», на которых можно будет испытать максимальную дозу, — среди местных наркоманов с высокой толерантностью к опиатам. Таким образом, он сможет производить конечный продукт уже в Сайгоне, и в Вегас его будут поставлять уже расфасованным.

Отец Тедроу — большой человек в Неваде. У Тедроу с ним очень натянутые отношения, но у старика есть связи среди высших чинов авиабазы Неллис, и они могут нам понадобиться. Подробности позже.

2, 3. Лоран Гери и Флэш Элорд.

Ты знаешь их еще с Майами. Оба подрабатывают наемниками, с конца шестьдесят третьего живут в Мехико и очень хотят найти постоянную службу. Они преданы нашему делу и могут помогать на этапе выращивания, обеспечения безопасности и распространения конечного продукта. У обоих есть связи с кубинскими повстанцами, базирующимися на северном побережье Мексиканского залива, и это тоже нам может пригодиться.

4. Жан-Филипп Месплед.

Это ты отправил мне его досье, так что его послужной список тебе известен. Мы встречались в Мехико, он мне понравился. По-английски и по-французски он говорит одинаково хорошо. А после поездки во Вьетнам в пятьдесят третьем — пятьдесят четвертом набрался и местного диалекта. У него уже есть опыт работы с наркотиками во Вьетнаме, а также связи с повстанцами. Он предан делу освобождения Кубы.

5. Чак Роджерс.

Еще один ветеран Майами. То, что он умеет, тебе тоже известно: пилот, наемный убийца, умеет управляться с коротковолновыми радиопередатчиками. Обширные связи среди кубинских повстанцев и торговцев оружием в южных штатах. Словом, полезный во всех отношениях человек. Он хочет распространять во Вьетнаме пропагандистские листовки и транслировать на коротких волнах речи расистского и антисемитского содержания. До тех пор, пока это не станет мешать делу, я намерен позволять ему и то и другое.

6. Боб Релье.

Лично мы не встречались — я нанимаю его по рекомендации Роджерса. Они давно общаются на коротких волнах. Роджерс за него ручается, и потом, он уже находится во Вьетнаме.

Релье — штаб-сержант бригады военной полиции в Сайгоне. Раньше он был охранником тюрьмы в штате Миссури и обладает прочными связями в ультраправых кругах Юга. Говорят, превосходный снайпер, да и вообще отлично владеет оружием.

Касательно моего плана. Я хочу быстро попасть в Лаос и поручить Чан Лао Диню вести переговоры насчет маковых плантаций с лаосскими военачальниками. И подкупить нужных людей из республиканской армии и прочих чиновников в Сайгоне, чтобы обеспечить себе нужное прикрытие. После чего попрошу Роджерса подыскать маленький двухмоторный самолет и регулярно летать из Лаоса в Сайгон. Он будет доставлять сырье в лабораторию Тедроу и одновременно присматривать за плантациями.

Касательно способа доставки в США. Мне бы хотелось отправлять товар на базу Неллис военными самолетами для курьерской связи. У меня есть приятель-юрист с приличными связями, который может потянуть за нужные ниточки. После чего мы сможем распространять товар через такси «Тигр» — отдавать его на распространение неграм-торговцам (которых потом можно будет устранить), с тем чтобы продавали исключительно в западной части Вегаса. А Роджерс, Флэш и Гери будут переправлять соответствующий процент от чистой прибыли кубинским повстанцам на северном побережье Мексиканского залива.

Моя команда — проверенные люди. Я уверен, что они сработаются. Давай не оставлять без внимания кубинский вопрос.

Свободу Кубе!

П. Б.

Вставка: документ

27.10.64.

Личное сообщение. Питу Бондюрану от Джона Стэнтона. С пометками: «Лично в руки» / «После прочтения уничтожить».

П. Б.,

мне понравились предложенные тобой кандидатуры и план действий — с одной оговоркой: чтобы отправлять товар через авиабазу Неллис, нам нужно будет составлять грамотную грузовую ведомость либо изыскать возможность обходиться без таковой. Что посоветуешь?

Дж. С.

Вставка: документ

29.10.64.

Личное сообщение. Джону Стэнтону от Пита Бондюрана. С пометками: «Лично в руки» / «После прочтения уничтожить».

Дж. С.,

касательно твоего последнего сообщения. Говард Хьюз (когда-то я на него работал, а теперь он — босс моего друга-юриста) хочет задобрить политическое и военное руководство штата Невада; он уже добился разрешения на чартерные перелеты для компании «Хьюз Эркрафт-тул». Мой друг-юрист попытается убедить мистера Хьюза закупить излишки предназначенного для республиканской армии военного снаряжения в качестве дара Национальной гвардии штата Невада пиара ради. Это даст дополнительные основания для свободного полета чартеров и позволит прятать товар в багаже вместе с артиллерийско-техническим и вещевым снабжением и доставлять непосредственно в Неллис и Вегас.

Как тебе?

П. Б.

Вставка: документ

2.11.64.

Личное сообщение. Питу Бондюрану от Джона Стэнтона. С пометками: «Лично в руки» / «После прочтения уничтожить».

П. Б.,

свяжись со своим приятелем как можно скорее, и попытайтесь провернуть это дело, а я свяжусь с Престоном Чеффи и попрошу временно освободить лейтенанта Релье от повседневных обязанностей.

Встретимся в Сайгоне третьего ноября.

Дж. С.

Вставка: документ

2.11.64.

Расшифровка телефонных переговоров по заказу ФБР. С пометками: «Записано по приказу директора» / «Уровень секретности 2-А: только для глаз директора». Говорят: директор Гувер, Уорд Дж. Литтел.

ЭГ: Доброе утро, мистер Литтел.

УЛ: Доброе утро, сэр.

ЭГ: Выборы грядут. Мысль о грядущей победе князя Бобби не может вас не радовать.

УЛ: Так и есть, сэр.

ЭГ: Князь Тьмы взял штат Нью-Йорк силой. Я бы сравнил это с вестготами, штурмующими Рим.

УЛ: Яркое сравнение, сэр.

ЭГ: Линдону Джонсону поневоле пришлось стать оруженосцем Бобби. Он говорил мне (цитирую): «Эдгар, как же я ненавижу этого гребаного хорька, и меня бесит, что приходится добывать ему голоса избирателей».

УЛ: Президент Джонсон за словом в карман не лезет.

ЭГ: И за делом тоже — особенно когда дело это касается принятия сомнительных законов. А то уж больно концепция «великого общества» смахивает на новый текст «Интернационала».

УЛ: Хорошо сказано, сэр.

ЭГ: Внутренняя политика Линдона Джонсона никуда не годится, вот он и будет набирать себе очки во Вьетнаме. Он войдет в историю как высокий мужчина с большими ушами, который нуждался в признании сирых и убогих.

УЛ: Сильно сказано, сэр.

ЭГ: Линдон Джонсон восхищен энергией некоего Мартина Люцифера Кинга. Я регулярно снабжаю его свежими записями из мотеля. Наш друг Люцифер неутомим — что на баррикадах, что в постели.

УЛ: Да, доктор Кинг любит надевать маски.

ЭГ: И снимать трусы. Веселенькой такой расцветочки, марки «Fruit of the Loom».

УЛ: Вот это я называю «непосредственный надзор», сэр.

ЭГ: Именно, и я поручил Лайлу Холли показывать мне места, где Люцифер любит назначать свидания. Мы с Лайлом беседуем почти каждый день — и в числе прочего я узнал от него, что Бейярду Растину пришлись очень по душе вы и якобы украденные у мафии деньги.

УЛ: Мистер Растин не сомневается в моей искренности.

ЭГ: Я тоже.

УЛ: Стараюсь не разочаровать его.

ЭГ: У вас получается.

УЛ: Спасибо, сэр.

ЭГ: Ваш тон изменился. Хотите задать вопрос?

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Так задавайте, мистер Литтел. Знаете ведь — я не люблю предисловий.

УЛ: Вы уже определились с тем, когда обнародуете информацию о моих «пожертвованиях»?

ЭГ: Когда почувствую, что накопил достаточно информации о связях и половой жизни нашего коммунистического Люцифера.

УЛ: Разумная стратегия, сэр.

ЭГ: Рациональный шаг. Чего не скажешь о твоем гамбите с Уэйном-старшим.

УЛ: Что, он зол на меня, сэр?

ЭГ: Да, но отчего — не сказал.

УЛ: Я устроил ему одну сделку. Он помог мне устроить чартеры из Неллис и захотел увеличить свой процент. Его мормоны лишили его причитавшегося.

ЭГ: Процент чего?

УЛ: Навара от игровых доходов — именно эти деньги перевозили его мормоны.

ЭГ: Я рад это слышать — в той же степени, в какой зол мистер Тедроу.

УЛ: Очень рад, что поднял вам настроение, сэр.

ЭГ: И вообще Уэйн-старший в последнее время в прескверном настроении. Он начисто отказался отвечать на вопросы о своем сыне.

УЛ: Я собираюсь увеличить его процент, сэр. Надеюсь, это поднимет ему настроение.

ЭГ: Зачем? Что вам от него понадобилось?

УЛ: Мне нужно пересмотреть разрешение на взлет и посадку в Неллис.

ЭГ: Какие рейсы вам еще нужны?

УЛ: Из Вьетнама.

ЭГ: Странное совпадение. За сегодняшнее утро это моя вторая открытка из Индокитая.

УЛ: Сэр?

ЭГ: Звонил Дуайт Холли. И сказал, что Уэйн Тедроу-младший и Пит Бондюран недавно получили вьетнамские туристические визы.

УЛ: Согласен, очень странно, сэр.

ЭГ: А вы тоже странно и так неаккуратно вывернулись, так что я сменю тему. Как успехи колонизаторских планов графа Дракулы?

УЛ: Успехи есть, сэр. Пит Бондюран приобрел одну контору — службу такси и использует ее для сбора компромата по заказу мистера Хьюза. Водители поставляют ему сведения о пикантных увлечениях и грязных делишках законодателей штата.

ЭГ: Мудрое решение. Таксисты знают ночной город, как никто другой. Они могут подмечать человеческие слабости, сами оставшись незамеченными; на них обращают не больше внимания, чем на грязь под ногами.

УЛ: Я так и подумал, что вы оцените, сэр. И раз уж мы об этом заговорили…

ЭГ: Не надо ходить вокруг да около. Выкладывайте вашу просьбу, пока я в таком задумчиво-мечтательном настроении.

УЛ: Хочу установить стационарные жучки кое в каких местах Лас-Вегаса. В частности, в номерах отелей, где любят останавливаться местные законодатели. Возьму себе в помощники Фреда Турентайна, установим с ним жучки, и хочу попросить местных агентов изымать записи и присылать мне копии.

ЭГ: Приступайте. Я подряжу на это дело двух агентов из лас-вегасского отделения.

УЛ: Спасибо, сэр.

ЭГ: Это вам спасибо. Вы здорово подняли мне настроение.

УЛ: Рад это слышать, сэр.

ЭГ: Интересно, что-то собрались делать во Вьетнаме le Grand Pierre[111] и сынок Тедроу?

УЛ: Понятия не имею.

ЭГ: Всего доброго, мистер Литтел.

УЛ: Хорошего дня, сэр.

60. (Сайгон, 3 ноября 1964 года)

Вот они и на месте.

Велорикши и мешки с песком. Пулеметные гнезда и кусты красного жасмина. Противогранатные сетки и узкоглазые вьетнамцы.

Сайгонский полдень — Дивный Новый Мир[112], мать его растак. Большой, многокультурный, жаркий, шумный и вонючий.

Лимузин тащился по улице. Лавировал между рикшами. Они сталкивались друг с другом, огибали соседей, их экипажи сцеплялись колесами — сразу вспоминалась сцена гонок на колесницах из «Бен-Гура».

Белоснежные здания. Пагоды. Агитплакаты: «Бдительность — это свобода!», «Северный Вьетнам — земля предателей!».

Лимузин тащился. Амортизаторы скрипели. Колеса то и дело пробуксовывали. А кондиционер и вовсе не работал.

Месплед, Чак и Флэш курили сигареты — купили у водителя пачку ментоловых. Гери курил «Коиба». Чеффи — «Мекундо». Сигары из страны Фиделя.

Уэйн жалобно стонал. Его жутко укачало. Питу тоже стало не по себе. Пит читал надписи на своем родном языке:

A BAS LES VIET-KONG! HO CHI MINH, LE DIABLE COMMUNISTE!

Qu’est-qe c’est, toute cette merde?[113]

Лимузин плелся дальше. Вот улица Тудо — Сансет-бульвар с раскосыми глазами.

Огромные деревья и огромные же магазины. Большие отели и оживленное движение. Повсюду гомонят узкоглазые.

Пит зевнул и потянулся. Летели девятнадцать часов. Стэнтон заказал им номера. Прямо по курсу — отель «Катина»: отсыпаться будут в самой модной здешней гостинице.

Водитель посигналил. Прижал какого-то рикшу к обочине. Месплед принюхался и определил, чем пахнет: рыбным соусом нуок мам — где-то жарят козу. Машинным маслом, жасмином и козьими «шариками».

Стэнтон сказал: «Пару дней отсидитесь тут, а потом полетите в Даксут. Там пересечете лаосскую границу и встретитесь с Чан Лао Динем. Вас проводит стрелковый взвод республиканской армии. На месте будут ждать два военных вертолета — на них вы долетите до маковой фермы возле Саравана. Там и пройдут „переговоры“».

Дорогу пересекла процессия буддистских монахов. Движение встало. Пит зевнул. Потянулся. Толкнув соседей локтями, освободил себе дополнительное место.

Теперь в такси «Тигр» заправлял Милт Ч. Он же отправлял педиков на свидания. И помогал Уорду Литтелу устанавливать жучки в отелях. Милт подкупал служащих отелей. Болтал с ними и уговаривал селить законотворцев в нужные номера.

Ба-а-а-альшой декрет Пита: держи сотрудников «Тигра» на коротком поводке, запрети толкать «колеса». Почуешь конкурентов — сдавай их агенту Дуайту Холли. Словом, сделай так, чтобы в Вегасе нельзя было купить таблеток. Пусть торчки помучаются. Тут-то мы начнем толкать пробные дозы. Готовить почву для белого порошка.

Чеффи помахал своим вещмешком. Извлек оттуда «подарки». Засушенные человеческие головы — подлинные вьетконговские.

Уэйн тут же выбросил «подарок». Флэш поцеловал свой «гостинец». Гери окрестил голову «Фиделем».

Пит зевнул. Проглотил таблетку драмамина. История с Арден не давала ему покоя. Мучила его. Доводила до исступления.

Он принялся размышлять о том, каким боком тут Карлос.

Март пятьдесят шестого: Карлос платит за Арден залог, Арден смывается из Канзас-Сити. Пятьдесят девятый: Месплед видит Арден в обществе мужчины. Итальяшки из людей Карлоса. Ноябрь шестьдесят третьего: Арден приходит на явочную квартиру. Следовательно, Карлос заказывает ее.

Он думал о Карлосе. Но никого не посвящал в эти размышления. Даже Уорда. Позвонил Фреду Оташу. И попросил разнюхать. Порасспросить информаторов. Выяснить еще что-нибудь про Арден. И ее бывшего — некоего Дэнни Брювика.

Флэш снова поцеловал свой «подарок». По-французски, «языком». Чеффи рассмеялся. Месплед окрестил свой «гостинец» «де Голлем».

Чак помахал своим. Уэйн выхватил голову из рук Чака и вышвырнул вон.

Чак вздохнул: «Иногда мне кажется, что мы наняли не того Тедроу».

Голова болела, и сон никак не шел.

Номер оказался сносным — сотте ci сотте ça[114] — вид на улицу Тудо тоже.

Кровать была продавлена. Защитная сетка скрипела. Кондиционер шипел и гудел. В номер проникали запахи — злополучный соус нуок мам — се n’est pas bon[115].

На улице поднимался шум. Низко-низко, над самой крышей, пролетали вертолеты.

И Пит оставил попытки уснуть. Смазал свой револьвер. Поставил на прикроватную тумбочку фотографии: Барби, рычащий кот, Барби с котом.

Стэнтон запланировал вылазку — на высоте 1900 метров над уровнем моря — осмотреть окрестности и полюбоваться ночным Сайгоном.

Пит устроился на террасе. И любовался нынешним видом. Видел солдат республиканской армии и узкоглазых полицейских. Линия горизонта оказалась неровной — кровельное железо и шпили — и пулеметы М-60 на крышах.

Он любил районы военных действий. Видел Перл-Харбор. Был на Окинаве, на Сайпане[116], участвовал в операции в заливе Свиней. И мстил за ее провал. Снимал скальпы с «красных» — много скальпов.

Смеркалось — стрелки на крышах только того и ждали. Развернули пулеметы — стволы описали в воздухе дугу. Расстреляли ленты с трассирующими снарядами. Устроили фейерверк.

Новая команда ему страшно понравилась. Ребята — первый сорт. И что с того, что половина — Ку-клукс-клан?

Стэнтону парни тоже пришлись по душе. Он говорил, что Боб Релье — «охотник за головами». Убивал вьетконговцев, отрезал им головы и продавал в анатомички.

Флэш окрестил подаренную голову «Хрущевым». Стэнтон — «Хо». Чак — «Джей-Эф-Кеем».

Они собрались вместе. И уселись в лимузин.

Явился Боб Релье. Чак обнял его. Они посмеялись. Принялись трепаться и вспоминать старые добрые клановские времена. Рессоры лимузина просели — еще бы, девять человек пассажиров.

У всех членов команды были пушки. А у водителя — гранаты в загашнике. У Релье — винтовка калибра 30.06.

Сели и покатили по Тудо. Принялись колесить по переулкам. На лимузине развевались флаги: Южного Вьетнама, республиканской армии и пиратский флаг с черепом и костями.

Рикши мешали уличному движению. Водитель лимузина отчаянно сигналил. Узкоглазым — хоть бы хны. Тот принялся орать на них по-вьетнамски.

Месплед открыл люк на крыше и расстрелял обойму. Шум стоял оглушительный. Сверху посыпались гильзы. Горячие кусочки металла попадали прямо на Флэша. Узкоглазые услышали шум. Потеснились. Пригнулись и, развернувшись, ретировались.

Водитель прибавил газу. Месплед напряг мускулы, явив миру свои татуировки. У двух питбулей раскрылись парашюты и случился «стояк».

— С этими лучше не церемониться. Они понимают только силу.

Релье помахал веером карт — все пиковые тузы.

— Силу, да, и суеверны, как дети. Взять хотя бы эти карты. Оставишь одну такую рядом с мертвым вьетконговцем — и никто не осмелится мстить.

Чеффи кивнул:

— Согласен. Вьетнамцы мне нравятся, но примитивные, как черти. Разговаривают с тенью и дохлыми курами.

Флэш пожевал гильзу:

— А где американские солдаты? Пока я видел всего пятерых.

Стэнтон ответил:

— Они почти всегда ходят в штатском. Их и так заметно из-за цвета кожи, негров особенно, и они не хотят усложнять ситуацию, надевая еще и форму.

Релье достал карты. Сложил их веером. Похлопал этим веером по плечу Уэйна.

— У нас с Чаком есть кое-какая задумка. Я лично рассылал листовки заключенным в тюрьмы по всему Миссури, — я там работал до того, как стал военнослужащим. Просто подсовывал в пачку газетенок «Голос Америки» — то есть с приукрашенной правдой заключенные получали правду истинную.

Чак закурил сигарету:

— Лучше всего разбрасывать листовки с воздуха. С небольшой высоты, прямо над расположением войск.

Релье покачал головой:

— Не согласен. Зачем тратить хорошие листовки на ниггеров-рядовых?

Чак подмигнул:

— Папаша Уэйна тоже печатает листовки. И гостей принимать умеет.

Уэйн пристально посмотрел на Чака. И захрустел костяшками пальцев.

Чак продолжал:

— Уэйн у нас фанат Мартина Лютера Ниггера. Он смотрел все его фильмы.

Уэйн уставился на Чака. Тот уставился на него в ответ — и сморгнул первым.

Лимузин резко затормозил. Водитель решил обогнуть свинью, выбравшуюся на дорогу. Пит выглянул из машины. Посмотрел вверх. И увидел трассирующие снаряды — они вспыхивали в ночном небе, точно огромные светляки.

Они раскатывали по Кханьхою[117] — оценить тамошние клубы. Зашли в одно небольшое, мрачное заведение с французской кухней. Обитые тканью сиденья вдоль стен, приглушенный свет и музыкальный автомат. Они заняли отдельный столик. Заказали вино и буйабес.

Уэйн сидел с кислой миной. Пит наблюдал за ним.

Уорд сказал ему правду. Слушай, Уэйн — ты знаешь, что это папочка купил тебе Даллас? Уэйн тяжело переживал эту новость. И держал все в себе. Поэтому и ходил мрачнее тучи.

Еда была вкусной — чеснок и кальмары, еще бы. А девочки из бара делали свое дело. Раздевались до кусочков блестящей ткани на сосках. Беззвучно подпевали музыкальному автомату. Песни из репертуара Барби тоже имелись.

Чак с Бобом напились. И начали болтать про Ку-клукс-клан. Флэш и Гери тоже порядочно захмелели. И давай трепаться по-испански.

И Чеффи не отставал от прочих. Принялся размахивать сушеными головами — всех девочек распугал.

Стэнтон прихлебывал неизменный мартини. Уэйн ограничился минералкой. Месплед ежеминутно закуривал «Голуаз». Пит слушал, как взрываются бомбы, и каждый раз пытался определить место взрыва. Небольшие бомбы — пара сухих щелчков, и все — слегка взволновалась вода в стакане.

Тем временем клуб наполнялся народом. Солдаты обхаживали незанятых пока медсестричек. Болтали с ними. Танцевали. Оккупировали музыкальный автомат. Вьетнамский рок-н-ролл — Рикки Нельсон с местным акцентом — «Херро, Мэли-Ру»[118].

Явились двое черномазых. Настоящие чернокожие мачо. Первые парни на плантации, одним словом. И давай клеиться к белым медсестрам. Со знанием дела, надо заметить, клеиться. Присаживались рядом, танцевали — ме-е-е-едленный танец.

Уэйн подобрался. Пристально смотрел на них, вцепившись в столешницу. Они танцевали. Так, сяк. И этак. Уэйн не спускал с них глаз. Чак это заметил. И подал сигнал Бобу.

Оба стали посматривать на Уэйна. Пит — тоже. Уэйн смотрел, как танцуют ниггеры. Как прижимаются бедрами к партнершам. Как закуривают. Как пускают дым в лицо медсестрам.

Уэйн впился в стол. Да так сильно, что оторвал от него доску. Кастрюля с супом полетела на пол. Туда же попадали рыбьи головы.

Пит сказал: «Пошли пройдемся».

И они отправились в доки. Там им встретились солдаты Республиканской армии Вьетнама, которых нанял Стэнтон. Двое чунг уй — младших офицеров — узкоглазых парней в чине первого лейтенанта.

Лаборатория, в которой Уэйну предстояло работать, располагалась неподалеку. Туда они и отправились. Солдаты указывали им путь. Трассеры расчерчивали ночное небо. На воде играли красные отблески.

Вот и на месте — белое кирпичное здание с вьетнамским граффити на стенах. Танцевальный клуб и наркопритон — каждый занимает отдельный этаж. А этажей три — значит, лаборатория на самом верху.

Они вошли. Первым делом рассмотрели клуб. Бар, сцена. И мертвые засушенные головы как основной элемент декора. Барельефы на стенах, пепельницы и подсвечники.

И снова барные девушки, вьетнамские и американские солдаты. Запах мускуса. И Рикки Нельсон с неизменной «Херро, Мэли-Ру».

Они поднялись наверх в сопровождении вьетнамских солдат. Вот наркопритон. На полу — набитые соломой матрацы и оторванные доски. Лохани для мочи и ведра для дерьма. Заповедник вони в четырех стенах.

И кругом торчки. Уже на седьмом небе. Узкоглазые — но не все. Один негритос.

Они прошли через комнату, прыгая через матрацы и стараясь не вдыхать дурманящий дым. Пит зажал нос. Запахи множились, смешиваясь друг с другом. Пот, дым и газы.

Вьетнамские солдаты водили туда-сюда лучом фонарика: смотрите, смотрите. Видите — кожа, зрачки и дурацкие трусы.

Чеффи сказал: «Американцы — бывшие военнослужащие. Их уволили, и с тех пор они тут. А цветной — сутенер узкоглазых девочек из здешнего бара».

Солдаты осветили матрац черномазого. Шикарно устроился — шелковая наволочка на подушке, пуховая перина и шелковые простыни.

Пит чихнул. Флэш закашлялся. Стэнтон ступил в кучу дерьма. Чак рассмеялся. Гери пнул ногой матрац, выселив его раскосого обитателя.

Месплед засмеялся. Боб рассмеялся. Уэйн не спускал глаз с черномазого.

Они двинулись дальше. Вышли через заднюю дверь и поднялись по боковой лестнице. А вот и лаборатория — полюбуйтесь!

Нагревательные плиты. Баки. Бочки для нефтепродуктов. Лабораторные стаканы, котелки и кастрюльки. Полки. А на них — баночки из-под горчицы с наклеенными этикетками.

Стэнтон сказал: «Я приготовил все, как сказал Уэйн».

Чеффи чихнул: «Все высшего качества. Куплено по большей части в Гонконге».

Фильтры для кофеварок. Известь в мешках. Всасывающие насосы и экстракционные трубки.

Пит сказал: «Будем производить товар большими партиями и перевозить так же. Мы с Уэйном контролируем операцию как на территории страны, так и в Вегасе. Сами себе курьеры — станем летать самолетами до авиабазы Неллис и оттуда уже распространять зелье!»

Чак зажег сигарету: «Уорду Литтелу придется получить разрешение на посадку, а значит, ему надо будет полизать задницу старику Тедроу».

Уэйн мотнул головой: «Не придется. Есть один генерал по имени Кларк Кинман — с ним можно договориться напрямую».

В лаборатории стоял резкий запах. Едкие вещества, известковая пыль.

Пит чихнул: «Тогда я позвоню Уорду и скажу ему».

Уэйн принялся читать этикетки. Хлороформ. Нашатырь. Соли серной кислоты. Соляная и уксусная кислота.

Он открывал банки. Нюхал содержимое. Пробовал на ощупь порошкообразные ингредиенты. Он сказал: «Я хочу получить продукт предельной концентрации. Чтобы уже не было необходимости в дальнейшей переработке».

Стэнтон улыбнулся: «Подопытных ты легко найдешь этажом ниже».

Чеффи улыбнулся: «О такой толерантности к опиатам можно только мечтать».

Месплед улыбнулся: «Сперва вколешь им препарат кофеина. Он расширит капилляры, и результат теста будет точнее».

Пит открыл окно. В комнату ворвался свист трассирующих снарядов и шум уличной процессии: узкоглазые в странных одеяниях — все как один обриты наголо — громко распевали мантры в унисон.

Все дружно зазевали и переглянулись. Пошли отсюда к чертям — мы устали как собаки, не спали ни фига.

Стэнтон запер лабораторию на ключ. Чеффи подкупил вьетнамских солдат. Охраняйте лабораторию — оставайтесь поблизости всю ночь — по десять баксов на рыло.

Все устали. Как собаки. И зевали по-собачьи, широко раззявив рты. И потягивались.

Они спустились вниз по лестнице. Пробрались через притон. И через клуб — где кипела жизнь. Теперь там было больше европеоидных лиц. Солдаты. Даже, по-видимому, сотрудники посольства.

И чернокожий сутенер там же. Отошедший от опиумного дурмана и оживленный. Гонял своих шлюх. Заставлял раздеваться. И запрыгивать на столики.

Они разделились на пары и устроили «шоу» на столе. Целовались взасос и устраивались в позу «69».

Уэйн покачнулся. Пит поддержал его. Вошел буддистский монах.

С его подола что-то капало. Вид у него был точно оглушенный. От его одежд воняло бензином. Он поклонился. Сел на корточки. Зажег спичку. И поджег себя.

И вспыхнул. И загорелся. Пламя охватило потолок. Лесбиянок со столиков как ветром сдуло. Монах горел. Огонь набирал силу. Посетители визжали.

Бармен схватил сифон и принялся поливать монаха.

61. (Лас-Вегас, 4 ноября 1964 года)

Установка жучков.

Литтел и Фред Турентайн прокладывали шнуры. Сверлили отверстия. Заново шпаклевали стеновые панели.

Отель «Ривьера» — уже девятый пункт назначения. Большой номер — целых три комнаты. Поле деятельности — весь Вегас. Чтобы попасть сюда, пришлось заплатить нужным людям — и так в четвертый раз.

Мо Далиц подкупил менеджеров. Милт Черджин — портье. Мистер Гувер подкупил агента-командира вегасского отделения ФБР. Тот выделил агентов. Его участие гарантировало, что все будет делаться быстро.

Турентайн соединял провода. Литтел включил телевизор. Передавали новости. О безоговорочной победе Линдона Джонсона. И о том, как Бобби без труда выиграл место в сенате.

Турентайн поковырял в носу:

— Ненавижу вмуровывать провода в шпаклевку. Эта сволочь замазка жжется.

Линдон Джонсон благодарил избирателей. Кен Китинг признавал поражение[119]. Бобби обнимал своих детишек.

— Вообще-то мне повезло, что я получил эту работу. Не то что в желтом журнальчике. Фредди Оташ заставлял меня устанавливать жучки в каждом гребаном сортире Лос-Анджелеса.

Голдуотер признавал свое поражение. Хьюберт Хамфри[120] улыбался. Линдон Б. Джонсон обнимал детишек.

Турентайн стряхнул на пол засохшую соплю.

— Фредди окончательно закопался. Пит поручил ему нарыть компромат на какую-то бабу. Вроде как ее муженек нагрел Джимми на какой-то сделке.

Литтел выключил звук. Хамфри онемел. Беззвучно зашевелил губами Джонсон.

— У кого хранятся архивные материалы из того журнальца? Может, Фредди в курсе?

— Ты имеешь в виду «сальный» компромат? Который нельзя было напечатать ни под каким видом?

— Именно.

— А зачем тебе?

— Эта информация может нам помочь. А у таких журналов всегда есть внештатник в Вегасе.

Турентайн выдавил прыщик на подбородке.

— Если ты согласен платить, Фредди, думаю, согласится поискать.

— Позвони ему, ладно? Передай, что плачу двойную ставку плюс расходы.

Турентайн кивнул. Литтел врубил звук. Линдон Джонсон хвалил Бобби. Бобби возносил хвалу Джонсону. Бобби восторгался программой «Великое общество»[121].

Литтел установил жучок на прикроватной тумбочке. И на ножке кушетки. И на лампе.

Архивный компромат, конечно, новым не назовешь. Но иногда в нем попадаются весьма пикантные истории. Архивные материалы могут помочь мистеру Хьюзу. Им нужен компромат. Компромат мог значить: ты мой должник. Давай позвоним Мо Д. и Милту Ч. И установим жучки еще кое-где.

Спальни в номерах дешевых отелей — записи будет забирать Милт. Давайте прослушивать Вегас. И копить компромат. И вымогать деньги.

Литтел установил жучок на стуле. Турентайн принялся переключать каналы. Вот и мистер Гувер во плоти. Он говорил о Кинге. Назвал его «сочувствующим коммунистам». Выглядел старым и слабым.

Выпуск новостей затянулся. Сюжетов про Бобби было неприлично много, и каких длинных!

Литтел поехал «домой». Позвонил в обслуживание номеров. Ужинал и смотрел телевизор. Домом ему стал номер отеля. Тамошняя обслуга готовила для него и стирала его одежду.

Ему не хватало Джейн. Он упросил ее приехать на День благодарения. Она согласилась. Хотя очень боялась. Потому что город принадлежал мафии.

Она лгала. В Лос-Анджелесе это не давало ему покоя. Он скучал и хотел, чтобы она была рядом.

Он включал записи голоса Бобби. Почти каждую ночь. Иногда это слышала Джейн. Он понтировал. Лгал. Говорил, мол, это записанные на пленку показания свидетелей.

Ложь.

Бейярд Растин уговаривал его познакомиться с преподобным Кингом — предлагал встретиться за ужином. Он лгал. Изобретал несуществующие «важные встречи». Лгал. Никогда не произнося вслух слова «дистанция».

Держать дистанцию — означало свести к минимуму риск. Держать дистанцию — значило поддерживать необходимый баланс собственных убеждений. Он причинял Кингу вред. Он помогал Кингу. Вот и нужно было искать равновесие.

Личная же встреча могла все испортить. Привязанность могла начисто отбить уважение. Трудно будет разделять личное и рабочее. И риск возрастет в геометрической прогрессии.

Бобби обещал новые законы. Бобби обещал много работать. Про организованную преступность не сказал ни слова. Про Джека — тоже.

Он знал Бобби. Бобби знал, что Джека убила мафия. Голос Бобби на давешней записи: «Когда представится случай, я воспользуюсь им, и к черту всех до последнего…»

Не надо. Прошу тебя. Не стоит рисковать. Ты нам еще нужен.

Литтел принялся переключать каналы. Там — Линдон Джонсон. Тут — реклама пива и Вьетнам. «Военные советники» США. Обещания увеличить контингент. Буддистские монахи, устроившие самосожжение в знак протеста.

Этим утром ему позвонил Пит. У него появилась идея: позвони Дракуле, поговори с ним — пусть он поможет осуществить мой план. Литтел согласился. Позвонил графу и навешал ему лапши на уши.

Пит упомянул некого генерала Кларка Кинмана. Мол, все можно сделать через него — в обход Уэйна-старшего. Вот Литтел и позвонил Кинману. И договорился о встрече. Попутно уяснив себе детали Питова грандиозного плана.

Героин. Вьетнам. «Артиллерийско-техническое снабжение». Спрятанные среди прочего груза наркотики. Показные пожертвования.

Это означало лишь одно: мафия отменила запрет на торговлю героином. А ему никто ничего не сказал.

Голос у Пита был радостный. Кажется, он страшно загорелся новой работой. Пит четко разграничил все в своей голове — но границы эти были тонкими, как паутина. Бетти Мак. Героин. Четкая грань.

Литтел переключил канал. Там обнимал детишек и махал рукой Бобби Кеннеди.

Кинман принес выпить. Литтел пил содовую. Сам хозяин — виски.

— Я кое-что о вас знаю. В частности, что вы помогли Уэйну-старшему получить заказ от «Хьюз эркрафт».

В кабинете было душно. Все напоминало о том, что здесь обитает военный. Авиамодели и плакаты на стене с изображением самолетов.

Литтел улыбнулся:

— Надеюсь, ваши усилия были должным образом вознаграждены.

Кинман глотнул из стакана:

— Я — офицер военно-морского флота Соединенных Штатов и не намерен обсуждать с посторонними ни факт выплаты вознаграждения, ни, разумеется, его размер. Даже если таковое вознаграждение имело место.

Литтел повертел в пальцах подстаканник:

— Можете позвонить мистеру Тедроу. Он даст мне рекомендацию.

— Мы не в очень хороших отношениях. Он говорил мне, что вы ему не нравитесь — что на данный момент само по себе хорошая рекомендация.

Где-то наверху хлопнула дверь. Донеслись звуки музыки. Которой подпевал женский голос.

Литтел помешал в своем стакане:

— Вам известно, на кого я работаю?

— Мне говорили, что на Говарда Хьюза. По слухам, у него есть какие-то виды на Лас-Вегас. Я так думаю, что городу это не повредит — собственно, поэтому и согласился стать посредником.

— За что вам либо заплатили, либо нет.

Музыка резко стихла. Кто-то спускался вниз по лестнице. Какая-то женщина — и напевала в такт шагам.

Кинман улыбнулся:

— Я тут не один, так что живенько излагайте, что у вас там, и распрощаемся.

Литтел коснулся своего портфеля носком туфли:

— Мистер Хьюз хочет приобрести у государства излишки военной продукции, предназначенной для американского контингента во Вьетнаме, и презентовать их военно-воздушным силам Национальной гвардии. После чего об этом напишут в газетах и упомянут вас как идейного вдохновителя благотворительной акции. Все, что он просит взамен, — разрешение на посадку и взлет курьерских рейсов из Сайгона.

Кинман пожевал лед.

— Без таможенного досмотра?

— Он оценит эту привилегию, да.

— «Эта привилегия» обойдется в пять тысяч в месяц наличными.

Литтел открыл портфель и вывалил сорок штук. Дракула дал ему пятьдесят — десять он утаил.

Кинман издал удивленный возглас. Вошла Дженис Тедроу.

Прихрамывая. Опираясь на тросточку. Потирая разбитую губу.

62. (Даксут, 7 ноября 1964 года)

Жара. Насекомые. Навоз.

Даксут: крестьяне, жижа из грязи и глины под ногами и тридцать три хибары.

С ними прибыли трое вьетнамских солдат. Чеффи звал их «марвинами»[122]. А Боб Релье величал «сахиб».

Кожа Уэйна саднила. Он остервенело бил кусачих гадов. И осматривал Даксут. Увидел свиней. И корзины с рисом. И реку Дакпоко.

Мост. Желто-коричневая река. Куда ни кинешь взгляд — непроходимые джунгли.

Сюда они добрались на вертолете. Чеффи нанял военный транспортник. Пилот глушил вино. Чак и Боб разбрасывали с воздуха листовки.

Уэйн чесался, то и дело прихлопывая очередного кровососа. На нем была солдатская роба, при нем — «сорок пятый». И двенадцатизарядный ручной пулемет в запасе. Армейского образца — доведенный до ума вручную. Для стрельбы — разрывные пули и кассетные снаряды со стреловидными поражающими элементами.

Лаос был совсем близко. Марвины знали дорогу. У них и проводник имелся — какой-то бывший вьетконговец, спрятанный в одной из хижин.

Лагерь Чан Диня располагался под Сараваном. У Чан Диня были люди и два военных вертолета. На которых они полетят навестить местного вождя и провести «переговоры».

Уэйн расчесал все до крови. Проклятый гнус. Но деревню разглядывать не прекратил. Вокруг маячили крестьяне. Месплед угостил их сигаретами с ментолом. Пит вошел в хижину номер шестнадцать. И выволок оттуда вьетконговца.

Чак снял с него наручники. Боб напялил на него ошейник. Кто-то из вьетнамцев пристегнул поводок. Ошейник класса люкс, с шипами — правда, на пуделя.

Чак завозился с поводком. Сделал его подлинней.

И затянул узел.

Уэйн подошел к ним. На вьетконговце оказалась черная пижама. Тело его было покрыто шрамами — его пытали.

Чак сказал: «Гав-гав».

Боб принялся насвистывать песенку про собаку.

Они выдвинулись.

Растянулись «цепочкой». Переправились через Дакпоко. Подошли к пограничному посту. Вьетнамцы сунули начальнику поста денег — целых пять баксов. Тот едва в обморок не упал от такой щедрости.

Вот и Лаос. Они пошли по утоптанной тропе. Холмы и кустарники — есть где спрятаться. И грязь, липкая, как клей.

Впереди рысил проводник. Чак посадил его на короткий поводок. И дал кличку Фидо. Фидо до отказа натягивал цепь.

Уэйн плелся позади. Моя безу-у-у-умная жизнь — начать со службы в десантных войсках и в итоге прийти к этому.

В Сайгоне он убивал время. Читал свои конспекты по химии. Зашел в армейский клуб и заказал свежие вегасские и далласские газеты. И переехал в свою лабораторию. Прихватив с собой досье на Дерфи.

Он систематизировал наводки и тщательно их изучал. Столовался в ночном клубе. Необычная еда ему понравилась. И он предложил владельцу свою помощь.

Устроивший самосожжение монах нанес приличный ущерб интерьеру. Огонь опалил балки перекрытий. Изрядно повредил краску на стенах.

Уэйн перекрасил стены. Заменил балки. Рядом вертелся сутенер. Уэйн наблюдал за ним. Узнал его подноготную:

Морис Харделл по кличке Бонго — бывший рядовой первого класса интендантской службы. Сидел в военной тюрьме за противоестественные связи, уволен из армии за недостойное поведение.

Он наблюдал за Бонго. И за своими подельниками. А те — за ним. Они о нем кое-что знали. Чак разболтал. Он им понравился.

И про них он тоже был осведомлен — от Пита.

Гери ненавидел красных. Месплед тоже. Они убивали конголезских и алжирских повстанцев. Чак тоже слыл ярым антикоммунистом. Когда-то работал на ЦРУ. И убивал фиделистов.

Флэш ненавидел красных. И убивал их. Когда-то, в Гаване, был сутенером. Сбежал из Кубы в Штаты и грабил винные магазины.

Флэш знал Гери. Флэш познакомился с Питом и Джоном Стэнтоном. Боб был знакомым Чака. Занимался распространением листовок расистского содержания. Рассылал их по почте.

Чеффи же был родом из богатой семьи. И пошел служить в армию. Стэнтон тоже был из богатой семьи. Закончил Йельский университет. Стэнтон знал отца Чеффи. Стэнтону принадлежали акции компании «Юнайтед фрут». Борода выпер компанию с Кубы. И присвоил акции.

Куба их заводила. Особенно Пита. Ради Кубы они занялись опасным делом. Ради Кубы затеяли рискованную вьетнамскую операцию. Что-то подсказывало ему: Куба имела отношение к Далласу.

Разговоры. Гери и Месплед, Чак и Пит, Флэш Элорд. Сперва беседовали по-английски. Потом прекращали и переходили на испанский и французский. Слово «Даллас» произносилось на трех языках.

Даллас — имя существительное — город в штате Техас. Даллас — его собственный переломный момент. Он ждал его — с детства. И отметил — торопливым соитием. Таким образом, перемены, начавшиеся еще в Далласе, окончательно завершились. Он переспал с Дженис. Несмотря на то, что это могло ей дорого стоить. Оба — он и она — хотели избавиться от Уэйна-старшего. Им плевать было на опасность.

Он купил вегасские газеты. Просмотрел объявления о розыске пропавших без вести и раздел некрологов. Его отец убил Уорделла Грея. Дженис же убивать не стал.

Тогда он отложил газеты в сторону и забыл о них. И даже не заглядывал. А думал о Бонго. И об Уэнделле Д.

Народ плелся. Тропа петляла. Их надежно укрывал кустарник. Чеффи сверился скомпасом. Они двигались на северо-запад.

То и дело попадались вырубки. Пересекая их, они рассредоточивались. Уэйн занял место Чака. И принял поводок «проводника».

Фидо чесал бодро — хороший песик — браво.

Они снова набрели на вырубку. Снова перегруппировались. Фидо резко рванул влево. Сел на корточки и спустил штаны.

Уэйн увидел кучу дерьма. И пень. И крестообразную зарубку на нем. Фидо что-то схватил. И швырнул. Раздался взрыв.

Черт — дым, шрапнель, пальба.

Чеффи получил заряд шрапнели и рухнул на землю. Двое вьетнамцев — тоже. В воздух взлетели руки и ноги. Пни разлетались в щепки.

Уэйн упал ничком на землю. Перекатился. Достал свой пистолет. Пит последовал его примеру. И Чак тоже. Третий вьетнамец открыл огонь.

Пит принялся стрелять, Чак за ним. Фидо что было сил натянул поводок. Уэйн встрепенулся. Потянул поводок. Притянул проводника к себе. Совсем близко — вот его шея, его глаза.

Уэйн прицелился и выстрелил — четыре раза подряд. Пули вышибли Фидо зубы и разворотили шею.

Уэйн услышал вопли и увидел трех солдат Вьетконга. Они перезарядили карабины и прицелились. Подошли совсем близко. Пит поднялся на ноги. Чак тоже. Месплед помахал им: ну что стали? Давайте!

Боб вскочил на ноги и прицелился из дробовика. Боб выстрелил — по ногам. Кассетными снарядами — мириадами раскаленных стрел. Которые рассеялись. И достигли цели. Оторвали нападавшим ноги. И развалили на три части трухлявый пень.

Пит стал стрелять. Чак — тоже. Месплед вел непрерывный огонь. Они расстреляли по полной обойме — не оставили в живых никого.

Уэйн подошел к ним. Споткнулся о чью-то ногу. Увидел татуировку с Хо Ши Мином. И следы от уколов.

Пит велел: никаких похорон. Чак подтвердил: чтобы никто ничего не нашел. Месплед сообщил, что запах внутренностей привлекает диких кабанов.

Боб выпотрошил трупы марвинов. Пит — тело Чеффи. Боб же занялся телами вьетконговцев. Уэйн подбросил монетку. Если выпадет орел — потрошить третьему марвину. Выпала решка. Не повезло.

Он выпотрошил Фидо. Запах плоти напомнил ему о Мейнарде Муре. Он вспомнил запах той автозаправки близ Далласа.

И они ушли. Чак оставил листовки. А Боб — туза пик.

Идти пришлось долго.

Уже потеряли компас Чеффи. Ориентироваться приходилось по солнцу. Стемнело. Стали находить дорогу по звездам.

Небо затянуло дымкой. Звезды исчезли. А тропинка разделилась надвое. Пришлось выбирать дорогу по наитию. Но тут сквозь пелену проступила Малая Медведица. Стало ясно, куда идти, и они повернули назад.

Шли, светя фонариками, пока не забрели в подлесок. Густой, зараза, — листва и корни.

Пришлось пробиваться. Снова небо заволоклось дымкой, и Малая Медведица исчезла. Тем временем батареи фонариков окончательно разрядились. Отряд двигался в темноте.

Вдали показались огни. Третий марвин сообщил: в паре километров отсюда деревня — много крестьян. Я иду туда. Я попрошу помощи. Я приведу проводника.

Пит дал добро. Тот ушел. Они стали ждать. Все молчали. Никто не курил. Уэйн отсчитал, одну за другой, сорок шесть минут.

Вернулся марвин, таща за собой Фидо № 2. Тот оказался благообразного вида стариканом. Этакий «папа-сан» — бородка а-ля Хо Ши Мин и тапочки на резиновой подошве.

Чак надел на него ошейник и немедленно окрестил Ровером. Угостил его сигаретами. У Ровера оказались отменные легкие. Он ловко перепрыгивал через ветви и кучи хвороста.

Снова вырубка. Снова врассыпную. Образовали дугу в триста шестьдесят градусов. В десять часов они увидели зарево — вспыхнул и тут же погас розовый огонек.

Они рассеялись. И принялись стрелять в темноту кассетными снарядами. Раскаленные стрелы врезались в землю.

Кто-то закричал: «Свои!»

Кто-то завопил: «Чан Динь!»

Чан разбил в джунглях палаточный лагерь. Пит окрестил его «Чановым Фонтенбло».

На территории одного акра. Сорняки и грязь. Москитные и противогранатные сетки. Сарайчики, крытые матовой сталью.

Спали крепко и долго. Чановы люди приготовили бранч[123].

Чан воровал у Стэнтона. Стэнтон — у американской армии. Стэнтон крал тесто для блинчиков, шкварки и консервы.

У Чана было шесть рабов — дезертиры армии Южного Вьетнама. Этакий Цезарь в миниатюре. Капризный, что твоя примадонна.

Рабы подали жратву. Блинчики фламбе — их облили дешевым вином и подожгли. Чаку и Питу еда понравилась. Боб выплюнул свой кусок на тарелку. Месплед — тоже. Вьетнамец уплел завтрак за милую душу. Уэйн откусил кусочек — не пошло. Уэйн тайком отдал свой завтрак ручной змее Чана.

Чан говорил по-английски и по-французски. И начал излагать план. Прилетают два вертолета. Мы выезжаем. Прибываем на маковые плантации и ведем «переговоры».

Пит отвел Чана в сторону. Уэйн наблюдал за их междусобойчиком. Услышал «разберемся по ситуации». Пит ухмыльнулся. Чан ухмыльнулся и захихикал. Уэйн все понял — на хрена нам переговоры?

Чак выдал всем патроны и дал инструктаж: никаких кассетных снарядов — только дробь. Уэйн разрядил свое оружие и выполнил просьбу. И задумался. Патроны ближнего действия. «Разберемся по ситуации». Пит знает, Чан знает, Чак. Словом, все в курсе — кроме него.

Чан толкнул речь, в которой гневно обличал преступления Вьетконга и ругал французов (исключая Пита и Меспледа). Чан поносил Хо Ши Мина. Обвинял во всех грехах Нго Динь Зьема. И несговорчивого Шарля де Голля.

Чан вознес хвалу убиенному Престону Чеффи. Потом принялся ругать Бороду. Потом снова хвалить — босса, Линдона Джонсона. Чан вопил. Чан кашлял. Речь длилась добрый час — к концу которого оратор окончательно потерял голос.

Уэйн услышал шум лопастей. Показались два вертолета. Приблизились и зависли над лагерем. Потом опустились и сели. Щелкнули двери. Вьетнамцы-пилоты выбрались из кабин.

Чан помолился. Чан раздал бронежилеты. Уэйн взглянул на Пита. Пит улыбнулся и подмигнул.

Улетали партиями. Боб — на первом вертолете. Он прихватил с собой снайперскую винтовку с инфракрасным прицелом.

Пит отсчитал семь минут. К тому времени и второй вертолет был готов к вылету. Чан завопил: «Все на борт!»

Они погрузились. Уэйн устроился у двери. Чак сел за дверной пулемет. Пит устроился на заднем сиденье. Месплед — рядом с ним. Чан — рядом с пилотом и марвином номер три.

Пилот завел машину. Зарокотали винты. Вертолет начал набирать высоту. Выровнялся. И полетел.

Высота — три тысячи метров. Сплошная зелень кругом — зеленые долины, холмы и кусты.

Уэйн посмотрел вниз. Увидел вспаханные поля. Заметил серый оттенок почвы.

Почва некислая, известковая. Для мака как раз такая и нужна. Рабы-наркоманы жгут деревья. Зола удобряет почву.

Кальций и калий. Высокое содержание фосфатов. Весной жгут лес — осенью собирают урожай. А в качестве «промежуточной культуры» высевают бобы и кукурузу.

Они пролетели Сараван. Уэйн увидел крытые жестью домики и шпили. Сараван быстро кончился. И снова пошла зелень.

У Чака началась воздушная болезнь. Его вырвало в пакет. Уэйн отвернулся и снова уставился вниз. Все то же: маковые поля, борозды, хижины рабов.

Пит снял с пилота наушники. Прислушался. И со смехом поднял три пальца. Чан засмеялся. Следом за ним — Чак и Месплед. Даже марвин забулькал.

До Уэйна дошло: Боб — в первом вертолете. У него винтовка. Он отстреливает часовых, которые сторожат окрестности. Уже троих уложил.

Пилот стал кружить. Уэйн увидел хижины и взлетно-посадочную полосу. Достал свой пистолет. Проверил магазин. Вытащил лишний патрон.

Вертолет выровнялся. Пилот начал снижение.

Уэйн разглядел казармы, тюрьму для рабов, волейбольное поле. Внизу их уже ждали — в приветственной шеренге выстроились сам Малыш Тодзё[124] и шестеро его людей. Маленькие лаосцы — в парашютных ботинках, камуфляже и шлемах, какие носили фашистские солдаты Второй мировой.

Пит рассмеялся. Чак махнул рукой далеко на восток — гляньте во-он на те кусты, видите — блестит? Уэйн посмотрел. Да, блестит. А вон Боб. Вон приземлился первый вертолет. А блестит здоровенный пулемет.

Пилот посадил вертолет. Тодзё отдал честь. Его люди вытянулись и подобрались.

Чан выскочил из вертолета. Пит тоже. Чак спрыгнул — и споткнулся. Марвин номер три поддержал его.

Месплед выпрыгнул из вертолета и тоже споткнулся. Уэйн подскочил к нему и помог удержаться на ногах. Земля качнулась. «Своих» оказалось семеро — а у Тодзё всего шестеро.

Чан обнял Тодзё. И стал всех знакомить. Фамилии у лаосцев были — не упомнишь. Самого Тодзё по-настоящему звали Донг. Остальных — Динь, Минь и так далее. Все смеялись, обнимались и толкались бедрами, отчего стукались висящим на портупеях оружием.

Уэйн оглянулся. Неподалеку маячили рабы. На них были только набедренные повязки. Они посасывали трубки. Раскумаренное рабство.

Уэйн откашлялся. Слишком плотно сидел бронежилет — аж дышалось с трудом. Чан сунулся в вертолет. Вытащил оттуда дробовики. Лаосцы заметно напряглись.

Донг свистнул и сделал жест рукой. Один из его людей побежал к казармам и притащил шесть винтовок М-1. Донг поклонился. Раздал своим парням по винтовке. Улыбнулся. Залопотал по-вьетнамски. Марвин номер три перевел: «Доверие — о’кей. Равенство — лучше. Обед и мир».

Донг поклонился. Чан поклонился. Донг начал: после вас. Уэйн и другие направились к столовой. Люди Тодзё пели по пятам. Путь лежал через маковые плантации — куда ни глянь, кругом стебли с сорванными головками — аккуратные рядки.

Рабы рыхлили почву. Разбрасывали семена. Выпалывали сухие стебли. На них были широкополые остроконечные соломенные шляпы. И цветастые трусы. Ноги скованы кандалами. Двигались они странно — еле волочили ноги. Кандалы вгрызались в кость.

Они шли. Солнце стояло в зените. Люди Тодзё тащились следом. От их дыхания пахло карри — Уэйн это чуял. И прикидывал: вот эти люди, которые идут в десяти метрах от нас, — люди Тодзё — у них старые винтовки. С продольным ходом затвора: один щелчок — один выстрел. И «тридцать восьмые» — в кобуре с клапаном — из такой быстро не выхватишь.

Не здесь — не сейчас — не посмеют.

Уэйн искоса глянул на них. Пит это заметил. Подмигнул. Уэйн понял: твоя очередь, парень.

У них были бронежилеты. И оружие посовременней. А у людей Тодзё — старые немецкие каски. Уэйн сглотнул. Поправил бронежилет. И учуял запах рыбного супа.

Вот она — столовка. Строение из бамбука. Из веток и тоненьких стволов. С широченным дверным проемом.

Уэйн покосился на Пита и подмигнул. Пит подмигнул в ответ. Уэйн первым вошел в столовую. И остановился в проходе.

Остальные поравнялись с ним. Уэйн поклонился: мол, после вас. Те покачали головами — точь-в-точь как это делали узкоглазые: мол, после вас. Уэйн покачал головой. Уэйн поклонился: после вас. Остальные засмеялись. Зашушукали. Оживились.

Тут подоспели люди Тодзё. Уэйн и компания поклонились. Мол, просим. Те пожали плечами. Мол, как хотите. И вошли.

Тогда Уэйн и прочие загородили двери — спина к спине, не протолкнешься.

Уэйн стрелял из пистолета. Пит — из дробовика. Полетели пули и дробины. Воцарился сущий хаос: грохот выстрелов, ожоги от пороха, раскаленные дула.

Третий марвин расстрелял полную обойму. Месплед споткнулся, пальнул — пули разлетелись в разные стороны и срикошетили от стен.

Пита задело пулей. Пит повалился на землю. Жилет вспыхнул. Задело Уэйна — тот тоже плюхнулся наземь. Бронежилет задымился.

Пит стал кататься по земле, чтобы сбить пламя. Уэйн последовал его примеру. От стен отскакивало эхо и отлетали пули — шальные, они были повсюду.

Уэйн увидел брызги крови и чаны с супом. В рыбном супе краснели капли крови.

И тут застрочил пулемет — где-то вдалеке — это подоспел на помощь Боб Р. Уэйн стащил с себя жилет. Сбросил рубаху.

На него несся Донг. Которого преследовал Чан. Чан ухватил Донга за волосы. Повалил наземь. Выхватил нож. Выпрямился, размахивая его головой.

Уэйн закрыл глаза. Кто-то резко встряхнул его и потянул. Уэйн открыл глаза. Пит сказал: «Ты принят».

63. (Сайгон, 11 ноября 1964 года)

Стэнтон сказал:

— Вы облажались.

Клуб опустел — после истории с самосожжением желающих выпить и потанцевать заметно поубавилось.

Пит закурил:

— Никому не хотелось разводить говорильню. Чану тоже, вот мы и начали импровизировать.

— И доимпровизировались. Я учился в Йельском университете вместе с отцом Престона Чеффи, а теперь он даже не сможет похоронить сына по-человечески.

Пит затянулся:

— Поджарь какого монаха да отправь в мешке для трупов. Он и не отличит.

Стэнтон треснул кулаком по столу. Пнул табурет. Напугал Бонго и двух его шлюшек.

— Облажались — значит облажались, а деньги — значит деньги, и теперь мне придется платить парням из Канлао, чтобы ехали в Лаос охранять украденные вами маковые плантации и замещать убитых вами же охранников.

Пит треснул кулаком по столу. Пнул табурет.

— У Чана было немного напалма. Прошлой ночью Чак и Боб Релье разбросали его с воздуха. Обработали казармы и штаб, лаборатории и тюрьмы не тронули. Что ты возмущаешься-то?

Стэнтон закинул ногу на ногу:

— Хочешь сказать…

— Хочу сказать, что единственные маковые плантации к югу от Банакея теперь наши. А еще — что у нас есть вполне годные рабы на всех трех плантациях, а у Чана есть знакомые химики-китайцы, которым он может поручить выработку морфинового сырья для Уэйна. А еще — что все три плантации располагаются совсем, твою мать, близко друг к другу и укрыты лесом, горами и рекой, и все, что мне от тебя нужно, — несколько вменяемых парней присматривать за рабами и контролировать работу в Лаосе.

Стэнтон вздохнул:

— Вменяемым парням нужно платить.

— Марвинов можно нанять задешево. Боб говорил — они пачками дезертируют.

— Ты не понимаешь. Деньги есть деньги, а у нас вдобавок первый уровень прикрытия. Мне приходится отчитываться перед остальными ведомствами Управления и теперь придется ставить их в известность, что ваша эскапада выходит за рамки тех сорока пяти процентов прибыли, которые мы намереваемся оставить себе.

— Ты же говорил — шестьдесят пять.

Стэнтон покачал головой:

— Слишком многим приходится давать на лапу. Главком республиканской армии, узнав о вашем маленьком приключении, увеличил стоимость аренды транспорта и услуг вменяемых парней из числа своих солдат.

Пит пнул стул. Тот влетел в барную стойку, снова вспугнув стайку шлюх. Они покрутили пальцем у виска: мол, шумашедший.

Стэнтон улыбнулся:

— Давай лучше хорошие новости послушаем.

Пит улыбнулся в ответ:

— Мы привезли из Лаоса десять килограммов морфинового сырья. Уэйн уже приступил к работе.

— Не следовало брать его на ту вылазку — слишком рискованно. А он единственный химик, который умеет вырабатывать героин.

— Я должен был убедиться в его профпригодности. Это больше не повторится.

— Что еще? Ты говорил с Литтелом?

— Да, тут все путем. Дракула дал ему сто штук на закупку арт- и вещснабжения. Деньги прибудут в полдень дипломатическим курьерским рейсом.

Стэнтон улыбнулся:

— Значит…

— Да, он договорился с руководством Неллис. Пять штук в месяц. Если учесть наши будущие прибыли, сущий пустяк.

Стэнтон откашлялся:

— А есть где купить?

— У Боба есть знакомый в Баолоке, полукровка. Он спрятал от вьетконговцев кое-какие боеприпасы и вещснабжение.

— Не надо экономить. Зачем портить имидж Хьюзу и ВВС?

— Вот уж этого можно было и не говорить.

— Сомневаюсь.

— Не сомневайся. Мы тут затем же, зачем и ты.

Стэнтон подался к нему:

— Это не Куба. Мы пока здесь. В следующем году ожидается наращивание американского военного присутствия, и у нас будет куда более надежное прикрытие.

Пит оглянулся. Проститутки снова покрутили у виска.

— Ты прав. А мне приходилось бывать в местах и похуже.

Баолок располагался в девяноста четырех километрах к северу от Сайгона. Они отправились туда на лимузине.

Авто заказал Месплед. Чак и Флэш Элорд откинулись на сиденьях. Самолет, доставивший деньги, приземлился рано. Драк держал слово. Уорд обработал его на славу.

Старые банкноты по сто баксов.

Пит откинулся на своем сиденье. Окрестности ему нравились. Он звонил Уорду. Сайгон вызывает Вегас. Уорд его пожурил. Он ненавидел наркотики.

Пит мысленно перенесся на десять месяцев назад. Тогда Уорд наркотики любил и пытался продвигать идею торговли героином в Вегасе на «саммите» мафиози. Наркотики означали деньги. И расположение Дракулы. Потому что негры «успокоились» бы.

А теперь Уорд сердится. Уорд есть Уорд — у него идеалы.

Наркотики — это зло. Грубое, беспощадное. Наркотики — это риск. Я не хочу рисковать — у меня есть планы касательно бухгалтерских книг пенсионного фонда и лично Дракулы.

Уорд есть Уорд. Его легко рассердить. Даже в сливе раковины он видит крест.

Он попросил Уорда проведать Барби и присмотреть за такси. Съездить в диспетчерскую, последить за машинами, проверить, соблюдается ли запрет на продажу таблеток.

Пит зевнул. Лимузин еле полз. Колеса утопали в грязи. Месплед крутил ручку радиоприемника. Чак и Флэш пялились в окна. На реки, заливы и лодочки-сампаны. На ладных, хорошеньких узкоглазых девочек.

Чаку Лаос нравился. Месплед сказал — напалм до сих пор горит. Чан сообщил, что видел белого тигра. Теперь оно наше — плато Болавен. Три маковые плантации. Река Сет. Следы большого тигра.

Гери переехал туда. И Чан тоже. С небольшой командой — всего шестеро головорезов на три плантации — следовательно, за рабами был недосмотр.

Рабы бомбардировку пережили. А их прежние надсмотрщики сгорели заживо. Лаборатории уцелели — по словам Чана, он знал нескольких химиков, которые, может, согласятся работать. А также солдат республиканской армии — потенциальных охранников.

По радио транслировали какую-то какофонию — Месплед любил ниггерский джаз. Дорога петляла. Они добрались до улицы Чанфу. До Баолока — два километра.

Они повернули направо. Проехали мимо шелковых мануфактур. Мимо каучуковых ферм. Мимо целой оравы нищих. Месплед швырнул им горсть мелочи. Те плюхнулись в пыль и стали выхватывать монеты.

Вот и контрольный пограничный пункт. Чайные плантации. Узкоглазые священники на мопедах. А вот и Боб. И склад республиканской армии.

Вьетнамцы-часовые. Сторожевые собаки. Связки ружей под брезентовым пологом — товар лицом, значит.

Они припарковались. Выбрались из машины. Боб увидел их и подвел к ним своего знакомого.

— Это Франсуа. Он наполовину француз и, думаю, предпочитает мальчиков, но к первоклассному товару, который он может предложить, это все не относится.

На Франсуа была розовая пижама. Волосы накручены на папильотки. Он благоухал «Шанелью № 5».

Чак принялся подтрунивать над ним:

— Эй, красавчик, где я мог тебя видеть раньше? Не ты ли надрывал мой билет в Китайском театре Граумана[125]?

Франсуа ответил:

— Да пошел ты. Мудак американский.

Чак захохотал. Флэш хихикнул. Месплед заржал. Пит отозвал Боба в сторону:

— Что там?

— Крупнокалиберные пулеметы — калибр пятидесятый, средний калибр — этого добра под завязку, огнеметы М-132 плюс запчасти, пистолеты-пулеметы сорок пятого калибра с обоймами на тридцать патронов, куча винтовок М-14 и тридцать четыре гранатомета М-79.

Пит посмотрел и увидел шесть деревянных ящиков, бугрившихся под брезентом.

— Значит, шесть рейсов?

— Шесть рейсов под завязку, поскольку под каждым ящиком еще два, и нам придется растянуть доставку на как можно большее время, чтобы исправно доставлять в страну порошок, который синтезирует Уэйн.

Пит закурил:

— Ну а с качеством что?

— Слегка хуже среднего, что и требуется — иначе это не будет воспринято как «излишки» и вызовет лишние вопросы у ребят в Неллис.

Пит подошел и стянул брезент. Почуял запах смазки. Деревянные ящики, прибитые гвоздями рейки, сделанные по трафарету надписи.

Боб подошел сзади:

— Это попадет в Неллис — так? Какие-нибудь салаги-рядовые разгрузят это и отвезут на склад ЦРУ?

— Верно. Они не будут знать, что перевозят, так что придется прятать дурь в той части груза, которой они не захотят поживиться.

Боб почесал в паху:

— В запчастях к огнеметам. Не думаю, что в городе игроков на них большой спрос.

Пит кивнул. Пит присвистнул. Дал знак Меспледу. Месплед принялся торговаться с Франсуа.

Пит дал сигнал: шесть партий — шесть платежей.

Месплед торговался. Франсуа гнул свою линию. Месплед возражал. Они говорили на смеси вьетнамского с французским — дифтонги и вопли.

Пит подошел поближе и прислушался. Услышал вьетнамские отрывистые слоги. И лионский сленг.

Франсуа выкатил глаза и затопал ногами. Пижама Франсуа пропотела насквозь. Месплед выкатил глаза и замахал кулаками. Месплед выкурил три сигареты «Голуаз».

Франсуа охрип. Месплед — тоже. Оба закашляли. Похлопали друг друга по спине. И раскланялись.

Франсуа сказал:

— Хорошо, большой человек.

Они поехали обратно. Болтали о пустяках. Свернули в Бьенхоа. Десять дней назад город атаковали вьетконговцы — обстреляли из гранатометов в три часа утра.

Лимузин ехал совсем близко — они увидели разрушения — сломанные флагштоки и прочее.

Они повернули назад. Смеялись. Глотали ром и травили байки — как с базы в Парагвае десантировались в залив Свиней. Стебались над проколами ЦРУ.

Шестьдесят второй. Давайте выдернем Кастро бороду. Отрежем хозяйство. Насыплем наркоты в воду. Напугаем латиносов. Пусть думают, что Иисус вернулся на землю.

Смеялись и пили. Потом клялись освободить Кубу. Лимузин высадил их у клуба. Там ждал Уэйн.

Как всегда, в одиночестве. Как обычно, с кислой рожей. Следил за Бонго и его шлюхами.

64. (Лас-Вегас, 22 ноября 1964 года)

Прошел ровно год.

Он это знал. И Джейн тоже. Ни один не произносил этого вслух.

Литтел поехал в такси «Тигр». По пути слушал радио. По радио выступали аналитики. Один болван говорил о Джеки. Второй — про детишек Кеннеди. Третий оплакивал утрату «невинности».

Джейн приехала в Вегас. И спряталась. Почти не выходила из его номера. Что называется «отметить День благодарения». Настала годовщина. Они вели себя так, как будто ничего не было.

Покушение пережевывалось в газетах. И по телевизору. Целый день. Он ушел рано. Джейн поцеловала его на прощание. И включила телевизор. Он вернулся поздно. Джейн поцеловала его и выключила телевизор.

Они принялись беседовать. Этой темы избегали. Говорили о пустяках. Джейн очень сердилась. Это он заманил ее в Вегас. Ради этого.

Он сказал, что у него дела. Поцеловал Джейн и ушел. Уходя, услышал, как Джейн включает телевизор.

Литтел покружил возле такси «Тигр». Устроился в автомобиле через дорогу. Припарковался и принялся наблюдать за диспетчерской. Увидел Барби в концертном платье — на каблуках она становилась под метр восемьдесят.

Милт Черджин выдал репризу. Барби рассмеялась. Потом взяла пачку банкнот, поймала отъезжавшее такси. В тигровую полоску — все дороги ведут на Кубу.

Литтел наблюдал за диспетчерской. Туда-сюда сновали водители — педики-подчиненные толерантного Пита. Пит нанимал на работу бродяг и плевал на их уголовное прошлое и прочие грешки. Это отвлекало его от мрачных мыслей. Пит говорил, что ему удалось здорово сократить частоту визитов Бетти. Скоро она исчезнет совсем.

Два часа с лишним — не стоит убивать то, что ты не в силах подавить.

Литтел наблюдал за диспетчерской. Тронулось и отъехало такси. Литтел пристроился за ним. Машина повернула на запад. Литтел не отставал.

Они въехали в западный Вегас. Такси остановилось — на углу Монро и авеню J — в салон сели двое мужчин.

Тронулись. Выехали на шоссе Тонопа. Снова остановились. Пассажиры вышли и побрели в «Мулен Руж». Такси развернулось и прямиком покатило на базу.

Записка Питу: таблетками не торговали, значит, правила не нарушены.

Литтел зевнул. У него урчало в животе — он не ужинал. Джейн приготовила тушеную говядину. Весь день смотрела телевизор и возилась с едой. Он же придумал причину, чтобы не ужинать дома. И ушел. Хотя никакого особенного «дела» у него не было.

Литтел стал крутить ручку радиоприемника. Передавали самые известные цитаты Джека: «Не спрашивай, что твоя страна может сделать для тебя…» и «Ich bin ein Berliner». Вахта памяти и прочая и прочая.

Он сделал потише и поехал в «Сахару». Зал был забит под завязку. Он встал у самой сцены и близко-близко слышал и видел Барби. Она его заметила. Помахала ему. Сказала: «Упс».

Верхние ноты Барби не давались. Пела она скверно и прекрасно об этом знала. Даже играла на этом. Ей была не по душе жизнь певички.

Она нравилась мужчинам. Высокий рост лишь прибавлял ей привлекательности. И она этим пользовалась. Подгибала колени. Она много чего повидала в жизни. И играла для тех, кто понимал.

«Бондсмены» раскланялись. Барби спрыгнула со сцены. Каблук зацепился, и она едва не упала. Литтел подхватил ее. Почувствовал ее пульс. Запах ее мыла. Ощутил испарину на ее теле.

Они направились в бар и уселись за столик. Литтел повернулся к телевизору.

Барби закурила сигарету:

— Это Пит тебя попросил, так? Присмотреть за мной.

— Отчасти.

— В смысле — отчасти?

— Я убиваю время. И решил — почему бы не сделать это в твоем обществе?

Барби улыбнулась:

— И хорошо сделал. У меня есть сорок минут.

На телеэкране мелькали лучшие кадры из жизни Джека. Вот они с Джеки в Париже. Вот он гоняет футбольный мяч. Вот возится с детишками.

Барби оглянулась и увидела телевизор. И посмотрела прямо на Литтела.

— От этого не убежать.

Литтел улыбнулся:

— Кое-кто пытается.

— А ты сам думаешь об этом?

— Время от времени.

— Я — нет, пока что-нибудь мне не напомнит. Тогда мне становится страшно.

Литтел посмотрел на экран. Джек и Бобби смеялись. К ним подошла официантка. Барби отослала ее.

— Пит никогда не говорит об этом.

— Мы приносим пользу. Он знает, что дело в этом.

Барби курила одну за другой.

— Уэйн знает. Я догадалась.

— Ты спрашивала?

— Нет. Просто сообразила.

Литтел улыбнулся:

— Он в тебя влюблен.

Барби улыбнулась:

— Но держит себя в руках.

— Мы приносим пользу. Скажи это себе в следующий раз, когда что-нибудь тебе напомнит.

Барби затушила сигарету. Обожгла руку. Поморщилась и накрыла обожженную ладонь другой. Выругалась.

Литтел посмотрел ей в глаза. Зрачки были сужены — она явно употребляла амфетамины.

Барби зажгла сигарету. Литтел посмотрел на экран. Джек смеялся. Джек излучал ту самую «магию», о которой пел Синатра.

Барби сказала:

— Джейн тоже знает.

Литтел дернулся:

— Вы же не знакомы. Неужто Пит…

— Нет. Я просто слышала, что вы вечно прячетесь, и догадалась.

Литтел покачал головой:

— Она сейчас в моем номере. Тоже у телевизора.

— Вы говорите об этом?

— Вокруг да около, скажем так.

— Ей тоже страшно?

— Да, потому что она знает, кто это сделал, а пользу приносить не может.

Барби улыбнулась и написала в воздухе слово «польза».

— Я получила письмо от Пита. Говорит, все нормально.

— Ты знаешь, чем он там занимается?

— Да.

— Ты это одобряешь?

Барби покачала головой:

— Мне нравится, что он приносит пользу. Об остальном я предпочитаю не задумываться.

— Например, о том, что одна нация может запросто грабить другую, чтобы освободить третью?

Барби сжала его руки:

— Прекрати. Не забывай, на кого работаешь ты сам и с кем разговариваешь.

Литтел рассмеялся:

— Только не говори, что просто желаешь ему счастья.

Барби рассмеялась:

— Тогда — за свободную Кубу.

Вошла Дженис Тедроу. Литтел увидел ее. Принялся за ней наблюдать. Барби же наблюдала за тем, как он наблюдает.

Дженис его заметила. Помахала ему рукой. Устроилась за боковым столиком и заказала выпивку. Стала смотреть телевизор — на экране по-прежнему мелькали Джек и Бобби.

Барби сказала:

— Ты покраснел.

— Я-то? В пятьдесят один год?

— Покраснел. Я рыжая и прекрасно вижу, когда краснеют.

Литтел рассмеялся. Барби закатала ему рукав — посмотреть на часы.

— Мне пора.

— Я передам Питу, что ты в порядке.

— Передай лучше: «Я приношу пользу».

— Он это и так знает.

Барби улыбнулась и поднялась из-за столика. Она нарочно сгибала колени. Мужчины заерзали на стульях. Они смотрели на нее. Литтел же смотрел на экран.

Вот Бобби с Джеки. Вот Джек в сенате. Вот старик Хани Фиц — Джон Фицджеральд, дедушка Джека по материнской линии, в честь которого его и назвали.

Литтел проголодался и заказал ужин — ту самую тушеную говядину, от которой отказался у Джейн. Официантка тоже была влюблена в Джека. Она то и дело замирала у телеэкрана.

Литтел ел и искоса наблюдал за Дженис. Та смотрела телевизор.

Прихлебывала пунш, курила и вертела тросточкой. Она не знает. Уэйн-старший не стал бы ей говорить. Он достаточно хорошо его изучил, чтобы утверждать наверняка.

Она оглянулась. Заметила, что он смотрит. Поднялась. Вильнула бедром. Ловко выставила трость. Она даже хромала con brio[126].

Литтел пододвинул ей стул. Она вытащила сигарету из оставленной Барби пачки.

— Эта рыженькая пела на моей рождественской вечеринке в прошлом году.

— Да, она певица.

Дженис зажгла сигарету:

— Вы не любовники. Это видно.

Литтел улыбнулся. Литтел повертел ее тростью.

Дженис рассмеялась:

— Перестань. Ты мне кое-кого напоминаешь.

Литтел смял салфетку:

— Он бил тебя тростью?

Дженис повертела трость в руках:

— Таковы условия бракоразводного соглашения. Если бы он меня не бил — я получила бы миллион, но так как бил — получу два.

Литтел отхлебнул кофе:

— Я не просил тебя этого говорить.

— Ты ненавидишь его так же, как я. Думала, ты захочешь об этом узнать.

— Ему стало известно про генерала Кинмана?

Дженис рассмеялась:

— На Кларка ему было наплевать. А вот на некоего молодого человека, как оказалось, нет.

— Он того стоил?

— Это того стоило. Если бы я не сделала глупость, так бы и осталась с ним.

Литтел улыбнулся:

— Я-то думал, у тебя тут пожизненный срок.

— Семнадцати лет хватило выше крыши. Мне нравились его деньги и немного образ жизни, но скоро и этого стало мало.

— А что за молодой человек?

— Твой бывший клиент, который ныне способствует эскалации американского присутствия во Вьетнаме.

Литтел выронил трость. Дженис ловко подхватила ее.

— Ты не знал?

— Нет.

— Тебя это удивило?

— Порой меня трудно удивить, но легко развлечь.

Дженис сжала его руки.

— А у тебя на лице — давние шрамы, и что-то мне подсказывает, что они — того же происхождения, что и заячья губа, с которой я сейчас вынуждена ходить.

— Их мне оставил на память Уэйнов наставник. Теперь это мой лучший друг.

— Рыженькая — его жена. Мне Уэйн говорил.

Литтел откинулся назад:

— Ты перестала играть в гольф. Я искал тебя.

— Дай в себя прийти. Не представляю, как бы я вышла на поле с тростью.

— Мне нравилось смотреть, как ты играешь. Я даже перерывы нарочно делал.

Дженис улыбнулась:

— Я сняла коттедж в «Песках» возле поля для гольфа. Мне тоже нравится смотреть, как играют.

— Я польщен. И — ты права, хороший вид порой искупает все остальное.

Дженис поднялась:

— Прямо рядом с первой лункой. С голубыми ставнями.

Литтел поднялся. Дженис подмигнула и ушла. Помахала ему. Уронила трость — да и оставила ее валяться на полу. И с блеском похромала восвояси.

Он остался слушать, как поет Барби. Стоял у самой сцены. На самом деле убивал время. Хотел вернуться, когда Джейн уже уснет. У него созрел план поездки. Я полечу в Эл-Эй самолетом. А ты поедешь на машине. Встретимся там.

Он поехал домой. Свет в номере горел. Джейн еще не спала. Работал телевизор. Ведущий новостей долго и нудно оплакивал Джека.

Литтел выключил телевизор:

— Завтра мне нужно лететь в Лос-Анджелес. Я выезжаю рано утром.

Джейн повертела пепельницу:

— Неожиданно. А как же День благодарения?

— Тебе надо было приехать на следующей неделе. Так было бы гораздо лучше.

— Ты сам хотел меня здесь видеть. А теперь сам уезжаешь.

— Знаю, и прошу прощения.

— Тебе хотелось проверить, приеду ли я. Испытать меня вроде. И для этого ты нарушил наше негласное правило, и теперь мне приходится весь день торчать в номере.

Литтел покачал головой:

— Могла бы пойти прогуляться или поучиться играть в гольф. Почитать, наконец, а не смотреть чертов телевизор шестнадцать часов в сутки!

Джейн швырнула пепельницу — та попала в телевизор.

— Ты ведь знаешь, какой сегодня день. Думаешь, я смогла бы заниматься чем-нибудь еще?

— Знаю. Так мы могли бы поговорить об этом. Именно в этот день. И пересмотреть наши правила. И — в честь этого дня могла бы и открыть мне свою тайну.

Джейн швырнула чашку — которая тоже угодила в телевизор.

— Ты всюду таскаешь с собой пистолет. Носишь дипломаты, полные денег. Летаешь по стране, чтобы встретиться с очередным гангстером, и слушаешь записи голоса Роберта Кеннеди, когда думаешь, что я сплю. И после этого у меня есть тайны?

Спать легли порознь.

Он убрал ее окурки. Собрал дорожную сумку и портфель. Взял три костюма, судебные записки и деньги — десять штук наличными.

Постелил постель. Вытянулся и попытался заснуть. Думал о Дженис. О Барби. О Джейн.

Встал. Почистил свой револьвер и стал читать журналы. В «Харпере» была статья про то, как мистер Гувер слетел с катушек. Произнес откровенно подстрекательскую речь. Позволил себе откровенные, неприкрытые нападки на доктора Кинга. Подорвал собственную репутацию и привел слушателей в недоумение. Тем, что разжигал ненависть.

Литтел выключил свет и попытался заснуть. Считал овец. Считал деньги. Навар и украденное у Хьюза — сколько еще можно будет перечислить на счета борцов за гражданские права.

Снова попытался заснуть. Стал думать о Джейн. Считать, сколько раз она солгала ему. Сбился со счета и принялся вспоминать: как Барби согнула ноги в коленях; как орудовала тростью Дженис; как она улыбалась, когда похромала прочь, обронив трость.

Он поднялся. Оделся. Поехал в Маккарран. Увидел рекламный щит. Сигареты с ментолом — купальники и солнечный пляж.

Повернул и поехал обратно. Приехал в «Пески». Припарковался. Привел себя в порядок, смотрясь в зеркало заднего вида.

Прошел мимо поля для гольфа. Нашел нужный коттедж и постучал. Дженис открыла.

Увидела его. Улыбнулась и вытащила из волос папильотки.

65. (Сайгон, 28 ноября 1964 года)

«Белый» — поиск нужной дозировки.

Уэйн смешал морфиновую массу и аммиак. Уэйн включил три конфорки и сварил три килограмма. Дурь была отфильтрована.

Уэйн слил аммиак, вымыл пробирки и просушил брикеты. Назовем это так: пробная партия № 8.

Двадцать брикетов он испортил. Ошибся при очистке. Все пошло насмарку. Зато кое-чему научился. Проделал еще кое-какие манипуляции и сумел избавиться от органического мусора.

Пит отложил дату отправки. Пит решил: пусть учится.

Уэйн вскипятил воду. Уэйн измерил ее температуру. То, что надо, — 83 градуса по Цельсию.

Слил. Добавил уксусный ангидрид. Наполнил три емкости. Вскипятил смесь. Готово.

Взвесил получившуюся массу. Отколол кусок. Добавил его. Правильные пропорции. Правильный вид. Нужный запах — уксуса и чернослива.

Он принюхался. Запах обжигал нос. Выглядело неплохо. Качественные связи, качественная реакционная смесь. Назовем это партией № 9 — неочищенный диацетил морфин.

Уэйн чихнул. Уэйн протер глаза и почесал нос.

Он жил и работал в лаборатории. Дышал едкими испарениями. Страдал от аллергических реакций. Прочие старались тут не задерживаться. Он их сторонился. Избегал встреч с Чаком и Бобом.

Они бесили его. Они прожужжали ему все уши призывами вступить в Клан. Они говорили о ненависти к цээрушникам. Они хотели, чтобы он ненавидел так же, как и они.

Но его ненависть была его собственной. Они НЕ ЗНАЛИ.

Он жил в лаборатории. Он спал целый день, а по ночам работал. Его раздражал дневной шум. Снаружи доносились шум моторов и пение молитв. Кто-то выкрикивал лозунги.

В это время он спал. А в шесть, когда начинали стрелять трассирующими снарядами, он просыпался. Ночной шум умиротворял его. Внизу тренькал музыкальный автомат. Через вентиляцию была слышна музыка.

Он занялся делом. Прибрался на полках. Подшил газеты. Скрепил их зажимами. Макулатура из Далласа и Вегаса приходила с задержкой в неделю.

В далласской газетенке расписывали вечеринку по поводу чьего-то дня рождения. Далласские журналюги копались во всяком старье. Колонки, другие дни рождения — пустой треп.

Где Мейнард Мур? Что слышно про Уэнделла Дерфи?

Уэйн проверил партию № 9. Все в порядке — запах, цвет, плотность. Осадок — заметный — недиацетиловая масса.

Уэйн работал в одиночку. Уэйн был вне основного состава. Основной состав находился в Лаосе. Где у ребят была куча работы.

При давешней бомбардировке напалмом погибли все охранники на плантациях. Требовались новые. Стэнтон велел Питу нанять несколько марвинов. «При исполнении службы» эти парни дорого стоили. Чан нанял дезертиров — как марвинов, так и вьетконговцев. Всего сорок два человека.

Они хорошо работали и дешево обходились. Они громко спорили. Вполне объяснимый конфликт пристрастий: премьер Кхань против Хо, Север против Юга, Мао против Линдона Джонсона. Питу это быстро надоело, и он установил правила. Разделил охрану на команды. Отправил указания — из Саравана в Сайгон — самолетами ФБР.

Пит хвалил свою команду. Хвалил Чана. Распространял слухи: дескать, премьер-министр хочет дешевой популярности, объявил о «пересмотре» опиумного вето. Сейчас наркопритонов много. Американских солдат скоро тоже будет много. В притонах достаточно места. В притонах плохо. Необходимо пересмотреть нашу политику в этом отношении.

Стэнтон на это не велся. Стэнтон знал премьер-министра лично. Этот человек — марионетка. Страсть к наживе — вот что им движет. Премьер попросту обложил притоны приличным налогом.

Западный Вегас был готов. Милт Черджин сообщил об этом Питу. Пит передал информацию Уэйну. Милт сдавал тех, кто толкает «колеса». Милт стучал на них Дуайту Холли. Холли рассказал федералам все, что нужно. Западный Вегас жаждал порошка. Путь был открыт. Уэйн обещал: героин — химически чистый — будет готов к 9 января 1965 года.

Уэйн посмотрел на часы. Уэйн проверил емкости. Отсыпал нужное количество соды. Нацедил хлороформ. Наполнил три пробирки.

Он запер лабораторию и спустился по лестнице. В притоне было темно. В притоне было людно. Какой-то китаеза продавал зелье. Китаеза чистил трубки. Китаеза смывал из шланга кучи дерьма.

Уэйн зажал нос. Уэйн шел, освещая дорогу фонариком.

Он шагал мимо выстроенных в ряд коек. Он задевал их. Он спотыкался об урыльники. Торчки дергались. Торчки корчились. Торчки брыкались.

Он проверял их глаза. Осматривал их руки. Изучал следы уколов. Следы на руках, на ногах, на членах. Старые следы, следы проб.

В воздухе стоял запах дыма и мочи. Крысы разбегались от света. Уэйн шел. У него был рулон липкой ленты. Он отметил восемь коек.

Он светил в глаза. Светил на руки. Он наткнулся на труп. До трупа уже добрались крысы. Эти твари выгрызли усопшему причиндалы. Они плескались в дерьме. Они кишели на полу.

Уэйн шел. Уэйн проверил постель Бонго.

Бонго храпел. Бонго валялся с двумя шлюхами. У Бонго были пуховые подушки и шелковые подстилки.

Уэйн посветил Бонго в глаза. Бонго не проснулся. Уэйн без труда представил его Уэнделлом Дерфи.

Сработало. Получилось. Срослось. Он это сделал — приготовил «белый».

Он провел в лаборатории весь день: фильтровал, применял карбонаты, очищал, перегонял, смешивал уголь со спиртом.

Он получил «номер третий» — 6 % чистоты.

Он спустился в притон и выбрал троих торчков. Он плотно забил их трубки. Они выкурили «номер третий». Проблевались. Их вставило. Торкнуло.

Он поднялся к себе. Он взял эфир и соляную кислоту. Растворил «тройку». Намешал еще кое-чего. Смешал кислоту и эфир.

Он оставался в лаборатории всю ночь. Ждал. Смотрел на следы трассирующих снарядов. Фильтровал, сушил. В итоге получил хлопья осадка и это.

Героин «номер четыре» — 96 % чистоты.

Он приготовил сахарную основу. Развел ее. Разделил раствор на восемь порций. Приготовил восемь шприцев и восемь тампонов. Приготовил восемь приличных доз.

Он зевнул. Отключился. Проспал девять часов подряд.

Ему помогали двое марвинов. Они привели подопытных. Те смердели. Эта вонь заглушала даже запах аммиака и перебивала запах карбонатов.

Уэйн распахнул окно. Уэйн проверил их зрачки. Марвины лопотали на ломаном английском:

— Чистка скоро — пополнение скоро — чистка будет много хорошо.

Уэйн приготовил восемь доз. Уэйн наполнил восемь шприцев.

Двое пытались убежать. Четверо ухмылялись. Двое накачивали вены. Марвины схватили беглецов и накачали им вены.

Уэйн вмазал их. Уэйн накачал их наркотиком. Они замерли. Их стало трясти. Уэйн посветил им в глаза. Зрачки сократились. Зрачки сузились до размеров точки.

Они мотали головами. Раскачивались. Блевали и харкали. Они загадили раковину. Извивались, как резиновые. Шатались, как зомби.

Они рухнули ничком. Они вырубились. Марвины принялись за остальных. Подготовили их по всем правилам. Протерли им руки и наложили жгуты. Накачали им вены. Уэйн вколол дозу каждому из шести.

Их накрыло. Их трясло. Они заблевали раковину. Они поймали героиновый «приход».

Марвины возликовали и залепетали:

— Важные люди приходить — значит, много денег — чистка очень хорошо.

Торчки раскачивались. Торчки приплясывали. Их колбасило. Отрыв и улет — героин, отличный героин.

Уэйн отблагодарил марвинов за работу. Уэйн выдал им десять баксов. Марвины утащили торчков восвояси. Лаборатория провоняла. Уэйн почистил раковину лизолом. Уэйн вытер кровь с игл.

— Если еще осталось, я бы попробовал.

Уэйн обернулся — кто здесь? Уэйн уронил поддон для игл.

Бонго. В купальных плавках. В пидорских ботинках.

— Что можнопонять по этим узкоглазым доходягам? Чтобы по-настоящему оценить качество твоего варева, нужен большой парень вроде меня.

Уэйн сглотнул. Уэйн проверил емкости и ложки на предмет остатков. Уэйн сумел наскрести еще одну дозу.

Он очистил вещество. Профильтровал. Приготовил.

— Ты все время пялишься на меня, — сказал Бонго, — а как встретимся, так тебе и сказать нечего.

Уэйн взял жгут. Уэйн наполнил иглу.

— Тут поговаривают, что ты уделал этих троих, но я не верю. Мне кажется, тебе больше нравится смотреть.

Уэйн взял его за руку. Уэйн накачал ему вены. Уэйн примерился к толстой синеватой линии.

— Эй, язык проглотил? Ты че, глухонемой?

Уэйн ввел наркотик.

Бонго завис. Бонго затрясся. Бонго блевал и харкал. Он нагадил на пол. Он испачкал туфли Уэйна. Он ухмылялся. Он раскачивался. Он танцевал. Размахивал руками. Плясал «ватутси». Выписывал кренделя. Хватался за полки. И ушел, спотыкаясь.

Уэйн услышал сигнал. Уэйн распахнул окна. Там радуга. Там суета. Там розовое свечение.

Уэйн открыл вентиляцию. Послышалась музыка — «Ночной поезд».

Бонго вернулся. Он притащил с собой двух шлюшек. Они его поддерживали. Они подпирали его.

— Тебе, дружище. Девочки, бесплатно, — пробормотал он.

Уэйн покачал головой.

— Он псих, — сказала одна из девок.

— Педик, — предположила вторая.

66. (Сараван, 30 ноября 1964 года)

Почта отправлена — аэропорт Саравана.

Почтовый самолет взлетел удачно. Почта доставлена в Сайгон. Почта доставлена в южное отделение. Марвины забрали почту. Позвонили в лагерь. Засунули почту в мешок.

На взлетной полосе воняло. Рядом паслись козы. Одна полоса — одна будка.

Пит ждал. Пит приехал на джипе. Пит приехал с двумя охранниками. Пит приехал с бывшими конговцами.

Конговцы держались вместе и презрительно поглядывали на марвинов. Те тоже держались вместе. И тоже смотрели на конговцев с презрением.

Пит опасался бунтов и посему отобрал у всех пушки. Пит выдал им ружья с резиновыми пулями. Пит заботился о своих рабах. У них была хорошая пища и свежая вода. И крепкие цепи.

Чан совершил налет на деревню. Перестрелял вьетконговцев и ограбил базу. Теперь у Чана были консервы, пенициллин и метамфетамин.

Рабы были безвольными и слабыми. Близилось время урожая.

Пит лишил их опиума. Вместо него давал суп, бобы и сосиски.

Рабы болели — лихорадка и грипп. Пит лечил их пенициллином. Рабы ни в чем не нуждались, ничего не хотели. Пит давал им метамфетамин.

Они работали по три смены подряд. Они превосходили самих себя. Они копошились на полях. Маковых головок становилось все больше. Чан нанял шестерых химиков, китайцев. Они готовили морфиновую основу. Объемы производства росли.

Уэйн работал с морфинсодержащим сырьем. Уэйн обещал приготовить «белый». За это время он изрядно поднаторел.

Почтовый самолет приземлился. Козы разбежались. Пилот швырнул наземь мешки с почтой. Марвины быстренько освободили самолет. Конговцы Пита утащили мешок. Они вытряхнули содержимое. Пит принялся за письма. Пит внимательно прочитал все.

Вот письмо от Уорда. Уорд навестил такси «Тигр». Уорд уверял, что с «Тигром» все в порядке. И с авиабазой Неллис тоже. Кинман слово сдержал. Кинман обещал помочь. Служащие базы привлекались для разгрузки, перевозки и доставки ящиков на секретную точку ЦРУ.

Уорд писал, что видел Барби. Барби скучала. Барби была в порядке.

Уэйн писал, что все готово: ждем 9 января следующего года.

Фред Оташ писал, что ничего не выведал ни об Арден, ни о Д. Брювике. «Запросы ничего не дают. Буду продолжать. Напишу, как только что-нибудь нарою».

Барби писала бессвязно. Мысли перескакивали с одного на другое. Почерк был неровным.

У меня все хорошо. Мне так плохо. Я сплю то так, то сяк. «Не так, как спали мы».

Она видела Уорда. «Он запал на мачеху Уэйна». Кот по нему скучал. «Он теперь спит на твоей подушке».

Она зависала в «Тигре». «Милт — просто улет! Он проверяет на мне все свои репризы».

«Ослик Дом подвозит меня на работу. Сетовал, что ему не везет с любовниками, с его-то причиндалами. Я сказала: „Может быть, потому, что ты торгуешь собой“».

Кот цапнул горничную. Кот изодрал диван. Кот укусил ударника ее группы.

«Я скучаю по тебе… Мне так тебя не хватает… Я с ума схожу, когда тебя нет рядом, потому что ты единственный, кто знает, что я делаю, и вот я хожу туда-сюда и схожу с ума, воображаю, что разговариваю с тобой, думаю, что будет со мной через пять лет, когда мои слушатели найдут кого-нибудь посвежее, и… от меня не так уж много толку. Ты когда-нибудь думал об этом?»

Пит прочитал письмо. Пит размазал чернила. Он вдохнул запах Барби. Он почувствовал ее. Это «туда-сюда» подпортило ему настроение.

Лагерь был на высоте.

Аккуратные поля, обнесенные оградой со столбами и будками. Лес на границах. Глинистый подлесок. Ряды посевов, канавы, дорожки. Помещения для перегонки и будки охраны. Хижины рабов и домики для своих.

В лесу бродили сказочные чудовища. Множество белых тигров.

Пит любил кошек и тигров. Пит любил дурацкие названия. Пит назвал их пристанище лагерем «Тигр».

Флэш любил порисовать под настроение. Флэш расписал постройки «под тигра». Изобразил на них клыки и полоски.

Пит бродил по дорожкам. Пит бродил вдоль посадок. Пит смотрел.

Рабы рыхлили почву, пахали землю, тянули повозки. Скованные цепью шеренги по дюжине заправившихся метамфетамином рабов в каждой. Если они сбавляли темп, охранники стреляли в них резиновыми пулями.

Пит вошел в хижину. Увидел Чака и Боба и уставленный консервами «шведский стол».

Чили и кислая капуста. Бобы и сосиски. Токайское, «Тандерберд», белый портвейн.

— Мы теряем Боба, — сказал Чак.

— Почему? — поинтересовался Пит, усевшись на стул.

— Не в том смысле, что мы совсем теряем его, просто он уезжает, чтобы помочь братьям по духу.

Боб отхлебнул вина.

— Чак свел меня с отцом Уэйна, естественно ни черта не сказав самому Уэйну. Его люди предложили мне порулить фальшивым кланом в Миссисипи, когда я покончу со своими делами в армии.

Чак отхлебнул токайского.

— Контору финансируют федералы. Это означает, что он может действовать по своему усмотрению и учинять любую бучу, имея официальную поддержку и разрешение.

— Что за херня? — Пит размял костяшки пальцев. — Ты бросил бы наше дело ради того, чтобы спалить несколько церквей?

Чак попробовал бобы.

— У Пита пробелы в политической грамоте. Он забывает о Кубе.

Боб рыгнул.

— Мне нравится рулить, особенно когда у меня развязаны руки. Наберу в клан своих ребят, заварю хорошенькую кашу, получу несколько обвинений в «незаконных действиях с использованием почты», но черта с два меня кто-то вычислит.

— Как далеко ты способен зайти? — Чак ковырял сосиски.

— Вопрос на шестьдесят четыре штуки баксов. Как я понимаю, «свобода выбора средств» подразумевает следование указаниям куратора, но есть кое-что, о чем он и не подозревает. Уэйн-старший сказал, что для начала мне следует показать силу, ну, ты понимаешь, заявить о себе погромче, и мне эта идея по душе.

— Уэйн не должен знать, что ты контачишь с его отцом, — сказал Пит, закуривая. — И еще, не советую говорить с ним о Клане. Он ненавидит черномазых, и такие разговоры его пугают.

— Почему? — удивился Чак. — Ему ведь случалось убивать черных.

— Он боится, что твой бред ему слишком понравится, — Пит ухмыльнулся в ответ.

— Твое высказывание политически неблагонадежно, — отметил Чак, ковыряя вилкой чили. — Мне кажется, ты уделяешь слишком много времени Виктору Чарли[127].

Начался дождь. Боб закрыл окно.

— Все это вовсе не означает, что я намерен распрощаться с нашей командой. Во-первых, Миссисипи впадает в Мексиканский залив. Во-вторых, там множество кубинцев. В-третьих, я могу, поддерживая контакт с Чаком, вложить нашу прибыль в оружие и отправить его куда следует.

— Я бы одобрил эту идею, — сказал Пит. — Если ты обеспечишь невмешательство со стороны тамошних копов и федералов.

Раздался гром. Чак распахнул окно. Пит выглянул наружу. Рабы ликовали. Рабы танцевали. Рабы плясали метедриновое мамбо.

— Меня волнует эта проклятая «зачистка», — сказал Чак. — Войска все прибывают. Стэнтон говорит, что Кхань хочет сделать из Сайгона Диснейленд для всех этих чертовых журналюг и прочих «горячих голов».

Рабы гремели цепями. Рабы отплясывали кандальный шимми.

— Хотелось бы подкопить денег для Миссисипи. Быть может, мне удастся повысить продажи за счет тех, кто прибывает, — сказал Боб.

— Никто не смеет продавать наркоту нашим солдатам. — Пит обернулся. — Я убью всякого, кто попытается.

— У Пита пунктик со Второй мировой, — улыбнулся Чак. — Semperfi[128], босс.

— Он dinky dau[129], — Боб рассмеялся. — Чересчур сентиментальный.

Пит вытащил пушку. Пит вытряхнул три патрона. Пит крутанул барабан. Чак хохотал. Боб показал ему средний палец — три раза.

Пит прицелился. Пит нажал на курок и трижды выстрелил в Боба. Трижды щелкнул курок. Все три удара пришлись по пустым камерам.

Боб заорал. Его вывернуло. Его стошнило бобами и сосисками.

Вставка: документ

30.11.64.

Расшифровка записи телефонного разговора по заказу ФБР. С пометками: «Записано по приказу директора» / «Уровень секретности 1-А: только для глаз директора». Говорят: директор Гувер, Уорд Дж. Литтел.

ЭГ: Добрый день, мистер Литтел.

УЛ: Добрый день, сэр.

ЭГ: Давайте побеседуем о Юго-Восточной Азии.

УЛ: Боюсь, я недостаточно хорошо осведомлен о предмете, сэр.

ЭГ: Мне стало известно, что Пьер Бондюран и Уэйн Тедроу-младший получили в центральном разведуправлении статус секретных наемников. Птичка на хвосте принесла, не поделиться информацией было бы невежливо по отношению к вам.

УЛ: Я знал об этом, сэр.

ЭГ: Скорее всего, они находятся во Вьетнаме.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Не хотите дать более развернутый ответ?

УЛ: Я бы не стал вдаваться в подробности. Думаю, вы достаточно хорошо информированы о торговых делах Пита и химических изысканиях Уэйна-младшего, и можете сделать выводы.

ЭГ: Я быстро делаю выводы. Должен признать, что наши итальянские друзья учли свои ошибки в реализации «политики чистого города» в Лас-Вегасе.

УЛ: Да, но распространение будет строго ограничено.

ЭГ: Благие намерения. При распространении будут учтены все прихоти Дракулы, и нашим итальянским друзьям будет легче обмануть его.

УЛ: Разумное наблюдение, сэр.

ЭГ: Должно быть, нашим друзьям не нравится мысль о том, что Джимми Хоффа обречен.

УЛ: Они знают, что с ним покончено, сэр. Они знают, что апелляционный процесс завершится в ближайшие два года.

ЭГ: От меня не ускользнула ваша, его адвоката, ирония. Скандальное убийство помогло нейтрализовать Князя Тьмы, но в конечном итоге он справился-таки со своим лютым врагом.

УЛ: Я много размышлял над этой ситуацией, сэр.

ЭГ: Сейчас Князь избран сенатором, но еще не вступил в должность. Вы предполагали, что ему это удастся?

УЛ: Я не думал об этом.

ЭГ: Наглая ложь, мистер Литтел, недостойная вас.

УЛ: Не отрицаю, сэр.

ЭГ: Как вы считаете, он станет поддерживать законопроекты, направленные против организованной преступности?

УЛ: Надеюсь, что нет.

ЭГ: Вы предполагаете, он будет угрожать мафии на уровне сената?

УЛ: Надеюсь, что нет.

ЭГ: Вы думаете, он извлек хороший урок из нашумевшего убийства?

УЛ: Надеюсь, что да.

ЭГ: Я не буду обсуждать ваши сложные отношения с Робертом Ф. Кеннеди.

УЛ: Вы выразились достаточно красноречиво, сэр.

ЭГ: Давайте перейдем к главному. Завтра я встречаюсь с Мартином Люцифером Кингом.

УЛ: С какой целью, сэр?

ЭГ: Этот черт с рогами сам попросил встречи. Хочет обсудить мои высказывания в прессе, направленные против него. Лайл Холли сообщил, что Люцифер сумел сложить два и два и понял, кто стоит за взломами и обысками его дома, которые наверняка порядком ему досадили.

УЛ: Откуда он узнал? Вы подозреваете утечку?

ЭГ: Нет. Я публично ссылался на информацию, которая была доступна только ему лично, и таким образом выдал наличие жучков и подслушивающих устройств. Конечно, это было сделано умышленно.

УЛ: Я так и предполагал, сэр.

ЭГ: Теперь, снимая номер в отеле, Люцифер, Растин и остальные будут держать рот на замке. Для своих сексуальных эскапад Люцифер избирает кровати, расположенные вне моей досягаемости.

УЛ: Вы намекаете на более изощренный план, сэр.

ЭГ: Правильно. Я намерен резко повысить активность действий против Люцифера и Конференции христианских лидеров Юга. Вы должны прекратить финансирование этой организации за счет мафии, продолжая при этом встречаться с Бейярдом Растином. Вам следует поддерживать образ их горячего сторонника, чей источник легких денег иссяк. На встречи с Растином вы будете носить жучки. Говорите с ним об организации митингов. Искренним и политически незрелым людям вы будете рассказывать о его чувствительности и гомосексуальных наклонностях.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Ваши действия будут иметь первый уровень секретности. Я назвал этот план ОПЕРАЦИЯ «ЧЕРНЫЙ КРОЛИК». Такое название намекает на любвеобильность, безрассудство и инфантильность наших ушастых приятелей. Как человек, способный работать со сложными данными и делать выводы из них, вы получите доступ ко всем записям. Ключевым персонажам присвоены кодовые имена, которые следует использовать вместо настоящих. Эти прозвища связаны с общей кроличьей темой и намекают на характерные черты субъектов.

УЛ: Вы заинтриговали меня, сэр.

ЭГ: Мартин Лютер Кинг будет КРАСНЫМ КРОЛИКОМ. Бейярд Растин — РОЗОВЫЙ КРОЛИК. Лайл Холли — БЕЛЫЙ КРОЛИК. Вы, в свою очередь, будете КРОЛИКОМ-КРЕСТОНОСЦЕМ.

УЛ: Очень остроумно, сэр.

ЭГ: Вы должны разузнать все о планах Кинга на юге. Ваши данные заменят данные Лайла Холли. Я хочу развернуть в Луизиане, Алабаме и Миссисипи программу контрразведки под кодовым названием «Белая ненависть», и для этого мне необходима информация.

УЛ: Ваша цель — Клан, верно, сэр? Обвинения в незаконных манипуляциях с почтой?

ЭГ: Я выбрал наиболее жестокие и тупые группировки Ку-клукс-клана во всех трех штатах. Это люди с непредсказуемым поведением и уголовными наклонностями. Бог накажет их за линчевания и кастрации, ибо это мерзость перед лицом Его. А я накажу их за преступления против закона.

УЛ: Мне нравится такое разделение обязанностей, сэр.

ЭГ: Программа контрразведки стартует в июне 1956 года. Старый пройдоха Уэйн-старший нанял того, кто соберет для него отдельный клан. Этот человек приступит к делу в мае, когда вернется из армии.

УЛ: Будет ли Уэйн-старший…

ЭГ: Кодовое имя Уэйна-старшего — ПАПА КРОЛИК. Организатор клана — ДИКИЙ КРОЛИК. Я снял со счета средства для всех постоянных осведомителей Уэйна-старшего, с его одобрения. Направленные против Клана силы объединятся под знаменем доблестной группы ДИКОГО КРОЛИКА, Королевских рыцарей Ку-клукс-клана.

УЛ: Имя говорит само за себя, сэр.

ЭГ: Вы крайне легкомысленны, мистер Литтел. Я знаю, что вам это нравится, но я также знаю, что вы этого не одобряете. Не стоит зацикливаться на втором.

УЛ: Прошу прощения, сэр.

ЭГ: Продолжим. Обеими операциями руководит Дуайт Холли, его кодовое имя — СИНИЙ КРОЛИК. Дуайт уволился из Прокуратуры США и вернулся в Бюро. Он блестящий оперативник, именно поэтому мой выбор пал на него. Кроме того, он брат Лайла Холли, который знает о Конференции больше, чем любой другой белый.

УЛ: Не понимаю, сэр. Мне казалось, что Дуайт не в ладах с Уэйном-старшим.

ЭГ: Отношения меняются. Дуайт и старик Уэйн помирились. Черные, которых убил Уэйн-младший, оказались лишь временным препятствием. Сейчас Уэйн-старший отстранился от сына — отцы и дети, вечная тема.

УЛ: Придется ли мне иметь дело с Уэйном-старшим?

ЭГ: Напрямую — нет. Вы его тогда обставили, с курьерами, и он все еще негодует.

УЛ: Дуайт Холли никогда не был моим другом, сэр.

ЭГ: Дуайт, пусть и с неохотой, признает ваши таланты. Вы помогли ему сохранить лицо в той истории с убитыми неграми, теперь он ваш должник. Нельзя не признать, что Дуайт Челфонт Холли не любит быть в долгу перед кем-либо. За вами следили агенты Минюста по его приказу. Он хотел получить на вас компромат, но ничего не вышло. Тем не менее он считает ваше присутствие в Неваде опасным.

УЛ: Учитывая характер Дуайта, это комплимент.

ЭГ: Он не захотел отменять слежку. Он не любит отступать. В этом вы похожи.

УЛ: Спасибо, сэр.

ЭГ: Лучшей благодарностью будет ваше усердие в ОПЕРАЦИИ «ЧЕРНЫЙ КРОЛИК».

УЛ: Конечно, сэр. Вы хотите, чтобы я убрал жучки, установленные для слежки за лидерами Конференции?

ЭГ: Не стоит. Они могут расслабиться и разговориться.

УЛ: Верно, сэр.

ЭГ: Люцифер получил Нобелевскую премию мира. Это приводит меня в ярость, но наверняка воодушевляет вас.

УЛ: Безусловно воодушевляет.

ЭГ: За это я вас и ценю.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Потрудитесь выучить кодовые имена.

УЛ: Да, сэр.

ЭГ: Хорошего дня, мистер Литтел.

УЛ: Хорошего дня, сэр.

Вставка: документ

2.12.64.

Статья в газете «Вашингтон пост».

ВСТРЕЧА ГУВЕРА с КИНГОМ.

ПОМОЩНИКИ ГОВОРЯТ о «НАПРЯЖЕННОМ ПРОТИВОСТОЯНИИ»

Вашингтон, округ Колумбия, 1 декабря.

Директор ФБР Дж. Эдгар Гувер и его заместитель Кэрта Делодж встретились сегодня с доктором Мартином Лютером Кингом и его помощниками Ральфом Абернати и Уолтером Фонтроем. Встреча состоялась в кабинете Гувера в штаб-квартире ФБР.

В ходе встречи поднимались различные вопросы, в том числе возможное присутствие коммунистов и их сторонников среди участников движения в защиту прав человека, а также отношение ФБР к обвинениям в полицейских репрессиях, которые предъявляют сами негры и правозащитники Юга. Кинг разъяснил свои последние высказывания по поводу действий агентов ФБР в Миссисипи и их предполагаемых отношений с местными сотрудниками правоохранительных органов. Гувер парировал обвинения, упомянув последние успехи ФБР в Миссисипи и Алабаме.

Предполагалось, что одной из тем встречи станут слухи о жучках и устройствах для прослушивания телефонных переговоров, якобы установленных для сбора компромата на Кинга и прочих деятелей Конференции христианских лидеров Юга. «Этот вопрос не поднимался, — заявил доктор Абернати. — Диалог постоянно прерывался антикоммунистическими монологами мистера Гувера. При этом постоянно повторялось, что, „когда придет время“, позиции руководства ФБР, а следовательно, и действия на Юге изменятся».

«Мистер Гувер призвал доктора Кинга „добиться активного участия негритянского населения в выборах“, — сообщил мистер Фонтрой. — Он не предложил никакой существенной помощи правозащитникам, которые в данный момент находятся в крайне опасном положении».

Оба помощника охарактеризовали встречу, которая продолжалась один час, как «напряженную». Общаясь после встречи с журналистами, Кинг заявил, что они с Гувером «достигли нового уровня взаимопонимания».

Мистер Гувер от каких-либо комментариев отказался. Делодж, его заместитель, опубликовал пресс-релиз со сводкой обсуждавшихся тем.

Вставка: документ

11.12.64.

Статья в газете «Лос-Анджелес таймс».

КИНГ ПОЛУЧИЛ НОБЕЛЕВСКУЮ ПРЕМИЮ МИРА.

ПРОЯВЛЕНИЕ «НЕСОКРУШИМОЙ ВЕРЫ» в США

Университет Осло, Норвегия, 10 декабря.

В присутствии членов королевской семьи и парламента Норвегии преподобный Мартин Лютер Кинг поднялся на сцену для получения Нобелевской премии мира.

Председатель Парламента представил доктора Кинга как «неустрашимого борца за мир, первого представителя западной цивилизации, сумевшего показать, что борьба не всегда подразумевает насилие».

Тронутый таким представлением, доктор Кинг поднялся на сцену для получения награды. Он сказал, что считает это «окончательным признанием того факта, что ответом на ключевые вопросы современной политики и морали является отказ от насильственных действий, что человек должен избавиться от насилия и угнетения, не делая различий между ними».

Перед телевизионными софитами и толпой восторженных слушателей доктор Кинг продолжил. «Я отказываюсь верить в то, что человек — всего лишь щепка в реке жизни, несомая течением, неспособная что-либо изменить, — сказал он. — Я отказываюсь верить в то, что человечество обречено существовать в беспросветной тьме ненависти и расизма, что рассвет мира и братства никогда не взойдет над миром».

Вспоминая об «извилистой дороге, ведущей из Монтгомери, штат Алабама, в Осло», доктор Кинг сказал, что Нобелевская премия принадлежит «миллионам чернокожих граждан, от лица которых он говорит сегодня».

«Их имена ничего не скажут вам, — сказал доктор Кинг. — Но пройдут годы, и луч истины осветит наш удивительный век, и тогда мужчины и женщины узнают и расскажут детям, что наша земля стала прекраснее, люди — лучше, цивилизация — величественнее, благодаря скромным детям Божиим, которые были готовы страдать во имя правды».

Ответом на эту речь стал гром аплодисментов. Сотни студентов с факелами окружили огромную рождественскую ель, провожая доктора Кинга и сопровождающих его лиц.

Вставка: документ

16.12.64.

Внутренняя служебная записка. Директору Гуверу от Дуайта Холли. С пометками: «Первый уровень секретности: только для глаз директора» / «После прочтения уничтожить».

Сэр,

касательно нашего телефонного разговора.

Я согласен. В свете вашей последней встречи с ОБЪЕКТОМ КИНГОМ в целях сохранения секретности вам следует временно воздержаться от публичных уничижительных упоминаний о нем. Это необходимо для укрепления таких направлений ОПЕРАЦИИ «ЧЕРНЫЙ КРОЛИК», как «КОНФЕРЕНЦИЯ» и «БЕЛАЯ НЕНАВИСТЬ». Кроме того, я считаю, что никто из участников и задействованных лиц не должен сохранять записи. Необходимо строго придерживаться политики «уничтожения после ознакомления». Все телефонные переговоры необходимо проводить с использованием шифровальных устройств Бюро.

Касательно упомянутых участников/объектов и провозглашенных нами целей:

1. СИНИЙ КРОЛИК (нижеподписавшийся Д. Ч. Холли). Наблюдение, координация всех ветвей операции и руководство действиями следующих лиц:

2. БЕЛЫЙ КРОЛИК (Лайл Д. Холли). Наш агент в Конференции христианских лидеров Юга. Источник информации о политике Конференции и полезных нам личных данных ОБЪЕКТОВ КИНГА и РАСТИНА.

3. КРОЛИК-КРЕСТОНОСЕЦ (Уорд Дж. Литтел). Мнимый сторонник правозащитников. Пожертвовал в правозащитные фонды якобы похищенные у мафии около 180 000 долларов. Наш агент, задачей которого является получение нелицеприятной, обличительной и дискредитирующей информации от ОБЪЕКТА РАСТИНА.

4. ПАПА КРОЛИК (Уэйн Тедроу-старший). Консерватор, автор листовок, тайный руководитель информаторов ФБР и давний фигурант дел о незаконных манипуляциях Ку-клукс-клана с почтой. Наш связной с теми, кто ведает частью «БЕЛАЯ НЕНАВИСТЬ» ОПЕРАЦИИ «ЧЕРНЫЙ КРОЛИК». Контактирует с недавно нанятым руководителем Клана. Его обязанностью является снабжение упомянутого руководителя списками подписчиков его сочинений, в том числе находящихся в тюрьмах штатов Оклахома и Миссури, а также оказание помощи упомянутому руководителю при вербовке новичков в Клан.

5. ДИКИЙ КРОЛИК (штабной сержант вооруженных сил США Боб Д. Релье). Вышеуказанный руководитель Клана, в настоящее время служит в военной полиции в Сайгоне, Вьетнам, батальон № 618. Направлен туда для проведения операции ЦРУ в Лаосе. (Примечание: сержант Релье отказывается разглашать подробности операции и называть имена руководителя и своих коллег. Я не стал на этом настаивать: сержант Релье внимательно относится к ограничениям и мерам предосторожности первого этапа, что говорит о его готовности соблюдать их.)

Сержант Релье — опытный памфлетист, бывший надзиратель в тюрьме штата Миссури, имеет старые связи со сторонниками сегрегации на Юге и Среднем Западе. Он продолжает распространять памфлеты собственного сочинения в тюремной системе штата Миссури при помощи почты. Сержант Релье будет демобилизован из армии в мае 1965 года. К этому времени он завершит все дела с ЦРУ. По нашим прогнозам, его участие в ОПЕРАЦИИ «ЧЕРНЫЙ КРОЛИК» начнется в июне 1965-го.

Касательно объектов КРАСНЫЙ КРОЛИК (Мартин Лютер Кинг) и РОЗОВЫЙ КРОЛИК (Бейярд Растин) и наших целей.

Упомянутые цели:

1. Дискредитировать КРАСНОГО КРОЛИКА и РОЗОВОГО КРОЛИКА, помешать осуществлению их разрушительных социалистических планов.

2. Для этого следует собирать и распространять обличительную и/или дискредитирующую информацию об их связях с коммунистами, лицемерии, безнравственном поведении и сексуальных извращениях.

3. Необходимо тщательно организовать внедрение оной информации с целью разоблачения социалистической сущности всего движения в защиту гражданских прав.

4. Создать атмосферу подозрительности среди участников правозащитного движения.

5. Возбудить недоверие и неприязнь к КРАСНОМУ КРОЛИКУ среди негритянской общественности, сократить организованный КРАСНЫМ КРОЛИКОМ приток средств от белого населения.

6. Разоблачить социалистические и коммунистические замыслы КРАСНОГО КРОЛИКА, Конференции христианских лидеров Юга и правозащитного движения, добиться эффективной политической реакции.

7. Воздействовать на самые чувствительные и слабые стороны КРАСНОГО КРОЛИКА, используя анонимные письма.

8. Одновременно с пунктами 1–7 развивать направление «БЕЛАЯ НЕНАВИСТЬ» ОПЕРАЦИИ «ЧЕРНЫЙ КРОЛИК». Таким образом, мы сможем пополнить список заслуг ФБР в борьбе с Ку-клукс-кланом и расизмом, а также достойно ответить на очерняющие Бюро слухи, которые распространяют провокаторы из числа правозащитников и пресса либерально-социалистического толка.

Кроме того, я настаиваю на следующий действиях:

9. КОНТРОЛЬ НАД ПОЧТОЙ КОНФЕРЕНЦИИ. Перехват, прочтение, регистрация и повторная отправка всей внутренней и зарубежной почты, направляемой в главное и региональные отделения Конференции христианских лидеров Юга.

10. КОНТРОЛЬ НАД МУСОРНЫМИ БАКАМИ. Изучение, регистрация и извлечение отходов, которые могут представлять доказательную ценность, из мусорных баков всех отделений Конференции христианских лидеров Юга.

11. Необходимо отправить в Атланту, на домашний адрес КРАСНОГО КРОЛИКА, анонимное послание, написанное от лица абстрактного чернокожего.

Письмо будет начинаться со слов: «Кинг, загляни в свое сердце». Далее необходимо описать, каким «зловещим фарсом» выглядело в глазах негритянской общественности вручение Нобелевской премии мира и других наград. Письмо должно содержать призыв к самоубийству как способу избежать еще большего осуждения со стороны негритянского населения. В письмо следует включить выдержки из разговоров, записанных с помощью жучков и имеющих отношение к беспорядочным половым связям КРАСНОГО КРОЛИКА. Это послужит поддержкой вашим продуманным публичным заявлениям и убедит КРАСНОГО КРОЛИКА в том, что ваши слова были услышаны и приняты на веру большинством негров.

В заключение.

Все жучки и подслушивающие устройства остались на местах, несмотря на серьезный риск обнаружения. Касательно последнего телефонного разговора я согласен с вами. Необходимо начать первый этап ОПЕРАЦИИ «ЧЕРНЫЙ КРОЛИК», соблюдая секретность. КРАСНЫЙ КРОЛИК достиг недопустимо высокого уровня общественного признания, исправить ситуацию может только усердная и скрытая работа.

С уважением

Д.Ч.Х.

Вставка: документ

21.12.64.

Дипломатическая почта. Джону Стэнтону от Пита Бондюрана. С пометками: «Лично в руки» / «После прочтения уничтожить».

Дж. С.,

Уэйн добился кое-каких результатов. Мы будем готовы к 9.01.65, и, по моим подсчетам, чистая прибыль должна составить 320 000 долларов. Следовательно, доля конторы (45 %) составит 150 000 долларов. Сейчас я работаю над деталями, но основной план неизменен.

Лоран, Чак и Флэш приобретут оружие в Техасе и на юге, через правых, и переправят его эмигрантам на побережье залива. Это основной план, с одной оговоркой.

Мы оба приложили руку к беспорядкам на побережье. Диверсии за пределами Южной Флориды и Мексиканского залива не дали ничего. Я считаю, что эмигранты должны использовать то, что они являются кубинцами, как преимущество, и передать оружие противникам Кастро на Кубе. Я настаиваю на этом.

Что ты думаешь об этом? Пожалуйста, ответь как можно скорее.

П. Б.

Вставка: документ

26.12.64.

Дипломатическая почта. Питу Бондюрану от Джона Стэнтона. С пометками: «Лично в руки» / «После прочтения уничтожить».

П. Б.,

я одобряю ваш план в общих чертах и согласен с тем, что обеспечиваемые нашими доходами поставки оружия для диссидентов на острове важны. Однако вынужден еще раз напомнить: думая о Кубе, вы забегаете вперед. Не стоит так тщательно планировать распределение прибыли, пока не определены наши расходы в США, в том числе деньги, которые необходимо отмыть под прикрытием Управления. Крайне нежелательно, чтобы следы «помощи» Кубе могли вывести на наш бизнес в Вегасе.

Скоро будет проведена зачистка Сайгона. Люди из Канлао займутся территорией вокруг Ханоя, но меня заверили, что лабораторию не тронут. Велите Тедроу закрыть лабораторию и покинуть территорию до полудня 8.01.65.

Удачи.

Дж. С.

Вставка: документ

6.01.65.

Расшифровка записи телефонного разговора. С пометками: «Передать: директору, Синему Кролику, Белому Кролику, Папе Кролику» / «Кассета с записью уничтожена» / «После прочтения сжечь».

Место: Вашингтон, округ Колумбия (Парк Лафайетт). Дата: 4.01.65; время: 08:42. Говорят: Кролик-Крестоносец и Розовый Кролик.

КК (продолжая разговор): …что я (помехи, фоновый шум) читал в газетах. Кинг, кажется, воодуш…

РК (смеется): Усилиями Мартина отказ от насилия стал означать еще и отказ от брани. (Пауза 2,1 секунды.) Нет, Гувер был груб и упрям. Мартин рассказывал, он аж трясся.

КК: И ничего, да?

РК: Нет. Он не признал наличие жучков и телефонной прослушки, но и отрицать не стал. (Помехи 2.8 секунды.) Он даже не стал расспрашивать. Иногда он, прости Господи, так напоминает Христа.

КК: Со стороны Кинга было мудро не раздражать его.

РК: Ты прав, Уорд. Это озлобленный старый псих, и в то же время очень важная и влиятельная фигура. Следует просто верить, что люди сумеют разглядеть его сущность.

КК: Не стоит занижать или недо… (фоновый шум 2.9 секунды) возможности.

РК: Мартин вскоре убедился в этом.

КК: Как…

РК (перебивая): Мартин получил письмо, и, к сожалению, Коретта увидела его первой. Похоже, его написал чернокожий. Там говорилось, что Мартин должен покончить с собой. Еще (помехи 3,3 секунды) упоминались некоторые делишки, в которых Мартин (помехи 1,6 секунды) мог участвовать, а мог и нет. Не знаю, правда это или ложь. Коретта… (пауза 0,9 секунды) ее это просто убило.

КК: Господи Иисусе.

РК: Как-то так.

(Помехи, фоновый шум 9,3 секунды.)

КК (продолжая разговор): …конечно, никто из нас не ангел, но раньше я никогда так отчетливо не ощущал дьявольское присутствие в человеке. (Пауза 4,1 секунды.)

РК (смеется): Что с тобой, Уорд? Ты похож на привидение.

КК: Я больше не могу помогать деньгами, Бейярд. Это становится слишком рискованно для меня. (Помехи 0,8 секунды.) …позже, но не в ближайшем будущем.

РК: В этом нет нужды. (Пауза 8,8 секунды.) Не стоит так огорчаться, дитя мое. Ты послужил делу добра и, я надеюсь, останешься с нами.

КК: Хотелось бы. Ты ведь понимаешь, что я чувствую.

РК: Конечно. Мне приятны наши беседы, кроме того, я полагаюсь на твое представление о ходе мыслей ФБР.

КК: Я буду и дальше помогать с этим. И я всегда проезжаю через округ Колумбия.

РК: Я всегда рад угостить тебя чашечкой кофе или чем-нибудь покрепче.

КК (помехи 3,4 секунды, продолжение разговора): …запланировал доктор Кинг?

РК: Мы планируем провести масштабную акцию в Сельме, штат Алабама. Мы намерены повторить «Лето свободы» и наметили для этого восточную Луизиану, в июне.

КК: Там много сторонников Ку-клукс-клана. У представительства в Батон-Руж есть надежная информация.

РК: Богалуса — настоящий рассадник наших яйцеголовых приятелей. Мы собираемся организовать кампанию учета избирателей и хорошенько встряхнуть их.

КК (смеется, фоновый шум 20 секунд): Противодействие ожидается?

РК: Да, но прошлым летом присутствие в Миссисипи ФБР добавило Мартину смелости. Он уверен, что нехороший мистер Гувер позаботится о безопасности наших людей, пусть и неохот…

(Продолжительные помехи, конец кассеты.)

Вставка: документ

7.01.65.

Послание с нарочным: из Саравана, Лаос, в Сайгон, Южный Вьетнам.

Уэйну Тедроу-младшему от Пита Бондюрана. С пометкой: «Лично в руки».

У. Т.,

к полудню 9 января будь готов отправиться ближайшим транспортом в сторону США. К 8 января ты должен покинуть лабораторию. Срочно! Ответь сегодня же!

П. Б.

Вставка: документ

8.01.65.

Послание с нарочным: из Саравана, Лаос, в Сайгон, Южный Вьетнам.

Уэйну Тедроу-младшему от Пита Бондюрана. С пометкой: «Лично в руки».

У. Т.,

немедленно закрывай лабораторию и уходи! Срочно! Ответь немедленно!

П. Б.

67. (Сайгон, 9 января 1965 года)

Давай останемся. Давай подойдем поближе. Давай посмотрим.

Лаборатория была заперта. Прошлой ночью он написал Чаку: «Я встречусь с Питом. Аэропорт Таншоннят, рейс 29. Я все упаковал. Я все спрятал — загляни в ящик с надписью „Запчасти для огнеметов“».

Давай задержимся. Давай подойдем поближе. Давай понаблюдаем за «зачисткой».

Парни из Канлао выступили прошлой ночью. Провели предварительную чистку. Забросали клуб бомбами-вонючками. Распугали клиентов, разогнали проституток, закрыли притон, заперли торчков. Те даже не пришли в себя.

Уэйн посмотрел на часы — 6:14. Уэйн посмотрел в окно.

Марвины развесили флаги, развернули знамена. Они разогнали торговцев, присвоив их выручку. Перевернули лотки. После чего распределили обязанности.

Команды были наготове. Пошел! Струи воды хлестали по стенам и лоткам. Вода превращала фрукты в месиво. Вода уносила мусор и смывала надписи на стенах. Торговцы разлетелись — совсем легкие — как конфетти.

Марвины подняли знамена. Вот Джонсон. Посмотри на его шнобель и Улыбку Любви. Вот Премьер Кхань. У него большие зубы. Посмотри на его дурацкую Ухмылку Любви.

Торговцы бежали. Вода подстегивала их. Вода переворачивала повозки рикш.

— Как всегда, за кем-то наблюдаешь!

Уэйн сглотнул. Уэйн обернулся. Уэйн увидел Бонго.

В пидорских трусах в обтяжку. В пидорских остроносых туфлях. С круглолицей девахой.

— Знаешь, что мне в тебе нравится? Вот эта «кротость, которая наследует землю». Тебе нравится смотреть, но, твою мать, ты никогда слова не скажешь.

Девка была в мужских трусах. В синяках от засосов на ляжках. В ожогах от сигарет.

— Нравится? Я зову ее Пепельницей. Когда она со мной, пепельница мне не нужна.

Уэйн закрыл окно. Бонго протянул руку. Бонго принялся накачивать вены.

— Я тут что подумал, услуга за услугу. Я ширнусь, а ты посмотришь, как Пепельница отсосет у меня.

Уэйн улыбнулся, сглотнул комок, отпер шкаф. Достал шприц, ложку, героин. Приготовил дозу и наполнил шприц.

Бонго смеялся. Пепельница хихикала. Уэйн отвернулся. Добавил аммиак. Добавил крысиный яд. Добавил стрихнин.

— Ну чего ты там копаешься? — спросил Бонго.

Уэйн обернулся. Бонго намотал жгут. Бонго подготовил вену.

Уэйн увидел ее. Уэйн примерился. Сделал укол. Ме-едленно вдавил поршень.

Ну — как оно теперь?

Бонго пошатнулся. Подскочил. Обделался. Бонго рухнул на пол и забился в судорогах. Уэйн сделал шаг назад и стал смотреть. Пепельница подошла поближе.

Бонго исходил пеной и харкал кровью. Бонго откусил себе язык. Уэйн подошел. Уэйн наступил ему на голову и раздавил его череп.

Пепельница заткнула нос, перекрестилась и пнула Бонго по яйцам. Уэйн подхватил тело. Уэйн поволок его. Уэйн сбросил его в вентиляцию.

— Бонго плохой. Бонго — дрянь, — произнесла Пепельница.

Уэйн увидел Лероя и Кер-ти. Уэйн увидел Уэнделла Дерфи.

Уборка продолжается — для него и для них.

Уэйн прибрался в лаборатории. Уэйн смотрел на то, что происходило за окном. Марвины поливали из шлангов своих соплеменников и стены. Смывали надписи и рисунки.

Вентиляция затряслась. В ней копошились крысы. Крысы нашли Бонго. Крысы стали его жрать.

10:05 — скоро самолет.

Ага…

Голоса и шаги — два щелчка внизу. Там — начинается. Ты знал, что начнется.

Уэйн спустился и остановился на лестничной площадке. Уэйн нашел угол, где мог остаться незамеченным.

Там — десяток головорезов Канлао. Две команды по пять человек. У них были фонари и «магнумы» с глушителями. У них были пожарные шланги, огнеметы и мешки с негашеной известью.

Они рассеялись. Они шли между рядами коек. Они стреляли в упор. Наводили свет — и стреляли в голову. Выбрасывали гильзы и перезаряжали стволы. Все происходило тихо — благодаря глушителям. Было слышно, как скрипят доски.

Опиум — ласковый наркоз — долгий и беспощадный.

Уэйн смотрел. Уэйн видел освещенные лица. Проститутки и Пепельница. Гомики.

Головорезы закончили дело. Они снова собрались у дверей. Один из них взял огнемет и хорошенько поджарил тела. Другой развернул шланг и пустил струю воды. Огонь зашипел. Тела корчились. Койки трещали.

Уэйн смотрел. Они опять вошли внутрь и рассредоточились. Сняли штаны и побрели по воде. Они тащили мешки. Рассыпали негашеную известь. Они припудрили тела. Они приправили горелое мясо.

Вставка: документ

8.02.65.

Внутренняя служебная записка. Директору от Синего Кролика.

Тема: операция «Черный кролик». Пометки: «Первый уровень секретности» / «Передать лично в руки» / «После прочтения сжечь».

Сэр,

мой первый сводный отчет по ОПЕРАЦИИ «ЧЕРНЫЙ КРОЛИК».

1. КРОЛИК-КРЕСТОНОСЕЦ дважды встречался с РОЗОВЫМ КРОЛИКОМ в Вашингтоне, округ Колумбия (6.01.65, 19.01.65) и передал мне кассеты с записью этих встреч. В соответствии с мерами секретности я лично сделал расшифровку этих записей и уничтожил кассеты. Расшифровки кассет № 1 и № 2 прилагаются к этой записке (приложение А). Согласно правилам, пожалуйста, уничтожьте их после прочтения.

2. Несмотря на плохое качество звука в некоторых местах, я уверен в корректности моей расшифровки. Очевидно, что ум, искренность и пылкая приверженность идеалам, которые изображает КРОЛИК-КРЕСТОНОСЕЦ, привлекают слабого и хитрого РОЗОВОГО КРОЛИКА. С вашей стороны было дальновидно поддаться интуитивному порыву и свести их. РОЗОВЫЙ КРОЛИК благосклонно принял заявление КРОЛИКА-КРЕСТОНОСЦА о прекращении снабжения деньгами, «украденными» у мафии, оба выразили желание «поддерживать контакт». Это пожелание, высказанное на кассете № 1, подтвердилось во время второй встречи РОЗОВОГО КРОЛИКА и КРОЛИКА-КРЕСТОНОСЦА, которая зафиксирована на кассете № 2.

3. В ходе обеих встреч КРОЛИК-КРЕСТОНОСЕЦ осторожно расспрашивал РОЗОВОГО КРОЛИКА (см. расшифровки). Однако на данный момент РОЗОВЫЙ КРОЛИК раскрыл только ту информацию, которая уже получена через нашего агента внутри Конференции, БЕЛОГО КРОЛИКА. В общих чертах это:

запланированные беспорядки в Сельме, штат Алабама (пикетирование, бойкоты, кампания учета избирателей);

запланированная (июнь шестьдесят пятого) кампания против сегрегации в школах Чикаго;

предварительные планы (без каких-либо подробностей), касающиеся участия Конференции во втором «Лете свободы», агитационной кампании в Миссисипи;

запланированные волнения в Богалусе, штат Луизиана, и ее окрестностях, которые должны начаться в июне шестьдесят пятого.

4. Я изучил последние записи, сделанные с помощью установленных в гостиничных номерах жучков. В период с 1.01.65 по 4.02.65 КРАСНЫЙ КРОЛИК, РОЗОВЫЙ КРОЛИК и другие члены Конференции останавливались в этих комнатах в общей сложности 14 раз. Никакой существенной информации добыть не удалось. Безобидные разговоры и частые переходы на шепот указывают на то, что объекты подозревают о наличии прослушки. Упомянутые жучки оставлены на прежних местах.

5. БЕЛЫЙ КРОЛИК сообщает, что КРАСНЫЙ КРОЛИК, РОЗОВЫЙ КРОЛИК и другие члены Конференции обсуждали анонимное «письмо о самоубийстве», отправленное КРАСНОМУ КРОЛИКУ, и пришли к выводу, что это происки ФБР. Далее, БЕЛЫЙ КРОЛИК говорит, что не так давно КРАСНЫЙ КРОЛИК и РОЗОВЫЙ КРОЛИК несколько раз резко критиковали вас в устной форме, так же как это делает РОЗОВЫЙ КРОЛИК в расшифровке № 1. БЕЛЫЙ КРОЛИК сказал, что КРАСНЫЙ КРОЛИК «очень огорчен» письмом, особенно его «пагубным влиянием» на жену.

6. Касательно КОНТРОЛЯ НАД ПОЧТОЙ. На данный момент занятые этим агенты перехватили, зарегистрировали и перенаправили множество писем поддержки, а также крупные и мелкие финансовые пожертвования в пользу Конференции. Многие пожертвования были отправлены известными приверженцами левых взглядов, членами коммунистических группировок и кинозвездами, среди которых Дэнни Кей, Берт Ланкастер, Уолтер Пиджин, Берл Айвз, Спенсер Трейси, Рок Хадсон, Натали Вуд и множество малоизвестных фолк-исполнителей. (Более подробная информация содержится в приложении В. Пожалуйста, в соответствии с правилами сожгите после прочтения.)

7. Касательно КОНТРОЛЯ НАД МУСОРНЫМИ БАКАМИ. На данный момент занятые этим агенты собрали и зарегистрировали большое количество выброшенных периодических изданий левого толка и журналов сомнительного содержания, в том числе с фотографиями белых обнаженных женщин, а также безобидный и не подлежащий классификации мусор (более подробная информация содержится в приложении С).

Примечание. Списки из приложения В в ближайшее время будут собраны и направлены на хранение, в соответствии стребованиями первого уровня секретности. При необходимости их можно использовать для облегчения КОНТРОЛЯ НАД БАНКОВСКИМИ СЧЕТАМИ КОНФЕРЕНЦИИ, определения законности вышеупомянутых пожертвований. Это поможет нам оценить целесообразность перекрестной проверки отчетности Конференции по государственным и федеральным налогам.

Последнее. Все действия по КОНТРОЛЮ продолжаются в соответствии с указаниями. Далее следует сводный отчет по направлению «БЕЛАЯ НЕНАВИСТЬ» ОПЕРАЦИИ «ЧЕРНЫЙ КРОЛИК».

С уважением

СИНИЙ КРОЛИК

Вставка: документ

20.02.65.

Внутренняя служебная записка. Директору от Синего Кролика.

Тема: «Белая ненависть» / операция «Черный кролик». Пометки: «Первый уровень секретности» / «Передать лично в руки» / «После прочтения сжечь».

Сэр,

мой первый сводный рапорт по направлению «БЕЛАЯ НЕНАВИСТЬ» ОПЕРАЦИИ «ЧЕРНЫЙ КРОЛИК».

1. При участии помощников ПАПЫ КРОЛИКА я составил список членов Клана, которые являются потенциальными диссидентами и не имеют определенных занятий с декабря 1964 года, когда ПАПА КРОЛИК распустил ранее сформированные внутри Клана группы доносчиков (список указанных членов Клана находится в приложении А). (Примечание: в соответствии с правилами секретности сожгите указанное приложение после прочтения. Оригинал находится у меня.)

Кроме того, ПАПА КРОЛИК предоставил (см. приложение В — после прочтения сжечь) поименный список 14 000 читателей памфлетов и пропагандистских листовок, жителей Луизианы и Миссисипи, подписчиков особой сегрегационистской/расистской серии, распространяемой организацией ПАПЫ КРОЛИКА. Перекрестная проверка уголовного прошлого этих подписчиков позволила выявить 921 человека, арестованного за легкие и тяжкие уголовные преступления, а также участников экстремистских организаций правого толка.

2. Согласно моему плану, ПАПА КРОЛИК, прикрываясь маской «анонимного патриота», займется вербовкой этих людей по почте, направляя их к ДИКОМУ КРОЛИКУ. После демобилизации (июнь шестьдесят пятого) ДИКИЙ КРОЛИК рассмотрит полученные письма, свяжется с наиболее перспективными кандидатами и создаст из них ядро новой группировки. Он ограничит деятельность нанятых им людей и получит информацию об их прошлых связях в подобных организациях. Кроме того, ДИКИЙ КРОЛИК распределит обязанности между своими будущими информаторами.

3. КРОЛИК-КРЕСТОНОСЕЦ и БЕЛЫЙ КРОЛИК упоминали о возможном проведении в Миссисипи агитационной кампании «Второе лето свободы» и запланированных беспорядках в Богалусе, штат Луизиана, и окрестностях. ДИКИЙ КРОЛИК хочет этим воспользоваться. Я считаю, что осторожная, но убедительная демонстрация силы в указанном месте и в указанное время может поспособствовать значительному пополнению наших рядов. Для дальнейшего вовлечения новобранцев ДИКИЙ КРОЛИК намерен снабдить их низкокачественным огнестрельным и холодным оружием, которое собирается закупить у своего друга ЧАРЛЬЗА «ЧАКА» РОДЖЕРСА (белый мужчина, 43 года), наемного служащего ЦРУ под прикрытием. В данный момент РОДЖЕРС находится во Вьетнаме вместе с ДИКИМ КРОЛИКОМ. РОДЖЕРС имеет выходы на торговцев оружием в среде «правых» кубинских эмигрантов, находящихся в районе побережья Мексиканского залива.

4. Помимо прочего ДИКИЙ КРОЛИК организовал «Управление почтовой рассылки памфлетов ненависти» среди отбывающих и отбывших наказание преступников, с которыми был знаком в период работы тюремным надзирателем в штате Миссури. Он планирует проводить вербовку среди условно-досрочно освобожденных энтузиастов, которые сохранили с ним отношения после выхода на свободу. Я считаю этот метод вербовки эффективным.

В заключение. Полагаю, мы будем готовы действовать в указанный (20.02.65) день. Пожалуйста, ответьте, как только позволит ваше расписание.

С уважением

СИНИЙ КРОЛИК

Вставка: документ

1.03.65.

Внутренняя служебная записка. Синему Кролику от директора.

Тема: операция «Черный кролик» / записка от 20.02.65. Пометки: «Первый уровень секретности» / «Лично» / «После прочтения сжечь».

СИНИЙ КРОЛИК,

меры, описанные в послании от 20.02.65, полностью одобряю. Холодные деньги будут отправлены. Вы можете поделиться необходимой информацией с ПАПОЙ КРОЛИКОМ и БЕЛЫМ КРОЛИКОМ. Учитывая неблагонадежность КРОЛИКА-КРЕСТОНОСЦА, не сообщайте ему ничего о «БЕЛОЙ НЕНАВИСТИ» и не контактируйте с ним до получения особых указаний.

Вставка: документ

8.03.65.

Дипломатическая почта. Джону Стэнтону от Пита Бондюрана. Пометки: «Передать лично в руки» / «После прочтения уничтожить».

Дж. С.,

мы готовы к действиям по обоим направлениям. Вот сводка, о которой ты просил.

Все идет гладко.

A) Милт Черджин подкупил сотрудников отчетного отдела полицейского управления Лас-Вегаса и шерифской службы округа Кларк и получил на руки список всех ранее арестованных в западном Вегасе цветных наркоманов.

Б) Я нанял четырех цветных пушеров, которые займутся распространением зелья среди отбросов общества в западной части Лас-Вегаса. Они выполняют черную работу в казино и были рады получить такое предложение. Я выдал им копии упомянутых списков и поручил угостить каждого торчка бесплатной дозой того, что приехало в Штаты 9.01.65. После такого «угощения» они захотят еще. Я велел этим парням «угощать» каждого, кто попросит, но только цветных. Среди них найдется много желающих, так что постоянных «клиентов» будет достаточно (так говорит Милт, не я).

B) Периодически я припугиваю этих ребят, и сейчас уверен, что они (1) не воруют товар; (2) не продают ничего белым; (3) не воруют у сотрудников конторы или такси «Тигр»; (4) не болтают лишнего перед своими убогими дружками и сотрудниками конторы или такси «Тигр» и не станут болтать. Маловероятно, что они попадутся, так как Милт подкупил полицейское управление Лас-Вегаса и отдел по борьбе с наркотиками шерифской службы, обеспечив их невмешательство. Но если хоть кто-то из четырех все-таки попадется, мы планируем вытащить его и избавиться от всех прежде, чем у них развяжутся языки.

Так что все согласовано. Курьеры из такси «Тигр» доставляют товар на точки, пушеры забирают, толкают и передают деньги обратно тем же путем. Таксисты — надежные профессионалы и ничего не скажут, даже если будут арестованы. В прошлом Уэйн периодически начинал слежку за торговцами и убедился, что они не бодяжат и не мутят с товаром. Теперь на западе Уэйна считают злобным придирой, и это держит торговцев в узде.

Г) Ты в курсе, что Уэйн приезжал из Сайгона и отправил вторую партию (4 фунта) в Штаты 2.03.65. Роджерс, Релье, Месплед, Гери и Элорд остались в Лаосе и наблюдают за производством морфиновой основы в лагере «Тигр» (в то время как ты и остальные парни, заварившие эту кашу, носитесь по Юго-Восточной Азии со своими тайными делишками). Уровень производства в лагере «Тигр» остается высоким, полученный в январе-феврале урожай превзошел все ожидания. У Чана закончился метедрин (нет худа без добра — из-за этой дряни погибло три раба), так что пришлось притормозить, пока у рабов была ломка и они курили лошадиные дозы опиума. Весной, в апреле, поля жгли, чтобы подготовить землю к осеннему севу. Однако у нас оставалось достаточно морфина, чтобы протянуть до следующего урожая. После налета и объединения в конце ноября три перегонные установки были загружены до предела. Мое решение использовать резиновые пули оказалось верным, поскольку стычки между бывшими солдатами республиканской армии и экс-вьетконговцами продолжаются. Месплед проводит среди них еженедельные соревнования по боксу (в качестве секундантов и рефери выступают рабы), и это позволяет им спустить пар и поддержать боевой дух.

Д) Ты был прав насчет «зачистки». Канлао уничтожил находившийся под лабораторией притон (и около 600 других), но сейчас суета вокруг прибытия войск утихла, жизнь налаживается.

Ни один из рейсов, следовавших из Саравана в Сайгон, не задержался ни в одном из пунктов, ни один из грузов таможня не проверяла. Притон под лабораторией и танцевальный клуб снова открыты, Уэйн снова проверяет дозировку на тех, кто там зависает. Чан сообщил, что Кхань перестал высказываться против наркотиков, в Сайгоне все сбиты с толку прибытием войск и продолжением войны. Ты был прав. Кажется, вновь прибывшие силы и средства обеспечили нам дополнительное прикрытие.

Е) Каналы в полном порядке. Пока что никаких таможенных проверок, никаких помех с вылетом из Таншоннят, никаких проблем на авиабазе Неллис. Литтел, мой приятель, наблюдал за транспортировкой груза, отправленного из Неллис 9.01.65 через пункт разгрузки ЦРУ в конечный пункт «пожертвования» — арсенал Национальной гвардии штата Невада. Милт занимался передачей товара с точки разгрузки в такси «Тигр». Эта система исключает ошибки, Гвардия довольна «помощью» Хьюза.

Ж) У Милта возникли непредвиденные расходы, но, если отбросить это, с партиями от 9 января и 2 февраля мы поднялись на 182 000 баксов по сравнению с доходами в Вегасе. Я готов отправить Чака, Лорана и Флэша в Штаты, чтобы они разведали обстановку в лагерях эмигрантов, оценили состояние личного состава и снабдили оружием тех, кого нужно.

В мае Боб Релье демобилизуется из армии и начинает работать с федералами. Он будет находиться рядом с Мексиканским заливом. Он задействует свои связи и поможет ребятам обеспечить эмигрантов оружием.

Это все. Хочется поскорее вернуться к Кубе. Давай забудем обо всех предосторожностях и финансовых ограничениях и займемся делом.

Свободу Кубе!

П. Б.

68. (Лас-Вегас, Лос-Анджелес, Майами, Вашингтон, Чикаго, Сельма, 21 марта — 15 июня 1965 года)

Воздаяние. Расплата. Ответный удар.

Он подчинялся Гуверу. Он шпионил за Бейярдом Растином. Он был кроликом. Совершал предательство за предательством — работу КРОЛИКА — работу для Гувера.

Работа требовала поездок. Он работал на Дракулу и Джимми. Он работал на Драка и мафию. Он летал из округа Колумбия в Майами. Он летал из Чикаго в Лос-Анджелес.

Он ходил по банкам. Открывал новые счета, использовал фальшивые документы. Он сливал наличность. Он выписывал чеки. Он платил оброк Конференции.

Контрмеры: нелегальные выплаты, растрата. Укоротим лапы «Черному кролику».

Он доил Дракулу. Откусывал понемногу — по-кроличьи, крохотными кусочками. Это работало. Ему удавалось снимать навар. Наличности становилось больше.

Он работал на Джимми Хоффу. Собирал подшивки документов. Он вел два дела. Он докучал мафии. Он собрал два лимона «приданого для Джимми».

Приданое. Надежда. Безнадега. Присяжные и судьи были неподкупны.

У Гувера были свои люди. Гуверу Джимми нравился. Гувер мог помочь. Не трогай его. Не проси. Не влезай в еще большие долги — пока что.

Он работал на Драка. Собирал документы. Нарочно тянул время. Ему требовалось двенадцать месяцев — максимум шестнадцать. Потом Дракула может слить свои фонды. Может забрать свою заначку. Может вложиться в Лас-Вегас.

Фред Оташ проводил отбор. Тщательную проверку. Фред Оташ собирал сплетни. Давай-ка все пересмотрим. Давай-ка найдем что-нибудь погрязней. Давай пустим это в дело.

Папки: «По секрету», «Бред», «Шепотом», «Замочная скважина» и «Строго секретно». Настоящие папки. Надежно спрятанные папки. Папки, полные грязи.

Грязь добывали жучки. Литтел наводнил Вегас жучками. Фред Турентайн ему помогал. Они прослушивали номера отелей. Они собирали грязь. Они охотились на шишек из числа законодателей.

Пока что — три мошенника, три блядуна, три алкоголика.

Федералы приставили к жучкам людей — двух агентов, на три месяца. Гувер скучал. Грязи было слишком мало. Грязь была в дефиците.

Гувер отозвал федералов. Их заменил Фред. Фред возился в грязи. Фред берег грязь для Пита.

Три шишки и один Пит. Согласие обеспечено. У нас есть голоса в правлении. Теперь у нас есть ВЫ. Обещайте поддержку со своей стороны.

Смотрите, что мы делаем с антимонопольным законодательством. Смотрите, как мы отрываемся в Вегасе. Как обрушиваются доходы отелей и растут нелегальные доходы. Как Литтел распоряжается неправедными деньгами.

У нас есть «настоящая» отчетность. У нас есть товар. У нас есть данные по закупкам и перепродаже. Мы объединяем бизнес, переводим деньги, строим казино за границей.

Мафия делает запасы. Откладывает средства. Эти ребята обычно стараются избегать затруднений.

У Сэма Джи сейчас затруднения. Последние новости: Сэм сидит в чикагской тюрьме. Большое жюри вызвало его в суд повесткой. Это подстроил Бобби. Потом Бобби стал главным прокурором штата.

Сэм отказался давать показания. Сэм сослался на пятую поправку[130]. Его привлекли к ответственности. Невыполнение распоряжений суда — тюрьма округа Кук — всего одно заседание большого жюри. Один год — до весны шестьдесят шестого.

Судья насел на Сэма. Судья косил под Бобби. Бобби прижал Сэма в пятьдесят седьмом. Тогда Бобби был советником сената по юридическим вопросам. Сейчас Бобби сенатор.

Литтел слушал записи Бобби. Прогуливался по сенату. Бродил по галерее и наблюдал за Бобби. Он изучил архив сената. Он уделил особое внимание словам Бобби.

Бобби критиковал одни законопроекты и превозносил другие. Бобби никогда не вспоминал о мафии. Бобби отстаивал гражданские права и восхищался Кингом.

Литтел записывал разговоры Бейярда Растина. Бейярд обожал Кинга. Литтел встречался с Бейярдом без диктофона. В тот день Бейярд выглядел расстроенным. Бейярд показал ему письмо.

«Кинг, загляни в свое сердце».

«Кинг, долго ты не продержишься, как всякий мошенник».

«Ты самозванец, злобная и грязная тварь».

«Кинг, тебе остается только одно».

Они встречались в Лафайет-парке. Бейярд показал ему письмо. Он прочитал его. Ему стало нехорошо. Он ушел.

Он встречался с Бейярдом еще раз. Снова в парке Лафайет. Без диктофона. Это успокаивало и в то же время пугало его.

Слежка. Дуайт Холли следит за тобой, сказал мистер Гувер. За тобой хвост — с самого Вегаса. Это не КРОЛИЧИЙ хвост. Холли начал следить за тобой еще до того, как стал Синим Кроликом.

Он встретил Джейн в Вегасе — это было плохо — но слежки не было. Он встретил Дженис — их первая встреча — слежки не было. Холли занимался «Кроликом». У Холли были силы, авторитет. Холли мог возобновить преследование.

Он встречался с Бейярдом. Они дважды встречались без диктофона. Он проверял наличие слежки. Никого в пределах видимости. Видимо, никого. Нельзя было ни ограничиться предположениями, ни убедиться.

— Приезжай в Сельму, — сказал Бейярд. — Увидишь, как пишется история[131].

Он так и сделал. Он полетел туда. Использовал поддельные документы. Раздобыл фальшивое удостоверение журналиста. Он избегал демонстрантов, избегал копов и присоединился к представителям прессы.

Он смотрел. Он боялся слежки. Он видел Кровавое воскресенье.

Шоссе 80. Мост Эдмунда Петтуса. Люди шерифской службы округа Кларк — верхом и на патрульных машинах с флагами Конфедерации.

Люди шерифа вязали демонстрантов. Было приказано разойтись в течение двух минут. Реакция последовала через минуту. Полиция пустила в ход слезоточивый газ и дубинки. В дело пошли кнуты и палки, обмотанные колючей проволокой.

Полиция набросилась на демонстрантов. Полиция прорезала толпу. Полиция косила людей. Он смотрел. Он спрятался за камерами. Он видел, как дубинки ломают носы. Он видел, как кнуты рвут кожу.

Он прятался. Смиренный Кролик-Крестоносец. Недостойный Красного и Розового храбрецов.

Он вернулся в Вегас. Он думал о слежке. Он думал о Гувере. Мистер Гувер требовал докладов — КРОЛИЧЬИХ подробностей — сам же ничего не отправлял.

Давай предположим. Давай подкормим страх.

Мистер Гувер занят. Он увлечен «Черным кроликом». Его консультирует Синий Кролик. Синий ненавидит Крестоносца. Синий откладывает отчеты. Синий задерживает их движение.

Или: у мистера Гувера свои планы. Они ужасны. Они придут на смену письмам о самоубийстве. Зачем беспокоить Крестоносца? Зачем напрашиваться на упреки? Не надо печалить его лишним знанием. Не стоит подталкивать его к предательству. Не надо испытывать на прочность его глупые идеалы.

Или: Синий дергает за ниточки марионетку — Дикого Кролика — который работает один. Дикий занимается Кланом. Дикий может работать сам по себе. Дикий может оказаться настоящим бандитом. Мистер Гувер знает об этом. Синий знает об этом — но зачем сообщать Крестоносцу?

Принцип необходимого знания. После прочтения сжечь. Скрывайся и таи.

У него была Джейн. Джейн пережила поездку в Вегас. Джейн не вернется туда. Они снова стали жить по своим правилам. Они открылись друг другу. Они скрылись в Лос-Анджелесе. Забыли о противостоянии. Возобновили свою игру. Он обманывал. Она обманывала.

Джейн знала, что он следил за Бобби. Знала, что он лгал Говарду Хьюзу. Знала мафиози. Она жила, как преступница. Она действительно боялась профсоюза Хоффы.

Любовь и ложь. Любовь помогала. Ложь причиняла боль.

Он путешествовал. Он ездил в Вегас. Наведывался к Барби. Вступил в неофициальный клуб ее поклонников. Сидел в первых рядах.

Встречи на танцах. Восхищение и серьезные разговоры. Невинные посиделки в баре и ее выступления.

Заезжал Пит — по пути из Вьетнама в Вегас. Их дороги пересекались. Барби ездила с ним. Ее глаза засияли ярче.

Таблетки. Ее секрет. Удовольствие, уходящее с приездом Пита.

Все мужчины любили ее. Он рассказал Питу. Пит был в курсе. Барби выросла.

Барби изменилась за то время, что он знал ее. Барби сменила стиль. Теперь она открывала ноги. Она импровизировала и дурачилась. Во мне метр восемьдесят. Я не умею петь. Я знаю ужасные вещи.

Он любил ее. Он любил ее больше, чем Дженис и Джейн. Дженис была — Вегас. Джейн — Лос-Анджелес. Он жил между городами.

Дженис не умела хранить секреты. Дженис никогда не лгала. Она хвасталась своими похождениями — и легко могла доказать свои слова. Она щеголяла своими умениями. Слишком много болтала. Жила в постоянном возбуждении. Считала, что управляет мужчинами. Ее рассказы говорили об обратном. Она не отличала чувства от чувственности.

Она развелась с Уэйном-старшим. Отказалась от его фамилии. Снова стала Льюкенс. Она заработала два миллиона. Расплатой была боль. Расплатой была ее хромота.

Она отвечала ударом на удар. Играла в гольф. Даже хромой умудрилась сделать пар. Она бросила костыли. Она никогда не плакала, никогда не ныла и не жаловалась на судьбу.

Они встречались в ее коттедже. Занимались любовью и беседовали. Дженис говорила. Он слушал.

Она спала с черномазым. Уэйн-старший узнал об этом и убил его. Она спала с Кларком Кинманом. Уэйн-старший подсматривал. Она на спор затаскивала в постель мальчиков-коридорных. Она переспала с Уэйном-младшим — и заплатила за все.

Она слишком много болтала. Слишком много пила. Она была воплощением силы воли, которую ей не на что было тратить. К Джейн она относилась с презрением.

Дженис говорила. Дженис переходила от одной темы к другой. Дженис перемывала кости Уэйну-старшему. Он был ужасен и жесток. Он способен на ЧТО УГОДНО.

Дженис говорила. Дженис пугала его. Уэйн-старший — Папа Кролик.

69. (Лас-Вегас, Майами, Порт-Салфур, Сайгон, Сараван, Дакто, Даксут, Муангкао, 21 марта — 15 июня 1965 года)

Поездки.

С востока на запад — из Вьетнама в Вегас.

Он прилетел на запад — его встретила Барби. Она была рада. Она вся светилась. Она опровергала все, что говорилось в том письме.

Письмо тревожило его. Странные слова, неровный почерк, «туда-сюда». Он думал о таблетках — о похожих на попкорн стимуляторах и красных транквилизаторах. Нет. No. Nein. Noi по-вьетнамски. Барби так и сверкала. Барби просто сияла.

Они сияли три года подряд. Они сияли по общей причине. Барби стала лучше. Барби стала сильнее. Барби обрела новое зрение.

Она видела людей насквозь. Она знала все о жизни в мире мафии. Это была ненастоящая жизнь. Мужчины рисковали, пили шампанское и строили заговоры. Мужчины служили делу. Женщины их обслуживали.

— Я рано достигла славы. Быть может, Джей-Эф-Кей — это из-за меня, — говорила Барби. — У тебя есть Куба. У меня — «Дворец султана».

Она не капала ему на мозги. Не ссорилась с ним. Просто сказала, что стала другой. Они обошли это молчанием. Он понимал, что одиночество надоело ему.

Вегас поглощал ее. Он продал первую партию наркотика и купил два билета на восток. Они отправились в Майами. Взяли с собой кота. Забронировали номер в «Дорал». Кот придал ему привычный вид.

Он висел на занавесках. Гадил на мебель. Ловил птиц на террасе. Таскал еду, которую им приносили в номер.

Они видели Дино и Шеки Грина[132]. Они сидели в первых рядах. Они подолгу спали и много занимались любовью. Беседовали. Он рассказал о Вьетнаме. Он лгал. Он умолчал об убийствах. Не стал говорить о рабах.

Барби давила на него. Барби выспрашивала подробности и уличала во лжи. Плевать, подумал он — и рассказал все. Ничего не стал скрывать.

— И все это — ради Кубы? — спросила Барби.

Они прогуливались. Они столкнулись с Джимми X., когда ловили крабов на пляже. Джимми бурлил от ярости. Джимми кипел. Джимми ныл, не переставая.

Его проблемы с законом. Здесь замешан Сэм Джи. Его чертов геморрой.

Пит заскучал. Пит разговорил его. Использовал его настроение. Пит мог разговорить кого угодно. Пит осторожно вытягивал из него информацию.

Канзас-Сити. 1956 год. Дэнни Брювик тебя поимел.

Джимми дал волю чувствам: и как поимел! Тысяча чертей! Арден, проклятая шлюха!

Джимми вспомнил об Арден. Джимми точно прорвало.

Арден Брювик — эта чертова девка — бывшая подружка Джулса Шиффрина.

«Простите», — сказал Пит.

Он отошел к уборной. Воссел на троне. Устроился поудобнее и задумался.

Джулс Шиффрин — человек мафии, человек с большими деньгами — умер в шестидесятом. «Настоящие» счета принадлежали ему. Арден Брювик была бухгалтером.

1956 год. Канзас-Сити. Дэнни Брювик сбежал. Джимми выходит из себя. Арден арестована. Корпорация «Ти-энд-си» добивается ее освобождения под залог. Хозяин «Ти-энд-си» — Карлос М.

Смена декораций. 1959 год — Новый Орлеан — Жан-Филипп Месплед здесь проездом. Месплед видит Арден — с кем-то из бандитов Карлоса.

Смена декораций, 1960 год — Висконсин — Уорд Литтел крадет документы. У Шиффрина инфаркт, он умирает.

Смена декораций. Осень 1963 года. Карлос подлавливает Уорда. Карлос говорит ему: «Бумаги у тебя. Джимми не знает об этом. Мы с Ребятами — знаем. Мы знаем тебя. Ты у нас на крючке. Ты продашь Драку наши отели. Ты все отработаешь. Ты проверишь информацию. Ты придумаешь, как узаконить навар».

Смена декораций. Даллас — день убийства — Арден встречает Уорда. Она работает на Джека Руби. Она ведет его счета. Она знает, где находится явочная хата. Она видела карты и мишени. Она видела команду.

Уорд влюбляется в Арден. Карлос жаждет ее смерти. Уорд превращает Арден в «Джейн». Уорд прячет «Джейн». Уорд мухлюет со счетами.

Сумел ли Карлос найти Арден? Обещал ли он проявить милосердие? Арден была бухгалтером. Арден знала Шиффрина. Арден жила с Литтелом.

Логично, но он видел Уорда с «Джейн». Они были настоящими. Он знал это.

Это его пугало. Это его злило. Он повторял: имея настоящие дела с женщинами, следует готовиться к убыткам — и к полному краху.

Барби смотрела, как он беседует с Джимми. Барби заметила его поход в туалет. Она почти все поняла. Он все рассказал. Он забыл упомянуть Карлоса. Он забыл о Большом Ди.

Барби это нравилось. Барби любила тайны и умела хранить их. Они говорили об этом. Он сказал ей, что попробует еще кое-что. Позвонил Фреду Оташу. Оташ вступил в игру.

— Я все улажу, не нервничай, — говорил Оташ. — Я куплю еще нескольких копов. Я заплачу им за хлопоты. Они проверят документы и перезвонят мне.

Они чесали языки. У Оташа были новости. Оташ сказал, что его нанял Уорд. Уорд жаждал САЛЬНОГО КОМПРОМАТА. Уорд платил тем, кто был готов копаться в грязи, — пусть только найдут ему что-нибудь о старых скандалах.

Пит возобновил поиски Арден. Пит велел не говорить Уорду — ему не стоит об этом знать. Оташ помогал. Оташ уже раздобыл фотографии Арден. Оташ знал, что Арден теперь зовут Джейн.

Пит нервничал из-за этого. Пит думал об этом. Пит жил с этим.

В Вегасе все было на мази — стопроцентно. «Белый» в городе. Слухи ползли. Желающих покататься становилось все больше: любители нюхнуть и уколоться, любители новых ощущений, любители всевозможной отравы.

Пушеры работали. Они расхваливали товар. Носили невообразимые наряды. Ездили на чудовищных драндулетах. Они окружили наркотик сиянием славы. Сделали его шикарным. Модным. Популярным.

Они разъезжали повсюду. Собирали толпы. Занюхивали огромные количества сухого молока. Они развеивали в пух и прах миф о зависимости.

Они носили украшения. Красили волосы. Щеголяли пушками из фальшивого золота. Они говорили: эту кашу заварили цээрушники. Белые здесь не при чем.

Уэйн следил за ними. Это их пугало. Они знали, кто такой Уэйн. Уэйн-младший зло-о-ой. Уэйн-младший убил нашего брата.

Деньги текли рекой. Милт подсчитывал доходы. Милт был в восторге от успеха порошка. Но — на строго огороженной территории. Белым сюда вход заказан.

К делу пытался примазаться молодой придурок. У придурка имелись планы. У него был нюх. У него появились упаднические идеи. «Белый» — это круто. Продадим на сторону. Банда ничего не заметит.

Пит отдал приказ своим неграм. Негры отловили придурка.

У Санто Т. была акула по имени Батиста. Акула жила в бассейне Санто. Акула ела бургеры. Бифштексы. Пиццу. Негры швырнули придурка в бассейн. Акула сожрала его живьем.

«Белый» остался в западном Вегасе. Торчки сидели дома. Торчки не совались в белый Вегас. Таксисты из «Тигра» катались по западной части города. Глаза «Тигров» светились.

Никаких новых торговцев. Никаких лишних проблем с полицией. Никакого лишнего шума.

Такси «Тигр» пользовалось популярностью. Сонни Листон стал их большим поклонником. Сонни ел в конторе, спал в конторе. Сонни выступал на местном телевидении. Делал «Тигру» рекламу. Расхваливал:

«Такси „Тигр“ нокаутирует. Такси „Тигр“ сделало подружку Кассиуса Клея».

За рулем были гомосексуалисты. За рулем были натуралы. Пит старался не допускать напряжения. Гомики продавали мальчиков. Другие гомики их покупали. Гомики везли гомиков в номера. Номера: с жучками, диктофонами, запахом шантажа. Гомики вертели задницами. «Ослик» Дом крутил любовь с Сэлом Минео и Роком Хадсоном.

«Тигр на охоте круглые сутки! Не хочешь танцевать — не стоит тигра звать!»

Пит дал задание Флэшу — в апреле 1965-го. Добраться до залива. Отыскать лагеря беженцев. Присмотреться к ним на предмет хороших бойцов.

Пит дал задание Меспледу — в апреле 1965-го. Добраться до США. Добраться до Юга. Найти поставщиков оружия.

Боб Релье уехал из Лаоса — в мае 1965-го. Боб Релье добрался до Миссисипи. Теперь он был федералом. Теперь он стал стукачом. Только тс-с-с.

Чак последует за Бобом. Прибудет в Хьюстон. Начнет добывать оружие. Чак будет в районе залива — рядом с Миссисипи. Рядом с Меспледом и приятелем Бобом.

Чак посмеивался над Бобом. Боб посмеивался над Чаком. Они хихикали, глядя друг на друга. Они хихикали, пока Боб со всеми прощался.

Они помнили о собственных планах. Они позволяли себе играть словами. Они паясничали. Бирмингем, штат Алабама. На самом деле — БОМБингем. Богалуса — хи-хи — БОМБалуса.

Боб отправился работать на федералов. Чак обзавелся новым соседом. Теперь Чак жил с Лораном Гери. Чак капал ему на мозги и беспрестанно доставал своей клановской клоунадой, дурацкими убеждениями, цирком с сожжением крестов.

Поездки — из Далласа в Вегас, из Далласа во Вьетнам. Встречи и вечеринки выпускников.

Чак стрелял, стоя на возвышении. Месплед стрелял из пушки Освальда. Флэш и Лоран были в команде Бойда. Они лишились возможности ударить первыми.

Поездки — из Сайгона к заливу, из залива на Кубу. Флэш — кубинец. Флэш — темноволосый. Флэш вполне мог сойти за своего.

План такой: Флэш приезжает, намечает план действий для сил сопротивления, находит надежных людей, помогает им перебраться через границу, привозит их сюда и дает информацию Гери и Меспледу. У них есть домишко. Недалеко от залива. Там есть электричество. Они будут пытать этих людей. Они возьмут их за яйца. Они проверят их надежность.

Поездки — с Кубы к заливу, из залива во Вьетнам. Мно-о-го американских солдат.

Стэнтон записывал их число. Стэнтон отмечал провокации. Стэнтон предчувствовал длительную войну.

Конговцы напали на Плейку. Жертвы — восемь америкосов. Ответ Джонсона — воздушные налеты, операция «Пылающее копье».

Конговцы напали на Куинён. Жертвы — двадцать один америкос. Ответ Джонсона — новые воздушные налеты, операция «Пылающее копье II».

Прибывают американские войска — «советники» — два батальона морских пехотинцев. Они разворачиваются. Они расползаются. Они присоединяются к отрядам марвинов.

Перестрелки. Убитые американцы. Приезжающие. Пополнения — больше, еще больше — по сорок тысяч человек.

Войска прибыли в Сайгон. Войска отдыхали и развлекались. Их численность росла. Долгая война — это хорошо. Конторе это нравилось. Пополнения — прекрасно.

Уэйн жил в Сайгоне. Уэйн жил в лаборатории. Уэйн говорил, что его чертов мир скоро лопнет. Больше людей. Больше шума и музыки в вентиляции. Больше вьетнамских солдат. Больше торчков и шлюх. Больше спрос. Больше «белого». Больше денег.

Стэнтон отмывал прибыли. Стэнтон выдавал деньги Питу. Пит — Меспледу. Месплед закупал оружие. Двенадцатимиллиметровые винтовки, «Итаки», ручные пулеметы Браунинга, противотанковые ружья.

Флэш нашел место для солдат. Недалеко от залива, хоро-о-ошее. Рядом с Порт-Салфуром, штат Луизиана. Там размещались шестьдесят человек — уголовники-кубинцы.

Месплед выдал им несколько пушек. Урки возликовали. Пит бывал здесь. Присматривался к бойцам. Наблюдал за их тренировками. Они оказались парни не промах. Весьма. Они жаждали крови.

Пит приехал в Сайгон. Встретился с цээрушниками Стэнтона. Семь человек вместе со Стэнтоном — думающие о Кубе.

Они говорили об острове. Обсуждали действия. Проверки на детекторе лжи будут проводиться обязательно. Будут проводиться случайным образом. Через это пройдет вся контора. Необходимо выявить и наказать предателей. Необходимо переловить воришек. Необходимо убедиться в преданности.

Стэнтон летал в Лаос. Стэнтон привез свой полиграф. Пит проверился — чисто. Чан проверился — чисто.

Стэнтон ненадолго остался. Стэнтон смотрел, как по весне удобряют поля.

Охранники освободили рабов от цепей. Рабы собрали хворост. Сложили его в кучи. Наполнили баки пропаном. Охранники смочили и подожгли факелы. Охранники запалили хворост.

Поля горели. Небо отсвечивало красным. Поля полыхали всю ночь. Охрана ликовала. Рабы ликовали. «Тигр» поседел от пепла.

Пепел летел. Пепел оседал. Весь лагерь был удобрен пеплом.

Стэнтону это понравилось. Стэнтон остался. Стэнтон остался посмотреть на бой Клея и Листона. Чак соорудил устройство — что-то типа транслятора — ловил радиосигнал от управления по оказанию военной помощи.

Бой Сонни проиграл. Поединок был напряженным от начала и до конца. Идиоты-комментаторы орали о том, что-де об исходе поединка договорились заранее.

Пит хохотал. Черт побери! Пит знал: Сонни уже не молод. Реакция у Сонни уже не та. Сонни укушен «Тигром».

70. (Лас-Вегас, Сайгон, Сараван, Баолок, 21 марта — 15 июня 1965 года)

Давайте поднимемся повыше. Давайте посмотрим.

Кхань пришел и ушел. Премьер Ки[133] изгнал Кханя. Не щелкай клювом — милость и немилость приходят быстро.

Война продолжалась с новой силой. Новые войска прибывали. На провокации следует отвечать. Больше морпехов. Расширить воздушные силы. Обязательно расширить еще.

Больше бомбежек в Сайгоне. Больше трупов. Отель «Бринкс», посольство — американские трупы[134]. Больше вьетконговцев. Больше ночных патрулей. Больше попыток саботажа.

Плейку — множество самолетов — прекрасная американская армада. Нападение конговцев — неприкрытое и наглое. Они использовали ручные гранаты — сделанные дома, из чего попало. Тринитротолуол, пальмовые листья, бамбук. Много самолетов было взорвано. Один конговец погиб.

На провокации следовало отвечать. Ответ означал бомбежки. Больше пилотов. Больше солдат. Больше артиллерии.

Стэнтон считал. Стэнтон говорил о двухстах тысячах бойцов — к 1966 году.

Уэйн смотрел. Уэйн наблюдал. Уэйн не понимал. Война во Вьетнаме была черной дырой. Конговцы не могли проиграть. Конговцы жили, чтобы умереть.

Один солдат Вьетконга пришел на танцы. Он был одет в роскошный наряд — пластиковый жилет. В него выстрелили. Бомба на груди взорвалась. Ой — как нехорошо получил ось-то! Шесть убитых. Американцы. Конговцы выигрывали со счетом 6:1.

Стэнтону и Питу война нравилась. Стэнтон и Пит любили Кубу. Куба была черной дырой. Тот же Сайгон плюс песок.

Всем парням война была по душе. Они были здесь ради Кубы. Уэйн был здесь, чтобы смотреть.

Вояки приходили в танцклуб, снимали девочек и трахали их прямо на полу. Он смотрел.

Торчки гнили. Известь разъедала кости. Марвины делали из них удобрения и толкали по дешевке. Он смотрел.

Конговцы сожгли опоры ЛЭП. Сайгон погрузился во тьму. Пилоты сбрасывали световые заряды безумных цветов. Он смотрел. Он работал. Он жил в Сайгоне. Ездил в Баолок. Покупал оружие. Это было прикрытием для торговли наркотиками. Оружие было подарком.

Он ездил на джипе. Следовал за патрулями. Его основным делом было — смотреть.

Восьмое апреля 1965-го — возле Зинькуана. Перестрелка на рисовых полях — морпехи против вьетконговцев.

На дороге взорвалась мина. Джип Уэйна взлетел. Лобовое стекло рассыпалось на осколки. Водитель умер на месте. Уэйн спрятался за его трупом.

Кусты — на обочинах. Они шевелятся. Это маскировка вьетконговцев.

Они бросились в атаку. Морпехи выскочили из укрытия. Честный бой — без игры в прятки.

Уэйн выбрался наружу. Уэйн вытащил свою пушку. Уэйн выстрелил в трех конговцев. Его выстрелы отдавались звоном. Он попал по бронежилетам — сделанным, твою мать, из распиленных пополам мусорных урн.

Вьетконговцы палили. Морпехи палили. Морпехи целились. Они стреляли по ногам. Они стреляли в голову. Они метили в незащищенные броней места.

Узкоглазые спрятались. Пули застучали по джипу. Одна из них попала в шею врачу — он упал. Уэйн высунулся и снова стал стрелять.

Шесть конговцев. Все выстрелы — в голову. Он убивал.

Морпехи поднялись. Один из них задел мину-ловушку. Осколки превратили его — по грудь — в кровавое месиво.

Уэйн подполз к убитому врачу. Уэйн нашел у него шприцы-тюбики — чистый морфин.

Он добрался до солдата. Он сделал ему укол. Морпех забился в конвульсиях. Он выплевывал куски собственной селезенки.

Уэйн прихватил с собой пакетик «белого». Шприц в кармане — одна небольшая пробная доза.

Он нашел вену. Он уколол солдата. Солдат шумно вдохнул. Солдат улыбнулся. Солдат отключился.

Уэйн засек время. Смерть наступила через шесть секунд. Парень умер легко и спокойно.

Пит прошел Вторую мировую. У Пита было правило: не продавать солдатам. Так наивно. Это противоречило другому, настоящему правилу: на провокации нужно отвечать.

«Наши ребята» будет сражаться. «Наши ребята» будут искать способы расслабиться. «Наши ребята» непременно найдут порошок.

Стэнтон говорил: «война ЦРУ» и «личные обязательства».

Уэйн убил Бонго. Взял на себя обязательства. Начал войну. Он раздавил таракана. Он был уверен в своей правоте и беспристрастен. Он убил Бонго. Он избавился от Бонго. Он сосчитал свой пульс. Шестьдесят два удара в минуту — абсолютно нормальный, никакого волнения.

Бонго сожрали крысы. Марвины обнаружили его кости. Поползли слухи. Это сделал химик — химик прикончил чертова извращенца.

Шлюхи были в восторге. Они признавались ему в любви. Они хотели, чтобы он стал их новым сутенером. Он отказался. Потому что видел ту цветную шлюху. Видел тот трейлер, в котором ее убили.

Слухи не унимались. Они дошли до ушей Чака. Чак сообщил Бобу. Боб вцепился в него. Боб звал его с собой, на Юг, в ряды Клана. Боб звал его надрать задницы вонючим ниггерам.

Уэйн отказался. Боб пытался хитрить: я работаю на твоего отца. Уэйн отказывался. Боб смеялся. Уэйн сказал, что может приехать, чтобы НАБЛЮДАТЬ.

Он наблюдал в Сайгоне. Он наблюдал в Баолоке. Он наблюдал в Вегасе. Он присматривал за пушерами. Он следил за пушерами. Он следил за порядком.

Он наблюдал за западной частью Лас-Вегаса. Он наблюдал за барами. Он наблюдал за тем трейлером. Теперь им завладели наркоманы. Они в нем торчали. Им было плевать на гарь. Они плевали на вонь и на кости шлюхи.

Он наблюдал за западной частью Лас-Вегаса. Он расспрашивал людей. Он разыскивал Уэнделла Дерфи. Местные не обращали на него внимания. Местные обманывали его. Местные плевали на его туфли.

Он собирал услышанное. Платил за информацию. Собирал ложные данные. Он заходил в бары. Он собирал страх. Он взял с собой Сонни Листона.

Сонни пил виски залпом. Сонни глотал таблетки. Сонни импровизировал: Уэнделл Дерфи принял ислам — Мухаммед пророк его — воистину! Уэнделл возглавил мечеть. Он знаком с Кассиусом Клеем. Он знает того самого Малкольма Икс.

Громите негритянские мечети. Топчите их виноградники. Растрясите их тайники. Перехватывайте их послания. Выследите этого черномазого!

Сонни таращил свои ниггерские глаза. Сонни стучал своими ниггерскими когтями. Сонни полагался на свою ниггерскую интуицию. Он записывал услышанное. Он раздавал награды. Он обещал результат.

Пит сказал, что Дерфи мертв. Полицейское управление Денвера втихаря избавилось от него. Они сделали это ради памяти Мейнарда Мура.

Уэйн не соглашался с ним. Уэйн НАБЛЮДАЛ и фиксировал наблюдения.

Он решил отдохнуть. Он пришел посмотреть на Барби. Сидел на одном из боковых мест. Он заглянул за кулисы. Он получил картинку безо всяких прикрас.

Музыканты курили травку. Барби глотала таблетки. Барби запивала их виски. Ее выдавали глаза. Ее выдавал пульс. К приезду Пита она завязывала.

Он смотрел. Он видел все. Он чувствовал себя невидимкой.

Он отдыхал. Он приходил на представления Барби. Он видел Дженис и Уорда. Они сидели рядом. Они держались за руки. Они соприкасались коленями.

Он заметил их. Они его не замечали. У Сонни была теория на этот счет: тебя замечают только негры.

71. (Лас-Вегас, 18 июня 1965 года)

Дженис била по мячам. Коротким ударом она выбила мяч из-под навеса. Навес стал для нее площадкой для гольфа.

Было жарко. Она надела матросскую блузу и шорты. Литтел смотрел, как она целится. Литтел смотрел, как она бьет.

Дженис укладывала мячи для удара. Дженис била по ним. Дженис натягивала сетку. Она обернулась. Матроска распахнулась. Можно было разглядеть следы побоев.

— Я видела Уэйна-старшего в Далласе, — сказала она. — Он разговаривал по телефону.

— Зачем ты рассказываешь мне об этом? — улыбнулся Литтел.

— Потому что ты его терпеть не можешь. Кроме того, тебя ведь интересуют мужчины, с которыми я спала.

Литтел отхлебнул кофе.

— Надеюсь, я не был слишком назойлив.

— Со мной не выйдет. Ты же знаешь, как я люблю поболтать о всяком.

— Знаю. Это то, что отличает…

— Меня от Джейн, я в курсе.

— И что же тебе удалось услышать? — Литтел посмотрел на нее.

— Он был в казино, звонил с бесплатного телефона, — сказала Дженис, укладывая мяч. — Меня не заметил.

— И?

— И его собеседника звали Чак. Он говорил, как плохо принимают вернувшихся из Вьетнама, откалывал шуточки про Богалусу и «Бомбалусу».

— Это все? — Литтел размешал кофе.

— Это, и еще его злорадство, и еще его акцент жителя Индианы.

Подожди. Остановись сейчас…

Литтел размешал кофе. Литтел задумался. Богалуса находится в восточной части Луизианы. Богалуса — территория Ку-клукс-клана.

Предвыборная агитация — в этот самый момент — под предводительством Конференции христианских лидеров Юга. «Черный кролик» на марше. Уэйн-старший — Папа Кролик.

Подожди. Остановись…

Ты Кролик-Крестоносец. Бейярд Растин — Розовый Кролик. Ты шпионил за Розовым. Розовый рассказал тебе про Богалусу. Ты рассказал мистеру Гуверу.

Мистер Гувер знает. То-то он не звонит. Он все обещает дать письменные указания. Только что-то не спешит.

Дженис налила себе мартини.

— В твоих размышлениях найдется место для двоих или мне лучше уйти?

— Ты, случайно, не знаешь, что это за Чак? — Литтел прокашлялся.

— Ну, мне кажется, это тот самый человечек, который прилетел на рождественскую вечеринку к Уэйну-старшему и заявился туда с этим твоим троглодитом, Питом или как его.

Подожди. Стоп — с этого места…

Чак Роджерс: пилот, убийца, чокнутый расист, стрелок из Далласа. Вьетнам и работа Пита — под прикрытием ЦРУ.

Папа Кролик рулит Диким Кроликом. Дикий Кролик — военный. Дикий Кролик служит за семью морями. Мистер Гувер упоминал кроликов. Мистер Гувер назвал даты. Дикий Кролик демобилизуется — в мае 1965-го. После этого Дикий Кролик займется Кланом.

— Уорд, мне станцевать стриптиз, чтобы ты наконец очнулся?

Он волновался. Он размышлял. Ему снились КРОЛИКИ. Он таскал их с собой повсюду. Он приносил их домой. Он спал с ними.

БОМБалуса. БОМБингем: сентябрь, 1963 год. Бомба взорвалась в негритянской баптистской церкви на Шестнадцатой улице. Четыре негритянские девочки погибли.

Он проснулся. Он сварил кофе и принялся размышлять.

Не звони Гуверу. Не поднимай тревогу. Не звони Питу. Не говори о Чаке. Не нарушай «принцип необходимого знания». Не звони Бейярду. Не трогай Богалусу. Не поднимай шум.

Не звони Синему Кролику. Не звони Белому Кролику. Не тревожь парней Холли. Они ненавидят черных. Они обожают мистера Гувера.

Уэйн-старший — Папа Кролик. «Папа» знаком с Чаком. «Папа» командует Диким Кроликом. Дикий Кролик командует кланом. Федералы снабжают их деньгами и диктуют правила:

«Практические рекомендации». «Убедиться внадежности информатора, применяя насилие». БОМБингем, БОМБалуса, БОМБ…

Литтел схватил телефон. Литтел позвонил Барби. Литтел торопливо спросил:

— Лаос. Парни Пита, те, что занимаются наркотой. Чак Роджерс с ними?

— Да, — ответила Барби.

Литтел положил трубку. Литтел позвонил на коммутатор. Литтел затараторил, не давая телефонистке опомниться:

— Мне нужна таможенная служба США — паспортный стол — Новый Орлеан.

Телефонистка выполнила запрос. Литтел получил номер. Литтел позвонил напрямую. Трубку взял мужчина.

— Работник таможенной службы Брайс слушает.

— Меня зовут Уорд Литтел. Я бывший служащий ФБР, все еще в резерве. Надеюсь, вы не откажете мне в небольшой услуге.

— Попробую.

— Будьте добры, проверьте сделанные за последние дни записи по авиарейсам из Лаоса и Вьетнама. — Литтел взял ручку. — Меня интересуют коммерческие и военные рейсы, прибывшие на таможенные терминалы, которые находятся под вашей юрисдикцией. Мне нужны имена из списков паспортного контроля.

— Вы можете подождать? — Брайс прокашлялся. — Таких списков не больше трех, максимум — четыре.

— Я подожду, — ответил Литтел.

Брайс нажал кнопку. Звук пропал. Трубка зашипела. Литтел ждал. Литтел смотрел на часы. Литтел считал кроликов.

Синий Кролик. Дикий Кролик. Красный Кролик. Три минуты сорок две секу…

Брайс взял трубку.

— Сэр, вы слушаете? У нас только один. Я…

— Хорошо, говорите.

— Один рейс с грузом боеприпасов. Из Сайгона в лагерь ВВС Национальной гвардии, неподалеку от Хьюстона. Команда и один пассажир, человек по имени Чарльз Роджерс.

72. (Сараван, 19 июня 1965 года)

Проверка на полиграфе — чистой воды импровизация. Джон Стэнтон явился неожиданно.

Он прибрался в хижине. Приготовил бумагу для диаграмм. Включил самописец и датчик пульса.

Пит пододвинул стул. Лоран Гери уселся. Стэнтон надел ему на руку манжету тонометра. Пит затянул шнур на его груди. Стэнтон накачал манжету, посмотрел на шкалу: нормальные показатели, сто десять на восемьдесят.

Подул ветер. Вместе с ним в окно влетели семена. Пит закрыл окно. Стэнтон сел. Стэнтон поправил зажим для измерения пульса. Пит сел. Пит смотрел на иглу самописца.

— Ты пьешь воду? — спросил Стэнтон.

— Да, — ответил Гери.

Игла подскочила вверх. Игла скользнула вниз. Игла прочертила прямую линию. Стэнтон проверил манжету и зажим. Все в порядке — нормальные показатели.

— Ты гражданин Франции? — спросил Стэнтон.

— Да, — ответил Гери.

Тот же результат.

Пит потянулся. Пит зевнул — одна морока с этим «порядком».

— Ты убежденный антикоммунист? — спросил Стэнтон.

— Да, — ответил Гери.

Ровная линия.

— Ты сторонник Вьетконга? — спросил Стэнтон.

— Нет, — ответил Гери.

Ровная линия.

— Тебе случалось воровать у конторы? — спросил Стэнтон.

— Нет, — ответил Гери.

Игла скакнула вниз на два дюйма. Игла чертила зигзаги. Стэнтон добавил воздуха в манжету. Стэнтон посмотрел на шкалу.

Непорядок — сто сорок на сто десять — отклонение от нормы.

Гери нервничал. Пит посмотрел на него. Пит видел: дрожь, гусиная кожа, пот.

— Тебе случалось воровать у сотрудников конторы? — спросил Стэнтон.

— Нет, — ответил Гери.

Игла скакнула вниз на три дюйма. Игла снова чертила зигзаги.

Стэнтон ударил по рычагу селектора. Стэнтон заговорил по-вьетнамски:

— Цюань, Минь, быстро сюда. Пошевеливайтесь!

В помещение влетели двое узкоглазых — марвин и бывший конговец. Гери поежился. Пит увидел: влажные ладони, влажные подмышки, пот в паху.

Стэнтон кивнул. Вьетнамцы встали по сторонам от Гери. Они вытащили дубинки.

— Ты знаешь что-нибудь о подобных кражах? — спросил Стэнтон.

— Нет, — ответил Гери.

Игла скакнула на шесть дюймов вниз. Игла запрыгала, как безумная.

— Ты знаешь, что Пит Бондюран совершал такие кражи? — спросил Стэнтон.

— Нет, — ответил Гери.

Игла прыгнула. Ровная линия.

— Ты знаешь, что Жан-Филипп Месплед совершал такие кражи? — спросил Стэнтон.

— Нет, — ответил Гери.

Игла прыгнула. Ровная линия.

— Ты знаешь, что Уэйн Тедроу-младший совершал такие кражи? — спросил Стэнтон.

— Нет, — ответил Гери.

Игла прыгнула. Ровная линия.

— Ты знаешь, что Чак Роджерс совершал такие кражи? — спросил Стэнтон.

— Нет, — ответил Гери.

Игла прыгнула на восемь дюймов вниз. Игла заплясала.

Гери нервничал. Стэнтон сделал знак вьетнамцам. Они взяли веревки. Они привязали Гери к стулу.

Пит вытащил пушку. Стэнтон взвел курок. Пит взялся за телефон. Пит связался с лабораторией.

Чак уехал в Сайгон. Четыре дня тому назад. Чак делил жилье с Лораном Гери. Доставал его. Доводил до белого каления.

Пит услышал гудки. Пит услышал шум на линии. Пит услышал щелчок.

— Да? — Трубку взял Уэйн.

— Это я. Ты видел Чака?

— Нет. Он вроде бы должен…

— Он должен был заехать в Баолок и Сайгон и прихватить оружие.

— Я его вообще не видел. Он всегда приходит в клуб, когда…

Пит бросил трубку. Стэнтон кивнул ему — пойди и обыщи барак.

Пит бросился туда. Пит хлопнул дверью. Пит споткнулся и упал на циновку. Заперся изнутри. Внимательно осмотрел жилище. Проверил каждый уголок.

Четыре стены, два спальных мешка, две тумбочки, два запирающихся шкафчика, одна параша, одна раковина.

Пит перевернул тумбочки. Пит внимательно перебрал содержимое. Зубная паста, презервативы, порнушка, политические брошюры, журналы «Ринг». Два удостоверения личности — оба принадлежат Гери — удостоверение сотрудника ЦРУ и французский паспорт.

Пит вытряхнул содержимое шкафчиков. Пит внимательно перебрал весь хлам. Политические брошюры, репеллент, похабные картинки, оружейное масло, журналы «Суонк»[135] Ни паспортов Чака, ни других удостоверений личности он не нашел.

Пит помчался к местному телефону. Пит напрямую связался с Сайгоном. Он позвонил в Южное отделение. Его перенаправили. Он позвонил в Таншоннят. Снова перенаправили. Он слушал шипение в трубке. Наконец его соединили с таможней.

На связи был узкоглазый. Пит говорил по-французски. Таможенник говорил только по-вьетнамски. Его опять перенаправили. Он долго слушал шум. Наконец трубку взял белый.

— Сотрудник таможенной службы Лирц слушает.

— Сержант Питерс, департамент уголовного розыска. Я разыскиваю гражданское лицо, человека, который, по моим расчетам, проходил таможенный досмотр в последние четыре дня.

Лирц прокашлялся. На линии послышались помехи. Раздался шум.

— Вы знаете его имя?

— Роджерс. Имя — Чарльз.

— У меня есть журнал регистрации. — Лирц прокашлялся. — Подождите… Райс, Риджуэй, Рипперт… вот, Роджерс. Он улетел четыре дня назад. Он заполнил декларацию, погрузил взрывчатку и отправился в направлении лагеря Национальной гвардии в Хьюстоне, штат Те…

Пит повесил трубку. До него дошло: кражи, поддельные документы, взрывчатка.

Гери вопил. Пит хорошо слышал это. Крик был слышен за сорок километров.

Он побежал обратно. Он почувствовал запах дыма и мочи. Он распахнул дверь и увидел.

Гери. Он связан. Он без штанов. Он испуган. В руках у Стэнтона — генератор. В руках у Стэнтона — рубильник. Стэнтон прицепил провода к яйцам Гери.

Узкоглазые смотрели. Они преспокойно покуривали контрабандные сигареты и прихлебывали свое вино.

— Что украл Чак Роджерс? — спросил Стэнтон.

Гери помотал головой. Стэнтон дернул рубильник. Стэнтон пустил ток. Гери выгнулся и закричал.

— Если бы в краже не были замешаны наши сотрудники и ты не участвовал или хотя бы доложил о преступлении, все было бы гораздо проще, — сказал Стэнтон.

Гери помотал головой. Стэнтон дернул рубильник. Стэнтон пустил ток. Гери выгнулся и закричал.

— Где сейчас Роджерс? Что он украл и у кого? — спросил Стэнтон.

Гери помотал головой. Стэнтон дернул рубильник. Стэнтон пустил ток. Гери выгнулся и закричал.

Пит понял — теперь все всерьез.

Чак и Гери работали в Далласе. Стэнтон даже не догадывался. Гери ничего не скажет. Гери ни за что не выдаст Чака.

— Роджерс находится в стране? Или он улетел в Штаты? — спросил Стэнтон.

Гери помотал головой. Стэнтон дернул рубильник. Стэнтон пустил ток. Гери выгнулся и закричал.

Узкоглазые захихикали — вот придурок — dinky dau.

Стэнтон дернул рубильник. Стэнтон пустил ток. Гери выгнулся и закричал.

— Сволочи! — вопил Гери.

Стэнтон подал сигнал вьетнамцам. Они сняли клеммы. Они отвязали Гери. Они смазали его яйца детским маслом. Они дали ему хлебнуть вина.

Он сделал глоток. Он встал. Он пошатнулся — и рухнул обратно на стул. Стэнтон наклонился к нему.

— Если я скажу, что мне это причиняет больше боли, чем тебе, — совру, твою мать.

Пит чихнул — в хижине воняло палеными волосами и потом.

— Временный склад боеприпасов, — выдавил Гери. — Баолок… Чак, qu’est-ce que c’est[136], украл взрывчатку… украл у Франсуа.

— Он поделился с тобой планами? — спросил Стэнтон.

Пит наклонился к нему.

— Чак улетел в Штаты. Если ты оставишь нас наедине, я заставлю его рассказать об остальном.

Стэнтон кивнул. Стэнтон встал. Стэнтон сделал знак вьетнамцам. Они вышли вместе.

Пит взял бутылку. Гери выхватил ее. Гери осушил ее одним глотком. Гери натянул штаны.

— Теперь у меня никогда не будет детей.

— Не заметил, чтобы ты так этого хотел.

— Нет. В этом мире слишком много коммунистов.

— Кажется, я знаю, почему ты ничего не сказал.

Гери вытер нос.

— Я не обманывал своих.

— Я в курсе.

Гери почесал яйца.

— Чак… qu’est-ce… получил письмо от родителей. Похоже, они не в своем уме.

Пит прикурил две сигареты. Гери схватил одну.

— Чак живет в их доме. Они написали, что нашли его… дневник, так это называется?

— Да, дневник.

— Где он писал про нашу работу в Далласе… которая… они потребовали объяснений… которые… Чак сказал, что отправится домой и… qu’est-ce… все уладит.

Пит пнул дверной косяк.

— И для этого он украл взрывчатку?

Гери откашлялся:

— Нет. Для чего-то другого. Он мне не сказал.

Пит вышел. Рабы поспешили за ним. Охранники стреляли резиновыми пулями.

Стэнтон восседал на ограде.

— Все плохо?

Пит пожал плечами:

— Надо же. Лоран сказал, что у Чака проблемы в семье, поэтому он улетел и прихватил с собой взрывчатку.

Стэнтон откусил заусеницу.

— Почтовый рейс отправляется в Форт-Сэм, Хьюстон. Вы с Уэйном найдете его и убьете.

73. (Хьюстон, 21 июня 1965 года)

На побережье Мексиканского залива стояла жара.

Низкая облачность, духота. Воздух — топливо для безумия. Катализатор безумия. Убежище безумия. Его стартовая площадка. Безумная жара — двадцать семь градусов в 2:12 ночи.

Магистраль вымерла. Мошкара билась о лобовое стекло машины. Пит сидел за рулем. Уэйн сверялся с картой.

Чаковы предки жили в Дрисколе. Совсем близко. Рядом с университетом Райса.

Уэйн зевал. Пит зевал. Они зевали по очереди. Перелет продолжался 18 часов — из Сайгона в Хьюстон — они пересекли шесть часовых поясов.

Они летели грузовым рейсом. Они сидели на ящиках. Питались консервированной кукурузой. Стэнтон взял машину — «форд» шестьдесят первого года выпуска — в Форт-Сэме.

Дерьмо, а не тачка. Без глушителя. Даже паршивенького кондиционера не имелось.

Стэнтон кое-что знал. Так сказал Пит. Пит сказал, что главное он утаил. Может, Чак здесь. Может, нет. Может, Чак в Богалусе.

С Бобом Релье — бывшим военным, нынешним клановским клоуном. Боб руководил подставным кланом. Его начальником был Уэйн-старший. Значит, он мог СМОТРЕТЬ.

Они свернули с главной дороги. Они колесили по закоулкам. Они включили дальний свет. Хьюстон состоял из неважнецкого вида кирпичных жилых домов и множества фонарей.

Стэнтон скинул им документы: данные Чака. Родителей Чака звали Фред и Эдвина. У них был «олдсмобиль» пятьдесят третьего года выпуска. Техасские номера: DXL-841.

Они нашли Кирби-стрит. Они нашли Ричмонд и резко повернули направо. Там — Дрискол — 1780/1800/1808.

Дом № 1815 оказался зданием из глазурованного кирпича. Не дворец, но и не лачуга. Два этажа, ни в одном окне нет света.

Пит припарковался. Уэйн взял два фонарика. Они вышли из машины, обошли дом, заглянули в окна, осмотрели двери.

Комариный писк. Уханье сов. Жужжание ос.

Уэйн осмотрел заднее крыльцо. Пит исследовал живую изгородь. Уэйн заметил блеск стали — Пит резко опустил фонарь.

Уэйн протянул руку. Уэйн схватил и вытащил предмет. Уэйн порезался.

Техасский номерной знак — спрятанный в кустах. Конечно же — DXL-841.

— Он поменял номера на машине предков, — сказал Пит.

— Давай заглянем внутрь. — Уэйн посасывал порезанные пальцы. — Может, найдем что-нибудь интересное.

Пит осветил заднюю дверь. Уэйн подошел ближе и присмотрелся. Порядок: один замок, плоский язык, большая скважина.

Пит прикрыл фонарь. Уэйн вытащил отмычки и занялся делом. Две не подошли. Третья — то, что надо. Она легко вошла внутрь.

Он надавил на отмычку. Повернул ее. Поддел язык замка.

Они распахнули дверь и вошли. Осмотрели пол и лестницу. Уэйн почувствовал запах плесени. Запах печеных бобов.

Они повернули налево. Зашли в гостиную. Зашли на кухню. Уэйн почувствовал тепло, которое оставалось здесь. Лунный свет пробивался сквозь жалюзи.

Пит опустил их. Уэйн включил свет. И вот…

Вода в раковине — темно-розовая — в ней разделочные ножи. Печеные бобы и плодовые мушки. Волосы в сливной решетке. Пятна на полу. Пятна возле холодильника.

Пит открыл его. Уэйн принюхался. Они увидели это.

Обрубки тел. Обрезки плоти. Голова мамочки в ящике для овощей.

74. (Богалуса, 21 июня 1965 года)

Он сидел на телефоне.

Мотель «Сияние» — прямые исходящие звонки. Уличный шум на заднем плане. Крики. Вопли выступающих. Ниггер! Черножопый! Ниггер! Мы преодолеем!

Теперь мы в БОМБалусе. Мы помним БОМБингем.

Он думал о загадке даже во сне. Он жил с этим. Он сбежал — к маршам и молитвенным собраниям, к сожжениям крестов. К дракам, и ругани, и воплям.

Он догадывался, что федералы следуют за ним. Он оставлял ложные следы. Он позвонил Карлосу и договорился о встрече. Он заезжал в Новый Орлеан.

Синий Кролик может оказаться здесь. И его брат — Белый. И доверенные лица Гувера. И федералы из местных.

Литтел пролистал записную книжку. Литтел занялся мотелями. Сегодня утром он позвонил в департамент по транспорту штата Техас. Он узнал данные Чака Роджерса.

Хьюстон, Дрискол-стрит. «Олдсмобиль». Техасские номера: DXL-841.

У него были данные. У него была комната. Он обзванивал мотели. Их здесь сорок два — если верить телефонному справочнику.

Он представлялся федеральным агентом. Он не сообщал, кто он. Он проверял регистрационные записи. Сделал девятнадцать звонков. Всюду «нет». Он звонил двадцатый раз.

— Вы уже второй коп, который звонит и спрашивает про эту машину. Правда, тот парень не назвал номера, сказал только, что техасские.

Он задумался над этим ответом. Он занимался КРОЛИКАМИ. Папа Кролик — Уэйн-старший. «Папа» знаком с Чаком. «Папа» командует Диким Кроликом. Дикий Кролик где-то рядом. Дикий Кролик в Клане.

Есть еще Синий Кролик. Он федерал. Кого еще интересует Чак?

Он обзванивал мотели. Двадцать восьмой звонок. Безрезультатно. Шум снаружи усилился — вопли «Ниггер! Черножопый!».

Литтел работал. Литтел обзванивал мотели. Литтел ничего не добился. Мотель двадцать девятый. Мотель тридцатый. Тридцать первый, тридцать второй, тридцать третий. Никаких результатов.

Мотель номер тридцать четыре.

— Вы уже второй, кто спрашивает про этого Роджерса и его машину, но я ничего не видел.

Мотель «Лунный луч», мотель «Жаворонок», мотель «Якорь» — безрезультатно. «Дикси», «Заводь», «Приют бунтаря».

— Канцелярия. Чем могу быть полезен?

— Специальный агент Браун, ФБР.

— Вы приехали урезонить этих идиотов? — рассмеялся парень.

— Нет, сэр. Я по другому делу.

— Жаль, а то…

— Я ищу белого мужчину на «олдсмобиле» 53-го года выпуска с техасскими номерами.

Собеседник рассмеялся:

— Среди сотрудников ФБР вы — главный везунчик. Тот, кого вы ищете, вчера заселился в комнату номер пять.

— Что? Повторите…

— У меня все записано. Чарльз Джонс, Хьюстон, штат Техас. «Олдсмобиль», седан 53-го года выпуска, PDL-902. На мой вкус, мерзкий сукин сын. Наверняка полощет глотку антифризом и чистит зубы бритвенным лезвием.

Машины еле ползли. Беспорядки сильно мешали движению.

Шествия на тротуарах. Дискуссии. Репортеры. Знаки и ответные знаки. Крикуны с могучими легкими. Обыватели, пришедшие поглазеть и посплетничать.

Свобода сейчас! Свободу Джиму Кроу! Ниггеры, убирайтесь домой! Победа будет за нами! — снова и снова.

Литтел был за рулем взятого напрокат автомобиля. Движение встало. Литтел припарковался и пошел пешком. По улицам сновали банды метателей яиц. Белые ребятишки кидались яйцами. Они швыряли их в негров. Они метили в тех, кто казался им федералом.

Литтел шел. Литтел уворачивался от яиц. Яйца попадали в демонстрантов. Яйца попадали в плакаты.

Яичные банды. Грузовики яйцеметателей. Яйцеметатели с «боеприпасами». Яйца свистели в воздухе. Бились о стены и машины.

Участники марша были одеты в плащи-дождевики. По клеенке стекал желток. Осколки сползали и падали на землю. Вокруг стояли копы. Копы уклонялись от яиц. Копы попивали «Нехи»[137] и колу.

Литтел шел. В него летели яйца. Литтел был очень похож на федерала.

Он свернул налево. Прошел мимо двух яичных лавок. Здесь собирались яйцеметатели. Здесь они вооружались. Здесь загружался яичный транспорт.

Литтел увидел: вот он — «Приют бунтаря».

Один этаж. Десяток комнат. Все окна выходят на улицу. Знамя и герб — неоновый Джонни-бунтарь. Парковка, пешеходная дорожка, отдельное здание для администрации.

Литтел взял в руку кредитку. Литтел пошел напрямик. Отыскал комнату номер пять. Постучал. Ответа не последовало. Ни машины снаружи, ни людей.

Он повернулся к улице. Он взялся за ручку двери и потянул на себя. Теперь — на ощупь. Косяк. Язык замка. Просунуть карточку и открыть замок.

Он сделал это. Дверь распахнулась. Он вошел и запер за собой дверь. Включил свет. Оглядел комнату.

Одна кровать. Ванная. Шкаф. Небольшой чемодан на полу.

Он вытряхнул содержимое чемодана. Одежда, принадлежности для бритья. Расистские памфлеты. Он проверил шкаф. Осмотрел полки. Нашел коробку с взрывателями — наполовину полную. Нашел «моссберг», «кольт» сорок пятого калибра и «магнум».

Он взял ружье и вынул патроны. Взял «кольт» и опорожнил магазин. Взял «магнум» и вытряхнул содержимое барабана. Затем приподнял ковер и спрятал патроны.

Он закрыл шкаф. Он выключил свет. Он сел. Он вытащил свой ствол и взвел курок.

Он прилег на кровать. Он устроился лицом к двери. Он принялся считать кроликов.

Он задремал и вытянулся. Он слышал голоса снаружи. Два слова — вернее, две фразы.

«Свобода» и «ниггер» — одни вопли перекрывали другие.

Солнце светило в окно — свет пробивался сквозь занавески — тени становились плотнее.

Литтел дремал. Литтел пошевелился и услышал вой сирен. Короткие гудки — машины в пробках.

Он встал. Он вышел на улицу. Обитатели мотеля сбились в кучу. Они кричали.

Кто-то сказал: «В церкви черножопых только что случился трах-тарарах».

Литтел сорвался с места. Свернул налево, пробежал два квартала, миновал яичные лавки. Его пальто распахнулось. Его пушка стала заметна. Яйцеметатели заметили его.

Они швырнули свои снаряды. Они попали в него. Они испачкали его брюки. Они попали в голову.

Он вылетел на главную улицу. Ему пришлось протискиваться сквозь толпу. Он не обращал внимания на яйца. Он не обращал внимания на плакаты.

Он поскользнулся. Он упал на яичную скорлупу. Он споткнулся. Какой-то мужлан толкнул его. Кто-то из демонстрантов пнул его.

Гудки. Сирены. Крики — дальше улица заблокирована. Повозки и люди с яйцами. Неотложки, силящиеся проехать.

Толпа зевак. Толпа демонстрантов. Медленно сползающиеся жирные копы. Они стучали по заграждению. Они кричали. Они толкались.

Литтел встал. Литтел отряхнул скорлупу. Литтел побежал дальше. Полицейские заметили его. Обменялись взглядами — ты только глянь на этого парня.

Литтел вытащил значок. Литтел вытащил ствол. Копы усмехнулись. Бойцы яичного фронта ухмылялись. Демонстранты сделали шаг назад.

Еще громче: вопли негров и белых. Гудки, сирены, крики.

Литтел схватил одного из яйцеметателей за грудки. Тот ухмылялся. Литтел приложил его мордой о дверцу грузовика. Потом — мордой об асфальт. Вставная челюсть хрустнула и вылетела изо рта.

Яйцеметатели отступили. Копы отступили и уперлись в демонстрантов. Копы смяли плакаты.

Литтел распахнул дверь грузовика. Отпустил тормоз. Машина покатилась и врезалась в фонарный столб. Неотложка вильнула и проскочила вперед.

Литтел сделал шаг назад. Яйца и плевки полетели в него.

Разрушения.

Обугленное дерево, мокрое дерево, мокрая грязь. Двое погибших — мальчик и его отец. Бомба взорвалась во время службы в 16:00. Взрыв разворотил пол. Доски настила встали дыбом. Скамьи разлетелись. Дерево было расколото в щепу.

Литтел был там.

Он видел труповозки. Видел убитых. Видел мальчишку, которому оторвало пальцы на ногах. Он видел пожарные машины и фургоны телевизионщиков. Он видел молодых клановцев.

Они держались стайкой. Они говорили о Клане. Они кривлялись перед камерами.

Литтел был там.

Он притягивал взгляды. От него воняло яйцами. Он был в скорлупе и засохших потеках от желтка.

Подошли участники марша. Подтянулись федералы. Демонстранты утешали пострадавших. Люди были в крови и слезах.

Медики таскали носилки. Медики таскали раненых. Труповозка увезла погибших.

Литтел последовал за ними. Литтел следил за разгрузкой. Люди шли медленно. Люди спотыкались. Мальчишка вцепился в то, что осталось от его стоп.

Больница была старой и задрипанной. Табличка гласила: «Только для цветных».

Литтел смотрел. Федералы смотрели на него. Медсестры везли стойки для капельниц. Женщина упала. Мальчишка с оторванными пальцами бился в конвульсиях.

Литтел отправился в винный магазин и купил пинту хорошего виски.

75. (Богалуса, 21 июня 1965 года)

По радио — злобный треп.

«Кому нужны эти черножопые?» и «Ниггеры, проваливайте в свою Африку». Привязчиво. Крутые фразочки. Клан — это круто.

Пит вжался в сиденье. Уэйн смотрел на дверь. Комната номер пять — мотель «Приют бунтаря».

Чака там не было. Пит был прав. Чак свалил в Богалусу. Чак нашинковал своих стариков и увел их машину. Чак смотался сюда.

Они перевернули все в доме, но не нашли никаких зацепок. Они отправились на восток. Они обзванивали мотели и нашли Чака.

Они торопились. Они едва двигались от усталости — не спали с тех пор, как покинули Сайгон. Они остановились в Бомонте. Приняли амфетамин. Это вернуло их к жизни.

Пит рассказал Уэйну об убийстве. Пит ничего не утаил.

Он назвал имена. Он раскрыл подробности. Он рассказал обо всем. Чем практически взорвал Уэйну мозг. Он обрисовал далласскую историю Уэйна.

Уэйн хвалил отца. Уэйн-старший давал деньги. Уэйн-старший занимался подставными кланами. Сейчас Уэйн-старший командовал Бобом Релье.

Пит сказал: Уэйн-старший командует ТОБОЙ.

Музыка по радио: Одис Кокран, «Кун хантерс», Неугомонный Рой.

Уэйн покрутил ручку настройки. Уэйн поймал новостной канал.

— Участники демонстрации в защиту гражданских прав заявили, что взрыв бытового газа в негритянской церкви неподалеку от Богалусы является «взрывом бомбы». Представитель Федерального бюро расследований утверждает, что улики, собранные на начальном этапе расследования, указывают на взрыв бытового газа, причиной которого стала неисправность трубопровода.

Пит выключил радио.

— Это федералы. Они добрались и до радио.

Уэйн проглотил две таблетки.

— Они знают, что это — дело рук Боба.

Пит закинулся триптамином. Отчего его лицо покраснело.

— Они что-то чуют и хотят прикрыть свои задницы. Я не просил его об этом, никто не хотел, чтобы он это делал, но он решил, что может себе позволить. Если они хотели чего-то в этом роде, его не тронут, но попросят больше такого не делать.

Уэйн смотрел на двери. Над ними плясали огоньки. Проход светился синим.

— Ты думаешь, Боб с Чаком заодно?

— Надеюсь, что нет. — Пит размял костяшки пальцев. — Не хочу убивать федерала, который связан с твоим папочкой.

Уэйн забрал у него триптамин.

— Мне не нравится порядок событий. Чак получает письмо, Чак летит домой и режет своих стариков. Дневник наверняка у него, и он мог рассказать Бобу об убийстве.

— Вот мы и расспросим его об этом. — Пит похрустел пальцами.

Уэйн закинулся триптамином. Подъехал «олдс». Пит посмотрел на номера: PDL-902.

Из машины выбрался Чак. Чак ковырялся в зубах и выглядел довольным. Чак вошел в комнату номер пять.

— Он один, — заметил Уэйн.

Пит проглотил две таблетки амфетамина. Уэйн взял оружие. Пит закрепил глушители. Они задрали рубашки. Сунули пушки за пояс и спрятали рукоятки.

Коридор был ужасен — абсолютная безвкусица. Уэйн толкнул дверь. Заперто. Пит налег плечом. Косяк треснул. Замок не выдержал. Они ввалились внутрь вместе с дверью. Вот эта сраная комната — но где же Чак?

Чак выскакивает из шкафа. У Чака две пушки. Он целится и стреляет. Два щелчка. Чак очень удивлен. Чак чуть не обделался.

Пит бросился на него. Пит схватил его. Пит повалил его на пол. Уэйн захлопнул дверь. Уэйн бросил наручники. Пит поймал их.

Чак пытался ползти. Чак пытался бежать. Пит вцепился ему в волосы. Пит приложил его головой об пол.

Уэйн надел на него наручники. Пит поднял его. Пит шарахнул его об стену. Удар получился весомым. На стене остались следы. Чак рухнул на пол.

Уэйн присел рядом.

— Ты рассказал Бобу о том, что было в Далласе?

— Я рассказал твоему папочке, что ты — мерзкий ублюдок. — Чак сплюнул кровь.

— Это вы с Бобом устроили взрыв в церкви?

Чак пускал слюни.

— Спроси у Папочки Кролика. Передай ему, что Дикий Кролик — его хороший мальчик.

Пит взял электроплитку. Пит включил ее. Спираль стала накаляться.

— Где записи, которые нашли твои родители? — спросил Уэйн.

— Дикий Кролик говорит: да пошел ты! — Чак намочил штаны. — Папочка Кролик говорит, что он твой папочка.

Пит бросил плитку на пол. Она упала спиралью вниз. Она подпалила Чаку волосы.

Чак завизжал. Спираль шипела.

— Ладно! — заорал Чак.

Уэйн поднял плитку. Уэйн взял подушку. Уэйн взлохматил волосы Чака.

Чак брызгал кровью. Чак брызгал слюной. Чак бился головой об пол.

— Я… ничего… не говорил… Бобу. Я… Я сжег эти записки.

Пит взглянул на Уэйна. Уэйн включил радио. Уэйн принялся подпевать Неугомонному Рою:

— Белый знает, что делает Лютер, дружок, когда летом он ест сочной дыни кусок, когда зубы вонзает он в сладкий пирог…

Уэйн вытащил пушку. Пит вытащил пушку.

— Нет, умоляю, — заскулил Чак.

Скрипнула дверь. Косяк снова затрещал и раскололся. В комнату вошел Уорд Литтел.

Заляпанный присохшими яйцами. Пьяный в стельку. Он был страшен. От него разило перегаром.

— Т-твою мать, — прошептал Пит.

— Господи Иисусе, — пробормотал Уэйн.

Уорд выключил музыку. Уорд подошел к Чаку. Чак обделался. Чак трясся.

— Дикий Кролик, — сказал Уорд.

Чак зашелся в кашле. Чак стучал зубами.

— Дикий Кролик получил от федералов родосл…

Уорд вытащил пистолет. Уорд выстрелил Чаку в лицо.

Часть IV Принуждение Июль 1965 — ноябрь 1966

Вставка: документ 2.07.65.

Внутренняя служебная записка. Директору от Синего Кролика.

Тема: операция «Черный кролик». Пометки: «Первый уровень секретности» / «Лично в руки» / «После прочтения сжечь».

Сэр,

касательно взрыва в церкви и связанных с ним событий в Богалусе, штат Луизиана.

Отправленные на место происшествия сотрудники завершили внутреннее расследование. Они доложили мне устно, не представляя официальных отчетов, и подтвердили официальное заключение департамента полиции Богалусы: «случайный взрыв» был вызван утечкой бытового газа. Это заключение станет официальным вердиктом по данному делу. Это важно для дальнейшего успеха направления «БЕЛАЯ НЕНАВИСТЬ» ОПЕРАЦИИ «ЧЕРНЫЙ КРОЛИК».

Я разговаривал с ДИКИМ КРОЛИКОМ. Его заверения в непричастности к взрыву были неубедительны. Я напомнил ему о недопустимости подобных действий и предупредил, что такие инциденты не должны повторяться в дальнейшем. ДИКИЙ КРОЛИК выглядел испуганным и не стал возражать мне. Следует отметить, что на его руках имеются множественные синяки и ссадины. Похоже, недавно он подвергался избиению.

ДИКИЙ КРОЛИК отказался говорить что-либо по поводу следов от побоев и своего общего состояния. Я попытался разузнать, не находился ли его вьетнамский коллега, Чарльз Роджерс, в городе во время происшествия. Это вызвало у ДИКОГО КРОЛИКА заметное беспокойство. Следует отметить, что расчлененные тела пожилых родителей Роджерса были найдены 23 июня в их доме в Хьюстоне, штат Техас. Роджерс (местонахождение которого остается неизвестным) является основным подозреваемым в двойном убийстве. Я проверил списки лиц, прибывших из Вьетнама в США за две недели до предполагаемой даты смерти. Мне удалось выяснить, что Роджерс прилетел из Сайгона в Хьюстон 15 июня. В его багаже были в том числе взрывчатые вещества. Я полагаю, что Роджерс привез взрывчатку для совершения теракта и ДИКИЙ КРОЛИК помогал ему в осуществлении описанных несанкционированных действий.

Кроме того, следует отметить, что местные агенты заметили КРЕСТОНОСЦА в негритянской больнице через некоторое время после происшествия. Он выглядел крайне растерянно и неопрятно. Я изучил записи о внутренних авиарейсах и аренде автомобилей и обнаружил, что КРЕСТОНОСЕЦ прилетел из Лас-Вегаса в Новый Орлеан, а затем отправился в Богалусу. Я полагаю, что в Новом Орлеане он встречался со своим заказчиком, Карлосом Марчелло, после чего воспользовался близостью Богалусы.

Я считаю, что поездка КРОЛИКА-КРЕСТОНОСЦА в Богалусу полностью соответствует его амплуа. Неудивительно, что он захотел лично посмотреть на запланированную акцию в поддержку гражданских прав. Пожалуйста, ответьте по поводу КРОЛИКА-КРЕСТОНОСЦА.

С уважением

СИНИЙ КРОЛИК

Вставка: документ

6.07.65.

Внутренняя служебная записка. Синему Кролику от директора.

Тема: операция «Черный кролик». Пометки: «Первый уровень секретности» / «Лично в руки» / «После прочтения сжечь».

СИНИЙ КРОЛИК,

сделайте все возможное для официального признания имеющегося вердикта по делу о взрыве в Богалусе. Позвольте ДИКОМУ КРОЛИКУ взять на себя ответственность за «взрыв». Таким образом мы добьемся роста доверия к новой ячейке Ку-клукс-клана. Продолжайте удерживать ДИКОГО КРОЛИКА от совершения актов насилия за пределами оговоренной сферы действий.

Согласен, присутствие КРОЛИКА-КРЕСТОНОСЦА в Богалусе полностью соответствует его роли, несмотря на причиняемое им беспокойство. КРОЛИК-КРЕСТОНОСЕЦ тесно связан с Питом Бондюраном, который, в свою очередь, является близким приятелем Чарльза Роджерса.

Такое стечение обстоятельств беспокоит меня. Направьте агентов, базирующихся в Лос-Анджелесе и Неваде, по следу КРОЛИКА-КРЕСТОНОСЦА. Организуйте проверку почты и бытовых отходов в местах его проживания в Лос-Анджелесе и Лас-Вегасе.

Вставка: документ

8.07.65.

Внутренняя служебная записка. Директору от Синего Кролика.

Тема: операция «Черный кролик». Пометки: «Первый уровень секретности» / «Лично в руки» / «После прочтения сжечь».

Сэр,

я разговаривал с БЕЛЫМ КРОЛИКОМ. Он сообщил, что скоро отправляется в Лас-Вегас. Стоит ли устраивать его встречу с КРОЛИКОМ-КРЕСТОНОСЦЕМ, чтобы выяснить, что у последнего на уме?

С уважением

СИНИЙ КРОЛИК

Вставка: документ

10.07.65.

Внутренняя служебная записка. Синему Кролику от директора.

Тема: операция «Черный кролик». Пометки: «Первый уровень секретности» / «Лично в руки» / «После прочтения сжечь».

СИНИЙ КРОЛИК,

да. Организуйте встречу БЕЛОГО КРОЛИКА с КРОЛИКОМ-КРЕСТОНОСЦЕМ во время его пребывания в Лас-Вегасе.

76. (Порт-Салфур, 14 июля 1965 года)

Претенденты: Гаспар Фуэнтес, Мигель Диас Арредондо. Кубинцы, противники Бороды.

Флэш плавал на Кубу. Флэш нашел их и вывез. Флэш гордился их талантами. Их убогим английским. Флэш утверждал, что у них «стальные» яйца.

Место действия: хибара из шлакоблоков. Два электрических стула — с ремнями и колпаками — купленные в тюрьмах Анголы. Динамо, провода, детектор лжи.

Флэш пристегнул Фуэнтеса к стулу. Лоран Г. пристегнул Арредондо. Уэйн и Месплед смотрели.

Снаружи были слышны выстрелы. Солдаты стреляли по мишеням. Южный лагерь «Тигр». Обиталище беженцев — шестидесяти мужиков, работающих на Кубу, воюющих за Кубу, снабжаемых доходами от торговли наркотиками.

Флэш закрепил самописцы. Лоран накачал манжеты. Уэйн смотрел. Уэйн клевал носом.

Мы в Порт-Салфуре. Чуть-чуть севернее — Богалуса.

Литтел застрелил Чака. Литтел напился. Литтел поклялся больше не брать в рот ни капли.

Пит его успокоил:

— Я избавлюсь от Чака и поговорю с Диким Кроликом. Дикий Боб нынче федерал и марионетка Уэйна-старшего.

Флэш включил полиграфы. Лоран начал опрос.

— Ты пьешь воду? Твоя рубашка синего цвета? Ты ненавидишь Фиделя Кастро?

Игла прыгает — коротко — без обмана.

Они катались с Чаком. Они нашли болото. Они выкинули туда тело. Покойный стал добычей крокодилов. Уэйн и Пит смотрели.

Уэйн побывал в госпитале. Видел пострадавших при взрыве. Видел мальчика без пальцев.

Картинки. Дополнительные кадры. Холодильник, родители Чака, зубастые крокодилы.

Флэш смотрел на детектор лжи. Лоран проводил опрос.

— Ты шпион? Ты служишь в кубинских войсках?

Игла прыгает — коротко — без обмана.

Флэш улыбался. Лоран улыбался. Месплед встал и похлопал в ладоши.

Они освободили претендентов. Они обняли их. Фуэнтес обнял Уэйна. От Фуэнтеса несло бриолином. Арредондо обнял Уэйна. Арредондо вонял дешевым шампунем.

Взгляды блуждали. Эй — пора пообедать — давайте приготовим что-нибудь на электрическом стуле.

Они напрягли извилины. Флэш притащил сосиски. Лоран приволок солонину.

Они сложили все это. Они плотно набили колпаки и врубили ток. Посыпались искры. Мясо зашкворчало. С колпаков капал жир.

Мясо плохо прожарилось. Идея была отличная. Реальность оказалась намного хуже.

Месплед принес горчицу. Флэш принес хлеб.

77. (Лас-Вегас, 16 июля 1965 года)

Свечи — целых сорок пять.

Пит задул их. С первой попытки. Барби нарезала торт.

— Загадывай желание, только не про Кубу.

Пит рассмеялся:

— Уже.

— Поделись.

— Нет. Так не сбудется.

Барби включила кондиционер. В номере стало прохладно.

— Это что-то касающееся Кубы?

— Не скажу.

— Вьетнама?

Пит лизнул глазурь.

— Вьетнам — не Куба.

Барби почесала кота.

— Почему?

Пит глотнул кофе.

— Слишком большой, слишком грязный, слишком много техники. Там есть вертолеты с прожекторами на брюхе, которые способны осветить кусок джунглей площадью в пару квадратных километров. Там знают, что такое ковровые бомбардировки и напалм. Там полно скользких мелких типов в черных пижамах, которые партизанят вот уже пятьдесят гребаных лет.

Барби закурила сигарету.

— Куба шикарна, да. Больше соответствует вкусам империалиста.

Пит рассмеялся.

— Ты разговаривала с Уордом.

— Хочешь сказать, я говорю его словами?

Пит похрустел костяшками пальцев. Кот устроился у него на коленях.

— Флэш притащил из поездки двоих парней. Они грабили казино и убивали крупье. В Гаване для этого требуется смелость.

— Для убийства безоружных людей?

Пит рассмеялся:

— В казино работают ребята из народного ополчения.

Барби улыбнулась:

— Это меняет дело.

Пит поцеловал ее.

— Никто не умеет осуждать так, как ты. Это одна из десяти тысяч причин, почему мы можем жить вместе.

Барби прогнала кота. Барби обняла его колени.

— Уорд сказал, что ты позволил мне повзрослеть.

Пит улыбнулся.

— Уорд — тот еще тип. Ты думаешь, что знаешь его, a потом он откалывает очередной номер.

— Например?

— Ему небезразличны люди, от которых, в сущности, никакого толку.

— В смысле?

— Он разузнал кое-что о Ку-клукс-клане. И сделал то, на что, пожалуй, больше никто и не был способен.

Барби улыбнулась:

— Даже ты?

Пит кивнул:

— Я помог ему ускользнуть через черный ход. Подключил одного парня из наших и установил некоторые правила.

Барби потянулась. Кот вцепился когтями в ее юбку.

— Я обедала с Уордом. Он был обеспокоен. Он видел, как Джейн копалась в его бумагах.

Пит встал. Пит разлил свой кофе. Ч-черт!

Пит отправился в Лос-Анджелес. Он взял с собой Милта Ч. — чтобы веселее было. И арендованную машину, чтобы не жалко было загнать.

Он чувствовал: Джейн лжет. Она — подсадная утка. Карлос подослал ее к Уорду.

Он позвонил Фреду Оташу. Он расспросил его — что тебе известно? Фред кое-что рассказал о Дэнни Брювике — бывшем муженьке Арден-Джейн. Дэнни занимается лодками. У него фальшивое имя. Он держит прокатную контору — «где-то в Алабаме».

Карлос жил в Новом Орлеане. Алабама была совсем рядом.

Пит наблюдал за зданием. Милт ковырялся в носу. Уорд был в Чикаго. Сэм Джи звал его к себе. Арден-Джейн была наверху.

Милт закурил.

— Тусовка Синатры шастает по Вьетнаму. Фрэнк щупает узкоглазых красоток. Дино пьян в жопу. Так что забредает на территорию Вьетконга. К нему подходит узкоглазый коротышка. Дино говорит: «Отведите меня к главному». Коротышка переспрашивает: «Ки, Мао или Хо Ши Мину?» Дино говорит: «Пацан, потанцуем потом. А сейчас отведите меня к главному».

Пит заржал. Пит не спускал глаз со здания.

Милт пускал дым колечками.

— Я делаю рекламу на ТВ с Сонни: «Такси „Тигр“, лучшее в Вегасе. Звони сейчас, или я поимею твою подружку».

Пит гоготал. Пит смотрел на здание. Милт сбросил туфли — проветривал ноги.

— У нас есть несколько должников. Не вижу смысла в выдаче «белого» в кредит.

— Я позабочусь об этом.

— Давай используем Сонни. Смотри, ему нравятся шубы, он всегда покупает их своим девкам, а «Ослина» Дом недавно ограбил меховой салон в Рино. Прикинь, Сонни поможет нам получить деньги, а мы расплатимся с ним мехами.

Пит расхохотался:

— Милт, прекрати.

Пит заметил, как Джейн вышла из отеля.

Швейцар улыбается. Подгоняет ей машину. Джейн садится и уезжает. Пит преследует ее. Они едут в сторону побережья: сначала на запад по Уилшир, затем на юг по Бунди, затем снова на запад по бульвару Пико. Пит держит дистанцию. Джейн перескакивает с полосы на полосу. Джейн забирает вправо и останавливается.

Ага: Банк Америки — отделение в западном Вегасе.

Джейн вышла из машины и скрылась в здании банка.

Милт посмотрел на нее:

— Красивые ноги. Я бы попробовал с ней закрутить романчик.

Пит закурил. Милт последовал его примеру.

— Так кто она такая? Ты звонишь мне в пять утра. Говоришь: «Поехали в Лос-Анджелес» — и ничего не объясняешь. Мне начинает казаться, что ты просто решил развлечься.

Джейн вышла и направилась к телефону рядом с парковкой. В руке у нее был мешок с деньгами. Она набрала «ноль». Она кидала монеты в щель. Говорила, слушала, прикрывала микрофон ладонью. Разговор затянулся.

Пит смотрел на нее. Пит считал время: пять минут, шесть, восемь.

Милт зевнул:

— Мне становится интересно. Непохоже, что в ее норке нет телефона.

Десять минут, двенадцать, четырнадцать.

Она вешает трубку. Она садится в машину и трогается.

Пит возобновляет слежку. Они едут в обратном направлении: на восток по Пико, на север по авеню Ла-Бреа, снова на восток по Беверли, снова на север по Розмор-авеню.

Здесь она сворачивает налево, к мотелю «Алжир». Здание из белого камня, подделка под мечеть.

Она припарковалась. Она вошла в здание — с папкой в руке. Окна там были больше. Все хорошо просматривалось. Она подозвала служащего. Она передала ему папку.

Милт сказал:

— Пахнет неприятностями. У Карлоса в этой конторе есть доля.

Пит сказал:

— Я знаю.

Он взвесил факты. Перетасовал их. И разложил пасьянс: у Карлоса есть доля. У Карлоса контрольный пакет. Это Карлос нанял команду киллеров.

Пит отправился в такси «Тигр». Он отрепетировал свой номер. Изобрел историю для отвода глаз. Он позвонил в полицию.

Трубку взял клерк:

— Полицейская информационная сеть. Ваше имя?

Пит прокашлялся:

— Сержант Питерс, полицейское управление Лос-Анджелеса. Мне нужна информация о звонке с телефона-автомата.

— Время, место и номер автомата, пожалуйста.

Пит взял ручку.

— 13:16, сегодня. Номер неизвестен, но автомат находится рядом с Банком Америки по адресу 14229, бульвар Вест-Пико, Лос-Анджелес.

Клерк прокашлялся:

— Пожалуйста, подождите.

Пит ждал. Пит наблюдал за игрой. «Ослик» Дом бросал кости и похотливо поглядывал на парней. «Ослик» Дом поправлял свое хозяйство.

На линии послышались помехи. Клерк прокашлялся:

— Это был междугородный звонок. Соединение было с лодочным прокатом в Бон-Секоре, штат Алабама.

78. (Чикаго, 19 июля 1965 года)

Сэм ворчал:

— Кормежка — дерьмо, вдобавок вши и геморрой.

Сэм едва не орал. Комната для встреч с адвокатом так и гудела. У вшей — три пары ног. И крылья. И клыки, как у Годзиллы.

Литтел потянулся. Он сидел на скрипучем стуле. И беспрестанно ерзал.

Сэм сказал:

— Сегодня утром в тарелке кукурузных хлопьев я нашел какого-то жучка. У него размах крыльев, как у «Лайтнинга». А виноват ублюдок, который составил списокгребаных присяжных, — сука Бобби Кеннеди.

Литтел постучал ручкой по столу:

— Через десять месяцев вас выпустят. Когда истечет срок правомочий большого жюри.

Сэм почесал руки:

— Я не доживу. Проклятые насекомые меня сожрут.

Литтел засмеялся. Сэм почесал ноги.

— Во всем виноват Бобби. Если этот козел решит баллотироваться в президенты, он горько пожалеет об этом. Попомни мое слово.

Литтел покачал головой:

— Он больше не станет вам докучать. Теперь у него полно других дел.

— Верно. Теперь он любится с ниггерскими борцами за свободы и права, правда, это не означает, что на нас у него уже не стоит.

По столу пополз клоп. Сэм прихлопнул его.

— Один готов. Не будешь плодиться, ублюдок.

Литтел откашлялся:

— В Вегасе все идет по плану. У нас есть голоса комиссии и законодателей. В течение следующего года мистер Хьюз получит свои деньги.

Сэм почесал ноги:

— Жаль, Джимми этого не увидит.

— Могу постараться, чтобы его посадили уже после.

Сэм чихнул:

— Отмечать будет по пути в Левенуэрт. Мы будем пинать под зад Говарда Хьюза, а Джимми — сушить сухари для десятилетней отсидки.

— Вроде того.

Сэм чихнул:

— Выкладывай же. Вечно ты тянешь кота за яйца.

Литтел подался вперед:

— Поговаривают, что в Чикаго ты уже не главный. Что ты подсадная утка федералов и Минюста. Что тебе пора валить в Мексику и рулить делами оттуда. Хотят, чтобы ты налаживал дела на латиноамериканском фронте и помогал нам в разработке стратегии возвращения казино, оставшихся за границей, — чем мы планируем заняться, как только продадим мистеру Хьюзу наши отели.

Сэм почесал шею, руки, яйца. Выпрыгнул клоп. Сэм поймал его и раздавил.

— Хорошо, согласен. Я знаю, что такое «с концами», и чую перспективы.

Литтел улыбнулся. Сэм принялся раскачиваться на стуле.

— У тебя по-прежнему хитрый вид. Давай выкладывай, пока не чешется.

Литтел поправил галстук:

— Я хочу устроить юридическое обеспечение выкупа контрольных пакетов по плану отмывания средств пенсионного фонда, помогать при переговорах о выкупе зарубежных казино, а потом уйти на покой. Скоро я официально попрошу об этом Карлоса, но сперва мне хотелось бы получить ваше благословение.

Сэм улыбнулся, поднялся и, подражая уличному миму, разбрызгал вокруг «святую воду» и совершил шуточную евхаристию. Изобразил «крестные стояния».

— Не возражаю. Если напоследок выполнишь еще одну просьбу.

— Говорите какую.

Сэм оседлал стул:

— На выборах шестидесятого нас здорово нагрели. Я купил Джеку Западную Вирджинию и Иллинойс, а он натравил на нас своего ублюдочного братца. Ладно, против Джонсона я ничего не имею, но он любит ниггеров и, скорее всего, не станет баллотироваться в шестьдесят восьмом. Так вот, мы намерены усиленно помогать нужному кандидату, при условии что он освободит Джимми и поможет нам еще кое в чем, и мы хотим, чтобы этим занялся ты.

Литтел вдохнул. Литтел выдохнул. Литтел едва не упал в обморок.

— Господи Иисусе.

Сэм почесал руки.

— Нам нужно, чтобы двадцать пять процентов наших инвестиций вносил Говард Хьюз. Мы хотим, чтобы «наш» кандидат проводил «политику невмешательства» в дела пенсионного фонда и спускал на тормозах любые поползновения федералов в нашу сторону. И еще — чтобы его внешняя политика не допускала вмешательства в дела тех стран, в которых располагаются наши казино, вне зависимости оттого, «правое» или «левое» там правительство.

Литтел вдохнул. Выдохнул. Он ощутил жуткую слабость.

— Когда?

— На предварительных выборах шестьдесят восьмого, ну или около того. На съезде партии, или как они там зовутся.

Прыгнуло насекомое. Сэм поймал его на лету и раздавил.

— Не будешь плодиться, урод.

Столбики цифр: прибыль, накладные расходы, дебет-кредит.

Литтел их просматривал и внимательно изучал. Делал пометки. Работал за столом на террасе. Открывавшийся оттуда вид успокаивал. Озеро Мичиган — дивной красоты.

Отель «Дрейк» — номер с двумя спальнями — за счет Сэма Джианканы.

Литтел изучал свои записи. Перед глазами прыгали циферки: деньги, данные в долг, инвестиции, возвраты.

Бизнес-цели. Финансируемые из Фонда. Потенциальная добыча — бизнес можно будет прибрать к рукам. Давайте настроим казино за границей. Давайте купим президента и будем диктовать политику. Давайте отыграемся за шестидесятый. Давайте увеличим ставки. Давайте минимизируем риск. Давай подосрем странам с «левым» руководством.

Хотя странно — мафия всегда поддерживала «правых» — их легче было купить.

Солнце жарило улицы Чикаго. На озерной глади — рябь от ветра. Литтел принялся изучать свои судебные записки.

Апелляции — пускай Джимми еще побудет на свободе. Дело о пакете акций — Дракуле нужны бабки. Дерьмовая работенка. Монотонная и смертельно скучная.

Он поднялся. Потянулся. И принялся смотреть на Лейк-Шор-драйв. На светящиеся потоки фар.

Вчера он ходил в банки. Снял деньги, выписал чеки, отправил их по почте. После долгих колебаний позвонил Бейярду Растину. И солгал по поводу Богалусы. Чтобы защитить — себя. И Пита с Уэйном.

Он читал новости в газетах. Взрыв в церкви везде называли «несчастным случаем». Ни про Чака, ни про Дикого Кролика нигде не писали.

Он позвонил Бейярду и подтвердил: да, в новостях говорят правду. Взорвалась газовая труба. Приплел «информированный источник». Бейярд выразил благодарность. Он лгал. Делал это умело. Правда, наверное, слишком поздно.

Церковь-то уже взорвали. Напоследок придется платить долги — своим убитым и покалеченным.

Он видел раненых. Его видели федералы. Они могут стукнуть мистеру Гуверу. Он напился и застрелил Чака. Потом протрезвел. Но все еще хотел выпить. Неоновые вывески ликеро-водочных магазинов все еще манили его.

Он убил Чака. После чего проспал двенадцать часов. Проснувшись, четко понял: пора уходить. Завязывать с преступным миром. Бросать все и бежать при первом же удобном случае.

Сэм сказал: да. Сэм благословил его. Правда, с одной оговоркой. Так же и Карлос. Мог согласиться, но со своей оговоркой.

Он служил мистеру Гуверу. Они с ним были заодно. Это он породил Черного Кролика. И Дикого Кролика. И погибших, и раненых. Запоздалая расплата. И явно недостаточная.

Озеро так и сверкало. Он видел штаговые огни яхт. И оркестрики, игравшие танцевальную музыку. И женщин.

С Джейн все стало плохо. Джейн оказалась хитрее, чем он. Она узнала о нем раньше, чем он узнал ее. Она знала, что он крал и прикарманивал деньги. И чей голос он слушал по ночам.

Она рылась в его бумагах. Он застал ее за этим занятием. Оба отступили. Не стали обсуждать эту тему. Оба постарались избежать конфронтации.

У Джейн были планы. Он это знал. Возможно, она захочет навредить ему. Или использовать. Или узнать получше, а уж тогда…

Это напугало его. Это его тронуло. Он стал желать ее еще сильней.

Совсем вблизи от берега проплыл прогулочный катер. Послышались звуки музыки. Мелькнуло голубое платье. Такие носила Дженис.

Она все еще не стеснялась в выражениях. С ней было все еще хорошо: ее рассказы и здоровый секс. Она рассказывала про Уэйна-старшего. С довольно жуткими подробностями. Уэйн-старший — Папа Кролик. Она презирала его. Но все еще не могла от него избавиться.

Катер уплыл. Исчезло голубое платье. Литтел позвонил в «Пески». Дженис не было дома. Литтел позвонил на базу — проверить, не было ли ему сообщений. Оказалось — были.

Позвонить Лайлу Холли — он там-то и там-то. Белый Кролик тебя ищет.

Литтел записал номер. Но сразу звонить не стал. Заправил ленту в магнитофон, приготовился сделать запись.

Сэм напугал его. Сэм ругался на чем свет стоит. Бобби ублюдок, он еще пожалеет.

Литтел стал вспоминать: Чикаго, 1960 год — «Призрак» любит Бобби; Чикаго, 1965 год — Бобби живет на пленке.

79. (Лас-Вегас, 20 июля 1965 года)

«Тигр» работал на полную катушку.

Сонни осаждали журналисты — скажите что-нибудь — поругайте этого придурка, Кассиуса Икса. Сонни не обращал на них внимания. Сонни хлестал «Чивас Регал». Сонни гладил норковый мех.

«Ослина» Дом украл норковые шубы. Он слишком много болтал. «Я граблю меховые магазины. Я трахаюсь с Сэлом Минео. Я имею в жопу Рока Хадсона».

Его дружок явно грустил и притворно побранивал Дома. Промышлял он сутенером проституток-трансвеститов.

Уэйн и Барби наблюдали за ними.

Дом принимал вызовы. Его дружок распределял заказы. Полдень — клиентов хоть отбавляй. Сонни купил норковые рукавицы. Норковый бандаж и наушники.

Какой-то писака спросил:

— Меха краденые?

Сонни немедленно ответил:

— Мозги у тебя краденые, а меха мои.

Еще один писака поинтересовался:

— А почему вы не боретесь за гражданские права?

Сонни ответил:

— Потому что у меня нет железной задницы.

Журналюги заржали. Уэйн заржал. Барби вышла на площадку и принялась глотать таблетки. И запивать, жадно глотая «Севен-ап» из бутылки.

Уэйн вышел и направился к ней.

— Пит скоро вернется. Стоит ему уехать, как ты тут же глотаешь «колеса».

Барби отступила на шаг:

— На себя посмотри, прежде чем осуждать других.

Уэйн подошел к ней:

— Посмотри на тех, кому мы продаем.

— Это ты посмотри на меня. Я что, похожа на шлюху-наркоманку, созданную вашим зельем?

— Смотрю. И вижу морщины, которых не было год назад.

Барби рассмеялась:

— Еще бы. Я пятнадцать лет якшаюсь с уголовниками!

Уэйн отступил на шаг:

— Ты уклоняешься от разговора.

— Нет. Просто хочу сказать: я знаю эту жизнь лучше тебя — потому что дольше в ней варилась.

— Скажи это Питу. Он не поверит, но все равно скажи.

Барби подошла ближе:

— Это ты повязан с ними, не я. Повязан — и все еще не знаешь, как с ними работать.

Уэйн подошел к ней совсем близко. Так, что они столкнулись коленями. Уэйн почувствовал запах ее мыла.

— Ты просто злишься — оттого, что тебе нет среди них места.

Барби отступила на шаг:

— Тебе придется делать такое, с чем ты не сможешь примириться.

— Может, уже пришлось.

— То ли еще будет. Может, ты станешь делать штуки и похуже — исключительно ради того, чтобы доказать: я могу.

Испытание.

Четверо торчков, которые не хотят платить. Коллекторский дебют Сонни.

Торчки оккупировали подвал церкви. Поселились там самовольно — на правах скваттеров. Их пастор кололся демеролом.

За рулем сидел Уэйн. Сонни чистил ногти карманным ножичком и прихлебывал виски. Западный Вегас жарился на солнце. Народ плескался в детских прудиках и зависал в машинах — там были кондиционеры.

Уэйн сказал:

— В Сайгоне я убил цветного.

Сонни ответил:

— А я замочил белого в Сент-Луисе.

Вот церковь — неприглядного вида строеньице, обшарпанное, как после пескоструйной обработки. И — с ума сойти — неоновая вывеска! Руки, сложенные в молитве, и кресты. И Иисус, бросающий игральные кости.

Они припарковались и побрели к двери подвала. Подобрав ключ, открыли дверь и вошли.

Увидели четверых наркоманов — те балдели на автомобильных креслах, явно свинченных со старого «кадиллака». Увидели ложки и спичечные коробки, шприцы и жгуты для вен, пакетики с порошком и белые следы.

Стереосистема и пластинки — сплошные церковные песнопения.

Торчки откинулись на сиденьях — ловили Дерматиновый Приход. И тут они увидели Сонни и Уэйна. Захихикали, заржали, завздыхали.

Уэйн сказал:

— Давай.

Сонни свистнул и затопал ногами. Сонни ворвался в страну Дерматинового Прихода.

— Даю вам, ублюдкам, десять секунд на то, чтобы покинуть храм Божий и заплатить нам долг.

Один торчок захихикал. Его приятель почесался. Второй приятель хмыкнул. Третий зевнул.

Уэйн включил стереосистему, вытащил пластинку из конверта и поставил на нее иглу. Взвыла восторженная музыка — хорал Кроудэдди, ни больше ни меньше.

Уэйн сказал:

— Пошел!

Сонни пнул кресла и вытряхнул из них нариков. Те поплюхались на пол и принялись извиваться и повизгивать — прощай, Дерматиновый Приход.

Сонни выдал им пинка. Сгреб за шиворот — и снова расшвырял по полу. «Уронил» им на головы автомобильные кресла.

Они завизжали и закричали. А когда пошла кровь, взвыли.

Сонни отвесил каждому по оплеухе и вывернул им карманы. Повыбрасывал найденный там мусор. Один вывернул карманы сам. Второй принялся умолять о пощаде.

Сонни поднял его в воздух — и швырнул на пол. Пнул и наклонился, чтобы послушать его мольбы.

Сонни встал и улыбнулся. Подал знак Уэйну. Звук хорала все нарастал. Уэйн вырубил стереосистему.

Сонни с улыбкой сказал:

— Еще весной Уэнделл Дерфи держал проституток-нелегалок в калифорнийском Бейкерсфильде.

80. (Бон-Секор, 22 июля 1965 года)

Вот и катера — из тех, что сдаются напрокат: тиковый корпус и мощные моторы.

Сорок стапелей — тридцать из них пусты. Значит, тридцать катеров занято.

Пит спустился на пристань и посмотрел на стапель № 19. Вот он, «Отлив». Метров пятнадцать в длину, высокий фальшборт.

Славное суденышко — мачты и просторный грузовой трюм. Отполированный до блеска металл.

На палубе возился человек. Среднего роста и комплекции, лет сорока с небольшим. Он заметно хромал.

Жара стояла невыносимая. Влажность почти сто процентов. На небе сгущались тучи. Мобайл-Бэй — сущая дыра — рыбацкие магазинчики да толпы зевак.

Пит бродил по пристани. Нашел стапель № 19.

Он отследил звонок Джейн. Прилетел на место и навел справки. «Отлив» принадлежал некоему Дейву Берджессу. Он сдавал судно напрокат. Был знаком кое с кем в Новом Орлеане. Все просто как дважды два. «Д» и «Б». Дейв Берджесс и был Дэнни Брювиком.

Он подкупил копа и проверил распечатки телефонных переговоров. Просмотрел телефоны. Брювик оказался осторожным парнем и звонил с таксофонов — прямо на берегу.

Звонил в том числе и Карлосу. Частенько звонил. За последний месяц — четыре раза.

Пит подошел к стапелю. Берджесс чистил рыболовные крючки. Пит ступил на палубу. Брювик поднял глаза.

Слегка дернулся. Немного подался вперед. Ага — ружье для подводной охоты, надо бы повнимательней.

Брювик потянулся за ним и схватил его. Вцепился в рукоятку. Пит ударом ноги выбил ружье. Брювик выругался. Пит подошел к нему, подобрал ружье и вышвырнул его за борт.

Брювик сказал:

— Т-твою мать!

Пит приподнял подол рубахи, продемонстрировав пушку.

— Ты думаешь: «Этого парня подослал Джимми Хоффа». Так вот, ты неправ.

Брювик посасывал большой палец. Пит тем временем рассматривал катер. Катер выглядел весьма соблазнительно. Стальные детали корпуса, стальные крепления. Твердая древесина с Филиппинских островов.

Брювик потер запястье.

— Когда-то на нем перевозили контрабанду, бухло. Всё как…

Пит одернул рубаху, вновь продемонстрировав оружие. Пит сделал жест рукой: мол, пошли. Брювик с неохотой поднялся и похромал в указанном направлении. На нем были шорты, открывавшие взору шрамы и изуродованное выстрелом колено.

Он пересек палубу, прошел мимо рулевой рубки и спустился вниз. Пит следовал за ним по пятам, не забывая отмечать детали. Две штурвальные стойки, два поста управления, весь нужный инструментарий. Тиковые стены, просторные каюты. Кормовые двигатели, морозильная камера для рыбы, грузовой отсек.

Они проходили мимо кабинета: два стула, стол и полочка со спиртным. Пит втолкнул туда Брювика, швырнул его на стул и налил стаканчик виски.

Катер качнулся. Пит пролил выпивку на стол. Брювик одним махом осушил стакан и раскраснелся.

Пит налил еще. Ба-альшую порцию. Брювик дозаправился — вновь осушил стакан.

Пит снял пушку с предохранителя.

— Ты — Дэнни Брювик. Я — Пит Бондюран, и у нас есть несколько общих друзей.

Брювик рыгнул. Брювик пьяно раскраснелся.

Пит повертел в пальцах оружие:

— Мне нужно узнать все про тебя, Арден и Карлоса Марчелло. Хочу узнать, зачем Арден связалась с Уордом Литтелом.

Брювик жадно посмотрел на бутыль. Пит налил ему еще капельку. Брювик выпил. Катер качнуло — и виски выплеснулся ему на коленку.

— Не надо меня спаивать. Я и осмелеть могу.

Пит покачал головой. Снял глушитель — «раскупорил» свою пушку. Брювик сглотнул. Брювик достал четки и принялся перебирать их.

Выстрел Пита разнес бутылку вдребезги. За первой бутылкой последовала вторая. И третья. Виски разбрызгалось. Тиковое дерево треснуло. Пули дырявили обшивку.

Комнату затрясло — звуковые удары — катер немедленно закачался.

Брювика проняло. Он крепко сжал четки и закрыл уши руками. Пит заставил его убрать руки.

— Начни с Арден. С самого начала.

— Ее настоящее имя — Арден Брин. Ее папаша был профсоюзным агитатором. Знаешь, типа как коммунисты.

Пит защелкал суставами пальцев:

— Дальше, дальше.

— Мать у нее рано умерла. От ревматической лихорадки вроде. Арден росла в борделях да на профсобраниях — знаешь, все прокурено, шумно, да и контингент; а вообще папаша говорил как коммунист, а сам втихаря получал деньги от руководства предприятий, чтобы угомонить бастующих всякий раз, когда выпадал случай, так что…

— Вернемся к Арден.

Брювик потер колени:

— Она рано бросила школу, но всегда здорово управлялась со всякой цифирью. Потом познакомилась с двумя шлюхами, которые ходили на те же курсы бухгалтеров, что и я, в штате Миссисипи, ну и от них кое-чему научилась. Она занималась бухгалтерией борделей и профячеек — папаша ей работу подбрасывал. А еще она торговала собой в приличных заведениях и выведывала у своих клиентов всякие штуки типа котировок акций и рынка ценных бумаг. Она здорово делала вычисления, вела бухгалтерию. Деньги считать умела.

— Выкладывай. Я же вижу, тебе есть что сказать.

Брювик снова потер изувеченное колено. Шрам так и пульсировал.

— Ну короче, она работала в дорогих борделях, там познакомилась с Джулсом Шиффрином, ну и стала его постоянной любовницей. То есть он содержал ее, она познакомилась кое с кем из мафии и помогала ему вести типа настоящую бухгалтерию пенсионного фонда, ну и…

Пит защелкал суставами пальцев:

— Продолжай.

Брювик потер колено:

— Ее папашу убили в пятьдесят втором — он что-то там намухлевал и обманул Джимми, так что Джимми заказал его. Арден было плевать — она ненавидела отца за лицемерие и за то, что по-скотски с ней обращался.

Катер качнуло. Пит ухватился за столешницу.

— Арден и Шиффрин. Расскажи подробней.

— Да нечего рассказывать. Она узнала от него все, что ей нужно было, и ушла от него.

— И?

— Ну и стала потрахиваться за деньги просто так и замутила с Карлосом. Мы познакомились в пятьдесят пятом. У нас были общие знакомые — ну, те две шлюхи, я говорил. Я тогда работал в Канзас-Сити, в тамошнем профсоюзе. Мы поженились, у нас появились планы.

— Вроде того, как бы нагреть Джимми?

Брювик закурил сигарету:

— Да, не лучшая была…

— Вас разоблачили. И Джимми тебя заказал.

— Да. Какие-то парни стреляли в меня. Мне удалось сбежать, но я чуть не потерял ногу, к тому же Джимми не отменял «заказ».

Пит закурил:

— Джимми подкупил копов из Канзас-Сити, и Арден задержали. Карлос заплатил за нее залог и спрятал тебя. Но смертный приговор Джимми отменять не стал — чтобы было чем тебя прижать в случае чего.

Брювик кивнул и с тоской воззрился на разгромленный бар.

— Сволочь ты. Столько выпивки зря угробил.

Пит улыбнулся и прицелился. Пит расстрелял стул, на котором сидел Брювик.

Стул лишился ножек. Те с треском разлетелись. Брювик грохнулся на пол. Завизжал, затрясся и начал перебирать четки.

Пит принялся пускать колечки дыма.

— Тебя Карлос устроил лодочником. Что потом стало с Арден?

Катер качнуло. Брювик выронил четки.

— Она не доверяла Карлосу и не хотела ходить у него в должниках, так что уехала в Европу. Мы придумали созваниваться по таксофону, так и общались.

Пит кашлянул:

— Она вернулась в Штаты. Не выдержала.

— Верно. И устроилась в Далласе, где в конце шестьдесят третьего вляпалась в историю, правда, не стала уточнять, что именно случилось.

Пит выбросил окурок — тот попал прямиком в Брювика.

— Выкладывай все, Дэнни, пока я с тобой по-хорошему.

Брювик поднялся. Но изувеченное колено его не послушалось. Он качнулся, прислонился к стене, сполз вниз и сел.

Потер колено, вдыхая дым от сигареты Пита.

— Это правда. Она мне так и не сказала, что именно там случилось. Знаю только то, что она связалась с Литтелом, и как раз в это время ее нашел Карлос. Он сказал, что мы с ней будем в безопасности, если она станет шпионить за Литтелом, но полностью уладить наши дела с Джимми отказался.

Это казалось правдой. Во всяком случае, были все доказательства. Шантажировать можно было обоих: его — «заказом» Джимми, ее — историей на явочной хате. Хорошо, что она не стала менять имя.

Карлос знает Арден. Карлос делает ей имя. Литтелу Карлос не доверяет. И вот, найдя Арден, Карлос подсылает ее к Литтелу — шпионить за ним.

Все это верно — процентов на девяносто. Но чего-то все же не хватает.

Пит сказал:

— Не хочу, чтобы у Литтела были проблемы.

— Думаю, Арден тоже. У нее странное к нему отношение.

Он позвонил Карлосу. Трубку взяла жена. Он оставил сообщение:

Я прижал Дэнни-лодочника. Скоро зайду, поболтать хочу — так и передайте.

И поехал в Новый Орлеан. Останавливался в библиотеках, изучая по пути книги.

Его интересовало все, что относится к плавсредствам: камбузы, капитанские мостики, радиолокаторы, траловые палубы, шпигаты и мачты.

Изучал терминологию, технические характеристики разных моторов. Не забывал о картах. Остров Пайн, мыс Сейбл, Ки-Уэст. Привалы на пути — строго на юг, туда, где Куба.

Он поехал окольным путем. Покружил возле Порт-Салфура. Видел южный лагерь «Тигр». Встретился с Флэшем и Лораном. Познакомился поближе с Фуэнтесом и Арредондо. Говорили о ночных налетах и вылазках за скальпами. И о восстании.

Уэйн был в Сайгоне — но скоро вернется. Он любит НАБЛЮДАТЬ. Он хочет ДЕЙСТВОВАТЬ. Посмотреть на Кубу вблизи.

У Флэша созрел план. Давайте я смотаюсь на катере. Заброшу на Кубу Фуэнтеса и Арредондо. Мы быстро — северное побережье — пляж Варадеро.

Они снова внедрятся в ряды сторонников Фиделя. Наметят зоны выброски десанта. Завербуют местных. И вернутся обратно на катере. Перебросят туда оружие. Они стартуют на вертолете с юго-востока, с одного из островов Флорида-Кис. Притащат катер на буксире. Привезут оружие. Будут лететь низко, но быстро. Маневрировать и уклоняться от радаров — и так шесть раз в неделю.

Пит сказал: нет. И объяснил почему: большое расстояние, нужны двое, низкий грузооборот.

Флэш сказал: Que?

Лоран сказал: Quoi?

Фуэнтес удивился: Que pasa?[138]

И Пит заговорил о сетевых трюмах, планширах и топливной эффективности.

Словом, о плавсредствах.

Карлос сказал:

— Так и есть, она — мой сторожевой пес. Скажи еще, что Уорд ничего не замышляет и за ним не нужно присматривать.

В ресторане «Галатуар» было пусто. Они заняли превосходный столик. Карлос уронил сигару прямо в анисовый ликер.

— Уордовы махинации с Фондом — та еще история, вдобавок Арден — отменный бухгалтер. Я защищаю свое дело, а Уорд получает отличную девочку.

Пит зажег сигарету:

— Он в нее влюблен. Я не хочу, чтобы у него были неприятности.

Карлос подмигнул:

— А я не хочу, чтобы у тебя были неприятности. Нам с тобой есть что вспомнить — как и с Уордом. Кое-кому бы не понравилось то, что ты прижал Дэнни Б., но только не мне.

Пит улыбнулся:

— Я же сам признался. Позвонил тебе.

— Верно. Ты сделал ошибку и решил перестраховаться.

— Я просто не хочу…

— Нет-нет. Они друг другу подходят. Я Арден знаю, она не соврет. Она утверждает, что Уорд ничего не замышляет, и я ей верю. Я всегда подозревал, что он крадет деньги у Хьюза, но Арден говорит, что это не так.

Пит рыгнул и украдкой расстегнул пояс — креольская кухня брала свое.

— Говори, чего бы тебе не хотелось. И хватит об этом.

Карлос тоже рыгнул и тоже расстегнул пояс — креольская кухня брала свое.

— Не рассказывай этого Уорду. Не заставляй меня сердиться.

Карлос явно сказал правду. Явно не всю.

Мимо скользнул официант. Пит отказался от неизменного бренди.

Карлос рыгнул:

— Что у тебя там за «идеи»?

Пит отодвинул тарелки и разложил на столике карту. Карта заняла весь столик.

— Вылазки на катере — лишняя трата человекочасов. Много снаряжения не возьмешь. Я хочу переоборудовать и покрасить в защитные цвета судно Брювика и мотаться на нем из Бон-Секора. Хочу брать на борт побольше оружия и устраивать вылазки устрашения.

Карлос принялся рассматривать карту. Закурил сигару — упавший пепел прожег на месте Кубы большую дыру.

81. (Лас-Вегас, 7 августа 1965 года)

Лайл Холли — уменьшенная копия своего брата. Синий Кролик усох до Белого. Типичный уроженец Индианы — крикун и жулик.

Они встретились в баре отеля-казино. Устроились на веранде. Лайл не стеснялся в выражениях, говорил громко и хрипло — полдень, а он уже успел нализаться.

Лайл говорил:

— Я скоро шизиком стану: работаю и на Кинга, и на мистера Гувера. То я агент операции «Черный кролик», а в следующую секунду — борец за избирательные права. Дуайт твердит, что я совсем разболтался.

Литтел прихлебывал кофе. И чувствовал запах Лайлова виски.

— Это мистер Гувер тебя подослал — шпионить за мной?

Лайл хлопнул себя по коленям:

— Нет, это предложил Дуайт. Он знал, что я еду в Вегас, так почему не…

— Ничего не хочешь от меня услышать?

— Черт, нет. Я скажу Дуайту, что Уорд, которого я видел, — практически тот же самый, каким я знал его в Чикаго. Правда, превратился в полного шизика, как и я, — и по тем же самым причинам.

Мимо прошел Сэмми Дэвис-младший. Лайл злобно посмотрел ему вслед.

— Глянь на него. Страшный, одноглазый, цветной еврей. Говорят, его очень любят белые бабы.

Литтел улыбнулся. Лайл помахал Сэмми. Тот помахал в ответ.

Лайл прихлебывал «Джонни Уокера».

— Марти тут толкал речь, в Нью-Йорке. Перед аудиторией богатеньких либеральных евреев. Он начал ругать войну во Вьетнаме и крепко взбудоражил этих жидков словами вроде «геноцид». Словом, стал высказываться смелее, чем полагается борцу за гражданские права, и куснул руку, которая его кормит.

Пит был в Лаосе. Уэйн — в Сайгоне. Война укрыла их там. Он позвонил Карлосу. Тот говорил с Питом и сказал, что они разработали кое-какой план касательно Кубы.

Литтел попросил отставки. Карлос согласился. И подтвердил слова Сэма про выборы шестьдесят восьмого.

Лайл прихлебывал виски. Мимо прошел Питер Лоуфорд[139]. Лайл взглянул на него.

— Он поставлял баб Джеку Кеннеди. Собрат по оружию, так сказать, потому что это я поставляю Марти белых баб, а иногда и мальчиков для Бейярда Растина. У мистера Гувера есть фотография Бейярда с членом во рту. Он прислал копию президенту Джонсону.

Литтел улыбнулся. Лайл помахал официантке — бокал быстро наполнился.

— Дуайт сказал, что ту церковь взорвали с помощью С-4 — пластичной взрывчатки. А Бейярд — что и вправду был взрыв газа. Я сразу же подумал, что это ему мог сказать только ты.

Литтел отхлебнул кофе:

— Так и есть.

Лайл глотнул виски.

— Кролик-Крестоносец — белый человек. Так и передам Дуайту.

Литтел улыбнулся. Лайл широко ухмыльнулся и достал чековую книжку.

— Хочу попытать счастья. Слушай, сможешь обналичить мне чек и разменять на фишки?

— Сколько?

— Две штуки.

Литтел улыбнулся:

— Напиши на чеке «Номер 108» и мою фамилию. Скажешь кассиру, что я постоянно проживаю в отеле.

Лайл улыбнулся и выписал чек. Лайл встал и пошел, сильно пошатываясь.

Литтел наблюдал за ним.

Лайл покачивался, не прекращая глотать виски. Кое-как доплелся до будочки кассира. Сунул в окошко чек и получил фишки. Затем побрел к рулетке и сделал ставку. Красные фишки — по сто долларов — две тысячи.

Крупье поклонился ему и крутанул рулетку. Колесо завертелось и остановилось. Крупье сгреб лопаточкой фишки.

Лайл хлопнул себя по лбу и зашевелил губами. Литтел, не спускавший с него глаз, разобрал по губам слова — матерное ругательство.

У Лайла мог быть тайник. Его содержимое может быть сокрушительным компроматом — и даже попахивать судебным разбирательством. Оно может раскрыть преступный характер операции «Черный кролик».

Лайл оглянулся и увидел Литтела. Лайл помахал чековой книжкой. Литтел помахал в ответ и кивнул.

Лайл побрел к кассе и ухватился за прутья решетки. Лайл выписал еще один чек и сгреб нетвердой рукой кучу фишек.

Мимо проходила официантка, обслуживающая их столик. Литтел остановил ее.

— Мой друг делает ставки. Принесите ему тройную порцию «Джонни Уокера».

Она кивнула и улыбнулась. Литтел дал ей десять баксов. Она направилась в бар, налила требуемое и засеменила в казино. Подошла к столам с рулеткой, увидела Лайла и вручила ему выпивку.

Лайл принялся складывать фишки стопочкой. Красные фишки по сто долларов — большие стопки.

Крупье поклонился и крутанул барабан. Колесо завертелось — и остановилось. Крупье сгреб фишки.

Лайл хлопнул себя по лбу и что-то пробормотал — снова выругался, как прочел по губам Литтел.

Литтел встал из-за стола и подошел к официантке. Незаметно сунул ей еще десять баксов. Она кивнула. Она все поняла и ухмыльнулась.

Лайл подошел к нему и залпом допил свой бокал. Пожевал кусочек льда.

— Я проиграл, но ничего. У меня еще есть деньги.

— У тебя они всегда были, Лайл.

Лайл рассмеялся. Пьяно качнулся и рыгнул.

— Не надо снисхождения. Строишь из себя святого — Дуайта это всегда бесило.

Литтел рассмеялся:

— Я не святой.

— Нет конечно. Единственный святой, которого я знаю, — это Мартин Лютер, и то я на него кое-что накопил.

Мимо скользнула официантка. Лайл выхватил у нее бокал.

— Да-да, накопил, — такого, что не дай Бог.

— Хочешь сказать — мистер Гувер?

Лайл встряхнул бокал:

— У мистера Гувера свой компромат — у меня свой. Спрятан на хате в Эл-Эй. Мой круче, потому что у меня прямой доступ к святому Марти, притом каждый день.

Ага, повелся — теперь надо аккуратнее.

— Ни у кого нет компромата, какой есть у мистера Гувера.

— Черт, я же сказал — у меня есть. Сохраняю его для следующего босса. Скажу ему: хотите компромата — платите мне побольше. Деньги вперед, что называется.

Мимо прошел Сэмми Дэвис. Лайл налетел на него. Сэмми качнулся. Сэмми выкатил глаза: ну ты, чувак, и нажрался.

Лайл покачивался. Лайл поглощал виски. Лайл выдавил прыщик на подбородке.

— Он нравится белым телкам. Наверное, член у него ого-го.

Виски сладко пах. Солод и запах прокопченного дерева — парня вот-вот вышибут вон, еле на ногах держится. Сглотнув слюну, Литтел предпочел отойти в сторону.

Лайл тем временем достал две чековые книжки — обе с тисненой надписью — «КХЛЮ» и «Л. X.». Поцеловал обе. Швырнул их так, чтобы они открылись наподобие книжек или ножиков-«выкидух». Повертел их в руках и прицелился.

— У меня предчувствие — сегодня должно пофартить. Что значит: неплохо бы подзанять у борцов за гражданские права.

Литтел улыбнулся. Лайл качнулся, выпрямился и, пьяно пошатываясь, пошел на кассу. Достал чековую книжку. Голубую — деньги Конференции. Выписал чек. Поцеловал его. Завозился с фишками.

Красными — в десять столбиков — пять тысяч баксов.

Теперь стоп — полегче — начинается настоящее действо.

Литтел прошествовал к столику с телефонами. Снял трубку. Щелчок — линия работает. Он быстро дозвонился до телефонной службы.

— «Дезерт инн» к вашим услугам.

— Говорит Литтел из сто восьмого. Мне нужно сделать звонок в другой город.

— Номер, пожалуйста.

— ЕХ4-2881.

— Ожидайте, соединяю.

В трубке что-то зажужжало; его соединяли по междугородней линии; связь оказалась небезупречной — постоянные помехи. Литтел оглянулся и увидел Лайла. Тот отправился к столикам для игры в кости и принялся ставить фишки.

Банкомет бросил кости. Лайл хлопнул себя по лбу и выругался.

В трубке шумело. Наконец раздался щелчок. Мистер Гувер сказал:

— Слушаю?

Литтел ответил:

— Это я.

— И что же вас заставило позвонить в неурочный час?

— Белый Кролик предложил встретиться. Он явился в «Дезерт инн», уже будучи пьяным, а теперь проигрывает в казино деньги Конференции.

На линии пошли помехи. Литтел распрямил шнур и постучал по трубке. Вот он, Лайл. Снова направился к кассе. У Лайла — блаженное выражение лица. Он снова купил фишки.

Красные — приличное количество — тыщ на десять.

На линии послышался шум и щелчки. Наконец связь наладилась.

Мистер Гувер сказал:

— Прервите его кредит и немедленно увезите из Лас-Вегаса.

В трубке послышался шум — но вскоре стих. Литтел услышал щелчок — его собеседник положил трубку. А вот и Лайл. Он снова направился к столику для игры в кости и присоединился к толпе. И принялся раскладывать свои фишки.

Сэмми Дэвис поклонился и вознес молитву. Сэмми бросил кости. Толпа радостно завопила. Лайл — тоже. Сэмми Дэвис стал на колени.

Литтел направился к ним, расталкивая посетителей.

Лайл наседал на Сэмми. Лайл служил ему отличным контрастом.

Сэмми подшучивал над пьяным белым придурком. Подмигивал блондинкам и стряхивал вшей со своего пиджака. И икал.

Красные фишки поставлены — красивыми аккуратными столбиками. Всё это деньги Лайла. Хорошие, надо сказать, деньги — почти двадцать штук.

Сэмми схватил кости. Сэмми продемонстрировал их всем присутствующим. Лайл принялся рассылать слюнявые воздушные поцелуи. Сэмми подшучивал над Лайлом — мол, вот кому быть шоуменом.

Сэмми бросил кости. Выпала «семерка». Лайл поставил сорок штук. Толпа ликует. Лайл обнял Сэмми. Сэмми схватил кости.

Лайл дует на них. Орошает их слюной. Становится на колени. Сэмми достает носовой платок. И устраивает целое представление, вытирая кости.

Сэмми бросил кости. Выпала «семерка». Лайл поставил восемьдесят. Зрители возликовали. Лайл обнял Сэмми; тот пустил дым ему в лицо.

Сэмми схватил кости. Лайл двинулся к нему. Сэмми отступил подальше.

К ним сунулась какая-то блондинка. Сэмми ухватил ее за талию и потер кости о лиф ее платья.

Толпа заржала. Лайл что-то пробормотал. Литтел толком не расслышал: то ли «жид», то ли «жмот».

Сэмми бросил кости. Выпало «девять». У Сэмми делается отсутствующее лицо. Он пожимает плечами: что наша жизнь — рулетка. Толпа зааплодировала.

Дилер сгреб лопаточкой все Лайловы фишки — десять высоких столбиков.

Лайл допил свой виски. Лайл уронил стакан. Лайл пососал расколотую льдинку. Толпа зевак рассеялась. Сэмми пошел восвояси. Блондинка посеменила за ним.

Лайл, покачиваясь, побрел прочь, то и дело огибая препятствия. Хватаясь за что попало, дергая рычаги игровых автоматов. Кое-как, качаясь, добрался до будочки кассира. Туда же подскочил Литтел. Жестами он показал: больше не давайте ему фишек. Лайл застучал в окошко. Кассир покачал головой. Лайл пнул ногой игровой автомат.

Литтел ухватил его и повлек за собой. Впрочем, особых усилий прикладывать не пришлось. Лайл вдруг обмяк. Попытался заговорить — но кроме невнятного лепетания у него ничего не выходило.

Они вышли из казино и очутились на улице. Литтел повел его на парковку. Жара стояла как в печке — сухая, невадская, пустынная.

Лайл вырубился. Литтел понес его — мертвый груз.

Порылся в карманах его пиджака, проверил бумажник, узнал адрес и номер машины: «мерс»-купе выпуска шестьдесят первого года, номер — CAL-HH-492.

Оглядевшись, Литтел увидел машину. И потащил к ней бесчувственного Лайла Холли. Тащить было легко — в нем было не больше семидесяти килограммов.

Они добрели до автомобиля. Он открыл окна и засунул Лайла в салон. Устроил его поудобнее и откинул сиденье.

До Эл-Эй было часов пять езды.

Лайл уснет в своей машине. Потом проснется. Прямо на парковке. Лайл был игрок и прекрасно знал правила. Сперва тебе дают выиграть — для затравки. Потом ты проигрываешь. А потом они проверяют, есть ли у тебя деньги.

Лайл проиграл и собственные деньги, и казну Конфедерации. Сборщики долга из «Дезерт инн» работают споро. Конференция прекращает платить. Лайл живет в Эл-Эй и Вашингтоне. А в казино тоже не дураки сидят — они поедут его искать. Сперва сборщики наведаются в Эл-Эй.

Нарушить закон этим ребятам — раз плюнуть. Заблокировать счет — запросто. Набить клиенту морду — нет проблем.

Литтел ехал. В автомобиле было жарко, как в печке. Он знал, как бывает у запойных. Знал, во сколько вырубаются и просыпаются.

Через три часа, максимум через четыре, Лайл проснется. Где это я? О черт!

Пустыня жарилась. Лучи палящего солнца отскакивали от боков его авто. От духоты плавился даже воздух. Литтел миновал Бейкер. Жара стала понемногу спадать. Литтел проехал Сан-Берду.

Позади остался Редлендс, а потом Помона. А вот и Лос-Анджелес. Литтел вел машину одной рукой, другой держал карту: выстраивал маршрут.

Лайл жил на Норт-Ивар. Покатый спуск и тупичок в не самой престижной части Голливуда.

Он свернул с автострады и принялся кружить боковыми улочками. Ага — вот и Норт-Ивар, дом 2200.

Небольшие дома с выгоревшими маркизами на балконах. Тусклая пастель окраски. Десять минут восьмого: летние сумерки, тишина.

Тупик. Конец квартала: забор и откос.

Литтел медленно кружил вокруг и читал надписи на бордюрах. Смотрел номера: вот и дом Лайла — 2209. Выгоревший газон и облупившаяся персикового цвета краска.

Он припарковался на расстоянии двух домов. Вышел из машины и открыл багажник. Извлек оттуда лом и направился к двери. Оглянулся — никого. Значит, без свидетелей.

Дверь из твердого дерева — крепкие косяки и отличная фурнитура.

Он принялся орудовать ломом. Надавил на косяк. Сильнее. Ослабил нажим и просунул лезвие. И принялся ковырять что было сил. Дерево треснуло, пошло щепками и наконец раскололось.

Он снова ухватился за лом и снова поднажал. Потом замок поддался, он открыл дверь и вошел внутрь. Обтер стены. Ощупью нашел выключатель. Врубил свет.

Берлога Белого Кролика.

Душно и пыльно. Классическое обиталище небогатого холостяка.

Гостиная. Кухня. Межкомнатные двери. Забавные картинки на стенах — псы играют в карты, бульдоги в черных галстуках. Обитые дерматином кушетки, кресла и диваны.

Литтел бродил по квартире. Проверил кухню, спальню и кабинет.

Старая посуда. Колбаса и бутылки со спиртным. Захватанные дверцы шкафчиков, пыльные полки.

Снова картинки — псы на холостяцкой вечеринке, псы глазеют на девочек.

Письменный стол. Картотечный ящик. Господи, хоть бы не было сейфа или тайника в стене.

К делу: сначала надо устроить бардак.

Литтел надел перчатки и принялся за дело. Учинять бардак тоже нужно умеючи.

Вывалил содержимое ящиков. Разбросал одежду. Содрал с кровати постельное белье, распорол матрац и подушки. Нашел немецкий «люгер». Нашел нацистские флаги и каски. Сунул находки в наволочку — чтобы имитировать кражу со взломом.

Нашел кинжал с нацистской символикой. Нашел золотые монеты — крюгерранды из Южной Африки. И японский ножик. Завернул в простыню — якобы награбленное.

Потом направился к холодильнику. Выбросил оттуда колбасу. Повыкидывал бутылки. Подхватив лом, раскурочил кушетки, диванчики и кресла.

Порылся в кухонном шкафчике. Нашел «маузер» и нож с нацистской символикой. Эти он затолкал в бумажный пакет — по упоминавшейся выше причине.

Снова принялся орудовать ломом. Поднял половицы и расковырял балки перекрытия.

Остались письменный стол и картотечный шкаф. Он вернулся в комнату и проверил — и тот и другой оказались незапертыми.

Тогда Литтел стал в них рыться. Сгреб счета и письма. Ага — отдельная папка.

Со скоросшивателем и разрисованной обложкой. Лайл рисовал див в нацистских фуражках и кинжалы. Папка была подписана. Надпись — обведена: «Марти».

Он поехал в южном направлении. Очутившись за пределами Голливуда, он выбросил Лайлово добро в ближайший мусорный бак.

Домой нельзя — там Джейн — надо бы найти мотель.

Он нашел небольшой мотель на Пико. Снял комнату на ночь. Заперся в номере и принялся просматривать счета Лайла и читать его письма.

Ничего интересного: счета за телефон и газ, ипотека, флаеры с выставок оружия и письма от бывших жен.

А теперь помедленнее — папка с надписью «Марти».

Открыв ее, он обнаружил отпечатанные на машинке с одинарным интервалом листки числом шестнадцать. Пробежав их глазами, он понял: у преподобного планы, да что там — проекты!

Предисловие Белого Кролика:

«На этих страницах — подробный отчет о планах МЛК с настоящего времени (8.03.1965) до президентских выборов, которые должны состояться в 1968 году. МЛК обсуждал данные темы на собраниях высшего руководства Конференции, запретил членам своей организации заявлять о них вслух либо обсуждать вне собраний и дал решительный отпор критике, которая подчеркивала очевидный факт: план мероприятий социалистической направленности отвлечет его внимание от главного, истощит ресурсы Конференции и подорвет доверие к движению борцов за гражданские права. Не говоря уже о том, что эти мероприятия нарушат и без того шаткое существующее положение дел в американской политике и, возможно, будут стоить ему поддержки в конгрессе и лично президента, а также негативно скажутся на его отношениях со сторонниками из числа состоятельных либералов. Но истинная опасность его планов в том, что они могут спровоцировать создание коалиции из убежденных коммунистов и сочувствующих, крайне левых представителей интеллигенции, недовольных политикой властей студентов колледжей и негров, которых легко ввести в заблуждение пламенной риторикой и подстрекнуть к решительным действиям».

МЛК — о вьетнамском конфликте:

«Геноцид под маской антикоммунистического союза. Жестокая, изнурительная война».

МЛК планирует произносить речи, устраивать бойкоты и провоцировать акции неповиновения.

МЛК о трущобах:

«Экономическое закреплениебедности негритянского населения. Фундамент существующей де-факто сегрегации, рабство XX века, которое политиканы всех мастей всячески маскируют под заботу о населении. Пагубное социальное явление, создающее все условия для массового перераспределения богатств».

МЛК планирует произносить речи, устраивать бойкоты и массовые невыплаты ренты в знак протеста.

МЛК — о бедности:

«Негритянское население не станет истинно свободным, пока данные Богом права равного сосуществования с белым населением будут вытесняться экономическими ограничениями, не позволяющими неграм стать равными белым в финансовом отношении».

МЛК планирует произносить речи и устраивать акции протеста. «Союз бедноты». «Марш бедноты». Малоимущие граждане страны устраивают акции неповиновения.

МЛК о социуме:

«Мы сможем опрокинуть тележку с яблоками — иерархическую систему американского общества и заполучить и по справедливости разделить ресурсы страны исключительно путем достижения нового консенсуса, создания новой коалиции бесправных, которые больше не захотят терпеть того, что одни живут в роскоши, в то время как другие — в нищете и грязи».

МЛК планирует произносить речи, организовывать круглые столы и провоцировать акции неповиновения.

Конференции. Семинары. Обсуждения. Объединения. Пацифисты. Противники военных действий во Вьетнаме. Сочинители листовок «левого» содержания. Пикеты в поддержку избирательных прав. В результате — массовые волнения.

Белый Кролик цитировал тезисы. Белый Кролик называл конкретные даты.

МЛК пророчествует. МЛК осуждает Вьетнамскую кампанию:

«Конфликт рискует перерасти в самую смертоносную трагедию американского народа в двадцатом веке. Он раздробится, разделится и породит бесчисленное количество скептиков и совестливых, которые и сплотятся в новую коалицию, и ей будет суждено разрушить до основания ту Америку, какой мы ее знаем теперь».

Расписания. Сбор средств. Предварительная оценка накладных расходов. Подсчет голосов потенциальных избирателей. Границы избирательных округов. Регистрационные данные. Таблицы и диаграммы. Цифры. Прогнозы.

Гигантские суммы. Грандиозные планы, безумные планы, планы сущего маньяка — маньяка своего величия.

Литтел потер глаза — буквы и цифры стали двоиться и прыгать. Литтел отчаянно потел.

Господи милосерд…

Мистер Гувер съежится от страха. У него перехватит дыхание. Мистер Гувер будет ДРАТЬСЯ.

Литтел приоткрыл окно и выглянул наружу. Литтел увидел съезд с автострады. Машины выглядели новенькими — сплошной световой поток. Столбики с указателями расплывались.

Чиркнув спичкой, он сжег папку и смыл пепел в раковину. После чего помолился за Мартина Лютера Кинга.

Слова не выходили у него из головы.

Он смаковал их. Повторял, подражая голосу доктора Кинга.

Продолжая наблюдать за домом Лайла, припарковался поблизости. Машины было не видать — ни самого хозяина, ни сборщиков из казино, вообще никого. Наверное, Лайл спал долго — надо дать ему время — а заодно подождать, когда заявятся сборщики.

Норт-Ивар была пустынна. Окна светились чернобелым. В оконных стеклах плясали тени из телевизора. Он закрыл глаза. Откинул сиденье. Ждал. Зевал. Потягивался.

Лучи фар — они скользнули по его машине. Вильнули. Осветили дом Лайла. Да, вот он — синий «мерс».

Лайл припарковался возле дома. Выбрался из машины и пошел к двери. И увидел, что дверь взломана и расколота.

Вбежал внутрь. Включил свет. Завизжал.

Литтел закрыл глаза. Услышал грохот — кто-то рылся в доме и опрокидывал вещи. И кричал: «Нет! Только не это!» Литтел открыл глаза. Посмотрел на часы. И посчитал, во сколько Лайл увидит это.

Послышался шум — кто-то снова рылся в вещах. Крики и вопли стихли.

Лайл вылетел из дома. Лайл споткнулся. Выглядел он не совсем протрезвевшим и помятым. Вскочил в машину, завелся, дал задний ход и врубил фары.

Мотор взревел. Выхлопы окутали капот. Лайл врезался в забор и смял его. Машина взлетела, перевернулась и рухнула.

Литтел услышал грохот. Услышал, как взорвался бензобак. Увидел пламя.

Вставка: документ

11.08.65.

Расшифровка телефонных переговоров (приложение к отчету об операции «Черный кролик»). С пометками: «Записано по приказу директора» / «Совершенно секретно» / «Только для глаз директора». Говорят: директор, Синий Кролик.

Д: Доброе утро!

СК: Доброе, сэр.

Д: Новость о вашем брате меня опечалила. Примите мои соболезнования.

СК: Спасибо, сэр.

Д: Он был ценным сотрудником. Из-за чего обстоятельства его смерти меня весьма и весьма тревожат.

СК: Я бы не стал на это списывать. Он периодически позволял себе излишества и вел себя соответствующе.

Д: Меня беспокоит самоубийство. Кто-то из соседей видел, как он сам влетел в забор на своей машине, что подтверждает версию ПУЛА и заключение коронера.

СК: Он был человек импульсивный. Четыре раза женился.

Д: Да-да, как некий Микки Руни.

СК: Сэр, вы…

Д: Я просматривал рапорты полицейского управления в Лас-Вегасе и говорил с шефом тамошнего отделения ФБР. Дом БЕЛОГО КРОЛИКА был ограблен, причем со знанием дела. Сосед сообщил, что пропала коллекция сувенирного оружия, принадлежавшая покойному, а также содержимое письменного стола и шкафа в кабинете. Агенты также опросили сборщиков долга из казино «Дезерт инн». Один из них признался, что вломился в дом БЕЛОГО КРОЛИКА спустя два дня после его самоубийства, но дом уже был разграблен, что явная ложь. Офицеры лос-анджелесской полиции, которых вызвали свидетели самоубийства, в один голос заявили, что дверь дома уже была взломана, а в гостиной явно кто-то порылся.

СК: Все сходится, сэр. У брата и раньше были долги в казино, правда, не такие большие.

Д: Было ли у БЕЛОГО КРОЛИКА собственное досье на Конференцию?

СК: Не знаю, сэр. В вопросах безопасности он четко следовал принципу необходимого знания.

Д: Меня беспокоит и причастность КРОЛИКА-КРЕСТОНОСЦА к данной трагедии.

СК: И меня, сэр.

Д: Осуществлялась ли за ним выборочная слежка в предшествовавшие срыву БЕЛОГО КРОЛИКА дни?

СК: Нет. Мы уже поручили БЕЛОМУ КРОЛИКУ встретиться с ним, и я не захотел дополнительных сложностей. Хотя периодически невадские агенты его проверяют.

Д: Имя КРЕСТОНОСЦА то и дело всплывает. Он прыгает от катастрофы к катастрофе с истинно кроличьей ловкостью.

СК: Да, сэр.

Д: Он появляется в Богалусе. Вуаля — исчезает друг ДИКОГО КРОЛИКА Чарльз Роджерс. Приезжает в Лас-Вегас. Вуаля — становится свидетелем событий, которые довели БЕЛОГО КРОЛИКА до самоубийства.

СК: Вы знаете, как я отношусь к КРЕСТОНОСЦУ. Тем не менее считаю нужным, напомнить, что он все-таки позвонил вам и предупредил.

Д: Да, и я говорил с ним вчера. Он рассказал, что помог БЕЛОМУ КРОЛИКУ выбраться из казино, а потом тот попросту вырубился в своей машине. Его рассказ показался мне правдоподобным, и местные агенты не смогли уличить его во лжи. Вдобавок они сообщили, что он прервал кредит БЕЛОГО КРОЛИКА в казино, что еще больше подтверждает то, что он говорит правду.

СК: Случившееся вполне могло пойти ему на пользу. Но сомневаюсь, что это он спровоцировал брата.

Д: А вот тут бы я не стал утверждать наверняка. КРЕСТОНОСЕЦ вполне способен на нелепые провокации.

СК: Да, сэр.

Д: Сменим тему. Как поживает ДИКИЙ КРОЛИК?

СК: Вполне, сэр. Занимается своим кланом, пополняя его в основном за счет завербованных ПАПОЙ КРОЛИКОМ. Кое-кого из завербованных уже озадачили поиском махинаций с почтой у соперничающих группировок Клана и полувоенных группировок. Инцидент в Богалусе, кажется, многому его научил, в частности — тщательнее соблюдать инструкции.

Д: ДИКИЙ КРОЛИК — неугомонный грызун, которого не мешало бы хорошенько прищучить.

СК: Я тоже так думаю, сэр. Но вот только не знаю, кому именно это настолько понадобилось, да и при чем тут Роджерс — ума не приложу.

Д: Последовательность событий сама подсказывает сделать кое-какие умозаключения. Роджерс убивает родителей и исчезает. В полутора тысячах километров к востоку от места преступления взрывается негритянская церковь.

СК: Я люблю только те загадки, которые в силах отгадать.

Д: Я попросил шефа хьюстонского отделения проверить паспортные данные. Пит Бондюран и Уэйн Тедроу-младший приехали в Хьюстон вскоре после Роджерса. Думаю, они его и убили — вот только что послужило мотивом, ума не приложу.

СК: Опять же — поблизости находился КРЕСТОНОСЕЦ.

Д: Ну да, как будто там и без него некому было.

СК: Сэр, вы…

Д: КРАСНЫЙ КРОЛИК непременно захочет присутствовать на похоронах коллеги и друга. Вы ему позволите?

СК: Да, сэр.

Д: Могу я узнать, по какой причине?

СК: По причине, которая может показаться вам дерзостью, сэр.

Д: Выкладывайте. Вам можно.

СК: Моему брату КРАСНЫЙ КРОЛИК нравился. Он знал, что тот собой представляет, и все равно им восхищался. Пусть себе приходит и толкает речь: мол, у меня есть мечта и все такое. Лайлу было всего сорок шесть, так что я хочу отдать должное его памяти.

Д: Однако, вот они — противоречивые родственные связи. Браво, Дуайт.

СК: Спасибо, сэр.

Д: А вам приходило в голову, что у БЕЛОГО и КРЕСТОНОСЦА похожий характер и сомнительные моральные установки?

СК: Приходило, сэр.

Д: Вы ненавидите КРАСНОГО КРОЛИКА сильнее, сэр?

СК: Да, сэр. Я надеялся, что ОПЕРАЦИЯ «ЧЕРНЫЙ КРОЛИК» будет набирать обороты и мы сможем возместить потери.

Д: Всему свое время. А теперь я хочу кое-что предпринять.

СК: Операция под прикрытием?

Д: Нет, обычный шантаж.

СК: Это сделают агенты на местах?

Д: Нет, некий Пьер Бондюран, в кругах невежд известный под прозвищем «король вымогателей» и «мистер шантаж».

СК: Он — тот еще тип.

Д: Он близко общается с КРЕСТОНОСЦЕМ. Может, что интересное узнаем.

СК: Да, сэр.

Д: Хорошего дня, Дуайт. И — прими мои соболезнования.

СК: Всего хорошего, сэр.

82. (Нью-Хиброн, 12 августа 1965 года)

НИГГЕР.

Он никогда не думал о них этим словом. Никогда не произносил его. Некрасивое слово. Глупое. Так говорили ОНИ.

Уэйн нарочно выбирал проселочные дороги. Видел убогие лачуги и грядки. Видел ИХ.

Они ковырялись в земле, пололи сорняки и раскладывали по тарелкам нехитрую снедь. Уэйн наблюдал. Уэйн представлял на их месте Бонго и Уэнделла Д.

Вероломного Уэнделла последний раз видели в Бейкерсфильде — в калифорнийской глубинке. Но работа прежде всего: скоро он доберется и до Бейкерсфильда, а пока — Нью-Хиброн.

Нью-Хиброн — маленький провинциальный городишко, точно такой же, как и многие в Миссисипи. Там заправлял ячейкой Клана Боб Релье. Банда Дикого Кролика — отборные головорезы.

У Боба были пушки. У него, Уэйна, — заработанные на героине деньги. Контора встречается с Кланом.

Уэйн ехал медленно и не спускал с НИХ глаз. Его обуревали двойственные чувства. А еще — он очень устал от поездок.

Недавно он прилетел из Сайгона. Вернулся на запад, так сказать. Во Вьетнаме он провел три недели. Там он приготовил партию героина, упаковал ее и привез в Штаты.

Пит был в Лаосе. Месплед — тоже. Он только что вернулся. Они возились в лагере «Тигр». Присматривали за рабами и готовили сырье.

Питу скоро стало скучно. Он нанял вертолет и подкупил нескольких вьетнамцев-пилотов. И те устроили напалмовую атаку на Банакей.

Пожгли деревья — где дотла, а где просто лишили листьев. Подожгли лагерь, принадлежащий одному из племен. Спалили плантацию и бараки. Лабораторию не тронули. Позвали Чан Лао Диня — тот обшарил ее, забрал все сырье и причиндалы и доставил в лагерь «Тигр».

Лоран находился в Бон-Секоре, штат Алабама, Флэш тоже. Пит раздобыл катер. Флэш разбирался в катерах, а Лоран знал плотницкое ремесло.

Берется прогулочный катер, сдававшийся напрокат туристам, — и превращается в военный корабль.

Вот что придумал Пит: посмотришь пушки, заплатишь Бобу, привезешь оружие из Нью-Хиброна в южный лагерь «Тигр». Потом ты же поедешь в Бон-Секор, там поможешь парням — прижмешь этого придурка, Дэнни Брювика.

Туда-сюда. То там, то здесь. Как же он устал.

Флэш тоже устал. Мотался на Кубу на моторном катере. Флэш оставил там Фуэнтеса и Арредондо. Они остались на острове, сам же Флэш вернулся обратно. Прямиком в Бон-Секор.

Скоро состоится первая вооруженная вылазка. Обновленный «Отлив» теперь зовется «Коготь тигра».

Уэйн резко повернул на восток. Ехал по грунтовым дорогам. Видел бумажные фабрики и горящие компостные ямы. Видел «ферму» Боба Релье. Видел хижину — «бункер фюрера» Боба. Прилегавшее к ней стрельбище. Где толпятся, кучкуются и стреляют по мишеням клоуны в простынях.

Уэйн свернул с дороги и припарковал машину. В ноздри ударил запах пороха и лошадиного навоза. Уэйн отправился к «бункеру». Там стоял дубак — фюрерское иглу.

Он закрыл дверь. Рассмеялся и чихнул.

Повстанческие флаги, повстанческие плакаты и мебель с повстанческой символикой. На столе листовки — судя по шрифту, выпущенные Уэйном-старшим. «Красные кровосмесители. Совершенно секретно: ниггерские тайны».

На кушетке — пули, на столе — простыни, на табуретках — капюшоны. Выстиранные в химчистке, аккуратно сложенные и упакованные в целлофан.

Уэйн рассмеялся и чихнул. Дверь отворилась. Вошел Кролик Боб. Снял капюшон.

Уэйн засмеялся. Боб закрыл дверь. В иглу снова воцарился мороз.

— Конечно, у нас тут не сайгонский штаб, но нам хватает.

Уэйн хлопнул себя по карману:

— Я принес деньги.

— Твой папочка передает тебе привет. Он всегда справляется о тебе.

— Давай посмотрим пушки.

— Сперва потреплемся. «Привет, Боб, как дела? — Как обычно, Уэйн. А у тебя?»

Уэйн улыбнулся. Пит надавал Бобу по ушам его кроличьим. Пит отомстил за Уорда Литтела.

Боб почесал нос и сунул в ноздрю понюшку «Ред мэна».

— В Эл-Эй бунтуют ниггеры. Я сказал своим ребятам: «Дайте мне немного напалма и сотни две Уэйнов-младших, и я живо прекращу это безобразие».

Уэйн чихнул — холод и табачный дух.

— Прекращай болтовню и показывай пушки.

— Давай сперва потреплемся. Обсудим ниггеров, и я покажу тебе мое досье еще со времен службы в тюрьме штата Миссури.

— Я от тебя устал.

Уэйн пошел на кухню, по пути намеренно толкнув Боба.

Там работал телевизор. Негры подпрыгивали, швыряли камни, грабили винные магазины. Звук был отключен. Негры вопили, обнажая блестящие белые зубы.

Вошел Боб, намеренно задев Уэйна. Открыл отключенный от сети морозильник для мяса.

А там автоматические винтовки, обрезы и базуки.

Боб оттянул ноздрю и сунул еще щепоть табаку.

— Необходимые боеприпасы и восемь зипповских огнеметов — на стрельбище. Тут ограбили гарнизон Национальной гвардии в Арканзасе. Мой человек знал грабителей, так что у нас было преимущество. Думаю, этого тебе будет достаточно для нужд лагеря и кубинских вылазок.

— Сколько?

— Тридцать пять — бросовая цена за такой товар, вот что я скажу.

Уэйн схватил один из обрезов и проверил затвор. Там были следы — что-то выжигали. Серийный номер, вот что.

— Видно, что краденый. Парни же не хотят, чтобы в случае чего пушки связали с кражей.

Уэйн повертел в руках винтовку. Посмотрел базуку.

— Отличное оружие. Слишком хорошее, чтобы храниться на военных складах.

— Удачная сделка есть удачная сделка. Чего тебе еще надо?

— Пит хотел, чтобы серийные номера остались. Тактика устрашения. Если кого-нибудь поймают, пусть люди Кастро думают, что оружием их снабжает американская армия.

Боб пожал плечами:

— Ну не в супермаркете же их покупать, с ценником и пожизненной гарантией.

Уэйн отслюнил тридцать пять тысячных купюр — новеньких и хрустящих, отслеженных и отмытых.

Боб рассмеялся:

— Только не пытайся разбить купюру в тутошней закусочной.

Уэйн повертел ручку телевизора и прибавил звук. Ружья палили. Выли сирены. Негры резвились.

Они получили «Отлив» в свое распоряжение и немедленно занялись его переоснащением, с тем чтобы можно было мотаться на Кубу.

Лоран оборудовал пулеметные гнезда. Флэш заново отполировал корпус. Чертыхаясь, они роняли инструменты и отчаянно потели.

Натянули сети. Испачкали паруса. Теперь катер ни за что было не отличить от кубинских лодок.

Флэш исцарапал сходни шлифовальным станком. Дэнни Брювик наблюдал за происходящим. Постанывал и прихлебывал «Катти сарк».

Уэйн тоже наблюдал за этим. У него чесалось все тело. Он зевал — провести за рулем шестнадцать часов, колеся по грунтовкам страны Дикси[140].

Он уехал из Нью-Хиброна. До Порт-Салфура добирался на бензедрине. Заехав в лагерь, оставил там оружие и помчался в Бон-Секор.

У Флэша был приказ — от самого Пита.

Пит не доверял Дэнни. Из-за его бывшей, которая жила теперь с Уордом Литтелом. Мы прижали Дэнни — я и Лоран — и Карлос тоже. Зачитали Дэнни Правила Тигра. Ты подчиняешься Тигру. Ты повезешь нас на Кубу.

Дэнни скотина и алкаш. И вполне может позвонить бывшей и пожаловаться. Твоя задача — не позволить ему этого сделать.

Смеркалось. Флэш притащил фонари, в свете которых продолжилась работа. Лоран думал о Кубе. Уэйн прихлебывал пиво и изучал карту.

Соблазнительная Куба и Бейкерсфильд — калифорнийское захолустье.

Ремонт катера.

Лоран взбирался на мачты и штопал паруса. Флэш настраивал моторы. За чем наблюдал изрядно набравшийся Дэнни Брювик.

Флэш притащил канистры с бензином. Лоран приволок ящики. Уэйн ушел на соседний стапель и оттуда смотрел, как они работают. От бензедрина у него начался жуткий сушняк. Уэйн пил яблочный сок.

Подъехал и остановился лимузин. Шофер открыл заднюю дверь. Оттуда выбрался Карлос. Это на его деньги было куплено оружие. На нем был костюм из акульей кожи.

Лоран вытянулся, как по команде. Флэш подобрался. Карлос отвесил поклон. Карлос обнял Лорана.

Брювик принялся перебирать четки. Карлос проигнорировал его и спустился под палубу. Флэш и Лоран последовали за ним. Медленно поковылял вниз и Брювик.

Уэйн отыскал сигнальный фонарь и принялся изучать карту. Он услышал удары, крики и повизгивания. Катер сотрясался и раскачивался.

Флэш поднялся на палубу. За ним Лоран. Вразвалочку, точно какой дуче Муссолини, выбрался Карлос. Они сошли на пристань. Вытерли руки бумажными полотенцами, сели в лимузин и уехали.

Уэйн принялся наблюдать за катером. Смотрел на часы и считал секунды.

Ага, Брювик выбирается из трюма и покидает катер. Пересчитывает мелочь. Ковыляет к телефонам.

Уэйн побежал к нему. Брювик увидел его и выругался.

Уэйн увидел, что с ним сделали.

Выбили зубы, расплющили уши, расквасили губу и насажали синяков и ссадин.

В добрый путь.

Они заправились и упаковали оружейный груз. А также собственное оружие: «браунинги»-обрезы и «беретты». Ножи для скальпов и глушители. И зипповский огнемет, который выпускал ба-а-а-альшую струю огня.

«Коготь тигра» — круто замаскированный катер. По правому и по левому борту — пулеметы. Шесть прорезей в планшире.

Они отчалили в шесть утра и направились на юг через юго-восток. Брювик управлял катером, Лоран просматривал карты, Флэш листал комиксы, Уэйн изучал план улиц Бейкерсфильда.

Калифорнийское захолустье. Фермы и нелегалы, которые обрабатывали землю. Низенькие росточки посевов — и Уэнделл Дерфи.

Они ловко сражались с волнами. Выжидали время. Стояла жара. Зато их щедро осыпали соленые брызги. Они жмурились от солнечных бликов на воде.

Перед отъездом они натерлись солнцезащитным кремом. Катер бросало из стороны в сторону. Они глотали драмамин. Брювик покрылся потом и трясся — вынужденное воздержание.

Флэш спрятал его выпивку. Флэш сказал: Пит ненавидит Брювика. По личным мотивам — из-за Уорда Литтела.

Флэш сверил показания компаса, просмотрел карту и наметил план.

Встретимся в открытом море — неподалеку от пляжа Варадеро. Там нас будут ждать наши ребята. Сцепимся — они заберут пушки, а мы получим карт-бланш. Потом вернемся на верхнюю часть пляжа. Там неподалеку — опорный пункт кубинской милиции.

Флэш был рад. И готов к человекоубийству. Флэш призывал всех к осторожности. И говорил: «Берегитесь угонщиков катеров — они убивают рыбаков. Нападают на маленьких плоскодонках и крадут лодки и рыбу. Бородатые, что твой Фидель».

Лоран был рад и тоже не прочь пустить кровь. Вон он — точит пемзой нож для скальпов.

На закате они прибыли на остров Снайп-Ки. Заправились. Подняли паруса и замаскировались.

Брювик молил дать ему выпить. Флэш приковал его наручниками. Они высадились на берег. Нашли крабовую отмель. Перекусили крабовыми клешнями и съели по таблетке декседрина.

У Уэйна закружилась голова. У Флэша — тоже. Лоран заскрежетал зубами. Они принесли Брювику ужин и бутылку мексиканского пива. Брювик ее высосал.

Они тронулись, держа курс строго на юг. Бороздили быстрые течения. Катер подпрыгивал на волнах. Луна скрылась за облаками.

Брювик стоял за штурвалом. С него градом катился пот. Он то и дело перебирал свои четки. Флэш не спускал с него глаз, не скупился на угрозы и смеялся над набожностью калеки.

Они намазались ламповой сажей. Руки дрожали от избыточных порций декседрина. Стали чернее сажи. Лоран — самый высокий из них — стал копией Уэнделла Дерфи.

Флэш сверился с компасом. Они уже вошли в кубинские воды.

Уэйн направился в носовую часть. Его обдало брызгами. Пришлось закапать глазные капли. Прыгали волны. Из воды выпрыгивали рыбины. Вспыхнуло, оставляя огненный след, пламя. Уэйн увидел лодку. И еще одну — расстояние метров четыреста — крошечную удаляющуюся точку.

Флэш выстрелил сигнальным патроном. Вспыхнуло и расплылось пламя.

Брювик подтянул их катер поближе. Ага: встретились. Стукнулись бортами. Флэш достал абордажный крюк и зацепил в аккурат край палубы. Уэйн увидел Фуэнтеса и Арредондо.

Они вышвырнули крючья и прыгнули на палубу. И едва не свалились. Лоран поймал их. Образовалась куча мала. Они покатились по палубе.

Уэйн спросил:

— А что это был за катер? Или лодка?

Фуэнтес поднялся:

— Милиция. Они нас засекли.

Арредондо поднялся:

— Los putos de Fidel[141]. Почуяли нашу рыбу.

Уэйн тоже учуял запах рыбы. Осмотрев катер, он увидел маскировку: удочки, кишки и головы рыб.

Подбежал Флэш. Флэш обнял парней и изрек тираду на испанском: chinga означало «трахать», a puta roja — «красная шлюха».

Уэйн притащил оружие — тяжеленные, склеенные изолентой целлофановые тюки.

Ускорился. Заглянул в грузовой отсек, сунулся в камбуз и протащил товар. И так — восемь ходок. Выкладывал добро на палубе.

Флэш кидал. Фуэнтес ловил. Арредондо ловил и аккуратно складывал. Маленькие сильные парни — отлично ловят.

Брювик наблюдал. Брювик чесал высыпавшие на шее прыщики и перебирал четки. Фуэнтес отсоединил крюк. И помахал. Арредондо толкнул катер.

Лоран ухватил Брювика. Флэш связал его. Сковал руки. Заклеил рот, замотал ноги и намертво примотал к мачте.

Лоран соорудил плот. Уэйн бросил якорь. Флэш объявил: идем убивать коммунистов!

Они прихватили с собой «беретты», ножи и обрезы. А также зипповский огнемет, завернутый в целлофан. Забрались на плот и поплыли, орудуя веслом. Ловко огибали водовороты, налетали на отмели.

Две мили по черной морской воде. Три мили до огней пляжа. Так: барак и сторожевая будка. Не на территории пляжа. Далеко от зыбучих песков и грунтовой дороги с глубокими колеями.

Они сгруппировались и принялись грести, направляясь левее. Волны прибоя подбрасывали плот, как щепку. Уэйна и Флэша стошнило.

Но вот они приблизились к цели. Попали в струю течения. Налетели на песок. Плот перевернулся и все вывалились на мелководье.

Они затащили плот на прибрежный песок и рассмотрели будку. Четыре на четыре метра, четверо мужчин и метров сорок от берега.

А поодаль — барак: с одним входом, без пристроек и внутренних перегородок.

Они передавали друг другу бинокль. Протерли линзы. И увидели: открытую дверь, койки в два ряда. Два часа ночи, тридцать человек, нары и противомоскитные сетки.

Флэш жестами показал: сперва будка. Навернули глушители и вперед.

Они проверили «беретты». Вытащили из целлофана огнемет. И поползли цепочками по трое. Огнемет был у Лорана.

Уэйн тяжело дышал. Набрал полный рот песку. Уже начинал нервничать. Они подползли совсем близко — до будочки осталось метров шесть — Уэйн увидел лица.

Парни из милиции сидели и курили. Уэйн увидел четыре составленных в уголок карабина.

Флэш проговорил одними губами: на счет «три» стреляем.

«Раз» — прицелились. «Два» — взвели курки. «Три» — все выстрелили — хлопки глушителей в унисон.

Стреляли кучно, «двойным выстрелом». Целились и быстро стреляли. В голову и грудь. В пах, спину и шею.

Два придурка свалились. Опрокинулись два стула. Два придурка захрипели. Два рта раскрылись в агонии. И закрылись — из-за шума прибоя выстрелов никто не услышал.

Флэш перекатился. Подобрался совсем близко. И принялся расстреливать часовых. Тела задергались. Тела впитывали свинец.

Флэш подал сигнал. Теперь барак — пошли!

Лоран приготовил огнемет. Они подползли ближе. Подобрались совсем близко. Вот цель. Вот дверь.

Лоран поднялся и рванул в дверной проем. И принялся поливать жидким огнем кровати, москитные сетки и putos Red.

Коммунисты загорелись и закричали. Коммунисты повыкатывались из спальных мешков. И заметались. И забегали, путаясь в противомоскитных сетках.

Лоран жег простыни, стены, людей в пижамах и подштанниках. «Комми» спасались бегством. Падали. Вышибали окна.

Барак загорелся. «Комми» выбегали наружу — красные в огне. Через заднюю дверь — на пляж. Падали на песок. Пробивались к воде.

Их омывали волны. Волны сбивали с них пламя. Волны впитывали пламя. Прибой закипел. Боеприпасы загорелись и взорвались.

Лоран преследовал огненные клубки. Поливал мокрый песок и кипятил и без того горячую воду.

Флэш вошел в разоренную будку и выволок трупы двоих охранников. Бросил их на песок и помочился прямиком на тела.

Уэйн подошел к нему. Он страшно волновался, точно перед публичным выступлением. Сделай это. Покажи им. Покажи Питу.

Он вытащил нож и снял с трупа скальп.

Вот он, Бейкерсфильд. Как же он устал с дороги! Пыльные улицы, пыльные небеса, пропитанный пылью воздух. Долина Сан-Хоакин — сплошное облако пыли и испепеляющее солнце.

Бесконечные переезды вымотали его. Куба — остров Снайп-Ки. Снайп-Ки — Бон-Секор. Бон-Секор — Новый Орлеан. Три раза он летал на запад. Стал плохо спать. Соскочил с декседрина.

Он позвонил в Сайгон. Месплед соединил его с Питом. Он похвалил вылазку, порадовался за оружие и раскритиковал Бобову аферу со срезанием серийных номеров.

Пит явно был раздражен и крепко ругал Боба. Надо заново отчеканить номера — пусть Кастро боится — пусть знает, что оружие принадлежит американской армии.

Уэйн позвонил Барби. Разговор оказался напряженным — напряжение осталось еще с того вечера. У Барби были новости. Ей предложили принять участие в концертах для военнослужащих.

«Мы будем выступать в Сайгоне. И в Дананге. Пожалуйста, уговори Пита прийти на концерт».

Он согласился. Сказал, что вернется. И посетовал, что смертельно устал от разъездов.

Уэйн кружил по Бейкерсфильду. Сверялся с картой. Он прилетел сюда, взял напрокат автомобиль и тут же пустился в путь.

Мексикашки обитали в восточной части города. Неподалеку выращивались овощи. Кругом пивнушки, трейлеры и мотели. Пыль и насекомые. Хибары, в которых ютятся нелегалы.

Он заходил в бары, пил там пиво и расспрашивал народ. Бармены охотно отвечали ему, картинно размахивая руками:

— Чего? Какие еще мексиканские шлюхи? Мексикашки шлюхи и есть! Перебираются через границу и отбирают у наших рабочие места. Вдобавок плодятся как кролики. Такое впечатление, что они живут, чтобы трахаться. Как коты мартовские. Собирают овощи, а в день получки трахают настоящих шлюх. Нелегалы-сутенеры торгуют нелегалками — трахаются, как незнамо кто, все со всеми. Прямо в мотелях, в порядке живой очереди. Да в любых. В «Сан-гло», в «Висте», везде. Вот завтра им как раз выдадут получку — сам все увидишь.

Уэйн назвал имя — Уэнделл Дерфи — но народ лишь плечами пожимал.

— Кто это? Ниггер?

— Ну да — высокий такой, голос громкий.

— Черт! Мексикашки их терпеть не могут. Так что лучше бы этот ваш ниггер валил отсюда.

Вот и день получки. Уэйн вертелся возле грядок и ждал.

Нелегалы срезали капустные кочаны, пололи сорняки и сбрасывали их в контейнеры. Завыла сирена. Мексикашки завопили, побросали тяпки — и ходу.

Возле трейлеров, где выдавали деньги, — очередь. Счастливчики сгребали монету и собирались в кучи — семейные со своими семьями, одиночки с одиночками. Омбрес отдельно, мучачос отдельно[142].

Кто-то так и остается. Кто-то расходится. Кто-то медлит. Парни обмениваются заговорщицкими улыбками.

Подъезжают грузовики. Парни приветствуют парней. Парни привезли самогон, презики — в том числе ребристые и с «усиками», дешевое вино, белый портвейн и полароидные снимки голых баб. Мандёнки мексиканских шлюх — н-да, мужской отдых.

Выяснилось, что те самые торговцы и держали девочек. С утра пораньше они уже нашли клиентов. Предложение и спрос: надо съездить в упомянутые мотели и посмотреть секс-марафон.

Мексикашки смотрели на фотки и собирались в очередь. Уэйн под шумок показал им фотку Уэнделла — никто его не узнал. Черт, да не видел я его и знать не желаю — ненавижу negritos.

Уэйн ушел к другим торговцам-сутенерам. Те тоже не знали Уэнделла. Он сменил план и снова углубился в карту. Он поехал в негритянскую часть города. Сегрегация де-факто: мексикашки на севере, цветные на юге.

Он зевнул, борясь с пересыпом. Прошлой ночью он слишком долго спал — целых четырнадцать часов. И видел плохие сны.

Барби ругает его — за то, что глотает таблетки, — а он ее за это же. Не надо — раньше состаришься — я люблю тебя.

И Бонго, конечно. Бьется в конвульсиях. И сдает Уэнделла Дерфи. Уэнделл на Кубе с шестью штуками в карманах. И у него борода, как у Кастро.

Уэйн кружил по Черному городу. Заезжал в бильярдные и кабаки. На нем было написано: коп. Проблемы. Носит пушку в открытую.

Его видели и настоящие копы. Махали ему. Мол, привет, коллега. Он приставал к цветным с расспросами. Совал им фото Уэнделла. В ответ получал — раздражение. Слышал, что произошло в Уоттсе?[143] То же самое может случиться здесь. И СЕЙЧАС.

Он этим занимался. Весь день. Перекопал весь негритянский квартал. Никто ничего не знал про Уэнделла.

Смеркалось. Он поехал в «Сан-гло» — посмотреть на секс-марафон.

Десять комнат, десять шлюх, десять очередей на парковке. Компании нелегалов и сутенеры с секундомерами: пошел в баню — это мое время.

Наскоро сбитые лотки с провизией, за лотками — мамаситас[144] Бобы, пиво и тушеное мясо на пресной лепешке.

Жарища стояла жуткая. Шкворчали свиные котлеты. Кашляли и хрипели старые драндулеты работяг.

Двери то открывались, то закрывались. Уэйн мельком видел голых девушек с широко раздвинутыми ногами и грязные смятые простыни.

Очередь двигалась быстро — на трах выделялось по шесть минут. Вокруг крутились полицейские. Сутенеры выдавали им по баксу с каждого клиента.

Копы ели тушеное мясо и досматривали толпящихся в очереди. А также толкали контрабандный пенициллин. Уэйн присоединился к одной из очередей. На него пялились. Он в ответ показал фотки.

Что? Не знаем. Нечего тут делать негритосам.

Уэйн подошел к одной мамасите. Достал пятьдесят баксов и сказал на ломаном испанском: «Пива на всех!»

Она улыбнулась и раздала всем по бутылке «Лаки лагера» — и мексикашкам, и сутенерам, и копам. И похвалила Уэйна: какой славный гринго.

Уэйну зааплодировали. Мексикашки отбивали ладони, сутенеры приветственно махали сомбреро. Он снова достал фотки. Те пошли по рукам — во всех очередях их смотрели, мяли, передавали соседу. Наконец их вернули на место.

Какой-то коп толкнул Уэйна локтем:

— Я выгнал этого черномазого из города месяца три назад. Он пытался торговать белыми девочками, а это мне очень не понравилось.

У Уэйна поползли мурашки. Коп постучал по зубам ногтем.

— Слышал, он общался с черномазым по прозвищу Король Артур. Он держит пидор-бар где-то во Фресно.

Лаунж-кафе «Манеж» располагалось на первом этаже жилого дома. В не самом престижном районе.

Уэйн поехал во Фресно. Спрашивал у каждого встречного и поперечного и наконец нашел. Вдобавок понаслушался: паршивое заведение — рассадник триппера — бойтесь Короля Артура!

Это жуткий трансвестит. Он родился на Гаити. Во всяком случае, где-то в Вест-Индии точно. Он носит корону. Это трансвестит. Гермафродит.

Уэйн вошел внутрь. Интерьерчик тот еще — кельтские легенды плюс пидорские блестки.

Обитые бархатом стены. Пурпурные портьеры и усеянные заклепками «рыцарские латы». Бар и столики с диванчиками вдоль стен обтянуты розовой искусственной кожей.

Кто-то врубил музыкальный автомат. Оттуда полился голос Мела Торме. Завсегдатаи оживились. На Уэйна стали поглядывать и восторженно цокать языками.

Клиенты в основном цветные — активные педики и трансвеститы.

Вот он, Король. Сидит за столиком. В короне. И явно повидал виды: шрамы, уши как капустные листья, следы от избиения куском трубы, обмотанной колючей проволокой.

Уэйн подошел к нему и присел рядом. Король посасывал ликер со льдом.

— Слишком высокомерный для здешнего копа и слишком грубый, чтобы быть кем-то еще.

Музыкальный автомат подрагивал. Уэйн протянул руку и вырубил провод из сети.

— Мои деньги — твоя информация.

Король постучал пальцем по короне. Такие делались для школьных спектаклей — стразы и олово.

— Я тут подумал. И сделал вывод: полицейские требуют и не платят.

Король говорил воркующее, журчаще и скользяще. Мимо промелькнули, покачивая бедрами, два педика. Один захихикал, второй помахал им.

Уэйн сказал:

— Я был копом.

— Тьфу на тебя, глупый дикарь. А то я сам не вижу.

Уэйн достал пачку денег и помахал ею. Осветил деньги настольной лампой.

— Уэнделл Дерфи. Мне известно, что ты с ним знаком.

Тот постучал по своей игрушечной короне:

— Мне пришло видение… да… так и есть… ты — тот несчастный, чью жену убил Уэнделл.

Кто-то врубил автомат. Заиграла песня Кей Старр. Уэйн снова потянулся и выдернул шнур. Какой-то педик ухватил его руку и почесал ладонь, пакостно и похотливо хихикнув.

Уэйн отдернул руку. Педики захихикали и потянулись прочь. При этом не забывая строить Уэйну глазки. И осыпать его воздушными поцелуями.

Уэйн вытер руку. Король рассмеялся. Король фыркнул.

— Мы коротко познакомились с Уэнделлом несколько месяцев назад. Я купил у него пару девочек.

— И?

— И бейкерсфильдские копы запретили мне заниматься моим ремеслом на их территории.

— И?

— И Уэнделл никак не мог придумать себе прозвище, чтобы его знали как сутенера. Я предложил вариант Кассиус Кул — ему понравилось, и он стал так зваться.

— Продолжай. Я вижу — это еще не все.

Король снова постучал по своей короне:

— Я вижу… да… ты убиваешь трех безоружных негров и… да… Уэнделл довел твою жену до оргазма, прежде чем убить.

Уэйн достал пушку. Поднял ее. Взвел курок. Услышал отзвуки. И такие же щелчки курков.

Огляделся. Увидел педиков с пушками. И понял: это будет сущим самоубийством.

— Уэнделл стал мухлевать при игре в кости, и ему настоятельно порекомендовали покинуть Бейкерсфильд. Слышал, что он собирался в Эл-Эй.

Оглянувшись, Уэйн увидел педиков с пушками, недвусмысленно смотревших прямо на него.

Король рассмеялся:

— Пора тебе вырасти, дитя мое. Ты не можешь взять и убить всех ниггеров.

83. (Сайгон, 20 августа 1965 года)

Пит сказал:

— Уэйн снял несколько скальпов.

Время коктейлей в отеле «Катина» — защитные противогранатные сетки и толпы вьетнамских военных.

Стэнтон поедал паштет из гусиной печенки.

— С кубинцев или с негров?

Пит улыбнулся:

— Он уже здесь. Я передам, что ты спрашивал.

— Передай ему, что я рад слышать о его преображении.

В баре была куча народу. Люди в форме болтали. Кругом раздавалась французская, английская и вьетнамская речь.

Пит зажег сигарету:

— Боб меня достал. Я хочу, чтобы оружие было с маркировкой, чтобы все знали, что это американская армия.

Стэнтон намазал тост маслом:

— Это я уже понял. Вместе с тем нельзя не признать, что он проделал отличную работу.

— Согласен, но он по уши увяз в своем клане, из-за чего в любую секунду может подняться шум. Хочешь знать, что я думаю? Надо нам отправить Лорана в Лаос, чтобы он приглядывал за лагерем «Тигр», чтобы Месплед оставался в Штатах и занимался поставками оружия. У него отличные связи, он очень хочет этого, вдобавок способный как черт.

Стэнтон покачал головой:

— Во-первых, у Боба связи куда лучше. Во-вторых, у него прикрытие ФБР, которого будет достаточно в случае, если ему все же вздумается нажить проблем на задницу. В-третьих, вы втянули в дело этого типа, Брювика, чем разозлили Карлоса, а ведь он сейчас заинтересован в кубинских делах едва ли не больше, чем в шестьдесят втором. Теперь он готов действовать — единственный из всей мафии. Лоран и Карлос тесно общаются, потому-то я и хочу, чтобы в Штатах был он, а не Месплед. Лучше него организовать работу с Карлосом и переправлять оружие не получится ни у кого.

Пит выкатил глаза:

— Карлос — тоже мафия. Ему не у кого покупать оружие, кроме как у повстанческих группировок, торгующих собственными дерьмовенькими пушечками. Вряд ли он сможет найти такой же классный товар, как давешняя партия Релье, — что нам, каждый раз надеяться, что кто-нибудь еще ограбит военный склад?

Завыла сирена. Присутствующие замерли. Военные потянулись к оружию. Сирена смолкла. Зазвучал сигнал отбоя, и народ спрятал пушки.

Стэнтон отхлебнул вина.

— У нас сейчас отличное прикрытие. Вы с Уэйном ездите туда-сюда, потому что вы — кадры экстра-класса и знаете как американскую, так и вьетнамскую сторону бизнеса. Когда у Уэйна нет работы в лаборатории, он свободно может везти товар в Вегас и распоряжаться там, а ты…

— Джон, ради Бога…

— Дай мне договорить. Мы потеряли Чака, война есть война, но Чана и Меспледа вполне достанет, чтобы управляться с лагерем «Тигр». Месплед пусть остается тут, а Флэш и Лоран останутся в Порт-Салфуре и в Бон-Секоре. Иными словами, у нас есть прикрытие, и я не хочу, чтобы вы лезли с изменениями в и так отлично функционирующую систему.

Завыла сирена. Завизжал сигнал отбоя. Отключился кондиционер. Какой-то официант открыл окна. Другой натянул защитные сетки.

Пит посмотрел на часы:

— У меня встреча с Уэйном. Ему дали наводку на какое-то оружие, в Дананге.

В баре стало жарко. Официанты включили вентиляторы.

— И со скольких он снял скальпы?

— С четверых.

— Как думаешь, ему понравилось?

Пит улыбнулся:

— С Уэйном никогда не знаешь наверняка.

Стэнтон улыбнулся:

— Перед тем как уйти — разреши кое-что тебе сказать.

Пит поднялся. Он почти задевал потолок. Пришлось уклоняться от лопастей вентиляторов.

— Ты исходишь из практических соображений. А у меня это личное.

Они взлетели. Пилоты республиканской армии летали на американских военных вертолетах — челночные рейсы из Таншоннята.

Они устроились на задней скамье. Несколько штабных офицеров летели с ними вместе. Только послушайте — давайте-ка посмотрим шоу в Дананге!

Уэйн зевнул. Он только что прилетел в страну и устал.

Рейс был переполнен. Молоденькие офицеры развлекались как могли. Шумели. Подбрасывали монеты и вертели в пальцах револьверы.

Моторы ревели. Дверцы дребезжали. Радио сипело и хрипело. Пит и Уэйн сидели рядом и совещались.

Ясно, что Боб Релье способен на многое. Как и то, что он — ручной кроличий ублюдок Уэйна-старшего. Как и то, что он продает хорошие пушки. Как и то, что Дэнни Брювик хитер и труслив.

Карлос предупредил Брювика. Карлос сказал: не звони Арден, не выдавай наших поездок на Кубу. Брювик обманул его и попытался связаться со своей бывшей. Уэйн ему помешал.

Ясно: от него надо избавиться и найти нового шкипера.

Им-то ясно. Но Пит замялся. И сказал, что Карлосу Брювик нужен. Брювик — его «инсайдер». Карлос никому не доверяет и везде внедряет информаторов.

Вывод: Брювик мотается на Кубу и звонит Карлосу. И стучит на нас.

Уэйн все понял. Уэйн принялся размышлять. Брювик — бывший муж Арден, которая теперь с Уордом Литтелом. Она — шпионка. Присматривает за Уордом и докладывает Карлосу.

Все понятно — а что с этим делать, неизвестно.

Пит кое-что порассказал про Карлоса. Он играет людьми. Он тесно повязан с Джоном Стэнтоном. Он жаден. Он надавит на Джона — я тоже хочу часть вашей прибыли. И Джон не сможет отказать. И мы не сможем. Потому что мы должники Карлоса. Это Карлос уговорил мафию. Они пересмотрели законы и разрешили нам осыпать западный Вегас белым порошком.

Ясно: мы должники Большого Карлоса. И Джона Голубая Кровь.

Вертолет трясло. Двери дребезжали. Офицеры глотали драмамин.

Ясно и то, что операция «Тигр» — главнее всего. Мы даем взятки чинам республиканской армии, главному из Канлао («Мистеру Као») и Чан Лао Диню. А еще платим за транспорт и подкупаем чинов авиабазы Неллис и копов. Плюс затраты собственно на операцию: что в США, что тут. Операция же у нас трансконтинентальная, чего уж там.

Мы возим белый порошок — большими партиями — осыпаем им западный Вегас. Прибыли стремительно растут. Черномазые любят белый порошок. И тут же прибыли падают — совершенно необъяснимым образом. Из-за чертовых волнений в Уоттсе — их даже по телику показывали.

Черномазые тоже смотрят телик. И приходят в экстаз. Обезьяны, что с них взять — увидели и повторяют. И начинают рыскать по западному Вегасу, бить витрины и жечь гаражи. Ну, подождем немного, проверим, как дела у такси «Тигр». Копы подавляют волнения. Зачинщики отправляются за решетку. Прибыли снова начинают расти.

Ясно и то, что пока для бизнеса — не лучшие времена. Рынок«медведей», знаете ли. Чтобы увеличить прибыли, надо расширяться. Наймем побольше пушеров среди ниггеров, которых не жалко и в расход, если что, — и снова вернемся на рынок «быков»[145].

Вертолет летел низко-низко. Из иллюминаторов было видно разоренные деревни. Уэйн заговорил об интеграции — давайте толкать побольше порошка в западном Вегасе и попробуем внедриться на рынок негритянской части Лос-Анджелеса.

Пит рассмеялся — мафия никогда не позволит этого — да ты и сам в курсе.

Мало ли. Я в курсе, что там может быть Дерфи. Это я точно знаю.

Дананг: горячее солнце и горячий морской ветер. И соленые брызги в лицо.

Тот тип, что обещал пушки, так и не явился. Пит рассердился. Уэйн предложил ему отвлечься и сходить в армейский клуб — там вроде что-то намечается.

Они добрались на рикше. Их рикша был сущим тяжеловесом и неплохо бегал. Какие-то молокососы взялись с ним тягаться. Пьяные были в дымину. Гонки рикш позабавили их.

Пит глотал драмамин. Уэйн — соляные таблетки. Они кружили по подъездным дорожкам. Заехали на военно-морскую базу и увидели трибуны и прочее.

Молокососы, увидев такое, вдарили по тормозам. Четыре колеса заскользили и застопорились.

Жара стояла страшная.

Пит и Уэйн рассмеялись. Салаги выглядели позеленевшими, точно вот-вот блеванут.

Представление было бесплатным. Народ начал стекаться, так что Питу и Уэйну пришлось становиться в очередь. Жара стояла — как на сковородке.

Сцена располагалась практически на уровне земли. Скамеек стояло — рядов на шестьдесят. На сцене выступали «Хипстер Херби и Хо» — местные комики самого низкого пошиба.

Хо был тряпичной куклой, надетой на руку Херби. В другой руке Херби держал микрофон и занимался чревовещанием. Шевелил губами. В общем, смахивал на торчка или алкоголика.

Они нашли места — и сразу же оказались зажатыми сверху и снизу. Они сидели ряду в десятом.

Стоявшие на сцене громкоговорители транслировали звук. Хо «гневался». «Я боюсь солдат! Мне страшно! Они ши-кар-но убивают вьетконговцев!»

Было душно. Снижаясь, солнце шпарило с удвоенной силой. Пита затошнило. Собравшиеся вяло хмыкали. У Хо были красные рога, как у черта, и красная детская пеленка вокруг тела.

Хипстер Херби спросил: «Отчего ты так не любишь дядюшку Сэма?»

Хо запищал: «Я ездил в Америку, а меня не пустили в Диснейленд!»

В толпе послышались редкие смешки. Хо продолжал нести вздор: «Я отомщу! Я заминирую Диснейленд! Я убью Дональда Дака!»

Веселья это толпе не прибавило. Режиссер концерта знаком приказал ему: давай закругляйся, надоел, скучно.

Хо распалялся: «Я пробовал сидячие забастовки! Пробовал молебны! Я пристрелил Дональда Дака!»

Режиссер концерта кивнул звукорежиссеру. Тихо заиграл саксофон. И Хипстера Херби поперли со сцены.

Он поклонился. Из Хо посыпались опилки. Занавес опустился. Зрители вяло похлопали — хрен с этой куклой и ее алкашом-кукловодом.

Тут саксофон заиграл громче. Занавес поднялся. Пит увидел, как на сцену ступают дли-и-и-и-инные ноги.

Нет. Этого не может быть. Пожалуйста, пусть это будет правдой. Медленно и синхронно — занавес и саксофон — первый выше, второй громче.

Да — это оказалось правдой.

Пит увидел ее ноги. Пит увидел ее. Поймал ее воздушный поцелуй. Уэйн улыбнулся. Тут же подключились «Бондсмены». И Барби запела вьет-рок.

Толпа засвистела, завыла и завопила.

Барби танцевала. Шимми-шимми. Барби скинула туфлю. Та взлетела высоко в воздух. Толпа кинулась ловить туфлю. Пит прыгнул выше всех.

Вот-вот схватит. И тут…

Что-то защемило в груди. Стало не хватать воздуха. Левая рука отказалась повиноваться ему.

Вот она. Высокий каблук, блестки, зеленая и…

Левая рука безжизненно повисла. Запястье онемело. Рука отказалась служить ему.

Вскинув правую руку, он поймал туфлю. Поцеловал ее и рухнул наземь, не выпуская из рук добычи. Лицо Барби над ним расплылось — белым-белым…

84. (Вашингтон, округ Колумбия, 4 сентября 1965 года)

Мятеж. Бунт. Восстание.

Эн-би-си то и дело крутила повторы. А телевизионные мудрецы анализировали ситуацию.

Литтел смотрел телевизор.

Негры швырялись бутылками с «коктейлем Молотова» и кирпичами. Грабили винные магазины. Шеф полиции Паркер осуждал хулиганов. Бобби призывал к реформам. Кинг — к протесту.

Кинг то и дело отвлекался от темы. Грозил новыми акциями протеста. Особое внимание уделяя западной части Вегаса.

Литтелу вспомнились слова Дракулы: «Надо усмирить этих зверей, Уорд. Не хотим же мы, чтобы они болтались вокруг наших отелей — да еще в таком разгоряченном состоянии».

Пит продает отличное успокоительное, но, кажется, сейчас оно не особо действует. Да и Пит сейчас не тот. На прошлой неделе звонила Барби. Сказала, что у Пита был сердечный приступ.

Дело серьезное. Правда, сейчас его состояние стабильно. Прежнего здоровяка Пита уже нет. Барби была настроена решительно и умоляла его: «Потяни за ниточки. Поговори с Карлосом. Уговори Пита уйти на покой. Верни его домой. Пусть останется. Сделай это — для меня».

Литтел сказал, что попробует. Позвонил в Дананг. Поговорил с Питом. Голос у Пита оказался охрипшим. Усталым. Слабым.

Литтел позвонил Карлосу. Тот сказал: пусть решает сам Пит.

Литтел выключил телевизор и принялся рассматривать новую фотографию, вырезанную им из газеты.

«Вашингтон пост»: Кинг на похоронах своего помощника. Помощника звали Лайл Холли, он покончил с собой. Он был подсадной уткой ФБР, а точнее — Белым Кроликом. Агент Лайл Холли — самоубийство.

Кинг — Красный Кролик. Бейярд Растин — Розовый. Брат Лайла Дуайт — Синий. Стоят рядышком. Красный и Розовый скорбят, Синий ухмыляется.

Он вырезал фото из газеты и внимательно его изучил. Он хотел почувствовать НЕНАВИСТЬ. Потом снова включил телевизор, чтобы увидеть бунтующих негров. Смотрел повторы. И снова преисполнялся гневом.

Но работа прежде всего. Он по-прежнему курсировал между Вегасом и Лос-Анджелесом. Однажды заметил за собой хвост. Проигнорировал его и рассердился пуще прежнего.

Он понял: мистер Гувер сомневается в тебе. И Синий Кролик тоже. Сомнения подрывают операцию «Черный кролик». Белый Кролик погибает. Ты видел его последним. Ты высказал свои опасения. Тебе звонил мистер Гувер. Ты притворяешься. Он не верит.

Значит, выборочная слежка. Давно ее не было. Логика спотыкается об эмоции.

За тобой следили до этого. До операции «Черный кролик». Это тебе сказал мистер Гувер. Слежка велась по его распоряжению. Он же ее и возобновил — после самоубийства Лайла.

Вывод: тогда он не подозревал. А теперь — подозревает.

Он работал. И путешествовал. В Вегасе виделся с Дженис. В Эл-Эй — с Джейн. Ни там, ни там слежки не было.

Джейн его пугала. Джейн знала его. Мистер Гувер знал о Джейн. Его агенты подбросили документы куда следует. Теперь у нее был фальшивый диплом Тулейна.

Он проверил хвосты. Теперь он делал это каждый день. И еще ни разу не засекал. Он по многу раз пересматривал трансляции негритянских бунтов. Переслушивал слова Кинга. Досье Лайла он помнил практически наизусть.

У него созрел план. Он решил: надо увеличить обороты. Полетел в Вашингтон по делам профсоюза. Остановился у офиса Конференции. Слежки по-прежнему не было видно.

Поговорил с Бейярдом Растином. Нашел каморку, где работал Лайл. Быстренько обшарил ее: порылся в портфеле, в коробках и прихватил с собой пишущую машинку Лайла и папку с докладными записками.

Контора оплакивала гибель Лайла. Никто и не догадывался, что он был Белым Кроликом.

Играл и транжирил ваши деньги. Тем не менее вы его уважали. Лайл предал вас. И умер. Теперь Лайл воскрес из мертвых и раскаялся.

Литтел заварил себе кофе и принялся изучать докладные записки Лайла. Наловчился подделывать его подпись. Заправил машинку Лайла. И напечатал заглавными буквами:

ОТПРАВИТЬ В СЛУЧАЕ МОЕЙ СМЕРТИ.

Затем взял лист копировальной и лист писчей бумаги и приготовил бланк с эмблемой Конференции.

Лайл Холли признавался во всем. В том, что запивал. В том, что играл и подделывал чеки. В том, что предавал — будучи агентом ФБР и по воле мистера Гувера.

Итого.

Первое. Мистер Гувер — псих. Он ненавидит преподобного Кинга. И я тоже участвовал в его кампании.

Второе. Я вступил в Конференцию. И стал обманывать доктора Кинга и его ближайшее окружение.

Третье. Мое положение в Конференции упрочилось. Я писал партийные инструкции. Меня посвящали в доступные немногим секреты — которые я записывал.

Четвертое. Я передавал секретные сведения. Снабжал ими ФБР. Указывал Бюро, где поставить прослушку и установить видеокамеру. (Приложение 1: список жучков. Места их установки, известные Литтелу доподлинно. А вот самому Лайлу Холли — лишь предположительно.)

Пятое. Я лично документировал маленькие слабости доктора Кинга. Рассказывал о них мистеру Гуверу. Он лично написал письмо, призывавшее доктора наложить на себя руки. Письмо пришло Кингу по почте. Его содержание прекрасно известно.

Шестое. Мистер Гувер ненавидит Кинга все сильнее и глубже. Так что кампания будет лишь набирать обороты.

Литтел закончил работу и крепко задумался. И кое-что пересмотрел.

Нет — не стоит закладывать Синего Кролика. И про клановскую ячейку Дикого Кролика тоже писать не стоит. Не надо подрывать доверие. Не надо осуждать себя. Не надо писать о том, о чем Лайл может не знать.

Седьмое. Я причинил много вреда. Я страшно боюсь за доктора Кинга. Часто задумываюсь о самоубийстве. Это письмо останется запечатанным. Его найдут члены Конференции и отправят по указанному адресу — в случае моей смерти.

Он взял два конверта и напечатал два адреса: первый — Эммануэлю Селлеру, председателю юридического комитета палаты представителей конгресса; второй — сенатору Роберту Ф. Кеннеди, здание сената.

Риск был большой. С 1961 по 1964 год Бобби возглавлял Минюст. Формально Бобби был начальником мистера Гувера. Что не мешало последнему проворачивать дела по собственной инициативе. Так что кампания против Конференции проводилась мистером Гувером под флагом Бобби. Значит, тот должен был чувствовать вину.

Доверься Бобби. Риск оправдан: надо вернуться в офис Конференции и подбросить письма. Сделать франкировальные оттиски на конвертах. И выждать время. А потом — почитать газеты и посмотреть телевизор.

Бобби может сообщить об утечке. Тогда ты сможешь связаться с ним и воскреснуть — на анонимной основе.

85. (Дананг, 10 сентября 1965 года)

Больничная палата — таблетки, капельницы и инъекции. Теперь это мир Пита, усталого и слабого человека.

Уэйн взял себе стул. Пит лежал на кровати. Барби взбивала ему подушку.

— Я говорил с Уордом. Он жутко хочет опробовать свою стратегию касательно казино. И кстати, сказал, что может достать тебе лицензию на небольшое казино.

Пит зевнул и выкатил глаза. Это значило «да пошел ты».

Вошла медсестра. Проверила пульс Пита, заглянула ему в глаза — убедиться, что зрачки не расширены. Измерила Питу давление и записала в блокнот.

Уэйн посмотрел — показатели нормальные. Медсестра ушла. Барби поправила подушку мужа.

— Мы сможем вместе управлять заведением. Уорд сказал — это будет фурор. Ты — и законный источник дохода.

Пит зевнул. Пит выкатил глаза. Что это означало — смотри выше. Он сильно похудел. Кожа его стала дряблой, кости выпирали.

Он свалился с трибуны — Уэйн едва успел подхватить его. Пит вцепился в туфлю Барби. Барби спрыгнула со сцены. Явились два врача.

Один тип попытался отобрать туфлю. Пит врезал ему, не уступая трофей.

Барби сказала:

— Я бросила курить. Если бы ты не смог бросить, я бы тем более.

У нее был измученный и потрепанный вид. Судя по всему, она не слезала с таблеток — а трагедия вполне искупала эту ее слабость.

Пит сказал:

— Хочу чизбургер и пачку «Кэмел».

Голос у него оказался сильным — нормальный тембр, и дыхалка, кажется, в порядке.

Уэйн засмеялся. Барби поцеловала Пита. Тот шлепнул ее по попе и сделал влюбленные глаза. Она послала ему воздушный поцелуй и вышла, прикрыв за собой дверь.

Уэйн оседлал табурет:

— Уорд заставит-таки тебя купить казино. Если не ради тебя самого, то ради Барби.

Пит зевнул:

— Вот пускай она им и занимается. Пока я слишком занят.

Уэйн улыбнулся:

— Тебе до смерти охота поговорить о наших делах. Если это так, я слушаю.

Пит поднял изголовье кровати.

— Пока меня отсюда не выпустят, командуешь ты. И здесь, и в Америке.

— Хорошо.

— У нас в лаборатории есть запас сырья, так что тут все нормально. Я хочу, чтобы лагерем заведовали Месплед и Чан, а вы с Лораном и Флэшем будете заведовать трафиком и руководить вылазками на Кубу, и плюс ты будешь помогать Милту управляться в конторе такси.

Уэйн кивнул и прислонился к спинке кровати.

Пит сказал:

— Я получил письмо от Боба. У него большая, на два грузовика, партия базук и взрывчатки — награбленное из Форт-Полка. Там много всего, и перевозить придется двумя рейсами. Руководство операцией также поручаю тебе, но тем не менее сейчас и на будущее — не надо тебе встречаться с Бобом, пускай оружие из Нью-Хиброна в Бон-Секор возят Лоран с Флэшем. У Боба есть прикрытие ФБР, так что с ним можно не церемониться. Лоран и Флэш — куда более ценные сотрудники, хотя с тобой не сравнятся. Ты не станешь рисковать на вылазках, но будешь присматривать за Дэнни Брювиком, которому я не доверяю и который не стоит ничего.

Уэйн зааплодировал:

— Дыхалка у тебя что надо.

Пит посмотрел на запись в сестринском блокноте.

— Неплохо. Скоро я отсюда свалю.

Уэйн потянулся:

— Я говорил с Чаном. Он сказал, что несколько рабов сбежали, прихватив с собой сырье. Это бывшие вьетконговцы, и Чан подозревает, что они связаны с кем-то из солдат Вьетконга, которые заправляют лабораторией возле Банакея, и что они намерены приготовить героин, дабы распространять его среди солдат Южного Вьетнама и тем самым деморализовать их.

Пит пнул столбик кровати. Блокнот свалился на пол.

— Пусть Месплед допросит остальных рабов. Может, так что-нибудь узнаем.

Уэйн поднялся:

— Отдыхай, шеф. У тебя измученный вид.

Пит улыбнулся. Подхватив стул Уэйна, он отломил кусок спинки. Уэйн зааплодировал.

Пит провозгласил:

— К черту отдых!

Барби танцевала. Принимала приглашения похотливых моряков, которые прямо-таки осаждали ее. За одну песню она успевала потанцевать с тремя.

Записанные на пленку песни — клееные-переклееные пленки. Обычная клубная музыка — серф-рок и ватутси.

Уэйн наблюдал. Волосы Барби взлетали вверх. Он заметил новые проблески седины в рыжей шевелюре. Отзвучали последние такты «Серф-сити». Моряки зааплодировали. Барби вернулась за столик.

Уэйн выдвинул ей стул. Она села и зажгла спичку.

— Хочу сигарету.

Уэйн выдернул седые волоски. Барби поморщилась — вместе с седыми Уэйн захватил и несколько рыжих.

— Скоро перестанешь хотеть.

Барби сожгла седые волоски. Они зашипели и свернулись.

— Мне надо домой. Если я останусь, то увижу еще много вещей, которые мне не понравятся.

— Вроде нашего бизнеса?

— Вроде мальчика без рук, который лежит через три палаты отсюда. Или парня, который заблудился, и его полили напалмом свои.

Уэйн пожал плечами:

— Увы, здесь это — рабочий момент.

— Скажи это Питу. И добавь, что следующий приступ его доконает, если на войне не убьют.

Уэйн выдернул еще один седой волосок:

— Ладно тебе. Он не из таких.

Барби зажгла спичку и спалила волос. Смотрела, как он горит.

— Сделай так, чтобы он уехал отсюда. Вы с Уордом знаете тех, кто может ему в этом помочь.

— Никто ему не поможет. Пит уже заложил свою душу — и ты прекрасно знаешь почему.

— Даллас?

— Да, и тот факт, что он слишком хорош, чтобы отпускать его.

К ним подскочил какой-то солдат. Барби оставила ему автограф на салфетке. И на рукаве джемпера.

Она зажгла спичку:

— Приехав во Вьетнам, поняла, что такое по-настоящему скучать по Вегасу.

Уэйн рассмотрел ее шевелюру. Прекрасно — теперь она полностью рыжая.

— Через три дня ты вернешься.

— Веришь ли — буду землю целовать.

— Ладно тебе, не так уж тут и плохо.

Барби задула спичку:

— Я видела мальчика, которому оторвало причиндалы. Он шутил с медсестрой: мол, начальство новые купит. Как только она вышла из палаты, он разрыдался.

Уэйн пожал плечами. Барби швырнула спичку — она угодила в него и пребольно обожгла. Морячки не сводили с нее похотливых глаз. Барби отправилась в сортир.

Заиграла «Сахарная хижина». Время точно повернуло вспять — у Джека Руби эта песня тоже играла.

Барби вышла на танцпол. К ней тут же подошел моряк. Темнокожий. Высокий. Похожий на Уэнделла Д.

Барби с ним танцевала. Они танцевали, не быстро и не медленно. Они касались друг друга.

Уэйн наблюдал.

Красиво танцевали, модно. Не отходя от столика. Барби была раскованна и спокойна. А на ее носу он заметил следы белого порошка.

Вставка: документ

16.09.65.

Расшифровка телефонных переговоров (приложение к отчету об операции «Черный кролик»). С пометками: «Записано по приказу директора» / «Совершенно секретно» / «Только для глаз директора». Говорят: директор, Синий Кролик.

Д: Доброе утро.

СК: Доброе, сэр.

Д: Давайте обсудим работу, проделанную ДИКИМ КРОЛИКОМ в Миссисипи. На ум приходит оксюморон: «Невежественная разведка».

СК: ДИКИЙ отлично справляется, сэр. Деньги, которые мы ему выдавали, он использовал для сбора и накопления информации — плюс ПАПА КРОЛИК тоже занимается его снабжением. Он сообщил мне, что приличная порция его листовок идет клановцам ДИКОГО КРОЛИКА.

Д: И как наш обеспеченный ДИКИЙ КРОЛИК, достиг какого-нибудь результата?

СК: Да, сэр, его «королевские рыцари» внедряются в прочие расистские группировки и снабжают информацией ДИКОГО КРОЛИКА. Думаю, в очень скором времени число осужденных за махинации с почтой серьезно увеличится.

Д: Вообще, пожертвования ПАПЫ КРОЛИКА отчасти своекорыстны. Помогая ДИКОМУ КРОЛИКУ и его клике, он заодно избавляется от лишних листовок.

СК: Верно, сэр.

Д: ДИКИЙ КРОЛИК по-прежнему сговорчив?

СК: Да, хотя я узнал, что он поставляет оружие банде наркоторговцев с Питом Бондюраном во главе. Насколько я понимаю, оружие к нему попадает в результате ограблений оружейных складов и расхищения имущества военных баз, что крайне странно, поскольку в последнее время сообщений о подобных инцидентах в каком-либо из южных штатов не поступало.

Д: Да уж, именно что странно. То есть вы полагаете, что ДИКИЙ КРОЛИК будет отрицать любую причастность к подобным ограблениям?

СК: Верно, сэр. Мне приказать ему перестать?

Д: Не надо. Мне нравится, что он связан с Бондюраном. Вспомните, нам придется связаться с le Grand Pierre, когда ОПЕРАЦИЯ «ЧЕРНЫЙ КРОЛИК» приблизится к этапу шантажа.

СК: Я слышал, у него был сердечный приступ.

Д: Какая жалость. И что говорят врачи?

СК: Он постепенно идет на поправку, сэр.

Д: Хорошо. Пусть оклемается, а уж мы позаботимся о небольшой нагрузке на его обремененные артерии.

СК: Верно, сэр.

Д: Давайте поговорим о КРОЛИКЕ-КРЕСТОНОСЦЕ. Вам удалось раздобыть что-нибудь на него?

СК: И да и нет, сэр. Точечное наблюдение и осмотр мусора и почты не дали ничего, и я убежден, что он технически слишком подкован, чтобы можно было установить жучки. Он возобновил дружеские отношения с РОЗОВЫМ КРОЛИКОМ и стал навещать его в Вашингтоне, что вряд ли можно назвать компрометирующим фактором — ведь это вы ему посоветовали так поступить.

Д: Ваш тон говорит о большем. Не надо меня мучить. Можно отгадаю?

СК: Да, сэр.

Д: Речь пойдет о женщинах КРЕСТОНОСЦА?

СК: Верно.

Д: А подробнее можно? А то так до Миллениума не управимся.

СК: КРЕСТОНОСЕЦ встречается с Дженис Льюкенс, бывшей женой ПАПЫ КРОЛИКА, в Лас…

Д: Это мы знаем. Прошу вас, продолжайте.

СК: В Лос-Анджелесе с ним живет женщина. Известная под именем Джейн Фентресс.

Д: Именно что «известная под». Два года назад я лично приложил руку к созданию этого псевдонима. Лос-анджелесский агент подбросил в Тулейн фальшивые документы на это имя.

СК: И это далеко не все о ней, сэр. Думаю, ее можно будет использовать для того, чтобы воздействовать на КРЕСТОНОСЦА.

Д: Продолжайте же. Так мы и до скончания веков проговорим.

СК: Я распорядился, чтобы за ней велась точечная слежка. Мой человек снял ее отпечатки с бокала в ресторане. Мы пробили их по базе и установили ее настоящее имя. Арден Луиза Брин, Б-Р-И-Н, по мужу Брювик, Б-Р-Ю-В-И-К.

Д: Продолжайте.

СК: Ее отец был профсоюзным деятелем «левого» толка. В пятьдесят втором его убили по приказу Джимми Хоффы — в полицейском управлении Сент-Луиса это дело до сих пор числится нераскрытым. Якобы эта женщина не держит обиды на профсоюз тимстеров, поскольку отец (опять же якобы) заставил ее работать «девушкой по вызову». В пятьдесят шестом ей было предъявлено обвинение в хранении краденого, а в это время ее муженек присвоил средства канзасского отделения профсоюза и скрылся.

Д: Продолжайте.

СК: А теперь — самое интересное. Залог после канзасского ареста за нее выплатила корпорация «Ти-энд-си» — «фасад» Карлоса Марчелло. Тогда-то она и исчезла. До этого она работала бухгалтером и имела довольно продолжительную связь со старым мафиозным бухгалтером, помните, Джулс Шиффрин?

Д: Отличные новости, Дуайт. С лихвой окупаете длинные предисловия.

СК: Спасибо, сэр.

Д: Полагаю, из вашего рассказа можно сделать один вполне достоверный вывод: Карлос Марчелло не доверяет КРЕСТОНОСЦУ.

СК: Да, сэр.

Д: Хорошего дня, Дуайт.

СК: И вам, сэр.

86. (Сараван, 22 сентября 1965 года)

Пыточная камера.

Шестеро рабов привязаны к стульям. Шестеро сочувствующих вьетконговцам обмотаны проволокой. Шесть электрических стульев. Шесть проводков, прикрепленных прямиком к яичкам.

Рубильником распоряжался Месплед. Он нажимал кнопки, он задавал вопросы на ломаном французско-вьетнамском.

Пит наблюдал за происходящим, жуя «Никоретте» — жвачку для бросающих курить. Стояла влажная, липкая жара — похоже, будет гроза. Хижина точно впитывала в себя жар и сохраняла его. Сама превратилась в один большой электрический стул.

Месплед изрыгал по-вьетнамски угрозы. Говорил быстро. Его слова сливались в один сплошной поток — точно угрожающий клекот.

Пит знал план. Собственно, он его и составлял. Пит смотрел на выражения шести лиц.

Рабы сбежали. Все — за Вьетконг. «Кто их пустил?» — «Я не знаю!» — и так все шестеро. «Не знаю никого!»

Так и продолжалось. Надо же, никто ничего не знает! Пит наблюдал, жевал жвачку и читал по глазам.

Месплед зажег сигарету. Пит сделал ему знак — тот нажал кнопку. И подал ток — от черной коробки до причинного места — несмертельная доза. Узкоглазые дрожали, потели и вопили что было мочи.

Месплед вырубил ток. Месплед заговорил на ломаном французско-вьетнамском. Конговцы убежали! Украли сырье! Говорите, что знаете!

Узкоглазые забормотали, закорчились и засветились остаточным накалом. Говори! Не скрывай! Выкладывай! Шестеро узкоглазых забормотали в унисон: не видели, не знаем.

Кто-то визжит. Кто-то кричит. У кого-то начинает капать слюна. Набедренные повязки до лодыжек, заземление на половые железы, провода между ног. Один узкоглазый корчится, второй бормочет молитвы, а третий и вовсе обмочился.

Пит дал знак Меспледу. Тот нажал кнопку — снова пошел ток.

Кое-кто забился в корчах, завертелся волчком, впитывая заряды. Узкоглазые орали, дергались, вены их пульсировали.

Пит думал и жевал. И прикидывал, закрыв глаза.

Чан говорит Уэйну: рабы убегают, прихватив с собой героиновое сырье, готовят его, а потом подбрасывают солдатам. Диверсия якобы.

Но никто не станет подбрасывать порошок просто так. Его продают.

И потом, когда Уэйн ездит домой, лаборатория пустеет. Туда вполне могут пробраться химики конкурентов, похозяйничать там и прикарманить чего надо.

Надо проследить за лабораторией — пока не поздно — пока он сам не уехал.

Месплед кашлянул:

— Пит, что ты там — уснул со своей жвачкой?

Пит открыл глаза:

— Хотя бы один из них должен что-то знать. Спроси, почему убежали рабы, — а начнут ерепениться, подашь заряд.

Месплед улыбнулся и откашлялся. И залопотал на ломаном вьетнамском. Быстро-быстро: глотая окончания, выпаливая и выплевывая слова.

Узкоглазые слушали и впитывали. И бубнили: не-не-не-не.

Месплед нажал кнопку. Ток пошел. Почти смертельные разряды. Узкоглазые завопили. Причиндалы покраснели и набухли.

Месплед остановил подачу тока. Узкоглазые перетерпели. Узкоглазый номер пять залопотал. Месплед улыбнулся и стал слушать. А затем и переводить:

— Он говорит, что проснулся и увидел, как Чан выволакивает их из хижины. Чан… как это… заставил их бежать, а через какое-то время раздались выстрелы.

Пит выплюнул жвачку.

— Отпусти их. А на обед дай побольше бобов.

Месплед сказал:

— Да, я оценил твое сочувствие.

В холмах оказалось нелегко.

Он тяжело дышал. Месплед с двумя охранниками ушли далеко вперед.

Они протиснулись сквозь кустарник, стараясь не наступать на змей. Дождь не прекращался, колючие ветки царапали лицо. Пит жадно хватал ртом воздух.

Он принимал таблетки, которые разжижали кровь и прочищали сосуды. От них он чувствовал слабость. Он проклинал их за то, что не может идти наравне с остальными.

Он побежал и нагнал их. И с трудом отдышался.

Началась грязь. Грязь налипала на подошвы ботинок, многократно утяжеляя их. От тяжести ныло в груди. Так они прошли несколько километров. Спустились по склону — стало немного легче.

Пит услышал хрюканье и повизгивание. Учуял гниющее человеческое мясо. Увидел диких кабанов, роющихся в грязи.

Ага. Кому грязная канава, а кому — целый буфет. Кабаны и обглоданное до костей мясо.

Пит спрыгнул в канаву. Она оказалась глубокой. Грязь — тяжелой. Кабаны бросились врассыпную. Пит порылся палкой в поисках плоти.

Ковырнул. Зашлепал по жидкой грязи. Нашел руку. Ногу. Голову. Стряхнул с нее грязь и лоскуты скальпов.

Увидел отверстие — как раз по размеру входного пулевого. Ухватил за челюсти и раскрыл рот.

Хорошее дыхание. Силы остались. Неплохо для амбулаторного пациента.

Из черепа выкатилась пуля. Пит подхватил ее. Она была расплющена. Тупоконечная пуля для «магнума». Такими стрелял Чан Лао Динь.

Чан мило улыбался. Чан ругался. Чан пытался запудрить Питу мозги. Месплед привязал его к стулу. И подключил две клеммы: к яичкам и к голове.

Ливень не прекращался. Муссонный климат — грязь навсегда.

Пит жевал резинку. Пит приоткрыл дверь, впуская ветерок с улицы.

— Кончай трепаться. Говори, с кем ты работаешь, и поподробней — а потом посмотрим, что скажет Джон Стэнтон.

Чан сказал:

— Ты меня знаешь, босс. Я не работаю с Виктором Чарльзом.

Пит нажал кнопку и подал ток. Чан согнулся и сжался.

Клеммы вспыхнули. Как и волосы Чана. Причиндалы его дернулись. Он прокусил губу. Прикусил язык. Расколол вставную челюсть.

Пит сказал:

— Байка под названием «деморализуем солдат», которую ты рассказал Уэйну, — вранье. Исходи из этого.

Чан облизнул губы.

— Виктор Чарльз, босс. Не надо их недооценивать.

Пит снова врубил ток. Чан согнулся и сжался.

Обмочил ноги. Клеммы заискрили. Дернулась его голова. Вставная челюсть полетела на пол.

Месплед сказал по-французски:

— Он не просто чокнутый, он полный придурок.

Пит пнул протез. Тот вылетел за порог и плюхнулся в грязную лужу. Чан продемонстрировал голые десны. Пит увидел шрамы — на память о вьетконговских пытках.

— В следующий раз я удвою напряжение. Тебе не понравится. Тебе…

— Ладно, ладно, хорошо. Я убиваю рабов и продаю сырье республиканской армии.

Пит выплюнул жвачку.

— Неплохое начало.

Чан отодвинулся на стуле и показал Питу средний палец — вот же псих, а?

— Ты — французский ублюдок. Чмо безмозглое.

Пит сунул в рот очередную порцию жвачки.

— Ты работаешь не один. Выкладывай с кем.

Чан показал Питу средний палец. На смуглой закоченевшей уже руке.

— Да пошли вы, лягушатники хреновы. В Дьенбьенфу вы от нас бежали.

Пит принялся жевать резинку.

— На кого ты работаешь? Скажи мне. А потом мы с тобой выпьем и обсудим, что с этим делать.

Чан задергался. Чан отодвинул стул и показал Питу средний палец. И завертелся.

— Свинья ты французская. Пидор толстожопый.

Пит принялся жевать резинку. Надул пузырь — тот лопнул: шлеп.

— Кто над тобой главный? Ты явно работаешь не один.

Чан еще дальше отодвинул стул, энергично работая бедрами.

— Я над твоей женой главный. Я трахаю рыжуху, потому что ты педе…

Пит нажал кнопку — и не отпускал. Чан задергался. Отодвинул стул еще подальше.

Поехал на нем. Выпрямился. Двинулся к двери. Месплед прыгнул следом. Пит подался было за ним, но споткнулся.

Чан показал им средний палец. Опрокинулся на стуле. Заорал: «Банзай!» — и бросился наружу, под пелену дождя. В жидкую грязь. И получил заряд тока.

87. (Лос-Анджелес, 28 сентября 1965 года)

Мормоны.

Юристы, помощники и простые рабочие. Мормоны Дракулы — «Святые последних дней».

Это был их саммит. Это был их отель и их приглашение. Они наводнили «Стэтлер». Забронировали многокомнатный номер. Привезли свои закуски. Их имена перепутались у него в голове. Он звал каждого «сэр».

Недавно ему позвонил Фред О. Нашел компромат для желтых журнальцев. Десять штук — и он твой. Согласен, встретимся, куплю.

Встреча началась. Шестеро мормонов захватили один столик. Один поставил на стол магнитофон. Второй заправил пленку. Третий нажал «пуск».

Раздался голос графа:

— Доброе утро, джентльмены. Искренне надеюсь, что воздух в конференц-зале чист, а на столах — все, что нужно, включая кукурузные чипсы «Фритос» и вяленую говядину «Слим Джим». Как вам, безусловно, известно, цель этой встречи — определить приблизительную стоимость тех отелей-казино, которые я намерен приобрести, и разработать стратегию обхода недавно принятых законов о так называемых «гражданских правах и свободах», а на деле несвободах — я уверен, что когда-нибудь эти законы погубят американский шоу-бизнес. Я намерен осторожно и хитроумно обойти эти законы, сохранить сегрегацию среди сотрудников и ограничить посещение своих казино неграми, за исключением знаменитостей ранга Вильмы Рудольф, так называемой «самой быстрой женщины в мире»[146], и разносторонне одаренного Сэмми Дэвиса-младшего. Перед тем как передать председательство над собранием своему полномочному представителю в Вегасе, Уорду Литтелу, я должен сообщить вам о том, что изучал налоговое законодательство штата Калифорния и пришел к выводу, что оно фактически противоречит Конституции. В связи с чем я намерен уклоняться от выплаты налогов в 1966-м финансовом году.

Я могу принять решение остаться в разъездах до того времени, как официально перееду в Лас-Вегас. Я могу путешествовать поездом, избегая ненужных остановок, по всем пятидесяти штатам, таким образом полностью избежав уплаты налогов.

Щелкнула кнопка «стоп». Голос умолк. Мормоны зашевелились и полезли в буфет. За солеными чипсами, сырными шариками и вкусным вяленым мясом.

Литтел раздал размноженные типографским способом листки. На них — приблизительные расчеты стоимости и прибыльности двенадцати отелей-казино.

Все данные сфальсифицированы. В соответствии с указаниями все того же Мо Далица.

Мормоны принялись читать. Мормоны пробегали глазами столбцы цифр. То и дело откашливались. Что-то записывали.

Один из мормонов откашлялся:

— Закупочные цены завышены на двадцать процентов.

Цены устанавливал Мо. Консультировал Карлос. Помогал Санто Т.

Литтел откашлялся:

— Лично я полагаю, что они вполне разумные.

Один из мормонов сказал:

— Нам потребуются налоговые декларации. Нужно проверять объявленную прибыль, а не предполагаемую.

Второй мормон возразил:

— Тут как раз и не надо. Мы имеем дело с организованной преступностью — то есть все владельцы в той или иной степени с ней связаны. Так что, скорее всего, отчетные прибыли будут сильно занижены.

Третий мормон предложил:

— Можно будет затребовать у внутренней налоговой службы их декларации. Таким образом, они не смогут предъявить фальшивку.

Неверно. Мистер Гувер будет действовать. Мистер Гувер сам выберет, что вам показать.

А именно: никаких старых сведений. До 1964 года — ни-ни. Тогда вся мафия подавала декларации по всей форме: высокие прибыли — высокие налоги.

Один из мормонов сказал:

— Мистер Хьюз не станет обсуждать негритянский вопрос.

Второй мормон сказал:

— Нам может помочь Уэйн-старший. В его казино тоже есть сегрегация, и он может подсказать, как обойти законы.

Литтел ткнул карандашом в блокнот — так резко, что сломал кончик.

— Ваше предложение меня обижает. Неприятно. Даже отвратительно.

Мормоны уставились на него. Он выдержал взгляд.

Фред Оташ был крупным хриплоголосым мужчиной. Ливанцем. Он жил в ресторанах. Предпочитал «Динос лодж» и «Луау». Там его и находили клиенты.

Он подмешивал наркотики скаковым лошадям, договаривался об исходе боксерских поединков, обстряпывал аборты. Разыскивал беглецов, шантажировал, торговал порнокартинками. Много чего знал и был не прочь узнать еще. Брал он дорого.

Литтел явился в «Луау». Оташа там не было. Литтел зашел к Дино. Ага — а вот и Фредди в своей неизменной ложе.

В коротких шортах из шелка-сырца и гавайке. Смуглокожий. Когда Литтел нашел его, он поедал жареных креветок, просматривал результаты скачек и прихлебывал холодное «шабли».

Литтел подошел к нему и присел рядом. Положил на стол пакет с деньгами.

Оташ толкнул рукой коробку из-под овощей.

— Все здесь. Кое с чего я снял копии на случай, если тебе станет интересно.

— Я так и подумал.

— Я нашел фотку, где Рок Хадсон трахает в задницу жокея-филиппинца. И послал дубликат мистеру Гуверу.

— Весьма предусмотрительный шаг.

Оташ рассмеялся:

— Ты прелесть, Уорд, но не в моем вкусе. Никогда не понимал, почему вы с Питом Б. так сблизились.

Литтел улыбнулся:

— А как насчет общего прошлого?

Оташ подцепил креветку:

— Вроде Далласа в шестьдесят третьем?

— А что, все уже в курсе?

— Не все, только свои.

Литтел постучал по коробке:

— Пойду я.

— Иди. И бойся сентябрьских ид, мать их растак.

— Потрудишься объяснить?

— Скоро сам все увидишь.

Джейн дома не оказалось. Литтел внес коробку и сперва уткнулся в газеты. Три подписки: «Лос-Анджелес таймс», «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост».

Просмотрел от начала до конца — передовицы, вторые полосы — и ничего.

Письма отправлены девятнадцать дней назад — покаяние Лайла Холли — почтовая марка Конференции. Одно — на адрес юридического комитета палаты представителей, второе — Бобби лично.

Литтел просмотрел третьи, четвертые полосы. Ни слова.

Он отложил газеты и, очистив место на своем письменном столе, вытряхнул туда содержимое коробки.

Копии документов. Фотографии и отпечатанные в типографии листки. Разброс большой — от «Тайн» до «Шепота», от «Закулисья» до «Строго секретно».

Он сортировал компромат. Внимательно просматривал каждый листок бумаги. Работал быстро — компромат копился и копился.

Дипсомания. Клептомания. Нимфомания. Педофилия. Копрофилия. Вуайеризм. Садизм. Мастурбация. Смешение рас.

Ленни Брюс стучит на Сэмми Дэвиса. Сэмми меняет партнеров — обоих полов, вдобавок нюхает кокаин. Комик Дэнни Томас обожает стучать на знакомых. Актер Боб Митчум окунает член в дилаудид и трахается всю ночь.

Сонни Листон убил белого. Бинг Кросби обрюхатил актрису Дину Шор. Она сделала аборт в кливлендской клинике — у них с Бингом могли быть близнецы. У Лесси начался психоз, какой бывает у служебных собак. Она покусала двух детишек в Лик-Пире.

А вот и компромат посерьезнее: двое шишек игорного бизнеса и один мальчик-проститутка.

Встретились в «Рагберн рум». Провели ночь в номере «Дюн». С мескалином и амилнитритом. Оба наваливаются на мальчика, у того — травмы и кровотечения. Воротилы просят служащих гостиницы найти врача и возвращаются в свой номер — 302.

Врач, который вскоре туда явился, — алкаш и торчок, с татуировкой на спине. Продезинфицировав инструменты в водке, он сделал «операцию». Мальчик операции не пережил. Доктора отправляют обратно в Де-Мойн, а портье звонит в желтый журнал.

На один укус Дракуле. Одно основание для шантажа.

Литтел резал бумагу. Литтел внимательно изучал написанное под копирку. Взятки, подкупы, секретные фонды для финансирования грязных дел, доходы от торговли наркотиками, походы на сторону, аварии в пьяном виде.

Джонни Рей. Сэл Минео. Эдли Стивенсон — педик номер один. Кабинки в уборных, дырочки между перегородками — для известных целей, рассадник гонореи…

Стоп. Погодите. Сентябрьские иды…

Неопубликованная статья из «Строго секретно» от октября пятьдесят седьмого. С заголовком: КРАСНЫЕ РЭКЕТИРЫ — ТАКОЕ БЫВАЕТ?

Арден Брин Брювик. Ее коммуняку папашу шлепнули в пятьдесят втором. «Кто же прикончил папашу Брина — профсоюзные мстители или муженек Дэн?»

Арден любительница тусовок. И шлюха. Недавно в Канзас-Сити она избегла ба-а-альших неприятностей. Дэн Б. в бегах. Скрывается. Тоже смылся из Канзас-Сити.

Арден — роковая женщина. Арден связана с мафией. Лично знакома с хитроумным Джулсом Шиффрином.

Вырезка: фотография из газеты и дата.

12.08.54 ДЕВУШКА ИЗ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ РАЗВЛЕКАЕТСЯ с РЭКЕТИРОМ.

На фото Арден. Совсем молоденькая. Танцует с Карлосом Марчелло.

Литтела затрясло. Совсем как с похмелья. Так трясет в белой горячке.

Его точно парализовало. Руки его непроизвольно задергались. Он порвал фотографию. Листки полетели на пол.

И он увидел: проводки, прикрепленные к стенам, ползущие от лампы, отходящие от телевизора.

Он услышал: щелчки — как при прослушке, ни на что не похожие сигналы в телефонной трубке — уж точно не помехи на линии.

Он соскользнул со стула и упал. Увидел проводки на плинтусах, жучки. Он поднялся, споткнулся, побрел к стенам. Увидел тени знакомой формы. И пятна.

88. (Лас-Вегас, 28 сентября 1965 года)

Кот нападал на него. Ему это нравилось. Он обожал, когда кот хулиганил.

Тот царапал его брюки, таскал его носки и гадил ему на рубашки. Он это обожал. Ну-ка, дорогой, гадь еще, вот умница.

Кондиционер издал подозрительный звук. Пит похлопал по панели. Кот вцепился в его рубашку.

На работе было затишье — в полдень всегда так. Пит вяло принимал заказы. Водители курили на улице.

Новые правила. Новый свод законов такси «Тигр».

Не курите возле меня. Не ешьте. Особенно жирную пищу. Не надо соблазнять меня вкусностями — дайте сперва прийти в норму.

Дыхалка стала лучше. Он с каждым днем чувствовал себя бодрей и энергичней. Бросил пить таблетки. Ему от них было плохо.

Не курите. И не ешьте вредную пищу — мне врачи запретили.

Ладно, запретили так запретили.

Нельзя волноваться и перетруждаться. И перелеты нежелательны — а вот тут хрен вам.

Чан покончил с собой. Его это очень беспокоило. Он предпринял меры: нанял несколько марвинов, чтобы следили за лабораторией. И вот что он от них узнал:

Туда пробираются люди из партии Канлао. Они приводят своих химиков и выдают им сырье. Много сырья. И химики вырабатывают героин. Используя Уэйнов инструментарий.

Пит докопался до Джона Стэнтона. Тот принялся оправдываться: «Я и сам собирался тебе сообщить — когда ты поправишься».

Пит настаивал: расскажи СЕЙЧАС.

Стэнтон сказал: новый режим жесток. Тебе об этом хорошо известно. Главный партийный босс Канлао — мистер Као. Жесткий, жадный и умный. Когда Уэйн в Америке — в лаборатории его сторонники изготавливают героин. И отправляют его в Китай, а оттуда — на запад. Во Францию прежде всего.

Пит и взорвался. Принялся стучать кулаками по стенам, напрягать артерии. Стэнтон улыбнулся и принялся задабривать его. Достал гроссбух. Исписанный циферками. Которые говорили о том, что мистер Као платил за аренду лаборатории. Платил неплохо, так что у них появился еще один источник дохода.

Стэнтон объяснил все. Привел аргументы. Пытался подсластить пилюлю. Мол, Као — сторонник США и одобряет их деятельность. И не станет продавать дурь солдатам.

Пит приводил свои аргументы. Стэнтон — свои. Они поговорили про самоубийство Чана.

Чан убил рабов. Чан украл сырье. Мистер Као быстренько купил у него запас. Чан боялся Као и не стал бы его сдавать. Вот он и покончил с собой. Стэнтон сказал, что поговорит с Као. Скажет ему: мы друзья, так что не надо нас использовать и не стоит обманывать, — не надо толкать наркоту солдатам.

Пит вздохнул с облегчением и уехал на запад. Давления на артерии не стало. Теперь Уэйн был в США. В Бон-Секоре. Ему приходилось ездить на юг из-за поставок оружия.

Пит позвонил ему и рассказал про Чана, партию Канлао и мистера Као лично.

Уэйн был в ярости. Он обожал свою лабораторию, любил делать наркотики и возиться с реактивами. Пит еле успокоил его. От воплей и ругательств артерии его напрягались снова.

Вошел, вихляя бедрами, «Ослик» Дом. Кот зашипел. Он терпеть не мог педиков и итальяшек.

Дом зашипел в ответ. Пит рассмеялся. Зазвонил телефон.

Пит снял трубку:

— Такси «Тигр».

— Это Оташ. Я в Эл-Эй, поэтому такси мне не нужно.

Пит погладил кота:

— Что ты хотел? Нашел что-нибудь?

— Нашел. Правда, возникла проблема: я никогда не поступаюсь интересами одного клиента ради другого — и это означает, что я нашел кое-какую информацию для Литтела, и там было кое-что про его подружку и Карлоса М., а раз уж ты платишь мне за то же самое, я не могу не сообщить тебе…

Пит повесил трубку. Пит включил приборную панель и связался напрямую с Бон-Секором. Он услышал гудки. Теперь Уорд знает. И Уорд…

— Мотель «Чартхаус».

— Соедините с Уэйном Тедроу. Он вномере…

Гудки, щелчки…

Уэйн снял трубку:

— Да?

— Это я. Мне надо…

— Господи, успокойся. Иначе снова…

— Запри Брювика. Заставь его позвонить Уорду в десять часов вечера лос-анджелесского времени.

Уэйн спросил:

— Что случилось?

Пит сказал:

— Сам пока не знаю.

89. (Лос-Анджелес, 28 сентября 1965 года)

В гостиной, в спальне и на кухне — раздрай.

Ему чудились замаскированные проводки. Но их нигде не оказалось. Он разбил телефонные аппараты — искал подслушивающие устройства. Которых там тоже не было. Расколотил телевизор в поисках жучков. И тех не нашел.

Он перерыл свой кабинет и комнату Джейн. Ни проводков, ни прослушки. Тогда он спустился в ликеро-водочный магазин и купил бутылку «Чивас регал».

Открыл. Понюхал. Выбросил.

Заново собрал телефонные аппараты. Перечитал статью. Арден Брин-Брювик. Карлос и Джейн.

Он аккуратно вырезал статью и фотографию. Приклеил их кусочком липкой ленты на входную дверь снаружи — как раз на уровне глаз Джейн.

Джейн запаздывала. Скоро должна была прийти — Арден Брин-Брювик-Смит-Котс.

Литтел взял стул и устроился на террасе. Вид оттуда открывался впечатляющий — западный Вегас. Посчитать огни, выдержать длинную паузу.

Ага — ключ. Она. Арден Брин-Брювик…

Щелкнул замок. Хлопнула дверь. На секунду все стихло. Вот — у нее перехватило дыхание.

Она уронила ключи и чиркнула спичкой. Явно думает. И жжет спички, чтобы чем-то занять руки.

Литтел услышал звук ее шагов. Высокие каблуки цокали по твердому дереву пола. Литтел учуял дым ее сигарет. Ага — она позади тебя.

— Это не то, что ты думаешь. Всему есть объяснение.

Он ощутил ее дыхание. Он уставился на огни, чтобы не смотреть ей в лицо.

— Карлос защищал тебя до Далласа. Я — после. А потом ты вернулся к Карлосу и стал шпионить за мной.

Джейн провела рукой по его плечам, шее. Гладила, разминала, убирала напряжение. Гейша, шпионка, шлюха.

— Карлос нашел меня после Далласа. Он понял, что я — та самая Арден с блатхаты. Солгал Питу, притворившись, что понятия не имеет, кто я такая.

Она гладила его шею, разминала мышцы. Девочка по вызову, лгунья, шлюха.

— Карлос прятал моего мужа. Он сказал, что сдаст нас Джимми Хоффе, если я не соглашусь шпионить за тобой. Я встречалась с Джулсом Шиффрином, и Карлос рассказал мне о твоем плане, связанном с подлинными бухгалтерскими книгами фонда.

Он все еще любил ее голос. И руки. Сожительница, шлюха.

— Но я любила тебя, любила нашу жизнь и очень ценю то, что ты для меня сделал.

Она прикасалась к нему. Целовала. Подстилка мафии, шлюха.

— Да, это я рылась в твоих вещах. Но я не стала говорить Карлосу о том, что ты крадешь деньги у Говарда Хьюза и посылаешь их партии Кинга, как не сказала о том, что ты спишь с Дженис Тедроу и слушаешь жалкое нытье Роберта Кеннеди.

Литтел потер глаза. Свет фонарей поплыл. Литтел выждал паузу.

— У тебя есть досье. Ты слишком умна, чтобы не завести его.

Джейн убрала руки и полезла в сумочку. Нашла ключ и бросила ему на колено.

— Банк Америки, отделение Энсино. Больно оно мне теперь нужно.

Литтел сжал ключ в ладони. Джейн поцеловала его в шею.

— Я любила отца. Те, кто утверждал, что я его ненавидела, лгали. Мы с Дэнни его не убивали. Это сделал Джимми Хоффа.

Литтел потер глаза. Джейн наклонилась над ним. Потерлась лицом о его шею — он почувствовал влагу ее слез.

— Все началось с Джимми и мафии. Я собиралась развязаться с Карлосом и ФБР. И сдать всех мафиози, кого знаю, чтобы попытаться тебя спасти.

Литтел потер шею. Предательница, шпионка, шлюха.

Он поднялся и обернулся. И увидел Джейн. Сжал кулаки. Щеки ее были мокры от слез. От макияжа не осталось и следа.

Зазвонил телефон. Он пристально посмотрел на Джейн. Она не отвела взгляда. Телефон звонил. Он смотрел. И видел: новые седые волоски в ее прическе, новые морщины, отчаянно пульсировавшие вены на шее.

Телефон звонил. Он смотрел и видел: одно бедро отставлено, скулы и пульсирующие вены.

Телефон не унимался. Джейн отвела глаза, подошла к аппарату и взяла трубку. И сказала: «Алло». Она дрожала — сердце ее отчаянно билось.

Он проследовал за ней, не отводя пристального взгляда. Обошел ее и снял трубку аппарата в коридоре.

Он услышал мужской голос. Он услышал: Литтел все знает. Он услышал, как говоривший запинается и как крепнет голос Джейн.

Она сказала: беги. Она сказала: тише. И добавила: Карлосу не все равно.

И положила трубку. Щелчок показался ему необыкновенно громким. Литтел уронил трубку.

Он подошел к ней и увидел, что слезы на щеках высыхают, а пульс приходит в норму.

— Неужели у нас когда-то что-то было по-настоящему?

— Думаю, мы любили риск больше, чем друг друга.

— Ты оставалась Арден. Ты так и не стала Джейн.

Вставка: документ

2.10.65.

Заголовок газеты «Атланта конститьюшн»:

РЕЙД ФБР в ШТАТЕ МИССИСИПИ — УДАР ПО РАССЫЛАЮЩИМ ЛИСТОВКИ

Вставка: документ

11.10.65.

Подзаголовок газеты «Майами геральд»:

Большое жюри: лидеры Ку-клукс-клана осуждены за мошенничество с почтой и нарушение закона о торговле между штатами

Вставка: документ

20.10.65.

Заголовок и подзаголовок газеты «Сентинел» (Джексон):

ОСУЖДЕНЫ ЛИДЕРЫ НЕОНАЦИСТОВ

Сами неонацисты называют операцию ФБР «погромом»

Вставка: документ

26.10.65.

Заголовок и подзаголовок газеты «Дейли джорнал» (Мобил):

ТАЙНА БОН-СЕКОРА

Загадочное исчезновение прогулочного катера и его шкипера

Вставка: документ

31.10.65.

Заголовок и подзаголовок газеты «Кроникл» (Сан-Франциско):

ЧИСЛЕННОСТЬ ГРУППИРОВКИ войск ВО ВЬЕТНАМЕ ВОЗРОСЛА ДО 240 ТЫСЯЧ

Кинг призывает к протестам с требованием «урегулирования путем переговоров»

Вставка: документ

4.11.65.

Заголовок и подзаголовок газеты «Дейли джорнал» (Мобил):

ПРОГУЛОЧНЫЙ КАТЕР ИЗ БОН-СЕКОРА ОБНАРУЖЕН ВО ФЛОРИДА-КИС

Новая загадка: шкипера на борту не оказалось

Вставка: документ

8.11.65.

Подзаголовок газеты «Лос-Анджелес таймс»:

РФК не собирается принимать участие в президентской кампании ’68

Вставка: документ

18.11.65.

Заголовок и подзаголовок газеты «Чикаго трибьюн»:

МИНИСТР ЮСТИЦИИ ХВАЛИТ УСПЕХИ ФБР в БОРЬБЕ с ЭСКАЛАЦИЕЙ РАСОВОЙ НЕНАВИСТИ

Рекордное число обвинительных приговоров по делам о махинациях с почтой

Вставка: документ

20.11.65.

Заголовок газеты «Сентинел» (Милуоки):

КИНГ ОБЪЯВИЛ в ЧИКАГО КАМПАНИЮ БОРЬБЫ с ТРУЩОБАМИ

Вставка: документ

26.11.65.

Заголовок и подзаголовок газеты «Вашингтон пост»:

НА ОЧЕРЕДНОМ СЪЕЗДЕ АМЕРИКАНСКОГО ЛЕГИОНА ГУВЕР РЕЗКО ВЫСТУПИЛ ПРОТИВ КИНГА

Он назвал гражданского активиста «демагогом»

Вставка: документ

30.11.65.

Заголовок и подзаголовок газеты «Вашингтон пост»:

НАПАДКИ ГУВЕРА ПОДВЕРГЛИСЬ КРИТИКЕ

Обвинения против Кинга были названы «чересчур резкими» и «истерическими»

Вставка: документ

5.12.65.

Заголовок и подзаголовок газеты «Пост-интеллидженсер» (Сиэтл):

КОМИССИЯ БЕЛОГО ДОМА РАССЛЕДУЕТ «НЕЗАКОННУЮ УСТАНОВКУ» ПОДСЛУШИВАЮЩИХ УСТРОЙСТВ

Лидеры движения в защиту гражданских прав назвали ее «мерзким поступком»

Вставка: документ

14.12.65.

Заголовок и подзаголовок газеты «Геральд-экспресс» (Лос-Анджелес):

ГОВАРД ХЬЮЗ и «ТРАНСУОРЛД ЭРЛАЙНС»

Миллиардер-затворник согласился распродать пакет акций

Вставка: документ

15.12.65.

Подзаголовок газеты «Пост-диспэтч» (Денвер):

Хоффа обжалует приговор в Верховном суде

Вставка: документ

18.12.65.

Подзаголовок газеты «Сан-таймс» (Чикаго):

Кинг раскрывает детали кампании по борьбе с трущобами

Вставка: документ

20.12.65.

Подзаголовок газеты «Нью-Йорк таймс»:

Движение «Граждане Америки за РФК» объявляет о начале подготовки к президентским выборам ’68

Вставка: документ

21.12.65.

Заголовок и подзаголовок газеты «Чикаго трибьюн»:

ДЖИАНКАНА ВСЕ ЕЩЕ в ТЮРЬМЕ

Давать показания большому жюри он отказывается

Вставка: документ

8.01.66.

Подзаголовок газеты «Вашингтон пост»:

Юридический комитет требует от Гувера убрать все жучки и микрофоны, за исключением установленных по требованию министра юстиции

Вставка: документ

14.01.66.

Заголовок и подзаголовок газеты «Дейли джорнал» (Мобил):

НЕРАЗРЕШИМАЯ ЗАГАДКА

Шкипера из Бон-Секора так и не нашли

Вставка: документ

18.01.66.

Заголовок и подзаголовок газеты «Дейли джорнал» (Мобил):

НОВАЯ ЗАГАДКА

Как связано исчезновение шкипера с уголовным, делом 1956 года и давним исчезновением его супруги?

Вставка: документ

19.01.66.

Заголовок газеты «Атланта конститьюшн»:

НОВЫЕ СУДЕБНЫЕ ПРОЦЕССЫ НАД НЕОНАЦИСТАМИ

Вставка: документ

26.01.66.

Заголовок и подзаголовок газеты «Чикаго трибьюн»:

ГРОМКИЕ СЛОВА ПРЕПОДОБНОГО КИНГА:

«Основная цель освободительного движения в Чикаго — достижение полной и безоговорочной капитуляции сил, занятых созданием трущоб и управлением ими»

Вставка: документ

31.01.66.

Заголовок и подзаголовок газеты «Пост-диспэтч» (Денвер):

ВЕРХОВНЫЙ СУД ОТКЛОНИЛ АПЕЛЛЯЦИЮ ХОФФЫ

Его ждет тюремное заключение

Вставка: документ

6.02.66.

Заголовок и подзаголовок газеты «Геральд-экспресс» (Лос-Анджелес):

НА ГУВЕРА ОБРУШИВАЕТСЯ ВОЛНА КРИТИКИ

Главу ФБР резко осудили за нападки на Кинга

Вставка: документ

20.02.66.

Подзаголовок газеты «Майами геральд»:

РФК призывает к мирному урегулированию вьетнамского конфликта

Вставка: документ

3.03.66.

Заголовок и подзаголовок газеты «Лос-Анджелес таймс»:

ХЬЮЗ РАСПРОДАЕТ АКТИВЫ «ТРАНСУОРЛД ЭРЛАЙНС»

Шесть с половиной миллионов акций на сумму 546 миллионов долларов

Вставка: документ

29.03.66.

Внутреннее распоряжение. Синему Кролику от директора.

Тема: операция «Черный кролик».

Пометки: «Первый уровень секретности» / «Лично в руки» / «После прочтения уничтожить».

СИНИЙ КРОЛИК,

немедленно снимите с прослушки Конференцию. Дело первостепенной важности. Необходимо выполнить это до того, как юридический комитет палаты представителей начнет официальное расследование.

Начните подготовку первого этапа ПОБОЧНОЙ ОПЕРАЦИИ «ЧЕРНЫЙ КРОЛИК». Выберите цель и справьтесь о здоровье П. Бондюрана, впредь именуемого БОЛЬШИМ КРОЛИКОМ.

90. (Вьетнам, Лаос, Лос-Анджелес, Лас-Вегас, Бон-Секор, Бей-Сент-Луис, кубинские территориальные воды, 1 апреля — 30 октября 1966 года)

Призраки: Арден-Джейн и Дэнни Брювик.

Уэйн следил за Дэнни. Тот позвонил Арден-Джейн. Она ушла от Уорда Литтела. Уэйн не отходил от Дэнни. Успокаивал его, увещевал. Делал все, чтобы спасти Уорда Литтела.

Пит велел присмотреть за Дэнни. Поручил отпустить его и дать два дня форы. А уже потом позвонить Карлосу и сообщить, что Дэнни сбежал в неизвестном направлении.

Он так и сделал. Остался с Дэнни. Тот бухал и пускался в пьяные воспоминания.

Дэнни любит Арден. Арден любит Уорда и — по-своему — Дэнни. Арден работает на Карлоса — сливает компромат на Уорда. Шпионка на полставки, постоянная любовница, жена по телефону.

Уэйн все понял. Дэнни — слабак. Арден сильная. Она и подсадила его на эту — преступную — жизнь. Все началось с той истории с профсоюзом — хищения и побега.

Уэйн ждал. Дэнни тоже. Явилась Арден. Смолила, как паровоз, и ходила за раскисшим муженьком. Суетилась.

Она знала: все кончено. Даже сказала это вслух: я устала скрываться. И Уорд это понял.

Уэйн оставил катер. Дэнни тут же вышел в море. Выждав два дня, Уэйн позвонил Карлосу.

И рассказал: Дэнни сбежал на «Когте тигра». Струсил — испугался вылазок за скальпами, зассал и решил спасти свою никчемную жизнь.

Карлос рвал и метал. Изрыгал проклятия. Уэйн просматривал газеты в поисках новостей.

«Коготь тигра» бороздил просторы океана. Его видели то там, то сям. Дэнни и Джейн как испарились. Карлос молчал. И не расспрашивал ни Пита, ни Уэйна.

Пит помог Уорду разоблачить Арден. И обставил Карлоса. Арден сбежала к Дэнни. Оба отправились навстречу собственной смерти. Но держались — не сдали ни Пита, ни Уэйна.

Пит любит Уорда. Уорд любит призрак Джейн. Пит знает, что ее больше нет. И молчит. Он не любит вспоминать о мертвых женщинах.

Пит любит Барби. Пит часто ездит домой. И остается подольше. Он страшно хотел почаще возвращаться к жене. Вот Уорд это и устроил.

Пит купил «Золотую пещеру». Теперь у него был собственный отель-казино. У Элдона Пиви нашли сифилис, и торговаться он не стал, отказавшись от прибыльного заведения.

В «Пещере» собирались педики. Селились в номерах, играли в казино. «Пещера» объединилась с такси «Тигр». Педики-водители развозили педиков-постояльцев. Фред Т. установил жучки. Голубые мотыльки полетели на пламя.

У Пита копился компромат. На педиков: политиков, бизнесменов, светских львов, известных и не очень. Пит устроил специальные «номера для прожигателей жизни». Фред установил в них жучки. И развлечения для натуралов он тоже предусмотрел. Для законодателей штата и всяческих общественных и религиозных деятелей, приезжавших в Вегас покутить на денежки паствы.

Пит копил компромат и на тех и на других. Пошла молва: «Золотая пещера» — это модно и круто, там есть чем заняться и геям и натуралам.

Бизнес процветал. Пит копил компромат и зарабатывал деньги. Здоровье его значительно улучшилось. Теперь он выглядел замечательно и совсем не походил на человека с больным сердцем.

Он бросил курить, похудел и постоянно жевал резинку. Работал не покладая рук. Занимался наркоторговлей, заправлял в конторе такси, попутно занялся отделкой лаунж-бара — там Барби ждала постоянная работа.

С ней выступал Милт. С тематическими репризами и марионеткой по прозвищу Джанки-Манки — волосатой обезьяной. Джанки-Манки ловко честил знаменитостей и педиков. И пускал слюнки, любуясь Барби Б.

Барби и Милт привлекали посетителей. Пит зарабатывал еще больше.

Сонни Листон полюбил бывать в «Пещере». Фактически переехал туда — скрывался от жены и помогал Питу.

Сонни блуждал по казино. Выбивал деньги из неплательщиков — торчков и проигравшихся. Его партнером был Уэйн. Они прекрасно дополняли друг друга. Белый-белый и черный-черный. Соль и перец. Разъезжали по западному Вегасу и говорили про Уэнделла Дерфи.

Сонни часто шутил по поводу Уэнделла. Ему страшно нравилось новое прозвище злодея: Кассиус Кул, экс-Дерфи. Буду звать его Кассиус Икс.

Уэйн мотался. Из Сайгона в Вегас и обратно — строго на запад. Он ездил по Лос-Анджелесу — выслеживал Уэнделла Дерфи. Рыскал по Уоттсу. В воздухе пахло расовой ненавистью — сказывались последствия негритянских волнений.

Он заходил в бары, где собирались сутенеры. Опрашивал их, опрашивал шлюх и копов. Покупал списки заключенных в местных тюрьмах. Слушал сплетни. Безрезультатно.

Тогда он двинулся на юг. Ходил по главным улицам маленьких городков и вглядывался в лица. Расспрашивал встречных и поперечных. Раздавал визитки. Записывал ответы. Его толкали, пихали, плевали ему вслед.

Он отправился на восток. Потом на юг. Готовил порошок в Сайгоне. Продавал дурь в Вегасе и перевозил оружие через весь штат Миссисипи.

Прибыли стремительно росли. Как и расходы. На юг уходило оружие. «Когтя тигра» они лишились, как и шкипера Брювика. Поэтому был куплен и оборудован новый катер и нанят новый шкипер — Дик Венцель, матрос торгового флота и приятель Лорана Гери.

«Коготь тигра — 2». Рейсы из Бей-Сент-Луиса, Миссисипи.

Венцель мотался на Кубу и брал с собой Лорана, Флэша и Уэйна. Венцель отлично справлялся, был дерзким — что называется, с «железными» яйцами.

Вылазки — это здо-о-о-орово. Никаких тебе проблем, никаких тормозов и внезапных нападений. Они осторожно исследовали побережье, ощупывая метр за метром. Они встретили там Фуэнтеса и Арредондо.

Раздали оружие повстанцам, чтобы уже те доставляли его вглубь страны. Так побережье снабжало инсургентов, затаившихся в холмах.

Парни были осторожны. Пит так и сказал: никому не доверяйте. И постановил: чаще тестировать персонал на полиграфе. Тесты проводил Лоран. Он позаимствовал в Порт-Салфуре электрические стулья. Уэйн прошел тест, Флэш, Фуэнтес и Арредондо тоже.

Вылазки на Кубу были удачными. Каждый держался молодцом, никаких тебе помех и проблем. Боб и Лоран не были исключением. Они доставали оружие. Правда, источника не называли. Говорили, что обращались к «Минитменам» и «Джону Берчу», а также доставали через знакомых интендантов.

Боб тоже рисковал. Он прекрасно знал, что такое «принцип необходимого знания», и о поставщиках распространяться не спешил. Главное — Боб предлагал хорошее оружие и шел на уступки.

Его поставщики боялись разглашения и заметали следы — в частности, выжигали серийные номера. Что страшно не нравилось Питу. Пит очень хотел, чтобы, если оружие случайно попадет к красным, Борода знал — это наши.

Оружие Боба оказалось отличным. Правда, краденым. Питу пришлось смириться.

Оружейный поток достигал Кубы. Оттуда тоже шел поток — поток информации. Фуэнтес собирал ее и сообщал кому следует, а Арредондо помогал.

И вот что они узнали: стычки, налеты на деревни, беглый огонь. Варагвай, Лас-Тунас, Пуэрто-Гинико. Повстанцы нападали на военных и мирных граждан, убивали и гибли сами. Повстанцы пополняли свои ряды. Вроде бы все хорошо, но…

Пока никаких крупных столкновений, никакого ощутимого прогресса, так что толку от перевозимого оружия маловато.

Уэйн обожал кубинские вылазки. Глотал декседрин и сделал семь зарубок на мачте — по числу вылазок с собственным участием. Дик Венцель участвовал в качестве шкипера, Пит ездил два раза, а Флэш и Лоран — все семь.

Они подбирались совсем близко — оставляли оружие и устраивали вылазки вглубь страны. Поджигали хижины и убивали фиделистов, снимая с них скальпы, которые аккуратно сушили. Выжигали на скальпах свои инициалы. Помечали их и прибивали гвоздями к лодке в качестве украшений.

На счету у Уэйна было шестнадцать скальпов. У Флэша — пятнадцать. У Лорана и Пита — по девять. Но Пит хотел большего. Хотел нарастания конфликта.

А он и нарастал. Нарастали прибыли, нарастали объемы производства порошка. Месплед управлялся с лагерными делами в одиночку и насаждал свои правила.

Чак мертв. Чан — тоже. Пит, Лоран и Флэш — в Штатах. Уэйн мотался туда-сюда. Меспледу требовалась помощь. Он нанял еще марвинов и людей из партии Канлао. Они и помогали ему — командовали рабами и присматривали за химиками.

Уэйн узнал историю с Чаном — Пит рассказал ему слишком поздно. Все в порядке — люди мистера Као заплатили за аренду лаборатории. Они работают там тогда, когда ты уезжаешь. Все по-честному. Они даже охраняют твою лабораторию и очень уважают Стэнтона.

Конфликт нарастал, в течение шестьдесят шестого года численность американских войск во Вьетнаме неуклонно росла. Могущество Као — тоже. Он экспортировал героин во Францию и торговал им в Сайгоне. Продавал только узкоглазым. Американцам — ни-ни. Тем более солдатам.

Као организовал специальное подразделение. В рамках партии Канлао и совершенно секретное. Его сотрудники рыскали по Сайгону, громили опиумные притоны и на их месте устраивали героиновую торговлю. Заправляли там и продавали порошок. И поддерживали чистоту — мыли полы и дезинфицировали иголки.

У Као было свое феодальное поместье, он контролировал экспорт порошка и его продажу в Сайгоне. А у них был Вегас. Они поделили место в лаборатории и баки с ингредиентами, а также подопытных.

Танцевальный клуб осаждали торчки, которые потом поднимались наверх — ширнуться. Их-то и использовали химики Као. Пробовали новый состав, выверяли дозировку, фиксировали количество летальных исходов.

Уэйн ездил на юг и видел, насколько разросся театр военных действий. Видел, как возрастают обороты торговли порошком. Каждый вечер он смотрел телевизор — там тоже показывали войну.

Барби тоже это видела. Она ненавидела войну, она тоже смотрела телевизор. Вот Барби — она в Дананге. У нее на кончике носа следы порошка.

Она ездила по Данангу. Видела искалеченных солдат, видела, как с Питом случился сердечный приступ. Она с удовольствием глотала таблетки, и ей хотелось еще. За таблетками последовал героин. Она стала его нюхать. Чем напрочь опровергала Питову уверенность в том, что это они контролируют торговлю порошком и употребление и что запрет на продажу белым работает.

Барби улетела домой — с собой у нее были фотографии из больницы. Она продолжала смотреть по телевизору военные репортажи. Теперь Пит все время был с ней — и ей это нравилось. Пит обожал войну. Барби ее ненавидела. И у них началась настоящая война.

Она крепко поносила агрессию. Говорила антивоенными лозунгами. И нюхала порошок. Маленькими дозами он отправлялся в ее ноздри. Пит этого не замечал. Она употребляла порошок — тем самым опровергая твердую уверенность Пита в том, что все под контролем.

Маленькими дозами — благо, до уколов пока не доходило. Под кожу порошок не попадал.

Уэйн знал, что она нюхает. Пит — нет. Уэйн разглядывал ее пристальней. Любил на расстоянии. Жил, чтобы смотреть.

Уэйн смотрел на войну. Читал списки убитых. Ходил по наркопритонам и собирал сплетни. Обещали отправить во Вьетнам дополнительные войска. Что означало новые бомбардировки и наземную экспансию.

Мистер Као тоже приобщился к войне. Устроил бомбардировку Банакее. Сжег маковые плантации. Чтобы было неповадно лаосским соперникам мистера Као.

Стэнтон говорил, что Као молодец и не станет нас обманывать. Все абсолютно локально, в рамках, самодостаточно — и мы можем спокойно оставаться в западном Вегасе.

Уэйн и Пит знали: это не так. Мы слишком локальны, слишком самодостаточны и по уши увязли в западном Вегасе.

Уэйн стал приставать к Питу с просьбами: мол, пора, поговори со Стэнтоном, с Карлосом, и давай предложим им торговать героином в Эл-Эй.

Пит сказал: не пытайся меня обмануть. На самом деле тебе это нужно из-за Уэнделла Дерфи. Пит знал его, знал, зачем ему это надо — даже то, о чем он мечтает.

Бонго — Король Артур — Кассиус Кул — черные лица, белые задники и белые простыни. Кер-ти и Лерой, а также Отис Суэйзи. Мертвая шлюха, трейлер и резиновый мячик, затолканный ей в зубы.

Сны повторялись. Ему снился папаша. Этот сон служил будильником. Стоило ему увидеть во сне папашу, как он тут же просыпался.

Снился Восток. И Бонго, которого он там убил. Снился запад — черные лица — Уэйн убивал негров. Снился юг — там тоже убивали негров. Линчевали.

Белые простыни. Ку-клукс-клан. И Боб Релье, Дикий Кролик.

Боб всякий раз норовил задеть за живое. Он говорил: папочка любит тебя. И скучает по тебе. Он — Папа Кролик. Он крут. Он замечательный отец. Дает мне и моему клану деньги — и мы сдаем федералам тех, кто занимается мошенничеством, чтобы помочь мистеру Гуверу.

Мы умеем ненавидеть. Умеем сдерживать себя. Тех, кто не умеет, мы ставим на место. И находим тех, кто умеет.

Повторяющиеся дурные сны. Разъезды.

Спать приходится в самолетах и пересекать не одну временную зону. И видеть лица. И уметь ненавидеть. Объединяйтесь! Хайль Папа Кролик!

Снова те же сны. Кажется, теперь все становится понятно: ты ему нужен.

91. (Лас-Вегас, Бей-Сент-Луис, кубинские территориальные воды, 11 апреля — 30 октября 1966 года)

Войны.

Настоящая война, война по телевизору и атаки Барби.

Они смотрят новости. Он их комментирует: мол, наши победят, Барби говорит, что ничего подобного. Наши не смогут победить.

Он возражал: я там был. Говорил: я знаю тамошнюю кухню. Она: я тоже там была, я тоже знаю. Война бушевала, нарастала — и прекратилась. Барби сбросила ядерную бомбу — и выиграла. Она сказала: «Никто не может контролировать войну — а вы не контролируете даже торговлю героином, потому что я познакомилась в Дананге с одним врачом, и он присылает мне небольшие дозы, которые я нюхаю всякий раз, когда мне наскучивает моя работа или когда я начинаю бояться, что ты свалишься за борт во время какой-нибудь дурацкой кубинской экскурсии».

Он взорвался. Едва не стукнулся головой о потолок. И снова нагрузил и без того усталые сосуды сердца. Принялся швырять стулья, бить стекла. Телевизор полетел в окно. Рывок — и сто килограммов веса стремительно падают вниз. Неплохо для «сердечника», согласитесь.

Пролетев четырнадцать этажей, «ящик» рухнул на чей-то синий «форд».

Он бесился. Кровь в венах и артериях бешено пульсировала. И он сник. Рухнул на кушетку в изнеможении. Барби заговорила о перемирии.

Я не наркоманка, я всего лишь нюхаю порошок. Пробую. Я никогда не кололась и не намерена. Я ненавижу твою работу и войну — потому что ты ею прикрываешься.

Он пытался бороться. Жадно глотал воздух. Сердце колотилось и стучало. Барби держала его за руки. На коленях у нее сидел кот. Барби говорила — медленномедленно.

Я ненавижу твою работу. Ненавижу нашу жизнь. Теперь я невзлюбила и Вегас. Но мы справимся. Переживем. Победим.

Они договорились. Он успокоился и немного отдышался. Они занялись любовью, окончательно доломав кушетку. Кот служил судьей.

Они съехали из отеля «Звездная пыль» и переехали в «Пещеру». Купили новый телевизор. Барби смотрела войну. Барби скучала и осуждала. Он делал свои дела: торговал наркотиками и возил оружие.

Барби стала работать в «Пещере». Носила концертные платья — весьма открытые. Было ясно видно: никаких следов от уколов, никаких синяков, никаких «дорожек».

Так они жили. Занимались любовью. Он путешествовал. Тогда Барби летала. Он это знал. Летала на белом порошке.

Они жили перемирием. Он понял: Барби была права. Эта война ущербна — нам ее не выиграть. Барби была права: их любовь выдержала, они останутся вместе и победят. Но в одном она ошибалась: у белого порошка есть черная способность — он не позволит контролировать себя, он станет контролировать тебя сам.

Белый флаг, прекращение огня, перемирие.

Он пошел на уступки. Он был должником Барби. Это он повесил на нее Даллас. Все аргументы оказались действенными. Никто не мог аннулировать их уговора.

У тебя осталась Барби. Джейн мертва — и Уорд знает это. Уорд как-то сказал: она ушла. И умолк. Он знал о прошлой жизни Джейн. Знал из той статьи. Об остальном догадался сам. Арден бежит к Дэнни. Они уплывают. Их манят воды залива. Они пойманы, они устали — долгие годы бежать и скрываться.

Уорд потерял женщину. Карлос лишился катера и шпионки. Карлос потерял Дэнни. Карлос убил Дэнни. Карлос их предал.

Новый катер наскучил Питу, как и вылазки на Кубу. Так, укусы слепня. Вылазки раздражали его, он от них зевал. Только сердце напрягалось.

Слишком просто — курсировать вдоль побережья и раздавать инсургентам пушки. Слишком мало — плот и парочка скальпов.

Январь шестьдесят шестого. Пита настигает разочарование. Он отправляет вместо себя Флэша. Флэш — смуглокожий кубинец и отлично вписался в свою роль.

Флэш прокатился по Кубе и встретился с Фуэнтесом и Арредондо. Они вместе объехали лагеря повстанцев в холмах и проверили оружейные склады.

Они провели рейд. Взяли с собой шестьдесят человек. Атаковали лагерь милиции. Забросали его снарядами, обстреляли из гранатометов, залили напалмом. Убили восемьдесят человек, потеряв троих. Зато побрили немало бород. Питу это страшно понравилось. Пит ожил и даже вздохнул с облегчением.

Что ж, облегчение облегчением, а проблемы проблемами. Доктора сказали не курить — бросил. Сказали «диета» — нате вам диету. Велели поменьше работать — да пошли они!

Он продавал наркотики, управлялся в такси и в «Пещере». Дела там шли отлично — народ пил, гулял и развлекался.

Модная публика полюбила это место. Им нравились выступления Милта Ч. и Джанки-Манки. И озабоченные любили посмотреть шоу, да и попускать слюнки, пялясь на Барби Б. Сонни Листон не вылезал оттуда, и педики тоже. Педики жеманно переговаривались и кокетничали друг с другом.

Как-то на огонек заглянул Уэйн-старший и стал мило общаться. Помощь нужна? Если что, обращайся, я знаю небольшие казино. Пит поддержал тон разговора. Да-да, сказал Пит, непременно.

Уэйн-старший вернулся. Он потерпел изрядный убыток. Он сказал: жизнь — странная и жестокая штука. Моя бывшая теперь с Уордом Литтелом. Как там сынок? Я знаю, что теперь он — крутой парень и работает на тебя.

Пит отвечал дружелюбно, вежливо — но уклончиво. Уэйн-старший говорил. О перемирии. О том, что скучает по сыну. «Я знаю, он побывал в таки-и-и-их ме-ста-а-а-ах!»

Уэйн-старший с трудом скрывал нетерпение. Пошли слухи, что скоро приедет Дракула. Дракула-кровопивец. Дракула — марионетка мафии. Граф — алчная сороконожка.

Прелюдия затянулась. Пит работал над ней три года и немало на этом поимел.

Тебе сорок шесть. Ты наемный убийца, канадский француз. Ты богат — только легальное твое состояние насчитывает два миллиона долларов.

Прелюдии и дополнительные выплаты. Деньги и дебеты. Барби и порошок. Барби и скука. Барби и Вьетнам.

Они устроили игру. Он заставил ее раздеться и стал пристально рассматривать. Руки. Вены. Большие пальцы ног. Проверил все тело — искал следы уколов. Ей было щекотно.

Следов не нашел. Все под контролем. Под моим. Только крошечные щепотки.

Он проверил ее лодыжки. Ей было щекотно. Она коснулась его. Пустила его в себя.

Игра помогла. Игра причинила боль.

Он вспомнил: жара, сердце разрывается, он прыгает и хватает ее туфлю.

92. (Лос-Анджелес, Лас-Вегас, Вашингтон, Бостон, Новый Орлеан, Чикаго, Мехико, 1 апреля — 30 октября 1966 года)

Покинутый любовник — в трауре.

Она умерла. Оставив в наследство досье. Он отследил ее путь на юг. Что ж, вполне логично.

Оташ находит в архивах «желтой прессы» материал, доказывающий, что Карлос и Джейн были знакомы. И звонит Питу, Пит сомневается в искренности Джейн. Сомневался еще до находки. Джейн убегает и отыскивает Дэнни Брювика.

Он обзвонил авиакомпании и проверил данные пассажиров. Нашел имя Арден Брин. Она купила билет до Мобила, Алабама. А потом — до Бон-Секора.

Логично. У Пита были связи на побережье Мексиканского залива, — он перебрасывал оружие кубинским повстанцам. Пит вмешался в обход Карлоса и заставил Джейн спасаться бегством.

Карлос нашел Дэнни. А вместе с ним и Джейн. Логичная теория, подкрепленная фактами, сформированная на материале газетных и телевизионных новостей.

Ее не было в живых. Он тосковал по ней. Работал на Карлоса. Тот не сказал ничего. Пит тоже. Оба ошибались. Думали: Уорд не знает того, что знаем мы.

Я знаю. Я выстроил логическую цепочку. Остальное легко было представить.

Карлос убивает дерзко. У его убийц богатый инструментарий. Цепные пилы, садовые ножницы и дрели. Стамески и бейсбольные биты. Карлос любит, когда умирают медленно.

Ему это снилось. Он слышал и видел происходящее. Каждую ночь. Жил с этим. Не пил — не искал утешения и седации. Работал. Выстраивал стратегии и таился.

Явившись в банк, он забрал досье Джейн. Шесть папок отпечатанной на машинке информации — все изложено четко и ясно.

Джейн знала его. Она предсказала все его хищения. Отследила все поездки. Прикинула, сколько денег у него может находиться на счете. Его методов она не одобряла. Догадывалась о суммах. Предполагала, что он делает взносы из чувства вины.

Ее умозаключения были понятны. Она копалась в корзинке для бумаг. Изучала ее содержимое. И с впечатляющим мастерством находила подтверждения своим теориям.

Нашла фирмы, которые он выбирал мишенью. Прикинула сумму прибыли. Рассчитала диапазон нелегальных Доходов. Подсчитала накладные расходы и суммы необходимых взяток. И отследила финансовые вливания из-за границы.

Он придумал план использования бухгалтерских книг фонда. Она быстро все поняла — отследив его поездки и телефонные звонки, уловив его ложь, догадавшись, о чем он умалчивает.

Ей было известно и о вторжении Хьюза, и о нарушениях антитрестовского законодательства, и о том, что мафия продает Хьюзу Вегас.

Информация о казино: легальные и нелегальные прибыли, номинальные и тайные владельцы, условия сделки с Хьюзом, фальсификация цен.

Лирическое отступление. Джейн упоминает Джулса Шиффрина. Они были знакомы. Он выбалтывал кое-что — не нарочно, разумеется. А Джейн делала выводы.

Джулс учреждает пенсионный фонд профсоюза водителей грузовиков. И сразу же начинает вести двойную бухгалтерию.

Детали. Факты. Догадки. Утверждения. Поразительно — совершенно новая информация — то, о чем он не знал вообще.

Снова текст меняет направление. Джимми Хоффа. Это он убил отца Арден. Свидетели легко сообщили известные им факты. Джимми тоже шел на сделки с руководством. По его приказу людей избивали и убивали.

Джейн была сообразительной и сделала вид, что ненавидела отца. Это было неправдой. Джейн таким образом отвела подозрения от Джимми. Это досье и стало местью Джейн: долго вынашиваемой и продолжительной.

Снова смена темы. Мафия. Карлос, Сэм Джи, Джон Росселли, Санто, Мо Далиц и кое-кто из Канзас-Сити.

Детали. Факты. Слухи. Утверждения. Касательно: заказных убийств — удавшихся и нет, вымогательств, подкупа судей и присяжных заседателей, а также копов. Захвата бизнеса в разных его проявлениях.

Удивительно. Эффектно, как разорвавшаяся бомба. А как подробно!

Джейн держит досье при себе. А потом позволяет ему забрать. Платит свой долг — за Даллас. И за то, что он позволил ей на два года стать «Джейн».

Наследство Джейн — гарантия его собственной безопасности. Сказать Карлосу. Сказать всем мафиози: я вам служил. Я устал. Пожалуйста, позвольте мне сбежать.

Он выбрал отделение банка в Вествуде, снял там сейф, спрятал досье. Он оплакивал Джейн.

Во сне он видел пестики для колки льда и слышал звук работающей дрели. Он молился и считал, сколько уже погибло по его вине — и это после Далласа.

Он крал. Обманывал Говарда Хьюза. Отправлял деньги правозащитникам. Оплакивал Джейн. Но скоро его чувства поменялись — горе сменилось НЕНАВИСТЬЮ.

Карлос убил Джейн. Но его ненависть обошла Карлоса. Как миновала и остальных мафиози. Его ненависть распространилась еще шире. А потом сконцентрировалась и нашла свою мишень — мистера Гувера.

Он стал наблюдать за ним.

Мистер Гувер произносил речь в Вашингтоне. Лебезил перед Американским легионом. Аудитория шумела. Мистер Гувер оперировал штампами. Нападал на Кинга. Выглядел старым и слабым, но при всем при этом источал НЕНАВИСТЬ. И даже не пытался ее скрыть, умерить или хотя бы смягчить.

Литтел наблюдал из глубины зала.

Раньше речам директора были присущи ирония и безупречный вкус. Он отлично контролировал себя. Теперь же от этого не осталось и следа. Мистер Гувер был стар. Мир перерос его. Время его тотального контроля заканчивалось. Его ненависть сконцентрировалась на докторе Кинге.

Литтел засек и свою собственную ненависть. Он был слишком высокомерен. Слишком много на себя брал. Его ненависть росла, крепла и выкристаллизовывалась. Он перерос свой мир. Но идеалы сохранил. Однако перестал любить интригу.

И он принял это к сведению. Но предпринимать ничего не стал. Надо подождать. Пусть себе мистер Гувер ненавидит. Пусть мир сотрясается. Пусть преподобный Кинг сотрудничает с Бобби. У них дерзкие планы. Оба презирают войну. Они смогут договориться.

Доктор Кинг планировал бунт. Лайл Холли описал оный в деталях. Его записи Литтел уничтожил. Пусть доктор Кинг осуществит свои планы. Плакаты. Марши. Кампании по борьбе с трущобами. Ранние стадии бунта — запланированного на 1968 год.

Жди. Сам ничего не делай. Пусть мистер Гувер ненавидит. Ненависть сожжет его. Она непременно выйдет наружу. Она его дискредитирует.

Линдон Джонсон воюет во Вьетнаме. Эту войну мистер Гувер одобряет всецело. Линдон Джонсон агитирует бороться за гражданские права. Мистер Гувер помалкивает, но в душе у него все бурлит. Мистер Гувер источает ненависть.

Линдон Джонсон может намекнуть ему: Эдгар, ты старик. Не пора ли тебе на покой?

Война затянется. Возникнут споры. Что не сможет не сказаться на репутации Джонсона. Бобби может баллотироваться на выборах в 1968-м. А доктор Кинг может слегка умерить свой пыл, чтобы Бобби было с руки поддержать его.

Литтел наблюдал за Бобби и читал отчет комиссии сената. Подсчитывал голоса Бобби. Умница — ни разу не произнес слово «мафия» вслух. Тоже, значит, ненавидел осторожно.

Чтобы уметь ненавидеть, надо быть сильным и храбрым. Не таким, как мистер Гувер.

Последний звонил ему в середине июля. По голосу чувствовалось, что ему страшно.

Хвосты исчезли. Он это знал. Никто не догадался, что это он убил Чака Роджерса и довел до самоубийства Лайла Холли.

Тем не менее мистер Гувер явно чего-то боялся. Говорил резко и отрывисто. Говард Хьюз и Лас-Вегас — расскажи мне последние новости.

Литтел и рассказал: мол, Дракула окончательно свихнулся. Снял целый поезд. Поехал в Бостон со своими мормонами. Занял целый этаж тамошнего «Рица».

Его светлости угодно приобрести отели. Я договаривался с формальными собственниками. Чистой воды иллюзия. Настоящие владельцы этих отелей — мафиози. И цены будут устанавливать они.

Мистер Гувер рассмеялся. И пообещал отсутствие аудиторских проверок. Не стоит нагнетать обстановку. Зачем лишний шум? Зачем омрачать голубое небо графства Дракулы?

Литтел отступил от темы и сообщил, что у графа есть план — он прибудет в Вегас в конце ноября. Волокита закончится, он получит наличные и тут же заселится в «Дезерт инн» (где тоже снял этаж). Верные рабы будут кормить его кровью и наркотой.

Мистер Гувер рассмеялся и осторожно сказал: «Я расставил жучки и кое-что услышал. Именно в одном из комитетов палаты представителей. Якобы Лайл Холли обращался к Бобби и отправил ему записку — с посмертным признанием».

Литтел изобразил шок. Господи, неужто наш Белый Кролик — Лайл Холли — на это способен?

Мистер Гувер осторожничал. А потом перестал — и принялся яростно отчитывать Белого Кролика и Крестоносца, разбирая по косточкам их «двойные стандарты» морали и проклинал предателя Белого.

Литтел долго думал над тирадой и пришел к выводу: тебя он не подозревает, он верит в «признание» и, следовательно, в «предательство».

Мистер Гувер сменил мишень своих нападок — переключился на доктора Кинга. И тут же явилась и заиграла красками его махровая НЕНАВИСТЬ.

Литтел предложил помочь. Мол, у меня же есть документы, сами знаете. Там представлена вся информация о «пожертвованиях» мафиозных денег.

Мистер Гувер отказался. Мол, это малость. И к тому же — слишком поздно.

Литтел услышал ненависть и решимость в голосе шефа ФБР. И понял: у того есть планы, и он не отступится.

У мафии тоже были планы. Настало время переезжать — Сэма Джи выпускают из тюрьмы.

Литтел отвез его домой. Сэм быстренько упаковал чемоданы, и они улетели в Мехико. Сэм накупил сувениров и приобрел себе дом. Там они все обсудили.

Надо купить выборы 1968 года. Посадить в Белый дом своего кандидата. И пусть пляшет под нашу дудку. Помилует Джимми Хоффу. Позволит нам расширять сферы деятельности.

Апелляций у Джимми не осталось. Следующей весной его посадят. Пусть потомится, пока мы подготовим нашего кандидата.

Мы дадим основную часть денег на предвыборную кампанию. Двадцать пять процентов должен дать Дракула. Мы сговоримся. Граф получит бонусы — время покажет где и когда.

Мы двинемся на юг. Построим там свои казино. И будем процветать — не трогайте наши колонии — какой бы там ни был режим, «правый» или «левый».

Кубой правили «левые». Иметь там казино стало невозможно. Они подобрали наместников — исключительно «правых» убеждений. Вспомни, как это было. Вспомни осень шестьдесят третьего.

Планы убийства зрели. Мафиози взбешены — они до смерти хотят вернуть кубинские казино. Они пытались убить Кастро — замутили целую операцию — но она провалилась.

Сэм просит помощи у Санто. Санто приманивает на их сторону Джонни Росселли. Они обращаются к Кастро — ласково и вкрадчиво. Будь добреньким, верни нам наши казино. Борода отказался. Они убивают Джека. И мир летит в тартарары.

Раз в неделю он обедал с Барби. Они часто обсуждали это. Барби ненавидела войну. Барби заново открыла для себя Бобби. Крепко ругала мужа.

Она говорила о политике — даже в барах ползли и множились слухи. Употребляла слова вроде «эксплуатация», «массовое убийство» и даже «геноцид».

Барби ходила мрачная и принимала таблетки, чтобы забыться. Они обсуждали дела Пита и то, что все «под контролем».

Барби пыталась идти на компромисс. Ее чувства были противоречивы: Пита я люблю, то, что он делает — ненавижу, как ненавижу его войну.

Литтел любил ее. Уэйн тоже. Все мужчины обожали ее. Она была в курсе. Она сказала: мне это нравится. А потом: как же мне это надоело. И добавила: я поздно переросла это.

Она знала, что Джейн ушла от него. Но без подробностей. Периодически подкалывала его поповоду Дженис. Он рассказал ей все. Так и сказал: Дженис — это развлечение.

Дженис — это отличный секс, стильная штучка и триумф воли в одном лице.

Уэйн-старший избил ее. Она до сих пор хромала и страдала от судорог. Но ловко била по мячу — что клюшкой для гольфа, что теннисной ракеткой. Дерзко атаковала, хромала, извивалась в судорогах. Била, получала очки и брала соперников измором.

Выставила из дома мормонов. Они пытались выспрашивать ее — папаша Тедроу соскучился по сыночку. Ее ответ не менялся раз за разом: «Идите в жопу». Прямым текстом.

Она ему нравилась. А Барби он любил. И Джейн тоже.

У Барби был сонный вид — в те минуты, когда Пит ее не видел. Он завидовал ей. Тому, что она может позволить себе забыться.

Вставка: документ

30.10.66.

Служебная записка для внутренней рассылки. Синему Кролику от директора.

Тема: операция «Черный кролик».

С пометками: «Первый уровень секретности» / «Лично в руки» / «После прочтения уничтожить».

СИНИЙ КРОЛИК,

я тут размышлял над июльским телефонным разговором с КРЕСТОНОСЦЕМ — тогда я упомянул о мнимом признании БЕЛОГО КРОЛИКА и так и не смог понять его реакцию, вследствие чего обеспокоился его душевным состоянием.

БЕЛЫЙ КРОЛИК, конечно, был вашим братом. Я не могу не принять во внимание ваши неоднократные уверения в том, что эти «признания» сфабрикованы. И что КРОЛИК-КРЕСТОНОСЕЦ — единственный человек среди нашего окружения, кто способен сфабриковать подобный документ, в чем я нисколько не сомневаюсь.

КРЕСТОНОСЕЦ меня беспокоит. Как вы отметили, его возлюбленная, Арден Брин, она же Джейн Фентресс, исчезла в прошлом октябре, предположительно став жертвой оргпреступности. Я подозреваю, что ее исчезновение и предполагаемая страшная участь и привели КРЕСТОНОСЦА в состояние депрессии. Вы часто отзывались о нем как о «хлюпике», однако могу сказать одно: страсть к безумным выходкам делает его самым опасным хлюпиком в мире.

По результатам сказанного заявляю: необходимо возобновить наружное наблюдение за КРЕСТОНОСЦЕМ и проверку его корреспонденции и содержимого мусорных ящиков; это следует сделать вместо принятого ранее решения исключить его из всех аспектов операции «ЧЕРНЫЙ КРОЛИК».

Касательно шантажа.

Отменяю свое указание — целью будет не КРАСНЫЙ КРОЛИК, он сейчас слишком осторожен и вряд ли поддастся на провокацию.

Нашей мишенью будет РОЗОВЫЙ КРОЛИК. Его неосмотрительные гомосексуальные рандеву делают его более уязвимой и доступной мишенью.

БОЛЬШОЙ КРОЛИК, кажется, вполне оправился от сердечного приступа. Свяжитесь с ним до 1 декабря 1966 года.

Вставка: документ

2.11.66.

Заголовок газеты «Майами геральд»:

КИНГ РЕЗКО КРИТИКУЕТ «ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКУЮ АГРЕССИЮ» США ВО ВЬЕТНАМЕ

Вставка: документ

4.11.66.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Пост-диспэтч» (Денвер):

В МАРТЕ ХОФФА ОТПРАВИТСЯ в ТЮРЬМУ

К вящему неудовольствию своих адвокатов

Вставка: документ 12.11.66.

Подзаголовок из газеты «Атланта конститьюшн»:

В своей речи Кинг назвал войну во Вьетнаме «возмутительной и противоречащей моральным принципам»

Вставка: документ

16.11.66.

Подзаголовок из газеты «Лос-Анджелес игзэминер»:

Роберт Кеннеди заявил журналистам, что не намерен баллотироваться в президенты в 1968 году

Вставка: документ

17.11.66.

Подзаголовок из газеты «Кроникл» (Сан-Франциско):

Движение в поддержку кандидатуры Р. Кеннеди набирает силу, несмотря на его заявления о нежелании участвовать в выборах

Вставка: документ

18.11.66.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Сан-таймс» (Чикаго):

КИНГ ПРИЗЫВАЕТ к СОПРОТИВЛЕНИЮ и КОНСОЛИДАЦИИ

Гувер назвал борца за гражданские свободы «пешкой коммунистов»

Вставка: документ

23.11.66.

Подзаголовок из газеты «Вашингтон пост»:

Гувер удостоился резкой критики за высказывания против Кинга

Вставка: документ

24.11.66.

Подзаголовок из газеты «Бостон глоб»:

Странная поездка Говарда Хьюза: на поезде через всю страну

Вставка: документ

25.11.66.

Заголовок и подзаголовок газеты «Сан» (Лас-Вегас):

ПОЕЗД ХЬЮЗА НАПРАВЛЯЕТСЯ в ВЕГАС

Что готовит городу миллионер-затворник?

Часть V Вторжение 27 ноября 1966 — 18 марта 1968

93. (Лас-Вегас, 27 ноября 1966 года)

Едет!

Мистер Биг. Говард Хьюз. Граф Лас-Вегасский.

Литтел наблюдал. Пристроился к толпе журналистов и операторов с камерами. Растворился в толпе. Прошел слух — к нам едет граф! Железнодорожный вокзал — одиннадцать вечера.

Он скоро будет. Путь номер четырнадцать. Смотрите — «Дракула-экспресс».

Народу на платформе — не протолкнуться. Кучковались журналисты, ассистенты операторов катили софиты, сами операторы тащили бобины с пленкой.

Литтел беседовал с мормонами Хьюза. Говорили о нововведениях. Они сообщили ему, что были в «Дезерт инн» и готовили отель к прибытию Дракулы. Продезинфицировали пентхаус, установили холодильники с закусками и угощениями.

Мороженое, пицца и шоколадные батончики. Демерол, кодеин и дилаудид.

Они сказали: скоро мы начинаем. Мы будем торговаться и выторговывать. Мы купим «Дезерт инн». А мафия говорит: скоро начинаем мы. Будем торговаться и продадим отель по нашей цене.

Отель большой. Дракула будет дуться и кривиться, но в итоге таки раскошелится. Дракула будет требовать мормонской гегемонии. Станет кричать: хочу, чтобы моими казино управляли мормоны.

Но мафия знает, что делать. Планировать. И мафия выносит постановление: Литтел должен связаться с Уэйном Тедроу-старшим.

Они будут разговаривать и торговаться. Говорить ни о чем — но в напряженной атмосфере. Папаша Кролик не упустит случая уколоть его по поводу Дженис.

Платформа затряслась. Задребезжали рельсы, засвистел свисток.

Уже скоро.

Подъехал полицейский фургон. Оттуда выбрались копы и принялись извлекать различные причиндалы: кто-то катил больничную каталку, кто-то — навес, кто-то — кислородные баллоны.

Полицейские стали теснить журналистов и зевак. Операторам пришлось откатить камеры. Но репортеры не собирались сдаваться — они принялись лавировать и в свою очередь теснить копов.

Приближались огни поезда — вовсю разрывался гудок.

Литтел поднялся на цыпочки. Какой-то юнец толкнул его локтем. Литтел отступил назад. Ему нужен был обзор.

Полетели искры. Поезд со скрежетом затормозил, остановился и замер. Защелкали фотовспышки. Толпа понемногу рассеялась.

Все бросились к поезду и прилипли к окнам, прикрывая глаза ладонями. Растворились — вверх и назад — двери, и толпа пристроилась сзади копа с каталкой.

Литтел рассмеялся. Он прекрасно знал обычный ритуал Дракулы, знал, что такое «для отвода глаз». Смотрите: вон тент номер два, вон и еще одна каталка. А вон — еще и еще.

Мормоны отступили. И сделали знак. И опустили пандус, плотным кольцом обступив его. Кто-то из них катил инвалидную коляску. В которой сидел граф.

Высокий и тощий, в шляпе, сделанной из коробки из-под бумажных платочков.

94. (Лас-Вегас, 27 ноября 1966 года)

Едет.

Сошел с поезда, уселся в автомобиль. В дурацкой шляпе.

Уэйн бродил по «Дезерт инн». Воздух искрил от слухов, точно от электрических разрядов. Кругом сновали вампиры. И роились сплетни.

Поезд запаздывает. Он вот-вот приедет. Поезд только что прибыл. У него шрамы после крушения самолета. И какая-то кожная болезнь. Из шеи торчат шурупы, как у Франкенштейна.

Вурдалаки устраивались на насестах и хищно смотрели вдаль. Вурдалаки толпились в казино, забирались на стулья; на шеях у них висели фотокамеры. А в руках были книжечки для автографов.

Вурдалаки толпились и снаружи. В толпе сквозь застекленную панель Уэйн увидел Барби. Барби заметила Уэйна и помахала. Он помахал ей в ответ.

Вурдалаки рыскали по округе. Охранники отеля не теряли бдительности. Кто-то завопил: «Лимузины!» Кто-то еще закричал: «Приехал!»

Вурдалаки восторженно завопили. Бросились на улицу. Уэйн подошел к застекленной стене и посмотрел наружу. И все увидел.

Увидел копов, лимузины и фальшивого Говарда Хьюза. Он узнал его. Этого человека он лично задерживал — в шестьдесят втором.

Тот вел детскую передачу. Вытаскивал член и приставал к малолеткам. Честер-педофил, все копы это знали.

Упыри осаждали его. Честер великодушно соглашался позировать для фотоснимков и расписываться в книжечках для автографов. Поблизости затормозил лимузин. Одно из стекол опустилось, и Уэйн мельком увидел седые волосы, пустые глаза и дурацкую шляпу.

Кто-то заорал: «Хьюз не настоящий!» Вурдалаков как ветром сдуло. Они погнались за лимузином.

Барби вошла в отель. Заметив это, Уэйн направился к ней.

— Ты сегодня вечером работаешь?

Барби рассмеялась:

— То же самое хотела спросить у тебя.

Уэйн улыбнулся:

— Я тут думаю о Пите и Уорде. И о том, как началась эта заварушка.

Барби зевнула:

— Расскажешь за кофе, ладно?

Мимо пронесся очередной упырь. Они обогнули его и отправились в бар, где устроились за столиком с видом на казино.

Подлетела официантка. Барби сделала заказ. Им тут же принесли кофе. В казино было почти безлюдно. Честер кидал кости и ждал.

Барби пила кофе маленькими глотками:

— Прошло уже много месяцев, а я все еще хочу сигарету.

— Питу сильнее хочется.

Честер бросил кости и проиграл. Приличную сумму.

Барби наблюдала за ним:

— Есть секреты, которые знают все.

— Не все.

Барби развернула салфетку и повертела в пальцах ложечку.

— Начнем с некоего города в штате Техас. А также планов мафии касательно денег мистера Хьюза.

Уэйн улыбнулся:

— Расскажи мне секрет, которого я не знаю.

— Например?

— Не притворяйся. Пит расставил жучки в половине отелей Вегаса.

Барби повертела в пальцах нож:

— Хорошо. «Ослик» Дом уже давно не покидает «Пещеры». Четыре дня подряд трахается с Сэлом Минео — оба еще не выходили из номера. Коридорные приносят им попперсы[147] и смазку. Интересно, долго ли это продлится?

Уэйн рассмеялся и посмотрел на игравших. Честер кинул кости — на сей раз выиграл. Тоже приличную сумму.

Барби улыбнулась и встала из-за столика, направляясь в сортир. Вурдалаки осадили Честера-Хьюза. К нему точно магнитом тянуло зевак.

Честер впитывал восхищение и великодушно позировал с желающими.

Вернулась Барби. К столику она шла нетвердой походкой. Ресницы ее дрожали, глаза то и дело закатывались, как бывает, когда вмажешься.

Она улыбнулась и повертела в пальцах нож. Уэйн влепил ей пощечину. Она сжала рукоятку и сделала выпад. Слишком низко — руки Уэйна не пострадали.

Уэйн снова ударил ее. Она сделала еще выпад. Острие впилось в столешницу — издав резкий и неприятный звук, нож застрял.

Барби обхватила голову руками. Потерла глаза. Пустила слезу.

Уэйн схватил ее за руки, привлек к себе.

— Тебя затянуло. Нюхаешь порошок — и всякий раз, когда ты это делаешь, ты обманываешь Пита. Думаешь, если тебя бесит его работа и война, то тебе все можно? Ничего подобного. Ты — всего лишь барная певичка, вдобавок прогрессирующая наркоманка и, черт возьми, ограниченная…

Барби вырвала у него руки и схватила нож. Уэйн закатил ей оплеуху. Нож выпал. Она потерла щеки и вытерла слезы.

Уэйн коснулся ее волос:

— Я люблю тебя и не позволю, чтобы ты опускалась на дно за здорово живешь.

Барби поднялась из-за столика. Вытерла глаза и побрела прочь нетвердой походкой наркоманки.

Честер устроил шоу. Собрались зрители — сплошь алкоголики и неудачники. Честер навязывал себя Лас-Вегасу.

Мимо протанцевали журналисты. При виде зрелища брезгливо поморщились. Пошел ты — извращенец из детской передачи.

Уэйн наблюдал за происходящим, не спуская глаз с игроков.

Глотал бурбон и скучал. Нюхал салфетку Барби — она пахла ее кремом для рук и маслом после душа.

Честер раздавал автографы и отпускал непристойные шуточки про грудь Джейн Расселл. Похотливо пялился на маленьких детишек.

Он глотал спиртное. Мысли его лихорадочно сменяли одна другую. Мелькнула Дженис — все еще хромала и важничала; так и не закрасила седую прядку.

Она прошла в игровой зал и принялась кидать монетки в автоматы. Выиграть ей не удалось. А… удалось. Она сгребла монету и всучила ее ошивавшемуся возле автоматов бродяжке.

Тот бухнулся на колени и рассыпался в благодарностях. На нем были разные ботинки. И тут же засыпал добычу в автомат и дернул ручку. И тут же все продул.

Пожал плечами, подобрался и пошел восвояси стрелять мелочь. Пристал к Честеру. Тот послал его подальше.

Дженис, прихрамывая, прогуливалась. И вскоре Уэйн потерял ее из виду. Вероятно, она вышла через заднюю дверь, что вела на поле для гольфа.

Ясно: она направляется в номер Уорда — полночное рандеву.

Уэйн понюхал салфетку. Почувствовал запах Барби. И внезапно вспомнил про Дженис. Его мысли блуждали. Он понял, чего хочет.

Дорога подпрыгивала перед его глазами. Он выжимал почти сто шестьдесят километров в час. Приехал — и сразу вошел в дом. Достал из бара бутылку и направился к отцу.

Вот она, веранда. Там сидел Уэйн-папаша, теперь почти старик. Шестьдесят с лишним. Но совсем не изменился.

С той же ухмылкой, в том же кресле, смотрит в том же направлении, что и раньше.

— Теперь ты пьешь из горла. Всего два года прошло — а ты так изменился.

Уэйн ухватил скамеечку для ног:

— Ты так говоришь, будто это единственное, чему я научился.

— Нет, конечно. Мне докладывают, и я в курсе, что это далеко не так.

Уэйн улыбнулся:

— Значит, прощупывал почву.

— А ты меня избегал.

— Значит, время не пришло.

Уэйн-старший улыбнулся:

— Говард Хьюз и мой сын в один вечер. Бедное мое сердце.

Табуретка оказалась низенькой. Уэйну пришлось смотреть на отца снизу вверх.

— Не бери в голову.

— Бондюран ускорил приезд Хьюза. Значит, со дня на день придет Уорд и будет вымаливать у меня одолжение.

Уэйн услышал выстрелы с севера. Такие выстрелы знакомы любому вегасскому копу: проигравшийся палит по ненавистному городу — выпускает пар.

— Уорд никогда не умоляет. Ты уже должен это усвоить.

— Хочешь, чтобы я похвалил твоего адвоката?

Уэйн покачал головой:

— Всего лишь пытаюсь поддержать разговор.

Уэйн-старший ткнул носком ноги скамеечку. Задев при этом колено сына.

— Чушь. Какие посиделки отца и сына обходятся без вопросов «в лоб»?

Уэйн встал и потянулся. Пнул скамеечку ногой.

— Как твои листовки — все еще сеешь ненависть?

— Да ну тебя. Ты ненавидишь сильнее меня.

— Я задал вопрос — отвечай.

— Хорошо. Я перестал рассылать листовки — дабы приспособиться к изменившимся условиям и перейти на другой, высший уровень.

Уэйн улыбнулся:

— Вижу руку мистера Гувера.

— У тебя всегда было превосходное зрение. Рад, что оно не испортилось.

— Ну же, расскажи.

Уэйн-старший повертел тростью:

— Я работаю с твоими старыми друзьями — Бобом Релье и Дуайтом Холли. Мы тут отдали в руки правосудия несколько самых безбашенных расистов во всех южных штатах.

Уэйн прихлебывал бурбон, сплевывая осадок. Скоро он прикончил бутыль.

— Продолжай. Мне понравилась эта история.

Уэйн-старший улыбнулся:

— Еще бы. Можно ненавидеть глупо и с умом — и ты так и не усвоил разницы.

Уэйн улыбнулся:

— Может, я ждал, что ты мне это растолкуешь.

Его отец зажег сигарету с позолоченным фильтром.

— Мое твердое убеждение — цветным следует предоставить право голоса и уравнять в правах с белыми, что укрепит их коллективный разум и научит сопротивляться демагогам вроде Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди. Ваша фармацевтическая эпопея дает им успокоительное, нужное большинству из них, изолирующее от нынешних глупых лозунгов. Мои друзья из полиции говорят мне, что число преступлений, совершенных черными в белых районах Вегаса не особо возросло с начала вашей фармакопеи, так что она, как ни крути, помогла изолировать цветных в своих районах, где им, по большому счету, и место.

Уэйн потянулся. Посмотрел на север — туда, где виднелся Стрип.

Его отец принялся пускать колечки дыма.

— Задумался. Я-то уже надеялся услышать в ответ что-нибудь умное.

— Я очень устал, извини.

— Ага, значит, ты пришел в нужное время.

— В каком-то смысле так и есть.

— Расскажи про Вьетнам.

Уэйн пожал плечами:

— Скучная и бессмысленная война.

— Да, но тебе там нравится.

Уэйн схватил трость отца и принялся выделывать кунштюки. Подбрасывать и ловить. Вертеть и выписывать восьмерки.

Отец отобрал трость.

— Посмотри на меня, сынок. Смотри на меня: я скажу тебе одну вещь.

Смотри: ты похож на него. У тебя его глаза.

Уэйн-старший бросил трость на пол и сжал его ладони — очень сильно.

— Прости меня за Даллас, сынок. Это единственное, о чем я сожалею в этой жизни.

Смотри — он говорит правду — на его глазах выступили слезы.

Уэйн улыбнулся:

— Иногда мне кажется, что я там родился.

— Ты мне благодарен?

Уэйн выдернул руки. Встряхнул, чтобы разогнать кровь. Пощелкал большими пальцами.

— Не надо на меня давить. Не заставляй меня жалеть о сказанном.

Уэйн-старший затушил сигарету. Пепельница аж подпрыгнула — так тряслись его руки.

— Ты уже убил Уэнделла Дерфи?

— Я его не нашел.

— Тебе известно, где он?

— Думаю, в Эл-Эй.

— Я знаю кое-кого из тамошней полиции. Они могут устроить «сигнал всем постам».

Уэйн покачал головой:

— Он мой. Позволь мне разобраться самому.

Послышались выстрелы — десять вечера, северо-запад.

Уэйн сказал:

— А ты меня прости за Дженис.

Уэйн-старший рассмеялся. Он не просто хохотал — он выл и ревел.

— Мой сын трахает мою жену и просит прощения! Извини, что я смеюсь и говорю, что мне насрать, — но его я всегда любил больше, чем ее.

Смотри — мокрые глаза и морщинки от смеха — он говорит правду.

Уэйн-старший откашлялся:

— Выслушаешь мое предложение?

— Да.

— Дуайт Холли проворачивает какую-то шибко сложную операцию против борцов за гражданские права. Ты отлично подойдешь на роль дублера.

Уэйн улыбнулся:

— Дуайт меня терпеть не может. И ты это прекрасно знаешь.

— Дуайт умеет ненавидеть. Он знает, что и ты тоже, — как знает и то, насколько ты можешь быть полезен.

Уэйн пощелкал костяшками пальцев:

— Я ненавижу только плохих. В отличие от дебилов клановцев, которые кончают от того, что бомбят негритянские церкви.

Уэйн-старший поднялся.

— Тебе вполне по силам проводить сложные операции. Ты знаешь жизнь, понимаешь, на чем можно зацикливаться, а на чем не стоит; так что запросто можешь выкинуть из головы всякую ерунду, скооперироваться с нужными людьми и заняться очень интересными вещами.

Уэйн закрыл глаза и перед его внутренним взором предстали слова: НЕНАВИСТЬ. ЛЮБОВЬ. РАБОТА.

— Что-то ты сегодня задумчивый, сынок. Видать, унаследовал папочкин нюх на всякого рода удачные случаи.

Уэйн сказал:

— Не надо на меня давить. Иначе все испортишь.

95. (Лас-Вегас, 28 ноября 1966 года)

Кот бродил по номеру. Кровать он считал своими угодьями. Он точил когти об изголовье, драл простыни и подушки.

Пит проснулся и поцеловал Барби. И заметил огромный синяк на ее щеке. Вчера он вырубился рано. А жена легла поздно. Он даже не услышал, как она вернулась.

Он коснулся ее волос и поцеловал синяк. Позвонили в дверь — но Барби не разбудило и это. Черт — без двадцати восемь утра.

Пит встал, накинул халат, вышел и открыл дверь. Черт, это Фред Турентайн. Растрепанный Фредди — с обалдевшим видом. В его халате и отороченных мехом шлепанцах. Явно в шоке. С магнитофончиком и бобиной. Аж трясется весь.

Пит втащил его внутрь и забрал причиндалы. И дверь прикрыл. Фред понемногу пришел в себя и перестал дрожать и трястись.

— Я ходил на пост прослушки — проверить записи от прошлой ночи, из номеров для парочек. Пит, у Дома и Сэла Минео что-то случилось.

Так.

Пит расчистил место на столе и пристроил магнитофон. Воткнул провод и заправил пленку. И нажал «пуск». Послышалось шипение и сигналы — пока никакого голоса.

Ага — послышался щелчок — микрофон включен.

Сэл: «Дом… э-э… идиот, это моя сте…»

Дом: «Не то, что ты… просто смотрел… этот номер…»

Сэл: «Придурок. Гребаный членосос».

Дом: «Кто из нас членосос, так это ты. Любишь пососать моего большого дружка, гребаный бывший…»

Послышались звуки, точно кто-то что-то опрокинул, сопение, звон и лязг.

Треск. Глухие звуки — кто-то орудовал ножом. «Сэл, нет, нет…» Повизгивание, бульканье, задыхающиеся всхлипы.

Сэл: «Прошу тебя, пожалуйста, пожалуйста. Господи, только не это…»

Всхлипы. Тяжелое дыхание. Сопение и слова молитвы — набожное: «Господи, прости мне мое прегрешение, грешен я, пошел против воли Твоей…»

У Пита пошли по спине мурашки. Он почувствовал, как защемило в паху и встали дыбом волосы на шее. Он выключил магнитофон, ухватил связку ключей и — на всякий случай — пушку.

И вышел. Проверил парковку и номера-бунгало. Восемь утра — стоят припаркованные авто, и все тихо.

Сэл сбежал в Вегас. Дом всегда приезжал трахаться на своей машине. Теперь ее не было на месте.

Тихо — вот и траходром. Пит потряс ручку двери — заперто. Он достал ключ и отпер дверь. И вот что увидел.

Розовые густоворсые ковры забрызганы кровью. Повсюду коробки из-под пиццы и пустые пивные банки. Засохшие остатки пиццы на тарелках. Опрокинутые стулья и столики. Беленые стены — красные потеки замыты до бледно-розовых следов.

Закрыв дверь, Пит побрел на кухню и проверил раковину. Чистящее средство. Губка. В сливной решетке — кусочки мяса. Точнее, внутренних органов — с налипшими черными волосками — и лоскутки смуглой кожи итальяшки.

Педики убивают жестоко, отчаянно и с драматическим размахом.

Пит вошел в спальню. Занавеска для душа исчезла, в унитазе и раковине — ножи. На полу — то тут, то там капельки крови, розовые коврики явно кто-то простирнул. На стене — отпечаток большого пальца. Ровный и четкий.

Пройдясь по номеру и оценив размеры ущерба, Пит запер дверь и направился в свой. Вошел — и увидел Фреда Т. Тот накачивался «Джеком Дэниэлсом» и поглощал кукурузные чипсы. Кажется, окончательно успокоился и оправился от шока. Вот уже пьян как свинья.

Фред рассмеялся, расплескав виски и рассыпав чипсы.

— Это дело можно раскрутить. Сэл номинировался на «Оскар».

Пит принялся рыться в ящиках. Нашел там свой «полароид» и сунул туда кассету.

Фред не унимался:

— Надеюсь, он отрезал Домов хрен. Я бы себе пришил.

Барби проснулась. Пит услышал, как она заправляет кровать.

Фред сказал:

— Никогда не любил Дома. Вечно задирал нос — как и всякий, у кого большой член.

Пит вцепился в него и ухватил за запястья.

— Поговори с Барби. Займи ее, пока я пойду сделаю фотки.

— Пит… Господи… ты что… мы же заодно…

Пит тряхнул его руки:

— Держи язык за зубами, пока я там буду. Я не хочу, чтобы об этом знала вся «Пещера».

— Пит, Пит, Пит. Ты меня знаешь. Я буду молчать, как гребаный Сфинкс.

Пит отпустил его и вышел. Трусцой пробежав по коридору, он отпер дверь злополучного номера. И зашел внутрь. И отщелкал кассету. Двенадцать цветных картинок.

Отпечаток пальца, следы крови, ошметки человеческого мяса в раковине, застиранные коврики, ножи и багровые капельки на полу. Словом, все двенадцать фотографий были готовы. Аппарат сам проявил их и с жужжанием исторг влажные еще картинки.

Он принялся искать отпечатки пальцев. Найдя, сделал еще несколько снимков. Большой палец Дома — застрял в крестовине раковины. Фаллоимитатор, трубка с остатками гашиша и пепел в пепельнице.

Он разложил снимки на диване и проследил, чтобы они высохли. Снял трубку с телефонного аппарата и набрал прямой лос-анджелесский номер.

Три гудка — возьми трубку…

— Оташ слушает.

— Это Пит, Фредди.

Оташ рассмеялся:

— Я-то думал, ты на меня обиделся. Из-за Литтела, помнишь?

— Я отходчивый.

Оташ хмыкнул:

— Ты лживый лягушатник, но по старой памяти прощаю.

Пит откашлялся. Его сердце бешено колотилось — аж в груди защемило.

— Ты знаешь Сэла Минео?

— Ага, Сэла знаю. Как-то помогал ему замять скандал из-за одного смазливого старшеклассника.

— Он снова вляпался. Мне нужен напарник. Подробности при встрече.

Оташ присвистнул:

— Он в Вегасе, что ли?

— Думаю, уже едет обратно в Эл-Эй.

— Деньги?

— Нажмем на него и посмотрим, сколько можно с этого поиметь.

— Когда?

— Хочу прилететь тем рейсом, что в полдень.

— Тогда в моем офисе. И захвати немного денег на случай, если Сэл окажется несговорчивым.

Пит повесил трубку. Щелкнула собачка замка. Вошла Барби. Пит выругался.

Она принялась осматриваться и тут же заметила. Коснулась пальцем ноги пятна на ковре. Наклонилась. Щипнула слипшиеся от крови ворсины. Понюхала пальцы и тоже выругалась.

Пит наблюдал за ней. Она потерла щеку. Осмотрелась. Увидела следы крови на стенах — и снимки. И принялась их изучать. Все двадцать четыре фотографии. После чего посмотрела на Пита.

— Сэл или Дом? А то Фредди так и не сказал.

Пит поднялся. Его пульс бешено колотился. Он схватился за стул и удержался. Пристально всмотрелся в лицо Барби.

— Что это у тебя со щекой?

Барби поморщилась:

— Уэйн тут здорово попытался привлечь мое внимание.

Пит вцепился в обивку стула, вырвал из нее клок.

Барби сказала:

— Я сама напросилась. Мне бы хотелось, чтобы это сделал ты, но Уэйн любит меня по-другому и видит то, чего ты не замечаешь.

Пит швырнул стул в стену. Тот снес кусок штукатурки со следами крови.

Барби посмотрела на Пита. Перевела взгляд на кровавые пятна на стене. Закрыла глаза. И выбежала из номера, не обращая внимания на мужа.

Оташ сказал:

— Дом в багажнике. Ставлю шесть против одного.

Они следили за домом из машины Фреда, откинув спинки кресел. Воняло газами владельца и его же одеколоном.

Они отдыхали, поглядывая на автомобиль убиенного «Ослика» и многоквартирный дом, в котором жил Сэл.

Пит сказал:

— По рукам. Лично я думаю, что он выбросил труп где-нибудь в пустыне.

Оташ закурил сигарету. Заклубился волнами дым. Который дошел и до Пита.

Барби убежала. Он отпустил ее. Как убежала, так и вернется. Уэйн ее ударил. Он любил ее и слетел с катушек. Странный он, Уэйн. Не получалось у него с бабами. Ничего — скоро я его прижму и прочту небольшую лекцию. Чтобы у него в башке прояснилось.

Пит зевнул и потянулся. Как он завидовал курящему Фреду О.!

Он тщательно прибрался в номере. Вытер стены и сжег коврики. Позвонил дружку Дома. Прикинулся шлангом и спросил: а Дом где? Тот: чё? Словом, вообще был не в курсе. Это и хорошо.

Он поговорил с коридорными. Сэла они вообще не видели — все заказы в номер делал Дом. Это тоже хорошо, это им на руку.

Оташ сказал:

— Видать, дела у Сэла совсем плохи. Какая кинозвезда станет жить на съемной квартире?

Пит внимательно смотрел на улицу. Мы в западном Голливуде — месте, где педиков на квадратный метр площади больше, чем где-либо еще.

— Ты хочешь сказать — много нам поиметь не удастся?

Оташ поковырял в носу:

— Ну да, видать, он спускает все на мальчиков и дурь.

— У него есть золотые часы, «ролекс».

— Для начала сойдет.

Небо нахмурилось. Пошел дождь. Оташ поднял стекло.

— Хочешь, скажу, что меня беспокоит? Я боюсь, что он сейчас выворачивает душу перед каким-нибудь пидором в рясе или трансвеститом в гей-баре.

Пит пощелкал суставами пальцев:

— Пьет где-нибудь. Тут ты прав.

— Дом в багажнике. Отсюда чую его вонючую задницу.

— В пустыне. Сотню ставлю.

— По рукам.

Пит достал сотенную купюру. Подъехал автомобиль. Пит узнал его — это был «форд» шестьдесят четвертого года выпуска, принадлежащий Сэлу.

Сэл припарковался и выбрался из машины. И вошел в дом. Пит сделал знак Оташу — на счет «десять».

Они ме-е-е-едленно посчитали до десяти, потом выскочили из машины и побежали к парадной двери, а затем — по коридору.

Вот Сэл. У своей двери. Увидел их и выронил письма и газеты, которые держал в руках. И завозился с ключом. Они подбежали к нему. Пит обыскал его. Оташ схватил ключ, открыл дверь и втолкал Сэла внутрь.

Пит ухватил стул и усадил Сэла. Оташ стащил с него часы:

— Это и половина гонорара за следующий фильм.

С учетом того, что ты получишь взамен, ты дешево отделался.

Нахальный Сэл:

— Это же розыгрыш, так?

Пит сказал:

— Ты прекрасно знаешь, что это.

Сообразительный Сэл:

— А, я понял. Смылся из «Пещеры», не заплатив.

И вы пришли стребовать долг.

Оташ сказал:

— Тепло, тепло.

Невозмутимый Сэл:

— А, точно. Я там напачкал, да. И надо возместить ущерб.

Пит ответил:

— Еще теплее.

Оташ сказал:

— А через пару секунд будет и вовсе горячо.

Спокойный Сэл:

— Вы двое — отличная пара. Как Эббот и Костелло[148], только куда симпатичнее.

Пит вздохнул:

— Мы не властны над временем.

Оташ вздохнул:

— Ну вот, я не успею придумать ответную репризу.

Остроумный Сэл:

— Реприза, вау, какое слово. В школе научили?

Пит спросил:

— В багажнике или в пустыне?

Оташ пояснил:

— Мы тут поспорили. Я говорю, что он на улице в твоей машине.

Пит:

— В пустыне, правда? Ты выкинул его на окраине Вегаса.

Оташ перебил:

— И потом, всегда же есть Гриффит-парк. Гроты там, холмы.

Пит:

— Видел я порнушку с Домом. Хозяйство у него в метр длиной, не меньше.

Храбрый Сэл:

— Что за ерунду вы несете? Какие гроты, какие метры?

Пит замурлыкал «Тот, кого люблю»[149]. Оташ вяло шлепнул его по запястью.

Язвительный Сэл:

— О, а вы, ребята, тоже того? Вот уж чего не знал, того не знал.

Пит вздохнул. Оташ вздохнул. Пит ухватил Сэла, дал ему оплеуху и отпустил. Сэл выплюнул зуб, который угодил в Питов плащ. Фредди стукнул Сэла — а ведь на нем был перстень с печаткой. Который оставил глубокие порезы.

Сэл вытер лицо и высморкался. Запачкался собственной кровью.

Пит сказал:

— Можно сделать так, что следов не найдут. Я беру на себя Вегас, Фредди поможет тебе здесь. Я не хочу, чтобы про мое заведение писали плохое, да и ты вряд ли желаешь сесть за убийство.

Сэл вытер нос. Оташ выдал ему носовой платок. Пит достал фотографии и швырнул их на колени Сэлу.

Бардак. Волосы в раковине. Кровь и отрубленный палец.

Сэл продезинфицировал царапины и ссадины и принялся рассматривать фотографии. И тут же посерел и позеленел. И сказал:

— Знаете, а мне он нравился, правда. Редкостная скотина, но иногда… мог быть таким милым.

Оташ размял костяшки пальцев и вытер перстни:

— Мы или полиция?

Сэл сказал:

— Вы.

Оташ спросил:

— Где он?

Сэл ответил:

— В багажнике.

Оташ нарисовал в воздухе знак доллара. Пит заплатил ему шестьсот долларов — он проиграл.

Пит полетел домой. Самолет то и дело подбрасывало. А он думал о Барби и Уэйне.

Барби нюхала героин. Уэйн знал это и переживал. Уэйн любит его жену. Уэйн сторонится женщин. Уэйн — скорее наблюдатель. И мучается. Его навсегда испортила женщина.

Надо провести с Уэйном профилактическую беседу и ласково объяснить Барби: я знаю тебя — и только я.

Самолет совершил посадку. Вегас так и светился. Пит доехал до «Пещеры» на такси и открыл номер своим ключом.

На него прыгнул кот. Он подхватил его и расцеловал. И тут увидел записку, которая висела на стене — приклеена прямо на уровне его глаз:

Пит,

я решила ненадолго уехать — мне нужно многое обдумать. Я не прячусь — буду жить у сестры в Спарте. Надо уехать из Вегаса и искать способ, как жить с тобой, пока ты занимаешься тем, чем занимаешься. Ты не единственный, кто меня знает, но люблю я только тебя.

Барби

Пит порвал записку в клочья. Замолотил кулаками по стенам и шкафам. Крепко обнял кота, не обращая внимания на то, как животное впивается когтями в его рубашку.

96. (Лас-Вегас, 29 ноября 1966 года)

Мо Далиц сказал:

— Полюбуйся.

Литтел подошел к окну и увидел: внизу собрались зеваки с фотоаппаратами, а позади них — толпа детишек.

Мо сказал:

— Они думают, что Хьюз спит в гробу. Полагают, что он просыпается на закате и раздает автографы в ночной рубашке.

Литтел рассмеялся и тут же зашикал. Тс-с-с — мы тут не одни. Метрах в десяти — два стола: мормоны ведут переговоры с администрацией отеля.

Мо ухмыльнулся:

— Черт побери, это мой отель и мой конференц-зал, и я что, должен шептать в собственном доме?

Кто-то из мормонов оглянулся на них. Мо улыбнулся и помахал ему.

— Идиоты гойские. Мормоны, по мне, чуть ли не синоним Ку-клукс-клана.

Литтел улыбнулся и отвел Мо в сторону. Они отошли еще метров на десять — мимо трех столиков.

— Хотите узнать последние новости?

Мо выкатил глаза:

— Валяй. Желательно не употреблять длинных слов.

— Значит, кратко и по существу. Думаю, они заплатят, сколько мы просим. Сейчас они обсуждают налог на нераспределенные прибыли.

Мо улыбнулся. Мо повлек Литтела за собой. Они прошли еще метров десять, миновав очередные три столика.

— Я знаю, ты не в восторге от гойского ублюдка Уэйна Тедроу-старшего, но он необходим для осуществления наших планов. Нам нужен его профсоюз, а также его бывшие дружки и вообще мормоны, которые будут перевозить навар чартерными рейсами. Теперь, когда мы подкупили газетчиков и телевизионщиков, чтобы те гнали волну, мол, Хьюз очистит Вегас от мафии, я считаю, что надо нанять еще парочку мормонов, чтобы перевозили навар чартерами Хьюза, потому что он наверняка станет настаивать, чтобы на позиции главных управляющих тоже поставили мормонов, и я не хочу, чтобы в окрестностях ошивался кто-то из прежних перевозчиков, когда можно устроить на эту работу чистеньких мормонов. Особенно теперь, когда навара будет куда больше.

Литтел стал лихорадочно размышлять. Отошел к окну, увидел зевак, журналистов и типов с камерами.

— Репортеры от нас не отстанут.

Мо зажег сигарету и проглотил таблетку наперстянки.

— Продолжай. Можешь употреблять длинные слова, если уж без них никак.

У Литтела вдруг созрел план. Предложи его, убеди Мо. Окажи услугу мистеру Гуверу — и не стесняйся попросить об ответной услуге. Заработай себе право вернуться в операцию «Черный кролик».

Мо выкатил глаза:

— Опять ты впал в транс. Неужели на тебя наконец-то подействовало вегасское солнце?

Литтел кашлянул:

— Вы все еще отгораживаетесь от тех, кто раньше деньги перевозил?

— От тех, кого мы заменили? То есть выставили ради мормонов?

— Именно.

— Естественно. Так функционирует система.

Литтел улыбнулся:

— А давайте сдадим парочку таких ФБР — сразу, как только Хьюз прикупит-таки несколько отелей. Как раз будет что скормить газетчикам, и мистер Гувер порадуется, а федералы будут по уши заняты расследованием и не станут лишний раз соваться с проверками.

Мо уронил сигарету — она упала на толстый ковер и прожгла его. Мо затушил окурок носком ботинка.

— Мне нравится. Как и все, что можно сделать, чтобы у персонала было поменьше прав.

— Я позвоню мистеру Гуверу.

— Будь добр. Передай от нас привет и наилучшие пожелания в своей неподражаемой адвокатской манере.

За девятым от них по счету столиком гудели голоса — ставки налогообложения, налоговые стимулы и прочее. Мо улыбнулся и повел Литтела за собой. Они отошли метров на восемь, пройдя мимо двух столиков.

— Я знаю, Карлос и Сэм уже говорили с тобой об этом, но я хочу, чтобы ты узнал и мою точку зрения. Мы не хотим повторения, мать их, выборов шестидесятого года. Мы хотим поставить на сильного парня, который быстро разберется со всеми этими агитаторами и зачинщиками акций гражданского, мать его, неповиновения и сможет закрепиться во Вьетнаме, а главное — оставит нас в покое. Что же касается уже упомянутого гойского засранца Уэйна Тедроу-старшего, вот что я тебе скажу. Нам известно, что он больше не рассылает расистские листовки, то есть грязных дел за ним уже не водится. Вместе со своими мормонами он водит дружбу со старым пердуном от политики Ричардом М. Никсоном, который издавна славился тем, что ненавидит красных сильнее, чем так называемую мафию. Вот мы и хотим, чтобы ты потолковал с папашей Тедроу и выяснил, будет ли Никсон выставлять свою кандидатуру, и если да — ты знаешь, чего мы хотим, — и мы готовы за это платить.

Через десять столиков от них гремели голоса: налоги, налоги, налоги, налоги.

Литтел откашлялся:

— Свяжусь с ним, когда получу…

— Ты свяжешься с ним в течение ближайших пяти минут. Встретишься и изложишь наше предложение. Пусть поговорит о деле с людьми Никсона. И непременно передай, что именно он будет нашим связующим звеном с Никсоном, если — и когда — этот хитрожопый ублюдок вздумает баллотироваться.

Литтел сказал:

— Господи Иисусе.

Мо заметил:

— Да-да, ваш гойский спаситель. Тоже в своем роде полноправный кандидат в президенты.

За одиннадцатым столиком не утихали голоса: негры, негры, гигиена, седация.

Игра была вялой. Старики то и дело посылали мяч в тележку. Литтел пил содовую и наблюдал за восьмой лункой.

Там неуклюже били по мячу, мазали мимо лунок и увязали в песке женщины. Обычные любительницы гольфа — не такие, как Дженис.

Он связался с Уэйном-старшим и назначил встречу. Предварительно позвонив мистеру Гуверу — трубку снял один из помощников. Литтел пообещал новости и точные, достоверные данные. Мистера Гувера на месте не оказалось, но помощник пообещал его найти. Позже он перезвонил и сообщил: мистер Гувер занят. Свяжитесь с агентом Дуайтом Холли — он сейчас в Вегасе.

Литтел согласился и принялся размышлять. Мистер Гувер любит Дуайта. Дуайт — его советник. Дуайт встретится с тобой и оценит твое моральное состояние. Надо будет убедить Дуайта, повлиять на его оценку и снова закрепиться в операции «Черный кролик».

Подул ветерок. Игроки по-прежнему мазали по мячу и промахивались мимо лунок. Литтел наблюдал за девятой лункой и раздумывал.

Надо бы обработать Уэйна-старшего и добыть информацию о систематических нарушениях профсоюзного законодательства и гражданских прав сотрудников. Тщательно отобрать данные и отправить их Бобби. Может, уже теперь, а может, и позже… в шестьдесят восьмом?

Он будет свободным — уйдет на покой. Бобби вполне может вступить в предвыборную гонку. Надо слить информацию, абстрагироваться от нее и скрыть источник.

Литтел наблюдал за девятой лункой. Уэйн-старший старался вовсю.

Его мяч угодил в бункер. Коротким точным ударом он выбил его на грин[150] и с третьей попытки загнал в лунку. Засмеялся. Потом оставил своих товарищей по игре и быстро подошел к Литтелу. Тот подставил ему плетеное кресло.

— Привет, Уорд.

— Мистер Тедроу.

Уэйн-старший откинулся в кресле:

— С вами надо держать ухо востро. Каждое слово имеет свое значение.

— Я быстро. Через пять минут вы вернетесь на поле.

Мистер Тедроу грязно ухмыльнулся: мол, ну-ну.

— Думаю, нам следует работать в более дружественной атмосфере Можем поделиться соображениями о некой даме, ну, и так далее.

Литтел покачал головой:

— Я не любитель разговаривать о личной жизни.

— Жаль. А вот Дженис как раз из таких.

Кто-то наподдал по мячу — Уэйн-старший увернулся.

Литтел сказал:

— Моим людям скоро понадобится персонал для работы в отелях мистера Хьюза, а кроме того, еще несколько новых курьеров. Мне бы хотелось просмотреть досье членов профсоюза, чтобы подобрать подходящих кандидатов.

Уэйн-старший повертел тростью:

— Я сам их выберу. В прошлый раз, когда я вел с вами дела, курьеры вышли из профсоюза и лишили меня процента.

Литтел улыбнулся:

— Я вам его возместил.

— С неохотой. И вы — последний человек, кого я подпущу к досье. Дуайт Холли считает, что вам вообще не следует доверять информацию, и я больше чем уверен, что мистер Гувер с ним согласен.

Литтел протер очки. Уэйн-старший поплыл перед его глазами.

— Мне сказали, что вы сблизились с Ричардом Никсоном.

— Мы с Диком сблизились, так и есть.

— Как считаете, он станет баллотироваться в шестьдесят восьмом?

— Уверен, что да. Он предпочел бы соревноваться с Джонсоном или Хамфри, но, судя по всему, его конкурентом станет младший Кеннеди.

Литтел улыбнулся:

— Он проиграет.

Уэйн-старший улыбнулся в ответ:

— Нет, он победит. Бобби до старшего брата далеко.

Мимо прокатился мячик. Литтел подхватил его.

— Если мистер Никсон выставит свою кандидатуру, я прошу вас устроить мне встречу с ним. Я изложу ему просьбы моих клиентов, выслушаю его ответы и по итогам определю, что делать дальше. Если мистер Никсон согласится уважить эти просьбы, его ждет вознаграждение.

Уэйн-старший спросил:

— Сколько?

Литтел ответил:

— Двадцать четыре миллиона.

97. (Нью-Хиброн, 30 ноября 1966 года)

Клановцы не менялись.

Кто-то тащил пушки. Кто-то их смазывал. Кто-то вырезал купоны.

Они набились в Бобову хижину и работали там. Снаружи бушевала гроза с градом. В «бункере фюрера» воняло газами и остатками пороха.

Уэйн прохлаждался. Боб Релье стесывал серийные номера и брюзжал.

— Мои поставщики совсем обленились. Считают, что нужно обязательно выжигать серийные номера, — по мне, так ради Бога, хоть Пит и возражает. Но вот заниматься такой работой самому — это, черт возьми, совсем другое дело.

Уэйн, зевая, наблюдал за процессом. Боб мазалвинтовки, обрезы и гранатометы. На нем были резиновые перчатки. Он макал кисть в раствор едкой щелочи. Щелочь разъедала железо — серийные коды с тремя нулями.

Боб сообщил:

— Мои поставщики разворовали возле Мемфиса несколько армейских грузовиков. Там еще городишко есть, называется Уайтхейвен, туда переехали все белые, чтобы не жить вместе с черножопыми. Полгорода — рядовые армии.

Уэйн чихнул — щелочь едко пахла. Уэйн отдыхал и размышлял. Папаша, сделки с персоналом, «умная» ненависть.

Боб сказал:

— Как называется обезьяна, которая сидит на ветке рядом с тремя неграми? Заведующий отделением.

Придурки в капюшонах загоготали. Боб набил нос табаком и принялся за винтовки М-14. Час назад с Уэйном связался Пит и сказал: планы меняются. Ты не поедешь на Кубу — наблюдать за передачей пушек. Прилетай в Вегас. Возьмешь Сонни, и займитесь неплательщиками.

Боб принялся паковать оружие. Скоро должен был приехать Флэш — чтобы сопроводить очередную партию товара. Караван с оружием — из Нью-Хиброна в Бей-Сент-Луис.

Уэйн поднялся и принялся расхаживать по «бункеру». По стенам были развешаны ножи и знамена с расистской символикой. И фотографии на стенах соответствующие: Джордж Уоллес, Росс Барнетт, Орвал Фобус[151].

Групповые снимки: «Королевские рыцари». Фотографии из тюрьмы — трое осужденных — «Легион молнии». В тюремных робах. С улыбками до ушей. И подписи: Клод Дайнин, Лойал Биннс и Джимми Рей.

Боб сказал:

— Слушай, Уэйн, ты вообще говоришь с папой?

Он поехал на север. Из Мемфиса полетел в Вегас. По пути думал о Дженис, Барби и отце.

Дженис старела красиво. Хорошие гены и сила воли плюс плотские радости. Барби же старела быстро. Дурные привычки и упрямство, к которым скоро прибавятся подавляемые желания. Уэйн-старший постарел, но держался молодцом. Его держала на плаву «умная» ненависть.

Дженис хромала. Значит, теперь она будет трахаться охотней и чаще. Чтобы победить свой физический недостаток или по крайней мере его компенсировать.

Самолет приземлился. Уэйн сошел на землю, потирая глаза, — час десять ночи.

А вот и Пит. Стоит у гейта возле багажных тележек. И курит.

Уэйн поставил саквояж и, сонно моргая, подошел.

— Убери чертову сигарету…

Пит толкнул тележку — так, что она врезалась Уэйну в колени. Тот не удержался и опрокинулся на спину. Пит подбежал к нему и поставил ногу на грудь:

— Предупреждаю: мне плевать, что ты там испытываешь к Барби или думаешь, она должна сделать. Если ты еще раз ее ударишь, я тебя убью.

Перед глазами Уэйна поплыли «звездочки». Он увидел небо и Питов ботинок. Вдохнул воздух. Глотнул выхлопов самолета и постепенно смог дышать.

— Я сказал ей то, чего не сказал бы ты, — и ради тебя тоже, между прочим.

— Иди займись. Возьми Сонни. Барби ушла, так что давай забудем.

Мимо прошла монахиня. Испуганно посмотрела на них: мол, что творят, нехристи.

Пит ушел. Уэйн как следует отдышался. Мимо проходили два идиота — увидев лежавшего на спине Уэйна, захихикали.

Тот поднялся, уворачиваясь от носильщиков и багажных тележек. И побрел в телефонную будку. Бросив в щель несколько монеток, набрал номер. Услышал жужжащий звук соединения, три гудка и его голос.

— Кто это звонит в столь поздний час?

Уэйн сказал:

— Я принимаю твое предложение.

98. (Лас-Вегас, 1 декабря 1966 года)

На сцене: Милт Ч. и Джанки-Манки.

Милт спросил:

— Чего это Говард Хьюз устроил тут шумиху?

Джанки-Манки ответил:

— Слышал, он педик и решил переехать поближе к Либерале[152].

Зрители захихикали и заржали.

Милт сказал:

— Да ну, ерунда. Слышал, он трахает Аву Гарднер.

Джанки-Манки ответил:

— Это я трахаю Аву. Она бегает ко мне от Сэмми Дэвиса. Раз к Сэмми подошел на поле для гольфа какой-то мужик и спросил: а у тебя какой гандикап? Ну тот и ответил, мол, я одноглазый черножопый еврей и никак не могу купить себе дом в здешних местах. Я хочу, чтобы Конго и Израиль подписали договор о мире и согласии, а то мне некуда вешать костюмы от Сая Девора.

Зрители хрюкнули. Милт шевелил губами, озвучивая куклу. Получалось у него не очень. Пит смотрел и курил. Пит оплакивал отъезд Барби.

Прошло три дня с тех пор, как она ушла. Не звонила и не писала. И он не звонил ей и не писал. Вместо этого он набросился на Уэйна.

И сделал глупость. Уэйн был прав — и он это знал. Барби его бросила, и он сделал себе поблажки, оправдываясь тем, что у него личная трагедия. Стал курить, есть калорийные бутерброды и вообще положил на диету с прибором. Он пил и смотрел, как выступает Милт и группа Барби. «Бондсмены» без Барби смотрелись отвратительно.

Тем не менее бар был полон. В основном молодежь — юные модники обожали Милта.

Джанки-Манки изрек:

— Фрэнк Синатра спас мне жизнь. Его головорезы били меня ногами на парковке «Песков». Пришел Фрэнк и сказал: «Ладно, парни, хорош».

Толпа заржала. Кто-то тронул его руку. Пит обернулся и увидел Дуайта Холли.

Они зашли в кабинет Пита.

Устроились возле бара — стоя совсем рядом, теснили друг друга.

Пит сказал:

— Давненько не виделись.

— Ну да, с шестьдесят четвертого. Ваш Уэйн пристрелил двоих чернокожих.

Пит зажег сигарету:

— И ты предъявил.

— Он мне изрядно нагадил, но вы с Литтелом все уладили. А теперь угадай — я пришел говорить «спасибо»?

Пит налил себе виски:

— Был в городе и решил заскочить.

— Не совсем. Я приехал, чтобы встретиться с Литтелом, — и предпочел бы, чтобы ты об этом не распространялся.

Пит отпил из стакана. Дуайт легонько постучал по его груди.

— Как моторчик?

— Работает.

— Бросил бы ты курить.

— Тебя забыл спросить.

Дуайт рассмеялся и налил себе виски.

— Не хочешь помочь мне? Надо поймать с поличным одного коммуняку.

— Тебе и мистеру Гуверу?

— Я не буду отвечать на этот вопрос. Молчание, говорят, знак согласия, вот и делай выводы сам.

Пит сказал:

— Выкладывай. Сперва о деньгах.

Дуайт отпил из стакана:

— Лично тебе — двадцать штук. «Наживке», ассистенту и тому, кто будет устанавливать жучок, — по десять.

Пит рассмеялся:

— Уорд блестяще устанавливает жучки.

— Уорд в этом деле — король, но я бы предпочел Фредди Турентайна, а также чтобы король остался в неведении.

Пит придвинул к себе пепельницу и затушил в ней окурок.

— С какой это стати я стану плевать на Уорда, чтобы помочь вам?

Дуайт развязал шейный платок:

— Во-первых, к Уорду это не имеет прямого отношения. Во-вторых, это работа на высшем уровне, от которой ты не сможешь отказаться. Ну и в-третьих — ты повязан, рано или поздно ты вляпаешься — а мистер Гувер вступится за тебя без лишних вопросов.

Пит глотнул виски, повернул шею — и стукнулся головой о стенку.

— Кто?

— Бейярд Растин, мужчина, негр, пятидесяти четырех лет. Борец за гражданские права, питающий слабость к молоденьким белым мальчикам. Похотливый, горячий — и насквозь пропитанный коммунистическими идеями.

Пит постучал по голове:

— Когда?

— В следующем месяце, в Эл-Эй. В «Беверли-Хилтоне» будет благотворительный концерт.

Дуайт пожал плечами:

— Остается наживка. Думаешь…

— Наживка у меня есть. Молодой, гомосексуальный, привлекательный. А еще — на него есть что повесить, так что…

— Так что ему можно посулить, что мистер Гувер за него заступится.

Пит еще раз постучал по голове. Достаточно сильно — аж разболелась.

— В качестве помощника я хочу нанять Фредди Оташа.

— Согласен.

— Плюс Фред Турентайн и десять тысяч на расходы.

— Согласен.

У Пита заурчало внутри — виски раздражало стенки желудка. Питу страшно хотелось чизбургера.

Дуайт улыбнулся.

— Быстро клюнул, ты смотри. Я-то думал, тебя уламывать придется.

— От меня ушла жена, так что у меня есть время.

Оташ сказал:

— Сэл сегодня будет при деньгах. Ставлю шесть к одному.

Они сидели в машине Фреда О. И наблюдали, откинувшись в креслах. Воняло, как и прежде, газами и одеколоном Фредди.

На улице было чисто. Они видели машину Сэла и вход в бар «Клондайк». Пит зажег сигарету. И тоже испортил воздух — еще бы, слопать два чизбургера в столь поздний час.

— Конечно при деньгах. Он же, блин, кинозвезда.

Он тут же вылетел в Лос-Анджелес, позвонил Оташу и просветил его. Они съездили на квартиру Сэла — того не оказалось дома. Тогда они отправились в его любимые заведения: «Четыре звезды», «Рампус рум» и «Биффс байю».

Черт — ни машины, ни Сэла.

Они проверили «Голд кап». И «Артура Джи». Даже «Клондайк» на пересечении Восьмой и Ла-Бреа.

Пит сказал:

— Как думаешь, мог он смыться?

— Из-за Дома? Нет конечно.

— Это почему?

— Потому, что я его новый папочка. Потому, что именно со мной он пьет кофе каждое утро. Потому, что это я сбросил Дома и его машину в известняковый карьер в Анджелесском лесу.

Пит сказал:

— Вегасские концы замели хорошо. Копов пока нет.

— Дом был мальчиком по вызову. Думаешь, его дружок сутенер станет сообщать о его исчезновении?

Вышел Сэл. Не один — в обнимку с мускулистым юношей.

Оташ посигналил. Пит врубил фары. Сэл заморгал. Увидев автомобиль, он попросил своего знакомого подождать и подошел к ним.

Пит опустил стекло. Сэл облокотился о дверь.

— Черт, вы, парни, от меня до конца жизни не отстанете.

Пит достал фотоснимок — напоминание. В свете уличных фонарей показался большой палец «Ослины» Дома. Сэл сморгнул, сглотнул и мгновенно изменился в лице.

Пит сказал:

— Тебе нравятся черные? Ну, периодически хочется?

Сэл развел руками: без разницы, что черный, что белый.

Оташ сказал:

— Мы тут нашли тебе кое-кого.

Пит добавил:

— Славного парня. Потом спасибо скажешь.

Оташ подхватил:

— Симпатичного. На Билли Экстайна похож.

Пит заключил:

— Коммуниста.

99. (Лас-Вегас, 2 декабря 1966 года)

День туриста.

Мини-пентхаус в «Дезерт инн». Мини-логово Большого Графа. В роли гида — Литтел, в роли туриста — Дуайт Холли.

Смотри. Вот кровяные насосы, капельницы, морозильники. Леденцы, пицца, мороженое. Кодеин и метадон, а также дилаудид.

Дуайту страшно нравилось. Своим хмыканьем он обижал мормонов, которые хмуро мерили взглядами мерзкого федерала.

С начала вторжения Большого Графа прошла ровно неделя. Законодатели отложили рассмотрение антитрестовских исков. Держат слово — значит, вперед, Дракула! Купи «Дезерт инн». И «Фронтир». И «Пески». Покупай по-крупному! Покупай политику невмешательства! Покупай «Кастауэйс». Угощайся. И «Серебряная туфля» тоже продается.

Литтел открыл окна. Дуайт выглянул и увидел придурков с плакатами: «Мы любим Г. X.!», «Помаши нам ручкой!», «Хьюза — в президенты в шестьдесят восьмом!».

Дуайт рассмеялся, постучал по циферблату часов — теперь о деле. Они вышли и побрели по проходам. Свернули в складское помещение. Их окружали коробки с документами. Литтел достал список, который составил Мо прошлым вечером.

— Перевозчики навара. Сдать их органам и устроить публичные судебные разбирательства.

Дуайт подавил фальшивый зевок.

— Легко заменяемые неважнецкие не-мормоны, которые отвлекут внимание от Дракулы и подарят тебе расположение мистера Гувера.

Литтел поклонился:

— Не буду спорить.

— Еще бы. Ты же знаешь — мы умеем быть благодарными, и суд будет скорым.

Литтел согнул листик вдвое. Дуайт забрал его и сунул в портфель.

— Я уж думал, ты будешь пытаться подольститься ко мне через Лайла: мол, ты потерял брата, а я — друга, то-се.

Литтел откашлялся:

— Это было больше года назад. Не думаю, что ты часто об этом вспоминаешь.

Дуайт поправил галстук:

— Лайл вел двойную игру. Он слил кое-какие компрометирующие ФБР документы юридическому комитету и лично Бобби Кеннеди. Мистеру Гуверу пришлось убрать несколько жучков.

У Литтела отвисла челюсть. Да ты что? Он выкатил глаза.

Дуайт сказал:

— Лайл — скрытый либерал. Я долго привыкал к этой мысли.

— Я мог бы тебе помочь.

— А ты и помог. Ведь это ты чеки выписывал.

— Помог ли? Знаешь, я предпочел бы бороться с либералами, чем становиться таковым.

Дуайт покачал головой.

— А ты и есть либерал. В тебе говорит католик. Тебе страшно нравится участвовать в секретных операциях и копаться в чужом грязном белье. Ты как папа римский, который переживает, что его церковь зарабатывает деньги.

Литтел расхохотался: Синий Кролик, господи боже мой.

— Ты мне льстишь, Дуайт. Я куда проще.

— Нет, ты именно такой. Поэтому так нравишься мистеру Гуверу. Если сравнить его с Марти Кингом, то ты — Бейярд Растин.

Литтел улыбнулся:

— Бейярд тоже неоднозначная фигура.

— А то. Я следил за ним в шестидесятом. Он заливает кукурузные хлопья пепси-колой.

Литтел улыбнулся:

— Для Кинга он — голос разума. Когда тот позволяет себе совсем уж рискованные высказывания и авантюры, Бейярд его урезонивает.

Дуайт пожал плечами:

— Кинг идет напролом. Его время пришло, и он это знает. А мистер Гувер стареет и с каждым разом все меньше пытается скрыть свою ненависть. Кинг цитирует Махатму Ганди в каждом своем публичном выступлении, и мистер Гувер ведет себя соответственно. Больше всего он боится, что Кинг объединится с Бобби К., и небезосновательно.

Синий Кролик демонстрирует проницательность и смелость. Синий Кролик сомневается в мистере Гувере.

— Чем я смогу помочь?

Дуайт поправил галстук:

— На фронте борьбы с Кингом — ничем. Мистер Гувер полагает, что ты был слишком близко к гибели Лайла и взрыву в Богалусе.

Литтел пожал плечами: я? Да ну.

Дуайт ехидно сощурился:

— Ты хочешь вернуться. Тебя выкинули из операции «Черный кролик», и тебя это мучает.

Литтел сощурился в ответ:

— Интересно, зачем мистеру Гуверу понадобилось присылать за списком тебя, если я легко мог его телеграфировать?

— А то ты не знаешь. Прекрасно понимаешь, что он послал меня прикинуть, каковы твои намерения, и попробовать выяснить, что ты скрываешь.

Литтел вздохнул — старо как мир — вы меня знаете.

— Я скучаю по нашей игре. Передайте ему, что, как «падший либерал», я на его стороне.

Дуайт подмигнул:

— Сегодня утром я говорил с ним. И предложил дать тебе работу по итогам нашего разговора.

— А именно?

— Сказал, что ты — разочарованный либерал, который не одобряет жучков, но, тем не менее, обожает их устанавливать. Так что тебе ничего не будет стоить установить прослушку в семнадцати местах, где обычно останавливаются мафиози, чтобы оставаться в игре.

Литтел вздрогнул:

— Услуга за услугу?

— Именно. Ты установишь аппаратуру и уедешь. Где находятся посты прослушки, мы тебе не скажем. Если попадешься, не выдавай участие ФБР, и мистер Гувер не останется в долгу.

Литтел сказал:

— Согласен.

От сквозняка дверь открылась. Донеслись запахи подгоревшей пиццы, запекшейся крови и мороженого.

Вставка: документ

12.03.66.

Расшифровка телефонных переговоров по заказу ФБР. С пометками: «Записано по указанию директора» / «Уровень секретности 1-А: только для глаз директора». Говорят: директор, Синий Кролик.

Д: Доброе утро!

СК: Доброе утро, сэр.

Д: Начни с Большого Пьера, которого отныне будем называть БОЛЬШИМ КРОЛИКОМ.

СК: Он в деле. Вместе с Фредом Оташем и Фредди Турентайном.

Д: А наживка у него уже есть?

СК: Да, сэр. Актер-гомосексуалист по имени Сэл Минео.

Д: Я в восторге. Молодой Минео блестяще сыграл в «Исходе» и «Истории Джина Крупы».

СК: Талантливый парень, сэр.

Д: Талантливый, но, к сожалению, любитель неординарных развлечений. У него были многочисленные связи с актерами, вроде «человека-пепельницы» Джеймса Дина.

СК: БОЛЬШОЙ КРОЛИК сделал отличный выбор, сэр.

Д: Продолжайте.

СК: У БОЛЬШОГО КРОЛИКА что-то есть на Минео — что именно, он умолчал. Он хочет для него защиты, если его задержит стороннее ведомство. Думаю, что БОЛЬШОЙ КРОЛИК хочет защиты и для себя самого.

Д: Что ж, он хочет получить, а мы можем дать. Лично мне доставит большое удовольствие защитить Большого Пита и молодого Минео.

СК: Я дал Большому Питу наше досье на Сэла — ознакомиться, так сказать. Мы хотим, чтобы он попытался убедить РОЗОВОГО КРОЛИКА, что радеет за гражданские права.

Д: Думаю, это не будет таким уж преувеличением. Актеры умеют вживаться в роль — это заполняет Пустоты в их сознании и дает им волю к жизни.

СК: Да, сэр.

Д: Продолжайте. Опишите встречу с КРЕСТОНОСЦЕМ.

СК: Для начала я наконец признаюсь: вы не ошибались, называя его талантливым. Тем не менее я так и не понял, можно ли ему доверять. Кажется, известие о том, что мой брат якобы слил информацию Кеннеди и юридическому комитету, его по-настоящему шокировало — с другой стороны, у него было время подготовиться.

Д: Вы все еще настаиваете, что «признание» написал не ваш брат?

СК: Больше чем когда бы то ни было, сэр. Правда, теперь я сомневаюсь и в том, что это сделал КРЕСТОНОСЕЦ. Думаю, скорее человек из Конференции — нанял частного детектива или кого-то в этом роде, нашел жучки и решил нажиться на гибели моего брата, сочинив это «признание».

Д: Вполне вероятно.

СК: Полагаю, в целом ваша оценка КРОЛИКА-КРЕСТОНОСЦА верна. Он живет ради интриги и с легкостью поступится моральными принципами, чтобы поучаствовать в крупной операции, ему можно доверять и можно его использовать, правда в определенных границах.

Д: Вы предложили ему установить жучки?

СК: Да, сэр. Он немедленно согласился.

Д: Я так и думал.

СК: Рад, что вы приняли мое предложение, сэр. Общественное мнение в последнее время обрушилось на средства электронного слежения, а прослушку мафии необходимо оставить на месте.

Д: Я внесу поправки. Нам нужны тайно установленные жучки, которые можно будет легко оспорить, и тщательно отобранные агенты, чтобы следить за постом прослушки.

СК: Да; сэр.

Д: Как вы описали суть задания?

СК: Сказал: шестнадцать городов, второй уровень секретности. Мол, ресторан Майка Лаймана в Лос-Анджелесе, «Ломбардо» в Сан-Франциско, «Грейпвайн таверн» в Сент-Луисе, ну и еще пара мест.

Д: А роскошный отель «Эль-Энканто» в Санта-Барбаре вы не упоминали?

СК: Да, сэр.

Д: И как отреагировал КРЕСТОНОСЕЦ?

СК: Никак. Очевидно, он понятия не имеет, что у Бобби Кеннеди там номер.

Д: Напрашивается ироническое замечание. КРЕСТОНОСЕЦ устанавливает прослушку в месте обитания Бобби, будучи убежденным, что номер принадлежит какому-нибудь мафиози.

СК: Забавно, сэр.

Д: КРЕСТОНОСЕЦ — убежденный сторонник Бобби. Вы точно уверены, что ему ничего не известно о номере?

СК: Абсолютно. Тамошний управляющий у меня в кармане. Он сказал мне, что Бобби не любит распространяться про то, что останавливается там. Он впустит КРЕСТОНОСЦА, чтобы тот сделал свою работу, и устроит так, чтобы личные вещи Бобби временно убрали из номера.

Д: Блестяще.

СК: Спасибо, сэр.

Д: Нам нужен доступ к Бобби. Я уверен, что он со временем заключит несвященный союз с КРАСНЫМ КРОЛИКОМ.

СК: Касательно Бобби — все чисто.

Д: Будем надеяться, что и РОЗОВЫЙ вскоре падет — если молодой Минео не подкачает.

СК: Не подкачает, сэр. Мы наняли симпатичного педика, чтобы привлечь другого симпатичного педика, который в итоге пожалеет о встрече.

Д: Я хочу получить копию записи. Попросите проявить ее на следующее же утро после концерта.

СК: Да, сэр.

Д: Сделайте две копии. Я подарю одну на день рождения Линдону Джонсону.

СК: Да, сэр.

Д: Счастливо, Дуайт. С Богом.

СК: Всего хорошего, сэр.

100. (Лас-Вегас, 5 декабря 1966 года)

Вторая же отмычка подошла. Уэйн подцепил язычок замка и резко рванул вправо. Пришли выбивать долг — мотель «Пустынный закат», номер шесть.

Сонни сообщил: «У ублюдка двойное имя. Сирхан Сирхан[153]».

Дверь открылась, и они вошли. Настоящая свалка в четырех стенах. Кровать с грязными простынями. Никаких тебе ковров. Плакаты со скаковыми лошадьми, жокейские шмотки и стопки тотализаторных билетов со скачек.

Уэйн проверил комод — повыдвигал ящики и порылся в мусорном ведре. Ватки с лосьоном от прыщей, пустые бутылки и окурки.

— Ну и барахла, — проворчал Сонни.

В комнате воняло. Причем всем сразу — пролитая водка и оконная замазка, засохший сыр и окурки. Уэйн порылся в ящиках более внимательно. И в мусорном ведре. Бланки тотализатора и программки скачек. Газетные вкладыши, посвященные им же, и расистские листовки на дешевой бумаге. Не такие, какие рассылал Уэйн-старший.

Текст и рисуночки антисемитского содержания. Ермолки со знаком доллара и талиты[154] с кровавыми пятнами. Клыки, с которых капает гной. «Сионистские свиньи!», «Еврейские вампиры!», «Еврейская канцерогенная махина!» Евреи с клешнями вместо рук, свинячьими копытцами вместо ног и торчащими членами, кривыми как турецкие сабли.

Уэйн просмотрел текст. Сбивчивый, бессвязный, с множеством повторов и орфографических ошибок. Евреи трахали арабов, арабы клялись отплатить.

Сонни заметил: «Смотрю, ублюдок не любит иудеев».

Поля пестрели пометками: «Убивать! Убивать! Убивать!», «Смерть Израилю!», «Смерть сионистским свинососам!»

Сонни буркнул: «Вот ведь — идейный».

Уэйн отложил листовки, задвинул ящики и поставил на место стул.

— Дадим ему два часа. Он должен Питу штуку с лишним.

Сонни пожевал зубочистку.

— Барби ушла. Честно говоря, я знал, что так будет.

— Может, это я ее достал.

— Скорее, ее достали Питовы дела. Может, она сказала: «Кончай толкать порошок корешам Сонни, иначе я на фиг уйду от тебя, белый ублюдок».

Уэйн рассмеялся:

— Давай позвоним и спросим.

— Вот сам и позвони. Ты, который влюблен в нее и ссышь сказать ей «моя милая».

Уэйн расхохотался и принялся грызть ногти. Оторвал зубами заусенец. Думать о стычке с Питом было больно. Пит хорошо наподдал ему по яйцам и сбил с него спесь. Он был неправ, Пит — прав, и он это знал.

После заварушки он позвонил отцу. Они поговорили: Уэйн-старший обещал РАБОТУ. Хорошую, в свое время, «скоро». Он может согласиться, а может и отказаться. Он был должником Пита: Сайгон, Миссисипи и транспортировка оружия.

Сонни сказал:

— Поехали в Лос-Анджелес. Найдем Уэнделла Дерфи и прострелим ему его черную жопу.

Уэйн рассмеялся и пожевал ноготь. Оторвал еще несколько заусенцев.

Сонни предложил:

— А то давай замочим какого ниггера с улицы и скажем, что это Уэнделл. И тогда твоя репутация точно изменится.

Уэйн улыбнулся. Кто-то потряс дверь — что такое?

Дверь замерла — и тут же распахнулась настежь. Вошел здешний жилец — молодой, смуглый, с шапкой немытых и нечесаных волос.

Увидел их, задрожал и сжался — того и гляди, в штаны наложит.

Сонни засмеялся:

— Арабчик! Где верблюда привязал, а?

Уэйн закрыл дверь:

— Ты должен «Пещере» тысячу сто баксов. Раскошеливайся, иначе братишка Листон сделает тебе больно.

Тот сжался еще сильнее. Не трогайте меня! Из-под задравшейся рубахи показалась заткнутая за пояс пушка. Уэйн быстренько выхватил ее и вытащил обойму.

Сонни поинтересовался:

— А как получилось, что у тебя двойное имя?

Сирхан принялся жестикулировать. Его руки двигались с бешеной скоростью — точно у какого регулировщика.

— Простите… у меня бывают провалы… скачки… головные боли… я забываю, что теряю деньги… если не приму лекарство…

Сонни сказал:

— Ты мне не нравишься. Ты начинаешь смахивать на Кассиуса Клея.

Сирхан начал бормотать что-то по-арабски, нараспев, Сонни сделал выпад левой — кулак угодил в стену. Посыпалась штукатурка.

Уэйн повертел пушку на пальце.

— Братишка Листон отправил в нокаут Флойда Паттерсона и Кливленда «Большого Кота» Уильямсона.

Сонни сделал выпад правой и врубился в стену. Штукатурка снова пострадала. Сирхан застонал и умоляюще залопотал по-арабски. И быстренько вывернул карманы. В коих оказались: бальзам для губ, ручка, сотенные купюры и монетки по пять и десять центов.

Уэйн собрал деньги. Сонни сказал:

— Чем тебе жиды-то не угодили?

Уэйн вернулся в «Пещеру», открыл номер и увидел, что на комоде лежит письмо.

Открыв конверт, он сразу же ощутил запах Барби.

Уэйн,

мне очень стыдно за тот вечер, надеюсь, у тебя не было проблем с Питом из-за меня. Я сказала ему, что ты не виноват, но он, кажется, не понял. Жалею, что не рассказала ему, как пыталась ударить тебя ножом, — может быть, тогда он понял бы, до чего я дошла и насколько ты был прав.

Я — трусиха, потому что побоялась написать об этом самому Питу, — но я собираюсь пригласить его провести Рождество в Спарте — заодно и посмотрим, есть ли у нас с ним будущее. Я ненавижу войну и то, чем он занимается, и если я умолчу об этом, то тем более буду трусихой.

Скучаю по Питу, по тебе и по коту. Я сейчас работаю в заведении сестры — ресторанчике сети «Бобс биг бой» и отвыкаю от дурных привычек, которые появились в Вегасе. Интересно, что делают бывшие барные певички и наживки для шантажистов, когда им исполняется тридцать пять и пора на покой?

Барби

Уэйн еще раз перечитал письмо и уловил оттенки запаха Барби — духи и лавандовое мыло. Он поднес письмо к губам, запер свой номер и отправился в бар.

И нашел там Пита.

Тот пил спиртное и смолил сигарету. На коленях у него устроился кот. На сцене играли «Бондсмены» — трио музыкантов, которые когда-то аккомпанировали Барби.

Уэйн подозвал официанта, отдал ему письмо, сунул пять баксов и показал на Пита. Официант все понял. И направился к нему. И положил письмо на столик.

Пит разорвал конверт. Прочел письмо. Потер глаза. Кот впился когтями в его рубаху — а он даже не заметил.

Вставка: документ

6.12.66.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Сан» (Лас-Вегас):

ГОВАРД ХЬЮЗ в ВЕГАСЕ!

Эксклюзивные фотографии из логова отшельника

Вставка: документ

7.12.66.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Сан» (Лас-Вегас):

НИКАКИХ УЛИК ПО ДЕЛУ ОБ ИСЧЕЗНОВЕНИИ ТАКСИСТА

Друзья пропавшего ищут свидетелей

Вставка: документ

8.12.66.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Сан» (Лас-Вегас):

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ ХЬЮЗА ОТВЕТИЛ НА ВОПРОСЫ:

Миллиардер-затворник намерен «насыщать», а не монополизировать рынок отелей-казино

Вставка: документ

10.12.66.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Сан» (Лас-Вегас):

ФБР АРЕСТОВАЛО КУРЬЕРОВ МАФИИ

Представитель Говарда Хьюза благодарит мистера Гувера

Вставка: документ

11.12.66.

Заголовок и подзаголовок газеты «Чикаго трибьюн»:

НОВЫЕ АРЕСТЫ НАРУШИТЕЛЕЙ ПОЧТОВОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА

Рассматриваются двадцать два иска

Вставка: документ

14.12.66.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Сан-таймс» (Чикаго):

КИНГ ОСУЖДАЕТ КАМПАНИЮ ФБР:

«В центре внимания должны быть бесчинства Ку-кукс-клана, а не безобидное мошенничество»

Вставка: документ

15.12.66.

Подзаголовок из газеты «Лос-Анджелес таймс»:

Кинг назвал войну во Вьетнаме «геноцидом»

Вставка: документ

18.12.66.

Подзаголовок из газеты «Пост-диспатч» (Дэнвер):

Роберт Кеннеди отрицает слухи о своем участии в выборах

Вставка: документ 20.12.66.

Заголовок из газеты «Бостон глоб»:

НИКСОН УКЛОНЯЕТСЯ ОТ ПРЯМОГО ОТВЕТА НА ВОПРОС, БУДЕТ ЛИ ОН БАЛЛОТИРОВАТЬСЯ в ПРЕЗИДЕНТЫ

Вставка: документ

21.12.66.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Вашингтон пост»:

НЕОПРЕДЕЛЕННЫЙ ПРИГОВОР

Иностранные журналисты резко осудили Линдона Джонсона за «двуличный» подход к проблеме войны во Вьетнаме и акциям в защиту гражданских прав

Вставка: документ

22.12.66.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Кроникл» (Сан-Франциско):

ГУВЕР КРИТИКУЕТ КИНГА НА ЗАСЕДАНИИ КОНГРЕССА:

Он называет борца за гражданские права «опасным тираном»

Вставка: документ

23.12.66.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Сан» (Лас-Вегас):

ПЕРЕГОВОРЩИКИ ХЬЮЗА АТАКУЮТ ЛАС-ВЕГАССКИЙ БУЛЬВАР

Грядет покупка отелей

Вставка: документ

26.12.66.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Вашингтон пост»:

СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ ОПРОС АМЕРИКАНЦЕВ ПОКАЗАЛ:

Взгляды Дж. Эдгара Гувера «устарели»

Вставка: документ

2.01.67.

Подзаголовок из газеты «Лос-Анджелес игзэминер»:

Многие звезды кино и эстрады подтвердили участие в благотворительном концерте

Вставка: документ

3.01.67.

Заголовок из газеты «Морнинг ньюс» (Даллас):

ДЖЕК РУБИ УМЕР ОТ РАКА

101. (Беверли-Хиллз, 3 января 1967 года)

Плакаты, кричащие со стен.

Мау-мау[155]. «Голуби мира». Негры держатся за руки.

Банкетный зал с высоченными потолками. Народу — не протолкнуться. Праздничный расовый коктейль — черный и белый истеблишмент.

Политики и звезды шоу-бизнеса. Важные негритянки. Марти Кинг, как же без него. Оскароносец Берл Айвс. И певец Гарри Белафонте по прозвищу Банановая Лодка.

Пит наблюдал и курил. На нем был тесный смокинг. Оташ делал то же самое. Его парадный костюм сидел лишь немногим свободней.

Банкетные причиндалы: помост и кафедра. На подносах дымится еда — жареные цыплята, негритянский деликатес.

С толпой смешались полицейские. Они резко выделялись из толпы — таких дешевых костюмов не было больше ни у кого. Кругом сновали официанты — жонглировали подносами, разнося снедь. Пит забил на свою диету и поедал фрикадельки, паштет из гусиной печенки и прочие вкусности.

Вот мэр Лос-Анджелеса Сэм Йорти. Вот калифорнийский губернатор Пэт Браун. И Бейярд Растин — высокий и худой — в комильфотном клетчатом смокинге. Вот Сэл Минео — прячется по углам — выглядит просто ши-кар-но. А вот… Рита Хейворт? Ее-то кто пустил? Судя по виду, она почти спилась.

Оташ спросил:

— Тебе не приходило в голову, что мы выделяемся из толпы?

Пит закурил:

— Было дело.

— Рита, по-видимому, уже набралась. Пару раз я ее трахнул, ну, лет десять назад. Время беспощадно к рыжухам — за исключением, пожалуй, Барби.

Пит смотрел на Риту. Заметив Оташа, она скривилась и отступила.

Он летал в Спарту на Рождество. Жил у супруги. Они занимались любовью — и воевали. Она крепко ругала его «бизнес на крови».

Барби бросила нюхать порошок и глотать таблетки. И светилась здоровьем — куда там Рите! Она мерила ему пульс — и выворачивала наизнанку. Напрямую заявляла: ненавижу Вегас, ненавижу петь в баре. Не вернусь больше, надоело, не хочу!

Он быстро пересмотрел свои позиции — и попытался найти компромисс. Мол, давай я буду работать в Милуоки. Толкать тут дурь. И мы переедем в Спарту — насовсем.

Барби расхохоталась и ответила: ни за что.

Он подумал и предложил еще один компромисс: хорошо, я насовсем уеду из Вьетнама. Оставлю все дела на Джона Стэнтона — лагерь «Тигр» и наркоту. Уэйн будет мотаться к нему, а Месплед — помогать Уэйну.

Барби сказала: ты любишь Уэйна. Сказала: он меня ударил. Хорошо — он знает тебя — ты победил.

Они достигли перемирия — и принялись обговаривать детали. Он сказал: я останусь в Вегасе. Буду заниматься такси «Тигр» и «Пещерой». Не соприкасаясь с наркотой — просто контролируя перевозки, и все. Теперь как раз шумиха — все из-за Дракулы. Буду работать и приезжать к тебе в Спарту.

Барби план утвердила. С особым условием — во Вьетнам он больше ни ногой.

Они занялись любовью — это скрепило пакт. А потом поехали кататься на снегоходе — подумать только! Спарта, штат Висконсин — лютеране и леса.

Пит осмотрел банкетный зал. Народ сновал туда-сюда. На него мельком взглянул Сэл М. и тут же отвернулся.

Дружок Дома заявил-таки в полицию. Делом занялось полицейское управление Лас-Вегаса. В отель наведались копы. Пит дал им на лапу, и копы дело замяли.

Оташ не спускал глаз с Сэла. Тот четко усвоил сценарий: я ба-а-альшой поклонник движения борцов за гражданские права. Оташ работал с Дуайтом Холли. В квартире Сэла сделали небольшой ремонт: повыбрасывали вещи из кладовки, вставили в дверное окошко прозрачное только с одной стороны стекло и установили камеру, нацеленную на кровать Сэла.

Им помогал Фред Т. Он установил жучки на лампы, стены и даже пружины матраца.

Пит снова окинул взглядом комнату. Знаменитости мило болтали и заискивали перед доктором Кингом.

Оташ спросил:

— Ты читал газеты? Джек Руби умер.

— Читал.

— Ты же с ним… сталкивался. Сэм Джи как-то намекал.

Сэл посмотрел на них. Пит сделал ему знак: давай, пошел.

Подозвав официанта, Сэл подхватил бокал. Залпом выпив его, он вспыхнул. Помедлив, решительно двинулся к цели.

Голубая Тревога — Бейярд Растин, «красно-голубой». В сопровождении подхалимов — Берла Айвса и еще парочки. Сэл подходит к ним близко-близко.

Сэл видит Бейярда. Бейярд видит Сэла. Оба улыбнулись и влажно облизали губы. Берлу это явно пришлось не по вкусу. Это еще кто? Это я здесь — убежденный левак, а он кто?

Оташ шепнул:

— Есть контакт.

Зазвонил звонок. Кушать подано — настоящий пигмейский банкет.

И группки сразу рассосались. Каждый пошел к своему столику. Сэл следил за Бейярдом и даже занял место неподалеку от него. Бейярд это заметил и написал что-то на салфетке. Попросил Пэта Брауна передать записку. Сэл прочел, покраснел и написал ответ.

Пит сказал:

— Двигаем.

И они принялись убивать время.

Устроились по соседству — в заведении «Трейдер Викс». Прихлебывали коктейль май-тай и поедали шашлык «румаки».

В заведение заглядывали копы и рассказывали новости. Ужин кончился — теперь Кинг толкает речь. С пеной у рта. Он красный. Он марионетка. Я это точно знаю. Его любят всякие пацифисты-онанисты. Меня это бесит.

Бармен включил телевизор и принялся переключать каналы. Вырубил звук. По трем каналам подряд — кадры с театра военных действий. Вертолеты и танки. Еще по двум каналам — коммунист Кинг.

Пит посмотрел на часы. Время 22:16. Скоро прилетят пташки. Оташ поедал закуски с большого блюда. Даже ремень ослабил.

22:28. Входит Сэл. Садится. На них не обращает внимания.

22:29. Входит Бейярд. Садится. Приветствует Сэла: здравствуй, малыш! Я так люблю твои фильмы!

Оташ встал. Поднялся и Пит, прихватив с собой несколько шпажек с креветками.

Они вошли в квартиру Сэла. Проветрили кладовку. Приготовили камеру, зарядили пленку и стали ждать. Сидели тихо-тихо, при выключенном свете. Время узнавали по флюоресцировавшим стрелкам часов.

В кладовке было жарко. Они вспотели, и пришлось раздеться до трусов и носков.

23:18, 23:29, 23:42…

Ага — свет в прихожей. Недалеко от места грядущих «событий».

Пит подготовил камеру. Оташ намотал пленку. Включился верхний свет в спальне. Вошел Сэл. Бейярд не отходил от него. Они смеялись и касались друг друга. Терлись бедрами. Бейярд поцеловал Сэла. Оташ аж сморщился. Сэл поцеловал Бейярда в ответ.

Пит навел камеру — взял в фокус кровать. Снимем эпицентр действия — грудным, как говорят киношники, планом.

Сэл сказал:

— Мартин — умелый оратор, но ты симпатич…

Сэл умолк. Что за…

Его голос затрепетал, точно в эхо-камере. Зазвучал, точно из репродуктора, запрыгал и заметался по комнате, усиленный в несколько раз.

ЧЕРТ!!!

Подача звука пошла с опережением. Перебор. Микроф…

Бейярд дернулся. Быстренько оглядевшись, он завопил: «Приве-е-ет!» — и услышал эхо.

Сэл ухватил его за шею и с налету поцеловал, после чего ухватил за задницу. Бейярд толкнул его. Сэл налетел на кровать. Прикрепленный к матрацу микрофон отвалился и упал на пол. И отскочил. И укатился. И остался лежать.

Пит сказал: ч-черт. Оташ выругался крепче. Бейярд завопил: «Привет, Эдгар!» — ответом ему было эхо.

Сэл схватил подушку и закрыл лицо. Сжался и засучил ногами.

Бейярд оглянулся и увидел зеркало. Он подбежал к нему. Ударил в стекло. Выдавил его. Изодрал руки в кровь.

102. (Силвер-Спринг, 6 января 1967 года)

Южное отделение Банка Америки в Вашингтоне. Источник десятины номер три.

Семь штук баксов, украденных у Дракулы, положены на депозит. Пять из них тут же сняты в счет десятины. Пожертвование от некого «Ричарда В. Уилкинса» — его псевдоним номер три.

Литтел проверил баланс на книжке и вышел из банка, уворачиваясь от поземки. Посмотрел, не следят ли за ним, — теперь это стало его обычным ритуалом. Ответ отрицательный. Никаких хвостов. Он знал это.

Он стоял на улице. Там было хорошо. Морозный воздух придавал ему сил. В последнее время он был в разъездах по указанию Бюро. Мотался по городам и весям, устанавливал прослушку и звонил Мо. Того страшно заводила игра — он говорил: мы обманем Драка — я это знаю.

Шестнадцать городов. Шестнадцать мест, где он установил жучки. Шестнадцать заведений, где регулярно появлялись мафиози. Он работал в одиночку. Фред Т. был занят. Ему подкинул работенку Фред О.

Граф-кровосос отпустил Литтела — его обязанности на время перешли к мормонам. Они торговались в Вегасе. Просили: продайте нам «Дезерт инн». И еще парочку отелей.

В Лос-Анджелесе Литтел еще раз просмотрел досье, собранное Джейн. Прошерстил компромат. Тщательно отобрал сведения, касающееся мафиози, что называется, «второго эшелона» с восточного побережья.

Отличные сведения. Грабежи и заказные убийства — не касавшиеся мафиозных главарей, бухгалтерии пенсионного фонда и прочего. Ни про Санто, ни про Сэма Джи, ни про Джонни Росселли и Карлоса с Джимми там ничего не было. Он тщательно перепечатал все на машинке. Сухо и кратко изложил суть. И стер с бумаги свои отпечатки.

Потом были другие города, где он тоже устанавливал жучки: Фриско, Финикс, Филли. Вашингтон и Нью-Йорк. Остановившись на Манхэттене, он снял номер в отеле под вымышленным именем. И изменил внешность практически до неузнаваемости. Купил накладную бороду — русую с сединой. Отличного качества, борода скрывала его шрамы, преображала лицо и прибавляла ему лет десять.

Однажды он встречался с Бобби. За три дня до Далласа. Бобби его наверняка узнает. Он купил робу и поменял очки на контактные линзы. Узнал места, где бывает Бобби. Штаб-квартира ООН, старый кирпичный дом, угол Первой авеню.

Он расспросил швейцара. Тот знал Бобби. Сказал, что он постоянно в разъездах. То на юг — в столицу, то сюда.

Литтел наблюдал и выжидал. Через два дня Бобби объявился. С ним был молодой помощник. Худощавый темноволосый юноша в очках. Судя по всему, неглупый. Он обожал Бобби. И всячески старался ему угодить.

Они ездили по Ист-Сайду — встречались с избирателями. Помощник ловко оттирал чересчур любопытных и откровенных придурков. У него была машина. Литтел списал номер и справился в автотранспортном управлении. Владельцем значился Пол Майкл Горвиц, двадцати трех лет, проживающий в городе Вашингтоне.

Литтел позвонил Горвицу и намекнул кое о чем. Мол, у меня имеется информация. Горвиц клюнул. Они договорились о встрече — вечером в Вашингтоне.

Кассиры ушли. Охранник запер дверь банка. Шел снег. Холодные хлопья согревали его.

Он готовился. Репетировал старомодные манеры, подбирал гардероб и припоминал тягучий южный выговор.

Твидовый костюм, рубашка из мягкой фланели, борода. Придуманный персонаж пришепетывал и старчески сутулился.

Он пришел рано. Назначил место встречи: китайский ресторан «Цзюлун» Эдди Чана. Тамошнее приглушенное освещение идеально ему подходило — оно скроет все ненужное.

Он занял отдельный кабинет и едва не разлегся на диванчике — старый и слабый, трудно сидеть прямо. Заказал чай и принялся поглядывать на дверь — и на часы.

Вот и Пол.

20:01. Мальчик пунктуален. Юный и искренний. Литтел настроился — надо сыграть старого и слабого человека.

Пол оглянулся. Увидел парочки — и одиноко сидящего старика. Он подошел — и Литтел тут же налил ему чаю.

— Спасибо, что пришли так быстро.

— Ну… ваш звонок меня заинтриговал.

— Я на это и надеялся. Вы, молодые, часто завязываете сомнительные знакомства. Но не в этом случае.

— Это сенатор Кеннеди завязывает знакомства, не я.

Литтел улыбнулся:

— Я имел в виду нечто иное, сынок.

— Я понял, что вы имели в виду, но решил не отвечать.

Литтел откинулся на спинку дивана и забарабанил пальцами по столу.

— Вы похожи на Эндрю Гудмана — несчастного мальчика, который погиб в штате Миссисипи[156].

— Мы с Энди вместе учились в летней школе правозащитников. Я мог оказаться на его месте.

— Хорошо, что не оказались.

— Вы южанин?

— Я из Де-Кальба. Крошечный городок между Скьюбой и Электрик-Миллс.

Пол глотнул чаю:

— Вы из лоббистов, верно? Поняли, что встретиться с самим сенатором вам не удастся, так что решили найти молодого и честолюбивого помощника?

Литтел кивнул — аристократические манеры истинного уроженца Юга.

— Я знаю, что молодые и честолюбивые не боятся выставить себя дураками и готовы пускаться в любые авантюры, если существует хотя бы крошечная вероятность того, что удастся нарыть что-нибудь стоящее.

Пол улыбнулся:

— А у вас, стало быть, оно есть.

— Документы, которые я привез, подлинные. Стоит лишь один раз внимательно их прочесть, чтобы вы и сенатор Кеннеди это поняли.

Пол зажег сигарету:

— А вам можно верить?

— Мне все равно, что вы подумаете обо мне, — я предпочел бы, чтобы за меня говорили бумаги.

— Кстати, а что в них?

— Сведения о противозаконных действиях, совершенных представителями организованной преступности. Это только первая партия, за ней последуют другие — я будуотправлять информацию небольшими порциями, так что вы — либо с сенатором Кеннеди, либо самостоятельно — сможете ознакомиться с ней, когда у вас будет на то время и желание. Единственное условие — ничто не должно быть предано огласке до конца 1968-го или начала 1969 года.

Пол повертел пепельницей.

— Полагаете, сенатор Кеннеди тогда станет президентом?

Литтел улыбнулся:

— Ваши слова да Богу в уши. Правда, меня больше интересует то, где буду я сам.

Включились обогреватели на стене. Стало ощутимо теплее. Литтел вспотел.

— Думаете, он выставит свою кандидатуру?

Пол ответил:

— Не знаю.

— Он по-прежнему полон решимости бороться с организованной преступностью?

— Да. Много думает об этом, но очень боится публичности.

Литтел потел. Жарился в тесном твидовом костюмчике. Фальшивая борода стала предательски сползать. Он расставил локти и опустил подбородок на ладони. Сработало. Борода перестала сползать.

— Вы можете рассчитывать на мою верность, но я бы предпочел не называть своего имени на всем протяжении нашего делового общения.

Пол протянул руку. Литтел отдал ему бумаги.

Вставка: документ

8.01.67.

Расшифровка телефонных переговоров по заказу ФБР (операция «Черный кролик»). С пометками: «Записано по приказу директора» / «Уровень секретности 1-А: только для глаз директора». Говорят: директор, Синий Кролик.

Д: Добрый день.

СК: Добрый, сэр.

Д: Читал ваш рапорт. Вы объясняете провал нашей операции второго уровня неисправностью конденсатора?

СК: Техническими причинами, сэр. Ни Фред Оташ, ни БОЛЬШОЙ КРОЛИК не виноваты.

Д: Выходит, вина лежит на Фреде Турентайне, скользком «короле прослушки», подчиненном Оташа и БОЛЬШОГО КРОЛИКА.

СК: Да, сэр.

Д: Если я буду винить наемного работника, это мне не поможет. Только несварение желудка заработаю.

СК: Оташ отлично провел послеоперационные мероприятия. Нажал на Минео и заставил его молчать. Сильно подозреваю, что РОЗОВЫЙ КРОЛИК тоже не станет предавать шантаж огласке — ведь он рискует быть осмеянным сам, а также подвергнет риску репутацию своей организации.

Д: Я ждал видео с нетерпением. Бейярд и Сэл, здравствуй, дух веселый![157]

С: Да, сэр.

Д: Давайте поговорим о КРЕСТОНОСЦЕ.

СК: Он отлично справился с установкой жучков, сэр.

Д: Вы следили за ним?

СК: Да, три раза, сэр. Он всегда замечает хвосты, но мои люди справились.

Д: Подробнее. А то мы до скончания века проговорим.

СК: Ни в чем подозрительном КРЕСТОНОСЕЦ замечен не был.

Д: Помимо незаконной установки подслушивающих устройств по нашему поручению.

СК: Включая жучок в номере Бобби Кеннеди в Санта-Барбаре, сэр.

Д: Ирония судьбы. КРЕСТОНОСЕЦ устанавливает прослушку в доме своего кумира и моего кровного врага. Невольное соучастие — и какое!

СК: Да, сэр.

Д: Какое время понадобится, чтобы подобрать агентов для наблюдения за всеми постами прослушки?

СК: Приличное, сэр. У нас шестнадцать локаций.

Д: Продолжаем разговор. Переходим к ДИКОМУ КРОЛИКУ.

СК: Этот молодцом, сэр. Вы сами видели результат. Приговоры нарушителям почтового законода…

Д: Я в курсе. Как понимаю и то, что достигнутое — ничто в сравнении с удовлетворением, которое я испытаю, если удастся добраться до некоего Мартина Лютера Кинга, также известного как менестрель-Антихрист и КРАСНЫЙ КРОЛИК. Наши попытки низложить его или подорвать его репутацию потребовали десятки тысяч человеко-часов, а результат нулевой. Он сделал из нас навозных жуков или тех самых африканских птичек, которые ковыряются в слоновьем дерьме, и я, к сожалению, жутко устал ждать, когда же он себя дискредитирует.

СК: Да, сэр.

Д: Дуайт, вы прелесть. Я всегда могу рассчитывать на ваше «да, сэр».

СК: Я могу подумать о более радикальных методах дискредитации КРАСНОГО КРОЛИКА. Позволите мне привлечь к делу доверенного друга?

Д: Да.

СК: Благодарю, сэр.

Д: Всего хорошего, Дуайт.

СК: И вам, сэр.

Вставка: документ

14.01.67.

Расшифровка телефонных переговоров. Записано Синим Кроликом. С пометками: «При переговорах использовались шифровальные устройства ФБР» / «Уровень секретности 1-А» / «В случае моей смерти уничтожить, не читая». Говорят: Синий Кролик, Папа Кролик.

СК: Доброго здоровья, старик. Как меня слышно?

ПК: Что это за странные щелчки?

СК: Маскиратор речи. Эти звуки означают, что нас не могут прослушивать.

ПК: Я предпочел бы побеседовать лично.

СК: Я застрял в Миссисипи. Не могу выбраться.

ПК: Ты уверен, что…

СК: Все нормально. Слушай, не придирайся, а?

ПК: Что ты. Я просто хотел…

СК: Убедиться, что у него сверхспособности? Так вот, нету их у него, и он не может прослушивать на частотах маскиратора.

ПК: Тем не менее…

СК: Да ну тебя. Он не Господь Бог, так что кончай.

ПК: Нет, но близко.

СК: Вот с этим согласен.

ПК: Он…

СК: Дал отмашку.

ПК: Думаешь, он догадывается, что мы собираемся делать?

СК: Нет, но его это порадует, и если он и догадается, кто за этим стоит, то станет всячески препятствовать расследованию.

ПК: Это хорошая новость.

СК: Говна не держим.

ПК: Его ненавидят. Кинга, я хотел сказать.

СК: Верно — если не любят.

ПК: Так что там с прослу…

СК: Там все тип-топ. Он дал мне добро на установку жучков в шестнадцати местах. Почитает расшифровки, поймет, что ненависть не остановить, и «кончит» на досуге.

ПК: Ну и «козла отпущения» всяко легче найти.

СК: Верно. Итальяшки терпеть не могут цветных и всяких там правозащитников и не стесняются об этом трепаться. Гувер это услышит и непременно представит, что может за этим последовать, а оно — бах! — и случится. Так что вся эта шумиха с мафией поможет замутить воду и отбить у него охоту в это лезть.

ПК: Как было с Джеком Кеннеди.

СК: Именно. Это грядет, оно неотвратимо. Отличный выход и большое подспорье для дела. Нация скорбит и дружно порицает нашего «козла отпущения».

ПК: А ты здорово все разложил по полочкам.

СК: Мы здорово потренировались на Джеке.

ПК: Сколько потребуется времени на установку всех жучков?

СК: Недель шесть примерно. А самое смешное знаешь? Их устанавливает Уорд Литтел.

ПК: Господи, Дуайт!

СК: Это абсолютно оправданно. Во-первых, ему нет в этом равных. Во-вторых, он может нам еще понадобиться. В-третьих, мне нужно было что-то ему подкинуть, чтобы он оставался в игре.

ПК: Черти полосатые! Любая игра с Уордом Литтелом — сплошной риск с самого начала.

СК: Мне пришлось подмаслить Гуверу. Он ненавидит Бобби К. едва ли не так же, как Кинга, и делится всем компроматом с Линдоном Джонсоном. Вот я и попросил Литтела поставить прослушку в один из номеров Бобби.

ПК: Мне страшно, Дуайт. Ты что-то слишком часто забываешь назвать Гувера «мистером».

СК: Потому, что доверяю маскиратору.

ПК: И не только.

СК: Ладно, ладно — потому, что он все чаще промахивается. Почему бы не сказать начистоту? Больше всего на свете ему хочется сломать Кинга — и меньше всего удается. Хочешь еще интересного? Лайлу Кинг нравился. Он шпионил за этим ниггером и, несмотря на это, восхищался им, и, кажется, я следую его примеру. Этот черножопый засранец, похоже, войдет в историю.

ПК: Кажется, я услышал достаточно.

СК: Еще не все. Как тебе это: Гувер — торчок.

ПК: Дуайт, ты…

СК: Да-да. Один ушлый докторишка каждый день прилетает из Нью-Йорка спецрейсом ФБР, чтобы вколоть Гуверу жидкий метамфетамин, смешанный с витаминами группы В, в результате чего старичок вырубается в час ночи, а в два вскидывается, точно течная сука.

ПК: Господи Иисусе!

СК: Нет, до Иисуса ему далеко. Он сдает, но все еще очень силен. Так что с ним надо крайне осмотрительно.

ПК: Пора подумать о «козле отпущения».

СК: Я попрошу Фредди Оташа и Боба Релье помочь нам. Мы теперь с Оташем весьма тесно контачим. Он человек верный и не без связей на побережье. Боб — твой кролик, его ты знаешь. Этот знаком со всеми без исключения полоумными расистами на Юге.

ПК: У меня есть идея. Может помочь. Все будет куда проще.

СК: Слушаю.

ПК: Надо будет перехватить пару писем с угрозами Кингу и Конференции — может быть, тогда нам удастся найти парня, который их посылает. Мне известно, что Бюро перехватывает подобную корреспонденцию, так что все, что нам нужно, — человечек, который будет просматривать перехваченные письма, фотографировать их и тайком возвращать агенту.

СК: Идея хорошая — еще бы доверенного человека найти.

ПК: Мой сын.

СК: Да пошел ты.

ПК: Нет, серьезно.

СК: Я думал, вы с пацаном не контачите. Он сейчас с Питом Бондюраном работает, дурь толкает, и вы вроде как того… не общаетесь.

ПК: Мы помирились.

СК: Черт.

ПК: Ты знаешь, как он ненавидит негров. Он — идеальный кандидат.

СК: Фигня. Он слишком неуравновешенный. Помнишь же наши с ним терки?

ПК: Он изменился, Дуайт. Мой сын — мальчик умненький и отлично справится.

СК: Насчет «умненький», пожалуй, соглашусь. Это же я подарил ему первые колбы и реторты. Еще в сорок четвертом.

ПК: Помню-помню. Ты еще сказал: этот парень сможет расщепить атом.

СК: Значит, вы помирились. Ладно, допустим, он справится. Все равно я не хочу, чтобы он знал о наших планах.

ПК: А мы напустим туману. Поручим ему сортировку писем Кингу, одному политику либерального толка и одному консерватору. Он ничего и не заподозрит. Подумает, что я просто собираю досье.

СК: Черт!

ПК: Он сумеет. Никто лучше не…

СК: Нужно что-то, на что можно надавить. Чтобы было легче им управлять. Знаю, он твой сын — и тем не менее.

ПК: Давай попробуем найти Уэнделла Дерфи. Вроде как сейчас он в Эл-Эй, так что, полагаю, могу попросить кого-нибудь из тамошнего полицейского управления втихаря пошукать. Ты знаешь, что сделает Уэйн, если найдет его.

СК: Ага, а я могу притвориться, что все еще зол на него, и прижать его еще и этим.

ПК: Это может сработать. Ч-черти полосатые, это сработает!

СК: Дерфи — дело долгое. Потребуется много возни, и не факт, что дело выгорит.

ПК: Знаю.

СК: А человек нам понадобится в течение шести недель.

ПК: Я привлеку к этому делу Уэйна. А мы тем временем займемся Дерфи.

СК: Тогда никакого толку.

ПК: В перспективе — будет.

СК: Это как?

ПК: Для просмотра почты на него давить не понадобится. А понадобится тогда, когда я раскрою ему наши карты.

СК: Господи!

ПК: Мой сын пока этого не знает — но он ждал этого момента всю жизнь.

СК: Черти полосатые, как ты сам говоришь.

ПК: Хе-хе.

СК: Мне пора. Хочу выпить кофе и обмозговать это дело.

ПК: Мы это сделаем.

СК: Ты прав, твою мать! Так и будет.

Вставка: документ

26.01.67.

Заголовок в газете «Сан» (Лас-Вегас):

ПЕРЕГОВОРЫ о ПОКУПКЕ ХЬЮЗОМ «ДЕЗЕРТ ИНН» ПРОДОЛЖАЮТСЯ

Вставка: документ

4.02.67.

Подзаголовок газеты «Пост-диспэтч» (Дэнвер):

Курьерам игорной мафии предъявлено федеральное обвинение

Вставка: документ

14.02.67.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Сан» (Лас-Вегас):

ГДЕ ДОМ ДЕЛЛАКРОЧИО?

Полиция Вегаса теряется в догадках

Вставка: документ

22.02.67.

Подзаголовок газеты «Чикаго трибьюн»:

Кинг обещает устроить «лето ярости», если негритянское население не получит «все по справедливости»

Вставка: документ

6.03.67.

Подзаголовок газеты «Пост-диспэтч» (Дэнвер):

Курьеры мафии получили тюремные сроки

Вставка: документ

6.03.67.

Подзаголовок из газеты «Сан» (Лас-Вегас):

Представитель Хьюза высказался о судебных процессах над курьерами и пообещал, что новый владелец отелей-казино «очистит Лас-Вегас»

Вставка: документ

7.03.67.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Лос-Анджелес таймс»:

ХОФФА в ТЮРЬМЕ

Ему предстоит 58 месяцев отсидки

Вставка: документ

27.03.67.

Заголовок газеты «Сан» (Лас-Вегас):

ХЬЮЗ КУПИЛ «ДЕЗЕРТ ИНН»

Вставка: документ

2.04.67.

Подзаголовок газеты «Кроникл» (Сан-Франсиско):

Кинг резко осудил «расистскую» войну во Вьетнаме

Вставка: документ

4.04.67.

Расшифровка записи с поста прослушивания (фрагмент).

С пометкой: «Первый уровень секретности: только для глаз директора и специального агента Д. Ч. Холли».

Место: Офисное помещение при ресторане Майка Лаймана, Лос-Анджелес. Говорят: неизвестные мужчины 1 и 2, предположительно члены организованной преступной группировки. (С момента начала разговора прошло 2,6 минуты.)

HM1: …при Трумене и Айке был порядок. Был Гувер, который нас не трогал. Все испортили эти суки Джек с Бобби.

НМ2: У Джонсона какая-то шизофилия. Красных во Вьетнаме он мочит, а с Кингом лезет обниматься, как будто это какой брат, с которым они в детстве потерялись. На востоке полицейские, кажется, секут фишку. Типа Кинг приезжает в Гарлем и толкает речь, и типа все пигмеи потом на уши становятся. Не знаешь, на кого дело заводить, копы руками разводят, а ниггеры смелеют.

НМ2: А, я понял. Они отвыкают слушаться и начинают думать. Например, о коммунизме и о том, чтобы насиловать белых женщин.

HM1: Кинг любит белых баб. Мне говорили.

НМ2: Да все ниггеры так. Это ж запретный, бля, плод.

(Дальнейший разговор интереса не представляет.)

Вставка: документ

12.04.67.

Расшифровка записи с поста прослушивания (фрагмент). С пометкой: «Первый уровень секретности: только для глаз директора и специального агента Д. Ч. Холли». Место: общая комната клуба Святой Агнессы, Филадельфия. Говорят: Стивен «Стив-Скив» Де Сантис и Ральф Майкл Лория, члены организованной преступной группировки. (С момента начала разговора прошло 9,3 минуты.)

СДС: …Ральфи, Ральфи, Ральфи, разве с ними можно разговаривать как с нормальными людьми?

РМЛ: Ну, это я и так знаю. Я уже не первый год квартиры сдаю.

СДС: Халупы, ты хочешь сказать. С кем, с кем, а со мной можно говорить начистоту.

РМЛ: Ты говоришь как негритянский ублюдок Кинг. Кстати о нем. Захожу я в свой дом первого числа, как раз пособие выдали, ну и жалованье паре ниггеров, кто работает. А одна негритоска мне и сует журнал «Тайм» с портретом Кинга на обложке и говорит: мол, не стану я платить ренту, потому что Мартин Лютер Кинг-младший сказал, что такие, как ты, меня эксплуатируют. И придурок, который живет двумя этажами ниже, тоже требует «гражданских прав», которые заключаются в том, что он не будет платить ренту, пока все его родственники не получат «свободу».

СДС: Что-то они совсем не такие. Как раса, я имею в виду.

РМЛ: Да все этот Кинг. Дурит им головы.

СДС: Грохнул бы его кто, что ли. Арбузом отравленным накормил.

РМЛ: Надо нам с тобой вступить в Ку-клукс-клан.

СДС: Ты слишком жирный, чтобы простыню носить.

РМЛ: Да пошел ты. Все равно вступлю.

СДС: Да не возьмут тебя. Они не любят итальянцев.

РМЛ: Почему? Мы тоже белые люди.

(Дальнейший разговор интереса не представляет.)

Вставка: документ

21.04.67.

Рапорт агента, обслуживающего пост прослушивания. С пометкой: «Первый уровень секретности: только для глаз директора и специального агента Д. Ч. Холли».

Место: номер 301 в отеле «Эль-Энканто», Санта-Барбара. Пост прослушивания.

Господа,

за первый наблюдательный период (2-20 апреля 1967 г.) ОБЪЕКТ РФК в зоне прослушивания не появлялся. ОБЪЕКТ РФК снимает номер на год сразу, и в его отсутствие он пустует. Таким образом, активируемые голосом микрофоны на данный момент зафиксировали несущественные переговоры уборщиков и прочих работников отеля. Согласно приказу, пост будет обслуживаться все время.

С уважением

агент К. У. Брандидж

Вставка: документ

9.05.67.

Расшифровка записи с поста прослушивания. С пометкой: «Первый уровень секретности: только для глаз директора и специального агента Д. Ч. Холли».

Место: карточный зал таверны «Виноградная лоза», Сент-Луис. Говорят: неизвестные мужчины 1 и 2, предположительно члены организованной преступной группировки. (С момента начала разговора прошло 2 минуты.)

HM1: …клановцы готовы действовать, так что мы вполне можем назвать их нашими ударными частями.

НМ2: Я тоже за сегрегацию, ничего в ней плохого нет.

HM1: Хороший пример — Сент-Луис. Во-первых, там народ в основном деревенский. Во вторых, много католиков. Я не стесняюсь сказать, что мои предки из провинции, ты итальянец и уж точно католик, мы с тобой понимаем друг друга, потому что так называемая «мафия» — белые люди, которые почитают Иисуса, как вот я, а значит, мы ненавидим одних и тех же, так что можно предположить, что у Клана есть ответы на кое-какие вопросы, и, если они согласятся отставить на время претензии к католикам, ты первый сделаешь ба-альшой взнос в их кассу.

НМ2: Так и есть. Я тебя нанял, потому что вы, оклахомцы, не в обиду будет сказано, думаете и ненавидите так же, как мы.

HM1: Если Ниггер Кинг сюда войдет, я его пристрелю.

НМ2: Согласен. Ниггер Кинг и ублюдок Бобби — вот кого я ненавижу. Бобби трахал, трахал, трахал, трахал и еще раз трахал мафию, пока у нас в заднице крови не осталось, чтоб из ануса течь. А теперь тем же самым занимается Кинг. Засаживает стране по самые гланды, пока остальные черножопые плодятся и сосут из нее пособие.

HM1: Я — клановец в третьем поколении. Видишь — я сказал это, а тебе хоть бы что. Ты, может, папу римского слушаешься, мне плевать. Ты такой же белый человек, как и я.

НМ2: Да пошел ты. Я слушаюсь жирного итальянца с кольцом на мизинце.

(Дальнейший разговор интереса не представляет.)

Вставка: документ

28.05.67.

Расшифровка записи с поста прослушивания. С пометкой: «Первый уровень секретности: только для глаз директора и специального агента Д. Ч. Холли».

Место: карточный зал таверны «Виноградная лоза», Сент-Луис. Говорят: Норберт Дональд Клинг и Роуленд Марк Де Джон, освобожденные под залог правонарушители (вооруженное ограбление, мошенничество, кражи в особо крупных размерах), предположительно члены организованной преступной группировки. (С момента начала разговора прошло 3,9 минуты.)

НДК: …типа банка.

РМДД: А, понял. Типа парни вносят свою долю, и бабло растет.

НДК: Не такие, как мы. Те, у кого есть реальные бабки. И оно будет расти до тех пор, пока не наберется столько, что польстится реальный профи.

РМДД: Точно. Много денег. Разносится слух, кто-то делает работу, доказывает, что это он, хватает денежки и радуется.

НДК: Освальд был красный, к тому же псих. Он хотел, чтобы его поймали.

РМДД: А народ Кеннеди любил.

НДК: За всех не говори. Лично я терпеть не мог этого ублюдка.

РМДД: Ты понимаешь, о чем я. С Кингом речь идет о ниггере, которого все ненавидят. Единственные белые, кто его терпит, — кучка евреев да розовых, а остальные точно знают, что отмена сегрегации превратит страну в нужник, так что лучше избавиться от врага общества номер один и искоренить заразу в зародыше.

НДК: То-то радости будет, когда он сдохнет.

РМДД: Надо распустить слух. Именно так.

НДК: Ну да, о вознаграждении.

РМДД: У нас-то бабла нету, но у некоторых сколько хочешь.

НДК: Он напросился.

РМДД: Это точно. Напросился — получит.

(Дальнейший разговор интереса не представляет.)

Вставка: документ

14.06.67.

Фрагмент письма с угрозами. Составлено Папой Кроликом. Запечатано и помечено: «В случае моей смерти уничтожить, не вскрывая».

Отправитель: аноним. Почтовый штемпель: Пасадена, Калифорния. Получатель: сенатор Роберт Ф. Кеннеди. Со стр. 1 (из 19).

УВАЖАЕМЫЙ СЕНАТОР КЕННЕДИ,

Я ЗНАЮ, ЧТО ЭТО ТЫ и ВСЕМИРНЫЙ ЕВРЕЙСКИЙ ЗАГОВОР СВИНЕЙ ЗАРЯЖАЕТЕ ГНОЕМ ЖИДОВСКУЮ КАНЦЕРОГЕННУЮ МАШИНУ, а ВОВСЕ НЕ ПАДЕНИЯ с ЛОШАДЕЙ, КАК СКАЗАЛИ ДОКТОРА. ВЫ ГОВОРИТЕ, ЧТО АЛЛАХ ВОДИТ «ИМПАЛУ», НО Я-ТО ЗНАЮ: ЭТО ЕВРЕЙСКИЙ КОНТРОЛЬНЫЙ ЦЕНТР ЗАПРАВЛЯЕТ АВТОМОБИЛЬНОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТЬЮ в ДЕТРОЙТЕ и БЕВЕРЛИ-ХИЛЛЗ. ТЫ — ГНОЙНАЯ МАРИОНЕТКА в РУКАХ ЖИДОВАМПИРОВ, ПРЕКРАТИ НАСЫЛАТЬ ГОЛОВНЫЕ БОЛИ, ЗАКЛИНАЮ ТЕБЯ ИМЕНЕМ ГЛАВНОГО РАВВИНА ЛОДЗИ и МАЙАМИ-БИЧ и ПРОТОКОЛАМИ СИОНСКИХ МУДРЕЦОВ.

Вставка: документ

5.07.67.

Фрагмент письма с угрозами. Составлено Папой Кроликом. Запечатано и помечено: «В случае моей смерти уничтожить, не вскрывая».

Отправитель: аноним. Почтовый штемпель: Сент-Луис, Миссури. Получатель: доктор М. Л. Кинг. Со стр. 1 (из 1).

Дорогой ниггер!

Слушай, вот тебе совет мой

Бойся середины лета

Белый человек не дремлет.

Он все видит, слышит, внемлет.

Ты — мартышка с красным флагом,

Ты — насильник, врешь ты нагло.

Но молись — пришла расплата

Белый человек награду

Даст тому, кто смелым будет

Голову твою добудет.

Ты ж не Супермен, ведь так?

Пулю словишь только так.

Вставка: документ

21.07.67.

Фрагмент письма с угрозами. Составлено Папой Кроликом. Запечатано и помечено: «В случае моей смерти уничтожить, не вскрывая».

Отправитель: аноним. Почтовый штемпель: Пасадена, Калифорния. Получатель: сенатор Роберт Ф. Кеннеди. Со стр. 2 (из 16).

…И ТЫ ПРЕДАЛ АРАБСКИЙ НАРОД и УКРАЛ НАШУ ЗЕМЛЮ, ГДЕ ТЕЧЕТ МОЛОКО и МЕД, ЧТОБЫ ДОБЫВАТЬ ГНОЙ ИЗ ВСЕМИРНОГО СИОНИСТСКОГО СВИНСКОГО СОЮЗА и ЗАПРАВЛЯТЬ СИОНИСТСКУЮ КАНЦЕРОГЕННУЮ МАШИНУ. НИ БАЙЕРОВСКИЙ АСПИРИН, НИ БУФФЕРИН, НИ ВРАЧИ ИЗ БОЛЬНИЦЫ СВ. ИУДЫ НЕ МОГУТ ВЫЛЕЧИТЬ МЕНЯ ОТ ГОЛОВНОЙ БОЛИ — ЕЕ НАСЛАЛ ГНОЙНЫЙ ЕВРЕЙСКИЙ ВАМПИР, и НИКТО НЕ СЛЫШИТ, КАК Я ГОВОРЮ: РФК ДОЛЖЕН УМЕРЕТЬ РФК ДОЛЖЕН УМЕРЕТЬ РФК ДОЛЖЕН УМЕРЕТЬ РФК ДОЛЖЕН УМЕРЕТЬ РФК ДОЛЖЕН УМЕРЕТЬ РФК ДОЛЖЕН УМЕРЕТЬ!!!!!!!

Вставка: документ

23.07.67.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Бостон глоб»:

БУНТ в ГОРОДЕ

Участились случаи поджогов и грабежей

Вставка: документ

29.07.67.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Бостон глоб»:

ДЕТРОЙТ СОТРЯСАЮТ МЯТЕЖИ

Увеличивается число погибших и раненых, растут масштабы ущерба

Вставка: документ

30.07.67.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Бостон глоб»:

КИНГ ВСТРЕТИЛСЯ с ЖУРНАЛИСТАМИ:

Мятежи — проявления «белого расизма»

Вставка: документ

2.08.67.

Подзаголовок из газеты «Вашингтон пост»:

Увеличиваются масштабы ущерба от погромов; полиция называет район беспорядков «зоной боевых действий»

Вставка: документ

5.08.67.

Заголовок и подзаголовок газеты «Лос-Анджелес таймс»:

КИНГ о МАССОВЫХ БЕСПОРЯДКАХ:

«Это — последствия несправедливости белых»

Вставка: документ

6.08.67.

Расшифровка телефонных переговоров. Записано Синим Кроликом. С пометками: «При переговорах использовались шифровальные устройства ФБР» / «Уровень секретности 1-А» / «В случае моей смерти уничтожить, не читая». Говорят: Синий Кролик, Папа Кролик.

СК: Привет, старик!

ПК: Как ты, Дуайт? Сколько лет, сколько зим!

СК: Не обращай внимания на щелчки. Это маскиратор.

ПК: Да и шут с ним. Всяко лучше, чем письма писать.

СК: Новости смотришь? Туземцы забеспокоились.

ПК: Кинг это предсказывал.

СК: Нет, он это обещал и теперь злорадствует.

ПК: Наживает себе врагов. Иногда я даже подумываю, что нас опередят.

СК: Да я и сам порой об этом думаю. Мафия ненавидит его, и каждый считает своим долгом об этом сообщить. Слышал бы ты записи с постов прослушивания.

ПК: Черти полосатые! Как бы мне хотелось послушать!

СК: В Сент-Луисе есть заведение, таверна «Виноградная лоза». Туда часто ходят мафиози и их подручные. Так вот, они уже говорят о сумме больше пятидесяти тысяч. Такое впечатление, что все кончают от этой идейки, ну, весь spiritus mundi[158].

ПК: Ну ты даешь! «Кончают» и латынь в одном предложении.

СК: Я же хамелеон. В этом отношении я как Уорд Литтел. Говорю на языке тех людей, с которыми общаюсь.

ПК: Но ты хотя бы осознаешь это. Чего не скажешь о Литтеле.

СК: Ты прав. Хоть и не совсем.

ПК: В смысле?

СК: Ну вот к примеру. Куда бы он ни ехал, он непременно посмотрит, нет ли за ним хвоста. Мистер Гувер много лет периодически устанавливал за ним слежку, и ему об этом прекрасно известно. В 90 % случаев он ее замечал, в десяти оставшихся — нет. Наверное, его гордыни хватает на то, чтобы решить, что справляется на все сто.

ПК: Гордыня. Хорошее слово.

СК: А то. Не зря же я Йель заканчивал.

ПК: Фу-ты ну-ты.

СК: Что там с письмами? По моим подсчетам, твой сын занимается этим уже два с половиной месяца.

ПК: Да. Ты же знаешь — он мотается по поручениям Бондюрана. Ему требуется приличное время на раскачку.

СК: А если подробнее?

ПК: Он снял квартиру в Вашингтоне. Перехватывает входящую корреспонденцию Кинга, Барри Голдуотера и Бобби Кеннеди — а именно те письма, которые перлюстрируются ФБР и на которых стоит адрес штаб-квартиры Конференции или здания сената. Команда из четырех федеральных агентов просматривает письма, проходящие через почтовое отделение на углу Шестнадцатой и авеню D. Ночная смена покидает пост в одиннадцать утра. В час дня там появляется Уэйн, снимает копии с писем и к пяти часам возвращает их на место. Он прилетает из Нью-Йорка в перерывах между сайгонскими командировками.

СК: Как он попадает в помещение?

ПК: Подобрал ключ к замку.

СК: Насколько я понимаю, его визиты нерегулярны.

ПК: Верно. График у него не слишком упорядоченный. Он посыпает письма дактилоскопическим порошком, чтобы по отпечаткам идентифицировать отправителей. Эти парни обычно не пишут на конвертах свой обратный адрес…

СК: Ну, это уже ни к чему. Тем же самым занимается почтовая команда. И к тому моменту, как письма попадают ему в руки, все отпечатки стерты.

ПК: Чушь. Мой мальчик химик. Он использует особый реактив — нингидрин. Распыляет его на страницы и получает фрагменты отпечатков. Говорит, что скоро разработает собственную методику, которая позволит ему восстанавливать отпечатки полностью.

СК: О’кей. Он хорош. Ты меня убедил.

ПК: И он осторожен.

СК: Еще бы нет. Никто не должен знать, что письма попадают к нам в руки.

ПК: Говорю тебе. Он — сама осторож…

СК: У него уже есть кто-нибудь на примете?

ПК: Пока никого. Только горстка сумасшедших, которые в последний момент ускользают из наших сетей.

СК: У Боба есть кандидат. Возможно, что с этой стороны помощь Уэйна нам не понадобится.

ПК: Боб должен был сказать мне. Блин, я ж его связной!

СК: Ты — его Папа Кролик. Есть вещи, о которых он никогда не скажет тебе именно по этой причине.

ПК: Хорошо. Тогда ты мне скажи.

СК: Парень сбежал из тюрьмы штата Миссури в апреле. Боб был с ним знаком, когда работал там надзирателем. Они сошлись на почве своих праворадикальных убеждений — довольно глупых, надо сказать.

ПК: Что еще о нем известно?

СК: Есть записка, составленная Бобом. Я перешлю ее тебе.

ПК: Ты знаешь, я могу наложить вето.

СК: Разумеется. И мы не станем использовать парня, пока оба не решим, что он нам подходит.

ПК: Да брось. Я вправе рассчитывать на большее…

СК: Он в бегах. Сначала прятался в бункере у Боба, а потом чего-то испугался и смылся в Канаду. У Боба есть досье на него. Если мы придем к выводу, что он именно тот, кто нам нужен, я скажу Фреду Оташу, чтобы поработал с ним.

ПК: Непосредственный контакт? Это может быть опасно.

СК: Я заставил Фредди сбросить вес. Он стал легче почти на тридцать килограммов. Раньше был высокий и мощный, а теперь высокий и худой.

ПК: И что, сильно изменился?

СК: До неузнаваемости. Он ливанец и говорит на испанском языке. Может сойти за какого-нибудь мексикашку. Боб сказал, что наш кандидат легко поддается влиянию. Фредди живо возьмет его в оборот.

ПК: Похоже, парень тебе нравится.

СК: В том качестве, в каком мы хотим его использовать, — безусловно. Прочитай записку и сообщи свои соображения.

ПК: Черт. Это потребует времени.

СК: Как и все, чем действительно стоит заниматься.

ПК: Нас могут опередить.

СК: Что поделаешь. Опередят так опередят.

ПК: А что мистер Гувер?

СК: Он боится, что Марти и Бобби объединятся. Только об этом и говорит. С тех пор как попытки шантажа провалились, успех ОПЕРАЦИИ «ЧЕРНЫЙ КРОЛИК» стоит под большим вопросом. Гувер знает, что я «изыскиваю более радикальные средства», но ни разу не коснулся этой темы в наших разговорах, с тех пор как я внес соответствующее предложение.

ПК: Это означает, что твои планы ему известны.

СК: Может, да, а может, нет. Что бы ни было известно старому пидору, домыслы нам ничего не дают.

ПК: Господи, Дуайт!

СК: Да ладно тебе! Помнишь, что я сказал? Он не может читать мысли и не может прослушивать скремблированные звонки.

ПК: Ну не знаю.

СК: А как обстоят дела с Дерфи? Парни из лос-анджелесской полиции нарыли что-нибудь?

ПК: Ничего. Арестовывать тиражи подпольных изданий они могут, а вот поймать одного-единственного гребаного жулика не способны.

СК: Мы должны найти его первыми. И сдать на руки Уэйну — но так, чтобы он не подозревал о нашем участии.

ПК: С этим как раз проблем не будет. Можно дать наводку через Сонни Листона. Он вроде бы занимается поисками Дерфи, спрашивает всех подряд, не попадался ли он кому на глаза.

СК: Мне нужен рычаг воздействия. Без него я не смогу допустить Уэйна до основной операции.

ПК: Я должен ему Дерфи. Есть у меня перед ним должок, и Дерфи как раз его покроет.

СК: Мои люди его уже ищут. Вместе, глядишь, чего-нибудь и сделаем.

ПК: Попробуем.

СК: Хорошо что я не обзавелся детьми. А то кончилось бы тем, что они пристрелили бы трех безоружных негров, а потом толкали героин.

ПК: Евангелие от Дуайта Челфонта Холли.

СК: Ладно, хватит. О какой сумме мы говорим?

ПК: Я готов дать двести штук. Я уже говорил.

СК: Оташ хочет пятьдесят.

ПК: Уверен — он их стоит.

СК: Боб готов выложить сто штук.

ПК: Че-го? У этого деньги откуда?

СК: Ты сидишь?

ПК: Да. А что?

СК: Я видел Боба в Нью-Хиброне — он спиливал номера с огнеметов, которые их команда переправляет в район залива. Серийные номера, начинающиеся на три нуля, а я знаю, что такие присваивают оружейному довольствию ЦРУ. Я спросил у Боба, что это значит, а он солгал, чего делать было ну никак нельзя.

ПК: Ты сейчас вообще о чем, Дуайт? Не понимаю.

СК: Я нажал на Боба. И он во всем сознался.

ПК: В чем сознался?

СК: Вся эта эпопея с поставками оружия кубинским повстанцам — трюк для отвода глаз. Карлос Марчелло и этот, из ЦРУ, Джон Стэнтон, придумали хитрый план. Знаешь, куда на самом деле идет оружие? Сторонникам Кастро — с наилучшими пожеланиями от Карлоса Марчелло. Мафия хочет умаслить Кастро, чтобы тот помог им построить несколько казино в латиноамериканских странах. Есть у них хитрый план на этот счет. У Бороды — неплохие связи с «левыми» инсургентами именно тех стран, на которые зарятся мафиози, вот Карлос и посылает ему гостинцы в виде того самого оружия, которое возят Боб и остальные. Таким образом, если «левым» в тех странах удастся-таки захватить власть, то они пустят туда и мафию. Если нет — Карлос и компания будут пытаться договориться с правыми режимами, которые находятся там у власти в настоящее время.

ПК: Меня посещают видения, Дуайт. Я вижу всех святых последних дней.

СК: Так-то лучше.

ПК: А то. И можешь даже не напоминать, чтобы я ничего не говорил Уэйну, потому что нам обоим прекрасно известно, что с ним станется, если он узнает.

СК: У мафии есть прикрытие с обоих концов. Кастро пожертвовал энным количеством своих солдат. Потому что Бондюран, Уэйн и их команда безнаказанно совершают вылазки на побережье и скальпируют «красных». Кастро зарабатывает деньги, которые стоят того, чтобы пустить в расход несколько десятков солдат революции — ведь долгосрочные перспективы этого сотрудничества для всех латиноамериканских стран куда как заманчивей.

ПК: Дуайт, ну…

СК: Стэнтон и прочие цээрушники отсылают прибыль от деятельности Бондюрана нужным людям в агентстве. Это он снабжает Боба оружием и боеприпасами из довольства ЦРУ, а Боб, прикинь, говорит, что его люди крадут их с армейских складов. Стэнтон и Марчелло отправили на это дело миллионы долларов из доходов от наркоторговли и с самого начала платят процент парням — Бобу и Гери с Элордом, и те их покрывают. Только Бондюран, твой сын и тип по имени Месплед думают, что все по-настоящему. Легковерные дурачки, правда?

ПК: Господи. Все святые и ангел Морони.

СК: Вот Боб и накопил сотню штук. Он готов вложиться в операцию, если мы позволим ему стрелять самому или выступить в паре с нашим «козлом отпущения».

ПК: Как я могу ему отказать? Особенно после такого.

СК: Значит, и он тоже. Он покрывает ЦРУ не один год, так что, думаю, мы можем на него полагаться.

ПК: Надо по-тихому. Если узнают мой сын или Бондюран, такое начнется…

СК: Я крепко держу его за яйца. Он никому не расскажет.

ПК: Дуайт, мне пора…

СК: Давай иди. Выпей и посоветуйся со своими святыми.

ПК: Видения, Дуайт. Я серьезно.

СК: Я ведь чуть не поступил на факультет гражданского права. Прикинь?

Вставка: документ

12.08.67.

Секретное послание. Папе Кролику от Синего Кролика. С пометками: «Лично в руки» / «После прочтения уничтожить».

ПАПА,

прилагаю записку Боба. Все факты и наблюдения основаны на личном общении его с ОБЪЕКТОМ, а также на украденном из архива системы исправительных учреждений штата Миссури личного дела последнего. Я отредактировал исходник и добавил свои соображения. ПРОЧТЕШЬ, УНИЧТОЖИШЬ и пришлешь ответ.

ОБЪЕКТ: Рей, Джеймс Эрл, белый, рост 170, дата рожд. 16.03.28, Олтус, Иллинойс, один из десяти детей.

ОБЪЕКТ рос в сельских районах штатов Иллинойс и Миссури. Отец — вор-рецидивист. Первый раз ОБЪЕКТ был арестован в 14 лет (1942). Стал частенько посещать бродячие цирки и бордели. Подружился с человеком намного старше, немецким иммигрантом, сторонником Гитлера и членом фашистской организации «Бунд». В это время у ОБЪЕКТА начали формироваться расистские убеждения.

ОБЪЕКТ вступил в ряды американской армии (19.02.46) и попросил отправить его служить в Германию. Начальную военную подготовку он прошел в Миссури и был приписан (водителем грузовика) к квартирмейстерской службе одного из воинских подразделений в Германии (июль 1946 года). Позже перевелся водителем в батальон военной полиции в Бремерхавене. Занимался контрабандой сигарет, часто посещал проституток и впоследствии лечился от сифилиса и гонореи. Запивал и принимал бензедрин. Был переведен в пехотный батальон во Франкфурте и немедленно попросился в отставку.

Отставку не приняли. ОБЪЕКТ был отдан под суд за появление пьяным на территории части и помещен в гарнизонную тюрьму. ОБЪЕКТ сбежал оттуда, был пойман и приговорен к трем месяцам каторжных работ. По возвращении в США (декабрь 1948 года) был уволен из армии на общих основаниях. Жил в родительском доме в Олтоне, штат Иллинойс. Добравшись на перекладных до Лос-Анджелеса (сентябрь 1949 года), был арестован за кражу со взломом и приговорен к восьми месяцам окружной тюрьмы, откуда вышел досрочно за примерное поведение в марте 1950 года.

ОБЪЕКТ подался в восточную часть страны. Был арестован за бродяжничество (Марион, Айова, 18.04.50), освобожден 8.05.50. И еще раз (Олтон, Иллинойс, 26.07.51), освобожден в сентябре 1951-го. Арестовывался за вооруженное ограбление (напал на таксиста и отобрал выручку, Чикаго, 6.05.52, при попытке сбежать получил огнестрельное ранение).

ОБЪЕКТ был приговорен к двум годам лишения свободы. Сидел в тюрьмах Понтиака и Джолита, где заслужил репутацию «одиночки», пил самогон и принимал амфетамины.

ОБЪЕКТ арестовывался за кражу со взломом (Олтон, Иллинойс). Освобожден условно-досрочно 12.03.54 и сбежал из-под надзора. Ездил по восточным штатам с сообщником и пропагандировал свои политические убеждения, как-то: негры — низшая раса и должны быть уничтожены. Был арестован (ограбление почты в Келлервилле, Иллинойс, март 1955 года). Приговорен к трем годам федерального заключения. 7.07.55 поступил в тюрьму Левенуэрт. Досрочное освобождение — в мае 58-го.

Надзор за ним как освобожденным условно-досрочно стал осуществляться силами правоохранителей Сент-Луиса (там жили родственники). В июле-августе 1959-го ОБЪЕКТ с двумя сообщниками грабил супермаркеты (в Олтоне и Сент-Луисе). 10.10.59 был взят под стражу, а 15.12.59 — совершил попытку побега. После чего был приговорен к 20 годам заключения в федеральной тюрьме штата Миссури и поступил в тюрьму Джефферсон-Сити 17.03.60.

По слухам, заведение в Джефф-Сити — с самым непростым контингентом и очень жесткими правилами — пожалуй, самыми жесткими во всех Штатах. И сегрегация там тоже жесткая. Белые заключенные, в массе неграмотные провинциалы, не скрывали презрения к негритянскому населению. В тюрьме имеются неформальные группировки Ку-клукс-клана, Национальной партии за права штатов, Партии национального возрождения и «Легиона молнии».

ОБЪЕКТ работал в тюремной химчистке. Совершил безуспешную попытку побега в октябре шестьдесят первого. Торговал тюремной выпечкой и амфетамином, от инъекций которого впал в зависимость. В состоянии наркотического опьянения выкрикивал расистские лозунги. Также ОБЪЕКТ продавал и сдавал в прокат порножурналы и посещал тайные заседания экстремистских группировок ультраправого толка (на которых собирались и заключенные и надзиратели), где часто выражал готовность убивать ниггеров вообще и Мартина Лютера в частности).

Помимо этого ОБЪЕКТ утверждал, что хотел бы поехать наемником в Африку и «убивать ниггеров». Б. Р. утверждает, что ОБЪЕКТ чрезвычайно много сквернословит, даже по меркам белого зэка.

ОБЪЕКТ открыто рассказывает о том, что «Ассоциация белого бизнесмена» якобы назначила за голову Кинга награду в сто тысяч долларов. И это крайне интересно, учитывая информацию о мнимом «вознаграждении», полученную благодаря жучкам, установленным в таверне «Виноградная лоза» в Сент-Луисе. Б. Р. предполагает, что история о «вознаграждении» очень вписывается в желание ОБЪЕКТА заполучить «много денег и сразу».

В 1964-м ОБЪЕКТУ было отказано в досрочном освобождении. 11.03.66 он попытался бежать. Вторая попытка, 23.04.67, оказалась удачной (он спрятался в грузовике, перевозившем хлеб).

Б. Р. ОБЪЕКТ рассказал, как проселочными дорогами добрался до Канзас-Сити, «нанимался на поденную работу и кое-что скопил», доехал на автобусе до Чикаго и нашел работу мойщика посуды в пригороде, Уиннетке. ОБЪЕКТ навестил семью и знакомые места в Олтоне, Куинси и восточной части Сент-Луиса. Попутно выяснив, что его особо не ищут. 29.06.67 ОБЪЕКТ ограбил винный магазин в восточном Сент-Луисе на сумму четыре тысячи долларов.

После чего подался на юг и неделю отсиживался в землянке Б. Р. (5-12 июля 1967 года). 7.08.67 кто-то ограбил бакалею в Нью-Хиброне. Б. Р. предполагает, что это был ОБЪЕКТ. Они с Б. Р. говорили о «политике»; очевидно, что ОБЪЕКТ не опасался того, что Боб сдаст его властям. ОБЪЕКТ «был весь в себе», пил и употреблял амфетамины, с клановцами Б. Р. не общался, разговаривал исключительно с Б. Р. и часто выражал желание «мочить ниггеров», «получать за это монету», «наняться куда-нибудь в ниггерское Конго мочить ниггеров» или «жить в раю для белого человека» вроде Родезии.

Из бункера ОБЪЕКТ уехал 13 июля, сообщив Б. Р., что направляется в Канаду, откуда позвонит и оставит свои координаты. Позвонил 17-го и оставил монреальский телефонный номер.

Итого.

Б. Р. характеризует ОБЪЕКТА как человека угрюмого, но уступчивого, немного самонадеянного, хитрого, неуверенного в общении, легко поддающегося влиянию более сильных духом — на уровне политических убеждений и пристрастий им весьма легко манипулировать. Часто высказываемое желание «мочить ниггеров» и зацикленность на «вознаграждении» нам весьма на руку и позволяют надеяться на то, что даже спаивать его особо не придется. ОБЪЕКТ может согласиться на то, чтобы стрелять самому, и нам ничего не будет стоить манипулировать им и/или контролировать его, в зависимости от того, что мы ему поручим.

Думаю, он то, что надо. Если согласен, дай мне знать.

И последнее.

Вчера я коротко побеседовал с мистером Гувером и выразил обеспокоенность тем, что общественности стали известны некоторые аспекты его кампании против Кинга. А именно: его резкие высказывания в адрес преподобного и Конференции в целом, обвинения членов Конференции в том, что ФБР устанавливает жучки, история с письмом, призывающим Кинга наложить на себя руки, — статьи об этом появились в нескольких периодических изданиях «левого» толка. Я намекнул ему о необходимости еще большего засекречивания ОПЕРАЦИИ «ЧЕРНЫЙ КРОЛИК» и любых ее производных, а также создания «причесанного» и весьма некачественного досье на Кинга с целью помещения в архив ФБР, где оно станет храниться на случай, если им заинтересуется конгресс или суд.

Мистер Гувер понимает, что благодаря фальшивому досье можно скрыть самые неблаговидные аспекты операции ЧК, защитить репутацию Бюро и подкрепить обоснованность ранних, менее агрессивных нападок на Кинга и Конференцию христианских лидеров Юга. Он поручил мне самому написать фальшивки, скомпоновать их с уже имеющимися материалами, касающимися событий, о которых стало известно публике, и объединить все это в одном досье.

Я займусь этим лично и намерен закончить в течение ближайших месяцев. Разумеется, фальшивка позволит сохранить в тайне наши независимые изыскания. Все работы, связанные с фальсификацией досье, получают кодовое обозначение ОПЕРАЦИЯ «ЗОРРО» — в честь киногероя в черной маске.

Если есть предложения касательно содержимого фальшивого досье — с радостью выслушаю, только дай знать. Настоятельно рекомендую тебе сжечь все записи, касающиеся ОПЕРАЦИИ «ЧЕРНЫЙ КРОЛИК», сделанные либо полученные тобой до настоящего времени, включая и данную записку.

Вставка: документ

16.08.67.

Послание с нарочным. Синему Кролику от Папы Кролика. С пометками: «Лично в руки» / «После прочтения уничтожить».

СИНИЙ,

касательно ОБЪЕКТА — всецело одобряю. Он уже связывался с Релье, сообщал о своем монреальском местонахождении? Если да, то пусть Оташ установит с ним контакт.

Касательно ОПЕРАЦИИ «ЗОРРО»: одобряю концепцию и хвалю твою проницательность. Все бумаги, связанные с ОПЕРАЦИЕЙ «ЧЕРНЫЙ КРОЛИК», я сожгу.

Полагаю, об Уэнделле Дерфи пока ничего не известно. Не могли бы ваши люди поторопиться с поиском?

Вставка: документ

16.08.67.

Послание с нарочным. Папе Кролику от Синего Кролика. С пометками: «Лично в руки» / «После прочтения уничтожить».

ПАПА,

ОБЪЕКТ связался с Релье. Оташ связался с ОБЪЕКТОМ и уведомляет, что прерывает все контакты до тех пор, пока ему не удастся завербовать либо убедить ОБЪЕКТА.

Касательно Уэнделла Дерфи: мои люди пока ищут. К делу подключились еще трое.

ПО ПРОЧТЕНИИ НЕ ЗАБУДЬ УНИЧТОЖИТЬ.

Вставка: документ

22.08.67.

Рашифровка записи с поста прослушивания. С пометкой: «Первый уровень секретности: только для глаз директора и специального агента Д. Ч. Холли».

Место: карточный зал ресторана «Гейдельберг у Фритци», Милуоки. Говорят неизвестные мужчины 1, 2 и 3, предположительно члены организованной преступной группировки (С момента начала разговора прошло 5,6 минуты.)

HM1: …и он пожалеет еще о том дне, когда явился сюда и начал агитировать, потому что в тот самый день все белые люди забудут о разногласиях и объединятся.

НМ2: Они считают себя белыми людьми. Вот в чем проблема.

НМ3: Я видел ниггера на параде в День св. Патрика. На нем была майка с надписью «Поцелуй меня, я ирландец».

НМ2: Это все Кинг их подстрекает. Сперва они сунут к нам носочек, потом пяточку, а потом и всю ногу!

HM1: Меня волнуют их члены. Говорят, они размером с франкфуртскую сосиску.

НМ3: Я говорил с Филом. Ты же его помнишь? Фил-колесо, он толкает дурь в Сент-Луисе.

HM1: А кто ж его не знает, Фила-то. Жрет амфу как попкорн.

НМ2: Так вот, Фил утверждает, что кто-то уже назначил награду за голову Кинга. Знаешь, как в кино. Что-то там «живым или мертвым», еще Стив Маккуин играл.

HM1: Да слышал я эту байку. Убьешь ниггера — получишь пятьдесят штук. Не верю ни в жисть.

НМ3: Ага. Какой-нибудь найдется, убьет Кинга, а потом придет сюда. Ку-ку, народ, я это сделал, гоните бабки. И все скажут: «Какие такие бабки? Это был всего лишь слух, и потом, ниггер все равно уже труп».

(Дальнейший разговор интереса не представляет.)

Вставка: документ

1.09.67.

Рапорт агента, обслуживающего пост прослушивания. С пометкой: «Первый уровень секретности: только для глаз директора и специального агента Дуайта Ч. Холли».

Место: номер 301 в отеле «Эль-Энканто», Санта-Барбара. Пост прослушивания.

Господа,

касательно последних девяти проверок поста (с 2.04.67 по сей день): РФК в зоне прослушивания не появлялся. Объект РФК снимает этот номер сразу на год, и в его отсутствие он пустует. Установленные (включаемые голосом) микрофоны, таким образом, пока уловили лишь не представляющие интереса разговоры персонала отеля. Согласно приказу на посту и впредь будет вестись постоянное дежурство.

С уважением

агент К. У. Брандидж

Вставка: документ

9.09.67.

Фрагмент записи с поста прослушивания. С пометкой: «Первый уровень секретности: только для глаз директора и специального агента Д. Ч. Холли».

Место: банкетный зал ресторана «Траттория Сэла», Нью-Йорк. Говорят: Роберт «Толстяк Боб» Паолуччи и Кармин Паолуччи, члены организованной преступной группировки. (С момента начала разговора прошло 32 минуты.)

РП: Закат цивилизации, что и говорить.

КП: Нет, лишь очередной этап ее развития. Новая мода — как твист, верчение хула-хупа и прочее. Ну захотели черножопые равноправия, выбили пару стекол и поорали на улицах. Хочешь, чтобы вся эта «красная» шумиха схлопнулась, как мыльный пузырь? Выдай каждому ниггеру в окрестностях по кондиционеру и ящику дешевого винища, и пускай переждут жару с комфортом.

РП: Дело не только в жаре. Еще этот Кинг и его задушевный приятель Бобби Кеннеди. Они вешают им на уши лапшу, типа, ребята, в вашей никчемной жизни появилась цель, мол, «белые вас накололи, так что настало время взять то, что вам положено по праву». Прикинь, если так думают десять миллионов человек и хотя бы один из десяти начнет действовать — мы получим миллион разъяренных ниггеров, готовых снимать с белых скальпы.

КП: Я понял, о чем ты.

РП: Кто-то должен замочить Кинга и Бобби. Тогда спасется как минимум миллион белых людей.

КП: Молодец. Надо и о будущем подумать.

РП: Надо избавиться от этих уродов. Чтобы мир остался таким, какой есть.

(Дальнейший разговор интереса не представляет.)

Вставка: документ

16.09.67.

Фрагмент записи с поста прослушивания. С пометкой: «Первый уровень секретности: только для глаз директора и специального агента Д. Ч. Холли».

Место: карточный зал таверны «Виноградная лоза», Сент-Луис. Говорят: неизвестные мужчины 1 и 2, предположительно члены организованной преступной группировки. (С момента начала разговора прошло 17,4 минуты.)

HM1: Он сам видел. Брат мой. Он служит в Национальной гвардии.

НМ2: Так то Детройт. Там процент черножопых на душу белого населения побольше будет.

HM1: Хочешь сказать, этого не может случиться где-нибудь еще? Что этого не произойдет? Не говори мне — потому что это уже происходит. Ткни в любую точку на карте — и увидишь, что и туда добрался Мартин Лютер Козел, и там есть жертвы среди белых.

НМ2: Тоже верно. Уоттс, Детройт, да и в столице неспокойно. Представляешь, мятежи докатились до Вашингтона!

HM1: Ну и еще это якобы вознаграждение. Думаю, это отчасти правда, отчасти нет.

НМ2: Да уж, потому что…

HM1: Потому что это неважно. Какой-нибудь ура-патриот развесит уши и хлопнет ниггера.

НМ2: Вот именно. Хлопнет. На это и рассчитано.

HM1: И не один человек вознаграждение-то предлагает, а какая разница, сколько их, и какая разница, правда ли это все. Главное, чтобы нужный человек поверил.

НМ2: Короче, ниггер труп. Это… как там говорят?

HM1: Неизбежно?

НМ2: Вот, неизбежно.

HM1: Нас больше, чем черных. Двадцать на одного вроде как. Поэтому я уверен: все случится.

(Дальнейший разговор интереса не представляет.)

Вставка: документ

21.09.67.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Сан» (Лас-Вегас):

ХЬЮЗ ПОКУПАЕТ «ПЕСКИ»

За отель-казино он выложил двадцать пять миллионов

Вставка: документ

23.09.67.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Сан» (Лас-Вегас):

ХЬЮЗ ВОШЕЛ ВО ВКУС

Миллиардер-затворник положил глаз на отели «Кастауэйс» и «Фронтир»

Вставка: документ

26.09.67.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Сан» (Лас-Вегас):

ЖИТЕЛИ ВЕГАСА ЛИКУЮТ

Хьюз — король Вегаса!

Вставка: документ

28.09.67.

Подзаголовок из газеты «Лос-Анджелес игзэминер»:

Кинг обрушился с новой критикой на «империалистическую» войну

Вставка: документ

30.09.67.

Подзаголовок газеты «Глоб-демократ» (Сент-Луис):

РФК вторит Кингу: империалистическая война — это зло

Вставка: документ

1.10.67.

Подзаголовок из газеты «Кроникл» (Сан-Франсиско):

РФК о планах на президентские выборы: ни слова

Вставка: документ

2.10.67.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Лос-Анджелес таймс»:

НИКСОН — ЖУРНАЛИСТАМ:

«Я еще не определился с планами на выборы шестьдесят восьмого»

Вставка: документ 3.10.67.

Подзаголовок из газеты «Стар» (Вашингтон):

Различные источники утверждают: Линдон Джонсон «ошарашен». Президента привели в «замешательство» антивоенные выпады доктора Кинга

Вставка: документ

4.10.67.

Служебный рапорт ФБР. С пометкой: «Секретно: только для глаз директора и специального агента Д. Ч. Холли».

Господа,

прилагаю результаты наблюдения за объектом Уордом Дж. Литтелом.

Объект Литтел по-прежнему курсирует между Лос-Анджелесом, Лас-Вегасом и Вашингтоном. В настоящее время он работает в Лас-Вегасе — ведет переговоры о приобретении отеля «Кастауэйс», а также ездит в Вашингтон — участвовать в судебных слушаниях, созываемых по апелляциям своего клиента — председателя профсоюза водителей грузовиков Джеймса Риддла Хоффы. Объект также продолжает находиться в близких отношениях с Дженис Тедроу-Льюкенс. Наряду с остальными подключенными к делу агентами я пришел к выводу, что объект Литтел периодически замечает слежку и выбирает иные маршруты, для того чтобы помешать ей. Тем не менее я должен упомянуть, что за все это время объект Литтел не был замечен в деятельности, которая могла быть сочтена подозрительной.

С уважением

агент Т. В. Хафтон

Вставка: документ 9.10.67.

Отрывок из письма с угрозами. Составлено Папой Кроликом. Запечатано с пометкой: «В случае моей смерти уничтожить, не вскрывая».

Отправитель: аноним. Почтовый штемпель: Сент-Луис, Миссури. Получатель: доктор М. Л. Кинг. Со стр. 1 (из 1).

Вот тебе еще забота:

Белый вышел на охоту.

И Джон Берч, и Клан, и прочие

дут его с трофеем очень.

Так что саван покупай

И молиться начинай.

Ниггер, Судный день грядет,

Белый за тобой придет.

Забирай свое винище,

Наркоту и всех детишек,

Быстро в Африку вали,

Если жить тебе охота.

Нет — так белого забота.

Кончат ниггера, и вот —

Белым радость всем придет!

Вставка: документ

30.10.67.

Отрывок из письма с угрозами. Составлено Папой Кроликом. Запечатано с пометкой: «В случае моей смерти уничтожить, не вскрывая».

Отправитель: аноним. Почтовый штемпель: Пасадена, Калифорния. Получатель: сенатор Роберт Ф. Кеннеди. Со стр. 8 (из 8).

МИРОВОЙ СВИНСКИЙ ЕВРЕЙСКИЙ ОРДЕН КРЕСТИЛ ТЕБЯ с БЛАГОСЛОВЕНИЯ ПАПЫ-НАСИЛЬНИКА и СИОНСКИХ МУДРЕЦОВ, НАЛОЖИВШИХ ГНОЙНОЕ ЗАКЛЯТИЕ НА ДЕТЕЙ, ОСМЕЛИВШИХСЯ СРАЖАТЬСЯ ПРОТИВ НЕВЕРНОГО ЕВРЕЯ ВО ИМЯ АРАБСКОЙ ДИАСПОРЫ. ТВОЯ УРОДИНА МАМАША ЗНАЕТ, ЧТО ЗАЧАЛА ТЕБЯ ОТ ЕВРЕЙСКОГО СЕМЕНИ и ПРОКАЖЕННОГО КОЗЛА. ЕВРЕЙСКАЯ КАНЦЕРОГЕННАЯ МАХИНА БОИТСЯ ВРАЧА, КОТОРЫЙ ЛЕЧИТ МНЕ ГОЛОВУ. ОН КУРИТ МАЛЬБОРО, а НЕ КОПТИТ ГЕФИЛЬТЕ ФИШ[159]. ОН ГОВОРИТ: РФК ДОЛЖЕН УМЕРЕТЬ РФК ДОЛЖЕН УМЕРЕТЬ РФК ДОЛЖЕН УМЕРЕТЬ РФК ДОЛЖЕН УМЕРЕТЬ.

103. (Лас-Вегас, Лос-Анджелес, Вашингтон, Новый Орлеан, Мехико, 4 ноября — 3 декабря 1967 года)

«Дезерт инн», «Пески», «Кастауэйс». На подходе «Фронтир».

Теперь навар перевозят не-мормоны. Прежние курьеры попали за решетку.

Литтел планировал и действовал. Мафия была неугомонна: подкупы, шантаж. Прошло четыре года. Теперь Вегас принадлежит графу Дракуле. Теперь у него — целое графство.

Три казино есть. Осталось еще прилично. На очереди — восемь. Дракула покупает Вегас. Дракула теперь здесь хозяин — чисто номинально, конечно.

Мафия ликует. Мафиози возносят хвалу Литтелу. Они нанимают Уэйна-старшего. Тот развернулся на славу. И принялся нанимать работников: мормонов для «Дезерт инн», «Кастауэйс» и «Песков», уборщиков — с санкции Хьюза — по трудовым книжкам.

Еще отели на продажу — значит, еще мормоны на работу. Дракула получает подписанные бумаги и славу. А мафия получает денежку.

Литтел обратился к мафиози, и те согласились: давайте пока не будем снимать навар. Пускай высохнут чернила на договорах, граф переедет в новые владения и утихнет шумиха. Тогда мы свое и получим. Заполним пустоты. Просверлим дырочку в денежном трубопроводе Дракулы.

Литтел сказал: все готово. Я насчитал шестьдесят одного бизнесмена — все они должники пенсионного фонда. Так что их вполне можно использовать. Так что они вполне созрели. Пора взять навар. Надо будет прикарманить бизнес и перенаправить прибыль на строительство казино за границей.

На бумаге план смотрелся заманчиво. Для него он был спасением. Ключиком к долгожданной отставке.

Отпустите меня. Не могу больше. Мне страшно. Граф пугал его. Он говорил о «паблик рилейшнз». Об открытости финансовых операций.

Пусть мой имидж улучшится. Я проведу ревизию моей бухгалтерии. А потом — опубликую истинные данные. Не надо. Я крал. Не хочу, чтобы все узнали про мою «десятину».

Отпустите меня. Я устал. И с личной жизнью у меня — полный швах. Когда я занимаюсь любовью с Дженис, я мечтаю о Джейн.

Дженис нашла работу. Купила себе магазинчик одежды для игры в гольф. Располагался он в отеле «Пески».

Она устраивала показательные тренировки на закрытом поле. Скоро завоевала репутацию отличного тренера. Тоже крепко ругала себя, как это делала Барби. У нее появились постоянные клиенты. И деньги.

Она все еще хромала и страдала от судорог и спазмов. Стала меньше пить и выпендриваться. Перестала рассказывать ему сплетни. Словом, избавилась от семейства Тедроу окончательно. Выросла, словом.

Он спал с Дженис — и с Джейн. Забитой до смерти дубинкой, расстрелянной, истекшей кровью.

Отправьте меня в отставку. Я выбился из сил. Сон приносит мне мучения. Даже ненавидеть я разучился.

Он работал с Уэйном-старшим. Они торговались. Уэйн-старший рассуждал об имидже. Черт возьми — то, как ты выглядишь в глазах общества, имеет значение. В баню расистские листовки. Я знаком с Диком Никсоном!

Уэйн-старший разглагольствовал про имидж. Говорил о переменах. Про операцию «Черный кролик» — ни звука. Он делал свое дело и держал слово.

Старик Тедроу встречался с Диком Никсоном. И по возвращении сказал: Дик станет баллотироваться. Он согласен посовещаться с вами, ибо Дику нужны ваши деньги.

Литтел позвонил Дракуле. Тот согласился. Сказал, что выплатит свой процент. Тогда Литтел позвонил мафии. Мафиози завопили и возликовали.

Дик любит деньги. Дик готов раздавать «милости». Так говорит мистер Тедроу. Он станет баллотироваться на этот пост, завоюет популярность избирателей, выиграет первый тур. Выставит кандидатуру. И встретится с Литтелом.

Отправьте меня в отставку. Я выбился из сил. Я ненавижу Уэйна-старшего и «скользкого Дика». Я люблю Бобби. Мне нравится его юный секретарь.

Во время поездки в Вашингтон он встречался с Полом Горвицем. Снова передал ему бумаги из досье Джейн. Снова перепечатал сведения на машинке, снова заложил Бобби второстепенных мафиози.

Всего встреч с Полом было четыре. Четыре пакета. Пол благоговел. Передал ему слова Бобби — на его босса сведения произвели должное впечатление. Они формировали базу данных, проверяли каждый факт и цифру, но обнародовать пока не спешили.

Пол сказал: наша сделка остается в силе. Компромат мы придержим до конца 1968 года. Может, Бобби выставит свою кандидатуру, а Джонсон уйдет в отставку. Давайте ждать шестьдесят восьмого.

Он встречался с Полом. Играл манерного южанина. Фальшивая борода, тягучий выговор. Говорили о политике. Он лгал — сочинял байки о своей жизни в штате Миссисипи.

Школа в Де-Кальбе. Либеральные ценности. Южная аристократия. Ку-клукс-клан вывел его из себя. Он переехал на север. Аристократ в изгнании.

Пол слушал байки за ужином. Он одинок, стар и обожает Бобби.

Отпустите меня. Я устал. Я мечтаю.

Он был в разъездах — по работе. Регулярно отсылал чеки на адрес Конференции. Проверял, нет ли за ним хвостов. Когда обнаруживал, пытался отвлечь внимание агентов.

Он понял: слежка точечная, ведется раз в десять дней. И начал действовать в соответствии с этим новым знанием. Девять дней отдыха, один день напряженного внимания. Так и живем.

Мистер Гувер не звонил. Синий Кролик тоже. Он ставил жучки по инструкциям агентов. Сам Синий Кролик точно испарился. Ни пакетов с указаниями, ни сдержанных похвал, ни благодарностей, ни «добро пожаловать обратно».

Его это пугало. Ибо означало, что операция вышла на новый уровень.

Раз в месяц он встречался с Бейярдом Растином. Они обедали в Вашингтоне. Бейярд рассказал ему, что чуть не дал повод себя шантажировать — видел бы ты, что творилось!

Бейярд поведал подробности. Про зеркала и микрофоны. Про то, что ему подослали мальчика. Почерк напоминает Фредди Оташа и Пита Б.

Пит скорбел. От него ушла Барби. Вот и пустился во все тяжкие. Литтел попробовал было расспросить Фредди Т. Тот молчал как рыба. Лишь сказал: у меня есть работа — ее дал Фред О.

Не спрашивай Пита. Он мог подтвердить: да, это я пытался подложить ему мальчика.

Отпустите меня. Мне страшно. Меня пугают собственные друзья.

Он встретился с Бейярдом. Тот много говорил. Мол, Мартин пугает меня. Он строит и строит планы. Таких грандиозных у него еще не было. Наживет себе еще больше врагов.

Забастовки квартиросъемщиков, марши и сходки бедноты, ересь проповедей.

Литтел слушал и вспоминал: а ведь Лайл Холли это предвидел.

Бейярду тоже было страшно. Мартин точно с цепи сорвался. Изрыгал злобу. Его планы приведут общество в шок. Он строит все новые и новые. Противники Мартина еще больше озлобятся. И его триумфы пойдут насмарку. Зато будут новые всплески недовольства. И ересь, не имеющая никакого отношения к здравому смыслу.

Литтел представил себе картину: настоящий Мартин Лютер, 1532 год. Европа в огне. Папа и сам Мартин. Старый мир трещит по швам.

Отпустите меня. Я хочу смотреть на все со стороны. Стать пассивным наблюдателем.

Джимми Хоффа в тюрьме. Я и дальше стану подавать апелляции. Отпустите меня в отставку. Я до смерти наездился по чертовой стране. Пожалуйста, отпустите.

Он летал на юг — в Мехико. Четыре раза — четыре встречи с Сэмом Джи. Они говорили о колонизации Мексики. Сэм рассказывал о своих поездках.

Он объездил всю Центральную Америку. И страны Карибского бассейна. С переводчиками и деньгами. Пообщался с диктаторами и марионетками, а также с лидерами тамошних повстанцев.

Выполнял всю тяжелую работу. Закладывал, так сказать, фундамент. Сеял семена. Сэм говорил: мне нравятся ваши убеждения. Я их разделяю — значит, мы братья. Вот вам немного денег. Будет еще. Скоро я свяжусь с вами.

И раздавал подачки. И тем и этим, — пусть себе будут и бунты, и репрессии, — а иначе казино не построишь.

Пустите меня. В самолетах меня тошнит. От сигаретного дыма в казино — тянет блевать. И Пит тоже хочет на покой. Он тоже устал. Его работа меня угнетает. Я не одобряю ее. Но кто я такой, чтобы осуждать? Лицемер.

Пит продавал дурь и управлялся в конторе такси и отеле-казино. У Пита были Куба и Вьетнам. Двухстороннее помешательство. Он скучал по Вьетнаму. Пуще того — по Барби. Она заставляла его возвращаться домой. Вот он и прекратил свое безумие.

Оставался дома. Или пускался в разъезды. Приезжал к Барби. Куда-то в дыру, в Висконсин.

Ему звонили и Пит и Барби. Он слышал две версии того, что там творилось. Вегас и Спарта — Пит живет ожиданием — возвращается разочарованным. Работает. Прославляет войну. И позволяет себе расслабиться. Барби разносит посетителям мясное рагу, войну ненавидит и от дурных привычек давно избавилась.

Любовный застой. Две версии — его и ее.

Отпустите Пита на покой. Пусть его место займет Уэйн.

Питу снились кошмары. Он рассказывал о них: Бетти Макдональд, петля на перекрытии. Он видел реальную картину. А сам Уорд — нет. Ему было еще хуже.

Джейн Фентресс — Арден Брин-Брювик-Смит-Котс. Зарезана, забита дубинкой или бейсбольной битой.

Картины все время менялись. Неизменным оставалось лишь звуковое сопровождение: письмо мистера Гувера, адресованное доктору Кингу.

«Какой жуткий фарс», «единственный выход», «обязательства».

Отпустите меня. Я постараюсь остановиться. Правда, не факт, что получится.

104. (Вьетнам, Лас-Вегас, Лос-Анджелес, Бей-Сент-Луис, кубинские территориальные воды, 11 апреля — 3 декабря 1967 года)

Больше солдат: прибывающих, воюющих, погибающих.

Больше бомбардировок, наземных рейдов, партизан.

Во Вьетнаме — партизаны. Дома — мятежи. Весь мир сошел с ума. Войны становилось БОЛЬШЕ, чем бизнеса, и Уэйн знал об этом.

Меньше территории, прибылей, потенциала.

Команде теперь приходилось делиться лабораторией с людьми из Канлао. Зачем? Ведь товар Канлао шел в Европу. А их товар — в Вегас. Такое вот распределение.

Дела у команды шли хорошо. Дела у Канлао — великолепно. Чувствуете разницу? Война определяет БОЛЬШЕ, чем бизнес. Противоречие, однако.

Ужесточились условия торговли. Им запретили сбывать товар в западном Вегасе. Значит, о расширении речи не шло.

Пит обменивался со Стэнтоном письмами — раз в месяц. Пит молил его: позволь нам РАСШИРЯТЬСЯ. Из Вегаса — в Эл-Эй и Фриско. У нас есть лагерь «Тигр». Рабы, которые выращивают мак. Поля, на которых он растет, — мно-о-о-ого полей. Мы можем расширить бизнес и заработать гораздо, гораздо больше. И прибыли команды вырастут многократно.

Стэнтон сказал: нет. Уэйн слышал, каким тоном это произносилось. Странным и непонятным. Пит хочет БОЛЬШЕГО — Стэнтон просит сбавить обороты. Назовем это рассогласованием.

Уэйну тоже хотелось большего. Он ездил на восток. Видел там много чего. Солдат, которые курили «травку» и глотали «колеса», стало намного больше. Это означало, что им страшно. А порошок убивал страх. Скоро они это узнают. Уэйн чувствовал это.

Война щекотала ему нервы. Война гремела и разрасталась. А бизнес команды стал его напрягать. Ему все надоело.

Кубинские поездки, сорок с лишним, никаких морских баталий. Скучно и бесперспективно. Так что вся эта история — всего лишь липучка для мух. Вот Пит и увяз в ней и прилип. И Флэш тоже. Они постоянно жужжали о Кубе. Лопатили старье. Повстанцы, коммуняки и неизбежный «принцип домино».

Боб страдал тем же. Вел он себя престранно. Уже много недель как. Дерганый был, озабоченный, напуганный — и в то же самое время необычно возбужденный.

И Боб прилип. Куба — та еще приманка. Зыбучие пески. Клей.

Пит ударил Уэйна. Тот знал за что. Пит извинился. Нервы у него самого стали ни к черту. Барби сбежала. Да и сама команда была точно в ссылке.

Питу нужно больше. Пит разочарован. Стэнтон превысил свои полномочия. Пит застрял на одном месте, ему мешали развернуться. Так что запал у него запросто мог закончиться.

Пит и Барби заключили мирный договор. Который предполагал запрет на поездки. Вьетнам — вето. Вот Пит и застрял — в рамках того самого договора. И планировал действовать в обход. Он полетит в Сайгон, нажмет на Стэнтона и потребует расширения. И тот подмигнет, улыбнется и успокоит его.

Войны становится больше, а бизнеса — меньше. А его отца — ЕЩЕ больше. Теперь они стали на равных. Общались больше как друзья. Конечно, до такого друга, как Пит, отцу было далеко.

Пит ищет БОЛЬШЕГО. Расширить рынок и увеличить прибыли. И его отец тоже желает расти. Он бросает печатать расистские листовки, на чем теряет немаленькую сумму. Пит находит лишь разочарование. А Уэйн-старший — знакомится с Диком Никсоном.

Пит корешается с пушерами, сидит за пультом в диспетчерской своего такси. Он по уши увяз в липкой приманке. Его отец играет в гольф и стреляет по тарелочкам. И пьет с Диком Никсоном.

Он работал на этих совсем непохожих друг на друга людей. Родной отец и названый старший брат. Он влюбился в женщину отца — и любил жену брата. Сам же жил один. То, что сделал Уэнделл с Линетт, не шло у него из головы. Он избегал женщин. По большей части Барби. Во всяком случае, до известных событий.

Он ее ударил. Она схватилась за нож. И сбежала — от него и Пита. Ухватилась за эту войну. И через это излила свою желчь. Злость на Пита, его работу, на жизнь бок о бок с мафией.

Она бросила употреблять наркотики и уехала в другую жизнь. Чистую и честную. Ей удалось вырваться из липкого плена. Теперь она точно знала, кого любит, а кого ненавидит. И растеряла большую часть своего шарма. Тем больше он ее любил. Тем меньше его к ней тянуло. Факел влечения с шипением погас.

И к Дженис он тоже остыл. Это длилось уже 20 лет. Он трахнул ее в отместку за Даллас. И выпутался из этого — а ей пришлось расплачиваться за двоих.

Она все еще хромала, мучалась судорогами и спазмами. В Вегасе он часто видел ее — с Уордом и одну. Иногда она замечала, что он за ней наблюдает. И непременно улыбалась и махала рукой. Посылала воздушные поцелуи.

И он вспоминал, как ждал, что она промелькнет в окне, и как подглядывал в приоткрытую дверь ее комнаты.

Теперь ей было сорок шесть. Ему самому — тридцать три. Бедра ее странно выгибались теперь — хромота не могла не сказаться на ее походке. Интересно, насколько она сейчас может раздвинуть ноги?

Надо снова разжечь факел. Гляди, как горит. Зацени причинно-следственные связи. Ты снова ее хочешь — потому что ты вернулся к отцу.

Рутина — письма с угрозами. Изучаем ненависть — как она работает, о чем она говорит.

Папаша сказал: я формирую базу данных. Тягаю сведения у ФБР. Отслеживаю общественное недовольство. Прощупываю его пульс. Теперь оно превратилось в объект изучения.

Уэйн-старший говорил красиво. Отвлеченные фразы. Расплывчатые сравнения. Уэйн понимал: он тебя учит. Ненависть надо читать — бессмысленная ненависть глупа и непродуктивна.

Он мотался в Сайгон, в Вашингтон и обратно. Перехватывал почту, вскрывал письма. Крал письма, размножал на мимеографе, снимал с них отпечатки пальцев — ничего. Применял нингидрин — все равно обнаруживал лишь отдельные фрагменты. Зато выучил Азбуку Ненависти:

Г — гнев. Б — боязнь. И — идиотия. Т — тупой. С — смехотворный. О — оправданный.

Цветные смеялись над законом и сеяли хаос. И плодили безумие. И те, кто писал эти письма, прекрасно знали об этом. Как и его отец. Как и он сам. Те, кто это писал, жили, чтобы ненавидеть. Это — неправильно. Вот где настоящее безумие. Те, кто ненавидел, пускали под откос прежде всего собственные жизни. Питались хаосом. Иными словами, копировали тех, кого так ненавидели.

Д — дебил. В — возмутительный. А — агрессия.

Он усваивал уроки. Полный курс ненависти от Уэйна Тедроу-старшего. И попутно искал Уэнделла Дерфи.

Мотался в южные штаты, совершал вылазки на Кубу с командой; рыскал по Комптону, Уиллоубруку и Уоттсу[160].

Наблюдал за неграми. Негры — за ним. Он оставался спокойным и сохранял хладнокровие. Ибо знал Азбуку Ненависти. Уэнделл же как сквозь землю провалился. Уэнделл, где ты? Я тебя ненавижу. Я убью тебя. И никакая ненависть меня не остановит.

Надо ненавидеть с умом — как отец. У — уравновешенный. X — храбрый и хладнокровный.

Он перехватывал письма. Копил ненависть и улавливал безумие.

Странно. Однажды он прижал неплательщика — в конце прошлого года. Недоумка звали Сирхан Сирхан. У него в номере он нашел письма с угрозами. Адресованные лично сенатору Кеннеди. У этих писем были точно такие же пометки на полях.

Сплошь заглавные буквы и нытье про головные боли, гной и сионских вредителей. Сирхан брызжет пеной. Его ненависть глупа. Он безумен.

Не надо. Это непродуктивно. Глупо. Это, в конце концов, безумие.

Надо ненавидеть с умом. Учись у моего папаши. И у меня.

105. (Лас-Вегас, Спарта, Бей-Сент-Луис, кубинские территориальные воды, 4 ноября — 3 декабря 1967 года)

У тебя нет дома.

В Вегасе ты — гость. Домой тебе путь заказан. Как беженец какой.

Это тюрьма. Ночлежка. Гостевой брак — еще не развод, так ведь? Даже не разлука.

Барби сбежала. Пит ездил к ней — они все еще любили друг друга. И всякий раз он возвращался один, раздосадованный и разочарованный. Эти поездки выматывали его, зато именно они дали ему понять: теперь ты ненавидишь Вегас. Без Барби это дыра. Ты случайный вегасский прохожий.

У него было три бизнеса — все в Вегасе. Такси, торговля героином и отель-казино «Золотая пещера». Он не мог сбежать — мафия держала его на поводке. Крепком таком строгаче под названием «Даллас».

Работа ему нравилась. А вот город — нет. Все повязаны.

Его Барби разносила тарелки. Ни «шпилек», ни блесток. Сестра давала ей работу — и давала заработать хоро-о-о-ошие проценты. Барби Б. — бывшая ресторанная певичка, а ныне официантка и совладелица ресторанчика.

Она не хотела к нему возвращаться — во всяком случае, на его условиях.

Работал он в Вегасе. Летал в Миссисипи — с неохотой. Тупые деревенские увальни и не менее тупые ниггеры. Москиты и песчаные блохи.

Он мотался на Кубу на моторном катере. У него развилась морская болезнь, пульс зашкаливал, он глотал драмамин. Вылазки ему наскучили — внезапность и пара скальпов, вот и все. Такое впечатление, что им не особо и сопротивлялись.

Транзитный пассажир, уставший от бесконечной поездки. Беженец.

Ты хочешь то, чего не можешь иметь. И бросить дела не в твоих силах. У тебя — дурные привычки, которые тебе не нужны, но избавиться от них ты тоже не можешь.

Курево. Калорийная еда — пицца и пирог с орехами. Крепкое спиртное и отбивные с кровью.

Во время поездок в Спарту он скрывал свои пристрастия от жены. Зато уже в самолете на пути обратно он отрывался по полной.

Транзитный пассажир. Обжора. Беженец. Везде — в поездках на Кубу, на Юге и в Вегасе.

Теперь Вегас принадлежит Дракуле. На бумаге, конечно. Кого-кого, а графа он знал хорошо. Работал на него много лет назад, поставлял ему баб и дурь. Тогда граф был жаден до удовольствий. И сейчас мало что изменилось.

Как-то он приехал по делам в «Дезерт инн» и подкупил мормона — можно посмотреть? И до-о-о-олго не мог отвести взгляд.

Граф дремал. Графу поставили капельницу с кровью — чистейшей мормонской. Кровь не преминули сдобрить гормонами. Сухопарый, шикарный. В шляпе, сделанной из коробки из-под «Котекса», и шлепанцах из коробки из-под бумажных платочков «Клинекс».

Дракула торчал. Барби же соскочила. Пит толкал дурь — но в недостаточных количествах — мог бы и больше. Ему точно подрезали сухожилия. И явно лишили приличного куска прибылей. Наркокурьер.

Он только что не умолял Стэнтона. Прошу тебя, давай расширять бизнес! Стэнтон всегда отказывал. Он засыпал Стэнтона посланиями. Мольбами, уговорами, посулами. Но тот отказывал, ссылаясь на Карлоса и прочих мафиозных боссов.

Они этого не хотят — смирись. Решение окончательное и обжалованию не подлежит. Вот он и смирился — с большой неохотой смирился с положением мальчика на побегушках.

У него появились идеи. А не полететь ли мне в Сайгон и не поговорить со Стэнтоном лично? Не нарушить ли соглашение? Я поговорю с Барби и попрошу ее разрешить мне одну поездку — чтобы наконец прояснить всё и вся.

Скажу Стэнтону: либо ты позволяешь нам расширяться, либо засунь бизнес себе в задницу. Стэнтон будет срать кирпичами, мафия, скорее всего, тоже. Но эти могут пойти на компромисс — а могут и не пойти.

Может сработать. Дать им встряску. Может, и перестану беженцем быть. Мне это нужно. Мне нужно хоть что-нибудь. Мне нужно БОЛЬШЕ.

Ему стало скучно. Он начал сходить с ума. Жалел о Кубе, о своих тщательно запланированных вылазках — и странно, что до сих пор они не повстречали береговой охраны. Жалел о том, что связался с Бобом Релье — нервным и издерганным.

Тот нес ерунду: мол, предприятию скоро крышка, мол, у меня есть другая работа, куда круче.

Проходя мимо бобовского бункера, он краем глаза увидел, как тот возится с оружием. Как уничтожает кодировку — с тремя нулями.

А? Что? Не надо хвататься за соломинку. Беженцу не пристало распускать язык.

Ему было скучно. Он сходил с ума. Пульс его бешено колотился.

Вставка: документ

3.12.67.

Фрагмент записи с поста прослушивания. С пометкой: «Первый уровень секретности: только для глаз директора и специального агента Д. Ч. Холли».

Место: карточный зал таверны «Виноградная лоза», Сент-Луис. Говорят: Норберт Дональд Клинг и Роуленд Марк Де Джон, освобожденные под залог (вооруженное ограбление, мошенничество, угоны автомобилей). (С момента начала разговора прошло 14,1 минуты.)

НДК: Слухи ходят, знаешь. Люди говорят.

РМДД: Все подумают: черт возьми, пятьдесят тыщ баксов за благое дело — ну и сделают выводы.

НДК: А если сделать это на Юге, тебя ни одно большое жюри не засудит.

РМДД: Точно. Это как с теми парнями из Миссисипи. Избили ублюдков, что агитировали за гражданские, мать их, права — и ничего им за это не было.

НДК: А знаешь, кого я видел? В мае где-то.

РМДД: И кого?

НДК: Джимми Рея. Я у него еще в тюряге «колеса» покупал.

РМДД: Слышал, он вроде бежал.

НДК: Ну да. Сбежал, а еще ноет: мол, никто меня не ищет, никому я на хер не нужен.

РМДД: В этом весь Джимми. Эй, мир, смотри — вот он я.

НДК: Он ненавидит ниггеров. Этого у него не отнять.

РМДД: Вечно с вертухаями отирался. В Джеффе то есть. Это меня в нем и бесило.

НДК: Так там все надзиратели — клановцы. Иначе чего бы им с ним возиться?

РМДД: Еще этот, ну, хитрожопый. Помнишь? Боб Релье.

НДК: Башковитый Боб. Джимми его так звал.

РМДД: Слышал, он сейчас на юге — заправляет собственной ячейкой клановцев.

НДК: И стучит помаленьку. Вроде как на федералов работает.

РМДД: Вполне. Помнишь же — он уволился из Джеффа и поступил на военную службу.

НДК: Джимми говорил, может, к нему поедет.

РМДД: Да Джимми трепло еще то. Вечно мелет всякую чушь.

НДК: И о вознаграждении он тоже болтал. До усрачки.

РМДД: Ну болтал и болтал. Джимми трепался и о том, что трахнул Мэрилин Монро. Что, теперь прикажешь ему верить?

(Дальнейший разговор интереса не представляет.)

Вставка: документ

3.12.67.

Фрагмент записи с поста прослушивания. С пометкой: «Первый уровень секретности: только для глаз директора и специального агента Д. Ч. Холли».

Место: кабинет директора в ресторане Майка Лаймана, Лос-Анджелес. Говорят: неизвестные мужчины 1 и 2, предположительно члены организованной преступной группировки. (С момента начала разговора прошло 1,9 минуты.)

HM1: …ну люди ж болтают, верно?

НМ2: Так, что-то слышал. Карлос узнал, что они на катере, и отправил пару бойцов во Флорида-Кис.

HM1: И не простых. А Чака «Тиски» и Нарди Скавоне.

НМ2: Ничего себе.

HM1: Сам понимаешь, что это значит. Он хотел, чтобы они мучились. Всем известно, что эти умеют убивать медленно.

НМ2: Я много чего понаслушался, поверь мне.

HM1: А вот самое интересное. Рассказать?

НМ2: Да давно пора. Нечего дразнить, выкладывай.

HM1: Ладно. Короче, катер они выследили. Типа заныканным в укромном месте. Тихонько подошли и пробрались на борт.

НМ2: Дальше, дальше, не затягивай.

HM1: Арден и Дэнни их заметили. Дэнни давай хныкать и перебирать четки. У Арден была пушка. Ну она и пальнула мужу в затылок, чтобы не мучился. Потом стала целиться в Чака и Нарди, но пушку заклинило.

НМ2: Сильно, мать твою. Прямо…

HM1: Чак и Нарди схватили ее и связали. Карлосу ж хотелось узнать, чего они ноги-то сделали, и вообще, известно ли ей что-нибудь интересное. У Чака ж всегда с собой тиски в ящике, ну он достал их и сунул туда башку Арден. Но она продолжала молчать.

НМ2: Ох ты ж. Продолжай.

HM1: Он переломал ей все зубы и сломал челюсть. Но она и тогда не раскололась.

НМ2: Господи Иисусе.

HM1: Она откусила себе язык. Даже если бы и захотела говорить, не смогла бы, так что Нарди ее грохнул.

НМ2: Ужас.

(Дальнейший разговор интереса не представляет.)

Вставка: документ

3.12.67.

Послание с нарочным. Дуайту Холли от Фреда Оташа. С пометками: «Секретно» / «Передать лично в руки» / «После прочтения немедленно уничтожить».

ДХ,

прилагаю отчет о своем общении с ОБЪЕКТОМ по сей момент, включая мои собственные соображения на предмет того, почему следует использовать именно его. Ненавижу записывать, так что НЕМЕДЛЕННО УНИЧТОЖЬ ЭТО ПО ПРОЧТЕНИИ.

Моя первая встреча с ОБЪЕКТОМ состоялась 16.08.67 в баре «Акапулько», расположенном на первом этаже дома, где поселился ОБЪЕКТ (жилой комплекс «Хар-К» в Монреале). ОБЪЕКТ взял себе псевдоним «Эрик Старво Галт». Я гримировался и говорил с латиноамериканским акцентом, представившись «Раулем Асиасом».

В Акапулько я продал ОБЪЕКТУ амфетамин в капсулах, выдав себя за контрабандиста и сторонника расовой сегрегации. Несколько вечеров подряд мы с ОБЪЕКТОМ встречались в Акапулько в таверне «Нептун» и говорили о политике. ОБЪЕКТ признался в том, что недавно совершил два ограбления (вост. Сент-Луис, Иллинойс, и Нью-Хиброн, Миссисипи), однако о побеге из тюрьмы 23 апреля сего года умолчал. Также ОБЪЕКТ признался в том, что вскоре по приезде в Монреаль ограбил проститутку и ее сутенера на съемной квартире. Добыча его составила тысячу семьсот долларов, но он быстро их тратил и, по его словам, «скоро останется без гроша».

ОБЪЕКТ говорил о том, что хотел бы получить канадский паспорт на выдуманное имя, чтобы можно было ездить в другие страны. Я рассказал ему, что у меня имеются связи и я могу посодействовать. Одолжил ему немного денег, дал пару таблеток амфетамина и потрепался о политике. Он часто упоминал о том, что ненавидит М. Кинга, и выражал желание «мочить ниггеров в Родезии». Документы я выправлять ему не спешил, но деньги давать продолжал. ОБЪЕКТ явно занервничал и прямо заявил о желании вернуться в Штаты, поехать в Алабаму и «может быть, поработать на губернатора Уоллеса». Я увидел, что он настроен решительно, так что немного изменил концепцию.

Я сообщил ему, что у меня есть небольшая партия наркотиков и, если он переправит ее через границу, я заплачу ему тысячу двести долларов. Он согласился. Тогда я насыпал в дипломат песку, запер и выдал ему, а потом встретил на американской территории. Это было испытание — мне хотелось узнать, украдет ли он портфель или же окажется покладистым, как мы и надеялись.

Испытание он прошел; после этого я проделал ту же операцию с дипломатом еще два раза. Я понял, что его решимость ехать в Алабаму никуда не делась, так что заверил, что будут ему документ, новая тачка и деньги, поскольку у меня для него есть еще «работа». ОБЪЕКТ сообщил мне, что намерен посетить Бирмингем, мол, это «историческое место», там взрывали негритянские церкви. Я дал ему две штуки баксов и наказал ждать письма, которое будет доставлено в Бирмингем курьерской службой. Также я дал ему номер телефона в Новом Орлеане, по которому он может со мной связываться.

Самая рискованная часть операции — были опасения, что ОБЪЕКТ может меня кинуть. Если не кинет, решил я, — подтвердит свою сговорчивость и пригодность к нашему делу.

ОБЪЕКТ связался со мной 25 августа и сообщил свой адрес в Бирмингеме. Я отправил ему по почте шестьсот баксов и несколько капсул бифетамина, после чего прилетел в Бирмингем и стал следить за ним с безопасного расстояния. ОБЪЕКТ ходил в штаб ультраправой Национальной партии, купил там листовки и наклейки на бампер и спрятался в своей комнате. Я позвонил ему, якобы по межгороду, и согласился дать две тысячи долларов в виде аванса за будущую работу, чтобы он мог купить себе новую машину. Я отправил ему деньги и проследил, что он купит, — это оказался «мустанг» шестьдесят шестого года выпуска.

ОБЪЕКТ обзавелся выданными в штате Алабама правами (6.09.67) на имя «Эрика Старво Галта» и зарегистрировал свой «мустанг». Я встретился с ОБЪЕКТОМ в Бирмингеме, пил с ним и болтал о политике, после чего поручил купить кое-какую фотоаппаратуру, чтобы продать ее потом в Мексике. ОБЪЕКТ потратил две тысячи баксов, и я велел ему «придержать» покупки.

ОБЪЕКТ оставался в Бирмингеме, пошел учиться на курсы слесарей и стал брать уроки танцев и тайком фотографировать женщин из своего окна. Я оставался в Бирмингеме и избрал новую стратегию: нигде и никогда не появляться в его обществе. Мой план заключался в следующем: отправлять ОБЪЕКТА в разные места с поручениями, которые покажутся смешными, случись ему быть пойманным и допрошенным после нашей операции. ОБЪЕКТ нуждался в деньгах и таблетках, поэтому ссориться со мной было не в его интересах.

Я написал ОБЪЕКТУ 6.10.67 и назначил встречу в Нуэво-Ларедо в Мексике, якобы чтобы забрать ту самую фотоаппаратуру. Тот согласился встретиться, но только после того, как «продаст все скупщикам». Я снова пообещал ему выправить документы и добавил, что смогу добыть канадский паспорт. ОБЪЕКТ встретил меня в Нуэво-Ларедо с деньгами — он продал аппаратуру перекупщикам, потерпев убыток. Я сказал ему, что «не сержусь», поскольку он нужен мне как наркокурьер. ОБЪЕКТ же очень разозлился, что я не принес ему документы, однако согласился остаться в Мексике и ждать звонков.

ОБЪЕКТ ездил по Мексике на машине и в какой-то момент позвонил мне по новоорлеанскому номеру. Я прислал ему денег через «Америкэн экспресс» и заплатил за четыре вылазки «наркокурьером» из Мак-Аллена в Хуарес. В период с 22 октября по 9 ноября я четыре раза встречался с ОБЪЕКТОМ и разговаривал о политике. ОБЪЕКТ много говорил о «вознаграждении», слухи о котором распускались в баре «Виноградная лоза» в Сент-Луисе (пятьсот штук баксов за голову МЛК), вроде как просто мечтал, но намекнул, что вполне мог бы и взяться, так что его участие в операции можно и пересмотреть. В Мехико ОБЪЕКТ много пил, принимал амфетамины и курил марихуану, а также постоянно ссорился с проститутками и их сутенерами. ОБЪЕКТ выехал на машине в Лос-Анджелес (не предупредив меня) и позвонил 21.11.67, чтобы сообщить новый адрес. Заявил, что хочет получить от меня задание, рассказал, что пошел на курсы самовнушения и самопознания и часто посещает «сегрегационные книжные магазины». И настойчиво потребовал свой паспорт — в качестве «аванса за будущуюработу».

ОБЪЕКТ остался в Лос-Анджелесе. У меня тут офис, так что мне легко будет за ним присматривать. ОБЪЕКТ все такой же покладистый, и я убежден, что он — то, что нам нужно. Что-нибудь решилось касательно времени и места?

Как только понадобится, я снова напишу. Опять же, ПОСЛЕ ПРОЧТЕНИЯ УНИЧТОЖИТЬ!

Ф. О.

Вставка: документ

4.12.67.

Послание с нарочным. Фреду Оташу от Дуайта Холли. С пометками: «Секретно» / «Передать лично в руки» / «После прочтения немедленно уничтожить».

Ф. О.,

пока ничего по времени и месту. Продолжай работу с ОБЪЕКТОМ. Мы попробуем разузнать график разъездов КРАСНОГО КРОЛИКА.

ПОСЛЕ ПРОЧТЕНИЯ НЕМЕДЛЕННО СОЖГИ.

Д.Ч.Х.

Вставка: документ

4.12.67.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Атланта конститьюшн»:

КИНГ ОБЪЯВЛЯЕТ «МАРШ БЕДНОТЫ» в ВАШИНГТОНЕ

И обещает дальнейшие действия на ниве «перераспределения материальных благ»

Вставка: документ

5.12.67.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Кливленд плейн дилер»:

КИНГ — о ВЕСЕННЕМ МАРШЕ ПРОТЕСТА:

«Пришло время массированной атаки на властные структуры»

Вставка: документ

6.12.67.

Расшифровка записи телефонных переговоров. С пометками: «Записано по приказу директора» / «Уровень секретности 1-А: только для глаз директора». Говорят: директор Гувер, президент Линдон Б. Джонсон.

ЛД: Это вы, Эдгар?

ЭГ: Да, я, мистер президент.

ЛД: Треклятый марш — все новости только про него.

ЭГ: Я читал — о нем объявляли. Сбылись мои худшие опасения — предчувствие меня не обмануло.

ЛД: Сукин сын собрал целую армию протестующих против меня — а сколько я сделал для негритянского населения!

ЭГ: Этот марш закончится резней.

ЛД: Я просил его все отменить, но сукин сын наотрез отказался. Прощай мой шанс на переизбрание. Он же в сговоре с этим маменькиным сынком, Бобби Кеннеди.

ЭГ: Расскажу вам один секрет, мистер президент. Бобби лично разрешил мне прослушивать и записывать Кинга, еще в шестьдесят третьем дело было. С тех пор он давно забыл о первоначальных опасениях — ему же надо побрататься с коммунистами.

ЛД: Ублюдок захотел в мое кресло. Кинг же сеет смуту, а ему это на руку.

ЭГ: Я бросил на Кинга сорок четыре своих агента. Они займутся распространением компромата на территории всей страны. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы предотвратить акцию.

ЛД: Скажи, Эдгар, разве у негритянского населения был лучший друг, чем я?

ЭГ: Нет, господин президент.

ЛД: Эдгар, разве я не подписывал законов, призванных улучшить положение негритянского населения?

ЭГ: Подписывали, сэр.

ЛД: Эдгар, разве я не считал Мартина Лютера Кинга своим другом?

ЭГ: Считали, господин президент.

ЛГ: Тогда почему этот козел пытается отыметь меня в задницу, когда я прогибаюсь перед ним?

ЭГ: Не знаю, господин президент.

ЛД: Он отравляет мою жизнь куда сильнее, чем проклятая война, в которой я увяз по самые уши.

ЭГ: Я планирую внедрить в ряды Конференции своего человека. Этот негр работал у меня водителем.

ЛД: Прикажите ему прокатить Кинга. С какого-нибудь скалистого утеса.

ЭГ: Я понимаю ваше состояние, сэр.

ЛД: Меня отымели с флангов. С одной стороны — Кинг, с другой — скотина Кеннеди.

ЭГ: Да, господин президент.

ЛД: Вы — добрый человек, Эдгар.

ЭГ: Спасибо, господин президент.

ЛД: Делайте все, что в ваших силах, ладно?

ЭГ: Непременно, сэр.

ЛД: Всего хорошего, Эдгар.

ЭГ: До свидания, господин президент.

Вставка: документ

17.12.67.

Подзаголовок из газеты «Лос-Анджелес игзэминер»:

Деловое сообщество резко осудило Кинга за «марш бедноты»

Вставка: документ

19.12.67.

Подзаголовок газеты «Чикаго трибьюн»:

Лидеры делового сообщества считают весенний марш на Вашингтон «происками социалистов»

Вставка: документ

17.12.67.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Лос-Анджелес игзэминер»:

НИКСОН и ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМОЙ

Будет ли бывший вице-президент баллотироваться на пост президента?

Вставка: документ

19.12.67.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Майами геральд»:

ЦЕРКОВЬ о МАРШЕ НА ВАШИНГТОН:

«Призыв к анархии и бунтам»

Вставка: документ

18.12.67.

Подзаголовок из газеты «Сан-таймс» (Чикаго):

РФК с одобрением отзывается о «марше на Вашингтон». Однако про свои планы касательно Белого дома — ни слова

Вставка: документ

18.12.67.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Пост-диспэтч» (Дэнвер):

СТАНЕТ ИЛИ НЕТ?

Аналитики дают оценку предвыборным планам Линдона Джонсона

Вставка: документ

20.12.67.

Подзаголовок из газеты «Бостон глоб»:

Кинг призывает противников войны во Вьетнаме присоединяться к «маршу свободы»

Вставка: документ

21.12.67.

Подзаголовок из газеты «Сакраменто би»:

Источник из партии консерваторов: «Мы ждем, что Никсон будет баллотироваться на пост президента»

Вставка: документ

22.12.67.

Подзаголовок из газеты «Лос-Анджелес таймс»:

РФК и Хамфри не желают раскрывать секретов? Или ждут решения Линдона Джонсона?

Вставка: документ

23.12.67.

Подзаголовок из газеты «Канзас-Сити стар»:

Президент «Ротари-клуба»: «Марш Кинга — тлетворное влияние коммунизма»

Вставка: документ

28.12.67.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Сан» (Лас-Вегас):

ОТЕЛЬ «ФРОНТИР» ТЕПЕРЬ ПРИНАДЛЕЖИТ ХЬЮЗУ

Миллиардер продолжает победное шествие по городу игроков

Вставка: документ

4.01.68.

Расшифровка записи телефонного разговора (операция «Черный кролик»). С пометками: «Записано по приказу директора» / «Уровень секретности 1-А: только для глаз директора». Говорят: директор, Синий Кролик.

Д: Доброе утро.

СК: Доброе утро, сэр.

Д: КРАСНЫЙ КРОЛИК совсем от рук отбился. Плохой кролик.

СК: Я читал газеты, сэр. По-моему, это уже за гранью. Д: Верно, но не до такой степени, чтобы это могло его окончательно дискредитировать. К подобной форме цензуры у него иммунитет — ведь волна поднятого им безрассудного протеста способна смыть нас всех.

СК: Согласен, сэр.

Д: Линдон Джонсон в ярости. Он презирает себя за то, что сюсюкался с КРАСНЫМ КРОЛИКОМ. И знает, что отчасти сам повинен в том дурдоме, что сейчас творится.

СК: Да, сэр.

Д: Я подослал своего человечка конфедератам. Моего бывшего личного шофера, не абы кого.

СК: Да, сэр.

Д: Он — разумный негр. И презирает коммунизм больше, чем «власть белых».

СК: Да, сэр.

Д: Он мне докладывает, что в Конференции сейчас большой раздрай. Они хотят собрать армию обездоленных почище орд Ганнибала.

СК: Да, сэр.

Д: Они будут штурмовать столицу. И безудержно предаваться разврату и осквернению.

СК: Да, сэр.

Д: Эта вспышка народного гнева станет сущим национальным бедствием. Потому что всякие буйные и вообще люди с криминальными наклонностями почувствуют полную свободу и станут творить такое… О масштабах бедствия я и говорить не стану.

СК: Да, сэр.

Д: Я совсем извелся, Дуайт. Я уже не знаю, что делать.

СК: Зреет еще один заговор, сэр. Вы же слышали записи с постов.

Д: Полагаю, этот заговор слишком локален, слишком немасштабен… и к тому же слишком поздно.

СК: Кое-кто предлагает кругленькую сумму.

Д: Не особо буду жалеть, если это все же случится.

СК: Очень похоже на то, что случится.

Д: Не хочу, чтобы на меня повесили расследование. Постараюсь управиться быстро и сделать так, чтобы все поскорее забылось.

СК: Да, сэр.

Д: Иррациональные поступки и необоснованное недовольство вызывают обдуманную и взвешенную реакцию.

СК: Верно, сэр.

Д: Это утешает.

СК: Очень рад это слышать, сэр.

Д: Я могу вам чем-нибудь помочь, Дуайт?

СК: Да, сэр. Не могли бы вы попросить вашего информатора раздобыть мне расписание поездок КРАСНОГО КРОЛИКА на ближайшие несколько месяцев?

Д: Разумеется.

СК: Спасибо, сэр.

Д: Хорошего дня, Дуайт.

СК: И вам, сэр.

Вставка: документ

8.01.68.

Послание с нарочным. Фреду Оташу от Дуайта Холли. С пометками: «Секретно» / «Передать лично в руки» / «После прочтения немедленно уничтожить».

Ф. О.,

процесс пошел. Присылай новости об ОБЪЕКТЕ. В ответ получишь расписание поездок КРАСНОГО КРОЛИКА.

ПОСЛЕ ПРОЧТЕНИЯ НЕМЕДЛЕННО СОЖГИ.

Д.Ч.Х.

Вставка: документ

18.01.68.

Послание с нарочным. Дуайту Холли от Фреда Оташа. С пометками: «Секретно» / «Передать лично в руки» / «После прочтения немедленно уничтожить».

Д. X.,

касательно деятельности нашего ОБЪЕКТА с 3.12.67 по сей день.

Я встречался с ОБЪЕКТОМ шесть раз, продолжая давать ему деньги якобы «авансом» за будущую работу. Мы говорили о политике, и ОБЪЕКТ часто упоминал избирательную кампанию Дж. Уоллеса, вознаграждение за голову Кинга и «ниггеров». Он продолжает давить на меня, требуя паспорта, а я продолжаю кормить его обещаниями. ОБЪЕКТ покидал свою квартиру (1535 по Норт-Серрано в Голливуде) преимущественно для похода в «Султанс рум» в отеле «Сент-Фрэнсис» на Голливудском бульваре и клуб «Кроличья лапка» (как раз!!!!) там же на бульваре. Также ОБЪЕКТ распространялся о своих планах уехать в Родезию и 3 раза произнес: вот пристукну ниггера, заберу бабло и попрошу политического убежища в Родезии.

ОБЪЕКТ связался с одной женщиной в «Султанс рум», и она уговорила его отвезти своего брата в Новый Орлеан «забрать дочек подруги». ОБЪЕКТ сообщил мне об этом и попросил денег на дорогу. Я дал ему тысячу долларов и сообщил, что встречусь с ним в Н. О. ОБЪЕКТ и брат женщины выехали в Н. О. (15 декабря), прибыли 17-го и остановились в мотеле «Провинциаль». Я встречался с ОБЪЕКТОМ 3 раза, дал ему денег и пообещал «давать работу». ОБЪЕКТ жил в Н. О. и ходил в книжные магазины, где торговали порножурналами. ОБЪЕКТ и брат его женщины взяли с собой двух восьмилетних девочек и 19 декабря выехали из Н. О., а 21 декабря прибыли в Эл-Эй.

ОБЪЕКТ вернулся к обычной жизни, которую вел в Эл-Эй и до этого; я шесть раз следил за ним и шесть раз с ним встречался. ОБЪЕКТ ходил в книжные магазины с порнухой, ходил на курсы гипноза и рассказал мне, что, мол, собирается гипнотизировать женщин, чтобы те снимались в его порнофильмах. Он продолжал посещать «Султанс рум» и клуб «Кроличья лапка», так же пил и употреблял амфетамины, часто упоминал о «вознаграждении» и изъявлял желание «уехать в Родезию». В тот же период ОБЪЕКТ посетил редакцию «Лос-Анджелес фри пресс» и разместил объявление: ищу женщин для орального секса. ОБЪЕКТ также приобретал жидкий метамфетамин в аптеке «Касл Аргайл» («Франклин и Аргайл»), Частенько он не выходит из дому дня по два-три, а недавно я обнаружил на его руках «дорожки» от уколов.

ОБЪЕКТ заявлял (4 раза), что намерен остаться в Эл-Эй и «работать» на меня, вступить в свингер-клуб и строить планы, как бы «заполучить награду» и «свалить в Родезию». Я стал говорить с ним о вознаграждении и о том, как можно подобраться к МЛК, и ОБЪЕКТ совершенно не заметил перемены в моем тоне или изменений выражения, поскольку он а) слишком беспокоен, б) я ему нужен — даю деньги и наркотики и в) он одурманен наркотиками и алкоголем.

Полагаю, мне удастся продержать его в Эл-Эй до назначенного времени и привезти на место, чтобы либо задействовать в операции, либо сдать властям как «козла отпущения». Нам понадобятся его отпечатки пальцев на винтовке и кое-что еще; с этим проблем не будет.

Он — то, что нужно. Я в этом уверен. Никто ничего не узнает (его байкам про «Рауля» никто не поверит), плюс мы все равно не допустим, чтобы его повязали.

ПО ПРОЧТЕНИИ СЖЕЧЬ. Жду дальнейших указаний.

Ф. О.

Вставка: документ

21.01.68.

Подзаголовок из газеты «Бостон глоб»:

Кхесань: морские пехотинцы в осаде, борьба не на жизнь, а на смерть

Вставка: документ

24.01.68.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Нью-Йорк таймс»:

ТЕТСКОЕ НАСТУПЛЕНИЕ: АМЕРИКАНСКИЕ ЧАСТИ ЗАСТИГНУТЫ ВРАСПЛОХ[161]

Крупнейшие сражения за всю историю вооруженного противостояния

Вставка: документ

26.01.68.

Заголовок из газеты «Атланта конститьюшн»:

КХЕСАНЬ: КРОВОПРОЛИТИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Вставка: документ

27.01.68.

Подзаголовок из газеты «Лос-Анджелес игзэминер»:

Эскалация военных действий вызвала новую волну антивоенных выступлений

Вставка: документ

30.01.68.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Сан-таймс» (Чикаго):

КИНГ НАЗВАЛ ТЕТСКОЕ НАСТУПЛЕНИЕ «ХОЛОКОСТОМ»

И призвал к безоговорочному выводу американских войск

Вставка: документ 2.02.68.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Лос-Анджелес таймс»:

НИКСОН ОБЪЯВИЛ о НАЧАЛЕ СВОЕЙ ПРЕДВЫБОРНОЙ КАМПАНИИ

И обещает отстаивать «давно игнорируемые» интересы «большинства трудящихся»

Вставка: документ

6.02.68.

Подзаголовок из газеты «Сакраменто би»:

Кинг начинает мобилизацию ресурсов для проведения «марша бедноты»

Вставка: документ

8.02.68.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Кроникл» (Хьюстон):

РФК ЖЕСТКО ОСУДИЛ ВОЙНУ ВО ВЬЕТНАМЕ

И призвал стороны сесть за стол переговоров

Вставка: документ

10.02.68.

Подзаголовок из газеты «Плейн дилер» (Кливленд):

Гувер предупреждает: если допустить проведение марша, кровопролития не избежать

Вставка: документ

18.02.68.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Майами геральд»:

НИКСОН СОБИРАЕТ ТОЛПЫ СТОРОННИКОВ в ШТАТЕ НЬЮ-ХЭМПШИР

Бывший вице-президент явно претендует на лидерство в грядущей предвыборной гонке

Вставка: документ

2.03.68.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Бостон глоб»:

ЧИСЛО ЖЕРТВ ВЬЕТНАМСКОЙ ВОЙНЫ ВОЗРОСЛО в НЕСКОЛЬКО РАЗ

Кинг резко осуждает «бесполезную бойню»

Вставка: документ

11.03.68.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Тампа трибьюн»:

БУДЕТ ИЛИ НЕТ?

РФК молчит

Вставка: документ

3.13.68.

Фрагмент записи с поста прослушивания. С пометкой: «Первый уровень секретности: только для глаз директора и специального агента Д. Ч. Холли».

Место: кабинет директора в ресторане Майка Лаймана, Лос-Анджелес. Говорят: Чарльз «Чак Тиски» Аюппа и Бернард «Нарди» Скавоне, члены организованной преступной группировки. (С момента начала разговора прошло 6,8 минуты.)

ЧА: Это зовется коалицией. Бобби типа президент, но главная обезьяна ему понадобится для того, чтобы мобилизовать остальных, чтобы те привели его к власти.

БС: Считать умеешь, Чак? У них нет избирательных прав.

ЧА: Умею. Сосчитай всех жидов, детишек из колледжа, сочувствующих коммунистам и живущих на пособие. Вполне себе некислое подспорье.

БС: Бобби меня пугает. В этом я готов признаться хоть сейчас.

ЧА: Бобби нужен макак — чтобы бунты поднять. А потом — опа! — приходит он в белом и обещает бунтовщикам луну с неба.

БС: А нам от Бобби достанется, Чак. Не доставалось разве, когда он был министром юстиции, а Джек сидел в Белом доме?

ЧА: Бобби счастлив только тогда, когда ему удается сунуть в тиски хрен кого-нибудь из наших.

БС: Осторожней, Чак. Когда ты говоришь «тиски», на нас смотрят.

ЧА: Сам осторожней. А что тут такого? У дядюшки Карлоса всегда есть работа.

БС: Сунуть бы в те тиски башку главной макаки. И голову Бобби. И нажать посильнее — арриведерчи, козлы.

(Дальнейший разговор интереса не представляет.)

Вставка: документ

3.14.68.

Фрагмент записи с поста прослушивания. С пометкой: «Первый уровень секретности: только для глаз директора и специального агента Д. Ч. Холли».

Место: Карточный зал таверны «Виноградная лоза», Сент-Луис. Говорят: Норберт Дональд Клинг и Роуленд Марк Де Джон, отпущенные под залог (вооруженное ограбление, мошенничество, угон), предположительно члены организованной преступной группировки. (С момента начала разговора прошло 0,9 минуты.)

НДК: Прикинь, я тут офигел. Снимаю трубу, и кого я слышу?

РМДД: Неужто Джил Сент-Джон?

НДК: А вот и не угадал.

РМДД: Ну тогда эту, как ее, в сапогах вечно ходит.

НДК: Холодно.

РМДД: Норб, кончай….

НДК: Джимми Рея! Он начинает нести чушь: мол, я приобщился тут в Эл-Эй к французским оргиям. Я лижу телкам щель, а они мне отсасывают — каждый день, и типа ему нужны бабки для того, чтобы кормить своих рабов, и не знаю ли я, есть ли срок действия у вознаграждения, а то у него куча дел, и он не знает, когда освободится.

РМДД: Смешно. Джимми — и «дела».

НДК: Кстати, об «освободиться». В тюряге он, помнится, на амфе сидел и по паре дней торчать мог. Листал порнуху и кайф ловил. И говорил потом, что картинки оживали.

РМД Д: У Джимми — бред. Мания величия.

НДК: Это да, но ниггеров он ненавидит конкретно.

(Дальнейший разговор интереса не представляет.)

Вставка: документ

15.03.68.

Фрагмент записи с поста прослушивания. С пометкой: «Первый уровень секретности: только для глаз директора и специального агента Д. Ч. Холли».

Место: номер 301, отель «Эль-Энканто», Санта-Барбара. Говорят: сенатор Роберт Ф. Кеннеди, Пол Горвиц и неизвестный мужчина. (С момента начала разговора прошло 3,9 минуты.)

РФК: …просто и по существу. Такой манеры придерживался и мой брат. (Пауза 3,4 секунды.) Пол, составь пожалуйста, текст выступления, только мне подражать не надо. (Смех 2,4 сек.)

ПГ: Касательно предвыборной программы. Мы опуб…

НМ: Вам нужен сокращенный вариант, так? Просто текст слишком длинный, и газетчики все равно его порежут.

РФК: Уплотните его и непременно принесите окончательный вариант мне на одобрение. И строго проследите за тем, чтобы там не было ни слова о борьбе с оргпреступностью.

ПГ: Сэр, я полагаю, что это неверный ход. У вас же столько достижений на посту министра юстиции.

НМ: Боб, не пори ерунды. Ты же будешь после этих…

РФК: Да, но я не стану выступать по телевидению и радио.

НМ: Ерунда, Боб. Какая хорошая предвыборная кампания без хорошего врага общества? Одно дело — война и промахи Джонсона, а другое…

ПГ: Да, борьба с мафией как аргумент предвыборной кампании — дохлый номер, но…

РФК: Я буду делать то, что решил, в свое время, но публично сообщать о своих намерениях не собираюсь. Подумайте, у нас есть призывы к социальной справедливости, призывы прекратить войну и «объединиться», и забудьте вы про чертову мафию хоть сейчас, а?

ПГ: Ч-черт, неужели вы думаете…

РФК: Хватит. У меня и так голова гудит, чтобы еще и об этих сукиных детях думать.

(Дальнейший разговор интереса не представляет.)

Вставка: документ

16.03.68.

Фрагмент записи с поста прослушивания. С пометкой: «Первый уровень секретности: только для глаз директора и специального агента Д. Ч. Холли».

Место: номер 301 в отеле «Эль-Энканто», Санта-Барбара. Говорят: сенатор Роберт Ф. Кеннеди, Пол Горвиц и неизвестный мужчина. (С момента начала разговора прошло 7,4 минуты.)

РФК: …адвокат, с которым я часто имел дело, будучи в Минюсте. Работал со мной почти на всех судебных процессах против Марчелло.

НМ: Дядюшки Карлоса. Вы же его тогда депортировали.

РФК: Отправил его жирную задницу в Центральную Америку.

ПГ: Вы набрались, сенатор. В трезвом виде вы редко позволяете себе слово «задница».

РФК: Да уж, теперь до самого ноября не смогу набраться. (Смех 6,8 сек.) Чувствую себя как боксер перед тренировкой. Говорю о том, о чем не придется говорить во время кампании.

ПГ: А что с тем адвокатом?

РФК: Мы говорили о мафии. Как-то я сказал ему, что это еще не конец, я им еще покажу, и гори оно все синим пламенем.

ПГ: Это какая-нибудь цитата?

РФК: Сам придумал. Это значит, что когда-нибудь сукины дети заплатят за все.

(Дальнейший разговор интереса не представляет.)

Вставка: документ

17.03.68.

Расшифровка записи телефонного разговора (операция «Черный кролик»). С пометками: «Записано по приказу директора» / «Уровень секретности 1-А: только для глаз директора». Говорят: директор, Синий Кролик.

Д: Добрый день.

СК: Здравствуйте, сэр.

Д: Вы отвлекаете меня от совещания. Полагаю, у вас важные новости.

СК: Да, касательно КРЕСТОНОСЦА. Мой человек выследил, как он ездил в банк. В Силвер-Спринг. У него там счет на вымышленное имя. Я получил ордер и проверил записи о его транзакциях.

Д: Продолжайте.

СК: Как я уже сказал, счет на вымышленное имя. КРОЛИК-КРЕСТОНОСЕЦ использует его с единственной целью — отправлять чеки Конференции христианских лидеров Юга. Я перепроверил наши данные о пополнениях счетов Конференции и определил, что кроме этого счета он регулярно отправлял чеки еще с трех, открытых в разных городах и штатах. Начиная с шестьдесят четвертого — подписи на всех чеках сделаны рукой КРЕСТОНОСЦА. Каждый счет открыт на вымышленное имя — он отправил Кингу и компании в общей сложности полмиллиона долларов.

Д: Я потрясен.

СК: Да уж, сэр.

Д: Он расхищал чьи-то деньги. На свой оклад вряд ли он мог позволить себе такую роскошь.

СК: Да, сэр.

Д: Видимо, он рассматривает понятие искупления так же, как католическая церковь. Он расплачивается за грехи, совершенные под моим командованием.

СК: Все обстоит куда хуже, сэр.

Д: Скажите насколько. Оправдайте мои худшие опасения.

СК: Один мой агент следил за ним в Вашингтоне два дня назад. Он переоделся, загримировался, так что его едва можно было узнать, и в таком виде встречался с секретарем Кеннеди, Полом Горвицем, в одном из столичных ресторанов и провел в его обществе два часа.

Д: Да-да, искупление небывалой величины. Ну, он допрыгается, кролик.

СК: Сэр, что мне…

Д: Пусть КРЕСТОНОСЕЦ продолжает искупать грехи. Отправьте копии расшифровок из отеля «Эль-Энканто» от 15 и 16 марта Сэму Джианкане, Карлосу Марчелло, Мо Далицу, Санто Траффиканте и каждому крупному мафиози Соединенных Штатов. Пусть знают, что с ними намерен делать Князь Тьмы.

СК: Дерзкий и вдохновенный гамбит, сэр.

Д: Хорошего вам дня, Дуайт. Ступайте, и да поможет вам Бог и ангелы его.

СК: Всего доброго, сэр.

Вставка: документ

18.03.68.

Заголовок из газеты «Нью-Йорк таймс»:

РФК ОБЪЯВЛЕН КАНДИДАТОМ в ПРЕЗИДЕНТЫ ОТ ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ

Часть VI Запрет 19 марта — 9 июня 1968

106. (Сайгон, 19 марта 1968 года)

Ты вернулся.

Здесь все живое. И зло тоже. Это — Вьетнам.

Стало больше солдат. Больше уволенных в запас узкоглазых марвинов. Они говорили про Тетское наступление. Буддистские храмы обшиты досками — от попадания снарядов, повсюду колонны грузовиков и зенитные орудия.

Ты снова здесь. Любуйся — Сайгон образца 1968 года.

Такси еле плелось — его с обеих сторон теснили армейские грузовики. Их выхлопы проникали через окна автомобиля, лезли в глаза и нос. Пит смотрел, курил и жевал резинку.

Он таки нарушил соглашение. За ночь успел из Фриско прилететь в Таншоннят. Он заманил Барби во Фриско. Пообещал романтический вечер, а остальное скрыл.

Она тут же разоблачила его. Сказала: ты хочешь вернуться во Вьетнам — и я это знаю. Он попытался отвертеться: мол, отпусти меня, надо встретиться со Стэнтоном и серьезно с ним поговорить. Она сказала: нет. Он сказал: да. Тогда они поссорились — орали как сумасшедшие, перепугали портье, посыльных и прочих сотрудников отеля, вплоть до управляющего.

Барби уехала обратно в Спарту. Он рыскал по городу. Из-за чертовых холмов сердце выпрыгивало из груди. Наконец он добрался до аэропорта и засел в баре. Там он встретил двух громил Карлоса — Чака Тиски и Нарди Скавоне.

Они шумно поприветствовали его и угостили выпивкой. Набравшись, принялись хвастаться. Рассказали, что прикончили Дэнни Брювика. Он был не один — со своей бывшей, Арден-Джейн. И рассказали, как убивали шкипера и его благоверную, — в деталях и даже со звукоподражательными подробностями.

Пит вышел из бара и побрел на посадку. Пристегнув ремни, проглотил таблетку нембутала и уснул. Когда самолет закачало, ему приснились головы, зажатые в тисках.

Такси плелось по улицам. Водитель объезжал процессии монахов и ругался вслух. И причитал: это наступление — беда, столько народу убили, и ваших тоже, все испортили. Виктор Чарльз — злые, вредные, о-о-о-очень плохие парни.

Машина подпрыгивала, ее потряхивало на ухабах, Пит с трудом дышал из-за выхлопов и едва не ударялся лбом о собственные колени.

Вот он, ночной клуб. Стены все еще исписаны вьетнамским граффити. Ты вернулся. Клуб все еще под охраной армии Южного Вьетнама. У дверей все так же стоят двое марвинов. Словом, ничего не изменилось.

Пит схватил свой вещмешок и сумку Уэйна с аккуратно завернутыми мензурками и пробирками. Оставить их тут, проверить лабораторию — и бегом в отель «Катина».

Водитель затормозил. Пит выбрался и потянулся. Марвины мигом подобрались — они знали, кто такой Пит: здоровенный полоумный лягушатник. Они его приветствовали. Пит вошел в клуб и мгновенно учуял героиновый осадок. А также вонь мочи, пота, засохшего дерьма и жженого порошка.

Собственно, ночного клуба больше не было. Он превратился в наркопритон. Ад на цокольном этаже. Река Стикс, мать ее так.

Узкоглазые балдеют на соломенных тюфяках. Валяются жгуты для перетягивания вен, зажигалки и ложечки. Пятьдесят торчков, пятьдесят матрацев, пятьдесят пусковых установок.

Узкоглазые готовят порошок, другие узкоглазые перетягивают жгутом вены, третьи ширяются, четвертые закатывают глаза, пятые уже балдеют, глупо ухмыляются и вздыхают.

Пит прошел мимо. И марвины, и люди из Канлао продавали ширево и шприцы. Поднявшись наверх, он увидел ту же картину: узкоглазые на матрасах, жгуты, иглы и раздавленные ампулы.

Тогда он поднялся на третий этаж и подошел к двери лаборатории. Там обнаружился тип из Канлао. Тот его заметил — ага, я его знаю — сумасшедший лягушатник.

Пит поставил сумку на пол и заговорил, перемежая английские и вьетнамские слова:

— Это оборудование. Уэйн Тедроу передал. Оставляю под вашим присмотром.

Тот улыбнулся и кивнул. Протянув руку, схватил сумку.

Пит сказал:

— Открой-ка. Хочу проверить лабораторию.

Тот явно напрягся и заслонил собой дверь. Достал из поясной кобуры пистолет и снял его с предохранителя.

Дверь открылась. Оттуда вышел вьетнамец. За его спиной Пит мельком увидел лотки, сортировочные желоба и пакетики с порошком.

Второй узкоглазый тоже напрягся и резко захлопнул дверь, встав так, чтобы закрыть Питу обзор. Потом накинулся на типа из Канлао, и оба быстро-быстро залопотали на своем языке, не спуская глаз с сумасшедшего француза.

У Пита поползли по телу мурашки. Пит насторожился — и весьма. На цокольном этаже продают ширево. Наверху пакуют дозы. И наверняка толкают их внизу. Что наводило на мысли о широ-о-о-окой сети распространения. И о приличной клиентуре.

Узкоглазый поспешил вниз, прихватив с собой вещмешок. Тип из Канлао внезапно смягчился. Пит поклонился и улыбнулся. И сказал — на пиджин-инглиш:

— Есть хорошо. Ты хороший человек. Теперь я ухожу.

Тот осклабился — на душе у него явно полегчало. Пит помахал ему на прощание. И спустился вниз. Зажав нос, быстро пошел через зал, задевая матрасы и ступая в кучки дерьма. Выбравшись наружу, увидел второго узкоглазого.

Тот быстро шел по улице в южном направлении, волоча тот самый вещмешок. Пит принялся за ним следить.

Человек с вещмешком добрался до пристани и свернул в город — на улицу Далто. Жара стояла невыносимая. Улица кишела народом. От такого количества узкоглазых на квадратный метр зарябило в глазах.

Пит сильно выделялся в этой толпе и пошел по-утиному, присев на корточки, так что его рост уменьшился чуть ли не вдвое. Узкоглазый спешил, расталкивая локтями процессии монахов. Пит еле поспевал следом.

Узкоглазый резко свернул на восток и поскакал по Тамлонг, вдоль длинного ряда складов. Тротуар стал уже, народу поубавилось, и Пит тут же заметил скопление бойцов Канлао. Классические головорезы в гражданской одежде — охрана одного из складов. Тут же стоянка такси — приличное количество машин поджидало клиентов на углу квартала.

Узкоглазый остановился. В его вещмешок сразу же заглянул один из охранников. Второй открыл перед ним дверь и пропустил внутрь. Еще один охранник резко захлопнул дверь и запер ее на два замка.

Пит свернул в проход между складами. Окна первого этажа были защищены решетками поверх стекол. Пит заглянул в окно и сквозь толстенное стекло увидел свет.

Набрал воздуху и схватил решетку. Рванул ее на себя, отогнув угол. Сунув кулак в образовавшийся паз, высадил стекло.

И увидел матрацы и жгуты, стянувшие белую кожу рук. Увидел, как американские солдаты покупают пакетики, готовят раствор и вводят его под кожу.

В ту ночь он плохо спал и видел странные сны. Сбой биоритмов из-за перелета, вдобавок наелся нембутала. Ему снились тиски и давешний оконный переплет. Сквозь который видно, как солдатики колются героином.

Он проснулся и немного пришел в себя. Гнев понемногу утихал. Он позвонил Стэнтону и сказал: я смертельно устал, у меня в глазах двоится. Давай встретимся завтра вечером, а? Стэнтон посмеялся и согласился: завтра так завтра.

Пит принял успокоительное и снова заснул. Проснувшись, вскочил. То, что ему снилось, было реальностью — реальностью, которую он видел сквозь толстое стекло.

Три солдатика. Один с татуировками. Другой слепой. И третий — с иглой в члене.

Пит сел в такси и скрючился на сиденье. Занял наблюдательный пост — возле отеля «Монтраше», где квартировал Джон Стэнтон.

Он чувствовал, что приходит в себя — помогло то, что выспался как следует. Итак, что мы имеем? Один наркопритон для солдат — по меньшей мере один — прямое нарушение правил.

Не продавать дурь американским солдатам. Это святотатство. Продашь — тебя ждет мучительная смерть. Стэнтон знал это. Стэнтон сам разрабатывал правила. И сказал, что мистер Као с ними согласен, и люди из партии Канлао тоже.

Мистер Као продавал наркоту по всему Сайгону. Канлао — его детище. Стэнтон лично знал мистера Као и цитировал его слова: моя не продает солдатам.

Жара стояла невыносимая — в такси можно было свариться заживо. Работал вентилятор, но он лишь гонял туда-сюда раскаленный воздух вперемешку с выхлопами.

В отеле толпились люди. Там любили собираться чины республиканской армии. Эркеры и противогранатные сетки.

Пит принялся наблюдать за дверью. Водитель врубил радио. Вьет-рок. «Блитлз» и «Блич бойз» по-вьетнамски.

9:46. 10:02. 10:08. Черт, так можно до скончания века…

А вот и Стэнтон. Выходит на улицу. В руках у него портфель. Он быстренько ловит такси. Пит подталкивает локтем водителя — давай, поехали вон за тем.

С водителем Питу повезло. Он не упускал из виду машину Стэнтона, в то же время стараясь остаться незамеченным. Ехали строго на юг — вот улица Тамлонг, те самые склады.

Стэнтонов возница затормозил. У того самого склада. К машине подошли двое охранников. Увидев Стэнтона, щелкнули каблуками. Один из них передал ему конверт. Пит наблюдал за сценой из машины — водитель поставил ее так, чтобы люди у склада не заметили.

Такси Стэнтона резко тронулось с места и поехало дальше на юг. Такси Пита пристроилось в хвосте. Между ними втиснулся грузовик. Внезапно преследуемый автомобиль повернул на запад. Питов возница проскочил на красный.

Но вот такси Стэнтона остановилось — наполовину проехав какой-то переулок. Снова складские помещения на весь квартал. Каждый склад охранялся людьми в форме Канлао. У обочины скопились машины такси. И в конце переулка — тоже.

Пит наблюдал — его водитель заглушил мотор, поставив автомобиль так, чтобы не бросаться в глаза. К Стэнтону снова подбежали охранники. Снова конверты. Дверь склада отворилась, и оттуда нетвердой походкой героиновых торчков вышли четверо американских солдат.

Машина Стэнтона круто развернулась и проехала прямо рядом с той, где сидел Пит. Тот сложился вдвое. Возница Стэнтона свернул на восток, а умница таксист Пита осторожно последовал за ним.

И снова машины, машины, машины. Затор. Двигались они точно улитки или черепахи. Пит был как на иголках — смолил одну за другой сигареты и жевал резинку.

Вот улица Тудо. Такси Стэнтона остановилось.

Пит знал это место. Магазин телерадиоаппаратуры и контора ЦРУ. Часовой у двери — морпех в каске и с карабином на изготовку.

Стэнтон выбрался из машины, прихватив портфель, и вошел внутрь. Пит стал смотреть в бинокль на дверь. Поначалу он никак не мог сфокусировать изображение — но вот у него получилось. Ага, окно. Черт, портьеры — сквозь них ничего не разобрать.

Тогда он навел бинокль на часового, максимально приблизив картинку. Пристально рассмотрел карабин. На стволе обнаружился серийный номер.

Сфокусировав картинку на максимальное приближение, он увидел, что номер престранный — с тремя нулями — точно такой же был на оружии, похищенном парнями Боба Релье.

Водитель выключил мотор, и Пит стал считать, сколько времени отсутствовал Стэнтон. Десять минут, двенадцать, четырнадцать.

Ага — Стэнтон вышел из здания, запрыгнул в такси и умчался. Пит подтолкнул водителя локтем — жди меня тут — и двинулся к зданию. Морпех мигом насторожился.

Пит улыбнулся:

— Все в порядке, сынок. Я сам из ЦРУ, просто заблудился. Не поможешь?

Парнишка расслабился:

— Эм… да, сэр!

— Я тут недавно. Не подскажешь, как проехать к отелю «Катина»?

— Эм… да, сэр! Езжайте строго налево по Тудо.

Пит снова улыбнулся:

— Спасибо, сынок. Кстати, что это за серийный номер на твоей винтовке? Сам когда-то служил в морской пехоте, но такого сочетания цифр что-то не припоминаю.

Часовой осклабился:

— Такие только в ЦРУ выдают, это их номера. На обычном оружии вы их не встретите.

У Пита поползли по телу мурашки. Его прошиб пот; он покрылся гусиной кожей.

Пит усек: дело нечисто. Но внешне был спокоен, не позволяя своему гневу выйти наружу. Добравшись до отеля «Катина», принялся накачиваться кофе, курить и думать.

Код с тремя нулями. Оружие из арсеналов ЦРУ, то есть на обычных военных складах оказаться не могло. Боб Релье солгал. Обманул команду. Ему потворствовал Джон Стэнтон. Боб врал об «ограблениях» и «хищениях».

А значит, оружие выдавал ему Стэнтон. Кому-то дал на лапу, с кем-то договорился. Со своими же, из ЦРУ. Цээрушники и получали доходы от торговли зельем. Оружие-то якобы покупалось. Отмывались наркодоходы. Кто-то из ЦРУ неплохо на этом наварился. Тот, кто предоставлял оружие. Стэнтон с Бобом тоже наварились. Кто еще? Логично было бы предположить, что и Карлос. Надо бы отследить хронологию. Надо довериться своей интуиции.

Стэнтон знаком с мистером Као. Тот толкает героин. Люди мистера Као делят с ними лабораторию. Мистеру Као принадлежат маковые плантации. Као поставляет зелье в Европу. И только туда. У Као в Сайгоне сеть наркопритонов. Куда ходят только узкоглазые. Као не продает солдатам.

Вранье. Као и Стэнтон — в сговоре. Это они контролируют всю сайгонскую наркоторговлю. Обслуживая как желтокожих, так и американских солдат.

В складских помещениях они устроили наркопритоны. Как минимум, таких мест семь. Прямое нарушение негласного кодекса команды. Нарушение, караемое смертью. Пощады нарушителю нет. За такое — только смерть.

Вернемся назад. В сентябрь шестьдесят пятого. Тогда Као начал продавать дурь. Он сообщил Стэнтону: я тут главный. Канлао — моя партия. Будем работать в одной лаборатории. Я не толкаю солдатам.

Стэнтону пришлось повиноваться. Као купил место в лаборатории. Так сказал Питу Стэнтон и в доказательство своих слов показал гроссбух. Приводил цифры и факты. Фальшивые доказательства.

А еще раньше Чан Лао Динь убил рабов, которые выращивали мак. И украл сырье. И выдержал пытки. Пит поджарил ему яички — с помощью Жана Меспледа.

Чан сказал: я краду сырье и продаю его марвинам. Пит настаивал: это не все. Месплед прибавил напряжение. Тогда Чан вырвался, выбежал в дождь и тут же был убит током.

Чан был ручным псом Стэнтона. Крал сырье по приказу своего хозяина — и передавал его Као. Именно Стэнтона так боялся Чан. Он ни за что бы не выдал хозяина и рад был изжариться заживо.

Вот оно что. Као и Стэнтон, стало быть, коллеги. Все началось в шестьдесят пятом. Нарушение кодекса карается смертью — постфактум.

И еще. Пит мотается туда-сюда, Уэйн тоже все время в разъездах. За лагерем почти не следят. Тем временем происходит, что называется, эскалация конфликта и в стране появляется больше солдат. Надо было раньше, что называется, думать.

Дерьмо начинает просачиваться. Правда, источник его пока неведом. Ведомо лишь одно: со Стэнтоновой подачи в притонах начинают продавать наркоту и американским солдатам. Это началось два года назад. Или год. Или после Тетского наступления.

Фальшивая торговля оружием. Стэнтон уличен в этом, и Боб тоже — оба нарушили кодекс. Кто еще нарушил кодекс? Кто еще наварился?

Пит беспрестанно курил и чувствовал, как покрывается крупными каплями пота. Получив ударную дозу кофеина, он лежал на кровати и думал. Одежда его промокла от пота.

Он понимал: его догадки верны. Но чего-то явно не хватает. Сердце его бешено колотилось, в груди щемило, ноги гудели.

Стэнтон сказал:

— У тебя усталый вид.

Они пили коктейли в баре отеля «Монтраше». Красная тревога: прибавилось охранников у входа и противогранатных сеток. И страха.

— Я устаю от перелетов. А то ты не знаешь.

— От ненужных перелетов — вдвойне.

Пит подобрался и принялся играть. Ты рассердился и никак не можешь успокоиться. И пусть он никогда не узнает, что тебе кое-что известно.

— Что ты хочешь сказать?

— То, что я не слепой. Ты прилетел, чтобы уговаривать меня расширяться, на что я не соглашусь, и не просто не соглашусь. Впрочем, я рад, что ты здесь. Ты заслужил того, чтобы услышать это лично.

Пит вспыхнул. Даже ощутил, как кровь приливает к лицу.

— Слушаю.

— Я распускаю команду. Всех — от лагеря «Тигр» до ребят в Бей-Сент-Луисе.

Пит вспыхнул. Точь-в-точь как любой больной-сердечник.

— Но почему? Назови хотя бы одну вескую причину.

Стэнтон ткнул в столешницу пластиковой вилочкой для маслин. Так сильно, что от нее откололся кусок.

— Во-первых, история с Хьюзом привлекла всеобщее внимание к Вегасу и Карлос с прочими мафиози решили возобновить мораторий. Во-вторых, война вышла из-под контроля и в стране слишком многие против. Слишком много газетчиков и телевизионщиков, которые слюной изойдут, узнав, что можно сделать репортаж о грязных делишках нечистых на руку цээрушников. В-третьих, толку от наших кубинских диссидентов немного. Кастро явно крепко держит власть, и все мои коллеги по управлению убеждены, что настало время прекратить операцию.

Пит снова вспыхнул. Он чувствовал, как лицо его багровеет. Покажи ему: ты в шоке, ты рассержен, ты вот-вот взорвешься.

— Четыре года, Джон. Четыре года и куча работы — ради чего?

Стэнтон глотнул мартини:

— Все кончено, Пит. Иногда тем, кто больше всех переживал, труднее всего в этом признаться.

Пит сжал свой бокал. Стекло треснуло, во все стороны брызнули осколки. Он схватил со стола салфетку и промокнул кровь.

Стэнтон подался к нему:

— Меспледа я уволил. Лагерь продаю людям Као и завтра же улетаю обратно в Штаты. Там распушу оставшихся ребят — в Миссисипи, а заодно напоследок смотаюсь на Кубу — надо же успокоить Фуэнтеса и Арредондо.

Пит крепко сжал салфетку. От виски на месте порезов защипало. Из ранок торчали осколки стекла.

Джон Стэнтон сказал:

— Мы сделали для Кубы все, что могли. Слабое, но все-таки утешение.

Засада номер два: шесть утра, стоянка такси у отеля «Монтраше», жара и выхлопы.

Пит скрючился на сиденье и не спускал глаз с входной двери. Логично предположить, что Стэнтон, распустив команду, начнет перегруппировывать прибыли, сокращать расходы и отсекать ненужные связи.

Пит зевнул, он практически не спал — до двух шатался по барам. В одном из них нашел Меспледа — злого и пьяного. Он бурчал и матерился по-французски.

Стэнтон его уволил. Месплед рвал и метал, ругая бывшего босса по-французски «свиньей» и чем покрепче.

Пит прощупал Меспледа. Кажется, тот не врал — пособником Стэнтона он точно не был. Пит решил испытать его и устроил экскурсию. К тем самым наркопритонам. Оба видели съезжавшиеся такси, выходивших оттуда солдат и тех же солдат, обдолбанно вываливавшихся из склада какое-то время спустя.

Месплед был в ступоре. Это Пит заметил сразу: его спутник искренне обалдел. On va tuer le cochon. Le cochon va mourir[162].

Пит сказал: да. Пит одобрил. Смерть предателю.

Жарко было и липко. Утро, а уже как в пекле. Вентилятор-то работал, но толку от него было маловато. Пит наблюдал за входной дверью и жевал резинку. Черт, долго…

6:18, 6:22, 6:29. Так можно и…

Вот он — Стэнтон. С чемоданом в руке. Сперва деланасущные? А потом уже в аэропорт?

Он уселся в такси. Машина тронулась — ме-е-е-ед-ленно. Пит толкнул локтем водителя — за тем такси, быстро.

Тот рванул с места. Между ними вклинилось еще одно такси. Водитель Пита ловко обогнал его. Тудо была запружена армейскими грузовиками — они попросту расталкивали прочий транспорт на дороге.

Такси Стэнтона свернуло на юг. Водитель Пита неотступно следовал за ним, соблюдая дистанцию в два корпуса автомобиля. Их подрезал рикша. Кули с поклажей — отличное прикрытие.

Движение стало медленным. Они свернули на юг и поехали к докам. Питов таксист оттеснил рикшу к обочине. Посигналил. Кули показал ему средний палец. Пит осторожно выглянул в окно и увидел антенну на такси, которое везло Стэнтона. Покачивается и подрагивает — превосходный ориентир.

Вот они, доки. Вот и склады. Дли-и-и-инные здания. Таксист Стэнтона затормозил и остановился. Пассажир вышел.

Рикша проехал мимо. И такси Пита тоже. Пит, скрючившись на сиденье, оглянулся. Стэнтон подхватил чемодан и пошел ко входу в склад. Отпер его. Делая вид, что спокоен как слон. Оглядевшись по сторонам, юркнул внутрь и закрыл за собой дверь.

Таксист остался ждать его. Питово такси развернулось; водитель поставил машину в конце квартала. Пит врубил вентилятор и принялся глотать горячий воздух вкупе с выхлопами.

Надо посчитать, сколько он там проторчит. Именно сейчас. Засекай время.

Пит посмотрел на циферблат часов — минутная стрелка медленно двигалась. Шесть минут, девять, десять…

Стэнтон вышел, держа в руках чемодан, и запер дверь. Побежал к такси. Перед тем как забраться внутрь, потянулся и зевнул. И такси покатило на север — к Таншоннят.

Пит расплатился с водителем, выбрался из машины и пошел пешком. Склад оказался огромным — с два футбольных поля. Один этаж, стальная дверь. Боковые проходы, окна в нишах, защищенные стальными же решетками.

Пит свернул в ближайший проход и снял плащ. Нашел подходящее окно, вытянул руки и отодрал кусок решетки. При этом снова повредил раненую руку — не извлеченные накануне осколки зашевелились.

Пит сжал руку в кулак и обернул плащом. Получилась этакая рукавица. Он выбил окно — осколки стекла влетели в помещение. Протиснулся в узкую раму и скатился на пол. Раны на руке саднили. Он выдавил капли крови. Нашарив на стене выключатель, зажег свет. Вспыхнувшие лампочки осветили пространство площадью в два футбольных поля.

Он увидел добычу. Стопки, ряды, груды и кучи добра.

Шестьдесят коробок высотой ему по пояс, наполненных золотыми часами. Норковые шубы, сваленные в кучи, точно тряпье, — итого таких куч, высотой ему до середины бедра, сорок три. Шестьсот японских мотоциклов, прислоненных один к другому. Антикварная мебель в двадцать три длиннющих ряда.

Новые автомобили, стоят стройными рядами. Тридцать восемь рядов по двадцать две машины в каждом — расположенных в порядке убывания длины. «Бентли», «порше», «Астон-Мартин DB-5», «вольво», «ягуары», «мерседесы».

Пит бродил между рядами и идентифицировал трофеи. На каждом — экспортный талон. Пункт отгрузки — Сайгон. Место назначения — США.

Все просто. Все схвачено. Все четко.

Товар приобретен на черном рынке. Явно не в Америке. В Европе, Великобритании, на Востоке. Руководил закупками Стэнтон, а друзья из ЦРУ помогали ему. Таскали деньги команды, отмывали их и закупались.

Команду Стэнтон распустил. Так что самое время отправлять добычу в Америку. Беспошлинно, между прочим. Явно не без помощи мафии. Карлос точно в деле. Они перепродадут добро практически по розничной цене — а Карлос поимеет с этого навар, и уже он расплатится с парнями Стэнтона. Миллионные прибыли чистыми.

Торговля наркотой. Наличные для команды. Не для них — для своей команды.

Пит обходил склад. Пинал покрышки. Вдыхал запах кожаных сидений, щелкал пальцами по антеннам, потирал розовое дерево и гладил мех.

СВОЯ команда.

Он принялся рассуждать логически. Не спешить, обдумать, сделать выводы. Стэнтон заходил сюда вместе с чемоданом. Зачем? Чтобы что-то оставить. Или забрать. Что именно?

Пит прошелся вдоль стен, простукав каждую. Голый цемент — ни тебе встроенных панелей, ни тайников — черт.

Проверил пол на предмет облупившейся краски или отличных по цвету участков. Ничего — сплошной цемент, прочный, безо всяких тайников.

Пит тщательно рассмотрел потолок. Он оказался того же свойства. Никаких заплат, наскоро заделанных швов, ничего подозрительного.

Сортира или кладовки тоже не оказалось, как и чулана. Четыре стены, дли-и-и-инное помещение размером с два футбольных поля.

Что-то где-то быть должно. И это «где-то» — здесь.

Машины, шубы, часы. Мотоциклы и антиквариат. На целый день работы. Ищи иголку в стогу сена. Но другого выхода все равно нет.

Он принялся заново обходить ряды — рылся в коробках с часами, перетряхивал шубы — пусто.

Он принялся заново обходить ряды — выдвигал ящики антикварных комодов розового дерева, рылся, копался и присматривался. Двадцать три ряда комодов и стульев — ничего.

У него заурчало в животе. Прошел не один час. Он не ел и, черт возьми, даже не спал.

Он приступил к мотоциклам. Открывал седельные багажники, отвинчивал крышечки бензобаков. Шестьсот мотоциклов — и ничего.

Тогда он принялся за автомобили. Ряд за рядом. Двадцать два раза по тридцать восемь. Открывал багажники, бардачки и капоты. Поднимал коврики под сиденьями. Даже в подвеску заглядывал, и под сиденья не забывал. Сперва «порше», потом «бентли». Пусто.

Стало темно. Пришлось действовать на ощупь. «Вольво», «ягуары», «DB-5». Очень скоро он насобачился, и дело пошло быстрее; припрет — и шрифт Брайля выучишь в пять минут.

Готово. Остались одни «мерседесы».

Начал с верхнего ряда. Вот она, первая машина — капот, крышки клапанов, воздушный фильтр, цилиндры. Стоп… что это за бугорок… шрифт Брайля отдыхает, блин…

Он еще раз тщательно ощупал выпуклость. Скользит под пальцами. Похоже на липкую ленту. Он дернул — что-то оторвалось. Что-то плоское и шершавое. Прямоугольное. Со страничками. Блокнот, не иначе.

Он схватил его. Потянувшись, открыл поворотное окно. Нащупал кнопку включения фар. Отличное немецкое качество — противотуманный свет врубился сразу же и на полную катушку.

Он уселся и при свете фар принялся листать блокнот. Странички, исписанные мелким почерком: имена, суммы, даты.

Значимые даты. Начиная с последних месяцев шестьдесят четвертого. Как раз то время, когда собралась команда.

Имена: Чак Роджерс, Чан Лао Динь, Боб Релье, Лоран Гери, Флэш Элорд, Гаспар Фуэнтес, Дик Венцель, Мигель Арредондо.

Выплаты, единовременные и ежемесячные — все втайне от него. Несколько раз встречались не повторяющиеся испанские имена, помеченные аббревиатурой КМ — вероятно, «кубинская милиция».

Некоторые имена не упоминались вовсе: его собственное, Уэйново и Меспледа.

Гери и Стэнтон проверяли людей на полиграфе. Результаты этой «проверки» — сплошная ложь. Флэш «проник» на Кубу — еще одна ложь. Кубинский «раскол» — тоже ложь — оплаченная вперед, как и безопасные рейды на Кубу. Как и служащие кубинской милиции, скормленные жадным до крови «партизанам». И оружие, отправленное на Кубу — кому? — может быть, ключ к разгадке.

Автомобили, часы, меха. Японские мотоциклы. Пидорские антикварные кушетки. Потраченные годы и сердечный приступ — ради ВОТ ЭТОГО.

Пит уронил блокнот на пол и выключил противотуманные фары.

Ему не хотелось света. Тем страшнее будет в темноте. ВСЕ ЭТО БЫЛО — ОДНА СПЛОШНАЯ ЛОЖЬ.

Вставка: документ

25.03.68.

Расшифровка телефонных переговоров. Записано Синим Кроликом. С пометками: «Записано по заказу ФБР» / «Первый уровень секретности» / «В случае моей смерти уничтожить, не читая». Говорят: Синий Кролик, Папа Кролик.

СК: Это я. Слышишь щелчки?

ПК: Я знаю — маскиратор.

СК: Готов услышать хорошие новости?

ПК: Если они касаются нашего дела, то да.

СК: Касаются. Еще как касаются, черт возьми.

ПК: Что — определились с датой и местом?

СК: Мои люди нашли Уэнделла Дерфи.

ПК: О Господи!

СК: Он в Эл-Эй. Живет в трущобах.

ПК: Я слышу святых, Дуайт. Они поют мне гимны.

СК: У моих людей есть информация, что он изнасиловал и убил нескольких женщин. Как думаешь, ему понравилось с Линетт?

ПК: Вот уж не думаю. Мне всегда казалось, что она фригидная.

СК: КРАСНЫЙ КРОЛИК начал ездить по стране. Полагаю, что дело можно сделать уже в следующем месяце.

ПК: Решено, черти полосатые. Значит, пора привлечь к делу Уэйна.

СК: Мои люди следят за Дерфи. Выждем несколько дней, а потом найдем какого-нибудь черномазого, чтобы дал фальшивую наводку Сонни Листону.

ПК: Гимны, Дуайт. Я не шучу. Со стереозвуком.

СК: Думаешь, твой сынок созрел?

ПК: Уверен, что да.

СК: Когда у меня появятся новости, я тебе сообщу.

ПК: Пусть это будут хорошие новости.

СК: Мы уже близко, старик. Я это чую.

ПК: Твои слова — да Богу в уши.

107. (Мехико, 26 марта 1968 года)

Это походило на детскую игру «Покажи и назови».

Все собрались в гостиной на вилле Сэма — коктейли с зонтиками, все дела. Обслуживал их дворецкий. Ни минуты покоя — то бутерброд подай, то джин с водой и сахаром.

Литтел показывал графики и диаграммы, прикрепленные к мольберту. Сэм и Мо смотрели на графики, Карлос вертел в пальцах коктейльный зонтик, Санто и Джонни зевали.

Литтел ткнул указкой:

— Мы получаем свою цену. Мистер Хьюз купит свои отели уже к концу этого года.

Сэм зевнул. Мо потянулся. Карлос откусил от своей кесадильи и принялся жевать.

Литтел продолжал:

— В Рино есть одна мусороперерабатывающая контора, так вот ее бы захватить первой. С профсоюзом тамошние не связаны — тем лучше для нас. С учетом всего вышесказанного мы укладываемся в график во всех сферах, кроме одной.

Мо рассмеялся:

— В этом весь Уорд. Вступление затягивается — а как до главного, так и замолкает.

Сэм сказал:

— Да, Уорд подразнить любит.

Санто сказал:

— Ну, не зря ж он в семинарии учился. А там их этому учат — демагогию разводить.

Литтел улыбнулся:

— Мистер Хьюз настаивает, чтобы мы насаждали в его отелях политику так называемой «седации» негров. Он знает, что это практически неосуществимо, но отступать не собирается.

Мо сказал:

— Да, черножопым бы седация не помешала. А то от них сплошная социальная нестабильность.

Сэм подхватил:

— После успокоительного особо не понасилуешь и не пограбишь.

Карлос возразил:

— Седация ваша — вчерашний день. Мы решили прикрыть Питову лавочку.

Литтел откашлялся:

— Но почему? Я думал, бизнес вполне доходный.

Сэм посмотрел на Карлоса. Тот покачал головой:

— Ну и что с того? Мы получили все, что хотели, и теперь прикрываем лавочку.

Они переглянулись: Джонни посмотрел на Санто, Санто посмотрел на Сэма.

Сэм прокашлялся:

— У нас есть прикрытие в Коста-Рике, в Никарагуа, в Панаме и Доминиканской Республике. Парням, которым я дал на лапу, много объяснять не потребуется.

Санто кашлянул:

— Американский доллар понимается без перевода. Говоришь «игра в казино», и всем все сразу становится ясно.

Джонни кашлянул:

— Зеленой бумажкой можно купить и правых и левых.

Санто поддакнул:

— Спасибо нашему бородатому приятелю.

Мо посмотрел на Санто, и Сэм тоже. Санто пробормотал: «Черт». Собравшиеся притихли и вновь принялись за коктейли и закуски.

Литтел зашуршал бумажками с графиками и диаграммами, размышляя об обмолвке Санто.

Они обманули Пита. Что-то связанное с Кубой — неясно только, что именно. Оружие шло Кастро, а не «левым» повстанцам? Очень вероятно. Они подкупали повстанцев — то самое «влияние», — и Пит стал куда менее «полезным». Может быть, вероятно, скорее всего.

Я ничего не скажу Питу, и они это знают — они мне доверяют, ибо они владеют мной.

Сэм прокашлялся и сделал знак дворецкому. Тот быстренько улетучился.

Карлос сказал:

— Мы все еще не сбрасываем со счетов вероятность того, что Джонсон решит баллотироваться на второй срок, но на девяносто девять процентов убеждены, что на выборы пойдет Никсон.

Санто сказал:

— Никсон — наш человек.

Сэм сказал:

— Джонсону уже не удастся пересмотреть политику Минюста. А вот новому президенту это вполне под силу.

Джонни добавил:

— А Хамфри слишком лоялен к черножопым. Что-то не представляю, чтобы он или Джонсон решили вдруг помиловать Джимми.

Санто резюмировал:

— Короче, мы ставим на Никсона. Больше чем уверен, что он таки будет баллотироваться.

Карлос сказал:

— В конце июня ты с ним встретишься, Уорд. А потом и уйдешь в отставку.

Санто улыбнулся:

— И кое-кто еще.

Сэм кивнул:

— Ага, ведь у нас в почте есть одна ма-а-а-аленькая коробочка.

Они снова переглянулись: Калос, Санто, Мо и Сэм. Санто покраснел. Сэм сказал: «Блин».

Самолет стремительно набирал высоту. «Эр Мехико» — прямой рейс из Вегаса.

Саммит набирал обороты. Мафия одобрила его планы — никаких возражений, никаких споров. Мафиози странно «оговаривались». Ему от этих дурачеств ни жарко ни холодно — а вот Питу…

Бизнес они решили прикрыть. Что намекало: у Пита проблемы. Пит явно злится. Вероятнее всего, ни на Кубу, ни во Вьетнам он уже не мотается.

Лайнер зашел на посадку. Литтел увидел белые облака, а по краям — островки грязно-серых туч.

Прошлым вечером он звонил Дженис. Они долго говорили. Дженис была смертельно напугана. Недавно она ходила к врачу, и тот велел ей сдать анализы. И сказал, что у нее — серьезные изменения в состоянии внутренних органов. И что ей давно пора было лечиться. Когда у нее что-то болело, она думала, что это из-за побоев Уэйна-старшего, — и не обращала внимания. Между тем положение было очень серьезным. У нее подозревали злокачественную опухоль.

Голос у нее был напуганный. Скоро она справилась с собой, но продолжала ныть: я еще так молода, неужели, да не может быть. Он успокаивал ее как мог. Пожелав подруге спокойной ночи, долго молился за нее, перебирая четки.

Самолет выровнялся. Литтел закрыл глаза и стал думать о Бобби.

Бобби объявил о выдвижении своей кандидатуры на пост президента. Девять дней назад, на пресс-конференции. Бобби сказал: я хочу быть избранным. Бобби обозначил предвыборную программу. Закончить войну. Работать во имя мира. Искоренять нищету. Реформы и мирные соглашения. О мафии — ни слова.

Благоразумный Бобби. Мудрый Бобби. Трезвый политик.

На прошлой неделе звонила Барби. Она видела по телевизору Бобби — он объявлял о своем выдвижении. Однажды она встречалась с ним — весной шестьдесят второго. Тогда Питер Лоуфорд устроил вечеринку. Они немного пообщались. Тогда Бобби ей понравился — теперь она им восхищалась. Утверждала, что Бобби запросто надерет задницу Дику Никсону, и предсказывала ему быструю и легкую победу.

Мимо прошла стюардесса, катившая тележку с закусками. Литтел взял содовой и газету «Лос-Анджелес таймс». Сложил вдвое и пробежался по первой странице. В заголовках — сплошной Вьетнам.

Он перевернул страницу. Колонки и столбцы запрыгали перед глазами. «Марш бедноты», «перспективное проектирование», «движущая сила». И фотография. Спокойный Бобби Кеннеди, снятый на фоне поля для гольфа. На заднем плане — какие-то бунгало и роскошества. Очень знакомые места.

Литтел, сощурившись, присмотрелся. Стойте — что это…

Он увидел мостки и дверь. На ней стоял номер — 301. Дверь вела в бунгало. В котором якобы «собирались мафиози». Так ему сказал Дуайт Холли.

Литтел уронил газету. Мысли путались и наскакивали одна на другую. Улыбки боссов, их оговорки, «ма-а-а-а-ленькая коробочка».

108. (Лос-Анджелес, 30 марта 1968 года)

Набор для убийства.

Четыре шприца, заполненных готовым раствором героина и новокаина. «Магнум» сорок четвертого калибра, глушитель, рулон изоленты, большой бумажный пакет и упаковка ароматизированных влажных салфеток.

Вот мы и на месте. На пересечении Пятой и Стэнфорд. Трущобы, где живут бомжи и опустившиеся алкоголики.

Уэйн медлил, наблюдая за заброшенной гостиницей и покачивая пакетом. Он стоял возле банка крови, рядом с переговаривавшимися бродягами. Медсестры выстраивали доноров в очередь.

Он здесь. В отеле «Хилц», в номере 402, на четвертом этаже.

Уэйн наблюдал за парадной дверью. Наслаждался моментом и тянул время.

Он ездил на юг, к Бобу. И обнаружил, что бункер и хата Боба опустели. Вроде как их обнаружили. Вроде как полиция штата. У Боба были влиятельные друзья в некоем федеральном ведомстве. Так что в его обиталище побывали не самые дальновидные полицейские.

После этого Уэйн прилетел в Вегас и зашел в «Пещеру» проверить, не звонил ли ему кто. Обнаружил, что звонил Пит — он был в Спарте. И Сонни.

Сперва он перезвонил Питу — но там не брали трубку. Тогда он стал звонить Сонни. Нашел его в возбужденном состоянии. Оказалось, приятель Сонни видел Уэнделла. Тот придумал себе псевдоним — теперь он Абдалла Икс.

БАМ!

Стояла теплынь — двадцать семь градусов в полдень. Народу было — не протолкнуться: пьянчужки, безногие на тележках и нарумяненные трансвеститы.

Они толкали Уэйна, но тот ничего не чувствовал, так был поглощен своими мыслями. Лишь ощущал, как покрывается мурашками, как гудят ноги и стынет кровь в жилах.

И он вошел внутрь. Какой-то алкаш рухнул прямо ему под ноги — Уэйн едва успел увернуться. Поднялся на этаж и чуть не свалился сам. Еле удержался на ногах.

Вот она — лестничная площадка перед четвертым этажом. Он увидел проход и деревянные встроенные двери. Номер 400. Номер 401. Вот он — номер 402. Уэйн коснулся ручки. Повернул ее. Дверь отворилась.

Он дома. Освещен со спины. Света из окна вполне хватало. Уэнделл сидел на стуле с прямой спинкой, держа в руках стакан дешевого вина.

Уэйн вошел в номер и закрыл за собой дверь. Его едва не стошнило. Уэнделл увидел его, сощурился и пьяно осклабился.

— Где-то я тебя видел.

Уэйн не шевелился.

Уэнделл сказал:

— Напомни, ась?

Уэйн ответил:

— Даллас.

Его опять едва не стошнило.

Уэнделл глотал вино. Выглядел он паршиво — на руках следы от инъекций и «дорожки».

— Хорошо. Наверное, ты из обездоленных мужей. Я сделал парочку таких, как ты, вдовцами, так что круг, типа, сужается.

Уэйн окинул взглядом помещение. Увидел пустые бутылки и учуял запах блевотины.

— Дело было в конце недели. Припоминаешь? Как раз президента убили.

Уэйн сделал пару шагов и наподдал ногой, попав по стулу и сбив бутыль. Уэнделл шлепнулся на пол. И исторг вино и пену. Уэйн наступил ему на шею, пригвоздив к земле всем своим весом, и стал рыться в пакете.

Подхватил шприц. Уэнделл рванулся. Тогда Уэйн вкатил ему дозу в шею. Уэнделл задрожал, перестал дергаться, словил приход.

Уэйн отшвырнул шприц и достал второй. На сей раз дозу вколол в руки. Уэнделл напрягся, расслабился и обдолбанно ухмыльнулся.

И этот шприц полетел в угол. Третья доза пошла в бедра. Уэнделл дернулся и затих.

Готово. Теперь четвертый — в колени. Уэнделл осклабился до ушей. Уэнделл забалдел и откинулся.

Уэйн бросил шприц и достал из сумки изоленту. Оторвав уголок, замотал Уэнделлу рот. Сделал три плотных кольца и затянул петлю на шее жертвы.

После чего отбросил изоленту, достал «магнум» и взвел курок. Навертел на дуло глушитель и низко наклонился. Глаза Уэнделла закатились.

Уэйн схватил его правую руку и отстрелил все пальцы, включая большой. Уэнделл задергался. Но белый порошок его удержал. Глаза еще больше закатились.

Уэйн выбросил гильзы и перезарядил «магнум». Снова взвел курок. Уэнделла стошнило. Из ноздрей его хлынула пена. Он наложил в штаны.

Уэйн наклонился и тщательно прицелился. И отстрелил ему ноги в коленях. Брызнула кровь, и во все стороны разлетелись осколки кости. Уэйн достал из пакета салфетки.

Культи Уэнделла дернулись. Уэйн уселся на стул и стал ждать, пока тот истечет кровью.

Рейс у него был поздний. Он почти не помнил его — всю дорогу от Эл-Эй до Вегаса он дремал. И чуял запахи-призраки. Порох и кровь. Дешевое вино. Жженые волокна глушителя.

Самолет приземлился. Он вышел. И снова призрачные запахи. Горелая кость и блевотина. И ароматизированные влажные салфетки.

Он прошел по аэропорту Маккарран, нашел телефонную будку, связался с оператором и попросил набрать Спарту.

Восемь гудков. Никто не ответил. Ни Барби, ни Пита не было дома.

Тогда он вышел из будки и свернул к стоянке такси. К нему подошли двое и окружили его, постепенно приближаясь, — так два копа блокируют задерживаемого. Один — Дуайт Холли, второй — смуглый тип, кажется Фред Оташ.

Фред-вымогатель — что-то он схуднул — тощий как скелет.

Схватили его и потащили. Он мгновенно обмяк и ничего не чувствовал. И тут увидел две припаркованные рядышком машины: седан федералов и «кадиллак» своего папаши.

Между автомобилей они остановились. Его обыскали и отпустили. Он споткнулся и едва не упал. И снова почуял запах, которого не было, — запах мертвого Уэнделла.

Холли сказал:

— За Дерфи придется заплатить.

Оташ добавил:

— Это мы надоумили того ниггера, который стукнул Сонни.

Холли сказал:

— У меня есть образцы твоих отпечатков. Откажешься — я отправлю криминалиста, и он снимет их в комнате Дерфи.

Уэйн посмотрел на них, увидел их лица и все понял. Уэйн-старший, его речи и «перехваченная корреспонденция с угрозами».

Уэйн спросил:

— Кого?

Холли ответил:

— Мартина Лютера Кинга.

109. (Спарта, 31 марта 1968 года)

Новости по телевизору:

Линдон Джонсон снимает свою кандидатуру. Война окончательно подорвала его политическую репутацию, поэтому на второй срок он баллотироваться не станет. То есть противником Бобби станет Хамфри. По-видимому, гонка предстоит нешуточная.

Барби смотрела новости, а Пит — на Барби. Ей нравился Бобби. В Доме стояла холодрыга — сестра Барби, страшная скареда, экономила на отоплении.

Он прилетел в Спарту из Сайгона. Барби его встретила прохладно и всю дорогу бранила за то, что он нарушил договоренность.

Барби принялась переключать каналы. Передавали новости из Вьетнама и сообщения о забастовках в Мемфисе. Шестьдесят пострадавших, ущерб от грабежей, один чернокожий ребенок погиб. Туда прибыл сумасшедший Кинг. И пообещал: скоро будет еще одна забастовка, еще один «марш бедноты».

Барби смотрела новости. Пит смотрел на Барби. Она была в восторге. Пит жевал резинку — повинуясь велению жены не курить в помещении. Совал в рот по две палочки сразу и переживал.

Он звонил на хату Бобу — гудки показались ему какими-то странными. Вроде бы их разъединили — или сам Боб сбросил. Тогда он позвонил в «Пещеру» и оставил Уэйну сообщение. Тот не перезвонил. Тогда он перепугался, забил на идею рассказать все Уэйну и купил билет до Спарты.

Барби переключала каналы. Там Бобби, сям сумасшедший Кинг. Пит встал, заслонил собой экран и выключил телевизор. Барби выругалась.

Пит сунул в рот палочку жевательной резинки:

— Послушай меня. Кое-что из того, что я скажу, тебе понравится.

Барби улыбнулась:

— Собираешься навешать мне лапши на уши. Я уже вижу.

— Понравится тебе вот что. Мафия хочет прикрыть нарколавочку. Ну а мне ничего не остается, как послушаться их.

Она покачала головой:

— Если бы это было все, ты бы улыбался.

— Ты права. Есть еще кое-что…

— Я знаю, что есть. И это не самое приятное, что ты собирался сказать. Выкладывай.

Пит судорожно сглотнул и чуть не подавился жвачкой.

— Кое-что пошло не так. Мне надо будет подобрать Уэйна в Вегасе и еще раз смотаться на Кубу. И чтобы ты где-нибудь спряталась, пока все не закончится и я не заключу еще какую-нибудь сделку с мафией.

Барби сказала: нет.

Бум — вопрос закрыт — р-р-раз, и всё.

Пит сглотнул:

— Я продам такси и отель, и мы с тобой куда-нибудь переедем.

Барби сказала: нет.

Ни тебе барабанной дроби, ни торжественной паузы, ни изменений в тоне.

Пит сглотнул:

— Я могу все уладить. Да, риск есть, но, если бы не было вероятности, что боссы мне поверят, я бы не брался.

Но Барби была непреклонна.

Ни фанфар, ничего — просто одно слово: нет.

Пит сглотнул и закашлялся, подавившись жвачкой.

— Если я сейчас не займусь этим, то пойдут слухи. И плохие парни подумают: ага, он все знает и ничего не делает. Еще решат, что я слабак, — а это может навредить нам впоследствии.

Барби сказала:

— Нет. Что бы это ни было, это бред — и ты сам прекрасно знаешь об этом.

Ни просьб, ни упреков — я тебя знаю — вот и все. Слез тоже не было — они будут позже — ее глаза уже наполнились влагой.

Пит сказал:

— Вернусь, когда все будет кончено.

Чартерный перелет из Ла-Кросса в Вегас. Гуляки на борту, прокуренный салон и тесные кресла.

Гуляки оказались сотрудниками страховой компании и сектантами в придачу. Пили, менялись шляпами и непристойно шутили.

Пит пытался заснуть, но не мог не думать об ЭТОМ.

Он позвонил Стэнтону — издалека позвонил — из Сайгона в Бей-Сент-Луис. И заговорил о поездке на Кубу. Сказал: возьмите меня с собой — я хочу попрощаться.

Стэнтон согласился.

И Пит остался в Сайгоне. Заметал следы. Купил оружие и починил окно, которое разбил, чтобы пробраться на склад. Работал втайне от всех. Вставил стекла, заново приварил решетки. Позвонил Меспледу и пообещал: я справлюсь, я сам нарушу правила нарушителей.

Купил три пушки: «вальтер» и две «беретты». И три глушителя. А также три приспособления, чтобы крепить оружие к поясу брюк изнутри.

Трофеи. Добыча. Тачки, меха, антиквариат. Который доказывает, что все это — БОЛЬШАЯ ЛОЖЬ.

Летели неровно, то и дело попадая в зоны низкого атмосферного давления. Гуляки хохотали, лапали стюардесс и молились.

Воинственные призывы. Мы не можем просто так взять и уйти. И оставить Азию азиатам. Не имеем права выглядеть слабаками.

Пит закрыл глаза и услышал гуляк. И увидел: Бетти Мак — пришла к нему в двенадцатимиллионный раз. И Чак — фанат тисков. А вот Барби — говорит «нет», а в глазах ее стоят слезы.

Мы держимся. Покажем этим вьетконговцам, кто тут главный. А заодно и всяким пацифистам, мать их так и растак.

И все в таком духе. Со стереофоническим, мать его, эффектом. Он попытался заснуть — не вышло. И тогда он стал бороться с чувством морального и физического опустошения. И в голову ему пришла мысль.

К черту все. Вот прямо сейчас он бросит думать о том, что кто-то там нарушил какой-то кодекс.

Самолет приземлился. Пит выбрался и побрел к стойке авиакомпании «Эр Мидуэст».

Купил билет — потратился на первый класс до Милуоки, откуда ему предстояло лететь в Спарту. Получается, два билета в один конец.

До первого вылета оставалось четыре часа. Пит отправился в зал ожидания и сбросил на пол сумку с оружием. Растянувшись на четырех сиденьях, мгновенно провалился в сон. Было мягко и темно. Он укрылся газетами, как простынями.

Открыв глаза, он увидел лампы на потолке и Уорда Литтела. В руках у последнего был его билет — он заметил торчащий утолок.

— Ты собирался домой. Барби это понравится.

Пит сел, рассыпав газеты.

— Господи, ты меня напугал.

Уорд протер очки.

— Звонила Барби. Сказала, что ты уехал на юг выполнять какое-то безумное задание, и попросила остановить тебя.

Пит зевнул:

— И?

— И я кое-что прикинул и позвонил Карлосу.

Пит закурил. Было 6:10. Его самолет в семь.

— Не молчи. Я хочу понять, куда ты клонишь.

Уорд откашлялся:

— Кое-что мне объяснил Карлос, а кое-что я сам…

— Господи, просто скажи…

— Карлос прикрывает ваш бизнес. Который, собственно, был частью хитроумного плана по переброске оружия Кастро, чтобы тот переправлял его повстанцам в Центральной Америке. Все это часть плана по обустройству казино за границей.

Ага — пазл сложился. Стэнтон и Карлос, афера с оружием, вот она — БОЛЬШАЯ ЛОЖЬ.

— Это было неправдой, Уорд. Все это.

— Знаю.

— Боб Релье. Что…

— Он забросил своих клановцев и занялся другой операцией. С ним работает Уэйн, и Карлос сказал: это все, что я знаю.

Пит выхватил у него билет. Уорд отобрал его обратно.

— Ты летал в Сайгон. Там ты кое-что понял. Это я узнал со слов Барби.

Пит схватил сумку. Пушки лязгнули.

— Не заставляй меня ждать. Ты говорил с Барби, говорил с Карлосом, а потом нашел меня. Начнем с этого.

Уорд поправил очки:

— Карлос узнал, что Стэнтон, Гери и Элорд утаивают часть его доли прибыли. Вот он и хочет, чтобы ты убрал их вместе с кубинскими связными. Если ты сделаешь это, а также окажешь еще одну маленькую услугу, можешь быть свободен.

Раздался голос из динамика: пассажиры рейса номер сорок девять до Милуоки, бла-бла…

— Думаешь, он сдержит слово?

— Да. Они хотят покончить с этой историей и заняться другими насущными делами.

Пит заглянул в гейт. Экипаж уже на месте, кто-то катит багажные тележки.

— Позвони Барби. Скажи, что я чуть не вернулся.

Уорд кивнул и смял билет.

— Еще одно.

— Что там?

— Карлос хочет, чтобы ты снял с них скальпы.

110. (Мемфис, 3 апреля 1968 года)

Красный Кролик скоро станет Мертвым Кроликом.

Уэйн подъехал к тротуару, припарковался и стал наблюдать за мотелем «Нью ребел».

К мотелю подкатил «мустанг». Оттуда выбрался стрелок. К нему подошел Фред О. Он совсем отощал — чтобы изменить внешность, ему пришлось голодать. Джим Рей тоже худющий — этот от кристаллического метамфетамина.

Они смеялись и в шутку подталкивали друг друга. Фред О. вручил Джимми коробку — в которой явно содержалось нечто длинное и громоздкое. Винтовка калибра 30.06. С оптическим прицелом, переделанная для стрельбы пулями с мягким наконечником — они так деформируются при выстреле, что баллистическая экспертиза представляется весьма затруднительным делом.

У Джимми была винтовка, у Боба — такая же, и у Фреда — номер три. Из этой третьей был произведен один испытательный выстрел, на ней были отпечатки пальцев Джимми.

День икс — уже завтра. Джимми может выстрелить, а может и зассать. На этот случай есть Боб — запасной стрелок. Руководил Джимми Фред О. Он утверждал: мой подопечный будет стрелять. Он был уверен в этом.

План заключался в следующем. На месте имелась дешевая гостиничка. Жили там по преимуществу пьянчуги. Зато располагалась она прямо напротив мотеля «Лоррейн», в котором квартировал Кинг. В его номере, 306, имелся балкон. А в дешевых меблирашках — свободная комната. Которую снял Фред О., для пущей уверенности заплатив за неделю вперед.

Он сделал вид, что «заселился». «Съедет» он завтра, а на его место заселится Джимми. В ту самую комнату, рядом с общей ванной. Может, выстрелит. Может, зассыт — тогда выстрелит Боб.

Возле захудалой гостинички — купа деревьев и кусты. Словом, прикрытие. Ведь окна гостинички выходят на Главную улицу, а «Лоррейна» — на Малберри.

Джимми стреляет и уходит — далеко от Малберри. Вытирает винтовку и бросает ее у дверей. Прячущийся в это время поблизости Фред О. забирает винтовку, а вместо нее подбрасывает другую — с отпечатками Джимми.

Джимми скрывается на хате, где его ждет Уэйн. Дешевая меблированная квартира, а там — пустые бутылки, пакетики из-под зелья и использованные иглы. Следы порошка, причиндалы для приготовления и приличная доза кристаллического метамфетамина.

И предсмертная записка, подделанная Фредом Оташем.

Я — торчок. Я убил Ниггерского Короля. Теперь мне страшно. Я сбежал из Джефф-сити и отказываюсь возвращаться обратно. Я — герой. Я — мученик. Эй, мир, получил?

Уэйн выжидает, а потом вкалывает Джимми дозу и стреляет в него. Джимми умирает, не успев выйти из прихода. Паника. Самоубийство. Классический убийца-одиночка — застрелился в метамфетаминовом дурмане.

Уэйн не сводил глаз с мотеля. Фред О. стоял снаружи, а Джимми вошел внутрь. Фредди заметил Уэйна и подмигнул. Тот подмигнул в ответ, завел мотор и поехал к мотелю «Лоррейн».

Припарковавшись совсем рядом с мотелем, он принялся рассматривать стоянку и балкон, гостиницу, зелень вокруг и улицы. Деревья и кустарники оказались достаточно густыми и прилегали к бетонной стене. На Главную улицу вела узенькая тропинка. Они спрячутся в густой зелени. Или станут стрелять, или нет. Они выберутся на Главную улицу.

Уэйн наблюдал за мотелем. Там болтали, стоя на балконе, чернокожие люди.

Копов в поле зрения не обнаруживалось — тут Дуайт Холли был прав. Он настроил радио на полицейскую частоту. Мемфис лихорадило. Акции и марши протеста — чрезвычайная ситуация — вся полиция на ушах. А в планах — эскалация общественного недовольства. В том числе — еще один марш, запланированный на пятое апреля.

К тому времени он будет мертв. Мемфис взорвется. Уэйн знал это. Джимми будет стрелять. Так сказал Фред. А Фред был уверен.

У Джимми совсем поехала крыша. Он учился гипнозу, посещал курсы барменов и кололся метамфетамином. А также покупал журналы с порнокартинками. Ширялся и смотрел порнушку. Вдобавок он вступил в Общество друзей Родезии и искал женщин по объявлениям в газете. И сделал пластическую операцию по изменению формы носа.

Джимми выслеживал доктора Кинга в Эл-Эй 16–17 марта. За ним наблюдал Фред О. Еще тогда Фред знал, что Джимми непременно будет стрелять. Сам же он маскировался под «Рауля».

Дуайт получил наводку — ему прислал записку с нарочным информатор из ФБР. Красный Кролик едет в Мемфис. Будет там 28 мая. Организует забастовку мусорщиков.

Уэйна Дуайт завербовал 30 марта. «Рауль» подначивал Джимми Рея, соблазняя его подачками: наличными и амфетамином. Прямо по курсу — Мемфис.

СЕЙЧАС. Так сказал Фред. А он знал, что говорит. Джимми совсем издергался. Он жаждет вознаграждения и верит в игрушечный святой Грааль.

Уэйн наблюдал за балконом. Увидел суетящихся людей.

Дуайт знал: преподобному угрожали и здесь. Ему сообщили мемфисские федералы. За время пребывания в городе Кинг получил девяносто одно послание с угрозами — в основном от клановцев. Кинг чихать на них хотел. Плевать с высокой колокольни. Он вообще мало пекся о собственной безопасности.

Уэйн наблюдал за балконом. Уэйн заметил доктора Кинга. Он узнал его давно. Их пути пересекались. Странное совпадение.

Он был в Литтл-Роке — помогал навязывать интеграцию. Там он видел доктора Кинга. А еще он видел злополучный порнофильм, снятый ФБР. И Кинга в нем. Он убил Уэнделла Дерфи, которого нашел его отец. Кинг послужил делу его мести.

Он стал соучастником заговора Уэйна-старшего. Дуайт его завербовал. Уэйн-старший сказал: ты научился. Ты заплатил. Ты честно заработал этот выстрел.

Папаша хвастался: Уорд Литтел уходит в отставку, а я популярен у мормонских лидеров. Так что его место у Хьюза займу я. Это уже точно, я знаю. Мне позвонил Карлос Марчелло. Мы говорили. Обсудили отставку Литтела и общие дела. В том числе и место советника Хьюза.

Карлос сказал: Литтел работал на Хьюза и на меня. Ты можешь занять оба его поста. Литтел подкупает Никсона, а потом уходит. И на его место заступаешь ты. Будешь обрабатывать Никсона, выполнять наши просьбы и станешь нашим гарантом.

Уэйн-старший ответил: вы знаете моего сына, химика. Он перерос Пита Б.

Карлос ответил: найдем ему местечко. И распрощаемся с Питом Б.

Уэйн смотрел на балкон и видел, как смеется Кинг. Как Кинг хлопает себя по коленям.

Я умею ненавидеть. Я убил пятерых. Ты не умеешь ненавидеть лучше меня.

111. (Бей-Сент-Луис, 3 апреля 1968 года)

Время отплытия — 21:16. Легкий ветерок. Курс на юго-юго-запад.

Последний раз везут оружие на Кубу. Прощальная гастроль их команды.

Пит прогуливался по палубе. Брюки жали — за поясом он припрятал три пушки. Рубаху пришлось надеть навыпуск. Отчего выпирал живот. Глушители натирали кожу.

Он прилетел на место с опозданием — отплытие пришлось задержать. В Вегасе он пытался найти Уэйна, но был замечен. И ему позвонил Карлос.

Карлос — всегда Карлос. К черту Большую Ложь. Карлос сразу взял быка за рога.

— Ну узнал ты. И что? Ты никогда тупым не был, Пит.

— Боб куда-то уехал. Он работает с Уэйном. И не должен пострадать, как остальные.

— Не надо строить из себя потерпевшего. Привези мне скальпы. Помни — ты мой должник за Даллас.

Катер бросало из стороны в сторону. Пит гулял по палубе, обдумывал и боролся со страхом.

Они на нижней палубе. Как их убрать — по одному или всех вместе? Может, заглянуть в оружейный склад, взять там обрез и одной огромной очередью покончить с этим? И сам управляй катером — ты же умеешь. И плыви в кубинские воды. Замани на встречу Фуэнтеса и Арредондо. Убей, сними скальпы и выбрось трупы. И с остальными так же.

Шесть трупов со знатной прической. Кто нарушит правила — с того снимут скальп.

Катер шел гладко. Автопилот и спокойные воды Мексиканского залива.

Пит забрался на капитанский мостик и проверил показания приборов. Все в порядке. Ты в этом разбираешься, а значит, справишься со всем.

Он спустился вниз. У него защемило в животе — страшно. Главная каюта забита народом: Стэнтон, Гери, Элорд, Дик Венцель.

Пит нервничал, дергался. Пит ударился головой о балку перекрытия.

Стэнтон заметил:

— Этот катер явно сделан не для великанов.

Гери отозвался:

— Сам мучаюсь.

Флэш посмеялся:

— Ну, для меня это не проблема.

Венцель улыбнулся:

— Ты шпендик, но шпендик опасный.

Все засмеялись, и Пит тоже. У него закружилась голова.

Четверо мужчин — оружия на поясе он не заметил. Хорошо. Все расслабленны, попивают вискарь — это ему тоже на руку.

Н-да, упущение — надо было принести секоналу и подсыпать им в бухло, а потом перестрелять, сонных.

Стэнтон сказал:

— Дозаправимся на Снайп-Ки.

Венцель сказал:

— Нас ждут на расстоянии восьмидесяти узлов. Это единственное место, где можно встретиться до того, как взойдет солнце.

Пит кашлянул:

— Все из-за меня. Я опоздал.

Флэш покачал головой:

— Мы бы не вышли без тебя. Это же последний раз.

Гери покачал головой:

— У тебя всегда был, как это… энтузиазм.

Венцель глотнул виски:

— Я буду скучать по нашим вылазкам. Как любой белый человек, я ненавижу красных.

Флэш улыбнулся:

— Ну я-то не белый человек.

Венцель улыбнулся в ответ:

— В душе — еще какой белый.

Пит притворился, что зевает. У него закололо в груди. Часто-часто колотился пульс.

— Я устал. Пойду-ка прилягу.

Все заулыбались и закивали. И с ухмылками растянулись в креслах.

Пит вернулся в каюту, запер дверь и огляделся. Четыре отсека, низкие переборки, четыре спальных мешка. Пожалуйста, напейтесь и вырубайтесь по одному.

Он открыл грузовой трюм. Катер перекатывался на волнах, точно был легкой скорлупкой. Слишком легкой. Его сносило течением так, будто не было в трюмах никакого груза.

Открыв дверь склада, он включил свет.

Бац!

Пусто. Никакого оружия, никаких боеприпасов. Всегда забитый под завязку, в этот раз склад был пуст.

У него защемило в животе. Бешено заколотилось сердце. Без оружия — а значит, эта поездка неспроста. Для того, чтобы убрать лишних. Например, тебя. И выбросить за борт. И Фуэнтеса с Арредондо тоже.

Катер качнуло. Пит удержался на ногах. И подошел к стойке с винтовками. И почувствовал, как по груди бегут мурашки — огромных, заразы, размеров.

Стал доставать обрезы и проверять затворы. Извлекать из патронников пули. Руки-крюки: четыре обреза, пули падают и катятся по полу, а рук, чтобы поймать их, не хватает.

Он принялся ловить пули и рассовывать в штаны. Даже в зубы набил. Потом завозился с винтовками. Поставил их обратно в стойку. И тут услышал, как заскрипела дверь грузового трюма.

Обернувшись, он увидел Венцеля. Должно быть, вид у него был дурацкий. Точно его застигли на месте преступления с пулями в зубах.

Венцель запер дверь, подошел ближе и сжал кулаки:

— Что ты, черт возьми…

Пит огляделся и увидел сигнальный пистолет. Совсем близко — висит на вбитом в стену крюке.

Он выплюнул пули и отошел. Схватив со стены пистолет, прицелился и нажал на курок. Из дула вылетел язык пламени и опалил Венцелю лицо. Тот взвизгнул. Волосы его вспыхнули, и он принялся хлопать себя по щекам, пытаясь сбить пламя, которое между тем перекинулось на одежду и от груди добралось до самых ног.

Пит шагнул к Венцелю и ухватил его за шею, сбив пламя. Крутанул шею налево, обжигая руки, потом направо. Венцель задергался и обмяк. С его бровей срывались язычки пламени. Пит швырнул его на землю, содрал с него рубашку и загасил пламя.

Дверь осталась закрытой — ни вони, ни гари, никто не почует. Пит напряг руку. На месте ожогов вспухли волдыри. Пит постарался принять удобное положение.

Пора. Скоро они его хватятся и начнут искать. Катер швыряет во все стороны — автопилот же. Так что Венцеля могут позвать в любой момент.

Пора. Пит подобрался и прислушался, прислонившись к двери.

Тишина. Он вытащил «вальтер» и взвел курок. Открыл дверь: проход, четыре каюты — по две с каждой стороны. Метрах в десяти — главная каюта, перпендикулярно остальным; дверь в нее закрыта.

Пит стал подбираться к дверям, медленными маленькими шажками. Подошел к двери первой каюты и заглянул внутрь, приоткрыв дверь. Никого.

Подобрался ближе. Крадучись подошел ко второй каюте, осторожно приоткрыл дверь и сунулся туда. Пусто.

Таким же манером, стараясь ступать медленно и неслышно, подошел к третьей каюте. Заглянул — и увидел Флэша. Тот спал в своем мешке.

Пит вошел внутрь и прицелился. Приставил дуло ко лбу жертвы над линией волос, крепко прикрутив глушитель. Выстрелил один раз. Раздалось «пф-ф-фт». Мозги жертвы брызнули во все стороны, оросив кровать.

Пит так же, на цыпочках, вышел. Медленно прокрался к четвертой каюте. И точно так же заглянул в дверь. Никого.

Пит стал медленно пробираться дальше. Преодолевая дрожь, открыл дверь главной каюты. Пусто — свистать всех наверх. Теперь тс-с-с-с — глубо-о-о-окий вдох.

Вдохнув и выдохнув, он стал медленно пробираться наверх, делая крошечные шажки. В груди все так же щемило, каждый вдох давался с трудом, тряслись руки. В какой-то моментподвел сфинктер, и он почувствовал запах собственного дерьма и пота, а также жженых волокон глушителя.

Крошечные шаги — теперь еще три. На верхнюю палубу… только бы не оступиться.

Он достал одну из «беретт» и взвел курок. Дальше стал двигаться с двумя пистолетами. Дышалось с трудом. Медленно…

Вот она, палуба. Дыхание окончательно сперло. Отнялась левая рука. Боль пронзила тело — от сердца до предплечья; артерии стали ни к черту.

Он принялся жадно хватать губами воздух вместе с солеными брызгами. Рухнув на колени, выронил оружие из левой руки. «Беретта» застучала по тиковым доскам. Достаточно громко — он услышал, как кто-то закричал. За его спиной раздался шум.

Стэнтон. Это он кричал: «Дик!», потом: «Пит!» На нижней палубе. Метрах в сорока. На корме, там, где вращающиеся сиденья.

Пит подался вперед. Левая рука не слушалась. О доски палубы с треском сломались зубы. Он перекатился, жадно глотая воздух, и выплюнул осколки зубов.

Голос Гери — на корме слева:

— Я его не вижу.

Голос Стэнтона — уже с задней лестницы там же, на корме:

— Думаю, он напал на Дика.

Тут же раздался звук передергиваемого затвора и взводимого курка. Левую руку вновь пронзила боль — она по-прежнему отказывалась подчиняться и бессильно повисла вдоль тела.

Он судорожно вздохнул. Болело и пекло везде — в груди, в руке. Вскоре ему удалось отдышаться. И он пополз. На трех конечностях. С соответствующей скоростью. Ему попался смотанный в бобину канат. Отличное прикрытие — большой моток, толстая веревка.

Тут раздался звук шагов, и Пит увидел штанины и босые ноги. Гери — он быстро шел в его сторону.

У него снова перехватило дыхание и перед глазами замелькали звездочки. Картинка поплыла — у Гери разом стало двенадцать штанин и ступней. Он прицелился, надежно укрытый канатом. И быстро выпустил шесть пуль. Гери вскрикнул и рухнул на палубу, держась за ноги. Выстрелил — но пули пролетели слишком высоко и Прошили парус.

Пит вдохнул воздух, и ему стало легче. Ухватился за балку и прицелился на уровне головы. Ме-е-е-едленно нажал на курок. И затвор заклинило. От сухой вспышки разлился свет, и он увидел Гери с израненными ногами.

Он услышал шарканье ног. Далеко, на корме. Кто-то спешил подняться по задней лестнице. Он достал третью пушку. Но снова подвело сердце, и он уронил ее.

Гери выстрелил. Пули посекли канат и отскочили. Пит выкатился из укрытия и пополз, отталкиваясь обеими ногами и одной рукой. Гери увидел его, упал ничком и стал стрелять.

Пули свистели над головой, царапали планшири, впивались в тиковое дерево. Шесть пуль, семь, полная обойма.

Гери отбросил оружие. Пит подобрался ближе. Оттолкнулся здоровой рукой и прыгнул. Оскалив зубы, вцепился Гери в щеку. Ткнув пальцами, высадил ему глаз.

Гери заорал и двинул кулаком в оскаленные зубы Пита. Тот вцепился ему в руку и прокусил ее до кости. И сделал здоровой рукой «козу».

Гери завизжал — пронзительно — полурыдание, полувопль. Пит схватил его за глотку. Переломал кости шеи. Гери бился в конвульсиях, Пит перекатился и принялся лягаться. Сильным ударом правой ноги он сбил Гери с палубы прямо в воду. Услышал всплеск и крик.

Судорожно вдохнув воздух, он слегка пришел в себя и пополз, отталкиваясь рукой. Сквозь тиковые доски верхней палубы слышался какой-то шум.

Это был Стэнтон — он внизу. Сталь с лязгом бьется о сталь. Стэнтон спустился в трюм и выбирает винтовки. Вот что означал звук.

Пит судорожно схватил ртом воздух и поднялся на колени. На сей раз подвел мочевой пузырь. И снова перехватило дыхание. Он с трудом сделал глубокий вдох. И пошел, шатаясь, кренясь на один бок. Спустился по лестнице и попытался высадить дверь. Безрезультатно — он слишком ослаб — дверь не поддавалась.

Он пнул дверь, толкнул ее. Снова навалился всей тяжестью. Бесполезно. Надо куда больше силы. Дверь забаррикадирована — не пробьешь — на лестницу путь закрыт.

Пит упал и растянулся на полу. Сквозь тиковые доски было слышно, как сталь лязгает о сталь. Помещение три на десять метров. Доски в этом месте, разумеется, износились. Так что тиковое дерево вполне можно сломать.

Пит сумел подняться на колени. И пополз. Грудь его судорожно вздымалась — он хватал воздух. Дополз до якорного клюза. Выпрямился. Призвал на помощь образ Барби. Сел на корточки и выставил вперед правую руку. Ухватил якорь за шток и рванул. И встал.

Он думал, что дыхалка не выдержит. Однако обошлось. Левую руку точно обожгло.

Он зашатался — его повело метра на четыре к правому борту. Собрав всю свою ярость, он уронил якорь на палубу.

Раздался оглушительный треск — истертые тиковые доски поддались, и якорь рухнул вниз. И расплющил Джона Стэнтона на месте.

112. (Мемфис, 4 апреля 1968 года)

Обратный отсчет.

17:59. Пешка пробилась в ферзи — Красному Королю шах и мат. Мы уже близко. Кинг — вон он, стоит на балконе с каким-то негром. Под балконом толпятся те же негры. Он разговаривает с ними. Все веселятся. Внизу — припаркованные автомобили.

Джимми в гостиничке. Джимми будет стрелять. Так сказал Фред О. Джимми смоется. Я подброшу третью винтовку. Это тоже сказал Фред.

Уэйн наблюдал за балконом. Как и Боб Релье, он был надежно укрыт от посторонних глаз густой зеленью. Кругом ползают жучки и муравьи, пыльца лезет в нос.

Боб держал в руках винтовку номер два и целился вверх, направив глазок прицела прямо на балкон. Уэйн держал в руках бинокль и старался сфокусировать его на объекте. То есть на Кинге. Он видел его глаза, его кожу.

Боб сказал:

— Похоже, спускаться он не собирается. Если Джимми не выстрелит в течение минуты, стреляю я.

Код «красный» — все системы готовы — ПОШЕЛ! Ни охранников отеля, ни копов в пределах видимости не обнаруживалось, равно как и федералов или машин, похожих на машины федералов. Их тачка была припаркована на Главной улице. Как и машина Фреда О.

Кто-то из них выстрелит — либо Боб, либо сам Джимми. И Джимми смоется. Но они его опередят. Сбегут по тому же узенькому проходу. Они моложе, быстрее бегают. Вдобавок смогут срезать через флигель гостинички.

Забьются в тачку и смотаются. Как и Джимми. Фред О. бросит третью винтовку в том самом проходе, возле «Кэнип новелти».

Уэйн добирается до хаты. Куда является и Джимми. И совершает самоубийство.

Время 18:00 ровно. Пешка атакует Красного Короля.

Уэйн настроил бинокль и увидел глаза Кинга. И его щеки.

— Я его вижу. Если Джимми промажет или только ранит, я тебя прикрою.

— Я хочу, чтобы он зассал. И ты это знаешь.

— Оташ говорил, что он надежный.

— Он чокнутый и всегда был таким.

Уэйн наблюдал за Кингом и вспоминал отрывки из давешней порнухи: трясущийся матрас, складки жира на животе преподобного и летящую на пол пепельницу.

Уэйн вздрогнул. Боб тоже. Уэйн видел, как у Боба вздуваются вены на шее. И тут они услышали резкий хлопок и увидели красную кровь на черной коже. И одновременно с этим еще один хлопок.

Уэйн увидел, как пуля вошла в шею преподобного. Как кровь брызнула из раны. И то, как Кинг осел и рухнул.

Хата представляла собой двухкомнатную квартиру, обставленную дешевой мебелью, километрах в шести от Саут-Мейн.

Уэйн высадил Боба, зашел внутрь и принялся ждать. Гребаный Джимми зассал и слинял.

Фред О. велел ему идти на хату, мол, там тебя встретит мой друг с деньгами, визой и родезийским паспортом.

Уэйн сидел и ждал. И слушал полицейскую рацию. Позвонил Фред О. и рассказал, о чем болтают копы.

Ему удалось подбросить винтовку и остаться незамеченным. Джимми запрыгнул в машину и был таков. Явились копы. Нашли винтовку и принялись проверять.

Поговорили со свидетелями — и вскоре получили описание. И передали ориентировки: разыскивается белый мужчина на белом «мустанге».

Неверно: машина у Джимми была желтая.

Фред О. снова позвонил. Он горевал: сбежал наш орел, почуял, что жареным запахло. Изолировался, значит, от «Рауля». Пушка у копов — скоро ей займутся федералы. Вот они помучаются.

Пули-то с мягким наконечником. Фиг что определишь. Для баллистической экспертизы ничего хуже не сыщешь. Винтовка калибра 30.06. Такие всегда используют наемные убийцы. И всем это известно.

Доверьтесь мистеру Гуверу. Он все поймет. Так говорит Большой Дуайт. И Уэйн согласился: да, мы прикрыты. Мы оба так считаем.

Боб был убит горем. Ему так и не довелось выстрелить. Обездоленный клановец. Он рассмеялся и поймал такси. И смотался в Уэст-Мемфис, штат Арканзас.

Уэйн сидел и ждал. Потом плюнул на Джимми.

И сжег «предсмертную записку». И смыл в унитазе кристаллы метамфетамина. И разбил шприц. Надев перчатки, прибрался в хате. Включил радио.

Посмертные восхваления и последние новости. Толпы скорбящих негров на улицах. Кругом мятежи, хаос, поджоги и грабежи.

Уэйн открыл окно, услышал сирены и увидел стремительно распространявшееся пламя.

И подумал: и я сделал это.

113. (Вашингтон, округ Колумбия, 6 апреля 1968 года)

По телевизору — прямая трансляция новостей.

Литтел смотрел Эн-би-си. Передавали, что люди скорбят. Что негритянское население бунтует. Литтел смотрел круглосуточные новостные трансляции, не отрываясь от экрана.

Есть жертвы: в Балтиморе — четыре человека, в Вашингтоне — девять. Лихорадит Детройт, Сент-Луис, Чикаго и Нью-Йорк. Вспышка народного гнева в одном городе Породила цепную реакцию. Масштабы ущерба уже сейчас были весьма велики.

Литтел приоткрыл окно — в ноздри тут же ударил запах дыма. Где-то хлопали выстрелы.

Диктор теленовостей сообщил: в Вашингтоне негры увидели белого человека, окружили его машину, извлекли его оттуда и расправились с ним на глазах других негров.

Литтел смотрел новости — уже сорок восемь часов без перерыва. Он прилетел в столицу по делам профсоюза. Узнав о случившемся, заперся в своей квартире и прилип к телеэкрану.

Скорбел и смотрел телевизор. Прокручивал в голове возможные сценарии: мистер Гувер, Дуайт Холли, «Черный кролик».

Попытки шантажировать Бейярда Растина, досада от того, что они сорвались. Провокации во время «марша бедноты». Временные рамки, цепь событий, выводы за и против. Расследование ФБР, вероятность фальсификации результатов, уроки Далласа.

Он заперся в квартире, плакал и думал. Жучок в отеле «Эль-Энканто». «Маленькая коробочка» мафии. Прослушивание номера Бобби. Доступ к планам его предвыборной кампании.

Он прокручивал сценарии. Соединял их воедино: от Кинга до Бобби. Оставался дома, в безопасности. И решил позвонить Дженис.

Недавно она узнала страшную вещь. Восемь дней назад врачи сообщили, что у нее рак.

Рак желудка. Метастазы медленно распространялись по организму, уже пошли в селезенку. Из-за судорог, маскировавших симптомы, упущено много времени — следовало бы выявить рак гораздо раньше.

Она может выжить — а может и умереть. Но операция необходима. Дженис сказала: дайте подумать. Дайте мне время.

Он сказал ей: ты же любишь «Дезерт инн». Перебирайся ко мне. Расслабишься, в гольф поиграешь.

Она послушалась и переехала в его номер. Они много говорили. Дженис честила своего бывшего мужа. Плакала и утверждала, что он, Уорд, разговаривает во сне. Он спросил: и что же я говорю? Она ответила: ты зовешь Бобби и Джейн. И замолчала, кокетливо захлопав глазками.

Он утешил ее, как мог, и сказал: пусть режут. Она набралась смелости и согласилась. На следующей неделе Дженис должна была лечь на операционный стол.

Бюллетень.

У Дженис — серьезная болезнь. Пит чуть не умер. С ним случился сердечный приступ — на борту катера, в открытом море.

Пит убил четверых и избавился от тел. После чего развернул катер; вызвал по рации Бей-Сент-Луис и попросил береговые службы связаться с его другом в Вашингтоне.

Литтел получил послание и тут же позвонил Карлосу. Тот пообещал выслать своих людей, чтобы те замели следы. Пит вернулся в Бей-Сент-Луис. Ему повезло: никто не видел, что на катер грузились пятеро.

Вскоре прибыли и люди Карлоса, которые прибрались в каютах и прочее. Пит попал в больницу, где ему сделали операцию — подлатали сердце.

Тромбоз коронарных артерий. На сей раз — средней степени тяжести. Тебе еще повезло.

Пит поправлялся после операции. Литтел звонил ему. Пит сказал, что четверых он убрал, а оставшихся двоих не успел.

Литтел позвонил Карлосу и передал слова Пита. Карлос сказал: ну и черт с ними. Пусть живут.

Пит перезвонил Литтелу и попросил: не говори Барби, не пугай ее. Позволь мне самому разобраться в своих проблемах. Позвони Милту Черджину, скажи, что я в порядке, и попроси позаботиться о коте.

Литтел пообещал, что все сделает, и перезвонил Питу через час. К телефону подошла медсестра и сообщила, что Пит выписался — «самовольно». К нему пришел посетитель, который «явно его напугал». Звали его «кажется, Карлос». Четыре часа назад это было.

Литтел принялся переключать каналы. Показали Бобби — торжественно-скорбного. Бобби гневно обличал расизм и оплакивал гибель доктора Кинга.

Картина складывалась очень нехорошая: жучки для мафии и борцов с ней, мятежи и бунты. Ему стало ясно: дело плохо.

Он схватил свой органайзер и нашел телефон Пола Горвица.

Они договорились о встрече. Пол сказал, что готов рискнуть. Встретимся в шесть вечера в том же китайском ресторане Эдди Чана.

Литтел принялся думать, чем рискует он сам.

Жучок в номере отеля. И то, чем это может быть чревато. Надо рискнуть. Надо сказать Полу, чтобы предупредил Бобби.

Литтел принялся одеваться в маскировочный костюм. Нацепил бороду и костюм из твида. И вышел из квартиры.

Пошел пешком — в нарушение комендантского часа. Услышал вой сирен, увидел перекрытые дороги столицы. Увидел пожар в паре километров от своего дома. До его ушей донесся рев разномастных клаксонов.

Он пошел быстрым шагом. В твидовом костюме скоро стало жарковато. Ветерок нес по улице хлопья сажи. Рядом притормозил автомобиль, оттуда высунулся негр и стал громогласно поносить белых. Еще один негр швырнул банку пива. Третий метнул пепельницу — разлетелись во все стороны окурки.

Литтел свернул на Коннектикут-авеню. Водопроводные трубы прорвало: кругом сновали пожарные со шлангами, а возле пожарных машин толпились копы.

Китайский ресторан был открыт. Эдди Чан славился своей храбростью. К тому же у него столовались местные копы.

Литтел вошел внутрь и устроился в кабинете в дальнем углу. Бармен включил телевизор. Прямая трансляция с улиц. Негры с канистрами бензина и перевернутые автомобили.

Трое мужчин пялились в экран. Этакие добродушные мужланы в касках и с пивными животиками.

Один из них прокомментировал картинку на экране: «Чертовы обезьяны».

Второй добавил: «А мы им еще какие-то права дали».

Третий поддакнул: «И что взамен? Вот это?»

Литтел расслабленно откинулся на диванчике — в позе, которая больше пристала слабому старику, и стал припоминать разные истории из жизни южан.

Вошел Пол Горвиц. Увидев Литтела, он поправил брюки и подошел к нему. И тут же принялся отряхивать рукава пальто — с них посыпался сигаретный пепел.

— Час назад сенатор Кеннеди говорил с агентом ФБР, который показал фотографию человека, очень похожего на вас, только без бороды. Сказал, что вас зовут Уорд Литтел, и назвал вас «провокатором». Сенатор, увидев фото и услышав имя, очень взволновался.

Литтел поднялся. Колени его дрожали. Вставая, он задел крышку стола. Попытался было заговорить, но язык не слушался его, и он лишь за-за-забормотал, заикаясь.

Пол ухватил его за полы пальто, подтянул к себе и сорвал с него бороду. Влепил ему оплеуху, толкнул и сбил с него очки.

Люди в касках повернулись на табуретах и посмотрели на них. И осклабились.

Один из них показал жетон агента ФБР.

Второй сказал: «Привет, Уорд!»

Третий заявил: «Мистеру Гуверу все известно».

114. (Лос-Анджелес, 8 апреля 1968 года)

Какой-то полоумный арабчик. У него еще имя и фамилия одинаковые.

Это Уэйн предложил. Говорил, как-то он его прижал — арабчик задолжал казино «Золотой пещеры». У него дома имелись листовки расистского содержания, вдобавок ублюдок таскал с собой пистолет.

У Уэйна было задание — перлюстрировать почту. И знаешь что, ублюдок отправлял Бобби К. письма с угрозами. Такую чушь писал: «Еврейские свиньи», «Смерть РФК!».

Пит ехал по автострадам, петлял по Эл-Эй — на по-стариковски маленькой скорости.

Чувствовал он себя слабым, выпотрошенным. Теперь он передвигался крошечными шажками и прерывисто дышал. Опирался на тросточку и смотрел под ноги. Немного утешало то, что с каждым днем дышать становилось легче.

Ты молод и силен. Так сказали врачи. Следующий приступ может стать последним. Так сказал хирург. Тебе сделали надрез на груди и прочистили сосуды. Наложили швы и скобы. Ты сбежал из больницы. Купил хирургические ножницы и аккуратно снял себе швы. Дезинфекцией и анестезией тебе служил виски.

Пит медленно, по-стариковски, ехал по центру Лос-Анджелеса. К нему в больницу приходил Карлос. И сказал: отлично поработал на катере. И упомянул про «маленькое одолжение». Я знаю, для тебя это не новость, тебе Уорд уже сообщил.

Пит сказал: разумеется, я вам услугу, а вы мне отставку.

Карлос сказал: езжай в Эл-Эй и найди Фреду Оташу «козла отпущения». И добавил: Фред мне нравится. Его рекомендовал мистер Тедроу. Который мне тоже симпатичен. Отличный мужик. Скоро Уорд уходит в отставку, и Тедроу займет его место.

Пит сбежал из палаты и прилетел в Лос-Анджелес, где встретился с Фредом О. Тот отощал до неузнаваемости — и рассказал почему.

Он обрабатывал человека, которого хотели сделать «козлом отпущения» в убийстве Кинга. Потратил на это восемь месяцев. Покушение готовил Боб Релье. Поддержку в органах обеспечивал Дуайт Холли. Руководил Уэйн-старший. Его сын теперь отделился от него и работал сам по себе. В данном случае — был на подхвате.

Он убил Уэнделла Дерфи. Полиция Лос-Анджелеса получила по рукам: не трогать. Тем не менее у них были вопросы. Похоже, это месть — погибший убил вашу жену — мы бы хотели поговорить об этом.

Пит проанализировал детали, расспросил Фреда О. И вспомнил про «маленькую услугу». Черт. Мафии нужен «козел отпущения». Они собрались грохнуть Бобби.

Фред О. подтвердил догадку. Но имен называть не стал. Пит вспомнил про арабчика. Фред О. — ливанец. Назовем это оптимальным вариантом.

Пит стал рассказывать про Сирхана Сирхана. Про его политические воззрения. У Фреда О. потекли слюнки. Пит вылетел в Вегас, поцеловал кота — в знак приветствия и на прощание — и перерыл номер Уэйна. Нашел копии писем с угрозами, просмотрел их и откопал писульки арабчика.

«Смерть РФК! Смерть, смерть, смерть!»

Он позвонил Сонни Листону и спросил: где вы прижали арабчика? Сонни ответил: мотель «Пустынный закат». Пит приехал в мотель, подкупил портье и пролистал журнал регистрации посетителей.

Вот он: Сирхан Б. Сирхан, Пасадена, Калифорния.

Он вылетел обратно в Лос-Анджелес и набрал номер автоинспекции, где ему дали полные данные Сирхана. Он позвонил Фреду О. и сказал: сиди тихо, я за ним прослежу и узнаю, сгодится или нет.

Прошлой ночью позвонил Карлос и осторожно расспросил его. Мол, ты обо всем догадался, я знаю, мне Фред О. сказал. Собственно, ничего удивительного в том, что ты все знаешь, нет.

И сразу же взял быка за рога: Бобби — слабое место Уорда. Ты же его знаешь. Уорд Литтел — мученик-либерал. Прерви контакт с Уордом — на время. Уорд умен, а кое-какие вещи просто нюхом чует.

Пит сказал: конечно, я так и сделаю. Ты же знаешь, как я хочу уйти.

Карлос рассмеялся. Пит же вспомнил Даллас. Джекова голова хрясь! Джеки низко-низко пригибается, чтобы ее не достала пуля.

Сирхан обитал в стареньком деревянном домишке рядом с общеобразовательной школой Мьюра. Тачка Сирхана: тюнингованный до неприличия драндулет, блестящие колпаки, малиновый, как любят черные, «форд».

Пит подъехал, припарковался и стал ждать, жуя резинку «Никоретте». Он думал о Барби. По радио передавали ее песни. И новости — представьте себе, убийца Кинга все еще гуляет на свободе!

Он размышлял об Уэйне — убийце чернокожих. И о том, что произошло со времен истории с Уэнделлом Дерфи. Уэйн действовал инстинктивно, часто на пари с самим собой. Папаша использовал его — и завербовал. Месть за непослушание папочке.

Покрутив ручку радио, он снова услышал про Кинга — и новости о ходе предвыборной кампании Бобби.

Из дома вышел Сирхан. Он двигался рывками. Походка у него была крайне забавной. Он курил и просматривал программы скачек. Чуть не налетел на дерево и вписался лицом в забор.

Мимо проходили двое ребятишек. Они уставились на Сирхана: ну и придурок, глянь!

У него была забавная походка и забавный вид. Буйная шевелюра и большие зубы. Сирхан выбросил сигарету и зажег новую, явив полоску желтых зубов. Забрался в машину, резко развернулся и поехал на юго-восток.

Пит сел ему на хвост. Сирхан был фанатом скачек. Наверное, едет в Санта-Аниту, на ипподром.

Сирхан и водил-то презабавно. Размахивал руками, перескакивал с одной полосы на другую. Пит неотступно следовал за ним — сидя на хвосте. К черту меры предосторожности — парень совсем ку-ку.

Они ехали на юго-восток. Вот уже Аркадия. Вот он, ипподром. Сирхан все напутал и поставил машину совершенно не по правилам. Пит припарковался рядом.

Сирхан выбрался из машины, достал пинтовую бутыль водки и сделал несколько маленьких глотков. После чего направился к турникетам. Пит последовал за ним, тяжело опираясь на трость.

Сирхан бодро чесал вперед забавной своей походкой. Пит шел за ним медленно, как старый больной-сердечник. Сирхан добрался до турникетов и сунул кассиру мелочь: «Открытая трибуна». Пит тоже купил дешевое место. Отдышался и ме-е-е-едленно побрел за Сирханом.

Тот активно работал локтями, расталкивая народ. На него косились — это что еще за чучело?

Сирхан остановился. Достал расписание заездов и принялся сверяться с ним. Водил пальцами по бумаге, ковырялся в носу, извлек и стряхнул с пальца засохший комок слизи. Наслюнив кончик карандаша, обвел имена лошадей. Поковырялся карандашом в ушах, извлек ком ушной серы, понюхал его и выбросил.

И пошел к кассам. Пит поковылял следом, опираясь на трость. Сирхан извлек пачку долларовых банкнот и сунулся в окошко, где принимали двудолларовые ставки. И поставил на шесть заездов. На аутсайдеров — по два доллара на каждого. Говорил он тоже смешно и неестественно — и очень быстро.

Кассир сунул ему квитанции. Сирхан стал быстро подниматься по лестнице, на каждой седьмой ступеньке прикладываясь к бутылке. Глоток — шесть ступеней — еще глоток. Пит считал ступени, следовал за Сирханом и кривился от омерзения.

Вот они — дешевые места на открытых трибунах. Сирхан принялся рассматривать соседей. Ме-е-е-едленно. Изучающе. Глаза его метали молнии, сверкали и блестели. Пит все понял: он ищет демонов — евреев.

Сирхан стоял неподвижно и не спускал глаз с окружающих. Искал взглядом еврейские шнобели, пытался учуять еврейский дух. Потом отправился на свое место. Рядом с ним сидели симпатичные девчонки. Окинув соседа оценивающим взглядом, они скривились и поморщились.

Пит уселся скамейкой выше. Оттуда было отлично видно паддок, скаковой круг и ожидавших у входа лошадей.

Зазвонил звонок. Лошади рванули с места, и Сирхан точно помешался. Принялся орать: «Вперед! Пошла!» — и прочее в этом духе. Когда полы его рубахи поползли вверх, на поясе обнаружились патронная сумка и короткоствольный револьвер тридцать восьмого калибра.

Сирхан хлестал водку, вопил что-то по-арабски и колотил себя в грудь. Девчонки отсели; лошади пересекли финишную черту. Сирхан разодрал квитанцию в клочья. Потом заскучал и зарысил по стадиону, пиная бумажные стаканчики. Принялся изучать расписание скачек и ковыряться в носу, извлекая огромные комки слизи.

Какие-то типы присели рядом — морпехи в парадной синей форме. Сирхан пододвинулся к ним и стал нести чушь и пускать по кругу бутыль.

Морпехи пили водку. Пит прислушался и вот что услышал:

— Все наши бабы достаются жидам.

— Им платит Роберт Кеннеди.

— Я вам говорю.

Солдатики гоготали и стебались над придурком. Сирхану не понравилось, и он потянулся за бутылью. А они принялись перебрасывать ее друг другу и заржали еще пуще. Сирхан был коротышкой, а они — высоченными лбами, так что ему пришлось подпрыгивать.

Бутыль летала по воздуху. Кто-то упустил ее, и она пушечным ядром рухнула вниз и разбилась. Солдатики рассмеялись. Смеялся и Сирхан — неестественно скрипучим, как у мультяшного Даффи Дака, смехом.

Люди, сидевшие поблизости, тоже посмеялись. Среди них был кучерявый толстяк в иудейской шапочке-кипе и с мезузой на шее. Сирхан обозвал его «еврейским вампиром» и еще парой неприличных слов.

Пит смотрел скачки и шоу Сирхана Сирхана.

Тот поедал шоколадки, ковырялся в зубах, ушах и пальцах ног, проигрывал ставки, скучнел, приставал к блондинкам и нес ерунду. Про евреев, РФК, «гнойных кукол Сиона» и арабское восстание. Выискивал в толпе евреев, чесал в паху, снимал туфли, потом прошагал в паддок. Пит не отставал. Сирхан стал докучать жокеям.

Когда-то я и сам был жокеем. Грумом, точнее. Ненавижу сионских свиней. Жокеи только хмыкнули — да пошел ты, на верблюде ты ездил, а не на лошади.

Сирхан побрел в бар. Пит последовал за ним. Сирхан пил водку из стопок, закусывая шоколадками, и жевал кубики льда.

Он по-прежнему выискивал евреев. Тщательно вглядывался в любое лицо со шнобелем крупнее среднего. Пересаживался с одного табурета на другой. Потом направился в сортир. Пит следил за ним.

Сирхан потащился вдоль писсуаров. Наконец он выбрал кабинку. Срал долго и громко. А когда вышел, над толчком было нацарапано: «Сионские свиньи! Евреи-кровопийцы! Смерть РФК!»

Пит позвонил Фреду О. Сказал: отличный кандидат. И поехал в центр, в здание суда, где располагалась служба контроля над проведением скачек. Купил пачку рисовых хлопьев, достал оттуда игрушечный жетон полицейского и, обманув тамошнего сотрудника, попросился проверить личные дела жокеев и прочих работников ипподромов.

Сотрудник показал ему нужный шкаф — с шестью литерными ящиками. После чего зевнул и отправился пить кофе. А Пит выдвинул ящик с литерой «С» и принялся перебирать папки. Вот он, «Сирхан, Сирхан Б.».

Пролистнув две страницы дела, Пит прочитал, что Сирхан таки был грумом. Несколько раз падал с лошади и сильно ударялся головой; слишком много пил и играл. И допускал антисемитские высказывания.

Там же он нашел записку: контролирующий орган отправил Сирхана к психоаналитику. По иронии судьбы — тоже сыну Сиона: доктору Г. Н. Блюменфельду в западный Лос-Анджелес.

Пит рассмеялся, вышел из здания суда, бросил монетку в щель таксофона и набрал номер Фреда О. И сказал: «Отличный выбор».

Он быстро и жестоко уставал. Это его убивало — за день он выматывался сильнее, чем раньше за неделю. В сорок семь — ходить с тростью!

Он приехал в свой мотель, съел прописанные врачами таблетки и принял капли, разжижающие кровь. Сунул в рот палочку «Никоретте» и поужинал низкокалорийной пищей, которая больше пристала какому-нибудь кролику.

Он вымотался и выдохся. Попытался заснуть, но никак не мог отвлечься от размышлений о недавних событиях.

Барби. Бойня на катере. Большая ложь. Уэйн. Убийство Кинга. Бобби.

Отношения с Барби имели смысл, а все остальное — нет. А Барби Бобби нравился. Она будет оплакивать Бобби. И может быть, поймет, что он причастен к его смерти. После чего скажет, что «это был последний раз». Или взбесится и бросит его. Уйдет насовсем — из-за Бобби и Джека.

Это его пугало. Это, и только оно. Он больше не сердился из-за того, что ничем не поможет Кубе. И больше ничего не страшился, кроме одного: потерять любимую женщину.

Я слишком устал от всего этого. Я уничтожен и разбит. Я раздавлен.

Перелистав «Желтые страницы», он нашел адрес психоаналитика и уснул.

Проспав шесть часов, он проснулся вполне бодрым. Даже смог выйти на улицу без трости. Г. Н. Блюменфельд практиковал на улице Пико, в западной части города.

Полтретьего утра — город еще спит.

Он припарковался у тротуара. Рассмотрел дом: оштукатуренное одноэтажное здание, шесть дверей в ряд. Достал свой фонарик-авторучку, перочинный ножик и пластиковую карту. Выбрался из машины и, пошатываясь, побрел — где моя трость, я вас спрашиваю?

Он добрался до двери и осветил замок. Вскрыл его с помощью лезвия и карточки. Так же покачиваясь, вошел. Отдышался и затворил за собой дверь.

Гостиная. Обои с рисунками в виде клоунов, письменный стол и кушетка. Боковая дверь, а на ней — кадуцей и табличка: «Г. Н. Блюменфельд». Он дернул за ручку — дверь отворилась. Кресло врача, картотечный шкаф и кушетка.

Дыхание по-прежнему было прерывистым, вдобавок закружилась голова. Он прилег на кушетку и засмеялся: я Сирхан Сирхан, берегись, РФК!

Отдышавшись, он перестал смеяться. Пощупал пульс: вроде в норме. Осветил картотечный шкаф, выдвинул нужный литерный ящик и стал в нем рыться. Нашел: одна папка, два листка — суммарный отчет о трех визитах.

Он принялся читать. Некоторые формулировки мгновенно бросились в глаза. «Нарушения памяти». «Импульсивное влечение к перемене мест». «Рассеянность». «Легко впадает в зависимость от более сильных личностей мужского пола, в особенности благосклонно настроенных».

Превосходно. Фред О. захлебнется слюной. Привет, наездник на верблюде!

Вставка: документ

11.04.68.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Атланта конститьюшн»:

ПОИСКИ УБИЙЦЫ КИНГА ПРОДОЛЖАЮТСЯ

ФБР делает все возможное

Вставка: документ

12.04.68.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Кроникл» (Хьюстон):

УСТАНОВИТЬ ЛИЧНОСТЬ УБИЙЦЫ ПОМОГЛА БИРКА ИЗ ПРАЧЕЧНОЙ

В Лос-Анджелесе проводится крупномасштабная операция по розыску и задержанию преступника

Вставка: документ

14.04.68.

Подзаголовок из газеты «Майами геральд»:

Ущерб от беспорядков, вызванных убийством Кинга, еще предстоит оценить

Вставка: документ

15.04.68.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Орегониан» (Портленд):

В АТЛАНТЕ ОБНАРУЖЕН АВТОМОБИЛЬ УБИЙЦЫ КИНГА

Все больше людей задействуются в операции по розыску и задержанию подозреваемого Галта

Вставка: документ

19.04.68.

Подзаголовок газеты «Морнинг ньюс» (Даллас):

«Розыск убийцы Кинга — задача первостепенной важности», — утверждает глава ФБР мистер Гувер

Вставка: документ

20.04.68.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Дейли ньюс» (Нью-Йорк):

СЕНСАЦИОННЫЙ РЕЗУЛЬТАТ ДАКТИЛОСКОПИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ

«Галт» оказался бежавшим из тюрьмы преступником!

Вставка: документ

22.04.68.

Подзаголовок из газеты «Сан-таймс» (Чикаго):

РФК называет себя «наследником» доктора Кинга

Вставка: документ

23.04.68.

Подзаголовок из газеты «Лос-Анджелес игзэминер»:

Убитый в дешевой ночлежке Дерфи оказался насильником и убийцей, долгое время находившимся в розыске

Вставка: документ

10.05.68.

Заголовок газеты «Нью-Йорк таймс»:

РФК ВЫИГРАЛ ПРАЙМЕРИЗ в ШТАТЕ ИНДИАНА

Вставка: документ

14.05.68.

Заголовок из газеты «Кроникл» (Сан-Франсиско):

РФК ВЫИГРАЛ ПРАЙМЕРИЗ в ШТАТЕ НЕБРАСКА

Вставка: документ

15.05.68.

Подзаголовок из газеты «Лос-Анджелес игззэминер»:

Убийцу Кинга теперь ищут и в Канаде

Вставка: документ

15.05.68.

Подзаголовок из газеты «Сан» (Финикс):

РФК: предвыборная гонка перемещается в Калифорнию и Орегон

Вставка: документ

16.05.68.

Подзаголовок из газеты «Чикаго трибьюн»:

«Убийство Кинга — не заговор», — утверждает мистер Гувер

Вставка: документ

22.05.68.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Вашингтон пост»:

НИЗКАЯ ЯВКА ДЕМОНСТРАНТОВ НА «МАРШ БЕДНОТЫ»

Причиной этого называют гибель Кинга

Вставка: документ

26.05.68.

Подзаголовок из газеты «Дейли ньюс» (Нью-Йорк):

Подозреваемого Рея характеризуют как «одиночку», «амфетаминового наркомана» и любителя журналов «с голыми девочками»

Вставка: документ

27.05.68.

Подзаголовок из газеты «Лос-Анджелес игзэминер»:

Расистские взгляды Рея были давно известны, утверждают друзья подозреваемого

Вставка: документ

28.05.68.

Подзаголовок из газеты «Лос-Анджелес игзэминер»:

Следствие по делу об убийстве в ночлежке зашло в тупик. Полиция Лос-Анджелеса подозревает погибшего в изнасилованиях и убийствах трех женщин

Вставка: документ

28.05.68.

Заголовок и подзаголовок из газеты «Орегониан» (Портленд):

РОБЕРТ КЕННЕДИ ПРОИГРЫВАЕТ ПРАЙМЕРИЗ в ШТАТЕ ОРЕГОН

Впереди главное испытание: выборы в штате Калифорния

Вставка: документ

29.05.68.

Подзаголовок из газеты «Лос-Анджелес таймс»:

Бобби Кеннеди собирает толпы сторонников в ходе предвыборной поездки по штату

Вставка: документ

30.05.68.

Подзаголовок из газеты «Лос-Анджелес таймс»:

Предвыборная кампания РФК: беспрецедентное число сторонников восторженно встречают обещания кандидата прекратить войну во Вьетнаме

Вставка: документ

1.06.68.

Подзаголовок из газеты «Кроникл» (Сан-Франциско):

Кампания Роберта Кеннеди с головокружительной скоростью набирает обороты

115. (Озеро Тахо, 2 июня 1968 года)

Он отсиживался в укромном месте.

Хижина, принадлежащая Уэйну-старшему, — уединенное четырехкомнатное жилище. Довольно высоко в горах. Отличный вид и горные речки, кишащие форелями.

После Мемфиса эта хижина стала его домом. У него был телефон, оборудованный маскиратором речи, запас провианта и телевизор. Ему было о чем подумать — а главное, было на это время.

Надо ждать. Федералы рано или поздно поймают Джимми, а полицейское управление Лос-Анджелеса перестанет искать убийцу Дерфи.

Боб Релье тоже залег на дно. У него имелась какая-то халупа в районе Финикса. Правда, Уэйну жилось не в пример шикарнее. Он звонил по телефону и смотрел телевизор.

ФБР удалось установить, что Рей подался в Англию. Поиски переместились туда. Рано или поздно его найдут — арестуют или убьют при задержании. Он поведает им про «Рауля». А они скажут: ты что, с ума сошел? Какой еще «Рауль»?

Отец звонил ежедневно и делился новостями. Мол, теперь я работаю с Карлосом. У него есть парочка записей с поста прослушивания — их прислал ему мистер Гувер. Карлос напуган. Говорит, Бобби собирается идти на нас войной. Давайте его быстренько уберем.

Его папаша судачил о том о сем и хвастал без удержу. Видишь, сколько я знаю? Для мафии я теперь свой человек.

Готовит дело Фредди О. Обрабатывает нового стрелка. Пит Б. у него на подхвате. Отец злорадствовал. И снова принимался безудержно хвастать.

Пит убил людей из своей команды — на катере, в открытом море, избавился от лишних. Мне Карлос рассказывал. Уэйн-старший хвастался, как мальчишка. Твой папочка много чего слышал.

История с финансированием повстанцев была надувательством чистой воды. Мафия чихать хотела на инсургентов. Мне Карлос рассказывал. Уэйн же отмахнулся: мол, мне все равно.

Он смотрел телевизор. Про войну, про политику. Папашу просто распирало. Бобби уже не жилец. Я познакомлю Никсона с мафией.

Уэйн и от этого отмахнулся. Что ж, вполне удачно. Уэйн подумал, что обстоятельства складываются как нельзя лучше для него. Он уже предвидел, как оно все будет.

Кинг мертв. Скоро умрет и Бобби. Народ побунтует и успокоится. Один «марш бедноты» уже провалился. Поскольку все были заняты беспорядками и их подавлением, марша попросту никто не заметил. Хаос — штука утомительная, а дураки выдыхаются быстро. Вот и после смерти Кинга так было — пошумели и перестали. Убьют Бобби, и на троне воссядет Дик Никсон. Страну полихорадит, а потом все стихнет.

Их план сработает, и скоро воцарится мир. А заправлять всем будут такие, как он. Он это видел, чувствовал, знал.

Ты начнешь действовать. У тебя есть свой план. Ты звонишь. Слушаешь. Думаешь.

Он позвонил отцу и дал ему выговориться. Тот трепался и бахвалился без умолку.

Литтел уйдет в отставку, а на его место возьмут меня. Я буду водить за нос и Хьюза и мафию. Дик Никсон будет иметь дело сперва со мной, а уж при моем посредстве — с мафией.

Уэйн слушал и задавал наводящие вопросы, мягко подначивая отца: мол, я хочу знать больше. Вот папаша и рассказал ему.

Это я руководил Мейнардом Муром. Он был моим информатором. Я спонсировал большую часть далласской операции. Это я отправил тебя туда. Купил тебе кусочек истории. Это ведь ты убил Мура, правда? Значит, ты тоже прикоснулся к истории.

Уэйн ловко уклонился от выпада. Он уже пересмотрел свое отношение к Далласу. Мур и финансирование некой операции — вчерашний день. Вот презрение и высокомерие куда более актуальны.

После Далласа твоя жизнь пошла наперекосяк. Ты потерял жену. Тебя самого едва не убили. Там был Уэнделл Д. Ты провел с ним уик-энд. Смена кадра: вот ваша последняя встреча.

Уэнделла нашел его папаша — с помощью Дуайта Холли. Они нашли его и долго пасли — для тебя. Уэнделл убил еще трех женщин. После того, как убил твою жену, и до того, как ты сам до него добрался.

Уэйн-старший злорадствовал. А как тебе вот это? Пит убил ребят из своей команды. Этого хотел Карлос. Он же сказал, что Пит может «уйти в отставку». И солгал. И объяснил Уэйну-старшему почему.

Пит был человеком темпераментным и непредсказуемым. Человеком с идеалами. Пита и Барби уберут после Бобби. Есть у Карлоса человечек по прозвищу Чак Тиски. Чаку убить — раз плюнуть.

Высокомерие. Просчет. И абсолютное презрение — к ТЕБЕ.

У него есть время. У него есть телефон. Линия ФБР и маскиратор. Вот он и позвонил. Не Барби и не Питу. Он позвонил Дженис. И слушал, пока она говорила.

У нее рак. Была операция. Опухоль вырезали, но метастазы уже расползлись по внутренностям. Осталось ей максимум полгода. Она винила во всем себя — из-за судорог не заметила симптомов болезни. Судороги появились после того, как Уэйн-старший избил ее.

Она скрывала приговор врачей. Уорд ничего не знал, но пригласил переехать в его номер. Она все еще обожала гольф и запросто обыгрывала соперников.

Силы покидали ее. А Уорд так ничего и не заподозрил. Впрочем, Уорд есть Уорд, что с него взять-то? Он стал говорить во сне — звать Бобби и Джейн. Все рылся в каких-то гроссбухах — их было два комплекта. Держал он их в тайнике. Таился от нее, но допустил оплошность — и она нашла тайник.

В нем оказались те самые бухгалтерские книги пенсионного фонда. Цифры и кодовые обозначения. И целый блокнот компромата на мафию. Исписанный довольно корявым почерком, явно женским. Наверное, писала та самая «Джейн».

Уорд размножал ее писанину на мимеографе и писал сопроводительные записки. Снова ему не удалось уберечь свою тайну. Она проследила за ним и подсмотрела, чем он так занят.

Применив нехитрый трюк с карандашом, она исчеркала лист планшет-блокнота и смогла прочесть всю сопроводительную записку. Уорд написал некоему Полу Горвицу из команды Бобби. Уорд умолял, унижался, упрашивал. Говорил: это еще не весь компромат. Я не шпион, нет. Прошу вас, не надо меня ненавидеть.

Он выставил себя жалким. Так сказала Дженис.

Он снова позвонил ей. Она уклонилась от разговора про свою болезнь и говорила только об Уорде. Его гложет чувство вины. Он становится настоящим параноиком. Путается в мыслях и несет чушь. Говорит, что им занимаются федералы, а мафия собирается убить Бобби.

Все время прослушивает записи его голоса. Поздно ночью, когда думает, что я сплю. Сам он спит отвратительно. Молится за упокой души Мартина Лютера Кинга. Десять дней назад он вообще уехал неизвестно куда, не позвонил даже. Наверное, совсем спятил.

Мне его не хватает. Вот возьму и сожгу его драгоценные гроссбухи. Может, тогда хоть немного очухается и придет в себя.

Уэйн сказал: не делай этого. Дженис рассмеялась: да пошутила, пошутила. Уэйн предложил ей увидеться. Сказал: я скоро буду в Вегасе проездом. Встретимся в номере Уорда.

Дженис согласилась.

Он желал ее. Пусть умирающей; какой угодно. Он знал это. Дженис заставляла его думать. Всё, впрочем, заставляло.

Ему мучительно захотелось вернуться на четырнадцать лет назад. И он позвонил своей матери в город Перу, штат Индиана.

Услышав его голос в трубке, она обалдела. Он дал ей время успокоиться. Постепенно лед стал таять. Пережив несколько мучительных пауз, они разговорились. Он соврал про то, как у него дела и чем он жил все это время. Она принялась хвалить его:

Ты рос добрым мальчиком. Зверюшек любил — койотов из капканов выпускал, все такое. Был умненьким — решал сложные задачи, лучше всех в классе успевал по химии. Был толерантным — запросто играл с цветными ребятишками. И умел любить.

Однажды я забеременела. Это было в тридцать втором — за два года до того, как появился ты. Твоему отцу приснился сон — что родится девочка. А он хотел мальчика.

Тогда он ударил меня в живот кастетом. Ребенокумер. Его сон сбылся — это была девочка. Мне врач сказал.

После этого Уэйн попрощался с ней. Мать благословила его.

Уэйн долго думал. Потом позвонил Дженис и назначил ей свидание.

116. (Лонг-Бич, 3 июня 1968 года)

Боб-би! Боб-би! Боб-би!

Толпа скандировала. Толпа сходила с ума. Говори,Бобби, говори — мы слушаем!

Бобби забрался на платформу грузовика, схватил микрофон и закатал рукава рубахи.

Саутглен-молл. Три тысячи сторонников ловят каждое слово. Народ на парковке беснуется. Детишки сидят на плечах папаш. На подставках — динамики.

Народ любил Бобби. Зрители надрывали связки и срывались на визг. Смотрите: Бобби улыбается и встряхивает волосами! Слушайте Бобби!

Пит наблюдал — как и Фред О. Оба не сводили глаз с Бобби и его телохранителей. Наблюдали за командой следивших за порядком копов. Их было мало — Бобби любил общаться с народом на близком расстоянии и класть хотел на личную безопасность.

Фред пристально смотрел за перемещениями копов. Запоминал, где они стоят, как перемещаются — словом, все нужные детали.

Фред познакомился с Сирханом. «Случайно», на ипподроме. Шесть недель тому назад это было. Фред устроил для Сирхана Сирхана представление — избил еврея. Здоровенного жирдяя со шнобелем и в кипе.

Фред набил ему морду на глазах у объекта. Сирхану представление понравилось. Фред немедленно втерся к нему в доверие — меня зовут Билл Хабиб, я тоже араб.

Ублажение, подстрекательство, вербовка, лапша на уши — все как полагается. Фред сделался закадычным дружком Сирхана. Покупал ему выпивку и поносил евреев.

Они виделись каждый день. И, как заклинание, повторяли проклятия в адрес Бобби К. Встречались почти тайком. Фред старался не набирать вес: худоба была ему лучшей маскировкой.

Фред подначивал Сирхана и изучал его. Вскоре он знал, сколько вранья тот может проглотить. Сколько может выпить. До какого градуса можно накалить в нем ненависть. Как его разговорить. Как сделать так, чтобы он с пеной у рта орал: смерть Роберту Кеннеди! Как напоить его в стельку. Как довести до провалов в памяти. Как заставить мотаться по предвыборным митингам. Как уговорить пострелять по мишеням в холмах — прямиком в сердце картонному Бобби К.

Фред подначивал Сирхана. И вот что говорил.

Тот крепко пьет. Каждый вечер. И со мной, и без меня. Постоянно мотается на встречи Бобби с избирателями. Всю страну объездил. И всегда при нем револьвер. Я следил за ним и все видел. Так что я знаю.

Он ненавидит Бобби. Логика у него, правда, жутко искаженная. В корне неверная, зато удобная. Он ненавидит евреев. Ненавидит Израиль. Ненавидит сиониста Бобби. А еще ненавидит Бобби за то, что он, мать его, Кеннеди.

Сейчас он дозрел окончательно. Он готов к употреблению. Этот человек — настоящий психопат, страдающий провалами в памяти и утративший всякую смекалку от постоянных возлияний.

Фред выбрал место и сообщил об этом Сирхану. Напоил его и позволил ему самому выбрать место — спустя две бутылки. Сирхан попросту узурпировал его идею и теперь думал, что сам дошел до этого. Пьяное откровение или вроде того.

Завтра вечером. Отель «Амбассадор». Там Бобби будет праздновать победу и говорить с избирателями.

Бобби устанет. Надо будет успевать все и сразу — не каждому такое под силу. В проходе расположена кухня отеля. Все коротко и быстро. Интуиция — великая вещь.

Фред знал тамошнюю кухню. Расспросив наемных полицейских, которых привлекли к обеспечению порядка во время церемонии, он узнал вот что.

Будет тесновато — будут вооруженные охранники. Что могло означать сумятицу, смятение и временное помешательство.

Фред предполагал подобное развитие событий и предсказывал, что будет именно так.

Охранники похватают пушки и начнут палить по Сирхану. Рикошетом заденут и Бобби К. Фред сказал: объект будет стрелять. У Фреда имелся опыт общения с сумасшедшими. Фред — «Рауль» — обрабатывал Джеймса Эрла Рея.

Пит оглядел толпу. Толпа орала и бесновалась. Рев толпы заглушал слова Бобби.

Колонки запищали. Во все стороны разнеслось мнимое эхо. Голос Бобби сперва сделался басом, а потом фальцетом. Бобби вещал банальности. Пит услышал: «закончить эту нелепую войну» и «наследство преподобного Кинга».

Бобби нравился его жене. Барби с восторгом внимала его антивоенным призывам. Пит ей не звонил, она ему тоже. И не писала. С тех пор, как он уехал из Спарты. Не объявилась она ни после трагедии на катере, ни после операции на сердце.

Толпа вопила. Пит огляделся вокруг и увидел телефонную будку. Она располагалась ближе к дороге, то есть в относительном отдалении от основного источника шума. Далеко от Бобби.

Пит стал к ней пробираться. Люди, увидев его трость, расступались. Добравшись до будки, он отдышался и принялся совать в щель монетки.

Дозвонившись до оператора, он попросил соединить его с «Пещерой». На тамошнем коммутаторе он расспросил, не оставили ли ему какого сообщения.

Барби не звонила. Зато звонил Уэйн: я на озере Тахо. Срочно свяжись со мной — напрямую по этому номеру.

Пит скормил автомату еще пару монет, дозвонился до девушки-оператора и поспросил соединить с озером Тахо. После двух гудков раздался голос Уэйна.

— Алло!

— Это я. Где тебя…

— Литтел что-то задумал. Собирается предотвратить убийство. Привези его сюда. А Барби скажи, чтобы укрылась в безопасном месте.

117. (Сан-Диего, 3 июня 1968 года)

Бобби возносился над толпой.

Рубил ладонью воздух и встряхивал волосами. Возносил хвалу преподобному Кингу, призывал на помощь воспоминания о нем, кричал и разглагольствовал.

И это работало. Все в нем звучало — и загар, и громогласность, и по-простецки закатанные рукава.

Толпа вопила и неистовствовала. Сотни людей, как один человек, в унисон аплодировали и приветствовали своего Бобби. Две тысячи человек, сдерживаемые лишь веревочным заграждением. На парковку все прибывали и прибывали новые люди.

Литтел наблюдал за происходящим и умолял: Бобби, посмотри на меня. Я здесь. Не надо меня бояться. Я больше не причиню тебе зла. Я — пилигрим. Я боюсь за тебя. И страх этот оправдан.

Бобби стоял на платформе. Откидной борт трясся и подпрыгивал. Позади Бобби стояли помощники. Они поддерживали его, чтобы не свалился.

Оглянись. Посмотри вниз. Видишь, я здесь!

Его мучил страх. Страх, который родился две недели назад. Страх рос и множился. Он соединил точки линиями и прочел иероглифы.

Картинка в новостях, отель «Эль-Энканто», номер 301. «Ма-а-а-аленькая коробочка», о которой упомянул Сэм. Карлос и «небольшая услуга», которую должен был оказать Пит. Страшные совпадения, иероглифы, недостающие кусочки пазла.

Когда его торкнуло, он больше не мог думать ни о чем другом. Не мог спать. И тогда он уехал из Вегаса. Прилетел в Вашингтон и принялся названивать Полу Горвицу.

Тот сбрасывал его звонки. Тогда он стал звонить мистеру Гуверу и Дуайту Холли. Та же реакция. Он поехал в штаб-квартиру ФБР — охрана у дверей выставила его вон.

После чего он вылетел в Орегон и предпринял попытку связаться с членами предвыборного штаба. Но и там его задержали сотрудники службы охраны. И показали ему список «известных врагов» кандидата, где значилось и его имя.

Он стал увещевать охрану: я чувствую беду. Пожалуйста, поговорите со мной. Они грубо оттолкнули его и тоже выставили вон.

Пазл окончательно сложился. Он и правда чувствовал опасность. Мистер Гувер знал — как знал и о том, что станет с Джеком.

Он прилетел в Санта-Барбару, снял номер в отеле и принялся следить за «Эль-Энканто». В частности, за номером 301. Отследив, куда идут провода, нашел пост прослушивания.

Номер 208 — расположенный метрах в пятидесяти от триста первого. На посту круглосуточно дежурили агенты.

И он приступил к наблюдению. Переодевался и изменял внешность. Работал день и ночь. Шесть дней и шесть ночей ждал. Но на посту все это время кто-то находился — и днем и ночью.

Его накрыло — шесть дней и шесть ночей он, не смыкая глаз, наблюдал за номером 208. Ему стали мерещиться чудовища. Перед глазами плыли черные точки.

На седьмой день полил дождь. Агент остался на посту, хотя его смена закончилась.

Повезло. Агент отлучился — отправился в номер 63 в сопровождении «девушки по вызову».

Литтел рванулся к номеру 208, подобрал отмычку к замку, заперся изнутри и обшарил номер. Нашел расшифровки аудиозаписей. Просмотрел те, что были сделаны в середине марта, и вот что обнаружил.

15 и 16 марта. Расшифровки разговоров трех человек. Бобби, Пол Горвиц и один неизвестный. Бобби не стеснялся в выражениях и много говорил. Бобби обличал мафию.

Просмотрев журнал учета рассылок — на предмет записей от тех же дат, — Литтел обнаружил, что 20 марта копии этой расшифровки были переданы мафиози. Карлосу, Мо Д., Джону Росселли, Санто Т. и Сэму Джи.

Все случилось этим утром. Двенадцать часов назад.

Он отследил маршрут передвижений Бобби. Отправился на юг, в Сан-Диего. Позвонил в тамошнее отделение ФБР. Агент-командир повесил трубку. Тогда он позвонил в тамошнее полицейское управление и рассказал всю историю. Принявший звонок сержант крепко рассердился. Заорал и отрезал: «Ваше имя в списке». И швырнул трубку на рычаг.

Тогда он поехал прямиком на митинг. Приехал раньше намеченного времени и увидел техников, монтировавших колонки. Литтел попытался заговорить с ними и с наблюдавшими членами предвыборного штаба. И вновь получил от ворот поворот. Ушел, а потом вернулся. Но толпа поглотила его.

Литтел смотрел на Бобби и махал руками: умоляю, посмотри на меня! Бобби разглагольствовал, энергично жестикулировал. Его любви хватало на всех собравшихся. Он подпускал избирателей очень близко — как только возможно.

Литтел махал руками. Тут что-то кольнуло его — иголка, булавка или сучок. Мгновенно закружилась голова — БАЦ — и он увидел Фреда Оташа, то-о-о-ощего…

118. (Лас-Вегас, 4 июня 1968 года)

Бесшабашная Дженис — как же ее иссушила болезнь.

В черных волосах появились седые пряди, волосы утратили прежний блеск. Морщины и болезненная худоба.

Уэйн вошел в номер. Дженис заперла дверь. Уэйн обнял ее — ощутил ребра и пустоты. Прежде упругая грудь стала дряблой.

Дженис высвободилась из его объятий. Он взял ее руки в свои.

— Ну, учитывая обстоятельства, выглядишь очень даже.

— Я не собираюсь пудриться и румяниться. Я еще живая!

— Не надо так говорить.

— Уж позволь мне. Ты — мой первый кавалер после того, как Уорд меня покинул.

Уэйн улыбнулся:

— А ты — моя первая партнерша. Самая первая.

Дженис улыбнулась в ответ:

— Ты имеешь в виду твой первый бал в Перу, штат Индиана, или единственный раз, когда мы этим занимались?

Уэйн крепко сжал ее руки:

— У нас и не было второго шанса.

Дженис рассмеялась:

— Ты сам не искал встречи. Таким образом отстранялся от отца, знаю.

— Я жалею об этом. То есть об этом аспекте.

— Хочешь сказать, тебе понравилось, но ты сожалеешь о том, что тебя подвигло, и о том, что ты выбрал не то время?

— Я жалею, что тебе пришлось платить.

Дженис сжала его руки:

— На что ты намекаешь?

Уэйн покраснел. Черт — в его-то возрасте.

— Просто подумал: почему бы и не повторить.

— Да ну. Теперь, когда я в таком виде…

— В первый раз редко получается так, как хочешь.

Вышло все нежно. Так, как он хотел и планировал.

Тело ее тоже иссушила болезнь — острые кости, обтянутые посеревшей кожей. Горьковатый привкус дыхания. Раньше от нее пахло джином и сигаретами с ментолом — и ему это нравилось.

Они катались по кровати. Кости ее задевали ему кожу. Они долго ласкались и целовались. Ее грудь утратила былую упругость. Ему это нравилось. Прежде она была высокой.

Силы еще не покинули ее — она его отталкивала и притягивала, прижималась и хваталась. Они перекатывались; она целовала его тело, он — ее.

Вкус ее говорил о болезни. Сначала это ошеломило его, но вскоре он привык. И стал пробовать ее там. Целовать новые шрамы. Дыхание ее стало слабым и прерывистым.

Он притянул ее ближе — она откинулась назад, помогая ему войти в нее. Протянув руку, он включил лампу, стоявшую тут же, на столике. Кровать залило светом.

Луч выхватил ее лицо и запрыгал на седых волосах, отразился в глазах.

Они принялись двигаться. Прижались друг к другу и замерли, смотря друг другу в глаза. Потом снова принялись двигаться, синхронно, и кончили вместе, практически одновременно. И закрыли глаза.

Дженис включила радио. Станция KVGS — «музыка у барной стойки».

Зазвучал голос Барби. Они так и покатились от хохота, сминая простыни. Уэйн сделал потише. Под мурлычущий аккомпанемент «Бондсменов» Барби запела «Сумерки».

Дженис сказала:

— Ты ее любишь. Мне Уорд говорил.

— Я перерос это увлечение. Или она.

Барби продолжала — зазвучала веселая «Шансон д’амур». Дженис сделала радио тише. Барби не смогла взять высокую ноту, но аккомпанировавшие «Бондсмены» выручили ее.

— Как-то мы случайно встретились в баре, года два назад. Выпили и обсудили кое-каких мужчин.

— Жаль, меня там не было.

— Ты там был.

— И всё?

Дженис прижала палец к губам:

— Больше ничего не скажу.

Барби запела мечтательную «Secretly» Джимми Роджерса.

Дженис вздохнула:

— Люблю эту песню. Она напоминает мне одного мужчину — мы встречались, когда она была в моде.

— Моего отца?

— Нет.

— А он знал?

— Узнал, да.

— И что он сделал?

Дженис поднесла палец к губам.

— Тихо. Я хочу послушать.

Барби пела — и даже ни разу не сфальшивила. Потом пошли помехи, и от мечтательного настроения не осталось и следа.

Уэйн вырубил звук и подобрался ближе к Дженис. Поцеловал ее и коснулся ее волос. Потом посмотрел в глаза:

— Если я предложу тебе помочь поквитаться с ним — ты согласишься?

Дженис ответила:

— Да.

Она уснула. Приняла обезболивающее и стихла. Уэйн разбросал ее волосы по подушке, укрыл ее пледом. Взглянул на часы — было 18:10.

Он сходил в машину и взял оттуда две сумки, ручку и блокнот. Вернувшись, запер дверь на щеколду и пошел в гостиную. Простукал стены. Пустот не обнаружилось.

Тогда он вернулся в спальню и стал обыскивать ее, пока Дженис спала. Выстукивал и щупал. И тут — ни пустот, ни швов.

Остался кабинет Литтела. Здесь ему удалось обнаружить тайник, расшатав одну из стеновых панелей.

Полки, короткоствольный револьвер тридцать восьмого калибра и какие-то гроссбухи. Компромат на профсоюз тимстеров и мафию, собранный Арден-Джейн.

Второй том — страница 84. Свидетельства против Чака «Тиски» Аюппы и Карлоса М. До Арден-Джейн донесся слух, она нашла ему подтверждения и записала все в тетрадь.

Март пятьдесят девятого. Окрестности Нового Орлеана. Карлос дает работу Чаку «Тиски»: его обманул «ублюдок каджун». Карлос сказал: ублюдка надо убрать. Чак повинуется. Убивает каджуна и закапывает тело. Напротив палатки с сосисками — километрах в тринадцати от Форт-Полка. Будете искать — найдете кости.

Уэйн вырвал страницу 84. Взял блокнот и написал записку:

Мистер Марчелло,

мой отец выкупил у Арден Брин (Джейн Фентресс) ее досье — еще до того, как она сбежала от Уорда Литтела. О существовании этого досье Уорд не знает.

Отец хочет шантажировать вас информацией, содержащейся в досье. Сможем ли мы это обсудить? Я позвоню вам в течение суток.

Уэйн Тедроу-мл.

Порывшись в столе Литтела, Уэйн нашел конверт. Сложил вчетверо записку и вырванный из тетради лист и сунул туда.

Запечатал и написал адрес: Карлосу Марчелло, отель «Тропикана», Лас-Вегас.

Сунул гроссбухи в мешки и вышел из кабинета. Перед тем как уйти, выключил в спальне свет и поцеловал спящую Дженис.

Коснувшись ее волос, сказал: «Я люблю тебя».

119. (Озеро Тахо, 4 июня 1968 года)

Новость дня! Все кончено! Бобби победил!

В теленовостях передавали цифры — проценты по округам и тому подобное. Решительная и безоговорочная победа Бобби.

Пит смотрел телевизор. Смотрел и Уорд — в полукоматозном состоянии. В контуженном — точно. После звонка Уэйна они с Фредом отыскали его и накачали секоналом. Пит привез его сюда, в горную хижину Уэйна-старшего.

Сам Уэйн был в Вегасе. Фред О. уехал в Эл-Эй. Фред обрабатывал Сирхана.

Уорд спал, вытянув руки вдоль тела, точно мумия в склепе. Проспал шестнадцать часов. Его пришлось приковать наручниками к кровати. Он проснулся и увидел Пита. И все понял. Но разговаривать отказался наотрез. Так и молчал. Но Пит знал, что он захочет смотреть.

Пит приготовил блинчики. Уорд и есть отказался. Пит включил телевизор, и они принялись ждать. Уорд смотрел новости предвыборной кампании. Пит вертел тростью.

Он звонил Барби. Та послала его подальше: да пошел ты, не буду я ни убегать, ни прятаться.

Пит попытался улестить Уорда. Умолял: поговори со мной, прошу тебя. Уорд покачал головой и закрыл уши.

Экстренный выпуск! Прямая трансляция из отеля «Амбассадор»! Бобби объявляет о своей победе!

Крупный план: растрепанный Бобби с ухмылкой до ушей.

Зазвонил телефон. Пит схватил трубку.

— Да?

Голос Уэйна:

— Это я.

Пит посмотрел на экран. Сердце его бешено заколотилось. Боббифилы восторженно приветствовали Бобби.

— Где ты?

— Я только что говорил с Карлосом. Он кое-что решил касательно вас с Барби, но я его отговорил. Вы свободны и можете делать все, что захотите, а Уорд с этого момента в отставке.

— Господи Иисусе…

— Даллас и все, что после, дружище. Я всего лишь плачу долги.

Картинка поплыла, но тут же устаканилась. Пит почувствовал, как бешено колотится сердце.

Бобби спрыгивает с трибуны и машет рукой. И делает шаг назад. Камера едет к двери — прощай, Бобби, — и отъезжает назад.

На экране мелькают поклонники Бобби. Тут один из микрофонов улавливает звуки выстрелов и крики.

О Господи!

О нет!

Только не…

На сенатора Кеннеди только что…

Пит нажал кнопку на пульте. Экран погас.

Уорд зажал уши руками, крепко зажмурился и завопил.

120. (Озеро Тахо, 9 июня 1968 года)

По всем каналам — одно и то же.

Панегирики. Месса. Похороны. Поминки — по Кингу и по Бобби.

Он смотрел телевизор. И днем и ночью. Четыре дня уже смотрел.

Одно и то же.

Заварушка на кухне отеля «Амбассадор». Копы держат Сирхана. Федералы — Джеймса Эрла Рея. Его поймали в Лондоне. «Меня подставили». Знакомая история.

Скоро все закончится. Эти новости сменятся другими. Жизнь, в конце концов, продолжается — не так ли?

Литтел переключал каналы. Снова и снова он видел Эл-Эй и Мемфис.

Ему хотелось есть. А еда закончилась. Пит оставил запасов на два дня. И обрезал телефонный провод. Сказал: можно дойти до Тахо пешком, а там сесть на поезд до Вегаса.

Пит лукавил. Знал, что он этого не сделает. Что останется тут. Разгадал его намерения и оставил свой револьвер. И просто сказал:

— Они и Кинга убили. Ты должен это знать. Я твой должник.

Литтел сказал: прощай. Одно слово. Пит пожал ему обе руки и ушел.

Литтел принялся переключать каналы. Триада: Джек, Кинг и Бобби. Три похоронные процессии — искусно смонтированная нарезка. Три окна в траурной рамке.

Это я их убил. Это я во всем виноват. Их кровь на моей совести.

Он ждал, не сводя глаз с экрана. Надо увидеть всех вместе. Он стал переключать каналы. Нашел, где показывали по двое. Повезло — вот все трое.

Старая съемка — еще до шестьдесят третьего.

Белый дом. Джек сидит за письменным столом, а Кинг с Бобби стоят рядом. Картинка на минуту застыла: все трое, все вместе.

Литтел схватил револьвер и сунул дуло себе в рот. С оглушительным ревом картинка погасла — ни Джека, ни Кинга, ни Бобби.

121. (Спарта, 9 июня 1968 года)

Кот шипел, огрызался и метался по клетке.

Такси подпрыгивало на ухабах, и клетка стукалась о его колени. Спарта в цвету — комары, лютеране и деревья.

Он не стал сообщать о том, что приедет. С собой у него были документы: договоры купли-продажи. Он продал и казино и такси. Себе в убыток. Такси купил Милт Ч.

Кот шипел. Пит чесал его за ухом. Такси свернуло.

Дыхалка снова работала нормально. Трость ему больше не требовалась. Но он все еще быстро уставал. Вымотанный, выпотрошенный, высушенный и выпитый до дна. Но выпущенный наконец на свободу.

Он попробовал сожалеть. О том, что сталось с Уордом. Пробовал опасаться, думая об Уэйне. Но так и не мог сконцентрировать внимание на чем-то одном. Ты вымотан, выпотрошен, высушен и выпит до дна. Но выпущен наконец на свободу.

Кот зарычал. Такси снова повернуло на юг — водитель стал читать фамилии на табличках. И затормозил, едва не задев тротуар.

Пит вышел. И увидел Барби — вон она, деревья, черт возьми, обрезает. Услышав подъехавшее такси, она обернулась и увидела Пита.

Пит вскочил на ступеньку лестницы. Барби спустилась двумя ступеньками ниже. Пит подпрыгнул и осилил все три.

122. (Лас-Вегас, 9 июня 1968 года)

Вот он и дома.

Горит свет. Окна не закрыты шторами, а одно приоткрыто, чтобы впустить прохладу.

Уэйн поставил машину, побрел по дорожке и открыл входную дверь.

Он сидит в баре. Это ежевечерний ритуал. На нем — ночной колпак, при нем — трость.

Уэйн подошел к нему. Отец улыбнулся и повертел тростью.

— А я знал, что ты заедешь.

— Откуда?

— Ну… в последнее время произошли якобы не связанные друг с другом события, имеющие непосредственное отношение к нашему с тобой процветающему партнерству.

Уэйн выхватил у отца трость, повертел ею и проделал пару отцовских фокусов.

— Хорошее начало.

Уэйн-старший подмигнул:

— На следующей неделе я встречаюсь с Диком Никсоном.

Уэйн подмигнул в ответ:

— He-а. С ним встречаюсь я.

Уэйн-старший гоготнул: фу, как противно.

— Скоро и ты с ним встретишься. Хочешь — устрою тебе отдельную ложу в день инаугурации.

Уэйн повертел отцовской тростью:

— Я говорил с Карлосом и людьми мистера Хьюза. Мы пришли к соглашению: место Уорда Литтела займу я.

Уэйн-старший дернулся и медленно — точно в замедленной съемке — улыбнулся и сделал себе коктейль. Одна рука напряженно вцепилась в перила. Вторая осталась свободной.

Их взгляды встретились. Оба смотрели друг другу в глаза — долго, черт побери, бесконечно.

Уэйн достал наручники. Ухватил отца за запястье и приковал к перилам. Наручники были первосортные — фирмы «Смит и Вессон», позаимствованные у лас-вегасской полиции.

Уэйн-старший рванулся было, но цепочка наручников выдержала. Затрещала доска перил. Достав нож, Уэйн выбросил лезвие и перерезал провод телефонного аппарата, стоявшего в баре.

Уэйн-старший дернулся. Опрокинул табуретку, пролил коктейль.

Уэйн повертел тростью:

— Я вернулся в лоно прежней веры. Мистер Хьюз был счастлив узнать во мне доброго мормона.

Отец рванулся. Звенья цепочки противно заскрежетали.

Уэйн вышел и остановился возле своей машины. Вдалеке мерцали огни Вегасского бульвара. И тут он увидел свет — это были фары приближавшегося автомобиля.

Машина подъехала к дому и остановилась. Из нее вышла Дженис. Покачнулась, но удержалась.

В руках она вертела клюшку для гольфа. Из тех, что зовутся «айронами». С большой головкой и толстой рукояткой.

Проходя мимо Уэйна, она взглянула на него. Он почуял ее отравленное болезнью дыхание. Она вошла в дом, небрежно бросив дверь открытой.

Уэйн поднялся на цыпочки. Мысленно нарисовал рамку кадра. Он все увидел в окно. Головка биты описала дугу. Раздался крик его отца. Кровь забрызгала тиковые доски.

Джеймс Эллрой «Лос-анджелесский квартет» Черная Орхидея

Маме:

Спустя двадцать девять лет

Омытая кровью прощальная речь

Я бережно сложу твое изображение, мой шкипер,

Товарищ во хмелю,

Утраченный наставник первый мой,

Чтоб было чем продлить жизнь и любовь мою.

Энн Секстан

Посвящается Джениве Хилликер Эллрой (1915-1958)

Пролог

Я не знал ее при жизни. Я смотрю на нее глазами тех, чью судьбу изменила ее смерть. Оглядываясь назад и полагаясь только на факты, я пытаюсь воссоздать ее образ — образ маленькой печальной девочки и проститутки, в лучшем случае нераскрывшегося таланта — последнее определение вполне относится и ко мне. Можно было не рассказывать о последних днях ее жизни, свести все к нескольким сухим строчкам отчета, отослать копию следователю, заполнить еще несколько бумаг, чтобы ее похоронили. Но здесь есть одно «но»: она не одобрила бы такой выбор. Какими бы страшными ни были факты, она желала бы их полной огласки. Многим ей обязанный, я — единственный, кто знает всю историю, и потому решил написать эти мемуары.

Но еще прежде чем все началось, еще до появления Орхидеи была работа в паре, а до этого война и военные учения в Центральном подразделении. Учения, напоминавшие о том, что мы, полицейские, тоже солдаты, хотя и не столь прославленные, как те, кто воевал с японцами и немцами. После каждого дежурства проводилась отработка действий на самые разные случаи, будь то воздушная или пожарная тревога или светомаскировка на время налетов. Тогда нам приходилось целыми днями стоять на улицах Лос-Анджелеса, надеясь, что атака какого-нибудь «мессершмитта» оправдает нелепость нашего положения. Ежедневная перекличка на нашем участке проводилась по алфавиту, и именно во время очередного инструктажа я познакомился с Ли. Это произошло в августе 42-го, вскоре после того, как я закончил полицейскую академию. Кое-что о нем я уже знал и мог сравнить наши спортивные достижения: Ли Бланчард, категория «тяжелый вес», 43 победы, 4 ничьих, 2 поражения; некогда местная знаменитость, собиравшая на «Голливуд Лиджэн Стейдиум» немало народа. Я — Баки Блайкерт, по прозвищу Жеребец, «полутяжелый вес», 36 побед, 0 ничьих, 0 поражений; однажды попал в первую десятку журнала «Ринг». Хотя, возможно, просто потому, что главному редактору Нату Флайшеру нравилось, как я дразню противников, обнажая большие, как у лошади, зубы. В статистике, однако, не было отражено главное. У Бланчарда был сокрушительный удар, присущий только классическим «охотникам за головами». Моя же тактика ведения боя была другой: я кружил по рингу, контратакуя, стараясь бить по печени и не раскрываться — множественные удары в голову лишили бы меня остатков привлекательности, хватит и торчащих зубов. Боксерский стиль Ли отличался от моего, как небо от земли, и всякий раз, когда мы стояли плечо к плечу во время переклички, я спрашивал себя: кто кого?

Примерно год мы присматривались друг к другу. Разговаривали мало — в основном о погоде, и никогда о работе или боксе. Внешне — ничего общего: Бланчард — широкоплечий краснолицый блондин среднего роста с широкими плечами, мощной выпуклой грудью, намечающимся плотным брюшком и ногами колесом; и я — бледный, долговязый, мускулистый брюнет под метр девяносто... Кто кого?

В конце концов я перестал думать на эту тему. Остальные полицейские, однако, продолжали ее обсуждать. И в течение первого года службы мне приходилось слышать самые разные мнения на этот счет: Бланчард — нокаут в первых раундах; Блайкерт — победа по очкам; Бланчард — остановка боя после медосмотра; вариант «Блайкерт нокаутировал противника» исключался.

За моей спиной велись и другие разговоры, касавшиеся нашей жизни вне ринга: о том, как Ли, попав в полицейское управление Лос-Анджелеса и участвуя в подпольных боксерских боях, которые посещали в том числе и высокопоставленные полицейские чины со своими друзьями-политиками, сразу пошел на повышение; про то, как в тридцать девятом, расследуя ограбление банка «Бульвар Ситизенс», влюбился в подругу одного из грабителей и, нарушив неписаные правила, стал с ней жить, перечеркнув тем самым свой уже было наметившийся переход в сыскной отдел; о том, как эта девушка уговорила его завязать с боксом. Эти слухи были для меня подобны финтам — я гадал, верны ли они. То, что я слышал о себе, походило на солидные удары по корпусу. Все было чистейшей правдой: и как Дуайт Блайкерт, кося от армии, пошел в полицию, и как он чуть не вылетел из полицейской академии, когда выяснилось, что его отец — член профашистской организации американцев немецкого происхождения, и как, желая получить место в полиции Лос-Анджелеса, он сдал федералам из Отдела по борьбе с иностранным влиянием друзей своего детства — японцев по национальности. Его не приглашали участвовать в подпольных боях, потому что ему никогда не удавалось уложить противника нокаутом.

Бланчард и Блайкерт: герой и стукач.

Вспомнив Сэма Мураками и Хидео Ашиду, в наручниках отправленных в лагерь Манзанар, можно было легко понять, кто из нас чего стоил, но это были лишь обманчивые впечатления. Позже, когда мы с Ли стали работать вместе, они развеялись как дым.

Это случилось в начале июня 1943-го. За неделю до события у пирса Лик в районе Венеция матросы повздорили с зутерами[1]. Прошел слух, что одному из морячков выбили глаз. Стычки охватили и другие районы: персонал с военной базы «Чавес Ревин» бился с мексиканцами в Алпайн и Пало Верде. Газеты сообщали, что помимо ножей те припасли и нацистскую символику. В одночасье центр Лос-Анджелеса наводнили сотни солдат, матросов и морских пехотинцев с толстыми палками и бейсбольными битами. У пивоваренного завода в Бойл Хайтс ожидался сбор равного числа пачукос с тем же вооружением. Были мобилизованы все до единого патрульные из Центрального участка. Каждый получил каску образца Первой мировой и огромные дубинки, известные также как «негробои».

К вечеру нас на военных грузовиках привезли к полю битвы и дали единственный приказ: восстановить порядок. Табельное оружие нам пришлось оставить в участке — начальство не хотело, чтобы наши револьверы 38-го калибра попали в руки аргентинско-мексиканской шпаны с прическами-хвостами. Когда я выпрыгнул из грузовика на углу Эвергрин— и Уобош-стрит, вооруженный дубинкой, рукоятка которой была для удобства обмотана изолентой, мне сделалось в десять раз страшнее, чем во всех боях, проведенных на ринге. И не потому, что повсюду царил хаос.

Просто герои вдруг оказались бандитами.

Матросы вышибали окна домов по всей Эвергрин-стрит. Морские пехотинцы методично крушили уличные фонари, чтобы под покровом темноты развернуться по-настоящему. Позабыв про соперничество между армией и ВВС, солдаты и морпехи переворачивали автомобили перед винными погребами, а тут же на тротуаре военные моряки в тельняшках и белых клешах вышибали дурь из превосходящего по количеству мексиканцев. То тут, то там видны были кучки наших вместе с громилами из береговой охраны и военной полиции.

Не знаю, сколько я простоял в оцепенении, соображая, что предпринять. Наконец я взглянул в сторону Ферст-стрит и, увидев, что за деревьями и низкими домами нет ни мексиканцев, ни полицейских, ни кровожадных вояк, рванул с места что есть мочи. Так бы я и мчался как угорелый, если бы меня не пригвоздил к земле пронзительный смех, раздавшийся с крыльца какого-то дома.

Я пошел на звук. Высокий голос выдал:

— Ты уже второй легавый, давший деру из этой мясорубки. Я тебя не осуждаю. Тут не разберешь, кого вязать, так?

Я стоял на крыльце, глядя на говорившего старика. Он продолжал:

— По радио говорят, что таксисты ездят в Общество содействия армии в Голливуде и привозят оттуда морячков. Называют это высадкой морского десанта и чуть ли не каждые полчаса ставят в эфир «Поднять якоря». Да я и сам видал на улицах морпехов. Это, стало быть, и есть атака десанта?

— Не знаю, что это, но я возвращаюсь.

— Не ты один хвост поджал. Только что здоровый такой во-о-н туда двинул.

Дедок напомнил мне моего старика. В пародийном варианте.

— Понятно. Мексиканцы разошлись — надо их приструнить.

— А по-твоему, это раз плюнуть?

— Я справлюсь.

Старик довольно захихикал. Я сошел с крыльца и, постукивая дубинкой по ноге, отправился выполнять свой долг. К этому времени на улице не осталось ни одного целого фонаря, и поэтому отличить в темноте мексиканца от солдата было практически невозможно. Посчитав, что это мне на руку, я приготовился к бою. Но, услышав за спиной: «Блайкерт!», я понял, о каком здоровяке говорил старик, и бросился на голос.

Ли Бланчард, «надежда и опора Юга», яростно бился против трех облаченных в парадку морпехов и одного мексиканца в фирменных мешковатых штанах и пиджаке до колен. Ли загнал их на центральную дорожку во дворе заброшенного коттеджа и, не давая им выбраться, молотил своим «негробоем» направо и налево. Морпехи тоже пытались его зацепить, размахивая палками, но Ли, пританцовывая на носках, всякий раз уходил от ударов. Мексиканец, с изумлением наблюдавший за происходящим, ухватившись за образки святых на шее, участия в битве не принимал.

— Блайкерт, код три!

Я вступил в бой, и моя дубинка начала крушить морпехов, молотя по начищенным до блеска медным пуговицам и орденским лентам. Чтобы лишить их пространства для маневра, я стал подбираться поближе, получая неумелые удары по рукам и плечам. Мне казалось, что я вошел в клинч с осьминогом, и не было ни судьи, ни трехминутного гонга, чтобы нас разнять. Поэтому, инстинктивно отбросив дубинку, я пригнул голову и стал наносить удары по корпусу и по мягким животам, обтянутым габардином. И потом услышал:

— Блайкерт, назад!

Я послушался и сразу же увидел, как Ли занес над головой свою дубинку. Ошарашенные морпехи замерли на месте; и — раз, два, три — в мгновение ока дубинка обрушилась на их плечи. Когда троица полегла горой синего парадного сукна, Ли прокричал:

— Знай наших, козлы! После этого он повернулся к мексиканцу и произнес: — Ола, Томас.

Я приходил в себя. Руки и спина гудели; костяшки пальцев на правой руке нестерпимо ныли. Увидев, как Бланчард надевает на парня наручники, я не нашел ничего лучшего, чем спросить:

— Ну и что все это значит?

Бланчард улыбнулся.

— Прости за неучтивость. Патрульный Блайкерт, позвольте представить вам сеньора Томаса Дос Сантоса, человека, находящегося в розыске за убийство, совершенное вкупе еще с одним тяжким преступлением. Видите ли, на углу 6-й и Алворадо-стрит этот тип вырвал кошелек у какой-то старушенции, после чего ее хватил удар и она тут же скопытилась. А Томас сдрейфил, бросил кошелек и дал деру. Но пальчики свои на кошелечке все равно оставил да и кучу свидетелей в придачу.

Бланчард толкнул мексиканца.

— Абла инглез, Томас?

Дос Сантос отрицательно замотал головой. Ли с грустью заметил:

— Он покойник. Убийство, пусть не предумышленное, — прямая дорога в газовую камеру. Через шесть недель этот пижон скажет «адиос».

Я услышал оружейную стрельбу, доносившуюся со стороны Эвергрин и Уобош. Привстав, я увидел, что языки пламени перекинулись из разбитых окон здания на трамвайные провода и линии электропередач. Один из лежащих морпехов показал мне средний палец, и я сказал Бланчарду:

— Надеюсь, эти ребята не запомнили номер твоего значка.

— Да мне насрать.

Я показал рукой в сторону факелов горящих пальм.

— Сегодня вечером нам его в участок не доставить. Ты сюда прибежал специально, чтобы раззадорить их, так? Ты думал...

Бланчард прервал меня, слегка толкнув в грудь:

— Я прибежал сюда, потому что знал, что порядок восстановить не смогу, но, если буду стоять на месте, меня просто замочат. Ты-то понимаешь?

Я засмеялся.

— Да. А потом...

— Потом я увидел, как морпехи гонятся за этим пижоном. И мне показалось, что он удивительно похож на разыскиваемого по статье 411-43. Тут они меня и зажали. Потом смотрю — ты ищешь приключений себе на голову. Ну и решил тебе это приключение устроить. Звучит убедительно?

— Все сработало.

Двое морпехов смогли наконец подняться на ноги и стали помогать своему товарищу сделать то же самое. Когда все трое заковыляли прочь, мексиканец, выбрав самую большую задницу из трех, дал по ней пинка. Толстяк, владелец этой самой задницы, развернулся, чтобы ответить, но тут вмешался я. Проиграв битву в восточном Лос-Анджелесе, трое вояк, пошатываясь, заковыляли в сторону выстрелов и горящих пальм. Бланчард, взъерошив Дос Сантосу волосы, сказал:

— Ну, что, умник, тебе крышка. Ладно, Блайкерт, пошли, переждем где-нибудь эту заваруху.

* * *

Через несколько кварталов мы набрели на заброшенный дом с грудами газет на крыльце и вломились туда. В шкафу, на кухне, оказалось немного шотландского виски, и Бланчард снял с Дос Сантоса наручники, чтобы он мог с нами выпить, и сковал ему лодыжки. К тому времени как я сделал закуску, мексиканец уже уговорил полбутылки и начал распевать мексиканскую версию «Чатануга чу-чу». Через час бутылка была пуста, а малый ушел в отключку. Я уложил его на кровать и набросил сверху одеяло. Бланчард заметил:

— Это мой девятый угловник за 43-й год. Через шесть недель он нюхнет газу, ну а я годика через три буду где-нибудь на Северо-Востоке[2] или в Отделе судебных приставов.

Его самоуверенность меня задела.

— Навряд ли. Слишком молод, пока еще даже не сержант, путаешься с бабой, потерял своих высокопоставленных дружков, когда перестал участвовать в подпольных боях, кроме того, не работал в патруле. Ты...

Увидев, что Бланчард стал ухмыляться, я замолчал. Он подошел к окну и выглянул на улицу.

— Полыхает на улицах Мичиган и Сото. Красота.

— Красота?

— Да, красота. Однако ты много обо мне знаешь, Блайкерт.

— Слухи ходят.

— О тебе тоже.

— И какие?

— Что твой папаша — за нацистов. Что ты сдал федералам своего лучшего друга, чтобы получить место в полицейском управлении, что ты улучшил свои спортивные показатели, проводя бои со слабаками из среднего веса.

Его слова повисли в воздухе как приговор.

— Это все?

Бланчард повернулся ко мне лицом.

— Нет. Говорят, что ты не интересуешься бабами и что думаешь, будто можешь меня победить.

Я принял вызов.

— Что ж, все это правда.

— Да? Ты тоже не наврал. Только я уже в сержантском списке и в августе перехожу в Отдел по борьбе с наркотиками и проституцией Хайленд-парка. И, кроме того, один заместитель окружного прокурора, еврей, фанат бокса, обещал выбить мне место судебного пристава.

— Потрясающе.

— Да? Хочешь еще больше удивиться?

— Хочу.

— Свои первые двадцать побед нокаутом я одержал в боях с мальчиками для битья, которых подбирал мой менеджер. А еще моя девушка, увидев, как ты боксируешь в Олимпийском центре, сказала, что ты ничего, только зубы надо поправить, и что ты можешь меня победить.

Я не мог понять, чего он хочет: ссоры или дружбы, испытывает меня или насмехается, или просто хочет вытянуть из меня какую-то нужную информацию. Меняя тему, я показал на Томаса Дос Сантоса, дергавшегося во сне.

— А что будет с мексикашкой?

— Отведем его завтра утром в участок.

— Ты отведешь.

— Ты к его задержанию тоже причастен.

— Да нет уж, спасибо.

— Ладно, напарник.

— Я не твой напарник.

— Может, станешь.

— А может, не стану, Бланчард. Может, ты и будешь работать приставом, будешь писать отчеты и оформлять бумаги для каких-нибудь придурков-адвокатов в центре. Ну а я отслужу свою двадцатку, выйду на пенсию и подыщу себе работенку полегче.

— Можешь податься к федералам. У тебя ж там друзья.

— Ты меня этим не попрекай.

Бланчард снова выглянул в окно.

— Красота. Прямо с открытки. «Дорогая мамочка, жалко, что ты не видела эту красочную межэтническую заваруху в восточном Лос-Анджелесе».

Томас Дос Сантос зашевелился и пробурчал:

— Инес? Инес? Ке? Инес?

Бланчард вышел в коридор и, отыскав в чулане старое шерстяное пальто, накинул его на мексиканца. Согревшись, Томас успокоился — бормотанье прекратилось. Бланчард сказал:

— Шерше ля фам. А, Баки?

— Что?

— "Ищите женщину". Даже и в таком состоянии старина Томас не дает Инее покоя. Ставлю десять к одному, что, когда он пойдет в газовую камеру, она будет рядом.

— Может быть, он пойдет в сознанку. От пятнадцати до пожизненного. Выйдет через двадцать.

— Нет. Ему хана. Шерше ля фам, Баки. Запомни это.

Я прошелся по дому, подыскивая место, где можно прилечь. Наконец выбрал спальню на первом этаже, правда, с коротковатой кроватью. Укладывался спать я под доносившийся издалека вой сирен и пальбу. Постепенно я задремал, и снились мне мои немногочисленные женщины.

* * *

После бойни, прекратившейся к утру, все улицы были завалены разбитыми бутылками, брошенными палками и бейсбольными битами, а над городом висел густой дым пожаров. Для транспортировки своего девятого уголовника в следственный изолятор окружного суда Бланчард вызвал машину из Холленбек-стэйшн. Когда патруль забирал у нас Томаса Дос Сантоса, тот разрыдался. Мы с Бланчардом пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны: он — в офис окружного прокурора писать отчет о задержании карманника, я — на Центральный участок, на очередное дежурство.

Муниципалитет Лос-Анджелеса запретил ношение мешковатых брюк и пиджаков до колен как у зутеров, а мы с Бланчардом снова почти перестали разговаривать, только во время перекличек. Все, о чем он с такой уверенностью говорил той ночью в заброшенном доме, сбылось.

Он получил сержанта и в августе перевелся в Отдел по борьбе с наркотиками Хайленд-парка, а неделю спустя Томас Дос Сантос отправился в газовую камеру. Прошло три года. Я продолжал работать патрульным в Центральном участке. И вот как-то утром, посмотрев на доску, на которой отмечались переходы и повышения по службе, в самом верху списка я увидел: «Бланчард Лиланд, сержант; с 15 сентября 1946 года переводится из Отдела по борьбе с наркотиками и проституцией Хайленд-парка в Отдел судебных приставов».

И конечно, мы стали напарниками. Теперь, вспоминая то время, я с точностью могу сказать, что у Бланчарда не было никакого пророческого дара, просто человек делал все возможное, чтобы приблизить свое будущее, я же к нему просто медленно катился. И это его «шерше ля фам», произнесенное ровным низким голосом, до сих пор не дает мне покоя. Потому что партнерство наше было всего лишь извилистой дорожкой, ведущей к Орхидее. А этот «цветок» овладел нами без остатка.

Часть первая Огонь и Лед

Глава 1

Дорога к партнерству началась для меня незаметно. Она стала приобретать свои контуры, когда в участке поползли слухи о нашем с Ли поединке. В тот день я штрафовал за превышение скорости вБанкер Хилл, сидя в засаде на пересечении Секонд— и Бодри-стрит. К концу дежурства моя книжечка с квитанциями о штрафах была исписана вдоль и поперек. От непрерывного восьмичасового наблюдения голова уже ничего не соображала. Возвращаясь в участок и проходя мимо комнаты для инструктажа, в которой толпились желавшие послушать дневную сводку преступлений, я невзначай услышал Джонни Фогеля:

— Они уже сто лет не дрались, Хорралл запретил частные бои, думаю, дело не в этом. Мой отец корешит с Еврейчиком, и тот говорит, что ставил бы на Джо Луиса, будь тот белый.

Том Джослин толкнул меня локтем:

— Блайкерт, это они о тебе говорят.

Я посмотрел на Фогеля, который разговаривал с кем-то в сторонке.

— Выкладывай, Томми.

Джослин ухмыльнулся.

— Ты знаешь Ли Бланчарда?

— Спрашиваешь.

— Так вот, он теперь пристав.

— А то я не знаю.

— Ладно. Напарник Ли уже заканчивает свою двадцатку. Никто не думал, что он сразу нас покинет, но похоже на то. Эллис Лоу — зам окружного прокурора и начальник того самого отдела, куда он пристроил Ли, — сейчас ищет смышленого парня к нему в пару. Говорят, Лоу неравнодушен к боксерам и поэтому хочет, чтобы напарником Ли стал ты. С другой стороны, папаша Фогеля работает в следственном отделе, они с Лоу вроде друзья, и Фогель-старший вовсю старается пихнуть туда своего сыночка. Если честно, ни он, ни ты не обладаете достаточной квалификацией. А вот я...

Задетый последними словами, но, притворившись, будто мне наплевать, я сострил:

— Зубки у тебя мелковаты. В клинче надо уметь кусаться. Чтобы получить место в Отделе, надо пройти через сотни клинчей.

* * *

Но мне было не наплевать.

В ту ночь я сидел на ступеньках своего дома и смотрел на гараж, в котором находились вещи из моего прошлого: боксерские груши, альбом с газетными вырезками, программки на поединки, рекламные фотоснимки. Я размышлял о том, чего успел и не успел достичь в боксе; о том, как сбрасывал вес, вместо того чтобы набрать лишние десять фунтов и драться с тяжеловесами; вспоминал, как в том самом зале, куда мой отец ходил на собрания нацистского общества, я лупил неповоротливых мексиканцев среднего веса. Полутяжелый вес был ничейной землей. И с самого начала я решил, что это как раз моя категория. При весе в 175 фунтов я бы легко мог станцевать на цыпочках, мог бы наносить точные, стремительные хуки, а против моего левого бокового мог устоять разве что бульдозер.

Но в полутяжелом не было бульдозеров, потому что любой боксер этой категории, жаждущий славы, жрал в три горла, чтобы превратиться в тяжеловеса, даже зная, что потеряет былую подвижность и силу удара. Полутяжелый вес был безопасной территорией. Он гарантировал деньги без особого напряга. Полутяжелый — это статьи Бревена Дайера в «Таймc», обожание со стороны папаши и его зацикленных дружков-антисемитов, звездный статус в районе Линкольн-хайтс и Глэссел-парк. Иными словами, потолок, которого я мог достичь, не выбиваясь из сил.

И тут появился Ронни Кордеро.

Мексиканец из Эль-Монте. Средний вес, юркий, хорошо поставленный удар с обеих рук, вязкая защита — локти по бокам для отражения ударов в корпус. В девятнадцать он имел достаточно крепкую для своей категории мускулатуру. Со временем, заматерев, он, безусловно, придвинется к тяжелому весу и к большим деньгам. В свои годы Кордеро уже одержал четырнадцать побед нокаутом подряд, побив всех сильнейших в городе боксеров среднего веса. Совершенствуясь в мастерстве и желая испытать на прочность всех противников, он бросил вызов и мне со страниц «Геральд».

Я знал, что Кордеро сравняет меня с землей. А проигрыш мексикашке нанесет урон моему имиджу местной знаменитости. Я знал, что уклонение от боя навредит мне, но ответ на вызов просто убьет. И стал искать место, куда можно смыться. Армия, флот и морская пехота выглядели неплохо, затем разбомбили Перл-Харбор, и они стали воплощением героизма. Потом с папашей случился удар, он потерял работу и пенсию и перешел на кормление с ложечки. Мне была дана отсрочка от военной службы, и я пополнил ряды полицейского управления Лос-Анджелеса.

Я знал, куда ведут эти мысли. Жлобы из ФБР спрашивали меня, кем я себя считал: немцем или американцем, и намекали, что я мог бы доказать свой патриотизм, оказав им некую услугу. И чтобы не думать дальше на эту тему, я сосредоточил все свое внимание на хозяйском коте, выслеживавшем пташку на крыше гаража. Когда кот прыгнул, я признался себе, что очень хочу, чтобы слова Джонни Фогеля оказались правдой.

Работа в Отделе судебных приставов повышала твой статус среди полицейских. Можно было носить штатское, ездить на обычном автомобиле. Работа в Отделе означала охоту за настоящими преступниками, а не просто разгон пьяниц и попрошаек перед «Миднайт Мишн»[3]. Она подразумевала сотрудничество с офисом окружного прокурора и одновременно со следственным отделом, равно как и ужины с мэром Бауроном, если, конечно, он был в настроении послушать рассказы о состоявшихся битвах.

Размышления на эту тему расстроили меня. Я спустился в гараж и принялся колотить грушу, пока не начало сводить руки.

* * *

В течение нескольких недель после этого я патрулировал северные границы нашего участка. В напарники мне дали новичка-балаболку, которого звали Сидвел. Парнишка только что вернулся с Панамского канала, где три года служил в военной полиции. Словно преданная собачонка, он следил за каждым моим словом и был настолько очарован работой в обычной полиции, что после дежурства задерживался в участке, чтобы потрепаться с надзирателями, поиздеваться над фотороботами разыскиваемых преступников в раздевалке, в общем, надоедал всем, пока кто-нибудь не советовал ему валить домой.

Он не отличался хорошим воспитанием и чувством такта, мог болтать с кем угодно и о чем угодно. Я был в числе его излюбленных тем для разговора, все сплетни он пересказывал тоже мне.

Я игнорировал большую часть слухов, в частности о том, что начальник управления Хорралл собирается создать сборную по боксу и предложит мне место в Отделе, если я и Ли согласимся войти в состав этой сборной; а окружной прокурор Эллис Лоу якобы перед войной выиграл кучу денег, делая ставки на мои победы, и теперь будто бы возвращает мне свою запоздавшую благодарность; и еще, что Хорралл отменил свой приказ, запрещавший частные бои, и что какая-то шишка хочет порадовать меня и одновременно на мне заработать. Все эти сказки звучали слишком странно, хотя я знал, что бокс сейчас для меня на втором плане. Из всех этих сплетен я уяснил для себя лишь одно — на вакансию в Отдел претендуют двое — я и Джонни Фогель.

У Фогеля в этом отделе работал папаша. Что до меня, то на тот момент я был всего лишь набравшим вес бывшим чемпионом. Понимая, что единственный шанс одолеть кумовство — это привести себя в форму, я начал тренировки, сел на диету и прыгал через скакалку, пока не превратился в красивого и стройного полутяжеловеса. После этого я стал ждать.

Глава 2

Уже неделю мой вес держался на отметке 70 кг. Тренировки меня измотали, и ночи напролет мне не снилось ничего, кроме еды, — отбивные, сэндвичи и сливочные пироги с кокосом. Я дошел до такого состояния, когда готов был променять свои мечты по поводу перевода на свиную отбивную в каком-нибудь заштатном кафе. Тут еще позвонил сосед, который за двадцатку в месяц присматривал за моим папашей, и сообщил, что старик опять чудит — воюет с бродячими собаками, поливая их из водяного пистолета, и транжирит все деньги, получаемые по карточке соцстрахования, на бульварные журналы и игрушечные модели самолетов. Я понял, что требуется мое вмешательство. Ибо теперь всякий беззубый пьяница, попадавшийся мне на глаза во время дежурства, казался причудливой версией сбрендившего Дольфа Блайкерта. Как раз когда я наблюдал за одним таким забулдыгой, по рации прошло сообщение, которое навсегда изменило мою жизнь.

— 11-А-23, позвоните в участок. Повторяю: 11-А-23, позвоните в участок.

Сидвел ткнул меня в бок.

— Нас вызывают, Баки.

— Ответь.

— Диспетчер сказал, чтобы мы позвонили в участок.

Я повернул налево и припарковался. Затем, показав на телефонную будку, сказал Сидвелу:

— Откроешь этим. Маленький ключ рядом с твоими наручниками.

Он послушно взял ключ и пошел к будке. Несколько минут спустя он с недовольным выражением лица вернулся к машине.

— Тебе нужно срочно явиться к начальнику Отдела судебных приставов.

Первое, о чем я подумал, — это об отце. С тяжелым предчувствием я доехал до городской администрации, оставил машину Сидвелу и поднялся на лифте на четвертый этаж, в офис шефа Тада Грина. Секретарша провела меня в святая святых — кабинет, где в кожаных креслах уже сидели Ли Бланчард, в широких брюках и темно-бордовой куртке, один, тощий как скелет, тип в твидовом пиджаке и куча других шишек. Никогда в жизни я не видел столько начальства в одном месте.

Секретарша представила меня и ушла. Я остался стоять возле двери. Полицейская форма на моем исхудалом теле болталась, словно плащ-палатка на столбе. Обстановку разрядил Бланчард. Он вскочил и начал нас представлять.

— Господа, это Баки Блайкерт. Баки, слева направо: инспектор Маллой, инспектор Стенслэнд, начальник управления Грин. Господин в штатском — заместитель окружного прокурора Эллис Лоу.

Я кивнул. Затем Тад Грин указал на незанятое кресло. Когда я сел, Стенслэнд протянул мне пачку бумаг.

— Вот, прочитайте. Это редакционная статья Бревена Дайера, которая появится в «Таймс» в ближайшую субботу.

На первой странице стояла дата 14 октября 1946-го и крупными буквами заголовок — «Огонь и Лед. Лучшие в Лос-Анджелесе». Ниже следовал текст:

"До войны Городу Ангелов посчастливилось приобрести двух бойцов, выросших в каких-нибудь пяти милях друг от друга, боксеров, не более похожих по стилю, чем лед похож на огонь. Ли Бланчард — косолапый, здоровенный, настоящая молотилка в перчатках. Когда он мутузит своих противников, кажется, будто с ринга летят искры. И Баки — всегда собранный и хладнокровный, словно лед, который нельзя растопить. Он кружит по рингу, как профессиональный танцор, и его острые удары превращают физиономии противников в мясные отбивные, что подают в ресторане Майка Лаймана. Они как два поэта: Бланчард воспевает грубую силу, Блайкерт — скорость и коварство. На двоих у них 79 побед и лишь четыре поражения. На ринге, как и в таблице элементов, с огнем и льдом ничто не сравнится.

Мистер Огонь и мистер Лед не встречались на ринге. Они дрались в разных категориях. Но чувство долга свело их вместе, и оба пришли служить в полицейское управление Лос-Анджелеса, чтобы продолжать сражаться — на этот раз уже вне ринга — с бандитами и подонками.

Бланчард помог раскрыть нашумевшее ограбление банка «Бульвар Ситизенс» в 1939 году, позже поймал известного головореза Томаса Дос Сантоса. Блайкерт, в свою очередь, отличился во время небезызвестных «войн с мексиканцами». Теперь они служат в полиции: 32-летний Огонь — сержант в престижном Отделе судебных приставов; 29-летний Лед — патрульный опасного района в центре города. Недавно я спросил их, почему они, оставив ринг в расцвете сил, стали полицейскими. Ответы, которые я получил, говорят сами за себя.

Сержант Бланчард: «Боксировать всю жизнь нельзя, а вот достойно служить обществу — можно».

Патрульный Блайкерт: «Я хотел драться с более опасными противниками, а именно — с бандитами и коммунистами».

Ли Бланчард и Баки Блайкерт пожертвовали многим, принося пользу своему городу, и теперь, 5 ноября, в день выборов, всех избирателей Лос-Анджелеса попросят сделать то же самое — проголосовать за проект муниципального займа на пять миллионов долларов для обновления технической базы нашего полицейского управления и повышения зарплаты всему персоналу на восемь процентов. Вспомните о Мистере Огне и Мистере Льде! В день выборов скажите ДА поправке Б".

Закончив чтение, я вернул бумаги инспектору Стенсленду. Он собрался что-то сказать, но Тад Грин движением руки остановил его.

— Скажите, что вы об этом думаете. Будьте откровенны.

Я сглотнул подступивший к горлу комок.

— Ловко придумано.

Стенсленд покраснел, Грин и Маллой заулыбались, Бланчард расхохотался. Заговорил Эллис Лоу:

— Сейчас эта поправка, скорее всего, провалится, но есть шанс вновь поставить ее на голосование на выборах следующей весной. Мы...

Снова вмешался Грин.

— Эллис, погоди. — И повернулся ко мне. — Одна из причин, по которым, на наш взгляд, проект "Б" может провалиться, заключается в том, что общественность, мягко говоря, не вполне довольна нашей работой. Во время войны мы испытывали острую нехватку кадров и, чтобы восполнить ее, брали на работу тех, кто впоследствии не оправдал нашего доверия, повредив репутации управления в целом. Кроме того, после войны у нас появилось очень много новичков, так как порядочное количество хороших специалистов ушло на пенсию. К тому же нам необходимо провести ремонт зданий на двух участках. Вдобавок, чтобы привлечь в наши ряды достойных людей, мы должны предложить им более высокую стартовую зарплату. На все это нужны деньги, которые избиратели не хотят давать нам в ноябре.

Я начинал понимать, что к чему.

— Это была ваша идея, адвокат. Расскажите ему, — произнес Маллой.

Лоу ответил:

— Ставлю сто против одного, что нам удастся провести этот проект на выборах в будущем. Но мы должны повысить лояльность к полиции. Мы должны укрепить мораль и дисциплину в наших собственных стенах и поразить избирателей уровнем наших сотрудников. Крепкие белые боксеры — хорошая приманка, Блайкерт. Ты это знаешь.

Я посмотрел на Бланчарда.

— Это мы с тобой, ага?

Ли подмигнул.

— Огонь и Лед. Расскажи ему остальное, Эллис.

Лоу поморщился от фамильярного обращения Бланчарда и продолжил:

— Предлагаю десятираундовый бой через три недели в спортзале полицейской академии. Бревен Дайер — мой близкий друг, он устроит поединку хорошую рекламу в своей газете. Билеты по два доллара за штуку. Половину — для полицейских и их семей, половину — для публики. Выручка пойдет на благотворительную программу для полицейских. После боя организуем боксерскую сборную команду управления из здоровых, крепких белых ребят. Члены команды получат один выходной в неделю, чтобы преподавать искусство самообороны детям из малообеспеченных семей. Плюс массированная реклама в прессе вплоть до выборов в 1947 году.

Все повернулись в мою сторону. Я затаил дыхание, ожидая, что последует предложение о работе в Отделе. Когда ничего не последовало, искоса посмотрел в сторону Бланчарда. Верхняя часть торса выглядела очень внушительно, но вот на животе уже появились дряблые складки. Я не только моложе и выше него, но и гораздо быстрее. Не давая себе времени на отговорки, я сказал:

— Я — за.

Начальство встретило мое решение аплодисментами. Эллис Лоу расплылся в акульей улыбке.

— Дата — 29 октября, за неделю до выборов, — уточнил он. — Спортзал академии в вашем полном распоряжении. Десять раундов, конечно, многовато для боксеров вроде вас — в вашем нынешнем виде. Но меньше десяти будет выглядеть как-то несолидно. Согласны?

— Или как у коммунистов, — фыркнул Ли. Лоу еще раз показал все зубы в ухмылке. Я согласился с зампрокурора. После этого инспектор Маллой достал фотоаппарат и приготовился меня снимать.

Я встал и изобразил на лице улыбку. Хлопнула вспышка. В глазах заплясали звездочки, а по спине прошлись дружеские похлопывания. Когда ажиотаж спал и ко мне вернулось нормальное зрение, передо мной стоял Эллис Лоу и говорил:

— Я многого от тебя жду. И если мои ожидания оправдаются, я думаю, очень скоро мы станем коллегами.

Про себя я подумал: «Ну и хитрый же ты ублюдок», но вслух сказал:

— Так точно, сэр.

Лоу вяло пожал мне руку и ушел. Протерев глаза от осколков «звездочек», я увидел, что комната опустела.

Спускаясь на лифте, я предвкушал, как буду восстанавливать сброшенный вес. Бланчард, возможно, весил около 90 кг, и, если я попру на него со своими семьюдесятью, он меня просто задавит. Я пытался решить, в какой ресторанчик пойти, когда увидел на стоянке своего потенциального противника. Он разговаривал с какой-то женщиной, пускавшей в голубое небо колечки дыма.

Я подошел ближе. Бланчард, облокотившись на полицейскую машину, что-то обсуждал с женщиной, увлеченной колечками дыма, которые она выпускала по нескольку штук сразу. Я видел ее в профиль — слегка приподнятый подбородок, изгиб спины, одна рука упирается в автомобильную дверцу. Рыжие волосы, уложенные в модную прическу, и длинная тонкая шея, обтягивающий жакет и шерстяная юбка подчеркивали ее хрупкость.

Заметив меня, Бланчард подтолкнул ее локтем. Выпустив кольцо дыма, она повернулась в мою сторону. Вблизи я разглядел миловидные, но несимметричные черты лица — высокий лоб, нос с горбинкой, полные губы и большие темно-карие глаза. Бланчард представил нас.

— Кей — это Баки Блайкерт. Баки — это Кей Лейк.

Женщина затушила сигарету. Я поздоровался. Мне стало интересно, та ли это женщина, которую Ли встретил во время судебных слушаний по делу об ограблении банка. Она не была похожа на бандитскую потаскуху, которая уже годы живет с полицейским. У нее был слегка протяжный голос.

— Я несколько раз видела вас на ринге. Вы тогда победили.

— Я всегда выигрываю. А вы что, любите бокс?

Кей отрицательно замахала головой.

— Меня Ли приучил. До войны я брала уроки рисования, приходила на бои и рисовала боксеров.

Бланчард приобнял ее.

— Заставила меня покончить с частными боями. Говорила, что не хочет, чтобы я умолачивал парней всмятку.

Ли начал изображать боксера на последнем издыхании, Кей отшатнулась от него. Метнув взгляд в ее сторону, Бланчард обозначил несколько ударов с левой и правой руки. Проследив за его движениями, я подметил для себя, что мог бы ответить двумя хлесткими ударами в живот и челюсть.

— Сильно бить не буду, — сказал я.

Кей понравилось мое замечание. Бланчард улыбнулся.

— Несколько недель упрашивал ее разрешить мне ввязаться в это дело. Чтобы она не слишком ворчала, пришлось пообещать новую машину.

— Не обещай того, чего не можешь выполнить. Ли рассмеялся и обнял Кей. Я спросил:

— А кто все это придумал?

— Эллис Лоу. Он пристроил меня в Отдел, потом мой напарник ушел в отставку, и Лоу стал подумывать о тебе как о моем возможном напарнике. Он попросил Бревена Дайера написать всю эту чушь про Огонь и Лед, потом ввел в курс дела Хорралла. Последний ни за что бы не пошел на такое, но все опросы показывали, что проект займа терпит провал, и тогда он дал свое согласие.

— И поставил на меня деньги? И если я выиграю, получу место в Отделе?

— Что-то вроде того. Самому прокурору эта затея не нравится, он думает, что как напарники мы не сработаемся. Но в конечном счете и он согласился — Хорралл и Тад Грин его все-таки убедили. Лично я надеюсь, что победу одержишь ты. В противном случае моим напарником будет Джонни Фогель — толстый засранец, у которого несет изо рта, а папаша его — самый большой стукач в Отделе и мальчик на побегушках у Еврейчика. Кроме того...

Я ткнул Бланчарда пальцем в грудь.

— А ты что с этого будешь иметь?

— Ставки делают и на меня. Моей девочке нравятся красивые штучки, и я не хочу ей ни в чем отказывать. Не так ли, крошка?

Кей ответила:

— Продолжай говорить обо мне в третьем лице. Это меня заводит.

Бланчард вскинул руки вверх, делая вид, что сдается. Кей сверкнула глазами. Разбираемый любопытством, я спросил:

— А ваше мнение по этому поводу, мисс Лейк?

В глазах у нее заплясали чертики.

— С эстетической точки зрения без рубашек вы смотритесь неплохо. С моральной точки зрения, надеюсь, что за организацию подобного фарса полицейское управление Лос-Анджелеса будет подвергнуто осмеянию. С материальной точки зрения, я надеюсь, что победит Ли.

Бланчард расхохотался и с грохотом захлопнул капот машины. Позабыв про тщеславие, я тоже расплылся в улыбке. Кей Лейк посмотрела мне прямо в глаза, и впервые за все время я почувствовал, что мистер Огонь и я становимся друзьями. Протянув Бланчарду руку, я сказал:

— Желаю проиграть.

Ли пожал ее и ответил:

— И тебе того же.

Кей смотрела на нас так, словно перед ней два недоразвитых ребенка. Козырнув ей, я повернулся, чтобы уйти.

— Дуайт! — окликнула меня Кей, и я удивился, что она знает мое имя. Я повернулся к ней. — Ты был бы вполне ничего, если в поправил зубы.

Глава 3

Наш поединок стал главной новостью в управлении, а затем и во всем городе. Уже на следующий день после появления в «Таймс» статьи Бревена Дайера с анонсом этого события в кассах не осталось ни одного билета. В управлении ставки на бой принимал лейтенант, работавший на участке 77-й стрит. Он оценивал шансы как три к одному в пользу Бланчарда. Настоящие букмекеры принимали ставки в соотношении два с половиной к одному на то, что нокаутом выиграет мистер Огонь, и пять к трем на то, что по очкам опять же выиграет Ли. В управлении каждый участок, кроме всего прочего, делал свои ставки. Дайер и Морри Рискинд из «Миррор» старались вовсю, своими статьями подогревая ажиотаж перед матчем. Вдобавок к этому ди-джей спортивной радиостанции состряпал песенку под названием «Огненно-ледяное танго». Под джазовое сопровождение томный голос выводил: «Огонь и Лед — не имбирь и мед; не сладко обоим — ведь две глыбы молотят друг друга вразмет. Но, мистер Огонь, распали меня, а ты, мистер Лед, остуди мой жар — всю ночь во мне будет пылать пожар!»

Я снова сделался местной знаменитостью.

Наблюдая, как во время утреннего инструктажа делаются ставки, я слышал одобрительные возгласы от тех, с кем до этого даже не был знаком; и только толстяк Джонни Фогель не желал мне добра, злобно поглядывая всякий раз, когда мы сталкивались в раздевалке; Сидвел, как всегда знавший больше остальных, говорил, что двое из ночной смены поставили на кон свои автомобили, а начальник участка капитан Хорралл решил повременить со своим уходом до окончания матча. А ребята из Отдела по борьбе с наркотиками прекратили трясти букмекерские конторы, так как известный букмекер Мики Коэн ежедневно принимал ставок на десять тысяч и отстегивал пять процентов рекламному агентству, которое продвигало идею займа. Гарри Кон, важная шишка в руководстве «Коламбия Пикчерс», поставил кучу денег на мою победу по очкам. В случае выигрыша я получал в награду целый уик-энд с Ритой Хэйворт.

Все это не имело никакого смысла, но в то же время было приятно. Чтобы не свихнуться, я тренировался как проклятый.

После дежурства я направлялся прямиком в спортзал — и вперед. Не обращая внимания на Бланчарда и его окружение, а также на свободных от дежурства полицейских, пришедших на меня поглазеть, я кружил возле, отрабатывая всевозможные удары — от левого бокового до хука с правой, работая в спарринге со своим старым приятелем Питом Лукинсом. Я колотил грушу до тех пор, пока пот не застилал мне глаза, а руки не становились словно резиновые. Прыгал через скакалку, совершал ежедневные пробежки по холмам Елисейского парка наперегонки с бездомными собаками, привязав к лодыжкам двухфунтовый вес, и отвешивал по дороге удары деревьям и кустам. А дома набрасывался на бифштексы, печенку и салат, после чего, не раздеваясь, валился спать.

За девять дней до поединка я увиделся со своим отцом и окончательно решил ввязаться в это дело ради денег.

Как правило, я навещал его раз в месяц, но сейчас ехал к нему, укоряя себя, что не примчался сразу же как услышал от соседа о его чудачествах. Чтобы загладить эту вину, я захватил с собой подарки: консервы из супермаркета — воришку сцапал я — и конфискованные журналы с девочками. Подъехав к дому, я понял, что этого явно недостаточно.

Старик сидел на крыльце, потягивая из бутылки сироп от кашля, и палил из водяного пистолета по деревянным моделькам самолетов, расставленным на лужайке перед домом. Я припарковался и подошел к нему. Под одеждой, покрытой следами блевотины, проступало его несуразное костлявое тело. Изо рта разило, глаза пожелтели и покрылись пленкой, кожа щек под слежавшейся бородой была сплошь в синих венах. Я подошел и протянул руку, чтобы помочь ему встать. Оттолкнув ее, он прошипел:

— Шайскопф! Кляйне шайскопф![4]

Я поднял его. Уронив пистолет и бутылку с сиропом, папаша как ни в чем ни бывало поздоровался:

— Гутен таг, Дуайт.

Я смахнул слезу.

— Говори по-английски, папа.

Отец показал неприличный жест — ухватил себя левой за локоть и сжал правую руку в кулак:

— Инглиш шайссер! Черчилль шайссер! Американиш юден шайссер![5]

Оставив его на крыльце, я вошел в дом. В зале повсюду валялись детали от игрушечных самолетов и открытые банки с фасолью, вокруг которых роились мухи; спальня была обклеена фотографиями голых девиц. Большинство фотографий было наклеено вверх ногами. В ванне стоял запах тухлой мочи, а на кухне вокруг полупустых банок с тунцом ошивалось трое котов. Увидев меня, они зашипели. Я швырнул в них стулом и пошел обратно к отцу.

Он стоял на крыльце, держась за поручень, и теребил бороду. Боясь, что он может упасть, я взял его за руку. Чтобы не расплакаться по-настоящему, я проговорил:

— Скажи что-нибудь, папа. Разозли меня. Объясни, как за какой-то, блин, месяц ты сумел все так засрать.

Отец попытался стряхнуть мою руку, но я не отпускал. Однако, побоявшись сломать ему руку, я ослабил хватку. Папаша спросил по-немецки:

— Ду, Дуайт? Ду?[6]

— Стало ясно, что у него очередной удар, после которого в его голове не осталось ни одного английского слова. Я попытался вспомнить что-нибудь по-немецки, но безрезультатно. В детстве я настолько ненавидел отца, что старался забыть язык, которому он меня учил.

— Во ист Грета? Во, мутти?[7]

Я обнял старика.

— Мама умерла. Ты не захотел разоряться на бутлегеров, и она купила какого-то бухла у негров из Флэтс. Это был денатурат, папа. Она ослепла. Ты отвез ее в больницу, и там она кинулась с крыши.

— Грета!

Я прижал его сильнее.

— Ш-ш-ш. Это было четырнадцать лет назад, папа. Очень давно.

Папаша попытался освободиться, но я усадил его на крыльцо и оставил там. Он хотел было выругаться, но внезапно побелел и замолчал. Я понял, что он не может вспомнить слово. Закрыв глаза, я произнес:

— Знаешь, чего ты мне стоил, говнюк? Я мог бы начать службу чистым, но нет же, обнаружилось, что мой папаша корчит из себя шпиона. Меня заставили сдать Сэмми и Ашиду, после чего Сэмми погиб в Манзанаре. Я знаю, ты вступил в Бунд[8], только чтоб было с кем потрепаться и покуражиться, но, честное слово, надо было сто раз подумать ради меня.

Я открыл глаза. Слез не было. Глаза отца не выражали ничего Выпустив его из объятий, я сказал:

— Ты не подумал, и теперь на мне клеймо стукача. Ты всю жизнь был скупердяем. Ты убил маму, и это на твоей совести. — Чтобы не завершать разговор на мрачной ноте я продолжил: — Иди отдыхай, папа. Я все сделаю.

* * *

В тот день я наблюдал за тренировкой Ли Бланчарда. Он проводил четырехминутные спарринги с долговязыми полутяжами, приглашенными из спортивного клуба. На ринге он вел себя очень агрессивно. Двигаясь вперед, Ли слегка наклонялся вниз и маневрировал корпусом; его удары были на удивление точны. Он не был похож на «охотника за головами» или на мальчика для битья, как я думал про него раньше. И когда он бил в живот, я чувствовал этот удар на расстоянии в двадцать ярдов. Сорвать куш, победив такого противника, — дело сомнительное. А ведь теперь деньги для меня — главное.

Деньги в конечном итоге и предрешили исход этого поединка.

По пути домой я заехал к бывшему почтальону, который присматривал за моим отцом, и предложил ему сотню долларов за то, чтобы он прибрался в доме и следил за стариком до нашего с Ли поединка. Он согласился. После этого я навестил своего приятеля по академии, работавшего в Голливуде, и попросил дать мне адреса каких-нибудь букмекеров. Думая, что я хочу сделать ставки на самого себя, он дал мне адреса двух независимых контор, а также конторы Мика Коэна и еще одного заведения, принадлежащего клану Джека Драгны. Независимые и Мик Коэн ставили на победу Бланчарда из расчета два к одному, но букмекеры Джека Драгны принимали ставки и на мою победу, то есть либо Блайкерт, либо Бланчард. Такие ставки стали принимать после того, как появились слухи, что я быстрее и сильнее, чем Ли. И тогда я понял, что смогу получить двойную прибыль с каждого поставленного доллара.

Утром я прикинулся больным. Дежурный по смене на это купился, может, потому что я был местной знаменитостью, а может, просто не хотел связываться с капитаном Хорраллом, который был на моей стороне. Получив свободный день, я пошел в банк, снял все деньги со счета, продал имевшиеся у меня казначейские облигации и взял банковский кредит на две тысячи долларов, предложив в качестве залога свой «шевроле» 46-го года с откидывающимся верхом. Из банка я направился к Питу Льюкинсу. Он согласился выполнить мою просьбу и уже через пару часов сообщил результат.

Контора Драгны, куда он ходил по моей просьбе, приняла его ставку на победу Бланчарда в последних раундах, предложив соотношение два к одному. Если я сломаюсь в течение восьмого — десятого раундов, моя чистая прибыль составит восемь тысяч шестьсот сорок долларов — вполне достаточно, чтобы содержать отца в приличном доме престарелых в течение двух-трех лет. Я променял место в Отделе на погашение старых долгов, предложив вариант с последними раундами только для того, чтобы не казаться самому себе трусом. Это была сделка, оплатить которую должен был кто-то со стороны — и на эту роль я выбрал Ли Бланчарда.

За семь дней до поединка я отъелся на лишние десять фунтов, увеличил протяженность своих пробежек, довел время работы с грушей до шести минут. Дуэйн Фиск, полицейский, которого приставили ко мне тренером и секундантом, предупреждал, чтобы я не переусердствовал. Но, не обращая на него внимания, я продолжал наращивать нагрузки и сбавил обороты лишь за два дня до боя, перейдя к легким гимнастическим упражнениям и изучению манеры соперника.

Из глубины зала я наблюдал, как Бланчард ведет спарринг на ринге. Искал слабые места в его нападении, оценивал реакцию на неожиданные действия его противников. Я заметил, что, отражая удары в ближнем бою, он прижимал локти к корпусу, поэтому, нанося резкие апперкоты, можно было ослабить его защиту и вынудить на контрудары по ребрам. Я обратил внимание, что удар, который получался у него лучше всего — перекрестный справа, — он всегда наносил, немного отступая влево и делая финт головой. Также мне бросилось в глаза, что у канатов он был просто неудержим, прижимая более легких соперников локтями и нанося резкие удары по корпусу. Подойдя ближе к рингу, я заметил шрам у него над бровью. И понял, что бить Бланчарда в это место не следует, так как бой могут остановить из-за рассеченной брови. Это, конечно, немного раздражало, зато большой шрам на левом боку представлялся как раз тем местом, удары по которому доставят ему пяток неприятных минут.

— По крайней мере, он неплохо смотрится без рубашки.

Я обернулся. На меня в упор глядела Кей Лейк. Боковым зрением я видел, что Ли, сидя в перерыве между раундами на стуле, тоже не сводит с нас глаз.

— А где ваш альбом для эскизов? — поинтересовался я.

Кей помахала Бланчарду, тот послал ей воздушный поцелуй. Прозвучал гонг, и они с партнером вновь начали мутузить друг друга.

— Я бросила рисование, — ответила Кей. — Не особенно получалось, поэтому я сменила специализацию.

— На что?

— На медицину, затем на психологию, потом на английскую литературу, позже на историю.

— Мне нравятся женщины, которые знают, чего хотят.

Кей улыбнулась:

— Мне тоже. Только ни одной такой я пока не встречала. А чего хочешь ты?

Я обвел взором зал. Вокруг ринга на раскладных стульях сидело тридцать или сорок зрителей, большей частью отдежурившие полицейские и журналисты; почти все дымили. Дым зависал над рингом, и яркие прожекторы, светившие с потолка, придавали ему желтоватый блеск. Все взоры были устремлены на Бланчарда и его партнера. И все выкрики и подбадривания предназначались ему одному — однако без моего участия все это выглядело абсолютно бессмысленным.

— Участвовать в этом. Вот чего я хочу, — сказал я. Кей покачала головой.

— Ты бросил бокс пять лет назад. Теперь у тебя другая жизнь.

Ее агрессивность заставила меня поежиться, и я выпалил:

— А твой дружок — такой же неудачник, как и я, да и ты сама была какой-то бандитской юбкой, пока он тебя не подобрал. Ты...

Она прервала меня, рассмеявшись.

— Прочитал обо мне в газетах?

— Нет. А ты обо мне читала?

— Да.

На эту реплику я не нашел, что ответить.

— А почему Ли бросил бокс? Почему пошел в полицию?

— Ловля преступников дает ему ощущение внутренней гармонии. У тебя есть девушка?

— Я берегу себя для Риты Хейворт. Ты со всеми полицейскими флиртуешь или я — особый случай?

В толпе раздались крики. Я обернулся и увидел, как спарринг-партнер Бланчарда рухнул на пол. Джонни Фогель взобрался на ринг и подбежал к упавшему, чтобы вытащить каппу. У боксера изо рта брызнула кровь. Стоявшая рядом со мной Кей побледнела и спрятала лицо в воротник куртки. Я сказал:

— Завтра будет хуже. Тебе лучше остаться дома. Кей вздрогнула.

— Нет. Завтра большой день для Ли.

— Он попросил тебя прийти?

— Нет. Он никогда бы меня не попросил.

— Чувствительный, да?

Кей, достав из сумочки сигареты, закурила.

— Да. Как ты, только не такой обидчивый.

Я почувствовал, как краснею.

— Вы всегда стоите друг за друга. И в беде и в радости, ну, все такое.

— Стараемся.

— Тогда почему не женитесь? Сожительство не приветствуется начальством, и если оно пойдет на принцип, то Ли придется несладко.

Кей выпустила колечко дыма, потом посмотрела на меня.

— Мы не можем.

— Почему? Вы уже несколько лет вместе. Он из-за тебя бросил бокс. Он позволяет тебе флиртовать с другими. По-моему, вполне могли бы и пожениться.

Из толпы снова раздались крики. Бросив взгляд на ринг, я увидел, как Ли молотит очередного партнера. Невольно я начал считать наносимые удары. Через мгновение понял, что делаю что-то не то, я прекратил считать. Кей метнула сигарету в сторону ринга и произнесла:

— Мне пора. Удачи, Дуайт.

Только отец называл меня по имени.

— Ты не ответила на вопрос.

Кей вздохнула:

— Мы не спим вместе.

Я проводил ее изумленным взглядом.

* * *

После ее ухода я еще какое-то время послонялся по залу. Ближе к вечеру стали подтягиваться журналисты и телевизионщики, которые сразу же по прибытии устремлялись к рингу и Бланчарду с его податливыми партнерами. Последние слова Кей все еще звучали в моих ушах, а перед глазами стояло ее лицо, сначала улыбчивое, а затем внезапно погрустневшее. Когда какой-то журналист, увидев меня, прокричал на весь зал мою фамилию, я поспешил к выходу. Через некоторое мгновение я уже садился в свой дважды заложенный «шевроле». Сев в машину, я понял, что ехать мне особо некуда и что единственное, чего я сейчас хочу, — это удовлетворить свое любопытство в отношении женщины, ворвавшейся в мою жизнь как стихия, как лавина печали.

Поэтому я поехал в центр, чтобы почитать ее газетное досье.

Заведующий архивом «Геральд», увидев полицейский жетон, провел меня в читальный зал. Я объяснил, что меня интересует происшедшее в 1939 году ограбление банка «Бульвар Ситизенс» и судебный процесс по этому делу того же года. Он ушел, а через десять минут принес две подшивки газет в кожаных переплетах. Газетные страницы были наклеены на листы картона и подшиты в хронологическом порядке. Пролистав газетные выпуски с 1 по 12 февраля, я обнаружил то, что хотел.

Банда из четырех человек 11 февраля 1939 года на одной из тихих улиц Голливуда напала на инкассаторскую машину. Используя в качестве отвлекающего маневра брошенный на дороге мотоцикл, налетчики обезоружили охранника, вышедшего из машины, чтобы посмотреть, в чем дело. Приставив ему нож к горлу, бандиты забрались в инкассаторскую машину и, усыпив хлороформом всех троих инкассаторов, связали их. После этого мошенники, забрав шесть сумок с деньгами, подменили их сумками с обрезками телефонных книг.

Затем трое грабителей переоделись в заранее приготовленную униформу — такую же как у настоящих инкассаторов, а четвертый повез их в центр. Держа в руках сумки с резаной бумагой, трое в инкассаторской форме вошли в здание Кредитно-сберегательного банка «Бульвар Ситизенс». Менеджер банка проводил их в хранилище. В хранилище подонки набросились на него и усыпили, после чего забрали все находившиеся там деньги. В это время четвертый бандит, собрав в кучку остальных сотрудников банка, погнал их в хранилище, где их усыпили, связали и заперли. Четверка негодяев уже выходила из банка, когда туда подъехали патрульные полицейские, получившие сигнал об ограблении, пришедший на пульт дежурного. Грабителям приказали сдаться, в ответ они открыли огонь, завязалась перестрелка, в результате которой двоих налетчиков убили, а двоим удалось скрыться с четырьмя сумками немаркированных пятидесяти— и стодолларовых банкнот.

Не обнаружив в статье ничего о Бланчарде или Кей Лейк, я стал листать дальше. На следующих страницах рассказывалось о расследовании этого дела, которое проводила лос-анджелесская полиция.

Убитыми бандитами оказались Чик Гейер и Макс Оттенс — «гастролеры» из Сан-Франциско, у которых в Лос-Анджелесе, похоже, не было особых связей. Свидетели ограбления банка не смогли описать двух убежавших преступников, так как те были в темных очках и надвинутых на глаза фуражках. На месте угона инкассаторской машины свидетелей не оказалось, а сами инкассаторы не успели разглядеть бандитов, так как были выведены из строя слишком быстро.

Последующие несколько страниц тоже были посвящены налету и ограблению. Биво Минз вел тему три дня подряд. Ему удалось придать делу неожиданный поворот, когда он опубликовал материал о том, что к поиску двух сбежавших грабителей подключились люди из банды Багси Сигела. Оказалось, что якобы перед тем, как ехать в банк, инкассаторы забрали выручку в одном из галантерейных магазинов, принадлежавших Багси. Сигел поклялся найти подонков, даже если они сбежали не с его деньгами, а с банковскими.

Далее в том же духе. Наконец в номере от 28 февраля я наткнулся на заголовок: «Конфиденциальная информация, полученная от полицейского, бывшего боксера, помогает раскрыть кровавое ограбление банка».

Статья в основном возносила почести мистеру Огню, но была скупа на факты: Лиланд К. Бланчард, 25 лет, лос-анджелесский полицейский, а некогда популярный боксер, расспросив своих коллег по рингу и некоторых «осведомителей», узнал, что организатором ограбления банка «Бульвар Ситизенс» является Роберт — Бобби — Де Витт. Бланчард передал эту информацию следователям из полицейского управления Голливуда, и они произвели в доме Де Витта обыск. В доме был найден склад марихуаны, форменная одежда инкассаторов, а также сумки для перевозки выручки с логотипом банка «Бульвар Ситизенс». Де Витт, настаивавший на своей невиновности, все же был арестован. Ему предъявили обвинение в вооруженном ограблении, физическом насилии при отягчающих обстоятельствах, угоне автомобиля, а также хранении наркотиков. Его заключили под стражу без права выхода под залог. Про Кей Лейк в статье опять не было ни слова.

Устав от полицейских и грабителей, я пролистал дальше. Де Витт, уроженец Сан-Берду, уже имевший на счету три судимости за сутенерство, продолжал вопить о том, что его подставил Сигел или полицейские. Сигел — потому что он иногда обирал проституток на его территории, а вторым надо было повесить на кого-то ограбление банка. Алиби на день налета у него не было. Но он продолжал утверждать, что не знает ни Чика Гейера, ни Макса Оттенса, ни все еще не найденного четвертого участника налета. Его судили, и жюри присяжных ему не поверило. Он был признан виновным по всем пунктам и осужден на пожизненное заключение в тюрьме Сан-Квентин.

Наконец в газете от 21 июня появилась заметка о Кей. Заголовок гласил: «Девушка налетчика влюбилась. В полицейского! Завязала? Теперь под венец?»

Кроме самой истории, там были фотографии Кей, Ли и сделанный в полиции снимок Бобби Де Витта — типа с продолговатым лицом и набриолиненной прической. Статья начиналась рассказом об известном ограблении и о той роли, которую в его раскрытии сыграл Бланчард, а далее появлялся мелодраматический оттенок:

"...на момент ограбления у Де Витта жила впечатлительная молодая девушка. В 1936 году 19-летняя Кэтрин Лейк приехала на запад из Сью-Фоллс, Южная Дакота, но не в поисках голливудской славы, а чтобы получить здесь образование. В итоге она получила образование, но только с уголовным уклоном.

«Я связалась с Бобби, потому что не знала, куда податься, — сказала Кей Лейк журналистке „Геральд Экспресс“ Эгги Андервуд. — Тогда еще продолжалась Депрессия, найти работу было очень трудно. Я, бывало, гуляла рядом с этим ужасным общежитием, в котором у меня была койка, и вот как-то встретила Бобби. Он дал мне отдельную комнату в своем доме и пообещал, что поможет поступить в колледж, если я буду следить за чистотой в доме. Но не сдержал свое обещание, а мне досталось сверх уговора».

Кей думала, что Бобби Де Витт музыкант, а на самом деле он оказался наркоторговцем и сутенером. «Поначалу он был добр ко мне, — сказала Кей, — но потом начал поить меня опийной настойкой и держать целыми днями дома, чтобы я отвечала на звонки. Потом стало еще хуже».

Кей Лейк отказалась уточнить, что значит «еще хуже». Арест Де Витта по обвинению в кровавом ограблении банка ее не удивил. Она нашла себе жилье в женском общежитии в Калвер-Сити, и, когда ее пригласили давать показания в суде, она пришла — даже несмотря на то, что ужасно боялась своего бывшего «благодетеля».

«Это был мой долг, — сказала она. — А еще на суде я познакомилась с Ли».

Ли Бланчард и Кей Лейк полюбили друг друга.

«Стоило мне ее увидеть, как я понял, вот девушка моей мечты, — рассказал нашему репортеру Ли Бланчард. — Она обладает тем редким типом красоты, который я всегда ценил. У нее была трудная жизнь.Но я постараюсь ее облегчить».

Ли Бланчард знает, что такое трагедия, не понаслышке. Когда ему было 14 лет, его 9-летняя сестра пропала без вести. «Думаю, поэтому я бросил бокс и пошел в полицию, — говорит он. — Поимка преступников дает мне ощущение внутренней гармонии».

Что ж, из трагедии возникла любовь. Но чем все закончится? Говорит Кей Лейк: «Самым важным для меня сейчас является мое образование и Ли. В мою жизнь снова пришла радость».

С таким заступником, как Большой Ли Бланчард, эта радость, похоже, продлится долго".

Я закрыл подшивку. За исключением младшей сестры, все было мне известно. Прочитав эти статьи, я подумал о том, сколько же было сделано неверных шагов: Бланчард в зените славы бросает бокс; маленькая девочка изнасилована и выброшена где-нибудь на свалке; Кей Лейк путается с бандитом и полицейским. Вновь открыв подшивку, я посмотрел на фотографию Кей семилетней давности. Даже в девятнадцать она выглядела не такой глупой, чтобы произносить слова, которые вложил ей в уста Биво Минс. Видя, какой наивной дурочкой ее изобразили, я разозлился.

Возвратив подшивку клерку, я вышел из здания. Направляясь к машине, я пытался сообразить, что же я все-таки искал. Безусловно, нечто большее, чем объяснение непонятной печали Кей. Бесцельно разъезжая по городу, пытаясь убить время и довести себя до полного изнеможения, чтобы на следующий день проспать до обеда, я внезапно понял, что сейчас, после решения проблемы с содержанием моего отца и потерей места в Отделе, единственными, на кого я мог рассчитывать в будущем, были Кей Лейк и Ли Бланчард, и именно поэтому мне необходимо узнать их по-настоящему.

Остановившись у закусочной на Лос-Фелиц и сытно поужинав, я отправился развлечься на Голливудский бульвар и Сансет-Стрип. Но в кинотеатрах не было ничего интересного, а клубы отпугивали новоиспеченную знаменитость дороговизной. В Дохени длинная полоса неоновых огней закончилась, и я направился в сторону холмов. На Малхолланд-драйв было море засад с полицейскими на мотоциклах, и мне расхотелось ехать в ту сторону.

Наконец, устав кружить по городу, я припарковался на набережной. Прожекторы с кинотеатров на Вествуд-виллидж обстреливали небо над моей головой; я наблюдал, как их лучи прочерчивают горизонт и высвечивают скопления облаков. Игра света заворожила меня, и я стоял там настолько очарованный зрелищем, что даже проносившиеся мимо машины не могли вывести меня из этого гипнотического состояния. Когда огни погасли, я взглянул на часы и увидел, что уже полночь.

Потянувшись, я посмотрел вниз на горящие огни города и подумал о Кей Лейк. Читая между строк те газетные вырезки, я представлял, как она обслуживает Бобби Де Витта и его дружков, может быть, даже за деньги, — бандитская домохозяйка, подсаженная на наркотики. Это было похоже на правду, но настолько грязную и циничную, что мне казалось, что, думая так о Кей, я предаю то чувство, которое, казалось, возникло между нами. Последние слова Кей начинали звучать правдоподобно, и мне стало интересно, как Бланчард мог жить с такой женщиной, не обладая ей полностью.

Один за другим огни погасли, и я остался в одиночестве. С холмов подул холодный ветер; я поежился, и тут ко мне пришел ответ.

Вот ты выиграл бой. Пропитанный потом, со вкусом крови на губах, возбужденный, жаждущий продолжения. Букмекеры, сделавшие на тебе бабки, приводят девушку. Профессионалку, полупрофессионалку, любительницу острых ощущений. Ты занимаешься этим в раздевалке, на заднем сиденье автомобиля, где даже нельзя по-человечески вытянуть ноги или ты рискуешь выбить стекла. А потом ты снова выходишь на свет, вокруг беснуется толпа, желая хотя бы дотронуться до тебя, и ты вновь чувствуешь себя героем. Это становится частью игры, одиннадцатым раундом десятираундового поединка. А когда ты возвращаешься к обычной жизни, это становится лишь придатком, слабостью. Находясь вне ринга, Бланчард испытал это состояние и хотел, чтобы его любовь к Кей была чистой.

Я сел в машину и отправился домой. В пути я думал о том, смогу ли сказать Кей, что у меня нет женщины из-за того, что секс напоминает мне вкус крови и иглы, зашивающей раны.

Глава 4

Мы покинули раздевалки одновременно — когда прозвучал гонг к началу поединка. Распахнув дверь, я вышел, пульсируя адреналином. За два часа до матча я сжевал огромный бифштекс, выпив из него весь сок и выплюнув мясо, и сейчас чувствовал, что мой пот отдает запахом звериной крови. Подпрыгивая на носках, я пробирался к своему углу на ринге через самую большую толпу, которую мне приходилось видеть в жизни.

Спортзал был забит до отказа. Зрители заняли все трибуны и проходы между ними. Стоял невообразимый шум и гвалт. Люди, сидевшие в проходах, дергали меня за халат, призывая к атаке. Боковые ринги были убраны, а оставшийся центральный был залит ярким желтым светом. Оттянув нижний канат, я вскочил на ринг.

Рефери — какой-то хрыч из ночного патруля — разговаривал с комментатором Джимми Ленноном, которого по такому случаю пригласили из «Олимпик Аудиториум»; рядом с рингом стояли Стэн Кентон, Мики Коэн, Рей Милланд и еще целая толпа высокопоставленных военных в гражданском, включая мэра Баурона. Кентон помахал мне, в ответ я крикнул: «Так держать!» Он заулыбался, а я, повернувшись к толпе, обнажил свои знаменитые зубы. Народ одобрительно загудел. Внезапно гул усилился, я обернулся и увидел, как на ринг взошел Ли Бланчард.

Мистер Огонь поклонился в мою сторону; я приветствовал его серией имитирующих коротких ударов. Дуэйн Фиск усадил меня на стул в моем углу. Сняв халат, я откинулся назад, раскинув руки по верхним канатам. Бланчард занял аналогичную позицию; мы встретились глазами. Джимми Леннон, попросив рефери отойти в нейтральный угол, схватил спущенный сверху микрофон, крепившийся к потолочным конструкциям, и, заглушая гул, царивший в зале, прокричал:

— Дамы и господа! Полицейские и поклонники лучших из лучших! Пришло время для огненно-ледяного танго!

Толпа взревела. Подождав, пока уляжется шум, певучим голосом Леннон продолжил:

— Сегодня вечером нас ожидает десятираундовый поединок в тяжелой весовой категории. В белых трусах, в белом углу ринга — полицейский из Лос-Анджелеса с весом двести три с половиной фунта, одержавший в профессиональном боксе сорок три победы, две ничьи и потерпевший всего четыре поражения. Дамы и господа — Медведь Ли Бланчард!

Бланчард сбросил халат, поцеловал свои перчатки и раскланялся во все четыре стороны. Леннон позволил толпе немного побесноваться, а затем, возвысив голос, прокричал:

— В черном углу ринга — полицейский из Лос-Анджелеса с весом сто девяносто один фунт, одержавший в боксе 36 побед и не потерпевший ни одного поражения. Итак, непобедимый Лис Баки Блайкерт!

Я упивался последним «ура» в свой адрес, запоминая лица зрителей у ринга и делая вид, что собираюсь выиграть. Шум в зале чуть стих. Я пошел к центру ринга, Бланчард двинулся навстречу. Судья пробурчал какие-то слова, которые я не расслышал. Мистер Огонь и я стукнулись перчатками. С дрожащими поджилками я возвратился в свой угол. Фиск вставил мне в рот каппу. Прозвучал гонг, и все закончилось, едва начавшись.

Бланчард начал наступление. Я встретил его в центре ринга, сделав несколько двойных ударов. Он сразу закрылся. Промахнувшись, я стал смещаться влево, стараясь вынудить его перейти на удары правой рукой.

Он нанес обводящий левый хук в корпус. Предвидя подобное, я продвинулся вперед и ответил резким ударом в голову. Хук Бланчарда прошелся по моей спине — один из мощнейших ударов, которые мне приходилось принимать. Улучив момент, когда он опустил правую руку, я провел короткий апперкот, который попал точно в цель. Когда Бланчард, защищаясь, вскинул руки, я нанес еще два удара по ребрам. Отступая назад, с тем чтобы он не смог войти в клинч, я получил сильнейший удар в шею — и начал кружить по рингу.

Бланчард бросился меня преследовать. Стараясь держаться на расстоянии, я провел серию быстрых ударов ему в голову, половина из которых оказалась точными. Помня о шрамах над его бровью, я пытался бить чуть ниже. Держа стойку, Бланчард бил меня по корпусу, я отходил назад и контратаковал. Через некоторое время наши удары приобрели синхронность. Но все же когда он опустил голову, мне удалось совершить несколько хуков ему по ребрам.

После этого я разошелся и мои удары посыпались один за другим. Бланчард не отступал и искал брешь в моей защите, чтобы нанести сокрушительный удар. Раунд приближался к концу, когда я, на мгновение потеряв ориентацию из-за яркого света ламп и сигаретного дыма, неловко повернул голову и сразу же получил по мозгам.

Зашатавшись, я попятился в сторону белого угла ринга, Бланчард устремился следом. Голова гудела, а в ушах звенело, словно в них взорвалась атомная бомба. Я вскинул руки, чтобы защитить лицо; Бланчард обрушил на меня град ударов. Потихоньку я обрел равновесие и, подскочив к мистеру Огню, со всей силой обхватил его. Сжимая его все крепче и крепче, я продвигался на середину ринга. Наконец вмешался рефери, прокричавший «брейк». Увидев, что я не разжимаю свою хватку, он вынужден был нас разнять.

Я отступил назад, головокружение и звон в ушах прошли. Бланчард приблизился ко мне в открытой, незащищенной позиции. Провоцируя его левой, я выждал, пока Ли попадет в зону действия моей правой, и резко выбросил ее вперед — и он вдруг осел.

Я не знаю, кто удивился больше: Бланчард, открыв рот, сидел на полу, слушая отсчет, который ведет судья; я отошел в нейтральный угол. На счет «семь» Ли встал на ноги. На этот раз атаковать начал я. Мистер Огонь ушел в глухую оборону — ноги на ширине плеч, «умру или убью». Мы были почти на расстоянии удара, когда между нами встал рефери и прокричал:

— Гонг! Гонг!

Я пошел в свой угол. Дуэйн Фиск вытащил мою каппу и вытер меня полотенцем, фанаты аплодировали мне стоя. На лице каждого из них было написано то, что я уже давно понял сам: Ли Бланчарду сегодня не сдобровать. И на какую-то долю секунды мне показалось, что все зрители умоляли меня не сдавать бой.

Фиск развернул меня и, снова вставив каппу, прошипел:

— Не сближайся! Держись на расстоянии! Уходи от удара!

Прозвучал гонг. Фиск сошел с ринга, Бланчард начал приближаться. Заняв выжидательную позицию, он провел серию неточных ударов, затем отошел назад, примериваясь, куда нанести кросс правой. Подпрыгивая, я отвечал ударами с обеих рук, стараясь установить ритм, который бы усыпил его бдительность.

Большинство моих ударов достигало цели. Бланчард начал усиливать натиск, я молотил ему по ребрам; он отвечал тем же. Мы били друг друга по корпусу, но эти удары напоминали скорее борцовские захваты, так как мы сошлись слишком близко и не имели пространства для замаха. Бланчард ушел в глухую оборону, очевидно опасаясь моих апперкотов.

Мы боксировали на близкой дистанции, нанося друг другу касательные удары по рукам и плечам. Я чувствовал потенциальную мощь Бланчарда, но не отступал назад, желая его немного потеребить, прежде чем разыграть свой сценарий боя. Я начал было серьезную позиционную войну, но вдруг мистер Огонь сменил тактику и стал действовать так же хитро, как мистер Лед.

В разгар обмена ударами он просто сделал шаг назад и резко впечатал мне по животу. От неожиданности я отпрыгнул назад и закружил по рингу. Ударившись спиной о канаты, я вскинул руки, защищая лицо. Попытался увернуться от следующего удара Ли, но не сумел и получил удар по почкам. Инстинктивно опустив руки, я получил удар в челюсть.

Отскочив от канатов, словно мячик, и ощущая дикую боль в нижней части лица, я рухнул на колени. Перед глазами все поплыло. Будто в бреду, я видел, как рефери указывает Бланчарду на нейтральный угол. Приподнявшись на колено, я ухватился за нижний канат, но потерял равновесие и плюхнулся на живот. Отошедший в угол Бланчард исчез из моего поля зрения. Я жадно глотал воздух; немного полегчало. Ко мне подошел рефери и начал отсчет; когда он дошел до шести, я попробовал подняться. Колени подгибались, но все же мне удалось встать прямо. Бланчард в это время посылал воздушные поцелуи фанатам. Я начал дышать так часто, что у меня изо рта чуть каппа не вылетела. Досчитав до восьми, рефери вытер мои перчатки о свою рубашку и дал Бланчарду сигнал к возобновлению боя.

Чувствуя себя глубоко униженным, я кипел от злости. Бланчард надвигался на меня, немного расслабившись, даже не сжав руки в кулак, будто со мной уже все ясно. Я пригнулся и ринулся ему навстречу, проведя имитирующий удар. Как и предполагалось, он увернулся и, чтобы наконец покончить со мной, нанес правый кросс. Я устоял и в свою очередь во время его отхода контратаковал мощнейшим правым в нос. Его голова откинулась назад; я послал вдогонку левый хук по корпусу. Он опустил руки; дело довершил апперкот. Закачавшись, Бланчард отступил к канатам, и в этот момент раздался гонг.

Когда я направился в свой угол, толпа начала скандировать мое имя. Выплюнув каппу, я стал жадно вдыхать воздух. Посмотрев на фанатов, я понял, что все мои сценарии теперь неуместны и сегодня я сделаю из Бланчарда отбивную, а после боя заставлю контору выплатить мне деньги, которые они собрали на тотализаторе, и уже на эти деньги устрою отца в приют, а сам буду почивать на лаврах.

Дуэйн Фиск кричал мне в ухо:

— Сделай его! Сделай его!

Сидевшие у ринга судьи приветствовали меня своими улыбками; я ответил им своей — кривозубой. Фиск влил мне в рот воды из бутылки. Прополоскав горло, я выплюнул воду в ведро. Едва он успел поднести к моему носу нашатырный спирт и вставить в рот каппу, как прозвучал сигнал к началу следующего раунда.

Теперь начался осторожный бокс — мой конек.

В течение следующих четырех раундов я перемещался по рингу, маневрируя и нанося удары на расстоянии, используя свое преимущество в скорости, не позволяя Бланчарду загнать меня в угол или прижать к канатам. Я сконцентрировался на одной точке — его шрамах над бровями — и бил, бил, бил по ним своей левой. Когда удар достигал цели и Бланчард машинально вскидывал руки вверх, я бил его в живот. Бланчарду тоже удавалось проводить неплохие удары в корпус. И всякий раз, когда он попадал, у меня на мгновение прерывалось дыхание, и я терял равновесие. К концу шестого раунда его брови превратились в сплошное кровавое месиво. Мне тоже изрядно досталось — особенно животу и бокам. И к этому времени у нас обоих уже начали иссякать силы.

Седьмой раунд прошел в позиционной борьбе, которую вели два измученных бойца. Я старался не приближаться к Ли и бить с дистанции. Бланчард держал высокую защиту, чтобы вытирать кровь с бровей и старался не допустить дальнейшего их разрыва. Каждый раз, когда я приближался к нему, нанося удары по его перчаткам и животу, он отвечал мне ударами в солнечное сплетение.

Бой превратился в вялотекущую войнушку. В перерыве между седьмым и восьмым раундами я заметил на своих трусах капельки крови; в зале снова скандировали мое имя. В противоположном углу тренер Бланчарда возился с его бровями, смазывая их кровоостанавливающей мазью и прилепляя лейкопластырем оторвавшиеся кусочки кожи. Я бухнулся на свой стул, позволив Фиску напоить меня водой и помассировать плечи. Все шестьдесят секунд я не отводил глаз от мистера Огня, словно на его месте был мой старик, — таким образом я пытался возбудить в себе толику ненависть, которой бы хватило на следующие девять минут.

Дали гонг к началу раунда. Заплетающейся походкой я направился к центру ринга. Бланчард, приняв стойку, пошел мне навстречу. Его ноги тоже заплетались, а брови, как я отметил, залеплены пластырем и больше не кровоточат.

Я нанес ему несильный удар. Он отбил его и продолжал отбивать последующие, пытаясь сковать мои действия, что ему отчасти удавалось, так как мои одеревеневшие ноги отказывались давать задний ход.

После нескольких моих ударов пластырь на его лбу отклеился, и на лицо хлынула кровь. Я в ужасе замер, мои ноги подкосились, и, выплюнув каппу, я попятился назад и ударился о канаты. И тут же мне вдогонку, словно ракета, был пущен удар правой. Казалось, что эта ракета летит издалека и у меня еще есть время, чтобы ее отразить. Собрав в кулак всю свою ярость, я обрушил ее на находившуюся передо мной окровавленную цель. Хрустнула носовая перегородка, затем все вокруг замелькало черным и ярко-желтым. Я посмотрел на ослепляющий свет и почувствовал, как меня поднимают; появившиеся откуда ни возьмись Дуэйн Фиск и Джимми Леннон подхватили меня под руки. Окровавленными губами я промычал:

— Я победил.

Леннон отозвался:

— Не сегодня, парень. Ты проиграл — нокаутирован в восьмом раунде.

Когда до меня дошло, я засмеялся и расправил руки. Последнее, о чем я подумал, прежде чем потерять сознание, это — хорошо, что я все-таки заработал деньги на отца и притом честно.

Мне дали десять выходных — по настоянию врача, который осматривал меня после боя. На теле были синяки, челюсть распухла до невероятных размеров, а удар, который меня вырубил, расшатал шесть зубов. Позже врач сказал, что у Бланчарда сломан нос, а на его брови наложили двадцать шесть швов. Принимая во внимание повреждения, которые стороны нанесли друг другу, судьи признали бой ничейным.

Пит Льюкинс собрал весь мой выигрыш, и вместе мы поехали подыскивать заведение для моего отца. В одном квартале от Миракл Майл нам удалось найти более-менее приличное заведение под названием «Вилла царя Давида». За две тысячи в год и пятьдесят баксов в месяц, вычитаемых из его социального пособия, папаша получил отдельную комнату, трехразовое питание и много-много «общения». Большинство стариков здесь были евреи, и меня чрезвычайно радовал тот факт, что мой чокнутый «ганс» проведет остаток жизни во вражеском тылу. Пит помог мне его туда привезти. Когда мы уезжали, старый хрен уже вовсю заигрывал со старшей медсестрой и глазел на цветную девушку, застилавшую постели.

После этого я стал затворником; целыми днями просиживал дома, читая книги, слушая джаз по радио и питаясь только мороженым и готовыми супами — другую пищу я есть не мог. Я был доволен тем, что сделал все от меня зависящее — и отхватил половину куша.

Телефон разрывался от звонков. Зная, что это либо журналисты, либо полицейские, желающие выразить сочувствие, я не поднимал трубку. Газет я не читал, спортивных новостей не слушал. Мне хотелось избавиться от статуса местной знаменитости, и затворничество было единственным способом этого достичь.

Раны потихоньку заживали, и уже через неделю меня потянуло на работу. После обеда я обычно наблюдал из окна, как хозяйский кот Чико охотится за птицами. Чико уже высмотрел себе какую-то сойку и собирался ею заняться, когда раздался звучный голос:

— Еще не устал отдыхать?

Посмотрев вниз, я увидел Ли Бланчарда. Со швами на бровях и приплюснутым багровым носом. Я засмеялся и ответил:

— Есть немного.

Бланчард засунул руки за ремень.

— Хочешь работать со мной в Отделе?

— Что?!

— Что слышал. Тебе уже звонил по этому поводу капитан Хорралл, только ты типа впал в спячку.

От волнения я задрожал.

— Но я ведь проиграл. А Эллис Лоу сказал...

— Плевать, что он сказал. Ты что, газет не читаешь? Вчера избиратели проголосовали за проект займа. Возможно, только потому, что мы показали им классное шоу. Хоралл сказал Лоу, что Джонни Фогель уже не котируется и что ты — член его команды. Так тебе нужна эта работа?

Я спустился по ступенькам и протянул ему руку.

Бланчард пожал ее и подмигнул мне.

Так мы стали напарниками.

Глава 5

Отдел судебных приставов располагался на шестом этаже здания городской администрации, между Отделом по раскрытию убийств и Криминальным отделом окружной прокуратуры. Это было небольшое огороженное помещение с двумя столами, расположенными друг против друга, и двумя шкафами, доверху забитыми всякими папками. Здесь же висела большая, во все окно, карта Лос-Анджелеса. Дверь матового узорчатого стекла с надписью «Заместитель окружного прокурора Эллис Лоу» отделяла нас от кабинетов начальника и окружного прокурора Бьюрона Фиттса — его начальника. И совсем впритык к нам в большой комнате со множеством столов, стены которой были облеплены отчетами, фотороботами преступников и всякими инструкциями, размещались следователи Отдела по раскрытию убийств. В нашем закутке на более обшарпанном столе красовалась табличка «Сержант Л.-С. Бланчард». Стол напротив, по всей видимости, принадлежал мне, и, плюхнувшись на стул, я представил, как рядом с телефоном будет стоять такая же табличка с моей фамилией.

Пока, кроме меня, на шестом этаже никого не было. Часы показывали начало восьмого. Я приперся в такую рань, чтобы сполна насладиться своим дебютом в новой должности. Позвонивший мне накануне капитан Хорралл сказал, что я должен прийти в офис в 8 часов утра 17 ноября и что день начнется с собрания, на котором зачитывается сводка преступлений за прошедшую неделю. Для всех сотрудников полицейского управления и окружной прокуратуры это было обязательным мероприятием. После собрания Бланчард и Эллис Лоу должны были посвятить меня во все тонкости, и уже после этого я мог приступить к поиску преступников.

На шестом этаже располагалась элита управления: отделы по раскрытию убийств, по борьбе с наркотиками и проституцией, по раскрытию ограблений и борьбе с банковскими махинациями, а также Отдел судебных приставов и главная следственная группа. Это была территория полицейских-специалистов, энергичных профессионалов, что-то значащих в этом мире. Теперь эта территория стала и моей. Я напялил свою лучшую спортивную куртку и брюки-слаксы, а под мышкой на новенькой портупее висел служебный револьвер. Все полицейские управления были обязаны мне увеличением своей зарплаты на восемь процентов в связи с прохождением пятой поправки. Я потихоньку стал входить в новую для себя обстановку и был готов ко всему.

За исключением матча-реванша. Где-то в 7:40 помещение стало заполняться полицейскими, жаловавшимися на похмелье (понедельник — день тяжелый) и обсуждавшими новенького Баки Блайкерта — легковеса, ставшего настоящим громилой. Я затаился у себя, пережидая галдеж. Когда все расселись, я покинул свое укрытие и подошел к двери с надписью: «Комната для инструктажа». Открыв ее, я удостоился овации.

Будто по команде сорок с лишним человек в штатском стояли рядом со своими стульями и дружно мне аплодировали. Посмотрев перед собой, я увидел большую классную доску, на которой мелом было написано: «8%!!!» Рядом стояли Ли Бланчард и еще какой-то бледный толстяк начальственного вида. Я поприветствовал мистера Огня. Он улыбнулся в ответ. Толстяк подошел к кафедре и постучал по ней, прося тишины. Аплодисменты стихли, и все расселись. Я нашел свободный стул неподалеку от входа и тоже сел; полный мужчина еще раз попросил тишины.

— Полицейский Блайкерт, следователи и работники отделов по раскрытию убийств, по борьбе с проституцией и наркотиками, борьбе с банковскими махинациями и всех прочих отделов, — начал он. — Сержанта Бланчарда и мистера Лоу вы знаете, а я — капитан Джек Тирни. Баки и Ли, сегодня вы — наши герои, и я надеюсь, что вы получили удовольствие от овации, которую вам устроили. В следующий раз вам будут так аплодировать только при проводах на пенсию.

Раздался смех. Тирни снова постучал по кафедре и заговорил в стоявший перед ним микрофон:

— Ладно, шутки в сторону. Прослушайте отчет о происшествиях за неделю с шестого по четырнадцатое ноября текущего года. Слушайте внимательно, это любопытно. Для начала три налета на винные магазины — ночью десятого, двенадцатого и тринадцатого, и все на Джефферсон-стрит, в районе, который контролирует полицейские Университетского подразделения. Свидетели видели двух белых подростков с обрезами, очевидно наркоманов. Местные полицейские не имеют улик, а их главный хочет привлечь ребят из Отдела по раскрытию ограблений. Лейтенант Рули, зайдите ко мне в девять ноль-ноль, чтобы обсудить этот вопрос. Остальных прошу пообщаться со своими осведомителями: налет наркоманов — весьма неприятное событие.

Теперь восточнее: в барах Чайнатауна отмечен наплыв «свободных» проституток. Они обслуживают своих клиентов в припаркованных машинах и обделяют тем самым девочек Мики Коэна. В общем, ничего страшного, но Мики это не нравится и китаезам тоже, так как девочки Мики работают в дешевых ресторанах на Аламеде, которыми владеют китайцы. Рано или поздно могут возникнуть проблемы. Поэтому, чтобы владельцы ресторанов успокоились, необходимо задержать на 48 часов всех проституток Чайнатауна, которые нам попадутся. Позже на этой неделе капитан Хорралл выделит нам с десяток человек из ночной смены для проведения облавы. Так, еще я хотел бы, чтобы в Отделе по борьбе с наркотиками и проституцией просмотрели все досье на проституток и представили фотографии тех, кто работает в центре. Этим будут заниматься два человека из Центрального участка под эгидой Отдела. Лейтенант Прингл, зайдите ко мне в 9:15.

Тирни замолчал и расправил плечи; я оглядел комнату и увидел, что большинство полицейских записывает в блокноты. Я стал ругать себя за то, что сам не додумался, но тут капитан хлопнул по кафедре двумя руками и сказал:

— А вот еще одно веселенькое дельце. Я говорю про ограбления домов на Банкер Хилл, которыми занимаются сержанты Фогель и Кениг. Фрици, Билл, вы читали докладную записку из Отдела по установлению личностей?

Полицейские, сидевшие рядом через несколько рядов передо мной, ответили: «Нет, капитан» и «Нет, сэр». Мне удалось рассмотреть старшего из них — точную копию толстяка Джонни Фогеля, только еще толще.

Тирни сказал:

— Советую вам прочитать ее сразу же после этого собрания. Остальным сообщаю, что в одном из ограбленных домов у шкафа со столовым серебром эксперты-криминалисты обнаружили отпечатки пальцев. Они принадлежат белому мужчине, которого зовут Коулман Уолтер Мейнард, тридцати одного года, две судимости за педерастию. Стопроцентный педофил-насильник.

В окружной комиссии по освобождению на него ничего нет. Он жил в гостинице на углу 14-й и Бонни-Брей, но поспешно съехал оттуда как раз в то время, когда начались эти ограбления. На участке в Хайленд-парк не раскрыты четыре изнасилования — все в отношении мальчиков восьми лет. Может быть, это Мейнард, а может, и не он, но, пока суд да дело, мы можем устроить ему приятную поездочку в Сан-Квентин. Фрици, Билл, над чем вы еще работаете?

Билл Кениг склонился над блокнотом; Фриц Фогель откашлялся и сказал:

— Мы работаем по гостиницам. Задержали двух взломщиков и попугали нескольких карманников.

Тирни постучал по трибуне.

— Фрици, а этими взломщиками были случайно не Джерри Катценбах и Майк Пурди?

Фогель заерзал на стуле.

— Да, сэр.

— Фрици, они настучали друг на друга?

— Э... да, сэр, и...

Терни закатил глаза к потолку.

— Рассказываю для тех, кто не знает. Джерри и Майк — гомики, живущие в маленьком уютном гнездышке на Игл-рок, у матери Джерри. Они спят друг с другом тыщу лет, но порой вдруг ссорятся, и у них вспыхивает желание потрахаться с теми, кто сидит в тюряге, тогда они друг на друга стучат, и оба оказываются за решеткой. Уже в тюрьме они начинают стучать на сокамерников, за что им уменьшают срок. И это продолжается с мезозойской эры. Фрици, чем еще ты занимаешься?

В комнате послышался смех. Билл Кениг привстал, чтобы посмотреть, кто смеется. Фогель, дернув его за рукав, сказал:

— Сэр, мы занимаемся кое-какой работой по заданию мистера Лоу. Доставляем свидетелей в суд.

Бледное лица Тирни стало приобретать багровый оттенок.

— Фрици, начальник следственного отдела — я, а не мистер Лоу. На мистера Лоу работают сержант Бланчард и полицейский Блайкерт, а не вы с сержантом Кенигом. Поэтому завязывайте с заданием для мистера Лоу, оставьте в покое карманников и найдите мне Коулмана Уолтера Мейнарда, пока он не попортил других мальчишек. На доске объявлений висит список его возможных сообщников, я предлагаю всем следователям с ним ознакомиться. Мейнард сейчас в бегах и, возможно, засел у кого-то из них.

Я заметил, как Ли уходит через боковую дверь. Тирни, пошуршав бумагами, сказал:

— Вот информация, которую по просьбе директора Грина, я довожу до вашего сведения. В течение трех последних недель на кладбищах Санта-Моники и Гауэр находят порубленных на куски кошек. На участок в Голливуде поступило уже с полдюжины заявлений по этому поводу. По мнению лейтенанта Дэвиса из участка на 77-й стрит, подобным могут заниматься некоторые негритянские банды. Возможно, это их визитная карточка. Большинство кошек подбрасывали в четверг, а это как раз тот день, когда черномазым разрешен вход на каток, может быть, тут есть связь. В общем, поспрашивайте своих осведомителей, если что-либо узнаете, сообщайте сержанту Холландеру на участок в Голливуде. Теперь про расследование убийств. Расс!

На трибуну поднялся высокий седоволосый мужчина в идеально выглаженном двубортном костюме. Капитан Джек шлепнулся на ближайший стул. Высокий мужчина держался очень солидно, словно он был не полицейский, а какой-нибудь судья или высокооплачиваемый адвокат. Он напомнил мне сладкоречивого лютеранского проповедника, который дружил с моим отцом, пока папашина организация не попала в черный список. Мой сосед-полицейский прошептал:

— Это лейтенант Миллард. Второй по должности в Отделе по раскрытию убийств, но на самом деле он там главный. Никому не дает спуску.

Я понимающе кивнул и начал слушать голос босса:

— ...следователь считает, что Руссо-Никерсон покончил жизнь самоубийством. Мы также занимаемся расследованием дорожного происшествия со смертельным исходом, которое произошло 10 ноября на Пико и Фигероа. Водитель, совершивший наезд, скрылся, но нам удалось найти автомобиль. Это «ласаль»-седан 39-го года. Зарегистрирован на имя мексиканца Луиса Круза, 42-х лет, проживающего в доме 1349 по Алто Лома Виста в Южной Пасадене. У Круза было две ходки — обе за воровство. Сейчас он в бегах. Его жена говорит, что машину украли в сентябре. Она утверждает, что машину угнал кузен Круза, 39-летний Армандо Виллареал, местонахождение которого также неизвестно. Мы с Гарри Сирзом допросили свидетелей, они говорят, что видели в машине двух мужчин-мексиканцев. Гарри, что-нибудь добавишь?

Поднялся небольшого роста коренастый мужчина с взъерошенными волосами. Повернувшись лицом к аудитории и сглотнув комок в горле, он сказал:

— Ж-ж-жена Круза трахается с его к-к-кузеном. Д-д-даных по угону машины нет, и соседи говорят, что жена просто хочет подставить Виллареала, чтобы условный срок, который у него сейчас имеется, превратился в настоящий, и тогда Круз уже точно не узнает об их отношениях.

Произнеся это, Гарри Сирз резко сел на место. Миллард улыбнулся и сказал:

— Спасибо, напарник. Господа, Круз и Виллареал теперь являются нарушителями закона об условном наказании и подлежат аресту. Ордера на их арест уже выписаны. И еще одна деталь: они оба не просыхают — более ста задержаний на двоих за вождение в нетрезвом виде. Пьяницы, сбившие человека, представляют серьезную угрозу, поэтому их надо найти. Капитан?

Тирни встал и гаркнул:

— Все свободны!

Меня обступили полицейские, каждый норовил пожать мою руку, похлопать по плечу или одобрительно потрепать за подбородок. Я не возмущался, а когда комната опустела, ко мне подошел Эллис Лоу и, поигрывая университетским значком на лацкане пиджака, сказал:

— Тебе не стоило вступать с ним в ближний бой. Ты выигрывал по очкам у всех трех судей.

Я посмотрел ему прямо в глаза.

— Пятая поправка ведь прошла, мистер Лоу.

— Верно. Но некоторые твои покровители потеряли деньги. Здесь будь поосмотрительней. Не упускай эту возможность, как упустил победу на ринге.

— Ты уже готов, шустрик?

Голос Бланчарда меня спас. Я пошел с ним, прежде чем упустить свой шанс раз и навсегда.

* * *

Мы сели в машину Бланчарда — «форд»-купе 40-го года с контрабандной рацией под панелью управления. По дороге Ли трепался про работу, а я просто смотрел на мелькавший за окнами пейзаж.

— ...как правило, мы занимаемся срочными ордерами на арест, но иногда доставляем свидетелей для Лоу. Правда, нечасто — обычно у него на посылках Фриц Фогель и в качестве тягловой силы, Билл Кениг. Говнюки оба. В общем, у нас иногда случается затишье, и тогда мы, по идее, должны объезжать другие участки и проверять, нет ли у них срочных ордеров на арест, выписанных местными судами. На каждом участке есть два человека, которые занимаются ордерами на арест, но и они большую часть рабочего времени занимаются разбором жалоб, поэтому мы вроде бы должны им помогать. Иногда, например, случается услышать какую-нибудь информацию во время прочтения сводки за предыдущие дни, иногда — увидеть срочные задания на доске объявлений. Если совсем уж нечего делать, то разносишь бумаги для крючкотворов из управления. Три бакса за ходку, работа не бей лежачего. Тут у меня есть список правонарушителей от компаний «Эйч Джей Карузо Додж» и «Икел Бразерс Олдс», в основном негры, которых боятся потревожить кредиторы. Вопросы есть, напарник?

Я чуть было не спросил: «Почему ты не спишь с Кей Лейк? И раз уж на то пошло, расскажи, что у тебя с ней?»

— Да. Почему ты бросил бокс и пошел в полицию? Только не говори про пропавшую без вести младшую сестру и про чувство внутренней гармонии. Я слышал это уже не раз и не очень-то верю.

Ли смотрел прямо перед собой.

— У тебя есть сестры? Младшие родственники, за которых ты переживаешь?

Я отрицательно покачал головой.

— Все умерли.

— Вот и Лори тоже. Я понял это, когда мне было пятнадцать. Родители продолжали тратить деньги на ее поиски, но я-то знал, что она давно мертва. Я все представлял, какой бы она стала, когда вырастет, — королевой выпускного бала, круглой отличницей, примерной матерью. И мне становилось так больно. И тогда я представлял, что она пошла по другой дорожке, например стала шлюхой. Это немного успокаивало, но у меня появлялось такое чувство, будто я обосрал ее с ног до головы.

— Извини, не хотел тебя обидеть.

Ли слегка подтолкнул меня локтем в бок.

— Ладно, не извиняйся. Ты ведь прав. Я бросил бокс и пошел в полицию, потому что на меня стал наезжать Бенни Сигел. Он выкупил мой контракт и, до смерти напугав моего менеджера, пообещал, что устроит мне бой с Джо Луисом, если я соглашусь провести два боя для него. Я ответил отказом и пошел работать в полицию, потому что знал, что у еврейской мафии есть правило — не убивать легавых. Но я так боялся, что он меня все равно когда-нибудь убьет, что, когда узнал, что налетчики на «Бульвар Ситизенс» украли и деньги Бенни, стал трясти своих осведомителей, пока они не назвали мне имя Бобби Де Витта. Бенни был первым, кому я про это сказал. Приближенные отговорили его от мокрухи, тогда я сдал Де Витта голливудским ребятам. Теперь мы с Бенни друзья. Периодически он снабжает меня разной интересной информацией. Еще есть вопросы?

Я решил не спрашивать его про Кей. Посмотрев за окно, я увидел, что мы миновали центр и теперь проезжали мимо небольших покосившихся домишек. История про Багси Сигела запала мне в душу; я размышлял над ней, когда Ли вдруг резко затормозил и припарковался у тротуара.

— Какого черта? — выпалил я.

Ли ответил:

— Хочу получить удовольствие. Помнишь педофила, про которого говорили сегодня утром?

— Да.

— Тирни сказал, что в Хайленд-парке четыре нераскрытых изнасилования, верно?

— Верно.

— И упомянул, что имеется досье на предполагаемых сообщников того педофила, помнишь?

— Да. Ну и что?

— Баки, я читал это досье и теперь вспомнил одно имя — Бруно Албаниза. Он работает в мексиканском ресторане в Хайленд-парке. Я связался с ребятами из того участка, и они дали мне несколько адресов, два из которых находятся как раз поблизости от любимого заведения этого типа. Так вот, мы подъехали к его дому. В Отделе регистрации правонарушений мне сказали, что он не оплатил целую кучу штрафных квитанций. Дальше нужно объяснять?

Я вылез из машины и пошел через загаженный собаками и заросший сорняками дворик. Ли догнал меня у крыльца и позвонил в дверь. В доме раздался яростный собачий лай.

Дверь, закрытая на цепочку, приоткрылась. Собачий лай усилился. Увидев сквозь дверной проем неряшливого вида женщину, я прокричал:

— Полиция!

Ли поставил ногу в щель между дверью и косяком; просунув руку внутрь, я сорвал цепочку. Когда Ли толкнул дверь, женщина выбежала на крыльцо. Я вошел в дом, ища глазами собаку. И в момент, когда я осматривал жалкого вида гостиную, на меня, раскрыв пасть, прыгнул здоровенный коричневый мастиф. Я судорожно стал нащупывать револьвер, и тут зверюга принялась лизать мне лицо.

Так мы и стояли — собачьи лапы на моих плечах; будто собираемся танцевать вальс. Огромный язык продолжал меня лизать. Тогда женщина завопила:

— Спокойно, Тесак, спокойно!

Я схватил пса за лапы и поставил его на землю; он сразу переключил свое внимание на мою ширинку. Ли говорил с неряхой, показывая ей фотографию. Она отрицательно качала головой, руки в боки, изображая оскорбленную невинность. Мы вместе с Тесаком присоединились к ним.

Ли представил меня:

— Миссис Албаниз, это старший по званию полицейский. Не повторите ли ему то, что рассказали мне?

Неряха в ярости потрясла кулаками. Тесак стал обнюхивать Ли. Я спросил:

— Где ваш муж, леди? Мы не можем ждать тут весь день.

— Я уже сказала ему и говорю вам! Бруно отдал свой долг обществу! Он не якшается с преступниками, и я не знаю никакого Коулмана или как там его зовут! Мой муж — бизнесмен! Надзиратель, у которого он отмечается, заставил его уйти из того мексиканского заведения еще две недели назад, и я не знаю, где он теперь! Тесак, не балуйся!

Я посмотрел на действительно старшего по званию, который едва стоял на ногах, пытаясь удержаться под тяжестью двухсотфунтового пса.

— Леди, ваш муж известный скупщик краденого, у которого целая куча неоплаченных штрафов за нарушение правил дорожного движения. У меня в машине полный список украденных вещей, и, если вы не скажете, где ваш муж, я переверну дом вверх дном и найду что-нибудь из списка. А после этого арестую вас за хранение краденого. Ну так как?

Неряха в отчаянии стала бить себя кулаками по ляжкам. Ли с трудом опустил пса на пол и сказал:

— Некоторые люди не понимают, когда с ними по-хорошему. Миссис Албаниз, вы знаете, что такое русская рулетка?

Женщина обиженно пробурчала:

— Я не такая тупая, и Бруно уже отдал свой долг обществу!

Ли достал из-за пояса свой короткоствольный револьвер и, проверив барабан, защелкнул его.

— В барабане один патрон. Ты везучий, Тесак? Тесак рявкнул, а женщина завопила:

— Вы не посмеете! — Ли приставил пистолет к виску собаки и нажал на курок. Раздался щелчок, но выстрела не последовало. Хозяйка пса охнула и побледнела, Ли сказал:

— Еще пять раз. Добро пожаловать в собачий рай, Тесак.

Ли нажал на курок во второй раз. Я чуть не рассмеялся, когда после очередного холостого щелчка Тесак, которому все это изрядно надоело, стал облизывать свои яйца. Миссис Албаниз, закрыв глаза, усиленно молилась. Ли сказал:

— Встречай своего создателя, песик.

Женщина прокричала:

— Нет, нет, нет! Бруно держит бар в Силверлейке! Бар «Буэна Виста» на улице Вандом! Только отпустите моего зайку!

Ли показал мне пустой барабан револьвера, и мы направились к машине, провожаемые радостным лаем Тесака. Я хохотал всю дорогу до Силверлейка.

* * *

«Буэна Виста» оказался баром-рестораном в стиле испанского ранчо — стены из белого кирпича, маленькие башенки, украшенные рождественскими гирляндами за полтора месяца до праздника. Интерьер в спокойных тонах, с отделкой из темного дерева. Недалеко от входа находилась длинная барная стойка из дуба, за ней бармен протирал бокалы. Показав ему жетон, Ли спросил:

— Где Бруно Албаниз?

Человек показал в конец зала и опустил глаза.

В конце зала располагалось несколько отдельных кабинок с креслами из искусственной кожи и неярким освещением. Услышав громкое чавканье, мы пошли на звук — к дальней, единственной занятой кабинке. Там мы увидели тощего смуглого мужчину, склонившегося над тарелкой с каким-то мексиканским блюдом из фасоли и перца. Он ел с таким остервенением, словно это последний обед в его жизни.

Ли постучал по столу.

— Полиция. Вы — Бруно Албаниз?

Мужчина оторвался от тарелки и спросил:

— Кто, я?

Ли сел рядом и, показав на гобелен с религиозным сюжетом, сказал:

— Нет, младенец в яслях. Выкладывай все, да побыстрей, чтобы я не смотрел, как ты ешь. У тебя не оплачены квитанции о штрафах, но нам с напарником понравился твой пес, поэтому мы не забирем тебя сейчас. Ну разве мы не душки после этого?

Бруно Албаниз рыгнул.

— Вам нужна информация?

Ли сказал:

— Сообразительный парень, — и положил на стол фотографию Мейнарда. — Он трахает маленьких мальчиков. Мы знаем, что он продает тебе краденый товар, но в данный момент нам на это плевать. Так где он?

Албаниз посмотрел на фото и, отрыгнув еще раз, сказал:

— Никогда не видел этого человека. Кто-то вас неправильно информировал.

Вздохнув, Ли посмотрел на меня.

— Некоторые не понимают, когда с ними по-хорошему.

Затем он схватил Бруно Албаниза за шиворот и окунул его лицом в тарелку со жратвой. По уши в фасоли и жире, Бруно стал бешено размахивать руками и стучать ногами под столом. Не отпуская его, Ли приговаривал:

— Бруно Албаниз был хорошим парнем. Он был хорошим мужем и отцом своему сыночку Тесаку. Правда, он не особенно хотел сотрудничать с полицией, но совершенных людей не бывает. Напарник, можешь назвать хотя бы одну причину, по которой я должен сохранить жизнь этому говнюку?

Албаниз захлебывался в жирной пище, в тарелку стекала его кровь.

— Сжалься над ним, — сказал я. — Даже скупщики краденого заслуживают лучшего отношения во время последней трапезы.

Ли заметил:

— Хорошо сказано, — и отпустил Албаниза.

Тот, тяжело дыша, стал жадно вдыхать воздух, одновременно вытирая мексиканское меню со своей физиономии. Отдышавшись, он прохрипел:

— Многоэтажка на шестой и Эндрюс, квартира восемьсот три, и прошу вас, не говорите, что это я!

Ли ответил:

— Приятногоаппетита, Бруно.

Я заметил:

— А ты молодец.

После этого мы вышли из ресторана и, не теряя времени, направились по указанному адресу.

* * *

На почтовом ящике под номером 803 в холле многоэтажки действительно значилось «Мейнард Коулман». Мы поднялись на лифте на восьмой этаж и нажали звонок; я приставил ухо к двери. Тишина. Ли достал из кармана связку отмычек и стал примеряться к замку. Одна подошла, и замок, щелкнув, открылся.

Мы вошли в темную душную комнату. Ли включил свет, и мы увидели кровать, заваленную плюшевыми игрушками: бурыми медвежатами, пандами и тигрятами. В комнате стоял запах пота и какого-то медицинского препарата, который я не мог распознать. Я стал принюхиваться, но Ли меня опередил.

— Вазелин с кортизоном. Гомики используют его для смазки, когда трахаются в задницу. Я хотел забрать Мейнарда лично, но теперь думаю, пускай с ним для начала пообщаются Фогель и Кениг.

Я подошел к кровати и осмотрел зверюшек; у всех лапки были обвиты детскими локонами. Содрогнувшись, я посмотрел на Ли.

Его побледневшее лицо исказила гримаса. Встретившись глазами, мы молча вышли из комнаты и спустились на лифте. На улице я спросил:

— Что теперь?

Голос Бланчарда дрожал:

— Найди телефонный автомат и позвони в автоинспекцию. Дай им этот адрес и узнай, было ли у них за последние месяц-два что-нибудь на Мейнарда. Если да, узнай номер и марку его тачки. Я буду в машине.

Я побежал на перекресток, нашел телефонную будку и набрал справочную автоинспекции. Клерк на другом конце линии спросил:

— Кто запрашивает информацию?

— Полицейский Блайкерт, жетон 1611. Нужна информация о покупке автомобиля на имя Мейнарда Коулмана или Коулмана Мейнарда, проживающего по адресу Саус Сент-Эндрюс, 643, Лос-Анджелес. Автомобиль, возможно, приобретен недавно.

— Ясно, минуту.

Я стал ждать, с блокнотом и ручкой наготове, вспоминая игрушечных зверушек. Только через пять минут я услышал:

— Нашли.

— Давайте.

— "Де сото"-седан 38-го года, темно-зеленый, номер в как Билл, В как Виктор, 1-4-3-2. Повторяю, Б как в Билл, В как в Виктор.

Я повесил трубку и помчался к машине. Ли внимательно изучал атлас Лос-Анджелеса, делая пометки. Я сказал:

— Есть.

Ли, закрыв атлас, сказал:

— Возможно, он поджидает возле школ. У Хайленд-парка есть несколько начальных школ, да и в этом районе найдется с полдюжины. Я передал по радио всю информацию, которой мы располагаем, на участки в Голливуде и Уилшире. Патрульные должны рассказать о Мейнарде директорам школ. Что сообщили в справочной?

Я показал на свои записи в блокноте. Ли схватил микрофон и стал настраиваться на частоту. В передатчике раздались оглушительные помехи, затем он заглох совсем.

— Черт с ним. Поехали, — бросил Ли.

* * *

Мы объехали все начальные школы в Голливуде и Уилтшире. Ли вел машину, а я внимательно изучал тротуары и школьные дворы, стараясь не пропустить темно-зеленый «де сото»-седан и приметить каких-нибудь подозрительных персонажей. Мы сделали одну остановку у телефона-автомата, Ли позвонил на участки Голливуда и Уилшира и сообщил туда информацию из справочной службы. Его заверили, что она будет передана всем патрульным, работающим в этих районах.

За все это время мы не обменялись ни словом. Ли медленно вел машину, сжимая руль с такой силой, что костяшки его пальцев белели от напряжения. Только раз, когда мы остановились посмотреть на играющих детей, выражение его застывшего лица изменилось — глаза увлажнились, а руки затряслись, и я не знал, заплачет он сейчас или начнет бушевать.

Но он просто тупо смотрел перед собой. И лишь когда мы снова тронулись и влились в поток машин, он успокоился. Казалось, он точно знал, когда можно дать слабину, а когда снова превратиться в полицейского.

Где-то после трех часов дня мы выехали на Ван-Несс-авеню и повернули в сторону местной начальной школы. За квартал до школы, недалеко от Ледового дворца, нам навстречу наконец-то выехал зеленый «де сото» и, миновав нас, завернул на стоянку рядом с дворцом.

Я сказал:

— Вот он. У Ледового дворца.

Ли развернулся и припарковался у тротуара на другой стороне улице, напротив катка. Мейнард закрывал машину, наблюдая, как дети, закинув на плечи коньки, веселой толпой спешили во дворец.

— Пошли, — сказал я.

Ли попросил:

— Его возьмешь ты, а то я боюсь потерять контроль. Дождись, когда вокруг не будет детей, и, если он начнет дергаться, стреляй.

Нам было категорически запрещено проводить аресты, поэтому я начал протестовать:

— Ты рехнулся. Это же...

Ли вытолкнул меня из машины.

— Иди и возьми его, черт подери! Это Отдел судебных приставов, а не Армия спасения! Иди и возьми!

Я перебежал улицу и направился в сторону стоянки, следя, как Мейнард заходит во дворец в центре большой группы детей. Я сделал рывок и тоже добежал до входной двери. Открыв ее, я постарался успокоиться и действовать менее импульсивно.

Меня обдало холодным воздухом; отраженный от катка свет больно ударил по глазам. Прикрывшись ладонью, я осмотрелся и увидел фьорды из папье-маше и буфет в форме эскимосского иглу. Несколько детей кружили на коньках по льду, другие охали и ахали возле чучела большого белого медведя, стоявшего на задних лапах возле выхода. Ни одного взрослого поблизости не наблюдалось. Затем до меня дошло: надо проверить мужской туалет.

Стрелка указывала вниз, в подвал. Я был на середине лестницы, ведущей в подвал, когда по ней стал подниматься Мейнард с небольшим плюшевым зайцем в руках. Мне вдруг вспомнился мерзкий запах комнаты 803; когда он поравнялся со мной, я сказал:

— Полиция, вы арестованы, — и достал кольт.

Насильник поднял вверх руки — плюшевый заяц упал на ступеньки. Я поставил Мейнарда к стенке, обыскал и, заведя ему за спину руки, надел наручники. Затем мы двинулись вверх по лестнице, в висках пульсировала кровь. Внезапно я почувствовал, как кто-то колотит меня по ногам.

— Отпустите моего папу! Отпустите папу!

Нападавшим оказался невысокий мальчонка в шортах и джемпере-матросске. Мне потребовалось полсекунды, чтобы понять, что это сын насильника — сходство было поразительным. Ребенок уцепился за мой ремень и вовсю горланил, чтобы я отпустил его папу; а папаша тянул время, мол, ему надо попрощаться с сыном и найти няню. Я продолжал идти за Мейнардом, по лестнице, потом через Полярный круг, одной рукой подталкивая его вперед, другой прижав кольте к его башке. Сынок неотступно бежал за мной, вопя и что есть мочи колошматя меня по ногам. Вокруг стала собираться толпа. Только крикнув, что я полицейский, мне удалось освободить нам путь к выходу. Какой-то старый хрыч, открывая мне дверь, вдруг признал:

— Эй! Да ведь ты Баки Блайкерт?

— Возьмите ребенка и вызовите инспектора, — выпалил я; от меня наконец-то отцепили это маленькое торнадо. Увидев на стоянке «форд» Ли, я провел Мейнарда до машины и бросил его на заднее сиденье. Ли включил сирену и рванул с места; насильник забормотал молитву. А я удивился, почему сирена не может заглушить голос мальчишки, который требовал отпустить папу.

* * *

Мы доставили Мейнарда в следственный изолятор городского суда, Ли позвонил Фрицу Фогелю и сказал, что насильник арестован и готов для допроса по делу об ограблениях на Банкер Хилл. После этого мы возвратились в здание муниципалитета и позвонили на участок в Хайленд-парк, известив их о задержании Мейнарда, затем для очистки совести я сделал звонок в голливудский Отдел по работе с несовершеннолетними. Женщина-инспектор сказала мне, что Билли Мейнард находится у них и ждет мать, бывшую жену Коулмана Мейнарда, проститутку с шестью приводами. Мальчишка до сих пор громогласно требовал освобождения папы, и я уже пожалел о том, что позвонил.

Затем последовали три часа писанины: я писал отчет об аресте, Ли печатал его на машинке, не упомянув о нашем вторжении в дом Коулмана Мейнарда. Все время, пока мы работали над отчетом, в комнату то и дело заходил Эллис Лоу и бормотал что-то типа «Отличный арест» и «Я закопаю их в суде одним только упоминанием о детях».

Мы закончили ровно к семи вечера. Ли поставил в воздухе галочку и сказал:

— Это за Лори Бланчард. Есть хочешь, напарник?

Я встал и потянулся, вдруг ощутив сильный голод. Тут я увидел, что к нам направляются Фриц Фогель и Билл Кениг. Ли шепнул:

— Будь повежливее, они работают с Лоу.

При ближайшем рассмотрении оба походили на постаревших бродяг из трущоб Лос-Анджелеса. Фогель был высоким и толстым, с огромной гладкой головой, которая, казалось, росла прямо из воротника его рубашки, и светло-голубыми, будто выцветшими, глазами; Кениг был просто громадиной, выше моих метр девяносто сантиметров на пять. Он был похож на полузащитника американского футбола, правда, обросшего жирком. У него был большой плоский нос, оттопыренные уши, выпирающая вперед челюсть и маленькие неровные зубы. У него был тупой вид, у Фогеля — хитрый, и у обоих — подлый.

Кениг захихикал:

— Он сознался. Педофилия и ограбления. Фрици говорит, что мы все получим благодарность. — Он протянул мне свою руку. — Отлично сработал, блондин.

Я пожал его большую лапу, заметив на рукаве его рубашки свежее пятно крови. Поблагодарив Кенига, я протянул руку Фрицу Фогелю. Тот подержал ее долю секунды, пробурил меня ледяным взглядом и затем отдернул руку, словно вляпался в дерьмо. Ли похлопал меня по спине.

— Баки — лучший из лучших. Смекалка и ум. Ты уже сказал Эллису про признание?

Фогель ответил:

— Эллис — он только для лейтенантов и выше.

Ли засмеялся:

— Я — исключение. Кроме того, ты сам за глаза называешь его жидом и Еврейчиком, так что не мудри.

Фогель покраснел. Кениг, разинув рот, озирался по сторонам. Когда он повернулся ко мне, я увидел, что спереди его рубашка тоже в брызгах крови. Фогель сказал ему:

— Пошли, Билли. — И Кениг послушно поплелся за ним.

— Это с ними-то повежливей?

Ли пожал плечами.

— Говнюки. Если бы они не были полицейскими, то сидели бы сейчас в Атаскадеро. Ты меня слушай, но не повторяй, что я делаю, напарник. Меня они боятся, а ты здесь еще без году неделя.

Пока я придумывал достойный ответ, в дверях показалась физиономия Гарри Сирза. У него был еще более неряшливый вид, чем утром на инструктаже.

— Ли, у меня новость, которая тебя заинтересует. — Он произнес эти слова без намека на заикание, от него несло спиртным.

Ли сказал:

— Выкладывай.

— Я был сегодня в комиссии по условно-досрочному освобождению, и инспектор сказал мне, что Бобби Де Витт получил добро на освобождение. Его освободят в середине января. Думал, ты должен об этом знать.

Сирз кивнул мне и ушел. Я посмотрел на Ли, его стало ломать, как тогда в комнате 803.

— Напарник! — бросился я к нему.

Ли вымучил улыбку на лице.

— Ладно, пойдем чего-нибудь пожуем. Кей приготовила тушеную говядину и велела, чтоб я привел тебя.

* * *

Решив приволокнуться за женщиной, я был приятно поражен ее вкусом: они жили в элегантном особняке бежевого цвета к северу от Сансет-Стрип. Когда мы шли к крыльцу, Ли предупредил:

— Не упоминай о Де Витте, это расстроит Кей.

Я кивнул и вошел в гостиную, словно сошедшую с киноэкрана.

Стены были обшиты красным деревом, мебель в стиле датского модерна — из светлых пород дерева. На стенах — картины современных художников, а на полу ковры с современными абстрактными мотивами — то ли устремленные ввысь небоскребы, то ли высокие деревья в лесу или фабричные трубы с картины какого-то немецкого экспрессиониста. К гостиной примыкала столовая, на столе стояла ваза со свежими цветами и блестящая столовая посуда, от которой исходили аппетитные запахи. Я не удержался и сострил:

— Неплохо на зарплату полицейского. Балуешься взятками, напарник?

Ли засмеялся.

— Это мои боксерские сбережения. Эй, киса, ты здесь?

На кухню вошла Кей Лейк в платье с тюльпанами, удачно гармонировавшем с цветами на столе. Она взяла меня за руку и сказала:

— Привет, Дуайт.

Я почувствовал себя как первоклашка на балу выпускников.

— Привет, Кей.

После продолжительного рукопожатия она наконец отпустила мою руку.

— Ты и Ли — напарники. Даже не верится. Как в сказке, да?

Поискав Ли глазами и не найдя его, я ответил:

— Я реалист, в сказки не верю.

— А я верю.

— Оно и видно.

— В моей жизни было столько реализма, что хватит на двоих.

— Я знаю.

— Кто тебе об этом рассказал?

— "Геральд Экспресс".

Кей рассмеялась.

— Значит, ты все-таки читал про меня? Сделал выводы?

— Да. Сказок не бывает.

Кей подмигнула; у меня появилось ощущение, что Ли этому научился у нее.

— Значит, надо делать сказку былью самому. Леланд! Пора обедать!

Появился Ли, и мы сели обедать. Кей открыла бутылку и разлила шампанское по бокалам. Затем провозгласила тост:

— За сказки.

После того как мы выпили, Кей налила еще, и тост сказал Ли:

— За проект "Б".

Шампанское ударило мне в нос, и я засмеялся, затем предложил свой вариант:

— За матч-реванш в «Поло Граундс» между Бланчардом и Блайкертом, за то, чтобы он собрал больше народа, чем бои Луиса и Шмелинга!

Ли добавил:

— За вторую подряд победу Бланчарда!

Кей сказала:

— За бескровную ничью.

Мы допили бутылку, и Кей принесла из кухни вторую. Открывая, она попала пробкой Бланчарду в грудь. Когда бокалы были наполнены, мне вдруг шибануло в голову, и я выпалил:

— За нас!

Ли и Кей посмотрели на меня словно в замедленном кино, а я заметил, что наши руки лежат на столе всего в нескольких сантиметрах друг от друга. Увидев, что я это заметил, Кей опять мне подмигнула. Ли сказал:

— Вот у кого я научился так подмигивать.

Руки нашей троицы соединились, и мы дружно прокричали:

— За нас!

Противники, напарники, друзья. Вместе с дружбой пришла Кей, никогда не пытавшаяся нас разлучить, напротив, наполнявшая нашу жизнь вне работы красотой и изяществом. Осенью 46-го мы были неразлучны. Если ходили в кино, то Кей садилась между нами и во время страшных эпизодов хватала нас обоих за руки; по пятницам на вечеринках в «Малибу Рандеву» она танцевала с каждым по очереди и всегда подбрасывала монетку, чтобы узнать, кому достанется последний медленный танец. Ли не выказывал и капли ревности, и натиск Кей постепенно угасал, оставаясь все же на точке медленного кипения. Это проявлялось всякий раз, когда мы задевали друг друга плечом, всякий раз, когда мы с ней одинаково реагировали на услышанную по радио или прочитанную в газете шутку или на остроту Ли. В такие моменты наши глаза находили друг друга. Я знал, что чем спокойней вела себя Кей, тем доступней она для меня становилась — и тем больше я ее хотел. Но я оставлял все как есть, и не потому, что тогда бы испортились наши партнерские отношения с Ли, а потому что это нарушило бы нашу тройственную гармонию.

После дежурства мы с Ли возвращались домой и заставали Кей за чтением очередной книги, в которой желтым маркером она делала какие-то пометки. Она готовила ужин на троих, потом Ли иногда уезжал кататься на мотоцикле в район Малхолланда. И еще мы разговаривали.

Мы никогда не говорили о самом Ли, как будто обсуждать неоспоримого лидера нашей троицы в его отсутствие было неприлично. Кей говорила о шести годах колледжа и двух магистерских дипломах, оплаченных Ли из его боксерских сбережений; о том, что работа учителем «на подхвате» как нельзя лучше подходила для такой сверхобразованной дилетантки, как она; я рассказывал о том, каково было расти «гансом» на Линкольн-Хайтс. Мы никогда не касались моих отношений с федералами или ее с Бобби Де Виттом. Мы оба про это знали, но не хотели вдаваться в подробности; правда, у меня в этом смысле было преимущество: братьев Ашида и Сэма Мураками уже давно не было в живых, а Бобби Де Витта уже через месяц должны были освободить — и я видел, что Кей очень боялась этого.

Если Ли и был встревожен новостью, то никак этого не показывал, разве что в первый раз, когда услышал новость от Гарри Сирза, но в любом случае в лучшие моменты общения, а именно — во время совместной работы в нашем отделе приставов, это никак не сказывалось. Что такое работа полицейского, я узнал по-настоящему той осенью, и человеком, научившим меня работать, был Ли.

С ноября по декабрь мы задержали одиннадцать опасных преступников, восемнадцать нарушителей дорожного движения и трех человек, не явившихся к участковым инспекторам после условно-досрочного освобождения. Случайные задержания подозрительных типов закончились еще дюжиной арестов, почти все за хранение наркотиков. Мы выполняли прямые приказы Эллиса Лоу, полагаясь на интуицию Ли, который просеивал информацию, полученную нами во время инструктажа. Методы его работы с преступниками варьировали от осторожного и вежливого обращения до грубого и даже жесткого, правда, он всегда был мягок с детьми. Если во время допросов он и применял силу, то только когда это был единственный способ получить результат.

В общем, мы с ним составляли пару «хороший — плохой», мистер Огонь — злой полицейский, мистер Лед — добрый. Наша боксерская репутация добавляла нам уважения на улицах, и когда Ли начинал вышибать из подозреваемых необходимую информацию, а я его останавливал, то мы ее гарантированно получали.

Партнерство наше, однако, было далеко не идеальным. Когда мы работали сутки, Ли обычно тряс наркоманов, отбирая у них амфетамин, который глотал целыми пригоршнями, чтобы оставаться бодрым; тогда каждый задержанный негр становился для него «самбо», каждый белый — «говнюком», а латиноамериканец — «панчо». В такие дни он делался грубым и жестоким, исчезала его обычная деликатность, и мне приходилось сдерживать его, когда он слишком входил в роль.

Но это было небольшой платой за учебу. Под его руководством я очень быстро набирался опыта и становился толковым полицейским, и это замечал не я один. Несмотря на то что во время того боя Эллис проиграл из-за меня пятьсот долларов, он явно смягчился, когда мы с Ли привели ему группу преступников, против которых он собирался выступить в суде. А Фриц Фогель, ненавидевший меня за то, что я увел место у его сына, нехотя признался ему, что я — отличный полицейский.

При этом, как ни странно, моя боксерская слава не сходила довольно долго и тоже приносила свои плоды. У известного автомобильного дилера, Х.-Дж. Карузо, Ли промышлял чем-то вроде автоугона: не слишком загруженные работой днем, мы рыскали по Уотсу и Комптону в поисках машин с неоплаченными штрафами за неправильную парковку, и, когда находили такую, я стоял на шухере, Ли, выбив стекло и замкнув проводки, заводил ее, и наш конвой из двух машин отправлялся на стоянку в Фигероа, где хозяин выдавал нам по двадцатке. Мы с ним трепались про полицейских, воров и преступность в целом, потом он ставил нам бутылку хорошего бурбона, которую Ли в свою очередь ставил Гарри Сирзу, чтобы он подкидывал нам хорошую работенку.

Иногда мы с Карузо ходили на бои в «Олимпик». Там у него была своя «закрытая ложа» рядом с рингом, в которой мы не боялись тех моментов, когда толпа мексиканцев с верхних ярусов начинала бушевать и швырять на ринг монеты и пивные стаканчики с мочой. Во время предматчевых церемоний Джимми Леннон часто знакомил нас с боксерами. Иногда мимо нашей кабинки проходил Бенни Сигел, и они с Ли уходили. После этих разговоров Ли было явно не по себе. Человек, которому он однажды отказал, был одним из самых влиятельных гангстеров в Калифорнии, к тому же известным своей мстительностью и взрывным характером. Но Ли обычно получал от него хорошие подсказки на бегах — и лошади, которых «давал» ему Сигел, обычно выигрывали.

Так пролетела осень. Под Рождество моего старика отпустили «на каникулы», и я привез его домой на праздничный ужин. Он довольно быстро поправлялся после перенесенного удара, но знание английского к нему так и не вернулось, и он по-прежнему бормотал по-немецки. Кей кормила его индейкой и жареным гусем, а Ли, слушая его монологи на немецком, всякий раз во время пауз вставлял что-нибудь типа «Еще бы, старик» или «Ужас, блин».

Когда я отвез его обратно в пансионат, он взмахнул рукой, имитируя удар бейсбольной битой, и без посторонней помощи вошел внутрь.

В новогодний вечер мы поехали на остров Бальбоа, чтобы послушать оркестр Стэна Кентона. 1947 год мы встречали, напившись шампанского, и Кей подбрасывала монетки, чтобы определить, кому достанется медленный танец и первый в новом году поцелуй. Танец достался Ли. Наблюдая, как они кружатся по залу под звуки «Измены», я не переставал удивляться тому, как они изменили мою жизнь. Затем пробила полночь, заиграл оркестр, а я медлил, не зная, как себя вести.

Кей взяла все на себя — она поцеловала меня в губы и прошептала: «Я люблю тебя, Дуайт». Но прежде чем я успел ей ответить, какая-то толстуха схватила меня и задудела в рожок прямо мне в лицо.

Мы долго ехали обратно в большом и шумном потоке автомобилей по автостраде Тихоокеанского побережья. Когда мы наконец добрались, мой автомобиль отказался заводиться, поэтому я постелил себе на тахте. Под воздействием алкоголя я отключился почти мгновенно, едва коснувшись постели. Ближе к утру меня разбудили какие-то приглушенные звуки, доносившиеся из-за стены. Прислушавшись, я понял, что там кто-то плачет; голос Кей — она говорила очень мягко и тихо. Плач усилился, а потом утих, доносились отдельные всхлипы. Я накрылся сверху подушкой и попытался снова заснуть.

Глава 6

Большую часть довольно скучной сводки преступлений за 10 января я проспал и проснулся только под конец, когда капитан Джек рявкнул:

— На этом все. Лейтенант Миллард, сержанты Сирз, Бланчард и Блайкерт, срочно пройдите в кабинет мистера Лоу. Все свободны!

Я поплелся по коридору в рабочий кабинет Эллиса Лоу. Ли, Расс Миллард и Гарри Сирз были уже там, толпясь возле стола на котором лежала стопка утренних выпусков «Геральд».

Ли подмигнул мне и протянул один экземпляр газеты, раскрытой на заголовке: «На выборах у республиканцев зам окружного прокурора метит в отцы города?» Прочитав три параграфа, восхваляющих Эллиса Лоу и его заботу о жителях Лос-Анджелеса, я раздраженно швырнул газету на стол. Ли сказал:

— А вот и он. Что, Эллис, решил заняться политикой? Скажи: «Единственное, чего нам следует страшиться, — это сам страх». А мы послушаем.

Все рассмеялись над тем, как ловко Ли спародировал Франклина Рузвельта. Даже Лоу захихикал, раздавая нам копии полицейских протоколов по задержанным с приколотыми к ним фотографиями.

— Вот господин, которого нам всем следует страшиться. Прочитайте то, что я вам раздал, и узнаете почему.

Я прочитал протокол. В нем подробно описывалась преступная карьера Рэймонда Дугласа Джуниора Нэша, родился в 1908 году в Талсе, штат Оклахома, белый. Список его судимостей начинался в 1926 году и включал в себя отсидку в Техасской государственной тюрьме. Он сидел там за изнасилование, вооруженное ограбление, нанесение тяжких телесных повреждений и вооруженное нападение. В Калифорнии против него было выдвинуто пять обвинений: за три вооруженных ограбления в округе Окленд и за два деяния, о которых писали местные газеты, а именно: изнасилование и развратные действия в отношении несовершеннолетних. В конце протокола была приведена информация следственного отдела полицейского управления Сан-Франциско, согласно которой Нэш подозревался в десятке ограблений в районе Залива, а также в организации в мае 46-го года попытки побега из тюрьмы Алькатрас. Закончив читать, я посмотрел на его фотографии. Джуниор Нэш был похож на типичного оклахомского отморозка: вытянутая голова, тонкие губы, маленькие глазки и уши, как у дебила.

Я посмотрел на других. Лоу читал статью о себе в «Геральд». Миллард и Сирз с каменными лицами продолжали изучать протокол. Ли сказал:

— Расскажи нам что-нибудь хорошее, Эллис. Он в Лос-Анджелесе и опять бузит, так?

Лоу покрутил университетский значок на своем лацкане.

— Свидетели признали его участие в двух ограблениях, происшедших в Лаймарт-парке в прошлый уик-энд. Эти ограбления, кстати, не упоминались в сводке преступлений. Во время второго ограбления он припугнул пистолетом одну старушку, которая скончалась час назад в благотворительной больнице.

Гарри Сирз спросил:

— К-как насчет с-сообщников?

Лоу отрицательно покачал головой.

— Капитан Тирни этим утром разговаривал с представителями полицейского управления Сан-Франциско. Они сказали, что Нэш всегда действует в одиночку. Единственное исключение — тот побег из Алькатраса, в подготовке которого он, по всей видимости, участвовал. А вообще...

Расс Миллард поднял руку.

— А кого он насилует?

— Я собирался об этом сказать, — продолжил Лоу. — Нэшу в основном нравятся негритянки. Совсем молоденькие. Все изнасилования, за которые он привлекался, были в отношении негритянок.

Ли начал подталкивать меня к двери.

— Поехали к университетским, прочитаем их отчет и узнаем подробности. Думаю, что Нэш ошивается сейчас где-то в районе Лаймарт-парка. Его любят белые, но южнее можно встретить и цветных. В общем, там водятся «шоколадки».

Миллард и Сирз поднялись, чтобы уйти. Лоу подошел к Ли и сказал:

— Постарайся не грохнуть его, сержант. Хотя он этого и заслуживает, все-таки постарайся.

Ли улыбнулся своей демонической ухмылкой.

— Постараюсь, сэр. Но тогда вы постарайтесь грохнуть его на суде. Избиратели хотят, чтобы таких поджаривали — спокойнее ночью спится.

* * *

Нашей первой остановкой был Университетский участок. Начальник участка показал нам отчеты по этим ограблениям и предупредил, чтобы мы не теряли попусту время, прочесывая район возле двух супермаркетов, так как этим занимались Миллард и Сирз, которые старались получить более точное описание машины Нэша, предположительно белого седана послевоенного образца. Капитан Джек уже сообщил им о сексуальных пристрастиях Нэша, и в южную часть города были отправлены три человека из Отдела нравов, чтобы проверить тамошние публичные дома, специализирующиеся на молоденьких негритянках. Ближе к вечеру патрульные района 77-й и Ньютон-стрит — почти поголовно цветные — собирались отправиться на машинах к местам скопления негритянской молодежи и предупредить подростков о возможной опасности.

Нам ничего не оставалось, как кружить по району в надежде на то, что Нэш все еще находится поблизости, и дать знать о нем осведомителям Ли. Решив проехаться по Лаймарт-парку, мы покинули участок.

Главной магистралью района был бульвар Креншо. Протянувшийся к северу до самого Уилшира, а к югу до Болдуин Хиллс, он представлял собою образец послевоенного строительного бума. В каждом квартале от Джефферсон до Лаймарт стояли полуразвалившиеся дома, предназначенные под снос, фасады их были завешены гигантскими плакатами с рекламой супермаркетов, крупных торговых центров, детских парков и кинотеатров, которые будут тут построены. Сроки сдачи данных объектов варьировались от декабря 1947-го до начала 1949 года, и я вдруг подумал, что к 1950-м эту часть Лос-Анджелеса будет просто не узнать. Следуя на восток, мы проезжали бесконечные пустыри, где, возможно, скоро появятся жилые дома. Затем пошли однотипные одноэтажные домишки из сырцового кирпича, построенные еще в начале века, которые отличались друг от друга лишь цветом и состоянием газона. Южнее следовали старинные деревянные дома, с каждой милей все более запущенные.

И никакого вам Джуниора Нэша. За рулем попадавшихся нам белых седанов сидели либо женщины, либо какие-то пижоны.

На подъезде к перекрестку Санта-Барбары и Вермонт Ли наконец нарушил молчание.

— Эта наша экскурсия — полное дерьмо. Надо обращаться к осведомителям.

Он подъехал к заправке и, выйдя из машины, пошел к таксофону. Я остался слушать полицейскую частоту. Через десять минут он вернулся — бледный и взмокший.

— Есть наводка. Мой осведомитель сказал, что Нэш сейчас дрючит какую-то негритянку в одном из борделей на Слосон и Гувер.

Я выключил радио.

— Это ведь квартал, где живут одни черные. Как думаешь?

— Я думаю, надо двинуть туда.

Мы свернули с Вермонт на Слосон и поехали на восток. За окном замелькали фасады церквей, парикмахерские по распрямлению волос, пустыри и безымянные винные магазины — только над одним мигало средь бела дня: «Вино». Повернув направо, на Гувер-стрит, Ли замедлил ход и начал присматриваться к происходящему на верандах жилых домов. Вот заметили троих негров и белого, сидящих на ступеньках особенно убогой лачуги. Я увидел, что они распознали в нас полицейских. Ли сказал:

— Наркоманы. Нэш, предположительно, общается с черномазыми, поэтому давай-ка их тряханем. Если у них что-то припрятано, выбьем его адрес.

Я согласно кивнул; Ли остановил машину посреди улицы. Мы вышли и направились к четверке. Те, как по команде, сунули руки в карманы и зашаркали ногами — танец, который танцуют все подонки, когда начинаешь их шугать. Я сказал:

— Полиция. А теперь медленно и без глупостей повернулись к стене.

Они стали в положение для обыска: руки над головой, ладони к стене, ноги на ширине плеч.

Ли начал обыскивать двоих справа; белый парень вдруг пробормотал:

— Что за... Бланчард?

Ли ответил:

— Заткнись, говнюк. — И принялся его обшаривать.

Я взялся за негра посередине, проверив рукава его костюма, а затем обыскав карманы.

Левой рукой я вытащил пачку «Лаки Страйк» и зажигалку «Зипио», правой — стопку сигарет с марихуаной. Я сказал:

— Травка, — и швырнул их на тротуар, затем бросил взгляд на Ли. Негр-зутер, стоявший рядом с ним, сунул руку за пазуху своего широкого белого пиджака; на солнце блеснуло что-то металлическое. Я закричал: — Напарник! — И выхватил свой кольт.

Белый резко повернулся, и тут Ли дважды выстрелил ему в лицо. Зутер взмахнул ножом, но я успел выстрелить раньше. Выронив нож, он схватился за шею и рухнул на стену. Обернувшись и заметив, как второй черномазый засунул руку в карман брюк, я сделал три выстрела. Негритос повалился на спину.

— Баки, берегись! — Я присел и увидел, как Ли и последний черный целятся друг в друга. Ли опередил негра — три выстрела уложили его наповал, отхватив ему полголовы.

Я поднялся на ноги и, взглянув на четыре трупа и забрызганный кровью тротуар, заковылял к бордюру — меня все рвало и рвало, до боли в груди. Услышав сирены полицейских машин, я прикрепил к своей куртке жетон и обернулся. Ли выворачивал карманы убитых, выкидывая на тротуар ножи и марихуану, стараясь не испачкаться в крови. Потом он поднялся и направился ко мне. Я надеялся, что он как-то разрядит обстановку, но он ничего не сказал. По щекам у него текли слезы.

* * *

Оставшаяся часть дня ушла на то, чтобы изложить на бумаге эти десять секунд.

Мы написали наши отчеты на участке 77-й стрит. Затем нас допросила бригада следователей, расследовавших все перестрелки с участием полицейских.

Они сказали, что эти трое негров — Вилли Уолкер Браун, Касвел Притчфорд и Като Эли — были довольно известными наркоторговцами, а белый парень — Бакстер Фитч — в конце 20-х дважды привлекался за бандитские нападения. Так как у всех четверых была марихуана и оружие, следователи заверили нас, что никаких слушаний по этому делу не будет.

На все вопросы я отвечал уверенно и спокойно, Ли, напротив, сильно нервничал и бормотал про то, как, еще работая на участке в Хайленд-парк, он пару раз задерживал Бакстера Фитча за незначительные нарушения, и что этот парень ему где-то даже нравился. Во время допроса я сидел рядом с Ли, а когда нас отпустили, через толпу репортеров провел его к машине.

На крыльце дома нас уже встречала Кей. Одного взгляда на ее побледневшее лицо было достаточно, чтобы понять — она все знает. Кей подбежала к Ли и, обняв его, зашептала:

— Милый, милый мой котенок.

Какое-то время я наблюдал за ними, а потом заметил лежащую на крыльце газету.

Я поднял ее. Это был первый утренний выпуск «Миррор» с огромным заголовком: «Полицейские-боксеры в жестокой перестрелке! Четверо подонков убиты!!!» Ниже следовали рекламные плакаты, на которых Огонь и Лед в боксерских трусах и перчатках стояли друг против друга в боевой стойке, рядом были помещены фотографии четырех убитых. Я прочитал весьма художественное описание перестрелки и рассказ о нашем октябрьском бое и тут услышал крик Ли:

— Тебе этого никогда не понять, поэтому оставь меня в покое!

После этого он побежал к гаражу, Кей — за ним. Я стоял на крыльце, не веря своим глазам — этот непробиваемый сукин сын распустил нюни! Я услышал, как мотоцикл Ли завелся, через несколько секунд, визжа тормозами, вырвался из гаража и, кто бы сомневался, понесся гонять по Малхолланду.

Как только затих шум унесшегося вдаль мотоцикла, из гаража вышла Кей. Взяв ее за руку, я сказал:

— Он переживет. Просто он был знаком с одним из убитых, и это так огорчило. Но он переживет.

Кей странно на меня посмотрела:

— А ты очень спокоен.

— Там было так: или мы их, или они нас. Завтра присмотри за ним. У нас выходной, но, когда вернемся на службу, нам предстоит найти настоящего зверюгу.

— Ты тоже присмотри за ним. Где-то через неделю выпускают Бобби, который еще на суде поклялся, что убьет Ли и всех остальных, кто принимал участие в его аресте. Ли очень напуган, я знаю Бобби. Хуже него подонка трудно представить.

Я обнял Кей и прижал ее к себе.

— Ш-ш-ш. Огонь и Лед тебя защитят, так что не бери в голову.

Кей высвободилась из моих объятий.

— Ты не знаешь Бобби. Ты не знаешь, что он заставлял меня делать.

Я отвел упавший ей на глаза локон:

— Знаю, и мне плевать. То есть мне не плевать, но...

— Не сомневаюсь, — сказала Кей и оттолкнула меня. Я отпустил ее, понимая, что она может сгоряча наговорить мне того, что я не хочу услышать.

Дверь с треском захлопнулась, и я сел на ступеньку — наконец я могу собраться с мыслями.

Еще четыре месяца назад я был патрульным, ехавшим в никуда. Сейчас я стал сыщиком, помог организовать миллионный заем, а в послужном списке у меня числилось двое убитых негров. Через месяц мне будет тридцать, я уже пять лет в полиции, можно сдавать на сержанта. Если сдам и все сложится удачно, к тридцати пяти стану лейтенантом, и это еще только начало.

Мне стало как-то не по себе, и я вошел внутрь. Пошатался по гостиной, полистал журналы, порылся в книжном шкафу, надеясь найти что-нибудь почитать. Потом услышал, как в задней части дома раздаются звуки льющейся воды. Я направился туда и увидел открытую дверь ванной комнаты, из которой шел пар, и понял, что это сделано специально для меня.

Под душем стояла обнаженная Кей. Она посмотрела на меня отсутствующим взглядом. Я любовался ее телом — ее веснушчатой грудью с темными сосками, плавными бедрами и плоским животом. Она медленно повернулась, и я увидел, что ее спину крест-накрест пересекают шрамы от ножевых порезов, которые шли от бедер до позвоночника. Содрогнувшись, я вышел, сожалея о том, что она показала мне это в тот день, когда я сам убил двух человек.

Часть вторая Перекресток 39-й и Нортон

Глава 7

Телефонный звонок, раздавшийся в среду утром, прервал увлекательнейший сон, который мне снился — сон, в точности соответствовавший заголовку «Дейли Ньюс» за вторник: «Огонь и Лед нокаутируют черных бандитов». Увлекательность сна состояла в том, что там фигурировала симпатичная блондинка с фигуркой Кей. Решив, что это опять газетчики, не дававшие мне покоя с той самой перестрелки, я бросил трубку на тумбочку и снова ушел в царство снов. Но тут раздался голос:

— Проснись и пой, напарник! — Я схватил трубку.

— Да, Ли...

— Ты знаешь, какой сегодня день?

— Пятнадцатое. День зарплаты. Ты звонишь мне в шесть утра, чтобы... — Тут я остановился, уловив в голосе Бланчарда нервное возбуждение. — Ты в порядке?

— В полном. Погонял по Малхолланду на ста десяти, а вчера целый день сидел дома с Кей. Сейчас тоска одолевает. Не хочешь немного поработать полицейским?

— Не тяни.

— Я только что поговорил со стукачом, который мне кое-чем обязан, и он сказал, что у Джуниора Нэша есть свой сексодром — в гараже на Колизеум и Нортон, во дворе большого зеленого дома. Может, подскочим туда? Кто приедет позже, ставит вечером пиво.

У меня перед глазами замелькали новые газетные заголовки. Я ответил:

— Как скажешь, — и, бросив трубку, в момент оделся и вылетел на улицу.

Плюхнувшись в машину, я погнал в Лаймарт-парк. Там меня уже поджидал Ли, прислонившись к своему «форду», припаркованному у тротуара напротив единственного дома на пустырях — ядовито-зеленого одноэтажного строения буквой П, за которым виднелся двухэтажный сарай.

Я припарковался за его машиной и вышел. Подмигнув мне, Ли сказал:

— Ты проиграл.

Я ответил:

— А ты смухлевал.

Ли засмеялся:

— Ты прав, я звонил из телефона-автомата. Журналисты тебя донимали?

Я внимательно на него посмотрел. Казалось, он был спокоен, но все-таки что-то его тревожило, хотя юморок был при нем.

— Я не вылезал из дома. А тебя?

— Заходил Биво Минс, справлялся, как я себя чувствую. Я сказал ему, что желал бы общаться с их братией менее регулярно.

Я показал рукой на двор.

— Уже разговаривал с жильцами? Машину засек?

Ли ответил:

— Машины здесь нет, но я разговаривал с управляющим. Он сдавал Нэшу в аренду вон тот сарай. Он там пару раз развлекался с телками, но управляющий говорит, что не видел его уже неделю.

— Ты проверил сарай?

— Еще нет. Ждал тебя.

Я достал свой 38-й и прижал к бедру. Ли подмигнул и сделал так же. Мы направились к сараю. На обоих этажах были хрупкие фанерные двери, на второй этаж вела шаткая лестница. Ли толкнул дверь на первом этаже, она со скрипом отворилась. Мы прижались к противоположным стенам, я сделал шаг и вошел внутрь, держа наготове пушку.

Вокруг стояла мертвая тишина. Вся комната была затянута паутиной, на деревянном полу разбросаны пожелтевшие газеты и лысые автопокрышки. Я вышел наружу. Ли стал на цыпочках подниматься по лестнице. На лестничной площадке он дернул дверную ручку, отрицательно покачал головой и вышиб дверь ногой, снеся ее с петель.

Я взбежал по лестнице; Ли с пистолетом в руке вошел в помещение. Уже в комнате он засунул оружие в кобуру и, окинув рукой всю комнату, сказал:

— Бардак.

Я переступил порог и кивнул.

Комната пропахла дешевым пойлом. На полу, занимая почти все пространство, стояла самодельная кровать, сделанная из разложенных автомобильных кресел. На них была накинута обивочная ткань, на которой валялись использованные резинки. По углам торчали пустые бутылки из-под муската, единственное окно было покрыто паутиной и грязью. Из-за невыносимой вони, которая ударила мне в нос, я открыл окно. Выглянув на улицу, я увидел группу полицейских в форме, а также нескольких человек в штатском на тротуаре Нортон, недалеко от ее пересечения с 39-й стрит. Все они смотрели в сторону зарослей кустарника, окружавших пустую автостоянку. Рядом с бордюром были припаркованы две полицейские машины с мигалками и автомобиль без опознавательных знаков. Я подозвал Ли.

Ли высунул голову из окна и, прищурившись, сказал:

— Думаю, это Миллард и Сирз. Они, по идее, должны сегодня ловить стукачей, так что...

Я пулей выбежал из комнаты, пронесся вниз по лестнице и побежал за угол, на Нортон, Ли за мной следом. Увидев, только что подъехавшую машину коронера и фотофургон, я рванул еще быстрее. Гарри Сирз у всех на виду прикладывался к бутылке; в его глазах застыл ужас. Фотографы, подъехавшие к автостоянке, выходя из машины, сразу же направляли свои камеры вниз. Оттолкнув двух патрульных, стоявших на пути, я наконец-то увидел то, из-за чего собралась эта толпа.

Это было обнаженное изувеченное тело молодой женщины, разрубленное пополам. Нижняя половина с широко раздвинутыми ногами лежала в кустах, всего в нескольких метрах от верхней. На левом бедре был вырезан большой треугольник, а от линии, по которой было разрублено тело и до лобка проходил длинный широкий разрез, кожа вокруг него была отогнута; внутренние органы отсутствовали. Верхняя часть была обезображена еще хуже: груди были испещрены ожогами от сигарет; правая едва держалась — ей не давали упасть лишь несколько тонких лоскутков кожи; от левой был отрезан сосок. Разрезы были настолько глубокими, что доходили до кости.

Но больше всего пострадало лицо девушки. Это была одна сплошная рана. Нос буквально вмят внутрь, а рот, разрезанный от уха до уха, словно смеялся над тем зверством, которое было сотворено с остальными частями тела. Я понял, что буду помнить эту зловещую ухмылку до самой могилы.

Подняв глаза, я весь затрясся и с трудом овладел дыханием. Вокруг кто-то толкался, а в голове слышался хор голосов: «И ни капли крови», «Это самое чудовищное убийство женщины, которое я видел за шестнадцать лет...», «Он связал ее. Посмотри, вон, на лодыжках, отметины от веревки». Все прервал пронзительный свисток.

Полицейские замолкли и посмотрели на Расса Милларда. Он спокойно произнес:

— Прежде чем все выйдет из-под контроля, установим жесткие рамки. Если убийство получит широкую огласку, появится куча желающих в нем сознаться. Эту девчонку выпотрошили. Нам нужна информация, которая помогла бы избавиться от психов, и только. Никому об этом не рассказывайте. Ни женам, ни подругам, ни другим полицейским. Гарри?

Гарри Сирз откликнулся, пряча от босса фляжку со спиртным. Миллард это заметил и с отвращением закатил глаза.

— Никто из журналистов не должен видеть труп. Фотографы, делайте снимки сейчас. Помощники коронера, когда они закончат, накройте тело простыней. Патрульные, оградите место преступления от самого тротуара и на шесть футов позади тела. Любого репортера, который переступит ленту ограждения, — под арест. Когда для осмотра приедут судмедэксперты, оттесните журналистов на другой конец улицы. Гарри, позвони лейтенанту Хаскинсу на Университетский участок и скажи, чтобы прислал на подмогу всех свободных полицейских.

Миллард осмотрелся и заметил меня.

— Блайкерт, а ты что тут делаешь? Бланчард тоже здесь?

Ли сидел на корточках возле трупа и что-то записывал в блокнот. Показав на север, я сказал:

— Во дворе того здания находится гараж,который снимает Джуниор Нэш. Мы как раз собирались его осмотреть, когда увидели это сборище.

— В помещении была кровь?

— Нет. Лейтенант, это не Нэш.

— Об этом нам скажут криминалисты. Гарри!

Сирз сидел в машине и что-то говорил в радиомикрофон. Услышав свое имя, он откликнулся:

— Да, Расс!

— Гарри, когда приедут криминалисты, скажи им, чтобы осмотрели гараж во дворе того зеленого здания на углу. Пусть проверят, нет ли там следов крови и отпечатков пальцев. Потом надо оцепить улицу.

Миллард остановился, заметив, как машины, стараясь объехать толпу, стали сворачивать на Нортон. Я посмотрел на труп. Фотографы до сих пор с разных точек снимали его. Ли все еще что-то строчил в блокноте. Полицейские, толпившиеся на тротуаре, то и дело бросали взгляды на труп и спешно отворачивались. На улицу высадился десант репортеров и фотографов. Гарри Сирз и целый отряд полиции уже приготовились к отражению их атаки. Место преступления притягивало мой взгляд, и я стал более внимательно рассматривать труп девушки.

Ее ноги были раздвинуты для сношения, и, судя по согнутым коленям, я понял, что они были перебиты; на темных волосах не было следов крови, как будто, прежде чем выбросить труп, убийца вымыл ей голову. А эта зловещая посмертная ухмылка представляла собой верх жестокости — обломки зубов, выступавшие из-под разрезанной кожи, заставили меня отвести глаза.

Я нашел Ли на улице. Он помогал натягивать ленты ограждения. Он уставился на меня как на привидение. Я сказал:

— Про Джуниора Нэша помнишь?

Его взгляд стал осмысленным.

— Это не ом. Он не мог такого сделать, хоть и подонок...

Со стороны улицы послышался шум. Подъехала новая группа журналистов, и полицейские образовали кордон, чтобы не пустить их. Я закричал, чтобы привести его в чувство:

— Он до смерти избил старую женщину! Мы должны найти его в первую очередь!

Ли схватил меня за руку и больно сжал.

— Это дело номер один, и мы остаемся. Я старший, и я так решил!

Его голос заглушил общий шум, в нашу сторону стали поворачивать головы. Я высвободил руку и отмахнулся от привидений, которые преследовали Ли.

— Ладно, напарник.

* * *

Через час 39-я и Нортон были уже запружены полицейскими машинами, репортерами и большой толпой зевак. Тело положили на покрытые простынями носилки и отнесли в машину скорой помощи, где криминалисты сняли отпечатки пальцев девушки, после чего тело отвезли в морг. Гарри Сирз зачитал прессе написанное Рассом Миллардом заявление, в котором излагались все подробности, за исключением того, что труп был выпотрошен. Затем Сирз уехал в администрацию, чтобы проверить списки пропавших без вести. Миллард остался руководить расследованием. Криминалисты направились исследовать территорию вокруг места преступления в надежде найти возможные орудия убийства и фрагменты женской одежды. Другая группа экспертов отправилась в гараж Джуниора Нэша, чтобы проверить наличие отпечатков и следов крови. После этого Миллард сосчитал полицейских. Четверо регулировали движение на улице, не пуская за ограждения любопытных, кроме них было еще двенадцать человек в форме, пятеро в штатском и я с Ли. Миллард достал из машины карту города и, разделив территорию Лаймарт-парка на участки, прикрепил к каждому из них по человеку, в чьи обязанности входило обойти свой район и опросить всех жителей, задавая им следующий набор вопросов: «Не слышали ли вы за последние двое суток женские крики?», «Не попадались ли в вашем районе подозрительные личности или автомобили?», «Не приходилось ли вам проходить по Нортон-авеню, между 39-й и Колизеум-стрит за последние сутки, если да, не заметили ли вы кого-нибудь на близлежащих пустырях?»

Мне достался участок на Олмстед-авеню, в трех кварталах восточнее Нортон, от Колизеум-стрит до Лаймарт-бульвара; Ли — магазины и строительные площадки на Креншо, от 39-й до Джефферсон. Мы договорились встретиться в восемь вечера в «Олимпике» и расстались. Я зашагал по мостовой.

Я звонил в дома, задавал вопросы, получал отрицательные ответы, записывал номера домов, где никого не оказалось, чтобы те, кто будет делать обход после меня, зашли туда еще раз.

Я говорил с домохозяйками — тайными алкоголичками и наглыми детьми, с пенсионерами и военными в отпуске, даже с одним полицейским из западного подразделения Лос-Анджелеса, у которого был свободный день. Попутно я спрашивал их про Джуниора Нэша, показывая его фотографию, и про белый седан последней модели. Результат был нулевой; в семь вечера я пошел обратно к своей машине, полный отвращения к роду людскому из-за всего, что увидел в этот день.

Машины Ли на месте не оказалось. На 39-й и Нортон ярко светили лампы, установленные криминалистами. Я поехал в «Олимпик», надеясь, что несколько хороших боев помогут скрасить неудачно сложившийся день.

При входе, у турникета, лежали конверты с билетами, которые для нас оставил Х.-Дж. Карузо, а также его записка, в которой он извинялся, что не сможет прийти из-за важной встречи. Билет Ли лежал в конверте. Я схватил свой и отправился в ложу Карузо. Поединки в легком весе уже начались. Устроившись поудобней, я стал наблюдать за ними и ждать Ли.

На ринге бились два хиленьких мексиканца, показывавших, однако, довольно неплохой бокс, который нравился публике, — люди кидали монеты с верхних ярусов и неистово орали по-английски и по-испански. После четвертого раунда я понял, что Ли не придет. Петушки, оба истекающие кровью, заставили меня подумать о зарубленной девчонке. Я встал и ушел, твердо зная, где искать Ли.

Я поехал на перекресток 39-й и Нортон. Автостоянка была залита светом, как днем. Ли стоял прямо в центре места преступления. Было довольно прохладно. Одетый в свою почтальонскую куртку, он внимательно наблюдал за тем, как криминалисты обследовали кусты.

Я подошел. Заметив меня, Ли сложил из пальцев пистолет и прицелился в меня. Это была его коронная шутка, когда он был под кайфом от амфетамина.

— Мы должны были встретиться. Помнишь?

Искусственный свет, падавший на небритое возбужденное лицо, придавал ему устрашающий вид.

— Я же сказал, это — номер один. Помнишь?

Посмотрев вокруг, я увидел, что другие пустыри тоже освещены.

— Для ФБР — может быть. А для нас — Джуниор Нэш.

Ли покачал головой.

— Напарник, это дело гораздо важнее. Пару часов назад здесь были Хорралл и Тад Грин. Руководить расследованием назначили Джека Тирни, а его замом — Расса Милларда. Хочешь знать мое мнение?

— Валяй.

— Это показательное дело. Убили невинную белую девочку, и управление бросает все силы, чтобы найти убийцу и таким образом показать избирателям, что после принятия закона о займе у них появилась мощная, знающая свое дело полиция.

— Может быть, она была не такой уж невинной. Может быть, та пожилая женщина, которую убил Нэш, была чьей-то любимой бабушкой. Может быть, ты принимаешь это дело слишком близко к сердцу и пусть ФБР само разбирается, а мы вернемся к своей работе, пока Нэш не убил кого-нибудь еще.

Ли сжал кулаки.

— Запас «может быть» исчерпан?

Я подошел ближе.

— Может быть, ты боишься освобождения Бобби Де Витта. Может быть, ты слишком гордый, чтобы попросить меня помочь навсегда отвадить его от женщины, которая дорога нам обоим. Может быть, нам следует позволить ФБР записать убитую под именем Лори Бланчард.

Ли разжал кулаки и отвернулся. Я наблюдал, как он раскачивается на каблуках, ожидая, что он разъярится или начнет материться, — но увидел на его лице горькую обиду. Тогда я сам сжал кулаки и заорал:

— Говори со мной, черт тебя подери! Мы же напарники! Мы вместе грохнули четырех человек, а теперь ты тащишь меня в это дерьмо!

Ли обернулся. Он попытался выдать свою фирменную ухмылку, но она получилась нервной, печальной, вымученной. Каким-то скрипучим голосом он произнес:

— Я всегда оберегал Лори, когда она играла на улице. Я был драчуном, и другие дети меня боялись. У меня было много девчонок — ну знаешь, детские романы. И они меня дразнили, мол, я провожу с Лори столько времени, будто она моя настоящая девушка. Я и впрямь ее обожал. Она была такая куколка, такая прелесть... Отец говорил, что Лори будет брать уроки балета, фортепиано и пения и станет артисткой, а я буду работать охранником на шинной фабрике, как он. Это были просто разговоры, но я был ребенком и всему верил.

В общем, незадолго до ее исчезновения отец постоянно твердил об этих уроках, и это стало меня бесить. Я перестал сторожить ее после школы. Потом к нам в район переехала одна сумасбродная девчонка. Она была настоящая давалка, очень любила это дело и раздвигала ноги для всех подряд. Я как раз забавлялся с ней в тот момент, когда похитили Лори, и не смог уберечь сестренку.

Я протянул ему руку, стараясь показать, что все понимаю. Ли оттолкнул ее.

— Только не говори, что все понимаешь. Я скажу тебе, что было самим страшным. Лори похитили. Какой-то дегенерат задушил ее или порезал на куски. А когда она погибла, я думал о ней очень плохо. И все потому, что отец считал ее принцессой, а меня разгильдяем и хулиганом. Я представлял, что вот так же, как сегодняшний труп, ее разрубят надвое, и смеялся над этим, трахаясь с той шлюшкой и потягивая бухло ее отца.

Ли тяжело вздохнул и показал на землю в нескольких метрах от нас. Внутри заграждения оба места, где нашли половины тела, отдельно обвели известкой. Я уставился на контуры ее раздвинутых ног, Ли сказал:

— Я найду его. С тобой или без тебя, но я найду его.

Я изобразил подобие улыбки.

— Увидимся завтра на участке.

— С тобой или без тебя.

— Я слышал, — ответил я и пошел к машине. Включив зажигание, я обратил внимание, что еще на одном пустыре, в квартале от меня, зажгли освещение.

Глава 8

Первым, кого я увидел, придя утром на участок, был Гарри Сирз, читающий в «Геральд»: «Найдем логово оборотня, совершившего зверское убийство!!!» Потом заметил пятерых мужчин — двоих бродяг, двоих с виду добропорядочных граждан и одного типа в тюремной робе, прикованного наручниками к скамье. Отложив в сторону газету, Гарри, заикаясь, произнес:

— Пришли с повинной. Утверждают, что это они зарубили девушку.

Я понимающе кивнул. Из комнаты допросов раздались вопли.

Мгновение спустя оттуда вышел Билл Кениг, который повел к двери согнувшегося пополам толстяка.

— Это не он, — объявил во всеуслышание Кениг.

Пара полицейских саркастически захлопала в ладоши, другие презрительно отвернулись.

Кениг вывел толстяка в коридор. Я спросил Гарри:

— А где Ли?

Он показал на дверь Эллиса Лоу.

— У Л-лоу, и ж-ж-журналисты там.

Я подошел к двери и заглянул в дверной проем. Эллис Лоу стоял возле своего стола перед группой репортеров. Рядом со столом сидел Ли в своем единственном костюме. Он выглядел уставшим, но все же не таким нервным, как прошлым вечером.

Лоу с суровым видом вещал:

— ...и гнусный характер убийства требует от нас принять все меры по скорейшему задержанию этого подонка. Для расследования данного преступления привлечен целый ряд высококлассных полицейских — в том числе Огонь и Лед. С такими профессионалами, думаю, положительные результаты будут достигнуты уже в ближайшем будущем. Кроме того...

Дальше я уже не слушал из-за пульсации крови в голове. Я собрался уходить и приоткрыл дверь. Ли увидел меня и, кивнув Лоу, тоже вышел из офиса. Он догнал меня уже в нашей комнате. Я встретил его вопросом:

— Так значит, ты попросил перевести нас в группу по расследованию этого дела?

Протянув руку, Ли попытался меня успокоить.

— Давай только медленно и по порядку, хорошо? Для начала я передал Эллису докладную записку, в которой написал, что мы располагаем проверенной информацией о том, что Нэш сбежал из наших краев.

— Да ты свихнулся!

— Ш-ш-ш. Послушай, это для того, чтобы нас без проблем подключили к делу об убийстве. Постановление об объявлении Нэша в розыск еще никто не отменял, за гаражом, в котором он трахается, ведется наблюдение, и все полицейские района продолжают на него охотиться. Да я и сам сегодня буду ночевать в этом гараже. Возьму с собой бинокль и надеюсь, что буду в состоянии разглядеть номера машин, проезжающих по Нортон. Может, и убийца там появится, чтобы позлорадствовать. Я запишу номера всех машин, а потом сверю по спискам зарегистрированных и значащихся в угоне.

Я вздохнул.

— Боже, Ли.

— Напарник, я прошу всего неделю на девчонку. За Нэшем присмотрят, и, если через неделю его не арестуют, мы снова им займемся.

— Он слишком опасен, чтобы его сейчас отпустить. И ты это прекрасно знаешь.

— Да никуда он не денется. Только не говори мне, что не хочешь укрепить свою репутацию после убийства тех черномазых. Не говори, что не знаешь, что расследовать дело замученной девчонки куда престижнее, чем гоняться за Джуниором Нэшэм.

Я мысленно представил очередные заголовки про мистера Огня и мистера Льда.

— Одна неделя, Ли. Не больше.

Ли подмигнул.

— Заметано.

В динамиках громкоговорителей раздался голос капитана Джека:

— Господа, прошу всех пройти в актовый зал. Срочно.

Я схватил блокнот и вышел из комнаты. Ряды потенциальных убийц девушки заметно пополнились, вновь прибывшие были прикованы наручниками к батареям отопления. Билл Кениг хлестнул по лицу какого-то старика, требовавшего встречи с мэром Бауроном; Фрици Фогель записывал имена на доске. Актовый зал был забит людьми из ФБР и Центрального участка, а также целой оравой полицейских в штатском, которых я никогда до этого не видел.

Впереди, рядом с микрофоном, стояли капитан Джек и Расс Миллард. Тирни постучал по микрофону, откашлялся и сказал:

— Господа, наше собрание посвящено преступлению номер 187, совершенному в районе Лаймарт-парк. Уверен, вы все читали прессу и представляете, насколько сложно и неприятно расследовать подобные дела. В мэрию, городскую администрацию и лично начальнику управления Хорраллу уже сейчас поступает огромное количество звонков от тех, кого мы призваны оберегать. После опубликования в газетах этих статей про оборотня, число звонков возрастет многократно, поэтому медлить нельзя.

Начнем с иерархии. Руководить расследованием буду я. Мой заместитель — Расс Миллард. Гарри Сирз — посредник между отделами. Заместитель окружного прокурора Лоу — посредник между полицией, гражданскими властями и прессой. Далее следует список следователей, привлекаемых с 16 января 1947 года к расследованию этого дела: сержант Андерс, следователь Аркола, сержант Бланчард, полицейский Блайкерт, сержант Кавано, следователь Эллисон и Граймс, сержант Кениг, следователь Лигетт и Наваретт, сержант Пратт, следователь Дж. Смит и В. Смит, сержант Фогель. После этого собрания все вышеназванные встречаются с лейтенантом Миллардом. Расс, они теперь твои.

Я вытащил ручку и подтолкнул рядом сидевшего, чтобы он немного потеснился. Мои соседи сделали то же самое. Внимание всех сосредоточилось на человеке у микрофона.

Миллард заговорил своим поставленным адвокатским голосом:

— Вчера, в семь утра, на Нортон, между 39-й и Колизеум-стрит, найдена мертвая девушка, без одежды, разрублена пополам, невдалеке от тротуара, на пустыре. По всей видимости, замучена, хотя до получения официального заключения патологоанатома говорить об этом преждевременно. Вскрытие трупа в настоящий момент осуществляется доктором Ньюбарром. Журналистов не допускают — мы не хотим, чтобы им стали известны кое-какие подробности.

Район убийства был тщательно прочесан — на данный момент никаких улик не найдено. Следов крови на месте преступления не обнаружено; девушку, очевидно, убили в другом месте, а потом выбросили на пустырь. В данном районе много заброшенных пустырей, и все они сейчас обследуются на наличие оружия и следов крови. Недалеко от той улицы, где было совершено преступление, находится гараж, который арендует подозреваемый в ограблении и убийстве Рэймонд Джуниор Нэш, — это место уже проверено нашими криминалистами. Они ничего не обнаружили. Таким образом, Нэш исключен из числа подозреваемых в данном убийстве.

Пока нам не удалось опознать жертву, ни под одно описание, которое содержится в досье на пропавших без вести, она не подходит. Мы разослали по телетайпу отпечатки ее пальцев и очень скоро ожидаем результат. Между прочим, все началось с анонимного звонка. Дежурный, который принял звонок, говорит, что звонила какая-то женщина, которая провожала свою дочку в школу. Женщина была в истерике и, не назвав своего имени, почти сразу бросила трубку. Думаю, мы можем исключить ее из списка подозреваемых.

Миллард перешел на спокойный лекторский тон:

— До тех пор пока тело не будет опознано, необходимо сконцентрировать наши действия в районе 39-й и Нортон-авеню, и нашей следующей задачей будет повторное прочесывание этого района.

Послышался всеобщий ропот. Сердито нахмурившись, Миллард продолжил:

— Командный пункт будет находиться на Университетском участке, там специально выделены служащие для печати и сверки поступающих туда рапортов. Служащие канцелярии будут работать над составлением кратких отчетов и систематизировать информацию об уликах. Эти отчеты и информация будут вывешиваться на доске объявлений. Копии будут распределяться по всем отделам управления и шерифским подразделениям. Присутствующим здесь полицейским из других участков необходимо передать услышанную на данном собрании информацию своим коллегам, а также всем постам и патрульным. Информацию, получаемую от патрульных, необходимо передавать в центральный отдел по расследованию убийств, добавочный номер 411. А теперь я зачитаю списки адресов, которые необходимо повторно всем вам обойти. Всем, за исключением Блайкерта и Бланчарда. Баки, Ли, вы обходите тот же район, что и вчера. Представителям других участков быть наготове; остальных, чьи фамилии назвал капитан Тирни, прошу остаться. На этом — всё.

Пробравшись сквозь толпу, я вышел через черный ход, стараясь избежать встречи с Ли и забыть мое одобрение докладной записки по Нэшу. На небе стали сгущаться тучи, и всю дорогу до Лаймарт-парка я мечтал о том, чтобы грянул гром и начался ливень, который уничтожил бы все улики на автостоянке, и утопил бы в канализации следствие по делу зарубленной девчонки и тоску Ли по младшей сестре. И лил бы до тех пор, пока из сточной канавы не покажется голова Джуниора Нэша, умоляющая его арестовать. Когда я припарковал машину, тучи на небе разошлись, а некоторое время спустя я прочесывал район под палящим солнцем — и новая серия отрицательных ответов окончательно заглушила мои фантазии.

Я задавал те же самые вопросы, что и накануне, еще более упирая на Нэша. Но на этот раз все проходило по-другому. Район был наводнен полицейскими, которые записывали номера припаркованных автомобилей, искали фрагменты женской одежды; к тому же местные жители уже были в курсе событий через радио и газеты.

Одна подвыпившая сплетница показала мне пластиковое распятие и спросила, поможет ли оно защититься от оборотня. Старый хрыч в майке с пасторским воротником утверждал, что убитая девушка была жертвой Господа за то, что в Лаймарт-парке в 1946 году голосовали за демократов. Дальше — больше: один пацаненок сообщил мне, указывая на героя мультиков Лона Чейни, что он и есть Оборотень и что пустырь на 39-й и Нортон — это стартовая площадка для его ракеты. Затем была беседа с одним узнавшим меня фанатом, который попросил у меня автограф, потом не моргнув глазом заявил, что убийцей был бассет-хаунд его соседа, и попросил меня пристрелить зверюгу. Разумные отрицательные ответы были настолько же скучны, насколько неразумные — изобретательны, и я начинал чувствовать себя чужаком, забредшим на вечеринку с участием сумасшедших клоунов.

Закончив к половине второго, я поплелся к машине, подумывая о том, что не мешало бы перекусить и заехать на Университетский участок. Под дворниками стеклоочистителя был закреплен лист бумаги — фирменный бланк из канцелярии Тада Грина с текстом по центру: «Официальный свидетель-полицейский: пропустить этого служащего полиции на вскрытие имярек № 31, производимое в 14:00 16.01.1947». Внизу стояла подпись Грина, которая подозрительно напоминала руку Леланда К. Бланчарда. Невольно рассмеявшись, я поехал в больницу «Королевы ангелов».

Коридоры больницы были забиты медсестрами и старикашками на каталках. Показав старшей медсестре свой жетон, я спросил, как пройти к патологоанатомам. Она перекрестилась и, проведя меня по коридору, указала на вход с двойными дверями, над которым значилось «Патология». Подойдя к полицейскому, охранявшему вход, я показал ему свое приглашение. Взяв под козырек, он распахнул передо мной двери, и я оказался в маленькой холодной комнате, стерильной и белой, с металлическим столом посередине. На нем лежало два накрытых простынями предмета. Сев на скамейку перед столом, я начал поеживаться лишь от одной мысли, что мне вновь придется увидеть эту страшную улыбку убитой девушки.

Через несколько секунд двери снова открылись. Вошел высокий пожилой мужчина с сигарой во рту, за которым следовала медсестра с блокнотом в руках. За ней — Расс Миллард, Гарри Сирз и Ли. Зам руководителя расследования удивленно покачал головой:

— Вы с Бланчардом уже тут как тут. Доктор, тут можно курить?

Мужчина достал из заднего кармана скальпель и протер его о штанину брюк.

— Конечно. Девушку это уже не потревожит, она давно в стране чудес. Сестра Маргарет, вы не поможете снять эту простыню?

Ли сел на скамейку рядом со мной. Миллард с Сирзом закурили и достали блокноты и ручки. Зевнув, Ли спросил меня:

— Что-нибудь выяснил утром?

Я заметил, что запас энергии у него на пределе.

— Да. Это совершил убийца-оборотень с Марса. Сейчас на своем звездолете его преследует Бак Роджерс, так что можешь идти домой и расслабиться.

Ли снова зевнул.

— Позже. А у меня самой лучшей версией была про нацистов. Один придурок заявил, что в баре на углу 39-й и Креншо он видел самого Гитлера. У меня просто нет слов, Баки.

Ли опустил глаза, а я посмотрел на стол, где проводилось вскрытие. Убитая лежала без простынь, с повернутой в нашу сторону головой. Я принялся разглядывать ботинки, когда доктор начал свою медицинскую тарабарщину:

— Начинаем осмотр белой женщины. Судя по мышечному тонусу, ей от шестнадцати до тридцати. Труп разрезан на две части, разрез сделан на уровне пупка. Верхняя часть: голова не оторвана, многочисленные вдавленные переломы черепа, лицо обезображено кровоподтеками, синяками, отеками и гематомами. Носовой хрящ смещен вниз. Сквозная рваная рана на лице, от уголков рта через жевательные мышцы, суставы нижней челюсти и далее до ушных мочек. На шее следы побоев отсутствуют. Многочисленные порезы в области грудной клетки, сосредоточенные вокруг грудей. На обеих грудях следы ожогов от сигарет. Правая грудь почти полностью отделена от грудной клетки. При осмотре верхней части брюшной полости кровопотока не наблюдается. Кишечник, желудок, печень и селезенка отсутствуют.

Доктор громко вздохнул. Я поднял глаза и увидел, как он затягивается сигарой. Медсестра-стенографистка, воспользовавшись паузой, приводила в порядок свои записи. Миллард и Сирз с белыми как полотно лицами смотрели на труп. Ли уставился на пол, вытирая пот с бровей. Потрогав груди трупа, доктор сказал:

— Отсутствие гипертрофии свидетельствует о том, что в момент смерти девушка не была беременна.

Он взял скальпель и начал копаться в нижней части трупа. Я закрыл глаза и продолжил слушать.

— Осмотр нижней части трупа показывает продольный разрез, идущий от пупка до лобкового сочленения. Брыжейка, матка, яичники и прямая кишка отсутствуют. Многочисленные разрезы с внешней и внутренней стороны полости таза. Большой треугольный разрез на левом бедре. Сестра, помогите перевернуть ее.

Я услышал, как открылась дверь, послышался чей-то голос: «Лейтенант!» Открыв глаза, я увидел, как Миллард поднялся, а доктор и сестра стараются перевернуть труп на живот. Когда им это удалось, доктор поднял лодыжки убитой и согнул ей ноги.

— Обе ноги сломаны в коленях, небольшие царапины в верхней части спины и плечах. Следы стяжения на обеих лодыжках. Сестра, подайте мне зеркало и тампон.

Вернулся Миллард и протянул Сирзу какой-то листок. Тот, прочитав, толкнул в плечо Ли. Доктор и медсестра повернули нижнюю часть трупа девушки и раздвинули ей ноги. У меня в желудке все перевернулось. Ли произнес: «Есть». Он внимательно изучал листок, в то время как доктор вещал об отсутствии ссадин во влагалище и наличии там застаревшей спермы. Холодность, с которой он это говорил, начинала меня бесить. Я выхватил у Ли листок и прочитал: «Расс, это Элизабет Энн Шорт, род. 29 июля 1924 г., Медфорд, штат Массачусетс. Федералы опознали отпечатки пальцев — в сент. 1943 г. она была арестована в Санта-Барбаре. Проверка продолжается. Когда закончится процедура вскрытия, возвращайся в Отдел. Собери всех свободных полицейских. — Дж. Т.»

Доктор сказал:

— Таковы предварительные результаты вскрытия. Позже после проведения токсикологических тестов я сообщу более подробные данные, — накрыв обе части Элизабет Энн Шорт, он добавил: — Вопросы будут?

Медсестра, зажав в руке блокнот с записями, направилась к двери.

Миллард спросил:

— Вы можете сейчас воссоздать картину происшедшего?

— Принимая во внимание результаты осмотра, конечно. Могу сказать точно: она не была ни беременна, ни изнасилована. Однако за последние несколько дней имела один добровольный половой контакт. В тот же промежуток времени ее, если можно так выразиться слегка отхлестали; ссадины на спине возникли раньше, чем разрезы спереди. Я думаю, произошло вот что. Ее связали и резали ножом в течение по крайней мере полутора-двух суток. Когда она была еще жива, ей перебили ноги круглым и гладким предметом типа бейсбольной биты. Думаю, ее либо забили насмерть бейсбольной битой, либо она захлебнулась собственной кровью из-за этой рваной раны на лице. Уже после того как она умерла, ее разрубили пополам, по всей видимости, разделочным ножом, а затем убийца, скорее всего, перочинным ножом вырезал внутренние органы. После этого он слил всю кровь из тела и вымыл его, скорее всего, в ванне. Мы взяли несколько проб крови из почек и через несколько дней сможем сказать, присутствовал ли в теле алкоголь или наркотики.

Ли спросил:

— Док, у этого ублюдка были какие-нибудь познания в медицине или анатомии? Почему он вырезал внутренние органы?

Доктор изучающе посмотрел на кончик своей сигары.

— Да кто его знает. Органы, которые находились в верхней части тела, он мог вытащить достаточно легко, а вот те, что находились в нижней, вырезал ножом. Скорее всего, они как раз интересовали его больше всего. У него могло быть медицинское образование, но в равной степени он мог иметь ветеринарное или биологическое образование, или обладать навыками набивщика чучел, или просто прослушал курс по физиологии в одной из городских школ, или ходил на мой курс по патологоанатомии для новичков, который я читаю в Калифорнийском университете. Кто его знает. Я скажу вам одно: она скончалась за шесть — восемь часов до того, как вы ее нашли, а убили ее в каком-то отдаленном и безлюдном месте, где была проточная вода. Гарри, у этой девушки появилось имя?

Сирз попытался ответить, но из-за волнения не смог. Положив руку ему на плечо, за него это сделал Миллард:

— Элизабет Шорт.

Отсалютовав своей сигарой, доктор сказал:

— Господь да смилуется над тобой, Элизабет. Рассел, когда найдешь подонка, который ее так изуродовал, дай ему под яйца и скажи, что это от Фредерика Ньюбарра, доктора медицины. А теперь выметайтесь отсюда. Через десять минут у меня свидание с прыгуном-самоубийцей.

* * *

Выйдя из лифта, я услышал голос Эллиса Лоу, который звучал немного громче обычного и отдавался эхом по коридору. До меня долетели фразы: «расчленение красивой молодой женщины» и «психопат-оборотень», а также: «Мои политические пристрастия подчинены моему желанию помочь правосудию свершиться». Открыв дверь в Отдел по расследованию убийств, я увидел надежду Республиканской партии, вещающего в радиомикрофон. Рядом стояла команда звукооператоров. К лацкану его пиджака был прикреплен патриотический значок Американского легиона — возможно приобретенный по случаю у пьяницы-легионера, который спал на автостоянке, расположенной во дворе звукозаписывающей компании, у того самого, которого Лоу в свое время так непримиримо преследовал за бродяжничество.

В комнате зазвучали совсем уж патетические фразы, поэтому я пошел через зал в сторону офиса Тирни. Вокруг стола капитана Джека толпились: Ли, Расс Миллард, Гарри Сирз и еще двое полицейских, которых я едва знал, — Дик Кавано и Берн Смит. Все они внимательно рассматривали какую-то бумагу, которую держал в руках босс.

Я заглянул Гарри через плечо. На приклеенных к листу трех фотографиях была изображена эффектная брюнетка, рядом были помещены еще три снимка с крупными планами трупа. В глаза бросался разрезанный до ушей рот жертвы; капитан Джек объяснил:

— Снимки получены из полицейского управления Санта-Барбары. В сентябре 1943 года они арестовали Шорт за незаконное распитие спиртных напитков и отправили домой к матери в Массачусетс. Бостонская полиция, кстати, час назад сообщила ей о случившемся. Завтра утром она прилетает для опознания трупа. Бостонское управление теперь пытается найти других родственников погибшей. С сегодняшнего дня все сотрудники ФБР работают без выходных. Если кто-нибудь будет жаловаться, я покажу ему эти фотографии. Расс, что сказал доктор Ньюбарр?

Миллард ответил:

— Ее мучили два дня. Причина смерти — рваная рана на лице или черепно-мозговые травмы. Изнасилования не было. Внутренние органы отсутствуют. Смерть наступила за шесть — восемь часов до того, как мы ее обнаружили. Что еще мы о ней знаем?

Тирни покопался в бумагах на столе.

— За исключением этого ареста больше ничего нет. Четыре сестры, родители в разводе, во время войны работала в армейском магазине. Отец живет здесь, в Лос-Анджелесе. Так, что еще?

Только я удивился, когда главный обратился за советом ко второму номеру. Миллард ответил:

— Я хотел бы расклеить в Лаймарт-парке фото убитой. Мы так и сделаем — я, Гарри и еще пара человек. Затем я хотел бы поехать на Университетский участок и просмотреть там бумаги, а также посидеть на телефоне. Лоу уже отдал в газеты фото погибшей?

Тирни кивнул.

— Да, и Биво Минс сообщил, что отец убитой продал «Таймc» и «Геральд» старые фотографии девушки. Она будет на первых страницах вечерних выпусков.

— Проклятье! — воскликнул Миллард, других ругательств он не употреблял. — Изо всех щелей попрут. Отца уже допрашивали?

Тирни отрицательно помотал головой и сверился со своими записями.

— Клео Шорт, Саут-Кингсли, дом 1020/2, район Уилшир. Я приказал позвонить ему и сказать, чтобы он никуда не отлучался, что мы пришлем людей побеседовать с ним. Как думаешь, Расс, много будет придурков, желающих взять вину на себя?

— А сколько у нас чистосердечных признаний?

— Восемнадцать.

— К утру будет в два раза больше, а то и в три, если Лоу подогреет прессу своими увлекательными рассказами.

— Хочу заметить, лейтенант, что мои рассказы мотивированы и полностью соответствуют действительности.

В дверях стоял Эллис Лоу, за ним Фриц Фогель и Билл Кении Миллард впился глазами в «радиолюбителя».

— Слишком много шумихи только вредит делу, Эллис. Если бы ты был полицейским, ты бы это знал.

Лоу вспыхнул и протянул руку к своему нагрудному значку выпускника престижного университета.

— Я — влиятельный чиновник, уполномоченный муниципалитетом осуществлять связь между полицией и гражданами Лос-Анджелеса.

Миллард улыбнулся.

— Ты — гражданский, советник.

Задетый этим замечанием, Лоу повернулся к Тирни. — Капитан, вы уже послали людей побеседовать с отцом жертвы?

Капитан Джек ответил:

— Еще нет, Эллис. Скоро пошлю.

— Как насчет Фогеля и Кенига? Они достанут нужную информацию.

Тирни посмотрел на Милларда. Лейтенант еле заметно покачал головой. Капитан сказал:

— Ну, Эллис, в больших делах об убийстве выбор за тем, кто непосредственно ведет расследование. Э-э, Расс, кто, по-твоему, должен пойти?

Миллард внимательно посмотрел на Кавано и Смита, на меня, хотя я старался выглядеть как можно незаметнее, на Ли, который, зевая, стоял возле стены. Оглядев нас всех, Миллард сказал:

— Блайкерт и Бланчард, наши бравые полицейские, допросите отца мисс Шорт. Свой отчет принесете завтра утром на Университетский участок.

У Лоу инстинктивно дернулась рука, которой он покручивал свой значок, и тот упал на пол. Билл Кениг метнулся к двери и поднял его. Лоу развернулся и вышел в коридор. Фогель, сверкнув глазами на Милларда, отправился вслед за Лоу. Гарри Сирз, от которого несло виски, сказал:

— Он отправил в газовую камеру нескольких негритосов, вот крыша и поехала.

Берн Смит заметил:

— Должно быть, негры сознались.

Дик Кавано тоже вставил реплику:

— С такими, как Фрици и Билл, сознается кто угодно.

Завершил разговор Миллард:

— Тупорогая спесивая сука.

* * *

Вечером, каждый на своей машине, мы с Ли подъехали к дому 1020/2 по Саут-Кингсли. Собственно, это была крохотная квартирка в полуподвальном помещении большого викторианского особняка. Внутри горел свет. Позевывая, Ли сказал:

— Ты — хороший, я — плохой, — и позвонил в дверь.

Ее открыл тощий мужичонка лет пятидесяти.

— Легавые, да?

У него были такие же темные волосы и серые глаза, как у девушки на фотографиях, отданных в газеты, но на этом их сходство ограничивалось. Элизабет Шорт была сногсшибательной красоткой, а этого старика, скорее, самого нехило сшибли с ног: кожа да кости, помятые брюки с пузырями на коленях, заношенная майка, россыпь родинок на плечах, морщинистое лицо, испещренное следами от прыщей. Ведя нас в дом, он приговаривал:

— У меня алиби, я говорю просто на случай, если вы решите, что это я сделал. Железное алиби, так что не придерешься.

Изображая саму учтивость, я сказал:

— Мистер Шорт, я — следователь Блайкерт. Это мой напарник — сержант Бланчард. Мы выражаем вам свои соболезнования по поводу кончины вашей дочери.

Клео Шорт с грохотом захлопнул за нами дверь.

— Я читаю газеты и знаю, кто вы такие. Ни один из вас и раунда бы не протянул с достопочтенным Джимом Джеффрисом. Что же касается ваших соболезнований, ну, что ж, се ля ви. Бетти заказала музыку, пришел черед за нее расплачиваться. В этой жизни ничего задаром не бывает. Хотите услышать мое алиби?

Я сел на старый потертый диван и оглядел комнату. Вдоль стен стояли шкафы до потолка, заставленные дешевыми бульварными романами; из мебели в комнате была лишь тахта и деревянный стул. Ли достал свой блокнот.

— Если уж вы так хотите нам его поведать — валяйте.

Шорт плюхнулся в кресло и уперся ногами в пол, будто собирался рыть ими землю.

— С двух часов дня вторника, четырнадцатого числа, и до пяти часов дня среды, пятнадцатого числа, я провел на работе. Двадцать семь часов без перерыва, семнадцать последних часов сверхурочно, за полуторную ставку. Я — мастер по ремонту холодильников, лучший на всем Западе. Работаю в «Фрост Кинг Аплайансиз», адрес: Саут-Берендо, 4831. Моего босса зовут Майк Мазманьян. Можете ему позвонить. Он подтвердит мое алиби, так что не придерешься.

Зевая, Ли записывал. Клео Шорт скрестил руки на своей тощей груди, ожидая, что мы начнем придираться. Но в ответ на его монолог я всего лишь спросил:

— Мистер Шорт, когда в последний раз вы видели свою дочь?

— Бетти приехала на Запад весной 1943 года. С блестящими глазами и дурными мыслями. Я не видел ее с тех пор, как 1 марта 1930 года от Рождества Христова оставил в Чарльстоне, штат Массачусетс, свою жену — старую перечницу, к которой больше не возвращался. Но Бетти написала мне письмо и попросилась в гости, и я...

Ли прервал его:

— Ближе к делу, старик. Когда ты в последний раз видел Элизабет?

Я попытался его утихомирить:

— Спокойно, напарник. Человек идет на контакт. Продолжайте, мистер Шорт.

Клео Шорт откинулся в кресле и уставился на Ли.

— До того как этот боксер начал строить из себя важную птицу, я собирался сказать, что снял деньжат со своего счета и отослал сотку Бетти, чтобы она могла приехать на Запад, я также пообещал ей трехразовую кормежку и пять баксов в неделю, если она будет убирать в доме. Довольно щедрое предложение, если хотите знать мое мнение. Но у Бетти были другие планы. Поэтому 2 июня 1943 года от Рождества Христова я дал ей отставку и с тех пор ее не видел.

Я записал эту информацию в блокнот и спросил:

— Вам было известно, что недавно она снова появилась в Лос-Анджелесе?

Клео Шорт перевел взгляд с Ли на меня.

— Нет.

— У нее были враги?

— Только она сама.

Ли заметил:

— Не надо умничать, старик.

Я шепнул:

— Пусть говорит, — затем уже громче: — Когда Элизабет ушла от вас в июне 1943 года, куда она поехала?

Шорт показал пальцем на Ли.

— Скажите своему приятелю, если он еще раз назовет меня стариком, я назову его босяком. Скажите ему, что хамство — это улица с двусторонним движением. И еще скажите, что я собственными руками починил модель «Мэйтага-821» вашему начальнику С.-Б. Хорраллу, так починил, что не придерешься.

Ли пошел в ванную комнату; я увидел, как он запивает водой целую пригоршню таблеток. Самым вежливым голосом, на который только был способен, я спросил:

— Мистер Шорт, так куда поехала Элизабет в июне 43-го года?

— Пусть только этот дуболом коснется меня, я его вмиг приструню, так что не придерешься.

— Уверен, что так и будет. Вы не могли бы...

— Бетти переехала в Санта-Барбару, устроилась на работу в армейский магазин «Кэмп Кук». Она прислала мне открытку в июле. Написала, что какой-то солдат ее сильно избил. Это было последнее, что я о ней узнал.

— А в открытке было указано имя солдата?

— Нет.

— Там были имена тех, с кем она дружила?

— Нет.

— Ее ухажеров?

— Ха!

Я отложил в сторону ручку.

— Что значит «ха»?

Старикашка стал ржать с такой натугой, что, казалось, его цыплячья грудь сейчас лопнет. В это время из ванны вышел Ли. Я дал ему знак, чтобы он попридержал язык. Он кивнул и сел рядом со мной. Мы подождали, пока Шорт вдоволь насмеется. Когда он замолк, я попросил:

— Расскажите об ее отношениях с мужчинами.

Шорт снова захихикал.

— Она любила их, а они ее. У нее на первом месте было количество, а не качество. И я не думаю, что, в отличие от своей матери, она умела говорить «нет».

— Если можно, поподробней, — сказал я. — Имена, даты, внешность.

— Тебе на ринге, наверное, здорово досталось, котелок протекает. Эйнштейн и то не упомнил бы всех ее ухажеров, а я не Альберт.

— Назовите хотя бы имена, которые помните.

Шорт заложил большие пальцы за ремень штанов и начал раскачиваться в кресле, изображая из себя важную персону.

— Бетти была помешана на мужиках, особенно на военных. Она постоянно находила каких-то дармоедов, любой белый в форме годился. Вместо того чтобы прибираться в доме, она рыскала по Голливудскому бульвару и стреляла выпивку у служак. А если Бетти оставалась дома, то он превращался в филиал публичного дома.

Ли спросил:

— Ты называешь собственную дочь проституткой?

Шорт пожал плечами.

— У меня их пять. Одна блудливая овца — не так уж и плохо.

Ли стал закипать от злости; пытаясь его успокоить, я положил ему руку на плечо, казалось, у него сейчас кровь забурлит.

— Так как насчет имен, мистер Шорт?

— Том, Дик, Гарри. Я их и видел-то всего минуту, а потом они смывались с Бетти. Это все, что я про них помню. Ткните пальцем в любого более-менее симпатичного вояку, и вы не ошибетесь.

Я начал новую страницу в блокноте. — Как насчет работы? Когда Бетти жила у вас, она работала?

Дедок рявкнул:

— Бетти должна была работать на меня! Она говорила, что ищет работу в кино, но это было вранье. Ей хотелось одного — шляться по Голливудскому бульвару в своем черном блядском наряде и снимать мужиков! Она мне всю ванну испоганила, крася там свои волосы, и не успел я вычесть эти убытки из ее зарплаты, как ее уже и след простыл! Таскалась по улицам, как черная одинокая паучиха, — неудивительно, что нарвалась на неприятности! Все ее мать виновата, а я тут ни при чем! Спесивая ирландская сука! А я тут ни при чем!

Ли провел рукой по горлу, показывая, что с него хватит. Мы вышли на улицу, оставив Клео Шорта вопить в четырех стенах. Ли прокомментировал:

— Полная клиника.

— Да, — вздохнул я, думая о том, что теперь подозреваемыми можно назвать всех военнослужащих армии США.

Я вытащил из кармана монетку:

— Посмотрим, кому писать отчет?

Ли сказал:

— Сделай это, ладно? Я хочу понаблюдать за домом Джуниора Нэша и получить номера некоторых машин.

— Попытайся также немного поспать.

— Постараюсь.

— Я же знаю, что не будешь.

— Спорщика не переспорить. Слушай, может, съездишь к нам домой и составишь компанию Кей? Она беспокоится за меня, и я не хочу, чтобы ей было одиноко.

Я подумал о том, что сказал ему вчера на углу 39-й и Нортон, — о чем мы трое прекрасно знали, но никогда не говорили вслух. Только у Кей хватило мужества принять мои слова.

— Хорошо, Ли.

* * *

Я застал Кей в ее обычном состоянии — с книгой на диване в гостиной. Когда я вошел, она даже не привстала, а, просто пустив колечко дыма, бросила:

— Привет, Дуайт.

Взяв стул, я сел возле журнального столика напротив.

— Как ты узнала, что это я?

Кей положила в книгу закладку.

— Ли топает как слон, а ты ступаешь осторожно.

Я засмеялся.

— Умница, только никому об этом не рассказывай.

Кей затушила сигарету и отложила книгу в сторону.

— Кажется, ты чем-то взволнован.

— Ли только и думает об убитой девчонке. Он напросился в группу, ведущую расследование этого дела. Хотя мы должны были заниматься подследственным, выпущенным под залог. Он принимает амфетамин и ведет себя как-то странно. Он тебе рассказывал про убитую?

Кей кивнула.

— Немного.

— А в газетах об этом читала?

— Я стараюсь их не читать.

— Убийство этой девушки —самая горячая тема со времен взрыва атомной бомбы. Над делом сейчас работают сотни следователей, Эллис Лоу надеется, раскрыв его, укрепить свои позиции на выборах окружного прокурора, Ли тоже только о нем и говорит...

Кей прервала мою тираду улыбкой.

— Еще в понедельник твое имя было на первых полосах, а сегодня о тебе уже никто не вспоминает. И теперь тебе не терпится поймать своего сбежавшего бандита и снова попасть в заголовки.

— В точку, но это не всё.

— Я знаю. Как только твое имя попадает в заголовки, ты начинаешь прятаться и перестаешь читать газеты.

Я вздохнул.

— Господи, жаль, что ты намного умнее меня.

— А мне жаль, что ты так все усложняешь. Дуайт, что с нами будет?

— С нами тремя?

— Нет, с нами.

Я оглядел гостиную, ее декор, сочетающий дерево, кожу и блестящий металл. Застекленный шкаф из красного дерева, заполненный кашемировыми свитерами Кей, всех цветов радуги по сорок баксов за штуку. А напротив меня сидела сама женщина, бывшая шваль из Южной Дакоты, которую изменила любовь к полицейскому. И тогда я сказал то, о чем действительно в тот момент думал:

— Ты от него никогда не откажешься. Ты никогда не откажешься от всего этого. Если бы ты отказалась, если бы я и Ли перестали быть напарниками, тогда бы у нас появился какой-то шанс. Но ты никогда этого не сделаешь.

Кей не спеша закурила. Пустив струйку дыма, она сказала:

— Ты знаешь, что он для меня сделал?

— И для меня.

Она запрокинула голову, обводя взглядом потолок, отделанный лепниной и красным деревом. Пуская колечки дыма, она сказала:

— Я влюбилась в тебя как школьница. Бобби Де Витт и Ли, бывало, водили меня на боксерские поединки. И чтобы не уподобляться тем лицемеркам, которые притворяются, будто они обожают подобные зрелища, я брала с собой альбом для зарисовок. Кого я и впрямь обожала, так это тебя. Как ты выставлял себя на посмешище, обнажая свои кривые зубы, как ты закрывался, чтобы в тебя не попали. Потом ты пришел в полицию, и Ли рассказал мне про слухи, будто ты сдал своих друзей-японцев. Я не презирала тебя, просто узнавала все ближе. Потом эта история с мексиканцами. Ты был для меня героем из книжек, только эти книжки были самой жизнью, сборником разных эпизодов. Затем этот бой. И хотя я была против изначально, я все же разрешила Ли участвовать в нем. И его участие означало, что нам суждено быть вместе.

В моей голове промелькнули тысячи слов, которые я мог ей сказать, и все они касались лишь нас двоих, но мой язык не смог их огласить, и я прикрылся именем Ли.

— Я хочу, чтобы ты не беспокоилась по поводу Бобби Де Витта. Когда он выйдет из тюрьмы, я с ним разберусь. По-мужски. Так что он уже больше никогда не потревожит ни тебя, ни Ли.

Перестав смотреть в потолок, Кей устремила на меня странный, напряженный и в тоже время полный печали взгляд.

— Я давно не беспокоюсь по поводу Бобби. Ли уладит этот вопрос.

— Я думаю, что Ли его боится.

— Так и есть. Но это из-за того, что Бобби знает про меня слишком много, и Ли боится, что он всем об этом расскажет. Как будто кого-то это волнует.

— Меня. И если я начну разбираться с Де Виттом, он будет рад тому, что еще может говорить.

Кей встала.

— Для такой чувствительной натуры, как ты, это достаточно резкое заявление. Ладно, я пошла спать. Спокойной ночи, Дуайт.

Когда из комнаты Кей послышались звуки Шуберта, я взял из шкафа ручку и бумагу и принялся писать отчет о допросе отца Элизабет Шорт. Я написал и о его алиби, к которому «не придерешься», и о поведении его дочери во время их совместного проживания в 1943 году, и об ее избиении солдатом в «Кэмп Кук», и об ее бесчисленных безымянных любовниках. Описывая в отчете излишние подробности, я таким образом отвлекался от мыслей о Кей. Покончив с писаниной, я сделал себе два сэндвича, запил их стаканом молока и отправился спать на кушетку.

Ночью мне снились фотографии преступников и борец за справедливость Эллис Лоу, у которого на груди красовались номера статей из уголовного кодекса. К нему присоединилась Бетти Шорт в черно-белых тонах, в профиль и анфас. Затем все лица слились в один бесконечный отчет управления, из которого я пытался узнать о местонахождении Джуниора Нэша. Проснулся я с больной головой и предчувствием тяжелого дня.

Было раннее утро. Я вышел на крыльцо и подобрал утренний выпуск «Геральд». Заголовок гласил: «В зверском убийстве подозревают любовников жертвы», ниже следовал портрет Элизабет Шорт, под которым стояла подпись «Черная Орхидея», далее был текст: «Сегодня власти пытаются разобраться в любовной жизни 22-летней Элизабет Шорт — жертвы убийцы-оборотня. По словам друзей, любовные увлечения настолько изменили ее, что из невинной, скромной девушки она превратилась в распутную девицу, помешанную на мужчинах, которая стала одеваться во все черное и поэтому получила прозвище Черная Орхидея».

Ко мне подсела Кей. Выхватив у меня газету, она просмотрела первую страницу и, пожав плечами, вернула ее, спросив:

— И скоро это закончится?

Я пролистал половину газеты. Элизабет Шорт занимала первые шесть страниц. Большинство статей изображали ее как роковую обольстительницу в облегающем черном платье.

— Нет, — ответил я.

Глава 9

Возле Университетского участка собралась толпа журналистов. Стоянка была забита машинами, и даже на тротуаре стояли оснащенные антеннами автофургоны. Поэтому я припарковался во втором ряду. Подложив под дворники знак с надписью «Автомобиль полицейской службы», я стал пробираться сквозь кордон репортеров, пригибая голову, чтобы меня не узнали. Но моя конспирация не сработала; сначала я услышал, как прокричали мое имя, а затем меня стали цеплять руками. Мне чуть не оторвали боковой карман. После этого я стал прокладывать себе путь локтями.

В вестибюле толпились полицейские, собирающиеся на дневное дежурство. Расположенная неподалеку дверь комнаты инструктажа была открыта. Там тоже царило оживление. Вдоль стен стояло несколько раскладушек; на одной из них я увидел Ли, который, не обращая внимания на шум и гам вокруг, спал, накрывшись газетой. От разрывавшихся повсюду телефонов у меня снова разболелась голова, еще сильнее, чем раньше. Возле доски объявлений стоял Эллис Лоу и приклеивал на нее листки бумаги. Подойдя, я похлопал его по плечу.

Он обернулся. Я сказал:

— Не хочу участвовать в этом представлении. Я служащий Отдела судебных приставов, а не Отдела по раскрытию убийств, у меня своя работа. Я хочу, чтобы меня сняли с этого дела. Немедленно.

Лоу прошипел:

— Нет. Ты работаешь на меня, и я хочу, чтобы ты работал по делу Шорт. И это окончательное, абсолютное и не подлежащее обсуждению решение. И я не потерплю никаких капризов. Ясно?

— Ну, черт возьми, Эллис!

— Сначала заработай нашивки на рукавах, а потом уже называй меня так. Пока же я для тебя — мистер Лоу. А теперь иди и ознакомься с отчетом Милларда.

Взбешенный, я полетел на другой конец комнаты. Расс Миллард спал в кресле, закинув ноги на стол. В полуметре от него на стене висело четыре отпечатанных на машинке листа, на которых было написано следующее.

Первый сводный отчет

Дело № 187, жертва: Шорт, Элизабет Энн, жен., белая. Дата рождения: 29.07.1924. Составлен 17.01.1947 в 18:00. Господа, вашему вниманию предлагается отчет № 1 по делу Э. Шорт, убитой 15.01.1947 года у перекрестка 39-й и Нортон-авеню в районе Лаймарт-парк.

1. На сегодняшний день мы имеем около 33 ложных или с подозрением на ложное признаний в убийстве. Явно невиновные отпущены, те, кто путался в своих показаниях, а также лица с явными психическими отклонениями отправлены в городскую тюрьму до выяснения их причастности к делу и проведения психиатрической экспертизы. Допрос лиц с отклонениями будет проведен доктором Де Ривером, психиатром-консультантом при поддержке Отдела задержания. На данный момент ничего серьезного не выявлено.

2. Результаты посмертного вскрытия и их анализ: смерть жертвы наступила в результате глубокой ножевой диагональной, от уха и до уха, раны и последующего кровоизлияния в горло. На момент смерти наркотиков и алкоголя в крови жертвы не обнаружено.

3. Полицейское управление Бостона проводит проверку знакомых и родственников жертвы, а также выясняет их местонахождение в день убийства. У отца жертвы (К. Шорт) имеется неоспоримое алиби — он исключен из числа подозреваемых.

4. Уголовно-следственный отдел в «Кэмп Кук» проверяет отчеты, касающиеся случая, когда Э. Шорт, в бытность служащей армейского магазина, была избита неким солдатом. Избиение произошло в сентябре 1943 года. В том же сентябре Э. Шорт была арестована за распитие спиртных напитков. Солдаты, с которыми была арестована Э. Шорт, все находятся за океаном и, таким образом, также исключаются из списков подозреваемых.

5. В городской канализации проводится поиск одежды Э. Шорт. Вся найденная одежда будет отправлена на экспертизу в Центральную криминальную лабораторию, (см. отчеты крим. лаб.)

6. Результаты сверки допросов, проведенных на месте преступления 12.01. — 15.01.1947 года. Поступил один звонок из района Голливуд с жалобой на «странный шум», который можно было слышать в ночь с 13 на 14 января. В результате проверки установлено, что это шумели подвыпившие гуляки. Внимание патрульным: не обращать внимания на данный случай.

7. Информация, полученная по телефону от наших осведомителей: большую часть декабря 1946 года Э. Шорт провела в Сан-Диего, в доме миссис Элверы Френч. Жертва познакомилась с дочерью миссис Френч, Дороти, в кинотеатре, где работала последняя, и сказала ей о том (не подтверждается), что ее бросил муж. Семья Френч приютила ее, и Э. Шорт рассказала им противоречивые истории о том, что: она была вдовой майора авиации; ждала ребенка от летчика ВМС; была помолвлена с пилотом ВВС. Во время своего проживания в доме Френчей жертва имела многочисленные связи с мужчинами (см. допросы в папке 14-187-47).

8. Э. Шорт покинула дом Френчей 9 января 1947 года в компании мужчины, которого она называла «Рыжий» (описание: белый мужчина 25 — 30 лет, высокий, симпатичный, рост 170 — 180 см, рыжеволосый, голубоглазый). Предположительно, торговый агент. Водит довоенный «додж» с номерами района Хантингтон-парка. Автомобиль проверяется. Рыжий объявлен в розыск.

9. Достоверная информация: поступил звонок от некой Уэл Гордон (белой), проживающей в Риверсайд, Калифорния. Она представилась сестрой покойного Мэтта Гордона, майора военной авиации и рассказала, что осенью 1946 года, вскоре после того как майор Гордон погиб в авиакатастрофе, ей позвонила Э. Шорт и, заявив, что она невеста майора, попросила денег. Мисс Гордон и ее родители эту просьбу отклонили.

10. В офисе железнодорожной компании, расположенной в центральном Лос-Анджелесе, найден чемодан, принадлежащий Э. Шорт (служащий компании, увидев в газетах фотографии жертвы и ее имя, вспомнил, что она оставила его на хранение в конце ноября 1946 года). Содержимое чемодана проверено, в нем обнаружены копии 100 любовных писем, написанных к разным мужчинам (в основном к военнослужащим), а также большое количество любовных записок, адресованных жертве. Кроме этого, в чемодане находились многочисленные фотографии Э. Шорт с военнослужащими. Все письма прочитаны, имена и описания мужчин проверяются.

11. Достоверная информация, полученная по телефону из г. Мобил, Алабама, позвонил лейтенант ВВС Дж.-Дж. Фиклинг, увидевший в местных газетах фото Э. Шорт. Сказал, что в конце 1943 года в Бостоне у него с жертвой был «короткий роман» и что у нее в то время было еще около 10 парней. У Фиклинга имеется проверенное алиби. Он отрицает свою помолвку с Э. Шорт и исключен из списка подозреваемых.

12. В полицейское управление Лос-Анджелеса и шерифские отделы поступают многочисленные телефонные звонки от людей, желающих помочь следствию. Откровенно бредовые отметаются, остальные через Отдел по раскрытию убийств переадресуются на соответствующие участки. Все звонки проверяются.

13. Достоверная информация по адресам: по этим адресам в 1946 году проживала Э. Шорт. (Имена, указанные после адреса, принадлежат звонившим или лицам, проживающим по тем же адресам. Все адреса, за исключением адреса Линды Мартин, проверены.) Голливуд, Норт Оранж, 13-А-1611 (Гарольд Коста, Доналд Лейз, Марджери Грэм). Голливуд, Карлос-авеню, 6024. Голливуд, Норт Чероки 1842 (Линда Мартин, Шерил Сэддон). Лонг-Бич, Линден, 53.

14. Результаты проверки пустырей в Лаймарт-парке, проведенных отделом криминалистики: женской одежды не обнаружено, найдены многочисленные ножи и лезвия от ножей, все слишком ржавое, чтобы служить орудием убийства. Крови не обнаружено.

15. Результаты допросов (с предъявлением фото Э. Шорт), проведенных в Лаймарт-парке: нулевые (в основном лица с психическими отклонениями).

Заключение. Полагаю, что действия следствия должны быть в основном сосредоточены на допросах ее знакомых и многочисленных любовниках. Я и сержант Сирз поедем в Сан-Диего, чтобы допросить проживающих там знакомых жертвы. Наряду с поиском Рыжего и проведением допросов в Лос-Анджелесе, необходимо также не оставлять без внимания любую информацию, которая может иметь хоть какое-то отношению к данному делу.

Лейтенант Рассел А. Миллард

Значок 493, Центральный отдел по раскрытию убийств

Я обернулся и увидел, что Миллард смотрит на меня. Он произнес:

— И что ты на это скажешь?

Я теребил отрывающийся карман брюк.

— А стоит ли она этой суматохи?

Миллард улыбнулся; я заметил, что ни помятая одежда, ни щетина на лице не могут повлиять на его чувство собственного достоинства.

— Думаю, стоит. И твой напарник тоже так считает.

— Ли гоняется за своими привидениями, лейтенант.

— Можешь называть меня Расс.

— Хорошо, Расс.

— Что вы с Бланчардом узнали от ее отца?

Я протянул Милларду свой отчет.

— Ничего особенного, в очередной раз девчонку обозвали проституткой. А что за имечко — Черная Орхидея?

Миллард хлопнул рукой по подлокотнику кресла.

— Поблагодарим за это Биво Минза. Он ездил в Лонг-Бич и разговаривал с клерком в гостинице, в которой прошлым летом останавливалась девица. Клерк сказал, что Бетти Шорт всегда одевалась в черные облегающие платья. Биво сразу вспомнил старый фильм — «Синяя Орхидея» и взял название оттуда. Думаю, что этот образ принесет нам еще где-то с десяток признаний в день. Как сказал Гарри, когда прослушал несколько таких признаний: «Когда никто тебя не трахает, это делает Голливуд». Вот ты умный парень, Баки. Что думаешь по этому поводу?

— Я думаю, что хотел бы вернуться в Отдел судебных приставов. Вы уладите это с Лоу?

Миллард отрицательно покачал головой.

— Нет. Так ты ответишь на мой вопрос?

Я не стал ни умолять дальше, ни требовать.

— Она дала или отказала не тому парню, не в то время и не в том месте. И так как на нее было потрачено чуть ли не больше резины, чем собирает Сан Берду Хайвэй, а также, принимая во внимания, что она не отличалась особой правдивостью, я бы сказал, что найти этого парня будет делом не из легких.

Миллард поднялся и расправил плечи.

— Сообразительный легавый. Поедешь на участок в Голливуд, возьмешь в напарники Билла Кенига, и вдвоем отправитесь по адресам, указанным в моем отчете, — допрашивать жильцов. Старайтесь как можно больше узнать про ее дружков. Если сможешь, проследи за Кенигом, потом напишешь отчет о допросах, потому что Билли практически неграмотен. Когда закончите, приезжайте прямо сюда.

Головная боль переросла в сущую мигрень, но я повиновался. Последнее, что я услышал, когда выходил на улицу, был сдавленный смех нескольких полицейских, занятых чтением любовных писем Бетти Шорт.

* * *

Я подобрал Кенига на участке в Голливуде и проехал с ним до дома № 1624 по Карлос-авеню. Припарковавшись у здания, я сказал:

— Ты старший, сержант. Как мы это разыграем?

Кениг громко откашлялся и, проглотив комок подступившей к горлу мокроты, сказал:

— Обычно все разговоры ведет Фрици, но сегодня он заболел. Может, ты будешь разговаривать, а я тебя прикрою. — Он раскрыл полы куртки и показал резиновую дубинку, заткнутую за пояс. — Думаешь, здесь понадобится поработать руками?

— Нет, языком, — ответил я и вышел из машины.

На крыльце трехэтажного, обшитого вагонкой дома № 6024 сидела пожилая женщина. На газоне перед домом стоял щит с надписью «Сдаются комнаты». Увидев меня, она закрыла свою Библию и сказала:

— Сожалею, молодой человек, но я сдаю только работающим девушкам, имеющим рекомендации.

Я показал свой жетон.

— Мы полицейские, мадам. Пришли, чтобы расспросить вас о Бетти Шорт.

Она заметила:

— Я знала ее как Бет. — Затем бросила взгляд на Кенига, стоявшего на газоне и незаметно ковырявшего в носу.

Я сказал:

— Он ищет улики.

Старушка презрительно фыркнула:

— В своем клюве он их не найдет. Так кто же убил Бет Шорт, сержант?

Я достал ручку и блокнот.

— Мы затем сюда и пришли, чтобы узнать это. Скажите, пожалуйста, как вас зовут?

— Мисс Лоретта Джейнвэй. Я позвонила в полицию, когда услышала имя Бет по радио.

— Мисс Джейнвэй, когда в этом доме жила Бет?

— Сразу как услышала по радио о ее гибели, я проверила свои записи. Бет жила на третьем этаже в последней комнате направо с четырнадцатого сентября по девятнадцатое октября прошлого года.

— Ее вам кто-то порекомендовал?

— Нет. Я это очень хорошо помню, потому что Бет была такой приятной девочкой. Она постучала в дверь и сказала, что проходила мимо и увидела мой щит. Сказала, что она начинающая актриса, которой нужна недорогая комната. Что она поживет там до лучших времен. Я ответила, что мне знакома эта песенка и что ей не мешало бы избавиться от этого ужасного бостонского акцента. Она улыбнулась и продекламировала какой-то стишок без всякого акцента. Затем она сказала: «Вот видите! Я все схватываю на лету.» Она так хотела мне понравиться, что я сдала ей комнату, хотя принципиально не сдаю жилье псевдоактрисам.

Я записал относящуюся к делу информацию и спросил:

— Бет была хорошей квартиранткой?

Мисс Джейнвэй отрицательно замотала головой.

— Господь упокой ее душу, но она вела себя ужасно и заставила меня пожалеть о том, что я нарушила свой принцип не сдавать комнаты подобным девушкам. Она всегда запаздывала с оплатой, закладывала в ломбард свои украшения, чтобы наскрести денег на еду, и пыталась уговорить меня, чтобы я разрешила ей оплачивать жилье ежедневно, а не еженедельно. Хотела платить по доллару в день! Можете себе представить, сколько бы мне понадобилось тетрадок, чтобы вести бухгалтерию, если я разрешила бы всем своим жильцам платить ежедневно?

— А Бет общалась с другими жильцами?

— Да что вы, нет. Ее комната на третьем этаже была самой крайней и имела отдельный вход, поэтому Бет могла не пользоваться центральным входом как другие девушки. Она никогда не посещала мои посиделки с кофе и булочками, которые я устраивала в воскресенье после посещения церкви. Сама Бет никогда в церковь не ходила. А по поводу посиделок она говорила: «С девчонками и говорить-то не о чем, а вот с парнями можно болтать сутки напролет».

— Теперь мой самый важный вопрос, мисс Джейнвэй. Когда Бет жила здесь, она встречалась с мужчинами?

Женщина взяла в руки Библию и прижала к груди.

— Если бы они заходили в дом через центральный вход, как все остальные кавалеры, я бы их видела. Не хочу ругать умерших, поэтому скажу лишь, что я слышала оживленное движение по лестнице, ведущей в комнату Бет, в самое неподходящее время суток.

— Бет говорила что-нибудь о своих врагах? О тех, кого она боялась?

— Нет.

— Когда вы ее видели последний раз?

— В конце октября, когда она съезжала. Своим неповторимым голоском настоящей калифорнийской девочки она, помнится, сказала: «Я нашла более подходящую берлогу».

— Она сказала, куда переезжает?

Мисс Джейнвэй ответила отрицательно, потом придвинулась ко мне и показала на Кенига, который шел к машине и почесывал у себя между ног.

— Вы должны поговорить с этим человеком по поводу гигиены. Откровенно говоря, он ведет себя отвратительно.

— Спасибо, мисс Джейнвэй, — сказал я и пошел к машине.

Когда я сел за руль, Кениг пробурчал:

— Что эта бабка про меня говорила?

— Она сказала, что ты симпатичный.

— Да?

— Точно.

— А что еще?

— Что с таким парнем, как ты, она снова чувствует себя молодой.

— Неужели?

— Точно. Я сказал ей, чтоб она и думать об этом не смела. Так как ты женат.

— Я не женат.

— Знаю.

— Тогда зачем соврал?

Я выехал на оживленную магистраль.

— Ты хотел, чтобы она тебе любовные записки присылала в ФБР?

— Теперь понял. Что она говорила про Фрици?

— Разве она знает Фрици?

Кениг посмотрел на меня как на больного.

— За его спиной многие о нем болтают.

— И что болтают?

— Сплетни.

— Что за сплетни?

— Грязные.

— Например?

— Например, что, работая в Отделе по борьбе с наркотиками и проституцией, он подцепил сифилис, переспав с проституткой. Что потом месяц лечился. Что из-за этого его и перевели на Центральный участок. В общем, всякие грязные сплетни. Даже похуже того, что я рассказал.

У меня по спине пробежал холодок. Свернув на Чероки, я спросил:

— Похуже?

Кениг придвинулся ближе.

— Разводишь меня, Блайкерт? Ищешь компромат на Фрици?

— Нет. Просто любопытно.

— Любопытство сгубило кошку. Помни эту пословицу.

— Обязательно. Как ты сдал свой экзамен на сержанта?

— Не знаю.

— То есть?

— За меня сдавал Фрици. Помни пословицу про кошку, Блайкерт. Я не желаю, чтобы кто-то плел про моего напарника всякие гадости.

Впереди показался большой многоквартирный дом под номером 1842. Я подъехал к нему и припарковался. Выйдя из машины и бросив: «Надо поработать языком», я двинулся прямиком в холл здания.

В списке жильцов, висевшем на стене, были фамилии десяти человек, в том числе С. Сандон, но жилицы по имени Линда Мартин, проживающей в квартире 604, там не значилось. Поднявшись на шестой этаж, я прошел по коридору, в котором чувствовался легкий запах марихуаны, и, дойдя до нужной двери, постучал.

В квартире замолкла музыка, дверь открылась, и на пороге появилась довольно молодая женщина в блестящем египетском одеянии и со шляпой из папье-маше в руке. Она спросила:

— Вы водитель из РКО?[9]

Я ответил:

— Полиция.

Дверь тут же захлопнулась перед моим носом. Я услышал шум сливного бачка в туалете. Девушка вернулась минуту спустя, но войти не пригласила, и я вошел сам. В гостиной были высокие потолки и сводчатые перекрытия. Вдоль стен стояли койки с наспех заправленными постелями. Из открытого стенного шкафа вывалились несколько чемоданов и саквояж. Между кроватями стоял столик, покрытый линолеумом, на нем — набор косметики и несколько зеркалец. На потрескавшемся полу была рассыпана пудра и румяна.

— Вы по поводу тех штрафов за нарушения правил, которые я не заплатила? Послушайте, у меня еще три дня съемок в «Проклятии мумии» на РКО. Когда они мне заплатят, я пришлю вам чек. Хорошо?

Я сказал:

— Это по поводу Элизабет Шорт. Мисс...

Она изобразила удивление:

— Сэддон. Шерил, с одним "л", Сэддон. Послушайте, сегодня утром я уже разговаривала с полицейским. Сержант, не помню фамилию, он еще сильно заикается. Он задал мне тысячу вопросов про Бетти и ее приятелей, и я уже тысячу раз сказала ему, что здесь ночует уйма девушек и к ним приходит уйма парней, но большинство из них приходят на одну ночь. Я рассказала ему, что Бетти жила здесь с ноября по декабрь, платила доллар в день, как все, и что я не помню имен ее кавалеров. А теперь я могу идти? Грузовик должен вот-вот подъехать, а мне очень нужна эта работа.

В своем тяжелом костюме она едва дышала и истекала потом. Я показал на пустую кровать.

— Садитесь и отвечайте на мои вопросы, или я арестую вас за марихуану, которую вы спустили в туалет.

«Клеопатра на час» повиновалась, бросив на меня взгляд, который испепелил бы и Юлия Цезаря.

— Первый вопрос. Живет ли здесь некая Линда Мартин?

Шерил Сэддон взяла лежавшую на кровати пачку «Олд Голдс» и закурила.

— Я уже рассказывала сержанту-заике. Бетти пару раз упоминала о какой-то Линде Мартин. Она жила с ней в другом месте, на Де Лонгпре и Оранж. И знаете, прежде чем арестовать кого-то, у вас должны быть улики.

Я достал ручку и блокнот.

— Что вы скажете про врагов Бетти? Про угрозы в ее адрес?

— Проблема Бетти заключалась не в том, что у нее были враги, а в том, что у нее было слишком много друзей, ну, вы понимаете. Вы понимаете? Не подружек, а друзей.

— Умная девочка. Кто-нибудь из них когда-нибудь ей угрожал?

— Я не знаю. Послушайте, а нельзя ли ускорить процесс?

— Успокойтесь. Где Бетти работала, когда жила здесь?

Шерил Сэддон фыркнула:

— Ну, вы насмешили. Бетти нигде не работала. Она сшибала мелочь у соседок и раскручивала старичков на Бульваре. Иногда она пропадала дня на два-три, а потом появлялась с деньгами и рассказывала истории про то, где она их достала. Она была такая врушка, что никто не верил ни одному ее слову.

— Расскажите мне про эти истории. И про врушку тоже.

Шерил затушила сигарету и зажгла новую. Какое-то время она молча курила, и я понимал, что актерская часть ее натуры не прочь спародировать Бетти Шорт.

Наконец она сказала:

— Вы читали в газетах про Черную Орхидею?

— Да.

— В общем, у Бетти был такой бзик — всегда одеваться в черное. Таким нарядом она хотела произвести впечатление на кастингах, куда ходила вместе с другими девочками. Правда, это случалось нечасто, потому что она любила спать до обеда. Иногда она давала этому другое объяснение, говоря, что носит черное в знак траура по умершему отцу или по погибшим на фронте солдатам. А уже на следующий день говорила, что ее отец жив. Когда она исчезала на пару дней, а потом возвращалась с бабками, то одной девочке она говорила, что умер ее дядя и оставил ей наследство, другой — что она выиграла деньги в покер в Гарденс. Она всем врала, что замужем за героем войны, только у героя всякий раз менялась фамилия. Теперь представляете картину?

Я ответил:

— Отчетливо. Давайте сменим тему.

— Отлично. Как насчет международных кредитов?

— Как насчет кино? Вы, девчонки, все стараетесь туда попасть, верно?

Шерил обвела меня взглядом роковой женщины.

— Я уже попала. Я снималась в «Женщине-пантере», «Нападении призрака» и «Сладкой ягоде».

— Мои поздравления. А Бетти когда-нибудь снималась?

— Может быть. Может быть, один раз, а может, и нет. Она была такая лгунья.

— Продолжайте.

— Где-то на День благодарения девчонки, скинувшись, устроили на шестом этаже праздничный ужин, и Бетти, у которой тогда водились деньги, купила целых два ящика пива. Она хвасталась, что снялась в фильме, и показывала всем театральный бинокль, который ей якобы подарил директор картины. У многих девочек были дешевые бинокли, подаренные киношниками, но у Бетти был дорогой, на цепочке, с бархатным футлярчиком. Помню, у нее тогда глаза от счастья блестели, и она говорила, наконец-то наступила светлая полоса в жизни.

— Она сказала, как называется картина?

Шерил отрицательно покачала головой.

— Упоминала какие-то имена в связи с этим фильмом?

— Если и упоминала, то я не помню.

Я осмотрел комнату и, насчитав двенадцать кроватей по доллару за ночь, подумал о небедной жизни домовладельца. После чего спросил:

— Вы знаете, что такое — постель продюсера?

Ее глаза зажглись презрением.

— Это не про меня, парнишка. Никогда.

— Бетти Шорт?

— Возможно.

Я услышал автомобильный гудок и подошел к окну. Рядом с моей машиной стоял грузовик с открытой платформой, на которой толпились с десяток Клеопатр и фараонов. Я повернулся, чтобы сказать об этом Шерил, но она уже упорхнула за дверь.

* * *

Последним в списке Милларда значился адрес «Норт Оранж-драйв, 1611» — розовое здание туристической гостиницы, находившейся за средней школой.

Кениг прекратил ковыряние в носу и, когда я припарковался перед зданием, показал на двух человек, читавших на крыльце газеты.

— Я займусь этими, а ты — девчонками. Знаешь, как их зовут?

Я ответил:

— Возможно, Гарольд Коста и Доналд Лейз. Ты выглядишь уставшим, сержант. Не хочешь остаться в машине?

— Умираю от скуки. О чем мне их спросить?

— Я сам спрошу, сержант.

— Помни про любопытную кошку, Блайкерт. С тем, кто пытается вывести меня из себя, когда поблизости нет Фрици, может случиться то же, что с той кошкой. Так что мне у них спрашивать?

— Сержант...

Кениг обрызгал меня слюной.

— Я здесь старший! Делай то, что велит Большой Билл!

Видя, что назревает конфликт, я сказал:

— Получи от них алиби и спроси, занималась ли Бетти Шорт проституцией.

Кениг фыркнул в ответ. Я прошел по газону и взбежал вверх по лестнице, двое сидевших подвинулись, освобождая дорогу. Открыв дверь, я попал в обшарпанную гостиную, где несколько молодых людей курили и читали журналы про кино. Я сказал:

— Полиция. Я ищу Линду Мартин, Марджери Грэм, Гарольда Косту и Доналда Лейза.

Приятная блондинка в широких брюках и рубашке, загнув страницу в своем «Сценарии», ответила:

— Я — Марджери Грэм, а Гарольд и Доналд — на улице.

Остальные встали и потянулись в коридор, как будто я принес шлейф плохих новостей.

— Я по поводу Элизабет Шорт. Кто-нибудь из вас знал ее?

Несколько человек отрицательно помотали головами, другие сделали удивленные и печальные физиономии. С улицы доносились крики Кенига:

— Говорите правду! Эта девка Шорт торговала собой?

Марджери Грэм сказала:

— Это я вызвала полицию. Я назвала им Линду Мартин, потому что знала, что она тоже была знакома с Бетти.

Я показал на дверь.

— А эти парни на улице?

— Дон и Гарольд? Они оба встречались с Бетти. Гарольд позвонил вам, потому что знал, что вы будете искать улики. А кто этот человек, который на них орет?

Проигнорировав вопрос, я сел рядом с Марджери Грэм и вытащил блокнот.

— Что нового вы мне можете рассказать о Бетти? Можете сообщить какие-нибудь новые факты? Имена других ее дружков, их описание, конкретные даты? Кто был ее врагами? Возможные мотивы убийства?

Женщина отодвинулась в сторону. Поняв, что непроизвольно повысил голос, уже тише я сказал:

— Давайте начнем с дат. Когда Бетти жила в этом доме?

— В начале декабря, — ответила Марджери. — Я это хорошо помню, потому что в тот день, когда она пришла, я и еще несколько человек собрались у радиоприемника и слушали передачу, посвященную пятилетию бомбардировки Перл-Харбора.

— Это было седьмого декабря?

— Да.

— И как долго она здесь пробыла?

— Около недели.

— Откуда она узнала про этот дом?

— Думаю, ей сказала Линда Мартин.

В записке Милларда говорилось о том, что большую часть декабря Бетти провела в Сан-Диего. Я спросил:

— Через неделю она уехала, так?

— Да.

— Как вы думаете, почему, мисс Грэм? Насколько нам известно, прошлой осенью Бетти сменила три квартиры — и все в Голливуде. Почему она так часто меняла жилье?

Теребя в руках пояс сумочки, она ответила:

— Ну, я точно не знаю.

— Ее преследовал какой-нибудь ревнивец?

— Я так не думаю.

— А как вы думаете, мисс Грэм?

Марджери тяжело вздохнула.

— Знаете, Бетти использовала людей. Она занимала у них деньги, рассказывала им всякие истории и... здесь живут ушлые ребята, и, я думаю, они ее сразу раскусили.

Я предложил:

— Расскажите мне о Бетти. Вам она нравилась, не так ли?

— Да. Она была такой милой и доверчивой, немного наивной, но все же... такой душевной. У нее был, если хотите, талант. Она делала все, чтобы понравиться окружающим. И очень быстро перенимала привычки людей, с которыми общалась. У нас тут все курят, и Бетти тоже начала курить, только чтобы ее приняли за свою, хотя у нее была астма и она ненавидела сигареты. И самое смешное, что, пытаясь перенять твою манеру ходьбы или разговора, она всегда делала это по-своему. В такие моменты она всегда оставалась Бетти, или Бет, или что там еще можно придумать для Элизабет.

Я мысленно зафиксировал эту печальную информацию.

— А о чем вы говорили с Бетти?

Марджери ответила:

— В основном говорила Бетти, а я слушала. Бывало, мы сидели вот тут и слушали радио, а Бетти рассказывала свои истории. Любовные истории про героев войны — лейтенанта Джо, майора Мэтта и так далее. Я знала, что это были просто фантазии. Иногда она говорила, что хотела бы стать кинозвездой, что для этого требуется только фланировать в черном платье, чтобы рано или поздно тебя заметили продюсеры. Это меня немного бесило, потому что я хожу на актерские курсы при театре в Пасадене и знаю, что работа актера — это тяжелый труд.

Я нашел в блокноте записи моего разговора с Шерил Сэддон.

— Мисс Грэм, Бетти говорила что-нибудь об участии в фильме в конце ноября?

— Да. В первый же вечер, как Бет здесь появилась, она стала хвастаться по этому поводу. Говорила, что снялась в одной из ведущих ролей, и показывала всем театральный бинокль. Некоторые ребята стали расспрашивать ее, на какой киностудии она снималась, так одному она сказала, что на «Парамаунт», а другому — на «XX век Фокс». Я думала тогда, что она все привирает, просто для того чтобы на нее обратили внимание.

Я написал на чистой странице блокнота «Имена» и трижды подчеркнул надпись.

— Марджери, как насчет имен? Приятелей Бетти, тех, с кем вы ее видели?

— Ну, я знаю, что она встречалась с Доном Лейзом и Гарольдом Костой и один раз я видела ее с каким-то моряком и...

Она запнулась на полуслове. Я заметил тревогу в ее глазах.

— Что такое? Мне вы можете рассказать.

Тонким голосом она произнесла:

— Прямо перед ее отъездом я видела, как они с Линдой Мартин разговаривали с одной крупной женщиной на Бульваре. Она была одета в мужской костюм, и у нее была короткая мужская стрижка. Я видела их всего раз, так что может это ничего не значит...

— Вы хотите сказать, что та женщина была лесбиянкой?

Марджери закивала и потянулась за носовым платком. В эту минуту вошел Билл Кениг и пальцем поманил меня. Я подошел. Он прошептал:

— Эти ребята сказали, что жертва торговала собой, когда ее совсем уж прижимало. Я позвонил мистеру Лоу. Он сказал, чтобы мы никому об этом не рассказывали, потому что будет лучше, если для всех она останется невинной молодой девушкой.

Я чуть было не рассказал ему про лесбийский след, но передумал, понимая, что окружной прокурор и его лакеи также не дадут ему ход.

— Я уже закругляюсь. Запиши их показания, ладно?

Кениг, хихикая, вышел. Я попросил Марджери подождать и пошел в конец коридора. Там стоял стол регистрации, на котором лежала открытая тетрадь записи жильцов. Я стал ее перелистывать, пока наконец не натолкнулся на строчку детским почерком: «Линда Мартин, комната 14».

Пройдя по коридору, я дошел до комнаты, постучал в дверь и стал ждать ответа. Когда через пять секунд его не последовало, я дернул за ручку. Она щелкнула, и дверь распахнулась.

В тесной комнатенке, кроме неприбранной кровати и тумбочки, ничего не было. Я проверил туалет — пусто. На тумбочке лежала стопка вчерашних газет, раскрытых на статье про убийцу-оборотня; и тут я понял, что Линда Мартин сбежала. Я нагнулся и пошарил рукой под кроватью. Нащупав какой-то плоский предмет, я вытащил его.

Это был красный пластиковый кошелек. Открыв его, я обнаружил там немного мелочи и удостоверение личности, выданное средней школой в Сидар Рэпидс, штат Айова. Удостоверение было выдано на имя Лорны Мартилковой, родившейся 19 декабря 1931 года. Чуть ниже эмблемы школы помещалось фото симпатичной молодой девушки; я мысленно уже начал печатать постановление об ее задержании.

В дверях появилась Марджери Грэм. Я показал ей удостоверение, она сказала:

— Это и есть Линда. Боже, ей всего пятнадцать.

— Для Голливуда в самый раз. Когда вы в последний раз ее видели?

— Сегодня утром. Я сказала ей, что вызвала полицию, что они приедут поговорить с нами про Бетти. Мне не стоило этого говорить?

— Вы же не знали, что ее реакция будет такой. В любом случае, спасибо.

Марджери улыбнулась, а я про себя пожелал ей, чтобы она поскорей рассталась с этим миром кинематографа, и, улыбнувшись в ответ, вышел. На крыльце, словно командующий парадом, стоял Билл Кениг, рядом в шезлонгах полулежали чуть позеленевшие Доналд Лейз и Гарольд Коста. На их лицах было написано, что они явно получили пару подзатыльников.

Кениг сказал:

— Они не убивали.

— Неужели, Шерлок?

— Меня зовут не Шерлок.

— Неужели.

— Чего?

* * *

На участке в Голливуде я воспользовался своим положением служащего Отдела судебных приставов и выписал ордер на арест и объявление в розыск Лорны Мартилковой / Линды Мартин, а также форменные бланки для допроса свидетелей по делу, после чего отдал их начальнику дневной смены. Он пообещал, что уже в течение часа эта информация будет передана на остальные участки и что для допроса жильцов дома № 1611 на Оранж-драйв по поводу возможного местонахождения девушки будет выслана группа из нескольких полицейских. Закончив с этим, я принялся за написание отчетов о проведенных мной допросах, отметив тот факт, что Бетти была патологической лгуньей, а также упомянув о ее возможном участии в съемках в ноябре 1946 года. Заканчивая отчет, я хотел было написать о лесбиянке, про которую говорила Марджери Грэм, но передумал, понимая, что, услышав об этом, Эллис Лоу попытается замять информацию, ведь он не давал хода и тому факту, что Бетти подрабатывала проституцией. Поэтому я решил не упоминать этого в отчете, но передать все на словах Рассу Милларду.

Из комнаты для инструктажа я позвонил в Гильдию киноактеров и Центральное агентство по кастингам и запросил у них сведения по Элизабет Шорт. Клерк сообщил мне, что в их списках актрисы с таким именем, равно как и с другими, производными от Элизабет, не значится, поэтому маловероятно, что она появилась в каком-нибудь фильме, легально снимаемом в Голливуде. Повесив трубку, я подумал, что участие в фильме было очередной выдумкой Бетти, а театральный бинокль был лишь реквизитом, чтобы подтвердить эту выдумку.

На часах было около трех. Освободившись от Кенига, я чувствовал себя словно излечившийся от рака больной. После довольно значительной дозы Бетти / Бет Шорт, полученной во время трех проведенных допросов, касавшихся ее последнего довольно дешевого земного пристанища, я чувствовал себя чертовски уставшим и голодным и поэтому поехал домой перекусить и отдохнуть, но и там застал сцену под девизом «Черная Орхидея».

Возле кухонного стола стояли Кей и Ли и рассматривали фотографии, сделанные на месте убийства на 39-й и Нортон-стрит. Опять изувеченная голова Бетти, ее порезанные груди, выпотрошенная нижняя часть и широко расставленные ноги — все на глянцевых черно-белых фотографиях. Кей нервно курила и бросала взгляды на фото; Ли, напротив, изучал их очень тщательно, его лицо принимало самые разные гримасы, как у наркомана во время ломки. Никто не сказал мне ни слова; и я стоял там, словно декорация в спектакле, главную роль в котором играл самый знаменитый в истории Лос-Анджелеса труп.

Наконец Кей сказала:

— Привет, Дуайт.

Ли, продолжавший глазеть на фото, ткнул пальцем на снимок крупным планом.

— Я уверен, это было сделано не просто так. Берн Смит говорит, что на улице ее подцепил парень, отвез в какое-то место и замучил ее, а потом выбросил на автостоянку. Полная чушь. Парень, который сделал это, очень сильно ее ненавидел и хотел, чтобы об этом узнал весь мир. Боже, он кромсал ее целых два дня. Крошка, ты ходила на медицинские курсы, как думаешь, у этого ублюдка было медицинское образование? Может, он был психом, знавшим медицину?

Кей затушила сигарету и сказала:

— Ли, пришел Дуайт.

Ли обернулся.

Я сказал:

— Напарник...

Ли попытался одновременно подмигнуть, улыбнуться и что-то сказать.

Но все его попытки закончились дикой гримасой. И когда он наконец выпалил:

— Баки, послушай Кей. Я всегда знал, что образование, которое я ей оплатил, окупится сторицей, я вынужден был отвернуться.

Мягким спокойным голосом Кей произнесла:

— Все это лишь догадки. Я расскажу вам свою версию, после того как вы что-нибудь съедите и успокоитесь.

— Рассказывай сейчас, просвети нас.

— Ну, это всего лишь мое предположение, но я думаю, что убийц было двое. Потому что на теле есть рваные неровные раны, в то время как выполненные, очевидно, после смерти разрезы посередине, а также в нижней части живота сделаны очень ровно и аккуратно. Хотя, возможно, орудовал и один человек, который спустя какое-то время после убийства, в более спокойном состоянии, разрезал эту девушку на части и сделал вырез в нижней части живота. А когда тело разрублено пополам, вытащить внутренние органы не составит большого труда. Я думаю, что врачи-психи бывают только в кино. Милый, тебе надо успокоиться. Тебе надо прекратить принимать эти таблетки и что-нибудь поесть. Послушай Дуайта, он тебе то же самое скажет.

Я посмотрел на Ли. Он сказал:

— Я слишком возбужден, чтобы есть. — После этого он протянул мне руку, как будто я только что вошел. — Эй, напарник. Узнал что-нибудь новенькое про нашу девочку?

Я хотел сказать, что эта девочка не стоит того, чтобы ей занималась целая армия полицейских; я хотел рассказать про лесбиянку и про то, что Бетти Шорт была всего лишь маленькой лживой шлюшкой. Но, посмотрев на изможденное лицо Ли, я всего лишь сказал:

— Ничего такого, что заставило бы тебя так себя тиранить. Ничего такого, чтобы могло сделать тебя таким беспомощным, в то время когда ублюдку, которого ты отправил в Квентин, осталось всего три дня до освобождения и приезда в Лос-Анджелес. Представь, что сейчас тебя бы увидела твоя маленькая сестра. Подумай о ней...

Я замолк, увидев на глазах Ли слезы. Теперь уже он стоял, словно декорация к спектаклю, где играли близкие ему люди. Кей стала между нами, положив руки нам на плечи. Я вышел из комнаты, не дожидаясь, пока Ли разрыдается по-настоящему.

* * *

Еще одним форпостом «Орхидеейании» был Университетский участок.

В раздевалке участка висел разграфленный от руки лист бумаги со столбцами, озаглавленными:«Будет раскрыто — 2 к 1», «Не маньяк — 4 к 1», «Не будет раскрыто — 1 к 1», «Дружок / дружки — 1 к 4» и «Рыжий — ставки не принимаются, пока не задержат подозреваемого». Букмекером участка стал сержант Шайнер. Самый большой выигрыш могли получить те, кто поставил на «дружков», и уже с дюжину полицейских поставили по десятке на этот вариант, чтобы выиграть два пятьдесят.

В комнате для инструктажа было еще веселей. Кто-то повесил над входом две половинки дешевого черного платья. А наполовину пьяный Гарри Сирз танцевал вальс с чернокожей уборщицей, объявляя ее настоящей Черной Орхидеей, самой лучшей цветной певичкой со времен Билли Холидей. Прикладываясь поочередно к фляжке со спиртным, они продолжали кружиться в танце, а уборщица при этом еще умудрялась во весь голос орать негритянские песни, вынуждая говоривших по телефону полицейских затыкать уши.

Обычная рутинная работа также приобрела хаотичный характер. Одни сотрудники перекапывали картотеки автоинспекции и папки с досье по задержанным в Хантингтон-парке в надежде найти хоть какой-нибудь материал по Рыжему, с которым Бетти Шорт уехала из Сан-Диего. Другие были заняты чтением ее любовных писем, третьи проверяли информацию по автомобилям, чьи номерные знаки вчера ночью записал Ли, сидевший в засаде в гараже Джуниора Нэша. Миллард и Лоу отсутствовали, поэтому, бросив в большую корзину для входящих бумаг свой отчет о допросах и записку о выписанных мной постановлениях на арест, я поспешил смыться, прежде чем какой-нибудь вышестоящий клоун заставит меня присоединиться ко всему этому цирку.

Очутившись на свободе, я подумал о Ли, а подумав, пожалел, что ушел из участка, где к покойной относились, по крайней мере, с юмором. Затем я разозлился на Ли и начал думать о Джуниоре Нэше — профессиональном убийце, гораздо более опасном, чем десяток ревнивых донжуанов. В конце концов я возвратился к своим обязанностям полицейского и начал поиски Нэша в Лаймарт-парке.

Но Черная Орхидея настигла меня и там.

Проходя мимо 39-й и Нортон, я увидел зевак, толпившихся возле той самой автостоянки, а рядом бойких торговцев мороженым и хот-догами, продававших свою нехитрую снедь. Возле бара на 39-й и Креншо какая-то старушенция вовсю толкала глянцевые фотки Бетти Шорт, и у меня закралась мысль, а не снабдил ли ее всем этим наш очаровательный Клео Шорт за определенный процент от продаж. Обозленный, я постарался выкинуть весь этот идиотизм из головы и начал работать по-настоящему.

Целых пять часов я ходил по Саут-Креншо и Саут-Вестерн, показывая встречным фотографии Нэша и рассказывая об его судимости за изнасилование чернокожей девушки, но в ответ получал лишь одни отрицательные ответы или встречные вопросы типа:

— А почему вы не ищете подонка, который покромсал на куски ту красотку?

Ближе к вечеру я наконец смирился с мыслью, что Джуниор Нэш, по всей видимости, все-таки покинул Лос-Анджелес и что придется возвращаться в «цирк».

Наскоро перекусив, я позвонил в Отдел по борьбе в проституцией и попросил их сообщить адреса заведений, где обычно собираются лесбиянки. Просмотрев папки с информацией агентов, клерк назвал мне три бара, расположенных в квартале Вентура-бульвар: «Герцогини», «Шик» и «Кабачок Ла Верна».

Я уже собирался повесить трубку, когда он добавил, что все эти заведения не подпадают под юрисдикцию полиции Лос-Анджелеса, поскольку находятся на территории, подконтрольной шерифам, и работают под их покровительством — за определенную плату.

Когда я ехал в Долину, меня мало заботило, где чья юрисдикция. Гораздо больше меня интересовали отношения женщин с женщинами. Не лесбиянок, а тихих, скромных девочек — с великовозрастными. Нечто подобное встречалось и на ринге во время тренировок профессионалов со спарринг-партнерами-любителями. Проезжая мимо Кахуэнга-пасс, я старался представить их вместе. Но перед глазами возникали лишь тела и запах смазки и автомобильной обшивки — лиц не было. Тогда я постарался вообразить лица Бетти / Бет и Линды / Лорны, которые я видел на фото и на удостоверении, и присоединил к ним тела девушек, которых я видел во время своих боев на ринге. Картина становилась все более и более живой, но тут на горизонте появился квартал Вентура-бульвар, и я воочию увидел страсть женщины к женщине.

Бар «Шик» был в стиле деревенского домика и имел распашные дверцы, как в салунах из ковбойских вестернов. Внутри было довольно тесно, освещение слабое; потребовалось какое-то время, чтобы мои глаза привыкли к этой полутьме. Когда наконец это произошло, я увидел, что меня разглядывает целая толпа женщин.

Тут были и лесби с мужицкими повадками, одетые в рубашки цвета хаки и брюки военного покроя, и скромненькие девочки в юбочках и свитерках. Одна здоровенная кобыла оглядела меня с ног до головы. Ее соседка, стройная рыжая козочка, положила голову ей на плечо и обняла за некое подобие талии. Я посмотрел в сторону барной стойки, ища глазами хозяйку заведения. Заметив в конце зала что-то наподобие комнаты отдыха со стульями из бамбука и столом, заставленным бутылками со спиртным, над которым мигали разноцветные лампочки, я направился туда. Попадавшиеся на пути парочки, державшиеся за руки, нехотя расступались, давая мне пройти.

Лесбиянка за барной стойкой налила мне полный стакан виски и спросила:

— Ты из Комиссии по алкоголю?

У нее были пронзительные светлые глаза; отражающийся в них неоновый свет делал их почти прозрачными. У меня появилось странное ощущение, что она знает, о чем я думал по пути сюда. Выпив виски, я сказал:

— Отдел по расследованию убийств полиции Лос-Анджелеса.

— Наше заведение вам не подчиняется, ну, так кого прикончили?

Пошарив в карманах, я достал и положил на барную стойку фото Бетти Шорт и удостоверение Лорны / Линды. Виски смочил мне горло, и я спросил:

— Видела кого-нибудь из них?

Женщина бегло оглядела лежавшие перед ней листки и, подняв голову, произнесла:

— Хочешь сказать, что Орхидея — из наших?

— Это ты мне скажи.

— Я скажу тебе, что кроме как в газетах нигде ее не видела и уж тем более эту малолетнюю пигалицу, потому что у нас в заведении с малолетками не общаются. Доходит?

Я показал на стакан, она его наполнила. Выпив, я немного вспотел и уже более спокойно сказал:

— Дойдет, когда твои девочки расскажут, что знают, и я им поверю.

Она свистнула, и комната заполнилась клиентками. Взяв фотографии, я протянул их даме, обнявшей леди-лесоруба. Обе дамочки посмотрели на фотки, отрицательно покачали головами и передали их женщине в куртке гражданских авиапилотов. Она сказала:

— Нет, но телки что надо.

Фото пошли дальше, к паре, стоявшей рядом. Те, увидев фотографию Черной Орхидеи, по-настоящему удивились, но тоже дали отрицательный ответ. Последняя сказала:

— Нет, найн, кроме того, это не мой тип. — Она швырнула фото в мою сторону и сплюнула на пол. Я сказал:

— Доброй ночи, леди, — и направился к двери, слыша за спиной слово «орхидея», произносимое шепотом.

В «Герцогинях» меня ждала еще пара дармовых бокалов виски, десяток враждебных взглядов и столько же отрицательных ответов, выдержанных в старом английском немногословном стиле. В «Ла Верна» я шел уже с наполовину потухшим запалом, но с каким-то необъяснимым предчувствием.

Внутри «Ла Верны» было темно, крепившиеся к потолку крошечные лампы едва освещали стены, покрытые дешевыми обоями с нарисованными пальмами. В небольших кабинках ворковали лесбийские парочки; увидев, что они целуются, я так и вытаращился, но вскоре отвел взгляд и стал искать барную стойку.

Она была размещена в нише, сделанной в левой стене, — длинный стол с разноцветными огнями, освещающими пляжные сцены напротив. Ни за стойкой, ни у стойки никого не было. Я пошел обратно, громко откашливаясь, чтобы воркующие в кабинках голубки, услышав меня, спустились на грешную землю. Это сработало; объятия и лобзания прекратились и на меня устремились злые и испуганные глаза, почувствовавшие приближение грозы.

Я сказал:

— Полиция Лос-Анджелеса, расследование убийств, — и протянул фотки ближайшей лесби. — Темноволосая — это Элизабет Шорт, или Черная Орхидея, если вы читаете газеты. Вторая — ее подруга. Я хочу знать, видел их кто-нибудь из вас и если да, то с кем.

Фотографии пошли по кабинкам; я смотрел на их реакцию, но, понаблюдав за ними, понял, что мне придется применить дубинку, даже чтобы получить «да» или «нет». Все сидели молча; лица выражали лишь удивление, в отдельных случаях смешанное с похотью. В конце концов какая-то массивная дива с плоским лбом вернула фотки обратно. Я схватил их и пошел на улицу, на свежий воздух, но остановился, когда заметил у барной стойки женщину, протиравшую бокалы. Я направился к ней. Положив на стол фотографии, подозвал ее пальцем. Она взглянула на портреты и сказала:

— Я видела ее фото в газетах, и это все.

— А вот эту девчонку? Она называет себя Линда Мартин.

Барменша взяла удостоверение Лорны / Линды и всмотрелась в него; по ее глазам я понял, что она узнала девушку.

— Нет. Извини.

Я перегнулся через стойку.

— Не ври мне. Ей всего пятнадцать, поэтому выкладывай все сейчас или я настрочу на тебя жалобу, и следующие пять лет ты проведешь в Техачапи, вылизывая чью-нибудь дырку.

Лесби отшатнулась. Я уже ожидал, что она вот-вот огреет меня бутылкой, но, потупив глаза, она сказала:

— Малышка приходила сюда. Два или три месяца назад. Но я ни разу не видела здесь Орхидею, и, насколько мне известно, малышке нравились мальчики. То есть она приходила сюда только для того, чтобы раскрутить сестер на выпивку, и это все, что я знаю.

Боковым зрением я заметил, как какая-то женщина, собравшаяся было сесть за столик, передумав, взяла свою сумочку и направилась к выходу. Казалось, что ее испугал мой разговор с барменшей. Лампа, висевшая на потолке, осветила ее лицо; я отметил некоторое сходство с Элизабет Шорт.

Собрав фотографии и досчитав до десяти, я отправился за ней. Подойдя к своей машине, я увидел, как она открывает дверь белоснежного «паккарда-купе», припаркованного всего лишь в нескольких десятках метров от меня. Подождав, пока ее авто тронется с места, я поехал за ней.

Мы проехали мимо Вентура-бульвара на Кахуэнга-пасс и далее в центр района Голливуд. В эту ночную пору движение было не слишком интенсивным, поэтому я позволил «паккарду» оторваться от меня на расстояние в несколько машин. Выехав из Голливуда, ее авто направилось в район Хэнкок-парк. На 4-й стрит она свернула налево, и через несколько секунд мы въехали в самое сердце Хэнкок-парка — в квартал, который уилширские полицейские называли «Фазан в стеклянной клетке».

«Паккард» свернул на Мьюирфилд-роуд и остановился перед огромным особняком в стиле Тюдор, рядом с которым находилась лужайка размером с футбольное поле. Я продолжил движение, высветив фарами задние номерные знаки ее авто: CAL RQ 765. Посмотрев в зеркало заднего вида, я увидел, как она закрывает водительскую дверцу. Даже издалека можно было заметить ее точеную фигуру в костюме из акульей кожи.

Свернув на 3-ю стрит, я выехал из Хэнкок-парка. Проезжая по Вестерн, я увидел таксофон, вышел и, набрав номер автоинспекции, попросил оператора дать информацию по белому «паккарду» CAL RQ 765. На поиски у него ушло пять минут. Наконец я услышал следующее:

— Автомобиль принадлежит Мадлен Каткарт Спрейг, белая, родилась 14 ноября 1925 года, адрес: Лос-Анджелес, Саут Мьюирфилд-роуд, 482; приводов и судимостей не имеет.

По дороге домой весь мой хмель улетучился. Мне стало интересно, имеет ли Мадлен Каткарт Спрейг какое-то отношение к Бетти / Бет и Лорне / Линде или же она просто богатая лесбиянка, которой нравится ночная жизнь. Ведя машину одной рукой, второй я достал фото Бетти Шорт и попытался представить лицо Мадлен Спрейг. Проделав это, я убедился в их сходстве. Потом я представил, как начинаю снимать с нее этот акулий костюм, и мне стало уже все равно, были они похожи или нет.

Глава 10

На следующее утро я ехал на Университетский участок и слушал в машине радио. Я с упоением слушал квартет Декстера Гордона, когда вдруг «Танец Билли» прекратился и взволнованный голос произнес: "Мы прерываем наши трансляции срочным сообщением. Главный подозреваемый в деле об убийстве Элизабет Шорт, чернокудрой любительницы ночной жизни, известной также как Черная Орхидея, задержан! Имя человека, проходившего в деле только под кличкой Рыжий, теперь установлено. Это Роберт Мэнли, двадцати пяти лет, занимается торговлей скобяными изделиями в Хантингтон-парке. Сегодня утром его задержали в доме друга в Саут-Гейт, и в настоящий момент допрашивают на полицейском участке Холленбек, Восточный Голливуд. Эллис Лоу, опытнейший юрист, работающий над данным делом и отвечающий за связь с прессой, в эксклюзивном интервью, которое он дал нашей радиостанции, заявил:

— Рыжий Мэнли является основным подозреваемым по этому делу. Мы опознали в нем того самого мужчину, с которым Бетти Шорт приехала сюда из Сан-Диего. Это случилось девятого января, то есть за шесть дней до того, как ее изуродованное тело нашли на стоянке в Лаймарт-парке. Похоже, что в расследовании наметился прорыв, на который мы все надеялись и о котором молились. И сегодня Господь услышал наши молитвы!"

Патетичного Эллиса Лоу сменил рекламный ролик лекарства, призванного облегчить боли у страдающих геморроем и обещавший возврат денег в случае неудачного лечения. Выключив радио, я развернулся и направился на участок Холленбек.

Улица, ведущая к участку, была перегорожена знаком объезда — патрульные держали журналистов на расстоянии. Припарковавшись на аллее за участком и войдя в здание через черный ход, я попал в изолятор временного содержания. Здесь были два вида камер. В одних сидели пьяницы, что-то бормочущие себе под нос, из других на меня смотрели злобные люди, совершившие более серьезные проступки, чем пьянство. Сегодня на участке был «аншлаг», но ни одного надзирателя в поле зрения не было. Пройдя дальше и открыв дверь, ведущую собственно в помещение участка, я понял почему.

В небольшой коридор, по обе стороны которого располагались комнаты для допросов, казалось, втиснулся весь личный состав участка. Все взоры были устремлены на прозрачное одностороннее стекло средней комнаты, находившейся слева по коридору. Из закрепленных на стене динамиков раздавался голос Расса Милларда, вкрадчивый и успокаивающий.

Я толкнул в бок стоящего рядом полицейского.

— Он уже сознался в убийстве?

Тот отрицательно покачал головой:

— Нет. Миллард разыгрывает для него «хорошего и плохого».

— А что, он был знаком с девушкой?

— Да. Мы предъявили ему проверенную информацию из автоинспекции, и он не стал отрицать знакомства с ней. Хочешь, поспорим? Виновен или невиновен, выбирай. Лично мне сегодня везет.

Я отклонил его предложение и, поработав локтями, пробрался к прозрачному стеклу. За видавшим виды столом сидел Миллард, а напротив него симпатичный парень с морковного цвета волосами крутил в руках пачку сигарет. Было видно, что он сильно нервничает; Миллард был похож на доброго священника из фильмов — его уже ничего в этой жизни не удивляло, и он всех давно простил.

В динамиках раздался голос «морковки».

— О боже, я уже три раза об этом говорил.

Миллард ответил:

— Роберт, мы делаем это потому, что ты не пришел к нам с самого начала. Уже целых три дня имя Бетти Шорт не сходит с первых полос всех газет Лос-Анджелеса, а ты до сих пор не объявился, хотя знал, что мы хотим с тобой поговорить. Что мы, по-твоему, должны были подумать?

Роберт Рыжий Мэнли зажег сигарету и, затянувшись, закашлял.

— Я не хотел, чтобы моя жена узнала, что я ей изменяю.

— Но ты же ей не изменил. Бетти ведь не дала тебе. Она тебя просто подразнила и кинула. Из-за этого не стоит скрываться от полиции.

— В Сан-Диего я за ней приударял. Танцевал медленные танцы. Это почти то же, что измена.

Миллард положил руку ему на плечо.

— Давай начнем с самого начала. Расскажи мне, как ты познакомился с Бетти, чем вы занимались, о чем говорили. Не спеши, соберись с мыслями, тебя никто не торопит.

Загасив окурок и бросив его в переполненную пепельницу, Мэнли закурил очередную сигарету и смахнул пот со лба. Я осмотрелся в коридоре и у противоположной стены заметил Эллиса Лоу. Рядом, словно псы, готовые ринуться в бой, стояли Фогель и Кениг. Из громкоговорителя послышался чей-то вздох, прерываемый помехами. Я оглянулся и увидел, как подозреваемый заерзал на стуле.

— И буду рассказывать это в последний раз?

Миллард улыбнулся:

— Совершенно верно. Начинай, сынок.

Мэнли встал и расправил плечи. Затем он начал свой рассказ, расхаживая взад и вперед по комнате.

— Я познакомился с Бетти за неделю до Рождества, в том баре, в центре Сан-Диего. Мы просто начали болтать, и Бетти упомянула о своих стесненных обстоятельствах, о том, что она временно жила с этой женщиной, миссис Френч и ее дочкой. Я купил ей ужин в итальянском ресторанчике в Старом городе, а потом мы пошли на танцы в ночной клуб «На небесах» в гостинице «Эль Кортез». Мы...

Миллард перебил его:

— Ты всегда бегаешь за юбками, когда выезжаешь в командировки?

Мэнли прокричал:

— Я не бегал за юбкой!

— А что же тогда ты делал?

— Я просто влюбился. Я не знал, была ли Бетти авантюристкой или честной девушкой, и хотел это выяснить. Я хотел проверить себя на верность жене и просто...

Его голос затих, Миллард спросил:

— Сынок, ради бога, скажи правду. Тебе просто нужна была любая девка, так?

Мэнли опустился на стул.

— Так.

— Так же как и во время остальных командировок, так?

— Нет, Бетти — это особый случай!

— Какой еще особый? Залетные — они и есть залетные, так?

— Нет! Когда я в командировке, я не изменяю жене. Бетти была просто...

Голос Милларда прозвучал настолько тихо, что его едва было слышно даже в громкоговорителе:

— Бетти тебя просто завела, так?

— Так.

— Заставила тебя делать вещи, которые ты никогда прежде не делал, свела тебя с ума...

— Нет! Нет! Я просто хотел ее трахнуть, я не хотел сделать ей больно!

— Ш-ш-ш. Давай вернемся к Рождеству. К твоему первому свиданию с Бетти. Ты поцеловал ее на прощание?

Трясущимися руками Мэнли сжал пепельницу, на стол высыпалось несколько окурков.

— В щеку.

— Да ладно, Рыжий. Всего-то?

— Да.

— Второй раз ты встретился с ней за два дня до Рождества, так?

— Так.

— Танцы в «Эль Кортез», так?

— Так.

— Мягкое освещение, выпивка, ненавязчивая музыка, и тут ты и взял быка за рога, так?

— Черт побери, прекратите говорить «так»!

Я попытался ее поцеловать, но она завела эту пластинку о том, что не может со мной спать, потому что отец ее ребенка должен быть военным героем, а я всего лишь военный музыкант. Она просто свихнулась на этом. Только и твердила об этих долбаных военных героях.

Миллард встал.

— Почему это долбаных, а, Рыжий?

— Потому что я знал, что все брехня. Она говорила, что была замужем за таким-то, была помолвлена с тем-то, но я-то знал, что она просто пыталась меня унизить, потому что я никогда не нюхал пороху.

— Она называла какие-то имена?

— Нет, только звания. Майор, капитан, как будто мне должно быть стыдно за то, что я всего лишь капрал.

— И ты ее за это ненавидел?

— Нет! Не надо мне ничего приписывать!

Миллард расправил плечи и сел.

— После того, второго свидания, когда вы встретились снова?

Мэнли вздохнул и положил голову на стол.

— Я говорил вам об этом уже три раза.

— Сынок, чем скорее ты расскажешь об этом еще раз, тем быстрее ты пойдешь домой.

Мэнли поежился и обхватил себя руками.

— После того второго, свидания я не получал от нее никаких вестей вплоть до восьмого января, когда в офис пришла эта телеграмма. Там было сказано, что Бетти хотела бы со мной встретиться во время моей следующей поездки в Сан-Диего. Я послал ей ответную телеграмму и сообщил, что буду там на следующий день и тогда мы встретимся. Мы встретились, и она вдруг стала умолять, чтобы я отвез ее в Лос-Анджелес. А я сказал...

Подняв руку, Миллард остановил его:

— Она сказала, почему ей надо в Лос-Анджелес?

— Нет.

— Она не сказала, что ей надо с кем-нибудь там повидаться?

— Нет.

— Ты согласился ее отвезти в надежде, что она будет с тобой спать?

Мэнли вздохнул:

— Да.

— Продолжай, сынок.

— В тот день я взял ее с собой поездить по городу. Пока я встречался с клиентами, она ждала в машине. На следующий день у меня было запланировано несколько встреч в Оушенсайде, поэтому мы провели ночь там, в одном из мотелей и...

— Сынок, повтори еще раз название мотеля.

— Он назывался «Рог Изобилия».

— И в ту ночь Бетти тебя опять продинамила?

— Она... она сказала, что у нее месячные.

— И ты поверил этой старой сказке?

— Да.

— Это тебя разозлило?

— Черт подери, я ее не убивал!

— Ш-ш-ш. Ты спал в кресле, а она на кровати, так?

— Так.

— А утром?

— Утром мы поехали в Лос-Анджелес. Бетти ездила со мной на встречи и пыталась занять у меня пятерку, но я ей отказал. Затем она стала плести про то, что должна встретиться со своей сестрой у отеля «Билтмор». Она меня уже порядком достала, поэтому вечером я высадил ее у «Билтмора». Где-то в районе пяти часов. После этого я ее не видел. Ну, за исключением той фотографии в газете.

Миллард спросил:

— Значит, последний раз ты виделся с ней в пять часов, в пятницу, десятого января?

Мэнли утвердительно кивнул. Глянув прямо в зеркало, через которое мы наблюдали, Миллард поправил галстук и вышел из комнаты. В коридоре его обступила толпа любопытных полицейских. В комнату скользнул Гарри Сирз. Заглушая шум, над моим ухом раздался знакомый голос:

— Теперь увидишь, для чего Расс держит Гарри?

Рядом стоял Ли с самодовольной улыбкой на губах, сияя, будто выиграл миллион долларов. Я обнял его за шею:

— Добро пожаловать на землю.

Ли тоже меня обнял:

— Это ты виноват, что я так хорошо выгляжу. Сразу после твоего ухода Кей подмешала мне в вино какое-то снотворное, наверное, купила в аптеке. Я проспал семнадцать часов, потом встал и начал жрать как лошадь.

— Сам виноват, что оплачивал ее занятия по химии. Что думаешь по поводу Рыжего?

— В худшем случае бабник, к концу недели разведенный бабник. Согласен?

— Частично.

— Вчера что-нибудь нарыл?

Глядя на посвежевшего друга, мне было довольно легко исказить правду.

— Читал мой отчет?

— Да. На Университетском участке. Хорошо, что выписал бумаги на эту пигалицу. Еще что-нибудь было?

Я откровенно соврал, представив стройную фигуру в облегающих одеждах.

— Нет. А у тебя?

Уставившись в зеркальную перегородку, он ответил:

— Нет, но то, что я говорил про поимку подонка, остается в силе. Боже, ты только посмотри на Гарри.

Я последовал совету. Скромный заика ходил кругами возле стола комнаты допросов и, будто забивая гвозди, наносил по нему оглушительные удары.

— Ба-бах! — доносилось из динамиков; Рыжий Мэнли, обхватив себя руками, вздрагивал от каждого такого удара.

Ли толкнул меня в бок.

— У Расса есть одно правило — никого не трогать. Но посмотри, как...

Я отвел его руку и стал пристально наблюдать за тем, что происходило за стеклянной перегородкой. Сирз колотил по столу всего в нескольких сантиметрах от Мэнли, излучая при этом неподдельную ярость и без тени заикания произнося:

— Тебе нужна была еще одна дырка, и ты думал, что Бетти очень просто заполучить. Ты стал к ней приставать, но это не сработало. Тогда ты стал ее умолять. Это тоже не сработало, и тогда ты предложил ей деньги. Но она сказала, что у нее месячные, и это тебя окончательно доконало. Ты захотел, чтобы из нее по-настоящему потекла кровь. Расскажи мне, как ты отрезал ее титьки. Расскажи мне...

Мэнли завопил:

— Нет!

Сирз грохнул по стеклянной пепельнице, стекло треснуло, во все стороны полетели окурки. Рыжий прокусил губу, из нее брызнула кровь, которая затем стала стекать по подбородку. Сирз еще раз треснул по пепельнице, мелкими кусочками она разлетелась по всей комнате. Мэнли хныкал:

— Нет, нет, нет, нет!

Сирз прошипел:

— Ты знал, чего тебе надо. Ты старый распутник и знал, где можно снять девок. Ты напоил Бетти, раскрутил ее на разговор про ее старых приятелей, втер ся к ней в доверие, прикинувшись приятным в общении капралом, который желает ей настоящей любви, чтобы ее любили только те, кто побывал в бою, те, кто действительно заслуживали любовь такой красотки...

— Нет!

Сирз грохнул по столу — «ба-бах!».

— Да, Рыжик, да. Я думаю, ты привез ее в какой-нибудь ангар, может быть, на один из тех заброшенных фордовских складов в Рико-Ривера. Там, наверняка, было много всяких веревок и брошенного инструмента. И тут на тебя напал стояк, и ты обтрухался, даже еще не успев залезть на Бетти. Ты и до этого был на взводе, а сейчас у тебя просто поехала крыша от злости. Ты вспомнил сразу всех девок, которые смеялись над твоим мелким стручком, и припомнил те ночи, когда твоя жена говорила: «Не сегодня, Рыжик, у меня болит голова». И тогда в бешенстве ты связал Бетти и стал ее избивать, а потом начал кромсать ее на части! Признавайся, долбаный дегенерат!

— Нет!

Ба-бах!

Стол подпрыгнул от удара. Мэнли чуть не рухнул со стула, но Сирзу удалось его вовремя поддержать.

— Да, Рыжик, да. Ты вспомнил всех девок, которые говорили тебе: «Я не сосу», ты вспомнил, как в детстве тебя шлепала мама, как злобно смотрели на тебя настоящие солдаты, когда ты играл на своем тромбоне в военном оркестре. Лодырем, с маленьким стручком, которому отказывают все бабы. И за это все должна была расплачиваться Бетти? Так?

Сплевывая кровь и слюну, Мэнли бормотал:

— Нет. Господь мне свидетель, нет.

Сирз заметил:

— Господь ненавидит лжецов, — и трижды ударил по столу — бах! бах! бах! Мэнли повесил голову и начал тихо хныкать. Сирз опустился на колени рядом с его стулом.

— Расскажи мне, Рыжик, как Бетти вопила и умоляла ее пощадить. Расскажи это мне, а потом Господу.

— Нет, нет. Я не трогал Бетти.

— У тебя был еще один стояк? И каждый раз, когда ты ее кромсал, ты кончал, и кончал, и кончал.

— Нет. О Боже, о Боже.

— Все правильно, Рыжик. Поговори с Богом. Расскажи ему все. Он тебя простит.

— Нет, пожалуйста, Боже.

— Скажи это, Рыжий. Расскажи Богу, как целых три дня ты избивал, насиловал и кромсал Бетти Шорт, а потом разрубил ее пополам.

Сирз снова несколько раз грохнул по столу, а затем и вовсе перевернул его. Рыжий с трудом встал со стула и опустился на колени. Он сжал руки и забормотал:

— Господь мой спаситель, да не убоюсь, — после чего начал рыдать. Сирз посмотрел на стеклянную перегородку, на его возбужденно-уставшем лице читалось отвращение к себе. Вытянув руку, большим пальцем вниз, он вышел из комнаты.

На выходе его встретил Расс Миллард и провел мимо толпы в моем направлении. Подслушав их негромкий разговор, я понял суть происшедшего: оба считали, что Мэнли невиновен, но, чтобы быть уверенными на все сто, хотели дать ему пентотал и проверить на детекторе лжи. Оглянувшись, через перегородку я увидел, как Ли и еще один сотрудник в штатском надевают на Рыжего наручники и выводят его из комнаты для допросов. Ли обращался с ним как с ребенком, вежливо разговаривая и положив руку на плечо. Толпа расступилась, когда эти трое проследовали в приемник-распределитель. Гарри Сирз возвратился в комнату для допросов и начал наводить там порядок; Расс Миллард повернулся ко мне:

— Хороший отчет у тебя был вчера, Блайкерт.

Я поблагодарил, зная, что настоящая оценка — впереди. Мы посмотрели друг другу в глаза, и я спросил:

— И что дальше?

— Это ты мне скажешь.

— Сначала вы вернете меня в Отдел судебных приставов, верно?

— Нет, но продолжай.

— О'кей, потом мы проедемся вокруг «Билтмора» и попытаемся восстановить перемещения Бетти Шорт с десятого января, когда ее бросил Рыжий, по двенадцатое или тринадцатое, когда ее похитили. Мы прочешем этот район и затем сверим информацию, которую получим, с предыдущими отчетами. И будем надеяться, что действительно стоящие версии не затеряются среди шумихи, созданной прессой.

— Продолжай.

— Мы знаем, что Бетти хотела стать актрисой и что она была очень неразборчива в своих любовных связях, а также упоминала о том, что в ноябре прошлого года была задействована в каком-то фильме. Поэтому я бы предположил, что она вполне могла согласиться переспать с каким-нибудь киношником. Думаю, нам надо допросить продюсеров и директоров по кастингу, и тогда, может быть, что-нибудь и выплывет.

Миллард улыбнулся.

— Этим утром я звонил Баззу Миксу — бывшему полицейскому, работающему сейчас начальником службы охраны в «Хьюз Эйкрафт». Он — неофициальный представитель полиции во взаимоотношениях с киностудиями. Микс наведет там справки. Ты мыслишь в правильном направлении, Баки. Продолжай в том же духе.

Я заколебался, желая произвести впечатление на старшего по званию, но передумал и не стал рассказывать про богатую лесбиянку, потому что захотел допросить ее лично. Его слова прозвучали снисходительно, а похвалить молодого сотрудника полезно — чтобы заставить выполнить неприятное задание. Мои мысли занимала Мадлен Каткарт Спрейг, но я сказал совсем о другом:

— Единственное, что я знаю точно, — за Лоу и его парнями нужен глаз да глаз. Я не указал этого в отчете, но точно известно, что когда Бетти крайне нужны были деньги, она торговала собой, а Лоу пытается не афишировать эту информацию. Думаю, он будет замалчивать все факты, которые так или иначе изображают ее шлюхой. Чем больше ей будут сочувствовать люди, тем больше он сможет заработать очков в качестве государственного обвинителя на суде, если когда-нибудь это дело дойдет до суда.

Миллард засмеялся:

— Значит, герой, называешь своего собственного босса укрывателем улик?

Я подумал, что такое определение может относиться и ко мне.

— Да и еще тупоголовым сукиным сыном.

Миллард сказал:

— Здесь ты попал в точку, — и протянул мне лист бумаги. — Список мест, где бывала Бетти — рестораны и бары в Уилшире. Можешь пройтись по ним в одиночку, можешь на пару с Бланчардом. Мне все равно.

— Я бы лучше прочесал территорию вокруг «Билтмора».

— Знаю, знаю, но мне нужны люди, которые знают район и обладают мозгами для того, чтобы распознать настоящих преступников.

— Что вы собираетесь сейчас делать?

Миллард грустно улыбнулся.

— Собираюсь присмотреть за тупоголовым сукиным сыном-укрывателем улик и его любимцами. Надо проследить, чтобы они не выбили признания из невиновного, который угодил в их лапы.

Не найдя Ли, я пошел по адресам, переданным Миллардом, в одиночку. Территория, которую надо было обойти, находилась в районе Уилшира — бары-рестораны и дешевые забегаловки, расположенные на Вестерн, Норманди и 3-й стрит. Люди, с которыми я разговаривал, были, в большинстве своем, завсегдатаями этих самых баров, которым просто хотелось поболтать с кем-то, кроме своих обычных приятелей. Я пытался выудить у них конкретную информацию, но в ответ получал настоящий бред: чуть ли не каждый из них общался с Бетти, и далее следовала какая-нибудь история, которую они вычитали в газете или услышали по радио, хотя на самом деле Бетти в это время была в Сан-Диего вместе с Рыжим Мэнли или в другом месте, где ее замучили до смерти. Чем дольше я их слушал, тем больше они сворачивали на себя, перемежая свои печальные истории упоминаниями о Черной Орхидее, которая, по их мнению, была божественной красоткой и которой была уготована звездная карьера в Голливуде. Было похоже, что все они с радостью поменялись бы с ней местами, если бы об их смерти написали на первых полосах газет. Я задавал им вопросы про Линду Мартин / Лорну Мартилкову, Джуниора Нэша, Мадлен Каткарт Спрейг и ее белый «паккард», но в ответ они лишь делали недоуменные лица, поэтому я решил, что мой отчет будет состоять всего из двух слов: «Полный бред».

Закончив затемно, я поехал домой, чтобы наконец перекусить.

Подъезжая, увидел, как из дома с криками выбежала Кей и, выбросив на газон целую кипу бумаг, вернулась, как к ней, крича и размахивая, руками подбежал Ли. Выйдя из машины, я подошел к выброшенной стопке бумаг и стал ее просматривать. Это были копии официальных бланков полицейского управления Лос-Анджелеса: бланки отчетов по федеральным расследованиям, бланки, на которых фиксировались обнаруженные улики, бланки допросов, а также заполненный протокол вскрытия — все было помечено надписью «Э. Шорт. Дата смерти: 15/1/47». Все эти бланки были, очевидно, похищены из Университетского участка — само их хранение уже было достаточным основанием, чтобы отстранить Ли от службы.

Кей выбежала снова с очередной стопкой бумаг, крича при этом:

— После всего, что произошло, всего, что может произойти, как ты мог так поступить? Это просто какое-то безумие!

Она бросила эту стопку рядом с предыдущей. На сей раз это были фотографии, сделанные на 39-й и Нортон. Ли схватил ее за руку и, несмотря на ее отчаянные попытки освободиться, не отпускал, вопя при этом:

— Черт бы тебя побрал, ты понимаешь, что это для меня значит. Ты прекрасно понимаешь. Я сниму комнату, чтобы там все хранить, но умоляю, помоги мне в этом. Это мое, и мне нужна твоя помощь... и ты все прекрасно понимаешь.

Потом они заметили меня. И Ли сказал:

— Баки, хоть ты ей скажи. Ты ее образумь.

Это была самая нелепая фраза, касавшаяся всего этого цирка с Орхидеей, которую мне довелось услышать.

— Кей права. Ты уже совершил по крайней мере три проступка, выкрав эти бумаги, — тут я остановился, подумав о том, что совершил сам и куда собираюсь пойти вечером. Посмотрев на Кей, я дал задний ход. — Я обещал ему неделю на это дело. Это значит еще четыре дня. В среду все закончится.

Кей вздохнула:

— Дуайт, иногда ты ведешь себя как последний трус, — и ушла в дом. Ли открыл рот, чтобы сказать что-нибудь смешное, а я направился к своей машине, распихивая ногами официальные бумаги управления.

* * *

Белоснежный «паккард» стоял на том же месте, что и в прошлый вечер. Я вел наблюдение из своей машины, припаркованной сразу за ним. Несколько часов я провел на переднем сиденье и, постепенно закипая, наблюдал за посетителями трех близлежащих баров — бандитами, разными девицами и моментально распознаваемыми осведомителями, — этих посредников между полицией и преступным миром отличал беспокойный, рыскающий взгляд. Миновала полночь, движение оживилось — в основном лесбиянки, разбредающиеся по дешевым отелям, на другой стороне улицы. И вот наконец, совсем одна, в дверях «Ла Верны» появилась она — любительница ночной жизни, в зеленом шелковом платье.

Когда она подошла к тротуару и бросила взгляд на мою машину, я приоткрыл дверцу с ее стороны и сказал:

— Бродим по злачным местам, мисс Спрейг?

Мадлен Спрейг остановилась. Я приблизился. Она достала из сумочки ключи от машины и большую пачку денег.

— Так, значит, папочка опять вздумал за мной следить. Он снова пошел в свой кальвинистский крестовый поход и сказал тебе, чтоб ты особо не прятался. «Мэдди, девочка, тебе не следует появляться в таких неподходящих местах. Девочка моя, там тебе могут встретиться аморальные типы, а это нехорошо». — Она ловко сымитировала тяжелый шотландский акцент.

У меня задрожали ноги, как на ринге, когда я ждал сигнала к началу первого раунда. Я сказал:

— Я полицейский.

Уже нормальным голосом она спросила:

— Да? Папочка уже покупает полицейских?

— Меня он не покупал.

Мадлен протянула мне деньги и пристально на меня посмотрела.

— Возможно, это правда. Если бы вы работали на него, вы одевались бы значительно лучше. Ну, тогда вы, наверное, шериф из Западной Долины. Вы уже вымогали деньги у хозяев «Ла Верны», а теперь, видимо, подумали, что можно попробовать вымогать и у постоянных клиентов.

Я взял деньги, пересчитал — там было больше сотни долларов — и вернул ей обратно.

— Как насчет отдела по раскрытию убийств полиции Лос-Анджелеса. Как насчет Элизабет Шорт и Линды Мартин?

При этих словах нахальный тон Мадлен сразу же улетучился. На лице появилось беспокойство, и тут я увидел, что ее сходство с убитой ограничивалось лишь прической и макияжем; в целом черты ее лица были менее изящны, чем у Орхидеи, и напоминали ее лишь отчасти. Я вгляделся в них повнимательнее: испуг в светло-карих глазах, блестевших при свете уличных фонарей; складки на лбу, говорившие о напряженном раздумье. Ее руки дрожали, поэтому я взял у нее ключи от машины и деньги, затолкал их в сумочку и бросил все это на капот «паккарда». Чувствуя, что вот-вот могу получить важную зацепку, я сказал:

— Вы можете поговорить со мной здесь или где-нибудь в центре, мисс Спрейг. Только, пожалуйста, не врите. Я знаю, что вы были с ней знакомы, поэтому если вы попытаетесь пудрить мне мозги, то отправитесь а участок, а там вас ждет огласка, которая вам совсем ни к чему.

Нахальная девчонка наконец взяла себя в руки. Я повторил:

— Так здесь или в участке? — Она открыла мне правую дверь «паккарда», а сама села слева за руль. Я разместился рядом и, чтобы видеть ее лицо, включил в салоне освещение. В нос ударило запахом кожаной обивки и затхлым ароматом духов.

— Скажите, как долго вы знали Бетти Шорт?

При свете Мадлен чувствовала себя не в своей тарелке.

— Откуда вы узнали, что мы с ней были знакомы?

— Когда прошлым вечером я расспрашивал официантку в баре, я видел, как быстро вы улизнули оттуда. Как насчет Линды Мартин? Вы были с ней знакомы?

Длинным накрашенным ногтем Мадлен коснулась руля.

— Поверхностно. Я встретила Бетти и Линду прошлой осенью в «Ла Берне». Бетти сказала, что она там впервые. Потом мы разговаривали еще один раз. С Линдой мы разговаривали чаще, но в основном болтали о всяких пустяках в баре.

— Прошлой осенью, это когда?

— По-моему, в ноябре.

— Ты с ними спала?

Мадлен поморщилась.

— Нет.

— А почему нет? Эти притоны, собственно, для этого и существуют, ведь так?

— Не совсем.

Я легко похлопал ее по плечу, обтянутому зеленым шелком.

— Ты — лесби?

Мадлен зарокотала, как ее отец:

— Мэжнэ сказать, пар-рнишка, что я бер-ру то, что плохо лежит.

Я улыбнулся и погладил ее по тому же плечу.

— Хочешь сказать, что, кроме той встречи в баре два месяца назад, больше с Линдой Мартин и Бетти Шорт не встречалась?

— Да. Именно об этом я вам и говорю.

— Тогда почему так быстро смылась вчера?

Мадлен закатила глаза и вновь завела:

— Пар-рнишка, но я прервал ее:

— Хорош вилять, говори как есть.

Оторва выпалила:

— Мистер, мой отец — Эммет Спрейг. Тот самый Эммет Спрейг. Он отстроил половину Голливуда и Лонг-Бич. А другую половину купил. Ему не нужна излишняя реклама. И он не будет в восторге от газетных заголовков типа «Дочь магната, дающая показания по делу Черной Орхидеи, встречалась с погибшей в ночном клубе для лесбиянок». Теперь представляете картину?

— В цвете, — ответил я и погладил ее по плечу.

Она отодвинулась и вздохнула:

— И что, теперь мое имя появится во всех этих полицейских досье, и его увидят эти противные копы вместе с вонючими писаками из бульварных изданий?

— Может быть, увидят, а может быть, не увидят.

— Что я должна сделать, чтобы его не увидели?

— Кое в чем меня убедить.

— Например?

— Например, для начала рассказать мне о своих впечатлениях от Бетти и Линды. Ты — умная детка, опиши их.

Мадлен провела рукой по рулю, затем по блестящей приборной панели из дуба.

— Ну, они не были близкими подругами и просто приходили в этот бар, чтобы поесть и выпить на халяву.

— Откуда ты знаешь?

— Я видела, как они отклоняли все ухаживания.

Я подумал про мужеподобную даму, о которой говорила Марджери Грэм.

— Ухажеры были настойчивы? Ну, знаешь, эти наглые пьяные быки, которые не хотят отступать?

Мадлен рассмеялась:

— Нет, ухажеры, которых я видела, были очень даже благовоспитанными.

— Что за ухажеры?

— Уличные профи, которых я не встречала раньше...

— И позже.

— Да. И позже.

— О чем ты с ними говорила?

Мадлен снова рассмеялась, на этот раз громче.

— Линда рассказывала про парня, которого она оставила в Небраске или где-то в тех местах, откуда приехала, а Бетти обсуждала последний номер «Мира кино». По умственному развитию они были на одном уровне с тобой, только гораздо симпатичней.

Я улыбнулся и сказал:

— А ты остроумна.

Мадлен ответила улыбкой:

— А ты — нет. Послушай, я устала. Ты не собираешься спрашивать меня о том, убила ли я Бетти Шорт? Раз я могу доказать свою невиновность, то, может быть, закончим уже этот фарс?

— Мы коснемся этой темы немного погодя. Бетти говорила когда-нибудь, что снималась в кино?

— Нет, но она была киноманкой.

— Она тебе никогда не показывала театральный бинокль? Такую красивую штучку на цепочке?

— Нет.

— Как насчет Линды? Она упоминала о том, что снималась в фильмах?

— Нет, она говорила только о своем парне из Небраски.

— Ты не знаешь, куда бы она поехала, если бы ей надо было смыться от полиции?

— Знаю. В Хиктаун, штат Небраска.

— А кроме Небраски?

— Не знаю. Можно я...

Я нежно дотронулся до ее плеча.

— Да, теперь можешь рассказать мне свое алиби. Где ты была и что делала с понедельника тринадцатого января по среду пятнадцатое января?

Сложив руки рупором, она громко продудела, затем опустила их на сиденье рядом с моим коленом.

— С вечера субботы по утро четверга я находилась в нашем доме в Лагуне. Вместе со мной там были мои папочка, мамочка и сестра Марта, а также вся наша прислуга. Хочешь проверить — позвони моему папаше. Наш номер — в телефонной книге. Но будь осторожен. Не говори ему, где со мной встречался. Еще есть вопросы?

Моя собственная версия о гибели Орхидеи рассыпалась в пух и прах, но все же навела меня на другую мысль.

— Мужчины попадают в сферу твоего внимания?

Мадлен коснулась моего колена.

— В последнее время такие не попадались. Но с тобой я не прочь, лишь бы мое имя не появилось на страницах газет.

Я почувствовал слабость в ногах.

— Завтра вечером?

— Хорошо. Заезжай за мнойровно в восемь, как настоящий джентльмен. Саут-Мьюирфилд, дом 482.

— Я знаю твой адрес.

— Неудивительно. Как тебя зовут?

— Баки Блайкерт.

— Имя как раз для тебя — видно, из-за зубов.

— Завтра в восемь, — бросил я, вылезая из «паккарда», пока ноги еще совсем не вышли из-под контроля.

Глава 11

— Хочешь сходить на фильм про боксеров в Уилтерне? Будут показывать всех знаменитых — Демпси, Кетчела, Греба. Что скажешь? — спросил меня Ли. Мы сидели за противоположными столами в комнате для инструктажа, названивая по телефонам. Клеркам, выполнявшим бумажную работу по делу Шорт, в это воскресенье дали отдохнуть, и поэтому всю рутинную офисную работу пришлось выполнять нам. А именно: принимать звонки, оценивать звонивших и переадресовывать полученную информацию ближайшим подразделениям детективов. Мы занимались этим уже целый час без перерыва. Меня и Ли, казалось, разделила ремарка по поводу моей «трусливости», которую произнесла Кей. Посмотрев на Ли, я заметил, что его зрачки сузились — верный признак того, что он принял недавно порцию амфетамина. Я сказал:

— Не могу.

— Почему?

— У меня свидание.

Ли изобразил гримасу на лице.

— Да? С кем?

Я поменял тему.

— Ты уже помирился с Кей?

— Да, я снял комнату для своих бумаг. В гостинице «Эль Нидо», в районе Санта-Моники и Уилкокса. Девять баксов в неделю, сущая ерунда, лишь бы только ей было хорошо.

— Ли, завтра выходит Де Витт. Думаю, мне стоит с ним поговорить, возможно, даже взять в помощники Фогеля и Кенига.

Ли пнул ногой корзину с мусором. На пол полетели скомканные салфетки и пустые стаканчики из-под кофе. Сидевшие за другими столами повернули головы в нашу сторону. И тут зазвонил его телефон. Ли взял трубку.

— Отдел по расследованию убийств. Сержант Бланчард.

Я уставился на свои записи, Ли слушал звонившего. До среды — дня, когда мы собирались завязать с расследованием этого дела, оставалось, как мне казалось, еще целая вечность, и сейчас я думал не об этом, а о том, можно ли отучить Ли принимать амфетамин. Потом стал мысленно представлять Мадлен Спрейг — она возникала перед моими глазами уже в сотый раз после того момента, когда заявила: «С тобой я не прочь...» Ли слушал звонившего уже длительное время, без всяких вопросов и комментариев. Мне вдруг захотелось, чтобы мой телефон тоже зазвонил и отвлек меня от мыслей о Мадлен.

Наконец Ли положил трубку. Я спросил:

— Что-нибудь интересное?

— Еще один псих. Так с кем у тебя сегодня свидание?

— С соседской девчонкой.

— Девчонка красивая?

— Просто конфетка. Напарник, если после вторника я увижу, что ты под кайфом, то устрою еще один бой Блайкерт — Бланчард.

Ли изобразил неземную ухмылку.

— Нет, Бланчард — Блайкерт, и ты снова проиграешь. Я заварю кофе. Тебе сделать?

— Черный, без сахара.

— Уже делаю.

* * *

Я принял сорок шесть звонков, и только половина из них была от более или менее здравомыслящих людей. Ли ушел сразу после обеда, а я остался печатать новый отчет Расса Милларда, который мне всучил Эллис Лоу. В отчете говорилось, что Рыжего Мэнли отпустили домой к жене сразу после того, как проверили на детекторе лжи и провели еще несколько других проверок, и что к настоящему времени все любовные письма Бетти Шорт были тщательно изучены. Некоторые из ее воздыхателей были установлены и исключены из списка подозреваемых, так же как и большинство парней на ее фотографиях. Работа по опознанию остальных ее приятелей продолжалась. Позвонили из «Кэмп Кука» и сообщили, что солдат, избивший Бетти в 43-м году, погиб во время высадки в Нормандию. Что же касается многочисленных «замужеств» и «помолвок» Бетти, то в результате проверки, проведенной в сорока восьми штатах, выяснилось, что ни в одном из них записей о ее браке не зарегистрировано.

Далее пошла рутина. Номера автомобилей, которые Ли записал во время своей засады в гараже Нэша, оказались чистыми. Затем в отчете сообщалось о том, что в в полицейское управление Лос-Анджелеса и на коммутатор округа ежедневно поступало до трехсот звонков по этому делу. На данный момент уже девяносто три человека признали себя виновными в совершении этого убийства, четверо из них были отъявленными психами, у которых действительно не было алиби, и сейчас они находились в тюрьме при городском суде, ожидая психиатрической экспертизы и возможной отправки в психушку. В самом разгаре были допросы возможных свидетелей, проживающих на территории района, где произошло убийство, — для этого было выделено 190 человек. Единственным лучиком света был допрос, проведенный мной 17 января, в результате которого нам стало известно о Линде Мартин / Лорне Мар-тилковой: ее видели в нескольких барах района Эн-сино, и туда заслали несколько команд для ее поимки. Закончив печатать, я был уверен, что убийца Элизабет Шорт так и не будет найден, и поэтому поставил на такой исход дела — двадцатку на «Не будет раскрыто: 2 к 1» в тотализаторе, организованном на участке.

* * *

Я позвонил в дверь особняка Спрейгов ровно в 20:00. На мне был лучший наряд: синий блейзер, белая рубашка и зеленые фланелевые брюки. Чтобы добраться сюда, я разоделся как дурак, прекрасно зная, что, как только мы приедем ко мне домой, эта одежда мне уже не понадобится. Десять часов у телефона все-таки сказались на моем самочувствии, и, даже несмотря на душ, который я принял на участке, я был не совсем в своей тарелке, в левом ухе до сих пор не улегся гул от телефонных звонков.

Дверь открыла Мадлен — совершенно сногсшибательная, в юбке и облегающем кашемировом свитере. Оглядев меня, она взяла меня за руку и сказала:

— Послушай, мне не хотелось об этом говорить, но папа узнал, что ты придешь. И он настоял, чтобы ты остался у нас поужинать. Я сказала ему, что мы познакомились на выставке картин в книжном магазине Стэнли Роуза, поэтому, если всплывет мое «алиби», постарайся не подкачать. Ладно?

— Ладно.

Я позволил Мадлен взять меня под руку и провести в дом. Фойе было настолько же испанским, насколько фасад дома — тюдоровским: гобелены и кованые скрещенные мечи на побеленных стенах, толстые персидские ковры на отполированном деревянном полу. Фойе переходило в огромную гостиную, в которой царила атмосфера мужского клуба — зеленые кожаные кресла и небольшие диванчики, расположенные вокруг низеньких столиков; большой камин из камня; маленькие разноцветные коврики с восточным орнаментом, размещенные на полу таким образом, чтобы между ними были видны небольшие полоски дубового пола. На стенах, обшитых вишневыми панелями, висели помещенные в рамки портреты членов семьи и их предков.

Возле камина я заметил чучело спаниеля с пожелтевшей газетой в зубах. Мадлен сказала:

— Это Балто. А газета — «Лос-Анджелес Таймс» за 1 августа 1926 года. Это день, когда папа узнал о том, что заработал свой первый миллион. Балто тогда был нашим любимцем. В тот день папин бухгалтер пришел к нам и сообщил: «Эммет, ты стал миллионером!» Папа чистил свои пистолеты в тот момент, а тут забегает Балто с газетой, и папа, решив увековечить это событие, пристрелил пса. Если внимательно присмотреться, на груди собаки можно увидеть отверстие от пули. А теперь приготовься, милый. Вот она, наша семья.

С разинутым от удивления ртом я позволил Мадлен завести меня в небольшую комнату. На стенах висели фотографии в рамках; все пространство пола занимали мягкие кресла одинаковой расцветки, на которых сидели трое остальных членов семейства Спрейг. Увидев меня, они подняли головы, но никто не встал. Стараясь не показывать свои зубы, я улыбнулся и сказал:

— Здравствуйте.

Пока Мадлен представляла меня, я во все глаза таращился на этот застывший скульптурный ансамбль.

— Баки Блайкерт, позволь представить мою семью. Моя мама, Рамона Каткарт Спрейг. Мой папа, Эммет Спрейг. Моя сестра, Марта МакКонвилл Спрейг.

Ансамбль оживился, головы закивали, на лицах появились улыбки. Затем просиявший Эммет Спрейг поднялся на ноги и протянул мне руку. Я сказал:

— Мое почтение, мистер Спрейг.

Оценивающе посмотрев друг на друга, мы пожали руки. Патриарх был небольшого роста, грудь колесом, с морщинистым, загорелым лицом и с копной седых волос, которые когда-то, возможно, имели рыжеватый цвет. Мне показалось, что на вид ему лет пятьдесят и, судя по рукопожатию, он был из тех, кто в свое время немало работал руками. Он говорил с мягким шотландским акцентом, который был совсем не похож на тот рокот, который Мадлен пыталась изобразить.

— Я видел, как ты дрался с Мондо Санчесом. Всю дурь из него вышиб. Прямо второй Билли Кун.

Я вспомнил Санчеса, бедолагу из второго «среднего веса», с которым я дрался лишь потому, что мой менеджер хотел, чтобы я заработал себе репутацию перед боями с мексиканцами.

— Спасибо, мистер Спрейг.

— Спасибо тебе за такой классный бой. Мондо тоже был парень ничего. Что с ним стало?

— Умер от передозировки героина.

— Господь, упокой его душу. Плохо, что он не умер на ринге, — его семья, возможно, не так бы убивалась. Раз уж мы заговорили про семьи — познакомься с остальными.

Первой как по команде встала Марта Спрейг. Это была невысокая пухленькая блондинка, очень похожая на отца, с бледно-голубыми глазами — словно их специально где-то отбеливали; шея была покрыта прыщами и расчесами. Девочка-подросток, которой никогда не суждено превратиться в девушку-красавицу. Я пожал ее твердую ладонь, в глубине души ей сочувствуя. Словно прочитав мои мысли, она сверкнула глазами и поспешила отдернуть свою руку.

Рамона Спрейг была единственным членом семьи, чье сходство с Мадлен было очевидным; если бы не она, я подумал бы, что у этой оторвы приемные родители. Она представляла из себя Мадлен в старости, хотя ей было всего около пятидесяти.

У нее были такие же блестящие темные волосы и бледная кожа, но особой красотой она не отличалась. Она располнела. На лице были морщины, а неровно нанесенные румяна и помада делали ее лицо асимметричным. Когда я здоровался с ней, она как-то нечетко произнесла: «Мадлен говорила о вас много хорошего». Запаха алкоголя в ее дыхании не было, и я заподозрил, что она под легким кайфом.

Мадлен вздохнула:

— Папа, может быть, приступим к ужину? Мы с Баки хотим успеть на шоу в девять тридцать.

Эммет Спрейг похлопал меня по спине.

— Я всегда слушаю свою старшую. Баки, не расскажешь какие-нибудь истории про боксеров и полицейских?

— В перерывах между закусками, — сказал я.

Спрейг снова похлопал меня по спине, на этот раз сильнее.

— Могу сказать, что ты не теряешь юмора на ринге. Второй Фред Аллен[10]. Ладно, семья, пошли. Ужин на столе.

Мы проследовали в большую столовую со стенами, обшитыми деревянными панелями. Стоявший посередине маленький столик был накрыт на пять персон. От тележки с блюдами возле двери шел запах солонины с капустой. Старина Спрейг сказал:

— Простая пища дает людям здоровье, изысканная — болезни. Приступай, парень. Наша горничная по воскресным вечерам уходит на собрания поклонников вуду, поэтому кроме нас — пятерых белых — больше никого нет.

Я взял тарелку и наложил еды. Марта Спрейг разлила вино и, положив себе всего по чуть-чуть, села за стол и пригласила меня сесть рядом. Когда я сел, Марта громко объявила:

— Я хотела бы сесть напротив мистера Блайкерта. Хочу его нарисовать.

Эммет поймал мой взгляд и подмигнул.

— Баки, тебя ждет ужасная карикатура. Карандаш Марты никогда не врет. Ей всего девятнадцать, но она уже высокооплачиваемый художник, работающий в рекламе. Мэдди — это моя красавица, а Марта — мой признанный гений.

Марта поморщилась. Поставив свою тарелку прямо напротив меня и положив на салфетку карандаш и небольшой блокнот для набросков, она села. Разместившаяся рядом Рамона погладила ее руку; Эммет, стоя возле стула, во главе стола, предложил тост:

— За новых друзей, процветание и великий вид спорта под названием бокс!

Я сказал: «Аминь», подцепил вилкой кусок солонины и, отправив его в рот, стал жевать. Мясо было жирным, но несочным, но, сделав довольное лицо, я сказал:

— Очень вкусно.

Рамона посмотрела на меня каким-то бессмысленным взглядом, а Эммет сказал:

— Лэйси, наша прислуга, поклонница религии вуду. Ее христианской версии. Возможно, она наложила чары на корову, заключила пакт с ее чернокожим божеством, чтобы мясо было сочным и вкусным. Говоря о наших цветных братьях, каково было пристрелить тех двух негритосов, а, Баки?

Мадлен прошептала:

— Развесели его.

Эммет услышал и повторил:

— Да, парень, развесели меня. На самом деле тебе надо веселить всех богатеев, кому под шестьдесят. Тогда они могут впасть в маразм и включить тебя в число наследников.

Я засмеялся, обнажив свои лошадиные зубы, Марта потянулась за карандашом, чтобы их зарисовать.

— Я ничего такого не чувствовал. Тогда было так: или мы их, или они нас.

— А твой напарник? Тот блондин, с которым ты дрался в прошлом году?

— Ли воспринял это гораздо тяжелее, чем я.

Эммет заметил:

— Блондины — слишком чувствительные натуры. Я это знаю, потому что сам такой. Слава богу, у нас в семье две брюнетки. Они не дают нам удариться в сентиментальность. Мэдди и Рамона обладают какой-то бульдожьей хваткой, которой недостает нам с Мартой.

Только занятый едой рот удержал меня от резкого комментария. Я посмотрел на избалованную посетительницу злачных притонов, с которой собирался переспать сегодня вечером, и на ее мать, тупо улыбавшейся мне с противоположного конца стола. Желание засмеяться становилось все сильнее и сильнее. Наконец я кое-как проглотил свой кусок, но вместо того чтобы расхохотаться, выдохнул и поднял бокал:

— За вас, мистер Спрейг. За то, что вы впервые за эту неделю смогли меня рассмешить.

Рамона бросила на меня презрительный взгляд, Марта сосредоточилась на своем рисунке. Мадлен подтолкнула меня ногой под столом, а Эммет заметил:

— А что, парень, тяжелая неделя была?

Я засмеялся:

— Не то слово. Меня прикрепили к Отделу по раскрытию убийств расследовать дело Черной Орхидеи. Выходные дни отменены, мой напарник сходит по этому поводу с ума, и изо всех щелей повылезали сумасшедшие, готовые взять это убийство на себя. Над делом уже сейчас работает более двухсот полицейских. Это полный абсурд.

Эммет прокомментировал:

— Это трагедия, вот что это такое. А какова твоя версия случившегося, парень? Кто из живущих на этой планете мог сделать такое в отношении себе подобного?

Я знал, что семье неизвестно об интимной связи Мадлен и Бетти Шорт, и поэтому решил не прояснять ее алиби.

— Думаю, это был кто-то случайный. Шорт была, что называется, легкой добычей. Патологическая лгунья с сотней кавалеров. Если мы и найдем убийцу, то только благодаря счастливому стечению обстоятельств.

Эммет сказал:

— Пусть земля ей будет пухом. Надеюсь, вы его найдете, и он быстро отправится на свидание в маленькую зеленую комнатку в Квентине.

Проводя ногой по моей ноге, Мадлен, надув губки, произнесла:

— Папа, ты не даешь никому и слова вставить. И заставляешь Баки отрабатывать ужин.

— А что, я должен отрабатывать ужин, а? Я и так кормлю вас всех.

Глава семейства не на шутку рассердился, что было видно по его побагровевшему лицу и по тому, как остервенело вонзал в мясо вилку. Желая узнать о нем немного больше, я спросил:

— А когда вы приехали в Соединенные Штаты? Эммет сразу же просиял:

— Я спою для всякого, кто захочет послушать мою версию арии Удачливого Иммигранта. А что за фамилия — Блайкерт? Голландская?

— Немецкая, — ответил я.

Эммет поднял свой бокал.

— Великий народ — немцы. Гитлер, конечно, зашел слишком далеко, но помяните мое слово, когда-нибудь мы, возможно, пожалеем, что не объединились с ним в борьбе против красных. А из какого места в Германии ты родом?

— Мюнхен.

— Ах, Мюнхен. Я не удивляюсь, почему твои родители уехали оттуда. Если бы я родился в Эдинбурге или в другом цивилизованном месте, я бы до сих пор носил шотландскую юбку. Но я родом из забытого Богом Эбердина, поэтому сразу после Первой мировой приехал в Америку. Во время той войны я убил немало твоих доблестных соотечественников. Но ведь они хотели убить меня, так что у меня есть оправдание. Ты видел в гостиной Балто?

Я кивнул. Мадлен застонала, Рамона Спрейг поморщилась и вонзила вилку в картофелину. Эммет продолжил:

— Мой старинный друг, чудак Джорджи Тилден, сделал из него чучело. У старины Джорджи была масса всяческих талантов. Во время войны мы с ним служили в шотландской части, и я спас ему жизнь, когда несколько твоих доблестных соотечественников, озверев, стали колоть нас штыками. Джорджи обожал кино, ему нравилось ходить в кинотеатры. Когда после окончания военных действий мы возвратились в Эбердин и увидели, что это была за дыра, Джорджи убедил меня поехать с ним в Калифорнию — он очень хотел сниматься в немом кино. Без меня он был как без рук, сам мало чего стоил, поэтому, послонявшись по Эбердину и убедившись, что там нам ничего не светит, я сказал ему: «Ладно, Джорджи, Калифорния так Калифорния. Может быть, мы там разбогатеем, а если и нет, то, по крайней мере, потерпим неудачу в краях, где всегда светит солнце». Я вспомнил отца, приехавшего в Америку в 1908 году. У него тоже были наполеоновские планы, но, женившись на первой попавшейся немецкой эмигрантке, он успокоился и всю жизнь горбатился на «Пасифик Газ энд Электрик».

— Что было дальше?

Эммет Спрейг постучал вилкой по столу.

— Постучу по дереву, но это было удачное время для приезда. Голливуд тогда представлял непаханное поле, но вот немое кино переживало свой расцвет. Джорджи устроился осветителем на студию, а я нашел работу по строительству отличных домов — отличных и дешевых. Я жил за городом и вкладывал все заработанное в свой бизнес, затем стал брать кредиты в банках и у ростовщиков, которые были не прочь дать мне в долг, и начал покупать отличную недвижимость — отличную и дешевую. Джорджи познакомил меня с Маком Сеннетом, и я помог Маку построить несколько декораций к фильмам в его павильоне в Эдендейле, а потом попросил у него кредит на покупку очередной недвижимости. Старина Мак разглядел во мне хваткого парня, потому что сам был таким. Он дал мне кредит с условием, что я помогу ему в постройке жилого микрорайона — Голливудленд — прямо под этим жутким тридцатиметровым указателем, который он установил на горе Ли, для того чтобы рекламировать дома, которые он собирался там строить. Старый Мак умел считать деньги. Для строительства этих домов он привлекал актеров массовки и, наоборот, для участия в массовке брал строителей. После десяти-двенадцатичасового рабочего дня на съемках фильма про кистоунских копов, я отвозил актеров на стройку Голливудленда, и они работали там еще по шесть часов при искусственном освещении. В нескольких фильмах меня даже упомянули как ассистента режиссера. Старина Мак таким образом благодарил меня за то, что я помогал ему эксплуатировать его рабов.

Мадлен и Рамона с мрачными лицами продолжали свою трапезу, похоже, что они слышали эту историю уже в сотый раз. Марта, поглядывая на меня, продолжала рисовать.

— А что стало с вашим другом? — спросил я.

— Храни его Господь, но для всякой истории успеха найдется своя история неуспеха. Джорджи не смог обаять нужных людей. Он не стремился развивать данный ему Богом талант и в итоге оказался на обочине жизни. В 36-м он попал в автокатастрофу, в результате которой стал инвалидом, и сейчас его можно назвать бедолагой-неудачником. Я иногда плачу ему за то, чтобы он присматривал за некоторыми из моих домов, которые сдаются в аренду, и, кроме того, он занимается вывозом городского мусора...

Я услышал резкий скрипучий звук и, посмотрев на другую половину стола, увидел, как вилка Рамоны, не попавшая по картошке, заскребла по тарелке. Эммет произнес:

— Мама, ты себя хорошо чувствуешь? Еда нравится?

Потупив глаза, она ответила:

— Да, папочка. — Казалось, Марта поддерживает ее за локоть. Мадлен снова принялась заигрывать с моей ногой под столом, Эммет сказал:

— Мама, ты и наш признанный гений почему-то плохо развлекаете нашего гостя. Может быть, вы соблаговолите принять участие в разговоре?

Мадлен снова коснулась моей ноги, когда я хотел было разрядить обстановку какой-нибудь шуткой. Подцепив вилкой небольшую порцию гарнира и не спеша ее прожевав, Рамона Спрейг произнесла:

— Мистер Блайкерт, а вы знаете, что Рамона-бульвар назвали в мою честь?

Перекошенное лицо женщины при этих словах словно окаменело: она произнесла их с какой-то странной торжественностью.

— Нет, миссис Спрейг, я не знал этого. Я думал, что бульвар назвали в честь «Рамоны-Карнавал»[11].

— Это меня назвали в честь карнавала, — ответила она. — Когда Эммет женился на мне из-за приданого, он пообещал моей семье, что использует свои связи в городском совете по градостроительству, чтобы одну из улиц назвали в мою честь. Дело в том, что он не смог купить мне обручального кольца, так как все его деньги были вложены в недвижимость. Мой отец рассчитывал, что это будет какая-нибудь красивая оживленная улица, но все, на что оказался способен Эммет, — это тупиковая улочка в квартале красных фонарей в Линкольн Хайтс. Вы знаете этот район, мистер Блайкерт? — в ее прежде безжизненном голосе появились нотки ярости.

— Я там вырос.

— Тогда вы знаете, что мексиканские проститутки, живущие там, привлекают клиентов, выставляя себя в окнах. Что ж, когда Эммету удалось переименовать Розалинда-стрит в Рамона-бульвар, он решил устроить мне маленькую экскурсию на эту улицу. Когда мы там проезжали, проститутки приветствовали его по имени. Некоторые даже называли его прозвищами, обозначавшими некоторые его анатомические особенности. Меня это очень огорчило и обидело, но через некоторое время я с ним поквиталась. Когда девочки подросли, я стала проводить собственные карнавалы, прямо здесь, перед домом, на лужайке. В качестве массовки я привлекала соседских детей, и мы разыгрывали эпизоды из жизни мистера Спрейга, о которых он предпочел бы забыть. Которые...

Внезапно раздался оглушительный удар по столу. От удара повалились бокалы и задребезжала посуда. Чтобы дать ссорившимся сторонам прийти в себя и не смущать их своими взглядами, я уставился на свои колени и заметил, что Мадлен стиснула ногу своего отца так, что у нее побелели костяшки пальцев. Другой рукой она вцепилась в мою ногу — с силой, наверное, в десять раз превышавшую ту, которую я мог от нее ожидать. В воздухе повисла напряженная тишина. Через некоторое время заговорила Рамона Спрейг:

— Папа, я согласна отрабатывать харчи ради мэра Баурона или депутата Такера, но не ради альфонсов Мадлен. Простой полицейский. Боже, Эммет, как низко ты меня ценишь.

Затем я услышал скрип стульев, удар коленей об стол и звук удаляющихся из комнаты шагов. Я заметил, что стиснул руку своей фирменной боксерской хваткой. Оторва-Мадлен прошептала: «Извини, Баки. Извини». Вдруг я услышал бодрое:

— Мистер Блайкерт! — Я поднял голову, удивленный свежестью и здравомыслием, звучавшим в этом голосе.

Это была Марта Спрейг, она протягивала мне листок бумаги. Я взял его свободной рукой; Марта улыбнулась и вышла из комнаты. Мадлен все еще бормотала свои извинения, когда я посмотрел на рисунок. Там были изображены я и Мадлен, оба совершенно голые. Мадлен лежала на спине, раздвинув ноги, а я пристроился между ними и грыз ее своими огромными зубами.

* * *

Сев в «паккард», мы с Мадлен отправились на Саут Ла Бре. Я вел машину, а она всю дорогу благоразумно молчала. И только когда мы подъехали к мотелю под названием «Красная Стрела», она произнесла:

— Приехали. Здесь чисто.

Я поставил автомобиль перед зданием, рядом с другими припаркованными драндулетами; Мадлен пошла к регистрационной стойке и через несколько секунд вернулась с ключами от одиннадцатой комнаты. Поднявшись к номеру, она открыла дверь; я включил свет.

Комнатушка была окрашена в мрачно-коричневые тона и пахла предыдущими постояльцами. Я слышал, как в соседнем номере идет оживленная торговля наркотиками; Мадлен вдруг напомнила мне свое изображение на том рисунке Марты. Я протянул руку, чтобы выключить свет, но Мадлен меня остановила:

— Пожалуйста, не надо. Я хочу на тебя посмотреть.

Наркоторговцы за стенкой стали о чем-то оживленно спорить. Увидев стоявший на туалетном столике радиоприемник, я включил его, чтобы заглушить перебранку. Мадлен уже сняла с себя свитер и нейлоновые чулки и принялась за нижнее белье, я же только начал раздеваться. Кое-как расстегнув заклинившую ширинку, я скинул брюки. Стараясь побыстрее отцепить кобуру, я порвал рубашку. Потом Мадлен легла на кровать — и карикатура ее сестры была забыта.

Сбросив с себя остатки одежды, я лег к ней. Она начала бормотать: «Не стоит их ненавидеть, они не такие плохие...», но мой поцелуй не дал ей договорить. Мадлен ответила, наши губы и языки впились друг в друга, и мы лобызались до тех пор, пока не стали задыхаться и не остановились, чтобы перевести дыхание. Я положил руку на ее груди и стал их мять и массировать. Она продолжала свое бормотание про остальных Спрейгов. Чем больше я целовал и ласкал ее и чем больше ей это нравилось, тем больше она бормотала про них, поэтому я схватил ее за волосы и прошипел:

— Не надо про них. Люби меня, будь со мной.

Мадлен повиновалась и скользнула ко мне между ног — как на том рисунке Марты, только наоборот. Оказавшись в ее власти, я понял, что вот-вот кончу, поэтому, оттолкнув ее голову, я прошептал: «Я, а не они», — и стал гладить ей волосы, пытаясь сконцентрироваться на глупой рекламе, звучавшей по радио. От Мадлен у меня был такой стояк, какого не было ни от одной женщины, с которыми я трахался в боксерских раздевалках. Немного остыв и почувствовав, что готов, я перевернул ее на спину и вошел в нее.

Обычный полицейский и богатенькая шлюшка исчезли. Это было единство двух душ и тел, извивающихся, катающихся по кровати, двигающихся в унисон, быстро, но все же никуда не торопясь.

Мы двигались как одно целое, пока не затихла музыка и не закончились радиопередачи — комната для случки погрузилась в тишину — слышны были только наши вздохи. В итоге мы кончили — одновременно.

После этого мы лежали, не отпуская друг друга, потные, но довольные. Вспомнив, что через четыре часа мне надо идти на дежурство, я застонал. Мадлен расцепила объятия и стала пародировать мою коронную улыбку, обнажила свои белоснежные зубы. Засмеявшись, я сказал:

— Ну вот теперь твое имя уже точно не появится в газетах.

— Если только мы не объявим о свадьбе Блайкерта и Спрейг.

Я тоже громко рассмеялся:

— Твоей маме это бы понравилось.

— Моя мама — та еще лицемерка. Она принимает таблетки, которые прописал врач, так что якобы не наркоманка. Я развлекаюсь, значит, я шлюха. У нее есть оправдание, у меня нет.

— Нет, есть. Ты — моя... — я не никак мог выговорить «шлюха».

Мадлен начала щекотать мой живот.

— Скажи это. Не будь забитым полицейским. Скажи это.

Я остановил ее руку, пока она меня не защекотала.

— Ты моя возлюбленная, ты моя ненаглядная, ты моя милая, ты — женщина, ради которой я скрыл улики.

Она укусила меня за плечо и сказала:

— Я — твоя шлюха.

Я засмеялся:

— Хорошо, ты мой нарушитель 234-А — ПС.

— Это еще что?

— Номер статьи уголовного кодекса, предусматривающего наказание за проституцию.

Мадлен вскинула брови.

— Уголовного кодекса?

Я поднял руки.

— Все, ты меня поймала.

Бесстыдница положила голову мне на грудь.

— Ты мне нравишься, Баки.

— Ты мне тоже нравишься.

— Я понравилась тебе не с самого начала. Скажи правду — поначалу ты просто хотел меня трахнуть.

— Это правда.

— Так когда же я стала тебе нравиться?

— Как только сняла с себя одежду.

— Ах ты, негодник! А хочешь знать, когда ты стал мне нравиться?

— Говори, только правду.

— Когда я сказала отцу, что познакомилась с симпатичным полицейским Баки Блайкертом. У него тогда чуть челюсть не отвисла от удивления. На него это произвело впечатление, а на Эммета МакКонвилла Спрейга очень трудно произвести впечатление. Я подумал о том, как жестоко он обошелся со своей женой, и просто сказал:

— Он и сам производит впечатление.

Мадлен заметила:

— Дипломат! Он грубый, скупой шотландский сукин сын, но он умеет постоять за себя. Ты знаешь, как он на самом деле заработал свои деньги?

— Как?

— Ганстерский рэкет и кое-что похлеще. Отец купил у Мака Сеннета гнилые пиломатериалы и заброшенные кинодекорации и построил из этого дома. У него по всему городу много разных зданий, не отвечающих элементарным нормам пожарной безопасности. И все они зарегистрированы на подставные фирмы. Он дружит с Мики Коэном. И его люди собирают арендную плату за это жилье.

Я пожал плечами.

— Мик на короткой ноге с мэром Бауроном и чуть ли не с половиной членов жилищной инспекции. Видишь мой пистолет и наручники?

— Да.

— За них заплатил Коэн. Он организовал фонд, который помогает младшим полицейским чинам приобретать снаряжение и амуницию. Хороший рекламный ход. Начальник городской налоговой инспекции никогда не проверяет его бухгалтерию, потому что Мик оплачивает бензин и масло для всех машин этого ведомства. Поэтому ты меня совсем не удивила.

Мадлен спросила:

— А хочешь узнать один секрет?

— Конечно.

— Половина квартала в районе Лонг-Бич, который построил мой отец, рухнула во время землетрясения 1933 года. Двенадцать человек погибло. Отец заплатил взятку за то, чтобы его имя вычеркнули из списка подрядчиков.

Я обнял ее.

— Зачем ты мне все это рассказываешь?

Поглаживая мои руки, она сказала:

— Потому что ты понравился отцу. Потому что ты — единственный кавалер, приведенный мной в наш дом, который ему понравился. Потому что он очень уважает силу и считает тебя сильным человеком. Если его вывести на откровенный разговор, возможно, он тебе и сам это скажет. Эти люди давят на него, а он отыгрывается на маме, потому что он построил те рухнувшие дома на ее деньги. Я не хочу, чтобы ты судил о папе по сегодняшнему вечеру. Первые впечатления обычно самые яркие, но ты мне нравишься, и я не хочу...

Я притянул ее к себе.

— Успокойся, малышка. Ты сейчас со мной, а не со своей семьей.

Мадлен крепко меня обняла. Я хотел, чтобы она знала, что все просто чудесно и не о чем беспокоиться, и приподнял ее лицо. По нему катились слезы.

— Баки, я тебе не все рассказала про мои отношения с Бетти Шорт.

Я схватил ее за плечо.

— Что такое?

— Не сердись на меня. Ничего серьезного. Просто не хочу это скрывать. Ты мне сначала не нравился, поэтому я не...

— Расскажи мне сейчас.

Мадлен посмотрела на меня, нас разделяла только пропитанная потом простыня.

— Прошлым летом я довольно часто шлялась по барам. Обычные бары в Голливуде. Я услышала, что есть девушка, очень похожая на меня. Меня это заинтересовало, и в нескольких барах я оставила записки: «Твой двойник хотел бы с тобой встретиться» — и номер телефона. Бетти мне позвонила, и мы сошлись. Поболтали и, в общем, все. Я случайно встретила ее снова в ноябре прошлого года в «Ла Берне» вместе с Линдой Мартин. Это было просто совпадение.

— И все?

— Да.

— Тогда, малышка, готовься. Пятьдесят с лишним полицейских прочесывают бары в Голливуде, и если они обнаружат хотя бы в одном из них твою записку, то приготовься к долгой разлуке с домом. Я тогда тебе уже ничем помочь не смогу. И если это случится, не обращайся ко мне за помощью, потому что я сделал все, что смог.

Отстранившись от меня, Мадлен сказала:

— Постараюсь сделать так, чтобы этого не случилось.

— Ты имеешь в виду, что твой папочка постарается?

— Баки, дружок, неужели ты стал бы ревновать к тому, кто вдвое тебя старше и вдвое слабее?

Я подумал о Черной Орхидее, перед глазами снова возникли газетные заголовки.

— Почему ты захотела встретиться с Бетти Шорт?

Мадлен поежилась, по ее лицу вспышкой пробежало неоновое отражение названия нашей гостиницы:

— Я вовсю старалась выглядеть стильной и отвязной, — ответила она. — Но по описаниям Бетти, которые я слышала, она была круче, чем я. И естественнее. Настоящее дитя природы.

Я поцеловал свое дитя природы. Мы снова занялись любовью, и все это время я представлял ее с Бетти Шорт — они любили друг друга так естественно.

Глава 12

Посмотрев на мою мятую одежду, Расс заметил:

— По тебе что, слониха прошлась?

Я оглядел комнату, которую потихоньку заполняли полицейские, работающие в дневную смену.

— Нет — Бетти Шорт. Сегодня не будем отвечать на звонки, ладно, босс?

— Не хочешь прогуляться?

— К делу.

— Прошлой ночью в Энсино видели Линду Мартин, в двух барах. Вы с Бланчардом поезжайте в Долину и поищите ее. Начните с Виктори-бульвара и далее на запад. Чуть позже я подошлю вам на помощь еще несколько человек.

— Когда?

Миллард посмотрел на часы.

— Как только, так сразу.

Поискав глазами Ли и не найдя его, я согласно кивнул и поднял телефонную трубку. Я сделал несколько звонков: домой, в Отдел приставов, в справочную службу — узнать номер его телефона в гостинице «Эль Нидо». На первый звонок мне никто не ответил, на два других я получил одинаковый ответ — Бланчарда здесь нет. Вскоре возвратился Миллард, вместе с ним Фриц Фогель и, к моему удивлению, Джонни Фогель — тоже в штатском.

Я поднялся им навстречу.

— Не могу найти Ли, босс.

Миллард сказал:

— Поедешь с Фрици и Джонни. Возьмите машину без мигалок, но с рацией, чтобы вы могли связаться с другими ребятами, работающими в том районе.

Толстяки-Фогели уставились на меня, затем друг на друга. По взгляду, которым они обменялись, было понятно, что они арестовали бы меня за один мой внешний вид.

Я сказал:

— Спасибо, Расс.

Мы поехали в Долину, Фогели впереди, я — сзади. Я попытался было вздремнуть, но Фрици своей безостановочной болтовней про проституток и сексуальных маньяков не дал мне это сделать. Джонни поддакивал. Всякий раз, когда папаша останавливался, чтобы перевести дыхание, сынок вставлял: «Точно, папа». Выехав на Кахуэнга-пасс, Фрици выдохся; сынок тоже примолк. Я закрыл глаза и прислонился к стеклу. Перед моими глазами Мадлен исполняла медленный стриптиз под шум мотора, когда я услышал шепот Фогелей:

— ...папа, он спит.

— Когда мы на работе, не называй меня папой. Я тебе уже тысячу раз об этом твердил. Ты становишься похожим на педика.

— Я доказал, что не педик. Педики не смогли бы сделать то, что сделал я. Я уже не девственник, поэтому не говори мне «педик».

— Замолчи, черт подери.

— Папуля, то есть, папа...

— Я сказал, замолчи, Джонни.

Толстый хвастливый полицейский, которого опустили до уровня ребенка, завладел моим вниманием. Чтобы послушать продолжение этого разговора, я изобразил громкий храп. Джонни прошептал:

— Вот видишь, папа, он спит. Это он педик, а не я. И я доказал это. Кривозубый ублюдок. Я его урою, папа. Ты знаешь, я смогу. Наглый ублюдок. Место в Отделе судебных приставов было у меня в кармане...

— Джон Чарльз Фогель, если ты сейчас же не заткнешься, я тебя выпорю и не посмотрю, что ты совершеннолетний полицейский.

Раздался сигнал по радио; я притворно зевнул. Джонни, повернувшись ко мне, улыбнулся и, обдав меня легендарным запахом изо рта, спросил:

— Выспался?

Моим первым желанием было ответить насчет «рою», но меня остановило чувство внутрикорпоративной этики.

— Да, вчера поздно лег.

Джонни не к месту подмигнул.

— Я тоже ходок. Неделя без бабы, и я на стенку лезу.

Диспетчер продолжал бубнить:

— ...повторяю, 10-А-94, сообщите свои координаты.

Фрици схватил микрофон:

— Это 10-А-94, мы на Виктори и Сатикой.

Диспетчер повторил:

— Поговорите с барменом из «Каледонского зала» в районе Виктори и Валли Вью-авеню. Разыскиваемая Линда Мартин сейчас там.

Фрици врубил сирену и дал газу. Соседние машины прижались к обочине; мы выехали на среднюю полосу. Я вознес молитву кальвинистскому Богу, в которого верил в детстве: «Умоляю, пусть эта девочка не назовет имя Мадлен». Впереди показалась Валли Вью-авеню. Фрици резко свернул вправо и, заглушив сирену, остановился у бара, стилизованного под бамбуковую хижину.

Дверь бара распахнулась, и прямо на нас выскочила Линда Мартин / Мартилкова — как будто сошедшая с той самой фотографии. Я выпрыгнул из машины и помчался вслед за ней, папаша и сынок Фогели, сопя и пыхтя, потрусили за мной. Линда / Лорна неслась как антилопа, прижимая к груди большую сумку. Я прибавил ходу — и расстояние между нами стало стремительно сокращаться. Девчонка добежала до оживленного переулка и метнулась в гущу дорожного движения; машины резко виляли, стараясь ее объехать. Она оглянулась, и в это мгновение меня чуть не сбил грузовик с пивом, который в свою очередь едва разминулся с летящим навстречу мотоциклистом. Я перевел дыхание и помчался дальше. Перебежав на другую сторону, девчонка споткнулась о бордюр и упала, выронив свою сумку. Сделав последний рывок, я настиг беглянку.

Поднявшись с тротуара, она принялась яростно отбиваться, но я поймал ее маленькие ручонки и, загнув их за спину, защелкнул наручники. Тогда Лорна начала меня пинать, стараясь попасть по ногам. Один ее удар достиг цели, но нанося его, она не удержалась и, потеряв равновесие, шлепнулась на задницу. Я помог ей подняться, получив целую порцию плевков в свою сторону. Лорна завопила:

— Я несовершеннолетняя, если тронешь меня без свидетелей, я подам в суд!

Отдышавшись, я притащил ее к тому месту, где лежала упавшая сумка.

Я наклонился и поднял ее. Меня поразили объем и тяжесть сумки. Заглянув внутрь, я увидел небольшую металлическую коробку для кинопленки. Я спросил:

— Про что фильм?

Лорна ответила заикаясь:

— Не надо, а то м-м-мои родители...

Раздался автомобильный гудок, из окна машины высунулся Джонни Фогель:

— Миллард сказал доставить ее в изолятор для малолеток на Джорджия-стрит.

Я подхватил Лорну и затолкал ее на заднее сиденье. Фрици включил сирену, и мы тронулись с места.

* * *

Через полчаса мы были в центре города.

На ступеньках изолятора нас уже поджидали Миллард и Сирз. Я ввел девочку в здание, следом вошли Фогели. Сотрудники заведения расступились, дав нам пройти. Миллард открыл дверь с надписью «Допрос задержанных». Я снял с Лорны наручники, а Сирз расставил в комнате стулья и положил на стол блокноты и пепельницы. Миллард обратился к младшему Фогелю:

— Джонни, возвращайся в участок и сиди на телефоне.

Толстяк было запротестовал, но, посмотрев на отца, который кивнул, с обиженным видом покинул комнату. Фрици объявил:

— Я собираюсь пригласить мистера Лоу. Он должен присутствовать на допросе.

Миллард ответил:

— Нет. Не должен, пока мы не получим заявление.

— Отдайте ее мне и получите заявление.

— Добровольное заявление, сержант.

Фрици вспыхнул:

— Я считаю это оскорблением, Миллард.

— Можешь считать как угодно, но ты будешь делать то, что я скажу, с мистером Лоу или без.

Фриц Фогель замер на месте. Он был похож на маленькую атомную бомбу, которая вот-вот взорвется, его голос взвился, словно бомбовый запал:

— Вы с Орхидеей на пару хвостом крутили, ведь так, сучка? Торговали вашими мелкими щелками. Рассказывай, где ты была, когда ее убили.

Лорна ответила:

— Пошел ты, член.

Фрици кинулся к ней. Между ними встал Миллард.

— А теперь, сержант, вопросы буду задавать я.

В комнате повисла гнетущая тишина. Фогель и Миллард стояли лицом к лицу. Время, казалось, остановилось. Наконец Фогель завизжал:

— Хренов большевик. Прикинулся добреньким.

Миллард шагнул ему навстречу; Фогель отшатнулся.

— Пошел вон, Фрици.

Фогель попятился назад и уперся в стену. Потом, развернувшись, вышел, хлопнув дверью. От удара пошло эхо. Гарри обезвредил остатки «бомбы»:

— Ну, и каково быть объектом такой охоты, мисс Мартилкова?

Девчонка ответила:

— Меня зовут Линда Мартин, — и расправила складки на юбке.

Я сел на стул, посмотрел на Милларда и показал ему на лежавшую на столе сумку, из которой торчала коробка с кинопленкой.

— Ты ведь знаешь, что мы хотим спросить тебя про Бетти Шорт, не так ли, милая?

Девочка опустила глаза и начала шмыгать носом; Гарри протянул ей бумажные салфетки. Она разорвала их на части и разложила на столе.

— Значит, мне придется возвратиться к своим родителям?

Миллард кивнул:

— Да.

— Мой папаша меня прибьет. Он тупой тип, который всегда напивается и бьет меня.

— Милая, когда ты возвратишься в Айову, ты будешь ходить отмечаться в Отдел по работе с несовершеннолетними. Пожалуешься там, что тебя обижает отец, и они это быстро прекратят.

— Если мой отец узнает, чем я занималась в Лос-Анджелесе, он меня просто убьет.

— Он не узнает, Линда. Я специально попросил тех двух полицейских уйти, чтобы о том, что ты расскажешь никто больше не узнал.

— Если вы отправите меня обратно в Сидер Рапидс, я убегу опять.

— Я знаю. Чем быстрее ты расскажешь нам про Бетти и чем быстрее мы тебе поверим, тем быстрее ты сядешь на поезд — и тю-тю. Поэтому лучше рассказать нам всю правду, не так ли, Линда?

Девочка снова начала мять в руках салфетки. Я чувствовал, как ее крохотный уставший мозг усиленно ищет выход из передряги. Наконец, вздохнув, она произнесла:

— Зовите меня Лорна. Если я вернусь в Айову, мне надо привыкать к этому имени.

Миллард улыбнулся; Гарри Сирз закурил и приготовился записывать. Мое давление резко подскочило, с каждым ударом пульса я повторял про себя лишь одно: «Только не говори про Мадлен, только не про Мадлен, только не про Мадлен».

Расс спросил ее:

— Лорна, ну ты готова говорить с нами?

Бывшая Линда Мартин ответила:

— Валяйте.

Миллард задал первый вопрос:

— Когда и где ты познакомилась с Бетти Шорт? Лорна смяла в руке салфетку и сказала:

— Прошлой осенью в женском общежитии на Чероки.

— Норт Чероки, дом 1842?

— Угу.

— И вы стали подругами?

— Угу.

— Пожалуйста, отвечай «да» или «нет».

— Да, мы стали подругами.

— Чем вы вместе занимались?

Грызяноготь, Лорна ответила:

— Болтали, ходили на кастинги, шлялись по барам...

Я перебил:

— Каким барам?

— Что значит — каким?

— Я имею в виду приличные места или так себе? Бары для работяг?

— О, просто бары в Голливуде. Где у меня не спрашивали паспорт.

Мое давление пришло в норму. Миллард спросил:

— Это ведь ты рассказала Бетти о доме на Оранж-драйв, где жила сама, так?

— Угу. То есть да.

— Почему Бетти съехала с квартиры на Чероки?

— Там жило слишком много народу, к тому же она поназанимала денег почти у всех девчонок, и они на нее обозлились.

— Были такие, которые обозлились больше остальных?

— Я не знаю.

— Ты уверена, что она не съехала из-за какого-нибудь парня?

— Уверена.

— Не помнишь имена хотя бы некоторых парней, с которыми Бетти встречалась прошлой осенью?

Лорна пожала плечами.

— Это были мимолетные романы.

— А имена, Лорна?

Девушка начала считать на пальцах. Остановившись на цифре три, она сказала:

— Ну, два парня в доме на Оранж-драйв — Дон Лейз и Хэл Коста, и морячок по имени Чак.

— Фамилию не знаешь?

— Нет. Но знаю, что он — старшина-артиллерист второго ранга.

Миллард хотел было задать очередной вопрос, но, подняв руку, я перебил его:

— Лорна, на днях я говорил с Марджери Грэм. Она сказала, что в разговоре с тобой упоминала, что на Оранж-драйв приедут полицейские, которые будут расспрашивать жильцов о Бетти. В тот день, когда они пришли, ты сбежала. Почему?

Лорна откусила сломанный ноготь и теперь зализывала выступившую кровь.

— Потому что знала, что родители, увидев в газете мою фотографию и прочитав о том, что я подруга Бетти, обратятся в полицию, чтобы меня выслали домой.

— Куда ты пошла, когда убежала от нас?

— Встретила в баре мужика, и он снял мне комнату рядом со стоянкой в Долине.

— Ты...

Сделав знак рукой, Миллард остановил меня.

— Ты говорила, что вы с Бетти участвовали в кастингах на киностудиях. Вам удалось сняться в каких-нибудь фильмах?

— Лорна сжала руки, лежащие на коленях.

— Нет.

— Тогда не могла бы ты сказать, что находится в той коробке, которая у тебя в сумке?

Потупив глаза, из которых закапали слезы, Лорна Мартилкова прошептала:

— Кино.

— Гадкое кино?

Лорна молча кивнула. По ее лицу теперь ручьем стекал макияж; Миллард дал ей платок.

— Милая, ты должна нам все рассказать, все с самого начала. Поэтому не торопись и все как следует обдумай. Баки, принеси ей воды.

Я вышел в коридор. Дойдя до фонтанчика с водой, я набрал полный бумажный стакан и, вернувшись в комнату, поставил стакан перед Лорной. Теперь она рассказывала тихо и неспеша:

— ...и я околачивалась в этом баре в Гардене. И тот мексиканец — Рауль, или Жорж, или как там его — заговорил со мной. В то время я думала, что беременна, и мне нужны были деньги. Он сказал, что даст мне двести долларов за сьемки в порнухе.

Лорна сделала паузу, пригубила воды, глубоко вздохнула и продолжила:

— Мужик сказал, что ему нужна еще одна девушка, поэтому я позвонила Бетти. Она согласилась, и мы с мужиком за ней заехали. Он накачал нас наркотиками, потому что побоялся, что мы испугаемся и откажемся. Мы поехали в Тихуану, в огромный дом за городом. Мексиканец ставил освещение, снимал на камеру и говорил нам, что делать, а потом отвез обратно в Лос-Анджелес, и это все, ей-богу, а теперь вы не могли бы позвонить моим родителям?

Я посмотрел на Расса, затем на Гарри; с бесстрастными лицами оба уставились на девушку. Желая заполнить пробелы в моей собственной версии случившегося, я спросил:

— Когда вы снимали этот фильм, Лорна?

— Где-то перед Днем благодарения.

— Ты не могла бы описать этого мексиканца?

Лорна потупила взор.

— Просто вонючий мексикашка. Лет тридцать — сорок. Не знаю, я была под кайфом и точно не помню.

— Проявлял ли он особый интерес к Бетти?

— Нет.

— Он трогал вас? Грубо с вами обращался? Приставал?

— Нет. Просто переводил с места на место.

— Обеих?

— Да. — Лорна захныкала; кровь застыла у меня в жилах. Не своим голосом, словно чревовещатель, я спросил:

— Значит, это был необычный эротический фильм? Вы с Бетти изображали лесбиянок?

Лорна, всхлипнув, кивнула; я подумал о Мадлен и продолжал гнуть свою линию, уже не заботясь о том, куда это может привести:

— Ты лесбиянка? Бетти была лесбиянкой? Вы шлялись по лесбийским клубам?

Миллард рявкнул:

— Блайкерт, прекрати!

Лорна, внезапно подавшись вперед, ухватилась изо всех сил за доброго папочку-полицейского. Расс посмотрел на меня и, как дирижер, дал знак «полегче», медленно опустив вниз ладонь. Свободной рукой он приласкал девочку, затем, подняв палец, позволил Сирзу продолжить допрос.

Девчонка простонала:

— Я не лесби, я не лесби! Это было только тогда, один раз.

Миллард стал качать ее, как ребенка.

Сирз спросил:

— А Бетти была лесбиянкой, Лорна?

Я затаил дыхание. Лорна вытерла слезы о пальто Милларда и посмотрела на меня. После чего сказала:

— Я не лесби, и Бетти не была лесби, и мы всегда ходили по нормальным барам, и это было только раз, тогда в фильме, мы были на мели и под наркотой, если об этом узнает мой отец, он меня убьет.

Я взглянул на Милларда, увидел, что он ей верит, и понял, что теория с лесбиянками провалилась. Гарри спросил:

— А этот мексиканец дал Бетти бинокль?

— Да, — пробормотала Лорна, опустив голову на плечо Милларда.

— Ты помнишь, как выглядела его машина? Марка, цвет?

— Кажется... она была черная и старая.

— Помнишь, в каком баре ты с ним встретилась?

Лорна подняла голову. Я увидел, что слезы уже высохли.

— Кажется, на Авиэйшн-бульвар, рядом с этими авиационными заводами.

Я тоскливо охнул; в этой части Гардены находилась целая сеть дешевых магазинчиков, карточных салонов и борделей, работавших под крышей полицейских. Гарри спросил:

— Когда ты в последний раз видела Бетти?

Лорна опять пересела в свое кресло. Она едва удерживалась, чтобы не расплакаться снова — трудная задача для подростка.

— Последний раз я видела ее две недели спустя. Как раз перед тем, как она съехала с Оранж-драйв.

— Ты не знаешь, встречалась ли Бетти еще с этим мексиканцем?

Лорна сковырнула осыпающийся с ногтей лак.

— Мексиканец был залетным типом. Он нам заплатил, отвез назад в Лос-Анджелес и смылся.

Тут вклинился я:

— Но ты ведь виделась с ним еще? Он никак не мог сделать копию фильма до того, как вы уехали из Тихуаны.

Лорна снова принялась изучать свои ногти.

— Я как раз искала его в Гардене, когда прочитала в газетах про Бетти. Он в то время собирался в Мексику, и я попросила его сделать мне копию фильма. Понимаете... он не читал газет и не знал, что Бетти вдруг стала знаменитой. Ну... я поняла, что фильм с участием Черной Орхидеи будет стоить дорого и, если полиция попытается выслать меня обратно к родителям, я смогу продать его и нанять адвоката, который бы оспорил мою высылку. Вы ведь мне его отдадите, правда? Вы ведь не разрешите другим людям смотреть этот фильм?

Устами младенца...

— Ты поехала в Гардену и нашла там этого мужчину?

— Угу. То есть да.

— Где?

— В одном из баров на Авиэйшэн.

— Можешь описать место?

— Там было темно, над входом горел яркий свет.

— И он сразу отдал тебе копию фильма? За просто так?

Лорна опустила глаза.

— Я обслужила его и его дружков.

— Может, тогда, получше его опишешь?

— Он толстый и у него малюсенький член! Он — урод и его дружки — тоже!

Миллард кивнул Сирзу на дверь; Гарри тихо вышел. Расс продолжал:

— Мы постараемся сделать так, чтобы твое признание не попало в газеты, а фильм мы уничтожим. Еще один вопрос, прежде чем инспектор отведет тебя в твою комнату. Если мы привезем тебя в Тихуану, как ты думаешь, ты сможешь узнать тот дом, в котором снимали фильм?

Отрицательно помотав головой, Лорна сказала:

— Нет. Я не хочу ехать в это ужасное место. Я хочу домой.

— Чтобы тебя побил отец?

— Нет, чтобы снова сбежать.

Сирз вернулся с инспекторшей, которая увела грубую/нежную/жалкую/вздорную Линду/Лорну. Оставшись втроем, мы переглянулись; я чувствовал, что горечь девочки передалась и мне. Наконец старший по званию спросил:

— Какие комментарии?

Гарри начал первым:

— Она недоговаривает про мексиканца и тот дом в Тихуане. Возможно, он избил ее, а потом изнасиловал, и теперь она боится мести с его стороны, если он узнает о нашем разговоре. В остальном я ей верю.

Расс улыбнулся:

— А ты, герой, что скажешь?

— Она покрывает мексиканца. Думаю, он с ней периодически трахался и теперь она его защищает. Также держу пари, что парень — белый, а рассказ про мексиканца — это прикрытие, придуманное, чтобы упоминание о порно, снятом в Тихуане, прозвучало более убедительно. Хотя то, что порно было снято именно там, у меня не вызывает сомнений, потому что это место действительно настоящая клоака и большинство любителей порнухи, с которыми мне приходилось сталкиваться, когда я работал в патруле, доставали подобные фильмы оттуда.

Миллард подмигнул мне точно так же, как Бланчард.

— Баки, ты сегодня действительно герой. Гарри, ты должен поговорить с лейтенантом Уотерсом, здешним начальником. Пусть подержит девчонку трое суток в одиночке. И пусть снимут с дежурства Мег Колифилд, чтобы она потом взяла на себя роль сокамерницы. Скажи, чтобы она разговорила девчонку и сообщала о результатах каждые двадцать четыре часа.

Когда закончишь с этим, позвони в Отдел проституции и наркотиков и узнай, нет ли у них в списках осужденных мексиканцев и белых, получивших сроки за порнографию. Потом позвони Фогелю и Кенигу и пошли их в Гардену. Пусть проедутся по барам и попробуют поискать этого «режиссера». Также свяжись с ФБР и скажи главному, что у нас тут есть один фильм с Черной Орхидеей, надо бы его посмотреть. Еще позвони в «Таймс» и намекни им про порнослед, а то Эллис Лоу сделает это раньше нас. Имя Лорны не называй, скажи, чтобы напечатали сообщение о возможном вознаграждении тем, кто сообщит ценную информацию про порнодельцов, а потом пакуй чемоданы, потому что сегодня вечером мы едем в Сан-Диего, а затем в Тихуану.

Я заметил:

— Расс, ты же знаешь, эта версия имеет немного шансов на успех.

— Эта версия имеет больше шансов, чем какая-либо другая, со времен, когда вы с Бланчардом отдубасили друг друга, а потом стали напарниками. Давай, герой. Сегодня в муниципалитете вечер порнографических фильмов.

* * *

В актовом зале уже установили экран и проектор; звездный состав зрителей ожидал фильм со звездным составом исполнителей. Прямо перед экраном сидели Ли, Эллис Лоу, Джек Тирни, Тад Грин и сам начальник полицейского управления С.-Б. Хорралл; Миллард вручил сотруднику, настраивающему кинопроектор, коробку с фильмом и пробормотал:

— А где попкорн?

Начальник подошел ко мне и по-свойски протянул руку.

— Мое почтение, сэр, — сказал я.

— Взаимно, мистер Лед, и примите запоздалую благодарность от моей жены за прибавку жалованья, которую вы с мистером Огнем добыли для нас. — Он показал на стул рядом с Ли. — Свет! Мотор! Съемка!

Я занял место рядом со своим напарником. Ли выглядел разбитым, но хоть не накачанным таблетками. На коленях у него лежала развернутая «Дейли Ньюс»; я увидел заголовок — «Организатор ограбления „Бульвар Ситизенс“ завтра выходит на свободу — после восьми лет заключения он возвращается в Лос-Анджелес». Оценив взглядом мою потрепанную одежду, Ли спросил:

— Что-нибудь нашел?

Я собрался ответить, но тут погас свет. На экране появилось расплывчатое изображение; его окутывал сигаретный дым. Мелькнуло название — «Рабыни из ада», — после чего возникла черно-белая картинка большой комнаты с высокими потолками и египетскими иероглифами на стенах. По всей комнате стояли колонны, выполненные в форме свернувшихся в клубок змей; камера дала увеличенное изображение двух удавов, выгравированных на колоннах, кусающих друг друга за хвост. После этого удавы превратились в непристойно танцующую Бетти Шорт, на которой не было ничего, кроме чулок.

У меня внутри все сжалось; я услышал как, Ли втянул в себя воздух. Появившаяся на экране рука протянула Бетти какой-то цилиндрический предмет. Она взяла его. Камера сфокусировалась на предмете. Это был искусственный мужской член, покрытый чешуей, от огромной головки которого во все стороны отходили змеиные клыки. Засунув член в рот, Бетти принялась его сосать. Она смотрела в камеру широко открытыми, остекленевшими глазами.

Далее следовал монтажный кадр, а затем появлялась обнаженная Лорна, которая лежала на диване, раздвинув ноги. Вновь на экране возникла Бетти. Она опустилась на колени перед Лорной и, засунув в нее член, стала имитировать половое сношение. Лорна сжала бедра и стала ими вращать. Затем появлялось расплывчатое пятно, которое перетекало в крупно заснятое лицо Лорны, изображающей неземное наслаждение. Даже ребенок понял бы, что она еле сдерживается, чтобы не закричать. Вновь появилась Бетти и расположилась между ног Лорны.

Она посмотрела в камеру и пробормотала: «Пожалуйста, не надо». Тут ее голову кто-то толкнул, и она начала работать языком рядом с искусственным членом, находившемся в Лорне. Все было снято таким крупным планом, что все мерзкие подробности были увеличены в миллион раз.

Я хотел закрыть глаза, но у меня не получалось. Сидевший рядом со мной Хорралл спокойно заметил:

— Что думаешь, Расс? Это имеет какое-то отношение к убийству девушки?

Охрипшим голосом Миллард ответил:

— Трудно сказать, шеф. Фильм сняли в ноябре, и, по рассказам этой Мартилковой, мексиканец не тянет на убийцу. Хотя, конечно, это еще предстоит проверить. Возможно, мексикашка показал фильм еще кому-то, и тот запал на Бетти. То есть...

Ли отбросил в сторону свой стул и заорал:

— Кому какое дело, убил он ее или нет! Да за подобное я бы сажал на электрический стул! Если вы ничего не сделаете, тогда это сделаю я!

Все застыли на своих местах, явно шокированные его тирадой. Ли загородил экран, щурясь от яркого света от кинопроектора. Он прекратил все это бесстыдство: экран и тренога с грохотом полетели на пол. Бетти и Лорна продолжали свои занятия на расчерченной мелом доске; Ли бросился к выходу. Я услышал, как за моей спиной с шумом упал кинопроектор. Миллард завопил:

— Блайкерт, за ним!

Я вскочил, споткнулся, снова вскочил и выбежал из комнаты, Ли уже входил в лифт в другом конце коридора. Когда двери лифта закрылись и он пошел вниз, я понесся за ним по лестнице. Пролетев шесть этажей и выскочив на автостоянку, я увидел, что машина Ли сорвалась с места и понеслась в сторону Бродвея. Заметив напротив управления несколько патрульных машин без мигалок, я кинулся к ближайшей из них и пошарил под водительским креслом. Ключи оказались там. Заведя машину, я дал газу и помчался за Ли.

Довольно скоро я его догнал — он на своем «форде» держался среднего ряда на Сансет, направляясь на запад. Я трижды ему просигналил; в ответ он включил сирену «полиция преследует преступника». Ехавшие перед ним машины уступали дорогу, и мне ничего не оставалось, как включить свой сигнал и повиснуть у него на хвосте.

Промчавшись через центр, мы пронеслись мимо Голливудского бульвара и Кахуэнга-пасс в сторону Долины. Когда наши машины свернули на Вентура-бульвар, я испугался не на шутку, потому что именно здесь находилось большинство баров для лесбиянок. Увидев, как Ли затормозил прямо перед одним из них, я чуть не потерял сознание от охватившей меня паники. У меня в голове крутилась только одна мысль: «Он не может знать про мою оторву; это все из-за фильма — у него снесло крышу». Ли выскочил из машины и вломился в дверь «Ла Верна». Еще больше перепугавшись, я ударил по тормозам и встал за его машиной; мысли о Мадлен и о сокрытии улик заставили меня ринуться за ним.

Ли стоял перед кабинками из которых доносились ругательства лесбиянок всех мастей. Я стал искать глазами Мадлен и ту барменшу, которую допрашивал в прошлый раз; убедившись, что обеих тут нет, я приготовился утихомиривать лучшего друга.

— Отвечайте, чертовы сучки, вы видели фильм «Рабыни из ада»? Вы покупаете свою порнуху у толстого мексиканца? Вы...

Я обхватил Ли сзади бойцовским захватом и потащил к двери. Он попытался сбросить меня, вцепившись мне в плечи руками и выгнув спину, но я использовал тяжесть его тела в свою пользу. Мы выкатились на улицу, затем оба повалились на тротуар. Я из последних сил держал хватку, когда услышал сирену приближающейся патрульной машины, и внезапно почувствовал, что Ли перестал сопротивляться — он просто лежал и повторял: «Напарник, напарник, напарник...»

Сирена завыла громче, затем стихла; хлопнула дверца автомобиля. Я выбрался из-под Ли и помог ему встать на ноги. И тут перед нами возник Эллис Лоу.

Его глаза сверкали ненавистью. До меня дошло, что неадекватное поведение Ли объяснялось его странным воздержанием и кровавыми событиями последней недели и что порнушка явилась как раз той каплей, которая переполнила чашу. Поняв, что лично мне ничего не грозит, я положил руку на плечо напарника.

— Мистер Лоу, это все проклятый фильм. Ли думал, что лесбиянки из этого бара смогут вывести его на след мексиканца.

Лоу прошипел:

— Заткнись, Блайкерт, — и обрушил свой гнев на Ли. — Бланчард, я добыл тебе место в Отделе судебных приставов. Ты член моей команды, и ты выставил меня полным идиотом перед двумя самыми влиятельными людьми управления. Это не лесбийское убийство, девчонки были под наркотой и им не нравилось то, что они делали. В этот раз я отмазал тебя, но не знаю, пойдет ли это тебе на пользу. Если бы ты не был мистером Огнем, великим Ли Бланчардом, тебя бы отстранили от службы. Ты позволил себе принять дело Шорт близко к сердцу, а такого непрофессионального отношения к работе я не потерплю. Завтра ты возвращаешься в Отдел судебных приставов. Явишься к 8:00. И принеси рапорты с извинениями перед Хорраллом и Грином. Ради будущей пенсии советую тебе проявить побольше подхалимажа.

Обмякший Ли произнес:

— Я хочу поехать в Тихуану на поиски этого порнодельца.

Лоу отрицательно покачал головой.

— При нынешних обстоятельствах я бы назвал твою просьбу просто нелепой. В Тихуану поедут Фогель и Кениг, а ты возвращаешься на свое место. Вы, Блайкерт, остаетесь в группе, расследующей дело Шорт. До свидания.

Лоу помчался к патрульной машине; водитель сделал полный разворот и вырулил на полосу обратного движения. Ли пробормотал: «Я должен поговорить с Кэй». Я кивнул. Полицейский в проезжавшей мимо шерифской машине послал воздушный поцелуй лесбиянкам, что стояли в дверях бара. Ли пошел к своей машине, бормоча: «Лори, Лори, деточка моя».

Глава 13

Чтобы облегчить Ли возвращение в Отдел, сопровождавшееся таким позором, и помочь ему пережить те нападки и обвинения, которые, вне всякого сомнения, посыпятся со стороны Эллиса Лоу, на следующий день я пришел на работу в 8:00. На наших столах лежали две одинаковые записки от Грина: «Завтра, 22.01.1947, явиться ко мне в офис в 18:00». То, что они были написаны от руки, явно настораживало и было дурным предзнаменованием.

Ли к 8:00 не пришел. В течение часа я сидел за своим столом и представлял, как он переживает по поводу освобождения Бобби Де Витта, пленник своих призраков, теперь, когда его сняли с расследования дела Орхидеи, уже не способный дать им достойный отпор. За перегородкой, отделявшей меня от кабинета окружного прокурора, я услышал, как Лоу кричит в телефонную трубку, пытаясь договориться с редакторами «Миррор» и «Дейли Ньюс» — республиканскими газетенками, которые, по слухам, поддерживали его политические амбиции. Вкратце его разговор сводился к тому, что он обещал им помочь обойти конкурентов — «Таймс» и «Геральд», дав служебную информацию по делу Орхидеи, но с условием, что они в своих статьях про Бетти Шорт не будут упирать на ее беспорядочный образ жизни, а представят ее как милую, но заблудшую девочку. По самодовольному тону этого позера при прощании я понял, что газетчики приняли его предложение, купившись на фразу: «Чем больше симпатии и сочувствия мы вызовем к девушке, тем больше пользы мы извлечем, когда я буду обвинять убийцу в суде».

Когда пробило 10:00, а Ли так и не появился, я пошел в актовый зал, чтобы полистать довольно распухшее дело Э. Шорт и убедиться, что имя Мадлен там не фигурирует. Через два часа, пролопатив двести страниц текста, я наконец вздохнул свободно — среди двухсот опрошенных ее имени не значилось, равно как не было его и в записях, касавшихся показаний. Лесбиянки упоминались лишь раз, да и то явными психами — свихнувшимися религиозными фанатиками, пытавшимися опорочить своих конкурентов из других сект, назвав их по телефону «лесбиянками, приносящих молоденьких девушек в жертву Папе Пию XII» и «лесби, проводящими коммунистические антихристианские ритуалы».

К полудню Ли так и не соизволил появиться. Я звонил к нему домой, на Университетский участок и в гостиницу «Эль Нидо», но его нигде не было. Чтобы никто не заставил меня работать, я сделал озабоченное лицо и стал пристально изучать висевшие на доске объявлений сводки.

Прежде чем отправиться в поездку в Сан-Диего и Тихуану, Расс Миллард составил новый отчет по делу Орхидеи. В нем говорилось, что вместе с Гарри Сирзом он займется проверкой всех досье из архива Отдела по борьбе с наркотиками и проституцией, касавшихся осужденных за порнографию, а также тех, кто подозревался в ее распространении. Помимо этого, они попытаются найти в Тихуане площадку, где был снят порнофильм с участием Бетти. Так как Фогель и Кениг не смогли найти в Гардене «мексиканца», о котором говорила Лорна Мартилкова, они тоже направлялись в Тихуану, чтобы найти возможные улики, касавшиеся съемок порнофильма. Далее говорилось о проведенном вчера осмотре трупа, на котором присутствовала мать Элизабет Шорт, опознавшая останки своей дочери. После этого приводились рассказы Марджери Грэм и Шерил Сэддон, касавшиеся жизни Бетти в Голливуде, а также давалась информация о том, как Рыжий Мэнли десятого января привез ее из Сан-Диего и высадил возле гостиницы «Билтмор». Интенсивные прочесывания района вокруг «Билтмора» не дали никаких результатов; продолжалось изучение досье психически ненормальных сексуальных извращенцев, находящихся за решеткой, а также известных насильников. В городской тюрьме по-прежнему находились четверо психов, сознавшихся в убийстве Шорт и теперь ожидающих проверки своих показаний, проведения психиатрической экспертизы и дальнейших допросов. Цирк продолжался, звонки поступали беспрерывно, проводились допросы лиц, не имевших к убитой никакого отношения, — полицейские беседовали с людьми, которые знали людей, знавших Орхидею. Иголка в стоге сена.

Коллеги, работавшие за своими столами, стали уже как-то косо на меня посматривать, заподозрив в отлынивании от служебных обязанностей, поэтому я поспешил удалиться в свой закуток. Подумал о Мадлен. И набрал ее номер.

После третьего гудка она ответила:

— Дом Спрейгов.

— Это я. Хочешь встретиться?

— Когда?

— Сейчас. Я заеду за тобой через сорок пять минут.

— Не приезжай. У папы деловая встреча. Давай встретимся в «Красной Стреле»?

Я вздохнул.

— У меня же есть квартира, ты знаешь.

— Я трахаюсь только в мотелях. Одна из причуд богатенькой девочки. Так, значит, «Стрела», комната одиннадцать, через сорок пять минут?

Я ответил:

— Я подъеду, — и повесил трубку.

В перегородку постучал Эллис Лоу.

— За работу, Блайкерт. Ты все утро шляешься без дела, и это начинает действовать мне на нервы. Когда увидишь своего неуловимого напарника, передай, что его номер с исчезновением будет стоить ему трехдневной зарплаты. А теперь бери машину с рацией и уезжай.

* * *

Я поехал прямиком в «Красную Стрелу». «Паккард» Мадлен стоял в переулке, за зданием; дверь в одиннадцатый номер была не заперта. Я вошел и, почувствовав запах ее духов, стал вглядываться в темноту, пока наконец не был вознагражден ее хихиканьем. Когда я разделся, мои глаза уже привыкли к отсутствию света; я смотрел на Мадлен — на ее ослепительную наготу, подобно маяку, освещавшую эту комнату с ветхими покрывалами на кровати.

Мы набросились друг на друга с такой силой, что кровать чуть не просела до пола. Мадлен целовала мое тело, закончив поцелуями между ног, от которых я возбудился, после чего быстро перевернулась на спину. Я вошел в нее, представляя Бетти и змею, которая ее обвивала, а затем переключился на висевшие перед глазами разодранные обои. Я хотел сделать все, не торопясь, но Мадлен выдохнула: «Не останавливайся, я готова.» Ухватившись за спинку кровати, я увеличил обороты, раскачивая нас обоих. Мадлен, обвив меня ногами и ухватившись руками за перила кровати, начала извиваться подо мной в такт моим движениям. Мы кончили поочередно, словно залпы салюта; коснувшись головой подушки, я вцепился в нее зубами, чтобы сдержать свою дрожь.

Мадлен выбралась из-под меня.

— Милый, с тобой все в порядке?

Мне снова мерещилась эта змея. Мадлен стала меня щекотать; дернувшись, я повернулся к ней.

— Улыбнись. Сделай доброе и милое лицо.

Она показала, как это должно выглядеть. Размазанная помада на ее губах напомнила мне посмертную улыбку Орхидеи; я закрыл глаза и с силой обнял ее. Поглаживая меня по спине, она забормотала:

— Баки, что случилось?

Я уставился на шторы на противоположном конце комнаты.

— Вчера мы взяли Линду Мартин. У нее в сумке была копия порнофильма, в котором она с Бетти изображают лесбиянок. Они сняли его в Тихуане, он настолько жуткий, что меня бросало в дрожь. Моего напарника тоже.

Мадлен прекратила свои ласки.

— Линда говорила что-нибудь про меня?

— Нет, я потом проверил отчет. Там нет упоминания и о записках, которые ты оставляла в барах. Но мы подсадили в камеру к девчонке нашу сотрудницу, чтобы ее разговорить. И если она проболтается, тебе крышка.

— Это меня не пугает, мой сладкий. Линда, возможно, и не помнит меня.

Я подвинулся ближе, чтобы получше ее рассмотреть. Помада на губах вся поплыла, и я вытер ее подушкой.

— Крошка, ради тебя я скрываю улики. Конечно, я кое-что получаю взамен, но все равно меня это беспокоит. Поэтому ты должна быть на сто процентов невиновна. Спрашиваю тебя в последний раз. Все ли ты рассказала про свои отношения с Бетти и Линдой?

Мадлен стала гладить меня по животу, ощупывая рубцы, которые я получил во время боя с Ли.

— Милый, мы с Бетти один раз занимались любовью. Прошлым летом. Я просто хотела узнать, как это будет с девушкой, столь похожей на меня.

Я почувствовал, что погружаюсь в болото, что кровать уходит из-под меня. Мадлен вдруг превратилась в крошечную фигурку, захваченную фотокамерой в конце длинного туннеля.

— Баки, это все, клянусь, что это все, — раздался дрожащий голос из туннеля.

Я встал и оделся, но странное ощущение не исчезало. И только когда надел кобуру и пристегнул к поясу наручники, то почувствовал твердую почву под ногами.

Мадлен начала умолять меня остаться, но я быстро выбежал из комнаты, пока не поддался ее чарам. Я выключил радио и настроился на полицейскую частоту, чтобы не думать о происшедшем. Из динамиков раздался голос диспетчера: «Внимание всем постам. Ограбление на Креншо и Стокер. Двое убитых, нападавший убит. 4-А-82 сообщает, что нападавшим был Рэймонд Дуглас Нэш, белый мужчина, разыскиваемый за...» Выдернув радиошнур, я включил зажигание, сирену и дал газу. Отъехав от обочины, я снова вспомнил слова Ли: «Не говори мне, что не знаешь, что расследовать дело замученной девчонки куда престижнее, чем гоняться за Джуниором Нэшэм».

Все прибавляя и прибавляя ходу, я полностью осознал, что сам служил призракам моего напарника, хотя знал, что оклахомский убийца поджидает новую жертву. Паркуясь у здания мэрии, я вспоминал, как Ли так и эдак уламывал меня уступить ему; по дороге в ФБР я просто обезумел от ярости.

Взбежав на этаж, я завопил:

— Бланчард! — Вышедший из комнаты Дик Кавано показал на туалет. Я вломился в дверь. Ли стоял возле раковины и мыл руки.

Он поднял их вверх, чтобы я видел: избиты в кровь.

— Колотил по стене. В наказание за Нэша.

Но мне этого было недостаточно. Я дал волю своей злости и стал избивать лучшего друга. Я молотил его, пока не отбил себе руки, а он не рухнул к моим ногам без сознания.

Глава 14

После проигрыша первого боя в серии Блайкерт — Бланчард я стал знаменитостью, получил место в Отделе судебных приставов и зарплату в девять тысяч; выигрыш матча-реванша принес мне только растяжение левого запястья, два вывихнутых пальца и аллергическую реакцию на кодеиновые таблетки, которые дал мне капитан Джек после того, как услышал о потасовке и увидел, как я бинтую свою руку. Из-за этих его таблеток я и свалился в постель. Единственным плюсом моей «победы» было то, что я наконец получил суточный отдых от дела Элизабет Шорт; худшее, однако, было впереди — встреча с Ли и Кэй, где я должен был спасти наши отношения, сохранив при этом свое достоинство.

Я поехал к ним в среду утром — в последний день нашего участия в расследовании дела Орхидеи и ровно через неделю после того, как был обнаружен ее труп. Встреча с Тадом Грином была назначена на шесть вечера, и, если появился шанс помириться с Ли до этого, его надо было использовать.

Входная дверь была открыта; на журнальном столике в гостиной лежал утренний номер «Геральд», раскрытый на второй и третьей страницах. Последние события моей беспорядочной жизни представали там во всей «красе» — Орхидея, Бобби Де Витт с длинным лицом и крючковатым носом, вернувшийся после отсидки, Джуниор Нэш, которого пристрелил идущий со службы помощник шерифа, ставший свидетелем его налета на японскую бакалейную лавку, в ходе которого Нэш убил хозяина и его сына-подростка.

— Мы знамениты, Дуайт.

В прихожей стояла Кэй. Я рассмеялся; костяшки пальцев неприятно запульсировали.

— Скорее, скандально известны. А где Ли?

— Не знаю. Он уехал вчера днем.

— Ты ведь знаешь, что у него неприятности?

— Знаю, что ты его избил.

Я подошел ближе. От нее пахло сигаретами; лицо было заплаканным. Я обнял ее; в ответ она прижала меня к себе и сказала:

— Я тебя не виню.

Я уткнулся носом в ее волосы.

— Де Витт к этому времени уже, должно быть, в Лос-Анджелесе. Если Ли не возвратится к вечеру, я приду к тебе ночевать.

Кэй отстранилась.

— Не приходи, если не собираешься со мной спать.

Я ответил:

— Я не могу, Кэй.

— Но почему? Из-за соседской девчонки, с которой встречаешься?

Я вспомнил, что когда-то болтнул про это Ли.

— Да... то есть нет, совсем не поэтому. Просто потому...

— Просто что, Дуайт?

Я крепко прижал ее к себе, чтобы она не смогла посмотреть мне в глаза и понять, что половина моих слов была ребячеством, а половина ложью.

— Просто потому, что вы с Ли — моя семья и он — мой напарник. До тех пор пока мы не вызволим его из беды, да еще сможем остаться напарниками, наши с тобой отношения — это путь в пропасть. Девушка, с которой я встречаюсь, ничего для меня не значит. Абсолютно ничего.

— Ты просто боишься того, что не связано с боксом, полицией, оружием и всем остальным, — сказала Кэй и покрепче меня обняла. Я позволил ей сделать это, прекрасно понимая, что она права. Вскоре мы расстались, и я поехал в центр ко «всему остальному».

* * *

Часы в приемной Тада Грина показывали ровно шесть, но Ли так и не появился; в 18:01 секретарь Грина открыла дверь и пригласила меня в его кабинет. Начальник детективного отдела поднял из-за стола голову и спросил:

— А где Бланчард? Он-то как раз мне больше всего и нужен.

Я ответил, что не знаю, и вытянулся в струнку; Грин указал мне на стул. Я сел, коп пристально на меня посмотрел.

— У вас есть одна минута, чтобы объяснить поведение вашего напарника вечером в понедельник. Время пошло.

— Сэр, в детстве у Ли убили младшую сестру, и поэтому дело Орхидеи — это своего рода наваждение для него. Бобби Де Витт, человек, которого он засадил по делу об ограблении «Бульвар Ситизенс», вчера вышел на свободу, а неделю назад мы пристрелили тех четырех подонков. Последней каплей, переполнившей чашу, был тот порнофильм. У Ли сорвало башню, и он устроил этот наезд на лесбийский бар, потому что думал, что может узнать там о парне, который снял этот фильм.

Грин прекратил кивать в такт моим словам.

— Вы говорите как адвокат, пытающийся оправдать своего клиента. В моем полицейском управлении, прежде чем надевать жетон, человек берет себя в руки, в противном случае он у меня не работает. Но чтобы вы знали, что я не такой черствый, каким кажусь, скажу вам вот что. Я отстраняю его от службы не за его поведение в понедельник, а за неявку сегодня. За его докладную записку, в которой он написал, что Джуниор Нэш смылся из города. Я думаю, это была ложь. А как вы думаете, сержант?

Я почувствовал, что у меня задрожали ноги.

— Я поверил записке, сэр.

— Значит, вы не настолько умны, как свидетельствуют ваши оценки в Академии. Когда увидите Бланчарда, скажите ему, чтобы он сдал жетон и оружие. Вы продолжите расследовать дело Шорт и попрошу впредь воздержаться от кулачных боев на территории, принадлежащей муниципалитету. До свидания.

Я встал, козырнул и вышел за дверь, сохраняя армейскую походку. Схватив трубку первого попавшегося телефона, я стал звонить домой к Бланчарду, на Университетский участок, в гостиницу «Эль Нидо» — все безрезультатно.

Затем у меня появилось неприятное подозрение и я набрал номер окружной комиссии по условно-досрочному освобождению.

Мне ответил мужской голос:

— Окружная комиссия по условно-досрочному освобождению Лос-Анджелеса. Чем можем помочь?

— Я полицейский Блайкерт из управления. Мне нужна информация по заключенному, недавно выпущенному на свободу.

— Имя?

— Роберт, или Бобби, Де Витт. Вышел вчера.

— Ясно. Он пока не отмечался у своего надзирателя. Мы связывались с автобусной станцией в Санта-Розе, там сообщили, что Де Витт не покупал билет на Лос-Анджелес, а купил на Сан-Диего, с последующей пересадкой на автобус, идущий в Тихуану. Мы пока еще не отдавали приказ о его задержании. Надзиратель Де Витта предположил, что он поехал в Тихуану поразвлечься. У него еще есть время до завтрашнего утра.

Узнав, что Де Витт не поехал сразу в Лос-Анджелес, я с облегчением повесил трубку. Неотступно думая о том, где мне искать Ли, я спустился на лифте вниз и пошел на стоянку. В холле я увидел Расса Милларда и Гарри Сирза, направлявшихся к лестнице. Расс заметил меня и поманил пальцем, я подошел и спросил:

— Как там в Тихуане?

Гарри, обдав меня запахом освежителя для рта, ответил:

— Облом по фильму. Мы пытались найти место съемок и не нашли, допросили нескольких продавцов порнушки. Двойной облом. Попытались найти друзей Шорт в Сан-Диего — тройной облом. Сплошные обломы. Я...

Миллард жестом остановил его:

— Баки, Бланчард в Тихуане. Наш сотрудник на границе видел его и узнал, потому что следит за вашими поединками. Ли видели в компании местных полицейских, у которых был совсем не дружелюбный вид.

Я подумал о том, что Де Витт тоже поехал в Тихуану, и удивился, зачем это Ли понадобилось встречаться с мексиканской полицией.

— Когда?

Сирз ответил:

— Прошлой ночью. Лоу, Фогель и Кениг тоже там, в гостинице «Дивизидеро». Разговаривают с тихуанскими полицейскими. Расс полагает, что они пытаются выяснить, нет ли в деле Орхидеи мексиканской подставы.

Я мысленно представлял, как Ли все еще преследует порнодемонов; представив, как он, окровавленный, лежит у моих ног, я поежился. Миллард сказал:

— И это полная чушь, потому что Мег Колифилд все-таки выудила у Мартилковой правду об этом киношнике. Это белый мужчина по имени Уолтер Дюк Веллингтон. Мы проверили его досье и обнаружили с полдюжины приводов за сводничество и распространение порнографии. Все соответствует действительности. Правда, капитан Джек получил от него письмо, которое, судя по штемпелю, было отправлено три дня назад. Он скрывается, прячась от шумихи по делу Орхидеи. В письме он признается в том, что снял тот фильм с Бетти Шорт и Лорной. Боясь, что его начнут подозревать в убийстве, он приводит свое подробное алиби на дни похищения Бетти. Джек проверил эту информацию лично, и она оказалась верной. Веллингтон послал копию письма в «Геральд», его напечатают в завтрашнем номере.

Я спросил:

— Так значит, Лорна врала, чтобы покрыть его?

Сирз кивнул.

— Похоже на то. Веллингтон скрывается, в том числе из-за того, что на него выписаны штрафы за сутенерство, правда, Лорна про него больше ничего не говорила, только упомянула его имя и потом словно язык проглотила. А вот тебе самое интересное: мы позвонили Лоу и сказали, что режиссер-мексиканец — это фуфло, но местный полицейский, с которым мы там познакомились, сообщил, что Фогель и Кениг до сих пор продолжают допрос.

Цирк начал превращаться в фарс. Я сказал:

— Если это письмо в газету поставит крест на их мексиканской версии, они начнут искать козлов отпущения здесь. Мы не должны рассказывать им, что знаем. Ли отстранили от расследования, но он сделал копию досье по этому делу и хранит ее в комнате одной из гостиниц в Голливуде. Мы должны использовать эту комнату, чтобы хранить там и наши материалы.

Миллард и Сирз молча закивали. И только тут до меня дошло:

— В комиссии по освобождению сказали, что Бобби Де Витт купил билет в Тихуану. Если Ли там, то могут возникнуть неприятности.

Миллард поежился.

— Мне это все очень не нравится. Де Витт — порядочная сволочь, и, возможно, он узнал, что Ли поехал туда. Я позвоню пограничному патрулю и скажу чтобы выписали ордер на его задержание.

Внезапно я понял, что все замкнулось на мне.

— Я еду в Тихуану.

Глава 15

Я пересек границу на рассвете. Тихуана еще только просыпалась, когда я сворачивал на Революсьон — ее главную улицу. Нищие дети искали себе завтрак в корзинах с отбросами, торговцы мясными лепешками варили в больших кастрюлях рагу из собачатины, из близлежащих публичных домов выводили пьяненьких морячков и морских пехотинцев, за пять зеленых кутивших там всю ночь. Более сообразительные из них шли в аптеки или к торговцам пенициллином; менее сообразительные ковыляли в сторону увеселительных заведений в западной части Тихуаны — вне сомнения, в надежде попасть на утренние шоу. Рядом с дешевыми ресторанчиками уже расположилась целая вереница машин, которые принадлежали туристам; мимо, будто стервятники, проносились местные полицейские на довоенных «шеви» в черной, а-ля нацистской униформе.

Я кружил по улицам, выискивая Ли и его «форд» 40-го года. Поначалу я хотел остановиться у будки пограничного патруля или у местного полицейского участка, но вспомнил, что мой напарник отстранен от службы, незаконно вооружен и, вероятно, настолько возбужден, что может вспыхнуть от любого слова, услышанного от какого-нибудь болвана с напомаженной шевелюрой. Припомнив, что в школьные годы я был здесь на экскурсии и что мы жили в гостинице «Дивизидеро», я поехал в другой конец города искать помощи у остановившихся там американцев.

Розовый монстр в стиле арт деко высился на границе района, состоявшего из бараков с жестяными крышами. При виде меня портье напугался и сразу же сказал, что «бригада Лоу» находится в номере 462. Я обнаружил его на первом этаже, в самом конце коридора. За дверью раздавались сердитые голоса.

Слышно было, как вопит Фрици Фогель:

— Я повторяю, нам нужен мексиканец. В письме в «Геральд» ничего не говорилось о порнофильме, там было сказано только, что Веллингтон виделся с Орхидеей и другой девчонкой в ноябре! Мы должны...

Эллис Лоу прокричал в ответ:

— Мы не можем этого сделать! Веллингтон уже признался Тирни, что это он снял фильм! Тирни руководит расследованием и мы не можем прыгать через его голову!

Я открыл дверь и увидел Лоу, Фогеля и Кенига. У каждого в руках был номер «Геральд», очевидно только что из типографии. Совещание прекратилось; Кениг, разинув рот, уставился на меня, Лоу и Фогель в один голос пробормотали:

— Блайкерт.

Я сказал:

— К чертям Орхидею. Ли здесь, Бобби Де Витт — тоже, и это может очень плохо кончится. А вы...

Лоу ответил:

— К черту Бланчарда, он отстранен от расследования.

Я бросился на него с кулаками, но Кениг и Фогель преградили мне путь, а опрокинуть их было не легче, чем кирпичную стену. Зампрокурора отскочил на другой конец комнаты; Кениг схватил меня за руки, а Фогель вытолкал из комнаты. Стоя у двери, Лоу бросал злобные взгляды; в конце концов ласково потрепав меня по подбородку, Фрици сказал:

— У меня слабость к полутяжеловесам. Если пообещаешь, что не ударишь Билли, я помогу найти твоего напарника.

Я кивнул, и Кениг меня отпустил. Фрици сказал:

— Поедем на моей машине. Ты свою вести не в состоянии.

Фрици вел машину; я глазел в окно. Он без умолку болтал о деле Шорт и о том, что оно принесет ему звание лейтенанта; я наблюдал за тем, как нищие обступают туристов, проститутки обслуживают клиентов прямо в машинах, а молодежь в зутерских костюмах рыскает по улицам в поисках пьяниц, которых можно обчистить. После четырех часов бесплодных поисков на улицах появилось столько автомобилей, что уже невозможно было проехать, поэтому мы вышли из машины и пошли пешком.

И сразу же ощутили нищету и убожество этих мест. Дети-попрошайки чуть ли не бросались на тебя, о чем-то тараторя и тыча в лицо распятиями. Фрици вовсю отбивался от них, но на меня их оголодавшие лица произвели такое сильное впечатление, что я разменял пятидолларовую бумажку на песо и всякий раз, когда мы проходили трущобы, где они собирались, бросал им пригорошни монет. Тут же между ними возникали потасовки и ожесточенная борьба за эту мелочевку, но лучше видеть это, чем запавшие, тоскливые глаза, полные безысходности.

После часового блуждания по улицам мы так и не нашли ни Ли, ни его «форд», ни каких-нибудь «гринго», хотя бы отдаленно напоминавших Бобби Де Витта. Затем я обратил внимание на стоявшего возле двери своего дома местного полицейского в черной рубашке и высоких сапогах. Он спросил: «Полисия?» Яостановился и показал ему свой жетон.

Пошарив в карманах, он достал телетайпную полоску с фотографией. Сама фотография была слишком расплывчата, но вот надпись под ней читалась очень даже четко: «Роберт Де Витт». Фрици похлопал мексиканца по эполетам:

— Где, Адмирал?

Развернувшись на каблуках, полицейский крикнул:

— Эстасьон, ваманос![12]

Он пошел впереди нас. Пройдя улочку, на которой располагались венерические лечебницы, мы подошли к обнесенному колючей проволокой зданию из шлакоблоков. Фрици протянул мексиканцу доллар, тот словно Муссолини отсалютовал нам и, развернувшись, ушел. Я поспешил к зданию, стараясь не бежать.

В дверях стояли местные с автоматами в руках. Я показал им жетон; они щелкнули каблуками и впустили меня. Фрици догнал меня уже внутри; зажав в руке долларовую бумажку, он направился прямиком к столу дежурного. После того как дежурный взял деньги, Фрици спросил:

— Фужитиво? Американо? Де Витт?

Дежурный улыбнулся и нажал на кнопку рядом со своим стулом — решетчатые двери на боковой стене открылись. Фрици обратился ко мне:

— Что конкретно нам должен рассказать этот ублюдок?

Я ответил:

— Ли находится в этом городе, возможно, отрабатывает свою версию порноторговцев. Де Витт тоже приехал сюда. Прямо из Квентина.

— Даже не отметившись в полиции?

— Верно.

— И у Де Витта зуб против Бланчарда за то дело об ограблении «Бульвар Ситизенс»?

— Верно.

— Этого мне достаточно.

Мы пошли по тюремному коридору. Де Витт в одиночестве сидел на полу последней камеры. Дверь с грохотом открылась; совратитель Кэй Лейк встал на ноги. Годы, проведенные в заключении, были к нему немилосердны: бандит с продолговатым лицом, каким я запомнил его по фотографиям из газет 39-го года, теперь представлял собой неприглядное зрелище — обрюзгший, поседевший тип с прической такой же безнадежно устаревшей, как и костюм, выданный Армией спасения.

Мы с Фрици зашли внутрь. Бобби приветствовал нас с некоторой долей бравады и одновременно раболепства:

— Легавые, да? Ну что ж, по крайней мере, вы американцы. Никогда не думал, что буду рад вас видеть, ребята.

Фрици ответил:

— Почему же, сейчас должно быть по-другому, — и пнул его в промежность. Бобби согнулся пополам; Фрици ухватил его за загривок и рубанул рукой по спине. У Де Витта пошла пена изо рта; Фогель отпустил хватку и вытер испачканную в бриолине руку о рукав. Де Витт рухнул на пол и придвинувшись к унитазу, стал блевать. Когда он попытался приподняться, Фрици ткнул его голову обратно и наступил на нее своим начищенным до блеска остроносым башмаком. Бывшему сутенеру-грабителю пришлось глотать мочу и свою блевотину.

Фогель сказал:

— В Тихуане находится Ли Бланчард, ты тоже приехал сюда сразу после освобождения. Это очень странное совпадение, и оно мне не нравится. Мне не нравишься ты, мне не нравится сифиличка, которая тебя родила, мне не нравится то, что я торчу в этой кишащей крысами стране, вместо того чтобы быть дома в кругу семьи. Но мне очень нравится бить преступников, поэтому лучше по-хорошему отвечай на мои вопросы, иначе тебе будет очень больно.

Фрици убрал ботинок; Бобби привстал, жадно вдыхая воздух. Я поднял с пола пропитанную потом майку и собрался протянуть ее Де Витту, но, вспомнив о шрамах на бедрах Кэй, просто швырнул ее. После этого схватил стул и достал наручники. Фогель вытер лицо бывшему зеку. Усадив Бобби, я приковал его запястья к спинке стула.

Де Витт посмотрел на нас; штанина его брюк потемнела: он опорожнил свой мочевой пузырь. Фрици спросил:

— Ты знал, что сержант Бланчард здесь, в Тихуане?

Бобби тряс головой, выплевывая остатки блевотины, которой он наглотался.

— Я не видел Бланчарда с самого суда, мать вашу!

Фогель слегка ударил его по лицу, задев своим перстнем вену на щеке.

— В моем присутствии не ругайся и обращайся ко мне «сэр». А теперь отвечай — ты знал, что сержант Бланчард здесь, в Тихуане?

Де Витт пробормотал:

— Нет.

Фрици рявкнул:

— Нет, сэр! — и снова хлопнул его по лицу. Бобби мотнул головой и опустил ее на грудь. Фрици одним пальцем поднял ее.

— Нет, а дальше?

Де Витт прохрипел:

— Нет, сэр.

Даже ненавидя его, я видел, что он ничего не знает. Я спросил:

— Бланчард боится тебя. Почему?

Извиваясь на стуле, с прической, съехавшей на лоб, Де Витт начал громко хохотать. Это был безудержный дикий смех, когда забываешь о боли, но потом боль усиливается. Побагровевший Фогель сжал руку в кулак, чтобы нанести ему очередной удар, но я остановил его. Фрици смягчился. Нервный смех Бобби прекратился.

Сделав глубокий вдох, Де Витт сказал:

— О боже, ну и посмеялся же я. Красавчику Ли есть от чего меня бояться, потому что я пригрозил еще на суде разобраться с теми, кто меня подставил. Но все, что я знаю, я вычитал в газетах. И должен сказать, что та перестрелка с наркоманами здорово меня напугала, хотите верьте, хотите нет. Может быть, я и хотел отомстить, а может, просто пудрил мозги сокамерникам, но когда красавчик Ли грохнул этих ниггеров и...

Фогель ударил его правой, опрокинув вместе со стулом на пол. Выплевывая кровь и выбитые зубы, стареющий альфонс застонал и заржал одновременно; присев рядом, Фрици сжал рукой его сонную артерию, перекрыв доступ крови к мозгу.

— Бобби, мальчик, мне не нравится сержант Бланчард, но он мой коллега, и я не позволю каждому сифилитику его поносить. А еще ты нарушил закон о досрочном освобождении, и за поездочку сюда можешь запросто вернуться обратно в тюрьму. Когда я отпущу твою шею, ты мне скажешь, зачем сюда приехал, в противном случае я буду давить до тех пор, пока клеточки твоего серого вещества не начнут хрустеть и лопаться как воздушные шарики.

Фрици отпустил руку; лицо Де Витта из синего превратилось в темно-бордовое. Одной рукой Фогель поднял стул вместе с подозреваемым и поставил его на пол. Альфонс Бобби снова засмеялся, сплевывая кровь, затем затих. Он смотрел на Фрица словно собачонка, которая вынуждена любить своего жестокого хозяина, потому что другого у нее нет. Голосом избитого пса он проскулил:

— Я приехал сюда, чтобы получить партию наркотиков и отвезти ее потом в Лос-Анджелес. Говорят, надзиратель, у которого я должен был отметиться после освобождения, снисходителен, поэтому даже если бы я опоздал, то мог бы просто сказать ему: «Ах, простите, сэр, я восемь лет провел в тюряге, и мне хотелось оттянуться», и он бы простил мое опоздание.

Де Витт снова вздохнул; Фрици сказал:

— ...захрустят и лопнут как воздушные шарики.

Бобби затараторил как угорелый:

— Человека, с которым я должен был встретиться, зовут Феликс Часко, он мексиканец. Сегодня вечером у нас встреча в мотеле «Калексико Гарденс». Он брат моего сокамерника по Квентину. Пока я его не видел. И пожалуйста, больше не бейте меня.

Издав громкий вопль, Фрици понесся сообщать о своей находке; Де Витт слизывал кровь с губ и смотрел на меня, теперь после ухода Фогеля, ставшего его «хозяином». Я сказал:

— Заканчивай рассказ про ваши отношения с Ли Бланчардом. Только на этот раз без истерик.

Бобби сказал:

— Сэр, единственное, что сближает меня с Бланчардом, — это то, что мы оба трахали эту суку — Кэй Лейк.

Я помню, как надвинулся на него и двумя руками сдавил ему шею, при этом спокойно соображая, как сильно ее нужно сдавить, чтобы его глаза вылезли наружу. Помню, как он изменился в лице, затем раздались какие-то крики на английском и испанском, затем голос Фрици: «Он сказал правду», потом меня прижали к прутьям решетки, и я подумал: «Вот какие бывают решетки». После этого я уже ничего не помнил.

* * *

Когда я очнулся, мне казалось, что я нокаутирован и что это был наш с Ли третий матч. Мне хотелось узнать, насколько сильно пострадал мой напарник, и я постоянно бормотал: «Ли? Ли? Ты в порядке?»

Затем я увидел двух полицейских с напомаженными волосами и нелепыми побрякушками на черных рубашках. Над ними возвышался Фрици Фогель, который вещал:

— Я отпустил нашего Бобби, чтобы он привел нас к своему дружку. Но, пока ты смотрел сон, он смылся, впрочем, ему от этого будет только хуже.

Кто-то очень сильный поднял меня с пола камеры; постепенно приходя в себя, я начинал понимать, что это, должно быть, Громила Билл Кениг. Ослабев и едва стоя на ногах, я позволил Фрици и двум мексиканским полицейским вывести меня на улицу. Уже стемнело, и тихуанское небо было озарено неоновым светом. Подъехал патрульный «студебеккер»; Фрици и Билл затолкали меня на заднее сиденье. Врубив самую громкую сирену в мире, водитель дал газу.

Мы понеслись на запад, прочь из города, и остановились только на покрытой гравием стоянке перед подковообразным мотелем. У входа стояли одетые в рубашки-хаки и бриджи тихуанские полицейские с помповыми ружьями. Фрици подмигнул мне и протянул руку, чтобы я мог опереться; я оттолкнул ее и выбрался из машины без посторонней помощи. Фогель пошел впереди; полицейские, отсалютовав своими ружьишками, открыли нам двери.

Комната, куда мы вошли, была похожа на скотобойню, в которой воняло порохом. На полу с простреленными головами в лужах крови лежали Бобби Де Витт и еще один мексиканец. Стена была забрызгана стекавшими по ней мозгами; на шее Де Витта, в том самом месте, где я его душил, были видны следы кровоподтеков. Моей первой осознанной мыслью было то, что это я его прикончил, когда в момент помутнения рассудка решил отомстить ему за двух людей, которых по-настоящему люблю. Фрици, наверное, прочитал мои мысли, потому что, рассмеявшись, он сказал:

— Это не ты, парень. Мексиканца зовут Феликс Каско, известный наркоторговец. Может, их прикончил другой наркоман, может, Ли, а может, Господь Бог. Пусть наши мексиканские коллеги сами копаются в своем грязном белье, а мы давай-ка поедем в Лос-Анджелес и найдем наконец этого сукиного сына, который покромсал Орхидею.

Глава 16

Об убийстве Бобби Де Витта написала лишь «Лос-Анджелес Миррор», да и то несколько строк. Я получил выходной день от ставшего необычайно заботливым Эллиса Лоу, на поиски Ли был выделен целый отряд из Отдела внутренней безопасности.

Большую половину своего выходного я провел в кабинете капитана Джека, где меня допрашивали детективы из этого Отдела. Их интересовало буквально все, что связано с Ли. Они хотели знать, почему он вышел из себя после просмотра порнушки и во время нашего визита в «Ла Верну», почему с такой одержимостью расследовал дело Шорт, почему написал докладную про Нэша и даже почему он жил с Кэй. Я отвечал быстро и четко, кое-где подтасовывая факты, а где-то замалчивая правду — не упоминая вовсе о его пристрастии к амфетамину, его комнате в «Эль Нидо» и о том, что его сожительство с Кэй было исключительно целомудренным. Быки из Отдела безопасности постоянно пытались узнать мое мнение по поводу того, кто убил Бобби Де Витта и Феликса Часко и не был ли это Ли; и я постоянно отвечал им, что он не был способен на такое. А когда меня спросили про мотивы побега моего напарника, я рассказал о том, как побил его за Нэша, добавив, что Ли — бывший боксер и, возможно, вскоре станет бывшим полицейским, слишком старым, чтобы возвратиться на ринг, и в то же время слишком горячим, чтобы жить жизнью обывателей, и что Мексика, пожалуй, не самое плохое место для такого человека. К концу допроса я понял, что эти ребята хотят не обеспечить безопасность Ли — наоборот, они собирают информацию, которая поможет уволить его из управления. Мне неоднократно говорили, чтобы я не лез в их расследование и всякий раз, соглашаясь, я впивался ногтями себе в ладони, чтобы не ответить им ругательствами или еще чем похуже.

Из муниципалитета я поехал к Кэй. Оказалось, что ее уже навестили двое громил из Отдела безопасности и буквально затерзали вопросами про их с Ли совместную жизнь, а также, поворошив прошлое, интересовались ее отношениями с Бобби Де Виттом. Холодный взгляд, которым она меня встретила, говорил о том, что я имею несчастье принадлежать к той же конторе, а когда я попытался успокоить ее — мол, Ли скоро вернется, она сказала: «И все остальное» — и оттолкнула меня.

Тогда я поехал в номер 204 гостиницы «Эль Нидо», надеясь найти записку или сообщение типа, «Я вернусь, и наша троица снова будет вместе». Но, войдя туда, я попал в храм Элизабет Шорт.

Комната представляла собой типичное жилище голливудского холостяка: кровать, раковина, крошечный шкаф. Зато все стены были увешаны фотографиями Бетти Шорт из журналов и газет, а также сделанных на месте убийства, с десяток из них были увеличены, чтобы можно было рассмотреть все жуткие подробности. Кровать была заставлена картонными коробками — полноценное досье с копиями докладных записок, перечней улик, допросов на месте преступления и отчетами о допросах — все строго в алфавитном порядке.

Заняться было нечем, да и не с кем, поэтому я начал листать картотеку. Количество содержащейся в ней информации меня поразило, время и усилия, затраченные на ее сбор, поразили еще больше, но тот факт, что все это из-за какой-то глупой девчонки, меня просто убил. Я не знал, приветствовать Бетти Шорт или содрать ее со стен, поэтому на обратном пути показал клерку свой полицейский жетон, внес оплату за месяц вперед и сохранил комнату, как обещал Милларду и Сирзу, — хотя на самом деле я сохранил ее для сержанта Леланда К. Бланчарда.

Который был где-то там, в Городе с Тысячей Лиц.

Обзвонив местные газеты, я разместил в них объявление такого характера: «Огонь, комната Ночного цветка нетронута. Дай о себе знать. Лед». Сделав это, я поехал в единственное место, откуда я мог воззвать к нему.

Между 39-й и Нортон располагались сплошные пустыри. Ни искусственного освещения, ни полицейских машин, ни ночных зевак. Я стоял там, обдуваемый ветрами, и чем яростнее умолял Ли вернуться, тем яснее понимал, что моя карьера судебного пристава кончена, как жизнь всеобщей мертвой кумирши.

Глава 17

Утром я отправил начальству цидулю. Скрывшись в архиве, что находился этажом ниже прямо под моей комнатушкой, я напечатал письмо с просьбой о переводе обратно в мой отдел и сделал копии для Лоу, Расса Милларда и капитана Джека. Вот текст письма:

"Прошу вывести меня из группы, расследующей дело Элизабет Шорт, и вернуть к выполнению моих прежних обязанностей в Отдел судебных приставов. Дело Шорт расследует достаточное число куда более опытных полицейских, и я считаю, что смогу принести управлению значительно больше пользы, если буду работать в Отделе служебных приставов. Кроме того, ввиду отсутствия моего напарника Леланда К. Бланчарда, я стану старшим и мне придется вводить в курс дела своего нового напарника как раз в самый напряженный момент. Для оптимального выполнения обязанностей служащего Отдела судебных приставов, я начал подготовку к экзамену на звание сержанта, который надеюсь сдать весной этого года, во время очередной аттестации. Эта подготовка, по моему мнению, позволит мне получить необходимые лидерские качества и компенсирует отсутствие опыта работы в должности судебного пристава.

С уважением,

Дуайт В. Блайкерт, жетон 1611,

Детективный Отдел"

Закончив писать, я перечитал письмо и пришел к выводу, что уважительный тон и решительный настрой, а также полуправда о сержантском экзамене в качестве заключительного аргумента — это как раз то, что нужно. Я уже начал было ставить свою подпись, когда услышал невообразимый шум, доносившийся из соседней комнаты.

Свернув написанное и засунув его в карман, я пошел узнать, в чем дело. Вокруг стола скопилась толпа детективов и экспертов-криминалистов в белых халатах. Рассматривая какой-то предмет, они оживленно спорили и жестикулировали. Я присоединился к этому гудящему улью. Когда я увидел то, что их так взволновало, то произнес всего три слова:

— Ни хрена себе!

На металлическом подносе для улик лежал почтовый конверт. Со штампом, штемпелем, слегка пахнущий бензином. Вырезанные из газет и журналов буквы были наклеены прямо на конверт:

В ГЕРАЛЬД И ДРУГИЕ ГАЗЕТЫ ЛОС-АНДЖЕЛЕСА

ЗДЕСЬ ВЕЩИ ОРХИДЕИ

ЖДИТЕ ПИСЬМА

Криминалист в резиновых перчатках вскрыл конверт и вынул содержимое: маленький черный блокнот, пластиковую карточку социального страхования и тонкую пачку фотографий. Бросив взгляд, я прочитал имя на карточке — «Элизабет Энн Шорт» — и понял, что дело Орхидеи только начинается. Как раз рядом со мной полицейский разговаривал с почтальоном — тот обнаружил конверт в почтовом ящике у городской библиотеки, и его чуть не хватил удар, но, придя в себя, он сообщил о находке патрульным, а они уже доставили находку сюда.

Сквозь толпу криминалистов пробирался Эллис Лоу, за которым следовал Фрици Фогель. Главный эксперт недовольно замахал руками; в комнате снова поднялась шумиха. Затем раздался свист и крик Расса Милларда:

— Черт вас дери! Разойдитесь и дайте им работать. В тишине.

Мы повиновались.

Криминалисты, словно вороны, налетели на конверт, посыпая его порошком для снятия отпечатков, листая блокнот с адресами, рассматривая снимки и громко объявляя свои выводы, словно хирурги за операционным столом:

— Два неполных отпечатка на отвороте, размазаны, не больше одного-двух совпадений, недостаточно для опознания, может быть, хватит для сравнения с отпечатками других подозреваемых.

— На карточке социального страхования отпечатков нет.

— Страницы блокнота читаются, но из-за того что они пропитаны бензином, отпечатки пальцев снять невозможно. Имена и телефоны в основном принадлежат мужчинам, указаны в алфавитном порядке, некоторые страницы вырваны.

— На фотографиях изображена Шорт вместе с военнослужащими в униформе, лица мужчин стерты.

Пораженный, я подумал: «Последует ли за этим письмо? Рассыпалась ли моя версия о непреднамеренном убийстве? Так как все эти предметы, вне сомнения, присланы убийцей, может, он изображен на одной из фотографий? Эта бандероль — игра в кошки-мышки или за ним последует приход с повинной?» Вокруг меня царило оживление, все полицейские задавали друг другу те же самые вопросы, сбившись в кучки, или стояли в раздумье, разговаривая сами с собой. Криминалисты забрали с собой новые вещдоки, бережно прижимая их руками в резиновых перчатках. После этого единственный человек, который умудрился сохранить спокойствие, вновь нас построил.

И мы снова замерли как вкопанные. С бесстрастным выражением на лице Расс Миллард пересчитал всех по головам и направил к доске объявлений. Когда мы там выстроились, он сказал:

— Я не знаю, что все это значит, но склоняюсь к тому, что это прислал убийца. Ребятам из лаборатории нужно еще время для работы с конвертом, а потом они сфотографируют страницы блокнота и дадут нам список лиц, с которыми надо будет поговорить.

Дик Кавано сказал:

— Расс, он с нами играет. Несколько страниц вырвано, и я ставлю десять к одному, что на одной из них было его имя.

Миллард улыбнулся:

— Может быть, да, а может быть, и нет. Может, он псих и хочет, чтобы его поймали, может быть, несколько мужчин, упомянутых в блокноте, знают его. Может быть, криминалистам удастся снять отпечатки с фотографий или опознать некоторых мужчин по нашивкам на военной форме. Может быть, ублюдок пришлет нам письмо. Здесь слишком много «может быть», но вот что я скажу вам наверняка: все вы, все одиннадцать человек, отставите в сторону ваши теперешние дела и займетесь обследованием района вокруг почтового ящика, из которого извлекли письмо. Мы с Гарри просмотрим подшивку досье. Возможно, кто-то из подозреваемых живет или работает в данном районе. Потом, когда у нас уже будет список фамилий из блокнота, мы начнем прорабатывать его по-тихому. Перед Бетти было трудно устоять, а разбивать семьи — не в моем стиле. Гарри!

Сирз стоял возле карты Лос-Анджелеса, держа в руках ручку и кнопку. Заикаясь он проговорил:

— М-м-мы об-б-бойдем район пешком. — Я увидел свое письмо, на котором стояла печать «Отказать». Затем я услышал, как в противоположном конце комнаты кто-то оживленно начал спорить. Это были Эллис Лоу и Джек Тирни, старавшиеся полушепотом доказать свою точку зрения. Чтобы их никто не слышал, они спрятались за колонну. Я подошел поближе и, сев за стоявшей рядом перегородкой, стал прислушиваться — в надежде услышать что-нибудь про Ли.

Но говорили не про Ли, а про Нее.

— ...Джек, Хорралл хочет снять с этого расследования три четверти задействованных в нем людей. Проект закона или не проект закона, он считает, что уже показал нашу мощь избирателям. Мы сможем его убедить не делать этого, показав имена из найденного блокнота. Чем больше будут писать об этом деле, тем больше у нас будет шансов переубедить Хорралла.

— Черт побери, Эллис.

— Нет. Послушай меня. Раньше я хотел скрыть информацию о том, что девчонка подрабатывала проституцией, но сейчас это уже не является секретом, поэтому нет смысла что-либо скрывать. Мы знаем, кем она была, и мы получим этому подтверждение от той пары сотен мужиков, имена которых упоминаются в ее блокноте. Наши люди допросят их, я сообщу их имена своим знакомым журналистам, и мы будем поддерживать интерес к этому делу до тех пор, пока не поймаем убийцу.

— Это рассказы для дурачков, Эллис. В этом блокноте, возможно, и нет имени убийцы. Он — псих, который показывает нам свою задницу и говорит: «Делайте выводы». На девчонке можно заработать себе репутацию, Эллис. Я знал это с самого начала, как и ты. Но это дело может нам и аукнуться. Я расследую десятки других убийств, и мне не хватает людей. И если женатые мужчины, которые упоминаются в этом блокноте, увидят свои имена в газетах, их жизнь пойдет под откос только из-за того, что они однажды переспали с Бетти Шорт.

Последовало продолжительное молчание. Затем Лоу сказал:

— Джек, ты знаешь, что рано или поздно окружным прокурором стану я. Если и не в следующем году, то в пятьдесят втором. И что уже через несколько лет Грин уйдет на пенсию, и ты также знаешь, кого я прочу на его место. Мне тридцать шесть, а тебе сорок девять. У меня еще будет шанс отличиться, у тебя -нет. Ради бога, посмотри на дело с этой стороны.

Опять воцарилось молчание. Я представил, как капитан Джек Тирни взвешивает все за и против, решая, продавать ли душу Сатане с университетским значком и планами по захвату Лос-Анджелеса. Когда он наконец сказал «да», я порвал заявление с просьбой о переводе и возвратился на арену цирка.

Глава 18

В течение последующих десяти дней этот цирк стал превращаться в настоящий фарс, с некоторыми элементами трагедии.

Ничего нового из «Письма убийцы» извлечь не удалось, и 243 имени, упомянутые в блокноте, были распределены между четырьмя группами детективов. Такое небольшое число полицейских, задействованных на данном этапе расследования, только растягивали его и давали повод для статей и комментариев по радио. Расс Миллард настаивал на двадцати группах и быстрых облавах, но капитан Джек, поддержанный прокурором-сатаной, ему в этом отказал. Когда Большого Билла Кенига посчитали слишком легковозбудимым для проведения допросов и перевели на канцелярскую работу, напарником Фрици Фогеля стал я. С ним мы допросили около пятидесяти человек, в основном мужчин, пытаясь выяснить, в каких отношениях они были с Элизабет Шорт. В ответ мы слышали предсказуемые истории о том, как они знакомились с ней в баре, приглашали на обед, слушали ее фантазии о том, что она невеста или вдова героя войны, спали или не спали с ней. Несколько человек даже и не знали Орхидею — они были просто «друзьями друзей». Их имена, естественно, были вычеркнуты из списка.

Из всех парней, указанных в блокноте, шестнадцать, по словам Фрици, были «официальными трахальщиками Орхидеи». Большинство составляли мелкие сошки из киноиндустрии: агенты, сотрудники киностудий, занимающиеся поиском молодых талантов и директора кастингов, соблазняющие легковерных старлеток пустыми обещаниями и липовыми контрактами на съемки. Они завлекали наивных дурочек историями, почти такими же грустными, как сказки Бетти про ее счастье с жеребцами в военной форме. В конце концов всех мужчин из маленького черного блокнота Элизабет Шорт объединили два факта: их имена появились в газетах и они смогли доказать свое алиби, которое вычеркнуло из списка подозреваемых. А по дошедшим до нас слухам, некоторых из них позже вычеркнули и из списка мужей.

Что до женщин, это была «сборная солянка». Большинство были случайными знакомыми — просто знакомые, подружки для походов по барам и честолюбивые актрисы, идущие в никуда. Человек десять были проститутками и полупроститутками, родственные души которых Бетти встретила в барах. Они давали вроде бы ценную информацию, которая после проверки оказывалась не такой уж ценной, — в основном насчет того, что Бетти подрабатывала проституцией в дешевых гостиницах во время проведения там семинаров и съездов. Девушки утверждали, что она занималась этим очень редко, и не смогли вспомнить ни одного из ее клиентов; рейд по гостиницам, который совершил Фрици, не принес ему никакой информации, только обозлил, а то, что некоторых женщин из списка — указанных в материалах как проститутки — невозможно было найти, обозлило его еще больше.

Имя Мадлен Спрейг в блокноте не фигурировало, не упоминалось оно и во время последующих допросов. Из 243 допрошенных ни один не вывел нас на след лесбиянки или лесбийского бара. Каждый вечер я подробно изучал доску объявлений со сводками, чтобы убедиться в том, что имени Мадлен там нет. И я начинал успокаиваться относительно своего недоносительства.

Записи из найденного блокнота попали в заголовки газет, и цирк под названием «расследование» продолжился: на проверку одной, двух, трех, четырех и т. д. версий уходило громадное количество времени; десятки безумных телефонных звонков, поступавших на коммутатор, безумные письма, в которых чокнутые психи обвиняли своих врагов во всех смертных грехах.

Найденное женское белье проходило тщательную проверку в центральной криминальной лаборатории, и очередные обнаруженные на улице обрывки черной материи приводили к новому прочесыванию района, в котором была обнаружена находка.

Самым большим сюрпризом в период работы с черным блокнотом стал для меня Фриц Фогель. Оставшись без Билла Кенига, он неожиданно поумнел и проводил допросы пусть в брутальной манере, но столь же эффективно, как Расс Миллард. Он знал, когда необходимо выбить информацию, нанося быстрые и сильные удары, но, как бы ни ненавидел преступника, он всегда мог сдержать свой гнев, если видел, что допрашиваемый сообщает нечто важное. Иногда я замечал, что он сдерживается исключительно из уважения к моему мягкому стилю ведения допросов и что прагматик в нем понимает, что в каких-то случаях этот стиль действительно приводит к результатам. Мы с ним стали прекрасно друг друга дополнять, и я мог сказать, что оказывал на него определенное влияние и был своего рода ограничителем его неуемной склонности к насилию. Он относился ко мне с некоторым уважением за то, как я расправился с Бобби Де Виттом, и уже через несколько дней нашего временного партнерства мы болтали на ломаном немецком, пытаясь убить время по дороге на допрос и обратно. Со мной Фрици был уже не таким пафосным и вообще превратился в нормального парня — правда, немного обозленного. Он говорил про Орхидею и про то, что хочет стать лейтенантом, но без вызова. Он не сваливал на меня рутинную работу, был прямолинеен в своих отчетах, и я понял, что Лоу либо решил оставить все как есть, либо просто выжидает. Я также видел, что Фрици постоянно меня оценивает. Он знал, что Кениг в качестве напарника никогда не сможет работать в следственном отделе, но в отсутствии Ли это могло получиться у меня. Такое отношение с его стороны льстило мне, и во время допросов я старался быть начеку. Работая в Отделе судебных приставов, в нашей связке с Ли я был вторым номером, но, если Фрици и я собирались стать напарниками, я хотел показать ему, что не смирюсь с ролью марионетки или мальчика на побегушках — как Гарри Сирз у Расса Милларда.

Миллард, прямая противоположность Фрици, тоже оказывал на меня давление. Он теперь повадился сразу же после работы ездить в комнату 204 в «Эль Нидо», она стала его внеслужебным офисом, где он обычно читал собранную Ли внушительную коллекцию материалов. Без Ли время тянулось невыносимо медленно, поэтому по вечерам я составлял Милларду компанию. Когда он смотрел на эти чудовищные фотографии Орхидеи, то всегда осенял себя крестным знамением и с благоговением шептал: «Элизабет»; а уходя домой, всякий раз произносил: «Я поймаю его, милая». Уходил он ровно в 20:00. К жене и сыновьям. То, что он принимал все так близко к сердцу, а потом спокойно отставлял в сторону, удивляло меня. Как-то раз я спросил его об этом; он ответил: «Я не позволю мерзости влиять на мою жизнь».

После 20:00 моей собственной жизнью управляли две женщины, их странные и могучие желания.

Из «Эль Нидо» я ехал к Кэй. После исчезновения Ли оплачивать счета стало некому, поэтому ей пришлось искать работу, что она и сделала, устроившись учительницей шестого класса в школу в нескольких кварталах от Сансет-стрип. Приходя к ней, я заставал ее за проверкой тетрадей и просмотром детских рисунков, радостной, но только с виду — она решила, что маска «счастливой женщины» поможет ей побороть отчаяние из-за бегства Ли. Я пытался пробиться через эту стену лицемерия, убеждая ее, что она мне нужна и что я начну действовать лишь тогда, когда прояснится ситуация с Ли; в ответ она плела какую-то заумную психологическую чушь про третий элемент нашей триады, который ныне отсутствует, используя знания, оплаченные Ли, против него. Меня бесили ее фразы о «склонности к паранойе» и «патологическом эгоизме». Я отвечал ей, что «он тебя спас, он тебя создал». Но Кэй и тут находила, что ответить, заявляя: «Он мне только помог». Мне было трудно что-либо возразить, ибо за ее жаргоном скрывалась правда, и тот факт, что без Ли в роли катализатора наших отношений мы были как два одиноких путника, как семья без патриарха. Именно из-за этих выводов я и смывался от нее десять ночей подряд — прямиком в мотель «Красная Стрела».

Так, вместе со мной к Мадлен приходила Кэй.

Сначала мы трахались, потом разговаривали. Говорили почти всегда о семье Мадлен. Я тоже старался придумать какие-нибудь небылицы, но только не выглядеть жалко на фоне ее причудливых рассказов. У моей оторвы было столько всего: бандитский магнат папочка — тот самый Эммет Спрейг, собрат Мака Сэннета, с которым они вместе стригли купоны, когда в Голливуде все еще только начиналось; надутая мамаша, любительница «таблеточек», прямая наследница калифорнийских Каткартов; гениальная сестра Марта, высокооплачиваемая художница, восходящая звезда местного рекламного бизнеса. Актерами второго плана в ее рассказах выступали мэр Флетчер Баурон; гангстер, манипулирующий общественным сознанием, Мики Коэн; бывший помощник Эммета, сын известного шотландского патологоанатома и неудавшийся актер немого кино, «чудак» Джорджи Тилден. Семейства Дохени, Сепульведа и Малхолланд тоже были близкими друзьями, равно как и губернатор Эрл Уоррен и окружной прокурор Бьюрон Фиттс. Кроме старика Долфа Блайкерта, покойной Греты Хайлбрюннер Блайкерт, японских друзей, которых я сдал, а также приятелей по службе, рассказать мне было не о чем, поэтому я сочинял напропалую: про медали, полученные за отличную учебу, про выпускные балы; про службу в охране Франклина Делано Рузвельта. Я врал до тех пор, пока не наступало время потрахаться снова. И я был благодарен Мадлен за то, что между случками она не включала свет, в противном случае она бы поняла, что я приходил к ней утолять голод.

Голод по Орхидее.

В первый раз это произошло случайно. Мы занимались любовью и были уже близки к завершению. И тут моя рука, соскользнув по спинке кровати, попала в выключатель на стене, нечаянно включив его, после чего я увидел под собой Бетти Шорт. На несколько секунд я действительно поверил в это и начал звать на помощь Ли и Кэй. Когда Бетти снова превратилась в Мадлен, я потянулся к выключателю, но она ухватила меня за локоть. Двигаясь быстрее, так что заскрипела кровать, при ярком свете я снова превратил Мадлен в Бетти — ее голубые глаза в карие, ее тело в тело Бетти из того порнофильма, представляя, как она произносит: «Пожалуйста, не надо». Кончая, я знал, что с Мадлен так хорошо не было бы никогда; и, когда эта оторва прошептала: «Я знала, что рано или поздно она придет к тебе», я разрыдался и признался ей, что все мои истории были ложью, а потом разразился сумбурным рассказом про Ли, Кэй и Баки, закончив рассказом о зацикленности мистера Огня на погибшей и его бесследном исчезновении. Когда я закончил, Мадлен сказала:

— Я никогда не буду учительницей из Сью-Фоллс в Южной Дакоте, но я буду Бетти или кем угодно, только пожелай.

Я позволил ей гладить меня по голове, благодарный за то, что мне больше не придется врать, и в то же время безмерно сожалея, что она, а не Кэй, стала моим исповедником.

Так я формально овладел Элизабет Шорт.

Глава 19

Ли все не появлялся, а Мадлен все играла роль Бетти, и с этим я ничего не мог поделать. Помня предупреждение громил из Отдела внутренней безопасности, я старался держаться подальше от расследования, но мне было чрезвычайно интересно, специально или нет смылся мистер Огонь. Проверив его банковский счет, я обнаружил там всего 800 долларов и никаких следов снятия каких-то сумм в последнее время. Когда я услышал, что Ли и его «форд» объявили не только в американский, но и в мексиканский розыск, который, впрочем, не приносил никаких результатов, моя интуиция сообщила, что, по всей видимости, Ли удрал дальше на юг, туда, где местные полицейские использовали постановления своих коллег-гринго просто как туалетную бумагу. Расс Миллард рассказал мне, что по подозрению в убийстве Бобби Де Вита и Феликса Часко в Хуаресе арестованы двое мексиканцев, оба известные наркоторговцы. Это известие было для меня большим облегчением, так как следователи из Отдела внутренней безопасности подозревали в этом убийстве Ли. Но тут из самых-самых верхов до нас дошел один слух. Директор Хорралл отменил постановление о розыске Бланчарда и негласное правило избегать острых вопросов, а секретарь Тада Грина сказала Гарри Сирзу, что она слышала, что, если в течение тридцати дней после своего побега Ли не объявится, его уволят из управления.

Довольно скучный, дождливый январь под конец был разбавлен одним интересным происшествием. В ФБР по почте пришел конверт с адресом, составленным из вырезанных газетных букв. Внутри на плотной бумаге такими же буквами было изложено следующее:

ПЕРЕДУМАЛ

НА ВАС НЕЛЬЗЯ РАССЧИТЫВАТЬ

ОРХИДЕЮ УБИЛИ ЗА ДЕЛО -

ПАЛАЧ ЧЕРНОЙ ОРХИДЕИ

Ниже была приклеена фотография невысокого плотного мужчины в деловом костюме. Лицо вымарано. Ни на фото, ни на конверте отпечатков пальцев или других улик обнаружено не было. И так как в интересах следствия фотографии из первого письма не были переданы прессе, мы понимали, что второе письмо — подлинное. Единодушное мнение всех сотрудников ФБР состояло в том, что на фото был изображен сам убийца, символическим образом устранявший себя из общей «картины».

После того как версии, касавшиеся «Письма убийцы» и порнофильма, рассыпались в пух и прах, появилось второе мнение: этого ублюдка нам никогда не поймать. Ставки в графе «Не будет раскрыто» повысились; Тад Грин сказал Рассу и капитану Джеку о том, что 5 февраля Хорралл собирается объявить о приостановке расследования по делу Орхидеи и ввернуть большую часть следователей на прежние места работы. До меня дошли слухи, что среди тех, кого отзывают, буду я и что моим новым напарником станет Джонни Фогель. Работать с вонючкой Джонни было, конечно, не самым приятным делом, но возвращение в Отдел судебных приставов было как возвращение в рай. Ибо Бетти Шорт наконец отводилось подобающее ей место — в дальних уголках моей памяти.

Глава 20

"Нижеперечисленным следователям и служащим Центрального управления, временно привлеченным к расследованию дела Э. Шорт, возвратиться к своим прежним обязанностям, начиная с завтрашнего дня, 6/2/47:

Т. Андерс — в отдел по расследованию жульничества и махинаций

Д. Аркола — в отдел по расследованию краж

Р. Кавано — в отдел по расследованию вооруженных ограблений

Д. Эллисон — в следственный отдел

A. Граймс — в следственный отдел

К. Лиггет — в отдел по борьбе с подростковой преступностью

Р. Наваретт — в отдел по раскрытию убийств. (За назначением обратиться к лейтенанту Рули)

Д. Смит — в отдел по раскрытию убийств (Обратиться к лейтенанту Рули)

B. Смит — в следственный отдел

По просьбе начальника полиции Хорралла и его заместителя Грина выражаю вам благодарность за участие в расследовании и за сверхурочное время, которое вы посвятили данному делу. Всем вам будут направлены благодарственные письма.

И личное спасибо от меня.

Капитан Д.-В. Тирни, начальник следственного отдела".

Между доской объявлений и кабинетом Милларда было около десяти ярдов; я покрыл это расстояние меньше чем за полсекунды. Расс встал из-за стола.

— Привет, Баки. Как дела?

— Почему меня нет в списке?

— Я попросил Джека оставить тебя в группе, расследующей дело Шорт.

— Но почему?

— Потому что из тебя получится неплохой следователь, а еще потому, что через три года Гарри уходит на пенсию. Еще причины нужны?

Я подбирал слова для ответа, когда зазвонил телефон. Расс взял трубку и представился, после чего, какое-то время послушав звонившего, показал мне на параллельный телефон, стоявший напротив него. Я бросился к аппарату и услышал на другом конце громкий мужской голос: «...прикомандирован к уголовно-следственному отделу Форт-Дикс. Я знаю, что на вас обрушился большой поток ложных признаний, но данное признание кажется мне правдоподобным».

Расс сказал:

— Продолжайте, майор.

— Военнослужащего зовут Джозеф Дюланж. Он военный полицейский, прикомандированный к штабу в Диксе. Своему сослуживцу по пьяни он признался в убийстве. Его приятели говорят, что у него есть нож и что восьмого января во время своего отпуска он летал в Лос-Анджелес. Кроме этого, мы нашли на его брюках пятна крови, но слишком маленькие, чтобы взять образцы. По-моему, он гнилой тип. За океаном он то и дело затевал драки, а его адвокат говорит, что он избивает жену.

— Майор, Дюланж там поблизости?

— Да, он в камере напротив. Через зал.

— Сделай одолжение. Попроси его описать родимые пятна на теле Элизабет Шорт. Если он не ошибется и все в точности опишет, мы с напарником вылетим первым же транспортным самолетом.

Майор ответил согласием и на этом разговор прервался. Расс сказал:

— У Гарри грипп. Не хочешь слетать в Нью-Джерси, герой?

— Ты серьезно?

— Если этот вояка расскажет о родинках на заднице Элизабет, то да.

— Спроси его и о рубцах на теле, о которых не писали в газетах.

Расс покачал головой.

— Не стоит. Это его слишком возбудит. Если все сойдется, то мы вылетаем на военном транспорте, на месте составляем отчет и пересылаем его сюда. Стоит Джеку или Эллису узнать об этом солдате, как они сразу же пришлют туда Фрици, который уже к утру отправит солдатика на электрический стул, даже если тот не виноват.

Негативное отношение к Фрици меня задело.

— На самом деле он не такой плохой. Думаю, что Лоу не захочет организовывать подставу.

— Значит, ты слишком чувствительный: Фрици — последняя тварь, а Эллис...

На линии снова раздался голос майора:

— Сэр, Дюланж сказал, что у нее три темных родинки на левой половине э-э...

— Майор, так и скажите — на заднице. Мы вылетаем.

* * *

Капрал Джозеф Дюланж оказался высоким, темноволосым, мускулистым детиной двадцати девяти лет с лошадиным лицом и небольшими усиками. Одетый в грязно-коричневую робу, он сидел за столом в кабинете начальника тюрьмы и смотрел на нас с нескрываемой злобой. Рядом сидел адвокат-капитан, возможно, на тот случай, если мы с Рассом попробуем надавить на капрала. После восьмичасового перелета я чувствовал, что выжат как лимон, но все же готов на дальнейшие свершения. По дороге из аэродрома майор, говоривший с нами по телефону, рассказал нам о Дюланже. Тот был дважды женатым фронтовиком, любителем выпить и побузить. Его показания были неполными, но содержали две веские улики против него: он улетел в Лос-Анджелес восьмого января, а семнадцатого был арестован в Нью-Йорке за пьянку.

Разговор начал Расс.

— Капрал, меня зовут Расс Миллард, а это детектив Блайкерт. Мы представляем полицейское управление Лос-Анджелеса. Если вам удастся убедить нас, что именно вы убили Элизабет Шорт, мы вас арестуем и доставим под охраной в Лос-Анджелес.

Дюланж заерзал на стуле и громким гнусавым голосом сказал:

— Я разрезал ее на куски.

Расс устало вздохнул:

— Многие говорят то же самое.

— Я ее оттрахал.

— Неужели? Вы изменили жене?

— Я — француз.

Я вошел в образ плохого парня.

— А я — немец. И кому до этого дело? Какое отношение это имеет к твоей измене жене?

Дюланж характерно пошевелил своим длинным языком.

— Я люблю по-французски, моей жене это не нравится.

Расс толкнул меня локтем.

— Капрал, почему вы во время отпуска прилетели в Лос-Анджелес? Что вас туда привлекло?

— Бабы. Выпивка. Кайф.

— Все это вы могли найти на другом берегу, в Манхэттене.

— Солнце, пальмы, кинозвезды.

Расс рассмеялся:

— Да уж, в Лос-Анджелесе этого хватает. Похоже, ваша жена вам многое позволяет. Отпуск в одиночку и все такое.

— Она знает, что я француз. Когда я дома, она свое получает. Миссионерская поза, десять дюймов. Она не жалуется.

— А если начинает жаловаться? Что вы тогда делаете?

С каменным выражением на лице он ответил:

— Одна жалоба — я пускаю в ход кулаки, две жалобы — разрезаю ее на части.

Я не выдержал:

— Ты хочешь сказать, что пролетел три тысячи миль только для того, чтобы полизать чью-то дырку?

— Я француз.

— Для меня ты похож на голубого. Все лизуны — скрытые педики. Это доказанный факт. Что ты на это ответишь, говнюк?

Адвокат-капитан встал и что-то прошептал на ухо Рассу. Расс снова толкнул меня в бок. Дюланж смягчил выражениелица, расплывшись в улыбке.

— Мой ответ висит у меня между ног. Десять дюймов.

Расс сказал:

— Джо, вы должны извинить детектива Блайкерта. У него короткий запал.

— У него короткая сосиска. Как и у всех Гансов. Я француз. Я знаю.

Расс разразился громким хохотом, как будто услышал уморительную шутку в исполнении известного комика.

— Да вы юморист, Джо.

Дюланж снова показал язык.

— Я француз.

— Вы оригинал, Джо, но майор Кэррол сообщил мне, что вы избиваете жену. Это правда?

— А негры умеют танцевать?

— Конечно умеют. Вам нравится избивать женщин, Джо?

— Только если они сами напрашиваются.

— Как часто ваша жена на это напрашиватся?

— Она напрашивается на мой десятидюймовый каждую ночь.

— Нет, я имею в виду напрашивается на хорошую взбучку?

— Если я общаюсь с Джонни Редом и она вдруг начинает строить из себя умную, тогда она точно напрашивается.

— Вы давно дружите с Джонни?

— Джонни Ред — мой лучший друг.

— Он летал с вами в Лос-Анджелес?

— В кармане.

Споры с пьяным психом стали меня утомлять. Я вспомнил Фрици и его конкретный подход к таким делам.

— Что за бред ты несешь, ублюдок? Хочешь, чтоб тебе как следует прочистили мозги?

— Блайкерт, хватит!

Я заткнулся. Адвокат свирепо на меня посмотрел; Расс ослабил свой галстук — сигнал, чтобы я замолк. Дюланж хрустел костяшками пальцев на левой руке. Расс положил на стол пачку сигарет — старый прием следователей под названием «я — ваш друг».

Француз сказал:

— Джонни Ред не любит, когда я курю без него. Принесете Джонни, я закурю. В компании с Джонни я быстрее во всем сознаюсь. Спросите католического капеллана в Норт-Пост. Он как-то сказал мне, что, когда я иду исповедоваться, от меня пахнет Джонни.

Мне стало казаться, что капрал пахнет как шизофреник, жаждущий внимания. Расс заметил:

— Признания, сделанные в пьяном виде в суде недействительны. Но я вот что вам скажу, Джо. Вы убедите меня в том, что убили Бетти Шорт, и я позабочусь, чтобы Джонни полетел вместе с нами в Лос-Анджелес. В течение чудесного восьмичасового перелета вы сто раз успеете возобновить вашу дружбу. Что скажете?

— Скажу, что порубил Орхидею на части.

— А я скажу, что вы этого не делали. И что вы с Джонни еще какое-то время побудете врозь.

— Я порубил ее на части.

— Как?

— Отрубил ей сиськи, распорол рот от уха до уха, а потом разрубил ее пополам. Хрясь. Хрясь. Хрясь.

Расс вздохнул.

— Давайте вернемся назад, Джо. Вы вылетели из Форт-Дикс в среду, восьмого января, ночью того же дня приземлились в Кэмп-Макартур. Вот вы с Джонни в Лос-Анджелесе, полные решимости покутить. Куда вы отправились сначала? Голливудский бульвар? Сансет-стрип? Пляж? Куда?

Дюланж захрустел костяшками пальцев.

— В салон татуировки «Натан Парлор», на Норт-Алворадо, 463.

— Что вы там делали?

Безумный Джо закатал правый рукав. На руке был вытатуирован раздвоенный змеиный язык, под которым стояла надпись «Французик». Джо сжал бицепс, и татуировка вытянулась. Он сказал:

— Я француз.

Миллард применил тактику внезапной смены настроения.

— А я полицейский. И мне все это начинает надоедать. Когда мне совсем надоест, в дело вступит детектив Блайкерт. Детектив Блайкерт в свое время входил в десятку сильнейших боксеров-полутяжеловесов, и он далеко не мягкий человек. Ведь так, напарник?

Я сжал кулаки.

— Я — немец.

Дюланж засмеялся.

— Он напрасно потратит время. Нет Джонни, нет признания.

Я чуть не кинулся на него. Расс схватил меня за локоть и, крепко сжав, обратился к Дюланжу:

— Джо, предлагаю сделку. Сначала вы убедите нас в том, что вы действительно знали Бетти Шорт. Сообщите нам факты. Имена, даты, описания. Сделаете это, и я гарантирую, что во время перерыва вы сможете вернуться в камеру и увидеться с Джонни. Идет?

— Джонни ноль пять?

— Нет, с его старшим братом — Джонни ноль девять.

Француз взял пачку сигарет и вытащил одну; Расс поднес ему зажигалку. Дюланж картинно затянулся и вместе с дымом выдохнул:

— После того салона татуировки мы с Джонни поехали на тачке в центр и сняли там комнату. В гостинице «Гавана», на девятой и Олайв, десятка за ночь, с огромными тараканами. Они подняли невообразимый шум, и мне пришлось их утихомирить, понаставив везде ловушек. Это их успокоило. Мы с Джонни легли спать, а наутро пошли искать дырку. В первый день не повезло. На следующий день я нашел себе на автобусной остановке эту филиппинскую сучку. Говорит мне, что ей надо добраться до Сан-Франциско, поэтому я предлагаю ей пятерку, чтобы обслужила меня и Джонни. Но она заявляет, что за двоих минимум десятка. Тогда я начинаю убеждать ее, что Джонни будет вести себя как ягненок и что платить надо мне. Мы возвращаемся в гостиницу, и тут изо всех щелей опять вылезают тараканы. Я знакомлю ее с Джонни, говорю, что он начнет первым. Она пугается, говорит: «Ты что, Джек-потрошитель?» Я отвечаю, что я — француз и что она о себе возомнила, думает, что может кинуть Джонни Реда? К этому времени тараканы уже разошлись вовсю, ревут как негры. Филиппинка говорит, что у Джонни слишком острые зубы, так что спасибо, не надо, и убегает пулей. Мы с Джонни в обломе до субботы. Хотим трахаться, хоть убей. Идем с ним на Бродвей, у меня на куртке все эти нашивки — дубовые ветки, серебряная звезда, бронзовая звезда, еще за японскую кампанию. Я словно какой-нибудь генерал Джордж Паттон, только еще круче. Мы с Джонни подходим к этому бару, «Ночная Сова». Тут вплывает Орхидея и Джонни мне говорит: «Да, сэр, это она и есть, никаких сомнений, сэр».

Дюланж затушил сигарету и потянулся к пачке. Расс делал отметки в блокноте; я начал соотносить время их встречи и местонахождение этого бара, которое я помнил еще по работе в патрульно-постовой службе. Он располагался на 6-й и Хилл — в двух кварталах от гостиницы «Билтмор», той самой, возле которой Рыжий Мэнли высадил Орхидею в пятницу, десятого января. Рассказ Француза, несмотря на его бредовость, начинал приобретать черты правдоподобия.

Расс спросил:

— Джо, ты говоришь про ночь с субботы одиннадцатого на воскресенье двенадцатого?

Дюланж закурил еще одну сигарету.

— Я — француз, а не календарь. После субботы идет воскресенье, вот и высчитывайте.

— Продолжай.

— Ну так вот, мы с Джонни болтаем с Орхидеей, а потом я приглашаю ее в гостиницу. Приезжаем туда, а там вовсю шуруют тараканы, воют и вгрызаются в стены. Орхидея говорит, что она не останется здесь пока я не прикончу их всех. Я хватаю Джонни и начинаю их лупцевать, Джонни говорит, что ему не больно. Но этой сучке мало, она хочет, чтобы я избавился от них научным способом. Я иду на улицу и нахожу «химика», за пятерку он дает мне жидкий яд для тараканов. Потом мы с Орхидеей трахаемся как кролики, Джонни Ред наблюдает. Он обозлился на меня, потому что она такая конфетка, а ему ничего не перепадает. Я задал ему совершенно конкретный вопрос:

— Опиши ее тело. Только постарайся, иначе не увидишь Джонни Реда до тех пор, пока тебя отсюда не выпустят.

Его лицо осунулось; он стал похож на ребенка, у которого хотят отобрать любимого плюшевого мишку. Расс сказал:

— Ответь на вопрос, Джо.

Дюланж ухмыльнулся.

— До тех пор пока я их не отрезал, у нее были маленькие, стоящие торчком груди с розовыми сосками. Полноватые ноги, красивая щелка. Еще у нее были эти родинки, про которые я говорил майору Кэрролу, и небольшие царапины на спине, свежие, как будто ее только что отхлестали.

Я вздрогнул, вспомнив «небольшие царапины», которые упоминались в отчете патологоанатома. Расс сказал:

— Продолжай, Джо.

Дюланж изобразил садистскую улыбку.

— Потом она начала молоть пургу, типа: «Почему у тебя столько медалей, а ты до сих пор капрал?» Называет меня Мэттом и Гордоном и несет что-то про нашего ребенка, хотя мы трахнулись всего один раз и на мне была резинка. Джонни это напугало, и он вместе с тараканами запел: «Нет, сэр, это не наша детка». Мне хочется еще попарить колотушку, и я беру Орхидею и отвожу ее через дорогу к Клопу, плачу ему десятку, и он устраивает ей фальшивый медосмотр, после которого говорит:

— Ребенок будет здоровым и появится через шесть месяцев.

Еще одно подтверждение, капля достоверной информации в потоке явного бреда: Мэтт и Гордон — это, очевидно, Мэтт Гордон и Джозеф Гордон Фиклинг, два псевдомужа Бетти Шорт. Я ставлю 50 на 50 и думаю, что пора кончать эту бодягу — ради Ли Бланчарда; Расс спрашивает:

— И что дальше, Джо?

Дюланж выглядит озадаченным — куда девалась бравада, словоохотливость пьяницы и желание вновь встретиться с Джонни Редом.

— Дальше я ее порезал.

— Где?

— На две части.

— Нет, Джо. Где ты порезал ее?

— А-а. В гостинице.

— В каком номере?

— 116-м.

— Как ты доставил тело на 39-ю и Нортон?

— Я угнал машину.

— Какую машину?

— "Шевроле".

— Год выпуска и модель?

— 43-го года, седан.

— Во время войны в Америке не производили автомобилей, Джо. Попробуй еще раз.

— 47-го года, седан.

— Кто-то оставил ключи зажигания в новенькой машине? В центре Лос-Анджелеса?

— Я завел ее без ключей.

— Как ты завел ее без ключей, Джо?

— Что?

— Объясни, как ты это сделал.

— Я забыл как. Я был пьян.

Я перебил его:

— Где находится 39-я и Нортон?

Дюланж стал теребить пачку сигарет.

— Рядом с Креншо-бульваром и Колизеум-стрит.

— Расскажи мне что-нибудь, чего не было в газетах.

— Я сделал ей разрез от уха до уха.

— Об этом знают все.

— Мы с Джонни изнасиловали ее.

— Ее никто не насиловал и в любом случае остались бы отпечатки Джонни. Но ничего такого не обнаружили. Почему ты убил ее?

— Она плохо трахалась.

— Чепуха. Ты говорил, что она трахалась как кролик.

— Как плохой кролик.

— В темноте все кошки серы, говнюк. Так почему ты убил ее?

— Она не хотела трахаться по-французски.

— Это еще не причина. Ты можешь трахнуться по-французски с любой пятидолларовой шлюхой. Такой француз, как ты, должен это знать.

— Она плохо трахалась по-французски.

— Не выдумывай, говнюк.

— Я покромсал ее на куски!

Я грохнул по столу кулаком а-ля Гарри Сирз.

— Врешь, падла!

Конвоир встал; Дюланж заорал:

— Я хочу своего Джонни.

Расс сказал капитану:

— Приведите его сюда через шесть часов, — и улыбнулся мне такой нежной улыбкой, какую я никогда до этого у него не замечал.

* * *

Вероятность того, что Дюланж убил Бетти составляла 50 на 50, хотя сейчас мы постепенно склонялись к соотношению 75 на 25 не в его пользу. Расс вышел позвонить в Отдел и сообщить о результатах допроса, а также распорядиться, чтобы в номер 116 гостиницы «Гавана» отправили экспертов для обнаружения следов крови; я пошел спать в комнату, которую для нас отвел майор Кэррол. Мне снились Бетти Шорт и Потрошитель; а когда зазвонил будильник, я грезил о Мадлен.

Открыв глаза, я увидел Расса, одетого в чистый выглаженный костюм. Он протянул мне газету и сказал:

— Никогда не недооценивай Эллиса Лоу.

Это был таблоид. На первой полосе красовался заголовок: «Военнослужащего из Форт-Дикс обвиняют в чудовищном лос-анджелесском убийстве!» Ниже под заголовком были помещены фотографии Дюланжа и Лоу, стоящего в театральной позе у своего стола. В статье было сказано следующее:

"Как сообщили сегодня наши коллеги из «Лос-Анджелес Миррор» Эллис Лоу, заместитель окружного прокурора Лос-Анджелеса, главный юридический консультант в деле об убийстве Черной Орхидеи, вчера вечером заявил, что в этом деле наметился гигантский прорыв. «Мои ближайшие помощники лейтенант Миллард и сержант Блайкерт только что уведомили меня о том, что в убийстве Элизабет Шорт сознался капрал из Форт-Дикс, Нью-Джерси, по имени Джозеф Дюланж. Его показания подтверждаются фактами, о которых мог знать только убийца. Капрал Дюланж известен своим неадекватным поведением; я сообщу прессе остальные подробности его признания, как только мои люди привезут Дюланжа в Лос-Анджелес для предъявления ему официальных обвинений».

Дело Элизабет Шорт не дает покоя городским властям с утра 15 января, того самого дня, когда обнаженное, изуродованное и разрубленное пополам тело мисс Шорт было обнаружено на одной из пустующих автостоянок Лос-Анджелеса. Заместитель окружного прокурора Лоу не стал раскрывать подробностей признания, которое сделал Дюланж, сказав только, что капрал был знаком с мисс Шорт очень близко. «Подробности последуют позже, — заявил он. — Самое главное, что теперь этот подонок находится за решеткой, а там он больше никого не сможет убить».

Я рассмеялся.

— А что ты на самом деле сказал Лоу?

— Ничего. Когда я первый раз говорил с капитаном Джеком, я сказал, что, возможно, это был Дюланж. Он наорал на меня за то, что я не сообщил ему об этом до нашего отъезда в Форт-Дикс. И все. А когда я звонил ему второй раз, то сказал, что Дюланж, похоже, очередной сумасшедший. Услышав это, он очень расстроился, и теперь я понимаю почему.

Я встал и потянулся.

— Будем надеяться, что ее убил Дюланж.

Расс отрицательно покачал головой.

— Эксперты сообщили мне, что в номере гостиницы не обнаружено следов крови, а также проточной воды, в которой можно было промыть тело. Еще у Кэррола есть отчет о перемещениях Дюланжа за период с десятого по семнадцатое января — вытрезвители, больницы, исправительные работы. И только что мы получили горячую новость: с 14-го по 17-е Француз находился в палате Госпиталя Святого Патрика в Бруклине. Тяжелое алкогольное отравление. В то утро его выписали оттуда и через пару часов забрали из Пенн-стэйшн. Он ни при чем.

Я не знал, на ком сорвать злость: Лоу хотел побыстрее закрыть дело, Миллард хотел справедливости, а я возвращался домой, где меня ждали газетные заголовки, в которых я представал полным кретином.

— Что насчет Дюланжа? Хочешь его снова допросить?

— И слушать этот бред про поющих тараканов? Нет. Кэролл рассказал ему, что мы все знаем. Он сказал, что придумал эту историю с убийством, чтобы про него писали в газетах. Он хочет помириться со своей первой женой и надеется, что вся эта история вызовет у нее сочувствие. Я попытался с ним поговорить, но он опять стал нести чушь. Нам он уже точно ничего нового не расскажет.

— Ну и слава богу.

— Вот именно. Джо увольняют на гражданку, а мы через сорок пять минут улетаем в Лос-Анджелес. Поэтому одевайся, напарник.

Я напялил свою затасканную одежду, мы с Рассом вышли к воротам и стали ждать джип, который должен был отвезти нас на аэродром. Я увидел приближающуюся издалека высокую фигуру в военной форме. От холода меня стал бить озноб; фигура приближалась. Наконец я понял, что это был не кто иной, как капрал Джозеф Дюланж.

Подойдя к нам, он развернул утренний таблоид и, указав на свою фотографию на первой странице, сказал:

— Про меня на целую страницу, а про тебя всего несколько строчек, как и надо про всех Гансов.

Почувствовав в его дыхании запах Джонни Реда, я вломил ему прямо в челюсть. Дюланж рухнул на землю, словно тонна кирпичей; моя правая рука заныла. Расс Миллард посмотрел на меня, словно миссионер на упрямого язычника. Я сказал:

— Не будь таким правильным. Не строй из себя святошу.

Глава 21

Эллис Лоу сказал:

— Я организовал эту встречу по нескольким причинам. Во-первых, чтобы извиниться перед тобой, Баки. За то, что раньше времени объявил убийцей Дюланжа и поспешил сообщить об этом своим друзьям-газетчикам, а в итоге пострадал ты. Приношу свои извинения.

Я посмотрел на Лоу и сидящего рядом Фрици Фогеля. «Встреча» проходила в гостиной дома Фогеля; в заголовках газет, вышедших за последние два дня меня описали как рвущегося в бой полицейского, который идет не тем путем.

— Что вы хотите, мистер Лоу?

Фрици засмеялся; Лоу сказал:

— Называй меня Эллис.

Субординация опустилась на новый уровень — гораздо ниже того, на котором стояла выпивка и закуска из сухих крендельков, которые напекла в знак уважения фрау Фогель. Через час я должен был встречаться с Мадлен и внеслужебное панибратство с моим боссом не входило в мои планы.

— Хорошо, Эллис.

Лоу не понравился мой тон.

— Баки, наши взгляды в прошлом довольно часто не совпадали. Возможно, они не совпадают и сейчас.

Но я думаю, что по некоторым вопросам они сходятся. Нам обоим хочется, чтобы дело Шорт было как можно быстрее закрыто и мы наконец вернулись к обычной работе. Ты, я знаю, хотел бы вернуться в Отдел судебных приставов. И как бы мне ни хотелось поймать и осудить убийцу, я думаю, сейчас мое участие в расследовании вышло из-под контроля и мне пора вернуться к своим старым судебным делам. Я чувствовал себя как карточный шулер, у которого выпал королевский флеш.

— Чего ты хочешь, Эллис?

— Я хочу, чтобы ты возвратился в Отдел завтра; но перед этим я хотел бы в последний раз попытаться раскрыть дело Шорт и уж потом заняться своими старыми делами. Баки, мы с тобой оба пришли со стороны. Но вот Фрици, допустим, когда станет лейтенантом, хотел бы видеть тебя своим напарником и...

— Расс Миллард тоже хотел бы меня в напарники, когда Гарри Сирз уйдет на пенсию.

Фрици взялся за свою рюмку.

— Ты слишком жесткий человек, чтобы с ним работать, парнишка. Он как-то говорил, что ты не умеешь себя контролировать. Старина Расс — особа чувствительная, а я как раз твой тип.

Замечание попало в точку; я вспомнил о том отвращении с которым посмотрел на меня Расс, когда я нечаянно ударил Джо Дюланжа.

— Так чего же ты хочешь, Эллис?

— Ну что ж, Дуйат, я скажу. В городской тюрьме до сих пор остаются четыре человека, сознавшиеся в убийстве. У них нет алиби на тот период, когда пропала Бетти Шорт, во время первых допросов они несли какую-то околесицу, к тому же ведут себя очень буйно, настоящие припадочные психи. Я хочу, чтобы их заново допросили, но уже с применением соответствующих методов. Это будет в основном физическая работа, и Фрици хотел взять себе в помощники Билла Кенига, но я считаю, что его слишком часто заносит, и поэтому выбрал тебя. Итак, Дуайт, да или нет. Назад, в Отдел судебных приставов или в Отдел по раскрытию убийств, где Расс Миллард еще не скоро от тебя избавится. Он очень выдержанный и терпеливый человек, Дуайт. Тебе придется ждать очень, очень долго.

Мой королевский флеш рассыпался.

— Да.

Лоу просиял.

— Тогда поезжай сейчас в тюрьму. Надзиратель ночной смены выписал на этих четырех пропуска на выезд. На охраняемой автостоянке стоит автофургон. Ключи зажигания под ковриком в салоне. Отвезешь подозреваемых на Саут Аламеда, 1701. Там тебя будет ждать Фрици. В общем, с возвращением в Отдел судебных приставов, Дуайт.

Я встал. Лоу, взяв одно печенье, стал его аппетитно надкусывать; а Фрици трясущимися руками осушил свою рюмку.

Психи ожидали меня в камере для задержанных. Одетые в тюремные робы, они были закованы в наручники и ножные кандалы. К пропускам на выезд, которые мне дал надзиратель были прикреплены фотографии и досье на каждого из подозреваемых; когда дверь камеры автоматически открылась, я сверил их лица с фотографиями.

Пол Дэвид Орчард был небольшого роста дородным мужчиной с приплюснутым носом, занимавшим чуть ли не половину лица, и длинными напомаженными волосами; Сесил Томас Деркин оказался лысым, веснушчатым мулатом лет пятидесяти, ростом шесть с половиной футов. Чарльз Майкл и Айсслер выделялись своими запавшими карими глазами, а Лорен Бидвел своим хрупким телосложением и темными пятнами на коже, а также постоянным дрожанием. Он выглядел настолько жалким, что я даже перепроверил его досье, чтобы убедиться, что это действительно преступник; судимости за растление малолетних, начинавшиеся еще в 1911 году, не оставили больше никаких сомнений.

— Выходите, — бросил я. — Пошевеливайтесь.

Волоча по полу цепи и широко расставив ноги, вся четверка поплелась к помосту. Я указал им на боковую дверь рядом с помостом; надзиратель открыл ее снаружи. Один за другим психи проследовали на стоянку; пока я подгонял к зданию полицейский фургон, эти четверо были под прицелом тюремщика.

Когда я подъехал, он открыл дверь машины; в зеркало заднего вида я стал следить за тем, как мои пассажиры грузятся в фургон. Залезая в него, они вдыхали свежий ночной воздух и о чем-то перешептывались друг с другом. Когда погрузка закончилась, надзиратель посигналил мне своим пистолетом и я тронулся с места.

Здание номер 1701 по Саут Аламеда находилось в промышленной зоне восточного Лос-Анджелеса, в полутора милях от городской тюрьмы. Пять минут спустя я нашел его — огромный склад прямо посередине квартала, в котором располагались такие же огромные складские терминалы. Это было единственное здание, с освещенной надписью над входом: «Каунти Кинг — поставщик мяса для учреждений Лос-Анджелеса с 1923 года». Припарковавшись, я посигналил; дверь под надписью открылась, свет погас, и показался Фрици Фогель, засунувший руки за ремень брюк.

Я вышел и открыл дверь фургона. Психи высыпали на улицу; Фрици крикнул им:

— Сюда, господа. — Четверка, расставив ноги, прошлепала в направлении голоса; свет в здании снова включился. Я закрыл машину и вошел в помещение.

— Подарок от округа, парнишка. Хозяин этого склада — должник шерифа Бискалеза, а у того есть лейтенант, у которого брат работает врачом, и этот врач мне кое-чем обязан. Скоро поймешь, о чем я говорю.

Я закрыл дверь и запер ее на замок; Фрици провел меня мимо ходоков в коридор, воняющий мясом. Пройдя по коридору, мы пришли в большой зал — с покрытым пылью полом и рядами свисающих с потолка ржавых крюков для мяса. На половине из них при комнатной температуре болтались говяжьи полутуши, вокруг которых роились слепни. У меня скрутило желудок; затем, увидев в самом конце зала четыре стула, стоявшие под четырьмя неиспользуемыми крюками, я стал осознавать происходящее.

Фрици снял с психов кандалы и, заставив их вытянуть руки перед собой, надел им наручники. Стоя рядом, я наблюдал за реакцией этой четверки. Старика Бидвелла затрясло еще сильнее; Деркин что-то напевал себе под нос; Орчард ухмылялся, его голова склонилась набок, словно под тяжестью напомаженной прически. И только Чарльз Айсслер заинтересованно следил за всем происходящим — нервно сжимая руки и переводя взгляд с меня на Фрици и обратно.

Фрици достал из кармана рулон изоленты и швырнул мне.

— Приклей их досье к стене рядом с крюками. По алфавиту, напротив каждого крюка.

Сделав это, я заметил в нескольких ярдах от себя, у соседней двери, стоящий поперек стол, накрытый простынью. Фогель подвел заключенных ближе и, заставив их залезть на стулья, зацепил их наручники за крюки. Я стал просматривать досье в надежде обнаружить информацию, которая бы вывела меня из себя и обозлила настолько, чтобы возникшей ненависти хватило на всю ночь и до самого возвращения в Отдел судебных приставов.

Лорен Бидвелл имел три судимости, все за изнасилование малолетних. В период между отсидками он признавался во всех нашумевших сексуальных преступлениях и был даже одним из главных подозреваемых в известном в двадцатых годах деле о похищении мальчика из семьи Хикман. Сесил Деркин был наркоман, хулиган и насильник, который в свое время играл на ударных с довольно неплохими джаз-бандами; отсидел два срока за умышленный поджог. Во время последнего поджога его поймали, когда он мастурбировал перед горящим домом — домом, в котором жил руководитель оркестра, который якобы задолжал ему деньги за одно из выступлений. За эту выходку Деркин получил двенадцать лет тюрьмы; освободившись, стал работать посудомойщиком в одной из забегаловок и жить в общежитии Армии спасения.

Чарльз Айсслер был сутенером и любителем сознаваться в убийствах проституток. Три привода в полицию за сутенерство обеспечили ему в общей сложности год тюрьмы; его ложные признания в убийствах стоили ему девяносто двух дней в психушке «Камарильо». Пол Орчард был вором и альфонсом, а также бывшим шерифом округа Сан-Бернардино. В дополнение к своим административным правонарушениям он имел две судимости за вооруженные налеты. Во мне вспыхнула небольшая искорка ярости. Я чувствовал себя так, как если бы выходил на ринг против боксера, в победе над которым я не был уверен. Фрици сказал:

— Красивый квартет, а, паренек?

— Прямо хор мальчиков.

Фрици поманил меня пальцем; я подошел и стал лицом к четырем подозреваемым. Моя искорка ярости все еще горела, когда он произнес:

— Вы все сознались в убийстве Орхидеи. Мы не можем это доказать, поэтому попробуйте сделать это сами. Баки, задавай вопросы про последние дни жизни девчонки. А я буду слушать до тех пор пока не услышу откровенный сифилитический бред.

Я начал с Бидвелла. Из-за его дрожания под ним трясся стул; протянув руку к крюку, я остановил трясучку.

— Расскажи мне про Бетти Шорт, старик. Почему ты ее убил?

Старикан посмотрел на меня умоляющими глазами; я отвел взгляд. Фрици, изучавший досье на стене, заполнил возникшую паузу.

— Не робей, паренек. Этот хрыч заставлял мальцов сосать ему хрен.

Моя рука дернула крюк.

— Выкладывай, старик. Почему ты ее грохнул?

Бидвелл ответил едва слышным старческим голосом:

— Я не убивал ее, сэр. Я просто хотел, чтобы меня забрали в психушку. Трехразовое питание и постель — это все, что мне надо. Пожалуйста, мистер.

И действительно он едва ли мог удержать в руке нож, не говоря уж о том, чтобы связать женщину и отнести две части трупа в машину. Я подошел к Сесилу Деркину.

— Рассказывай ты, Сесил.

Этот пижон передразнил меня.

— Рассказывай про что? Ты эту фразу где взял из «Дика Трейси» или из «Охотников за гангстерами»?

Краем глаза я увидел, как за мной пристально наблюдает Фрици.

— Еще раз повторяю. Расскажи мне про твои отношения с Бетти Шорт.

Деркин захихикал.

— Я трахал Бетти Шорт. И я трахал твою маму! Я твой папочка!

Я нанес ему двойной в солнечное сплетение — короткие, но сильные удары. Его ноги подкосились, но он удержался на стуле. Отдышавшись, он вдохнул и снова стал хорохориться.

— Строите из себя умников, да? Ты — плохой парень, твой напарник — хороший? Ты меня ударишь, он спасет. Разве вы, клоуны, не знаете, что эти роли пришли из водевиля?

Я помассировал свою правую руку, до сих пор не зажившую после Ли Бланчарда и Джо Дюланжа.

— Я — хороший парень, Сесил. Помни об этом.

Это была красивая фраза. Деркин не нашелся что ответить; я переключился на Чарльза Майкла Айсслера.

Потупив глаза, он сказал:

— Я не убивал Лиз. Я не знаю, зачем я это делаю, простите меня. И, прошу вас, пожалуйста, не позволяйте тому человеку меня бить.

Он говорил вполне искренне, но что-то меня в нем насторожило. Я сказал:

— Убеди меня.

— Я... я не могу. Я просто не убивал.

Я представил Айсслера сутенером, а Бетти Шорт временной проституткой и подумал, не было ли между ними каких-либо отношений, — но потом вспомнил, что проститутки, имена которых упоминались в ее черном блокноте, говорили, что она работала в одиночку. Я спросил:

— Ты знал Бетти Шорт?

— Нет.

— А слышал о ней?

— Нет.

— Почему же ты сознаешься в ее убийстве?

— Она... она выглядела такой хорошенькой и симпатичной, и, когда я увидел ее фотографии, мне стало так плохо. Я... всегда сознаюсь в убийстве симпатичных девушек.

— В твоем досье сказано, что ты сознаешься только в убийстве проституток. Почему?

— Ну, я...

— Ты бьешь своих девчонок, Чарли? Ты подсаживаешь их на наркотики? Заставляешь их обслуживать твоих дружков?

Я остановился, подумав о Кэй и Бобби Де Витте. Айсслер начал качать головой, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Через некоторое время он уже просто рыдал.

— Я занимаюсь такими плохими делами, мерзкими, мерзкими, мерзкими.

Подошел Фрици и стал рядом, кастеты в каждой руке. Он сказал:

— Мягким отношением мы ничего не добьемся, — и выбил стул из под Айсслера. Сутенер-мученик завопил и шлепнулся плашмя, как выброшенная на берег рыба; послышался хруст костей из-за того, что наручники приняли на себя всю тяжесть его веса. Фрици сказал:

— Смотри, как надо, парнишка.

С криком «Подонок! Ниггер! Педофил!» он сбил ногой оставшиеся три стула. Теперь все четверо любителей сознаваться болтались на крюках, вопя и цепляя друг друга ногами — осьминог в тюремной робе. Казалось, что вопит один человек — до тех пор пока Фрици не подошел к Чарльзу Майклу Айсслеру.

Зажав кастеты в руках, он стал лупить его в живот, удар правой, удар левой, правой-левой. Айсслер завизжал и начал задыхаться; Фрици выкрикнул:

— Рассказывай про последние дни Орхидеи, ты, блядун-сифилитик!

Я готов был убежать куда угодно. Айсслер прохрипел:

— Я... не... ничего... не знаю.

Фрици ударил ему в промежность.

— Рассказывай, что знаешь.

— Я знаю, что ты творил в Отделе нравов!

Фогель осыпал его градом ударов.

— Рассказывай то, что знаешь! Рассказывай то, что рассказали тебе твои девки, блядун-сифилитик!

Айсслера вырвало; Фрици подошел ближе и продолжил избиение. Услышав хруст ребер, я отвернулся и уставился на сигнализацию на стене, рядом с соседней дверью. Я так и стоял, тупо глядя на стену, пока наконец в поле моего зрения не оказался Фогель, покативший мимо меня накрытый простыней стол, который я заметил до этого.

Психи висели на своих крюках и тихо стонали, Фрици подошел ко мне, ухмыльнулся и сдернул со стола простыню.

Под ней оказался обнаженный женский труп, разрезанной пополам, — пухленькая девушка, причесанная так, чтобы она напоминала Элизабет Шорт. Фрици ухватил Айсслера за воротник и прошипел:

— Чтобы доставить вам удовольствие, позвольте представить труп номер сорок три. Вы все будете его кромсать, и тот, кому удастся сделать это лучше всего, получит путевку в психушку!

Айсслер закрыл глаза и прикусил нижнюю губу. Старина Бидвелл побагровел и начал брызгать слюной. Я почувствовал запах фекалий, идущий со стороны Деркина, и увидел, что у Орчарда сломаны запястья, вывернуты под прямым углом, с костью и сухожилиями наружу. Фрици достал короткий мексиканский тесак и провел по лезвию рукой.

— Покажите мне, как вы это делали, ублюдки. Покажите мне то, о чем не писали в газетах. Покажите, и я сжалюсь над вами и больше не буду делать вам бо-о-ольно. Баки, сними с них наручники.

У меня подкосились ноги. Я навалился на Фрици и повалил его на пол, а сам побежал и включил сигнализацию. Сирена загудела так громко и отчетливо, что мне показалось — именно ее звуковые волны вышибли меня со склада в автофургон и донесли прямо до двери Кэй уже без всяких извинений и слов преданности Ли.

Так я соединился с Кэй Лейк.

Глава 22

Включив ту сирену, я очень сильно осложнил себе жизнь.

Лоу и Фогелю удалось замять инцидент. Меня вышвырнули из Отдела судебных приставов, переведя в патрульно-постовую службу, на мой старый участок. Лейтенант Джастроу, начальник смены, был закадычным другом окружного сатаны-прокурора. Я прекрасно видел, что он следит за каждым моим шагом — ожидая, что я начну стучать, или сдрейфлю, или сделаю еще что-нибудь не так.

Но я не оправдывал его ожиданий. Да и что мог противопоставить полицейский с пятилетним стажем человеку, прослужившему двадцать два года, а также будущему окружному прокурору, у которого к тому же имелся дополнительный козырь на руках: из патрульных, приехавших тогда на склад, теперь собрали новую команду судебных приставов — весьма благоразумный шаг, ибо работа в Отделе судебных приставов делала их молчаливыми и счастливыми. У меня было всего два утешения, которые не позволили мне сойти с ума: во-первых, Фрици никого не убил и, во-вторых, после проверки списков, выпущенных из городской тюрьмы, оказалось, что все четверо допрашиваемых были направлены в больницу с «травмами, полученными в результате автокатастрофы», а позже переправлены в различные психиатрические заведения на «обследование». И мой страх погнал меня туда, куда я так долго боялся прийти. Кэй.

В ту первую ночь она была моей утешительницей и моей любовницей. Я пугался шума и резких движений, и поэтому, раздев меня, она заставила меня лежать неподвижно, бормоча «и все такое прочее» всякий раз, когда я пытался поговорить о Фрици и Орхидее. Ее прикосновения были такими нежными, что я их практически не ощущал; я трогал и ласкал все впадинки ее тела до тех пор, пока наконец не почувствовал, что мое собственное тело уже больше не представляет из себя только сжатые кулаки и напряженные мускулы полицейского. Тогда мы занялись любовью — уже без Бетти Шорт.

Через неделю после этого я отказался от встреч с Мадлен, «соседкой», чье имя я держал в секрете от Ли и Кэй. Я сделал это без объяснения причин, и богатенькая любительница притонов как-то подловила меня, когда я уже собирался бросать телефонную трубку.

— Нашел кого-нибудь понадежней? Все равно вернешься ко мне. Ты ведь знаешь, я похожа на нее.

На Нее.

Прошел месяц. Ли так и не объявился. За убийство Де Витта и Часко осудили и повесили двух наркоторговцев. Мое объявление про Огонь и Лед продолжало появляться во всех четырех газетах Лос-Анджелеса. Дело Шорт переместилось с первых полос на последние, количество версий сократилось до нуля, все, за исключением Расса Милларда и Гарри Сирза, вернулись к выполнению своих прежних обязанностей. Все еще занимающиеся Ею, Расс и Гарри проводили по восемь часов в ФБР, а вечерами работали с досье в «Эль Нидо». Освобождаясь в 21:00, я навещал их по пути к Кэй и тихо удивлялся тому, с какой одержимостью занимался этим делом мистер Детектив, забывая о семье и копаясь в бумагах до полуночи. Глядя на него, я решил исповедаться, и рассказал ему историю про Фрици и тот склад. Он отпустил мне грехи и, по-отечески обняв, посоветовал:

— Сдавай на сержанта. Через годик я пойду к Таду Грину. Он мне кое-чем обязан, и, когда Гарри уйдет на пенсию, моим напарником станешь ты.

Это было обещание, на которое можно было рассчитывать, и именно оно заставляло меня возвращаться к досье снова и снова. Кэй была на работе, и от нечего делать я перечитывал его раз за разом. Папки с буквами Р, С и Т отсутствовали, что, конечно, доставляло неудобства, но за исключением этого неприятного момента все остальное было составлено безупречно. Моя настоящая женщина вытеснила Бетти Шорт в область профессионального интереса, и я стал читать, думать, строить гипотезы в отношении этого дела уже с точки зрения хорошего детектива — моего истинного призвания, которому я следовал до тех пор, пока не включил ту сигнализацию. Иногда я чувствовал, что напрашиваются какие-то аналогии, иногда ругал себя за то, что мне не хватает мозгов, чтобы распутать это дело, иногда копии отчетов заставляли меня вспоминать Ли.

Я продолжал свои отношения с женщиной, которую он спас от кошмара. Мы встречались с Кэй три-четыре раза в неделю, обычно вечером, теперь, когда я стал работать в ночную смену. Мы по-прежнему любили друг друга так же нежно, как и в первую ночь, и относились друг к другу с доверием, обсуждая все, в том числе и неприятные события последних месяцев. Но каким бы нежным и ласковым я ни был, мне хотелось какой-то развязки извне — чтобы Ли вернулся, или нашли наконец убийцу Орхидеи, или еще раз трахнуться с Мадлен в «Красной Стреле», или увидеть позорный конец Эллиса Лоу и Фрици Фогеля. Вместе с подобными мыслями приходило и воспоминание о том, как я ударил Сесила Деркина, после чего всегда возникал вопрос: «Как далеко я мог зайти в ту ночь?»

Подобные вопросы приходили ко мне чаще всего во время дежурств, когда я обходил свою территорию. Я работал в районе ночлежек и притонов, с восточной стороны 5-й стрит, от Мэйн до Стэнфорд. Станции переливания крови, винные магазины, торгующие исключительно пивом и крепким алкоголем, дешевые забегаловки и заброшенные здания благотворительных миссий — вот что было в моем районе. Негласное правило для полицейских, работающих в подобных местах, предписывало им применять физическую силу. Я должен был разгонять попадающихся мне пьянчужек обязательно молотя их дубинкой; должен был выгонять из рабочих контор негров, приходящих устраиваться туда на работу. Должен был забирать в участок пьяных и бродяг без разбора, только для того чтобы выполнить городской план по задержанию, а если они пытались бежать из полицейского фургона, избивать их. Это была изнуряющая работа. Она получалась только у полицейских-переселенцев из южных сельскохозяйственных штатов, которых приняли в полицию во время войны, когда ощущалась острая нехватка кадров. Я патрулировал улицы без особого энтузиазма: если и бил кого, то несильно, раздавал пьяницам мелочь, только для того чтобы они ушли с улиц в кабаки, где я их уже не должен был трогать, и у меня был небольшой план по задержанию. Работая таким образом, я снискал себе репутацию «хлюпика» на своем участке; Фрици Фогель пару раз закатывал скандал, увидев, как я раздаю монетки бездомным. Спустя месяц после моего возвращения к патрульной работе лейтенант Джастроу составил отчет о моей низкой профпригодности, канцелярист сказал мне, что он как-то процитировал строчки о моем «нежелании применять необходимую силу в отношении лиц, неоднократно нарушающих закон». Кэй не видела в такой характеристике ничего страшного, но я заметил, что количество подобных отчетов стало расти с угрожающей скоростью и что, если все будет продолжаться в том же духе, никакой Расс Миллард уже не сможет помочь мне вернуться в ФБР.

Итак, я оказался там, где и был до моего поединка с Ли и всей этой истории с городским займом, только мой участок находился теперь немного восточнее и обходил я его пешком. Слухи сопровождали мой переход в Отдел судебных приставов; сейчас же вовсю обсуждался мой переход обратно. Одни говорили, что меня выперли оттуда якобы за то, что я избил Ли, другие утверждали, что я патрулировал не свою территорию, третьи, что я сцепился с новичком из участка на 77-й стрит, который в 46-м завоевал звание лучшего боксера, и в довершение ко всему заявляли, что все случилось из-за того, что я навлек на себя гнев Эллиса Лоу, сообщив кое-какую информацию по делу Орхидеи журналистам с радиостанции, не поддерживающей его кандидатуру на предстоящих выборах окружного прокурора. Во всех рассказах я представал предателем, большевиком, трусом и дураком; и когда я узнал, что отчет о втором месяце моей службы заканчивался фразой: «Пассивность, с которой данный служащий полиции подходит к своим обязанностям, вызывает неуважение и презрение со стороны всех добросовестных служащих его смены», то начал подумывать о том, чтобы давать пьяницам уже не мелочь, но пятидолларовые банкноты, а любому полицейскому, бросившему на меня хотя бы один косой взгляд, устраивать взбучку. Потом вернулась она.

Я никогда не думал о ней во время дежурств; и даже когда я изучал досье в «Эль Нидо», это было просто рутинной работой детектива, изучение фактов и простые рассуждения по поводу смерти очередной жертвы. В самые нежные моменты наших с Кэй любовных утех, она приходила на помощь, выполняла свое предназначение и выдворялась сразу же после того, как мы кончали. Она являлась только в такие моменты и еще во время моего сна.

Я видел всегда один и тот же сон: мы с Фрици Фогелем на том самом складе и я избиваю до полусмерти Сесила Деркина. Она наблюдает и кричит, что никто из этих психов ее не убивал и что она будет любить меня, если я заставлю Фрици прекратить избиение Чарли Айсслера. Я останавливаюсь, желая ее. Фрици продолжает кровавую бойню, а я трахаю Бетти, которая плачет из-за Чарли.

Просыпаясь, я был благодарен за то, что вижу дневной свет, и за то, что рядом со мной Кэй.

Через два месяца после исчезновения Ли, 4 апреля, Кэй получила письмо, написанное на официальном бланке полицейского управления Лос-Анджелеса:

"3.04.1947

Уважаемая мисс Лейк!

Настоящим сообщаем вам, что Леланд К. Блан-чард официально уволен из рядов полицейского управления Лос-Анджелеса в связи с поведением, несовместимым со званием полицейского. Приказ об увольнении вступает в силу с 15.03.1947. Так как вы являетесь бенефициарием его счета в городском кредитном союзе и поскольку сам г-н Бланчард до сих пор не объявился, мы посчитали нужным выслать вам денежный остаток счета.

С уважением, Леонард В. Строк,

сержант, Отдел кадров".

К письму прилагался чек на 14 долларов и 11 центов. Я был просто взбешен. Но сделать ничего не мог. И тогда не в силах бороться с новым врагом — фэбэ-эркратической машиной, державшей в узде и меня, я бросился в атаку на Досье.

Глава 23

После двухдневного поиска по Досье я неожиданно напоролся на то самое звено, которого недоставало в цепи доказательств.

Это был мой собственный отчет от 17 января. Под заголовком «Марджери Грэм» я написал: «М. Г. утверждала, что Э. Шорт называла себя разными уменьшительными именами, производными от имени Элизабет. Она делала это в зависимости от той компании, в которой находилась».

Есть!

Я слышал, как Элизабет Шорт называли Бетти, Бет и даже Бетси, но только Чарльз Майкл Айсслер, сутенер, упоминал о ней как о Лиз. Тогда, на складе, он отрицал, что знаком с ней. Мне лично он не казался убийцей, хотя я все же воспринимал его как довольно подозрительного типа. На том складе гораздо более похожими на убийц выглядели Деркин и другой бедолага; я снова стал вспоминать те события, теперь уже более детально.

Из всех психов, которые там были, Фрици избил именно Айсслера, проигнорировав всех остальных.

Он особо упирал на второстепенные детали, когда требовал от него: «Говори все, что знаешь о последних днях Орхидеи, говори все, что знаешь, рассказывай все, что тебе говорили твои девки».

Айсслер на это отвечал: «Я знаю, чем ты занимался в полиции нравов».

Я помню, как до этого у Фрици дрожали руки, как он орал на Лорну Мартилкову: «Вы с Орхидеей блядовали на пару, так, сучка? Говори, где ты была в последние дни ее жизни!» И наконец, последний штрих. Фрици и Джонни Фогель шепчутся в машине по дороге в Долину. «Я доказал, что я не педик. Педики не смогли бы сделать то, что сделал я». — «Тише, черт тебя дери!»

Я выбежал в коридор, бросил монетку в таксофон и набрал номер Раса Милларда.

— Отдел по раскрытию убийств, лейтенант Миллард.

— Расс, это Баки.

— Что-то стряслось, герой? У тебя голос дрожит.

— Расс, кажется, я что-то раскопал. Пока не могу сказать что. Мне нужно, чтоб ты выполнил две мои просьбы.

— Это по поводу Элизабет?

— Да, черт возьми, Рас.

— Тихо, тихо, давай рассказывай.

— Я хочу, чтобы ты достал досье на Айсслера. Оно хранится в Отделе нравов. Его три раза задерживали за сутенерство, поэтому на него наверняка завели там досье.

— А вторая просьба?

У меня пересохло в горле.

— Я хочу, чтобы ты выяснил, где с 10 по 15 января были Фриц и Джонни Фогель.

— Ты хочешь сказать...

— Я хочу сказать, что все может быть. Повторяю, все может быть.

На том конце последовала долгая пауза, после чего раздалось:

— Ты сейчас где?

— В «Эль Нидо».

— Оставайся там. Через полчаса я перезвоню.

Повесив трубку, я стал ждать, предвкушая сладкую месть и последующую славу. Через семнадцать минут раздался телефонный звонок. Я схватил трубку.

— Да, Рас.

— Досье отсутствует. Собственноручно проверил все папки на "И". Кстати, они как-то неровно там лежали. Думаю, что досье стащили недавно. По поводу твоей второй просьбы. Фрици в те дни дежурил в Отделе (ФБР), работал над старыми делами, а Джонни был в отпуске, где я не знаю. Теперь, может, объяснишь, в чем дело?

У меня появилась идея.

— Не сейчас. Вечером жди меня здесь. Поздно вечером. Если придешь раньше меня, дождись.

— Баки...

— Потом, падре.

* * *

В тот день я сказался больным, а ночью совершил два тяжких преступления.

Моя первая жертва работала в ночную смену. Прикинувшись клерком из городской администрации, я позвонил в отдел персонала и попросил, чтобы мне сообщили ее адрес и телефон. Служащий на другом конце провода дал мне всю необходимую информацию. Вечером я припарковался на нужной улице и стал наблюдать за зданием, которое Джонни Фогель называл своим домом.

Это было четырехквартирное здание, оранжево-розового цвета, расположенное на границе Лос-Анджелеса и Калвер-сити, стоявшее в окружении аналогичных светло-зеленых и рыжевато-коричневых домов. Увидев на углу улицы таксофон и решив перестраховаться, убедившись, что ублюдка действительно нет дома, я набрал его номер. Когда после двадцати гудков никто не поднял трубку, я спокойно подошел к дому, нашел дверь с почтовым ящиком, на котором было написано «Фогель» и, открыв ее шпилькой для волос, зашел внутрь.

Оказавшись в квартире, я задержал дыхание, ожидая, что на меня сейчас вот-вот кинется какой-нибудь пес-убийца. Посмотрев на подсвеченный циферблат своих часов, я решил, что задержусь здесь на десять минут, и глазами стал искать настенный выключатель. Заметив напольную лампу, я подошел и включил ее, осветив довольно уютную гостиную, в которой стояла дешевая софа, несколько стульев одинакового с ней цвета, ненастоящий камин, а также журнальный столик, покрытый настоящим японским флагом. На стенах висели соблазнительные фотки голливудских красоток. Возле софы стоял телефон, рядом с которым лежала адресная книга; половину из отведенного себе времени я провел за ее изучением.

Я проверил каждую страницу книги. Упоминаний о Бетти Шорт или Чарльзе Айсслере там не было, равно как не было и имен из досье «Эль Нидо» или из «маленькой черной книжки» Бетти. Так прошло пять минут, через пять мне нужно было уходить.

К гостиной примыкали кухня, небольшая столовая и спальня. Выключив лампу, я пробрался в темноте к полуоткрытой двери спальни и, пошарив рукой по стене, нащупал выключатель и включил свет.

Он осветил незаправленную кровать, стены, увешанные японскими флагами и большой обшарпанный комод с выдвижными ящичками. Открыв нижний из них, я увидел три немецких люгера, запасные обоймы и целую россыпь холостых патронов — и посмеялся над вкусом Джонни, приверженца гитлеровцев. Затем я открыл средний ящик, и тут на меня напала дрожь.

Ремни из черной кожи, цепи, хлысты, утыканные шипами собачьи ошейники, тихуанские презервативы, которые удлиняли член на целых шесть дюймов. Непристойные книжки с картинками, на которых обнаженные женщины хлестали других женщин, сосущих огромные члены мужчин, затянутых кожаными ремнями. Фотографии, на которых крупным планом были изображены следы от иголок, потрескавшийся лак на ногтях и безумные, остекленевшие глаза. Никакой Бетти Шорт, Лорны Мартилковой, никаких египетских декораций «Рабынь из ада» или упоминаний о Дюке Веллингтоне, но, однако, одна зацепка — хлысты, как подтверждение тем «небольшим ссадинам», о которых говорил патологоанатом, — и уже одного этого хватало для того, чтобы рассматривать Джонни Фогеля как основного подозреваемого в деле Орхидеи.

Я задвинул ящик, выключил свет и тихонько прошел в гостиную, где включил лампу и достал его блокнот с адресами. Телефонный номер «папы и мамы» был 9401. Решив, что если не дозвонюсь, то совершу свое второе незаконное вторжение за день. Объект вторжения находился всего в десяти минутах езды.

Я набрал номер; телефон Фрици Фогеля звонил двадцать пять раз. Я выключил свет и дал деру.

Небольшой, с деревянным фасадом домик Фогеля-старшего был погружен во тьму, когда я подъехал и поставил машину напротив. Сидя за рулем, я вспоминал расположение комнат в доме, которое я знал еще по своему первому визиту туда. Две спальни в конце длинного коридора, кухня, крыльцо внутреннего дворика и запертая дверь в коридоре напротив ванны. Если у Фрици был свой рабочий кабинет, он, должно быть, располагался именно за этой дверью. Я подъехал к дому сзади. Сетчатая дверь черного входа была открыта; пройдя мимо стоявшей на веранде стиральной машины, я подошел к последнему барьеру — массивной деревянной двери. Но, ощупав ее, увидел, что она была закрыта на простой крючок. Подергав за ручку, я обнаружил, что открыть дверь будет не так сложно; если смогу поддеть и поднять крючок, то окажусь внутри.

Я опустился на колени и стал шарить по полу, и тут моя рука наткнулась на какой-то металлический предмет. Ощупывая его словно слепой, я понял, что это щуп для масла. Обрадованный такой удачей, я встал и, просунув его в щель, открыл дверь.

Решив, что задержусь здесь не больше чем на пятнадцать минут, вытянув руки вперед, чтобы не напороться на невидимые предметы, я прошел кухню и вышел в коридор. За дверью ванной комнаты горела лампочка ночного освещения — ее отблеск указывал туда, где, как я предполагал, должен был быть укромый уголок Фрици. Я дернул за ручку двери — она открылась.

В комнате была кромешная тьма. Я провел рукой по стене и натолкнулся на какую-то рамку. По телу у меня бежали мурашки, пока наконец моя нога не задела какой-то высокий предмет. Тот покачнулся, и я понял, что это торшер. Протянув руку к его верхней части, я нажал на выключатель.

Свет.

На фотографиях в рамках был изображен Фрици в форме, а также в штатском, стоящий по стойке смирно вместе со своими одногруппниками по академии выпуска 1925 года. У дальней стены, перед окном, занавешенным шторами из бархата, стояли стол, вращающийся стул и картотечный шкаф.

Открыв первую ячейку шкафа, я стал перебирать папки с названиями «Отчет разведки — Отдел по раскрытию банковских махинаций», «Отчет разведки — Отдел по раскрытию краж», «Отчет разведки — Отдел по раскрытию ограблений» — все с именами и фамилиями людей, на бирках, прикрепленных к папкам. Желая понять общий принцип формирования этих папок, я открыл первые три — и обнаружил, что в каждой лежала только одна страница.

Но этих листочков больше чем достаточно.

Это были финансовые отчеты, списки цифр банковских балансов и других активов, сведения по известным преступникам, которых нельзя было привлечь к судебной ответственности. Надписи в верхнем углу каждой страницы не оставляли никаких сомнений — это была информация, которую управление передавало федералам, чтобы они могли начать судебные процессы на основании уклонения от налогов. Написанные от руки пометки — телефонные номера, имена и адреса — заполняли края страниц, и я опознал в этих записях почерк Фрици.

У меня перехватило дыхание, когда я подумал: вымогательство. Или он держал бандитов в узде, пугая теми сведениями, которые содержались в этих папках, или прямо брал с них деньги за предоставление информации о намечающихся облавах федералов.

Вымогательство путем шантажа.

Кража и укрывательство официальных документов полицейского управления.

Препятствование проведению федерального расследования.

И все также никакого упоминания о Джонни Фогеле, Чарли Айсслере и Бетти Шорт.

Пролистав еще четырнадцать папок, я обнаружил такие же финансовые отчеты с пометками. Запомнив имена на бирках, прикрепленных к папкам, открыл нижнюю ячейку шкафа. Увидев название первого же попавшегося досье «Отчет об известных правонарушителях — Отдел по борьбе с наркотиками и проституцией», я понял — это как раз то, что мне нужно.

На первой странице описывались аресты и карьера любителя сознаваться Чарльза Майкла Айсслера, белого мужчины, родившегося в городе Джоплин, штат Миссури, в 1911 году; на второй странице перечислялись его сообщники. Записи, сделанные после проверки «блокнота шлюх» в 1946 году инспектором, у которого отмечался Айсслер, содержали имена шести девушек с телефонами и датами их ареста, а также суть предъявленных им обвинений. Под заголовком «К ответственности за проституцию не привлекалась» стояло еще четыре имени. Третьей в этом списке была «Лиз Шорт — гастролерка?».

Я обратился к третьей странице, озаглавленной «Сообщники, продолжение», одно имя пронзило меня словно гарпун. Салли Стинсон упоминалась и в черном блокнотике Бетти Шорт, причем ни одной из четырех бригад следователей не удалось обнаружить ее местонахождение. Рядом с ее именем в скобках какой-то инспектор Отдела права написал «Работает в баре „Билтмора“ — обслуживает участников семинаров». Эта запись была обведена ручкой Фрици.

Я заставил себя думать как детектив, а не как жаждущий мести подросток. Если отложить в сторону историю с вымогательством, получалось, что Чарли Айсслер знал Элизабет Шорт. А Бетти знала Салли Стинсон, работавшую в «Билтморе». И Фриц Фогель очень даже не хотел, чтобы об этом кто-нибудь пронюхал. Возможно, что и этот трюк со складом он устроил специально для того, чтобы узнать, как много Салли или другие девки Айсслера рассказали ему про Бетти и про тех мужчин, с которыми она недавно встречалась.

«Я доказал, что я не педик. Педики не смогли бы сделать то, что сделал я. Я уже больше не девственник, поэтому не говори „педик“».

Я поставил папки на место, закрыл шкаф и выключил свет. Прежде чем с хозяйским видом выйти из дома через главный вход, я запер на крючок дверь черного хода, думая при этом о возможной связи между Салли Стинсон и пропавшими материалами на букву С.

Летя, точно на крыльях, к своей машине, я знал, что этого не может быть — Фрици не догадывался о существовании комнаты в «Эль Нидо». Тут мне на ум пришла еще одна мысль: если бы Айсслер проговорился про «Лиз» и ее похождения, то я бы услышал.

Фрици был уверен, что сможет заставить меня молчать, но он меня явно недооценил, и за это я собирался его жестоко наказать.

* * *

Расс Миллард встретил меня у двери всего одним словом:

— Докладывай.

Я рассказал историю во всех подробностях. Когда я закончил, он посмотрел на стену, обклеенную фотографиями Элизабет Шорт, и сказал:

— Мы делаем успехи, дорогая, — после чего протянул мне руку.

Будто отец и сын, завершившие интересный поединок, мы пожали друг другу руки.

— Что дальше, падре?

— Возвращаешься к своей работе, словно ничего и не было. Мы с Гарри навестим в психушке Айсслера, и я выделю нескольких человек для того, чтобы они поискали по тюрьмам Салли Стинсон.

Я сглотнул комок в горле.

— А как же Фрици?

— Мне надо об этом подумать.

— Я хочу его прищучить.

— Знаю. Но не забывай, что те, у кого он выбивал признания, никогда не будут свидетельствовать против него в суде, и если он что-нибудь пронюхает и уничтожит копии допросов, то мы не сможем его прищучить даже и за внутрислужебное нарушение. Нужны дополнительные улики, и, пока искать их будем мы с Гарри, тебе надо на время затихнуть и ждать, когда все уляжется.

— Хочу присутствовать при его аресте.

Расс кивнул.

— Без тебя я эту процедуру и не представляю, — выходя из двери, он козырнул Элизабет.

* * *

Я возвратился на дежурство и продолжал изображать из себя «хлюпика»; Расс выделил людей для поиска Салли Стинсон. День спустя он позвонил мне домой и сообщил две новости: одну приятную, а другую не очень.

Чарльз Айсслер нашел себе адвоката, который составил жалобу о неправомерном задержании; три недели назад Айсслера выпустили из психиатрической клиники «Мира Лома». Квартира Чарли в Лос-Анджелесе была пуста; где он находился никто не знал. Это, конечно, было неприятным известием, но информация, подтверждающая вымогательство Фогеля, меня явно порадовала.

Гарри Сирз проверил список преступников, которых задержал Фрици в период с 1934 года, когда он работал в Отделе по раскрытию банковских махинаций, и по настоящее время службы в следственном отделе. В разное время Фогель задерживал всех бандитов, числившихся в финансовой картотеке управления и ФБР. Но никому из них федералы так и не смогли предъявить какого-либо обвинения.

На следующий день, поменявшись сменами с коллегами, я взял выходной и провел его за изучением досье по делу, стараясь найти там подтверждение своим догадкам. Позвонил Расс и сказал, что он так и не смог узнать, где находится Айсслер, и что, похоже, он уехал из города. Гарри периодически следил за Джонни Фогелем на работе и вне ее; приятель, работающий в окружном Отделе нравов Западного Голливуда, сообщил адреса сообщников Айсслера — приятелей Салли Стинсон. Расс продолжал повторять, чтобы я не слишком торопил события. Ему ли не знать, что в своих мечтах я уже давно засадил Фрици за решетку, а Джонни отправил на электрический стул.

Мое следующее дежурство должно было быть только в четверг. Но чтобы поработать подольше с досье, я встал пораньше. Я заваривал себе кофе, когда зазвонил телефон.

Я взял трубку.

— Да?

— Это Расс. Мы нашли Салли Стинсон. Через полчаса подъезжай к дому 1546 по Норт Хавенхерст.

— Выезжаю.

* * *

Это был многоквартирный дом, выполненный в виде испанского замка: декоративные башенки, сделанные из цемента и покрашенные белой краской, балконы с навесами от солнца. К каждой двери вели дорожки; у крайней справа стоял Расс. Я оставил машину в красной зоне и потрусил к нему. Какой-то мужчина в помятом костюме и соломенной шляпе с важным видом и дурацкой улыбкой на лице прошествовал по дорожке нам навстречу. Он невнятно промычал:

— Следующая смена, да? Теперь по двое, о-ля-ля!

Расс показал мне на ступеньки. Я постучал в дверь; ее открыла не слишком юная блондинка с растрепанными волосами и размазанной по лицу косметикой, которая тут же бросила:

— Что вы на этот раз забыли? — но потом опомнилась. — О, черт.

Расс показал ей свой жетон.

— Полиция Лос-Анджелеса. Это вы Салли Стинсон?

— Нет, я — Элеонора Рузвельт. Послушайте, я уже несколько раз платила шерифу, поэтому в моей кассе сейчас денег нет. Может, другого хотите?

Я стал протискиваться внутрь, Расс придержал меня за руку.

— Мисс Стинсон, мы по поводу Лиз Шорт и Чарли Айсслера. Или вы нам все расскажете здесь или в женской тюрьме.

Салли Стинсон запахнула халат и сказала:

— Послушайте, я уже рассказала все тому парню. — Она запнулась и обхватила себя руками. Она была похожа на красивую бабенку, столкнувшуюся нос к носу с чудовищем из тех старых фильмов ужасов. Я прекрасно знал, кто был ее чудовищем.

— Мы к нему не относимся. Просто хотим поговорить с вами о Бетти Шорт.

Салли осторожно спросила:

— А он не узнает?

Расс одарил ее своей улыбкой священника и солгал:

— Нет, это строго между нами.

Салли отошла в сторону. Расс и я зашли в типичную комнату для свиданий — дешевая мебель, голые стены, стоящие наготове чемоданы, чтобы можно было в любой момент смыться. Салли закрыла дверь на замок. Я спросил:

— А кто тот парень, о котором мы говорим, мисс Стинсон?

Расс поправил узел на галстуке, я замолк. Салли показала пальцем на кровать.

— Давайте только по-быстрому. Ворошить старые неприятности — против моих принципов.

Я сел, в нескольких дюймах от меня выскочила пружина матраса. Расс устроился в кресле и вытащил блокнот; Салли присела на краешек чемодана, спиной к стене, лицом к двери, словно готовая в любой момент сорваться с места (как бывалая беглянка). Она начала с самой повторяемой во время допроса по этому делу первой фразы:

— Я не знаю, кто ее убил.

— Ну что ж, хорошо, но давайте начнем с самого начала. Когда вы познакомились с Лиз Шорт? — спросил Расс.

Салли почесала прыщик на груди.

— Прошлым летом. Может быть, в июне.

— Где?

— В баре «Йоркшир Хауз Грилл», в центре. Я уже собиралась уходить, но ждала... Чарли. Лиз в это время охмуряла какого-то богатенького старикашку. Она прямо наседала на него. Своим напором его и спугнула. Затем у нас завязался разговор, и вскоре подошел Чарли.

Я спросил:

— И что потом?

— Потом мы обнаружили, что у нас много общего. Лиз сказала, что она на мели и Чарли предложил ей заработать двадцатку, она согласилась. Он послал нас поработать на пару в гостиницу «Мэйфлауэр», где проходил съезд торговцев текстилем.

— И?

— И Лиз была бесподобна. Хотите подробности, дождитесь моих мемуаров. Скажу лишь одно: уж насколько я мастер притворяться, но Лиз меня и в этом переплюнула. У нее был, правда, свой бзик — любила делать это в чулках. Но делала она это просто виртуозно — хоть вручай премию киноакадемии.

Мне вспомнился порнофильм и странный надрез на правом бедре Бетти.

— Вы не знаете, снималась ли Лиз в каких-нибудь порнофильмах?

Салли покачала головой.

— Нет, но если бы снималась — ей бы не было равных.

— Вы знаете человека по имени Валтер Дюк Веллингтон?

— Нет.

— Линда Мартин?

— Аналогично.

В разговор вступил Расе:

— Вы еще работали с Лиз?

Салли ответила:

— Четыре или пять раз, прошлым летом. В гостиницах. На разных съездах.

— Помните какие-нибудь имена? Организации?

Она засмеялась и снова почесала ложбинку на груди.

— Мистер полицейский, моя первая заповедь — закрой глаза и попытайся все забыть. Я ее исправно соблюдаю.

— Не была ли одной из гостиниц «Билтмор»?

— Нет. «Мэйфлауэр», «Хациенда Хауз». Возможно, «Рексфорд».

— Были у Лиз какие-нибудь клиенты со странностями? Которые обходились с ней грубо?

Салли присвистнула:

— Они все просто тащились, потому что она все так натурально изображала.

Мне не терпелось перейти в Фогелю, и я сменил тему.

— Расскажите о ваших отношениях с Чарли Айсслером. Вы знаете, что он сознался в убийстве Орхидеи?

— Сначала не знала. Потом... в общем, я не удивилась, когда услышала об этом. У Чарли есть своего рода мания сознаваться в том, чего он не совершал. Если, допустим, убили проститутку и об этом написали в газетах, можно на какое-то время попрощаться с Чарли и готовить йод к его возвращению, потому что он очень старался сделать так, чтобы в участке его как следует отдубасили.

Расс спросил:

— Как вы думаете, почему он так поступает?

— Как насчет угрызений совести?

— А как насчет этого: сначала вы расскажете о том, где были с десятого по пятнадцатое января, а потом о том человеке, которого мы все не любим.

— Как будто у меня есть выбор.

— Есть. Или вы расскажете все нам, или надзирательнице в камере.

Расс резко поправил свой галстук.

— Помните, где вы были в те дни, мисс Стинсон?

Салли, достав из кармана сигареты и спички, закурила.

— Все, кто знал Лиз, помнят, где они были в те дни. Это как в то время, когда умер Рузвельт. Жалеешь, что не можешь вернуться назад и все изменить.

Я хотел было извиниться за свою нетактичность, но Расс меня опередил:

— Мой напарник не хотел вас обидеть, просто это для него больная тема.

Его замечание сработало. Салли Стинсон бросила сигарету на пол и, затушив ее голой ногой, погладила стоявшие рядом чемоданы.

— Вы за порог — и я следом. Хорошо, так и быть, расскажу только вам, но никому больше — ни прокурорам, ни присяжным, ни другим полицейским. Вы — за порог, и Салли туда же.

Расс кивнул:

— Договорились.

На ее лице появился румянец, который вместе со злым блеском в глазах делал ее моложе лет на десять.

— Десятого, в пятницу, мне в гостиницу позвонили. Какой-то парень, представившийся другом Чарли, сказал, что хочет снять меня для своего дружка-девственника. На два дня в «Билтморе» за сто пятьдесят. Я ему сказала, что уже давно не видела Чарли и что, вообще, откуда у него мой номер? Он сказал, что это не мое дело и что я должна встретиться с ним и его дружком на следующий день в полдень возле «Билтмора».

У меня тогда не было бабок, и я согласилась. Два похожих как две капли толстяка, как я поняла, папаша и сынок, полицейские. Деньги переходят из рук в руки. У сынка дурно пахнет изо рта, но мне попадались фрукты и похуже. Он называет фамилию своего отца, я немного пугаюсь, но папаша быстро смывается, а сынок такой рохля, справиться с которым не составит труда.

Она снова закурила. Расс передал мне фотографии Фогелей, сделанные для отдела кадров, я показал их Салли.

— Они самые, — сказала она, ткнув в их лица своей сигаретой, затем продолжила: — Фогель снял номер люкс. Мы с сынком перепихнулись, а потом он стал меня упрашивать поиграть с этими его противными секс-игрушками, которые он принес. Я наотрез отказалась. Он пообещал заплатить еще двадцатку, если я соглашусь, чтобы он меня слегка похлестал. Я сказала, что от меня он этого не дождется. Потом...

Я прервал ее:

— Он говорил что-нибудь о порнофильмах? Фильмах с участием лесбиянок?

Салли фыркнула:

— Он говорил о бейсболе и о своем пенисе. Он называл его Большой Шницель. Правда, был у него скорее маленький.

— Продолжайте, мисс Стенсон.

— Мы трахались до вечера, и я до посинения слушала эту его дурацкую болтовню про «Бруклин Доджерс» и Большой Шницель. Потом мне надоело, и я предложила ему поужинать и подышать свежим воздухом, и мы пошли в холл.

А там сидит Лиз. Совсем одна. Она мне говорит, что ей нужны деньги, и, так как я вижу, что сынок положил на нее глаз, я устраиваю им свидание. Мы возвращаемся в люкс, и, пока я курю, они занимаются этим в спальне. Она выскакивает оттуда где-то в двенадцать тридцать и шепчет: «Маленький Шницель», после чего убегает. Следующий раз я увидела ее уже на фото во всех газетах.

Я посмотрел на Расса. С подчеркнутой артикуляцией он произнес:

— Дюланж. — Я согласно кивнул, представив, как Бетти Шорт, получив деньги, начала кутить и делала это до тех пор, пока утром двенадцатого не встретила Француза Джо. Последние дни Орхидеи стали прорисовываться более отчетливо.

Расс спросил:

— И после того как она ушла, вы снова вернулись к Джону Фогелю?

Она отшвырнула лежавшие на полу фотографии и ответила:

— Да.

— Он говорил с вами о Лиз Шорт?

— Он сказал, что ей понравился Большой Шницель.

— Он не говорил, что они снова договорились встретиться?

— Нет.

— А что он про нее сказал?

Салли пожала плечами.

— Он сказал, что ей понравилось играть в его игры. Я его спрашиваю, в какие игры? А он: Хозяин и рабыня, Полицейский и шлюха.

Я попросил:

— Продолжайте, пожалуйста.

Салли бросила взгляд на дверь.

— Через два дня после того как Лиз попала во все газеты, ко мне в гостиницу заехал Фриц Фогель и рассказал, что его сынок признался в том, что трахался с ней. Фогель сказал мне, что узнал про меня из какого-то полицейского досье, а потом стал спрашивать про моих... сутенеров. Я упомянула Чарли, и он вспомнил, что уже встречался с ним, когда работал в Отделе нравов. Потом он начал нервничать, потому что вдруг вспомнил, что у Чарли была эта мания брать всю вину на себя. Из моего номера он позвонил какому-то своему приятелю и попросил его выкрасть из архива Отдела по борьбе с наркотиками досье на Чарли, потом еще куда-то позвонил, после чего начал бесноваться, потому что тот, с кем он разговаривал, сообщил ему, что Чарли уже задержали и он сознался в убийстве Лиз.

— А потом он стал меня избивать. Начал задавать мне все эти вопросы по поводу того, могла ли Лиз рассказать Чарли, что трахалась с сыном полицейского. Я сказала ему, что Лиз и Чарли были едва знакомы, что Чарли всего лишь несколько раз, давным-давно, посылал ее к клиентам, но Фогель продолжал меня избивать, грозя совсем меня прикончить, если я расскажу полиции о связи его сына и Орхидеи.

Я поднялся. Расс остался сидеть неподвижно.

— Мисс Стинсон, вы упомянули о том, что, когда Джон Фогель сказал вам про своего отца, вы испугались. Почему?

Салли прошептала:

— Я слышала одну историю. — Внезапно ее лицо приняло совсем страдальческий вид, осунувшись на глазах.

— Какую историю?

Дрожащим шепотом она ответила:

— О том, как его вышибли из Отдела нравов.

Я вспомнил рассказ Билла Кенига про то, как Фрици, работая в Отделе по борьбе с наркотиками и проституцией, заразился сифилисом, переспав с какой-то проституткой, после чего его отстранили от работы до излечения.

— Он подхватил дурную болезнь, так?

Откашлявшись, Салли сказала:

— Я слышала, что он подцепил сифилис и у него поехала крыша. Он посчитал, что его заразила чернокожая девка, и поэтому, прежде чем начать лечиться, он совершил налет на публичный дом в Уотсе и перетрахал там всех девчонок, заразив и их тоже. Некоторых он поимел в глаза, и две девочки ослепли.

Я почувствовал еще большую слабость в ногах, чем в ту ночь на складе. Расс сказал:

— Спасибо, Салли.

Я произнес:

— Пошли брать Джонни.

Мы поехали в центр на моей машине. Джонни работал в дневную смену, с небольшой переработкой вечером. Он должен был обходить днем свой район, поэтому у нас был хороший шанс застать его в 11 утра одного.

Я ехал не торопясь, стараясь не пропустить его фигуру в привычном синем сержантском мундире. Расс положил на приборную панель шприц и ампулу с пентоталом, которые он сохранил с того дня, когда мы допрашивали Рыжего Мэнли; даже Расс понимал, что нам предстоит поработать физически. Мы проезжали мимо здания благотворительной миссии, когда я заметил его — одного, отчитывающего каких-то бродяг возле урны с мусором.

Я вышел из машины и позвал его. Фогель-младший погрозил пьяницам и, заложив большие пальцы за ремень, не спеша направился в нашу сторону.

Едва он успел спросить, почему я в штатском, как его настиг мой удар в живот. Он согнулся пополам. Я схватил его и несколько раз ударил головой о крышу машины. Потеряв сознание, он рухнул на землю. Подошедший Расс, закатал ему рукав на левой руке и вогнал в вену полный шприц «лекарства от лжи».

Теперь Джонни был в полной отключке. Я вытащил из его кобуры 38-й и бросил на переднее сиденье, затем затащил Фогеля назад и плюхнулся рядом с ним. Расс сел за руль. Мы покатили по аллее. Пьяницы замахали нам вслед.

Поездка до «Эль Нидо» заняла полчаса. Джонни несколько раз о чем-то смеялся в своем наркотическом бреду и пару раз чуть было полностью не очнулся. Когда мы подъехали к гостинице, Расс пошел посмотреть, есть ли люди в вестибюле. Убедившись, что там никого нет, он подал мне знак. Взвалив на плечо Джонни, я потащил его в комнату 204. Тяжелее я в жизни ничего не таскал.

На пути в номер он наполовину очухался; когда я сбросил его в кресло и приковал левую руку к батарее отопления, он приоткрыл глаза. Расс заметил:

— Пентотал будет действовать еще несколько часов. Он не сможет нас обмануть. Я смочил в ванне полотенце и обмотал им лицо Джонни. Он закашлял, и я снял полотенце.

Джонни захихикал. Я сказал:

— Элизабет Шорт, — и показал на фотографии на стене. Мокролицый Джонни пробормотал:

— Что с ней?

Я снова замотал его полотенцем. Он захрюкал задыхаясь; я позволил ему стащить с себя этот махровый сырой комок.

— А как насчет Лиз Шорт? Ты помнишь ее?

Джонни засмеялся. Расс показал мне рукой, чтобы я сел рядом с ним на кровать.

— Тут есть свои методы. Давай я буду задавать вопросы, а ты постарайся сдержать свою злость.

Я согласно кивнул. Теперь Джонни видел нас обоих, но его зрачки сузились до размеров булавочной головки, а лицо выглядело вялым и отупевшим. Расс спросил:

— Как тебя зовут, сынок?

Едва двигая губами, он ответил:

— Ты знаешь, лейтенант.

— Все равно скажи.

— Фогель, Джон Чарльз.

— Когда ты родился?

— 6 мая 1922 года.

— Сколько будет шестнадцать плюс пятьдесят шесть?

Джонни на минуту задумался потом ответил:

— Семьдесят два, — и переключил свое внимание на меня. — Зачем ты меня ударил, Блайкерт. Я тебе ничего плохого не делал.

Толстяк был действительно сбит с толку. Я промолчал. Расс продолжил:

— Как зовут твоего отца?

— Ты его знаешь, лейтенант. О... Фридрих Фогель. Коротко — Фрици.

— Коротко как Лизу Шорт?

— Конечно... как Лиз, Бетти, Бет, Орхидея... много разных имен.

— Вспомни январь этого года, Джонни. Твой отец захотел, чтобы ты потерял девственность, так?

— А... да.

— Он на два дня купил для тебя женщину, так?

— Не женщину. Ненастоящую. Шлюху. Шл-ю-ю-ю-ху. — Растянув слог, он засмеялся и попытался захлопать в ладоши, но не смог — одна рука ударилась о грудь, а другая, закованная в наручник, лишь слабо дернулась. Он жалобно простонал: — Так нечестно. Я все расскажу папе.

Расс спокойно ответил:

— Это ненадолго. Ты переспал с проституткой в «Билтморе»?

— Да. Папа снял для меня лучшую, потому что он знал ее сутенера.

— И в «Билтморе» ты встретил Лиз Шорт, так?

Лицо Джонни исказила гримаса — глаза задергались, губы задрожали, на лбу выступили вены. Он напомнил мне посланного в нокаут боксера, пытающегося встать на ноги.

— А... верно.

— Кто тебя с ней познакомил?

— Как то бишь ее звали... ну... эта шлюха.

— И что вы с Лиз делали, Джонни? Расскажи мне.

— Мы... трахались три часа и играли в игры. Все за десять баксов. Я давал ей Большой Шницель. Мы играли в Лошадку и Наездника, я ее слегка выпорол. Лиз мне понравилась больше, чем та блондинка. У Лиз были чулки на ногах, она сказала, чтобы никто не увидел ее родимые пятна. Ей понравился мой Шницель, и она не заставляла меня полоскать рот, прежде чем ее поцеловать, как та блондинка.

Я подумал о порезе на бедре Бетти, и у меня перехватило дыхание. Расс спросил:

— Джонни, это ты убил Лиз?

Толстяк вздрогнул.

— Нет! Нет, нет, нет, нет! Нет!

— Ш-ш-ш. Спокойно, сынок. Во сколько Лиз от тебя ушла?

— Я ее не резал!

— Мы верим тебе, сынок. Так во сколько Лиз от тебя ушла?

— Поздно. Поздно вечером в субботу. Может, в двенадцать, может, в час.

— Ты имеешь в виду уже в воскресенье?

— Да.

— Она сказала, куда пойдет?

— Нет.

— Она называла имена каких-нибудь мужчин? Приятелей? Мужчин, с которыми собиралась встретиться?

— Э... упоминала какого-то летчика, за которым она была замужем.

— И все?

— Да.

— Ты с ней еще виделся?

— Нет.

— Твой отец знал Лиз?

— Нет.

— Это он заставил детектива из ФБР изменить имя в регистрационной книге после того, как нашли тело Лиз?

— Э... да.

— Ты знаешь, кто убил Лиз Шорт?

— Нет! Нет!

Джонни прошиб пот. Меня тоже — мне не терпелось найти зацепку, чтобы уличить его во лжи сейчас, когда казалось, что он провел с Орхидеей всего одну ночь. Я спросил:

— Ты рассказал отцу про Лиз, когда ее имя появилось в газетах, так?

— Э... да.

— И он рассказал тебе о парне по имени Чарли Айсслер? Парне, который одно время был сутенером Лиз Шорт? Он сказал тебе, что Айсслер уже арестован и во всем сознался?

— Ммм... да.

— А теперь, говнюк, ты мне скажешь, что он собирался делать со всем этим. Ты мне расскажешь все, спокойно и подробно.

Толстяк встрепенулся.

— Папа попытался уговорить Эллиса Лоу отпустить Айсслера, но тот отказался. В морге у папы был знакомый, за которым числился должок, и папа получил доступ к трупу той сучки и уговорил Еврейчика попытаться провернуть с признаниями. Папа хотел, чтобы ему помогал дядя Билл, но Еврейчик сказал, чтобы он взял тебя. Папа сказал, что без Бланчарда ты не можешь и шагу ступить. Он назвал тебя бабой, размазней, кривозубым...

Джонни разразился истерическим хохотом, тряся головой и покрывшись испариной, бряцая наручником, будто обезьяна в зоопарке, получившая новую игрушку. Расс встал рядом со мной.

— Я заставлю его подписать заявление. Ты иди пока погуляй полчасика, остынь. Мы с ним выпьем кофе, а когда вернешься решим, что делать дальше.

Я пошел к пожарной лестнице и сел на ступеньку, свесив вниз ноги. Я наблюдал за проносящимися в сторону Голливуда машинами и размышлял над произошедшим. А потом, глядя на номера автомобилей, стал играть в очко. Двигавшиеся в южном направлении играли за меня, в северном — за Ли и Кэй. Мне удалось набрать жалких семнадцать очков; у северян оказался туз и королева. Посвятив эту победу нам троим, я вернулся в комнату.

Раскрасневшийся и вспотевший Джонни Фогель трясущимися руками подписывал составленное Рассом заявление. Заглянув ему через плечо, я прочитал чистосердечное признание: там было написано и про «Билтмор», и про Бетти, и про то, как Фрици избил Салли Стинсон. В общем, я насчитал четыре правонарушения и два тяжких преступления.

Расс сказал:

— Хочу пока попридержать это и обсудить все с юристом.

Я ответил:

— Нет, падре, — и повернулся к Джонни.

— Вы арестованы за подстрекательство к проституции, сокрытие улик, препятствование отправлению правосудия и за пособничество в нанесении побоев.

Джонни вякнул:

— Папа! — и посмотрел на Расса. Расс, в свою очередь, посмотрел на меня — и протянул мне заявление. Засунув его в карман, я завел плачущему Джонни руки за спину и надел на них наручники.

Падре вздохнул.

— Теперь до самой пенсии тебя будут держать в заднице.

— Я знаю.

— Ты уже больше не сможешь вернуться в ФБР.

— Мне знаком вкус дерьма, падре. Не думаю, что будет совсем уж плохо.

* * *

Я довел Джонни до моей машины и отвез его на полицейский участок в Голливуде. У входа, на ступеньках тусовались репортеры и фотографы; увидев штатского, который ведет полицейского в наручниках, они просто взбесились. Защелкали фотовспышки, некоторые из газетчиков, узнав меня, стали скандировать мое имя, в ответ я заявлял только: «Без комментариев». На самом участке на нас тоже стали пялиться во все глаза. Я толкал Джонни к столу дежурного и шептал ему на ухо:

— Скажи своему папочке, что я знаю про его махинации с федеральными отчетами и о сифилисе и публичном доме в Уотсе. Скажи ему, что завтра я сообщу об этом в газеты.

Джонни снова захныкал. Подошел лейтенант в форме и выпалил:

— Это еще что здесь такое?

У меня перед глазами сверкнула фотовспышка; внезапно появился Биво Мине с блокнотом наготове. Я сказал:

— Я — полицейский Дуайт Блайкерт, а это — полицейский Джон Чарльз Фогель. — Вручая заявление лейтенанту, я подмигнул ему и кивнул в сторону Джонни. — Заберите его.

* * *

Не спеша пообедав, я поехал на Центральный участок заниматься своей обычной работой. По пути в раздевалку, я услышал объявление по оперативной связи:

— Патрульный Блайкерт, немедленно зайдите в офис начальника смены.

Я повернул назад и, подойдя к двери лейтенанта Джастроу, постучал. Он крикнул:

— Открыто.

Я вошел и отсалютовал как примерный новичок. Проигнорировав мое приветствие, Джастроу встал и, поправляя свои очки, стал вглядываться в меня так, словно видел в первый раз.

— С сегодняшнего дня вы в двухнедельном отпуске, Блайкерт. После отпуска явитесь к директору Грину. Он направит вас в другой отдел.

Желая выжать все из этого момента, я спросил:

— Почему?

— Фриц Фогель только что отстрелил себе башку. Вот почему.

На прощание я отсалютовал бодрее, чем вначале, но Джастроу и на этот раз проигнорировал мое приветствие. Идя по коридору, я думал о тех ослепших проститутках, пытаясь представить, как бы они отреагировали на только что услышанную мной новость, если это их вообще волновало. В общей комнате собралась большая толпа полицейских, ожидающих переклички — последнего препятствия перед поездкой домой. Во время самой переклички я вел себя спокойно, вытянулся, как образцовый солдат, смотря в глаза тем, кто хотел посмотреть в мои, и те отводили взгляд. Когда я направился к выходу, то услышал за спиной злобный шепот: «предатель» и «большевик». Уже в дверях меня остановил звук аплодисментов. Обернувшись, я увидел, что это Расс Миллард и Тад Грин с почетом провожают меня.

Глава 24

Меня сослали в задницу, и я горжусь этим; две недели ничегонеделания, а потом начну отбывать свой срок на каком-нибудь отдаленном участке управления.

Инцидент с младшим Фогелем был представлен как внутрислужебное преступление, узнав о котором, отец, посчитавший это позором и бесчестьем для себя, покончил жизнь самоубийством. Я завершил свою звездную карьеру единственным приличным образом — стал искать исчезнувшего человека.

Начал с Лос-Анджелеса.

Чтение записей в блокноте, в котором Ли отмечал аресты, ничего не дало. Тогда я пошел в «Ла Берна» в надежде узнать у тамошних завсегдатаев, не приходил ли в бар мистер Огонь, чтобы снова на них наброситься, — одни отрицательные ответы и язвительные замечания. Падре втихаря достал мне копию досье на все задержания, которые произвел Блан-чард, — и опять ничего. Кэй, довольная нашей моногамией, ругала меня за эти мои занятия — я видел, что это путало ее.

Раскрытие связи между Айсслером, Стинсон и Фогелем убедило меня в одном — я был настоящим детективом. Когда это касалось Ли, думать как детектив было совсем непросто, но все же я принудил себя сделать это. Источник непримиримости, который я в нем видел — и которым в душе восхищался, — теперь стновился понятнее, заставляя меня с еще большим упорством искать его. Стечение фактов, предшествовавших исчезновению, не давало успокоиться.

Ли исчез, когда дело Орхидеи, предстоящее освобождение Бобби Де Витта и увлечение амфетамином его накрыли. Разом.

Последний раз Ли видели в Тихуане, в то самое время, когда туда направлялся Де Витт и когда дело Шорт переместилось на американо-мексиканскую границу; тогда же произошло убийство Де Витта и его партнера по сбыту наркотиков Феликса Часко. И хотя за это преступление осудили и казнили двух мексиканцев, возможно, это была подстава — местная полиция убирала нежелательное убийство из своих отчетов.

Вывод: Де Витта и Часко вполне мог убрать и Ли Бланчард; мотив убийства — желание защитить себя от попыток мести, а Кэй от возможных наездов со стороны альфонса Бобби. Последующий вывод: мне на это плевать.

Дальнейшим шагом стало изучение материалов по судебному процессу Де Витта. В библиотеке мне удалось раскопать еще несколько любопытных фактов.

Ли назвал осведомителей, которые рассказали ему о том, что организатором ограбления «Бульвар Ситизенс» был Де Витт, а потом сказал, что все они покинули город, опасаясь ответных действий со стороны дружков альфонса. Для подтверждения этой информации я позвонил в архивный отдел. То, что они сообщили, встревожило — имена этих осведомителей даже не числились в архивах. Де Витт заявлял, что полиция подставила его исключительно из-за его предыдущих арестов за наркотики. Обвинение базировалось на том факте, что в доме Де Витта были найдены меченые банковские купюры, а также на том, что на день ограбления у него не было никакого алиби. Из четырех налетчиков двоих убили на месте преступления, Де Витта задержали, а четвертый остался ненайденным. Де Витт утверждал, что не знает его — хотя, если бы он сдал четвертого участника, получил бы меньший срок.

Вывод: возможно, управление подставило Бобби, возможно, за этим стоял Ли, который организовал все это лишь для того, чтобы помириться с Бенни Сигелом, чьи деньги тоже были украдены настоящими грабителями, и которого сильно опасался, причем совершенно оправданно, — Ли отказался от боксерского контракта, который ему предложил Сигел. Затем во время суда Ли познакомился с Кэй, полюбил ее своей целомудренно-совестливой любовью и возненавидел Бобби уже по-настоящему. Последующий вывод: Кэй ни о чем не догадывалась. Де Витт был подонком, который получил по заслугам.

И наконец, окончательный вывод: я должен услышать от самого Ли подтверждение или опровержение всех своих догадок и предположений.

«Отдохнув» четыре дня, я поехал в Мексику. Приехав в Тихуану, я стал показывать местным жителям фото Ли, раздавая им мелкие монетки в надежде услышать хоть какие-нибудь сведения о нем, крупные монеты я приберегал для тех, кто мог сообщить более «важную информацию». В результате в местах, где я появлялся, образовывалась толпа, я ничего от них не получал и с каждым разом стал убеждаться в том, что если продолжу раздавать деньги, то меня просто затопчут. Тогда я решил добывать информацию традиционным способом — посредством общения со своими мексиканскими коллегами, которые шли на контакт за один американский доллар.

Тихуанские легавые походили на вымогателей в черных рубашках, говоривших на ломаном английском, но очень хорошо понимающих универсальный язык денег. Остановив на улице нескольких «патрульных», я показал им свой жетон, сунул в руку каждому по доллару и стал задавать вопросы на самом лучшем англо-испанском языке, который я только смог изобразить. Доллары быстро исчезли, в ответ я получил мотание головой и рассказанные на смеси двух языков странные истории, которые казались правдоподобными.

Один рассказал о том, что он видел как «белый громила» в конце января плакал на подпольном сеансе порнухи в «Чикаго Клуб»; другой описал большого блондина, который у него на глазах избил трех воров, пытавшихся ограбить пьяного, а потом покупал полицейских, раздавая им двадцатки, вынимаемые из большой пачки денег. И в довершение ко всему была история про то, как Ли отдал 200 баксов священнику-прокаженному, которого он встретил в баре, и как в том же баре он купил всем выпивки, а затем укатил в Энсенаду. Япосчитал, что за эту информацию надо заплатить пять долларов и потребовать дальнейших объяснений. Легавый сказал:

— Тот священник — мой брат. Он сам себя посвятил в священники. Вайя кон Диос — ступай с Богом. Оставь свои деньги при себе.

Я выехал на дорогу, проходящую вдоль побережья, в восьмидесяти милях от Энсенады. Меня занимал один вопрос: где Ли взял столько денег. Поездка была приятной: справа — поросшие кустарником утесы, за которыми виднелся океан, слева — покрытые густой зеленью холмы и равнины. Машин было немного, зато вдоль дороги растянулся поток пешеходов, идущих на север: целые семьи с чемоданами, испуганные и счастливые одновременно. Испуганные оттого, что не знали, что сулит им этот переход границы, и счастливые потому, что лучше идти туда, чем глотать мексиканскую пыль и стрелять мелочь у туристов.

Когда вечером я подъезжал к Энсенаде, поток пешеходов превратился в настоящую демонстрацию. Длинная вереница людей оккупировала всю половину дороги, ведущую на север. Закинув за спину завернутые в одеяла пожитки, они шли друг за другом. У каждого пятого в руках факел или зажженный фонарь. У матерей на спинах заплечные сумки с маленькими детьми. Завернув за последний холм, находившийся за границей Энсенады, я наконец увидел и сам город — неоновое пятно подо мной. Факелы идущих по дороге пунктиром приближались к нему.

Я въехал в городские пределы и сразу же отметил для себя, что городишко представлял из себя прибрежную версию Тихуаны, обслуживающую туристов более высокого класса. Гринго здесь были более благовоспитанными, улицы свободны от попрошаек, а перед многочисленными питейными заведениями не было зазывал. Очередь из нелегальных эмигрантов тянулась из самых дальних лесных массивов, через Энсинаду и дальше к прибрежной автотрассе, ведущей на границу. В Энсенаде люди делали остановку только с одной целью — заплатить местной полиции за проход по их территории.

Это было самое наглое вымогательство, которое мне приходилось видеть. Полицейские ходили от одного крестьянина к другому, собирая деньги и прикрепляя им на плечи скрепками бирки; легавые в штатском занимались продажей пакетов с вяленой говядиной и сухофруктов, складывая получаемые деньги в сумки с разменной монетой, закрепленные у них сбоку. Остальные полицейские стояли по одному на квартал и проверяли бирки у проходивших мимо; когда я свернул с главной дороги на улочку, явно ведущую в квартал красных фонарей, то увидел, как двое коричневорубашечников избивали какого-то мужчину прикладами своих короткоствольных дробовиков.

Я решил, что, прежде чем общаться с народом Энсинады, надо бы сначала показаться на глаза местным властям. Кроме того, вскоре после своего отъезда из Лос-Анджелеса, Ли был замечен недалеко от границы и именно в компании мексиканских полицейских, поэтому, возможно, поговорив с ними, я мог получить какую-нибудь информацию.

Я проследовал за караваном тихоходов, выпущенных в 30-х, до конца квартала красных фонарей и, переехав улицу, параллельную пляжу, увидел то, что искал полицейский участок. Это была переоборудованная церковь: решетчатые окна, — над религиозными картинами. Выгравированными на фасаде из белого кирпича черными буквами было написано слово «Полиция». На газоне перед зданием стоял прожектор; когда я вышел из машины со своим жетоном и американской улыбкой, он светил мне прямо в лицо.

Прикрывая глаза от света и жара, исходивших от прожектора, я пошел к зданию. Стоявший у входа полицейский загоготал:

— Легавый янки. Техасский рейнджер.

Когда я проходил мимо него, он протянул руку. Я сунул в нее доллар и вошел внутрь.

Внутри участок еще больше напоминал церковь: в вестибюле висели бархатные гобелены, изображавшие Иисуса и его странствия; стоящие там скамейки, где сидели изнывающие от безделья полицейские, были удивительно похожи на те, которые стоят в католических церквях. Стол дежурного представлял из себя толстую деревянную плиту, на которой был изображен распятый Христос, — скорее всего это был бывший церковный алтарь.

При виде меня толстяк-мексиканец, охранявший вход, облизнул губы — он напомнил мне ненасытного педофила.

Я приготовил долларовую бумажку, но не стал ее сразу отдавать.

— Полиция Лос-Анджелеса, необходимо встретиться с начальником.

Мужик потер большой и указательный пальцы, а затем показал на торчащий из моего кармана полицейский жетон. Я достал его вместе с долларовой бумажкой; он провел меня по коридору, украшенному фресками с изображениями Иисуса, до двери с надписью «Капитан Васкес». Оставив меня за дверью, он вошел в кабинет и затараторил по-испански; выйдя, он щелкнул каблуками и отдал честь, хоть и немного запоздало.

— Полицейский Блайкерт, заходите, пожалуйста.

Я удивился тому, что слова были произнесены без акцента; в ответ на приглашение я вошел. Меня встретил высокий мексиканец в сером костюме. Он протянул мне руку — не для взятки, а для приветствия.

Мы пожали друг другу руки. Мужчина сел за большой стол и повернул ко мне табличку, на которой было написано: «Капитан Васкес».

— Чем я могу вам быть полезен?

Я забрал со стола свой жетон и положил на его место фотографию Ли.

— Этот человек-полицейский из Лос-Анджелеса. Он исчез в конце января, и, когда его видели в последний раз, он направлялся сюда.

Васкес посмотрел на фото. Уголки его губ слегка дернулись, но он моментально попытался скрыть свою реакцию, покачав головой.

— Нет, я не видел этого человека. Я дам распоряжение своим людям, чтобы они навели справки в местной американской общине.

Я ответил на его ложь:

— Капитан, его трудно не заметить. Блондин, рост футов шесть, плотный, как кирпичный сортир.

— Наш город привлекает персонажей и похлеще. Именно поэтому полицейский контингент здесь так хорошо вооружен и обучен. Сколько вы у нас пробудете?

— По крайней мере еще одни сутки. Может быть, ваши люди его упустили и мне удастся что-то раскопать самому.

Васкес улыбнулся:

— Сомневаюсь в этом. Вы одни?

— Двое моих партнеров ждут меня в Тихуане.

— А в каком подразделении вы работаете?

Я соврал по-крупному.

— В столичном.

— Вы еще слишком молоды для такой престижной работы.

Я взял фото со стола.

— Протекция, капитан. Мой отец — окружной прокурор, а брат работает в американском консульстве в Мехико. До свидания.

— Удачи вам, Блайкерт.

* * *

Я снял номер в гостинице недалеко от квартала с увеселительными заведениями. Заплатив два доллара за ночь, я получил в свое распоряжение комнатенку на первом этаже с видом на океан, кровать с тонюсеньким матрасом, умывальник и ключ от общественного сортира. Поставив свою дорожную сумку на туалетный столик, я собрался уходить, но перед уходом принял некоторые меры предосторожности: вырвав два волоска из своей шевелюры, я прилепил их клеем между дверью и дверным косяком. Если фашисты наведаются в мою хибарку, я узнаю об этом.

И направился в самый центр неоновых огней.

Улицы были запружены людьми в форме: коричневорубашечниками и американскими морскими пехотинцами и моряками. Мексиканских военных среди них не было. Все вели себя достаточно чинно — даже сбившиеся в группки пьяные морпехи. Я решил, что их сдерживали вооруженные до зубов местные полицейские. Большинство из них были тощими легковесами, зато обладавшими довольно внушительным боевым арсеналом: обрезами, пистолетами-пулеметами Томпсона, автоматами 45 калибра и медными кастетами, болтающимися на патронташах.

Ослепительные неоновые надписи пульсировали у меня в глазах: "Клуб «Пламя», «Очаг Артуро», «Клуб Боксео», «Гнездо сокола», "Клуб Чико «Империал». «Боксео» по-испански означало «бокс» — поэтому я решил начать именно с этого клуба.

Ожидая, что окажусь в темной забегаловке, я был крайне удивлен, войдя внутрь: это было ярко освещенное помещение, забитое моряками. На верху длинных барных стоек танцевали полуобнаженные мексиканские девицы. Зрители совали им долларовые бумажки в набедренные повязки. Музыка, свист и улюлюканье превращали заведение в гремящую консервную банку; привстав на цыпочки, я попытался отыскать глазами хозяина этого притона. В конце зала я заметил отгороженный уголок, завешенный рекламными плакатами. Словно притягиваемый магнитом, я стал пробираться в ту сторону мимо новой партии обнаженных танцовщиц, которые, виляя бедрами, направлялись на подиум.

И тут вдруг я увидел себя, в окружении полутяжеловесов, между Гусом Лесневичем и Билли Конном.

И там же был Ли, рядышком с Джо Луисом, с которым он мог встретиться на ринге, если бы только согласился на предложение Бенни Сигела.

Блайкерт и Бланчард. Два подающих надежды белых парня, выбравших не ту дорогу.

Я стоял и пялился на эти плакаты, пока наконец царящий вокруг бедлам не исчез и я не перенесся в 40 и 41-й годы, где выигрывал бои и трахался с девчонками, похожими на Бетти Шорт, которые приходили ко мне в раздевалку. Тогда Ли подсчитывал нокауты и жил с Кэй — и странным образом, я вновь ощутил нас единой семьей.

— Ну вот, сначала Бланчард, теперь ты. Кто следующий, пожалуй, Вилли Пеп?

Возвратившись в бедлам, я выпалил:

— Когда? Когда ты его видел?

Обернувшись, я увидел массивного пожилого мужчину. Его лицо было испещрено морщинами и шрамами — словно подвесная боксерская груша, но голос был как у настоящего бойца.

— Пару месяцев назад. В сезон дождей, в феврале. Мы с ним, наверное, часов десять болтали о боксе.

— А где он сейчас?

— С того раза я его не видел, и, возможно, он не захочет с тобой встречаться. Я пытался поговорить с ним о твоем с ним поединке, но он отказался. Сказал, что вы больше не напарники и начал утверждать, что самые лучшие бойцы боксируют в легком весе, но я его переубеждал, говоря, что самые лучшие в среднем весе. Зейл, Грациано, Ла Мотта, Цердан, кого он хотел переспорить?

— Он до сих пор в городе?

— Не думаю. Я хозяин этого заведения, и он больше сюда не приходил. Ты ищешь примирения? Может, хочешь устроить матч-реванш?

— Я ищу способ вытащить его из неприятностей, в которые он попал.

Старый лис взвесил мои слова, после чего сказал:

— Я восхищаюсь такими мастерами, как ты, поэтому скажу тебе единственное, что мне известно. Я слышал, что Бланчард устроил большую заваруху в клубе «Сатана» и ему пришлось платить большую взятку капитану Васкесу, чтобы замять это дело. «Сатана» находится в пяти кварталах отсюда, если идти в направлении пляжа. Поговори с поваром Эрни. Он все видел. И скажи ему, что я велел ему быть с тобой откровенным, и сделай глубокий вдох, прежде чем войти, потому что в ваших местах таких заведений не сыщешь.

* * *

Клуб «Сатана» представлял из себя глинобитную хижину с покрытой шифером крышей, над которой светилась оригинальная вывеска: маленький красный чертенок с трезубым членом. Возле входа стоял уже привычный коричневорубашечник — небольшого роста мексиканец, пристально рассматривающий всех входящих клиентов и поглаживающий при этом курок своего автомата. Из эполет торчали однодолларовые бумажки; я добавил еще одну в его коллекцию и, собравшись с духом, вошел в заведение.

Я попал из сточной канавы в сущую клоаку.

Бар был похож на настоящий отстойник. Морпехи и матросы дрочили прямо у барной стойки, на которой крутили задницами голые девки, то и дело приседавшие на корточки для лучшего обозрения своих прелестей. Под столиками, стоявшими перед сценой, вовсю отсасывали. Парень в костюме черта трахал какую-то толстушку на матрасе. Тут же невдалеке стоял ослик с привязанными к ушам дьвольскими рогами из красного бархата и мирно уплетал сено из стоявшей на полу миски. С правой стороны сцены какой-то гринго в смокинге завывал в микрофон: «Я знаю телку, ее зовут Розан, а вместо прокладки она использует банан! Да! Да! Я знаю телку, ее зовут Сюзан, она любому дарит то, о чем не стану петь я вам! Да! Да! Я знаю телку, ее зовут Коррин, она тебе соврет: ты у меня один! Да! Да!»

«Музыку» заглушили крики и вопли из-за столов: «Телки! Телки!» Я наблюдал за происходящим, теснимый со всех сторон разудалыми парнями. Внезапно меня чуть не сразил наповал запах чеснока.

— Джо, красавчик, хочешь меня накормить? Завтрак чемпионов — один доллар. А покататься? Кругосветка — два доллара.

Я заставил себя обернуться. Она была уже немолода, толстовата, губы покрыты нарывами. Достав из кармана несколько купюр, я сунул ей, даже не посмотрев, какого достоинства они были. Проститутка упала на колени перед своим благодетелем; я прокричал:

— Где Эрни? Мне надо его увидеть. Меня прислал мужик из клуба «Боксео».

Мамасита воскликнула:

— Ваманос! — и, увлекая меня за собой, помчалась вперед, расталкивая толпы морпехов, ожидавших своей очереди у барной стойки. Она привела меня в занавешенный шторкой коридор, который вел на кухню. Ароматный запах ударил мне в нос — но тут я увидел заднюю часть собачьей туши, которая выступала из кастрюли, и весь аппетит сразу улетучился. Женщина обратилась по-испански к шеф-повару — странного вида типу, который, по всей видимости, был сыном мексиканско-китайской пары. Он закивал головой и подошел ко мне.

Я показал фото Ли.

— Я слышал, что этот человек доставил вам неприятности какое-то время назад.

Тип взглянул на фотографию.

— А кто хочет знать?

Я показал жетон и блеснул револьвером. Он сказал:

— Он тебе друг?

— Мой лучший друг.

Полукровка засунул руки под фартук; я знал, что в одной из них у него нож.

— Твоя друг выпивать четырнадцать бокалов моего лучшего вина, рекорд заведения. Это мне нравилось. Он делать много тостов за мертвых женщин. Это мне все равно. Но он пытаться трахать моих танцовщиц, и это я не терпеть.

— А что произошло?

— Четыре моих ребят он победить, пятого нет. Полиция взять его домой, чтобы отоспаться.

— И все?

Он достал складывающийся нож, нажал на кнопку и провел по горлу тупой стороной высунувшегося лезвия.

— Финито.

Испугавшись за Ли, я вышел через черный ход на маленькую улочку. Возле фонарного столба ошивались какие-то типы в блестящих костюмах; увидев меня, они сразу начали шаркать своими ногами по земле, как будто нашли там что-то интересное. Я бросился бежать; звук разлетающегося гравия за спиной дал мне понять, что эти двое рванули за мной.

Улочка кончалась на перекрестке, от которого отходила дорога, ведущая в квартал красных фонарей, и еще одна, скорее даже не дорога, а тропинка, поворачивающая в сторону пляжа. Свернув на нее, я помчался как угорелый, задевая плечами проволочные заборы, облаиваемый со всех сторон собаками, сидевшими на привязи. Их лай заглушил все остальные звуки; я не имел никакого представления о том, бегут ли эти двое за мной или уже отстали. Увидев впереди бульвар, за которым виднелся океан, я наконец понял, что гостиница находится в одном квартале от меня, и перешел на шаг.

Мне повезло — гостиница была рядом от меня.

Когда до нее оставалось около ста ярдов, я перевел дыхание и пошел спокойным шагом — добропорядочный американец, идущий в гости. Во дворе было пусто; я достал ключ. Внезапно в полоске света со второго этажа я увидел, что волоски в дверном проеме отсутствовали.

Достав свой 38-й, я пнул дверь ногой. Белый мужчина, сидевший на стуле возле кровати уже поднял вверх руки и предлагал мировую:

— Я — свой. У меня нет оружия, если не веришь, можешь обыскать. Я готов.

Я показал револьвером на стену. Мужчина встал к стене, уперся в нее руками и расставил ноги. Приставив 38-й к его спине, я начал обыск. Кроме бумажника, ключей и грязной расчески у него больше ничего не было. Прижав дуло пистолета плотнее, я принялся осматривать содержимое бумажника. Помимо американских долларов там была лицензия частного детектива с его именем и фамилией, а также рабочим адресом: Милтон Долфин, Копа Де Оро, 986, Сан-Диего.

Я швырнул бумажник на кровать и отвел револьвер в сторону; Долфин поежился.

— Эти деньги — так, мелочь, по сравнению с тем, что было у Бланчарда. Будешь моим напарником, и у нас будет столько же.

Я сбил его с ног, и он рухнул, уткнувшись лицом в ковер.

— Ты мне сейчас все расскажешь и поосторожнее про моего напарника, в противном случае я упеку тебя за ограбление со взломом.

Долфин поднялся на колени. Отдышавшись, он спросил:

— Блайкерт, как ты догадался, что я приду сюда? Наверное, ты заметил меня, когда шел к Васкесу?

Я оценивающе посмотрел на него. Чуть за сорок, толстый, лысеющий, но, возможно, достаточно сильный — как бывший спортсмен, который может мобилизоваться в любое время. Я спросил:

— За мной еще кто-то следит? Кто они?

Долфин вытер пыль с губ.

— Местные полицейские. Васкес заинтересован в том, чтобы ты не узнал, где Бланчард.

— Они знают, что я остановился здесь?

— Нет. Я сказал капитану, что начну слежку за тобой. Остальные его ребята, скорее всего, решили тебя захватить. Они оторвались от тебя?

— Я кивнул и приставил револьвер к узлу его галстука.

— А почему это ты вздумал мне помогать?

Долфин положил руку на дуло и отвел его в сторону.

— У меня свой интерес, и я умею рисковать. К тому же в положении сидя я могу рассказать больше. Как думаешь, это возможно?

Я схватил стул и поставил его перед Долфином. Встав и отряхнувшись, он плюхнулся на него. Я убрал пушку в кобуру.

— А теперь не спеша и с самого начала.

Долфин подул на свои ногти и вытер их о рубашку. Я взял еще один, оставшийся в комнате стул, и сел на него лицом к спинке, чтобы было за что ухватиться.

— Говори же, черт возьми.

Словно делая одолжение, Долфин начал:

— Около месяца назад ко мне в офис в Сан-Диего пришла мексиканка. Полненькая, с тонной штукатурки на лице, но, правда, одетая с иголочки. Она предложила мне пятьсот долларов за то, чтобы я нашел Бланчарда, и сказала, что он находится где-то в районе Тихуаны или Энсенады. Она добавила, что он полицейский из Лос-Анджелеса, ударившийся в бега. Зная, что полицейские очень падки на эти зеленые бумажки, я сразу понял, что тут дело в деньгах.

Я начал расспрашивать про него своих осведомителей, показывать его фото из газет, которые мне дала женщина. Я слышал, что Бланчард был в Тихуане в начале января, бузил, пьянствовал, транжирил деньги направо и налево. А потом мой приятель из пограничного патруля сказал мне, что Бланчард прячется в Энсинаде, платя местным полицейским за свою защиту, а те позволяют ему пьянствовать и бузотерить в своем городе.

— Обычно Васкес такого никогда не позволяет. Ладно, в общем, я приехал сюда и стал следить за Бланчардом, который изображал из себя богатого гринго на все сто. Я был свидетелем того, как он избил двух мексиканцев за то, что они оскорбили эту синьориту. А полицейские, которые тоже все это видели, просто стояли и ничего не делали. И я подумал, что он и им заплатил и что все решают только деньги, деньги и еще раз деньги.

Долфин нарисовал в воздухе знак доллара; я сжал спинку стула с такой силой, что та едва не треснула.

— А дальше становится интересней. Один недовольный легавый, которому Бланчард не платит, говорит, что он слышал, будто в конце января Бланчард нанял каких-то штатских для того, чтобы они убили двух его врагов в Тихуане. Я приезжаю туда, подкупаю тихуанских полицейских и узнаю от них, что двадцать третьего января здесь грохнули двоих типов, которых звали Роберт Де Витт и Феликс Часко. Фамилия Де Витт показалась мне знакомой, и я звоню своему другу из полицейского управления Сан-Диего. Он наводит справки и перезванивает. А теперь послушайте самое главное, если, конечно, вы уже не узнали это от кого-либо другого. Бланчард засадил Де Витта в тюрягу в 39-м, и тот поклялся ему отомстить. И насколько я понял, когда Де Витта досрочно освободили, Бланчард сделал выпад первым и прикончил его. Я позвонил своему напарнику в Диего и передал ему сообщение для мексиканки: Бланчард находится в Энсинаде под защитой местных полицейских, которые, возможно, прикончили Де Витта и Часко по его просьбе.

Я оторвал от спинки стула онемевшие руки.

— Как звали ту женщину?

Долфин пожал плечами.

— Она назвалась Делорес Гарсия, но, очевидно, эхо было выдуманное имя. После того как я узнал про убийство Де Витта и Часко, я пришел к выводу, что она была одной из любовниц Часко. Он слыл бабником, у которого было довольно много богатых мексиканских любовниц, поэтому, скорее всего, дама просто хотела отомстить за убитого любовника. Насколько я понял, ей уже было известно, что за убийствами стоял Бланчард, и она просто хотела, чтобы я нашел его.

Я спросил:

— Ты слышал о деле Черной Орхидеи в Лос-Анджелесе?

— Кто же о нем не слышал?

— Ли принимал участие в его расследовании до того, как приехал сюда, и в конце января в этом деле появился тихуанский след. Не задавал ли он вопросов про Орхидею?

Долфин ответил:

— Нет. Хотите услышать конец истории?

— В быстром темпе.

— Ладно. Я вернулся в Сан-Диего, и напарник сказал мне, что та дама получила мое сообщение. Затем я поехал в Рино немного отдохнуть и проиграл там почти все, что она мне заплатила. Потом я начал думать про деньги, которые были у Бланчарда, и мне захотелось узнать, для чего на самом деле та дамочка его искала. Эти мысли меня настолько захватили, что я вернулся в Диего и, завершив там кое-какие дела, связанные с поиском пропавших людей, уже через две недели снова приехал в Энсинаду. И вы знаете? Никакого Бланчарда там не было.

Спрашивать Васкеса или полицейских было глупо, поэтому я стал кружить по городу в поисках информации. Потом как-то смотрю, какой-то сопляк идет по улице в его почтальонской куртке и в другой раз еще один молокосос в его майке, в которой он выступал на Лиджэн Стэдиум. Затем узнаю, что в Хуаресе повесили двух человек за то, что они якобы убили Де Витта и Часко. И я, конечно, делаю вывод, что за всем этим стоит местная полиция. Я остаюсь в городе, верчусь возле Васкеса, пытаясь ему понравиться, стучу на наркоманов. И наконец, вся эта история с Бланчардом приобретает для меня законченные очертания. Поэтому если он был вашим другом, то приготовьтесь.

Когда он произнес слово «был», я сломал спинку своего стула. Долфин заметил:

— Ну и дела!

Я выдохнул:

— Заканчивай.

Частный детектив заговорил медленно и спокойно, как будто он задабривал кобру.

— Его убили. Порубили на куски топором. Какие-то сопляки его нашли. Они залезли к нему в дом и нашли там труп. Один из них пошел и рассказал все полиции, чтобы на них не повесили это убийство. Васкес сказал им, чтобы они никому больше об этом не рассказывали, и дал им денег и некоторые вещи, которые принадлежали Бланчарду. После этого труп похоронили за городом. Я узнал, что никаких денег в его доме не нашли. Поэтому я решил здесь остаться, понимая, что Бланчард был преступником. Я знал, что рано или поздно его начнет разыскивать какой-нибудь американский полицейский. Когда вы появились на станции и начали рассказывать сказки про вашу работу в столичной полиции, я понял, что этот полицейский — вы.

Я попытался все отрицать, но мои губы отказывались шевелиться. Долфин завершил рассказ:

— Может быть, это сделали местные, может быть, та женщина или ее друзья. Может быть, кто-то из них взял его деньги, а может быть, и нет, и тогда это можем сделать мы. Вы ведь знали Бланчарда, вы могли бы узнать кто...

Я вскочил и ударил его спинкой от стула; удар пришелся по шее, и он снова рухнул на ковер. Я наставил свой револьвер ему в затылок; горе-сыщик застонал и начал умолять:

— Послушайте, я не знал, что это так вас заденет. Я его не убивал и я вам не помощник, если вы хотите поймать того, кто это сделал. Пожалуйста, Блайкерт, черт возьми!

Я простонал в ответ:

— Как я узнаю, что это правда?

— Недалеко от пляжа есть песчаный котлован. Местная полиция сбрасывает туда трупы. Один мальчишка сказал мне, что он видел, как несколько полицейских закапывали там большого белого мужчину. Это произошло как раз где-то в то время, когда Бланчард был убит. Черт побери, это правда!

Я опустил револьвер.

— Тогда показывай.

Кладбище находилось в десяти милях южнее Энсинады, сразу же за дорогой, ведущей на побережье, на обрыве, возвышавшемся над океаном. Оно было отмечено большим горящим крестом. Долфин подъехал к нему и заглушил двигатель.

— Это не то, что вы думаете. Местные жители зажигают эти штуки потому, что не знают, кто здесь захоронен и у многих из них есть родственники, которые пропали без вести. Это своего рода ритуал. Они жгут кресты, и полиция не мешает им, это как часовые с ружьем, отпугивающие голытьбу. Кстати, вы не спрячете свою пушку?

Мой револьвер был наставлен ему в живот; я подумал, что, видимо, уже давно держу его на прицеле.

— Нет. У тебя есть инструменты? Долфин сглотнул комок в горле.

— Только садовый инвентарь. Послушайте...

— Нет. Ты отведешь меня к тому месту, про которое говорил мальчишка, и мы будем копать.

Долфин вышел из машины и открыл багажник. Я последовал за ним и увидел, как он достал большую штыковую лопату. Отблески от горящего креста освещали сыщика и его старенький «додж»-купе; заметив в багажнике несколько деревянных колышков и обрезков ткани, лежавших рядом с запасным колесом, я засунул за пояс револьвер и, сделав из них два факела, зажег их от креста. Протянув один Долфину, я сказал:

— Иди впереди меня.

Мы спускались в котлован, двое изгоев с горящими тряпками на палках. Песок замедлял движение; свет от факела позволял мне разглядеть то, что лежало на разбросанных то тут, то там холмиках: небольшие букеты цветов и статуэтки святых. Долфин все это время твердил о том, что гринго были захоронены в дальней части котлована; я чувствовал, как у меня под ногами хрустят чьи-то кости. Мы дошли до особенно высокого песчаного холма, и Долфин, махнув факелом в сторону лежащего на песке разорванного американского флага, сказал:

— Здесь. Мальчишка сказал, рядом с флагом, эль баннеро.

Я откинул флаг в сторону; под ним оказался целый рой насекомых.

Долфин завизжал:

— Твари! — и стал лупить их своим факелом.

Из воронки под нашими ногами повеяло гнилью.

— Копай, — сказал я.

Долфин принялся за дело; ожидая, пока лопата стукнется о кости, я думал о привидениях — Бетти Шорт и Лори Бланчарде. Когда лопата попала в кость первый раз, я начал повторять псалом, который выучил когда-то под давлением своего отца; во второй раз я принялся напевать одну патриотическую песенку, которую, бывало, пел мой спарринг-партнер Дэнни Бойлан перед нашими с ним тренировками. Когда Долфин сказал: «Морячок. Я вижу его матросскую рубаху», не умея разобраться, чего мне больше хотелось, чтобы Ли был, пусть и печален, я оттолкнул Долфина в сторону и принялся копать сам.

Первым же ударом лопаты я попал в череп моряка, вторым — по его рубахе, отделив торс от остальной части скелета. Ноги трупа были полностью раздроблены; я стал окапывать их, погружая лопату в песок, с поблескивающей на солнце слюдой. Показались скопище личинок и кишки, а затем окровавленная жесткая ткань куртки, снова песок, кости, опять песок — и потом загоревшая розовая кожа и белокурые брови со следами от шрамов, которые показались мне знакомыми. А затем показался и сам Ли, улыбающийся, как Орхидея. Из его рта выползали черви, а вместо глаз зияли два пустых отверстия.

Я бросил лопату и побежал. Мне вдогонку раздался крик Долфина:

— Деньги!

Я рванул в сторону горящего креста, думая, что это я нанес Ли шрамы, что это моих рук дело. Добежав до машины, я запрыгнул внутрь и дав задний ход, снес крест, затем, переключившись на третью передачу, понесся вперед. Выезжая на прибрежную дорогу, ведущую на север, я услышал, как Долфин вопит: «Моя машина! Деньги!» Не обращая внимания, я принялся искать на приборной панели переключатель сирены и почти раздолбал ее, когда до меня дошло, что у гражданских машин никаких сирен не было.

Я помчался в сторону Энсенады со скоростью, чуть ли не в два раза превышающую допустимую. Бросив «додж» на улице перед гостиницей, я поспешил к своей машине — но замедлил бег, увидев трех мужчин. Засунув руки в карманы своих курток, они направлялись в мою сторону.

Мой «шевроле» был всего в пяти ярдах; в мужчине посередине я опознал капитана Васкеса. Двое других начали обходить меня с обеих сторон. Единственным местом, где можно было укрыться, была телефонная будка рядом с первой дверью при выезде из двора. Баки Блайкерт теперь тоже мог стать трупом и запросто присоединиться к своему лучшему другу, лежавшему в мексиканском песке. Я решил подпустить Васкеса поближе, а затем вышибить ему мозги, но тут из двери вышла белая женщина и для меня забрезжила надежда.

Я подбежал к ней и схватил за горло. Она завопила. Рукой я закрыл ей рот. Женщина замахала руками, а затем вцепилась в меня. Я достал свой револьвер и приставил ей к виску.

Местные стали приближаться с большей осторожностью, опустив свои пушки. Я начал заталкивать женщину в телефонную будку, нашептывая ей в ухо: «Завопишь, и ты — труп, завопишь, и ты — труп». Оказавшись в будке, я прижал ее к стене коленкой и отпустил свою руку; она тихо застонала. Чтобы ее стоны оставались такими же тихими, я приставил револьвер к ее рту. Свободной рукой схватил трубку, прижал к уху, бросил в прорезь монетку и набрал "О". Васкес к этому времени уже подошел к будке и стоял прямо передо мной побагровевший и пахнущий дешевым американским одеколоном. Оператор на другом конце спросил по-испански:

— Кё?

Я выпалил:

— Хабла инглез?

— Да, сэр.

Зажав трубку между плечом и подбородком, я побросал в прорезь все свои монетки; мой револьвер по-прежнему оставался у лица женщины. Когда все мои песо провалились в автомат, я сказал:

— Федеральное бюро расследований. Офис в Сан-Диего. Срочно.

Оператор пробормотала:

— Да, сэр.

Я услышал, как она соединяет. Женщина в будке от страха стала стучать зубами. Васкес попробовал меня подкупить:

— Бланчард был очень богат, мой друг. Мы можем найти его деньги. Ты сможешь жить здесь безбедно. Ты...

— ФБР, специальный агент Райс.

Я бросил на Васкеса испепеляющий взгляд.

— Это сержант Дуайт Блайкерт, полицейское управление Лос-Анджелеса. Я сейчас в Энсинаде. У меня проблемы с местными полицейскими. Они собираются убить меня ни за что, и я надеюсь, вы сможете отговорить капитана Васкеса от подобной затеи.

— Какого...

— Сэр, я действительно полицейский из Лос-Анджелеса, и надо, чтобы вы как можно быстрей поговорили с этим мексиканцем.

— Лапшу мне вздумал вешать, сынок?

— Черт побери, вам нужны доказательства? Я работал в Отделе по раскрытию убийств вместе с Рассом Миллардом и Гарри Сирзом. Я работал в Отделе судебных приставов при окружной прокуратуре. Я работал...

— Дай мне этого типа, сынок.

Я передал трубку Васкесу. Тот взял ее и наставил свой автомат на меня; я держал свой пистолет направленным на женщину. Время шло, противостояние продолжалось, босс местных легавых, слушая фэбээровца, становился все бледнее и бледнее. Наконец он повесил трубку и опустил автомат.

— Иди домой, шутник. Убирайся из моего города и из моей страны.

Положив в кобуру револьвер, я выбрался из телефонной будки, женщина при этом начала визжать. Васкес дал знак своим людям, чтобы меня пропустили. Я запрыгнул в машину и дал газу. Я мчался как угорелый и, только въехав на американскую территорию, вспомнил о пределах допустимой скорости — и это случилось тогда, когда не стало Ли.

* * *

Над Голливудскими холмами занимался рассвет, когда я постучал в дверь Кэй. Дрожа от холода, я стоял на крыльце. Над головой собрались грозовые тучи, сквозь которые проглядывали слабые лучи солнца — глаза бы мои на них не глядели. Внутри послышались звуки открываемых задвижек и мое имя. После чего появился второй, оставшийся участник триады Бланчард / Блайкерт / Лейк, со словами:

— И все такое прочее.

Это была эпитафия, которую я не хотел слышать. Внутри я поразился необычному порядку в гостиной.

— Ли погиб? — спросила Кэй.

Впервые сев в его любимое кресло, я ответил:

— Местные легавые, или какая-то мексиканка, или ее друзья убили его. О, крошка, я...

Назвав ее «крошкой», я вздрогнул. Потому что так обращался к ней Ли. Я посмотрел на освещенную полоской света Кэй, стоящую возле двери.

— Он нанял местных, чтобы замочить Де Витта, но это еще ничего не значит. Нам нужно, чтобы этим делом занялся Расс Миллард и несколько честных мексиканских полицейских.

Заметив на столе телефон, я замолчал и начал набирать домашний номер падре. Кэй остановила меня.

— Нет. Сначала я хочу с тобой поговорить.

Я пересел из кресла на кровать; Кэй присела рядом.

— Если ты сейчас начнешь рубить с плеча — только ему навредишь. И тогда я понял, что она ожидала подобного развития событий; именно тогда я понял, что она знала гораздо больше меня. — Мертвым уже ничем нельзя навредить.

— О, еще как можно, крошка.

— Не называй меня так! Это его обращение. — Кэй пододвинулась ближе и коснулась моей щеки. — Ты можешь навредить ему и нам.

Я отстранился от ее ласк.

— Объясни как, крошка.

Кэй поправила поясок на платье и холодно на меня посмотрела.

— Я познакомилась с Ли не на процессе Де Витта, — начала она, — а до этого. Мы подружились, и я ему соврала про мое место жительства, я не хотела, чтобы он знал про Бобби. Но он сам об этом узнал, и тогда я рассказала, насколько мне было там плохо, и Ли сказал, что у него сейчас появилось хорошенькое дельце, но не стал рассказывать подробности, затем Бобби арестовали за ограбление банка, и все полетело кувырком.

Ограбление спланировал Ли. Еще трое ему помогали. Отдав все деньги, которые он заработал на ринге, он выкупил свой контракт у Бена Сигела. Во время налета на банк двоих убили, один убежал в Канаду, а четвертым был Ли. Он то и подставил Бобби за его отношение ко мне. Бобби не знал, что мы с Ли встречаемся, и мы представили дело таким образом, как будто встретились друг с другом только на суде. Бобби знал, что его подставил кто-то из полицейских, но не подозревал в этом Ли.

Ли хотел дать мне дом, и он мне его дал. Со своей долей награбленного он был очень осторожен, и, чтобы начальство не заподозрило его в жизни не по средствам, совершая какую-нибудь крупную покупку, он всякий раз говорил, что она сделана на деньги, которые он скопил, выступая на ринге, или выиграл на тотализаторе. Он повредил своей карьере, став жить с женщиной, хотя мы и не жили с ним в общепринятом смысле слова. Это была своего рода сказка, которая закончилась осенью прошлого года, сразу после того, как вы с Ли стали напарниками.

Я потянулся к ней, потрясенный историей о самом дерзком полицейском-воре в истории.

— Я знал, что он способен на многое.

Кэй отодвинулась от меня.

— Дай закончить, прежде чем ты ударишься в сентиментальность. Когда Ли узнал о раннем освобождении Бобби, он пошел к Бену Сигелу и попытался уговорить того убить Де Витта. Он боялся, что Бобби станет болтать обо мне и испоганит нашу сказку неприятными подробностями, касающимися твоей покорной слуги. Сигел отказался, а я сказала Ли, что освобождение Бобби ничего не значит, что есть только мы втроем и правда не может нам повредить. Потом, прямо перед Новым годом, объявился третий участник ограбления. Зная, что Бобби Де Витта досрочно освобождают, он стал шантажировать Ли, поставив условие: если Ли не заплатит ему десять тысяч долларов, он расскажет Бобби, что это Ли организовал ограбление, а потом его подставил.

Последним сроком оплаты шантажист поставил дату освобождения Бобби.

Ли отделался от него и пошел к Бену Сигелу, чтобы занять эту сумму у него. Сигел отказал, и тогда Ли стал умолять его, чтобы он прикончил того парня. Сигел снова отказал. Ли узнал, что этот шантажист постоянно общался с какими-то неграми, торгующими марихуаной, и он...

Я понял, что последует дальше, в голове уже появились аршинные заголовки и слова Кэй, как примечание мелким шрифтом:

— Того парня звали Бакстер Фитч. Сигел отказался помочь Ли, поэтому он взял тебя. Те люди были вооружены, поэтому с точки зрения законности ты действовал правильно, вдобавок повезло, что никто не стал копаться в этом деле. Это единственное, чего я не могу ему простить, и до сих пор корю себя за то, что позволила этому случиться. Все еще сентиментальничаешь, стрелок?

Я не смог ей ответить; Кэй сделала это за меня.

— Не думаю. Сейчас закончу и ты скажешь, жаждешь ли ты по-прежнему мести.

Потом произошло убийство этой девчонки Шорт, и Ли зацепился за него, чтобы отомстить за свою сестру и, кто его знает, по какой еще причине. Он очень боялся того, что Фитч уже рассказал Бобби, что Бобби знает о подставе. Он хотел убить Де Витта или нанять кого-нибудь для убийства, а я просила и умоляла его оставить все как есть, говорила, что Бобби все равно никто не поверит и чтобы он никого не трогал. Если бы не эта проклятая девчонка, я бы его убедила. Но расследование переместилось в Мексику, туда же отправились Бобби, Ли и ты. Я знала, что сказке пришел конец. Так оно и случилось.

"ОГОНЬ И ЛЕД НОКАУТИРУЮТ

ЧЕРНЫХ БАНДИТОВ"

"ПЕРЕСТРЕЛКА В САУТСАЙДЕ -

ПОЛИЦИЯ: 4, БАНДИТЫ: 0"

"ПОЛИЦЕЙСКИЙ-БОКСЕР

В КРОВАВОЙ СХВАТКЕ

УБИВАЕТ ЧЕТЫРЕХ НАРКОМАНОВ"

Чувствуя себя совершенно разбитым, я попытался встать; но Кэй ухватила меня за ремень и усадила обратно.

— Нет! В этот раз тебе не удастся гордо удалиться, «как всегда коронное отступление Баки Блайкерта»! Бобби снимал меня с животными, а Ли положил этому конец. Де Витт подкладывал меня под своих приятелей и бил меня ремнем с острой бляшкой, а Ли положил этому конец. Он хотел любить меня, а не трахать. Хотел, чтобы мы были вместе. И если бы ты так всецело не покорился ему, то увидел бы это. Мы не должны поливать его имя грязью. Мы должны покончить с былыми обидами и простить его, продолжать жить вдвоем и...

Но прежде чем она смогла разрушить то, что осталось от нашей троицы, я поспешил удалиться в другую комнату.

* * *

Пособник убийцы.

Марионетка.

Никчемный детектив, неспособный увидеть, как его вовлекают в преступную аферу.

Слабое звено в сказочном треугольнике.

Лучший друг полицейского-грабителя банков, а теперь и хранитель его секретов.

«Покончить с былыми обидами».

Следующую неделю я просидел у себя дома, проведя остаток своего «отпуска» впустую. Я колотил грушу, прыгал через скакалку и слушал музыку; я сидел на крыльце и, составив из пальцев пистолет, целился в вертящихся на бельевой веревке, которую повесила моя хозяйка. Я осудил Ли за четыре убийства, совершенные во время ограбления банка, и простил из-за пятого — убийства самого себя. Беспрестанно думал о Бетти Шорт и Кэй, пока они не сливались в единое целое; я представлял теперь наше с Ли партнерство как взаимное совращение и выяснил, что хотел Орхидею оттого, что понял ее душу, а любил Кэй за то, что она поняла мою.

Я восстановил в памяти события прошедших шести месяцев и увидел, что все совпадало: деньги, которые Ли тратил в Мексике, были, возможно, взяты из заначки, которую он оставил после ограбления банка.

В новогоднюю ночь я слышал его рыдания; а за несколько дней до этого его шантажировал Бакстер Фитч.

Осенью того года Ли искал встречи с Бенни Сигелом всякий раз, когда мы ходили на бокс в Олим-пик; во время этих встреч он пытался уговорить Сигела убить Бобби Де Витта.

Прямо перед перестрелкой Ли разговаривал по телефону с осведомителем — якобы о Джуниоре Нэше. Но на самом деле осведомитель опознал Фитча и негритосов, поэтому Ли так переменился в лице, возвращаясь после разговора к машине. Через десять минут было убито четыре человека.

В ту ночь, когда я встречался с Мадлен Спрейг, во время перебранки с Ли Кэй прокричала: «После всего, что может случиться» — зловещие слова, возможно, предвещавшие катастрофу с Бобби Де Виттом. Во время нашей работы над делом Орхидеи Кэй выглядела угрюмой и нервной, она переживала за Ли, однако же принимала его неадекватное поведение. Я думал, что она расстраивалась из-за той одержимости, с какой Ли расследовал убийство Бетти Шорт, но она всего лишь пыталась отдалить финальную сцену нашей сказочной жизни.

Все так и было.

«Покончить с былыми обидами».

Когда мой холодильник опустел, я пошел затариваться. Войдя в магазин, я увидел, как мальчик, принимающий на хранение сумки, читает утренний выпуск «Геральд», на первой странице которого в самом низу была помещена фотография Джонни Фогеля. Заглянув мальчику через плечо, я прочитал, что Джонни уволили из управления за взяточничество и сокрытие улик. В другой статье мое внимание привлекло упоминание Эллиса Лоу — Биво Минс цитировал его слова: «Расследование убийства Элизабет Шорт больше не является для меня самым главным делом — появились дела и поважней».

В школе была перемена. Кэй стояла посреди школьного двора и следила за детьми, резвящимися в песочнице. Какое-то время я наблюдал за ней из машины, после чего подошел.

Первыми меня заметили дети. Я показал им мои зубы, детишки начали смеяться, заставив Кэй обернуться. Я сказал:

— Коронное наступление Баки Блайкерта.

— Дуайт, — произнесла Кэй, дети смотрели на нас во все глаза, словно знали, что настал решительный момент. Секунду спустя она оправилась от замешательства. — Ты пришел сказать мне что-то важное?

Я засмеялся, дети прыснули со смеху, снова увидев мои зубы.

— Да. Я решил положить этому конец. Ты выйдешь за меня замуж?

Она невозмутимо произнесла:

— И мы похороним все остальное? И эту чертову покойницу?

— Да. И ее тоже.

Кэй бросилась в мои объятия.

— Тогда, да.

Мы обнялись. Дети радостно закричали:

— А у мисс Лейк есть жених, а у мисс Лейк есть жених!

* * *

Три дня спустя, 2 мая 1947 года, мы поженились. Все прошло на одном дыхании. Клятвы принял протестантский священник полицейского управления, а сама церемония проходила во дворе дома Ли Бланчарда. На Кэй было розовое платье — словно в насмешку над отсутствием девственности; на мне — синяя полицейская форма. Шафером был Расс Миллард, а гостем Гарри Сирз. Он начал свою речь ужасно заикаясь, но именно на свадьбе я заметил, что его заикание исчезает после четвертой рюмки. Я привез из дома для престарелых своего отца, который совершенно не понимал, кто я такой, но все-таки веселился от души— прикладываясь к фляжке Гарри, подначивая Кэй и прыгая под музыку из радиоприемника. Стол был завален всякими сэндвичами и заставлен самой разнообразной выпивкой, предназначенной для нас шестерых. Но постепенно к нам стали присоединяться и просто прохожие, услышавшие наш громкий смех и веселую музыку. И уже к вечеру во дворе собралась целая толпа народу, которого я не знал, и Гарри Сирзу пришлось бегать в магазин, чтобы купить еще еды и выпивки. Я разрядил свой пистолет и отдал его поиграть каким-то незнакомцам в штатском, а Кэй танцевала польку с капелланом. Когда спустилась темнота, я не хотел, чтобы все прекращалось, и поэтому одолжил у соседей рождественские гирлянды и развесил их во дворе, набросив на бельевую веревку и на любимую юкку Ли. Мы продолжали есть и веселиться под искусственным созвездием из красных, голубых и желтых звездочек. Около двух ночи из клубов на Сансет-стрип потянулись группы подвыпивших гуляк. Даже Эррол Флинн какое-то время побыл с нами, набросив на свой смокинг мою куртку с полицейским жетоном. Если бы не гроза, все это веселье могло бы продолжаться бесконечно — я этого и хотел. Но толпа стала потихоньку расходиться. Прощаясь, все страстно друг друга целовали и обнимали. Расс отвез моего старика в его пристанище. А мы с Кэй Лейк Блайкерт уединились в спальне и занялись любовью. Хоть я оставил включенным радио, чтобы не думать про Бетти Шорт, но это было лишним — я о ней так ни разу и не вспомнил.

Часть третья Кэй и Мадлен

Глава 25

Прошло какое-то время. Мы с Кэй изображали молодую супружескую пару и продолжали работать.

После короткого медового месяца, проведенного в Сан-Франциско, я вернулся к моей полицейской карьере. Тад Грин поговорил со мной начистоту: он восхищался тем, как я поступил с Фогелями, но считал, что в роли патрульного я буду бесполезен — меня возненавидела большая часть простых полицейских, и поэтому мое присутствие там могло привести к печальным последствиям для всех. Но поскольку в колледже у меня были отличные отметки по химии и математике, он определил меня в Отдел определения улик в качестве криминального эксперта.

Работа была почти гражданская — халат в лаборатории и серый костюм на месте преступлений. Я классифицировал образцы крови, анализировал отпечатки пальцев и писал баллистические отчеты; брал на пробу штукатурку со стен помещений, в которых были совершены преступления и потом рассматривал ее под микроскопом, после чего делал заключения для отдела по раскрытию убийств. Это была работа с пробирками и мензурками и с запекшейся кровью — близкое соприкосновение со смертью, к которому я так и не смог привыкнуть; постоянное напоминание о том, что я никудышный детектив, что мне нельзя доверить проведение расследований.

С разных расстояний я наблюдал за друзьями и врагами, которыми наделило меня дело Орхидеи.

Расс и Гарри сохранили комнату с досье в «Эль Нидо» и продолжали в свободные от дежурств часы проводить расследование по делу Шорт. У меня тоже был ключ от этой комнаты, но я им не пользовался — пообещав Кэй наконец-то «похоронить эту... девчонку». Иногда я обедал с падре и интересовался, как идут дела; но он всегда отвечал, что медленно, и я знал, что он никогда не найдет убийцу и никогда не прекратит свои поиски.

В июне 1947 года в квартире своей подруги в Беверли-Хиллз был застрелен Бен Сигел. А в начале 1948 года на углу Уоттс-стрит расстреляли Билла Кенига, который после самоубийства Фрици Фогеля, работал на участке 77-й стрит. Оба убийства остались нераскрытыми. В июне 48-го Эллис Лоу потерпел поражение на первичных выборах в республиканской партии, и я отметил это событие стаканом самогона, который я выгнал на своей газовой горелке, при этом чуть не спалив половину лаборатории.

Во время всеобщих выборов 1948 года я снова услышал о Спрейгах. Демократическая партия выдвигала нескольких своих кандидатов в городскую администрацию и Наблюдательный совет под девизом «Новое градостроительство». Они заявляли, что по всему Лос-Анджелесу были понастроены десятки зданий, небезопасных для проживания, и призывали начать судебные разбирательства в отношении тех подрядчиков, которые возводили эти самые дома во время строительного бума 20-х годов. Желтая пресса включилась в эту кампанию и стала публиковать скандальные статьи про «строительных баронов» — среди прочих упоминались Майк Сеннет, Эммет Спрейг, и их приятели в бандитском сообществе. Журнал «Конфиденшнл» напечатал целую серию репортажей про участок земли в Голливудлэнде, который застраивал Сеннет, а также про то, как Торгово-промышленная палата Голливуда хотела убрать буквы Л-Э-Н-Д из огромной надписи «ГОЛЛИВУДЛЭНД», расположенной на горе Ли, приводились также фотографии режиссера фильма про «Кистоунских копов», стоящего рядом с невысоким коренастым мужчиной, за которым виднелась симпатичная маленькая девочка. Я не мог сказать точно, были ли это Эммет и Мадлен, но все равно вырезал статьи из журнала.

Мои враги.

Мои друзья.

Моя жена.

Я работал с уликами, Кэй преподавала в школе, и в течение какого-то времени мы жили непривычной для нас жизнью обычных людей. Дом был полностью выкуплен, поэтому на свои две зарплаты мы могли периодически баловать себя, стараясь заглушить воспоминания о Ли и о зиме 1947 года. На выходные мы уезжали в горы или в пустыню; обедали в ресторанах не менее трех-четырех раз в неделю. Снимали номера в гостиницах, разыгрывая из себя скрывающихся любовников, и лишь через год я понял, что мы делали это лишь для того, чтобы уехать из гнезда, оплаченного из банка «Бульвар Ситизенс». Я предавался этим материальным заботам с таким рвением, что понадобилась хорошая встряска, чтобы вывести меня из этого состояния беспечности.

Однажды, увидев, что в коридоре отклеилась половица, я оторвал ее совсем, чтобы затем приклеить заново. Оторвав ее, я заглянул в образовавшуюся щель и обнаружил там свернутую пачку денег, две тысячи долларов, банкнотами по сто долларов, перевязанных резинкой. Я не испытал ни особой радости, ни удивления; но мои мозги начали лихорадочно работать, и я стал задаваться вопросами, которые не могли прийти мне на ум раньше.

Если у Ли были эти деньги плюс еще те, которые он тратил в Мексике, то почему он не откупился от Бакстера Фитча?

Если у него были деньги, почему он пошел занимать десять штук у Бена Сигела, чтобы заплатить Фитчу?

Как мог Ли купить и обставить этот дом, оплатить обучение Кэй и сохранить еще довольно внушительную сумму, если его доля от того ограбления не превышала пятидесяти штук?

Конечно, я рассказал об этом Кэй, и, конечно, она не смогла ответить на все мои вопросы, и, конечно, она возненавидела меня за то, что я стал ворошить прошлое. Я сказал ей, что мы можем продать этот дом, купить другой и зажить как все нормальные люди — в городской квартире, и, конечно, она не согласилась. Дом означал для нее комфорт и стиль — он связывал ее с той жизнью, которую она никогда не сможет оставить.

Я сжег найденные деньги в изысканно отделанном камине Ли Бланчарда. И этот простой поступок вернул мне часть меня самого, потерянную когда-то давно, стоил мне отношений с женой — и вернул опять к моим привидениям.

Мы все реже и реже занимались любовью с Кэй. Для нее это было вроде ненужной обязаловки, а для меня словно акт бессмысленного возбуждения. Кэй Лейк Блайкерт, которой не было еще тридцати, продолжала опустошать ее прежняя жизнь, сильные ощущения были ей не особенно нужны, отчего она раньше времени склонялась к странному подобию целомудрия. Тогда я начал привносить в нашу спальню элементы грязных фантазий, когда, рассматривая в темноте тело Кэй, вместо ее лица представлял лица, увиденных на улице проституток. В первые несколько раз это срабатывало, но потом я понял, кого мне действительно хочется видеть на ее месте. Стоило мне сдаться — как я кончил, а Кэй по-матерински погладила меня, догадавшись, что я нарушил супружескую верность — прямо у ней перед носом.

На смену 1948 году пришел 1949-й. Я переделал гараж в спортзал для занятий боксом, прикупив металлические блины, грушу, канаты и гонг. Я снова набрал хорошую физическую форму. Украсил стены плакатами с изображением молодого Баки Блайкерта образца 1940 — 1941 годов. Глядя на них и вытирая со лба пот, я вновь представил те времена, и это приблизило меня к ней. Я стал рыскать по букинистическим магазинам, пытаясь найти старые журналы и старые номера воскресных газетных приложений. В одном из таких магазинов я обнаружил журнал «Коллиерс» с моими пожелтевшими фотографиями; в «Бостон Глоуб» несколько фото из семейного альбома. Я хранил их подальше от ее глаз, в гараже, и после каждого такого похода в магазины стопка этих журналов становилась все толще и толще, но в один прекрасный день все они исчезли. Вечером того дня я слышал рыдания Кэй, но когда попытался с ней поговорить, дверь в ее спальню была закрыта.

Глава 26

Зазвонил телефон. Я потянулся к тумбочке, но вспомнил, что уже целый месяц сплю на тахте, и пошел к журнальному столику.

— Да?

— Все еще спишь?

Это был Рэй Пинкер, мой новый супервайзер.

— Спал.

— Вот именно, спал. Ты слушаешь?

— Продолжай.

— Тут у нас вчера один застрелился. Саут Джун-стрит, 514, Хэнкок-парк. Тело уже убрали, кажется, действительно самоубийство. Осмотри место и занеси отчет лейтенанту Реддину на участок в Вилшир. Понятно?

Я зевнул.

— Да. Место опечатано?

— Жена покойника тебе там все покажет. Будь с ней повежливей. Семейка очень даже небедная.

Я повесил трубку и простонал. Затем до меня дошло, что особняк Спрейгов находился всего в одном квартале от Джун-стрит. Задание неожиданно стало интересным.

Час спустя я нажимал кнопку звонка большого особняка с колоннами. Дверь открыла симпатичная седоволосая женщина лет пятидесяти, одетая в пыльную рабочую одежду. Я представился:

— Полицейский Блайкерт, полиция Лос-Анджелеса. Примите мои соболезнования, миссис...

Рэй Пинкер не сказал мне, как ее зовут. Женщина ответила:

— Соболезнования приняты. Я — Джейн Чемберс. Вы лабораторный техник?

Несмотря на резкость, с которой она произносила слова, голос ее все-таки дрожал; мне она сразу понравилась.

— Да. Если вы покажете мне место, я им займусь и оставлю вас в покое.

Джейн Чемберс провела меня в фойе, отделанное деревом спокойных тонов.

— Кабинет находится позади столовой. Вы увидите огороженное место. А теперь, если вы позволите, я пойду поработаю в саду.

Она незаметно смахнула слезинки с глаз. Я нашел комнату и перелез через натянутые ленты ограждения. Меня удивило, почему этот ублюдок грохнул себя именно так, чтобы домочадцам пришлось наблюдать все это месиво.

Внешне похоже на классическое самоубийство: перевернутое кожаное кресло, очерченное мелом место падения трупа. Оружие — двустволка двенадцатого калибра — находилось там, где и должно было быть, — в полутора ярдах от тела, дуло запачкано кровью и остатками тканей. Картину дополняли забрызганные кровью и мозгами потолок и стены, а также разлетевшаяся во все стороны картечь и фрагменты зубов — явный признак того, что жертва выстрелила себе в рот сразу из двух стволов.

Я потратил целый час, измеряя траектории полета картечи, отмечая расположение пятен крови, складывая в пробирки кусочки материи и снимая с оружия отпечатки пальцев. Закончив, я завернул ружье и положил его в сумку, которая была частью моего снаряжения. Я прекрасно понимал, что это ружье в конце концов окажется в коллекции какого-нибудь спортсмена-любителя из числа сотрудников полицейского управления. Завершив свои дела, я вышел в коридор, и тут мое внимание привлекла висевшая на стене, прямо на уровне глаз, картина в рамке.

Это был портрет клоуна — маленького мальчика в костюме придворного шута, нарисованный много-много лет назад. Он был изображен сгорбленным и согнувшимся; на его лице застыла улыбка, которая больше походила на сплошной рубец, протянувшийся от уха до уха.

Я уставился на него в немом оцепенении, сразу же вспомнив об Элизабет Шорт, найденной на 39-й и Нортон. Чем дольше я так стоял, тем больше мне казалось, что оба этих лица слились в одно; наконец я оторвал глаза от портрета и посмотрел на висевшую рядом фотографию двух державшихся за руки девушек, как две капли воды похожих на Джейн Чемберс.

— Вот еще двое, которые его пережили. Симпатичные, не правда ли?

Я оглянулся. Вдова, казалось, была в два раза грязнее, чем до этого, от нее несло распылителем против насекомых и пахло землей.

— Как их мать. Сколько им?

— Линде двадцать три, а Кэрол двадцать. Вы уже закончили?

Я подумал о том, что ее девочки — ровесницы дочерей семейства Спрейг.

— Да. Скажите тому, кто будет там убираться, чтобы обрызгал все нашатырным спиртом. Миссис Чемберс...

— Джейн.

— Джейн, вы знаете Мадлен и Марту Спрейг?

Джейн Чемберс недовольно фыркнула.

— Да уж, семейка. А вы откуда их знаете?

— Я выполнял для них кое-какую работу.

— Вам повезло, что вы недолго с ними общались.

— Что вы имеете в виду?

В коридоре зазвонил телефон. Она сказала:

— Пойду принимать соболезнования. Спасибо за вашу учтивость, мистер...

— Просто Баки. До свидания, Джейн.

— До свидания.

* * *

Я написал свой отчет на участке в Вилшире, затем просмотрел файл на застрелившегося Чемберса, Элдриджа Томаса, дата смерти 2.04.49. Там почти ничего не было: Джейн Чемберс услышала выстрел, обнаружила тело и сразу же вызвала полицию. Когда прибыли детективы, она рассказала им, что ее муж находился в депрессии из-за своего ухудшающегося здоровья и переживал по поводу неудачно сложившегося брака старшей дочери. Типичное самоубийство: дело закрыто после проведения на месте следственных действий.

Улики, собранные мной, полностью подтвердили версию о самоубийстве. Но мне казалось, что работа еще не закончена. Вдова вызвала у меня симпатию, недалеко от ее дома жили Спрейги, и я все еще не удовлетворил свое любопытство. Я засел за телефон и стал обзванивать журналистов, знавших Расса Милларда. Я дал им всего два имени: Элдридж Чемберс и Эммет Спрейг. Они обзвонили своих знакомых и снова связались со мной. Через четыре часа я знал следующее.

Элдридж Чемберс умер баснословно богатым.

В период с 1930 по 1934 год он был президентом Южно-калифорнийской комиссии по недвижимости.

В 1929 году он порекомендовал Спрейга в загородный клуб Вилшира, но шотландца туда не приняли из-за его еврейских партнеров по бизнесу — то есть бандитов с Атлантического побережья.

И наконец, самое интересное: через посредников Чемберс выкинул Спрейга из комиссии по недвижимости после того, как в результате землетрясения 33-го года обрушились несколько построенных им домов.

Этой информации было достаточно, чтобы напечатать газетный некролог, но совсем недостаточно для полицейского техника, у которого рушилась семейная жизнь и который имел уйму свободного времени. Я выждал четыре дня; когда газеты сообщили мне, что Элдридж Чемберс уже покоится в земле, я снова пошел поговорить с его вдовой.

Она открыла дверь в своем «садовом» одеянии, держа в руках большие ножницы.

— Вы что-то забыли или просто такой любопытный, как я и представляла?

— Последнее.

Джейн рассмеялась и вытерла грязь с лица.

— После того как вы ушли, я вспомнила ваше имя. Вы были спортсменом, верно?

На этот раз засмеялся я.

— Я был боксером. Ваши дочери здесь? С вами еще кто-то живет?

Она отрицательно закачала головой.

— Нет. И мне это нравится. Вы не выпьете со мной чаю на воздухе?

Я согласно кивнул. Джейн провела меня через дом на затемненную веранду, окна которой выходили на большую травянистую, наполовину распаханную лужайку. Я сел на шезлонг; Джейн налила мне чаю со льдом.

— Я работаю в саду с воскресенья. Думаю, это помогает больше, чем все звонки с соболезнованиями, которые я получила.

— Вы держитесь молодцом.

Джейн села рядом со мной.

— У Элдриджа был рак, поэтому я ожидала чего-то подобного. Хотя не была готова к оружейной стрельбе в своем доме.

— Вы были близки?

— Уже нет. После того как девочки повзрослели, мы все равно бы рано или поздно развелись. А вы женаты?

— Да. Почти два года.

Джейн сделала глоток чая.

— Боже мой, молодожены. Нет ничего лучше, правда?

Мое лицо, должно быть, выдало меня. Она сказала:

— Извините, — и сменила тему. — Откуда вы знаете Спрейгов?

— Еще до того как познакомился со своей женой, я встречался с Мадлен. Насколько хорошо вы их знаете?

Глядя на вспаханный участок, Джейн раздумывала над моим вопросом.

— Эддридж и Эммет знали друг друга очень давно, — наконец проговорила она. — Они оба заработали много денег на недвижимости, и оба были членами комиссии по недвижимости. Может быть, я не должна этого говорить, принимая во внимание то, что вы полицейский, но Эммет был немного жуликоват. Многие дома, которые он построил, обрушились во время землетрясения 33-го года, и Элдридж говорил, что Эммет владел еще большим количеством домов, которые рано или поздно тоже обрушатся, построенные из самого никудышного материала. Элдридж вывел Эммета из состава комиссии по недвижимости, когда выяснилось, что арендой и продажей этих домов занимались подставные компании. Муж был просто взбешен, когда узнал, что в случае обрушения домов Эммет не будет нести никакой ответственности.

Я вспомнил, что обсуждал эту же тему с Мадлен.

— Похоже, ваш муж был хорошим человеком.

Ее губы изобразили натужную улыбку.

— Временами.

— Он не обращался в полицию по поводу делишек Эммета?

— Нет. Боялся его дружков-бандитов. Он просто делал что мог. Слегка досаждая Эммету. Когда того исключили из комиссии, он, возможно, потерял какую-то часть своего бизнеса.

— "Он просто делал что мог" — неплохая надгробная эпитафия.

На этот раз губы Джейн скривились в ухмылке.

— Это все из-за чувства вины. Элдридж владел трущобами в Сан-Педро. Когда он узнал, что у него рак, то по-настоящему стал чувствовать себя виноватым. В прошлом году он голосовал за демократов и, когда те победили, встречался с новыми членами городской администрации. Уверена, он передал им свой компромат на Эммета.

Я подумал о расследовании, которое, по мнению некоторых бульварных газетенок, собиралось проводить большое жюри присяжных.

— Может быть, Эммет уже близок к падению. Ваш муж мог бы...

Джейн постучала своим обручальным кольцом по столу.

— Мой муж был богат, симпатичен и сносно танцевал чарльстон. Я любила его до тех пор, пока не узнала, что он мне изменяет, а сейчас, кажется, снова начинаю его любить. Как ни странно.

— Ничуть не странно, — заметил я.

Джейн ласково улыбнулась.

— Сколько вам лет, Баки?

— Тридцать два.

— Ну а мне пятьдесят один, и раз мне кажется это странным, значит, так оно и есть. В вашем возрасте вы не должны воспринимать человеческую природу так цинично. У вас должны остаться хоть какие-нибудь иллюзии.

— Вы меня дразните, Джейн. Я — полицейский, а у полицейских нет иллюзий.

Джейн от души рассмеялась.

— Не в бровь, а в глаз. А вот теперь мне стало интересно, как это бывший боксер связался с Мадлен Спрейг?

На этот раз я соврал:

— Я остановил ее за проезд на красный свет, и потом слово за слово... — Внутри все сжалось, когда я, как бы невзначай, задал ей следующий вопрос: — А что вы про нее знаете?

Она топнула, прогоняя черную ворону от розовых кустов, цветущих во дворе.

— История моих отношений с женской частью семейства Спрейг насчитывает больше десяти лет и выглядит достаточно странно, если не сказать причудливо. Почти гротескно.

— Я уже навострил свои уши.

Джейн пошутила:

— Некоторые могли бы сказать — свои зубы, — увидев, что я не засмеялся, она перевела взгляд на Мюрифилд-роуд, туда, где за садом Чемберсов находилось поместье разбогатевшего магната. — Когда наши дети были еще маленькими, Рамона устраивала маскарады и театрализованные представления на большой лужайке перед их домом. Девочек одевали в переднички и костюмы разных зверюшек. Я разрешала Линде и Кэрол участвовать в этих мероприятиях, хотя и знала, что Рамона не совсем в здравом рассудке. По мере того как дети росли, эти представления делались с каждым разом все необычнее. Рамона и Мэдди были очень хорошими гримерами, и Рамона ставила эти... постановки, изображавшие действительные события, произошедшие во время Первой мировой войны с Эмметом и его другом Джорджи Тильденом.

И она одевала детей в шотландские килты, напудривала им лица и давала в руки игрушечные мушкеты. Иногда она мазала их похожей на кровь краской, и время от времени Джорджи снимал все это на кинопленку. Все это стало принимать такие масштабы и становилось настолько странным, что я запретила Линде и Кэрол играть с девочками Спрейгов. Затем Кэрол как-то пришла домой с фотографиями, которые сделал Джорджи. На них она, вся перемазанная красной краской, изображала мертвую. Это было той каплей, которая переполнила мою чашу терпения. Я ворвалась в дом Спрейгов и обрушилась с нападками на Джорджи, поскольку знала, что Рамона была не в состоянии отвечать за свои действия. Бедняга молча снес мои обвинения. Позже я жалела о том, что накричала на него, — ведь он был искалечен в автомобильной аварии и теперь был инвалидом. В свое время он управлял собственностью Эммета, а теперь работает у него садовником и стрижет городские газоны.

— А что потом случилось с Мадлен и Маргарет?

Джейн пожала плечами.

— Марта стала необыкновенно одаренной художницей, а Мадлен — девушкой легкого поведения, но, как я догадываюсь, это вы знаете и без меня.

Я заметил:

— Не стоит язвить, Джейн.

Постукивая кольцом по столу, она произнесла:

— Извините. Может быть, самой не хватает смелости искать развлечений на стороне, ведь не собираюсь проводить остаток своей жизни на садовом участке, но я слишком горда, чтобы приглашать жиголо. А вы как думаете?

— Найдете себе еще одного миллионера.

— Навряд ли, да и одного мне вполне хватит до конца жизни. Знаете, о чем я сейчас постоянно думаю? О том, что за окном уже 1950 год, а я родилась в 1898-м. Это смущает меня больше всего.

Я сказал то, о чем думал последние полчаса:

— Вы заставляете меня жалеть о том, что все сложилось так, как сложилось. Что время не повернуть назад.

Джейн улыбнулась и, вздохнув, сказала:

— Баки, больше вам нечего мне предложить?

Я ответил со вздохом:

— Думаю, больше я теперь предложить никому не могу.

— А знаете, вы довольно любопытны.

— А вы довольно разговорчивы.

— Принимаю. Ладно, давайте я вас провожу.

Держась за руки, мы дошли с ней до двери. В коридоре я снова обратил внимание на портрет клоуна со шрамом. Показав на него, я сказал:

— Боже, какой страшный.

— Но и очень дорогой. Элдридж купил этот портрет мне на день рождения, когда мне исполнилось сорок девять. Я ненавижу его. Не хотите забрать портрет с собой?

— Да нет уж, спасибо.

— Да и вам спасибо. Вы были моим лучшим утешителем.

— А вы — моим.

Мы коротко обнялись, и я ушел.

Глава 27

Холостяк, готовящий на газовой горелке.

Спящий на кушетке.

Детектив без дела.

Весной 1949 года все это относилось ко мне. Кэй рано утром уходила в школу, а я притворялся спящим до тех пор, пока за ней не закрывалась дверь. Оставшись в одиночестве в этом доме из сказки, я перебирал вещи моей жены — кашемировые свитеры, которые ей купил Ли, тетрадки, которые она должна была проверять, книги, которые она собираясь прочитать. Я искал что-нибудь типа дневника, но не находил. В лаборатории я представлял, как Кэй в мое отсутствие занимается тем же самым. Я подумывал — не начать ли самому вести какие-нибудь записи, чтобы оставить их ей на обозрение: подробные описания моих совокуплений с Мадлен Спрейг, чтобы она или простила меня за мою одержимость делом Орхидеи, или положила конец нашей, вошедшей в ступор, супружеской жизни. Но, нацарапав всего пять страниц в своем закутке на работе, я остановился, когда почувствовал запах духов Мадлен, смешанный с резким запахом дезинфектанта, которым был пропитан воздух в номере мотеля «Красная Стрела». Скомкав и выбросив написанное, я только усугубил ситуацию.

В течение четырех ночей я следил за особняком на Мюрифилд-роуд. Припарковавшись напротив, я наблюдал, как зажигается и гаснет свет в доме, как задвигаются шторы на окнах с толстыми стеклами. Я фантазировал о том, как разрушу семейную жизнь Спрейгов, возьму Эммета в ежовые рукавицы, буду трахаться с Мадлен во всех комнатах подряд. Никто из семейства не покидал дом за эти ночи — все их четыре машины стояли на подъездной аллее. Я пытался представить, чем они там занимались, какие истории обсуждали, вспоминали ли имя полицейского, два года назад приходившего к ним на ужин.

В пятую ночь Мадлен, одетая в брючки и розовый свитер, вышла из дома, чтобы опустить письмо в почтовый ящик на углу улицы. Возвращаясь, она заметила мою машину, в свете фар проходившей машины ее лицо удивленно вытянулось. Я подождал, пока она не войдет в свою крепость в стиле Тюдор, а затем поехал домой, в ушах у меня звучал голос Джейн Чемберс: «Ах какой вы любопытный».

Войдя к себе домой, я услышал звуки льющейся из душа воды; дверь в спальню была открыта. На фонографе играл любимый Кэй квинтет Брамса. Вспомнив тот день, когда я впервые увидел мою жену голой, я разделся и лег в кровать.

Звуки воды стихли; Брамс зазвучал громче. Обернутая полотенцем, в дверях появилась Кэй. Я сказал: «О, Кэй», она откликнулась: «О, Дуайт» — и отпустила полотенце. Мы заговорили одновременно, слова извинения посыпались друг к другу. Я не мог разобрать ее слов и был уверен, что и она не понимала моих. Я попытался встать, чтобы выключить фонограф, но Кэй остановила меня, когда легла рядом.

Мы стали лихорадочно целоваться. Я слишком быстро приступил к глубоким поцелуям, забыв, что Кэй нравилось ко всему подходить постепенно. Почувствовав ее язык, я отпрянул, зная, что она ненавидела, когда наши языки соприкасались. Закрыв глаза, я начал осыпать поцелуями ее шею; она застонала, но я знал, что это всего лишь притворство. Стоны усилились, как будто она старалась изобразить из себя актрису из порнофильмов. Ее груди не отзывались, ноги были сомкнуты, хотя и прижимались к моим. Легкий толчок коленом раздвинул их — но двигалась она рывками. Я возбудил Кэй языком и вошел в нее.

Я смотрел на нее открытыми глазами, чтобы она знала, что, кроме нас, я больше ни о чем не думаю; Кэй отвернулась, и я понял, что она увидела в моем взгляде. Я хотел сделать все мягко и не спеша, но, увидя пульсирующую на ее шее вену, ускорился и кончил со словами: «Прости меня, черт возьми, прости меня», но ее ответ заглушила подушка, в которую она уткнулась.

Глава 28

Следующей ночью я припарковался напротив особняка Спрейгов, на этот раз приехав туда на «форде», без полицейской разметки, на котором ездил собирать улики. Время не играло для меня уже никакой роли, но я знал, что каждая секунда приближает тот момент, когда я постучусь в эту дверь или просто вломлюсь туда.

Я представлял обнаженную Мадлен; других Спрейгов я отметал. Затем на подъездную аллею упал луч света, хлопнула дверь и у «паккарда» зажглись передние фары. Машина выехала на Мюрифилд, потом, повернув налево, поехала на восток по 6-й улице. Выждав три секунды, я последовал за ней.

«Паккард» держался среднего ряда; я ехал следом в правом на расстоянии в четыре машины. Из Хэнкок-парка мы проследовали в район Вилшир. Я увидел протянувшуюся на добрую милю полосу неоновых огней — и понял, что Мадлен опять собиралась заняться тем же самым.

«Паккард» остановился перед баром под названием «Зимба Рум». Над входом светились две скрещенные пики. Единственное место для парковки было как раз рядом с «паккардом», поэтому, подрулив ближе, я в свете фар наконец разглядел ее водителя лучше. И тут пружинки в моей голове стали раскручиваться — я увидел того, кем не была и в то же время была женщина, закрывающая дверцу «паккарда».

Элизабет Шорт.

Бетти Шорт.

Лиз Шорт.

Черная Орхидея.

Мои колени ударились о руль; дрожащие руки инстинктивно нажали на звуковой сигнал. Она заслонилась рукой от яркого света, но, выключив фару, я увидел знакомые ямочки на щеках и возвратился к реальности.

Это была Мадлен Спрейг — точная копия Орхидеи. Черное облегающее платье, прическа и макияж, как у Бетти Шорт на ее самом лучшем фото. Мадлен скользнула внутрь бара, в черных локонах ее парика мелькнуло желтое пятнышко. Мне стало ясно, что она пыталась походить на Бетти даже в таких мелочах, как желтая заколка в волосах. Увидев такое сходство, я почувствовал, будто пропустил удар з челюсть, не менее мощный, чем у Ли Бланчарда. На подкосившихся ногах я продолжил преследование призрака.

Внутри бара было накурено, из музыкального автомата звучал джаз, и повсюду сидели военные; Мадлен потягивала вино у барной стойки. Оглядевшись вокруг, я заметил, что она была единственной женщиной в заведении и уже начала притягивать к себе повышенное внимание — солдаты и матросы, подталкивая друг друга локтями и показывая на одетую в черное фигуру, шепотом обсуждали ее достоинства.

Заметив в конце зала расписанную черными и белыми полосами кабинку, которую занимали моряки, собирающиеся распить бутылку, я направился туда. Едва взглянув на их девственно чистые лица, я понял, что им явно меньше двадцати одного года. Показав им свой жетон, я бросил: «Уматывайте отсюда, пока я не вызвал патруль». Троица смылась с такой скоростью, что даже забыла на столе свою выпивку. Я занял их место и стал наблюдать за тем, как Мадлен изображает из себя Бетти.

Выпив немного бурбона, я успокоился и продолжил наблюдение за Мадлен, которую теперь окружили ухажеры, ловившие каждое ее слово. До меня звук ее голоса не доносился, но все жесты были не ее. И всякий раз, когда она дотрагивалась до собеседника, моя рука инстинктивно тянулась к револьверу.

Время шло, казалось, вокруг черной точки сгущалась дымка цвета хаки с синим отливом.

Какое-то время Мадлен выпивала, болтала с кавалерами, отшивала их, а потом постепенно ее взгляд остановился на одном коренастом морячке. И вскоре кружок ее поклонников рассосался, так как и матросик стал смотреть на них с явным недружелюбием. Я добил бутылку. Разглядывание барной стойки отвлекало меня от каких бы то ни было мыслей, громко играющий джаз заставлял меня прислушиваться к голосам, которые звучали еще громче музыки, а выпивка сдерживала меня от того ареста этого крепыша, которого я мог бы замести по целому набору надуманных обвинений. Потом женщина в черном и моряк в голубом двинулись к дверям, взявшись за руки, — Мадлен чуть выше на своих каблуках.

На остатках подаренного бурбоном спокойствия я выждал пять секунд, а затем ринулся за ними. Когда я сел за руль, «паккард» уже сворачивал направо на углу улицы; прибавив газу, я все-таки настиг их. Едва не упираясь в бампер «паккарда», я двигался следом. Высунув руку из окна, Мадлен просигнализировала поворот, а затем круто свернула на стоянку перед ярко освещенным мотелем.

Я ударил по тормозам, затем сдал назад и выключил фары. С улицы мне было видно, что морячок стоит возле «паккарда», а Мадлен входит в мотель, чтобы взять ключи от номера. Через несколько минут она возвращается, все происходит точно так же, как и у нас с ней; она пропускает морячка вперед, так же как пропускала меня. В комнате зажигается и гаснет свет и когда я начинаю прислушиваться, то слышу, что за плотными шторами играет наша с ней радиостанция.

* * *

Периодическая слежка.

Проводимые на месте допросы.

Теперь у детектива появилось свое дело.

Я следил, как Мадлен изображала Орхидею, еще в течение четырех ночей; и каждую ночь она проделывала одно и то же: кабак на 8-й стрит, крепкий паренек с побрякушками на груди, сексодром на 9-й и Айроло. Когда эта парочка уединялась в мотеле, я возвращался в бар и допрашивал барменов и вояк, которым она отказала.

— Как эта женщина в черном называла себя?

— Никак.

— О чем она говорила?

— О войне и съемках в кино.

— Вы случайно не заметили ее сходство с Черной Орхидеей, той девушкой, которую убили два года назад, и если заметили, то что, по-вашему, она хотела таким образом доказать?

Отрицательные ответы и различные версии: она — сумасшедшая, которая считает себя Черной Орхидеей; проститутка, зарабатывающая на своем сходстве с Орхидеей; женщина-полицейский, завлекающий убийцу; свихнувшаяся от горя, больная раком, пытающаяся привлечь к себе убийцу и таким образом ускорить свою смерть.

Я знал, что следующим шагом должен был стать допрос любовников Мадлен, но в этом деле я не мог гарантировать бесстрастный подход. Если бы они сказали мне что-то не то или даже то или направили бы меня по любому следу, я понимал, что все равно могу что-нибудь с ними учудить.

Четыре ночи в баре, сон урывками в машине и ночевки дома на тахте без Кэй, уединившейся у себя в спальне, все-таки возымели свой эффект. На работе я ронял предметные стекла и путал образцы крови, писал отчеты об уликах совсем корявым почерком и дважды заснул над микроскопом, просыпаясь от того, что увидел во сне Мадлен в черном. Понимая, что пятая ночь без сна меня доконает и все же не желая ее пропускать, я украл несколько таблеток амфетамина, которые принесли для анализа из Отдела по борьбе с наркотиками. Они избавили меня от усталости и ввели в состояние острого недовольства собой — а также дали ту силу, которая помогла мне забыть о Мадлен / Орхидее и снова начать мыслить как настоящий полицейский.

Тад Грин простил меня, когда я пришел к нему с повинной: я работал в департаменте уже семь лет, моя ссора с Фогелями была два года назад и почти забылась, мне не нравилось работать в лаборатории, и я хотел возвратиться в патрульно-постовую службу — желательно в ночную смену. Я готовился к экзамену на сержанта, Отдел криминалистики был для меня хорошей подготовительной площадкой для достижения моей главной цели — следственного отдела. Я затянул долгую песню про свою неудавшуюся женитьбу, про то, что работа в ночную смену позволит мне не видеться со своей женой, но, вспомнив про женщину в черном, увидел себя со стороны и понял, что похож на жалкого попрошайку. Наконец Главный Детектив своим долгим и испытующим взглядом заставил меня замолчать. Мне стало казаться, что он заметил, что я под кайфом. В конце концов он сказал: «Лады, Баки» — и показал на дверь. Я прождал в коридоре почти целую вечность, и, когда он вышел ко мне с улыбкой на губах, я готов был прыгать от счастья.

— Ночная смена на участке Ньютон-стрит, с завтрашнего дня. И постарайся вести себя вежливо с нашими цветными братьями, которые проживают в том районе. У тебя тяжелая форма попрошайничества, и я не хочу, чтобы ты заразил их этим.

* * *

Участок на Ньютон-стрит находился к юго-востоку от центра Лос-Анджелеса, 95 процентов составляли трущобы, 95 процентов жителей — негры, сплошные неприятности. На каждом углу попадались пьяные сборища и банды, промышлявшие азартными играми; винные магазины, парикмахерские и бильярдные в каждом квартале, экстренные звонки на участок двадцать четыре часа в сутки. Патрульные, обходящие этот район, всегда брали с собой дубинки с металлическими наконечниками; ребята с участка заряжали свои 45-е запрещенными пулями «дум-дум». Местные пьяницы пили коктейль «Зеленая ящерица» — смесь одеколона и белого портвейна «Олд Монтеррей», стандартная цена за проститутку была один доллар и доллар с четвертью, если ты использовал «ее апартаменты» — заброшенные машины на автомобильном кладбище на 56-й и Централ. По улицам слонялись полуголодные дети, страдающие чесоткой бродячие собаки устраивали ожесточенные схватки друг с другом, торговцы держали под прилавками оружие. В общем, этот район был настоящей фронтовой зоной.

Проспав почти двадцать два часа и очухавшись после амфетамина, я явился на свое первое дежурство. Начальник участка, убеленный сединами лейтенант по имени Гетчелл встретил меня достаточно тепло, рассказав, что Тад Грин охарактеризовал меня как честного парня и что он будет считать меня таковым до тех пор, пока я не облажаюсь и не заставлю его убедиться в обратном. Лично он не любил боксеров и стукачей, но предпочитал не ворошить прошлого. Остальных своих коллег пришлось убеждать в своей честности значительно дольше; они ненавидели обласканных славой полицейских, боксеров и большевиков, и, кроме того, они до сих пор с теплотой вспоминали Фрици Фогеля, который работал здесь несколько лет назад. Радушный начальник поручил мне патрулировать район в одиночку, и, уходя с этой первой встречи, я был полон решимости превзойти в честности самого Господа Бога.

Первая перекличка прошла гораздо хуже.

Когда сержант представлял меня моей смене, никто не аплодировал, некоторые из новых коллег бросали подозрительные взгляды, другие откровенно враждебные, третьи опускали глаза. Когда все стали выходить из комнаты после прослушивания сводки преступлений за неделю, только семеро из пятидесяти пяти человек остановились в дверях пожать мне руку и пожелать удачи. Сержант молча показал мне участок и снабдил картой района; на прощание он сказал:

— Не позволяй черномазым садиться тебе на шею.

Когда я поблагодарил его за напутствие, он добавил:

— Фриц Фогель был моим хорошим другом, — после чего поспешно удалился.

Я решил доказать, что мне можно верить, что я из того же теста.

Первую неделю я в основном занимался физической работой на территории, а также собирал сведения про местных авторитетов. Орудуя дубинкой, я разогнал несколько пьяных сборищ, пообещав пьяницам, что не стану их трогать, если они не будут заниматься укрывательством. Я задерживал их, если они не давали мне такую информацию, если давали — то все равно задерживал. Как-то проходя мимо парикмахерской на 68-й и Бич-стрит, я унюхал запах марихуаны, распахнув дверь, я увидел трех наркоманов, у которых оказалось как раз столько зелья, сколько было необходимо для их ареста. В обмен на мою снисходительность они выдали мне своего поставщика, а также сообщили о предстоящей стычке между двумя бандами: Бездельниками и Рубаками; я передал эту информацию на участок и вызвал машину, чтобы забрать наркоманов. Во время обхода автостоянок, я задержал нескольких проституток, а напугав их клиентов тем, что позвоню их женам, получил очередную порцию ценной информации. В конце недели на моем счету было двадцать два ареста — девять из которых за тяжкие преступления. А еще я знал несколько имен и мог испытать свои силы на их обладателях. Чтобы эти имена стали порукой моей смелости и заставили опасаться ненавидевших меня полицейских.

Я подловил хлыща Вилли Брауна на выходе из бара «Счастливый случай», бросив: «Эй, ты, самбо, а ведь твоя мамаша трахается с кем попало»; в ответ он ударил. Я не остался в долгу и на три его удара ответил шестью; когда все закончилось, Браун выплевывал зубы через нос. Свидетелями произошедшего стали двое полицейских, которые стояли на другом конце улицы.

Рузвельт Уильямс, выпущенный на свободу насильник, сутенер и азартный картежник, оказался орешком покрепче. На мое приветствие: «Эй, говнюк» он тут же нашелся: «Ты сам не чище, белое дерьмо» — и тоже ударил первым. Мы обменивались ударами, наверное, целую минуту на глазах целой группы Рубак, стоявших на крыльце дома. Он наседал на меня все сильнее и сильнее, и я уже подумывал о том, чтобы пустить в ход свою дубинку — предмет, о котором не слагают легенд, но в конце концов мне удалось провести маневр Ли Бланчарда, нанеся серию ударов в голову и корпус, бам-бам-бам — последний удар отправил Уильямса в страну грез, а меня с двумя переломанными пальцами в медпункт.

Драться без перчаток теперь я не мог. Два последних авторитета из моего списка — Крофорд Джонсон и его брат Уиллис — занимались карточным шулерством, играя в карты в комнате отдыха баптистской церкви Чудесного Спасения на 61-й и Энтерпрайз — как раз напротив забегаловки, в которой за полцены обедали ньютонские полицейские. Когда я залез в окно, Уиллис сдавал карты. Увидев меня, он удивленно поднял голову и получил дубинкой по рукам. Крофорд потянулся к поясу; второй удар дубинки вышиб пистолет с глушителем у него из рук. Воя от боли, братья рванули к двери; я вытащил из кобуры свой новехонький револьвер и, наставив на остальных картежников, посоветовал им забирать свои деньги и расходиться по домам. Когда я вышел на улицу, возле заведения уже собралась толпа: полицейские, стоящие на тротуаре и жующие сэндвичи, наблюдающие, как Джонсоны, держась за сломанные руки, вопя от боли, выбегают из здания.

— Некоторые люди не понимают хорошего отношения! — прокричал я вдогонку.

Пожилой сержант, который, по слухам, ненавидел меня, прокричал в ответ:

— Блайкерт, да ты настоящий ковбой! — И тут я понял, что мою честность уже никто не ставил под сомнение.

* * *

Арест братьев Джонсон сделал меня маленькой легендой. Коллеги на работе постепенно стали относиться ко мне с симпатией — так, как относятся к слишком безрассудным и безбашенным типам, походить на которых не очень бы хотелось. В общем, я снова почувствовал себя местной знаменитостью.

В отчете о профпригодности, который начальник смены составил после первого месяца моей службы на новом месте, содержались одни только восторженные отзывы, и лейтенант Гетчелл в качестве поощрения дал мне машину, оборудованную рацией. Это было своего рода повышением по службе, так же как и новый район, который мне предстояло патрулировать.

Стали появляться слухи о том, что Бездельники и Рубаки собирались со мной поквитаться, а, если бы им это не удалось, вслед за ними такую попытку готовы были предпринять Крофорд и Уиллис Джонсоны. Гетчелл, решив переждать, пока они успокоятся, от греха подальше убрал меня с прежнего участка и перевел в западную часть района.

А там царила настоящая тоска. Смешанное население, черные и белые поровну, небольшие фабрики и крошечные домишки. Все, на что можно было рассчитывать, так это на задержание нетрезвых водителей и проституток, решивших заработать пару баксов перед тем, как отправиться внегритянский квартал за травой, и обслужить нескольких автолюбителей. Я срывал их любовные свидания, подкатывая к ним с включенной красной мигалкой и забирая их в участок. Кроме этого, я выписывал кучу штрафов за нарушение правил парковки и, вообще, старался найти и устранить любые правонарушения. В это время как раз на Гувер-стрит стали появляться рестораны для автомобилистов, современные здания, украшенные зазывной рекламой, где можно было поесть, не выходя из машины, а также послушать музыку, которая раздавалась из колонок, закрепленных в окошках заведения. Я проводил в подобных ресторанах по многу часов, слушая джаз, однако не выключая свое радио, чтобы не пропустить срочную информацию. Сидя в машине и слушая музыку, я наблюдал за происходящим на улице, стараясь увидеть белых проституток, решив для себя, что если замечу какую-нибудь, хотя бы отдаленно напоминающую Бетти Шорт, то предупрежу ее о том, что 39-я и Нортон находятся всего в нескольких милях отсюда, и попрошу быть осторожнее.

Но большинство из них были местными шлюхами, крашеными блондинками, которых следовало не предупреждать, а просто задерживать и отвозить в участок, и, если бы мой план по задержаниям не выполнялся, я бы так и сделал. Однако они все же были женщинами, и я позволял себе думать о них, а не о моей жене, которая сидела одна дома, или о Мадлен, рыскающей по притонам 8-й стрит. Я подумывал было развлечься с той из них, которая была похожа на Орхидею / Мадлен, но всякий раз подавлял подобные желания — уж слишком похоже на встречу Джонни Фогеля и Бетти в «Билтморе».

Заканчивая в полночь свою смену, я всегда чувствовал какую-то тревогу и не испытывал ни малейшего желания ночевать дома. Иногда я ехал в круглосуточные кинотеатры в центр города, иногда в джазовые клубы на Саут Сентрал. Обычно после ночи, проведенной в джаз-клубе за бутылочкой марочного виски, я достигал как раз той кондиции, когда мог ехать домой, чтобы завалиться спать сразу после ухода Кэй на работу. Спать без всяких сновидений.

Но когда это не срабатывало, приходилось проводить бессонные ночи, мучаясь от кошмаров, в которых я снова видел улыбающегося клоуна с картины Джейн Чемберс, Французика Джо Дюланжа, гоняющегося за тараканами, и Джонни Фогеля с хлыстом в руках, а также Бетти, умоляющую меня переспать с ней и найти ее убийцу, все равно какого. Но хуже всего было просыпаться в этом сказочном доме в полном одиночестве.

Наступило лето. А с ним жаркие дни дома на тахте и жаркие ночи патрулирования западного района, заселенного неграми. И снова коктейли с виски и джаз. Отчаянные попытки подготовиться к экзамену на сержанта и неодолимое желание сбежать от Кэй вместе с нашим сказочным домиком и купить себе какую-нибудь дешевую квартирку поблизости от работы. Если бы не встреча с одним похожим на привидение пьяницей, это могло тянуться бесконечно.

В тот день я, как всегда, припарковался в ресторане для автомобилистов под названием «У Дюка» и наблюдал за сбившимися в стайку девушками, похожими на проституток, которые стояли в нескольких ярдах от меня у автобусной остановки. Свое радио я выключил и вместе с остальными клиентами ресторана слушал доносящуюся из динамиков джазовую композицию в исполнении Стэна Кентона, включенную на полную громкость. От неимоверной жары и влажности форма прилипла к телу; я сидел так и думал, что за последнюю неделю я не произвел ни одного ареста. Девушки голосовали проезжавшим машинам, а одна из них перекрашенная блондинка, зазывно вращала бедрами. Я попытался совместить доносившуюся из ресторана музыку с ее движениями, подумывая о том, чтобы шугнуть их, отвезти на участок и проверить на причастность к каким-либо преступлениям. Но тут в мое поле зрения попал какой-то тощий пьяница. В одной руке он держал бутылку, а другую вытянул, прося милостыню.

Блондинка прекратила танцевать и заговорила с ним; между тем музыку сделали еще громче — теперь из динамиков несся сплошной хрип. Я включил фары; пьяница прикрыл ладонью глаза, а затем показал мне средний палец. Выпрыгнув из машины, я набросился на него под очередную композицию Стэна Кентона.

Удары с левой и с правой, в корпус и голову. Пронзительные крики девчонок заглушают Большого Стэна. Алкаш ругает меня, мою мать и отца на чем свет стоит. У меня в ушах звенит сирена, а в носу запах гнилого мяса с того проклятого склада. Старый хрен мычит: «Пожалуйста, не надо».

Заплетающейся походкой я иду к телефону на углу улицы, бросаю монетку и набираю свой домашний номер. Десять гудков, Кэй нет дома, машинально набираю WE — 4391. Голос Мадлен: «Здравствуйте, особняк Спрейгов». Я бормочу что-то в ответ; затем: «Баки? Баки, это ты?» Пьянчужка плетется в мою сторону, приложившись своими окровавленными губами к бутылке. Засовываю руки в карманы, вынимаю банкноты и бросаю на тротуар. «Приходи, милый. Все уехали в Лагуну. Будет так же хорошо, как...»

Я бросаю трубку, а пьяница сгребает большую часть моей последней зарплаты. Приехав в Хэнкок-парк, я бегу, чтобы побыстрей оказаться внутри дома. Стучусь в дверь, уже решившись. Открывает Мадлен, в черном шелковом платье, с желтой заколкой в зачесанных вверх волосах. Я протягиваю к ней свои руки; она отстраняется и распускает волосы, которые теперь падают ей на плечи.

— Нет. Подожди. Только так я могу тебя удержать.

Часть четвертая Элизабет

Глава 29

Целый месяц она держала меня в своих крепких бархатных объятиях.

Эммет, Рамона и Марта проводили июнь в семейном домике на побережье в Оранж Каунти, а Мадлен осталась присматривать за особняком на Мюрифилд-роуд. В нашем с ней распоряжении оказалось целых двадцать две комнаты, не дом, а сказка, воплощенная в жизнь стараниями амбициозного иммигранта. По сравнению с мотелем «Красная Стрела», настоящий дворец, мемориал в память об ограблении и убийстве, которые совершил Ли Бланчард.

Мы с Мадлен не пропускали ни одной спальни, любя друг друга с такой страстью, что в этих комнатах, заставленных китайскими вазами по сотне тысяч за штуку, в окружении полотен сюрреалистов и голландских мастеров под нами рвались шелковые простыни и парчовые покрывала. А после бессонных ночей мы спали до обеда, и только потом я ехал в квартал к черномазым; мне нравилось при полном параде на виду у всех соседей идти к своей машине.

Наши с ней встречи были воссоединением законченных распутников, знавших, что ни с кем другим им не будет так же хорошо. Мадлен объяснила свой маскарад в стиле Орхидеи тем, что это был просто способ вернуть меня; в ту ночь она видела, как я дежурил в машине, и решила, что соблазеение в духе Бетти Шорт заставит меня к ней вернуться. Возбуждение, которое я испытывал после этих рассказов, соседствовало с отвращением перед коварством, с которым этот план был осуществлен.

Она сбросила с себя эту маску сразу же после того, как за ней закрылась дверь еще в тот первый раз. Быстрый душ вернул ее волосам их естественный темно-коричневый цвет, возвратилась ее обычная прическа, улетучилось черное облегающее платье. Я разве что не умолял ее вернуть этот облик; Мадлен успокаивала меня своим: «Может быть, когда-нибудь». Нашим негласным компромиссом был разговор о Бетти.

Я задавал ей вопросы, она уклонялась от ответов. Очень быстро мы обсудили все известные факты; после этого следовала чистая импровизация.

Мадлен говорила о необычайной способности подстраиваться под собеседника, которой обладала Бетти, о том, что она была хамелеоном, принимающим любую форму, чтобы только понравиться окружающим. Я говорил о ней как о центральном персонаже самого сложного дела, которое когда-либо расследовалось в нашем управлении, как о человеке, разбившем жизни многих близких мне людей, как о загадке, которую я должен во что бы то ни стало отгадать. Это было моей главной задачей, которую еще предстояло решить.

Кроме обсуждения Бетти, я исподволь направлял разговор на обсуждение самих Спрейгов. Не признаваясь в том, что я знаю Джейн Чемберс, я старался выведать у Мадлен подробности того, что услышал от Джейн. Мадлен говорила, что Эммета немного заботил предстоящий снос зданий в Голливуде; что спектакли ее матери и ее любовь к странным книжкам и средневековой экзотике были вызваны неумеренным употреблением лекарств — «просто у мамы масса свободного времени и куча всяких медпрепаратов под рукой». Через какое-то время Мадлен надоели мои расспросы и она потребовала от меня объяснений. Я стал ей врать, а сам при этом думать, куда мне бежать, если кроме прошлого у меня ничего не осталось.

Глава 30

Подъехав к дому, я увидел припаркованный грузовик для перевозки мебели и «плимут» Кэй с опущенным верхом, в котором было полно коробок. Поездка за чистой униформой превращалась в нечто большее. Поставив машину во второй ряд, я взбежал по ступенькам. От меня до сих пор пахло духами Мадлен. Грузовик с мебелью стал отъезжать; я закричал:

— Эй! Черт возьми, давай назад!

Водитель проигнорировал мои крики; я собрался уже бежать за ним, но меня остановили слова:

— Я не трогала твои вещи. И можешь забрать мебель.

Кэй была одета в ту же самую куртку и юбку из твида, которые были на ней в тот день, когда я впервые ее увидел. Я сказал: «Милая», и уже собирался спросить: «Но почему?», но жена опередила меня:

— А ты думал, я позволю своему мужу исчезнуть на три недели и ничего по этому поводу не предпринять? Дуайт, я наняла детективов следить за тобой. Она похожа на эту чертову покойницу, поэтому можешь иметь ее — но не меня.

Страшно было даже не то, что она говорила, а ее глаза, в которых не было слез, и ровный, спокойный голос, которым она это говорила. Я начинал потихоньку выходить из себя.

— Крошка, ну черт возьми...

Кэй уклонилась от моих рук.

— Кобель. Трус. Некрофил.

Меня всего трясло; изящно развернувшись, Кэй направилась к своей машине, оставив меня один на один с моей жизнью. Я почувствовал запах духов Мадлен и возвратился в дом.

Мебель из гнутого дерева стояла на месте, но с журнального столика исчезли литературные журналы, а из шкафа в спальне — кашемировые свитера. Подушки на моей кушетке были аккуратно уложены, будто я там никогда и не спал. Мой фонограф по-прежнему стоял у камина, но пластинки Кэй исчезли.

Схватив любимый стул Ли, я швырнул его об стенку; кресло-качалка Кэй полетела в стеклянную горку, превратив ее в груду битого стекла, журнальный столик — в окно и на крыльцо. В бешенстве пиная ногами ковры, я повыдергивал все ящики комода, опрокинул холодильник и в довершение разбил вдрызг раковину в ванной, оторвав ее полностью от труб отопления. После завершения разгрома я чувствовал себя так, словно провел десять раундов на ринге. Руки ослабли, поняв, что уже не в состоянии что-либо разбить, я схватил свою форму, револьвер и выбежал из дома, оставив дверь открытой на расхищение бродягам.

Так как Спрейги вот-вот должны были вернуться, было всего лишь одно место, куда мне можно было поехать. И я поехал туда. Показав клерку в «Эль Нидо» свой жетон, я сказал, что у них новый постоялец. Он дал мне еще одни ключи от комнаты, и уже через несколько секунд я почувствовал запах застоявшегося табачного дыма и пролитого на пол спиртного, которые оставили после себя Расс Миллард и Гарри Сирз. Я еще раз встретился с Элизабет Шорт, которая смотрела на меня со всех четырех стен; живая и радостная, ошалевшая от своих дешевых фантазий, расчлененная на заросшем кустарником пустыре. И, не признаваясь в этом даже перед самим собой, я уже знал, что буду делать. Убрав с кровати папки с бумагами и положив их в шкаф, я сдернул одеяло и простыни. Фотографии Орхидеи на стене были прибиты гвоздями, поэтому завесить их простынями было довольно легко. Приведя таким образом в порядок комнату, я пошел искать реквизит.

Черный парик с зачесанными назад волосами я нашел в «Вестерн Костьюм», а желтую заколку для волос — в магазинчике дешевых товаров на Бульваре. Меня заколотило еще сильнее, чем раньше. Я поехал в «Светлячок» в надежде, что этот бар еще не закрыт голливудским Отделом нравов.

Одного беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что заведение до сих пор функционирует. Я сел у барной стойки, заказал двойной форестер и уставился на девчонок, сбившихся в кучку на крошечной сцене. Их освещали огни рампы, установленной на полу; все остальное помещение находилось в полумраке.

Я осушил свой бокал. Они все выглядели одинаково — проститутки-наркоманки в дешевых кимоно с разрезом. Насчитав пять человек, я следил за тем, как они курили и поднимали кимоно, чтобы выставить напоказ свои оголенные ноги. Ни одна из них меня не впечатлила.

Затем на сцену поднялась тощая брюнетка в коротком нарядном платье с оборками. Сощурив глаза от яркого света и почесав свой очаровательный носик, она начала танцевать, выделывая ногами восьмерки на полу.

Я подозвал пальцем бармена. Он подошел, держа в руках бутылку; я закрыл свой бокал ладонью.

— Девушка в розовом. Сколько стоит взять ее с собой на часик или около того?

Бармен вздохнул.

— Мистер, у нас здесь три комнаты. Да и девочки не любят...

Я остановил его новенькой хрустящей купюрой в пятьдесят баксов.

— Сделайте исключение для меня. Себя тоже не обделите.

Полтинник исчез вместе с барменом. Я наполнил бокал, выпил и тупо уставился на барную стойку, пока не ощутил, как на плечо мне легла женская рука.

— Привет, я Лорен.

Я обернулся. Вблизи так могла выглядеть любая брюнетка, из нее можно было слепить что угодно.

— Привет, Лорен. Я... э-э... Билл.

Девчонка хихикнула.

— Привет, Билл. Сейчас пойдем?

Я кивнул, Лорен пошла впереди меня. При дневном свете на ее чулках были видны дорожки, а на руках следы от иглы. Когда она села в машину, я заметил, что у нее печальные карие глаза; а когда она забарабанила пальцами по приборной панели, убедился, что ее сходство с Бетти ограничивалось потрескавшимся лаком на ногтях.

Но и этого было достаточно.

Мы доехали до «Эль Нидо» и поднялись в номер, не проронив ни слова. Открыв дверь, я посторонился, чтобы пропустить ее вперед; Лорен удивленно вскинула брови, а потом присвистнула, давая понять, что комната была настоящим притоном. Я закрыл дверь, развернул парик и протянул ей.

— Раздевайся и надень вот это.

Лорен изобразила неумелый стриптиз. Ее туфли с шумом полетели на пол, а чулки порвались когда она стала их снимать. Я попытался расстегнуть ей молнию на платье, но, увидев мое движение, она обернулась и сделала это сама. Повернувшись ко мне спиной, она сняла лифчик, сбросила трусики и взяла в руки парик. Став ко мне лицом, она спросила:

— И это тебя возбуждает?

В парике она была похожа на комика из водевиля; единственное, что выглядело похожим, так это груди. Я снял куртку и начал расстегивать ремень. Что-то в ее взгляде меня остановило; тут я понял, что Лорен смущают мое оружие и наручники. Я хотел было успокоить ее, сказав, что я полицейский, но увидев, что такой взгляд делает ее похожей на Бетти, передумал и не сказал.

Она произнесла:

— Ты не сделаешь мне больно?

Я бросил: «Не разговаривай» — и расправил парик, убрав под него ее гладкие каштановые волосы. И все равно что-то было не так. Она по-прежнему выглядела как проститутка. Лорен бил озноб; вставляя в волосы желтую заколку для завершения картины, я чувствовал, что она вся дрожит. В итоге эта заколка лишь все испортила, порвав пряди сухих, как солома, волос и сместив парик на одну сторону, и девчонка стала похожа не на мою Бетти, а на клоуна с разрезанным до ушей ртом.

Я приказал ей:

— Ложись на кровать.

Лорен повиновалась. Вся в напряжении она легла, положив под себя руки и сжав ноги — дрожащий комок плоти. Парик почти съехал на подушку. Зная, что фото на стене помогут увидеть совершенство, которого я добивался, я сдернул простыни со стены.

И уставился на свой идеал — Бетти / Бет / Лиз; девчонка завизжала:

— Нет! Убийца! Полиция!

Обернувшись, я увидел, что взгляд ее застыл на фотографии с 39-й и Нортон. Метнувшись к кровати, я зажал девчонке рот, придавил ее своим телом и начал говорить отрывисто и сумбурно:

— Просто у нее много этих имен, но та женщина не хочет быть ею для меня, а я никак не могу забыть, и каждый раз, когда я пытаюсь, у меня ничего не получается, и мой друг свихнулся потому, что его маленькая сестра могла стать такой же, если бы кто-то не убил ее...

УБИЙЦА...

Мои руки на шее девчонки.

Я разжал их и медленно встал, вытянув ладони перед собой, показывая, что не желаю ей зла. Она попыталась что-то произнести, но не смогла. Она стала растирать шею в том месте, где ее сжимали мои пальцы, там виднелись красные отпечатки. Я отошел к стене не в силах что-либо сказать.

Мексиканский тупик.

Девчонка помассировала свою шею, в глазах появился ледяной блеск. Она встала с кровати и, стоя ко мне лицом, стала одеваться, взгляд становился все презрительнее. Я знал, что не смогу выдержать этот взгляд, поэтому вытащил из своего портмоне полицейский жетон номер 1611 и показал ей. Она улыбнулась, я тоже попытался растянуть губы в улыбку. Лорен подошла ко мне и плюнула на жетон. Дверь с грохотом захлопнулась, фотографии на стене заколыхались, прерывистым голосом я бросил ей вдогонку:

— Я поймаю его. Он больше никого не тронет. Я сделаю это, боже, Бетти, черт возьми, я найду его.

Глава 31

Продираясь сквозь кучевые облака, самолет летел на восток. Мои карманы были набиты деньгами, снятыми почти дочиста с моего банковского счета. Лейтенант Гетчелл купился на мою историю о тяжелобольном школьном приятеле из Бостона и дал неделю отпуска по болезни. На коленях у меня лежали материалы предварительного расследования, которое провела бостонская полиция, — все тщательно скопировано с досье из комнаты в «Эль Нидо». Был готов и перечень вопросов для допроса, а также карта Бостона, которую я купил в аэропорту Лос-Анджелеса. Когда самолет приземлился, я уже знал свой маршрут — Медфорд — Кэмбридж — Стоунхем — места из прошлого Элизабет Шорт, о которых не писали в газетах.

Я набросился на досье в «Эль Нидо» вчера днем, сразу же после того, как пришел в себя и начал понимать насколько был близок к помешательству. После первого беглого просмотра стало ясно, что продолжать расследование в Лос-Анджелесе бессмысленно, прочитав его еще дважды, я понял, что дело обстоит именно так, после четвертого прочтения я убедился в том, что если останусь в городе, то совсем свихнусь из-за Мадлен и Кэй. Я должен был куда-нибудь сбежать, и, если клятва, которую я дал Элизабет еще что-то значила, надо было бежать в ее сторону. И пусть это будет погоней за приведением, но она будет проходить на свободной территории — свободной от неприятностей, в которые меня ввергают мой жетон и живые женщины.

Перед глазами стояло лицо проститутки, перекошенное от отвращения; до сих пор чувствовался запах ее дешевых духов, казалось, она говорит, но яростнее, чем Кэй, обвиняя без прикрас: «Проститутка ты с полицейским жетоном». Вспоминать этот эпизод совсем не хотелось, будто я пал на самое дно и стал на колени — единственным утешением было то, что упасть ниже я уже не мог — тогда уж лучше ствол в глотку.

Самолет приземлился в 7:35 вечера; с блокнотом и сумкой в руке я первым спустился по трапу. Взяв напрокат в аэропорту «шевроле»-купе, я направился в центр Бостона, стараясь использовать оставшееся светлое время суток.

В моем блокноте были указаны адреса матери Элизабет, ее двух сестер, а также ее школы, ресторанчика, где она мыла посуду в 1942 году, и кинотеатра, в котором она работала в 1939 и 1940 годах, разнося сладости зрителям. Я решил, что сначала сделаю крюк от Бостона до Кембриджа, а затем поеду в Медфорд, где она разгулялась.

На горизонте показались очертания причудливого и древнего Бостона. Следуя дорожным указателям, я доехал до моста Чарлз Ривер, пересек его и очутился в пригороде Бостона — Кембридже: с его шикарными особняками в георгианском стиле и улицами, наводненными студентами. Проехав далее до Гарвард Сквер, я сделал свою первую остановку — «Оттос Ховбрау» — аляповатого здания, откуда доносился запах капусты и пива.

Припарковавшись, я вошел внутрь. Немецкие сказочные мотивы были повсюду — деревянные столы и стулья, украшенные резьбой, глиняные пивные кружки, стоящие вдоль стен, официантки в широких юбках. Я стал искать глазами хозяина, наконец мой взгляд остановился на одетом в халат мужчине, стоявшем возле кассового аппарата.

Я подошел к нему, но не стал показывать свой жетон.

— Извините, я журналист, пишу историю про Элизабет Шорт. Насколько мне известно, она работала здесь в 1942 году, и поэтому я подумал, что вы могли бы мне немного о ней рассказать.

Мужчина спросил:

— Что за Элизабет? Она какая-то кинозвезда?

— Ее убили несколько лет назад в Лос-Анджелесе. Это достаточно громкое дело. Вы бы...

— Я купил это место в 1946 году, и единственный, кто здесь работал во время войны, — это Роз. Роззи, подойди сюда! С тобой хотят поговорить!

Появилась самая прожженная из официанток — настоящая бандерша, бочка в юбке до колен. Хозяин сказал ей:

— Вот журналист, хочет поговорить с тобой об Элизабет Шорт. Ты ее помнишь?

Роззи надула пузырь из жевачки.

— Я уже все рассказала «Глоуб» и «Сентинел» и полицейским, мне нечего добавить. Бетси Шорт была неумехой и фантазеркой, и если бы она не привлекала бы сюда студентов, то и дня бы не продержалась. Я слышала, что она нанялась куда-то в помощь военным, но я не знаю ни одного из ее хахалей. Конец истории. И никакой ты не журналист, ты — легавый.

— Спасибо за проницательный комментарий, — сказал я.

Судя по моему дорожному атласу, Медфорд находился в двенадцати милях от Кембриджа по прямой. Я добрался туда, когда начали спускаться сумерки, и прежде чем увидел, почуял его запах.

Медфорд был фабричным городишкой, по периметру которого располагались литейные заводы со своими изрыгающими дым трубами. Я закрыл в машине окно, чтобы не вдыхать этот вонючий воздух; промышленная зона плавно сменялась жилыми кварталами из узких кирпичных домишек, понастроенных впритык друг к другу. В каждом квартале были по крайней мере две пивнушки, и когда я выехал на Своси-бульвар — улицу, где стоял кинотеатр, то снова открыл окно, чтобы проверить, можно ли дышать. Вонь стояла прежняя — на переднем стекле уже появилась пленка из жирной сажи.

Проехав несколько кварталов, я увидел «Маджестик» — типичное для Медфорда здание из красного кирпича. Афиши зазывали на «Все вверх дном» с Бертом Ланкастером в главной роли и на «Дуэль под солнцем» со «звездным составом исполнителей». Билетная касса была закрыта, и я направился в сам кинотеатр. Войдя внутрь, я подошел к буфету. Человек за прилавком спросил:

— Что-то не в порядке, сэр?

Я простонал, и за три тысячи миль от дома во мне узнавали полицейского.

— Нет, ничего. Вы менеджер?

— Владелец. Тед Кармоди. Вы из бостонской полиции?

Я нехотя достал свой жетон.

— Полицейское управление Лос-Анджелеса. Я по поводу Бетти Шорт.

Тед Кармоди перекрестился.

— Бедная Лиззи. У вас есть новые версии? Поэтому вы здесь?

Я положил на прилавок десятицентовую монетку и, взяв батончик «сникерса», развернул его.

— Скажем, я кое-чем Бетти обязан. И я хотел бы у вас кое о чем спросить.

— Спрашивайте.

— Для начала, я просматривал материалы расследования, проведенного бостонской полицией, и ваше имя там не фигурировало. Они разговаривали с вами?

Кармоди вернул мне мою монетку.

— За счет заведения. И я не разговаривал с бостонскими полицейскими, потому что они говорили о ней в таком тоне, как будто она была какой-то шлюхой. Я не общаюсь с теми, кто очерняет людей.

— Это достойно уважения, мистер Кармоди. Но чтобы вы могли им рассказать?

— Ничего грязного, это уж точно. Лиззи была для меня самой лучшей. Если бы полицейские имели хотя бы некоторую долю уважения к мертвым, я бы им это сказал.

Я начал терять терпение.

— Я как раз тот, кто относится к мертвым с уважением. Представьте, что вы вернулись на два года назад, и расскажите мне.

Кармоди никак не мог войти в толк, поэтому, чтобы он расслабился, я начал жевать «сникерс».

— Я бы рассказал им о том, что Лиззи была плохим работником, — наконец произнес он. — И я бы сказал, что мне на это было наплевать. Она притягивала мальчишек как магнит, и, если она сама тайком пробиралась в зал посмотреть, что с того? За пятьдесят центов в час я не думал, что она будет на меня горбатиться без передышки.

Я спросил:

— Что вы скажете по поводу ее дружков? Кармоди хлопнул кулаком по прилавку; несколько леденцов и конфет полетели на пол.

— Лиззи не была гулящей! Я знаю всего одного кавалера, с которым она встречалась. Это один слепой парень. И я знал, что они просто дружили. Послушайте, вы хотите знать, каким подростком была Лиззи? Я вам скажу. Я обычно впускал этого парня бесплатно, чтобы он мог хотя бы послушать фильм, и Лиззи прокрадывалась в зал и, садясь возле него, рассказывала ему о том, что происходило на экране. По-вашему, это похоже на поведение шлюхи?

Это было похоже на удар в самое сердце.

— Нет, не похоже. А вы помните, как звали того парня?

— Томми, фамилию забыл. У него комната в доме, где находится Совет ветеранов войны, в одном квартале отсюда, и если он — убийца, то я — Санта-Клаус.

Я протянул ему руку.

— Спасибо за шоколадку, мистер Кармоди.

Мы пожали друг другу руки. Кармоди сказал:

— Найдете того, кто убил Лиззи, я куплю вам целую фабрику по производству этих шоколадок.

Произнося эти слова, я знал, что это один из самых лучших моментов моей жизни:

— Обязательно найду.

Совет ветеранов войны находился через дорогу, чуть ниже по улице, еще одно здание из закопченного красного кирпича. Я шел туда, думая о том, что встреча со слепым Томми ничего мне не даст, что это будет просто разговор, который всего лишь облегчит мне ее восприятие.

Боковая лестница подымалась наверх. Я прошел мимо почтового ящика с надписью: Т. Гилфойл. За дверью играла музыка. Я позвонил. В единственном окне было темно. Из-за двери раздался мужской голос:

— Да? Кто там?

— Полиция Лос-Анджелеса, мистер Гилфойл. Это по поводу Элизабет Шорт.

В окне появился свет, музыка стихла. Дверь открылась, и высокий коренастый мужчина в темных очках пригласил меня войти. На нем был безупречно отглаженный спортивный костюм в полоску и брюки. Сама же комната представляла из себя свинарник, повсюду пыль и грязь, от непривычно яркого освещения по всем щелям разбегалась целая армия тараканов.

Томми Гилфойл сказал:

— Мой учитель читал мне газеты из Лос-Анджелеса. Почему они писали о Бетти такие мерзкие вещи?

Я попытался прикинуться дипломатом.

— Потому что они не знали ее так хорошо, как вы.

Томми улыбнулся и плюхнулся в убогое кресло.

— А что, комната действительно в непотребном виде?

Я отодвинул в сторону лежащие на кровати пластинки и присел.

— Вообще-то можно немного прибраться.

— На меня иногда находят приступы лени. Так расследование по делу Бетти снова открыто? Дело первой важности?

— Нет, я здесь по собственной инициативе. Откуда вы знаете полицейский жаргон?

— У меня есть друг-полицейский.

Я смахнул с рукава толстого таракана.

— Томми, расскажите мне про ваши отношения с Бетти. Расскажите о том, что не попало в газеты. Что-то хорошее.

— Это дело касается вас лично? Как вендетта?

— Более того.

— Мой друг говорит, что полицейские, которые принимают свою работу близко к сердцу, сталкиваются с неприятностями.

Я раздавил принявшего исследовать мой ботинок таракана.

— Я просто хочу поймать ублюдка.

— Вам не надо кричать. Я слепой, а не глухой, и я прекрасно знал о маленьких шалостях Бетти.

— То есть?

Томми нащупал трость возле кресла.

— Не хочу вдаваться в подробности, но Бет все-таки вела беспорядочную половую жизнь, как об этом писали газеты. Я знал причину, но помалкивал, потому что не хотел опорочить ее память и еще потому что понимал, что это не поможет найти убийцу.

Он остановился, не зная, как себя вести дальше — рассказывать ли все до конца или все-таки о чем-то умолчать. Я подбодрил его:

— Позвольте мне судить об этом. Я достаточно опытный следователь.

— В вашем-то возрасте? Судя по вашему голосу, вы еще молоды. Мой друг говорит, чтобы стать следователем нужно по крайней мере десять лет прослужить простым полицейским.

— Черт возьми, не придирайтесь к словам. Я приехал сюда по собственной инициативе, и я не... — Увидев, что он в испуге потянулся к телефону, я замолк. — Послушайте, я извиняюсь. У меня был тяжелый день, и я далеко от дома.

Томми удивил меня, когда вдруг улыбнулся.

— И вы меня простите. Я тут время тянул, чтобы продлить ваш визит, а это было бестактно с моей стороны. Я расскажу вам про Бет и ее небольшие причуды.

Возможно, вы знаете, что она мечтала стать актрисой — и это правда. Вероятно, вы догадались, что у нее было мало таланта — и это тоже правда. Бет читала мне пьесы — играла за всех персонажей и ужасно переигрывала — просто ужасно. Я разбираюсь в декламации.

То, что у нее получалось лучше всего — так это излагать действие. Я бывало сидел в кинотеатре и Бет рассказывала мне то, что происходило на экране. Она была просто великолепна. Я рекомендовал ей начать писать сценарии для фильмов, но она просто хотела стать актрисой, как и другие глупые девчонки, которым не терпелось уехать из Медфорда.

Я пошел бы на массовое убийство, лишь бы выбраться из этой комнаты.

— Томми, вы упомянули о том, что знаете причину, из-за которой она распутничала.

Томми вздохнул.

— Когда ей было лет шестнадцать-семнадцать, на нее напали двое подонков, где-то в Бостоне. Один ее все-таки изнасиловал, а другой собирался это сделать, но им помешали какие-то моряки, которые их прогнали.

Бет подумала, что, возможно, она залетела, и поэтому пошла на прием к врачу. Врач сказал, что у нее доброкачественная опухоль яичников и что поэтому она никогда не сможет иметь детей. Бет просто обезумела от отчаяния, потому что она всегда хотела иметь много детей. Она нашла моряков, которые ее спасли, и начала их умолять, чтобы они подарили ей ребенка. Один из них ее отшил, а второй... он пользовался ей до тех пор, пока его не отправили за океан.

Я сразу же вспомнил Французика Джо Дюланжа и его рассказ о том, как Орхидея расстроилась из-за своей беременности, как он свел ее со своим «знакомым доктором», который устроил ей липовый медосмотр. Эта часть его рассказа, очевидно, не была просто пьяным бредом, как мы с Рассом вначале предполагали — теперь это была основная версия, которую необходимо разрабатывать, по крайней мере, «знакомый доктор» был здесь главным свидетелем, возможно, и главным подозреваемым. Я спросил:

— Томми, вы знаете, как звали тех моряков? Того врача?

Томми отрицательно покачал головой.

— Нет. Но именно в то время Бет начала распутничать с военными. Она считала их своими спасителями, думала, что они смогут подарить ей ребенка, маленькую девочку, которая бы стала великой актрисой в случае, если у нее самой не получится. Печально, но, как я слышал, Бет была блестящей актрисой только в постели.

Я поднялся с кровати.

— А что по поводу ваших с ней отношений?

— Мы потеряли с ней связь. Она уехала из Медфорда.

— Вы дали мне хорошую зацепку, Томми. Спасибо.

Слепой парень протянул трость на звук моего голоса.

— Тогда поймайте того, кто это сделал, но больше не позволяйте обижать Бет.

— Не позволю.

Глава 32

Дело Шорт было снова в разгаре — с моей подачи.

После нескольких часов хождения по медфордским барам у меня был портрет распутной Бетти в стиле Восточного побережья — большое разочарование после откровений Томми Гилфойла. Обратно я улетел в полночь. Прилетев, я позвонил из аэропорта Рассу Милларду. Он согласился со мной в том, что доктор Клоп Французика Джо действительно существовал, даже несмотря на приступы белой горячки, которые были у Дюланжа. Он предложил позвонить начальству в Форт Дикс и попросить их получить еще какую-нибудь информацию от уволенного из армии психа. Кроме этого, Миллард сказал, что пошлет трех человек для обхода всех врачебных контор, которые находятся в районе гостиницы «Гавана», где Дюланж забавлялся с Бетти. Я со своей стороны заметил, что Клоп был, возможно, завсегдатаем кабаков, подпольным акушером или знахарем; Расс согласился с этим. Он сказал, что поговорит с Отделом архивов и со своими осведомителями и что уже через час они с Гарри пойдут по адресам врачей. Мы поделили территорию поиска: Фигероа до Хилл, и с 6-й по 9-ю должен был обойти я; Фигероа до Хилл, с 5-й по 1-ю — они. Повесив трубку, я направился прямо в центр.

По «Желтым страницам» я стал составлять список врачей: обычных и хиропрактиков, гомеопатов и целителей — шарлатанов, которые торговали религией и патентованными лекарствами, называясь «докторами». Акушерам и гинекологам в справочнике было отведено несколько страниц, но инстинкт подсказывал мне, что эта уловка с доктором, которую придумал Дюланж, была спонтанной, а не результатом усиленных поисков специалиста, который бы успокоил Бетти. Подхлестываемый адреналином в крови, я работал как заведенный.

Большинство врачей мне удалось застать в самом начале их рабочего дня, и в результате своего обхода я собрал удивительную коллекцию несомненно искренних заверений в непричастности к чему бы то ни было криминальному. За свою карьеру полицейского мне еще не доводилось слышать таких страстных убеждений. После встреч с этими законопослушными врачами я еще раз укрепился во мнении, что приятель Французика должен был быть по крайней мере немножко не в себе. Перекусив сэндвичами, я принялся за представителей нетрадиционной медицины.

Гомеопаты оказались сплошь одними китайцами; среди целителей одну половину составляли женщины, другую безобидные лохи. Я поверил всем их удивленным отрицаниям; один только вид Французика мог их напугать до смерти. Я собрался было уже пойти по барам в надежде узнать что-нибудь про врача-забулдыгу, когда вдруг почувствовал неимоверную усталость. Поэтому поехал «домой», в «Эль Нидо», поспал двадцать минут и проснулся.

Слишком возбужденный, чтобы пытаться заснуть снова, я принялся думать логически. На часах было 18:00, медицинские конторы закрывались, а в бары можно было не соваться еще по крайней мере часа три. Если Расс и Гарри нароют что-нибудь интересное, они мне позвонят. Решив остаться, я взял досье и стал его перечитывать.

Время шло; имена, даты и адреса, записанные полицейским жаргоном не давали мне заснуть. Затем я наткнулся на две записки, которые просматривал уже десятки раз, только в этот раз я взглянул на них под другим углом.

18.01.1947: Гарри, — позвони Баззу Миксу из Хьюз и скажи ему, чтобы он обзвонил своих знакомых и узнал, не встречался ли кто из киношников с Э. Шорт. Блайкерт говорит, что девчонка хотела стать актрисой. Сделай это так, чтобы не узнал Лоу. — Расс.

22.01.1947: Рассу Микс говорит, что никто ничего не знает. Плохо. Он очень хотел помочь. — Гарри.

Вспомнив, как Бетти была одержима кино, я увидел в этих записках новый смысл. Я помнил тот день, когда Расс сказал мне, что он собирается допросить Микса, который работал начальником охраны фирмы «Хьюз» и был неофициальным представителем полиции Лос-Анджелеса в голливудском киношном сообществе; и этот наш разговор происходил как раз в то время, когда Эллис Лоу замалчивал информацию о распущенности Бетти, чтобы обеспечить себе непоколебимую позицию в будущем судебном процессе. Кроме того, в маленьком черном блокнотике Бетти были указаны имена нескольких киношников низшего звена — все имена были проверены во время допросов 1947 года.

Самый большой вопрос теперь заключался в следующем.

Если Микс действительно наводил справки, почему тогда он не обнаружил хотя бы несколько имен из черного блокнота Бетти, а если обнаружил, почему не сообщил об этом Рассу или Гарри?

Я вышел в коридор, нашел в справочнике номер «Хьюз Секьюрити» и стал звонить. Женский сладкий голосок ответил:

— Охранное агентство. Чем мы можем вам помочь?

— Базза Микса, пожалуйста.

— Мистера Микса сейчас нет на месте. Как вас представить?

— Детектив Блайкерт, полиция Лос-Анджелеса. А когда он вернется?

— После окончания совещания по бюджету. Могу я узнать, в связи с чем вы звоните?

— В связи с расследованием. Скажите ему, что я буду у него в офисе через полчаса.

Я повесил трубку и домчался до Санта-Моники за двадцать пять минут. Охранник у ворот впустил меня на заводскую стоянку и указал на офис охранного агентства — сборный барак в конце длинной вереницы самолетных ангаров. Оставив машину, я постучал в дверь; мне открыла та самая сладкоголосая женщина.

— Мистер Микс просил, чтобы вы подождали в его офисе. Он скоро придет.

Женщина ушла, довольная тем, что ее рабочий день закончился. Коридорные стены были оклеены обоями с изображением самолетов производства «Хьюз», военная тематика с яркими наклейками с упаковок овсянки. В офисе Микса антураж был получше: фотографии бравого парня с короткой стрижкой в окружении разных голливудских знаменитостей — среди актрис, чьи имена я не мог вспомнить, выделялись Джордж Рафт и Мик Руни.

Я присел и стал ждать. Через несколько минут появился и сам бравый молодец с короткой стрижкой, автоматически протянувший мне руку, словно девяносто пять процентов своего рабочего времени он занимался связями с общественностью.

— Здравствуйте. Детектив Блайвелл, не так ли?

Я встал. Мы пожали друг другу руки; по его взгляду я понял, что ему не особенно понравилась моя затасканная одежда и трехдневная щетина.

— Блайкерт.

— Конечно. Чем я могу вам помочь?

— Я хотел бы задать несколько вопросов, касающихся одного дела, расследовать которое вы помогали.

— Понятно. Так, значит, вы из Бюро.

— Дело патрульного в Ньютоне.

Микс сел за стол.

— Значит, расследование не совсем в вашей компетенции, верно? А моя секретарша сказала, что вы следователь.

Я закрыл дверь.

— Это личное.

— Тогда вы всю жизнь только и будете делать, что гоняться за пьяными неграми. Вам разве не говорили, что полицейские, которые воспринимают свою работу слишком близко к сердцу, умирают в нищете?

— Мне об этом постоянно талдычат, но я всегда отвечаю в ответ, что это мой родной город. А что, Микс, много старлеток ты перетрахал?

— Я спал с Кэрол Ломбард. Я мог бы дать вам ее номер телефона, но она уже умерла.

— А Элизабет Шорт?

В яблочко! Микс покраснел и зашелестел бумагами на своем столе; в подтверждение моей догадки раздался охрипший голос:

— Тебе, наверно, сильно досталось во время боя с Бланчардом? Эта сучка Шорт тоже мертва.

Я снял куртку, чтобы Микс увидел висевший под ней револьвер сорок пятого калибра.

— Не называй ее так.

— Ладно, крутой парень. Может быть, тогда скажешь, чего тебе надо? И тогда мы закончим эту маленькую шараду, прежде чем ситуация начнет выходить из-под контроля. Дошло?

— В 1947 году Гарри Сирз попросил тебя поспрашивать твоих киношных знакомых о Бетти Шорт. Ты сказал ему, что они ничего о ней не знают. Но ты солгал. Почему?

Микс взял в руки ножичек для открывания писем. Провел пальцем по лезвию, потом, опомнившись, положил его на стол.

— Я ее не убивал и не знаю, кто это сделал.

— Убеди меня в этом, иначе я позвоню Хедде Хоппер и дам ей материал для завтрашней статьи, с заголовком, к примеру: «Голливудский дармоед скрыл улики по делу Орхидеи, потому что тра-та-та»? Вместо этих «тра-та-та» ты сообщишь мне недостающую информацию, или я сообщу соответствующую информацию Хедде. Дошло?

Микс опять было стал хорохориться:

— Блайкерт, ты не на того нарвался.

Я вытащил свой револьвер и, убедившись, что глушитель на месте, вставил патрон в гнездо барабана.

— Нет, это ты не на того нарвался.

Он достал из серванта бутылку и, налив себе рюмку виски, залпом выпил.

— У меня были только тупиковые версии, но если уж вы так хотите их услышать, то пожалуйста.

Я держал револьвер за спусковой крючок.

— Чтоб я не умер в нищете, говнюк. Рассказывай.

Микс открыл встроенный в стол сейф и вытащил целую кипу бумаг. Просмотрев их и повернувшись на стуле, он заговорил, глядя на стену:

— У меня была информация по Берту Линдскотту. Парень, который мне ее сообщил, очень ненавидел Скотти Беннета, приятеля Линдскотта. Скотти был сутенером и букмекером. Он раздавал визитки с домашним номером Линдскотта всем молоденьким девицам, которые хотели принять участие в кастинге на «Юниверсал». Среди этих девиц была и Шорт. Подумав, что это ее шанс, она действительно позвонила Линдскотту.

Все остальное, даты и тому подобное, я услышал уже от самого Линдскотта. Ночью десятого января девчонка позвонила ему из «Билтмора». Берти попросил ее описать себя, и, когда она это сделала, ему понравилось услышанное, и он сказал ей, что проверит ее актерские способности утром, после сеанса игры в покер в своем клубе. Девчонка ответила, что до утра ей некуда податься. И тогда он предложил ей приехать к нему домой и заночевать там — его слуга накормит ее и составит ей компанию. Сев на автобус, она доехала до его дома в Малибу, и слуга — а он у него извращенец — действительно составил ей компанию. Затем на следующий день где-то в районе полудня заявился Линдскотт с тремя пьяными дружками.

Дружки решили, что их ждет хорошее развлечение, и устроили девчонке проверку ее актерских способностей, попросив прочитать сценарий, лежавший поблизости. Бетти оказалась плохой актрисой, и они высмеяли ее, потом Линдскотт сделал ей предложение: если она обслужит их четверых, то получит эпизодическую роль в его следующей картине. Обиженная на то, что они ее высмеяли, она закатила истерику. Она обзывала их дезертирами и предателями и кричала, что они не годятся в солдаты. Берт выставил ее примерно в два тридцать дня, в субботу, одиннадцатого. Слуга сказал, что у нее совсем не было денег и что она заявила, что пойдет до города пешком.

Так, значит, через шесть с лишним часов Бетти, пройдя пешком или проехав на попутках двадцать пять миль, пришла в «Билтмор», где встретила Сэлли Стинсон и Джонни Фогеля. Я спросил:

— Микс, почемуты об этом не сообщил? И смотри мне в глаза.

Микс повернулся в мою сторону; по лицу было видно, что ему стыдно.

— Я пытался связаться с Рассом или Гарри, но их не было на месте, поэтому я позвонил Эллису Лоу. Он попросил меня не сообщать о том, что мне удалось узнать, пригрозив в противном случае лишить меня лицензии на охранную деятельность. Позже я узнал, что Линдскотт был какой-то шишкой у республиканцев и что он пообещал Лоу поддержать его на выборах окружного прокурора. Лоу просто не хотел, чтобы имя Линдскотта появилось в газетах в связи с делом Орхидеи.

Я закрыл глаза, чтобы не смотреть на него; Микс продолжал оправдываться, пока я представлял, как Бетти сначала высмеяли, потом сделали непристойное предложение и наконец вышвырнули на улицу.

— Блайкерт, я проверил Линдскотта, его дружков и даже его слугу. Вот их показания, все законно — длинно и нудно. Никто из них не мог ее убить. Они все были дома или на работе, начиная с двенадцатого и по пятницу, семнадцатое. Никто из них не мог этого сделать, иначе бы я не скрывал этой информации. У меня их показания вот здесь, можешь убедиться.

Открыв глаза, я увидел, как Микс открывает замок настенного сейфа. Я спросил:

— Сколько тебе заплатил Лоу за то, чтобы ты молчал?

Микс выпалил:

— Штуку, — и шарахнулся в сторону, словно ожидая, что сейчас его ударят. Презрение не позволило мне доставить ему такого удовлетворения, в воздухе так и повис ярлык с его ценой.

* * *

Теперь я уже наполовину знал, что происходило в последние дни жизни Элизабет Шорт.

В пятницу, десятого января, Рыжий Мэнли высадил ее у гостиницы «Билтмор»; оттуда она позвонила Берту Линдскотту, и ее приключение в его доме продлилось до 14:30 следующего дня. Вечером того же дня, одиннадцатого января, она возвратилась в «Билтмор» и, встретив в коридоре Сэлли Стенсон и Джонни Фогеля, пошла удовлетворять последнего. Закончив где-то в районе полуночи, она ушла оттуда. Той же ночью или, возможно, ранним утром в двух кварталах от «Билтмора», в баре «Ночная Сова», на 6-й и Хилл, она встретила капрала Джозефа Дюланжа. Она оставалась там с Дюланжем, в баре и потом в гостинице «Гавана», до вечера воскресенья, двенадцатого января, когда он повел ее к своему «знакомому доктору».

Когда я, уставший, возвращался в «Эль Нидо» меня не покидало ощущение чего-то незавершенного. Проезжая мимо телефонной будки, я понял что это было: если Бетти звонила Линдскотту домой, а его дом находился в пригороде, и поэтому звонок считался междугородным, то в телефонной компании «Пасифик Коуст Белл» должны были сохраниться сведения о нем. Если она делала еще какие-либо звонки в тот день или одиннадцатого, до или после ее встречи с Джонни Фогелем должна быть информация и по этим звонкам — компания сохраняла данные по всем разговорам, осуществляемым с платных таксофонов, — это делалось в целях изучения издержек и затрат на содержание этих аппаратов.

Моя усталость в момент улетучилась. Оставшуюся часть пути я несся по закоулкам, не останавливаясь на запрещающие знаки и красные сигналы светофоров; приехав на место и припарковавшись возле гидранта, я полетел в комнату за блокнотом. Я несся к телефону в коридоре, когда он неожиданно зазвонил.

— Да?

— Баки? Милый, это ты?

Это была Мадлен.

— Слушай, я сейчас не могу с тобой говорить.

— У нас вчера должно было быть свидание, помнишь?

— Мне нужно было уехать из города. По работе.

— Ты мог бы позвонить. Если бы ты мне не сказал про это твое укромное местечко, я бы подумала, что ты умер.

— Боже мой, Мадлен...

— Милый, мне надо с тобой повидаться. Завтра они сносят эти четыре буквы на указателе «Голливудлэнд», а также несколько домов, которые принадлежат папе. Права собственности переходят к городу, но ведь папа купил эту собственность и построил эти здания сам. Он использовал самый дешевый и плохой по качеству материал для постройки. Следователь, нанятый городской администрацией, так и крутится вокруг папиных адвокатов по налоговым делам. Все пытается что-то разнюхать. Один из адвокатов сказал папе, что его заклятый враг, тот самый, который совершил самоубийство, оставил администрации какие-то документы, касающиеся папиной недвижимости...

Это было похоже на детский лепет: папочка в беде — пожалуюсь-ка я Баки, второму персонажу по списку, кому можно пожаловаться, чтобы он спас первого. Я сказал:

— Слушай, я не могу сейчас с тобой говорить, — и повесил трубку.

Теперь для меня начиналась настоящая детективная работа. Положив свой блокнот и ручку на полочку возле телефона, я высыпал из карманов все монеты, которые накопились за четыре дня. Их набралось на целых два доллара, — примерно на сорок звонков. Для начала я позвонил оператору ночной смены «Пасифик Белл» и запросил информацию по всем звонкам, сделанным из гостиницы «Билтмор» вечером 10, 11 и 12 января 1947 года; имена и адреса вызываемых абонентов, а также время звонков.

Нервно теребя трубку и бросая злобные взгляды на других постояльцев гостиницы, которым вдруг тоже приспичило звонить, я стал ждать, пока женщина на том конце провода даст нужную мне информацию. Наконец через полчаса она сообщила мне следующее.

В списке от 10 января значился адрес и телефон Линдскотта, но больше ничего подозрительного. На всякий случай, я записал всю информацию по этому дню; затем, когда операторша стала перечислять звонки, сделанные вечером 11 января как раз в то время, когда Бетти встретила Сэлли Стинсон и Джонни Фогеля в холле «Билтмора», — я понял, что наконец нашел.

Четыре раза звонили в Беверли-Хиллз, в гинекологические консультации. Я записал имена и адреса, а также телефоны ночных операторов этих консультаций, равно как и всю оставшуюся информацию, даже несмотря на то, что там не было ничего интересного. После этого, используя оставшийся арсенал монет, я стал атаковать Беверли-Хиллз.

Чтобы получить то, что мне было нужно, пришлось истратить все монеты до единой.

Операторам в гинекологических консультациях я говорил, что я полицейский, звонящий по срочному делу; они соединяли меня с домашним номером врача. Последние посылали в офис своих секретарей, чтобы те проверили все записи, после чего они перезванивали мне в «Эль Нидо». Весь процесс занял два часа. В результате я получил следующее.

Ранним вечером 11 января 1947 года некие миссис Фиклинг и миссис Гордон звонили в четыре разных консультации Беверли-Хиллз и просили записать их на обследование по поводу возможной беременности. Операторы записали их на 14 и 15 января соответственно. Лейтенант Джозеф Фиклинг и майор Мэтт Гордон были из числа героев войны, которые якобы ухаживали за Бетти и которых она называла своими мужьями; обследования так и не состоялись, потому что 14-го ее замучили до смерти, а 15-го она была уже просто грудой изуродованной плоти на 39-й и Нортон.

Я позвонил Рассу Милларду в Бюро; там едва знакомый голос ответил:

— Отдел по раскрытию убийств.

— Лейтенанта Милларда, пожалуйста.

— Он в Тусоне, экстрагирует заключенного.

— Гарри Сирз тоже?

— Да. Как дела, Баки? Это Дик Кавано.

— Удивительно, что ты узнал меня по голосу.

— Гарри Сирз говорил, что ты будешь звонить. Он оставил для тебя список врачей, но я пока не могу его нигде найти. Ведь ты из-за этого звонишь?

— Да. И мне нужно поговорить с Рассом. Когда он вернется?

— Думаю, завтра вечером. Если я найду список, куда тебе можно позвонить?

— Я на колесах. Сам позвоню.

Нужно было позвонить и по другим номерам, но версия о гинекологах была слишком многообещающей, чтобы откладывать ее на потом. И я отправился в центр, чтобы поискать врача, которого знал Дюланж, усталости как не бывало.

Я искал его до полуночи, обходя кабаки на 6-й и Хилл, разговаривая с завсегдатаями, покупая им выпивку, выпивая вместе с ними, и узнал кое-что о почти легальных кабинетах, где делают аборты.

Путешествуя в машине из одного бара в другой, я включал радио, чтобы не заснуть, — еще один бессонный день подошел к концу. В новостях сообщали об «обновлении» указателя на Голливуд — преподнося известие о сносе последних четырех букв Л-Э-Н-Д как наиважнейшем событии в человеческой истории. Очень много говорили о Майке Сеннете и его участке в Голливуде, а в голливудском кинотеатре начали показывать его старые картины.

К тому времени, когда все эти кабаки стали закрываться, я чувствовал себя словно герой этих фильмов и был похож на бездомного бродягу — куцая бороденка, грязная одежонка и лихорадочно бегающие глаза. И когда рыскающие в поисках выпивки и собутыльников уличные пьяницы уже начали принимать меня за своего, я расценил это как нехороший намек и, отъехав на заброшенную стоянку, решил отоспаться.

* * *

Утром я проснулся от того, что у меня затекли ноги. Выкарабкавшись из машины, я стал искать телефон; патруль в проезжавшей мимо машине окинул меня подозрительным взглядом. Найдя на углу телефонную будку, я набрал номер падре.

— Отдел по раскрытию убийств, сержант Кавано.

— Дик, это Баки Блайкерт.

— Как раз тот, кто мне нужен. Я нашел список. У тебя есть карандаш?

Я достал блокнот.

— Диктуй.

— Здесь указаны врачи, у которых отозвана лицензия. Гарри Сирз сказал, что они занимались частной практикой в 47-м году. Первый — Джеральд Констанзо, Брейквотер, 1841/2, Лонг-Бич. Второй — Мелвин Прегер, Норт Вердуго, 9661, Глендэйл. Третий — Виллис Клоп. Клоп с одним "п", как в названии жука. Сейчас он находится в следственном изоляторе тюрьмы «Вэйсайд Онор», обвиняется в продаже морфия...

Дюланж.

Белая горячка.

«...поэтому я беру Орхидею, и мы идем через дорогу к этому докторишке. Даю ему десятку, и он устраивает ей фальшивый медосмотр...»

Затаив дыхание, я спросил:

— Дик, а Гарри не написал адрес, где практиковал Клоп?

— Вот он. Саут-Олайв, 614.

Гостиница «Гавана» находилась в двух кварталах оттуда.

— Дик, позвони в «Вэйсайд Онор» и скажи им, что я выезжаю немедленно, чтобы допросить Клопа об убийстве Элизабет Шорт.

— Попался.

— Как сука в течку.

* * *

Приняв душ, побрившись и сменив одежду в «Эль Нидо», я стал похож на настоящего детектива; звонок в «Вэйсайд», который сделает Дик, добавит мне дополнительной солидности. Выехав на автостраду, я уже наполовину был уверен в том, что именно Виллис Клоп и являлся настоящим убийцей Элизабет Шорт.

В поездке, на которую ушло чуть больше часа, меня сопровождали те же сообщения по радио, касавшиеся сноса четырех злополучных букв. Сидевший в будке у ворот заместитель шерифа посмотрел на мой жетон и удостоверение личности и позвонил в главное здание; то, что ему там про меня сказали, заставило его вытянуться по стойке смирно и откозырять мне. Ворота, обнесенные колючей проволокой, открылись; проехав мимо бараков заключенных, я свернул в сторону огромного здания в испанском стиле с навесом, покрытым черепицей. Когда я припарковался, ко мне подошел капитан в форме и, нервно улыбаясь, протянул руку.

— Детектив Блайкерт, я Уорден Пэтчетт.

Я вышел из машины и улыбнулся улыбкой Ли Бланчарда.

— Рад познакомиться, начальник. Клоп уже что-нибудь сказал?

— Нет. Он в комнате для допросов, ждет вас. Вы думаете, что это он убил Орхидею?

Я зашагал вперед; Пэтчетт показывал мне дорогу.

— Полностью в этом еще не уверен. Что вы мне можете о нем рассказать?

— Ему сорок восемь лет, он анестезиолог, в 47-м году его арестовали за продажу казенного морфия служащему Отдела по борьбе с наркотиками. Получил от пяти до десяти. Отсидел год в Квентине. Он находится здесь потому, что нам нужна была врачебная консультация. Начальство колонии сказало, что он не убежит. Это его первый срок и он был образцовым заключенным.

Мы вошли в невысокое здание из белого кирпича, типичное «муниципальное» сооружение — с длинными коридорами, встроенными в стену стальными дверями, на которых не было имен, а лишь одни номера. Когда мы проходили мимо вереницы окон с зеркальным отражением, Пэтчетт взял меня за руку.

— Здесь. Вот он, Клоп.

Я вгляделся. За карточным столом сидел сухопарый мужчина средних лет в тюремной робе, читавший какой-то журнал. Он был достаточно симпатичным — высокий лоб, на который ниспадали пряди слегка поседевших волос, светлые глаза, большие жилистые руки, какие бывают у врачей. Я сказал:

— Почему бы не зайти внутрь, Уорден?

Пэтчетт открыл дверь.

— Обязательно.

Клоп поднял голову. Пэтчетт сказал:

— Доктор, это детектив Блайкерт. Он из полиции Лос-Анджелеса, и у него к вам несколько вопросов.

Клоп отложил в сторону свой журнал — «Американский анастезиолог».

Мы с Пэтчеттом сели напротив; врач / торговец наркотой сказал:

— Я к вашим услугам. — Голос выдавал в нем образованного выходца из восточных штатов.

Я взял быка за рога.

— Доктор Клоп, почему вы убили Элизабет Шорт?

Клоп начал улыбаться; постепенно его улыбка растянулась до ушей.

— Я ожидал вас еще в 47-м. После того как капрал Дюланж сделал это свое признание, я ожидал, что вы вломитесь в дверь моего кабинета в любую секунду. То, что это случилось два с половиной года спустя, меня несколько удивляет.

По моей коже поползли мурашки, как будто клопы собирались сожрать меня на завтрак.

— Убийства не имеют срока давности.

Улыбка на его лице сменилась серьезным выражением, киношный врач готовился сообщить плохие новости.

— Господа, в понедельник, тринадцатого января 1947 года я прилетел в Сан-Франциско и остановился в отеле «Сэйнт Фрэнсис», где начал готовиться к вступительному докладу, который я должен был прочитать на семинаре американской академии анастезиологов во вторник вечером. После прочтения доклада во вторник, я должен был выступать на прощальном завтраке утром в среду, пятнадцатого января. Я находился в постоянном окружении коллег на протяжении всей первой половины среды. Ночи понедельника и вторника я провел в отеле вместе со своей бывшей супругой. Если вам нужно подтверждение моих слов, позвоните в академию по их номеру в Лос-Анджелесе, а также моей бывшей супруге Элис Карстэрс Клоп по номеру в Сан-Франциско CR-1786.

Не спуская глаз с Клопа, я сказал:

— Пожалуйста проверьте для меня эту информацию, Уорден.

Пэтчетт вышел; врач сказал:

— У вас разочарованный вид.

— Браво, Виллис. А теперь расскажите мне про вашу встречу с Дюланжем и Элизабет Шорт.

— А вы не могли бы сообщить комиссии по условно-досрочному освобождению о том, что я сотрудничаю с вами?

— Нет. Но если вы мне сейчас об этом не расскажете, я попрошу окружного прокурора Лос-Анджелеса выдвинуть против вас обвинения в том, что вы препятствуете отправлению правосудия.

Клоп оценил мой выпад, заулыбавшись.

— Браво, детектив Блайкерт. Вы, конечно, знаете, что все эти даты отпечатались в моей голове с такой четкостью благодаря той шумихи, которая началась после смерти мисс Шорт. Так что, пожалуйста, доверьтесь моей памяти.

Я достал блокнот и ручку.

— Продолжайте, Виллис.

Клоп сказал:

— В 47-м году я довольно неплохо приторговывал фармацевтическими препаратами. В основном продавал их в барах, как правило, военнослужащим, которые познакомились с этим удовольствием во время войны за океаном. Вот так я и встретил капрала Дюланжа. Я предложил мои препараты и ему, но он проинформировал меня, что гораздо большее удовольствие получает от марочного шотландского виски «Джонни Уокер».

— Где это произошло?

В баре «Йоркшир хаус», на 6-й и Олайв-стрит, рядом с моим офисом.

— Продолжайте.

— Это произошло в четверг или пятницу, накануне смерти мисс Шорт. Еще раньше, как-то дав ему свою визитку — довольно опрометчивый шаг с моей стороны, — я посчитал, что больше с ним никогда не встречусь. К сожалению, я ошибся.

У меня тогда были финансовые проблемы из-за женщин, и я жил в офисе. Вечером в воскресенье, двенадцатого января, перед моими дверями появился в стельку пьяный капрал Дюланж вместе с очаровательной молодой особой по имени Бетти. Он отвел меня в сторону и, сунув десятку, сказал, что милашка Бетти думает, будто она беременна, и что не мог бы я устроить ей осмотр и подтвердить это.

Я согласился. Капрал ждал в коридоре, а я, измерив у его подружки пульс и кровяное давление, сообщил ей, что она действительна беременна. Она как-то странно на это отреагировала: с грустью и одновременно с облегчением. Я понял ее реакцию по-своему. Мне показалось, что ей нужна была причина, оправдывающая ее очевидную распущенность, и рождение ребенка как раз и было такой причиной.

Я вздохнул.

— А когда сообщили о ее смерти, вы не пошли в полицию, потому что боялись, что узнают про ваши махинации с наркотиками?

— Совершенно верно. Но было еще кое-что. Бет попросила позвонить с моего телефона. Я ей разрешил, и она, набрав номер, спросила какую-то Мар-си. Когда ей ответили, она представилась, потом некоторое время слушала собеседника, затем заметила: «Да ну? У него медицинское образование?» Дальше я не слышал. Повесив трубку, она сказала, что у нее свидание. Вышла к ожидавшему ее капралу, и они вместе ушли. После этого я посмотрел в окно и увидел, что она дает ему отставку. Дюланж в бешенстве что-то кричит, а Бетти пересекает улицу и направляется к автобусной остановке. Это было в семь тридцать вечера воскресенья, двенадцатого января. Вот. Про это вы не знали, не так ли?

Я закончил записывать.

— Нет.

Вы не могли бы сказать комиссии по условно-досрочному освобождению о том, что я сообщил вам ценную информацию?

Дверь открыл Пэтчетт.

— Он чист, Блайкерт.

— Ну конечно.

* * *

Итак, восстановлены события еще нескольких последних дней жизни Бетти; еще одна поездка в «Эль Нидо», на этот раз, чтобы посмотреть в досье телефонные номера с буквенными приставками. Просматривая папки, я продолжал думать про то, что у Спрейгов как раз и был такой номер телефона и что вилширский автобус в тот день, когда Бетти видели в последний раз, проезжал всего в каких-нибудь двух кварталах от их дома и что, возможно, Клоп перепутал «Марси» с «Мэдди» или «Мартой». Хотя что-то здесь не стыковалось — когда исчезла Бетти, вся семья Спрейгов находилась в своем загородном доме, в Лагуне, на океанском побережье, однако Клоп был убежден, что Бетти в тот вечер звонила именно Марси, и, с другой стороны, я вытянул из Мадлен, казалось бы, всю информацию про Орхидею.

Но все же мысли про Спрейгов не давали мне покоя, как будто какая-то тайная сила во мне хотела оскорбить отца и мать этого семейства за то, что я вынужден был шляться по притонам с их дочерью и якобы претендовал на их богатство. Я забросил еще один крючок; но он упал в никуда, когда на поверхности появилась простая логика.

Когда в 47-м году исчез Ли, папок с буквами Р, С и Т в досье уже не было; возможно, среди пропавших была и папка с информацией про Спрейгов.

Но такой папки просто не могло существовать, так как Ли не знал о Спрейгах, ибо я тщательно скрывал от него все, что касалось моих отношений с этим семейством, не желая, чтобы он узнал о лесбийских похождениях Мадлен.

Я продолжал просматривать досье, изнывая от жары в душной комнате. Не обнаружив каких-либо номеров с префиксами, я стал впадать в отчаяние и перед глазами стали появляться кошмарные видения: Бетти, едущая на вилширском автобусе в 7:30 12.47 и машущая мне ручкой, перед тем как отправиться в свой последний путь. После этого кошмара ко мне стали приходить мысли о том, что надо бы обратиться в автобусную компанию, опросить всех водителей на маршруте — но потом я понял, что это ничего не даст, так как все водители автобусов, на которых когда-либо ездила Бетти, уже дали свои показания во время шумихи по этому делу в 47-м году. Тогда я решил позвонить по другим номерам из списка, который мне сообщили в Отделе, но увидел, что они не совпадали по времени — ведь теперь я уже более или менее представлял, где и в какое время находилась Бетти 12 января. Я позвонил Рассу в Бюро, но мне сказали, что он еще не вернулся из Тусона. Гарри тоже отсутствовал: он следил за порядком в районе холма Ли, возле дорожного указателя Голливудлэнд. Закончив просмотр бумаг, я хотел было позвонить на телефонный узел и узнать о звонках Клопа, но тут же отказался от этой идеи. Звонки из центра города не считались междугородными и поэтому не регистрировались, также не было их и в списке звонков, поступивших в гостиницу «Билтмор».

На меня снова нахлынула волна отчаяния: прощай, Блайкерт, адиос, говнюк, законченный неудачник, стукач и легавый шпик из гетто, променявший порядочную бабу на паршивую суку, превративший все, что тебе дано, в сплошное говно. Твое «Не позволю» стоит ровно столько, сколько восьмой раунд в спортзале академии, когда ты подставился под правый хук Бланчарда — и рухнул в очередную кучу дерьма, снова все обосрав. Прощай, Бетти, Бет, Бетси, Лиз. Мы с тобой как двое бродяг. Жалко, что нам не суждено было встретиться до этого случая на 39-й и Нортон. Возможно, наша встреча не была бы так безнадежно испоганена.

Я помчался вниз по лестнице, плюхнулся в машину и, утопив до упора педаль газа, рванул вперед, пожалев, что у меня не было мигалки и сирены, чтобы полететь еще быстрее. Возле Сансет и Вайн движение замедлилось: десятки машин поворачивали на Гауэр и Бичвуд. Даже находясь за несколько миль от холма Ли, я видел, как у его подножия на строительных лесах, поднимавшихся на дорожный указатель Голливудлэнде, взбирались люди, издали напоминавшие муравьев. Замедление движения успокоило меня, дало мне направление, в котором мне следует двигаться.

Я говорил себе, что еще не все потеряно, что вдвоем с Рассом мы сможем понять, в чем дело, что сейчас нужно лишь добраться до центра.

На дороге образовалась настоящая пробка — грузовым фургонам с киностудий, ехавшим на север, перегородили путь мотоциклисты, едущие на восток и запад. Между рядами машин шныряли мальчишки и раздавали рекламки и сувениры с изображением Голливудлэнда. Я услышал, как они кричали: «Тройка Отважных в „Адмирале“! Кондиционеры спасают от жары! Посетите обновленный кинотеатр!» — и тут же совали мне в лицо свои бумажки. Едва пробежав глазами по надписям «Тройка Отважных», «Мэк Сеннет» и «Оснащенный кондиционерами роскошный кинотеатр „Адмирал“», я остановился на фотографии в нижней части листка. И меня словно прошибло током.

Тройка Отважных стояла между колоннами, выполненными в форме змей, проглатывающих хвосты друг друга; на заднем плане были стены с египетскими иероглифами. В правом верхнем углу фотографии был изображен диван, на котором лежала какая-то эмансипе. Вне всякого сомнения, это было как раз то место, где снимался порнофильм с участием Линды Мартин / Бетти Шорт.

Я застыл на месте; тот факт, что Эммет Спрейг в двадцатые годы общался с Мэком Сеннетом и помог ему построить декорации в «Эдендейле» еще не означал, что это каким-то образом было связано со съемками порнушки в 1946 году. Линда Мартин говорила, что фильм сняли в Тихуане; а до сих пор не найденный Дюк Веллингтон подтвердил то, что именно он и был режиссером этого фильма. Когда движение возобновилось, я повернул на Бульвар и бросил машину возле кинотеатра; кассирша «Адмирала», увидев меня, отшатнулась — и тут я заметил, что тяжело дышу и от меня разит потом.

В кинозале кондиционеры превратили мою вспотевшую одежду в ледяной панцирь. На экране мелькали финальные титры, которые сразу же сменились вступительными надписями очередного фильма, появившимися на фоне пирамид из папье-маше. Увидев, что Эммет Спрейг упоминается в качестве помощника режиссера, я сжал кулаки; стараясь не пропустить титры, в которых упоминается место, где был снят фильм, я затаил дыхание. Но тут на экране появились надписи, служащие прологом к кинокартине, и мне ничего не оставалось, как сесть у прохода и начать просмотр этого фильма.

Фильм рассказывал о том, как тройка Отважных переместилась в библейские времена; тут было все — погони, похищения, мордобой. Несколько раз промелькнули декорации из порнушного фильма, каждый раз все более подробно. Натурные съемки, похоже, проходили на фоне Голливудских холмов, но сцены были сняты таким образом, что было непонятно, находилась ли съемочная площадка в студии или в частных владениях на свежем воздухе. Я уже знал, что буду делать дальше, но мне хотелось увидеть на экране еще одно доказательство моим предположениям, которое бы развеяло последние сомнения.

Фильм тянулся бесконечно; я поеживался от холода. Наконец пошли финальные титры — «Фильм снят в Голливуде, США», — и все мои сомнения рухнули, как кегли.

Даже выйдя после киносеанса на улицу, где нещадно жарило солнце, я продолжал дрожать от холода. Очухавшись, я увидел, что совершенно безоружен, так как обе мои пушки остались в «Эль Нидо». Возвратившись дворами в гостиницу, я взял одну из них. На выходе меня окликнули:

— Эй, мужик. Это ты — сержант Блайкерт?

В коридоре с телефонной трубкой в руках стоял постоялец из соседнего номера. Поспешив к нему, я схватил трубку.

— Расс?

— Это Гар-р-ри. Я нахожусь в конце Бичвуд-драйв. Здесь сейчас сносят не-несколько бунгало, и э-этот патрульный наткнулся на домишко, в котором в-с-се заляпано кровью. Двенадцатого и тринадцатого здесь уже искали, и я...

Домишко находился на участке, которым владел Эммет Спрейг; я отметил про себя, что в первый раз слышу, как Гарри заикается после полудня.

— Я приеду с набором для снятия улик. Через двадцать минут.

Повесив трубку, я возвратился в номер, взял образцы отпечатков Бетти Шорт и побежал вниз к машине. Поток автомобилей уменьшился; издали я заметил, что в надписи «Голливудлэнд» уже недоставало последних двух букв. Я направился на восток в сторону Бичвуд-драйв, затем повернул на север. Подъезжая к парковой зоне, которая окружала холм Ли, я увидел, что наибольшее оживление царило за оградительными канатами, охраняемыми кордоном полицейских; поставив машину во второй ряд, я разглядел Гарри, идущего в мою сторону, полицейский жетон на пальто.

От него теперь пахло спиртным, заикание улетучилось.

— Боже, какая удача. До начала сноса этот патрульный должен был очистить район от бродяг и бомжей. Наткнувшись на этот домишко, он спустился и позвал меня. Похоже на то, что с 47-го там периодически жили разные бродяги, но, может, лучше его обследуешь ты.

Взяв свой комплект принадлежностей для снятия улик, я вместе с Гарри стал подниматься в гору. Аварийные команды сносили бунгало на улице, параллельной Бичвуд, рабочие кричали что-то об утечке газа из труб. Невдалеке стояли пожарные машины, шланги были вытащены наружу и направлены на огромные груды камней. На тротуарах цепочкой вытянулись бульдозеры и экскаваторы. Везде сновали полицейские, отгонявшие от греха подальше всех местных. А прямо перед нами начинался настоящий водевиль.

На строительных лесах, установленных у подножия холма Ли, были закреплены несколько лебедок и по толстому проводу этими лебедками с высоты в пятнадцать ярдов спускали букву Э из надписи «Голливудлэнд». Вокруг царила настоящая кутерьма — кинокамеры снимали, фотографы фотографировали, зеваки глазели, а политики распивали шампанское. Повсюду стояла пыль от вырванных с корнем кустарников; недалеко от всех этих лебедок находилась импровизированная сцена, на которой на складывающихся стульях сидели участники школьного оркестра района Голливуд. Когда буква Э упала на землю, они начали играть бравурный марш под названием «Ура Голливуду». Гарри сказал:

— Сюда. — Мы свернули на пешеходную дорожку, огибающую подножие холма. Со всех сторон росла буйная растительность; Гарри шел впереди, по тропинке, ведущей на вершину холма. Я следовал за ним, ветки кустарника больно хлестали по лицу и одежде. Пройдя двадцать ярдов, мы очутились на небольшой поляне, через которую протекал мелководный ручей. И тут я увидел крошечный домишко из шлакобетона. Дверь была открыта.

Я вошел.

Стены были увешаны порнографическими фотографиями, изображавшими увечных и обезображенных женщин. Монголоидные лица, сосущие члены; обнаженные девушки с высохшими и закованными в протезы ногами лежали на спине; лишенные конечностей калеки, злобно глядящие в камеру. На полулежал матрас, насквозь пропитанный кровью. На нем отпечатались разные жуки и мухи, которым так и не удалось выбраться после пира. На дальней стене прикрепленные кнопками висели цветные фотографии, которые, казалось, были вырваны из учебника по анатомии: снятые крупным планом больные органы, истекающие кровью и гноем. На полу виднелись следы застывшей жидкости; рядом с матрасом был установлен небольшой прожектор на треноге, лампа направлена в центр матраса. Желая узнать, как этот прожектор подключается к сети, я нагнулся и посмотрел на нижнюю часть этой штуковины, источник электропитания находился именно там. В углу комнаты была сложена стопка книг, обрызганных кровью, — в основном научная фантастика, среди них выделялись «Анатомия для аспирантов» под редакцией Грея и «Человек, который смеется» Виктора Гюго.

— Баки! — Я обернулся. — Найди Расса. Скажи ему о том, что мы нашли. А я здесь все обследую.

— Расс только завтра приедет из Тусона. Слушай, у тебя какой-то нездоровый вид...

— Черт возьми, убирайся отсюда и дай мне поработать!

Гарри выскочил из домика, его самолюбие было явно задето; я подумал о том, что совсем близко находятся владения Спрейгов и, возможно, где-то рядом бродит этот псих Джорджи Тильден, сын знаменитого шотландского патологоанатома. «Да ну? У него медицинское образование?» Открыв свой чемоданчик и достав все необходимые принадлежности, я стал искать улики в этой лачуге из ночных кошмаров.

Сначала я осмотрел потолок и пол. Кроме следов от грязи, оставленных недавно, — возможно, их оставил Гарри, — я нашел тонкий кусочек веревки под матрасом и соскреб с нее еле заметные частицы кожи, а в другую пробирку положил темный волосок с запекшейся кровью, снятый с матраса. Проверив кровь на цветность и увидев, что она была темно-бордового цвета, я взял еще несколько образцов на анализ. Затем я пометил и убрал веревку вместе с анатомическими и порнокартинками. Заметив на полу след от мужского ботинка, окаймленный кровью, я сделал замер и перенес частицы пыли, взятые с того места, где ступала подошва, на прозрачную бумагу.

После этого я занялся отпечатками пальцев.

Я обследовал все предметы в комнате, на которых, по моему мнению, могли быть отпечатки; все, за что можно было ухватиться или обо что можно было облокотиться; корешки и страницы книг, лежащих на полу. В книгах ничего существенного; на других поверхностях расплывчатые пятна, следы от перчаток и несколько совершенно отчетливых отпечатков пальцев. Закончив обследование, я взял ручку и обвел места, где они были обнаружены — на полу, дверном косяке и на стене, у изголовья кровати. Взяв увеличительное стекло и образцы отпечатков Бетти Шорт, я стал сравнивать.

Один аналогичный отпечаток.

Два.

Три — достаточно для судебного слушания.

Четыре, пять, шесть, мои руки задрожали оттого, что, вне всякого сомнения, именно в этом домике и была зарублена Черная Орхидея; дрожь в руках стала настолько сильной, что я не мог перенести на пластину оставшиеся отпечатки. Достав нож, я вырезал из двери кусок, на котором было четыре отпечатка, и завернул его в тряпку — прямо как лаборант-любитель. Упаковав свои принадлежности и весь дрожа, я вышел наружу и, увидев ручей с бегущей водой, понял, что именно там убийца вымыл тело. Внезапно мне в глаза бросился какой-то предмет, окрашенный в странный цвет.

Бейсбольная бита — верхний конец окрашен в темно-бордовый цвет.

Я шел к машине и думал о Бетти, живой, счастливой, влюбленной в парня, который никогда ей не изменит. Проходя мимо парка, я посмотрел на холм Ли. Указатель содержал теперь только буквы ГОЛЛИВУД; оркестр играл мелодию под названием: «Шоу-бизнес — лучший бизнес».

* * *

Я поехал в центр. Отдел по учету кадров городской администрации, равно как и офис службы иммиграции и натурализации были закрыты. Я позвонил в «Ар энд Аи», но узнать что-либо про уроженца Шотландии Джорджи Тильдена не смог — было ясно, что если я не получу подтверждения по отпечаткам пальцев в эту ночь, то сойду с ума. Оставалось только три варианта: звонить в вышестоящие организации, вламываться в них или давать взятку.

Вспомнив про дворника, который убирался во дворе здания, где располагался Отдел по учету кадров, я остановился на третьем варианте. Старик выслушал мою липовую историю, взял двадцать баксов, открыл дверь и провел меня к шкафам с документацией. Выдвинув ящик, подписанный «Работники, обслуживающие объекты городской недвижимости, — совместители», и достав увеличительное стекло вместе с деревянной пластинкой, посыпанной специальным порошком, я затаил дыхание.

"Тильден Джордж Редмонд, родился в Абердине, Шотландия, 4.03.1896. Рост 161 см, вес 80 кг, шатен, глаза зеленые. Адреса нет, занесен в список как «Приезжий — связываться через Э. Спрейга, телефон BE 43 91. Водительские права выданы в Калифорнии — номер ЛА 68224, марка машины: „форд“-пикап 1939 года, номер машины 6В 119 А. Уборка мусора на участках от Манчестер-стрит до Джефферсон, Ла Бреа и до Гувер-стрит — 39-я и Нортон — посередине». Внизу страницы отпечатки, снятые с обеих рук; один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять совпадающих отпечатков — три достаточно для ареста, шесть для направления в газовую камеру. Привет, Элизабет.

Я задвинул ящик обратно, дал дворнику еще одну десятку, чтобы он молчал, собрал свои принадлежности и вышел из здания. На улице я посмотрел на часы 20:10, среда 29 июня, 1949 года, вечер, когда коп-неудачник раскрыл самое нашумевшее дело в истории Калифорнии. Я дотронулся до травы на газоне, желая убедиться, что она осталась прежней, помахал рукой проходящим мимо служащим и представил, как сообщу эту сногсшибательную новость падре, Таду Грину и директору Хорраллу. Я уже видел себя снова на работе в Бюро, через год уже лейтенантом, мистер Лед, воплотивший в жизнь самые невероятные мечты Огня и Льда. Увидел свое имя в заголовках газет, Кэй снова со мной. Представил, как прижмут Спрейгов, как их опозорят за соучастие в убийстве, все их деньги окажутся бесполезными. И тут все мои мечты разбились о реальность: я не мог арестовать их, не признав того, что в 47-м году я скрыл улики по Мадлен и Линде Мартин. Оставалась либо анонимная слава, либо публичный позор.

Либо тайное правосудие.

Я поехал в Хэнкок-парк. «Кадиллака» Рамоны и «линкольна» Марты перед домом не было, зато там стоял «крайслер» Эммета и «паккард» Мадлен. Своим невзрачным «шевроле» я заблокировал им выезд, упершись задними колесами в клумбу с розами. Входная дверь казалась неприступной, зато боковое окно было открыто. Я взобрался на подоконник и запрыгнул в комнату.

Чучело Балто по-прежнему стояло возле камина и охраняло несколько коробок, стоявших на полу. Я проверил их содержимое; они были забиты одеждой, столовым серебром и дорогостоящим английским фарфором. Картонная коробка в конце была заполнена дешевыми вечерними платьями — довольно странная аномалия. В углу располагался альбом для зарисовок, на верхнем листе были нарисованы женские лица. Я подумал о художнице Марте, и тут же услышал голоса наверху.

Вытащив свой 45-й и надев глушитель, я пошел наверх. Голоса доносились из спальни хозяина: картавый голос Эммета и щебетание Мадлен. Прислонившись к стене в коридоре, я пробрался до двери и стал слушать.

— ...кроме того, один из моих мастеров сказал, что в этих чертовых трубах идет утечка газа. Это огромные убытки, милая. В лучшем случае штрафы за нарушение техники безопасности и правил об охране труда. Пришла пора показать вам троим Шотландию и позволить нашему еврейскому другу Мики К. продемонстрировать свой талант в общении с прессой. Вот увидишь, он переложит всю вину на старину Мэка, или на либералов, или еще на кого-нибудь. А когда все уляжется, мы возвратимся домой.

— Но я не хочу ехать в Европу, папа. О боже, Шотландия. Ты всегда говорил про ее наводящую тоску провинциальность.

— Ах, ты, наверное, думаешь, что будешь скучать там по своему зубастому дружку. Я подозревал это. Ну что ж, позволь тебя успокоить. В Абердине достаточно крепких и рослых парней, которым твой жалкий кавалер и в подметки не годится. Кстати, парней знающих свое место и не таких любопытных. Там у тебя не будет недостатка в здоровых жеребцах, это уж точно. Блайкерт уже давным-давно выполнил свое предназначение, и только из-за твоего пристрастия к опасным увлечениям он снова появился на нашем горизонте. Довольно неразумного пристрастия, должен добавить.

— О, папа, я не...

Я вышел из своего укрытия и вошел в комнату. Эммет и Мадлен, одетые, лежали на большой кровати, над которой свисал балдахин. Дочка положила голову на колени папы, который своими загрубевшими плотницкими руками массировал ей плечи. Первым меня заметил любовник-папочка; Мадлен еще продолжала ворковать, когда он прекратил ее ласкать. На кровати появилась моя тень; она завизжала.

Эммет быстро прикрыл ей рот рукой, на которой блеснуло несколько перстней с драгоценными камнями. Он сказал:

— Это не измена. Это просто привязанность, так что тут все законно.

Его реакция и спокойная манера речи были безупречны. Подражая ему, таким же спокойным голосом я ответил:

— Это Джорджи Тильден убил Элизабет Шорт. Она позвонила сюда двенадцатого января, и один из вас свел ее с Джорджи. На вилширском автобусе она приехала на встречу с ним. Остальное расскажете вы.

Вытаращив от изумления глаза, Мадлен дрожала, прикрытая руками папочки. Эммет посмотрел в сторону направленного на него револьвера.

— Я не оспариваю подобное утверждение, и я не оспариваю твое несколько запоздалое стремление помочь правосудию. Сказать тебе, где можно найти Джорджи?

— Нет, сначала расскажете мне про ваши шашни, а потом уже об их законности.

— Это замечание здесь едва ли уместно, паренек. Я поздравлю тебя с успешным завершением детективной работы, которую ты проделал, скажу, где ты можешь найти Джорджи, и на этом мы остановимся.

Ведь никто из нас не хочет, чтобы пострадала Мэдди, а обсуждение мрачного прошлого нашей семьи может отразиться на ней самым неблагоприятным образом.

Как будто для того, чтобы подчеркнуть отеческую заботу о дочери, Эммет высвободил руку. Мадлен вытерла со щеки размазанную по ней помаду и пролепетала:

— Папа, пусть он заткнется.

Я бросил:

— Это папа попросил тебя потрахаться со мной? Это папа попросил тебя пригласить меня на ужин, чтобы я передумал проверять твое алиби? И таким образом, вы решили, что немного гостеприимства и трахания поможет вам выйти сухими из воды? Значит, вы...

— Папа!

Рука Эммета возвратилась на место; Мадлен уткнулась в нее лицом. Шотландец сделал следующий логический ход.

— Давай говорить по существу, паренек. Выброси историю нашей семьи из головы. Чего ты на самом деле хочешь?

Я стал осматривать спальню, останавливая свой взор на предметах — и их стоимости, о которой мне хвалилась Мадлен. На дальней стене висела написанная маслом картина Пикассо — сто двадцать штук. На столике стояли две китайские вазы — семнадцать. Над кроватью какой-то голландский мастер стоимостью двести с лишним тысяч; уродливая статуэтка на тумбочке — двенадцать с половиной. Эммет, теперь уже с улыбкой на лице, сказал:

— Ты ценишь красивые вещи. Мне это нравится. И эти красивые вещи могут быть твоими. Только скажи мне, чего ты хочешь.

Первого я прострелил Пикассо. Глушитель ухнул «уфф» и пуля 45-го разорвала холст пополам. Следующими были две китайские вазы, куски фаянса разлетелись по всей комнате. С первого раза я не попал в статуэтку — но утешением мне стало разбитое зеркало, окантованное золотом. Папа с любимой дочкой в страхе прижались друг к другу; я взял на мушку Рембрандта, или Тициана, или хрен его знает кто это был. Прямым попаданием я пробил в нем приличную дыру, равно как и вырвал кусок штукатурки из стены. Рама покосилась и рухнула Эммету на плечо; револьвер раскалился у меня в руке. Но я все равно продолжал держать его, в барабане еще достаточно патронов, чтобы я смог получить то, что хотел.

Запах пороха, дым из дула и пыль от осыпавшейся штукатурки делали воздух непригодным для дыхания. Четыреста штук баксов превращены в хлам. Двое Спрейгов, обвивших друг друга на кровати, Эммет пришедший в себя первым, гладящий Мадлен, протирающий глаза и щурящийся.

Я приставил глушитель к его затылку.

— Ты, Джорджи, Бетти. Сделай так, чтобы я поверил, или я тут все нахрен разнесу.

Эммет откашлялся и расправил локоны Мадлен; я сказал:

— И со своей собственной дочерью.

Моя оторва подняла голову, высохшие слезы на щеках, пыль и помада на лице.

— Папа, он не мой настоящий отец, и мы никогда... поэтому все законно.

Я спросил:

— Тогда кто настоящий?

Эммет повернулся ко мне лицом и мягко отвел мою руку с револьвером в сторону. Он не выглядел обескураженным или сердитым. Напротив, он был похож на бизнесмена, предвкушавшего трудные переговоры по новому контракту.

— Ее отец — чудак Джорджи, а мать — Рамона. Хочешь подробности или этого достаточно?

Я сел в кресло, покрытое шелковой парчой, в полуярде от кровати.

— Рассказывай все. И не ври, потому что я все равно узнаю.

Эммет встал и, приводя себя в порядок, окинул взором причиненный комнате ущерб. Мадлен пошла в ванную; через несколько секунд я услышал звуки льющейся воды. Эммет сел на край кровати, и положил руки на колени, словно он собрался исповедоваться священнику. Я знал, что он думал, что сможет отделаться от меня, рассказав лишь то, что посчитает нужным; но я также знал, что заставлю его выложить все, чего бы это ни стоило.

— В середине 20-х Рамона захотела завести ребенка, — начал он, — но я был против, тогда она стала доставать меня своими разговорами об отцовстве. Как-то ночью я напился и подумал: «Мама, ты хотела ребенка, так я сделаю тебе такого же парня, как я». Я обработал ее без резинки, а наутро, протрезвев, забыл про этот случай. Я не знал, что она в то время встречалась с Джорджи, только чтобы заполучить этого жеребенка, которого она так страстно желала. Когда родилась Мадлен, я подумал, что это из-за того одного раза. Я прикипел к ней сердцем — к моей маленькой девочке. Через два года я решил сделать полный комплект, и мы родили Марту.

Я знаю, парень, что ты убил двух человек, ине могу похвастаться тем же. Я так же знаю, что тебе известно, что такое жестокость. Когда Мадлен исполнилось одиннадцать, я понял, что она — точная копия Джорджи. Поэтому, подловив подлеца, я разукрасил его лицо ножичком. Увидев, что он может умереть, я отвез его в больницу и там подкупил врачей, сказав им, чтобы они сделали отметку в своих журналах, что Джорджи — жертва автокатастрофы. Когда он вышел из больницы, на него было больно смотреть — обезображенный урод. Я стал просить у него прощения, дал деньги и работу — присматривать за моими владениями, а также устроил его рабочим по вывозу городского мусора.

Я подумал о том, что Мадлен и впрямь не была похожа ни на одного из своих родителей; вспомнил я также и о том, что Джейн Чемберс упоминала об автокатастрофе, после которой у Джорджи поехала крыша. Пока все, что рассказывал Эммет, походило на правду.

— А что насчет самого Джорджи? Вам когда-нибудь приходило в голову, что он сумасшедший? Что он опасен?

Выказывая мне симпатию, он похлопал меня по колену.

— Отцом Джорджи был Редмонд Тильден, довольно известный в Шотландии врач. Патологоанатом. В Абердине в то время еще сильно было влияние церкви и поэтому доктор Редмонд мог легально вскрывать трупы только казненных преступников и педофилов, которых местные жители насмерть забросали камнями. Джорджи нравилось дотрагиваться до внутренних органов, которые его отец вытаскивал при вскрытии. Когда я еще был мальчишкой, то слышал одну историю. И я ей верю. Как-то доктор Ред-монд купил труп у каких-то ублюдков. При вскрытии он вытащил сердце и оно еще билось. Джорджи наблюдал за этим, и вид пульсирующего сердца ему понравился. Я верю этой истории, потому что во время войны Джорджи то и дело протыкал своим штыком мертвых Гансов. Не уверен, но думаю и здесь, в Америке, он выкапывал трупы из могил. Снимал скальпы и вынимал внутренние органы. Все это, конечно, омерзительно.

Я увидел свет в конце туннеля, слабую надежду на то, что удастся распутать дело. Джейн Чемберс в нашем с ней разговоре упоминала о том, что Джорджи и Рамона снимали на кинопленку, организованные ими представления, и что эти представления были основаны на действительных событиях, происходивших с Эмметом в Первую мировую войну; а два года назад во время моего ужина в их доме Рамона упоминала о том, как они «разыгрывали на сцене те эпизоды из жизни мистера Спрейга, которые он предпочитает не вспоминать». Я ухватился за мою догадку.

— А как вы могли жить с сумасшедшим?

Эммет ответил:

— В свое время, парень, тебя носили на руках, поэтому ты знаешь, как иногда слабые люди нуждаются в том, чтобы ты о них позаботился. А здесь особая связь. Это как будто у тебя есть слабоумный младший брат.

— У меня был слабоумный брат, старше меня. И я его уважал.

Эммет засмеялся — скептически.

— По ту сторону я не был.

— Неужели? Элдридж Чемберс утверждает обратное. Перед своей смертью он оставил в городской администрации кое-какие материалы. Похоже на то, что в тридцатые годы ему довелось увидеть некоторые представления, которые устраивали Рамона и Джорджи. Маленькие девочки в солдатской форме и с игрушечными ружьями в руках. Джорджи отражает атаку немцев, а вы бежите, поджав хвост, как последний трус.

Эммет покраснел и попытался изобразить самодовольную ухмылку; его губы задвигались словно у паралитика. Я прокричал:

— Трус! — и со всей силы ударил его по лицу — и этот с виду суровый шотландский сукин сын бросился рыдать как дитя. Из ванны вышла Мадлен, в чистой одежде и со свежим макияжем. Подойдя к кровати, она обняла своего «папочку» так, как до этого обнимал ее он.

— Рассказывай, Эммет, — потребовал я.

Он рыдал на плече своей суррогатной дочери; она ласкала его с такой нежностью, которая мне и не снилась. Наконец он шепотом выдавил:

— Я не мог бросить Джорджи, потому что он спас мою жизнь. Мы отстали от своей части и оказались на поле, усеянном трупами. В то время к тому месту подошел немецкий патруль. Они протыкали штыками всех британцев, раненых или мертвых. Джорджи навалил на нас несколько трупов немецких солдат. Это были даже не трупы, а то, что от них осталось после минометного обстрела. Джорджи заставил меня заползти подо все эти оторванные конечности и вывернутые внутренности и оставаться там, пока не ушел патруль, а потом мы вылезли оттуда, и он меня вычистил и взбодрил разговорами про Америку. Так что, как видишь, я не мог...

Он не договорил. Мадлен гладила его плечи и ерошила волосы.

— Я знаю, что порнушку с участием Бетти и Линды Мартин снимали не в Тихуане, — проговорил я. — Имел ли Джорджи отношение к этому фильму?

— Нет, — ответила Мадлен с такой интонацией, какая до этого была у Эммета в начале разговора. — Мы с Линдой разговаривали в «Ла Берне», и она сказала, что ей нужно место для съемок небольшого фильма. Я поняла, что она имела в виду, и, так как мне хотелось снова увидеться с Бетти, я разрешила использовать один из пустующих домов моего папы, гостиные которого были выполнены в старинном стиле. Бетти, Линда и Дюк Веллингтон сняли этот фильм там. Джорджи за этим всем наблюдал. Он постоянно бродил по таким пустующим домам. И когда он увидел, как снимался этот фильм, то просто голову потерял из-за Бетти. Может быть, потому, что она была так похожа на меня... его дочь.

Я отвернулся, чтобы дать ей договорить не смущаясь.

— И что потом?

— Потом, где-то в районе Дня благодарения, Джорджи пришел к отцу и потребовал «дать ему эту девчонку». Он пригрозил, что расскажет о том, кто мой настоящий отец, а также предаст гласности подробности наших с папочкой отношений, представив дело таким образом, как будто это инцест. Я стала искать Бетти, но не могла ее нигде найти. Позже я узнала, что в то время она была в Сан-Диего. Папа позволил Джорджи остаться в гараже, потому что тот выдвигал все новые и новые требования. И он дал ему деньги за его молчание, но тот не унимался и вел себя все более нетерпимо.

Потом в тот воскресный вечер вдруг позвонила Бетти. Она была пьяна и назвала меня Мэри или каким-то таким именем. Она сказала, что обзванивает друзей, которые есть у нее в записной книжке, чтобы одолжить у кого-нибудь из них немного денег. Я дала трубку папе, и он пообещал ей денег, если она встретится с человеком, за которого он ручается. Как видишь, мы думали, что Бетти нужна была Джорджи только для... секса.

— И после того что вы о нем знали, вы ему поверили?

Эммет закричал:

— Ему просто нравилось трогать мертвых! Он был безобиден! Я не думал, что он будет убивать!

Я подтолкнул их к продолжению рассказа.

— И вы сказали ей о том, что у Джорджи медицинское прошлое?

— Потому что Бетти уважала врачей, — ответила Мадлен. — Потому что мы не хотели, чтобы она чувствовала себя последней шлюхой.

Я чуть не расхохотался.

— И что было дальше?

— Думаю, ты знаешь, что было дальше.

— Все равно расскажите.

Мадлен со злобным видом продолжила.

— Бетти приехала сюда на автобусе. Они с Джорджи удалились. Мы думали, что они поедут в какое-нибудь приличное место, чтобы побыть вдвоем.

— Типа мотеля «Красная Стрела»?

— Нет. Типа какого-нибудь папиного дома, за которым присматривал Джорджи! Бетти забыла у нас свою сумочку, и мы думали, что она вернется за ней, но она так и не вернулась, равно как не вернулся и Джорджи, а потом появились эти газеты, и мы стали догадываться о том, что могло произойти.

Если Мадлен думала, что на этом ее признание закончено, то она ошибалась.

— Расскажи, чем ты занималась, когда все это произошло. Как ты заметала следы?

Поглаживая Эммета, она заговорила:

— Я бросилась искать Линду Мартин и нашла ее в одном из баров в Долине. Я дала ей денег и попросила, чтобы в случае, если ее задержит полиция и начнет спрашивать про фильм, она сказала бы что его снимали мексиканцы в Тихуане. Когда вы ее задержали, она выполнила условие договора, но рассказала про фильм только потому, что вы обнаружили копию в ее сумке. Я также пыталась разыскать Дюка Веллингтона, но безуспешно. Меня это стало беспокоить, но потом он прислал свое алиби в «Геральд Экспресс», в котором не упоминалось место съемок. Поэтому опасность миновала. Потом...

— Потом появился я. И ты стала выпытывать у меня информацию по этому делу и подкидывала мне небольшие намеки по поводу Джорджи, наблюдая за моей реакцией.

Мадлен прекратила гладить Эммета и принялась изучать свой маникюр.

— Да.

— Как насчет того алиби, которое ты мне тогда дала? Лагуна-Бич, можешь спросить прислугу?

— Мы подкупили их, это на тот случай, если бы ты действительно решил их спросить. Хотя, вообще-то, они не очень хорошо говорят по-английски, и в любом случае ты мне тогда поверил.

Мадлен заулыбалась. Я спросил:

— А кто прислал фотографии Бетти и ее блокнот? Кто-то послал конверты, и ты говорила, что она забыла у вас сумочку.

Мадлен засмеялась.

— Это была моя гениальная сестра Марта. Она знала, что я знакома с Бетти, но в тот вечер, когда Бетти ушла с Джорджи, ее не было дома. Она не знала, что Джорджи шантажировал папу или что он убил Бетти. Она вырвала из телефонного справочника страницу с нашим номером и расцарапала лица на фотографиях, словно пытаясь сказать: «Ищите лесбиянку, то есть меня». Ей не терпелось меня очернить, растоптать. Она также позвонила в полицию и рассказала им про бар «Ла Берна». Расцарапанные лица на фотографиях это типично для Марты — когда она психует, то начинает царапаться как кошка.

Что-то в ее рассказе показалось мне подозрительным, но я никак не мог этого понять.

— Это тебе Марта сказала?

Мадлен стала полировать свои красные коготки.

— Когда в газетах написали про небольшой черный блокнот, я сразу поняла, что это дело рук Марты. Я выбила у нее признание.

Я повернулся к Эммету.

— А где Джорджи?

Старик заерзал.

— Возможно, он находится в одном из моих пустующих домов. Я принесу тебе их список.

— Принеси мне и все ваши четыре паспорта.

Эммет вышел из похожей на поле боя спальни. После его ухода Мадлен сказала:

— Ты мне действительно нравился, Баки. На самом деле.

— Прибереги это для папочки. Теперь ты оделась, так что прибереги сладенькое для папочки.

— Что ты собираешься сделать?

— Для начала я изложу все это на бумаге, в дополнение к вашим с папочкой показаниям. Потом я передам все эти бумаги другому полицейскому, просто на случай, если твой папаша пойдет к своему другу Мику Коэну с предложением меня грохнуть. И уже после этого я пойду за Джорджи.

Возвратился Эммет и протянул мне четыре американских паспорта и лист бумаги со списком домов. Мадлен пригрозила:

— Если ты отдашь в полицию наши показания, мы похороним тебя в суде. Все узнают про наши с тобой отношения.

Я поднялся и поцеловал ее в губы.

— Ну тогда мы пойдем ко дну вместе.

* * *

Домой я не поехал. Вместо этого я припарковался в нескольких кварталах от особняка Спрейгов и стал изучать список пустующих домов Эммета, одновременно размышляя о последних словах Мадлен, о том насколько далеко зашли наши с ней отношения.

Дома находились в двух местах — в Эко Парке и Силверлейке и в другом конце города, в Уотсе — не самом безопасном месте для пятидесятитрехлетнего белого мужчины. Силверлейк — Эко располагался в нескольких милях к востоку от холма Ли — тихий, зеленый район с массой извилистых улочек — вполне подходящее местечко для некрофила. Отметив в списке Эммета пять адресов, я отправился в путь.

Посетив первые три, я обнаружил там заброшенные лачуги: с разбитыми окнами и без электричества. На стенах надписи, оставленные мексиканскими бандами. Никакого «форда»-пикапа 39-го года выпуска — только запустение, сопровождаемое пронизывающими ветрами, дующими с Голливудских холмов. Уже за полночь, когда я ехал в направлении четвертого, отмеченного в списке дома, я вдруг пришел к одной идее, точнее, идея пришла ко мне.

Убить его.

Без публичной славы, без публичного позора — тайное правосудие. Отпустить Спрейгов, и перед тем как нажать на курок, выбить у Джорджи подробное признание. Записать его и потом найти способ обратить это признание против них.

Убить его.

И попытаться жить с этим.

И попытаться жить обычной жизнью, сознавая, что лучший друг Мики Коэна строит в отношении тебя такие же планы.

Я выбросил эти мысли из головы, как только увидел, что четвертый дом, находившийся в конце глухого переулка стоит целым и невредимым — чистый фасад, аккуратно подстриженная лужайка перед зданием. Припарковавшись в двух домах от места, я пошел к нему пешком. Никаких «фордов», зато много пустых карманов для их парковки.

Стоя на тротуаре, я стал осматривать дом. Это была постройка 20-х годов, небольшой домик в форме куба, отштукатуренный и покрашенный белилами с деревянными балочными перекрытиями. Я обошел его от подъездной аллеи до крошечного садика и вокруг вымощенной камнем дорожки, ведущей к парадному входу. В доме не было света — похоже, что все окна были занавешены плотными шторами. Вокруг дома стояла абсолютная тишина.

Вытащив револьвер, я нажал кнопку звонка. Ответа не последовало. Подождав двадцать секунд, я просунул пальцы в дверной проем. Почувствовав треснувшую деревянную планку, я достал свои наручники и, раскрыв их, вставил в проем узкую часть. Она застряла; я стал строгать дерево вокруг замка и делал это до тех пор, пока не увидел, что зазор двери уменьшился. Тогда я ее легонько толкнул — и она открылась.

Освещение с улицы помогло мне найти выключатель в доме; включив свет, я увидел пустую комнату с паутиной по углам. Подойдя к крыльцу, я закрыл дверь. Шторы на окнах не пропускали ни малейшей частицы света. Я возвратился в дом, закрыл дверь и заблокировал замок, вставив в него деревянную щепку.

Заблокировав вход, я пошел в дальнюю часть дома. Из комнаты рядом с кухней доносился какой-то медицинский запах. Приоткрыв ногой дверь, я стал шарить по стене в поисках выключателя. Когда я нажал его, мне в глаза ударил ослепительно яркий свет. Когда мой взор прояснился, я понял, чем пахнет: формальдегидом.

Вдоль стен были расположены полки с сосудами в которых хранились внутренние органы; на полу лежал матрас, полуприкрытый армейским одеялом. На нем скальп с окровавленной головы и две тетрадки. Собравшись с силами, я заставил себя посмотреть на все это.

В сосудах с жидкостью плавали мозги, глаза, сердца и кишки. Рука какой-то женщины с обручальным кольцом на пальце. Яичники, бесформенные внутренние органы, сосуд, наполненный пенисами. Челюсти с золотыми зубами.

Я почувствовал, что меня вот-вот вырвет, и, не желая больше смотреть на запекшуюся кровь, присел на корточки возле матраса. Подняв одну из тетрадей, я стал перелистывать ее; страницы были заполнены аккуратным почерком. Было дано описание того, как грабились могилы — в отдельных колонках названия кладбищ, имена захороненных и даты. Дойдя до страницы, на которой упоминалось то самое Лютеранское кладбище восточного Лос-Анджелеса, где была похоронена моя мать, я отбросил тетрадь в сторону и машинально ухватился за одеяло; но, увидев, что оно все заляпано застывшей спермой, в ужасе отшвырнул его к двери. Открыв другую тетрадь, я перенесся в 14 января 1947 года. Аккуратным мужским почерком было выведено:

"Когда она пришла в себя во вторник утром, я поняла, что она не выдержит дальнейших пыток и что мне тоже не следует задерживаться здесь надолго. Эти влюбленные пташки должны вот-вот проснуться. Надо сказать, что она очень гордилась своими маленькими сиськами. Даже тогда, когда я тушила о них «Честерфилд» вчера. Я решила, что буду отрезать их медленно.

Она была все еще в ступоре, возможно даже в шоке. Я показала ей эту знаменитую бейсбольную биту, которая принесла мне столько удовольствия в прошедшую воскресную ночь. Поводила ей по ее телу. Это, казалось, вывело ее из шока. Поковырялась в ее мелкой дырочке так, что она чуть не проглотила кляп. Жалко, что на бите не было острых шипов, как на тех орудиях пытки, которые использовались инквизицией. Тогда она точно не скоро бы забыла мои поглаживания. Держа биту перед ее лицом, я стала вырезать ножом пятно от сигареты на ее левой сиське. Она закусила кляп так сильно, что изо рта потекла кровь. Я воткнула нож глубже, почувствовала кость и начала вращать лезвие. Она попыталась закричать, и кляп провалился ей дальше в горло. На мгновение я вытащила его, она стала вопить что-то про свою маму. Я вставила кляп назад, задвинув его поглубже, и стала резать правую сиську.

Похоже, в тех местах, где она связана, у ней начинается инфекция. Веревки сдавили ее лодыжки, и из них уже течет гной..."

Отложив тетрадь в сторону, я понял, что готов это сделать, а если бы замешкался, то следующие несколько страниц вернули бы меня в нужное состояние. Я встал, посмотрел на аккуратно выстроенные в ряд сосуды с внутренними органами и подумал, приходилось ли Джорджи убивать раньше. Тут мой взгляд остановился на сосуде, стоявшем отдельно от остальных, на подоконнике, над матрасом.

Треугольный кусочек плоти с татуировкой, изображавшей сердце с эмблемой ВВС внутри, и надписью внизу: «Бетти и майор Мэтт».

Я закрыл глаза и задрожал; обхватив себя руками, я пытался сказать Бетти, что извиняюсь за то, что увидел ее сокровенную часть, что я не хотел заходить так далеко, что просто хотел помочь ей. Я хотел говорить это снова и снова. Но тут кто-то нежно до меня дотронулся, и я был благодарен за это нежное прикосновение.

Обернувшись, я увидел мужчину. Его лицо было обезображено шрамами. В руках он держал крючковатые медицинские инструменты, инструменты, которыми можно было резать и шуровать внутри. Он прикоснулся этими скальпелями к своей щеке; я охнул и потянулся за револьвером. Два стальных лезвия метнулись в мою сторону; мой 45-й выскользнул из кобуры и упал на пол.

Я отскочил в сторону; лезвия полоснули по моей куртке и задели мне ключицу. Я ударил Тильдена в пах; некрофил на секунду потерял равновесие, а затем снова ринулся на меня, размахивая своим лезвиями и припирая меня к полкам с сосудами.

Сосуды с грохотом полетели на пол, формальдегид полился наружу, а вместе с ним и куски ужасной плоти. Тильден наседал на меня, пытаясь вонзить свои скальпели. Мне удалось схватить его за руку и ударить между ног. Он крякнул, но не отступил, его лицо все ближе и ближе ко мне. Оказавшись от меня всего в нескольких дюймах, он обнажил зубы и укусил меня за щеку; я почувстовавал нестерпимую боль. Я нанес ему еще один удар между ног, его хватка ослабла, он снова укусил меня, и я опустил руки. Его скальпель пролетел у меня над ухом и ударился в полку за моей спиной; я стал шарить рукой в поисках какого-нибудь предмета и, нащупав большой кусок стекла, вонзил его в лицо Джорджи, как раз в тот момент, когда он собирался нанести очередной удар скальпелем; он дико завизжал; стальное лезвие пронзило мое плечо.

Полки обрушились на пол. Джорджи повалился на меня, из пустой глазницы рекой лилась кровь. Увидев в нескольких ярдах от себя свой револьвер, я протащил нас обоих до этого места и схватил оружие. Отчаянно визжа, Джорджи поднял руку и стал тянуться к моему горлу, его открытый рот прямо передо мной. Я вставил дуло в его пустую глазницу и вышиб ему мозги.

Глава 33

Некролог по делу Шорт произнес Расс Миллард.

Я вышел из этого дома смерти в диком возбуждении и сразу же поехал в городскую администрацию. Падре только что вернулся из своей поездки в Тусон, куда он ездил для того, чтобы этапировать в Лос-Анджелес одного из заключенных; когда человека, которого он привез, повели в камеру, я отвел Расса в сторонку и рассказал ему всю историю моих взаимоотношений со Спрейгами — от лесбийского следа, на который навела меня Мадлен, до убийства Джорджи Тильдена. Расс, поначалу ошарашенный, отвез меня в центральную больницу. Врач отделения неотложной помощи, вкалывая мне противостолбнячную сыворотку и накладывая швы на лицо и плечо, удивлялся:

— Боже, эти укусы выглядят так, как будто их сделал человек.

Раны от скальпеля были лишь поверхностными и требовали только промывки и наложения бинтов.

Выйдя из больницы, Расс сказал:

— Дело остается открытым. Тебя просто вышибут из управления, если ты кому-нибудь расскажешь о том, что произошло. А теперь пошли, позаботимся о Джорджи.

На часах было 3:00, когда мы добрались до Силверлейка. Падре был потрясен увиденным, однако умудрился сохранить самообладание и невозмутимое выражение на лице. Затем лучший из людей, которых я когда-либо знал, удивил меня.

Сначала он сказал:

— Выйди на улицу и жди меня возле машины; после этого он покрутил какие-то краники на газовых трубах снаружи здания и, отойдя на десять ярдов от дома, разрядил свой револьвер в трубы. Газ вспыхнул моментально; дом обуяли языки пламени. Мы дали деру, даже не включая фары. Расс бросил эффектную фразу:

— Эта мерзость не заслуживает места на Земле.

Затем пришла чудовищная усталость — и сон. Расс довез меня до «Эль Нидо», и я тут же нырнул в постель и на двадцать с лишним часов окунулся в кромешную тьму небытия. Первое, что я увидел, когда проснулся, были четыре паспорта Спрейгов на журнальном столике; и первое, что пришло мне в голову, было: они должны за все заплатить.

Если Эммета обвинят в нарушении техники безопасности и правил об охране труда при возведении зданий или в чем похуже, я хотел бы, чтобы вся семья осталась на территории страны и узнала бы, что такое страдание. Позвонив в паспортно-визовую службу США и представившись капитаном следственного отдела, я попросил наложить запрет на повторный выпуск паспортов для всех четырех Спрейгов. Это было своего рода жест отчаяния — как удар по запястью. Затем я побрился и принял душ, стараясь не намочить наложенные швы и бинты. Чтобы не думать о тех руинах, в которых лежала моя жизнь, я стал размышлять об окончании дела Шорт. Я вспомнил, что накануне Мадлен произнесла фразу, которая мне показалась странной, неправильной и не соответствующей действительности. Одеваясь, я старался вспомнить ее слова; и только когда стал выходить из номера, чтобы купить еды, до меня дошло: Мадлен говорила, что это Марта позвонила в полицию и сообщила им про бар «Ла Берна». Но я знал досье по этому делу лучше чем кто бы то ни было, и в нем точно не было никакого упоминания об этом эпизоде. Мне на ум сразу же пришло два случая: первый, когда Ли с кем-то долго разговаривал по телефону, когда мы сидели в офисе на следующее после встречи с Мадлен утро, и второй, когда сразу же после просмотра порнушки он поехал прямиком в «Ла Берну». Только «гениальная» Марта могла ответить на мучившие меня вопросы. И чтобы заполучить ее, я направился в район рекламных агентств.

Я нашел единственную дочку Эммета Спрейга на скамеечке перед зданием «Янг энд Рубикам». Она обедала. Когда я сел на скамейку напротив, она даже не взглянула; я вспомнил, что черный блокнот Бетти Шорт и те фотографии обнаружили в почтовом ящике, который находился всего в одном квартале отсюда.

Я наблюдал как пухленькая девочка-женщина уплетает салат и читает газету. За два с половиной года, которые я ее не видел, она не особо потолстела и подурнела — но все же осталась толстенькой копией Эммета.

Марта отложила в сторону газету и наконец заметила меня. Я ожидал, что в ее глазах вспыхнет ярость, но она удивила меня, просто сказав:

— Здравствуйте, мистер Блайкерт, — и при этом даже слегка улыбнулась.

Я подошел и сел рядом. Мой взгляд случайно упал на заголовок сложенной вдвое «Таймс»: «Странный пожар в предгорье Силверлейк — найдено обгоревшее до неузнаваемости тело».

Марта сказала:

— Простите меня за ваш портрет, который я нарисовала в тот вечер, когда вы приходили к нам на ужин.

Я показал на газету.

— А вы не очень то удивились, увидев меня снова.

— Бедный Джорджи... Нет. Я не удивляюсь, что снова встретила вас. Папа говорил мне, что вы все знаете. Меня недооценивали всю мою жизнь, и мне кажется, что Мэдди и папа всегда недооценивали вас.

Я не принял ее комплимент.

— Вы знали, что сделал этот «бедный Джорджи»?

— С самого начала. Я видела, как той ночью он увез эту девчонку Шорт на своем грузовичке. Мэдди и папа думали, что я этого не знаю, но они ошибались. Только мама так ничего и не узнала. Вы его убили?

Я не ответил.

— Вы собираетесь навредить нашей семье?

Меня особо задело ее гордое «нашей».

— Пока еще не знаю, что буду делать.

— Я не виню вас за то, что вы хотите им навредить. Отец и Мэдди — страшные люди. Я и сама из кожи вон лезла, чтобы им насолить.

— Когда прислала вещи Бетти?

Ее глаза вспыхнули.

— Да. Я вырвала страницу из телефонной книги с нашим домашним номером, но я думала, что есть другие телефонные номера, которые могут вывести полицию на отца и Мэдди. У меня не хватило смелости послать наш номер. Хотя надо было. Я...

Подняв руку, я остановил ее.

— Но почему, Марта? Ты знаешь, что случилось бы, если бы полиция узнала все подробности про Джорди? Дополнительные пункты обвинения, суд, тюрьма.

— Мне было все равно. Мэдди владела тобой и отцом, у нас с мамой ничего не было. Я просто хотела, чтобы этот корабль пошел ко дну. У мамы туберкулез кожи, ей осталось всего несколько лет. Она умрет, и это так несправедливо.

— Рисунки и царапины на них. Что ты этим хотела сказать?

Марта сцепила руки и сжала их с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

— Мне было девятнадцать, и все, что я умела, — это рисовать. Я хотела, чтобы Мэдди выглядела как лесбиянка, а на последнем рисунке был изображен мой отец — его лицо вымарано. Я надеялась, что он оставил отпечатки пальцев на обороте рисунка. Мне так хотелось ему досадить.

— Потому что он касается тебя так же, как Мадлен?

— Потому что он этого не делает.

Я поежился.

— Марта, это ты позвонила в полицию и сказала про бар «Ла Берна»?

Она опустила глаза.

— Да.

— Ты разговаривала с...

— Я рассказала человеку, взявшему трубку, о моей сестре-лесбиянке и о том, что прошлым вечером она познакомилась в «Ла Берне» с полицейским, которого зовут Баки Блайкерт, и что сегодня вечером у них свидание. Мэдди все уши про вас прожужжала, и я стала ревновать. Но я хотела оскорбить ее, а не вас.

Я вспомнил, как Ли долго отвечает на звонок, а я в это время сижу напротив; как Ли посмотрев «Рабынь из ада», после которых у него снесло крышу, едет прямиком в «Ла Берну». Я сказал:

— Марта, рассказывайте дальше.

Оглянувшись по сторонам, она вся напряглась — сомкнула колени, сжала руки в кулак и прижала их к телу.

— К нам домой пришел Ли Бланчард и сказал, что он разговаривал с женщинами в «Ла Берне» — с лесбиянками, и что они могут сообщить в полицию о связи Мадлен и Черной Орхидеи. Он также сказал, что ему надо уехать из города и что за определенную плату он готов скрыть свою информацию о Мэдди. Отец согласился и дал ему все деньги, которые были в его сейфе.

Ли, наглотавшийся амфетамина, не появляющийся ни в Отделе, ни на Университетском участке; предстоящее освобождение Бобби Де Витта как повод уехать из города. Деньги Эммета, те самые наличные, которые он транжирил в Мексике. Еле слышно я спросил:

— Что-то еще?

Ее тело сжалось словно пружина.

— На следующий день после этого Бланчард пришел снова. Он потребовал больше денег. Отец ему отказал, тогда он его избил и стал задавать все эти вопросы про Элизабет Шорт. Мы с Мэдди были в другой комнате и все слышали. Я злорадствовала, а она просто сходила с ума от ярости. Когда она уже не могла выносить тех унижений, которым подвергали ее любимого папочку, она ушла, но я продолжала слушать. Отец побоялся, что Бланчард повесит убийство на кого-нибудь из нас, и дал ему сто тысяч долларов, а также рассказал о том, что случилось с Джорджи и Элизабет Шорт.

Избитые в кровь пальцы Ли, его ложь: «Наказание за Джуниора Нэша». Звонок Мадлен в тот же день: «Не приходи. У папы деловая встреча». Наше скоротечное свидание в «Красной Стреле» час спустя. Ли кутит в Мексике. Ли позволяет Джорджи Тильдену выйти сухим из воды.

Марта приложила к глазам платок и, увидев, что он остался сухим, коснулась моей руки.

— А на следующий день пришла какая-то женщина и забрала деньги. Вот и вся история.

Я достал из бумажника фотографию Кэй и показал ей. Она произнесла:

— Да. Это она.

Я встал, оказавшись теперь в совершенном одиночестве, впервые с тех пор как образовалась наша троица. Марта сказала:

— Больше не причиняйте вреда нашей семье. Пожалуйста.

В ответ я сказал:

— Уходите, Марта. Не дайте им разрушить вашу жизнь.

Я отправился в начальную школу западного Голливуда. Сидя в машине перед стоянкой, где были припаркованы автомобили сотрудников, я не спускал глаз с Плимута Кэй. В моих мыслях за мной неотступно следовал Ли — не самая лучшая компания на протяжении двух с лишним часов. Ровно в 15:00 прозвенел звонок, точно по расписанию. Через несколько минут из здания в окружении ребятишек и своих коллег вышла Кэй. Дождавшись, пока она окажется одна возле своей машины, я подошел к ней.

Стоя ко мне спиной, она укладывала в багажник целую кипу книг и тетрадей. Я спросил:

— Сколько из тех ста штук Ли разрешил тебе оставить?

Кэй застыла на месте, ее руки на детских рисунках.

— Это он рассказал тебе тогда обо мне и Мадлен Спрейг? И поэтому ты так сильно ненавидела Бетти Шорт?

Она погладила детские художества. Затем повернулась и посмотрела мне прямо в глаза.

— Некоторые вещи у тебя так хорошо получаются.

Это был еще один комплимент, который сейчас мне был ни к чему.

— Ответь на мои вопросы.

Продолжая смотреть мне в глаза, Кэй захлопнула багажник.

— Я не взяла ни цента из тех денег, и я не ничего не знала о твоей связи с Мадлен Спрейг до тех пор, пока те детективы, которых я наняла, не назвали мне ее имя. А Ли все равно бы сбежал. Я просто хотела, чтобы он чувствовал себя комфортно, если такое вообще было возможно. Он уже не рассчитывал на то, что сможет снова наехать на Эммета Спрейга, поэтому я взяла деньги. Дуйат, он знал, что я люблю тебя, и хотел, чтобы мы были вместе. Это было еще одной причиной, по которой он уехал.

Я чувствовал, что меня засасывает трясина нашей прежней лжи.

— Он не уехал, он сбежал от «Бульвар Ситизенс», от подставы Де Витта, от неприятностей в управлении.

— Он любил нас! Не отрицай хотя бы этого!

Учителя, стоя возле своих машин, наблюдали за ссорой супружеской пары. Они, правда, стояли слишком далеко от нас и ничего не могли слышать; я представил, как они думают, будто эта ссора происходит из-за детей, или денежных расходов, или из-за измены одного из супругов. Я сказал:

— Кэй, Ли знал, кто убил Элизабет Шорт. Ты знала это?

Кэй потупилась.

— Да.

— И он ничего не сказал.

— Тогда все пошло кувырком. Ли отправился в Мексику искать Бобби и сказал, что займется убийцей, когда приедет оттуда. Но он не приехал, а я не хотела, чтобы ты тоже туда поехал.

Я схватил жену за плечи и сжал их с такой силой, что она подняла голову и посмотрела мне в глаза.

— Ну, а потом, почему ты мне ничего не рассказала? Почему ты никому не рассказала?

Кэй снова опустила голову; резким движением рук я поднял ее.

— Почему ты никому не рассказала?

Своим спокойным учительским голосом Кэй Лейк Блайкерт ответила:

— Я почти рассказала тебе. Но ты опять начал изменять и собирать ее фотографии. Я просто хотела отомстить той женщине, которая отняла у меня двух мужчин моей жизни.

Я поднял руку, чтобы ее ударить, но, вспомнив о Джорджи Тильдене, остановился.

Глава 34

Я попросил больничный и провел неделю в «Эль Нидо» — читал, слушал по радио джаз и пытался не думать о своем будущем. Снова и снова просматривал досье по делу, хотя и прекрасно знал, что оно закрыто. Во сне ко мне приходили юные Марта Спрейг и Ли; иногда к ним присоединялся клоун с разрезанным ртом из гостиной Джейн Чемберс — сквозь свою прорезь на лице он осыпал меня упреками и насмешками.

Я покупал все четыре местные газеты и прочитывал их от корки до корки. Шумиха по поводу гигантской надписи на холме Ли утихла, не было также никакого упоминания ни об Эммете Спрейге, ни о судебных слушаниях по делу о дефективных зданиях, ни о сгоревшем доме и найденном там трупе. Я начал подозревать, что что-то не так.

Потребовалось какое-то время — долгие часы тупого гляденья в потолок, — но наконец я нашел недостающее в цепи звено.

Этим звеном была догадка о том, что Эммет Спрейг сделал все, для того чтобы натравить нас на Джорджи Тильдена. Со мной он был более бесцеремонен: «Сказать тебе, где можно найти Джорджи?» — как раз в его стиле. Вот если бы он сказал об этом окольными путями, я бы насторожился. А Ли он просто отправил по адресу, сразу же после того как получил от него хорошую взбучку. Надеялся ли он на то, что при виде убийцы Орхидеи Ли не сможет сдержать свой гнев? Знал ли он о той коллекции, которую Джорджи собрал на кладбище, и рассчитывал ли на то, что увидев ее, мы озвереем? Или, может быть, Спрейг думал, что Джорджи окажет нам сопротивление — и в результате погибнет сам или уничтожит этих жадных / любопытных легавых, которые уже начинали представлять для него угрозу? Но почему? Для чего? Чтобы защитить себя?

Эта версия, однако, имела один существенный изъян — в нее не укладывалось поразительное, самоубийственно наглое поведение Эммета, человека совсем не склонного к самоубийству.

И уже после устранения Джорджи Тильдена, убийцы Черной Орхидеи, — устранения раз и навсегда — не было никакого смысла разрабатывать эту версию дальше. Но все же у меня оставалась одна маленькая зацепка, для того чтобы двигаться в этом направлении: во время моих первых свиданий с Мадлен в 47-м году, она упоминала о том, что оставляла в разных барах записки, в которых просила своего двойника о встрече. Тогда я говорил, что это ей может аукнуться, на что она отвечала в смысле: «Я все устрою».

Наиболее вероятным кандидатом, которому можно было поручить «все утроить», мог стать полицейский — но я отказался. Я вспомнил, что Мадлен заговорила со мной о своем двойнике как раз в то время, когда Ли впервые потребовал деньги у ее отца.

Это была всего лишь догадка, предположение, возможно, еще одна ложь, или полуправда, или же кусочек никчемной информации. Эта зацепка исходила от изголодавшегося по работе полицейского, вся жизнь которого была построена на лжи. И это было, пожалуй, главным аргументом в пользу того, чтобы я продолжал разрабатывать эту версию. Потому что, отказавшись от нее, я терял все.

Одолжив машину у Гарри Сирза, в течение трех суток я вел наблюдение за перемещениями членов семейства Спрейгов. Марта никуда, кроме работы, не ездила; Рамона все время сидела дома; Эммет и Мадлен ходили по магазинам и по разным мелким делам. Первую и вторую ночь вся семья провела дома; а в третью Мадлен, нарядившись Орхидеей, отправилась в поход по барам.

Я двинулся следом. Я наблюдал за ней у бара на 8-й стрит, затем у «Зимба Рум», излюбленном месте летчиков и моряков, и наконец проводил ее до гостиницы на 9-й и Ироло. На этот раз я не чувствовал к ней ни ревности, ни страстного желания. Сидя под плотно занавешенными окнами двенадцатой комнаты, мне ничего не оставалось как только слушать доносившуюся оттуда негромкую музыку. В ту ночь, изменив своему обычному распорядку, Мадлен уже в 2 часа ночи рассталась со своим хахалем и поехала домой — через несколько секунд после того, как она вошла в особняк, в спальне Эммета загорелся свет.

На четвертый день я решил отдохнуть и вернулся на свой наблюдательный пост на Мурифилд-роуд вскоре после наступления темноты. Вылезая из машины, чтобы размять затекшие ноги, я вдруг услышал:

— Баки? Вы?

Это была Джейн Чемберс. Она выгуливала своего черно-белого спаниеля. Я почувствовал себя сладкоежкой, которого застукали с банкой варенья.

— Здравствуйте, Джейн.

— Здравствуйте, здравствуйте. Чем вы занимаетесь? Шпионите? Вздыхаете по Мадлен?

Я вспомнил наш с ней разговор про Спрейгов.

— Дышу свежим ночным воздухом. Как вам такой ответ?

— Вранье. Не хотите отведать бокал свежего вина у меня дома?

Я посмотрел на крепость-особняк эпохи Тюдоров; Джейн пошутила:

— Молодой человек, да вы помешались на этой семье.

Я засмеялся — и почувствовал, как заныли старые раны.

— Вы ведь знаете мой адрес. Пойдемте выпьем по бокалу вина.

Мы завернули за угол, на Джун-стрит. Джейн отпустила поводок; собачонка побежала вперед по тротуару и взбежала на крыльцо колониального особняка Чемберсов. Через несколько минут подошли и мы; Джейн открыла дверь. На меня снова смотрел мой ужасный приятель — клоун со шрамом вместо рта.

Я поежился — чертова картина.

Джейн улыбнулась.

— Может, мне ее завесить?

— Пожалуйста, не надо.

— А знаете, после того первого раза, когда мы о ней говорили, я посмотрела ее историю. Я как-то разбирала вещи Элдриджа и, наткнувшись на нее, хотела было отдать эту картину благотворительным фондам, но оказалось, что она слишком ценна, чтобы ее отдавать. Это оригинал картины Фредерика Яннантуоно, и он создан под влиянием классического романа Виктор Гюго «Человек, который смеется». Эта книга о...

В том сарае, где убили Бетти Шорт тоже был один экземпляр «Человека, который смеется». У меня так сильно зашумело в голове, что я едва слышал слова Джейн.

— ...группе испанцев, живших в пятнадцатом-шестнадцатом веках. Их называли компрачикос, и они похищали и пытали детей, а потом уродовали их и продавали аристократам для того, чтобы те использовали их в качестве шутов. Но разве это не чудовищно? Клоун, нарисованный на картине, — это главный персонаж книги про Гуимплена. Когда он был ребенком, его рот разрезали до ушей. Баки, с вами все в порядке?

РОТ РАЗРЕЗАЛИ ДО УШЕЙ.

Меня передернуло, но я все же выдавил некое подобие улыбки.

— Я в порядке. Эта книга мне кое о чем напомнила. Давние дела, просто совпадение.

Джейн пристально на меня посмотрела.

— И все же у вас нездоровый вид. А хотите услышать о еще одном совпадении? Я думала, что Элдридж не разговаривал с семейством Спрейгов, но я тут нашла один чек. Эту картину ему продала Рамона Спрейг.

На долю секунды мне показалось, что Гуимплен плюется в меня кровью. Джейн ухватилась за мою руку.

— Баки, что такое?

Ко мне вернулся голос.

— Вы сказали, что ваш муж купил эту картину два года назад на ваш день рождения. Верно?

— Да. А что?

— В 47-м?

— Да. Баки...

— Когда у вас день рождения?

— Пятнадцатого января.

— Покажите мне чек!

С вытаращенными от изумления глазами Джейн начала перебирать бумаги на столе в коридоре. Я уставился на Гуимплена, подставляя на место его лица то, которое было изображено на фото, сделанном на 39-й и Нортон. Затем послышалось:

— Вот. А теперь вы можете объяснить, что происходит?

Я взял у нее квитанцию. Это был розовый клочок почтовой бумаги, на котором явно мужским почерком было написано: «Получено от Элдриджа Чем-берса 3500 долларов за покупку картины Фредерика Яннантуоно „Человек, который смеется“. Данная квитанция закрепляет за мистером Чемберсом право собственности на данную картину. Рамона Кэткарт Спрейг, 15 января 1947 года».

Почерк был идентичен тому, который я видел в дневнике мучителя, который я читал перед тем, как убил Джорджи Тильдена.

Рамона Спрейг была тем самым человеком, который убил Элизабет Шорт.

Я обнял Джейн и крепко ее стиснул, после чего выбежал из комнаты, оставив ее в недоумении. Я возвратился к своей машине и решил, что сделаю это в одиночку, увидел, как зажегся и погас свет в большом доме, и стал восстанавливать в памяти события той трагической ночи: Рамона и Джорджи мучают девушку вместе, потом по отдельности, расчленяют ее, вынимают внутренние органы и на двух машинах отправляются в Лаймерт-парк. Я представлял все варианты развития событий; я пытался вообразить, как все началось. Я рассматривал все, кроме того, что же я буду делать с Рамоной, когда останусь с ней один на один.

В 8:19 Марта с дизайнерским портфолио под мышкой вышла из дома и поехала на своем «крайслере» в восточном направлении.

В 10:37 Мадлен с чемоданом в руке села в свой «паккард» и отправилась к северу от Мурифилд. Эммет проводил ее, помахав с крыльца рукой; я решил дать ему час, для того чтобы он ушел, — в противном случае захватить его вместе с женой. Вскоре после полудня он подыграл мне — его автомобиль, с игравшей в салоне легкой музыкой, отъехал от дома.

В течение месяца, когда я жил с Мадлен, я успел изучить распорядок дня прислуги; сегодня, во вторник, у экономки и садовника был выходной; повар должен был появиться в 16:30 для того, чтобы приготовить ужин. Чемодан, с которым ушла Мадлен, предполагал ее долгое отсутствие; Марта не возвращалась с работы раньше 18:00. Единственным, кто мог спутать все карты, был Эммет.

Перейдя через улицу, я провел небольшую разведку. Передняя дверь была закрыта, боковые окна заперты. Надо было либо звонить, либо вламываться.

Тут я услышал, как кто-то стучит по стеклу изнутри и увидел чей-то неясный силуэт, проследовавший обратно в гостиную. Через несколько секунд раздался звук открываемой двери. Я подошел ко входу и встретился с женщиной лицом к лицу.

Рамона стояла в проходе, в шелковом халате, похожая на привидение. Волосы на голове торчали во все стороны, лицо опухло и было покрыто красными пятнами — возможно, от слез или от пересыпания. В ее темно-карих, таких же как у меня глазах — читалась настороженность и тревога. Она достала из-под полы своего халата дамский пистолет и наставила его на меня.

— Это ты сказал Марте, чтобы она меня покинула.

Я выбил оружие из ее рук; оно упало на соломенного цвета коврик, на котором было написано: СЕМЬЯ СПРЕЙГ. Рамона прикусила губу; ее глаза сузились. Я сказал:

— Марта заслуживает большего, чем убийца. Рамона расправила халат и пригладила волосы.

Реакции, характерные для хорошо воспитанной наркоманки. В ее голосе чувствовалась холодная жесткость Спрейгов:

— Ты ведь не сказал ей, верно?

Подняв пистолет с коврика, я положил его в карман, после чего посмотрел на женщину. Она, должно быть, приняла двадцатилетний запас аптечных препаратов, но ее глаза были настолько темными, что я не мог сказать, сузились ли ее зрачки или нет.

— Вы хотите сказать, что Марта ничего об этом не знает?

Рамона посторонилась ипригласила меня войти.

— Эммет сказал мне, что теперь уже нечего бояться. Он сказал, что ты разобрался с Джорджи и больше к нам не придешь, так как тебе есть что терять. Марта попросила Эммета, чтобы он сделал так, чтобы ты не причинил нам вреда, и он пообещал ей это. Я ему поверила. В том, что касается бизнеса, он всегда держит слово.

Я зашел в дом. За исключением стоявших на полу упаковочных ящиков, гостиная выглядела как обычно.

— Эммет натравил меня на Джорджи, и, значит, Марта не знает, что это вы убили Бетти Шорт?

Рамона закрыла дверь.

— Да. Эммет позаботился о том, чтобы ты убрал Джорджи. Он был уверен, что тот не выдаст меня, — это был настоящий сумасшедший. Видишь ли, Эммет сам по себе трус. Ему самому не хватило смелости сделать это, и он натравил на Джорджи мелкую сошку. И боже мой, неужели ты и правда думаешь, что я позволю Марте узнать о том, на что я действительно способна?

Мучительница по-настоящему испугалась того, что я поставил под сомнение ее материнские качества.

— Рано или поздно она все равно узнает. И мне известно, что в ту ночь она была здесь. Она видела, как Джорджи и Бетти ушли вместе.

— Марта через час после этого поехала к своему другу в Палм Спрингс. И в течение недели ее не было дома. Эммет и Мэдди знают, а Марта нет. И боже, она не должна узнать.

— Миссис Спрейг, вы понимаете, что вы...

— Я не миссис Спрейг, я Рамона Апшо Кэткарт! Ты не должен рассказывать Марте о том, что я сделала, иначе она меня оставит! Она говорила, что хочет жить в собственном доме, а мне уже осталось так мало времени.

Я повернулся к ней спиной, не желая больше смотреть на этот наглый спектакль. В задумчивости я стал расхаживать по гостиной и рассматривать фотографии на стенах: предки Спрейгов в шотландских юбках, Кэткарты, разрезающие ленточки на фоне апельсиновых рощ и пустующих участков земли, готовых к застройке. Маленькая пухленькая Рамона, затянутая в корсет, от которого, возможно, у нее сперло дыхание. Сияющий Эммет с темноволосым ребенком на руках. Рамона со стеклянными глазами, направляющая зажатую в руке Марты кисточку на крошечный мольберт. Мэк Сэннет и Эммет, подставляющие друг другу рожки. Мне показалось, что на заднем плане фотографии, изображавшей группу из Эдендейла, я увидел молодого Джорджи Тильдена — симпатичного и еще без шрамов на лице.

Я почувствовал, как Рамона дрожит у меня за спиной. Я сказал:

— Расскажите мне все. Расскажите, почему.

* * *

Присев на диван, она говорила целых три часа. В ее голосе звучали то злоба, то грусть, то жестокая отрешенность от того, что она говорила. Ее руки постоянно теребили небольшие керамические фигурки, которые она взяла со стоявшего рядом стола. Я изучал стены, разглядывая семейные фото, подставляя их в ее рассказ.

Она познакомилась с Эмметом и Джорджи в 1921 году, когда они были еще простыми шотландскими иммигрантами, стремящимися осесть в Голливуде. Она ненавидела Эммета за то, что он обращался с Джорджи как с лакеем, и она ненавидела себя за то, что не решалась об этом сказать. Она не говорила об этом потому, что Эммет хотел на ней жениться, — она знала, что из-за денег ее отца, но тогда она была скромной домашней девушкой, у которой были весьма туманные перспективы в отношении замужества.

Эммет сделал ей предложение. Она дала согласие и начала супружескую жизнь с безжалостным молодым подрядчиком и будущим королем недвижимости. С тем, кого она со временем стала ненавидеть больше смерти. С тем, с кем она пассивно боролась, собирая на него компромат.

В первые годы их супружества Джорджи жил в комнате над гаражом. Она знала, что ему нравилось трогать мертвые объекты и что Эммет его за это страшно ругал. Тогда она стала травить ядом бродячих кошек, забиравшихся к ней в сад, и подбрасывать их на крыльцо к Джорджи. Когда Эммет презрительно отверг ее желание завести ребенка, она пошла к Джорджи и соблазнила его — радуясь тому, что смогла возбудить его чем-то живым — своим полным телом, над которым Эммет насмехался и к которому притрагивался лишь изредка.

Ее связь с Джорджи была короткой, но плодотворной, в результате появился ребенок — Мадлен. После ее рождения она стала жить в постоянном страхе от того, что проявится сходство с Джорджи. И чтобы успокоить свои нервы, стала принимать прописанные врачом наркотические препараты. Через два года она родила от Эммета Марту. Она посчитала, что предала Джорджи, и снова стала травить животных для него. Однажды за этим занятием ее застукал Эммет и избил за то, что она принимала участие в «извращениях Джорджи».

Когда она сказала об этом Джорджи, он рассказал ей, как спас трусливого Эммета во время войны, — обозвав версию Эммета, утверждавшего, что все было как раз наоборот, ложью. И именно тогда она начала планировать свои спектакли-представления — в которых отомстит ему символически, так тонко, что он даже и не догадается о том, что над ним издеваются.

Мадлен прилепилась к Эммету. Она была милым ребенком, и он любил ее до безумия. А Марта стала маминой дочкой — хотя и была точной копией своего отца Эммета. Эммет и Мадлен насмехались над Мартой, считая ее толстушкой и плаксой; Рамона опекала ее, учила рисовать и, всякий раз укладывая спать, говорила о том, что не стоит ненавидеть своего отца и сестру — хотя сама ненавидела их жутко. Опекать Марту и обучать ее изобразительному искусству стало смыслом ее жизни, поддержкой в невыносимом браке.

Когда Мэдди исполнилось одиннадцать лет, Эммет заметил ее сходство с Джорджи и изуродовал лицо ее настоящего отца до неузнаваемости. Рамона полюбила Джорджи; теперь он был еще более обделен, чем она, — и ей казалось, что они стали походить друг на друга.

Однако все ее ухаживания и попытки завязать дружбу Джорджи отвергал. В то время ей попался роман Гюго «Человек, который смеется» и ее очень тронули судьбы компрачикос и их обезображенных жертв. Она купила картину Яннантуоно и спрятала ее, доставая лишь в часы уединения и смотря на это изображение, напоминавшее ей Джорджи.

Достигнув подросткового возраста, Мэдди стала распутничать, рассказывая о своих похождениях Эммету и даже обнимаясь с ним на кровати. Марта начала рисовать неприличные картины, изображавшие ее сестру, которую она ненавидела; чтобы ее ненависть не зашла слишком далеко, Рамона заставила ее рисовать деревенские пейзажи. Желая отомстить Эммету, она наконец начала ставить свои давно задуманные представления, в которых говорилось о его жадности и трусости. Падающие игрушечные домики на сцене символизировали дома, построенные Эмметом наспех и кое-как, которые обрушились во время землетрясения 33-го года; дети, прячущиеся за манекенами, одетыми в солдатскую форму, показывали трусливого Эммета. Родители некоторых детей посчитали эти спектакли слишком возмутительными и запретили своим детям играть с детьми Спрейгов. Где-то в то время Джорджи ушел из их жизни, занимаясь работой по саду и вывозом городского мусора, проживая в заброшенных домах Эммета.

Прошло какое-то время. Рамона сконцентрировалась на заботе о Марте, делая все возможное для того, чтобы она пораньше закончила среднюю школу, учреждая благотворительные фонды в Институте изобразительных искусств Отиса, для того чтобы к Марте после ее поступления туда относились по-особому. В институте талант Марты раскрылся по-настоящему; Рамона жила ее успехами и достижениями, время от времени принимая успокоительное, довольно часто теперь думая о Джорджи — скучая по нему и желая его.

Осенью 46-го Джорджи неожиданно вернулся. Она подслушала, как он шантажировал Эммета, требуя, чтобы он дал ему девчонку из грязного фильма и что в противном случае он расскажет о довольно неприглядном прошлом и настоящем его семьи.

Рамона начала ужасно ревновать и ненавидеть «ту девчонку». И когда Элизабет Шорт появилась в особняке Спрейгов 12 января 1947 года, ее ярость и ненависть прорвалась наружу. «Та девчонка» оказалась настолько похожей на Мадлен, что ей показалось, что судьба сыграла с ней самую жестокую шутку.

Когда Элизабет и Джорджи уехали на его грузовичке, она увидела, что Марта удалилась в свою комнату, чтобы собрать вещи для своей поездки в Палм Спрингс. Рамона оставила в дверях записку о том, что она легла спать. Затем, как бы между прочим, Рамона спросила Эммета, куда поехали Джорджи и «та девчонка».

Он сказал, что слышал о том, как Джорджи упоминал один из заброшенных домов на Норт Бичвуд. Она вышла через черный ход и, сев в свободный «паккард», помчалась в Голливудлэнд. Где затаилась и стала ждать. Через несколько минут к парку у холма Ли подъехал Джорджи с девчонкой. Выйдя из машины, они пошли пешком к домику, стоящему в лесу. Рамона последовала за ними. Они вошли в дом; она увидела, как включился свет. В отблесках этого света она увидела какой-то предмет, прислоненный к дереву — этим предметом оказалась бейсбольная бита. Услышав, как девчонка захихикала: «У тебя эти шрамы с войны, что ли?» — с битой в руке Рамона вошла в дверь.

Элизабет Шорт в панике попыталась бежать. Но Рамона оглушила ее и заставила Джорджи раздеть ее, привязать к матрасу и вставить ей в рот кляп. За это она пообещала ему все внутренние органы девчонки. Затем она достала из сумочки экземпляр «Человека, который смеется» и начала зачитывать некоторые отрывки из нее, бросая на девчонку, распластанную на матрасе, косые взгляды. Потом она принялась резать ее, прижигать сигаретами и бить битой и, пока девчонка теряла сознание от боли, фиксировала все происходящее в своем блокноте, который она всегда носила с собой. Джорджи наблюдал за всем происходящим, а потом она вместе с ним стала петь песни компрачикос. После двух суток, проведенных подобным образом, она разрезала рот Элизабет от уха до уха, как у Гуимплена, чтобы после смерти она ей улыбалась, создавая иллюзию, будто она не держит зла на Рамону. Джорджи разрезал девчонку пополам, промыл обе части в ручье, протекающем недалеко от домика, а потом оттащил их в машину Рамоны. Поздно ночью они поехали на 39-ю и Нортон — на автостоянку, с которой Джорджи убирал мусор. Оставив там Элизабет Шорт, которая вскоре стала Черной Орхидеей, она отвезла Джорджи обратно в домик, а сама вернулась к Эммету и Мадлен, заявив им, что очень скоро они узнают, где она была этой ночью, и наконец начнут с ней считаться. В качестве искупительной жертвы она продала портрет Гуимплена коллекционеру-любителю Элдриджу Чемберсу, живущему по соседству, — еще и наварившись при этом. После этого последовали дни и недели в страхе. Она боялась, что Марта обо всем узнает и возненавидит ее — и она стала принимать лауданум, кодеин и успокоительное, чтобы избавиться от этого страха.

* * *

Я смотрел на ряд помещенных в рамку рекламных фотографий из журналов — работа Марты, за которую она получила приз, — когда Рамона закончила свой рассказ. Тишина ошеломила меня; ее рассказ до сих пор прокручивался у меня в голове, туда и обратно. В комнате было довольно прохладно — но меня прошиб пот.

На картине, за которую Марта в 1948 году получила первый приз Рекламного совета, был изображен симпатичный парень в костюме из парусиновой ткани, идущий по пляжу и не сводящий глаз с очаровательной блондинки, загорающей на солнце. Он был настолько поглощен созерцанием этой куколки, что ничего вокруг больше не видел и даже не замечал, что его вот-вот накроет огромная морская волна. Надпись над рисунком гласила: «Не волнуйтесь! Костюм от „Харт, Шаффнер энд Маркс Фезервейт“ высохнет за считанные минуты — и сегодня вечером парень сможет пофлиртовать с ней в ночном клубе». Красотка была довольно элегантной и холеной. Чертами лица она напоминала Марту — более симпатичный вариант. На дальнем плане виднелся особняк Спрейгов, окруженный пальмами.

Рамона нарушила молчание.

— Что ты собираешься делать?

Я не мог смотреть на нее.

— Не знаю.

— Марта ничего не должна знать.

— Это я уже слышал.

Парень на картине стал напоминать мне идеализированный образ Эммета — шотландец в роли голливудского красавчика. Я задал Рамоне один-единственный вопрос, вопрос полицейского, выслушавшего ее историю:

— Осенью 46-го года кто-то подбрасывал мертвых кошек на кладбища в районе Голливуда. Это были вы?

— Да. В то время я ее страшно ревновала и просто хотела, чтобы Джорджи увидел, что я его по-прежнему люблю. Что ты собираешься сделать?

— Я не знаю. Идите наверх, Рамона. И оставьте меня в покое.

Я услышал тихие шаги, затем всхлипывания, затем тишину. Я подумал о том, как вся семья встанет на защиту Рамоны, как ее арест положит конец моей карьере полицейского: обвинения в утаивании улик и препятствовании правосудию. Деньги Спрейга спасут ее от газовой камеры, но все равно ее заживо съедят в тюрьме Атаскадеро или в другой женской тюрьме, в которой она будет сидеть до тех пор, пока ее не добьет туберкулез. Марта будет опозорена, и только Эммет и Мадлен так и будут любить друг друга — выдвижение обвинений в утаивании улик и препятствовании правосудию будет слишком запоздалым. Если я арестую Рамону, то я перестану быть полицейским; а если отпущу ее, перестану быть человеком, и в любом случае Эммет и Мадлен останутся на свободе — и вместе.

И теперь атака в стиле Баки Блайкерта сорвалась, а он сам загнан в тупик и сидит в большой шикарной комнате, завешенной иконами предков. Я еще раз осмотрел содержимое стоявших на полу коробок — пожитки, с которыми Спрейги собирались удирать в случае, если городская администрация совсем обнаглеет и привлечет Эммета к суду, — стал разглядывать дешевые вечерние платья и альбом для зарисовок с портретами женщин, вне всякого сомнения, альтер эго Марты, которое она отражает в рекламе зубной пасты, косметики или кукурузных хлопьев. Возможно, она даже смогла бы принять участие в рекламной кампании по вызволению Рамоны из Техачапи. А может, наоборот, узнав об изуверских деяниях мамаши, Марта и вовсе не сможет работать дальше.

Я покинул особняк и от нечего делать поехал по «любимым» местам. Сначала заехал в дом отдыха — отец не узнал меня и вел себя достаточно агрессивно. Линкольн Хайтс застроили новыми, типовыми домами, ждущими своих жильцов, — «Без предоплаты» для военных. В «Лиджэн Холле» до сих пор висели плакаты, зазывающие на очередной боксерский поединок в пятницу, а в районе, который я раньше патрулировал, по-прежнему было масса пьяниц, хулиганов и психов. Ближе к вечеру я сдался: еще один визит к наглой девчонке перед тем, как я сдам ее мамочку; еще один шанс узнать, почему она до сих пор изображает из себя Орхидею, зная, что я больше не дотронусь до нее.

Я поехал к барам на 8-ю стрит, припарковался на углу Ироло-стрит и стал следить за входом в «Зимба Рум». Я тешил себя надеждой, что тот саквояж, который я видел у Мадлен утром, еще не означал дальнюю поездку; я надеялся, что ее появление в образе Орхидеи две ночи назад не было разовой акцией.

Я наблюдал за посетителями: военнослужащие, выпивохи в штатском, живущие в этом районе обыватели, входящие и выходящие из забегаловки, находившейся по соседству. Я подумал было о том, что сегодня здесь делать нечего и надо уезжать, но, вспомнив о своей следующей остановке — Рамоне, — остался. Сразу же после полуночи к бару подъехал «паккард» Мадлен. Она вышла, держа саквояж в руке, такая же как обычно, совсем непохожая на Элизабет Шорт. В удивлении я проводил ее глазами до ресторана. Пятнадцать минут тянулись бесконечно. Вышла она оттуда, ни дать ни взять, самой что ни на есть Черной Орхидеей. Бросив саквояж на заднее сиденье «паккарда», она пошла в «Зимба Рум».

Я подождал одну минуту, а потом пошел вслед и заглянул за дверь. У барной стойки сидело несколько вояк; раскрашенные в полоску кабинки пустовали. Мадлен выпивала в одиночестве. Сидевшие невдалеке от нее два солдатика приводили себя в порядок, готовясь сделать решительный шаг. Они ринулись в атаку один за другим. В заведении было слишком мало народу, чтобы вести наблюдение, поэтому я возвратился в машину.

Приблизительно через час Мадлен вышла из бара вместе с первым лейтенантом, одетым в летнюю форму цвета хаки. Следуя старому маршруту, они сели в «паккард» и отправились за угол, в мотель на 9-ю и Ироло. Я поехал за ними.

Мадлен припарковалась и пошла за ключами от номера; военный ждал у дверей двенадцатой комнаты. Я почувствовал разочарование от того, что все повторяется: включенное на полную громкость радио, плотные шторы до подоконника. Вернувшаяся Мадлен позвала лейтенанта и показала на комнату, находившуюся в противоположном конце мотеля. Пожав плечами, он пошел в указанном направлении; Мадлен догнала его и открыла дверь. В комнате включился и выключился свет.

Я дал им десять минут, а затем подойдя к номеру в бунгало, затаился в темноте. Из комнаты раздавались стоны, без всякого музыкального сопровождения. Я заметил, что одно из окон слегка приоткрыто, видна была высохшая краска на вставленной в проем подпорке. Укрывшись в зарослях виноградной лозы, я присел на корточки и стал слушать.

Стоны усилились, заскрипела кровать, послышалось мужское бормотание. Она достигла крайней степени возбуждения — ее крики звучали гораздо громче и театральнее, чем во время встреч со мной. Военный стал стонать все чаще, затем шум стих и Мадлен с деланным акцентом произнесла:

— Жалко, что здесь нет радио. У нас дома оно есть во всех мотелях. Правда, для того чтобы его включить, надо вставить монетку, но, по крайней мере, включается хоть какая-то музыка.

Вояка, пытаясь отдышаться, буркнул:

— Я слышал, Бостон клевый город.

Я опознал акцент Мадлен: так говорили работяги из Новой Англии, и подразумевалось, что так должна была говорить Бетти Шорт.

— Медфорд совсем не клевый, ни капельки. Я сменила несколько паршивых мест работы. Официантка, разносчица сладостей в кинотеатре, регистратор на фабрике. Вот поэтому я и приехала в Калифорнию, чтобы здесь найти свое счастье. Потому что в Медфорде было все ужасно.

Ее произношение становилось все ближе и ближе к оригиналу; теперь она звучала как какой-нибудь бостонский бродяга. Парень спросил:

— Ты приехала сюда во время войны?

— Угу. Устроилась на работу в «Кэмп Кук Пи Экс». Один солдат меня тут избил, а этот богатый мужик, строительный подрядчик, получивший награды за свои дома, он спас меня. Сейчас он мой отчим. Он позволяет мне встречаться, с кем я захочу, только чтобы потом я возвратилась к нему. Это он купил мне мою красивую белую машину и все мои красивые черные платья, а еще он может меня ласкать, ведь он не мой настоящий папа.

— Мне бы такого папочку. А мой купил мне однажды велосипед да один раз дал пару баксов на танцульки. Но он точно не покупал мне никаких «паккардов». Ты себе нашла папочку что надо, Бетти.

Я присел ниже и заглянул в оконный проем, но увидел только темные силуэты на кровати. Мадлен / Бетти сказала:

— Иногда моему папочке не нравятся мои приятели. Но он никогда не устраивает мне скандалов, потому что он мне не настоящий папа и потому что я позволяю ему ласкать себя. Был у меня один парень, полицейский. Папочка сказал, что он слабак да к тому же и себе на уме. Но я не поверила ему, потому что парень был большим и сильным и у него еще были эти смешные неровные зубы. Он попытался навредить мне, но папочка его проучил. Папа знает, как приструнить слабых мужчин, которые пытаются вытянуть деньги из других и обижают хорошеньких девушек. Он был большим героем в Первую мировую войну, а тот полицейский был дезертиром.

Мадлен стала говорить с совершенно другим акцентом, ее голос стал более низким и глубоким. Я напряг слух для очередного словесного потока; вояка сказал:

— Дезертиров надо либо депортировать в Россию, либо убивать. Нет, убивать — это слишком мягко. Подвешивать их, ну ты сама знаешь за что. Пожалуй, так и надо делать.

Мадлен перешла на мексиканский акцент:

— Может, отрубать им все топором, а? У того полицейского был напарник. Он пытался ко мне клеиться — оставлял записки, которые я выбрасывала. Тогда он избил папочку и смылся в Мехико. Я нанимаю для его поисков детектива и разыгрываю маленький спектакль. Покупаю дешевое платье, переодеваюсь в него, гримируюсь и еду в Энсинаду, притворяюсь нищенкой и стучусь в его дверь. «Гринго, гринго, подай на пропитание». Когда он, дав мне какую-то мелочь, поворачивается ко мне спиной, чтобы вернуться в дом, я выхватываю спрятанный за одеждой топор и рублю его на куски. Забираю деньги, которые он украл у папочки. И привожу домой семьдесят одну тысячу долларов.

Военный пролепетал:

— Смотри, это что еще за шутки? — Я достал 38-й и взвел курок. Мадлен, превратившись теперь уже в «богатую мексиканку» Милта Долфина, затараторила по-испански какие-то грязные ругательства. Я прицелился в оконный проем; внутри включили свет; любовничек, спешно набрасывающий на себя свою форму, помешал мне выстрелить в убийцу. Я снова увидел, как из глаз лежащего в песчаном карьере Ли, выползают черви.

Едва одевшись, вояка вылетел за дверь. Мадлен, облачившаяся в темное облегающее платье, стала легкой мишенью. Я прицелился, но последняя вспышка ее наготы заставила меня разрядить револьвер в воздух. Я выбил окно.

Мадлен наблюдала, как я забираюсь на подоконник. Ее не смутили ни выстрелы, ни разбитое стекло.

Демонстрируя удивительную выдержку и самообладание, она сказала:

— Она была для меня центром мироздания, и я должна была рассказать о ней людям. Рядом с ней я чувствовала себя так ущербно. Она была такая естественная, а я всего лишь ее жалкое подобие. И она была с нами, милый. Ты вернул ее мне. Это благодаря ей у нас с тобой все было хорошо. Благодаря ей.

Желая увидеть ее истинное обличие, обличие обычной шлюхи, я сбил с головы Мадлен парик, сделанный под Орхидею; затем завел ей руки за спину и надел на них наручники, представляя себя хорошей приманкой для червей, лежащим в том же карьере, что и мой напарник. Во дворе загудели сирены; разбитое окно осветили лучи фонариков. Ли Бланчард из своего далека снова произнес ту фразу, сказанную им во время зутерских войн: «Шерше ля фам, Баки. Помни об этом».

Глава 35

Ту осень мы встретили вместе.

На мои выстрелы приехали четыре патрульных машины. Я объяснил полицейским, что надо мчаться на участок в Вилшир с включенной сиреной и зажженным маячком — я арестовал эту женщину за убийство при отягчающих обстоятельствах. На участке в Вилшире Мадлен созналась в убийстве Ли Бланчарда, сочинив при этом блестящую историю — о любовном треугольнике Ли / Мадлен / Баки, о том, как спала с нами обоими зимой 1947 года. Я присутствовал на ее допросе, и она звучала убедительно. Опытные детективы купились на ее историю: мы с Ли добиваемся ее руки, в качестве потенциального мужа Мадлен предпочитает меня. Ли идет к Эммету, требует, чтобы он «отдал ему» свою дочь, а затем, когда тот отказывается, избивает его до полусмерти. Обуреваемая чувством мести Мадлен, выслеживает Ли в Мексике и убивает его, зарубив топором в Энсинаде. И никакого упоминания о деле Черной Орхидеи.

Я подтвердил историю Мадлен, добавив, что лишь недавно узнал о том, что Ли был убит. Затем я стал задавать ей наводящие вопросы про убийство Орхидеи и вытянул у нее частичное признание.

Мадлен увезли в женскую тюрьму Лос-Анджелеса, а я поехал обратно в «Эль Нидо» — так и не решив, как мне поступить с Рамоной.

На следующий день я вернулся на работу. В конце дежурства в раздевалке меня уже поджидала группа громил из муниципальной полиции. Они допрашивали меня целых три часа; я продолжал рассказывать ту историю, которую придумала Мадлен. Достоверность ее истории и моя репутация борца за справедливость помогли мне выдержать эти допросы — и никто так и не вспомнил об Орхидее.

В течение следующей недели заработала судебная машина.

Мексиканское правительство отказалось обвинить Мадлен в убийстве Ли Бланчарда — без трупа и других улик процедура экстрадиции была невозможна. Чтобы решить ее участь, собралось большое жюри присяжных; представителем Лос-Анджелеса на рассмотрении этого дела был назначен Эллис Лоу. Я сказал ему, что дам только письменные показания. Очень хорошо зная мою непредсказуемость, он согласился. Я настрочил десять страниц текста про пресловутый «любовный треугольник», насочиняв таких красивых и лживых фраз, которые могли сравниться разве что с рассказами Бетти Шорт. Когда я закончил эту писанину, то подумал, оценила бы сама Бетти подобную иронию.

Эммета Спрейга судило отдельное жюри присяжных — за нарушения техники безопасности и положений об охране труда при возведении некачественных зданий на земельных участках, полученных им преступным путем. Его приговорили к выплате штрафа в размере 50 000 долларов — но не предъявили никаких уголовных обвинений. Принимая в расчет 71 000 долларов, которую Мадлен украла у Ли, у Эммета осталось еще двадцать штук прибыли.

История о любовном треугольнике попала в газеты на следующий день после того, как дело Мадлен было направлено на обсуждение жюри присяжных. Снова вспомнили про поединок Бланчард — Блайкерт и про перестрелку в Саутсайд и в течение целой недели обо мне писали все местные газеты. А потом мне позвонил Биво Минс из «Геральд» и предупредил:

— Будь осторожен, Баки. Эммет Спрейг собирается отомстить и выдать прессе компромат на тебя. Я все сказал.

Этот компромат появился в журнале «Конфиденшл».

В номере от 12 июля появилась статья про тот самый треугольник. Эммет рассказал скандальному изданию о моих отношения с Мадлен. В статье приводились ее цитаты, в которых она описывала меня как полицейского, который игнорировал свою службу для того, чтобы перепихнуться с ней в мотеле «Красная Стрела»; который воровал спиртное у ее отца, чтобы потом выпивать во время ночных дежурств; который сообщал ей внутрислужебную информацию о системе наказаний нарушителей дорожного движения, принятых в Управлении; который, кроме всего прочего, «избивал негров». Другие ее намеки подразумевали и более серьезные нарушения с моей стороны — но все, что говорила Мадлен, было правдой.

Я был уволен из полицейского управления за моральную развращенность и поведение, несоответствующее званию полицейского. Это было единогласное решение специально собранного совета инспекторов и заместителей начальника управления, и я его не оспаривал. Я подумывал о том, чтобы вернуть все на место, эффектно сдав Рамону, но отказался от этой затеи, так как в этом случае мог пострадать Расс Миллард, которого наверняка бы вызвали для дачи показаний; кроме того, имя Ли снова смешали бы с грязью; и в довершение к этому обо всем стало бы известно Марте. Я опоздал на два с половиной года; статья в «Конфиденшнэл» показала, что я действительно был обузой для управления. И я знал это лучше других.

Я сдал свой табельный револьвер и незаконно хранившийся у меня 45-й кольт, а также жетон 1611. Вернувшись в дом, купленный Ли, и заняв 500 долларов у падре, я стал ждать, пока шумиха вокруг меня уляжется и я смогу начать поиски новой работы. Мысли о Бетти Шорт и Кэй не давали мне покоя, и однажды я пошел в школу, где работала Кэй. Посмотрев на меня как на мелкую букашку, появившуюся невесть откуда, директор сказал, что на следующий день после того, как мое имя появилось в газетах, Кэй написала заявление об уходе. Она указала там, что уезжает в автомобильную поездку по стране и уже больше не вернется в Лос-Анджелес.

Большое следственное жюри направило дело Мадлен в суд, обвинив ее в «преднамеренном убийстве в состоянии аффекта при смягчающих обстоятельствах». Ее адвокат — знаменитый Джерри Гисслер объявил о том, что она признала себя виновной, а также попросил огласить приговор в кабинете судьи. Принимая во внимание заключение психиаторов, которые признали Мадлен «буйной шизофреничкой, подверженной галлюцинациям и способной принимать обличил разных людей», судья приговорил ее к принудительному лечению в психиатрической больнице Атаскадеро в течение «неопределенного срока, но не меньшего, чем предусмотрено уголовным кодексом: десять лет заключения».

В общем, оторве пришлось отдуваться за всю семью, ну а мне за себя самого. Последний раз я видел Спрейгов на фото в «Дейли Ньюс». Матроны выводят Мадлен из зала суда, а Эммет плачет возле стола защиты. Осунувшуюся от болезни Рамону поддерживает Марта, все в цивильных, сшитых на заказ костюмах. И эта картина заставила меня замолчать, теперь уже навсегда.

Глава 36

Через месяц пришло письмо от Кэй.

Сью Фоллс, Ю. Д.

17/8/49

Дорогой Дуайт,

Я не знаю, возвратился ли ты в наш дом, поэтому не уверена в том, что это письмо до тебя дойдет. Я просматривала в библиотеке лос-анджелесские газеты и в курсе того, что ты уже не работаешь в полиции, поэтому туда я тоже не могу написать. Вобщем, посылаю это письмо на старый адрес, а там уж как получится.

Я сейчас в Сью Фоллс, остановилась в гостинице «Плэйнсмэн», самой лучшей в городе. Я мечтала пожить здесь, еще когда была ребенком. Конечно, не при таких обстоятельствах. Я просто хотела избавиться от этого привкуса Лос-Анджелеса. А Сью Фоллс отличается от него настолько насколько Луна от Земли.

Мои школьные подруги все замужем, с детьми, две уже вдовы погибших на войне. Все говорят о войне так, словно она еще продолжается. За городом сейчас ведутся работы по застройке прерий. Здания, которые уже построили, такие ужасные, окрашены в яркие кричащие тона. Глядя на них, я начинаю скучать по нашему старому дому. Я знаю, что он тебе ненавистен, но для меня он был прибежищем в течение девяти лет моей жизни.

Дуайт, я читала прессу, в том числе ту грязную статью в журнале, и обнаружила там, наверное, с десяток ложных утверждений. Некоторые из них сделаны по причине плохой осведомленности, а в некоторых просматривается очевидное вранье. Мне интересно, что же было на самом деле, хотя не уверена, хотелось бы мне знать всю правду. Меня удивило, почему нигде не упоминалась Элизабет Шорт. Может быть, это покажется лицемерием с моей стороны, но прошлой ночью я занималась тем, что подсчитывала, сколько же раз я говорила тебе неправду. То, о чем я врала, и то, о чем умалчивала, даже когда все у нас складывалось хорошо. Мне стыдно признаться, но я насчитала столько, что лучше об этом не говорить.

Прости меня за это. Я восхищаюсь тем, как ты поступил с Мадлен Спрейг. Я никогда не знала, что она для тебя значит, но я знаю, что значило арестовать ее. Это действительно она убила Ли? Или это очередная ложь? Почему я этому не верю?

У меня есть немного денег, которые мне оставил Ли (это полуправда, я знаю), и через пару дней я собираюсь поехать куда-нибудь на запад. Хочу уехать как можно дальше от Лос-Анджелеса, в какое-нибудь красивое местечко с прохладным климатом и богатой историей. Возможно, в Новую Англию или на Великие озера. Единственное, что я знаю, — это то, что остановлюсь в том месте, которое мне больше всего по душе.

Надеюсь, что это письмо до тебя дойдет.

Кэй.

P.S. Вспоминаешь ли ты Элизабет Шорт? Я, например, думаю о ней постоянно. Без ненависти. Просто думаю о ней. Это достаточно странно, особенно после того, что произошло.

К. Л. Б.

Я сохранил ее письмо и перечитал его, наверное, раз двести. Я не думал о том, что оно означало или подразумевало в отношении моего будущего, или будущего Кэй, или нашего общего будущего. Я просто перечитывал его и думал о Бетти.

Я выбросил досье из «Эль Нидо» в мусорный ящик и думал о ней. Х.-Дж. Карузо устроил меня на работу по продаже автомобилей, и я думал о ней, втюхивая покупателям авто 1950 года. Проезжая мимо 39-й и Нортон и видя дома, построенные на месте бывшей автостоянки, я думал о ней. Я не задумывался о том, правильно ли поступил, отпустив Рамону, или о том, одобрила бы такой шаг Бетти. Я просто думал о ней. И именно Кэй, самая умная из нас двоих, объяснила мне, в чем же тут дело.

На ее втором письме стоял штемпель Кембриджа, штат Массачусетс, и оно было написано на бумаге с логотипом мотеля «Гарвард Мотор».

11/9/49

Дорогой Дуайт.

Какая я все-таки малодушная и лживая. Уже два месяца собираюсь написать тебе об этом, но все никак не могу набраться смелости. Вот только сегодня решилась это сделать. Если ты не получишь это письмо, мне придется звонить Рассу Милларду. Попробую сначала написать.

Дуайт, я беременна. Должно быть, это случилось во время той единственной встречи, за месяц до того, как ты уехал. Ребенок должен родиться ближе к Рождеству, и я хочу сохранить его.

Вот так Кэй Лейк переходит из обороны в атаку. Позвони мне, пожалуйста, или напиши. Поскорее. Может, сегодня?

Вот это и есть самая главная новость. В продолжение моего посткриптума к предыдущему письму (странного? грустного?) случилась смешная вещь.

Я продолжаю думать об Элизабет Шорт. О том, как она исковеркала наши жизни, а ведь мы даже не знали ее. Когда я приехала в Кембридж (боже, как я люблю эти студенческие городки), я вспомнила, что она жила где-то поблизости. Я поехала в Медфорд и, остановившись пообедать в кафе, завязала разговор с сидевшим за соседним столиком слепым парнем. Мне было охота поболтать, и я упомянула Элизабет Шорт. Парень сначала погрустнел, но потом оживился. Он рассказал мне про полицейского, три месяца назад приезжавшего в Медфорд, чтобы найти убийцу «Бет». Он точь-в-точь описал твою манеру разговора и твой голос. И я почувствовала гордость за тебя. Но я не сказала ему, что тот полицейский — мой муж, потому что я до сих пор не знаю, так ли это на самом деле.

Хотелось бы знать,

Кэй.

Я не позвонил и не написал. Выставив дом Ли Бланчарда на продажу, я вылетел в Бостон.

Глава 37

В самолете я думал, как много мне предстоит ей объяснить, расставить все точки над "i", чтобы новая волна лжи не уничтожила нас двоих — или теперь уже троих.

Она должна будет узнать, что я был детективом без жетона, что в течение одного месяца 1949 года на меня снизошли озарение, смелость и способность пожертвовать всем ради достижения цели. Она должна будет узнать, что горячие события тех дней навсегда отпечатались в моей памяти и что одно лишь воспоминание о них ранит мне душу и погружает в пучину неизбывной тоски. И она должна будет поверить, что я сделаю все возможное для того, чтобы эти воспоминания не ранили и ее душу.

И она должна знать, что это Элизабет Шорт дала нам второй шанс.

Подлетая к Бостону, самолет оказался в плену облаков. На меня напал страх, как будто воссоединение с Кэй и мое будущее отцовство превращают меня в камень, летящий в пропасть. И я обратился к Бетти — с желанием, почти с молитвой. Облака расступились, и самолет пошел на посадку, огни большого города прямо под нами. Я попросил у Бетти благополучной посадки в обмен на мою любовь.

Джеймс Эллрой Город греха (Лос-анджелесский квартет — 2)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ПРОТИВ КРАСНОЙ УГРОЗЫ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

За несколько минут до двенадцати разразилась гроза: проливной дождь заткнул автомобильные клаксоны, смыл с улиц дудки и пищалки, рев которых обычно возвещает на Стрипе наступление Нового года, а в полицейском участке Западного Голливуда Новый 1950 год начался с волны звонков, вслед за которыми на места происшествий, завывая, помчались кареты скорой помощи.

00:03. ДТП на перекрестке Сансет и Ла Синега. Разбиты четыре машины, пострадали полдюжины человек. Прибывшие на место происшествия полицейские опросили очевидцев и установили виновность «чайника» на коричневом «Де сото» и армейского майора из казарм Кука, который ехал на служебной машине, бросив руль и держа на коленях собачек в бумажных карнавальных шляпках. Оба задержаны. Звонок в приют для животных на Вердуго-стрит.

00:14. Обвалился пустующий дряхлый сборный домишка на Свитцер-стрит. Под тяжелыми от сырости панелями погибла целовавшаяся там юная парочка; тела отправлены в окружной морг.

00:29. Короткое замыкание в неоновом панно, изображавшем Санта-Клауса и его свиту, вызвало возгорание проводов, которое перекинулось на питание огней рождественской елки, от чего вспыхнула сама елка, окруженная рождественскими фигурками. Сильные ожоги получили трое детей, укладывавшие завернутые в папиросную бумагу подарки возле сияющей в темноте фигуры младенца Христа.

На место выехали пожарный расчет, скорая помощь и три патрульные машины управления шерифа. Тут произошла небольшая административная накладка: на пожар прибыл также патруль полиции Лос-Анджелеса. Его по ошибке прислал новичок-дежурный, посчитавший, что аллея Сьерра-Бонита в секторе округа относится к городу.

Потом — пять пьяных водителей; затем — толпы подвыпивших и многочисленные нарушения общественного порядка, когда стали расходиться посетители клубов па Стрипе.

Вооруженное ограбление перед входом в «Голубую комнату Дэйва». Жертвы ограбления — два деревенских олуха, приехавшие в город на матч «Розовой чаши»[1]. Грабители, два негра, скрылись па пурпурном «меркури» 47-го года.

Лить па улице перестало только после трех ночи, и дежурный по участку, помощник шерифа детектив Дэнни Апшо предположил: наступившее десятилетие обещает быть паршивым. Если не считать запертых в обезьяннике пьяных и трезвых правонарушителей, в помещении полицейского участка он был один. Все патрульные и оперативные машины — на ночном дежурстве; никаких начальников, нет секретарши, ни одного оперативника в штатском.

Не мозолят глаза одетые в хаки патрульные, весь вечер бродившие с довольной ухмылкой от предвкушения служебных лакомств, какими тут считаются дежурство на Стрипе, шикарные женщины и рождественские корзинки от Микки Коэна, — извечный повод для грызни с городскими полицейскими.

Некому коситься на него, когда он разложит на столе свои учебники по криминалистике: Воллмера, Торвальда и Маслика — по методике осмотра места преступления, по изучению следов крови и как всего за час обыска найти веские улики в комнате размером 18 на 24 фута.

Переключив переговорное устройство на минимальную громкость и задрав ноги на письменный стол, Дэнни взялся за книги. Тема Ганса Маслика — предосторожности при снятии отпечатков пальцев с сильно обожженных рук и оптимальная концентрация химических препаратов, позволяющая удалить поврежденную ткань, не задевая слоя кожи, непосредственно несущего линии узора. Маслик усовершенствовал свою методику на жертвах страшного пожара 1931 года в тюрьме Дюссельдорфа. В его распоряжении оказалось множество трупов и образцов протокольных отпечатков, а поблизости было химическое предприятие, где работал честолюбивый молодой лаборант, ставший его добровольным помощником. Они с мэтром работали на перегонки: если раствор каустика вызывал глубокий ожог, тут же подбирались препараты, не проходящие сквозь зарубцевавшуюся ткань.

По ходу чтения Дэнни заносит в блокнот химические формулы. Он воображает себя ассистентом Маслика, работающим рука об руку с великим криминалистом, который по-отечески обнимает его, когда Дэнни делает удачный логический вывод. Прочитанное он мысленно примеряет к обожженным у елки с рождественскими фигурками детишкам и представляет, как он самостоятельно снимает отпечатки с крошечных пальчиков, сверяя их с официальными записями о рождении — необходимая мера предосторожности в больницах на тот случай, если малышей вдруг случайно перепутают…

— Шеф, у нас убийство.

Дэнни поднял от книги голову. В дверях стоял помощник шерифа Хосфорд, дежуривший на северо-восточном участке.

— Что? Почему не доложили с места?

— Я докладывал. Вы, должно быть, не… Дэнни отодвинул подальше книгу и блокнот:

— Что там?

— Труп мужчины. Я обнаружил его на Аллегро, в полумиле от Стрипа. Просто жуть, ничего подобного не…

— Оставайтесь за меня — я поехал.

Аллегро-стрит — узкая улочка, по одной стороне которой стоят бунгало в испанском стиле, а по другой — строительные площадки с рекламными щитами, сулящими элитное жилье на выбор в стиле «Тюдор», французской провинции или современного модерна. Дэнни притормозил при виде полицейского заграждения на козлах с красными сигнальными маячками. Тут же стояли три полицейские машины с включенными фарами, направленными в заросший сорной травой пустырь.

Дэнни остановил «шевроле» на обочине и вышел из машины. Кучка полицейских в дождевиках светят фонариками на землю. В колеблющемся свете уличного фонаря маячит рекламный щит элитного поселка Аллегро, обещающий возможность покупки и заселения к весне 1951 года. Патрульные машины располосовали пустырь лучами своих фар, высвечивая пустые бутылки, отсыревшие доски и клочки бумаги. Дэнни кашлянул; один из полицейских обернулся и нервно выхватил из кобуры револьвер.

— Спокойно, Гиббз, — сказал Дэнни. — Это я, Апшо.

Гиббз сунул револьвер на место, остальные копы расступились. От вида трупа ноги Дэнни стали подгибаться и его сразу замутило. Настоящему криминалисту такого позволять себе не полагается. Он собрался и взял себя в руки:

— Деффри, Хендерсон, светите на тело. Гиббз, записывайте дословно: «Труп мужчины европейской внешности, обнажен. Примерный возраст тридцать два — тридцать пять лет. Лежит на спине, руки и ноги раскинуты в стороны. На шее следы удушения, глаза извлечены, пустые глазницы заполняет желеобразное вещество».

Дэнни присел на корточки над трупом, Деффри и Хендерсон посветили фонариками. «Гениталии опухшие и в синяках, на головке пениса следы укусов». Подсунул руку под спину мертвеца и ощутил сырую землю. Пощупал грудь в области сердца: кожа была сухой и еще хранила остатки тепла. «Следов сырости на теле нет, и, поскольку от полуночи и до трех часов лил дождь, можно предположить, что жертва оказалась на этом месте не более часа назад».

Издалека послышался вой приближавшейся сирены. Дэнни взял у Деффри фонарик и склонился вплотную над трупом, чтобы рассмотреть самые сильные повреждения. «На теле между пупком и грудной клеткой шесть овальных, неправильной формы ран. По их периметру фрагменты внутренностей со следами свернувшейся крови. Кожа вокруг ран воспалена, что прямо указывает на их рваный характер и…»

— Да засосы это, как пить дать, — сказал Хен-дерсон.

— Что?

— Ну, знаете, — пояснил Хендерсон, — любовные укусы. Это когда женщина сосет тебя в шею. Гиббзи, покажи, какое Рождество устроила тебе девчонка-гардеробщица из «Голубой комнаты».

Гиббз хмыкнул ипродолжал писать. Дэнни поднялся, покровительственный тон простого служаки его задел. От повисшего молчания его опять замутило: ноги перестали слушаться, к горлу подкатила тошнота. Мощным фонариком Дэнни осветил землю вокруг тела и увидел, что все было затоптано полицейскими башмаками, а патрульные машины, видимо, стерли все следы других шин. Гиббз проговорил:

— Не знаю, без ошибок тут записал или нет.

Дэнни снова обрел уверенность и заговорил, как должен говорить помощник шерифа при исполнении:

— Неважно. Держите запись при себе, а утром передайте капитану Дитриху.

— Мне сменяться в восемь. Капитан раньше десяти не придет, а у меня билеты на футбол. «Розовая чаша»…

— Сожалею, но вам придется остаться здесь, пока не придет утренняя смена или не приедут из лаборатории.

— Окружная лаборатория в праздники не работает. А у меня билеты…

К ограждению подъехал фургон коронера и выключил сирену. Дэнни повернулся к Хендерсону:

— Ленточное ограждение, никаких репортеров и зевак. Гиббз остается здесь дежурить. Вы и Деффри начинайте трясти всех в округе. Инструкции вам известны: возможные свидетели, подозрительные личности, машины.

— Апшо, да ведь только четыре двадцать утра!

— Вот и хорошо. Начинайте сейчас же, к обеду, возможно, закончите. Копию рапорта представьте Дитриху. Запишите все адреса, кого не было дома. Их опросите позже.

Хендерсон зло идет к своей машине. Дэнни смотрит, как санитары укладывают труп на носилки, накрывают его одеялом. Гиббз без умолку им что-то тараторит о предстоящем футбольном матче и несет какой-то вздор насчет остающегося нераскрытым дела Черной Орхидеи[2], которое еще продолжает будоражить умы.

Огни уличного освещения, лучи полицейских ручных фонарей и автомобильных фар смешались на пустыре, в их свете контрастно выделяются отдельные предметы и пятна. В лужах отражается луна, тени, дымчатые блики неоновых огней Голливуда. Дэнни думает о первых шести месяцах своей работы детективом, о двух раскрытых им простеньких убийствах на семейной почве. Санитары труповозки загрузили тело в машину, она развернулась и быстро, бесшумно уехала.

Как нельзя к месту всплыла в памяти Дэнни формулировка Воллмера: «Если убийство совершено с особой жестокостью, убийца обязательно выдает свою патологию. Когда следователь способен объективно оценить материальные свидетельства, а потом субъективно осмыслить происшествие с позиции убийцы, он сможет раскрывать преступления, кажущиеся непостижимыми в своей загадочности».

Глаза выколоты. Половые органы изуродованы. Кожный покров прогрызен до мяса.

Дэнни помчался вслед за труповозкой в центр, жалея, что у него нет полицейской мигалки. Ему хотелось поскорее попасть в морг.

Городской морг и окружной морг Лос-Анджелеса занимают нижний этаж Аламедских складов неподалеку от Чайнатауна. Их разделяет деревянная перегородка. Отдельные столы обследования, холодильники и столы вскрытия предназначаются для покойников, обнаруженных на улицах собственно города; свое оборудование имеется для трупов со смежной территории, подведомственной управлению шерифа. В былые времена взаимоотношения города и округа были самыми тесными: патологоанатомы, их ассистенты пользовались одними и теми же синтетическими простынями, ампутационными пилами и фиксирующими растворами. Теперь же, после грандиозного скандала, устроенного Микки Коэном[3] городскому управлению полиции и мэрии Лос-Анджелеса, в связи с разоблачениями Бренды Аллеи о получении высшими чинами полиции взяток от самых известных шлюх Лос-Анджелеса, все круто изменилось. Раз полиция округа позволяет Микки Коэну полностью хозяйничать на Стрипе, в полицейском ведомстве разразилась война. Из управления кадров городского совета поступило указание: никакой помощи медицинским оборудованием персоналу округа; никакого братания с ними в служебное время и никаких ночных посиделок «у газовой горелки», результатом которых случалась подмена покойницких бирок и растаскивание частей тела мертвецов на сувениры, что только усугубило скандальные последствия эпопеи Бренды Аллен.

Дэнни Апшо проследовал за носилками с останками безымянного человека № 01— 01.01.50 — до приемной, понимая, что шансы заполучить на вскрытие лучшего городского патологоанатома практически равны нулю. У подъезда окружного морга царила суматоха: на металлических каталках выстроились в очередь жертвы дорожных катастроф. Служители морга привязывали им на большие пальцы ног бирки, полицейские в униформе заполняли бумаги; ребята коронера безостановочно курили, чтобы отбить запах крови, формалина и затхлых остатков еды из китайской забегаловки. Дэнни незаметно пробрался к запасному выходу и оказался на территории городского морга, помешав тройке копов, распевавших «Доброе старое время»[4]. Тут творилось то же самое, что и на стороне округа, с той лишь разницей, что вместо зеленовато-коричневой формы здесь были одни темно-синие мундиры и фуражки.

Дэнни прямиком направился к кабинету заместителя главного патологоанатома Лос-Анджелеса Нортона Леймана, автора книги «Наука против преступности», курс которого «Введение в судебную па-тологоанатомию» он прослушал в полицейской академии. На дверях кабинета была прикноплена записка: «Буду с 1 января. Дай бог, чтобы в грядущие десятилетия у нас работы было поменьше, чем в первой половине этого кровавого столетия. Н. Л.».

Выругавшись от досады, Дэнни достал авторучку с блокнотом и написал: «Док, я догадываюсь, сколь хлопотной могла оказаться у вас минувшая ночь. На территории округа есть интересный 187-й, изувеченный сексуальным маньяком. Прекрасный материал для новой книги, а поскольку я был на месте первым, уверен, что дело отдадут мне. Не сможете ли сделать вскрытие? Капитан Дитрих говорит, что судебный врач у нас мухлюет и падок на взятки. Такие дела. Д. Апшо». Он сунул записку под бронзовый череп на столе Леймана и вернулся на территорию округа.

Суматоха улеглась. На площадке приемной развиднелось. «Ночной улов» — партия трупов — уложена на столы осмотра. Дэнни огляделся — ни одной живой души, кроме санитара, устроившегося на стуле возле диспетчерской и ковыряющего пальцем поочередно то в зубах, то в носу.

Дэнни подошел к нему. Старик, зловонно дыхнув на него перегаром, спросил:

— Ты кто такой?

— Помощник шерифа Апшо. Отделение Западного Голливуда. Кто дежурит?

— Хорошая работенка. А ты не слишком молод для такой наваристой должности?

— Я — трудоголик. Кто дежурит?

Старик отер о стенку палец, которым ковырял в носу:

— Ну, поговорить ты не мастак, как я вижу. Док Кац тут фигурировал, да перебрал немного за ночь. Сейчас пошел всхрапнуть в свой жидовский каяк. Как это выходит, что все евреи ездят на «Кадиллаках»? Вот ты сыщик, можешь мне ответить на это?

Дэнни сжал в карманах кулаки и стиснул зубы. Спокойно, спокойно…

— Без понятия. Как тебя звать?

— Ральф Карти, вот…

— Тебе приходилось готовить трупы к вскрытию?

— Сынок, — рассмеялся Карти, — я тем только и занимаюсь. Я готовил Руди Валентине[5] — член у него был с горошину! Готовил Лупе Велез и Кэрол Лэндис[6] и сделал снимки их обеих. Лупе брила свою шахну. Ежели вообразить, что они живые, можно поразвлечься! Ну, что скажешь? Хочешь, пять баксов штука.

Дэнни вынул из бумажника две десятки; Карти полез во внутренний карман пиджака и вынул пачку фотоснимков.

— Не надо. Мне нужен вон тот парень.

— Чего?

— Я сам подготовлю его к вскрытию. Прямо сейчас.

— Милок, ты же не сотрудник морга, нельзя это.

Дэнни добавил к своим двум десяткам еще пятерку и сунул их Карти. Старик поцеловал потускневшую фотографию мертвой кинозвезды:

— Вот теперь можно.

Дэнни взял из машины свой служебный набор детектива и приступил к работе, а Карти стал на стреме, чтобы не вошел и не поднял шум дежурный судмедэксперт. Дэнни снял простыню с трупа и увидел, что конечности обрели синюшность. Он поочередно поднял его руки и ноги, отпустил — они падали с задержкой: верный признак, что труп коченеет. Записал в блокнот: «Смерть, предположительно, наступила около часа ночи». Затем смочил подушечки пальцев трупа чернилами, накатал их отпечатки на плотную картонку и остался доволен результатом: впервые ему удалось это хорошо.

Потом перешел к осмотру шеи и головы. Измерил штангелем следы удушающей повязки и записал результат. Следы прослеживались вокруг всей шеи и были значительно шире одинарного, даже двойного захлеста. Приглядевшись, заметил на подбородке нитку. Осторожно снял ее пинцетом, увидел, что это нить махровой ткани, поместил ее в пробирку. Ухватился за подбородок, с силой раздвинул челюсти полуоткрытого рта и осветил фонариком внутреннюю полость. Там на языке, нёбе и деснах были такие же нитки. Записал: «Удавлен и задушен белым махровым полотенцем».

Глубоко вздохнул и стал осматривать глазницы.

В тонком луче фонарика явственно различалась поврежденная мембрана, залитая желеобразным веществом, на которое обратил внимание еще на пустыре. Дэнни взял по три мазка вещества из каждой полости на предметные стекла. Клейкое вещество издавало легкий, отдающий мятой, лекарственный запах.

Дэнни исследовал каждый дюйм мертвого тела. При осмотре изгиба локтевых суставов он сделал открытие: как на правом, так и на левом — старые, но четко различимые следы от иглы. Убитый был наркоман, возможно — вылечившийся: свежих следов от шприца не было. Дэнни все это записал, взял штангель и перешел к ранам на теле.

Шесть ран имели одинаковые овальные очертания с разницей в пределах трех сантиметров. На всех заметны следы зубов, но слишком бесформенные, чтобы сделать с них слепок, и все были слишком велики. Это не были укусы человека. С кишок Дэнни сделал соскоб свернувшейся крови и нанес образцы на предметные стекла. Тут он сделал гипотетическое предположение, за которое доктор Лейман, наверное, поднял бы его на смех: убийца использовал животное или животных для нанесения увечий, когда жертва уже была мертва.

На пенисе Дэнни разглядел четкие следы человеческих зубов, что Лейман на лекциях называл «маниакальная аффекция», вызывая оживление среди набившихся в аудиторию свободных от службы и повышающих свою квалификацию копов. Еще оставалось осмотреть пах и мошонку, когда он заметил, что Ральф Карти наблюдает за ним. Дэнни провел осмотр, стараясь ничего не повредить. Тут Карти хмыкнул:

— Ишь ты, ни дать ни взять, кешыо.

— Да заткнись ты.

Карти пожал плечами и вернулся к своему журналу «Мир экрана». Дэнни перевернул труп на живот и ахнул: плечи и спина во всех направления были иссечены десятками порезов бритвой, узкие полоски запекшейся крови усеяны крошками древесной щепы. Дэнни с изумлением смотрел на все это, сопоставляя увечья спереди и на спине и пытаясь понять их связь. Манжеты его рубашки стали липкими от холодного пота, руки плохо слушались. Тут он услышал хриплый возглас:

— Карти, кто этот тип? Что он тут делает?

Дэнни обернулся, изобразив на лице миролюбивую улыбку. Он увидел толстого человека в грязном белом халате и в карнавальной шляпе с цифрой 1950, вышитой зеленым стеклярусом.

— Помощник шерифа Апшо. Вы доктор Кац? Толстяк стал было протягивать руку, потом опустил ее:

— Что вы делаете с трупом? И по какому праву вы явились сюда и вмешиваетесь в мою работу?

Карти втянул голову в плечи, забился в угол и умоляюще смотрел на шефа.

— Я расследую это дело, — сказал Дэнни, — и решил сам приготовить тело к вскрытию. Я этому обучен. Я сказал Ральфи, будто вы дали добро.

— Апшо, убирайтесь отсюда!

— С Новым годом, — сказал Дэнни.

— Эт-то п-правда, док, — бормотал Карти. — Чтоб мне сгинуть, если я вру!

Дэнни упаковал свой чемоданчик, думая, что делать дальше: заняться обходом Аллегро-стрит или отправиться домой и завалиться спать. Перед сном он будет думать о Кэти Хадженс, Бадди Джастроу, о доме на проселочной дороге в округе Керн… Уже на выходе он обернулся. Ральф Карти делился взяткой с доктором в карнавальной шляпе, украшенной фальшивыми самоцветами.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Лейтенант Мал Консидайн сидел в своем маленьком кабинете следователя уголовного отдела окружной прокуратуры и смотрел на фото своих сына и жены, стараясь не думать о Бухенвальде. Было начало девятого. Он стряхнул тяжелый беспокойный сон, в который его погрузило чрезмерное возлияние виски. К брюкам пристали цветные кружки конфетти, а на табличке «Заместитель начальника» на дверях остались следы губной помады «Пурпурный декаданс» производства Макса Фактора. Это постаралась стенографистка. Шестой этаж городского совета выглядел как плац после парада.

Разбудил Мала звонок Эллиса Лоу: он и «еще кое-кто» ждут его через полчаса в ресторане «Тихий океан». А у него Селеста со Стефаном оставались дома одни. Мал понимал, надо бы им позвонить поздравить с Новым годом, хотя он знал, что жена превратит разговор в перепалку.

Мал снял трубку и набрал номер домашнего телефона. Селеста ответила после третьего гудка:

— Да? Кто это, который звонит? — По этой корявой фразе становилось ясно, что она только что разговаривала со Стефаном по-чешски.

— Это я. Хотел предупредить, что задержусь еще на несколько часов.

— Что, блондинка выдвигает требования, герр лейтенант?

— Какая еще блондинка, Селеста! Ты же знаешь, что никакой блондинки тут нет и что я в Новый год ночую в управлении…

— Как сказать по-английски «роткопф»? Рыжая? Кляйне роткопф шайсер штуппер…

— Говори по-английски, черт тебя побери! Брось ты эти штучки!

Селеста рассмеялась. Этот наигранно веселый смешок, перебивающий ее болтовню на чужом языке, он терпеть не мог.

— Дашь ты мне поговорить с сыном или нет! Молчание, потом обычная привычная декларация Селесты Гейштке Консидайн:

— Это не твой сын, Малкольм. Его отцом был Ян Гейштке, и Стефан знает это. Ты мой благодетель и муж, а мальчику одиннадцать лет, и он должен знать, что его родное — это не американише полицейский тон, не бейсбол, не…

— Дай мне сына, черт тебя дери!

Селеста тихо засмеялась. Один — ноль в ее пользу: он снова сорвался на приказной, «полицейский» тон. В трубке было слышно, как Селеста воркующим голоском ласково подзывает Стефана по-чешски. И вот он мальчик — как раз посреди между ними, и не его, и не ее:

— Папа, Малкольм?

— А га. С Новым годом!

— Мы смотрели салют. Поднялись на крышу ~ и были под зон… зонн…

— Вы держали зонтики?

— Да. Мы видели, как мэрия вдруг вся осветился, а потом салют, а потом они… залопались?

— Затрещали, Стефан, — поправил мальчика Мал. — За-тре-ща-ли. Лопнуть — это другое, это когда надутый шар проткнешь.

— За-тре-ска-ли? — Стефан пытался произнести новое для него слово.

— Ща-ща, затрещали. Мы займемся с тобой языком, когда я приду, и потом, может быть, съездим в парк Уэстлейк, будем уток кормить.

— А ты салют смотрел? Выглядывал в окно, чтобы посмотреть?

Во время салюта Мал отбивался от назойливой Пенни Дискант, предлагавшей перепихнуться в раздевалке; она терлась об него грудью и ногами, и он теперь жалел, что не воспользовался этим шансом.

— Да, было красиво. Сынок, мне надо идти. Работа. А ты иди еще поспи, чтобы не дремать у меня на уроке.

— Хорошо. Хочешь поговорить с мутти?

— Нет. До свидания, Стефан.

— До свидания, па-ап.

Мал положил трубку. Руки у него дрожали, на глазах выступили слезы.

Деловой центр Лос-Анджелеса пребывает в оцепенении, словно в пьяном сне. Одни лишь алкаши шевелятся в очереди у миссии Союза спасения в ожидании бесплатных пончиков и кофе. Перед дешевыми гостиницами на Главной Южной в беспорядке припаркованы машины: некоторые уткнулись передком в помятые бамперы других. Из окон свисают мокрые ленты серпантина и устилают тротуар, а проглядывающее на востоке солнце навевает ощущения жара, пота и тяжелого похмелья. Ведя машину к ресторану «Тихий океан», Мал мечтал о том, как бы поскорее кончился это первый день нового десятилетия.

Ресторан был забит увешанными фотоаппаратами туристами. Они с жадностью уплетали фирменный завтрак «Розовая чаша» — омлет с устрицами, овсяные блинчики, коктейль «Кровавую Мэри» и кофе. Метрдотель сообщил Малу, что мистер Лоу и еще один джентльмен ожидают его в «Золотой лихорадке» — зале, охотно посещаемом представителями городской элиты. Мал прошел вглубь и постучал в закрытую дверь. Через мгновение она приоткрылась, и в проёме показался улыбающийся «другой джентльмен»:

— Тук-тук, кого там несет? Красные берегись — Дадли Смит идет! Прошу, лейтенант! Сегодня здесь собрались лучшие умы полиции, и сие событие заслуживает того, чтобы быть достойно отмеченным.

Мал пожал ему руку. Эта манера и часто напускной ирландский акцент ему были знакомы — лейтенант убойного отдела полицейского управления Лос-Анджелеса Дадли Смит. Высокий, здоровенный и красномордый детина, Дадли родился в Дублине, вырос в Лос-Анджелесе, обучался в иезуитском колледже. Доверенный исполнитель грязной работы при всех начальниках полиции Лос-Анджелеса, начиная с Громилы Дика Стекела. В порядке исполнения служебных обязанностей убил семерых, носит сделанные на заказ галстуки с вышитым кругами узором из семерок, наручников и эмблем полицейского управления. Поговаривают, что при нем всегда армейский револьвер 45-го калибра, заряженный разрывными пулями дум-дум, смазанными чесноком, и кастет с пружинным ножом.

— Рад вас видеть, лейтенант.

— Зовите меня просто Дадли. Мы в одном чине. Я старше, зато внешность у вас — мне до такой далеко. Уверен, мы отлично сработаемся. Как думаете, Эллис?

Глава уголовного отдела окружной прокуратуры Эллис Лоу сидел на кожаном стуле с высокой спинкой как на троне и вылавливал из омлета устриц и кусочки бекона:

— Разумеется. Садитесь, Мал. Позавтракаете с нами?

Мал сел напротив Лоу, Дадли Смит — между ними. На обоих — твидовые тройки: на Лоу — серая, на Смите — коричневая. Оба щеголяют клубными регалиями: лацкан пиджака юриста украшает выполненный в виде ключа значок «фи-бетника»[7] , лацкан копа — значки масонских лож. Мал поправил складку на своих мятых фланелевых брюках и подумал, что Смит и Лоу выглядят как два злобных щенка из одного помета:

— Нет, благодарю.

— Кофе? — указал Лоу на серебряный кофейник.

— Нет, спасибо.

Смит засмеялся и хлопнул себя по колену:

— Догадываетесь о причинах столь раннего вторжения в вашу мирную семейную жизнь?

— Попробую угадать, — сказал Мал. — Эллис хочет стать окружным прокурором, я — главным следователем прокуратуры, а вы — занять место руководителя убойного отдела, когда через месяц уйдет в отставку Джек Тирни. У пас деловая встреча по поводу некоего мокрого дела, о котором я еще не слышал. Двое из нас следователи, Эллис — прокурор. Речь идет о карьерном повышении. Попал в точку?

Дадли расхохотался во всю глотку, а Лоу сказал:

— Хорошо, что вы не дипломированный юрист, Малкольм. Не хотелось бы мне столкнуться с вами в суде.

— Значит, угадал?

Лоу подцепил на вилку устрицу, обмакнул ее в яичный соус:

— Нет. Попросту говоря, билеты на упомянутые вами места у нас уже в кармане. Дадли по доброй воле вызвался…

— Я вызвался из чувства патриотизма, — прервал его Смит. — Для меня красная мразь страшнее сатаны.

Мал наблюдает, как Лоу прожевал устрицу, потом кусочек бекона, потом яичницу. Дадли курит и смотрит на Лоу. Мал замечает кастет под пиджаком на поясе Дадли:

— Значит, большое жюри[8]. Так?

Лоу откинулся назад и потянулся:

— Вы все схватываете на лету, — отметил он. — Вы следите за местной прессой?

— В общем-то нет.

— Так вот: сейчас разгорелся серьезный трудовой конфликт и, в частности, в студиях Голливуда. Профсоюз водителей грузовиков[9] выступает против УАЕС — Объединенного профсоюза актеров, статистов и рабочих сцены. У тех долгосрочный контракт с РКО и мелкими студиями на Гоуэр. Они проводят пикетирование с требованием увеличения зарплаты и участия в прибылях, но забастовку не объявляют и…

Дадли Смит обеими руками хлопнул по столу:

— Все они подрывные элементы, красные ублюдки, все как один!

На лице Лоу появляется раздраженное выражение. Мал смотрит на лапищи ирландца и представляет, как они хватают за горло, выкручивают уши, выколачивают признание. Ага, да Эллис просто боится Смита, который принципиально не переносит этого «жидовского сукина сына, адвокатишку-прощелыгу»:

— Эллис, это что, политическое дело?

Лоу потеребил ключик «фи-бетника» на лацкане:

— Речь идет о полномасштабном расследовании большим жюри коммунистического влияния в Голливуде. Вы с Дадли — мои главные следователи. Расследование сосредоточено на УАЕС. Этот профсоюз кишит подрывными элементами, и у них есть так называемый мозговой трест, который всем заправляет, — одна женщина и полдюжины мужчин. Все они тесно связаны с «попутчиками» —теми, кто, ссылаясь на Пятую поправку, отказывался давать показания перед Комитетом по расследованию антиамериканской деятельности[10] в 47-м и был отправлен за решетку. Члены УАЕС совместно работали на постановке ряда фильмов, пропагандирующих коммунистические идеи, к тому же они связаны с другими очагами подрывной деятельности. Коммунизм напоминает паутину. Одна паутинка лепится к другой, а та — к общему гнезду. Паутинки — это имена, имена дают показания и называют другие имена. Вы с Дадли узнаете для меня эти имена.

Перед глазами Мала замаячили серебряные капитанские лычки; он внимательно посмотрел на Лоу. И тут черт дернул его возражать во вред самому себе:

— Почему же я, а не капитан Бледсо? Он — главный следователь прокуратуры, председательствует на всех банкетах в городе, всеобщий любимец — а это то, что надо, если ведешь большую игру. Я собираю улики в делах по убийствам. Дадли — ловит самих убийц. Почему мы? И почему все это сейчас — в девять утра Нового года?

Лоу стал перечислять доводы за, загибая пальцы с наманикюренными, блестящими ногтями:

— Во-первых, минувший вечер я провел с окружным прокурором. Завтра на утверждение городскому совету представляется окончательный бюджет нашего отдела на 1950 год, и я убедил его, что сорок две тысячи долларов, оставшиеся у нас не израсходованными, должны быть направлены на борьбу с красной угрозой. Во-вторых, я договорился с заместителем прокурора и заведующим отделом большого жюри Гиффордом поменяться нашими функциями. Он хочет обрести опыт судебного преследования по уголовным делам, а что хочу я — вам известно. В-третьих, капитан Бледсо в преклонном возрасте. Два дня назад, выступая на общем собрании членов клуба Кивани, он позволил себе целый ряд непристойностей. Он заявил о намерении «оттарабанить» Риту Хейворт[11] и «надрать ей задницу до кровавых пузырей», что вызвало настоящее замешательство. Прокурор посмотрел медицинскую карту Бледсо, и выяснилось, что наш милый капитан перенес несколько микроинсультов и скрыл это. Пятого апреля исполняется двадцать пять лет его службы в нашем управлении, и он уходит в отставку, а до того момента остается чисто номинальным руководителем отдела. В-четвертых, вы и Дадли отличные и чертовски толковые сыщики, прекрасно дополняющие друг друга в методах работы. В-пятых…

Мал хлопнул рукой по столу — совсем как Дадли Смит:

— В-пятых, мы оба хорошо знаем, что в кресло главного следователя прокурор хочет посадить человека со стороны. Он скорее пойдет к федералам или поищет человека в здешней полиции, чем даст это место мне.

Эллис Лоу подался вперед:

— Мал, он согласен назначить вас главным следователем и произвести в капитаны. Вам тридцать восемь?

— Тридцать девять.

— Мальчишка. Засучите рукава, и годков через пять вы палкой будете отбиваться от предложений полицейского начальства. Я буду окружным прокурором, а Макферсон станет вице-губернатором. Ну что, с нами?

Правая рука Эллиса Лоу ладонью вниз лежала на столе; Дадли Смит с масляной улыбкой накрыл ее своей. Мал прокрутил в памяти его послужной список: труп проститутки в Чайнатауне, нераскрытое убийство двух черномазых в Уоттсе, вооруженное ограбление и торговля наркотой в негритянском бардаке, посещаемом полицейским начальством… А — была не была! Мал положил свою руку сверху и сказал:

— С вами.

Дадли Смит подмигнул Малу:

— Серьезные партнеры в большом крестовом походе.

Эллис зашел за спинку своего стула:

— Сначала я скажу, что у нас есть, а потом — что нам нужно.

— У нас имеются письменные под присягой показания членов профсоюза шоферов-тимстеров о проникновении красных в УАЕС — профсоюз актеров, статистов и рабочих сцены. Мы сопоставили список активистов комми со списком членов УАЕС, в обоих списках масса одних и тех же фамилий. Мы сделали копии с просоветских фильмов, выпущенных во время войны, — чистой воды красная пропаганда, и это дело рук членов УАЕС. У нас есть «тяжелая артиллерия», о чем я скажу минутой позже. Я уже сделал запрос ФБР и в ближайшее время надеюсь получить оттуда сделанные скрытой камерой снимки красных: на них заправилы УАЕС в тесном кругу с видными членам компартии и теми, кого допрашивали в Конгрессе в связи с делом Сонной Лагуны еще в 43-м и 44-м. Отличный убойный материал, серьезная зацепка.

— Дело Сонной Лагуны может обернуться против нас, — сказал Мал. — Осужденные ребята оказались невиновными, настоящего убийцу так и не нашли, и это дело получило широкую огласку. Республиканцы заявили протест. Тут нужен другой подход.

Дадли Смит затушил сигарету в чашке с недопитым кофе:

— Нет, сынок, они были виновны. Все семнадцать. Я знаю это дело. Они забили Хосе Диаса до полусмерти, приволокли к лагуне и раздавили колесами старого драндулета. Обычные разборки на почве страсти — за пачукос[12] это водится. Диас ухлестывал за сестрой дальней родни одного из компании. Знаете, как эти латиносы устраивают браки со своей же родней и плодят детей. Потому они все и вырожденцы.

— Это было состряпанное дело, лейтенант, —вздохнул Мал, — как раз накануне заварухи из-за восстания зутеров , тогда все помешались на этих мексиканцах. И помиловал ребят тогда губернатор от республиканцев, а никакие не комми. Смит глянул на Лоу:

— Наш друг предпочитает мнению товарищей-офицеров журналистские сплетни. А потом мы услышим, что в избиении несчастных латинов во время заварухи виновен наш департамент. Должен добавить, что все это — надоевший треп краснозадых.

Мал протянул руку к тарелке с булочками и стал говорить твердо, чтобы этот ирландский детина понял, что его никто не боится:

— Нет, это надоевший треп полиции. Я тогда работал в управлении, и там мне коллеги, проще говоря, прямо назвали это дело дерьмом. Кроме того…

— Джентльмены, прошу вас, — громко оборвал их Лоу и вовремя: Мал почувствовал, что голос его теряет твердость. Он успел перевести дух и теперь холодно смотрел на Дадли Смита. Тот вежливо улыбнулся:

— Не будем спорить из-за дохлого мекса, — сказал Дадли Смит и протянул руку.

Мал пожал ее, а Смит подмигнул.

— Так-то лучше, — сказал Эллис Лоу. — Кто там был виновен, к делу это теперь не относится. Суть в том, что подрывные элементы все время муссируют тему Сонной Лагуны в своих целях. Вот на что нам следует обратить внимание. Догадываюсь, что вам не терпится отправиться домой к семьям, а потому на этом хочу закруглиться. Ваша задача — обеспечить то, что федеральные власти называют «свидетелями в пользу выставившей стороны» — тех членов УАЕС и прочих леваков, кто желает очиститься от былых связей с комми и может назвать нужные нам имена. Вам следует исходить из того, что прокоммунистические фильмы, снятые этими профсоюзниками, были продуманным заговором, сознательной пропагандой в целях внедрения коммунистической идеологии. Вам нужно получить доказательства территориальной подсудности — то есть что эта подрывная деятельность проводилась в самом Лос-Анджелесе. При этом могут быть затронуты интересы некоторых влиятельных людей — этого не избежать. Что многие кинозвезды Голливуда — попутчики красных — общеизвестно. Это обстоятельство может стать… Лоу замолчал.

— Источником средств? — подсказал Мал.

— Да. Именно так, хоть и звучит цинично. Вижу, что вам нелегко открыто выразить свои патриотические чувства, Малкольм. В данном деле вам не мешало бы проявить больший пыл.

Мал вспомнил, как ему рассказывали, что Микки Коэн перекупил руководство восточного отделения тимстеров Лос-Анджелеса у одного бывшего гангстера, которому требовались деньги для игорного бизнеса в Гаване.

— Микки К. может подкинуть баксов, если городские власти не раскошелятся, — начал Мал. — Точно знаю, он будет рад вытурить уаесешников и толкнуть туда своих ребят. В Голливуде можно неплохо заработать.

На лице Лоу вспыхнул румянец. Дадли Смит побарабанил по столу костяшками своего кулачища:

— А наш друг Малкольм быстро соображает. Верно, сынок. Естественно, Микки хотел бы устроить на студиях своих ребят, а студии ждут не дождутся, чтобы избавиться от профсоюзников. Это не меняет дела: в УА.ЕС красных пруд пруди… А знаешь, сынок, однажды мы с тобой едва не стали коллегами?

Мал вспомнил: в 41-м, когда он получил сержанта, Тад Грин предложил ему перевод в оперативники. Мал отказался. Его не привлекала перспектива гоняться за вооруженными грабителями, вламываться в дома с пистолетом наготове, поджидать автобус с уголовниками из Сан-Квентина [13]и рукоятками пистолетов «обламывать» крутых ребят, приводя их к покорности, — этакая полицейская «дипломатия канонерок». На этой работе Дадли Смит угробил четверых.

— Мне хотелось остаться в отделе нравов.

— Я тебя понимаю, сынок. Меньше риска, больше шансов на продвижение.

Об этом давно поговаривают: Мал Консидайн, сначала патрульный, потом сержант, лейтенант, сотрудник управления полиции и следственного отдела прокуратуры, не хочет пачкать руки. Когда его, еще новобранца, направили в участок Семьдесят седьмой улицы — в гнездо негритянской мафии «Конго», — он испугался и сбежал оттуда. Малу стал интересно: знает ли Дадли Смит историю газовой камеры Бухенвальда:

— Верно. Мне казалось, что там я ничего не выиграю.

— Про наш отряд болтают разное, но там, сынок, ты был бы на месте. Кое-кто думал иначе, но ты сумел бы их переубедить.

«Намекает на старую сплетню», — подумал Мал.

Глянул на Лоу и сказал:

— Давайте ближе к делу. О какой тяжелой артиллерии вы говорили?

Лоу переводит взгляд с Мала на Смита и обратно:

— У нас есть два хороших помощника. Один — бывший фэбээровец Эдмунд Дж. Саттерли. Он возглавляет группу «Против красной угрозы». Группа на договорных основах обслуживает корпорации и выявляет, если можно так выразиться, «остро мыслящих» работников в развлекательной индустрии. Она проверяет наличие у нанимаемых на работу коммунистических связей и помогает отсеивать подрывные элементы, которые уже могли там завестись. Эдмонд — специалист по коммунизму и будет вас инструктировать, как наилучшим образом собирать улики. Другой — психиатр, доктор Сол Лезник. С 40-х годов был доверенным лицом компартии в Лос-Анджелесе и уже несколько лет работает на ФБР. Мы получили доступ ко всем его досье; там все шишки профсоюза УАЕС со всем их грязным бельем с довоенного времени. Тяжелая артиллерия.

Смит хлопнул по столу и поднялся:

— Гаубица, заградительный огонь, может быть, даже атомная бомба. Мы встречаемся с ними завтра у вас дома, Эллис. Давайте в десять?

Лоу нацелил в Смита указательным пальцем:

— Ровно в десять.

Дадли повторил жест Лоу, ткнув пальцем в сторону Мала:

— Значит, до встречи, коллега. Это еще не оперативная работа, но что будет весело — обещаю.

Мал кивнул и проследил, как Смит вышел из комнаты. Минуту помолчав, Лоу сказал:

— Работа не из легких. Не будь я уверен, что вы составите отличную пару, я его бы не привлек.

— Что, он сам напросился?

— Он тесно связан с Макферсоном и знал об этом деле еще до того, как я получил добро. Как думаете, сможете держать его на коротком поводке?

Вопрос подразумевал, что о его прошлом все хорошо осведомлены. Это также означало, что Лоу остановился на нем как на человеке, убившем одного наци, и, возможно, верит в его причастность к неудавшейся попытке покушения на Базза Микса. А вот Дадли Смит знает все это из первых рук.

— Не вижу проблем.

— Отлично. Как Селеста и Стефан?

— Лучше не спрашивайте.

— Ну-ну, не падайте духом, — улыбнулся Лоу. — Впереди у нас лучшие времена.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Тернер Микс, по кличке Базз, наблюдает за охранниками, обходившими территорию авиационного завода Говарда Хьюза[14]. Четыре против одного, что хозяин нанял этих бездельников исключительно из-за их формы, и два против одного, что покрой их шмоток он придумал сам. За всем за этим стояла хитроумная комбинация финансового воротилы, владеющего одновременно крупнейшей кинокомпанией «РКО пикчерз», авиазаводом «Хыоз эркрафт» и инструментальным предприятием «Хыоз тул», купленными и управляемыми ради ухода от оплаты налогов и исключительно из-за прихоти. Хыозу, кроме того, принадлежат фабрика по производству бюстгальтеров в Сан-Исидро, где всю рабочую силу составляли мексиканские «мокроспинники», завод гальванотехники и четыре закусочных в стратегически важных пунктах — чизбургеры и хот-доги с острой приправой составляют основу его диеты. В открытую дверь своего кабинета Базз наблюдает за шефом, стоящим возле ангара напротив, и замечает гофрированные клапаны на карманах его рубашки, наподобие тех, что он придумал для блузки Джейн Рассел[15], чтобы оттенить ее титьки, и прикидывает все за и против. И уже в миллионный раз задает себе вопрос: почему, когда ему тоскливо, он всегда сам с собой заключает пари. А сегодня ему было особенно тоскливо. Было 10 часов утра Нового года. Как начальник службы безопасности авиазавода Базз всю ночь был на ногах и водил хозяина, как выражался Говард Хьюз, «по периметру патрулирования». Штатная охрана была на новогоднюю ночь от дежурства освобождена; вместо нее со вчерашнего вечера территорию охраняли алкашного вида хмыри. Кульминацией их обхода с хозяином стал специальный новогодний подарок от Большого Говарда: точно в момент перехода 1949 года в 1950-й в ворота предприятия въехал грузовик с хот-догами и бутылками кока-колы — поздравление от закусочных в Калвер-Сити. Угощали тем, что не успели реализовать. Базз отложил бумажку с расчетами по тотализатору и стал наблюдать, как хозяин ест: шесть против одного, что Говард полезет на стенку, если увидит хоть пятнышко горчицы или ленточку квашеной капусты на форменных куртках охранников.

Часы показывали 10:40. Можно отправиться домой и вздремнуть до полудня. Но Базз развалился на стуле и стал разглядывать развешенные по стенам фотографии. Каждая позволяет оценить себя так или этак, каждая дает представление, сколь успешной была его жизнь в роли подставной фигуры и чем он был на самом деле. Вот он собственной персоной — невысокого роста, широкий в плечах, склонный к полноте — стоит рядом с Говардом Хыозом, высоким и элегантным, в костюме в белую полоску. Деревенский парень из Оклахомы и чудаковатый миллионер подставляют друг другу рожки. Фотка — вроде заезженной пластинки со слезливыми балладами, которые так любят в сельской глуши: на одной стороне — о шерифе, которого сгубили женщины и деньги, а на другой — о хозяине, который вытащил его из дерьма, оплатив все долги.

Второй этап — несколько снимков времен его полицейской службы, начатой в Лос-Анджелесе в 34-м. Тут Базз уже подтянутый молодой блюститель порядка, от снимка к снимку все больше полнеющий и лучше одетый. Череда его полицейских специализаций: уличные мазурики, воры и грабители и, наконец, наркоторговцы. Костюм из кашемира, блейзер из верблюжьей шерсти. Слегка нервозный взгляд, свойственный людям, причастным к не вполне законно полученным денежным средствам. А вот — детектив сержант Тернер Микс в больничной койке и в окружении полицейского начальства, указующего на полученные им ранения, тогда как он сам ломал голову, не от коллег ли полицейских получил он эти пули. На письменном столе — свой ряд портретов: уже более толстый и поседевший Базз с мэром Бауроном, бывшим окружным прокурором Быороном Фитсом, Эрролом Флинном и Микки Коэном, с продюсерами, которым он поставлял шлюх, с артисточками, которых он вытаскивал из судебных передряг и возил на аборты, с врачами, снабжавшими Голливуд наркотиками и благодарными Баззу за расширение клиентской сети.

Специалист обтяпать дельце, спроворить что надо, выпустить кишки, если потребуется. А в кармане — ни шиша. Базз сел за стол и стал прикидывать приходы и расходы. В округе Вентура он владеет четырнадцатью акрами земли, безводной и бросовой, которую купил своим родителям на старость, но они его подвели, отправившись на тот свет во время эпидемии тифа в 44-м. Торговец недвижимости, с которым он связался, сказал, что красная цена его земле тридцать баксов за акр. Поэтому лучше ее придержать: дешевле не станет. У него новая, 48-го года выпуска машина — зеленый «эльдо»-купе, такой же как у Микки Коэна, только не бронированный. У него куча костюмов от «Овиата» и магазина «Лондон шоп», но все штаны не сходятся на брюхе, а покупай Микки свои тряпки в сэконд-хэнде, проблем бы не было: они с пижонистым жидком одних габаритов. Но зато рубашки Микки в третий раз уж не надевал. На этом листок дебета у Базза закончился, и он перешел на промокашку…

Зазвонил телефон. Базз снял трубку:

— Охрана. Кто говорит?

— Это Сол Гельфман, Базз. Помнишь меня?

Старый хрыч из кинокорпорации «МетроГолдвин-Майер», внук которого угонял со стоянки у ресторана «Роу» машины с открытым верхом, носился на них по Маллхолланду и всегда оставлял визитную карточку — большую кучу говна на заднем сиденье. Дед купил инспектора, который вместо двадцати семи указал два случая угона машин без упоминания образцов преступного «почерка». Учитывая репутацию почтенного семейства и юношескую безалаберность, судья ограничился испытательным сроком для внучонка.

— Как не помнить. Чем могу помочь, мистер Гельфман?

— Знаешь, Говард посоветовал позвонить тебе. У меня тут возникла небольшая проблема, и он сказал, что ты можешь помочь.

— Что, внучок снова взялся за старое?

— Нет, боже упаси. Нужно помочь девочке, которую я снимаю в новом фильме. Одни мошенники где-то раздобыли ее непристойные снимки — это случилось еще до того, как я подписал с ней контракт. Я откупился, но они требуют еще и еще.

Базз крякнул: дело пахнет большим мордобоем.

— А что за снимки?

— Грязнее грязного. Скотская любовь. Люси и датский дог с елдаком как у Кинг-Конга. Мне бы такой шланг!

Базз взял листок со своими расчетами и перевернул его на чистую сторону:

— Кто эта девочка и что у вас есть на шантажистов?

— Кто забирал деньги — не знаю. Послал к ним на встречу своего ассистента с деньгами. Девчонку звать Люси Уайтхолл. И еще одно. Я нанял частного детектива, он прослушивает их переговоры. Всем заправляет ее любовник-грек, Томи Сифакис. Ну не наглец ли? Шантажирует собственную подружку, а звонит мне из их уютного любовного гнездышка. У него есть парни, которые действуют как посредники, а она и не подозревает, как ее дурачат. Представляешь, что за поганец?

Базз стал прикидывать, во что это должно обойтись, а Гельфман продолжал свой треп:

— Базз, мне стоило это полтысячи, и я даю тебе шанс подзаработать, потому что Люси делала стрип-тиз с Одри Андерс, зазнобой Микки Коэна. Я мог бы попросить Микки, но ты мне однажды крепко помог, и я даю работу тебе. Говард говорит, ты знаешь, как все устроить.

Базз посмотрел на старую дубинку, подвешенную за ремешок на ручке ванной комнаты. Попробуем тряхнуть стариной.

— Это будет стоить штуку, мистер Гельфман.

— Что? Да это грабеж!

— Нет, это уголовно наказуемое вымогательство без вмешательства суда. Адрес Сифакиса есть?

— Микки бы сделал это мне бесплатно.

— Микки бы слетел с катушек, а вам бы светила статья «сговор с целью убийства». Даете адрес Сифакиса?

Гельфман тяжело вздохнул:

— Ну ты и хитрый босяк. 1187 Виста-Вью-Корт в Студио-Сити. И за штуку я хочу, чтобы все было подчищено.

— Как говно с заднего сиденья, — сказал Базз и бросил трубку. Взял полицейский револьвер и поехал в сторону перевала Кахуенго.

До места он добрался за час; еще двадцать минут мотался среди новостроек в поисках Виста-Вью-Корт. Это оказалась полукругом изогнутая улочка на склоне Голливудского холма, застроенная однотипными коттеджами. Номер 1187 оказался сборным домиком персикового цвета, порядком уже полинявшего; металлические детали его каркаса поржавели. По обе стороны от него — такие же разноцветные домишки — лимонно-желтый, сиреневый, бирюзовый, оранжево-розовый и ярко-красный, за которым высится рекламный щит «САДЫ ВИСТА-ВЬЮ! ЛУЧШЕЕ ЖИЛЬЕ В КАЛИФОРНИИ! ВЕТЕРАНАМ ПРЕДУСМОТРЕНА СКИДКА!».

Базз припарковался возле забегаловки в подвале желтого домика. Несколько малышей гоняли по дорожкам перед домами на трехколесных велосипедах, никого из взрослых не было видно. Базз нацепил на лацкан пиджака игрушечный полицейский жетон, вышел из машины и нажал звонок номера 1187. Десять секунд — никакого ответа. Поглядев вокруг, он вставил в замочную скважину заколку для волос и покрутил круглую ручку двери. Замок щелкнул, он толкнул дверь и вошел в дом.

Тюлевые занавески на окнах хорошо пропускали солнечный свет. Дешевая мебель, на стенах — киноафиши, рядом с тахтой кучка портативных радиоприемников — видно, украдены со склада. Базз вытащил из-за пояса дубинку и через грязную кухню-столовую прошел в спальню.

Там еще больше афиш и плакатов — стриптизерши в набедренных повязках и накладками на сосках. Базз узнал Одри Андерс, «Заводную девчонку», будто бы имеющая степень магистра какого-то занюханного колледжа; рядом с ней плакат со стройной блондинкой. Базз включил торшер, чтобы лучше ее разглядеть; внизу рекламная подпись: «Пикантная Люси». На бедрах крошечный купальник, внизу плаката марка городского агентства знакомств. Присмотревшись, заметил, что у девушки отсутствующий взгляд и вымученная улыбка: видно — результат дозы наркотика.

Базз решил за пять минут прочесать весь дом. Глянул на часы иприступил к делу. В обшарпанных ящиках в беспорядке валялось мужское и женское нижнее белье, в котором были припрятаны сигареты с марихуаной. В серванте — грампластинки и женские романчики. Шкаф свидетельствовал, что дела у женщины шли в гору, а мужчина шел следом: платья и юбки из фешенебельных магазинов Бевер-ли-Хиллз, тут же пропахшие нафталином морская форма и брюки, осыпанные перхотью пиджаки.

15:20. Базз осмотрел кровать: голубые атласные простыни, чехол на изголовье вышит купидонами и сердечками. Засунул руку под матрац, ощутил холод металла и гладкую полировку дерева, вытащил находку — обрез помпового ружья, широкое черное дуло — вероятно, 10-й калибр. Ружье заряжено пятью патронами — крупная дробь. Разрядил ружье, патроны сунул себе в карман. Интуитивно следуя за ходом мыслей Томми Сифакиса, заглянул под подушку. Там — немецкий «люгер», с полным магазином и патроном в патроннике.

Базз разрядил пистолет, ссыпал из магазина патроны в карман. Черт, времени искать сейф уже не остается. Значит, поиск порноснимков Люси Уайтхолл с собакой придется отложить. Жаль, можно было бы сунуть их ей под нос — пусть линяет от этого грека с его перхотью и целым арсеналом в спальне. Базз прошел в гостиную и остановился, увидев на журнальном столике записную книжку.

Он пролистал ее до буквы Г, не встретив ни одного знакомого имени, пока не увидел «Сол Гельфман» с обведенными карандашом домашними и рабочими телефонами; М и П дали ему имена Донни Маслоу и Чика Парделла — сшивающихся возле киностудий молодчиков, которых Базз заметал, работая еще на наркотиках, и продолжающих торговать марихуаной. Но эти вымогательством не занимаются. Буква С. Теперь у Базза будет возможность нажать на грека и, может, не только на него: Джонни Стомпанато, Крествью, 6103. Личный телохранитель Микки Коэна. По слухам, проложил себе путь наверх, начав с рэкета в кливлендской банде, говорили также, что он поставлял мексиканскую марихуану местным торговцам наркотиками за тридцать процентов отката.

Красавчик Джонни Стомп. Его фамилия вызывала в воображении знаки доллара — и вопросительные знаки.

Базз вернулся в машину и стал ждать. Он повернул ключ зажигания, включил радио, пошарил в эфире, нашел певца Спейда Кули с его передачей «Час ковбойских ритмов» и приглушил звук. Слащавые мелодии были патокой с сахаром — перебор. Это заставило его вспомнить оклахомское захолустье и что бы с ним сталось, останься он там навсегда. Но тут певец неожиданно сменил тему: он пел о человеке, готовящемся идти на тюремную виселицу за преступление, которое он не совершал. Это заставило Базза вспомнить, чего ему самому стоило выбраться из дерьма.

В 1931 году захолустный городишко Лизард Ридж в Оклахоме умирал, задыхаясь в самом сердце песчаных бурь. У жителей был только один источник заработка — маленькая фабричка, где изготавливались чучела броненосцев, дамские сумочки из кожи этих рептилий да бумажники из водившейся там ящерицы-ядозуба, которые продавали проезжающим по автостраде туристам. Местные и индейцы из соседней резервации били этих рептилий, снимали с них шкуры и продавали на фабрику. Иногда они слишком увлекались и начинали убивать друг дружку. Песчаные бури 31-го на целых полгода закрыли главную автостраду Восток — Запад. Броненосцы и ящерицы взбесились: у них не осталось корма, кроме вонючего дурмана, от которого они болели, поедали друг друга. Одни прятались и подыхали, другие сотнями ползли к автостраде и гибли под колесами машин. Их иссушенные, изуродованные шкуры ни на что не годились и ничего не стоили. Тернер Микс, лучший охотник на ядозуба, бивший из своего ружья ящера за тридцать ярдов точно в то место на спине, которое потом мастера незаметно зашивали, понял, что надо из города бежать.

Он подался в Лос-Анджелес и поступил работать статистом на киностудию: день на «Парамаунт», другой — на «Коламбиа». Участвовал в массовках на съемках вестернов, а когда дела на больших студиях пошли хуже, выручали постановки малобюджетных фильмов. Любой белый с мозгами в голове, умеющий вертеть лассо и хорошо сидеть на лошади, всегда мог найти работу даже в переживавшем времена Великой депрессии Голливуде.

Но в 34-м место вестернов стали занимать музыкальные мелодрамы. Работу стало не найти. Базз хотел было попытать счастья в муниципальной автобусной компании, где на три вакансии было шестьсот претендентов, и тут его снова выручил Голливуд.

Пикеты забастовщиков осадили студию «Монограмм»: несколько профсоюзов объединились под знаменами Американской федерации труда — АФТ. За пять долларов в день и гарантию найма, если забастовка будет подавлена, он пошел в штрейкбрехеры. Две недели он так ловко расшибал головы своей полицейской дубинкой («бз-з-з» — свистела дубинка, рассекая воздух, прежде чем опуститься на головы бунтовщиков), что наблюдавший за ним свободный от службы коп прозвал его Баззом и познакомил с капитаном Джеймсом Калхейном, командиром полицейского отряда по разгону демонстраций. Калхейн с первого взгляда угадал в нем прирожденного полицейского. Через две недели Микс нес дежурство в центре города, еще через месяц стал инструктором по стрелковому делу в полицейской академии. Обучение дочки шефа Стекела стрельбе из винтовки 22-го калибра и верховой езде принесло ему звание сержанта и обеспечило службу сначала в отделе по борьбе с мошенничеством, потом — в отделе по борьбе с грабежами и наконец — самое лакомое — в отделе по борьбе с наркотиками.

Борьба с наркоторговлей имеет свои неписанные правила: там имеешь дело с человеческим дном, там ходишь по колено в дерьме, там тебе дозволяется делать все. Если исполняешь свои обязанности честно, не стучи на тех, кто поступает иначе. Если не стучишь — у тебя есть доля конфиската, которую сам продаешь непосредственно цветным или сбываешь его мафиози — Джеку Драгие, Бенни Сигелу, Микки Коэну, — которые сливают товар исключительно черножопым. Только приглядывай за честными служаками: если кто из чужих указывает на тебя пальцем, значит, положил глаз на твою работу.

Перейдя в 44-м в наркоотдел, он вступил в деловые сношения с Микки Коэном — тогда еще темной лошадкой в криминальной среде Лос-Анджелеса, голодным малым, рвущимся к пирогу. Джек Драгна не любил Микки, а Микки не любил Джека. Базз тряс наркоторговцев в негритянских кварталах Джека, собирал по пять граммов с каждой унции наркоты и продавал это Микки. За это Микки, ценивший, что Базз насыпал Джеку соли на хвост, приглашал его на голливудские вечеринки и знакомил с людьми, нуждавшимися в услугах полиции и готовыми за это платить. Там его свели с легкой на передок блондинкой, муж которой служил в военной полиции в Европе. Там же он познакомился с Говардом Хьюзом и стал поставлять ему девочек из числа помешанных на Голливуде сельских простушек, уютно устраивая их на секс-хатах, которые у Хьюза были по всему городу. И пошли в руки одни тузы: служба, деньги, любовь с Лорой Консидайн — полный ажур, пока не наступило 21 июня 1946 года. По анонимной наводке он, идя на перехват партии наркоты на углу Шестьдесят восьмой улицы и Слосона, попал в переулке в засаду, две пули попали в плечо, одна в руку, еще одна прошила левую ягодицу. После ранения Базз досрочно вышел в отставку с полной пенсией и попал в руки Говарда Хыоза, которому как раз требовался надежный человек…

А он до сих пор не знает, кто тогда его подстрелил. По извлеченным из тела пулям установлено, что убийца был не один. Он подозревал двоих: либо Драгна послал своих стрелков, либо это были ребята, нанятые Малом Консидайиом, мужем Лоры, сержантом полиции нравов, вернувшимся из Европы с фронта. В полицейском управлении он навел о Консидайне справки. Выяснилось, когда в барах Уоттса начался серьезный мордобой, Консидайн тут же попросил о переводе, что когда он возглавлял группу ночного дежурства, то шутки ради отправлял новобранцев разбираться со шлюхами, и что привез из Германии побывавшую в Бухенвальде чешку с сыном и планирует развестись с Лорой. Однако ничего конкретного выяснить ему не удалось.

Лишь в одном Базз был уверен наверняка: Консидайн знал о его связи с Лорой, которая скоро станет его бывшей супругой, и самого его на дух не переносил. Микс ходил в следственное управление оформлять свое увольнение, попрощаться с товарищами по службе и получить жетон почетного ветерана. А заодно воспользовался случаем и решил взглянуть на человека, которому наставил рога. Базз подошел к его столу в отделе нравов и увидел высокого малого, похожего скорее на прокурора, а не на полицейского, и протянул ему руку. Консидайн не спеша оглядел его с ног до головы и сказал: «Лора всегда была неравнодушна к сутенерам» — и стал смотреть в сторону.

Шансы равны: счеты с ним могли свести и Консидайн и Драгна.

Базз увидел, как к дому 1187 подкатил «понтиак» последней модели с откидной крышей. Из нее вышли две женщины в кринолиновых вечерних платьях и нетвердой походкой направились к дому на высоченных шпильках; за ними следовал амбалистый грек — костюм был ему узковат, а брюки коротковаты. У той, что была ростом повыше, тонкая шпилька попала в трещину в тротуаре, и она упала на одно колено; Базз узнал в ней Одри Андерс. Стрижка «под пажа» и много красивее, чем на фото. Вторая — «Пикантная Люси» с плаката — помогла ей подняться и повела в дом. Амбал шел за ними. Базз поставил три против одного, что вежливого разговора с Томми Сифакисом не получится, взял свою дубинку и подошел к «понтиаку».

Первым ударом он снес украшавшую капот машины голову индейца; вторым — вдребезги разбил ветровое стекло. Третий, четвертый, пятый и шестой удары под припев Спейда Кули пришлись на решетку радиатора, от чего из него повалили клубы пара. Седьмым он начисто вышиб стекло со стороны водителя. Одновременно с треском сыпавшихся осколков раздался окрик «Какого хрена!» и хорошо знакомый металлический лязг затвора, досылающего патрон в патронник.

Базз повернулся и увидел спешащего к нему Томми Сифакиса с обрезом в трясущихся руках. Четыре против одного, что взбешенный грек не обратил внимания, что его ствол разряжен, и два против одного, что он не сообразил прихватить коробку с патронами и перезарядить. Попробуем использовать ситуацию… Подняв дубинку и приняв строевую стойку, Базз шагнул вперед. Когда они были в нескольких шагах друг от друга, грек нажал на спуск. Послышался слабый щелчок. Базз контратаковал, долбанув по волосатой левой руке, лихорадочно дергавшей бесполезный затвор. Томми Сифакис вскрикнул, обрез выпал у него из рук. Два удара по ребрам, и Грек рухнул на землю. Харкнув кровью, он сжался в клубок, прикрывая ушибленные грудь и руку. Базз склонился над ним и тихо заговорил, по-оклахомски растягивая слова:

— Сынок, кто старое помянет — сам знаешь. Ты порвешь все эти карточки и спустишь в сортир негативы, а я не скажу Джонни Стомпу, что это ты его заложил. Договорились?

Сифакис сплюнул кровавый сгусток:

— М-м-мать твою…

Базз хрястнул его по коленям. Грек заорал, а Базз сказал:

— Я собирался дать вам с Люси еще одну попытку решить все полюбовно, но теперь мне придется посоветовать ей найти себе другое жилье. Не хочешь перед ней извиниться?

— …П-пошел ты…

Базз тяжело вздохнул, будто играл доведенного до отчаяния набегами индейцев и бандитов поселенца в старом сериале студии «Монограмм».

— Сынок, вот мое последнее предложение. Ты извинишься перед Люси, или я скажу Джонни, что ты на него настучал, Микки Коэну — что шантажировал подружку его девчонки, а Донни Маслоу и Чику Парделлу — что заложил их по наркоте. По рукам?

Сифакис старался распрямить разбитый средний палец, но Базз врезал ему еще раз и краем глаза увидел в дверях Одри Андерс и Люси Уайтхолл с вытаращенными глазами. Грек уронил голову на асфальт и прохрипел просьбу о прощении.

Судя по непристойным снимкам Люси и ее напарницы с собакой, которые видел Базз, Сол Гельфман поставит на ее карьере жирный крест, и девчонка снова приползет к этому греку и займется извращенным сексом.

— Ну вот и молодец, — сказал Базз, ткнул грека дубинкой в живот и подошел к женщинам. Люси Уайтхолл уже исчезла в недрах гостиной, а Одри Андерс, босая, встала в дверях. Она кивнула на полицейский жетон:

— Липа?

Базз уловил в ее словах южный акцент и вспомнил разговор в участке о том, что «Заводная девчонка» могла вертеть титьками, украшенными кисточками, одновременно в разные стороны:

— Липа. Вы, случаем, не из Нью-Орлеана? Или из Атланты?

Одри посмотрела на Сифакиса, который на брюхе отползал к обочине:

— Из Мобила. Вас Микки прислал?

— Нет. А я-то думал, чего это вы к этому так спокойно отнеслись. Теперь понятно.

— Может, объясните все-таки, что происходит.

— Нет.

— Но вы работали на Микки?

Базз видел, что Люси села на тахту и взяла в руки транзистор, чтобы только за что-то держаться. Лицо покрылось красными пятнами, тушь, мешаясь с румянами, реками текла по щекам.

— Было такое дело. А Микки, видно, от мистера ;Сифакиса будет не в восторге?

Одри рассмеялась:

— Он шушеру сразу чует. Этого у него не отнять. Как вас звать?

— Тернер Микс.

— Базз Микс?

— Он самый. Мисс Одри, не знаете ли вы, где мисс Уайтхолл сможет ненадолго остановиться?

— Знаю. Но, что…

— Микки по-прежнему встречает Новый год у Бренемана?

— Да.

— Тогда помогите Люси собраться. Я отвезу вас туда.

На лице Одри вспыхнул румянец. А она не дура, подумал Базз, вот только надолго ли хватит терпения Микки общаться с умной бабой? Интересно, показывала ли она ему свою трюк с титьками?

Одри подошла к Люси, присела рядом с Люси, погладила ее по голове, забрала транзистор. Базз тем временем подогнал свою машину задним ходом к дверям дома. Грек по-прежнему лежал на земле и тихо постанывал. Соседи ближайших домов выглядывали из окон, раздвигали жалюзи. Через несколько минут Одри вывела Люси из дома, одной рукой обнимая ее за плечи, а в другой держа фибровый чемоданчик. Не доходя до машины, она остановилась возле Сифакиса и пнула его в пах.

Базз поехал через каньон Лорел — надо было время продумать ходы на тот случай, если на горизонте возникнет Джонни Стомпанато. Люси всю дорогу ныла, что Томми Сифакис хороший парень, только грубый.

— Ну будет, будет, — успокаивала ее Одри и угощала ее сигаретами, что на некоторое время отвлекало ту от болтовни.

Ему светил тройной выигрыш: штука от Гельфмана, что-то, в зависимости от настроения, ему может отстегнуть Микки за Люси — он сентиментален, а также кое-что можно стрясти и с Джонни Стомпа. Но с Микки главное не пережать — они не виделись после того, как Базз ушел из полиции и соответственно лишился своих процентов. С тех пор Микки пытались убрать с помощью самодельной бомбы и двух проверок налоговой службы, но он выжил, чего нельзя было сказать о его правой руке Хуки Ротмане — тот сунул голову под дуло «итаки» 12-го калибра во время перестрелки возле ресторана «Шерри» — предупреждение от кого-то из людей Драгна или месть городских копов за головы полицейских, погоревших в деле Бренды Аллен. Микки имел половину дохода от тотализатора, занимался ростовщичеством и махинациями на скачках, имел свою долю в торговле наркотиками в городе. Шериф Западного Лос-Анджелеса и несколько полицейских начальников были у Микки в кармане и стояли за него горой. И все это время рядом с ним был Джонни Стомп — макаронник-холуй еврейского князька. Дело с ними обоими надо вести очень осторожно.

Каньон Лорел кончался как раз у северного края Стрипа. Базз переулками поехал в сторону Голливуда и Вайн, останавливаясь у каждого светофора. Он затылком чувствовал на себе пристальный взгляд Одри: она, видно, пыталась угадать, что связывает их с Микки. Подъехав к ресторану «Бренеман», Базз сказал:

— Вы с Люси оставайтесь в машине, а я переговорю с Микки с глазу на глаз.

Люси все еще всхлипывала и мяла в руках пачку сигарет. Одри взялась за ручку:

— Я тоже пойду.

— Нет, сидите здесь.

Одри покраснела. Базз повернулся к Люси:

— Детка, все дело в тех карточках, где ты с большим псом. Томми пытался шантажировать этим Гельфмана, и, если ты появишься перед ним такой расстроенной, Микки может просто прикончить его, а мы с тобой попадем в большую передрягу. Томми, конечно, парень грубый, но если вы постараетесь, то, может, вам снова удастся наладить совместную жизнь…

Рыдания Люси заставили его замолчать. Одри смотрела на него с омерзением. Базз быстрым шагом направился к ресторану. Там было многолюдно; группа с радио, рекламирующая «Завтрак у Тома Бренемана в Голливуде», сворачивала свое оборудование и тащила его к заднему выходу. Микки Коэн сидел в закрытой кабинке, по бокам — Джонни Стомпанато и другой здоровый охранник. Рядом за столиком сидел еще один мужчина, глаза его то и дело обегали всех присутствующих в зале, а рядом на стуле лежала развернутая газета, очевидно прикрывая мощную пушку.

Увидев, что Базз приближается, мужчина мгновенно сунул руку под утреннюю «Геральд». Микки встал, улыбаясь; Джонни Стомп и второй телохранитель тоже изобразили на лицах улыбки и подвинулись, пропуская Базза. Базз протянул руку, но Коэн вместо рукопожатия обхватил обеими рукам его голову и поцеловал в обе щеки, оцарапав Базза суточной щетиной:

— Таких, как я, больше нет, — улыбнулся Дэйв. — Я пишу мистеру Коэну все речи для собраний клуба Мужского братства. Спросите-ка у него: «Как поживает супруга?»

Базз отсалютовал Микки, подняв стакан, и спросил:

— Микки, как поживает супруга?

Коэн оправил на себе пиджак и понюхал гвоздичку в лацкане:

— Одной жене ты рад всегда — мою б не видеть никогда. Жена моя так холодна, что горничная называет нашу спальню Северным полюсом. Ко мне приходят и спрашивают: «Микки, как живешь? Регулярно?» Я вынимаю из трусов градусник, на нем — минус двадцать пять. Мне говорят: «Микки, от тебя дамы без ума. Ты регулярно должен трахаться, париться и чистить перышки». Я им отвечаю: «Вы не знаете моей жены; ее бы по рукам-ногам связать, отодрать и подальше убрать — вот что ей надо». Одной жене ты рад всегда — мою б не видеть никогда. О-па! — а вот и она собственной персоной.

Микки кончил свою фирменную хохму, широким жестом потянулся за шляпой. Дэйви корчился от хохота прямо на столе. Базз попытался поддержать общее веселье, но смешок застрял у него в горле. Он подумал о том, что Мейер Харрис Коэн собственноручно убил более десятка человек (Базз лично знал только об одиннадцати) и ежегодно получал по меньшей мере десять миллионов, не платя налогов. Качая головой, он сказал:

— Микки, ну ты хохмач.

Несколько смокингов за соседним столом одобрительно хлопали в ладоши; Микки махнул им шляпой:

— Подходяще? А чего тогда не смеешься? Дэйв, Джонни, погуляйте пока.

Стомпанато и Дэйв тихо выскользнули из-за стола. Коэн посмотрел на Базза:

— Ты насчет работы или подшибить деньгу?

— Ни то и ни другое.

— Говард не обижает?

— Наоборот.

Коэн вертел в руках стакан, постукивая по стеклу бриллиантом в шесть каратов на мизинце:

— Я знаю, у тебя есть кое-какие долги. Переходи ко мне, мальчик. Условия хорошие, расплатишься без труда.

— Предпочитаю наоборот — выколачивать деньгу. Это подымает мне тонус.

— Да ты просто псих. Ну, чего хочешь? Говори. Базз осмотрел зал. За стойкой бара Стомпанато потягивал виски, а несколько благонамеренных граждан исподтишка посматривали на Микки, как на гориллу в зоопарке, которая в любой момент может вырваться из клетки.

— Хочу предупредить, чтобы ты не давил одного парня, который, возможно, крепко тебя рассердит.

— Что?

— Знаешь Люси Уайтхолл, подружку Одри?

— Конечно. — Микки изобразил в воздухе женские округлости. — Солли Гельфман хочет снять ее в своей новой картине. Думает, она может стать звездой.

— А все может накрыться медным тазом, — сказал Базз и сразу увидел, как Микки по привычке начинает тихо закипать: ноздри раздулись, скрипнули зубы, в глазах зажглось бешенство — сейчас схватит, что подвернется под руку, и хряснет об пол. Базз подвинул ему оставленный Стомпанато недопитый стакан с «Кровавой Мэри». Коэн отпил большой глоток и сплюнул прилипшую к губам мякоть лимона:

— Выкладывай. Ну!

— Хахаль Люси шантажирует Солли гнусными карточками. Я это все поломал, слегка поучил парня. Я точно знаю, что у того грека есть дружки в офисе шерифа в Западном Голливуде — среди твоих ребят, и Люси нужно где-то надежно укрыться. Плюс он толкал наркоту на территории Драгны, а для старины Джека это — просто нож острый. Вот по этим двум серьезным причинам грека трогать нельзя.

Коэн так стиснул стакан с томатным соком, что его толстые пальцы-сосиски побелели:

— Что… на… карточках?

Тут не отвертишься: Микки может сам спросить у Сола Гельфмана, и все выплывет наружу. Базз собрался с духом и проговорил:

— Люси с собакой.

В руках Микки стакан треснул, осколки стекла разлетелись во все стороны, забрызгав Базза соком и водкой. Микки посмотрел на окровавленную ладонь и прижал ее к столу. Когда на белой скатерти стали проступать красные пятна, он проговорил:

— Грек — труп, мать его. Пущу его на фарш собакам.

Подошли два официанта и встали в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу. Смокинги за соседним столом сидели как громом пораженные, какая-то старая леди так разинула рот, что чуть не уронила вставную челюсть в суп. Базз махнул официантам, чтоб убирались, сел рядом с Микки и обнял его за трясущиеся плечи:

— Микки, нельзя этого делать, ты ж понимаешь. Ты сказал: всякий, кто раком ставит Джека Д., — твой друг, и грек это сделал и сделал лучше некуда. Одри видела, как я его отделал, она подтвердит. А грек не знал, что ты за своих горой стоишь и что друзья твоей женщины для тебя вроде родни. Микки, надо оставить все как есть. Иначе ты много потеряешь. Устрой Люси где-нибудь в хорошем месте, где греку ее не найти. Пусть это будет мицва[16]

Коэн оторвал руку от стола, стряхнул осколки стекла, слизал с пальцев лимонную мякоть:

— Кто в этом участвовал кроме грека?

Базз смотрит прямо в глаза Микки: верный друг, который никогда не солжет. Он уже приготовил имена двух пидоров, которых сам вышвырнул из города, когда они вломились и уничтожили долговые записи неофициальных пари в тотализаторе Лью Вер-шоу на студии «Парамаунт»:

— Бруно Гайер и Стив Катценбах. Голубцы. Найдешь, куда пристроить Люси?

Коэн щелкнул пальцами, и тут же появились официанты, которые в мгновение ока заменили скатерть. Он медленно перевел взгляд на Базза, словно только что заметил его присутствие. Базз с невозмутимым видом немного отодвинулся от Микки — больше давить не стоило.

— Мицва, значит? — сказал Микки. — Ах ты, говножрал гойский! Где Одри и Люси?

— Возле моей машины.

— Что положил тебе Солли?

— Штуку.

Микки сунул руку в карман брюк и вытащил пухлую пачку сотенных. Отсчитал десять купюр, разложил их в ряд на столе и сказал:

— Только такую мицву ты и понимаешь, олух. Но ты избавил меня от неприятностей, а долг платежом красен. Вот, оденься как надо.

Базз сгреб деньги и поднялся:

— Спасибо, Микки.

— Пошел ты. Что общего между женской ногой и Эмпайр-стейт-билдинг?

— Не знаю. Что? Микки осклабился:

— Чем выше, тем больше дух захватывает.

— Ну ты остряк, Микки.

— А чего ты тогда не смеешься? Пришли мне девчонок. Быстро!

Базз подошел к бару, где Джонни Стомпанато приканчивал очередной стакан. Обернувшись, увидел, что Микки обменивается рукопожатиями с Томом Бренеманом и метрдотелем. Отсюда Базза видно не было. Джонни Стомп повернулся к нему, Базз сунул ему в руку пять из полученных от Микки купюр:

— За Сифакиса. Он продал тебя, но трогать его не надо. Про бабки я Микки не рассказал. Ты мой должник.

Джонни улыбнулся и спрятал деньги в карман:

— Спасибо, приятель.

— Я тебе не приятель, макаронник хренов, — ответил Базз и пошел к выходу, засовывая на ходу остальные деньги в карман рубашки и слюнявя галстук, чтобы оттереть брызги томатного сока на своем лучшем шерстяном костюме от Овиатта. На тротуаре стояла Одри и наблюдала за ним:

— Хорошенькая у тебя жизнь, Микс, — заметила она.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Он понимал, что все это ему снится и сейчас не 41-й год, а 1950-й. Частью раздвоенного сознания он пытается задержаться на деталях происходящего, что бежит своим ходом, а другой его частью не хочет этот самотек прерывать.

…Он мчится на юг по дороге 101 за рулем мощного седана «Ла Саль». Завывание сирен дорожного патруля становится все ближе и ближе. Вокруг него — лесистая местность округа Керн. Впереди от шоссе бегут в стороны несколько грунтовых дорог. Он выбирает дальнюю и резко берет влево, рассчитывая, что патрульные машины свернут раньше или проскочат мимо. Дорога идет мимо домов фермеров, хижин сборщиков фруктов и утыкается в глухой каньон. А сирены звучат справа и слева, сзади и впереди. Понимая, что любой путь ведет в ловушку, он сбрасывает скорость, сворачивает на пашню и начинает отрываться. Машину бросает в крутые виражи. Впереди огни. Должно быть, ферма. Перед глазами вырастает ограда. Он объезжает ее на второй передаче, и перед ним открывается ярко освещенное окно.

Молодая блондинка стоит прижавшись к двери. На нее, размахивая топорами, наседают двое мужчин.

Миг — и рука отскакивает от тела. С широко раскрытых губ, крашенных оранжевой помадой, срывается немой крик…

А сон принял другой поворот.

Теперь он в Бейкерсфилде: сбагривает машину, получает деньги. Снова Сан-Берду, урок биологии в колледже, ночные кошмары: немой крик и отрубленная рука. Перл-Харбор. Негоден к прохождению военной службы из-за поврежденной барабанной перепонки. Сколько бы он ни корпел над учебниками, сколько бы ни заколачивал на продаже угнанных машин, ничто не может избавить его от жутких видений. Проходят месяцы, и он возвращается туда, чтобы узнать: что и почему тогда произошло?

Через некоторое время он приходит к заключению о существовании любовного треугольника. Пропавшую местную девушку зовут Кэти Хадженс. Отвергнутый ею любовник Марти Сидвел (погиб на Филиппинах) допрошен полицейскими и отпущен: ее тело не было найдено. Второй подозреваемый — вероятнее всего, Бадди Джастроу, условно-досрочно освобожденный из Фолсомской тюрьмы. Известно, что он любил мучить собак и кошек. Исчез, последний раз его видели два дня спустя после того, как он рвал через капустное поле. Затем сон распадается на страницы машинописного текста криминологических описаний пулевых ранений… В 44-м поступление в полицию управления шерифа, чтобы узнать, ЧТО ЖЕ ПРОИЗОШЛО. Сначала служба в тюремной охране, потом — патрульным. Сослуживцы ругают его за упрямое стремление раскрыть дело Харлана Джастроу по прозвищу Бадди.

Стало тихо. Дэнни проснулся, думая, что преследующие его полицейские выключили сирену. Но, разглядев лепнину на потолке спальни, понял, что это звонил телефон.

Он снял трубку:

— Капитан?

— Я, — послышался голос капитана Дитриха. — Как ты узнал?

— Кроме вас мне никто не звонит. Дитрих фыркнул:

— Да разве таким аскетам кто-нибудь звонит?

— Ну, вы вот. Дитрих рассмеялся:

— Везунчик ты у нас. Первая ночь старшим дежурным — и у тебя наводнение, два трупа и убийство. Можно об этом поподробнее?

Дэнни вспомнил страшный труп: следы укусов, пустые глазницы:

— Ничего ужаснее я еще не видел. С Хендерсоном и Деффри не говорили?

— Они сдали краткий рапорт, никаких особых деталей. Худо дело?

— Ничего хуже не могу себе представить. Дитрих вздохнул:

— Дэнни, ты у нас в участке новичок и подобными делами еще не занимался. Видел такое только в учебниках — фотографии.

На потолке спальни возникли рот и рука Кэти Хадженс, теперь — в цвете. Дэнни сдержался:

— Вы правы, капитан. В общем ужасно. Я поехал в морг и… наблюдал, как тело готовят к вскрытию. Это еще ужаснее. Потом я вернулся помочь Деффри и Хендерсону…

— Они мне говорили. Сказали, как ты всеми лихо командовал. Сбавь обороты, не то подумают, что ты дерешь нос.

Дэнни задели слова Дитриха, но он смолчал:

— Есть, капитан. А личность потерпевшего установлена?

— Нет еще, но есть зацепка — машина, на которой его привезли. «Быоик-супер» 47-го года выпуска, брошен неподалеку от стройплощадки. На белых чехлах имеются пятна, похожие на кровь. Сегодня в десять утра сообщили об угоне машины накануне со стоянки у джаз-клуба на Саут-Сентрал. Владелец еще пьяный был, когда заявил об угоне. Отправляйся к нему и допроси.

— Отпечатки сняли?

— Сейчас этим занимаются.

— Лаборатория на место выезжала?

— Нет. Пока только дактилоскопист.

— Дрянь дело. Передвижная лаборатория обязательно нужна, капитан.

— Хорошо. Только чтоб никакой огласки. Не хочу, чтобы это превратилось в очередное дело Черной Орхидеи.

— А помощника мне выделите? Дитрих тяжело вздохнул и замолчал:

— Если дело того потребует. Пока действуй сам. У нас всего четыре сыскаря, Дэнни. Если убитый — шушера, бросать на дело лишнего человека я не стану.

— Это же убийство, сэр.

— Ты ведь знаешь, как дела делаются, помшерифа, — сказал Дитрих.

— Так точно, сэр, — сказал Дэнни, положил трубку и вскочил с кровати.

День выдался холодный и дождливый. По пути в Аллегро Дэнни слушал радио; метеорологи снова обещали дожди и возможный паводок в каньонах. Об обезображенном трупе ничего сказано не было. Проезжая мимо стройплощадки, Дэнни увидел играющих в футбол ребятишек и несколько зевак, торчавших на месте, где вчера было найдено тело. Криминалистам тут уже делать было нечего.

Дактилоскопическая лаборатория и угнанный «бьюик» стояли в конце квартала. Дэнни обратил внимание, что машина была припаркована очень аккуратно: почти вплотную к обочине и переднее колесо повернуто так, что уперлось в бордюрный камень, чтобы машина сама не скатилась под уклон. Психологический нюанс: зверски убив человека, привезя его сюда хрен знает откуда, убийца сохранял полное хладнокровие и самообладание, чтобы толково оставить машину прямо у «места разгрузки». По-видимому, никаких очевидцев преступления не было.

Дэнни объехал машину дактилоскопистов и остановился поблизости. Из открытой двери «бьюика» со стороны водителя торчали ноги лаборанта. Проходя мимо, Дэнни услышал его голос:

— На руле и приборной доске следы перчаток. На заднем сиденье след свежей запекшейся крови, сбоку на подголовнике белое клейкое вещество.

Заглянув внутрь машины, Дэнни увидел пожилого эксперта-криминалиста, обрабатывавшего бардачок, и пятна крови на заднем сиденье с присохшими к ним белыми волокнами. Спинка сиденья сразу за местом водителя была исчерчена следами крови от порезов крест-накрест, белые волокна намертво сидели в кровавых сгустках. Бархатистая отделка боковой стенки у окна была обрызгана такой же желеобразной субстанцией, пробу которой он брал в морге. Дэнни принюхался — клейкое вещество имело тот же мятный медицинский запах. Сжимая и разжимая кулаки, Дэнни попытался восстановить картину произошедшего.

Убийца вез свою жертву на стройплощадку. Лишенный глаз труп, завернутый в белый махровый халат, был посажен на сиденье, а его голова билась о боковину, разбрызгивая странное вещество. Перекрещивающиеся полосы на спинке сиденья — это следы бритвенных разрезов на спине, из которых сочилась кровь; пятна крови появились на сиденье, когда убийца круто свернул вправо и труп завалился.

— Эй, помшерифа! — Дактилоскопист поднимался с сиденья; во взгляде сквозило недовольство: Дэнни вторгся на его территорию. — Мне нужно обработать заднее сиденье. Вы не против?..

Дэнни посмотрел на зеркало заднего вида — оно было повернуто в сторону — и сел за руль. Еще одна деталь, позволяющая восстановить ход событий: такой ракурс зеркала позволяет отлично видеть все заднее сиденье, следы крови и запачканную боковую стенку. Убийца специально повернул зеркало так, чтобы во время езды посматривать на труп.

— Как тебя звать, сынок? — В голосе старого криминалиста послышалось раздражение.

— Помощник шерифа Апшо. А заднее сиденье можно не обрабатывать. Убийца все предусмотрел.

— Откуда же вам все это известно, скажите на милость?

В фургоне дактилоскопической лаборатории затрещала рация. Старикан вышел из «бьюика» и, качая головой, направился к своей машине, Дэнни записал данные регистрационного удостоверения, наклеенного на рулевую колонку: Нестор Дж. Албаниз, 1236, Саут-Сент-Эндрюс, Лос-Анджелес, Дюнкерк-4619. Он подумал, что Албаниз и был убийцей, сообщившим для отвода глаз о якобы угнанной машине, но тут же отбросил эту версию — слишком уж притянуто за уши. В чем причина такой невероятной жестокости? И каким ледяным расчетом нужно руководствоваться, чтобы возить труп по оживленным улицам города в канун Нового года! Что толкало его на это?

— Это вас, Апшо, — окликнул его криминалист. Дэнни подошел к фургону и взял микрофон:

— Слушаю!

Послышался искаженный помехами женский голос:

— Дэнни, это — Карен.

Карен Хилтшер, секретарь-диспетчер участка, была его девушкой на посылках, объектом заигрывания ради получения разных услуг. Она еще не понимала, что у него это несерьезно, и в переговорах с ним в рабочем эфире упорно называла его по имени.

Дэнни нажал переговорную кнопку:

— Да, Карен, слушаю.

— На твоего 187-го поступили анкетные данные. Мартин Митчел Гойнз, белый мужчина, родился 09.11.16. Дважды осужден за марихуану: первый раз — на два года судом округа, вторично — от трех до пяти судом штата. В августе 48-го досрочно освобожден из Сан-Квентина после трех с половиной лет отсидки. Последнее установленное место жительства — реабилитационный центр, угол Восьмой улицы и Алварадо.

Уклонялся от явки в суд, имеется соответствующее постановление суда. Род занятий — музыкант, зарегистрирован в местном отделении профсоюза 3126 в Голливуде.

Дэнни подумал о «бьюике», угнанном от негритянского джаз-клуба.

— Его фото получили?

— Только что.

Он прибавил голосу ласки:

— Милая, поможешь мне с писаниной? Возьмешь на себя телефонные звонки?

Голос Карей даже в хриплом репродукторе зазвучал деланно капризно:

— Ладно уж. Заедешь за фотоснимками?

— Буду через двадцать минут. — Дэнни осмотрелся и, увидев, что старый криминалист снова погрузился в работу, добавил с деланной нежностью в микрофон:

— Ты — лапа!

Нестору Дж. Албанизу Дэнни позвонил из телефона-автомата на углу Аллегро и Сансет. Ему ответил хриплый голос мучимого тяжелым похмельем человека, сбивчиво изложивший версию событий в канун Нового года и трижды повторивший свой рассказ, прежде чем Дэнни смог четко восстановить хронологию событий.

Албаниз начал обходить кабаки в негритянском квартале в районе Слосон и Сентрал — «Зомби», «Бидо Лито», «Павильон Томми Такера», «Гнездышко Малоя» — около девяти вечера. Выйдя из «Гнездышка», пошел туда, где, как ему казалось, он оставил свой «бьюик». Машины там не оказалось. Он вернулся в заведение, добавил еще и решил, что бросил машину в переулке. Под дождем он промок, от смешения крепких коктейлей с шампанским совсем окосел, взял такси до дома и проснулся с тяжелой головой в 8:30. Снова взял такси, поехал на юг Сентрал, битый час искал там свой «бьюик» и позвонил в полицию с заявлением о пропаже. Снова взял такси, вернулся домой. Туда ему позвонил сержант из участка Западного Голливуда, сообщивший, что его быстрокрылая ласточка, похоже, служила транспортным средством при убийстве человека и теперь, в три часа пятнадцать минут пополудни, он хочет, чтоб ему вернули его детку обратно — и дело с концом.

На девяносто девять процентов все подозрения с Албаниз снимались: обычный лох без криминального прошлого; похоже, не врет, отрицая знакомство с Мартином Митчелом Гойнзом. Дэнни сообщил ему, что «бьюик» будет ему возвращен из отстойника округа в течение трех дней, повесил трубку и поехал в участок за фотографиями жертвы и благосклонностью Карен.

Ее на месте не оказалось — ушла на обеденный перерыв. «Слава богу», — подумал Дэнни, а то бы сейчас начала по обыкновению строить ему глазки и щупать бицепсы под смешки дежурного сержанта. Фотокарточки лежали на ее столе. Живой, с глазами, Мартин Митчел Гойнз выглядел молодым и здоровым; первое, что бросалось в глаза на снимках анфас и в профиль, — огромный, густо напомаженный кок. Снимки сделаны во время второго ареста: на шее висит табличка Управления полиции Лос-Анджелеса — УПЛА с указанием даты съемки — 16.04.44. Шесть лет назад. Потом — три с половиной года отсидки. За это время сильно постарел и при смерти выглядел старше своих тридцати трех.

Дэнни оставил Карей записку: «Милая, большая просьба: 1) обзвони таксомоторные компании. Выясни, кто вчера ночью между тремя и четырьмя часами подбирал одиноких пассажиров-мужчин на Сан-сете в районе Дохини, Ла Синега и ближайших станций метро. Мне нужна аналогичная информация о всех нетрезвых пассажирах, подобранных в районе Сентрал и Слосон до квартала с номерами 1200 на Сент-Эндрюс с 12:30 до 1:30. Составь список всех ночных пассажиров в эти часы и в этих местах; 2) не сердись, ладно? Извини, что не смог пойти с тобой на ленч. Должен срочно готовиться к тесту. Заранее благодарю. Д. А.».

Вынужденная ложь вызвала у Дэнни злость и на девушку-телефонистку, и на управление шерифа, и на самого себя — за то, что потакает подростковым страстям. Хотел было позвонить дежурному в полицейский участок на Семьдесят седьмой улице, предупредить, что будет работать на территории города. Потом передумал — это было бы похоже на то, что он идет в УПЛА с поклоном и будет вынужден выслушивать их брюзжание в адрес ведомства шерифа, покрывающего Микки Коэна. Он стал думать о Микки с нарастающим чувством омерзения. Гангстер и убийца, любящий паясничать в ночных клубах, готовый пролить слезу по пропавшей собачонке или ребенку-инвалиду, своей прослушкой поставил на колени полицию огромного города. Теперь всем известно, что копы из отдела нравов обирают проституток за свое покровительство, а ночные дежурные голливудского участка трахают шлюх Бренды Аллен на матрацах обезьянника. И Микки Коэн вывалил напоказ всю эту грязь, потому что отцы города потворствуют его ростовщичеству и закрывают глаза на букмекерство за десятипроцентную мзду. Мерзость. Дикость. Алчность. Беспросветный порок.

Следуя по предполагаемому пути убийцы в украденной машине — от Сансета на восток в Фигероа, из Фигероа в Слосон, из Слосона на восток к Сентрал, — Дэнни медленно закипал. Надвигались сумерки, тучи окончательно закрыли еле проглядывающее солнце, освещавшее негритянские трущобы: ветхие хибары за сетчатой оградой, бильярдные залы, винные магазины и церкви на каждой улице. Но вот пошли ночные джаз-клубы, целый квартал разноцветных огней — дикая чванливость среди грязи.

Кафе «Бидо Лито» имело форму миниатюрного Тадж-Махала только красного цвета. «Гнездышко Маллоя» являло собой бамбуковую хижину, окруженную псевдогавайскими пальмами, увитыми гирляндами, словно рождественские елки. «Павильон Томми Такера», очевидно перестроенный из склада, был выкрашен как зебра — в полоску, а по краю крыши громоздились гипсовые саксофоны, барабаны и нотные ключи. «Замбоанга», «Королевская масть» и «Кэтидид клаб» размещались в большом, поделенном на части ангаре и были окрашены в ярко-красный, бордовый и ядовито-зеленый цвета. Вход в них был обрамлен неоновыми огнями. А клуб «Зомби» был мечетью в мавританском стиле, фасад которой венчал вышагивающий высоко в ночном небе, огромный, в три этажа ростом негр-лунатик с ярко светящимися красными глазами.

Возле каждого клуба — гигантская автостоянка; в дверях — здоровенные вышибалы-негры. Повсюду приманкой для ранних посетителей служит блюдо из цыпленка. На стоянках — только редкие машины. Дэнни оставил свой «шевроле» в переулке и начал обход.

Швейцары «Замбоанга» и «Кэтидид клаба» припомнили Мартина Митчела Гойнза. Человек, устанавливавший доску с меню перед входом в «Королевскую масть», помог Дэнни продвинуться в поисках: Гойнз был весьма посредственным тромбонистом, обычно подменял кого-нибудь. Вроде как с Рождества играл в составе оркестра «Бидо Лито». Дэнни вглядывался в каждого подозрительного негра, с которым вел разговор, стараясь уловить фальшь. Из всего сказанного у него сложилось впечатление, что местный персонал считал Гойнза законченным придурком.

Дэнни направился в «Бидо Лито». Афиша при входе возвещала, что ДИККИ МАККОВЕР И ЕГО СУЛТАНЫ ДЖАЗА ДАЮТ ШОУ В 19:30, 21:30 И 23:30 ЕЖЕВЕЧЕРНЕ, и приглашала ОТВЕДАТЬ ЦЫПЛЕНКА. Войдя в заведение, Дэнни решил, что у него галлюцинация.

Маленькие цветные прожектора расписывали стены, задрапированные светлым атласом, буйными красками. Эту безвкусицу дополняли египетские пирамиды из покрытого блесками картона, выстроенные на заднике эстрады, и люминесцентные края столиков. Официантки-мулатки, подававшие напитки и блюда, были наряжены в платьица тигровой расцветки с низким вырезом, и над всем стоял запах пережаренного мяса. Дэнни почувствовал урчание в желудке, вспомнил, что уже сутки у него во рту не было ни крошки, и направился к стойке бара. Даже в этом неверном освещении бармен сразу узнал в нем копа.

Дэнни вынул карточку:

— Знаете этого человека?

Бармен взял фото, внимательно рассмотрел под лампой кассового аппарата и вернул Дэнни:

— Это Марти. Играет на тромбоне с «Султанами». Приходит до первого номера поесть. Так что, если хотите с ним потолковать, учтите это.

— Когда видели его последний раз?

— Вчера вечером.

— Во время последнего представления? Бармен криво усмехнулся; Дэнни почувствовал, что слово «представление» сразу выдало в нем человека, мало смыслящего в джазе.

— Я задал вам вопрос. Бармен протер стойку:

— Да вроде нет. Видел я его уже в полночь. Вчера по случаю Нового года «Султаны» играли два лишних номера.

Дэнни увидел на полке бутылки виски без этикеток:

— Позовите менеджера.

Бармен нажал кнопку звонка возле кассы. Дэнни сел на высокий крутящийся табурет и повернулся лицом к оркестру. Несколько негров распаковывали музыкальные инструменты: саксофон, трубу и комплект ударных. К бару направлялся толстый мулат в двубортном костюме с льстивой улыбкой, предназначенной для начальства. Он сказал:

— Мне казалось, я знаю всех ребят из участка.

— Я изуправления шерифа, — пояснил Дэнни. Улыбка исчезла с лица мулата:

— Я обычно имею дело с семьдесят седьмым участком, мистер шериф.

— В данном случае это касается округа.

— Мы не относимся к округу.

Дэнни большим пальцем указал себе за спину, потом ткнул в сторону цветных прожекторов:

— Это освещение пожароопасно, в продаже у вас спиртное без этикеток, а округ контролирует легальность продажи алкоголя и соблюдение правил безопасности. У меня в машине бланки судебной повестки. Принести их сюда?

Улыбка менеджера вернулась на место:

— Ну что вы, не стоит. Чем могу быть полезен, сэр'?

— Расскажите мне о Мартине Гойнзе.

— А что именно вас интересует?

— Все, что вам известно.

Менеджер, испытывая терпение Дэнни, не спеша закурил сигарету. Потом выдохнул дым и проговорил:

— Рассказывать особенно нечего. Наши его приглашают, когда основной тромбон запивает. Лично я предпочитаю цветных музыкантов, но всем известно, что Марти отлично с ними ладит, и я не возражал. Если не считать, что вчера Марти крупно подвел ребят, никаких недоразумений с ним у меня не было; работает он отлично. Нормальный музыкант, каких много.

Дэнни указал на музыкантов и спросил:

— Это и есть «Султаны»?

— Верно.

— Гойнз отыграл с ними номер, который закончился уже после полуночи?

Мулат улыбнулся:

— «Доброе старое время». Вариация Дики Макковера в быстром темпе. Даже Птаха[17] завидует…

— Когда закончился этот номер?

— В 12:20, наверное. Я даю ребятам отдохнуть пятнадцать минут. Марти сваливал и на финальном номере в 2:00 не появился. Первый раз так меня подставил.

Дэнни перешел к алиби «Султанов»:

— Остальные оставались на сцене до конца последних двух номеров?

— Угу, — кивнул менеджер. — Играли для одной компании. А что Марти натворил?

— Его убили.

Мулат поперхнулся на затяжке, закашлялся, бросил сигарету на пол, наступил на нее и прохрипел:

— Кто же это сделал?

— Не вы и не «Султаны», — сказал Дэнни. — А скажите мне вот что: Гойнз сидел на дозе?

— Что-что?

— Не нужно делать вид, что вы меня не понимаете. «Г», гарри, белый кайф — короче, героин. Страдал Гойнз пристрастием к героину?

Менеджер сделал шаг назад:

— Я наркош сюда близко не подпускаю.

— Ну конечно, и спиртное нелегально тоже не продаете. А как у Мартина обстояло с женщинами?

— Не знаю. Ничего не слыхал.

— Были у него враги? Зуб на него кто-нибудь имел?

— Нет вроде.

— А друзья были? С кем он дружбу водил? Может быть, кто-нибудь приходил сюда, интересовался им?

— Нет, нет и еще раз нет. У Марти и семьи даже не было.

Дэнни улыбнулся — пора было менять тактику допроса; недаром этот прием он отрабатывал в спальне перед зеркалом.

— Хорошо. Извините, если что не так.

— Да нет, ничего.

Дэнни покраснел, надеясь, что в этом причудливом освещении его смущение осталось незамеченным:

— У вас сторож на парковке есть? — Нет.

— А вы случайно не заметили вчера вечером зеленый «бьюик» на стоянке?

— Нет.

— Работники кухни выходят на стоянку — покурить или отдохнуть?

— Знаете, у людей на кухне столько работы, что им некогда отдыхать.

— А ваши официантки? После закрытия они в машинах там ничем не подрабатывают?

— Слушайте, что-то вас заносит, мистер.

Дэнни отстранил менеджера и через весь зал направился к эстраде с музыкантами. «Султаны» заметили его и переглянулись: узнали копа, не впервой. Ударник оставил свои барабаны; трубач отошел назад и встал у ведущего за кулисы задника; саксофонист перестал прилаживать мундштук.

Дэнни взошел на помост, щурясь от яркого света рампы. Он посчитал саксофониста за главного и решил разговор с ним вести помягче — они были на виду всего зала, заполненного публикой.

— Служба шерифа. Я насчет Марти Гойнза. Первым в разговор вступил ударник:

— Марти чист. Только прошел курс лечения. Подсказка другим, если не желание бывшего осужденного поспешить выгородить коллегу.

— А я и не знал, что он наркоманил.

Саксофон хмыкнул:

— И не один год, но завязал.

— Где лечился?

— Леке. Больница в Лексингтоне, штат Кентукки. Это насчет условно-досрочного освобождения?

Дэнни отступил на шаг, чтобы видеть всех сразу:

— Вчера ночью Марти убили. Скорее всего, его увезли отсюда сразу после вашего последнего номера.

У всех троих последовала естественная реакция: трубач перепугался, скорее всего, он вообще боялся полиции; ударника охватила дрожь; сакс тоже сильно струхнул, но повел себя агрессивно:

— У всех нас алиби — на тот случай, если вы об этом не знаете.

Дэнни подумал: «Мир праху твоему, Мартин Митчел Гойнз» — и сказал:

— Знаю, что вы ни при чем. Просто ответьте мне на простые вопросы. Были ли у Марти враги, и если да, то знаете ли вы, кто именно? Может быть, у него были какие-то сложности в отношениях с женщинами? Объявлялись ли здесь какие-то его дружки-наркоманы?

— Марти был скрытный — могила, блин, — говорил сакс. — Знаю только, что как черт хотел вылечиться и рванул в Леке. Нарушил условия условно-досрочного. Считай, стал лицом, скрывающимся от правосудия. Это ж каким штыком быть надо: федеральная лечебница — там же проверить в два счета могут. Но у Марти, всё, блин, молчком. Мы даже не знали, где он кантовался.

Дэнни смерил его взглядом и перевел глаза на трубача, стоявшего почти вплотную к заднику сцены и державшего трубу как икону, которая оградит его от нечистой силы. Трубач сказал:

— Мистер, у меня есть кое-что для вас.

— Что?

— Марти сказал мне, что встречается с каким-то человеком после ночного номера, и я видел, как он пошел на стоянку у «Зомби».

— Он сказал, как этого человека зовут?

— Нет, не сказал.

— Он что-нибудь еще говорил — что они собираются делать или еще что-то?

— Нет, но сказал, что скоро вернется.

— Может, он хотел купить дозу? Саксофонист вперил в карие глаза Дэнни свои — голубые:

— Слушай, чувак, я ж, блин, сказал тебе, Марти завязал и развязывать не собирался.

В зале поднялся шум: в ноги Дэнни полетели скомканные бумажные салфетки. Глаза ему слепили огни рампы, по груди текли струйки пота. Кто-то крикнул:

— Вали отсюда, притырок!

В зале захлопали, в спину Дэнни угодил недоеденный цыпленок. Саксофон насмешливо улыбнулся, облизал мундштук и подмигнул Дэнни. Подавив желание вбить саксофонисту инструмент в глотку, Дэнни быстро покинул клуб через боковой выход.

Вечер был прохладный, и взмокший Дэнни быстро продрог. В глазах пульсировали неоновые огни. Отрывочные мелодии сливались в какую-то какофонию, а гигантский негр-лунатик на крыше «Зомби» высился ночным кошмаром. Дэнни поежился и направился к входу в клуб.

Увидев служебный жетон, привратник впустил Дэнни в помещение, заполненное дымом и разноголосым гамом; джаз-банд в передней части зала переходил на крещендо. Находившийся в левом углу бар формой походил на гроб и был украшен эмблемой клуба — негром-лунатиком. Дэнни направился прямо туда, уселся на табурет, поманил пальцем белого бармена, вытиравшего стаканы.

Бармен положил перед ним салфетку. Перекрывая шум, Дэнни крикнул:

— Двойную!

Как по мановению ока появился стакан; Дэнни одним махом прикончил бурбон; бармен снова налил. Дэнни снова выпил и почувствовал, что нервное напряжение спадает. Музыка кончилась оглушительным аккордом. Зажегся свет, публика зааплодировала. Когда шум улегся, Дэнни сунул руку в карман, выудил пятидолларовую бумажку и фото Гойнза.

— С вас два зеленых, — сказал бармен.

Дэнни сунул пять долларов в карман рубашки бармена и сунул под нос фото:

— Знаешь его? Бармен прищурился:

— Он теперь старше? Может, прическа теперь другая?

— Снимок шестилетней давности. Видел его? Бармен вытащил очки, надел их и отставил фото на длину вытянутой руки:

— Он что, тут где-то поливает?

Дэнни не понял вопроса, подумал, что жаргонное словцо относится к сексу:

— Что вы имеете в виду?

— Ну лабает, джазует, играет в оркестре — по соседству?

— Тромбонист в «Бидо Лито».

Бармен щелкнул пальцами:

— Да, я его знаю. Кажется, зовут Марти. Закладывает за галстук у нас между номерами в «Бидо», там с Рождества сшивается. У них в баре обслуживают только клиентов. Алкаш типичный, вроде того…

«Вроде тебя», — подумал Дэнни. Хмель немного исправил ему настроение:

— Вчера вечером его видел?

— Видел. Он шел с каким-то парнем к машине на углу Шестьдесят седьмой улицы. Нагрузился, видать, по полной. Может…

Дэнни подался вперед:

— Что — может?

— Может, и наширялся. Наверно, просто был поддатый. Поработаешь в джаз-клубах, быстро на это дело подсядешь. В общем, парень этот, Марти, плелся так, как будто подогрелся уже. Другой парень поддерживал его за плечи и в машину помог сесть.

— А теперь помедленнее и по порядку, — сказал Дэнни. — Мне нужно описание машины и второго парня. Все детали.

Бар уже заполняли посетители — негры в «зутах»[18], чуть позади них — женщины в платьях и макияже под Лену Хорн[19]. Бармен окинул взглядом толпу посетителей, потом взглянул на Дэнни:

— Было это примерно от четверти первого до без четверти час, где-то так. Марти этот и тот тип шли по тротуару, наискосок. Машина — «быоик», я узнал по боковым «иллюминаторам». А о том парне помню только, что он был высокий и седой. Я видел их немного сбоку и еще подумал, что хорошо бы иметь такие волосы. А теперь, если вы не против, я обслужу клиентов.

Дэнни уже хотел возразить, но бармен обернулся к бородатому человеку с альт-саксофоном на шее:

— Коулмен, ты знаешь белого тромбона из «Бидо»? Марти, как его там?

Коулмен перегнулся через стойку, схватил две пригоршни льда и прижал к лицу. Дэнни внимательно его оглядел: высокий блондин, лет под тридцать, совершенно неординарной внешности, будто попал сюда из мюзикла, на который его таскала Карен Хилтшер. Голос у него звучал гнусаво и устало:

— Знаю, конечно. Говорят, совершенно позорный звук. А что?

— Расскажи, что знаешь этому джентльмену из полиции.

Дэнни указал на свой стакан — он уже вдвое превысил свою вечернюю норму. Бармен наполнил стакан и отошел. Саксофон спросил:

— Вы из семьдесят седьмого?

Дэнни опорожнил стакан и машинально протянул руку:

— Апшо. Из управления шерифа, Западный Голливуд.

Музыкант пожал руку:

— Коулмен Хили, недавно из Кливленда, сам из Чикаго и с планеты Марс. Что стряслось с Марти?

С виски Дэнни явно перебрал: он распустил галстук и придвинулся к Хили:

— Прошлой ночью его убили.

Красивое лицо Хили скривила судорожная гримаса. Дэнни отвернулся, чтобы дать парню прийти в себя и снова обрести вид стильного джазмена, которому сам черт не брат. Когда он снова посмотрел на саксофониста, Хили плотно устроился у бара. Дэнни задел коленом ногу музыканта — мышцы его были напряжены.

— Вы хорошо знали его, Коулмен?

Бородатое лицо Хили теперь выглядело изможденным, безжизненным:

— Пару раз в рождественские дни болтали вот здесь, за стойкой. Так, ни о чем — о диске Птахи, о погоде. Как думаете, кто мог это сделать?

— Есть один подозреваемый — высокий седой мужчина. Бармен видел его с Гойнзом прошлой ночью, когда они оба шли к машине на Сентрал.

Коулмен пробежал пальцами по клавишам саксофона:

— Видел Марти с этим человеком пару раз. Высокий, средних лет, на вид солидный. — Немного подумав, сказал: — Послушайте, Апшо, не пороча репутации покойного, могу я поделиться одним наблюдением — между нами?

Дэнни отодвинулся со своим стулом, чтобы лучше видеть лицо собеседника — тот явно хотел помочь, нервничал.

— Давайте, наблюдения — вещь полезная.

— Знаете, по-моему, Марти был голубой. Старший выглядел как-то женоподобно, этакий богатый пожилой педик. Они сидели и обжимались под столом, а когда я это заметил, Марти сразу отстранился от него, как ребенок, которого застукали в погребе с банкой варенья.

Дэнни передернуло: в голове всплыли постыдные и непристойные выражения, столь чуждые Воллмеру и Маслику: ГОЛУБАРИ, ГОМУСИКИ, ПИДОВКИ, ДВУСТВОЛКИ.

— Коулмен, могли бы вы описать внешность этого человека?

Хили перекладывает из руки в руку свой сакс:

— Нет, вряд ли. Освещение здесь странное, и, в общем мне показалось, что они оба голубые.

— Вы видели этого человека до или после вместе с Гойнзом?

— Нет. Одного его никогда не видел. Кстати, лично я весь вечер был на виду — это, если вы вдруг на меня подумаете.

Дэнни отрицательно покачал головой.

— Не знаете, Гойнз употреблял наркотики?

— Нет-нет. Он слишком увлекался выпивкой, наркоману это ни к чему.

— Кто-нибудь здесь еще был знаком с ним? Из здешних музыкантов?

— Понятия не имею. Мы ведь только и болтали пару раз.

Дэнни протянул ему свою руку, Хили повернул ее ладонью вниз и пожал ее по правилам настоящего джазмена. Сказал:

— Ну, будь! — И направился к сцене. Гомусики.

ПИДОВКИ.

Двустволки.

Хили поднялся на сцену, обменялся дружескими хлопками по спине с другими музыкантами. Толстые и тощие, рябые, неприметные, изнуренные, они выглядели убого и жалко по сравнению со стильным саксофонистом — как на фотоснимке места преступления расплывчатые очертания разрушают симметрию и в глаза сразу бросается что-то неестественное. Оркестр заиграл: рояль передал свинг трубе, ритм подхватили барабаны, саксофон Хили взвыл, чисто вывел мелодию, снова взвыл, передав основной рефрен струнным вариациям. Музыка постепенно стала просто шумом; Дэнни обратил внимание на ряд телефонных будок возле туалетных комнат. Пора было снова приниматься за работу.

Первая опущенная в автомат монета соединила его с участком городской полиции на Семьдесят седьмой улице. Дэнни объяснил, что он детектив из управления шерифа и расследует убийство: в районе Сансет — Стрип найден труп джазового музыканта, зарезан, вероятно, наркоман. Возможно, убитый в последнее время не употреблял наркотики. На всякий случай ему хотелось бы получить список местных поставщиков героина: убийство может иметь связь с наркотиками. Старший дежурный спросил:

— Как там поживает Микки? — Подумав, добавил: — Вышлите запрос по официальным каналам.

И повесил трубку.

Выругавшись, Дэнни набрал личный номер доктора Леймана в городском морге, одним глазом продолжая следить за происходящим на сцене. Патологоанатом снял трубку на втором звонке.

— Это Дэнни Апшо, доктор. Лейман рассмеялся:

— Точнее, Дэнни-Опля. Только что закончил вскрытие трупа, на который вы пытались посягнуть.

Дэнни затаил дыхание и отвернулся от сцены, где Хили кружился со своим саксом:

— Да? Ну и что?

— Сначала к вам вопрос. Вы вставляли в рот трупа фиксатор языка?

— Да.

— Помшерифа, никогда не вставляйте посторонние предметы во внутренние полости жертв до того, как проведете тщательный наружный осмотр. На трупе порезы с вкраплением частиц древесины, это сосна, и вы затолкали такие частицы ему в рот. Понимаете, как это могло исказить мое заключение?

— Да, но было очевидно, что жертву задушили полотенцем или поясом. Волокна махровой ткани четкое тому подтверждение.

Лейман вздохнул тяжело и устало:

— Причина смерти — сильная передозировка героина. Наркотик введен убийцей в вену в районе позвоночника, жертва не могла сделать это сама. Рот был заткнут полотенцем, чтобы остановить хлынувшую кровь, когда героин попал в сердце, в результате чего не выдержали артерии. Все это свидетельствует о знакомстве убийцы с анатомией.

— Ах ты в господа мать! — вырвалось у Дэнни.

— Богохульство вполне уместно, — продолжал Лейман. — Только в этом деле есть вещи похуже. Но сначала некоторые детали: остаточные следы героина в крови отсутствуют, стало быть, покойник в последнее время наркоманией не страдал, хотя следы уколов на руке об этом свидетельствуют. Во-вторых, смерть наступила между часом и двумя ночи, а раны на шее и гениталиях нанесены после смерти. Порезы на спине также сделаны уже на мертвом теле и похоже нанесены лезвием бритвы, зажатым в сосновой деревяшке или бруске. Вот так. Жестоко, но мне приходилось видеть и похуже. Однако…

Лейман замолчал — его обычная пауза при чтении лекции. У Дэнни с потом испарились остатки опьянения от выпитого виски:

— Продолжайте, доктор.

— Стало быть, так. Субстанция в глазницах — это лубрикант на основе глицерина. Используется с презервативами и фаллоимитаторами. Убийца вставлял пенис в глазницы и эякулировал, по крайней мере дважды. Я обнаружил шесть кубических сантиметров семенной жидкости под черепным сводом. Секретер 0+, наиболее распространенная группа крови белого человека.

Дэнни открыл дверь будки; оркестр играл бибоп. Увидел Коулмена Хили стоящим на одном колене и задравшим свой сакс к потолку.

— А укусы на теле?

— Мне думается, это не мог сделать человек, — сказал Лейман. — Раны очень рваные, снять слепок нельзя, не было никакой возможности подобрать подходящий образец существующих зубов. А кроме того, санитар, работавший с трупом, после ваших фокусов, смазал все спиртом, и я не смог взять пробы слюны и желудочного сока. Группа крови жертвы — АВ+. Это все, что мне удалось выяснить. Вы когда обнаружили труп?

— В начале пятого утра.

— Вряд ли это животные. Раны явно нанесены преднамеренно.

— А вы уверены, доктор, что это след от укусов зубами?

— Абсолютно. Об этом свидетельствует воспаление вокруг ран. Область захвата слишком велика для человеческого рта…

— Вы думаете…

— Не перебивайте меня. Вероятно, убийца нанес на пораженную область кровь — как приманку — и натравил на жертву специально натасканную собаку. Сколько человек заняты в этом деле, Дэнни?

— Я один.

— Тело опознано? Версии есть?

— Все идет своим чередом, док.

— Не упустите его.

— Не упущу, будьте уверены.

Дэнни повесил трубку и вышел на улицу. Холодный ветер выдул у него остатки хмеля и позволил собраться с мыслями. Складывались три крепкие версии.

Увечья на гомосексуальной почве плюс замечание Хили, что Марти Гойнз был голубым. Его «подруга» — «богатый пожилой педик», высокий седой мужчина, которого видел бармен, когда они с Гойнзом направлялись к угнанному «бьюику» прошлой ночью примерно за час до предполагаемого времени убийства. Причина смерти — чрезмерная доза героина. По описанию буфетчика Гойнз шел, как будто подогрелся, — видимо, он уже получил дозу, а новый укол прикончил его. Прежде Гойнз был наркоманом и недавно прошел курс лечения. Если не принимать пока во внимание возможность нанесения увечий животным, имеется один подозреваемый — высокий седой пожилой педик, который мог раздобыть героин и шприц для внутривенной инъекции, уговорить излечившегося наркомана бросить новогодний ангажемент и всадить ему прямо на месте смертельную дозу.

И на тебе — полиция Лос-Анджелеса не желает помочь с местными торговцами героином! Значит, ему в этом следствии остается одно — искать и допрашивать их самостоятельно.

Дэнни пересек улицу, вошел в «Павильон Томми Такера», нашел свободное место и заказал кофе, чтобы вытряхнуть из головы остатки алкоголя и прогнать сонливость. Здесь музыкальный репертуар составляли романтические баллады. Обивка мебели была зебро-полосатой, по стенам, обклеенным простенькими обоями с нарисованными джунглями, натыканы полинезийские факелы, пламя которых лизало потолок, — здесь о правилах противопожарной безопасности и слыхом не слыхивали и за считанные минуты могли превратить весь квартал в груду тлеющих головешек. Кофе было черным и крепким — доставлено сюда прямо с таможенных складов. Джазовые ритмы были мягки и располагали сидевших за другими столами парочки к нежностям: влюбленные голубки держались за руки и потягивали ромовые коктейли.

Все это напомнило ему родной провинциальный Сан-Берду где-то в году в 39-м, когда они с Тимом на угнанном «олдсе» лихо мотались за город на сельские танцульки. Дома, пока их старуха была на вахте в церкви, они менялись одеждой, раздевались до трусов и затевали шумную возню. Кто-то, шутя, изображал девчонку. В тот памятный вечер Тим с Роксаной Босолей удрали с занятий физкультурой и так напрыгались в машине, что едва не сломали подвеску. Он же, вечно подпиравший на танцульках стенку, отклонил предложение залезть на Рокси вторым и пил крепкий пунш, испытывая отвращение к тупым девчонкам и душевную горечь.

Дэнни отбросил воспоминания и вернулся к работе. Отметил нарушения санитарных норм и пожарной безопасности в общественном месте, противозаконную продажу алкогольных напитков и другие прегрешения. На входе впускали несовершеннолетних. Мулатки в платьях с разрезами высматривали клиентов. В огромном помещении был только один запасный выход, в шестнадцати секундах бега после сигнала пожарной тревоги. Время шло; громкие музыкальные номера сменялись тихими; кофе и бросаемые на него взгляды настраивали его на нужную волну. И тут Дэнни наконец повезло: у входа двое негров совершали сделку. Из одной руки деньги перешли в другую, товар последовал в обратном направлении — и негры быстро ушли в сторону парковки.

Дэнни сосчитал до шести, приоткрыл дверь и выглянул наружу. Тот, что получил деньги, быстро шел к тротуару. Другой парень зашел во второй ряд машин и сел в грузовик с высоко торчащей антенной. Дэнни дал ему тридцать секунд обдолбаться, обсадиться или подогреться. Вынул револьвер 45-го калибра, пригнулся и тихо подошел к машине.

Это был бледно-лиловый «меркури». Ветер разносил дымок марихуаны. Дэнни рванул дверь со стороны водителя на себя. Негр охнул, уронил сигарету и отшатнулся от направленного ему в лицо оружия.

— Служба шерифа, — сказал Дэнни. — Руки на приборную доску и — медленно, или буду стрелять.

Парень словно во сне проделал, что ему было сказано. Дэнни крепко вжал ему ствол в подбородок и быстро обшарил наружные и внутренние карманы пиджака, провел рукой по талии на предмет ножа или пушки. Обнаружил кожаный бумажник, три сигареты с марихуаной. Ни героина, ни оружия не было. Открыл бардачок, посветил в нем фонариком. Парень заговорил:

— Послушайте, мистер!

Дэнни сильнее вдавил ему ствол ниже подбородка; у парня перехватило дыхание, и он замолк.

Запах марихуаны становился нестерпимым; Дэнни нашел окурок на сиденье и загасил. Свободной рукой он открыл бумажник, извлек водительское удостоверение и около сотни долларов десятками и двадцатками. Сунул деньги в карман и просмотрел водительские права: Карлтон У. Джеффериз, муж., негр, рост 5,8, дата рождения 19.06.29, место жительства — 439 J Ист 98-я Ст., Лос-Анджелес. В бардачке оказался техпаспорт на то же имя и целая пачка конвертов с неоплаченными бланками штрафов за дорожные нарушения. Дэнни сунул права, сигареты, деньги и техпаспорт в конверт и бросил его на землю; отвел револьвер от головы парня и стволом повернул его голову лицом к себе. Шоколадного цвета лицо, парень вот-вот расплачется: губы дрожат, кадык ходит ходуном, все никак не отдышится.

— Или даешь мне сведения, или садишься на пять лет минимум — по закону штата, — сказал Дэнни. — Выбирай.

Джеффериз обрел голос — высокий, срывающийся:

— Чего вам нужно?

— Думаю, сам знаешь. Ты ведь не дурак. Скажи, что мне нужно, и завтра я пошлю конверт тебе домой.

— А может, сейчас отдадите, а? Мне очень деньги нужны.

— Мне нужен верный информатор. Если поведешь двойную игру и надуешь меня, ты сядешь. Улики и твое признание у меня есть.

— Да я не признавался ни в чем!

— Признавался, голубчик. Ты продавал по фунту марихуаны в неделю. Ты — главный поставщик конопли на Саут-Сайде.

— Слушьте!

Дэнни упер ствол револьвера в нос негру:

— Мне нужны имена. Кто тут торгует героином. Давай.

— Мистер…

Дэнни перебросил револьвер стволом в руку, повернул его рукояткой вниз, превратив его в дубинку.

— Говори, сволочь!

Джеффериз снял руки с приборной доски и закрыл голову:

— Я одного только знаю. Звать Отисом Джексоном. Живет над прачечной на углу Сто третьей и Бич. Только вы уж меня не выдавайте, я ж не стукач!

Дэнни спрятал револьвер и отступил от машины. Ногой поддел конверт с документами как раз, когда раздались всхлипывания Джеффриза. Дэнни поднял конверт, бросил его на сиденье рядом и бегом — к своему «шевроле». Вздохов облегчения и слов благодарности несчастного малого он уже не слышал.

Перекресток Сто третьей улицы и Бич был самым убогим углом района Уотте: две негритянские парикмахерские на двух углах (выпрямление курчавых волос), винный магазин на третьем и прачечная самообслуживания «Береги монетку!» — на четвертом. В квартире над прачечной горел свет. Дэнни оставил машину на другой стороне улицы, выключил фары. На второй этаж вел один-единственный ход — боковая лестница, упиравшаяся в хлипкую дверь.

Дэнни на цыпочках стал взбираться вверх, стараясь не касаться перил, чтобы те ненароком не скрипнули. Поднявшись, он вытащил револьвер, приложил ухо к двери и стал слушать: внутри мужской голос считал — «восемь, девять, десять, одиннадцать». Постучав, он ленивым голосом из негритянского радиосериала протянул:

— Отис, ты дома? Это я, Отис.

В ответ послышалась брань; через секунду дверь на цепочке приоткрылась, в щель высунулась рука с пружинным ножом. Дэнни рукояткой пушки выбил нож и всем телом навалился на дверь. Нож упал на верхнюю ступеньку. Изнутри комнаты раздался вопль; дверь поддалась и вместе с Дэнни рухнула на пол. Падая, Дэнни успел увидеть, что Отис Джексон схватил пакетики с наркотиком и кинулся в ванную. Разался звук спускаемой воды. Дэнни встал на колени и крикнул: «Служба шерифа!» Но было поздно: Отис показал ему средний палец и, вихляясь, пошел в гостиную с издевательской улыбочкой.

Дэнни поднялся, в голове у него гудело, словно там гремел джаз-банд. Отис сказал:

— А хера тут делать службе шерифа? Нехера ей тут делать.

Дэнни хрястнул его револьвером по морде. Отис рухнул на ковер, застонал и выплюнул сломанный протез. Дэнни присел возле него и спросил:

— Ты продал героин высокому седому человеку? Джексон сплюнул кровавую слизь и кусочек откушенного языка:

— Я работаю с Джеком Д. и участком семь-семь, мать твою…

Дэнни поднял револьвер на уровень глаз:

— А я работаю с Микки К. и округом — и что дальше? Я задал тебе вопрос.

— Слушай, я имею дело с Голливудом! Знаешь, сколько там седых мудаков!

— Я хочу знать имена всех, кто заправляется в клубах на Саут-Сентрал.

— Через мой труп! Хер чего тебе скажу.

В голове Дэнни снова загремел джаз, всплыла фонограмма сакса КоулменаХили, вспомнился готовый расплакаться молодой негр:

— Повторяю: мне нужна информация о высоком белом мужчине. Средних лет, седой.

— Я же тебе ска…

Дэнни услышал, как по лестнице кто-то подымался, невнятный разговор и знакомый звук взводимых курков. Отис заулыбался. Дэнни все понял: убрал револьвер и приготовил жетон. В дверях появились двое белых здоровяков с револьверами 38-го калибра в руках; Дэнни показал свой жетон и продемонстрировал готовность к мирным переговорам:

— Служба шерифа. Детектив.

Двое белых вошли в комнату, держа пушки наготове. Тот, что был повыше, помог Отису подняться; второй, курчавый толстяк, взял у Дэнни жетон, осмотрел его и покачал головой:

— Мало того что вы, ребята, спутались с этим жидярой Микки. Вы теперь еще моду взяли избивать моего лучшего осведомителя. Отис, ты у меня негр что надо. Везунчик. А ты, помшерифа Апшо, бестолочь.

Высокий полицейский проводил Отиса в ванную. Дэнни забрал свой жетон. Курчавый толстяк сказал:

— Вали в свой округ и лупцуй там своих собственных ниггеров сколько влезет.

ГЛАВА ПЯТАЯ

— …И самым эффективным средством распространения коммунизма, его уникальным по вероломной изобретательности орудием является умение выступать под тысячами разных знамен, огромным количеством разных лозунгов, названий и комбинаций символов, распространять свои раковые метастазы под множеством масок. Все они имеют целью совращать и вводить в заблуждение во имя сострадания, добра и социальной справедливости. УАЕС, Ассоциация содействия цветному населению, АФТ-КПП, Лига борьбы за демократические идеалы, Американцы против предрассудков. Это все организации с громкими названиями, и каждый хороший американец должен гордиться членством в них. Но все это ядовитые щупальца коммунистического заговора, несущие разрушения и гибель. Мал, поглядывая на других участников собрания, уже с полчаса внимательно рассматривал Эдмонда Дж. Саттерли, выпускника иезуитской семинарии и бывшего фэбээровца. Он высок ростом с фигурой грушевидной формы, сорока с небольшим лет. Манера его речи была чем-то средним между домотканой риторикой Гарри Трумэна и воинственной галиматьей завсегдатая Першинг-сквера, при этом он то переходил на крик, то на шепот. Дадли Смит, куря одну сигарету за другой, казалось, слушал эту болтовню не без удовольствия. Эллис Лоу посматривал на часы и на Дадли, видимо опасаясь, что тот засыплет пеплом новый ковер гостиной.

Доктор Сол Лезник, психиатр и давнишний информатор ФБР, сидел дальше всех от Охотника на Красных. Это был маленький, хрупкий на вид старичок с яркими голубыми глазами; он не переставая кашлял, подпитывая свое буханье крепкими европейскими сигаретами. У него был вид профессионального стукача и доносчика, годного для любой обстановки. И хотя службу свою, по слухам, он нес добровольно, к своим работодателям испытывал глубокую неприязнь.

Саттерли принялся ходить взад-вперед и жестикулировать так, будто перед ним были не четверо слушателей, а четыре сотни. Мал ерзал в своем кресле, ежеминутно напоминая себе, что этот паяц — его пропуск к званию капитана и должности главного следователя офиса окружного прокурора.

— …а в начале войны я служил в группе наблюдения за иностранцами и занимался перемещением японцев. Тогда я и познакомился с методами внушения антиамериканских настроений. Японцы, чувствовавшие себя настоящими американцами, добивались зачисления в вооруженные силы. Большинство были смущены, а враждебные элементы под видом патриотов отечества пытались совратить их на путь предательства посредством системы тщательно продуманных аргументов о расовой дискриминации в Америке. В то время как нашими идеалами являются свобода, справедливость и свободное предпринимательство, вероломные японцы выставляли американскую демократию как страну, где линчуют негров, страну ограниченных возможностей для цветного населения, а ведь занимавшиеся коммерцией американцы японского происхождения к началу войны составляли основу среднего класса. После войны, когда угрозой номер один для внутренней безопасности Америки стал коммунистический заговор, я наблюдаю, как тот же прием внушения, то же манипулирование используется для подрыва наших моральных устоев уже красными.

Развлекательная индустрия и бизнес просто кишат сочувствующими известным лицам, уличенным в антиамериканской деятельности. Я создал движение «Против красной угрозы» с целью искоренения радикалов и вредителей. Организации, желающие очиститься от красной крамолы, делают нам символический взнос, и мы устанавливаем наличие связей их служащих и кандидатов на получение работы с коммунистическими группировками, а на всех выявленных красных у нас заведены подробные личные дела. Наша служба позволяет также доказать непричастность к подрывным элементам тех, кто был несправедливо обвинен в этом, и получить работу, в которой им ранее было отказано. Далее…

Мал услышал кашель Лезника и посмотрел в его сторону — за кашлем скрывался смех. Саттерли смолк, Эллис Лоу сказал:

— Эд, давайте покончим с общим обзором и перейдем к конкретным вопросам.

Саттерли покраснел, взял свой портфель и вынул кипу бумаг — четыре отдельно скрепленные стопки листов. Каждому он вручил по такой стопке. Доктор Лезник тряхнул головой и предложенную ему стопку не взял. Мал просмотрел первую страницу. Это была запись ничего не значащих разговоров, ведущихся в пикетах забастовщиков УАЕС и подслушанных их противниками из рядов тимстеров. Прочел свидетельские подписи. Среди подписавшихся были знакомые имена: Моррис Ягелка, Дэви Голдман и Фрици Купферман по прозвищу Ледокол — известные головорезы из шайки Микки Коэна.

Саттерли снова стал перед четверкой, чтобы возобновить свой доклад. Мал подумал, что такого хлебом не корми, только дай ему трибуну и любых слушателей, потому что его длинные нескладные руки ни к чему другому просто не приспособлены.

— Эти бумаги, — продолжал Саттерли, — лишь первая партия собранного нами взрывного материала. Я работал с десятками правоведов по всей стране, и всюду данные под присягой показания патриотически настроенных граждан производили самое благожелательное впечатление на всех членов большого жюри, решающего вопрос о возбуждении судебного преследования. Полагаю, сложившаяся в Лос-Анджелесе ситуация дает нам великолепную возможность для немедленного действия: конфликт между УАЕС и тимстерами позволяет начать дело и привлечь к нему внимание общественности. Другого такого удобного случая больше может не представиться. Коммунистическое влияние в Голливуде — это масштабный вопрос, а беспорядки, вызванные пикетчиками, и формирование внутри УАЕС подрывных сил связаны напрямую. У нас есть хороший повод поставить проблему в центр внимания общественности. Позвольте мне прочесть выдержку из показаний мистера Морриса Ягелки: «Во время пикетирования „Вэрайэти интернэшнл пикчерз“ утром 29 ноября я слышал, как член УАЕС, женщина по имени Клэр, говорила другому члену УАЕС: „С УАЕС в студиях мы сможем содействовать нашему делу лучше, чем смогли бы с помощью Красной гвардии. Кино — это новый опиум для народа. Люди верят всему, что мы показываем на экране"». Джентльмены, полное имя этой дамы — Клэр Кэтрин де Хейвен. Она близка с голливудской десяткой предателей и состоит членом не менее четырнадцати организаций, классифицированных генеральным прокурором штата Калифорния как коммунистические. Впечатляет, не правда ли. Мал поднял руку:

— Да, лейтенант Консидайн, — сказал Эдмунд Дж. Саттерли. — У вас вопрос?

— Нет, замечание. Морис Ягелка дважды осужден за изнасилование при отягчающих обстоятельствах. Ваши патриоты трахают двенадцатилетних девочек.

— Черт возьми, Малкольм! — вырвалось у Эллиса Лоу.

Саттерли попытался изобразить улыбку, скорчил гримасу и сунул руки в карманы:

— Понятно. Что-нибудь еще относительно мистера Ягелки?

— Да. Он также любит маленьких мальчиков, но на этом пока не пойман.

Дадли Смит расхохотался:

— Политика толкает тебе в постель странных партнеров, что вовсе не исключает тот факт, что в данном случае мистер Ягелка поддерживает благородное дело. А кроме того, сынок, мы можем быть уверены, что вести он себя будет пристойно, а краснозадые не приведут адвокатов для опроса свидетелей после перекрестного допроса.

Мал сделал над собой усилие, чтобы голос его звучал спокойно:

— Это правда, Эллис?

Лоу рукой разогнал клубы дыма от сигарет доктора Лезника:

— В сущности, да. Мы стремимся привлечь как можно больше членов УАЕС в качестве добровольных свидетелей нашей стороны, а тех, кто будет вызван в суд повесткой, склонять к утверждению своей невиновности без приглашения адвокатов. Кроме того, в контракте студий с УАЕС имеется пункт, по которому студии вправе прекратить действия контракта в случае доказанных противоправных действий со стороны лица, с которым был заключен этот контракт. До начала работы большого жюри, при наличии достаточных улик, я планирую посетить руководителей студий и добиться нейтрализации УАЕС на основе этого положения. Представляю, какой крик поднимется, когда эти мерзавцы появятся для дачи свидетельских показаний! Но обозленные свидетели не пользуются доверием. Вам, Мал, об этом известно.

Коэн и тимстеры пройдут, а члены УАЕС будут изгнаны. Похоже, Микки К. внес свою лепту в шестизначный «смазочный фонд»[20]Лоу, который к предварительным выборам 52-го года может дойти до отметки в полмиллиона, подумал Мал.

— Отличный план, советник.

— Я был уверен, что вы оцените его, капитан. Но ближе к делу, Эд. В полдень мне нужно быть в суде.

Саттерли передал Малу и Дадли отпечатанные на ротаторе листки:

— Это мои соображения по ведению допросов подрывных элементов. Обвинение в соучастии — важный рычаг воздействия на этих людей, все они связаны друг с другом, на крайнем левом фланге каждый в той или иной степени знает остальных. В этих материалах — перечень коммунистических собраний плюс списки пожертвований. Это — серьезные рычаги воздействия для получения информации и принуждения красных доносить на сообщников, чтобы спасти свою шкуру. Пожертвования также предполагают банковские операции, сведения о которых могут быть истребованы судом в качестве доказательства. Слежка за потенциальными свидетелями и скрытое их фотографирование — на мой взгляд, наиболее эффективный метод воздействия. Демонстрация фотоснимков собраний подрывных элементов внушает божий страх самым безбожным красным, и они готовы родную мать продать лишь бы избежать тюрьмы. Надеюсь, я смогу представить вам по-настоящему дискредитирующие коммунистов кадры от приятеля, работающего в «Красных каналах»[21], и прежде всего — фотоснимки пикников Комитета защиты Сонной Лагуны. Как мне говорили, эти снимки — настоящий шедевр от ФБР: на них руководители компартии вместе со звездами Голливуда и нашими друзьями в УАЕС. Мистер Лоу?

— Спасибо, Эд, — сказал Лоу и традиционно поднял палец вверх, приглашая всех подняться. Дадли Смит в одно мгновение вскочил с места. Мал встал и смотрел, как доктор Лезник направился в ванную, держась за грудь. Оттуда доносился надрывный кашель, и Малу казалось, что Лезник харкает кровью. Саттерли, Смит и Лоу пожали друг другу руки и разошлись. Окружной прокурор, массируя плечи Охотника на Красных, вывел его на свежий воздух.

— Фанатики всегда утомляют, — резюмировал Дадли Смит. — Эд хорошо знает свое дело, но не умеет вовремя закончить представление. А за лекцию получает пятьсот долларов. Похоже на капиталистическую эксплуатацию коммунистических идей, а, капитан?

— Я пока не капитан, лейтенант.

— Ха! Ум — хорошее дополнение к новому званию. Мал внимательно посмотрел на ирландца; теперь он не чувствовал робости перед ним, как накануне утром в ресторане:

— Вам-то зачем все это? Вы — практик, зачем вам место Джека Тирни.

— А может, я хочу идти по твоим следам, сынок. У тебя перспектива стать начальником полиции или шерифом в каком-нибудь округе: у тебя за спиной большие дела в Европе, освобождение угнетенных братьев-евреев. К слову, а вот и представители еврейского контингента…

В гостиную вошел Эллис Лоу; он осторожно подерживал под руку Лезника. Доведя старика до мягкого кресла у камина, Лоу помог ему сесть. Лезник разложил на коленях пачку «Голуаза», зажигалку и пепельницу, и, вытянув ноги, скрестил их. Лоу установил кресла полукругом. Смит подмигнул и уселся первым. Мал заметил, что ниша с обеденным столом вся забита картонными коробками с файлами, в углу стоят четыре пишущие машинки — все приготовлено для работы большого жюри. Эллис Лоу готовится к войне, его ранчо должно стать штаб-квартирой.

Мал занял крайнее левое кресло. Доктор Лезник закурил, откашлялся и начал речь. Говорил он сипло, в манере нью-йоркских евреев интеллектуалов. Видимо, не раз уже вещал что-то подобное в присутствии полицейских и адвокатов, мелькнула мысль у Мала.

— Мистер Саттерли оказал вам плохую услугу, не потрудившись коснуться предыстории обстановки с подрывными элементами в Америке. Он не счел нужным упомянуть Великую депрессию, бедствие голодного и доведенного до отчаяния народа, тех людей, что хотели изменить свое ужасное положение. Лезник замолчал, перевел дыхание, загасил сигарету. Мал видел, как напрягается впалая грудь старика, одной ногой стоявшего в могиле, и чувствовал тяжесть его участи: быть может, это его последний шанс оправдать свою роль доносчика, ради чего приходилось вести этот мучительный для него разговор. Наконец он сделал глубокий вдох и продолжал говорить; в глазах загорелся огонек мессианского пыла.

— Двадцать лет назад я был в числе этих людей. Подписывал петиции, посылал письма и ходил на митинги рабочих, которые ничего не давали. Коммунистическая партия, несмотря на свои тайные умыслы, оставалась единственной организацией, которая добивалась хоть каких-то результатов. Она обрела некий ореол силы, печать праведности, а ее критиками были самодовольные лицемеры с пустыми тезисами, и у меня появилось желание вступить в нее, чтобы только выказать презрение к этим пустомелям.

— Это было ошибкой, о которой мне потом пришлось пожалеть. Я по образованию психиатр, и меня назначили здесь, в Лос-Анджелесе, официальным аналитиком компартии. Тогда здесь увлекались марксизмом и фрейдистским анализом, и ряд людей, в которых я позже распознал заговорщиков и врагов нашей страны, делились со мной своими… можно сказать, тайнами личного характера и политическими секретами. Часто это были голливудские сценаристы, актеры, их друзья из числа рабочих сцены, также обманувшиеся в компартии, как обманулся и я. Как раз накануне заключения пакта между Гитлером и Сталиным я окончательно разуверился в компартии. В 39-м, Когда Комиссия Конгресса по расследованию антиамериканской деятельности занялась Калифорнией, я добровольно пошел в ФБР и стал тайным осведомителем. В этом качестве я оставался десять лет, одновременно будучи психоаналитиком компартии. В 1947-м я ознакомил со своими досье Комитет по антиамериканской деятельности и то же намерен сделать относительно расследования, которое начинает большое жюри. Эти досье на членов УАЕС сыграют важную роль в вашем расследовании, а если вам понадобится помощь в их толковании, я всегда буду к вашим услугам.

На последних словах старик едва не задохнулся. Он потянулся за своими сигаретами, но Эллис, стоя наготове со стаканом воды, сначала дал ему попить. Лезник, сделал глоток, откашлялся, снова выпил. Дадли Смит прошел в альков-столовую и слегка попинал коробки с файлами и машинки своими начищенными до блеска ботинками, привыкшими выполнять болееосмысленную работу.

На улице прогудела машина. Мал поднялся и поблагодарил Лезника, пожав ему руку. Старик отвел взгляд в сторону и попытался рывком встать, но едва не упал. Машина просигналила еще раз. Лоу открыл дверь и помахал водителю, чтобы тот подъехал к дому. Лезник шаркающей походкой пошел на выход, жадно вдыхая свежий воздух.

Таксист забрал Лезника и уехал. Лоу включил настенный вентилятор.

— Сколько он протянет, Эллис? — спросил Дадли Смит. — Интересно, сможете ли вы послать ему приглашение на празднование своей победы в 52-м?

Лоу взял с пола охапку папок и положил их на обеденный стол. Вскоре на столе выросли две огромные кипы бумаг:

— Для нашего дела должно хватить.

Мал подошел к стопкам папок, посмотрел на них: с помощью таких пыточных инструментов можно добыть любую информацию. Спросил:

— Но сам ведь он не будет давать показания большому жюри?

— Исключено. Для него утратить профессиональную репутацию смерти подобно. Конфиденциальность, видите ли. Это надежное укрытие для адвокатов и для врачей. Конечно, с точки зрения закона ему ничего предъявить будет нельзя. Но если Лезник выступит свидетелем, он может поставить крест на своей карьере.

— А ведь, казалось бы, — вступил в разговор Смит, — он должен готовиться к встрече с Создателем с легкой душой, как истинный патриот Америки. Он ведь поступает так по доброй воле, а это должно наполнять человека гордостью, особенно когда переход к следующей жизни не за горами.

— Дад, вы хоть один шаг в жизни сделали без упоминания обитателей небес, — рассмеялся Лоу.

— Прошлый раз вы сами на них кивали советник. А вы, капитан Консидайн?

— Изредка, в бурные двадцатые годы.

Про себя Мал подумал, что положа руку на сердце громила с Дублин-стрит ему все же ближе гарвардского «фи-бетника»:

— Эллис, когда мы займемся подбором свидетелей?

Лоу похлопал по стопке папок на столе:

— Скоро, как только вы это переварите. На основе полученной информации вы начнете прощупывать почву: искать слабых людей и давить на их слабые места, чтобы они пошли на сотрудничество. Будет хорошо, если нам удастся поскорее набрать как можно больше дружественно настроенных свидетелей. Но если этого не произойдет, нужно будет подумать об их подготовке. Наши друзья среди тимстеров слышали разговоры пикетчиков о том, что УАЕС планирует важное совещание с целью добиться от студий контракта с чрезмерными требованиями. Если ситуация сразу окажется тупиковой, отказываемся от первоначального плана и внедряем в VAEC своего человека. На этот случай я хочу, чтобы вы оба подыскали умных и крепких молодых копов с романтической внешностью.

У Мала по спине пробежали мурашки. Засылка агентов, оперативная работа — именно это было его коньком в службе нравов, именно это выделяло его среди других полицейских.

— Я это обдумаю, — сказал Мал. — Следствие поведем мы с Дадли?

Лоу широко развел руками:

— Служащие из городского совета будут делать всю бумажную работу. Эд Саттерли обеспечивает нужные контакты. Лезник дает профессиональные советы. Вы с Дадли ведете допросы. Могу дать вам в помощь еще третьего, который будет работать с уголовниками, наводить шороху ну и тому подобное.

Малу не терпелось приступить к делу: читать, планировать, действовать. Он сказал:

— Мне нужно подчистить кое-какие хвосты в конторе, а потом сразу домой и — за работу.

У Лоу тоже нашлось занятие:

— А я выступаю в суде. Торговец недвижимостью в пьяном виде разъезжал на мотоцикле собственного сына.

Дадли Смит поднял воображаемый стакан в честь своего босса:

— Будьте снисходительны. Большинство торговцев недвижимостью — патриоты и верны республиканским идеалам. Вам имеет смысл заручиться его поддержкой на будущее.

Вернувшись в здание городского совета, Мал решил удовлетворить свое любопытство относительно своих двух новых коллег. Работавший с ним Боб Кэткарт, толковый сотрудник уголовного отдела ФБР, рассказал ему много любопытного об Эдмунде Дж.Саттерли. Выяснилось, что Саттерли — религиозный фанатик, совершенно помешанный на антикоммунизме до такой степени, что Клайд Толсон, второй человек в ведомстве Гувера, дважды приказывал заткнуть ему рот, когда он бы старшим агентом в отделении в Вако, штат Техас. По некоторым подсчетам на лекциях о коммунистической угрозе Саттерли зарабатывает по пятьдесят тысяч долларов в год. Его движение «Против красной угрозы» — трест по выколачиванию денег. «Заплати им побольше — они самого Карла Маркса обелят». Про Саттерли говорили, что его изгнали из групп наблюдения за иностранцами, где он брал с интернированных японцев взятки денежными ваучерами за обещание оберегать конфискованное у них имущество до момента их освобождения. Кэткарт суммировал свои сведения так: Эд Саттерли — псих, но человек богатый и очень деятельный: большой знаток по разработке теорий заговоров, которые в суде звучат убедительно; умело собирает доказательства, может организовать внешнюю поддержку следователей большого жюри.

После этого позвонил двум старым приятелям: один служил в городском подразделении полиции Лос-Анджелеса, другой — бывший сотрудник окружной прокуратуры, теперь работает в офисе генерального прокурора штата. Они рассказали Малу истинную историю доктора Сола Лезника. Старик был и остается членом компартии. С 39-го состоит тайным осведомителем ФБР, когда его завербовали два агента этой организации. Его дочери грозило тюремное заключение от пяти до десяти лет за то, что в пьяном виде сбила насмерть человека и скрылась с места происшествия. Девушку, ожидавшую суда, держали в тюрьме Техачапи. Несчастному отцу предложили сделку: он конфиденциально снабжает различные комиссии и полицейские учреждения психиатрическим компроматом на нужных лиц, а дочери скостят один год и еще четыре сведут до минимума. Лезник согласился; дочь условно-досрочно освободили под честное слово отца. Если доктор откроется или откажется от сотрудничества в любой иной форме, дочь возвращается за решетку. Больной раком легких Лезник, которому, по мнению врачей, оставалось жить не более полугода, добился от одного из больших чиновников Министерства юстиции обещания, что в случае его смерти все переданные им конфиденциальные досье будут уничтожены; документы об осуждении его дочери за гибель сбитого ее машиной человека и ее условном освобождении от наказания аннулируются, а все заметки и записи бесед Лезника в федеральных, штата Калифорния, и муниципальных ведомствах, в официальных документах будут сожжены. Никто и подумать не мог, что безнадежно больной доктор Лезник, коммунист и психиатр, будет десять лет играть на чужих разногласиях и в конце концов останется в выигрыше.

Мысли Мала перескакивают с новых коллег на его прежние занятия. Он думает о Лезнике, который сполна заплатил за все и что его договор с фэбээровцами стоил того: остатком своей жизни, который старик сам же укорачивает пристрастием к французскому табаку, он спас дочь от ужасов Техачапи — надругательств и злокачественной анемии. А ведь он сам поступил бы так же, случись такое со Стефаном. Без всяких колебаний. На столе лежат аккуратно разложенные текущие дела. Поглядывая на огромную стопку папок большого жюри, Мал принялся разбирать свои бумаги. Пишет записку Эллису Лоу с предложением, чтобы следователи добывали производные доказательства. Печатает сопроводиловки: папки с делами направляются молодому, недавно приступившему к работе помощнику окружного прокурора, поскольку Лоу целиком переключается на борьбу с коммунизмом. Убийство проститутки в Чайнатауне направлялось пареньку, полгода назад кончившему самый захудалый колледж в Калифорнии. Преступник — сутенер, любивший причинять боль утыканным железом искусственным членом, очевидно, выйдет сухим из воды. Два убийства негритянских подростков отправил молодому следователю, которому не было еще и двадцати пяти, парню толковому, но наивному. Преступник, главарь банды «Пурпурная кобра», открыл стрельбу по ребятам из ремесленного училища, предположив, что среди них могут быть члены банды «Красных скорпионов». «Скорпионов» там не оказалось, но лучшая ученица училища и ее дружок были убиты. Мал считал, что шансы парня отправиться за решетку — пятьдесят на пятьдесят: белых присяжных дела, когда черные убивают черных, не слишком волнуют и свой вердикт они часто выносят как бог на душу положит.

Вооруженное ограбление у казино «Касбах Мини Роберте» отправлено протеже Лоу. Составление кратких объективок на три дела отняло у Мала четыре часа, и даже пальцы у него от писанины онемели. Покончив с работой, он взглянул на часы — 15:10. Стефан уже должен вернуться из школы. Сегодня ему повезло. Селеста должна была пойти к своей подруге, живущей по соседству, трепать языком по-чешски, вспоминая довоенное житье-бытье. Мал сгреб пачку психиатрического компромата и поехал домой, испытывая детский соблазн остановиться у магазина для военнослужащих и купить себе пару серебряных капитанских нашивок.

Дом Мала в Уилшире — белый и большой, в два этажа. Он съел все сбережения Мала и большую часть его заработка. Для Лоры дом был слишком хорош: ранняя женитьба в пору половой горячки не оправдывала расходов такого масштаба. Мал купил его, вернувшись из Европы, в 46-м, зная, что Лора уходит и ее место занимает Селеста. Он чувствовал, что привязался к мальчику, как никогда не сможет привязаться к женщине, что второй брак был заключен ради спасения Стефана. Рядом с домом — парк с баскетбольными кольцами, бейсбольное поле; криминальная обстановка в округе близка к нулю, а школы в районе считаются лучшими учебными заведениями штата. Кошмары Стефана благополучно закончились…

Мал остановил машину на подъездной дорожке и пошел через лужайку, которую Стефан был обязан регулярно косить, что делал без особой охоты. Мяч и бейсбольная бита Стефана лежали на недокошенной полоске травы. Войдя в дом, Мал услышал голоса: война двух языков, которую он пресекал уже тысячу раз. Сидя на диване в комнате, где она обычно занимается шитьем, и жестикулируя, Селеста вдалбливает Стефану спряжение чешских глаголов. Мальчик сидит на стуле с прямой спинкой по другую сторону стола и играет наперстками и катушками, выстраивая их по цветам ниток с таким старанием, какое от него требует ненавистная лекция. Мал остановился возле открытой двери и смотрел на Стефана. То, что тот перечит матери, вызывало у Мала волну нежности к нему. Ему было приятно, что мальчик темный и толстенький, каким, очевидно, был его настоящий отец, а не худой и белобрысый, как Селеста. Сам Мал тоже блондин, что давало повод людям судачить о сомнительности их кровного родства. Селеста назидательно говорит:

— …и это язык твоего народа.

Стефан переставляет катушки, выстраивая из них домик, фундамент из темных, верх — из светлых ниток.

— Но теперь я буду американцем. Малкольм мне сказал, что сделает мне гри… гри… гражданство.

— Малкольм — сын священника и полицейский, он ничего не смыслит в традициях нашей родины. Это наследие, которым нужно гордиться, Стефан. Нужно его изучать, и тогда мама будет очень рада.

Мал видел, что эти слова не возымели никакого действия на Стефана, и улыбнулся, когда мальчик одним движением разрушил построенный домик, и глаза его вспыхнули:

— Малкольм говорит, что Чехословакия — это… это… это…

— Что, милый?

— Страна булыжников! Куча дерьма. Шайс! Шайс! По-немецки для мутти Селеста вскинула руку, остановилась и ударила по своим сжатым коленям:

— А вот тебе по-английски: ты — маленький неблагодарный негодяй. Ты позоришь своего настоящего отца, культурного человека, врача, а не этого компаньона шлюх и бандитов…

Перевернув столик, Стефан вылетел из комнаты прямо на стоявшего в дверях Мала, едва не сбив с ног своего рослого отчима. Мальчик обнял его за тАпшо и уткнулся головой ему в грудь. Мал стал успокаивать его, гладил одной рукой по плечам, а другой трепал волосы. Когда Селеста поднялась и увидела их, он сказал:

— Брось ты это наконец, слышишь?

Рот Селесты беззвучно шевелился: она не хотела, чтобы Стефан слышал бранные слова на своем родном языке. Мальчик еще крепче прижался к Малу, а потом отпустил его и побежал наверх в свою комнату. Оттуда послышался звон и дребезжание, и Мал понял, что это в дверь комнаты летят игрушечные солдатики Стефана.

— Ты знаешь, о чем он думает, когда ты с ним так говоришь, и все равно никак не успокоишься, — крикнул ей Мал.

Селеста поправила рукава шерстяной кофты — единственной ее любимой вещи из Европы, которая Малу была особенно ненавистна.

— Наин, герр лейтенант, — чисто по-немецки, настоящая Селеста, и вместе с ней Бухенвальд, газовая камера, человек при ней, майор Консидайн, хладнокровно его убивший.

Мал шагнул вперед и остановился в дверях:

— Бери выше. Капитан, фройляйн, и очень скоро. Главный следователь окружной прокуратуры, но и это не предел. Высокое положение, фройляйн. Чтобы ты помнила об этом, если я увижу, что ты дурно влияешь на моего сына. Тогда мне придется забрать его у тебя.

Селеста села, колени сжаты, неистребимая школьная привычка. Прага 1934 год.

— Ребенок принадлежит матери. Даже такой недоучка юрист, как ты, должен знать эту максиму.

Убийственный аргумент. Мал со злостью пнул завернувшийся коврик и вышел на улицу. Сел на ступеньку крыльца и стал наблюдать, как собираются дождевые тучи. Снова застрочила швейная машинка Селесты. Наверху солдатики Стефана все стукали и стукали в потрескавшуюся дверь. Мал подумал, что скоро вся краска с солдатиков слезет, драгуны лишатся своих мундиров, и этот простой факт перечеркнет все, что ему удалось сделать после войны.

В 45-м он был майором, служил в военной полиции, временно расквартированной вблизи недавно освобожденного концентрационного лагеря Бухенвальда. В его обязанности входило снятие свидетельских показаний с заключенных, прежде всего тех, которых эвакуаторы медицинской команды считали безнадежно больными. Это были подобия людей, которые вряд ли могли дожить до момента, когда им представится возможность опознать в суде своих палачей. Процедура снятия показаний была настоящим кошмаром; только каменная холодность присутствовавшего переводчика помогала ему сохранять ледяное спокойствие, сдержанность, выдержку профессионала.

Новости с домашнего фронта были ничуть не лучше: друзья сообщали, что Лора путается с Джерри Данлеви, коллегой из убойного отдела, и с Баззом Миксом, коррумпированным опером наркоотряда и поставщиком наркотиков Микки Коэну. А в Сан-Франциско от сердечного недуга умирал отец, его преподобие Лиам Консидайн, ежедневно славший ему телеграммы, в которых умолял принять Христа.

Мал не любил отца и не думал удовлетворять его каприз. К тому же он сам целыми днями молил Бога о скорейшей и легкой смерти уцелевших узников Бухенвальда, чтобы избавить их от воспоминаний, а себя — от нескончаемого кошмара.

Отец умер в октябре. Брат Мала Дезмонд, король подержанных автомобилей в Сакраменто, послал ему телеграмму, полную обвинений в кощунстве и безбожии. Послание кончалось словами: «Ты больше мне не брат». Через два дня Мал встретил Селесту Гейштке.

Из Бухенвальда она вышла физически здоровой и несломленной, сносно говорившей по-английски, так что переводчик не требовался. Опрос Селесты Мал проводил без свидетелей. Темой их разговоров было ее сожительство с подполковником СС Францем Кемпфлером, ценой чего она выжила.

Рассказы Селесты, изобиловавшие подробностями, избавили его от ночных кошмаров лучше контрабандного люминала, который он глушил неделями. Они возбуждали его и одновременно вызывали отвращение, заставляли ненавидеть нацистского полковника и себя самого за постыдный интерес к половым извращениям в восьми тысячах миль от арены своих легендарных операций по искоренению проституции в Лос-Анджелесе. Селеста почувствовала его возбуждение и соблазнила его. С ней он попробовал все фокусы, которые она проделывала с Францем Кемпфлером, и влюбился в нее. Селеста гораздо изобретательнее разжигала его чувственность, чем безмозглая секс-бомба Лора. Когда он уже был у нее на крючке, она рассказала ему о своем покойном муже и шестилетнем сыне, который возможно выжил и был где-то в Праге. Опытный сыщик, неужели он не поможет ей найти сына?

Мал согласился. Это была проверка его сил и желание доказать Селесте, что он не просто любовник, ценящий пикантность в отношениях, и не грязный коп, каким его считали в семье. Он трижды ездил в Прагу, бродил наугад и ощупью по городу, расспрашивал людей, мешая чешские и немецкие слова. В домах родственников Гейштке он встретил враждебность: первый раз угрожали зарезать, во второй раз обещали застрелить, если будет совать нос не в свое дело, и он отступал. Он чувствовал страх, словно снова был патрульным в негритянских гетто Лос-Анджелеса, где по ночам царствуют копы из глубинки, где за спиной слышишь перешептывание и улюлюканье, потому что ты — слабак из колледжа, трус, который боится ниггеров. Стефана Гейштке он нашел во время своей последней вылазки в пражские трущобы. Бледный, темноволосый малыш с раздутым животом спал возле табачного киоска, завернувшись в обрывок половика, который ему одолжил торговец с черного рынка. Владелец киоска объяснил Малу, что мальчик пугается, когда с ним заговаривают по-чешски, хотя этот язык он понимал лучше всего. Когда его спрашивали по-немецки или по-французски, он отвечал только да или нет.

Мал взял мальчика с собой в гостиницу, накормил его и хотел помыть, но малыш поднял страшный крик. Мал оставил его мыться самостоятельно. После ванной малыш заснул и спал без просыпу семнадцать часов. Затем, вооружившись немецким и французским разговорником, Мал начал дознание, мучительнее какого ему вести никогда не приходилось. На то, чтобы составить связную историю жизни мальчика ушла неделя упорного молчания, долгих пауз, бессвязных ответов и безответных вопросов, и все время этих бесед мальчик старался держаться подальше от чужого дяди.

Селеста и ее муж были чешскими антифашистами, и перед тем, как обоих арестовали немцы, они успели оставить сына у близких родственников, которым всецело доверяли. Те бежали от немцев и спихнули мальчика дальним свойственникам, свояки оставили его друзьям, которые сбагрили малыша знакомым, замкнуто жившим в подвале маленькой провинциальной фабрики. Там Стефан Гейштке провел большую часть двухлетних скитаний в обществе одичавших в одиночестве замкнутого пространства мужчины и женщины. На фабрике изготавливали корм для собак, и консервы из конины было единственным, что Стефан ел все эти долгие месяцы. Мужчина и женщина пользовались Стефаном как секс-куклой; в любовной нежности осыпали мальчугана чешскими ласкательными словами. Стефан совершенно не переносил чешской речи.

Мал привез Стефана к Селесте, щадя ее, сдержанно обрисовал его скитания и велел ей говорить с ним только по-французски или учить английскому. Он не раскрыл причастность ее родственников к кошмарным испытаниям, выпавшим на долю мальчика. Стефан сам рассказал об этом матери, и Селеста капитулировала. Раньше она просто использовала Мала — и он понимал это, теперь же она прониклась к нему благодарной любовью. У него появилась семья, которая заменит ему ту, что развалилась в Америке.

Вдвоем они стали учить Стефана английскому языку. Мал послал Лоре просьбу о разводе, получил в ответ необходимые бумаги, позволившие ему вернуться в Штаты с новой семьей. Все шло гладко, разлад начался потом.

Эсэсовец — хахаль Селесты перед освобождением Бухенвальда скрылся. Мал готовился к увольнению, когда узнал, что военная полиция арестовала беглого наци и держала под арестом в Кракове. Малу захотелось взглянуть на этого человека, и он съездил в Польшу. Дежурный офицер показал вещи, которые были изъяты у арестованного. Среди них Мал увидел белокурый локон. Он узнал его сразу — это была прядь с головы Селесты. Мал вернулся в камеру Франца Кемпфлера и разрядил всю обойму своего пистолета в лицо нацисту.

На этот инцидент набросили плотную завесу тайны. Военному губернатору, генерал-майору армии США, поступок Мала пришелся по душе. Его уволили с военной службы с положительной характеристикой; он привез Селесту с сыном в Америку, вернулся на сержантскую должность в полицию Лос-Анджелеса и развелся с Лорой. Один из двоих, наставивших ему рога, Микс Базз был ранен в перестрелке и отправлен на пенсию. Джерри Данлеви продолжал служить, но держался подальше от Мала. Ходили слухи, будто Микс считал Мала организатором покушения в отместку за связь с Лорой. Мал это не опровергал. Слух в известной мере служил реабилитацией малодушия Мала при инциденте в Уоттсе, о чем также поговаривали в полиции.

История с нацистом газовой камеры Бухенвальда понемногу стала известной. Ее услышал Эллис Лоу, преуспевающий сотрудник окружной прокуратуры, еврей, уклонившийся от службы в армии. Он проявил интерес к сержанту Консидайну и пообещал ему быстрое продвижение по службе, если Мал сдаст экзамены на лейтенанта. В 47-м Мал получил звание лейтенанта и перешел в следственный отдел прокуратуры под покровительство помощника окружного прокурора — проныры, какого в Лос-Анджелесе еще не знавали. Мал женился на Селесте и зажил семейной жизнью, в которой уже подросший мальчик играл немалую роль.

Чем ближе сходились отчим и пасынок, тем ожесточеннее противилась этому Селеста. Чем настойчивее Мал добивался формального усыновления мальчика, тем больший протест это вызывало у Селесты. При этом она старалась сделать из Стефана аристократа на старый чешский манер, прививая ему то, чего ее саму лишили немецкая оккупация и концлагерь: Селеста учила сына языку, европейским манерам и культуре, вычеркнув из своей и его памяти, как это все было уничтожено:

— Ребенок принадлежит матери. Даже такой недоучка юрист, как ты, должен знать эту максиму.

Мал слушал стрекотание швейной машинки Селесты, стук солдатиков Стефана о двери его комнаты. Он даже сочинил афоризм: женщина бывает благодарной за спасение жизни, если у нее есть ради чего жить. А у Селесты же было только прошлое и ненавистный ей статус хаусфрау полицейского. Ей хотелось одного — вернуть Стефана во времена кошмаров, чтобы он стал участником ее воспоминаний. Но он не позволит ей сделать это. Мал поднялся и пошел читать доносы на комми — прокладывать путь к славе и всему, что сулит ему большое жюри. Большой куш.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Вдоль аллеи Гоуэр, мимо третьесортных киностудий медленно движутся две цепочки пикетчиков. Члены УАЕС держатся поближе к зданиям и несут транспаранты, прикрепленные к фанерным щитам: ТРЕБУЕМ СПРАВДЛИВУЮ ОПЛАТУ СВЕРХУРОЧНЫХ! ДАЕШЬ ПЕРЕГОВОРЫ И ЗАКЛЮЧЕНИЕ НОВОГО КОНТРАКТА! ЗА УЧАСТИЕ В ДОХОДАХ ВСЕХ РАБОТНИКОВ! Пикет тимстеров движется тут же по тротуару на пару шагов в стороне со своими лозунгами — КРАСНЫХ ВОН! НИКАКИХ КОНТРАКТОВ С КОММУНИСТАМИ! — поверх обмотанных изоляцией толстых деревянных брусков. Между демонстрантами идет непрерывная перебранка, поминутно слышатся выкрики: «говно», «сволочь», «предатель», «подлец» — и следом поток отборной матерщины. На другой стороне улицы толпятся репортеры. Они курят и режутся в карты на капотах своих машин.

Базз Микс наблюдает за происходящим с безопасного расстояния — с балкона четвертого этажа студии «Вэрайэти Интернэшнл гшкчерз». Вспоминает, как лупил по башкам профсоюзников в 30-х годах, прикидывает соотношение сил тимстеров и УАЕС: похоже, будет схватка не хуже боя-реванша Луиса со Шмелингом[22] . Без проблем: тимстеры — это акулы, а профсоюзники — мелкая рыбешка. За тимстеров выступают громилы Микки Коэна, боевики и крепкие ребята, подобранные из сезонных рабочих. Ну а профсоюзники — старички из радикалов, рабочие сцены, лучшие годы которых уже позади, худосочные мексиканцы и даже одна женщина. Когда дело дойдет до рукопашной, никаких камер не будет, обмотанные изолентой палки тимстеров станут тараном и разящим оружием, а под конец пойдут в ход кастеты — и польется под ноги кровь, будут выбиты зубы, сломаны носовые хрящи; не исключено, что кто-то лишится ушей. И уноси ноги до того, как незаметно появится отряд полиции по подавлению беспорядков! Без проблем.

Базз посмотрел на часы: 16:45. Говард Хьюз опаздывает на сорок пять минут. Стоит холодный январский день. Светло-голубое небо над Голливудскими холмами обрамляют дождевые облака. Зимой Говард особенно охоч до баб и наверняка отправит его на поиски очередной шахны: сначала к «Швабу», потом закусончик у Шваба, потом — домики для статистов на студии «Фокс» или «Юни-версал», серия фотоснимков обнаженной до пояса грудастой красотки… Затем Его Величество говорит: да или нет. За «да» следует стандартный для «дырки» контракт на пару ремарок во второсортной ленте РКО[23], а также полный пансион в одной из уютных квартир для свиданий, принадлежащих «Хьюз энтерпрайз» с частыми вечерними посещениями Самого. Было бы неплохо, если бы босс подкинул деньжат: он все еще в долгах у букмекера Леотиса Дайнина, высоченного негра, который терпеть не может оклахомских олухов.

Базз услышал, как сзади отворилась дверь и женский голос сказал:

— Мистер Микс, мистер Хьюз сейчас вас примет.

Женщина выглядывала из дверей кабинета Германа Герштейна. Если в этом участвует босс «Вэрайэ-ти интернэшнл», то Миксу наверняка светят премиальные. Базз неторопливо направился к дверям. Хьюз восседал за столом Герштейна и разглядывал развешанные на стенах фотографии. Все — пошловатые портреты заурядных старлеток с Гоуэр-Галч. Одет он в обычный деловой костюм в белую полоску и поглаживает свои очередные шрамы — травму, полученную во время недавней аварии личного самолета. Сам ухаживает за ними, умащивает лосьонами, считая, что они придают ему определенный шарм.

Ни хозяина кабинета, ни его секретарши не было. Базз отбросил всякую церемонность, которая от него требовалась в присутствии посторонних, и спросил:

— Ну как дела на личном фронте, Говард? Хьюз указал ему на кресло:

— Это же от тебя зависит, ты же знаешь. Садись, Базз. Есть важный разговор.

Базз сел и жестом обвел кабинет, фотографии, обивку стен в стиле рококо и вешалку для шляп в виде комплекта рыцарского оружия:

— А почему здесь, босс? У Германа для меня есть работа?

Хыоз оставил вопрос без ответа и продолжал:

— Сколько мы работаем вместе, Базз?

— Уже пятый год, Говард.

— И ты исполнял самые разные мои поручения, так?

Базз задумался: посредник, рэкетир, сутенер:

— Так.

— Скажи, рекомендовал я тебя выгодно все эти пять лет тем, кому нужны были твои таланты?

— Точно, рекомендовали.

Хыоз изобразил из пальцев револьвер со взведенным курком:

— Помнишь премьеру «Билли Кида»? Тогда «Грауман»[24] осадил Легион борьбы с непристойностью, мне кричали «Апостол проституции!», а маленькие старые леди из Пасадены швыряли помидорами в Джейн Рассел. Грозили убить — всего и не перескажешь.

Базз положил ногу на ногу и стряхнул пушинку с отворота брюк:

— Я помню это, босс.

Хьюз сдул воображаемый дымок с воображаемого дула пистолета:

— Это была авантюрная премьера! Но скажи, Базз, я когда-нибудь вспоминал о ней как об опасном или серьезном событии?

— Нет, босс, ничего подобного вы не говорили.

— Вспомни арест Боба Митчума[25] с марихуаной, когда я попросил тебя помочь мне с уликами. Говорил я об этом как о чем-то рискованном и очень важном?

— Нет.

— А когда «Конфиденшл магазин» был готов тиснуть статью, будто я люблю пышногрудых несовершеннолетних девочек, а ты взял дубинку и пошел урезонить редактора, называл я это дело опасным или серьезным?

Базза торкнуло. Это было в конце 47-го. Квартирки для свиданий не пустовали ни дня. Говард проявлял чудеса половой выносливости и для подтверждения репутации удальца снимал в фильмах своих покоренных им девочек-подростков, что было тактическим ходом с целью затащить в постель Аву Гарднер[26]. Одну из коробок с такой лентой выкрали из монтажного цеха РКО, и она попала в редакцию «Конфиденшл». Тогда Базз изуродовал в скандальном журнале три пары рук, и вопрос со статьей был решен. Полученный от Хьюза гонорар он тогда глупо просадил, поставив на бой Луиса с Уолкоттом.

— Нет, Говард. Не называли.

Хыоз наставил на Базза свой палец-пистолет:

— Пах! Пах! Пах! Тернер. Сейчас я вынужден сказать тебе: это представление, затеянное смутьянами на улице и опасно и серьезно. Вот почему я позвал тебя сюда.

Базз был готов к работе; он внимательно смотрел на пилота, изобретателя и магната, утомленного своим экспромтом.

— А за этой большой опасностью, Говард, стоят какие-то деньги? И если ты просишь меня вышибить мозги у пары профсоюзников, то учти, что я уже стар и жирен.

Хыоз рассмеялся:

— Солли Гельфман этого бы не сказал.

— Солли Гельфман слишком воспитан, черт бы его побрал. Говард, что от меня требуется?

Хьюз положил свои длинные ноги на стол Германа Герштейна:

— Базз, что ты думаешь о коммунизме?

— Думаю, что это — дерьмо. А что?

— Люди УАЕС там внизу — все коммунисты, радикалы и друзья тех заговорщиков. Городской совет Лос-Анджелеса собирает большое жюри для расследования коммунистического влияния в Голливуде с особым вниманием к УАЕС. Чтобы помочь в этом деле городским властям, группа владельцев студий — я, Герман и еще кое-кто — создала объединение под названием «Сторонники американского образа жизни в кинематографе». Я сделал взнос в фонд этой группы, вложил средства и Герман. Мы подумали, что ты тоже не останешься в стороне.

— Пожертвую денег из своего скудного заработка? — рассмеялся Базз.

Хьюз передразнил его, усугубив оклахомский акцент Микса:

— Я так и думал, что апеллировать к твоему чувству патриотизма дело ненадежное.

— Говард, ты патриот в том, что касается денег, баб и самолетов, и твой интерес к этой затее со сторонниками американского образа жизни такая же истина, как и то, что коровы летают. А значит, дело большого жюри связано либо с деньгами, либо с бабами, либо с самолетами, и значит, мои деньги останутся при мне.

Хьюз покраснел и потрогал свой самый любимый самолетный шрам, который так нравится девочке из висконсинского захолустья.

— Значит, будем говорить серьезно, Тернер?

— Так точно.

— Ячейки УАЕС есть в «Вэрайэти интернэшнл», — ; стал перечислять Хьюз, — в РКО, еще три здесь на Гоуэр и две в больших компаниях. Контракт сформулирован жестко и будет действовать еще пять лет.

Он и так слишком дорог, а шкала надбавок в следующие годы будет стоить нам целого состояния. Проклятым профсоюзам этого мало, и они требуют дополнительной платы, возмещение расходов на лечение и участия в прибылях. Это совершенно неприемлемо. Абсолютно.

Базз посмотрел в глаза Хьюзу:

— Ну так не возобновляйте контракт, и пусть они бастуют.

— Это ничего не даст. Оговорка о скользящей шкале обойдется нам слишком дорого, а бастовать они не станут — перейдут к другой тактике. Когда мы в 45 году подписывали с УАЕС этот контракт, никто не подозревал, как быстро будет развиваться телевидение. Кассовые сборы сейчас ни к черту. Поэтому нам нужны тимстеры, а радикалы УАЕС со своим жестким контрактом пусть катятся к чертям собачьим.

— А как вы обойдете контракт?

Хьюз подмигнул и в мгновенье превратился в большого мальчишку:

— Контракт содержит один четко сформулированный пункт: УАЕС может быть выставлен за дверь, если против него будет выдвинуто обвинение в неправомерных действиях, например в измене. А тимстеры нам обойдутся значительно дешевле, если заплатить некую сумму неким партнерам, которые будут держать язык за зубами.

— Как Микки Коэн? — подмигнул Базз.

— Именно.

Базз тоже положил ноги на стол, жалея, что у него нет сигары:

— Значит, хотите замазать на УАЕС до того, как соберется большое жюри, или прямо на слушаниях. Вы подведете их под пункт о противозаконных действиях и на их место возьмете ребят Микки Коэна. А подавать на вас в суд коммунисты не станут — чтобы не оказаться в еще большем дерьме.

Хьюз столкнул со стола ноги Базза носком своей безупречно чистой туфли:

— «Замазать» — не то слово. В данном случае мы говорим о патриотизме, как об опоре в хорошем бизнесе. А УАЕС — это банда красных диверсантов.

— Значит, я получу премиальные за то, что…

— Ты временно освобождаешься от несения службы на заводе и получаешь премиальные за содействие следственной группе большого жюри. Политическими следователями там уже работают два копа. Возглавляет группу помощник прокурора; ему нужен еще человек для работы с представителями преступного мира и для сбора пожертвований. Голливуд и криминальный мир — так, как знаешь их ты, Базз, их не знает никто. Твоя помощь в этой операции была бы неоценимой. Могу я на тебя рассчитывать?

Перед глазами Базза заплясали «мертвые президенты»:

— Кто этот помощник окружного прокурора?

— Его зовут Эллис Лоу. В 48-м он хотел получить место своего шефа, но проиграл выборы.

Еврейчик Лоу, он уже давно спит и видит стать хозяином штата Калифорния:

— Эллис — душка. А те два копа?

— Детектив городского полицейского управления по фамилии Смит и сотрудник управления прокуратуры некто Консидайн. Готов, Базз?

Старые счеты: пятьдесят на пятьдесят. Кто устроил ему засаду, из которой он выбрался с двумя пулями в плече, одной — в руке и еще одной в левой ягодице, — Джек Драгна или Мал Консидайи?

— Не знаю, босс. У меня с этим Консиданйом старые счеты. Шерше ля фам, если понимаете, о чем я. Чтобы взяться за такое дело, человеку должны позарез быть нужны деньги.

— Ну, тогда я спокоен. Деньги позарез тебе нужны всегда.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

— Мне четыре раза звонили по поводу твоих позавчерашних проделок на городской территории, — сказал капитан Ал Дитрих. — Звонили домой. А вчера, хочу тебе напомнить, у меня был выходной.

Дэнни Апшо стоял в строевой стойке «вольно, по-парадному» у стола начальника участка, приготовившись доложить результаты расследования убийства Гойнза, свои соображения о необходимости увеличить число задействованных сотрудников и пожаловаться на отсутствие взаимодействия с управлением городской полиции. Пока Дитрих выпускал пар, Дэнни решил пока ничего не говорить о проблемах в управлении шерифа и с полицией и сосредоточился на факторах, дающих ему право вести дело самостоятельно и не менее двух недель.

— …а если тебе нужна информация о торговцах героином, то об этом надо было попросить наших агентов. Дальше: никакого рукоприкладства по отношению к торговцам наркотиками, цветным и так далее. Менеджер «Бидо Лито» содержит еще один клуб в округе и очень дружен с начальником патрульной службы отделения Файрстоун. А еще тебя заметили выпивающим на службе. Я тоже себе это позволяю, но делаю аккуратно и не на людях. Понял меня?

Дэнни принял виноватый вид — обычная его хитрость, когда начальство гневается, — взгляд в пол, лицо кислое:

— Слушаюсь, сэр. Дитрих закурил сигарету:

— Когда ты говоришь мне «сэр», я знаю, что все, что я говорю, тебе до фонаря. Тебе повезло, помше-рифа, потому что ты мне нравишься. Тебе везет, я думаю, потому что твои способности превосходят твою самонадеянность. Давай, докладывай о своем убийстве. Отчет доктора Леймана о вскрытии опусти: я читал твой рапорт, а во-вторых, не люблю слушать в такую рань неаппетитные подробности.

В ответ на эти слова Дэнни замер: он планировал лично донести до Дитриха леденящие кровь аспекты преступления:

— Капитан, пока мне удалось частично собрать относительно достоверные свидетельские описания убийцы: это высокий седой мужчина среднего возраста. Группа крови 0+ определена по сперме и часто встречается у белых. Считаю, что никто из свидетелей его по фотоснимкам не опознает. В джаз-клубах освещение неровное и недостаточное. Четкие отпечатки пальцев на транспортном средстве принадлежат только владельцу машины и его подруге. Подозрения с обоих лиц снимаются в результате проверки архивов «Агентства готовности к гражданской обороне»: сам Албаниз и его подруга во время войны служили по линии этого ведомства. Я проверил регистрацию пассажиров такси за то время, когда тело было выгружено, а машина брошена: такси пользовались только парочки, допоздна засидевшиеся в клубах Стрипа. Рассказ Албаниза о возвращении ночью в город в поисках своей машины подтверждается регистрацией поездок на такси, что также подтверждает его алиби. Вчера я повторно обошел Сентрал-авеню, но больше никаких свидетелей, видевших Гойнза в компании с высоким седым человеком, не обнаружил. Пытался найти двух свидетелей, с которыми разговаривал ранее, чтобы с их слов составить более четкий портрет подозреваемого, но никого из них не нашел: очевидно, эти джазовые музыканты подолгу на одном месте не сидят. Дитрих загасил сигарету:

— Какие твои дальнейшие шаги?

— Капитан, это убийство на гомосексуальной почве. Один из моих свидетелей характеризовал Гойнза как извращенца, и нанесенные ему увечья подтверждают это. Умер он от передозировки героина, и в этом ему помогли. Хочу показать полицейские снимки гомосексуалистов Отису Джексону и другим местных торговцам наркотиками. Возможно, они их…

Дитрих покачал головой:

— Тебе нельзя снова идти на городскую территорию и допрашивать человека, которого отлупил своей пушкой, а городская полиция из-за твоей выходки уже ни за что не даст нам список местных торговцев наркотой.

Он взял со стола газету «Геральд», развернул ее и указал на заметку в одну колонку под шапкой: «На Сансет-Стрип найдено тело бродяги, убитого в ночь под Новый год».

— Оставим дело как есть: без комментариев, без упоминания имени погибшего. На нашем участке лежит большая ответственность: мы стремимся привлечь как можно больше туристов, и я не хочу лишних хлопот и неприятностей из-за того, что один гомик зарезал другого. Компренде?

Дэнни хрустнул сплетенными за спиной пальцами и выпалил своему командиру вычитанный у Вол-лмера принцип:

— Моральную основу криминологии составляют единые правила расследования.

— Человеческие отбросы остаются отбросами, — парировал Дитрих. — Идите работать, помшерифа Апшо.

Дэнни отправился в свой закуток в общей рабочей комнате, кипя от негодования. Сначала его оглушил шум, от которого не спасали перегородки: трое других сыщиков участка, младший из которых был на десять лет старше Дэнни, стучали на машинках и орали по телефонам. Но вскоре он перестал обращать внимание на гвалт, а потом и вовсе перестал его слышать.

Над его столом висит увеличенный тюремный снимок Харлана Джастроу по прозвищу Бадди, убийцы из округ Керн, орудовавшего топором, потрясение от злодейства которого и сделало Дэнни полицейским. Кто-то из коллег, прослышав о глубоком интересе Дэнни к этому типу, глазеющему на него со стены, подрисовал ему гитлеровские усики и выходящий изо рта пузырь со словами: «Привет! Я — возмездие помшерифа Апшо! Он хочет поджарить мне задницу, но не говорит за что. Держи с Апшо ухо востро. Он всегда весь в белом, а все остальные в говне». Капитан Дитрих, увидев это художество, настоял, чтобы Дэнни не трогал его как напоминание держать себя в рамках и не задирать носа. Дэнни так и сделал. Потом он слышал, что его поступок оценен по достоинству, в коллективе его приняли как человека с чувством юмора, хотя у Дэнни его вовсе и не было. На шутников он только злился, но это как-то помогало ему лучше думать.

За два с половиной дня работы по делу Гойнза он выполнил самое главное: были прочесаны все джаз-клубы на Сентрал-авеню, взяты на заметку каждый бармен, каждый вышибала, музыкант и каждый завсегдатай джаз-клубов в этом квартале. То же проделано в том районе, где был обнаружен труп. Карен Хилтшер позвонила в тюрьму Сан-Квентин и в лечебницу Лексингтон, запросив сведения о Гойнзе и его дружках, если таковые были. Оставалось дождаться результатов запросов. С допросом торговцев героином в городе пока ничего не получалось, но можно было запросить в наркоотделе управления шерифа список дилеров, нажать на них и посмотреть, нет ли у них контактов с партнерами в районе ответственности городской полиции. Отделение профсоюза Гойнза, не работавшее в праздники, откроется сегодня утром. Так что пока в решении головоломных вопросов — верно-неверно, слишком невероятно, чтобы быть верным, слишком ужасно, чтобы не быть верным, — ему оставалось полагаться только на собственное чутье. Сидя лицом к лицу с Джастроу, глядевшим на него с фотографии, Дэнни стал мысленно воссоздавать картину убийства.

Убийца встречается с Гойнзом в районе квартала джаз-клубов и уговаривает его принять дозу, хотя Марти от наркозависимости уже вылечился. Убийца приготовил «бьюик», двери взломаны или открыты, провода стартера оголены, чтобы можно было быстро «прикурить». Они едут в тихое место, равноудаленное от негритянских кварталов и Сансет-Стрип. Убийца вкалывает Гойнзу такую дозу героина в вену в районе позвончника, что у того лопаются сердечные артерии. У него под рукой махровое полотенце, чтобы заткнуть Марти рот и не дать залить себя кровью. По оценке бармена из «Зомби» убийца и Гойнз покинули Сентрал-авеню примерно от 0:15 до 0:45, полчаса на дорогу до места убийства и десять минут на то, чтобы прикончить свою жертву.

1:00-1:30.

Убийца для верности душит жертву; забавляется его гениталиями так, что они распухают; лезвием бритвы, вставленным в деревяшку, кромсает кожу на спине, выкалывает глаза, по крайней мере дважды трахает его в пустые глазницы; прогрызает брюшную полость до внутренностей или дает это сделать животному; затем приводит тело в относительный порядок и везет на Аллегро-стрит. Время ночное, идет дождь, а труп оставался сухим. Дождь кончился около 3:00; труп обнаружен в 4:00.

В зависимости от места убийства, на нанесение увечий трупу ушло от часа до часа сорока пяти минут.

Убийца так сексуально распален, что за это время эякулирует дважды.

Возможно, убийца ехал на Стрип окольным путем, поэтому зеркало заднего вида было установлено так, чтобы можно было видеть труп на заднем сиденье.

Восстановление акта убийства имеет изъяны: например, гипотеза доктора Леймана о «кровавой приманке». Специально натасканные злобные псы как-то не вписываются в картину: вмомент психотического приступа на месте убийства с ними было бы трудно справиться, они произвели бы слишком много шума и суматохи. Отсюда следует, что следы укусов на теле трупа могут быть оставлены самим убийцей, даже если ротовое отверстие слишком велико для человека.

Это значит, что озверевший убийца кусал и грыз тело, чтобы добраться до внутренностей жертвы, высасывал плоть, оставляя воспаленные края…

Дэнни выскочил из своего закутка и снова зарылся в архиве, примыкающем к общей комнате. В одном из расшатанных шкафов хранились досье дел, связанные с правонарушениями на почве нравов и сексуальными преступлениями в Западном Голливуде, — рапорты, жалобы, доклады об арестах и журналы регистрации поступления тревожных сигналов со дня основания участка в 37-м году. Папки досье «Арестованные» располагались в алфавитном порядке. Вот папки, озаглавленные «Жалобы». А вот папки, разложенные по номерам — по «Адресу происшествия». В одних были фотографии задержанных, в других снимков не было. Пропуски в папках «Арестованные» свидетельствовали о том, что участники событий подкупали помощников шерифа, и те изымали те или иные бумаги, когда ход следствия по ним грозил фигурантам неприятностями. А Западный Голливуд — лишь малая часть территории округа.

Целый час Дэнни просматривал дела, выискивая высоких седых среднего возраста мужчин, «склонных к насилию». Он понимал тщетность своих стараний, но нужно было найти занятие до 10:30, когда ему надлежало отправиться в отделение профсоюза музыкантов. Дела велись так неряшливо, с таким количеством грамматических ошибок, печатались на такой слепой копирке и обнаруживали такое невежество в области правонарушений на сексуальной почве, что Дэнни готов был выть от негодования на это халтурное делопроизводство.

И тут же — многословные рапорты о половых сношениях в сортирах и оральных актах старшеклассников на задних сиденьях автомобилей, от чего желудок обожгло желчью, как от жареных кофейных зерен или шести рюмок виски, которые он выпил вчера вечером. В конце концов он отобрал четырех возможных кандидатов на роль убийцы — мужчин от тридцати трех до пятидесяти пяти лет и ростом от 6 футов 1 дюйма до 6 футов 4 дюймов с суммарным обвинением в двадцать одном преступлении в содомии. Почти все они были связаны с гомосексуальными обычаями мест заключения, что влекло за собой предъявление новых обвинений. В 10:20, вспотевший и весь в пыли, Дэнни понес отобранные папки в диспетчерскую Карен Хилтшер.

Девушка с прической в стиле Вероники Лейк[27], сидела за коммутатором, отвечая на вызовы и соединяя друг с другом абонентов. Это была грудастая блондинка девятнадцати лет, сотрудница полиции из штатских, прельщенная возможностью стать одной из немногих женщин-слушательниц академии шерифской службы. На взгляд Дэнни, со службой в полиции у нее ничего не выйдет: одна полуторагодовая стажировка в тюрьме среди лесбиянок-надзирательниц, мексиканских путан и белых лахудр, мотающих срок за жестокое обращение с детьми, и она, скорее всего, от отчаяния кинется в объятия первого копа-мужчины, который посулит вытащить ее из этого кошмара. Чаровница участка Западного Голливуда и двух недель не протянет на полицейской службе! Дэнни поправил галстук, одернул рубашку и все свое мужское обаяние направил на то, чтобы снискать благосклонность девушки:

— Карен? Ты очень занята, милая?

Девушка заметила его и сняла наушники. Выглядела она расстроенной, и Дэнни подумал, не следует ли ему умаслить ее очередным обещанием вместе пообедать.

— Привет, помшерифа Апшо.

Дэнни положил папки с делами на стол:

— А что стало с «Привет, Дэнни»?

Карен закурила сигарету а-ля Вероника Лейк и закашлялась: курила она, только чтобы распространить свое женское обаяние на копов дневной смены.

— Сержант Норис слышал, как я обратилась к Эдди Эдвардсу «Эди», и сказал, что я должна называть его помшерифа Эвардс, что, пока у меня нет звания, я не могу допускать фамильярности.

— Скажи Норису, что я разрешил тебе называть меня Дэнни.

Карен состроила гримасу:

— Дэниэл Томас Апшо — славное имя. Я говорила маме, и она тоже сказала, что это очень славное имя.

— Что еще ты рассказывала ей про меня?

— Что ты очень милый и приятный, только любишь изображать из себя. Что это за папки?

— Преступления на сексуальной почве.

— Это по тому убийству, которым ты занимаешься?

Дэнни кивнул:

— Радость моя, Леке и Квентин еще не ответили на твои запросы о Марти Гойнзе?

Карен снова скорчила гримасу, полукислую-полу-кокетливую:

— Неужели не сказала бы? А эти папки зачем? Дэнни облокотился на коммутатор и подмигнул:

— Давай вместе пообедаем у Майка Лаймена — только вот разгребусь немного. Поможешь мне?

Карен хотела подмигнуть в ответ, но накладные ресницы приклеились к складке кожи под глазом; она неловким движением сунула сигарету в пепельницу и стала отклеивать предательскую красоту. Дэнни брезгливо отвел глаза, Карен надула губки:

— Что тебе надо по этим делам?

Дэнни смотрел в стену, чтобы Карен не видела его лица:

— Позвони в тюремный архив и узнай группу крови всех четверых. Нужна именно группа 0+; остальных можно отсеять. По тем, у кого группа крови 0+, узнай последний адрес, статьи, по которым обвинялись, и данные по условно-досрочному освобождению. Поняла?

— Поняла.

Дани повернулся и посмотрел на свою уцененную Веронику Лейк. Ресницы ее левого глаза теперь приклеились к выщипанной брови.

— Ты — душка. Значит, как освобожусь, идем к Лаймену.

Отделение профсоюза музыкантов 3126 на Вайн-стрит находилось к северу от Мелроуз и размещалось в темном домишке, зажатом между пончиковой и винным магазином. У дверей отделения толпился музыкальный люд, с бумажными стаканчиками кофе, пирожками и бутылками мускателя разного калибра в руках.

Дэнни припарковался и вышел из машины, группка выпивох расступилась и пропустила его внутрь. В профсоюзном офисе было сыро и холодно: неровными рядами стояли складные стулья, растрескавшийся линолеум был усеян окурками, на стенах скотчем приклеены фотографии из журналов «Даунбит» и «Метроном». Половину оркестрантов составляли белые, другую половину — негры, будто администраторы надумали учредить в своем джазовом хозяйстве черно-белый паритет. У левой стены Дэнни увидел встроенное бюро. В глубине комнаты — шкаф с выдвижными ящиками для бумаг, на их страже стояла изможденная белая женщина. К ней и направился Дэнни, выставив вперед жетон и фотографии Марти Гойнза.

Женщина даже не посмотрела на жетон. Она, прищурившись, взглянула на снимки:

— Парень играет на тромбоне?

— Верно. Мартин Митчел Гойнз. На Рождество вы его направили в «Бидо Лито».

Женщина вгляделась в снимок:

— У него губы тромбониста. Что он натворил?

— Нарушение режима условного освобождения, — благоразумно слукавил Дэнни.

Дама постучала по снимку грязным пальцем с длинным красным ногтем:

— Горбатого могила исправит. Чем могу помочь? Дэнни указал на ящики:

— Мне нужны данные о его трудовой деятельности, всё, что есть.

Женщина повернулась, стала выдвигать и задвигать ящики, перебирать папки и, вытащив одну из них, быстро просмотрела первую страницу. Положила досье на стойку и сказала:

— Ерундовый тромбон. Где только таких находят.

Дэнни открыл папку, внимательно все прочел, сразу обнаружив два пропуска в записях трудовой деятельности: 38-40-й — Гойнз осужден окружным судом за хранение марихуаны; 44-48-й — его пребывание в Квентине по аналогичному обвинению. После 48-го года записи велись прерывисто: единичные двухнедельные выступления на игровых площадках Гардены и фатальный ангажемент в «Бидо Лито». В 36-м и 37-м, до первого своего тюремного срока, Гойнзу удавалось получить лишь случайную работу — отдельные номера в голливудском придорожном ресторанчике. Играть на тромбоне Марти Гойнз начал только в начале 40-х.

Назвав свой номер «Безумный Марти Гойнз и его Рог изобилия», он недолго гастролировал со Стэном Кентоном. В 1941-м у него было турне с Диким Вилли Монро. Целых несколько страниц подробно освещают его участие в 42, 43 и 44-м годах в сборных оркестрах в составе шести или восьми человек, игравших вечерами в дешевых ресторанах в долине Сан-Фернандо. В послужной список заносились лишь имена руководителей ансамблей или клубных менеджеров, его нанимавших; никто из остальных музыкантов при этом не упоминался. Дэнни закрыл папку, а дама сказала:

— По нулям, верно?

— Верно. Как вы думаете, не знал кто-нибудь из здешних парней, хочу сказать, не знаком ли кто из них с Мартином Гойнзом?

— Могу спросить.

— Спросите, если вам это не трудно. Женщина закатила глаза к небу, вывела пальцем знак доллара и ткнула себя в грудь. Дэнни почувствовал, как его пальцы вцепились в край стойки, и уловил исходящий от кожи запах выпитого вчера виски. Он уже был готов сорваться, но вспомнил, что находится за пределами округа и уже схлопотал выговор от начальника. Порылся в карманах в поисках наличных, вытащил пятерку и шлепнул ее на стойку.

— Спросите прямо сейчас.

Мадам схватила деньги и скрылась позади ящиков. Дэнни увидел ее, как она через мгновение уже ходила среди тех, кто стоял с бутылками, потом перешла к любителям кофе и пончиков. Выбрала из толпы высокого негра с бас-трубой в футляре, взяла его за руку и ввела в помещение. От длинного пальто этого человека, которое, казалось, служит ему оболочкой и местом постоянного жительства, на Дэнни повеяло запахом застарелого пота, листьев и раствора для полости рта. Женщина представила его:

— Честер Браун. Он знает Мартина Гойнза. Дэнни указал ему на ближайший ряд стульев. Мисс Джазовед вернулась к стойке, а бас направился к указанному месту, отхлебывая на ходу из флакона «Листерина»[28]. Прополоскал им горло и проглотил, пояснив: «Завтрак чемпионов». Дэнни сел от него через два стула, достаточно близко, чтобы хорошо слышать, но не настолько, чтобы дышать его вонью.

— Знаете Марти Гойнза, Честер? Негр рыгнул и спросил:

— А чем, собственно, обязан? Дэнни протянул ему доллар:

— На завтрак чемпиону.

— Я ем три раза в день, начальник. А рассказы о друзьях-товарищах разжигают аппетит.

Дэнни выложил еще один доллар. Честер схватил его, залпом опорожнил пузырек «Листерина» и погладил его:

— Улучшает память. А так как Марти я не видел с войны, вам моя память будет нужна.

Дэнни достал блокнот и ручку:

— Рассказывай. Трубач глубоко вздохнул:

— Я с Марти выступал, еще когда он звал себя Рогом Изобилия. Тогда еще на Вентура-бульвар сеяли бобы, а Долина была застроена халупами. Половина ребят бодяжили, половина садились на иглу. Сам Марти торчал как сволочь.

Пока семь долларов Дэнни себя оправдывали: подтверждалось и то, что он узнал из профсоюзного досье Гойнза, и то, что он знал о его судимостях.

— Давай дальше, Честер.

— Ну что, Марти стал приторговывать травкой, с этим у него вышло не очень. Как я слышал, он занимался этим недолго. Он грабитель был прирожденный. Все ребятишки, которые грелись, этим занимались. В барах тырили сумочки со столов и со стульев, узнавали адреса людей, выкрадывали ключи от дома, пока бармен их поил. На одном выступлении смотришь — нет ударника, на другом — трубы и так далее: они сведениями делились, чтобы обворовывать местных клиентов. Марти тоже всем этим занимался, только в одиночку; в перерыве угонит машину, грабанет кого-то и бегом к следующему номеру выступления. Говорю ж, он грабитель был прирожденный.

Это что-то новенькое, даже для копа, который сам в молодые годы угонял машины и, кажется, об этом знал все досконально.

— Это о каких годах идет речь, Честер? Постарайся вспомнить.

Браун посмотрел на пузырек «Листерина»:

— Чтобы не соврать, скажу так: с лета 43-го до, наверно, 44-го.

Гойнз схлопотал второй срок в апреле 44-го.

— Работал он один?

— Вы про грабежи?

— Про них. И вообще, были у него какие-то партнеры?

— Ежели не считать одного малого, Рог Изобилия всегда сам по себе гулял. Тот его кореш — белый, светлоголовый малый, высокий и застенчивый — любил джаз, но ни на чем играть не умел. Он пострадал в пожаре, и все лицо у него было забинтовано, как у той мумии. Мальчуган еще — ну, лет девятнадцать, а может двадцать. Сколько они с Марти переграбили — и не припомнишь.

Дэнни охватила дрожь. Хотя «мальчуган» не мог быть убийцей: подросток в 1943-1944-м не может выглядеть седым пожилым мужчиной в 1950-м.

— Что сталось с тем корешом, Честер?

— Не знаю. Но вы вроде интересуетесь по поводу нарушения режима и даже не спрашиваете, где Марти живет?

— Как раз хотел поговорить об этом. Есть что сказать?

Браун покачал головой:

— Марти всегда держался особняком. Ни с кем дальше клуба не общался.

У Дэнни пересохло в горле:

— Гойнз гомосексуалист?

— Чего это?

— Голубой, педик, гомик? Мальчиков любит? Браун допил свой «Листерин» и вытер губы:

— Это вы зря. Нехорошо говорить гадости о человеке, который не сделал вам ничего плохого.

— Ну так ответь на мой вопрос, — сказал Дэнни. Музыкант открыл футляр; инструмента в нем не было — одни бутылочки с «Листерином» для полоскания рта. Честер отвернул пробку, неспешно сделал один долгий глоток.

— Это за Марти, — сказал он. — Я ж не такой дурак, как вы думаете, и знаю, что он умер. Не был он никаким гомиком. Может, с бабами он и не крутил, но курва буду — педом он не был.

Со сведениями, полученными от Честера Брауна, Дэнни кинулся к телефону-автомату. Первым делом он позвонил в объединенный полицейский архив, где выяснил, что Мартин Митчел Гойнз по обвинению в проникновении со взломом не задерживался, что никаких молодых светловолосых сообщников по двум уголовным делам, связанным с марихуаной, в его деле не значится, что в Сан-Фернандо примерно в 1942-1945 годах молодой человек с явными следами ожогов на лице по делам, связанным с мошенничеством и наркотиками, не задерживался.

Звонок на коммутатор участка Западного Голливуда свел его с обиженной Карен Хилтшер. Она сказала, что ее долгие переговоры с тюремным архивом по досье секс-преступников дали такой результат: ни у кого из четырех осужденных не было группы крови 0+. Ответили на запрос и Сан-Квентин и Лексингтон. Оттуда сообщили, что Мартин Гойнз в заключении держался особняком, а его адвокат в Лексингтоне упомянул, что Гойнз до сих пор не появился у социального работника, который им занимался, и после возвращения в Лос-Анджелес ничего не сообщил даже о месте жительства. На всякий случай Дэнни попросил Карен посмотреть в участковом архиве дела на грабителей, имевших отношение к джазу, и уточнить, не проходит ли по тамошним документам парень с обожженным лицом, который любит джаз. Разобиженная девушка все же согласилась порыться в бумагах. Дэнни повесил трубку, решив, что обед, которого он так страшился и который он обещал Карен, придется устроить уже не у Майка Лаймана, а в более роскошной «Кокосовой роще», чтобы умаслить девушку.

В час дня Дэнни от нечего делать снова решил проутюжить уже знакомые тротуары и мостовые. Он поехал в негритянский квартал и битых четыре часа опрашивал жителей прилегающих к Сентрал-авеню улиц и переулков о Гойнзе и седовласом человеке. В сумерках он вернулся в Западный Голливуд, припарковал машину на углу Сансет и Дохини и стал обходить дома на холмах северной стороны и по южной стороне ближе к бульвару Санта-Моника. В голове у него вертелась неотвязная мысль: почему, чтобы избавиться от трупа, убийца выбрал именно Аллегро-стрит. Если убийца живет где-то поблизости, это дало ему достаточно времени для истязания мертвого Гойнза, Аллегро же он выбрал, просто чтобы поиздеваться над полицией. Машину он бросил там, чтобы сбить полицию со следа, а живет он совсем в другом месте. Эта версия вела к другим заключениям «субъективного мышления» — фундаментального принципа Ганса Маслика. Тут Дэнни подумал, что собственный автомобиль оставил убийца где-то поблизости, чтобы тут же уехать, и новогодним утром, утомленный и опустошенный после приступов безумной ярости, прогуливался по Стрипу, смешавшись с праздничной толпой.

И тут Дэнни стало жутко.

В своей знаменитой работе Маслик описывал метод психоанализа, разработанный им в ходе исследований, проводившихся совместно с Зигмундом Фрейдом. Метод получил название «Мысленная кинокамера» и заключался в представлении деталей и обстоятельств так, как это мог видеть сам преступник. При этом воспроизводились все ракурсы и оптико-механические приемы современной кинокамеры. Глаза исследователя становились объективом, который может наезжать на предмет и удаляться, показывать застывший крупный план, выбирать детали заднего плана и давать картине преступления свое толкование. Этот прием вспомнился Дэнни, когда он был между Сансет и Горн: попробовать представить себе, что сейчас 3 часа 45 минут новогодней ночи, и взглянуть на окружение глазами маньяка, идущего домой или к своей машине в толпе гуляк-полуночников и пытающегося обрести душевное равновесие. Но он не увидел ни толп людей на Стрипе, ни очереди в ресторан «Мокамбо», ни служащих за конторкой мотеля «Джек Драйв». Тогда он сразу «включил» крупный план пустых глазниц Мартина Гойнза, его внутренностей и паха, на многократно увеличенный труп в цветном исполнении, подготовленный для посмертного вскрытия. Перед ним вильнула машина; по коже побежали мурашки, калейдоскопом мелькали образы саксофониста Коулмена, похожего на него персонажа из фильма, на котором он был с Карен, Тима… Направил «мысленную кинокамеру» на прохожих, но в его объективе заплясали уроды…

Он еще долго приходил в себя после этого эксперимента. Вспомнил: ведь он со вчерашнего дня ничего еще не ел. Решил погодить со своей дозой бурбона и пройти весь Стрип с незамутненной головой. Чтобы окончательно отойти, нужно было заняться простой полицейской работой: обойти все ночные клубы и рестораны и задать вопросы о высоком седом человеке в новогоднюю ночь.

Так он и сделал.

И снова никакого результата.

Два часа потрачены впустую.

Один и тот же ответ он получил в «Сирано», «Голубой комнате Дэйва», «Сайро», «Мокамбо», «ЛаРю», в «Кофе Боба», «Шерри», «Логове Бруно» и в «Кинокафе»: никто не вспомнил одинокого высокого седого человека.

Была уже полночь, когда Дэнни сел за руль и отправился в «Лунный свет» выпить свои четыре рюмки. Дженис Модайн, его лучшая осведомительница, ходит с лотком сигарет между столиками с редкими ночными клиентами. В закрытых кабинках целуются влюбленные парочки, другие, нежно обнявшись, танцуют под медленные ритмы баллад, льющиеся из музыкального автомата. Дэнни сел в кабинку, спиной к эстраде. Через минуту появилась Дженис с четырьмя рюмками и водой со льдом на подносе.

Дэнни быстро опрокинул в себя все рюмки. На Дженис он не смотрел — намек, чтобы она оставила его одного. Ему не хотелось выслушивать от нее слова благодарности: Дэнни удалось замять выдвинутые против Дженис обвинения в занятиях проституцией. Свежие сплетни о Микки Коэне ему тоже были ни к чему. Бесполезно, ведь главный уголовник на участке Западного Голливуда держит в кармане всю полицию участка. Его уловка не удалась: девушка, изображая смущение, осталась стоять перед ним. С плеча у нее соскользнула одна бретелька, потом и вторая. Дэнни подождал, пока виски начнет действовать, и освещение в баре, казавшееся странным, снова станет обычным. Он сказал:

— Садись и рассказывай, что тебе надо, пока платье с тебя совсем не свалилось.

Дженис поправила свои бретельки и села напротив Дэнни:

— Я насчет Джона, мистер Апшо. Его опять арестовали.

Джон Лембек, любовник Дженис и одновременно ее сутенер, занимался угоном машин по заказу и по заказу мог поставить клиенту любые запчасти. Он, как и Дэнни, был из Сен-Берду и знал по слухам, что его быстро идущий в гору земляк-детектив сам угонял машины в округах Керн и Висалиа, но помалкивал об этом, когда его допрашивали по подозрению в угоне авто.

— Запчасти или целая машина, черт бы его побрал? — спросил Дэнни.

Джанис вынула из-за пазухи бумажную салфетку и стала ее теребить:

— Чехлы.

— В городе или в округе?

— Ка-кажется, в округе. Отделение Сан— Димас. Дэнни поморщился. Сыскной отдел в Сан— Димас был самым скандальным во всем управлении. В 46 году дневной дежурный по участку, окосевший от скипидарного самогона, до смерти забил подвернувшегося рабочего-мексиканца с плантации.

— Это в округе. Какой залог?

— Залог не назначен, из-за последнего условного освобождения. Понимаете, нарушение режима, мистер Апшо. Джон сильно напуган, потому что полицейские там просто свирепствуют. Его заставили подписать признание в хищении всех машин, которые он не воровал. Джон сказал, что я должна передать парню из Сан-Берду, который любит машины, чтобы заступился за земляка, который тоже любит машины. Он не сказал, что это значит, но просил передать вам.

Надо использовать все рычаги, чтобы сохранить свою репутацию незапятнанной: нужно звонить этим копам в Сан— Димас, объяснить, что Джон Лембек — его доверенный информатор, и что негритянская банда угонщиков машин просто хочет его засадить, и попади этот глупый засранец в окружную тюрьму — его там прикончат. Если Лембек в обезьяннике и ведет себя смирно, то ему надают затрещин и выгонят вон.

— Передай Джону, что займусь его делом с утра.

Дженис рвала свою салфеточку на мелкие клочки.

— Спасибо, мистер Апшо. Джон велел мне быть с вами поласковей.

Дэнни встал, чувствуя себя согревшимся и бодрым, думая, не намять ли бока этому Лембеку, решившему расплатиться с ним своей девкой.

— Ты всегда со мной ласкова, милая. Вот и рюмашку на ночь пропустил.

Дженис страстно вперила в него свои голубые глазки:

— Я хочу сказать, очень-очень ласковой.

— Мне это не нужно.

— Я имею в виду сделать все, что вам захочется.

— Нехорошо это, — сказал Дэнни и положил на стол, как обычно, доллар чаевых.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

В своем офисе на двенадцатом этаже Мал погружен в чтение досье доктора Лезника.

Второй час ночи. Весь офис окружного прокурора в темноте; горит одна лампочка на стене закутка Мала. По всему столу вперемежку с закапанными кофе записями разбросаны папки. Селеста скоро уснет, тогда он сможет отправиться домой и лечь спать в своей каморке, избежав ее приставаний. Только в этот поздний час он бывает ее единственным другом, только в постели они могут спокойно поговорить, до тех пор пока один из них не спровоцирует скандал. Сегодня он бы не отказался от ее предложения. Скабрезное содержание папок возбудило его, как во времена работы в отделе нравов, когда он вел слежку за молодыми девушками, работавшими в борделях. Хорошо знать этот контингент — значило получить надежный выход на тех, кто даст наводку на сутенеров и богатых клиентов.

После сорока восьми часов штудирования бумаг Лезника у него появилось ощущение, что он сумел понять, что это за люди — красные в рядах УАЕС.

Обманывающихся.

Вероломных.

Насквозь порочных.

Пустобрехи, демагоги, новомодные псевдоидеалисты. Жадная до социальных проблем саранча, налетающая отовсюду с ложным пониманием реальности и ошибочными решениями. Сонная Лагуна — единственное их правое дело, практически проваленное: тогда сочувствовавшие жертвам гонения на левых, кого называли «попутчиками», просто умоляли членов компартии принять участие в пикетировании и распространении листовок, чем свели на нет все, что говорил и делал комитет в защиту Сонной Лагуны. Голливудские сценаристы, актеры и их окружение разглагольствовали о своих пустяковых травмах, пережевывали банальности либералов, терзались муками совести из-за своих огромных заработков в годы депрессии и как покаяние раздавали свои деньги на сомнительные предприятия радикалов. Эта беспринципность, эта убогая политика и толкали людей в приемную доктора Лезника.

Обман.

Глупость.

Эгоизм.

Мал глотнул кофе и мысленно прошелся по содержанию папок. Теперь нужно отобрать участников мозгового треста левых, которых они с Дадли Смитом будут допрашивать, и наметить тех, кто станет объектом разработки еще не подобранным агентом-оперативником, внедрение которого предложил и на которого возлагает большие надежды сам Лоу. Пока же он имеет дело с теми, у кого слишком много денег и совсем немного мозгов, для кого 30-е и 40-е были одной большой ошибкой. Они предали самих себя, своих любовников, страну и собственные идеалы, а в ходе двух крупных событий проявили еще больше глупости и в итоге выпали из круга своих политических единомышленников, собраний и партнеров по распутству.

Этими событиями были дело Сонной Лагуны 1942 года и Комиссия Конгресса по антиамериканской деятельности, расследовавшая в 1947 году коммунистическое влияние в индустрии развлечения.

Но самое забавное, оба эти события придали радикалам больше авторитета и в известном смысле реабилитировали их.

В августе 1942 года на заросшем травой холмистом пустыре в районе Уильяме Ранч в центральной части Лос-Анджелеса, служившим местом сборищ членов разнообразных банд и носящем название «Сонная Лагуна», был забит до смерти мексиканский юноша Хосе Диас, которого затем переехали на машине. Об инциденте заговорили еще с вечера, когда, по слухам, Диаса изгнали из местной банды подростков, потому что он якобы оскорбил членов конкурирующей группировки. Семнадцать человек захватили Диаса, затащили в «Лагуну» и там прикончили. Доказательств этого преступления фактически не было. Полицейское расследование и суд над подростками проходили в атмосфере антимексиканской истерии. В 42-43-м годах по всему Лос-Анджелесу прокатилась волна беспорядков, связанных с восстанием зутеров . Все семнадцать обвиняемых были приговорены к пожизненному заключению. Комитет защиты Сонной Лагуны, куда вошли активисты ЖЕС, члены компартии, либералы и честные граждане, организовали массовые выступления, рассылали петиции и собирали средства для судебной защиты, что в конечном счете привело к тому, что все осужденные были помилованы.

Пропитанный лицемерием идеализм! На прием к Лезнику приходили мужчины, у кого «сердце кровью обливалось» из-за несправедливо осужденных юношей, с жалобами на белых женщин из компартии, которые бесстыдно трахались с мексиканскими «пролетариями». И тут же следом жалобщики корили себя как озверевших расистов.

Мал взял себе на заметку обсудить с Лоу дискуссионный аспект проблемы Сонной Лагуны. Эд Сат-терли намеревается раздобыть у фэбээровцев снимки съездов Комитета защиты Сонной Лагуны. Поскольку все обвиняемые полностью реабилитированы, то его затея может дать обратный результат. То же самое относится к информации психиатра, предоставленной Комиссии Конгресса в 47-м. Лучше будет, если они с Дадли сохранят эти сведения в тайне, чтобы не усложнять положение Лезника, и будут пользоваться этой информацией как подсобной — давить с ее помощью на слабые места представителей УАЕС. Выход с материалами Комиссии Конгресса в полном масштабе может поставить в затруднение большое жюри: Дж. Парнел Томас, председатель той комиссии, сейчас отбывает тюремный срок за взяточничество. Видные деятели Голливуда выступили с протестом против методов комиссии, и материалы Лезника изобилуют опасными моментами весны 47-го — самоубийствами, попытками самоубийства, актами предательства, пьянством и развратом как средством приглушить боль от потери друзей и доброго имени. Подобный прецедент уже был: в прошлом году большое жюри Лос-Анджелеса планировало опереться на авторитет Комиссии Конгресса 47-го, но решило, что это может вызвать симпатии к членам УАЕС и усилить позицию свидетелей противной стороны. Лучше будет не углубляться в доказательства фактов предательства; важнее лишить либералов возможности оспаривать тактику большого жюри в прессе.

Малу его обзор представлялся весомым: добротные данные, предложения насчет того, что использовать, а что держать про запас. Он допил свой кофе и перешел к личным делам — из двадцати двух человек пять-шесть уже практически готовы к допросу и оперативной разработке.

Первый — проблематичен. Мортон Зифкин: член УАЕС и компартии, состоит в одиннадцати других организациях, определяемых как «коммунистический фронт». Семейный: жена и две взрослые дочери. До того как послал Комиссию Конгресса к чертям собачьим, был высокооплачиваемым сценаристом, зарабатывал сто тысяч в год. Теперь за гроши занимается склейкой кинопленки. Занимался Психоанализом с доктором Лезником, желая «постигнуть учение Фрейда» и умерить свою страсть изменять жене с соратницами по компартии, «на что толкает его не тело, а деньги». Оголтелый, не знающий удержу проповедник марксизма. Отлично бы смотрелся на скамье свидетеля, но никогда не выдаст своих красных товарищей. Настолько образован и умен, что рядом с ним Лоу будет выглядеть круглым дураком, а наложенные на него санкции Комиссии Конгресса придадут ему ореол мученика. Проблематичен.

Мондо Лопес, Хуан Дуарте и Сэмми Бенавидес, бывшие активисты Комитета защиты Сонной Лагуны, рекрутированные руководством компартии из синаркистов — банды зутеров, щеголявших в регалиях нацистов. Теперь они номинально состоят в руководстве УАЕС как представители национального меньшинства. В начале 40-х они просто бесились от заносчивости белых женщин, но уступчивость партийных коллег в юбках сделала их благодарными товарищами. Правда, потом они еще больше взъелись на своего руководителя ячейки, когда тот предложил им обследовать свои «тревоги» у психиатра. В настоящее время Бенавидес, Дуарте и Лопес совмещают работу рабочих сцены на студии «Вэрайэти интернэшнл пикчерз» с участием в съемках дешевых вестернов, где исполняют роли индейцев. Они также руководят пикетированием на ГоуэрТалч — попытка УАЕС использовать физические методы борьбы. Впрочем, пикетчики выглядят жалкими слабаками в сравнении с громилами Микки Коэна, выступающими на стороне тимстеров. Мал определил тройку мексиканцев как напавших на золотую жилу бабников, политические интересы которых не выходили за круг проблем Сонной Лагуны. За всей троицей, по всей видимости, имелись грешки и преступные связи со времен их бандитской юности — удобный повод для их разработки агентом, если Эллис Лоу такого найдет.

Дальше — хуже.

Рейнольде Лофтис, характерный киноактер, выданный Комиссии Конгресса своим любовником Чазом Майниром, голливудским сценаристом-середнячком. Лофтис не подозревает, что Майнир продал его, и относится к доносчику с полным доверием. Оба состоят членами УАЕС, остаются в добрых отношениях на личных встречах и на политических мероприятиях, в которых оба принимают участие. Майнир, мучимый совестью за свое предательство, сказал доктору Лезнику: «Если бы вы знали, ради кого он оставил меня, вы бы поняли, почему я так поступил». Мал проштудировал дела Лофтиса и Майнира в поисках других упоминаний этого «кого», но ничего не отыскал. В бумагах Лезника на Лофтиса был большой пробел в период 1942-1944 годов. В деле Майнира тоже никакого упоминания третьего угла любовного треугольника не было. Мал помнил Лофтиса по вестернам, на которые он ходил со Стефаном: высокий длинноногий мужчина с седой головой и приятной внешностью — вылитый американский сенатор. И вместе с тем — коммунист, подрывной элемент, свидетель противной стороны на заседаниях Комиссии Конгресса и откровенный бисексуал. Двустволка. Потенциально, следом за Чазом Майниром, красным с тщательно скрываемой тайной, — особо важный свидетель в пользу выставившей стороны.

И наконец — Красная королева.

На Клэр де Хейвен персонального дела не было. По описаниям нескольких мужчин, она слишком хороша собой, слишком сильна и умна, чтобы обращаться за помощью к психиатру. Она переспала с половиной своей партийной ячейки и всей верхушкой Комитета защиты Сонной Лагуны, включая Бенавидеса, Лопеса и Дуарте, которые ее просто боготворят. Чаз Майнир без ума от нее, хотя и голубой; Рейнольде Лофтис говорит о ней как «единственной женщине, которую я когда-либо любил». Ее женские прелести Мал отметил как фактор второстепенный. Клэр действует за сценой, держится в тени, бережет светские и деловые связи своего покойного отца, флегматичного лос-анджелесского юриста, придерживавшегося правых убеждений. Майнир говорил Лезнику, что именно авторитет ее отца объясняет то, что ее не вызывали в 47-м в Комиссию Конгресса, и что никто из других свидетелей не называл ее имени. Клэр трахалась как крольчиха, но потаскухой не считалась; педерасты-сценаристы, актеры-двустволки, мексиканцы и коммунисты всех расцветок — все относились к ней с глубоким почтением.

Мал погасил свет, напомнив себе не забыть послать записку Лезнику с вопросом: почему все записи в его делах обрываются летом 49-го года? Идя к лифту, он думал, как выглядит Клэр де Хейвен и где достать ее фото. «Вот если бы затащить ее в число свидетелей обвинения, используя ее страсть к политике и сексу… Красная королева колется в суде как последняя шлюха из Чайнатауна…»

Финальным титром этого скабрезного фильма перед его глазами всплыли капитанские нашивки.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Время собирать деньги.

Сначала Базз зашел в студию «Вэрайэти интернэшнл», где Герман Герштейн прочел ему пятиминутную лекцию о пагубности коммунизма и вручил толстый конверт сотенных купюр. Вторая остановка — «Голливуд Престиж Нэшнл пикчерз». Короткая прогулка сквозь линии пикетчиков — тимстеров и УАЕС — к зданию студии. Начальник охраны студии Уолли Волдрих открывал коробку с пончиками, обсыпанных сахарной пудрой и обрызганных каплями шоколада. Десять тысяч Говарда у него уже были в кармане. Взнос Микки Коэна в фонд «Сторонников американского образа жизни в кинематографе» будет на сегодняшний день его последним сбором.

Через Сансет Базз поехал в Санта-Моника-каньон к укромному бунгало, где Микки оттягивается со своими прихлебателями, развлекается с девками и прячется от жены. С кучей денег в кармане Баззу и море по колено: вот если б Консидайн был поблизости, когда он будет сдавать мешок денег Эллису Лоу, он был его подразнил, посмотрел бы, что изменилось за те четыре года, когда он узнал о том, что Лора с Баззом погуливает. Если все пойдет как надо, он скажет Говарду, что берется бить коммунистов: Леотис Дайнин требует с него полторы штуки, а с этим черножопым связываться не стоит.

Бунгало Коэна представляло собой постройку из бамбука, в зарослях тропических растений — там укрывались бойцы, когда Микки и Джек Драгна затевали перестрелку. Базз припарковал машину рядом с «паккардом» с откидной крышей, подивившись, куда девался бронированный «кадиллак» и кто вручит ему конверт с деньгами. Он подошел к двери и позвонил. Изнутри донесся голос женщины с южным акцентом:

— Входите.

Базз открыл дверь и увидел Одри Андерс; она сидела в гостиной и щелкала клавишами арифмометра. Отсутствие макияжа, простые рабочие брюки и рубашка с монограммой Микки совсем не убавили ее красоты; она выглядела даже лучше, чем утром после новогодней ночи в красном платье и на высоких каблуках, когда пнула Томми Сифакиса в пах.

— Привет, мисс Андерс.

Одри указала ему на лакированный китайский журнальный столик; там лежала пачка купюр, стянутых резинкой.

— Микки просил передать тебе «мазел тов»[29] , что, как я понимаю, значит, что он рад твоему участию в этом деле с большим жюри.

Базз сел в глубокое кресло и положил ноги на столик в знак того, что желает побыть здесь и потолковать:

— Что, Микки пользуется тем, что у тебя диплом магистра наук?

Одри отстукивала данные сделок, смотрела на выходящую из машинки ленту и записывала в блокнот. Все это она делал очень медленно, вдумчиво:

— Доверяешь программкам «Эль Ранчо бурлеска»?

— Нет. Просто думаю, что у тебя отлично работают мозги.

— Имеешь в виду обсчет кредитов?

— Это называется ростовщичеством… Нет, я говорю о мозгах в целом.

Одри указал на вытянутые на стол ноги Базза:

— Собираешься задержаться?

— Недолго. У тебя действительно есть диплом магистра?

— Господи! Все спрашивают одно и то же. Нет, степени магистра у меня нет. У меня сертификат бухгалтера второразрядного учительского колледжа в Джексоне, штат Миссури. Удовлетворен?

Базз не мог решить, хочет ли она, чтобы он поскорее убрался, или рада прервать свое занятие: в погожий зимний день подсчитывать прибыль от ростовщических операций — занятие неблагодарное. У него был еще один шанс, одна отмычка, позволяющая заглянуть в чужую душу:

— Как Люси Уайтхолл — в порядке?

Одри закурила сигарету и выдохнула два идеальных по форме колечка дыма.

— Да. Сол Гельфман спрятал ее у себя в Палм Спрингс, а у Микки есть друзья в управлении шерифа, и там выдали ограничительный ордер. Если Томми тронет Люси, полиция его арестует. Она сказала, что благодарна тебе за все. Я не стала говорить ей, что ты выручил ее за деньги.

Базз пропустил колкость мимо ушей и улыбнулся:

— Передай Люси привет. Скажи ей, что она такая хорошенькая, что я все сделал бы и бесплатно.

Одри рассмеялась:

— Ну да, сделал бы, от тебя дождешься. Микс, а что у тебя с Микки?

— На твой вопрос отвечу вопросом. Зачем тебе это знать?

Одри пустила еще два колечка дыма и загасила сигарету:

— Потому что вчера он говорил о тебе битый час. Потому что, как он сказал, никак не может решить, кто ты такой: самый глупый из умных или самый умный из глупых. Не может понять, почему ты продуваешь деньги в тотализаторе черных, когда можешь играть на ставках у него и платить проценты. Он говорил, что только глупцы любят опасность, а ты любишь опасности, но совсем не глуп. Он еще говорил, что не может понять: храбрый ты или сумасшедший. Что скажешь?

Баззу захотелось, чтобы такие слова были высечены на его могильном камне. Они так были точны и так верны! Базз ответил Одри прямо, не заботясь, пойдет ли это от нее дальше:

— Мисс Андерс, я рискнул там, где Микки рисковать боится, поэтому он чувствует себя вне опасности. Он маленький человек и я маленький человек, просто я чуть лучше управляюсь своими руками и дубинкой. Микки может потерять много больше чем я, а потому он и боится больше. А если я сумасшедший, то, значит, он умный. Знаешь, мисс Андерс, что мне кажется странным в нашем разговоре?

Вопрос остановил начинавшуюся улыбку Одри — яркий луч, высветивший два чуть искривленных зуба и поджившую ранку на нижней губе.

— И что же?

— Что Микки решил потолковать об этом именно с тобой. Вот это для меня в самом деле удивительно.

Улыбка Одри угасла:

— Он любит меня.

— Это значит, он ценит внимание, которое ему оказывается. Как он делал, когда я был копом: тот славный белый порошок я продавал не Джеку, а Микки. Мы тогда с ним и подружились, вот потому Микки так себя и ведет. А удивлен я, что он так открывается женщине, вот и все.

Одри закурила новую сигарету: Базз понял, что у нее испортилось настроение, дружеского разговора больше не получится:

— Извини. Я не хотел касаться сугубо личного. Одри сверкнула глазами:

— О нет, хотел, Микс. Еще как хотел!

Базз встал и обошел комнату, осматривая необычную китайскую обстановку и думая: кто ее выбирал — жена Микки или эта бывшая стриптизерша и бухгалтер, заставившая его задергаться, будто если он скажет не то, начнется пальба. Он решил перевести разговор на другую тему:

— Хорошие вещицы. Жалко будет, если Джек Д. продырявит их пулями.

Голос Одри дрогнул:

— Микки и Джек поговаривают о том, чтобы пойти на мировую. Джек хочет, чтобы они вместе провернули одно дельце. Может, дурь, может, казино в Вегасе. Микс, я люблю Микки, и он любит меня.

Последние слова прозвучали для Базза как выстрелы — бах, бах, бах. Он взял пачку денег, сунул их в карман и сказал:

— Ага. Он любит возить тебя в «Трок» и «Мокамбо», где знает, каждый мужчина облизывается на тебя и боится его. Потом часок с тобой, и обратно к жене. Верно, это хорошо иногда поговорить друг с другом обо всем. Но по моему разумению, этому еврейчонку не долго тебе исповедоваться, потому как ему не достает мозгов понять, что ему досталось.

Одри раскрыла рот, сигарета упала ей на колени. Она подняла ее и загасила:

— Ты в самом деле сумасшедший или просто глуп? Баззу снова послышались выстрелы — бах, бах, бах, бах.

— Наверное, я просто доверяю тебе, — сказал он. Подошел к Одри и поцеловал ее прямо в губы, одной рукой гладя по голове. Она не открыла рта, не протянула к нему руки, но и не оттолкнула его. Поняв, что большего ему ожидать нечего, Базз отпустил Одри и направился к машине, чувствуя под ногами зыбучие пески.

Все эти «бах, бах, бах, бах» эхом отдавались всю обратную дорогу, заставляя вспоминать виданные и перевиданные кадры старого немого кино как новое чудное видение.

В 33-м он схватился с шестью «быками» из числа пикетчиков у студии «МГМ», махавшими утыканными гвоздями бейсбольными битами, выручил их своей дубинкой и сам получил столбняк — глупость, которая помогла ему поступить в полицию.

В начале 42-го работал в группе наблюдения за иностранцами, собирал япошек и переселял их в паддоки ипподрома в Санта-Анита. Там он приметил смышленого паренька по имени Боб Такахаси; пожалел парня, взял его на недельную гулянку Тихуана — выпивка, девки, собачьи бега и расставание со слезами на границе. Паршивец Боб мотанул на юг, косоглазый чужак на земле лупоглазых. Тоже большая глупость; но он прикрыл свою самоволку тем, что остановил подозрительную машину из Сан— Диего и арестовал четырех наркоторговцев да еще целый фунт марихуаны в придачу. На всю эту шпану в Лос-Анджелесе, оказалось, заведено девятнадцать дел. Он получил благодарственное письмо от начальства за поимку опасных преступников. Опять дерьмо обернулось удачей.

Но самый большой номер он отколол со своим братом Фадом. Через три дня после освобождения из тюряги в Техасе, Фад объявляется у дверей детектива сержанта полиции Микса Тернера и сообщает, что только что обчистил винный магазин в Хермоза-Бич, отлупил пистолетом владельца и теперь намерен вернуть из полученного дохода Баззу долг в шесть сотен. И когда Фад рылся в своем окровавленном бумажном пакете, в дверь постучали. Базз посмотрел в глазок и увидел двух полицейских. Он решил, что родня все же ближе закона: грохнул четырераза из своего служебного револьвера в стену комнаты. Полицейские стали взламывать дверь. Базз затолкал Фада в подвал, запер его там, выбил заднее окно и слегка потоптал хозяйскую петунию. Когда полицейские вошли в дом, Базз объяснил, что сам полицейский, а бандит был наркоман, которого он сам засадил в Квентин, Дэвис Хаскинс, в действительности окочурившийся от передозировки в Биллингсе, штат Монтана (эти сведения он получил, занимаясь перемещением иностранцев). Полицейские бросились разыскивать «преступника», вызвали подкрепление и до рассвета держали в осаде всю округу. Дэвис Хаскинс занял первые полосы газет «Миррор» и «Дейли ньюс». Целую неделю у Базза играло очко. Он велел брату сидеть смирно, пичкал его виски, бутербродами с вареной колбасой и журнальчиками с порнухой, которые слямзил в отделе нравов. Рискуя головой, этот белый голодранец выехал на одном нахальстве. Полиция так никогда и не узнала, что человек, обокравший винный магазин, подъехавший на угнанном «Ла Салле» к дому сержанта Микса Тернера, выстреливший несколько раз в стену комнаты и скрывшийся в неизвестном направлении, был уже давно мертв. Когда Фад год спустя умирал в Гуадалканале, командир его отделения прислал Баззу письмо, в котором цитировал последние слова брата: «Передайте Тернеру спасибо за порно и бутерброды».

Глупый, сумасшедший, сентиментальный, отчаянный безумец.

Но поцеловать Одри Андерс было хуже всякого безумия.

Базз оставил машину на стоянке здания городского совета, переложил все деньги в коробку из-под пончиков и поднялся в офис Эллиса Лоу. Открыв дверь, он увидел Лоу, Дадли Смита и Мала Консидайна: они сидели за столом и говорили все разом. Речь шла о разнообразных полицейских уловках. На него никто даже не взглянул. Базз во все глаза разглядывал Консидайна, которого не видел четыре года, с тех пор как наставил ему рога. Он по-прежнему был похож не на копа, а, скорее, на адвоката; в русых волосах появилась седина, в поведении проглядывалась какая-то нервная и усталая отрешенность.

Базз постучал по двери и, открыв коробку, бросил ее на кресло. Сидевшие за столом обернулись. Базз не сводил глаз с Консидайна. Лоу деловито кивнул. Дадли Смит, старый лицемер, сказал:

— Тернер, дружище, сколько лет, сколько зим.

Консидайн смотрел на него с нескрываемым любопытством, будто разглядывал неизвестный вид рептилии.

Они смотрели друг на друга. Базз сказал:

— Привет, Мал.

— Хороший галстук, Микс, — сказал Мал. — Кому пришлось вставить на этот раз?

Базз рассмеялся:

— Как поживает бывшая? Все еще ходит в трусиках с дыркой?

Консидайн смотрел пристально, уголок рта подергивался. Базз тоже глядел на него не отрывая глаз, но во рту у него пересохло.

Кто кого?

Консидайн или Драгна? Пятьдесят на пятьдесят.

Надо, пожалуй, чуток повременить. Надо дать красной угрозе посвирепствовать еще немного, пока он подпишется на это предприятие.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Отправиться в каньон Малибу заставили его две ночи дурных снов и день сплошных разочарований.

Тихоокеанская береговая автострада вела Дэнни на север. Там он наметил себе итоговое задание: поговорить с лицами, занимающимися разведением бойцовых собак, список которых он получил в центральном отделе нравов управления шерифа. Разговор с ними должен быть вежливым, цель — получить достоверную информацию, подтверждающую или опровергающую вывод доктора Леймана об использовании убийцей натасканных на крови животных. Подобных случаев с животными в окружном архиве и в городском Бюро статистики и опознания не отмечено. Если собаководы отметут это теорию или назовут вздорной (а уж кому как не им знать!), может, хоть этой ночью ему не будут сниться рвущие тело псы, вывернутые наружу внутренности и визгливые звуки джаза.

А все началось так.

После ужина в кафе «Лунный свет» и предложения Джанис Модайн ему пришла в голову мысль завести собственное досье на убийство Гойнза. Туда он занесет каждую крупицу информации, результаты вскрытия и копию каждого отчета. Четкими, бесстрастными выводами он припрет Дитриха к стенке и добьется права заниматься только своей работой, своим розыском, и прежде чем капитан перекроет кислород, он полностью разработает 187-го, даже если и не сумеет найти мерзавца. С таким решением он отправился в «Ранч маркет» в Голливуд, купил там картонные карточки, крафт-конверты, цветные наклейки, блокноты, писчую и копировальную бумагу и приволок домой, наградив себя за хорошую работу двумя рюмками виски. Виски свалило его на кушетку, и опять началось…

Ему снились увечья Гойнза в ярких красках; внутренности и большие распухшие пенисы так близко, что не сразу понял, что это такое… Роющиеся в кровавом месиве собаки… Он стоит рядом… Его «мысленная кинокамера» снимает все это на пленку, пока он сам не присоединяется к стае и тоже начинает грызть…

Две ночи вот такого.

А между ними — отвратительный день.

Сны первой ночи он приписал боязни, что ему не распутать этого дела, и тому, что давно ничего не ел. Утром он съел двойную порцию бекона, яйца, тост и сладкие булочки в «Уилшир дерби» и поехал в главное управление службы шерифа просматривать дела об убийствах. Ни одного убийства с участием животных не зарегистрировано; а единственный случай нанесения порезов на гомосексуальной почве, весьма отдаленно напоминающий случай с Гойнзом, расследован и закрыт: ссора любовников. Убийца схвачен и все еще сидит или казнен в штате Калифорния.

А дальше пошла морока.

Созвонился с Карен Хилтшер и ласково упросил обзвонить другие отделения профсоюза музыкантов, которые могли ангажировать Марти Гойиза, и джаз-клубы Лос-Анджелеса, которые могли нанимать тромбониста самостоятельно. Попросил ей проверить в полицейских участках города дела о грабежах: его интересовали дела грабителей-музыкантов, в которых есть упоминания о Гойнзе. Девушка нехотя согласилась, он послал ей в трубку воздушный поцелуй, обещал позвонить позднее и поехал снова в профсоюзное отделение 3126.

Там администратор позволила ему вновь взглянуть на записи о трудовой деятельности Рога Изобилия, и Дэнни выписал кучу адресов клубов и придорожных ресторанчиков, начиная с первого выступления Безумного Марти в 36-м. Остаток дня он объезжал эти клубы, в которых теперь стояли музыкальные автоматы или торговали гамбургерами. Многие заведения уже раз пять поменяли хозяев, в других хозяева оставались старые. Но ответ у всех стоек был одинаков: глядя на снимки Гойнза пожимали плечами, спрашивали: «Какой Марти?», делали невозмутимое лицо, когда слышали историю о грабителе-музыканте, и чесали в затылке при упоминании мальчишки-грабителе с забинтованным лицом.

В сумерки он позвонил Карен узнать новости. Ничего: опять «Какой Марти?», а дела грабителей выявили одиннадцать имен — семь негров, два мексиканца и двое белых с группой крови АВ+ и 0-. Черт!

Вспомнил о своем обещании Дженис Модайн, позвонил в отделение Сан— Димас и поговорил с начальником отдела автокраж. Джон Лембек все еще сидел под арестом и был подвергнут допросу по поводу угонов ряда автомашин. Дэнни охарактеризовал его как ценного осведомителя, сделав упор на то, что в тюрьме Лембек будет совершенно бесполезен для полиции. Начальник отдела автокраж согласился поставить его на освобождение. Было очевидно, что до того как Джона отпустят, его хорошенько отдубасят, но это не будет идти ни в какое сравнение с тем, как Дэнни вздует его сам.

Затем он поехал домой, принял четыре рюмки виски и уселся за свои досье: стал надписывать ярлычки и клеить их к папкам — «Опросы», «Отсев», «Хронология», «Районы поиска», «Материальные улики», «Данные о преступлении». Пока писал подробное изложение событий, голову сверлила мысль: где жил Мартин Гойнз после выхода из лечебницы Лексингтон и до своей смерти? В конце концов Дэнни позвонил ночному дежурному лечебницы и попросил сообщить, кто из калифорнийцев освобождался одновременно с Гойнзом. После двадцатиминутного ожидания по междугородной лини пришел ответ — никто.

Полное изнеможение и дрожь в онемевших от писанины руках совсем лишили его сна. Четыре дополнительные рюмки виски и метание на сбитых простынях постели наконец сделали его бесчувственным, а потом снова собаки, та же кинокамера с зубами, его зубами, кусающая бесчисленные трупы с группой крови 0+. За плотным завтраком Дэнни пришел к выводу о необходимости визитов к собаководам. Позвонил в главное управление шерифа, получил список и предупреждение быть осторожным: хозяева собачьих питомников в Малибу-каньон — белая шантрапа, выходцы из бедняцких районов штата Теннесси. Они разводят питбулей, что законом не запрещается, а бои собак устраиваются на юге Лос-Анджелеса, и никто из них со времен войны за это к ответственности не привлекался.

С прибрежной автострады Дэнни свернул на Каньон-роуд и поехал через покрытые кустарниками холмы, пересеченные ручьями и лощинами. Дорога была узкая, двухполосная; по левую руку попадались детские лагеря, конюшни и изредка кемпинги, а по правую — высилась сооруженная как барьер от наступающих деревьев стена и далеко внизу виднелись просторы буро-зеленого леса. Торчавшие посреди кустарников указатели вели к домам и людям; взгляду Дэнни предстали кровли вилл, черепичные крыши, трубы экстравагантных охотничьих домиков. Постепенно качество недвижимости падало: никаких видов на океан, никакого морского бриза, кустарник становился все гуще и вскоре дома исчезли. Едва Дэнни начал спуск с хребта Малибу, он заметил все признаки скорого появления собачьих питомников: взору открылись покрытые рубероидом хибары, а поредевшая листва уже не давала тени, и становилось жарко.

Служащий отдела нравов, с которым разговаривал Дэнни, сообщил о трех питомниках, расположенных на протяжении мили грунтовой дороги с вывесками «ЩЕНКИ ПИТБУЛЕЙ» — «АВТОЗАПЧАСТИ». Дэнни увидел такую вывеску сразу, едва кончился асфальт, и дорога длинным ровным полотном стала уходить к долине Сан-Фернандо. Он съехал на грунтовку и три четверти мили скреб днищем непроезжую дорогу, минуя лачуги, в каких обычно живут сезонные рабочие. Потом он увидел питомники — три сарая из шлакоблоков за оградой из колючей проволоки, три одинаковых двора заваленных полуосями, ведущими валами и блоками цилиндров; три коренастых мускулистых пса в отдельных загонах.

Дэнни подъехал поближе к забору, приколол к пиджаку свой жетон и посигналил — проявил любезность по отношению к обитателям хибар. В ответ собаки залаяли; Дэнни подошел к ограде.

Они не походили на собак его снов — черных и гладких со сверкающими белыми клыками. Эти были коричневые, пятнистые и в крапинку, широкогрудые, с тяжелой челюстью и телом из сплошных мышц. У них не было огромных гениталий, как у собак из его снов; их гавканье не было лаем смерти, они не казались страшными — это были просто животные, выращенные с недоброй целью. Дэнни стал разглядывать псов в ближайшем загоне и подумал, как они поведут себя, если их погладить по голове. Потом сказал им, что они не похожи на других знакомых ему собак и он рад этому.

— Пистон, Пилка и Челнок. Выиграли шестнадцать боев. Рекорд Южной Калифорнии для одной псарни.

Дэнни повернулся на голос. В дверях хибары сразу налево от него увидел жирдяя в комбинезоне. На нем были очки с очень толстыми стеклами: со зрением у него явно были серьезные проблемы. Дэнни отколол свой жетон и сунул его в карман, подумав, что человек любит поговорить, и решил применить тактику страхового агента.

— Можно вас на два слова? Хотелось бы поговорить о ваших собаках.

Человек не спеша двинулся к ограде, щурясь и часто мигая.

— Бут Конклин. Вы насчет купить себе хорошего пита?

Дэнни посмотрел Конклину в глаза. Один глаз бегал, второй был мутный и закрыт катарактой:

— Дэн Апшо. Расскажите мне о них.

— И расскажу и покажу, — сказал Конклин, указывая на загон с пятнистой собакой, и открыл щеколду. Пес выскочил, ударил передними лапами в ограду и стал лизать проволоку. Дэнни наклонился и почесал его морду. Скользкий красный язык скользнул ему по пальцам.

— Хороший мальчик, славный парень, — сказал Дэнни и тут же отбросил гипотезу доктора Леймана как совершенно негодную.

Хозяин проковылял назад, взял в руки длинную палку:

— Первый урок с этими собаками — не сюсюкать с ними — они не будут вас уважать. Пистон — хлебом не корми, дай только на ноге попрыгать. Брюки промокают в момент. Уоллас — он мне родня — так его окрестил — Пистон, потому как он всегда норовит вставить пистон. Лежать, Пистон!

Пес продолжал лизать Дэнни палец; Конклин огрел его по заднице палкой. Пес взвизгнул, попятился и, упав на спину, стал тереться спиной о землю, болтая в воздухе всеми четырьмя лапами. Дэнни почувствовал, как его руки сжались в кулак. Конклин сунул палку псу в пасть. Он сжал челюсти, Конклин поднял его и держал на вытянутой руке. Дэнни открыл рот. Конклин спокойно продолжал говорить, будто держать на конце палки семьдесят фунтов живого веса было для него пустяком:

— Питы — сами бойцы, так что им это нипочем. Но я вам не продам собаки, ежели вы будете с ней панькаться.

Пистон недвижно висел в воздухе, от рычания его шея вибрировала. Каждый мускул на теле собаки четко прорисован, и животное казалось Дэнни совершенством дикой красоты. Он сказал:

— Я живу в квартире и собаку держать не могу.

— Значится, пришли так — поглядеть да поболтать?

Рычание Пистона становилось глуше и добродушнее, его яички поджались и высунулся член. Дэнни отвел взгляд:

— Больше расспросить.

Конклин глянул искоса, глаза за толстыми стеклами очков сузились:

— А вы часом не полицейский?

— Нет. Я — страховой инспектор. Занимаюсь иском, связанным со смертью, и подумал, что вы мне сможете помочь в одном вопросе.

— Всегда рад помочь, верно, Пистон? — сказал Конклин, поднимая и опуская палку с висевшей на ней собакой, и одновременно тряся ее. Пистон взвыл, издал визг и заскулил. Дэнни понял, что происходит, и уставился в толстые стекла очков. Пистон издал последний вой-визг-скулеж, отпустил палку и рухнул на землю. Конклин рассмеялся:

— Вы, видать, не понимаете, как с питами шуткуют. Задавайте ваши вопросы, молодой человек. У меня есть родственник, он тоже по части страхования, так что я вашего брата навидался.

Пистон подкрался к забору и старался потереться мордой о колено Дэнни. Тот сделал шаг назад:

— Речь идет об убийстве. Убитый был жертвой человека, но полицейский, производящий дознание, считает, что после убийства на труп напустили собаку, койота или волка. Как думаете, возможно такое?

Конклин сунул в рот зубочистку.

— Семейство псовых, мистер, я хорошо знаю; волк, там койот исключаются — ежели только убийца не морил их нарочно голодом, а потом не оставил мертвяка им на съедение. А что за следы остались на трупе?

Дэнни смотрел, как Пистон свернулся на земле и заснул, расслабив мышцы после кувырканий и прыжков.

— Укусы. Следы от зубов, внутренности изгрызены и будто обсосаны. Все это происходило где-то в помещении, когда полиция обнаружила тело, оно было чистым.

Конклин фыркнул:

— Тогда тут волк или койот ни при чем — они сатанеют, сжирают все к черту, да и в доме их держать не получится. А вы, стало быть, думаете это пит? Или другая собака?

— Пожалуй, так.

— Уверены, значит, что следы укусов не от зубов человека?

— Нет, в этом никто не уверен. Бут Конклин указал на своих собак:

— Мистер, я собак развожу для своих двоюродных и знаю, как добиться от собаки того, что мне надо. И ежели я бы совсем сбрендил и решил бы заставить своего пса сожрать человечьи кишки, я так полагаю, что способ бы я нашел. Но скажу вам вот что: хоть я и люблю собачьи бои, но однако ж не могу представить, чтобы кому-нибудь из людей пришло в голову устроить такое.

— А если бы захотели, как бы вы это сделали? Конклин потрепал Пистона по спине; пес лениво помахал хвостом.

— Я бы морил его голодом, держал в клетке и пускал сук бегать у него перед носом, пока бы совсем не взбесился. Надел бы ему намордник, связал ноги и перевязал бы ему прыгалку, так чтобы он сам не мог освободиться. Потом надел бы резиновую перчатку и подрочил бы ему, а потом перевязал бы ему яйца, чтобы он кончить не мог. Потом раздобыл бы крови от сучьей течки и целую неделю, а то и дольше брызгал бы ему на морду и в нос, чтоб это ему было и еда и любовь. Ну, а потом, с мертвяком, я бы налил побольше такой кровищи туда, где, стало быть, мне нужно было, чтоб он кусал. И знаете что еще, мистер? Сам бы я при этом держал бы наготове ружьишко, чтобы псина после такой тренировки не сожрала б меня самого. Такой ответ вас устроит?

Дэнни думает: нет, животные тут ни при чем, не похоже. Вот если взять бы пробы из внутренних органов Гойнза в области повреждений, выяснить наличие там следов крови другого типа, не человеческой, вот тогда другое дело.

— А что за люди покупают у вас собак? — задал Дэнни новый вопрос.

— Те, кто любят собачьи бои и кровь, но про вашу бредуху я больше и слышать не хочу.

— А разве собачьи бои не запрещены по закону?

— Нужно знать, кого подмазать, тогда и закон не закон. А вы, случаем, не полицейский?

Дэнни покачал головой:

— Объединенное страхование. Скажите, вы за последние полгода или около того не продавали собаку высокому седому человеку средних лет, не припомните такого?

Конклин легонько пнул Пистона, собака поднялась и побрела в свой загон.

— Мистер, мои клиенты — молодые парни на пикапах и ниггеры, которые хотят заиметь самого злого пса в квартале.

— А среди ваших клиентов не попадался человек совсем другого типа, непохожий на остальных?

Конклин так захохотал, что чуть не проглотил свою зубочистку:

— Давно, во время войны, на мою вывеску клюнули киношники. Пришли и сказали, что хотят для себя дома снять небольшой фильм: две собаки в одежде и в масках дерутся насмерть. Я продал ребятам двух двадцатидолларовых псов по сотне за штуку.

— И что, сняли они фильм?

— В «Граумане» никаких афиш я не видал, так что, почем мне знать? На береговой стороне каньона есть санаторий, там киношники лечатся от наркоты и пьянства. Небось туда и ехали, а тут откуда ни возьмись — моя вывеска…

— Среди них был высокий седой мужчина? Конклин пожал плечами:

— Я уж не помню. Один смешно говорил — акцент вроде европейский. Да я и вижу неважно. Ну, будут еще вопросы?

На девяносто пять процентов гипотеза кровавой приманки отпадает. Может, это избавит его от кошмарных снов. Разбираться с голливудским случаем бессмысленно.

— Спасибо, мистер Конклин. Вы мне хорошо помогли.

— Рад, что угодил, сынок. Заезжайте еще. Бы Пистону понравились.

Дэнни поехал к себе в участок, заказал гамбургер, чипсы и молоко, хотя голоден не был. Позвонил доктору Лейману в городской морг.

— Нортон Лейман у телефона.

— Это Дэнни Апшо, доктор.

— Я как раз хотел сам вам звонить. Сначала ваши новости или мои?

В этот момент в голове у Дэнни вертелась шальная мысль: а что, если это Пистон объел тело Мартина ГЪйнза. Он швырнул недоеденный гамбургер в корзину для бумаг и сказал:

— Сначала мои. Теперь я уверен: следы от зубов принадлежат человеку. Я только что разговаривал с человеком, разводящим бойцовых собак, и он сказал, что ваша гипотеза о приманке собаки кровью допустима, но все это требует длительной и сложной подготовки, и я думаю, убийство не было организовано до такой степени. Он сказал, что лучшей приманкой для собаки была бы кровь суки во время течки. Может быть, имеет смысл взять пробы тканей вокруг ран на предмет присутствия там посторонней крови?

Лейман вздохнул:

— Сегодня утром Мартина Митчела Гойнза кремировали. Вскрытие проведено, за сорок восемь часов никто не затребовал его тела. Прах ты и в прах возвратишься. Но у меня есть и хорошая новость.

«Черт!» — Дэнни подумал и сказал:

— Слушаю.

— Меня заинтересовали резанные раны на спине жертвы, и я вспомнил книгу Хордона Кинзла. Знакомы с ней?

— Нет.

— Кинзл — патологоанатом, который начинал работу в неотложной помощи медицинского управления. Его интересовали телесные повреждения без летального исхода, и он издал книгу с фотографиями и описаниями ранений, нанесенных человеком. Я просмотрел эту книгу. Порезы на спине Мартина Митчела Гойнза идентичны порезам, нанесенным с помощью палки зутера — бруска два на четыре с вставленным в конец лезвием бритвы. Палки зутеров были в ходу в 42-43-м годах. Их использовали антимексиканские банды и полицейские, чтобы резать костюмы зутеров, которые тогда были модны у латиносов.

Просмотреть в городской полиции и в округе дела об убийствах с использованием палок зутеров.

— Хороший ход, доктор, — сказал Дэнни. — Спасибо.

— Рано меня благодарить. Я просмотрел дела, прежде чем позвонить вам. Убийств с помощью палок зутеров не зарегистрировано. Мой приятель из полиции говорил мне, что девяносто девять процентов столкновений и драк между белыми и мексиканцами оставались незафиксированными, а сами мексиканцы эти чертовы палки против своих не применяли, это было против правил. Но все-таки попробуйте этот ход.

Халатом душил, руками или поясом удавил, зубами грыз, а теперь еще и резал палкой зутера. К чему столько зверств ?

— Увидимся в аудитории, доктор.

Дэнни положил трубку и направился к машине: он был как на иголках. У машины, опершись на капот, стоял Джон Лембек; его лицо распухло от синяков и стало фиолетовым, глаз заплыл.

— Ох и дали мне там прикурить, мистер Апшо, — сказал Лембек. — Я не хотел бы, чтобы Дженис морочила вам голову, но уж так меня там лупили. Но я добро не забываю, мистер Апшо. Так что если хотите поквитаться, я понимаю…

Дэнни сжал правый кулак и хотел было пустить в ход, но вспомнил Бута Конклина с его питом и остановился.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Сигары были гаванскими, и их аромат заставил Мала пожалеть, что бросил курить, а зажигательная речь Германа Герштейна под аккомпанемент улыбок, кивков и смешков Дадли Смита — что он сейчас не в полицейском училище Лос-Анджелеса, где отбирал кадетов на роль молодого радикала-идеалиста. На это , ему был отведен один-единственный день, который не дал результата даже отдаленно близкого к нужному, а начинать допросы, не имея своего человека под рукой, было бы ошибкой. А Эллис Лоу и Дадли так распалились на психиатрических кляузах Лезника, что уже рвались в бой — подавай им этих профсоюзных активистов Моидо Лопеса, Сэмми Бенавидеса и Хуана Дуарте, занятых в роли индейцев на съемках фильма «Окровавленный томагавк». Между тем речь Герштейна тоже начала его заводить.

Владелец «Вэрайэти интернэшнл» прохаживается позади своего большого стола, размахивая сигарой, а Мал думает о том, как некстати снова вторгся в его жизнь Базз Микс.

— …и что я еще скажу вам, джентльмены: пассивное сопротивление и прочее политическое дерьмо УАЕС толкает тимстеров надрать красным задницы, что профсоюзам пойдет на пользу, а нам — во вред.

Коммунисты любят выставить себя пострадавшей стороной. Они с улыбкой съедят сколько хочешь дерьма, словно это бифштекс из вырезки, и попросят еще, подставят другую щеку, а потом вцепятся тебе в жопу. Вот как эти пачукос на двадцать третьей площадке. Зутеры с профсоюзными билетами считают, что у них лицензия срать где хотят и что их дерьмо не воняет. Если это не так, то Элеонора Рузвельт вовсе не лесбиянка, а?

Дадли Смит заржал жеребцом:

— Это та еще лярва. По слухам, любит черненьких. И кто не знает о слабости покойного Франклина к маленьким черным терьерам. Мистер Герштейн, мы с лейтенантом Консидайном хотели бы поблагодарить вас за вклад в паше дело и теплое гостеприимство в столь ранний час.

Мал принял сигнал и поднялся. Дадли тоже встал. Герман Герштейн выгреб из коробки пригоршню сигар и двинулся гостям наперерез словно центральный защитник, тряс им руки, набивал им карманы гаванскими сигарами и, провожая до двери, дружески хлопал по спинам. Когда дверь за ними закрылась, Дадли сказал:

— Не разборчив парень в выражениях. Из грязи еврея вытащить можно, но грязь из еврея уже не вытрясти. Ну что, капитан, готов к допросу?

Мал глянул вниз на цепь профсоюзных пикетчиков; его взгляд наткнулся на спину идущей среди пикетчиков женщины в брюках, и ему подумалось, не Клэр ли это де Хейвен? Вслух проговорил:

— Готов, лейтенант.

На персональном лифте Германа Герштейна они спустились вниз и пошли по дорожке между двумя рядами съемочных павильонов. Это были высоченные, как силосные башни, светло-коричневые строения с выпуклыми крышами и с выставленными у входа щитами-домиками из белого пластика, на которых цветным мелком выведены имена режиссеров и расписание съемок. Мимо них на велосипедах сновали актеры — ковбои, индейцы, бейсболисты, солдаты времен Войны за независимость; на автокарах везли съемочное оборудование; у передвижного киоска римский центурион угощался кофе с булочками вместе с членами съемочной группы. Павильоны с черными номерами на дверях тянулись вдаль на добрую четверть мили. Мал шагал впереди Дадли Смита, перебирая в уме детали досье Бенавидеса-Лопеса— Дуарте и рассчитывая свои ; действия так, чтобы их допрос прямо на рабочем ; месте был бы ни слишком быстрым, ни чересчур хлопотным.

Дадли указал на павильон 23. Мал нажал на кнопку звонка; вышла девица, одетая как девушка с Дикого Запада, и обнажила свои десны. Мал показал ей жетон и удостоверение.

— Мы из окружной прокуратуры, хотим побеседовать с Мондо Лопесом, Хуаном Дуарте и Сэмми Бенавидесом.

Девушка еще раз показала десны и проговорила с сильным бруклинским акцентом:

— Они на съемке. Играют вспыльчивых молодых воинов, рвущихся напасть на форт, которых отговаривает мудрый старый вождь. Они закончат через несколько минут, и тогда вы сможете…

— Нас не интересует сценарий кинофильма, — прервал ее Дадли. — Если скажете им, что мы из полиции, они перестроят свою работу так, чтобы нам было удобно. И будьте добры сделать это сейчас же.

Девушка спрятала свои десны и повела их за собой. Дадли улыбался; Мал подумал: «Язык у него подвешен неплохо. Главное, не дать ему перехватить инициативу».

Павильон был похож на пещеру. Стены увешаны проводами, на тележках стоят софиты и камеры, к стойкам привязаны худые лошади, а кругом — стоящая без дела студийная публика. В самом центре высился вигвам, обтянутый холстом цвета хаки, —видимо, из излишков военного имущества, на нем нарисованы индейские символы — ну просто сусальная шкатулочка — будто модно разукрашенная тачка. Камеры и софиты направлены на вигвам и сидящих на корточках четырех актеров — старого псевдоиндейца, которого играл белый, и трех псевдоиндейцев-мексиканцев в возрасте до тридцати.

Девица остановилась в нескольких шагах позади работающих камер и шепнула:

— Вот они. Тип любовников-латииос.

Старый вождь нараспев тянул слова мира; три молодых воина твердили свой текст относительно раздвоенных языков бледнолицых. Говор у них был чисто мексиканский. Кто-то крикнул «Снято!», и все пришло в хаотичное движение.

Мал, работая локтями, пробрался к троице, которая вытащили сигареты и зажигалки из штанов оленьей кожи. Мал дал им понять, что он из полиции. За ним подошел Дадли Смит. Трое отважных воинов испуганно переглянулись.

Дадли показал жетон полицейского:

— Вы Мондо Лопес, Хуан Дуарте и Сэмюэл Беыа-видес?

Самый высокий скинул резинку, стягивавшую волосы в конский хвост, и поправил прическу на манер пачукос: сзади — «утиная гузка», спереди — высоко взбитый кок.

— Лопес — это я.

Мал сразу взял быка за рога:

— Представьте нам своих друзей, мистер Лопес. У нас мало времени.

Двое других распрямили плечи, с полубравадой и с полупочтением к власти выступили вперед. В низкорослом коренастом мужчине Мал угадал Дуарте, бывшего вожака группы синаркистов, пижонивших в костюмах-«зут» со свастикой на рукаве. Потом синаркистов захомутала компартия. Его худощавый приятель — очевидно, Бенавидес — молчун по характеристике доктора Лезника. Жизнь «Молчуна» была тоска тоской за исключением периода, начало которому положила попытка двенадцатилетнего Сэмми изнасиловать свою девятилетнюю сестру, угрожая перерезать ей горло лезвием бритвы. Оба молча переминались с ноги на ногу. Один из них наконец сказал:

— Я — Бенавидес.

Мал кивнул на боковую дверь и потрогал зажим для галстука — полицейский сигнал «дело веду я».

— Моя фамилия Консидайн, а это лейтенант Смит. Мы из управления окружного прокурора и хотели бы задать вам несколько вопросов. Это простая формальность. Через несколько минут вы сможете вернуться к работе.

— У нас есть выбор? — спросил Хуан Дуарте. Дадли хмыкнул, Мал положил ему на плечо руку:

— Есть. Говорим здесь — или в окружной тюрьме. Лопес повернул к выходу, Бенавидес и Дуарте двинулись за ним. Прикурили на ходу сигареты и вышли на улицу. Актеры и рабочие съемочной площадки вытаращили глаза на процессию. Мал уже прикинул, как поведет игру: сначала он будет резок, потом смягчится. Дадли задает жесткие вопросы, а он под конец протягивает руку помощи — сильный ход склонить их к благожелательным свидетельствам. Троица остановилась сразу за дверью, и все с безразличным видом прислонились к стене. Дадли встал в полушаге позади Мала. Мал сделал паузу, дал им покурить и сказал:

— Ну и влипли вы, ребята.

Три пары глаз уставились в землю, три липовых индейца стояли в облаке табачного дыма. Мал сразу насел на предводителя:

— Могу я задать вам вопрос, мистер Лопес? Лопес поднял глаза.

— Конечно, офицер.

— Мистер Лопес, вы, наверное, приносите домой около сотни долларов в неделю. Это так?

— Восемьдесят один с мелочью. А что?

— Неплохо, —улыбнулся Мал. — Получаете примерно половину того, что имею я, а я — кадровый офицер, у меня за плечами колледж и шестнадцать лет стажа. Никто из вас не закончил средней школы, верно?

Все трое быстро переглянулись. Лопес хмыкнул. Бенавидес пожал плечами, а Дуарте глубоко затянулся. Нет, рано еще, подумал Мал. Надо подсластить пилюлю:

— Послушайте, я буду откровенен. Вы, ребятки, успели порядком накуролесить, но в общем вам повезло. Водились со шпаной Первой улицы и синаркистами, получили свои сроки, вышли и после этого не привлекались. Это все впечатляет, но мы здесь не затем, чтобы вспоминать о ваших прошлых грешках.

Хуан Дуарте затоптал сигарету:

— Значит, это насчет наших друзей?

Мал загодя перерыл полицейское досье в поисках ключевых фактов, взял на заметку, что все трое после Перл-Харбора стремились поступить на военную службу.

— Знаете, я посмотрел ваши дела по Акту о воинской повинности. Вы ушли от шпаны и синаркистов, хотели идти драться с япошками, занимали правильную позицию в деле Сонной Лагуны. А за то, что вы натворили в свое время, вы уже расплатились, и с этим покончено. А человек, которому хватает духа исправить свои ошибки, в моей разрядной книге — человек хороший.

— А стукач — тоже хороший человек в вашей разрядной книге, мистер по… — проговорил Сэмми Бенавидес. Дуарте ткнул его локтем, заставил замолчать и заговорил сам:

— Ну а кто же, по-вашему, сейчас занимает неправильную позицию? Кому нужно исправлять ошибки? Тому, на кого вы укажете?

Посчитав, что начало положено, Мал сразу перешел к делу:

— А что вы скажете насчет коммунистической партии, джентльмены? Как насчет дядюшки Джо Сталина, заключившего пакт с Гитлером? Как насчет каторжных лагерей в Сибири и того, что партия творит в Америке, закрывая глаза на все, что творится в России? Джентльмены, я в полиции шестнадцать лет и никогда никого не просил доносить на своих друзей. Но я прошу доносить на своих врагов, особенно если они оказываются и моими врагами тоже.

Мал перевел дыхание, подумав о правиле заключающего довода, чему его обучали в Стэнфорде. Дад-ли Смит спокойно стоит рядом и слушает. Мондо Лопес смотрит себе под ноги, переводит взгляд на своих коллег по съемкам «Окровавленный томагавк». И тут все трое захлопали.

Дадли вспыхнул. Мал видит, как его лицо залилось краской, потом побагровело. Лопес медленно опустил руки, и хлопки прекратились:

— А не скажете, к чему весь этот разговор? Мал перетряхивал в памяти компроматы досье, но ничего не вытряс:

— Мы ведем предварительное расследование коммунистического влияния в Голливуде. И мы не просим вас доносить на своих друзей, нам нужны сведения о наших врагах.

Бенавидес указал на здание администрации и две цепочки пикетчиков:

— Значит, это не связано с Герштейном, который хочет выгнать наш профсоюз и нанять тимстеров?

— Нет, это предварительное следствие, не имеющее ничего общего с этим трудовым конфликтом, в который вовлечен ваш профсоюз. Это просто…

— А причем тут мы? — прервал его Дуарте. — Причем тут я, Сэмми и Мондо?

— Потому что вы в прошлом были нарушителями закона, перевоспитались и могли бы дать важные показания.

— Значит, считаете, что если мы в тюряге были, на нас теперь легко можно надавить?

— Нет, считаем, что вы были зутерами и красными, и полагаем, что вам достанет мозгов понять, что это все было дерьмо.

В разговор вступил Бенавидес, с недоверием поглядывая на Дадли:

— Комиссия Конгресса по расследованию антиамериканской деятельности поощряла доносительство, и тогда пострадали невинные люди. Теперь происходит то же самое, и вы хотите сделать нас стукачами!

Бывший малолетний насильник имеет наглость учить их порядочности! Мал почувствовал, что та же мысль промелькнула у Дадли; ирландец медленно закипал.

— Мне отлично это известно. Председатель комиссии сидит за взяточничество, сама комиссия действовала безответственно. И признаю, что наша полиция напортачила тогда в Сонной Лагуне. Но нельзя утверждать…

— Напортачила! — закричал Мондо Лопес.

— Pendejo![30] Тогда ваши люди устроили настоящий погром моего народа! Вы просто выгораживаете сволочей и их подлые дела, чтобы они продолжали трахать…

Дадли двинулся на троих, распахнув пиджак и обнажив под ним свой пистолет, дубинку и наручники. Своей могучей фигурой он навис сразу над тремя мексиканцами, его ирландский акцент зазвучал на несколько октав выше:

— Семнадцать твоих вшивых земляков хладнокровно убили Хосе Диаса. Они не отправились в газовую камеру только потому, что кучка предателей, извращенцев и одураченных слабаков сделала все, чтобы их спасти. И я не потерплю подобного тона в разговоре с братом-офицером в моем присутствии. Понял?

Стало тихо. Дадли глыбой навис над тремя профсоюзниками, готовый их раздавить. Работники студий наблюдают за сценой с дорожки. Мал, ростом повыше Дадли, но в половину его легче, решил продолжить сам. Он почувствовал страх. Pendejo. Он уже открыл было рот, но первым заговорил Мондо Лопес:

— Тех семнадцать попутала блядская полиция и блядский городской суд с его прокурором. И это 1а verdad[31] , черт вас возьми!

Дадли шагнул вперед, так что Лопес оказался от него на расстоянии короткой дуги удара по печени. Бенавидес задрожал и попятился. Дуарте стал бормотать, что Комитет защиты Сонной Лагуны получал анонимное письмо, в котором в убийстве Хосе Диаса обвинялся белый парень, но никто этому не поверил. Бенавидес оттащил его от греха подальше. Мал схватил Дадли за руку, но тот легко отстранил товарища, хотя свой ирландский дискант снизил в тональность баритона:

— Как тебе это кривосудие над Комитетом Сонной Лагуны, Мондо? Как тебе благосклонность Клэр де Хейвен — этой паршивой капиталистки, близкой подружки членов муниципального совета? Настоящая находка для хера-маломерки засранца-испашки, а?

Бенавидес и Дуарте, спинами к стене, стали потихоньку отодвигаться. Мал стоит столбом; Лопес злобно смотрит на Дадли, а тот насмешливо продолжает:

— Может, я и не прав, сынок. Но мы же знаем, что Клэр дает всем подряд, только не думаю, чтобы она снизошла и до тебя. Теперь другая история: твой друг по Комитету Сонной лагуны Чаз Майнир — он ведь может оценить хорошую мексиканскую задницу?

Бенавидес двинулся на Дадли. Мал вышел из оцепенения, схватил его и прижал к стене. Воображение рисует лезвие бритвы у горла девочки. Бенавидес кричит:

— Этот пидор покупал мальчиков в гребаной службе сопровождений! Мы тут при чем?!

Мал вдавил Бенавидеса в стену, прижавшись намокшим от пота пиджаком к костюму из оленьей кожи; тренированные мышцы против худого тела сорокалетнего мужчины. Бенавидес сразу обмяк. Мал отнял руки, и тут его осенило: Сэмми поносил голубых из досье доктора Лезника, а на этой струнке можно было бы хорошо сыграть!

Сэмми Бенавидес соскользнул по стене на землю и оттуда наблюдал за молчаливой дуэлью Смита и Лопеса, стоящих лоб в лоб. Мал пытается подать условный сигнал, но руки его не слушаются. Хуан Дуарте стоит на дорожке и следит за происходящим с почтительного расстояния. Дадли завершил дуэль, резко повернувшись и мелодично протянув по-ирландски:

— Надеюсь, капитан, вы уяснили сегодняшний урок. С негодяями не приходится миндальничать. Вам бы следовало поработать со мной в убойном отделе. Там вы бы многому научились.

Первый раунд проиграл к черту.

Мал едет домой с мыслью, что не видать ему капитанских лычек — они зажаты в пудовых кулачищах Дадли Смита. Но он отчасти сам виноват в этом — взял слишком мягкий тон, когда мексиканцы стали хамить, ошибочно решив, что можно их уломать, заманив в логическую ловушку. Он собирался представить Эллису Лоу докладную записку с предложением не касаться темы Сонной Лагуны, поскольку она остается больным местом. Потом переосмыслил эту идею: нужно задеть мексиканцев за живое и урезонить Дадли Смита. Но Дадли заступился за него прежде, чем он сам сумел среагировать как хотел. Так что винить Дадли в горячности не приходится. А это значит, что на прямой контакт с УАЕС теперь им не выйти, и придется ограничиться только внедрением агента и допросами без огласки. А уж это по его части, что никак не умаляет смысла зубодробительных выпадов Дадли, но увеличивает необходимость привлечения в команду большого жюри Базза Микса.

Все это ему в минус, и один плюс от разглагольствований Дадли — тот не коснулся специфической информации досье Лезника, и это оставляет поле для маневра. Беспокоит одно: такой хитрый коп, как ирландец, так бурно отреагировал на слова мексиканца и заодно нанес «брату офицеру» удар ниже пояса.

Pendejo!

Дал слабину.

И Дадли Смит это понял.

Дома никого не было. Мал скинул пропотевшую одежду, принял душ, надел свежую майку и военные брюки, засел писать пространную записку Лоу, в которой настаивал на прекращении прямых допросов УАЕС, пока туда не будет внедрен свой человек, что становится острой необходимостью. Уже составляя справку, он понял, что отчет нужно приукрасить: точное воспроизведение произошедшего в «Вэрайэти интернэшнл» невозможно без того, чтобы не выставить его слабаком или дураком. Мал так и сделал, а затем исписал еще одну страницу, где предостерегал Лоу против кандидатуры Базза Микса на роль специалиста на все руки: он завоевал себе репутацию самого продажного копа за всю историю полиции Лос-Анджелеса — вор, занимавшийся махинациями с героином, ловкий шантажист, вымогатель, а теперь еще и умелый сутенер на службе у Говарда Хьюза. Закончив этот пассаж, Мал понял, что его старания напрасны: если Микс пожелает участвовать в этом деле, помешать ему будет невозможно. Хьюз — главный жертвователь в фонд большого жюри и босс Микса — значит, как скажет, так и будет. Мал сообразил, что на последнем пункте настаивать не стоит: лучшего человека, чем Микс, для этой работы не найти в целом мире. К тому же Базз побаивается его — как сам он побаивается Дадли Смита. Хотя причин для этого вроде как нет.

Мал выбросил страницу с предупреждениями насчет Микса в корзину и стал обдумывать операцию внедрения агента. Полицейская академия Лос-Анджелеса исключалась: добропорядочных юношей на агентурную работу не привлечешь — тут нужна особая складка. На шерифскую академию рассчитывать тоже не приходилось: из-за скандала с Брендой Аллен и покрывательство Микки Коэна управлением шерифа, толкового курсанта городу там тоже не дадут. Остается присмотреть смышленого, с приятной внешностью, гибкого и амбициозного полицейского в возрасте 25-28 лет. Это должен быть покладистый молодой человека без печати полицейской работы на лбу.

Где его взять?

Голливудский участок не годился: половина состава замешана в деле Бренды Аллен. Их пропечатали в газетах, они напуганы, разозлены. Тормоза у них отказывают. Ходили слухи, что трое из голливудского сыскного отдела причастны к августовской перестрелке у ресторана «Шерри» — топорно сработанному покушению на Микки Коэна. Тогда ранили троих и убили телохранителя Коэна. Исключено.

Центральный участок состоит из плохо подготовленных новичков, зачисленных на службу как ветераны войны. Семьдесят седьмой, Ньютон и Юнивер-сити — все сплошь громилы, нанятые держать в узде негров. Можно было бы поискать в Холленбеке, но на востоке Лос-Анджелеса преобладает мексиканское население. У Бенавидеса, Дуарте и Лопеса там свои связи, и агент может сразу провалиться. Можно поискать среди сыскных отделов, если там есть хоть один человек, которого не заездили до полусмерти.

Мал вытащил телефонный справочник полиции Лос-Анджелеса и стал его листать, поглядывая на часы, стрелка которых приближалась к 3:30. Скоро Стефан должен вернуться из школы. Он уже хотел было начать обзванивать начальников участков для предварительного разговора, но тут в холле послышались шаги; он повернулся в кресле и развел руки в стороны. Сейчас мальчик бросится к нему, и они начнут шутливо тузить друг друга…

Но это оказалась Селеста. Она смотрела на его разведенные руки, пока он их не опустил, и сказала:

— Я велела Стефану задержаться после школы. Нам нужно поговорить.

— Да?

— Судя по выражению лица, этот разговор не будет простым.

— Ну говори, черт тебя побери.

Селеста сжала в руках обшитую бисером театральную сумочку, дорогую ей память о Праге 1935-го.

— Я хочу развестись с тобой. Я встретила хорошего мужчину, человека культурного. Для меня и Стефана жить с ним будет лучше.

Спокойно, спокойно, думал Мал. Не дай ей разозлить себя.

— Я не дам тебе развода, — сказал он. — Не причиняй боли моемумальчику, или я сделаю тебе больно.

— Не сможешь. Сын принадлежит матери.

Надо ее искалечить, чтобы знала: закон здесь — он.

— Он богат? Если ты трахаешься, чтобы выжить, нужно это делать с богатыми мужчинами. Так, фройляйн? Или очень могущественными, как Кемпфлер.

— Ты всегда возвращаешься к этому, потому что это так отвратительно и это так тебя возбуждает.

Решающий удар: Мал чувствует, что выигрыш нечестными приемами ему не дается:

— Я вытащил тебя из дерьма. Я убил того, кто сделал тебя шлюхой. Дал тебе дом.

Селеста улыбнулась своей стандартной улыбкой: чуть раздвинула тонкие губы, обнажив ровный ряд зубов:

— Ты убил Кемпфлера, чтобы доказать, что ты не трус. Ты хотел выглядеть настоящим полицейским и готов был пойти на все ради этого. Только слепая удача спасла тебя. И ты так плохо хранишь свои секреты.

Мал поднялся, ноги его плохо слушались.

— Я убил того, кто заслужил смерть.

Селеста гладила свою сумочку, перебирая пальцами бисерную вышивку. Просто спектакль, последний акт и сейчас последует кульминация:

— Нечем крыть?

Селеста изобразила холодную как айсберг улыбку:

— Герр Кемпфлер был очень добр ко мне, а про извращенный секс я все придумала, чтобы возбудить тебя. Он был нежным любовником, и, когда война почти кончилась, он сделал так, что печи перестали работать, и спас тысячи жизней. Тебе повезло, что ты понравился военному губернатору, Малкольм. Кемпфлер хотел помочь Америке искать других нацистов. А за тебя я вышла, потому что мне было стыдно за ту ложь, которой я тебя соблазнила.

Мал попытался возразить, но губы не слушались. Селеста улыбнулась еще шире. На Мала это подействовало как красная тряпка на быка, и он бросился на нее. Схватил Селесту ее за шею, прижал к двери и правым кулаком ударил в губы; разбил ей рот. При ударе ее зубы рассекли ему кожу на костяшках кулака. А он бил, бил, бил и бил ее, но крик «Мут-ти!» и маленькие кулачки, замолотившие его по ноге, заставили его остановиться и выскочить из дома, испугавшись маленького мальчика — своего сына.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Телефон звонил беспрестанно.

Первым был Леотис Дайнин, сообщавший, что Арт Арагон нокаутировал Лупе Пиментеля во втором раунде, что увеличивало его долг до двух тысяч ста ровно. Расчет по процентам завтра. Следующий звонок был от агента по недвижимости из округа Вентура. На сей раз — хорошие новости: четырнадцать долларов за акр — наилучшее предложение за сухой, без растительности и тени, каменистый, безводный, неудачно расположенный и вообще никуда не годный клочок земли Базза. Эту цену предлагает пастор церкви Первой Святой пятидесятницы, возжелавший устроить там кладбище освященных четвероногих любимцев членов свое конгрегации.

— Минимум — двадцать за акр, — сказал Базз. Через десять минут снова звонок. Никакого «здравствуй», а просто:

— Микки я не рассказала, потому что даже газовой камеры на тебя жалко.

Базз предложил встретиться, устоить романтический вечер вдвоем, пропустить по рюмочке. Одри Андерс ответила:

— Да пошел ты!

Жизнь скользила в самом дурацком направлении, но Базз держал хвост морковкой, даже несмотря на скрытую угрозу Дайнина: или мои деньги, или станешь калекой. Базз подумал: не заняться ли ему шантажом. Торговцев краденым и гостиничных мазуриков он хорошо знает по своей полицейской службе; приходилось их прижимать. Потом отбросил эту идею: он стареет и силенок поубавилось, а те стали злее и лучше вооружены. Значит, пятьдесят на пятьдесят, он против Мала Консидайна, который по-прежнему смотрит на него как мышь на крупу, но в целом выглядит довольно чахло. Базз снял трубку и набрал прямой номер свего босса в отеле «Бель-Эр».

— Да? Кто это?

— Это я, Говард. Мне нужна та синекура с большим жюри. Вакансия еще открыта?

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Дэнни мчится в Голливуд, юрисдикцию городской полиции, с трудом удерживаясь на пределе допустимой скорости. Стрелка спидометра подергивается возле отметки 40. Несколько минут назад в участок позвонил администратор лечебницы Лексингтон. Там получили письмо от Мартина Гойнза, судя по штампу, отправленное четыре дня назад. Адресовано оно одному тамошнему пациенту и не содержит ничего, кроме безобидных джазовых новостей и информации о том, что Гойнз переселился в клоповник над гаражом по адресу 2307, Норт-Тамаринд. Зацепка сверхважная: будь этот адрес на территории округа, Дэнни схватил бы полицейскую машину и мчался бы туда с красной мигалкой и включенной сиреной.

Дом 2307 находился в полумиле севернее Бульвара, в средине длинного квартала домов в тюдоровском стиле. Дэнни припарковался на обочине. День был холодный, и все сидели по домам — на улице не было ни души. Он взял свой чемоданчик, поднялся на переднее крыльцо дома и позвонил.

Десять секунд — никакого ответа. Дэнни прошел к гаражу. Хлипкие ступеньки вели в халупу, выстроенную на его крыше гаража. Дэнни поднялся по лестнице, три раза постучал — тишина. Вынул перочинный нож и просунул его в щель между дверью и косяком. Несколько секунд возни — и замок поддался! Дэнни огляделся. Никого. Открыл дверь, вошел и затворил ее за собой.

В нос ударил острый металлически-кислый запах. Дэнни медленно поставил чемоданчик на пол, вытащил револьвер и стал нащупывать выключатель. Секунда — и палец Дэнни наткнулся на выключатель и свет зажегся; он даже собраться с духом не успел.

Его взгляду предстал притон, в котором учинили бойню.

Стены в крови. Гигантские кровавые подтеки, хоть вставляй их в учебник криминалистики: убийца, набив рот еще теплой плотью жертвы, цедил кровь сквозь зубы на дешевые обои и рисовал. Рисунками заполнены все четыре стены — наклонные линии, завитки и один знак, похожий на букву Р. Кровь разлита по истертому коврику на полу, запекшаяся кровь в больших лужах на линолеуме, кровью пропитана светлая обивка легкой софы, обрызгана стопка газет рядом со столом, на которой стоит электроплитка, кастрюля и банка супа-полуфабриката. Слишком, слишком много крови для одного человека.

У Дэнни перехватывает дыхание.

Слева — два дверных проема. Дэнни спрятал револьвер, сунул руки в карман, чтобы ненароком не оставить отпечатков пальцев и шагнул внутрь.

Ванная.

Белые стены исчерчены вертикальными и горизонтальными полосами, ровные, как по линейке, прямые углы: убийца делал это умело. Дно и стенки ванны покрыты засохшим красновато-коричневым веществом — словно кровь смешали с мыльной водой. Стопка мужской одежды — рубашки, брюки, спортивный пиджак «в елочку» — аккуратно уложена на унитазе.

Костяшками пальцев Дэнни открыл кран, нагнул голову, ополоснул лицо и попил. Потом поймал свое отражение в зеркале и не сразу себя узнал. Вернулся в комнату, взял из чемоданчика резиновые перчатки, натянул их, снова вошел в ванную и стал разбирать одежду.

Три пары брюк. Три майки. Три пары свернутых носков. Один свитер, одна ветровка, один пиджак.

Три жертвы.

Еще один проем.

Дэнни оставил ванную и осторожно шагнул в крошечную кухоньку, ожидая увидеть багровые подтеки. Но там было на удивление чисто: половая щетка, моющее средство и мыло над чистой раковиной; чистые тарелки в пластиковой подставке. На стене — календарь за 1949 год: первые одиннадцать листов сорваны, на декабрьском листе — никаких пометок. Сбоку у стенки — туалетная тумбочка с телефоном. Рядом с раковиной — видавший виды холодильник.

Никакой крови, никаких кошмарных художеств. Спазм в желудке прошел, сердце забилось ровнее. Дэнни почувствовал, что смертельно устал. Где-то брошены еще два трупа. «Взлом и проникновение» на территории городской юрисдикции на участке Голливудского отделения, где еще живы воспоминания скандала с Брендой Аллен, где терпеть не могут управление шерифа. К тому же он нарушил прямой приказ капитана Дитриха: никаких силовых действий, никакой самодеятельности на городской территории. Доложить о своей находке у него нет никакой возможности. И никакой гарантии, что убийца не доведет число жертв до четырех!

Дэнни еще попил из крана, смочил лицо, держал под водой руки в перчатках, пока не вымокли рукава пиджака. Решил поискать бутылку спиртного: в желудке снова мутило. Он снял трубку телефон и набрал номер участка.

Ответила Карен Хилтшер.

— Управление шерифа, Западный Голливуд. Слушаю вас.

— Это я, Карен, — проговорил Дэнни не своим голосом.

— Дэнни? Не узнала тебя. Что с тобой?

— Слушай и не перебивай. Я нахожусь там, где меня быть не должно, и мне кое-что нужно. Я хочу, чтобы ты мне сама позвонила сюда, когда будут новости. Никому об этом ни слова. Ни одной живой душе. Ты меня поняла?

— Да. Пожалуйста, Дэнни, не надо так со мной…

— Слушай и не перебивай. Мне нужны все данные о всех трупах, обнаруженных в городе и в округе за последние сорок восемь часов. Сразу, без промедления, сообщи мне. Два звонка, вешаешь трубку, и опять звонишь. Это понятно?

— Да. Милый, у тебя все в…

— Слушай и не перебивай, черт возьми! Номер телефона — Голливуд — 4619, это нарушение, и у меня могут быть большие неприятности, поэтому никому ни слова. Взяла это в толк или нет ?

— Да, милый, — прошептала Карен и отключилась. Дэнни положил трубку, вытер вспотевшую шею.

Сейчас бы ледяной воды. Он увидел холодильник, подошел к нему, открыл дверцу…

Два глаза, покрытые слизью, лежали в пепельнице. На пачке зеленых бобов — человеческий палец.

Дэнни затошнило. Он блевал до тех пор, пока не заломило в груди и в желудке не осталось ничего. Он вернулся к раковине, открыл кран и стал обливаться водой, пока она не залилась в резиновые перчатки, а сам он не промок до нитки. А мокрый насквозь коп не должен обследовать место преступления. Воллмер и Маслик просто убили бы его за это. Дэнни завернул кран, стряхнул воду с рук, оперся о край раковины. Зазвонил телефон. Звонок для него прозвучал как выстрел, он выхватил свою пушку и наставил в пустоту.

Еще звонок, пауза, третий. Дэнни снял трубку:

— Да? Карен?

Девушка проговорила нараспев обиженным тоном:

— Трое погибших. Две белые женщины и один негр. Одна женщина отравилась таблетками, самоубийство. Другая погибла в автокатастрофе. Негр-пьяница, умер от переохлаждения. А за то, что такой противный, с тебя ужин в «Кокосовой роще».

Восемь обрызганных кровью стен и дама — будущий полицейский, желающая пойти на танцы! Дэнни рассмеялся и, не отнимая от уха трубки, открыл холодильник, чтобы усилить комически-мрачный эффект. Палец был белый, длинный и тонкий. Глазные яблоки — карие и уже начали усыхать.

— Где скажешь, милая… Где скажешь. …

— Дэнни, а ты точно…

— Карен, слушай внимательно. Я останусь здесь: может, кто-нибудь появится. Сегодня у тебя двойная смена?

— До восьми утра.

— Тогда сделай так: мне нужна вся радиоинформация о найденных телах, принадлежащих белым. Оставайся у коммутатора, держи город и округ на тихом звуке. Повторяю: вся информация о белых жертвах-мужчинах. Поняла меня?

— Да, Дэнни.

— И еще, хорошая моя, никто не должен ничего знать. Ни Дитрих, никто из отряда, ни одна живая душа.

Долгий, утомленный вздох — Кэтрин Хэпберн в исполнении Карен:

— Да, помшерифа Апшо. — И тихий щелчок. Дэнни положил трубку и приступил к обработке дома.

Соскребал грязь и пыль во всех трех помещениях, аккуратно складывая в пронумерованные пакетики из пергамента. Вынул фотоаппарат и снял в разных ракурсах, широким планом и вблизи, пятна крови. Соскреб и собрал образцы запекшейся крови в ванной, на кушетке и на кресле, со стен, с ковра и с пола. Взял образцы ткани со всей одежды и записал названия фабричных нашивок.

Стало смеркаться. Дэнни погасил в комнате свет и работал, держа фонарик-карандаш в зубах. Снял отпечатки со всех поверхностей, которых могли касаться. Обнаружил следы резиновых перчаток, скорее всего принадлежавших убийце, а также полный отпечаток правой руки и частичный — левой, не схожие с описанием отпечатков руки Марти Гойнза.

Дэнни знал: следы Гойнза тут обязательно должны быть и не ошибся — на кухонной раковине обнаружился полный отпечаток левой руки.

Убийца должен был где-то смывать с себя кровь: Дэнни обследовал каждый миллиметр ванной. Получил отпечатки одного, двух, трех пальцев и всей ладони, отпечатки пальцев в резиновых перчатках, руки крупного мужчины — в душевом углу, где он опирался на стену.

Полночь.

Дэнни вынул из холодильника палец, макнул его в чернила и накатал отпечаток на бумагу. Полное сходство с отпечатком среднего пальца неизвестного лица, найденным в доме. Место отсечения — рваное и находится возле сустава. Рана пальца прижжена, плоть обуглилась до черноты. Дэнни осмотрел электроплитку в комнате. Ага: к спирали пристали частички обуглившейся кожи. Убийца решил сохранить палец жертвы — кому еще приходилось видеть нечто подобное!

А может, он хочет вернуться сюда с новой жертвой?

А может, он держит халупу под наблюдением, чтобы знать, если кто-нибудь захочет помешать его планам?

00:45.

Дэнни проводит последний осмотр помещения. Еще один чуланчик — пустой. Под ковриками — ничего. Посветил фонариком на стены — возникла еще одна важная деталь расследования: примерно две трети кровавых пятен по степени засыхания были Одинаковы — жертвы номер два и номер три были умерщвлены практически одновременно. На коленях обследовал пол и получил последнюю улику: шарик белого затвердевшего вещества с нейтральным запахом. Сделал этикетку и уложил в конверт. То же проделал с глазными яблоками Мартина Гойнза. Присел на не испачканный кровью край софы, положил на колени револьвер и стал ждать.

Полное изнеможение. Дэнни смежил веки и перед глазами поплыли кровавые полосы, красные и белые, цвета перевернуты, как на негативе. Руки, долгие часы остававшиеся в перчатках, ноют. К металлическому запаху в помещении нужно привыкнуть как к запаху хорошего виски. Дэнни попробовал внушить себе это, потом заставил себя перестать думать о запахе, начал думать о версиях преступления. Тамаринд, 2307 находится в тридцати минутах езды от Стрипа — в распоряжении убийцы на «игру» с телом Мартина Гойнза и «украшение» квартиры было максимум два часа. Убийца был чудовищно, самоубийственно смел, чтобы убить одновременно двух мужчин — и в том же самом месте. Видимо, как это случается с психопатами, он подсознательно желал, чтобы его схватили. Он любит действовать напоказ и, вероятно, расстроен тем, что обнаружение трупа Гойнза практически не получило огласки. Два других тела, очевидно, оставлены там, где их проще найти, что означает, убийства второй и третьей жертв произошли вчера или минувшей ночью. Вопросы: есть ли скрытый смысл в мазках кровью на стенах? Или убийца нанес их в приступе бешенства? Что означает буква Р? Были ли три жертвы выбраны произвольно, по причине их гомосексуальности, или же убийца знал их?

Дэнни чувствует страшную усталость, мысли путаются, голова раскалывается от обилия страшных фактов и недостатка связующих нитей. Чтобы не заснуть, Дэнни поглядывает на светящийся циферблат наручных часов. В 3:11 снаружи раздается звук отпираемого замка.

Он поднялся и встал возле занавески, рядом с выключателем; рука с револьвером направлена на дверь, левая — поддерживает правую. Механизм замка щелкнул, дверь отворилась, Дэнни включил свет.

Толстяк лет сорока застыл, ослепленный светом. Дэнни шагнул вперед, дуло револьвера 45-го калибра уперлось прямо в толстяка. Его руки судорожно дернулись к карманам, но Дэнни захлопнул ногой дверь и ударил мужчину стволом по лицу, отчего тот отлетел к разрисованной зигзагами крови стене. Увидев кровь, человек вскрикнул, упал на колени и молитвенно сложил руки.

Дэнни присел возле него на корточки и навел револьвер на струйку текущей по щеке крови. Толстяк бормотал молитву Деве Марии. Дэнни вытащил наручники, отложил револьвер от греха подальше, открыл наручники и защелкнул их на вздетых в молитве руках. Человек смотрел на Дэнни, будто перед ним был сам Христос:

— Коп? Вы полицейский?

Дэнни внимательно его оглядел. Тюремная бледность на лице, тюремные башмаки на ногах, одежда с чужого плеча. Выражение радости на лице, несмотря на то что присутствие полицейского в квартире, учитывая проникновение со взломом и нарушение режима освобождения, сулило ему минимум десятку. Толстяк посмотрел на стены. Опустил глаза вниз и увидел, что рядом — лужа крови с дохлым тараканом посредине:

— Черт, скажите…

Дэнни схватил его за горло и сжал пальцы:

— Служба шерифа. Говорить тихо, говорить правду, тогда выйдешь отсюда.

Свободной рукой он обшарил карманы толстяка, ощупал его пояс, извлек бумажник, ключи, складной нож и плоский кожаный футляр на молнии, небольшой, но тяжелый.

Немного отпустив горло пленника, вытряхнул содержимое бумажника на пол: просроченные водительские права на имя Лео Теодора Бордони, дата рождения 19.06.09; свидетельство об освобождении на то же имя, карточка донора, с указанием: Лео Бордони, группа крови АВ+, может снова сдать кровь 18 января 1950 года. В отделении для карточек — мелочи посетителя ипподрома: аннулированные билеты тотализатора, квитанции, пакетик картонных спичек с записанными на обороте кличками лошадей и номерами заездов.

Дэнни отпустил шею Лео Бордони — посмотрим, что скажет толстяк. На кровь реагировал естественно, группа крови и физические данные говорят о том, что он — не убийца. Бордони откашлялся и утер кровь с лица. Дэнни расстегнул футляр и увидел воровской набор: фомка, стеклорез, долото и оконная отмычка — все проложено зеленым сукном.

— Взлом и проникновение, наличие воровского инструмента, нарушение режима. Сколько у тебя арестов, Лео?

Бордони потер шею:

— Три. А где Марти? Дэнни указал на стены:

— А ты как думаешь?

— Ох, черт, черт!

— Верно. Старина Марти, о котором никто ничего не знает, может быть, только ты. Тебе известен закон губернатора Уоррена о рецидивистах?

— Э-э… Нет.

Дэнни подобрал с пола свой револьвер, сунул его в кобуру, помог Бордони подняться и посадил его на стул, который не был испачкан кровью.

— В законе говорится: четвертый арест — и ты получаешь двадцать лет или пожизненно. Никаких смягчающих обстоятельств, никаких апелляций. Стащил пачку сигарет — получаешь двадцатку. Так что ты мне все рассказываешь о себе и Мартине Гойнзе или на двадцать лет отправляешься в Квентин.

Взгяд Бордони бегал по стенам. Дэнни подошел к зашторенному окну и посмотрел на темный двор и дома. Подумал, что его убийца может ускользнуть: увидит свет и заподозрит ловушку. Он щелкнул выключателем, Бордони издал тяжелый вздох.

— С Марти совсем плохо? Это правда?

Дэнни видел неоновые огни на бульваре Голливуда в миле от дома.

— Хуже некуда. Давай выкладывай.

Бордони заговорил, а Дэнни смотрел на неоновые рекламы и исчезающие во тьме огни проезжающих машин.

— Я вышел из Квентина две недели назад, семь лет от звонка до звонка за грабежи со взломом.

С Марти познакомился, когда он сел за марихуану; мы были корешами. Марти знал, когда я выхожу, и знал телефон моей сестры в Фриско. Когда он был уже на свободе, иногда слал мне письма — только под другими именами и без обратного адреса, потому что скрывался от следствия и не хотел, чтоб цензоры его засекли.

Дней пять назад, тридцатого или тридцать первого, Марти позвонил моей сестре. Сказал, что играет на трубе, получает гроши, хочет это бросить, и что лечился, не хочет возвращаться к наркотикам и думает заняться делом — грабежами. Говорил, что у него уже есть один партнер, но в шайку нужен третий. Я пообещал, что через неделю приеду, он дал мне этот адрес и сказал, что я могу прийти в любое время. Вот и вся история со мной и Марти.

Темнота наполнила комнату движущимися тенями.

— Как зовут партнера? Как Марти с ним познакомился?

— Он мне не рассказывал.

— Марти описывал его? Это был тот же партнер, с которым он работал в 43-м и 44-м?

— Мистер, разговор был две минуты, и я не знал, что он раньше тоже работал.

— Он ничего не говорил о старом приятеле — у него лицо обожжено или в шрамах? Сейчас ему лет двадцать пять — тридцать.

— Нет. Вообще Марти был молчун. Он только со мной общался в Квентине. Я вообще удивился, что у него раньше был партнер. Марти вообще ни с кем дела не имел.

Дэнни перевел разговор:

— Когда Гойнз присылал письма, откуда они отправлялись и что он писал?

Бордони устало вздохнул, словно все на свете вызывало у него скуку. Дэнни подумал, не показать ли ему глаза Гойнза:

— Давай, Лео, давай.

— Шли они отовсюду, из разных мест по всей стране, а писал о всякой всячине — о джазе, жаль, что тебя тут нет, о лошадях, о бейсболе.

— Других музыкантов, с кем Марти играл, он не поминал?

Бордони рассмеялся:

— Нет. Стыдно ему было. Он выступал во всяких захудалых клубах и только говорил: «Я лучший тромбон из всех, кого они видели». Марти знал, что музыкант он не бог весть какой, а те, с кем он играл, были и того хуже.

— Упоминал он еще кого-нибудь кроме того своего старого партнера, с которым вы должны были делать дела?

— Нет. Я же сказал, разговор был две минуты. На небоскребе Тафта мигнула неоновая реклама пива «Миллер». Дэнни спросил:

— Лео, Мартин Гойнз был гомосексуалистом?

— Марти? Да вы что, спятили! В Квентине он к голубым близко не подходил!

— И никто к нему там не подъезжал с этим?

— Да он бы скорее умер, чем позволил бы какому-нибудь глиномесу до себя дотронуться!

Дэнни повернул выключатель, поднял Бордони за наручники и повернул его голову так, что глаза толстяка оказались на уровне длинного мазка крови на стене:

— Это все, что осталось от твоего друга. А потому помни: ты здесь никогда не был и меня никогда не видел. Не хочешь такого конца, молчи и вспоминай это как ночной кошмар.

Бордони кивнул. Дэнни отпустил его, снял наручники. Бордони собрал с пола свои вещи, тщательно уложил свои инструменты. В дверях он сказал:

— Это для вас — личное дело?

Бадди Джастроу давно исчез. Четырех рюмок на ночь теперь мало. Учебники и лекции казались из какого-то другого мира.

— Это все, что у меня есть, — ответил Дэнни.

Снова один. Дэнни смотрит из окна, как гаснут огни кинотеатров, превращая Голливудский бульвар в обычную темную длинную улицу. К «высокому и седому», «среднего возраста», «гомосексуалисту», «знакомому с действием героина» добавился еще «возможный сообщник-грабитель». Протест Бордони против факта гомосексуализма Гойнза Дэнни счел искренним, но ошибочным. Стал думать, сколько ему тут еще придется торчать, пока он не свихнется или пока сюда не заявится кто-нибудь из соседей.

Смотреть на огни дома напротив и думать, может быть, ОН смотрит откуда-то оттуда на него, — ребячество. Искать взглядом зловещие тени — детская игра, в какую он сам играл школьником. Дэнни зевнул, сел в кресло и попытался заснуть.

Он стал погружаться в сон. Обрывки сознания и чувств уже не были мыслями. Перед глазами поплыли отрывочные видения — дорожные знаки, грузовики, музыкант, перебирающий клавиши на саксофоне, цветочный рисунок обоев, собака на конце палки. Собака заставила его вздрогнуть. Он попытался открыть глаза, но они снова слиплись; он окунулся в новые бессвязные видения. Горячие после автоклава хирургические инструменты для вскрытия. Дженис Модайн. «Олдсмобиль» 39 года выпуска качается на рессорах. Вид изнутри: Тим дрючит Рокси , у нее на носу тряпка с эфиром; она хихикает и делает вид, что ей приятно.

Дэнни вздрогнул и проснулся. Из щелки между шторами в глаза ударил свет. Во рту было сухо; он сглотнул, задержал в памяти последнее видение, поднялся и пошел на кухню попить. Набрал пригоршню воды и стал жадно пить. Зазвонил телефон.

Второй, пауза — третий. Дэнни поднял трубку:

— Карен?

Девушка, задыхаясь, проговорила:

— Радио городской полиции. Поговори со сторожем парка Гриффит, тропинка возле стоянки у смотровой площадки. Два трупа мужчин, полиция выезжает. Милый, ты что, знал, что это произойдет?

— Делай вид, что ничего не произошло, — сказал Дэнни, бросил трубку, схватил свой чемоданчик и вышел. Он едва сдерживался, чтобы не побежать к машине, и все время незаметно посматривал по сторонам. Но вокруг никого не было. До парка Гриффит была одна миля. Он содрал с рук резиновые перчатки, почувствовал жжение в ладонях.

По дороге его обогнали две патрульные машины.

Дэнни припарковал машину рядом с ними у начала пешеходной тропы, ведущей в гору, служащей северной границей парка. Других машин не было. Немного впереди, где дорожка углублялась в лес, — желанное местечко для алкашей и влюбленных парочек без денег на комнату — он увидел четырех полицейских.

Дэнни засек время — 6:14, вытащил свой жетон и пошел к полицейским. Копы обернулись, руки на кобурах, кисло оглядели. Дэнни показал свой жетон:

— Служба шерифа Западного Голливуда. Занимаюсь делом, тоже связанным с неопознанным трупом. Услышал по радио в участке, что вы тут нашли.

Два копа кивнули, два других отвернулись, не желая иметь ничего общего с детективом округа. У Дэнни пересохло во рту: его участок был в получасе езды отсюда, но эти чучела не заметили нестыковки во времени. Полицейские расступились, чтобы дать ему взглянуть. То, что увидел Дэнни, было ужасно.

На земле между низкими колючими кустами на боку лежали два голых мужских тела. Окоченение, грязь и лиственная труха, их покрывавшая, свидетельствовали о том, что тела находились здесь по меньшей мере сутки. По их состоянию было ясно, что они умерли на Норт-Тамаринд, 2307. Дэнни отвел ветку куста, наклонился и захватил этот кошмар крупным планом своей мысленной кинокамеры.

Трупы уложены в позе «69» — лицо одного в пах другого. Гениталии одного приставлены ко рту другого. Руки мертвецов уложены на колени друг другу. У более крупного трупа на правой руке отсутствовал средний палец. Глаза у обоих были целы и широко раскрыты; спины изрезаны, как у Марти, лица — тоже. Дэнни осмотрел прижатые друг к другу грудь и животы мертвецов; увидел кровь и внутренности.

Дэнни поднялся. Патрульные курили, топтались вокруг: теперь о тщательном осмотре места преступления и думать нечего. Они то и дело бросали взгляды на Дэнни. Наконец самый старый из них спросил:

— Эти двое, как твой?

— Практически идентичен, — ответил Дэнни, думая, как бы притащить фотоаппарат из своего чемодана, чтобы сделать снимки, прежде чем эти дураки лишат его этой возможности. — Кто их нашел?

За всех ответил тот же старший:

— Сторож видел, как с горы бежал один алкаш, вопил как резанный. Он поднялся посмотрел. Позвонил нам, вернулся и стал блевать. Мы отослали его домой. Когда сюда приедут из убойного отдела, тебя тоже отправят домой.

Другие копы засмеялись. Дэнни пропустил это мимо ушей и пошел к машине за фотоаппаратом. Он уже был почти у своего «шевроле», когда на стоянку въехали машина без опознавательных знаков и фургон коронера. Они остановились рядом с патрульными машинами.

Из автомобиля без опознавательных знаков вышел крупный мужчина с мясистым лицом и уставился на Дэнни. Дэнни его знал по газетам: старший детектив сыскного отдела голливудского участка, сержант Джин Найлз, засветившийся в деле Бренды Аллен. Судить его не стали, но отменили представление на звание лейтенанта и предполагавшееся повышение по службе. Ходил слух, что он брал с девочек Бренды не деньгами, а натурой. Однако костюм сыщика говорил о другом: великолепный синий блейзер и серые фланелевые брюки с идеальной склад-Кой. Все сшито на заказ. Такой одежды ни один честный коп не может себе позволить. Санитары вытащили две пары складных носилок. Дэнни понял, что Найлз учуял в нем копа, который его опередил, и поглядывал на Дэнни с все возрастающим любопытством и раздражением: игрок на чужом поле, слишком молодой для убойного отдела…

Сошлись они на полпути. Назревала ситуация, дающая толковому копу хороший повод показать себя. Дэнни сказал:

— Я из службы шерифа.

Найлз рассмеялся:

— А вы не ошиблись юрисдикцией, помшерифа? Слово «помшерифа» было произнесено с нескрываемым презрением.

— Я расследую убийство, — сказал Дэнни. — Почерк почти идентичен сегодняшним убийствам.

Найлз сверлил его глазами:

— Вы что, спите в одежде, помшерифа? Дэнни стиснул в кармане кулаки:

— Я был на дежурстве. Осуществлял оперативное наблюдение.

— Слышали о том, что заступая на ночное дежурств нужно брать с собой бритву, помшерифа?

— А вы слышали о том, что такое профессиональный этикет, Найлз?

Сержант посмотрел на часы:

— Значит, читаете газеты. Хорошо. Тогда ответьте мне вот на какой вопрос: как вы оказались здесь через двадцать две минуты после того, как мы получили сигнал в участке?

Дэнни знал: чем наглее будет его ложь, тем убедительнее она прозвучит:

— Я покупал пончики на Вестерн, а мимо как раз проезжала патрульная машина. Я услышал переговоры по рации. А вы где так задержались? Заезжали сделать маникюр?

— Год назад ты бы у меня за такое попрыгал.

— Год назад вам светило блестящее будущее. Так что, послушаем о моем убийстве или будем дальше злиться?

Найлз снял с блейзера пушинку: — Диспетчер сказала, что это похоже на разборку педов. Я этого терпеть не могу. Если у вас дело тоже касается педов, я об этом знать не хочу. Счастливого пути, помшерифа. Купите себе приличный костюм. У жидка Микки есть магазин мужского платья: говорят, своей пацанве он дает скидку.

Взбешенный Дэнни пошел к своему «шевроле», доехал до перекрестка Лос-Фелис и Вермонт. Позвонил из телефона-автомата доктору Лейману, которого известил, что к нему скоро прибудут два трупа, как две капли воды похожие на Мартина Гойнза, и попросил сделать их вскрытие лично. Через минуту мимо Дэнни в южном направлении проследовала машина Найлза и фургон коронера, без мигалок и без сирен, не торопясь, будто в отпуск отправлялись. Дэнни выждал пять минут и кратчайшим путем поехал в центр, оставив машину возле склада через улицу от морга. Караван подъехал еще через четырнадцать минут. Найлз вел себя как большой начальник: Покрикивал на санитаров, пока те переносили носилки с телами в морг. Помогать разгрузке вышел Нортон Лейман. Дэнни слышал, как он отчитывает Найлза за то, что тот разъединил трупы.

Дэнни сел в машину и стал ждать. Он потянулся, закрыл глаза и попытался уснуть, зная, что раньше чем через четыре часа результатов вскрытия ждать не придется. Но ему не спалось. День выдался жаркий, машина раскалилась, в ней было душно, обивка сиденья стала липкой. Потом сон все же начал одолевать Дэнни, но тут он стал вспоминать, кому и что наврал, о чем говорил и о чем говорить не стоило. Появление в 6 утра у лотка с пончиками может быть объяснено тем, что он проводил время с женщиной, а потому оказался на улице в столь неурочный час. Так что изложенная полицейским версия будет звучать вполне убедительно. Ему надо улестить Карен, чтобы она молчала о его тайном вторжении в дом на Тамаринд, 2307. Ему нельзя никому показывать содержимое своего чемоданчика. Он был обязан проинформировать полицию о письме Мартина Гойнза, благодаря которому он нашел его квартиру, отнеся событие к более позднему времени и не показывая, сколь оно важно, чтобы они сами отыскали место бойни. Оставался еще Лео Бордони, но, наверное, у того хватит ума лечь на дно. Нужно подготовить легенду о том, где он провел вчерашний день. Дутый отчет Дитриху — лучше ничего не придумаешь. Остается серьезная опасность: что, если во время проведения полицейских опросов на Тамаринд, кто-нибудь из местных сообщит о коричневом «шевроле» 1947 года, оставленном на ночь у квартиры Гойнза. Может, лучше перехватить инициативу, первым найти свидетелей из соседних домов, сообщить о письме. В этом случае есть надежда, что худшим для него исходом станет обвинение, что он вовремя не предоставил ценную информацию. Если полиция решит не раздувать дело о двух трупах (Найлз, как руководитель расследования, терпеть не может «разборки педов»), может, они и копать не станут? Звонок из Лексингтонской лечебницы он принял лично на коммутаторе Карен. Если дело запахнет керосином, не выболтает ли она все, что знает, чтобы выгородить себя? Не поможет ли соперничество управления шерифа и городской полиции свести всю эту историю к тому, что касается только его лично?

Зной, отражаемый лобовым стеклом, и головоломные раздумья усыпили Дэнни, а затекшее тело и слепящее солнце заставили его проснуться: он вспотел, тело чесалось. Ногой задел гудок, и темное забытье стало звуком, рикошетирующим от четырех окровавленных стен. Он посмотрел на часы: 12:10. Проспал четыре часа. Доктор, наверное, закончил работать с телами. Дэнни вышел из машины, потянулся и направился к моргу. Лейман стоял у пандуса и завтракал на прозекторском столе, покрытым простыней вместо скатерти. Увидел Дэнни, проглотил кусок сэндвича и сказал:

— Плохо выглядите.

— Серьезно?

— И еще напуганы чем-то.

Дэнни зевнул так широко, что заныли челюсти:

— Я видел тела и думаю, что полиции на них плевать. Вот что меня пугает.

Лейман вытер рот углом простыни:

— Тогда вот еще что — чтобы вас попугать. Время смерти — двадцать шесть — тридцать часов назад. Оба мужчины анально изнасилованы — группа 0+. Раны на спинах — от палки зутера, по типу и размерам надрезов и остаткам волокон в них полностью совпадают с травмами, нанесенными Мартину Гойнзу. У мужчины без среднего пальца смерть наступила в результате удара в горло острым зазубренным ножом. Неясна причина смерти второго, но я бы предположил передозировку барбитуратами. У нашего друга без пальца под языком я обнаружил покрытую рвотной массой вскрытую капсулу. Как раз под языком. Взял на анализ порошок и выяснил состав: часть — натрий секобарбитал, другая — стрихнин. Секобарбитал действует в начале, вводит в бессознательное состояние, стрихнин — убивает. По-видимому, у мужчины без пальца было расстройство желудка, его вырвало, часть отравы вышла. Он боролся за жизнь и, видимо, тогда и лишился пальца — у его противника был нож. Как только я исследовал кровь обоих и взял пробу из желудка, мне все стало ясно. Человек без пальца крупнее, у него больше кровоток, поэтому яд его не убил, как нашего второго друга.

Дэнни вспомнил дом 2307, следы рвоты в крови:

— А что насчет укусов на животе?

— Нелюдь, но человек, — сказал Лейман. — Я обнаружил слюну группы 0+ и желудочный сок человека на ранах, но укусы нанесены беспорядочно и перекрывают один другой. Сделать их масштабный слепок невозможно. Однако я сделал слепки следов от трех отдельных зубов. Они слишком велики для человека, такие крупные образцы в судебно-медицинской практике неизвестны. К тому же края укуса рваные и провести идентификацию на предмет сличения с аналогами не представляется возможным. Кроме того, в одной из ран обнаружил кусочек зубного цемента. Он носит зубные протезы, Дэнни. Скорее всего, поверх собственных зубов. Они могут быть стальными или из какого-то синтетического материала. Возможно, для протезов использовались зубы животных. Ими он и рвет тела жертв. Нет, это не человеческие зубы, и, хотя это будет звучать непрофессионально, этот сукин сын тоже, как мне кажется, не человек.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Церемонию Эллис Лоу проводил в своем офисе. Мал и Дадли Смит — официальные свидетели. Базз Микс стоит у стола переговоров, правая рука его поднята. Лоу произносит текст присяги:

— Тернер Микс, клянетесь ли вы впредь честно и добросовестно исполнять обязанности следователя по особым делам отдела большого жюри управления окружного прокурора Лос-Анджелеса, соблюдать муниципальные законы, защищать права и собственность граждан города, да поможет вам Бог?

— Клянусь, — отвечает Базз Микс. Лоу вручает ему удостоверение с фотостатом лицензии и жетон управления окружного прокурора. Мал думает: интересно, сколько платит Говард Хыоз этому мерзавцу, наверное не меньше трех тысяч.

Дадли, Микс и Лоу хлопают друг друга по спине. Старые слухи по-прежнему живы, думает Мал: Микс считает его инициатором покушения, после которого Базза отправили на пенсию, и которое на самом деле организовал Джек Д., имевший на Микса зуб, пока тот служил в полиции. Пусть думает. Это заставит его сохранять дистанцию, какая только возможна между двумя копами, выполняющими общую работу.

То же и с Дадли. А возможно, и с Лоу.

Мал наблюдает, как троица чокается хрустальными стаканами с «Гленливетом». Он со своим блокнотом сел у дальнего конца стола. Микс и Дадли перебрасываются шутками. Эллис посылает им сердитый взгляд: «Давайте работать». Лоу чуть кивает ему: значит, их распри позади. Мал думает: должен он мне, а получается, что обязан ему я. Он берет ручку и начинает бесцельно рисовать закорючки. В костяшках пульсирует боль. Спорить не приходится: Лоу прав.

После того, что у них произошло с Селестой, он бесцельно мотался на машине по городу, пока рука не начала распухать. Боль становилась нестерпимой, спутав все его безумные планы по примирению с сыном. Он поехал в травмпункт, предъявил свой жетон, и ему оказали особое внимание и медицинскую помощь: сделали укол, от которого от поймал кайф, вытащили из пальцев осколки зубов, очистили раны, зашили их и забинтовали. Позвонил домой и поговорил со Стефаном. Путанно рассказал сыну, что Селеста его сильно обидела, что хочет навсегда их разлучить. Мальчик был испуган, огорошен, заикаясь рассказал, что у мамы разбито лицо, но называл его «папой», а кончил словами: «Я люблю тебя».

Это пробудило у Мала слабую надежду; он снова стал думать как полицейский. Мал позвонил Элли-су Лоу, рассказал о случившемся, пояснив, что главное теперь — не дать Селесте выступить пострадавшей стороной и получить преимущество в предстоящей тяжбе за опеку. Лоу взял дело в свои руки, поехал к Селесте, отвез ее в Пресвитерианскую церковь Голливуда, где ее ждал адвокат. Тот сделал снимки ее распухшего и окровавленного лица. При этом Лоу убедил адвоката в нецелесообразности обвинения в уголовном преступлении лица, занимающего высокое положение следователя управления окружной прокуратуры, пригрозив репрессалиями, если тот будет упорствовать, и пообещав не вмешиваться в дело об опеке. Адвокат согласился. Селесте поправили сломанный нос, два хирурга-стоматолога занялись ее раздробленной челюстью и протезированием. Малу, ждавшему результатов и позвонившему Лоу из автомата, было с раздражением сказано:

— Парнем занимайтесь сами. Больше меня ни о чем не просите.

Мал поехал домой и нашел Стефана спящим. От него шел запах успокоительного средства, популярного на родине Селесты, — шнапса с горячим молоком. Поцеловал мальчика в щечку, перевез в мотель на углу Олимпик и Норманди-стрит чемодан с вещами и папками Лезника, договорился со знакомой женщиной-полицейским раз в день навещать Стефана. Приняв болеутоляющее, кое-как отоспался на неудобной постели и проснулся с мыслями о Франце Кемпфлере.

Нацист не шел у него из головы и мешал убедительно объяснить лживость сказанных Селестой слов. Мал сделал несколько телефонных звонков и нашел толкового адвоката. Джейк Келлерман был прагматиком: он сказал, что правильно будет отсрочить дело об опекунстве до поры, когда Консидайн станет капитаном и заметной фигурой на заседаниях большого жюри. Адвокат посоветовал ему поселиться отдельно от Селесты и Стефана и обещал в скором времени встретиться с ним для обсуждения дальнейших действий. И Мал остался наедине с последствием димедрола в голове, болями в руке и решением взять выходной и держаться от шефа подальше.

А мысли о Кемпфлере его не оставляли.

Только работа с папками Лезника как-то отвлекала. Он занялся делом Клэр де Хейвен, в котором его занимала каждая запись о ней лично. Он понимал, что для допроса сейчас она недосягаема и что главная задача в этом деле — найти тайного агента. И все-таки ее прошлая жизнь его сильно заинтриговывала. Он наткнулся на ранее не замеченный факт: на приеме у психоаналитика Мондо Лопес хвастался, что в мае 43-го украл из магазина платье, которое подарил Клэр на ее 33-летие. Значит, они с ней одногодки. Мал отправился в Центральную библиотеку, чтобы всерьез заняться этой женщиной — и Кемпфлером.

Там он часами просматривал микрофильмы, но немец интересовал его все меньше, а женщина все больше.

Освобождение Бухенвальда. Нюрнбергский процесс. Фашистские главари, утверждающие, что они только исполняли приказы. Немыслимая машина жестокости.

Сонная Лагуна — справедливое дело, в защиту которого выступили дурные люди. Светская хроника сообщает о первом появлении Клэр де Хейвен в свете. Ее конфирмация в 1929-м; девятнадцатилетняя Клэр на балу в Лас-Мадринас — смазанный черно-белый силуэт, только намек на нее. Если Кемпфлер был в тени Геринга, Риббентропа, Деница и Кейтеля, то личность этой женщины проступала куда явственнее.

Позвонил в автотранспортное управление и проверил ее водительский стаж. Отправился в Беверли-Хиллз и наблюдал за ее особняком в испанском стиле. Она вышла через два часа ожидания: слухи о ее красоте оправдались. Стройная, золотисто-каштановые волосы с несколькими седыми прядями, лицо прирожденной красавицы, какую только поискать, — но волевое. Он проследовал за ее «кадиллаком» до Виллы Фраскати; там за ленчем она встречалась с Рейнольдсом Лофтисом, воплощавшим благородный тип героя, которого Мал видел в десятке фильмов. Мал заказал в баре выпивку и стал наблюдать за ними: актер-бисексуал и Красная королева держались за руки и поминутно наклонялись друг к другу через стол и целовались. Они явно были любовниками. Мал вспомнил, что Лофтис говорил Лезнику: «Клэр — единственная женщина, которую когда-либо любил», и почувствовал укол ревности.

На столе появились стаканы и пепельницы. Мал оторвался от своих каракулей — свастики и петли виселицы. Его коллеги по охоте на красных смотрели на него. Дадли подвинул к нему чистый стакан и бутылку. Мал отодвинул их и сказал:

— С мексиканцами, лейтенант, вы дали маху. Это я заявляю совершенно официально. Мы сразу раскрыли карты. Поэтому, пока Микс не добудет явных инкриминирующих материалов, дающих нам веские улики, впредь — никаких допросов, никаких обвинений.

Поэтому с радикалами работаем исключительно индивидуально и вне связи с УАЕС. Делаем их нашими свидетелями, накапливаем информацию и внедряем в их средуагента, как только найдем подходящего человека. Поэтому наш разговор с мексиканцами следует затушевать заметкой в печати. Это могут сделать ребята Эдда Саттерли, которые ненавидят комми, Виктор Рейзел или Уолтер Уинчер; уаесовцы, наверное, их читают. Нужно что-нибудь такое: «Большое жюри Лос-Анджелеса, намеревавшееся расследовать коммунистическое влияние в Голливуде, буксует из-за нехватки средств и политической склоки». Все радикалы в УАЕС уже знают, что произошло в «Вэрайэти Интернэшнл». Поэтому их нужно успокоить, а самим — помалкивать.

Все смотрят на ирландца. Мал думает, что он сможет возразить на его бесспорные доводы — да еще при двух свидетелях. Дадли говорит:

— Я могу только извиниться за свои действия, Мал-кольм. Вы действовали продуманно, а я попер напролом. Это была ошибка. Но думаю, прежде чем мы пойдем на попятный и будем действовать под сурдинку, нам нужно нажать на Клэр де Хейвен. Она тот ключ, который позволит раскрыть весь их мозговой трест. Для большого жюри она — священная корова; сломать ее — значит развенчать все эти стыдливые оправдания влюбленных в нее мужиков. Полиция ее еще ни разу не брала, и думаю, что она, скорее всего, прогнется.

Мал рассмеялся:

— Вы ее недооцениваете. Полагаю, вы сами хотели бы ей заняться?

— Нет, сынок. Это дело для вас. Из нас всех, кто здесь есть, вы единственный человек, в котором есть романтическая струнка. Вы коп в лайковых перчатках. Лайковые перчатки на твердых кулаках. Вы ее пригвоздите вашим коронным правым хуком, каким, я слышал, вы обладаете.

Эллис Лоу с другого конца стола одними губами сказал: «Не от меня» — и сурово посмотрел на Мала. Базз Микс потягивал виски. Мал поморщился — как этот ирландец все успевает пронюхать:

— Дурацкая идея, лейтенант. Вы уже один раз облажались, теперь хотите, чтобы я и это утрясал. Эллис, при лобовом подходе мы окажемся в дерьме. Скажите ему это.

— Мал, выбирайте выражения, — сказал Лоу. — Я согласен с Дадли. Клэр де Хейвен — женщина неразборчивая в своих связах, такие женщины, как правило, неуравновешены, и, по моему мнению, нам следует рискнуть и пойти с ней на прямой контакт. Пока же Эд Саттерли пытается привлечь для работы у нас человека, знакомого ему по семинарии, которому удалось проникнуть в коммунистическую ячейку в Кливленде. Он профессионал, берет за работу недешево. Даже если нам не удастся выйти на де Хейвен и в УАЕС станут нас остерегаться, он сумеет подойти к ним незаметно, так, что они ничего не заподозрят. И я уверен, что мы получим деньги на нашего агента у мистера Хыоза. Верно, Базз?

Базз подмигнул Малу:

— Эллис, если эта бабешка легка на передок, то для ее обработки я бы того семинариста не засылал. Это мог бы сделать и сам Говард. По женской части он большой спец, так может вы переоденете его и пошлете к ней под другим именем.

Лоу закатил глаза; Дадли Смит ржал, будто услышал скабрезный анекдот в мужском клубе. Микс еще раз подмигнул, пытаясь понять: не с твоей ли подачи, друг, меня расстреливали как собаку в 46-м? Мал думал, что ему еще предстоит заниматься вопросом опеки и все это — в компании шута горохового, продажного копа и амбициозного адвоката. А когда Лоу стукнул по столу, дав знак, что все свободны, Мал понял, что выходить на Красную королеву придется ему и обходиться при этом собственными силами.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Следующий день Дэнни провел дома, дополняя свои материалы новыми данными, которые возникли в связи с появлением в деле двух новых жертв.

За минувшие сутки выяснилось следующее.

Личность жертв два и три не установлены. Доктор Лейман, как городской патологоанатом, имеет доступ к сводкам сыскного отдела голливудского участка и будет сам звонить, когда и если трупы будут идентифицированы. Он уже сообщил Дэнни, что расследование ведет сержант Джин Найлз, который считает случай пустяковым и хочет поскорее от него отделаться, чтобы вернуться к расследованию ограбления мехового склада. Это сулит ему хоть какую-то прессу и поможет отчасти нейтрализовать скандал с Брендой Аллен, лишивший его жены и детей. Патрульные трясут алкашей в парке Гриффит, и все впустую. Сам Найлз лично обработал куском резинового шланга двух любителей техспирта, имевших судимости за сексуальные домогательствах в отношении малолетних. Семнадцатистраничный отчет Леймана о вскрытии, в котором указывался факт отравления одного из мужчин барбитуратом, Найлз читать не стал, тем не менее ему в помощь придали несколько патрульных полицейских. Врач убежден, что имеет дело с «синдромом Черной Орхидеи наоборот»: трем изувеченным трупам, обнаруженным один за другим, посвящены пока всего четыре колонки на внутренних полосах. Газетчики не берутся за тему, потому что Мартин Гойнз был подонком и вся эта история связана с голубыми. Писать об этом означает потом отбиваться от Легиона борьбы за нравственность и Комитета матерей-католичек, от которых не будет житья.

Вчера капитан Дитрих выслушал его рапорт — факты, гипотезы, недостающие сведения, выдумки и сочиненная история про пончики и кофе. Главное — скрыть его появление на Тамаринд, 2307, о чем в рапорте он не сказал ни слова. Доклад сопровождался кивками начальника, который пообещал организовать взаимодействие с городской полицией. О подключении других сотрудников участка не может быть и речи. У трех других сыщиков работы по горло, а сыскной отдел округа считает дело Мартина Гойнза слишком незначительным и сулящим большую головную боль, раз им занялась и городская полиция. У Дитриха в голливудском участке есть приятель, лейтенант Полсон, который сохранил тесный контакт с Микки Коэном, несмотря на дело Бренды Аллен. Он поговорит с ним о создании совместной группы по расследованию убийства. Дитрих повторил: по его мнению, все будет зависеть от того, кто жертвы. Если номера два и три — наркоманы, бывшие заключенные, педики, — то все, забыть и наплевать. Если они добропорядочные горожане — может быть, что-то удастся предпринять. И пока в деле не появится ясности и не будет организовано совместной следственной группы, Дэнни за десять дней должен свернуть расследование, а дело Мартина Гойнза, убитого 01.01.50, отправится в архив.

Из улик, собранных Дэнни на Тамаринд, 2307, вытекало:

Не считая двух отличий, все в точности повторяло первое убийство. Как писал Ганс Маслик, «отрицательные результаты ведут к положительным выводам». Есть серия неустановленных отпечатков, схожих с отпечатком отчлененного пальца высокого мужчины. Лейман тщательно отработал обоих покойников. Обнаруженный им кусочек твердого материала, очевидно, был зубным цементом, что на девяносто девять процентов убеждает доктора в правильности его гипотезы о зубных протезах. Лео Бордони не касался предметов в комнате и не оставил своих отпечатков. Три комплекта одежды нужно оставить как есть — на тот случай, если убийца будет задержан и признаетеся, в частности, что оставил сложенную одежду на унитазе. Фрагменты прочих следов ничего не дадут, пока у него не будет подозреваемого. Альтернатива: еще одно вторжение в сферу городской полиции или поимка самого убийцы. Имеются: его фотографии кровавых подтеков на стенах. Нужно: более тщательное обследование квартиры на Тамаринд-стрит в одиночку. Это возможно — при условии, что полиция города спустит расследование на тормозах. Страшные сны и риск серьезного уголовного преследования.

Вчера из морга Дэнни сразу поехал проявлять свои пленки и заплатил четырехкратную цену, чтобы проявку сделали немедленно и в его присутствии. Человек за стойкой обратил внимание на его помятый вид, но деньги взял. Дэнни ждал, пока все не будет сделано. Лаборант передал ему негативы и отпечатки через час со словами:

— Это что — современная живопись?

Дома Дэнни долго-долго смеялся и никак не мог остановиться. Потом посерьезнел и прикнопил снимки к пробковой доске возле шкафчика с папками.

Кровь на глянцевых черно-белых карточках выглядела ужасно, неестественно. Такое никому нельзя показывать, даже если раскроешь все три изощренных убийства. Сознание, что они принадлежат только ему одному, успокаивало. Он рассматривал их часами, находя осмысленное изображение в том, что и рисунком назвать нельзя. Брызги кровавых капель превратились в неясные фрагменты тела; а мазки стали режущими их ножами. Представшее его взору было до того непонятно, что он обратился к своим учебным записям. Упоминание о сходных случаях встречались в криминалистике Германии и Восточной Европы: психопаты, мнившие себя вампирами, разбрызгивали кровь своих жертв на находившиеся в тот момент под рукой предметы, невнятными, часто бессмысленными рисунками утверждая свое безумие. Но в этих изображениях ничто не напоминало букву Р, нигде не упоминались зубные протезы.

Зубные протезы.

Его единственная твердая улика относилась к жертвам два и три.

Зубные протезы, которые люди не носят.

Зубы из стали, из пластмассы, может быть, зубы, вырванные из челюсти мертвого животного. На следующем этапе расследования предстоит канцелярская работа: просеивать дантистов, умеющих изготавливать такие протезы, в надежде, что кто-то из них вспомнит «высокого, средних лет человека», «седого», с группой крови 0+.

Иголка в стоге сена.

Вчера он сделал первый шаг в этом направлении, пролистав семнадцать справочников «Желтые страницы» города и округа Лос-Анджелеса, где имелся список зубопротезных мастерских. Их оказалось 349, плюс 93 мастерских таксидермистов — учитывая вероятность того, что убийца использовал зубы животных. Звонок наудачу в одну из зубопротезных мастерских и долгий разговор с доброжелательным администратором дали такой результат: цифра 349 занижена. В Лос-Анджелесе существует целая зубопротезная индустрия. Многие мастерские в «Желтых страницах» не публикуются, у других протезистов мастерские при своем кабинете. Протезист, работающий с зубами человека, может использовать свою технологию для работы с зубами животных. Собеседник не знал ни одной мастерской, где бы вставляли клыки зверей.

Удачи вам, помшерифа Апшо, славную вы придумали себе работенку.

Потом он поехал в участок. Карен Хилтшер только что заступила на дежурство. Он принес ей конфеты и цветы, надеясь, что она не проявит ненужного любопытства к истории с Тамаринд-стрит или не будет дуться на огромную кучу работы, какой он еще ей не подкидывал. А именно: выяснить во всех полицейских участках и в управлении шерифа наличие дел на людей, работавших в зубопротезных мастерских, и исключить из этого списка фигурантов с определенной группой крови и внешностью. После этого Карен предстояло обзвонить по списку зубопротезные лаборатории в поисках мужчин с дефектами зубов и теми же физическими данными. Девушка взяла подарки под смешки торчавших в дежурке сотрудников; это ее задело и рассердило. Она не стала спрашивать про дом на Тамаринд и согласилась, надув губки, как это делала Бетти Дэвис, сделать запросы, «когда будет свободная минутка». Он ее не упрашивал, понимая, что теперь он целиком в ее власти.

Закончив работу с бумагами, Дэнни подумал о том, что нужно заняться опросами на Тамаринд-стрит. Осталось также неясным, относится ли тот партнер, намечавшийся в компаньоны-грабители, о котором упоминал Лео Бордони, к делу Гойнза и был ли он как-то связан с тем парнем с обожженным лицом.

Досье Дэнни выросло уже до пятидесяти с лишним страниц, на заполнение которых ушло за последние сутки пятнадцать часов времени. Ему не дает покоя мысль отправиться на Тамаринд-стрит, ждать, высматривать, опросить местных жителей и опередить городских полицейских. Если Найлз получил бы наводку на это место, доктор Лейман предупредил бы его. Скорее всего, жизнь там идет своим чередом, и жители позабыли мелкие подробности, которые могли бы стать разгадкой запутанного дела. И как быть с докладом Дитриху? Сказать, что из лечебницы Лексингтон ему позвонили прямо домой, и упросить Карен, чтобы не проговорилась? А может, погодить с этим, чтобы не помешать капитану связаться с приятелем в городском участке и создать межведомственную команду, о чем он сам же и завел разговор?

Сомнения отброшены. Дэнни едет в Голливуд на Тамаринд-стрит.

Квартал живет обычной жизнью. Погода стоит не такая холодная, как два дня назад, улицу заполнили пешеходы, жители домов сидят на открытых верандах, подстригают лужайки и подрезают кусты. Дэнни припарковал машину и начал опрос жителей и прохожих. Ничего необычного в окрестностях не наблюдалось, никаких подозрительных машин не замечали, Мартина Гойнза никто не знает, ничего необычного в квартире над гаражом дома 2307 не было. Никто поблизости без дела не слонялся, никаких странных шумов не слышали. Ничего. Никто не вспомнил его коричневый «шевроле», простоявший тут всю ночь. Дэнни опросил уже немало народу, как вдруг старая дама, с карликовым шнауцером на поводке, на его вопрос ответила утвердительно.

Вечером третьего дня, около 10:00, она выгуливала свого Вурсти и обратила внимание на высокого мужчину с прекрасной серебристой шевелюрой, шедшего к гаражу дома 2307, ведя под руки двоих «шатающихся пьяных». Нет, ни одного из них она раньше тут не встречала. Нет, нет, никаких странных звуков из квартиры над гаражом она потом не слышала. Нет, владелицу дома 2307 она не знает. Нет, мужчины шли молча и не разговаривали, и она не уверена, что сможет опознать седого мужчину, если снова его увидит.

Дэнни отпустил старушку, вернулся к машине, сполз на сиденье пониже и стал наблюдать за номером 2307. Инстинктивно, он вдруг почувствовал сильное беспокойство.

Убийца следит за квартирой, смотрит, не появятся ли копы, это ясно. Конечно, он заранее наметил место в парке Гриффит, чтобы бросить там трупы. Гойнз: он был перекати-полем, газеты таким не заинтересуются, и убийца понял, что место совершения убийства осталось незасвеченным. Знакомыми Гойнза и теми, кто знал о его смерти, были одни джазмены, которых Дэнни опрашивал. Это полностью снимало с них подозрение, поскольку личность Гойнза установлена, и если убийца не дурак, он не стал бы приводить новые жертвы в дом Гойнза. Следовательно, раз полиция на Тамаринд-стрит не показывалась, убийца может привести сюда свою следующую жертву. Главное, чтобы об этом не узнала городская полиция. Нужно продолжать слежку и молиться, чтобы убийца не заметил следов пребывания в доме Дэнни и Бордони, не узнал о сегодняшнем опросе местных жителей. Сиди тихо, и может статься, что он пройдет мимо вместе с жертвой номер четыре.

Не спуская глаз с дома, Дэнни поглядывал в зеркало заднего вида. Потянулись часы: прошел мимо какой-то человек, две пожилые женщины выходят из магазина с тележками, протопала стайка мальчишек в кожаных куртках. Взвыла сирена и стала приближаться; Дэнни подумал, что это полицейский наряд по тревоге летит на Бульвар.

А потом все понеслось стремительно.

Старая леди открыла дверь дома 2307, машина без опознавательных знаков втиснулась на внутреннюю дорожку дома. Из нее вышел сержант Джин Найлз, посмотрел через улицу и увидел его — наблюдателя в машине, которую он видел вчера утром у парка Гриффит. Найлз было направился прямо к нему, но женщина его перехватила, указывая на квартиру над гаражом. Найлз остановился в нерешительности, женщина схватила его за рукав. Теперь ложь Дэнии неминуемо вскроется. Найлз позволил повести себя к дому. Дэнни бил мандраж. Он сорвался с места и помчался в участок обеспечивать прикрытие.

Дитрих стоял у входа в участок и жадно курил. Дэнни взял его под руку и повел в свой кабинет. Как только дверь за ними захлопнулась, Дитрих резко повернулся к Дэнни:

— Только что звонил мне лейтенант Полсон. Ему звонил Джин Найлз; он получил звонок от хозяйки квартиры Гойнза. В квартире Гойнза обнаружены следы крови и окровавленная одежда — и это в миле от парка Гриффит. Нет никаких сомнений, что там грохнули и нашего и тех двоих, которыми занимается полиция. Тебя там видели, сообщают, что ты скрылся. Что это все значит? Надеюсь, причина у тебя веская — мне не хотелось бы отстранять тебя от службы.

У Дэнни ответ был готов:

— Сегодня утром мне домой позвонил человек из Лексингтона и сообщил, что получено письмо от Мартина Гойнза на имя другого пациента. Был указан обратный адрес: Норт-Тамаринд, 2307. Я думал о нашем разговоре, о том, что Полсон поможет, о нашем взаимодействии, хотя Найлз этим сильно раздражен. Я не надеялся, что полиция проведет расследование должным образом, и сделал это сам. Только я решил передохнуть, как Найлз меня заметил.

Дитрих взял в руки пепельницу и загасил сигарету:

— И ты мне даже не позвонил?! Не сообщил о таком важном прорыве в деле?!

— Фальстарт, виноват, сэр.

— Не очень все это похоже на правду. Почему ты сначала не поговорил с хозяйкой дома? Полсон говорит, что, по словам Найлза, та женщина первой все обнаружила.

Дэнни пожал плечами, сделав вид, что не придает этому особого значения:

— Я стучал к ней, наверное, бабуля не слышала.

— Полсон говорит, что она не производит впечатление старой развалины. Дэнни, ты не шатался там по дневным сеансам?

Дэнни не понял:

— Что вы имеете в виду, кино?

— Нет, бабу. Твой бабец живет возле того киоска, где ты вчера услышал полицейское радио, а Тамаринд — как раз рядом. Шляешься по бабам в служебное время?

Голос Дитрих помягчел. Вранье Дэнни получилось убедительным.

— Сначала работал, потом шлялся. — Я отдыхал в машине, когда появился Найлз.

Дитрих скривил лицо в полуулыбке, в полугримасе. На столе зазвонил телефон. Капитан снял трубку:

— Да, Нортон. Он здесь. — Послушал, потом сказал: — Один вопрос. Те двое у вас опознаны?

Последовало долгое молчание. Дэнни беспокойно топтался у двери. Дверь отворилась, вошла Карен, молча положила на стол пачку бумаг и вышла, не подымая глаз. Главное, думал Дэнни, чтобы капитан не проговорился ей, что у меня есть женщина, и чтоб она не сболтнула ему, что приняла звонок из Лексингтона.

Дитрих сказал:

— Подожди, это Нортон. Дай мне сначала с ним поговорить. — Закрыл трубку рукой и обратился к Дэнни: — Трупы опознали. Это — отребье, поэтому приказываю: никакого взаимодействия с полицией. На Гойнза у тебя пять дней. Потом я тебя с дела снимаю. Сегодня ограбили «Сан-Факс маркет»; если не успеешь закончить с Гойнзом, займешься этим делом. Я закрою глаза на то, что ты не доложил об адресе Гойнза, но предупреждаю: полиции дорогу не перебегать. Том Полсон мне близкий друг, мы остались друзьями несмотря на Микки и Бренду, и я не хочу, чтобы ты нас поссорил. Теперь возьми трубку, Нортон Лейман хочет поговорить с тобой. Дэнни схватил трубку:

— Да, доктор.

— Это говорит дружественный вам источник информации. Карандаш под рукой?

Дэнни вытащил из кармана блокнот и карандаш:

— Давайте.

— Тот, что выше ростом, — Джордж Уильям Уилтси, дата рождения 14.09.13. Дважды арестован за мужеложство, в 43-м изгнан из ВМФ за моральное разложение. Второй — знакомый Уилтси, возможно его «кочегар». Дуэйн Линденор, дата рождения 05.12.16. Один арест за вымогательство — в июне 1941-го. Дело до суда не дошло — заявитель отозвал иск. О местах работы Уилтси ничего не известно; Линденор сочинял диалоги для «Вэрайэти Интернэшнл пикчерз». Оба жили по адресу: бульвар Вентура, 11768, мотель «Лесная поляна». В данный момент туда направляется полиция, так что сидите тихо. Ну что, довольны?

— Не знаю, доктор, — снова солгал Дэнни.

Из своего закутка Дэнни позвонил в архив и городское бюро статистики и опознания и отдел транспортных средств, там ему дали полную информацию о жертвах два и три. Джордж Уилтси арестовывался за совершение непотребных действий в коктейль барах в 40-м и 41-м; за отсутствием свидетельских показаний окружной прокурор в возбуждении уголовных дел отказал. У него был также длинный список нарушений ПДД.

За Дуэйном Линденором ни одного нарушения ПДД не числилось, имелось одно закрытое дело за вымогательство, упомянутое доктором Лейманом. Служащая архива ознакомила Дэнни с географией арестов. Задержания Уилтси подпадали под юрисдикцию города, Линденор подвергался аресту в южном районе округа, на участке Файрстоун. Запрос на Линденора вывел его на сотрудника, который его задерживал, — сержанта Фрэнка Скейкела.

Дэнни позвонил в кадры и узнал, что Скейкел по-прежнему работает дежурным вечерней смены. Он позвонил на коммутатор и его соединили с дежуркой.

— Скейкел. Слушаю.

— Сержант, это помшерифа Апшо, Западный Голливуд.

— Да, помшерифа.

— Я веду следствие по убийству — оно связано с двумя 187-ми. Одного из убитых вы арестовывали в 41-м. Дуэйн Линденор. Не припоминаете такого?

— А как же. Шантажировал богатого юриста по имени Хартшорн. Денежные дела я хорошо запоминаю. Что, пристукнули Линденора?

— Да. Само дело вы помните?

— Неплохо. Истцом был юрист Чарлз Хартшорн. Он любил мальчиков, но был женат. Дочь обожал. Линденор познакомился с ним через службу знакомств педов, закрутил с ним, а потом стал грозить рассказать все его дочери. Хартшорн обратился к нам, мы задержали Линденора, но потом Хартшорн не пожелал давать показания в суде и забрал заявление.

— Скажите сержант, Хартшорн высокого роста и седой?

— Нет, — рассмеялся Скейкел. — Коротышка и плешив, как луковица. Как ваше расследование? Есть версии?

— Линденор живет на территории города, и пока крепкой версии нет. Что думаете о Хартшорне?

— Он не убийца, Апшо. Он богат, пользуется влиянием, видал всех в гробу. Разборки у педрил — дело шумное, но редко заканчивается убийством. А Линденор был к тому же шпаной. Как говорится, се ля ви, не тронь дохлого педа — не завоняет.

* * *

Снова в город. Теперь — делать все очень аккуратно, не нужно больше лжи и лишних неприятностей. Дэнни поехал в «Вэрайэти интернэшнл пикчерс», надеясь, что Найлз надолго застрянет в мотеле «Лесная поляна». Поскольку расследование дела Гойнза зашло в тупик, все внимание теперь нужно обратить на жертвы два и три. Из них киносценарист и шантажист Линденор стал куда важнее пассивного педераста Уилтси.

У ворот в студию выстроились пикеты соперничающих профсоюзов; Дэнни припарковался на противоположной стороне улицы, выставил за стеклом табличку «Служебная машина полиции», пригнулся и нырнул в толпу пикетчиков, размахивающих флагами и транспарантами. Охранник у ворот читал бульварную газетку, печатавшую колонку криминальных новостей о его трех убийствах — леденящие кровь подробности из «надежных источников» городского морга. Пока Дэнни неторопливо доставал свой жетон, он успел пробежать глазами полстраницы. Поглощенный чтением охранник жевал сигару. Газета — это была городская сплетница «Тэтлер» — объединила оба дела в одно, что сулило новые сенсационные статьи, радио— и теленовости, ложные откровения, фальшивые версии и груды всякого дерьма. Дэнни постучал по стене. Жевавший сигару охранник отложил газету, посмотрел на жетон и сказал:

— Да? Вы к кому?

— Мне надо поговорить с людьми, которые работали с Дуэйном Линденором.

При упоминании имени охранник и глазом не моргнул: фамилия Линденора в газеты еще не попала. Он просмотрел список и сказал:

— Двадцать третья площадка, офис рядом с павильоном, где снимается «Окровавленный томагавк».

Охранник нажал кнопку, ворота открылись. Дэнни пошел по длинной асфальтовой дорожке, по которой сновали актеры в гриме и костюмах. Дверь, ведущая на двадцать третью площадку, была настежь открыта; у входа три мексиканца наносили на лица боевую раскраску. Они бросили на Дэнни беспокойный взгляд, а он увидел дверь с табличкой «РЕДАКТОР», подошел и постучался.

— Открыто, — услышал он голос. Дэнни вошел. Худощавый юноша в твидовом костюме и роговых очках укладывал бумаги в портфель. Он спросил:

— Вы вместо Дуэйна? Он уже третий день не появляется, а режиссер срочно требует дополнительные диалоги.

Дэнни сразу перешел к делу:

— Дуэйн умер, как и его друг Джордж Уилтси. Убиты.

Молодой человек уронил портфель, нервно поправил очки:

— У-у-у-ббиты!

— Совершенно верно.

— А вы из п-п-полиции?

— Помощник шерифа. Вы хорошо знали Линденора?

Юноша поднял портфель и рухнул в кресло:

— Н-нет, не совсем. Вот только по работе, шапочно.

— Виделись с ним за пределами студии? — Нет.

— Знали Джорджа Уилтси?

— Нет. Знаю, что жили вместе, так мне Дуэйн говорил.

Дэнни сглотнул слюну:

— Они что, были любовниками?

— Мне в голову не приходило интересоваться их отношениями. Знаю только, что Дуэйн был человек тихий, что ему удавались диалоги и что работал он за очень скромные деньги, а это большой плюс на этой рабовладельческой плантации.

За дверью послышались шаги. Дэнни обернулся и увидел, как в сторону метнулась тень. Он выглянул из комнаты и увидел, как какой-то человек быстро удаляется к платформе с камерами и осветительной аппаратурой. Дэнни пошел за ним. Человек стоял сунув руки в карманы, как бы говоря «Мне нечего скрывать от вас».

Дэнни схватил его за руку и с огорчением увидел, что тот был молод и среднего роста, никаких шрамов на лице, в лучшем случае тянул на мелкого торговца наркотой.

— Зачем вы подслушивали у двери?

Это был почти мальчик — худой, прыщеватый, с тонким шепелявым голосом:

— Работаю здесь. Занимаюсь реквизитом.

— И это дает вам право совать нос в официальные дела полиции?

Парень поправил прическу и ничего не ответил.

— Я задал вам вопрос.

— Нет, это не дает мне…

— Тогда зачем вы это делали?

— Я слышал, вы сказали Дани и Джордж умерли, а мы знакомы. Вы знаете…

— Нет, я не знаю, кто их убил. Иначе бы меня здесь не было. Как близко вы были знакомы?

Мальчик еще поправил свою прическу:

— Мы вместе с Дуэйни ходили на обед. Ну с Дуэйном то есть. А Джорджа я знал мало, здоровались, когда он приезжал за Дуэйном.

— Я так понимаю, что у вас было много общего, верно?

— Да.

— Вы общались с Дуэйном и Джорджем вне работы?

— Нет.

— Но вы разговаривали, учитывая, что у вас было чертовски много общего. Верно говорю?

Парень смотрел в землю и лениво выводил на полу восьмерку:

— Да, сэр.

— Ну так скажи, что они делали вместе и с кем они это еще делали, потому что раз тут все об этом знали, знаешь и ты. Разве не так?

Мальчик ухватился за стоящий софит и стал спиной к Дэнни:

— Они давно были вместе, но любили компанию других ребят. Джордж был крутой, жил в основном За счет Дуэйна, но иногда работал в службе сопровождения. Больше я ничего не знаю. Можно мне теперь уйти, а?

Дэнни вспомнил свой разговор в отделении Файрстоун: Линденор шантажировал человека, с которым сблизился через службу знакомств педов.

— Нет. Как называлась служба сопровождения?

— Не знаю.

— С кем еще водили дружбу Уилтси и Линденор? Назови имена.

— Я не знаю и не слышал я никаких имен!

— Не ной. А что скажешь о высоком седом человеке средних лет? Линденор и Уилтси упоминали о таком человеке?

— Нет.

— Кто-нибудь из тех, кто здесь работает, подходит под его описание?

— В Лос-Анджелесе миллион таких людей, так что, прошу вас…

Дэнни крепко схватил парня за руку, повернул лицом к себе, посмотрел на него, потом отпустил и сказал:

— Голос на меня не повышать. Просто отвечай. Итак, Линденор, Уилтси, высокий седой человек…

Парень повернулся и потер руку:

— Я ни одного такого не знаю, но Дуэйн любил мужчин постарше и говорил, что ему нравятся седые волосы. Ответил я на ваши вопросы?

Дэнни отвел глаза:

— Дуэйн и Джордж любили джаз?

— Не знаю, о музыке мы никогда не разговаривали.

— Упоминали они когда-нибудь о грабеже и о человеке лет тридцати со следами ожогов на лице?

— Нет.

— Был кто-нибудь из них задвинут на животных?

— Нет, только на других парнях.

— Свободен, — сказал Дэнни и сам пошел из студии. Парень пристально смотрел ему вслед.

На площадке уже никого не было, смеркалось. Он шел к воротам, когда его окликнули:

— Послушайте, офицер. Можно вас на минутку? Дэнни остановился. Лысый человек в тенниске и брюках гольф вышел из будки для охраны и протянул руку:

— Герман Герштейн. Я здесь главный. Юрисдикция города. Дэнни пожал Герштейну руку:

— Апшо. Детектив службы шерифа.

— Я слышал, вы интересуетесь моими сценаристами? Так?

— Меня интересует Дуэйн Линденор. Его убили.

— Плохо дело. Мне не нравится, когда моих людей отправляют в бессрочный отпуск без моего ведома. В чем дело, Апшо? Вы не смеетесь.

— Это не смешно. Герштейн прочистил горло:

— Каждому — свое. Не смешно — не надо, у меня для этого есть комики. Пока вы не ушли, хочу вам кое-что сказать. Я сотрудничаю с большим жюри, которое расследует коммунистическое влияние в Голливуде, и мне не желательно, чтобы посторонние копы ходили здесь и выспрашивали. Понимаете? Национальная безопасность важнее мертвого сценариста.

В ответ Дэнни съязвил. Из принципа:

— Мертвого сценариста-гомосексуалиста. Герштейн оглядел Дэнни:

— А вот это действительно не смешно, потому что никакого гомика, если известно, что он гомик, я ни под каким видом не допущу в свою студию. Никогда и ни за что. Ясно?

— Яснее ясного.

Герштейн извлек из кармана брюк три длинные сигары и сунул их в карман рубашки Дэнни:

— Развивайте чувство юмора, и вас ждет хорошее будущее. Когда вам нужно будет зайти на студию еще раз, сначала загляните ко мне. Ясно?

Дэнни бросил сигары под ноги, наступил на них и зашагал к выходу.

Теперь нужно было просмотреть местные газеты и сделать очередные телефонные звонки.

Дэнни поехал на угол Голливуд и Вайн, купил там четыре газеты, поставил машину под знаком «Стоянка запрещена» и стал читать. В «Тайме» и «Дейли ньюс» о деле не было ни слова. «Миррор» и «Геральд дейли ньюс» на последних страницах дали короткие заметки, соответственно озаглавленные: «В парке Гриффит найдены изуродованные трупы» и «На рассвете обнаружены безжизненные тела отверженных». Следовало сглаженное описание увечий. Джин Найлз заявлял, что убийства между собой не связаны. Имена жертв не назывались, относительно смерти Мартина Гойнза тоже ничего не говорилось.

Рядом с газетным киоском была будка телефона-автомата. Дэнни позвонил Карен и услышал, что и ожидал: опрос протезистов шел очень медленно, за все время десять отрицательных ответов; звонки в другие отделения управления шерифа и сыскные отделы по поводу грабителей, имевших в прошлом дело с протезированием зубов, ничего не дали. Звонки двум таксидермистам выявили следующий факт: всем чучелам делают зубы из пластмассы; настоящие зубы животных при изготовлении чучел не используются. Дэнни попросил Карен продолжать звонки, наговорил комплиментов, чмокнул в трубку и набрал номер кафе «Лунный свет».

Дженис Модайн сегодня не работала, но Джон Лембек пил в баре. Дэнни был мягок с человеком, которого пощадил и не избил; вор и сутенер в ответ тоже был корректен. Дэнни знал, что тот располагает кое-какой информацией и попросил рассказать о гомо-сутенерах и службе сопровождения. Лембек сказал, что единственная служба сопровождения, какую он знает, — это роскошное и закрытое заведение некоего Феликса Гордина, известного антрепренера с офисом на Стрипе и фешенебельными апартаментами в «Шато Мармон». Сам Гордин не голубой, но поставляет мальчиков для голливудской элиты и богачей из старых семей Лос-Анджелеса.

Попрощавшись с Лембеком, Дэнни позвонил в архив и в автотранспортное управление. Выяснилось, что Гордин никогда не привлекался и не штрафовался; там же он выяснил три его адреса: Сансет, 9817 — офис, «Шато Мармон» в центре Стрипа под номером 7941 — апартаменты и на побережье в Малибу, Тихоокеанское береговое шоссе, 16822 — вилла.

В кармане у Дэнни оставалось пятнадцать центов. Он позвонил в отделение Файрстоун, отыскал сержанта Фрэнка Скейкела и попросил уточнить название службы знакомств педов, где шантажист Дуэйн Линденор познакомился со своей жертвой Чарлзом Хартшорном. Скейкел поворчал и сказал, что он перезвонит. Через десять минут раздался звонок сержанта, который сообщил, что раскопал первичное заявление пострадавшего. Линденор познакомился с Хартшорном на вечеринке у владельца службы сопровождения — Феликса Гордина. В заключение Скейкел добавил, что, пока он рылся в старых делах, его коллега дал ему дополнительную информацию: Гордин дает огромные взятки со своих операций отделу нравов управления шерифа.

Дэнни поехал к «Шато Мармон» — построенный в стиле роскошного замка времен эпохи Возрождения отель с фешенебельными апартаментами. Главный корпус был украшен декоративными башенками и брустверами, во внутреннем дворе — отдельные бунгало, между которыми проложены дорожки, и все это за высокими, ухоженными, идеально подстриженными живыми изгородями. Газовые фонари на кованых кронштейнах освещают таблички с номерами домиков. Дэнни пошел по извилистой дорожке к бунгало 7941, услышал звуки музыки, доносившейся из-за высокой изгороди, и направился к двери. Тут .порыв ветра разогнал облака, и в лунном свете на темной веранде Дэнни увидел двоих мужчин в смокингах. Они стояли тесно прижавшись и самозабвенно целовались.

На луну набежали новые облака. Дверь отворилась и поглотила мужчин — смех, резкое крещендо, секундный блеск огней изнутри, и они растаяли в этом свете. У Дэнни мурашки побежали по коже; он протиснулся между изгородью и стеной фасада и боком подобрался к огромному окну, завешанному бархатными портьерами. Между двумя красными полотнищами оказался узкий просвет, открывший водоворот скользящих по паркету смокингов, гобелены на стенах, сверкание хрусталя поднятых бокалов. Дэнни прижался к стеклу и стал смотреть.

Искаженное изображение, мысленная кинокамера дает сбои. Он отодвигается, чтобы охватить взглядом больший угол. Видит соединившиеся в танго смокинги, щека к щеке, одни мужчины. Лица почти сливаются, разглядеть их невозможно. Дэнни придвигается к стеклу, отодвигается, снова приближается и наконец вдавливает себя в стекло. Теперь покалывает в паху; глаз берет средний план, крупный план, портрет.

Мелькание рук, ног. Вкатывается сервировочный столик, и человек в белом несет чашу с пуншем. Вперед, назад, вперед. Фокус нарушается, никаких лиц, потом — саксофонист Коулмен с Тимом раскачиваются в ритме джаза. Между ног нестерпимо ноет. Тима не стало, вместо него — молоденький мальчик-блондин. Потом все закрыла какая-то тень, шаг назад — и фокус его объектива восстановился. В нем два жирных, неприятных толстяка целуются взасос, жирно блестящая кожа, оба до красноты выбриты, волосы блестят от бриолина…

Дэнни заперся дома, вспоминая Сан-Берду в 39 году и Тима, смотревшего на него с подозрением, когда он не лег на Рокси. Отыскал запасную бутылку виски, проглотил свои стандартные четыре рюмки, и ему стало еще хуже: Тим его бранит, говоря, да ты просто дурака свалял, тебе же это нравилось… Еще две рюмки. «Шато Мармон» в цветном изображении. У всех красавчиков там было тело Тимми.

Он стал пить прямо из бутылки, дорогое виски обжигало как дешевое пойло, а в мысленной камере — женщины, женщины, женщины. Карен Хилтшер, Дженис Модайн, стриптизерши, которых он допрашивал в связи с ограблением клуба «Ларго», титьки и мохнатки на показ в артистической уборной, равнодушные к взглядам мужчин. Рита Хейворт, Ава Гарднер, девушка-гардеробщица из «Голубой комнаты Дэйва», его мама, выходящая из ванны, до того как она располнела и стала свидетелем Иеговы. Все противно и омерзительно, как те два целующихся толстяка в «Мармоне».

Дэнни пил стоя, пока ноги не подкосились. Падая, он умудрился швырнуть бутылку в стену. Она точно угодила в приколотые там фотографии кровавых рисунков из дома 2307 по Тамаринд-стрит.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Объяснение своего визита Мал продумал уже на крыльце и позвонил. По дому разнесся стук каблуков по твердому полу. Мал одернул китель, дабы прикрыть свой обвисший ремень — слишком часто он стал пропускать свои обеды и завтраки. Дверь открылась, и на пороге — Красная королева: в 9:30 она уже идеально причесана, на ней элегантная шелковая блузка и шерстяная юбка.

— Да? Вы коммивояжер? А вы знаете, что на Беверли-Хиллз запрещается навязывать товары и услуги.

Лукавит.

— Я из управления окружного прокурора.

— Беверли-Хиллз?

— Города Лос-Анджелеса.

Клэр де Хейвен улыбнулась — настоящая кинозвезда:

— Желаете взглянуть на коллекцию моих штрафов за переход улицы на красный свет?

Продолжает лукавить — даром, что он коп. Ведь она прекрасно знает, что он — «хороший полицейский» , который допрашивал Лопеса, Дуарте и Бена-видеса:

— Город нуждается в вашей помощи. Женщина хмыкнула — тоже элегантно — и распахнула дверь:

— Ну, заходите — расскажете, что вас сюда привело, мистер…?

— Консидайн.

— Консидайн.

Клэр посторонилась. Обстановка в гостиной с цветочным орнаментом: на обивке диванов — гардении, стульев — орхидеи, маленькие резные столики и этажерки инкрустированы узором из маргариток. На стенах — большие плакаты популярных в 30-е и в начале 40-х годов антифашистских кинофильмов. Мал подошел к красочному плакату картины «Заря справедливости» — благородный русский возвышается над чернорубашечником, брызгающего слюной и размахивающего «люгером». Герой стоит в ореоле солнечного света, немец — в тени. Видя, что Хейвен наблюдает за ним, он сказал:

— Тонко сделано. Клэр рассмеялась:

— Искусно. Вы адвокат, мистер Консидайн?

Мал обернулся. Красная королева стояла со стаканом прозрачного напитка со льдом. Запах джина он бы почувствовал — наверняка водка — элегантнее и не так резко пахнет.

— Нет, я следователь отдела большого жюри. Вы позволите присесть?

Клэр указала на два стула, стоящих друг против друга у шахматного столика:

— Разумеется. Хотите кофе или чего-нибудь выпить?

— Нет, — сказал Мал и сел. Стул был обит кожей с вышитыми по ней шелком орхидеями. Клэр де Хей-вен села напротив, положив ногу на ногу:

— Вы сумасшедший, если думаете, что стану вашим информатором. Ни я, ни кто-либо из моих друзей. И учтите, у нас самые лучшие юристы.

Мал решил разыграть мексиканскую карту:

— Мисс де Хейвен, я скорее пытаюсь устранить неприятный осадок, оставшийся от неудачного интервью. Мы с партнером подошли к вашим друзьям из «Вэрайэти интернэшнл» не так, как следует. Начальство осталось недовольно, нам урезали финансы. Когда мы занялись предварительным изучением документов на УАЕС, старые материалы Комиссии Конгресса, то мы вашей фамилии там не нашли, а ваши друзья, наверное… ну скажем… уж очень догматичны. Я решил обратиться к вам с этим делом, рассчитывая на вашу чуткость, и надеюсь, что вопросы, которых я хочу коснуться, вы сочтете резонными.

Клэр де Хейвен улыбнулась, потягивая свой напиток:

— Вы хорошо излагаете мысли для полицейского. «А ты с утра лакаешь водку и трахаешься с мексиканской шпаной», — подумал Мал и сказал:

— Я учился в Станфорде и был майором военной полиции в Европе: участвовал в сборе улик для суда над нацистскими преступниками. Как видите, эти ваши плакаты на стене мне не совсем безразличны.

— Сочувствие вы тоже хорошо выражаете. А теперь вы служите киностудиям, потому что искать там некую крамолу проще, чем достойно платить. Вы разделяете и властвуете, заставляете людей доносить, подключаете специалистов. И не приносите ничего, кроме горя.

Добродушные уколы вмиг сменились откровенным вызовом. Мал сделал виноватое выражение лица: ее можно взять, если вступить с ней в отчаянную борьбу, но в конце дать ей выиграть.

— Мисс де Хейвен, почему УАЕС не объявляет забастовку, чтобы добиться своих требований по контракту?

Клэр не спеша отхлебнула из стакана:

— Тогда наше место займут тимстеры и останутся работать на условиях временного договора — за нищенскую плату.

Удачное начало. У него последний шанс сыграть в «хорошего полицейского», потом отступить, пустить газетную утку и устроить западню:

— Хорошо, что вы заговорили о тимстерах, они меня сильно беспокоят. Если заседание большого жюри все же состоится, в чем я теперь сомневаюсь, следующим шагом должна стать борьба с рэкетом в среде тимстеров. Преступных элементов там не меньше, чем коммунистов среди американских радикалов.

Клэр де Хейвен сидела спокойно, на приманку не клюнула. Посмотрела на Мала, перевела взгляд на висевший у него на поясе пистолет:

— Вы не глупый человек, так сформулируйте мысль яснее. Изложите суть дела, как вас учили на первом курсе в Станфорде.

Чтоб немного разозлиться, Мал подумал о Селесте:

— Мисс де Хейвен, я был в Бухенвальде и знаю, что Сталин творит такое же зло в России. Мы хотим докопаться до самых корней тоталитаризма, привносимого коммунистическим влиянием в киноиндустрию и в УАЕС, покончить с ним, помешать тимстерам избивать ваших пикетчиков, установить на основе свидетельских показаний подобие некой демаркационной линии между грубой пропагандистской агрессией коммунизма и законной политической деятельностью левого направления.

Мал замолчал, пожал плечами, притворно-разочарованно развел руками.

— Мисс де Хейвен, я — полицейский. Мое дело собирать улики, чтобы предать суду грабителей и убийц. Мне такая работа не нравится, но кто-то ее должен делать, и, уверяю вас, я стараюсь делать ее как можно лучше. Вы меня понимаете?

Клэр взяла со стола сигарету и зажигалку, закурила. Мал захлопал глазами, делая вид, что раздосадован, что не сохранил выдержку. Наконец она сказала:

— Вы или хороший актер, или находитесь под влиянием очень плохих людей. Кто вы? Честно говоря, не могу понять.

— Не надо говорить со мной в покровительственном тоне.

— Я и не собиралась.

— К сожалению, собирались.

— Хорошо, собиралась.

Мал встал со стула и стал ходить по комнате; он думал о ловушке. Его взгляд упал на книжную полку, заставленную фотографиями в рамках. Он обратил внимание на серию снимков красивых молодых людей. Половину составляли жгучие брюнеты, похожие на латиноамериканских героев-любовников, но Ло-песа, Дуарте и Бенавидеса среди них не было. Мал вспомнил, что говорил Лопес Лезнику: Клэр была единственной грингой, которая делала ему минет, и ему было стыдно, потому что это делают только бляди, а она — его коммунистическая Мадонна. Отдельно на полке стоял портрет Рейнольдса Лофтиса,нелепо выделявшийся среди этой группы своим англосаксонским добродетельным видом, как часовой на посту. Мал повернулся и спросил:

— Ваши победы, мисс де Хейвен?

— Мое прошлое и будущее. Грехи молодости — кучей, а жених — отдельно.

Чаз Майнир высказывался насчет Лофтиса совершенно определенно: что и как они делали. Интересно, подумал Мал, знает ли она о них, догадывается ли, что Майнир выдал Комиссии Конгресса ее будущего мужа:

— Ему очень повезло.

— Спасибо.

— Он случайно не актер? Мне кажется, я водил сына на фильм с его участием.

Клэр погасила сигарету, закурила другую, оправила юбку:

— Да, Рейнольде актер. Когда вы с сыном ходили в кино?

Мал сел, стал вспоминать, когда Рейнольде значился в черных списках:

— Сразу после войны. А что?

— Поскольку пока наша беседа ведется в корректной форме, мне хотелось бы сказать вам вот что. Я сомневаюсь, что вы такой чуткий человек, каким пытаетесь себя выставить. Но если я все-таки ошибаюсь, то думаю вам небезынтересно побольше узнать о людях, которым вы принесли страдания.

Мал большим пальцем указал на портрет Лофти-са у себя за спиной:

— На примере вашего жениха?

— Да. Видите ли, вы, наверное, были в кинотеатре повторного фильма. Рейнольде был очень популярным актером в 30-е. Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности штата Калифорния в 40-м страшно подпортила ему карьеру, когда он отказался давать показания. Многие студии перестали приглашать его по политическим соображениям, и единственная работа, какую он мог получить, — это съемки на десятистепенных студиях. Он вынужден был унижаться перед таким ужасным человеком, как Герман Ie-рштейн.

— Могло быть и хуже, — возразил Мал. — В 47-м Комиссия Конгресса заносила людей в черный список. Ваш жених тоже мог там оказаться.

— Он был в черном списке, — крикнула Клэр, — и я готова поспорить, что вы об этом знаете!

Малу стало не по себе; он думал, что ему удалось убедить, будто он плохо знает Лофтиса. Клэр понизила голос:

— Вы знали, не "могли не знать об этом. Фамилия Рейнольдса — Лофтис, мистер Консидайн. Уж вам ли не знать, что он член УА.ЕС.

Мал пожал плечами с наигранным безразличием:

— Когда вы сказали Рейнольде, у меня была мысль, что это Лофтис. Я слышал о нем как об актере, но его фотографии никогда не видел. Но знаете, почему я был удивлен. Один старый либерал сказал мне и моему коллеге, что Лофтис гомосексуалист. А вы мне говорите, что он ваш жених.

Клэр сощурила глаза, какое-то мгновение она смотрела, словно вот-вот обернется фурией:

— Кто вам это сказал? Мал снова пожал плечами:

— Один человек, который ходил на пикники Комитета Сонной Лагуны и приударял там за девочками. Не помню его имени.

Казалось, Клэр вот-вот рухнет без чувств: ее руки дрожали, ногти царапали столик. Мал пристально смотрел ей в глаза — они застыли в одной точке, словно в водку был подмешан наркотик. Секунды тянулись бесконечно. Наконец к Клэр вернулось спокойствие:

— Извините меня. Мне просто неприятно слышать подобное о Рейнольдсе.

Мал же подумал: нет, дело в другом — это Сонная Лагуна:

— Прошу прощения, мне не следовало это говорить.

— Зачем же вы тогда сказали?

— Потому что ему повезло. Красная королева улыбнулась:

— И дело не только во мне. Позволите мне закончить то, о чем я начала говорить?

— Конечно.

— В 47-м кто-то донес на Рейнольдса в Комиссию Конгресса на основании слухов и сплетен — и его немедленно занесли в черный список. Он уехал в Европу и стал сниматься там в экспериментальных арт-фильмах одного бельгийца, с которым познакомился в Лос-Анджелесе во время войны. Там все актеры играли в масках. Эти фильмы произвели фурор. Так Рейнольде сводил концы с концами. В 48-м во Франции он даже получил премию — аналог нашего «Оскара», вышел на ведущие роли в европейском кино. Теперь серьезные студии Голливуда предлагают ему серьезную работу за хорошие деньги, но все это кончится, если его потащат еще на какую-то комиссию, на большое жюри, на «суд кенгуру» или как вы это там еще называете.

Мал встал и посмотрел на дверь. Клэр сказала:

— Рейнольде никогда не назовет никаких имен, и я тоже. Не портьте ему жизнь — он только начал жить по-человечески. Не портьте мне жизнь.

Она даже просила, не теряя элегантности. Мал широким жестом обвел обитую кожей мебель, парчовые портьеры и дорогие мелочи, расшитые шелком:

— Как же проповедь коммунистических идей сочетается у вас вот с этим?

Красная королева улыбнулась — воплощение скромности таланта:

— Много работаю и кое-что могу себе позволить.

Мал подошел к своей машине и увидел записку, прижатую щеткой дворника к лобовому стеклу:

«Салют, капитан! Герман Герштейн звонил Эллису с жалобой: детектив шерифа навел шухер в „Вэрайэти интернэшнл" (убийство голубых). Эллис говорил об этом с его начальником (кап. Ал Дитрих). Нам надо убедить этого парня умерить рвение. Просьба: как закончите с К. Д. X., приезжайте в участок Западного Голливуда. Д. С.».

На дурацкое задание Мал направился весь вне себя. Заниматься ерундой именно сейчас, когда нужно было сделать следующий важный шаг: через газеты и радио убедить УАЕС, что большого жюри не будет. Увидел «форд» Дадли Смита на стоянке участка, поставил свою машину рядом. Дадли стоял возле диспетчерской и разговаривал с капитаном службы шерифа. Девушка у коммутатора, скинув наушники на шею, откровенно прислушивалась к их разговору.

Дадли заметил его и поманил пальцем. Мал подошел и протянул начальству из управления шерифа руку:

— Мал Консидайн.

Тот тиснул руку словно железными клещами:

— Ал Дитрих. Рад видеть двух парней из города, которые пришли как нормальные люди. Я говорил лейтенанту Смиту, что не надо судить помшерифа Апшо слишком строго. Он немного горяч и не всегда соблюдает протокол, но в общем — прекрасный коп. Всего двадцать семь лет, а он уже детектив. Это о многом говорит, так ведь?

Дадли загоготал:

— Ум и наивность — отличное сочетание качеств молодого человека. Малкольм, наш приятель ведет убийство голубых в округе, связанное с двумя делами в городе. Он, кажется, одержим, как может увлекаться только молодой коп-идеалист. Может, нам преподать парню небольшой урок полицейского этикета и субординации?

— Только коротко, — сказал Мал и обратился к Дитриху: — Капитан, где сейчас Апшо?

— Ведет допрос. Двое моих парней задержали сегодня утром подозреваемого в грабеже, и Дэнни трясет его. Пойдемте, я покажу его, только дайте ему закончить.

Дитрих провел их через свой кабинет в небольшую секцию камер, выходящих в коридор окнами со стеклами одностороннего вида. Над окном последней слева камеры потрескивал динамик. Капитан сказал:

— Вы уж мне поверьте, парень — золотой. Вы не очень на него нажимайте, характер у него взрывной, но мне он нравится.

Мал прошел вперед Дадли и встал к одностороннему зеркальному стеклу; увидел типа, которого он сам арестовывал еще перед войной. Это был Винсент Скоппеттоне, киллер из банды Джека Драгны. Арестованный сидел за привинченным к полу столом, руки наручниками прикованы к приваренному к полу стулу. Апшо стоял спиной к окошку и наливал из кулера воду. Бандит ерзал на стуле, его арестантская одежда взмокла от пота.

Дадли тоже заинтересовался:

— Ага, Винни-макаронник. Я слышал историю: он узнал, что его любовница одаривает своей благосклонностью кого-то еще, и засадил ей обрез прямо в канал любви. Кара, возможно, жестокая, зато скорая. Знаете разницу между итальянской бабушкой и слоном? Двадцать фунтов и черное платье. Неплохо, а?

Мал промолчал. Из репродуктора донесся голос Скоппеттоне, звук на секунды отставал от движения губ:

— Показания очевидцев дерьма не стоят. Чтоб выступать в суде, они для начала должны быть живыми. Понял?

Аишо повернулся, в руках у него была кружка с водой. Мал увидел среднего роста молодого человека, с правильными чертами и мрачновато-твердым взглядом карих глаз, ежиком темных волос и порезов от бритвы на бледной коже. Тело гибкое и мускулистое. Было в нем что-то, напоминающее красавцев мальчиков Клэр де Хейвен. Говорил он ровным баритоном:

— Пьем до дна, Винсент. Причастие. Исповедь. И да пребудешь в мире.

Скоппеттоне залпом выпил воду, облился и облизал губы:

— Ты католик?

Апшо сел на стул с другой стороны стола:

— Я никто. Мать свидетель Иеговы, а отец умер. А когда Джек Д. узнает, что ты втихую гребешь под себя, ты тоже не жилец. Что касается свидетелей, свои показания они дадут. Выйти под залог тебе не светит, а Джек сделал тебе ручкой. Ты ведь с Джеком больше не кентуешь, иначе бы на скок не пошел. Колись, Винсент. Дай мне по делу, и наш капитан попросит для тебя скощуху.

Скоппеттоне стал говорить, с подбородка у него капала вода:

— Без свидетелей никакого дела не будет. Апшо оперся локтями о стол. Интересно, думал Мал, насколько репродуктор искажает его голос:

— Локшево у тебя с Джеком, Винсент. В лучшем случае он даст тебе зачалиться за «Сан-Факс», в худшем — велит тебя завалить, когда будешь в крытке. И это будет в Фолсоне. Все опэгэшники попадают туда, а ты ведь связан с оргпреступностью. Винсент. «Сан-Факс» — территория Коэна. Микки делает подарки и подмазывает судей; и будь уверен, он сделает так, что твое дело попадет к нужному судье. По-моему, ты слишком глуп, чтобы выжить. Только малахольный решится пойти на гоп-стоп во владениях Коэна. Ты что, войну хотел начать? Ты думаешь, Джек хочет, чтобы Микки наехал на него из-за мелочевки?

Дадли толкнул Мала локтем:

— А парень хорош, очень хорош.

— Выше всяких похвал.

Мал оттолкнул локоть Смита и стал вслушиваться в то, что и как говорил Апшо, и думал, вот бы он владел арго комми так же, как он ботает по фене. Винсент Скоппеттоне снова заговорил, в динамике затрещало, затем послышался голос:

— Никакой войны не будет. Джек и Микки толкуют о перемирии, может, на пару что замутить.

— Расскажешь поподробнее?

— Да что я, с глузда съехал?

Апшо рассмеялся. Мал уловил притворство; этот Скоппеттоне его совсем не интересовал, он видел настоящую работу. Это был класс! Притворный смех — этот малый знал, какой смысл вложить в этот смех.

— Винни, я же сказал, что ты глуп. Я ж вижу, очко у тебя играет, с Джеком у тебя хипеж. Ну-ка, скажи, прав я или нет: ты что-то начудил, разозлил Джека, испугался и решил исчезнуть. Чтобы исчезнуть, нужны деньги, и ты взял «Сан-Факс». Ну как, угадал?

Скоппеттоне весь обливался потом — по лицу стекали крупные капли. Апшо продолжал:

— Знаешь, что я еще подумал? Наверное, одного грабежа тебе было мало. Мы еще кое-что можем на тебя повесить. Я проверю статистику грабежей по всему городу и округу, может быть в округе Вентура, в Орандже, в Сан— Диего. Ручаюсь, если разошлю твою фотку, то найдутся и другие свидетели. Верно?

Скоппеттоне пытается выдавить из себя смех — долгие, хриплые смешки. Апшо тоже стал смеяться, передразнивая, пока тот не перестал.

Мал все понял: Апшо сейчас на взводе как стальная пружина, и дело тут не в Винни, нет, тут что-то другое. Винни просто оказался под рукой…

Пошевелив руками, Скоппеттоне сказал:

— Давай перетрем. Базар серьезный.

— Говори.

— Героин. Большое дело с героином. Перемирие, о котором был базар. Джек и Микки работают на-сдюм. Отличный «сахар» от мексов, двадцать пять фунтов. Все для «угольков», по малой цене, чтобы задавить там мелочь. Святая правда. Чтоб мне с места не сойти, если вру.

Апшо передразнивает Винни его тоном:

— Значит, проведешь остаток жизни в комнате для допросов на этом стуле. Шесть месяцев назад была разборка у «Шерри». Коэн потерял своего человека, а этого он не прощает никому.

— Это был не Джек, а городские копы. Стрелки из голливудского участка — это разборки из-за гре-баной Бренды. Микки Жид знает, что Джек тут ни при чем.

Апшо широко зевнул:

— Ты меня утомил, Винни. Дармовой героин для негров, Джек и Микки как партнеры — все это параша. Между прочим, ты газеты читаешь?

Скоппеттоне покачал головой, разбрызгивая с лица пот:

— А что?

Апшо вытащил из заднего кармана свернутую газету:

— Это «Геральд» за прошлый четверг. «Трагедия разыгралась вчера вечером в уютном месте отдыха в районе Силвер-Лейк. В бар „Лунная мгла" вошел налетчик, вооруженный крупнокалиберным пистолетом. Он заставил лечь на пол бармена и трех посетителей, забрал выручку из кассового аппарата.

Отобрал драгоценности, кошельки и бумажники у своих жертв. Бармен попытался задержать грабителя, но тот оглушил его несколькими ударами пистолета. Хозяин бара умер сегодня утром в больнице. Выжившие жертвы ограбления описали налетчика как „похожего на итальянца мужчину лет сорока, рост пять футов десять дюймов, вес сто девяносто фунтов"». Это ты, Винни.

Скоппеттоне закричал:

— Это не я!

Мал исхитрился прочитать, что было напечатано на странице, которую Апшо держал в руках: репортаж о боксе на прошлой неделе в Олимпик-холле. Мал думал: теперь надо давить на все педали, блефовать, еще раз ему врезать, но только переусердствуй, и дело — в шляпе…

— Да не про меня это!

Апшо оперся на стол и жестко посмотрел в глаза Скоппеттоне:

— А мне наплевать. Ты сегодня пойдешь на опознание, и трое граждан из бара «Лунная мгла» посмотрят на тебя. Трое фраеров, для которых все макаронники — это Аль Каноне. «Сан-Факс» — это мелочи, и был ты там или нет, мне все равно. Ты ведь мне нужен насовсем. Винни.

— Это не я сделал!

— Докажи!

— Не могу я доказать!

— Ну тогда тебе хана!

Скоппеттоне яростно затряс головой, мотая ей из стороны в сторону и бодаясь подбородком, как нацелившийся на забор баран. И тут Мала осенило: Апшо сумел прищучить итальянца за налет и получил признание с помощью репортажа о боксе. Он толкнул в бок Дадли и сказал: «Наш». Дадли показал большой палец. Винни пытался оторваться со стулом от пола. Апшо взял его одной рукой за волосы, а другой стал бить по лицу — ладонью, пока тот не обмяк и не забормотал:

— Лады! Договоримся, начальник!

Апшо стал что-то шептать на ухо Скоппеттоне, Винни что-то прошептал в ответ. Мал встал на цыпочки, чтобы лучше слышать, но из репродуктора слышалось только потрескивание. Дадли курил сигарету и улыбался. Апшо нажал кнопку под столом. Два помшерифа в форме и стенографистка с блокнотом торопливо прошли по коридору. Они открыли комнату для допросов и занялись арестованным. Дэнни Апшо вышел и сказал:

— Уф, черт!

Мал внимательно наблюдал за ним:

— Хорошая работа, помшерифа. Отличная. Апшо посмотрел на Мала, потом на Дадли:

— Вы из городского управления, да?

— Да, управление окружного прокурора, — сказал Мал. — Моя фамилия Консидайн, а это лейтенант Смит.

— По какому вопросу? Вперед выступил Дадли:

— Сынок, мы пришли отчитать тебя за то, что ты помотал нервы Герману Герштейну, но это теперь уже неважно. Мы хотим предложить тебе работу.

— Что?

Мал взял Дэнни под руку и отвел на пару шагов в сторону:

— Нам необходим агент, действующий в рамках расследования большим жюри коммунистической активности на киностудиях. Руководит работой окружной прокурор с хорошими связями, и он договорится с капитаном Дитрихом о вашем временном переводе на новую работу. Работа перспективна в плане служебного роста, и мне кажется, вы согласитесь.

— Нет.

— После завершения расследования вы сможете перейти на постоянную работу в управление. Вам и тридцати не исполнится, как станете лейтенантом.

— Нет, не хочу.

— А чего же вы хотите?

— Хочу возглавить расследование тройного убийства, в котором я участвую, — в округе и городе.

Мал соображает, что Эллис Лоу может заартачиться, но с другими шишками он, наверное, сможет договориться:

— Думаю, мы сможем это устроить. Подошел Дадли и хлопнул Дэнни по плечу:

— Есть женщина, сынок, к которой тебе надо подобраться. Не исключено, что тебе придется отдрю-чить ее по полной программе.

— Я приветствую такую возможность, — ответил помшерифа Дэнни Апшо.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ АПШО, КОНСИДАЙН, МИКС

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Он — снова полицейский. Его перепродали, покупку оплатили, и теперь навсегда останется в высшей лиге. Куш от Говарда позволил ему рассчитаться с Леотисом Дайнином, а если большому жюри удастся изгнать УАЕС из киностудий, по меркам низшей лиги он станет просто богат. У него в кармане ключи от дома Эллиса Лоу, к его услугам клерки, которые печатают на машинках и оформляют дела. Ему дан «ориентировочный список» радикалов, оставленных без внимания всеми предыдущими большими жюри. А еще у него есть большой список: заправилы УАЕС, которых нужно замазать каким-нибудь криминалом. Только выходить на них сейчас нельзя из-за начатой хитроумной операции: им подкидывается через газеты деза, будто расследование заглохло.

Час назад он дал секретарю указание сделать запрос местному агенту ФБР, в архив и автотранспортное управление по фактам задержаний и правонарушений, зарегистрированных в городах и округах штатов Калифорнии, Невады, Аризоны и Орегона следующих лиц: Клэр де Хейвен, Мортона Зифкина, Чаза Майнира, Рейнольдса Лофтиса и трех пачукос с нечеловеческими именами — Мондо Лонеса, Сэмми Бенавидеса и Хуана Дуарте; звездочка против имен последних означает, что они «члены известной молодежной банды». На его запрос ответил пока только начальник полицейского отделения Холлен-бека: все трое — шпана, в начале 40-х годов были членами шайки зутеров, но потом они остепенились, «пошли в политику». Как только секретарь получит ответы на все запросы, свой первый выезд он совершит в Восточный Лос-Анджелес.

Базз оглядел свой офис, думая, чем бы пока заняться. Увидел на коврике у двери утреннюю «Мир-pop» и поднял газету. Он глянул на страницу редактора и вдруг увидел статью за подписью Виктора Рей-зела. Еще и суток не прошло, как рогоносец Мал рассказал Лоу о своем плане!

Статья озаглавлена «Красные — Лос-Анджелес 1:0. Трое на скамейке запасных, на поле ни одного свидетеля». Базз читает:

Все свелось к деньгам—всеобщему уравнителю и общему знаменателю. Началась подготовка важного общественного мероприятия—большого жюри, обещавшего столь же глубоко значимые результаты слушаний, как аналогичные слушания в Комитете Конгресса по расследованию антиамериканской деятельности в 1947 году. Снова предстояло тщательно рассмотреть и оценить глубину проникновения коммунистических идей в сферу киноиндустрии, на этот раз в контексте происходящего у нас трудового конфликта.

Объединенный союз статистов и рабочих сцены (УАЕС), кишащий коммунистами и сподвижниками врагов Америки, имеет действующий договор с рядом голливудских студий. УАЕС требует пересмотра условий договора и выдвигает новые чрезмерные требования. Этим воспользовалось местное отделение тимстеров, претендующих на рабочие места членов УАЕС и готовых пойти на соглашение со студиями по условиям и оплате труда, ради чего организовали свое параллельное пикетирование. УАЕС нацелено против капиталистической системы и намерено идти дальше. Тимстеры стремятся доказать без какой-либо идеологической мотивации, что они хотят только работы и готовы принять ту зарплату, которой пренебрегает УАЕС. Голливуд, весь шоу бизнес—это безумный, безумный мир. Вот три симптома этого безумия:

1. В начале 40-х годов Америка была наводнена прорусскими фильмами, сценарии которых писались в основном членами так называемого мозгового треста УАЕС.

2. Члены мозгового треста УАЕС состоят также в сорока одной организации, классифицированных управлением окружного прокурора как коммунистические.

3. Уаесовцы требуют презренных капиталистических денег—тимстеры хотят работы для членов своего профсоюза. В управлении окружного прокурора подобралось несколько патриотов, пожелавших разобраться, насколько сильным стало влияние в кинобизнесе жадных до зеленых купюр уаесовцев.

Давайте взглянем, что происходит в индустрии кино: Голливуд—это идеальное орудие распространения пропаганды, а коммунисты—самые коварные и самые идейно подкованные враги Америки, каких она еще не знала. Располагая таким средством воздействия на умы и нашу повседневную жизнь и занимая в кино выгодное положение, красные получают неограниченные возможности для распространения вредоносных раковых бацилл предательства—сатирических инвектив и скрытых нападок на Америку. В их руках находится эффективный инструмент воздействия на подсознание человека, а народ и здравомыслящие кинодеятели даже не подозревают, что им промывают мозги. Работники прокуратуры, желая как-то исправить положение, встретились с некоторыми из подрывных элементов, чтобы убедить их в пагубности их действий и выступить с показаниями, но тут свое слово сказал золотой телец, этот уравнитель и общий знаменатель: он высказался в поддержку врага и вывел его из-под удара.

Говорит следователь управления окружного прокурора, лейтенант Малкольм Консидайн: «Город обещал выделить нам бюджетные ассигнования, но потом отказал в этом. У нас не хватает персонала, а теперь и денег, а груды уголовных дел не дают возможности успеть к слушаниям большого жюри. Возможно, мы сможем сделать это в 51-м или 52-м финансовом году, но сколько к тому времени коммунисты совершат идеологических диверсий?»

Очевидно, диверсий произойдет немало. Лейтенант Дадли Смит из Управления полиции Лос-Анджелеса, столь недолго бывший коллегой лейтенанта Консидайна по почившему в бозе расследованию окружной прокуратуры, сказал: «Да, все свелось к деньгам. У города их очень мало, искать средства на стороне было бы неэтично и противозаконно. Красные не стесняются эксплуатировать капиталистическую систему, тогда как мы живем по ее законам, принимаем некоторые неотъемлемые недостатки в целом человечной системы. В этом различие между нами и ими. Они живут по законам джунглей, до которых мы опуститься не можем».

В матче между красными с одной стороны и Лос-Анджелесом и кинозрителями с другой счет пока один—ноль в пользу красных.

Безумный, безумный мир .

Базз отложил газету, думая о безумном Дадли, который в 38-м до полусмерти избил наркомана-негра, по неосторожности запачкавшего его кашемировое пальто, которое преподнес ему Бен Зигель. Он нажал кнопку селектора:

— Пришли ответы на наши запросы?

— Пока ждем, мистер Микс.

— Я еду в Восточный Лос-Анджелес. Оставь, пожалуйста, всю информацию на моем столе, хорошо?

— Конечно, сэр.

Утро выдалось холодным, собирался дождь. Базз поехал по Олимпик, мимо авиазавода «Хыоз эркрафт» прямо на Бойл-Хайтс, где поменьше светофоров и отвлекающих природных красот — ему хотелось спокойно подумать. Он надел портупею с полицейским револьвером, и оттого висевший на теле жирок слегка перекосило. Карманы тяжело оттопырили полицейский жетон и расписание скачек, и ему то и дело приходилось поддергивать штаны, чтобы все это более-менее уравновесить. Бенавидес, Лопес и Дуарте были, скорее всего, из банды «Белый забор», или «Первая улица», или «Апачи». Вообще, мексы на Бойл-Хайтс — народ хороший, покладистые и услужливые, хотят слыть хорошими американцами. От них он получит нужную информацию. Но его занимали другие мысли.

Дело вот в чем: уже много лет его женщинами были только шлюхи да девчонки, мечтавшие о карьере кинозвезд, а потому лезшие к нему в постель, чтобы потом перебраться в постель Говарда. Он же все время думал об Одри Андерс, и так она завладела его мыслями, что даже с собственной секретаршей в своем отделе прокуратуры у него ничего не получилось. Если тотализатор у Леотиса Дайнина был просто глупостью, то домогательство Одри было глупостью с большими намерениями: перестать обжираться в дешевых ресторанах бифштексами в сыре и абрикосовыми пудингами, сбросить хренову кучу фунтов, чтобы весь его гардероб сидел на нем комильфо, даже если им и не суждено вместе куда-то пойти.

Он проехал центр, выехал на окраины, а женщина не шла у него из головы. Свернув на Сото и въехав на холмистые склоны Бойл-Хайтс, Базз пытался сосредоточиться на предстоящей работе. Эти места, ранее обжитые евреями, перед войной заселили мексиканцы. Если до войны на Бруклин-авеню дышать было нечем от ароматов копченой говядины и курятины, то теперь там господствовали запахи вареной кукурузы и жареной свинины. Синагога напротив парка Холленбек стала католическим костелом. Старичков с кипой на макушке, игравших в шахматы в тени перечного дерева, сменили напыщенные, разряженные пачукос в хаки с разрезами на полах куртки; они ходят блатной походкой и ботают по фене. Базз объехал вокруг парка, внимательно разглядывая и оценивая мексиканцев. Безработные. Возраст — двадцать с небольшим. Вероятно, приторговывают полудолларовыми сигаретами с марихуаной. Навязывают охрану и по мелочи обирают еврейских торговцев, слишком бедных, чтобы перебраться в более кошерное место — Беверли и Фэрфакс. Татуировка между большим и указательным пальцем левой руки выдает в них принадлежность к бандам «Белый забор», «Первая улица» или «Апачи». Когда разгорячены мескалем, марихуаной, футболом или юбкой — опасны. Когда им скучно — ищут приключений.

Базз остановился и сунул за пояс свою короткую биту-дубинку, отчего его фигура стала еще безобразнее. Подошел к четырем молодым парням. Увидев его, двое сразу отошли. Наверняка— чтобы выкинуть в траву сигареты с наркотой, принюхаться и посмотреть, чего этому жирному копу тут надо. Двое других остались стоять, наблюдя за битвой двух тараканов. На скамейке в коробке из-под обуви два таракана, как гладиаторы, сражались за право сожрать мертвого жучка, облитого сладким кленовым сиропом. Базз оценивает обстановку, а мексиканцы делают вид, что не замечают его. На земле он увидел кучку центов и четвертаков, подошел и бросил на нее пятидолларовую бумажку:

— Пятерик на паскудника с пятном на спине.

Четыре карих глаза смерили Базза, а он быстро оглядел парней. На жилистых предплечьях рук — татуировка «Белого забора»; оба похожи на боксеров в наилегчайшем весе. Один в грязной футболке, другой — в чистой. Оба тоже внимательно осмотрели Базза:

— Я серьезно. У того прохвоста есть стиль. Увертлив как Билли Конн.

Оба пачукос показали на коробку. Чистая Футболка сказал:

— Билли муэрто[32].

Базз посмотрел вниз и увидел, что таракан с пятном лежит брюхом кверху на дне картонки в лужице липкого сока. Грязная Футболка хихикнул и сгреб монеты вместе с пятью долларами. Чистая Футболка палочкой от мороженого вытащил победителя из коробки и посадил его на кору перечного дерева рядом со скамейкой. Таракан повис, облизывая свои усики. Базз сказал:

— Двойная ставка, если повторишь фокус, которому я сам научился в Оклахоме.

— Это что, полицейские фокусы? — спросил Чистая Футболка.

Базз выудил из-под пиджака дубинку и, схватив за ременную петлю, качнул:

— Вроде того. Мне надо выяснить кое-что о нескольких здешних парнях, и вы, может быть, поможете мне. Comprende?

Чистая Футболка повернулся было уйти; но Грязная Футболка его задержал и спросил, указывая на биту:

— А эта штука тут при чем?

Базз улыбнулся, посмотрел на дерево и отошел на три шага назад:

— Сынок, подпали-ка таракану задницу и увидишь. Чистая Футболка вынул зажигалку, чиркнул и поднес под таракана победителя. Таракан резво побежал вверх. Базз прицелился и метнул дубинку. Она грохнула о ствол и упала на землю. Грязная Футболка поднял ее и снял копчиком пальца бесформенную кашицу:

— Готов. Мать твою Пресвятую!

Чистая Футболка перекрестился в стиле пачукос — левой рукой, правой почесав себе яйца. Грязная Футболка осенил себя обычным крестным знаменем.

Базз подбросил биту в воздух, поймал ее изгибом локтя, крутанул вокруг спины, стукнул о землю, снова поймал за ремешок и взял, как ружье, «на грудь». Теперь мексиканцы разинули рты, и, пока они так Стояли, Базз взял их в оборот:

— Мондо Лопес, Хуан Дуарте и Сэмми Бенавидес. Они были в одной из местных банд. Расскажете мне про них, и я покажу вам еще не такие трюки.

Грязная Футболка длинно заматерился по-испански; Чистая Футболка перевел:

— Хавьер ненавидит собак из «Первой улицы», чтоб они подохли к чертям!

Базз подумал, как бы Одри Андерс отнеслась к его фокусам с битой, и сказал:

— Значит, они были из «Первой улицы»? Хавьер харкнул на землю — явно чахоточный:

— Предатели они. Давно, в 43-м или 44-м «Забор» и «Первая» собирали совет примирения. Лопес и Дуарте должны были прийти на совет, но они спутались с этими гребаными нацистами-синаркистами, потом еще с блядскими коммунистами в Сонной Лагуне, вместо того чтобы драться на нашей стороне. Тогда «Апачи» конкретно загасили «Первую» и «Забор». Убили моего двоюродного брата Салдо.

Базз отстегнул еще две пятерки:

— Что еще можешь рассказать. Давай, можешь в открытую о гадах.

— Бенавидес — гад. Он трахал свою сестренку! Базз протянул ему деньги:

— Спокойно. Расскажи мне еще о них, все, что знаешь. О них и их родне. Только спокойно.

Чистая Футболка сказал:

— Ну, о Бенавидесе это так болтают, а у Дуарте двоюродный брат — голубой, наверное, он и сам такой же. Голубизна — это семейное, я читал об этом в «Аргоси».

Базз затолкал биту за пояс:

— А семьи? У них тут семьи есть? В разговор вступил Хавьер:

— Мать у Лопеса умерла, но вроде у него есть сестры в Бейкерсфилде. Кроме этого maricon[33], все Дуарте вернулись в Мексику. И еще знаю, что родители этого гада Бенавидеса живут на углу Четвертой и Эвергрин.

— У них дом или квартиру снимают?

— В маленькой хибаре, — вставил Чистая Футболка, — а перед ней статуи. — Он покрутил пальцем у виска. — Мать сумасшедшая. Loca grande.

Базз вздохнул:

— И это все, что я получил за пятнадцать баксов и мой фокус?

— Каждый пацан в Хайте ненавидит этих козлов, — сказал Хавьер. — У них спросите.

Чистая Футболка добавил:

— Если заплатите нам, можем что-нибудь устроить.

— Постарайтесь остаться живыми, — сказала Базз и поехал на Четвертую и Эвергрин.

Лужайка была святилищем.

Стоящие в ряд статуи Христа обращены лицом к улице. За ними стоят ясли с Христом младенцем, рядом собачья какашка. На приставном столике — фигура Девы Марии. На ее белом ниспадающем одеянии начертано матерное ругательство. Баззу сразу подумалось: у мистера и миссис Бенавидес совсем плохо со зрением.

Базз подошел к крыльцу и позвонил.

Дверь отворила старая женщина:

—Quien?

— Полиция, мадам, — ответил Базз. — Я не говорю по-испански.

Старуха ткнула пальцем в нитку бус у себя на шее и сказала:

— Я говорю ingles . Вы из-за Сэмми?

— Да. Как вы догадались?

Хозяйка указала на стену над сложенным из кирпича и сильно разбитым очагом. Там был изображен дьявол в красном, с рогами и трезубцем. Базз подошел к изображению и внимательно посмотрел. Там, где должно было быть лицо, наклеена фотография мексиканского мальчика, а несколько фигурок Христа, выглядывающих из-за края очага, сурово на него смотрят:

— Мой сын Сэмми. Communisto. Дьявол во плоти. Базз улыбнулся:

— Кажется, вы хорошо защищены, мэм. Иисус вас тут надежно охраняет.

Мама Бенавидеса сняла с камина пачку бумаг и протянула Баззу. Сверху лежала листовка министерства юстиции штата — перечень коммунистических организаций в Калифорнии в алфавитном порядке. В списке был отмечен Комитет защиты Сонной Лагуны. Рядом в скобках указывалось: список членов можно получить по адресу: п/я 465, Сакраменто, 14, Калифорния. Старуха выхватила у него пачку, быстро ее пролистала и ткнула пальцем в колонку имен. Чернильными галочками были помечены: Бенавидес, Самуэль Томас Игнасио и де Хейвен Клэр Кэтрин.

— Вот. Это истинно антихристы, communistas.

— Ну, Сэмми, конечно, не ангел, но уж дьяволом его назвать трудно.

— Нет, это так. Yo soy la madre del diablo! Вы арестуй его! Communista!

Базз указал на фамилию Клэр де Хейвен:

— Миссис Бенавидес, что вы знаете об этой женщине? Расскажите мне все…

— Communista! Наркоманка! Сэмми отвез ее в clinica лечиться, и она…

«Вот оно!» — понял Базз.

— Где эта клиника, мэм. Скажите мне четко.

— На океане. Доктор дьявола! Коммуниста шлюха! Мать сатаны принялась истошно вопить.

Базз бросил Восточный район и помчался в Малибу —там морской бриз, врач, никаких тараканьих боев, никаких мадонн с матерщиной на белых одеждах.

Тихоокеанский санаторий стоит в каньоне Малибу. В полумиле от берега у подножия горы уютно пристроилась наркологическая клиника. Главный корпус санатория, лаборатории и служебные постройки обнесены колючей проволокой под током. Стоимость лечения от алкогольной и наркотической зависимости здесь составляла тысячу двести долларов в неделю. Прямо в самом санатории очищался героин — по джентльменскому соглашению между главой санатория доктором Теренсом Лаксом и Наблюдательным советом Лос-Анджелеса. Соглашение предусматривало, что городская политическая элита, нуждающаяся в его помощи, получает ее бесплатно. Подъезжая к воротам, Базз думал, сколько же пациентов он рекомендовал доктору Лаксу! Состоятельные алкаши и наркоманы с хьюзовой «РКО пикчерз» избегали тюремного срока и позорной славы, потому что доктор Терри, официально пластический хирург кинозвезд, давал им тут прибежище, а ему — десять процентов комиссионных. Одну пациентку ему никогда не забыть — девчонку, вколовшую себе смертельную дозу, когда Говард исключил ее из списка своих подруг и погнал обратно торговать собой в барах отелей. Базз тогда был готов сжечь те три сотни, что получил от Лакса за свой бизнес.

Базз посигналил. В переговорном устройстве послышался голос дежурного:

— Да, сэр?

Базз проговорил в микрофон:

— Тернер Микс к доктору Лаксу.

— Минутку, сэр, — ответил голос. Базз подождал, потом услышал:

— Сэр, езжайте после развилки по левой дороге до конца. Доктор Лаке на инкубаторной станации.

Ворота открылись. Базз проехал мимо клиники, служебных построек и повернул на дорогу, ведущую в заросший кустарником маленький каньон. В глубине стоял небольшой домик под цинковой крышей, окруженный низкой сеткой. Внутри пищали цыплята, некоторые истошно кудахтали.

Базз остановился, вышел из машины и посмотрел сквозь изгородь. Двое мужчин в высоких сапогах и комбинезонах забивали цыплят толстыми палками с вставленными бритвами — дубинками зутеров, которыми в начале 40-х полицейские группы по борьбе с беспорядками обрабатывали мексиканских бузотеров, вспарывая их стиляжные наряды. Работа забойщиков шла хорошо: один удар по шее — и следующий. Несколько уцелевших цыплят в панике пытались убежать, улететь. Они кидались на стены, на крышу, на самих мужчин с палками. Базз подумал: сегодня в «Дерби» ему не захочется цыплят в марсале, как услышал позади себя голос:

— Одним выстрелом — двух птиц. Каламбур неудачный — но бизнес хороший.

Базз обернулся. Перед ним стоял Терри Лаке — весь из себя красавец, седой и стройный, ни дать ни взять иллюстрация к словарному определению слова «врач».

— Привет, док.

— Знаешь, я предпочитаю обращение «доктор» или «Терри», но всегда мирюсь с твоей деревенской манерой. Есть дело?

— Не совсем. А это что? Запасаетесь провиантом? Лаке указал на птицебойню, где стало тихо; рабочие складывали тушки цыплят в мешки:

— Одним выстрелом убиваем двух зайцев. Несколько лет назад прочел одно исследование, в котором утверждалось, что куриная диета полезна людям с малым содержанием сахара в крови, а именно так обстоят дела у большинства алкоголиков и наркоманов. Это — один заяц. Второй заяц — мой особый метод лечения наркоманов. Вся содержащаяся в теле пациента кровь подвергается обработке свежей, здоровой, насыщенной витаминами, минералами и животными гормонами кровью птицы. Вот завел инкубатор и забиваю цыплят. Это эффективно экономически и полезно для моих пациентов. А что у тебя, Базз? Если не бизнес, значит, просьба. Чем могу помочь?

От запаха крови и перьев Базза мутило. Он заметил, что вспомогательные службы соединены с основным корпусом подвесной дорогой, а в десятке метров от инкубатора на специальной площадке стоит вагончик:

— Давайте пойдем в ваш офис. Хочу спросить об одной женщине, которая наверняка была вашей пациенткой.

Лаке нахмурился и стал чистить скальпелем ногти:

— Я никогда не разглашаю конфиденциальные сведения о своих пациентах. Ты знаешь. Именно поэтому вы с мистером Хьюзом пользовались только моими услугами.

— Всего несколько вопросов, Терри.

— Полагаю, заменить их деньгами невозможно?

— Мне деньги не нужны, мне нужна информация.

— И если я такой информации не предложу, ты поведешь свой бизнес с кем-то другим?

Базз кивнул в сторону вагончика:

— Дружба дружбой, а служба службой. Пойдите мне навстречу, Терри. Нынче я работаю с городскими властями и, может случиться, буду вынужден сообщить о том, что здесь производятся наркотики.

Лаке почесал скальпелем шею:

— Только по медицинским показаниям и с официального разрешения.

— Док, вы серьезно думаете, что я поверю, что вы не снабжаете Микки К. товаром для его пациентов? А ведь городские власти ненавидят Микки — вам об этом известно.

Лаке кивнул в сторону вагончика. Базз пошел вперед, нырнул внутрь. Врач повернул выключатель, от проводов посыпались искры. Вагончик медленно поплыл вверх и остановился у площадки возле галереи с великолепным видом на океан. Лаке провел гостя стерильно чистыми залами и коридорами в маленькую, заставленную шкафами комнату. На стенах развешаны медицинские плакаты — графические пособия по пластической хирургии, реконструкция лица по методу Томаса Харта Бентона. Базз сказал:

— Клэр Кэтрин де Хейвен. Она вроде комми. Лаке открыл шкаф, перебрал несколько папок, вытащил одну и прочитал первую страницу:

— Клэр Кэтрин де Хейвен, дата рождения 5 мая 1910 года. Контролируемый хронический алкоголизм, имеется лекарственная зависимость от фенобарбитала и бензедрина, периодически делает себе инъекции героина. Проходила у меня специальный курс лечения трижды — в 39, 43 и 47-м годах. Вот так.

— Нет, мне надо больше, — сказал Базз. — Здесь есть какие-нибудь интересные детали? Что-нибудь компрометирующее?

— Тут история болезни и финансовые счета. Можешь сам посмотреть.

— Да нет, спасибо. Вижу, вы ее хорошо помните, Терри. Расскажите мне о ней.

Лаке поставил папку обратно в шкаф и закрыл дверь:

— Когда она оказалась здесь в первый раз, она совратила несколько других пациентов. Это вызвало скандал, и в 43-м я ее содержал изолированно. Всякий раз она очень раскаивалась и переживала, и при втором ее посещении мне пришлось выступить в роли психиатра.

— Вы еще и психиатр?

— Нет, нет, — рассмеялся Лаке. — Просто люблю, когда со мной откровенничают. В 43-м де Хейвен сказала мне, что хочет преобразований в обществе, потому что избили ее мексиканского возлюбленного во время восстания зутеров, и она хочет активно работать ради народной революции. Во время «красных» слушаний на востоке в 47-м она чуть с ума не сошла: одного из ее приятелей взяли за одно место. Комиссия Конгресса была полезна для бизнеса, Базз. Многие раскаялись, стали наркоманами, были попытки самоубийств. Комми с деньгами — самые лучшие комми, согласен?

Базз мысленно пробежал свою рабочую программу:

— А кого из дружков Клэр тогда взяли за яйца — как фамилия?

— Не помню.

— Мортон Зиффкин?

— Нет.

— Один из ее мексов — Бенавидес, Лопес, Дуарте?

— Нет, это не был мекс.

— Чаз Майнир, Рейнольде, Лофтис? Упоминание Лофтиса попало в точку. Лицо Лакса вытянулось и скривилось в натянутой улыбке.

— Нет, не они.

— Ерунда. Я знаю, что вы помните фамилию. Ну, давайте выкладывайте.

Лаке пожал плечами, явно притворно:

— У меня был роман с Клэр, как и у Лофтиса. Я ревновал. Вот и вспомнил, как услышал его фамилию.

Базз рассмеялся: стреляного воробья на мякине не проведешь:

— Ага, дружба дружбой, а героин — врозь. У вас романы бывают только с деньгами, так что хватит вешать мне лапшу.

Врач взял свой скальпель и постучал им по ноге:

— Ну ладно… Лофтис покупал для Клэр героин, а я хотел, чтобы она была благодарна только мне. Ну, доволен?

Хороший утренний улов: голливудская знаменитость — наркоманка и путалась с мексами. Бенавидес вероятный насильник малолетки. Лофтис добывает героин для подруги-коммунистки:

— А где он брал героин?

— Не знаю. Серьезно.

— Еще какая-нибудь ценная информация?

— Нет. У тебя нет на примете какой-нибудь бывшей девчонки Говарда — для оживления клиники?

— До скорого, док.

В офисе Базза ожидала груда сообщений: часть составляли ответы на телефонные запросы секретаря. Он их быстро пролистал.

В основном — уведомления о нарушении правил дорожного движения вперемежку со старой жвачкой про латиносов: противозаконные собрания, оскорбления действием с минимальными сроками в колониях для малолетних. Ничего насчет сексуальных художеств «дьявола во плоти» Сэмьюэла Томаса Игнасио Бенавидеса; никакого политического криминала на трех бывших «белых заборов». Базз взял последний листок — ответ на запрос секретаря в полицию Санта-Моники.

Мистер Микс,

3/44 — Р. Лофтис и некто Чарлз (Эдингтон) Хартшорн, рожд. 16.09.1897, допрашивались во время рейда полиции нравов в баре гомосексуалистов в Санта-Монике «Рыцарь в латах» — Саут-Линкольн, 1684, С.-М. Это — выдержка из картотеки. В архивах на Хартшорна: преступлений не отм. ДТП не отмечено, адвокат. Адрес — С.-Римпо 419, Л.-А. — Надеюсь, пригодится. Лоис.

Саут-Римпо, 419 — в районе парка Хэнкок. Красивое зеленое место, дома старых денежных мешков. У Рейнольдса Лофтиса был роман с Клэр де Хейвен, а теперь, похоже, он играет и в те и в другие ворота. Базз побрился электрической бритвой, брызнул одеколоном под мышками и стряхнул с галстука крошки пирога. Когда имеешь дело с богатыми, всегда немного нервничаешь, а толстосум, да еще и гомик — с такой комбинацией ему иметь дела еще не приходилось.

Мысли об Одри Андерс сопровождали его всю дорогу; он воображал, что его дешевый одеколон был ее «Шанель № 5» и освежил именно то, что надо. Дом 419 по Саут-Римпо был испанским особняком с просторным газоном и кустиками роз. Базз припарковал машину и позвонил, надеясь, что встреча будетодин на один и, если разговор не заладится, свидетелей тому не будет.

Открылся глазок, потом дверь. Блондинка лет двадцати пяти, с золотистой кожей, держалась за ручку двери. Само очарование в юбке из клетчатой шотландки и красной кофточке на пуговичках.

— Привет. Вы страховой агент, что обещал прийти сегодня к папе?

Базз одернул пиджак, чтобы прикрыть револьвер:

— Да. Только нам нужно побеседовать наедине. Мужчины не любят обсуждать серьезные вещи в присутствии членов семьи.

Девушка кивнула и повела Базза через вестибюль в уставленный книжными полками кабинет, оставив дверь приоткрытой. Он заметил сервант с напитками и подумал, что неплохо бы пропустить рюмашку: глоток спиртного в середине дня мог бы сделать его более приятным собеседником. И тут раздалось:

— Фил, что там еще за беседы наедине?

Базз отдернул руку от желанного стакана. Дверь распахнулась, и на пороге появился низенький пухленький плешивый толстяк с остатками волос по бокам головы. Базз показал свой жетон.

— В чем дело? — спросил толстяк.

— Управление окружной прокуратуры, мистер Хартшорн. Мне не хотелось бы вмешивать сюда вашу семью.

Чарлз Хартшорн закрыл дверь и прислонился к ней:

— Это насчет Дуэйна Линденора?

Это имя Баззу сразу ничего не сказало, но потом всплыло в связи с сообщением в вечернем выпуске «Татлер»: Линденор был жертвой убийства, о котором рассказывал Дадли Смит, — это дело ведет детектив шерифа, о сотрудничестве с которым ведутся переговоры.

— Нет, сэр, я из отдела большого жюри. Мы проверяем действия полиции Санта-Моники. Нас интересует, не подвергались ли вы дурному обращению во время полицейского рейда в баре «Вооруженный рыцарь» в 44-м.

На лбу Хартшорна вздулись вены, голос звучал холодно, как на заседании коллегии адвокатов:

— Я вам не верю. Дуэйн Линденор пытался меня шантажировать девять лет назад, грозя сообщить моей семье грязные выдумки. Я уладил с ним дело через суд, а несколько дней назад прочитал, что его убили. Я ждал появления у себя полиции, вот вы и явились. Меня подозревают в убийстве Линденора?

— Я этого не знаю, и это меня не интересует, — ответил Базз. — У меня вопрос о работе полиции Санта-Моники.

— А я думаю иначе. Дело касается ложных обвинений Дуэйна Линденора против меня, а не того, что случилось со мной в баре, посещаемом известными сомнительными личностями, когда туда наведалась полиция. У меня есть алиби на то время, когда, как писали газеты, был убит Линденор и второй человек. Можете его проверить, но не вздумайте приплетать к этому мою семью. Если только вы оброните слово моей жене или дочери, я лишу вас жетона и сниму с плеч голову. Вам понятно?

Голос адвоката стал спокойнее, лицо было искажено гримасой брезгливости. Базз еще раз попытался быть дипломатичным:

— Меня также интересует Рейнольде Лофтис, мистер Хартшорн. Он тогда был арестован с вами. Сообщите, что вы знаете о нем, и я скажу детективу шерифа, который расследует это дело, чтобы вас не беспокоили. Ваше алиби будет принято во внимание. Это вас устроит?

Хартшорн сложил руки на груди:

— Я не знаю никакого Рейнольдса Лофтиса и не желаю иметь дела с каким-то немытым полицейским, от которого за милю разит дешевым одеколоном. А теперь — вон из моего дома!

По тому, как Хартшорн произнес «Рейнольде», Базз понял, что он отлично его знает. Он подошел к серванту, налил в стакан виски и подошел с ним к адвокату:

— Это успокоит нервы, Чарли. Я не хочу, чтоб вы тут загнулись у меня на руках.

— Убирайся из моего дома, вонючий подонок!

Базз бросил стакан, схватил Хартшорна за горло и шмякнул об стену:

— Ты катишь не на того, советник. Я не мальчик, ты меня трахать не будешь. А теперь так: говори, что у тебя было с Лофтисом, или я иду в гостиную и говорю твоей милой дочке, что ее папа сосет хер в мужском туалете в парке Уэстлейк и дает мальчикам в жопу на Сельме и Лас-Палмас. А если кому вякнешь, что я угрожал, пропечатаю тебя в «Конфиденшнл магазин», как ты трахаешь черномазых трансвеститов. Усек?

Лицо Хартшорна стало лиловым, по нему текли слезы. Базз отпустил его, увидел на шее отпечаток своей пятерни и сложил ее в увесистый кулак. Хартшорн проковылял до серванта и взял графин с виски. Базз демонстративно, в полсилы шарахнул в последний момент кулаком о стену:

— Рассказывай о Лофтисе, дьявол тебя возьми. Не тяни, чтобы я смотал отсюда поскорее.

Звякнули стаканы, раздался тяжелый вздох, наступила тишина. Базз смотрел в стену. Хартшорн заговорил глухим сдавленным голосом:

— Рейнольде и я просто… развлекались. Мы встретились на вечеринке у одного бельгийца, кинорежиссера. Этот человек был очень аи courant[34] и часто устраивал встречи в наших… в таких клубах. У меня не было никаких серьезных намерений относительно Рейнольдса, потому что он встречался с одним сценаристом, и третий мог бы помешать. Я был лишним… поэтому никогда…

Базз повернулся и увидел, что обмякший Хартшорн сидит в кресле и греет руками станкан с виски:

— Что еще можешь сказать?

— Ничего. После той встречи в баре «Рыцарь в латах» я Рейнольдса ни разу не видел. Кого вы хотите…

— Никого, Чарли. Никто ничего не узнает. Я просто скажу, что Лофтис…

— О боже, неужели опять преследование инакомыслящих?

Базз ушел под жалобные всхлипы Хартшорна. Пока он уговаривал клиента и махал кулаками, пошел сильный дождь. Вода стояла стеной, ливень, казалось, смоет в океан все предгорье и завалит песком половину залива. Базз поставил три против одного, что Хартшорн будет держать язык за зубами, и два против одного, что продолжать трясти его бессмысленно — он совсем слетит с катушек. Что делать? Ехать обедать в забегаловку или — домой писать рапорт. Все одно. Он чувствовал на себе запах пота педика и собственного пота. Подумал, что с этим мудаком, пожалуй, хватил лишку, и на него навалилась тоска. На полпути к офису он опустил стекло, впустив воздух и дождь, потом развернулся и поехал домой.

Жил он в «Лонгвью Апартментс» на углу Беверли и Марипоза. Четыре, обращенные на юг комнаты на шестом этаже обставлены списанными декорациями от разных постановок РКО. Заехал в гараж, поставил машину и на лифте поднялся на свой этаж. А у дверей в мокром, усыпанном блесками платье из ткани с золотой нитью сидит Одри Андерс и держит на коленях мокрую норковую шубку. Шубка служила ей пепельницей. Увидев Базза она сказала:

— Прошлогодняя модель. Микки купит мне новую. — И погасила сигарету о воротник.

Базз помог Одри подняться и чуть дольше обычного задержал ее руки в своих:

— Неужели мне внезапно начинает везти?

— Цыплят по осени считают. Лавонна Коэн со своим китайским клубом отправилась в поездку, и Микки считает, что наступил сезон охоты на меня. Сегодня намечались «Мокамбо», «Роща» и под конец выпивка с Герштейном. Мне это надоело, и я смылась.

— Я думал у вас с Микки любовь.

— Любовь имеет и оборотную сторону. А ты знаешь, во всем телефонном справочнике ты единственный, другого Тернера Микса там нет.

Базз открыл дверь. Одри вошла, бросила свою норку на пол и осмотрела гостиную. Мебель состояла из кожаного дивана и легких кресел из «Лондонских каникул» и головы зебры на стене — из «Хозяина джунглей». Дверь в спальню когда-то служила входом в кабак на съемках «Ярость на Рио-Гранде». Лимонно-зеленый ковер с оранжевыми полосами был покрывалом, на котором нежилась амазонка-охотница в фильме «Песнь пампасов».

— Микс, ты все это купил? — спросила Одри.

— Подарки от богатого дяди. Выпить хочешь?

— Я не пью.

— Почему?

— Мои отец, сестра и оба брата пили, так что я — пас.

Базз думает: выглядит она хорошо, но все же не так, как выглядела без макияжа и в рубашке Микки до колен:

— И пошла в стриптиз.

Одри села, сбросила туфли, спрятала ноги в мех шубки:

— Да. Не проси меня делать трюк с кисточками, я все равно не стану. Микс, а с тобой-то что? Я думала ты будешь мне рад.

Он все еще чувствует исходящую от него вонь:

— Я отлупил сегодня одного типа. Противно. Одри шевелила пальцами ног под шубкой:

— Да ну? Этим ты зарабатываешь на жизнь?

— Обычно когда я разбираюсь с парнями, они оказывают хоть какое-то сопротивление.

— Что же это — игра, что ли, такая?

Баззу вспомнилось, как однажды в разговоре с Хыозом сказал, что предпочитает женщин, которые тебя понимают.

— Слушай, ну что мы всё или лбами сталкиваемся или друг другу вопросы задаем? Неужто нельзя придумать ничего получше?

«Заводная девчонка» пинком поправила шубку:

— Спальня у тебя тоже такая? Базз рассмеялся:

— «Ноктюрн Касбаха» и «Розовый рай» — говорит тебе это о чем-нибудь?

— Я о другом спрашиваю. А теперь ты меня спроси — только откровенно!

Базз снял пиджак, отстегнул кобуру и бросил на кресло:

— Ладно. Микки следит за тобой? Одри покачала головой:

— Нет. Я запретила ему. Я же не дешевка какая-нибудь.

— Где твоя машина?

— В трех кварталах отсюда.

Всему зеленый свет! Самый глупый его поступок может обернуться сказкой:

— Значит, ты все просчитала!

— Знала, что ты не скажешь нет, — сказала Одри и помахала своей шубкой. — Я и полотенце на утро захватила.

Базз думает: «Покойся с миром Тернер Прескот Микс, 1906-1950». Он глубоко вздохнул, подобрался, толкнул дверь в спальню и начал раздеваться. За ним вошла Одри. Вид кровати ее рассмешил: розовое атласное покрывало, розовый балдахин, розовые горгульи на фигурных ножках. Одним махом она скинула с себя одежду. От вида ее обнаженных грудей ноги Базза одеревенели. Одри подошла к нему и сдернула галстук, расстегнула рубашку и ослабила ремень.

Он стоя содрал с себя ботинки и носки; соскользнула на пол рубашка. Все тело охватила дрожь. Одри рассмеялась и провела пальчиком по гусиной коже на его руках, потом стала гладить тело, те места, которых он стыдился, — круглое брюхо, жировые складки на боках, ножевые раны на волосатой груди. Но когда она стала лизать его, он успокоился. Поднял ее на руки, чтоб показать, какой он сильный — ноги едва не подкосились, — и положил на кровать. Скинул брюки, трусы и лег рядом. В тот же миг ее руки, ноги обвили его, она прижалась лицом к его лицу, а рот так жадно искал его, будто в нем сосредоточились все ее желания.

Он стал целовать ее — грубо, нежно, снова грубо, терся носом о ее шею и вдыхал запах ароматного мыла, а совсем не тех духов, которыми грезил. Он взял ее за груди и сжал соски, вспоминая все, что говорил ему каждый коп о ее сенсационном номере в «Бэрбанк Бурлеск». На его прикосновение к каждой части ее тела Одри откликалась томным стоном. Он целовал и лизал ее между ног — она глухо вскрикивала. Возгласы ее становился все громче, по рукам и ногам пробежали судороги. Ее страсть переполнила его, он вошел в нее, чтобы стать ее частью. Бедра Одри вздымались, покрывало упало на пол. Базз почувствал, что больше не может терпеть. Она все крепче и крепче прижималась, и он уже не сдерживался. Ее гибкое тело — вдвое легче его — упругой пружиной продолжало толчки. Тогда он обхватил ее голову, зарылся лицом в ее волосы, обмяк, и пружина перестала биться.

Их соединяли розовая атласная простыня и общий пот. Базз скатился на бок, один его палец лежал на запястье Одри, так они оставались соединенными, пока переводили дух. Восемь лет он не курил, а дышал как гончая собака. Она лежала тихо, только учащенное биение пульса говорило, что внутри все еще не утихло. Его грудь вздымалась, он думал, что бы сказать. Одри стала водить пальцем по его шрамам на груди и заговорила первой:

— А ведь все могло быть сложнее. Базз наконец задышал ровнее:

— Что, уже продумываешь варианты?

Одри, по-звериному нацелив на него ногти, сделала вид, будто хочет его оцарапать:

— Мне просто хочется знать свое положение. Надо было ловить момент — риск того стоил. Базз взял Одри за руки:

— Значит, будет и новая встреча?

— Мог бы и не спрашивать. Я бы сама сказала немного погодя.

— Мне тоже хотелось бы знать свое положение. Одри рассмеялась и отняла руки:

— Положение у тебя такое, что ты виновен по всем статьям, Микс. Я тут на днях о тебе думала. Поэтому, что бы ни случилось, это твоя вина.

— Милая, Микки нельзя недооценивать, — сказал Базз. — Он ласков и мягок с женщинами и детьми, но людей он убивает.

— Он знает, что рано или поздно я от него уйду.

— Нет, не знает. Он считает, что ты бывшая стриптизерша, шикса[35] — тебе за тридцать и деваться тебе некуда. Ты ему делаешь немножко больно, может быть, от этого его шишка стоит тверже. Но уйти от него навсегда — это совсем другое дело.

Она отвела взгляд. Базз спросил:

— Милая, куда ты пойдешь?

Одри вытащила подушку, обхватила ее руками и посмотрела на Микса:

— У меня есть сбережения. Неплохие. Хочу купить лесистый участок в Долине и акции торгового центра. Это очень надежно, Микс. Еще десять тысяч — и у меня будет тридцать пять акров земли.

Как и у него: земля по четырнадцать долларов за акр — полная гарантия его богатства.

— Где взяла деньги?

— Скопила.

— Из подарков Микки?

Одри неожиданно отшвырнула подушку и ткнула кулачком его в грудь:

— Ты ревнуешь, милый?

Базз ухватил ее за палец и легонько укусил:

— Ну если только самую малость.

— Так вот, не стоит. Микки весь в профсоюзном бизнесе и в сделке с Драгной по наркотикам, и я знаю, что я делаю. Можешь не беспокоиться.

— Милая, ты умница. Потому что я хочу, чтобы ты была моей навсегда.

— Микс, только прошу тебя больше не говори о Микки. А то мне кажется, что он прячется под кроватью.

Базз подумал о своем револьвере, оставшемся в другой комнате и о педриле-адвокате с распухшей шеей и слезами на щеках.

— Мне нравится, что с тобой опасно. Я это люблю.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Исполняющий обязанности главного инспектора Апшо.

Начальник оперативной группы.

Капитан корабля.

Дэнни стоит в пустой комнате голливудского участка, готовясь проинструктировать трех своих помощников по своему делу о серийном убийстве. Инструктаж пройдет там, где откровения Бренды Аллен нанесли наибольший ущерб. Об этом свидетельствует карикатура, пришпиленная к доске объявлений: Микки Коэн, на макушке кипа со знаком доллара, держит на ниточках как кукол-марионеток двух помощников шерифа в форме. Изо рта вылетает пузырь-надпись: «Ну и задал я городским копам! Повезло, что задницу мне подтирают копы округа». Все лицо Микки было в маленьких дырках: первый бандит Лос-Анджелеса здесь служил мишенью для игры в дартс .

В передней части комнаты стоит кафедра и висит черная доска. Дэнни нашел мел и большими буквами вывел на ней: «Помощник шерифа Д. Апшо, Управление шерифа Лос-Анджелеса». Устроился за кафедрой, как это делает доктор Лейман на занятиях по судебной медицине, и заставил себя сосредоточится на формулировках задания, чтобы не попасть впросак, когда будет излагать своим помощникам, трем детективам старше и много опытнее его, юридическую сторону дела. Такое ему даже во сне не могло присниться и, может быть, станет глотком эликсира, который прогонит недобрые мысли и продвинет вперед дело, ибо он стоит победителем там, где полицейских округа ненавидят и презирают едва ли не больше, чем растлителей малолетних. Главное убедить себя, что намечаемая большая и сложная работа — это не сон. После полученного от лейтенанта Консидайна предложения он бессчетное множество раз щипал себя — проверял: не снится ли ему все это.

Вчера днем, когда он сидел дома, потягивал сильно разбавленное виски и перебирал свои папки, к нему заявился Дадли Смит. Ирландец сказал, что они с Консидайном ждут его в участке Западного Голливуда: Эллис Лоу издал распоряжение о временном переводе Дэнни на новую работу, которое утвердили начальник полицейского управления Уортон и глава службы шерифов Бискейлуз. Идя на встречу, Дэнни почистил зубы, прополоскал горло, проглотил сэндвич — ему предстоит ответить на один вопрос, а для этого сочинить правдоподобное объяснение. Поскольку ему уже сказали, что его направят в студию «Вэрайэти интернэшнл пикчерз», хозяина которой он непреднамеренно прогневил, надо убедить начальство, что в роли копа его там видели только охранник, сценарист и сам Герштейн. Это было первое, о чем спросил его Конси-дайн, и спокойствие, даруемое доброй порцией виски, помогло ему солгать, не моргнув глазом.

Изложенный Дэнни план полного изменения своей прически и костюма для роли коммуниста-роматика Смит принял полностью, а Консидайн — с оговорками. Смит передал ему кипу печатных материалов УАЕС, чтобы проштудировать их дома, и пересказал некоторые вещи из доклада психиатра. Затем последовал настоящий полицейский инструктаж.

Его задача состоит в том, чтобы установить контакт со слабым по их оценкам звеном УАЕС — неразборчивой в своих связях женщиной по имени Клэр де Хейвен, получить доступ на совещания профсоюзной верхушки и выведать их стратегические планы. В частности узнать:

— почему они не объявляют забастовку;

— высказываются ли на совещаниях идеи в пользу вооруженного переворота;

— имеются ли у них планы подрывной деятельности посредством кинофильмов;

— попался ли мозговой трест УАЕС на обманный маневр Консидайна — распространенную в печати и по радио утку, будто большое жюри сворачивает свою работу;

— и насколько тесно УАЕС связан с коммунистической партией.

Перспектива блестящей карьеры.

— Вам и тридцати не исполнится, как станете лейтенантом.

— Есть женщина, сынок, к которой тебе надо подобраться. Не исключено, что тебе придется отдрю-чить ее по полной программе.

Хоп — и нет кошмарных снов. Уходя с совещания с бумагами под мышкой и пообещав сегодня же явиться на второе собеседование в городской совет, Дэнни чувствовал себя на седьмом небе. Из дома он позвонил в десяток зубопротезных кабинетов, куда не смогла пробиться Карен Хилтшер. Результат нулевой. Не прикасаясь к виски и не думая о «Шато Мармон», просмотрел десяток дел об убийствах на гомосексуальной почве. После этого он почувствовал небывалую самоуверенность, отнес соскобы следов крови из дома 2307 по Тамаринд-стрит в лабораторию, с помощью некоторой суммы денег уговорил коллегу по классу судебной медицины распечатать результаты анализа, надеясь, что это позволит ему сопоставить кровавые мазки на стенах с жертвами, воссоздать преступление и получить дополнительную информацию об убийце. Увидев кровавые рисунки, коллега и глазом не моргнул, и скоро анализы были готовы. Дэнни отнес бумаги домой и положил вместе с фотоснимками. Три жертвы, три разные группы крови. Была еще опасность того, что его обвинят в незаконном сборе улик, но риск был оправдан. Группа крови Мартина Гойнза АВ+ точно совпала с результатом анализа самых размашистых мазков крови на стенах. Он был первой жертвой, и убийца еще не усовершенствовал свою технику дизайна кровью. Кровь Джорджа Уилтси и Дуэй-на Линденора, групп 0— и В+, разбрызгивалась раздельно. Рисунок кровью Уилтси проще, не совсем продуман. Пришла уверенность в правильности вывода: Мартин Гойнз стал жертвой импульсивной жестокости, убийца действовал в припадке дикой ярости. При всей самоубийственной браваде (именно поэтому он решился привести жертвы два и три в квартиру Гойнза) для того чтобы избрать Безумного Марти первой жертвой, у него должны были быть особые причины:

— он знал этого человека и хотел его убить из ненависти — совершенно определенная личная мотивация;

— он знал его и счел подходящим объектом для удовлетворения своего вожделения;

— он не был ранее знаком с Марти Гойнзом, но отлично знал джаз-клубы в негритянских кварталах и решил найти жертву там.

Теперь его люди повторно прочешут этот район.

Об Уилтси и Линденоре:

Первым убийца терзал Уилтси — кусал его, грыз мясо, разбрызгивал кровь. Уилтси его привлекал больше. Он — мужеложец, и активно торговал собой, и был основным сексуальным объектом убийцы. Некоторая утонченность рисунков кровью Линденора указывает на удовлетворенность и насыщение убийцы.

Сегодня вечером, с одобрения обоих правоохранительных ведомств, Дэнни прощупает, что представляет собой владелец агентства знакомств, сводник Феликс Гордин, косвенно связанный с любовником Уилтси Дуэйном Линденором; попытается выяснить, что это были за люди.

Дэнни посмотрел на часы — 8:53. Трое сотрудников должны прийти в 9:00. Стоя за кафедрой, он вынул блокнот и пробежал задания, которые будет раздавать. Услышав осторожный кашель, он поднял голову.

К нему шел плотный блондин лет тридцати пяти. Дэнни вспомнил слова Дадли Смита: его «протеже» из убойного отдела присмотрит, чтобы все шло гладко и все назначенные ему в помощь «подходили». Дэнни изобразил улыбку и протянул руку. Вошедший крепко ее пожал:

— Майк Брюнинг. Вы — Дэнни Апшо?

— Да. Вы сержант?

— Да, но зовите меня просто Майк. Дадли просил передать, что сожалеет: здешний начальник назначил в нашу группу Джина Найлза, он был первым на месте преступления, и в участке нет больше людей. Как говорится, се ля ви.

Дэнни поморщился, вспомнив стычку с Найл-зом:

— Кто четвертый?

— Один из ваших, Джек Шортелл, дежурный сержант из отделения Сан— Димас. Знаете, Апшо, вы уж извините, что с Найлзом так вышло. Он терпеть не может управление шерифа и считает, что городская полиция должна послать это дело в задницу, но Дадли просил передать вам: «Помните, что вы — босс». Между прочим, вы понравились Дадли. Он думает вы пойдете в гору.

«А я думаю, что он любит уродовать людей», — подумал Дэнни и сказал:

— Прекрасно. Передайте лейтенанту от меня спасибо.

— Зовите его Дадли и сами поблагодарите: вы теперь с ним товарищи по делу с коммуняками. А вот и остальные.

Дэнни посмотрел. К ним приближался Джин Найлз, старательно обходя высокого мужчину в очках с металлической оправой, словно сотрудники управления шерифа были заразными. Он сел в первом ряду, вытащил блокнот и авторучку — никакой учтивости, никакого уважения к старшим по званию. Высокий подошел к Брюнингу и Дэнни, быстро пожал им руки:

— Я Джек Шортелл.

Ему было по меньшей мере пятьдесят. Дэнни указал на свое имя на черной доске:

— Рад знакомству, сержант.

— Взаимно, помшерифа. Ваше первое большое дело?

— Да.

— У меня их было с полдюжины, так что, если будут какие-то заминки, не переживайте.

— Не буду.

Брюнинг и Шортелл сели через ряд позади Найлза. Дэнни указал на стол рядом с доской, там лежали три стопки документов по делу об убийстве Гойн-за, Уилтси и Линденора, составленные совместной группой двух управлений. Никаких умозаключений из своих файлов, никакой наводки на Феликса Гордина, ничего о Дуэйне Линденоре как о бывшем шантажисте. Его слушатели вытащили сигареты, спички и дружно закурили. Дэнни подвинул кафедру, так что она встала между ним и аудиторией, и впервые взял в руки бразды правления.

— Здесь, джентльмены, представлены практически все улики, которыми мы располагаем. Акты вскрытия, свидетельские показания, мои рапорты как следователя по первому убийству. Городская полиция не сочла нужным провести судебно-медицинские обследования места совершения убийств, так что некоторые потенциальные возможности расследования оказались утраченными. Дело раздельно вели два следователя, но только мне удалось собрать наиболее достоверные улики и показания. Каждый этап своего расследования у меня зафиксирован в хронологическом порядке, копии этой записи — в приготовленных для вас рабочих документах. Остановлюсь на ключевых моментах. Дэнни замолчал и посмотрел в сторону Найлза. Упоминание промашки городской полиции с судебной медициной Найлза сильно задело, и он зло смотрел на Дэнни, не сводя с него взгляда. Дэнни оперся о кафедру, чтобы чувствовать себя спокойнее и увереннее:

— Первого января я обследовал южный участок Сентрал-авеню, откуда была угнана машина, которая использовалась для перевозки тела Гойнза. Свидетели указывают, что с Гойнзом был высокий седой человек средних лет, и мы знаем по анализу семени, что его группа крови 0+. Гойнз был убит передозировкой героина, Уилтси и Линденор отравлены комбинацией барбитурата и стрихнина. Все трое одинаково изувечены особым орудием, которое называется палкой зутера. Укусы на телах жертв в области живота — от протеза, который носит убийца. Протез не обычный; вставная челюсть имеет стальные коронки или дубликаты зубов животного. Следов человеческих зубов на телах не обнаружено.

Дэнни отвел глаза от Найлза и посмотрел на остальных. Брюнинг нервно курил. Шортелл делал заметки в блокноте. Большой Джин прожигал сигаретой дырки в столе. Дэнни стал смотреть только на него и продолжал излагать свой материал, вставив в него первые слова неправды:

— Таким образом, подозреваемый — высокий седой человек белой расы и среднего возраста с группой крови 0+, который может раздобыть героин и барбитурат, может завести и угнать чужую машину. Когда он вколол Гойнзу героин, он заткнул ему рот махровым полотенцем, что указывает на то, что убийца знал: чрезмерная доза наркотика приводит к разрыву артерий и жертва будет извергать кровь. По всей видимости, он обладает медицинскими знаниями. Считаю также, что он умеет изготовлять зубные протезы. Вчера я узнал от своего осведомителя, что Гойнз намеревался собрать банду грабителей. В моих рапортах вы найдете протокол допроса Честера Брауна, музыканта-джазиста. Он знал Марти Гойнза еще в начале 40-х и утверждает, что тогда Гойнз занимался грабежами. Браун упоминал молодого парня с обожженным лицом, который был подельником Гойнза, но к данному делу, на мой взгляд, он отношения не имеет. Итак, исходя из этих предположений, считаю, что далее наши действия таковы:

— Сержант Шортелл, вы проводите телефонный опрос зубопротезных лабораторий. У меня большой список, и вам предстоит обзвонить их и поднять их архивы там, где они ведутся. У вас солидный материал для отсева: группа крови, описание внешности, даты убийств. Обратите внимание на сотрудников лабораторий, вызывающих даже самое малое подозрение своих коллег, и если инстинкт вам что-то подсказывает, а данных о типе крови данного человека нет, используйте тюремные архивы, материалы Службы исполнения воинской повинности и больниц, а также любой другой источник, где вы сможете получить такую информацию.

Делая записи, Шортелл согласно кивал головой. Дэнни перевел взгляд на Найлза и Брюнинга:

— Сержант Брюнинг и сержант Найлз, вы проверите все дела, связанные с преступлениями на сексуальной почве в городе и округе на предмет выяснения нанесения членовредительства посредством укусов, исключая объекты по типу крови и описанию подозреваемого. Нам нужны данные по всем зарегистрированным в районе Лос-Анджелеса сексуальным преступникам. С особым вниманием следует ознакомиться с прошлым Уилтси и Линденора и предельно тщательно перетряхнуть историю задержаний Уилтси за проституцию для определения круга его клиентов, постараться выявить среди них личность, подпадающую под описание. Сличите эту информацию с делами об ограблении в городе и округе, а также рапорты об аресте молодых грабителей со следами ожогов вплоть до 43-го года. На каждого потенциального подозреваемого необходимо получить фотоснимки.

В своем расследовании я не прибегал к допросам из-за проблемы с юрисдикцией, и вот здесь могут сработать фотографии. Нужно показать эти снимки всем известным нам торговцам героином и марихуаной, допросить их со всей строгостью, особенно в негритянских районах. Потрясите ваших информаторов, поговорите с каждым начальником отдела нравов во всех участках города и округа и попросите проинструктировать всех своих следственных работников провести работу с агентами и собрать информацию в барах для голубых о высоком седом человеке средних лет с необычными наклонностями. Нужно также послать запрос в администрацию по условно-досрочному освобождению на предмет установления лиц с нарушениями психики, недавно вышедших на свободу. Следует также повторно обследовать районы парка Гриффит, юга Сентрал-авеню и место, где был оставлен труп Гойнза.

Брюнинг застонал; Найлз в первый раз открыл рот:

— Вы слишком многого хотите, Апшо. Вам не кажется?

Дэнни оперся на кафедру:

— Это важное дело, и вы будете соответственно отмечены за арест преступника.

Найлз хмыкнул:

— Это — разборки «гамаков», и мы никогда не возьмем убийцу. А если и возьмем — что с того? Вас волнует, сколько педрил он порезал? Мне, например, плевать.

Дэнни передернуло от слов «гамаки» и «педрилы»; смотря в глаза Найлза, он почувствовал, что не выдерживает его взгляда и моргает. Подумал, что ни разу не употребил слово «гомосексуалист» в характеристике убийцы:

— Я полицейский, поэтому мне это важно. И эта работа обещает нам рост по службе.

— Рост по службе лично тебе, сынок. Ты же уже договорился с еврейчиком из прокуратуры.

— Найлз, кончай херню пороть!

Дэнни посмотрел, кто это выкрикнул, почувствовал комок в горле и вцепился в кафедру побелевшими от напряжения пальцами. Найлз злобно смотрел на него, и Дэнни не выдержал его взгляда. Он подумал, что надо достойно завершить речь, но все же, когда он продолжил, голос его чуть заметно дрожал:

— И последнее, о чем я вам хотел сообщить и по поводу чего мы не располагаем какой-либо исчерпывающей информацией. Все три человека были искромсаны палками зутеров, которые, по словам доктора Леймана, использовали силы наведения общественного порядка. Убийств с использованием палок зутеров не зарегистрировано, и чаще всего эти палки использовали белые против мексиканцев и заявлений в полицию по этому поводу не поступало. Еще раз повторю, проверьте эти факты через своих осведомителей в сопоставлении с группой крови и описанием внешности преступника.

Джек Шортелл продолжает писать. Майк Брюнинг смотрит на него как-то странно, сильно прищурив глаза. Дэнни повернулся в сторону Найлза:

— Сержант, вам понятно?

Найлз закурил новую сигарету, продолжая прижигать стол окурком:

— А ты, значит, с евреями — не разлей вода, верно, Апшо? Сколько Микки Жид платит тебе?

— Больше, чем платила тебе Бренда. Шортелл рассмеялся, странный взгляд Брюнинга сменился улыбкой. Найлз бросил сигарету на пол и растоптал ее:

— А почему ты, умник, не доложил о том, что нашел в квартире Гойнза? Что там к хренам произошло?

Дэнни стиснул пальцы, и планка от кафедры осталась у него в руке:

— Разойдись, — скомандовал он изменившимся голосом.

Консидайн и Смит поджидали его в офисе Эллиса Лоу; Дадли положил телефонную трубку со словами: «Спасибо, сынок». Дэнни сел за стол совещаний, догадываясь, что «сынком» был услужливый Майк Брюнинг со своим рассказом о состоявшемся инструктаже.

Консидайн что-то писал в желтом блокноте. Смит подошел к Дэнни с дружески протянутой рукой:

— Ну как первое утро в роли начальника из убойного отдела, сынок?

Дэнни знал, что ему известно все — слово в слово:

— Все прошло хорошо, лейтенант.

— Зови меня Дадли. Через пару лет ты обгонишь меня в звании и должен привыкать не слишком церемониться со стариками.

— Хорошо, Дадли.

Смит рассмеялся:

— Ты покоритель сердец, сынок. Правда, Малкольм, он покоритель сердец?

Консидайн подвинул свой стул ближе к Дэнни:

— Будем надеяться, что Клэр де Хейвен думает так же. Как дела, помшерифа?

— Нормально, лейтенант, — ответил Дэнни, почувствовав, что между его начальниками не все гладко: и с той и с другой стороны ощущалось презрение, какая-то натянутость, но Смит, как всегда, находился в более выгодном положении.

— Ладно. Значит, инструктаж прошел хорошо?

— Да.

— Вы прочли бумаги, что мы вам передали?

— Практически запомнил наизусть. Консидайн похлопал по блокноту:

— Отлично. Тогда начнем.

Смит сел у дальнего конца стола. Дэнни настроился внимательно слушать и десять раз подумать, прежде чем отвечать.

— Вот некоторые правила, которые вы должны соблюдать, — сказал Консидайн. — Первое: всюду вы ездите на своей частной машине, по вашим агентурным делам, а также по делу об убийстве. Мы превращаем вас в иного человека, к концу дня будет полностью готов план действий. Вы становитесь радикалом, который много лет прожил в Нью-Йорке, поэтому для вашей машины мы приготовим нью-йоркские номера. Уже готова ваша легенда, которую вам нужно будет запомнить. Когда будете ездить по разным участкам для проверки отчетов и прочего, оставляйте машину не ближе двух кварталов от нужного места, а когда будете отсюда уходить, зайдите в парикмахерскую внизу. Ал, парикмахер мэра Бау-рона, обустроит ваш ежик, чтобы вы не так смахивали на копа. Теперь мне нужны размеры ваших брюк, пиджака, свитера и обуви. Сегодня ночью мы встречаемся в участке Западного Голливуда. Я передаю вам ваш гардероб коммуниста и готовую легенду. Там же мы окончательно обсудим план вашего сближения с объектом. Понятно?

Дэнни кивнул, вырвал листок из блокнота Кон-сидайна и записал свои размеры.

— В этой одежде ты будешь ходить постоянно, сынок, — сказал Смит. — И на твоей следственной работе тоже. Мы не хотим, чтобы твои новые красные друзья вдруг увидели на улице расфранченного копа и признали в нем тебя. Малкольм, воспроизведите для нашего славного Дэниела несколько фраз де Хейвен, и пусть ответит. Посмотрим, как он принимает подачи.

Консидайн обратился к Дэнни:

— Помшерифа, я встречался с Клэр де Хейвен и должен вам сказать, что с этой женщиной работать не так просто. Она не разборчива в связях, судя по всему, алкоголичка, вероятно, принимает наркотики.

У нас есть еще один сотрудник, разрабатывающий ее прошлое, равно как и прошлое других красных, так что скоро мы узнаем ее получше. Я разговаривал с ней всего однажды, и у меня сложилось впечатление, что она любит спор, полемику, обожает пикироваться и всегда старается взять вверх над противником. Мне кажется, это ее сексуально возбуждает, и знаю, что ее привлекают мужчины, внешне похожие на вас. Так что мы сейчас немного потренируемся. Я предложу вам ряд высказываний, на мой взгляд, типичных для Клэр де Хейвен, а вы попробуйте их парировать. Готовы? Чтобы получше сосредоточиться, Дэнни закрыл глаза и сказал:

— Давайте.

— …А вот некоторые нас называют коммунистами. Это вас не беспокоит?

— Манера навешивать ярлыки оставляет меня равнодушным.

— Хорошо. Продолжим тему. «Вот как? Фашистствующие политиканы погубили репутацию многих инакомыслящих, обвиняя их в подрывной деятельности».

— Ну, разумеется, как там говорится в дразнилке: «Рыжий, красный, человек опасный». Правильно, детка? — снова парировал Дэнни.

Консидайн рассмеялся:

— Хорошо, только не называйте де Хейвен «детка», она сочтет это хамством. А вот такую штуку: «Прямо скажу, мне как-то не верится, что вы готовы перейти к нам от тимстеров».

Дэнни не затруднился с ответом:

— От шуток Микки Коэна только ленивый не сбежит.

— Хорошо, помшерифа, только по вашей легенде вы не встречались с Коэном, так что эту его сторону вы не знаете.

Дэнни в голову пришла хорошая идея: скабрезные анекдоты и бульварные романы, которые были популярны у коллег-тюремщиков, когда он работал в главной тюрьме округа:

— Лейтенант, давайте что-нибудь на тему секса. Консидайн перевернул лист своего блокнота:

«…Но я на тринадцать лет старше вас». Голос Дэнни зазвучал насмешливо:

— Женщину, как и виски, годы только красят.

Дадли Смит заржал, Консидайн фыркнул и продолжил: «Вы появились в моей жизни как раз, когда я помолвлена и выхожу замуж. Как я могу довериться вам — не знаю».

— Клэр, вы можете мне довериться по одной простой причине. Я сам себе не доверяю, когда я с вами.

— Ну, молодец, помшерифа. А вот закрученный мяч: «Вы здесь из-за меня или из-за нашего дела?»

Уж это совсем просто. Дэнни вспомнил слова героя одной книжки, которую он читал на ночном дежурстве:

— Я хочу все сразу. Это все, что я знаю, и все, что хочу знать.

Консидайн отложил блокнот в сторону:

— Давайте поимпровизируем на эту тему: «Как вы можете смотреть на вещи столь упрощенно»?

В голове у Дэнни закрутились шестеренки; он бросил попытку вспомнить цитату и заговорил от себя:

— Клэр, есть фашисты и мы, есть вы и я. Почему вы все усложняете?

Теперь Консидайн выступал в роли роковой женщины: «Знаешь, я готова съесть тебя целиком».

— Люблю твои зубы.

— «Люблю твои глаза».

— Клэр, мы боремся с фашистами или проходим начальный курс физиологии?

— «Когда тебе будет сорок, мне исполнится пятьдесят три. Ты по-прежнему будешь хотеть меня?»

Дэнни, передразнивая контральто женщины-вамп в исполнении Консидайна:

— К тому времени мы будем отплясывать джигу в Москве, дорогая.

— Не надо иронии в отношении политики. Не уверен, что она посчитает такой юмор уместным. Давайте ближе к телу: «С тобой так хорошо».

— До тебя у меня были девочки, Клэр. А ты моя первая женщина.

— «Сколько раз ты говорил эту фразу?»

Смех настоящего сердцееда — так смеялся коллега-бабник.

— Всякий раз, когда сплю с женщиной старше тридцати пяти.

«И много их было у тебя?»

— Тыщи три-четыре, не больше.

«Нашему делу нужны такие мужчины, как ты».

— Если бы ему служило больше таких женщин, как ты, нас были бы миллионы.

«Как это надо понимать?»

— Вы мне в самом деле нравитесь, Клэр. «Чем же?»

— Вы пьете как мужчина, наизусть знаете Маркса, и у вас красивые ноги.

Дадли Смит захлопал в ладоши. Дэнни открыл глаза, их застилал туман. Мал Консидайн улыбался:

— У нее действительно очень красивые ноги. Отправляйтесь к парикмахеру, помшерифа. Увидимся ночью.

Парикмахер мэра Баурона превратил отросший ежик Дэнни в модную высокую прическу, совершенно изменившую его лицо. Раньше он выглядел тем, кем был — темноволосым, с карими глазами англосаксом, полицейским, всюду ходившим в обычном костюме или в спортивном пиджаке и брюках. Теперь в нем было что-то от богемы, немножко от латиноса, от пижона. С новой прической он стал выглядеть щеголевато; первый же коп, который его не знает и заметит выпуклость от пушки под левой подмышкой, тут же его задержит за незаконное ношение оружия. Измененная внешность и остроумная манера речи придали Дэнни куражу, и ему казалось, что после легкой расправы с Клэр де Хейвен с твердым орешком «Шато Мармон» он справится играючи. Дэнни поехал прямо в голливудский участок готовиться ко второму заходу в «Мармон» и первой встрече с Феликсом Гордином.

Он сразу прошел в комнату дежурного. Все стены украшены карикатурами на Микки Коэна: вот он набивает деньгами карманы шерифа Бискейлуза, бьет хлыстом упряжку собак в форме городской полиции, тычет в задницы простых граждан пружинным ножом, который у него спрятан под кипой. Проходя по коридорам, Дэнни поминутно чувствовал на себе любопытные взгляды. Он отыскал комнату с архивом и быстро нашел раздел с делами о сексуальных преступлениях. Нужно было готовиться к предстоящему допросу Гордина.

Делами были набиты шесть шкафов с выдвижными ящиками: старые пыльные папки с рапортами о происшествиях, фотографии преступников на первой странице. Папки расставлены не по алфавиту, порядок статей уголовного кодекса здесь также не учитывался — случаи мужеложства шли вперемежку с классическим эксгибиционизмом и растлением малолетних, мелкие преступления соседствовали с тяжкими. Дэнни просмотрел два первых дела и понял причину неразберихи: здешние сотрудники гнусными делами заниматься не желали, руководствуясь правилом «с глаз долой — из сердца вон». Но Дэнни знал, что ему хочешь не хочешь надо за них браться.

Большинство дел было по гомосексуалистам.

На четвертом этаже универмага «Бродвей», что на пересечении Голливуд-и-Вайн-стрит, имелся мужской туалет, прозванный «Раем минетчиков». Предприимчивые извращенцы просверлили в стенах между кабинками дырки, позволяющие пользователям смежных отделений заниматься оральным сексом. Если вы парковались возле парка Гриффит с голубым носовым платком на антенне автомобиля, значит, вы гомик. На углу Селмы и Лас Палмас собирались бывшие уголовники со склонностью к анальному насилию и подрастающее поколение пидовок. Латинское выражение Hoc signo vinces на пачке сигарет «Пелл-Мелл», которое переводится: «Сим победиши!», было опознавательным знаком гомосексуалиста, в сочетании с зеленой рубашкой безотказно выводящим по вторникам на партнера. Широкоплечий мексиканец-трансвестит, делавший минет матросам за театром Граумана, имел прозвище Ослиный Дэн за свой член в тринадцать дюймов длиной. Таксисты фирмы «E-Z», принадлежащей гомосексуалам, круглые сутки могут доставлять вам мальчиков, порнофильмы, крем для постельных утех, таблетки бензедрина или ваше любимое виски.

Дэнни читал, чувствуя слабость в коленках и тошноту, набирался знаний. Когда на бланках попадались мужчины-иммигранты с датами рождения 1900-1910 годы или ростом шесть и более футов, он смотрел на фотографии. Но человека, которого он искал среди них не было: уж очень отталкивающими и жалкими были их лица. Правоту Дэнни подтверждали прилагаемые к рапортам об аресте сведения с упоминанием группы крови. Томас Милнз, шесть футов два дюйма, оголялся перед маленькими мальчиками и просил задержавшего его полицейского отлупить его резиновым шлангом; Клетус Уорделлл шесть-один, 29.04.04, носил с собой дрель, с помощью которой обустраивал новые места работы: мужские туалеты в ресторанах. Будучи в заключении, выставлял задницу на поток в рабочей комнате для заключенных, за пачку сигарет с человека. Уиллис Бурдетт, шесть-пять, 1.12.1900, сифилитик, уличный давала, избит до потери сознания группой заразившихся от него неизвестных. Дэрил «Голубая лаванда» Уишник, шесть футов, 10.03.03, устраивал оргии на голливудских холмах и любил трахать красивых мальчиков в форме служащих Вооруженных сил США.

За четыре часа просмотрено четыре шкафа. У Дэнни от голода сосало под ложечкой, и хотелось пропустить рюмашку, что он обычно делал в середине дня. Это ему доставляло приятные минуты расслабления; теперь такое же удовольствие он получал, поминутно проводя пальцами по-новому остриженной голове и прикидывая, какие детали своего нового «я» он сегодня обсудит с Консидайном: в его квартире должен быть полный беспорядок — он только что из Нью-Йорка; выступая в роли комми, он долженоставлять дома пушку, наручники и жетон.

То, что он обнаружил в первых четырех шкафах, к его подозреваемому не могло иметь ни малейшего отношени. Дэнни перешел к пятому шкафу…

Здесь папки с делами стояли в отменном порядке — на каждой стоял штамп: «Без привлечения к суду», или «Обвинение снято», или «Поднять в случае последующих арестов». Дэнни просмотрел первую пачку дел — все аресты за мужеложство без передачи дела в суд: прерванное совокупление в автомашине; донос шокированной домохозяйки на сожительство мужчин; свидание в туалете, из-за которого владелец театра поднял скандал, а потом замял дело, испугавшись широкой огласки. Половой акт, описанный четким языком: аббревиатуры, специальная терминология, несколько комичных замечаний шутника-следователя из отдела нравов.

Дэнни почувствовал внезапное волнение. Папка состояла из сдвоенных желтых формуляров — два комплекта черно-белых фотоснимков обоих секс-партнеров. Он смотрел даты рождения и физические данные, но потом возвращался к снимкам, мысленно накладывал их друг на друга, представляя лица облагороженнее, без тюремной печати. После пяти-шести папок у него выработался ритм: взгляд на фото, беглый просмотр рапортов об аресте, снова фото и сопоставление действий с мысленно облагороженными лицами, приколотыми к первой странице. Рот со ртом, рот в промежности, содомия, минет, поза «шестьдесят девять». Мысленная камера показывает непристойности, и тоненький голосок повторяет: «это в интересах следствия». Вдруг Дэнни видит нечто, от чего его тошнит так, что, кажется, кишки вывернет наружу; никаких следов высокого седого человека среднего возраста, и он не может остановиться и подумать! Просто картинки мелькают одна за другой как в грошовом кино…

Смятая и мокрая от пота любовников постель…

От вида обнаженного тела блондина у него перехватило дух, в ногах запульсировала кровь.

Крупным планом сменяющие друг друга ужасные физиологические подробности.

«Это в интересах следствия».

Дэнни прервал поток образов, усилием воли заставляет себя увидеть вместо смазливых мальчиков совершенно седого сорокапятилетнего убийцу. Остановился на мысли, что убийца использует секс во зло, и это помогло ему обуздать разыгравшуюся фантазию. Дэнни с грохотом задвинул последний ящик. Вспомнил лексикон гомосексуалистов и переложил на него вопросы, которые он будет задавать Феликсу Гордину. Теперь он предстанет тертым детективом, умеющим быть на равных с любым, даже если разговор будет касаться порочного секса и будет вестить со сводником голубых.

От копа до вуайера, от вуайера до копа.

Дэнни поехал домой, принял душ и стал выбирать костюм под новую прическу. Остановился на черной шерстяной паре, которую ему купила Карен Хилтшер. Костюм ему казался слишком стильным: чрезмерно зауженный и с маленькими лацканами пиджака. В костюме он выглядел как человек, с которым шутки плохи — вдобавок, из-под приталенного пиджака топорщился револьвер. Выпив две рюмки и прополоскав рот, он отправился в «Шато Мармон».

Вечер был холодный и влажный, дело шло к дождю. Во внутреннем дворе «Мармона» волнами лилась музыка — звуки струн сменялись ритмами буги-вуги, за которыми плыла мелодия старых баллад. Дэнни направил стопы к бунгало 7941, чувствуя, что потеет в узком костюме. 7941-й залит светом, бархатные гардины, в щель между которыми он заглядывал прошлый раз, раздвинуты, то, что три вечера назад было танцевальным залом, блестело пустым паркетом. Дэнни поправил пиджак и позвонил.

Раздался мелодичный звон, и дверь отворилась. На пороге стоял невысокий человек с темной бородкой и тщательно уложенными редкими волосами на голове. На нем был смокинг и широкий клетчатый пояс-шарф, в опущенной руке — коньячный бокал. Дэнни почувствовал запах «Наполеона» пятидесятилетней выдержки, какой он покупает себе в награду за Рождество, проведенное с мамой. Человек спросил:

— Да? Вы из управления шерифа?

Дэнни сообразил, что он расстегнул пиджак и револьвер торчал наружу:

— Да. Вы Феликс Гордин?

— Да, и я не терплю бюрократических накладок. Заходите.

Гордин посторонился, Дэнни вошел и обвел взглядом зал, где не так давно он видел танцующих и целующихся мужчин. Гордин подошел к книжному шкафу, дотянулся до верхней полки и вернулся с конвертом. Дэнни разглядел адрес: 1611, Саут Бонни Брей, территория отдела нравов центрального офиса управления шерифа, где получают по заслугам непокорные букмекеры и упрямые шлюхи, где подсчитывают откат от бандитских «крыш»…

— Я всегда отправляю это почтой. Передайте лейтенанту Мэттьюзу, что я не желал бы личных визитов, которые мной рассматриваются как давление с целью получения дополнительной платы.

Дэнни не шелохнулся, и рука Гордина долго оставалась протянутой — полированные ногти, перстень с изумрудом, который потянет тысяч на десять:

— Я не сборщик податей. Я расследую дело о тройном убийстве.

Гордин улыбнулся и положил конверт в карман:

— Тогда позвольте обрисовать вам картину моих отношений с вашим управлением, мистер…

— Помощник шерифа Апшо.

— Мистер Апшо, я тесно сотрудничаю с управлением шерифа. В обмен мне предоставляются определенные любезности. Например, когда вам требуется какая-либо информация, мне звонят по телефону. Вы меня понимаете?

Дэнни охватило странное чувство: холодная вежливость Гордина передалась ему:

— Понимаю. Но поскольку я уже здесь…

— Поскольку вы здесь, позвольте вам помочь, чем смогу. Меня еще никогда не допрашивали в связи с тройным убийством, и, честно говоря, меня это заинтриговало.

Дэнни разом выпалил три фамилии:

— Мартин Гойнз, Джордж Уилтси, Дуэйн Линденор. Все мертвы. Изнасилованы и забиты насмерть.

Тон Гордина стал еще холоднее:

— О Мартине Гойнзе никогда не слышал. В течение ряда лет я представлял Джорджа Уилтси другим людям. Мне кажется, Джордж упоминал Дуэйна Линденора.

У Дэнни было такое ощущение, будто он шагает по айсбергу. Понял, что тут нахрапом не возьмешь:

— Дуэйн Линденор был шантажистом, мистер Гордин. Он познакомился с Чарлзом Хартшорном, одним из ваших гостей, и пытался его шантажировать.

Гордин пригладил лацканы смокинга:

— Хартшорна я знаю, но с Линденором, помнится, я не встречался. Вечеров встреч я провожу много. Когда это могло произойти?

— В 40-м или 41-м.

— Давно. Мистер Апшо, вы смотрите на меня очень пристально. В чем дело?

Дэнни тоже начал поглаживать свои лацканы, но опомнился и опустил руки.

— Когда я говорю людям о насильственной смерти знакомых, обычно они восклицают «Боже» или вздрагивают. Вы даже глазом не моргнули.

— И вас такая реакция пугает?

— Нет.

— Вызывает любопытство?

— Да.

— На меня падает подозрение в этих убийствах?

— Нет, вы под описание убийцы не подходите.

— Вам нужно мое алиби для подтверждения моей невиновности?

Разбирается, подумал Дэнни и сказал:

— Хорошо. Где вы были накануне Нового года и четвертого января?

Ни мгновения колебаний:

— Был здесь, принимал многочисленных гостей. Если нужно подтверждение, пожалуйста, обратитесь к лейтенанту Мэттьюзу, и он это для вас сделает — мы с ним старые друзья.

Перед глазами Дэнни всплыли увиденные украдкой моменты приема гостей: черный смокинг танцует танго с черным смокингом в обрамлении красного бархата. Он поежился и сунул руки в карманы. Гордин заметил его нервозность.

— Расскажите мне о Джордже Уилтси, — сказал Дэнни.

Гордин молча отвернулся, подошел к буфету, наполнил два бокала и вернулся. Дэнни уловил запах дорогого напитка и поглубже засунул руки в карманы:

— Расскажите мне о Джордже Уил…

— Джордж Уилтси, — мягко перебил его Гордин, — являл собой тот мужественный тип, который ряд других мужчин считают привлекательным. Я платил ему, чтобы он посещал мои вечера, хорошо одевался и демонстрировал хорошие манеры. Он заводил здесь знакомства, а за это я получал вознаграждение от его партнеров. Как мне представляется, Дуэйн Линденор был его любовником. Вот и все, что мне известно о Джордже Уилтси.

Дэнни взял протянутый бокал — только чтобы занять руки.

— С кем вы знакомили Уилтси?

— Уже не вспомню.

— Вот как?

— Мое дело организовать вечер; собираются гости и знакомятся с молодыми людьми, которых я привожу. За это мне присылают деньги — не афишируя это. Многие мои клиенты люди женатые, имеют семьи, и ничего не держать в памяти — дополнительная услуга им с моей стороны.

Бокал дрожал в руке Дэнни:

— Вы ожидаете, что я этому поверю? Гордин глотнул бренди:

— Нет, поскольку это все, что я могу вам сообщить, я ожидаю, что такой ответ вы примете.

— Я хотел бы взглянуть на счета за обслуживание и на список гостей.

— Это невозможно. Никаких записей я не делаю. Ведь это могло бы расцениваться как сводничество.

— Тогда назовите имена.

— Нет, и больше не просите меня об этом.

Дэнни заставил себя только коснуться губами бокала, лишь попробовать бренди. Он повертел бокал в руках, держа его за ножку двумя пальцами, понюхал, — и поймал себя на том, что снова подражает Гордину:

— Мистер Гор…

— Мистер Апшо, мы зашли в тупик. Позвольте предложить компромисс. Вы сказали, что я не подхожу под имеющееся у вас описание убийцы. Очень хорошо. Опишите мне вашего убийцу, и я постараюсь припомнить, был ли среди знакомых Джорджа Уилтси человек, похожий на него. Если такой человек был, я сообщу об этом лейтенанту Мэттьюзу, а уж он пусть делает с этой информацией все, что пожелает. Это довольно?

Дэнни взболтал напиток — тут пьют коллекционное по тридцать долларов бутылка. Бренди обожгло горло; голос Дэнни стал хриплым:

— В этом деле я представляю городскую полицию и прокуратуру. Там может не понравиться, что вы прячетесь за продажного копа из отдела нравов.

Гордин слегка улыбнулся:

— Я не буду передавать ваши слова ни лейтенанту Мэттьюзу, ни Алу Дитриху, когда в следующий раз буду приглашать его и шерифа Бискейлуза к себе в клуб на игру в гольф. Кроме того, у меня есть хорошие друзья и в городской полиции и в прокуратуре. Выпьете еще, мистер Апшо?

«Раз, два, три, четыре, — медленно отсчитал про себя Дэнни. — Стоп, горячиться нельзя». Гордин со своим бокалом отошел к серванту, снова наполнил и вернулся, улыбаясь уже по-другому — как старший брат, успокаивающий младшего:

— Вы знаете правила игры. Помшерифа, ради бога не становитесь в позу возмущенного бойскаута.

Дэнни проигнорировал предложение выпить еще и смотрел в глаза Гордина, пытаясь разглядеть там страх:

— Белый, лет сорок пять— пятьдесят, худощавый. Ростом выше шести футов, с впечатляющей седой шевелюрой.

Никаких следов страха, лоб задумчиво наморщен:

— Припоминаю, что во время войны у Джорджа был высокий темноволосый мужчина из мексиканского консульства, но тому уже в то время было за пятьдесят. Вспоминаю несколько довольно полных мужчин, которым Джордж нравился, и знаю, что он регулярно встречался с высоким рыжим человеком. Это вам поможет?

— Нет. Ну а, скажем, люди, в целом отвечающие этому описанию? Есть такие, кто регулярно ходил бы на ваши вечеринки и пользовался вашими услугами?

Снова задумчивый вид:

— С впечатляющей шевелюрой? Нет. Это не дает вам покоя? Все высокие мужчины средних лет, с которыми я имею дело, довольно лысы. Сожалею.

«Ни о чем ты не сожалеешь, — подумал Дэнни, — но, возможно, говоришь правду».

— Что Уилтси говорил о Линденоре?

— Только, что они живут вместе.

— Вам известно, что Линденор пытался шантажировать Чарлза Хартшорна?

— Нет.

— Не слышали о других попытках шантажа со стороны Линденора или Уилтси?

— Нет, не слышал.

— А как вообще с этим обстоит дело? Ваши клиенты определенно подвержены шантажу.

Феликс Гордин рассмеялся:

— Клиенты потому и ходят ко мне, что я ограждаю их от подобных вещей.

— Но Чарлза Хартшорна вам оградить не удалось, — рассмеялся в свою очередь Дэнни.

— Чарлзу всегда не везло — ни в любви, ни в политике. И он не убийца. Можете сами его расспросить, если не верите мне, только будьте вежливы. Он легко оскорбляется, и у него широкие полномочия.

Гордин протянул ему бокал с бренди, и Дэнни сразу опрокинул его в рот:

— Были у Линденора и Уилтси враги, приятели, молодые люди, с которыми они общались?

— О такого рода вещах ничего не знаю.

— Почему же?

— Пытаюсь все четко разграничивать и не смешивать одно с другим.

— Зачем?

— Чтобы не попадать вот в такие ситуации. Дэнни почувствовал, что бренди начинает на него действовать — ведь он еще дома приложился:

— Мистер Гордин, вы гомосексуалист?

— Нет, помшерифа. А вы?

Дэнни покраснел, поднял бокал, но увидел, что он пуст. Промашка. Дэнни решил прибегнуть к фразе из инструктивной беседы с Консидайном:

— Манера навешивать ярлыки оставляет меня равнодушным.

— Не совсем понял, о какой манере вы говорите.

— Это значит, что я профессионал и подобные выпады меня не смущают.

— Тогда вам нельзя так быстро краснеть, это выдает в вас дилетанта.

Дэнни был готов запустить в него бокалом, за «дилетанта» нужно было дать сдачи:

— Речь идет о трех погибших людях. Их изрезали палками зутеров, выкололи глаза, выгрызли внутренности. Речь идет о шантаже и грабежах, о джазе и парне с обожженным лицом, а вы полагаете, что меня можно оскорбить, назвав «дилетантом». Вы думаете… — Тут Дэнни остановился, увидев, как Гордин стиснул челюсти. Он смотрел в пол, и Дэнни подумал: то ли он задел какую-то струнку, то ли рассказ просто вызвал у него отвращение.

— Что с вами?

Гордин поднял на него глаза:

— Извините. Мне бывает нелегко сдержаться, когда на меня пытаются давить, и я не переношу описаний насилия. Я напрасно назвал вас…

— Тогда помогите мне. Покажите список ваших клиентов.

— Я же вам говорил, что никаких списков не веду.

— Тогда объясните, что вас так задело?

— Я вам объяснил.

— Неужели вы так чувствительны! Верится с трудом. И все же?

— Когда вы упомянули джаз, это напомнило мне об одном клиенте; он играет на трубе. Я знакомил его с партнерами, предпочитающими жесткий стиль отношений. Мне тогда показалось, что он способен на всякое, но он невысок и совсем не среднего возраста.

— И это всё?

— Его зовут Сай Вандрих, помшерифа. Благодаря вашей тактике, вы узнали больше, чем я обычно готов сообщить, так что жаловаться вам не на что.

— И это всё?

Глаза Гордина были пусты и ничего не выражали:

— Нет. В будущем адресуйте все вопросы через лейтенанта Мэттыоза и учитесь смаковать бренди — это вам доставит больше удовольствия.

Дэнни швырнул хрустальный бокал на стул в стиле Людовика XIV и вышел.

До встречи с Консидайном оставалось еще полтора часа, о новой выпивке не могло быть и речи. Дэнни поехал в «Кофе Боба», съел гамбургер и кусок пирога, думая, что он еще мог выпытать у Гордина, не подведи его нервы, и не будь полицейских связей сводника, а сам он будь понаходчивей. За едой он немного успокоился, но ответов на мучившие вопросы он так и не нашел. Дэнни пошел к телефону-автомату; нужно было узнать, кто такой Сай Вандрих.

В материалах справочных служб значился один Сирил Сай Вандрих: белый мужчина, дата рождения 24.07.18, шесть раз арестовывался за мелкие кражи, музыкант, часто переезжает. В настоящее время в шестой раз содержится под трехмесячным наблюдением в психушке Камарилло. Звонок туда выявил следующее: будучи арестованным за кражу в магазине, повел себя как психически ненормальный, и суд приговорил его к принудительному лечению в Камарилло. В справочной психлечебницы Дэнни сообщили, что в ночь убийства Гойнза, а также жертв два и три, Вандрих находился у них и что он взялся обучать музыке других пациентов. Дэнни сказал, что, возможно, ему придется подъехать и допросить больного, на что женский голос ответил, что Вандрих может не контролировать себя, быть уверенным в его действиях нельзя. Никто в заведении так и не может понять, симулирует он или в самом деле ненормален. Дэнни повесил трубку и поехал в участок Западного Голливуда на встречу с Консидайном.

Мал ждал Дэнни на его рабочем месте и рассматривал увеличенный снимок Бадди Джастроу. Дэнни кашлянул, Консидайн обернулся и оглядел его с ног до головы:

— Костюм мне нравится. Тесноват, но похож на. то, что может надеть молодой радикал. Ты купил его специально для задания?

— Нет, лейтенант.

— Зови меня Мал. Тебе, Тед, надо избавиться от привычки обращаться по званию.

Дэнни сел за свой стол и указал на стул напротив:

— Тед?

Консидайн сел на стул и вытянул ноги:

— Теперь ты — Тед, Тед Кругман. Дадли Смит заходил к тебе домой и беседовал с домоправителем. Дома на почтовом ящике обнаружишь имя — Тед Кругман. Твой телефон тоже зарегистрирован на имя Теодора Кругмана; нам очень повезло, что раньше он значился в списке незарегистрированных номеров. У домоправителя тебя ждет пакет с новой одеждой, новыми документами и нью-йоркскими номерами для машины. Ну как, доволен?

Дэнни подумал о Дадли Смите в его квартире, наверное, раскопал его личное досье:

— Конечно, доволен, лейте… Мал. Консидайн рассмеялся:

— Радости на лице не вижу — слишком быстро все произошло? Ты уже начальник убойной группы, агент, внедренный в среду комми. Это большой скачок. Ты уже много добился, мой мальчик. Надеюсь, ты это понимаешь?

Мал произнес это с нескрываемым оптимизмом, но Дэнни про себя решил, что коробки с бумагами и фотографиями кровавых картин он спрячет за свернутый ковер во встроенном шкафу в холле:

— Понимаю и сидеть сложа руки не собираюсь. Когда я должен осуществить контакт?

— Послезавтра. Думаю, мы усыпили их бдительность нашей дезинформацией в печати и по радио. Мы с Дадли сконцентрируемся сейчас на леваках вне союза, на подпевалах их мозгового треста. Сыграем на их слабостях, и они заговорят. Обратимся к архивам иммиграционной службы на предмет выявления рычагов для депортации. Эд Саттерли пытается достать для нас в конкурирующей группе зачистки компрометирующие фотоснимки по Сонной Лагуне. Назовем это войной на два фронта. Мы с Дадли занимаемся внешними уликами, ты — внутренними.

Дэнни чувствовал, что Консидайн — сплошной комок нервов; костюм сидит на нем как балахон, рукава пиджака смялись на длинных худых руках, из-под них торчат грязные манжеты рубашки:

— Как я смогу внедриться?

Консидайн указал на папку, лежащую поверх корзинки для исходящих документов:

— Все прочтешь здесь. Ты — Тед Кругман, родился 16.02.23, умеренный радикал, рабочий сцены из Нью-Йорка. На самом деле ты погиб в автокатастрофе на Лонг-Айленде два месяца назад. Местные федералы замяли это происшествие, а личные данные погибшего продали Эду Саттерли. Вся твоя прошлая жизнь и близкие тоже здесь. Тут также фото сподвижников комми, двадцать с лишним страниц марксистской трескотни, которую тебе, тем не менее, нужно запомнить в качестве урока истории.

— Итак, — продолжал Мал, — послезавтра около двух ты идешь в заслон пикетчиков на Гоуэр-стрит, изображая из себя умеренного радикала, который во всем разуверился. Ты говоришь старшему пикета, что контора по найму на поденную работу послала тебя сюда помахать руками за доллар в час. Этот человек всё знает и поставит тебя в пикет с двумя другими парнями. Через час-другой по сценарию, который я набросал для тебя, ты вступаешь с этими парнями в политический спор. Третий аргумент приведет к драке с профессиональным бойцом — он инструктор физподготовки в полицейской академии Лос-Анджелеса. Он будет делать вид, что бьет, но ты колоти всерьез. Получишь пару синяков — не беда! Второй тимстер будет выкрикивать всякие ругательства в твой адрес, подойдет старший пикета и поведет к Клэр де Хейвен, их сценаристке, покидывающей уаес идеи. Мы тщательно изучили ситуацию: Кругман вряд ли известен кому-либо из ОДЕСовцев. Ты немного похож на него, и в худшем случае выяснится, что о тебе — Кругмане, кто-то слышал от знакомых знакомых. Все это ты прочтешь в этой папке. Фото парней, с которыми инсценируешь драку, и все остальное.

Целый день для работы с делом о серийных убийствах и целая ночь, чтобы стать Тедом Кругманом.

— Расскажите мне про Клэр де Хейвен, — попросил Дэнни.

— У тебя есть девушка? — спросил Консидайн.

Дэнни хотел было сказать нет, но вспомнил, фиктивное свидание, которое помогло ему нагло отрицать обыск на Тамаринд-стрит:

— Ничего серьезного. А что?

— Не знаю, как ты относишься к женскому полу, но Клэр де Хейвен — это нечто особенное. Базз Микс только что представил отчет по ней, из него следует, что она — наркоманка со стажем — героин и всякие таблетки, — но вместе с тем она — очень внушительная личность и чертовски ловко добивается от мужчин всего, что ей нужно. Желательно, чтобы ты соблазнил ее, а не она тебя. Ты это хотел знать?

— Нет.

— Описать ее внешность?

— Нет.

— Какие шансы уложить ее?

— Нет.

— Ее сексуальная жизнь?

— Нет. Хочу знать, почему кадровый полицейский так помешан на комми из светского общества.

Консидайн залился краской — так же как Дэнни у Феликса Гордина. Дэнни вгляделся в его лицо и понял: поймал.

Мал рассмеялся, снял обручальное кольцо и бросил его в корзину для бумаг:

— Как мужчина мужчине?

— Нет, как полицейский полицейскому. Консидайн осенил себе грудь крестным знаменем:

— Прах ты и в прах возвратишься. Вполне подходит для сына священника. Давай скажем так: я неравнодушен к роковым женщинам, а моя жена разводится со мной. Но я не могу крутить с кем-то, поскольку не хочу, чтобы на суде у нее был против меня хоть малейший довод. Хочу добиться опеки над сыном и не дать его матери ни малейшего повода поломать мои планы. Кстати, я обычно не изливаю душу младшим офицерам. Дэнни подумал: «Этот человек оказался в таком положении, что ему можно говорить что угодно, он все равно не уйдет, потому что в час ночи ему просто некуда идти».

— И поэтому вы затеяли такую операцию против де Хейвен?

Консидайн постучал пальцами по столу:

— Знаешь, готов поспорить, что тут есть бутылка? Теперь покраснел Дэнни:

— А вы проницательны.

Рука продолжала постукивать:

— Вовсе нет, просто потому что жизнь у нас похожа, и от тебя всегда пахнет зубным эликсиром.

Мудрое наблюдение старого копа, полезное для новичка: копы, от которых пахнет зубным эликсиром, — пьют. А пьющий коп, умеющий держать себя в узде, — это хороший коп.

«Хороший коп» давало зеленый свет. Дэнни локтем отодвинул руку Консидайна, открыл ящик стола и вытащил бутылку и два бумажных стаканчика. Налил в каждый четвертную дозу и протянул Консидай-ну; тот принял с поклоном. Оба подняли свои стаканчики, Дэнни сказал:

— За оба наши дела! Тост Консидайна был:

— За Стефана Гейштке Консидайна.

Дэнни глотнул, тепло разлилось от головы до кончиков пальцев на йогах, выпил еще. Потягивая из стаканчика, Консидайн большим пальцем указал на Харлана Бадди Джастроу у него за спиной:

— Апшо, кто этот тип? И что ты из кожи лезешь, чтобы распутать эти убийства голубых?

Дэнни пристально смотрит на Джастроу:

— Это тип того, кого всегда хотелось поймать, потому что мне казалось, что страшнее него никого нет. А сделать это очень сложно, потому что он просто исчез — нет и все. А теперь еще и это дело, просто кромешный ужас. Невероятная жестокость! Возможно, эти убийства никак не связаны друг с другом, но мне в это не верится. Мне кажется, за этим кроется месть. Мне кажется, все зверства убийцы служат повторением чего-то им пережитого, в них заключена некая символика — это попытка постичь смысл произошедшего ранее. Я все время думаю об этом и постоянно возвращаюсь к мысли, что это отмщение за зло. Не мелкие ребячьи горести, а большое, огромное зло.

Дэнни помолчал, выпил и стал вглядываться в снимок, в табличку на шее Джастроу с надписью: тюрьма округа Керн, 04.03.38:

— Порой мне кажется, если я узнаю, кто этот убийца и почему он делает это, тогда мне откроется нечто такое, что позволит мне все жизненные трудности щелкать как орехи. Я добьюсь высокого чина и решу все насущные проблемы, потому что в моем понимании все, что делают люди, особенно те, кто делает работу вместе, сводится к решению одного-единственного вопроса, и я определил его: зачем. Зачем ? Зачем.

— И зачем же ты делаешь то, что делаешь? — Голос Консидайна звучал очень мягко, Дэнни отвел взгляд от Джастроу и допил свой стаканчик:

— Да, и это тоже. И с чего вы так рьяно взялись за меня и Клэр де Хейвен. Только не говорите, что из чувства патриотизма.

Консидайн рассмеялся:

— Старина, на кой шут мне патриотизм, если большое жюри гарантирует мне чин капитана, должность главного следователя прокуратуры и право опеки над моим сыном?

— Ну да, но все-таки еще остается де Хейвен и…

— Ну да, и я. Давай скажем так: я тоже хочу знать почему, только заниматься мне этим сейчас недосуг. Доволен ответом?

— Нет.

— Я так и думал.

— А вы знаете почему?

Консидайн потягивал виски:

— Это ясно как дважды два.

— Лейт… Мал, знаете, я угонял машины. Сразу после войны я был лучшим угонщиком машин в округе Сан-Берду. Крутой поворот в жизни?

Лейтенант Мал Консидайн вытянул длинную ногу и, подцепив корзину для мусора, подвинул к стулу. Порылся в ней, отыскал свое обручальное кольцо и надел на палец:

— Завтра утром у меня встреча с адвокатом по делу об опеке над сыном. Он наверняка захочет, чтобы это чертово кольцо было у меня на пальце.

Дэнни нагнулся к нему:

— Крутой поворот, капитан?

Консидайн встал и потянулся.

— Мой старший брат Дезмонд любил стращать меня, грозя всякий раз рассказать отцу, когда я высказывался дурно о религии. И поскольку за богохульство мне грозило десять ударов хлыстом от моего старика, Дезмонду удавалось помыкать мной: он заставлял меня забираться в чужие дома и красть вещи, которые ему нравились. Короче говоря, я видел разные стороны жизни и все нравилось. Я мог стать грабителем или шпионом, но я нашел компромисс — стал полицейским. Засылать шпионов мне нравиться больше, чем шпионить самому. Я стал вроде моего брата Дезмонда.

Дэнни поднялся:

— Я накрою де Хейвен для вас. Вы мне поверьте.

— Не сомневаюсь, Тед.

— Ин вино веритас, верно?

— Точно. И вот еще что. Очень скоро я стану начальником полиции или займу другую должность не ниже этой, и тогда я возьму тебя с собой.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Проснулся Мал с мыслями о Дэнни Апшо.

Встав с постели, он осмотрел четыре стены номера 11 мотеля «Шангри-Лодж». На каждой стене по одной журнальной обложке в рамке — рекомендации Нормана Рокуэлла[36] по счастливой семейной жизни. Возле двери куча его грязных костюмов, и нет Стефана, который мог бы отнести их в химчистку. На пробковой доске на стене пришпилена бумажка с напоминанием: найти доктора Лезника. Психиатра-информатора невозможно застать ни дома, ни на работе, а пробелы в жизни Рейнольдса Лофтиса за 1942-1944 годы должны получить объяснение. Теперь, когда агент уже практически внедрен, нужен общий психоаналитический обзор всего мозгового треста, а все досье Лезника почему-то доведены только до конца лета прошлого года.

Занавески на окне из грубой марли, коврик у дверей так истерся, что похож на маисовую лепешку; стены в ванной исписаны именами и телефонами:

«Грешная Синди, ДУ-4927, любит трахаться и сосать» — стоит позвонить, если ему еще придется проводить рейды как шефу полиции нравов. А через двадцать минут должен подъехать Дадли Смит. Опять будут играть в хорошего и плохого полицейских. Им предстоит разработать двух сценаристов, избежавших вызова в комиссию, потому что оба всегда писали под псевдонимом и удрали из страны, когда в 47-м началась чистка. Их засекли оперативники Эдда Саттерли — частные сыщики, оплачиваемые организацией «Против красной угрозы». Оба близко знают лидеров УАЕС еще с конца 30 — начала 40-х годов.

И что это он так расчувствовался с подчиненным! Пару раз выпили вместе — и на тебе, душа нараспашку; несоблюдение субординации. Честолюбивый полицейский, думающий о карьере, должен быть застегнут на все пуговицы.

Мал принял душ, побрился и оделся, мысленно листая дело «де Хейвен против Апшо». Пятьдесят на пятьдесят. Ровно в 8:30 раздался гудок машины; он вышел и увидел Дадли, облокотившегося на свой «форд»:

— Доброе утро, Малкольм! Хороший нам предстоит денек, а?

Они едут к океану в Уилшир. Мал молчит, а Дадли толкует о политике:

— …я сопоставляю коммунистический образ жизни с нашим и прихожу к тому, что становым хребтом Америки служит семья. Как вы считаете, Малкольм?

Ясное дело: Лоу рассказал ему про Селесту, и то, о чем партнер сейчас разглагольствует, еще куда ни шло. Будь на его месте Базз Микс, пришлось бы выслушивать что-нибудь и почище.

— Вероятно.

— Меня такие вещи особенно задевают, учитывая ваши проблемы с опекой над сыном. С адвокатом у вас все идет нормально?

Мал подумал о предстоящей днем встрече с Джейком Келлерманом.

— Он пытается добиться отсрочки суда до начала работы большого жюри и воспользоваться преимуществами моего статуса. Через пару дней состоится предварительное слушание, и мы хотим войти с просьбой отложить суд.

Дадли закурил сигарету и правил машиной одним мизинцем.

— Конечно, капитан, ведущий священную войну, может убедить судью, что есть дела поважнее кровных уз. Вот у меня жена и пять дочерей. Они хорошо сдерживают некоторую неуправляемость моего характера. Ну а если посмотреть в перспективе, то для мужчины семья имеет существенное значение.

Мал опустил стекло со своей стороны.

— В том, что касается моего сына, никаких перспектив мне пока не светит. Но если я могу рассчитывать на вас в перспективе до начала работы большого жюри, тогда я спокоен.

Дадли рассмеялся и выдохнул дым.

— Вы нравитесь мне, Малкольм, хотя не отвечаете взаимностью. Мы говорили о семье. У меня есть небольшое дельце — требуется поговорить с моей племянницей. Не возражаете, если сделаем небольшой крюк и заедем в Вествуд?

— Крюк небольшой, лейтенант?

— Совсем небольшой, лейтенант.

Мал кивнул. Дадли повернул направо в сторону Глендона, повел машину к кампусу университетского колледжа Лос-Анджелеса и вскоре припарковался на стоянке у женского клуба. Поставив «форд» на тормоз, ирландец сказал:

— Мэри Маргарет, дочь моей сестры Бриджид. Двадцать девять лет, и собирается получать уже третью по счету степень магистра — и все потому, что боится жизни. Печально, правда?

— Трагично, — вздохнул Мал.

— Вот и я так думаю, только без вашего сарказма. Кстати, говоря о молодежи, что вы думаете о своем коллеге Апшо?

— Думаю, что он умен и его ждет хорошее будущее. А что?

— А вот один мой приятель говорит, что он не знает своего места. На меня он производит впечатление человека слабого, но честолюбивого, а это, на мой взгляд, опасное сочетание для полицейского.

С этой мыслью сегодня Мал проснулся: не следовало ему так откровенничать с юнцом! Основу его деловых свойств составляет горячность в работе, а на этом фронте как раз можно ожидать всего.

— Дадли, чего вы хотите?

— Покончить с коммунизмом. Поглазейте пока на хорошеньких студенточек, а я покамест потолкую с племянницей.

Мал следом за Дадли поднялся по ступеням входа в старый особняк, перед которым на газоне красовались буквы греческого алфавита на деревянных подпорках. Двери были открыты, вестибюль гудел голосами: кучки девочек курили, разговаривали, листали учебники. Дадли указал наверх:

— Я мигом.

Мал увидел на столе в углу стопку журналов, сел и стал читать, чувствуя на себе любопытные взгляды студенток. Он пролистал «Коллиерс», «Ныосуик» и два «Лайфа» и отложил чтение, услышав доносившийся из коридора второго этажа разъяренный голос Смита.

Ужасный голос ирландца, прерываемый хныкающим сопрано, становился все громче. Девочки, стоявшие рядом, смотрели на Мала. Он взял еще одни журнал и попытался сосредоточиться на чтении. Раздался устрашающий хохот Дадли, и теперь все девочки в холле уже не сводили с Мала глаз. Он отложил «Уикли спортсмен» и пошел наверх.

В длинный коридор выходили узкие двери. Мал шел на громогласное «ха-ха-ха» до двери с табличкой «Конрой». Дверь была чуть приоткрыта, Мал заглянул и увидел, что стенка напротив увешана фотографиями боксеров-латиносов. Дадли и сопрано видно не было; до Мала доносилось:

— …а теперь еще черномазые легковесы. Да это задвиг, девочка моя. Может, у твоей матери не хватает духу наставить тебя на путь истинный, но я это сделаю.

Сопрано, умоляюще:

— Но Рикардо такой милый мальчик, дядя Дадли. И я…

В узкой полоске поля зрения Мала мелькнула лапища Смита, метнулась курчавая рыжая головка, раздался звук пощечины. Потом снова голос увещевания:

— Ты еще скажешь, что любишь его, девочка. Только не вздумай говорить этого при мне. Твои родители слабохарактерны, они рассчитывают, что выбор мужчины, с которым свяжешь жизнь, ты не сделаешь без моего ведома. И я оставлю за собой это право, девочка. Ты потом еще вспомнишь о том, какую услугу я тебе оказал, и скажешь мне спасибо.

В щелке снова показалась фигура полненькой девушки, ладони прижаты к лицу, плачет. Руки Дадли обнимают ее, но она отталкивает его кулачками. Дадли что-то ласково шепчет ей. Мал спускается вниз, садится в машину и ждет. Его партнер появляется через пять минут:

— Стук, стук, кого там несет? Красные, берегись, Дадли Смит идет. Сынок, внушим мы мистеру Натану Айслеру, что наше дело правое?

Последний известный адрес Айслера был Преси-дио-стрит, 11681, неподалеку от общежития колледжа. Дорогой Дадли напевал мелодии из разных шоу. Мал вызывал в памяти его руки, готовые ударить племянницу, и то, как она пытается увернуться от радушных объятий дяди. Номер 11681 оказался розовым сборным домиком, последним в квартале таких же стандартных построек. Дадли запарковался паралел-льно другой машине. Мал мысленно собрал воедино нужные факты из доклада Саттерли.

Натан Айслер. Сорок девять лет. Немецкий еврей, бежавший в 34-м от Гитлера и компании; член компартии с 36-го по 40-й, затем член полудюжины прокоммунистических организаций. Напарник-сценарист Чаза Майнира по серии прорусских фильмов. Играет в покер в компании с Мортоном Зифкином и Рейнольдсом Лофтисом. Писал под псевдонимом, чтобы сохранить свое авторство в тайне. Ускользнул от следователей Комиссии Конгресса. В настоящее время живет под именем Майкла Кокенена — так звали главного героя в кинофильме «Буря над Ленинградом». Продолжает писать сценарии для вестернов студии РКО под другим именем. Работу проталкивает с помощью политически благонадежного и заурядного автора, которому идет тридцать пять процентов гонорара. Дружит с Ленни Рольффом, таким же писателем-эмигрантом; он сегодня будет допрошен вторым.

Бывший любовник Клэр де Хейвен.

Они прошли к крыльцу по дорожке, на которой валялись детские игрушки. Через стеклянную дверь Мал заглянул в опрятную гостиную: пластиковая мебель, линолеум на полу, стены оклеены гладкими розовыми обоями. Изнутри слышались детские голоса. Дадли нажал на кнопку звонка.

К двери подошел высокий небритый человек в сопровождении маленького карапуза и девочки. Мальчонка сунул в рот большой палец. Мал сказал:

— Мистер Кокенен, мы из окружной прокуратуры, хотели бы поговорить с вами. Наедине, если вы не возражаете.

Детишки прижались к ногам отца. Мал видел испуг в их раскосых глазах — маленькие полукровки в оцепенении смотрели на двух больших и страшных дядей.

Айслер-Кокенен крикнул:

— Мичико!

Появилась японка и увела детей. Дадли без приглашения открыл дверь. Айслер сказал:

— Вы опоздали на три года.

Мал идет следом за Дадли, пораженный бедностью обстановки в доме человека, зарабатывавшего в годы Депрессии по три тысячи в неделю, — белый пластиковый хлам. За тонкими, как вафли, стенками слышится детский плач. Неужели он продолжает сочинять то же «красное» дерьмецо, думает Мал. Вряд ли, тогда, видимо, играли роль партийные принципы комми. Дадли говорит:

— Очаровательный дом у вас, мистер Кокенен. Особенно цветовая гамма.

Айслер-Кокенен ничего не ответил и указал на дверь, ведшую из гостиной. Мал вошел в крошечную квадратную комнатку, теплую и уютную. От пола до потолка — книги, вокруг изящного журнального столика стулья и громоздкий письменный стол, в центре которого возвышалась большая пишущая машинка. Мал сел подальше от писка детских голосов, Дадли — напротив. Айслер прикрыл дверь и сказал:

— Меня зовут Натан Айслер, впрочем, вы это и так знаете.

Мал подумал: нет, играть в хорошего парня сейчас не время. Никаких: «Мне понравился ваш фильм „Клеймо"». А вслух сказал:

— Значит, вы понимаете, почему мы здесь. Айслер закрыл дверь на ключ и сел на стул.

— У суки снова течка, хотя сообщалось, что у нее был выкидыш.

— Вы никому не должны рассказывать о нашей беседе, — сказал Дадли. — В противном случае это будет иметь для вас самые тяжелые последствия.

— Какого рода, герр… Мал не дал ему договорить:

— Морт Зифкин, Рейнольде Лофтис и Клэр де Хейвен. Нас интересует их деятельность, а не ваша. Если вы пойдете на полное сотрудничество с нами, то сможете ограничиться письменными показаниями под присягой. Открытого суда не будет, видимо, практически не будет и освещения в печати. Вам удалось выйти сухим из воды в 47-м, сейчас это тоже возможно. — Мал замолчал и подумал о Стефане, ушедшем с безумной матерью и ее ухажером. — Но нам нужны точные факты: имена, даты, места и связи. Будете сотрудничать — вам ничего не грозит. Не будете — вызов в суд и открытое судебное заседание. И вопросы будет задавать уже окружной прокурор. Такого я никому не пожелаю. Выбирайте.

Айслер слегка отодвинулся. Опустив глаза, он сказал:

— Я уже несколько лет не видел этих людей.

— Нам это известно. Нас интересует их деятельность в прошлом.

— И вас интересуют только эти люди? Мал подумал о Ленни Рольффе — и солгал:

— Да. Только они.

— А о каких последствиях вы говорили? Мал барабанит по столу:

— Открытое судебное заседание. Ваша фотография в…

— Мистер Айслер, — вступил в разговор Дадли Смит, — если вы откажетесь с нами сотрудничать, я сообщу Говарду Хьюзу, что вы — создатель фильмов JPKO, авторство которого приписывается другому. Этот человек, которого вы пристроили на доходную работу, будет немедленно уволен. Я также проинформирую иммиграционную службу о вашем отказе сотрудничать со следственными органами, расследующими государственную измену, и попрошу следственный отдел изучить вашу подрывную деятельность для вашей депортации как враждебного элемента и депортации вашей жены и детей как потенциальных врагов. Вы — немец, ваша жена — японка, и, поскольку обе нации несут ответственность за вовлечение нас в военный конфликт, мне кажется, иммиграционная служба с готовностью проследит, чтобы каждый из вас вернулся на свою родину.

Натан Айслер сгорбился, положил локти на колени, опустил голову, обхватил лицо руками. По щекам покатились слезы. Дадли хрустнул пальцами и добавил:

— Достаточно сказать только «да» или «нет». Айслер кивнул, Дадли сказал:

— Прекрасно.

Мал вытащил авторучку и блокнот:

— Я знаю ответ, но все-таки скажите сами: вы состоите сейчас или состояли в прошлом членом Коммунистической партии США?

Айслер снова кивнул. Мал сказал:

— Отвечайте «да» или «нет». Это заносится в протокол.

Слабый голос: — Да.

— Хорошо. Где размещалось отделение или ячейка вашей партии?

— Я… я ходил на собрание в Беверли-Хиллз, Восточный Лос-Анджелес или в Голливуд. Мы… мы собирались в домах разных членов партии.

Мал, как стенографист, дословно записывает ответы.

— В какие годы вы были членом компартии?

— С апреля 36-го до того момента, когда стало ясно, что Сталин…

— Не оправдывайтесь, а просто отвечайте, — прервал его Дадли.

Айслер вынул из кармана рубашки бумажную салфетку и вытер нос.

— До начала 40-го.

— Я зачитаю вам несколько имен, — сказал Мал. — Скажите, кто из названных лиц известен вам как член компартии: Клэр де Хейвен, Рейнольде Лофтис, Чаз Майнир, Мортон Зифкин, Армандо Лопес, Самуэль Бенавидес и Хуан Дуарте.

—Все.

Дети с шумом пробежали через гостиную. Мал повысил голос:

— Вы с Чазом Майниром писали сценарии фильмов «Рассвет справедливости», «Восточный фронт», «Буря над Ленинградом» и «Герои Якутска». Все эти картины проникнуты русскими националистическими настроениями. Эту прорусскую пропаганду вы вели по указанию руководства компартии?

— Это наивный вопрос, — сказал Айслер. Дадли хлопнул рукой по столику:

— Не надо комментариев, просто отвечайте. Айслер подвинулся ближе к Малу:

— Нет, нет. Мне никто ничего не указывал.

Мал показал Дадли двумя пальцами на свой галстук — условный знак: он мой.

— Мистер Айслер, вы отрицаете, что эти фильмы содержат прорусскую пропаганду?

— Нет.

— Распространять эту пропаганду вы с Чазом Майниром решили самостоятельно?

Айслер заерзал на стуле.

— Чаз высказывал идею, а я ее излагал так, чтобы его идея была яснее выражена.

— У нас есть копии сценариев и комментарий к явно пропагандистским местам. Далее нам нужно будет, чтобы вы подтвердили свои слова, приписывающие распространение пропаганды Майниру.

Молчание. Мал продолжает:

— Мистер Айлер, у вас хорошая память?

— Да, пожалуй.

— Над сценариями вы с Майниром работали в одной и той же комнате?

— Да.

— Случалось, что он говорил: «Это хорошая пропаганда» или «Это для нашей партии»?

Айслер продолжал ерзать на стуле, не находил места рукам, перебирал ногами.

— Да, но он это говорил с иронией, подшучивал. Он не…

Дадли рявкнул:

— Не истолковывайте, а просто отвечайте. Айслер тоже перешел на крик:

— Да! Да! Да! Черт бы вас побрал, да!

Мал дал партнеру сигнал не вмешиваться и продолжал спрашивать самым спокойным тоном:

— Мистер Айслер, вы вели дневник во время совместной работы с Майниром?

Айслер ломал руки, салфетка превратилась в клочья, пальцы побелели.

— Да.

— Там содержатся записи, относящиеся к вашему участию в деятельности компартии и к работе с Ча-зомМайниром?

— О господи, да.

Мал вспомнил об отчетах, полученных от людей Саттерли: у Айслера была связь с Клэр де Хейвен в период 39-40-х годов.

— И записи личного характера?

— О, майн готт… да, да!

— И дневник этот цел? Молчание. Потом:

— Не знаю.

Мал стукнул ладонью по столику:

— Нет, знаете и должны нам его показать. В официальные документы буду включены только записи, относящиеся к политике.

Натан Айслер тихо всхлипывал.

— Вы дадите нам этот дневник, — сказал Дадли, — иначе мы истребуем его повесткой, после чего, боюсь, полицейские в форме разнесут в щепу ваше тихое гнездышко и сильно огорчат вашу милую семейку.

Айслер резко кивнул, выражая согласие. Дадли откинулся на спинку, и ножки стула заскрипели под его тяжестью. Мал увидел на окне коробку бумажных салфеток, взял ее и поставил на колени Айслера. Тот прижал коробку к себе, а Мал сказал:

— Дневник мы возьмем с собой и пока Майнира трогать не будем. Следующий вопрос: вы когда-нибудь слышали, чтобы кто-то из перечисленных ранее людей говорил о вооруженном свержении правительства Соединенных Штатов?

Айслер дважды отрицательно покачал низко опущенной головой. Мал добавил:

— Не в форме открытого заявления, а в виде пожелания.

— Все говорили об этом в гневе, но это были пустые слова.

— Это решит большое жюри. Уточним. Кто говорил и когда?

Айслер обтер лицо.

— Клэр говорила на собрании: «Цель оправдывает средства», а Рейнольде Лофтис говорил, что хотя он против насилия, но когда придется выступить против боссов, он первый возьмет в руки дубинку. Молодые мексиканцы говорили это множество раз, особенно во время эпопеи Сонной Лагуны. Морт Зифкин не раз заявлял об этом открыто. Он вообще был человек смелый.

Мал стенографирует и думает о УАЕС и киностудиях.

— Что скажете об УАЕС? Как профсоюз связан с компартией и другими прокоммунистическими группами, к которым вы принадлежали?

— УАЕС создавался, когда я был за границей. Те три мексиканца устроились рабочими сцены и вербовали членов. То же делала Клэр де Хейвен. Ее отец был юрисконсультом акционеров, и она говорила, что намерена использовать это и… и…

У Мала в голове зашумело.

— И что?! Говорите! Айслер сжал кулаки.

— Говорите же! Использовать и что?

— Соблазнять! Она выросла в кинематографической среде, знала там многих, в том числе актеров, кому она нравилась, когда еще была девчонкой! Она соблазняла их, они становились основателями союза, и требовала, чтобы они за это вербовали новых членов! Она говорила, что это ее расплата за то, что ее не вызывали на допрос в Комиссию Конгресса!

Вот это улов!

Мал спрашивает нарочито-равнодушно, как это делает Дадли:

— Кого конкретно она соблазняла?

Айслер безотчетно вынимает из коробки и рвет бумажные салфетки.

— Не знаю, не знаю, честное слово, не знаю.

— Многих, пару-тройку, сколько всего?

— Не знаю я. Думаю, только некоторых влиятельных актеров и техников, которые могли бы помочь ее союзу.

— Кто еще помогал вербовать в союз? Майнир? Лофтис?

— Рейнольде тогда был в Европе, насчет Чаза — не знаю.

— Что обсуждалось на первых собраниях УАЕС? Разрабатывали там что-нибудь вроде устава или политической платформы?

Коробка из-под бумажных салфеток превратилась в груду рваного картона; Айслер смахнул ее с колен:

— Я никогда не присутствовал на их собраниях.

— Нам это известно, но нам нужно знать, кто помимо руководства там присутствовал и что там обсуждали.

— Не знаю я этого!

Мал зашел с другой стороны:

— Айслер, вы все еще увлечены Клэр? Выгораживаете ее? А вы знаете, что она выходит замуж за Лоф-тиса? Вам это все равно?

Айслер откинул голову назад и рассмеялся.

— Наша связь была короткой, а красавчик Лофтис, мне кажется, предпочитает молоденьких мальчиков.

— Чаз Майнир не молоденький мальчик.

— У них с Рейнольдсом это ненадолго.

— Чудесные у вас друзья, товарищ.

Смех Айслера стал глуше, гортаннее — так смеются немцы.

— Их я предпочитаю вам, оберштурмбанфюрер. Мал, взглянув на Дадли, сдержался. Тот подал ему знак: надо закругляться.

— Из уважения к вашему решению сотрудничать с нами мы оставим без внимания ваше последнее замечание. Можете считать наш разговор вашим первым интервью. Мы с коллегой просмотрим ваши ответы, сверим их с имеющимися у нас материалами и пришлем вам длинный список вопросов, детализирующих вашу деятельность в коммунистическом движении и деятельность членов УАЕС, о которых мы говорили. Вам их доставит судебный исполнитель городского суда, а стенографист запишет ваши показания под присягой. После этого интервью, если вы ответите еще на ряд наших вопросов и позволите воспользоваться вашим дневником, вы получаете статус дружественного свидетеля и полный иммунитет от судебного преследования.

Айслер встал, шатаясь подошел к столу и отпер нижний ящик. Порылся в нем и вынул толстую тетрадь в кожаном переплете, вернулся с ней и положил на столик.

— Задавайте ваши вопросы и уходите.

Дадли сделал предостерегающий жест: спокойно.

— У нас сегодня еще одно интервью, — сказал Мал. — Надеюсь, вы и тут нам поможете.

Айслер забормотал заикаясь:

— Ч-что? С к-кем?

Дадли, шепотом:

— С Леонардом Хайменом Рольффом. Айслер выдавил из себя одно слово: «Нет!» Дадли посмотрел на Мала, тот положил левую руку на правый кулак: не бить.

— Да, — сказал Дадли, — и мы не потерпим никаких возражений, никакого спора. Давай-ка подумай и расскажи нам о каком-нибудь позорном и постыдном факте из биографии твоего друга Ленни, но чтобы об этом знали и другие. Тогда вина за разглашение этого факта ляжет на них. Информацию нам даешь ты, так что давай что-нибудь такое, что развяжет ему язык и избавит тебя от моего повторного визита, уже без моего коллеги, присутствие которого сильно меня сдерживает.

Натан Айслер побелел как мел. Он сидел окаменев, у него уже не было ни слез, ни удивления, ни возмущения. Мал подумал, что он кого-то ему напоминает, и, приглядевшись, вспомнил: так смотрели евреи в Бухенвальде, которые избежали газовой камеры только для того, чтобы очень скоро сойти в могилу от полного истощения. Воспоминание заставило его подняться и оглядеть книжные полки. Только научная литература. Он рассматривал ряд книг по марксистской политэкономии, когда снова послышался шепот Дадли:

— Думай о последствиях, товарищ. Твои щенки-полукровки пойдут в лагерь беженцев. Мистеру Рольффу тоже будет предоставлена возможность стать дружественным свидетелем, если же он заупрямится, ты окажешь ему услугу, сообщив нам сведения, которые убедят его дать нам информацию. Подумай о Мичико, которая будет вынуждена вернуться на родину, и обо всех соблазнительных предложениях, которые там ее ждут. Мал пытался обернуться, но не смог; он задержал взгляд на корешках томов «Капитал. Комментарии», «Теория Маркса о производстве и эксплуатации» и «Говорит пролетариат».

За спиной наступила тишина, только постукивание тяжелых пальцев по столику. Потом монотонный голос Натана Айслера:

— Молоденькие девочки. Проститутки. Ленни боится, жена узнает, что он к ним ходит.

— Маловато, — вздохнул Дадли. — Давай еще.

— Собирает порнографические открытки таких…

— Это мелочи, товарищ.

— Недоплачивает подоходный налог. Дадли громко расхохотался:

— То же делаю я, мой друг Малкольм, и так же поступал бы Спаситель Иисус Христос, вернись он на землю и поселись в Америке. Ты знаешь больше, чем говоришь, так что исправляй ситуацию, пока я не потерял терпение и не лишил тебя статуса дружественного свидетеля.

Мал слышал, как во дворе смеются детишки, маленькая девочка что-то лопотала по-японски.

— Говорите же, черт вас побери.

Айслер кашлянул, шумно вздохнул, снова кашлянул.

— Ленни не согласится стать информатором так же легко, как я. Ему нечего терять.

Мал глянул назад, увидел голову мертвеца и отвернулся снова; Дадли похрустывал костяшками пальцев. Айслер заговорил:

— Потом я буду думать, что сделал это во спасение Ленни, но всегда буду знать, что это обман. Он еще раз тяжко вздохнул и торопливо начал свой донос:

— В 48-м я ездил с Ленни и его женой Джудит в Европу. Поль Дуанель снимал свою серию с Рей-нольдсом Лофтисом и устроил прием для сбора средств на новый фильм. Он хотел, чтобы к этому подключился Ленни, и специально для него привел молодую проститутку. Джудит на вечере не было, и Ленни от той проститутки заразился гонореей. Джудит заболела и вернулась в Америку, тогда Ленни в Париже сошелся с ее младшей сестрой Сарой. И заразил ее тоже. Сара сказала, что больна, но не сказала, что от Ленни. После возвращения в Америку Ленни много недель не спал с Джудит под разными предлогами и лечился. Он всегда боялся, что Джудит логически объединит эти два события и поймет, что произошло. Ленни признался в этом мне, Рейнольдсу и нашему другу Дэвиду Йоркину, которого вы наверняка имеете в своем чудесном списке прокоммунистических организаций. Поскольку вас так интересует Рейнольде, видимо, вам не составит труда сделать его информатором.

— Благослови тебя Господь, товарищ, — сказал Дадли.

Мал прихватил дневник Айслера, молясь, чтобы материала в дневнике хватило для получения капитанских лычек и отвоевания сына. Уж слишком высока цена…

— Пошли брать Ленни, — сказал он.

Они застали его одного на заднем дворе. Он сидел за пишущей машинкой, стоявшей на карточном столе. Доносившийся из-за дома стук клавиш привел их к толстому мужчине в гавайской рубашке и легких брюках, тюкающему на старинном «ундер-вуде». Мал по его глазам понял: этого так просто не возьмешь.

— Мистер Леонард Рольфф? — спросил Дадли, выставив полицейский жетон.

Мужчина надел очки и осмотрел жетон:

— Вы из полиции?

— Мы из управления окружного прокурора, — сказал Мал.

— Но вы полицейские?

— Мы из следственного отдела прокуратуры.

— Ага, полицейские, а не юристы. Ваши имена и звания?

Мал подумал об их газетной утке и понял, что тут она не сработала.

— Я — лейтенант Консидайн, это — лейтенант Смит.

Рольфф усмехнулся:

— Недавно оплакивали кончину большого жюри, которое, как вижу, снова собирается заняться делом. Ответ, джентльмены, нет.

Мал притворился, что не понял:

— Что нет, мистер Рольфф?

Ральф посмотрел на Дадли, как будто знал: этот будет главным действующим лицом.

— Нет — это значит, что я не доношу на членов УАЕС. Нет— это значит, что я не отвечаю на вопросы о своем политическом прошлом и прошлом моих друзей и знакомых. Если буду вызван в суд, то стану свидетелем противной стороны, буду опираться на Пятую поправку и готов пойти в тюрьму за неуважение к суду. Вы не заставите меня назвать никаких имен.

Дадли улыбнулся:

— Уважаю принципиальных людей, как бы они ни заблуждались. Извините меня, джентльмены, я забыл кое-что в машине.

Улыбка стала холодней. Дадли отошел, Мал заговорил:

— Вы можете не поверить, но мы выступаем на стороне законопослушных левых, не коммунистов.

Рольфф указал на лист бумаги в пишущей машинке:

— Не будь вы полицейским, из вас вышел бы хороший юморист. Вроде меня. Фашисты разрушили мою карьеру сценариста, теперь я пишу исторические романы под псевдонимом Эрика Сент— Джейн. Причем мой издатель в курсе моих политических взглядов. Как и работодатель моей жены; она профессор в университете Калифорнии. Вам не причинить нам неприятностей.

Устами младенца глаголет истина.

Ленни Рольфф возобновил работу над страницей 399 своего романа «Следы потерянных дублонов». Машинка продолжала стучать. Мал смотрел на скромный каменный дом и прикидывал, что этому удалось скопить побольше, чем Айслеру, и хватило ума не жениться на японке. Стук клавиш не утихал. Страницу 399 сменили 400 и 401 — Рольфф пек их как блины. И тут раздался ирландский говорок Дадли — лейтенант лицедействовал:

— Благослови меня грешного, отче. Я никогда не исповедывался, потому что я еврей. Но сейчас я постараюсь это исправить. Монсеньоры Смит и Консидайн — мои исповедники.

Мал обернулся и увидел Дадли с пачкой фотоснимков. Рольфф оторвался от машинки и поднял голову. Дадли сунул ему под нос один снимок.

— Нет, — спокойно сказал Рольфф.

Мал обошел вокруг стола и рассмотрел карточку. Это был расплывчатый снимок голой девушки с раздвинутыми ногами. Дадли прочел на обороте:

«Ленни. Ты был великолепен. С любовью от Мэгги. Касбах, Минни Роберте. 19 января 1946».

Мал затаил дыхание. Рольфф встал, посмотрел в глаза Дадли и сказал твердым голосом:

— Нет. Мы с женой простили друг другу наши маленькие неверности. Думаешь, я держал бы иначе такие карточки в своем столе? Нет. Вор. Паразит фашистский. Ирландская свинья.

Дадли бросил карточки на траву. Мал показал ему сигнал «не бить». Рольфф харкнул и плюнул в лицо Дадли. У Мала перехватило дух. Дадли взял лист рукописи и вытер им лицо.

— Да, потому что милая Джудит не знает о славной Саре и о триппере, которым ты ее наградил, и мне кажется, я знаю, где ты сам лечился. Терри Лаке ведет подробные истории болезней, и он обещал мне содействие, если ты мне в нем откажешь.

— Кто это вам рассказал? — спросил Рольфф твердым голосом.

Дадли сделал знак: записывать дословно.

— Рейнольде Лофтис, под гораздо меньшим давлением.

Мал думает: чем может кончиться такая авантюра? Если Рольфф поговорит с Лофтисом, все их допросы выплывут наружу. УАЕС из опасения провокаций прервет набор новых членов, и внедрение в их среду Дэнни Апшо будет сорвано.

Он вынул блокнот с авторучкой, взял стул и сел.

Дадли упрямо гнет свою линию:

— Все-таки да или нет, мистер Рольфф. Я жду ответа.

На висках Леонарда Рольффа пульсируют жилки.

— Да, — говорит он.

— Прекрасно, — констатирует Дадли. Мал пишет на новом листе: Л. Рольфф. 18.01.50. Допрашиваемый поправил очки.

— Мне придется давать показания на открытом заседании суда?

Мал говорит:

— Скорее всего, письменные показания под присягой. Начнем с…

Дадли впервые повышает голос:

— Позвольте, советник, я спрошу свидетеля. Не возражаете?

Мал тряхнул головой, повернул свой стул, сел верхом и пристроил блокнот на спинке стула.

— Вам известно, почему мы здесь, потому сразу перейдем к делу, — сказал Дадли. — Коммунистическое влияние в киноиндустрии. Имена, даты, места и подстрекательские высказывания. Начнем с Рей-нольдса Лофтиса — я уверен, вы частенько его вспоминаете. Вы когда-нибудь слышали, чтобы он выступал за вооруженное свержение правительства Соединенных Штатов?

— Нет, но…

— Я жду ваших добровольных показаний. Не стесняйтесь. Есть у вас что-то интересное насчет Лофтиса?

Голос Рольффа стал взволнованным.

— Свои роли полицейских он играл так, чтобы они выглядели злодеями. Он говорил, что старается выставить в невыгодном свете американскую систему правосудия.

Молчание, потом:

— Если это показания для суда, он получит шанс рассказать обо мне и Саре?

Мал ответил уклончиво:

— Маловероятно, чтобы он выступил в роли свидетеля, а если он вдруг решит предоставить суду подобную информацию, судья и двух секунд не даст ему говорить об этом. Тут вам нечего опасаться.

— А за пределами суда…

— За пределами суда вы предоставлены сами себе. Полагайтесь на то, что подобные сплетни всегда выставляют рассказчика в невыгодном свете.

— Если Лофтис рассказал вам это, значит, он решил с вами сотрудничать. Зачем тогда вам порочащие его сведения?

Дадли нашелся и тут:

— Лофтис дал нам информацию о вас несколько месяцев назад, когда мы еще не собирались включать УАЕС в свое расследование. Откровенно говоря, последние события в области трудовых взаимоотношений делают УАЕС куда более важной целью. Вы и другие в этом вопросе малоперспективны и нас не беспокоите. Мал поднял голову и увидел, что Рольфф купился: его плечи расслабились, пальцы рук разжались. Но его следующий вопрос бьет точно в цель:

— Чем вы докажете, что не поступите со мной так же?

— Большое жюри официально приступило к работе, и в отношении вас как свидетеля гарантируется недопустимость судебного преследования, чего Лофтису мы никогда не обещали. Что говорит лейтенант Смит о проблемах на трудовой арене — правда. Сейчас удобный момент — надо ковать железо, пока горячо.

Рольфф внимательно смотрит на Мала.

— Вы признаете свою беспринципность столь откровенно, что это выглядит более чем правдоподобно.

Дадли хохотнул:

— Только в отличие от вас мы стараемся ради правого дела. Теперь относительно Рейнольдса Лоф-тиса. Он изображал американских полицейских как злодеев сознательно, так?

Мал снова записывает. Рольфф отвечает:

— Да.

— Можете вспомнить, когда он это говорил?

— Думаю, на каком-то собрании, на встрече.

— Ага! На партийном собрании, на встрече товарищей?

— Нет. Нет. Нет, я думаю, это было во время войны, на летнем пикнике.

— Присутствовали ли там и высказывались ли в подобном подрывном духе следующие лица: Клэр де Хейвен, Чаз Майнир, Морт Зифкин, Сэмми Бена-видес, Хуан Дуарте и Мондо Лопес?

— Думаю, Клэр и Морт там были, Сэмми, Хуан и Мондо в то время были заняты делами Комитета защиты Сонной Лагуны, так что их там не было.

— Стало быть, это было летом 43-го, во время , активной деятельности комитета? — спросил Мал.

— Да. По-моему, так.

— Подумай, товарищ, — сказал Дадли. — Майнир был партнером Лофтиса по любовным утехам. Был он там и выступал ли с бунтарскими речами?

Стенографируя, Мал сокращает цветистые фразы Дадли до кратких вопросов. Рольфф долго молчит, потом произносит:

— Единственное, что я помню об этой встрече, — это то, что она была последней с упомянутыми вами людьми. С Лофтисом я снова встретился и стал приятельствовать в Европе несколько лет назад. Припоминаю еще, что у Чаза с Рейнольдсом произошла размолвка и он Чаза с собой не приводил. После встречи я видел, как Рейнольде уезжал на своей машине с молодым человеком, у которого было забинтовано лицо. Помню также, что ряд моих друзей, занимавшихся политикой, включились в кампанию по защите обвиняемых в деле Сонной Лагуны и были крайне раздосадованы, когда я стал работать в Нью-Йорке и не смог принять в этом участие.

— Поговорим о Сонной Лагуне, — сказал Дадли. Мал подумал о своих выкладках для Лоу: ничего из этого дела не должно попасть на повестку дня большого жюри — оно выставляло прокоммунистические элементы в выгодном свете.

— Я думал, вы хотите, чтобы я рассказывал о Рейнольдсе, — говорит Рольфф.

— Небольшое отступление. Сонная Лагуна. Памятное событие, не так ли?

— Ребята, арестованные вашей полицией, были невиновны. В поддержку движения левых Южной Калифорнии активно выступили множество людей, далеких от политики, и добились их освобождения. Да, именно это и сделало Сонную Лагуну памятным событием.

— Это твоя интерпретация, товарищ. Я смотрю на это иначе, это и составляет суть борьбы.

Рольфф вздохнул.

— Что вы хотите знать?

— Расскажите о том, что помните из того времени..

— Во время суда, апелляции и их освобождения я был в Европе. Помню само убийство предыдущим летом — в 42-м, кажется. Помню расследование, которое вела полиция, арест ребят и то, как Клэр де Хейвен была возмущена и как она собирала в фонд средства. Помнится, у меня сложилось впечатление, что она старалась ради своих поклонников-латиносов. Это было одной из причин ее горячей заинтересованности в том деле.

Мал насторожился, пытаясь вычленить факты из дурацких, на его взгляд, расспросов Дадли. К чему он клонит?

— На этих кампаниях по сбору средств присутствовали шишки компартии?

— Да.

— Мы скоро получим фотографии, сделанные во время собраний Комитета защиты Сонной Лагуны. Вы понадобитесь для опознания людей, которые в них участвовали.

— Значит, на этом мы не заканчиваем?

Дадли закурил сигарету и сделал знак Малу приостановить запись.

— Это предварительная беседа. Через несколько дней вас навестят судебный исполнитель и стенографист. Вам будет передан длинный список вопросов, касающийся отдельных людей. Эти вопросы подготовим мы с лейтенантом Консидайном, и, если ваши ответы нас удовлетворят, вы по почте получите официальный отказ от предъявления иска.

— Значит, теперь все?

— Не совсем. Вернемся еще раз к Сонной Лагуне.

— Я же сказал, что был тогда в Нью-Йорке.

— Но вы знали многих из ключевых фигур Комитета защиты. Например, Бенавидеса, Дуарте и Лопеса.

— И что же с того?

— Это ведь они громче всех возмущались, что бедных мексиканских мальчиков осудили и засадили в каталажку.

— Да. После Сонной Лагуны вспыхнуло восстание зутеров, ваше управление полиции тогда просто озверело. Несколько мексиканцев были забиты до полусмерти, и Сэмми, Хуан и Мондо через свой комитет выражали возмущение этими действиями.

Мал повернулся на своем стуле и наблюдает. Дадли затеял большую рыбалку, прибегнув к необычной для себя риторике, дабы выудить нужные факты. А Рольфф говорит:

— Возможно, это звучит для вас доктринерством. Но это правда.

Дадли надул щеки и выпустил воздух.

— Мне всегда кажется странным, что комми и ваши так называемые обеспокоенные граждане даже мысли не допускают, что убийцей или убийцами Хосе Диаса мог быть кто-то из своих. Вы мастера находить козла отпущения. Лопес, Дуарте и Бенавидес были бандитами и, наверное, знали многих белых подонков, на кого можно было свалить эту вину. Об этом когда-нибудь шли разговоры?

— Нет. Я ничего не понял из того, что вы сказали. Дадли незаметно подмигнул Малу:

— А вот мы с коллегой думаем иначе. Давайте вопрос поставим так: эти три мекса или кто-то другой из Комитета Сонной Лагуны выдвигали обоснованную версию того, кто же убил Хосе Диаса?

— Нет, — сказал Рольфф сквозь зубы.

— А что сама компартия? Она никого не предлагала на роль козла отпущения?

— Я же сказал вам: нет. Повторяю: все это время я был в Нью-Йорке!

Дадли поправил галстук и указал одним пальцем на улицу.

— Малкольм, какие-нибудь еще вопросы напоследок к мистеру Рольффу.

— Нет.

— Вот как? А о нашей славной Клэр?

Рольфф встал и сунул руку за ворот рубашки, будто ему не терпелось отделаться от этих инквизиторов и принять скорее ванну. Мал вскочил на ноги, опрокинув стул. Он попытался вставить какую-нибудь шутку, но выговорил одно сухое «нет».

Дадли по-прежнему сидел и улыбался.

— Мистер Рольфф, мне нужны имена пяти «попутчиков», хорошо знакомых с мозговым трестом УАЕС.

— Нет. Абсолютно исключено.

— Я бы хотел услышать эти имена прямо сейчас. Нерез несколько дней, когда наш коллега проведет Проверку данных лиц, вы сможете поделиться с нами более подробными воспоминаниями о них. Прошу Назвать имена. Всем своим видом Рольфф выражал неуступчивость, руки сжались в кулаки.

— Можете рассказать Джудит о Саре и обо мне, она вам не поверит.

Дадли извлек из внутреннего кармана листок бумаги:

11 мая 1948 года. Дорогой Ленни. Мне не хватает тебя, и я хочу тебя несмотря на все то, что мы перенесли. Я знаю, что ты, конечно, не знал, что болен, и познакомился с той проституткой до того, как мы стали встречаться. Лечение болезненно, но все равно не перестаю думать о тебе, и если бы не страх, что Джудит узнает о нас, я бы только и говорила о тебе с утра до вечера.

— «Армбастер 304» — самый дешевый в мире стенной сейф, товарищ. Человек в вашем положении не должен скупиться.

Ленни рухнул в траву на колени. Дадли пригнулся к нему и выпытал у него несколько фамилий, произнесенных едва слышно. Последним сквозь всхлипы был назван Нат Айслер.

Мал бегом направился к машине, только раз обернувшись. Дадли смотрел на своего свидетеля: тот как безумный швырял в воздух машинку, рукопись, стол и стулья.

Дадли отвез Мала обратно в мотель. По дороге оба не проронили ни слова. Мал настроил радио на волну станции, передававшей классическую музыку, и в машине гремела торжественная мелодия. Прощаясь, Дадли сказал:

— Вы больше приспособлены к такой работе, чем я думал.

Мал вошел в свой номер и целый час стоял под душем, пока в дверь не постучал администратор с жалобой, что во всем заведении кончилась горячая вода. Мал успокоил его, показав свой полицейский жетон и сунув десятку. Надел последний чистый костюм и поехал в центр к своему адвокату.

Офис Джейка Келлермана находился в здании «Овиатт Тауэр» на углу Шестой и Олив. Мал приехал на пять минут раньше назначенного и, сидя в приемной, думал, что Джейк пожертвовал секретарем, чтобы только устроиться в самом фешенебельном здании Лос-Анджелеса за безумную арендную плату. Их первый разговор имел общий характер, в этот раз следовало обсудить главные моменты дела.

Келлерман открыл дверь в свой кабинет точно в три часа. Мал вошел и сел в простое коричневое кожаное кресло. Келлерман пожал ему руку и встал возле простого деревянного стола, тоже коричневого цвета.

— Предварительное слушание послезавтра в зале 32 Гражданского суда, — сказал Джейк. — Гринберг в отпуске, и мы получили одного гойского болвана по фамилии Хардести. Очень сожалею, Мал. Я хотел, чтобы дело слушал судья-еврей, на которого ваша работа в военной полиции во время войны произвела бы впечатление.

Мал пожал плечами, думая об Айслере и Рольффе. Келлерман улыбнулся:

— Не просветите меня по поводу одного слуха?

— Конечно.

— Слышал, что вы пришибли какого-то нациста ,в Польше.

— Было дело.

— Вы его убили?

В скудно обставленном кабинете стало душно.

— Да.

— Мазл тов! — восхитился Келлерман, сверился с расписанием работы суда и просмотрел несколько бумаг, лежавших на столе. — На предвариловке я буду добиваться, чтобы судья отложил слушание дела, и постараюсь повернуть так, чтобы приурочить его к выходу Гринберга. Вы ему страшно понравитесь. Как идет эта волынка с большим жюри?

— Нормально идет.

— А почему же у вас такой унылый вид? Скажите, а может случиться так, что вас повысят еще до начала работы большого жюри?

— Нет. Джейк, как вы планируете добиться отсрочки суда?

Келлерман сунул большие пальцы в кармашки жилетки.

— Выставлю Селесту в невыгодном свете, Мал. Она бросила сына…

— Она его не бросила, это сволочи нацисты схватили ее вместе с мужем и отправили в Бухенвальд.

— Ш-ш-ш-ш. Тихо, тихо, дружище. Вы сами мне говорили, что мальчик подвергался сексуальному растлению в результате того, что мать его оставила. А в лагере она неплохо устроилась, почему и выжила. В архиве есть ее карточки сразу после освобождения, там она выглядит как Бетти Грэйбл[37] в сравнении с другими заключенными женщинами. Я просто уничтожу ее в суде, неважно, попадет дело Гринбергу или нет.

Мал снял пиджак и распустил галстук.

— Джек, я не хочу, чтобы Стефан все это слышал. Мне надо, чтобы суд вынес постановление о недопущении его на слушание свидетельских показаний. Нужно распоряжение об удалении его из зала суда. Можете это сделать?

Келлерман рассмеялся:

— Сразу видно, что вы не успели завершить юридическое образование. Постановление об удалении из зала суда ребенка при слушании дела об опеке по закону допускается только с согласия обеих сторон, а на это адвокат Селесты ни за что не пойдет. Если мне удастся прижать ее к стенке, а это я сделаю, ее адвокат будет настаивать, чтобы Стефан оставался там. Неизвестно, к кому перебежит сам Стефан — к маме или папе. Тут мы не властны.

Перед глазами Мала всплыл Стефан Гейштке в Праге в 45-м, после трех лет издевательств и голода.

— Добивайтесь этого или ищите инкриминирующих свидетельств против нее в послевоенный период.

— Например, то, что она прилежно учит Стефана чешскому языка? Мал, она не пьет, не валяется под забором и не бьет мальчика. Биологическую мать нельзя лишить права на опеку только потому, что она живет прошлым.

Мал встал, голова у него раскалывалась.

— Тогда выставьте меня величайшим героем со времен Одиссея. Выставьте меня таким чудом доброты, что чудо материнства рядом с этим померкнет.

Джейк сделал прощальный жест: — Добудете мне коммунистов, и я постараюсь.

Мал поехал в ресторан «Тихий океан». Он собирался хорошо пообедать, чтобы на время забыть об Айслере, Рольффе и Дадли Смите, что у него не получилось даже после часа обливания горячей водой. Но как только еда появилась на столе, у него пропал всякий аппетит и он взялся листать дневник Айслера. Мал остановился на 1928-1939 годах, когда писатель был близок с Клэр де Хейвен.

Никаких сочных подобностей, только аналитика.

Женщина не любила своего отца, путалась с мексиканцами, чтобы только досадить ему, была зациклена на отце: заставляла своих белых приятелей-леваков надевать крахмальные рубашки, какие носил он, потом их срывала с суррогатов отца и таким образом играла в его унижение. Она презирала состояние отца и его политические связи, опустошала его банковские счета, чтобы одаривать людей, политические взгляды которых ее отцу не нравились. В пьянстве, наркомании и разврате она доходила до крайних пределов, потом бралась за дело, в котором искупала свои прегрешения и представала этакой радикальной Жанной д'Арк: занималась организацией разных мероприятий, планированием, вербовкой новых членов, финансированием их из собственных средств и с помощью пожертвований, которые часто добывала своим телом. На политической арене она выступала с таким эффектом, что воспринимать ее как рядового активиста или дилетанта никак не приходилось; в худшем случае ее душевные порывы или мотивацию расценивали как не совсем искренние.

Айслер не переставал восхищаться этой женщиной и после того, как их связь окончилась. Он оставался ее другом, когда она вступала в сношения с бандитами-пачукос, во время лечения в клинике Терри Лакса и во времена Сонной Лагуны. Тогда, во время восстания зутеров, был избит ее мексиканский возлюбленный. Она вылечилась у доктора Терри, и после этого наступил долгий период бурной деятельности в Комитете защиты Сонной Лагуны. В этот период она полностью воздерживалась от спиртного.

Впечатляюще. Если не принимать во внимание маниакальный задвиг Дадли Смита, семнадцать мальчишек, обвиненных в убийстве Хосе Диаса, судя по всему, были невиновны. И Клэр де Хейвен, богатая, неуправляемая комми, была главной силой, добившейся их оправдания.

Мал продолжает листать дневник. В записях 44— 45-х годов имя де Хейвен упоминается все реже. Мал принялся за еду, перебирая в памяти прочитанные страницы, из которых вырисовывался образ Айслера — образованного, мыслящего, наивного благодетеля человечества, которого радикально настроенные профессора колледжей и нависшая над Германией тень Гитлера повели путем благих пожеланий. В итоге — никаких явных улик. Предъявить этот дневник большому жюри фактически означало представить Айслера достойным гражданином. Вспомнив, что он друг Рейнольдса Лофтиса и соавтор Чаза Майнира, Мал стал листать дневник в поисках этих имен.

Записи за 42-й и 43-й годы посвящены совместной работе Чаза и Айслера над сценариями фильмов «Восточный фронт» и «Буря над Ленинградом». Майнир обрисован слабым, законченным педерастом, прилипалой. Айслера злит его неряшливость в работе, злят его вздыхания по Лофтису; злит собственное презрение к другу-гомосексуалисту. Однако к Рейнольдсу он относится более снисходительно: тот не так женоподобен. Бессильная ярость Майнира, разрывавшая его в дни Сонной Лагуны, — вот он рыдает на плече Айслера из-за какой-то интрижки Лофтиса: «Боже мой, Нат, он ведь совсем мальчик, и как же он себя обезображивает!» А что и почему — об этом ни слова. В 47-м Чаз Майнир отплатил неверному любовнику — донес Комиссии Конгресса на Рейнольдса Лофтиса, и тот был занесен в черный список. Мал взял на заметку: если Дэнни Апшо не удастся внедриться в мозговой трест УАЕС, тогда Чаз Майнир, этот трусливый пидор, благодаря все тому же доносу может пригодиться для перевербовки.

Дальше все было скучно: собрания, комитеты, сходки и имена для проверки, выполняемой Баззом Миксом, наряду с именами, которые Дадли вытянул из Рольффа. Когда Мал отложил дневник, его стейк совсем остыл, а салат заветрился, и он осознал, что Натан Айслер ему симпатичен. Теперь, когда дневник был прочитан, а обед не съеден, ему ничего не оставалось, кроме как возвращаться в свой мотель. Ему хотелось одного — поговорить сейчас со Стефаном, но Джейк Келлерман строго-настрого запретил ему делать это. А все, что мог ему дать мотель, — это женское имя, выведенное на двери ванной. Если он позвонит Стефану, то, по всей вероятности, столкнется с Селестой и состоится первый обмен любезностями, после того, как он изуродовал ей лицо. Мучаясь сомнениями, он расплатился с официантом, отправился в горы Пасадены и заехал в совершенно темный тупиковый каньон. «Пороховая аллея» называли это место в его молодые годы новички полицейские. Здесь они распивали полученное как взятку виски, валяли дурака, стреляли по высоким зарослям полыни, служившим воображаемыми бандитами.

Земля была густо усыпана стреляными гильзами. В свете фар Мал увидел, что новые поколения копов начисто выбили всю полынь и перешли на сосны: деревья стояли с ободранной корой и дырками в голых стволах. Мал вышел из машины, вынул револьвер и выстрелил шесть раз в темноту. Эхо выстрелов ударило по ушам и приятно запахло порохом. Он перезарядил свою тридцатьвосьмерку. За горой южные склоны Пасадены откликнулись гулкими выстрелами — так собаки лают на луну, подхватывая лай друг друга. Мал опять стал стрелять, снова перезарядил, снова стрелял и стрелял, пока полностью не опустошил коробку патронов. Услышал аплодисменты, крики, визг и вой — а потом ничего.

В каньоне шелестел теплый ветер. Мал облокотился на машину и думал об отделе нравов и проводившихся им операциях, вспомнил свой отказ перейти в убойный отряд, где в дом входят с пушкой наготове и где тебя уважают такие копы, как Дадли Смит. Работая в отделе нравов, он прикрыл сеть бардаков в Чайнатауне, которые считались «неоперабельными»: первыми он туда заслал новобранцев-«клиентов», — дескать, слыхали, что тут сосут лучше всех, через пять минут за ними последовали двероломы-битюги в бронежилетах и лаборанты с фотокамерами. Все девки были новоприбывшие из Китая и жили со своими папами-сан и мамами-сан, считавшими, что дочки работают в две смены на швейной фабрике Сунь Вонга. Сам Мал в сопровождении крепких копов явился в шикарный офис дядюшки Аши Квана, главного в Лос-Анджелесе босса китайских сутенеров. Он сказал дядюшке Аши, что если тот не вывезет своих шлюх за пределы города, то он покажет фотоснимки папам-сан — а многие их них связаны с тайным обществом Тань — и проинформирует их, что Кван-сан бессовестно жиреет на «диете» дочерей-сан, кормившихся членом белого человека. Дядюшка Аши поклонился, сказал, да, все сделал, как было сказано, и на каждое Рождество присылал ему утку по-пекински с поздравительной открыткой. Мал все время думал, не переслать ли эти подношения своему братцу, пока они еще поддерживали связь.

Ему.

Дезмонду.

Большому Дезу.

Дезмонду Конфри Консидайну, который заставлял его лазить в чужие дома и сделал копом, опером.

На три года старше. На три дюйма выше. Атлетического сложения, умело изображал на лице благочестие, чтобы произвести на его преподобие хорошее впечатление. А его преподобие поймал его при попытке слямзить пачку жевательной резинки в местном магазине «Пиг энд Уисл» и надрал ему задницу. Большой Дез, пытаясь вырваться из державших его пут, порвал себе сухожилие и, будучи полузащитником основного состава и обладая мозгами третьего сорта, до конца футбольного сезона наблюдал за матчами с боковой линии, не решаясь больше предаваться клептомании. Так благодаря кальвинисту Лиаму Консидайну он временно лишился ног и любимой забавы.

С тех пор Дезмонд заставлял своего долговязого младшего братца проникать туда, куда сам забираться он уже опасался, и красть для него желанные вещицы: теннисную ракетку у Джо Стинсона, детекторный приемник у Джимми Харриса, зуб лося у Дана Клейна и многое-многое другое, что, к лютой зависти Дезмонда, имелось у других ребят. Маленький Малкольм не перестал богохульствовать, даже когда его преподобие заявил, что, поскольку ему исполнилось четырнадцать, наказанием ему теперь будет уже не дегтярное мыло и касторка вместо обеда, а настоящая порка. Маленький Малли стал воровать под угрозой того, что Дез сообщит его преподобию о его богохульствах, вроде того что Мария Магдалина вешалась на Вилли, старого негра, привозившего им на вислозадой кляче лед для ледника в подвале, — а его преподобие знал, что лишенный воображения Дез такие вещи сам придумать не способен.

Он продолжал воровать, опасаясь, страшась его преподобия, боясь рассказать матери, потому что она передаст это мужу, убьет Деза, за что сама пойдет на виселицу, а их оставит на милость прижимистого благотворительного совета Пресвитерианской церкви. Высокий и худой, он стал настоящим героем комиксов, Фантомом Сан-Франциско: ловко карабкался по водосточным трубам, выдергивал оконные шпингалеты и воровал без конца — спортивное снаряжение, которым Дезмонд боялся пользоваться, книги, которые по своей глупости не читал, одежду, которая ему была мала. Малли знал, что пока краденое у Деза, оно в безопасности, и эта игра ему даже нравилась. На то были свои причины: у Джо Стинсона была хорошенькая сестрица по имени Югорис, и Малли было приятно побыть одному в ее комнате. У Дана Клейна был попугай, который брал крекеры у тебя изо рта. Распутная сестра Джимми Харриса перехватила его на выходе после рейда в их кладовку, обкатала ему цилиндр и сказала, что писька у него большая. А когда он забрался к Биффу Раису, чтобы украсть журналы «Нэшнл джиографик», Малли обнаружил, что маленький братишка Биффа выпал из кроватки и жует электрический провод. Он уложил его обратно в кроватку, накормил сгущенным молоком и, возможно, спас ему жизнь. Для Малли он стал как бы младшим братиком, которого он и дальше будет спасать от Деза и его преподобия. Становясь Фантомом Сан-Франциско, он переставал чувствовать себя тонким как палка, трусишкой, школьным зубрилой с психом-отцом, безропотно покорной матерью и идиотом братцем.

Так было до 1 октября 1924 года.

Дезмонд во второй раз послал его в дом Джимми Харриса; он пробрался туда через открытый дровяной люк, хорошо зная, что Энни, хвалившая его письку, была дома. Она действительно была дома, но не одна: коп со спущенными до колен синими саржевыми штанами накачивал ее на ковре гостиной. Мал ахнул, споткнулся и упал. Коп его измочалил, исполосовал все лицо кольцом с печаткой. Малли самостоятельно продезинфицировал свои раны, потом долго собирался с духом, чтобы еще раз забраться в дом Бифа Раиса и посмотреть, как поживает его маленький братец, но так и не решился. Вместо этого пошел домой, перепрятал награбленное добро Дез-монда и твердо сказал ему, что теперь они меняются ролями. Вожак семейной шайки должен сам добыть что-то для вора, иначе его преподобие обо всем узнает. Мал добавил, что ему нужна всего одна вещь — неглиже Энни Харрис — и они будут квиты. Кроме того, Мал сам скажет старшему брату, когда приступить к делу.

Он проследил за домом Харриса и узнал, что Энни обслуживает своего полицейского Джона Роккаса днем по вторникам, когда вся семья работает в своем продуктовом ларьке в Окланде. И вот холодным ноябрьским вторником он открыл замок дома Харрисов для Деза. Тот вошел в дом и вышел через двадцать минут с расквашенной мордой. Он же тем временем украл все награбленное добро Деза и спрятал в сейфе, чтобы в любой момент представить его преподобию. Между братьями Консидайн установился паритет страха.

Дезмонд провалился на экзаменах в богословской семинарии, но преуспел в торговле подержанными автомобилями. Мал отправился в Стэнфорд, окончил его, после год пробездельничал в юридической школе, мечтая об опасных приключениях, рыская в поисках доступных женщин, но так и не поймал птицу счастья. Когда учеба наскучила до зубной боли, пошел служить в полицию Лос-Анджелеса, не представляя, сколько он протянет или, точнее, сколько пожелает тянуть эту лямку. На Рождество он приехал домой. Ему исполнилось двадцать три года. Он, новобранец-полицейский, с опаской входивший в негритянские кварталы Лос-Анджелеса, за праздничным столом сидел в полицейской форме и портупее, с серебристым свистком и револьвером — тридцать-восьмеркой. Короля подержанных автомобилей, со шрамами на лице от побоев Джона Роккаса, такой вид брата напугал. И он решил, что останется полицейским до скончания своих дней…

От брата мысли Мала перешли к Дэнни Апшо. Вокруг — темные стены каньона и скользкие стреляные гильзы под ногами. Чего он добился в жизни?

Что ждет его впереди? Окажется ли все им сегодня увиденное и пятидесятикратно умноженное стоящим того, чтобы Эллис Лоу смог продефилировать под сенью американского флага через зал заседания большого жюри?

«Вы больше приспособлены к такой работе, чем я думал».

Дадли был прав.

Мал набрал пригоршню стреляных гильз, забросил подальше и поехал домой, в мотель «Шангри Лодж».

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Укрытием Микки Коэна служила комната в дешевом отеле.

Ирландец Мик и Дэви Голдман трудились над новой программой для ночного клуба, микрофон им временно заменяло помповое ружье 12-го калибра. Джонни Стомпанато с Морисом Ягелкой играли в карты и между делом обсуждали планы встречи Коэна и Драг-ны по наркотикам. А Базз расспрашивал громил Микки из пикета тимстеров и записывал, о чем толкуют пикетчики, — последняя мера предосторожности перед засылкой туда агента Мала Консидайна.

Пока пересказывалась обычная болтовня комми.

Шлюшка де Хейвен и Морт Зифкин выступали с надоевшими до боли в зубах призывами скинуть «студийную автократию». Фритци «Ледокол» Купферман выяснил, что секретарь у тимстеров внедрен УА.ЕС и вот уже несколько недель ему по чайной ложке дают дозированную и бесполезную информацию и разрешили поставить напротив пикетчиков у «Вэрайэти интернэшнл» грузовик-закусочную. Мо Ягелка поделился своим подозрением: когда уаесовцев толкают или оскорбляют словесно, они никак на это не отвечают — наоборот, выглядят уверенными, будто ждут удобного момента, и дажеглавные заводилы, любящие махать кулаками, ведут себя спокойно. Ягелка считал, что уаесовцы прячут камень за пазухой. Отчет об этих разговорах Базз приукрасил, чтобы показать Эллису Лоу, что он трудится в поте лица. Базз ощущал себя добрым и вкусным христианином в львином логове, ожидающим, что лев вот-вот проголодается и заметит его.

Лев Джонни Стомп.

Лев Микки.

Джонни с подозрением поглядывает на него с тех пор, когда Микки появился у них десять дней назад, когда вырубил вымогателя Люси Уайтхолл и подмазал этого хитрована пятью бумажками, что получил от Микки.

— Здорово, Базз.

— Здорово, Джонни. И всё.

С Одри у него было уже три свидания: один раз она у него оставалась на ночь, два раза они накоротке встречались в бардачке Говарда на Голливуд-хиллз. Если Микки ведет наблюдение за Одри, то делает это Джонни; если он пронюхает, то его жизнь будет в руках Стомпанато или придется его прикончить — другого не дано. Если узнает Микки, — это конец: когда его предают, еврейчик становится зверем. Он нашел убийцу Хуки Ротмана: ему прострелили колени, и после нескольких часов агонии Фритци Купферман прикончил его своим фирменным оружием — шильцем для колки льда в ухо. Фритци, прежде чем проткнуть несчастному мозги, действовал как Тосканини, дирижирующий Бетховена: легкие взмахи, витки стилетом, как дирижерской палочкой.

Микки — лев, а его бамбуковое бунгало — его логово.

Базз отложил блокнот, последний раз взглянул на четыре имени, полученные от Дадли Смита: нужно покопаться в прошлом этих красных, еще возня, еще, наверное, придется наплести от себя.

Лев Микки и лев Джонни теперь сидят и болтают у камина, над ними на стене портрет львицы Одри с декоративными наклейками на сосках и в трусиках. Микки поманил пальцем Базза. Комик Микки приготовил какую-то хохму:

— Подходит ко мне парень и спрашивает: «Микки, как идет бизнес?» Приятель, говорю, это как шоу-бизнес, там бизнеса нет. Я подкатываюсь к его бабе, а она говорит: «Я не ложусь с всякими Абрамами, не помнящими родства». Я спрашиваю: «Но меня-то Микки зовут!!!»

Базз рассмеялся и указал на Одри, не спуская глаз со Стомпа:

— Тебе с ней надо сделать номер. Красавица и Чудовище. Будет полный аншлаг.

Джонни — ноль эмоций; Микки скорчил мину, будто серьезно обдумывая предложение. Базз попробовал продолжить:

— Найди большого негритоса, сделай номер с ним и Одри. С неграми на сцене публика всегда животики надрывает.

Снова никакой реакции.

— Не нужны мне шваруес, я им не доверяю. Ну-ка скажи, что получится, если скрестить негра с евреем?

Базз притворился, что не понимает:

— Что? Не знаю…

Микки от души расхохотался:

— Владелец дома, который у себя работает дворником!

Джонни хохотнул и вышел. База глянул на фото «Заводной девчонки» в двадцатилетнем возрасте и быстро прикинул: сто против одного — он ничего-шеньки про них не знает. А Микки сказал:

— Тебе надо больше смеяться. Я не доверяю парням, у которых нет чувства юмора.

— А ты вообще никому, Микки, не доверяешь.

— Да? А как тебе такое доверие: восьмого февраля у меня в магазине заключаем сделку с Джеком Д. Двадцать пять фунтов мексиканского коричневого, делим наличные, едим и выпиваем. Все мои люди и все люди Джека. Все без оружия. Вот что значит доверять.

— Не верю, — сказал Базз.

— В сделку?

— Что без оружия. Ты что, в своем уме? Микки обнял Базза за плечи.

— Джек предлагает четырех нейтральных стрелков. У него два городских копа, у меня есть один детектив шерифа, завоевал в прошлом году «Золотые перчатки»[38], и нужен еще один. Хочешь эту работу? Пять сотен в день.

Базз изрядно потратился на Одри: купил облегающие кашемировые свитера — красный, розовый, зеленый и белый, но на размер меньше, чтобы подчеркивало грудь.

— Конечно, Микки.

Он еще крепче обнял Базза.

— На Саутсайде у меня есть заведение — там ребята из округа. Ссуды, тотализатор — всё по мелочи. Пяток посыльных. Одри ведет бухгалтерию и говорит, что меня там обдирают как липку.

— Посыльные?

— Все цифры сходятся, но дневная выручка падает. Я плачу зарплату, ребята сами еще выколачивают. Ребят надо потрясти, не знаю, как это сделать.

Базз выбрался из объятия Микки и подумал: львица ворует. У Одри ловкий карандаш, да мозгов не хватает.

— Хочешь, чтобы выяснил по-тихому? Скажи начальнику Файрстоуна — пусть опросит местных, узнает, кто какие ставки делал.

— Вот тебе я верю, Баззик. Найди, кто меня делает, а я подкину тебе «зеленых».

Базз взял пальто.

— Спешишь на свиданку? — спросил Микки.

— Еще какую.

— Я ее знаю?

— Рита Хейворт.

— Да-а?

— Да, можешь мне поверить.

— Она внизу рыжая?

— У корней черная, Микки. Нет другого такого бизнеса, как шоу-бизнес.

Свидание у него было назначено на 10:00 на одной из квартир Говарда вблизи «Голливудской чаши». То, что у Микки и Джонни нет никаких подозрений, и эта история с утаиванием денег насторожили его. Он знал расписание Одри — нет смысла еще целый час где-то околачиваться. Базз поехал прямо к ней домой, поставил машину позади ее «паккарда» и позвонил.

Одри открыла дверь в брюках, свитере и безо всякого макияжа.

— Ты говорил, что даже знать не хочешь, где я живу. Базз переминался с ноги на ногу — как дурачок на деревенской свадьбе.

— Я заглянул в твои права, пока ты спала.

— Микс, с теми, с кем спят, так не поступают.

— Ты ведь спишь с Микки, спишь?

— Сплю, но какое…

Базз проскользнул мимо Одри в комнату, обставленную мебелью из магазина уцененных товаров.

— Экономишь на обстановке, чтобы скопить деньги на торговый центр?

— Да. Экономлю, если хочешь знать.

— Золотце, ты знаешь, что Микки сделал с итальяшкой, который убил Хуки Ротмана?

Одри захлопнула дверь и встала, обхватив себя руками.

— Он избил его до бесчувствия, потом Фритци, или как там его зовут, перевез его через границу штата и велел никогда сюда не возвращаться. Микс, в чем дело? Я ненавижу, когда ты вот так себя ведешь.

Базз толкнул ее к двери, прижал, обхватил руками лицо и крепко держал, но, увидев, что она не сопротивляется, ослабил хватку.

— Ты обкрадываешь Микки, потому что думаешь, что он не заметит, а если заметит, то тебя не тронет, а ты учти, что теперь только я один, понимаешь, один защищаю тебя, потому что ты, дуреха, ни черта не понимаешь в тех, с кем трахаешься, а я уже по уши в тебя, так что включи мозги, пока не поздно, потому что если Микки пальцем тебя тронет, я и его пришибу, и все его жидовско-итальянское кодло…

Он остановился, только когда Одри заплакала и стала давиться словами. Он гладил ее волосы и наклонил голову, чтобы лучше ее слышать, и растаял от счастья, услышав:

— Я тоже тебя люблю.

Они занимались любовью на полу передней, обставленной уцененной мебелью, в спальне, и в ванной, и в душе. Одри призналась, что на фурнитуре ванной она тоже пожмотничала. Базз сказал, что переговорит с бывшим бухгалтером Драгны, который покажет, как переделать записи в бумагах Микки, или повернуть дело так, чтобы вину за растраты возложить на неизвестного мошенника. Она же пообещала, что кончит мухлевать, поведет отчетность правильно и будет играть на бирже, как честная женщина, никогда не имевшая связей с гангстерами и рэкетирами.

— Люблю тебя, — сказал он раз пятьдесят, чтобы как-то сквитаться за то, что она первой произнесла эти слова. Базз подробно выяснил размеры ее одежды, чтобы все свои побочные доходы пустить на ее туалет. Они заключили пакт: никто из них больше не говорит о Микки, если только это не совершенно необходимо. Никаких разговоров о будущем. Они встречаются максимум два раза в неделю, чередуя Говардовы квартирки для свиданий; ее и его дома используются от случая к случаю. Свои машины паркуют в укромных местах — чтобы не заметили шпионы Микки. Никаких встреч на людях, никаких совместных поездок, никому из друзей ни слова о том, что у них происходит. Базз попросил показать ему ее трюк с титьками, и она показала. Продемонстрировала свой наряд для стриптиза и содержимое своего платяного шкафа. Базз прикинул, что если все свои выигрыши в тотализаторе он потратит на тряпки, в которых хотел бы ее видеть, ему никогда не будет с ней скучно: он может ее раздевать, заниматься с ней любовью и одевать снова. Он подумал, что, если они навсегда останутся вместе, он расскажет ей о себе все, без утайки, но не сразу, а постепенно, чтобы она его получше узнала, не испугалась и не исчезла. Он говорил как заведенный, она тоже. Он решился рассказать, как убил доберман-пинчера, когда грабил в 21-м году лесной склад в Тулсе, и она и глазом не моргнула. На рассвете Одри стала засыпать, а он вспомнил о Микки и испугался. Подумал было переставить машину, но не захотел тревожить ее: она так уютно спала, положив головку ему на грудь. Но тревога в нем росла. Тогда Базз протянул руку, взял с пола револьвер и сунул его под подушку.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Приемная психбольницы — столы и пластиковые кушетки мягких тонов: нежно-зеленый, бледно-голубой, светло-желтый. На стенах — образцы художественного творчества больных: картины, нарисованные пальцем и соединенные по точкам, изображающие Иисуса Христа, Джо Ди Маджио[39] и Франклина Д. Рузвельта . Дэнни, одетый как Тед Кругман в рабочие брюки, футболку, ботинки мотоциклиста со стальными носками и авиационную кожаную куртку, ждал Сирила «Сая» Вандриха. Почти всю ночь напролет он штудировал сценарий Мала Консидайна, а накануне целый день выяснял обстоятельства жизни Дуэйна Линденора и Джорджа Уилтси, обшарив все места их пребывания в Долине и не получив никакого результата, кроме тошнотворного чувства от парочки мерзких гомиков. Его немного отвлекло от этого вхождение в роль Теда, а когда он подъехал к воротам лечебницы Камарилло, охранник внимательно оглядел его и нью-йоркские номера машины, поначалу не признав в нем копа, проверил его удостоверение и жетон, позвонил для уточнения в участок Западного Голливуда. Пока перевоплощение Апшо в Кругмана происходило успешно. Последнее, решающее испытание его ожидает сегодня днем у пикетчиков.

Санитар ввел в комнату человека лет тридцати в пижаме цвета хаки. Небольшого роста, худой, широкий в бедрах; серые, глубоко посаженные глаза и щегольская прическа: лоб изящно закрывала челка грязных каштановых волос. Санитар сказал: «Вот он» — и вышел.

Вандрих вздохнул.

— Чепуха какая-то. У меня связи на коммутаторе, так вот, девушка там мне сказала, что это по поводу убийств, а я не убийца. Джазисты для вас все Джеки-потрошители. То годами донимали Птаху, — а теперь за меня взялись.

Дэнни дал ему выговориться, разглядывал Вандриха, а тот разглядывал его.

— Ошибаетесь. Речь идет о Феликсе Гордине, Дуэйне Линденоре и Джордже Уилтси. Я знаю, что вы не убийца.

Вандрих плюхнулся в кресло.

— Феликс — тот еще тип, о Дуэйне и слыхом не слыхивал, а Джордж Уилтси ходил с набивкой в штанах, чтобы поразить богатых голубарей Феликса. А что это вы вырядились как голубой? Думаете разговорить меня таким образом? Это у меня было с голодухи, а потом я уже все это давно перерос.

«Умен, понимает, что к чему, возможно, ловко играет», — думал Дэнни. Слова Вандриха, что он одет как гомик, его ошарашили: он погладил рукава куртки, прикосновение к коже было приятно.

— Вы тут всех озадачили, Сай. Они так и не знают, псих вы или нет.

Вандрих улыбнулся, удобнее устроился в кресле и хитро посмотрел на Дэнни.

— Думаете, я симулирую?

— Уверен. Знаю также, что судьям надоело посылать сюда за всякую мелочевку на девяносто дней одних и тех же типов, тогда как мелким ворам-рецидивистам можно было бы по уголовному кодексу давать нормальный тюремный срок. В Квентине. А в тюрьме не расспрашивают что да как, а просто сажают за решетку.

— А я уверен, что в такой коже и при всем этом вы еще много другого знаете.

Дэнни заложил руки за голову, меховой воротник куртки приятно щекотал шею.

— Мне нужно, чтобы вы рассказали все, что знаете о Джордж Уилтси, Феликсе Гордине и, может быть, о том, что знает и чего не знает Гордин о некоторых вещах. Если расскажете, останетесь при своих девяноста днях. Будете водить меня за нос, судья пришлет сюда бумагу, что вы отказываетесь давать показания о тройном убийстве.

— Что, Феликса убили? — хихикнул Вандрих.

— Нет. Уилтси, Линденора и тромбониста по имени Марти Гойнз, который называл себя «Рог изобилия». Не слышали о нем?

— Нет, но я сам был трубачом, и меня звали «Губы восторга». Тут есть двусмысленность, если вы заметили.

Наглое кокетство рассмешило Дэнни.

— Еще пять секунд на размышление, и я ухожу и подключаю к делу судью.

— Я не отказываюсь, мистер полицейский, — улыбнулся Вандрих. — Устрою вам даже, так сказать, бесплатный вводный курс. Но сначала ответьте мне на вопрос. Вам Феликс рассказал обо мне?

— Да.

Вандрих устроил маленькое представление: положил ногу на ногу, стал жеманничать. Дэнни понял, что этот проклятый педераст не просто выпендривается, а лебезит перед ним, хочет подмазаться и готов стать на четвереньки перед властью; он почувствовал, что начинает потеть, в левацком наряде ему стало жарко и неудобно.

— Послушайте, расскажите, что знаете, — и все. Вандрих перестал кривляться.

— Мы познакомились с Феликсом во время войны, когда я косил под психа, чтоб не попасть в армию. Косил я под психа везде. Я протранжирил тогда наследство, прокутил его. Стал ходить на вечера Феликса, однажды трахался с Джорджем, а Феликс решил, что у меня не все дома, так что если он послал вас ко мне, значит, он ловчит. Вот мой бесплатный вводный курс.

Он тоже инстинктивно почувствовал это в Гордине: тот шага не делает без того, чтобы не словчить. Значит, что-то утаивает.

— Хорошо, — сказал Дэнни, вынул записную книжку и открыл страницу с подготовленными вопросами. — Грабежи, Вандрих. Занимался ли этим Уилтси и были ли у Гордина такие знакомые?

— Нет, — покачал головой Вандрих. — Как я сказал, с Джорджем Уилтси я был только раз, разговоры не были его сильной стороной, так что мы занимались только делом. Он никогда не упоминал этого Линденора, — жаль, что его убили. А я в магазинах крал только красивые вещицы, с грабителями дела не имел.

Дэнни записал «нет».

— Тот же вопрос относительно дантистов и протезистов. Изготовление вставных зубов. Уилтси, Гордин…

— Нет, — сверкнул Вандрих безупречной улыбкой. — Я и сам не был у зубного врача, как закончил школу.

— Молодой человек, юноша со шрамами от ожогов на лице. Он занимался грабежами, и было это во время войны.

— Нет. Фу, ужасно. Еще два «нет».

— Палка зутера, — сказал Дэнни. — Это деревяшка с закрепленным на конце одним или несколькими лезвиями. Это оружие времен войны, использовалось тогда, чтобы резать костюмы зутеров, которые носили мексиканцы.

— Двойное фу и еще одно фу на пачукос в их костюмах.

«Нет», «нет», «нет», подчеркнул Дэнни и задал свой козырный вопрос:

— Высокий мужчина средних лет, с красивой седой шевелюрой, знаком с парнями, увлекающимися джазом, знает, где можно раздобыть героин; гомосексуалист, посещал приемы Гордина. Вы такого там не встречали?

Вандрих сказал «нет», Дэнни перевернул страницу:

— А теперь, Сирил, то, чем вы можете блеснуть. Информация о Феликсе Гордине: все, что вы о нем знаете, все, что слышали, все, что вы о нем думаете.

— Феликс Гордин… это… это… что-то, — начал Вандрих и заговорил шепотом. — Он не трахает ни мужчин, ни женщин, ни животных, и его единственный конек — это выворачивать людей наизнанку и заставлять их признаться себе в том, что они собой представляют… А потом заниматься сводничеством. У него официальное агентство знакомств, он знает массу молодых людей, людей тонких, незаурядных… и… как это сказать… со склонностями к…

Дэнни захотелось крикнуть: мужеложник, голубарь, гамак, пидор, двустволка — и вбить ему в глотку всю мерзость грязных дел голливудского участка по сексуальным преступлениям, чтобы сблевал всем этим, и самому сблевать на эту блевотину. Он размял рукава своей кожанки и сказал:

— Он заставляет людей признаться себе в том, что они гомосексуалисты, и это его заводит, так?

— М-м, да.

— Вы же можете произнести эти слова, Вандрих. Пять минут назад вы даже пытались заигрывать со мной.

— Это… словами не выскажешь. Это все так гадко, сделано с таким холодным расчетом.

— Значит, Гордин выискивает этих гомосексуалистов. И что потом?

— Потом ему доставляет наслаждение приглашать их на свои вечеринки, соединять в пары, заставлять их влюбляться и вступать в связь, а потом получать с них плату за услуги знакомства. Иногда он устраивает такие вечеринки у себя на вилле на океане и наблюдает за всем сквозь такие специальные зеркала. Он все видит, а те, кто в спальне, нет.

Дэнни вспомнил свой визит в «Мармон»: вспомнил свое волнение, когда он стоял, прижавшись к окну.

— Значит, Гордин — гомосексуалист-вуайер. Любит подглядывать за другими гомиками. Теперь такой вопрос: он ведет записи организованных им знакомств?

Вандрих отодвинулся с креслом к стене.

— Нет. По крайней мере, тогда он ничего не записывал. Говорили, у него отличная память и он боится вести какие-либо записи… опасаясь полиции. Но…

— Но что?

— Н-но я с-слышал, он все, все помнит. Однажды он сказал, что больше всего на свете хочет получить на каждого своего клиента нечто, что можно с выгодой использовать.

— Для шантажа?

— Д-да, видимо, так.

— Думаете, Гордин способен пойти на это?

— Да.

Сказано твердо, без заиканий и колебаний. Мягкий меховой воротник куртки Дэнни стал липким от пота:

— Свободен.

Гордин что-то скрывает.

Его агентство знакомств — инструмент реализации своих извращений.

Шантаж.

На информацию о том, что Дуэйн Линденор был шантажистом, никакой особой реакции не выдал; Чарлз Хартшорн — «коротышка и плешив, как луковица» — исключен из подозреваемых по внешним данным. Этот факт подтвержден описанием сержанта Фрэнка Скейкела его характера и высокого положения: пока адвокат неприступен. Если Гордин сам шантажист, то совпадение с Линденором — случайное: оба вращаются в среде, где шантаж обычная вещь. Надо было начинать с агентства знакомств.

Дэнни отправился обратно в Лос-Анджелес, все стекла в машине опустил, чтобы не снимать и не расстегивать куртку. По инструкции Консидайна свою машину он оставил за три квартала от голливудского участка полиции и к назначенной им на полдень встрече с помощниками пришел минута в минуту.

Его люди уже были в сборе. В первом ряду сидели Майк Брюнинг и Джек Шортелл, они болтали и курили. Джин Найлз сидел в четвертом ряду, роясь в пачке бумаг у себя на коленях. Дэнни взял стул и сел лицом к ним.

— Вы все еще выглядите как коп, — сказал Шортелл.

— Ага, — подтвердил Брюнинг, — но комми все равно этого не поймут. Если бы они были умными, то не были бы комми, верно?

Дэнни рассмеялся. Найлз сказал:

— Давайте поскорее с этим заканчивать, Апшо! У меня полно работы.

Дэнни достал блокнот и ручку.

— У меня тоже. Сержант Шортелл, начинайте.

— Коротко. Обзвонил девяносто один зубопротезный кабинет, проверил по описанию обвиняемых перечни клиентов, обнаружил всего шестнадцать подозрительных: психи, все состоят на учете в полиции. По типу крови исключил девять, из оставшихся четверо — в заключении, с тремя разговаривал лично. Никаких зацепок, плюс к тому у всех алиби на дни убийств. Продолжаю поиск, сразу позвоню, если что обнаружу.

Дэнни повернулся к Брюнингу:

— Что у вас и сержанта Найлза?

Брюнинг посмотрел в свой большой, на спиральке блокнот.

— Ничего. По укусам мы просмотрели дела по городу, округу и муниципалитетам. Подпадают под описание следующие лица: негритос-педик — откусил член у своего дружка, толстый блондин, сидел за растление малолетних — кусает маленьких девочек, плюс еще два парня — оба мотают срок в Атаскадеро за нападение при отягчающих обстоятельствах. По слухам о происшествиях в барах для голубых — тоже ничего. Психи с такими задвигами не болтаются в коктейль-барах для гомиков и не пристают к ним с предложениями типа «Я кусаюсь. Хочешь, укушу?». Копы из нравов меня на смех подняли. Ничего по архивам отдела нравов, ничего — по делам о преступлениях на сексуальной почве. По грабежам — тоже. Провел перекрестную проверку. О малом со шрамами от ожогов — ничего. Шесть мужчин средних лет и седых, но все они были в заключении в ночи убийств или имеют достоверные алиби. Повторный опрос свидетелей — ничего, слишком много времени прошло. Черный город, Гриффит-парк, район, где был обнаружен труп Гойнза, — пусто. Никто ничего не видел, всем наплевать. Трясти осведомителей бесполезно. Этот тип — одиночка. Ни с каким криминалом не общался — пенсию ставлю. Лично усматриваю трех вероятных преступников, взятых из досрочно освобожденных в городе и округе, — два педика и один красавчик, высокий, седой, похожий на проповедника, дрючил трех морпехов, смазывая свой болт зубной пастой. В ночь все трое пережидали комендантский час в «Полуночной миссии»[40] — алиби не от кого-нибудь, а от самой сестры Мэри Экерт. Брюнинг замолчал, чтобы перевести дух, и закурил.

— Мы с Джином, — продолжил он, — перетрясли всех торговцев героином в южной части города, их не так много, надо сказать, — и все впустую. Прошел слух, что Джек Д. и Микки К. собираются запустить в продажу партию наркотика по низкой цене. Проработали версию с джаз-музыкантом — ничего подходящего под описание того человека. То же самое по наркошам. Ноль. А работали мы вовсю.

Найлз хмыкнул. Дэнни посмотрел на свои машинально выводимые каракули: вся страница заполнена концентрическими окружностями. Ноли.

— Майк, а что насчет палок зутеров? Упоминания в делах о нападениях, сообщениях информаторов?

Брюнинг прищурился.

— Тоже ноль. К тому же этими штуками уже давно никто не пользуется. Я знаю, док Лейман считает, что раны на спине остались от палки зутера. Может, он ошибается? По-моему, это притянуто за уши.

«Шестерка» Дадли Смита свысока смотрит на Леймана, доктора медицины и доктора философии. Дэнни холодно говорит:

— Нет. Лейман — великолепный специалист, и он прав.

— Все равно это не дает реальной зацепки. Я думаю, убийца читал об этих палках или был свидетелем восстания зутеров и на этом зациклился. Он — псих, логику в его действиях искать не стоит.

Что-то настораживало в том, как рьяно Брюнинг отметает версию о палках зутеров, но Дэнни отогнал эту мысль:

— Думается, вы не правы. На мой взгляд, убийца умышленно использовал палку зутера. Инстинкт мне подсказывает, что он мстит за причиненное зло; и изощренные увечья, которые он нанес жертвам, — часть этой мести. А потому нужно, чтобы вы с Найлзом прочесали дела в участках в мексиканских районах, подняли рапорты о происшествиях 42-43-го годов — время восстания зутеров, Сонной Лагуны — словом, когда мексы не сходили со страниц уголовной хроники.

Брюнинг пристально смотрел на Дэнни, Найлз застонал и пробормотал: «Инстинкт мне подсказывает!» Дэнни сказал:

— Сержант, если у вас есть замечания, прошу высказывать их мне вслух.

Найлз ухмыльнулся:

— Ладно. Во-первых, мне не нравится Управление шерифа Лос-Анджелеса и их дружок Микки Жид. Кстати, у меня есть приятель в управлении округа, и он мне сказал, что ты вовсе не воплощение добродетели, какое из себя корчишь. Во-вторых, я провел кое-какое самостоятельное расследование и поговорил с двумя условно освобожденными из Квентина. Они сказали мне, что Марти Гойнз никаким гомиком не был, и я им верю. И в-третьих, ты меня лично обломал, скрыв, что был в доме на Тамаринд-стрит, и это мне не нравится.

«Только бы не Бордони. Только бы не Бордони. Только бы не эта сука Бордони». Дэнни спокойно сказал:

— Мне безразлично, что тебе нравится и что ты думаешь. А кто те двое условно освобожденных1?

Два тяжелых взгляда — глаза в глаза. Найлз посмотрел в свой блокнот:

— Пол Артур Кониг и Лестер Джордж Мазманиан. И в-четвертых, ты мне не нравишься.

Карты раскрыты. Глядя в глаза Найлза, Дэнни обратился к сержанту управления шерифа Шортеллу:

— Джек, на доске объявлений плакат, пачкающий наше управление. Уберите его.

Восхищенный голос Шортелла:

— С удовольствием, капитан.

Тед Кругман.

Тед Кругман.

Теодор Майкл Кругман. Тедди Кругман, красный комми, радикал, подрывной элемент, рабочий сцены.

Дружит с Джуки Розенцвейгом из движения «Молодые артисты против фашизма» и Биллом Уил-хайтом, руководителем бруклинской ячейки КП; бывший возлюбленный (ок. 1943 года) Донны Патриции Кэнтрелл, радикальной активистки из Колумбийского университета. Покончила с собой в 47-м, бросившись в реку с моста Вашингтона, когда узнала, что ее отец-социалист предпринял попытку самоубийства после вызова в Комиссию Конгресса по расследованию антиамериканской деятельности.

Сам мистер Кэнтрелл стал слабоумным, приняв коктейль из чистящих средств.

Бывший член АФТ-КПП[41] 5а, член первичной организации КП Северного побережья Лонг-Айленда, Комитета в защиту рабочих Германии, «Обеспокоенные американцы против нетерпимости», «Друзья бригады им. Авраама Линкольна» и Лиги за справедливость в отношении Поля Робсона. Ребенком ездил в летние лагеря социалистов, исключен из городского колледжа Нью-Йорка, из-за политических убеждений в армию не призывался, с удовольствием трудился в театре рабочим сцены, куда его влекли политически просвещенные люди и красивые девочки. Работал на многих бродвейских шоу, участвовал в съемках фильмов категории «В» на Манхэттене. Любил ходить на митинги и демонстрации, подписывать петиции и рассуждать о коммунизме. Активно участвовал в левом движении в Нью-Йорке до 48-го года, с тех пор сведений о нем не имеется.

Фотографии.

Донна Патриция Кэнтрелл — миловидная, но строгая, смягченная копия папы, обожравшегося «Аякса». Джуки Розенцвейг — высокий жирный парень с глазами навыкате за толстыми стеклами очков. Билл Уилхайт — типичный представитель среднего класса. Круг знакомых ему людей, тайно снятых фэбээровцами на пленку. Люди, несущие транспаранты. На обороте фотографий — имена, даты и факты, раскрывающие суть событий.

Запарковавшись на Гоуэр-стрит к северу от Сансет, Дэнни пробежал свой сценарий и перебрал фотографии. Надо хорошо запомнить лица тех, с кем ему придется вести игру: руководителя пикета тимстеров, к которому ему нужно было подойти; громил, в паре с которыми он должен идти в пикете и затеять спор; здоровяка из полицейской академии, с которым предстояло подраться, наконец — если замысел Консидайна осуществится полностью, — Нормана Костенца, руководителя пикетчиков УАЕС, который должен будет познакомить его с Клэр де Хейвен. Сделав несколько глубоких вздохов, он запер в бардачке пушку, жетон, наручники и удостоверение Дэниела Томаса Апшо, засунул в кармашек бумажника копию водительских прав Теодора Майкла Кругмана. Апшо превратился в Кругмана, и Дэнни зашагал к месту действия.

Там — столпотворение. Две извивающиеся змеи человеческих фигур двигаются параллельно, но в противоположных направлениях: уаесовцы, тимстеры, плакаты на палках, выкрики и свист. Линии пикетчиков тянутся на четверть мили вдоль длинного ряда студий и заваленной мусором канавы. Разделяет их расстояние в три фута шириной. На другой стороне Гоуэр-стрит возле своих машин стоят репортеры; работают передвижные буфеты с кофе и пончиками. Пожилые копы жуют пончики и наблюдают за газетчиками — те играют в кости на куске картона, пристроенном на капоте полицейской машины. На всю улицу, пытаясь переорать друг друга, вопят мегафоны, методично повторяющие каждый свое: «КРАСНЫХ-ВОН!» и «ДОСТОЙНУЮ ЗАРПЛАТУ!»

Дэнни отыскал руководителя пикета тимстеров — он полностью соответствовал своему фото. Тот незаметно подмигнул ему и сунул в руки толстую палку с наклеенной на фанеру картонкой с надписью «УАЕС — УКРЫВШИЕСЯ ОТ РАЗОБЛАЧЕНИЯ ВРАГИ АМЕРИКИ». Прошел канитель инструкции по соблюдению закона и расписался в табеле. Дэнни заметил, что за этим наблюдает человек, работающий раздатчиком в передвижном буфете тимстеров, — очевидно, подсадная утка УАЕС, о чем имелось предупреждение в информационном пакете Консидайна.

Крики становятся все громче. Распорядитель ставит Дэнни в цепь с его компаньонами, Алом и Джерри, правдоподобно выглядевшими в грязной и поношенной рабочей одежде. Рукопожатие трех крепких парней, которые не станут валять дурака в серьезном деле, — все точно по сценарию. И вот он, теперь Тед Кругман, играет свою голливудскую драму в окружении статистов. Группа хороших людей и группа негодяев, движущихся встречным курсом. Он идет в ряду с Алом и Джерри — три профи, знающих свое дело. Навстречу несут плакаты: «ТРЕБУЕМ СПРАВЕДЛИВОГО РАСПРЕДЕЛЕННИЯ ДОХОДОВ!», «ПОЛОЖИТЬ КОНЕЦ САМОУПРАВСТВУ СТУДИЙ!», «ДАЕШЬ ДОСТОЙНУЮ ЗАРПЛАТУ!». Тимстеры бьют локтями в ребра уаесовцев, те морщатся, но сдачи не дают, продолжают маршировать и выкрикивать свои лозунги. Это — мысленное кино, только со звуком. Воображение Дэнни сразу рисует вертолеты, электрические мясорубки, циркулярные пилы, моторы, без остановки изрыгающие шум, не дающие возможности подумать или сосредоточиться на определенном образе. Сейчас они с Джерри начнут диалог, точно воспроизводя первые реплики сценария Консидайна.

— Да это московская пропаганда, мать твою. Ты вообще на чьей стороне, приятель?

Дэнни парирует:

— На той, друг, которая платит мне доллар за час в пикетной линии!

Джерри хватает его за руку:

— А тебе, значит, мало…

Уаесовцы останавливаются и смотрят на них.

Дэнни вырывает у него руку и выкрикивает положенные по сценарию слова. Своим порядком к нему подходит руководитель пикета, отводит в сторону и делает внушение: дескать, надо поддерживать командный дух. Он подзывает Ала и Джерри, заставляет всех троих пожать друг другу руки, как подравшихся школьников, и за всем этим наблюдает группа худосочных радикалов. Трое угрюмо встают в строй, а руководитель торопливо направляется к буфету. Дэнни видит, как он разговаривал с человеком, раздающим кофе и пончики, — агентом, внедренным в УАЕС, —указывая назад большим пальцем на место небольшого скандала. Ал говорит:

— Ты, Кругман, не отлынивай.

Джерри сопровождает это соответствующими эпитетами. Дэнни с жаром начинает убеждать его, что он такой же честный работяга и т. д. — очень в духе настоящего Кругмана, на тот случай если к их разговору будут прислушиваться. Эти речи Консидайн позаимствовал из рапортов нью-йоркской полиции о стычке бастующих профсоюзов рабочих швейной фабрики, когда начался отчаянный мордобой; «боссы» обеих сторон обвели вокруг пальца рядовых членов. Он старается втолковывать ограниченным Алу и Джерри смысл своих слов, а те качают головами и сторонятся его, не желая быть рядом с этой крысой, гнусным предателем-комми.

Дэнни продолжает маршировать, высоко держа плакат, выкрикивая лозунг «Красных — вон!», но вкладывая в него особый смысл. Включилась его мысленная кинокамера, все, как ему кажется, идет как задумано, будто он принял свои четыре рюмки, а пятой уже не хотелось, и будто он рожден для этого, а все это гомосексуальное дерьмо в бунгало Гордина его уже не касается. Все выглядит каким-то хаосом в пустоте, будто тебя сунули в мясорубку и делают из тебя фарш, а ты смеешься. Время идет. Ал и Джерри то и дело подходят к нему, цедя сквозь зубы ругательства. Наконец подошли с громилой-полицейским. Амбал заступил ему дорогу и ткнул пальцами в грудь, импровизируя по сценарию Консидайна:

— Это и есть крутой комми? А по мне, похож на слабака!

И тихо, шепотом:

— Ну, давай, действуй, шерифский мудила.

И Дэнни начал импровизировать: резко отрывает от себя пальцы амбала. Тот вопит и изображает удар левым хуком. Дэнни уворачивается и с ближней дистанции контратакует с левой и с правой в солнечное сплетение. Полицейский складывается пополам, Дэнни бьет его кованым ботинком по яйцам, тот валится в гущу столпившихся пикетчиков УАЕС.

Кругом крики, свистки. Дэнни хватает свою палку с оторвавшимся плакатом и бешено озирается: сейчас он врежет своему коллеге по актерскому цеху. Его окружают полицейские, ударами дубинок валят его на землю, поднимают за шиворот, бьют, снова поднимают, швыряют на землю и бьют ногами…

Дэнни очнулся… Ощутил во рту привкус крови, понял, что лежит на тротуаре… Чьи-то руки его поднимают, поддерживают, и он оказывается лицом к лицу с приветливо улыбающимся Норманом Костенцем, знакомым ему по фотографии из пакета Мала Консидайна:

— Тед Кругман, да? Кажется, я слышал о тебе.

Следующий час промелькнул быстро, как на перематывающейся пленке.

Дружелюбный Норман помог ему отряхнуться и повел в бар на Бульваре. Дэнни быстро пришел в себя; боль в спине, шатающийся зуб и ноющие бока особенно не беспокоили. Полицейским по сценарию Консидайна отводилась пассивная роль; Дэнни должен был брать инициативу на себя, иначе ему могли запросто раскроить голову. По замыслу Мала полицейские должны были прекратить потасовку, разнять драчунов и слегка помять, а потом отпустить. Копы явно переборщили в своей реакции на его импровизацию, и эти пинки, забросившие Дэнни в канаву, следует отнести на счет грубого нападения на своего. Теперь вопрос состоял в том, как Мал отнесется к ситуации, ведь Консидайн сам раньше был полицейским.

В баре он должен был убедительно сыграть роль Теда Кругмана, и думать о том, как все это отзовется, было некогда.

Норман Костенц сфотографировал его для регистрации нападения полиции и рассыпался в похвалах его мужеству. Дэнни перевоплотился в Теда, потягивает пиво и двойное виски, что он обычно никогда не делал, но теперь это облегчало боль в помятых фашиствующими копами костях. Выпивка и в самом деле помогла — острота боли притупилась, он принялся разминать плечи, зная, что скоро боль вернется — с удвоенной силой. Захмелев, он почувствовал себя много лучше. А что, играет он совсем неплохо. Костенц заводит разговор о том, что Джуки Розенцвейг ему рассказывал про него и Донну Кэнтрелл. Дэнни выдал сценку печали по Донне, объяснив этим, почему не подавал о себе вестей: профессор Кэнтрелл — инвалид, Донны нет в живых, а виноваты во всем фашисты. Он же просто онемел от горя, совсем не мог активно работать в организации, протестовать или хотя бы отомстить им за все. Костенц настойчиво расспрашивает, что он делал после самоубийства Донны, и Дэнни преподнес ему блюдо-ассорти: реальные истории из своей жизни с кражей автомобилей — только их похитителем выступал Тед и на Восточном побережье. Добродушный Норман все это скушал, искренне сочувствуя чужим переживаниям, организовал выпивку по второму кругу и стал расспрашивать про войну на швейном фронте, про лигу Робсона, о чем ему было известно от Джуки. Дэнни справился с этим играючи: имена и фото — из пакета Консидайна, а долгий треп с восхвалением леваков — из встреч с разными деятелями, депутатами и из воспоминаний о жителях Сан-Берду. Костенц вылизал и это блюдо, попросил еще. Дэнни на седьмом небе: боль в теле утихла, он поглаживает рукава куртки, будто это его собственная кожа, и плетет байки, высасывая их из пальца и пакета фактов Консидайна. Поведал длинную историю о том, как утратил свое политическое кредо, как ненасытно распутничал со студенткой-коммунисткой (фото героини также было из пакета Мала), про свою долгую одиссею по стране и как ненависть к себе и желание разобраться в себе и происходящем привели его в линию пикета тимстеров. Но теперь он понял, что к чему, ему не место среди фашистских сволочей — ему хочется работать, бороться, вступить в профсоюз и помочь УАЕС покончить с тиранией студийных боссов. Норман Костенц все выслушал это, почти не дыша, поднялся и сказал:

— Вы не смогли бы встретиться со мной и нашим товарищем завтра? «Эль Койот» на Беверли в полдень?

Дэнни встал, пошатываясь не столько от выпитого и перенесенных побоев, сколько от отлично сыгранной роли. Впору получать «Оскара».

— Приду, — сказал он и вскинул руку в приветственном салюте, как дядюшка Джо Сталин в кинохронике.

Дэнни поехал домой, проверил, целы ли спрятанные папки с бумагами и фотографиями, принял горячий душ и смазал синяки на спине, которые начали уже припухать. Стоя голым в ванной перед зеркалом, он прорепетировал подходы к Клэр де Хейвен, затем достал вещи из своего «левого» гардероба: шерстяные брюки, пояс, футболку, рабочие ботинки и кожаную куртку. Тед Кругман, но уже полицейский — полюбовался собой в зеркале и поехал на Стрип.

На улице темнело, низкие дождевые облака сгустили сумерки. Дэнни остановился на Сансет напротив агентства Феликса Гордина, уселся поглубже, взял бинокль и стал наблюдать за домом.

Это было одноэтажное здание во французском провинциальном стиле, с жалюзи на окнах и арочным входом; ящик для почты был декорирован бронзовым литьем. К дому примыкала освещенная стоянка для машин. Там стояло три автомобиля. Прищурившись, Дэнни рассмотрел и записал три калифорнийских номера серии Cal'49: DB 6841, GX 1167, QS 3334. Стало совсем темно. Дэнни не спускал глаз с дверей дома. В 17:33 из дома вышел молодой человек лет двадцати пяти, сел в «форд»-купе GX 1167 и уехал. Дэнни записал данные по молодому человеку и машине и продолжил наблюдение. В 17:47 подъехал «Ла-Салль» предвоенного выпуска — СаГ49 TR 4191; из машины вышел молодой красавчик латинос в пиджаке и зауженных брюках, позвонил и вошел в агентство. Дэнни снова сделал запись. Дальнейшее наблюдение выявило двух пожилых темноволосых мужчин в пиджачной паре. Они сели в DB 6841 и QS 3334 и разъехались по Сансет в разные стороны. Через десять минут вышел молодой латинос. Никто из троих на подозреваемого похож не был.

Время тянется медленно; Дэнни неподвижно сидит, принюхивается к запаху мази и чувствует, как возвращается боль в мышцах. В 18:14 на стоянку въехал «роллс-ройс»; из машины вышел человек, одетый в шоферскую форму, позвонил в дверь, что-то сказал в переговорное устройство, пересек улицу и скрылся из виду. Огни в доме погасли, освещенным осталось одно окно. Шофер Гордина оставил машину, видимо, «клиентов» сегодня больше не ожидается. Дэнни заметил на углу телефонную будку и пошел к ней. Он позвонил в отдел транспортных средств.

— Да? Кто запрашивает?

Дэнни видит, что одно окно продолжало светиться.

— Помшерифа Апшо, участок Западного Голливуда. Прошу ответить побыстрее.

Оператор сказал:

— Мы сейчас перегружены запросами по регистрации, но…

— Я звоню по полицейской линии, а не общей. Я расследую убийство, так что сделайте для меня исключение.

В голосе оператора послышались виноватые нотки:

— Извините, помшерифа… Давайте ваши имена.

— У меня номера и описание машин, это вы мне дайте имена владельцев. Четыре калифорнийских номера, серия 49 года: DB 6841, GX 1167, QS 3334 и TR 4191. И поторопитесь.

— Да, сэр, — сказал оператор, и линия отключилась. Дэнни следит за агентством Феликса Гордина. Через несколько секунд оператор был снова на линии. — Готово, помшерифа.

Дэнни приложил блокнот к стенке телефонной будки:

— Пишу.

— DB 6841 — Доналд Уиллис Уотчел, Франклин-стрит, 1638, Санта-Моника; GX 1167 — Тимоти Джеймс Костиган, Сатикой-стрит, 11692, Ван Найз;

QS 3334 — Алан Брайан Маркс, Четвертая авеню, 209, Венис и TR 4191 — Оджи Люис Дуарте, Норт-Вендом, 1890, Лос-Анджелес. Все.

Имена ничего не говорят, только Дуарте вроде знакомо. Дэнни повесил трубку, и в тот же момент погас свет в окне. Он побежал к своей машине, сел за руль и стал ждать.

Скоро из дома вышел Феликс Гордин. Он проверил, заперта ли дверь, и щелкнул выключателем у гаража. Вывел «роллс-ройс» задним ходом, развернулся и поехал по Сансет. Дэнни досчитал до пяти и тронулся за ним.

Преследовать его было нетрудно: Гордин ехал осторожно и держался в среднем ряду. Дэнни пропустил вперед себя машину и следил за Гордином, ориентируясь по длинной антенне с декоративным английским флажком на конце; в свете фар встречных машин флажок служил хорошим ориентиром.

Гордин ехал в западном направлении. Выехав со Стрипа, он взял курс на Беверли-Хиллз. Так, они едут к океану, сворачивают со Стрипа на Беверли-Хиллз. У Линден машина, разделявшая их, свернула направо, Дэнни сократил интервал с машиной Гордина, осветив бампер «роллса» светом своих фар, а потом немного отстал. Миновали Беверли-Хиллз, Холмби-Хиллз и Вествуд. Движение становилось реже, и скоро машин совсем не стало. Брентвуд, Пасифик Пали-сейдс. Сплошная зелень с вкраплениями домов и пустырей. Сансет-бульвар извилисто уходит в темноту. Дэнни заметил позади себя огни фар какой-то машины.

Он отпустил педаль акселератора, огни стали быстро приближаться, потом вдруг исчезли. Он посмотрел в зеркало заднего вида и увидел очертания машины на близком расстоянии. На дороге больше никого не было. Он газанул вперед, пока машина Гордина не оказалась на расстоянии броска камня от капота его «шевроле». Посмотрел назад, неизвестная машина висела у него на хвосте.

За ним наблюдали.

Двойная слежка.

Дэнни сглотнул, высмотрел справа пустырь, сбросил скорость и резко свернул в грязь, царапая днище о камни. Его преследователь с потушенными огнями проскочил по Сансет и стал набирать скорость. Дэнни резко крутанул руль налево и на первой передаче выбрался на асфальт. Включил дальний свет, вторая, третья передача, педаль газа уперлась в пол. Он стал настигать коричневый седан, сел ему на хвост. Номер седана забрызган грязью, и водитель, очевидно, ослеплен его фарами.

Седан круто свернул направо в слабо освещенный проулок. Дэнни сбросил скорость, резко затормозил и юзом развернул машину против встречного движения. Огни следовавших за ним машин теперь летели прямо на него. Он включил зажигание, отпустил педаль сцепления, нажал на газ и рванул через бордюрный камень на тротуар и вверх по переулку. По всему Сансет заревели гудки.

По обе стороны стояли бунгало; на углу одного дома он прочел: Ла Палома-драйв,1900 Н. Дэнни прибавил газу, дорога шла в гору, никаких машин не видно. Свет из окон позволял рассмотреть немного. Когда Ла Палома-драйв из вертикали превратилась в горизонталь, Дэнни увидел на обочине коричневый седан. Дверь со стороны водителя была открыта.

Дэнни подъехал к седану, остановился, расстегнул кобуру револьвера. Вышел из машины и двинулся к седану, держа револьвер наготове.Заглянул в машину — на переднем сиденье никого, только чистые вельветовые чехлы. Отошел на шаг и увидел, что это «Понтиак Супер Чиф» 48 года выпуска. Брошен на недостроенной дороге посреди темных холмов.

Сердце в груди Дэнни колотилось, в горле пересохло, ноги стали ватными, рука с оружием дрожала. Он прислушался, но слышал лишь стук собственного сердца. Куда мог уйти его преследователь? С того места, где стоял Дэнни, ему были видны многочисленные дорожки, уходившие в темноту, и склон горы Санта-Моника.

Нужно продумать свои действия, не спешить, ты полицейский межведомственной следственной группы. Слово «полицейский» его успокоило. Он сунул револьвер за пояс и осмотрел переднее сиденье. На нем — ничего; регистрационный талон там, где его место, — на рулевой колонке. Дэнни расстегнул пластиковый хомутик талона, не прикасаясь к его плоской поверхности, поднес к фарам своей машины и прочитал: Уорделл Джон Хаскомб, 9816 J Саут-Ай-ола, Лос-Анджелес. Регистрационный номер Cal 416893— Н; номер прав Cal JQ 1338.

Юг Сентрал-авеню, негритянский район, тот, откуда убийца угнал машину, на которой перевозил тело Марти Гойнза.

ОН.

Дэнни снова бьет дрожь. Он едет назад по Сансет до первой заправочной с телефоном-автоматом. Трясущейся рукой опускает в аппарат монету и набирает номер полицейской линии управления транспорта.

— П-помшерифа Апшо, участок Западного Голливуда.

— Вы звонили полчаса назад?

— Ну да, черт возьми, сейчас срочно просмотрите в списке угонов: «Понтиак Супер Чиф» 1948 года выпуска, CalJQ 1338. Если он угнан, мне срочно нужно узнать откуда.

— Принято. — И молчание.

Стоять в будке Дэнни сначала было жарко, потом стало зябко. Он вынул блокнот и ручку, чтобы записать данные, которые даст ему оператор. Его взгляд упал на запись: «Оджи Люис Дуарте», и он сразу вспомнил, что в досье УАЕС ему попадался какой-то Хуан Дуарте, но это ровным счетом ничего не значило. Дуарте — распространенная мексиканская фамилия, как Гарсия или Эрнандес.

Голос оператора:

— Машина в розыске, угнана днем от дома 9945 по Саут Норманди, владелец Уорделл Дж. Хаскомб, мужчина, негр, 9816, Саут…

— Понял.

— Знаете, помшерифа, ваш коллега был более вежлив.

— Что?

Оператор говорил усталым голосом, будто имел дело со слабоумным:

— Звонил помшерифа Джонс из вашего отряда. Просил, чтобы я повторил данные на те четыре машины, сказал, что вы потеряли свой блокнот.

В будке, казалось, повеяло морозом. Такого помощника шерифа в управлении не было. Кто-то, наверно ОН, следил за ним, как он вел наблюдение за офисом Гордина, был близко, слышал его разговор с оператором и уловил самое главное — Дэнни выяснял, на кого зарегистрированы машины. Его била нервная дрожь.

— Опишите мне его голос.

— Вашего партнера? Голос образованного человека. Никогда бы не сказал, что звонит окружной детектив…

Дэнни брякнул трубкой по рычагу, достал из кармана последнюю монетку и набрал номер дежурки голливудского участка.

— Сыскной отдел, Голливуд, — ответил голос.

— Сержанта Шортелла. Скажите ему, это срочно.

— Ладно.

Слабый щелчок, и скучный голос старослужащего копа:

— Да. Кто говорит?

— Апшо. Джек, только что за мной гнался убийца на угнанной машине.

— Что за…

— Ты слушай. Я его засек, но он бросил машину и удрал. Запиши: «Понтиак Супер Чиф» 48 года, Ла Палома-драйв, направо от Сансет в Палисейдс, там, где дорога идет ровнее. Нужен криминалист, тебе — обойти дома в окрестности, опросить возможных свидетелей. Ушел он пешком, там кругом холмы, и он наверняка скрылся, но опрос все равно проведи, и быстро. Я здесь не задержусь.

— Вот черт!

— А то! Еще мне нужна информация по следующим лицам: Дональд Уотчел, Франклин, 1638, Санта-Моника. Тимоти Костиган, Сатикой, 11692, Ван Найз. Алан Маркс, Четвертая авеню, 209, Венис и Оджи Дуарте, Вендом, 1890, Лос-Анджелес. Записал?

— Готово, — ответил Шортелл, и Дэнни повесил трубку.

Он поехал обратно на Ла Палома и нашел машину на том же месте. Осветил фонариком дома, тропинки, задние дворы и подножье холма. Жители окрестных домов выносили мусор; собаки, кошки и вспугнутый койот застывали на месте в луче света. Никаких следов высокого человека средних лет с роскошной седой шевелюрой, безнаказанно угнавшего машину и вышедшего сухим из воды.

Дэнни вернулся на Сансет и медленно поехал, внимательно глядя по сторонам дороги. Выехав на прибрежное шоссе, он напряг память и вспомнил адрес Феликса Гордина — 16 822 РСН — и поехал к нему.

Дом стоял на стороне, обращенной к океану, — деревянный, в колониальном стиле, на врытых в песок сваях. Над почтовым ящиком — резная надпись: Феликс Гордин, эсквайр. Дэнни остановился прямо у дома и позвонил, послышался мелодичный перезвон, как в «Мармоне». Дверь открыл красивый мальчик в кимоно. Дэнни показал ему жетон:

— Управление шерифа. Мне нужно видеть Феликса Гордина.

Мальчик не двинулся с места.

— Феликс неважно себя чувствует.

Дэнни оглядел паренька: его волосы были вытравлены перекисью водорода, и Дэнни почувствовал тошноту. Гостиная за спиной мальчика была ультрамодерновой, с тонированным зеркалом во всю стену, как односторонние зеркала в комнатах допроса. Вандрих говорил о Гордине, что тот любит подглядывать.

— Скажите ему, что пришел помшерифа Апшо.

— Все в порядке, Кристофер. Я поговорю с этим офицером.

Услышав Гордина, мальчик отскочил в сторону. Дэнни вошел и увидел стоящего перед зеркалом Гордина в элегантном шелковом халате. Он не повернул головы, и Дэнни спросил:

— Может, взглянете на меня? Гордин медленно повернулся:

— Здравствуйте, помшерифа. Вы что-то забыли у меня в тот вечер?

Кристофер подошел и встал рядом с Гордином, поглядывая в зеркало и посмеиваясь. Дэнни сказал:

— Мне нужно знать, кто такие Дональд Уотчел, Алан Маркс, Оджи Дуарте и Тимоти Костиган.

— Это мои друзья и клиенты, они сегодня были у меня в офисе. Вы что, шпионите за мной?

Дэнни подошел ближе, став к зеркалу боком.

— Подробнее, пожалуйста. Кто они?

Гордин пожал плечами и положил руки на бедра.

— Как я сказал, друзья и клиенты.

— Как я сказал, подробнее.

— Хорошо. Дон Уотчел и Ал Маркс — артисты на радио, Тим Костиган был популярным эстрадным певцом, а Оджи Дуарте — подающий надежды актер, для которого я нашел работу в рекламе. Вы могли видеть его по телевизору. Он играл роль сборщика фруктов в ролике Ассоциации цитрусоводов Калифорнии.

Мальчик-красавчик разглядывал себя в зеркале, очарованный собственным отражением. Дэнни почувствовал, что Гордин чего-то боится.

— Помните, как описывал я подозреваемого? Высокий, седой, средних лет.

— Да. И что?

— Возле вашего офиса не было никого, кто соответствовал этому описанию?

Гордин сохранял все тот же невозмутимый вид. Кристофер обернулся и уже было хотел что-то сказать, но Гордин положил руку ему на плечо и легонько сжал его. Лицо красавчика стало бесстрастным. Дэнни улыбнулся:

— Вопросов больше нет. Извините за беспокойство.

В гостиную вошли двое мужчин. На них был красные шелковые трусы; один из них снимал маску цвета золота. Оба были молоды, с перекачанными телами; ноги их были обриты, а тело смазано каким-то маслом. Тот, что повыше, состроил Дэнни глазки и послал воздушный поцелуй. Его партнер бросил сердитый взгляд, заложил большие пальцы рук за пояс, потянул высокого в коридор, и они скрылись. Оттуда раздался их смешок. Дэнни почувствовал, что его может стошнить, и он направился к двери.

Вдогонку раздался голос Гордина:

— По этому поводу будут вопросы, помшерифа? Дэнни обернулся:

— Нет.

— Хотите сказать, что это не согласуется с вашими понятиями о жизни? У вас наверняка хорошая семья. Жена или девушка, семья, для которой это все было бы шокирующим. Не желаете поговорить о них за бокалом доброго «Наполеона», который вам так понравился?

На какое-то мгновение Дэнни охватывает пугающее чувство: Гордин и красавчик мальчик видятся ему мишенями-силуэтами, злодеями, в которых он готов разрядить револьвер. Он молча отворачивается и выходит, громко хлопнув дверью.

На улице его вырвало. Дэнни увидел на соседнем доме шланг с краном, выпил воды, ополоснул рот. Оправившись, он отъехал на своем «шевроле» на другую сторону улицы, встал и принялся ждать.

Через двадцать минут вышел красавчик и направился к берегу. Дэнни дал ему немного отойти и начать спускаться по лестнице, а потом быстро пошел за ним. Услышав за спиной шаги, мальчик обернулся. Дэнни замедлил шаг, подошел.

— Привет, — сказал Кристофер. — Хотите полюбоваться видом…

Дэнни ударил его в живот, схватил за волосы и стал бить в лицо, пока не почувствовал на кулаках кровь. Луна осветила его лицо: никаких слез, никакой попытки сопротивления, глаза широко открыты. Кристофер стал коленями на цемент и поплотнее запахнул кимоно.

— Ты видел человека, о котором я говорил, около офиса Гордина. Почему ты не стал говорить?

Кристофер вытер под носом кровь.

— Феликс не хотел, чтобы я разговаривал с вами об этом.

В голосе ни жалобы, ни упрямства — ровным счетом ничего.

— Ты делаешь все, что тебе говорит Феликс?

— Да.

— Значит, ты видел там этого человека. Кристофер поднялся с колен и облокотился на перила, опустив голову.

— У этого человека действительно прекрасные волосы, голова кинозвезды. Я оформляю в офисе разные бумаги и в последние дни часто видел его на автобусной остановке.

Дэнни помассировал свои кулаки и отер их о рукава куртки:

— Кто он такой?

— Не знаю.

— Видел его с машиной?

— Нет.

— Видел, чтобы с ним кто-то разговаривал?

— Нет.

— Но ты говорил про него Феликсу?

— Д-да.

— И как он отреагировал?

— Не знаю, — пожал плечами Кристофер.

— Он вообще мало на что реагирует.

Дэнни сжал кулаки и оперся ими о перила:

— Нет, он реагировал, и ты, черт возьми, расскажешь мне об этом.

— Феликс будет недоволен.

— Может быть, но, если ты мне не расскажешь все, тебе будет плохо.

Мальчик отшатнулся, мотнул головой и быстро заговорил — как новоявленный доносчик:

— Сначала он был как-то испуган, потом задумался и попросил показать этого человека в окно, как только он появится.

— Ты видел его еще?

— Нет. Правда не видел.

Дэнни подумал: «И никогда больше не увидишь, раз он понял, что я за ним слежу», а вслух сказал:

— Гордин ведет записи знакомств?

— Нет. Нет, он боится это делать. Дэнни ткнул Кристофера локтем.

— Вы тут все мастера в игры играть. Ну так вот тебе еще одна. Я кое-что тебе сейчас скажу, ты послушай, подумай о Гордине — а ты ведь его отлично знаешь… Теперь смотри мне в глаза и — не лгать!

Мальчик, стоявший к Дэнни в профиль, повернулся к нему. На красивом лице — кровь. Дэнни, который сверлил его злым взглядом, увидев его трясущиеся губы, отвернулся и стал смотреть на океан.

— Гордин знает кого-нибудь, кто любит джаз и проводит время в негритянских джаз-клубах? Может быть, каких-то музыкантов?

— Не думаю, это на Феликса не похоже.

— Отвечай быстро. Палка зутера. Это палка с вставленным в нее лезвием бритвы, такое оружие.

— Не пойму, о чем вы.

— Человек, похожий на того, что ты видел на остановке автобуса, пользовался услугами Гордина.

— Нет. Я больше не видел того человека возле остановки и не знаю никого…

— Зубной врач, протезист, человек, который делает зубные коронки.

— Нет. С такой публикой Феликс не общается. Господи, как все это странно!

— Героин. Люди, которые им торгуют или могут достать.

— Нет, нет, нет. Феликс не любит наркоманов, считает их вульгарными. Давайте поторопимся, а? Я никогда так долго не гуляю. Феликс может забеспокоиться.

Дэнни охватила ярость, ему захотелось снова взгреть парня. Чтобы остыть, он посмотрел на океан, представил рассекающие волны плавники акул.

— Тихо! Просто отвечай. Теперь о службе Гордина: он ловит кайф, сводя мужчин друг с другом?

— О господи,да.

— Были среди них кто-то из тех четверых, что я называл?

— Не… этого я не знаю.

— А вообще, они были голубые?

— Дональд и Оджи — да. Тим Костиган и Ал Маркс — просто клиенты.

— Оджи и Дон работали на службу Гордина?

— Оджи работал, больше я ничего не знаю.

— Кристофер! Ты что там, утонул?!

Дэнни оторвал взгляд от пенящихся волн и оглянулся на голос: Феликс Гордин стоит на заднем крыльце, маленькая фигурка в свете гирлянды бумажных фонариков. Стеклянная дверь за ним полуоткрыта: внутри виднеются две сплетенные мужские фигуры на полу.

— Пожалуйста, можно мне теперь уйти? Дэнни снова посмотрел на воображаемых акул.

— Гордину про наш разговор не говорить.

— А что я скажу ему про свой нос?

— Скажешь, что покусала акула.

— Кристофер! Ты идешь или нет?

Дэнни снова поехал на Ла Палома. Над брошенным «понтиаком» горела яркая лампа; на капоте полицейской машины в тени сидел Брюнинг, наблюдая за лаборантом, обрабатывающим салон на предмет отпечатков пальцев. Дэнни выключил двигатель и дал гудок. Подошел Брюнинг и облокотился на открытое окно.

— Никаких отпечатков, кроме пальцев черномазого, которому принадлежит машина; его определили по материалам регистрации оружия в нашем участке. По тем именам, что дали Шортеллу, ничего не числится, а он отошел опросить местных. Что случилось? Джек сказал, что за вами гнался убийца?

Дэнни вышел из машины, недовольный, что Брюнинг бездельничает.

— Стоял на Стрипе у агентства знакомств, которое принадлежит тому своднику. Записал несколько номеров и звонил в транспортное управление, и кто-то следом позвонил представился копом и получил ту же информацию. Оттуда стал меня преследовать, а когда я его засек, он сбежал. Машина угнана из негритянского квартала, как раз откуда была угнана машина, на которой возили Марти Гойнза. Нашел свидетеля, который видел человека, по описанию похожего на убийцу, — он крутился возле агентства сводника. Это значит, что та четверка теперь тоже под его наблюдением. Вот так.

Брюнинг свистнул; лаборант подал голос из машины:

— Ничего, кроме пальцев владельца. Дэнни сказал:

— Вы с Джеком продолжайте трясти местных. Дело долгое, но все равно это надо сделать. Когда кончите, проверьте в компании такси журнал поездок: кого возили из Палисейдс и Санта-Моника-каньон. Еще потрясите водителей автобусов на маршрутах по Сансет. Он как-то должен был отсюда выбраться. Мог угнать машину — проверьте регистрацию угонов в участках Западного района, в самом управлении шерифа Малибу. Я заскочу ненадолго домой и поеду в Саутсайд посмотрю, откуда был угнан «понтиак».

Брюнинг вынул блокнот:

— Хорошо, сделаю, только где взять еще людей, чтобы установить наблюдение за той четверкой? У Джина, Джека и у меня уже работы по горло, а Дадли мне сказал, что направил вас на работу с комми.

Дэнни подумал о Мале Консидайне.

— Люди будут, не беспокойтесь.

Лампу выключили, дорога погрузилась в темноту. Брюнинг спросил:

— Апшо, как насчет человека, которого зовут Оджи Луис Дуарте? Убийца не мекс, и среди его жертв мексов тоже нет. Зачем вы включили его в список?

Дэнни решил рассказать про Гордина:

— Этой частью расследования я занимаюсь сам. Тот сутенер, его зовут Феликс Гордин, завел элитную службу знакомств педов. На него работал Джордж Уилтси, убийца вел наблюдение за его офисом, а Дуарте в прошлом обслуживал его клиентов. Удовлетворены?

Брюнинг опять присвистнул:

— Может, Дадли даст нам людей. Он это может. Дэнни сел в свою машину, усмехнувшись про себя — этот Дадли Смит целый день его сегодня преследует. А на прощание сказал:

— Вы с Джеком — за работу и, если что важное, звоните мне домой.

Развернулся, спустился по Ла Палома на Сансет и поехал домой, думая о бутерброде, о виски с содовой и прочесывании негритянского квартала.

Движение на Сансет, несмотря на поздний час, было оживленным. Дэнни влился в поток машин с включенными фарами. В голове — пустота, колеса накручивают мили. Когда выехал на Стрип, его внезапно охватил страх, подобный мгновенному испугу в доме на взморье. Сейчас страх вызван проносящимися в мозгу кадрами мысленной кинокамеры:

Сай Вандрих его соблазняет…

Как странно реагирует Брюнинг на информацию о палке зутера, будто ему самому грозят такой палкой…

Найлз и его два свидетеля; а потом его же «У меня есть приятель в управлении округа, и он мне сказал, что ты вовсе не воплощение добродетели, какое из себя корчишь»…

«Ну давай, действуй, шерифский мудила» и полицейский в крови у его ног…

Погоня за ним, как угон машины наоборот; это должен быть он, и не может быть такого; плохо дело, если был он, и хорошо бы, если не он…

Гордин просто читает мысли…

Избивает жалкого гомика…

Видения вылились в неодолимое желание выпить виски, которое томило его всю дорогу. Дэнни отпер дверь дома и не поверил глазам: в комнате горел свет, на журнальном столике стояла бутылка. Галлюцинации! Он вынул револьвер, но сообразил, что все это глупо, и сунул револьвер в кобуру. Подошел к столику, увидел прислоненную к бутылке записку. Прочитал:

Тед, в пикете ты был просто великолепен. Я устроил наблюдательный пункт у Де Лонгпре и все видел. Между прочим, это я подсказал инструктору из академии назвать тебя «шерифский мудила» — посчитал, что это даст тебе дополнительный стимул надрать ему задницу. Твои действия превзошли все мои ожидания, и теперь я этому офицеру должен много больше, чем просто бутылку виски, — ты сломал ему пальцы и значительно увеличил объем яиц. Я добился, чтобы ему объявили благодарность, и он немного успокоился. А вот новость покапитальнее: сегодня утром от сильнейшего удара скончался капитан Уилл Бледсо, и окружной прокурор Макферсон произвел меня в капитаны и назначил главным следователем окружной прокуратуры. Желаю удачи с уаесовцами (я видел, как к тебе подошел Костенц). Надо их прищучить, а после большого жюри я подам ходатайство о присвоении тебе временного звания сержанта и нажму на все рычаги, чтобы перевести тебя к себе в отдел. Мне нужен хороший оперативник, а лейтенантские лычки, которые к этому прилагаются, сделают тебя самым молодым офицером полиции за всю историю города и округа. Приходи завтра в полночь в ресторан «Тихий океан», отметим это как следует. Расскажешь, что успел сделать.

Мал Дэнни завыл. Его сотрясали мучительные рыдания, но слез не было. Он плакал, забыв, что ему так хотелось выпить.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Главный следователь прокуратуры.

Две серебряные лычки, прибавка трех с половиной тысяч в год, хорошая позиция в сражении за опекунство. В подчинении — двадцать четыре сыщика из всех полицейских управлений, отобранных по способностям и умению собирать убедительные улики. Значительный вес в принятии судьбоносного решения — по каким статьям возбуждать уголовные дела. Прямой путь к должности начальника сыскной полиции. Власть. Дадли Смит становится только подчиненным, а вечернее разгребание грязи в компании с Баззом Миксом кажется уже более сносным, поскольку «положение обязывает».

Мал направился в офис местного отделения Государственного управления иммиграции и натурализации. Рано утром позвонил Эллис Лоу, попросил встретиться там с Миксом и еще сказал: «Попытайтесь забыть старые ссоры, как бы тяжело это ни было». Им нужно разобрать дела лиц, симпатизирующих У\ЕС, из числа иммигрантов, чтобы в случае чего использовать фактор политической неблагонадежности как повод для выдворения из США. Лоу изложил это в форме приказа, и даже капитанское звание ему тут помочь не могло. Окружной прокурор просил также представить подробный отчет о допросе лиц, не состоящих в УАЕС, и об общем ходе расследования. До этого у него руки не дошли — всю вторую половину дня он наблюдал за действиями Дэнни Апшо, поскольку оставался руководителем операции, в то время как Дадли Смит тряс выданных Ленни Рольффом друзей-радикалов.

Мал устроился в архиве, где уже лежали подобранные для них папки. Посмотрел на часы, было еще довольно рано: жирдяй Микс появится не раньше девяти, так что у него есть минут сорок. Папки были разложены на длинном металлическом столе. Мал сгреб их в один угол и сел писать.

Докладная записка от 10.01.50

Кому: Эллису Лоу

От кого: от Мала Консидайна

Эллис, свой первый доклад в качестве главного следователя прокуратуры, как полагается, считаю конфиденциальным.

Прежде всего сообщаю, что Апшо вчера совершил успешный выход на объект. Я не успел сказать об этом по телефону, но действовал он великолепно. За этим я наблюдал лично и видел, как к нему подошел один из руководителей УАЕС. Я оставил Апшо записку и назначил встречу поздно вечером в «Тихом океане» для доклада. Надеюсь, к тому времени он уже выйдет на Клэр де Хейвен. О его действиях доложу вам завтра утром по телефону.

Два дня назад мы с Дадли Смитом общались со сценаристами Натаном Айслером и Леонардом Рольффом, которые не вызывались в Комиссию Конгресса. Оба подтвердили, что члены УАЕС Майнир и Лофтис сознательно насыщали содержание кинофильмов тезисами коммунистической доктрины, и оба согласились дать показания в пользу выставившей стороны. Айслер передал свой дневник, где имеются дополнительные подтверждения сексуальной неразборчивости Клэр де Хейвен, что может сослужить Апшо хорошую службу. Айслер показал, что де Хейвен вербовала первых членов УАЕС с помощью секса, чем можно будет воспользоваться на открытом судебном заседании, если у нее хватит наглости требовать права на дачу показаний. Рольфф дал сведения на четырех радикалов. Дадли допросил двоих и вчера вечером по телефону сообщил мне о результатах: они согласились дать показания в пользу выставившей стороны о времени, датах и месте враждебных высказываний Зифкина, де Хейвен, Лофтиса, Майнира и трех мексиканцев в пользу свержения власти США силами американской компартии и сообщили еще о 19 «попутчиках». Я работаю над составлением подробного опросного листа для всех наших свидетелей, где будут собраны факты, которые вы сможете использовать во вступительном слове. Эти опросники должны быть вручены судебными исполнителями, и ответы получены в корректной форме. Моя просьба вызвана тем, что поведение Дадли излишне пугает людей, что рано или поздно вызовет нежелательную ответную реакцию. Успех работы большого жюри зависит от того, насколько долго УАЕС будет оставаться в неведении относительно наших планов. Мы усыпили их бдительность, так что Дадли следует держать на коротком поводке. Если хоть один из подготовленных нами свидетелей проболтается «мозговому тресту», операция будет провалена.

Ниже некоторые соображения:

1. Наше дело набирает обороты, а это означает горы документов, которые придется обрабатывать. Необходимы дополнительные сотрудники. Я буду регулярно представлять должным образом скомпонованные выдержки из опросного листа, протоколов и дневника Айслера. Дадли, Микс и Апшо выйдут со своими донесениями. Предлагаю все эти сведения для ясности привести в соответствие друг с другом.

2. Вас тревожит сохранение в тайне миссии Апшо, Можете быть спокойны. Мы все проверили и перепроверили. Тед Кругман непосредственно членам УАЕС не знаком, о нем в лучшем случае только слышали. Апшо очень способный работник, знает, как «гнать мяч», и у меня создалось впечатление, что он с удовольствием исполняет свою роль.

3. Где доктор Лезник? Мне необходимо поговорить с ним, попросить просмотреть опросный лист и выслушать его мнение по некоторым местам дневника Айслера. Кроме того, все его записи заканчиваются летом 49-го. Почему? Имеется пробел в биографии Лофтиса (42-44 годы), а именно в этот период он наиболее активно пропагандировал коммунистические настроения и выставлял в неприглядном виде полицейских на экране для «подрыва системы американской юриспруденции». Боюсь, как бы он не умер: десять дней назад выглядел очень плохо. Не могли бы вы послать сержанта Боумена разыскать его?

4. Когда мы соберем и зафиксируем показания, нам потребуется немало времени, чтобы решить, кого из свидетелей вызывать в суд. Из-за Дадли и его запугиваний некоторые будут упираться. Как я уже говорил, его методы вызовут обратную реакцию. Поскольку количество найденных свидетелей уже достаточно, я предлагаю с допросами покончить и начать с ними работу индивидуально и очень аккуратно, прежде всего ради сохранения конфиденциальности нашего расследования.

5. У Дадли просто мания в связи с делом Сонной Лагуны, и он продолжает муссировать эту тему в допросах. По всем данным подсудимые по этому делу были оправданы, и я считаю, что все разговоры в суде по этой теме следует пресекать, если только это не будет касаться полезных для нас показаний. Дело Сонной Лагуны способствовало созданию положительного образа лос-анджелесских левых, и мы не можем допустить, чтобы многие члены УАЕС, активно участвовавшие в нем, выглядели на суде мучениками. Теперь я старше Дадли по званию и намерен приструнить его и вообще требовать, чтобы он обходился со свидетелями мягче. В свете вышеизложенного и в связи с моим повышением в звании и должности прошу назначить меня старшим офицером в ведении следствия.

Искренне ваш

капитан М.-Э. Консидайн,

главный следователь прокуратуры

Подписываясь своим новым званием, Мал почувствовал под ложечкой приятный холодок. Подумалось, что ради такого события надо купить себе хорошую авторучку. Он потянулся к грудам папок, когда услышал:

— Лови! — И увидел, как в него летит маленький голубой предмет. Кинул его Базз Микс. Мал машинально поймал его на лету — бархатную коробочку для ювелирных изделий.

— Предлагаю мир, капитан, — сказал Микс. — Гадом буду, если проведу с человеком такой для него день и не подмажусь, хотя он, кажется, и подстрелил меня однажды.

Мал открыл коробочку и увидел пару серебряных капитанских лычек. Посмотрел на Микса, тот сказал:

— Не прошу пожимать мне руку или говорить «Ого, спасибо, дружище», а вот был бы рад узнать, не ты ли послал тех парней по мою душу.

Что-то изменилось в Миксе. Его обычная скользкая манера куда-то подевалась, он просто хотел ясности. Что бы ни было между ними в 46-м, теперь это было в прошлом. Мал закрыл коробку и бросил ее обратно.

— Спасибо, но делать это не стоило. Микс поймал свой подарок.

— Последняя попытка примирения, капитан. Когда я связался с Лорой, я не знал, что она жена копа.

Мал одернул свой пиджак, поправил галстук. При виде Микса ему всегда хотелось, чтобы костюм на нем сидел опрятно.

— Возьми те папки в конце. Ты знаешь, что надо Эллису.

Микс пожал плечами и без слов принялся за дело — надо так надо. Мал углубился в первую папку, стал читать данные проверок из службы иммиграции и натурализации, почувствовал стоящих за ними добропорядочных граждан с подоплекой путаных обстоятельств большой европейской политики и закрыл папку. Вторая и третья папки были практически того же характера. Он то и дело поглядывал на Микса, который корпел над бумагами, и думал, чего хочет от него этот человек. Четвертая, пятая, шестая, седьмая, восьмая — все беженцы от Гитлера, и шараханье их влево казалось вполне оправданным. Микс поймал его взгляд и подмигнул, то ли радостно, то ли насмешливо. Девятая, десятая — быстро просмотрены, и стук в дверь:

— Стук, стук, кого там несет? Красные, берегись! Дадли Смит идет!

Мал встал, Дадли подошел и выдал ему каскад хлопков по плечам и спине.

— На шесть лет младше меня и уже капитан. Во дает! Сынок, прими мои самые горячие поздравления!

Мал поймал себя на том, что с удовольствием сейчас осадит ирландца, заставит выслушивать указания и оказывать при этом должное почтение.

— Поздравления приняты, лейтенант.

— И плюс к званию — изощренный ум. Верно, Тернер?

Микс качается на своем стуле и говорит:

— Знаешь, Дадли, со мной этот парень не очень разговорчив.

Дадли рассмеялся:

— Мне кажется, между вами старая вражда. Откуда она проистекает — не знаю, но «шерше ля фам» очень даже может быть. Малкольм, пока я тут, позвольте один вопрос относительно нашего друга Апшо. Не кажется вам, что он сует нос в наше расследование помимо своей агентурной работы? Остальные ребята, работающие голубых, им недовольны и говорят, что он лезет, куда его не просят.

— «Пока я тут». — Так, так, думал Мал. — Значит, «шерше ля фам», — прозвучало уже с угрозой. (Мал прекрасно знал, что Дэнни полностью осведомлен о причине их с Миксом вражды.) — Вы, лейтенант, тактичны, как носорог. А что там у вас с Апшо?

Дадли хохотнул. Ответил Микс:

— Майк Брюнинг тоже говорит, что парень ведет себя странно. Звонит мне вчера, читает список. Четыре объекта, за которыми Апшо велит установить слежку. Спрашивает, что это, из дела о педерастах или большого жюри. Я говорю, что не знаю, что никогда парня не видел, знаю о нем из третьих рук.

Мал, задетый этим разговором, кашлянул.

— Что значит из третьих рук, Микс? Толстяк улыбнулся.

— Я занимался Рейнольдсом Лофтисом, а на него было направление из полиции нравов Само. Лофтис задерживался в баре для голубых в 44-м вместе с адвокатом Чарлзом Хартшорном; тот важная птица в городе. Стал его допрашивать, он подумал, что я из убойного отдела, потому что знаком с одним из убитых из дела Апшо. Я знал, что он не убийца. Я прижал его как следует, потом, чтобы он не особенно бухтел, сказал ему, что округ его беспокоить не будет.

Мал вспомнил докладную Микса Эллису Лоу: первое подтверждение того, что Лофтис был гомосек-суалом.

— А ты уверен, что Хартшорн не имеет прямого отношения к расследованию Апшо?

— Босс, его Преступление только в том, что он — пед с деньгами и семьей.

Дадли рассмеялся:

— Это лучше, чем пед без денег и без семьи. Вы, Малкольм, человек семейный. Скажите сами.

У Мала лопнуло терпение:

— Какого черта вам надо, Дадли? Я занимаюсь этим делом, и Апшо работает на меня, поэтому говорите прямо, почему он вас так занимает?

Дадли Смит разыграл целое представление: как получивший нагоняй школьник, шаркал ногами, стоял пристыженный, сгорбился, надул губы.

— Сынок, вы меня обижаете. Я пришел поздравить вас и сказать, что Апшо вызывает недовольство коллег, которые не привыкли, чтобы ими командовал двадцатисемилетний дилетант.

— Имеется в виду недовольство вашего протеже и сборщика денег Драгны, у которого зуб на управление шерифа?

— Есть и такая версия.

— «Сынок», Апшо — мой протеже. Я капитан, а вы — лейтенант. Не забывайте, что сие значит. А теперь вы свободны. У нас еще много работы.

Дадли четко отдал честь, повернулся кругом и вышел, а Мал почувствовал, что рука у него тверда и голос ему не изменяет. Микс захлопал в ладоши, Мал заулыбался и тут же спохватился: кому улыбается! Спросил строго:

— Микс, а чего ты хочешь?

Тот раскачивался на своем стуле.

— Стейк в «Тихом океане», может быть, еще отпуск в Арроухед.

— И что еще?

— А еще я не в восторге от этой работы, мне не нравится, что вы до конца будете глядеть на меня волком, зато понравилось, как вы осадили Дадли.

Мал чуть-чуть улыбнулся:

— Ну, давай-давай.

— Вы побаивались его, а теперь вот разделали. Мне это по душе.

— Теперь я старше его по званию. Неделю назад я этого не мог себе позволить.

Микс зевнул, будто это все ему надоело.

— Приятель, если человек опасается Дадли, — это значит две вещи — он умен и находится в здравом уме. Потому что Смит ничего не забывает. Я тоже был старше его по званию, но с ним не связывался. Так что хвала вам, капитан Консидайн. А я все-таки хочу стейк.

Мал вспомнил про капитанские лычки.

— Микс, ты не из тех, кто заглаживает свою вину. Базз поднялся.

— Как я сказал, я не в восторге от этой работы, но мне нужны деньги. Скажем еще так, что мне не чужды прелести жизни.

— Я тоже не в восторге от этой работы, но она мне нужна.

— Я сожалею, что так вышло с Лорой, — сказал Микс.

Мал попытался вспомнить ее голой и не смог.

— Это не я в тебя стрелял. Я слышал, это были люди Драгны.

Микс бросил Малу бархатную коробочку:

— Возьми, пока я добрый. А то я сегодня уже купил своей подружке свитеров на две сотни.

Мал положил коробочку в карман и протянул руку. Микс стиснул ее как клещами.

— Обед, капитан.

— Хорошо, сержант.

Они спустились лифтом и вышли на улицу. Возле полицейской машины стояли двое патрульных и потягивали кофе. Из их разговора до Мала долетели слова: «Микки Коэн… бомба… плохо дело».

Микс сунул им под нос жетон:

— Отдел прокурора. Что ты только что сказал про Коэна?

Молодой коп, безусый парнишка, сказал:

— Сэр, передали по рации. Только что взорвали дом Микки Коэна. Говорят, там серьезно…

Микс сорвался с места, Мал поспешил за ним. Уже сев в зеленый «кадиллак», Мал взглянул на Мик-са и понял, что вопросов теперь задавать не надо.

Микс, визжа шинами, развернулся и помчался по Вествуд в сторону Сан-Винсенте. Мал понял, что они едут к дому Коэна на Морено. Микс вдавил педаль газа в пол, вилял между машинами и пешеходами, повторяя: «Ах мать твою… Мать твою… Мать твою…» На Морено он свернул вправо. Мал увидел пожарные машины, полицейские патрули и густые клубы дыма над всем кварталом. Микс притормозил у самого полицейского ограждения и выскочил. Мал встал на цыпочки и увидел горящий красивый особняк, стоящего на лужайке лос-анджелесского гангстера номер один, отчитывающего полицейских. Зеваки забили всю улицу, тротуары и газоны соседних домов. Мал стал высматривать Микса, но его нигде не было. Он обернулся и увидел, что его соратник по большому жюри, самый продажный коп во всей истории Лос-Анджелеса, на его глазах сводит счеты с жизнью.

Базз, едва отойдя от безумного волнения, осыпал поцелуями ослепительную блондинку. Мал знал ее по снимкам в газетных колонках городских сплетен — Одри Лидере, «Заводная девчонка», любовница Микки Коэна. Они целовались. Мал вытаращил глаза и посмотрел, что делается по сторонам парочки, кто на них смотрит, где телохранители Коэна, которые все тут же донесут своему боссу. Толпа, сгрудившаяся за полицейским ограждением, слушала, как орет Микки. Мал все смотрел и смотрел вокруг. Потом он почувствовал на своем плече руку: Базз Микс вытирал с лица губную помаду:

— Босс, я в вашем распоряжении. Как там наш стейк?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

— …Норм говорит, что вы умеете драться. Он большой любитель бокса, так что, наверное, это так и есть. Теперь вопрос в том, будете ли вы драться, но по-другому и за нас.

За столом напротив Дэпни сидят Клэр де Хейвен и Норман Костенц. Прошло пять минут собеседования; женщина пока очень деловита и ничего более, легким похлопыванием по спине сдерживает взволнованного Норма, взахлеб описывающего заваруху в линии пикетирования. Миловидная женщина, которая все время должна что-то держать в руках, прикасаться или трогать — сигарету, зажигалку, Костенца, когда тот слишком разговорится. Всего пять минут — и Дэнни понял: едва ли не главное в его действиях — это правдоподобно пропускать то, что реально происходит с ним, через мифический образ Теда Кругмана.

Сразу после необъяснимого приступа он всю ночь опрашивал жителей Черного города относительно угнанного «понтиака», ничего так и не выяснил, но чувствовал, что ОН за ним наблюдает. Опрос на Ла Палома-драйв тоже ничего не дал. То же — на автобусных линиях и среди таксистов. Ему позвонил Майк Брюнинг и сообщил, что пытается найти еще четырех полицейских для слежки за четверкой из списка Дэнни. Он был вымотан, нервы на пределе, и все это отражалось на его лице. Для него главное — его дело, а не эта муть с комми, и если де Хейвен будет настаивать на проверке его прошлого, он изобразит негодование и поведет разговор напрямую: о возрождении его политической веры и о том, что УАЕС может ему предложить, чтобы доказать свои возможности.

— Мисс де Хейвен…

— Клэр.

— Клэр, я хочу помочь вам. Хочу снова быть в организации. У меня все заржавело, кроме кулаков. Совсем скоро я подыщу себе работу, но хочу включиться в движение сейчас.

Клэр де Хейвен прикурила и махнула зажигалкой снующей по залу официантке.

— Я думаю, вам сейчас надо проникнуться философией ненасилия. Мне нужен человек, который бы сопровождал меня во время благотворительных встреч. Мне кажется, вы сможете помочь мне в сборе пожертвований от вдов жертв Комиссии Конгресса.

Дэнни воспользовался упоминанием «вдов» и нахмурился, «больно задетый» воспоминанием о Донне Кэнтрелл — горячей любви, утонувшей в Гуд-зон-ривер.

— Что с вами, Тед?

Норм Костенц коснулся ее руки, как бы говоря: «Лучше не спрашивай».

Дэнни поморщился, тело у него и в самом деле ныло.

— Вы напомнили мне одну знакомую из прошлого.

Клэр улыбнулась:

— Я напомнила или то, что я сказала? Дэнни ответил уклончиво:

— Все вместе, Клэр.

— А точнее?

— Мне сейчас не хотелось бы об этом говорить. Клэр подозвала официантку и сказала:

— Мартини.

Девушка, сделав реверанс, на ходу записывает заказ.

— Значит, боев в рядах пикетчиков для меня больше не будет?

— Время еще не пришло, — сказал Костенц, — но ждать осталось недолго — мы покажем, на что мы способны.

Клэр заставила его замолчать — просто стрельнув глазами.

— Как покажете? О чем вы? Клэр играла зажигалкой.

— В Норме играет безрассудство, хотя для любителя бокса он много читает Ганди. Тед, он нетерпелив, и я нетерпелива. Совсем недавно началась подготовка расследования для большого жюри — что-то вроде очередной Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. И хотя сейчас это расследование, похоже, приостановлено, но это все равно настораживает. В машине я слышала по радио, что на Микки Коэна было новое покушение. Рано или поздно он психанет и начнет науськивать на нас своих громил. Нам нужно, чтобы к тому моменту там были камеры и все было зафиксировано.

Она в общем не ответила на его вопрос, и расписывание тактики пассивного сопротивления прозвучало как увертка. Дэнни уже приготовился начать флирт, но ему помешала подошедшая официантка.

— Пожалуйста, еще два стакана, — сказала Клэр.

— Я завязал, — торопливо бросил Норм Костенц, поднялся и помахал им рукой.

Клэр наполнила из графина два стакана, Дэнни поднял свой и провозгласил:

— За наше дело.

— За все хорошее, — сказала Клэр.

Дэнни выпил и умышленно закашлялся, дав понять хорошо пьющей женщине, что имеет дело с непьющим мужчиной. Клэр потягивала из своего стакана.

— Угонщик машин, революционер, сердцеед, — знаете, это производит впечатление.

«Сбить ее высокомерие, заставить ее сделать первый шаг, подсечь и вытащить рыбку».

— Напрасно, все это липа.

— О-о? Как вас понимать?

— А так, что бунтовал я как мелкий хулиган, а угонщиком был трусливым.

— А кавалером? Рыбка клюнула.

— Пытался воссоздать некий образ — так, наверное, можно это выразить.

— И вам удавалось это?

— Нет.

— Потому что она была особенной?

Дэнни сделал большой глоток. После бессонной ночи алкоголь быстро подействовал, в голове стало туманиться.

— Она умерла.

— Умерла?

Дэнни был уверен, что она знала все от Костенца и просто делает вид, что ничего не знает.

— Да, умерла. Так что считайте меня вдовцом жертвы комиссии расследования, Клэр. Другие женщины были не то что…

— Они были другие.

— Ну да, совсем другие. Не такие сильные, не такие преданные, не…

— Словом, другие.

— Точно, другие. — Дэнни рассмеялся. — Черт, я как испорченная пластинка.

Рассмеялась и Клэр:

— Я обозвала вас сердцеедом, вы меня побили.

— Я бью только фашистов.

— Женщин не колотите?

— Не в моих правилах.

— Зато в моих.

— Я в шоке.

— Сомневаюсь.

Дэнни допил свой стакан.

— Клэр, мне хочется поработать на профсоюз, а не подлизываться к старым перечницам, выпрашивая деньги.

— Это у вас впереди. А они вовсе не старые перечницы, если женщин моего возраста вы не считаете старухами.

Начало положено.

— А сколько вам лет — тридцать один, тридцать два?

Грубый комплимент рассмешил Клэр:

— Дипломат. А вам сколько?

Дэнни стал вспоминать, сколько лет Теду Круг-ману, вспомнил не сразу.

— Двадцать шесть.

— Так вот: я стара для мальчиков и еще молода для альфонсов. Годится такой ответ?

— Уклончиво.

Клэр рассмеялась и принялась вертеть пепельницу.

— В мае мне будет сорок. Так что за вашу арифметику спасибо.

— Я серьезно.

— Неправда.

Вытаскивать рыбку сейчас пока не время.

— Клэр, вы доверяете мне в политическом отношении?

— Да, доверяю.

— Тогда у меня есть предложение. Давайте встретимся помимо нашей работы в союзе.

Лицо Клэр — сама нежность; Дэнни захотелось влепить ей пощечину, чтобы эта сучка пришла в ярость и стала достойным врагом.

— Я — серьезно.

Сама искренность. Комми-вариант.

— Тед, я помолвлена.

— Мне все равно.

Клэр открыла сумочку, достала оттуда дохнувшую тонким ароматом визитную карточку и положила на стол.

— По крайней мере, мы ближе познакомимся. Сегодня вечером несколько членов нашего союза собираются у меня дома. Подходите к концу встречи, я вас с ними познакомлю. Вам многое станет ясным, а мы потом съездим куда-нибудь и поговорим.

Дэнни взял визитку.

— В котором часу?

— В восемь тридцать.

Ну, он будет там пораньше — настоящий коп, настоящая работа.

— Буду ждать.

Клэр де Хейвен полностью собой овладела, взгляд твердый и полный достоинства.

— Я — тоже.

Кругман снова стал Апшо.

Дэнни поехал в голливудский участок, оставил машину за три квартала и пошел пешком. Майк Брю-нинг встретил его в дверях для личного состава с улыбкой:

— Вы мой должник, помшерифа.

— За что?

— Те парни из вашего списка уже под наблюдением. Дадли распорядился, так что вы и у него в долгу.

— Отлично, — улыбнулся Дэнни. — Кто они? Дали им мой телефон?

— Нет. Это, если можно так сказать, выкормыши Дадли из убойного отдела. Ребята толковые, но они докладывают только Дадли.

— Брюнинг, следствие веду я!

— Понимаю, Апшо. Вам просто здорово повезло, что дали еще людей; Дадли тоже набольшое жюри работает, и сделал вам такой подарок, Скажите ему спасибо, черт возьми. У вас и звания толком нет, а под вами семь человек. В ваши годы мне приходилось утюжить бомжей по подворотням.

Дэнни молча прошел в комнату, где толпились оперативники в гражданском и полицейские в форме и что-то со смехом обсуждали у доски объявлений. Он глянул туда из-за их плеч и увидел карикатуру еще более гадкую, чем была та, что сорвал Джек Шортелл. Микки Коэн, с клыками, с кипой на макушке, огромным членом дерет в задницу парня в форме управления шерифа округа. У того из кармана сыплются купюры. Из уст Коэна вылетают слова: «Смотри веселей, милок! Микки К. дает кошерными!»

Дэнни растолкал полицейских в синей форме и сорвал с доски карикатуру; повернулся и на глазах зло смотревших на него копов разорвал листок на мелкие клочки. Полицейские сначала остолбенели, потом раздались возмущенные голоса. Сквозь толпу синих пробрался Джин Найлз и смерил Дэнни взглядом.

— Разговаривал с парнем по имени Лео Бордони. Он сразу все не выболтал, но я уверен, что его уже допрашивали. Я думаю, что допрашивал его ты, и сделал это в квартире Гойнза. Когда я описал ее, у него был вид, будто ему там все знакомо.

Комната поплыла у Дэнни перед глазами; только Найлз был в фокусе. Дэнни сказал:

— Я сейчас занят, сержант, — твердо, голосом начальника.

— Иди в жопу со своим «занят». Ты лезешь на мою территорию. И переговоры по рации ты услышал не у пончиковой на Вестерн, и я, черт тебя дери, знаю, где ты получил эту информацию. Если я это докажу, тебе…

— Я занят, Найлз.

— В жопу твое «занят». У меня было верное дело по грабежу, пока ты не появился с этими мудацкими гамаками. Ты просто помешался на голубых, спятил, да ты, видно, сам педераст!

Дэнни молниеносно врезал ему с правой, с левой в челюсть; застигнутый врасплох Найлз мотнул головой, но не шелохнулся. Копы в синем попятились. Дэнни хуком махнул ему в живот. Найлз увернулся и сильнейшим апперкотом откинул Дэнни на стенку. Дэнни замер, сделал вид, что оглушен и стоит неподвижной целью. Найлз с размаху послал свой кулак ему в корпус. Дэнни увернулся, кулак Найлза ударился в стену — хруст костей, вопль Найлза. Дэнни отошел на шаг, развернул Найлза и выдал ему серию ударов в печень — Найлз скрючился. Дэнни почувствовал, что синие начали на него наседать. Кто-то крикнул:

— Прекратите! — Сильные руки обхватили его и подняли над полом. Невесть откуда возник Джек Шортелл, шепнув на ухо:

— Тихо, тихо.

Отпустил его, и тут раздался крик:

— Командир идет!

Дэнни, поддерживаемый старым коллегой, прихрамывая, дал вывести себя из участка через задний ход.

Кругман — Апшо — снова Кругман.

Шортелл подвез Дэнни до его машины и взял с него слово, что тот отправится выспаться. Дэнни едет домой — его то охватывает полузабытье, то он дрожит от возбуждения. Под конец его одолевает полное изнурение, и только воспоминания о пикировке с Клэр удерживают Дэнни от того, чтобы заснуть за рулем. С мыслями об этом он направился в спальню, даже не взглянув на бутылку Консидайна. Накрылся вместо одеяла курткой Кругмана и мгновенно уснул.

И приснились ему странные женщины и ОН.

1939 год, школьная танцулька в Сан-Берду. Через усилители громыхают Гленн Миллер с Томми Дор-си , а Сюзан Леферт выводит его из спортзала и заманивает в раздевалку для мальчиков пол-литровой банкой со шнапсом. Там она расстегивает ему рубашку, лижет грудь и покусывает за волосы. Он силится себя возбудить и смотрит на свое тело в зеркало, но продолжает видеть Тима… Ему становится хорошо, но отзывается болью, и все оборачивается как-то плохо. Он говорит Сюзан, что встретил взрослую женщину и хочет остаться ей верным, она напоминает ему самоубийцу Донну, которая купила ему чудную куртку, настоящую, какую носили летчики в войну. Сюзан спрашивает: «В какую войну?» Действие прекращается, потому что Дэнни вдруг осознает, что до Перл-Харбора еще два года. Потом появляется высокий седой человек без лица, голый; все окружили его, и, украдкой заглядывая в его лицо, он мягко входит в рот Сюзан…

Потом — коридор, все стены в зеркалах, он преследует ЕГО. Внезапно налетают Карен Хилтшер, Рокси Босолей, Дженис Модайн и кучка шлюх с Сан-сета… он начинает извиняться:

— Не могу сегодня, мне надо учить уроки… Я не танцую, я стесняюсь… В другой раз, ладно?..

— Золотце, не напрягайся. Мы тебе поможем…

— Я не хочу…

— Ну, давай…

— Клэр, после Донны у меня не было таких женщин… Клэр, я так тебя хочу, как трахал Донну и других женщин. Им так это нравилось, а я это раньше так любил…

…Он уж догонял ЕГО, уже яснее видит вертлявую, развратную фигуру седого человека. Призрак резко оборачивается; у него нет лица, но тело — Тима, и член у него больше, чем у Демона Дон Эверсола, любившего валандаться в душевой, ловить воду своей огромной чашей крайней плоти и ходить, напевая: «Приди, испей из моей чаши любви»… Страстные поцелуи, сплетенные тела, они слились воедино, и Клэр выходит из зеркала со словами: «Это невозможно» .

Потом выстрел, еще и еще.Дэнни проснулся только на четвертом звонке телефона. Почувствовал, что взмок от пота так, что в постели было сыро, будто он обмочился. Скинул куртку, штаны были мокрыми. Нащупал телефон и прохрипел:

— Да.

— Дэнни, это Джек.

— Слушаю, Джек.

— Я все объяснил насчет тебя заместителю начальника, лейтенанту Полсону. Он дружит с Алом Дитрихом и неплохо относится к нашему управлению.

Дэнни думает: а Дитрих в хороших отношениях с Феликсом Гордином, у которого приятели в полиции и прокуратуре, а у Найлза бог знает какие дружки в управлении шерифа.

— А что Найлз?

— Он теперь с нами работать не будет. Я объяснил Полсону, что он все время наезжает на тебя, что он спровоцировал драку. Думаю, что с тобой все обошлось. — Небольшая пауза. — Сам-то ты как? Спал?

Сон на мгновение вернулся к Дэнни: усилием воли он отогнал его:

— Ага, спал. Джек, надо сделать так, чтобы это не дошло до Мала Консидайна.

— Он что, твой босс по большому жюри? — Да.

— Ну, я ему ничего говорить не буду, но кто-то, наверное, расскажет.

Теперь ЕГО заменили Майк Брюнинг и Дадли Смит.

— Джек, мне надо сделать кое-что по другому делу. Позвоню тебе завтра.

— Еще одно, — сказал Джек. — У нас есть небольшой прогресс — в двух кварталах от Ла Палома был угнан «олдс». Брошен в Само Пир, никаких отпечатков, но я добавил его к нашему списку угонов. А на проверке протезистов мы дошли до сто сорок первого. Дело продвигается медленно, но, если предчувствие меня не обманывает, мы рано или поздно его возьмем.

ЕГО.

Дэнни рассмеялся. Вчерашние ушибы ныли, кулаки огнем горели после сегодняшней драки.

— Обязательно возьмем!

Приняв душ и переодевшись, Дэнни снова превратился в Теда Кругмана — Красный Тед-мачо в спортивном пиджаке Карен Хилтшер, в спортивных брюках и шелковой рубашке из набора Консидайна. На Беверли-Хиллз он едет не спеша в среднем ряду, поминутно поглядывая в зеркало заднего вида, высматривая близко едущие за ним машины и водителя без лица, пристально в него вглядывающегося в лучах дальнего света, потому что в глубине души ОН хочет, чтобы ЕГО схватили, ЕМУ хочется, чтобы все знали — ЗАЧЕМ. Однако ничего подозрительного Дэнни не заметил, хотя дважды едва не спровоцировал аварию.

К дому Клэр де Хейвен он подъехал на сорок пять минут раньше, увидел у подъезда «линкольны» и «кадиллаки», неяркие огни в занавешенных окнах. Одна боковая створка была приоткрыта для вентиляции, но тоже занавешена. Окно находилось со стороны вымощенной камнем дорожки и высокой зеленой изгороди, отделявшей дом Клэр от других владений. Дэнни подошел к открытому окну, присел и стал слушать.

Долетали только отдельные слова, перебиваемые кашлем и заглушенные другими голосами. Дэнни разобрал мужской возглас:

— Первыми взбесятся Коэн и его лакеи. Голос Клэр:

— Все зависит от того, когда начать давление. Мягкий протяжный говор из средневосточных штатов:

— Мы должны дать студиям шанс сохранить свое лицо, вот почему нам нужно знать когда…

Дэнни поглядывал по сторонам — не видит ли кто его. А там заговорили о президентских выборах 52-го, разговор перерос в какую-то ребяческую перепалку, конец которой положила Клэр, высказавшись о Стивенсоне[42] и Тафте [43] как о фашистских прихлебателях, только разных мастей. Что-то говорили о режиссере Поле Дуанее и его классических фильмах в духе Кокто, а потом практически дуэтом мягкий мужской голос со смехом отзывался о «старой пассии», а другой зычным голосом с южным акцентом воскликнул:

— Зато я получил Клэр.

Дэнни вспомнил выписки из досье психиатра: Рейнольде Лофтис и Чаз Майнир были в прошлом любовниками, а Консидайн ему говорил, что теперь Лофтис и Клэр помолвлены и собираются жениться. Его затошнило, и он посмотрел на часы: 8:27 — время выходить на противника. Он обошел дом и позвонил. Открыла ему Клэр со словами:

— Вы как раз вовремя.

Брючный костюм удачно подчеркивал ее фигуру, а умелый макияж скрывал морщины. Она выглядела моложе и соблазнительнее, чем в ресторане.

— Чудно выглядите, Клэр, — сказал Дэнни.

— Приберегите это на потом, — шепнула ему Клэр, взяла за руку и ввела в гостиную, изысканно украшенную киноафишами в рамках — все фильмы из дела большого жюри. В комнате стояли трое мужчин со стаканами в руках: один с семитской внешностью, в твидовом костюме, другой небольшого роста, подтянутый, в теннисном свитере и белых брюках, третий — точное соответствие описанию ЕГО: серебристая седина, около пятидесяти и ростом под метр девяносто, такой же верзила, как Консидайн, только в десять раз симпатичнее. Дэнни всмотрелся в его глаза, разрез которых ему показался знакомым, и отвернулся: гомосексуалист, или бывший гомосексуалист, или еще кто-то, он выглядел кинозвездой, пусть не первой величины, может быть, коммунистом, но не убийцей.

Клэр представила Дэнни:

— Джентльмены, Тед Кругман. Тед, слева направо Морт Зифкин, Чаз Майнир и Рейнольд Лофтис.

Дэнни пожал всем руки, услышав при этом «Привет тебе, боксер» от Зифкина, «Очень приятно» — от Майнира и получив кислую улыбку от Лофтиса с подтекстом: я позволяю своей невесте пококетничать с молодым парнем. Дэнни пожал его руку со всей силой, сразу входя в роль Теда Кругмана:

— Очень приятно. Надеюсь, мы будем работать , вместе.

Майнир улыбнулся, Зифкин сказал: «Это по-нашему!», Лофтис сказал:

— Вы с Клэр должны поговорить о стратегии, но верните ее домой пораньше, слышите? — Южный акцент, но без слащавости и с подтекстом: сегодня он спит с Клэр.

Дэнни рассмеялся, вспомнив, что несколько минут назад он думал о сущности Лофтиса. Клэр вздохнула:

— Идемте, Тед. Стратегия ждет.

Они вышли. Дэнни вел Клэр к своей машине, зная, что вслед им смотрят.

— Где вы думаете говорить о стратегии? — спросила Клэр, явно передразнив жеманную манеру Лофтиса.

Открывая дверь машины, Дэнни придумал, куда поехать: прощупать негритянский квартал под прикрытием своей симпатичной спутницы. Уже минуло почти две недели с тех пор, как он вытряхивал показания из тамошних обитателей, теперь в этой одежде его, наверное, никто не узнает, к тому же ОН был вчера поблизости, на южном конце Стрипа.

— Я люблю джаз. А вы?

— Обожаю, и знаю отличное место в Голливуде.

— А я могу показать места на юге Сентрал, там играют настоящий бибоп. Ну как?

Немного поколебавшись, Клэр сказала:

— Мысль интересная. Едем!

Свернули с Уилшир, проехали Норманди. Дэнни вел машину быстро, думая о предстоящей в полночь встрече с Консидайном и о том, как ему лучше объяснить драку с Найлзом. При этом он поглядывал в зеркало заднего вида, то и дело улыбаясь Клэр, чтобы показать, что он думает о ней. Ничего тревожного в зеркале не отражалось, а перед глазами стояло лицо Лофтиса. У Дэнни мелькнула мысль, что его лицо подходит к тому, у кого не было лица,-и эта мысль не оставляла его. Клэр курила, одну сигарету за другой и постукивала ногтями по приборной доске.

Молчание оправдано: два идеалиста погружены в глубокую задумчивость. Свернули на Слосон, и вот они на Сентрал. Дэнни взглядывал все чаще в зеркало заднего вида: здесь ОН ходит, здесь его территория. Машина подъехала к клубу «Зомби». Клэр вдруг спросила:

— Тед, чего вы боитесь?

Вопрос застал его в тот момент, когда он машинально ощупывал пояс, где должна была быть дубинка, которую он всегда брал на задания в негритянских кварталах. Он остановился и вцепился руками в рулевое колесо: Красный Тед, друг угнетаемых черных братьев.

— Тимстеров, наверное. Ух и зол я на них! Клэр дотронулась до его щеки:

— Вы устали, одиноки, гонимы. Вы хотите служить добру и ради этого хотите угодить — у меня просто сердце сжимается.

Дэнни захлебнулся в этой ласке, горло перехватило, как тогда от вида бутылки, подаренной Консидайном. Клэр отняла руку и поцеловала это место:

— Бесприютные люди легко находят место в моем сердце. Идемте. Будем слушать музыку и держаться за руки, и никакой политики.

Спазм в горле не проходил, щека хранила тепло поцелуя. К дверям Дэнни шел впереди Клэр. Вышибала, стоявший в дверях, тот же, что и после новогодней ночи, смотрел на него просто как на очередного белого пижона. Клэр поравнялась с ним, когда он уже совсем пришел в себя на холодном воздухе: комми Кругман — на свидании, коп убойного отдела Апшо — на сверхурочной. Он взял Клэр за руку и провел внутрь.

Убранство клуба было все таким же, как и две недели назад, а оркестр на эстраде играл еще громче и с еще большим диссонансом. Посетители на сей раз были одни негры — море темных лиц, смягченных цветным освещением, мерцающее коричневое полотно, на котором белое или серое лицо резко выделялось и просто кричало: «Вот он я!» Дэнни сунул метрдотелю пятерку и попросил посадить их за столик у стены с видом на эстраду. Их усадили возле запасного выхода, приняли заказ на двойное виски и сухое мартини. Клэр устроилась на стуле ближе к эстраде, а Дэнни сел лицом к бару и публике.

Клэр сплела свои пальцы с пальцами Дэнни и легонько отбивала обеими руками по столу такт контрапункта бибопа, визг которого заполнил весь зал. Принесли напитки. Клэр расплатилась пятеркой, махнув рукой на предложение сдачи. Официантка плавно удалилась. Дэнни потягивал свой бурбон — виски было дешевым и обжигало горло. Клэр сжала ему руку, он в ответ сжал ее. Он был рад, что грохочущая музыка делает разговор невозможным. Оглядывая публику в зале, Дэнни чувствовал, что ЕГО тут быть не должно: ОН знал, что полиция выследила его как угонщика машин в негритянском квартале, и теперь, наверное, шарахался от Саут-Сентрал как черт от ладана.

Здесь было хорошо, безопасно и темно. Дэнни закрыл глаза и слушал музыку, пальцы Клэр на его руке продолжали тихо отбивать такт. Темп игры ансамбля был рваный: ударник передавал мелодию саксофону, сакс, подхватив ее, уводил в сторону, все больше и больше упрощая аккорды, потом возвращался к главной теме, ее подхватывали труба и контрабас, в бешеном темпе усложняя все больше и больше ритмическую фигуру. Эти перелеты мелодии завораживали; половина звуков была неприятной и чуждой, и Дэнни хотелось, чтобы вернулась простая и милая тема. Он слушал, забыв о виски, пытаясь вычленить мелодию и угадать, как она пойдет дальше. Ему казалось, что он уже вошел в ритм и темп, когда вдруг будто ниоткуда раздалось крещендо, музыканты перестали играть, грохнули аплодисменты, и вспыхнул яркий свет.

Клэр отняла свою руку и захлопала. К столу незаметно подошел мулат, по виду местный завсегдатай, со словами:

— Привет, милая. Сто лет тебя не видел!

Клэр отвела взгляд, Дэнни поднялся, а мулат бросил:

— Забыла старых друзей. Ну как хочешь. И бочком стал пробираться дальше.

Клэр закурила сигарету, зажигалка в руке у нее дрожала.

— Кто это? — спросил Дэнни.

— А-а, знакомый знакомых… Одно время я общалась с джазистами.

Мулат тем временем добрался до эстрады. Дэнни видел, как он что-то сунул в руку контрабасу, в обмен мелькнула зеленая ассигнация. Консидайн говорил о де Хейвен: она сидела на игле и была наркоманкой.

Дэнни сел, Клэр загасила окурок сигареты и закурила новую. Свет в зале пригасили, снова заиграла музыка — на сей раз плавная, мелодичная баллада. Дэнни попробовал тоже отбивать такт, но ее рука лежала недвижно. Она скользила взглядом по залу.

Открылась входная дверь на противоположной стороне зала, и Дэнни увидел Карлтона У. Джеффриза — любителя марихуаны, которого он сурово допрашивал о торговцах героином. Полоса света от двери протянулась через зал до Клэр де Хейвен, заставив ее напрячься: богатая белая дама, любящая окунуться в жизнь низов, боится, что еще что-нибудь может окончательно испортить ей свидание с переодетым копом, который намерен обвинить ее в измене своей стране. Дверь закрылась. Дэнни почувствовал, как ее страх передался ему и сделал тихое темное покойное место опасным, полным сумасшедших ниггеров, которые сожрут его с потрохами в отместку за всех ниггеров, которых он тут обрабатывал. Он сказал:

— Уходим отсюда, Клэр?

— Да, уходим.

Всю дорогу назад Клэр находилась в нервном возбуждении: без умолку и путано рассказывала, что и в каких организациях она сделала. Эти мероприятия, судя по всему, были безобидны; из рассказов о них было невозможно почерпнуть ни единой капли полезной информации, которая могла бы Консидайна и Лоу. Дэнни слушал вполуха, думая о предстоящей встрече с Малом и гадая, что Лео Бордони рассказал Найлзу. Располагает ли Найлз источником в округе, который представит ему доказательства о проникновении Дэнни в дом 2307? И если Найлзу удастся это доказать, то будет ли кому до того дело? Потом, не следует ли ему на всякий случай подкатиться к Карен Хилтшер, которая только одна могла быть реальным источником информации, при том что она, по всей вероятности, ничего не знает о Найлзе?

И как ему оправдываться из-за драки? Как убедить Консидайна в том, что его будущий спец справедливо избил одного из его людей, который мог все испортить?

Дэнни свернул в квартал, где стоял дом Клэр, думая, как лучше проститься. Он притормозил и остановился: можно выбрать один из двух вариантов. Клэр прикоснулась к его щеке еще нежнее, чем в первый раз:

— Извините, Тедди. Первое наше свидание получилось не вполне удачным. Перенесем встречу?

— Конечно, — ответил Дэнни, окунаясь в ее тепло и чувствуя волнение.

— Здесь, завтра вечером. Хорошо? Только мы вдвоем, стратегия и что угодно, куда нас повлечет?

Ее рука повернулась, и костяшками пальцев она провела по его подбородку.

— Да… дорогая.

Ее рука опустилась, глаза закрылись, губы разомкнулись. Дэнни потянулся к ней, ему хотелось тепла руки, а не жадных, ярко крашенных губ. Но, коснувшись их, он впал в оцепенение и едва не отпрянул назад. Язык Клэр настойчиво скользил по его зубам. Дэнни подумал о Лофтисе и решительно подставил лицо под поцелуй.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Наблюдая за тем, как ест Базз, Мал подумал, что, наверно, самоубийственная любовь улучшает аппетит: Микс съел тарелку поджаренных с яичницей креветок, две свиные отбивные в два пальца толщиной, с кольцами лука и теперь приканчивал огромный кусок персикового пирога с мороженым. Это был их второй совместный обед с тех пор, как они стали работать с документами службы иммиграции и натурализации. Эту работу Мал перемежал с поездками в адвокатскую контору Джейка Келлермана. За ленчем Базз уже умял бифштекс и три порции рисового пудинга. Мал поковырялся в тарелке салата с курицей и отодвинул. Микс заметил:

— Растущий организм должен хорошо питаться. Когда будет Апшо?

Мал глянул на часы:

— Я договорился с ним на полночь. А что, есть какие-то планы?

— Попозже должен встретиться со своей подружкой. Говард сегодня занял хату у «Чаши», так что мы встречаемся у нее дома. Сказал ей, что самое позднее буду у нее в час. Не хочу опаздывать.

— Микс, ты предпринимаешь меры предосторожности?

— Мы используем метод ритмичных перемен, — сказал Базз. — А когда ритмично вклинивается Говард, мы перебираемся к ней домой. — Он порылся у себя в кармане и вытащил конверт. — Забыл сказать. Когда ты был у адвоката, приезжал Эллис. Я отдал ему твою докладную, он ее прочел и написал вот это. Кажется, твой мальчик устроил мордобой с детективом из полиции. Эллис сказал, чтобы ты прочел и сделал, как там сказано.

Мал вскрыл конверт и вытащил листок, написанный рукой Лоу.

М. К.

Согласен со всем, кроме оценки действий Дадли Смита. Вам нужно понять, что его метод сводит к минимуму вероятность того, что потенциальные свидетели могут проболтаться о наших мероприятиях относительно УАЕС — вот чем хорош его метод. Не могу также назначить вас старшим в следственной группе из-за вашей взаимной неприязни с Дадли. Это вызовет возмущение человека, который до вчерашнего дня был в одном с вами звании, а по годам службы старше вас. В расследовании вы на равных правах, а после суда ваши пути с ним навсегда разойдутся.

Неприятные известия насчет Апшо. Мне звонил сержант Брюнинг (городская полиция) и сообщил, что сегодня днем Апшо учинил драку с другим полицейским (серж. Найлз), когда тот по глупости обозвал первого «голубым». В свете взаимодействия двух служб такое поведение Апшо недопустимо. Брюнинг также сообщил, что Апшо хотел усилить наблюдение и Дадли, идя ему навстречу, выделил ему еще четырех человек. Это также недопустимо. Апшо — молодой неопытный работник, хотя и способный — не вправе выставлять такие требования. Прошу внушить ему, что мы не потерпим драк и высокомерия.

Серж. Боуман сейчас разыскивает доктора Лезни-ка. Надеюсь, что он пока держится: это ценный член нашей команды.

Э. Л.

P. S. Желаю удачи завтра на суде. Ваше повышение и исполняемые обязанности должны помочь вам отложить слушание. Полагаю, что тактика Джейка Келлермана надежна.

Мал скомкал записку и отбросил не глядя. Она ударилась о стенку, отскочила и угодила в тарелку Базза:

— Эй, приятель!

Мал поднял глаза, увидел подходящего Дэнни и строго бросил:

— Садитесь, помшерифа.

И только тут заметил, что парень явно нервничает. Дэнни сел рядом с Баззом. Тот протянул ему руку:

— Тернер Микс.

Дэнни пожал Баззу руку и повернулся к Малу:

— Поздравляю, капитан, и спасибо за бутылку. Мал смотрел на своего агента и думал, что сейчас тот ни капельки не похож на копа.

— Спасибо, и не стоит благодарности. Что у вас произошло с сержантом Найлзом?

Дэнни взял в руки пустой стакан.

— У него родилась бредовая мысль, что я незаконно проник в квартиру, где были обнаружены вторая и третья жертвы. А главное, он наотрез отказался исполнять мои приказания. Джек Шортелл мне сказал, что замначальника участка отстранил его от работы по моему делу, и я этому рад.

Ответ звучал заранее подготовленным:

— И это все? — Да.

— А вы действительно были в той квартире?

— Нет, конечно.

Мал вспомнил про реплику о «голубом», но решил этого не касаться.

— Ладно, тогда считайте это выговором от Эллиса Лоу и также от меня. Чтоб больше этого не повторялось. Точка. Помните об этом. Ясно?

Дэнни поднял стакан, заметил, что он пуст, посмотрел разочарованно и отчеканил:

— Есть, капитан.

— Я для тебя по-прежнему Мал. Есть хочешь?

— Спасибо, не хочу.

— Выпить?

Дэнни отставил стакан:

— Нет.

— Прибереги свои кувалды для соревнований за Золотую перчатку, — сказал Базз. — Я знал одного типа, который избивал парней в угоду своему командиру и получил сержанта.

Дэнни рассмеялся. Ему бы пропустить стаканчик, а то он на взводе, подумал Мал.

— Расскажи мне о встрече. Виделся с де Хейвен?

— Да, дважды.

— Ну и?

— Она со мной заигрывает. Дэнни покраснел.

— Расскажи подробно, — велел Мал.

— Особенно рассказывать нечего. Сегодня у нас было свидание, и завтра вечером будет еще. Я подслушивал у окна, пока у них шло совещание, кое-что узнал. В общих чертах, но все же выяснил, что они собираются надавить на студии и планируют сделать это тогда, когда тимстеры в пикетах начнут психовать. Мне кажется, это стратегический для них момент. Когда я завтра увижусь с де Хейвен, выспрошу ее о деталях.

Мал обдумал информацию. Он правильно сделал, взяв на прицел участников мозгового треста: они двуличны, много говорят, а сами выжидают удобный момент для действий и ждут, когда внешние факторы зададут тон.

— Кого еще видел, кроме Костенца и де Хейвен?

— Лофтиса, Майнира и Зифкина, но только мельком.

— Какое они произвели впечатление? Дэнни развел руками:

— Да никакого впечатления не произвели. Говорил с ними не больше минуты.

Базз усмехнулся и расстегнул пояс:

— Еще хорошо, что Рейнольде не наскочил на тебя вместо де Хейвен. На такого симпатягу у старого шмыры шланг бы вскочил на целый ярд.

Дэнни покраснел. А Мал думал, что две круглосуточные работы ему приходится втискивать в одни сутки.

— Скажи, как подвигается у тебя другая работа?

Прежде чем ответить, Дэнни быстро осмотрелся, бросил взгляд на соседние столики, оглядел мужчин у стойки бара.

— Медленно, но как будто подвигается. Дома я завел свое досье, собрал все показания, присовокупил собственные наблюдения. Это большое подспорье. Веду проверку целой груды архивов, тоже большая канитель. Главное продвижение, на мой взгляд, это возможность установить общее для всех жертв. Я уверен: преступник — не просто психопат. Когда я подберусь к нему поближе, можно будет устроить для него западню. Сможете выделить мне хотя бы еще одного человека?

— Нет, — сказал Мал и увидел, что Дэнни провожает взглядом двух мужчин, прошедших мимо их столика. — Нет, после твоего номера с Найлзом это исключено. У тебя же четыре сотрудника, которых выделил тебе Дадли Смит…

— Это люди Дадли, а не мои! Они мне даже не докладывают, а Майк Брюнинг только мешает! По-моему, он просто манкирует своими обязанностями!

Мал стукнул по столу:

— Смотри на меня и слушай. Успокойся и не торопись. На обеих работах ты делаешь все, что в твоих силах, и, не считая эпизода с Найлзом, делаешь все отлично. Ты потерял одного человека, но у тебя есть «хвосты». Просто прикинь, как заткнуть брешь, берись за работу и будь профессионалом. Будь полицейским, Дэнни смотрел на Мала замутненным взором. Базз обратился к нему:

— Помшерифа, есть у тебя надежные зацепки по жертвам? То, что называется общий знаменатель?

Разговор опытного сыщика со своим коллегой.

— Есть. Некто Феликс Гордин. Занимается сводничеством среди гомосексуалистов, имел контакты с одной из жертв. Я точно знаю, что убийца с ним как-то связан. Пока нажать на него не получается: он дает на лапу отделу нравов округа. Плюс утверждает, что имеет влиятельных друзей в полиции и прокуратуре.

— Так — сказал Мал. — А я никогда о нем и не слышал, хотя в прокуратуре я человек не последний. Ты его знаешь, Базз?

— Конечно, босс. Большая шишка в городе, еще больше в округе. Ловкий гамачок, такому палец в рот не клади. Играет в гольф с шерифом Юджином Бискейлузом, кладет несколько шекелей на Рождество в карман Алу Дитриху…

Мал подумал, что удача плывет к нему в руки.

— Прижми его, Дэнни. Весь огонь приму на себя. А если кто будет на тебя наезжать, помни: у тебя за спиной главный следователь прокуратуры Лос-Анджелеса!

Дэнни встал, не зная, как выразить благодарность. Мал закончил:

— Отправляйся домой спать, Тед. Пропусти стаканчик за мое здоровье — и на боковую.

Агент отдал коллегам честь и ушел. Базз вздохнул и медленно проговорил:

— Мальчишка тебе в рот смотрит. Понятно, яйца ведь у тебя покрепче мозгов будут.

Мал воспринял слова Базза как похвалу.

— Возьми себе еще пирога, — сказал он. — А я пойду оплачу счет.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

В холле скрипнуло окно; три осторожных шага по полу спальни.

Базз откатился от Одри, притворно вздыхая и причмокивая — будто во сне, быстро сунул руку под подушку и схватил револьвер. Еще два шага. Одри тихо посапывает. В пологе образовалась светлая щелка. С его стороны вырисовалась фигура, щелчок взведенного курка.

— Микки, ты — труп.

Базз столкнул Одри на пол; тюкнул глушитель, и вспышка из ствола осветила высокую фигуру в темном плаще. Одри закричала. Базз нащупал край матраца у своих ног. Одним молниеносным движением выхватил из-под него свою дубинку и ударил человека по коленям; под деревянной битой со стальной сердцевиной кости хрустнули, человек пошатнулся.

Крик Одри:

— Ми-икс! — И еще одна пуля угодила в дальнюю стену, а секундная вспышка выстрела позволила Баз-зу увидеть человека. Он ухватил его за плащ, рванул на кровать, накрыл подушкой голову и два раза выстрелил через нее в упор ему в лицо.

Звук выстрелов был приглушен, но визг Одри звучал как сирена. Базз обошел кровать, схватил ее в охапку и дрожью своего тела усмирил ее трепет. Шепнул:

— Иди в ванну, свет не зажигай, голову не подымай. Это пришли за Микки. Если снаружи есть второй, он на подходе. Держись ближе к полу — и ни звука.

Одри опустилась на колени, а Базз прошел в гостиную, раздвинул шторы и выглянул на улицу. Напротив стоял седан — когда он сюда входил, его не было. Других машин у обочины не видать. Он перевел дух и осмыслил, что же произошло.

Издали его можно принять за Микки; он ездит на таком же, как у Микки, зеленом «Эльдорадо» 48 года. Дом Микки вчера взорвали, жена с их любимцем бульдогом уцелели. Свою машину Микс оставил, как условлено, в трех кварталах отсюда. Вот слежка тяп-ляп и приняла его за Микки: небольшого роста толстый оклахомец сошел за жирного еврея.

Базз продолжал следить за седаном: в машине никакого движения, не видно, чтобы там курили. Прошло пять минут — ни полицейских, ни сообщника. Убийца действовал в одиночку. Базз прошел в спальню и зажег верхний свет.

В комнате стоит запах пороха, кровать — в брызгах крови, подушка — насквозь красная. Базз снял ее и приподнял голову убитого. Лица у него не было, выходных ран не видно, вся кровь натекла из ушей. Обшарил карманы трупа — и обмер.

Жетон и удостоверение полицейского: детектив сержант Юджин Дж. Найлз, голливудский участок. Карточка члена клуба автомобилистов, в левом нижнем углу — регистрационные данные автомобиля: бордовый седан «Форд Краун Виктория» 46 года выпуска, номер Cal 49 JS 1497. Водительское удостоверение на имя Юджина Найлза, проживающего по Мельбурн-авеню, 3987, Голливуд. Ключи от машины, еще связка ключей и листок бумаги с адресом Одри и планом дома, похожим на хату Микки в Брентвуде.

Старые слухи, новые факты, и убийца промахнулся.

За стрелкой у «Шерри» стояла полиция Лос-Анджелеса. Джек Д. и Микки пошли на мировую; а Найлз служил в голливудском участке — эпицентре скандала имени Бренды Аллен. Базз пулей выскочил на улицу. Подбежал к бордовому седану 46 года, отпер багажник — и бегом назад. Расстелил на постели большое покрывало, завернул в него труп Найлза с его пистолетом, взвалил на спину, дотащил до машины и сунул в багажник, сложив тело копа вдвое возле запаски. Тяжело дыша и обливаясь потом, вернулся в дом и пошел к Одри.

Она сидела на унитазе голая и курила. На полу валялись полдюжины окурков, вся ванная плавала в сигаретном дыму. Вид у нее был потусторонний: слезы размыли макияж, губная помада размазана.

Базз опустился перед ней на колено:

— Милая, я все уже сделал. Это приходили за Микки. С нами вроде все нормально. Какое-то время мне надо держаться в стороне от тебя: у того парня могут быть сообщники; не стоит, чтобы они думали, что ты была тут со мной, а не с Микки.

Одри уронила сигарету на пол и как ни в чем не бывало загасила ее голой ногой.

— Ладно, — сказала она хриплым голосом курильщицы.

— Собери все с постели, — распорядился Базз, — и сожги в мусоросжигателе. В стене и в подушке есть три пули. Вытащи их и выбрось. И никому ни слова.

— Скажи, что все будет хорошо.

Базз поцеловал ее волосы, представив себя с ней в газовой камере.

— Любимая, все будет в полном порядке.

Базз повез тело Найлза на Голливуд-Хиллз. Нашел под задним сиденьем садовый инвентарь, отыскал ровный участок на неудобной подъездной дороге, ведущей к надписи «ГОЛЛИВУД», и, орудуя лопатой и мотыгой, похоронил неудавшегося убийцу Микки Коэна в яме 4x4x4 фута. Плотно утрамбовал землю, чтобы койоты не учуяли добычу. Забросал место ветками и помочился на них — эпитафия дурному собрату-копу, ввергшему Базза в самую большую беду во всю его полную злоключениями жизни. Зарыл пушку Найлза под кустом шиповника, отогнал машину в Долину, тщательно протер все места, где могли остаться отпечатки его пальцев, и, сняв распределитель зажигания, оставил его в брошенном гараже на Горе самоубийц — излюбленном месте бандитских «тетеревиных токов», неподалеку от Сепульведского госпиталя. Обездвиженная «Виктория» за сутки будет разобрана на запчасти.

Часы показывали 4:30.

Базз дошел до Виктори-бульвара, взял такси и доехал до угла Голливуд— и Вермонт-стрит, оставшиеся полмили до Мельбурн-авеню прошел пешком. Нашел телефон-автомат, отыскал в «Белых страницах» телефон Юджина Найлза, набрал номер и ждал двадцать гудков. Никто не снял трубку. В розовом четы-рехквартирном коттедже отыскал номер 3987 и вошел, открыв дверь ключами Найлза. Баззу нужно было узнать, охотился Найлз на Микки в одиночку или нет.

Это была обычная холостяцкая конура: гостиная-спальня, ванная и кухонька. Возле заколоченного досками окна стоит письменный стол. Базз направился прямо к нему и стал перебирать все его содержимое, предварительно обмотав руку полой рубашки. Десять минут — и у него были весомые улики.

Сертификат Армейской школы подрывников из Кэмп-Полка, штат Луизиана, удостоверяющий, что капрал Юджин Найлз успешно прослушал курс «Взрывное дело» в декабре 1931 года. Вот кто подорвал дом Микки! Письма от бывшей жены Найлза, обвинявшей его в причастности к делу проституток Бренды Аллен. Она читала материалы большого жюри и знала, что муж пользовался услугами девочек в КПЗ голливудского участка полиции — причина, по которой Найлз Хотел убить Микки. В записной книжке обнаружил имена и телефоны четырех главных подручных Джека Драгны и еще трех его «сборщиков подати» — городских копов, знакомых по службе, и, наконец, непонятная запись «Карен Хилтшер, управление шерифа 3. Голливуд» с четырьмя красными восклицательными знаками. И без этой загадки было ясно, что Найлз давно ненавидит Микки, и все говорило о неумело спланированном покушении, подготовленном одиночкой. Неудача со взрывом в доме Микки заставила Найлза предпринять новую попытку.

Базз погасил свет, а на выходе тщательно обтер ручки двери. Он вышел на угол Сансет и Вермонт-стрит, бросил ключи от машины и квартиры Найлза в люк водостока и стал хохотать, громко, без удержу, до колик в боках. Он ненароком спас жизнь самого опасного для себя и вместе с тем самого щедрого по отношению к себе человека, каких он знал в жизни. При этом никакая сила в мире не позволит ему в этом открыться. Хохот перешел в стоны, и Базз присел, согнувшись, на скамейку автобусной остановки. Он все хохотал и хохотал, пока неожиданная мысль не ударила в голову и не заставила его остановиться.

Дэнни Апшо избил Джина Найлза. Городские копы терпеть не могут копов округа. Когда хватятся Найлза, полиция города начнет копать под зеленого юнца, который и так уже по колено в дерьме.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Дэнни пытался подловить Феликса Гордина, когда тот будет один.

Караулить его начал на автостоянке у «Шато Мармон»; Гордин расстроил его планы, отправившись в свой офис в сопровождении красавчика Кристофера. Все три часа, что он сидел, не спуская глаз с дверей агентства, лил проливной дождь. Никто к офису не подъезжал. Вся улица была затоплена, и Дэнни остановился под знаком «Парковка запрещена». Свое полицейское удостоверение, жетон и револьвер он оставил дома — Теду Кругману все это ни к чему. Лобовое стекло у него было с трещиной, в машину заливалась вода, но кожанка Теда и санкция Консидайна его согревали. Дэнни решил: если до 13:00 Гордин не появится, он прижмет его прямо в офисе.

В 12:35 дверь агентства открылась, вышел Гордин, открыл зонтик и быстро пересек улицу. Дэнни включил дворники и увидел, как он вошел в ресторан «Сирано», где швейцар встретил его с таким почтением, будто это был самый важный клиент заведения. Дэнни дал ему полминуты, чтобы усесться, и, подняв воротник куртки, побежал к ресторану, прыгая через лужи. Швейцар посмотрел на него с подозрением, но пропустил. Дэнни отер с лица воду, увидел позолоту и красный бархат стен, длинную дубовую стойку бара и Феликса Гордина, потягивающего мартини за столиком у стены. Дэнни прошел мимо группы бизнесменов и сел напротив Гордина. Тот едва не проглотил зубочистку, которую держал во рту.

— Мне нужно знать все, что знаете вы, — начал Дэнни. — Вы должны рассказать мне обо всех привлеченных вами людях и сообщить имена всех ваших заказчиков и клиентов. И прошу это сделать прямо сейчас.

Гордин покрутил пальцами зубочистку.

— Попросите лейтенанта Мэттьюза позвонить мне. Может быть, нам с ним удастся найти компромисс.

— К черту лейтенанта Мэттьюза! Мне нужно, чтобы вы все рассказали. И немедленно!

— Ничего я вам не скажу. Дэнни улыбнулся.

— Даю вам 48 часов, чтобы изменить свое решение.

—Или?

— Или все, что я о вас знаю, передам прессе.

Гордин щелкнул пальцами, к нему подошел официант. Дэнни встал и вышел из ресторана под дождь. Вспомнил, что обещал позвонить Шортеллу, высмотрел телефонную будку напротив агентства, набрал номер дежурки голливудского участка и услышал «Да»: трубку снял чем-то озабоченный Джек.

— Это Апшо, Джек. Что у вас там…

— Еще один труп. Его ночью обнаружили на реке городские. Сейчас с ним работает доктор Лейман…

Дэнни оставил трубку болтаться на проводе, голос Шортелла в трубке кричал: «Апшо! Апшо!» Сам Дэнни уже мчался в центр. Остановился у приемной городского морга, на бегу едва не споткнулся о труп на носилках. Шортелл был уже тут — вспотевший, с приколотым поверх плаща жетоном. Увидел Дэнни и преградил ему путь во владения Леймана:

— Спокойно, спокойно.

— Кто он?

— Это Оджи Луис Дуарте, один из твоего списка. «Синие» установили его личность по водительскому удостоверению. Обнаружен в половине первого ночи городскими патрульными, которые даже не знали о нашей команде. Брюнинг был здесь и только что уехал. Шумел, что Дуарте ушел вчера вечером от «хвоста». Это вранье, Дэнни. Вчера вечером я тебя везде искал, хотел сообщить, что по угону машин и палкам зутеров ничего нет. Разговаривал с телефонисткой участка Уилшира, она сказала, что Брюнинг весь вечер был там с Дадли Смитом. Перезвонил позже — мне сказали, что они все еще там. Брюнинг говорил, что остальные трое остаются под наблюдением, но я ему не верю.

В голове Дэнни гудело, от зловония морга мутило, горело свежевыбритое лицо. Он направился к двери с табличкой «Доктор Нортон Лейман» и увидел лучшего в стране патологоанатома — он что-то писал. За ним на столе для вскрытий покоилось обнаженное тело. Доктор отступил на шаг, как бы говоря: «Ну-ка полюбуйся».

Оджи Дуарте, миловидный мексиканец, два дня назад выходивший из агентства Гордина, лежал на столе из нержавеющей стали на спине. Труп был обескровлен, раны от укусов, обнажавшие кишки, нанесены узором и не перекрывали друг друга. Щеки были прорезаны до десен и челюстей. В самый глубокий разрез был вставлен отрезанный пенис: его головка торчала изо рта, и зубы зажимали крайнюю плоть: трупное окоченение сохранило кощунственную непристойность в застывшем виде.

— О господи, да как же это… — простонал Дэнни.

— Тело лежало под дождем, раны чистые. Я обнаружил четкий след зуба и сделал с него слепок. Это несомненно зуб животного. Послал ассистента со слепком к судебному ортодонту в Музей естествознания. Жду результатов с минуты на минуту.

Дэнни оторвал взгляд от трупа и вышел наружу, ища глазами Джека Шортелла. Его мутило от запаха формалина, легкие требовали свежего воздуха. Возле подъезда скорбно стояла группа мексиканцев. Один из них посмотрел на него тяжелым взглядом. Высматривая Шортелла, Дэнни почувствовал на плече руку. Это был Лейман.

— Я только что разговаривал с музеем. Им удалось определить происхождение укусов. Убийца носил зубы росомахи.

Дэнни сразу вспомнились кровавые Р на дешевых обоях. Р горели на лице Феликса Гордина. Буква виделась ему на всех «мокроспинниках», сгрудившихся в печали и перебирающих четки. Это видение не исчезало, пока Шортелл не подошел к нему и не взял за руку. Дэнни сказал ему, как в полусне:

— Свяжитесь с Брюнингом. Я за себя не ручаюсь.

Теперь ему мерещилась только кровь на стенах.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Выслеживание собственного сына.

Мал сидит на ступеньках суда по гражданским делам 32 округа Лос-Анджелеса. Со всех сторон стоят и курят адвокаты. В ожидании Стефана и Селесты с ее деловаром Мал сидит, отвернувшись от всех, и не слушает их болтовни. Когда они подъедут, у них со Стефаном состоится короткий разговор в мужском туалете: не верь гадостям, которые обо мне говорят; а когда мой адвокат будет говорить плохо о твоей матери, старайся не слушать.

Осталось десять минут, а их все нет и нет. За спиной Мал слышит оживленный обмен репликами:

— Знаете Чарли Хартшорна?

— Конечно. Славный парень, только любит либеральничать. Бесплатно защищал Сонную Лагуну.

— Так вот, он умер. Покончил с собой. Прошлой ночью повесился у себя дома. А дом у него прекрасный, рядом с Уилширом и Римпо. Я как-то был там на вечеринке.

— Бедный Чарли. Ну надо же!

Мал обернулся, но двое говоривших уже отошли. Микс упоминал, что Рейнольде Лофтис был связан с Хартшорном по делу об облаве в баре для голубых, но не говорил, что Хартшорн имеет отношение к Комитету защиты Сонной Лагуны. Хартшорн не упоминался ни в досье психиатра, ни в документах большого жюри. Базз говорил, что и в деле об убийствах, что ведет Апшо, он фигурирует, но лишь как «не состоящий на подозрении». Упоминание Хартшорна, да при таких обстоятельствах, было интригующим: как это воспримет Микс, который говорил, что во время допроса дал ему по мозгам.

Взглянув на улицу, онувидел Селесту, Стефана и молодого человека с портфелем, выходящими из такси. Мальчик взглянул в его сторону, оживился и побежал к нему.

Мал спустился к нему навстречу до середины лестницы, схватил его, смеясь, стал крутить и переворачивать в воздухе. Стефан визжал, Селеста и «портфель» пошли быстрее. Мал посадил мальчика на плечо, быстро вошел в помещение и сразу — в туалет. Запыхавшись, он опустил Стефана на пол и сказал:

— Твой папа теперь капитан. — Вынул из кармана знаки отличия, подаренные Миксом. — Ты теперь тоже капитан. Помни об этом. Помни, когда адвокат твоей матери будет говорить обо мне плохо.

Стефан сжал в руках серебряные лычки. У мальчика был такой удрученный вид, каким Мал видел его, когда Селеста пичкала его пресной чешской едой.

— Ну, как тебе живется? Как мать обращается с тобой?

Стефан говорит неуверенно — чувствовалось, что Селеста не теряла времени даром:

— Мама… хочет, чтобы мы уехали отсюда. Она говорит, что мы… что мы должны уехать, до того как она решит жениться на Ричарде.

Ричард.

— Я… я не люблю Ричарда. С мамой он хороший, но он плохо обращается со своей с-с-собакой.

Мал обнял мальчика:

— Я этого не допущу. Она сумасшедшая, и я не дам ей тебя увести.

— Малкольм…

— Папа, Стефан.

— Пап, пожалуйста, не надо больше, не бей маму. Пожалуйста.

Мал еще крепче обнял Стефана, стараясь не дать ему произнести плохие слова, чтобы вместо них он сказал: «Я тебя люблю». Мальчику было не по себе, словно он выдал тайну, которую должен был хранить.

— Тсс. Я больше никогда не ударю ее и никогда не дам ей увезти тебя отсюда. Тсс.

Позади Мала открылась дверь, и он услышал голос судебного исполнителя, который, казалось, вечно служил в 32 округе гражданского суда:

— Капитан Консидайн, мы начинаем. Я должен отвести мальчика в зал заседания.

Мал обнял Стефана на прощание:

— Теперь я капитан. Ступай с ним, увидимся в зале.

Стефан обнял его, тесно прижался.

Заседание суда началось с опозданием на десять минут. Мал с Келлерманом сели на скамью напротив судьи; Селесту с ее адвокатом и Стефана посадили на скамью, поставленную под углом к скамье свидетелей. Старый судебный исполнитель пропел:

— Заседание суда объявляется открытым, председательствует его честь Артур Ф. Хардести.

Мал поднялся. Джейк Келлерман прошептал:

— Как только старый хрыч попросит меня подойти, я предложу отсрочить суд на месяц, ссылаясь на ваши обязанности в большом жюри. Потом мы еще потребуем отсрочки, пока не соберется жюри, и тогда ваше дело в шляпе. А там уже будет не Хардести, а Гринберг.

Мал сжал Келлерману локоть:

— Джейк, постарайтесь это сделать. Келлерман шепнул чуть слышно:

— Не волнуйтесь. Только молитесь, чтобы слухи, которые до меня дошли, оказались ложью.

Судья Артур Ф. Хардести стукнул молотком:

— Прошу адвокатов сторон подойти.

Джейк Келлерман и адвокат Селесты подошли к кафедре и нагнулись к судье. Мал пытается уловить их разговор, но доносятся только обрывки фраз — Джейк с жаром что-то доказывает. Стук судейского молотка закончил тайное совещание. Келлерман вернулся вне себя от ярости.

Хардести сказал:

— Мистер Консидайн, просьба вашего адвоката о месячной отсрочке отклонена. Несмотря на ваши полицейские обязанности, вы, наверное, найдете время проконсультироваться с мистером Келлерманом. Стороны соберутся в этом зале через десять дней, в понедельник 22 января. Обе тяжущиеся стороны должны приготовить свои показания. Мистер Келлерман, мистер Каслбери, позаботьтесь, чтобы ваши свидетели знали об этой дате и представили все необходимые документы в качестве доказательств. Предварительное слушание объявляю оконченным.

Судья еще раз стукнул молотком. Каслбери сразу увел Селесту и Стефана. Мальчик обернулся и помахал отцу. Мал вскинул руку с разведенными пальцами — символ победы, попытался улыбнуться и не смог. Миг — и сына уже не было.

— Я слышал, что Каслбери узнал о вашем повышении и распсиховался. Говорят еще, что он подсунул больничные снимки Селесты одному из клерков Хардести, а тот рассказал судье. Мал, я сожалею и страшно зол. Я рассказажу Эллису, что наделал Каслбери, и позабочусь, чтобы этого сопляка вздули.

Мал смотрел на то место, откуда сын помахал ему на прощание.

— Ее вздуйте, Джейк. Смешайте ее с дерьмом.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Осматривая гостиную Эллиса Лоу, Базз прикидывает шансы.

Двадцать против одного, что большое жюри вынесет обвинительное заключение многим уаесникам. Двадцать против одного — студии выпрут их по пункту об измене, и тимстеры в двадцать четыре часа подпишутся и займут их место. Если удастся уговорить Микки сделать ставку на жюри, он поставит больше и получит хорошую прибавку к деньгам Говарда. Потому что происходящее в маленьком командном пункте Лоу говорило, что красные покупают билеты в один конец.

Кроме столов и стульев для служащих, вся мебель из дома вынесена и составлена на заднем дворе. Ящики с показаниями дружественных свидетелей стоят на камине, пробковая доска для докладов четырех следователей команды — Консидайна, Дадли Смита, Микса и Апшо — прикреплена у окна. Пачка опросных листов, подготовленных капитаном, — вопросы для каждого левого, врученные с подтверждением судебными исполнителями, — толстенная. Стопка отчетов о допросах Дадли в пять раз толще, чем у остальных. Он превратил в пресмыкающихся доносчиков четырнадцать бывших противников, собрав компромат более чем на сотню стукачей.

Его собственные доклады занимают шесть страниц: Бенавидес драл свою сестру, Клэр де Хейвен — сидела на героиновой игле, и Рейнольде Лофтис — завсегдатай баров для гомиков, а остальное в его докладах просто приписки, чепуховина в сравнении с вкладом Мала и Дадли. Материалы Апшо занимают всего две страницы — выводы из услышанных разговоров и обработка Клэр. Их с пареньком попытки подавить коммунистический заговор оставляют желать лучшего. Вот столы с лотками «Входящие» и «Исходящие» для обмена информацией, столы для фото-свидетельств, которые собирает Безумный Эд Саттерли, и огромная картонная коробка для перекрестных свидетельств по именам, датам, политическим организациям и их резолюциям — комми, радикалов и им сочувствующих, обожающих матушку Россию и призывающих прикончить Соединенные Штаты не мытьем, так катаньем. И чуть не во всю стену — огромная схема заговора, козырный туз Эда Саттерли на большом жюри.

В одной графе по горизонтали — члены мозгового треста УАЕС, в другой — названия прокоммунистических организаций, в которых они состоят; в вертикальных колонках — имена дружественных свидетелей сверху, их «обвинительная мощь», обозначенная звездочками, и от каждого имени проведены линии к деятелям мозгового треста и прокоммунистическим организациям. Звездочками обозначен день дачи показаний, в который, по оценке Саттерли, данный свидетель окажется эффективнее всего, исходя из максимальной ценности сообщаемых им даты, места и сути самого высказывания: кто из радикалов там присутствовал, что говорил и кто из отрекшихся красных там был и это слышал — сводящийс ума, ошеломляющий, колоссальный и абсолютно поразительный объем неопровержимых улик.

И посреди всего этого Баззу видится Дэнни Апшо, топающий по дерьму, хотя сам по себе он — добрейшая душа.

Базз вышел на заднюю веранду. Хорошо бы смыться отсюда под тем предлогом, что много часов занимался писаниной. За это время он тремя телефонными звонками прикрыл авантюру Одри с кражей денег. Первый звонок — Микки с изложением путаной истории о том, как один из игроков ободрал некого букмекера, который трахал его сестру, и потому не мог об этом сказать, но под конец заставил его раскошелиться на шесть штук, которые он и слямзил у Микки — т. е. именно ту сумму, какую прикарманила Одри. Второй звонок — Пити Скурасу, букмекеру, умеющему держать язык за зубами, который за тысячу наличными согласился сыграть роль влюбленного дурака, в конце концов вернувшего деньги боссу. Третий звонок был знакомому ростовщику: семь тысяч под двадцать процентов (8 400 долларов к 10 апреля) — для своей женщины, чтобы утешить ее за перенесенные переживания: на ее кровати он снес пол-лица Джину Найлзу. Дай бог, чтобы дальше было не хуже. Хвала Всевышнему за эту синекуру с коммунистическим заговором! Если они с его львицей не умрут от любовной страсти, то, даст бог, выживут.

Но малыш Дэнни пока остается картой неизвестной масти, которую не знаешь, как разыграть.

Прошло двенадцать часов, как он обыскал квартиру Найлза. Может быть, вернуться туда и постараться обставить все так, будто по какой-то причине Найлз решил поспешно скрыться. Сфабриковать улики? Может, когда полиция его хватится, Найлза сочтут агентом Драгны и похерят дело? Может, они заподозрят его в подрыве дома Микки? Или все-таки решат, что его завалили, и кинутся искать убийцу?

В дальнем углу двора Базз увидел стоящую под дождем кушетку Эллиса Лоу (прокурор ставил дело наперед жизненных удобств) и рядом — Дадли Смита с Брюнингом. Солнце еще не зашло, и Дадли со смехом указывал на кушетку. С океана надвигались тучи. Замечай, примечай, мотай себе на ус, думал Базз. Надо быть таким, каким Мал советовал быть Дэнни.

Быть полицейским.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Дэнни отпер дверь квартиры и зажег свет. Кровавая Р, стоявшая у него перед глазами после морга, сменилась видом его гостиной, как всегда прибранной и чистой. Но что-то в комнате было не так. Он внимательно, методично все осмотрел и понял: ковер возле журнального столика сбился, а он всегда при выходе его поправляет.

Стал вспоминать, сделал он это сегодня утром? Помнил, как, стоя перед зеркалом в ванной, одевался под Теда Кругмана; помнил, как выходил с мыслями о Феликсе Гордине и звучавшими в ушах словами Консидайна «Нажми на него, Дэнни». Но поправлял он ногой ковер или нет, вспомнить не мог: наверное, Тедди К. не был таким аккуратистом. Все остальное в комнате было в полном порядке. ОН никак не мог проникнуть в квартиру полицейского…

Дэнни вспомнил про материалы своего дела, кинулся к чулану в холле. Все было на месте, бумаги и фотоснимки лежали нетронутыми под свернутым ковролином, в том же виде, в каком он все и оставил. Осмотрел ванную, кухню, спальню — все на местах. Тогда он сел в кресло у телефона и стал листать только что купленную книгу: «Семейство куньих, физиология и повадки», которую он отыскал на полках книжного магазина Стэнли Роуза.

Глава шестая, страница 59: Росомаха.

Животное семейства куньих, весит 40-50 фунтов, ареал обитания — Канада, север тихоокеанского побережья и северо-восточные районы США. Самый свирепый хищник на земле, не имеющий себе равных. Не знает страха и может нападать на животных, много его больше и сильнее. Известны случаи, когда росомаха отгоняла медведей и пум от их добычи. Не выносит, когда другой поедает лакомую добычу, и часто нападает, чтобы завладеть остатками пиршества других животных. Росомаха обладает отличным пищеварением: ест, переваривает и испражняется быстро и потому постоянно голодна; обладает неуемным аппетитом, вполне совместимым с ее свирепостью. Вся жизнь этих зверей состоит в том, чтобы убивать, жрать и временами спариваться с представителями своей породы.

Р

Р

Р

Р

Р

Р

Р

Р

Росомаха.

Альтер эго — «Другое я» — плотоядного и ненасытного убийцы, грызущего свою жертву, пожирающего, насилующего, удовлетворяющего свой неутолимый голод — сексуальный и эмоциональный. «Другое я» человека, полностью перевоплотившегося в откровенно кровожадного хищника, принявшего облик зверя для отмщения за содеянное ему зло особо изощренным зверством; так он воссоздает то, что ему пришлось вытерпеть самому.

Дэнни открыл иллюстрации в конце книги, вырвал три изображения росомахи, вынул из своего досье снимки кровавых картин на стенах дома 2307, сделал коллаж и повесил над кроватью. Страшного зверя он поместил в середине, зажег торшер, отошел на шаг, стал смотреть и думать.

Брюхатый и косолапый зверь с бусинками глаз, густой коричневой шерстью, хорошо защищающей от мороза. Небольшой хвост, короткое заостренное рыло, длинные когти, оскаленные в объектив большие и острые зубы. Безобразное дитя, знающее, что у него отталкивающий вид, и настроенное причинять зло тем, кто сделал его таким. Когда зверь и вид кровавой квартиры совместились, мелькнула мысль: убийцу каким-то образом изуродовали или он считал себя изуродованным; раз видевшие его никаких изъянов на лице не замечали, его уродство могло быть скрыто одеждой. Убийца считал себя уродом и связывал свое уродство с сексом: вот почему лицо Оджи Дуарте было порезано до костей, а в рот вставлен пенис. И еще одна догадка, чисто интуитивная, но очень дельная, пришла на ум: ОН знал молодого вора с обожженным лицом, который сам был слишком юн для подозреваемого убийцы. Обезображивая жертвы, ОН стимулировал себя и находил сексуальное удовлетворение — вот откуда порезы на лице Дуарте.

Сведения о нападении с палкой зутера выуживаются по всем полицейским участкам города; Дэнни поручит Шортеллу начать обзванивать всех любителей животных, ловцов и поставщиков животных в зоопарки, сочетать их опрос с опросом дантистов, и пошло-поехало. Взломщик, любитель джаза, торговец героином, протезист, угонщик машин, знаток животных, гомосексуалист и ревностный поклонник мужчин-проституток. Соединить все это в одно и искать, искать в полицейских рапортах и ждать, пока всплывет дантист, который скажет: «Да, знаю такого человека». Вот где будет конец их поиска.

Дэнни записал последние соображения, думая о Брюнинге, который морочил ему голову насчет наблюдения за Дуарте и который наверняка брешет насчет остальных «хвостов». Единственная причина такого отношения Брюнинга — это посмеяться над ним: ублажить его якобы помощью в деле раскрытия убийств, чтобы он прилежнее пахал на Дадли Смита в его крестовом походе против комми. Шортелл уже звонил остальным троим, предупредил их об опасности и пытался поговорить с ними. Джек был единственным, на кого он мог положиться, он один способен достучаться до «мальчиков» Дадли и выяснить, велось ли вообще наблюдение за остальными тремя «друзьями» Гордина.

А сам Дэнни продолжал торчать у агентства Гордина, записывать новые автомобильные номера, отслеживать новые потенциальные жертвы, надеяться получить новую информацию и стараться подловить Гордина, когда тот будет один, чтобы слегка на него нажать. Но пока стоянка у агентства пустовала, сам сутенер не показывался, и никакого движения возле его дверей не происходило. Дождь, наверное, мешал его «друзьям» и «клиентам». Дэнни вынужден был прервать наблюдение и ехать на свидание с Клэр де Хейвен.

О дверь что-то стукнуло — мальчишка-разносчик принес вечернюю «Ивнинг геральд». Дэнни вышел, подобрал газету, просмотрел заголовки на первой полосе про Трумэна и торговые эмбарго, открыл следующую страницу, нет ли там чего насчет его дела. Пробежал глазами — ничего нет. Его внимание привлекла лишь маленькая заметка в нижнем правом углу.

Самоубийство адвоката: Чарлз Хартшорн самоотверженно служил как высшему обществу, так и обездоленным.

Сегодня утром в гостиной собственного дома в Хэнкок-парке было обнаружено тело Чарлза Э.(Эдин-гтона) Хартшорна, 52 лет, видного адвоката, занимавшегося гражданскими делами, очевидно покончившего с собой. Тело обнаружила его дочь Бетси, 24 лет, вернувшаяся из поездки, которая рассказала нашему корреспонденту Биво Минзу: «Папа был в подавленном настроении. К нему приходил один человек, и папа был уверен, что это связано с расследованием большого жюри, о котором он слышал. Ему часто докучали разговорами из-за того, что вызвался работать на Комитет защиты Сонной Лагуны, им казалось странным, что богатый человек хотел помочь бедным мексиканцам».

Лейтенант Уолтер Редин из участка полиции Уилшира сообщил: «Это определенно самоубийство. Никаких записок, никаких следов борьбы. Хартшорн взял веревку, закинул за балку на потолке, и готово. Ужасно, что в петле его обнаружила собственная дочь».

Хартшорн был главным партнером фирмы «Хартшорн, Уэлборн и Хэйес», у него остались дочь Бетси и жена Маргарет, 49 лет. О дне и времени похорон будет сообщено позднее.

Дэнни отложил газету, как громом пораженный. Хартшорн в 41 году был объектом шантажа Дуарте; Феликс Гордин говорил, что он посещал его вечеринки и был «несчастлив в любви и политике». Дэнни и в голову не приходило допросить Хартшорна по трем причинам: он не подходил под описания убийцы; его шантажировали девять лет назад; сержант Фрэнк Скейкел, занимавшийся этим делом, говорил, что Хартшорн не желал обсуждать этот индицент с полицией, ссылаясь на прецеденты. Хартшорн был просто одним из имен в деле — именем, которое выводило на Феликса Гордина. Адвокат, кажется, ни в чем замешан не был, и, если бы не брошенное Гордином в разговоре слово «политика» , что-либо заподозрить было бы трудно. Не упоминался Хартшорн и в бумагах подготовки большого жюри, несмотря на то что особый упор был сделан на важность сведений о Сонной Лагуне. И тем не менее кто-то из команды большого жюри его допрашивал.

Дэнни позвонил Консидайну в управление окружного прокурора, там никто не отвечал. Он набрал номер дома Эллиса Лоу. Три гудка и голос:

— Да? Кто это? — Оклахомский говорок в нос Баз-за Микса.

— Помшерифа Апшо. Мал там?

— Нет, помшерифа. Это Микс. Что-нибудь надо? Говорил он вполне доброжелательно.

— Вы не знаете, кто-нибудь допрашивал адвоката Чарлза Хартшорна?

— Я допрашивал. На прошлой неделе. А что?

— Только что узнал из газеты, что он покончил с собой.

Долгое молчание, тяжелый вздох и наконец:

— Кто бы мог подумать.

— В каком смысле?

— Да ни в каком, старина. Он что, по твоему делу идет?

— Да. Как вы догадались?

— Знаешь, когда я взял его, он подумал, что я из убойного отдела, а парня, который его шантажировал, обещая обнародовать то, что он — голубой, буквально накануне прикончили. Это было, как раз когда тебя подключили к нам, и, помнится, в газетах что-то писали об этом придурке Линденоре. Я служил в полиции много лет: за этим Хартшорном не было ничего, кроме того что он любил мальчиков, поэтому я тебе ничего о нем не сказал. Он был вне подозрений.

— Микс, все равно лучше бы вы мне сказали.

— Апшо, ты мне помог с этим старым педрилой. Я — твой должник, потому как сперва мне пришлось его помять, ну а потом я ему пообещал, что убойные следователи к нему не явятся. Да этот бедолага и мухи б не убил.

— Вот черт! А с какой стати вы вообще ходили к нему? Потому что он связан с Комитетом защиты Сонной Лагуны?

— Нет. Я собирал компромат на комми и знал, что Хартшорн в 44 году был задержан вместе с Лофти-сом в баре в Санта-Монике, где собирались педы. Я хотел узнать, не смогу ли получить от него что-то стоящее на Лофтиса.

Дэнни прижал трубку к груди, чтобы Микс не слышал его тяжелого дыхания. Он мысленно проиграл услышанное. А если так оно и было…

…Рейнольде Лофтис был высокий, седой, средних лет.

…Он был связан с Чарлзом Хартшорном, который покончил с собой, а Хартшорн был объектом шантажа со стороны Дуэйна Линденора, жертвы номер три.

…Где-то в начале 40-х он был любовником Чаза Майнира, а в документах психиатра для большого жюри Сэмми Бенавидес упоминает «блядь» Чаза, покупавшего секс-партнера на «вечеринках с мальчиками» — по-видимому, имелась в виду служба знакомств Феликса Гордина, нанимавшего впоследствии, зверски убитых Джорджа Уилтси и Оджи Дуарте.

…Вчера вечером в негритянском квартале Клэр де Хейвен страшно нервничала; убийца оттуда увез Гойнза, а торговец наркотой в клубе «Зомби» подошел к ней, как к старой знакомой. Она избавилась от него, но в команде большого жюри ее знают как бывшую наркоманку. Не она ли покупала дозу, которой был убит Марти Гойнз?

Дэнни поднял трубку телефона к уху и услышал Микса на другом конце провода:

— Парень, ты слушаешь? Где ты, старина?

Дэнни не без труда произнес:

— Да, слушаю.

— Ты что-то еще хочешь мне сказать?

— Да… Нет… черт, не знаю.

Воцарилась тишина. Дэнни смотрел на изображение росомахи на стене. Микс спросил:

— Помшерифа, не хочешь ли ты сказать, что подозреваешь в убийстве Лофтиса?

— Может быть. Очень может быть. Он подходит под описания убийцы… идеально подходит.

Базз Микс охнул и выматерился.

Дэнни положил трубку, думая, что готов прикончить Рейнольдса Лофтиса… И сделал бы это с удовольствием.

Кругман — Апшо — снова Кругман, а на деле просто коп убойного отдела.

Дэнни ехал на Беверли-Хиллз уже без оглядки на преследование. В уме проплывали видения: Рейнольде Лофтис, кромсающий жертвы, в облике росомахи; дом 2307, тела Оджи Дуарте, красивое лицо Лофтиса в запекшейся крови… Чтобы отогнать от себя кошмары, Дэнни бестолково переключал скорости.

Подъехав к дому Клэр, он увидел, что везде горит свет, будто хозяева намеренно показывали: смотрите, нам нечего прятать. Подойдя к двери, Дэнни увидел записку: «Тед, вернусь через несколько минут. Будь как дома. К.».

Значит, «нечего прятать». Дэнни открыл дверь, вошел в гостиную и увидел у стены возле лестницы письменный стол. Возле стола — торшер, на столе — разложенные бумаги, на них — кожаный портфель. Как неоновая реклама — «Нам нечего прятать!». Дэнни подошел, открыл портфель. Сразу увидел папку с отпечатанной на машинке надписью: ПРОТОКОЛЫ ЗАСЕДАНИЯ ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА УАЕС, 1950 Г.

Дэнни открыл первую страницу. Четкий машинописный текст: заседание и вечеринка 31.12.49. Присутствовали — личные росписи: К. де Хейвен, М. Зифкин, Р. Лофтис, С. Бенавидес, М. Лопес и одна подпись зачеркнута — нечитаемо. Повестка дня: пикетирование, отчет секретаря, отчет казначея и вопрос о целесообразности найма частного детектива для выявления пикетчиков-тимстеров с криминальным прошлым. Заседание началось в 11 вечера и закончилось в 6:00 утра. Смысл указания времени заставил Дэнни вздрогнуть: журнал протоколов мог быть специально составлен для обеспечения алиби Рейнольдса Лофтиса: он был тут, когда был захвачен и убит Марти Гойнз, а в протоколах заседания ничего подрывного и криминального.

Слишком явно: нам нечего прятать.

Дэнни пролистал журнал далее — до 04.01.50. Отмечено присутствие тех же людей в тот промежуток времени, когда были убиты Уилтси и Линденор, снова зачеркнуто имя, снова ничего не значащие вопросы повестки дня. А прошлую ночь, когда убили Оджи Дуарте, Лофтис провел с Клэр. Надо узнать у Леймана, когда предположительно наступила смерть. Прекрасное групповое алиби. Лофтис — это не ОН, если только не весь мозговой трест стоит за убийствами, что просто нелепо.

Дэнни перестал ломать голову, засунул журнал на место, сунул трясущиеся руки в карманы кожаной куртки. Слишком уж явно демонстрировалось, что прятать нечего, и в самом деле прятать было нечего, и никто из мозгового треста не подозревал в нем копа из убойного отдела; Лофтис мог подделать подпись, но его пятикратно подтвержденное алиби несокрушимо выстоит в любом суде, даже если участники подтверждающих алиби заседаний являются предателями-комми, это ничего не значит.

Разберись в своих делах как следует, разберись, кто есть кто, и будь полицейским.

В доме становилось жарко. Дэнни скинул куртку, повесил ее на вешалку, вернулся в гостиную и сделал вид, что рассматривает плакат кинофильма «Буря над Ленинградом». Плакат напомнил ему о дурацких уловках, к которым он вынужден прибегать с Карен Хилтшер: не забыть бы поощрить ее за молчание о доме 1307. И тут он услышал:

— Тед, как жизнь, старина? ОН.

Дэнни обернулся. Рейнольде Лофтис и Клэр снимали свои плащи в передней. Она выглядела смущенной, он же был хорош — словно английский аристократ на лисьей охоте.

— Привет. Рад вас видеть. У меня плохие новости. Клэр протянула: «О-о!», а Лофтис потер ладони и подышал на них.

— Внимаем — что за новость?

Дэнни шагнул к ним — посмотрим, как они отреагируют.

— Узнал из газет. Адвокат по имени Чарлз Хартшорн, покончил с собой. Пишут, что он работал с Комитетом защиты Сонной Лагуны, и похоже, что его преследовали копы из прокуратуры. Фашисты!

Никакой реакции. Клэр чистит щеткой свой плащ.

— Мы слышали. Чарли был хорошим другом нашего дела.

Лофтис немного напрягся, но совсем чуть-чуть, видимо, потому, что они с адвокатом занимались сексом.

— Большое жюри пошло ко дну, но вместе с ним потонул Чарли. Он был человеком слабым, но добрым, такие становятся легкой добычей для фашистов. Дэнни сразу понял: Лофтис говорит о себе, он сам слаб, в Клэр его сила. Он подошел к Лофтису вплотную и сказал в лоб:

— Видел бульварный листок, где пишут, что Хартшорна допрашивали в связи с серией убийств. О каких-то диких случаях убийств на почве гомосексуализма.

Лофтис повернулся к нему спиной, смущенно и притворно закашлявшись. Клэр ему подыграла: спрятав лицо, наклонилась к нему и пробормотала:

— С твоим бронхитом это тебе ни к чему. Дэнни продолжал стоять рядом и представлял себе то, что было скрыто от глаз: Клэр мужественно поддерживала своего жениха, а Лофтис, актер, знающий, что по лицу можно прочитать все, старательно прятал его. Дэнни прошел на кухню и налил в стакан воды из-под крана — пусть пока оправятся. Неспешно вернулся — они вели себя как ни в чем не бывало: Клэр курила, а Лофтис стоял, опершись на перила лестницы, смущенный, джентльмен с юга, стыдящийся своего неприлично громкого кашля.

— Бедный Чарли. Он иногда любил участвовать в вакханалиях, и власть предержащие за это его с радостью распяли бы.

Дэнни подал ему стакан с водой.

— Они распнут кого хочешь и за что угодно. Жаль, конечно, Хартшорна, но что касается меня, то я предпочитаю женщин.

Лофтис выпил воды, взял свой плащ и подмигнул:

— Я тоже. — Поцеловал Клэр в щеку и вышел вон.

— Опять нам не везет, — начал Дэнни. — И вчера как-то не сложилось, и сегодня — эта история с вашим другом Чарли.

Клэр бросила свою сумочку на стол, где лежал журнал с протоколами заседаний, — нарочито небрежно. Брошенный ей украдкой взгляд, о-очень внимательный, выдавал, что эту показуху она устроила специально для него, чтобы продемонстрировать алиби Лофтиса. Впрочем, они не могли знать, кто он на самом деле. Кто есть кто, кто кого и что знает — все снова перепуталось; Дэнни отбросил эти мысли и подмигнул:

— Давай никуда не поедем, а?

— Я и хотела это предложить. Хочешь посмотреть кино?

— У тебя есть телевизор?

— Нет, глупенький. У меня есть комната для просмотра фильмов.

Дэнни смущенно улыбнулся — пролетарий Тед восхищен жизнью Голливуда. Клэр взяла его за руку и провела через кухню в комнату, заставленную шкафами с книгами. На одной стене был экран, напротив него — длинный кожаный диван, за диваном — на треноге кинопроектор со вставленной пленкой. Дэнни сел на диван; Клэр щелкнула выключателями, убавила освещение и прижалась к нему, поджав ноги под юбку. Экран засветился, кино началось.

Испытательная таблица. Постепенно возникает черно-белое изображение, пышная блондинка и мексиканец с прической «утиный хвост» раздеваются. Фоном — комната в мотеле: кровать, потрескавшаяся оштукатуренная стена, лампа под абажуром-сомбреро, на двери туалета плакат с боем быков. По всему — дешевая порнуха.

Дэнни почувствовал, как рука Клэр стала блуждать по его телу. Блондинка закатила глаза: она только что увидела член своего партнера — огромный, с прожилками, изогнутый посредине как прут лозоискателя. Она склонилась перед ним, встала на колени и начала сосать… Камера задержалась на рубцах от прыщей на ее коже и на следах от иглы на его руках. Потом он задергался, вынул член из ее рта и кончил.

Дэнни отвернулся; рука Клэр легла ему на бедро. Дэнни вздрогнул и напрягся; Клэр проводила пальцем по его ляжке, все ближе и ближе подбираясь к паху. Наркоман на экране драл прыщавую девку раком, процесс пенетрации крупным планом. У Дэнни заурчало в животе, хуже, чем от выпитой натощак бутылки. Рука Клэр продолжала наступление; Дэнни съежился, будто под ледяным душем.

Блондинка и мексиканец самозабвенно трахались; Клэр продолжала массаж, но внутри у Дэнни все словно онемело. Он почувствовал, что мышцы сводит судорога, схватил руку Клэр и прижал ее к колену, как тогда в джаз-клубе. Клэр отодвинулась. Фильм закончился крупным планом поцелуя взасос блондинки и мексиканца.

Лента соскочила с ведущего валика. Клэр поднялась, зажгла свет и вставила новую ленту. Дэнни расслабился, попытавшись придать телу беззаботность Теда Кругмана: вытянутые ноги одна на другой, сцепленные руки на затылке. Клэр повернулась и сказала:

— Я приготовила это на потом, но думаю, нам подойдет и сейчас.

Дэнни подмигнул — Тед-сердцеед, а голова у него раскалывалась. Клэр включила проектор и выключила свет; села рядом и снова прижалась к Дэнни. Началась вторая половина сдвоенного сеанса.

Ни музыки, ни титров, ни субтитров, как в старом немом кино, просто темный экран и слабые блики от бегущей ленты. В углах экрана посветлело, темная тень стала обретать форму, и в фокусе появилась голова питбуля в маске. Собака лязгнула на камеру клыками, экран снова почернел, потом темнота постепенно сменилась белым.

Дэнни вспомнил собаковода и его рассказ о том, как люди из Голливуда покупали у него питбулей для киносъемок; потом на ум пришли мужчины в масках в доме Феликса Гордина. Тут Дэнни поймал себя на том, что сидит с закрытыми глазами, затаив дыхание — так лучше думается о ведомом, сказанном и солганном. Открыл глаза — на экране собаки рвали друг друга на части, на черно-белое изображение брызнули сюрреалистические узоры в красном цвете, мультипликация исчезла, и кровь приняла свой естественный цвет; экран посерел, потом стал ярко-красным. Дэнни подумалось, что Уолт Дисней сошел с ума, и в ответ на его мысль на экране появился злобно-безобразный Дональд Дак с оперенным фаллосом, свисающим до перепончатых лап. Мультяшный персонаж прыгает вокруг собак в бессильной ярости, как и полагается Дональду Даку. Клэр смеется. Дэнни наблюдает, как собаки кружатся и нападают, как темный пес хватает пятнистого за бок и впивается в него клыками. Убийца, думает Дэнни, кто бы он ни был, мог обезуметь от этой картины.

Черный экран; Дэнни почувствовал легкое головокружение от долго сдерживаемого дыхания и ощутил на себе взгляд Клэр. Пошла пленка в цвете, два обнаженных мужчины вертелись, как только что крутились собаки, тянулись друг к другу ртами, соединились в позе «69», камера отъехала и Феликс Гордин в красном костюме дьявола принялся скакать и резвиться. У Дэнни стало твердеть в паху; рука Клэр была уже там, будто она знала, что так будет. Дэнни напрягся, пытался закрыть глаза — и не смог, продолжал смотреть.

Новый кадр: Красавчик Кристофер, голый, нацелился торчащим членом в объектив, закрыв практически весь экран, как гигантский таран, а белые края экрана походили на губы и зубы, застывшие в трупном окоченении…

Дэнни вскочил, стрелой вылетел в гостиную, отыскал ванную и запер дверь. Прошли судороги, усмиренные причитанием: БУДЬ ПОЛИЦЕЙСКИМ… БУДЬ ПОЛИЦЕЙСКИМ… БУДЬ ПОЛИЦЕЙСКИМ… Заставил себя думать трезво. Открыл аптечку и тут же получил новые улики: лекарственный пузырек с секо-барбиталом — билет на тот свет Уилтси и Линденора в маленькой капсуле. Это были снотворные пилюли Рейнольдса Лофтиса, выписанные ему 14.11.49 врачом Д. Уолтроу. Просмотрев полки с мазями, кремами и разными таблетками, ничего другого не нашел.

Рядом с душевой кабинкой заметил еще одну дверь. Она была приоткрыта. Открыл ее и оказался в маленькой, уютно обставленной комнатке: опять книжные шкафы, кресла возле кожаного дивана и еще один письменный стол с разбросанными бумагами. Посмотрел листки — это был отпечатанный на ротапринте сценарий с пометками на полях от руки. Выдвинул ящик стола — стопка именной почтовой бумаги Клэр де Хейвен, конверты, марки и старый кожаный бумажник. Заглянув в отделения, обнаружил просроченные документы Рейнольдса Лофтиса:

читательский билет, членские билеты радикальных организаций, водительское удостоверение 36 года с приколотой сзади медицинской карточкой для неотложки: аллергия на пенициллин, легкая форма хронического бронхита, группа крови 0+.

ОН?

Дэнни задвинул ящики, отпер дверь ванной и медленно вернулся в просмотровую комнату. Свет был включен, экран — пуст, Клэр, сидевшая на диване, встретила его словами:

— Не думала, что такой крепкий парень — и вдруг такой чувствительный.

Дэнни сел рядом, их ноги соприкоснулись, Клэр отодвинулась, потом придвинулась. «Знает — пет, не знает?» — думал Дэнни. Потом сказал:

— Я не слишком большой эстет.

Клэр приложила теплую руку к его щеке; ее лицо оставалось холодным.

— Вот как? Все мои партийные друзья в Нью-Йорке просто без ума от «новой драмы», театра кабуки и подобных вещей. Эти фильмы тебе не напоминают Кокто, только в них больше юмора?

Кто такой Кокто, Дэнни не знал.

— Кокто меня никогда не волновал. Как Сальвадор Дали и ему подобные. Я простой обыватель с Лонг-Айленда.

Клэр продолжала его гладить. Ему было тепло, но вчерашней страстной нежности у нее уже не ощущалось:

— Девочкой я проводила лето в Истхемптоне. Там было очень хорошо.

Дэнни рассмеялся, довольный, что внимательно прочел туристскую брошюру Консидайна:

— Хантингтон — это совсем не Истхемптон, милая.

Это «милая» неприятно удивило Клэр, она убрала было руку, но потом снова стала поглаживать Дэнни. Он спросил:

— Кто снимал эти фильмы?

— Блестящий режиссер — Поль Дионей.

— Специально для близких друзей?

— С чего ты взял?

— Это же порнография. Такое в кинотеатрах не покажешь. Это же противозаконно.

— Ты судишь так резко, как будто уважаешь буржуазные законы, которые ограничивают свободу художника.

— Это ужасно. Что это за мужчина, который от этого получает удовольствие!

— Почему обязательно мужчина? Я — женщина и ставлю высоко такое искусство. Ты совершенно зашорен в своих взглядах, Тед. Для человека нашего движения это плохо. Кроме того, я знаю, это тебя возбудило.

— Неправда. Клэр рассмеялась:

— Ну зачем лукавить? Скажи, что тебе хочется? Что ты хочешь делать со мной?

Она хочет трахать его, чтобы все выведать, значит, она знает, значит…

Дэнни решил поддержать игру, стал целовать ее в шею, в щеки. Клэр глубоко задышала, притворно, словно девочка на подиуме клуба Ларго, делающая вид, что, обнажаясь, входит в экстаз. Стала трогать его спину, грудь, плечи, массировать их, казалось, что она сдерживается, чтобы не переборщить в своем обмане. Он пытался поцеловать ее в губы, но они оставались плотно сомкнутыми. Клэр просунула ему руку между ног, но там все было холодно и вяло, а от ее прикосновения стало только хуже.

Дэнни чувствовал скованность во всем теле. Клэр завела руки за спину и одним движением скинула свитер вместе с лифчиком. Груди у нее были в веснушках и старческих пятнышках, похожих на раковые, левая была больше, как-то странно свисала, а соски были темными, плоскими и окружены морщинистой кожей. У Дэнни мелькнула мысль о предателях и мексиканцах, сосавших их. Клэр прошептала:

— Иди ко мне, детка. — И она стала гладить свои груди у него перед лицом: убаюкивала, хотела по-матерински выведать все, что знает, кого знает и в чем солгал. Дэнни закрыл глаза, но ничего не получалось. В голове роились мысли о мальчиках, о Тиме, о НЕМ, и ничего не получалось…

— Сердцеед? О Тедди, и как тебе удался такой розыгрыш?

Дэнни оттолкнул ее, выскочил из дома, хлопнув дверью, и поехал домой, думая дорогой: НЕ МОЖЕТ ОНА ЗНАТЬ, КТО Я.

Приехав, он сразу взял свою копию материалов для большого жюри и стал их листать, чтобы найти тому подтверждение. Вот: «Хуан Дуарте — мозговой трест УАЕС, статист и рабочий сцены студии „Вэрай-эти интернэшнл пикчерз“. Сразу всплыл образ Оджи Дуарте в морге, с зажатым во рту собственным пенисом, за ним — три мекса на съемках „Окровавленного томагавка“, где он разговаривал с коллегой Дуэйна Линденора; за ними — Норман Костенц, снимающий его после драки в линии пикета. Лица, лица, лица и два последних: мекс, так странно на него посмотревший в морге, должно быть родственник Оджи Дуарте, и один из актеров той съемочной группы Хуан Дуарте, комми, латинос, актер и рабочий сцены, — один и тот же человек. В журнале протоколов заседаний вычеркнуто было его имя. Стало быть, он видел снимки Костенца и сказал Клэр и Лофтису, что Тед Кругман — это полицейский сыщик, осматривавший труп Оджи.

Значит, журнал — поддельное алиби.

Значит, те фильмы были проверкой его реакций и средством выведать у него, что он знает.

Значит, Красная Сука пыталась сделать с ним то, что Консидайн хотел, чтобы он сделал с ней.

ЗНАЧИТ, ОНИ ЗНАЮТ, КТО ОН ТАКОЙ.

Дэнни подошел к полке над холодильником, где пряталась личность помшерифа Д. Апшо. Взял оттуда свой жетон и наручники, пристегнул их к поясу и вынул из кобуры револьвер 45-го калибра.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Тад Грин, начальник оперативного управления, шеф всех сыщиков, сначала кивнул Малу, потом Дадли Смиту:

— Джентльмены, я вынужден был вас пригласить так рано по срочному делу. Все, что я вам скажу, ни сейчас, ни впредь не должно выйти за пределы этих стен.

Мал посмотрел на Грина. Он редко выглядел мрачным, сейчас же словно был на похоронах:

— В чем дело, сэр? Грин закурил:

— Дожди вызвали в горах оползни, и на подъездной дороге, ведущей к голливудскому знаку, нашли труп. Им оказался сержант Найлз из голливудского отряда. Я тут вызвал доктора Леймана, и он извлек из черепной коробки две пули 38-го калибра. Пули от револьвера «Айвер-Джонсон», который, как вы знаете, официально состоит на вооружении полиции города и округа. Последний раз Найлза видели позавчера в голливудском участке, где он ввязался в драку с вашим товарищем по делу большого жюри помощником шерифа Дэниелом Апшо. Вы оба работаете с Апшо, и я вызвал вас, чтобы узнать ваше мнение. Мал, вы первый.

Мал, оправившись от шока, заставил себя сначала подумать, потом — говорить:

— Сэр, Апшо не способен убить человека — вот мое мнение. Позапрошлой ночью я сделал ему выговор за драку с Найлзом, и он воспринял его как полагается настоящему копу. Апшо не скрывал своего удовлетворения в связи с тем, что Найлз был снят с дела. Кроме того, было всем известно, что Найлз был по уши замаран в истории с Брендой Аллен. Я слышал также, что он служит сборщиком подати у Джека Драгны, и хотел бы поговорить с Джеком и Микки, прежде чем обвинить в убийстве коллегу.

Грин кивнул головой:

— Лейтенант Смит.

— Сэр, я не могу согласиться с капитаном Консидайном. Сержант Майк Брюнинг, который также работает по этому делу с Апшо, говорил мне, что Найлз боится этого парня и убежден, что при сборе улик тот вторгся в пределы юрисдикции городской полиции. Найлз говорил Брюнингу, что Апшо лжет относительно того, как он добыл сведения по второй и третьей жертве, и что он намерен выдвинуть против Апшо обвинения. Больше того, Найлз был убежден, что у Апшо существует «пунктик» по поводу этих гомосексуальных убийств, поэтому он и обозвал Апшо педерастом, что и стало причиной их драки. Мой осведомитель сообщил, что есть свидетели того, что Апшо угрожал известному сутенеру-гомосексуалисту Феликсу Гордину, который щедро оплачивает услуги работников центрального управления шерифа. Гордин говорил моему осведомителю, что Апшо сумасшедший и одержим идеей раскрытия какого-то заговора гомосексуалистов, пробовал его шантажировать, угрожая сообщить о нем в газеты, и требовал сведений, которых, как утверждает Гордин, просто не существует.

Это обвинение насторожило Мала:

— Кто ваш информатор, Дадли? И почему вас и Брюнинга так сильно волнует Апшо?

Дадли по-акульи осклабился:

— Мне бы не хотелось, чтобы нестабильное и необузданное поведение этого паренька стало препятствием в нашей работе на большое жюри. И, как и вы, я не имею привычки разглашать имена своих осведомителей.

— Понимаю. Но вы очерняете своего сослуживца. А этого человека я считаю преданным и блестящим молодым полицейским.

— Я от многих слышал, что вы пристрастны в вопросах, касающихся ваших оперативников, Мал. Особенно теперь, когда вы стали капитаном. Я лично считаю, что Апшо способен на убийство. Грубое насилие всегда свойственно людям слабым.

Малу подумалось, что, в подходящем настроении и перебрав виски, малыш, пожалуй, может кого-то пристрелить — и вполне хладнокровно. Он сказал:

— Шеф, Дадли говорит убедительно, но я все равно не верю, что Апшо мог такое сделать.

Грин загасил сигарету:

— Вы оба слишком пристрастны. Я привлеку к делу офицера без предубеждений.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Звонил телефон. Дэнни в полусне потянулся к тумбочке, потом понял, что он уснул на полу. Он встал и пошлепал к аппарату, спотыкаясь о пустые бутылки и разбросанные папки: — Да. Джек?

— Это я, — раздался голос Шортелла. — Слушаешь?

— Давай.

— Первое. Слежка Брюнинга — липа. Я заглянул к старому приятелю в городском управлении, посмотрел рабочие табели людей Дадли: они полностью загружены своей обычной работой. Искал Джина Найлза, думал его умаслить и узнать что-нибудь от него, но этот придурок куда-то провалился. Городские шарили в районе, где было найдено тело Дуарте; получили сигнал и бросили туда новичков из центральных участков. Пока ничего нет. Док Лейман сам рыщет в поисках малейших следов, хочет провести системную экспертизу по Дуарте и включить случай в свой новый учебник. Боится, что дожди все смоют, но все-таки пытается что-то найти. Вскрытие показало то же, что и в трех предыдущих случаях: усыплен, задушен, изувечен уже мертвым. Звонил остальным троим по твоему списку, они ненадолго уехали, чтобы переждать, пока все уляжется. Дэнни, ты знал этого Хартшорна, который покончил с собой?

— Да, только пока не ясно, связан он с нашим делом или нет.

— Так вот: я был в участке Уилшира и посмотрел рапорт. Все чисто — никто к нему в дом не проникал, никаких следов борьбы. Дочь Хартшорна говорит, что папаша был сильно расстроен из-за большого жюри.

Дэнни вспомнил сцену в доме де Хейвен и занервничал: она знает, все они знают — нет больше Теда Кругмана:

— Джек, свежего нетничего?

— Есть кое-что. Весь вечер я занимался росомахой и вышел на одного старика. Томас Кормиер — по буквам: К-О-Р-М-И-Е-Р. Любитель-натуралист, личность выдающаяся, можно сказать. Живет на Банкер-Хилл и держит зверюшек породы куньих, которых у него берут на разные шоу и киносъемки. Так у него в клетках живет куча этих самых росомах — заметь, содержит их по отдельности. Ничего подобного во всем городе больше нет. Так вот, слушай дальше. Заскочил я вчера в твой участок к приятелю, его туда перевели недавно. И слышу, что телефонистка клепает на тебя дежурному сержанту. Я подъехал к ней, то да се, она и говорит, что замучилась с твоими заданиями, что ты просто эксплуатируешь ее, и показывает список стоматологов, которых она должна обзванивать. По описанию убийцы ничего нет, а вот по звериным зубам — интересно: мастерская одного протезиста в районе Беверли и Бодри. Там делают зубы для таксидермистов, и это единственное место, где работают с настоящими зубами, а не пластмассой. Выходит, есть и такое. А это всего в семи кварталах от Томаса Кормиера, его адрес — Саут Коронделет, 343.

Свежее и зубастое!

— Бегу, — сказал Дэнни и повесил трубку. Решил погодить с наездом на Феликса Гордина, собрал и спрятал свои документы, привел в порядок и полностью экипировался. Полицейский Дэниел Т. Апшо: удостоверение — в карман, жетон — на грудь, пушку — в кобуру, сам — за руль, и — на Банкер-стрит. Тед Кругман умер и похоронен.

Саут Коронделет, номер 343; особняк в викторианском стиле с покатой крышей и фронтоном. С одной стороны дома пустырь, с другой — крутой и живописный, прямо с открытки, склон горы Эйнджелз Флайт. Дэнни остановился перед входом и сразу услышал звериный вой. Он пошел на звуки и попал во двор. Здесь ступенями поднимались по склону Г-образные постройки с рифлеными оцинкованными крышами. Спереди постройки были закрыты прочной стальной сеткой, а на высокой дощатой стенке установлен похожий на генератор механизм. Во дворе воняло звериной мочей и дерьмом.

— Сильный запашок, сержант?

Дэнни обернулся. Старик в рабочем костюме и высоких сапогах шел к нему с дымящейся сигарой в руке, аромат которой мешался с вонью и делал ее особенно нестерпимой. Он улыбался — к зловонным испарениям добавился еще и дурной запах изо рта:

— Вы из службы наблюдения за содержанием животных или здравоохранения?

Дэнни вдруг ощутил, что солнце печет вовсю. От вони клеток, накладывающейся на последствия вчерашних возлияний, ему стало нехорошо:

— Я детектив убойного отела управления шерифа. Вы — Томас Кормиер?

— Совершенно верно, только я никого не убивал и с убийцами дела не имею. Есть у меня несколько убийц из семейства куньих, но они убивают только грызунов, которыми я их кормлю. Если это преступление, то свою вину признаю. Мои звери живут в неволе, так что если они слишком шумят, то эту музыку заказываю и оплачиваю я.

На чокнутого вроде не похож, подумал Дэнни и сказал:

— Мистер Кормиер, я слышал, что вы знаток росомах.

— Святая правда. У меня их целых одиннадцать. У меня и маленькая холодильная установка есть — создаю им прохладу, как они любят.

Дэнни почувствовал, что сейчас задохнется от вони, исходящей из клеток и рта старика:

— Вот поэтому я здесь, мистер Кормиер. Начиная с Нового года и по сегодняшний день убиты четыре человека. Их сначала убил, а потом грыз трупы человек с вставной челюстью из зубов росомахи. В нескольких кварталах от вашего дома есть единственная в городе зубопротезная мастерская, где работают с настоящими зубами зверей. Я подумал, это совпадение не случайно, и надеюсь на вашу помощь.

Томас Кормиер загасил сигару и сунул ее в карман:

— Ничего более удивительного не слышал за всю свою жизнь на этой планете, а началась она аж в 1897 году. Что еще вы можете рассказать об этом убийце?

— Высокого роста, средних лет, седой. Вхож в мир джаз-музыкантов, имеет доступ к героину, водит компанию с гомосексуалистами. — Тут он остановился, подумав о Рейнольдсе Лофтисе: не упустил ли он что-то важное. — И сам он голубой. Кормиер рассмеялся:

— Славный, выходит, парень, только не знаю такого, а если бы знал, то держался бы задницей к стене и хватал свое надежное ружьишко, если б он ко мне пожаловал. И что, стало быть, он любитель Gulo luscus?

— Если вы о росомахе, то да.

— Ого! Что ж, восхищен его интересом к породе куньих, но не методом, с помощью которого он свой интерес демонстрирует.

Дэнни вздохнул:

— Мистер Кормиер, а вам что-нибудь говорит название «зубопротезная мастерская „Хоредко"»?

— Конечно, там вроде занимаются зубами зверей. Это дальше по улице.

Попал в точку. Дэнни снова вспомнил кинопросмотр у Клэр де Хейвен, представил, как ОН смотрит фильм, возбуждается, хочет большего…

— Я бы хотел взглянуть на ваших росомах.

— А я уж думал, вы так и не попросите, — сказал Кормиер и повел Дэнни в сарай с кондиционером. Из солнечного тепла они сразу попали в морозную зиму. Тявканье, ворчание и визг слились воедино. Темные тени выскакивали из мрака и острыми мордами тыкались в сетку.

— Gulo luscus, — сказал Кормиер. — Каркажу, на языке индейцев, злой дух. Самое ненасытное из всех живущих плотоядных, и такого подлого млекопитающего просто не найти.

На средний вольер падал луч солнца. Дэнни подошел к нему, присел на корточки, касаясь носом сетки. Внутри бродило, вертелось, кидалось на стенки животное с длинным телом. Сверкали зубы, когти царапали пол; оно будто состояло из одних мускулов, пребывающих в неустанной работе, пока оно не убьет и не уснет, утолив голод. Дэнни наблюдал за зверем, ощущая его силу и чувствуя, какие ощущения испытывал ОН. А Кормиер рассказывал:

— У Gulo luscus два характерных свойства: хитрость и упорство. Были случаи, когда они охотились даже на оленей: росомаха прячется на дереве, кидает вниз сочную съедобную кору для приманки, прыгает на шею жертвы и перекусывает горло. Учуяв запах крови, росомаха станет преследовать добычу, пока не настигнет. Слышал, что росомаха нападает даже на пуму, когда та поранена в брачных схватках. Кидается сзади, вырывает кусок мяса и отскакивает, снова налетает и так раз за разом, пока пума совсем не ослабевает от потери крови. Когда пума уже еле жива, росомаха нападает спереди и когтями вырывает у пумы глаза и сжевывает, будто это конфетка.

Дэнни поморщился. В голове пронеслось: Марти Гойнз, ОН и росомаха, которую он сейчас рассматривал:

— Мне нужно посмотреть ваши записи. Обо всех росомахах, которых вы давали для киносъемок или шоу.

— Сержант, росомах нельзя дать напрокат, при всем моем желании заработать на этом. Это моя страсть, я люблю росомах и держу их, поскольку они поддерживают мою репутацию знатока семейства куньих. Как можно дать кому-то росомаху, если она нападает на все — человека или животное, — что оказывается в пределах ее броска. Лет пять-шесть назад у меня из клетки украли росомаху, и моим единственным утешением было то, что она изуродовала вора, — это как пить дать.

Дэнни посмотрел на старика:

— Расскажите мне об этом. Кормиер вынул сигару и стал ее мять:

— Летом 42-го я работал по ночам в зоопарке Гриффита, изучал ночное поведение куньих. У меня был выводок молодых росомах, которые стали заметно толстеть. Их кто-то подкармливал, потому что в клетках мне стали попадаться кости от мышей и хомяков, которых я им не давал. Кто-то открывал крышки кормушек и угощал моих Gulo. Я подумал на паренька, жившего по соседству, который узнал о моей славе, видимо, решил, что это то, чего ему не хватало. По правде сказать, это меня не очень встревожило, даже, наоборот, было приятно: кто-то еще разделяет мою любовь к Gulo. В июле это все прекратилось, потому что мои Gulo снова обрели свою прежнюю форму. Прошел так год-полтора, и вдруг у меня крадут росомаху по кличке Отто. Я со смеху чуть не помер. Как я понял, он хотел завести собственную росомаху, вот он Отто и украл. А Отто этот был молоток. Если вор тащил его на руках, то будь уверен: Отто его изгрыз всего. Я обзвонил все больницы в округе, спрашивал, зашивали там кого-нибудь с укусами, — и ничего; так они оба и пропали.

Вот уж попал так попал!

Дэнни думает о сновторном: усыпить и украть росомаху; ОН с его жутким талисманом. Вся история, кажется, целиком вписывается в его дело. Дэнни снова обернулся; росомаха что-то учуяла и кинулась на сетку, издавая леденящий кровь хрип, напоминающий звук буквы Р.

Кормиер рассмеялся:

— Джуно, ты настоящий молоток.

Дэнни приблизил лицо к сетке, чтобы почувствовать дыхание зверя. Потом сказал:

— Спасибо, мистер Кормиер!

Пора было отправляться в зубопротезную мастерскую «Хоредко».

Подъезжая к «Хоредко», Дэнни ожидал увидеть неоновую вывеску на фасаде, широко открытую звериную пасть и номер дома, составленный из зубов разных хищников. Мастерская же помещалась в небольшой постройке под скромной вывеской над входом.

Дэнни остановил машину у крыльца и вошел в крошечную приемную — девица за маленьким коммутатором и художественный календарь на стене, двенадцать раз повторяющий 1950 год с разными симпатичными зверюшкам и уведомляющий таксидермистов, что они живут в январе. Девушка за коммутатором улыбнулась Дэнни:

— Слушаю вас.

— Управление шерифа, — сказал Дэнни, показывая свой жетон. — Я хотел бы поговорить с вашим начальством.

— По какому вопросу?

— О звериных зубах.

Девушка нажала кнопу селектора и сказала:

— Мистер Кармайкл, к вам пришли из полиции.

Дэнни посмотрел на календарных лосей, медведей, волков и буйволов; заметил изящную горную кошку — пуму и подумал о том, как росомаха неустанно преследует ее и убивает.

Открылась дверь, и вышел человек в халате, забрызганном кровью.

— Мистер Кармайкл? — спросил Дэнни. — Да?

— Помощник шерифа Апшо.

— Чем могу помочь, помощник шерифа?

— Меня интересуют зубы росомахи. Никакой реакции, кроме явного желания поскорей вернуться к свой работе.

— В таком случае, боюсь, ничем не смогу вам помочь. «Хоредко» — единственная в городе мастерская по изготовлению зубных протезов для зверей, но для росомахи мы их никогда не делали.

— Почему?

— Почему? Потому что таксидермисты не делают чучел росомах. Те, кто украшает чучелами зверей свои дома, этим зверем не интересуются. Я работаю здесь тринадцать лет, и у меня никогда не было заказа на изготовление зубов росомахи.

Дэнни задумался.

— Скажите, а может человек, освоивший основы изготовления зубных протезов для зверей, сделать их самостоятельно?

— Да, сможет, но при этом перепачкается кровью, и без надлежащих инструментов его работа будет халтурной.

— Очень хорошо. Я ищу человека, который как раз очень любит кровь.

Кармайкл обтер руки о перед своего халата:

— С чем связан ваш вопрос, помшерифа?

— С убийством четырех человек. С какого времени у вас ведется учет работников?

Слова Дэнни произвели на Кармайкла впечатление, несмотря на самоуверенность, он был потрясен:

— Бог мой! Учет у нас ведется с 40-го года. Только у нас работают преимущественно женщины. Вы не думаете…

Дэнни подумал, что Рейнольде Лофтис не стал бы пачкать руки в подобном месте:

— Все возможно. Расскажите о мужчинах, которые здесь работали.

— Их было не много. Откровенно говоря, женщины нанимаются за меньшую плату. Нынешние работники здесь уже давно, а когда мы получаем срочный заказ, то для черновых работ нанимаем поденщиков или старшеклассников из школ Линкольна и Белмонта. Во время войны мы нанимали все больше из приезжих.

Разработка версии с «Хоредко» вполне могла дать интересный результат, но с Лофтисом это связано быть не могло:

— Мистер Кармайкл, есть тут медицинские карты ваших работников?

— Да.

— Можно заглянуть в ваш архив? Кармайкл повернулся к секретарше:

— Салли, дай этому помшерифа любые досье, какие его заинтересуют.

Дэнни пропустил «этому» мимо ушей. Кармайкл скрылся за дверьми. Салли указала на шкаф с папками:

— Вот говнюк — уж простите меня за грубость. Медицинские карты в нижнем отделении, мужчины и женщины вместе. Вы и вправду думаете, настоящий убийца работал здесь?

Дэнни хмыкнул:

— Нет, но настоящее чудовище — вполне возможно.

Чтобы просмотреть медицинские карты ему понадобился час.

С ноября 39-го на работу зубными техниками здесь нанималось шестнадцать мужчин. Трое были японцами, сразу после окончания интернирования в 44-м; четверо — белые иммигранты, которым теперь немного за тридцать; трое белых американцев, сейчас — они все среднего возраста; шестеро были мексиканцы. Все шестнадцать в разное время сдавали кровь в ходе ежегодных кампаний Красного креста. У пятерых — группа крови 0+, наиболее распространенная среди людей. Трое из них были японцами, двое — мексиканцами… Тем не менее шансы, что зубопротезная мастерская «Хоредко» прольет свет на дело, оставались.

Дэнни прошел в мастерскую и еще час разговаривал с техниками — те в это время извлекали зубы из челюстей лося, оленя и кабана. Он расспрашивал их о высоком седом человеке со странным поведением; его интересуют джаз, героин; он помешан на росомахах; от этого человека пахло кровью, воняло изо рта животным запахом больных зубов; странным поведением он мог вызвать удивление у временных работников, которые приходили и уходили; может быть, этот человек был похож на популярного и красивого голливудского актера. Техники смотрели на него в полном недоумении, отрицательно мотали головой и занимались своим делом; нет, нет, нет — отрицательные ответы по всем статьям. Большинство из работников были мексиканцы — «мокроспинники», ученики старших классов школ Белмонта и Линкольна без «зеленых карт», те, кто уже помаялся на скотобойне Вернона, где работа грязнее, а зарплата даже меньше той, что они получают у мистера Кармайкла. Лофтис бы бухнулся в обморок, едва зайдя в «Хоредко»; связь актера с мастерской если и была, то опосредованно. Но ниточка «Хоредо» — Кормиер, это Дэнни чувствовал, была верной: запах крови и гниения — вот что ОН любит.

День становился все теплее, а после дождей — душнее. Дэнни сел в машину, хмель после вчерашнего перепоя выходил вместе с потом. Он думал об отсеве, о том, что предприятия с поденными работниками не ведут их учета, чтобы уходить от уплаты налогов, что места, где используют труд школьников, особых гарантий на успех не обещают, но заняться ими все равно стоит. Он поехал в Белмонтскую школу, побеседовал с дамой, ведающей внешкольной работой учеников, узнал, что ее архив начинается только с 45 года. Сверил с данными из «Хоредко». Оказалось: там работали 27 учеников, все мексиканцы и японцы. Хотя по возрасту этот контингент не подходил, Дэнни повторил проверку и в Линкольнской школе: мексы и япошки, а также один умственно отсталый белый мальчик, которого взяли из-за его физической силы: мог сразу перетащить двух оленей. Полный ноль. Но ощущение правильного направления поиска не покидало его.

Дэнни отправился в бар в Чайнатауне. После двух рюмок он вдруг понял: это его последний день работы по делу убийств. Когда он скажет Консидайну, что Тед Кругман провалился, его сунут обратно в дежурку участка Западного Голливуда, а если Эллис Лоу сочтет, что он поставил под угрозу успех большого жюри, еще и обвинят провале операции. Тогда он станет искать ЕГО в свободное от дежурства время, но и тут есть опасность, что Феликс Гордин пожалуется на него своим партнерам по гольфу шерифу Бискейлузу и Алу Дитриху, и на него снова напялят форму или пошлют охранять тюрьму. Он нажил себе врага в лице Джина Найлза и рассорился с Дадли Смитом и Брюнингом. Заигрываниям с Карен Хилтшер конец. А если Найлз сможет доказать, что он побывал в доме 2307, его дела совсем плохи.

Еще две рюмки, и в сплошном мраке появились светлые проблески. У него есть друг с чином и влиянием. Если удастся оправдаться за провал, он может рассчитывать на поддержку капитана. Последняя рюмка, и снова ОН, неотступный и вездесущий, будто ОН существовал всегда, хотя они столкнулись всего несколько недель назад. Дэнни думает о НЕМ вне связи с Рейнольдсом Лофтисом и последним вечером с Клэр. Вспоминает ход вчерашних событий: перед глазами мертвый Оджи Дуарте на столе в морге.

Порезы на лице. Работа с файлами вчера ночью. Он нутром чувствует: убийца знал дружка Марти Гойнза, паренька с забинтованным лицом, и тот был источником его сексуального вдохновения. Росомах Томаса Кормиера подкармливали (а может, им поклонялись?) летом 42-го (время Сонной Лагуны!), когда палки зутеров были особенно в ходу. Кормиер считает, что подкармливал их паренек-сосед. «Хоредко» — рядом. Там брали на работу из притонов и ночлежек, никакого учета не велось. Мальчик с ожогами лица был белый. Все школьники, направлявшиеся в мастерскую, были мексы и япошки, кроме одного слабоумного. А может быть, техники, с которыми он там недолго разговаривал, никогда его не видели, потому что он мало проработал, может быть, просто не заметили его или просто забыли. Что же в итоге? Обожженный мальчик был грабителем. Любитель «Листерина» Честер Браун говорил, что примерно в 43-м или 44-м году он вместе с Гойнзом занимался грабежами. Если летом 42-го он подкармливал росомаху (поклонялся ей) Томаса Кормиера, а через 18 месяцев украл ее и был местным, то не исключено, что в тот промежуток времени он мог совершать грабежи в районе Банкер-Хилл.

Дэнни едет в рампартский участок городской полиции, ведающий районом Банкер-Хилл. Имя Мала Консидайна дает ему «добро» командира: через несколько минут Дэнни уже в пыльной кладовке, где валяются старые рапорты о происшествиях.

Ящики с бумагами подписаны по годам. Дэнни нашел две картонные коробки из-под бакалейных товаров с надписью «1942». Многостраничные рапорты сложены подряд, без разделительных картонок и без всякой системы или порядка: кражи кошельков, уличные ограбления, мелкие кражи, грабежи, хулиганство и бродяжничество — все свалено в одну кучу. Дэнни присел на коробку рапортов за 48-й год и принялся за работу.

В правом верхнем углу рапортов — номера статей УК. Дэнни отобрал рапорты с кодовым номером 459.1, грабеж. В двух коробках за 42-й год их оказалось тридцать один; следующий шаг — определение места преступления. Он взял бумаги в дежурку и сел за свободный стол у стены с планом участка Рампорта, стал прорабатывать рапорты по улицам Банкер-Хилла. Посмотрел четыре рапорта и отобрал один; из шести следующих — еще три. Для удобства он мысленно наметил десять кварталов Банкер-Хилла с севера на юг и восемь — с запада на восток. Просмотрел остальные страницы — вышло всего одиннадцать грабежей и нераскрытых правонарушений за 42-й год. Все одиннадцать адресов находятся в пределах пешей прогулки до дома Томаса Кормиера и зубопротезной мастерской «Хоредко».

Дэнни быстро просматривает даты происшествий, они стоят внизу первой страницы дела. 16 мая 1942-го; 1 июля 1942-го; 27 мая 1942-го; 9 мая 1942-го; 6 июня 1942-го; 16 июня 1942-го и шесть остальных из одиннадцати — от 9 мая до 1 августа 1942-го. В голове гудит. Дэнни смотрит списки похищенных предметов и понимает, почему изловить грабителя не сильно старались: дешевые украшения, семейные портреты, маскарадные драгоценности, деньги из кошельков и бумажников. Кипарисовая коробка для сигар. Коллекция стеклянных фигурок. Чучела фазана и рыси на подставке из красного дерева.

ОН — горячее, совсем горячо; Лофтис — холоднее, холодно.

В онемевшем теле Дэнни покалывает, будто он касается голых электрических проводов. Он снова идет в чулан, находит коробки с бумагами за 43-й и 44-й годы. Выясняется, что мелких краж тогда в Банкер-Хилле не случалось, а рапорты о серьезных грабежах были настоящими делами под грифом 459.1 — хищение ценностей в крупных размерах, за которыми следовали проверки и аресты по всему городу и округу.

Дэнни кончил работу, поставил коробки на место. И тут его зацепило…

Убийца идентифицируется как человек среднего возраста; он связан с грабителем, обожавшим росомах, — молодым парнем, выявленным в результате сегодняшней работы. Честер Браун говорил ему, что Марти Гойнз и его пособник с обожженным лицом в 43-м и 44-м годах занимались грабежами в долине Сан-Фернандо. Надо будет съездить в тамошние участки и посмотреть рапорты о происшествиях, только сначала допросить одного коммуниста, работника киностудии. К тому же на 42-й год выпадает наибольшее количество мер по затемнению городов, введению комендантского часа и строгой регистрацией всех, кто выходил на улицу после 10 вечера. Именно в это время, скорее всего, и совершал свои вылазки любитель росомах. Если только регистрационные карточки задержанных сохранились…

Дэнни снова перерыл кладовку, выкинув пустые коробки. За работой среди паутины, плесени и мышиного помета он совсем избавился от обеденного похмелья. Отыскал коробку с пометкой «РК'41-43» раздвинул карточки и с удивлением обнаружил, что они уложены в хронологическом порядке. Стал листать. Весной и летом 42-го были задержаны, допрошены и отпущены восемь мужчин в возрасте от 19 до 47 лет.

Карточки заполнялись небрежно: были проставлены имя, раса и дата рождения, но только у половины указано место проживания — в большинстве случаев городские гостиницы. Пятеро из них сейчас достигли среднего возраста и могли быть ИМ: трое других были молодыми парнями, возможно с обожженным лицом. Один из них — если он имел какое-то отношение к делу, мог быть соседом Томаса Кормиера, любителем росомах.

Дэнни сунул карточки в карман, сел в машину и поехал до первого телефона-автомата, откуда позвонил Шортеллу в дежурку голливудского участка. Дежурный соединил его с нужным номером, Шортелл подбежал к трубке, запыхавшись:

— Да? Дэнни?

— Это я. Что-то случилось?

— Нет, ничего, только все городские «быки» смотрят на меня косо, будто я вдруг стал хуже последнего гада. Что у тебя?

— Список имен, и наш парень может быть где-то среди них. Разговаривал с Кормиером в мастерской «Хоредко», напрямую их связать не удалось, но чувствую-чувствую, что наш человек имеет отношение к росомахам Кормиера. Помнишь, я говорил тебе о старом подельнике Марти Гойнза?

— Ага.

— Нашел к нему ниточку, и, думаю, она выведет куда надо. В мае — августе 42-го в районе Банкер-Хилла имели место несколько нераскрытых грабежей. Хищения ерундовые и как раз по соседству с Кормиером и «Хоредко». Полиция тогда вводила комендантский час, и у меня восемь карточек допроса задержанных за тот период. У меня большое подозрение, что убийства тянутся еще оттуда — от убийства в Сонной Лагуне и деятельности Комитета защиты Сонной Лагуны. Попробуй сделать отсев из списка по нынешним адресам, типу крови, связи с протезированием, преступным прошлым и прочим.

— Давай, я записываю. Дэнни вынул карточки:

— У кого-то адреса указаны, у кого-то нет. Первый, Джеймс Джордж Уитакри, родился 5.10.30, гостиница «Гавана», угол Девятой и Олив-стрит. Второй, Рональд Деннисон, родился 30.10.20, адрес не указан. Третий, Коулмен Масски, родился 09.05.23, Саут-Бодри, 236. Четвертый, Лоренс Томас Вазницки, 29.11.08, Банкер-Хилл-авеню, 641 1/4. Пятый, Лиланд Харделл, 4.06.24, гостиница «Американский орел», угол Четвертой и Хилл-стрит. Шестой, Лорен Гарольд Надик, 2.03.20, адрес не указан. Седьмой, Давид Виллерс, 15.01.06, адрес не указан. И восьмой, Бруно Эндрю Гаффни, 29.07.06, адрес не указан.

— Все, записал, — сказал Шортелл. — Значит, ты уже совсем близко?

Дэнни опять словно током ударило: грабежи на Банкер-Хилл закончились 1 августа 1942 года, убийство в Сонной Лагуне — одежда жертвы была искромсана палкой зутера — произошло 2 августа:

— Почти у цели, Джек. Несколько верных ответов плюс удача — и этот сукин сын мой!

Дэнни подъехал к студии «Вэрайэти интернэшнл пикчерз», когда уже начало смеркаться и пикетчики разошлись до следующего дня. Он остановился на виду у всех, выставил за лобовым стеклом табличку «Служебная машина полиции» и приколол на плащ жетон. Подошел к сторожевой будке — знакомых лиц не было. На Дэнни никто не обращал внимания, и он почувствовал раздражение. Охранник без звука открыл двери, и Дэнни направился прямо к павильону 23.

Табло на стене указывало, что съемки «Окровавленного томагавка» продолжаются, дверь в павильон была открыта. Там шла перестрелка, среди скал из папье-маше палили друг в друга ковбой и индеец. Их фигуры были залиты светом софитов, стрекотали камеры. Возле другого задника с нарисованными на картоне пасущимися бизонами мексиканец, которого он видел в морге, подметал искусственный снег.

Дэнни перекрыл ему путь вдоль стены. Тот поднял глаза, бросил щетку и кинулся бежать прямо мимо камер. Дэнни — за ним, скользя на хлопьях снега. Съемка остановилась. Кто-то заорал:

— Хуан, черт тебя дери! Снято! Снято!

Хуан выскочил через боковой выход, грохнув дверью. Дэнни пробежал через весь павильон, у двери замедлил шаг и толкнул ее. Усиленная сталью дверь захлопнулась и отбросила его назад. Скользя на хлопьях искуственного снега, Дэнни надавил на дверь и увидел Хуана — тот бежал по дорожке к железной ограде.

Дэнни что было мочи бросился за ним. Хуан Дуарте прыгнул на ограду и стал перелезать. Зацепился штаниной за острие, стал дергаться, пытаясь освободить ногу. Дэнни схватил за пояс и сдернул вниз, но тут же получил сильный удар с правой руки в лицо. От неожиданности Дэнни разжал пальцы, и Дуарте рухнул на него.

Дэнни резко согнул колени, кулак Дуарте прошел мимо, ткнулся в асфальт. Дэнни откатился от него, навалился сзади, прижал его к земле. Мекс захрипел:

— Говно фашист сука фашист коп фашист сволочь.

Дэнни выхватил наручники, защелкнул один браслет на левой руке Дуарте, другой — на ограде. Мексиканец плюхнулся на живот, пытаясь выдернуть ограду, отчаянно матерясь по-испански. Дэнни перевел дух, дал Дуарте надергаться и накричаться, потом сел рядом на корточки:

— Я знаю, ты видел мое фото, видел меня в морге и все рассказал Клэр. Мне все это безразлично, насрать на УАЕС и на красную угрозу. Мне надо поймать убийцу Оджи, и я чую, что концы уходят в Сонную Лагуну. Теперь ты ответишь на мои вопросы, или я посажу тебя за нападение на полицейского. Решай.

Дуарте потряс цепочкой наручников.

— От двух до пяти лет минимум. А на УАЕС мне наплевать.

Вокруг стала собираться толпа. Дэнни махнул им, чтобы отошли назад, все молча отодвинулись, качая головами.

— Сними с меня это, — сказал Дуарте, — тогда, может быть, поговорим.

Дэнни расстегнул наручники. Дуарте потер запястье, встал шатаясь и присел, привалившись спиной к ограде:

— С чего это наймит студии вдруг заинтересовался моим убитым двоюродным братом?

— Встань, Дуарте.

— Нет, на жопе буду сидеть. Ответь мне. С чего ты так печешься о maricon , который хочет стать гребанной кинозвездой, как каждый гребанный житель этого гребанного города?

— Не знаю. Но я хочу поймать того, кто убил Оджи.

— А при чем тут Клэр де Хейвен? С чего ты решил подобраться к ней?

— Я сказал тебе, мне до этого дела нет.

— Норм Костенц сказал, что еще как есть. Когда я рассказал ему, что ты полицейский, он сказал, что за роль Теда Кругмана тебе можно дать сраного «Оскара»…

Дэнни присел возле Дуарте, держась за ограду:

— Ты будешь говорить или нет?

— Скажу, pendejo. Ты сказал, что убийство Оджи тянется из Сонной Лагуны, это меня интересует. Чарли Хартшорн тоже так думал, так…

Рука Дэнни вцепилась в решетку ограды, он еле устоял на ногах:

— Повтори, что ты сказал!

— Я сказал, что Чарли Хартшорн тоже так думал, а потому, может, и есть мне смысл потолковать с гребанным копом.

Дэнни присел около забора, чтобы поближе видеть лицо Дуарте:

— Расскажи мне все об этом, спокойно и не торопясь. Ты знаешь, что Хартшорн покончил с собой, знаешь?

— Может, и так. Это ты мне скажи.

— Я не знаю, так что рассказывай ты. Мне нужно это знать.

Дуарте, щурясь, смотрел на Дэнни.

— Чарли был адвокат. Он был maricon, но парень нормальный. Он работал в Сонной Лагуне, писал записки по делу для суда — и все задарма.

— Это я знаю.

— Ладно, а вот чего не знаешь, и вот каким он был человеком. Когда ты увидел меня в морге, я там был второй раз. Мне позвонил знакомый, что работает там, в час утра, наверно, и сказал, про Оджи и про то, что он порезан весь, как палкой зутера. Я пошел к Чарли домой. Он был человек влиятельный, я хотел узнать, может ли он нажать на копов, что занялись убийством Оджи всерьез. Он мне сказал, что на него самого уже пытался нажать один коп. Этот коп хотел узнать об убийстве парня по имени Дуэйн Линденор, хоть и делал вид, что ему на это плевать. Чарли читал в какой-то газете, что вместе с ним убили еще какого-то Уилтси и обоих изрезали палками зутеров, как Оджи. Я рассказал об этом Чарли, и он решил, что все три убийства связаны с Сонной Лагуной. Он позвонил в полицию и говорил с каким-то копом. Звали его сержант Брунер или вроде…

— Брюнинг, — вставил Дэнни. — Сержант Майк Брюнинг?

— Да, вот с ним. Чарли рассказал Брюнингу то же, что я тебе сейчас, и Брюнинг обещал, что приедет к нему домой поговорить. Я тогда ушел. Так что, если Чарли тоже думал, что там есть связь с Сонной Лагуной, ты, наверное, не такой уж урод.

У Дэнни лихорадочно заработала мысль.

Интерес Брюнинга к палкам зутеров — странно. Ведь тогда он напрочь отверг версию Дэнни. Его странное отношение к заданию вести наблюдение за четверкой? Вопрос об Оджи Дуарте — выделил его, потому что он мекс? Потому что связан с одним из членов Комитета защиты Сонной Лагуны? Мал говорил, что Дадли Смит сам напросился в группу большого жюри, хотя как лейтенант убойного отдела управления полиции не имел никакого резона заниматься этим делом. Мал рассказывал: Дадли с пристрастием допрашивал Дуарте, Сэмми Бенавидеса и Мондо Лопеса, напирая на дело Сонной Лагуны и виновность семнадцати молодых людей, которых поначалу привлекли к ответственности, хотя к УАЕС это не имело прямого отношения.

Хартшорн упомянул палку зутера в разговоре с Брюнингом.

Согласно устному рапорту Шортелла, позапрошлым вечером — в тот вечер, когда Хартшорн покончил с собой, — Дадли Смит и Брюнинг задержались в уилширском участке. Может быть, они быстро смотались к Хартшорну — его дом всего в миле от участка, убили его и вернулись в дежурку, надеясь, что никто не заметил их недолгого отсутствия? Отличное алиби для копа.

Но зачем?

Хуан Дуарте смотрит на него, будто он с луны свалился, а Дэнни лихорадочно думает, в каком направлении вести беседу:

— Быстро сопоставь эти вещи: джазовые музыканты, грабежи, росомахи, эскорт-служба для гомиков.

Дуарте слегка отодвинулся:

— Все это дрянь. К чему это?

— Парень, который обожает росомах?

Дуарте приставил палец к виску и покрутил рукой:

— Что за хрень! Росомаха — это такая крыса, что ли?

Перед мысленным взором Дэнни вырисовались страшные лапы Джуно:

— Давай так, Дуарте: Сонная Лагуна, Комитет защиты, 42-44 годы и Рейнольде Лофтис. Подумай хорошенько, отвечай не спеша.

— Это просто, — сказал Дуарте. — Рейнольде и его младший брат.

Дэнни захотелось крикнуть: «Что?», но он сдержался. Значит, так. Он прочитал все документы большого жюри дважды — сразу после получения и дважды — вчера вечером; дважды прочел все досье психиатра, прежде чем Консидайн забрал их. Ни в одном документе нигде не упоминается о брате Лофтиса. Но в досье Лофтиса был пробел — с 42 по 44 год:

— Расскажи о его брате, Дуарте. Все, подробно и не торопясь.

Дуарте затараторил:

— Он был шпаной, с головой не дружил. Рейнольде стал его приводить с собой в самое горячее для Комитета защиты время. Я забыл, как его звали, парню было лет восемнадцать-девятнадцать, так где-то. Лицо у него было забинтовано. В пожаре обгорел сильно. Когда раны зажили и он снял повязки, марлю, всю эту хрень, все девчонки в Комитете говорили, какой красивый. Он был на Рейнольдса похож, только еще лучше.

Новые факты, соединяясь, стучали «тук, тук, тук, тук» в дверь, которая никак не отворялась. Брат Лофтиса с обожженным лицом снова связывал актера с НИМ, но это противоречило догадке, что убийца свои сексуальные фантазии черпал из уродства мальчика; выходило, что Похититель росомахи и Обожженное лицо — это один человек и возможный соучастник в убийствах. Это объясняло неразбериху в возрасте.

— Расскажи мне о мальчике, — сказа Дэнни. — Почему ты назвал его шпаной?

— Он все время подмазывался к мексиканским парням. Врал, что видел, как большой белый человек убил Хосе Диаса, — думал, что мы его примем в свою компанию, потому что он сказал, что убийца — не мексиканец. Все знали, что убийца мексиканец и что просто копы посадили не тех мексиканцев, невиновных. Он нес этот бред, что видел убийцу, но ничего подробно не рассказывал, а когда ребята на него нажали, он вообще замолчал. В Комитет защиты приходили анонимные письма — что это сделал белый, и было ясно, что их посылал этот парень. Бред сумасшедшего! Парень говорил, что бежит от киллера, а я ему однажды сказал: «Pendejo, если убийца тебя ищет, какого хрена ты ходишь на собрания, где он может тебя зажопить?» Парень сказал, что у него есть особая защита, но больше ничего не говорил. В общем, больной был на всю голову. Если б он не был братом Рейнольдса, его бы никто терпеть не стал.

Тук, тук, тук, тук.

— Что с ним стало?

— Не знаю, — ответил Дуарте. — Я его не видал со времени Комитета защиты, и, думаю, никто больше его не видел. Рейнольде о нем не говорит. Это странно. Ни Чаз, ни Клэр, ни Рейнольде уже много лет о нем не говорили.

— А что Бенавидес и Лопес? Где они сейчас?

— На площадке, снимаются в какой-нибудь ковбойской хреновине. Ты думаешь, брат Рейнольдса имеет какое-то отношение к Оджи?

Дэнни лихорадочно думал. Брат Рейнольдса Лофтиса был грабитель с обожженным лицом, сообщник Марти Гойнза, вполне вероятно, он совершал грабежи на Банкер-Хилл и он же украл росомаху. Последняя кража на Банкер-Хилл совершена 1 августа 1942 года; на следующий день в Сонной Лагуне всего милях в трех от Банкер-Хилла убит Хосе Диас. Брат Рейнольдса утверждал, что видел, как «большой белый человек» убивал Хосе Диаса.

Тук, тук, тук. Мысли — скок, скок, скок.

Дадли Смит — большой белый с врожденной жестокостью. Он вошел в команду подготовки большого жюри, стремясь остановить инкриминирующие его свидетельские показания по Сонной Лагуне, надеясь добраться до свидетелей и документов того дела, ликвидировать их и выйти сухим из воды. Звонок Харт-шорна Майку Брюнингу относительно палки зутера его напугал; они с Брюнингом или один из них подъехали из уилтширского участка поговорить с ним; Хартшорн стал опасен. Обдумав это заранее или воспользовавшись моментом, они вдвоем или кто-то один убили Хартшорна, инсценировав самоубийство. Тук, тук, тук — звучало все громче и громче, но дверь все еще оставалась закрытой, а за ней ответ на вопрос: как убийство Смитом Хосе Диаса и его стремление уничтожить вероятные свидетельства этого, а также убийство им Хартшорна, как все это связано со зверским убийством Гойнза-Уилтси-Линденора— Дуарте ? И почему Смит убил Диаса ?

Дэнни оглянулся на дверь павильона, за которой скрывались картинки Дикого Запада, заболоченные дебри и густой лес.

— Vaya con Dios, — сказал Дэнни оставшемуся сидеть Дуарте и поехал домой читать дело большого жюри, думая, что только теперь он стал в глазах Маслика и Воллмера настоящим детективом.

Он влетел в подъезд своего дома словно на крыльях, нажал кнопку лифта и услышал за спиной шаги. Обернулся и увидел двух рослых мужчин, наставивших на него свои пушки. Он потянулся за своим револьвером, но первым его ударил в голову кулачище с тяжелым кастетом.

Очнулся он прикованным наручниками к стулу. В голове туман, запястья онемели, рот заполнял распухший язык. Глаза распознали комнату для допросов, смутные очертания трех человек, сидящих за столом, в центре которого лежал большой черный револьвер. Услышал голос:

— Табельным оружием вашего ведомства служит револьвер калибра 38. Почему, Апшо, у вас револьвер 45-го калибра?

Дэнни замигал глазами и закашлялся, сплюнув кровавый сгусток, снова моргнул и узнал голос говорившего: это был Тад Грин, начальник сыскной службы управления полиции. Дэнни удалось сфокусировать взгляд на двоих полицейских, сидевших по бокам Грина; таких здоровенных копов в гражданском платье он еще не видывал.

— Я задал вам вопрос, помшерифа.

Дэнни старался вспомнить, когда он выпивал в последний раз, выходило, что это было днем в Чай-натауне, и сообразил, что вряд ли он допился до чертиков, и все происходящее не привиделось ему в алкогольном бреду. Откашлялся и сказал:

— Продал его, когда стал детективом. Грин закурил сигарету:

— Это должностное преступление. Вы что, считаете, что вам закон не писан?

— Не считаю.

— Ваша подружка Карен Хилтшер думает иначе. Она говорит, что, став детективом, вы ловко ее использовали, одаривая своим вниманием. Она рассказала сержанту Найлзу, что вы проникли в дом 2307 по Тамаринд-стрит и знали, что две жертвы были незадолго до этого убиты именно там. Она сказала сержанту Найлзу, что ваш рассказ о встрече с девушкой у пончиковой на углу Франклин— и Вестерн-стрит — ложь, что она по телефону сообщила вам информацию о радиопереговорах городской полиции. Найлз собирался составить об этом рапорт, помшерифа. Вам было известно об этом?

В голове Дэнни гудело. Он сглотнул кровь. Узнал в сидевшем слева от Грина того, кто его нокаутировал:

— Да. Я об этом знал.

— Кому вы продали свой револьвер.

— Какому-то парню в баре.

— Это наказуемый проступок, помшерифа. Преступление. Получается, что вам безразлично, соблюдаются законы или нет, так?

— Нет, нет. Не безразлично! Я — полицейский! Да в чем дело, черт возьми?

Заговорил ударивший его коп:

— Видели, как ты беседовал с известным сводником педов Феликсом Гордином. Ты что, у него на довольствии?

— Нет!

— Значит, на довольствии у Микки Коэна? — Нет!

— Вам дали в подчинение убойную группу, — вступил в разговор Грин. — Это было поощрением за вашу работу для большого жюри. Сержант Найлз и сержант Брюнинг считают очень странным, что вас, молодого полицейского, так занимают случаи поножовщины среди гомосексуалистов. Чем вызван этот интерес?

— Да что за черт! Я был на Тамаринд-стрит! Какого черта вам от меня нужно?

Вступил в разговор третий коп — качок:

— Почему ты подрался с Найлзом?

— Он дезорганизовал мне работу с Тамаринд-стрит, грозил донести на меня.

— Так это тебя взбесило?

— Да.

— Чтобы так драться?

— Да!

— Мы слышали иную версию, помшерифа, — сказал Грин. — Мы слышали, что Найлз обозвал вас педерастом.

Дэнни замер, вспомнил все это, и внутри у него все похолодело. Подумал, рассказать о Дадли, но тут же отмел эту мысль — ему ни за что не поверят. И все же:

— Если Найлз так сказал, я этого не слышал.

— А тебя это задело, сынок? — рассмеялся «кастет» .

— Да пошел ты!

Качок хлестнул его по щеке. Дэнни плюнул ему в лицо.

— Не сметь! — закричал Грин.

«Кастет» вскочил, обхватил качка руками и усадил на место. Грин от окурка прикурил новую сигарету. Дэнни выкрикнул:

— Да скажите, наконец, что все это значит? Грин махнул полицейским, чтобы те отошли вглубь комнаты, затянулся сигаретой и загасил ее:

— Где вы были позапрошлой ночью между 2:00 и 7:00?

— Дома в постели. Спал.

— Один, помшерифа? — Да.

— Помшерифа, в это самое время в сержанта Найлза стреляли, он был убит, а его труп был закопан на Голливудских холмах. Вам это известно?

— Нет!

— Кто это сделал?

— Кто угодно, Джек Драгна! Или Микки Коэн! Найлз ведь был мерзавцем, работал и на наших и на ваших!

«Кастет» шагнул вперед, качок стал удерживать его, при этом бормотал:

— Плевать посмел в меня, козел, любитель педов. Джин Найлз был мне другом, мы с ним вместе еще в армии служили, ты, жополиз у гомов.

Дэнни уперся ногами в пол и толкнул свой стул к стене:

— Джин Найлз был дикарь, продажный сукин сын.

Качок подскочил к Дэнни, протянул лапы к его горлу. Дверь в комнату распахнулась, и вбежал Мал Консидайн. Грин что-то кричал, но его не было слышно. Дэнни подтянул колени к груди и вместе со стулом опрокинулся вперед. Ручищи качка прорезали воздух. Мал налетел на него, размахивая кулаками, стал его молотить. «Кастет» сгреб Мала и вытолкал из камеры в коридор. Оттуда эхом донеслось: «Дэнни!» Грин встал между стулом и озверевшим громилой, повторяя:

— Нельзя, Гарри, нельзя, — будто отчитывал непослушного чудовищных размеров пса.

Дании, лежа лицом на полу среди окурков, услышал:

— Заприте Консидайна в камеру!

Дэнни вместе со стулом подняли в вертикальное положение. «Кастет» подошел сзади и снял с него наручники. Грин взял со стола его револьвер. Дэнни поднялся, его качало. Грин протянул ему револьвер:

— Я не знаю, ваших это рук дело или нет, но выяснить это можно. Завтра в полдень вам следует явиться в городской совет в комнату 1003. Вам сделают инъекцию пентотала натрия, вы пройдете проверку на детекторе лжи и ответите на широкий круг вопросов относительно вашей работы по убойному делу, об отношениях с Феликсом Гордином и Джином Найлзом. Спокойной ночи, помшерифа.

Пошатываясь, Дэнни добрел до лифта, спустился вниз и вышел на улицу; ноги понемногу становились послушнее. Он пересек газон и направился к стоянке такси на Темпл-стрит, как его остановил тихий голос:

— Сынок!

Дэнни замер. Из тени вышел Дадли Смит:

— Чудесная ночка, верно?

Светская беседа с убийцей. Дэнни сказал:

— Ты убил Хосе Диаса. Вы с Брюнингом убили Чарлза Хартшорна. И я это докажу.

Дадли Смит улыбнулся:

— Насчет твоих умственных способностей, сынок, у меня не было сомнений. Вот в храбрости твоей я уверен не был. Но насчет ума не сомневался никогда. Но должен признать, я недооценил твою настойчивость. Я ведь всего лишь человек.

— А по-моему, нет.

— Человек, как все смертные — кожа и кости, эрос и тлен. Все как у тебя, сынок. Не стоило искать ответы в сточных канавах, глядишь, все могло бы повернуться по-другому.

— Тебе — конец.

— Нет, сынок, конец тебе. Я разговаривал с моим старым другом Феликсом Гордином, и он ярко обрисовал мне твою натуру. Знаешь, у него зоркость не чета моей, и видит в человеке слабость, как никто другой. Он все о тебе знает, а когда ты завтра пройдешь проверку на детекторе лжи, об этом узнают все.

— Нет, — сказал Дэнни.

— Да, — сказал Дадли, поцеловал его в губы и пошел, насвистываялюбовную песенку.

Машину не обманешь.

Препараты не дадут солгать.

Дэнни взял такси и поехал домой. Он открыл дверь и направился прямо к своим папкам. Чтобы доказать, что все — правда, надо собрать воедино все факты, тогда в 11:59 он припрет к стене Дадли, Брю-нинга и ЕГО. Как в кино, отсрочка за минуту до приведения в исполнение смертного приговора. Дэнни зажег в холле свет, открыл дверь в кладовку. Коробок с его бумагами на месте не было, ковролин, которым он их прикрывал, аккуратно сложен на полу.

Дэнни сорвал ковер в холле, выбросил все из шкафа в спальне, переворошил постель и вытряхнул аптечку в ванной. Перевернул всю мебель в гостиной, заглянул под диванные подушки, перетряхнул кухонные шкафы и ящики, усыпав весь пол столовыми приборами и битыми тарелками. Увидел возле приемника початую бутылку виски, откупорил ее, но горло перехватил спазм, и он отшвырнул бутылку, сорвав с окна жалюзи. Подошел к окну и увидел внизу под фонарем Дадли Смита.

И он знает. Он знает. А завтра знать будут все.

Шантаж.

Его имя будет связываться с извращенным сексом.

Он нем станут судачить в «Шато Мармон».

Машину не обманешь.

Препараты не дадут солгать.

Перья полиграфа будут делать скачки всякий раз, когда прозвучит вопрос, почему его так увлекало изнурительное выслеживание гомосексуалистов.

Отсрочки исполнения казни не будет.

Дэнни вытащил свой револьвер и сунул его в рот. Вкус ружейного масла вызвал тошноту, и он представил, как будут ржать нашедшие его копы, отпуская шутки, почему он сделал именно так. Он положил револьвер и пошел на кухню.

Оружия там сколько хочешь.

Дэнни выбрал зазубренный нож для разделки мяса. Взвесил в руке, проверил его остроту и нашел ее подходящей. Попрощался с Малом, Джеком и доком. Извинился за машины, которые он угонял, повинился перед парнями, которых избивал, потому что они просто попадались под руку, когда ему хотелось кого-то ударить. Подумал о своем убийце, который убивал, потому что его сделали таким; поднял нож и простил его. Приставил лезвие к горлу и одним рывком полоснул себя от уха до уха.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ РОСОМАХА

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Всего неделя прошла с того дня, как полицейские округа зарыли тело парня в землю, а Базз приходит на его могилу уже в четвертый раз. Место отвели на дешевом участке Восточного кладбища Лос-Анджелеса. Простой надгробный камень:

Дэниел Томас Апшо 1922-1950

Никакого—«Любимому… от любящих…».

Никакого—«Дорогому сыну от скорбящих…».

Никакого креста на камне, нет даже обычного «Мир праху твоему». Ничего, что бы привлекло внимание прохожего, вроде «Убил полицейского» или «Без пяти минут начальник отдела прокуратуры». Из коротенькой заметки в газетах о внезапной смерти парня тоже ничего не узнаешь: то ли стул под ним подвернулся, то ли упал лицом на подставку для кухонных ножей.

Козел отпущения.

Базз наклонился и выдернул пробившийся сорняк, почувствовав, как надавила ему в бок рукоятка револьвера, из которого он убил Найлза. Он выпрямился и пнул надгробную плиту. Подумал, что совсем неплохо выглядела бы надпись: «Счастливчик», «Богач» или «Везет дуракам» с эпитафией последним дням жизни помощника шерифа Дэнни Апшо, какие с мельчайшими подробностями вырубаются на камне-небоскребе какого-нибудь черножопого сутенера, поклонника вуду. Неспроста помшерифа Дэнни Апшо очаровал его, натыкав магических булавок в подушечку-куклу по имени толстячок Микс Базз.

О трагедии рассказал позвонивший ему Мал. Дождь вымыл тело Найлза. Городские заподозрили и схватили Дэнни, учинили ему допрос с пристрастием и отпустили, приказав явиться на следующий день для проверки на детекторе лжи с уколом пентотала натрия. Когда парень не явился, «быки» вломились в его квартиру и нашли его мертвым на полу гостиной с перерезанным горлом, а в доме все было перевернуто вверх дном. Потрясенный Норт Лейман делал вскрытие. У него сама рука просилась написать 187 — убийство; но никак не выходило: отпечатки пальцев на ноже и угол рассечения говорили о том, что смерть «аутогенная». Дело закрыли. Рану док назвал «поразительной» — никаких признаков колебаний: Дэнни Апшо решил уйти из жизни враз и бесповоротно.

Управление шерифа мигом организовало место на кладбище. Хоронили вчетвером: Лейман, Мал, окружной коп Джек Шортелл и он. Расследование убийств гомосексуалистов сразу прикрыли. Шортелл взял отпуск и уехал в глушь Монтаны. Городская полиция сдала дело Найлза в архив: самоубийство Апшо сделало ненужным поиск виновных и отправку кого-то в газовую камеру. Отношения между полицией города и округом никогда добрыми не были, а он попытался спасти задницы обоих управлений, пошел по тонкому льду. Провалился. И ничем теперь ему не поможешь.

Счастливчик.

Больше всего в последнее время у Базза болела голова о том, как прикрыть кражу Одри. Пити Скурас выплатил Микки все, что слямзила его львица. Микки был великодушен и отпустил его после небольшой взбучки: Джонни Стомп заехал ему пару раз дубинкой по печени. После этого Пити подался в Фриско, хотя Микки под впечатлением его раскаяния решил оставить его у себя на службе. Бегство Пити сыграло ему на руку: экспансивный Микки взял и увеличил ему оклад, как главному телохранителю на переговорах между ним и Драгной, до тысячи. Сказал еще, что «мировой парень» — лейтенант Дадли Смит тоже будет присутствовать на переговорах в качестве телохранителя. В его карман прибавка, а Дэнни Апшо вместо него — в могилу.

Везет дуракам.

Для Мала это был тяжелый удар. Он два дня беспробудно пил, а протрезвев, перешел в решительное наступление на красных. Один из радикалов под нажимом признался Дадли Смиту, что Клэр де Хейвен разоблачила Теда Кругмана. Мал пришел в ярость, немного успокоившись, только когда на собрании следственной группы было заявлено, что теперь у них достаточно информации, чтобы свалить УАЕС и без агентурных данных Апшо. Думали, когда выносить дело на рассмотрение суда. Решили, что если все пойдет как надо, большое жюри соберется через две недели. Мал пустился во все тяжкие, стараясь набрать побольше очков для своего суда. Он вывернул наизнанку весь дневник Натана Айслера, завербовав в доносчики четверых людей, участвовавших в создании профсоюза Клэр де Хейвен. Его конура в мотеле «Шангри Лодж» теперь походила на гостиную Лоу: диаграммы, планы, схемы перекрестных допросов — реквием по Дэнни Апшо, — из которого, однако, вытекало, что треп с комми обещает быть долгим. А что делать со всей этой болтовней большому жюри — ума не хватит: они не поймут, что эти жалкие, ничтожные болваны только то и умеют, что трепаться. Сделать что-нибудь еще у них кишка тонка.

Базз еще раз пнул могильный камень. Капитан Мал Консидайн просто убедил себя, что УАЕС — это бог знает какая страшная угроза внутренней безопасности Америки, что ему надо верить в это, и тогда он вернет своего сына и станет героем. Шансы на то, что голливудские комми своими сопливыми фильмами, митингами и прочими фокусами подорвут безопасность страны, можно предсказать с уверенностью: тридцать триллионов против одного — все равно, что опасаться скорой высадки марсиан. А всю эту муру затеяли только для отвода глаз. Просто студиям жалко денег, а Эллис Лоу хочет стать окружным прокурором и губернатором Калифорнии.

Казначей мафии.

Деловар.

После того звонка Мала он плюнул на работу. Эллис поручил ему проверить прошлое людей из дневника Айслера. Он позвонил в архив, записал основные данные — и дело с концом. Мал велел обзвонить всех уаесовских стукачей на востоке и снять сних показания. Базз обзвонил треть списка, задал половину из полагавшихся вопросов и сократил их ответы до двух страниц, чем порадовал свою секретаршу-машинистку. У него оставалась главная забота — отыскать доктора Сола Лезника, главного доносчика большого жюри. На остальное он просто махнул рукой и старался слинять куда подальше. А тянуло его только в одном направлении — к Дэнни Апшо.

Когда все немного улеглось, он поехал за 65 миль в Сан-Бернардино заглянуть в прошлое малыша Апшо, поговорил с его матерью — увядающей вдовушкой, живущей на социальное пособие. Она сказала, что не поехала на похороны сына, потому что он был груб с ней во время последних приездов и сердил ее тем, что много пьет. Базз разговорил ее, и она поведала, что мальчиком Дэнни был умным, но холодным, подрос — стал много читать, многим интересовался, но все держал при себе. Когда умер отец — совсем не горевал. Любил автомашины, конструкторы и научно-популярную литературу. За девочками не бегал, а комнату свою держал в идеальном порядке. Став полицейским, навещал мать только в день ее рождения и на Рождество — два раза в год, не чаще и не реже. В школе учился на твердое «хорошо», а в колледже — только на «отлично». На девчонок, ходивших за ним табуном, даже не смотрел и возился с машинами. У него был один-единственный друг, Тим Бергстром; сейчас он учитель физкультуры в школе в Сан-Берду.

Базз поехал в эту школу и поговорил с Бергстромом. Тот узнал о смерти друга из газет и за кружкой пива в соседнем со школой баре сказал, что Дэнни было уготовано умереть молодым и подающим надежды. Еще сказал, что Дэнни увлекался машинами, моторами и математикой, что угонял машины, потому что любил рисковать, что ему всегда хотелось проявить себя, но никогда не говорил об этом. Его всегда как-будто колотило изнутри, но отчего и почему — было не понять. Он безусловно был умен, но куда и на что направит свой ум, сказать было нельзя. Девочки его любили, потому что выглядел загадочным; и равнодушно относился к оказываемому ими вниманию. Умел здорово драться.

Несколько лет назад, в подпитии, Дэнни рассказал ему, что был свидетелем убийства. Это тогда он загорелся стать полицейским и увлекся судебной медициной. Когда напивался, всегда держал себя в руках, только вел себя как-то загадочно и уперто, так что рано или поздно он должен был схлестнуться с какими-нибудь бандитами и его могли бы запросто застрелить. Удивительно, что смерть Дэнни оказалась несчастным случаем. Базз не стал его разуверять и спросил:

— Дэнни был голубым?

Бергстром вспыхнул, заерзал, подавился пивом:

— Да вы что! Нет. — И тут же стал показывать карточки своих детей и жены.

Базз вернулся в Лос-Анджелес, позвонил приятелю в администрацию округа и узнал, что личное дело Дэнни Апшо изъято, и теперь получалось, что фактически никакого Апшо в Управлении шерифа округа Лос-Анджелеса вовсе не существовало. Тогда Базз поехал в участок Западного Голливуда и поговорил с парнями в дежурке, от которых узнал, что Дэнни никогда не брал взяток и не якшался с проститутками; никогда не посягал ни на свою доносчицу Дженис Модайн, ни на телефонистку Карен Хилтшер, которые просто умирали от желания дать ему. Одни коллеги Апшо уважали его за ум, другие считали наивным идеалистом и слабохарактерным. Капитан Ал Дитрих, по их словам, любил его за методичность в работе, трудолюбие и честолюбие. Неподходящее время выбрал малыш Апшо, чтобы от изучения устройства машин перейти изучению устройства людей, подумал Базз. Вот тебе и поиски истины. Пришлось ему рыться в море дерьма; в обоих своих делах он раскопал одну грязь. Лгать себе он не хотел, и этим подписал себе смертный приговор.

Дэниел Томас Апшо, 1922-1950. Голубой.

Томас Прескотт Микс, 1906-?. Вышел сухим из воды, потому как малыш решил, что с таким жить нельзя.

Именно, с таким, с этим. Дэнни Апшо не убивал Найлза. Мал говорил, что Тад Грин и два амбала избивали его на допросе. Наверное, они знали, что Найлз назвал его педерастом, наверное, спрашивали, зачем он тряс Феликса Гордина, о чем Дадли Смит рассказал Малу и Грину. Приказав явиться на проверку на детекторе лжи с пентоталом, Грин отпустил его, отдав револьвер. Надеялся, что малыш придет домой и избавит полицию от судебного разбирательства и обнародования того факта, что Найлз был казначеем мафии у Драгны. Дэнни избавил их от этого, только по другой причине и другим способом.

Козел отпущения.

В каком-то смысле, хорошо смеется тот, кто смеется последним.

Сон пропал к лешему. Когда удается соснуть часа три-четыре, снятся все эти штучки, что ему пришлось вытворять; деревенские простушки, которых он затаскивал в постель Говарда; героин, который он утаивал при арестах, а потом продавал Микки. Деньги — в карман, а героин — окольным путем в вену несчастного наркомана. Одно спасение — заснуть в объятиях Одри (она словно козочка послушна после истории с Найлзом), когда он касается ее и сжимает в объятиях, мысли о малыше отступают. Но четыре ночи подряд с ней в хате Говарда — слишком опасно. Всякий раз, уходя от нее, он чувствует страх, и с этим тоже надо что-то делать.

Можно, конечно, продолжать помалкивать про малыша и ничего не говорить Малу. Тот и мысли не допускал, что Найлза убил малыш, он почти уверен, что это сделали люди Коэна: Мал видел, как Дэнни допрашивал одного бандюка Драгны по имени Винни Скоппеттоне и тот выболтал, что в стрелке у Шерри участвовали полицейские. Для Мала этого было достаточно, и он продолжал идеализировать Апшо как толкового полицейского, который прямой дорогой шагает к чинам и славе. Умолчание о тайне малыша стало началом всего.

Базз погрозил пальцем могильному камню. Факты, только факты.

Первое. Когда полиция вскрыла квартиру Ап-шо, там все было перевернуто вверх дном. Посмертную экспертизу проводил сам Норт Лейман. На всем барахле и мебели были отпечатки пальцев одного Дэнни, и он пришел к выводу, что в последние минуты жизни малыш впал в безумие. В полицейском рапорте с описью имущества, найденного в квартире, нет упоминания ни о документах большого жюри, ни о личных бумагах Дэнни по его расследованию. Он сам тайком пробирался туда, тоже все просмотрел самым тщательным образом и никакого тайника с документами не нашел. Мал был там, когда обнаружили труп, и говорил, что полиция ничего в его комнатах не тронула, забрали только тело и нож.

Второе. Вечером накануне смерти ему позвонил Дэнни: его поразило, что два его дела пересеклись на контактах Чарлза Хартшорна и Рейнольдса Лоф-тиса:

«Помшерифа, не хочешь ли ты сказать, что подозреваешь в убийстве Лофтиса?» — «Может быть. Очень может быть. Он подходит под описания убийцы… идеально подходит».

Однако Дэнни Апшо убил себя, а никакой не убийца. И квартиру он перевернул сам, а не вор, укравший его бумаги. Дадли Смит непонятно почему настроен против малыша, но выкрадывать документы ему было ни к чему, а если бы он сделал это, то обставил бы это как грабеж.

Значит, имеем дело еще с одним неизвестным лицом — значит, есть с кем расквитаться, а это уже хорошо.

Базз отыскал Мала во дворе дома Эллиса Лоу: он сидел на софе под солнцем и перебирал бумаги. Кожа да кости — будто морил себя голодом, чтобы согнать вес до категории «пера».

— Привет, босс.

Мал молча кивнул и продолжил свое занятие.

— Надо поговорить, — сказал Базз.

— О чем?

— Да уж не о заговоре комми.

Мал обвел карандашом цепочку фамилий:

— Знаю, ты это не воспринимаешь серьезно, а дело это серьезное.

— Серьезное в смысле деньжат, я бы так сказал. И свою долю получить мне, конечно, хочется. Хочу поговорить о другом.

— О чем же?

— Скажем, об Апшо.

Мал отложил бумаги и карандаш:

— Это теперь дело полиции Лос-Анджелеса.

— Босс, я уверен, что не он убил Найлза.

— С этим все покончено, Базз. Это дело рук Микки или Джека Д., а доказать нам это не удастся и за тысячу лет.

Базз присел рядом на софу. От нее пахло плесенью, кто-то из охотников за красными гасил сигареты об ее подлокотники.

— Мал, помнишь, Апшо говорил нам о личном деле, которое завел на убитых педов?

— Конечно помню.

— Его выкрали вместе с копией пакета документов по большому жюри.

— Что?

— Я знаю точно. Ты говорил, что полиция опечатала его квартиру, ничего не взяв, а я посмотрел его стол в отделении Западного Голливуда. Полно всяких бумаг, но ни одной по 187-му и большому жюри. Ты так увлекся охотой на красных, что, видно, не подумал об этом.

Мал постучал по руке Базза карандашом:

— Ты прав. А ты что задумал? Малыш в могиле, он погорел на том, что вскрыл ту квартиру. И это значило — конец карьере. А он мог бы стать лучшим из лучших. Жаль его, но он сам вырыл себе могилу.

Базз накрыл рукой руку Мала:

— Босс, это мы вырыли ему могилу. Ты с этой де Хейвен, а я… да что там… — Он выругался.

Мал высвободил руку.

— А ты что?

— Малыш все думал о Рейнольдсе Лофтисе. Вечером накануне его смерти мы говорили с ним по телефону. Он прочел в газетах про самоубийство Чарлза Хартшорна, там говорилось, что он был адвокатом Комитета защиты Сонной Лагуны, а Апшо разрабатывал его по убойному делу — Хартшорна однажды шантажировал один из убитых. Я рассказал ему, что Хартшорна еще в 44-м замели как педа вместе с Лофтисом, и малыш просто чуть с ума не сошел. Он не знал, что Хартшорн был связан с Сонной Лагуной, и это, кажется, его просто с ног свалило. Я спросил его, подозревает ли он Лофтиса, и он сказал: «Очень может быть».

— А ты не говорил об этом с Шортеллом?

— Нет, он в отпуске, в Монтане.

— А с Майком Брюнингом?

— Я ему не верю, не скажет он правды. Помнишь, Дэнни говорил, что он отлынивает и только мешает ему?

— Что же ты мне сразу не сказал, Микс!

— Да я все прикидывал, думал, как к этому лучше подойти.

— И как же? Базз усмехнулся:

— Может, Лофтис — главный подозреваемый, а может, и нет. Я достану убийцу педов, кто бы он ни был.

Теперь усмехнулся Мал:

— А дальше что?

— Арестую его или убью.

— Ты рехнулся.

— А я думал, может, ты тоже подключишься, У рехнувшегося капитана больше шансов…

— У меня большое жюри, Микс. А послезавтра — суд по опеке.

Базз хрустнул пальцами:

— Подключишься?

— Нет. Это чистое безумие. И ты не похож на человека, склонного сентиментальничать.

— Я считаю себя его должником. Оба мы должники.

— Ты совершаешь ошибку, Микс.

— Взгляни на это так, капитан: предположим, Лофтис — убийца-психопат. Ты берешь его до созыва большого жюри, и тогда УАЕС шустро низвергается вниз вместе с водой в унитазе.

Мал рассмеялся. Базз тоже рассмеялся:

— Нам понадобится всего неделька. Возьмем, что сможем из материалов большого жюри, поговорим с Шортеллом, узнаем, что есть у него. Берем Лофтиса, а дальше — как бог даст.

— Большое жюри — дело серьезное, Микс.

— Комми Лофтис, за которым числится четыре «мокряка», сделает тебя таким героем, что ни один судья в штате не посмеет вякнуть против тебя в деле об опеке. Подумай.

Мал переломил карандаш пополам.

— Мне нужна отсрочка суда, позарез нужна, а на Лофтиса мне наплевать.

— Значит, договорились?

— Не знаю.

Базз решил взять быка за рога:

— Ну хорошо, капитан. Я думал пронять тебя карьерой, но, видно, ошибся. Тогда подумай об Апшо.

Как важно ему было распутать это дело, и как ты вон из шкуры лез, посылая его против Клэр де Хейвен. Теперь подумай, что они с Лофтисом могли сделать с мальчишкой, что он после этого перерезал себе горло. Тогда ты…

Мал отвесил ему звонкую пощечину.

Базз еле сдержался, чтоб не дать сдачи.

Мал бросил листок с фамилиями на траву:

— Я с тобой. Но если из-за этого сорвется мое большое жюри, пеняй на себя! Это я тебе прямо говорю.

Базз улыбнулся:

— Слушаюсь, капитан!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

— Значит, на этот раз, как я полагаю, ни обмана, ни притворства не будет, — сказала Клэр де Хейвен.

Слабенько для начала: Мал знал, что она раскрыла Апшо, но большое жюри уже на подходе.

— Нет. Дело касается четырех убийств.

— Вот как!

— Где Рейнольде Лофтис? Мне надо с ним побеседовать.

— Его нет, а я уже вам говорила, что ни он, ни я никаких имен не называем.

Когда Мал вошел в дом Клэр, он увидел на кресле «Геральд» за прошлую среду. Значит, она уже видела заметку о смерти Дэнни, которую сопровождало его фото в форме курсанта полицейской академии. Клэр закрыла дверь. Больше никакого притворства: она хочет знать, что ему надо. И он прямо сказал:

— Четыре убийства. Никакой политики, если только ваш рассказ это не опровергнет.

— Я же сказала, что не знаю, о чем вы. Мал указал на газету:

— Что вас заинтересовало в новостях за минувшую среду?

— Маленький некролог знакомому молодому человеку.

Мал решил подыграть:

— Что за человек?

— Думаю, лучше всего его характеризуют эпитеты: пугливый, бессильный, вероломный.

Язвительная эпитафия. Дорого бы дал он, чтобы узнать, что произошло между Дэнни и Клэр де Хейвен.

— Четыре человека изнасилованы и убиты. Политикой тут и не пахнет. Забудьте на время о своих коммунистических принципах и расскажите, что вам известно об этом? Что знает Рейнольде Лофтис?

Клэр подошла к нему вплотную, в лицо пахнуло ее духами:

— Вы подослали ко мне мальчишку, чтобы вытянуть из меня информацию, а теперь еще занимаетесь нравоучениями?

Мал крепко схватил ее за плечи. В уме, ценой ночного бдения над полицейскими рапортами — четкие и точные факты:

— Первого января на юге Сентрал похищен Марти Гойнз, которому вкололи героин, изувечили и убили. Четвертого января усыплены барбиталом ; Джордж Уилтси и Дуэйн Линденор, изувечены и убиты. Четырнадцатого января — Оджи Дуарте, то же самое. Уилтси и Дуарте были мужчинами-проститутками. Мы знаем, что в вашем союзе некоторые мужчины встречаются с подобными типами, а описание убийцы в точности совпадает с внешностью Лофтиса. Будете притворяться дальше?

Клэр съежилась. Мал решил не перегибать палку. Она подошла к столу возле лестницы, схватила журнал и сунула ему:

— Первого, четвертого и четырнадцатого числа Рейнольде был здесь со мной и еще несколькими лицами. Вы просто ненормальный, если думаете, что он способен на убийство. И вот доказательство его алиби.

Мал взял журнал, пролистал его и вернул ей:

— Это липа. Не знаю, почему здесь зачеркнуто, но настоящие здесь — только ваша подпись и Лофтиса. Остальные сведены с других бумаг, а протоколы заседаний — примитивный детский лепет. Это все липа, и вы это специально держите наготове. Или вы мне все сейчас объясните, или я предъявляю ордер на задержание Лофтиса.

Клэр прижала журнал к груди:

— Я ваших угроз не боюсь. По неизвестной для меня причине вы хотите за что-то отомстить.

— Прошу отвечать.

— Отвечу так: что делал Рейнольде в те ночи, уже пытался выведать у меня ваш юный помощник шерифа Тед. Когда я узнала, что он полицейский, то подумала: он, наверное, убедил себя, что Рейнольде совершил нечто ужасное. Но в те ночи Рейнольде был здесь на совещаниях. Именно поэтому оставила на виду журнал заседаний — чтобы мальчик не учинил ненужный погром.

Ладно:

— Вы не допускаете, что журнал заседаний в суде будет изучать графолог?

— Нет.

— А какие, по вашему мнению, пытался найти Дэнни Апшо улики против Рейнольдса?

— Да не знаю я! Какой-то измены, но никак не улики, связанные с убийствами на сексуальной почве!

Хотела ли она, повысив голос, прикрыть этим свою ложь, Мал не понял:

— Почему же вы не показали Апшо настоящий журнал? Был же риск, что он заметит подделку.

— Ну уж этого я никак не могла. Любой полицейский, вероятно, усмотрел бы в нем крамолу.

«Крамолу» — просто умереть можно! Шлюха, готовая лечь под любого, у кого есть что-то в трусах, и такие материи!

— Давайте сменим тему. У Дэнни Апшо было досье по этим убийствам, его у него выкрали. Вы что-нибудь знаете об этом?

— Нет. Я не воровка. И не комедиантка. Охваченная гневом, женщина помолодела сразуна десять лет:

— Не стоит переоценивать себя.

Клэр было замахнулась, но опустила руку:

— Если вы не воспринимаете меня и моих друзей всерьез, зачем пытаться портить нам жизнь?

Мал пропустил эти слова мимо ушей:

— Мне надо поговорить с Лофтисом.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Вопросы задаю я. Когда Лофтис вернется? Клэр рассмеялась:

— О, господин полицейский, все же написано на вашем лице. Вы же понимаете, что все это просто фарс. Вы считаете, что мы ни на что не способны, поэтому не представляем никакой угрозы, и это столь же глупо, как считать нас предателями.

Мал подумал о Дадли Смите. Красная королева могла сожрать Дэнни Апшо с руками и ногами:

— Что произошло между вами и Тедом Кругманом?

— Называйте все своими именами. Вы имеете в виду Дэнни Апшо, ведь так?

— Просто ответьте на мой вопрос.

— Отвечаю. Он был наивным, пытался угодить и пытался корчить из себя завзятого сердцееда. Не стоило направлять к нам такого хлипкого патриота Америки. Слабого и неловкого. Он что — действительно свалился на стойку с ножами?

Мал дал ей пощечину. Клэр отшатнулась и ответила тем же: никаких слез, только смазалась губная помада и на лице стал проступать красный след от удара. Мал отвернулся и вцепился в перила, боясь показать свое волнение.

— На этом можно было бы поставить точку, — сказала Клэр. — Признали бы ошибочность своих действий, сказали бы, что мы слабы и не стоим тех денег и усилий, и остались бы при этом сильным и жестким копом.

Мал почувствовал во рту вкус крови:

— Я этого и хочу.

— Чего вы хотите? Славы? Вы слишком умны, чтобы слыть патриотом.

Мал вспомнил, как Стефан махал ему на прощанье. Клэр спросила:

— Ради сына?

Мал вздрогнул:

— Что вы сказали?

— Мы не так глупы, как вы думаете, свежеиспеченный капитан. Мы знаем, как нанимать частных детективов, а они знают, как все разузнать и проверить слухи. Знаете, на меня произвел впечатление убитый вами фашист, но я удивлена, что вы не видите параллели между нацизмом и режимом в этой стране.

Мал продолжал стоять отвернувшись. Клэр подошла к нему вплотную:

— Я понимаю ваши чувства, связанные с сыном. Думаю, мы оба понимаем, что все дело именно в этом.

Мал оторвался от перил и посмотрел на нее:

— Это верно, все дело в нем. Но оставим это. Я все равно должен поговорить с Лофтисом. И если он убил тех людей, я его уничтожу.

— Рейнольде никого не убивал.

— Где он?

— Вечером он вернется, и вы сможете с ним поговорить. Я знаю, что вы хотите отсрочки суда по опеке, а у меня в судейской коллегии есть друзья, которые могут это сделать для вас. Но мне надо, чтобы Рейнольдса не тащили на большое жюри.

— Вы требуете невозможного.

— Вы хотите сделать карьеру, но недооцениваете меня. Рейнольде пострадал в 47-м, и вынести такое еще раз ему не по силам. Я сделаю все возможное, чтобы помочь вам с сыном, но не трогайте Рейнольдса.

— А как же вы?

— Я выдержу.

— Исключено.

— Рейнольде никого не убивал.

— Может быть, и так, но он уж слишком часто упоминается в числе подрывных элементов.

— Тогда уничтожьте эти показания и не вызывайте таких свидетелей.

— Вы не понимаете. Его имя проходит через все дело и упоминается черт знает сколько раз.

Клэр взяла Мала за руки:

— Просто пообещайте мне, что его не будут сильно мучить. Скажите мне да, я позвоню кому надо, и завтра вам не придется идти в суд.

Мал представил, как он подправляет дело, переставляет имена, перечерчивает графики, чтобы все указывало на других комми, — и вступит в состязание с Дадли Смитом, противопоставляя свое искусство редактора его памяти:

— Хорошо. Пусть Лофтис будет здесь к 8:00, и скажите ему, что разговор будет очень серьезным.

Клэр отняла свои руки:

— Это не может быть хуже вашего любимого большого жюри.

— Не играйте со мной в благородство, я знаю вам цену.

— А вы не пытайтесь меня обмануть. Со своими связями я вас просто уничтожу.

Сделка с настоящим красным дьяволом. Но купленная им отсрочка даст время пригвоздить убийцу и стать героем. А возможно, и провести Клэр де Хейвен:

— Я не обману.

— Ну что ж, придется вам поверить. Можно задать вам вопрос? Без протокола?

— О чем?

— Что вы сами думаете о большом жюри?

— Деньги на ветер — к чертям собачьим. Стыд и позор.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Микки Коэн кипел от злости. Завел его Джонни Стомпанато. Базз, наблюдая за этим, чувствовал, что очко у него играет всерьез.

Они были на тайной хате Микки, окруженной его молодчиками. После взрыва своего дома Микки отправил Лавонну на восток и перебрался в свое бунгало в каньоне Само. Он все никак не мог взять в толк, кто же хотел его прикончить. Позвонил Джек Д., сказал, что к этому не имеет ни малейшего отношения. Микки ему поверил. Бренда Аллен все еще была в тюряге, думать на городских копов было из области научной фантастики. Микки решил, что это сделали комми. Какой-то хер-подрывник из радикалов прознал, что он стоит за тимстерами и подложил ему бомбу, которая разметала к такой-то матери все его тридцать четыре сшитых на заказ костюма. Это заговор комми — больше некому.

Базз молча слушал и ждал телефонного звонка от Мала Консидайна. Дэви Голдман и Мо Ягелка прочесывали окрестности, еще несколько громил смазывали ружья, хранившиеся в перегородке между гостиной и спальней. Микки поднял хипеж полчаса назад, начав с Одри, которая ему не дает, потом стал возмущаться пассивностью в линии пикетов и грозить пустить ко дну красную калошу УАЕС. Все это было комедией, пока не прикатил Стомп и не завел разговор о настоящем заговоре.

Итальяшка принес дурные вести: когда Пити Скурас упорхнул во Фриско, он прихватил с собой недельную выручку. Это сказала ему Одри при проверке бухгалтерии Саутсайда. Базз навострил уши, думая, что его львица не столь глупа, чтобы еще воспользоваться бегством Пити для наживы. Пити и сам мог сделать это в добавку к полученной от него тысяче за мордобой. А дело обернулось еще хуже: Стомп обработал бейсбольной битой парня, за которым числилась недоимка, тот сказал, что Пити ничего не брал, что Пити не стал бы защищать брата своей подружки — ее у него и быть не могло, потому что Пити любит мальчиков из черномазых, и что привычку эту привез из армейских казарм в Алабаме. Тут Микки так разошелся, так стал лаяться и материться на идиш, что его жидовские громилы поджали хвосты. Джонни должен был знать, что все это противоречит сочиненной Базом истории. И то, что Стомп старался не смотреть на Базза, подтвердило его догадку. Когда Микки угомонится и раскинет мозгами, он уловит несостыковку; тогда Микки станет задавать вопросы, и ему снова придется рассказывать сказки, чтобы прикрыть свою ложь, — что-нибудь насчет того, что Пити пытался отмазать брату его дружка. Может быть, Микки ему и поверит.

Базз вынул блокнот и принялся составлять докладную записку для Мала и Лоу — сокращенную информацию, предоставленную тремя громилами Микки, отбывавшими дежурство в линии пикетов. Резюме: УАЕС все еще выжидает удобного момента, рядовые тимстеры горят желанием надрать им задницы, из новостей — подозрительный грузовик на Гоуэр и в нем человек с кинокамерой. Видели, как этот трудолюбивый дятел в очках, как у Троцкого, разговаривал с боссом пикетчиков УАЕС Нормой Костенцом. Вывод: УАЕС хочет, чтобы тимстеры затеяли бузу, а они снимут это на пленку.

Покончив с халтурой, Базз, слушая треп Микки, стал обдумывать свое настоящее дело: он перечитал бумаги большого жюри и психиатра, объединил их с тем, что выудил из полицейских архивов и разговора с товарищем Шортелла в отделении Сан— Димаса. Шортелл возвращается завтра из Монтаны, и он тогда узнает у него, как шло дело у Апшо. Коп из Сан— Димаса сказал, что Джек и Дэнни склонялись к тому, что убийства каким-то образом связаны с Сонной Лагуной и тем временем, когда там действовал Комитет защиты невинно осужденных. Это было темой последнего разговора Дэнни с Шортеллом, перед тем как его повязали городские. И Базз наложил эту версию на собранные им факты.

Вот что он имел.

По словам Дэнни, Лофтис схож с описанием убийцы и вообще «очень похож». Чарлз Хартшорн, недавно покончивший с собой, в 44-м задерживался полицией вместе с Лофтисом в одном баре для педов.

Проверка через архив и отдел транспортных средств двух однофамильцев дала ему следующее: Оджи Дуарте, четвертая жертва убийцы, приходится двоюродным братом активисту Комитета защиты Сонной Лагуны и УАЕС Хуану Дуарте. Хуан работает в «Вэрайэти интернэшнл пикчерз» в павильоне по соседству с комнатой, где работал редактором диалогов Дуэйн Линденор — третья жертва серийного убийцы. Адвокат Сонной Лагуны Хартшорн в прошлом был объектом шантажа Линденора, а следы этого преступления привели его к некоему сержанту Шейкелу, с которым также разговаривал и Апшо. Шейкел рассказал ему, что Линденор познакомился с Хартшорном на одной из встреч, организованных сводником педов Феликсом Гордином, и с которым имел дело и Лофтис.

Мартин Гойнз, первая жертва серийного убийцы, погиб от передозировки героина. Невеста Лофтиса Клэр де Хейвен была наркоманкой и трижды лечилась у доктора Терри Лакса. Терри говорил, что героин для нее покупал Лофтис.

Из рапорта Мала о допросе Сэми Бенавидеса, Мондо Лопеса и Хуана Дуарте известно:

Бенавидес упоминал Чаза Майнира, секс-партнера Лофтиса, покупавшего услуги сопровождения — не Гордина ли?

И еще Майнир: в бумагах психиатра Чаз оправдывал свою выдачу Лофтиса Комиссии Конгресса, объяснив это существованием третьего человека в любовном треугольника — «Если бы вы знали, кто это был, вы бы поняли причину моего проступка».

Два непонятных обстоятельства:

В бумагах Лезника на Лофтиса имелся пробел 42-44 годов, а сам психиатр куда-то провалился. С другой стороны, во время допроса трех мексов один проговорился, что Комитет защиты Сонной Лагуны получал анонимки, обвинявших в убийстве одного «большого белого».

Все запутанно, все как бы между прочим, однако все слишком веско, чтобы казаться простым совпадением.

Прервав тираду Микки о коммунистах, зазвонил телефон. Базз снял трубку и пока говорил, Джонни не спускал с него глаз.

— Да. Это вы, капитан?

— Я, дружище Тернер.

— Босс, голос у вас радостный.

— А то! Добился отсрочки суда на девяносто дней. Ты домашнее задание сделал?

Стомпанато сверлил его глазами:

— Сделал. Прямой связи нет, но все очень убедительно. С Лофтисом говорили?

— Встречаемся через полчаса. Адрес: Кэнон-драйв, 463. Он будет нашим свидетелем.

— Серьезно?

— Серьезно.

Базз положил трубку. Стомп подмигнул ему и снова повернулся к Микки.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Темноту прорезали фары подъехавшей машины, осветили лобовое стекло и погасли. Мал услышал, как хлопнула дверь, и мигнул фарами. Подошел Базз:

— А ты свое задание сделал, капитан?

— Да. Прямой связи нет, как ты выразился, косвенно. Но все сходится.

— Как собираешься действовать, капитан?

Мал решил не спешить с рассказом о сделке с де Хейвен:

— Дэнни довольно откровенно выпытывал у Клэр информацию о местонахождении Лофтиса в момент убийства, и она решила обеспечить ему алиби каждой из трех ночей с помощью поддельного журнала заседаний. Она утверждает, что собрания действительно были и Лофтис на них присутствовал, но, поскольку планы были, скажем так, бунтарские, она решила подсластить пилюлю. Говорит, что Лофтис чист.

— Ты ей веришь?

— Трудно сказать. Но я нутром чую, что они связаны с этим делом. Сегодня я проверил банковские счета Лофтиса до начала 40-х годов. Трижды весной и летом 44-го он снимал со счетов по десять тысяч. И на прошлой неделе — снова. Ну как?

Базз присвистнул:

— Именно в это время старина Лофтис где-то пропадал. Значит, шантаж, шантаж чистой воды. Сыграем с ним в хорошего и плохого копов?

Мал вышел из машины:

— Ты будешь плохим копом. Я удалю де Хейвен, чтобы не мешала, и мы его обработаем.

Они подошли к двери и позвонили. Им открыла Клэр де Хейвен. Мал сказал:

— Оставьте нас на пару часов.

Клэр посмотрела на Базза, задержав взгляд на его потрепанном костюме и выпирающим из-под него пистолете:

— Только не трогайте его.

Мал указал ей большим пальцем на дверь:

— Погуляйте.

— А поблагодарить меня вы не хотите? Мал кашлянул, Базз зыркнул на Мала:

— Идите, Клэр.

Красная королева выскользнула из дверей, стараясь держаться подальше от Базза. Мал прошептал:

— Следи за руками. Три пальца на галстуке — бей.

— Сможешь?

— Да. А ты?

— Разок за малыша, босс.

— И все же не похож ты на сентиментального типа.

— Все в мире меняется. А что у вас приключилось С принцессой?

— Ничего.

— Ну и ладно, босс.

Из гостиной донесся кашель. Базз сказал:

— Я начну.

Прозвучал голос:

— Джентльмены, может, начнем и кончим? Базз вошел первым и удивленно присвистнул, увидев обстановку. Мал пристально всмотрелся в Лофтиса: тот был высок ростом и седой — подходит под описание подозреваемого у Апшо, необычайно красив в свои пятьдесят или около того, манеры и одежда с претензией на шик: твидовые брюки, джемпер-кардиган, сидит на диване непринужденно, закинув ногу на ногу. Мал сел рядом, а Базз взял стул, сел напротив и спросил:

— Собираетесь пожениться с красоткой Клэр, так?

— Да, собираемся.

Базз улыбнулся — ни дать ни взять деревенский простофиля:

— Чудненько. Она разрешит тебе драть мальчиков на стороне?

— На такие вопросы я отвечать не буду, — вздохнул Лофтис.

— Еще как ответишь. Отвечай, и не быстро.

— Мистер Лофтис прав, сержант, — вмешался Мал. — Вопрос не по делу. Мистер Лофтис, где вы были ночью первого, четвертого и четырнадцатого января этого года?

— Был здесь на заседаниях исполнительного комитета УАЕС.

— И что же вы обсуждали на этих совещаниях?

— Клэр сказала, что я не должен говорить с вами об этом.

Базз фыркнул:

— Делаешь, как тебе женщина прикажет?

— Клэр не обычная женщина.

— Это да. Богатая красная сучка, что спит с педерастом, такое не всякий день встретишь.

Лофтис снова вздохнул:

— Клэр предупредила, что разговор будет неприятным, и была права. Она также сказала, что единственное, что вы хотите, — это удостовериться, что я никого не убивал, а в наши дела, которые мы обсуждали в те вечера, я вас посвящать не должен.

Мал видел, что Базз скоро все поймет об их сделке с Клэр, и решил подыграть ему:

— Лофтис, я не думаю, что вы кого-то убили. Но есть другие дела, вам знакомые не понаслышке, и тут я не говорю о политике. Нам нужно найти убийцу, и вы обязаны нам помочь.

Лофтис облизал сухие губы и сцепил пальцы рук. Мал коснулся рукой зажима на галстуке: действуй Базз начал:

— Какая у тебя группа крови?

— 0+.

— Эта группа крови убийцы, знаешь это?

— Это самая распространенная группа крови у белых людей. Ваш друг сказал, что я — вне подозрений.

— Мой друг слишком мягок. Знаешь тромбониста Мартина Гойнза?

— Нет.

— Дуэйна Линденора?

— Нет.

— Джорджа Уилтси?

Попал: Лофтис снова закинул ногу за ногу, облизал губы:

— Нет.

— Черта с два! — рыкнул Базз. — Не знает он. Давай выкладывай!

— Я же сказал, что никогда о нем не слышал.

— Не слышал, а?

Тут Мал выставил два пальца и положил левую руку на правый кулак: Он май. Не бить.

— Оджи Дуарте, Лофтис. Что скажете?

— Не знаю такого. — Сухим языком Лофтис провел по пересохшим губам.

Базз громко хрустнул костяшками пальцев. Лофтис вздрогнул. Мал продолжил:

— Джон Уилтси был проституткой. Вы с ним встречались? Говорите правду, иначе мой друг рассердится.

Лофтис опустил голову:

— Да.

— Кто устраивал встречу?

— Никто не устраивал! Это просто было… свидание.

— Свидание, за которое ты заплатил? — спросил Базз.

— Нет.

— Его вам устроил Феликс Гордин, верно? — спросил Мал.

— Да нет же!

— Не верю.

— Да говорю же, нет!

Мал понял, прямое признание исключается. Он резко ударил Лофтиса в плечо:

— Оджи Дуарте. Тоже только свидание? — Нет!

— Говорите правду, или я вас оставлю один на один с сержантом.

Лофтис сдвинул колени и сгорбился:

— Да.

— Что да?

— У нас было с ним одно свидание.

— Какой непостоянный, — хмыкнул Базз. — Свидание с Уилтси, свидание с Дуарте. Где ты с этими парнями встречался?

— Нигде… так, в баре.

— В каком баре?

— В «Макомбо», в Дубовой комнате на Билтмор, кажется.

— Я начинаю злиться. Дуарте — мекс, а в таких местах латиносов не обслуживают. Давай заново. Двум педам, с которыми ты спал, выпустили кишки. Где ты с ними встречался?

Лофтис совершенно растерян и молчит. Базз наседает:

— Ты же платил им. Так? Это не грех. Я платил бабам, так почему вашему брату не платить мальчикам?

— Нет. Нет. Нет. Это не так.

Мал, очень мягко:

— Феликс Гордин? Лофтис затрясся:

— Нет, нет, нет, нет.

Базз погладил кулак — сигнал перемены действий.

— Чарлз Хартшорн. Почему он повесился?

— Его замучили люди вроде вас. Мал повторил сигнал:

— Вы добывали героин для Клэр. Где вы его брали?

— Да кто вам это сказал! — В голосе Лофтиса звучало искреннее возмущение.

Базз наклонился к нему и прошептал:

— Феликс Гордин.

Лофтис резко откинулся назад и ударился головой о стену. Мал сказал:

— Дуэйн Линденор работал в «Вэрайэти интернэшнл», где трудятся ваши друзья: Лопес, Дуарте и Бенавидес. Хуан Дуарте — двоюродный брат Оджи Дуарте. Вы часто бывали в этой студии. Дуэйн Линденор шантажировал Чарлза Хартшорна. Вот и расскажите нам, что и как было.

Лофтис вспотел. Мал заметил, что слово «шантажировал» вызвало у того болезненную реакцию.

— Трижды в 44-м и еще раз на прошлой неделе вы снимали со своего счета по десять тысяч. Кто вас шантажирует?

Лофтис обливается потом. Базз хотел было пустить в ход кулаки. Мал покачал головой и сделал знак — продолжай!

— Расскажи о Комитете защиты Сонной Лагуны, — начал Базз. — Чудные там дела творились, а?

Лофтис смахнул пот со лба:

— Какие такие дела? — Его голос прерывался от волнения.

— Ну, скажем, Комитет получал письма, что Хосе Диаса убил большой белый человек. Наш коллега считал, что ниточки от нынешних убийств тянутся туда, ко временам Сонной Лагуны и палок зутеров. Все жертвы нынешних убийств порезаны такой палкой.

Лофтис заламывает руки и еще сильнее потеет, глаза стали стеклянными. Малу сперва показалось, что разговор пойдет в облегченном режиме, но на такойэффект они не рассчитывали. Базз сбит с толку. Мал играет в плохого копа:

— Кто вас шантажирует?

— Нет! — У Лофтиса от пота взмокла одежда.

— Что произошло в Комитете защиты Сонной Лагуны?

— Не знаю!

— Тебя Гордин шантажирует?

— Я отказываюсь отвечать на этот вопрос на том основании, что мой от…

— Ты — комми, кусок скользкого дерьма. Какое предательство вы затевали на своих встречах? Давай выкладывай!

— Клэр сказала, что я не должен об этом говорить!

— Из-за кого вы разругались с Чазом Майниром во время войны? Назовите имя вашего любовника?

Лофтис залился слезами и прерывисто заговорил:

— Я от… казываюсь… отве… чать… мои… ответы… будут… обращены… против… меня… я… никого… не убивал… прошу… оставить… нас… в покое…

Мал сжал кулаки, повернув на пальце перстень с печаткой. Базз положил левую руку на свой кулак и стиснул пальцы — новый сигнал: не бить или я ударю тебя. Мал понял и ударил Лофтиса словесно — фактом, который ему был неизвестен, — Комиссии Конгресса его выдал друг Чаз Майнир.

— Ты защищаешь Майнира? Напрасно: ведь это он сдал тебя ФБР. Именно по его доносу тебя занесли в черный список.

Лофтис сжался в комок и что-то бормотал насчет Пятой поправки к конституции, будто это был официальный допрос и адвокаты вот-вот кинутся ему на защиту. Базз сказал:

— Мы ведь могли взять его за жопу, придурок. Мал обернулся и увидел в дверях Клэр де Хейвен.

Она тихо повторяла: — Чаз… Чаз… Чаз…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

В линиях пикетчиков начиналась заваруха.

Базз наблюдает за происходящим с безопасного расстояния — из окна четвертого этажа студии «Вэ-райэти интернэшнл». Он ждет звонков от Джека Шортелла и Мала. Эллис Лоу позвонил ему домой рано утром, выдернув из очередного кошмарного сновидения, и передал распоряжение окружного прокурора: вытрясти из Германа Герштейна еще пять тысяч для усиления боевого духа большого жюри. Германа еще не было (наверное, развлекался с Бетти Грэйбл), и ему не оставалось ничего иного, как только злиться на промашку Консидайна и смотреть за приготовлением к побоищу на улице.

Ему было видно все как на ладони:

Возле машины УАЕС с кинокамерой отирался тимстеровский амбал с бейсбольной битой. Как только дойдет до рукопашной, он скинет киношника с машины и разобьет его аппаратуру. В линии тимстеров плакатов стало вдвое, если не втрое больше, на крепких, ухватистых палках, мигом превращающихся в хорошие дубинки. Четверо здоровенных тимстеров торчали возле передвижного буфета радикалов — именно столько надо было, чтобы перевернуть машину вверх колесами и ошпарить буфетчика горячим кофе. Минуту назад тихонько подъехал телохранитель Коэна: привез ружья, приспособленные для стрельбы резиновыми пулями. Ружья были запеленуты будто младенец Иисус. Чуть подальше у тимстеров дежурит наготове собственная киногруппа: несколько актеров-провокаторов, знающих, как завести уаесовцев, чтобы те кинулись на них, и три оператора с камерами под брезентом в пикапе. Когда пыль уляжется, парни Микки будут запечатлены на кинопленке во всей своей геройской красе. Базз все еще дивится, как Мал едва не сорвал всю их операцию. Проболтавшись о предательстве Майнира в отношении Лофтиса, капитан едва не выдал тайну психиатра Лезника с его делами на комми именно в тот момент, когда Лофтис уже был готов расколоться насчет шантажа и Феликса Гордина. Базз поспешил увести Мала из дома Клэр, чтобы тот не выболтал все секреты их команды. Если им повезет, Лофтис с Клэр подумают, что сведения о предательстве Майнира они получили из материалов Комиссии Конгресса. Как ни умен капитан Мал Консидайн, а на глупости он мастак: двадцать против одного — он заключил сделку с Красной Клэр, чтобы получить отсрочку суда по опеке, и десять против одного — своим наездом на Лофтиса он мог эту сделку запросто угробить. Старый пед, конечно, не убийца, но почему-то страшится вспоминать о том пробеле в своей биографии — с 42-го по 44-й. А еще очень похоже, что это они с де Хейвен выкрали бумаг из квартиры Дэнни. С пропавшим доком Лезником тоже головная боль — не меньше, чем с Малом, который чуть не просрал свою хрустальную мечту.

Тимстеры пустили по кругу бутылки, а уаесовцы продолжали шагать цепочкой, выкрикивая свои набившие оскомину лозунги: «Даешь справедливый заработок!», «Долой тиранию студий!». Баззу пришло в голову сравнение: кошка готовится прыгнуть на мышь, которая грызет сыр на краю обрыва. Он оторвался от этого спектакля и пошел в кабинет Германа Герштейна.

Хозяин еще не пришел. Секретарша была предупреждена, что Баззу должны позвонить по прямому телефону Германа. Базз сел за его письменный стол, вдыхая аромат, плывущий из коробки сигар, и любуясь портретами кинозвезд на стенах. Подумал о деньгах, которые ему должны отстегнуть за большое жюри, и тут зазвонил телефон:

— Алло.

— Микс?

Голос был знакомым. Не Шортелл, не Мал…

— Микс. Кто это?

— Джонни.

— Стомпанато?

— Как скоро забывается, как скоро, — пропел баритон в трубке.

— Зачем звонишь?

— Как скоро забывается добро. А я вот добро не забываю. Понимаешь, о чем я?

Базз вспомнил историю с Люси Уайтхолл, казалось, прошло уже сто лет:

— И что, Джонни?

— Отдаю тебе должок, бляха-муха. Микки знает, что Одри снимала пенки. Но я ему ничего не говорил, даже смолчал, как ты наколол его с Пити С. Из банка стукнули. Одри положила свою пенку в Голливуд-Банк, а там Микки кладет свой навар с тотализатора. Управляющий заподозрил неладное и позвонил ему. Микки посылает за ней Фритци. Тебе дотуда ехать недалеко, так что мы квиты.

Базз представил себе Ледокола Фритци, орудующим ножом:

— Ты про нас знал?

— Заметил, что Одри нервничает в последнее время, проследил за ней до Голливуда и видел, как ты ее встречал. Микки про вас не знает, так что будь спок.

Базз послал ему воздушный поцелуй и положил трубку. Позвонил Одри — у нее занято. Выскочил из студии, сел в машину и помчался, не обращая внимания на красные и желтые огни светофоров, срезая путь, где только можно. Увидел «паккард» Одри у дома, перескочил бордюрный камень и юзом остановился на лужайке перед домом. Оставил двигатель работающим, вытащил свою пушку, бегом — к двери. Распахнул ее плечом — Одри сидела в шезлонге, в волосах — бигуди, на лице — слой кольд-крема. Увидев Базза, поспешно накрыла голову полотенцем. Он бросился к ней и стал целовать:

— Микки… прознал, что ты… его обобрала, — говорил он между поцелуями.

— Черт! — воскликнула Одри и тут же добавила: — Ты не должен видеть меня в таком виде!

Скоро здесь будет Фритци К. Базз схватил свою львицу и потащил ее к машине, выдохнув:

— Вентура, на береговом шоссе, я — за тобой. Это не Беверли Уилшир, зато там безопасно.

— Дай мне пять минут на сборы, — попросила Одри.

— Ни секунды!

— Вот черт. А мне так нравится в Лос-Анджелесе!

— Скажи ему пока.

Одри сняла бигуди и вытерла лицо:

— Пока, Лос-Анджелес!

Через час обе машины были в Вентуре. Базз устроил Одри в халупе на краю своего земельного участка, ее машину загнал в лесок, отдал ей все свои деньги, оставив себе две купюры — десятку и доллар, и велел позвонить своему приятелю из управления шерифа Вентуры, чтобы нашел ей пристанище. Этот человек был обязан ему, как он — Джонни Стомпана-то. Осознав, что она всерьез распрощалась с Лос-Анджелесом, со своим домом, с банковским счетом, гардеробом и всем, кроме любовника, Одри расплакалась. Базз поцелуями стер с ее лица остатки крема, сказал, что попросит приятеля помочь ей всем, чем возможно, а вечером позвонит ей в дом к приятелю. Львица проводила его уже без слез, грустно вздохнув:

— Микки был хорош кошельком, но слабак в постели. Постараюсь не скучать по нему.

Базз поехал в соседний городок Окснард и нашел телефон-автомат. Позвонил Дэйву Клекнеру, договорился, чтобы тот забрал к себе Одри, и набрал свой номер в «Хьюз эркрафт». Секретарь сообщила ему, что звонил Шортелл, которого она переадресовала в офис Германа Герштейна и в управление к Малу. Базз разменял свой доллар на мелочь и попросил междугороднюю соединить его с Мэдисон, 4609. Ответил сам Мал:

— Да?

— Это я.

— Ты где? Разыскиваю тебя с утра.

— В Вентуре. Есть дельце.

— Ясно. А тут такое творится. Микки рвет и мечет. Дал своим парням на ГуверТалче «добро», и те пошли молотить по башкам. Только что разговаривал с командиром отряда по ликвидации общественных беспорядков, тот говорит, что такого еще не видывал. Хочешь пари?

Пари, что успеет вытащить Одри и переправить ее заграницу.

— Босс, Микки бесится из-за Одри. Он узнал, что она снимает пенки с его бизнеса.

— Черт. А он знает про…

— Нет, и надеюсь, что не узнает. Я пока спрятал ее здесь, но долго так продолжаться не может.

— Что-нибудь придумаем. По-прежнему хочешь поквитаться?

— Еще сильней, чем раньше. С Шортеллом разговаривал?

— Десять минут назад. У тебя есть на чем записать?

— Нет, но у меня хорошая память. Давай.

— Последнее, над чем работал Дэнни, была связь между зубопротезной мастерской «Хоредко» на Бан-кер-Хилл, где делают протезы для зверей, и звероводом, который содержит росомах в нескольких кварталах от мастерской. Норт Лейман установил, что укусы на телах убитых от зубов росомахи.

Базз присвистнул:

— Вот как!

— Именно так. Непонятно другое. Во-первых, почему Дадли Смит так и не установил наблюдения за людьми, о чем просил Дэнни. Это Шортелл выяснил, но не знает, какую это сыграло роль. Во-вторых, Дэнни пытался установить связь между убийством в Сонной Лагуне с ее Комитетом защиты и подельником Мартина Гойнза в грабежах. Был у него такой паренек в 40-х, малый с обожженным лицом. На Бан-кер-Хилл летом 42-го произошло несколько грабежей. Раскрыты они не были. Дэнни дал Шортеллу несколько фамилий из списка регистрации нарушений комендантского часа, который тогда был введен федералами. Из этого списка Шортелл выявил одного вероятного подозреваемого с кровью группы 0+. Это некто Коулмен Масски, дата рождения 09.05.23, Саут-Бодри, 236, Банкер-Хилл. Шортелл считает его наиболее подходящим на роль подельника Мартина Гойнза.

Базз записал информацию:

— Босс, этому парню сейчас нет и двадцати семи, он не подпадает под версию об убийце среднего возраста.

— Знаю, меня это тоже настораживает. Но Шортелл говорит, что Дэнни был близок к раскрытию преступления и считал эту версию с грабителем самой перспективной.

— Босс, нужно брать Феликса Гордина. Вчера вечером он уже был почти наш, но вы…

В трубке воцарилось молчание, потом послышался раздраженный голос Мала:

— Знаю, знаю. Послушай, начинай разрабатывать Масски, а я тряхну Хуана Дуарте. Я послал четырех человек из отдела разыскать дока Лезника — если он еще жив, он нам пригодится. Давай встретимся в 17:30 у «Шато Мармон». Обработаем Гордина.

— Договорились.

— Ты догадался насчет меня и де Хейвен?

— Секунды за две. Как думаешь, она тебя не облапошит?

— Нет, у меня на руках все козыри. А ты, значит, с подругой Микки Коэна… Господи Иисусе!

— Приглашаю на свадьбу, босс.

— Сначала доживи до нее, дружище.

По Береговому шоссе Базз направился обратно в Лос-Анджелес, взяв курс на Банкер-Хилл. Впереди собирались тучи, грозя новым ливнем, который вымоет из земли новые трупы и пошлет за ним новых мстителей. Саут-Бодри, двести тридцать шесть, был дешевым домом в викторианском стиле. Дранка на крыше потемнела от непогоды, кое-где зияли прорехи. Базз подъехал к дому и увидел старуху, сгребавшую граблями листья.

Он подошел к ней и увидел, что в молодости она была красавицей. Бледная, почти прозрачная кожа обтягивала скулы модели, полные губы и шапка каштановых с проседью волос. Только ее глаз не коснулось увядание — они лучились светом и умом.

— Мэм? — обратился к ней Базз.

Старуха оперлась на грабли, в зубьях которых застрял один-единственный лист каштана — больше на лужайке их не было:

— Да, молодой человек. Вы пришли, дабы вспомоществовать призывному собранию Сестры Эйме[44]?

— Сестра Эйме уже давно не устраивает никаких призывных собраний, мэм.

Старуха протянула руку — высохшую, искривленную подагрой руку попрошайки. Базз положил ей в ладонь несколько монеток:

— Я ищу Коулмена Масски. Не знаете такого? Он жил здесь лет семь-восемь назад.

Старуха улыбнулась:

— Я хорошо знаю Коулмена. Я — Делорес Масски Такер Кафесджян Ладерман Дженсен Тайсон Джонс. Я — мать Коулмена. Он был самым верным рабом из всех, кого я выносила, дабы обратить в веру сестры Эйме.

Базз сглотнул слюну:

— Рабом, говорите? Ну и имена у вас! Женщина рассмеялась:

— На днях пыталась вспомнить свою девичью фамилию и не смогла. Видите ли, молодой человек, у меня было много любовников — ведь я должна была приносить детей для сестры Эйме. Господь создал меня красивой и плодовитой, чтобы я могла нарожать сестре Эйме Семпл Макферсон прислужников, а округ Лос-Анджелеса давал мне помощь, чтобы их прокормить. Мои хулители обзывали меня фанатичкой, говорили, что я присваиваю деньги, но то были слова дьявола. Как по-вашему, разве произвести на свет доброе белое потомство для сестры Эйме не благородное дело?

— Конечно, я даже сам об этом подумываю. Мэм, а где сейчас Коулмен? Я должен передать ему деньги, и, думаю, он что-то выделит и вам.

Делорес снова стала скрести лужайку:

— Коулмен всегда был щедрым. Всего я родила девятерых — шесть мальчиков и три девочки. Две дочки стали служить сестре Эйме, одна, к своему стыду должна сказать, стала проституткой. Мальчики, едва им исполнилось лет четырнадцать-пятнадцать, все разбежались: восемь часов молитв и чтения Библии ежедневно были для них несносны. Дольше всех со мной оставался Коулмен — пока ему не исполнилось девятнадцать. Я освободила его от обета, он пошел на поденную работу и отдавал мне половину заработка. А сколько у вас денег для Коулмена?

— Много. А где он сейчас?

— Боюсь, он угодил в ад. Отрекшиеся от сестры Эйме осуждены на вечные муки в котле кипящего гноя и негритянского семени.

— Когда вы его видели в последний раз, мэм?

— Кажется, в конце осени 1942-го.

Ответ не уверенный, но точно укладывался в календарь Апшо:

— А что, мэм, Коулмен поделывал тогда? Делорес сняла с граблей листок, смяла и швырнула на землю:

— Чем он только не занимался. Все больше слушал на патефоне джаз да шатался где-то вечерами. И школу бросил. Я рассердилась на него, потому что сестра Эйме хочет, чтобы и рабы ее были с аттестатом. Потом у него была ужасная работа — в зубной мастерской. А потом, честно признаюсь, он стал воровать. Я находила в его комнате чужие вещи, но ничего не стала говорить. Он сознался, что грешен в воровстве, и обещал десятую долю своей добычи отдавать сестре Эйме.

Зубопротезная мастерская, воровство — все пока укладывалось в версию Апшо:

— Скажите, так это в 42-м Коулмен занялся воровством?

— Да. Летом, перед тем как совсем ушел из дома.

— А лицо у него было обожжено? Или, может, уродства какие?

Старуха просто опешила:

— Он был писанным красавцем! Хорош, как эстрадный кумир!

— Извините, я, наверное, ошибся. А кто был Мас-ски, кто его отец?

— Уж и не вспомню. Тогда, в 20-х, я много мужчин перевидела. Запоминала только фамилии да следила, чтоб Господь его получше наградил, да заклинания произносила. А все-таки сколько вы должны Коулмену? Он ведь в аду. Дайте эти деньги мне — вы принесете облегчение его душе.

Базз протянул ей свою последнюю десятку:

— Мэм, вы сказали, что Коулмен сбежал осенью 42-го?

— Да, тогда это было, и сестра Эйме благодарит вас.

— А почему он сбежал? И куда он уехал? Вопрос испугал Делорес: щеки у нее совсем ввалились, а глаза выпучились:

— Коулмен отправился разыскивать своего отца. Приходил гадкий человек, с гадким ирландским говором, и спрашивал его. Коулмен испугался и убежал. Ирландец много раз приходил и спрашивал про Коулмена, но я призвала на помощь сестру Эйме, и он исчез.

Время убийства Сонной Лагуны. Дадли Смит напросился работать в группе большого жюри. А за Дадли маячит убийство Хосе Диаса и Комитет защиты Сонной Лагуны…

— Мэм, этот ирландец высокий, большой, ему тогда было за тридцать, с красным лицом и голубыми глазами?

Делорес стала креститься, прикладывала руки к груди, потом — к лицу, словно отгоняя вампиров:

— Изыди, сатана! Испытай силу святой церкви, Храма Ангела и сестры Эйме Семпл Макферсон. Я больше не отвечу ни на один твой вопрос, пока ты не пожертвуешь хорошую сумму наличными. Изыди, не то будешь ввергнут в геенну огненную!

Базз вывернул карманы. Он понял, что тут ему больше ничего не добиться:

— Мэм, скажите сестре Эйме, чтоб немного подождала. Я скоро вернусь.

Базз поехал домой, вырвал из ежегодника полицейской академии Лос-Анджелеса фото патрульного Дадли Смита и поехал к «Шато Мармон». Он остановил машину перед отелем на Сансет. С наступлением сумерек пошел мелкий дождик. Базз сидел в машине и томился мыслями об Одри, когда в окно постучал Мал и, открыв дверь, сел с ним рядом. Базз сказал:

— У меня — все путем! У тебя?

— Все путем вдвойне.

— Босс, попадание в яблочко с рикошетом: все сходится, кроме среднего возраста.

Мал вытянул ноги:

— То же и у меня. Норт Лейман звонил Шортеллу, а тот — мне. Док тщательно обследовал берег реки, где было найдено тело Оджи Дуарте. Хочет досконально выяснить все детали убийства для своей новой книги по судебной медицине. И представь: он нашел прядь седых волос от парика со следами крови 0+. По всей видимости, убийца ударился головой, когда перелезал через забор, покидая место преступления.

Кстати, у забора док и нашел эту прядь. Вот и твой рикошет.

— И вот почему Лофтис все отрицает. Что же получается: кто-то пытается подставить старого пед-рилу?

— Думаю, да.

— Что говорит Хуан Дуарте?

— Жуткая история, пострашнее зубов росомахи. Дэнни его допрашивал, ты знаешь об этом?

— Нет.

— Как раз после этого его и сцапали. Дуарте рассказал, что во время событий в Сонной Лагуне с Лоф-тисом был его брат, гораздо его младше, который был похож на него как две капли воды. Поначалу у мальчика лицо было забинтовано — обгорел на пожаре. Никто и не знал, как он похож на Лофтиса, пока не сняли повязку. Он болтал на собраниях Комитета, будто видел, что Хосе Диаса убил большой белый человек, но ему никто не поверил. Он якобы убежал от убийцы. А когда Дуарте его спросил, зачем он появляется там, где его может поймать убийца, он сказал, что у него есть особая защита. О том, что у Лофтиса есть брат, в документах большого жюри нет ни слова. Дальше — больше.

«Верно, — подумал Базз. — Интересно, кто первый скажет „Дадли Смит"».

— Тогда давай дальше. Связно все получается.

— Дуарте ходил к Чарлзу Хартшорну как раз перед тем, как тот повесился, чтобы попросить его привлечь полицию к расследованию убийства Оджи. Хартшорн рассказал, что его чуть с ума не свели в связи с убийством Дуэйна Линденора — твоя работа, коллега, — и что он читал в бульварной газетке про палки зутеров, которыми уродовали других убитых, и что это связано с Сонной Лагуной. Хартшорн позвонил в полицию, разговаривал с сержантом Брюнингом, который сказал, что сейчас же приедет. Дуарте ушел, а на следующее утро Хартшорн был мертв. Вот так!

Базз первым озвучил то, что они оба уже знали:

— Дадли Смит. Это он «большой белый» и специально вошел в команду большого жюри, чтобы не допустить в суде показаний Комитета защиты Сонной Лагуны. Вот почему он так следил за работой Апшо. Дэнни сильно заинтересовался использованием палки зутера при убийствах, а Оджи Дуарте, двоюродный брат Хуана, был в его списке поднадзорных. Дадли просто заметает следы. Он поехал к Хартшорну вместе с Брюнингом. Примерили галстук, и прощай, Чарли.

Мал стукнул кулаком по приборной доске:

— Не могу в это поверить.

— А я могу. У меня есть один вопрос. В последнее время ты чаще меня общался с Дадли. Он как-то связан с убийствами гомосексуалистов?

Мал покачал головой:

— Нет. Я все время об этом думаю, но никакой связи нащупать не могу. Дадли сам хотел, чтобы Апшо вошел в нашу команду, и его совершенно не интересовало серийное убийство педов. А вот когда Дэнни вышел на палку зутера и Оджи Дуарте, он испугался. А что, Хосе Диас был зутером?

— Его одежда была порезана палкой зутера, — сказал Базз. — Я что-то тут припоминаю. У Дадли мог быть мотив для убийства Хосе Диаса?

— Мог. Я был с Дадли, когда он ездил к своей племяннице. Она неровно дышала к мексам, а Дадли этих увлечений не разделял.

— Мотив слабоват, босс.

— Дадли просто псих! Вот тебе и мотив! Базз схватил Мала за руку:

— А теперь послушай, что я тебе расскажу. У меня был разговорчик с полоумной мамашей Коулмена Масски. У нее было много детей от разных папаш, она даже не помнит, кто от кого. Коулмен ушел из дома осенью 42-го. Он занимался грабежами, любил джаз, работал в зубопротезной мастерской. Это все по версии Апшо. А теперь такая штука: осень 42-го, большой человек с ирландским акцентом приходит к ней и спрашивает про Коулмена. Я описал ей Дадли, старуха насмерть перепугалась, и больше из нее было слова не вытянуть. Выходит так: Коулмен убегал от большого белого, значит, от Дадли Смита, который укокошил Хосе Диаса, а Коулмен это видел. Предлагаю сейчас прижать Гордина, потом вернуться к старухе и расспросить ее. Пропробуем связать ее с Рейнольдсом Лофтисом.

— Я хочу прищучить Дадли. Базз мотнул головой:

— Тут надо хорошо подумать. Доказательств нет, свидетелей смерти Хартшорна нет, убийство мекса — восьмилетней давности. А Дадли — коп с репутацией. Если ты думаешь, что с такими доказательствами в руках ты его одолеешь, ты такой же псих, как и он.

Мал передразнил игривый разговор ирландца:

— Тогда, сынок, я его убью.

— Хрена с два.

— Я уже убил человека, Микс. И сделаю это еще раз.

Базз понял, что он готов пойти на это — головой в омут:

— Коллега, убить фашиста на войне — это совсем другое дело.

— Ты знал об этом?

— А с чего ж я все время думал, что под пули меня подставил ты, а не Драгна? Если уж такой обходительный парень, как ты, идет на убийство, то и второй раз человека загасить за ним не заржавеет.

Мал рассмеялся:

— А ты хоть раз убивал?

— Воспользуюсь Пятой поправкой конституции, босс. Ну, идем, что ли, забирать этого сутенера?

Мал кивнул:

— Номер 7941 — это одно из бунгало.

— Сегодня ты будешь играть в плохого парня. У тебя это хорошо получается.

— Вперед, приятель.

Базз пошел впереди. Они прошли через вестибюль во двор. Было темно, а высокая живая изгородь совсем закрывала бунгало. Базз высматривает таблички с номерами, подвешенные на железных кронштейнах, увидел 7939:

— Следующее бунгало.

Послышались выстрелы. Один, другой, третий, четвертый — совсем рядом по нечетной стороне. Базз вытащил свой револьвер, Мал — свой и взвел курок. Они подбежали к номеру 7941 и, вжавшись в стену по обе стороны от двери, замерли, прислушиваясь. Базз услышал за дверью удаляющиеся шаги, глянул на Мала, поочередно разогнул пальцы — раз, два, три — круто повернулся и ударом ноги распахнул дверь.

Две пули влетели в притолоку над его головой, из темной задней комнаты сверкнуло дуло пистолета. Базз бросился на пол, Мал — на него и дважды выстрелил наугад. База увидел распростертого на полу человека, его желтый шелковый халат от пояса до воротника был в крови. Вокруг тела валялись пачки денег в банковской обертке.

Мал вскочил на ноги и бросился за стрелявшим. Базз услышал глухие удары, звон выбитого стекла, потом наступила тишина. Он поднялся и осмотрел тело убитого: человек был одет изысканно, аккуратно подстриженная бородка, ухоженные ногти с маникюром. Труп сильно изуродован. Обертка купюр принадлежала федеральному банку в Беверли-Хиллз. Денег было не меньше трех тысяч, все в пачках по пятьсот долларов. Только протяни руку… Базз сдержался. Вернулся Мал, тяжело дыша:

— Там ждала машина. Новая модель, белый седан. Базз зацепил ногой пачку зеленых, она упала на рукав халата мертвеца, на котором были вышиты инициалы «Ф. Г.».

— Из банка Беверли-Хиллз. Там Лофтис снимал деньги?

— Там.

Издали донесся вой полицейских сирен. Пропали денежки, подумал Базз:

— Лофтис, Клэр, убийца — какие напрашиваются выводы?

— Сматываемся отсюда. Пока люди шерифа не стали нас спрашивать, какого черта мы…

— По машинам, — сказал Базз и выскочил из дома.

Мал подъехал первым.

Базз заметил его напротив дома де Хейвен. Развернулся, выключил двигатель. Мал наклонился к окну:

— Что так долго?

— Ехал медленно.

— Кто-нибудь видел тебя?

— Нет. А тебя?

— Вроде никто. Базз, нас там не было.

— Ты, босс, с каждым днем все лучше играешь в эти игры. Что тут происходит?

— Две машины, моторы не разогреты. Двое: Хейвен и Лофтис — играют в карты. Они чистые. Не думаешь, что это был наш убийца?

— Нет. Наш почитатель этих, как их там, крыс — психопат. А психопаты и одновременно почитатели крыс с пушкой не ходят. Я грешу на Майнира. Они с Лофтисом идут в паре, а из досье большого жюри я вычитал, что Лофтис любит покупать мальчиков.

— Может, ты и прав. Тогда едем к старухе Масски?

— Саут-Бодри, 236, босс.

— Поехали.

Здесь первым оказался Базз. Он позвонил и оказался нос к носу с Делорес, одетой в длинный белый балахон. Она спросила: ; — Хотите сделать подношение сестре Эйме?

— Мой казначей будет через несколько минут, — ответил Базз и вынул фото Дадли Смита. — Мэм, не этот тип спрашивал о Коулмене?

Делорес глянула на фото и перекрестилась:

— Изыди, сатана. Это — он.

Снова везение! Еще очко Дэнни Апшо:

— Мэм, Рейнольде Лофтис, знаете такого?

— Нет, что-то не припоминаю.

— А кого-нибудь с фамилией Лофтис?

— Нет.

— А все-таки, когда родился Коулмен, вы часом не путались с мужчиной по фамилии Лофтис?

Старушенция фыркнула:

— Если словом «путались» вы называете вынашивание детей для сестры Эйме, то я говорю «нет».

— Мэм, вы мне говорили, что Коулмен отправился в 42-м искать своего папашу. Если вы не знаете, кто был его папашей, откуда ему знать, как он выглядит?

— Двадцать долларов для сестры Эйме — и я вам кое-что покажу.

Базз снял с руки свой перстень:

— Теперь он ваш, милая. Показывайте. Делорес осмотрела перстень, сунула в карман и вышла. Базз ждал на крыльце, гадая, где мог задержаться Мал. Время шло. Вышла Делорес со старым кожаным альбомом в руках:

— Родословная выношенных мною рабов. Я брала фотографии у всех мужчин, кто давал мне семя, и делала на обороте соответствующую запись. Когда Коулмен решил искать отца, он нашел в этом альбоме человека, на которого был очень похож. Когда приходил ирландец, я прятала альбом. Я хочу получить за информацию двадцать долларов.

Базз открыл альбом и увидел десятки фотографий мужчин. Поднес альбом ближе к лампочке и стал вглядываться в лица. Пролистал четыре страницы, на пятой увидел знакомое лицо: обворожительный молодой раскрасавец Рейнольде Лофтис в модном твидовом пиджаке и бриджах. Открепил карточку и прочел на обороте: «Рэндольф Лоуренс (псевдоним?), актер, летний сезон, спектакль „Рамона" 30 августа 1922 года. Настоящий джентльмен. Надеюсь, его семя даст хорошие всходы».

Год 1942: вор, зубной техник, любитель крыс Коулмен становится свидетелем убийства Хосе Диаса Дадли Смитом, находит фотографию и разыскивает папу Рейнольдса Лофтиса. Год 1943: лицо Коулмена обожжено на пожаре???, он ходит на собрания Комитета защиты Сонной Лагуны вместе с папой / псевдобратом, говорит о большом белом человеке, никто ему не верит. 1942-1944-й: пробел в деле психиатра на Лофтиса. Год 1950: Коулмен — убийца. Не пытается ли этот псих подставить папу / Рейнольдса, повесить на него серийные убийства гомосексуалистов, переодевшись в Лофтиса, чему последнее доказательство — волосы из парика, найденные доком Лейманом?

Базз протянул Делорес карточку:

— Это Коулмен, мэм?

— Очень похож, — улыбнулась она. — Какой приятный мужчина. Жаль, что я не помню, как зачинала от него.

Хлопнула дверца машины, на крыльцо вбежал Мал. Базз отвел его в сторонку и показал фото:

— Лофтис в 1922-м. Под именем Рэндольфа Лоу-ренса, актера на летних гастролях. Он не брат, а отец Коулмена.

Мал постучал пальцем по карточке:

— Остается выяснить следующее: как он обгорел на пожаре и зачем ломать комедию с братом. А насчет Майнира ты прав.

— Это ты о чем?

— Звонил в транспортное управление. За Майниром числится белый «Крайслер»-седан 49 года. По пути сюда заехал к нему домой. Машина в гараже под домом, капот теплый. Эта та машина, которую я видел у «Шато Мармон».

База обнял Мала за плечи:

— Дары волхвов, и вот еще один подарок: старуха узнала в ирландце Дадли Смита.

Мал глянул на Делорес и спросил:

— Считаешь, бумаги Дэнни выкрал Дадли?

— Нет. Он бы обставил это как ограбление квартиры. Это сделал Коулмен, босс. Нам осталось найти его.

— Вот если бы Лофтис и Клэр заговорили, черт бы их побрал! Но они ничего не скажут, это уж точно.

Базз убрал руку:

— Это так, но мы можем потрясти милашку Чаза. В 43-44 годах он был с Лофтисом не разлей вода, а я знаю одного хорошего специалиста, он поможет нам вытрясти из Чаза то, что нам нужно. Дайте этой леди двадцатку, а я пока позвоню.

Мал полез за бумажником, а Базз вошел в дом и нашел телефон у двери в кухню. Позвонил в справочную, узнал нужный номер и набрал. В трубке ласково зажурчал итальянский баритон Джонни Стом-панато:

— Слушаю.

— Это Микс. Хочешь подшибить деньгу? Нужно наехать на кое-кого — будешь главным. Только уговор — без увечий.

— Ты труп, Базз, — сказал Джони Стомп. — Микс прознал о тебе и Одри. Соседи видели, как ты ее волок. Хорошо, что он не в курсе, что я тебе свистнул. Рад был с тобой познакомиться. Всегда знал, что ты работаешь стильно.

Придется Дэнни Апшо потесниться в могиле, подумал Базз. Он смотрел, как Мал расплачивается с матерью крысиного убийцы. У него родилась идея:

— Заказ на убийство уже есть?

— Десять кусков. Пятнадцать, если возьмут тебя живым, чтобы Микки успел поразвлечься.

— Гроши. Джонни, хочешь двадцать штук за два часа работы?

— Все шутишь? А следующее предложение — свидание с Ланой Тернер?

— Я серьезно.

— А где ты возьмешь такие деньги?

— Достану недели за две. По рукам?

— Надеешься столько прожить?

— Так играешь или нет?

— Ах, черт. По рукам.

— Я тебе перезвоню, — заключил Базз и положил трубку.

Мал стоял рядом, качая головой:

— Что, Микки все знает?

— Знает. У тебя лишняя кровать найдется? Мал легонько стукнул его по плечу:

— Приятель, о твоих делах мало-помалу становится известно.

— Это ты о чем?

— Сегодня до меня дошло кое-что. — Что?

— Это ты убил Джина Найлза.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Джонни Стомпанато в представлении Мала — две части сальных итальянских манер, две части пижонства и шесть частей бандитизма. Вся же ситуация Малу представлялась так: Базз обречен, это ясно слышалось в его голосе, когда он говорил с Одри по телефону. Что касается его самого, то арест серийного убийцы Коулмена плюс обвинительное заключение для большого жюри преподносят ему Стефана на блюдечке, как рождественский подарок к порогу дома. Газеты «Геральд» и «Миррор», освещая гибель Гордина, ничего не пишут о подозреваемых в убийстве и отзываются о жертве как о добропорядочном импресарио, а о деньгах — ни слова: видно, примчавшиеся к месту преступления полицейские успели обогатиться. В затеянных тимстерами беспорядках газеты обвиняют УАЕС. На Базза произвело впечатление, как Мал разгадал убийство Джина Найлза; толстяк поверил его обещанию, что это останется тайной. Микс собирается обработать племянницу Дадли, а Мал вместе с Джонни Стомпанато будут заниматься Чазом Майниром. Когда они будут брать Коулмена, он позаботится о том, чтобы при этом присутствовали газетчики: первое интервью капитана Мала Э. Консидайна, схватившего Монстра-Росомаху. А потом наступит черед Дадли Смита.

Восемь утра. Мал сидит в машине Джонни Стомпанато — полицейский в засаде с бандитом. Диспозиция такова: Базз проинструктировал Джонни относительно его действий и подкупил привратника дома Чаза. Тот сообщил Малу, что в 8:10 Чаз идет на завтрак в «Уилшир дерби» по Марипозе и возвращается домой около 9:30, купив по дороге газеты. Базз дал привратнику сотенную ассигнацию, чтобы с 9:30 до 10:00 тот отлучился со своего поста. Таким образом у Мала с напарником образовывалось получасовое окошко, чтобы никем не замеченными вступить с объектом в контакт.

Мал следит за выходом из дома, Джонни Стомпанато чистит складным ножом ногти и напевает оперные арии. В 8:09 из «Конкистадор Апартментс» вышел небольшого роста мужчина в теннисном свитере и спортивных брюках. Привратник делает им знак. Стомпанато срезает заусеницу и улыбается. Мал снова думает о том, что таких головорезов, как Джонни Стомп, нужно поискать.

Они выжидали.

В 9:30 привратник поправил свою фуражку, сел в машину и уехал. В 9:33 Чаз Майнир с газетами вошел в дом. Стомпанато спрятал нож. Мал сказал: «Пошли».

Они быстро вошли в вестибюль. Майнир направился к почтовым ящикам. Джонни Стомп подошел к лифту и открыл дверь. Мал остановился у зеркала, делая вид, что поправляет галстук, и наблюдал, как Майнир вынимает из почтового ящика письма. Стомп, как вежливый сосед, ногой придерживал дверь лифта и улыбался. Маленький Чаз зашел в лифт и тут же очутился в западне. Мал зашел следом и отпихнул ногу Джонни. Дверь закрылась.

Майнир нажал кнопку четвертого этажа и достал из кармана ключи. Мал выхватил их у него из рук и ударил коленом в пах. Майнир выронил газеты и скрючился, Джонни схватил его за горло и прижал к стенке. Лицо Майнира побагровело, глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Мал обратился к нему, подражая манере Дадли Смита:

— Мы знаем, что ты убил Феликса Гордина. Мы его партнеры по делу Лофтиса, и ты нам расскажешь все о Рейнольдсе и его сыне. Все-все, сынок, расскажешь.

Дверь лифта открылась, холл четвертого этажа пуст. Мал выбрал ключ с номером 311, вышел из лифта, углядел дверь квартиры Майнира, отпер ее и отошел в сторону. Стомп выволок Майнира из лифта, дотащил до квартиры, втолкнул внутрь и только тогда отпустил его горло. Чаз рухнул на пол, жадно глотая воздух. Мал сказал Джонни:

— Знаешь, что спрашивать. А я пока посмотрю бумаги.

Майнир стал что-то лепетать. Стомп надавил ногой ему на глотку. Мал снял пиджак, засучил рукава и приступил к осмотру квартиры.

Пять комнат: гостиная, спальня, кабинет, кухня и ванная. Мал начал с кабинета, находившегося дальше всего от Стомпа и Майнира. Сначала включил радиоприемник, прошелся настройкой по джазу, рекламе, новостям дня и остановился на опере: под гром оркестра звучал темпераментный дуэт мужского баритона и женского сопрано. До Мала донеслись вопли Майнира. Он прибавил громкости и приступил к делу.

В кабинете — письменный стол с ящиками и шкаф с папками. Там Мал обнаружил кучу киносценариев, копии писем Майнира на политические темы, адресованную ему корреспонденцию, разные записки и револьвер 32-го калибра с пустым барабаном и закопченным стволом. Спальня в пастельных тонах была набита книгами, а встроенный шкаф — дорогими костюмами и обувью. В ящиках старого комода — пропагандистские брошюры, под кроватью — ничего, кроме еще нескольких пар обуви.

По радио громыхает опера. Мал посмотрел на часы — 10:25: прошел час, осмотрены две комнаты. Бегло осмотрел ванную. Радио замолкло, и в дверь заглянул Стомпанато. Громила выглядел измотанным. Он сказал:

— Пед раскололся. Скажите Миксу, пусть не вздумает подыхать, пока со мной не расплатится.

— Я осмотрю кухню и поговорю с ним.

— Не нужно. Эти папки у Лофтиса и Клэр, или как там ее. Идем, послушаете сами.

Мал пошел за Джонни в гостиную. Чаз Майнир чинно сидел в плетеном кресле; на щеках — следы от ударов, под носом запекшаяся кровь. Его свитер и брюки оставались белоснежными, но глаза смотрели в пустоту, на губах играла измученная, почти блаженная улыбка. Мал глянул на Стомпа.

— Я влил в него полпинты «Бифитера», — объяснил Джонни, постучав по дубинке, висевшей на поясе.

— Ин вино веритас, капиче?

Дэнни Апшо однажды сказал ему то же самое, в тот единственный раз, когда они вместе выпивали. Мал взял стул и сел напротив Майнира:

— Почему вы убили Гордина? Говорите.

— Из самоуважения, — проговорил Чаз с легким акцентом восточных штатов. В голосе звучало чувство собственного достоинства.

— Что вы имеете в виду? — спросил Мал.

— Самоуважение. Гордин мучил Рейнольдса.

— Он начал мучить еще в 44-м. Долго вы ждали со своей местью.

Майнир посмотрел на Мала:

— Полиция сообщила Рейнольдсу и Клэр, что я донес на него в Комиссию Конгресса. Не знаю, как это пронюхали, но так или иначе. В общем, они нагрянули ко мне. Я видел, что бедное сердце Рейнольдса было разбито. Я знал, что Гордин снова начал его шантажировать, поэтому я решил его покарать. Мы с Клэр и Рейнольдсом снова становились очень близки, так что можете считать, что я действовал, защищая собственные интересы. Хорошо иметь друзей, и нет ничего хуже, когда они начинают тебя ненавидеть.

Ему захотелось выговориться — доносчику, донесшего на другого доносчика.

— Почему вы не забрали деньги? — спросил Мал.

— Ну что вы! Это было бы уже не возмездие. А потом Клэр очень богата. Она так щедра по отношению к Рейнольдсу… и ко всем своим друзьям. А вы не похожи на уголовника. Скорее на прокурора или налогового инспектора.

Этот романтичный гомик-камикадзе рассмешил Мала:

— Я — полицейский.

— Вы меня арестуете?

— Нет. А вы этого хотите?

— Я хочу, чтобы все знали, что это я сделал из-за Рейнольдса, только…

— Только не хотите, чтобы знали почему? И почему Гордин шантажировал Лофтиса?

— Да, вы правы.

Мал резко перевел разговор на другую тему:

— Зачем Рейнольде и Клэр выкрали бумаги Апшо? Чтобы защитить всех вас от большого жюри?

— Нет.

— Из-за младшего брата Рейнольдса? Из-за его сына? Или их больше интересовало дело Апшо по серийным убийствам?

Майнир замолчал. Мал кивнул Стомпанато, чтобы тот отошел подальше:

— Чаз, вы уже об этом говорили. Теперь повторите это мне.

Молчание.

— Чаз, предлагаю вам сделку: обещаю вам, что все узнают, что именно вы убили Гордина, и я больше не дам в обиду Рейнольдса. Вы получите все, что хотели получить. Рейнольде узнает о вашем храбром поступке, и вы искупите перед ним свою вину. Он снова вас полюбит. Он вас простит.

От слов «полюбит» и «простит» Майнир разрыдался; слезы он вытирал рукавами свитера:

— Рейнольде бросил меня из-за него. Вот почему я донес на него в Комитет Конгресса.

Мал подался вперед и тихо спросил:

— Бросил из-за кого?

— Из-за него.

— Кто этот он?

— Младший брат Рейнольдса в действительности был его сыном. Его мать — сумасшедшая религиозная фанатичка, с которой у Рейнольдса была связь. Она получала от него деньги и растила мальчика. Когда Коулмену исполнилось девятнадцать, он убежал из дома и нашел Рейнольдса. Рейнольде взял его к себе и сделал своим любовником. Он бросил меня из-за собственного сына.

Мал отпрянул. Признание повергло его в шок, ему захотелось бежать от этого ужаса сломя голову. Вместо этого он приказал:

— Дальше и подробно.

Майнир заговорил, торопясь, будто боялся, что его исповедник убежит, не дослушав, словно ему хотелось, чтобы все поскорее кончилось и он был бы полностью оправдан — или казнен:

— Феликс Гордин начал шантажировать Рейнольдса года с 44-го. Он как-то узнал о нем и Коулмене и грозил рассказать об этом Герману Герштейну. Герштейн не выносит таких, как мы, для Рейнольдса это был бы конец. Когда полицейский пришел допрашивать Феликса насчет тех убийств, Феликс все сопоставил. Джордж Уилтси был близок с Рейнольдсом, а Мартин Гойнз и Коулмен — оба джазмены. Потом убили Оджи Дуарте, в газетах появилось больше подробностей. О некоторых вещах полицейский обмолвился, и Феликс понял, что убийцей был Коулмен. Он снова стал шантажировать Рейнольдса, требуя от него еще десять тысяч.

Клэр и Рейнольде доверяли мне, а я хотел искупить вину. После трех первых убийств они поняли, что это дело рук Коулмена; бульварные газеты сообщали подробности увечий всех жертв, а узнав их имена, они все поняли. Они знали это еще до того, как полицейский попытался проникнуть в УАЕС, пытались найти Коулмена, чтобы его остановить. Хуан Дуарте увидел Апшо в морге, когда там был Оджи, и узнал его по фотоснимку, сделанном Норманом Костенцом. Он сказал Клэр и Рейнольдсу, кто на самом деле этот молодой человек, и они испугались. Из газет же они узнали, что полиция разыскивает человека, похожего на Рейнольдса, и поняли, что Коулмен хочет подставить своего отца. Они организовали Рейнольдсу алиби, а я проследил за Апшо от дома Клэр. На следующий день Клэр попросила Мондо Лопеса подобрать ключи к квартире Апшо и вытащить у него документы, по которым они могли бы отыскать Коулмена. Мондо нашел их и принес Клэр. Они с Рейнольдсом всеми силами хотели остановить Коулмена и стремились…

Они стремились избавиться от кошмара, который мог раздавить Лофтиса похуже всякого большого жюри.

Мал вспомнил, как испугалась Клэр, когда он невзначай упомянул о Сонной Лагуне во время их первой встречи, подумал об обожженном лице Коулмена, но отбросил эти мысли и спросил:

— Что связывает Клэр и Коулмена? Майнир покраснел:

— Во времена Сонной Лагуны Клэр воспитывала Коулмена. Он влюбился в Клэр и говорил ей, что, когда он наедине с Рейнольдсом, всегда думает о ней. Она была в курсе всех его чудовищных фантазий. Она прощала их связь. Она сильная женщина, и у нее широкие взгляды. А убийства начались через несколько недель после объявления об их помолвке. Когда Коулмен узнал, что Рейнольде навсегда отбирает у него Клэр, он обезумел. Ну что, теперь вы меня арестуете?

Малу не хватило духу сказать «нет» и тем совсем добить Чаза Майнира. Он вообще ничего не сказал, потому что в комнату вошел сальный итальянский щеголь Джонни Стомпанато. Мал думал об одном: как оградить Стефана от этого ужаса. И он понимал, что это ему не по силам.

name=t322>

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Было похоже, что Мэри Маргарет Конрой помешана на мексах всерьез и надолго: производит впечатление мексофилки высшей лиги: жеманно хихикая, девица шла в компании смазливого латиноса по имени Рикардо.

Базз следил за ней от женской общаги до Студенческого союза университета Лос-Анджелеса. Они держались за руки и болтали по-испански. Все, что он мог разобрать из их разговора, были два слова: «ко-расон» и «фелисидад» —любовный треп, знакомый ему по песенкам из музыкальных автоматов в мексиканских ресторанах. Оттуда пухленькая племянница Дадли Смита направилась на собрание Панамериканской студенческой лиги, на лекцию по истории Аргентины, оттуда — на обед с продолжением амурных игр с Рикардо. Теперь уже больше часа она сидит в аудитории, где рассказывают об искусстве майя, а когда она выйдет — пан или пропал, — он задаст ей свой вопрос.

Базз поглядывает по сторонам: ему повсюду чудятся охотники за черепами от Коэна и комми. Ком-ми, конечно, не в счет, это так, к слову, а что Микки ачал на него охоту — это без вопросов. Людей Коэна много — с ледорубами, дубинками, удавками и пушками с глушителями. Такой ненароком пройдет мимо тебя — и ты труп, жертва сердечного приступа. Прохожие ахают, вызывают скорую помощь, а убийца преспокойно исчезает в толпе. Базз всматривается в лица прохожих, чтобы не подставиться, потому как сам хорошо умеет выбрать момент для удара и ему совсем не хочется давать такой шанс охотнику на них с Одри.

Голова трещит от похмелья.

И спина ноет от ночного сна на полу у Мала Консидайна.

Хотя почти всю ночь они обсуждали планы. Еще он звонил в Вентуру Дэйву Клекнеру: Одри благополучно устроена в доме приятеля. Поговорил по телефону с Джонни Стомпанато, чтоб узнать, как у них обошлось с Майниром, рассказал Малу, как все случилось с Джином Найлзом. Мал сказал, что интуитивно угадал в нем убийцу и что долг остается столь непомерным, что такая месть не искупает всей вины за гибель Дэнни. При упоминании малыша Мал прослезился, потом обрушился на Дадли Смита: он может быть обвинен в убийстве Хосе Диаса и Хартшорна, в фальсификации улик и в преступном заговоре, так что ему прямой путь в газовую камеру. Только как это сделать: ему просто не позволят отдать Дадли под суд ни по какой статье — чин, фигура и репутация Дадли дают ему дипломатическую неприкосновенность.

Потом они обсуждали пути отступления. Базз вернулся к своей старой идее, которая была столь же безумна, как план Мала завалить Дадли. Они обсудили возможность укрыться на восточном побережье, бежать на торговом судне в Китай, завербоваться солдатами удачи в Центральную Америку, где местные авторитеты платят гринго хорошие песо, чтобы держать в узде красную угрозу. Долго обсуждали, брать ли Одри с собой, или спрятать львицу где-нибудь на пару лет; взвесили все за и против обоих вариантов. Под конец решили: Базз осуществит все задуманное в течение двух ближайших суток и сразу ложится на дно. В коридорах факультета раздался звонок на перерыв. Базз почувствовал раздражение. Мэри Маргарет Конрой все равно ему ничего не скажет, ему было важно подтвердить свою версию, увидев ее реакцию, — и все только для того, чтобы дать Малу потачку в его ярости против Дадли. Перерыв выплеснул из аудитории стайку студентов, среди которых Мэри Маргарет выглядела на добрый десяток лет старше. Базз пошел за ней и тронул за плечо:

— Мисс Конрой, можно вас на минутку?

Мэри Маргарет с пачкой книг в руках обернулась, посмотрела на Базза с неприязнью:

— Вы с факультета, нет? Базз с трудом сдержал смех:

— Нет, я не с факультета. Милая моя, вам не кажется, что дядя Дадли перегнул палку, когда решил так отвадить от вас Хосе Диаса?

Мэри Маргарет побелела как полотно и рухнула без сознания на траву.

Диас на совести Дадли.

Базз убедился, что пульс Мэри Маргарет восстановился, и оставил ее лежать в траве на попечении однокурсниц. Он быстро покинул студенческий городок и направился к дому Эллиса Лоу, чтоб обозначиться а службе: отсутствие дока Лезника на фоне буйства уаесовцев было как нельзя кстати. Четыре детектива из управления, брошенные на его поиск, строчили у Лоу свои рапорты; пока только гипотезы, но все надеялись, что рано или поздно всплывут доказательства: досье психиатра кончались записями от лета 49-го, хотя люди из мозгового треста УАЕС по-прежнему посещали Лезника. Что-то здесь было не так.

Базз запарковался на лужайке, уже забитой машинами. Услышав голоса, доносящиеся со двора, он обошел дом и увидел на веранде Эллиса с гостями. В ведерках со льдом охлаждалось шампанское. Лоу, Герман Герштейн, Эд Саттерли и Микки Коэн беседовали, держа в руках бокалы. Двое телохранителей Коэна стояли спиной к Баззу; его никто не заметил. Он нырнул за обвитую плющом решетку и затаился.

Герштейн в восторге: вина за вчерашнее столкновение возложена на УАЕС. Тимстеры передали свою киноверсию побоища в «Мувитон ныос», которая размножает ее под названием «Красные дикари сотрясают Голливуд» и передает в прокат по всей стране. У Эллиса Лоу тоже хорошие новости: городской совет назначил отличных членов большого жюри. Его дом заполнен вескими уликами, так что обвинительный акт обеспечен. Саттерли толкует о прекрасном политическом климате, что большое жюри — это отрада сердца, предопределенная Господом именно в это время и в этом месте, удача, какая бывает раз в жизни. Казалось, вот-вот этот дегенерат предложит всем упасть на колени и молиться. Но тут Микки его бесцеремонно перебивает вопросом, где этот следователь по особым поручениям Тернер Базз Микс?

Базз повернул обратно и вошел в дом. Машинистки стучат на машинках, клерки оформляют папки с делами; бумаг в гостиной столько, что хватило бы на серпантины и конфетти для тысячи праздничных церемоний. Он направился к щиту с рапортами и увидел, что вся стена на его месте завешана фотографиями.

На полях фотокарточек стоят штампы следственных федеральных служб, и подавляющее большинство помечены сокращением КЗСЛ — Комитет защиты Сонной Лагуны. Это, видимо, были те фотографии, которые Эд Саттерли перекупил у соперничающей шпионской группы. Базз присмотрелся и увидел, что сокращением КЗСЛ были помечены все без исключения карточки, причем внизу стояли даты — 1943 и 1944 год. Снимки были расположены в хронологическом порядке; в дальнейшем на них будут выискивать лица известных комми и обводить их кружками. «Наверное, среди них есть и Коул-мен», — подумал Базз и стал искать человека с повязкой на лице.

В большинстве это были групповые снимки, некоторые — увеличенные фрагменты групповых, на которых лица видны отчетливее. Качество фотографий было отличное: федералы знают свое дело туго. На ранних снимках лица были расплывчатые, белые, групповые снимки весны 43-го; Базз продвигался вдоль стены, надеясь найти Коулмена — но только без бинтов и повязок. Бинты стали мелькать с лета 43-го; вот — мелко — Клэр де Хейвен и Рейнольде Лофтис. И вдруг — ба-бах! — вылитый Рейнольде Лоф-тис: тот же миловидный пед, только моложавее и с густой шевелюрой.

Базз вернулся к дате 17.08.43. Сличил внешность, облик и одежду Лофтиса и человека в бинтах. Волосы старшего Лофтиса заметно реже, у более моложавого Лофтиса — куда более густые. На трех групповых снимках человек в бинтах одет в полосатую рубашку с короткими рукавами; на портрете моложавый Лофтис в той же рубашке. Хуан Дуарте говорил Малу, что «маленький брат» Рейнольдса Лофтиса был очень на него похож, но этот человек был истинным Рейнольдсом во всех отношениях, кроме волос. Он был вылитый отец, его зеркальное отражение, только на двадцать лет моложе.

Базз задумался над различием выражений «очень похож» и «похожи как близнецы». Делорес Масски говорила об их схожести. Базз схватил со стола машинистки увеличительное стекло и стал разглядывать поочередно все карточки с Коулменом. Посмотрел три и подошел к четвертой, где мальчик стоял между мужчиной и женщиной, наставил на него лупу и стал внимательно разглядывать: никаких шрамов, никаких рубцов на гладкой коже, никаких неровностей, какая бывает при пересадке кожи. Прошелся по двум снимкам в нижнем ряду. 10 ноября 1943-го. Мальчик стоит боком, повернувшись к Клэр де Хейвен, без рубашки. На правой руке видны глубокие шрамы, они идут друг за другом ровными прямоугольниками. Такие он видел на руке одного актера РКО, перенесшего пластическую операцию на лице после автомобильной катастрофы. Он с гордостью показывал шрамы на руках и говорил, что такую пересадку кожи умеет делать только доктор Терри Лаке: кожа отсюда лучше всего подходит для пересадки на лицо. Актер ассказывал ему, что Терри сделал его внешность в точности такой же, какой она была до аварии. Когда он посмотрел на себя в зеркале, не мог найти никаких отличий.

Терри Лаке трижды лечил в своей клинике Клэр де Хейвен от наркотической зависимости.

Его рабочие забивали цыплят палками зутеров.

Терри Лаке говорил, что Лофтис добывал у него героин для Клэр, а Мартин Гойнз был убит передозировкой героина. Терри Лаке использовал морфий для лечения своих своих пациентов.

Базз стал дальше водить лупой по стене. Нашел фото Коулмена без рубашки, спиной к объективу; на спине — все те же прямоугольные шрамы, заставившие Базза вспомнить про раны от палки зутера. Нашел снимки, где парень ластится к де Хейвен. Бесспорное свидетельство: Коулмен подвергался пластической операции, чтобы еще больше походить на отца. Его вполне можно было принять за Лофтиса на фотографии в альбоме Делорес. Его «особой защитой» от Дадли стало то, что он маскировался под Лофтиса.

Базз снял со стены карточку, на которой Коулмен был виден лучше всего, и положил ее в карман. Нашел стол с рапортами агентов управления прокурора. Пролистал последние сообщения: все, чего добилась четверка, — это допрос досрочно-условно освобожденной из заключения дочери доктора, которая сообщила, что ее больной раком легких старик едва не отдал богу душу и собирается лечь в санаторий для послеоперационной реабилитации. Базз собирался положить в карман листок с адресом этого лечебного заведения, как услышал «предатель!» и увидел в двух шагах от себя Микки и Германа Герштейна.

Коэн мог пристрелить его на месте, но мешали полдюжины свидетелей.

— Полагаю, что моей работенке за тысячу в месяц капут? Так, Мик? — спросил База.

У Коэна на лице были написаны ярость и обида:

— Гойский предатель! Говно! Хуесос! Коммунист! Сколько я тебе платил? Сколько же денег я тебе на-передавал, чтобы ты вот так со мной поступил??!!

— Порядочно, Мик.

— Это не ответ, придурок! Ты должен молить меня о прощении. Должен умолять не предавать тебя мучительной смерти!

— Разве это что-то изменит?

— Нет.

— Ну тогда, какая мне разница, босс.

— Герман, — обратился Микки к Герштейну, — оставь нас.

Тот вышел из комнаты. Машинистки продолжают стучать, клерки — корпеть над бумагами. Базз еще позлил коротышку:

— Значит, не обижаешься на меня, а?

— Предлагаю тебе сделку, — сказал Коэн. — А когда я говорю «сделка», мне можно верить. Так?

«Сделка» и «верить мне» были его девизом, поэтому Базз и водил дело с ним, а не с Зигелем или Драгной:

— Точно, Мик.

— Верни мне Одри, и я волоска не трону на ее голове и не заставлю тебя медленно умирать. Веришь моему слову?

— Да.

— Понимаешь, что я тебя достану?

— Ты всегда выигрываешь, босс.

— Ну так делай, как я говорю.

— Сделки не будет. Пока, еврейчик. Я буду по тебе скучать. Правду говорю.

Быстро в санаторий «Пасифик».

Базз свернул с берегового шоссе и просигналил у ворот. Из переговорного устройства донеслось хриплое «Да?».

— Тернер Микс к доктору Лаксу.

В динамике — легкое гудение с десяток секунд и наконец:

— Припаркуйтесь по левую руку у входа с табличкой «Для посетителей», пройдите к лифту и поднимитесь на третий этаж. Доктор ждет вас в своем кабинете.

Дойдя до лифта, Базз обнаружил, что он занят. Он пошел по лестнице и на последних ступеньках остановился, услышав из открытой двери голос Терри Лакса:

— …оклахомский бабуин… Но мне надо поговорить с ним, он связан с Говардом Хыозом. Слушай, сегодня в газетах напечатали кое-что для меня интересное: убит один человек, с которым у меня были общие дела. Я только что слышал об этом по радио. Купи мне все утренние газеты, пока я потолкую с этой деревней.

Значит, и Лаке имел дело с Гордином: шесть против одного в пользу этого. Базз быстро спустился к своей машине, взял дубинку и сунул ее сзади за пояс. Теперь лифт был свободен, он нажал кнопку третьего этажа и поехал вверх, думая, как же Терри любит деньгу и до чего ему безразлично их происхождение! Дверь кабинета открыта, в дверях нарко-док с приветливой улыбкой:

— Баззи, давненько ко мне не заглядывал.

В коридоре чисто и пустынно — ни нянек, ни посетителей.

— Как дела, Терри?

— Ты по делу, Базз?

— А как же, босс. И по особому. Где мы можем спокойно поговорить?

Лаке провел Базза через холл в маленькую комнату, заставленную шкафами с папками и увешанную графическими пособиями по пластической хирургии. Лаке прикрыл дверь, Базз запер ее на ключ и привалися к ней.

— Это еще зачем, черт возьми? — удивился Лаке. Базз ощутил спиной свою дубинку:

— Весной 43-го ты делал пластическую операцию сыну Лофтиса. Расскажи мне об этом.

— Не пойму, о чем ты говоришь. Посмотри, если хочешь, истории болезней за 43-й год.

— Не будем препираться, Терри. Рассказывай обо всем сам — и не забудь Гордина.

— Что значит «препираться»? Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Базз вытащил дубинку и ударил Лакса по ногам ниже колен. От удара Лаке врезался в стену. Базз схватил его за волосы и со всей силой ткнул лицом в косяк двери. Лаке сполз на пол, оставляя кровавый след на полированном красном дереве и бормоча:

— Не бей меня, не бей меня. Базз отступил на шаг:

— Лежи тут, на полу тебе будет удобнее. Зачем ты оперировал мальчишку, чтобы он походил на отца? Кому это было нужно?

Лаке откинул назад голову, из горла у него вырвались булькающие звуки, и он отряхнулся, будто собака, вылезшая из воды:

— Ты же изувечил меня! Ты меня… изувечил.

— Сделаешь себе пластику. Отвечай на вопросы.

— Лофтис мне велел. Он хорошо мне заплатил, сказал, чтобы я никому об этом не говорил. У Лофтиса и того психа одинаковое строение лица, и мне было нетрудно сделать это.

— Зачем это понадобилось Лофтису?

Лаке с трудом сел и стал массировать колени. Зыркнул на внутренний телефон, стоявший на шкафчике с папками — слишком далеко. Базз дубинкой разбил его вдребезги:

— Зачем? — повторил Базз. — Только не говори, что он хотел сделать парня похожим на себя, чтобы тот тоже стал кинозвездой.

— Но именно так он мне и сказал! Базз постучал дубинкой по ноге Лакса:

— Почему ты назвал Коулмена психом?

— После операции он лежал у меня, и я его поймал у себя в инкубаторе. Он забивал цыплят палкой зутера. Мало того — он пил их кровь!

— И верно псих, — согласился Базз, а про себя подумал: «Нет об убийствах он ничего не знает. Думает, что хуже, чем пить цыплячью кровь, ничего быть не может». — А какие у тебя были дела с Феликсом Гордином, босс?

— Я его не убивал!

— Знаю и уверен, что ты и понятия не имеешь, кто это сделал. Зато готов поспорить, что ты что-то епнул Гордину о офтисе году этак в 43-м или 44-м, что позволило ему тянуть с Лофтиса деньгу. Похоже на правду? Лакс замолчал.

— Отвечай, когда спрашиваю, не то получишь еще и по печени.

— Я расскажу об этом Говарду, и у тебя будут неприятности.

— С Говардом я расстался.

Лаке сделал запоздалое предположение:

— Деньги, Базз? В них дело? У тебя проблемы, тебе нужно откупиться, и понадобилась помощь. Так?

Базз подбросил дубинку, ухватил ее за кончик ремешка и ее концом ударил Лакса в грудь. Базз дернул ее назад, как чертика на резинке. Лаке вскрикнул от боли и неожиданности. А Базз продолжал:

— Коулмен, Лофтис и Гордин. Как они связаны? Лаке поднялся и расправил халат:

— Примерно через год после пластической операции Коулмена я был на одном приеме в Бель-Эр. Там был и Лофтис со своим так называемым братом. Я сделал вид, что не знаю их, потому что Рейнольде не хотел, чтобы кому-то стало известно об операции. Позже тем же вечером я был на пляже и увидел, как Лофтис и Коулмен целовались. Я обозлился. Выходило, что я оперировал парня для извращенца-кровосмесителя. Я знал, что Феликс любит шантажировать гомосексуалистов, и продал ему эту информацию. Думаю, он шантажировал Лофтиса. И нечего тут удивляться, Микс. Ты бы сделал то же самое.

В делах группы большого жюри была одна фраза из доклада дока Лезника, в которой улавливался намек на сокровенную тайну Майнира: «Если бы вы знали, кем он был, вы бы поняли, почему я донес». Полуживому старому стукачу была известна вся эта история.

Базз глянул на Лакса, который вновь обрел обычное достоинство, толкнул его обратно к стенке и припер дубинкой:

— Когда ты последний раз видел Коулмена? Голос Лакса звучал пронзительно и тонко:

— Где-то в 45-м. Папа с сыночком, видимо, разругались. Коулмен сам пришел ко мне с двумя тысячами и сказал, что больше не хочет походить на своего папу. Попросил меня изменить его лицо по всем правилам науки. Я сказал, что поскольку люблю делать людям больно, то возьму только полторы тысячи. Привязал его к креслу дантиста, натянул толстые резиновые перчатки и раздробил ему кости лица. Пока у него все заживало, держал его на морфии возле загона с цыплятами. Он ушел от меня с легкой привычкой к наркотику и тяжелыми синяками. Стал носить бороду, и от Лофтиса у него осталась только посадка глаз. Ну, теперь ты уберешь, наконец, свою дубинку?

Ага! А героин для Гойнза! Базз опустил дубинку:

— Я знаю, что ты производишь у себя морфий. Лаке достал из кармана скальпель и стал чистить ногти.

— Есть разрешение от полиции.

— Ты говорил мне, что Лофтис доставал героин для Клэр де Хейвен. Вас снабжают одни и те же люди?

— В общем, да. Цветные парни с южных окраин, со связями в полиции. Имею дело только с теми, кого одобряют власти, — как и ты.

— Коулмен тоже их знает?

— Конечно. Еще после первой операции я дал ему их телефоны. Он втюрился в Клэр и говорил, что хочет помочь ей доставать наркотик, будет сам за ним ездить, чтобы она не связывалась с ниггерами. А после второй операции он уже покупал у них, наверное, для себя.

Браво-браво, Коулмен Лофтис: долой наркотики, да здравствуют ритуальные убийства с помощью чудовищных крыс.

— Мне нужен список этих наркоторговцев. Сейчас же.

Лаке открыл шкафчик с папками, достал оттуда листок бумаги и потянулся к пачке чистых бланков.

— Я возьму оригинал, — сказал Базз, выхватывая листок.

Доктор пожал плечами и снова занялся своими ногтями. Базз стал было совать под пиджак свою дубинку. Лаке сказал:

— Тебе мама не говорила, что подглядывать за другими невежливо?

Базз промолчал.

— Суровый, молчаливый тип. Я поражен.

— Я тоже поражен, Терри.

— Чем же?

— Твоей живучестью. Тебе нассы в глаза, ты скажешь: «Божья роса». Ты небось уже внушил себе, что этого маленького унижения вовсе с тобой и не было.

— Я сын Голливуда, Базз, — вздохнул Лаке. — Дешево досталось, легко потерялось. Погоди минутку — у меня к тебе вопрос.

— Давай.

— В чем же тут дело? Уверен, что где-то тут замешаны деньги. Ты за «спасибо» никогда не работал.

— Адиос, Терри.

Базз со всей силы ударил дубинкой Лакса по печени. Скальпель выпал из рук доктора. Базз на лету подхватил его, ударил коленом в пах, прижал Лакса к стене и растянул правую руку доктора, как у Христа на распятии. Лаке вскрикнул. Базз воткнул скальпель ему в руку и несколькими ударами дубинки пригвоздил ее к косяку двери. Лаке заорал и закатил глаза. Базз достал из кармана пригоршню купюр и засунул ему в рот:

— Это тебе за Коулмена.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Мал еще раз объехал вокруг дома де Хейвеи. Уйдут они когда-нибудь или нет! Ему позарез нужно пробраться за бумагами Дэнни! Знают они об убийстве Гордина или нет? Если Чаз им позвонил, то они должны были бы помчаться к нему. Об убийстве трубят все газеты и радио, их друзья тоже знают, что Лофтис по крайней мере знаком с убитым. Но их машины стоят на приколе, и Малу не остается ничего другого, как ждать, колесить вокруг дома и ждать, ждать.

Кэнон-драйв — Элевадо, Комсток — Хиллкрест — Санта-Моника, и обратно. Сидеть здесь в засаде —значит рисковать: вездесущие копы из Беверли-Хиллз в любой момент могут задержать его за нарушение юрисдикции и завести на него дело. Всякий раз, подъезжая к этому дому, он воображает там сцену одну ужаснее другой: Лофтис со своим сыном. При этом он всякий раз вспоминает о Стефане, он том, как уберечь мальчика от ужасов жизни…

От двухчасового кружения вокруг дома он совершенно одурел. Позвонил Миксу и попросил телефонистку передать ему, чтобы подъехал на Кэнон-драйв, но «кадиллак» Базза все не появлялся, и Мал уже был готов ворваться в дом один с пушкой наготове.

Опять Санта-Моника — Кэнон-драйв. Мал заметил мальчишку, разносившего газеты, и у него родилась идея. Он остановился в трех домах от Клэр и поправил зеркало заднего вида так, чтобы видеть ее крыльцо. Мальчуган бросил газету — она стукнулась о дверь. Дверь открылась, протянулась рука и забрала ее. Если они еще не знают, то сейчас узнают, и если страх не затуманил им мозги, то догадаются: Чаз.

Потянулись минуты ожидания. Мал достал с заднего сиденья старый свитер — с его помощью можно легко выдавить окно. Еще несколько томительных минут, и Клэр с Лофтисом торопливо прошагали к стоявшему у подъезда «линкольну». Она села за руль, он — рядом. Машина задом выехала на проезжую часть, развернулась и поехала в сторону дома Майнира.

Мал направился к их дому — высокий солидный мужчина в костюме-тройке с небрежно перекинутым через руку свитером. Увидел рядом с дверью боковое оконце, выдавил его, нащупал ручку замка, открыл дверь. Вошел в дом и запер дверь на щеколду.

Ему предстояло обыскать не менее пятнадцати комнат. Мал уже наметил себе кладовки, маленькие комнатки и те, где есть письменные столы, и сразу направился к большому столу у лестницы. Осмотрел полдюжины ящиков, обыскал встроенный шкаф для верхней одежды, пытаясь нащупать связку папок или разрозненных бумаг.

Ничего.

Прошел в задние комнаты — еще две кладовки. Пылесосы, щетки для чистки ковров, норковые шубы. Мал вознес молитву старому пресвитерианскому Богу: не дай им, Господи, спрятать бумаги в домашний сейф!

Маленькая комнатка за ванной: книжные полки и письменный стол — восемь ящиков со всякой всячиной: киносценарии, письменные принадлежности и почтовая бумага, старые личные документы Лоф-тиса, и нигде нет двойного дна, никаких тайников и секретных ящичков.

Мал вышел из комыатки в боковую дверь и почувствовал аромат кофе. Пошел на запах и попал в небольшой зал с экраном на стене и кинопроектором напротив. Посредине зала раздвижной стол с кофейником и разложенными на нем бумагами, при нем — два стула: рабочая обстановка. Мал подошел к столу, стал просматривать бумаги, и…

Какой же умница был Дэнни Апшо!

Малыш писал четко, каждая фраза — глубокая мысль, язык — безупречный, и дай ему судьба еще пару дней, и он бы легко раскрыл эти четыре убийства. Все четко и ясно: страница три, показания второго свидетеля, который видел, как похищали Гойнза. Клэр и Лофтис обвели эти места карандашом, что подтверждало слова Майнира: они пытались найти сына Лофтиса.

Страница три.

Свидетель Коулмен Хили, допрошенный Дэнни Апшо в первый день расследования: ему около тридцати — возраст указан верно. Описание внешности: высок ростом, стройный, с бородой — явно фальшивая; он снимает ее, когда нужно предстать в облике отца-любовника. Описание его барменом в профиль Дэнни дополнил собственным описанием анфас, прибавив указание на «средний возраст». Он был первым и единственным, по словам Джека Шортелла, свидетелем, назвавший Гойнза голубым — первая «гомосексуальная» зацепка Апшо. Загримируй Коулмена — и он запросто может выглядеть мужчиной среднего возраста. Если же все собрать вместе, включая найденную доктором Лейманом на берегу реки окровавленную прядь парика, и Коулмен Масски-Лофтис-Хили предстает убийцей, маниакально жаждущим крови и заодно желающим отомстить насильнику и кровосмесителю Рейнольдсу.

Только одно оставалось непонятным: Дэнни допрашивал Коулмена и встречался с Лофтисом. Как же он не заметил, что они похожи друг на друга?

Мал просмотрел другие страницы дела Дэнни. Молодец, молодец, думал он. В работе малыша железная логика сочеталась с нестандартным мышлением: Дэнни точно разгадал психологию убийцы. Здесь был шестистраничный отчет обследования квартиры на Тамаринд-стрит (он все-таки был там), но склока между городом и округом вынудила его пойти на обман. Он боялся, что из-за этого городская полиция сотрет его в порошок, поэтому решил уклониться от проверки на детекторе лжи — проверки, которая сняла бы все подозрения в его причастности к гибели Найлза, — и ушел из жизни сам. Отчеты перемежались фотоснимками с кровавыми рисунками. Дэнни снимал все сам, рискуя быть обвиненным в противозаконном вторжении на чужую территорию. Мал почувствовал, как на глаза навернулись слезы. Он уже видел, как на основе собранных Дэнни улик Эллис Лоу выстраивает убийственное обвинительное заключение, в котором фигурирует и его имя. Монстра-Росомаху отправляют в газовую камеру — и заслуга в этом принадлежит им с Дэнни и Баззу Миксу. Кто бы мог подумать! Он — и Микс.

Мал вытер слезы, все фотографии и бумаги сложил в аккуратную стопку. На полях одной из страниц с перечнем намеченных для обследования объектов в негритянском квартале он заметил пометки, сделанные женской рукой. Это был список отелей на юге города, где выступали джаз-оркестры. Мал сунул список в карман, остальное взял под мышку и направился к выходу. Отпирая щеколду, он услышал, как в замочную скважину всунули ключ. Мал открыл дверь, как это сделал Дэнни Апшо на Тамаринд-стрит.

На крыльце стояли Клэр и Лофтис. Они посмотрели на разбитое оконце, потом — на Мала и на папку бумаг у него под мышкой.

— Вы нарушили наш уговор.

— К черту наш уговор!

— Я решила убить его. Пришла к выводу, что другого пути нет.

Лофтис стоял позади и держал в руках пакет с продуктами. Времени навестить Майнира у них явно не было:

— Ради справедливости? Суд народа?

— Мы только что говорили с нашим адвокатом. Он считает, что вы не сможете доказать, что мы каким-то образом связаны с убийствами, — сказала Клэр.

Мал посмотрел на Лофтиса:

— Все равно правда выплывет наружу. Правда о вас и о Коулмене. Будет и большое жюри, и суд над Коулменом.

Лофтис, опустив голову, отступил за спину Клэр. Мал оглянулся и увидел, что из машины выходит Базз. Клэр обняла своего жениха. Мал сказал:

— Присмотрите за Чазом. Ради вас он убил человека.

ГЛАВА СОРОКОВАЯ

В машине Мала они едут в негритянский район; на приборной доске список продавцов героина от Лакса и список гостиниц от Дэнни / Клэр. Мал ведет машину, Базз думает, не прикончил ли он «звездного» хирурга Лакса. Разговор начинается сам собой.

Первым стал рассказывать Базз: об обмороке Мэри Маргарет и о Лаксе, опустив эпизод со скальпелем. Коулмену была сделана пластическая операция, чтобы уйти от преследования Дадли Смита и угодить извращениям отца. Лаке сообщил Гордину сведения о кровосмесительном грехе, чтобы тот шантажировал Рейнольдса,а россказни об обожженном лице распространялись среди друзей Лофтиса специально, чтобы скрыть его извращенную похоть: повязка на лице просто скрывала операционные швы. Рассказ о том, что Лаке раздробил кости лица Коулмена, Базз приберег напоследок. Мал присвистнул: так вот почему, допрашивая саксофониста Хили в первый день Нового года, Дэнни не заметил поразительного сходства Лофтиса с Коулменом — сходства этого уже не существовало.

Далее последовал рассказ Мала о том, что собой представлял Коулмен. Именно Коулмен первым выставил Мартина Гойнза голубым; Коулмен рассказал Дэнни о высоком седом человеке; Коулмен в седом парике и, видимо, в гриме нападал на свои жертвы; Коулмен носил фальшивую бороду. Именно Лофтис, Клэр и Мондо Лопес выкрали бумаги Дэнни, когда узнали, что он расследует серийное убийство голубых, а Хуан Дуарте опознал в нем полицейского. Мал подробно рассказал о допросе Майнира, который сообщил, что Коулмен был недостающим звеном любовного треугольника в начале 40-х. А застрелил он Гордина, чтобы реабилитировать себя в глазах Клэр и Лофтиса, которые теперь самостоятельно разыскивают Коулмена. И Мал и Базз пришли к единому мнению: Мартин Гойнз, бывший подельник Коулмена, скорее всего, стал случайной жертвой: он просто подвернулся, когда Росомаха почувствовала позыв к убийству. Второе, третье и четвертое убийства — чудовищная попытка подставить папашу Рейнольдса.

Они въехали на тихий в дневное время Стрип в районе Сентрал-авешо, по обеим сторонам которого вплотную друг к другу выстроились фасады увеселительных заведений: «ТаджМахал», рождественские гирлянды цветных лампочек на пальмах, украшенные блестками скрипичные ключи, черно-белая зебра и гигантский алебастровый негр с красными глазами. Ни один из музыкальных клубов еще не открылся. Никто не толпился у входа, где маячили одни привратники-вышибалы да подметали на своих участках окурки и битое стекло смотрители автостоянок. Мал остановил машину и пошел влево, Базз — вправо.

Базз беседовал с вышибалами и с подметальщиками, раздавая мелочь, которую не успел затолкать в глотку Терри Лакса. Трое из черномазых только помотали головами, двое не видели Коулмена недели две, а клоун в шутовском костюме адмирала слышал, что Хили джазует в одном из закрытых клубов Уоттса, где белых допускают до сцены, если они дают качество и не тянут грабки к цветным девчонкам. Базз пересек улицу и продолжил опрос, двигаясь навстречу своему партнеру. Еще трое негров помотали головами, когда к нему рысцой подбежал Мал:

— Говорил с парнем, который на прошлой неделе видел Коулмена возле «Бидо Лито». Он разговаривал со старым евреем, который выглядел еле живым. Похоже старец был из числа любителей джаза и обитает в реабилитационном санатории на углу Семьдесят восьмой и Норманди-стрит.

— Думаешь, это Лезник? — спросил Базз.

— Мы с тобой мыслим одинаково, сынок…

— Перестань называть меня «сынком», босс, от этого меня дрожь пробирает. Босс, я видел донесение в доме Эллиса. Дочь Лезника говорит, что он собирался после операции лечь в какой-нибудь санаторий. Там был список с адресами, но я не сумел его взять.

— Поехали сначала в санатории на Норманди-стрит. Что-нибудь разузнал?

— Коулмен, скорее всего, играет в закрытом джаз-клубе в Уоттсе.

— Вот черт, несколько лет назад я работал в отделении на Семьдесят седьмой, там этих клубов не меряно. И никаких подробностей?

— Ничего.

— Поехали.

За считанные минуты они доехали до санатория «Звезда Давида». Мал проскакивал на желтые огни светофоров и на двадцать миль превышал скоростной режим. Здравница размещалась в низком желтовато-коричневом доме, напоминающем скорее тюрьму общего режима, где заключенные тихо мрут. Мал припарковал машину и направился к стойке администратора, а Базз зашел в телефонную будку и стал просматривать в справочнике адреса на странице «Санатории». На Южной стороне их оказалось тридцать четыре. Базз вырвал страницу с адресами, увидел стоящего у машины Мала и подошел к нему, качая головой:

— Тут их тридцать четыре — нам на целый день работы, мать его!

— И тут ничего, — сказал Мал. — Лезник не регистрировался, никто от рака легких не умирает. Коулмен тут не появлялся.

— Давай займемся гостиницами и наркоторговцами. Если там ничего не найдем, наменяем мелочи и станем обзванивать санатории. Знаешь, я думаю, Лезник в бегах. Если это он был с Коулменом, он как-то замешан в этом деле и не станет регистрироваться под своим именем.

Мал постучал по капоту машины:

— Базз, Клэр составила список здешних гостиниц. Майнир говорил, они с Лофтисом пытаются найти Коулмена. Если они это уже…

— Это ничего не значит. Коулмена тут видели на неделе. Он может быть где угодно, но он всегда там, где музыка. Что-то его связывает с джазом, и хотя никто не считает его музыкантом, здесь говорят, что он здорово играет на альт-саксофоне. Давайте пока еще светло все-таки прошерстим гостиницы и наркодилеров, а когда стемнеет, займемся негритянскими джаз-клубами.

— Пошли.

Гостиница «Тевер» на углу Восемьдесят четвертой и Бич-стрит — ни одного белого постояльца. Гостиница «Галеон» на углу Девяносто первой и Бекин-стрит — из постояльцев один белый — толстяк-алкаш полтора центнера весом с негритянкой-женой и тремя детьми в одноместном номере. По пути к машине Базз просматривал оба списка гостиниц и вдруг схватил Мала за руку:

— О-па!

— Что такое?

— Совпало! Гостиница «Пурпурный орел» на углу Девяносто шестой и Сентрал обозначена в списке Клэр. Роланд Наваретт, номер 402, с пометкой «Лакс».

— Что ж ты молчал?

— Да чернила тут расплылись. Мал отдал ключи Баззу:

— Веди машину, я посмотрю, что ты еще пропустил. Они ехали на юго-восток. Базз лихорадочно переключал передачи. Мал сравнил два списка:

— Только одно совпадение. Знаешь, что я подумал?

— Что?

— Лакс близко знает Клэр И Лофтиса, Лофтис добывал для Клэр наркотик. Значит, они могли иметь доступ к продавцам Лакса.

Базз увидел «Пурпурного орла» — семиэтажное здание из шлакоблоков с хромированным украшением над рваным пурпурным навесом при входе.

— Может быть, — сказал Базз и припарковал машину у подъезда. Мал почти бегом поднялся по ступеням.

Базз догнал его у конторки администратора. Мал размахивал под носом у клерка своим жетоном. Тощий негр в рубашке, застегнутой на все пуговицы, хотя в вестибюле стояла духота, бормотал:

— Да-сэр-да-сэр-да-сэр, — кося глазом на Мала и шаря рукой под конторкой.

— Рональд Наваретт. Он все еще у себя в 402-м номере?

— Нет-сэр-нет-сэр-пет-сэр, — бормотал служитель. Базз зашел за конторку, сцапал руку клерка в тот момент, когда тот ухватил маленький пакетик с наркотиком, и разогнул ему пальцы. А тот все продолжал бормотать:

— Да-сэр-да-сэр-да-сэр.

— Белый, около тридцати, может быть, с бородой. Тягал он герань от Наварета?

— Нет-сэр-нет-сэр-нет-сэр.

— Говори мне правду, или я тебе руку сломаю и отправлю остывать в накопитель на Семьдесят седьмой.

— Да-сэр-да-сэр-да-сэр.

Базз отпустил его руку и положил пакетик на конторку. Негр потер пальцы:

— Белый человек и белый леди спрашивали о том же двадцать минут назад. Я им говорил и вам говорю, Роланд у себя, но он не торгует сладкой геранью.

Негр уставился на внутренний телефон. Базз схватил его, выдернул провод и швырнул телефон на пол. Мал кинулся к лестнице.

Базз, отдуваясь, побежал за ним и нагнал только на площадке четвертого этажа. Мал стоял с пушкой в руке и указывал на дверь, выходящую в грязный, вонючий холл. Базз отдышался, вытащил свой револьвер и направился к двери.

Мал стал загибать пальцы — «раз, два, три» — и на счете «три» ногой вышиб дверь. На полу в грязном нижнем белье сидел негр. Игла шприца уже торчала в вене и он вводил содержимое в руку, не обращая внимания на шум и двух белых, наставивших на него револьверы. Мал пнул его и выхватил шприц. Базз заметил стодолларовую бумажку под другим шприцем на туалетном столике: Клэр и Лофтис уже купили у него нужные сведения.

Мал, пытаясь привести наркомана в чувства, бьет его по щекам. Базз знает: так ничего не выйдет. Он хватает негра, тащит его в ванную, сует головой в унитаз и спускает воду. Роланд Наваретт с девятого неба возвращается на грешную землю мокрый с головы до ног, дрожит, хватает ртом воздух и плюется водой. Первое, что он видит, — направленный ему в лоб револьвер Базза.

— Куда ты послал двух белых за Коулменом?

— Слушай, что за ерунда… Базз взводит курок:

— Не заставляй меня сделать глупость.

— Коулмен джазует сегодня вечером на Сто шестой и Авалон-стрит, — говорит Роланд Наваретт.

Уоттс. Код «три» — езда без сирены. Сумерки. Базз нащупывает свою дубинку, Мал держит ногу на педали газа. Угол Сто шестой и Авалон-стрит — самое сердце Уоттса: при каждой хижине под рубероидом обязательный загон для козы или цыплят за колючей проволокой. Базз думает о черных обитателях этих трущоб, приносящих свою живность в жертву разным колдунам и знахарям, которые и подвигли, наверное, Коулмена на помешательство с этой росомахой и ночное джазовое безумство. Он первый замечает голубые неоновые огни у входа в угловое невысокое здание.

— Подъезжай ближе, я выйду, гляну.

Мал круто свернул направо и остановился у обочины. Базз указал на другую сторону улицы:

— Вон та белая машина стояла у дома де Хейвен. Мал кивнул, потянулся к бардачку и достал оттуда наручники:

— Хорошо бы предупредить газетчиков, но, кажется, не успеем.

— А может, он и не здесь. Лофтис с Клэр могли поджидать его на улице, а может, самое печальное уже произошло. Готов?

Мал кивнул.

У освещенных голубым светом дверей выстроилась очередь негров, которые потихоньку начали входить внутрь. Базз жестом велел Малу выходить, они быстро прошли по тротуару и вслед за последним негром зашли внутрь.

Привратник, здоровенный черномазый в синей в белую полоску рубахе, встал было им на пути, но, узнав в них полицейских, тут же отступил и почтительно поклонился.

Базз входит первым. Зал погружен в темноту. Тускло горят синие рождественские лампочки на стенах, приглушенно освещен только бар. Посетители сидят за раскладными столиками лицом к сцене в рассеянном голубом свете прикрытых цветной пленкой огней рампы. Оркестр играет оглушительно. Труба, контрабас, ударник и рояль — негры в синих с белой полоской рубашках. Альт-саксофон — Коулмен без бороды. Неисправно мигающий синий фонарь освещает посадку его глаз — как у папы Рейнольдса.

Мал толкнул локтем Базза и прокричал в ухо:

— Клэр и Лофтис — возле бара. Вон в углу, спрятались.

Базз повернулся, увидел сладкую парочку и прокричал:

— Коулмен их не видит. Как шум стихнет, возьмем его. Пригнув голову, Мал вдоль левой стенки пробирается к сцене. Базз — на пару шагов сзади, слегка шаркая ногами: вроде он тут случайно. Когда до края сцены уже рукой подать, Базз оглядывается. Клэр сидит одна, Лофтис исчез. Задняя дверь на другой стороне зала закрывается, оставляя лишь освещенную щель.

Базз тронул Мала за плечо, тот кивнул в знак, что все видел. Базз быстро переложил пушку из кобуры в правый карман брюк, Мал держал свою, прижав к ноге. Музыканты перестали играть, и Коулмен выдал соло — завизжал, заскрежетал, закрякал, залаял, зарычал, запищал. Базз представил гигантских крыс, ритмично рвущих мясо до самых костей. Снова загрохотало, и этот рев, казалось, никогда не кончится. Коулмен на последней ноте задрал свой сакс к небу. Синие огни погасли, и в полной темноте грохот постепенно стих, переходя в ритмичное «тумба-тумба-тумба». Зажегся свет, зрители, вскочив, разразились громом аплодисментов.

Базз продирался сквозь беснующуюся толпу, Мал — за ним, жирафом вытягивая шею и привставая на цыпочки. Кругом одни негры, но вот мелькнуло белое лицо, и Базз увидел Коулмена, пробирающегося к той же задней двери с поднятым над головой саксофоном.

Они переглянулись с Малом и бросились туда, толкаясь, работая локтями и коленями, получая в ответ такие же тычки, удары локтями и содержимое из высоко поднятых стаканов. Базз продрался к двери, вытирая глаза, которые резало от брызг дешевого виски. Внезапно он услышал крик и далекий звук выстрела. Мал с пушкой в вытянутой вперед руке распахнул дверь.

Второй выстрел. Полуослепший Базз метнулся вперед за тенью Мала. В десятке шагов впереди на полу боролись две тени. Мал целился в них и поводил своей пушкой. Из-за угла выскочил негр и заслонил собой дерущихся. Мал дважды выстрелил, негр рухнул лицом вниз. Базз увидел двоих борющихся на полу людей. Коулмен Хили душил Лофтиса: из его рта торчали жуткие розовые зубы с двумя острыми клыками. Грудь Коулмена была забрызгана кровью, пах и нога Лофтиса были залиты красным. Рядом лежал револьвер.

— Коулмен, назад! — крикнул Мал. Базз скользнул по стене на пол, чтобы взять человека-зверя на мушку. Коулмен издал искаженное протезом мычание и откусил у отца нос. Мал трижды выстрелил, угодив Лофтису в бок и в грудь, стал его оттаскивать от обезумевшего маньяка. Коулмен обхватил руками папашу и, как изголодавшийся зверь, вцепился ему в горло. Базз прицелился ему в голову. Но Мал загородил ему пространство и выстрелил сам. Пуля срикошетила и рикошетом стала рвать стены коридора. Базз поймал Коул-мена на мушку, выстрелил, попал в плечо — Коулмен дернулся. Мал выхватил наручники и подскочил к нему.

Базз распластался на полу, снова пытаясь прицелиться, но мешали ноги Мала и развевающиеся полы его плаща. Базз вскочил и кинулся вперед. Увидел, как Коулмен схватил с пола револьвер — выстрел, второй, третий. Мала подняло в воздух, завертело, лицо превратилось в кровавую кашу. Базз подошел к Коулмену. Тот плотоядно скалил окровавленные клыки и поднимал на него револьвер. Базз выстрелил первым и, выпустив весь барабан во вставную челюсть росомахи, заорал. Он все кричал и кричал и не мог остановиться, даже когда в помещение ворвалась целая орава копов и с силой вырывала из его объятий Мала Консидайна.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ БЛЮЗ ДЛЯ ОХОТНИКА НА КРАСНЫХ

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

Минуло десять дней. Базз прячется в мотеле в Сан-Педро. Джонни Стомпанато сообщает ему новости и напоминает о плате за обработку Майнира. Три раза в день он получает жирную еду из китайского ресторана на той же улице, а все новости — из газет и по радио. Каждый вечер он звонит Одри, чтобы подбодрить ее небылицами про Рио-де-Жанейро и Буэнос-Айрес, где правительству США не добиться его выдачи и куда Микки пожадничает посылать своих людей. Обдумывает последний и самый сумасбродный в его лос-анджелесской карьере план добычи денег, гадая, сумеет ли он прожить столько, чтобы их потратить. Слушает народнуюмузыку — Хэнк Уильяме и Спейд Кули просто выводят его из себя. И горько скорбит по Малу Консидайну.

После той перестрелки полицейская армада усмирила местное население и вывезла трупы. Их было четыре: Коулмен, Лофтис, Мал и вышибала у задней двери, которого нечаянно застрелил Мал. Клэр де Хейвен исчезла. Это она, видимо, послала Лофтиса с безумным поручением, а услышав стрельбу, решила, что одного искупления за вечер с нее достаточно. Взяла такси и поехала домой готовить новое народное восстание а-ля Беверли-Хиллз. Базз проводил Мала до морга и сделал заявление в семьдесят седьмом, связав гибель Коулмена и Лофтиса с делом голубых и особо отметив заслуги в его раскрытий Дэнни Апшо. В этом заявлении он сгладил допущенные им с Малом нарушения закона и ни разу не упомянул ни о Феликсе Гордине, ни о Чазе Майнире, ни о Дадли Смите с Майком Брюнингом. Пусть Чаз живет с чувством, что грех предательства ему отпущен, ну а Дадли — слишком высокого полета птица, чтобы повесить на него убийство Хосе Диаса и «самоубийство» Хартшорна.

Читая газеты между строк, можно узнать, чем все закончилось: убийство Гордина осталось не раскрытым, подозреваемых не оказалось. Стрельба в джаз-клубе объяснялась как «последствия старого дела». Убийство черномазого свалили на Коулмена. Ни о комми, ни о педах газеты не упоминали — вся пресса под контролем у Эллиса Лоу, а осложнений он не любит. Конфликт Рейнольд-са с сыном-любовником преподнесли как «сведение счетов старых врагов» — газетная утка, всем уткам утка.

Мала хоронили как героя в присутствии мэра Баурона, всего городского совета и высших чинов полиции. Дадли Смит выступил с трогательным надгробным словом, помянув «великий поход» Мала против коммунизма. «Геральд» поместила снимок Дадли, щекочущего Стефану подбородок и призывающим его «быть достойным памяти отца».

Сведения о работе большого жюри он получал через Джонни Стомпа. Информация шла от Эллиса Лоу Микки, а уж от Микки — Стомпу. Все выглядело замечательно.

На следующей неделе Лоу собирается начать предъявление собранных улик. Время выбрано как нельзя лучше: печать и радио по-прежнему считают УАЕС главным виновником кровопролития на Гоуэр-Галч. Герман Герштейн, Говард Хыоз и хозяева еще двух киностудий сказали Эллису, что, как только соберется большое жюри, они сразу вышвырнут уаесовцев, расторгнув с профсоюзом договор на основании пунктов об увольнении за подрывную деятельность.

Джонни принес еще одну хорошую новость: Терри Лакса разбил паралич, что стало результатом «кислородного голодания» по причине забитой деньгами глотки и повреждения артерии в правой руке. Доктор быстро поправляется, но повреждение сухожилий в руке больше не позволит ему делать пластические операции. Микки увеличил награду за его голову до 20 тысяч долларов. Дабы не получить от Стомпанато пулю в лоб, Баззу пришлось и свою ставку за Майнира увеличить до 25 кусков. Микки, тоскуя по Одри, рвет на себе волосы. Из вещей Одри — ее рекламных плакатов стриптизерши и нарядов, которые она носила в 38-м в «Бэрбанк Бурлеск», — он устроил себе алтарь. Все это он перетащил в спальню в своем логове и часами грустит над ними. Порой слышно, как он плачет словно ребенок.

А сам Тернер Микс, кому принадлежит подлинная любовь «Заводной девчонки», все больше толстеет на утках по-пекински, на кисло-сладкой свинине, китайском рагу с креветками и рисовых сладостях — последней еде приговоренного. А по мере того как его кошелек тощает, прежде чем сунуть голову в петлю, ему хочется узнать две вещи: подлинную историю Коулмена и причину, по которой план УАЕС по выколачиванию у студий прибавок зарплаты, каким бы он там ни был, остается не осуществленным. И Базз знает, где и как получить ответ на эти вопросы.

У администратора мотеля он разменял пятерку на мелочь и пошел в телефонную будку на автостоянке. Вынул из кармана страницу с адресами, которую десять дней назад вырвал из телефонного справочника, и, представляясь полицейским, стал обзванивать реабилитационные учреждения. Полагая, что Лезник скрывается под чужой фамилией, он расспрашивал отвечавших ему клерков о «старике-еврее, умирающем от рака легких», но добавлял и его настоящую фамилию. Он стал беднее на три доллара десять центов, когда женский голос сказал: «Похоже, что это Лео Троцкий» — и поведал далее, что по рекомендации врачей старик покинул санаторий и переехал по следующему адресу: Редондо-Бич, мотель «Брызги моря», Гибискус-лейн, 10671.

Услышав «Лео Троцкий», Базз понял, что дело в шляпе. И Базз направился в прокат автомобилей и взял старый «форд»-седан. Оплатил прокат машины за неделю вперед, показал служителю свои водительские права и попросил дать листок бумаги и ручку, и написал:

Доктор Лезник, некоторое время я был в команде большого жюри. За этот период были убиты Коулмен и Лофтис, и мне известно, что происходило между ними в 42-44 годы. Эту информацию я не разглашал. Посмотрите газеты, если не верите. У меня возникли проблемы, и я вынужден уехать из Лос-Анджелеса. Но мне хотелось бы поговорить с вами о Коулмене. Все, что вы мне расскажете, до большого жюри не дойдет, иначе у меня будут крупные неприятности.

Т. Микс

Базз поехал в мотель «Брызги моря», надеясь, что после смерти Мала люди из управления прокурора прекратили поиски Лезника. Мотель стоял в конце проулка, выходящего на берег океана. Офис размещался в строении в виде устремленной к звездам ракеты. Базз подошел к ракете и позвонил. К нему вышел прыщавый молодой человек:

— Вам нужна комната?

— Мистер Троцкий еще жив?

— Еле-еле. А что?

Базз протянул ему записку и пятерку:

— Он у себя?

— Он всегда дома. Или на пляже. Куда он может деться? На танцы ему уж не ходить.

— Передай ему это, сынок. Пятерку оставь себе. Если скажет, что поговорит со мной, то, значит, у Авраама Линкольна появился родной брат.

Молодой человек попросил Базза подождать у машины, сам пошел к коттеджам и постучал в одну дверь. Дверь отворилась, он вошел. Через минуту вышел, неся два шезлонга. Рядом, держась за него, ковылял согбенный старец. Интуиция Базза не подвела: перед кончиной Лезнику хотелось заполучить благодарного слушателя.

Базз ждал, пока они подойдут. Еще за десять шагов старик протянул ему руку. В глазах застыла болезнь, лицо землисто-серое, весь он как-то иссох. Но голос звонкий, а на губах играет гордая улыбка:

— Мистер Микс?

База, боясь сломать старику кости, легонько сдавил ему руку:

— Да, доктор.

— И в каком вы чине?

— Я не полицейский.

— О-о? А что же вы делаете в группе большого жюри?

Базз взял у парня шезлонги, тот пошел к себе, ухмыляясь, а Лезник остался с Баззом, держа его за руку.

— Так что же? — повторил он свой вопрос. — Я полагал, что в команде Эллиса Лоу одни блюстители порядка.

Баззу казалось, что старик совсем ничего не весит, и легкий бриз с океана может унести его прямиком в Каталину:

— Да просто деньги нужны были, — ответил Базз. — Пойдем на пляж, поговорим?

Лезник указал на место под крутым берегом, где не было битых бутылок и мусора. Базз осторожно довел его туда, причем шезлонги его отягощали куда больше, чем хворый спутник. Поставил шезлонги друг против друга как можно ближе, если вдруг голос изменит доку. Усадил его в шезлонг; доктор сразу утонул в складках халата…

— А знаете, что заставило меня стать доносчиком? — сказал Лезник.

Поведение настоящего стукача: ему надо обязательно оправдаться. Базз уселся в свой шезлонг:

— Что?

Лезник улыбнулся: ему явно хотелось излить душу:

— В 1939 году представители федеральной власти предложили условия досрочного освобождения моей дочери, которая отбывала заключение в тюрьме Техачапи за наезд на пешехода. Непредумышленное убийство. Тогда я был официальным психоаналитиком коммунистической партии в Лос-Анджелесе, каковым и остаюсь. Мне сказали: если предоставлю им доступ к моим файлам для проверки в 1940-м в генеральной прокуратуре штата и других местах, они немедленно освободят мою дочь. В тюрьме Андрее к тому времени оставалось пробыть еще минимум четыре года. А поскольку она рассказывала, какие издевательства ей приходится переносить от смотрительниц и сокамерниц, я, ни минуты не колеблясь, согласился.

Базз дал старику отдышаться и сразу перешел к Коулмену:

— А то, что вы не раскрыли файлы Лофтиса за 42-44-й годы, это из-за этой истории с Коулменом?

— Да. Это принесло бы им совершенно ненужные ; страдания. Прежде чем передать все дела, я проверил все упоминания о Коулмене. Поскольку Чаз Майнир только намекал на него, его дело я передал. То же самое я проделал при передаче дел в Комиссию Конгресса по антиамериканской деятельности, только я тогда солгал, что дело Лофтиса утеряно. Думаю, что Эллис Лоу не поверил этой версии, поэтому я утаил часть дела Лофтиса и надеюсь умереть раньше, чем он сможет задать мне этот вопрос.

— А почему вы просто не бросили это паршивое дело? — спросил Базз.

Лезник откашлялся и плотнее закутался в халат:

— Мне хотелось его изучить. Оно меня очень заинтересовало. А почему вы оставили работу на большое жюри? Не одобряете моральную сторону методов Эллиса Лоу?

— Просто мне кажется, что УАЕС не стоит того.

— Ваше заявление для печати внушает к вам доверие. Меня заинтересовало, насколько вы вообще знакомы с этой историей?

Океан обрушил на берег мощный вал, и Базз постарался перекричать шум волны:

— Я работал над раскрытием убийств и одновременно — на большое жюри! Только я не знаю, с чего все началось и как закрутилось!

Шум океана утих. Лезник откашлялся и сказал:

— Все вы знаете…

— Док, я знаю про кровосмешение, про пластическую операцию и как Коулмен пытался подставить папашу. Об этом знал еще один человек — капитан из прокуратуры, которого убили в джаз-клубе. Вы же сами хотите поговорить об этом, иначе не стали бы затевать эту детскую игру с Троцким. Верно, доктор мозгоправ?

Лезник рассмеялся, закашлялся и сказал сквозь смех:

— Вы разбираетесь в сублимальной мотивации, мистер Микс.

— У меня ума меньше, чем у осла, док. Хотите, расскажу свою версию, почему вы не выдали свои дела с лета 49-го?

— Ну-ка, интересно.

— Уаесовцы, которым было известно о ситуации, говорили о предстоящей женитьбе Рейнольдса на Клэр и как на это отреагирует Коулмен. Верно?

— Совершенно верно. Я побоялся, что следователи схватят Коулмена и попытаются выставить его своим свидетелем. Клэр хотела скрыть свою по-молвку от прессы, чтобы Коулмен не узнал это раньше времени, но это ей не удалось. И наверно, знаете, какую цену она за это заплатила — страшно сказать.

Базз смотрел на волны, ни один мускул не дрогнул на его лице: испытанное средство заставить говорить допрашиваемого. Несколько минут Лезник тоже молчал, потом заговорил:

— Когда бульварные газетки сообщили о следующей паре убитых, я понял, что за этим стоит Коулмен. Он был объектом моих наблюдений во время Сонной Лагуны. Я знал, что он живет где-то на Сентрал-авеню вблизи джаз-клубов, и нашел его. Мы некогда были хорошо знакомы, и мне казалось, что я смогу его урезонить. У меня был план запереть его в какой-нибудь лечебнице, чтобы остановить этим бессмысленные убийства. Случай с Оджи Дуарте показал, что я заблуждался, но такой план у меня был. Помните об этом и не судите меня слишком строго.

Базз посмотрел на человека, стоящего одной ногой в могиле:

— Я никого не осуждаю, док. Через несколько дней я уеду отсюда, и мне просто хочется услышать то, о чем я не знаю.

— И вы никому об этом не расскажете? Базз решил подкинуть Лезнику приманку:

— Играя в эти игры, вы не хотели огорчать друзей. Мне это понятно — сам такой. Есть у меня два приятеля, которым хотелось узнать об этом, но теперь их уже ничего не интересует. Так может быть, все-таки хоть мне расскажете?

Сол Лезыик стал рассказывать. Он говорил два часа с долгими перерывами, чтобы откашляться и передохнуть. Временами он смотрел на Базза, потом — на океан. Иногда он спотыкался и замолкал, но потом рассказ его продолжался.

Год 1942.

В Лос-Анджелесе введено затемнение и комендантский час с 22:00. Коулмену исполнилось 19, он живет на Банкер-Хилл со своей полоумной матерью и двумя сводными сестрами. Ему дана фамилия Масски, чтобы растящая «рабов» мамаша могла получать социальное пособие на сына и семерых младших детей, которых нарожала согласно указаниям сестры Эйме. Коулмен просит принять его в школьный оркестр, но музыкальный руководитель ему отказывает, объяснив, что его игра на саксофоне — не проявление таланта, а демонстрация силы легких. Расстроенный Коулмен с горя бросает школу.

После Перл-Харбора Коулмен в течение двух месяцев добивается зачисления его на службу в армию, но не проходит медкомиссию из-за заключения невропатолога и наличия гастрита. Он занимается распространением рекламных листовок храма Ангела, зарабатывает деньги на покупку альт-саксофона и часами наигрывает гаммы и мелодии, которые нравятся ему одному. Делорес не позволяет ему играть дома, и он уходил в Гриффит-парк, где развлекает белок, койотов и бродячих собак. Иногда ходит в библиотеку и через наушники слушает пластинки с джазом. Его любимая мелодия — «Блюз росомахи» в исполнении старого негритянского певца Хадсона Хили. Черномазый так коверкал слова, что его трудно было понять, и Коулмен сочинил к мелодии блюза собственный скабрезный текст о спаривающихся росомахах, что и напевал вполголоса, слушая пластинку. И так ее заездил, что там уже ничего нельзя было разобрать, и он стал напевать блюз громко. В конце концов старушенция, заведывавшая комнатой грамзаписей, вышла из себя и выгнала его вон. Потом он еще долго мастурбирует, представляя, как Коулмен-Росомаха наскакивает на нее.

Мать Коулмена все время докучает ему требованием денег для сестры Эйме. Он идет работать в зубопротезную мастерскую «Хоредко» и отдает ей немного от заработка. Его работа заключается в извлечении зубов из пасти мертвых зверей, и это занятие ему нравится. Он наблюдает, как мастера изготавливают из этих зубов протезы, закрепляют их пластиком или прочным цементом в челюстях. Он выкрадывает у них протезы для рыси и развлекается с ними, уходя с саксофоном в горы. Он воображает себя рысью, наводящей страх на Делорес и сводных братьев и сестер.

Из мастерской Коулмена выставляют, как только хозяин находит семью мексиканцев, которая соглашается работать за гроши. Коулмен обижен. Он пытается найти работу в десятке других мастерских, но выясняется, что «Хоредко» — единственная в Лос-Анджелесе мастерская, где работают с настоящими зубами зверей. В то время в Лос-Анджелесе введено затемнение, чтобы японцы не видели огней большого города и не разбомбили его, как это они сделали с Перл-Харбор. Ночью все плотно завешивают окна. Глухая ночная темень, полная и абсолютная, толкает заняться воровством.

Коулмен рыщет по темному городу, сочиняя при этом мелодии для своего сакса. Ему страшно хочется посмотреть, как живут люди за плотно занавешенными окнами. Однажды, зайдя в парикмахерскую, он видит на стене список с благодарностью сознательным гражданам Банкер-Хилла, самоотверженно работавшим на оборону родной страны. В списке указываются фамилии тех, кто эти работы выполнял днем, кто посменно, а кто — по ночам. Коулмен копирует эти фамилии, а из телефонного справочника узнает их адреса. Потом он обзванивает их, представляясь чиновником службы, проводящей перепись населения, и отбирает одиноких граждан, работающих в ночную смену. Их дома и становятся объектом его ночных набегов.

Таких грабежей он совершает немало. Влезает в дома через открытое окно, вышибает филенку в деревянных дверях, а иногда выдалбливает дырку в косяке. Уносит всякую мелочевку и деньги, если они попадаются. Деньгами делится с Делорес, чтобы только отвязалась. Своим самым лучшим трофеем он считает чучело рыси. Так интересно воображать себя таким зверем, понимающим и любящим музыку! Так увлекательно бродить по чужим домам и воображать, что ты хорошо видишь в темноте!

В начале июля в троллейбусе на Хилл-стрит Коулмен и подслушивает разговор двух пареньков об одном чудаке по имени Томас Кормиер, у которого во дворе дома на Коронделет-стрит живет столько всякого зверья, что ими вся улица провоняла. А один из них даже перечисляет содержащихся у него животных: куницы, хорьки, сурки, выдры и росомахи. Коулмен приходит в волнение: тут же под видом телефонного опроса он звонит Кормиеру и узнает, что тот ночами дежурит в зоопарке Гриффит. В первую же ночь, вооружившись карманным фонариком, он посещает росомах и просто влюбляется в этих зверюг.

Они злы, жестоки, никого не боятся. Они хотят добраться до него и пытаются прогрызть сетку. При этом они издают визг на самых высоких нотах его сакса.

Коулмен уходит от полюбившихся зверей, даже не попробовав забраться в пустой дом: ему хочется приходить сюда еще и еще. Он читает все, что находит о росомахах, и просто упивается рассказами об их свирепости. В парке Гриффит он расставляет крысоловки и по ночам приходит к росомахам с добычей. Он приносит им живых хомяков и в луче карманного фонарика наблюдает, как его любимцы пожирают его подношения. Глядя на это, он кончает от возбуждения, даже не прикасаясь к своему члену.

То лето было бы для него летом счастья, если бы не приставания Делорес, все время требовавшей от него денег. В конце июля он прочел в газете заметку об одном холостяке, собравшем ценную коллекцию монет и работавшем посменно на заводе Локхид. Коулмен решил выкрасть коллекцию, продать ее и заткнуть матери глотку, чтобы только она оставила его в покое.

В ночь на второе августа он бесстрашно, как настоящая росомаха, влез в намеченный дом… и был схвачен: хозяин оказался свободным от ночного дежурства и сидел у себя в обществе двух друзей. Коул-мену удалось вырваться, и он шесть кварталов пулей мчался домой. А там, в освещенной комнате, на тахте он увидел Делорес и незнакомого мужчину в позе «69». Как ошпаренный, он выскочил из дома и пошел куда глаза глядят. Решил отправиться к своим росомахам, но его обнаружил хозяин коллекции с друзьями, которые на машине прочесывали улицы. Его схватили, отвезли в парк Сонной Лагуны и отлупили; нумизмат хотел его там кастрировать, но друзья помешали. Коулмен, в кровь избитый, остался недвижно лежать на земле; в его голове звенели новые альтовые рулады его сакса.

…Шатаясь, Коулмен поднялся на травянистый холм и увидел, а может, это просто ему привиделось, как высокий и здоровый белый мужчина избивает мексиканского паренька. Потом он палкой с вставленными в нее лезвиями бритвы искромсал на пареньке одежду. При этом кричал с сильным заморским акцентом, как показалось Коулмену, шотландским:

— Ты, грязный испашка! Я проучу тебя! Будешь знать, как ухлестывать за чистыми белыми девочками!

Потом он переехал избитого на своей машине и укатил.

Коулмен подошел к мексиканцу и увидел, что тот был уже мертв. Пошел домой, что-то наплел Де-лорес про свои синяки и некоторое время не выходил из дома. Убийство в Сонной Лагуне отнесли на счет шайки молодых мексиканцев из семнадцати человек. В нищих кварталах латинос поднялся гвалт. Всех подозреваемых мексов быстро осудили и отправили за решетку. Во время суда над ними Коулмен несколько раз анонимно сообщал в полицию, что видел, как убийство совершал изверг-шотландец, и подробно описывал, как это происходило. Прошел месяц, другой. Коулмен играет на своем саксофоне, а воровство и своих друзей-росомах бросил — боялся. Занимался поденной работенкой и почти весь свой заработок отдавал матери, чтобы только она отвязалась.

В один прекрасный день на крыльцо их дома по Саут-Бодри, 236 поднялся убийца-шотландец. Сводных сестер Коулмена мать зачем-то отослала, и дома они был одни. Коулмен быстро смекнул, в чем дело: по отпечаткам пальцев на его письмах, а такие отпечатки по причине его беспутной жизни в полиции уже имелись, шотландец его вычислил. Коулмен спрятался и два дня не высовывал носа. Делорес говорила, что «злыдень» его разыскивает. Коулмену нужно было скрыться, но не было денег. Тогда в альбоме мамаши он отыскал человека, на которого был больше всего похож.

Киноактер Рэндольф Лоренс. Даты на снимках и близкое сходство черт лица говорили ему: это и есть отец. Он вытащил две карточки, доехал автостопом до Голливуда и сочинил правдоподобную историю для сотрудницы канцелярии Гильдии киноактеров. Дама с сочувствием выслушала краткую повесть о сыне, брошенном отцом, просмотрела свою картотеку и сообщила мальчику, что настоящее имя его отца — Рейнольде Лофтис. Он — довольно известный характерный актер и живет в Санта-Монике на Бельведер-стрит, 816.

И вот сын оказывается на пороге отцовского дома. Рейнольде Лофтис был тронут. Он не очень поверил рассказу об убийце-шотландце, но Коулмена приютил у себя.

В ту пору Лофтис жил с Майниром, они были любовниками. Оба состояли членами левого движения в Голливуде и были яростными поклонниками авангардного кинематографа. Коулмен тайком наблюдал их в постели. Это его отвращало и вместе с тем притягивало. Он ходил с ними на вечеринки режиссера из Бельгии, снимавшего голых людей и рвущих друг друга собак, напоминавших ему росомах. Фильмы потрясли его до глубины души. Рейнольде щедро давал ему деньги и ничего не имел против того, что он целыми днями во дворе трубит на своем альте. Скоро Коулмен стал ходить по джаз-клубам Долины, где и познакомился с игравшим на тромбоне Безумным Марти Гойнзом.

Мартин Гойнз сидел на игле, торговал марихуаной, занимался грабежами и был второразрядным трубачом. Это был подонок из подонков, но обладал несомненным даром: доходчиво учил музыке и воровству. Он показал Коулмену как замыканием проводов запустить двигатель угоняемой машины и как правильно играть на альте, научил читать ноты и тому, как соединить его бестолковый рев со здоровыми легкими, чтобы на саксе рождались осмысленные звуки.

Зима 43-го. Коулмен взрослеет и обретает мужскую привлекательность. Лофтис смотрит на него влюбленными глазами, то и дело обнимает, целует в щеки. Внезапно сам заводит разговор об убийце-шотландце. И в доказательство своего полного доверия к рассказу Коулмена вступает в Комитет защиты Сонной Лагуны, деятельность которого в связи с процессом над семнадцатью молодыми мексиканцами становится главной политической темой радикалов.

Рейнольде советует Коулмену помалкивать насчет шотландца, ему все равно никто не поверит; куда важнее спасти несчастных парней от тюрьмы. Шотландца никто и никогда не арестует, а вот Коулмену для собственной безопасности надо как-то изменить свой облик; не исключено, что злодей не оставил попыток отыскать его. Рейнольде отвозит Коулмена в клинику Теренса Лакса, и там ему делают пласти-: ческую операцию, чтобы он еще больше походил на Лофтиса. После операции в клинике Коулмена посещают приступы безумия: воображая себя росомахой, он забивает цыплят в птичнике и с жадностью пьет их кровь. Выйдя из клиники с перебинтованным лицом, как персонаж из фильма ужасов, он сходится с Марти Гойнзом и занимается грабежами; вместе с отцом ходит на митинги в защиту Сонной Лагуны и вопреки его воле рассказывает о Хосе Диасе и убийце-шотландце. Никто не верит младшему брату Рейнольдса Лофтиса «с обожженным на пожаре лицом», считают его полоумным, но он окружен заботой и вниманием. Со временем повязки снимаются, и все видят в нем его отца, только на двадцать лет моложе. И тут Рейнольде совращает собственное «зеркальное отражение».

Коулмен быстро поддается. Теперь он чувствует себя в безопасности от шотландца; кроме того, ему открывается то, чего он не знал, пока ходил в бинтах: он необычайно красив. Мужеложство его отвращает, но и возбуждает. Для него это чувство сродни : другому: Коулмена никогда не покидает ощущение, что он — росомаха, рыщущая в темном чужом доме. Роль младшего брата, платонически привязанного к старшему, щекочет нервы. Коулмен знает, как папаша страшно боится, что их тайна раскроется, и молчит об этом, понимая, что Рейнольде чувствует свою вину. Поэтому он ходит на митинги и собирает пожертвования. Возможно, и пластическая операция Коулмена была задумана не ради его спасения, а ради совращения.

Чаз, терзаемый страшной изменой любовника, уезжает от них, с презрением отвергнув предложение Рейнольдса о «любви втроем». Майнир обращается к услугам сутенера Феликса Гордина и получает «петушка» на каждую ночь. Рейнольде — в панике: он боится, что бывший любовник выдаст новым партнерам его кровосмесительную тайну, и сам заводит амуры, еще и для того, чтобы держать ухо востро. Коулмен ревнует отца, но молчит, а внезапно овладевшие им скупость и нервозность говорят Коулме-ну, что Рейнольдса шантажируют. В это время Коулмен встречает де Хейвен и влюбляется в нее.

Она была товарищем Лофтиса по многим левацким организациям и стала подругой Коулмена, от которой у него не было тайн. Половая связь с отцом делается для него невыносимой. Занимаясь мужеложством, он представляет себе, что проводит ночь с Клэр. Та слушает ужасающую исповедь Коулмена и советует ему обратиться к доктору Лезнику, официальному психиатру и психоаналитику компартии, который никогда не нарушит врачебной тайны.

Лезник выслушивает Коулмена на протяжении нескольких напряженных двухчасовых приемов. В легенде убийства Сонной Лагуны он усматривает два психологических уровня притязаний Коулмена: ему нужно было оправдать свое стремление найти отца — с одной стороны, и неосознанное порочное влечение — с другой. Утверждая, что убийцей был белый человек, а вовсе не кто-то из банды мексиканских хулиганов (как считали в среде радикалов), Коулмен просто пытался добиться расположения участников Комитета защиты Сонной Лагуны из числа латиносов. Сосредоточившись на первой проблеме, Лезник посоветовал пациенту прервать сношения с отцом.

Лезник курировал также и Лофтиса. Он знал, как тяжко переживает Рейнольде, без конца жертвовавший деньги на разные кампании и прежде всего на Сонную Лагуну, свой поступок, который был еще усугублен и тем, что Лофтис вынудил Коулмена пойти на пластическую операцию. Чувствуя приближение развязки, Коулмен снова стал ходить к росомахам Томаса Кормиера, подкармливать их и любоваться ими. Однажды ему вдруг страстно захотелось погладить и прижать зверя к груди. Он открыл клетку, пытался взять зверя на руки, но росомаха стала яростно кусаться. Завязалась борьба; Коулмен вышел победителем, задушив зверя. Он взял тушу домой, снял с нее шкуру, съел мясо сырым, а из зубов росомахи сделал себе протез, которым забавлялся наедине, воображая себя росомахой, которая преследует жертву, овладевает ей и убивает.

Время шло.

Лофтис внимает уговорам Клэр и Лезника прервать свои сношения с Коулменом. Тот, обиженный и оскорбленный потерей своей сексуальной власти над отцом, со всей яростью возненавидел его. Мальчишки, осужденные за убийство в Сонной Лагуне, реабилитируются и освобождаются из заключения. Главная заслуга в восстановлении справедливости принадлежит Комитету защиты Сонной Лагуны. Клэр и Коулмен продолжают беседовать по душам, но уже от случая к случаю. Коулмен ищет расположения Клэр и добывает для нее героин. Это не столько радует ее, сколько беспокоит, и по его просьбе она дает ему взаймы две тысячи долларов. Эти деньги идут на вторую операцию Коулмена у доктора Лак-са, который с помощью утяжеленных боксерских перчаток обрабатывает лицо пациента, а потом держит его в своем курятнике на морфии. Там Коулмен читает книги по анатомии и психологии, сразу и не раздумывая, в одночасье перестает принимать наркотики и весь в синяках и кровоподтеках предстает перед Клэр. Он просит ее спать с ним, она в ужасе прячется от него.

Год 1945.

Резкая перемена в Клэр заставляет Коулмена уехать из Лос-Анджелеса. Он скитается по стране, играет на альт-саксе в бродячих оркестрах, берет себе имя Гудсон Хили. В 47-м Рейнольдса Лофтиса вызывают в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности. Он отказывается кого-либо называть, и его заносят в черный список. Коулмен узнает об этом из газет и радуется. Он все больше озлобляется и мечтает отомстить отцу, овладеть Клэр, насиловать мужчин, посмевших бросить на него недобрый взгляд, и поедать их плоть, разрывая ее протезом с зубами росомахи, который всегда при нем. Забвение от этой ярости он находит только в сочинении музыки и ее исполнении. Вернувшись в конце 49-го в Лос-Анджелес, Коулмен узнает о помолвке отца и Клэр. Весь его вымышленный и такой зыбкий мир рушится.

Страсть к отмщению захватывает его настолько, что ему уже не до музыки. Он задумывает воплотить свои бредовые идеи в жизнь и сделать их такой же реальностью, как и сочинение музыки. Он узнает о принадлежности Лофтиса к руководству УАЕС, выясняет, когда собирается исполнительный Комитет союза. Он решает убить партнеров Лофтиса — тех, кто появился после разрыва с Чазом. Он вспоминает Уилтси и любовника-латиноса Оджи, которых знал в лицо и по имени, но которые уже не могут узнать его теперешнего. Других он помнит только в лицо, но знает места, где они бывают. Отыскать их не трудно, сложнее другое.

План мести.

Убивать любовников Рейнольдса в ночь заседания руководства УАЕС, приняв его облик, оставляя его семя группы 0+ и улики, указывающие на Рейнольдса как на убийцу, и тем самым как максимум замазать его в мокрых делах или по крайней мере заставить его признать свое участие в предательских собраниях УАЕС — в качестве алиби. Папашу обвинят в убийствах. В качестве подозреваемого ему придется признаться в своем гомосексуализме. Пресса выставит его на позор, а если он заявит о своем алиби — вечеринках УАЕС — его недавно реанимированная карьера в кинематографе рухнет по причине его связи с коммунистами.

Для осуществления своего убийственного плана Коулмену нужны деньги; но игра на саксе в клубах на Сентрал-авеню приносит гроши. Накануне рождества в баре «Бидо Лито» он встречает Марти Гойнза. Марти рад встрече со старым подельником, которого не видел с тех пор, когда тот еще ходил в бинтах. Теперь это не мальчик, а взрослый мужчина, при том неплохо играющий на альте. Коулмен предлагает Марти вернуться к грабежам, и Безумный Марти соглашается. Они договариваются встретиться после Нового года. Но незадолго до назначенного срока Гойнз неожиданно встречает Коулмена возле бара «Гнездышко Маллоя» и говорит, что разговаривал со своим сокамерником в Сан-Франциско Лео Бордони и пригласил его участвовать в деле. Коулмен взбешен — Марти должен был с ним посоветоваться, — но вида не подает. Убедившись, что Марти не упоминал его в разговоре с Бордоии, он решает, что его старый наставник станет первой добычей росомахи. Коулмен предлагает Марти встретиться на углу Шестьдесят седьмой и Сентрал-авеню в четверть первого ночи — и никому о том ни слова: на то есть причины.

Коулмен идет к себе, берет специально купленные седой парик и грим, а также палку зутера, которую он изготовил из найденного в мусоре бруска, вставив в него пять бритвенных лезвий. Он знает, что в этот вечер УАЕС проводит совещание, берет у своего старого знакомого Роланда Наваретта четыре пакетика героина и шприц, угоняет с Шестьдесят седьмой улицы незапертый «бьюик», отыгрывает в «Зомби» последний номер, заходит в мужской туалет на Шестьдесят восьмой как Коулмен и выходит оттуда в облике папаши Лофтис.

Марти был пунктуален, но пьян, и даже не заметил изменение во внешности Коулмена. Коулмен одним ударом оглушил его, потом заботливо поднял с земли, как подвыпившего друга, усадил на заднее сиденье «бьюика». Там он вколол Марти дозу героина, отвез его к нему на квартиру в Голливуд, там вколол еще три дозы героина и затолкал ему в рот капюшон халата, чтобы не перепачкаться кровью, когда она хлынет из лопнувших артерий. Когда сердце Марти бешено заколотилось, Коулмен его придушил. Вынул глазные яблоки, как мечтал сделать с нумизматом, избившим его в Сонной Лагуне, и изнасиловал безжизненное тело в глазницы. Вставил свой протез росомахи и устроил пиршество, размазывая кровь жертвы по стенам под звучавшие в голове ритмические пассажи альт-саксофона. Покончив с этим, он убрал глаза Гойнза в холодильник, завернул его тело в махровый халат, отнес вниз и усадил на заднее сиденье «бьюика». При это он повернул зеркало так, чтобы наблюдать за тем, как мотается безглазая голова Гойнза. Под проливным дождем он поехал в сторону Сансет-Стрип, мысленно представляя, как папаша и Клэр пихаются во все дырки. Он отвез Марти на пустырь у Аллегро-стрит, место встреч голубых, и оставил его там обнаженного, словно выставленное напоказ тело Черной Орхидеи. Если ему повезет, шумихи об этом в прессе будет не меньше. Теперь Коулмен может вернуться к своей музыке, своей другой жизни. Убийство Гойнза не всполошило общественность, как рассчитывал Коулмен; Черная Орхидея была красивой женщиной, а Гойнз — всего лишь никому неизвестный бродяга. Коулмен берет напрокат подержанный автомобиль и на досуге патрулирует дом по Тамаринд-стрит, 2307. Копов не видать, значит, он может снова воспользоваться этим местом. По телефонному справочнику он находит адрес Уилтси и решает, что он будет его второй жертвой. Ночами он обходит бары, где собираются голубые, вокруг Тамаринд, находит Уилтси в одном из кабаков, но там тот всегда бывает в обществе своего партнера, которого он зовет Дуэйн. Коулмен уже было собирается отказаться от убийства Уилтси, но тут ему приходит мысль убить сразу двоих; он вспоминает Делорес и того мужчину в позе «69». Дуэйн в разговоре с барменом говорит, что работает в «Вэ-райэти интернэшнл», а это место работы папаши.

Перст судьбы.

Коулмен подходит к Джорджу и Дуэйну с готовым набором убийцы: капсулами барбитурата от Роланда Наваретта и стрихнином из аптеки. Соотношение барбитурата и яда — два к одному. Для ускорения воздействия — маленький прокол капсулы. Коулмен предлагает вечеринку «у себя» в Голливуде. Джордж и Дуэйн принимают приглашение. По дороге во взятом напрокат автомобиле он протягивает пинту ржаного виски и предлагает сделать по глотку. Когда они уже стали тепленькими, Коулмен предлагает им угоститься настоящей «испанской мушкой». Оба с готовностью глотают смертельные капсулы. К тому времени, когда они подъезжают к дому Марти, жертвы так одурманены, что Коулмену буквально приходится тащить их на себе по лестнице. Линденор к тому моменту уже мертв, а Уилтси — в полной отключке. Коулмен раздевает их и начинает полосовать труп палкой зутера.

Уилтси приходит в себя и начинает бороться за жизнь. Коулмен отсекает у защищавшегося Уилтси палец, а потом убивает его ударом ножа в горло. Оба трупа он полосует палкой зутера, рвет клыками росомахи, совокупляется с ними, рисует их кровью на стенах свои ритмические пассажи и ставит фирменный знак Р. Палец Уилтси он кладет в холодильник, сливает из трупов кровь, заворачивает в одеяла, сносит в машину и везет в Гриффит-парк, где когда-то играл на саксофоне. Там он снимает с них одеяла, относит на горную тропу и укладывает парочку для всеобщего обозрения в позе «69». Если его кто и видел, то видел в образе отца.

Обе версии совпали.

Доктор Лезник, одной ногой стоя в гробу и желая как-то искупить свое постыдное поведение, узнает из бульварной газеты об убийстве Уилтси и Лин-денора. Он припоминает, что фамилию Уилтси несколько лет назад слышал от Лофтиса во время одного из сеансов, а страшные увечья от палки зутера заставляют его вспомнить о Коулмене с его фантазиями об убийце-шотландце и об орудии забоя цыплят в клинике Терри Лакса. Описание следов кровожадных укусов на телах жертв окончательно убеждает Лезника, что убийца — Коулмен. Коулмена обуревало желание стать самым жестоким и ненасытным зверем на земле, и теперь он воплощал эти фантазии в жизнь.

Лезник понимает: если полиция схватит Коулмена, его тут же убьют. Он считает себя обязанным попытаться упрятать Коулмена под замок в психиатрическую лечебницу, пока он не убил еще кого-нибудь или не стал охотиться на Клэр и Лофтиса. Лезник знает, что Коулмен без ума от музыки, и находит его в одном из клубов на Сентрал-авеню. Он завоевывает полное доверие Коулмена, которому никогда не причинял зла; подыскивает для него в Комптоне дешевую квартирку. Там они вместе прячутся, поскольку один из друзей доктора из леваков сказал ему, что Клэр и Лофтис разыскивают Коулмена,. а тот все говорит, говорит и говорит. Временами у Коулмена наблюдаются периоды здравомыслия — классическая модель поведения психопатов, страдающих манией убийства для удовлетворения неудержимой плотской страсти. Он подробно рассказывает о трех убийствах. Доктор понимает, что перевозка мертвеца на заднем сиденье машины и приглашение двух следующих жертв в дом на Тамаринд-стрит — типичное для убийцы подсознательное желание быть схваченным. Опытному психологу ясны причины извержения такого зла, и он знает, чем можно заткнуть эти психологические кратеры. Для Лезника это может стать искуплением многолетних доносов на близких для него людей.

Коулмену и самому хочется побороть свою пагубную страсть, в этом ему помогает музыка. Он начинает сочинять длинную сольную партию с включением в нее леденящих кровь пауз, выражающих предчувствие трагедии самообмана и раздвоения сознания. Ритмичные интродукции аккомпанемента подчеркивают особо высокие ноты его альта, поначалу громкие, потом смягчающиеся с долгими паузами. Партия должна завершиться чередой понижаемых на полтона нот и полной тишиной, которая в представлении Коулмена должна прозвучать громче всего, что он только может извлечь из своего сакса. Он уже придумал название для своего произведения — «Город Греха». Лезник говорит ему: если ляжешь в больницу, то сможешь выжить, чтобы исполнить эту вещь. Коулмен начинает колебаться. Его сознание проясняется, и он рассказывает доктору про Дэнни Апшо.

Они встретились с Апшо после убийств Марти Гойнза. Детектив выполнял обычное для происшествия расследование, и Коулмен тогда спокойно выпутался, развязно заявив о своем алиби: «Я целый вечер был у всех на виду». Апшо ему поверил, а Гойнз уже был мертв и ничего опровергнуть не мог. Поэтому Коулмен солгал, назвав Марти голубым и подкинув улики на высокого и седого человека, похожего на его отца. Потом Коулмен перестал думать об Апшо и приступил к осуществлению своего плана: убил Уилтси и Линденора. Он никак не мог выбрать претендента на четвертую жертву, колеблясь в выборе между Оджи Дуарте и другим партнером Лофтиса. Но тут к нему пришли эротические сны с участием молодого сыщика — стало быть, он и в самом деле стал таким, каким его хотел видеть папаша! Коулмен решает: если не удастся выставить папочку на позорище, он просто убьет его вместе с Клэр. Перспектива добавить свежей крови в свое ужасное хлёбово его взбодрила: он надеялся, что после этого он снова станет желать женщин, которых когда-то любил.

Но все вышло иначе. Теперь его мыслями завладел Апшо, все его фантазии вращались вокруг этого человека. Случилось невероятное: когда он подлавливал бывших любовников Рейнольдса и одетый под папашу сидел в засаде у офиса Феликса Гордина, он увидел Апшо — тот тоже вел наблюдение! Они оказались совсем рядом, и когда Дэнни звонил в справочную по полицейскому номеру, Коулмен частично подслушал разговор. На угнанном «понтиаке» он поехал за Апшо — ему хотелось близости.

Апшо заметил слежку и сам погнался за преследователем. Коулмену удалось ускользнуть. Он угнал еще одну машину, позвонил в справочную службу учета транспортных средств и назвался напарником помощника шерифа. Одним из названных телефонистом лиц был Оджи Дуарте. Коулмен решил, что это судьба подает ему знак и тут же наметил его своей четвертой жертвой. После этого он поехал к загородной вилле Гордина, увидел там машину Апшо и услышал, как Гордин говорит своему охраннику: «Этот полицейский, оказывается, скрытый гомосексуалист. Я это знаю».

На следующий день Коулмен пробрался в квартиру Апшо и тщательно осмотрел ее. Он не нашел ничего, что бы указывало на присутствие женщины. Это было безупречно чистое и безликое жилье. Тут он понял: они с Апшо одно и то же, это их симбиоз.

В тот вечер Лезник ушел из квартиры, чтобы получить в центральной больнице округа необходимые ему лекарства. Он надеялся, что фиксация Коулмена на Апшо собьет его в русло гомосексуализма, заведет в тупик и свяжет. Но доктор ошибся. Коулмен отыскал Оджи в одном из баров в центре города, соблазнил и заманил в заброшенный гараж на Линкольн-Хайтс. Там он его задушил, изрезал, изгрыз, оскопил — надругался так, как папочка и другие пытались надругаться над ним. Тело Оджи он оставил на берегу реки, а сам вернулся в Комптон и сказал доктору, что теперь настала очередь Апшо. На нем он хочет поставить точку: убийца против сыщика. Лезник ушел от него, взял такси и поехал к себе в пансионат, понимая, что теперь ничто не остановит Коулмена Хили, который будет убивать и убивать, пока не убьют его самого. С той минуты тщедушный старый психоаналитик стал собираться с духом для убийства во имя милосердия.

Свое повествование Лезник закончил претенциозным жестом искусного рассказчика, вынув из складок своего халата револьвер:

— Я видел Коулмена еще раз. Он прочел в газетах, что Апшо погиб в результате несчастного случая, и был совершенно обескуражен. Тогда он решил убить еще одного человека — статиста в фильме с участием Рейнольдса, любителя опиума, и уже купил для этого у Наваретта наркотик. У этого человека была короткая связь с Рейнольдсом, и Коулмен решил повесить на папочку еще одну жертву. Все это он рассказал мне, никак не ожидая, что я могу его остановить. Я купил этот револьвер в ломбарде в Уоттсе. Хотел убить его той же ночью, но вы с капитаном Консидайном меня опередили.

Базз посмотрел на старый ржавый револьвер — наверняка даст осечку, как дал осечку сам Лезник, посчитав «фантазией» то, что Коулмен рассказывал об убийстве в Сонной Лагуне. Да Коулмен просто выхватил бы эту железку из его немощных рук, прежде чем старикашка успел бы нажать на спуск.

— Док, вы довольны, как все закончилось?

— Нет, мне жаль Рейнольдса.

Базз вспомнил, как Мал выстрелил в Лофтиса. А Коулмена ему хотелось взять живым. — ради карьеры, а может, ради сына:

— У меня к вам вопрос, док.

— Пожалуйста, спрашивайте.

— Значит, так: я думаю, что Терри Лакс подкинул Гордину то, чем Гордин шантажировал Лофтиса. А ваш рассказ мнеподсказывает, что кое-что Гордину рассказал Чаз Майнир. Гордин все сопоставил и снова стал шантажировать Лофтиса. Тем, что Коулмен начал убивать людей.

Лезник улыбнулся:

— Это так. Чаз многое рассказал Гордину о пребывании Коулмена в клинике. И тот, сопоставив это с тем, что писалось в газетах, мог прийти к такому выводу. Я читал в газетах, что Гордин убит. Это дело рук Чаза?

— Да. Вас это радует?

— Да. Все счастливо разрешилось.

— А что вы думаете о Клэр?

— Она — хищница, и погром, устроенный вашим большим жюри, она переживет. Найдет нового слабого мужчину, которого станет защищать, и новое дело, за которое будет бороться. Она будет делать добро людям, которые того заслуживают, а об остальном умолчу.

Базз переменил тему:

— До того, как события вышли из-под контроля, складывалось впечатление, что УАЕС замышляет здорово нагреть студии. Вы ведь работали и на тех и на других? И все же хотели помочь профсоюзу и рассказали далеко не все, что слышали на своих психоаналитических сеансах?

— Встречный вопрос: кто об этом спрашивает?

— Двое мертвых и я.

— А кто еще узнает мой ответ?

— Только я.

— Я вам верю. Почему — не знаю.

— Мертвым лгать ни к чему. Давайте, док, говорите.

Лезник погладил револьвер:

— Я располагаю достоверной информацией о мистере Говарде Хьюзе и его склонности к несовершеннолетним девочкам, а также сведениями о том, что актеры из РКО и «Вэрайэти интернэшнл» лечились от наркозависимости и что все они периодически проходят повторное лечение. Знаю о преступных связях руководителей киностудий, включая одного джентльмена из РКО, который переехал на своей машине семью из четырех человек, в результате чего они все погибли. Арест был фиктивным, и дело никогда не дойдет до суда, но факт сам по себе весьма неприятный. Так что, как видите, УАЕС не совсем безоружен.

— Босс, это я доставлял Говарду девочек и организовывал их лечение от наркоты. Я снимал того парня с крючка и отвозил откупные судье, который должен был рассматривать это дело. Док, газеты никогда не напечатают эту информацию, и радио не даст ее в эфир. Говард Хьюз и Герман Герштейн в ответ на ваши разоблачения только рассмеются вам в лицо. Лучше меня никто не может организовать такие дела, и можете мне поверить: УАЕС пригвоздят к позорному столбу.

Сол Лезник поднялся на ноги, покачнулся, но не упал:

— А как вы это организуете? Базз молча повернулся и ушел.

Когда он вернулся в свой мотель, на двери его ждала записка дежурного администратора: «Позвоните Джонни С.». Базз пошел к телефону и набрал номер Стомпанато.

— Слушаю, — ласково пропел в трубке баритон.

— Это Микс. Что у тебя?

— Не у меня, а у тебя. У тебя — проблемы, а у меня пока нет обещанных тобой денег. Вот что я только что узнал от одного друга Микки: в полиции провели баллистическую экспертизу по результатам пальбы в джаз-клубе. Этот коронер Лейман смотрел отчеты по «маслинам», что выудили из парня, про которого ты мне рассказывал. Они показались ему знакомыми, он перепроверил. Пули из твоей пушки идентичны «маслинам», которые вытащили из Джина Найлза. Полиция считает, что ты замочил Найлза, и ищет тебя по всему городу. Смотри в оба. Не хочу быть назойливым, но ты должен мне кучу монет.

— Джонни, ты — богач, — вздохнул Базз.

— Что??

— Приезжай ко мне завтра в полдень, — сказал Базз, повесил трубку и сразу же набрал номер Восточного Лос-Анджелеса. — Чико. Это Микс.

— Базз!

— Меняю свой заказ, Чико. Тридцать-тридцать не пойдет, нужен обрез.

— Двенадцатый калибр?

— Больше, Чико. Самый крупный калибр.

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

Обрез со стволом в один фут был сделан из помпового ружья 10-го калибра. Заряд — крупная картечь. Пяти патронов в казеннике хватит, чтобы разнести в пыль весь магазин мужской одежды Микки Коэна вместе с участниками сходки. Обрез Базз несет в коробке из-под жалюзи, упакованной как рождественский подарок. Его взятый на прокат драндулет стоит в переулке за несколько домов до Сансета. Стоянка перед магазином забита еврейскими «каноэ» и итальянскими «канонерками». У главного входа охранник отгоняет случайных покупателей. Второй охранник сидит у боковых дверей. Он весь разомлел на солнце и впал в полудрему. Еще два телохранителя — Дадли и неизвестный четвертый — находятся внутри. : Базз машет стоящему на углу парню, заранее нанятому за небольшую плату в баре. Тот, крадучись, подходит к выстроившимся вдоль забора «кадиллакам» и «линкольнам», заглядывает внутрь, дергает за ручки дверей. Базз потихоньку подходит ближе, поджидая, когда охранник заметит парня. Проходит добрых полминуты, прежде чем он начинает шевелиться и соображать. Он встает и трусит через стоянку, держа руку в кармане пиджака. Базз со всех ног, жирной молнией на толстой подошве, кинулся к брошенному им посту. Охранник в последнюю секунду оборачивается. Базз бьет рождественской коробкой в лицо и швыряет на капот «линкольна». Охранник выхватывает пушку, но Базз прямой ладонью въезжает ему в нос, коленом — в пах и видит, как пистолет 45-го калибра летит на асфальт. От второго удара коленом охранник с воем падает. Базз отшвыривает ногой пистолет, вытряхивает из коробки обрез и прикладом успокаивает охранника. Изо рта и носа у него течет кровь, сам он погрузился в глубокий сон, возможно, вечный. Второй охранник исчез. Базз сует бесхозную пушку в карман и входит через заднюю дверь.

Короткий коридор с примерочными. Из торгового зала раздается смех и громкие дружеские приветствия. Базз тихо подходит к занавеске и осторожно отодвигает край.

Встреча в верхах в полном разгаре. Во главе стола, заставленного холодной закуской, бутылками пива и виски, стоят Микки Коэн с Джеком Драгной и дружески хлопают друг друга по плечу. Дэви Голдман, Мо Ягелка и Дадли Смит наседают на виски с содовой. Возле зашторенного большого окна на улицу стоит цепочка амбалов Драгны. Джонни Стомпанато нигде не видно: он, скорее всего, на пути в Педро, надеется, что толстяк сегодня будет еще жив. Главное действо вершится у стены слева: два типа мексиканской наружности пересчитывают чемодан денег, тогда как возле другого чемодана человек Коэна и человек Драгны пробуют из прочных пакетов бело-коричневый порошок. Их улыбки говорят о том, что товар добротный.

Отдернув занавеску, Базз входит в зал. Чтобы привлечь внимание, передергивает затвор обреза и досылает заряд в патронник. Лязг ружейного железа заставил все головы повернуться, а бокалы и тарелки — вывалиться из рук. Дадли Смит улыбается, Джек Драгна уставился в дуло ствола. Возле мексов стоит человек, похожий на полицейского. Двадцать против одного, что с оружием здесь только двое — этот коп и Дадли: он слишком умен, чтобы испытывать судьбу. Микки Коэн смотрит обиженно:

— Видит бог, Микс, я сделаю тебе больнее, чем тому парню за Хуки Ротмана.

У Базза перед глазами все плывет: мексиканцы выглядят испуганными; стукни кто в окно, наруж-няя охрана — тут как тут. Базз подходит поближе и наводит обрез. Теперь нажми он на спусковой крючок — от Джека и Микки мокрого места не останется:

— Деньги и порошок — в большой саквояж. Быстро и тихо.

— Дэви, он выстрелит, — сказал Микки. — Сделай, как он говорит.

Дэви Голдман медленно идет к мексиканцам и что-то говорит им по-испански. Углом глаза Базз видит, как пакеты с порошком и пачки купюр сгружаются в большой коричневый саквояж на молнии, с красной окантовкой и рельефным портретом Микки Коэна на лицевой стороне. Микки проговорил:

— Если пришлешь мне Одри, я и волоска на ее голове не трону. И не буду убивать тебя медленно. Если найду тебя с ней, этого не обещаю.

Лопнула миллионная сделка, а все, о чем Микки Коэн способен думать, — женщина!

— Нет, — спокойно отвечает Базз.

Молния застегнута, медленно подходит Голдман. Базз протягивает левую руку. Микки трясется, как наркоман в ломке. Баззу интересно, что он скажет еще.

— Я тебя прошу, — говорит Коэн.

Саквояж у него. Базз чувствует его тяжесть, руку тянет вниз. Дадли Смит подмигивает. Базз говорит:

— Я вернусь за тобой, сынок. Диас и Хартшорн. Дадли смеется:

— Тебе до этого не дожить! Базз пятится за занавеску:

— Через заднюю дверь не выходить. Заминирована.

— Я тебя прошу, — повторяет Микки Коэн. — Тебе с ней не уйти. Я ее пальцем не трону.

Базз исчезает.

Джонни Стомпанато дожидался его в мотеле, лежа на кровати и слушая по радио оперу. Базз поставил саквояж на пол, расстегнул молнию и вынул десять банковских пачек по сто тысяч долларов. У Джонни отвисла челюсть, сигарета выпала изо рта и прожгла на груди рубашку. Он загасил окурок подушкой.

— Ну ты даешь!

Базз швырнул деньги на кровать:

— Пятьдесят тебе, пятьдесят миссис Селесте Консидайн, СаутТрамерси, 641. Отвезешь ей и скажешь, что это парню на образование.

Стомпанато сгреб деньги в аккуратную стопку и радостно смотрел на нее:

— А что, как заберу себе все?

— Тебе слишком нравится мой стиль, чтобы так внаглую меня наколоть.

Базз поехал в Вентуру, остановился перед домом помощника шерифа Дэйва Клекнера и позвонил. Открыла ему Одри. На ней была старая рубашка Микки и джинсы — как в тот раз, когда он впервые ее поцеловал. Она посмотрела на его саквояж с красной отделкой и спросила:

— Надолго приехал?

— Посмотрим. У тебя усталый вид.

— Я не спала ночь. Думала.

Базз обхватил руками ее лицо, пригладил взъерошенную прядку:

— Дэйв дома?

— Он сегодня дежурит и вернется поздно. Мне кажется, он влюбился в меня.

— В тебя все влюбляются.

— Почему?

— Ты всех заставляешь бояться одиночества.

— И тебя тоже?

— Меня в особенности.

Одри бросилась ему на шею. Базз выпустил из рук саквояж и пнул его. Поднял свою львицу на руки и понес в спальню. Там потянулся к выключателю, но Одри удержала его руку:

— Не надо. Хочу видеть тебя.

Базз разделся и сел на край постели. Одри медленно сняла с себя одежду и села ему на колени. Они стали целоваться и целовались в десять рдл дольше обычного и проделали все, что обычно вместе проделывали. Базз быстро вошел в нее, но потом двигался медленно-медленно; она же толкала его бедрами сильнее, чем в первый раз. Ему не хотелось кончать, но он не мог сдержаться, и, когда кончал, Одри просто обезумела. И как в первый раз, они скинули простыни и держались друг за друга, обливаясь потом. Базз вспомнил, как тогда, в первый раз, он переводя дух, одним пальцем обхватил запястье Одри, чтобы продолжать чувствовать ее. Он и сейчас поступил так же, а Одри схватила его руку своими, будто не понимая, зачем он так делает.

Они лежали, обнявшись, Одри уткнулась лицом ему в грудь. Базз оглядел незнакомую спальню. Увидел на тумбочке бланки для получения паспортов и туристские буклеты Южной Америки, у дверей — коробки с дамскими туалетами и новенький чемодан. Одри зевнула, поцеловала его в грудь, словно собираясь отойти ко сну, снова зевнула. Базз спросил:

— Милая, Микки тебя когда-нибудь бил? Одри сонно помотала головой:

— Поговорим потом. Будем говорить долго-долго.

— Ударил хоть раз?

— Нет, только другие. — Одри продолжала зевать. — Не будем говорить о Микки, помнишь наш уговор?

— Помню.

Одри прижалась к нему и сразу уснула. Базз осторожно дотянулся до лежащего ближе остальных рекламного буклета о достопримечательностях Рио-де-Жанейро. Пролистал его, увидел, что Одри там отметила расценки гостевых коттеджей для молодоженов. Поцытался представить себе картину: находящийся в бегах убийца полицейского загорает под солнцем Южной Америки с тридцатисемилетней экс-стриптизершей. Безуспешно. Попробовал вообразить, как Одри будет дожидаться его, пока он не толкнет двадцать пять фунтов героина человеку из бандитской группировки, где еще не прознали, что зелье похищено и с какой сделкой связано. И тоже не смог. А что будет с ним и Одри, если его окружат полицейские, которые мечтают о славе, но стреляют с оглядкой, потому что убийца с женщиной? Страшно подумать. Или еще чище — Ледокол Фритци застает их вместе и в бешенстве вонзает свой стилет в лицо Одри! А это вполне возможно. Куда более вероятно, что Микки сжалится; ведь он говорил: «Я тебя прошу».

Базз прислушался к ровному дыханию Одри. Пленка пота на нежной коже немного остыла. Попытался представить, как она уезжает в родной Мобил, штат Алабама, становится бухгалтером, встречает симпатичного страхового агента, мечтавшего о красавице с юга. И такая картина не складывалась. Наконец подумал, удастся ли им купить свободный выезд из страны, когда повсюду будут расклеены его портреты. Он прикидывал и так и эдак, но у него ничего не выходило.

Одри зашевелилась и повернулась на другой бок. Базз представил, как Микки, устав за несколько лет от Одри и присмотрев кого-нибудь помоложе, отпускает ее с миром и с хорошим прощальным подарком наличными. Представил, как городские копы и люди шерифа, федералы и наемники Коэна рыщут по всему свету в поисках его оклахомской задницы. Подумал: а вот Эллис Лоу и Эд Саттерли живут себе безбедно. Из головы не шел док Лезник с его вопросом: «А как вы это организуете?»

Лезник, Лезник. Базз поднялся, пошел в гостиную, снял телефонную трубку и попросил телефонистку соединить с Лос-Анджелесом, номер CR-4619.

— Да?

— Она сейчас в Вентуре, Монтебело-драйв, 1006. Только попробуй тронуть ее, и я прикончу тебя еще медленнее, чем ты собирался приканчивать меня.

— Мазел тов! — обрадовался Микки. — Друг мой, тебе все равно конец, но зато умрешь ты очень быстро.

Базз осторожно положил трубку, вернулся в спальню, оделся. Одри лежала все в той же позе, зарывшись головой в подушку, лица не разглядеть.

— Такой у меня не было никогда, — сказал Базз и выключил свет. Прихватил свой саквояж и отпер дверь.

Обратно он ехал не торопясь и был в долине Сан-Фернандо только в 19:30, когда совсем стемнело и в небе зажглись звезды. Свет в доме Эллиса не горел, и около дома не было ни одной машины.

Базз подошел к гаражу за домом, сбил запор и распахнул ворота. В лунном свете он разглядел под потолком фонарь с идущим вниз шнуром. Дернул за шнур, включил освещение и увидел, что ему было нужно. На низкой полке стояли две восьмилитровые канистры с бензином. Открыл их, они были почти полными. Взял их, пошел к передней двери дома и отпер ее.

Зажег верхний свет. В гостиной было белым-бело от бумаг: на стенах, на столах, на полках, и просто в грудах — уникальный в жизни Лоу и его компании шанс полета на политическую Луну. Графики и схемы, тысячи страниц вырванных признаний. Ящики фотоснимков разных людей, связи которых доказывают акт предательства. Огромная груда лжи, доказывающая одну простую истину, что поверить этой лжи куда легче, чем продираться сквозь горы всякого дерьма, чтобы просто сказать: «Это неправда».

Базз стал лить бензин на стены, на столы, на пачки бумаг и папок. Облил стенд со снимками участников Комитета защиты Сонной Лагуны. Окатил горючим графики Эдда Саттерли, а остатки расплескал по полу и дотянул бензиновую струйку до крыльца. Чиркнул спичкой, бросил ее и стал смотреть, как царство белой бумаги покраснело и разом вспыхнуло.

Огонь пошел вглубь и вверх, весь дом стал огромным полотном огня. Базз сел в машину и поехал, глядя на красные блики пожара на лобовом стекле. Переулками и объездными путями он двинулся на север, и скоро отблески пожара исчезли, но стали слышны сирены мчавшихся в обратном направлении пожарных машин. Когда их вой стих, он уже был у вершин холмов, и Лос-Анджелес сиял морем неоновых огней в зеркале заднего вида. Вот его будущее, на заднем сиденье: обрез, героин и полтораста тысяч долларов. Баззу стало не по себе, и он настроил радио на станцию, передающую народные песни. Музыка звучала мягко и печально, будто горевала по временам, когда все было проще. Но Базз слушал. И думал. О себе, о Мале, о бедняге Дэнни Апшо. Думал о тех, кому сам черт не брат, о полицейских-оборотнях, о гонителях красных. О трех рисковых людях, бесследно исчезнувших с лица земли.

Джеймс Эллрой СЕКРЕТЫ ЛОС-АНДЖЕЛЕСА (Лос-анджелесский квартет – 3)

Посвящается Мэри Доуэрти

Слава, которая стоит всего и не значит ничего.

Стив Эриксон

ПРОЛОГ

21 ФЕВРАЛЯ 1950 ГОДА

Базз Микс появился в заброшенном мотеле в холмах Сан-Берду с девяноста четырьмя тысячами долларов, восемнадцатью фунтами высококачественного героина, помповым дробовиком, револьвером тридцать восьмого калибра, автоматическим пистолетом сорок пятого и кнопарем [1], купленным у пачуко [2] на границе.

Неподалеку была припаркована машина. Она могла принадлежать полиции Лос-Анджелеса, а внутри могли оказаться громилы Микки Коэна [3]. Если так, то часть добычи урвут тихуанские копы, кружащие неподалеку, а труп Микса будет брошен в реку Сан-Исидро.

Он был в бегах уже неделю – и пятьдесят шесть тысяч угрохал на то, чтобы остаться в живых. Машины, ночевки стоимостью четыре-пять штук за ночь – с надбавкой за риск: хозяева квартир знали, что Микки Коэн и полиция Лос-Анджелеса идут по его следу. Копы – потому что Базз Микс пришил одного из их людей. Микки – потому что Базз Микс увел у него партию порошка, а заодно и бабу.

Сделка, которая была на мази, сорвалась, как только прошел слух, что Коэн его заказал. Теперь о том, чтобы толкнуть порошок, и думать было нечего. Мести Коэна боялись. Миксу ничего не оставалось, как отдать товар сыновьям Дока Энгелклинга – Док его придержит, расфасует, продаст, когда все уляжется, и Микс получит свой процент. Док с Коэном когда-то работал, ему хватало ума понимать, что с этим отморозком шутки плохи. За пятнадцать штук братья Энгелклинга организовали Баззу исчезновение. В пустующем мотеле «Эль Серрано» он перекантуется до вечера – а на закате двое торговцев людьми, из тех, что перевозят через границу нелегалов, отвезут его на подпольный аэродром и посадят на самолет, летящий прямиком в Гватемалу. А двадцать с чем-то фунтов белого кайфа останутся в Штатах, и со временем Базз неплохо на нем наварит. Если, конечно, «работорговцы» не кинут сыновей Дока. А Док не кинет его самого.

Базз бросил машину в сосновой рощице, выволок свой чемодан, оценил обстановку.

Мотель был построен в форме подковы: внутри с десяток номеров. Сзади вплотную подступают скалистые уступы гор – не подберешься.

Пустынный двор обильно усеян ветками, обрывками бумаги, пустыми бутылками – дерево и стекло затрещат под колесами, захрустят под ногами.

Остается подход со стороны дороги, по которой приехал он сам. Чтобы занять удобную для стрельбы позицию, преследователям придется продираться через густые заросли.

Или, может, незваные гости уже поджидают его внутри?

Микс вскинул дробовик и принялся пинками распахивать двери комнат. Первая, вторая, третья, четвертая – клочья паутины, крысы, совмещенные санузлы, заплесневелые объедки, мексиканские журналы… Должно быть, работорговцы устроили здесь перевалочный пункт для мокроспинников [4], которые потом окажутся в потогонках в округе Керн. Пятая, шестая, седьмая… Вот и семья мексикашек на матрасах, жмутся друг к другу, завидев белого со стволом наперевес.

– Тихо, тихо, – пробормотал он, чтобы их успокоить.

Последние номера пустые. Микс втащил свой багаж в № 12, плюхнул саквояж на пол: две двери, кровать с пуховым матрасом, разлезшимся по шву, – не так уж плохо для последнего причала на американской территории.

На стене – календарь с девочками. Микс нашел апрель, поискал свой день рождения. Четверг. Зубы у модели плохие, но в общем ничего бабец. Вспомнилась Одри – бывшая стриптизерша, бывшая подруга Микки. Из-за нее Микс пристрелил копа, ради нее увел у Коэна порошок, сорвал его сделку с Джеком Драгной [5].

Перелистал календарь до декабря. Доживет ли до конца года? И вдруг понял, что ему страшно: урчит в кишках, сильно бьется жила на лбу, и весь он обливается потом. А потом начался просто настоящий колотун!

Микс разложил на подоконнике свой арсенал, набил карманы боеприпасами: патроны для револьвера, запасные обоймы для пистолета. Нож сунул за пояс. Окно сзади загородил матрасом. Переднее окно распахнул, впуская в комнату свежий воздух. Прохладный ветерок охладил разгоряченную кожу.

Во дворе кучковались мексиканцы. Черномазая детвора перебрасывалась мячом; взрослые собрались поодаль и о чем-то переговаривались, указывая на солнце, будто определяли по нему время. Ждут не дождутся грузовика. Каторжный труд за гроши и койку.

Солнце клонилось к закату, латиносы залопотали. Микс увидел, как во двор входят двое белых – один жирный, другой костлявый. Приветливо кивают черномазым – те машут в ответ. На копов не походят, на громил Коэна – тоже. Микс шагнул за порог, пряча за спиной ствол.

Те помахали ему руками. Улыбки во весь рот – мол, будь спок, мы свои. Микс бросил взгляд на дорогу: поперек припаркован зеленый седан, а за ним блестит что-то голубое. Ярко-голубое, почти как клочок неба между соснами. На голубом металле сверкнуло солнце. «Бейкерсфилд», – мелькнула у Микса мысль. Встреча с ребятами, которые говорили, что для того, чтобы достать деньги, нужно время. Тот самый седан цвета яйца малиновки, откуда спустя минуту его попытались прижать.

Микс улыбнулся – также широко и безобидно. Палец лег на спусковой крючок. Теперь он узнал костлявого – Мел Лансфорд, легавый из Голливудского участка. Вечно красуется в кафешке «Скривенер», строит глазки официанткам да выпячивает грудь, демонстрируя медали за меткую стрельбу.

– Самолет ждет, – объявил толстяк, подходя.

Микс выхватил из-за спины дробовик и выстрелил. Толстяк получил заряд и отлетел назад, сбив с ног Лансфорда. Мексикашки бросились врассыпную. Микс вбежал в комнату, услышал звон стекла в заднем окне, рванул в сторону матрас. Мишени – не бей лежачего: всего двое. Три-четыре выстрела с близкого расстояния.

Двое рухнули. Еще троих, осторожно пробирающихся вдоль стены, забрызгало кровью и осколками стекла. Микс прыгнул через порог, упал на землю, расстрелял оставшиеся патроны по трем парам ног. Свободной рукой пошарил с собой рядом – нащупал у мертвеца на поясе револьвер.

Со двора – крики, шум бегущих по гравию ног. Микс бросил ненужный ствол, привалился к стене. Вкус крови во рту. Три корчащихся тела в пыли – три выстрела в голову, в упор.

Из комнаты донеслись глухие удары. Рядом, стоит только руку протянуть, две винтовки.

– Мы его достали! – крикнул Микс.

Услышал ответные крики, подождал, пока в оконном проеме не появились руки и ноги, схватив ближайшую к нему винтовку, открыл стрельбу: по телам, по головам, по грязно-белой штукатурке стен, по сухому дереву косяка, по которому тут же побежали язычки пламени.

Теперь – по телам – в комнату. Передняя дверь распахнута, его арсенал так и лежит на подоконнике. Что-то странно стукнуло: обернувшись, Микс увидел, как из-за кровати выпрямляется человек с револьвером в руке.

Микс бросился на пол, попытался пнуть нападавшего ногой – не достал. Пуля просвистела совсем близко. Микс выхватил кнопарь, прыгнул, ударил – раз, другой, в шею, в лицо. Незнакомец заорал, беспорядочно нажимая на спуск: пули с визгом и скрежетом рикошетировали от стен. Микс перерезал ему горло, перекатился через него, ногой захлопнул дверь, схватил свои два ствола – и только тогда осмелился вздохнуть.

Сухие сосновые доски занялись быстро; огонь уже вовсю поджаривал мертвецов. Единственный выход – через переднюю дверь. Сколько их там еще – держит дверь на прицеле и ждет?

Снова выстрелы.

Град пуль со двора вырвал куски стен. Одна засела у Микса в ноге, еще одна чиркнула по спине. Микс упал. Выстрелы не прекращались. Выбили дверь – теперь он попал под перекрестный огонь.

Выстрелы стихли.

Микс лег на живот, сунул оба револьвера себе под грудь и притворился мертвым. Тянулись секунды. Вот в дверях показались четверо с винтовками. Осторожные шепотки:

– Отрыгался!

– Тихо, тихо…

– Ну, волчара!

Четверо входят внутрь: Мела Лансфорда среди них нет. Несколько пинков в бок. Тяжелое дыхание, смешки. Кто-то поддевает его ногой. Голос:

– Жирный, гад!

Микс схватил за ногу и дернул. Человек рухнул навзничь. Микс перевернулся на спину, расстреливая обойму – стрелял в упор, промахов не было. Полегли все четверо. Запрокинув голову, Микс глянул во двор – и успел засечь, как улепетывает Мел Лансфорд.

А потом за спиной у него раздалось:

– Ну, здравствуй, сынок.

Из пламени вышел Дадли Смит в серой шинели пожарного. Микс бросил взгляд в угол, где у матраса валялся его чемодан: почти сто тысяч баксов, не считая героина.

– Дад? Похоже, ты к делу подготовился на совесть.

– Я, как бойскаут, всегда готов. А вот ты, сынок, написал завещание?

Самый надежный способ покончить с собой – сорвать сделку, за которой присматривает Дадли Смит. Микс схватился за оружие. Дадли выстрелил первым. Последняя мысль Микса была о том, что этот заброшенный мотель чем-то похож на Аламо.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ КРОВАВОЕ РОЖДЕСТВО

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Бад Уайт сидит в патрульной машине без опознавательных знаков напротив Сити-холла. На огромной рождественской елке мигают разноцветные цифры: «1951».

На заднем сиденье у Бада – выпивка для сегодняшней вечеринки в участке. Весь день он собирал дань с торговцев спиртным, наплевав на указания Паркера: в сочельник и на Рождество женатые офицеры милуются с женами, так что холостяки должны вкалывать за двоих, а у бригады Центрального участка особое задание: загрести с улиц всех бомжей и до завтра подержать в кутузке, чтобы какой-нибудь местный бычара не вломился на благотворительный утренник в саду у мэра Баурона и не схавал все пирожные.

В прошлом году была история – какой-то чокнутый ниггер подвалил к праздничному столу, растолкал ребятишек, достал из штанов свой шланг и отлил в кувшин лимонада, предназначенный для сироток, а на подоспевшую хозяйку дома рявкнул:

– Захлопни пасть, сука!

С миссис Баурон – припадок, в больницу везти пришлось. А Уильям X. Паркер тогда только-только возглавил полицию Лос-Анджелеса… Неслабое Рождество у него получилось. Вот теперь и старается.

Скорее бы конец смены! Добраться до участка, раздавить бутылочку-другую… Бад подумал о том, какую рожу скривит Эд Эксли, помощник командира бригады, когда учует запах спиртного. И еще о том, что Джонни Стомланато [6] уже на двадцать минут запаздывает.

Бад включил рацию. Сквозь гул помех поступали сообщения: кражи в магазинах, налет на винный магазин в китайском квартале… Пассажирская дверь отворилась, и в машину скользнул Джонни Стомпанато.

Бад включил свет на приборном щитке.

– С праздничком поздравляю! – заговорил Джонни. – Я тут вам подарочки припас… А где Стенсланд?

Бад смерил его взглядом. Телохранитель Микки Коэна уже месяц как сидел без работы: его босс загремел за неуплату налогов. От трех до семи по федеральному кодексу в тюрьме Мак-Нил. Теперь о том, чтобы маникюрить ногти в салоне, Джонни Стомпу и думать ни-ни, брюки – и те гладить самому приходится.

– Сержант Стенсланд прессует бомжей. А на жало кидать все одно столько же.

– Жаль, жаль. С Диком общаться приятнее. Сам знаешь, Венделл.

Красавчик Джонни: смазливая итальянская мордашка, пышные кудри. Говорят, член у него как у жеребца, и Джонни им безумно гордится.

– Выкладывай, что там у тебя.

– Вот я и говорю, офицер [7] Уайт, с Диком беседовать одно удовольствие – не то что с некоторыми!

– Ты что, ко мне неровно дышишь или просто охота поболтать?

– Я неровно дышу к Лане Тернер [8]. А ты – к парням, которые лупят жен. Я слыхал, ты просто шизеешь, когда видишь женщину в беде. А сколько ей лет и какова она собой, тебе плевать. Что ж, у всех свои слабости. Бад хрустнул пальцами.

– Ты закладываешь своих и этим живешь. А твой Микки – наркодилер и сутенер, и таким останется, сколько бы он ни отчислял на благотворительность. Так что мои слабости не вашим чета. Capisce [9], говнюк?

Стомпанато нервно усмехнулся. Бад выглянул в окно: сборщик милостыни из Армии спасения в костюме Санта-Клауса направлялся к винному магазину напротив, на ходу выуживая из своей благотворительной сумы пригоршню мелочи.

– Слушай, тебе нужна информация, а мне – деньги. Микки и Дэви Голдман мотают срок. Пока их нет, всеми делами заправляет Мо Ягелка – а у этого скряги зимой снега не выпросишь! Заладил: нет работы да нет работы. К Джеку Уэйлену толкаться бесполезно – на хрена я ему нужен. И от Микки, черт бы его побрал, нет вестей.

– Микки тебе не платит? Странно, он ведь сел человеком не бедным. Верно, его обокрали – но я слышал, он нашел вора и украденное вернул.

– Слышал, да недослышал, – покачал головой Джонни. – Того козла он нашел, это точно, а вот товар – с концами! И порошок, и сто пятьдесят штук зеленых как сквозь землю. Такие вот дела, офицер Уайт. Так что если за кап-кап у вас там еще платят, готов сдать серьезную масть…

– Ладно, Джонни, алмаз-человек. Мы не в миланской опере, так что кончай песни петь и переходи к делу.

Джонни натянуто захихикал.

– За двадцатку – карманник. За тридцатку – магазинщик и любитель отметелить женушку. Не тяни – решай, я пять минут назад видел этого парня за работой в «Орбахе».

Бад протянул ему двадцать долларов – и еще десять. Джонни схватил деньги.

– Ральфи Киннард. Плотный, белобрысый, лет сорок. Замшевый пиджак, серые фланелевые брюки. Говорят, бьет жену до полусмерти и заставляет работать на панели, чтобы покрывать свои карточные проигрыши.

Бад записал сведения.

– С праздничком, Венделл! – ухмыльнулся Стомпанато.

Бад взял его за галстук и дернул. Стомп приложился лбом о приборную доску.

– И тебя с Новым годом, мудочес.

* * *

В «Орбахе» то еще столпотворение. И у прилавков, и вокруг вешалок народу невпроворот. Раздвигая покупателей локтями, Бад мчится на третий этаж, в отдел ювелирных изделий – любимое место магазинных воришек.

Ряды часов на прилавках, длинные очереди у кассовых аппаратов. Бад с трудом протискивается сквозь гудящие толпы домохозяек с детишками, рыская глазами в поисках блондинов. И вдруг видит в дверях сортира белобрысый затылок и замшевую спину.

Бад разворачивается – и за ним. Возле урыльников – два старых пердуна. Из-под двери кабинки видны спущенные брюки из серой фланели. Бад пригибается, заглядывает в щелку: так и есть, мужик перебирает и рассовывает по карманам драгоценности. С поличным!

Двое старых хрычей застегивают ширинки и выходят. Бад барабанит в дверцу:

Открывай! Архангел за тобой явился.

Дверь распахивается – навстречу ему вылетает кулак. Удар по полной программе: Бад падает на раковину. Киннард швыряет ему в лицо пригоршню запонок и кидается бежать. Бад – за ним.

Покупатели преграждают дорогу. Киннард ловко лавирует между людьми, выскакивает через черный ход. Бад слетает вниз по пожарной лестнице. На стоянке чисто: ни Киннарда, ни поспешно отъезжающих машин. Бад бежит к патрульному автомобилю, включает рацию:

– Четыре-А-три-один запрашивает диспетчера.

Треск помех. Затем:

– Слушаю, четыре-А-три-один.

– Последний известный адрес. Белый мужчина, имя Ральф, фамилия Киннард. Скорее всего, пишется так: К-и-н-н-а-р-д. Глянь, ладно?

Диспетчер подтверждает запрос и отключается. В ожидании ответа Бад наносит серию коротких ударов воображаемому противнику: бам-бам-бам-бам-бам… Снова трещит радио:

– Четыре-А-три-один, получен ответ на ваш запрос.

– Четыре-А-три-один слушает.

– Ответ положительный. Киннард, Ральф Томас, мужчина, белый, дата рождения…

Черт побери, я ж сказал, мне нужен только адрес! Диспетчер, фыркнув:

– Считай это подарком на праздник. Адрес: Эвергрин, 1486. Надеюсь, ты…

Бад выключает передатчик и рвет на восток, к Террасам. При сорока милях в час и с сиреной доберется до Эвергрин за пять минут. Мимо пролетают номера – 1200-е, 1300-е… Вот и 1400-е – сборные домики, в каких селились после войны демобилизованные.

А вот и он, 1486: толстый слой штукатурки, на крыше – сияющий неоновый Сайта на санях с оленем. У крыльца – довоенный «форд». Внутри горит свет. В освещенном окне Ральфи Киннард вправляет мозги женщине в банном халате.

Женщине лет тридцать пять. Лицо красное, вспухшее. Она отшатывается от Киннарда, халат распахивается – Бад видит грудь, багрово-черную от синяков, ребра в ссадинах.

Бад возвращается к машине за наручниками. Здесь его встречает мигающий передатчик.

– Четыре-А-три-один слушает.

– Четыре-А-три-один, срочное сообщение. Нападение на полицейских по адресу Риверсайд, 1990, у бара. Подозреваемых шестеро, задержать пока не удалось. Опознаны по номерному знаку автомобиля. Оповещены все полицейские отряды города.

По спине у Бада пробегает холодок.

– Плохо с ребятами?

– Ответ положительный. Четыре-А-три-один, отправляйтесь по адресу 5314, Пятьдесят третья авеню, Линкольн-Хайтс. Задержите Динардо, Д-и-н-а-р-д-о, Санчеса. Мужчина, мексиканец, двадцать один год.

– Понял. Направь патрульную машину на Эвергрин, 1486. Подозреваемый – белый мужчина. Меня здесь не будет, но ребята его увидят. Пусть возьмут его – задержание я сам потом оформлю.

– Задержание регистрировать в участке Холленбек? Бад говорит «да», хватает наручники – и снова к дому.

Щелкает рубильниками на распределительном щитке у крыльца – дом погружается во тьму, теперь светятся только сани Санта-Клауса. Бад хватает шнур, тянущийся на крышу, и дергает. Неоновая конструкция летит вниз и ударяется о землю, рассыпая искры.

Выскакивает Киннард, спотыкается об останки неонового оленя, падает. Бад прикладывает его физиономией об асфальт и надевает наручники. Ральфи воет и грызет землю, пока Бад зачитывает ему привычный текст:

– Отсидишь года полтора. А когда выйдешь, я буду об этом знать. Выясню, кто твой инспектор по надзору, и поговорю с ним по душам. И тебя буду навещать время от времени. Еще раз пальцем ее тронешь – снова сядешь, и теперь уже по статье за изнасилование несовершеннолетней. А знаешь, что в Квентине делают с теми, кто детей насилует? Знаешь, урод? Пидоров из них делают!

Жена Киннарда возится у щитка – включается свет.

– Можно мне уехать к матери? – спрашивает она. Бад обшаривает карманы Ральфи. Ключи, свернутые в трубочку доллары.

– Берите машину и постарайтесь устроиться. Киннард стонет, выплевывая зубы. Миссис Ральфи берет ключи, вытягивает из трубочки десятку.

– С Рождеством вас, – говорит Бад.

Миссис Ральфи посылает ему воздушный поцелуй и садится в машину. Со двора «форд» выезжает задним ходом, круша колесами Санту с мигающим оленем.

* * *

Пятьдесят третья авеню. Код ситуации: 2 – без сирены. Бада чуть опередила черно-белая патрульная машина. Оттуда вылезли Дик Стенсланд и двое патрульных в форме.

Бад посигналил, и Стенс подошел к его машине.

– Что случилось, напарник?

Стенсланд ткнул пальцем в одноэтажную хибару.

– Вот здесь засел один из тех, что стреляли. По крайней мере, один – может, и больше. Их было шестеро: четверо латиносов, двое белых – а наших всего двое. Браунелл и Хеленовски. У Браунелла вроде черепная травма, а Хеленовски, видимо, лишился глаза.

– Ничего себе «вроде»!

Стенс дохнул на него парами джина и лосьона для освежения полости рта.

– Будешь к словам цепляться? Бад вышел из машины.

– Не буду. Сколько уже арестовано?

– Ноль. Наш первым будет.

– Тогда скажи патрульным, пусть держатся в сторонке.

Стенс покачал головой.

– Они с Браунеллом приятели. Хотят поучаствовать.

– Ну нет, этот наш! Сдадим, подпишем все бумаги – и гуляем! У меня в машине три ящика: «Уокер Блэк», «Джим Бим» и «Катти».

– А Эксли? Сам знаешь, какой он праведник. Спорю на что хочешь, ему не по душе придется, что полицейские пьют на посту.

– Эд Эксли – помощник командира. А командир – Фрилинг, и он-то выпить не дурак, весь в тебя. Так что насчет Эксли не волнуйся. Ладно, пошли, мне сегодня еще один рапорт писать.

Стенс хохотнул.

– Да я уж слышал. Нападение на женщину при отягчающих обстоятельствах. Статья шестьсот двадцать третья, пункт первый калифорнийского УК, верно? Пока другие пьют и гуляют, Бад Уайт спасает прекрасных дам?

– Точно, каждому свое. Ну что, пошли?

Стенс подмигнул. С револьверами наперевес они осторожно, вдоль стены, приблизились к крыльцу. В хибаре было темно. Плотные шторы не пропускали ни единого луча света. Приглушенно работало радио – Бад расслышал обрывок рекламы «шевроле» «Кот Феликс». Дик распахнул дверь ногой.

Мексиканцы – парень и девушка – с воплями бросились наутек по коридору. Стенс прицелился, но Бад не дал ему выстрелить. Они кинулись вдогонку: Бад впереди, Дик – следом, пыхтя и натыкаясь на мебель. Настигли латиносов в кухне, у окна: дальше бежать было некуда.

Мексиканцы повернулись, подняли руки: он – обычный шпаненок, уличный недоросль, она – симпатичная девчонка примерно на шестом месяце.

Парня рожей к стене, руки за голову. Бад обыскал его: удостоверение личности на имя Санчеса Динардо, немного мелочи. Девчонка захлюпала, издалека завыли сирены. Бад развернул Санчеса, врезал по яйцам:

– Это тебе за наших, Санчо. Считай, что легко отделался.

Стенс повернулся к девушке.

– Вали-ка отсюда, милашка, – посоветовал ей Бад, – пока моему другу не вздумалось проверить у тебя регистрацию.

Тут девчонка совсем расклеилась:

– Madre mia! Madre mia! [10]

Стенс подтолкнул ее к дверям. Санчес стонал, свернувшись клубком на полу. За окном неприкаянно торчали салаги-патрульные.

– Ладно, черт с ним, отдадим его дружкам Браунелла.

– Пусть ребята порадуются, – кивнул Стенс и помахал патрульным.

– Наденьте на этого наручники, – приказал Бад, когда новобранцы вошли на кухню, – и оформите задержание.

Нападение на полицейского, сопротивление при задержании.

Салаги поволокли Санчеса к выходу. Стенс усмехнулся:

– Бад Уайт – защитник женщин. Что дальше? Скоро перейдешь на собачек и детишек?

Баду вспомнилась миссис Ральфи – изуродованное лицо, грудь в синяках. Хороший подарок припас ей муж на Рождество.

– Посмотрим. Ладно, пошли наконец, выпивка ждет. Будешь хорошо себя вести – глядишь, тебе достанется целый пузырь!

ГЛАВА ВТОРАЯ

Престон Эксли сдернул покрывало. Гости заахали и заохали, член городского совета захлопал в ладоши, пролив свой яичный коктейль [11] на одну из светских львиц. Не самый типичный сочельник для копа, подумалось Эду Эксли.

Эд глянул на часы – 8:46. В участке надо быть к полуночи. Престон Эксли широким жестом указал на макет.

Он занимал полкомнаты: парк развлечений, полный гор из папье-маше, картонных ракет, ковбойских городков Дикого Запада. У ворот – мультяшные герои: Мучи-Маус, бельчонок Скутер, утенок Дэнни – все потомство Рэймонда Дитерлинга, бессменные герои «Часа фантазий» и несчетного множества мультяшек.

– Леди и джентльмены, представляю вам Фантазиленд – Страну фантазии! Фирма «Эксли Констракшн» возведет этот парк отдыха и развлечений в Помоне, штат Калифорния: дата открытия – апрель 1953 года. По масштабу и изобретательности проекту «Фантазиленд» нет равных в истории: это целая вселенная, сказочная страна Рэймонда Дитерлинга, отца современной анимации, где будут радоваться и наслаждаться жизнью дети всех возрастов. В Фантазиленде они смогут познакомиться со своими любимыми героями, созданными гением Дитерлинга. Фантазиленд станет излюбленным местом для всех, кто молод не только телом, но и душой!

Эд смотрел на отца. Пятьдесять семь лет (выглядит на сорок пять): полицейский бог знает в каком поколении, хозяин особняка в Хенкок-парке. Человек, которому стоит пальцем шевельнуть – й все городские шишки, забыв о своих планах на сочельник, побегут к нему. Гости зааплодировали. Престон указал на высокую, покрытую снежной шапкой гору.

– «Мир Пола», леди и джентльмены. Точная копия горы в Сьерра-Невада. В «Мире Пола» вас ждет захватывающее катание на санях и лыжах, а также представления для всей семьи с участием Мучи, Скутера и Дэнни. Вы спросите, почему «Мир Пола»? Кто такой Пол? Пол – это сын Рэймонда Дитерлинга, мальчик, трагически погибший в 1936 году. Он попал под лавину во время турпохода в горы – на той самой горе, копию которой вы сейчас видите. Но довольно о грустном: добавлю, леди и джентльмены, что десять центов из каждого доллара, потраченного посетителями в «Мире Пола», пойдет в Фонд помощи детям, больным полиомиелитом!

Бурные аплодисменты. Престон кивнул Тимми Валберну – актеру, играющему Мучи-Мауса в «Часе фантазий»: веерозубый Валберн, как всегда, жевал сыр. Валберн легонько подтолкнул стоящего рядом с ним мужчину, тот не остался в долгу.

Пока Валберн пищал и кривлялся, изображая Мучи, взгляд Эда выхватил из толпы Арта Де Спейна. Эд сделал ему знак, и оба вышли в холл.

– Черт возьми, вот так сюрприз!

– Дитерлинг об этом объявил в «Часе фантазий». А что, тебе отец не говорил?

– Нет. Даже не знал, что они с Дитерлингом знакомы. Интересно, где сошлись? Может, на деле Атертона? Тот парнишка, Крошка Вилли Веннерхолм – он ведь, кажется, у Дитерлинга снимался?

Де Спейн улыбается.

– Я ведь состоял при твоем отце. Нет, тогда пути двух великих людей не пересекались. Просто Престон умеет налаживать связи. Кстати, о связях: обратил внимание на этого Мучи-Мышака и его дружка?

Эд кивает.

– А кто это?

Из комнаты доносится взрыв хохота. Де Спейн проводит Эда в кабинет.

– Билли Дитерлинг, сын Рэя. Оператор «Жетона Чести» – сериала, еженедельно прославляющего нашу доблестную полицию на всю страну. Вот и я думаю: интересно, когда Тимми делает Билли минет, сырные крошки в зубах не мешают?

Эд смеется.

– Ну ты и гонишь, Арт!

Де Спейн вальяжно раскидывается в кресле.

– Эдди, скажу тебе, как бывший коп – копу нынешнему: у тебя даже слово «гонишь» звучит словно у профессора из колледжа. И вообще, почему ты все еще Эдди? Пора бы Эдмундом становиться.

Эд поправляет очки.

– Ясно. Сейчас услышу очередной добрый совет. Не уходи из патруля, потому что Паркер в нем досиделся до начальника полиции. Так и продвинешься вверх поадминистративной лестнице, поскольку природных данных Отца-командира у тебя нет.

– С чувством юмора у тебя неважно. А вот мой совет. Избавься от этих стеклышек. Если не считать Тада Грина, никто в Бюро очков не носит.

– Слушай, а ведь ты скучаешь по полиции. Будь у тебя возможность, мне кажется, бросил бы «Эксли Констракшн» вместе с пятью десятками тысяч в год и ушел бы не оглядываясь.

Де Спейн закуривает.

– Только вместе с твоим отцом.

– Вот как?

– Да, так. В полиции я был лейтенантом, а Престон – инспектором. И сейчас я при нем. Хотелось бы в кои-то веки с ним сравняться.

– Никакой «Эксли Констракшн» не было бы, если бы ты не разбирался в стройматериалах.

– Спасибо. И серьезно тебе говорю: избавься от очков.

Эд берет со стола фотографию в рамке. Старший брат Томас – в форме. За день до гибели.

– Будь ты копом, я бы тебе выговор влепил. За несоблюдение субординации.

– Да уж, с тебя станется! Ты какое место занял на лейтенантском экзамене?

– Первое. Из двадцати трех кандидатов. При том что я моложе остальных минимум лет на восемь, меньше всех пробыл сержантом, и вообще в полиции прослужил меньше всех.

– И хочешь попасть в Бюро расследований? Эд ставит фотографию на место.

– Да.

– Ну что ж. Для начала тебе придется годик-другой подождать вакансии. Потом обнаружится, что вакансия эта – в патруле. А потом ты узнаешь: чтобы перевестись из патруля в Бюро, нужно много лет лизать задницу начальству. Тебе сейчас двадцать девять, верно?

– Верно.

– Значит, лейтенантом станешь в тридцать или тридцать один. А молодых да ранних у нас не любят. Шутки в сторону, Эд. Это не для тебя, понимаешь? Те, кто служит в Бюро расследований, – крутые парни. А ты не такой. Да, Паркер открыл патрульным офицерам путь в Бюро – но этот путь не для тебя, Эд. Подумай об этом.

– Арт, – говорит Эд, – я хочу расследовать преступления. У меня есть связи. Я награжден крестом «За выдающиеся заслуги» [12]. Это не круто, как по-твоему? И в Бюро Я пройду.

Де Спейн стряхивает с одежды упавший пепел.

– Будем говорить начистоту. Хорошо, Солнечный Джимми?

Детское прозвище повисает в воздухе.

– Конечно.

– Видишь ли… коп ты неплохой. Со временем, быть может, станешь по-настоящему классным копом. И в том, что ты можешь нажать на спуск, я ни секунды не сомневаюсь. Но твой отец… Когда надо, он умел быть своим в доску, а когда надо – последним сукиным сыном. Его обожали и ненавидели. Ненавидели – но обожали. Ты так не сможешь.

Эд сжимает кулаки.

– Ты собирался дать мне совет, дядя Артур. Совет копа, бросившего службу ради денег, – копу, который никогда не уйдет из полиции.

Де Спейн морщится.

– Хочешь моего совета? Будь по-твоему. Интригуй, наушничай, подпевай начальству, лижи задницу Уильяму X. Паркеру. И моли Бога о том, чтобы оказаться в нужное время в нужном месте.

– Как ты и мой отец?

– В точку, Солнечный Джимми.

Эд переводит взгляд на свою форму, висящую на вешалке. Она сшита на заказ: острые стрелки на брюках, сержантские полоски, одинокая нашивка на рукаве.

– Желаю тебе золотых полосок, Эдди, – говорит Де Спейн. – И тесьмы на фуражке. Не будь ты мне дорог, я бы не капал тебе на мозги.

– Знаю.

– Но ты ведь, черт возьми, у нас герой! Эд чувствует, что пора сменить тему.

– Завтра Рождество, и ты думаешь о Томасе. Де Спейн кивает.

– Все пытаюсь понять, в чем же я прокололся. О чем его не предупредил. Он ведь даже не расстегнул кобуру.

– Откуда ему было знать, что уличный щипач пойдет на дело с пистолетом?

Де Спейн тушит сигару.

– Томас был прирожденный коп, все на лету схватывал… Так мне тогда казалось. Должно быть, поэтому я теперь надоедаю поучениями тебе.

– Его уже двенадцать лет нет в живых. И доищусь до правды.

– Знаешь, считай, я забыл, что ты это сказал.

– Нет, не забывай. Помни об этом, когда я поступлю в Бюро. И когда отец будет пить за Томаса и мать, не вздумай каяться. Отец потом неделю в себя не придет.

В дверях появляется Престон Эксли с бутылкой и бокалами. Де Спейн вскакивает.

– С Рождеством, отец, – говорит Эд. – И мои поздравления.

Престон разливает виски по бокалам.

– Спасибо. Да, заказ на королевство мультяшных грызунов достался «Эксли Констракшн». А к сыру я в жизни больше не притронусь. Тост, джентльмены. За упокой души моего сына Томаса и моей жены Маргарет – и за нас троих.

Все трое пьют, и Де Спейн снова наполняет бокалы. Потом Эд произносит любимый тост отца:

– Пусть преступления, взывающие к правосудию, никогда не остаются нераскрытыми!

За третьей порцией он говорит:

– Отец, я и не знал, что ты знаком с Рэймондом Дитерлингом.

Престон улыбается.

– Мы уже много лет знаем друг друга по бизнесу. Этот контракт мы с Артом держали в секрете по просьбе Рэймонда – он хотел сам о нем объявить в этой своей детской телепередаче.

– Ты с ним познакомился, когда расследовал дело Атертона?

– Нет. Да я тогда и не занимался строительством. Артур, у тебя есть тост?

Де Спейн разливает по бокалам остаток виски.

– За блестящую карьеру нашего будущего лейтенанта в Бюро расследований!

Оба смеются. Престон говорит:

– Кстати, Эдмунд, тут Джоан Морроу интересовалась, есть ли у тебя невеста. Кажется, она к тебе неравнодушна.

– Думаешь, из светской львицы получится хорошая жена для копа?

– Для простого копа – вряд ли, для копа в чинах – Очень может быть.

– Например, для шефа Бюро расследований?

– Скорее, для командира патрульной службы, – поджимает губы, Престон.

– Отец, ты мечтал, что патрульную службу возглавлю я, а Бюро расследований – Томас. Но Томас мертв. Не лишай меня этой возможности! Не заставляй кроить жизнь по твоей мерке!

Престон меряет сына долгим взглядом.

– Ясно. Хорошо, что ты заговорил со мной в открытую, сынок. Ты прав: когда-то я действительно об этом мечтал. Но не в этом дело. Из тебя не выйдет хорошего детектива. Ты не чувствуешь людей, их слабостей.

Эду вспоминается Томас: математический склад ума и страсть к хорошеньким девицам.

– А Томас чувствовал?

– Да.

– Папа, я пристрелил бы этого щипача, едва он в карман полез!

– Черт возьми! – бормочет Де Спейн, но Престон жестом заставляет его замолчать.

– Не надо. Все нормально. Эдмунд, несколько вопросов, прежде чем я вернусь к гостям. Вопрос первый: сможешь ли ты сфабриковать улику, чтобы отправить виновного за решетку?

– Если понадобится…

– Отвечай, да или нет.

– Я… нет.

– Сможешь выстрелить бандиту в спину, если понимаешь, что на суде ловкий адвокат его отмажет?

– Я…

– Да или нет, Эдмунд.

– Нет.

– Сможешь выбить из обвиняемого признание, если знаешь, что он виновен?

– Нет.

– Сможешь подтасовать улики на месте преступления так, чтобы поддержать версию обвинителя?

– Нет.

Престон вздыхает.

– Так не рвись на должность, где тебе придется летать такой выбор. Бог дал тебе хорошие мозги: пользуйся ими.

Эд бросает взгляд на свою форму.

– Я и хочу ими пользоваться: расследовать преступления.

– Одно тебе могу сказать, – усмехается Престон, – у тебя есть упорство, которого Томасу недоставало. В Бюро в патруле – ты нигде не пропадешь. Не зря тебе дали Крест.

Звонит телефон, и Де Спейн снимает трубку. Эду вспоминаются японские траншеи, и он не поднимает глаз.

– Лейтенант Фрилинг из участка, – говорит Де Спейн. – говорит, кутузка уже битком набита. И еще, что час назад подстрелили двоих патрульных. Двое подозреваемых арестованы, четверо еще на свободе. Просит, чтобы ты поторапливался.

Эд поворачивается к отцу – но Престон уже в холле, обемивается шутками с мэром Бауроном в рождественской шляпе с ушами, как у Мучи-Мауса.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

К доске на стене прикноплены журнальные вырезки: «Борец с наркотиками ранен в перестрелке», «Актера Митчума [13] застукали с марихуаной». На столе, в рамочках – статьи из «Строго секретно»: «Наркодилеры дрожат, когда Отдел по борьбе с наркотиками выходит на тропу войны»; «Актеры утверждают: своей достоверностью сериал „Жетон Чести“ обязан консультанту». К статье о «Жетоне Чести» прилагается фото – сержант Джек Винсеннс с главным героем, Бреттом Чейзом. Бретт Чейз – педофил, трижды привлекался за приставание к мальчикам, каждый раз дело заминали. В досье, что хранится у редактора, подробно об этом рассказано. В журнале вы этого не найдете.

Джек Винсеннс оглянулся. Отдел по борьбе с наркотиками опустел, затих – только в его комнатушке горит свет. Без десяти минут полночь. Он обещал Дадли Смиту напечатать за него отчет об организованной преступности для Аналитического отдела. А Фрилингу обещал выпивку для вечеринки в участке – Сид Хадженс из «Строго секретно» должен привезти ром, да вот что-то не звонит. С Дадли Джек договорился по-свойски: отпечатать рапорт несложно – печатает он сотню знаков в минуту, – а за это Дадли завтра устроит ему обед в «Тихом океане» с Эллисом Лоу. Лишний приработок Джеку сейчас не помешает, как и связи в офисе окружного прокурора. Он закурил и начал читать.

Ничего себе рапорт – на одиннадцати страницах! Длинно, нудно, официально, со всякими словесными завитушками, на которые Дадли мастак. Главная тема: растерянность в бандитских рядах после того, как загремел в тюрягу Микки Коэн. Джек дочитал до конца, исправил пару описок и принялся печатать.

Коэн в федеральной тюрьме на острове Мак-Нил. Уклонение от уплаты подоходного налога – от трех до семи лет. Дэви Голдман, его казначей, – там же, тоже от трех до семи, обвинение по шести пунктам: налоговое мошенничество – неуплата в федеральный бюджет. Смит предсказывал возможные разборки между фаворитами Коэна – Моррисом Ягелкой и «Крутым» Джеком Уэйленом: главарь мафии Джек Драгна депортирован, и теперь, судя по всему, именно кому-то из этих двоих предстоит взять под контроль криминальное ростовщичество, проституцию, букмекерство и рэкет. Смит утверждал, что за Ягелкой надзор не требуется – организатор из него никудышный, и что Джон Стомпанато и Эйб Тайтелбаум, доверенные «быки» Коэна, встали на честный путь. А Ли Вакс, киллер Коэна, занялся религиозным мошенничеством – торгует какими-то патентованными пилюлями, будто бы дающими слияние с Космосом.

Джек печатал дальше. Насчет Джонни Стомпа и Паркера Тайтелбаума. Дадли маху дал: на честном пути им делать нечего. Эти ребята – бандиты от рождения.

Он заправил свежий лист. Следующая тема: прошлогоднее февральское дело. Сорвана сделка Коэна и Драгны – двадцать пять фунтов героина и предположительно сто пятьдесят штук баксов украдены. Джек эту историю слышал: бывший коп по имени Базз Микс увел у Коэна мешок порошка и кучу денег, отымел его бабу и смылся. Пристрелили его где-то возле Сан-Бернардино – и, говорят, сделали это по заданию Микки лос-анджелесские копы вместе с громилами Коэна. А ворованное так и не нашли. Версия Дадли: товар и деньги Базз где-то зарыл, а сам погиб от руки «неизвестного лица или лиц». Джек усмехнулся: если эти «лица» и носят жетоны, не такой человек Дадли, чтобы сор из избы выносить – пусть даже во внутреннем рапорте.

Вот наконец и заключение: с тех пор как Микки за решеткой, организованная преступность пребывает в раздрае и замешательстве. Однако стоит держать ухо востро: не сегодня-завтра у Коэна объявятся наследнички и начнется передел власти. Проституция – особо лакомый кусок. И Джек подписал последнюю страницу: «С уважением, лейтенант Д. Л. Смит».

Зазвонил телефон.

– Отдел наркотиков, Винсеннс.

– Это я. Есть хочешь?

Хадженс. Разозлить меня хочет, подумал Джек. Хрен ему.

– Что-то ты припозднился, Сид. Пьянка уже в разгаре.

– У меня для тебя кое-что получше выпивки. Наличные!

– Говори.

– Да и говорить-то особо не о чем. Тамми Рейнолдс – та, что снималась в «Урожае надежды». Завтра фильм начинает идти во всех кинотеатрах города. Один паренек, которого я знаю, только что загнал ей порцию травки – такую, что на уголовное дело хватит и еще останется. Глюки наша крошка ловит по адресу Голливуд-Хиллс, Маравилья, 2245. Ты ее повяжешь, а я об этом напишу. А по случаю Рождества поделюсь информацией с Морти Бендишем из «Миррор», так что твое имя попадет и в ежедневные газеты. Плюс пятьдесят наличными и твой ром. Ну что, похож я на Санта-Клауса?

– Фотки будут?

– На всю полосу! Надень синий пиджак, он идет к твоим глазам.

– Сотня, Сид. А еще – двое патрульных, по двадцатке каждому, и десятка командиру бригады из Голливудского участка. И организуешь все ты.

– Джек! У нас же Рождество!

– У кого Рождество, а у кого задержание по факту незаконного владения наркотиками.

– Черт! Дай мне полчаса, лады?

– Двадцать пять минут.

– Садист ты, Джек!

Джек повесил трубку, перечеркнул в календаре еще один день. Очередной день без выпивки и без дури. Четыре года и два месяца.

* * *

Джек чувствует себя как актер перед тем, как должен подняться занавес: Маравилья перегорожена, у «паккарда» Сида Хадженса тусуются двое патрульных, их черно-белый автомобиль припаркован посреди тротуара. Тихо, темно: Сид уже установил прожектор. Отсюда открывается вид на Бульвар – прямо на китайский театр Граумана [14]. Лучшего общего плана для съемки не придумаешь. Джек остановил машину, вышел.

Сид сунул ему в ладонь деньги.

– Сидит в темноте – видно, кайфует под елочкой. Дверь на вид хлипкая.

Джек вытащил револьвер.

– Скажи своим парням, пусть грузят выпивку ко мне в машину. Хочешь снять на фоне «Граумана»?

– На фоне «Граумана»? Джеки, ты гений!

Джек молча его разглядывал. Худой, как огородное пугало, неопределенного возраста – от тридцати пяти до пятидесяти. В грязи копается и грязью живет. Знает ли о том, что случилось в октябре сорок седьмого, двадцать четвертого числа? Если знает, их с Джеком уговор – на всю жизнь.

– Сид, скажи своему фотографу: когда я выволоку ее на крыльцо, не хочу, чтобы этот чертов прожектор бил мне в глаза.

– Считай, я ему уже сказал.

– Ладно, а теперь считай до двадцати.

Хадженс принялся отсчитывать. Джек шагнул на крыльцо, вышиб дверь плечом. Вспыхнул прожектор, ярко осветив комнату: рождественская елка, а под ней, на ковре прижалась друг к другу парочка в нижнем белье.

– Полиция! – рявкнул Джек, и голубки застыли. Луч света выхватил на диване пухлую сумку, полную травы.

Девица завизжала, парень потянулся за штанами. Джек наступил ногой ему на грудь.

– Руки! Медленно.

Парень свел запястья, и Джек одной рукой защелкнул на нем наручники. Ворвались патрульные и бросились к улике. Вглядевшись в паренька, Джек его узнал – Рок Рокуэлл, подающая надежды кинозвездочка из компании РКО. Девчонка сдуру кинулась бежать, Джек схватил ее. И обоих – на крыльцо, в свет прожектора.

– Повернись, Джек! – завопил Хадженс. – Спиной к «Грауману» повернись!

Джек повернулся и притиснул к себе обоих подозреваемых – смазливые перепуганные мордашки, полуголые тела. Мигнули вспышки.

– Снято! – крикнул Хадженс. – Забирайте!

Орущих влюбленных уволокли к себе в машину патрульные. В соседних домах засветились окна, захлопали двери. Джек повернулся и снова вошел в дом.

Запашок марихуаны – четыре года прошло, а ему все не забыть, как сладко пахнет эта дрянь. Хадженс уже здесь: копается в ящиках, вытаскивает на свет божий искусственные члены, собачьи ошейники с шипами. Джек нашел телефон, перелистнул записную книжку – вдруг найдется телефон наркодилера? Из книги выпала на пол визитная карточка: «„Флер-де-Лис" [15]. Двадцать четыре часа в сутки – все, что пожелаете».

Сид что-то неразборчиво забормотал. Джек сунул карточку обратно.

– Вслух давай. Хадженс, откашлявшись:

– Тихое рождественское утро в Городе Ангелов. Добропорядочные граждане спят сном праведников – а наркоманы рыщут по городу в поисках марихуаны, зловещей травы, корни которой тянутся прямиком из Ада. Тамми Рейнолдс и Рок Рокуэлл, погрязшие в пороке кинозвезды, приобрели порцию наркотика и теперь предаются разврату в роскошном особняке Тамми на Голливудских холмах. Они не знают, что играют с огнем без асбестовых перчаток! Не знают, что по их следу уже идет человек, способный раздуть этот огонь! Не знают, что к ним спешит гроза наркодилеров и бессменный хранитель покоя честных граждан – знаменитый сыщик Джек Винсеннс! А «Винсеннс» значит «Виктория» – Победа с большой буквы! Получив сведения из анонимного источника, сержант Винсеннс… ну и так далее. Как тебе, Джеки?

– Красиво.

– Точно! Такие вот красоты и обеспечивают мне тираж в девятьсот тысяч. И между прочим, продажи все растут! Знаешь что? Добавлю-ка я, пожалуй, что ты два раза разводился, потому что на первое место ставишь борьбу с наркотиками, а жены твои не могли этого пережить. И еще: что вырос ты в приюте города Винсеннс, штат Индиана, и фамилию получил в честь этого местечка. Джек – Победитель с ба-а-альшой буквы!

А в отделе его зовут «Мусорщик Джек» – с тех самых пор, как, поймав Чарли Паркера по кличке Баклан, сунул его головой в мусорный бак у клуба «Замбоанга».

– Лучше про «Жетон Чести» напиши. Как я с Миллером Стентоном пиво пью, как Бретта Чейза учил играть копа. Что без консультанта и сериала бы никакого не было. Что-нибудь в таком роде.

Хадженс фыркнул.

– Бретт небось все по малолеткам бегает?

– А негры все еще умеют плясать?

– Только к югу от бульвара Джефферсона. Спасибо за статью, Джек.

– Не за что.

– Я серьезно. Всегда рад тебя повидать.

Ах ты таракан паршивый! Вот сейчас подмигнешь – потому что знаешь прекрасно: стоит тебе словечко шепнуть Уильяму X. Паркеру, моралисту недоделанному, и мне кранты. Знаешь ты, прекрасно знаешь, что случилось в сорок седьмом году, небось и документы все при тебе, и ничего не стоит подсунуть их кому следует, так, чтобы меня подставить, а самому остаться чистеньким…

Хадженс подмигнул.

Нет, подумал Джек. Может, и многое есть в досье у редактора «Строго секретно». Но не все.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Вечеринка в самом разгаре: участок набит битком.

Бесплатный бар: скотч, бурбон, ром, принесенный Джеком Винсеннсом Мусорщиком. Дик Стенсленд сочинил яичный коктейль под названием «Старая ворона». Кто-то поставил на патефон непристойные рождественские песенки: Санта со своим оленем такое там вытворяют – не перескажешь. В дежурке яблоку некуда упасть, и все идут и идут патрульные с ночной смены, утомленные отловом бродяг и жаждущие выпивки.

Бад оглядел толпу. Фред Турентайн бросает стрелки В портреты разыскиваемых, Майк Крагман и Уолт Дьюкширер играют в «назови нефа» – на пари в четвертак угадывают имена цветных заключенных на снимках из полицейской картотеки. Джек Винсеннс потягивает содовую, лейтенант Фрилинг вырубился, уронив голову на стол. Эд Эксли пытался утихомирить сослуживцев, а когда ничего не вышло, скрылся у себя в кабинетике – регистрирует там арестованных, раскладывает по папкам рапорты о задержаниях.

Пьяны почти все, а кто не пьян, тот усиленно над этим работает.

И почти все говорят о Браунелле и Хеленовски – двоих патрульных, что сегодня попали в неотложку, о задержанных нападавших и о тех двоих, которые по-прежнему в бегах.

Бад стоял у окна. Обрывки слухов метались по комнате, обрастая живописными подробностями: Браунеллу разорвали губу до носа, Хеленовски один из нападавших откусил ухо. А Дик Стенсленд взял ствол и отправился на улицу мексикашек отстреливать. Этому Бад готов был поверить: сам видел, как Стенс прется к автостоянке с помповым наперевес.

Голоса становились громче. Бад вышел на стоянку, прислонился к патрульной машине.

За окном моросило. У дверей тюремного отсека потасовка – Дик Стенсленд впихивает внутрь двоих. Слышны крики. У Стенсленда скоро двадцать лет выслуги, думает Бад. Эх, напарник… Из дежурки Фрэнк Доуэрти слезливым тенорком затягивает «Серебряные колокольчики».

Бад отошел подальше: музыка напомнила о матери. Закурил – не помогло.

Он не смог ее защитить. А ведь ему было уже шестнадцать. Старик пришел домой. Только тронь ее еще раз, сказал Бад, – убью. А потом лег спать – и очнулся скованный по рукам и ногам, притянутый наручниками к кровати. У него на глазах старик забил мать до смерти монтировкой. И ушел. А Бад остался в пустой комнате рядом с трупом. Он кричал, пока не сорвал голос. Неделю он провел там – без воды, в бреду, глядя, как разлагается его мертвая мать. Его нашел школьный инспектор, отлавливавший прогульщиков, а старика – люди из ведомства шерифа Лос-Анджелеса. Потом суд, адвокат, просьба об изменении квалификации – с убийства первой степени на вторую. Пожизненное. Через двенадцать лет старик вышел на поруки. Тогда сын – Венделл Уайт из полицейского управления Лос-Анджелеса – решил его убить.

Но старик исчез.

Сбежал из-под надзора и ни разу не появился ни в одном из привычных мест. Бад не оставлял поиски. Шел на женский крик. Малейший шум – и он был тут как тут. Однажды вломился в дом, где хозяйка обожгла руку у плиты. Другой раз спугнул семейную парочку, занимавшуюся любовью.

Старик как сквозь землю провалился.

Бад поступил в Бюро расследований, стал напарником Дика Стенса. Дик и научил его всем ходам-выходам. А выслушав его историю, сказал: найти его ты не можешь, зато можешь сравнять счет. Прижми к ногтю пару-тройку уродов, которые колотят жен, – глядишь, и кошмарам твоим конец настанет. Скоро и случай представился: в руки Баду попал дебошир, любитель семейно-бытового рукоприкладства, уже три раза отсидевший по уголовке. По дороге в участок Бад остановил машину и предложил драчуну для разнообразия помахаться с мужчиной. Без наручников, голыми руками, один на один. Победит – свободен. Дебошир согласился. Бад сломал ему нос, челюсть, ударом ноги разорвал селезенку. Дик оказался прав: кошмары прекратились.

В полиции Бада начали уважать – и побаиваться.

Он поддерживал свою репутацию. Не забывал о старых клиентах: если адвокат помогал им выпутаться – звонил им домой, если их выпускали на поруки – навещал: Добро пожаловать домой, ребята, еще раз попробуете распустить руки – я с вами иначе поговорю. Порой спасенные жертвы пытались его отблагодарить. Бад не поддавался и находил себе женщин в других местах. Он вел список процессов и отпусков на поруки, посылал своим «подопечным» открытки в тюрьму и стойко выносил дисциплинарные взыскания из-за жалоб на чрезмерное насилие при исполнении законной процедуры. Дик Стенс сделал из Бада хорошего сыщика. Скоро их роли переменились: теперь уже Бад, как нянька, присматривал за своим учителем, следил, чтобы тот не напивался на дежурстве, придерживал, когда Стенсу приходила охота открыть пальбу без серьезных оснований. Бад был постоянно начеку: Стенс съезжал с катушек – раскручивал владельцев баров на бесплатную выпивку, за взятки отпускал грабителей…

Балу показалось, что патефонный певец в дежурке странно зафальшивил, но сразу понял, что музыка тут ни при чем. Из кутузки послышались громкие голоса. Нет, не голоса – хриплые вопли.

Они все усиливались. Беспорядочный говор в коридоре, торопливый топот ног – похоже, вечеринка перемещается из дежурки в обезьянник. Догадка: пьяный Стенс сорвался с цепи. И прочие, подогретые спиртным и злостью за товарищей, сейчас к нему присоединятся. Бад рванулся из своего укрытия, распахнул дверь.

Проход между камерами битком набит. Несколько решетчатых дверей распахнуто. Арестованные жмутся к стенам. Стиснутый в толпе, надрывается Эд Эксли, пытается навести порядок – никто его не слушает. На полу Бад заметил скомканный список задержанных. Шестеро отмечены галочками: Санчес, Динардо; Карбигаль, Хуан; Гарсия, Эзекиель; Часко, Рейес; Райе, Деннис; Валупек, Клинтон. Те, что напали на патрульных.

Алкаши в «аквариуме» криками подливают масла в огонь.

Стенс вламывается в камеру номер четыре. На руке у него – кастет.

Вилли Тристано притиснул Эксли к стене, Крам Крамли сдернул у него с пояса ключи.

Копы переходят из камеры в камеру. Элмер Ленц широко улыбается – одежда в крови. Джек Винсеннс дежурит у кабинета командира бригады – лейтенант Фрилинг храпит, раскинувшись на столе.

Бад бросился вперед.

Работать локтями не приходилось: парни видели, кто идет, и уступали дорогу. Стенс уже в третьей камере – Бад за ним. Дик обрабатывает какого-то тощего парня: лупит по голове; мексиканец упал на колени, держится за челюсть. Бад схватил Дика за шиворот, оттащил. Латинос сплюнул кровью.

– О-о, мистер Уайт! Я тебя знаю, puto [16]! Ты чуть не убил Кальдо, кореша моего, за то, что тот решил поучить свою шлюху-жену! Эта тварь от него гуляла, а ты чего полез? Тоже защитничек нашелся, мать твою!

Бад отпустил Стенса. Мексикашка показал ему палец: Бад ударил его ногой, отчего тот растянулся на полу, потом схватил за шею. Приключений ищешь, мудила? Будет тебе сейчас приключение! Поднял черномазого в воздух – и головой в потолок. Над толпой – голос пай-мальчика Эда Эксли:

– Офицер Уайт, прекратите! Это приказ!

Мексикашка исхитрился и врезал ему по яйцам. Бад выпустил его, отшатнулся к решетке – черномазый кинулся бежать, но наткнулся на Винсеннса. У Мусорщика таза на лоб полезли: дорогой кашемировый пиджак был измазан кровью мексиканца. Винсеннс врезал ему раз, другой – уложил. Эксли рванулся вон из обезьянника.

Крики, вопли, рев – громче тысячи тревожных сирен.

Стенс выдернул из кармана фляжку джина. Все пьяны в стельку. Один Эд Эксли трезв как стеклышко – вон он, Сгружает в кладовку остатки спиртного.

Голоса:

– Молодчина, Большой Бад!

К голосам – лица: перекошенные, страшные. Эксли все возится в кладовке, трезвенник чертов, будет разбирательство – главным свидетелем станет! Недолго думая, Бад бросился по коридору к кладовке, захлопнул дверь и запер на засов.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Заперт в комнатушке два с половиной на два с половиной метра. Ни окон, ни телефона, ни селекторной связи. На полках – щетки, тряпки, ведра. Спиртное Эд выплеснул в раковину: но раковина засорена, и теперь в ней стоит мутное пахучее озеро. Дверь стальная – не выбьешь. От спиртовой вони блевать тянет. Через вентиляционное отверстие доносятся крики и глухие удары.

Эд колотит в дверь – нет ответа. Кричит в вентилятор, и горячий воздух обжигает ему лицо. Он в ловушке! Заперт, связан по рукам и ногам. Парни из Бюро посчитали, что он все равно не станет стучать. Что бы отец сделал на его месте?

Мучительно тянется время. Крики то затихают, то вздымаются волной, опять затихают – и снова… Эд молотит кулаками в дверь – бессмысленно. В кладовке все жарче. От спиртного в воздухе мерзкая вонь: как на Гвадалканале, когда он прятался от японцев под трупами. Форма насквозь мокрая. Сбить засов выстрелом? Пуля может срикошетить от металла и убить его.

Едва ли удастся замять дело: внутреннее расследование, гражданские иски, большое жюри [17]. Полицейские-садисты избивают подозреваемых – у скольких карьера пойдет коту под хвост! А в ответе за все – сержант Эдмунд Дж. Эксли, не сумевший обеспечить порядок в отделении. И Эд принимает решение: бог дал ему хорошие мозги, и сейчас самое время ими воспользоваться.

Эд присаживается на корточки и начинает писать на обороте бланка. Версия первая: правда.

Разнесся слух, что Джон Хеленовски лишился глаза. Слух распустил сержант Ричард Стенсленд, арестовавший Раиса, Денниса и Валупека, Клинтона. С тем же успехом можно было бросить спичку в канистру с бензином. Лейтенант Фрилинг, командир бригады, крепко спал, поскольку в нарушение внутреннего распоряжения за номером 4319 надрался на рабочем месте. Сержант Э. Дж. Эксли, внезапно оказавшийся за старшего, обнаружил пропажу ключей от камер. Толпа полицейских, отмечавших в дежурке Рождество, рванулась в обезьянник. Камеры, где содержались шестеро подозреваемых в нападении, были открыты ключами – теми самыми, которых недосчитался сержант Эксли. Сержант пытался снова запереть камеры, но избиение уже началось. Сержант Виллис Тристано схватил сержанта Эксли за руки, а сержант Уолтер Крамли снял у него с пояса запасные ключи.

Ни с помощью уговоров, ни с помощью силы сержант Эксли вернуть ключи не смог.

Добавим деталей.

Полицейские избивали беззащитных задержанных. Особенно зверствовал Стенсленд. Бад Уайт схватил одного из арестованных за шею и поднял, ударив головой о потолок. Сержант Эксли приказал офицеру Уайту прекратить: офицер Уайт приказу не подчинился. Сержант Эксли не стал повторять приказ, поскольку арестованный освободился, и необходимость в дальнейшей конфронтации отпала.

Эд поморщился и продолжал писать. Поставил дату – 25 декабря 1951 года. Заголовок: избиение заключенных в тюрьме Центрального участка. Большое жюри выносит обвинительный акт, в департаменте начинаются разборки в департаменте, репутация шефа Паркера летит к чертям… Эд взял чистый лист. Начнут опрашивать свидетелей – и тут выяснится, что все офицеры в участке были, что называется, в стельку. Пьяный свидетель – не свидетель. А вот сержант Эксли не пил, к тому же пытался навести порядок – свидетель из него идеальный. Ему нужно сложить с себя ответственность, начальству – сохранить лицо. В департаменте будут благодарны человеку, который поможет им выйти сухими из воды и отвязаться от газетчиков. Но для этого нужен план. А план надо составить заранее.

И Эд начал вторую версию.

Для начала возложим вину на конкретных людей. Стенсленд, Джонни Браунелл – брат раненого патрульного, Бад Уайт и еще несколько работяг, уже дослужившихся или почти дослужившихся до пенсии: Крагман, Такер, Хайнеке, Хафф, Дисброу, Доуэрти. Если прокуратура серьезно возжаждет крови – бросить им стариков. Далее: почему бы не предположить, что подозреваемые в нападении пытались бежать и освободить остальных заключенных? Алконавты из «аквариума» подтвердят. Еще несколько поворотов, и правда превращается в искусную ложь, которую ни один свидетель не сумеет опровергнуть. Эд подписал вторую версию и приложил ухо к вентиляционной трубе – узнать, не родилась ли третья.

Третья версия рождается в муках. За стеной Стенса призывают проснуться и взглянуть, что он, мать его так, натворил. Уайт бормочет что-то неодобрительное и уходит тяжелыми медленными шагами. Крагман и Такер матерят мексиканцев. В ответ – стоны и всхлипы. Уайта и Джонни Браунелла больше не слышно. Ленц, Хафф, Доуэрти, судя по всему, тоже смылись без шума. Надрывный плач, снова и снова повторяемое madre mia.

6:14 утра.

Эд начал третью версию. Ни стонов, ни madre mia. Арестованные за нападение буйствовали и подстрекали других заключенных к бунту. Получили по заслугам. Что бы сказал отец? Вечно твердит о правосудии. А этих шестерых избили за то, что они искалечили двух полицейских – что это, если не правосудие?

Шум затих – уже окончательно. Эд попытался уснуть, но так и не смог.

В замке повернулся ключ. На пороге лейтенант Фрилинг – бледный, трясется. Эд отстранил его, двинулся по коридору.

Двери шести камер распахнуты настежь. Пол скользкий от крови. Хуан Карбигаль лежит на койке, под голову подсунута сложенная рубашка – несколько часов назад белая, теперь красно-бурая. Клинтон Валупек смывает кровь с лица. Рейес Часко – один громадный синяк; Деннис Райс расправляет распухшие сломанные пальцы. Санчес Динардо и Эзекиель Гарсиа прижались друг к другу на грязном полу.

Эд набрал номер скорой помощи. На словах «Центральный полицейский участок» его едва не вырвало.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

– Ты почему не ешь, сынок? – спросил Дадли Смит. – Аппетита нет после вчерашней вечеринки?

Джек покосился на тарелку. Мясо на косточке, спаржа, вареная картошка.

– Когда за еду платит офис окружного, я всегда заказываю больше, чем могу съесть. Так где Лоу? Не хочет взглянуть на свою покупку?

Смит сочно, басовито засмеялся. Этакий комический ирландец из мюзикла: мешковатый пиджак надежно скрывает и револьвер 45-го калибра, и истинную натуру.

– А что у этого Лоу на уме? Дадли взглянул на часы.

– Что ж, будем считать, что Рождество Спасителя нашего мы отпраздновали, и перейдем к делу. Лоу, сынок, хочет стать прокурором нашего славного города. А со временем и губернатором Калифорнии. Он уже восемь лет заместитель окружного прокурора, в сорок восьмом баллотировался и проиграл, а на следующих выборах, в марте пятьдесят третьего, надеется выиграть. Так, по крайней мере, Эллис считает. Он парень ценный: с полицией дружит, криминалу – смертельный враг. И мне нравится, хоть и сын Сиона. По-моему, хороший прокурор из него получится.

А ты, сынок, можешь ему пригодиться в предвыборной кампании. И стать его другом. Очень ценным другом.

Одного мексиканца Джек вчера вырубил. Если дело выйдет на свет… нехорошо получится. Очень нехорошо.

– Что ж, может случиться, что скоро мне понадобится его дружба.

– Влиятельные друзья, сынок, никому еще не мешали.

– Что ему нужно? Деньги?

– К чему же такая грубая прямота, сынок? Скажем так: ему нужны твои услуги. Услуги, за которые он, разумеется, готов отплатить взаимностью. Особенно интересуют его твои связи в артистическом мире. Однако в основе стремлений мистера Лоу действительно лежат деньги, и я погрешу против истины, если стану утверждать обратное.

Джек отодвинул тарелку.

– Хочет, чтобы я потряс ребят из «Жетона Чести». Раскрутил их на пожертвования в фонд кампании.

– Совершенно верно. И держал от него подальше ищеек из этого чертова журнальчика «Строго секретно». А поскольку наш пароль – «взаимность», не сомневайся, в ответ он готов на многое.

– Например?

Смит щелкнул зажигалкой.

– У Макса Пелтца, продюсера сериала, уже много лет Проблемы с налогами. Лоу проследит, чтобы аудиторы к нему больше не являлись. Бретт Чейз, который благодаря твоим советам так натурально играет полицейского, – извращенец, любитель мальчиков. Лоу не станет привлекать его к суду. А сценарист сериала получит в свое распоряжение реальные документы из прокурорского архива. И сам ты, сынок, без награды не останешься. Лейтенант Боб Галлодет из следственного отдела прокуратуры поступает сейчас в юридическую академию. Если хорошо ее окончит, станет прокурором, а ты получишь лейтенантское звание и займешь его место. Ну как, впечатляет тебя такое предложение?

Джек взял у него из пачки сигарету.

– Ты прекрасно знаешь, босс: из Отдела наркотиков я не уйду. И еще прекрасно знаешь, что я отвечу «да». А едва я скажу «да», как появится Эллис Лоу, пожмет мне руку, горячо поблагодарит и снова смоется. Так что я говорю: да.

И действительно, в тот же миг в кабинет проскальзывает Эллис Лоу.

– Джентльмены, прошу прощения за опоздание!

– Я согласен, – говорит Джек.

– Вот как? Лейтенант Смит уже изложил вам суть дела?

– Некоторым долгие объяснения не нужны – все на лету схватывают, – замечает Дадли.

– Благодарю вас, сержант, – говорит Лоу, поглаживая цепочку, выдающую в нем «фибетника» [18]. – Если смогу быть чем-то вам полезен… ну, вы понимаете… не стесняйтесь, звоните в любое время.

– Стесняться не буду. Останетесь на десерт?

– Ох, и рад бы, но столько дел, столько дел… Но мы с вами обязательно должны как-нибудь вместе поужинать!

– Всегда к вашим услугам, мистер Лоу.

Лоу бросает на стол двадцатидолларовую бумажку.

– Еще раз благодарю вас, лейтенант, надеюсь скоро снова с вами увидеться. С Рождеством вас, джентльмены!

Джек кивает. Когда Лоу скрывается, Дадли говорит:

– Есть кое-что еще, сынок.

– Еще работа?

– Вроде того. Если не ошибаюсь, сегодня вечером ты обеспечиваешь охрану на рождественской вечеринке у Уэлтона Морроу?

Ежегодная обязанность Джека, весьма щедро вознаграждаемая. Сто долларов за пригляд за светской тусовкой.

– Да. А что? Лоу мечтает попасть в число приглашенных?

– Нет, не совсем… Ты ведь, кажется, однажды оказал мистеру Морроу большую услугу?

Октябрь сорок седьмого. Большую услугу, это точно.

– Верно.

– И по-прежнему с его семьей на дружеской ноге?

– Вроде того – насколько могут богачи дружить с наемным охранником. А что?

Дадли расплывается в улыбке.

– Видишь ли, сынок, Эллису Лоу нужна жена. Предпочтительно – не еврейка, светская леди из хорошей семьи. Он несколько раз встречал в обществе Джоан Морроу, и она, что называется, запала ему в душу. Не хочешь ли сыграть Купидона и поинтересоваться у прекрасной Джоан, как она на это смотрит?

– Господи, Дад! Хочешь, чтобы я поработал для будущего окружного прокурора свахой?

– Именно. Как тебе кажется, мисс Морроу это предложение заинтересует?

– Попробовать стоит. Она ценит положение в обществе и всегда стремилась удачно выйти замуж. Только вот его национальность… Это может помешать.

– Да, конечно. Но ты с ней поговоришь, сынок?

– Обещаю.

– Значит, договорились. Да, кстати, вчерашняя заваруха в участке – насколько это серьезно?

Вот и дошли до сути.

– Серьезнее некуда.

– Думаешь, дело выйдет наружу?

– Не знаю. А что там с Браунеллом и Хеленовски? Как они?

– Легкие ранения, сынок. Я бы сказал, что наказание оказалось несоразмерно преступлению. Ты в этом участвовал?

– Меня ударили, я ударил в ответ и смылся. Лоу боится расследовать дело?

– Боится поссориться с друзьями.

– Сегодня у него стало одним другом больше. Передай ему, теперь он может быть спокоен.

* * *

Доехав до дому, Джек плюхнулся на кушетку и проспал до полудня. Проснулся от шороха на лестнице – на крыльце лежала «Миррор». На четвертой странице: «Рождественский сюрприз для звезд "Урожая надежды"».

Фоток нет, но намек насчет «В-Виктории» Морти Бендиш уловил. «Получив сведения от одного из своих многочисленных информаторов…» – звучит так, словно по улицам Лос-Анджелеса рыщет целая армия шпионов Винсен-нса – Победителя с Большой Буквы! И платит он им из своего кармана. Пусть все знают, что на борьбу со злом Джек Винсеннс денег не жалеет! Вырезал статью, пролистал остальное в поисках заметок о Браунелле и Хеленовски, о вчерашнем погроме.

Ничего.

Оно и понятно. Двое раненых полицейских – не велика сенсация, а связаться с охочим до скандалов адвока-тишкой мексиканская шпана просто не успела.

Джек вытащил записную книжку.

Страницы разделены на три колонки: дата, номер чека, сумма. Суммы – от сотенной бумажки до двух тысяч. Все чеки выписаны на имя Дональда и Марши Скоггинс, Седар-Рапидс, штат Айова. Внизу третьей колонки подведен итог: 32 350 долларов. Джек достал чековую книжку, быстро подсчитал баланс. Пожалуй, в этот раз сможет послать пятьсот. Пять сотен – недурной рождественский подарок детишкам от дядюшки Джека. Не первый и, конечно, не последний.

Это – до самой смерти. И то не расплатишься.

Каждое Рождество просыпаются воспоминания, ноют, как больной зуб. Для сироты паршивее Рождества времени не найти. Кому и знать, как не Джеку: он ведь вырос Я приюте – а много лет спустя сделал сиротами двоих незнакомых ребят…

Последние числа сентября, 1947 год.

Странно вспомнить, что началась эта история все с той же семейки Морроу. Ему позвонил Уортон, прежний шеф полиции. Сказал, дочка Уэлтона Морроу Карен попалась со школьной компанией на наркоте. Брали дурь у саксофониста по имени Лес Вайскопф. Морроу – адвокат, денег у него куры не клюют, и помочь полиции он никогда не забывает. Он хочет, чтобы Вайскопф получил свое – но без лишнего шума.

Вайскопфа Джек знал: прическа под лабуха, торгует дилаудидом, любит молоденьких. За работу Уортон обещал Джеку сержантские нашивки.

Саксофониста он нашел в постели с пятнадцатилетней девчушкой. Девчонка смылась, Вайскопфа Джек треснул рукоятью револьвера по башке, перетряхнул его сумку, нашел там полный кошель колес и косяков. Дурь припрятал, решив толкнуть Микки Коэну. Уэлтон Морроу предложил ему постоянную работу телохранителя – Джек согласился. Карен Морроу упрятали в заокеанский интернат, от греха подальше. Повышение Джек получил, как и было обещано. Микки К. дурью не заинтересовался – оказалось, он ничего, кроме героина, не признает. И Джек оставил добро незадачливого джазмена у себя. Порой глотал таблетку-другую, чтобы не помереть со скуки на ночном дежурстве. А потом Линда, жена номер два, удрала с одним из его стучевил – тромбонистом, приторговывавшим травой. И тогда Джек подсел всерьез – курил, жрал бензедрин, мешал дурь с виски. Бесстрашный борец с наркотиками, враг богемы №1. И наступило двадцать четвертое октября…

В ту ночь он, скорчившись за рулем, следил за торговцами героином на стоянке у «Малибу Рандеву». Двое «клиентов» сидели в «паккарде». Время приближалось к полуночи: Джек уже хорошо приложился к бутылке, выкурил по дороге косячок, проглотил пару бензедриновых колес. Четверть первого – и наконец-то к «паккарду» подваливает длинный костлявый негритос.

Сделка не состоялась. Едва сверток перешел из рук в руки, Джек распахнул дверцу своей машины, начал вылезать, но споткнулся. Негритос кинулся бежать, пушеры выскочили из «паккарда» со стволами наперевес. Джек вытащил пушку. Ниггер обернулся и выстрелил. Рядом замаячили две темные фигуры: дружки его, подумал Джек и нажал на спуск, расстреляв всю обойму. Две тени рухнули на землю, пушеры открыли пальбу по нему и негритосу, и тот упал у «студебеккера» выпуска 1946-го.

Джек грыз цемент, поминал бога и черта. Одна пуля ударила ему в плечо, другая прошлась по ногам. Он заполз под машину: какое-никакое, а прикрытие. Визг тормозов, чьи-то отчаянные вопли. Наконец появилась скорая помощь и полиция: кобёл – помшерифа погрузила его на носилки. Сирены, больничная кровать, кобёл шепчет Джеку, что при анализах у него в крови обнаружены наркотические вещества. Операция, долгий тяжелый сон под наркозом. Когда очнулся – на одеяле газета: «В перестрелке у "Малибу" погибли трое – герой-полицейский выжил».

Пушеры смылись, и все убийства повесили на них.

Ниггера-покупателя нашли на стоянке мертвым.

А те две тени во тьме оказались вовсе не его дружками, а мистером и миссис Гарольд Дж. Скоггинс, туристами из Седар-Рапидс, штат Айова, счастливыми родителями семнадцатилетнего Дональда и шестнадцатилетней Марши.

Доктора как-то странно на Джека поглядывали. Та баба-кобёл из службы шерифа оказалась Дот Ротштейн,кузиной Пархача Тайтелбаума и сподвижницей легендарного Дадли Смита.

Предстояло вскрытие трупов – и вскрытие с неизбежностью показало бы, что пули, прервавшие жизнь мистера и миссис Скоггинс, были выпушены из револьвера Джека Винсеннса.

Спасли его дети.

Всю неделю в больнице он умирал от страха. Его нарушали Тад Грин и шеф Уортон, заходили и ребята из Отдела наркотиков. Дадли Смит предлагал свою помощь: хотелось бы Джеку знать, много ли ему известно. Сид Хадженс, главный редактор «Строго секретно», явился с ценным предложением: обмен информацией, присутствие журналистов при арестах знаменитостей в обмен на приличные суммы. Джек согласился – и спросил себя, много ли известно Хадженсу.

Дети не потребовали вскрытия. Оказалось, они адвентисты седьмого дня, для них вскрытие – надругательство над мертвыми. Коронер округа никаких сомнений не высказал, и мистер и миссис Скоггинс отправились для кремации назад в Айову.

Имя сержанта Джека Винсеннса склонялось во всех газетах. Разумеется, в самых хвалебных тонах.

Раны его потихоньку затянулись.

Он бросил пить. Завязал с наркотой. Выкинул к чертям свою заначку. Перечеркивал в календаре дни, прожитые без спиртного и наркотиков. Сотрудничал с Сидом Хадженсом, понемногу создавал себе имя. Оказывал кое-какие услуги Дадли Смиту. А по ночам к нему являлись мистер и миссис Гарольд Дж. Скоггинс. Пожалуй, выпивка и дурь могли бы убить их еще раз – уже навсегда. Но вместе с самим Джеком.

Сид устроил его консультантом в «Жетон Чести» – тогда еще радиошоу. Деньги полились рекой. Джек пытался тратиться на шмотки и женщин – но бары и «точки» наркоторговцев властно влекли его к себе. Он яро гонял пушеров: это помогало, но совсем чуть-чуть. И тогда Джек решил выплатить ребятишкам долг.

К первому чеку – на две сотни – приложил короткое письмецо, в котором выражал соболезнования семье погибших и которое подписал: «Неизвестный друг». Неделю спустя позвонил в банк: деньги по чеку получены. С тех пор Джек делал выплаты регулярно – и молился об одном: чтобы не пронюхал Сид Хадженс.

Джек распахнул гардероб, извлек свою парадную амуницию. Пиджак из «Лондон Шоп» куплен на гонорар от Сида за арест Боба Митчума. Мокасины с кисточками и серые фланелевые брюки – за материал о связи джазменов с коммунистами. Эту историю Джек вытряс из одного басиста, пойманного со шприцем, а «Строго секретно» из этого сделала сенсацию на целый разворот.

Он оделся, спрыснулся «Лаки Тайгером» и двинулся в Беверли-Хиллз.

* * *

Гулянка в разгаре. Задний двор площадью в целый акр уставлен тентами. Ребятишки из колледжа паркуют машины. На огромных тарелках – говяжья вырезка, ветчина, индейка. Официанты обносят гостей закусками, посреди двора высится огромная рождественская ель, падает мелкий дождик. Гости едят с бумажных тарелок. Газовые фонари освещают лужайку. Джек приехал вовремя и теперь пробирается сквозь толпу.

А вот и первые слушатели: Уэлтон Морроу подводит его к группе юристов из окружного суда. Джек травит байки: как Чарли Паркер пытался купить его молчание, подложив под него шлюху-мулатку, как он расколол Шапиро – педика из команды Микки Коэна, который толкал амилнитрит стриптизерам-трансвеститам в баре для голубых. Но Джек Винсеннс, Победитель с Большой Буквы, явился туда и в одиночку арестовал целую компанию гомиков, явившихся на конкурс двойников Риты Хейворт [19].

Аплодисменты. Джек кланяется. У елки замечает Джоан Морроу: она одна, кажется, скучает. Подходит к ней.

– С Рождеством тебя, Джек.

Высокая, стройная, тридцать один год, может, тридцать два. Ни мужа, ни работы. На красивом лице – привычная скучливая гримаска.

– Здравствуй, Джоан.

– Привет. Знаешь, о тебе сегодня в газете писали. Как рты арестовал двоих актеров.

– А, пустяки.

– Ка-а-кой скромник! – смеется Джоан. – И что с Ними теперь будет? С этим Роком… как его там… и с девушкой?

– Девчонке – девяносто дней, а вот Рокуэллу может светить до года. Пусть наймут твоего папашу, он их вытащит.

– А тебе их не жалко?

– Мне жалко рабочего дня, потерянного на показания в суде. Так что, надеюсь, они признают свою вину и мне не придется туда тащиться. И еще надеюсь, этот случай заставит их призадуматься.

– Знаешь, а я один раз курила марихуану. В колледже. Потом страшно захотелось есть, и я слопала целую коробку печенья, а потом меня стошнило. Скажи, ты бы меня за это не арестовал?

– Такую красавицу? Ни за что!

– А знаешь, что я тебе скажу? Сейчас я готова попробовать еще раз – так все обрыдло!

Пора закинуть пробный шар.

– Джоан, как на личном фронте?

– Никак. Кстати, знаешь полицейского по имени Эдмунд Эксли? Высокий, в таких симпатичных очечках. Сын Престона Эксли.

Как же! Очкарик Эдди Эксли, герой с шилом в заднице.

– Шапочно знакомы.

– Такой милый, правда? Я с ним познакомилась вчера на вечере у его отца.

– Папенькины сынки – не моя специальность. Зато знаю я одного очень приличного человека, который серьезно тобой интересуется.

– Вот как? И кто это?

– Некто Эллис Лоу. Заместитель окружного прокурора. Джоан улыбается, затем вдруг хмурится.

– Я слышала, он член Ротари-клуба [20]. Еврей?

– Да, но это – с одной стороны. А с другой – он республиканец… и, вообще, далеко пойдет.

– Значит, ты его рекомендуешь?

– Уверяю тебя, не пожалеешь.

Джоан рассеянно трогает еловую ветку, и хлопья искусственного снега валятся на землю.

– Ладно. Скажи ему, чтобы мне позвонил. Передай, что в ближайшие дни у меня все заняты – а дальше посмотрим.

– Спасибо, Джоани.

– Вам спасибо, господин Купидон. Ой, кажется, папа машет мне рукой. Пока, Джеки!

И Джоан упорхнула. Джек смотрел ей вслед; мужественно-роковая манера поведения в стиле Боба Митчума, ну, может быть, чуть помягче, – это то, что нужно. Вдруг сзади послышался мягкий голос:

– Здравствуйте, мистер Винсеннс.

Джек обернулся. Карен Морроу – в зеленом коктейль-ном платье, плечи осыпаны жемчужинами дождя. В последнюю их встречу она – нескладная, несоразмерно вытянувшаяся девчонка-подросток – исподлобья пробурчала «спасибо» полицейскому, уберегшему ее от большой беды. И четыре года спустя Карен была высокой, даже, пожалуй, слишком высокой – но нескладной ее уже никто бы не назвал.

– Карен! Бог ты мой, я вас и не сразу узнал! Карен улыбается.

– Сказал бы, что вы стали настоящей красавицей, – продолжает Джек, – только вы это наверняка уже слышали.

– От вас – нет.

~ Как вам колледж? – смеясь, спрашивает он.

– Долго рассказывать. Сейчас не буду – я совсем закоченела. Говорила же папе, чтобы устроил вечеринку в доме! Хоть я и провела четыре года в Англии, а к холодам так и не привыкла. Кстати, я приготовила для вас благодарственную речь. Не хотите пойти со мной покормить соседских котов?

– Я здесь на службе.

– То-то, я смотрю, вовсю болтаете с моей сестрой!

– Меня просил с ней поговорить один приятель. Он к ней неравнодушен.

– Бедный! Точнее, бедная Джоани. Но, черт возьми, я вообще-то хотела…

– Ладно, Карен. Пойдемте покормим ваших котов. Карен улыбается и трогается с места, соблазнительно покачиваясь на высоких каблуках. Они не проходят и полпути, когда сверкает молния, гремит гром, с неба низвергается поток воды – Карен сбрасывает туфли и бежит по дорожке босиком, а Джек, едва сдерживая смех, – за ней. Нагоняет ее уже у порога.

Карен открывает дверь. В прихожей горит свет. Джек смотрит на девушку: она поеживается, руки покрылись «гусиной кожей». Карен встряхивает головой – с волос летят капли.

– Коты наверху.

Джек скидывает пиджак.

– Нет, сначала я хочу послушать речь.

– Все, что я могу сказать, вы знаете. Вас, наверно, уже столько людей благодарили!

– Но не вы. Карен вздрагивает.

– Простите, я… черт, не думала я, что все так получится…

Джек накидывает свой пиджак ей на плечи.

– Вы в Англии получали лос-анджелесские газеты?

– Да.

– И читали обо мне?

– Да. Вы…

– Карен, газеты часто преувеличивают. Из мухи слона делают.

– Что же, вы хотите сказать, это все неправда?

– Да нет, не все… То есть нет… ну… В общем, все правда.

Карен отворачивается.

– Вот и отлично, я так и думала. А теперь – речь. Только не смотрите на меня, я страшно конфужусь. Значит, так… Во-первых, вы спасли меня от большого несчастья. Во-вторых, посоветовали отцу отправить меня в Англию, где я получила прекрасное образование и познакомилась с целой кучей замечательных людей. В-третьих, арестовали того мерзавца, который тогда продал мне таблетки…

Джек касается ее плеча – она отшатывается.

– Нет, дайте мне договорить! В-четвертых – тогда Я никому об этом не рассказывала, да и сейчас, честно говоря, не собиралась, но Лес Вайскопф давал таблетки бесплатно девушкам, которые соглашались с ним переспать. И если бы не вы с папой, боюсь, рано или поздно дошло бы и до этого. Так что вы, Джек, – только не смейтесь! – спасли мою честь.

– И стал вашим рыцарем? – улыбается Джек.

– Вот именно. А мне уже двадцать два, и я не школьница, которая влюбляется в первых встречных.

– И отлично. Потому что я собирался пригласить вас как-нибудь на ужин.

Карен оборачивается. С искусанных губ стерлась помада, по щекам текут черные ручейки туши.

– Согласна. Правда, у папы с мамой будет сердечный Приступ… Но я согласна!

– Значит, я сделаю глупость, – тихо говорит Джек. – в первый раз за много-много лет.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Ну и месяц выдался!

Бад отрывает от календаря пачку январских листков, подсчитывает аресты. С первого по одиннадцатое – ноль: работал на охране съемочной площадки, отгонял охотников за автографами. Четырнадцатое января: с тех шестерых, что напали на полицейских, снято обвинение. Адвокат мексикашек представил дело так, словно Браунелл и Хеленовски сами начали потасовку. Теперь им грозят гражданские иски. На календарном листке нацарапано: «Нанять адвоката?»

Шестнадцатое, девятнадцатое, двадцать второе: выпущены под честное слово трое любителей помахать кулаками. Добро пожаловать домой, ребята. Не надейтесь, что Бад Уайт про вас забудет. Двадцать третье – двадцать пятое: вместе со Стенсом по наводке Джонни Стомпа берут под наблюдение шайку грабителей. Джонни в криминальном мире – человек свой, знает всех и вся. Хотя в последнее время, надо сказать, оргпреступность как-то притихла: Джонни все жалуется на безработицу. Судя по всему, Мо Ягелка, защищающий интересы Микки К., в отсутствие босса опасается показывать мускулы. В общей сложности семь арестов – неплохо. Однако картину портит предрождественское побоище в участке: газетчики уже обозвали его «Кровавым Рождеством», ходят слухи, что с Паркером связались чины из прокуратуры, что всех, кто был в участке в тот сочельник, ждут допросы в отделе внутренних расследований и большое жюри уже пускает слюну. Заметки на листках календаря: «Поговорить с Диком», «Алвокат», «Адвокат – когда???»

Последняя неделя месяца – передышка. Дик взял отпуск и просыхает в «Двадцати девяти пальмах» – санатории для алкоголиков. Командир бригады уверен, что он в Небраске, хоронит отца – ребята даже скинулись, чтобы «послать цветы» на фальшивые похороны. Двадцать девятое – два ареста: двое нарушили правила условно-досрочного освобождения, взял их по наводке одного из стучевил Джонни Стомпа. Правда, оба – из пригородов: пришлось отделать их до полусмерти и вывезти в город, чтобы ребята из шерифской службы не возникали. Тридцать первое: Чик Нейдел, бармен из бара «Лунный свет», по совместительству скупщик краденого. Во время рейда у него найден целый тайник с ворованными приемниками. Тот, кто стукнул на парней, взявших грузовик с приемниками, окопался в Сан-Диего, тамошняя полиция и будет пенки снимать. А Баду достался барыга: сокрытие краденных вещей плюс судимость за совершение подобного преступления в прошлом. Десять арестов за месяц – неплохо начинается год!

И февраль, похоже, будет урожайным.

Первые шесть февральских дней – Бад надевает форму и патрулирует улицы. Гениальная идея шефа Паркера: Каждый из Бюро расследований должен по неделе в год отработать в патруле. Фамилия Уайт стоит в конце списав кто рано встает, тому бог подает, а кто не успел, тот опоздал. Так оно и оказывается: все шесть дней льет как Из ведра.

На работе – настоящий потоп, а вот в личной жизни – полная засуха.

Бад рассеянно пролистывает записную книжку. Лорин из «Серебряной звезды», Джейн из «Зимбы», Нэнси из бара «Орбита». Все похожи: разбитные бабенки далеко за тридцать, благодарные молодому парню, который обращается с ними по-человечески и помогает вспомнить, что все-таки не все мужики сволочи. Лорин – дамочка габаритная, надо слышать, как под ней скрипят пружины. Джейн вечно ставит «для настроения» какие-то оперные арии: на вкус Бада – настоящий кошачий концерт. Ну а Нэнси – просто пьянь, из тех, что могут всегда составить компанию в баре. Такие все видали и везде бывали, и отношения они рвут в один момент, еще быстрей, чем он.

– Взгляни-ка, Уайт!

Бад поднимает глаза. Элмер Ленц протягивает ему свежий номер «Геральд».

Заголовок: «Полицейские выбивают из задержанных признания».

Подзаголовки: «Большое жюри готово заслушать свидетелей», «Паркер обещает полное сотрудничество полиции».

Ленц говорит:

– Попали мы, Уайт. И что-то мне подсказывает, что попали мы по-крупному.

– Не ссы, Шерлок, – отвечает Бад.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Престон Эксли отложил исписанные листки.

– Эдмунд, все три версии великолепны, но ты должен был сразу же отправиться к Паркеру. Теперь, когда вокруг дела поднят такой шум, твое желание обнародовать правду может навести на мысль, что это вызвано паникой. Ты. готов стать свидетелем?

Эд поправляет очки.

– Готов.

– Готов превратиться в отщепенца-доносчика, всеми презираемого, всем ненавистного?

– Да. И еще готов к благодарности Паркера. В какой $Ы форме она ни выразилась.

Престон снова проглядывает записи Эда.

– Интересно… Переложить большую часть вины на парней, которые уже дослужились до пенсии, – хорошая мысль. А этот офицер Уайт в твоем изложении выглядит человеком опасным.

У Эдда мурашки по спине.

– Он такой и есть. Завтра у меня допрос в Отделе внутренних расследований – и, по совести сказать, мне не улыбается рассказывать, как он бил мексиканца головой о потолок.

– Боишься расправы?

– Да нет, не особенно.

– Не закрывай глаза на свой страх, Эдмунд. Страх – слабость, которую ты должен побороть. Уайт и его приятель Стенсленд проявили вопиющее неуважение к уставу полиции Лос-Анджелеса. Похоже, оба настоящие головорезы. Ты готов к завтрашнему допросу?

– Да.

– Люди из ОВР будут к тебе безжалостны.

– Я знаю, отец.

– Будут подчеркивать, что ты не справился с ситуацией. Что без сопротивления отдал ключи.

– Там черт знает что творилось! Если бы я начал сопротивляться, вышло бы только хуже! – покраснев, отвечает Эд.

– Не повышай голоса и не оправдывайся. Ни со мной, ни на допросе. От этого ты выглядишь…

Дрогнувшим голосом:

– Не надо, отец. Не говори, что я выгляжу слабаком. Я с этой ситуацией справлюсь. И хватит, наконец, сравнивать меня с Томасом!

Престон снимает телефонную трубку.

– Знаю, в грязь лицом ты не ударишь. Но сумеешь ли ты заслужить благодарность Билла Паркера?

– Отец, ты сказал как-то раз, что Томас унаследовал от тебя силу, а я – умение держать нос по ветру. Так почему же теперь в этом сомневаешься?

Престон, улыбнувшись, набирает номер.

– Билл? Привет, это Престон Эксли. Да, прекрасно, спасибо… Нет, ради этого я не стал бы звонить по личному номеру… Нет, Билл. Я насчет своего сына, Эдмунда. В рождественскую ночь он был на дежурстве в Центральном участке. Полагаю, у него есть для тебя важная информация… Что? Сегодня? Конечно сможет… Да, и передавай привет Хелен… Пока, Билл.

Гулко бухает о ребра сердце. Престон кладет трубку.

– Ну вот. Сегодня в восемь встречаешься с Паркером в «Тихом океане». Он закажет отдельный кабинет, и вы сможете спокойно поговорить.

– Какую версию мне ему представить? Престон протягивает ему исписанные листки.

– Такие случаи выпадают не каждый день. У меня было дело Атертона, у тебя – Гвадалканал. Полистай семейный альбом и вспомни.

– Да, но какую версию…

– Решай сам. Приглашение на ужин – хороший знак. И учти: Билл любит, когда его люди едят с аппетитом.

* * *

Эд последовал совету отца. Вернулся домой, достал семейный альбом. Читал, вспоминал. В хронологическом порядке – газетные вырезки. Не все есть в газетах: но то, чего там нет, навеки выжжено у него в памяти.

1934 год – дело Атертона.

Дети: трое мальчиков, две девочки. Все цветные: негры, мексиканцы, китайцы. Они исчезали, а потом изуродованные тела их находили в сточных канавах Лос-Анджелеса. У одного не хватало рук, у другого – ног, у прочих были вырезаны внутренние органы. Газеты окрестили убийцу Доктором Франкенштейном. Расследование было Поручено инспектору Престону Эксли.

Эксли счел, что газетная кличка убийце подходит: на всех местах преступления были обнаружены струны от теннисных ракеток, у одной жертвы в подмышках следы от портняжной иглы. Эксли предположил, что, перекраивая Детские тела, маньяк пытается создать новую жизнь. Начал проверять извращенцев, душевнобольных, пациентов психиатрических клиник. Спрашивал себя, чье лицо даст своему созданию новый Франкенштейн – и через неделю получил ответ.

Крошка Вилли Веннерхолм, мальчик-кинозвезда из труппы Рэймонда Дитерлинга, был похищен из школы при киностудии. На следующий день тело его обнаружили на железнодорожных путях близ Глендейла. Обезглавленным.

И наконец – прорыв: в полицию обращается администрация государственной психиатрической лечебницы Глен-хейвен. Лорен Атертон – мания вампиризма, привлекался за приставания к детям – два месяца назад был освобожден условно-досрочно, но так и не явился к инспектору по надзору.

Исходя из пристрастий Атертона, Эксли легко его нашел: оказалось, работает в банке крови, промывает ампулы. Слежка показала, что Атертон подворовывает кровь и пьет ее, смешивая с дешевым вином. Люди Эксли взяли Атертона в кино – мастурбировал на фильме ужасов. Сам Эксли отправился к нему на квартиру. Нашел связку ключей, и в их числе один – от заброшенного склада. А там его поджидал ад.

Обложенный сухим льдом, на складе хранился «идеальный ребенок»: руки мальчика-негритенка, ноги мальчика-мексиканца, к торсу китайчонка пришиты женские гениталии и голова Крошки Вилли Веннерхолма, к спине приметаны крылья, отрезанные у какой-то пичуги. А вокруг – ролики фильмов ужасов, теннисные ракетки без струн, анатомические чертежи. Фотографии детей на разных стадиях расчленения. Темная комната с проявителями, кюветами и фотобумагой…

Настоящий ад.

Атертон во всем признался, был осужден и повешен в Сан-Квентине. А Престон Эксли снял с фотографий копии и показывал их сыновьям, когда хотел объяснить, что это такое – преступление, взывающее к правосудию.

Эд листает страницы: кончина матери, смерть Томаса. Словно и не было в жизни семьи Эксли ничего, кроме детективных триумфов и смертей. А вот и «Икзэминер»: статья о сыновьях замечательных людей, сражающихся на фронтах мировой войны. Среди прочих – история Эда: если поскрести эту историю, у нее, как и у «Кровавого Рождества», обнаружится второе дно.

Версия «Икзэминера» – та, что обеспечила ему награду: капрал Эдмунд Эксли, единственный из взвода выживший в кровопролитном рукопашном бою, в одиночку прорвался через три траншеи, набитые японской пехотой, уничтожив двадцать девять человек. Окажись при этом хоть один свидетель, Эду светила бы медаль Конгресса.

Версия номер два: во время сражения, видя, что рукопашная неминуема, капрал Эдмунд Эксли вызывается идти в разведку. Несколько часов болтается без дела в ближайшей роще, а вернувшись, видит, что от его взвода ничего не осталось. Приближается японский патруль: Эд прячется под трупами сержанта Питерса и рядового первого класса Вазницки. Японцы пускают очередь по трупам: Эд вцепляется зубами в руку Вазницки, да так, что начисто скусывает у него с руки часы на кожаном ремешке. Сдавленный со всех сторон телами своих товарищей, он задыхается от рыданий, судорожно глотает воздух и ждет сумерек. Едва стемнело, выбирается из-под мертвецов и пускается бежать в штаб – но останавливается как вкопанный, завидев новую кровавую сцену.

Маленькая синтоистская часовенка в роще прикрыта камуфляжной сеткой. У дверей на соломенных ковриках рядами – мертвые японцы, иззелена-желтые, с вывороченными внутренностями. У каждого вспорот живот – от паха до ребер. Возле тел аккуратно положены мечи с резьбой на рукоятях – на них запеклась кровь. Плену или смерти от малярии эти солдаты предпочли самоубийство.

Позади храма вырыты три траншеи. Винтовки и пистолеты ржавеют под тропическим дождем, но огнемет, заботливо укутанный брезентом, – в рабочем состоянии.

Эд берет его в руки, думая об одном: на Гвадалканале он не выживет. Его зачислят в новый взвод. Уходить в разведку перед каждым сражением он не сможет. А если попросится в штаб, отец расценит это как трусость. И коллеги из полиции Лос-Анджелеса – навоевавшиеся досыта, украшенные ранами и медалями – не подадут ему руки…

Да, вот что ему нужно! Медаль! Награда, шум в газетах и почетная отставка. Шанс редчайший…

Эд взял японский пулемет. Затащил мертвых японцев в траншеи, расположил лицом к рощице, вложил им в руки бесполезное оружие. Выпустил в них три очереди – все, что оставались в патронной ленте. Затем огнеметом изуродовал до полной неузнаваемости и людей и храм. И, добравшись до батальонного штаба, рассказал свою историю.

Разведгруппа, осмотрев место, историю подтвердила: в самом деле, капрал Эксли захватил оружие противника и поджарил двадцать девять косоглазых ублюдков.

Крест «За выдающиеся заслуги» – вторая по значению государственная награда. Почетная отставка, тур по стране и почетное возвращение в полицию Лос-Анджелеса.

И – осторожное уважение Престона Эксли.

Полистай семейный альбом и вспомни.

Эд откладывает альбом. Он еще не знает, с чем явится к Паркеру, – но знает, о чем предупредил его отец.

Счастливые случаи легко даются – но потом за них приходится платить.

Знаю, отец. Еще с той поры, когда взял в руки этот огнемет.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

– Если дело дойдет до большого жюри, отвертеться от дачи показаний тебе не удастся. Но мы с прокурором постараемся, чтобы до этого не дошло.

Джек мысленно прикидывает, насколько Эллис Лоу ему обязан. С помощью Миллера Стентона с команды «Жетона Чести» удалось стрясти шестнадцать штук на политкампанию. Бретта Чейза уломали шантажом – пригрозили, что «Строго секретно» обнародует его тайные пристрастия. Макс Пелтц не поскупился – Лоу пообещал, что налоговики его больше не тронут. А помимо этого Джек успешно сыграл роль Купидона – сегодня Лоу впервые встречается с капризной красавицей Джоан Морроу.

– Эллис, я вообще не хочу появляться на суде. Даже в качестве свидетеля. Но завтра меня допрашивают в ОВР, и похоже, что до суда дело все-таки дойдет. Так сделай что-нибудь.

Лоу поигрывает цепочкой:

– Джек, заключенный напал на тебя, а ты защищался. Ты чист. Но, видишь ли, ты – человек известный, публичный, и, по предварительным показаниям, полученным от адвокатов истцов, четверо из пострадавших тебя опознали.

Так что давать показания все-таки придется. Не волнуйся, тебе ничего не грозит.

– Я просто хотел все с тобой обговорить! Но если хочешь, чтобы я стучал на своих, – у меня внезапно откроется полная потеря памяти! Comprende [21], господин заместитель окружного прокурора?

Лоу наклоняется к нему.

– Не будем ссориться, Джек. Не стоит. Нам ведь так хорошо работается вместе! Тебе беспокоиться не о чем: вот Уайт и Стенсленд – дело другое. Кроме того, до меня дошли слухи, что у тебя появилась дама сердца.

– Джоан Морроу рассказала?

– Да. Она, честно говоря, это не одобряет, да и ее родители тоже. Ты на пятнадцать лет старше Карен, да и прошлое у тебя не вполне идеальное.

Мальчик, подносивший мячи на поле для гольфа, лыжный инструктор – приютский выкормыш, виртуозно навострившийся обхаживать богачей.

– И что еще тебе рассказала Джоанн?

– Да, в общем, ничего. Сказала только, что ее сестра от тебя без ума и верит всему, что пишут о тебе в газетах. Я заверил ее, что в газетах все – сущая правда. Карен говорила сестре, что пока ты ведешь себя как джентльмен – чему, признаюсь, трудно поверить.

– Надеюсь, сегодня вечером все будет иначе. После нашей сегодняшней встречи с тобой и Джоан мы с Карен едем на вечеринку «Жетона Чести», а потом…

Лоу вертит в пальцах цепочку.

– Послушай, Джек, Джоан только разыгрывает из себя недотрогу или за ней и вправду охотятся толпы мужчин?

Джек вертит в пальцах нож.

– Она пользуется успехом. Но все эти россказни о кинозвездах, которые будто бы от нее без ума, – вранье. Так что выше голову.

– Что еще за кинозвезды?

– Да чушь это, Эллис. Красивые байки, но не имеют ничего общего с действительностью.

– Джек, спасибо, что согласился прийти. Уверен, что вы с Карен поможете нам с Джоан сдвинуться с мертвой точки.

– Тогда за дело!

* * *

Женщины ждут в «Искателе жемчуга», в отдельном кабинете.

– Эллис Лоу, Карен Морроу, Джоан Морроу – представляет Джек. – Эллис и Джоан – прекрасная пара, верно, Карен?

– Привет, – говорит Карен, не подавая руки. Это уже шестое их свидание, однако до сих пор дальше прощального поцелуя в щечку дело не идет.

Лоу садится рядом с Джоан, та пристально его рассматривает – ищет в облике признаки еврейства.

– Хоть мы с Эллисом и видимся в первый раз, но уже успели подружиться. Перезваниваемся чуть не каждый день, верно, Эллис?

– Совершенно верно, – звучным «судебным» баритоном отвечает Лоу.

Джоан допивает свой бокал.

– Откуда вы с Эллисом друг друга знаете? Никогда бы не подумала, что полиция и прокуратура работают в тесном контакте!

«Все просто, детка, я у этого жида в казначеях хожу», – мысленно отвечает Джек, подавляя усмешку.

– Мы вместе расследуем преступления. Я нахожу улики, Эллис выдвигает обвинение.

Подходит официант. Джоан заказывает пунш «Островитянин», Джек просит кофе, Лоу говорит: «Мартини "Бифитер"», Карен молча накрывает свой бокал ладонью.

– Странно, мне казалось, что «Кровавое Рождество» должно было вас поссорить! Разве нет?

– Разумеется, нет, – быстро отвечает Лоу. – Служащие полиции охотно сотрудничают с прокуратурой и не меньше нашего хотят, чтобы преступники понесли суровое наказание. Верно, Джек?

– Конечно. Такие люди позорят полицию Лос-Анджелеса.

Появляется официант с напитками. Джоан делает три больших глотка.

– А ты ведь там был, правда, Джек? Папа говорит, с тех пор как тебя бросила вторая жена, ты всегда ходишь на рождественские вечеринки в участок!

Карен, громким шепотом:

– Джоанн!

– Да, я там был, – отвечает Джек.

– И наверно, тоже разбил во имя правосудия пару-тройку физиономий?

– Дело того не стоило.

– Не стоило, потому что герой-полицейский не попал бы на первые полосы газет?

– Джоанн, успокойся. Ты пьяна.

Лоу теребит галстук, Карен сжимает пепельницу. Джоан шумно допивает свой пунш.

– Ох уж мне эти трезвенники – и слова не скажи! А правда, сержант, что и после того, как первая жена вас бросила, вы тоже ходили на вечеринки в участок?

– Ах ты стерва! – Карен крепче сжимает пепельницу. Джоан звонко хохочет.

– Если тебе нужен герой-полицейский, рекомендую парня по имени Эксли. Он, по крайней мере, кровь за родину проливал! Джек, конечно, лапочка и душка, но неужели ты не видишь, что он за человек?

Карен швыряет пепельницу. Та, срикошетив об стену, падает на колени Эллису Лоу. Эллис зарывается с головой в меню, стерва Джоани зло щурит глаза. Джек хватает Карен за руку и выволакивает из кабинета.

* * *

По дороге в «Вэрайети Интернэшнл Пикчерз» Карен без перерыва честит Джоан. Джек паркует машину возле съемочной площадки «Жетона Чести». Оттуда гремит музыка кантри.

– Ничего, родители с этим смирятся, – со вздохом говорит Карен.

Джек включает свет в машине, смотрит на нее. Бледная россыпь веснушек, темные волосы уложены локонами. Пожалуй, чуть неправильный прикус.

– С чем «с этим»?

– Ну… что мы с тобой встречаемся.

– Встречаемся – и только?

– Прости, Джек. Это я виновата. Понимаешь, ты рассказываешь такие удивительные истории о своей работе – а потом вдруг замолкаешь, и я спрашиваю себя, в чем Дело? Есть что-то такое, о чем ты не можешь рассказать? Это оттого, что я слишком молода для тебя?

Джек открывает дверь.

– Узнаешь меня получше, год за два пойдет. И знаешь, мне надоело рассказывать о себе. Так что теперь твоя очередь.

– Значит, сегодня после вечеринки моя очередь изливать душу. Договорились?

– Договорились. Кстати, что скажешь о своей сестре и Эллисе Лоу?

– Она за него выйдет, – не моргнув глазом отвечает Карен. – С тем, что он еврей, родители примирятся, потому что он республиканец и делает карьеру. Джоан будет устраивать ему сцены на публике, а он – втихаря ее поколачивать. Бедные их дети!

Джек смеется.

– А теперь пойдем танцевать! Только не нужно пожирать звезд глазами, а то тебя запрезирают!

Рука об руку они входят в зал. Глаза у Карен расширяются, и Джек понимает: сейчас у него на руках козырной туз.

На сцене – Спейд Кули со своими ребятами. Сам Спейд – у микрофона, рядом на ударных – Берт Артур Перкинс по кличке Собачник. Кличку получил за то, что отмотал два года на исправительных работах – за противоестественные акты с собаками. Спейд курит опиум, Собачник предпочитает героин: просто подарочный набор для «Строго секретно». Макс Пелтц рассыпается перед съемочной группой. С ним рядом – Бретт Чейз, болтает с Билли Дитерлингом, главным оператором сериала. Билли не сводит глаз со своего любовника Тимми Валберна, Мучи-Мауса из детской телепередачи «Час фантазий». Столы у задней стены уставлены выпивкой и холодными закусками. Там Джек замечает Пархача Тайтелбаума – должно быть, для устройства банкета Пелтц нанял людей из его ресторана. Рядом – Джонни Стомпанато, еще несколько парней из бывшей команды Микки Коэна. По всему залу – актеры, костюмеры, ассистенты, мелкий студийный персонал и просто завсегдатаи богемных тусовок. Едят, пьют, танцуют.

Джек выводит Карен на середину зала. Вертит ее под быстрые попурри, прижимает-обжимает, когда Спейд переключается на баллады. Карен танцует, закрыв глаза. Джек держит глаза открытыми, отдаваясь сентиментальной патоке мелодии. Вдруг кто-то кладет ему руку на плечо.

Это Миллер Стентон. Карен открывает глаза и ахает: боже милостивый, ее приглашает на танец телезвезда!

– Карен Морроу, Миллер Стентон, – знакомит их Джек.

– Привет! – восторженно вопит Карен, перекрывая музыку. – Я вас видела в старых фильмах Рэймонда Дитерлинга – это что-то потрясающее!

Миллер берет Карен за руки и принимает позу для кадрили.

– У Рэймонда я был ужасен! Джек, подойди к Максу, он хочет с тобой переговорить.

Джек идет вглубь съемочной площадки. Здесь тихо, музыки не слышно. Макс Пелтц протягивает ему два конверта.

– Твоя премия и наш взнос в кампанию мистера Лоу. А это – от Спейда Кули.

Пухлый конверт – Лоу не просчитался.

– Чего хочет Кули?

– Я бы сказал, хочет подстраховаться. Знаешь, у всех есть свои дурные привычки…

Джек закуривает.

– Кули меня не интересует.

– Что, недостаточно знаменит для тебя?

– Не нарывайся, Макс.

Пелтц наклоняется к нему и говорит полушепотом:

– Нет, Джек, нарываешься-то как раз ты. Создаешь себе дурную репутацию. В Индустрии уже поговаривают, что ты как с цепи сорвался, играешь не по правилам. Ты прижал Бретта и удружил мистеру Лоу – хорошо, он – вонючий педрила и поделом ему. Но не надо кусать руку, которая тебя кормит! Ты что, не знаешь, что половина людей в Индустрии время от времени подкуривают? Гоняй себе чернушек из джаза – не прогадаешь!

Джек обводит взглядом зал. Бретт Чейз ведет беседы с Билли Дитерлингом и Тимми Валберном – голубятня на выезде. Пархач Т., Джонни Стомп – и эти чешут языками. А вот к «гонкам» подключаются Собачник Перкинс и Ли Вакс…

– Я серьезно, Джек, – говорит Пелтц. – Раз уж играешь в эти игры, лучше играть по правилам.

– Макс, у меня вся жизнь – игра. Видишь этих ребят? – Джек указывает на крутых парней за сколом с закусками.

– Конечно вижу. И что?

– Макс, у нас в управлении такие вот теплые компании принято называть «преступными сообществами». Перкинс – уголовник-рецидивист, плюс трахает собак. Эйб Тайтелбаум освобожден условно-досрочно. Вон тот высокий, с усиками – Ли Вакс, работал на Микки Коэна – у него за плечами минимум десяток «мокряков». Красавчик-макаронник – Джонни Стомпанато. Ему и тридцати нет, а «послужной список» – отсюда до послезавтра. Полиция Лос-Анджелеса наделила меня властью и вменила мне в обязанность хватать эту сволочь по первому подозрению. А я нарушаю свой долг и этого не делаю. Потому что играю по правилам.

– Вот в таком духе и продолжай, – отвечает Пелтц, взмахивая сигарой. – И не надо изображать из себя крутого парня. Хм, смотри-ка, как Миллер Стентон обихаживает твою девчонку! Что, Джек, на молоденьких потянуло?

Джек вспоминает слухи о том, как Макса застукали со школьницей.

– Для тебя она старовата.

– Ха! Ладно, иди, волчара, иди! Вон твоя красотка оглядывается – тебя ищет!

Карен разглядывает плакат на стене: Бретт Чейз в роли лейтенанта Вэнса Винсента. Подходит Джек. Карен просто светится:

– Боже мой, это просто невероятно! Расскажи мне, кто здесь кто!

Музыка гремит в полную силу, Кули переходит на фальцет, Собачник Перкинс лупит по барабану. Джек приобнимает Карен и ведет ее в танце в дальний угол, забитый дуговыми лампами. Лучше места не придумаешь – тихо и все как на ладони. Джек называет гостей, указывая поочередно на каждого:

– Бретта Чейза ты знаешь. Он голубой, поэтому не танцует. Старикан с сигарой – Макс Пелтц. Продюсер фильма и режиссер почти всех серий. С Миллером ты уже знакома. Двое парней без пиджаков – Огги Люгер и Хэнк Крафт, помощники осветителя. Девушка с планшет-блокнотом – Пенни Фулвейдер – ни минуты отдыха, что бы там ни было, даже сейчас – она помощник режиссера. Знаешь, кто обеспечивает сериалу такие реалистичные декорации? Вон тот блондин, наискосок от сцены, – Дэвид Мертенс, художник-постановщик. Вид у него такой, словно всегда чуть под хмельком, но это не так – просто у него редкая форма эпилепсии, и он живет на таблетках. Говорят, это с ним случилось после того, как попал в автокатастрофу и ударился головой. Очень может быть – я сам видел здоровенный шрам у него на шее. Слева от него Фил Шенкел, помощник режиссера, а слева от Фила – Джерри Марсалас, медбрат Мертенса. Танцует с высокой рыжей девушкой Терри Ригерт, тот, что играет капитана Джеффриза. Возле водоохладителя – операторы: Билли Дитерлинг, Чак Максвелл и Дик Харвелл. Остальные здесь – приглашенные гости.

Карен смотрит ему в глаза.

– Это твой мир. Тебе здесь нравится. И эти люди – твои друзья.

– Да, они мне нравятся. А Миллер и вправду мой друг.

– Ты говоришь правду, Джек?

– Карен, мы в Голливуде, а в Голливуде без обмана не проживешь!

– Не надо, Джек. Сегодня я хочу быть отчаянной. Безрассудной. Не возвращай меня на землю.

Вызов брошен!

Джек склоняет голову, и Карен тянется ему навстречу. Губы их сливаются в поцелуе – но в тот же миг они отстраняются друг от друга. Джек встряхивает головой, прогоняя головокружение.

– Соседи все еще в отпуске, – говорит Карен. Руки ее замерли у Джека на плечах. – Мы могли бы пойти… навестить котов.

– Да… конечно!

– Не хочешь перед уходом угостить меня бренди? Джек идет к столу с выпивкой.

– Классную девку отхватил, Винсеннс, – бросает ему Собачник Перкинс. – У нас с тобой вкусы сходятся.

Костлявый парень под два метра с огромными ручищами, торчащими из рукавов черной с красным кантом ковбойской рубахи.

– Перкинс, от твоих вкусов несет как из выгребной ямы.

– Спейду не понравится, что ты так со мной разговариваешь. Учитывая, что в кармане у тебя пухленький конвертик…

Ли Вакс и Эйб Тайтелбаум прислушиваются к разговору.

– Заткнись, Перкинс!

Собачник, ковыряя в зубах зубочисткой:

– Винсеннс, а твоя кадришка знает о твоих приработках?

– К стене! Ноги расставить, рукава закатать! Перкинс выплевывает зубочистку.

– Эй, ты что, спятил?

Джонни Стомп, Вакс, Тайтелбаум – все обращаются в слух.

– К стене, сволочь!

Перкинс наклоняется над столом, упершись ладонями в стену. Джек закатывает ему рукава – свежие следы уколов. Выворачивает карманы – находит шприц. Вокруг собирается толпа, и Джек начинает играть на публику:

– Уколы и «баян» – все вместе тянет на три года казенных харчей. Скажи, кто поставляет тебе героин, – и свободен.

Собачник молчит и исходит потом.

– Сдай дилера, который продает тебе наркоту, – повторяет Джек. – Сделай это сейчас, на глазах у всех своих друзей – и иди на все четыре стороны.

Перкинс облизывает губы.

– Барни Стинсон. Санитар из «Царицы Ангелов». Точным ударом Джек вышибает из-под него ноги. Перкинс валится лицом в холодные закуски. Стол опрокидывается, еда и выпивка с грохотом летят на пол. Зал ахает.

Джек молча выходит, и гости расступаются перед ним. Карен ждет у машины, она дрожит.

– Это… это было обязательно?

Только теперь Джек чувствует, что рубашка его насквозь мокра от пота.

– Да.

– Я предпочла бы этого не видеть.

– Я тоже предпочел бы, чтобы ты этого не видела.

– Читать о таких вещах – одно дело, но видеть своими глазами… Скажи, а теперь ты…

Джек обнимает ее, привлекает к себе.

– Теперь я хочу, чтобы ты забыла о том, что видела. И никогда больше не вспоминала.

– А как же твои истории? Больше не будешь мне рассказывать?

– Нет… почему же, конечно буду.

– Мне хотелось бы, чтобы сегодняшний вечер длился долго-долго!

– Я тоже. Хочешь, поужинаем где-нибудь?

– Нет. А ты все еще хочешь навестить котов?

* * *

Котов оказалось трое: откормленные и ласковые, они все норовили запрыгнуть на постель, где Джек и Карен занимались любовью. Серого кота Карен называла Асфальтом, полосатого – Тигром, а самого тощего – Эллисом Лоу. Джек поддержал ее игру: ему нравилось, когда Карен смеется. Всегда нравилось, а особенно сейчас – казалось, каждая ее улыбка расширяет временную пропасть между ними и Собачником Перкинсом.

Они любили друг друга, болтали, играли с котами. Карен впервые в жизни попробовала закурить – и едва не погибла от кашля. Потом стала выпрашивать очередную «историю». Джек поделился с ней подвигами офицера Венделла Уайта, а на закуску рассказал о кое-каких собственных делах. Версии для подростков: никакого мордобоя, сплошные цветочки с бантиками и добрый папочка Джек, спасающий малолеток от коварных растлителей со шприцами в руках. Поначалу ложь давалась ему нелегко, но Карен слушала с таким восторгом, так явно верила каждому слову, что скоро дело пошло как по маслу.

Перед рассветом она задремала. Джек не спал, раздраженно прислушиваясь к кошачьей возне. Ему хотелось говорить еще и еще. Бередило смутное беспокойство: он понимал, что чуть позже уже не сможет вспомнить все, что наговорил Карен, и, если придется повторять рассказ, она поймает его на лжи. Карен спала как младенец, ровно и спокойно дыша: Джек прижал к себе ее теплое тело. Минуту спустя спал и он, и в снах его, как в жизни, правда сплеталась в тугой клубок с ложью.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Двенадцатиметровый коридор. Вдоль стен – скамьи, исцарапанные, пыльные, словно только что извлеченные с какого-нибудь заброшенного склада. Скамьи битком набиты людьми в форме и в гражданском. Большинство читает газеты, а в большинстве газетных заголовков так или иначе поминается «Кровавое Рождество». Бад вспоминает, как их со Стенсом вываливали в грязи на первых полосах газет, какой хай подняли мексикашки и их адвокаты. Допрос назначен на четыре утра – обычная для ОВР Тактика запугивания. Напротив на скамье – Дик, нежданно-негаданно выдернутый из своего санатория. Говорят, допросили уже шестерых, пока никто не раскололся. На скамейках – Центральный участок в полном составе: не хватает только Эда Эксли.

Томительно тянется время, шепотком расходятся слухи. Элмер Ленц взрывает бомбу: по радио объявили, что на завтра назначено опознание в суде – все полицейские, присутствовавшие в участке 25 декабря 1951 года, выстроятся в ряд, и пострадавшие опознают среди них рождественских буянов. Наконец дверь кабинета Паркера открывается, появляется Тад Грин.

– Офицер Уайт, пожалуйста.

Бад поднимается со скамьи, и Грин жестом приглашает его внутрь. Кабинетик невелик: стол Паркера, вокруг – несколько стульев. Голые стены. Тусклое зеркало – наверное, одностороннее зеркальное стекло, чтобы за происходящем можно было наблюдать из потайной комнаты. Шеф за столом – в форме, с четырьмя золотыми звездами на плечах. Посредине Дадли Смит, рядом с Паркером – Грин. Баду указывают на «горячий стул» – отсюда он хорошо виден всем присутствующим.

– Офицер, – говорит Паркер, – моего заместителя Грина вы знаете и с лейтенантом Смитом, конечно, тоже знакомы. Здесь лейтенант присутствует в качестве консультанта, с тем чтобы помочь разрешить проблему, из-за которой вы сюда приглашены.

Грин закуривает.

– Мы хотим предоставить вам последний шанс. С вами неоднократно проводились беседы в ОВР, и вы неоднократно отказывались сотрудничать. В обычных обстоятельствах вы были бы уже отстранены от службы. Но вы – прекрасный детектив, и как шеф Паркер, так и я убеждены, что ваши действия в ту ночь не заслуживают порицания. Вас спровоцировали, офицер. В отличие от большинства задержанных по этому делу, вы не отличаетесь склонностью к беспричинному насилию.

Бад открываетрот, но Смит не дает ему заговорить.

– Послушай, сынок, шеф Паркер связан должностной этикой, но мы-то с тобой можем говорить откровенно. Скажу тебе как на духу: если бы этих шестерых ублюдков, которые напали на наших товарищей, пристрелили на месте, все мы вздохнули бы с облегчением. И то, что с ними случилось в сочельник, я бы назвал еще слишком мягким наказанием. Но пойми, сынок, полицейскому, который не способен себя контролировать, в полиции делать нечего. А мерзавцы газетчики только того и ждут, чтобы сделать й3 полиции Лос-Анджелеса посмешище! И мы этого не потерпим. Полетят головы. Репутации полиции Лос-Анджелеса, которая под водительством шефа Паркера стала во многом безупречной, – этой репутации нанесен тяжелый удар; и, чтобы нейтрализовать последствия этого удара, нам нужен подробный и честный рассказ о происшедшем. Мы ждем этого от полицейских. Заместитель окружного прокурора Эллис Лоу обещал сделать все возможное, чтобы не преследовать сотрудников полиции Лос-Анджелеса в судебном порядке – даже если большое жюри признает обвинение обоснованным, – но нужны свидетельские показания. Одно показание у нас уже есть, но этого мало. Просто расскажи нам, сынок. Расскажи обо всем, что там было. Не для того, чтобы кого-то наказать, – для того, чтобы помочь полиции Лос-Анджелеса.

Бад косится на зеркало. Наверняка с той стороны оно прозрачное. А за ним сидят с блокнотиками чины из ОВР.

– Нет, сэр. Я не дам показаний. Паркер шуршит бумагами.

– Нам известно, что вы схватили одного из задержанных за шею и едва не вышибли ему мозги. Как это выглядит – сами понимаете. Да, потерпевший спровоцировал вас вербально – и тем не менее, этот акт насилия выделяется даже на общем фоне. Это говорит против вас. Однако нам известно, что, уходя с места действий, вы пробормотали Себе под нос: «Ну и позорище!» – и это говорит в вашу пользу. Если вы согласитесь стать нашим добровольным свидетелем, мы сможем закрыть глаза на ваше… На то, что со стороны выглядит как незаконное применение силы.

Кто же слышал, черт возьми, кто мог это слышать? Точно, Эксли! Сидел в кладовке! Так вот кто…

– Сэр, я не дам показаний.

Паркер медленно наливается багрянцем. Поспешно встревает Дадли:

– Сынок, будем говорить начистоту. Я уважаю твое нежелание предавать товарищей по Управлению и, прямо скажу, восхищаюсь твоей преданностью напарнику. Так вот, шеф Паркер уполномочил меня предложить тебе сделку. Если ты дашь показания на Дика Стенсленда и суд вынесет ему обвинительный приговор, Стенсленд ни единого дня не проведет в тюрьме. Эллис Лоу дал слово. Правда, из полиции его придется уволить, и без пенсии – но пенсию мы выплатим ему неофициально, через Фонд помощи вдовам и сиротам. Так что же, сынок, будешь давать показания?

– Сэр, я не дам показаний, – отвечает Бад, обращаясь к зеркалу.

Тад Грин указывает ему на дверь.

– Завтра в 9:00 явитесь в сорок третье отделение суда. Пройдете опознание, а затем вас приведут к присяге. Если вы и тогда откажетесь давать показания, получите повестку и будете отстранены от службы вплоть до решения суда. А теперь выметайтесь, Уайт.

Дадли Смит чуть заметно улыбается. На пороге Бад оборачивается и показывает зеркалу палец.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Мутное, в пятнах стекло туманит и уродует лица, не дает заглянуть в глаза. Тад Грин, как всегда, непроницаем. Шефа Паркера разгадать легче легкого – вон как пошел багровыми пятнами! Дадли Смит невозмутимо-благожелателен, ж таким же невозмутимо-благожелательным ирландским ручейком льется его бесконечная речь. А вот с Бадом Уайтом все даже слишком ясно: едва шеф произнес слова: «Ну и позорище!» – на лице его отразилась сперва напряженная работа мысли, а через секунду – этакое озарение: «Так вот кто у нас стукачок – Эд Эксли!» Собственно, прощальный жест уже и не требовался.

Эд стучит пальцем по динамику – треск. В комнатушке жарко. Но по крайней мере, нет такой духоты, как в кладовке Центрального участка. Кладовке, которая последние две недели снится ему по ночам.

С Паркером он играл начистоту: выложил ему все три версии и, не чинясь, согласился стать главным свидетелем. Версии Паркер назвал блестящими, самою Эда – примерным офицером. Ту из версий, что поприличнее, подсунул Эллису Лоу и его любимчику – Бобу Галлодету, молодому следователю из прокуратуры. Всю вину свалили на Ричарда Стенсленда и Бада Уайта (вполне заслуженно), и не столь заслуженно – еще на трех старых служак, которые так и так без пенсии не останутся. А примерный свидетель не останется без награды: его ждет повышение – переход в Бюро расследований. Пройдет год, он сдаст лейтенантские экзамены и станет детективом лейтенантом Эдмундом Дж. Эксли.

Грин вышел, Эллис Лоу и Галлодет вошли. Лоу и Паркер о чем-то вполголоса переговариваются. Галлодет открывает дверь, объявляет:

– Сержант Винсеннс, пожалуйста! – Трещит в динамике.

Мусорщик Джек – прилизанный, костюм в узкую белую полоску. С начальством не церемонится: взглянув на часы, уверенно садится на стул в центре кабинета. Обменивается взглядами с Лоу. Паркер пожирает глазами новую жертву: чувства его прочесть несложно – презрение и ничего больше. Галлодет стоит у двери, курит.

– Сержант, – говорит Лоу, – давайте сразу к делу. Вы с самого начала охотно сотрудничали с ОВР – и это говорит в вашу пользу. Однако девять свидетелей показали, что видели, как вы избиваете Хуана Карбигаля. А еще четверо из задержанных видели, как вы вносите в участок ящик рома. Как видите, слава – пусть и скандальная – бежит впереди вас. Даже алкоголики читают бульварные листки.

К нему склоняется Дадли Смит.

– Слава… о ней-то и речь. Нам нужна твоя слава, сынок. Нужен звездный свидетель, который скажет во всеуслышание большому жюри: да, я ударил задержанного – но он напал на меня, я защищался! И поскольку, скорее всего, так оно и есть, все, что в дальнейшем скажут о тебе свидетели из задержанных, будет тебе только на руку. Но нам нужно, чтобы ты признался: это ты принес в участок выпивку. И люди напились. Признайся в мелком нарушении внутреннего распорядка – и все ограничится взысканием. Мистер Лоу гарантирует, что обвинения тебе не предъявят.

Мусорщик раздумывает. Эд за стеклом читает его мысли: большую часть выпивки принес Уайт, но доносить на него Джек боится.

– Грядут большие перетряски, – говорит Паркер. – Много голов полетит. Дай показания – и, обещаю, ты легко отделаешься. Ни увольнения, ни отстранения от службы– Только и всего, что посидишь с годик в Отделе нравов.

И Винсеннс отвечает – Лоу.

– Эллис, – говорит он, – может быть, есть другой выйдет? Ты ведь знаешь, что для меня значит Отдел наркотиков.

Лоу морщится. Паркер:

– Нет, и хватит об этом. Завтра ты пойдешь на представление, и я хочу, чтобы ты дал показания против офицера Крагмана, сержанта Такера и офицера Пратта. Все трое пенсию себе уже заработали. Насчет всего прочего не беспокойся: наш главный свидетель даст исчерпывающие показания. Если будут спрашивать о других, можешь спокойно отвечать, что ничего не видел и ничего не знаешь. Публика жаждет крови, но, надеюсь, три головы ее удовлетворят.

– До сих пор ты, сынок, не совершал ошибок, – это вкрадчивый, с ирландским акцентом, Дадли Смит. – И мне думается, теперь начинать поздновато.

– Я дам показания, – отвечает Мусорщик Джек. Улыбки на лицах. Галлодет:

– Сержант, нам с вами надо будет обсудить ваши показания. Ужин в «Тихом океане» за счет мистера Лоу.

Винсеннс встает, Лоу провожает его до дверей. Из динамика – шепот:

– … А Кули я пообещал, что больше такого не повторится…

– Как скажете, босс.

Паркер поворачивается к зеркалу, кивает. Эд входит, садится на «горячий стул».

– Ну что, сынок, – это Дадли Смит, – настал твой звездный час?

– Эд, – улыбается Паркер, – я разрешил тебе выслушать показания остальных, потому что жду от тебя максимально полного и точного понимания ситуации. Что скажешь? Есть какие-нибудь идеи?

– Сэр, верно ли я понимаю, что, даже если большое жюри выдвинет какие-либо уголовные обвинения, при подготовке обвинительного акта для суда присяжных мистер Лоу найдет способ отменить их или не дать им ходу?

Лоу скривился – видно, Эд попал в точку.

– Я прав, сэр?

Лоу, покровительственно:

– Сержант, у вас юридическое образование?

– Нет, сэр.

– Значит, ваш многоуважаемый отец дал вам хороший совет.

– Нет, сэр, – внутренне ликуя, отвечает Эд.

– Предположим, что ты прав, сынок, – говорит Смит. – Предположим, мы в самом деле хотим того же, чего и все порядочные полицейские: не отдавать наших братьев-офицеров на позор публичного суда. Предположим, что к этому и клонятся все наши усилия. В таком случае, что бы ты нам посоветовал?

Эту маленькую речь Эд повторял про себя столько раз, что среди ночи разбуди – от зубов отскочит каждое слово:

– Шумиха в газетах, которая окончится пшиком, следствие, отложенное в долгий ящик, громкие обвинения втихомолку отозванные, – все это публику не удовлетворит. Внутренние расследования, отстранения от службы, кадровые перестановки – всего этого недостаточно. Вы сами сказали офицеру Уайту: должны полететь головы. Я с этим согласен. Полагаю, ради сохранения престижа полиции Лос-Анджелеса и ее шефа нам нужен публичный суд, нужны уголовные обвинения и приговоры к тюремному заключению.

– Знаешь, сынок, поражает меня легкость, с какой ты произносишь такие слова…

Эд обращается к Паркеру:

– Сэр, после Хоррела и Уортона ваше появление стадо для полиции Лос-Анджелеса счастьем. Вы исправили ошибки, совершенные вашими предшественниками, и достигли новых высот. И вы не позволите, чтобы все рухнуло из-за какой-то несчастной случайности.

– Выкладывайте, Эксли, – не выдерживает Лоу. – Что же младший офицер посоветует начальнику полиции?

Эд, не отрывая глаз от Паркера:

– Не заводить уголовные дела в отношении тех, кто уже отслужил свои двадцать лет. Обнародовать кадровые перестановки, побольше понижений в должности и отстранений от службы. Предъявите обвинение Джонни Браунеллу, скажите ему, чтобы просил суда без присяжных и пусть судья вынесет ему условный приговор: он – брат пострадавшего офицера. И еще – отдайте под суд Дика Стенсленда и Бада Уайта. И пусть отправляются в тюрьму. В полиции им не место. Стенсленд – пьяница и бандит, Уайт едва не убил человека, а выпивки принес гораздо больше Винсеннса. Пожертвуйте ими. Чтобы защитить Себя. Чтобы защитить полицию Лос-Анджелеса.

Напряженное молчание прервал Смит:

– Джентльмены, совет нашего юного друга представляется мне опрометчивым и чересчур суровым. У Стенсленда есть свои острые углы, но Венделл Уайт – ценный сотрудник.

– Сэр, если Уайт еще никого не убил, то этого недолго ждать.

Смит хотел возразить, но поднял руку Паркер:

– Думаю, совет Эда заслуживает внимания. Завтра на большом жюри, задай им жару, мой мальчик. Оденься попараднее и сделай их.

– Слушаюсь, сэр, – ответил Эд, с трудом подавляя в себе желание завопить и подпрыгнуть до потолка.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Дампы бьют в глаза. Измерение роста: Джек Винсеннс – метр семьдесят восемь, Фрэнк Доуэрти, Дик Стенс, Джонни Браунелл – коротышки, в Уилберте Хаффе и Баде Уайте– не меньше метра восьмидесяти. За стеклом – бывшие узники Центрального участка, сидя бок о бок с копами из офиса окружного прокурора, указывают на погромщиков.

– Левый профиль! – хрипит динамик. Шестеро мужчин поворачиваются. – Правый профиль! Лицом к стене! Лицом к зеркалу! Процедура окончена, джентльмены. – Молчание, затем: – Четырнадцать человек по отдельности опознали Доуэрти, Стенсленда, Винсеннса, Уайта и Браунелла, еще четверо – Хаффа. Черт, микрофон забыли выключить!

У Стенса очумелый вид.

– Пошел на хрен, козел! – бросает Фрэнк Доуэрти динамику.

Бад молчит с каменным лицом – словно он уже в тюрьме и защищает Стенса от ниггеров.

– Сержант Винсеннс в комнату 114, – командует динамик, – офицер Уайт в кабинет шефа Грина. Остальные свободны.

114-я комната – зал заседаний большого жюри.

Джек подходит к дверям 114-й. Здесь многолюдно: истцы с адвокатами, Эд Эксли в пиджаке с иголочки, с висящими нитками по краю рукава. Латиносы щерятся. Джек подходит к Эду.

– Так это ты – главный свидетель?

– Верно.

– Так я и знал! И что за кус швырнул тебе Паркер?

– Кус?

– Именно, Эксли. Сколько он тебе заплатил за работу? Что пообещал? Чем купил? Думаешь, я даю показания бесплатно?

– Я просто выполняю свой долг, – отвечает Эд, старательно протирая очки.

– Под идейного косишь, студентик? – усмехается Джек. – Не верю. Стал бы ты задарма ссориться с братьями-копами. Ведь теперь тебе житья не будет. Не любят у нас стукачей. Может, Паркер обещал тебе переход в Бюро расследований? Так учти: и оттуда ребята тоже погорят, а работать тебе придется с их друзьями.

Эд смотрит в сторону.

– А впрочем, сделка выгодная, ты не прогадал! – продолжает Джек.

– Откуда мне знать? Специалист по сделкам у нас ты, а не я.

– Если так дальше пойдет, скоро ты меня переплюнешь. Так что мне стоит быть с тобой повежливее. Кстати, знаешь, что невеста Эллиса Лоу к тебе неровно дышит?

Дверь распахивается.

– Эдмунд Дж. Эксли, пройдите в зал, – объявляет клерк.

– Вперед, бойскаут, – подмигивает Джек. – Только нитки с рукава оборви: вид у тебя, словно первый раз в жизни костюм надел!

Идя в комнату 114, Эд Эксли торопливо и неловко обрывает нитки с рукава новенького пиджака.

* * *

Джек развлекал себя мыслями о Карен. С того свидания прошло десять дней – и по большому счету все вроде было не так уж плохо. Правда, перед Спейдом Кули придаюсь извиниться. Уэлтон Морроу был, мягко говоря, не в восторге от их с Карен отношений, но то, что происходило у Эллиса Лоу с Джоанн – дело у этой парочки, кается, худо-бедно сладилось, – малость его утешило. Торопливые, какие-то вороватые свидания в отелях: Карен живет дома, Джек – в дешевой квартирке, куда приличную девушку не приведешь. Пропустил регулярный платеж Скоггинсам, чтобы снять для встреч номер в «Амбасадоре». Карен наслаждается запретной любовью, а Джек счастлив тем, что счастлива она. Но Сид Хадженс не звонит, и на героиновом рынке затишье – остается ловить мелую рыбешку. А впереди призраком пострашнее газовой камеры маячит год в Отделе нравов…

Истцы перешептываются, разглядывают его исподлобья. Джек невольно сжимает кулаки. У того, которому он врезал в рождественскую ночь, на носу фиксирующая нашлепка. Наверняка фальшивая – Джек ему нос не ломал, точно помнит. Какой-нибудь жидюга адвокат посоветовал.

Дверь в комнату 114 приоткрыта. Джек заглядывает внутрь. Шестеро членов жюри сидят за столом, лицом к свидетельскому месту. Допрос ведет Эллис Лоу. В клетушке для свидетеля – Эд Эксли.

Только теперь он не теребит очки, не мямлит, не опускает глаз. Голос его звучит твердо – и на октаву ниже обыкновенного. Узкоплечий, худощавый, изящный, на полицейского он не похож, но в нем чувствуется сила и уверенность в себе. И говорит прекрасно. Лоу задает «неожиданные» вопросы: Эксли свою роль, разумеется, отрепетировал заранее, – но так естественно удивляется, так искренне недоумевает и негодует… Черт его знает, кто его натаскивал, но поработал этот тренер на совесть.

Джек прислушивается. Да, перед ним уже не слюнтяй, не папенькин сынок, не пай-мальчик из колледжа: теперь Джек понимает, как Эксли сумел заработать Крест. Лоу сыплет вопросами, и ответы Эда бьют прямо в цель. Да, у него отобрали ключи. Да, его заперли в кладовке. Нет, он не видел ни возможности сопротивляться, ни смысла в сопротивлении. Господа члены жюри, смотрите внимательно: перед вами – настоящий мужчина. Ему нет нужды кому-то что-то доказывать, он прошел войну и слишком хорошо знает цену показного героизма.

Так, и кого же он будет топить? Браунелл, Хафф, Доуэрти – мелкие сошки: основную вину Эд взвалил на Дика Стенсленда, не пощадил и Уайта. Джек усмехнулся: до него дошло, как ловко разыграна эта партия. Крагмана, Такера, Пратта, которым не грозит ничего, кроме ухода на пенсию, отдали Джеку – знали, что подставлять своих по-крупному он не согласится, а назвать козлов отпущения доверили Эду Эксли.

Лоу задает последний вопрос – что-то вроде:

– Ну и что же вы обо всем этом думаете?

Эд произносит прочувствованные слова о правосудии. У жюри едва слезы не капают. Лоу объявляет, что вопросов к свидетелю больше нет, и Эд, прихрамывая, идет к дверям – тесновата свидетельская клетушка! В коридоре его встречает Джек.

– А ты молодец. Паркеру понравится.

– Думаешь, он прочтет стенограмму? – спрашивает Эд, растирая затекшее колено.

– И десяти минут не пройдет, как все бумаги будут у него. А вот Бад Уайт теперь не успокоится, пока тебя с говном не съест. Прямо с опознания его вызвали к Таду Грину, и могу спорить, что от работы Грин его уже отбранил. Моли бога, чтобы Бад выкрутился и остался в полиции – он из тех ребят, что на гражданке становятся куда опаснее.

– Поэтому ты не сказал Лоу, что основную выпивку принес Уайт?

– Джек Винсеннс, готовьтесь! – объявляет клерк.

– Да, я тоже заложил своих, – нехотя говорит Джек. – Только я заложил троих старых пердунов, которые так и так уезжают в Орегон ловить рыбку. Так что, по сравнению с тобой, я поступаю и порядочно и умно.

– Оба мы делаем то, что должны сделать. Только ты себя за это презираешь. А это уже не умно.

В коридоре появляются Эллис Лоу и Карен. Эллис бросается к Джеку.

– Я случайно обмолвился Джоан, что сегодня ты даешь показания, а она рассказала Карен. Прости, я не думал, что так выйдет. Я ведь просил ее никому не говорить! Прости, Джек, в самом деле не знаю, как так вышло… Я умолял Карен не приходить сюда, говорил, что в зал заседаний ее все равно не пустят, и в конце концов мы сошлись на том, что она послушает у репродуктора в моем кабинете… Джек, я очень виноват, ради бога извини…

– Знаешь ты, жидяра, чем гарантировать свидетеля!

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Бад глотнул из стакана. Виски с содовой и со льдом.

Ему досталось худшее место в баре – спиной к телефонам. Надсадно гремел над ухом музыкальный автомат. Ныли старые футбольные шрамы – как ненависть к Эду Эксли. Жетон, оружие – все отобрали, впереди – суд, и рыжая крашеная телка лет сорока с лишним, что давно уже с вожделением косится на его стакан, кажется Баду почти красавицей.

Поймав его взгляд, рыжая телка улыбнулась. Крашеная, конечно, но лицо у нее доброе. Бад улыбнулся в ответ.

– Позволите вас угостить?

– Спасибо. Меня зовут Анджела.

– А меня Бад.

– Разве есть такое имя?

– Когда тебя окрестили Венделлом, приходится изобретать псевдонимы.

Анджела хохочет.

– Чем занимаешься, Бад?

– Сейчас? Ну… можно сказать, безработный.

– А-а… Что же ты такого натворил?

Да что ты лыбишься, дура? Хочешь с мужиком познакомиться или вопросы задавать? Да понимаешь ты, что это такое – когда полицейского отстраняют от работы?

– Не захотел подыгрывать боссу. Послушай, Анджела, что скажешь, если…

– У вас был правовой конфликт? Знаешь, я в этом разбираюсь: сама состою в Объединении учителей, а мой бывший муж – председатель профсоюза водителей автобусов. Если ты расскажешь, что случилось, может быть, я…

Кто-то кладет руку ему на плечо.

– Сынок, можно с тобой перемолвиться парой слов?

Дадли Смит. Следил за ним. Какого черта ему нужно?

– Это срочно, лейтенант?

– Очень срочно. Пожелай своей новой подружке доброй ночи и присоединяйся ко мне за задним столиком. Я попросил бармена сделать музыку потише, пока мы с тобой будем беседовать.

В самом деле, музыка стала тише. Смит двинулся прочь. Бад бросил взгляд на Анджелу – ее уже обихаживает какой-то морячок. Он встал и пошел следом.

В задней части бара – уютные ниши-полукабинетики. Два стула, стол, накрытый газетой, под газетой приподымается холмик неясных очертаний. Бад сел.

– Что, ОВР за мной следит?

– Да. Как и за прочими, кому грозит уголовный суд. Идея твоего дружка Эксли. Паркер теперь к нему прислуживается – вот Эд и наговорил ему, что вы со Стенслендом, мол, способны потерять голову и наделать глупостей. Слышал бы ты, сынок, как этот Эксли на свидетельском кресле чернил и тебя, и многих других достойных людей! правда, тоже не слышал, но стенограмму читал. Сущий двурушник этот Эд Эксли. Его выступление – позор для всех достойных полисменов.

Бад представил, как Стенс уйдет в бесконечный запой.

– Что в газете? Нам уже предъявлено обвинение?

– Не кликай беду, сынок. И не спеши записывать меня во враги. Я ведь твой друг, и кое-какое влияние на Паркера у меня имеется. Не одному же Эксли ходить у него в любимчиках!

– Лейтенант, чего вы хотите?

– Зови меня Дадли, – отвечает Смит.

– Дадли, чего ты хочешь?

– Хо-хо-хо! – звучный округлый тенор. – Ты, сынок, произвел на меня впечатление. Я восхищен тем, что ты отказался предать товарищей, а твоя верность напарнику вообще выше всяких похвал. Я восхищаюсь тобой как полицейским, мне нравится, что ты не боишься проявлять насилие там, где без него, увы, в нашей работе не обойтись. А больше всего мне симпатична твоя борьба с мерзавцами, избивающими жен. Ты их ненавидишь, верно?

Ненависть – блеклое, заезженное слово. У Бада застучало в висках.

– Да, ненавижу.

– И у тебя есть на это причины, если верно то, что мне довелось слышать о твоей юности. Ненависть – что еще ты ненавидешь так же сильно?

Бад крепко, до боли в пальцах, сжимает кулаки.

– Эксли. Эту сволочь Эксли. И Мусорщика Джека – он тоже там отличился. Дик Стенс теперь допьется до чертиков – из-за того, что эти двое нас продали!

Смит качает головой.

– Винсеннса не вини, сынок. Он все сделал как надо. Без увольнений дело бы не обошлось, а он оговорил лишь тех, кто уже отработал двадцать лет и заслужил себе пенсию. И взял на себя вину за ту выпивку, что ты принес в участок. Нет, сынок, Джек не заслужил твоей ненависти.

Бад наклоняется к нему:

– Дадли, чего ты от меня хочешь?

– Хочу, чтобы ты избежал приговора и вернулся на службу. И знаю, как этого добиться.

Бад бросает взгляд на газету.

– И как же?

– Тебе надо работать на меня.

– И что я должен делать?

– Не торопись. Сперва еще несколько вопросов. Скажи, сынок, ты согласен, что наш долг – удерживать преступность в должных рамках, не давать ей расползаться по городу? Что, например, черным бандитам к северу от бульвара Джефферсона не место?

– Конечно.

– А как ты считаешь, можно позволять существовать преступным сообществам, которые действуют только среди своих, мирным гражданам особого вреда не приносят, а полиции иногда бывают полезны?

– Конечно. Всегда так и делается: на что-то мы закрываем глаза… Но какое это имеет…

Смит сдергивает со стола газету. Револьвер 38-го калибра, сверкающий полицейский жетон. По спине у Бада проходят мурашки.

– Я знал, что ты – человек влиятельный. Ты договорился с Грином?

– Не с Грином, сынок. С Паркером. Я же говорил, не одному Эксли ходить у него в советниках. Вот что он сказал: если большое жюри не выдвинет против тебя обвинения, за отказ дать показания ты наказан не будешь. А теперь забирай свои вещички, пока хозяин этого заведения полицию не позвонил.

Сияющий Бад неловко распихивает по карманам свое добро.

– Значит, и обвинения не будет?

Снова сочное «хо-хо-хо» – на этот раз насмешливое.

– Так я и думал, что сегодняшний «Геральд» ты еще не читал!

– Но… как? – восклицает Бад, совершенно ошарашенный.

– Потом расскажу, сынок.

– А с Диком что?

– Дик пропал, сынок. И не спорь – ничего тут не поделаешь. Ему предъявлено обвинение, он будет признан виновным и получит срок. Сам Паркер приказал сделать его козлом отпущения. Это Эксли убедил его патронов не жалеть. Так что… уголовная статья и тюрьма.

Вдруг становится страшно жарко. Невыносимо жарко. Бад ослабляет узел галстука, прикрывает глаза.

– С ним все будет хорошо, сынок, я тебе обещаю. Есть у меня приятельница в системе исправительных заведений – попрошу ее за Стенслендом присмотреть. А когда выйдет, уж я обеспечу ему возможность поучить этого Эксли уму-разуму.

Открыв глаза, Бад видит перед собой развернутую «Геральд». Заголовок: «Полицейским, замешанным в "Кровавом Рождестве", предъявлены обвинения». Дальше – колонка, обведенная карандашом. Сержанту Ричарду Стенсленду предъявлено обвинение по четырем статьям уголовного кодекса. Кроме него в списке трое пенсионеров: Ленц, Браунелл и Хафф; по две статьи на брата. Подчеркнуто: «Офицеру Венделлу Уайту, 33 года, обвинений не предъявлено, хотя, по предварительным сведениям, полученным из источников в окружной прокуратуре, ему должно было быть предъявлено обвинение в нападении первой степени. Председатель жюри заявил, что четверо из жертв нападения изменили свои первоначальные показания, согласно которым офицер Уайт душил Хуана Карбигаля, 19 лет. Новые показания истцов прямо противоречат утверждениям офицера полиции сержанта Эдмунда Дж. Эксли, который заявил под присягой, что Уайт пытался нанести Карбигалю тяжкие телесные повреждения. Однако показания сержанта Эксли, по всей видимости, не подвергаются сомнению: они использованы в обвинительных актах против других семи офицеров. Тем не нее, хотя члены жюри и сомневаются в искренности новых показаний истцов, такие изменения в деле они сочли достаточной причиной, чтобы отозвать обвинения, первоначально выдвинутые против офицера Уайта. Заместитель окружного прокурора Эллис Лоу заявил репортерам: "Произошло нечто внушающее подозрение, но что – я не понимаю. Однако четыре свидетельства, несомненно, перевешивают одно – будь это даже в высшей степени услуживающий доверия голос Эдмунда Эксли, героя прошедшей войны"».

– Почему? Зачем ты это сделал? И как? – спрашивает Бад. Строчки новостей кружатся у него перед глазами.

Смит сминает газету.

– Ты мне нужен, сынок. Будем выполнять новую задачу – уже получено «добро» от Паркера. Создается особое подразделение при Отделе убийств. Оно будет выполнять своего рода функцию сдерживания. Называться будет «Подразделение надзора». Звучит довольно расплывчато, верно? На деле речь идет о работе, для которой годны очень немногие, – но ты, сынок, для нее родился. Придется и драться, и стрелять, и не задавать лишних вопросов. Сынок, ты улавливаешь ход моих мыслей?

– Еще бы.

– Скоро Паркер начнет обещанную перетряску кадров, и из Центрального участка тебе придется уйти. Будешь работать на меня?

– Я же не сумасшедший, чтобы отказаться. Но зачем, Дадли?

– Что зачем, сынок?

– Это ты уговорил Эллиса Лоу меня вытащить. Все знают, что вас с ним водой не разольешь. Зачем?

– Затем, сынок, что мне нравится твой стиль работы. Такой ответ тебя устраивает?

– Нет, но, судя по всему, другого я не дождусь. Тогда следующий вопрос: как?

– Что как, сынок?

– Как ты заставил мексикашек изменить показания?

Смит молча кладет на стол отливающий медью, в металлических заусеницах и в засохшей крови кастет.

КАЛЕНДАРЬ

1952

ВЫДЕРЖКА:

«Лос-Анджелес Миррор Ньюс», 19 марта

Скандал в полиции: прокуратура готовится к суду, а копы наводят порядок у себя дома

Шеф полиции Лос-Анджелеса Уильям X. Паркер торжественно пообещал добиться правды – «куда бы ни привели поиски истины» – в скандальной и запутанной истории, получившей широкую огласку и с легкой руки газетчиков названной «Кровавым Рождеством».

Семи офицерам полиции предъявлены уголовные обвинения в связи с их действиями в Центральном полицейском участке в Рождественскую ночь прошлого года. Вот их имена:

сержант Уорд Такер – обвинен в нападении второй степени,

офицер Майкл Крагман – обвинен в нападении второй степени и нанесении побоев,

офицер Генри Пратт – обвинен в нападении второй степени,

сержант Элмер Ленц – обвинен в нападении первой степени и нанесении побоев,

сержант Уилберт Хафф – обвинен в нападении первой степени и нанесении побоев,

офицер Джон Браунелл – обвинен в нападении первой степени при отягчающих обстоятельствах,

сержант Ричард Стенсленд – обвинен в нападении первой степени при отягчающих обстоятельствах, нанесении побоев первой степени и нанесении увечий.

Паркер не стал останавливаться ни на сущности обвинений, предъявленных офицерам, ни на гражданских исках, которые жертвы насилия – Санчес Динардо, Хуан Карбигаль, Деннис Райе, Эзекиель Гарсия, Клинтон Валупек и Рейес Часко – подали в адрес как отдельных полицейских, так и полиции Лос-Анджелеса в целом. Он заявил только, что полиция провела собственное внутреннее расследование и что, помимо перечисленных, виновными в серьезных дисциплинарных проступках и заслуживающими сурового наказания являются следующие офицеры:

сержант Уолтер Крамли, сержант Уолтер Дьюкширер, сержант Фрэнсис Доуэрти, офицер Чарльз Хайнц, офицер Джозеф Эрнандес, сержант Виллис Тристано, офицер Фредерик Турентин, лейтенант Джеймс Фрилинг, офицер Венделл Уайт, офицер Джон Хайнеке, сержант Джон Винсеннс.

В заключение пресс-конференции Паркер лестно отозвался о сержанте Эдмунде Дж. Эксли, офицере Центральной бригады, решившемся дать показания перед большим жюри.

– Я восхищен поступком Эксли, – заметил шеф полиции. – Этот человек проявил истинное мужество.

ВЫДЕРЖКА:

«Лос-Анджелес Икзэминер», 11 апреля

Пятеро обвиняемых по делу «Кровавого Рождества» оправданы Паркер рассказывает о дисциплинарных репрессиях в полиции

Сегодня окружная прокуратура объявила, что пятеро обвиняемых по скандально известному делу «Кровавого Рождества» не предстанут перед судом. Офицер Майкл Картман, офицер Генри Пратт и сержант Уорд Такер, все принужденные подать в отставку из полиции вследствие того, что оказались под судом, оправданы за недостатком улик. Вот что заявил помощник окружного прокурора Эллис Лоу, курирующий это дело:

– Многих второстепенных свидетелей – задержанных, находившихся в ту ночь в тюрьме Центрального участка – теперь просто невозможно отыскать.

И сегодня же глава полиции Лос-Анджелеса Уильям Х. Паркер рассказал нам о результатах пресловутой «большой чистки» в его ведомстве. Следующие офицеры, как обвиняемые, так и не обвиняемые в уголовных преступлениях, были признаны виновными в различных дисциплинарных проступках и подверглись следующим взысканиям:

сержант Уолтер Крамли: шесть месяцев отстранения от службы без сохранения жалованья, перевод в участок Холленбек;

сержант Уолтер Дьюкширер: шесть месяцев отстранен от службы без сохранения жалованья, перевод в участок Ньютон-стрит;

сержант Фрэнсис Доуэрти: четыре месяца отстранения от службы без сохранения жалованья, перевод в участок Уилшир;

офицер Чарльз Хайнц: шесть месяцев отстранения от службы без сохранения жалованья, перевод в Отдел по борьбе с бродяжничеством;

офицер Джозеф Эрнандес: четыре месяца отстранения от службы без сохранения жалованья, перевод в участок 77-й улицы;

сержант Уилберт Хафф: девять месяцев отстранения от службы без сохранения жалованья, перевод в участок Уилшир;

сержант Виллис Тристано: три месяца отстранения от службы без сохранения жалованья, перевод в участок Ньютон-стрит;

офицер Фредерик Турентин: три месяца отстранения от службы без сохранения жалованья, перевод в участок Ист-Вэлли;

лейтенант Джеймс Фрилинг: шесть месяцев отстранения от службы без сохранения жалованья, перевод в Бюро управления полицейской академии;

офицер Джон Хайнеке: четыре месяца отстранения от службы без сохранения жалованья, перевод в участок Венеция;

сержант Элмер Ленц: девять месяцев отстранения от службы без сохранения жалованья, перевод в участок Голливуд;

офицер Венделл Уайт: без отстранения от службы переведен в Подразделение надзора при Отделе убийств;

сержант Джон Винсеннс: без отстранения от службы переведен в Отдел нравов.

ВЫДЕРЖКА: 

«Лос-Анджелес Таймс», 3 мая

Первый приговор по делу «Кровавого Рождества» – полицейский осужден условно

Офицер полиции Джон Браунелл, 38 лет, первый из полицейских, замешанных в прошлогоднем «рождественском» скандале, представший перед судом, сегодня призвал себя виновным по статье, указанной в обвинительном акте, – нападение первой степени при отягчающих обстоятельствах – и попросил судью Артура Дж. Фицхью немедленно вынести ему приговор.

Браунелл – старший брат Фрэнка Д. Браунелла, одного из двух патрульных полицейских, раненных в Рождественский сочельник прошлого года в драке с шестью молодыми людьми. Судья Фицхью, приняв во внимание, что Браунелл испытывал тяжелейший психологический стресс вследствие ранения брата и что он уже уволен из полиции без пенсии, прислушался к рапорту Отдела по испытательному сроку, где рекомендовалось не приговаривать Браунелла к тюремному заключению, а наказать условно. Он приговорил Браунелла к году заключения условно и отпустил его из-под стражи, приказав явиться за дальнейшими распоряжениями к окружному инспектору по испытательному сроку Рэндаллу Милтиру.

ВЫДЕРЖКА: 

«Лос-Анджелес Икзэмннер», 29 мая

Приговор Стенсленду вынесен: полицейского ждет тюрьма

… Жюри присяжных, состоящее из восьми мужчин и четырех женщин, признало Стенсленда виновным по следующим пунктам обвинительного заключения: нападение первой степени при отягчающих обстоятельствах, нанесете побоев первой степени, нанесение увечий. Все обвинения связаны с активным участием полицейского в скандально известном избиении задержанных в Центральном полицейском участке: в прессе эта история давно получила название «Кровавое Рождество». В своих свидетельских показаниях сержант полиции Лос-Анджелеса Эдмунд Дж. Эксли подробно описал «зверства Стенсленда в отношении беззащитных людей». Адвокат Стенсленда Джейкоб Келлерман подверг сомнению показания свидетеля, заявив, что большую часть ночи, когда имели место эти события, Эксли просидел запертый в кладовой. Однако присяжные поверили сержанту Эксли, и в своей заключительной речи Келлерман, сославшись на решение суда по делу Джона Браунелла (еще одного участника рождественского побоища, которому вынесли условный приговор), просил судью Артура Фицхью проявить милосердие к его клиенту. Однако судья не внял просьбам адвоката. Он приговорил Стенсленда, бывшего офицера полиции Лос-Анджелеса, к году заключения в одной из тюрем округа и передал его офицерам шерифской службы, которые должны сопроводить Стенсленда в исправительное заведение Уэйсайд. Когда Стенсленда выводили из зала, он выкрикивал брань и угрозы в адрес сержанта Эксли. Сержант Эксли от комментариев по этому поводу отказался.

ОЧЕРК: «Кавалькейд Уикенд Мэгэзин»,

воскресное приложение

к «Лос-Анджелес Миррор», 3 июля

Два поколения семьи Эксли на службе Калифорнии

Первое, что поражает в Престоне Эксли и его сыне Эдмунде – они совершенно не похожи на полицейских, хотя Престон четырнадцать лет прослужил в полиции Лос-Анджелеса, а его сын Эд поступил на службу родному городу в 1943 году, незадолго до того, как вступил в действующую армию и в битве на Гвадалканале заслужил крест «3а выдающиеся заслуги». И это еще не все: до того как клан Эксли эмигрировал в Америку, многие его представители служили сыщиками в Скотланд-Ярде. Итак, уважение к закону и правосудию у семьи Эксли в крови. Но с еще большей уверенностью можно сказать, что в крови у этих людей – жажда дела.

Врезка: Престон Эксли получил инженерное образование в Университете Южной Калифорнии. Занимался он по ночам, а днем ловил опасных преступников.

Врезка: Покойный Томас Эксли, старший сын Престона, получил образование в Полицейской академии Лос-Анджелеса и был признан лучшим курсантом за всю ее историю. И сегодня на стене административного корпуса Академии можно увидеть памятную табличку, установленную в его честь. Трагическая гибель настигла Томаса вскоре после выпуска: он был убит уличным бандитом.

Еще одна врезка: Серебряную медаль и диплом Лос-Анджелесского университета с отличием Эд Эксли получил в 1941 году – в девятнадцать лет! Теперь мы понимаем, почему члены семьи Эксли не похожи на «типичных копов»: перед нами прежде всего талантливые и широко образованные люди.

И отец и сын в последнее время часто упоминались в новостях. Престон Эксли, 58 лет, объединил усилия с Всемирно известным аниматором, кинорежиссером и ведущим детских телепередач Рэймондом Дитерлингом для постройки Фантазиленда – колоссального парка развлечений. Первый камень был заложен шесть месяцев назад, а окончание постройки намечено на апрель будущего года. Эксли-старший начал карьеру в строительном бизнесе в 1936 году, когда уволился из полиции вместе со своим Другом и помощником лейтенантом Артуром Де Спейном.

В своем роскошном особняке в Хенкок-парке Престон отвечает на вопросы нашего корреспондента Дика Сент-Джермена.

– У меня был диплом инженера, а Арт отлично разбирался в стройматериалах, – рассказывает он. – Мы объединили свои сбережения и взяли ссуду у независимых инвесторов, сумевших оценить нашу смелость и предприимчивость. Так возникла «Эксли Констракшн». Поначалу мы строили дешевые дома, но постепенно начали повышать свой уровень, перешли к офисным зданиям. Важной вехой для нас стало шоссе Арройо Секо. Пятнадцать лет назад я о таком процветании и мечтать не мог! И Фантазиленд – двести акров земли, где исполнятся заветные желания миллионов людей, – станет достойной вершиной нашей карьеры.

Эксли улыбается.

– Рэй Дитерлинг – мечтатель, – говорит он. – Силой своего воображения он создал множество сказочных миров, и посетители Фантазиленда скоро смогут окунуться в эти миры. Приведу только один пример: гора, названная Рэем «Мир Пола». Пол Дитерлинг, сын Рэя, трагически погиб в горах во время схода лавины в середине тридцатых годов. Гора «Мир Пола» станет памятником юноше и в то же время будет приносить людям радость, а определенный процент доходов от ее коммерческого использования будет отчисляться в детские благотворительные организации. Теперь вы понимаете, что я не преувеличиваю, когда говорю, что Фантазиленд – вершина моей карьеры.

Неужели же, завершив этот труд, Престон Эксли намерен отойти от дел? Эксли снова улыбается.

– На следующей неделе, – говорит он, – я собираюсь обратиться в Окружной совет по реконструкции и развитию, а также в Лос-Анджелесскую легислатуру. Речь пойдет о стоимости массовых перевозок в Южной Калифорнии и о необходимости связать южные города штата новыми шоссе. Честно говоря, я хочу получить заказ на строительство сети шоссейных дорог и намерен предложить правительству штата выгодную сделку. А дальше?

Эксли улыбается и вздыхает.

– Знакомые постоянно надоедают мне просьбами пойти в политику. Уверяют, что из меня получится великолепный мэр, губернатор, сенатор и бог знает кто еще. Хотя я на это всегда отвечаю, что у меня есть друзья – Флетчер Баурон, Дик Никсон и Эрл Уоррен [22].

Означает ли это, что мистер Эксли исключает для себя возможность политической карьеры?

– Я ничего не исключаю, – отвечает Престон Эксли. – И не ставлю себе никаких ограничений. Это не в моей натуре.

И как выяснили наши корреспонденты, его сын Эдмунд, с недавних пор сержант Бюро расследований полиции Лос-Анджелеса (участок Голливуд), относится к жизни так же. После недавней скандальной истории, известной как «Кровавое Рождество», в которой Эд Эксли проявил себя настоящим героем, перед ним открылись самые заманчивые возможности – хотя он и твердо намерен делать карьеру только в полиции. В интервью нашему корреспонденту в летнем коттедже семьи на озере Эрроухед Эксли-младший сказал:

– Единственная моя мечта – стать хорошим детективом и успешно расследовать преступления, угрожающие обществу. Моего отца прославило дело Лорена Атертона (маньяк-детоубийца, в 1934 году казненный за убийство шести детей, в том числе мальчика-кинозвезды Вилли Веннерхолма); мне хотелось бы раскрывать дела такого же масштаба. Для этого очень важно оказываться в нужное время в нужном месте, но, кроме этого, необходима некая внутренняя тяга к распутыванию запутанных ситуаций и созданию порядка из хаоса – то есть то, что, мне кажется, у меня есть.

Эд Эксли, несомненно, оказался в нужное время в нужном месте осенью 1943 года, когда он, единственный выживший в ожесточенной схватке с противником, в одиночку прорвался через три японские траншеи. Он оказался в нужное время в нужном месте, когда, смело возвысив голос, нарушил «заговор молчания» о печальном инциденте, происшедшем в Центральном полицейском участке в Рождественскую ночь. Но сам Эд Эксли говорит об этих двух переломных моментах своей жизни:

– Это в прошлом, а сейчас я смотрю в будущее. Работа в Бюро расследований Голливудского участка дает мне бесценный опыт, но еще более ценные уроки я получаю от отца и его старого друга Арта Де Спейна. Часто по вечерам мы втроем разыгрываем сцены допросов: для отца и Арта это развлечение, для меня – прекрасная тренировка. Мы с отцом похожи и все же очень разные: ему нужен весь мир, мне – только то, что может предложить мне служба в полиции.

Престон и Эд Эксли пережили Томаса, а Маргарит Эксли (урожденная Тиббетс) умерла от рака шесть лет назад. Что сегодня говорят о своих утратах отец и сын Эксли?

– Не проходит ни дня, чтобы я о них не вспомнил, – отвечает Престон. – Мне их очень не хватает!

Его сын не столь лаконичен: он соглашается поделиться с нами своими воспоминаниями.

– Томас – это Томас, – задумчиво говорит он. – Когда он погиб, мне было всего семнадцать: я его, можно сказать, почти не знал. Мама – другое дело. Прекрасная женщина, сильная, великодушная и отважная, но с какой-то постоянной грустью в глазах. Мне очень ее не хватает, и, надеюсь, моя будущая жена будет похожа на нее – только, пожалуй, чуть-чутьжизнерадостней!

Итак, в сегодняшнем «Профиле» нашего журнала вы встретились с отцом и сыном Эксли – настоящими мужчинами, благородными людьми, которые нашли свое место в жизни и, каждый по-своему, верно служат процветанию Калифорнии.

ЗАГОЛОВОК:

«Лос-Анджелес Таймс», 9 июля

Лоу выдвигает свою кандидатуру на пост окружного прокурора

РУБРИКА: Светская хроника,

«Лос-Анджелес Геральд Экспресс», 12 сентября

На свадьбе Эллиса Лоу и Джоан Морроу гулял весь Голливуд

ВЫДЕРЖКА:

«Лос-Анджелес Таймс», 7 ноября

Макферсон и Лоу схлестнутся в борьбе за пост окружного прокурора

Уильям Макферсон, нынешний окружной прокурор Лос-Анджелеса, намерен выставить свою кандидатуру на четвертый срок. При этом ему придется вступить в борьбу с собственным заместителем Эллисом Лоу: оба они с большим отрывом лидируют в списке из восьми кандидатов. Напомним читателям, что выборы окружного прокурора состоятся в марте будущего года.

За 56-летнего Макферсона готовы проголосовать 38% избирателей, за 41 – летнего Лоу – 36%. Их ближайший соперник Дональд Чепмен, бывший глава управления городских парков, набрал всего 14% голосов. Остальные 12% примерно поровну распределены между оставшимися пятью кандидатами – очевидно, что шансы кого-либо из них на победу весьма призрачны.

На своей пресс-конференции Макферсон предположил, что борьба будет нелегкой, и подчеркнул, что он прежде всего верный слуга общества, а политик – уже во вторую очередь. У Лоу мы взяли интервью в домашней обстановке, в обществе его жены Джоан. Он сделал схожие заявления, заметил, что надеется на победу, и поблагодарил всех избирателей и в особенности силы охраны порядка за поддержку, необходимую ему в предвыборной борьбе.

1953

Полиция Лос-Анджелеса

Ежегодный рапорт о служебном соответствии

С пометкой «конфиденциально»

3 января 1953 года

Автор: лейтенант Дадли Смит

Копии: в Отдел кадров и Административный отдел

2/1/1953

ЕЖЕГОДНЫЙ РАПОРТ

О СЛУЖЕБНОМ СООТВЕТСТВИИ

ЗА ПЕРИОД: 4/4/1952– 31/12/1952

СОТРУДНИК: офицер Уайт, Венделл А.,

жетон номер 916

ДОЛЖНОСТЬ: Офицер полиции (детектив) (гос. служ. 4 разряд)

МЕСТО СЛУЖБЫ: Бюро расследований (подразделение надзора при Отделе по расследованию убийств)

КОМАНДИР: Лейтенант Дадли Л. Смит, жетон номер 410

Господа!

Этот меморандум служит как рапортом о профпригодности офицера Уайта, так и отчетом за первые девять месяцев существования подразделения надзора. Из шестнадцати человек, работающих под моим началом, Уайт, по моему мнению, лучший. Он добросовестен, увлечен своей работой и служебный долг ставит превыше всего. Его посещаемость – одна из лучших в подразделении: порой ему случалось две недели подряд работать по восемнадцать часов в сутки, но ни разу я не слышал от него ни слова жалобы. Вы помните, что при переходе Уайта в мое подразделение на нем лежала тень злосчастного рождественского происшествия прошлого года, и, в частности, помощник начальника полиции Грин, ссылаясь на выдвинутые против него обвинения в неоправданном И жестоком применении силы, выражал сомнения в целесообразности этого перевода (он полагал, что склонность Уайта к насилию в сочетании с особыми задачами Нашего подразделения могут создать взрывоопасную комбинацию). Однако время показало, что он ошибался, и я без колебаний выставляю офицеру Уайту высшую оценку А по всем параметрам служебного соответствия. Неоднократно Уайт проявлял замечательное мужество, выходящее за рамки его профессиональных обязанностей. Дабы не быть голословным, приведу несколько примеров действий офицера Уайта в экстремальных ситуациях.

1. 8 мая 1952 года. Ограбление винного магазина. Офицер Уайт (страдающий от старых футбольных травм) на протяжении полумили гнался за вооруженным подозреваемым. Подозреваемый несколько раз стрелял в офицера Уайта; тот не открывал ответный огонь, опасаясь ранить случайных прохожих. Наконец подозреваемый схватил женщину и приставил к ее голове револьвер. Увидев, что преступник взял заложницу, офицеры, прибывшие на помощь Уайту, вступили с подозреваемым в переговоры: тем временем Уайт незаметно удалился со сцены действия и, обойдя преступника, подкрался к нему сзади. Когда преступник отказался отпустить женщину и сдаться, Уайт выстрелил ему в затылок и убил на месте. Женщина не пострадала.

2. Многочисленные случаи. Одна из основных задач нашего подразделения – встречать в Лос-Анджелесе преступников, освободившихся условно-досрочно, и убеждать их в неразумности совершения тяжких преступлений в нашем городе. Эта работа требует большой физической силы и смелости: и, откровенно говоря, офицер Уайт стал ключевой фигурой в решении этих вопросов. Ему легко удается запугать даже самых матерых уголовников и заставить их соблюдать правила условно-досрочного освобождения. Надзором за освобожденными условно-досрочно, особенно теми, кто осужден за тяжкие преступления, он занимается не только на дежурствах, но и по собственной инициативе в нерабочее время. Так, именно он арестовал Джона (Большого Пса) Кассезе, дважды судимого за изнасилование и вооруженный грабеж. 20 июля 1952 года Уайт, наблюдая за Кассезе в баре, услышал, как тот пытается вовлечь несовершеннолетнюю в занятие проституцией. Кассезе пытался воспротивиться аресту, но офицер Уайт заставил его подчиниться, применив физическую силу. Позже Уайт и еще двое сотрудников нашего подразделения (сержант Майкл Брюнинг и офицер Р. Дж. Карлайл) провели интенсивный допрос Кассезе относительно его деятельности после освобождения. Кассезе признался в изнасиловании и убийстве трех женщин. (См. рапорт Отдела по расследованию убийств 168-А от 22/7/52.) Кассезе был судим, приговорен к высшей мере наказания и казнен в Сан-Квентине.

3. 18 октября 1952 года. Офицер Уайт, наблюдая за освобожденным условно-досрочно Перси Хаскинсом, заметил его в обществе двоих известных нарушителей общественного порядка – Роберта Мэкки и Карла Картера Гоффа. Все трое были неоднократно судимы за вооруженные грабежи, и офицер Уайт заподозрил, что они затевают очередное преступление, и начал действовать. Он последовал за Хаскинсом, Мэкки и Гоффом в овощную лавку по адресу: 1683, Сан-Берендо. Трое подозреваемых произвели грабеж лавки и попытались скрыться. Когда они вышли из лавки, офицер Уайт, наблюдавший за ними с улицы, приказал им бросить оружие и сдаться. Грабители отказались. Уайт начал стрелять, убил Гоффа и тяжело ранил Мэкки. Хаскинс сдался. Мэкки позже скончался от ранений, а Хаскинс был судим за вооруженный грабеж, признался еще в нескольких преступлениях и как рецидивист был присужден к пожизненному заключению.

В заключение хочу подчеркнуть, что своим несомненным успехом в первый же год своего существования подразделение надзора обязано, в очень большой степени, именно офицеру Уайту. 15 марта 1953 года я вновь приступаю к обязанностям сотрудника Отдела убийств – И хотел бы видеть, чтобы офицер Уайт перешел туда вместе со мной. По моему мнению, он не только прекрасный полицейский, но и обладает всеми качествами, необходимыми настоящему детективу.

С уважением

Дадли Л. Смит,

жетон номер 410 Лейтенант,

Отдел по расследованию убийств

Полиция Лос-Анджелеса

Ежегодный рапорт о служебном соответствии

С пометкой «конфиденциально»

6 января 1953 года

Автор: капитан Расселл Миллард,

глава Административного отдела

Копии: в Отдел кадров и Административный отдел

6 января 1953 года

ЕЖЕГОДНЫЙ РАПОРТ О СЛУЖЕБНОМ СООТВЕТСТВИИ ЗА ПЕРИОД: 13/4/1952– 31/12/1952

СОТРУДНИК: Винсеннс, Джон,

жетон номер 2302

ДОЛЖНОСТЬ: Сержант полиции, детектив (гос. служ. 5 разряд)

МЕСТО СЛУЖБЫ: Бюро расследований (Отдел нравов)

КОМАНДИР: капитан Рассел А. Миллард,

жетон номер 5009

Господа!

Выставив сержанту Винсеннсу общую оценку D+, считаю необходимым сопроводить ее следующими комментариями.

А. Поскольку Винсеннс не пьет, он весьма полезен в операциях, связанных с пресечением незаконной торговли алкоголем.

Б. Винсеннс склонен преступать границы своих служебных обязанностей, когда речь идет о наркотиках. Так неоднократно случалось, что, обнаружив на месте преступления наркотики, он производил или требовал произвести арест за хранение наркотических веществ.

В. Винсеннс часто помогает в работе своему наставнику, лейтенанту Дадли Л. Смиту из Отдела убийств. Поначалу я опасался, что это скажется на его отношении к своим основным обязанностям в Отделе нравов, – но этого не произошло, что, безусловно, говорит в пользу сержанта Винсеннса.

Г. Свидетельские показания Винсеннса по поводу прошлогодних рождественских событий не вызывают к нему неприязни со стороны товарищей, поскольку он тоже оказался «пострадавшим» (потерял работу в Отделе по борьбе С наркотиками, которая, очевидно, для него очень важна), а также потому, что ни один из офицеров, против которых он дал показания, не подвергся тюремному заключению.

Д. Винсеннс постоянно просит меня об обратном переводе в Отдел по борьбе с наркотиками. Однако я не собираюсь санкционировать его уход, пока он не раскроет какое-либо крупное дело – такова обычная практика нашего Отдела. Винсеннс пытался надавить на меня, используя свои связи с заместителем окружного прокурора Элисом Лоу, но я, как и Лоу, ответил отказом. И буду отказывать и впредь, даже если он станет прокурором.

Е. В Отделе ходят слухи, что Винсеннс является информатором желтого журнала «Строго секретно». Я его предупредил: если хоть что-то из наших внутренних дел выйдет наружу, он за это ответит по всей строгости.

Ж. В заключение хочу отметить, что в целом Винсеннс как офицер Отдела нравов вполне адекватен. У него хорошая посещаемость, его рапорты всегда написаны четко и грамотно (хотя, по-видимому, несколько приукрашены). Особенно хорошо он справляется с делами, связанными с букмекерством и проституцией. Отмечу также, что Винсеннс не пренебрегает своими обязанностями технического консультанта в телесериале «Жетон Чести», что также говорит в его пользу. В последнее время нашим Отделом замечен необычный наплыв порнографических изданий, по этому поводу ведется расследование: возможно, для Винсеннса это расследование станет шансом проявить свои способности детектива и вернуться в Отдел по борьбе с наркотиками. Итак, еще раз, общая оценка его деятельности – D+.

С уважением

Расселл А. Миллард,

жетон номер 5009

Начальник Отдела нравов

Полиция Лос-Анджелеса

Ежегодный рапорт о служебном соответствии

С пометкой «конфиденциально»

Датирован 11 января 1953 года

Автор: лейтенант Арнольд Реддин,

начальник Бюро расследований участка Голливуд

Копии: в Отдел кадров и Административный отдел

11 января 1953 года

ЕЖЕГОДНЫЙ РАПОРТ О СЛУЖЕБНОМ СООТВЕТСТВИИ

ЗА ПЕРИОД: 1/3/1952 – 31/12/1952

СОТРУДНИК: Эксли, Эдмунд Дж., жетон номер 1104

ДОЛЖНОСТЬ: Сержант полиции, детектив (гос. служ. 5 разряд)

МЕСТО СЛУЖБЫ: Бюро расследований участка Голливуд

КОМАНДИР: лейтенант Арнольд Д. Реддин, жетон номер 556

Господа!

Касательно сержанта Эксли:

У этого человека определенно талант к детективной работе, он умен, проницателен, трудоспособен и без остатка посвящает себя работе. Ему всего тридцать лет, и на детективной работе он всего девять месяцев – но за это время успел совершить уже множество арестов, из которых 95% (главным образом мелкие преступления против собственности) повлекли за собой суд и обвинительные приговоры. Рапорты Эксли всегда грамотны, точны и отличаются неизменно глубоким пониманием ситуации.

Эксли плохо работает с напарниками и гораздо лучше – в одиночку, поэтому я разрешил ему проводить допросы одному. Он великолепно выстраивает допросы и в течение этих девяти месяцев получил немало, на мой взгляд, поистине удивительных признаний (все это – без применения физической силы!). Одним словом, по всем параметрам служебного соответствия я ставлю ему твердое А.

Однако своими свидетельскими показаниями по делу о событиях прошлого Рождества Эксли заслужил всеобщую неприязнь, а тот факт, что благодаря этому он продвинулся по службе, заставляет коллег-офицеров смотреть на него с презрением. (О том, что Эксли получил должность детектива благодаря своим показаниям, знают все, и сам он не пытается это скрыть.) Кроме того, большинство моих людей считают Эксли трусом, поскольку при допросах он не прибегает к физической силе.

Эксли с отличием сдал экзамен на лейтенантское звание, и дорога наверх ему теперь открыта. Однако я полагаю, что для лейтенанта в Бюро расследований он, во-первых, слишком молод и неопытен, а во-вторых, такое продвижение неминуемо вызовет еще большую неприязнь к нему со стороны сослуживцев. В качестве начальника он будет вызывать всеобщую ненависть.

С уважением Лейтенант Арнольд Д. Реддин,

жетон номер 556

ВЫДЕРЖКА:

«Лос-Анджелес Дейли Ньюс», 9 февраля

Официальное сообщение: Строительный магнат Эксли получает подряд на строительство сети шоссе в Южной Калифорнии

Сегодня в комиссии по дорожному строительству округа Лос-Анджелес объявлено, что подряд на строительство сети современных шоссейных дорог, которые соединят центральный Лос-Анджелес, Голливуд, Сан-Педро, Помону, Сан-Бернардино, Южный залив и долину Сан-Фернандо, получает Престон Эксли, владелец «Эксли Констракшн» и бывший сотрудник полиции Лос-Анджелеса, начинавший свою карьеру в Сан-Франциско разносчиком газет.

– О деталях вы скоро узнаете, – сказал Эксли по телефону нашему корреспонденту. – На завтра у меня намечена телевизионная пресс-конференция: кроме меня, там будут люди из комиссии по дорожному строительству и легислатуры.

СТАТЬЯ:

журнал «Строго секретно», февраль 1953 года

Знойная черная Африка… или: Где отдыхает от трудов праведных наш окружной прокурор?

СИДНИ ХАДЖЕНС

Билл Макферсон, окружной прокурор нашего славного города, любит молоденьких, длинноногих, грудастых, глазастых – и… черных как сапог. От гарлемского Шугар-Хилла до негритянских кварталов Лос-Анджелеса наш 57-летний семьянин, отец трех дочерей-подростков, известен с той стороны, с какой его едва ли знают избиратели. Здесь он – любитель сладенького, всегда готовый сорить зелеными бумажками в тех тайных уголках, где гремит джаз, стоит густой дым с запахом травки и под надрывные рыдания саксофона завязываются страстные черно-белые романы.

Не верите? А что же тут невероятного? У Макферсона Я так забот по горло, а тут еще избирательная кампания на носу и молодой и прыткий Эллис Лоу наступает ему на пятки. Неудивительно, что прокурора порой тянет расслабиться! Но расслабляться можно по-разному. Поплавать в бассейне клуба «Джонатан»? Нет, для Билла Макферсона это слишком просто. Сводить семью на ужин к Майку Лайману или в «Тихий океан»? Нет, и такому времяпрепровождению не хватает остроты. Куда же направляет стопы наш герой? Вы уже догадались: в негритянские кварталы.

К югу от бульвара Джефферсона все не так, как у нас. Это другой мир. Здесь исполняются самые темные желания и заветные фантазии многих добропорядочных граждан. И стать частью этого мира нетрудно – достаточно завить волосы, облачиться в алый кожаный пиджак и отправиться на поиски приключений. И каждый божий четверг Билл Макферсон так и делает. Марион Макферсон, многострадальная супруга нашего прокурора-шалунишки, воображает, что по четвергам ее супруг ходит в Олимпийский зал посмотреть, как мексиканские боксеры в весе пера вышибают друг другу мозги, – о, как она заблуждается! Нет, вечером в четверг Билли-бой предпочитает заниматься не войной, а самой что ни на есть любовью.

Пусть факты говорят сами за себя. Факт номер раз: Билл Макферсон – регулярный клиент «Салона Минни Роберте», известного веселого дома для цветных на юге Лос-Анджелеса. По слухам – только по слухам, господа, но ведь дыма без огня не бывает! – он обожает какао с молоком – иначе говоря, молочную ванну за тридцать пять долларов с двумя пышными мулатками. Факт номер два: Макферсона видели в заведении Томми Такера – наш герой был на седьмом небе от звуков музыки Чарли Паркера [23] (да-да, Птахи Паркера, известного любителя балдежа) и от фирменного десерта, которым славится веселый дом Такера. Его последняя пассия – Линетт Браун, 18-летняя дева цвета лунного затмения, дважды привлекалась за хранение марихуаны – согласилась дать интервью нашему корреспонденту.

– Билл черных любит, – сказала она. – Он говорит: «Кто раз попробовал черненькую, тот уже беленькую не полюбит». Он любит джаз и любит кочумать помаленьку… Что? Он женат? Как, он взаправду окружной прокурор?!

Взаправду, детка, взаправду. Пока еще прокурор – но долго ли это продлится? До выборов еще много недель, и в каждой неделе по четвергу – сумеет ли наш Билли – любитель шоколадок – удержать в узде свои темные желания?

И помните, дорогой читатель, что обо всем этом вы впервые услышали от нас – без протокола, конфиденциально, СТРОГО СЕКРЕТНО.

ВЫДЕРЖКА:

«Лос-Анджелес Геральд Экспресс», 1 марта

Полицейский, избивавший задержанных в Рождественскую ночь, выходит из тюрьмы

2 апреля Ричард Алекс Стенсленд покидает исправительное заведение Уэйсайд. Осужденный в прошлом году по четырем уголовным статьям (все обвинения связаны с его поведением в памятном скандале «Кровавого Рождества»), теперь выходит на свободу – бывший полицейский с подмоченным прошлым и туманным будущим.

Бывший напарник Стенсленда офицер Венделл Уайт согласился дать интервью нашему корреспонденту:

– Дику просто не повезло, – говорит он. – Я тоже был там в ту ночь и мог оказаться на его месте. Дик сделал из меня хорошего полицейского. Всем, что у меня есть, я обязан ему и не могу примириться с тем, что с ним случилось. Я по-прежнему считаю его своим другом – и, думаю, кроме меня, у него осталось в полиции немало друзей.

И по-видимому, не только в полиции. Стенсленд рассказал нашему корреспонденту, что после освобождения намерен работать на Эйбрахама Тайтелбаума, владельца «Кошерной кухни Эйба» – известного ресторана в Западном Лос-Анджелесе. Мы спросили Стенсленда, в обиде он на тех, благодаря кому оказался в тюрьме.

– Только на одного, – ответил он. – Но пусть спит спокойно, мстить ему я не собираюсь: я уважаю закон.

СТАТЬЯ:

«Лос-Анджелес Дейли Ньюс», 6 марта

Предвыборный скандал

Все ждали, что предвыборная борьба между нынешним окружным прокурором Уильямом Макферсоном и его молодым и честолюбивым заместителем Эллисом Лоу будет нелегкой. Победителю предстояло занять пост главного защитника правосудия в Южной Калифорнии на следующие четыре года. Оба кандидата представили избирателям свои программы по борьбе с преступностью и оптимальным расходованием государственного бюджета; оба, как и следовало ожидать, клянутся положить все силы на защиту закона и порядка. В полиции и среди юристов Лос-Анджелеса Макферсон пользуется репутацией чересчур либерального и мягкосердечного прокурора. В целом они отдают свои симпатии Лоу. Однако прежнего прокурора поддерживали федеральные власти. Кроме того, Макферсон более тонко вел свою предвыборную партию; пылкие заявления Лоу казались театральными и скорее отталкивали, чем привлекали к нему публику. До определенного момента кампания велась хоть и достаточно жестко, но джентльменскими методами; все изменила статья в февральском выпуске журнала «Строго секретно».

Большинство людей не слишком доверяют подобным изданиям, однако в период предвыборной кампании каждое слово об одном из кандидатов приобретает особый вес. В статье утверждалось, что окружной прокурор Макферсон, счастливо женатый уже двадцать шесть лет, предается распутству с юными негритянками. Прокурор не сделал никаких заявлений по поводу статьи, сопровожденной фотографиями, на одной из которых был заснят он сам в обществе девушки-негритянки в одном из ночных клубов Южного Лос-Анджелеса. Миссис Макферсон восприняла статью более чем серьезно – немедленно подала на развод. Однако Эллис Лоу не упоминал об этой статье в своей предвыборной кампании, и положение Макферсона оставалось довольно прочным. Но за три дня до выборов в службу шерифа поступила анонимная информация о том, что в одном из номеров мотеля «Сирень» на Сансет-стрип происходит незаконное любовное свидание. Во время рейда работники службы шерифа задержали прокурора Макферсона, а также его подругу – 14-летнюю негритянку проститутку Марвелл Уилкинс, имеющую два привода в Отдел по делам несовершеннолетних. Макферсон был задержан по обвинению в совращении несовершеннолетней.

Марвелл Уилкинс рассказала, что Макферсон посадил ее к себе в машину на Юго-Западной авеню, предложил двадцать долларов за час ее времени и привез в мотель «Сирень». Макферсон заявил о потере памяти: он сообщил, что выпил «несколько мартини» на деловом ужине в избирателями в «Тихом океане», затем сел в машину… и дальше ничего не помнит. Все остальное – уже история: вслед за службой шерифа мотель «Сирень» наводнили репортеры и фотокорреспонденты, имя Макферсона попало на первые страницы газет, и в следующий вторник Лоу почти без борьбы занял место окружного прокурора.

Однако эта история оставляет мутный осадок. Мы в «Дейли Ньюс» (несмотря на то, что во время избирательной кампании поддерживали Макферсона) не подвергаем сомнению право «Строго секретно» и подобных ему бульварных изданий публиковать любую грязь, какую им удастся откопать, однако считаем порочной практику, когда ход избирательной кампании определяют скандальные газетные публикации. Кроме того, сама история выглядит загадочной. Нам не удалось разыскать Марвелл Уилкинс: после освобождения из-под стражи она как сквозь землю провалилась. Не желая никого обвинять голословно, мы, тем не менее, просим вновь избранного окружного прокурора Эллиса Лоу провести тщательное расследование этого дела – хотя бы для того, чтобы его вступление на пост не было омрачено пересудами и подозрениями.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ БОЙНЯ В «НОЧНОЙ СОВЕ»

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Вся дежурка в его распоряжении.

Внизу кипит вечеринка – провожают товарища на пенсию. Его, разумеется, не пригласили. Надо же кому-то вычитать сводки, составить еженедельный рапорт и прикнопить его к доске объявлений – а у него это получается лучше всех. Газеты трубят об открытии Фантазиленда, и прочие копы не оставляют Эда в покое – от пискливых дразнилок в стиле Мучи-Мауса уже в ушах звенит. Внизу соловьем разливается Спейд Кули, рвет струны извращенец Перкинс. Время подходит к полуночи, но сна у Эда ни в одном глазу – он читает и печатает.

9/4/53: вор-трансвестит обчистил четыре магазина на Голливуд-бульвар. Двоих продавцов, застигших его на месте преступления, вырубил приемами дзюдо. 10/4/53 – двое белых мужчин закололи ножами билетера в «Граумане». Причина: попросил их не курить в зале. Пострадавший умер, подозреваемые не найдены. Лейтенант Реддин заявил, что слишком неопытен и с таким делом не справится, и взял самоотвод. 11/4/53 – целая пачка сводок происшествий: за последние две недели поступило несколько сообщений о молодых неграх, стрелявших в воздух из дробовиков в Гриффит-парке. Личности не установлены, ездят на пурпурном двухдверном «меркури» 48 – 50 года выпуска. 11/4/53 – 13/4/53: пять грабежей, в дневное время, в частных домах к северу от Бульвара, похищены драгоценности. Расследование пока еще никому не поручено. Эд сделал себе пометку: заняться этим делом, пока к нему еще никто не протянул руки. Сегодня четырнадцатое – у него еще есть шанс.

Эд закончил печатать, вздохнул с облегчением. В пустой дежурке он почти счастлив – когда рядом никого, не нужно бояться удара в спину. Столы, шкафы с папками, на стенах пустые бланки – образцы рапортов о задержании и допросных листов. Задержать – это даже не полдела, и даже заставить признаться – еще не главное. Признание тоже может оказаться ложью. Но если правильно поведешь допрос, если влезешь в шкуру противника, если сумеешь нежно его полюбить и страстно возненавидеть (и то и другое – в единственно верной пропорции, стоит чуть перегнуть палку – и все потеряно) – то, может быть, он расскажет тебе то, что ты хочешь услышать. Подробности. Мелкие детали, благодаря которым ты вдруг увидишь, как это было, и поймешь, на какие кнопки давить в разговоре со следующим подозреваемым. Этому научили его отец и Арт Де Спейн. Дома у отца хранились коробки со стенографиями допросов: похитители детей, насильники, убийцы… Человеческое отребье. И все они признавались в содеянном. Арт мог отлупить подозреваемого, но чаще больше угрожал физическим насилием, чем выполнял угрозы. Отец всего раз или два в жизни поднял руку на подозреваемого – и до сих пор говорил об этих случаях, как о своих поражениях. Отец и Арт читали Эду уклончивые ответы и заставляли угадывать вопросы, делились словечками, какие использует опытный сыщик, чтобы разговорить собеседника. Показывали, что у каждого человека есть несколько уровней секретности: одними тайнами он не особо дорожит и готов их выложить, стоит чуть на него нажать, – других стыдится, как позорных слабостей, и не признается в них даже самому себе. Но умелому детективу признается и в этом. Они пестовали в Эде охотничий инстинкт, учили видеть человека насквозь и безошибочно бить в перекрестье его слабостей. И в этом он преуспел – настолько, что порой отворачивался от зеркала, чтобы не видеть своего лица.

Они засиживались допоздна – двое вдовцов и молодой холостяк. Арт был зациклен на маньяках: снова и снова он просил Престона оживить в их памяти историю Лорена Атертона – кошмарные улики, показания свидетелей. Престон подчинялся неохотно, словно боясь, что от частых воспоминаний потускнеет глянец его давнишней славы. Вспоминали и старые дела Арта. Обучение пошло Эду на пользу – почти мгновенные признания, 95-процентная раскрываемость преступлений. Его талант, молчаливо признаваемый всеми товарищами, служил еще одной причиной отчуждения – и ненависти.

Пошатываясь от усталости, Эд спускается вниз, к автостоянке. И вдруг сзади:

– Кря-кря! – Его хватают за плечи и разворачивают.

Детская маска Утенка Дэнни. Удар левой-правой сбивает очки, еще один – по почкам – валит наземь. И – Ногами по ребрам.

Эд сжался в комок. Удар в лицо, вспышка перед глазами. Двое уходят: один смеется, второй все еще крякает. Узнать несложно: неприятно-резкий голос Стенсленда, хромающая походка профессионального футболиста Бада Уайта.

Эд сплюнул кровь, запоздало выматерился им вслед.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Расс Миллард перед четвертой бригадой Отдела нравов толкает речь о порнухе.

– Фотоальбомы, джентльмены. Частенько попадаются в последнее время на местах преступлений. Особенно это касается дел о наркотиках, букмекерстве и проституции. Обычно подобное дерьмо штампуется в Мексике, так что это не наша юрисдикция. Вообще говоря, порнография – организованный криминальный бизнес, этим занимаются крупные шишки, у которых есть и деньги на печать, и связи для распространения. Однако сейчас я таких крупных шишек не вижу. Джек Драгна депортирован. Микки Коэн в тюрьме – да и не станет он порнушкой баловаться, не его стиль, Микки у нас пуританин. У Мо Ягелки проблем по горло – не до того, чтобы открывать новый бизнес. И на Джека Уэйлена непохоже – этому фантазии только на мелкий рэкет и хватает, и все, что заработал, он немедленно спускает в лас-вегасских казино. Кроме того, на известные городские точки не похоже – слишком высокое качество фотографий. Отдел Ньютон-стрит проверил частные типографии, говорит, все чисто – у них просто нет возможности печатать альбомы такого качества. Однако обстановка на снимках указывает, что съемки производились у нас: кое-где в окнах видно что-то очень похожее на Голливудские холмы, да и меблировка типичная для дешевых лос-анджелесских квартирок. Итак, наша задача: найти источник этой грязи и арестовать всех, кто ее производит, для нее позирует и ее распространяет.

Джек мысленно застонал. До чего дожил – за порнушкой охотится! Прочие переглядывались с усмешками. Слышались шепотки и смешки – мужикам явно не терпится посмотреть «веселые картинки». А кто-то, может, мечтает домой принести и в постели с женой полистать.

– Ребята с Ньютон-стрит, – продолжает Миллард, щелкая зажигалкой, – опросили всех подозрительных – результата ноль. Никто ничего не видел, в руках не держал и вообще не знает, какая такая бывает порнография. В типографиях тоже ничего утешительного нам не сказали. Показали журналы всем в Бюро и в городских участках – никто не опознал натурщиков. Так что, джентльмены, вся надежда на вас.

Хендерсон и Кифка протягивают руки; у Стейтиса прямо слюни текут. Миллард раздает журналы.

– В чем дело, Винсеннс? Мечтаешь оказаться где-нибудь в другом месте?

– Да, капитан. В Отделе по борьбе с наркотиками.

– Вот как? Может, где-нибудь еще?

– Пожалуй, во второй бригаде работа поинтереснее – там шлюх трясут.

– Все в твоих руках, сержант. Раскрой серьезное дело – и Я с величайшей охотой от тебя избавлюсь.

По ряду проносятся вздохи, смешки, приглушенные: «Ух ты!» Трое мужчин качают головами – никого не узнали. Журналы переходят к Джеку.

Семь номеров: первосортная глянцевая бумага, простые верно-белые обложки. Шестнадцать страниц фотографий, цветных и черно-белых. Два номера разорваны пополам.

Откровенные снимки. Мужчины с женщинами, мужчины с мужчинами, девушки с девушками. Пенетрация крупным планом: натуралы, педики, лесбиянки с фаллоимитаторами. За окнами – вид на Голливуд. Спаривания на кроватях в убогих комнатушках, подобие лепнины на потолке, джентльменский набор едва ли не всех лос-анджелесских холостяцких меблирашек. Для порноснимков обстановка обыкновенная. Только вот сами «герои» – не такие, как обычно. Не наркоманы с остекленелыми глазами – здоровые, красивые молодые ребята, голые и одетые, иной раз в весьма причудливых костюмах: елизаветинская эпоха, японские кимоно. Джек сложил разорванную страницу – в яблочко: тот, что сосет у парня в корсете из китового уса, – его старый знакомец Бобби Индж, парень-проститутка, как-то раз попавшийся на травке.

– Винсеннс, узнал кого-нибудь? – спрашивает Миллард.

Так я тебе и сказал!

– Нет, капитан. Позвольте спросить, откуда эти, разодранные?

– Найдены в мусорном баке за многоквартирным домом в Беверли-Хиллз. Нашла их управляющая домом, старуха по имени Лоретта Дауни, и вызвала местную полицию. А ребята из отделения Беверли-Хиллз позвонили нам.

– Адрес дома у вас есть? Миллард смотрит в свои бумажки.

– Шарлвиль, 9849. Зачем тебе?

– Просто подумал, что эту часть расследования я могу взять на себя. У меня в Беверли-Хиллз неплохие связи.

– Ладно, не зря же тебя Мусорщиком кличут. Поезжай в Беверли-Хиллз. Хендерсон, вы с Кифкой займитесь задержанными, на квартирах у которых обнаружили эту пакость. Нажмите на них еще разок, пусть объяснят, откуда ее взяли. Пообещайте, если признаются, не заводить дело о хранении порнографии… Сейчас получите копии протоколов. Стейтис, ты отправляешься в пункты проката театральных и маскарадных костюмов. Может быть, они опознают на ком-нибудь из этих… артистов, чтоб их… свои шмотки. А если очень повезет, вспомнят, кто эти шмотки брал. Попробуем сначала пойти таким путем – опознание до фотографиям всяко от нас не уйдет, а затянется минимум на неделю. Все свободны, джентльмены. Шевелись, Винсеннс. И имей в виду – это тебе не Отдел наркотиков, тут шаг вправо, шаг влево – считается побег.

* * *

Джек зашевелился. Для начала – в архив, забрать папку Бобби Инджа, начинающей порнозвезды. Затем отправиться в Беверли-Хиллз, к старой карге, вытрясти из нее подробности и состряпать обвинение, суть которого ему уже прекрасно известна: Бобби Индж – участник преступной группировки, организованной с целью создания и распространения непристойных материалов. Уголовная статья. Бобби в два счета выдаст и режиссера, и фотографа, и своих звездунов-сотоварищей – лишь бы собственную задницу спасти. Так подобные дела и делаются.

День холодный, ветреный. Джек катит по Олимпик прямо на запад. Из приемника доносится имя Эллиса Лоу: рассказывают, что прокуратуре в очередной раз урезали Бюджет, что-то бубнит сам Эллис… Вспомнив Билла Макферсона, Джек поворачивает ручку настройки, ловит веселенькую бродвейскую мелодию. Но мысли о Макферсоне не уходят.

Это ведь он предложил Эллису завязать контакты со «Строго секретно». Проще простого: Макферсон любит черненьких, Сид Хадженс обожает клубничку, а Эллис Лоу хочет стать прокурором. Лоу идею одобрил и услугу Джека оценил. Жена Макферсона подала на развод, а рейтинг Эллиса резко повысился. Но Дадли Смит решил, что этого мало. И захотел подстраховаться.

Хотите знать, как Дадли провернул это дельце?

Была у Дот Ротштейн на примете цветная девчонка, знакомая по колонии для несовершеннолетних. Там-то они и сошлись и с тех пор частенько развлекались вдвоем. Дот шепнула словечко своей подружке, Дадли Смит и его верный адъютант Майк Брюнинг заготовили номер в мотеле «Сирень» – знаменитом сексодроме на Сансет-стрип, вне городской территории, где и окружной прокурор не прокурор, а всего лишь еще один засранец, пойманный со спущенными штанами. Макферсона пригласили на ужин в «Тихом океане». Дадли и Марвелл Уилкинс – черная красотка неполных пятнадцати лет – ждали снаружи. Брюнинг загодя предупредил шерифа Западного Голливуда и прессу, а Джек Винсеннс – Победитель с Большой Буквы – капнул Макферсону в последний мартини чуток хлоралгидрата. Из ресторана господин окружной прокурор вышел пошатываясь, протащился на своем «кадиллаке» милю или две, на пересечении Уилшира и Алворадо свернул к тротуару и вырубился. Брюнинг с наживкой – Марвелл в платье для коктейля – ехал за ним. Он сел за руль Макферсонова «кадди», привез Билла – любителя шоколадок – и девчонку на условленное место… а чем это кончилось, вы уже знаете.

Эллису Лоу так ничего и не сказали – до сих пор думает, что ему просто повезло. Дот отослала Марвелл в Тихуану, все расходы оплатили из бюджета женской исправительной системы. Макферсон потерял жену, работу, и пусть спасибо скажет, что не отправился в казенный дом за совращение малолетней – Марвелл-то так и не нашли.

Джек не хотел ввязываться в эту историю. Но Дот Ротштейн была в больнице в октябре сорок седьмого – если она знает, вполне возможно, знает и Дадли. А если знает Дадли, Джек сделает для него все, что угодно. Лишь бы сохранить эту тайну от мира – и от Карен.

Вот уже год он был для нее героем – порой даже сам начинал верить собственным выдумкам. Перестал посылать деньги ребятишкам Скоггинсов, закрыв счет на сорока тысячах, – роман с Карен требовал денег, а каждая ночь с ней уводила его все дальше от «Малибу Рандеву». Джоан Морроу – Лоу все старалась его куснуть при каждом удобном случае, Уэлтон и мамаша смирились, а Карен любила Джека так, что порой ему не по себе становилось. И еще – он страшно тосковал по Отделу наркотиков. Всякий раз, когда подворачивалось дело с наркотиками, он хватался за него, словно это было последнее дело в его жизни. И Сид Хадженс совсем потерял к нему интерес – неудивительно, ведь бывший герой-коп ушел в тень, и теперь с него материала не стрясешь. Но после истории с Макферсоном Джек начал подозревать, что это и к лучшему.

Джек играл в героя, а Карен – в богатую наследницу, выпускницу престижной школы с домом на побережье, за. Который заплатил папа. Долго это не продлится: ему тридцать восемь, ей двадцать три, рано или поздно она об этом задумается. Она уже намекала на свадьбу, Джек переводил разговор на другое – заполучив в свояки Эллиса Доу, он до самой смерти не избавится от своих казначейских обязанностей. Карен стала для Джека идеальной слушательницей, воплощением той самой публики, о которой ей всегда мечтал. Он инстинктивно чувствовал, что из его работы она способна понять и принять, а что лучше оставить при себе. Ее любовь так отточила его мастерство, что теперь ему даже лгать не приходилось – достаточно было лишь кое о чем умалчивать.

Пробка на шоссе. Джек свернул к северу, на Дохини, затем к западу – на Шарлвиль. Дом 9849 – двухэтажное тюдорианское здание в квартале от Уилшира. Джек припарковался, осмотрел почтовые ящики.

Всего шесть. Один принадлежит Лоретте Дауни: из прочих – три семейные пары, один мужчина, одна женщина. Джек переписал все имена, дошел пешком до Уилшира, нашел телефон. Звонки в архив и в дорожную полицию. Ни у одного из жильцов – ни предыдущих судимостей, ни уголовного прошлого. Только Кристина Бергерон, одинокая дама, четыре раза привлекалась за неосторожную езду. Права не отбирались. Задав клерку несколько вопросов, Джек получил еще кое-какую информацию: Кристине тридцать семь лет, род занятий – актриса/официантка, по данным на июль пятьдесят второго трудится в драйв-ин «У Стэна» в Голливуде.

Официантки обычно в Беверли-Хиллз не живут. Может, Кристина Бергерон подрабатывает на стороне? Джек вернулся к дому 9849, постучал в дверь с табличкой «Управляющий».

Открыла старуха.

– Да, молодой человек?

Джек сверкнул жетоном.

– Полиция Лос-Анджелеса, мэм. Я по поводу тех журналов, что вы обнаружили.

Старуха щурит водянистые глаза за толстыми стеклами очков.

– Хорошо, что мой покойный муж, мистер Гарольд Дауни, не дожил до такого позора. В нашем доме… Он бы такой мерзости не потерпел.

– Мэм, вы сами нашли эти журналы?

– Нет, молодой человек, нашла их моя горничная. Она их разорвала и выбросила в мусорное ведро, а там уже их нашла я. Позвонила в полицию Беверли-Хиллз, а потом хорошенько расспросила Юлу.

– И где Юла их обнаружила?

– Ну… гм… не знаю, стоит ли мне…

Пора сменить тему.

– Расскажите о Кристине Бергерон.

Старуха негодующе фыркает.

– Ох уж эта Бергерон! И сынок ее – не знаю, кто из них хуже!

– Неприятная жиличка?

– И не говорите! Беспрерывно водит к себе мужчин! Раскатывает по дому на роликах – все полы исцарапала! Всюду разгуливает в этой коротенькой официантской юбочке – срам смотреть! А по сыну ее просто тюрьма плачет! Он, по-моему, и в школу-то никогда не ходил! Семнадцать лет парню, ни учиться, ни работать не желает, только шляется невесть где и компанию водит невесть с кем!

Джек вытаскивает из кармана снимок Бобби Инджа, старуха смотрит поверх очков.

– Точно, один из дружков Дэрила. Раз десять здесь появлялся, не меньше. А кто он такой?

– Скажите, мэм, Юла нашла журналы в квартире Берлеронов?

– Ну…

– Мэм, Кристина Бергерон или ее сын сейчас дома?

– Нет. Несколько часов назад ушли, я слышала. Зрение меня подводит, приходится полагаться на слух.

– Мэм, если вы проводите меня в их квартиру и я обнаружу там другие такие же журналы, вас будет ждать вознаграждение.

– Но…

– Ведь у вас есть ключи, мэм?

– Разумеется, есть, я ведь управляющая. Ну если вы пообещаете ничего там не трогать… и если с моего вознаграждения не возьмут налог…

Джек сует фотографию в карман.

– Как скажете, мэм.

Старуха тащится на второй этаж, Джек за ней. Она отпирает третью дверь направо.

– Пять минут, молодой человек. И пожалуйста, ничего не трогайте. Этот дом принадлежит моему зятю, и неприятности мне ни к чему.

Джек входит. Аккуратная жилая комнатка. Пол и в самом деле исцарапан – роликами, должно быть. Мебель недурна, но старая, потрепанная, видно, что о ней не заботятся. Голые стены. Телевизора нет. На столе в углу две фотографии.

Джек подошел ближе, взял снимки. Старуха Дауни смотрит ему через плечо. В одинаковых серебристых рамках – хорошенькая женщина и симпатичный парнишка.

У женщины светлые волосы, стрижка «паж», заученный дешевый блеск в глазах. Парень очень на нее похож: смазливый блондинчик с большими глупыми гляделками.

– Это Кристина и ее сын?

– Они самые. Красивая парочка, верно? Да, этого у них не отнять. Молодой человек, а сколько мне причитается?

Не обращая на нее внимания, Джек входит в спальню. Быстро просматривает полки, ящики гардероба, смотрит под матрасом. Ни наркоты, ни порнухи. Вообще ничего интересного, если не считать кружевного женского белья.

– Молодой человек, пять минут прошло. И дайте, пожалуйста, расписку в том, что выплатите мне вознаграждение…

Джек с улыбкой обернулся к ней.

– По почте пришлю. И дайте мне еще минуту – надо просмотреть их телефонную книжку.

– Нет, нет! Уходите немедленно! Они могут в любой момент вернуться!

– Еще минуту, мэм…

– Ни секунды! Немедленно!

Уже в спину ему старая карга замечает:

– Вы очень похожи на того полицейского из сериала, что по телевизору показывают.

Джек оборачивается:

– Всему, что умеет этот парень, научил его я.

* * *

Подведем промежуточные итоги.

Бобби Индж выдает торговцев порнухой, соглашается свидетельствовать. Вешаем аморалку на него и Дэрила Бергерона, правда, парень – несовершеннолетний. Зато за Бобби – целый список обвинений в гомосексуальной проституции. Признания, аресты подозреваемых, канцелярская рутина для Милларда – и вот пожалуйста: Джек Победитель раскапывает большую вонючую кучу дерьма и возвращается в Отдел наркотиков героем.

По дороге в Голливуд Джек делает крюк, заезжает в драйв-ин «У Стэна». Здесь, ловко жонглируя подносами, раскатывает на роликах Кристина Бергерон: смазливая мордашка, постреливает глазками. Станет такая позировать с членом во рту? Пожалуй, станет.

Джек припарковался, чтобы перелистать папку Бобби Инджа. Два ордера на арест: неоплата штрафного талона неявка в суд. Последний известный адрес: 1824, Норт-Кэмел в Западном Голливуде – в самом сердце Лавандового Ущелья. Три бара для голубых: «БерлогаЛео», «Рыцарь в доспехах» и «Игровой зал Би-Джея» – все на бульваре Санта-Моника, совсем неподалеку. Джек приготовил наручники и поехал на Норт-Хэмел.

Бунгало на задворках Стрип. Дворик выложен дерном, на одном из почтовых ящиков надпись: «Индж – номер шесть». Джек находит нужную дверь, стучит – нет ответа.

Зовет фальцетом: «Бобби, солнышко!» – нет, не клюет. Дверь заперта, шторы спущены – похоже, и вправду никого. Джек возвращается в машину и поворачивает на юг.

Путешествие по пидор-барам: все они расположены на территории в два квартала. «Берлога Лео» закрыта до четырех утра. «Рыцарь в доспехах» пуст, бармен ворчит: «Какой еще там Бобби?» – и смотрит так, словно и вправду не знает. Джек отправляется в «Игровой зал Би-Джея».

Внутри стены, потолок, кабинки, даже крошечная сцена для музыкантов – все в искусственной коже. У стойки кучкуются педики. Бармен копа вычисляет сразу. Джек подходит и выкладывает на стойку фотографии.

– Вот этот, – бармен тычет пальцем в фотку, – Бобби, не знаю фамилии. Частенько сюда наведывается.

– Как часто?

– Ну, два-три раза в неделю точно.

– Днем или вечером?

– По-разному.

– Когда был здесь последний раз?

– Вчера. Да, вчера, как раз в это время. А вы…

– Я сяду в кабинку и его подожду. Если он появится, обо мне ни слова. Все понял?

– Да пожалуйста… Только, слушайте, вы и так мне всю клиентуру распугали…

– Убытки тебе из налогов вычтут.

Бармен хихикает. Джек садится в кабинке у сцены. Хорошая позиция: видна и парадная дверь, и задняя, а сам он спрятан в полумраке. Ждет, наблюдает ритуалы ухаживания у гомиков: обмениваются взглядами, перекидываются парой слов и скрываются за дверью. Над стойкой – зеркало: гомосеки оглядывают друг друга, встречаются взглядами, строят друг другу глазки, обмирают. Два часа, полпачки сигарет – а Бобби Инджа так и нет.

У Джека уже в животе урчит и в горле пересохло. Бутылки за стойкой нагло ему подмигивают. Подохнешь от скуки. Ладно, посидит до четырех – и в «Берлогу Лео».

В 3:53 появляется Бобби Индж.

Залезает на табурет, бармен наливает ему выпить. Джек встает.

Бармен перепуган: руки дрожат, глаза бегают. Бобби резко оборачивается.

– Полиция, – говорит Джек. – Руки за голову. Индж выплескивает стакан ему в лицо.

Вкус скотча на языке; скотч жжет глаза, туманит зрение. Джек отчаянно моргает, спотыкается, грохается на пол. Поднимается, кашляя и протирая глаза, оглядывается кругом – Бобби Инджа и след простыл.

Джек выбегает на улицу. Бобби не видно – зато видно, как отчаливает от бара седан. А машина Джека отсюда р. двух кварталах.

Черт бы побрал этот скотч – под веками, в горле, в носоглотке!

Перебежав через улицу, Джек находит бензоколонку, видается прямиком в сортир. Срывает с себя благоухающий выпивкой пиджак, бросает в мусорное ведро. Смывает виски с лица, трет мылом пятна на рубашке. Хочет проблеваться, чтобы избавиться от мерзкого вкуса, – не идет. В раковине плещется мыльная вода: Джек зачерпывает ее горстями, глотает, и его наконец-то выворачивает наизнанку.

Наконец прекращается дрожь в ногах, успокаивается бешено колотящееся сердце. Джек снимает кобуру, оборачивает ее бумажным полотенцем, возвращается к машине. Увидев по дороге телефон-автомат, инстинктивно останавливается и набирает знакомый номер.

– Сид Хадженс слушает. «Строго секретно», конфиденциально, без протокола…

– Сид, это Винсеннс.

– Джеки, как делишки? Вернулся в наркоотдел?

– Нет, нарыл кое-что интересное у себя в Отделе нравов.

– Насколько интересное? Знаменитости фигурируют?

– Насколько это интересно само по себе, пока не знаю, но не сомневаюсь, что у тебя в руках заиграет всеми красками.

– А что ты так тяжело дышишь, Джеки? Бегом бежал? Джек кашляет, выдувая мыльные пузыри.

– Сид, я сейчас расследую дело о порнографии. Непристойные фотоснимки. Причем ребята на снимках очень прилично выглядят и наряжены в дорогие театральные костюмы. Первоклассная, профессиональная работа. Я подумал, может быть, ты что-нибудь об этом знаешь?

– Первый раз слышу, Джеки.

Слишком быстро. Ни на секунду не задумавшись.

– А как насчет парня-проститутки по имени Бобби Индж? Или женщины по имени Кристина Бергерон? Работает официанткой, возможно, подрабатывает проституцией.

– Никогда о них не слышал.

– Черт! Ну, а каких-нибудь независимых порнодилеров ты знаешь, Сид? Что…

– Послушай, Джек, я знаю одно: о таких делах лучше вслух не болтать. Но я о них и не знаю. У всех нас есть свои секреты, Джек. Кстати, ты не исключение. Поговорим позже, Джек. Позвони мне из участка.

Щелчок – Сид вешает трубку.

У ВСЕХ НАС ЕСТЬ СВОИ СЕКРЕТЫ, ДЖЕК. КСТАТИ, ТЫ НЕ ИСКЛЮЧЕНИЕ.

Сид как-то странно с ним разговаривал. Непохоже на себя. И что означают его последние слова? Угроза? Предупреждение?

ЧТО, ЧЕРТ ПОБЕРИ, ЕМУ ИЗВЕСТНО?

Открыв все окна, чтобы выветрить запах мыла, трясущийся Джек подъезжает к драйв-ин «У Стэна». Кристины Фергерон не видать. Назад на Шарлвиль, в дом 9849. Тук-тук У дверей – нет ответа. Между дверью и косяком – широкая щель. Джек наваливается плечом – дверь поддана полу в гостиной разбросана одежда. Исчезли фотографии.

Крадется к дверям спальни. Черт, нехорошо – револьвер остался в машине.

Пустые полки и ящики, голая кровать. Теперь в ванную.

На полу – растоптанный тюбик зубной пасты и рассыпанные гигиенические тампоны. Стеклянная полочка разбита, осколки в раковине.

В общем, собирались второпях.

Джек гонит машину обратно в Западный Голливуд. Дверь квартиры Бобби поддается легче. Джек входит с револьвером наготове.

И здесь никого.

В отличие от Бергеронов, Бобби оказался аккуратистом. Чистенькая гостиная, безупречная ванная, распахнутый гардероб зияет пустыми полками. В холодильнике – банка сардин. Мусорное ведро на кухне пусто, в нем – свежий бумажный пакет.

Джек перетряхивает квартиру вверх дном: гостиную, спальню, ванную, кухню; переворачивает полки, перетряхивает ковры, распатронивает туалет. Внезапно его осеняет: переполненные мусорные баки по обеим сторонам улицы…

Последняя надежда.

С его столкновения с Инджем прошло не меньше часа. А пожалуй, и больше. Едва ли этот урод поскакал прямиком домой. Небось возвращался кружным путем, переулками, путая след. Соображал, за что же его чуть не взяли. За то, что не явился по вызову, – или раскопали насчет порнушки? Так или иначе, нельзя, чтобы его застукали с порнографией. И в машине ее возить нельзя – слишком велик риск обыска. А мусорный бак перед домом – самое подходящее для нее место.

Что ж, Джеку не впервой рыться в отходах. Не зря его Мусорщиком прозвали. Может, повезет.

Джек выходит на тротуар – и к бакам. Какие-то ребятишки показывают на него пальцами, хихикают. Джек считает баки: один, два, три, четыре, пять и еще два за углом. На последнем нет крышки, и из мусора торчит, трепеща на ветру, край черного глянцевого листа.

Джек рванул туда.

Три журнала, целых три гребаных журнала – на самом верху! Джек хватает их, мчится в машину – ребятишки разрисовали ветровое стекло, – торопливо листает. Все те же голливудские пейзажи на заднем плане, Бобби Индж с парнями и девушками, неизвестные красотули – все лица Джек видит в первый раз.

Чем дальше, тем разнузданней становятся снимки: к середине третьего журнала начинаются настоящие оргии, игра в «ромашку», десятки натурщиков на ковре. Дальше – хуже: расчлененные тела, потоки крови из отрубленных рук и ног. Джек всматривается, морщась, и замечает, что кровь подрисована красными чернилами, а сами снимки явно подретушированы – судя по всему, увечья фальшивые. Достаточно взглянуть, какими изящными алыми завитушками ложится на пол чернильная кровь.

Шокирующие сцены заставляют Джека на мгновение забыть о своей цели: опомнившись, он принимается снова просматривать журнал, разыскивая среди бледного человеческого мяса и чернильной крови знакомые лица. И находит их на последней странице: Кристина Бергерон и ее сын трахаются, стоя на роликах на исцарапанном дощатом полу.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Фотография в почтовом ящике: сержант Эд Эксли, дрожащий и жалкий, стирает кровь с разбитых губ. Подписи обороте нет – и не нужно, и без того все ясно. Негатив остался у Стенсленда и Уайта – страховка на случай, если Эд вздумает их заложить.

Эд один в дежурке, на часах – шесть утра. Чешется на подбородке. Урчит в желудке – из-за расшатанных зубов он не может есть. Тридцать с чем-то часов прошло, но все еще трясутся руки.

Счастливые случаи легко даются… но за них приходится платить.

Отцу он не сказал ни слова – не хотел рисковать. Если история дойдет до ушей Паркера или ОВР, Бад Уайт начтен мстить по-крупному – парой зуботычин дело не обойдется. А с Бадом сейчас связываться не стоит: ему покровительствует Дадли Смит, перевел его к себе в Одтел по расследованию убийств и, судя по всему, хочет сделать из него свою правую руку. Вот Стенсленд куда более уязвим: освобожден условно, работает на Эйба Тайтелбаума, бывшего дружка Микки Коэна. К тому же горький пьяница. И рано или поздно ему придется вернуться в тюрьму.

Что ж, поможем ему.

Эд нанял двоих парней из службы шерифа. Деньги – из доверительного фонда матери. Эти двое глаз с Дика Стенсленда не спускают: пусть попробует нарушить хоть малейшее правило условно-досрочников…

Он свое получит.

Эд шуршит бумагами. Внутри все сжимается от голода, кобура жалко болтается на обвисшем ремне. Вдруг из динамика гремит голос:

– Внимание всем постам! Кафе «Ночная сова», один-восемь-два-четыре по Чероки! Массовое убийство! Код три!

Эд вскакивает, оттолкнув стул. Он единственный из детективов на посту – значит, это его шанс.

* * *

На углу Голливуд и Чероки сгрудились патрульные автомобили, со всех сторон перегородив дорогу к месту преступления. Группки копов в форме. Штатских нет – похоже, он и вправду успел первым.

Эд выключает сирену, выходит из машины. К нему сразу подбегает патрульный.

– Перебили кучу народу. Кажется, есть несколько женщин. Это я их нашел. Подъехал выпить чашку кофе – и вижу на дверях вывеску «Закрыто из-за болезни». Какого черта, думаю, «Ночная сова» никогда не закрывается! Внутри темно. Что-то подозрительно, думаю я. Захожу… Слушай, Эксли, вообще-то участок не твой, так что…

Эксли молча отодвигает его и толкает дверь. На ней и вправду болтается табличка: «Зокрыто по болезни». Эд входит, оглядывается крутом, мысленно фиксируя все детали.

Длинный прямоугольный зал. Направо – столики, по четыре стула вокруг каждого. Стены оклеены веселенькими обоями: подмигивающие совы на дорожных знаках. На полу – клетчатый линолеум. Слева – стойка и дюжина табуретов. За стойкой проход для бармена, дальше кухня: по стенам блестящие сковородки, столик на колесах для грязной посуды. Слева от стойки – касса.

Открыта, пуста. На коврике на полу – россыпь мелкой монеты.

Три столика в беспорядке: скатерти сбились, посуда перевернута и побита, еда раскидана. Осколки на полу. Один стул кверху ножками и рядом – туфля-лодочка. Грязные следы на полу – в кухню кого-то тащили.

Эд входит. Недожаренная еда, битая посуда, сковородки разбросаны по полу. Под разделочным столом сейф, вмурованный в стену, распахнут, пуст, на полу россыпь монет. Здесь следов становится больше, они путаются и пересекаются. Жирные четкие полосы от каблуков тянутся к прикрытой двери в холодную подсобку.

Провод выдернут из сети, и в подсобку не поступает холодный воздух. Эд рывком распахивает дверь.

Тела здесь – кучей, в лужах крови. На стенах брызги крови и мозгов, черные следы пороха. В сточном желобе – кровавое озеро в полметра глубиной. Десятки стреляных гильз плавают в крови.

«За последние две недели поступило несколько сообщений о молодых неграх, стреляющих в воздух из дробовиков в Гриффит-парке. Личности не установлены, ездят пурпурном „меркури" 48 – 50 года выпуска…»

К горлу подступает едкая рвота. Эд судорожно сглатывает, пытается подсчитать тела.

Лиц не различить. Кажется, пятеро. Пять человек отдали жизнь за кассу и сейф с несколькими сотнями баксов, плюс собственные кошельки…

– Господи ты боже мой!!

Еще один патрульный. Новичок. Бледный, аж с прозеленью. Эд спрашивает:

– Сколько людей снаружи?

– Не… не знаю. Целая толпа…

– Проблеваться еще успеешь. Собери всех, и начинайте класть тела в мешки. Мне нужно знать, какие машины здесь останавливались в эту ночь.

– Сэр, вас хочет видеть человек из Детективного бюро. Эд выходит на улицу. Занимается рассвет, и утреннее солнце освещает толпу зрителей. Патрульные оттесняют репортеров, в задних рядах толкаются зеваки. Гудят сирены, ревут, прорываясь сквозь толпу, мотоциклы, расчищая подъезды для труповозок. Эд оглядывается: не появился ли кто-нибудь из высших чинов. К нему бросаются журналисты, на ходу выкрикивая вопросы.

Его сталкивают с тротуара, прижимают к патрульной машине. Щелк-щелк-щелк – вспышки. Эд поворачивается так, чтобы не были видны синяки. Сильная рука Дадли Смита сжимает его плечо:

– Поезжай домой, сынок. Теперь этим займусь я.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Первый в истории общий сбор Бюро. Кабинет шефа набит под завязку: здесь собрались все детективы Лос-Анджелеса.

У микрофона – Тад Грин и Дадли Смит. Детективы смотрят на них, переминаясь с ноги на ногу. Бад оглядывается поисках Эда Эксли – как там его синяки? Но не видать. Хотя, по слухам, в «Ночной сове» он оказался первым.

Дадли Смит разворачивает микрофон к себе.

– Ребятишки, все вы знаете, зачем мы собрали вас здесь. Журналисты уже окрестили происшедшее «бойней в ”Ночной сове"». «Бойня» – пожалуй, сильно сказано, но очевидно, что совершено чудовищное преступление, которое мы должны раскрыть как можно скорее. Этого требуют публика, этого требует пресса. И мы это сделаем – улики у нас есть.

В подсобке кафе найдены шесть трупов – трое мужчин и три женщины. Владелец «Ночной совы» сообщил, трое из убитых, по всей видимости, Пэтти Чезимард и Донна Де Лука, белые женщины, официантка и кассир из ночной смены, и Гилберт Эскобар, мужчина, мексиканец, повар и посудомойщик. Три другие жертвы – женщина и двое мужчин, – по-видимому, посетители. Касса и сейф пусты, карманы и сумочки жертв обчищены: это указывает на ограбление как на самый очевидный мотив. Криминалисты пока не обнаружили ничего, кроме следов пальцев в резиновых перчатках на кассе и на двери подсобки. Точного времени смерти жертв у нас тоже пока нет, но малое число посетителей указывает на глубокую ночь, предположительно около трех часов. На полу подсобки найдены в общей сложности сорок пять гильз от «ремингтона» двенадцатого калибра. Таким образом, можно предположить, что нападавших было трое, у каждого – пятизарядный дробовик, все трое перезаряжали свои пушки дважды. Нет нужды говорить вам, ребята, что но меньшей мере тридцать пять выстрелов были сделаны уже по трупам. Мы имеем дело со зверьми – бешеными, безжалостными зверьми.

Бад снова оглядывается. Эксли по-прежнему нет. Детективы строчат в блокнотах. В углу у стены, без блокнота – Джек Винсеннс. Смита у микрофона сменяет Тад Грин.

– Следов крови, ведущих на улицу, нет. Следы подошв также отсутствуют, а мы на это очень надеялись. Рэй Линкер из отдела криминалистики говорит, что первые результаты сможет предоставить не раньше чем через сорок восемь часов. По словам коронера [24], опознание жертв чрезвычайно затруднено из-за состояния тел. Однако один горячий след у нас уже есть.

За последние две недели Голливудский участок получил четыре сообщения об однотипных нарушениях общественного порядка. Слушайте внимательно, джентльмены: четыре раза за последние пятнадцать дней трое молодых негров ездили на автомобиле по Гриффит-парку и стреляли в воздух из дробовиков. Хулиганы не опознаны, но мы имеем четкое описание машины: «меркури» 1948 – 1950 года выпуска, цвет пурпурный. А час назад один из людей лейтенанта Смита нашел свидетеля: продавец газет показал, что сегодня ночью около трех часов видел на стоянке возле «Ночной совы» пурпурный «меркури» 48-50 года.

Комната гудит, и Тад поднимает руку, призывая к молчанию. Он еще не закончил.

– Слушайте дальше, джентльмены. В списках угнанных машин пурпурные «меркури» 48 – 50 года не значатся, следовательно, мы, по всей видимости, имеем дело с законно приобретенным автомобилем. Мы подняли регистрацию автомобилей по всему штату. Пурпурный «меркури» 48– 50 года – модель, среди негров особенно популярная. В штате Калифорния обнаружено более тысячи шестисот таких машин, зарегистрированных на негров, и лишь несколько десятков – на белых. В частности, в Лос-Анджелесе пурпурных «меркури», находящихся во владении негров, сто пятьдесят шесть. И вас здесь немногим больше ста. Мы составили список: фамилии, место работы, домашние адреса. Сейчас просматриваем наши досье на предмет прошлых привлечений к суду. Я хочу, чтобы вы (разделились на пятьдесят две команды, по двое в каждой, и пусть каждая команда возьмет на себя троих. В участке Голливуд установлена горячая телефонная линия: если понадобится информация о прошлых адресах, известных сообщниках или о чем-то еще звоните туда. Найдете подозреваемых – везите прямо сюда. Комнаты для допросов и следователя мы подготовим заранее. Задания распределите с лейтенантом Смитом, а перед этим шеф Паркер скажет вам пару слов. Вопросы есть?

– Сэр, кто будет вести допрос? – кричит кто-то из Дальнего ула.

– Сержант Эд Эксли, участок Голливуд, – отвечает Грин.

Шум и недовольные возгласы в толпе. К микрофону подходит Паркер.

– Довольно, джентльмены. Идите и возьмите тех, кто это сделал. Если понадобится, применяйте силу.

Бад улыбается. Он понимает, что это значит: если пристукнешь подонков при задержании, шеф на тебя в обиде не будет.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Список Джека:

Джордж (без среднего инициала) Йелбертон, мужчина, щегр, 9781, Саут-Бич; Леонард Тимоти Бидвелл, мужчина, негр, 10062, Саут-Дюкен; Дейл Уильям Питч-форд, мужчина, негр, 8211, Саут-Нормандия.

Временный напарник Джека: сержант Кэл Дентон, округ Банко, бывший надзиратель в тюрьме штата Техас.

На машине Дентона они едут в Черный город. По радио джаза перемежаются репортажами о «Ночной сове», бормотание Дентона: этот Леонард Бидвелл выступал во втором полусреднем весе. Дентон видел его бой с Малышом Гейвиланом – силен мужик! Джек молчит, мрачно размышляя об упущенном шансе попасть домой, в Отдел наркотиков. Бобби Индж и Кристина Бергерон смылись. По горячим следам он еще мог бы их найти, если бы каким-то долбаным психам не вздумалось нежданно-негаданно пристрелить шесть человек ради нескольких сотен долларов… Во рту у него еще стоит вкус виски, а в ушах звучат слова Сида Хадженса: «У всех у нас свои секреты, Джеки».

Для начала отправляются по информаторам. И у него, и У Дентона в Черном Лос-Анджелесе есть свои люди. Лотки и бильярдные, парикмахерские, церкви – информаторам дают на лапу, на них надавливают, с ними беседуют. Четыре часа – никакого результата: да, говорят, какие-то парни на пурпурном «меркури» где-то дебоширили – смутные, перевранные, ничего не дающие слухи. Приходится вернуться к именам в списке.

9781, Саут-Бич – лачуга с крышей из толя, пурпурный «меркури» стоит на лужайке перед домом. Стоит без колес, ржавый мост тонет в траве. Дентон останавливает машину:

– Смотри-ка! Может, это уловка? Сделали дело в «Ночной сове», а потом сняли с тачки колеса, чтобы их никто не заподозрил.

Джек качает головой.

– Видишь, тормозные накладки оплела трава? На этой развалюхе уже года два никто не ездил.

– Точно?

– Точно.

– Ты уверен?

– Уверен.

Саут-Дюкен – еще одна лачуга с толевой крышей. У дома стоит пурпурный «меркури» – мечта негритоса, блестящие продольные выпуклости продолжают крылья, модные брызговики, на капоте – декоративная табличка с надписью: «ПУРПУРНЫЕ ЯЗЫЧНИКИ».

– А это твой боксер, – говорит Джек.

Дентон улыбается. Джек поднимается на крыльцо, звонит в дверь. Изнутри взрывается лаем собака – настоящий монстр, судя по голосу. Дентон держится позади, цепким глазом оглядывает двор и подходы к дому.

Дверь открывает мускулистый негр, за ошейник держит здоровенного мастифа. Собака рычит.

– Полиция? – удивляется хозяин. – Это что, из-за того, что я алименты не заплатил?

– Вы Леонард Тимоти Бидвелл?

– Ну да.

– И машина во дворе ваша?

– Ну да, моя. Так вы что, на банк подрабатываете? Хотите изъять машину за неуплату? Так я свою ласточку оплатил полностью – прямо из кармана, после боя с Джонни Секстоном.

– Убери собаку и закрой дверь, – говорит Джек, – лотом выходи сюда и повернись спиной, руки на стену.

Бидвелл все выполняет без единого слова – разве что очень медленно. Джек ощупывает его карманы – ничего. Подходит Дентон.

– Бой, дробовики двенадцатого калибра любишь?

– Чего? – выкатывает глаза Бидвелл.

– Где ты был сегодня около трех часов ночи? – бросает свою реплику Джек.

– Дома, в кровати.

– Один? Если с подружкой, значит, тебе очень повезло. Не тяни, Бидвелл, выкладывай, пока мой друг не разозлился.

– На этой неделе я забрал к себе детишек. Ночью они были здесь.

– А сейчас?

– И сейчас здесь. Спят уже.

Дентон упирает Бидвеллу в ребра ствол.

– Бой, ты знаешь, что случилось прошлой ночью? Кроме шуток, произошла чертовски неприятная история. И очень возможно, что ты в ней замешан. Так как насчет дробовика?

– Да нет у меня дробовика, на хрена он мне нужен?!

Дентон сильнее нажимает стволом.

– А вот материться не надо, парень. Говори быстро, пока мы не выволокли сюда твоих спиногрызов, кому ты прошлой ночью одалживал машину?

– Никому! Щас, буду я кому-то давать свою тачку!

– А кому одолжил дробовик двенадцатого калибра? Выкладывай, бой, не тяни.

– Да нет у меня никакого дробовика!

– Кто такие «Пурпурные язычники»? – перехватывает инициативу Джек. – Ребята, которым нравятся пурпурные автомобили?

– Да просто клуб наш так называется. У меня пурпурный «меркури», еще у нескольких чуваков тоже – ну, мы и устроили клуб. Да в чем дело, скажете или нет!

Джек разворачивает список из автотранспортного управления – все черные владельцы пурпурных «меркури».

– Леонард, ты сегодня утром газеты читал?

– Нет. Да что…

– Тихо. Телевизор смотрел? Радио слушал?

– Да нет у меня ни радио, ни телевизора! Что за…

– Тихо. Леонард, мы ищем троих цветных парней, которые разъезжают на машине, очень похожей на твою. На пурпурном «мерке» сорок восьмого, сорок девятого или пятидесятого года. Любят стрелять из дробовиков. Я знаю, ты не тот, кто нам нужен. Я видел твой бой с Гейвиланом – ты классный боксер. А мы ищем троих подонков. Подонков, которые ездят на машине, похожей на твою. И могут быть членами этого вашего клуба.

– А с какой радости я стану вам помогать? – пожимает плечами Бидвелл.

– Если не станешь, мой партнер очень рассердится. Ты этого хочешь?

– Я стукачом в жизнь не бывал – и не буду!

– Да не станешь ты стукачом. Тебе даже ничего говорить не придется. Просто посмотри список и покажи пальцем. Давай, прочти список.

Бидвелл трясет головой.

– Ладно, мужики, я вам и так скажу. Правильных людей не стал бы закладывать – но эти трое и вправду подонки. Рэй Коутс, Сахарный Рэй. Водит «меркури» сорок девятого года – классная тачка! И двое его дружков, Лерой и Тайрон. Сахарок Рэй тащится от стрельбы. Говорят, он любит стрелять по собакам. Кайф от этого ловит. Хотел вступить в наш клуб, но мы его завернули – нам такие отморозки ни к чему.

Джек просматривает список: так и есть! Коутс, Рэймонд (среднего инициала нет), 9611, Южный Централ, номер 114. Дентон разворачивает свою копию.

– Две минуты отсюда. Пошли, живо!

– Возьмем их за задницу! – отвечает Джек. И чувствует себя Победителем с Большой Буквы.

* * *

Мотель «Тевир» – заведеньице на втором этаже над прачечной. Дентон медленно въезжает на парковку. Джек «окидывает взглядом лестницу, широко открытую дверь, 'ведущую к номерам.

Наверх. Короткий коридор, хлипкие двери. Джек достает револьвер. В руках у Дентона табельное оружие и пистолет тридцать восьмого калибра, который он извлек из кобуры на лодыжке. Вот и номер 114. Оба подаются назад – и в следующий миг одновременно бьют ногами в дверь. Дверь слетает с петель, с кровати вскакивает Цветной парнишка.

Цветной поднимает руки вверх. Дентон, ухмыляясь, берет его на мушку. Джек отодвигает напарника, два выстрела бьют в потолок. Джек одним прыжком оказывается в комнате. Парень пытается бежать, но Джек бьет его рукояткой револьвера по голове. Ниггер больше не дергается. Дентон заводит ему руки за спину и защелкивает наручники. Джек надевает кастет и, поигрывая им, подступает к парню.

– Лерой, Тайрон. Где они?

Крошатся зубы, окровавленный рот складывает цифры «Один-два-один». Дентон хватает его за волосы.

– Только смотри, не убей его ненароком, – говорил Джек.

Дентон плюет парню в лицо. За стеной уже слышатся крики. Джек выбегает в коридор, сворачивает за угол – останавливается у двери под номером 121.

Дверь закрыта. Шум вокруг стоит уже такой, что понять, есть ли кто-то в сто двадцать первом, невозможно. Джек бьет в дверь ногой: щепки летят во все стороны, дверь, скрипнув, открывается. В номере – двое цветных: один спит на раскладушке, другой храпит на матрасе.

Джек входит. Где-то близко завывают сирены. Парень на матрасе шевелится, и Джек утихомиривает его ударом дубинки, потом бьет второго, пока тот не очухался. Сирены за окном, взвыв, стихают. Джек оглядывается кругом, видит на тумбочке коробку с патронами.

Патроны для «ремингтона» двенадцатого калибра. Коробка на пятьдесят ячеек – и большая часть из них пуста.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Эд листает рапорт Джека Винсеннса. Тад Грин наблюдает за ним, не обращая внимания на надрывающийся за спиной телефон.

Коротко, четко, ясно – писать рапорты Мусорщик умеет.

Трое задержанных: Рэймонд (Сахарный Рэй) Коутс, Лерой Фонтейн, Тайрон Джонс. Все трое – негры. Оказали сопротивление при аресте, получены легкие телесные повреждения, оказана первая медицинская помощь. Взяты по наводке еще одного негра: он описал Коутса как психопата, помешанного на оружии и обожающего стрелять в собак. Коутс значится в списке владельцев «меркури»: информатор сообщил, что он вместе с двумя дружками, Лероем и Тайроном, проживает в мотеле «Тевир». Все трое взяты в одном белье. Задержанных сержант Винсеннс передал патрульным, которые услышав пальбу, незамедлительно прибыли к мотелю «Тевир». Обыскав номера задержанных в поисках улик, Винсеннс обнаружил коробку Для патронов «ремингтона» двенадцатого калибра – пятьдесят ячеек, сорока с чем-то патронов не хватает. Однако ни самих дробовиков, ни резиновых перчаток, ни пятен крови, ни больших сумм денег при подозреваемых не обнаружено. Из одежды в комнатах подозреваемых обнаружены грязные футболки, боксерские трусы и аккуратно сложенные вещи в фирменном целлофане химчистки. Винсеннс проверил мусоросжигатель на задах мотеля: там что-то горело. Администратор мотеля сообщил, что видел, как около семи часов утра Сахарок Коутс выбрасывал в мусоросжигатель груды одежды. Далее Винсеннс сообщал, что Фонтейн и Джонс, по всей видимости, находились под воздействием алкоголя или наркотиков – не проснулись ни от стрельбы, ни от шума при аресте Коутса. Автомобиль Коутса на стоянке не обнаружен: с опозданием прибывшие на место происшествия патрульные по приказу Винсеннса обыскали в поисках пурпурного «меркури» три соседних квартала, но машину так и не нашли. По радиосвязи разослана ориентировка с описанием. И в заключение: проведение парафинового геста невозможно, поскольку руки у всех троих буквально провоняли духами. Дочитав, Эд кладет рапорт на стол Грина.

– Удивительно, что он их сразу не пристукнул. Снова звонит телефон, но Грин не обращает на него внимания.

– Так больше шуму в газетах. Даром, что Винсеннс живет со свояченицей Эллиса Лоу. И за то, что черномазые вылили на себя по три литра духов, чтобы избежать парафинового теста, мы тоже должны благодарить Джека: он поведал об этой маленькой хитрости сценаристам «Жетона Чести». Эд, ты готов?

– Да, сэр, готов, – отвечает Эд. Внутри у него что-то сжимается.

– Шеф хотел, чтобы вместе с тобой работал Дадли Смит, но я его отговорил. Смит первоклассный полицейский, но у него предубеждение против цветных.

– Сэр, я знаю, как важно для нас это дело… Грин закуривает.

– Эд, мне нужно полное признание. Пятнадцать патронов из найденных в «Ночной сове» имеют характерную метку. Найдем оружие – у нас есть готовое дело. Мне нужно признание, нужно знать, где они спрятали дробовики и машину. И все это нужно знать до того, как мы предъявим им обвинение. Через семьдесят один час они предстанут перед судьей. Я хочу, чтобы к этому времени мы узнали все. Законными методами.

Для начала – подробности.

– Детишки уже привлекались к ответственности?

– Да, – отвечает Грин. – Все трое – угон автомашин из хулиганских побуждений и кражи со взломом. Коутс и Фонтейн – подглядывание в окна жилых домов. И они все уже далеко не детишки: Коутсу двадцать два, остальным по двадцать. За «Ночную сову» им светит газовая камера.

– Есть какая-то связь с происшествиями в Гриффит-парке? Сравнили гильзы? Что говорят свидетели?

– Образцы гильз – хорошая улика, если цветные не признаются. Только их еще надо найти. Смотритель парка, который подавал заявления, уже едет сюда, чтобы их опознать. Эд, Арни Реддин говорил мне, что ты мастерски ведешь допросы, но с таким делом ты еще никогда не сталкивался…

Эд встает.

– Я справлюсь.

– Если справишься, сынок, в один прекрасный день займешь мое место.

Эд улыбается, не обращая внимание на боль в челюсти.

– Что у тебя с лицом? – спрашивает Тад.

– Упал, когда преследовал магазинного вора. Сэр, с подозреваемыми уже кто-нибудь разговаривал?

– Кроме доктора – никто. Дадли хотел напустить на них Бада Уайта, но…

– Сэр, боюсь, что…

– Не перебивай. Я как раз хотел сказать, что совершенно с тобой согласен. Мне нужны добровольные признания, так что Бад отпадает. Ты сделаешь первый ход. Мы будем в соседней комнате – наблюдать за тобой через зеркальное стекло. Если тебе понадобится партнер, чтобы сыграть в «доброго и злого полицейского», – дотронься до галстука. Мы будем слушать и записывать на магнитофон. Все трое в разных комнатах, но, если захочешь, чтобы они друг друга слышали, ты знаешь, на какие кнопки нажимать.

– Я их расколю, – говорит Эд.

* * *

Сцена для его бенефиса – три комнаты для допросов при Отделе убийств. Крохотные комнатушки, оборудованные по всем правилам: окна наблюдения, замаскированные под зеркала, вмонтированные микрофоны, переключатели, чтобы подозреваемые в соседних камерах могли послушать, как их закладывают подельники. Два на два метра, приваренные к полу столы, привинченные к полу стулья. Номера 1, 2, 3: Сахарный Рэй Коутс, Лерой Фонтейн, Тайрон Джонс. На Стене коридора вывешены сведения о приводах в полицию: Эд читает внимательно, запоминает даты, места, известных сообщников. Глубокий вздох, чтобы унять страх перед выступлением – и вперед, в комнату № 1.

Сахарный Рэй Коутс в мешковатых джинсах пристегнут наручниками к стулу. Высокий, светлокожий – скорее мулат, чем негр. Губы разбиты, нос расквашен, один глаз заплыл.

– Похоже, нам обоим недавно досталось, – улыбается Эд.

Коутс мрачно косится на него одним глазом. Эд снимает с него наручники, выкладывает на стол сигареты и спички. Коутс растирает запястья.

– Тебя Сахарным Рэем прозвали в честь Рэя Робинсона [25]? – спрашивает Эд.

Молчание.

Эд садится напротив.

– Говорят, Рэй Робинсон может за секунду провести серию из четырех ударов. Но мне, честно говоря, не верится.

Коутс поднимает руки – видно, что они его не слушаются. Эд открывает пачку сигарет.

– Да, знаю, эти штуки нарушают кровообращение. Тебе двадцать два года, верно, Рэй?

– И что, если так? – хрипло отвечает Коутс. На горле у него синяки, следы пальцев.

– Смотрю, кто-то из офицеров слегка перекрыл тебе кислород?

Молчание.

– Сержант Винсеннс? – спрашивает Эд. – Любит одеваться по последней моде?

Молчание.

– Не он? Значит, Дентон? Жирдяй с техасским выговором, как у Спейда Кули по телеку?

У Коутса подергивается здоровый глаз.

– Что ж, сочувствую, – говорит Эд. – Этот Дентон настоящий зверюга. Видишь, какие у меня синяки? Это я с ним провел пару раундов.

Молчание. Выстрел в молоко.

– Ну и пошел он к черту, этот Дентон. Как считаешь. Сахарный Рэй, похожи мы с тобой на Робинсона и Ла Мотту после их последнего боя?

Опять мимо.

– Значит, тебе двадцать два?

– Ну и чего?

Эд пожимает плечами.

– Да ничего, просто размышляю вслух. Лерой и Тайрон – несовершеннолетние, высшая мера им не грозит. Знаешь, Рэй, надо было тебе провернуть это дельце года два назад. Получил бы пожизненное, отсидел пару лет в колонии, в Фолсом перешел бы уважаемым человеком. Жил бы в тюрьме как сыр в масле, «сестренку» бы себе завел…

«Сестренка» попадает в цель: Коутс торопливо зажигает сигарету, подносит к губам, кашляет. Губы у него дрожат.

– Я с мужиками не пилюсь!

– Знаю, сынок, – улыбается Эд.

– Какой я тебе сынок, ты, гнида, коп позорный! Сам ты «сестренка»!

Эд смеется.

– Ну конечно! Ты человек опытный: в колонии уже бывал и знаешь, как эти дела делаются. Я – добрый полицейский, болтаю с тобой о том о сем и пытаюсь тебя разговорить. Ты крутой парень, Рэй. Черт побери этого Тайрона – я ведь совсем было ему поверил! Должно быть, Дентон мне все мозги отбил. Как я мог на такое купиться?

– Чего это? На что купиться?

– Да ни на что, Рэй. Давай сменим тему. Что ты сделал со стволами?

Коутс потирает шею. Руки у него дрожат.

– С какими еще стволами?

Эд наклоняется к нему.

– Да теми самыми, из которых ты с друзьями стрелял в Гриффит-парке.

– Не знаю я никаких стволов!

– Правда? А откуда у Лероя и Тайрона в номере коробка из-под патронов?

– Это их дела.

Эд качает головой.

– Какая же мразь этот Тайрон! Ты с ним вместе сидел в Казитасе, верно?

– И что, если так? – пожимает плечами Коутс.

– Да ничего, Рэй. Просто рассуждаю вслух.

– Чего ты все о Тайроне базаришь? Его дела – это его дела.

Под столом Эд кладет палеи на кнопку громкой связи. Нажатие кнопки – и обитатель комнаты № 3 услышит все, что здесь происходит.

– Знаешь, Сахарок, мне Тайрон сказал, будто бы тебя в Казитасе опетушили. Будто ты не сумел за себя постоять – ну и стал «сестренкой» у какого-то белого. Он сказал, тебя и Сахарком прозвали за то, что уж очень сладко сосешь.

Коутс грохает кулаком по столу. Эд нажимает на кнопку.

– Врет, сука! Я у нас в камере паханом был! Это Тайрон у всех сосал! Тайрон жопу подставлял за конфетки! Он по жизни пидор, он от этого кайф ловит!

Эд выключает передатчик.

– Хорошо, Рэй. Давай сменим тему. Как ты думаешь, за что вы попали под арест?

Коутс нащупывает на столе сигареты.

– А хрен его знает. За фигню какую-нибудь. Может, за то, что стреляли в городской черте, или еще какая хрень. Тайрон что говорит?

– Рэй, Тайрон много чего мне наговорил, но давай перейдем к делу. Где ты был прошлой ночью, около трех часов?

Коутс закуривает.

– Дома был. Спал.

– Под кайфом? Тайрон и Лерой, судя по всему, хорошо оттянулись – даже не проснулись, когда вас пришли арестовывать. Хороши подельники: Тайрон тебя педиком обзывает, и оба они спят как младенцы, пока тебя какой-то чокнутый коп колотит головой об стену. Я-то думал, вы, цветные, держитесь друг за дружку. Так ты кайф ловил, Рэй? Не мог вспоминать о том, что сделал, поэтому на дозу сел…

– Чего я сделал? Ты о чем? Какая доза! Это Тайрон с Лероем колеса жрут, а не я!

Эд нажимает кнопки два и три.

– Рэй в Казитасе ты защищал Тайрона и Лероя. верно?

Коутс с надрывом кашляет, выхаркивает большой клуб дыма.

– Да они бы без меня там вообще подохли! Тайрон всем задницу подставлял, Лерой вообще сыкун, самоделку жрал не просыхая, с крыши хотел прыгнуть. Мизеры, пальцем деланные, у обоих мозгов, как у паршивого пса!

Эд выключает динамики.

– Рэй, говорят, тебе нравится убивать бродячих собак.

Коутс пожимает плечами.

– Им все равно жить незачем.

– Вот как? А о людях ты тоже так думаешь?

– В смысле? О ком это? Динамики включены.

– Например, о Лерое и Тайроне.

– Ну да, иногда и о них тоже. Чего таким тормозам жить?

Динамики выключены.

– Рэй, где дробовики, из которых вы стреляли в Гриффит-парке?

– Они… Да не знаю я ни про какие дробовики!

– А где «меркури» сорок девятого года?

– Я его… В надежном месте.

– Давай, Рэй, выкладывай, не стесняйся. Где «меркури»? Ведь за такой классной тачкой нужен глаз да глаз!

– Я ж сказал, в надежном месте!

Эд хлопает обеими ладонями по столу.

– Ты его продал? Утопил? Рэй, эта машина фигурирует в уголовном деле, не думаешь же ты…

– Каком еще деле? Я в уголовшине не замешан!

– Черта лысого! Где тачка?

– Не скажу!

– Где стволы?

– Не… не знаю!

– Где тачка?

– Не скажу!

Эд грохает кулаком по столу.

– Почему, Рэй? Почему ты избавился от машины? Спрятал в багажнике стволы и резиновые перчатки? Сумоочки, бумажники? А на обивке пятна крови? Слушай меня, ты, тупой говнюк, я твою шкуру спасаю! Дружкам твоим ничего не грозит, они несовершеннолетние, а вот тебе светит газовая камера, потому что кого-то по этому делу непременно прищучат, и ты…

– Да что за дело, не понимаю!

Эд шумно вздыхает.

– Хорошо, Рэй, давай сменим тему.

Коутс закуривает новую сигарету.

– Не нравятся мне эти темы.

– Рэй, зачем ты сегодня в семь утра жег одежду?

– Чего? – Коутс явственно вздрагивает.

– Того. Тебя, Лероя и Тайрона арестовали сегодня утром. Вчерашних шмоток при вас не нашли. Менеджер мотеля видел, как ты около семи утра жег одежду. Тачку, на которой вы с Лероем и Тайроном разъезжали прошлой ночью, ты куда-то спрятал. Картина хреновая, Рэй. Так что советую рассказать мне что-нибудь такое, чтобы я передал это окружному прокурору, и чтоб он сказал (а я бы подтвердил): «Да, Рэй Коутс – хороший малый, не чета этим подонкам-пидорам, дружкам его». Говори, Рэй.

– Да чего говорить-то? Не знаю, что за хрень вы на меня вешаете. Я ничего не делал.

Эд включает оба динамика.

– Ну вот, ты уже много наговорил про Лероя и Тайрона. Сказал, например, что они наркоманы. Не хочешь рассказать, где они берут наркоту?

Коутс смотрит в пол.

– Новый окружной прокурор, – продолжает Эд, – наркодилеров ненавидит. А с Джеком Винсеннсом. грозой наркоманов, ты уже и сам встречался.

– Псих стебанутый!

– Это точно, у Джека не все дома, – смеется Эд. – На мой взгляд, глупо сажать за наркотики. Если какой-то ненормальный хочет себя убить таким образом, почему бы и нет? В конце концов, у нас свободная страна. Но Джек думает иначе. И окружной прокурор тоже. Они, кстати, друзья – водой не разольешь. Расскажи мне что-нибудь, Рэй. Что-нибудь такое, что понравится прокурору.

Коутс манит его пальцем поближе. Эд выключает динамики и пододвигается к нему.

– Роланд Наваретте, живет на Банкер-Хилл. Держит блатхату для тех, кто винта из тюряги нарезал. Торгует «красными дьяволами» [26]. И клал я на прокурора, просто не хочу, чтобы Тайрон, говно, на меня свою вонючую пасть разевал.

Эд включает динамики.

– Хорошо, Рэй. Ты рассказал, что барбитураты Лерою и Тайрону поставляет Роланд Наваретте. Для начала неплохо. Но еще, Рэй, я вижу, что ты насмерть перепуган. Я сказал, что тебе грозит газовая камера, а ты даже не спросил, за что. Рэй, у тебя на лбу большими буквами написано: «Виновен».

Коутс молчит, хрустя пальцами, взгляд его здорового глаза беспокойно мечется по комнате. Эд выключает передатчик.

– Ладно, Рэй, давай сменим тему.

– Ну чё, может, о бейсболе поговорим, гребанный в рот?

– Нет, лучше о бабах. Ты с кем-то спал прошлой ночью? Или вылил на себя ведро духов, чтобы обойти парафиновый тест?

Коутс молчит. Его колотит крупная дрожь. Так обычно ломает наркоманов.

– Где ты был вчера в три часа ночи? – спрашивает Эд.

Коутс дрожит все сильнее.

– Нервишки шалят, Сахарок? Так что там с духами и Женщинами? Даже у такого говнюка, как ты, должны быть Женщины, которых он любит. У тебя есть мать? Сестры?

– Слово о моей матери скажешь – изувечу!

– Рэй, если бы я тебя не знал, подумал бы, что ты защищаешь честь какой-нибудь красотки. Ну, типа она – твое алиби, и все это время вы провели вместе. Но я тебя знаю, и мне трудно в это поверить. Тем более что от Тайрона и Лероя воняет теми же самыми духами. И пахнет все это групповухой. И сдается мне, что в колонии вы узнали о том, что такое парафиновый тест и как его обойти, и сдается также, что какие-то остатки совести у тебя еще сохранились, и тебе тяжело вспоминать о том, как ты убил трех ни в чем не повинных женщин…

– НИКОГО Я НЕ УБИВАЛ! Эд достает утренний «Геральд».

– Пэтти Чезимард, Донна Де Лука и еще одна, неопознанная. Почитай, пока я передохну. А потом я вернусь, и ты получишь шанс заключить сделку, которая, может быть, спасет тебе жизнь.

Коутс трясется так, что едва не падает со стула. От него разит потом. Эд швыряет газету ему в лицо и выходит.

В холле его ждут Тад Грин и Дадли Смит, в стороне стоит Бад Уайт.

– Смотритель парка их опознал, – говорит Грин, – это те самые. А ты был великолепен.

Эд чувствует запах собственного пота.

– Сэр, на упоминании о женщинах Коутс готов был сломаться. Я это почувствовал.

– Я тоже. Продолжай разрабатывать эту тему.

– Нашли машину или оружие?

– Нет. Но найдем. Ребята из 77-го участка сейчас трясут их родственников и друзей.

– Следующим я хотел бы обработать Джонса. Можете кое-что для меня сделать?

– Что именно?

– Подготовьте Фонтейна. Снимите с него наручники и дайте утреннюю газету.

Грин указывает на окно в комнату № 3.

– Этот скоро расколется. Уже в штаны наложил. ТайронДжонс всхлипывает, сжавшись в комок, на полу у ножек его стула – лужа мочи. Эд отворачивается.

– Сэр, не мог бы лейтенант Смит громко и внятно прочитать в его динамик статью из утренней газеты? Особенно подчеркнуть абзац о машине, которую видели возле «Ночной совы». Я хочу, чтобы этот парень дозрел.

– Договорились, – отвечает Грин.

Эд снова смотрит на Тайрона. Тот рыдает: скованный наручниками, скрючившийся на стуле – чернокожий, рыхлый, нескладный, лицо в серых отметинах оспин.

Сигнал. Дадли Смит подходит к динамику, начинает говорить в микрофон. Беззвучно шевелятся губы. Эд следит за Джонсом.

Слушая статью, парень трясется и дергается, словно казнимый на электрическом стуле из учебного фильма, который им показывали в Академии: неполадки в механизме – прежде чем поджариться, преступник получил разрядов пятнадцать. Смит закончил. Джонс совсем сползает со стула, голова его опускается на грудь.

Эд входит в комнату № 3.

– Тайрон, Рэй Коутс дал на тебя показания. Сказал, что «Ночная сова» – твоя идея. Что ты это придумал, когда вы втроем развлекались в Гриффит-парке. Тайрон, расскажи мне, как было дело. Мне кажется, зачинщиком все-таки был Коутс. Я думаю, он тебя заставил. Расскажи, где тачка и стволы, – и останешься жив.

Молчит.

– Тайрон, тебе светит вышка. Если не заговоришь, не проживешь и полугода.

Молчит и не поднимает головы.

– Сынок, все, что от тебя требуется, – сказать, где Сахарный Рэй спрятал тачку и дробовики.

Молчит.

– Послушай, сынок, это дело одной минуты. Ты говоришь, где стволы и тачка, и тебя переводят в Отдел зашиты свидетелей. Ни Рэй, ни Лерой до тебя не доберутся.

Окружной прокурор обеспечит тебе охрану. И ты не попадешь в газовую камеру. Нет ответа.

– Сынок, убиты шесть человек. Кто-то должен за это ответить. Либо ты, либо Рэй.

Нет ответа.

– Тайрон, он назвал тебя пидором. Сказал, что ты подставляешь жопу и тебе это нравится. Что ты берешь в ро…

– Я НИКОГО НЕ УБИВАЛ!

Эд едва не подпрыгнул от этого неожиданного вопля.

– Сынок, у нас есть свидетели. Есть доказательства. Коутс уже во всем признался. Сказал, что зачинщиком был ты. Спаси свою жизнь, сынок. Это очень просто. Тачка, стволы. Где они?

– Я никого не убивал!

– Тише, Тайрон. Знаешь, что говорил о тебе Рэй Коутс?

Джонс, вздернув голову:

– Брехня все это!

– Вот и я думаю, что брехня. Нет, ты не пидор. Скорее уж это он пидор – он ведь женщин ненавидит. Небось, ему понравилось убивать тех женщин. А вот тебе нет, верно?

– Не убивали мы никаких женщин!

– Тайрон, где ты был вчера в три часа ночи? Молчит.

– Тайрон. почему Сахарный Рэй спрятал машину? Молчит.

– Тайрон, почему вы спрятали стволы, из которых стреляли в Гриффит-парке? У нас есть свидетель, он вас опознал.

Молчит, качая головой, и из его зажмуренных глаз текут слезы.

– Скажи, сынок, зачем Рэй сжег одежду, в которой вы были прошлой ночью?

Джонс уже рыдает в голос, по-собачьи подвывая.

– На ней была кровь, верно? Черт возьми, как не быть крови, вы же застрелили шестерых! Рэй спрятал все концу в воду. Это он избавился от стволов и машины, он придумал сжечь одежду. Главарем был он, верно? Он у вас всегда был главным, он говорил вам с Лероем, что делать, всегда, с тех самых пор как ты стал пидором в Казитасе, верно? Говори, сволочь!

– МЫ НИКОГО НЕ УБИВАЛИ! Я НЕ ПИДОР НИКАКОЙ!

Эд обходит стол, приближается к нему. Говорит медленно, раздумчиво.

– Знаешь, как мне кажется, все это было? Сахарный Рэй в вашей компании главный. Лидер. Лерой у него на побегушках. А ты – просто жирный клоун, над которым все смеются. Ты к ним прибился, чтобы почувствовать себя человеком, верно? А Сахарный Рэй тебя терпит, потому что ему нравится над тобой прикалываться. Вы с ним вместе сидели в Казитасе, потом вместе сеанса набирались. Сахарку нравилось подглядывать за девками, тебе – за парнями. И вам обоим нравилось смотреть на белых, потому что белые для цветного – запретный плод. И в ту Ночь вы сели в шикарный «меркури» сорок девятого года, захватили с собой помповики, нажрались «красных дьяволов», которые вам продает Роланд Наваретте, и поехали в Голливуд, в город белых. Сахарок все тебя дразнил – говорил, что ты голубой. Ты отвечал: неправда, это только потому, что в колонии девок не было. А Сахарок говорит: докажи. Вы ехали и заглядывали в окна. Но время было уже позднее, белые задернули занавески и легли спать, а ты накачался наркотой и тебя просто распирало изнутри, хотелось сделать что-то такое – ты сам не понимал что. А потом вы подъехали к «Ночной сове». Заведение открыто, внутри одни белые… И тут ты не выдержал. Бедный Тайрон, бедный жирный педик Тайрон – он сорвался. Ты ведешь парней в «Ночную сову». Там шестеро: трое мужчин и три женщины. Вы запираете всех в подсобке, взламываете кассу, заставляете повара сказать вам код сейфа и все выгребаете оттуда. Вытряхиваете сумочки и бумажники, спрыскиваете руки женскими духами. И тут Сахарок говорит: «Эй, Тайрон, трахни вон ту бабу. Докажи, что ты не пидор». Но этого ты сделать не можешь. И тогда ты начинаешь стрелять, а следом за тобой и остальные, и тебе это нравится, потому что в этот миг ты перестаешь быть несчастным, жирным, черномазым, дрисливым пидором…

– НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ!

– Да! Где стволы, мразь? Или ты сознаешься и начнешь давать свидетельские показания, или отправишься в газовую камеру!

– Нет! Я никого не убивал!

Эд грохает кулаком по столу.

– Зачем вы избавились от машины?

Джонс мотает головой, разбрасывая вокруг капельки пота.

– Зачем сожгли одежду?

Молчит.

– Почему от вас несет духами?

Молчит.

– Сахарок и Лерой изнасиловали тех женщин?

– Нет!

– Вот как! Значит, вы их насиловали втроем?

– Мы никого не трогали! Нас там вообще не было!

– А где же вы были?

Молчит.

– Тайрон, где ты был прошлой ночью?

Джонс молча рыдает. Эд кладет руки ему на плечи.

– Сынок, ты знаешь, что будет, если ты не заговоришь? Если ты это сделал, признайся и спаси свою шкуру.

– Мы этого не делали! Мы никого не убивали! Нас вообще там не было!

– Нет, сынок, это вы и были.

– Нет!

– Вы были там, сынок, вы это сделали. Так что признавайся.

– Это не мы!

– А теперь успокойся. Вздохни поглубже. И выкладывай все.

Джонс лепечет что-то невнятное. Эд опускается на колени перед его стулом и весь обращается в слух.

Он различает: «Господи, пожалуйста, мне просто надоело целкой быть!» И еще: «Мы же не хотели ее убивать! Мы ее не убили, так что нас не казнят, правда?» И еще: «Если она не умрет, нас не отправят в газовую камеру, правда? Господи, пожалуйста, только бы она не умерла! Тогда и я не умру, потому что я не пидор!»

Дальше что-то про Иисуса, Отца небесного – но это Эд уже не слушает. Он бросается в комнату № 2.

Запахи пота и сигаретного дыма. Лерой Фонтейн – крупный, мускулистый – сидит закинув ноги на стол. Эд Говорит:

– Надеюсь, ты окажешься умнее своих дружков. Даже если вы убили ту женщину – это не то, что прикончить Шестерых.

Фонтейн трогает разбитый нос – бинты закрывают пол лица.

– То, что в газетах пишут, – брехня.

Он прикрывает за собой дверь.

– Лерой, если в момент их смерти ты был с той женщиной, это твое спасение. Молись, чтоб так и было.

Молчание.

– Кто она такая? Шлюха?

Молчание.

– Вы ее убили?

Молчание.

– Хотели помочь Тайрону целину вспахать, потом увлеклись… Я прав?

Молчание.

– Лерой, даже если вы ее убили и она цветная, ты можешь просить о помиловании. Даже если она белая, у тебя еще остается шанс. Но пока что все улики указывают, что ты был в «Ночной сове». И если не докажешь, что ты пакостил где-то в другом месте, тебе пришьют то, чем пишут в газетах. Понимашь, что это значит?

Фонтейн молчит, вертя в руках спичечный коробок.

– Если вы ее похитили, но она еще жива, вышака избежите. Под закон Линдберга это не подпадает [27]. – Это, конечно, ложь.

Молчание.

– Лерой, где стволы и тачка? Молчание.

– Лерой, она еще жива?

Фонтейн усмехается, и от этой усмешки по спине у Эда проходит холодок.

– Если она жива, она – твое алиби. Не буду тебя обманывать, ничего особо хорошего тебя не ждет. Нападение, похищение, изнасилование – статьи серьезные. Но если ты докажешь, что непричастен к делу «Ночной совы», то сбережешь нам много времени, и окружной прокурор будет тебе благодарен. Не надо запираться, Лерой. Помоги нам, помоги себе.

Молчание.

– Лерой, подумай сам. Вы похитили женщину, угрожая ей оружием. От машины пришлось избавиться, потоку что на обивке была ее кровь. Видимо, она запачкала бровью и ваши шмотки, так что их пришлось сжечь. Вы вылили на себя ее духи. Зачем спрятали стволы, я не совсем понимаю, видимо, боялись, что она может их опознать. Сынок, если эта женщина жива, она – твой единственный шанс.

– Я так думаю, что жива, – говорит Фонтейн.

Эд садится.

– Ты думаешь?

– Ну да.

– Кто она такая? Где она?

Молчит.

– Цветная?

– Мексиканка.

– Как ее зовут?

– Не знаю. Чистенькая такая сучка, вроде как из колледжа.

– Где вы на нее напали?

– Не знаю… в Истсайде.

– Куда вы ее затащили?

– Не знаю… заброшенный дом где-то в Данкерке.

– Где тачка и стволы?

– Не знаю… Сахарок о них позаботился.

– Если вы ее не убивали, зачем Коутс спрятал стволы?

Молчит.

– Зачем, Лерой?

Молчит.

– Зачем? Скажи мне, сынок.

Молчит.

Эд ударяет по столу:

– Говори, придурок!

Фонтейн грохает по столу еще сильнее.

– Это все Сахарок! Он стволы ей в пизду совал! Л потом сказал, что теперь от них надо избавиться!

Эд прикрывает глаза.

– Где она сейчас?

Молчит.

– Вы оставили ее в том доме?

Молчит.

Эд открывает глаза.

– Оставили где-то еще?

Молчит.

Внезапная мысль. Когда их взяли, наличных у них не нашли. Может, они припрятали деньги, когда Сахарок жег одежду?

– Лерой, что вы с ней сделали? Кому-то продали? С друзьями поделились?

– Мы… ну, мы ее сначала по кругу пустили. А потом отвезли к знакомым ребятам.

– В Голливуд?

– Мы не стреляли в тех белых!

– Докажи, Лерой. Где вы были в три часа ночи?

– Не скажу!

Эд хлопает ладонью по столу.

– Значит, отправишься в газовую камеру за дело «Ночной совы»!

– Мы этого не делали!

– Кому вы отдали девушку?

Молчит.

– Где она сейчас?

Молчит.

– Ты что, боишься? Где ты ее оставил? С кем? Ты ведь где-то ее оставил? Пойми, Лерой, эта девушка – твой единственный шанс выжить! Иначе сдохнешь на хрен!

– Блин, меня Сахарок убьет, если скажу!

– Лерой, где она?

Молчит.

– Лерой, если дашь показания, выйдешь на свободу гораздо раньше Сахарка и Тайрона.

Молчит.

– Лерой, я тебе обеспечу отдельную камеру. Никто до тебя не доберется.

Молчит.

– Расскажи мне все как есть, сынок. Я здесь – твой единственный друг.

Молчит.

– Лерой, ты боишься человека, у которого оставил девушку?

Молчит.

– Послушай, сынок, может, он и страшный тип, но газовая камера страшнее. Скажи, где девушка.

В этот миг с грохотом распахивается дверь. В комнату влетает Бад Уайт, хватает Фонтейна, шваркает о стену. Эд застывает на месте.

Уайт выхватывает свой 38-й, крутит барабан, высыпает на пол патроны. Фонтейн дрожит крупной дрожью; Эд не может шевельнуться. Оставив одну пулю, Уайт захлопывает барабан и сует дуло револьвера Фонтейну меж зубов.

– Один из шести. Где женщина?

Фонтейн трясется и молчит. Бад дважды щелкает курком – выстрела нет. Фонтейн начинает сползать на пол. Бад убирает револьвер, хватает его за волосы:

– Где женщина?

Эд все не может двинуться с места. Бад снова хватает револьвер, щелкает еще раз – снова пусто. Фонтейн, с безумными глазами:

– С-с-сильвестр Ф-фитч, один-ноль-девять, Авалон, серый дом на углу, только, пожалуйста, не убивайте меня, не надо, не…

Уайт вылетает за дверь.

Фонтейн оседает на пол. Он в обмороке.

В коридоре шум. Эд пытается встать – и понимает, что ноги ему не повинуются.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

По городу мчится колонна из четырех машин: две черно-белые, две без опознавательных знаков. Надсадный вой сирен слышен за милю. Вверх по набережной – до серого дома на углу.

За рулем в переднем автомобиле Дадли Смит, рядом – Бад с дробовиком. Перед домом разделяются: черно-белые – на аллею, вторая, без опознавательных знаков, с Майком Брюнингом и Диком Карлайлом, останавливается на улице. Майк и Дик расчехляют винтовки, берут дверь на прицел.

– Босс, он мой, – говорит Бад. Дадли подмигивает:

– Действуй, сынок.

Бад обходит дом, перепрыгивает через забор. Крыльцо, Дверь с проволочной сеткой, заперта на крючок. Бад поддевает крючок перочинным ножом, входит на цыпочках.

Темные очертания: стиральная машина, дверь-жалюзи – сквозь щели сочатся полоски слабого света.

Бад толкнул дверь – не заперта. Выход в коридор, свет – из двух приоткрытых комнат. Ковер на полу и музыка обеспечат ему прикрытие. На цыпочках Бад приближается к первой двери, осторожно заглядывает внутрь.

На кровати распростерта обнаженная женщина – привязана галстуками за руки и за ноги, еще один галстук во рту. Следующую дверь Бад распахивает ногой.

Голый жирный мулат перед телевизором жрет рисовые хлопья «Келлог». Завидев Бада, роняет ложку, поднимает руки:

– Сдаюсь, сэр, мне неприятности с полицией ни к чему…

Бад стреляет ему в лицо, потом достает запасной пистолет и делает несколько выстрелов с того места, где только что стоял мулат.

Мулат мешком валится на пол. Из дыры, оставленной пулей Бада, сочится кровь. Бад сует запасной пистолет в руку мертвеца. Входная дверь уже трещит под ударами полицейских. Бад опрокидывает на тело мулата хлопья и набирает номер скорой помощи.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Карен заснула, утомленная ссорой. Джек не спит и смотрит на нее.

Все началось из-за снимка в газете: Джек Победитель и Кэл Дентон тащат за шкирки троих цветных ублюдков – подозреваемых по делу «Ночной совы». У ниггеров расквашены физиономии. Карен сказала, что все это напоминает дело парней из Скоттсборо [28]. Не думала она, что Джек способен избить до полусмерти человека, вина которого не установлена. Джек ответил:

– Черт возьми, да он им жизнь спас. Знал бы, что они похитили и всю ночь насиловали мексиканскую девушку, – позволил бы Дентону их прикончить.

Слово за слово – и они поссорились.

Теперь Карен спит к нему спиной, сжавшись в комочек, словно запуганный зверек, даже во сне ждущий пинка. Джек одевается и смотрит на нее.

Хватит с него «Ночной совы», пора уже возвращаться к своим прямым обязанностям. Эд Эксли установил, что по этому делу трое ниггеров, скорее всего, чисты. Подтвердить это или опровергнуть должны показания женщины, которую они едва не прикончили. Молодчина этот Бад – придумал сыграть с Фонтейном в «русскую рулетку», чем очень помог делу. Можно, конечно, предположить, что черные бросили девушку, поехали в «Ночную сову», повеселились там, потом вернулись, – но как-то не верится. А может быть, Коутс и Фонтейн оставили при девушке Джонса, а сами устроили мочилово в «Ночной сове» с другими подельниками? Дробовиков так и не нашли, пропал и «меркури» Коутса. В комнатах подозреваемых улик не найдено. Остатки одежды, найденные в мусорном баке, так обгорели, что сделать анализ крови невозможно. Парфюм на руках у черножопых не позволяет провести парафиновый тест. А если дело повиснет, пресса полицию Лос-Анджелеса просто на британский флаг порвет.

Коронер пока что пытается установить личность убитых: снял зубные карты, исследовал физическое состояние, сравнивает со списками пропавших без вести. Повар, кассирша, официантка установлены стопроцентно, с тремя посетителями – пока глухо. Вскрытие показало, что женщины не изнасилованы. Нет, пожалуй, не Коутс с Джонсом и Фонтейном – эти бы своего не упустили! Дело взял на контроль Дадли Смит: теперь его ребята прочесывают судимых за вооруженные ограбления, отпущенные на поруки из психлечебниц – всех известных полиции опасных уродов. Допросили разносчика газет, который видел на стоянке возле «Ночной совы» пурпурный «меркури», – теперь он уверяет, что это мог быть и «форд» «шеви». Что ж – проверяем зарегистрированные «форды» и «шеви». Кстати, тот смотритель из Гриффит-парка, что опознавал ниггеров, теперь уже не так уверен. Эд Экс объявил Грину и Паркеру, что, по его мнению, «меркури» мог быть оставлен у «Ночной совы» нарочно, чтобы подставить черных. Дадли эту теорию высмеял – по его мнению, это просто совпадение. Версия, казавшаяся ясной как день, рассыпается на глазах.

Газетчики с ума сходят. Уже звонил Сид Хадженс – ни слова о порнографии, ничего похожего на «у всех свои декреты», вежлив, даже почтителен. Поместил на разворот восторженный рапорт о Джековых подвигах в мотеле «Тенвир».

«Ночная сова» стоила ему дня расследования по основному делу. Но Джек просмотрел рапорты – ничего нового не обнаружено. Если верить братьям-копам. Сам он состряпал туфтовое донесение – ничего о Бобби Индже и Кристине Бергерон, ни слова о найденных новых журналах. Ни слова о том, что в мозгу его постоянно прокручиваются самые грязные сцены с глянцевых страниц. И в главных ролях – его милая, чистая Карен.

Джек поцеловал Карен в затылок, надеясь, что она проснется и улыбнется ему.

Не повезло.

* * *

Для начала пробежимся по знакомым адресам.

Шарлвиль-драйв: вопросы без ответов. Никто из жильцов не знает, куда переехали Кристина Бергерон и ее сынок, никто ничего не может сказать о мужчинах, которых водила к себе. В соседних домах – тоже никакого результата. Позвонив в среднюю школу в Беверли-Хиллз, Джек выяснил, что Дэрил – хронический прогульщик, в школе не появляется неделями, но смирный, не хулиган (еще бы – учителя-то его просто не видят). Джек не стал уточнять, что Дэрилу не до мальчишеских проделок: трахаться с собственной матерью перед камерой, да еще на роликах – должно быть, уйму энергии отнимает.

Следующий пункт – драйв-ин «У Стэна». Менеджер рассказывает, что два дня назад Крис Бергерон кто-то позвонил на работу, и она тут же сорвалась как оглашенная. С тех пор не показывалась. Нет, ума не приложит, кто бы это мог быть. Да, непременно сообщит сержанту Винсеннсу, если она вдруг появится. Нет, с клиентами Крис не заигрывала, и дружков среди постоянных посетителей у нее не было.

Теперь в Западный Голливуд.

Беседы с соседями Бобби Инджа. Тихий приличный молодой человек, квартплату не задерживал. Нет, никто не видел, как он выехал. Гомик из соседней квартиры: «Нет, постоянных дружков у него не было – он этим просто себе на жизнь зарабатывает». Джек кидает наживки: «порнуха», «Крис Бергерон», «парнишка по имени Дэрил» – педик не реагирует. Может, и вправду ничего не знает.

Экскурсия по голубым барам Западного Голливуда. Бессмысленная, для проформы – ясное дело, после истории в «Игровом зале Би-Джи» Бобби и близко к пидор-бару не подойдет. Торопливо жуя гамбургер, Джек листает папку Бобби – никаких зацепок. Снова просматривает свою личную порноколлекцию, задумывается над противоречиями в снимках.

Привлекательные натурщики – и бедная, дешевая обстановка. Роскошные костюмы притягивают взор к отвратительным гомосексуальным сценам. Тщательно срежиссированные сцены оргий: чернильная кровь, сплетенные тела на лоскутных одеялах, тонкая недоговоренность – самое интересное всегда остается прикрытым. Грязные картинки, сварганенные ради наживы, – но делал их настоящий мастер.

Надо подумать.

Припарковавшись у мелочной лавки, Джек покупает ножницы, клейкую ленту, блокнот. Он работает в машине: вырезает лица «актеров», наклеивает в блокнот – мужчины отдельно, женщины отдельно, повторы вместе, чтобы легче было опознать. Едет в Бюро, просматривает конфискованные за последнее время порножурналы с белыми моделями. Четыре часа за просмотром порнухи – глаза слезятся от напряжения, результат нулевой. Архив Голливудского участка – ни хрена. Участок шерифа Западного Голливуда – опять ни хрена. Если не считать Бобби, все натурщики чисты как первый снег – ни одного привода.

16:30 – Джек сидит в машине и ломает голову, что делать дальше. Может, посмотреть, нет ли чего на Бобби в архивах дорожной полиции? А заодно еще раз пробежаться по документам Крис Бергерон.

Звонит из автомата. По дорожным делам Бобби Индж чист: ни штрафов, ни вызовов в суд. Просит еще раз зачитать ему документы на Бергерон: даты дорожно-транспортных нарушений, имена поручителей. Повесив трубку, с горя принимается снова листать папку Бобби. И вдруг – Удача! Вот она, первая зацепка! Связь между Бобби и Бергерон – весомая, грубая, зримая.

Год назад Бобби арестован за проституцию. Отпущен под залог. Поручителем выступила Шерон Костенца, 1649, Норт-Хейвенхерст. Та же Шерон Костенца, что платила штраф за Кристину Бергерон – создание аварийной обстановки на дороге.

Джек снова звонит в архив, запрашивает данные на Шерон Костенца. Ничего. В штате Калифорния приводов в полицию не имеет. Просит клерка просмотреть сведения по всем сорока восьми штатам: на это уходит полных десять минут.

– Извините, сержант, ничего нет.

Еще один звонок в дорожную полицию. И здесь поджидает сюрприз: автовладелицы по имени Шерон Костенца в Калифорнии нет и никогда не было. Джек мчится в Норт-Хейвенхерст – и обнаруживает, что дома за номером 1649 там нет.

Все в одну точку. Бобби привлекался за проституцию, по этой телеге Костенца внесла за него залог, проститутки пользуются фальшивыми именами, проститутки снимаются для порножурналов. Кстати, нет ли в Норт-Хейвенхерсте борделей?

И Джек идет по домам.

Десяток коротких интервью – и он получает адреса двух местных притонов: 1611 и 1654. 18:10.

Хозяйка дома 1611 при виде полицейского делает морду ящиком. Шерон Костенца, Бобби Индж, Бергероны – нет, никого не знает. Джек показывает фотографии в блокноте – результат нулевой. Девушки тоже ничего сказать не могут. Бандерша в доме 1654 рассыпается в любезностях и готова сотрудничать – но и для нее, и для ее шлюх имена и лица подозреваемых что китайская грамота.

Еще один бургер – и снова в Западный Голливуд. Проверка кличек и прозвищ в полицейской картотеке тоже ничего не дает. Еще один тупик.

19:20. Проверять больше нечего. Джек едет на Норт-Хэмел и припарковывается наискосок от входа в квартиру Бобби Инджа.

На улице тихо: прохожих нет, редко-редко проедет машина. Шумно и оживленно здесь станет ближе к ночи. Джек прокручивает в голове порнокартинки, курит, ждет.

В 20:46 мимо проезжает автомобиль – едет медленно, жмется к тротуару. Джек ждет. Через двадцать минут незнакомец появляется снова. Должно быть, ждет, когда в окнах загорится свет. Если ему нужен Бобби, то Джек ему поможет.

Он торопливо проходит через двор, оглядывается в поисках свидетелей – слава богу, никого. Зубчатым концом наручника поддевает дверь: дерево крошится и легко поддается. Джек нащупывает на стене выключатель, включает свет.

Та же чистенькая комнатка, та же неубранная постель. Джек садится у двери и ждет.

Тоскливо тянется время: четверть часа, полчаса, час. Наконец – осторожный стук в окно.

Пригнувшись, чтобы посетитель его не увидел, Джек отвечает жеманным пидорским голоском:

– Входите, открыто!

На пороге появляется элегантный красавчик.

– Вот черт! – вырывается у Джека.

Тимми Валберн, известный также как Мучи-Маус, – любимый мужчина Билли Дитерлинга.

– Тимми! А ты какого хрена здесь делаешь?! Валберн прислоняется к стене, кокетливо выдвинув бедро. Страха не чувствуется.

– Пришел в гости к другу. Бобби не употребляет наркотиков, так что ты беспокоился понапрасну. И кстати, разве это территория городской полиции?

Джек закрывает дверь.

– Кристина Бергерон. Дэрил Бергерон. Шерон Костенца. Тоже твои друзья?

– Не знаю таких. В чем дело, Джек?

– Вопросы здесь задаю я. Начнем с самого простого: где Бобби?

– Не знаю. Неужели я пришел бы сюда, если бы знал, что…

– Ты спишь с Бобби? У вас роман?

– Мы просто друзья.

– А Билли об этом знает?

– Джек, ты становишься бестактным. Мы с Бобби просто друзья. Не уверен, что Билли об этом знает, но мы дружим, и не более того.

Джек достает блокнот.

– Что ж, тогда у вас должны быть общие знакомые.

– Ошибаешься. Бобби меня со своими друзьями не знакомит.

– Ладно. Тогда – где вы познакомились?

– В баре.

– В каком?

– «Берлога Лео».

– А Билли знает, что ты у него за спиной бегаешь по барам для голубых?

– Ты бестактен, Джек. Кажется, ты забыл, что я не какой-нибудь бандит из тех, которых ты лупишь по физиономиям на радость желтой прессе. Я законопослушный гражданин, плачу налоги и могу подать на тебя жалобу за незаконное проникновение в частную квартиру…

Пора сменить тему.

– Порнуха. Роскошные глянцевые альбомы с фотографиями. Есть натуралы. А есть и гомосексуальная тематика. Любишь такие штучки, Тимми?

У актера чуть дергается веко – словно хочет и не решается подмигнуть.

– Ты от этого кайф ловишь? Вы с Билли берете такие журналы с собой в постель?

Но Тимми уже вполне овладел собой.

– Не надо быть таким гадким, Джек. Постарайся быть повежливее, хоть это и не в твоем стиле. Вспомни, что я значу для Билли и что значит Билли для сериала, который дал тебе возможность прославиться. Вспомни, с какими людьми знаком Билли и что он может сделать…

Тем временем Джек неторопливо раскладывает на столе журналы и папки подозреваемых. Поворачивает лампу, чтобы было лучше видно.

– Взгляни на эти снимки. Если кого-нибудь узнаешь, скажи. Больше мне от тебя ничего не нужно.

Валберн театрально закатывает глаза к потолку и принимается за осмотр. В фотографии вглядывается с любопытством, костюмированные сцены изучает подняв брови, с видом знатока. Джек стоит напротив, впившись глазами ему в лицо.

Последней идет книжка с оргиями. Взгляд Тимми отмечает чернильную кровь на фото, но его лицо по-прежнему спокойно, только на шее вздувается и дергается жила. От Джека это не ускользает.

Наконец Валберн пожимает плечами.

– Извини, Джек. Ничего не могу тебе сказать. Актер он и вправду хороший. Не зря его держат на телевидении.

– Никого не узнал?

– Никого.

– А Бобби?

– Бобби узнал, разумеется, ведь он мой друг.

– И больше никого из них не знаешь?

– Никого, Джек.

– Может быть, какие-то знакомые лица? Видел их в барах, где тусуются парни вроде тебя?

– Парни вроде меня? Джек, ты не первый год в Индустрии. Пора бы уже научиться называть кошку кошкой и не париться по этому поводу.

Ладно, пропустим.

– Тимми, ты со мной неоткровенен, и мне это не нравится. Не надо со мной играть. Здесь ведь не Фантазиленд, и я тебе не Утенок Дэнни.

– Джек, я актер, а не телепат. Хотя бы намекни, каких признаний ты от меня ждешь.

– Не признаний, Тимми. Реакции. Я пятнадцать лет служу в полиции и такого дерьма еще не видел – а ты на него смотришь глазом не моргнув. Как будто оргии по десять человек, чернильная кровь и прочие прелести – это для тебя обычное дело.

Валберн элегантно пожимает плечами.

– Дорогой мой Джек, я живу и работаю в Голливуде. Я одеваюсь в костюм грызуна на потеху детишкам. Не думаю, что что-то в этом городе способно меня удивить.

– Не уверен, что дело в этом.

– Я говорю правду. Никогда раньше не видел этих журналов и не знаю никого из натурщиков.

– У таких парней, как ты, обширные связи. Знаком же ты с Бобби Инджем – а он явно этих ребят знает. Я хочу посмотреть твою записную книжку.

– Нет, – быстро отвечает Тимми.

– Да, – отвечает Джек. – Иначе в «Строго секретно» появляется статья о твоей сердечной дружбе с Билли. «Педерасты в полицейских сериалах и детских мультиках» – как тебе такой заголовок?

Тимми улыбается.

– Тогда ты вылетишь из Индустрии. Макс Пелтц ждет от тебя такта и деликатности. Не стоит его разочаровывать, Джек.

– Так записная книжка у тебя с собой?

– Нет. Джек, вспомни, чей сын Билли. Вспомни, сколько ты сможешь зарабатывать в Индустрии, когда уйдешь в отставку…

– Давай сюда бумажник, – тихо и раздельно говорит Джек. Он с трудом сдерживается. – Быстро. Пока я тебе личико не попортил.

Пожав плечами, Валберн достает бумажник. В нем Джек находит то, что искал: визитки, имена и телефоны, нацарапанные на клочках бумаги.

– Хотелось бы получить все это назад.

– Держи, Тимми. – Джек протягивает ему опустевший бумажник.

– Знаешь, Джек, в один прекрасный день ты крупно вляпаешься. Очень крупно.

– Я уже крупно вляпался – и не прогадал. Вспомни об этом, если надумашь стукнуть на меня Максу.

Тимми усмехается и выходит изящной, чуть разболтанной походкой.

* * *

И снова по пидор-барам: имена (без фамилий), номера телефонов. Никто ничего не знает. Одна визитка: «Флер-де-Лис. 24 часа в сутки – все, что пожелаете. ГО – 01239» вызывает у Джека смутные воспоминания. Никаких приписок от руки на визитке нет. И все же… Джек пытается припомнить – нет, не вспоминается.

Ему приходит новая идея: обзвонить всех приятелей Тимми под видом Бобби Инджа. Если повезет, закинуть Удочку насчет порнографии и посмотреть, кто на это клюнет. Сомнительно, конечно…

Тед, ДУ – 6831 – занято. Джеф, СР – 9640. «Приветик, это Бобби Индж» – шепеляво, с придыханием – промах. Бинг, АКС – 6005 – не отвечает. Снова к Теду. «Какой Бобби? Простите, боюсь, вы ошиблись». Джим, Нат, Отто – Не отвечают. Бесполезная затея. Ладно, зайдем с другого Конца. Джек набирает номер телефонной компании «Пасифик – Коуст Белл».

Дзи-и-инь… Дзи-и-инь…

– Мисс Сазерленд слушает.

– Это сержант Винсеннс, полиция Лос-Анджелеса. Мне нужно узнать имя и адрес по телефонному номеру.

– Полиция обычно располагает подобными телефонными справочниками, сержант.

– Слушайте, я стою в телефонной будке, и у меня на руках – ничего, кроме номера. Голливуд – 01239.

– Хорошо, подождите, пожалуйста.

Джек ждет. Наконец – снова голос телефонной барышни:

– Такой номер не зарегистрирован. Мы только недавно начали переход на пятизначные номера, и такого точно еще нет. Возможно, и не будет. Смена номеров – долгое дело.

– Вы уверены?

– Конечно уверена.

Джек вешает трубку. Первая мысль: нелегальный номер. Букмекеры так делают: дают на лапу парням из телефонной компании и получают номер, который по всем документам значится несуществующим. Можно не платить за телефон и не бояться прослушивания.

Вот что: надо еще раз звякнуть в дорожную полицию.

– Да? Кто производит запрос?

– Сержант Винсеннс, полиция Лос-Анджелеса. Запрос на адрес Тимоти Валберна, В-А-Л-Б-Е-Р-Н, мужчина, белый, 27 – 28 лет. Живет где-то в Уилшире.

– Записываю, не вешайте трубку. Джек ждет. Наконец клерк возвращается.

– Верно, в Уилшире. 432, Саут-Люцерн. Скажите, а этот Валберн – не тот, что Мучи-Мауса играет в шоу Дитерлинга?

– Тот самый.

– Гм… надо же… за что это вы его, если не секрет?

– За контрабанду сыра.

* * *

Старинный особняк во французском провинциальном стиле, с приметами нового богатства – фигурно подстриженные кусты, фонари у крыльца. В таких-то уютных особнячках и живет паства Дитерлинга. У крыльца две машины: та, что Джек уже видел у дома Бобби, и «Паккард-кариббеан» Билли, часто появляющийся на экране «Жетона Чести».

Что делать, размышляет Джек, заглушив мотор. Что делать? Информатора по такому делу хрен найдешь: педики горой стоят друг за дружку. Потолковать начистоту с Тимми и Билли, нажать на них, вытряхнуть информацию из их дружков: вдруг они знают кого-нибудь, кто знает Бобби Инджа, который знает, кто снимает это дерьмо… Тихо играет радио, звуки лирических баллад помогают мозгам работать.

Он должен раскрыть это дело. Не только для того, чтобы вернуться в Отдел наркотиков, – для себя. Потому что эти глянцевые фотографии не дают ему покоя. Потому что он хочет понять, как может такая мерзость быть настоящим искусством. Или искусство – такой мерзостью.

И еще потому, что от этих картинок у него встает.

В машине вдруг становится невыносимо душно. Хрипловатое чувственное сопрано певицы дразнит его и гонит прочь.

Джек выходит из машины, крадется к дому, огибая фонари. Окна закрыты, но не занавешены.

Последнее окно – спальня. Ага, вот и они – птички в любовном гнездышке. Взволнованно шушукаются.

Джек прикладывает ухо к стеклу, но не слышит ничего, кроме неразборчивого бормотания. С другой стороны ДОма хлопает дверь машины, тренькает звонок. Билли встает и идет открывать.

Джек, прильнув к окну, видит, как Тимми горделиво прохаживается по комнате, руки на бедрах. Входит Билли с каким-то накачанным парнем. Качок вываливает на стол свое добро: флаконы с таблетками, полиэтиленовый пакет с травкой… Джек бросается назад, на улицу.

У тротуара припаркован «Бьюик-седан». Номера спереди и сзади заляпаны грязью. Двери заперты – придется вышибать стекло, другого пути нет.

Джек бьет ногой в стекло со стороны водителя. Серебристые осколки падают на сиденье, осыпают пухлый сверток в коричневой оберточной бумаге.

Джек хватает сверток, бежит к своей машине.

Позади распахивается дверь.

Джек вскакивает в машину, жмет на газ. На восток по Пятой, зигзагами вниз по Западной – к сияющему знаку парковки. Остановившись, разрывает коричневую обертку.

Абсент – вязкая зеленая жидкость. На горлышке ярлычок: 190.

Гашиш.

Черно-белые глянцевые страницы: женщины в театральных масках сосут у жеребцов. «Все, что пожелаете».

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

– Эд, – говорит Паркер, – ты проявил себя великолепно. Выходкой офицера Уайта я недоволен, но на результаты пожаловаться не могу. Мне нужны башковитые парни вроде тебя… и прямые парни вроде Бада. И мне хотелось бы, чтобы над делом «Ночной совы» работали вы оба.

– Сэр, боюсь, ыс Уайтом не сможем работать вместе.

– Тебе не придется с ним работать. Расследование возглавляет Дадли Смит, и Бад будет отчитываться непосредственно перед ним. С ним будут работать еще двое, тоже из ребят Дадли – Майк Брюнинг и Дик Карлайл. Ребята из Голливудского участка, которые ведут это дело, докладывают лейтенанту Реддину, а тот – Дадли. Мы задействуем и другие отделы, а также имеющихся информаторов. Офицер Грин говорит, что Расс Миллард тоже хочет участвовать в этом деле. Так что, как видишь, на раскрытие «Ночной совы» брошено в общей сложности двадцать четыре офицера.

– Что конкретно я должен делать?

– Во-первых, мы так и не нашли ни дробовики, ни Машину Коутса. Пока девушка, над которой надругались эти ублюдки, не дала показаний, они остаются подозреваемыми номер один. После вмешательства Уайта они отказываются говорить. Пока им предъявлены обвинения только в похищении и изнасиловании. Полагаю…

– Сэр, я бы хотел провести еще один допрос.

– Дай мне закончить. Во-вторых, трое убитых так и не установлены. Док Лэйман трудится денно и нощно, каждый день мы принимаем по четыреста звонков от родственников пропавших без вести. Видишь ли, остается шанс – хоть это и очень маловероятно, – что ограбление кафе было лишь инсценировкой, а настоящей целью убийц был кто-то из этих троих. Если это так, мне хотелось бы, чтобы ты узнал об этом первым. Как офицер связи взаимодействия ты будешь получать все рапорты по этому делу от криминалистов, офиса окружного прокурора и наших отделов. Я хочу, чтобы ты прочитывал их и делился со мной своими соображениями. Мне нужны письменные донесения, с копией шефу Грину – ежедневно.

Эд с трудом сдерживает улыбку. В этом помогают швы на подбородке.

– Сэр, можно задать вам несколько вопросов?

– Разумеется, – откидывается на стуле Паркер. Эд начинает загибать пальцы.

– Во-первых, почему бы нам не поискать в Гриффит-парке стреляные гильзы? Во-вторых, если показания девушки подтвердят, что пурпурный автомобиль возле «Ночной совы» не принадлежал Коутсу, перед нами встанет вопрос, что же это за автомобиль и откуда он там взялся? В-третьих, насколько вероятно, что мы обнаружим дробовики и «меркури»? В-четвертых, подозреваемые утверждают, что отвезли девушку в заброшенный дом в Дюнкерке. Найдены ли там улики?

– Хорошие вопросы. Отвечаю по порядку. Первый: поискать гильзы можно, но вероятность их найти небольшая. Прежде всего, гильзы могли отскакивать назад, в машину этих ублюдков. Далее, сведения о том, где именно они стреляли, очень расплывчаты, а Гриффит-парк – это сплошные ямы и овраги. Последние две недели были дождливыми, и теперь там все развезло. Наконец, наш единственный свидетель уже не уверен, что видел именно подозреваемых. Второй вопрос: продавец газет, заметивший машину, теперь утверждает, что это мог быть не «меркури», а «форд» или «шеви». Сейчас мы проверяем регистрации «фордов» и «шеви», но ты понимаешь, что это за работенка. Знаю, ты предполагаешь, что машину могли оставить там специально, чтобы подставить наших ниггеров. Извини, но, по-моему, это чушь собачья. Кому бы такое пришло в голову? Далее: ребята из 77-го участка сейчас перерывают весь Южный город в поисках машины и дробовиков. Если эти чертовы улики не растаяли в воздухе, их найдут. И последнее: в заброшенном доме в Дюнкерке найден матрас, пропитанный кровью и спермой.

– Итак, все упирается в девушку, – говорит Эд. Паркер берет со стола какую-то бумагу.

– Инес Сото, двадцать один год. Студентка. Сейчас она в «Царице ангелов». Ее держали на успокоительных. Очнулась только сегодня утром.

– С ней уже кто-нибудь разговаривал?

– В больницу ее отвез Бад Уайт. Нет, в последние тридцать шесть часов с ней никто не говорил. Это предстоит тебе, и, по совести, Эд, я тебе не завидую.

– Сэр, можно мне поговорить с ней наедине?

– Нет. Эллис Лоу хочет предъявить нашим неграм обвинение в похищении и изнасиловании. Хочет отправить их в газовую камеру – за это, или за «Ночную сову», или за все вместе. Он просил, чтобы при беседе с потерпевшей присутствовали следователь из прокуратуры и офицер-женщина. Через час в «Царице ангелов» ты встретишься с Бобом Галлодетом и помощницей шерифа. Думаю, не стоит тебе напоминать, что от показаний мисс Сото зависит ход дальнейшего расследования. Эд встает.

– А ты-то сам как думаешь, – вдруг спрашивает Паркер, – они это или не они?

– Пока не знаю, сэр.

– Ты усложнил нашу задачу. Но неужели ты думаешь, что я на тебя в обиде?

– Сэр, оба мы стремимся к абсолютной справедливости. Но вы обо мне слишком высокого мнения.

Паркер улыбается.

– Молодец. А об Уайте не думай. Ты стоишь десятка таких, как он. На его счету, конечно, три убитых бандита, но это не идет ни в какое сравнение с тем, что ты сделал на войне. Помни об этом, Эдмунд. Помни.

* * *

Галлодета он видит перед дверями палаты. Все здесь пропитано дезинфектантами. Знакомый запах – этажом ниже умерла его мать.

– Здравствуйте, сержант.

– Зови меня Боб. Эллис Лоу просил тебя поблагодарить. Он боялся, что подозреваемых забьют до смерти и некого будет привлекать к суду.

Эд смеется.

– Может оказаться, что в «Ночной сове» действовали не они.

– Лоу это неважно, да и мне тоже. Похищение и изнасилование с особой жестокостью – это тянет на высшую меру. Лоу хочет их закопать, я тоже – поймешь почему, когда поговоришь с девушкой. А теперь вопрос на шестьдесят четыре доллара: как полагаешь, это они?

Эд качает головой.

– Судя по их реакциям – скорее нет. Но Фонтейн сказал, что они провели с девушкой не всю ночь. По его словам, они кому-то ее продали. Возможно, это был Коутс и еще двое, кого мы не знаем. Может быть, двое из тех, кому он продал девушку. Так или иначе, денег при них не обнаружено. Возможно, деньги были испачканы кровью, и Коутс их где-то спрятан – так же, как сжег окровавленную одежду.

– Значит, вдобавок к проверке алиби нам придется устанавливать личности еще двоих насильников, – присвистнув, замечает Галлодет.

– Точно. Причем наши подозреваемые молчат как убитые, а Уайт пристрелил единственного свидетеля, который мог нам помочь.

– Уайт – еще тот тип! Ты, похоже, его побаиваешься? И правильно делаешь: не боятся Уайта только сумасшедшие. Ладно, пойдем побеседуем с юной леди.

Они входят в палату. Перед постелью девушки стоит помощница шерифа – здоровенная бабища с прилизанними черными волосами.

– Эд Эксли, Дот Ротштейн, – знакомит их Галлодет. Дот кивает и отходит в сторону.

Инес Сото.

Черные заплывшие глаза на изуродованном лице. Голова выбрита, видны швы. Капельница, под одеяло уходит катетер. Разбитые костяшки пальцев, сломанные ногти – она сопротивлялась. Эду вспоминается мать, какой она была перед смертью: облысевшая, худая как скелет, подключенная к аппарату искусственного дыхания.

– Мисс Сото, – говорит Галлодет, – это сержант Эксли., Эд подходит ближе, опирается о стенку кровати.

– Простите, что беспокоим вас в такое тяжелое время. Мы постараемся не задерживаться здесь, дольше, чем нужно.

Инес Сото поднимает на него черные, налитые кровью глаза. Хриплый, сорванный голос:

– Не надо больше… фотографий.

– Мисс Сото идентифицировала по фотографиям Коутса, Джонса и Фонтейна, – вполголоса объясняет Галлодет. – Я сказал ей, что нам, возможно, понадобится опознать по снимкам еще нескольких подозреваемых.

Эд качает головой.

– Мы пришли не для этого. Мисс Сото, я хочу, чтобы вы припомнили хронологию событий – то, что случилось с вами два дня назад. Мы будем двигаться очень медленно, не останавливаясь на деталях. Попозже, когда вы оправитесь, снимем с вас показания по всей форме. Но сейчас нам нужна только общая картина. Начнем с того, когда эти трое мужчин схватили вас.

– Они не мужчины! – с трудом приподняв голову, выплевывает Инес.

Эд крепче сжимает металлический поручень кровати.

– Знаю. Они будут наказаны за то, что с вами сделали. Но сейчас нам необходимо выяснить, виновны ли они в другом преступлении.

– Я слышала… по радио… я хочу, чтобы их отправили в газовую камеру! Пусть они сдохнут!

– За то, что эти негодяи сделали с вами, они ответят по всей строгости закона, но мы не можем наказывать их за чужое преступление. Ведь тогда на свободе останутся другие негодяи, убийцышести невинных людей. Мы сделаем все по закону.

Хриплый шепот.

– Просто шестеро белых для вас важнее какой-то мексиканки! Эти звери мочились мне в рот, насиловали меня стволами дробовиков. На мне живого места нет. А когда вернусь домой, родители скажут, что я сама во всем виновата – надо было в шестнадцать лет выйти замуж за какого-нибудь идиота-cholo [29]! Ничего я тебе не скажу, cabron [30]!

– Мисс Сото, – говорит Галлодет, – сержант Эксли спас вам жизнь.

– Какую жизнь! Офицер Уайт сказал, это он доказал, что те negritos невиновны в убийстве! Офицер Уайт убил того puto, который трахал меня в задницу! Офицер Уайт – вот кто настоящий герой!

Инес захлебывается в рыданиях. Галлодет незаметно кивает в сторону двери: пора уходить. Эд спускается на первый этаж, в цветочную лавку – сюда он приходил после дежурства у постели умирающей матери. Цветы в палату 875 – большие яркие букеты, каждый день.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Придя с утра на работу, Бад обнаруживает у себя на столе записку.

19/04/53

Сынок! Знаю, что работа с бумагами – не самая сильная твоя сторона, но мне нужно, чтобы ты проверил двоих потерпевших. (Док Лэйман опознал всех троих.) Делай все по порядку, как я тебя учил: сначала просмотри бюллетень 11 на доске в участке и выясни, как продвигается расследование и что сделано на сегодняшний день другими офицерами, чтобы не брать на себя лишнюю и ненужную работу.

1. Сьюзен Нэнси Леффертс, женщина, белая, дата рождения 29/1/22, судимостей и приводов в полицию не имеет. Уроженка Сан-Бернардино, в Лос-Анджелес переехала недавно. Работала продавщицей в универмаге «Баллок» в Уилшире (проверка поручена сержанту Эксли).

2. Делберт Мелвин Каткарт, прозвище Дюк, мужчина, белый, дата рождения 14/11/14. Две судимости за совращение несовершеннолетних, три года в Сан-Квентине. Три ареста за сутенерство, обвинения не предъявлены. (Опознали его чудом: помогли метки на белье и тюремная медицинская карта.) Место работы неизвестно, последний известный адрес – 9819, Вандом, округ Силверлейк.

3. Малколм Роберт Лансфорд, прозвище Мел, мужчина, белый, дата рождения 02/6/12. Последний адрес неизвестен, работал охранником в агентстве «Настоящий мужчина», адрес 1680, Норт-Кахуэнга. Бывший офицер полиции Лос-Анджелеса (патрульный), одиннадцать лет в Голливудском участке. Уволен за служебное несоответствие в июне 1950-го. Известно, что часто посещал «Ночную сову». Судя по его личному делу, офицер был никудышный – в рапортах о служебном соответствии из года в год твердое D. Поезжай в Голливудский участок и просмотри там оставшиеся после него бумаги: сведения о произведенных арестах, рапорты. Брюнинг и Карлайл тоже подъедут туда и тебе помогут.

Мои выводы: думаю, убийцы все-таки негры, однако криминальное прошлое Каткарта и служба в полиции Лансфорда заставляют нас подойти к проверке потерпевших со всей ответственностью. Хотелось бы, чтобы для тебя это задание стало своего рода боевым крещением на посту детектива в Отделе убийств. Встретимся сегодня вечером (21:30) в «Тихом океане» и обсудим это дело и все с ним связанное.

Д. С.

Бад идет к доске объявлений. Почти все здесь – рапорты детективов, протоколы вскрытий – посвящено «Ночной сове». А вот и бюллетень 11.

Шесть служащих из Архивного отдела брошены на проверку регистрации автомобилей. Ребята из 77-го участка прочесывают Южный город в поисках «меркури» и дробовиков. Брюнинг и Карлайл проверяют известных налетчиков – безрезультатно. Окрестности «Ночной совы» девять раз прочесывали в поисках новых свидетелей – никто ничего не видел и не слышал. Подозреваемые отказываются говорить и с полицией, и со следователями из прокуратуры, и даже с самим Эллисом Лоу. Отказалась от дачи показаний и Инес Сото. Можно было бы на нее надавить, но Эд Эксли воспротивился.

Ниже на доске прикноплено личное дело Мела Лансфорда. Судя по всему, коп из него и вправду был хуже некуда. Хапуга и халявщик. Работу свою выполнял спустя рукава. Несколько раз, не разобравшись, арестовывал явно невиновных – для квоты. Три выговора за пренебрежение служебными обязанностями. Дальше – сведения от четырех офицеров, работавших вместе с Лансфордом: взяточник и никчемушник, выходил на работу пьяным, принуждал проституток к оральному сексу, а когда ею выгнали из квартиры за неуплату арендной платы, попытался «крышевать» мелких голливудских торговцев. Наконец у начальства лопнуло терпение, и в июне 1950-го, после очередной жалобы, Лансфорда из полиции попросили. Все четверо старых знакомых Лансфорда подтверждают, что он был завсегдатаем ночных кафе – пользуясь тем, что он полицейский, питался за счет заведения. Его пребывание в «Ночной сове» в 3 часа ночи вполне оправдано – там он мог выпить и скоротать холодную ночь.

По дороге в участок Голливуд Бад думал об Инес Сото. И еще о Дадли и Дике Стенсе. О том, как, когда Инес на каталке провозили мимо мертвого Сильвестра Фитча, она попыталась спрыгнуть и вцепиться ему в горло. Как кричала: «Пусть сдохнет! Пусть они все сдохнут!» В больнице Бад незаметно взял со столика шприц с морфием и, пока никто не видел, сделал ей укол. Медсестры вокруг говорили, что теперь-то для бедняжки худшее позади – но он знал: худшее только начинается.

Теперь ее будет допрашивать Эксли. Снова и снова показывать ей фотографии насильников, выпытывать детали. Эллис Лоу хочет, чтобы в деле комар носа не подточил, – значит, предстоят очные ставки, свидетельство в суде. Говорят, прокурор уже навещал ее в больнице – еще бы, она ведь главный свидетель в деле, которое обещает стать процессом века. Эд Эксли получил по заслугам – молодец, девушка, хорошо его отбрила!

От Инес мысли его перешли к Стенсу. Здорово они тогда придумали с маской Утенка Дэнни. А как Эксли выл и хныкал, размазывая кровь по лицу! Хорошо, что догадались его щелкнуть – снимок послужит им страховкой. Дик до сих пор с восторгом об этом вспоминает: нравится думать, что он снова на коне. Хотя на самом деле это неправда. Дик работает на Пархача Тайтелбаума, тусуется с подонками, играет и пьет без просыпу. Тюрьма вконец его испортила.

Бад сворачивает на север. Солнце золотит его отражение в зеркале заднего вида. На галстуке вышит щит – эмблема полиции Лос-Анджелеса – и цифра 2. Это число преступников, убитых при задержании. Теперь к ним добавился Сильвестр Фитч – надо будет заказать галстук с цифрой 3. Эту штуку с галстуками придумал Дадли Смит – он на такие вещи мастак. Как он говорил? «Воплощение духа нашего отдела», что-то в таком роде. И попал в точку: парни свои форменные галстуки даже по ночам не снимают. Бабы от них просто кипятком писают.

Дадли Смиту Бад обязан даже больше, чем Дику Стенсу, – этот человек спас его от суда за «Кровавое Рождество», взял к себе в Отдел надзора, потом перетащил за собой в Отдел по расследованию убийств. Но кто работает с Дадли Смитом, тот ему принадлежит. Он умен. Дадли Смит, чертовски умен и чертовски красиво болтает, и в хитросплетениях его гладкой речи черта с два разберешь, чего же он от тебя хочет и как тебя использует. Пальцем ткнуть не во что, но нутром чуешь: что-то не так. И порой страшно становится смотреть на Майка Брюнинга и Дика Карлайла: они уже продали ему души – теперь твоя очередь. Дадли способен тебя согнуть, сломать, скрутить, отыметь, растоптать, стереть в порошок – а ты и не поймешь, что тебя уже нет. Будешь только балдеть от своего гениального шефа, который тебя знает лучше, чем ты сам себя знаешь.

У полицейского участка не припаркуешься – все забито. Бад оставляет машину в трех кварталах и идет пешком. Эксли в участке нет. Дым коромыслом: все столы заняты, кто говорит по телефону, кто перебирает какие-то бумаги или что-то лихорадочно строчит. На доске висит громадный бюллетень по делу «Ночной совы» – дюймов шесть толщиной. За отдельным столиком две женщины, за ними – коммутатор, перед ними табличка: «Запросы в архив и дорожную полицию». Бад подходит к ним, голос его без труда перекрывает гул голосов и дребезг телефонов:

– Я проверяю Каткарта. Нужно все, что о нем известно, – места работы, друзья, знакомые. Этот урод дважды сидел за совращение малолетних. Мне нужны подробности преступлений, нынешние адреса потерпевших. Три раза привлекался за сутенерство, дела в суд не передавались. Запросите все участки, выясните, не сохранились ли рапорты об этих арестах. Если сохранились, мне нужны имена проституток. Если найдете имена, уточните даты рождения и поищите этих девушек в нашем архиве, архиве дорожной полиции, архивах системы поручительства и женской исправительной системы. Мне нужно все, что сумеете найти. Ясно?

Девушки садятся за коммутатор, а Бад идет к доске объявлений, посмотреть, нет ли чего нового. Прибавилось сведений о Лансфорде – офицер из участка Голливуд поговорил с боссом «настоящего мужчины». Факты: Лансфорд посещал «Ночную сову» почти ежедневно. В два часа ночи, после окончания своей смены в книжном магазине «Пиквик», отправлялся туда и сидел часов до шести утра. По отзыву начальника агентства, Лансфорд – алкаш, типичный секьюрити низшего разряда, из тех, кому не дают разрешения на оружие. Ни врагов, ни друзей, ни подруг. С товарищами по агентству близко не сходился. После того как его выгнали из дома за неуплату, жил в палатке в Голливудской долине. Палатку уже нашли и обыскали: четыре комплекта униформы, спальный мешок, шесть бутылок муската «Олд-Монтеррей».

Adios [31], придурок, – злым ветром занесло тебя в самое пекло. Бад просматривает рапорты об арестах, произведенных Лансфордом. Девятнадцать за одиннадцать лет службы – негусто. Причем все за мелкие правонарушения. Возможно ли, чтобы кто-то из арестованных затаил на него злобу и прикончил много лет спустя, да еще и пятерых невинных людей расстрелял за компанию? Все возможно, конечно, но крайне маловероятно.

Эксли все еще нет, Карлайла и Брюнинга тоже. Что-то еще было в записке Дадли: ах да, просмотреть отчеты Лансфорда.

Отчеты в архиве Голливудскою участка расставлены в алфавитном порядке, по фамилиям офицеров. Хорошо Придумано. Только вот офицера Малколма Лансфорда нет. Бад просматривает папки от А до Я, на это уходит целый час – нет Лансфорда. Странно. Неужели этот раздолбай и алкаш и отчетов не писал?

Уже почти полдень, надо перекусить. За бутербродом Бад звонит Дику. Тем временем появляются Карлайл и Брюнинг, пока они глотают кофе и включаются в работу, Бад садится на телефон и начинает обзванивать своих информаторов.

Змей Такер – ничего не знает. Жирдяй Райс, Джонни Стомп – тоже ноль. Джерри Катценбах сообщает, что всех заказали супруги Розенберг – прямо из камеры смертников. И они же снова подсадили Джерри на иглу.

Подходит архивная девица, протягивает Баду листок бумаги.

– Узнать удалось немного. О судимостях Каткарта – только то, что обеим потерпевшим было по четырнадцать лет, блондинки, во время войны работали в «Локхиде». Уверена, что не местные. В Административном отделе службы шерифа нашлось дело Каткарта с именами девяти проституток, которым он покровительствовал. Я проверила всех. Две умерли от сифилиса, три – несовершеннолетние, высланы из штата по месту жительства под надзор, еще двух найти не смогла, данные об оставшихся двух – здесь. Это вам поможет?

– Конечно, спасибо, – отвечает Бад и машет Брюнингу и Карлайлу.

Два имени в списке обведены карандашом: Джейн Ройко, прозвище Пушинка, и Синтия Бенавидес, прозвище Сладкая Синди. Последние известные адреса – Пойнсеттия и Юкка. Часто посещаемые заведения – коктейль-бары в этих районах.

Подходят подручные Дадли Смита.

– Здесь два имени, – говорит Бад. – Надо найти и допросить этих девчонок.

– Все эти проверки вероятных подозреваемых – бесполезнеж и мудянка, – говорит Карлайл. – Это – черножопые.

– Дадли сказал: надо, – значит, надо, – отвечает Брюнинг.

Бад смотрит на их галстуки. На их счету вместе – пятеро убитых. Толстяк Брюнинг, тощий Карлайл – иногда они кажутся похожими как близнецы.

– Что ж, раз Дадли сказал, значит, сделаем. 

* * *

У «Кошерной кухни Эйба» парковки нет. Бад делает круг. У крыльца «Кухни» потрепанный «шеви» Дика: салон захламлен пустыми бутылками. Для условно-досрочника – нарушение номер один.

Бад находит свободное место. Доходит до «Кухни», заглядывает в окно – Стенс тянет «Манишевиц» и треплется с тремя братскими чувырлами: Ли Вакс, Собачник Перкинс, Джонни Стомп. За стойкой сгорбился коп в штатском, что-то заглатывает, а сам как заводной зыркает глазами на «преступное сообщество».

Черт, достало Бада все это! Сколько ж можно со Стен-сом нянчиться?! Плюнул, поехал назад в Голливуд.

В участке уже поджидают его – в застекленной клетушке для задержанных – Брюнинг и две уличные шмары, блондинка и рыжая. Из клетушки доносится ржание. Бад постучал по стеклу, Брюнинг вышел.

– Кто из них кто? – спрашивает Бад.

– Блондинка – Ройко. Слушай, ты, кстати, слыхал шут-про слона с большим членом?

– Что ты им сказал?

– Сказал, что это простая формальность: проверяем личность погибшего Дюка Каткарта. Они газеты читают, так что не удивились. Бад, по-моему, мы зря теряем времени. Точно тебе говорю: это ниггеры. Да им так и так вышка светит за эту мексиканскую шлюшку. Просто этот мудак Эксли хочет выслужиться, вот и нашептывает Паркеру, что дело тут нечисто, а Паркер давит на Дадли, а тот…

Бад упирается твердыми, как мрамор, пальцами в грудь Брюнинга.

– Инес Сото – не шлюха. Ниггеры это или не ниггеры – пока неизвестно. А теперь, может, вы с Карлайлом пойдете займетесь делом?

Брюнинг испаряется, на ходу поправляя галстук.

Бад заходит в клетушку. Выглядят девицы хреново: перекисная блондинка и рыжуха, крашенная хной, кричащий макияж на истасканных физиономиях.

– Значит, газеты вы сегодня читали, – говорит Бал.

– Ага, – отвечает Пушинка Ройко. – Бедный Дюк.

– По-моему, вы не слишком по нему убиваетесь.

– А чего убиваться-то? Дюки – он и есть Дюки. Ну, был то есть. Платил – с гулькин нос, но хоть не бил. Еще обожал бургеры с чили. Из-за них-то и помер, бедняга: всегда говорил, лучше чилибургеров, чем в «Ночной сове», не найти. Не повезло Дюку.

– Значит, вы верите, что это было ограбление? Синди Бенавидес кивает.

– Конечно, – отвечает Пушинка. – А что ж еще? Или вы думаете, это подстава?

– Мы пока ничего не думаем. Враги у Дюка были?

– Враги? У Дюки? Да нет, какие там враги!

– Сколько девушек у него было?

– Раньше много, а теперь только мы две и остались.

– Я слышал, раньше у него было девять девиц. Что стряслось? Конкуренты подгадили?

– Мистер, Дюки сам себе подгадил. Размазня он был. вот кто. Сам любил молоденьких, ну и вообразил, что сможет на них нажиться. А у молодых-то, известно, ветер в голове. С ними нужно построже. А Дюк построже не умел. На мужика-то мог и прикрикнуть, и кулаки в ход пустить, а вот с девчонками таял. Да теперь уж чего…

– На двух девушках много не заработаешь. Он занимался чем-то еще?

Пушинка ковыряет облупившийся лак на нолях.

– Да ничем он не занимался, болтовня одна! Носился тут с каким-то планом… У него вечно были какие-то грандиозные планы, у нашего Дюка. Сам себе голову морочил разными фантазиями. Видать, чтоб не было так обидно жить на те крохи, что мы с Синди ему добывали.

– Что за план? Он тебе что-нибудь рассказывал?

– Не-а.

Синди вытаскивает помаду – ее размазалась.

– А тебе, Синди? – поворачивается к ней Бад.

– Нет, – пищит она.

– А о врагах? Никто на него обиду не таил?

– Нет.

– А девушки? Были у него в последнее время молоденькие подружки?

– Н-нет. – Синди хватает носовой платок, промакивает губы.

– Пушинка, а ты что скажешь? Похоже это на правду?

– Слушайте, Дюки ни о чем таком не распространялся. Может, мы пойдем? А то…

– Идите. Дальше по улице есть стоянка такси.

Девиц как ветром сдувает, Бад бежит к своей машине, мчится вверх по Сансет и тормозит напротив стоянки такси. Две минуты ожидания – вот и они, Пушинка и Синди.

Садятся в разные машины и разъезжаются в разные стороны. Бад – следом за Синди. Она направляется в северный Уилкокс: должно быть, домой – адрес 5814, Юкка. Бад срезает дорогу и оказывается на месте как раз вовремя. У дверей дома Синди отпускает таксиста, пересаживается в зеленый «де сото» и отчаливает в западном направлении. Мысленно досчитав до десяти, Бад едет за ней.

Вверх на Хайленд, по Кахуэнга-пасс к Долине, затем на запад по бульвару Вентура. Едет быстро, по центральной полосе. Бад держится к ней вплотную. Внезапно Синди сворачивает к неприметному мотелю – номера расположены полукругом вокруг бассейна с мутноватой водой.

Бад тормозит, разворачивается, ждет, что будет дальше.

Синди стучит 13 дверь номера по левую руку. Открывает девчонка лет пятнадцати – худенькая, блондинка. Как раз того типа, что нравились Дюку.

Десять минут спустя вылетает Синди. Садится в «де сото», разворачивается и уезжает в сторону Голливуда.

Над выходит из машины, стучит в дверь.

Открывает все та же девчушка – только теперь глаза у нее красны от слез. Из комнаты пронзительно орет приемник: «Бойня в "Ночной сове"!», «Преступление века!»

– Вы из полиции?

Бад кивает.

– Сколько тебе лет, детка?

Девчонка шмыгает носом, глядя в сторону.

– Детка, как тебя зовут?

– Кэти Джануэй.

Бад прикрывает за собой дверь.

– Сколько тебе лет?

– Четырнадцать. Интересно, почему мужики всегда об этом спрашивают?

Выговор у нее не местный.

– Откуда ты?

– Из Северной Дакоты. Если отошлете домой – все равно убегу!

– Почему?

– Вам в подробностях или как? Дюк говорит, многим нравятся такие истории. Они от этого кайф ловят.

– Не ершись, детка. Я на твоей стороне.

– Ага, так и поверила!

Быстрым цепким взглядом Бад осматривает комнату. Обыкновенная девичья комнатка: повсюду разбросаны журналы с киноактерами, в открытом гардеробе – скромные девчачьи платьица, на диване – несколько плюшевых мишек с глазами-пуговками. Ни выпивки, ни шприцев, ни таблеток. На берлогу шлюхи явно не тянет.

– Дюк тебя не обижал?

– Он меня не заставлял делать это с мужиками, если вы об этом.

– Значит, ты «делала это» только с ним?

– Чего вы привязались? Сначала со мной это делал мой папаша, а потом был еще один, который меня заставлял это делать с мужиками за деньги. А Дюк меня у него выкупил.

Может быть, это след?

– Как его звали?

– Не скажу! И вы меня не заставите! И вообще, не помню я, как его звали!

– Которого из них, детка?

– И ничего я вам не скажу!

– Тише. Значит, Дюк тебя не обижал?

– Дюк мне ничего плохого не делал! Совсем ничего! Просто говорил, что он мой плюшевый мишка и хочет спать со мной в одной кроватке. А еще научил меня играть в безик. Вот и все, и больше ничего не было! Что в этом плохого?

– Детка…

– Мой папаша был хуже Дюка! И дядя Артур – он был гораздо хуже!

– Ну, тише, тише, не надо…

– И вы меня не заставите!… Бад осторожно берет ее за руки.

– Зачем приезжала Синди?

– Рассказать, что Дюка убили. Я говорю: «Как убили?», а она: «Ты совсем дура, что ли, уже весь город знает, включи радио и послушай». А потом сказала, что Дюк просил ее обо мне позаботиться, если с ним что-то случится. И дала мне десять долларов. Сказала, что уже в полиции Разговор имела… Я говорю, это очень мало, десять долларов, а она разозлилась и давай на меня орать. А вы откуда знаете, что Синди здесь была?

– Неважно.

– Я только за комнату плачу девять долларов в неделю, и…

– Послушай, я тебе одолжу денег, если ты…

– А Дюк был не такой! Он никогда не жадничал!

– Кэти, пожалуйста, успокойся и послушай меня. Я хочу задать тебе несколько вопросов. Если ты мне поможешь, может быть, нам удастся поймать тех подонков, что убили Дюка. Хорошо?

Кэти громко хлюпает носом.

– Ладно. Спрашивайте.

– Значит, Синди сказана, что Дюк просил ее за 106011 присмотреть, если с ним что-то случится, – мягко начинает Бад. – Как ты думаешь, почему он считал, что что-то может случиться? Он чего-то боялся?

– Не знаю. Может быть.

– Почему ты так думаешь?

– Он последнее время стал какой-то нервный.

– А почему он нервничал?

– Не знаю.

– Ты его не спрашивала?

– Он говорил: «Ничего страшного, просто дела». Может быть, тот «новый грандиозный план», о котором говорила Пушинка?

– Кэти, ты не знаешь, что за новое дело затевал Дюк?

– Не знаю. Он со мной никогда не говорил о делах. Всегда повторял, что с девушками дела не обсуждает. И я знаю, он мне оставил больше каких-то паршивых десяти долларов!

Бад протягивает ей свою визитку.

– Здесь мой рабочий телефон. Позвони мне, ладно?

– А еще Синди сказана, он был размазня и неудачник, – горячо продолжает Кэти, сдергивая с дивана ни в чем не повинного плюшевого мишку. – Ну неудачник. л что? Он все равно был классный! У него был такой красивый шрам на груди, и такая добрая улыбка, и сам он был веселый и добрый, и всегда разговаривал со мной по-человечески, никогда не бил и не орал на меня, как папаша или дядя Артур! Он был лучше всех!

Бад молча сжимает ее руку и выходит. Вслед ему из приоткрытой двери слышится тонкий, захлебывающийся плач. 

* * *

Вернувшись в машину, Бад обдумывает перспективы. «Грандиозный план» Дюка, возможный конфликт с парнем, у которого он выкупил Кэти, – зацепки, конечно, но очень уж слабые. Девяносто девять из ста, что смертным приговором для сутенера-неудачника стала любовь к чилибургерам. Еще меньше Дюка подходит на роль жертвы Мел Лансфорд, отставной коп. Но может быть, Синди припрятала про запас не только денежки Кэти? Что ж, Бад ее навестит, вытрясет деньги и информацию, закончит проверку Каткарта и попросится у Дадли обратно в Черный город.

Кстати: а ведь в бюллетене расследования, вывешенном в участке, было одно упущение. Похоже, никто не осмотрел квартиру Дюка. А вот это стоит сделать. Там Наверняка найдется записная книжка, а в ней, возможно, й имя бывшего хозяина Кэти, и какие-нибудь намеки на этот пресловутый «план».

Бад едет по Кахуэнге. На полпути замечает за собой красный седан – кажется, видел его у мотеля. Он прибавляет скорость, проезжает мимо дома Синди, отметив, что зеленого «де сото» не видать. Не видно больше и седана. По дороге к Силверлейк Бад то и дело поглядывает в зеркало заднего вида, – но хвоста нет. Значит, почудилось.

Дом 9819, Вандом – квартирка над гаражом – чист как первый снег: ни журналистов, ни веревок, огораживающих место преступления, ни загорающих зевак. Бад аккуратно высаживает дверь и входит.

Типичная холостяцкая берлога: одна комната – сразу и гостиная и спальня, ванная, крохотная кухонька. Включив свет, Бад обыскивает дом – быстро и тщательно, как учил его Дадли.

Разложенная складная кровать. Дешевые морские пейзажи на стенах. Гардероб, стенной шкаф. С косяков ванной и кухни сняты двери. Везде стерильная чистота, все веши на своих местах. Станет «размазня и неудачник» поддерживать в квартире такой порядок? Едва ли. Обращать особое внимание на мелкие несоответствия – этому его тоже научил Дадли.

На столе телефон, несколько карандашей. Записной книжки нет. Нет и обычной тетрадки с нехитрой сутенерской бухгалтерией. Вообще ничего, кроме стопки желтых страниц – округ Лос-Анджелес, округ Риверсайд, округ Сан-Бернардино, округ Вентура. «Сан-Берду» выглядит потрепанным: похоже, им часто пользовались. Бад быстро его просматривает. Особенно захватанным выглядит раздел «Типографии» – загнутые уголки, следы пальцев на полях. Никаких пометок. Другая жертва, Сьюзен Леффертс. родом из Сан-Берду – но это, скорее всего, ничего не значит.

Бад продолжает осмотр. Белоснежная ванная, безукоризненная кухня, стопка чистых, аккуратно сложенных рубашек в стенном шкафу. Ковер тоже чистый, ну, может, самую малость грязноват по углам. Не вяжется эта чистота и аккуратность с образом Дюка Каткарта. Определенно не вяжется. Кто-то здесь побывал – и, похоже, этот «кто-то» свое дело знает.

В шкафу свисают с вешалок пиджаки и брюки. Вот здесь – никакой аккуратности и в помине, все развешано как попало. Кто-то рылся в карманах? Или неведомый визитер просто не позаботился привести в порядок шкаф, и здесь все осталось, как было при хозяине?

Бад осмотрел все карманы: носовые платки, мелочь, больше ничего. Вот что: отпечатки пальцев! Спускается в машину, приносит чемоданчик с оборудованием, посыпает ручки гардероба и вешалки специальным порошком. Шкаф – такое место: какие-то отпечатки здесь всегда остаются…

А вот хрен. Не осталось. Отпечатки тщательно стерты – все до единого.

Сидя в машине, Бад размышляет, что бы это значило. Всплывает и тут же лопается версия конкурентов: чепуха, Дюк – сентиментальный педофил, которому не хватило духу отправить малолетнюю подружку на панель, – и вправду сущий неудачник, коллегам-сутенерам с ним делить нечего. В квартире Карткарта не было ничего, что могло бы хотя бы косвенно намекнуть на связь с «Ночной совой». Значит, негры…

С другой стороны, если кто-то обыскал квартиру Дюка – а похоже, что так оно и есть, – это может быть связано только с «грандиозным планом», о котором говорила Пушинка Ройко.

Сама она, похоже, чиста – а вот Сладкая Синди определенно знает больше, чем говорит. К тому же зажилила деньги Кэти. Пора к ней наведаться.

К дому Синди подъехал уже в сумерках. Зеленый «де сото» у дверей, из приоткрытого окна с треснутым стеклом доносятся недвусмысленные стоны. Бад нажал плечом на дверь, ввалился внутрь.

Темная прихожая, из-за двери: «О-о! О-о!» и кроватный скрип. Бад заглянул внутрь. Синди в постели зажигает с каким-то толстяком: кровать под ними едва не трещит. На толстяке – носки с веселыми ромбиками. Брюки Толстяка висят на дверной ручке. Бад вытащил из кармана бумажник, переложил его содержимое к себе в карман, затем с грохотом распахнул дверь.

Синди завизжала благим матом, мужик, ничего не замечая, продолжал свое дело.

– А НУ ОТВАЛИ ОТ МОЕЙ БАБЫ, КОЗЕЛ! – страшным голосом заорал Бад.

Жирдяй выскочил за дверь как был, придерживая рукой член, – еле успел брюки подхватить. Синди забилась под одеяло с головой. Бад взял со стола ее сумочку, неторопливо ее распотрошил. Синди завопила как резаная.

Бад пнул кровать ногой.

– Враги Дюка. Выкладывай, если не хочешь сесть за проституцию.

Синди вынырнула из-под одеяла.

– Не… не знаю.

– Хрена с два ты не знаешь! Ладно, давай так: кто-то обшарил хату Дюка. Кто это мог быть?

– Н-не знаю.

– Синди, это твой последний шанс. В участке вы обе сказали, что ничего не знаете о подружках Каткарта. А потом Пушинка поехала домой, а ты – к Кэти Джануэй. сунуть ей для отмазки бумажку в десять баксов. О чем ты еще умолчала, Синди?

– Послушайте…

– Рассказывай.

– Чего рассказывать-то?

– Что за план был у Дюка. Кто его враги. Как звали того парня, у которого он выкупил Кэти.

– А я почем знаю!

– Ну хоть что-то ты знаешь?

Синди вытерла лицо уголком одеяла. Вид у нее еще тот: помада размазалась, тушь течет.

– Вот что: недели две назад нарисовался какой-то странный тип. С девушками в барах заговаривал – и все под Дюка косил. Тима тоже немногословный и деловой. Я слыхала, он хотел, чтобы девушки на нею стали работать – по вызову. Но это все – новинки старины, было уж недели две как… А к нам с Пушинкой он не подкатывал…

Может быть, этот «странный тип» и рылся в Дюковом шкафу и примерял его одежду?

– Дальше.

– Да я больше ничего и не знаю. Вот все, что слышала.

– Опиши его.

– Да я его в глаза не видела.

– Кто тебе о нем рассказал?

– Да не помню я. Девки в баре болтали.

– Ладно, с этим разобрались. Теперь рассказывай про план Дюка.

– Слушайте, мистер, да какой там план! Обычный треп. Дюк был трепло еще то.

– Почему же ты раньше мне не рассказала?

– Знаете поговорку: «О покойниках или хорошо, или ничего»?

– Ясно. А ты знаешь, какие условия в женской тюрьме? Синди, со вздохом:

– Ну ладно, ладно! Дюку взбрело в голову зарабатывать распространением порнухи. Можете себе такое представить? Толкать порнуху для извращенцев! Гадость! Да мы и не говорили про это, а только Дюк сказал, что да, это – серьезное дело, и все. А я больше эту тему не поднимала, потому что треп – он и есть треп. А теперь, может, вы отсюда свалите?

В Бюро что-то говорили о порнографии, соображает Бад. Вроде бы Отдел нравов над этим работает.

– Какая именно порнуха?

– Мистер, я же вам сказана: не знаю. Разговор был секунды на две, не больше.

– Ты отдашь Кэти деньги, которые тебе оставил Дюк?

– Вот еще добрый самаритянин нашелся! Отдам, отдам. Если б я сразу ей все деньги отдала, эта соплюшка сразу бы все угрохала на журнальчики с кинозвездами.

– Учти, я к тебе еще загляну.

– Вот обрадовали так обрадовали! 

* * *

В первом же почтовом отделении Бад отправил всю наличность специальной посылкой в мотель «Орхидея», Кэти Джануэй, вместе с набором марок и дружеской запиской. Больше четырех сотен – для девчушки целое состояние.

Только семь часов. Надо как-то убить время, оставшееся до встречи с Дадли. Можно заглянуть в Бюро, зайти в Отдел нравов, посмотреть, не появилось ли чего нового на доске объявлений.

Порнухой занимается четвертый отдел. Кифка, Хендерсон, Винсеннс, Стейтис. Все докладывают: никаких следов. Подробный просмотр можно отложить на завтра – все равно, скорее всего, ниточка тупиковая. Бад зашел в Отдел по расследованию убийств, набрал номер «Кухни Эйба».

– «Кошерная кухня Эйба», – голос Стенса.

– Дик, это я.

– А-а… Проверяете меня, офицер?

– Кончай паясничать, Дик.

– Нет, Бад, это ты кончай придуриваться! Ты больше себе не хозяин. Теперь ты человек Дадли. Что ему от меня нужно, а? Не нравится, с кем я вожу компанию? Или хочет из меня стукача сделать, надеется, что я размякну и тебе проболтаюсь?

– Ты опять напился, напарник.

– Ис-клю-чительно кошерная выпивка! Слышь, передай Эксли: Утенок Дэнни хочет сплясать с ним еще раз. Я читал в газетах про его старика, про этот его долбаный Фантазиленд. Скажи ему, я приду на открытие. Скажи, утенок Дэнни приглашает сержанта Эда Эксли, говнососа гребаного, на первый танец!

– Дик, пойди проспись!

– Да иди ты! Скажи, Утенок Дэнни сперва собьет с него очки, а потом свернет ему ше…

– Дик, черт тебя дери!…

– Да заткнись ты, Бад! Я читал газеты, смотрел списки – кто работает над делом «Ночной совы». Ты, Дадли Смит, Эксли и вся Смитова гоп-компания. Ты, зараза, работаешь вместе с говнососом, который меня оттуда выкинул, делаешь с ним одно дело и думаешь…

Бад швырнул телефон в окно. Вышел на улицу большими шагами, зло пиная подвернувшиеся стулья.

После «Кровавого Рождества» его должны были вышвырнуть из полиции вместе с Диком.

Его спас Дадли.

А теперь Дадли продвигает в герои Эда Эксли. Требует, чтобы тот допросил Инес Сото и раскрыл дело «Ночной совы». Для Инес допрос – возвращение в ад; но кого это волнует?

«Ты больше себе не хозяин, – так сказал Дик. – Ты больше себе не хозяин. Теперь ты человек Дадли».

С этим Каткартом явно что-то нечисто. А значит, есть Шанс – пусть всего один из ста, – что бойня в «Ночной сове» не просто дело рук отмороженных грабителей. Если Бад раскроет это дело, то сможет оттеснить Эксли. И быть может, помочь Стенсу.

А это значит: если что-то узнает о порнухе – не делиться этим с Отелом нравов; скрывать найденные улики от Дадли.

ХВАТИТ МАХАТЬ КУЛАКАМИ. ПОРА ТЕБЕ, БАД УАЙТ. СТАТЬ НАСТОЯЩИМ ДЕТЕКТИВОМ. НАЧИНАЙ РАБОТАТЬ В ОДИНОЧКУ.

Страшное это дело. И темное. Ведь Дадли он обязан очень многим.

Дадли человек опасный. Опаснее самого Бада, хоть нет человека на земле, которого бы Бад боялся. Чертовски опасный. Особенно для тех, кто встает у него на пути.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Рэй Линкер ведет Эда Эксли по «Ночной сове», реконструирует ход событий.

– В общем, думаю, было все так. Эти трое входят и показывают стволы. Один человек берет на мушку официантку, поваренка и кассиршу. Бьет Донну Де Лука прикладом обреза по голове – вот здесь, возле кассы, мы нашли кусочек кожи с ее волосами. Она отдает ему деньги из кассы и из сумочки. Он заталкивает ее и Пэтти Чезимард в кладовку, по пути захватывает из кухни Гилберта Эскобара. Гилберт без боя не сдается – вот следы, тут его тащили, плюс обрати внимание на разбросанные по полу кастрюли и сковородки. Вот его бьют прикладом по голове: видишь, лужица крови обведена мелом? Сейф у них находится под стойкой. Одна из жертв его открывает – заметь монеты на полу. Гилберт продолжает сопротивляться, его снова бьют прикладом. Видишь круг на полу, где написано «1-А»? Здесь мы нашли три золотых зуба. Идентифицировали – всё точно, зубы принадлежали Гилберту Луису Эскобару. Здесь начинаются характерные следы, как будто тащили тело: старина Гил вырубился. Итак, подозреваемый номер один загоняет в подсобку жертвы номер один, два и три.

Они возвращаются в зал. Сегодня, три дня спустя, ресторан все еще опечатан, и возле окон по-прежнему толпятся любопытствующие. Пинкер не умолкает:

– Тем временем начетчики номер два и три обрабатывают жертв номер четыре, пять и шесть. Следы отсюда тоже ведут в подсобку, а битая посуда и остатки еды на полу говорят сами за себя. Невооруженным глазом не видно – линолеум очень темный, но под двумя столиками найдены лужицы крови: Лансфорд и Каткарт тоже получили прикладами по голове. Кто есть кто, мы выяснили по группе крови. Каткарт сидел за столом номер два, Лансфорд – за столом номер один. А теперь…

– Отпечатки пальцев с посуды снимали? – вклинивается Эд.

Пинкер кивает.

– В основном все смазано, только на тарелке Лансфорда остались два четких отпечатка. По ним его и идентифицировали – сравнили с отпечатками, сохранившимися в картотеке полиции Лос-Анджелеса. У Каткарта и Сьюзен Леффертс от рук ничего не осталось, по отпечаткам ничего не разобрать. Личность Каткарта установили отчасти по зубам, отчасти но тюремной медицинской карте, где описаны его приметы. Леффертс – только по зубам. А теперь смотри: видишь туфлю на полу?

– Вижу.

– Судя по всему, Леффертс рванулась за помощью к Каткарту, сидевшему за соседним столиком. Непохоже, чтобы они были знакомы или еще что – видимо, просто запаниковала. Начала кричать, и один из налетчиков заткнул ей рот пачкой салфеток, которые взял вот из этого ящика. Док Лэйман при вскрытии нашел эти салфетки у нее в горле: говорит, к тому времени, как началась стрельба, она, скорее всего, уже задохнулась. Итак, Каткарта и Леффертс тащат в ту же кладовку. Лансфорд идет сам: бедняга, должно быть, еще надеялся остаться в живых. В кладовке всех обыскивают, отбирают сумочки и бумажники – мы нашли в луже крови обрывок водительских прав Эскобара, а также шесть использованных берушей. у налетчиков хватило ума защитить уши.

Вот это в картину не укладывается, думает Эд. Такая предусмотрительность его цветным не по зубам.

– И все это сделали всего три человека?

– Как видишь, – пожимает плечами Пинкер. – А ты что, думаешь, кто-то из жертв знал кого-то из убийц?

– Понимаю, это очень маловероятно.

– Хочешь осмотреть подсобку? Если хочешь, пойдем сейчас: я обещал владельцу к завтрашнему дню освободить помещение.

– Я той ночью все осмотрел.

– А я видел фотографии. Господи Иисусе, никогда и не скажешь, что это были люди! Ты сейчас проверяешь Леффертс, верно?

К стеклу с той стороны прильнула молодая мексиканочка, похожая на Инес Сото. Эд встретился с ней взглядом, и девушка улыбнулась ему.

– Верно.

– Ну и как?

– Никак. Целый день проторчал в Сан-Бернардино и ничего не добился. Она жила с матерью. Мать сейчас на успокоительных, допрашивать ее нельзя. Расспросил соседей – узнал только, что Сьюзен страдала бессонницей и ночами напролет слушала радио. Дружков ее никто не припомнит, о врагах тоже никто не слыхивал. Проверил ее квартиру в Лос-Анджелесе – самая обычная квартира самой обычной тридцатилетней продавщицы. Кто-то из соседей упомянул, что она, мол, была девушка с огоньком – Как-то раз на пари исполнила в греческом ресторане танец живота. Но и в этом нет ровно ничего подозрительного.

– Выходит, мы снова возвращаемся к нашим неграм.

– Похоже, что так.

– А что с машиной? С оружием?

– Пока ничего. Парни из 77-го обыскивают мусорные баки и сточные трубы в поисках сумочек и бумажников. Но и знаю, что может продвинуть расследование вперед.

– Поиск стреляных гильз в Гриффит-парке? – усмехается Пинкер.

Эд поворачивается к окну – но мексиканочки, похожей на Инес, уже не видно.

– Если найдем гильзы, станет ясно, наши негры стреляли или какие-то другие.

– Сержант, работенка будет еще та!

– Знаю. Я вам помогу. Пинкер смотрит на часы.

– Сейчас половина одиннадцатого. Я просмотрю рапорты о стрельбе, постараюсь понять, где именно это происходило. Встречаемся завтра на рассвете. Захвачу с собой взвод саперов. Знаешь парковку у Обсерватории?

– Договорились.

– Разрешение у лейтенанта Смита спрашивать?

– Распорядись от моего имени, ладно? Я доложу прямо Паркеру.

– Значит, в парке на рассвете. И надень что-нибудь похуже: работа предстоит грязная.

* * *

Поужинал Эд в китайском ресторане на Альварадо. Он знал, почему поехал в эту сторону: «Царица ангелов» недалеко, а Инес Сото, скорее всего, еще не спит. Сегодня он звонил в больницу: Инес поправляется, родители ее не навещают. Звонила сестра, сказала, что отец и мать во всем винят ее саму – мол, «напросилась»: одевалась вызывающе и пела себя чересчур свободно. Узнав, что Инес любит мягкие игрушки, Эд отправился в магазин и накурил ей плюшевых зверей. Отчасти чтобы облегчить свою совесть, отчасти с расчетом: она нужна ему, чертовски нужна – основная свидетельница в его первом серьезном деле.

Но на самом деле и это не главное. Он хочет ей понравиться. Хочет стереть из ее мыслей и из своей памяти эти шесть слов, не дающих ему покоя: «Офицер Уайт – вот кто настоящий герой!»

Последнюю чашку чая Эд пил не спеша. Швы быстро заживали, и дантист свою работу выполнил на совесть. От парней из службы шерифа он сегодня получил донесение: Дик Стенс общается с уголовниками, отсидевшими за вооруженный грабеж, играет на скачках через букмекеров, получает зарплату наличными и часто наведывается в веселые дома. Остается застигнуть его на месте нарушения и звякнуть в Управление наказаний – и Стенса ждет тюрьма.

Это хорошо.

И все же Инес назвала героем Бада Уайта. А когда смотрела ему, Эду, в лицо, в глазах ее полыхала ненависть.

Расплатившись. Эд направился в «Царицу ангелов».

* * *

Здесь ему встретился Бад Уайт.

Они столкнулись у лифта. Уайт заговорил первым.

– Эксли, карьера твоя никуда не убежит. Дай ей поспать.

– А ты что здесь делаешь?

– Всяко не принуждаю ее дать показания. Оставь ее в покое, Эксли. еще успеешь свое взять.

– Я просто зашел ее навестить.

– Она тебя насквозь видит, Эксли. И плюшевыми мишками ты ее не купишь.

– Не понимаю тебя, Уайт. Ты не хочешь, чтобы дело раскрылось? Или просто злишься оттого, что пристрелить больше некого?

– Во всяком случае, я никогда своих не продавал и начальству жопу не лизал!

– Так, все же что ты тут делаешь? Может, адресом ошибся – бордель в другой стороне.

– При других обстоятельствах я бы тебя по стенке размазал.

– Я до вас со Стенслендом еще доберусь. Оба вы получите, что заслужили!

– Попробуй! Ссыкло ты, а не герой войны! В войну он с японцами играл! «Падай, ты убит!»

Эд вздрогнул, а Бад насмешливо ему подмигнул.

Всю дорогу до палаты Инес Эда трясло. У дверей остановился, осторожно заглянул внутрь, а потом уже постучал.

Инес, лежа в постели, читает журнал. Плюшевые зверушки разбросаны по полу. В постели рядом с девушкой лежит Бельчонок Скутер.

Подняла голову, встретилась с ним взглядом. Спокойно и твердо:

– Нет.

Эд заметил, что синяки ее побледнели, но выражение лица по-прежнему суровое.

– Что «нет», мисс Сото?

– Нет, я не стану давать показания.

– Даже на несколько вопросов не ответите?

– Ни на один.

Эд выдвинул стул и сел у кровати.

– Вы, кажется, не удивлены моим поздним визитом?

Насмешливо:

– Нет, сержант Эксли, ваш поздний визит меня ни капельки не удивил. – Кивнула в сторону игрушек на полу: – Кто за это заплатил? Окружной прокурор?

– Нет, я. Эллис Лоу был у вас?

– Да, и ему я тоже ответила «нет». Сказала: трое negritos putas [32] схватили меня, пустили по кругу, потом взяли деньги у других putos и оставили с тем puto, которого застрелил офицер Уайт. А никаких подробностей я не помню, не хочу вспоминать и не буду вспоминать. Вот и все. Absolutamente.

– Мисс Сото, я просто зашел вас проведать…

Она смеется ему в лицо.

– А хотите знать, что было дальше? Через час после того, как меня привезли, звонит мой братец Хуан и говорит, что домой я могу не возвращаться, потому что опозорила семью. Потом появляется puto мистер Лоу и обещает устроить меня в отель, если я соглашусь сотрудничать с полицией. А под конец мне привозят из магазина этих puto зверей и говорят, что это подарок от такого симпатичного полицейского в очках. Я в колледже учусь, сержант. Думали, я не смогу два умножить на два?

– А этого вы не выбросили, – замечает Эд, указав на Бельчонка Скутера.

– Да, его не выбросила.

– Любите мультфильмы Дитерлинга?

– И что, если так?

– Просто спрашиваю. А какое место в вашей таблице Умножения занимает Бад Уайт?

Инес отворачивается, начинает взбивать подушку.

– Он убил этого подонка. Ради меня.

– Не ради вас. Уайту просто нравится убивать.

– А мне плевать! Главное, что этот puto мертв. Офицер Уайт зашел меня навестить. Предупредил, что вы с Лоу меня в покое не оставите. Сказал, что лучше было бы дать показания, но не давил на меня. И еще – знаете что, господин тихоня? Он вас ненавидит!

– А вы умная девушка, Инес.

– Для мексиканки, вы хотите сказать?

– Нет. Просто умная. И еще вам сейчас очень одиноко. Настолько, что вы рады любому обществу – даже моему. Иначе давно попросили бы меня уйти.

– И что, если так? – спрашивает Инес, швырнув журнал на пол.

Эд поднимает его. Загнутые страницы со статьей о строительствеФантазиленда.

– Я попрошу окружного прокурора, чтобы он дал вам время поправиться и прийти в себя. И еще порекомендую, чтобы, когда дело дойдет до суда, вам разрешили ограничиться письменными показаниями. Если у нас будет достаточно других улик по делу «Ночной совы», то, возможно, ваши показания вообще не понадобятся. А если вы не хотите больше меня видеть, скажите – я уйду и никогда не вернусь.

Долгое молчание.

– Все равно мне теперь идти некуда, – говорит наконец Инес.

– Вы читали статью о Фантазиленде?

– Да.

– Видели там имя: Престон Эксли?

– Да.

– Это мой отец.

– И что? Я уже поняла, что вы богатенький, раз столько денег швыряете на игрушки. И что с того? Куда же мне теперь идти?

Эд встает, опершись на поручни больничной кровати.

– У меня есть охотничий ломик на озере Эрроухед. Можете пожить там. Обещаю, я пальцем к вам не притронусь. И еще: я возьму вас с собой на открытие Фантазиленда.

– Как же я пойду… с такими волосами? – Инес проводит ладонью по своей обритой голове.

– Я куплю вам самую красивую шляпку.

И тут Инес ломается: прижав к себе Бельчонка Скутера, начинает рыдать так, словно у нее разрывается сердце.

* * *

Всю ночь Эду снилась Инес: лицо ее сливалось с лицами других женщин, а порой – с образом матери. Сонный и усталый, встретился он на рассвете с Рэем Линкером и его саперами. Рэй все обеспечил: фонари, лопаты, металлоискатели. По его просьбе Отдел по связям с общественностью распространил воззвание ко всем свидетелям стрельбы в Гриффит-парке с просьбой помочь в опознании подозреваемых в хулиганских действиях. Разделил на квадраты местность – все крутые склоны холмов, покрытые густым слоем грязи. Люди водили над землей металлоискателями. Там, где прибор начинал тикать, принимались копать. Находили монеты, банки из-под пива, один раз откопали револьвер тридцать второго калибра. Текли часы, солнце перевалило за полдень. Эд работал не Щадя себя – с непокрытой головой, рискуя получить солнечный удар, дыша пылью. Мысли его крутились вокруг женщин, которых он когда-то знал, и неизменно возвращались к Инес.

Энн из школы Мальборо. С ней он познакомился на Школьном балу, а потом занимайся любовью в «додже» тридцать восьмого года, упираясь ногами в дверцу при каждом толчке. Пенни – однокурсница: ромовый пунш в общежитии, торопливое соитие на заднем дворе. Война, турне по стране: череда пламенных патриоток, только и мечтающих лечь в постель с героем. Одна ночь с женщиной старше его – диспетчером Центрального отдела. Он уже не помнил их лиц: о ком бы ни подумал – перед глазами вставало лицо Инес. Он представлял ее без синяков и без больничной одежды. Его шатало от усталости, жара и разгоряченное воображение кружили голову – но Эд был счастлив.

Потом наступило время, когда он уже не мог думать ни об Инес, ни о чем-нибудь другом – просто тупо, как автомат, выполнял свою работу. А потом в отдалении послышались радостные возгласы, и кто-то положил руку ему на плечо.

Эд поднял глаза. Перед ним стоял Рэй Пинкер: в одной руке – две стреляные гильзы, в другой – увеличенная фотография гильзы, найденной в «Ночной сове». Не требовалось экспертизы, чтобы заметить: следы от бойка ударника на гильзах абсолютно совпадают.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Уже два дня Джек идет по следу «Флер-де-Лис» – и большую часть времени потратил впустую.

За два дня – всего один подозреваемый: Ламар Хинтон, двадцать шесть лет, арестован за вооруженное нападение, отсидел два года в Чино, выпущен досрочно 3/1/1951. Последнее место работы – установщик телефонных аппаратов в «Пасифик – Коуст Беллз». Инспектор по надзору подозревает, что Хинтон подрабатывает установкой «жучков» на телефонных линиях букмекеров. По фотографии Джек узнал того качка, что приезжал к Тимми Валберну.

Два дня, и пока ситуация патовая: дело о порнографии может стать для него вожделенным билетом обратно в Отдел наркотиков – но в этом деле замешаны Тимми Валберн и Билли Дитерлинг, гомики с большими связями, способные растереть в порошок всю его голливудскую карьеру.

Два дня муторной кабинетной работы, заходы с разных сторон. Просмотр отчетов о недавних арестах, беседы с арестованными. Нет, никто не покупал порнуху – а если и покупал, не признается. Первый день прошел совершенно впустую. Одно утешает: соперники – Кифка, Хендерсон,

Стейтис – тоже ничего не добились. А Расс Миллард рвется участвовать в расследовании «Ночной совы», так что до порнографии ему дела нет.

Только в середине второго дня Джек попал в цель – набрел на Ламара Хинтона, качка-телефониста.

И все два дня без устали копался в памяти, пытаясь вспомнить, почему же таким знакомым кажется это название – «Флер-де-Лис».

И вдруг озарило.

Сочельник пятьдесят первого, как раз перед «Кровавым Рождеством». Сил Хадженс подкинул информацию о двух актерах-наркоманах – и как раз в квартире у влюбленной парочки Джек нашел визитку «Флер-де-Лис». Посмотрел и забыл.

Голос Сила: «У всех у нас свои секреты, Джек».

И все же Джек одержимо рвался вперед, словно его волокло течением. Он должен узнать, кто выпускает эту порнуху. Должен. Хотя бы для того, чтобы вновь научиться спокойно спать по ночам.

Вечер второго дня провел в компании «П. К. Беллз». Просматривал списки служащих, сравнивал с полицейскими досье. Так и вышел на Ламара Хинтона.

В дежурке все разговоры – о «Ночной сове». О порнухе все забыли. И только он, Победитель с Большой Буквы…

Перед глазами – оргии с чернильной кровью.

Не думать. Не вспоминать. Действовать.

* * *

Сегодняшний маршрут Хинтона: Говер, Ла Брейа. Франклин. Голливуд Резервуар. Установка телефонов в Крестон-драйв и Норт-Ивар. На автомобильной карте Джек нашел Крестон: Голливуд-Хиллз, крутая, извилистая дорога вверх по холму, а там – тупик.

У псевдофранцузского «шато» притулился грузовичок с эмблемой телефонной компании. Напротив, через улицу, прикручивает провода к столбу Ламар Хинтон. Огромный неуклюжий мужик на столбе в ярком свете дня – что-то абсурдное, почти пугающее в этой картине.

Дверь фургона распахнута. Джек заглядывает внутрь – инструменты, телефонные книги, пара альбомов Спейда Кули. Никаких подозрительных коричневых пакетов. Ламар таращится на него со столба – Джек демонстрирует ему полицейский жетон.

Хинтон соскальзывает по столбу вниз: рост – порядка шести с половиной футов, светлые волосы, мускул на мускуле.

– Вы из Д-досрочного отдела?

– Полиция Лос-Анджелеса.

– Т-так вы не проверять меня пришли?

– Нет. Я пришел помочь тебе не загреметь обратно в тюрягу.

– А ч-что…

– Твой инспектор недоволен твоей работой, Ламар. Считает, ты используешь ее как прикрытие, чтобы заниматься незаконной прослушкой.

Хинтон тяжело задумывается. Мускулы ходят ходуном, на гладком лбу обозначаются тектонические сдвиги.

– «Флер-де-Лис», – говорит Джек. – «Все, что пожелаете». Ты ведь не желаешь снова оказаться за решеткой? Выкладывай все, что знаешь, или вернешься в Чино.

– Т-так это вы вломились в м-мою машину! – соображает Ламар.

– Ну ты прямо Эйнштейн! А теперь используй свои гениальные мозги и подумай, что для тебя выгоднее – дать информацию или промолчать и угодить в тюрьму.

Хинтон тяжело переступает с ноги на ногу, и Джек Демонстративно кладет руку на рукоять револьвера.

– «Флер-де-Лис». Кто владелец, как устроен бизнес, что ты продаешь. Дитерлинг и Валберн. Рассказываешь все – и мы расстаемся навсегда.

Хинтон снова погружается в раздумье. Думает он всем телом: под футболкой напиваются и ходят волнами могучие мышечные бугры. Джек вытаскивает порножурнал, тычет ему в лицо красочной оргией.

– Участие в преступном сообществе, созданном с целью распространения порнографии, а также хранение и распространение наркотических веществ. Если сядешь – сидеть будешь, мать твою, до двухтысячного года! А теперь выкладывай: ты развозишь это дерьмо для «Флер-де-Лис»?

Хинтон кивает.

– Ага.

– Умница. Кто его выпускает?

– Н-не знаю. П-правда, чес-слово, не знаю!

– Кто для него позирует?

– Н-не знаю, я т-только развожу.

– Билли Дитерлинг и Тимми Валберн. Что про них скажешь?

– П-просто клиенты. Г-гомики. Знаете, они любят т-такие фотки с голубыми…

– Гомики любят фотки с голубыми! Ламар, я потрясен твоим интеллектом. А теперь, внимание, вопрос на миллион баксов: кто…

– Офицер, п-пожалуйста, не надо!

Джек выразительно встряхивает револьвером.

– Хочешь отправиться в Чино следующим поездом?

– Н-нет.

– Тогда отвечай.

Хинтон хватается за столб, словно утопающий за соломинку.

– П-пире Пэтчетт. У него вроде какой-то легальный б-бизнес. Вот он в-всем и заправляет.

– Описание, номер телефона, адрес.

– Лет п-пятьдссят с чем-то. Живет вроде в Брентвуде. Т-телефона не знаю – он мне п-платит почтовыми переводами.

– Что еще знаешь? Давай-давай, не жмись.

– Ну он… это… п-поставляет девок, к-которые к-ко-сят под к-кинозвезд. Богатый. Я сам-то его видел в-все го один раз.

– Кто тебя с ним свел?

– Один п-парень, Честер. На «Берегу Мускулов» познакомились [33].

– Как фамилия Честера?

– Н-не знаю.

– Кто еще работает на Пэтчетта?

– Н-не знаю.

– Что предлагает клиентам «Флер-де-Лис»?

– Все, что п-пожелаете.

– Рекламные слоганы меня не интересуют. Конкретнее.

Страх у Хинтона понемногу проходит, на смену ему подступает гнев.

– Д-да все, что угодно! Д-девки, п-парни, выпивка, наркота, журналы с к-картинками, ошейники, хлысты всякие…

– Хорошо, ясно. Кто еще занимается доставкой?

– Т-только мы с Честером. Он работает днем, а я по вечерам. Но я Честера закладывать н-не…

– Где живет Честер?

– Н-не знаю!

– Хорошо-хорошо, верю. Услугами «Флер-де-Лис» пользуются богатые и знаменитые, верно?

– Т-точно.

Пластинки у него в багажнике.

– Спейд Кули – ваш клиент?

– Н-нет, это мне его басист подарил, Берт Перкинс. Мы с ним… ну, т-типа знакомы.

– Ясно, клиент. Имена других клиентов. Колись.

Мощные ручищи Хинтона судорожно сжимают столб. Джек понимает: великан готов сорваться с цепи – и тогда даже револьвер его не спасет.

– Ты сегодня работаешь?

– Д-да.

– Адрес, откуда забираешь товар?

– Н-не надо… п-пожалуйста!

Джек быстро обыскивает его карманы: бумажник, мелочь, какая-то мазь для качков, чтоб тело блестело, ключ. Поднимает ключ, показывает Хинтону. Тот неожиданно бьется головой о столб – бам-бам. Кровь на столбе.

– Адрес, быстро. И я уйду.

Бам-бам – кровь на лбу амбала.

– Черамойя, п-пятьдесят два шестьдесят один б-бэ.

Джек швыряет бумажник, мелочь и мазь на землю.

– Сегодня ты там не появишься. Позвонишь своему инспектору, передашь, что ты мне помог, но теперь тебе надо на какое-то время убраться из города. Формально пусть возьмут тебя за нарушение режима условно-досрочного освобождения. По этому делу ты чист. Когда дойдет дело до Пэтчетта. я дам ему понять, что продал его кто-то из натурщиков. И учти: попытаешься вынести товар – остаток жизни проведешь в Чино.

– Н-но в-вы же обещали…

Джек прыгает в машину, жмет на газ. Хинтон лупит пудовыми кулачищами по столбу.

* * *

Пирс Пэтчетт, лет пятьдесят с чем-то, «вроде у него какой-то легальный бизнес».

Из автомата Джек звонит в архив и в дорожную полицию. Имя: Пирс Морхаус Пэтчегг. Дата рождения: 30/6/1902; место рождения: Гросс-Пойнт, Мичиган. Приводов в полицию не имеет. Адрес: 1184, Гретна-Грин, Брентвуд. С 1931 года – три штрафа за мелкие нарушения правил дорожного движения.

Негусто. Теперь попробуем разговорить Сида Хадженса – он явно что-то знает, но помалкивает. У Сида занято. Джек звонит Морти Бендишу в «Миррор».

– Отдел городской жизни, Бендиш.

– Морти, это Джек Винсеннс.

– О, Победитель с Большой Буквы! Джек, когда же вернешься в команду борцов с наркотой? Мои читатели по тебе соскучились!

Морти не терпится получить что-нибудь жареное.

– Как только наш чистоплюй Миллард сподобится меня отпустить. А это случится, если я раскрою для него какое-нибудь интересное дельце. И ты мне можешь в этом помочь.

– Продолжай. Я весь внимание.

– Пирс Пэтчетг. Тебе это имя о чем-нибудь говорит? Бендиш присвистнул.

– И что у тебя на него?

– Пока не могу сказать. Но, если все подтвердится, тебя ждет эксклюзив.

– Раньше, чем Сида?

– Именно. А теперь я весь внимание. Морти снова присвистывает.

– У меня о нем информации немного – но кое-что интересное найдется. Пэтчетт – мужчина видный, настоящий красавец. Лет пятидесяти, но выглядит, как будто ему нет и сорока. Приехал в Лос-Анджелес лет тридцать пять назад. Специалист по дзюдо или джиу-джитсу – что-то в этом роде. По образованию вроде как химик, как будто занимался фармацевтикой. Стоит кучу баксов. Говорят, держит ссудную кассу – одалживает деньги бизнесменам под тридцать процентов и залог доли в деле. Еще я точно знаю, что он голливудский завсегдатай, со многими в Индустрии на короткой ноге, сам профинансировал несколько фильмов. Любопытно, а? А теперь слушай дальше: ходят слухи, что он нюхает порошок и время от времени отдыхает в клинике у Терри Лакса. Правда или нет, не знаю. Но, судя по всему, этот Пэтчетт – из тех ключевых фигур, которые стараются держаться в тени.

Терри Лаке – пластический хирург, работающий с кинозвездами. Говорят, в лечебнице у него происходит много интересного: подпольные аборты, тайный вывод из запоя, снятие героиновой ломки… с помощью героина. Впрочем, Терри бесплатно пользует лос-анджелесских политиканов, так что копы к нему в клинику и не заглядывают.

– Морти, это все, что у тебя есть?

– А тебе мало? Что ж, чего не знаю я, наверняка знает Сид. Позвони ему, только помни: эксклюзив ты обещал мне.

Джек вешает трубку и набирает номер Сида Хадженса.

– «Строго секретно», конфиденциально, без протокола…

– Это Винсеннс.

– Джеки! Что, хочешь рассказать старику Сидстеру. кто перестрелял посетителей в «Ночной сове»?

– Пока нет, но держу ухо востро.

– Тогда, может, что-нибудь про наркоту? Давно хочу написать большую обзорную статью о наркоманах – черные джазовые музыканты, кинозвезды… еще постараюсь связать это дело с коммунистами – сам понимаешь, после дела Розенбергов публика от одного слова «коммуняка» пятком писает. Как думаешь, интересно выйдет?

– Звучит многообещающе. Сид, ты слышал о человеке по имени Пирс Пэтчетт?

Молчание – на несколько секунд дольше, чем нужно, д потом – слишком уж бодро и энергично, слишком по-сидовски:

– Джеки, все, что я о нем знаю, – что этот парень очень богат. Он из тех, кого я называю бесцветными: не красный, не голубой, даже не связан ни с кем из персонажей, способных обеспечить хороший смачный скандальчик. А от кого ты о нем услышал?

Врет. Джек нутром чувствовал: врет.

– От распространителя порнушки.

В трубке – треск помех и тяжелое дыхание.

– Джек, порнухой интересуются недоделки, которым не дают живые бабы. Оставь ты эти дела. А когда что-нибудь нарисуется, связанное с твоей работой, звони.

Щелчок и короткие гудки. Вам! Словно захлопнулась дверь, навсегда отрезавшая Джека от мира. Не подобрать отмычку, не вышибить плечом. И на двери этой – огненными буквами – «МАЛИБУ РАНДЕВУ».

* * *

В Отделе нравов пусто, только в гардеробной переговариваются Расс Миллард и Тад Грин. Джек проверяет Доску объявлений – никаких новостей. Из гардеробной до него доносятся голоса: разумеется, речь идет о «Ночной сове».

– Расс, я знаю, ты хочешь заняться этим делом. Но Маркер хочет, чтобы им занимался Дадли.

– Шеф, Дадли чересчур самоуверен. Рано он успокоился на этих неграх. Ты сам понимаешь, что рано.

– Ты, капитан, называешь меня «шефом», когда тебе что-то от меня надо.

Миллард смеется.

– Тад, саперы нашли в Гриффит-парке стреляные гильзы. А недавно я слышал, что ребята из 77-го обнаружили сумочки и бумажники. Это правда?

– Да, час назад, в канализации. Все в запекшейся крови, отпечатки пальцев стерты. Экспертиза определила, что кровь на вещдоках соответствует группе крови жертв. Это цветные, Расс. Точно.

– Может, и цветные. Но не те, что у нас сидят. Подумай сам: похищают девушку, насилуют, продают друзьям, а после этого тащатся через весь город в Голливуд и устраивают стрельбу в «Ночной сове». При том что двое из них нажрались барбитуратов. Как ты себе это представляешь?

– Согласен, такое представить трудно. Очевидно, Инес Сото изнасиловали не они. И нам надо выяснить кто. К сожалению, она не хочет говорить, – но над ней работает Эд Эксли, а Эд в своем деле мастер.

– Тад, я не буду вламываться в амбицию. Я капитан, Дад – лейтенант. Мы можем работать над делом вместе.

– Меня беспокоит твое сердце.

– По-твоему, из-за ерундового инфаркта пятилетнем давности я стал инвалидом!

– Так и быть, – смеется Грин, – поговорю с Паркером. Господи Иисусе, ты и Дадли – ну и парочка!

Тем временем Джек находит в кладовке то, что хотел: магнитофон для записи с телефона и наушники. Не желая привлекать к себе внимание, выходит крадучись, чере» боковую дверь.

* * *

На Черамойя-авеню – Голливуд, в квартале от Франклин, – Джек подъезжает уже в сумерках. Двухэтажный тюдоровский дом под номером 5261: две квартиры внизу, две наверху. Свет не горит, должно быть, Честер свою смену уже отработал. Джек нажимает звонок В – нет ответа. Прикладывает ухо к двери, ждет – ни звука. Осторожно отпирает дверь ключом.

В яблочко! С первого взгляда ясно, что Хинтон его не подвел. Настоящая мечта извращенца: от пола до потолка – полки, забитые специфическим добром.

Первосортная марихуана. Таблетки – бензедрин, амфетамины, «красные дьяволы», «желтые пиджаки», «синие небеса». Цивильные препараты: лауданум, кодеин. Звучные наименования: «Дорога к мечте», «Голливудский восход», «Марсианская луна». Абсент, чистый спирт – пинтами, квартами, полугаллонами. Эфир, расфасованный кокаин и героин. Катушки и катушки фильмов с выразительными названиями: «Мистер Большой Член», «Анальная любовь», «Сломанная целка», «Групповуха», «Насильник в женской школе», «Клуб насильников», «Минетчица-девственница», «Горячая негритянская любовь», «Трахни меня сегодня ночью», «Горячая попка Сьюзи», «Мужская страсть», «Любовь в раздевалке», «Высоси досуха», «Иисус натягивает Папу», «Минет в раю», «В Роттердам через Поппенгаген», «Распутный ротвейлер Рекс». Альбомы с картинками – не такие, за какими охотится Джек, самые банальные: все у всех сосут, торчащие члены, разверстые щели, воздетые задницы. То тут то там на полках виднеются пустоты. Может, тут и лежала его порнуха? Может, Ламар нарушил уговор и кое-что припрятал? Но какой смысл? И прочего дерьма хватит, чтобы упечь его за решетку лет на пятьдесят. Смотрим дальше. Реальные фото голых кинозвезд, сделанные скрытой камерой: Лупе Велес. Гэри Купер, Джонни Вайсмюллер, Кэрол Лэндис, Кларк Гейбл, Таллула Банкхед. Трупы в морге, уложенные в позу 69. Цветное фото: Джоан Кроуфорд трахается со статистом-самоанцем по прозвищу Окей Фредди, широко известным внушительными размерами его члена. Фаллоимитаторы, собачьи ошейники, цепи, хлысты, трусики с прорезями, кружевные чулки, кольца на член, катетеры, клизмы, высокие сапоги из черной кожи с шестидюймовыми каблуками. Кукла-манекен с резиновыми губами и настоящими волосами, наклеенными на пластмассовый лобок, шахна из садового шланга.

Джек вышел в туалет, чтобы отлить. Собственное лицо в зеркале показалось ему чужим: старое, изможденное, с нездоровым блеском в глазах. Пора за работу: установить, магнитофон, просмотреть порнуху в поисках знакомых лиц.

Порнуха дешевая, должно быть, мексиканского производства: изможденные натурщики с идиотическими физиономиями и «дорожками» на руках. У Джека кружится голова, будто он принял на грудь. То и дело взгляд его обращается в сторону полок с наркотой, но Джек мысленно дает себе пинка и продолжает работу. О кайфе он думать не станет. И постарается не представлять на месте порнонатурщиц Карен.

Отложив журналы, Джек встает, прохаживается по комнате, прислушиваясь к звуку своих шагов. Так и есть – в одном месте звук особый. Пустота под полом. Откидывает ковер – точно: в пол вделано металлическое кольцо. под ним – небольшой пустой подвал.

Звонит телефон.

Джек включает магнитофон, хватает трубку. – Алло! Флер-де-Лис – все, что п-пожелаете! – косит под Ламара.

Щелчок и короткие гудки. Ответ неверный. Полчаса спустя – новый звонок.

– Алло, это Ламар. Щелчок, гудки.

Ждет, курит. От сигарет уже першит в горле. еще один звонок. Попробуем наудачу:

– Д-да?

– Привет, это Сет из Бел-Эйр. Ну что, Ламар, привезешь мне что-нибудь сегодня?

– К-конечно, п-привезу.

– Возьму бутылочку абсента. Поторопишься – получишь очень приличные чаевые.

– Э-э… м-можст, адресок напомните?

– Дырявая же у тебя память! 941, Роскомир, и смотри не опаздывай!

Джек вешает трубку. Почти сразу – новый звонок:

– Д-да?

– Ламар, скажи Пирсу, мне нужно… Ламар, это ты?

СИД ХАДЖЕНС.

– Д-да, к-кто это? – теперь он заикается, почти не притворяясь.

Щелчок, гудки.

Джек нажимает перемотку. Сомнений нет: голос Хадженса.

СИД ЗНАЕТ ПЭТЧЕТТА. СИД ЗНАЕТ ЛАМАРА. СИД ЗНАЕТ, ЧТО ТАКОЕ «ФЛЕР-ДЕ-ЛИС».

Телефон звонит снова, но теперь Джек не берет трубку. Торопливо отключает магнитофон, раскладывает по местам порножурналы. Выходит за дверь – свежий ночной воздух щекочет ему нервы.

Рев автомобильного мотора.

Первый выстрел разбивает стекло, еще две пули врезаются в дверь.

Джек пригибается, стреляет по машине.

Автомобиль с потушенными фарами. Еще два выстрела – пули попадают в дерево, на землю летят щепки. еще три – все промахи. Визжат тормоза, машину заносит, она разворачивается и исчезает.

Слышатся голоса, у соседей распахиваются двери – свидетели. Джек прыгает к себе в машину, не зажигая фар, петляя и ошибаясь, мчится на Франклин и там вливается в поток машин. Врага уже не догнать – да и как его узнаешь? В темноте все автомобили одинаково черны и зловещи. Джек закуривает. Сигарета помогает собраться с мыслями. Теперь – в Бел-Эйр.

Вот и Роскомир-роуд – извилистая лента, поднимающаяся вверх по холму. По сторонам – роскошные особняки с пальмами у дверей. Джек подъезжает к дому 941.

Строение в псевдоиспанском стиле: одноэтажное, полукруглое, с черепичной крышей. У дверей выстроились в ряд машины: «ягуар», «паккард», два «кадиллака», «роллс-ройс». Джек выходит: никто не подбегает к нему и не спрашивает, что он здесь делает, – хорошо. Пригнувшись, переписывает номера автомобилей.

Все пять – новенькие дорогие машины. Знакомых коричневых пакетов ни в одном салоне не видать. Окна в доме ярко освещены, колышутся шелковые занавески. Джек подходит, осторожно заглядывает внутрь.

То, что предстает его глазам, он никогда уже не забудет.

Одна из женщин – вылитая Рита Хейворт в «Гильде». Вторая, в изумрудно-зеленом платье, – ни дать ни взять Ава Гарднер [34]. В купальнике с блестками и чулках в сеточку – очень похожа на Бетти Грэйбл [35]. Даже не верится, что все они двойники.

Мужчины в смокингах расплываются, отходят на задний план. Джек не может отвести глаз от женщин.

Потрясающе. Хинтон о Пэтчетте: «Поставляет девок, которые косят под кинозвезд». «Косят»? Нет, природа не могла создать такого сходства. И одними прическами и макияжем его не подделаешь. Эти женщины – создания мастера. Гениального мастера.

В полосу света выходит еще одна – Вероника Лейк [36]. Эта не так похожа на свой прототип: сходство не столько в лице, сколько в плавной кошачьей грации движений. Но она прекраснее всех, и мужчины в смокингах устремляются к ней.

Джек прижимается к стеклу. У него кружится голова.

Как добрался до дома – Джек не помнит. Л дома, на двери, ждет его визитная карточка «Строго секретно», и на обратной ее стороне – два слова:

«МАЛИБУ РАНДЕВУ».

В мозгу – кричащие заголовки газет:

БОРЕЦ С НАРКОТИКАМИ ПОД КАЙФОМ РАССТРЕЛЯЛ СЛУЧАЙНЫХ ПРОХОЖИХ!

ЗНАМЕНИТЫЙ ПОЛИЦЕЙСКИЙ ОБВИНЯЕТСЯ В УБИЙСТВЕ!

ПОБЕДИТЕЛЬ С БОЛЬШОЙ БУКВЫ ОКОНЧИТ ЖИЗНЬ В ГАЗОВОЙ КАМЕРЕ! СОСТОЯТЕЛЬНАЯ ПОДРУГА ВИНСЕННСА ПРОЩАЕТСЯ С НИМ В КАМЕРЕ СМЕРТНИКОВ!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

На территорию Фантазиленда они входят рука об руку. На Инес – выходное платье, шляпка с вуалью, скрывающей синяки. Служители выстраивают посетителей рядами, но полицейский жетон Эда помогает им пройти без очереди.

Вуаль Инес вздымается от частого, взволнованного дыхания. Эд с интересом смотрит по сторонам: каждый аттракцион – новый штрих к портрету отца.

Центральная аллея – США, год 1920: патефоны-автоматы, фонтанчики с содовой. Костюмированные фигуры: мальчишка – разносчик газет жонглирует яблоками, полицейский обходит квартал, красотки с мальчишеской стрижкой танцуют чарльстон. По левую руку – Амазонка: механические крокодилы, экскурсии на каноэ. По правую – снеговые шапки миниатюрных гор. Продавцы сладостей в шапочках с мышиными ушами. Монорельсовая дорога, тропические острова – несколько сотен квадратных акров фантазии и беззаботного веселья.

Для начала прокатились на монорельсе – первый вагон, первый рейс. Вверх-вниз, вверх-вниз. На самых крутых виражах Инес невольно взвизгивала. Потом – катания на санях в «Мире Пола». Перекусили: хот-доги, мороженое и фирменные сырные шарики от Мучи-Мауса.

После ланча – «Пустынная Идиллия», «Дом развлечений Дэнни», выставка, посвященная межпланетным путешествиям. На выставке Инес начала заметно скучать: восхищение тоже утомляет. Да и сам Эд после бессонной ночи клевал носом.

Поздно вечером в участок пришло сообщение: перестрелка на Черамойя-авеню, все подозреваемые скрылись. Ехать на место пришлось Эду. Стреляли по первому этажу четырехквартирного дома. У крыльца – брошенные револьверы, тридцать восьмого и сорок пятого калибра. Квартира выглядит странно: что-то вроде склада, все полки пусты, лишь в углу валяется ошейник с шипами. Садо-мазо. Телефона нет. Личность арендатора выяснить не удалось: хозяин дома рассказан, что платили ему по почте, ежемесячными чеками на сумму сто долларов в конвертах. Он был доволен и не задавал вопросов – так что даже имени нанимателя назвать не может. Судя по состоянию квартирки, очищали ее второпях – но никто из соседей ничего не видел. Итого – четыре часа, которыми пришлось пожертвовать в ущерб делу «Ночной совы».

После межпланетной выставки (пафосной и тоскливой); Инес направилась в дамскую комнату. Эд вышел на воздух.

Мимо прошла группа важных шишек под водительством Тимми Валберна. Еще бы: открытие Фантазиленда – самое главное событие месяца, что подтверждает статья на первой странице сегодняшней «Геральд». И нет ничего важнее.

На втором допросе Коутс, Джонс и Фонтейн не сказали ни слова. Опознание троицы как хулиганов, стрелявших в воздух в Гриффит-парке, провалилось – свидетели в один голос твердят: «Вроде похожи, но они или нет, точно не скажем». Машину так и не нашли – что неудивительно, ибо теперь список расширился до «фордов» и «шеви» 48 – 50 годов. Идет подковерная борьба за руководство расследованием: шеф Паркер поддерживает Дадли Смита, Тад Грин продвигает Расса Милларда. Стволы не найдены. Кошельки и сумочки жертв обнаружены в коллекторе в нескольких кварталах от отеля «Тевир». Вместе со стреляными гильзами из Гриффит-парка – улика весомая. Но, увы, все эти улики косвенные. Вот почему Эллис Лоу не оставляет в покое Паркера, требуя, чтобы Паркер не оставлял в покое Эда:

– Скажи ему, нам нужны свидетельские показания, пусть надавит на эту девчонку, он вроде с ней сошелся, пусть уговорит ее пройти допрос под пентоталом, нам нужны подробности – сочные подробности, как в деле Крошки Линдберга, нам нужно, черт побери, раскрыть это дело так, чтобы все было как на ладони!

Подошла Инес, присела рядом. Перед ними открывался вид: слева – Амазонка, справа – гипсовые горы.

– Как ты? – спросил Эд. – Домой пока не хочешь?

– Хочу сигарету. Хотя вообще-то не курю.

– И не начинай. Инес…

– Да, я перееду к тебе в охотничий домик.

– И что же помогло тебе решиться? – улыбается Эд. Инес поднимает вуаль, заправляет ее под поля шляпы.

– Увидела в туалете газету. Эллис Лоу распинается перед журналистами о моих нечеловеческих страданиях. Вот и хочу скрыться куда-нибудь от него подальше. Да, я ведь еще не поблагодарила тебя за шляпку.

– Не стоит.

– Стоит. Я вообще-то девушка воспитанная. Просто с подозрением отношусь к anglos [37], которые оказывают мне любезности.

– Думаешь, я и сейчас пытаюсь на тебя надавить? Нет.

– Пытаешься, Эксли. И еще раз, для протокола: я ничего не скажу, я не буду смотреть на фотографии, я не дам показаний.

– Я подписал рекомендацию, чтобы пока тебя оставили в покое.

– Ах, «пока»! И это, по-твоему, не давление? А то, что ты за мной ухлестываешь? Впрочем, это мне даже нравится. Сам понимаешь, ни один мексиканский мачо на улице не покажется рядом с девушкой, которая прошла через банду negritos putos. Впрочем, я мексиканских мачо всегда терпеть не могла. И знаешь, что самое страшное, Эксли?

– Эд, я же говорил.

Инес возводит глаза к небу.

– У меня есть младший брат по имени Эдуардо – редкостный гаденыш. Так что тебя я буду звать Эксли. Так вот, знаешь, что самое страшное? Что мне сейчас хорошо. Так хорошо – как в сказке. Но сказки рано или поздно кончаются. Это – сказка, а то, что со мной случилось, – реальность. Понимаешь?

– Понимаю. Инес, попробовала бы ты все-таки мне поверить.

– Не могу, Эксли. «Пока» – не могу. Может быть, не смогу никогда.

– Я единственный, кому ты можешь доверять. Инес резко опускает вуаль.

– Нет. Тебе – не могу. Ты не ненавидишь их за то, что они со мной сделали. Тебе кажется, что ненавидишь, но на самом деле для тебя это просто случай продвинуться по службе. А вот офицер Уайт – он их ненавидит. Он убил мерзавца, который надо мной измывался. И ему я верю. Он не такой умный, как ты, не умеет красиво говорить и дарить дорогие подарки, но ему – верю.

Эд протягивает к ней руку, но она резко отстраняется.

– Я хочу, чтобы они сдохли. Absolutamento muerte. Comprende? [38]

– Я-то comprende. А ты comprende, что твой ненаглядный офицер Уайт – громила и садист?

– Только если ты comprende, что к нему ревнуешь… Ой! Боже мой, ты только посмотри!

Рэй Дитерлинг и его отец. Эд встает. Встает и Инес, глаза у нее округляются от восторга.

– Рэймонд Дитерлинг, мой сын Эдмунд, – представляет Престон. – Эдмунд, познакомь нас с юной дамой.

– Сэр, я так рада с вами познакомиться! – выпаливает Инес Дитерлингу. – Обожаю ваши мультфильмы!

Дитерлинг пожимает ей руку.

– Благодарю вас, дорогая. Позвольте узнать ваше имя?

– Инес Сото. Я… я ваша самая большая поклонница! Дитерлинг улыбается. Грустно улыбается – ее имя обошло все газеты. Поворачивается к Эду.

– Очень приятно, сержант. Крепко жмут друг другу руки.

– Сэр, для меня большая честь. Поздравляю вас.

– Благодарю вас, но поздравления мне лучше разделить с вашим отцом. Престон, а у твоего сына отличный вкус, тебе не кажется?

Престон смеется в ответ.

– Мисс Сото, должен вам заметить, мой сын редко проявляет такой прекрасный вкус, как сегодня. – Протягивает Эду какую-то бумажку. – Звонил офицер из службы шерифа, искал тебя. Я принял сообщение. Вам понравился Фантазиленд, мисс Сото?

– Ой, конечно! еще как понравился!

– Очень рал. Если пожелаете, могу предложить вам здесь хорошую работу. Надумаете – скажите.

– Спасибо, спасибо, сэр! – лепечет Инес. Эд, поддерживая ее под руку, разворачивает записку:

Стенсленд нюхает кокс в баре «Визит», 3871, Вест-Гейдж, в обществе преступных элементов. Нарушение условий досрочного освобождения. Жду. Кифер.

Престон и Дитерлинг откланиваются и идут дальше. Инес машет им рукой на прощание.

– Я отвезу тебя назад в больницу, – говорит Эд Инес, – только по дороге заедем на пять минут в одно место.

* * *

Они едут в Лос-Анджелес. Включено радио. Инес барабанит пальцами по приборной доске. Эд упивается мечтами о мести Стенсу. Через час добираются до «Визита». Через улицу напротив – машина без опознавательных знаков. Эд паркуется прямо за ней.

– Вернусь через несколько минут. Посиди здесь, хорошо?

Инес кивает. Из бара выходит Пэт Кифер: Эд свистит ему. Кифер подходит, и Эд отводит его в сторонку.

– Ну что? Он здесь?

– Здесь. Под кайфом и пьяный как свинья. Я уж думал – не дождусь вас.

За зданием бара есть темная аллея.

– Где инспектор по надзору?

– Я ему позвонил, он велел мне произвести арест самому. Это ведь наша территория. Дружки его смылись, он один.

Эд указывает на аллею.

– Тащи его туда. В наручниках.

Кифер возвращается в бар. Эд ждет его у выхода на аллею. Из бара слышатся вопли, звуки ударов. Наконец Кифер выволакивает через заднюю дверь Стенсленда – в растерзанном виде, благоухающего выпивкой. Кифер держит его за волосы, оттянув голову назад, а Эд бьет – по зубам, под дых, бьет, пока не отказывают руки. Дик падает наземь, со стонами извергая из себя спиртное. Эд пинает его ногой в лицо и шатаясь отходит прочь.

На тротуаре он видит Инес. Она смотрит на него, и в глазах у нее – вопрос: «Так значит, офицер Уайт – громила и садист?»

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Утром Бад напоил женщину кофе. Хотелось поскорее ее выставить и поехать к Стенсу.

Кэролин-как-ее-там. В «Орбите» выглядела ничего: дневной свет прибавил ей лет десять. Бад подобрал ее, когда услышал о Дике, – и понял, что, если сейчас не найдет себе женщину, пойдет и убьет Эксли. В постели она была недурна, но, чтобы разогреться, он думал об Инес – и от этого ощущал себя последним подонком. Один шанс из миллиона на то, что Инес когда-нибудь захочет заняться этим по любви. Бад бросил о ней думать, и остаток ночи они с Кэролин провели за бренди и вымученными разговорами.

– Ладно, – сказала наконец Кэролин, – наверное, мне пора.

– Я тебе позвоню.

И в эту минуту раздался звонок в дверь.

Бад открыл. Кэролин выглядывала у него из-за плеча. На пороге – Дадли Смит и Джо Ди Ченцо из участка Вест-Вэлли.

Дадли улыбнулся. Ди Ченцо кивнул. Кэролин, видно, сообразила, что ей здесь делать нечего – бочком проскользнула мимо Бада и растворилась. Бад молча пропустил гостей в комнату: неубранная складная кровать, бутылка из-под бренди, два стакана.

– А вот и алиби, – заметил Ди Ченцо, указав на смятую постель. – Да я и не думал, что это он.

Бад захлопнул дверь.

– Босс, что случилось?

– Сынок, – со вздохом начат Дадли, – боюсь, я принес дурную весть. Прошлой ночью девушку по имени Кэти Джануэй нашли в ее номере в мотеле мертвой. Ее изнасиловали и забили до смерти. В сумочке у нее обнаружена твоя визитка. Дело расследует сержант Ди Ченцо: он знал, что ты мой протеже, поэтому сообщил мне. Я побывал на месте преступления, нашел там конверт, адресованный мисс Джануэй, и немедленно узнает твой не слишком изящный почерк. Объяснись, пожатуйста, сынок. Сержанту Ди Ченцо нужно исключить тебя из списка подозреваемых.

Кэти Джануэй…

Бад глубоко вздохнул, приготовившись лгать.

– Я проверял связи Каткарта. Одна из тех шлюх, что на него работами, рассказала, что у него была молоденькая подружка. Я поговорил с девушкой, но ничего важного она не сообщила. Сказала только, что эта проститутка присвоила деньги, которые оставил ей Каткарт. Я ее потряс малость, получил деньги и отослан их девочке по почте.

Ди Ченцо покачал головой.

– И часто ты трясешь шлюх? Дадли снова вздыхает.

– Несмотря на свою зловещую внешность, Бад в душе сентиментален. У него слабость к женщинам в беде. Так что мне его объяснение представляется вполне удовлетворительным. Кстати, сынок, как зовут эту шлюху?

– Синтия Бенавидес, кличка Сладкая Синди.

– Сынок, это имя в твоих рапортах не встречаюсь. И должен заметить, это большое упущение с твоей стороны.

Верно. В рапортах не было не только этого. О том, что Каткарт собирался заняться порнографией, Бад тоже не сообщил. И о том, что кто-то побывал у него дома, – тоже.

– Ну я подумал, что это неважно.

– Сынок, неужели ты не понимал, что она может оказаться свидетельницей? Разве я тебя не учил обращать внимание на каждую мелочь?

Кэти Джануэй – голая, на холодном столе в морге. Взгляд застилает красная пелена.

– Да, учил.

– Тогда будь добр объяснить, чем ты занимался со времени нашей встречи за ужином – той самой встречи, на которой ты должен был сообщить мне и о мисс Джануэй, и о мисс Бенавидес?

– Пока проверяю связи Лансфорда и Каткарта.

– Сынок, неужели ты еще не сообразил, что связи Лансфорда никакого отношения к делу не имеют? Что нового тебе удалось узнать о Каткарте?

– Ничего.

Дадли, обернувшись к Ди Ченцо:

– Ну что, сынок, теперь видишь, что Бад не тот, кто тебе нужен?

Ди Ченцо вытаскивает сигару.

– Вижу. И вижу, что он – не ума палата. Ну так что, Уайт, сам ты-то как думаешь, кто пришил девчонку?

Красный седан, что он видел у мотеля, – и потом, на Кахуэнге.

– Не знаю.

– Коротко и ясно. Джо, я с твоего разрешения переговорю со своим другом наедине, хорошо?

Ди Ченцо выходит, на ходу закуривая сигару. Дадли прислоняется к двери.

– Извини меня, сынок, но вымогать деньги у проститутки, чтобы обеспечить чью-то несовершеннолетнюю любовницу. – это уж слишком. Я понимаю и уважаю твои рыцарские чувства, и в полицейской работе – это большой плюс, но ты переступаешь границы профессиональных обязанностей, а это недопустимо. Так что с этого момента ты отстраняешься от проверки Каткарта и Лансфорда и снова начинаешь прорабатывать Черный город. Мы с шефом Паркером теперь уже абсолютно уверены, что бойня в «Ночной сове» – дело рук наших задержанных или, в самом крайнем случае, какой-то другой банды цветных. Однако у нас еще нет ни оружия, ни машины подозреваемых, а Эллису Лоу необходим полный набор улик, чтобы у присяжных не возникло никаких сомнений. А наша дорогая мисс Сото говорить отказывается, и, боюсь, дело кончится тем, что придется устроить ей допрос с применением пентотала. Твоя задача – проверить и допросить негров, ранее осужденных за преступления на сексуальной почве. Необходимо найти людей, которым наша несвятая троица продала мисс Сото, и, полагаю, эта работа тебе по плечу. Сделаешь это для меня? Каждое его слово – словно удар ножом.

– Конечно, Дад.

– Вот и молодец. Наведывайся время от времени в 77-й участок. А будешь писать рапорты – пиши как можно подробнее.

– Конечно, босс. Смит открывает дверь.

– Не обижайся на меня, сынок. Я ведь добра тебе желаю. Ты это понимаешь?

– Конечно.

– Вот и хорошо. Я постоянно о тебе думаю, сынок. Шеф Паркер предложил мне назвать кандидатуры для повышения: я уже назвал Брюнинга и Карлайла, и, как только закроем дело «Ночной совы», думаю, к ним присоединишься и ты.

– Спасибо, босс.

– Хорошо. Да, сынок, вот еще что. Ты, конечно, уже слышал, что Дик Стенсленд арестован и что произошло это с участием Эда Эксли. Так вот: мстить ты не будешь. Надеюсь, ты хорошо меня понял.

* * *

Красный седан – то или не то?

Кто-то побывал в квартире Каткарта, обыскал, рылся у него в карманах -???

Сладкая Синди: «Дюк мечтал торговать порнухой».

Пушинка Ройко: «Носился с каким-то грандиозным планом».

Какой-то парень, похожий на Дюка, вербовал девушек по вызову. Дело о порнографии в Отделе нравов застопорилось. Мусорщик Джек, виртуоз в деле писания отчетов, махнул рукой на это дело и просится в команду «Ночной совы». И сам Расс Миллард считает, что дело – висяк.

А Бад обманул Дадли. Человека, которому обязан почти всем. И ни капли об этом не жалеет.

Если бы он сообщил о Кэти кому следует – сейчас она была бы жива. В приемнике-распределителе, перепуганная, несчастная, злая на весь свет и на него, Бада, особенно. Но живая. Читала бы журналы о жизни кинозвезд…

Тот сутенер, что продал ее Дюку. «Он заставлял меня делать это с мужиками…»

ЭКСЛИ, ЭКСЛИ, ЭКСЛИ, ЭКСЛИ, ЭКСЛИ, ЭКСЛИ, ЭКСЛИ…

* * *

В досье Сладкой Синди перечислены четыре бара, где обычно тусуются проститутки. Сперва к ней домой – там Синди нет. «Гнездышко Хэла», «Лунный туман», «Светлячок», «Киноварь» на Рузвельт-авеню – нет Синди. Ребята из Отдела нравов как-то говорили, что шлюхи собираются в драйв-ин «Мальчик с пальчик» – тамошние официанты подыскивают им клиентов. Едет туда. У окошка раздачи – зеленый «де сото» Синди, к окну приторочен подносик.

Бад паркуется рядом. Заметив его, Синди опрокидывает поднос и захлопывает окно. «Де сото» срывается с места задним ходом. Выскочив из машины, Бад откидывает капот «де сото», выдергивает распределитель – автомобиль замирает как вкопанный.

– Сначала ты у меня бабки спер, – открыв окно, начинает скандалить Синди, – а теперь и пообедать не даешь!

Бад бросает ей на колени пятерку.

– За мой счет пообедаешь.

– Ой, какие мы щедрые и благородные!

– Кэти Джануэй изнасиловали и забили до смерти. Мне нужно знать ее сутенера и клиентов.

Синди роняет голову на руль – раздается пронзительный вопль гудка. Несколько секунд спустя она поднимает голову. Лицо бледное, но слез нет.

– Дуайт Жилетт. Парень с негритянской примесью. Насчет клиентов ничего не знаю.

– Машина у Жилетта красная?

– Не знаю.

– Адрес?

– Где-то в Игл-Рок. Это белый город, так что он ведет себя как белый. Только это не он.

– Почему ты так думаешь?

– Он педик. И никогда не бьет женщин – бережет руки.

– Еще что о нем знаешь?

– Носит с собой нож. Девушки его прозвали Бритвой – из-за фамилии.

– Ты, похоже, не удивлена, что Кэти так кончила. Синди притрагивается пальцем к сухим векам. Слез так и нет.

– А чем еще она могла кончить? Дюк ее избаловал, приучил не бояться мужиков. Бедный дуралей Дюк. Черт, а я-то на нее наорала как раз перед… Теперь жалею.

– Я тоже теперь о многом жалею.

* * *

Прежде чем ехать в Игл-Рок, звонит в архив. Дуайт Жилетт, известный так же, как Бритва или Лезвие, 3245, Гибискус, поселок Орлиное гнездо. Шесть арестов, ни одного приговора. В досье значится какбелый мужчина – выходит, если и есть черная примесь, он ее напоказ не выставляет. Бад находит нужную улицу: ряды аккуратных беленых домиков, отличный вид с холма на окутанный смогом город.

3245: стены нежно-персикового окраса, стальные фламинго на лужайке, у крыльца – голубой седан. Бад нажимает на кнопку звонка, и колокольчики в глубине дома отзываются мелодичными переливами.

Человеку, открывшему дверь, на вид лет тридцать: коротенький, пухлый, в брюках и рубашке с отложным воротничком. О негритянской крови говорит лишь курчавость и легкая желтизна кожи.

– Я слышал новости по радио и ждал вас. По радио говорили, что несчастье произошло в полночь. Так вот, У меня алиби. Этот человек живет в квартале отсюда, и вчера ночью мы были вместе. Он может подъехать и подтвердить. Кэти была очень милая девочка, понятия не имею, кто мог такое с ней сотворить. Кстати, я думал, Полицейские всегда ходят парами.

– Закончил?

– Нет еще. Человек, с которым я провел прошлую ночь. – мой адвокат. И занимает важное положение в Американской лиге гражданских свобод.

Отодвинув ее плечом, Бад вошел в дом. Присвистнул.

Настоящий рай для педерастов: ковры, в которых тонут ноги, статуи греческих богов, на стенах – полотна с обнаженной мужской натурой, словно по бархату расписано.

– Мило, – проговорил Бад.

Жилетт, указывая на телефон:

– У вас две секунды. После этого я звоню адвокату. Не любит ходить вокруг да около? Что ж, и Бад лишних слов тратить не будет.

– Дюк Каткарт. Ты ему продал Кэти, верно?

– Кэти была упрямая девчонка, я не жалел, что от нее избавился. А Дюка убили во время этой ужасной истории в «Ночной сове», и надеюсь, что в этом вы меня подозревать не станете.

Промах.

– Я слышал, Дюк пытался толкать порнуху. Об этом что знаешь?

– Порнография – удел примитивных и лишенных вкуса людей. Нет, я ничего об этом не знаю.

Очередной промах.

– Что скажешь о делах Дюка?

Жилетт прислоняется к стене, кокетливо выпятив бедро.

– В последнее время им интересовался какой-то парень, с виду на него очень похожий. Возможно, хотел перебить у него девушек – хотя девушек-то у Дюка осталось всего ничего. А теперь, офицер, может быть, вы меня оставите? Не вынуждайте меня звонить моему другу.

Зазвонил телефон: Жилетт вышел на кухню взять отводную трубку. Бад неторопливо направился за ним. Кухня у Жилетта роскошная: огромный холодильник, на электрической плите булькает закипающая вода, варятся яйца, тушится мясо.

Жилетт прощается, чмокает трубку. Оборачивается.

– Вы еще здесь?

– Симпатичная у тебя квартирка, Дуайт. Наверно, бизнес идет успешно.

– Замечательно идет, благодарю за заботу.

– Рад за тебя. А теперь выкладывай свою бухгалтерию. Мне нужен список клиентов Кэти.

Жилетт поворачивается к раковине, нажимает кнопку на стене. С ревом включается измельчитель мусора. Бад выключает машину.

– Твоя записная книжка.

– Вы что, по-английски не понимаете? Non, nein, nyet. Дошло?

Бад бьет его в живот. Жилетт, ловко извернувшись, выхватывает нож и замахивается. Бад уходит от удара в сторону, бьет его ногой по яйцам. Жилетт сгибается вдвое: Бад включает измельчитель – ревет мотор, хватает педика за руку, сжимающую нож, и сует в желоб.

Мотор бешено взревывает. Из желоба летят брызги крови, белые обломки кости. Бад выдергивает руку – нескольких пальцев на ней не хватает. Рев мотора переходит в визг. Бад хватает Жилетта за руку и тычет обрубками пальцев в раскаленную спираль плиты, а потом в ледник.

– ГДЕ КНИЖКА, УРОД? – вопит Бад, перекрывая истерический вой машины.

Жилетт, закатив глаза:

– В ящике… под телевизором… скорую помощь… скорее…

Бад бросается в гостиную. Ящики тумбочки под телевизором пусты. Бежит обратно – и вовремя: Жилетт, скорчившись на полу, торопливо жует бумагу.

Бал хватает его за горло. Сутенер давится, выплевывает изжеванный лист. Схватив бумажку, Бад бежит к выходу, задыхаясь от смрада горелой плоти. В машине разворачивает, пытается прочесть. Большая часть имен и телефонов расплылась до нечитаемости, но два имени видны четко: Линн Брэкен, Пирс Пэтчетт.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Джек за столом в участке подсчитывает, сколько раз сегодня соврал.

В первый раз – на работе. Подсунул Милларду очередную фальшивку. Впрочем, старина Расс только рад: он уж не знает, как отвязаться от этого безнадежного дела. Весь день Джек провел в безрезультатных поисках: побывал в модельном агентстве, специализирующемся на двойниках кинозвезд – напрасно, тамошние девицы с его красотками и рядом не стояли. Но Джек не намерен бросать поиски. Не ради возвращения в Отдел наркотиков – об этом он уже и не думает. Не останавливают его и угрозы Сида. Ему просто нужно увидеть этих женщин еще раз.

Вот и еще один обман – предательство Карен.

Сегодня утром они встретились на частном пляже Морроу. Карен хотела заняться любовью, Джек отговорился какой-то ерундой – мол, не до того сейчас, голова забита мыслями о «Ночной сове». Когда она попыталась расстегнуть на нем рубашку, сказал, что растянул спину. Промолчал, что боится спать с ней. Боится себя, своих Желаний. Ему хочется увидеть Карен с другими женщинами, хочется унизить ее, использовать, разыграть с ней каждый сценарий из этих гребаных журнальчиков. И еще одного он ей не сказал – самого главного. Что вляпался в историю, из которой ему, похоже, не выбраться. Что заигрался в игры, способные довести до газовой камеры. Что Отдел наркотиков ему точно не светит. Потому что 24 октября 1947 года он, ее герой, ее Победитель с Большой Буквы, застрелил двоих ни в чем не повинных людей.

И о том, что напуган до смерти, он ей тоже не сказал. Сама она пока ничего не замечала: с чем-чем, а с самоконтролем у Джека все в порядке.

Жаль, нельзя с той же легкостью контролировать все остальное.

Сид больше не звонил. Очередной номер «Строго секретно» вышел в срок: ничего тревожного – обычные скандальные репортажи из жизни знаменитостей, игривые намеки на Макса Пелтца с его школьницами – все как раньше. Джек просмотрел рапорт о перестрелке на складе «Флер-де-Лис», написанный вундеркиндом Эдом Эксли. Эксли ломает голову: на след съемщиков квартиры выйти не удалось, ничего не обнаружено, пустые полки, лишь в углу найден забытый ошейник с шипами. Очевидно, весь товар упрятали в подпол. Ламар Хинтон, поганец, предупредил хозяев. Что ж, с Ламаром он еще разберется. Но не сейчас. Сейчас его ждет новая задача – как раз для Победителя с Большой Буквы.

Сид Хадженс знает Пирса Пэтчетта и «Флер-де-Лис». Сид Хадженс знает о «Малибу Рандеву». Сид где-то прячет свой архив – архив, в котором среди прочих хранится и досье на Джека. Задача: найти и уничтожить.

Джек просмотрел архив дорожной полиции, сравнивая имена своих фигурантов с фотографиями.

Сет Дэвид Кругляк, владелец особняка в Бел-Эйр, юрист, работающий с киноактерами, – жирный, маслянистые глазки. Пирс Морхаус Пэтчетт, хозяин «Флер-де-Лис», – красивое чеканное лицо, выглядит намного моложе своих лет. Чарльз Уокер Чемплен, банкир, – бритая голова и козлиная бородка. Линн Маргарет Брэкен, двадцать девять лет, – Вероника Лейк. Приводов в полицию нет ни у кого.

– Здравствуй, сынок. Джек резко обернулся.

– Привет, Дал. Зачем к нам пожаловал?

– Хочу перекинуться словечком-другим с Рассом Миллардом – мы ведь с ним теперь вместе работаем по «Ночной сове». Кстати, о «Ночной сове»: я слышал, ты хотел бы к нам присоединиться.

– Верно, хотел бы. Можешь это устроить? Смит протянул ему сложенную карту.

– Уже устроил, сынок. Ты займешься поисками машины Коутса. Проверишь все гаражи в кварталах, отмеченных карандашом. С согласия или без согласия владельцев – безразлично. Начинай немедленно.

Джек разворачивает карту, углубляется в путаницу улочек и переулков Южного города.

– Послушай, сынок, хочу попросить тебя о личном одолжении.

– Слушаю.

– Пригляди за Бадом Уайтом. На нею, видишь ли, сильно подействовало одно недавнее несчастье – зверское убийство малолетней проститутки. Принял близко к сердцу. Боюсь, как бы он не сорвался и не натворил глупостей. А следить ты умеешь как никто, я-то знаю. Посмотри, чем он занимается во внерабочее время.

Гроза Бад, громила с пудовыми кулаками и добрым сердцем.

– Конечно, Дал. Где он сейчас работает?

– В 77-м участке. Я его отправил проверять черномазых насильников. Дежурства у него дневные. Так что ты за ним там поглядывай, хорошо?

– Дад, ты мне просто жизнь спасаешь!

– Вот как? Не хочешь развить эту тему, сынок?

– Не хочу.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Служебная записка от шефа Паркера:

Вниманию зам. нач. ПУ Грина, кап. Р. Милларда, лт. Д. Смита, серж. Эксли. Место и время совещания: кабинет Паркера, 16:00 24/4/1953. Тема: вопрос о показаниях Инес Сото.

Записка от отца:

Очень симпатичная девушка. Рэй Дитерлинг от нее просто в восторге. Но не забывай, что она мексиканка и основная свидетельница по уголовному делу. Очень тебе советую не слишком к ней привязываться, и, разумеется, ни при каких обстоятельствах не ложись с ней в постель. Связь со свидетельницей – нарушение устава, а связь с мексиканкой может серьезно повредить твоей карьере.

Паркер начинает без предисловий:

– Эд, круг подозреваемых в деле «Ночной совы» определился: либо это наши негры, либо какая-то другая банда цветных. Говорят, ты близко сошелся с мисс Сото. Лейтенант Смит и я считаем необходимым подвергнуть ее допросу, дабы прояснить наконец вопрос об алиби троих задержанных и точно установить личности тех, кто на нее напал. По нашему мнению, лучше всего будет провести допрос с пентоталом. Но известно, что пентотал дает оптимальные результаты, когда человек спокоен и не сопротивляется его воздействию. Мы хотим, чтобы ты убедил мисс Сото сотрудничать со следствием. Тебе она, по-видимому, доверяет, так что у тебя это получится лучше, чем у кого-либо из нас.

После истории со Стенслендом Инес замкнулась. Настояла на том, чтобы как можно скорее уехать на Эрроухед.

– Сэр, мне кажется, собранные на сегодня улики недостаточны. Все они косвенные: прежде чем требовать сотрудничества от мисс Сото, мне хотелось бы еще раз допросить Коутса, Фонтейна и Джонса.

Громкий смех Дадли.

– Послушай, сынок, они уже вчера ясно дали поднять, что ни единого слова больше не скажут. А теперь, когда гуманист адвокат советует им молчать, и вовсе будут немы как рыбы. Эллис Лоу хочет провести показательный процесс в духе «Крошки Линдберга», и от тебя требуется облегчить ему задачу. Как видишь, ласковое обращение с нашей дорогой мисс Сото ни к чему не ведет. Может быть, хватит ходить вокруг нее на цыпочках?

Расс Миллард:

– Лейтенант, я согласен с сержантом Эксли. Необходимо продолжать поиски в Южном городе: возможно, нам удастся обнаружить машину Коутса, орудия убийства, а также свидетелей изнасилования. Чутье мне подсказывает, что воспоминания девушки о той ночи вряд ли нам помогут – скорее всего, они будут путаными и отрывочными. Заставив ее вспоминать об этом кошмаре, мы только навредим ей и ничего не добьемся. И что дальше? Ей придется повторять свой рассказ в суде, перед полным залом любопытных? А Эллис Лоу будет вытягивать из нее подробности? За что же так наказывать девушку, которая и без того жестоко пострадала?

Смит хохочет ему в лицо:

– Капитан, для того ли вы всеми правдами и неправдами пробивались ко мне в напарники, чтобы теперь изображать тут сестру милосердия? У нас на руках жестокое массовое убийство: оно требует быстрого, четкого, жесткого решения, а не сентиментальных разглагольствований. Что же до Эллиса Лоу – он прекрасный юрист и великодушный человек. Не сомневаюсь, он не станет причинять мисс Сото лишних страданий.

Миллард порылся в карманах, проглотил таблетку, запил водой из графина на столе.

– Эллис Лоу – бездушный и бессовестный карьерист. Он не полицейский, и в нашем расследовании ему делать нечего, не говоря уже о том, чтобы влиять на его ход.

– Дорогой мой капитан, ваше замечание представляется мне вызывающим, поскольку…

Паркер, подняв руку:

– Достаточно, джентльмены. Тад, будь добр, спустись вниз вместе с капитаном Миллардом и лейтенантом Смитом и угости их кофе. А мы с сержантом пока побеседуем здесь.

Грин выводит обоих противников из кабинета.

– Эд, – говорит Паркер, когда они остаются вдвоем, – Дадли прав.

Эд молчит. Паркер, указывая на стоику свежих газет:

– Пресса и публика требуют справедливости. Если мы не раскроем это дело и не раскроем его быстро, то долго не отмоемся.

– Знаю, сэр.

– Тебе действительно нравится эта девушка?

– Да.

– Но ты понимаешь, что рано или поздно ей придется дать показания?

– Сэр, вы ее недооцениваете. У нее стальная воля.

Паркер, улыбнувшись:

– Ну что ж, настало время проверить, сколько стали в тебе. Убеди ее сотрудничать с нами. Если ее показания удовлетворят Эллиса Лоу, обещаю тебе повышение. Ты немедленно станешь лейтенантом-детективом.

– В каком участке?

– Арни Реддин в следующем месяце уходит на покой. Я отдам под твое начало команду детективов участка Голливуд.

Эд чувствует, как по спине пробегает холодок.

– Эд, тебе тридцать один год. Твой отец стал лейтенантом только в тридцать три.

– Я вас не подведу.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Проверка половых террористов:

Клеотис Джонсон, привлекался за преступления сексуального характера. Пастор Методистской епископальной церкви Сионской «Новый Вефиль». В ночь, когда похитили Инес Сото, у него алиби: был в вытрезвителе на 77-й улице. Дэвис Уолтер Буш, привлекался за преступления сексуального характера – алиби подтверждают полдюжины свидетелей: ночь напролет сдавал карты в комнате отдыха при Методистской епископальной церкви Сионской «Новый Вефиль». Флеминг Питер Хенли, привлекался за преступления сексуального характера, провел эту ночь на центральной станции скорой помощи – трансвестит, перестаравшись, едва не откусил ему член. Доктора спасли драгоценный орган лишь для того, чтобы Флеминг вместе со своим мужским достоинством в очередной раз отправился в тюрьму по обвинению в содомии – теперь вкупе с нанесением увечья.

В перерыве между двумя извращенцами Бад улучил минутку, звякнул в больницу Игл-Рок. Дуайт Жилетт выжил, ему оказана помощь. Вздохнул с облегчением: еще одной смерти на его совести не будет.

Еше четверо секс-преступников, еще четыре алиби. Заглянул в тюрьму предварительного заключения – к Стенсу. Дик плох, совсем плох: охранник пронес ему бутыль самогона. Болтает сам не зная что: только и слышны имена Эда Эксли, Эллиса Лоу, Утенка Дэнни да семиэтажный мат.

Домой. Душ. Запрос досье на Пирса Пэтчетта и Линн Брэкен. Звонок знакомому из Отдела внутренних расследований Вест-Вэлли. Все в порядке: от Дуайта Жилетта жалоб не поступало, убийство Кэти расследуют трое.

Снова в душ – смыть вонь минувшего дня.

* * *

Бад едет в Брентвуд – пощупать Пирса Пэтчетга. Ни единого привода в полицию – необычно для человека, чье имя значится в записной книжке сутенера. 1184, Гретна-Грин: особняк в испанском стиле, сплошной розовый камень и черепица.

Бад паркуется, входит в ворота. На крыльце включается свет, мягко освещает мужчину в кресле. Выглядит Пэтчетт еще моложе, чем на фотографии, – неестественно молодо для человека пятидесяти с лишним лет.

– Вы из полиции?

Разумеется, на поясе у него наручники.

– Да. А вы – Пирс Пэтчетт?

– Он самый. Собираете благотворительные взносы? В прошлый раз ваши коллеги звонили мне в офис.

Зрачки как булавочные головки – наркоман? Облегающая рубашка подчеркивает рельефные мускулы. Голос глубокий и звучный, интонации непринужденные – словно Пэтчетт, сидя в темноте, ждал, что к нему заглянет коп.

– Я детектив из Отдела убийств.

– Вот как? Кого же убили и почему вы думаете, что я смогу вам помочь?

– Девушку по имени Кэти Джануэй.

– Это только половина ответа, мистер…

– Офицер Уайт.

– Очень приятно, мистер Уайт. Так почему же вы считаете, что я смогу вам помочь?

Бад пододвигает себе кресло.

– Вы знали Кэти Джануэй?

– Не имел удовольствия. А что, она утверждала, что меня знает?

– Нет. Где вы были вчера в полночь?

– Здесь, принимал гостей. Если дело дойдет до выдвижения обвинений – чего, надеюсь, не случится, – я представлю вам список. Но почему…

– Делберт Каткарт по прозвищу Дюк, – прерывает его Бад.

Пэтчетт, со вздохом:

– И его не знаю. Мистер Уайт…

– Дуайт Жилетт. Линн Брэкен. Широкая улыбка:

– Этих, разумеется, знаю.

– Вот как? Ну продолжайте.

– Позвольте, я вас перебью. Вы узнали мое имя от кого-то из них?

– Я забрал у Жилетта его записную книжку. Страницу, на которой были ваш телефон и телефон этой Брэкен, он вырвал и попытался съесть. Пэтчетт, откуда у мелкого сутенера ваш телефон?

Пэтчетт, наклонясь к нему:

– Вас интересует только убийство Джануэй?

– Да.

– Следует ли из этого, что о других преступлениях, всплывающих в ходе расследования, вы сообщать не обязаны?

А этот сукин сын определенно умеет смотреть в корень.

– Верно.

– Тогда слушайте внимательно, потому что два раза я повторять не стану, а если вы попытаетесь сослаться на меня, буду все отрицать. Я руковожу небольшим предприятием. Сфера моих интересов – проституция по вызову. Линн Брэкен – одна из моих девушек. Несколько лет назад я выкупил ее у Жилетта. Он попытался проглотить мои координаты, потому что знает, как я ненавижу полицию, и предполагает – совершенно справедливо, – что я его раздавлю как таракана, если он меня продаст. Теперь добавлю еще кое-что. Я со своими девушками обращаюсь достойно. У меня у самого взрослые дочери, и еще одна дочь умерла совсем малюткой. Мне не нравятся люди, которые обижают женщин, а денег у меня достаточно, чтобы тратить их на свои прихоти. Как умерла эта Кэти Джануэй?

Забита насмерть. Сперма во влагалище, во рту, в заднем проходе…

– Страшно умерла.

– Так найдите ее убийцу, мистер Уайт. Найдите его – и получите достойное вознаграждение. Если получение денег от подозреваемых нарушает ваши принципы, я могу перечислить ту же сумму в благотворительный фонд полиции Лос-Анджелеса.

– Спасибо, не надо.

– Это против ваших правил?

– У меня нет правил. Расскажите о Линн Брэкен. Она работает на улице?

– Нет, по вызову. Жилетт едва ее не погубил, заставлял сходиться с кем попало. Кстати, сам я очень тщательно подбираю девушкам клиентов.

– Значит, вы выкупили ее у Жилетта.

– Совершенно верно.

– Зачем?

Пэтчетт, с улыбкой:

– Линн очень похожа на актрису Веронику Лейк. Она была мне нужна для коллекции, чтобы пополнить мою студию.

– Что за студия? Пэтчетт качает головой:

– Мне нравится ваш напор, я вижу, что вы сдерживаете свои чувства, и ценю это – но больше вы от меня ничего не узнаете. Все, что может помочь вам в расследовании, я сообщил. Если будете настаивать, мне придется позвонить своему адвокату. Теперь вы, возможно, хотите узнать адрес Линн Брэкен? Сомневаюсь, что ей что-то известно о покойной мисс Джануэй, однако, если желаете, я позвоню ей и попрошу ответить на все ваши вопросы.

– Ее адрес у меня есть. А на этот домик вы тоже сутенерством заработали?

– Я финансист. Имею ученую степень химика, несколько лет проработал фармацевтом. Делал разумные вложения. Думаю, слово «предприниматель» лучше всего описывает крут моих интересов. И пожалуйста, мистер Уайт, не пытайтесь смутить или запугать меня грубостью. Не заставляйте меня жалеть, что я разговаривал с вами как с равным.

«Разговаривал как с равным…» Люди вроде Пэтчетта так и смотрят на полицейских: как на докучных насекомых, с которыми, впрочем, иногда, для пользы дела приходится «разговаривать как с равными».

– Ладно, давайте подытожим.

– Пожалуйста.

Бад. доставая блокнот:

– Вы говорите, Дуайт Жилетт был сутенером Линн Брэкен?

– Мне не нравится слово «сутенер», но да, так и было.

– Прочие ваши девушки прежде работали на сутенеров – на улице или по вызову?

– Нет. Все мои девушки – модели либо неудавшиеся актрисы, которых я спас от крушения всех надежд.

Сменим тему.

– Вы не часто читаете газеты, верно?

– Верно. Стараюсь избегать дурных новостей.

– Но о бойне в «Ночной сове» слышали.

– Разумеется, я ведь не в пустыне живу.

– Одной из жертв стал этот парень, Дюк Каткарт. Он был сутенером, и известно, что в последнее время какой-то человек, искавший девушек для работы по вызову, о нем расспрашивал. Жилетта, работавшего с уличными проститутками, вы знаете. Может быть, сталкивались по работе с другими людьми того же сорта, которые могли бы дать мне наводку на этого типа?

Пэтчетт, вытянув и скрестив длинные ноги:

– Вы полагаете, «этот тип» мог убить Кэти Джануэй?

– Вряд ли.

– Или считаете, что он стоит за делом «Ночной совы»? Мне казалось, в убийстве обвиняют какую-то негритянскую шайку. Так какое из преступлений вы расследуете, мистер Уайт?

Бад впивается ногтями в подлокотники так, что трещит материя. Пэтчетт, разведя руками:

– А ответ на ваш вопрос – нет. Из людей этой породы я не знаком ни с кем, кроме Дуайта Жилетта. Уличная проституция в крут моих интересов не входит.

– А что скажете насчет двух В?

– Двух В?

– Вторжение со взломом. Кто-то побывал в квартире Каткарта и стер все отпечатки пальцев.

Пэтчетт пожимает плечами.

– Мистер Уайт, просто не понимаю, о чем вы говорите. Для меня все это – китайская грамота.

– Правда? А как насчет порнухи? Вы знаете Жилетта. Жилетт продал вам Линн Брэкен. Тот же Жилетт продал Кэти Джануэй Каткарту. Говорят, что Каткарт пытался начать новое дело – торговать порнографией.

При слове «порнография» в глазах у Пэтчетта что-то блеснуло – и тут же погасло.

– Это для вас уже не китайская грамота, а? Пэтчетт поднял бокал, неторопливо помешал соломинкой кубики льда.

– По-прежнему не понимаю, о чем вы. Кроме того, ваши вопросы все сильнее отклоняются от изначальной темы. Я терплю вас, потому что ваша манера беседы для меня в новинку: однако терпение мое на исходе, а главное, меня смущает запутанность ваших мотивов.

Черт бы его побрал – скользкий, как угорь! Бад встал, кипя от гнева.

– Верно ли я понимаю, что кто-то из фигурантов этого дела вам небезразличен? – задал вопрос Пэтчетт.

– Верно.

– Если это та девушка, Джануэй, – имейте в виду, что мое предложение остается в силе. Возможно, я и вовлекаю женщин в незаконную деятельность, но они получают достойную компенсацию за свой труд, я хорошо с ними обращаюсь и слежу, чтобы мужчины, с которыми они имеют дело, относились к ним с подобающим уважением. Всего доброго, мистер Уайт.

* * *

По дороге Бад размышляет о том, что скрыл от него Пэтчетт. Потом мысли переходят на Дадли – скоро ли он заподозрит, что Бад прячет улики? Он уже косится на Бада, но пока что по другой причине – боится, что тот изувечит Эксли.

Линн Брэкен живет в Ноттингеме, неподалеку от Лос-Фелис: дом он нашел легко – вычурное современное здание. Из окон сочатся разноцветные лучи света: прежде чем звонить, Бад туда заглянул.

В многоцветном тумане – красном, желтом, голубом – разворачиваюсь перед ним эротическое шоу для одного.

Обнаженная женщина, как две капли воды похожая на Веронику Лейк – тонкая, гибкая, белокурые локоны, идеальная стрижка «паж», – стоит, приподнявшись на цыпочки. Позади нее пристроился мужчина, и полная грудь красавицы покачивается в такт движениям.

Уличный шум уплыл куда-то в дальнюю даль. Мужчину Бад не видел, не замечал – смотрел только на женщину, и каждый изгиб ее тела, подсвеченного волшебным разноцветным сиянием, навеки врезался ему в память.

Домой ехал как в тумане, не думая ни о чем, кроме нее.

На пороге его ждала Инес Сото.

– Я была у Эксли на озере Эрроухед, – заговорила она. – Он обещал, что не будет на меня давить, что вообще там не появится. А теперь приезжает и говорит, что я должна пройти допрос под этим лекарством, которое заставит меня все вспомнить. Я отказалась. Я тебя легко нашла – других Венделлов Уайтов в телефонном справочнике нет.

Бад поправляет на ней шляпку, заправляет под поля выбившуюся вуаль.

– Как ты сюда добралась?

– На такси. У меня осталась еще сотня долларов из денег Эксли – кое-какая польза от него все-таки есть. Бад, я не хочу об этом вспоминать!

– И не нужно, милая. А теперь давай подыщем тебе какой-нибудь ночлег.

– Я хочу остаться с тобой!

– Но у меня кровать всего одна, да и та складная.

– Ну и хорошо! Пусть будет как будто снова в первый раз!

– Не надо, Инес. Подожди немного. Придет время, найдешь себе какого-нибудь парня из колледжа…

– А я-то уже начала ему доверять! – не слушая его, восклицает Инес.

Бад распахивает дверь. Первое, что бросается в глаза, – кровать с неубранными смятыми простынями, следы Кэрол и н как-ее-там. Инес падает на кровать и мгновенно проваливается в сон. Бад укрывает ее одеялом, а сам устраивается в прихожей, подложив под голову пиджак. Сон приходит не сразу: в голове прокручиваются события сегодняшнего долгого дня. Наконец он засыпает с мыслями о Линн Брэкен – а на рассвете, проснувшись, обнаруживает, что рядом с ним свернулась клубочком Инес.

И Бад не гонит ее прочь.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Эд понимает, что это сон, но не может проснуться и только вздрагивает.

Во сне снова и снова повторяется то, что весь вчерашний день мучило его наяву. Слова Инес: «Трус! Предатель! Используешь меня ради своей драгоценной карьеры!» И последнее, уже в дверях: «Может, офицер Уайт и не такой умный, и не такой талантливый, и богатого папочки у него нет – но он в десять раз больше мужчина, чем ты!»

Теперь он винит себя за то, что дал ей уйти. Опомнившись, бросился в город, в лачугу семейства Сото. Трое братьев Инес – бандитского вида латиносы – смотрели на него волками. Старик Сото подытожил: «У меня больше нет дочери».

Зазвонил телефон. Эд, вырванный из тяжелого сна, перевернулся на бок, снял трубку:

– Эксли слушает.

– Это Боб Галлодет. Можешь меня поздравить.

– С чем? – бормочет Эд, стряхивая остатки сна.

– Сдал все экзамены. Теперь я полноправный юрист и следователь Бюро окружного прокурора. Впечатляет?

– Поздравляю. Ты только ради этого позвонил в восемь утра?

– Нет, не только. Слушай внимательно. Вчера вечером Эллису Лоу позвонил адвокат по имени Джейк Келлерман. Он представляет двух свидетелей, родных братьев, которые заявляют, что могут указать связь между Каткартом и Микки Коэном и тем помочь раскрытию дела «Ночной совы». Им предъявлено обвинение в торговле бензедрином, но Эллис обещает им освобождение от уголовной ответственности и по этому, и по любым другим делам, которые могут всплыть при расследовании. Встреча назначена через час в отеле «Миримар» – сами братья, Келлерман, ты, я, Лоу и Расс Миллард. Дадли Смита не будет. Распоряжение Тада Грина: он считает, что Миллард больше подходит для такой работы.

Эд спрыгивает с кровати.

– Кто они такие, эти братья?

– Питер и Бакстер Энгелклинги. Слыхал о таких?

– Нет. Допрос будет?

– А что, хочется? – смеется Галлодет. – Нет, Келлерман зачитает подготовленное заявление, и мы с Лоу решим, стоит ли тащить их показания на процесс. Я тебя встречу. Стоянка при отеле «Миримар», через сорок пять минут – идет?

– Договорились.

* * *

Ровно через сорок пять минут Галлодет вводит его в холл отеля. Ни приветствий, ни рукопожатий – переходит прямо к делу.

– Хочешь знать, что нам уже известно?

– Выкладывай.

Галлодет рассказывает на ходу.

– Все в сборе, ждут только нас. Эллис захватил стенографистку. Наши братья – Пит и Бакс Энгелклинги, тридцати шести и тридцати двух лет, из Сан-Бернардино. Такие, я бы сказал, гангстеры невысокого полета, приблатненные. Оба еще в начале сороковых отсидели в колонии за торговлю травкой, с тех пор в поле зрения прокуратуры не попадали, если не считать нескольких арестов за таблетки. Есть у них и легальный бизнес – типография в Сан-Берду. Ребята себе на уме, но рядом со своим покойным папашей – щенки. Вот старик Энгелклинг – это было нечто! Прикинь: преподаватель химии в колледже, фармацевт-изобретатель, разрабатывал средства для лечения психозов. Впечатляет, а? И при этом тот же самый старик Энгелклинг, откинувший копыта летом пятидесятого, создавал новые наркотики и продавал свой марафет старой мафиозной гвардии. Да что там – сам Микки Коэн в дни своей телохранительской службы прикрывал спину Доку Энгелклингу!

– Вижу, скучать нам не придется. Но как ты свяжешь Коэна с «Ночной совой»? Начать с того, что он сидит.

– Эксли, «Ночную сову» я намерен связывать исключительно с нашими цветными. Гангстеры никогда не убивают невинных граждан. Просто Лоу загорелся идеей придать делу новый поворот. Ладно, пошли, все ждут.

Встреча назначена в гостиной номера 309. За длинным столом сидят Лоу и Миллард, напротив них – трое: пожилой адвокат и братья в комбинезонах, похожие как близнецы, – лысеющие, с гнилыми зубами и блестящими глазками-бусинками. У дверей спальни расположилась стенографистка со своей машинкой.

Галлодет выдвигает два стула. Эд кивает всем, садится рядом с Миллардом. Адвокат шуршит бумагами, братья закуривают.

– Для протокола, – начинает Лоу, – сейчас 8 часов 53 минуты 24 апреля 1953 года. Присутствуют: я, Эллис Лоу, окружной прокурор города Лос-Анджелеса, сержант

Боб Галлодет из Бюро окружного прокурора, капитан Расс Миллард и сержант Эд Эксли из полиции Лос-Анджелеса. Джейкоб Келлерман представляет интересы Питера Энгелклинга и Бакстера Энгелклинга, потенциальных свидетелей по делу о массовом убийстве в кафе «Ночная сова», совершенном 14 апреля сего года. Мистер Келлерман зачитает заявление, подготовленное его клиентами, затем они подпишут стенографическую транскрипцию. В обмен на это добровольное заявление прокуратура снимает обвинение против Питера и Бакстера Энгелклингов, номер 16114, датированное 8 июня 1951 года. Если это заявление приведет к задержанию преступников, совершивших упомянутое массовое убийство, Питеру и Бакстеру Энгелклингам гарантируется судебный иммунитет во всех вопросах, относящихся к указанному заявлению, включая обвинения в совершении уголовных преступлений, соучастии в уголовных преступлениях, в организации преступных сообществ и в любых других нарушениях действующего законодательства. Мистер Келлерман, понимают ли ваши клиенты все вышесказанное?

– Да, мистер Лоу, понимают.

– Понимают ли они, что после того, как будет зачитано заявление, нам, возможно, придется задать им некоторые вопросы?

– Понимают.

– Попрошу вас зачитать заявление, советник. Келлерман, неторопливо нацепляя на нос очки:

– Я позволил себе несколько поправить стилистику и синтаксис моих клиентов, а также исключить наиболее… гм… красочные выражения.

Лоу, теребя жилет:

– В этом мы разберемся. Читайте, пожалуйста. Келлерман начинает:

– Мы. Питер Энгелклинг и Бакстер Энгелклинг, клянемся, что все сообщаемое нами в этом заявлении – абсолютная правда. В конце марта нынешнего года, приблизительно за три недели до убийств в «Ночной сове», в нашу легальную и зарегистрированную типографию «Быстрая печать», расположенную в Сан-Бернардино, обратился клиент. Этот человек назвался Делбертом (Дюком) Каткартом и сообщил, что узнал наши имена от мистера XV, нашего знакомого по колонии для несовершеннолетних. Мистер XV сообщил Каткарту, что мы владеем типографией, оборудованной печатным станком нашего собственного изобретения, отличающимся высокой скоростью и качеством печати, – что является правдой. Кроме этого, мистер XV сообщил Каткарту, что нас всегда интересовали – кавычки открываются – быстрые баксы – кавычки закрываются, – что также является правдой.

По комнате пробегают смешки. Эд, на листке бумаги: «Убитая Сьюзен Леффертс из Сан-Берду – связь?»

– Продолжайте, мистер Келлерман, – просит Лоу. – Мы вполне способны смеяться и слушать одновременно.

Келлерман продолжает:

– Каткарт продемонстрировал нам фотоснимки людей в причудливых костюмах, предающихся разнообразным и откровенным сексуальным действиям, в том числе гомосексуального характера. Некоторые из фотографий были – кавычки открываются – подмалеваны – кавычки закрываются. А именно: на некоторых фотоснимках персонажам пририсованы от руки ранения и текущая кровь. Каткарт сказал, что слышал, будто бы мы можем оперативно выпускать высококачественные брошюры журнального типа, мы сказали, что это правда. Каткарт заявил также, что ознакомился с обычной стоимостью выпуска журналов, в которых используются непристойные снимки, и назвал нам эту стоимость. Мы ответили, что могли бы работать за одну восьмую этой цены.

Эд передает Милларду записку: «Дело о порнухе в Отделе нравов?» Лоу перешептывается с Галлодетом, братья ухмыляются одинаковыми глупыми ухмылками. Миллард пишет в ответ: «Да – работают четверо, никаких следов. "Причудливые костюмы" – это оно. Но дело висяк, мы его почти забросили. И никаких связей Каткарта с порнографией».

Келлерман наливает себе воды из графина и, промочив горло, продолжает:

– Затем Каткарт заявил, что слышал, будто наш покойный отец, Франц (Док) Энгелклинг, являлся другом Мейера Харриса Козна, более известного как Микки, лос-анджелесского гангстера, в настоящее время отбывающего заключение в тюрьме на острове Мак-Нил. Мы ответили, что это правда. Тогда Каткарт выдвинул свое предложение. Для начала он заметил, что распространение порнографии должно производиться – кавычки открываются – втихую – кавычки закрываются, – поскольку те – кавычки открываются – чокнутые – кавычки закрываются, – которые создают эти фотографии, производят впечатление людей, которым есть что скрывать. Об этом предмете он далее не распространялся. Затем он сказал, что имеет доступ к списку – кавычки открываются – богатых извращенцев – кавычки закрываются, – которые согласны платить за подобную продукцию значительные суммы, и предложил нам заняться производством – кавычки открываются – всей этой ебли с пляской – кавычки закрываются – в значительных объемах. Каткарт заявил также, что не только имеет доступ к – кавычки открываются – списку извращенцев – кавычки закрываются, – но и знает немало – кавычки открываются – наркашей и шлюх – кавычки закрываются, – которые готовы служить для этих снимков моделями, а также нескольких – кавычки открываются – первосортных девчонок по вызову – кавычки закрываются, – которые, возможно, тоже согласятся сниматься в порнографических сценах, если им позволит их – кавычки открываются – сладкий папик – кавычки закрываются. Обо всех этих темах Каткарт далее не распространялся, не называл имен и не давал никаких иных указаний, позволяющих установить личности.

Келлерман перелистнул страницу.

– Далее Каткарт сказал нам, что хочет взять на себя роль организатора предприятия, вербовщика и посредника. Мы должны только выпускать журналы. Кроме того, он предложил нам посетить Микки Коэна на острове Мак-Нил и попросить у него кредит для обеспечения предприятия на начальном этапе работы. Помимо этого мы должны были попросить у него рекомендации относительно распространения товара. В обмен на все вышеуказанное Коэну предлагались – кавычки открываются – охрененные – кавычки закрываются – проценты.

Эд пишет новую записку: «Никаких имен, не зацепишься – очень удобно». Миллард шепчет в ответ: «"Ночная сова" – не Микки, не его стиль». Бакс Энгелклинг ухмыляется, Пит Энгелклинг ковыряет в ухе карандашом.

Келлерман читает дальше:

– Приблизительно за две недели до убийств в «Ночной сове» мы посетили Микки Коэна в тюрьме Мак-Нил и изложили ему эту идею. Он отказался участвовать в этом деле и пришел в крайнее раздражение, узнав, что идея исходит от Каткарта, этого, по его словам, – кавычки открываются – педофила поганого, каких стрелять надо – кавычки закрываются. В заключение заявляем: мы полагаем, что убийства в «Ночной Сове» совершены боевиками Микки Коэна. Целью убийц был Дюк Каткарт, к которому Коэн, очевидно, питает личную неприязнь, а остальные пятеро убитых были устранены как нежелательные свидетели. Есть и другое предположение: возможно, Коэн рассказал о плане Каткарта кому-то из заключенных, и известие об этом дошло до его соперника, Джека Уэйлена, известного также как Крутой Джек. Уэйлен мог убить Каткарта, увидев в нем возможного конкурента своему бизнесу, а остальных пятерых – по указанной выше причине. Мы полагаем, что, если убийства связаны с планом Каткарта по распространению порнографии, следующими жертвами можем стать мы. Мы клянемся, что все вышеизложенное – абсолютная правда и что это заявление было сделано нами свободно, без какого-либо физического или психического давления.

Братья дружно хлопают в ладоши.

– А теперь, господа, мои клиенты готовы ответить на ваши вопросы, – объявляет Келлерман.

Лоу, указывая в сторону спальни:

– Сперва я хотел бы переговорить с коллегами. Все выходят в спальню; Лоу прикрывает дверь.

– Ваши заключения. Боб, ты первый. Галлодет закуривает.

– Микки Коэн при всех своих грехах сгоряча людей не убивает, а Джек Уэйлен ничем, кроме игорного бизнеса, не интересуется. Думаю, братья говорят правду. Однако все, что нам известно о Каткарте, характеризует его как дурака и неудачника. Такое дело он просто не потянул бы. Нет, не думаю, что его убили из-за порнухи. Я по-прежнему склоняюсь к тому, что это – дело рук негров.

– Согласен. Ваше мнение, капитан. Миллард:

– Мне кажется вероятным следующий расклад, хотя и тут не все гладко. Если Микки Коэн действительно проболтался кому-то в тюрьме, информация могла выйти наружу, и кто-то мог ею воспользоваться. Однако есть одно «но»: если бы убийство Каткарта было связано с порнухой, братьев Энгелклингов тоже давно в живых бы не было. Или, по крайней мере, кто-нибудь бы их потревожил. Дело об этой порнографии мы в Отделе нравов расследуем уже две недели и пока ни к чему не пришли. По всем направлениям – тупик. Думаю, Эду и Бобу следует поговорить с Уэйленом, затем слетать в Мак-Нил и побеседовать с Микки. Я допрошу это отребье в соседней комнате и поговорю с ребятами из своего отдела. Кстати, я читал все рапорты о «Ночной сове» – порнография нигде даже не упоминается. Так что я согласен с Бобом. Эта история к нашему делу отношения не имеет.

– Согласен. Боб, вы с Эксли разговариваете с Уэйленом и Коэном. Капитан, кто у вас расследует дело о порнографии? Способные люди?

– Трое – стоящие ребята, четвертый – Мусорщик Джек Винсеннс, – усмехается Миллард. – Извините, Эллис. Я знаю, он вам вроде как родственником приходится.

Лоу розовеет.

– Эксли, хотите что-нибудь добавить?

– По существу я согласен с Бобом и капитаном, однако хотел бы отметить еще два момента. Первый: Сьюзен Леффертс тоже родом из Сан-Берду. И второй: если убийцы – не задержанные негры или какая-то другая негритянская банда, значит, машина у кафе была оставлена специально, чтобы бросить подозрение на негров, и, следовательно, мы имеем дело с грандиозным и хорошо продуманным заговором.

– Думаю, все же убийцы – те, что уже сидят. Да, кстати, как продвигаются дела с мисс Сото?

– Я над этим работаю.

– Удвойте усилия. Это школьникам достаточно стараний, а от вас мне требуется результат. Благодарю вас, джентльмены.

* * *

Эд заезжает домой, чтобы переодеться. На двери находит записку.

Эксли!

Не надейся, я тебя не простила. Просто позвонила домой, и сестра рассказала мне, что ты заезжал туда и, кажется, действительно обо мне беспокоился. Меня это тронуло. И еще я подумала: ведь и я сама, когда связалась с тобой, предала себя. И тоже пользуюсь тобой для своих целей (ведь жить мне пока негде и не на что, а ты ни в чем мне не отказываешь, и вообще ты очень милый, когда не давишь на меня и никого не избиваешь до полусмерти, и я жду, когда я поправлюсь и смогу принять предложение мистера Дитерлинга). Как говорится, не смейся, братец, чужой сестрице – своя в девицах. Можешь считать, что это извинение, потому что других извинений ты не дождешься. И сотрудничать с полицией я не буду. Все ясно? Как ты думаешь, мистер Дитерлинг говорил серьезно, когда обещал мне работу в Фантазиленде? Я сегодня хочу отвлечься – пройдусь по магазинам на те деньги, что у меня еще остались. Приду вечером. Не выключай свет.

Инес

Эд переоделся. Клейкой лентой приклеил к дверной ручке запасной ключ. И не выключил свет.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Джек в машине поджидает Бада Уайта, за которым должен следить.

Голова у него гудит: кровоточащие руки, спецодежда – бригады взламывают двери гаражей, взбудораженные ниггеры подстерегают поисковые группы в засаде, нападают исподтишка и тут же смываются. А «меркури» Коутса так и не нашли.

Но не в этом дело. Дело в том, что сказал ему по телефону Миллард. Хорошо, что по телефону, – не заметил, что Джек едва штаны не намочил от страха.

– Винсеннс, с Эллисом Лоу связались двое свидетелей. Сообщили, что Дюк Каткарт строил планы по продаже той самой порнухи, за которой мы охотимся. Не думаю, что это связано с «Ночной совой», но на всякий случай: есть у тебя что-нибудь новенькое?

– Ничего, – ответил Джек.

В свою очередь спросил, не раскопали ли чего остальные трое.

– Ничего, – ответил Миллард.

Миллард не знает, что все последние рапорты Джека – фальшивка. И тем более не знает, что уже три дня Джеку плевать и на порнуху, и на «Ночную сову», что он не успокоится, пока досье Сида Хадженса не перейдет в его руки, а ниггеры не отправятся в газовую камеру. И плевать, виновны они или нет.

Дверь камеры: копы волокут шестерых половых террористов. Бад Уайт внутри – обрабатывает задержанных куском резинового шланга, чтобы не оставалосьследов на теле. Вчера вечером Джек упустил Уайта. Дадли был очень недоволен. Сегодня Джек не проколется, а потом нанесет визит Сиду Хадженсу.

Наконец выходит Уайт. Улица ярко освещена, и Джек хорошо видит, что на рубахе у него – кровь.

Джек заводит машину.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

На этот раз нет цветных огней: из-за задернутых штор льется ровный белый свет. Бад нажимает кнопку звонка.

Открывается дверь. На пороге, в лучах света – темный силуэт Линн Брэкен.

– Вы – тот полицейский, о котором предупреждал Пирс?

– Он самый. Пэтчетт объяснил, что мне нужно? Она распахивает дверь.

– Пирс сказал, что вы, кажется, и сами этого толком не знаете. Однако я должна быть с вами честной и ответить на все ваши вопросы.

– А вы всегда делаете то, что он вам говорит?

– Всегда.

Бад входит в дом.

– Предвосхищая ваши вопросы: да, я проститутка, и да, все картины на стенах – подлинники. Нет, никогда не слышала о Кэти… как там ее фамилия. Нет, Дуайт Жилетт никогда не бьет и не насилует женщин. Если бы он захотел кого-то убить, скорее всего, воспользовался бы ножом. Нет, Дюка Каткарта я лично не знала, а слышала о нем очень немного – только то, что он неудачник и жалеет своих девушек. Вот и все новости для печали.

– Закончили?

– Нет еще. О других девушках Дуайта мне ничего не известно, а о «Ночной сове» знаю только то, что читала в газетах. Удовлетворены?

Бад едва не рассмеялся.

– Вижу, вы с Пэтчеттом все обсудили. Он вчера вам звонил?

– Нет, сегодня утром. Л что?

– Да ничего.

– Вы офицер Уайт, верно?

– Бад.

Линн смеется.

– Хорошо, Бад: вы верите тому, что говорим мы с Пирсом?

– Да, в целом верю.

– И знаете, почему мы оказываем вам любезность.

– Оказываете любезность? Осторожнее, я от таких слов и разозлиться могу.

– Да, конечно. Но вы ведь понимаете, в чем дело.

– Понимаю. Пэтчетт – сутенер, может, и еще что-нибудь за ним есть. Ни он, ни вы не хотите, чтобы об этом узнали в полиции.

– Вот именно. Наши мотивы эгоистичны, так что нам можно доверять.

– Хотите совет, мисс Брэкен?

– Зовите меня Линн.

– Так вот вам, мисс Брэкен, мой совет. Будьте со мной честной, отвечайте на все мои вопросы и не пытайтесь, черт побери, меня подкупить или запугать – иначе вместе с Пэтчеттом окажетесь по уши в дерьме!

В ответ Линн улыбается. Улыбка Вероники Лейк. Бад даже помнит, из какого фильма: где Алан Лэдд возвращается с войны и узнает, что сука-жена изменяла ему направо и налево.

– Бад, хотите выпить?

– Хочу. Скотч без содовой.

Линн исчезает на кухне, возвращается с двумя бокалами.

– Как с убийством той девушки? Что-нибудь прояснилось?

Бад прислоняется к стене.

– Делом занимаются трое. Преступление на сексуальной почве, так что проверяют всех известных насильников. Недели две побегают, потом бросят.

– Но вы не бросите?

– Может, брошу. А может, и нет.

– Почему вы приняли эту историю так близко к сердцу?

– Долгая история.

– Что-то личное?

– Да.

Линн подносит бокал в губам.

– Я просто спросила. А что с делом «Ночной совы»?

– Судя по всему, ниг… то есть цветные. В общем, так все запутано, что хер разберешься.

– Вам нравится употреблять такие слова, Бад?

– А вам не нравится? Вы ведь трахаетесь за деньги.

– У вас на рубашке кровь. Часть вашей работы?

– Да.

– И вам это тоже нравится?

– Да, когда они того заслуживают.

– Они – это мужчины, которые обижают женщин?

– Умница!

– А сегодняшний – он это заслужил?

– Нет.

– Но вы все равно это сделали?

– Сделал. Ну а вас сегодня, к примеру, перетрахало полдесятка мужиков.

– Всего двое, – улыбается Линн. – А теперь вопрос не для протокола: вы избили Дуайта Жилетта?

– Ответ не для протокола. Я его не бил. Просто сунул его руку в измельчитель мусора.

Линн не ахает, не переспрашивает. Спокойно:

– И вам это понравилось?

– Ну… в общем, нет.

– Я совсем забыла о вежливости, – спохватывается Линн. – Присаживайтесь, пожалуйста.

Бад садится на диван, Линн – рядом, на расстоянии вытянутой руки.

– Похоже, детективы из Отдела убийств сильно отличаются от прочих людей. Вы – первый мужчина за пять лет, не поведавший мне в первую же минуту знакомства, что я поразительно похожа на Веронику Лейк.

– Вы красивее. Линн закуривает.

– Спасибо. Обещаю не передавать это вашей подружке.

– С чего вы взяли, что у меня есть подружка?

– У вас пиджак измят и пахнет духами.

– Она мне не подружка. Она… ну… честно говоря, она просто мне подвернулась.

– Думаю, такое с вами не часто случается.

– Да, черт побери, не часто. А теперь, может, вернемся к делу? Мисс Брэкен, расскажите мне о Пирсе Пэтчетте и его бизнесе.

Линн выпускает клуб дыма, отпивает скотч.

– Что ж, даже если не касаться того, что Пирс для меня сделал, он – человек необыкновенный. Такие люди жили в эпоху Возрождения. Дипломированный химик, специалист по дзюдо, настоящий спортсмен. Любит окружать себя красивыми женщинами. Брак его распался, любимая дочь умерла совсем маленькой. Со своими девушками он всегда честен, прекрасно с нами обращается и позволяет встречаться только с приличными и состоятельными людьми. Можно сказать, что у него комплекс спасителя. Пирс любит своих женщин. Да, он нас использует и на нас наживается – но, кроме этого, в нем есть и искреннее чувство. При первой нашей встрече я рассказала Пирсу, что мою младшую сестренку задавил пьяный водитель, – так вот, он, слушая меня, заплакал. По-настоящему заплакал. В бизнесе Пирс Пэтчетт – человек жесткий. И да, он сутенер. И все же хороший человек.

Похоже, не врет.

– Чем еще занимается Пэтчетт?

– Остальной его бизнес вполне легален. Организует финансирование фильмов, дает деловые консультации своим бывшим девушкам.

– А порнуха?

– Что вы! Пирс и порнография… Он любит этим заниматься, а не любоваться.

– А торговать?

– И торговать не любит.

А вот здесь, кажется, врет. Иначе почему так блеснули глаза у Пэтчетта, когда Бад заговорил о порнографии?

– По-моему, вы мне пудрите мозги. Хорошее обращение сутенера с девушками – ну допустим, но вас послушать, так Пэтчетт – просто Иисус Христос с двенадцатью апостолами. Сдается мне, не все так гладко. Расскажите-ка, что там у него за «студия».

Линн тушит сигарету.

– Предположим, я не хочу об этом говорить.

– Предположим, я сдам вас обоих в Отдел нравов. Линн задумчиво качает головой.

– Пирс считает, что вы сводите какие-то личные счеты, так что в ваших интересах вычеркнуть его из списка подозреваемых, а о прочих его делах помалкивать. Он думает, вы не станете о нем сообщать. Это было бы глупо с вашей стороны.

– А я вообще часто делаю глупости. А что еще думает Пэтчетт?

– Ждет, когда вы заговорите о деньгах.

– Я вымогательством не занимаюсь.

– Зачем же тогда…

– Ну, может, мне просто любопытно!

– Ну что ж… Знаете, кто такой Терри Лаке?

– Помойный тип. У него в Малибу санаторий для наркоманов.

– И то и другое совершенно верно. А еще он пластический хирург.

– Так это он Пэтчетту физиономию разгладил? Я и подумал, не может пятидесятилетний мужик так молодо выглядеть!

– Об этом я ничего не знаю. Но Терри Лаке создает девушек для студии Пирса. У нас есть Ава и Кейт, Рита и Бетти. Гарднер, Хепберн, Хейворт и Грэйбл, разумеется. Пирс подбирает девушек, похожих на кинозвезд, а Терри с помощью пластической хирургии добивается идеального сходства. Этих девушек можно назвать наложницами Пирса. Они спят с ним и с избранными клиентами – партнерами, которые помогают ему финансировать фильмы. Извращение? Быть может. Но Пирс о своих девушках заботится. Отчисляет от заработка каждой определенный процент и вкладывает в различные предприятия. Все работают только до тридцати лет – без исключений. Пирс не позволяет девушкам употреблять наркотики, никогда ни одну пальцем не тронул. Я ему очень многим обязана. Ну что, способен ваш полицейский рассудок воспринять такую противоречивую картину?

– Вот черт! – говорит Бад.

– Нет, мистер Уайт. Пирс Морхаус Пэтчетт.

– И ты тоже легла под нож Лакса?

– Нет. Я отказалась, и Пирс уважает меня за это. От природы я брюнетка, – она касается своих золотистых волос, – но все остальное – мое, настоящее.

– И сколько тебе лет?

– Через месяц исполнится тридцать. Я собираюсь открыть магазин одежды. Видите, как меняет людей время? Случись нам познакомиться через месяц – я была бы уже не проституткой, а добропорядочной гражданкой. И брюнеткой. Так что никто не твердил бы мне: «Лх, как вы похожи на Веронику Лейк!»

– Вот черт!

– Нет. Линн Маргарет Брэкен.

– Я хочу еще раз с тобой встретиться. – не раздумывая, выпаливает он.

– Приглашаешь меня на свидание?

– Да, заплатить я не смогу.

– Тогда подожди месяц. Всего один месяц.

– Я не могу ждать!

– Хорошо. Но с одним условием: больше никаких допросов. Не хочу ходить у тебя в подозреваемых.

Бад рисует в воздухе крест, перечеркивая свои подозрения насчет Пэтчетта.

– Договорились.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Камера Микки Коэна.

Впрочем, камерой ее назвать сложно. Комфортабельная, роскошно обставленная комната: кровать, стул, полки – все обтянуто бархатом. Из вентиляционного отверстия в стене струится теплый воздух – в штате Вашингтон в апреле еще стоят холода. Эд подавляет зевок: сегодня они несколько часов беседовали с Крутым Джеком Уэйленом, исключили его из списка подозреваемых, пролетели тысячу миль – и теперь, в час ночи, сидят и ждут, когда этот ненормальный гангстер закончит позднюю партию в безик. У ног Галл одета устроился Микки Коэн-младший – жирный бульдог в бархатной жилетке. Галлодет треплет его по голове. Эд просматривает записи, сделанные во время разговора с Уэйленом.

Вытягивать из Уэйлена показания не пришлось – он заговорил сам, да так разболтался, что они уж и не знали, как его остановить. Теорию Энгелклингов он просто высмеял, а затем принялся жаловаться на упадок организованной преступности в родном Лос-Анджелесе.

С тех пор как Микки угодил за решетку, старые порядки, можно сказать, совсем сошли на нет. Власть Микки уже не та. Деньги из швейцарских банков припрятаны – для возрождения в будущем криминальной империи нужна наличка. Размещение капитала было поручено заместителю Микки Моррису Ягелке, он вкладывал деньги куда попало и в результате спустил всю наличность. Нечем стало платить людям. А дела Уэйлена идут совсем неплохо. Впрочем, как и дела Микки: Уэйлен изложил полицейским собственную теорию.

Коэн не так прост: дураку Ягелке он оставил крохи, а основные свои сбережения раздробил межту несколькими надежными людьми и мелкими частями вложил в надежные предприятия – букмекерство, ссуды под людоедские проценты, наркоту, проституцию. Выйдя из тюрьмы, он вернет себе деньги с прибылью и восстановит свою империю. Назвал Уэйлен и тех, кто, по его мнению, продолжает втихаря работать на Микки: Ли Вакс, его бывший киллер, теперь вроде бы перешедший на легальное положение, и неразлучная парочка – Эйб Тайтелбаум и Джонни Стомпанато, не способные прожить честно ни единого дня. Все трое по-прежнему занимаются старым бизнесом – и, вполне возможно, охраняют интересы Микки. И шеф Паркер на это смотрит сквозь пальцы: по-настоящему он боится только появления в городе итальянской мафии. Поэтому, когда какие-нибудь чужаки являются в Лос-Анджелес и пытаются установить в городе свои порядки, Дадли Смит со своими ребятами устраивает им засаду в мотеле неподалеку от Гардены: чужакам дают хорошую взбучку, все, что у них с собой, отбирают и передают в полицейский благотворительный фонд, а самих сажают на автобус, на поезд, на самолет – на чем они там явились – и отправляют восвояси. И все – без лишнего шума.

И заключение Уэйлена:

Ему самому позволяют действовать только потому, что игровой бизнес в Лос-Анджелесе нуждается в присмотре. Если совершенно обезглавить организованную преступность в городе начнется беспредел. Однако он играет по правилам – или, если выражаться стилем Дадли Смита, держится в рамках. Чтобы он или тот же Микки перестреляли пятерых ни в чем не повинных людей из-за каких-то поганых журнальчиков… Такого и вообразить себе нельзя.

Однако то, что происходит сейчас в городе, ему не нравится. Точнее, не нравится то, что ничего не происходит. Слишком уж тихо. Такое бывает, когда готовится какой-то крупный хипеж.

Микки Коэн-младший радостно взвизгивает: подняв глаза, Эд видит, как в камеру входит Микки Коэн-старший с коробкой собачьего печенья.

– Никогда в своей жизни, – торжественно, нараспев начинает Коэн прямо от дверей, – никогда в своей жизни Микки Коэн не убивал человека, который, по нашим понятиям, не заслужил бы смерть. Никогда в своей жизни Микки Коэн не торговал грязными журнальчиками для онанистов. Пита и Бакса Энгелклингов я принял только из уважения к их покойному отцу, упокой господь его душу, хоть и был он паршивый фриц. Я вообще не убиваю невинных: это грешно, а я человек верующий и строго исполняю иудейские законы и заповеди Божьи, если только они не вредят бизнесу. Надзиратель Хопкинс рассказал мне, зачем вы приехали, и я нарочно заставил вас ждать. Почему, спросите вы? Да потому, что только люди, которых Господь в неисповедимой мудрости своей начисто лишил мозгов, могли хоть на секунду меня – меня, Микки Коэна! – заподозрить в этом подлом и идиотском налете на кафе, наверняка деле рук тупиц-шварцес [39]. Но, я вижу, Микки-младшему вы понравились, так что я уделю вам пять минут своего времени. Иди к папочке, бубеле [40]!

Галлодет возводит глаза к небу. Коэн опускается на колени у двери, сует в рот собачье печенье. Пес подбегает, виляя хвостом, берет печенье, обслюнявив хозяина толстыми мокрыми брылями. Микки обнимает собаку, и Микки-младший скулит от восторга. За окном камеры, во дворе, Эд замечает одинокую фигуру и узнает в ней Дэви Голдмана – казначея Микки, попавшего в тюрьму за собственные махинации с налогами. Голдман косится на окно и проходит мимо.

– Микки, – начинает Галлодет, – братья Энгелклинги говорят, что вы очень разозлились, услышав, что их идея исходит от Дюка Каткарта.

Коэн сплевывает крошки собачьего печенья.

– Знаете выражение «выпустить пар»?

– Знаем, – вступает Эд. – Энгелклинги называли какие-нибудь имена, кроме Каткарта?

– Ни единого. Да и этого Каткарта я не знаю – слышал только, что он сидел за совращение малолетних, по этому и сужу. В Писании сказано: «Не судите, да не судимы будете», – но я никакого суда не боюсь, так что говорю себе: «Суди на здоровье, Микстер!»

– Вы не давали братьям советов по созданию сети распространения товара?

– Разумеется, нет! Господь Бог и любезный моему сердцу Микки-младший мне свидетели!

Снова Галлодет:

– Мик, а теперь главный вопрос. Кому вы рассказывали об этом проекте? Может, кому-нибудь в тюрьме?

– Ни единой живой душе! Еще чего не хватало – болтать о грязных книжонках, которые я и в руки-то не возьму! Дэви – мои глаза и уши, но я даже Дэви выставил за дверь, когда ко мне явились эти двое мешугене [41]. Почему, спросите вы? А потому, что высоко ценю такую добродетель, как умение хранить секреты! Галлодет:

– Эд, пока ты говорил с охранником, я позвонил Рас-су Милларду. Он сказал, что расспросил своих ребят – они ничего не нашли. Никаких следов, никаких связей с Каткартом. Расс просмотрел все рапорты по «Ночной сове» и тоже не заметил ничего, что было бы хоть как-то связано с порнографией. Бад Уайт проверял связи Каткарта – тоже ничего не нашел. Эд, похоже, то, что Сьюзи Леффертс родом из Сан-Берду, – чистое совпадение. А Каткарт просто трепался. Он ни для кого не представлял опасности – ничего бы у него не вышло и не могло выйти. Похоже, Энгелклинги попросту купились на его красочную трепотню да на упоминание старого приятеля.

Эд кивает.

– Вечная тема – отцы и дети, – говорит Микки Коэн-старший, гладя Микки Коэна-младшего. – Пир духа. Есть над чем поразмыслить, не правда ли? Взгляните хоть на меня и на Микки-младшего. А что сказать о старине Франце и его диких болванах-отпрысках? Ведь Франц был человек гениальный, вы это знаете? Какие-то такие лекарства изобретал, что теперь сумасшедшие на него молиться должны. Когда несколько лет назад у меня увели крупную партию белого – скажу вам по совести, первым делом я подумал о Доке. «Микки, – сказал я себе, – представь себя на его месте. Представь, что дар слова тебе заменили его несравненные мозги. Где ты спрячешь героин, Мик-стер, и, главное, кому и как постараешься его загнать?» Поезжайте домой, мальчики. Вы взяли ложный след. Порнография вас ни к чему не приведет. Тех шестерых убили шварцес – Богом проклятые психопаты шварцес.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Бутылки: виски, джин, бренди. Мигающие вывески: «Шлиц», «Голубая лента». Морячки опрокидывают в рот холодное пиво, люди погружаются в счастливое забытье. Берлога Хадженса в квартале отсюда: Джек тянет время, надеясь, что вид спиртного придаст ему храбрости.

– Последний звонок! – кричит бармен. Джек осушает свой стакан содовой, прикладывает холодное стекло к шее. На сердце лежит тяжелый камень, и снова и снова проплывают в мозгу события сегодняшнего дня.

Миллард сказал, что Дюк Каткарт перед смертью пытался продавать порнуху. Его порнуху.

Бад Уайт ходит в гости к Линн Брэкен, одной из тех шлюх, что выглядят точь-в-точь как кинозвезды. Сегодня он провел у нее два часа, а потом шлюха проводила его до машины. Джек «довел» его до дома, складывая в уме детали головоломки: Уайт знает Брэкен, Брэкен знает Пирса Пэтчетта, Пирс Пэтчетт знает Хадженса. Сид знает о «Малибу Рандеву», возможно, знает и Дадли Смит. Зачем Даду следить за Уайтом? Только потому, что тот разнервничался из-за убийства той проститутки?

Пульсируют кружки пива в руках неоновых чудовищ. В машине у Джека кастет. Обработать Сидстера – слегка, только чтобы отдал досье…

Вот и дом Хадженса: темные окна, у дверей – Сидов «паккард». Джек стучит в дверь массивным бронзовым молотком.

Ждет с полминуты – нет ответа. Пробует дверь – не поддается. Налегает плечом – дверь, затрещав, распахивается.

Темно, как в погребе. И запах…

Джек достает носовой платок и револьвер. Медленно, очень медленно, локтем нащупывая выключатель. Рука с носовым платком включает свет – чтобы не оставить отпечатков.

Сид Хадженс распростерт на полу. Ковер вокруг него до черноты пропитался кровью, пол скользкий от крови.

Руки и ноги отпилены от туловища, переломаны, изогнуты под странными углами.

Тело вспорото от горла до паха: сквозь красное белеют кости.

Позади него несколько канцелярских шкафов: все ящики открыты, папки свалены кучей на ковре – там, где нет крови.

Джек кусает себе руки, чтобы не закричать.

Кровавых следов на полу не видно – значит, убийца вышел через заднюю дверь. Хадженс обнажен, черно-красное тело. Оторванные, словно у куклы, руки и ноги, зияющие раны, лужи крови…

Все – как на тех гребаных порноснимках.

Джек бросился бежать.

Прочь отсюда. Вокруг дома к задней двери. Дверь распахнута настежь, виден свет. Влажно блестит недавно вымытый пол: ни крови, ни отпечатков. Джек входит, находит под раковиной в кухне несколько бумажных пакетов, нетвердыми шагами направляется в гостиную. Папки, папки, папки с компроматом: один, два, три, четыре, пять пакетов, два забега к машине и обратно.

2:20, на улице никого.

– Спокойно, спокойно, – твердит Джек как заклинание.

Врагов у Сида – весь Лос-Анджелес. У кого были мотивы? Легче спросить, у кого их не было. И посмертные увечья, скорее всего, ничего не значат. Ведь никто не знает о том, что тот журнал – у Джека. Просто работал какой-то псих-садист.

А у тебя одна задача – найти свое досье.

Джек выключил свет, поцарапал дверь снятыми с пояса наручниками – пусть думают, что здесь побывал грабитель. Нажал на газ и рванулся прочь – сам не зная куда.

* * *

Бесцельно кружа по городу, наткнулся на дешевый мотельчик под названием «Приют Оскара».

Заплатил за неделю, втащил в номер свой багаж, принял душ, натянул на себя благоухающий потом костюм. Номер – тараканий рай: жирное пятно над кроватью, в щелях – шевеление усов. В нос бьет едкий запах собственного пота, не пота – смрада. Грязь – на нем, грязь – вокруг него, но грязнее всего – та грязь, что он привез с собой.

Заперев дверь, Джек начал раскопки в грязи.

Старые статьи «Строго секретно», вырезки из других газет, документы, стянутые из полиции. Досье: у Монтгомери Клифта [42] самый маленький член в Голливуде, Эррол Флинн [43] – нацистский агент. Свежая тема: Эррол Флинн и какой-то писатель-гомик, Трумен Капоте [44]. Красные, розовые, голубые. Постельные тайны знаменитостей – от Джоан Кроуфорд [45] до бывшего окружного прокурора Билла Макферсона. Галерея наркоманов: компромат на Чарли Паркера, Аниту О'Дэй, Арта Пеппера, Тома Нила, Барбару Пейтон. Гейл Рассел. Статьи для следующего номера: «Связи мафии ведут в Ватикан?!», «Необычные пристрастия Рока Хадсона» [46], «Опасная травка: чаепитие по-голливудски». И досье, досье, досье. Коммунисты, гомосеки, лесбушки, наркаши, педофилы, нимфоманки, женоненавистники, коррумпированные политиканы…

О сержанте Джеке Винсеннсе – ничего.

Как и о «Жетоне Чести» – а ведь Сид весьма интересовался этим сериалом и всем с ним связанным. Досье на Бретта Чейза у него точно было.

Странно.

Еще более странно – ничего на Макса Пелтца. При том, что его «Строго секретно» макает в грязь едва ли не в каждом номере.

Ничего – о Пирсе Пэтчетте, о Линн Брэкен, о Ламаре Хинтонс, о «Флер-де-Лис».

Но папок много. Высоченная стопка дерьма. В канцелярские шкафы Сида столько едва-едва влезет. Если убийца что-то украл – то две-три папки, не больше.

АЛИБИ.

Джек сложил папки в платяной шкаф, повесил на дверь табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ» и, выйдя через заднюю дверь, полетел домой.

5:10.

За дверной молоток заткнуты записки: «Джек, милый, ты не забыл про четверг?» «Джек, ты что, в спячку впал? Целую, целую, целую. К.» Джек входит, снимает телефонную трубку, набирает 888.

– Полиция, дежурный по городу слушает.

– Эй, – гнусаво говорит Джек, – короче, гут чувака пришили. Приезжайте.

– Сэр, вы хотите сообщить об убийстве?

– Еще каком убийстве, гадом бу…

– Ваш адрес, сэр.

– Адрес мой вам ни к чему. Я только высадил дверь в эту хату, смотрю – а на полу трупак лежит…

– Сэр…

– 421, Южная Александрия, понял?

– Сэр, где вы…

Джек повесил трубку, разделся, бросился в постель. Двадцать минут на приезд патрульных, десять – на опознание Хадженса. Патрульные звонят в Отдел по расследованию убийств. Дежурный соображает, что дело серьезное, и вытаскивает из кровати начальство. Тад Грин, Расс Миллард, Дадли Смит – все они немедленно вспомнят о Победителе с Большой Буквы. И какой-нибудь час спустя его телефон начнет разрываться от звонков.

Джек ворочается в кровати, пропитывая потом свежие простыни. Телефон звонит в 6:58.

Джек, зевая:

– Алло!

– Винсеннс, это Расс Миллард.

– Да, кэп. Сколько времени? Что слу…

– Неважно. Знаешь, где живет Сид Хадженс?

– Да, где-то в Чепмен-парке. Кэп, что за…

– 421, Южная Александрия. Немедленно, Винсеннс.

* * *

Бритье, душ, свежее белье. Сорок минут на дорогу. На лужайке перед домом Сида Хадженса – чертова прорва полицейских машин. Бегают с озабоченными лицами и пластиковыми мешками ребята из морга.

Джек припарковался на лужайке. Из дома выкатывают каталку, прикрытую окровавленной простыней. У дверей Расс Миллард, подальше от дома – двое новичков, Дон Клекнер и Дуэйн Фиск. Патрульные отгоняют зевак, на тротуаре толпятся репортеры. Джек выходит из машины, идет к Милларду.

– Хадженс? – спокойно, тоном профессионала.

– Да, твой приятель. Правда, узнать его теперь трудновато. Сообщил грабитель: вломился в дом и увидел тело. Похоже, так и было: на косяке отметки. Если ты завтракал, лучше внутрь не ходи.

Джек, разумеется, вошел. Подсохшая кровь, меловые отметки на полу – здесь лежало туловище, здесь рука, здесь нога… Миллард, сзади:

– Видно, кто-то очень сильно невзлюбил покойника. Видишь пустые шкафы? Похоже, Хадженса убили из-за архива. Клекнер уже звонил издателю «Строго секретно», потребовал открыть офис и выдать нам копии материалов, над которыми работал Хадженс в последнее время.

Старина Расс ждет ответа. Джек перекрестился – впервые с приютских времен. Чудеса, да и только!

– Винсеннс, ты вроде у него в друзьях ходил. Что скажешь?

– Он был настоящая мразь! Ненавидели его все! И врагов у него – целый Лос-Анджелес!

– Легче, Винсеннс, легче. Мне прекрасно известно, что вы с Хадженсом заключили сделку, что ты сливал ему информацию. Если не раскроем дело за несколько дней, я потребую от тебя заявления.

Дуэйн Фиск что-то впаривает Морти Бендишу: жареные подробности для «Миррор».

– Мне нечего скрывать, – отвечает Джек. – Сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь следствию.

– Я потрясен твоим чувством долга. Что ж, поговорим о Хадженсе. Что он любил – девочек, мальчиков?

Джек закуривает.

– Хадженс любил грязь. И только грязь. Дегенерат чертов. Не удивлюсь, если узнаю, что он кончал от собственных статеек.

Подходит Дон Клекнер. В руках – новый номер «Строго секретно» с огромным заголовком: «ТВ-магнат любит смотреть на девочек-подростков – И НЕ ТОЛЬКО СМОТРЕТь!»

– Капитан, это я купил в киоске на углу. Издатель сказал, что Хадженс был помешан на «Жетоне Чести».

– Хорошо, Дон, молодец. Начинай опрос свидетелей. Винсеннс, иди сюда.

Они идут к газону. Миллард:

– Как видишь, ниточки ведут к людям, которых ты знаешь.

– Я коп и работаю в Голливуде. Знаю уйму людей. Знаю и то, что Макс Пелтц неравнодушен к молоденьким. Ну и что? Ему шестьдесят лет, и он не убийца.

– Об этом позже поговорим. Ты сейчас работаешь над «Ночной совой», верно? Ищешь «меркури» Коутса?

– Да.

– Тогда возвращайся к работе, а в 14:00 явишься в Бюро Для рапорта. Я приглашу нескольких ключевых персон из «Жетона Чести» прийти в Бюро и ответить на несколько вопросов. Ты поможешь мне вести разговор.

«Люди, которых он знает». Билли Дитерлинг, Тимми Валберн.

– Хорошо, приду. Подбегает Морти Бендиш:

– Джеки, поверить не могу! Неужели теперь все эксклюзивы будут доставаться мне?!

* * *

И снова гаражи и вопящие ниггеры… А настоящая работа ждет не дождется его в мотеле.

По дороге из Черного города на Джека накатило – впервые за пять лет.

Он свернул на восток, припарковался у «Королевского флеша». Рядом стоит «бьюик» Клода Дайнина – а сам он наверняка накачивается гревом в сортире.

Джек вошел. Все замерли – знают: от Победителя с Большой Буквы жди беды. Бармен налил двойного «олд-форрестера»: Джек осушил стакан одним глотком – к черту пятилетнее воздержание! От выпивки по жилам разлилось приятное тепло. Джек зашел в сортир, ногой вышиб дверь единственной кабинки.

Так и есть: Клод Дайнин заправляется марафетом.

Джек укладывает его на пол, вырывает из руки шприц. Быстро обыскивает. Клод не сопротивляется – он уже на седьмом небе. Вот и он – бензедрин в фольге. Джек глотает таблетки всухую, спускает шприц в унитаз.

– Я вернулся.

* * *

В мотель он возвращается под кайфом. Бензедрин ускоряет мысли, помогает увидеть связи там, где связей, казалось, нет.

Инстинкт подсказывает ему, что важные досье Хадженс дома не держал. Если бы убийца искал какую-то конкретную папку, то для начала стал бы пытать Сида, чтобы выяснить, где тайник. Если он что-то забрал, то немного. Предположим, среди похищенных была папка Джека Победителя: убийца мог ее выбросить, а мог оставить у себя.

Новая мысль: связь – Хадженс/Пэтчетт, порнография/ шантаж. Каткарт/«Ночная сова» – нет, это пока откладываем. Миллард/Эксли уверяют, что их разговоры с Уэйленом и Микки ничего не дали. Каткарт просто трепался: не смог бы он организовать такое дело. Отчет Милларда: братья Энгелклинги не знают, кто изготовлял фотографии, очевидно, Каткарт набрел на них случайно, все остальное – плод его фантазии. Значит, Каткарта отставим. Что остается?

Бобби Индж, Кристина и Дэрил Бергероны – с концами. Ламар Хинтон (возможно, стрелял в него на складе «Флер-де-Лис») – тоже с концами, можно и не искать. Тимми Валберн, клиент «Флер-де-Лис», которого допрашивал Джек, – связь с Билли Дитерлингом, оператором «Жетона Чести». С ними обоими сегодня придется встретиться на глазах у Милларда… Спокойно, Джек, главное – спокойно. Предположим, Тимми рассказал Билли о допросе; предположим, Билли сообразил, кто залез в машину Хинтона… спокойнее, Джек… этим пидорам есть что терять, они на все пойдут, чтобы не признавать своей связи с «Флер-де-Лис» – фирмой, о существовании которой Расс Миллард и не подозревает…

Думай, думай, думай… В пепельнице растет гора окурков.

Увечья Хадженса – как в журналах, которые он нашел в мусорке у дома Бобби Инджа. Больше никто из копов этих журналов не видел. Никто, кроме него, не видит связи. В том числе и сам Миллард.

Хадженс предупредил его держаться подальше от «Флер-де-Лис». Линн Брэкен, шлюха Пэтчетта, – может, она знала Сида?

А вот и неожиданный джокер в колоде: Дад Смит попросил его «присмотреть» за Бадом Уайтом. Причина: Бад переживает из-за убийства какой-то проститутки, может сорваться. Брэкен тоже проститутка, Пэтчетт – сутенер. Но: Дадли не упоминал ни о каких связях с «Ночной совой» или с порнографией – может быть, понятия не имеет обо всем этом (Пэтчетт/Брэкен/порнуха/«Флер-де-Лис»)? Братьев Энгелклинг/Каткарта в сторону. Порнуха/ Пэтчетт/Брэкен/«Флер-де-Лис»/Хадженс – эта связка уж точно никак не попала в тонны бумаг, исписанных полицией Лос-Анджелеса в связи с убийствами в «Ночной сове».

Голова работает как часы: еще бы, бензедрин, помноженный на полицейский опыт и чутье. На часах 11:20. Как убить время до встречи с шефом? Реально козырных карт у него две: Пирс Пэтчетт и Линн Брэкен.

Брэкен ближе.

* * *

Джек остановился у ее дома, поудобнее устроился в машине. Подождет ее час – если она ушла, будет действовать по обстоятельствам.

Шло время, бензедрин выветривался из крови, дом оставался глухим и немым. 12:33 – появился разносчик, швырнул на крыльцо газету. Если это «Миррор» и если Морти Бендиш успел вставить в сегодняшний номер эту историю…

Дверь открылась: Линн Брэкен подобрала газету и, зевнув, скрылась. Газетчик на велосипеде проехал обратно: на этот раз Джек разглядел заголовок – «Лос-Анджелес Миррор Ньюс». Ну, Морти, не подведи.

Бам! Распахнулась дверь. Брэкен вылетела на улицу, бегом к машине. На запад, в сторону Лос-Фелиса. Выждав две секунды, Джек последовал за ней.

Путь на юго-запад: Лос-Фелис, Вестерн, Сансет. Пролетает Сансет: превышение скорости миль на десять. Очевидно, запаниковала и мчится к Пэтчетту – звонить боится.

Джек свернул на юг, срезав дорогу, появился у 1184 по Гретна-Грин раньше нее. Огромный особняк в испанском стиле, просторная лужайка перед домом. Линн Брэкен не видать.

Сердце колотится, как сумасшедшее: он уже и забыл, какой отходняк бывает от бензедрина. Припарковался, проверил дом снаружи – никого. Пригнувшись, обогнул дом, скорее к окнам.

Все закрыто. На заднем дворе работает садовник – не проскользнешь, непременно заметит. Хлопнула дверца машины: Джек бросился к ближайшему окну – закрыто, но сквозь щель в шторах кое-что можно разглядеть.

Звякнул дверной звонок. Джек припал к окну. Пэтчетт открыл дверь. Ворвалась Линн Брэкен, швырнула ему газету. Разговор на повышенных тонах – округленные глаза, быстрые движения губ, нескрываемый страх на обоих лицах. Джек прижался ухом к стеклу, но не услышал ничего, кроме стука собственного сердца. Но и так понятно: они не знали о смерти Сида и теперь очень напуганы. Убили его не они.

Пэтчетт и Брэкен вышли в соседнюю комнату с плотно занавешенным окном – ничего не услышать и не увидеть. Джек бросился к машине.

* * *

В Бюро он опоздал минут на десять. Приемная Отдела Убийств забита народом из «Жетона Чести»: Бретт Чейз, Миллер Стентон, декоратор Дэвид Мертенс, его «сиделка» Джерри Марсалас сидят впритирку на длинной скамье. Стоят: Билли Дитерлинг, операторы и с полдесятка людей с портфелями – не иначе, адвокаты. Все явно нервничают. Дон Клекнер и Дуэйн Фиск расхаживают с планшет-блокнотами. Макса Пелтца не видно, Расса Милларда – тоже.

Джеку голливудцы машут и улыбаются, как доброму приятелю, – все, кроме Билли Дитерлинга. Джек машет в ответ. Его подзывает Клекнер:

– С вами хочет поговорить Эллис Лоу. Шестой номер. Джек спускается вниз. В кабинете номер шесть Лоу замер у тайного окошка: по ту сторону зеркального стекла установлен детектор лжи. В кресле – Макс Пелтц, вопросы задает Расс Миллард, Рэй Пинкер следит за показаниями машины.

Лоу оборачивается к Джеку.

– Как неприятно, что Максу приходится проходить через такое. Джек, может быть, ты можешь что-то сделать?

Защищает своего спонсора.

– Вряд ли, Эллис. Мы с Миллардом не ладим. Если адвокат Макса согласен, значит, придется через это пройти.

– А Дадли? Что, если он…

– Дадли тоже не ладит с Миллардом. Этот праведник со всем департаментом на ножах. Да, предвосхищая твой вопрос: не знаю, кто убил Сида, и, честно говоря, знать не хочу. Алиби у Макса есть?

– Есть, но такое, что им лучше не пользоваться.

– И сколько ей лет?

– Мало. Скажи, если он…

– Да, Расс заведет дело.

– Господи боже! Сколько проблем из-за этого вонючки Хадженса!

– Советник, если бы не этот вонючка, не быть бы вам окружным прокурором, – смеется Джек.

– Что поделать – политика вообще дело грязное. Но очень сомневаюсь, что по Хадженсу кто-нибудь заплачет. Пока у нас ничего. Я уже поговорил с адвокатами – у всех их клиентов крепкие алиби. Они сделают заявления и разойдутся по домам. После чего придется проверять весь Голливуд.

Джек, доверительно:

– Эллис, хочешь совет?

– Конечно. Мне нравится циничный взгляд на веши, столь присущий тебе, Джек.

– Спусти это дело на тормозах. Публику сейчас интересует «Ночная сова», и именно от «Ночной совы» зависит твоя карьера. А убийца Хадженса никому на хрен не нужен. Покойник коллекционировал дерьмо, и, если ты начнешь серьезно расследовать дело, всплывет такая куча дерьма, что ты в жизни не отмоешься. А убийцу так и не найдем. Поэтому спусти на тормозах.

Открывается дверь – на пороге стоит Дуэйн Фиск. Физиономия у него разочарованная.

– Ничего, мистер Лоу. У всех алиби и, похоже, крепкие. Коронер оценивает время смерти Хадженса между полуночью и часом ночи, и все эти люди в это время были где-то еще, где их видели. Конечно, можно проверить, но, судя по всему, это будет пустая трата времени.

Лоу кивает, и Фиск исчезает за дверью.

– Поверь мне, – говорит Джек, – лучше бросить это дело.

– А как у тебя с алиби? – улыбается Лоу. – Спал с моей свояченицей?

– Спал. Один.

– Меня это не удивляет – Карен рассказывала, что ты в последнее время сделался мрачным и раздражительным. И видит она тебя не часто. Да и сейчас, правду сказать, вид у тебя не из лучших. Что случилось, Джек? Боишься, Что всплывет твой договор с Хадженсом?

– Миллард требует показаний под присягой. Что ж, он их получит. А ты поверишь, что я делился информацией с Сидом просто по-приятельски?

– Конечно. Все мы друг другу просто приятели – и ты, и я, и Дадли Смит. А насчет Хадженса ты прав, Джек. Озвучу твое предложение Паркеру.

Джек подавляет зевок – наваливается усталость, отходняк от бензедрина.

– Дерьмовое это дело, Эллис. Не дело, а выгребная яма. И лучшее, что мы можем сделать, – засыпать эту яму.

– Вот именно. Теперь вот что, Джек: поскольку Хадженс помог мне выиграть выборы и поскольку в его бумагах могут найтись указания на то, что именно ты шепнул ему о так называемых африканских страстях мистера Макферсона…

– Да, буду держать нос по ветру. Если где-то всплывет твое имя – немедленно уничтожу документ.

– Договорились. И если…

– И к тебе просьба, Эллис: просматривай отчеты о расследовании. У Сида где-то был тайник с самыми горячими материалами, твое имя, скорее всего, там. Как только выясню, где эти бумаги, побегу туда со спичками.

Лицо у Лоу бледное.

– Спасибо, Джек. И сегодня же поговорю с Паркером.

С той стороны по зеркалу стучит Рэй Пинкер, прижимает к стеклу результаты проверки – две тонкие ровные линии, никаких острых пиков. Говорит в микрофон:

– Невиновен, но не хочет называть свое алиби. Оставить на подозрении?

Лоу улыбается. В динамике – голос Расса Милларда:

– Продолжай работу, Винсеннс. Если помнишь, твоя задача – найти машину Коутса. От твоих приятелей с телевидения мы ничего не добились, а от тебя я жду письменного заявления о твоих отношениях с Хадженсом. Завтра, к восьми уфа.

Снова в Черный город.

* * *

От 77-го участка – на юг. Джек бросает в рот еще таблетку, разворачивает карту. Дежурный в участке сказал ему, что ниггеры волнуются: красные агитаторы морочат им голову болтовней о гражданских правах, было уже несколько случаев сопротивления обыску. Теперь полицейские ходят по трое: детектив и двое патрульных, по две команды на улицу, чтобы держать друг друга в поле зрения. В одной команде человека не хватает – туда, на 116-ю, и направили Джека.

Бензедрин действует, и жить становится чуть веселее. Джек едет на угол 116-й и Уиллс: шлакоблочные лачуги, окна заткнуты картоном. Грязные улочки, велосипеды: цветные ребятишки грузят фрукты в коробки. Слева по тротуару – двое патрульных, справа – патрульные в форме и детектив в гражданском. Вооружены: ножницы по металлу, винтовки за плечами. Джек паркует машину, присоединяется к тем, что слева.

Поганая работенка.

Дом за домом, дверь за дверью. Стук в дверь: разрешите осмотреть ваш гараж. Три четверти местных прикидываются шлангами. Снова в гараж, режешь замок и внутрь. Та команда, что справа, не церемонится: без лишних слов срезают замки, поводят винтовками в сторону черномазых пацанят. Кто-то из мальчишек запускает в них помидором – патрульные выпускают очередь поверх его головы: сносят голубятню, верхушку пальмы как ножом срезает. Гаражи, гаражи, гаражи – никаких следов «мерка» 1949 года, лицензия DG114.

Уже в сумерках подходят к кварталу брошенных хибар – разбитые окна, заросшие лужайки. У Джека ноют зубы, покалывает в груди – чертов бензедрин. Вдруг с другой стороны тротуара раздаются радостные вопли и стрельба в воздух. Джек переглядывается с напарниками – и все трое бросаются туда.

Вот он, их святой Грааль: в грязном, загаженном крысами гараже – пурпурный «меркури» сорок девятого года. Наша тачка! Лицензия DG114, выдана в Калифорнии, зарегистрирован на имя Рэймонда Коутса, он же Сахарный Рэй.

Оглушительные вопли: мужчины обнимаются, звонко хлопают друг друга по спинам. Кто-то откупоривает бутылочку. Пара черных ребятишек робко подходит поближе. Кто-то из патрульных на радостях дает отхлебнуть и им. Негритята болтают, что машину красил настоящий профи, из местных.

Джек заглядывает в окно машины. На полу между сиденьями – три дробовика. Большие, судя по всему, двенадцатизарядные.

Джек делает большой глоток из бутылки. Разряжает табельное оружие, последней пулей разбивает уличный фонарь. Дает подержать свою пушку черным пацанятам. Еще глоток. Мысли о Сиде Хадженсе оставляют Джека в покое – хотя бы ненадолго.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Отдельный кабинет в «Тихом океане». За столом Дадли Смит, Эллис Лоу, напротив – Бад, ошалевший от трехдневного марафона: ноют костяшки пальцев, в голове крутятся имена и перепуганные лица половых преступников.

– Сынок, – говорит Дадли, – час назад мы обнаружили машину и дробовики. Отпечатков пальцев нет, но эксперты установили, что боек на одном из стволов стопроцентно совпадает с отметкой на гильзах, найденных в «Ночной сове». Сумочки и бумажники жертв найдены в коллекторе неподалеку от мотеля «Тевир». Как видишь, улик у нас предостаточно, и, казалось бы, дело можно передавать в суд. Однако мы с мистером Лоу считаем, что этого мало. Нам нужна полная очевидность. Нужны признания.

Бад отодвигает тарелку – у него пропал аппетит. Все указывает на троих черных подонков – значит, не выйдет у него оттереть Эксли и выручить Стенса.

– И что? Опять напустите на ниггеров нашего умника?

Лоу качает головой.

– Нет, для такой работы Эксли чересчур мягок. Я хочу, чтобы вы с Дадли допросили их завтра утром, прямо в тюрьме. Рэй Коутс лежал в госпитале с ушной инфекцией, но сегодня утром его перевели обратно в камеру. Я хочу, чтобы вы с Дадли подъехали туда как можно раньше. Скажем, к семи часам.

– Может, возьмете лучше Карлайла или Брюнинга? Дадли, смеясь:

– Сынок, ты будешь пострашнее Карлайла и Брюнинга, вместе взятых! Эта работа просто создана для Венделла Уайта! Кстати, исключительно для тебя у меня будет еще одно задание. Уверен, это тебя заинтересует.

Лоу:

– Офицер, до сих пор это дело вел Эд Эксли, но теперь ему придется разделить славу с вами. А в обмен на эту услугу я готов кое-что сделать для вас.

– Вот как?

– Да. Дик Стенсленд обвинен в нарушении правил условного освобождения по шести пунктам. Добейтесь признания – и я сниму с него четыре пункта и поручу рассмотрение дела снисходительному судье. Больше трех месяцев он не получит.

Бад встает.

– Договорились, мистер Лоу. Спасибо за ужин.

– До завтра, сынок, – сияет улыбкой Дад. – Куда торопишься – на свидание?

– Да, с Вероникой Лейк.

* * *

Вероника Лейк открывает ему дверь: длинное платье в блестках, пушистые белокурые локоны закрывают один глаз.

– Извини за этот дурацкий наряд. Если бы ты позвонил, я бы переоделась.

Вид у нее усталый, отросшие волосы почернели у корней.

– Что, клиент попался поганый?

– Вроде того. Банкир, с которым Пирс налаживает отношения.

– А ты притворялась, что без ума от него?

– Он был так поглощен собой, что мне и притворяться не пришлось.

Бад смеется.

– Ничего, еще месяц – и ты начнешь заниматься любовью толькодля собственного удовольствия.

Линн смеется в ответ, но в смехе чувствуется напряжение. Кажется, она не знает, куда девать руки. Тронь меня, думает Бад.

– Если не играть в Алана Лэдда, тогда и Вероника Лейк превратится в Линн Маргарет.

– А превращение того стоит?

– Конечно. Да ты и сам это знаешь. И еще – ты думаешь, наверно, не Пирс ли велел мне быть с тобой поласковее.

Бад не знает, что ответить. Линн берет его за руку.

– Мне нравится, что ты и об этом подумал. И ты мне нравишься. Подождешь меня немного в спальне? Мне нужно смыть с себя и Веронику, и этого банкира.

* * *

Она входит в спальню обнаженной, в волосах блестит влага. Бад заставляет себя не спешить, гладить и целовать ее медленно, как единственную до гроба любовь, но ответные поцелуи и касания Линн испытывают его терпение.

Поначалу его не оставляют сомнения: что, если она и сейчас играет роль? Но вот Линн берет его за руки, кладет его огромные ладони себе на грудь, задает ритм его пальцам: следуя ее молчаливым указаниям, Бад видит, как расширяются ее зрачки, слышит прерывистые полувздохи-полувсхлипы, чувствует, как содрогается ее тело… нет, так играть нельзя! Их любовь реальна – настолько реальна, что он забывает о себе, забывает обо всем.

– Возьми меня, – шепчет она. – Пожалуйста, возьми меня.

Он опрокидывает ее на постель и входит в Линн, не переставая ласкать ее грудь так, как она его научила. Линн обвивает его ногами, вздымает бедра. Они кончают вместе, тесно сплетясь в объятиях, словно слившись в единое целое, он утыкается лицом в ее мокрые волосы.

Потом они разговаривают в постели. Линн рассказывает о своей юности в городишке Бисби, в Аризоне. Бад в ответ – о «Ночной сове», о том, как три дня подряд выбивал алиби из насильников. Говорит, что осточертела ему такая работа.

– Так брось ее, – отвечает Линн.

Бад не знает, что ответить, поэтому просто продолжает говорить. Рассказывает о Дадли, об изнасилованной девушке, которая, похоже, в него влюбилась, о том, как мечтал раскрыть дело «Ночной совы», чтобы утереть нос одному своему врагу. Линн отвечает не словами – ласковыми прикосновениями. Еще Бад говорит, что решил бросить дело Кэти. Если не насовсем, то хоть на какое-то время. Он боится себя – начал бояться после того, что сделал с Дуайтом Жилеттом. Линн спрашивает о его семье, он коротко отвечает: «У меня нет семьи».

Постепенно Бад выбалтывает ей все, что скрыл от Дадли: Каткарт, обыск у него в квартире, его грандиозные планы, телефонный справочник Сан-Берду, захватанные страницы раздела «Типографии». Заявление братьев Энгелклингов. Большие надежды Бада – и разочарование, когда выяснилось, что все улики указывают на негров.

Бад знал, что Линн понимает его с полуслова – понимает, как ему осточертело быть «громилой Бадом», пугалом для подозреваемых, как хочется стать настоящим детективом.

Какое-то время спустя темы для разговора иссякают, и Бад начинает злиться на себя – с чего это он так разоткровенничался? Должно быть, Линн это чувствует: она молча склоняется над ним и губами возносит его на седьмое небо. Бад гладит ее волосы, еще чуть влажные после душа. Он знает: с ним она – настоящая.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Улики: личные веши жертв, обнаруженные в коллекторе поблизости от отеля «Тевир», найденный «меркури» Коутса, оружие, экспертиза, установившая соответствие ствола и стреляных гильз из «Ночной совы». Ни один самый придирчивый присяжный не усомнится, что трое цветных виновны в убийстве первой степени. Дело «Ночной совы» закончено.

Эд за столом на кухне пишет для Паркера последний отчет по делу. Инес – в спальне: теперь это ее спальня. Пожалуй, он мог бы сказать: «Не будем загадывать на будущее, позволь мне просто спать с тобой», – но духу не хватает. Инес обложилась книжками о Рэймонде Дитерлинге – набирается храбрости, чтобы попроситься к нему на работу. В последнее время она мрачна и задумчива, даже известие о найденном оружии ее не обрадовало – а ведь это значит, что ее показания не понадобятся. Раны ее зажили, волосы отрастают, от синяков не осталось и следа. Душевные раны затягиваются куда медленнее.

Звонит телефон, и Эд берет трубку. Слышен щелчок – это в спальне сняла вторую трубку Инес.

– Алло!

– Здравствуй, Эд, это Расс Миллард.

– Как поживаете, капитан?

– Мальчик мой, для сержантов и выше я Расс.

– Расс, слышали о машине и стволах? Дело «Ночной совы» закончено.

– Не совсем: поэтому я и звоню. Мне только что позвонил знакомый из службы шерифа, он работает в Отделе тюрем. Сказал, что до него дошел слух: Дадли Смит с Бадом Уайтом хотят выбить из наших парней признание. Завтра утром, рано. Я распорядился перевести их в другой корпус, чтобы Смит с Уайтом до них не добрались.

– Господи!

– Вот именно. У меня есть план, сынок. Приедем туда как можно раньше, представим им новые улики и попробуем добиться признания законным путем. Ты будешь «злым» полицейским, я – «добрым».

Эд поправляет очки.

– Когда?

– Давай к семи.

– Ладно.

– Но учти, сынок, этим ты наживешь врага в лице Дадли.

Щелчок – Инес повесила трубку.

– Ну и черт с ним. Увидимся завтра, Расс.

– Выспись хорошенько, сынок. Отдохни и наберись сил перед завтрашним.

Эд кладет трубку. В дверях Инес: полы халата Эда волочатся по полу.

– Как ты смеешь… как смеешь так со мной поступать?!

– Тебя никто не просил подслушивать.

– Я жду звонка от сестры. Эксли, как ты можешь?!

– Ты хотела, чтобы они попали в газовую камеру? Туда они и отправятся. Не хотела давать показания? Теперь и не придется.

– Я хочу, чтобы они страдали, черт побери! Чтобы им было больно! Так же больно, как мне!

– Не надо, Инес. Так нельзя. Это дело требует абсолютной справедливости.

Она смеется ему в лицо:

– Разговоры о справедливости тебе подходят, как мне – твой халат, pendejo [47].

– Инес, ты получила то, что хотела. Успокойся. Забудь об этом. У тебя своя жизнь.

– Какая жизнь? С тобой? Ты никогда на мне не женишься. Обращаешься со мной, словно я стеклянная, – но всякий раз, когда я уже готова тебе поверить, что-нибудь такое выкидываешь, что я говорю себе: «Marde mia, да как же можно быть такой дурой?» А теперь отказываешь мне даже в этом? В такой малости?

– Инес. – Эд указывает на свой отчет, – над этим делом работай и несколько десятков людей. И дело раскрыто. К Рождеству эти животные будут уже мертвы. Todos [48], Инес. Absolutomende. Тебе этого мало?

– Конечно мало! А ты как думаешь? Шесть часов они били меня, насиловали, совали в меня стволы – и что за это получат? Какие-то десять секунд – и вечный сон? Да, мне этого мало!

Эд встает.

– И поэтому ты позволишь Баду Уайту развалить дело. Инес, я уверен, что все это – дело рук Эллиса Лоу. Он хочет превратить суд в спектакль, в собственное шоу и ради этого готов подставить под удар все, чего мы добились! Подумай головой, Инес!

– Нет, это ты подумай головой. И пойми: все давно решено. Меня жалели, мной интересовались, пока я была важной свидетельницей, – сейчас мои показания не требуются, и я сама никому не нужна. Да, negritos умрут – но не за то, что они сделали со мной. Я тоже хочу справедливости, Эд, но справедливость у нас с тобой разная. Если правосудие не может отомстить за меня – пусть это сделает офицер Уайт. Эд сжимает кулаки.

– Твой Уайт – тупой садист и мерзавец, который только и знает, что бегать за юбками! Такие, как он, позорят полицию!

– Нет. Уайт – человек, который говорит, что думает, делает, что считает нужным, и плевать ему на то, как это отразится на его драгоценной карьере.

– Он – дерьмо! Mierda!

– Значит, я предпочитаю дерьмо. Эксли, тебя я знаю. На справедливость тебе плевать, ты думаешь только о себе. И завтра чуть свет ты поскачешь в тюрьму не для того, чтобы защищать закон, а только для того, чтобы подложить свинью офицеру Уайту. Ты его ненавидишь – и знаешь за что? За то, что он видит тебя насквозь. И за то, что таким, как он, ты никогда не станешь. Ты боишься рисковать, Эксли. Ведешь себя так, словно любишь меня, может быть, и сам в это веришь – но даже ради меня рисковать не станешь. Ты осыпаешь меня деньгами, знакомишь с замечательными людьми – только все это тебе ничего не стоит. Когда я поправлюсь, ты постараешься затащить меня в постель, но жить со мной не будешь. Боже упаси, как можно – жить с мексиканкой! Появляться в обществе с мексиканкой! Если бы ты знал, как мне все это мерзко!… А офицер Уайт ради меня рисковал жизнью. И не думал о последствиях. Тупой, говоришь? Estupido. Но этот estupido офицер Уайт мне дороже тебя – хотя бы потому, что он давно тебя раскусил. Понял, кто ты такой.

Эд подходит к ней вплотную.

– И кто же я, по-твоему?

– Обыкновенный трус.

Эд поднимает кулак; Инес отшатывается, халат падает на пол. Эд, опомнившись, оглядывается кругом. На стене – его армейские медали в рамке. Удар – награды разлетаются по комнате. Но этого мало. Кулак летит в оконное стекло: однако в последний миг Эд отдергивает руку, и толстые мягкие шторы гасят удар.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Джек уснул за рулем у дома Линн Брэкен.

Ему снилась Карен в постели с Вероникой Лейк. Кровь и сперма, мертвецы в развратных позах, прекрасные женщины, истекающие красными чернилами. Солнце заставило его разлепить веки, и первое, что он увидел, была машина Бада у подъезда Линн.

Губы пересохли и потрескались, все тело ломит. Джек проглотил последние две таблетки и в ожидании «прихода» перебрал в памяти события прошедшего дня.

В папках Сида – ничего. Значит, единственные его ниточки к Хадженсу – Пэтчетт и Брэкен. У Пэтчетта в доме ночуют слуги; Брэкен живет одна. Как только Уайт вылезет из ее постели, Джек с этой шлюхой потолкует по-свойски.

Джек уже составлял в уме туфтовый отчет для Дадли Смита, когда хлопнула дверь – звук прогремел в ушах ружейным выстрелом. Вышел Бад Уайт, направился к своему автомобилю.

Джек скорчился на сиденье. Удаляющийся рев мотора. Секунды две-три – и снова оглушительно хлопает дверь. Линн Брэкен. теперь – брюнетка, садится в машину, срывается с места.

На восток, в сторону Лос-Фелиса. Джек – за ней: по правой полосе, на приличном расстоянии. В этот ранний час машин на улице почти нет, но женщина за рулем его не замечает – должно быть, слишком занята своими мыслями.

На восток, в Глендейл. К северу по Брэнд. Остановка перед закрытыми дверями банка. Джек заворачивает за угол, отыскивает удобный наблюдательный пункт – из-за пустых коробок, сложенных перед дверью бакалеи на углу, все отлично видно.

Присев за коробками, Джек наблюдает за сценой у дверей банка. Линн Б. беседует с каким-то коротышкой. Тот явно нервничает, аж трясется весь. Наконец открывает банк и почти вталкивает ее внутрь. Чуть дальше по улице припаркованы «форд» и «додж»: Джек вглядывается в номера – бесполезно, отсюда не разобрать. Двери банка распахиваются: с крыльца сходит старый знакомый – Ламар Хинтон с огромной коробкой в могучих ручищах.

Что там? Десять к одному – папки.

Появляются Брэкен и банковский служащий, тоже с коробками, торопливо загружают их в «додж» и «паккард» Линн. Нервный человечек запирает двери банка, садится в «форд» и, развернувшись, направляется на юг. Хинтон и Брэкен тоже садятся в машины и едут на север – не сразу друг за другом, выдержав паузу.

Тик-так, тик-так – тянутся секунды. Джек отсчитывает десять секунд и бросается в погоню.

После упорного преследования он настигает их милю спустя, в центре Глендейла. Его птички летят на север, к подножию холмов. Машин на дороге становится все меньше: Джек находит место, откуда хорошо видна дорога, змеящаяся по холму вверх, паркуется у обочины, ждет. Вот и его голубки – все ближе к вершине, исчезают за поворотом, появляются снова…

Джек мчится за ними. Дорога выводит его на ухоженную поляну, оборудованную для пикников: деревянные столы, угольные ямы для жарки барбекю. Обе машины стоят рядышком за соснами. Брэкен и Хинтон выгружают из багажника коробки. Хинтон небрежно цепляет мизинцем канистру с бензином.

Оставив автомобиль поодаль, Джек подкрадывается поближе. Брэкен и Хинтон складывают коробки в самую большую яму, полную древесного угля. Спиной к нему, его не видят. Джек пригибается, прячется за низкорослыми сосенками, передвигается короткими перебежками – от одного дерева к другому.

Парочка возвращается к машинам: Брэкен берет коробку полегче, Хинтон ухватил сразу две. На полпути ею перехватывает Джек. Ногой по яйцам, рукоятью револьвера по морде – раз, раз, раз! Хинтон падает, роняя свою ношу, Джек склоняется над ним, точными ударами револьверной рукояти дробит коленные чашечки, плющит запястья.

Хинтон белеет и закатывает глаза – шок.

Брэкен уже стоит над ямой с канистрой бензина и зажигалкой в руке.

Одним прыжком Джек оказывается по другую сторону ямы, выхватывает револьвер.

Стоп-кадр.

Канистра открыта, сочится едкий запах бензина. Линн Щелкает зажигалкой. Джек направляет револьвер ей в лицо. Стоп-кадр.

Сзади стонет и ворочается Хинтон. Револьвер в руке У Джека начинает дрожать.

– Сид Хадженс, Пэтчетт, «Флер-де-Лис». Либо я, либо Бад Уайт. Меня купить можно, его – нельзя.

Линн опускает зажигалку, ставит на землю канистру.

– Что с Ламаром?

Хинтон корчится в пыли, плюется кровью. Джек опускает револьвер.

– Жить будет. Он в меня стрелял, так что теперь мы квиты.

– Он не стрелял в вас. Пирс… в общем, Ламар этого не делал.

– Тогда кто?

– Не знаю. Правда не знаю. И кто убил Хадженса, мы с Пирсом тоже не представляем. Узнали об этом вчера из газет.

Одна из коробок в яме раскрыта – видна стопка папок.

– Секретные материалы Хадженса?

– Они самые.

– Продолжайте, я слушаю.

– Давайте лучше обсудим цену. Ламар рассказал о вас Пирсу, и Пирс сообразил, что вы – тот самый полицейский, имя которого постоянно мелькает в бульварных листках. Вы сами сказали, что вас можно купить. Какова цена?

– То, что мне нужно, в этих папках.

– И что вы можете…

– Я знаю о том, что Пэтчетт – сутенер. И о вас, и о других девушках. Знаю все о «Флер-де-Лис» и о том, чем торгует Пэтчетт, включая и порнографию.

Эти новости Линн Брэкен приняла не моргнув глазом.

– В нескольких ваших журналах изображаются искалеченные люди: увечья и кровь подрисованы красными чернилами. Я видел фотографии тела Хадженса: он изувечен точь-в-точь как на этих снимках.

Линн по-прежнему с каменным лицом:

– И теперь вы хотите расспросить меня о Пирсе и Хадженсе?

– Да, и о том, кто рисовал кровь на фотках. Линн качает головой.

– Не знаю, кто делает эти фотографии. И Пирс тоже не знает. Он покупает их партиями у одного богатою мексиканца.

– Что-то мне не верится.

– Мне все равно, верите вы мне или нет. Хотите что-то, кроме этого? Деньги?

– Нет. Держу пари, Хадженса убил тот, кто сделал снимки.

– А может быть, тот, кого эти снимки возбуждают. Но вам-то какая разница? Я тоже готова держать пари: весь этот шум – из-за того, что у Хадженса что-то было и на вас.

– Умница. А я пари держу, что Хадженс и Пэтчетт не за игрой в гольф познакомились, и…

– Пирс и Сид собирались работать вместе, – прерывает его Линн. – А больше я вам ничего не скажу.

Очевидно, шантаж.

– И эти папки предназначались для вашего общего дела?

– Без комментариев. Я в них не заглядывала и не собираюсь.

– Тогда объясните, что произошло в банке.

Линн бросает взгляд на Хинтона – великан корчится на земле, словно раздавленная лягушка.

– Пирс знал, что свои секретные досье Сид хранит на депозите в сейфе банка. Когда мы прочли в газете, что Сид убит, Пирс сообразил, что рано или поздно полиция доберется до папок. Видите ли, у Сила были материалы и на Пирса – документальные свидетельства о таких его способах заработка, которые полиция не одобряет. Пирс подкупил менеджера банка, тот впустил нас и позволил забрать документы. Остальное вы видели.

Из ямы поднимается густой запах древесного угля.

– Что у вас с Бадом Уайтом?

Лицо Линн остается безмятежным, но он замечает, что руки ее, прижатые к бокам, сжимаются в кулаки.

– Он к этому не имеет никакого отношения.

– И все же ответьте.

– Зачем?

– Никогда не поверю, что вы просто встретились на улице и влюбились с первого взгляда.

Линн вдруг улыбается – так открыто и заразительно, что Джек с трудом удерживается от ответной улыбки.

– Мы с вами заключаем сделку, верно? Перемирие?

– Точно. Пакт о ненападении.

– Тогда объясню. Бад вышел на Пирса, расследуя убийство молодой девушки по имени Кэти Джануэй. Имя Пирса и мое он получил от человека, который знал эту Кэти. Разумеется, мы ее не убивали, и Пирсу вовсе не хотелось, чтобы вокруг шнырял полицейский. Он попросил меня быть с Балом поласковее… А теперь он, кажется, действительно начинает мне нравиться. И я очень прошу вас не рассказывать ему обо всем этом. Пожалуйста.

Что за женщина – даже умоляя, умудряется не терять достоинства!

– Договорились. Можете передать Пэтчетту: окружной прокурор намерен отложить дело Хадженса в долгий ящик. А теперь я найду то, что мне нужно, мы распрощаемся и забудем о сегодняшнем дне.

Линн снова одаривает его улыбкой, и на этот раз Джек улыбается в ответ.

– Посмотрите, что там с Хинтоном.

Линн отходит. Джек спрыгивает в яму, распечатывает верхнюю коробку, начинает копаться в папках. Папки сложены по алфавиту: А, А, Б, Б, Б… А вот и В: «Винсеннс, Джон».

Показания свидетелей, оказавшихся рядом той ночью. Какие-то добропорядочные граждане Города Ангелов видели, как пули из револьвера Джека прошили насквозь мистера и миссис Гарольд Дж. Скоггинс. Эти добропорядочные граждане ничего не сообщили властям, опасаясь, «как бы чего не вышло», зато отправились прямиком к Сиду и все ему выложили – разумеется, не бесплатно. А вот и результаты анализа крови: Победитель с Большой Буквы накачан марихуаной, бензедрином и выпивкой. За солидное вознаграждение от Сила врач согласился продать ему этот анализ, а взамен состряпать фальшивый. Запись ею собственной болтовни в больнице, в полубреду – признания, которых хватило бы на двадцать лет за решеткой. Убедительное доказательство того, что 24 октября 1947 года у отеля «Матибу Рандеву» Джек В. пристрелил двоих ни в чем не повинных граждан.

– Я помогла Ламару забраться в машину. Отвезу его в больницу.

Джек оборачивается.

– Слишком уж все гладко, чтобы быть похожим на правду. У Пэтчетта есть копии, верно?

Снова та же подкупающая улыбка.

– Конечно. Сид предоставил ему копии всех документов, кроме досье на самого Пэтчетта. Эти копии он сохранил как страховку. Пирс не доверял Сиду. Здесь все досье Хадженса, а значит, и досье на Пирса тоже здесь.

– И значит, копия моею досье у вас тоже есть.

– Есть, мистер Винсеннс.

Джек попытался повторить ее улыбку. Не вышло.

– Все, что я знаю о вас. о Пэтчетте, о его делах и о Силе Хадженсе, немедленно отправится на депозит. Несколькими копиями, в нескольких сейфах нескольких разных банков. Если со мной или с кем-то из моих близких что-то случится, мои признания попадут в полицию Лос-Анджелеса, в офис окружного прокурора и в «Лос-Анджелес Миррор».

– В шахматах это называется пат. Что ж. договорились. Хотите разжечь огонь?

Джек склонил голову. Линн протянула ему канистру. Джек плеснул на папки бензином, бросил спичку – бумаги запылали сразу, вверх полетели черно-огненные лохмотья. Джек смотрел на костер, пока не заслезились глаза.

– Езжайте домой, сержант. Вам нужно выспаться. Выглядите вы просто ужасно.

* * *

Он и поехал домой. Только не к себе – к Карен.

Эта мысль пришла к нему внезапно. Накатило – точь-в-точь как вчера с Клодом Дайнином и его колесами. Он не знал, что скажет, не хотел придумывать слова. Чтобы отвлечься, включил радио.

По-военному суровый голос диктора:

– … Вся полиция поднята по тревоге: южная часть Лос-Анджелеса превратилась в поле охоты на людей. Повторяем: полтора часа назад Рэймонд Коутс, Тайрон Джонс и Лерой Фонтейн, обвиняемые в массовом убийстве, известном как бойня в «Ночной сове», совершили побег из тюрьмы в центре Лос-Анджелеса. Накануне побега все трое были переведены для допроса в другой, не столь строго охраняемый корпус тюрьмы. Побег был совершен при помощи связанных простыней: обвиняемые спустились на высоту второго этажа, после чего спрыгнули на землю. Представляем вам комментарий Рассела Милларда, капитана полиции Лос-Анджелеса, одного из руководителей расследования, сделанный немедленно после обнаружения побега.

– Я… я полностью принимаю ответственность на себя. Это я приказал перевести подозреваемых в другое отделение. Я… будут приняты все меры к скорейшему задержанию. Я…

Джек щелкнул тумблером. Вот и конец карьере Милларда со всеми его старорежимными принципами. Карен открыла ему дверь.

– Боже мой, милый, где ты был?!

– Карен, ты выйдешь за меня замуж?

– Да, – отвечает она.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Эд в машине на перекрестке Первой и Олив. Рядом лежит отцовский дробовик. Снова и снова Эд прокручивает в мозгу план действий, прислушивается к собственной интуиции.

Сахарный Рэй Коутс: «Роланд Наваретте, живет на Банкер-Хилл. Держит блатхату для тех, кто винта из тюряги нарезал».

Признание, сделанное шепотом: микрофоны его не уловили, и сам Рэй, должно быть, уже о нем не помнит. Досье Наваретте в архиве – фотография, адрес: меблирашка на Олив, в полумиле от тюрьмы, из которой он бежал. Уже светло – днем они затаятся, подождут ночи, чтобы пробраться в Черный город. Возможно, все четверо вооружены.

Черт побери, как его трясет! Совсем как в сорок третьем, на Гвадалканале.

Нарушил правила – никому не сказав, отправился сюда в одиночку.

Вот и он. Дом в викторианском стиле: четыре этажа, облупившаяся краска. Эд взбегает на крыльцо, проверяет фамилии на почтовых ящиках: Р. Наваретте, 408.

Входит, пряча дробовик под плащом. Просторный холл, стеклянные двери лифта, лестница. Вверх по лестнице, не чуя под собой ног. Четвертый этаж – никого. Сбрасывает плат: вперед, к дверям квартиры 408. У дверей останавливается, чувствуя, что не сможет сделать больше ни шагу: вспоминает, как, услышав новости, рыдала Инес – это придает ему сил. Эд вышибает дверь ногой.

За дверью – четверо едят бутерброды.

Джонс и Наваретте – за столом, Фонтейн – на полу. Сахарок Коутс у окна ковыряет спичкой в зубах.

Оружия не видно. При появлении Эда все замирают.

– Вы арестованы! – Он пытается произнести эти слова, но из горла вырывается какое-то сипение.

Джонс вздергивает руки вверх. Поднимает руки и Наваретте. Фонтейн закладывает руки за голову. Сахарный Рэй – нагло, не двигаясь с места:

– Чего хрипишь, гнида легавая? Обоссался со страху? И тогда Эд нажимает на спуск. Раз, другой – Коутс падает на пол. Отдача отбрасывает Эда к дверям. Фонтейн и Наваретте вскакивают, вопя как резаные. Эд снова жмет на спусковой крючок, давит, прошивает обоих одним выстрелом. Кровь хлещет фонтаном. Эд, шатаясь, протирает глаза – и замечает, что Джонса нет.

Джонс ухитрился проскочить мимо него и бежит к лифту. Эд бросается за ним. Джонс уже в лифте: отчаянно жмет на все кнопки подряд, срывающимся голосом: «Господи Иисусе, пожалуйста… Господи Иисусе…» Стеклянные двери сдвигаются: Эд стреляет в упор, не целясь, и стекло осыпается, на лету окрашиваясь кровью – заряд картечи снес Джонсу голову.

Вопят благим матом за спиной какие-то гражданские. Но Эду плевать. У него больше не дрожат колени: твердым шагом он сходит вниз.

Внизу уже собралась толпа: патрульные в форме, детективы в гражданском. Кто-то хлопает его по спине, кто-то выкрикивает его имя. Чей-то голос над ухом:

– Миллард умер. Сердечный приступ. Прямо в Бюро.

ГЛАВА СОРОКОВАЯ

Дождь поливает открытую могилу. После прочувствованной речи Дадли Смита берет слово священник.

По распоряжению Тада Грина на похороны собралось все Бюро. Паркер пригласил прессу: после того как Расса Милларда предадут земле, предстоит небольшая церемония, что-то вроде поминок. Рядом с вдовой стоит Эд Эксли, и фотографы ловят в объектив его красивый тонкий профиль. Бад Уайт не сводит с него глаз.

Всю неделю надрываются заголовки газет: Эд Эксли, «величайший герой Лос-Анджелеса», первый свой подвиг совершил на войне, второй – когда пристрелил троих опасных убийц и их сообщника. Эллис Лоу заявил прессе, что перед побегом все трое обвиняемых признались. О том, что ниггеры были безоружны, никто не упоминал.

Эд Эксли добился своего.

– Прах к праху, – произносит священник.

Вдова начинает рыдать, и Эксли приобнимает ее за плечи. Бад разворачивается и идет прочь.

Сверкает молния, дождь усиливается, и Бад прячется в часовне. Здесь все готово для вечеринки: к аналою и стульям добавился длинный стол и тарелки с бутербродами. Снова молния, оглушительно гремит гром. Бад подходит к окну и смотрит, как гроб опускают в землю.

Прах к праху.

Стенс получил полгода. А Эксли получил Инес – за убийство четырех подонков она ему все простила.

Могильщики принимаются за работу, а скорбящие гуськом тянутся к часовне. Эллис Лоу поскальзывается и хлопается на задницу.

Бад гонит от себя дурные мысли. Думай о чем-нибудь хорошем, приказывает он себе. Например, о Линн. Или о том, что убийцу Кэти Джануэй он рано или поздно найдет. Обязательно найдет. Пусть даже через двадцать лет.

Скорбящие входят в часовню, расставляют по углам зонтики, снимают плащи, рассаживаются кто куда. Бад тоже садится в дальний конец стола. Паркер и Эксли становятся за аналой.

Репортеры, блокноты. Во главе стола Лоу, вдова Милларда, Престон Эксли, прославленный строитель Фантазиленда.

Паркер, в микрофон:

– Дамы и господа, нас собрало здесь печальное событие. Сегодня мы проводили в последний путь замечательного человека и преданного служителя закона. Все мы глубоко скорбим о его безвременной кончине. Смерть капитана Рассела А. Милларда стала огромной потерей не только для миссис Миллард, не только для семьи Миллардов, но и для всех нас. Мне вспоминается фраза, прочитанная много лет назад в какой-то книге, сейчас уже не припомню в какой. Фраза такая: «Если Бога нет, какой же я после этого капитан?» Так вот: есть Бог, ведущий нас сквозь скорби и беды, и капитан Расс Миллард был капитаном у Него на службе.

Паркер достает из кармана коробочку, обтянутую бархатом.

Однако, несмотря на нашу скорбь, жизнь продолжается. Одновременно с потерей одного блестящего полицейского мы стали свидетелями подвига другого. Эдмунд Дж. Эксли, сержант-детектив, безупречно служит в полиции Лос-Анджелеса на протяжении уже десяти лет, из которых три года отдал защите отечества в армии Соединенных Штатов. За мужество, проявленное в бою на тихоокеанском театре военных действий, сержант Эксли награжден крестом «За выдающиеся заслуги». А несколько дней назад он снова проявил поразительную отвагу: на сей раз в борьбе не с внешним, а, если можно так выразиться, с внутренним врагом. Поэтому я считаю за честь для себя вручить сержанту Эксли нашу высшую награду – медаль «За доблесть».

Эксли выходит вперед, и Паркер надевает ему на шею медаль на голубой ленте. Мужчины пожимают друг другу руки; у Эксли слезы на глазах. Сверкают вспышки, скрипят перья репортеров. Никто не аплодирует.

– Однако, – продолжает Паркер в микрофон, – каково бы ни было высокое значение этой награды, это поощрение морального, а не практического свойства. Поэтому сегодня я хочу воспользоваться редко используемым правом начальника городской полиции и наградить Эда Эксли повышением по службе. Я повышаю его в звании на два ранга, то есть делаю капитаном, и назначаю на должность командира-контролера с широкими полномочиями, который по мере необходимости будет исполнять обязанности начальника различных отделов, то есть ту должность, которую прежде занимал наш дорогой коллега Расс Миллард.

Престон Эксли встает. Встают все гражданские; по знаку Тада Грина встают и копы. Недружные, жидкие аплодисменты. Эд Эксли стоит прямо, словно аршин проглотил.

Бад сидит развалясь. Он демонстративно достает свой револьвер, целует его и делает вид, что сдувает с дула пороховой дым.

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

Пресвитерианский священник обвенчал их в саду перед домом Морроу. Старик Уэлтон разослал приглашения и оплатил банкет. Шафером был Миллер Стентон, подружкой невесты Джоанн Лоу-Морроу (еще до начала церемонии она изрядно угостилась шампанским и теперь нетвердо стояла на ногах). Дадли Смит потешал публику анекдотами и звучным тенором пел ирландские песни. По просьбе Эллиса Лоу пришли Паркер и Грин, а с ними капитан-вундеркинд Эд Эксли, один, без своей мексиканки. Прочие гости – друзья семьи Морроу, богатые и знаменитые. На огромном заднем дворе величественного особняка Морроу яблоку было негде упасть.

Впервые за много лет Джек без страха смотрел в будущее. Хадженс мертв и похоронен; расследование убийства прекращено «за недостатком улик». Копии «страховки» Джека разбросаны по депозитным сейфам четырнадцати банков. Пэтчетт и Брэкен будут молчать.

Дадли проглотил его лживые отчеты об Уайте (ни слова о Линн, Уайт ночи напролет шлялся по барам). На всякий случай Джек еще несколько дней следил за домом Линн, но ничего интересного не увидел. Разве только то, что Бад приезжает к ней каждый вечер и, похоже, у них все ладится. Что ж, он всегда подозревал, что страшный Громила Бад в глубине души слюнтяй, мечтающий о семейном уюте и готовый растаять от женской ласки. Как и сам Джек.

Священник задал положенные вопросы, они с Карен произнесли положенные ответы. «А теперь поцелуйте невесту». Объятия, поцелуи, хлопки по спине – поздравители оттеснили молодых друг от друга. Даже Паркер улыбался так, словно всю жизнь мечтал побывать на их свадьбе.

Вокруг Эда Эксли уже собралась толпа поклонников. Кажется, им гости интересуются больше, чем женихом с невестой. Еще бы: какими только прозвищами не награждают его газеты! «Герой Лос-Анджелеса», «Храбрец Эд», «Эдди – меткий стрелок»… Что ж, он это заслужил: сумел воспользоваться случаем, прикрыл дело, грозившее зайти в тупик, помог полиции Лос-Анджелеса сохранить лицо. Сам Джек, наверное, так бы не смог. Духу не достало бы.

Эксли. Уайт. Он сам.

У всех у нас свои секреты.

Секреты Джека там, в мутной глубине: порнография, мертвый торговец сплетнями и «Ночная сова».

К Богу Джек не обращался уже лет тридцать; но сейчас на него вдруг нашла охота помолиться. О том, чтобы все секреты остались позади. Чтобы Бад нашел счастье с Линн, Эксли со своей мексиканочкой, он сам – с Карен. Чтобы будущее было к ним благосклоннее прошлого.

КАЛЕНДАРЬ

1954

ВЫДЕРЖКА:

«Лос-Анджелес Геральд Экспресс», 16 июня

Бывший полицейский арестован за грабежи и убийства

Ричард Алекс Стенсленд, 40 лет, бывший детектив полиции Лос-Анджелеса, уволенный в 1951 году после громкого скандала, известного как «Кровавое Рождество», арестован сегодня утром. Ему предъявлено обвинение в шести вооруженных ограблениях и двух убийствах первой степени. Вместе с ним на квартире в Пакойме, где скрывался Стенсленд, арестованы Деннис Берне, кличка Хорек, 43 года, и Лестер Джон Мишак, 37 лет. Берне и Мишак обвиняются в четырех вооруженных ограблениях и двух убийствах первой степени.

Арест произведен капитаном Эдмундом Дж. Эксли, командиром-контролером полиции Лос-Анджелеса (в настоящее время Эксли исполняет обязанности руководителя Отдела по борьбе с ограблениями), а также сержантами Дуэйном Фиском и Дональдом Клекнером. Эксли, чьи показания по делу «Кровавого Рождества» в 1952 году привели к увольнению и тюремному заключению Стенсленда, сообщил репортерам: «Свидетели опознали всех троих по фотографиям. У нас достаточно фактов, доказывающих, что именно эти люди несут ответственность за ограбления шести винных магазинов в центре Лос-Анджелеса, в том числе и ограбления "Винной лавки Сола" в районе Силверлейк 9 июня сею года, во время которого были застрелены хозяин магазина и его сын. Свидетели подтверждают, что видели Стенсленда и Бернса на месте преступления. Мы собираемся немедленно начать интенсивные допросы подозреваемых и надеемся, что сможем раскрыть и другие случаи аналогичных ограблений».

Стенсленд, Берне и Мишак не оказали сопротивлении при аресте. Позже, по прибытии в здание тюрьмы, Стенсленд попытался напасть на капитана Эксли, но охранники тюрьмы предотвратили нападение.

ЗАГОЛОВОК: «Лос-Анджелес Миррор Ньюс»,

21 июня

Стенсленд признается в ограблениях и убийствах

ЗАГОЛОВОК:

«Лос-Анджелес Геральд Экспресс», 23 сентября

Приговор грабителям винных магазинов: Бывший полицейский приговорен к смерти

ВЫДЕРЖКА: «Лос-Анджелес Таймс».

11 ноября

Стенсленд, бывший полицейский, ставший бандитом, умирает в газовой камере

В 10:03 вчерашнего дня в тюрьме Сан-Квентин приведен в исполнение смертный приговор Ричарду Стенсленду, 41 год. приговоренному к высшей мере наказания за убийство Соломона и Давида Абрамовичей, совершенное 9 июня сего года. Убийство произошло во время ограбления винного магазина. Приговор был вынесен 11 сентября; Стенсленд отказался подавать апелляцию.

Исполнение приговора прошло без происшествий, хотя свидетели отметили, что Стенсленд выглядел нетрезвым. Помимо официальных лиц и прессы, присутствовали двое детективов из полиции Лос-Анджелеса: капитан Эдмунд Дж. Эксли, арестовавший Стенсленда, и офицер Венделл Уайт, бывший напарник приговоренного. Накануне казни офицер Уайт навестил Стенсленда в камере смертников и провел с ним всю ночь. Помощник начальника тюрьмы Б. Д. Тервилиджер отрицает как то, что офицер Уайт снабдил осужденного спиртными напитками, так и то, что сам Уайт во время исполнения приговора был пьян. Стенсленд отказался от исповеди и словесно оскорбил тюремного капеллана; последними его словами была непристойная брань по адресу капитана Эксли.

1955

Журнал «Строго секретно», май 1955 года

Кто убил Сила Хадженса?

Правосудие в Городе Падших Ангелов напоминает нам цитату из прогремевшего на всю страну мюзикла «Порги и Бесс». Помните: «Мужчина, он непостоянен»? Так вот: если убьют кого-нибудь из закадычных друзей (и, возможно, спонсоров) нашего доблестного окружного прокурора – берегитесь, убийцы! – шеф полиции Уильям X. Паркер небо и землю перевернет, но найдет мерзавца, который посмел отправить добропорядочного гражданина к праотцам. Когда же убивают (и не просто убивают – шинкуют в капусту в собственной квартире!) одинокого журналиста, посвятившего жизнь обличению порока на страницах нашей газеты, – радуйтесь, убийцы! – шеф Паркер и его подручные с мозолистыми задницами будут преспокойно попивать чаек и насвистывать на мотив из «Порги и Бесс»: «Правосудие, оно непостоянно!»

Два года прошло с той ночи, когда Сид Хадженс погиб страшной смертью в собственной гостиной в Чепмен-парке. В те дни вся полиция Лос-Анджелеса буквально на ушах стояла из-за «Ночной совы» – сенсации, прогремевшей на всю страну: увы, полицейским было не до бедняги Сида. Дело «Ночной совы», как вы помните, закончилось тем, что один из полицейских взял правосудие в свои руки (по мотивам, весьма далеким от защиты справедливости – честолюбие и беспринципность этого человека хорошо нам известны) и несколькими точными выстрелами отправил бандитов в преисподнюю, где их, несомненно, с нетерпением ждали. А что же Сид Хадженс? Его дело поручили двум детективам-новичкам, не раскрывшим еще ни одного (ни одного!) убийства. Мы хорошо помним, как эти парни целыми днями торчали у нас в офисе, листали старые выпуски нашего журнала, в неимоверных количествах поглощали кофе с пирожными, с вожделением поглядывали на наших секретарш… и, разумеется, ровно ничего не нашли.

Мы, журналисты «Строго секретно», знаем жизнь Города Падших Ангелов не только с парадной стороны; поэтому мы предприняли самостоятельное расследование смерти нашего Сидстера. Но и наши поиски ни к чему не привели. Вот почему сегодня мы хотим задать полиции Лос-Анджелеса несколько вопросов.

Известно, что дом Сида ограбили. Что случилось с сверхконфиденциальными и наистрожайше секретными материалами, которые даже мы считали чересчур скандальными для публикации материалами, которые Сид хранил у себя дома?

Почему окружной прокурор Эллис Лоу, обязанный своей нынешней должностью прежде всего смелости «Строго секретно», разоблачившей порочные постельные пристрастия его соперника, забыл об элементарной благодарности и не желает употребить свое влияние для того, чтобы напомнить полиции Лос-Анджелеса о ее обязанностях?

Коп Джон (он же Джек) Винсеннс, Победитель с Большой Буквы, знаменитый борец с наркотиками, был близким другом Сида. Наш Сидстер оказал ему немало услуг. Почему же Джек (тесно связанный с Эллисом Лоу не только родственными, но и деловыми отношениями, хотя, заметьте, в нашей статье вы не найдете слова «казначей»), так вот, почему же Джек не начал собственного расследования, как поступил бы на его месте любой порядочный человек?

Мы не в первый раз задаем эти вопросы, но, увы, они до сих пор остаются без ответа. Ждите продолжения темы в следующих выпусках и помните, все это вы узнали первыми: конфиденциально, без протокола, строго секретно.

Журнал «Строго секретно», декабрь 1955 года

Лоу и Винсеннс – мы требуем правосудия!

Довольно мы, дорогой читатель, ходили вокруг да около: настала пора заговорить в полный голос. В нашем майском выпуске мы отметили двухлетнюю годовщину зверского убийства нашего ведущего автора Сида Хадженса. Мы с горечью заметили, что убийство так и осталось нераскрытым, призвали полицию Лос-Анджелеса, окружного прокурора Эллиса Лоу и его свояка сержанта полиции Джека Винсеннса проявить инициативу в расследовании, задали несколько очевидных вопросов, но так и не получили ответа. Семь месяцев мы ждали правосудия, и ждали напрасно. Так что сегодня нам придется задать новые вопросы, и не наша вина, что они могут кое-кому прийтись не по вкусу.

Где сенсационные «секретные материалы» Сида Хадженса, материалы столь скандальные, что Сид не решался опубликовать их даже в нашем журнале?

Верно ли, что окружной прокурор Лоу замял расследование убийства, поскольку в последнем номере «Строго секретно» наш отважный Сидстер опубликовал неопровержимые доказательства извращенных наклонностей Макса Пелтца, продюсера и режиссера сериала «Жетон Чести», того самого Пелтца. который (какое совпадение!) щедро финансировал избирательную кампанию Лоу?

Не потому ли Лоу игнорирует наши мольбы о справедливости, что слишком занят подготовкой к следующим выборам? Правду ли говорят, будто бы Джек Винсеннс (заметьте, в этой статье вы не найдете слова «казначей») вымогает у голливудских знаменитостей «добровольные» взносы в поддержку своего влиятельного родственника?

И еще немного о Победителе с Большой Буквы.

До нас доходят слухи, что в семье у прославленного борца с наркомафией тоже не все ладно. Его жена (дочка богатых родителей, к тому же моложе Джека почти на двадцать лет), в свое время убедившая его покинуть опасный Отдел наркотиков, теперь недовольна тем, что он служит в не менее опасном подразделении надзора. Наши источники сообщают, что Джек и прелестная Карен скандалят чуть ли не каждый божий день. Интересно, правда ли это и вся ли это правда?

Есть над чем подумать, не так ли, дорогой читатель? Но мы не оставляем надежды на то, что правосудие наконец восторжествует, и продолжаем свой крестовый поход в память и во имя покойного Сида Хадженса. Помни, читатель: обо всем этом ты узнал первым без протокола, конфиденциально, строго секретно.

1956

Журнал «Строго секретно»,

рубрика «Окно п преступный мир», октябрь 1956 года

Приближается срок освобождения Коэна: Что ждет Микстера в родном городе?

От вас, дорогие наши читатели, разумеется, странно ожидать осведомленности в хитросплетениях лос-анджелесского криминального бизнеса. Не сомневаемся, что большинство из вас – законопослушные граждане, знакомые с темной стороной жизни исключительно по публикациям нашего журнала. Нас не раз обвиняли в цинизме; однако, как говорится, кто предупрежден, тот вооружен, и наша единственная цель – держать вас в курсе всего, что происходит рядом с нами. Вот почему мы открыли рубрику «Окно в преступный мир», посвященную организованной преступности в нашем родном Лос-Анджелесе. И нынешняя наша публикация будет посвящена фигуре во всех отношениях выдающейся – Мейеру Харрису Коэну, 43 лет, известному также как Мизантроп Микстер или Страшный Микки К.

Было время, когда Мик держал в страхе весь криминальный Лос-Анджелес! Теперь он за решеткой: сел в ноябре 1951 года по обвинению в неуплате налогов. Однако ходят слухи, что довольно скоро, возможно в конце 1957 года, он выйдет на свободу досрочно.

Репутация Микки хорошо известна: с 1945 по 1951 год, пока Дядя Сэм не взял его за жабры, не было в нашем городе человека могущественнее и страшнее его. О нем рассказывали в новостях, ему посвящались целые газетные полосы; словом, Микки заслуженно пользовался всеобщим вниманием. Но сколько веревочке ни виться, а конец будет; вот и главе лос-анджелесских гангстеров пришлось уйти в продолжительный отпуск не по собственному желанию. И вот, пока он наслаждается отдыхом в комфортабельной одноместной камере, чешет за ушком любимого бульдога Микки-младшею и ведет благочестивые беседы со своим помощником Дэви Голдманом (тоже сидящим в Мак-Ниле по аналогичному обвинению), криминальная активность в Лос-Анджелесе странным образом почти сошла на нет. У нашего журнала немало добровольных корреспондентов в самых разных слоях общества: получив кое-какую эксклюзивную информацию, мы разработали теорию о том, что происходит в городе, и эту теорию, дорогие читатели, представляем вам. Слушайтевнимательно и помните: все это вы узнаете первыми, без протокола, конфиденциально, строго секретно.

Ноябрь пятьдесят первого: до свиданья, Микки, не горюй, не грусти, не забудь зубную щетку, пиши почаще. Перед тем как отправиться в дальние холодные края, Микки сообщает своему заместителю Моррису Ягелке, что он (Мо) теперь становится главой империи Коэна; и еще сообщает, что предвидел такую неприятность и потому вложил большую часть своего сказочною состояния в легальный бизнес, принадлежащий людям, которым он доверяет. Как видим, гангстер Микки К. может выкидывать любые антраша, но сынок еврейской мамочки хорошо знает, с какой стороны у бутерброда масло.

Вы еще на нашей волне, дорогой читатель? Отлично. Теперь слушайте еще внимательнее.

Пока Микки прохлаждается в своем зарешеченном чертоге, время идет. От держателей своих вкладов Мик получает проценты и переводит их прямиком в швейцарский банк. Выйдя на свободу, он получит свою Империю Зла назад на тарелочке с голубой каемкой. И настанут тогда счастья райские дни, по крайней мере для Микки и его присных.

Итак, королевство Коэна впало в летаргический сон. И такова власть вездесущего Микки К., что, хотя он уже пять лет как в казенном доме, ни один, даже самый нахальный, гангстер не пытается перехватить бразды правления его империей. Даже Крутой Джек Уэйлен, известный громила и игрок, о котором говорят, что он никого и ничего на свете не боится, занимается своим игорным бизнесом, а в дела Микки не лезет.

А что же, спросите вы, случилось с приближенными нашего Микстера? Такое впечатление, что почти все они встали на честный путь. Мо Ягелка играет на бирже, и кажется, не слишком удачно. Дэви Голдман, арестованный вместе с боссом, выгуливает на тюремном дворе Микки Коэна-младшего. Эйб Тайтелбаум, один из боевиков Коэна, открыл деликатесный ресторанчик «Кошерная кухня Эйба»: ах, какие там сэндвичи! Другой боевик, Ли Вакс, торгует лекарствами, причем, заметьте, по официальной лицензии. Что же до любимчика Микки, красавчика итальянца Джонни Стомпанато (прозванного Оскаром за достойный первого места на конкурсе Киноакадемии размер… не будем уточнять, какого органа), – так вот, Джонни, судя по всему, вернулся к своей прежней профессии, освоенной еще до знакомства с Коэном, – шантажу и мелкому вымогательству, а в свободное от этих милых занятий время вздыхает по Лане Тернер.

Что же это получается? Никто ни в кого не палит, в городе тишь да благодать, между гангстерами сплошной мир и благоволение? Тоскливое зрелище, даже жалкое какое-то – вам не кажется, дорогие читатели?

Но может быть, не все так уж безоблачно.

Случай номер раз: август 1954 года. Джон Фишер Дискант, предположительно один из «акционеров» Коэна, найден застреленным в мотеле в Калвер-сити. Ни подозреваемых, ни арестов; дело так и не раскрыто.

Случай номер два: май 1955 года. Натан Янклов и Джордж Палевски, приближенные Коэна, курировавшие проституцию, и предположительно также «акционеры», найдены застреленными в мотеле «Мелодия любви» в Риверсайде. Ни подозреваемых, ни арестов; шериф округа Риверсайд объявил, что закрывает дело за отсутствием улик.

Случай номер три: июль 1956 года. Уокер Тед Туроу, известный наркоторговец, в последнее время неоднократно выражавший желание «прибрать к рукам лос-анджелесский бизнес», найден застреленным в собственном доме в Сан-Педро. Уже догадались, верно? Ни ключей к разгадке, ни подозреваемых, ни арестов. Дело ведет лос-анджелесская полиция, участок Харбор; оно еще не закрыто, но, честно говоря, мы не надеемся на результаты.

А теперь внимание, детки: все четверо гангстеров (или, по крайней мере, людей, связанных с гангстерами) приняли смерть от команды киллеров, состоящей из трех человек. Ни одно убийство не расследовалось как следует; должно быть, наши уважаемые служители правопорядка сочли жертв отребьем, не заслуживающим справедливости. Так что мы при всем желании не можем сказать, идентичны ли гильзы во всех трех случаях. – известно лишь, что все убийства совершались из оружия одного калибра. Насколько нам известно, мы первые додумались сопоставить эти убийства между собой. Что же дальше? Нам известно, что у Джека Уэйлена и его подручных во всех трех случаях безусловное алиби. Микки К. и Дэви Г. сидят за решеткой и понятия не имеют, кто расстреливает их деловых партнеров поодиночке. Любопытно, не правда ли, дорогой читатель? Итак, не верьте глазам своим: хотя на поверхности все тихо, в глубине зарождается шторм и у нас уже есть сведения из самых достоверных источников, что любимец Микки Моррис Ягелка собрал пожитки и укатил во Флориду, напуганный до смерти.

А скоро выходит на свободу сам Микстер. Что же тут начнется???

Помни, дорогой читатель, обо всем этом ты узнал первым. Без протокола, конфиденциально, строго секретно.

1957

Полиция Лос-Анджелеса

Конфиденциальный отчет

Дата: 10/2/57

Составлен: Отдел внутренних расследований,

серж. Д -У. Фиск

жетон 6129, ОВР

По запросу: заместителя начальника полиции Лос-Анджелеса, шефа-детектива Тада Грина

Тема: Уайт, Венделл А.,

Отдел по расследованию убийств

Сэр!

Поручая мне это расследование, вы заметили, что успех офицера Уайта в сдаче экзаменов на звание сержанта после двух неудачных попыток и девяти лет службы в Бюро удивил вас, особенно в свете недавнего повышения в звании лейтенанта (ныне капитана) Дадли Смита. Наводя справки об офицере Уайте, я установил несколько любопытных и неоднозначных фактов, которые, полагаю, должны вас заинтересовать. Поскольку доступ к досье офицера Уайта и к записям о произведенных им арестах у вас имеется, перейду сразу к тому, что не отражено в досье.

1. В течение уже нескольких лет Уайт, неженатый и не имеющий близких родственников, поддерживает интимные отношения с некоей Линн Маргарет Брэкен, 33 лет, владелицей магазина одежды «Вероника» в Санта-Монике. Есть информация (не подтвержденная документально), что в прошлом упомянутая Брэкен занималась проституцией.

2. Уайт, приведенный в Отдел по расследованию убийств лейтенантом Смитом в 1953 году, далеко не сразу зарекомендовал себя высоким профессионалом, каковым он представлялся капитану (б. лейтенанту) Смиту. еще в 1952 – 1953 гг., работая под руководством лейтенанта Смита в подразделении надзора, он использовал не столько интеллект, сколько физическую силу и, в частности, при исполнении служебных обязанностей убил троих подозреваемых. Однако после убийства подозреваемого Сильвестра Фитча, произошедшего в апреле 1953 года при расследовании дела «Ночной совы», поведение Уайта резко изменилось. На него перестали поступать жалобы, связанные с применением физического насилия (это поражает, если просмотреть личное дело Уайта за 1948 – 1951 гг. и посмотреть, сколько жалоб поступало на него тогда). В частности, известно, что вплоть до весны 1953 года Уайт регулярно посещал граждан, осужденных за насилие в семье и освобожденных условно-досрочно, запугивал их. оскорблял словесно и в некоторых случаях избивал. Однако все указывает на то, что в апреле 1953-го эта незаконная деятельность прекратилась и с тех пор не возобновлялась. По характеру Уайт все так же вспыльчив и склонен к насилию (возможно, вы помните, что при известии о смертном приговоре своему бывшему напарнику, сержанту Р.-А. Стенсленду, он выбил несколько оконных стекол в помещении Отдела убийств, за что получил выговор с занесением); однако начиная с 1953 года он несколько раз отказывался от совместной работы с лейтенантом/ капитаном Смитом в Отделе организованной преступности, несмотря даже на то, что эти отказы могли осложнить его отношения со Смитом, которого Уайт считает своим наставником. Мне передавали, в частности, что во время одного из таких разговоров Уайт, указывая на то, что предлагаемое поручение связано с применением насилия, сказал буквально следующее: «Осточертела мне такая работа, уже воротит от нее». Что весьма любопытно, учитывая его прошлое и установившуюся за ним репутацию.

3. Весной 1956 года, когда капитан Э. Дж. Эксли занял должность и. о. руководителя Отдела убийств, Уайт впервые за время службы взял отпуск за все прошедшие годы в общей сложности девять месяцев. (Известно, что между Уайтом и капитаном Эксли существует сильнейшая обоюдная неприязнь, восходящая к известному делу «Кровавого Рождества» в 1951 году.) Во время отпуска Уайт (чьи баллы в Академии указывали на средний интеллект и уровень образования ниже среднего) посещал занятия по криминологии и судебной медицине в институте повышения квалификации полицейских, а также прошел (за собственный счет) курс ФБР «Теория и практика расследования преступлений» в Квантико, Вирджиния. До посещения этих занятий Уайт дважды пытался сдать экзамен на звание сержанта и оба раза проваливался; с третьей попытки он сдал экзамен с общим баллом 89 и теперь должен получить звание сержанта до конца 1957 календарного года.

4. В ноябре 1954 года в тюрьме Сан-Квентин был приведен в исполнение смертный приговор Р.-А. Стенсленду.

Уайт попросил разрешения присутствовать при экзекуции и получил его. Ночь перед казнью он провел в камере Стенсленда; они пили вместе и разговаривали. (Помощник начальника тюрьмы сообщил мне, что закрыл глаза на такое нарушение правил из уважения к полицейскому прошлому Стенсленда.) Капитан Эксли также присутствовал при экзекуции; состоялся ли при этом между ним и Уайтом какой-либо разговор, неизвестно.

5. Самое интересное я приберег напоследок. Интересно это прежде всего потому, что указывает на стойкий (возможно, даже усиливающийся) интерес Уайта к делам, связанным с избиением и (в последнее время) убийствами женщин. А именно: Уайт проявляет большой интерес к нескольким однотипным убийствам проституток, совершенным в последние несколько лет в Калифорнии и Аризоне, расследование которых не входит в круг его служебных обязанностей. Он полагает, что эти убийства связаны между собой. Приведу имена жертв, даты и места убийств:

Джейн Милдред Хемшер, 8/3/51. Сан-Диего,

Кэти (второго имени нет) Джануэй, 19/4/53, Лос-Анджелес,

Шерон Сьюзен Пэлвик, 29/8/53, Бейкерсфилд, Калифорния,

Салли (второго имени нет) Де Уэйн, 2/11/55, Нидлз, Аризона,

Крисси Вирджиния Ренфро, 16/7/56, Сан-Франциско.

Уайт неоднократно говорил своим коллегам из Отдела убийств, что все улики указывают на одного убийцу, и даже посещал (за свой счет) города, где совершались преступления. Детективы, с которыми разговаривал Уайт, естественно, полагают, что он лезет не в свое дело, и неохотно делятся с ним информацией. Неизвестно, достиг ли он какого-либо прогресса в раскрытии этих дел. Лейтенант Дж. С. Ди Ченцо, начальник участка Вест-Вэлли, высказывает предположение, что интерес Уайта к убийствам проституток связан со второй из жертв в списке, несовершеннолетней Кэти Джануэй, с которой Уайт был знаком и тяжело переживал ее гибель.

6. Как видите, выяснилось много любопытных фактов. Добавлю, что лично я восхищаюсь упорством и настойчивостью, с которой Уайт работает над собой на протяжении последних лет, а его интерес к вышеуказанной серии нераскрытых убийств кажется мне многообещающим. Список своих информаторов прилагаю на отдельном листе.

С уважением сержант Д -У. Фиск, 6129, ОВР

Полиция Лос-Анджелеса Конфиденциальный отчет

Дата: 11/3/57

Составлен: Отдел внутренних расследований,

серж. Дональд Клекнер

жетон 688, ОВР

По запросу: шефа полиции Уильяма X. Паркера

Тема: Винсеннс, Джон, сержант, Подразделение надзора

Сэр!

В связи с ухудшением качества служебной деятельности серж. Винсеннса вы поручили мне провести проверку его деятельности и рассмотреть вопрос о досрочном увольнении его на пенсию. Должен заметить, что такая мера кажется мне несвоевременной. Безусловно, Винсеннс – явный алкоголик; верно и то, что алкоголизм стоил ему работы в «Жетоне Чести», что дурно отразилось на имидже Полиции Лос-Анджелеса. Верно и то, что ему 42 года, и для такой напряженной и рискованной работы, как служба в Подразделении надзора, он попросту староват. Однако я пришел к выводу, что ухудшение, о котором идет речь, не критично, поскольку заметно прежде всего по сравнению со службой Винсеннса в Отделе наркотиков, где он заслуженно пользовался репутацией отважного и инициативного полицейского. В ходе расследования у меня сложилось четкое впечатление, что в служебное время Винсеннс не пьет; что же касается исполнения им своих служебных обязанностей, то первые слова, которые приходят на ум. – «вялость» и «замедленность реакции». Кроме того, если Винсеннс откажется от досрочного увольнения, боюсь, что пенсионный фонд его поддержит.

Сэр, я знаю, что вы считаете Винсеннса никчемным полицейским, и, честно говоря, я с вами совершенно согласен. Однако хотелось бы напомнить вам о тесной связи Винсеннса с окружным прокурором Лоу. человеком, хорошие рабочие отношения с которым нам совершенно необходимы, что подтвердит ваш новый первый заместитель капитан Смит. Винсеннс по-прежнему собирает взносы в фонд Лоу и выполняет для него разнообразные поручения, и, если Лоу, как ожидается, на следующей неделе будет избран на второй срок, он, скорее всего, использует свое влияние, чтобы помешать вам уволить Винсеннса. Поэтому мои рекомендации следующие: оставить Винсеннса в подразделении надзора до марта 1958 года, когда по расписанию командование подразделением примет новый руководитель со своими офицерами, а затем придать Винсеннса какой-либо бригаде патрульных вплоть до официальной даты его увольнения на пенсию (15/5/58). Такое очевидное понижение в статусе Винсеннс воспримет как унижение и, скорее всего, добровольно уйдет сам.

С уважением Дональд Дж. Клекнер, ОВР

ЗАГОЛОВОК: «Лос-Анджелес Таймс», 15 мая

Лоу избран на следующий срок

ВЫДЕРЖКА: «Лос-Анджелес Таймс», 8 июля

Микки Коэн ранен в результате нападения

Руководство федеральной тюрьмы Мак-Нил заявило, что вчера в результате дерзкого нападения были ранены известные гангстеры Мейер Харрис (Микки) Коэн и Дэвид (Дэви) Голдман.

Коэн и Голдман, ожидающие досрочного освобождения в сентябре, наблюдали за игрой в софтбол на тюремном дворе, когда на них набросились трое заключенных в самодельных масках, с обрезками труб и самодельными заточками в руках. Голдман получил два удара заточкой в плечо и сильную травму головы; Коэн отделался поверхностными ранениями. Тюремные врачи утверждают, что травма Голдмана очень серьезна и, возможно, приведет к необратимому повреждению мозга. Нападавшие скрылись; в настоящее время ведется усиленное расследование с целью установления их личностей. Администратор тюрьмы Мак-Нил Р. Дж. Вулф заявил: «Мы полагаем, что речь идет о так называемом заказном убийстве. Кто-то из заключенных получил с воли "заказ" на Коэна и Голдмана. Мы сделаем все, чтобы докопаться до правды».

Журнал «Строго секретно», октябрь 1957 года

Микки Коэн возвращается: Вернутся ли старые добрые времена?

Среди падших ангелов нашего доброго юрода он, без сомнения, был самым колоритным. Весь Лос-Анджелес сбегался посмотреть, как Микки Коэн гуляет в «Мокамбо» или «Трокадеро»: зрелище это захватывало не меньше, чем если бы вы своими глазами увидели, как папаша Страдивари вырезает из колоды скрипку. Помните, как Микки отпускал шуточки, придуманные его спичрайтером и правой рукой Дэви Голдманом? Как вручал своим казначеям из службы шерифа пухлые конверты? Как обжимался за столиком с Одри Андерс и другими камелиями, состоящими у него на содержании? Стоило ему войти в ресторан, все взгляды обращались в его сторону: впрочем, дамы по большей части не сводили глаз с его телохранителя, красавчика Джонни Стомпанато, и шепотом спрашивали друг дружку: «Интересно, у него и вправду такой большой?» Карманники, грабители, шантажисты, сутенеры, наемные стрелки – весь этот сброд роился у столика Микки в надежде, что он поощрит их шуткой, рукопожатием или дружеским хлопком по плечу. Мик жалел больных детей и бездомных собак, состоял членом Еврейской лиги и делал щедрые взносы в Армию спасения. А еще он курировал игорный бизнес, букмекерство, наркоторговлю, проституцию, давал деньги в рост под безумные проценты и убивал в среднем по дюжине людей в год. У всех нас есть свои недостатки, не правда ли, дорогой читатель? Кто-то оставляет обрезки ногтей на полу в ванной, а кто-то регулярно отправляет своих неприятелей в лучший из миров.

Но что же вы думаете, дорогие наши читатели? Нашлись люди, для которых нет ничего святого! Кто-то попытался отправить к праотцам самого Микки!! «Невозможно!» – скажете вы? Увы, еще как возможно! Однако у Микки жизней явно больше, чем у кошки из пословицы: его не берут ни пули, ни бомбы, ни динамит. Его не сломили шесть лет в Мак-Ниле; его не прикончили неизвестные убийцы, вооруженные заточками и обрезками труб. И воз он снова с нами! Портные из «Сай Девор» [49]. закупайте материал на новые пиджаки; официантки из «Мокамбо» и «Трока», готовьтесь принимать щедрые чаевые. Скоро Микки во всей славе своей вновь ступит на асфальт Сансет-стрип. Но, милые дамы, вы напрасно ахаете и прижимаете руку к сердцу, надеясь вновь увидеть его красавца-телохранителя! Шепнем вам строго секретно: да, у Джонни действительно такой большой, но, увы, уже много лет Джонни даже не смотрит ни на одну женщину, кроме божественной Ланы Тернер, и, говорят, это чувство взаимно…

Однако вернемся к Микки К. Наши внимательные читатели, конечно, помнят статью годичной давности, в которой мы излагали кое-какие свои соображения относительно перспектив преступного мира в нашем любимом городе? Несколько видных гангстеров убиты, и убийства эти гак и остались нераскрытыми. На самого Микки напали в тюрьме; сам он почти не пострадал, но его верный помощник Дэви Голдман, получив железной трубой по голове, превратился в овощ. И опять-таки убийц так и не нашли…

Что ж, детки, подождем и поглядим, что будет дальше. В одном сомнений нет: теперь, когда Микки, великий и ужасный, вернулся в город, много лет бывший свидетелем его подвигов и злодеяний, скучать нам не придется. И вы, дорогой читатель, когда сидите в ресторане или просто прогуливаетесь по Сансет-стрип, не забывайте надевать бронежилет на случай, если Мейер Харрис Коэн где-то поблизости.

ВЫДЕРЖКА:

«Лос-Анджелес Геральд Экспресс», 10 ноябри

Новое покушение на гангстера Коэна

Сегодня ранним утром в доме известного гангстера Микки Коэна, недавно освобожденного из тюрьмы Мак-Нил, произошел взрыв. Сам Коэн и его жена Лавонн не пострадали. Взрывом совершенно уничтожена гардеробная, в которой хранились более грех сотен костюмов Коэна; кроме того, легкое ранение получил любимый пес гангстера, спавший в соседней комнате. Собаке оказана помощь в ветеринарной клинике Вестсайд. Комментариев от самого Коэна нам получить не удалось.

Конфиденциальное письмо, вложенное в папку с результатами проверок всех офицеров, готовящихся занять должность начальника Отдела внутренних расследований полиции Лос-Анджелеса.

29/11/1957

Дорогой Билл!

Бог ты мой, сколько лет прошло с тех пор, как мы с тобой вместе служили сержантами! И верно, когда ты предложил мне вспомнить прошлое и немножко поиграть в детектива, я не мог упустить такой шанс. Должен признаться, мне было неловко расспрашивать офицеров за спиной у Эда и Престона; однако, полагаю, и сама твоя идея, и выбор человека, который справится с такой задачей, был верен. Мы с тобой оба любим Эда, так что я с особенным удовольствием сообщаю, что результат моего «расследования» стопроцентно положительный.

Я разговаривал со множеством офицеров полиции, как патрульных, так и детективов, и все они относятся к Эду Эксли с глубочайшим уважением. Правда, некоторые полагают, что в деле «Ночной совы» остались кое-какие неясности; но все согласны в том, что Эд проявил отвагу и мужество, а некоторые даже именуют его поступок «подвигом». Кажется, эта история в глазах наших братьев-копов затмила все предыдущие впечатления и совершенно изгладила ту неприязнь, которую многие питали к Эду после его показаний в деле «Кровавого Рождества». Поначалу некоторых возмущало стремительное повышение Эда по службе из сержантов в капитаны, да еще и с должностью командира-контролера; однако, по общему мнению, он прекрасно проявил себя на новом месте службы. За неполные пять лет службы Эд возглавлял семь отделов, завязал множество полезных знакомств и, в общем, заслужил уважение всех, кто работал под его началом. Твое главное опасение, то, что Эд, будучи одиночкой по натуре, не сможет стать для других офицеров «своим», по-видимому, не оправдалось. В полиции уже разнесся слух, что в начале 1958 года Эд должен занять место руководителя ОВР, и общее мнение гласит, что это место ему вполне подходит. Полагаю, сама репутация Эда Эксли способна будет многих отвратить от нарушений устава.

Известно также, что Эд сдал экзамены на звание инспектора и получил высший балл по всем предметам. Однако здесь начинаются некоторые разногласия. Известно, что Тад Грин в ближайшие несколько лет намерен уйти в отставку: предполагается, что место шефа детективов займет либо Эд, либо капитан Дадли Смит. Так вот, большинство офицеров, с которыми мне довелось беседовать, полагают, что Дадли старше, намного опытнее, наделен более выраженными задатками лидера и потому более достоин этой должности.

В заключение добавлю несколько личных замечаний.

1. Уже несколько лет Эд находится в очень близких отношениях с Инес Сото, однако, помня об уставе и о своей репутации, не живет с ней вместе и жить не собирается. Кстати сказать. Инес чудесная девушка. Она очень подружилась с Престоном, с Рэем Дитерлингом, да и мы с ней стали друзьями. Работает она у Дитерлинга в Отделе связей с прессой, и работает блестяще. Да, она мексиканка, ну и что с того?

2. Я разговаривал об Эде с сержантами Фиском и Клекнером из ОВР. Оба они пришли в полицию недавно, работали под началом у Эда в Отделе ограблений; оба его просто обожают и в восторге от того, что снова смогут работать вместе со своим героем.

3. Как бывший полицейский и как человек, знающий Эда Эксли с детства, ответственно заявляю: он ничем не уступает своему отцу. Если ты дашь ему шанс, готов держать пари, он раскроет больше дел, чем любой детектив за всю историю полиции Лос-Анджелеса. И еще держу пари, что о нашем «расследовании» ему прекрасно известно; у хороших копов везде свои люди.

В заключение хочу попросить тебя об одном одолжении. Я подумываю написать мемуары о своей службе в полиции. Не одолжишь ли ты мне материалы по делу Лорена Атертона? Только, пожалуйста, ни Престону, ни Эду ничего не говори а то еще, пожалуй, вообразят, что я на старости лет сделался тщеславен.

Надеюсь, мои изыскания сослужат тебе добрую службу. Передавай Хелен мои наилучшие пожелания. Спасибо, что дал мне «поиграть в полицейского» и тем позволил воскресить в памяти старые добрые времена.

Искренне твой Арт Де Спейн.

Бюллетень служебных перемещений полиции Лос-Анджелеса

1. Офицер Венделл А. Уайт, из Отдела убийств в Бюро расследований участка Голливуд (по получении звания сержанта). Вступает в силу 2/1/58.

2. Сержант Джек Винсеннс, из подразделения надзора в патрульный отряд Уилшир. Вступает в силу по освобождении соответствующей вакансии, но не позднее 15/3/58.

3. Капитан Эдмунд Дж. Эксли на постоянную должность руководителя Отдела внутренних расследований. Вступает в силу 2/1/58.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ВНУТРЕННИЕ РАССЛЕДОВАНИЯ

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

В «Тихом океане» обычная новогодняя суматоха: отовсюду свисает серпантин, с огромных цифр «1958» на стенах осыпаются блестки. Эд в своей любимой открытой кабинке, с видом на зал, напротив большого зеркала, чтобы видеть свое лицо. Взгляд на часы – 15:24, дата 2 января 1958 года. Боб Галлодет что-то задерживается. Что ж, пусть не спешит, сейчас Эд готов сказать: «Остановись, мгновенье!»

Через час начнется церемония: капитан Э. Дж. Эксли получает постоянное назначение: руководитель Отдела внутренних расследований. Галлодет уже сообщил результаты проверки: Бюро окружного прокурора рассмотрело его личную жизнь под микроскопом и ровно ничего не нашло. И не могло найти: Эд чист как стекло. И коллеги его уважают: блеск «Ночной совы» затмил для них грязь «Кровавого Рождества».

Эд потягивает кофе, не отрывая глаз от зеркала. В зеркале тридцатишестилетний мужчина, который выглядит на все сорок пять. Светлые волосы подернулись сединой, на лбу прорезались морщины. Инес как-то сказала, что взгляд У него стал холоднее, а глаза как будто меньше; и еще что очки в стальной оправе придают его лицу жесткость. Жесткость как раз то, что нужно сопляку, сделавшемуся капитаном в тридцать один год, ответил Эд, и Инес рассмеялась. В то время они еще смеялись в обществе друг друга.

Когда же был этот разговор? Ах да, в конце пятьдесят четвертого. Тогда Инес спросила, зачем он присутствовал на казни Стенсленда: «Хотел полюбоваться, как умрет твой враг»? Умница Инес. Тогда, пять лет назад, он верил или, может, просто хотел верить, что у них что-то получится…

Его «подвиг» заставил ее забыть Бада Уайта: четыре трупа перевесили один. Эд доказал, что ее достоин, и первые месяцы пролетели как во сне. Он купил ей домик в квартале от своего дома, занимался с ней любовью неторопливо и нежно, так, как ей нравилось. Нравилась ей и работа у Рэя Дитерлинга. Дитерлинг принял Инес как дочь, ее нелегкая судьба нашла в нем отклик – его и самою жизнь немало потрепала: одна жена умерла, вторая его бросила, сын Пол погиб в горах, сын Билли оказался гомосексуалистом. Престон Эксли и Арт Де Спейн тоже полюбили Инес; общение с ней напоминало этим суровым, безжалостным людям, что в мире есть место радости и нежности, и за это они были ей благодарны.

Подружилась Инес и со многими из королевства фантазий. Как ни странно, легко нашла общий язык с Билли Дитерлингом и Тимми Валберном. Двое гомосексуалистов делились с ней последними голливудскими сплетнями и вместе потешались над «этими мужчинами»: одно слово «мужчина» вызывало у всех троих приступы хохота. Они смеялись над полицией и играли в шарады в доме, который купил для Инес капитан Эд Эксли…

О чем бы он ни думал, все сводится к Инес.

Убитые негры являлись ему по ночам: что, если они невиновны? Бессильная ярость, его рукой нажимавшая на спусковой крючок, в полицейских отчетах и газетных статьях обернулась мужеством; опасного слова «безоружны» не произносил никто. Инес успокоила его страхи, сделав заявление: около полуночи насильники привезли ее в дом к Сильвестру Фитчу и оставили там. Она отказывалась дать показания, потому что не желала вспоминать, что проделывал с ней Фитч. Эд вздохнул с облегчением: правосудие свершилось, его пули настигли виновных. Инес.

Шло время, рассеивался розовый туман и все яснее становилось, что ни на ее восхищении, ни на его сострадании отношений не построишь. Инес знала, что Эд никогда на ней не женится: жена-мексиканка для кона с амбициями – конец карьеры. Эд чувствован, что она все более отдаляется от него; единственное, что их еще связывало – общие воспоминания, дело «Ночной совы».

В «зеленой комнате», где глотал газ Дик Стенсленд, они с Бадом Уайтом встретились взглядами. Всего один взгляд – слов не требовалось. А когда Эда Эксли назначили главой Отдела убийств, Бад впервые за одиннадцать лет взял отпуск – тоже не требуется комментариев.

Но если не считать Инес и Бата, у Эда все отлично. Он превзошел брата – это признал даже отец. Количество раскрытых им дел потрясает; в мае он станет инспектором, а через несколько лет бросит вызов Дадли Смиту в борьбе за место шефа детективов. Смит, самый страшный человек в полиции Лос-Анджелеса, уже смотрит на него с осторожным уважением, под которым ясно чувствуется опасливая неприязнь. Знает ли его соперник, что единственный страх Эда – страх перед копом-громилой с птичьими мозгами, не способным на изощренную месть, и именно поэтому непредсказуемым и опасным?

Бар постепенно наполняется: народ из Бюро прокурора, несколько женщин. В последний раз с Инес было совсем нехорошо: лежала неподвижно, глядя в потолок, словно шлюха, купленная на ночь. Эд улыбается высокой женщине, та отворачивается.

– Поздравляю, кэп. Ты у нас настоящий бойскаут. Галлодет присаживается за его столик. Смотрит в сторону.

– Боб, что случилось? Выкладывай, мы же с гобой партнеры.

– Две недели назад наша служба надзора наблюдала за Инес – ничего особенного, рутинная проверка… Черт, Эд, она спит с Бадом Уайтом.

* * *

Церемония как в тумане.

Паркер толкает речь: полицейские подвержены тем же соблазнам, что и гражданские, однако обязаны куда строже следить за собственными низменными инстинктами, ибо должны служить нравственным примером обществу, все глубже погрязающему в коммунизме, преступности, либерализме и общей моральной распущенности. Во главе Отдела, отвечающего за нравственность полицейских, должен стоять человек безупречный по своим моральным качествам, и этот человек перед нами: капитан Э. Дж. Эксли, наш прославленный герой!

Эд в ответной речи тоже что-то болтает о морали. Дуэйн Фиск и Дон Клекнер подходят пожелать ему удачи; сквозь туман, окутывающий рассудок, Эд читает их мысли – мечтают попасть к нему в помощники. Дадли Смит подмигивает, в его глазах читается: «А все-таки следующим шефом детективов буду я!» Бесконечные извинения за ранний уход – и к Инес.

По дороге туман рассеивается: наступает безжалостная ясность.

Шесть часов. Инес приходит с работы около семи. Эд входит, не зажигая света, садится ждать.

Тянется время. Без десяти семь – в дверях поворачивается ключ.

– Эксли! Ты что там прячешься? Я видела твою машину у дома.

– Не зажигай свет. Я не хочу тебя видеть. Звенят ключи, падает на пол сумочка.

– И не хочу видеть эти пидорские плакаты с Мучи-Маусом на стенах.

– На стенах дома, за который ты заплатил? Это ты хочешь сказать?

– Ты это сказала, не я.

По звуку он догадывается, что Инес прислонилась к дверям.

– Кто тебе сказал?

– Неважно.

– Будешь ему мстить?

– Ему? Если попытаюсь, буду выглядеть еще большим идиотом, чем сейчас. И не стесняйся называть его по имени.

Молчание.

– Это ты помогла ему сдать экзамен? У него самого мозгов бы не хватило.

Молчание.

– И долго вы трахались у меня за спиной? Молчание.

– Долго? Отвечай, puta [50]!

Инес, со вздохом:

– Началось это года четыре назад. Время от времени. Нечасто. Когда нам обоим нужен был друг.

Хочешь сказать, когда тебе не нужен был я?

– Когда я уставала от того, что во мне видят жертву изнасилования. Когда приходила в ужас от мыслей о том, на что ты еще способен, чтобы произвести на меня впечатление.

– Я вытащил тебя из ада! – говорит Эд. – Я дал тебе новую жизнь!

– Ты начал меня пугать, Эксли, – отвечает Инес. – И когда мне хотелось почувствовать себя обычной девушкой, которая встречается с обычным парнем, – я шла к Баду.

– Не смей произносить его имя в этом доме!

– В доме, который купил мне ты?

– Я тебе дал достойную жизнь! Где бы ты была сейчас без меня? На панели?

– Как легко ты превращаешься в мерзавца, querido [51].

– В чем еще ты мне врала? Говори!

– Эксли, может, хватит на сегодня?

– Нет уж, говори! Молчание.

– Сколько еще у тебя было любовников? В чем еще ты меня обманывала?

Молчание.

– Говори, шлюха чертова! После всего, что я для тебя сделал… Говори, мать твою!

Молчание.

– Я тебя познакомил со своим отцом. Понимаешь, что это значит? Сам Престон Эксли стал твоим другом благодаря мне. С кем еще ты трахалась у меня за спиной? В чем еще соврала после всего, что я для тебя сделал?

Инес, очень тихо:

– Не нужно тебе этого знать.

– А это не тебе решать! Говори, тварь!

Инес делает шаг вперед.

– Я солгала еще только один раз. Ради тебя. Об этом никто не знает – даже мой милый Бад. И сейчас узнаешь ты. Надеюсь, ты польщен?

Эд, вскакивая на ноги:

– Хватит болтать, выкладывай! Я не боюсь твоего вранья!

Инес смеется ему в лицо:

– Да ты всего на свете боишься, Эксли. Молчание.

Инес, спокойно:

– Те negritos, что надо мной измывались, не убивали людей в «Ночной сове». Всю ту ночь до утра они были со мной. Я солгала ради тебя, чтобы ты не мучался совестью из-за того, что убил их ради меня. А теперь хочешь знать, что такое настоящая ложь? Ты, Эксли, и твоя драгоценная справедливость. Абсолютное правосудие.

Зажав уши ладонями, Эксли выбегает из дома. Холод и мрак, и во мраке перед ним искаженное мертвое лицо Дика Стенса.

ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ

На месте многолетнего жетона «Полицейский» красуется новенький жетон сержанта. Бад в кресле, закинув ноги на стол, прощается с Отделом убийств.

В кабинете у него сущий бардак: пять лет бумажной работы. Дадли говорит, перевод в Голливудский участок дело временное, на несколько месяцев. Мол, Тад Грин решил проучить новоиспеченного сержанта – все еще злится за то разбитое окно: «зеленая комната», Дик Стене, хук справа, хук слева по стеклу. Что ж, это справедливо. Шерлока Холмса, щелкающего серьезные дела как орешки, из него не вышло. Быть может, потому, что серьезные дела всегда доставались другим.

Одно плохо: теперь у него не будет доступа к рапортам о мертвых телах. Значит, труднее станет держаться в курсе дел маньяка, прикончившего Кэти Джануэй и не ее одну.

Что взять с собой?

Со стола: именную табличку «Сержант Венделл Уайт». Фотографию Линн – здесь она брюнетка, уже совсем не похожая на Веронику Лейк; еще один снимок: они с Дадом в мотеле «Виктория». Кастет и дубинку, которыми он по заданию Дада выбивал признания из гангстерских шестерок, Бад оставит здесь.

Из стола: дипломы по криминалистике. Наследство Дика Стенса: шесть штук зеленых, «заработанных» грабежом винных лавок. Его последнее письмо: эту записку передал Баду охранник.

Здравствуй, напарник.

Я теперь жалею обо всем, что сделал. О том, как порой зазря мочалил людей, когда был полицейским. О тех ребятах в участке под Рождество. О том, что пристрелил этих двоих в винной лавке. Но что толку жалеть, все равно уже ничего не исправишь. И кому здесь нужны мои извинения?

Постараюсь принять наказание как мужчина. Знаешь, о чем я теперь думаю, Бад? Ведь на моем месте мог оказаться ты. Тебе просто повезло – иначе ты прошел бы тот же путь, что и я. Наверно, ты и сам иногда об этом задумываешься.

И еще я думаю об Эксли. Конечно, я свой путь выбрал сам но, если бы не он, быть может, мне удалось бы вовремя свернуть с кривой дорожки. Так что вот тебе мое последнее желание: пусть он получит, что заслужил. Только, Бад, не торопись и не делай глупостей, вроде тех, какие непременно сделал бы я сам. Используй мозги и те деньги, что я тебе оставил, ты знаешь, где их найти. И покажи этому ублюдку, где раки зимуют, – пусть помнит сержанта Дика Стенса!

Удачи тебе, напарник. Самому не верится, но, когда ты это прочтешь, меня уже не будет.

Дик

Из нижнего, всегда запертого, ящика стола: две папки его личных досье: по убийствам проституток и по делу «Ночной совы». Записывал все по порядку, разборчиво, не упуская ни одной мелочи, как его учили на курсах; настоящий детектив. Видел бы его сейчас Дик Стене, был бы доволен. Л Эд Эксли, сволочь, позеленел бы от злости. Бад вытащил папки, решил перечитать напоследок;

дело Джануэй.

Первые несколько месяцев с Линн прошли как в тумане; но всему приходит конец, и со временем Бад заскучал. С другими женщинами он не встречался, если не считать редких случайных свиданий с Инес. Пытался сдать сержантский экзамен и дважды его провалил; на деньги Дика прошел курсы по криминалистике. Подрабатывал у Дада в Отделе организованной преступности: встречал в аэропортах и на вокзалах подозрительных личностей, привозил в уединенный мотель «Виктория», выбивал из них дерьмо и отправлял обратно в аэропорт или на вокзал. Дад такие мероприятия называл «удерживанием организованной преступности в должных рамках»; а Баду после этого тошно бываю смотреться в зеркало. Интересные дела в Отделе убийств обходили его стороной: Тад Грин всегда находил, кому поручить расследование. На курсах Бад узнал немало интересного о психологии преступников и методах расследования и решил применить полученные знания к старому делу, которое до сих пор не давало ему покоя – делу Кэти Джануэй.

Для начала перечитал отчеты Джо Ди Ченцо: ни улик, ни подозреваемых, случайное преступление на сексуальной почве. Закрыто и списано н архив. Перечитал протокол вскрытия: Кэти Джануэй забита до смерти, вместо лица кровавое месиво; у убийцы перстни на обеих руках. Во влагалище, во рту, в заднем проходе сперма группы В+; три отдельные эякуляции – ублюдок развлекся на славу. Курсы по психологии преступников подтвердили догадку Бада: это маньяк, такие на одном преступлении не останавливаются, он будет убивать снова и снова.

И, забыв о прежней ненависти к бумажной работе, он начал копаться в архивах.

В полиции Лос-Анджелеса и в департаменте шерифа подобных дел, раскрытых или нераскрытых, не зарегистрировано, на проверку ушло восемь месяцев. Наследство Стенса помогло начать поиски по соседству. Округ Орандж, округ Сан-Бернардино – ничего; четыре месяца бесплодных поисков – наконец удача в Сан-Диего: Джейн Милдред Хемшер, 19 лет, проститутка, дата смерти 8/3/51. Тот же почерк; так же ни улик, ни следов.

Материалы лос-анджелесской полиции и полиции Сан-Диего ни к чему не вели. Бад помнил, как Дад уговаривал его забыть о Кэти Джануэй, как потешались прочие над его «слюнтяйством», но не желал бросать дело. Скоро обнаружился и третий случай: Шерон Сьюзен Пэлвик, 20 лет, проститутка, дата смерти 29/8/53, Бейкерсфилд, Калифорния. Все то же: ни улик, ни подозреваемых, дело закрыто. Дад, если о чем-то и знал, не говорил ни слова.

Он съездил в Диего и в Бейкерсфилд: читал материалы, надоедал расспросами следователям, ведущим дело. Пытался реконструировать картину времени и места: кто был в том и другом городе во время убийств. Проверял архивы аэрокомпаний, железной дороги, автовокзалов, искал совпадения имен – ничего. С годами всплыли еще три покойницы: Салли (второго имени нет) Де Уэйн, 17 лет, проститутка, Нидлз. Аризона, 2/11/55; Крисси Вирджиния Ренфро, 21 год, проститутка, Сан-Франциско, 14/7/56; и два месяца назад Мария (второго имени нет) Уолдо, 20 лет, проститутка, Сиэтл, 28/1 1/57. Никаких следов. Бад сопоставлял дела и так и этак, применял разные хитрые приемы, о которых рассказывали на курсах, – все бесполезно. Кэти Джануэй и еще пять девушек изнасилованы и забиты до смерти – и убийца неуловим, как призрак.

Сто шестнадцать страниц, ведущих в тупик, отправятся с ним в Голливудский участок.

А вот и другое дело – дело его жизни, страницы, которые он не устает перечитывать снова и снова. Спи спокойно, Дик Стене: каждая страница в этой папке – гвоздь в гроб Эда Эксли. Два слова, от которых у него до сих пор мурашки по коже…

«Ночная сова».

Эти два дела в его сознании тесно переплелись: Кэти Джануэй, Каткарт, порнография. Побочная линия расследования, след, который Лоу поспешно счел ведущим в никуда. А потом Эксли расстрелял сбежавших ниггеров, дело закрыли, и все, что в нем было странного и неясного, забылось. Для всех, кроме Бада. «Ночная сова» напоминала ему о Кэти Джануэй, Кэти Джануэй – о «Ночной сове».

Шевели мозгами, Бад.

Тогда, в пятьдесят третьем, двое знакомых Кэти Джануэй, Дуайт Жилетт и Синди Бенавидес, рассказали ему, что какой-то парень, похожий на Дюка Каткарта, расспрашивал о Дюке и его привычках. Оба сделали естественный вывод: хочет перебить его бизнес. Но какой, к черту, бизнес? На Дюка к тому времени пахали лишь две заезженные клячи. Может быть, речь шла не о сутенерстве? А о том, что все друзья-приятели Дюка считали пустой болтовней, – о его «грандиозном плане»? Не такая уж пустая болтовня, как видно, если братьям Энгелклингам Дюк принес полностью разработанный план, со всеми деталями, даже о том, где взять стартовый капитал, подумал.

Вернемся к фактам.

После «Ночной совы» Бад побывал у Дюка дома. В квартире было прибрано, все отпечатки пальцев исчезли. В шкафу у Дюка кто-то покопался. Телефонный справочник Сан-Бернардино измусолен, особенно в разделе «Типографии». Пит и Бакс Энгелклинги владели типографией в Сан-Берду; оттуда же родом и еще одна жертва, Сьюзен Нэнси Леффертс. Теперь к рапорту коронера.

Идентификация тела Каткарта была произведена по двум признакам: 1) сравнение фрагментов зубных протезов с тюремной картой стоматолога; 2) спортивная куртка с монограммой «Д.К.». Протезы стандартные: такие может получить любой калифорнийский зек с плохими зубами.

Противоречия.

Кэти Джануэй упоминала, что у Дюка на груди «красивый шрам». В протоколе вскрытия, подписанном доком Лэйманом, о шрамах нет ни слова, при том что грудь Каткарта осталась не изуродованной выстрелами. И последний штрих: рост убитого в «Ночной сове» пять футов восемь дюймов, рост Каткарта. согласно тюремной карте, пять футов и девять с четвертью дюймов.

Вывод.

В «Ночной сове» убили не Каткарта, а его двойника.

Причина?

Порнография.

Бад прочел рапорты всех четверых из Отдела нравов, работавших по порнухе. Никаких следов. А потом умер Расс Миллард, и о грязных книжонках и вовсе все забыли. Забыли, несмотря даже на историю братьев Энгелклингов, историю, если вдуматься, очень любопытную. Особенно в той части, когда они изложили свой план Микки Коэну, а тот отказался финансировать дело. Будто бы из отвращения к порнографии. Так мы и поверили… а что, если Микки каким-то боком причастен к делу? Эксли и Боб Галлодет начали проверку этой версии; но тут трое Цветных сбежали, и все повесили на них.

Куда теперь?

К теории Бада.

Что, если Коэн или его помощник Дэви Голдман сболтнули о плане Каткарта/Энгелклингов кому-то из заключенных? Что, если этот заключенный, освободившись, под видом конкурента-сутенера собрал о Дюке достаточно сведений? Что, если он убилДюка, украл его одежду, начал выдавать себя за него, а в «Ночной сове» погиб случайно, потому что знал, что Дюк часто там бывает? Или, быть может, не случайно? Может быть, у него была назначена там встреча: что-то пошло не так, убийцы уехали, вернулись с дробовиками и пристрелили самозванца, а заодно и пятерых ни в чем не повинных людей, чтобы замаскировать убийство под ограбление?

Ищем проколы.

Бад проверил списки освобожденных из тюрьмы Мак-Нил: в период между встречей Энгелклингов с Козном и стрельбой в «Ночной сове» ни одного белого, подходящего по росту и комплекции. Но возможно, двойник Каткарта и не сидел в тюрьме? Может быть, о плане Каткарта он узнал через вторые, третьи, четвертые руки?

Бад думал дальше, напрягая все силы, думал так, что чуть пар из ушей не валил: черт побери, он докажет, что он настоящий детектив!

Предположим, убийства в «Ночной сове» связаны с порнухой. Тогда выходит, что ниггеры тут ни при чем. Значит, настоящие убийцы подбросили дробовики в машину Рэя Коутса. А это значит, что пурпурный «мерк», появившийся у «Ночной совы» в ночь убийства, совпадение: убийцы не могли знать, что первым делом подозрение падет на хулиганов, разряжавших стволы в Гриффит-парке. Значит, убийцы каким-то образом нашли автомобиль раньше полицейских и подбросили туда дробовики, стерев отпечатки пальцев. Как им это удалось? Да мало ли способов.

1. Коутс, уже сидя в тюрьме, мог рассказать о том, где спрятал машину, своему адвокату. Убийцы могли прийти к адвокату (или подослать своего человека), подкупить его и получить нужную информацию. Или же сговориться с ним заранее, чтобы он «разговорил» Коутса.

2. Бандиты могли проболтаться кому-то из сокамерников, возможно «наседке».

3. Самая симпатичная версия – потому что самая простая: убийцы просто оказались умнее полиции, начали розыски первыми и, пока копы собачились с ниггерами, быстренько обыскали брошенные гаражи.

К сожалению, проверить все это невозможно, архивы тюрьмы за 1935 – 1955 гг. уничтожены.

Есть и еще одна версия: что, если убили действительно негры?

Не обязательно эти. Может быть, и какая-то другая троица, решившая перейти от стрельбы в воздух к стрельбе по живым мишеням. В конце концов, пресловутый «меркури» не обязательно сошел с конвейера пурпурным, покрасить его можно и вручную.

Думай, Бад, думай.

В середине пятьдесят четвертого братья Энгелклинги продали типографию и исчезли с лица земли. Два года назад он попытался их разыскать, рассылал запросы – ни следа. Как ни искал, не нашел и тело настоящего Дюка Каткарта. Но вот полгода назад появилась ниточка.

Один парень из Сан-Берду за две недели до «Ночной совы» видел Сьюзен Нэнси Леффертс в компании человека, по описанию очень похожего на Дюка Каткарта. Бад показал ему снимки Дюка; парень ответил: «Похож, это точно, но не он». В отчетах по «Ночной сове» говорится, что Сьюзен Нэнси «в панике» бросилась к мужчине, сидевшему за соседним столом, двойнику Дюка, якобы ей незнакомому. Почему же они сели за разные столики? Бад кинулся за ответом к матери Сью Леффертс – напрасно: та даже не открыла ему дверь. Почему?

Бад собрал сумку, взвалил на плечо. Десять фунтов бумаги, и все дороги ведут в тупик. Прочь из кабинета, к лифту – прощай. Отдел убийств.

В коридоре он столкнулся с Эдом Эксли.

И по его глазам понял: «Он знает о нас с Инес».

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

Засада у лавчонки «Ранчо Хэнка» на углу 52-й и Центральной. Над дверью вывеска: «Обналичиваем чеки социального обеспечения». Третье января: день получения пособий – любители обналички околачивают груши на тротуаре. Подразделение надзора получило наводку: какая-то анонимная чува стукнула, что ее парень со своим приятелем хотят грабануть лавку. Парень, мол, оказался подонком, затащил в постель ее сестру, так пусть теперь попляшет! Джек в машине на другой стороне улицы следит за дверью. Сержант Джон Петьевич припарковался на 52-й: наблюдает за тротуаром, скорчив такую рожу, словно чертовски хочет кого-нибудь убить.

За обедом Джек запивал фритос неразбавленой водкой. Теперь Джек зевает и потягивается. Судебное дело, Арагон против Пиментеля, все, как хотел Эллис Лоу. Впереди ужин с Эллисом на какой-то политической тусовке. Водка жжет желудок, и зверски хочется ссать.

Длинный гудок – сигнал. Петьевич указывает на тротуар. В магазин входят двое белых.

Джек выскакивает из машины, бежит через улицу. Подбегает и Петьевич. Вместе заглядывают внутрь. Двое грабителей у кассы, спиной к двери, набивают карманы зеленью; стволы у них наготове.

Хозяина не видно. Посетителей тоже. Взгляд в сторону: у дальнего конца прилавка разбрызгано по полу что-то красное и серое. ЕЩЕ ОДИН ГРАБИТЕЛЬ У ЗАДНЕЙ ДВЕРИ, И У НЕГО РЕВОЛЬВЕР С ГЛУШИТЕЛЕМ. Джек распахнул дверь, дважды выстрелил ублюдкам в спину.

«Берегись!» – орет Петьевич. Шаги со стороны задней двери: Джек пригибается, стреляет не глядя, наугад. Над его головой со звоном разлетаются бутылки. Верно, глушитель: вместо грома выстрелов – глухое чваканье. Джек бежит вдоль прилавка, перепрыгивает через двоих мертвецов. Задняя дверь захлопывается у него перед носом; подоспевший Петьевич стреляет в дверь и выносит ее плечом. Грабитель бежит от магазина; Джек расстреливает оставшиеся патроны. Беглец перепрыгивает через забор. С тротуара слышится базлание зевак. Перезаряжая револьвер на ходу, Джек бежит за бандитом, перепрыгивает через забор, оказывается на чьем-то заднем дворе. Здесь на него бросается доберман, рычит, целя зубами в лицо, – Джек стреляет в упор, и пес падает, окрашивая траву своей кровью.

Слышатся выстрелы; от забора во все стороны летят щепки. На двор бегом врываются двое патрульных в форме. Джек бросает оружие. Патрульные палят как очумелые, снося верхушки заборных перекладин. Джек поднимает руки.

– Офицер полиции! Офицер полиции! Эй, я полицейский!

Сосунки осторожно подходят, обыскивают его. Тот, что повыше, смотрит на его жетон:

– Винсеннс? Так это ты тот самый Винсеннс, что лет десять назад был круче всех?

Джек молча бьет его коленом по яйцам. Сосунок падает; его товарищ смотрит на Джека, разинув рот.

Джек отворачивается от них и уходит. Ему нужно выпить.

* * *

Найдя кафешку, садится за стойку, заказывает порцию за порцией. После двух первых рюмок прекращается дрожь в руках; еще две – и в голову начинают лезть тосты.

За тех, кою я только что убил. Извиняйте, ребята, в невинных Джек Винсеннс стреляет метче. В мае кончается двадцатилетний срок моей службы, и что-то мне подсказывает, что Паркер не захочет держать меня в полиции ни единого лишнего дня.

За мою жену. Детка, ты думала, что вышла замуж за героя, а потом повзрослела и поняла, что ошиблась. Теперь хочешь окончить юридический колледж и работать адвокатом, как папа и Эллис. О деньгах не беспокойся: папочка организовал тебе свадьбу, папочка купил тебе дом, папочка заплатит и за учебу. Узнав из вечерней газеты, что твой муж застрелил двоих вооруженных грабителей, ты решишь, что это первые зарубки на стволе моего револьвера. И ошибешься. В сорок седьмом году, детка, твой герой пристрелил двоих ни в чем не повинных людей. Не веришь? Это правда, мой ангел, и, будь я проклят, порой мне хочется швырнуть эту правду тебе в лицо. Быть может, тогда в нашем браке появится больше жизни.

Джек опрокидывает еще три рюмки, и мысли его плывут туда, куда они всегда возвращаются после того, как приметна грудь: в пятьдесят третий год. к проклятой порнухе.

Шантажа Джек не боится: он застраховался надежно. Убийство Хадженса похоронено; журналюги из «Строго секретно» пытались что-то раскопать сами, да ничего не добились. У Пэтчетта и Брэкен есть копия папки Сида, но за прошедшие годы они не побеспокоили Джека ни разу – честно соблюдали уговор. Говорят, Линн и Бад Уайт все еще вместе; что ж, пожелаем им удачи. Для него самого и Пэтчетт, и эта шлюха с повадками королевы давно стали историей. И не это лишает Джека сна и покоя, совсем не это…

Чертова порнуха.

Год или два она спокойно пролежала на депозите в сейфе. Джек старался о ней не думать, не вспоминать, чувствуя, что эта штука может погубить его брак. В семейную жизнь он бросился очертя голову, надеясь, что Карен и домашнее тепло помогут ему забыть о той безумной весне. И поначалу это помогало. Семья, дом, обет трезвости. А потом… нет, он не изменился – изменилась Карен.

Она видела, как Джек лупит Собачника Перкинса; слышала, как произносит при ее родителях слово «ниггер». Видела его пьяным, злым, измотанным до полусмерти. Постепенно начала понимать, что газетные россказни о его подвигах – вранье. Ее друзей и подруг Джек терпеть не мог, а его единственный друг Миллер Стентон исчез с горизонта, когда Джека выперли из «Жетона Чести». И когда с Карен ему стало тяжело и скучно, Джек вернулся к тому единственному, что у него остаюсь, – к порнухе.

Снова попытался опознать натурщиков – не вышло. Ездил в Тихуану, покупал там порножурналы пачками – не то. Искал Кристину Бергерон, не нашел даже через телетайп. Реальность не давалась ему в руки, и Джек решил создать подделку.

Покупал шлюх, и дешевых, уличных, и высококлассных девушек по вызову. Раскладывал их на ковре, словно девиц из журналов, по три, по четыре, в самых причудливых позах. Наряжал в театральные костюмы, заставлял повторять все движения со снимков, делал собственные фотографии. Порой задумывался о крови и увечьях, но тут же гнал от себя эти мысли.

Ни одна реальная женщина не возбуждала его так, как эти картинки. Лишь двух вещей не понимал Джек. Первая: что за страх мешает ему обратиться напрямую к их источнику, во «Флер-де-Лис». И вторая: почему Карен до сих пор его не бросила.

Последняя рюмка – дурные мысли вон.

Джек расплатился, пошел к машине. У «Ранчо Хэнка» – ограждения, выставлены полицейские. Колпаков на колесах нет, «дворники» сломаны. Нет даже штрафной квитанции на ветровом стекле – видно, и она стала добычей вандалов.

* * *

Вечеринка в самом разгаре. Тузы-республиканцы. Женщины в платьях для коктейлей, мужчины в темных костюмах. А вот и Эллис Лоу. Победитель с Большой Буквы в жеваных брюках и спортивной рубашке, забрызганной собачьей кровью, выглядит здесь не то чтобы своим.

Джек машет официанту, берет с подноса мартини. Взгляд его останавливается на фотографиях в рамках на стене.

Политическое восхождение Эллиса Лоу: «Гарвардское юридическое обозрение», выборы 1953-го. А вот и прокол: выступление после убийства ниггеров из «Ночной совы», Эллис заявляет, что перед побегом подозреваемые во всем признались. Джек фыркнул в мартини, закашлялся, поперхнувшись оливкой.

За спиной у него:

– Раньше ты одевался куда лучше. Джек оборачивается.

– Раньше я был в цене.

– Можешь объяснить свое экстравагантное появление?

– Да. Я сегодня убил двоих.

– Ясно. Еще что-нибудь?

– Обоих завалил выстрелами в спину. Потом собаку. А потом свалил, пока начальство не подошло. Да, вот тебе свежая новость: я пьян как свинья. Ладно, Эллис, не томи, переходи к делу. Кого мне потрогать за вымя на этот раз?

– Джек, говори тише.

– Что у тебя нынче в планах, Эллис? Сенат? Белый дом?

– Джек, сейчас не время это обсуждать.

– Почему же не время? Выкладывай. Куда пойдешь в шестидесятом?

Лоу, страшным шепотом:

– Хорошо, в сенат. Да, Джек, я хотел попросить тебя об одолжении, но не теперь, когда ты в таком состоянии. Поговорим позже, когда тебе станет получше.

К разговору прислушивается весь зал. Отлично.

– Да ладно тебе, дружище! Умираю от желания помочь тебе материально. Ну, говори, кого потрясти?

– Сержант, говорите тише! Хрен тебе! Джек повышает голос:

– А теперь слушай меня внимательно, мудозвон. Если бы не я, не быть тебе прокурором. Это я Билла Макферсона подставил, ясно? Напоил его мартини со снотворным и подложил ему в постель цветную девчонку! Так что, когда я спрашиваю, ты отвечаешь, ясно тебе?

Лоу, хриплым шепотом:

– Винсеннс, ты уволен!

– Надеюсь, ты не передумаешь, мать твою так, – отвечает Джек и выплескивает мартини ему в лицо.

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

– Мы должны быть не просто образцами высокой морали, как сказал в своей вчерашней речи шеф Паркер. Мы – граница, разделяющая старую и новую полицию, старую систему, основанную на кумовстве, насилии и запугивании, – и новую, только нарождающуюся. Мы – элитный корпус, само имя которого служит воплощением суровой и несгибаемой справедливости, чья задача – преследовать и карать тех, кто своим недостойным поведением позорит высокое звание офицера полиции. Ну и наконец, от нас зависит, каким станет образ полиции Лос-Анджелеса в глазах широкой публики. Помните об этом, когда будете разбирать жалобы на своих товарищей-офицеров. Помните и не давайте воли чувствам. Помните об этом, когда вам придется расследовать дела людей, с которыми вы работали прежде, которые вам, возможно, нравились. Помните: наша миссия – абсолютная справедливость, справедливость любой ценой.

Эд сделал паузу, оглядел своих людей: двадцать два сержанта, двое лейтенантов.

– А теперь технические вопросы, джентльмены. При моем предшественнике лейтенант Филлипс и лейтенант Стинсон работали независимо друг от друга в разных областях расследования. Теперь непосредственный надзор за всеми делами Отдела ложится на меня, а лейтенант Филлипс и лейтенант Стинсон работают как мои заместители на альтернативной основе. Сержанта Клекнера и сержанта Фиска я назначаю своими личными помощниками: они встречаются со мной каждое утро в 7:30. Лейтенант Стинсон и лейтенант Филлипс, прошу вас через час подойти ко мне в кабинет: обсудим текущие дела. Джентльмены, все свободны.

Подчиненные молча расходятся. В опустевшей комнате для собраний Эд прокручивает в уме собственную речь. Слова «абсолютная справедливость» звучат голосом Инес Сото.

Надо бы прибраться – развели здесь бардак. Пепельницы переполнены, стулья расставлены как попало, флаги у кафедры наверняка покрыты слоем пыли. «Кто своим недостойным поведением позорит высокое звание офицера полиции» – это голос отца. Еще два дня назад речь Эда была бы искренней. Но теперь то, что он сказал, – ложь.

Золотая кайма флагов. Ложь, обеспечившая ему славу на блюдечке с золотой каемочкой. Какая там, к чертям, справедливость! Хватит врать хотя бы самому себе: тех четверых он убил из злобы – бессильной злобы труса, которому бросили в лицо обвинение в трусости. Все эти годы опасался мести Бада Уайта – и не догадывался, даже предположить не мог, откуда придет настоящий удар…

Комната прибрана, можно поработать. На столе – папки с жалобами. Эд открывает первую.

Похоже, на сей раз Джек Винсеннс вляпался по уши.

Во время операции подразделения надзора 3 января сего года Джек Винсеннс стрелял в двоих вооруженных грабителей, убивших трех человек в магазинчике на юге города, и убил наповал их обоих. Погнавшись за третьим грабителем, потерял ею из виду и был остановлен двумя патрульными, не знавшими, что перед ними офицер полиции. Патрульные открыли огонь, приняв Винсеннса за одного из бандитов. Он бросил оружие, позволил себя обыскать, затем ударил одного из патрульных и скрылся до прибытия коронера и детективов из Отдела убийств. Третий подозреваемый остался ненайденным. Винсеннс же отправился прямиком на банкет в честь окружного прокурора Эллиса Лоу, который приходится ему свояком. Там в пьяном виде он на глазах у гостей оскорбил Лоу словесно и выплеснул ему в лицо свой бокал.

Эд просматривает личное дело Винсеннса. В мае он выходит на пенсию – прощай, Мусорщик Джек. Отчеты времен Отдела наркотиков – четкие, детальные, аккуратные, хоть на стенку вешай. Между строками: с особым рвением Винсеннс преследовал не торгующих, а употребляющих, в особенности джазменов и голливудских знаменитостей. Что подтверждает старые слухи – будто бы он сливал информацию в «Строго секретно». Во время общей перетряски, последовавшей за «Кровавым Рождеством», Джека перевели в Отдел нравов. Новая пачка отчетов – букмекерство, незаконная торговля спиртным. Рапорты по-прежнему подробные, но без огонька. Чувствуется, что на новой работе Джек отчаянно скучал. Весна пятьдесят третьего: в одно время с «Ночной совой» глава Отдела, Расс Миллард, начинает расследование дела о порнографических альбомах. И вот что странно: отчеты Джека решительно меняются. Пишет коротко, без подробностей, как будто через силу. Рефрен один – никаких следов. Постоянно напоминает о том, что и другие детективы ничего не нашли, дважды предлагает закрыть дело.

Совсем не похоже на Мусорщика с Большой Буквы.

И это – в те же дни, когда расследовалась «Ночная сова»…

Есть о чем подумать.

Братья Энгелклинги, Дюк Каткарт, Микки Коэн. Связь с «Совой»? Эту версию отвергли: трое мертвых негров закрыли дело.

Эд снова берется за папку. В июле пятьдесят третьего Джек возвращается в Отдел наркотиков – и дальше все идет по-старому, вплоть до перевода в подразделение надзора.

Что же произошло с Джеком пять лет назад?

В одно время с «Ночной совой».

Что еще произошло в те дни? Вот что: убит Сид Хадженс, убийство осталось нераскрытым. Эд нажимает кнопку селекторной связи.

– Да, капитан?

– Сьюзен, выясните, кто, кроме сержанта Джона Винсеннса, работал в четвертой бригаде Отдела нравов в апреле 1953 года. И где эти люди сейчас.

* * *

Результаты приходят через полчаса. Сержант Джон Хендерсон и офицер Томас Кифка уволились, сержант Льюис Стейтис служит в округе Банко. Эд вызывает его к себе, и десять минут спустя Стейтис входит к нему в кабинет.

Грузный, краснолицый. На лице нескрываемое беспокойство – еще бы не беспокоиться, когда тебя ни с того ни с сего вызывают в ОВР! Эд указывает ему на стул.

– Сэр, если это из-за… – начинает Стейтис.

– Сержант, лично к вам это не имеет никакого отношения. Я хочу расспросить вас об офицере, который служил вместе с вами в Отделе нравов.

– Капитан, да это же когда было!

– Знаю, давно. С конца пятьдесят первого года по лето пятьдесят третьего. Сержант, насколько близко вы знали Джека Винсеннса?

Стейтис ухмыляется.

– Почему улыбаетесь? – спрашивает Эд.

– Да понял, в чем дело. Прочел сегодня в газете, что Винсеннс пристукнул тех двух бандюг. А в Бюро говорят. что он смылся до прихода начальства. Теперь ясно, почему вы о нем расспрашиваете.

– Понимаю. Так насколько вы были с ним близки? Стейтис, качая головой:

– Вообще-то Джек был одиночка. Ни с кем близко не сходился. Даже если мы работали над одним делом, он держался поодаль от других.

– Весной пятьдесят третьего вы расследовали дело о порнографии. Припоминаете?

– А как же, непристойные журнальчики. Дохлое было дело. Только время зря потратили.

– Судя по вашим отчетам, вы не обнаружили никаких зацепок.

– Точно. Ни я, ни Мусорщик Джек, ни другие ребята. А потом Расса Милларда бросили на «Ночную сову», и дело само рассыпалось.

– Не припомните, не замечали ли вы в это время каких-нибудь странностей в поведении Винсеннса?

– Да нет. Разве что в Бюро он почти не появлялся, и то старался заглядывать, когда Милларда там не будет. Ну в этом ничего странного нет, они с Рассом друг дружку терпеть не могли. Я ж говорю, Винсеннс был одиночка. С нами дружбу не водил.

– Скажите, не задавал ли Миллард вашей бригале вопросов по поводу показаний владельцев типографии?

Стейтис кивает.

– Да, была там какая-то история с типографией, вроде предполагали, что это как-то связано с «Ночной совой». Но мы все Рассу сказали: дело – висяк, проще удавиться, чем найти тех. кто эти книжонки выпускает.

Тут пусто.

– Сержант, вы, наверное, помните, что творилось в департаменте из-за «Ночной совы». Припомните, пожалуйста. как реагировал на это Винсеннс? Не замечали ничего необычного?

– Сэр, можно начистоту? – говорит Стейтис.

– Конечно.

– Так вот, мне с самого начала казалось, что в Отделе нравов Винсеннс не на своем месте. Он у нас работал через силу, только и ждал, когда вернется в Отдел наркотиков. Но с этой порнухой было что-то еще… Помню, у меня было такое ощущение, как будто он чего-то боится. А что касается «Ночной совы» – я бы сказал, его это дело не интересовало. Он был одним из тех, кто арестовал тех троих цветных, потом он вместе с другими искал машину и оружие, но, по-моему, ему было наплевать, чем все это кончится.

Снова никаких фактов – только «ощущения».

– Подумайте, сержант. Поведение Винсеннса во время «Ночной совы» и дела о порнографии. Все, что как-то выходило из обычной колеи. Мне важна любая мелочь. Подумайте.

Стейтис пожимает плечами.

– Ну разве только… но не знаю, имеет ли это отношение…

– Говорите.

– Кабинет Винсеннса был рядом с моим, и иногда до меня долетало то, что там происходило. И вот однажды, сидя у себя, я услыхал обрывок разговора между ним и Дадли Смитом.

– О чем?

– Смит просил Винсеннса установить слежку за Балом Уайтом. Сказал, что убили какую-то проститутку, а Бал, мол, из-за этого переживает и может выкинуть какой-нибудь номер.

По спине пробегает холодок.

– Что еще?

– Винсеннс согласился. А больше я ничего не разобрать.

– Это было во время расследования «Ночной совы»?

– Да, сэр. В те самые дни.

– Сержант, помните, в те же дни убили Сида Хадженса, журналиста из бульварного листка?

– Помню. Дело не раскрыли.

– Не припоминаете, Винсеннс об этом ничего не говорил?

– Нет. Хотя ходили слухи, что они с Хадженсом приятели.

Эд, с улыбкой:

– Благодарю вас, сержант. Мы беседовали без протокола, однако я бы попросил вас о содержании нашего разговора не распространяться. Договорились?

Стейтис, поднимаясь:

– Хорошо. Только вот насчет Винсеннса я хотел сказать… Ему ведь через два месяца на пенсию. И почему он сорвался, понятно – не каждый день человеку случается убить двоих. Может, не дергали бы вы его, дали бы дослужить спокойно, а?

– Всего доброго, сержант, – отвечает Эд.

* * *

Что-то не так. Что-то здесь не гак.

Эд сидит откинувшись на стуле, так и этак примеряет разные варианты.

Винсеннс следил за Бадом Уайтом – значит, может иметь на него компромат.

Весной пятьдесят третьего Мусорщик чего-то боялся.

Связь «непристойных книжонок» с «Ночной совой»?

Приговор Инес Сото – Эд убил троих невиновных.

А Винсеннс сейчас зависит от него, от его решения…

Эд нажимает кнопку селекторной связи:

– Сьюзен, соедините меня с окружным прокурором Лоу.

ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ

– Вы, молодой человек, наверное, думаете, что мне беспокоиться не о чем, кроме ферштункенер [52] «Ночной совы» и ферштункенер грязных книжонок? – интересуется Микки Коэн. – Так вы думаете, у меня без них забот мало? Так чтоб вы знали: я не открываю ни грязные книжки, ни Священное Писание. Мне от всего этого скулы начало сводить еще пять лет назад, а теперь-то я и вовсе об этом думать забыл. У меня есть проблемы посерьезнее – я должен заботиться о своем бедном мальчике.

Бедный мальчик – старый бульдог тяжело сопит. Куцый хвост забинтован. Микки чешет его за ухом.

– Это Микки Коэн-младший, мой наследник, – представляет его Микки. – Увы, таков наш собачий мир, что даже собакам в нем нет житья, и сколько протянет мой мальчик, можно только гадать. В ноябре мне в дом подложили бомбу: сам я не пострадал, чего о моих костюмах от «Сай Девор» сказать нельзя, а хвост у Микки теперь регулярно гноится, да и аппетит совсем никуда. Нервы у него, у бедняги, в полном расстройстве, и я не уверен, что ему пойдет на пользу общение с полицейским.

– Мистер Коэн…

– Вот как? Мне нравится, когда ко мне обращаются с подобающим уважением. Так как, вы сказали, вас зовут?

– Сержант Уайт.

– Ах да, сержант Уайт. Так вот, сержант, скорби мои беспредельны, и нет им конца. Я, словно ваш гойский спаситель Иисус, несу на плечах своих бремена всего мира. Сначала в тюрьме эти ферштункенер бандиты нападают на меня и моего помощника Дэви Голдмана. Бедный Дэви после этого повредился в рассудке и, когда его выпустили, принялся расхаживать по улицам с расстегнутой ширинкой и шлангом наперевес. Я его не осуждаю, в конце концов без саморекламы не проживешь, и к чему же скрывать от людей то, чем наградила природа? Однако копы в Беверли-Хиллз не разделяют моих передовых взглядов: они схватили беднягу Дэви и в два счета запихали в психушку Камарильо, откуда он, боюсь, выйдет очень нескоро. И как будто этого мало – выйдя из тюрьмы, я узнаю, что моих верных сподвижников отстреливают одного за другим! А другие мои люди, те, кто прошел со мной огонь и воду, – Пархач Тайтелбаум, Ли Вакс, Джонни Стомпанато…

Пора прервать этот монолог.

– Джонни Стомпа я знаю.

– Ферштункенер Джонни, – яростно рявкает Микки, – Иуда, грязный Иуда, вот он кто! А Лана Тернер для него – не Магдалина, а блудница Иезавель! Он думает не головой, а головкой члена, и это рано или поздно доведет его до беды. Кто спорит, оснащен он даже лучше, чем бедняга Дэви; но я вытащил его из грязи, я взял этого мелкого вымогателя и сделал своим телохранителем – а теперь он отказывается вернуться ко мне, предпочитает жрать сэндвичи в жральне Пархача Тайтелбаума и якшаться с Собачником Перкинсом, грязным типом, который, как я слыхал из самых достоверных источников, не стыдится совокупляться с соплеменницами моего Микки… Так вы сказали, вас зовут Уайт?

– Верно, мистер Коэн.

– Венделл Уайт? Бад Уайт?

– Да, это я.

– Ма-альчик мой, что же ты сразу не сказал!

Коэн-младший задирает ногу над камином.

– Не думал, что вы обо мне слышали, – ответил Бад.

– Мальчик мой, да о чем же я мог не слышать в этом городе! Ты – один из «сынков» Дадли Смита, верно? Говорят, вы с Дадстером и еще парой крутых парней охраняете демократию в нашем благословенном городе: только благодаря вам Лос-Анджелес еще не стал добычей чужаков. Скромный мотель в Гардене, убедительный разговор, пара ударов по почкам – и дело сделано. Что ж, если мне удастся оторвать своих парней от кошерных бутербродов и дружбы с зоофилами, возможно, моя империя обретет второе дыхание. Вы с Дадстером оказали мне большую услугу, мальчик мой, и я у вас в долгу. Так что же ты хотел узнать о «Ночной сове»?

Настал миг решающего броска.

– Я слышал, братья Энгелклинги были у вас в тюрьме и рассказали вам о плане Дюка Каткарта. Не могли ли вы или Дэви Голдман рассказать об этом кому-то из заключенных?

– Невозможно, – энергично мотает головой Микки Коэн. – Я не говорил никому, даже Дэви. Верно, я не стеснялся обсуждать свои дела с товарищами по несчастью, но об этом не говорил ни единой живой душе. И то же самое сказал этому парню, Эксли, когда он меня допрашивал. А теперь, сынок, хочешь догадку от старика Микстера? Думается мне, убивать пятерых невинных людей из-за каких-то грязных книжонок логично в одном-единственном случае – если торговля этими книжонками уже налажена и приносит большой доход. Так что брось эту гребаную «Ночную сову».

Ничего ты здесь не раскопаешь: скорее всего, убийцы – те шварцес, которых перестрелял ваш герой-молокосос.

– Не думаю, что в «Ночной сове» убили Дюка Каткарта, – говорит Бад. – Я думаю, это был двойник – человек, выдававший себя за него. Этот парень убил Каткарта, забрал его одежду и под видом Каткарта появился в «Ночной сове». И еще мне думается, что ниточка ведет в тюрьму Мак-Нил.

Коэн закатывает глаза.

– Во всяком случае, не ко мне, мальчик мой. Я никому ничего не говорил. И не могу себе представить, чтобы Пит и Бакс болтали об этом с кем-то еще. А где жил этот комик Каткарт?

– В Силверлейк.

– Что ж, покопай в тамошних холмах – может, разыщешь его кости.

При этих словах Баду вдруг вспоминается мать Сью Леффертс в Сан-Берду – дверь на цепочке, внимательный и недоверчивый взгляд темных глаз. Что, если…

– Спасибо вам, мистер Коэн.

– И забудь об этой ферштункенер «Ночной сове», – бросает Коэн на прощание.

Коэн-младший поглядывает на Бада, словно намеревается вцепиться в пах.

* * *

Сан-Бернардино, Хильда Леффертс. В прошлый раз она быстро выставила его за порог. Сегодня он явился с новой информацией – приятель Сьюзен Нэнси, парень, похожий на Дюка Каткарта. Надавить, если понадобится – запугать.

Два часа на дорогу. Скоро откроется фривэй, и путь до Сан-Берду станет вдвое короче. От старшего Эксли – к младшему: этот слизняк знает о нас с Инес. Точно знает – в тот день Бад прочел это у него на лице. Л это значит, что Эксли надо опасаться. Оба они ждут удобного случая, но у Бада есть преимущество – Эксли по-прежнему видит в нем тупого громилу, способного лишь махать кулаками.

Хильда Леффертс живет в одноэтажной лачуге с дощатой пристройкой. Бад поднимается на крыльцо, проверяет почтовый ящик. Три чека – пенсионный фонд Локхит, социальное страхование, благотворительная служба округа. Отлично – есть чем ее напугать. Бад нажимает на кнопку звонка.

Дверь приоткрывается – узкая щель, перечеркнутая цепочкой. Хильда, скрипуче:

– Я вам уже сказала и еще раз повторю: плевать мне на вас и на то, что вам нужно, оставьте в покое мою несчастную дочь!

Бад веером раскрывает перед ней чеки.

– Я получил от властей округа разрешение придержать эти чеки, пока вы не согласитесь сотрудничать. Нет показаний – нет денег.

Хильда испускает пронзительный вопль. Бад толкает дверь, вырвав цепочку из гнезда, входит внутрь. Хильда, пятясь:

– Умоляю вас, я бедная женщина…

Со всех четырех стен обшарпанной комнатушки загадочно улыбается Баду Сьюзен Нэнси: женщина-вамп из ночного клуба.

– Будьте умницей, ладно? – говорит Бад. – Помните, о чем я вас спрашивал в прошлый раз? Незадолго до того, как Сью переехала в Лос-Анджелес, у нее здесь появился дружок. В прошлый раз, когда я вас о нем спросил, вы испугались. И сейчас вы чего-то боитесь. Рассказывайте. Пять минут– и я уйду. И никто об этом не узнает.

Хильда, испуганно вращая глазами:

– Совсем никто?

Бал протягивает ей чек из «Локхида».

– Совсем никто. Начинайте. Другие два получите, когда закончите.

Хильда поворачивается, начинает говорить, обращаясь к фотографии дочери над дверью:

– Сьюзи. ты мне сказала, что познакомилась с этим человеком в коктейль-баре. Меня сразу что-то насторожило. Ты уверяла, что он хороший человек, что свой долг обществу он заплатил, но ни за что не хотела называть его имени. Потом я видела тебя вместе с ним, ты названа его как-то, не припомню – то ли Дик, то ли Дин, то ли Ди. то ли Дон, – а он ответил: «Нет, Дюк. Привыкай». А еще однажды, когда я вернулась домой, старая миссис Дженсен рассказала, что ты была у нас дома вместе с этим человеком, к вам пришел еще кто-то, а потом миссис Дженсен услышала какой-то шум…

«Заплатил долг обществу»… Бад не сразу соображает, что это значит попросту «отсидел».

– И вы так и не узнали, как его зовут?

– Так и не узнала. Я…

– Сьюзен не знала двух братьев по фамилии Энгелклинг? Они жили здесь, в Сан-Бернардино.

Хильда, не отрывая глаз от фотографии:

– Бедная моя Сьюзи! Нет, кажется, нет. Я о них ничего не слышала.

– Друг Сьюзен не упоминал имени Дюка Каткарта? Не говорил о торговле порнографией?

– Нет! Сьюзи была хорошая девочка, она не стата бы заниматься такой грязью! А Каткарт – это человек, которого вместе с ней убили? Нет, его имени я никогда до того не слышана.

Бад сует ей чек от округа.

– А теперь расскажите, что было после того, как миссис Дженсен услышала шум.

Хильда, со слезами на глазах:

– На следующий день, придя домой, я увидела на полу в пристройке пятна, очень похожие на засохшую кровь. А ведь пристройка была совсем новенькая, мы ее выстроили на страховку моего покойного мужа! Скоро появились Сьюзен и этот человек, и я заметила, что они оба нервничают. Тот человек прошелся по дому, залез в подпол, потом позвонил по какому-то лос-анджелесскому номеру, и они со Сьюзи уехали. А неделю спустя ее убили, и я… ну, знаете… я тогда решила, может, она уже тогда опасалась чего-то, потому и вела себя так… И я тоже испугалась. И когда ко мне пришел тот милый молодой полицейский, который потом застрелил тех троих бандитов, я ничего ему не сказала.

Мурашки по спине: сходится, все сходится. Приятель Сьюзи – двойник Каткарта. «Шум в доме» – возможно, именно здесь двойник убил Каткарта? Сьюзи была с самозванцем в «Ночной сове», сидя за соседним столиком, незаметно наблюдала за переговорами… Значит, убийцы никогда не встречались с настоящим Каткартом лицом к лицу.

ПРОШЕЛСЯ ПО ДОМУ, ЗАЛЕЗ В ПОДПОЛ.

Бад бросился к телефону, набрал номер компании «П. К. Беллз». Полицейский запрос.

– Кто запрашивает?

– Сержант В. Уайт, полиция Лос-Анджелеса. Я в Сан-Бернардино, на Ранчвью, 04617. Нужен список всех звонков в Лос-Анджелес с этого номера в период с 20 марта по 12 апреля 1953 года. Записали?

– Минуточку, – говорит клерк. Две минуты спустя: – Три звонка, сержант. 2 и 8 апреля – один и тот же номер. НО-21118. Это телефон-автомат на углу Сансет и Лас-Пальмас.

Бад вешает трубку. Автомат в полумиле от «Ночной совы». Звонивший осторожничал: боялся сорвать встречу – или сделку.

Хильда теребит в руках бумажный платок. Заметив на столе фонарик, Бад хватает его и выбегает на улицу.

В нижней части пристройки – лаз в подпол. Бад с трудом протискивается – и вот он внизу.

Грязь, штабеля гнилых досок. Прямо посреди подпола, стоймя – длинный дерюжный мешок. Несет гнилью и нафталином. Бад задевает мешок локтем – вонь становится нестерпимой. Толкает сильнее – из-под мешка выскакивают и бросаются врассыпную ослепленные фонариком крысы.

Бад рвет мешок, направляет луч света внутрь. В лицо ему скалится череп с остатками кожи. Бад бросает фонарик, рвет дальше, двумя руками: мутит от вони, звенит в ушах пронзительный крысиный писк. Еще рывок – и Бад видит, что в черепе зияет пулевое отверстие, чуть повыше костей, горчащих из фланелевого рукава, различима метка «Д. К.».

Бад выползает наружу, жадно глотает воздух. Хильда Леффертс уже тут как тут. Глаза ее молят: «Господи, пожалуйста, только не это!»

Чистый воздух, ослепительный свет дня. Свет, пролить свет… вот это мысль! Эксли мало не покажется.

Есть у него знакомый в «Версии» – скандальном «красном» журнальчике. Там сочувствуют коммунистам и нефам, ненавидят копов. Парень из «Версии» Балу кое-чем обязан.

Хильда, трясясь от ужаса:

– Там… там… что-нибудь есть?

– Ничего, кроме крыс. Однако я вас попрошу в ближайшее время никуда не уезжать. Возможно, я привезу вам снимки для опознания.

– А чек?

Бад протягивает ей конверт, измазанный крысиным Пометом.

– Держите. И благодарите капитана Эксли.

ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ

В кабинете, где ОВРовцы допрашивают своих, царит относительный уют – ни стульев, привинченных к полу, ни запаха мочи.

Джек поднимает глаза на Эда Эксли.

– Я знал, что я в дерьме, но не думал, что увяз по самую макушку.

Эксли:

– Удивлен, что тебя не отстранили?

Джек ерзает на стуле. Форма ему тесна, сидит неловко – он не надевал ее с 1945-го. От Эда Эксли – изможденное лицо, седина в волосах, пристальный недобрый взгляд из-под стальных очков – у него холодок бежит по спине.

– Да, странно. Может быть, Эллис передумал и забрал свою жалобу? Знаешь, скандал, намеки в прессе и всякое такое.

Эксли качает головой:

– Лоу считает, что ты – угроза его карьере и его браку. Да одного нападения на патрульного и последующего исчезновения достаточно, чтобы отстранить тебя от работы и даже уволить.

– Вот как? Почему же меня не отстранили?

– Потому что я заступился за тебя перед Лоу и Паркером. Есть еще вопросы?

– Да. Где магнитофон и стенографистка?

– Как видишь, их нет. Джек пододвигает стул.

– Чего ты хочешь, капитан?

– Сначала выясним, чего хочешь ты. Спустить свою карьеру в унитаз – или спокойно дослужить оставшиеся четыре месяца и получить свою пенсию?

Перед глазами Джека встает лицо Карен.

– Ладно, считай, что я в игре. Что тебе нужно? Эксли, наклонившись к нему:

– Весной пятьдесят третьего был убит твой хороший знакомый и деловой партнер Сид Хадженс. Двое детективов, расследовавших убийство под руководством Расса Милларда, сообщили мне, что в то утро, когда обнаружили тело, ты во весь голос называл покойного «мразью» и вообще был необычно взбудоражен. Примерно в то же время Дадли Смит попросил тебя установить слежку за Бадом Уайтом, и ты согласился. Примерно в то же время расследовалось дело «Ночной совы», а ты в Отделе нравов работал над делом о порнографических журналах и регулярно подавал рапорты – странные, надо сказать, рапорты, весьма краткие и бессодержательные, совершенно не в твоей обычной манере. Примерно в то же время два человека, Питер и Бакстер Энгелклинги, выступили с заявлением о предполагаемой связи порножурналов с делом «Ночной совы». Когда Расс Миллард спросил тебя об этом, ты ответил, что ничего не знаешь. Во время расследования ты неоднократно заявлял, что это дело бесперспективно и его надо прекратить. Далее: те же два детектива, сержанты Фиск и Клекнер, слышали, как ты убеждал Эллиса Лоу спустить убийство Хадженса на тормозах. А один из офицеров, служивших вместе с тобой в Отделе нравов, вспомнил, что в те дни ты явно нервничал и старался пореже появляться в офисе. А теперь, Джек, мне хотелось бы знать, что все это значит.

Прославленный самоконтроль испарился как не бывало. Джек чувствовал, что рот у него сам собой раскрылся, а глаза вылезли из орбит – чувствовал и ничего не мог с этим сделать.

– Как… как, мать твою… как ты?…

– Неважно. Я тебя слушаю.

Джек перевел дух.

– Ладно. Верно, я следил за Бадом Уайтом. Он тогда совсем расклеился из-за убийства какой-то малолетней проститутки – Бад ведь всегда жалел баб и детишек, – и Дад боялся, что он натворит глупостей. По его просьбе я несколько дней следил за Бадом, но ничего стоящего не обнаружил. Все знают, что вы с Уайтом на ножах. Ты боишься, что рано или поздно он попытается отомстить тебе за Дика Стенсленда, вот и выгораживаешь меня перед Лоу и Паркером, чтобы в обмен я вывалил тебе все, что о нем знаю. Так?

– В том числе, хотя и не только. Расскажи мне, что ты узнал о Уайте.

– Например?

– Например, женщины.

– Уайт женщин любит, но это не новость.

– После того как Уайт сдал сержантский экзамен, ОВР провело по нему персональную проверку. В отчете сказано, что он встречается с женщиной по имени Линн Брэкен. В пятьдесят третьем они уже были знакомы?

Джек, пожав плечами:

– Не знаю. Никогда не слышал этого имени.

– Винсеннс, по глазам вижу, что врешь. Ладно, оставим эту Брэкен в покое – она меня не интересует. В то время когда ты за ним следил, Уайт встречался с Инес Сото?

Джек, едва не рассмеявшись:

– Нет, в то время – точно нет! Так вот ты о чем? Думаешь, он и твоя…

Эксли поднимает руку:

– Я не спрашиваю, ты ли убил Хадженса. Не спрашиваю, что происходило с тобой весной пятьдесят третьего. Пока не спрашиваю – и, возможно, не спрошу никогда. Просто хочу знать твое мнение. Тогда, пять лет назад, ты работал над обоими делами одновременно – и над «Ночной совой», и над порножурналами. Как думаешь: убили те трое негров?

Джек подается назад, ерзая под пристальным взглядом Эксли.

– Ну… действительно, там не все концы с концами сходились. Может быть, и не они. Может, какая-то другая чернота – такие же бандиты, которые знали, где Коутс спрятал машину, и подбросили туда оружие. Но тебе-то что? Эти ниггеры изнасиловали твою женщину – значит, ты поступил как надо. Что случилось, капитан?

Эксли усмехается – криво, одной стороной рта. Джеку кажется, что на него смотрит мертвец.

– Капитан, что…

– Мои мотивы, Винсеннс, – это мое дело. А теперь выскажу свое мнение. Думаю, Хадженс был как-то связан с теми журналами. И еще думаю, у Хадженса был на тебя компромат. Его-то ты и боялся.

Вот мертвец и схватил его за горло.

– Да, верно. Я… однажды я… много лет назад я нарубил дров по-крупному… черт побери, иногда мне уже хочется, чтобы все наконец открылось!

Эксли, поднимаясь:

– Я не дал ходу жалобам против тебя. Не будет ни разбора дела, ни наказаний. С шефом Паркером заключил соглашение: он дает тебе спокойно дослужить эти месяцы, а ты немедленно по завершении двадцатилетнего срока выходишь на пенсию. Я заверил его, что ты согласишься, и убедил, что ты достоин полной пенсии. Он не стал спрашивать, зачем мне это. Надеюсь, и ты об этом спрашивать не будешь. Джек встает:

– А цена?

– Если дело «Ночной совы» когда-нибудь всплывет вновь, ты – весь, с потрохами, мой. Выложишь мне все, что тебе известно.

Джек протягивает Эксли руку, бормочет вполголоса:

– Господи, Эд, в какого же сукина сына ты превратился!

КАЛЕНДАРЬ

Февраль – март 1958

Журнал «Версия», февраль 1958

Тайна «Ночной совы»: погибли невинные?

Прошло пять лет, но, думается, кровавая история «Ночной совы» памятна всем. Такие события не скоро изглаживаются из памяти. 14 апреля 1953 года трое грабителей, вооруженных дробовиками, вломились в круглосуточное кафе «Ночная сова» неподалеку от Голливудского бульвара, расстреляли троих посетителей и троих работников кафе и скрылись приблизительно с тремя сотнями долларов – разделим эту сумму на число жертв и увидим, что негодяи оценили каждую человеческую жизнь примерно в пятьдесят зеленых. Полиция Лос-Анджелеса принялась за расследование с особенным рвением: почти немедленно были арестованы трое молодых негров, обвиненных также в похищении и изнасиловании мексиканской девушки. В том, что эти трое – Рэймонд Коутс по прозвищу Сахарный Рэй, Тайрон Джонс и Лерой Фонтейн – виновны в убийствах, полной уверенности не было, однако никто не сомневался, что именно они жестоко изнасиловали Инес Сото, студентку колледжа 21 года. Расследование продолжалось: ход его широко освещался в прессе, и общественность требовала, чтобы это чудовищное преступление было раскрыто как можно скорее.

Две недели расследование шло без особого успеха. Наконец полиция обнаружила автомобиль Рэя Коутса, спрятанный в заброшенном гараже в Южном Лос-Анджелесе, а в нем – оружие. А вскоре после этого Коутс, Джон и Фонтейн бежали изтюрьмы…

И тут сюжет усложняется. На сиену выходит новый персонаж – сержант полиции Эдмунд Дж. Эксли, герой Второй мировой войны, выпускник Лос-Анджелесского университета, полицейский, давший показания против своих товарищей в известном скандале 1951 года, получившем название «Кровавое Рождество», сын магната Престона Эксли, строителя Фантазиленда – знаменитого детища Рэймонда Дитерлинга, – а также сети суперсовременных шоссейных дорог в Южной Калифорнии.

А теперь – несколько фактов.

Факт № 1: сержант Эд Эксли был влюблен в Инес Сото – жертву изнасилования.

Факт № 2: сержант Эд Эксли выследил и убил Рэймонда Коутса, Тайрона Джонса и Лероя Фонтейна (символично, что смерть они приняли от того же оружия – дробовика).

Факт № 3: через неделю после этих событий в награду за столь быстрое и драматическое разрешение дела «Ночной совы» сержант Эксли, перепрыгнув через целых два звания, сделался капитаном. Немудрено – его решительный поступок спас репутацию полиции Лос-Анджелеса и помог шефу Паркеру восстановить свою (возможно, чересчур раздутую?) славу.

Факт № 4: капитан Эд Эксли (кстати, сын богатых родителей, обладающий немалым собственным капиталом – доверительным фондом покойной матери) скоро стал близок с Инес Сото – настолько близок, что купил ей дом всего в квартале от своей квартиры.

Факт № 5: нам известно из достоверного источника, что Рэймонд Коутс, Тайрон Джонс и Лерой Фонтейн, а также человек, укрывавший их, на тот момент, когда «герой» Эксли расстрелял их в упор, были безоружны.

И вот теперь, пять лет спустя, дело принимает новый оборот.

Разумеется, не нам принадлежат первые места на пиру остросюжетной журналистики. Мы, скромный филиал нью-йоркского издания, и в мыслях не держим сравнивать себя с прославленными лос-анджелесскими колоссами – например, со «Строго секретно». Однако и у нас есть в этом городе свои источники. Один из них, пожелавший остаться неизвестным, на протяжении многих лет вел собственное расследование дела «Ночной совы» – и пришел к ошеломляющим выводам. Этот человек, которого мы назовем просто «Детектив», связался с авторами этой статьи и сообщил им следующие факты.

Факт первый. Во время расследования дела «Ночной совы» братья Питер и Бакстер Энгелклинги, владельцы типографии в Сан-Бернардино, Калифорния, обратились к властям с заявлением, где утверждали, что незадолго до убийств одна из будущих жертв – Делберт «Дюк» Каткарт – обратился к ним с предложением печатать порнографические материалы. Энгелклинги предполагали, что бойня в «Ночной сове» явилась результатом гангстерских разборок. Но полиция, спешившая повесить преступление на негров, высмеяла эту теорию – а вскоре братья Энгелклинги исчезли. Об их местонахождении до сих пор ничего не известно.

Факт второй. Миссис Хильда Леффертс, мать еще одной жертвы – Сьюзен Нэнси Леффертс, родившейся и выросшей в Сан-Бернардино, – рассказала нашему Детективу, что незадолго до своей гибели Сьюзен Нэнси познакомилась с неким таинственным мужчиной, имени которого ни за что не хотела называть. Мать сама слышала слова этого загадочного человека, обращенные к ее дочери: «Называй меня Дюком. Привыкай к этому» (!!!). На предъявленных ей фотографиях миссис Леффертс этого человека опознать не смогла.

Основываясь на этих фактах, Детектив выдвинул поразительную и шокирующую теорию.

А именно: таинственный мистер X, решив перехватить порнографический бизнес Дюка Каткарта, убил его, присвоил его одежду и начал выдавать себя за него. В «Ночной сове» у него была назначена деловая встреча с тремя людьми, которые впоследствии и стали убийцами. Сьюзен Нэнси сидела за соседним столиком, наблюдая за переговорами своего приятеля.

Детектив приводит следующие доказательства своей версии.

Увидев фотографию Каткарта, миссис Леффертс заявила, что приятель ее дочери был очень похож на этого человека.

Тело «Каткарта» было изрешечено пулями, что чрезвычайно затруднило проведение опознания. Заключение коронера основывалось на частичном совпадении зубной карты мертвеца со стоматологической картой Каткарта, сделанной в тюрьме. Однако рост покойника – 5 футов 9 1/4 дюйма, в то время как, согласно той же тюремной медицинской карточке Каткарта, его рост составлял всего 5 футов 8 дюймов. Перед нами неопровержимое доказательство, что в «Ночной сове» погиб не Дюк Каткарт, а его двойник!

Удивительное заключение, которое, как мы подозреваем, приведет к еще более поразительным разоблачениям.

Неужели «герой-полицейский» убил троих невиновных? Неужели настоящим убийцам удалось ускользнуть от возмездия? И кто же они – эта зловещая троица?

Мы призываем окружного прокурора Лос-Анджелеса провести эксгумацию и повторное исследование тел убитых. Мы обвиняем капитана Эда Эксли в хладнокровном убийстве четырех жертв социального неравенства. Мы требуем, чтобы полиция Лос-Анджелеса исправила свою ошибку. Во имя справедливости – пересмотрите дело «Ночной совы»!!!

ВЫДЕРЖКА: «Сан-Франциско Кроникл», 27 февраля

Двойное убийство в Гейтсвилле ставит полицию в тупик

Гейтсвилл, Калифорния, 27 февраля 1958. – Жестокое двойное убийство привело в ужас жителей Гейтсвилла, маленького городка в шестидесяти милях к северу от Сан-Франциско, и поставило в тупик службу шерифа округа Марин.

Два дня назад тела Питера и Бакстера Энгелклингов, 41 и 37 лет, были обнаружены в их квартире по соседству с типографией, где они работали наборщиками. Братья, по словам лейтенанта Юджина Хэтчера из службы шерифа округа Марин, были «людьми с сомнительной репутацией и связями в преступном мире». Вот что сообщил лейтенант репортеру «Кроникл» Джорджу Вудсу:

«Оба Энгелклинга имели судимости за торговлю наркотиками, – рассказывает лейтенант Хэтчер. – Хотя на протяжении уже многих лет за ними ничего не числилось, репутация их по-прежнему не внушала доверия. Так, в типографии они работали под вымышленными именами.

Ключей к разгадке у нас пока нет, однако, судя по всему, перед смертью их пытали, чтобы получить от них какую-то информацию».

Братья Энгелклинги работали в типографии «Быстрый Боб» на Ист-Вердуго-роуд в Гейтсвилле и жили в съемной квартире по соседству. Их наниматель, Роберт Данквист, 53 лет, знал их как Пита и Бакса Джирардов. Именно он во вторник утром обнаружил их тела. «Пит и Бакс работали на меня уже год и всегда были точны как часы, – рассказывает он. – Поэтому, когда во вторник они не явились на работу, я заподозрил неладное. Кроме того, в ту ночь мою типографию ограбили, и я хотел, чтобы они помогли мне найти виновных».

Братья Энгелклинги, чьи подлинные имена установлены по присланным телетайпом отпечаткам пальцев, были застрелены, как утверждает лейтенант Хэтчер, из револьвера 38-го калибра, снабженного глушителем. «Наши эксперты обнаружили в тканях тел убитых частицы металла. Это указывает на использование глушителя и объясняет, почему выстрелов не слышали соседи».

Лейтенант Хэтчер не стал рассказывать о ходе расследования, заявив только, что все идет в обычном порядке. Он сообщил также, что перед смертью жертвы подверглись пыткам, однако отказался сообщить детали. «Такие сведения лучше пока сохранить в тайне, – заметил он. – Порой случается, что психопаты, жаждущие славы, признаются в преступлениях, которых они не совершали. Мы не хотим, чтобы нам мешали расследовать дело, и тем более не хотим, чтобы пострадали невинные».

У Питера и Бакстера Энгелклингов, по всей видимости, нет родственников. Их тела находятся сейчас в городском морге Гейтсвилла. Лейтенант Хэтчер просит всех, кто обладает какой-либо информацией об убийстве, обращаться в службу шерифа округа Марин.

ВЫДЕРЖКА: «Сан-Франциско Икзэминер», 1 марта

Жертвы убийства связаны со знаменитым преступлением в Лос-Анджелесе

Питер и Бакстер Энгелклинги, убитые 25 февраля в Гейтсвилле, Калифорния, проходили свидетелями по знаменитому делу о массовом убийстве в кафе «Ночная сова», произошедшем в апреле 1953 года. Об этом заявил сегодня лейтенант службы шерифа округа Марин Юджин Хэтчер.

«Вчера мы получили анонимную наводку, – сообщил „Икзэминеру" лейтенант Хэтчер. – Какой-то мужчина просто выложил эту информацию и повесил трубку. Мы связались с Бюро лос-анджелесского окружного прокурора, и там эту информацию подтвердили. Не думаю, что это как-то связано с нашим делом, однако на всякий случай я сделал запрос в полицию Лос-Анджелеса. Там мне заявили, что у них и без моего запроса дел хватает. Так что разберемся с этим убийством и без них».

ВЫДЕРЖКА: «Лос-Анджелес Дейли Ньюс», 6 марта

Возвращение «Ночной совы» – шокирующее признание указывает на убийство невинных

Эта история полна крови и грязи. Но «Дейли Ньюс» – единственная газета в Лос-Анджелесе, чьи авторы с гордостью носят имя «разгребателей грязи», газета, чей девиз: «Правда, только правда и ничего, кроме правды», – не отворачивается от таких историй. Нам предстоит поставить под сомнение героический образ человека, которого многие считают безупречным образцом служителя закона. Однако, если кумир публики замарал свое доброе имя тайным позором или преступлением, мы в «Дейли Ньюс» считаем своим долгом открыть обществу глаза на того, кому оно поклоняется. Наши обвинения очень серьезны – как серьезно и вызвавшее их преступление. Мы понимаем, на что идем, понимаем, какую бурю вызовет наше заявление, но не колеблемся ни секунды. Итак: знаменитое массовое убийство в кафе «Ночная сова» в апреле 1953 года, эта кровавая бойня, в которой погибли страшной смертью шестеро честных граждан, осталось нераскрытым. В убийстве обвинили невинных. Справедливость попрана – и мы требуем пересмотра дела.

Рэймонд Коутс, Лерой Фонтейн и Тайрон Джонс – помните ли вы эти имена? Трое молодых негров, арестованных полицией Лос-Анджелеса вскоре после убийства. Подозреваемые предъявили поистине адское алиби: они не могли расстрелять посетителей «Ночной совы», ибо в это самое время насиловали похищенную девушку по имени Инес Сото. Сперва они надругались над ней в заброшенном доме на окраине Южного Лос-Анджелеса, а затем «продали» кому-то из своих друзей для новых унижений и издевательств. Те в свою очередь оставили мисс Сото с человеком по имени Сильвестр Фитч, застреленным полицией при аресте.

Мисс Сото отказалась сотрудничать с полицией, которой требовалось точно установить, где находились Коутс, Джонс и Фонтейн в момент убийства. Были ли они с ней и другими насильниками (из которых установлен только Фитч)? Было ли у них время приехать из Южного Лос-Анджелеса в Голливуд, совершить убийство, а затем вернуться к своей жертве и продолжить издевательства нал ней? Находилась ли она в сознании на протяжении всей этой страшной ночи?

До сих пор эти вопросы оставались без ответа.

Расследование шло двумя путями: во-первых, полиция искала улики, позволяющие точно указать на Джонса. Коутса и Фонтейна как на убийц, во-вторых, проводилась обычная процедура сбора информации о жертвах. Но и та, и другая линии оборвались, когда трое нефов бежали из тюрьмы и были застрелены уже упомянутым «героем» ~ сержантом полиции Эдмундом Эксли.

Сын прославленного Престона Эксли, выпускник Лос-Анджелесского университета, герой войны, Эд Эксли использовал дело «Ночной совы» как стартовый толчок для удовлетворения своих безмерных амбиций. В тридцать один год он получил звание капитана. Сейчас ему 36, и скоро, как утверждают, он станет инспектором – самым молодым инспектором в истории полиции Лос-Анджелеса. Поговаривают, что он, как и его отец – строительный магнат-миллионер, – намерен серьезно заняться политикой. Однако недобрые слухи окружают эту блистательную фигуру: говорят, что убитые были безоружны, что их «признание» в убийстве, сделанное якобы перед самым побегом, попросту выдумано окружным прокурором Эллисом Лоу. Не всем известно, что Эд Эксли поощрял нежелание Инес Сото сотрудничать с полицией, что позже он купил ей дом и вот уже скоро пять лет состоит с ней в весьма близких отношениях.

И вот несколько дней назад произошли два события, пролившие свет на дело «Ночной совы».

В 1953 гаду два человека, братья Питер и Бакстер Энгелклинги, обратились к властям с заявлением, непосредственно касающимся бойни в «Ночной сове». Они утверждали, что массовое убийство связано с планом распространения порнографических журналов, разработанным одним из убитых – Делбертом (Дюком) Каткартом. Полиция Лос-Анджелеса предпочла пропустить эту информацию мимо ушей. И вот теперь, почти пять лет спустя, Питер и Бак-стер Энгелклинги зверски убиты в маленьком городке Гейтсвилл на севере штата. Это убийство, совершенное 25 февраля сего года, не раскрыто и. скорее всего, раскрыто не будет по причине полного отсутствия следов. Однако на наши вопросы, кажется, найден ответ.

Темнокожий заключенный тюрьмы Сан-Квентин по имени Отис Джон Шортелл прочитал в газете сообщение об убийстве братьев Энгелклингов – убийстве, ясно указывающем на их связь с «Ночной совой». Эта статья заставила Отиса Джона Шортелла задуматься. Он попросил встречи с помощником начальника тюрьмы и сделал ему поразительное признание.

Отис Джон Шортелл, приговоренный к тюремному заключению за многочисленные случаи угона автомашин и честно признающийся, что в обмен на сотрудничество рассчитывает на сокращение срока, сообщил, что он и был одним из людей, которым «продали» Инес Сото Коутс, Джонс и Фонтейн. В ночь убийств в «Ночной сове» он был вместе с мисс Сото и этими тремя с 2:30 до 5:00 – то есть именно в то время, когда было совершено убийство. Шортелл добавил, что прежде молчал об этом из опасения получить новый срок за изнасилование. Кроме того, он заявил, что у себя в машине Коутс хранил большое количество наркотиков и именно поэтому не желал сообщать полиции о ее местонахождении. Свое признание Шортелл объяснил недавним обращением к религии – в чем, впрочем, выразили сомнение тюремные власти. Для подтверждения своих показаний Шортелл подал прошение о допросе на детекторе лжи и прошел в обшей сложности четыре проверки на полиграфе. Все проверки дачи положительный результат. Адвокат Шортелла Моррис Уэксман выслал нотариально заверенные копии допросов в полицию Лос-Анджелеса, а также в «Дейли Ньюс».

Мы публикуем эту статью. Что сделает полиция Лос-Анджелеса?

Мы не верим в суд Линча, в правосудие плаша, кинжала или дробовика. Мы не верим в нистоту мотивов «меткого стрелка» – Эда Эксли. Мье требуем, чтобы полиция Лос-Анджелеса пересмотрела дело о бойне в «Ночной сове».

ВЫДЕРЖКА: «Лос-Анджелес Таймс», 11 марта

Скандал вокруг «Ночной совы»

В недавней серии статей «Лос-Анджелес Дейли Ньюс», ссылаясь на несколько не связанных между собой фактов, настоятельно требует от полиции Лос-Анджелеса пересмотреть дело «Ночной совы».

Глава полиции шеф Уильям X. Паркер назвал всю эту шумиху «мухой, из которой сделали слона». «Много шума из ничего, – заявил он. – Показания какого-то дегенерата-рецидивиста и убийство, не имеющее к этому делу никакого отношения, – не причина пересматривать дело, успешно раскрытое пять лет назад. В 1953 году я всецело одобрял действия капитана Эда Эксли – одобряю их и сейчас».

Слова шефа Паркера относятся к убийству Питера и Бакстера Энгелклингов, свидетелей по делу «Ночной совы», произошедшему 25 февраля сего года, и к недавним показаниям заключенного тюрьмы Сан-Квентин Отиса Джона Шортелла, заявившего, что во время бойни в «Ночной сове» он находился с тремя предполагаемыми убийцами и может засвидетельствовать их алиби. Говоря о результатах проверки Шортелла на детекторе лжи, его адвокат Моррис Ваксман заметил: «Полиграф не лжет. Отис – религиозный человек. Пять лет бремя вины тяготило его совесть, и теперь он наконец решился восстановить справедливость, сняв страшное обвинение с невинных людей. Он хочет, чтобы настоящие убийцы были найдены и получили по заслугам. Я не отступлю, пока полиция Лос-Анджелеса не осознает свой долг и не пересмотрит дело».

Ричард Танстелл, редактор «Лос-Анджелес Дейли Ньюс», вторит этому заявлению: «То, что мы обнаружили, чрезвычайно важно, и мы не сдадимся, пока не докопаемся до правды».

Заголовки

«Лос-Анджелес Дейли Ньюс», 14 марта

Убийственное обвинение: Полиция Лос-Анджелеса подтасовывает улики по делу «Ночной совы»

«Лос-Анджелес Дейли Ньюс», 15 марта

Открытое письмо «Меткому стрелку» Эксли

«Лос-Анджелес Таймс», 16 марта

Адвокат заключенного просит генерального прокурора штата пересмотреть дело «Ночной совы»

«Лос-Анджелес Геральд Экспресс», 17 марта

Паркер – журналистам: Дело «Ночной совы» закрыто

«Лос-Анджелес Дейли Ньюс». 19 марта

Пикеты у здания полиции – граждане требуют справедливости

«Лос-Анджелес Геральд Экспресс 20 марта

Паркер и Лоу вызваны «на ковер» к губернатору Найту

«Лос-Анджелес Миррор Ньюс», 20 марта

Цена смерти: Эксклюзивные фото любовного гнездышка Эксли и Сото

«Лос-Анджелес Икзэминер», 20 марта

Полиция засыпана письмами и звонками: Мнения граждан о деле «Ночной совы»

«Лос-Анджелес Таймс», 20 марта

Паркер непреклонен: Пересмотра дела «Ночной совы» не будет

«Лос-Анджелес Дейли Ньюс», 20 марта

Правосудие должно восторжествовать!

Пусть полиция ответит за свою ошибку!

Требуем пересмотра дела «Ночной совы»!

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ПУНКТ НАЗНАЧЕНИЯ: МОРГ

ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ

Телефонный звонок: девять из десяти – репортеры. Но Эд снимает трубку.

– Да?

– Эд, это Билл Паркер.

– Здравствуйте, сэр. Спасибо за ваше заявление в «Таймс».

– Не за что, сынок. Так и будем держаться – твердо стоять на своем, и через несколько месяцев все само рассосется. Как Инес? Сильно все это на нее подействовало?

– Не знаю. Отец мне говорил, что она живет у Рэя Дитерлинга в Лагуне. Мы расстались несколько месяцев назад.

– Жаль, жаль. Ну что ж, Инес – храбрая девушка. И по сравнению с тем, через что ей уже довелось пройти, это сущие пустяки.

Эд, протирая глаза:

– Не уверен, что все рассосется само собой.

– А я уверен. Свидетельства этого нефа из Квентина ничего не стоят. Конечно, показания на полиграфе – вещь довольно серьезная, но достаточно одного взгляда на его адвоката, чтобы понять…

– Сэр, я не об этом. Дело в том, что те трое, которых я убил, похоже, в самом деле были невиновны…

– Не перебивай меня, сынок. И не говори, что мы должны пересмотреть дело. Вот уж от тебя я не ждал такой самоубийственной наивности! Нет, наша задача – спокойно ждать, пока стихнет шумиха. И генеральный прокурор в Сакраменто ждет сейчас того же самого. Скандалы в прессе, требования справедливости, демонстрации – весь этот шум рано или поздно всегда сам собой затихает.

– А если на этот раз не затихнет? Паркер, со вздохом:

– Если генеральный прокурор назначит расследование, мы подадим на него жалобу в федеральный суд и начнем собственное расследование, чтобы его опередить. Я говорил с Эллисом Лоу, он полностью меня поддерживает. Но вот увидишь, этого не понадобится. Все само уляжется.

– Не уверен, что я этого хочу, – тихо говорит Эд.

ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ

Группа из Отдела организованной преступности. Мотель «Виктория», номер 6. Бад, Майк Брюнинг, парень из Фриско, прикованный наручниками к стулу, – Джо Сифакис, три судимости за криминальное ростовщичество, снят с поезда на Юнион-стейшн. Брюнинг обрабатывает Сифакиса куском шланга, Бад только смотрит.

На тумбочке четырнадцать сотен – пойдут в благотворительный фонд. Майк убеждает Джо убираться из Лос-Анджелеса подобру-поздорову. Аргументы весомые – нескольких зубов Сифакис уже лишился. Бад смотрит на часы: 16:20. Дадли что-то запаздывает.

Сифакис издает очередной вопль. Бад поворачивается и выходит в ванную. Все стены исписаны непристойностями: имена девушек, некоторые – с телефонами. Бад думает о том же, что и всегда, о том, что в последние дни занимает весь департамент, – о деле «Ночной совы».

В комнате орет Сифакис. Чтобы заглушить крики, Бад включает воду. О чем хотел поговорить с ним Дадли? Должно быть, все о той же «Ночной сове». Бад снова и снова проверяет свою версию – и не находит в ней слабых мест.

Никто не подозревает, что утечка в «Версию» – от него. Если бы до кого-то дошло, Бад бы об этом уже узнал. Никто не знает о скелете Каткарта в подвале. Никто не знает, что это он звонил гейтсвиллскому шерифу. И все же гордиться пока нечем: смерть братьев, признания уголовника в Квентине – чистое везение. Если бы не это, быть может, Бад так ничего бы и не добился.

О том, что в пятьдесят третьем он кое-что скрыл от начальства, тоже никто не подозревает. Разве что, может быть, Дадли. Да и тот, скорее всего, связывает это с тем, как Бад тогда психанул из-за убийства Кэти. Дад был одним из руководителей расследования по делу «Ночной совы», так что, конечно, мечтает замять дело – ведь под ударом вместе с Эдом Эксли оказывается и он. Паркер тоже старается спустить дело на тормозах: его шансы – пять к одному, пять к одному на то, что Эксли выйдет из этой передряги чистеньким, словно…

От воплей Сифакиса содрогается дверь.

Бад опускает лицо под струю воды. На зеркале нацарапано: «Мег Грюнвиц классная давалка – АХ-74022». На стенах – другие имена. Проститутки. На прошлой неделе к его списку добавилась еще одна: Линетт Эллен Кендрик, 21 год, дата смерти: 17/3/58, место смерти: Лос-Анджелес. Забита до смерти, следы колец, изнасилована во все дыры. Копы из местного участка не стали…

Сифакис что-то бормочет сквозь слезы. В ванной вдруг становится жарко, невыносимо жарко. Бад возвращается в комнату.

Сифакис сломался – продает всех и вся:

– … И я много чего знаю, много чего слышал. Вот, например, что здесь творилось, пока не было Мика. Как его посадили, так какие-то трое учинили беспредел, стали отстреливать его людей, тех, кто делами его заправлял. Потом на кассы его стали наезжать. И знаете что? Дала Смита все кличут миротворцем, а тут он и пальцем не шевельнул! Что вам еще рассказать? Про шлюх? Я много чего знаю! Могу дать хорошую наводку на…

Брюнинг смотрит со скучающим видом. Бад выходит во двор: жухлая трава, забор, оплетенный колючей проволокой. Четырнадцать пустых номеров – мотель достался полиции по дешевке.

– Здравствуй, сынок.

Дадли. Бад закуривает, идет ему навстречу.

– Извини, что опоздал, сынок.

– Неважно. Ты ведь говорил, у тебя какое-то серьезное дело.

– Да, все то же самое. Как тебе Голливудский участок, сынок? Нравится?

– Отдел убийств нравился больше.

– Прекрасно. Обещаю, ты скоро туда вернешься. Видел, какой спектакль разыграла четвертая власть с участием твоего приятеля Эксли?

Бад, поперхнувшись дымом и закашлявшись:

– Конечно. Жаль, нельзя в самом деле пересмотреть дело – то-то бы он попрыгал! Только мне не хотелось бы, чтобы из-за этого пострадал ты.

Дадли, со смехом:

– Внутренний конфликт – понимаю, понимаю, сынок. Знаешь, я и сам испытываю противоречивые чувства, особенно с тех пор, как одна птичка в Сакраменто нам чирикнула, что на генерального прокурора оказывается большое давление и рано или поздно он согласится на пересмотр дела. На такой случай Эллис Лоу уже подготовил жалобу. Однако, полагаю, разумнее всего нам надеяться на лучшее, а готовиться к худшему. Политические дрязги, сынок. Генеральный прокурор – республиканец, историю о невинно убиенных активно раскручивают демократы, и, если он ничего не предпримет, это может крупно повредить ему на следующих выборах. Кстати, ты, сынок, ничем не хочешь со мной поделиться? Может быть, тебе известно о «Ночной сове» что-то такое, чего не знаю я?

К этому вопросу Бад готов:

– Нет.

– Что ж, хорошо. Ну и хватит об этом. Сынок, у меня для тебя задание. Сегодня вечером, здесь же, в «Виктории». Надо потолковать по душам с одним бугаем. Честно говоря, боюсь, что Майк и Дик даже вдвоем не произведут на него должного впечатления. Кстати, сынок, мир тесен – насколько я понимаю, этот парень в пятьдесят третьем году знал нашего друга Дюка Каткарта. Может быть, и о Кэти Джануэй сможет тебе что-нибудь рассказать. Ты ведь так и не смог забыть бедняжку Кэти, верно, сынок?

Бад судорожно сглатывает – в горле у него пересохло.

– Ладно, сынок, забудь, что я об этом спросил. Говорят, с проституткой что ни делай, а распутства из нее не вытравишь – вот та же история и с такими воспоминаниями. Сегодня вечером, сынок, в десять часов. И не грусти. Скоро я поручу тебе одно экстремальное задание – задание, которое напомнит тебе добрые старые деньки.

Бад моргает.

Дад улыбается ему и исчезает в домике номер 6.

С проституткой что ни делай, а распутства из нее не вытравишь.

Линн. Кэти Джануэй. Что знает Дад?

Бад стоит у дверей, щурится, вглядываясь вдаль, а за спиной у него все четыре стены содрогаются от воплей Сифакиса.

ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ

Новости от Боба Галлодета: не сегодня-завтра генеральный прокурор объявит о пересмотре дела. Эллис Лоу: единственный выход – перехватить инициативу.

Эд в кафе на Ла Брея, ждет Джека Винсеннса. На столе разложены бумаги: «Ночная сова», заметки по делу Хадженса.

Вопрос: правду ли говорит человек из Сан-Квентина? Судя по всему, да – каковы бы ни были его мотивы.

Второй вопрос: связано ли с «Ночной совой» убийство Энгелклингов? Невозможно ответить, пока не получим информацию из округа Марин.

Третий вопрос: пурпурный автомобиль у дверей «Ночной совы». Совпадение? Тогда выходит, что настоящие убийцы следили за прессой, обнаружили машину Рэя Коутса раньше полиции и подбросили туда обрезы. А это значит, что подброшены и стреляные гильзы в Гриффит-парке – что уж совсем маловероятно. Архивы тюрьмы за 1935 – 1955 годы уничтожены – проследить тюремные контакты троих негров невозможно. Мысленный узелок на память: задание Клекнеру и Фиску – разработать и проверить все логические версии, связанные с машиной и подброшенными стволами.

Еще вопрос: третья жертва. Малкол м Лансфорд, бывший полицейский, затем охранник в магазине. Не могла ли стать причиной убийства его связь с какой-нибудь преступной группировкой? Ответ: крайне маловероятно – Лансфорд «Ночную сову» посещал постоянно, проводил там едва ли не каждый вечер и засиживался допоздна.

Прихлебывая кофе, Эд размышляет о власти. У ОВР власть огромная – и в Департаменте, и вне его стен. Фиск и Клекнер по его приказу сделают все, что угодно. Винсеннс признался, что следил за Бадом Уайтом, однако о Линн Брэкен умолчал. Эд это отметил и приказал Фиску провести проверку этой женщины. Несколько часов назад получил от него рапорт.

Линн Брэкен владеет на паях магазином одежды в Сайта-Монике. Ходят слухи, что прежде была проституткой. Партнер – Пирс Морхаус Пэтчетт, 56 лет. Проверку Пэтчетта провел Клекнер: богатый финансист, известен тем, что сводит своих деловых партнеров с девушками по вызову. Интересная деталь: Пэтчетт – владелец многоквартирного дома в Голливуде. Во время расследования «Ночной совы» возле этого дома произошла перестрелка, оставшаяся нераскрытой. Эд сам был на месте стрельбы – и в пустой квартире на первом этаже, по окнам которой стреляли, нашел кожаный ошейник с шипами. Менеджер заявил, что владельца дома не знает, жалованье получает чеками по почте. В квартиру на первом этаже время от времени наведывается парень, которого он знает только по имени – Ламар, «здоровенный накачанный блондин». Рапорт Голливудского участка: после инцидента Ламар в поле зрения полиции не появлялся. Дело закрыто.

Что-то Мусорщик запаздывает. Перейдем к заметкам о Хадженсе.

Тело страшно изуродовано – словно поработал мясник. Подозреваемых нет – точнее, их слишком много:

Хадженса ненавидели все. Вялое расследование началось с Макса Пелтца и его коллег по «Жетону Чести» – в последнем номере «Строго секретно» Хадженс устроил громкое «разоблачение» Макса и его школьниц. Пелтц прошел проверку на детекторе лжи. прочие предъявили алиби. Между строк – Паркер считал, что убитый вполне заслужил свою участь, полому и убийцу искать не стал.

Мусорщика все нет. Эд листает перечень алиби.

Макс Пелтц проводил время с несовершеннолетней – обвинение не выдвинуто. Сценаристка Пенни Фулвейдер – дома с мужем. Алиби Билли Дитерлинга – Тимми Валберн. Декоратор Дэвид Мертенс – тяжелый эпилептик – был с Джерри Марсаласом, медбратом, сопровождающим его повсюду. Звезда сериала Бретт Чейз – на вечеринке. Там же – его «напарник» по сценарию Миллер Стентон. Никаких следов, дело закрыто. И все же именно убийство Хадженса не давало покоя Винсеннсу той страшной весной 53-го.

Подходит Мусорщик, садится напротив. Без предисловий:

– Ну что?

– Завтра встречаюсь с Паркером. Не сомневаюсь, он объявит о пересмотре дела.

Винсеннс, с усмешкой:

– Ну и чего ты рожу кроишь? Сам этого хотел – так теперь хотя бы сделай вид, что доволен.

Эд выкладывает на стол шесть стреляных гильз.

– Три из них – с твоих последних тренировочных стрельб. Другие три я получил из хранилища вещественных доказательств в Голливудском участке. Следы на всех шести совершенно идентичны. Апрель пятьдесят третьего, Джек. Помнишь стрельбу на Черамойя?

Мусорщик, схватившись обеими руками за край стола:

– Продолжай.

– Тем ломом на Черамойя владеет Пирс Пэтчетт, хотя и тщательно это скрывает. В этом доме были найдены садомазохистские игрушки. Пэтчетт – добрый знакомый Линн Брэкен, подруги Бада Уайта, имени которой ты – якобы – никогда не слышал. Ты в то время расследовал дело о порнухе, а порнуха и секс-игрушки – один бизнес. В последнем нашем разговоре ты признался, что у Хадженса был на тебя компромат, – поэтому-то ты и не находил себе места во время расследования. А теперь поправь меня, если я ошибаюсь: Брэкен и Пэтчетт знали Хадженса?

Мусорщик, впиваясь ногтями в столешницу:

– А ты догадливый… с-сукин сын! И что дальше?

– Бад Уайт знал Хадженса?

– Нет, вряд ли.

– Что есть у Уайта на Пэтчетта и Брэкен?

– Не знаю. Послушай, Эксли…

– Нет, это ты послушай. А потом ответь. Ты получил то, что хранил на тебя Хадженс?

Мусорщик, истекая потом:

– Да.

– От кого?

– От этой женщины, Брэкен.

– Как?

– Пригрозил разоблачением. Изложил на бумаге все, что знаю про нее и про Пэтчетта, все, что на них накопал. Сделал несколько копий и разложил по сейфам в нескольких банках.

– И они все еще…

– Да, они все еще в моем распоряжении. А в распоряжении Пэтчетта и Брэкен – копия компромата на меня.

Так он и думал.

– Ту порнуху, за которой ты охотился, распространял Пэтчетт?

– Да. Послушай, Эксли…

– Нет, Винсеннс, слушать будешь ты. Порножурналы у тебя сохранились?

– Да, все на депозите. Давай договоримся, Эксли. Я работаю на тебя – ты снимаешь с меня обвинение в сокрытии улик. И работу по «Ночной сове» делим надвое.

– Натрое. Нам не обойтись без Уайта.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

Мотель «Виктория», номер 6. Дадли. Дот Ротштейн – огромная мужеподобная баба в комбинезоне – листает «Плейбой». Здоровенный качок прикован наручниками к стулу.

Дадли разворачивает досье.

– Ламар Хинтон, тридцати одного года. Одно обвинение в вооруженном нападении, освобожден досрочно. Работал в телефонной компании, подозревался в установке «черных» телефонных линий для Джека Уэйлена. В апреле 1953 года скрылся из города. Думаю, сынок, вполне логично будет назвать тебя матерым бандитом – и, следовательно, человеком, который, чтобы вновь стать членом цивилизованного общества, нуждается в энергичном перевоспитании.

Хинтон нервно облизывает губы, Дадли, с отеческой улыбкой:

– Ты добровольно согласился пойти с нами – это, безусловно, говорит в твою пользу. Ты не стал верещать о своих гражданских правах – это говорит в пользу твоего интеллекта, ибо, будучи умным мальчиком, ты, сынок, прекрасно понимаешь, что никаких прав у тебя нет. Моя работа – следить за организованной преступностью в Лос-Анджелесе и по мере сил удерживать ее в должных рамках. Должен тебе сказать, сынок, я обнаружил, что отличным средством убеждения в этом деликатном деле является физическое насилие. А теперь я буду задавать вопросы, а ты – отвечать. Если твои ответы меня удовлетворят, участие сержанта Венделла Уайта нам не понадобится. Итак, почему в апреле пятьдесят третьего ты покинул город?

Хинтон начинает заикаться, выбивая зубами дробь. Бад встает, подходит к нему. Тыльной стороной ладони по лицу – раз, раз, раз. Смотрит в стену – чтобы не видеть, что делает. Дот подает знак: достаточно.

Отбой. Дадли:

– Маленькое предупреждение, сынок, чтобы ты понял, на что способен сержант Уайт. Я вижу, что говорить тебе нелегко, и готов пойти тебе навстречу. Легкую задержку в ответах я готов отнести на счет твоего заикания. Вопрос помнишь? Почему ты сбежал из города в апреле пятьдесят третьего?

Хинтон, зажмурившись: «М… м… м…»

– Мы ждем, сынок. Хинтон:

– М-м-м-не н-н-н-надо б-б-ыло см-м-м-мыться.

– Замечательно. И почему же?

– П-п-просто н-н-н-неприятности. Из-за ж-ж-жен-щины.

– Извини, сынок, что-то не верится.

– Это п-п-п-правда.

Дадли кивает Баду. Тот делает вид, что собирается бить в полную силу, но в последний момент не доводит удар. Дот говорит:

– Золотко, если не разговоришься, тебя ждут куда большие неприятности. Давай, облегчи себе жизнь. Апрель пятьдесят третьего. Почему ты смылся?

За дверью переговариваются Брюнинг и Карлайл. Бад вдруг соображает: апрель пятьдесят третьего – это же «Ночная сова»!

– Вижу, сынок, я переоценил твою память. Что ж, давай помогу. Пирс Пэтчетт. Ты ведь был с ним знаком?

Бада пробирает холодная дрожь. Откуда, черт побери, он знает о Пэтчетте?

Хинтон молча рвется со стула.

– Ага, вижу, мы задели больное место.

Дот, со вздохом:

– Господи, что за мускулы! Мне бы такие! Дадли раскатисто хохочет.

Спокойно. Если бы Дадли знал, что Бад скрыл улики – Бада бы здесь не было.

Дот бьет Хинтона дубинкой: бицепсы, колени. Тот даже не морщится.

Дадли, со смехом:

– Вижу, сынок, болевой порог у тебя высокий. Прокомментируй, пожалуйста, следующее: Пирс Пэтчетт, Дюк Каткарт, порнография. И не заставляй сержанта Уайта проверять, в самом ли деле ты умеешь стоически терпеть боль.

Хинтон – вдруг, совершенно не заикаясь:

– Иди ты в жопу, хуесос ирландский! В ответ – раскатистое «хо-хо-хо».

– Ну ты и комик, сынок, просто Джек Бенни! Венделл, будь добр, покажи нашему другу, как мы здесь ценим его комическое дарование.

Бад хватает дубинку Дот:

– Босс, а что именно тебе нужно?

– Полное и добровольное сотрудничество.

– По «Ночной сове»? Ты упомянул Дюка Каткарта.

– Полное и добровольное сотрудничество по всем вопросам. У тебя есть возражения?

– Уайт, просто делай то, что тебе говорят, – скучающим тоном говорит Дот. – Черт, мне бы такие мускулы!

Бад подходит к ним ближе:

– Дайте мне поболтать с ним наедине. Всего пару минут.

– Возвращаешься к старым методам, сынок? Давненько ты не проявлял энтузиазма на такой работе.

Бад, шепотом:

– Дам ему поверить, что он меня обдурил, а потом прижму к стенке. А вы с Дот подождите снаружи, ладно?

Дадли кивает и выводит Дот на улицу. Бад включает радио: реклама подержанных автомобилей в «Йикел-Олдс». Хинтон, отчаянно гремя наручниками:

– Иди на хуй, урод! И ты, и этот говноед ирландский, и эта сука-лесбиянка – идите все на хуй!

Бад пододвигает стул.

– Мне самому все это не по душе. Давай договоримся: ответишь на несколько вопросов – и я скажу Дадли, чтобы тебя отпустил. Замнем и факт твоего нарушения условий досрочного освобождения.

– Пошел ты!

– Хинтон, я думаю, ты знаешь Пирса Пэтчетта и, может быть, знал Дюка Каткарта. Расскажи о них, и я…

– Мать твою в три дырки!

Бад швыряет Хинтона вместе со стулом через всю комнату. Стул с треском ударяется о стену, падает набок, вздымая тучу пыли и щепок. Падают полки, разбитое вдребезги радио хрипит.

Бад выпрямляет стул одной рукой. Темное пятно на штанах Хинтона, резкий запах мочи. Бад, не узнает собственного голоса. Ирландским говорком:

– Расскажи мне кое-что о сутенерах, сынок. Каткарт. Еще один, черножопый педик по имени Дуайт Жилетт. Девушка по имени Кэти Джануэй – она работала на них обоих. Ее убили, и у меня это вызывает чувство изжоги. Что ты о них знаешь, сынок?

Глаза в глаза – Хинтон смотрит на него, выпучив зенки. Заикаться перестал напрочь – чтоб гусей не дразнить.

– Сэр, я у мистера Пэтчетта водителем работал, я и еще один парень, Честер Йоркин. Мы развозили для него… ну, разный нелегальный товар. Каткарта я вообще не знаю. Про Жилетта слыхал – это педик, который поставлял девочек на вечеринки Спейда Кули. Хотите, про Спейда расскажу? Он законченный наркаш, жить не может без опиума. Сейчас выступает в «Эль-Ранчо», можете его там и прищучить. А никакой Кэти Джануэй я не знаю, и кто ее убил – тоже.

Бад берется за стул, и Хинтон, задыхаясь от ужаса, торопится дальше:

– Сэр, мистер Пэгчетт тоже сутенер. У него были дорогие девушки по вызову, двойники кинозвезд. Была у него одна любимица – Линн, шикарная блядь, косила под Веро…

Бад с рычанием бросается на него. Чьи-то сильные руки его оттаскивают; потолок рушится на голову, и растрескавшиеся стены из грязно-белых становятся черными.

* * *

Из тьмы выплывают вопросы и ответы, из звона в ушах – вопли и всхлипы. Порножурналы, Каткарт, Пирс П. – детали мозаики, не желающей складываться в единое целое. Даже имя «Линн Брэкен» кажется странным и чуждым. Микки Коэн, пятьдесят третий год, почему ты сбежал… Бад снова погружается во тьму. В беспамятстве ему мерещится Линн.

Линн: блондинка – продажная, брюнетка – настоящая. Линн. узнав о его связи с Инес: «Будь с ней подобрее и рассказывай мне обо всем». Линн ведет дневник. Бад заставляет себя туда не заглядывать, хотя чувствует – она не все ему рассказывает. Линн умна так умна: она всегда опережает его на два шага, она не пытается привязать его к себе – ждет, когда он придет к ней сам. и он всегда приходит. Из дальней дали доносятся вопросы и ответы. Пульсирующая боль в голове, звон в ушах, потом тишина и стены начинают светлеть.

Мотель «Виктория», номер 7. Койки для полицейских. Дверь в номер 6 распахнута настежь.

Бад скатывается с койки, встает. Голова раскалывается, ноет челюсть. Подушка, на которой он лежал, разорвана. В номере 6: пусто, кровь на стенах. Ни Хинтона, ни Дот, ни Дадли и его ребят. 1:10 ночи. Бад пытается вспомнить, о чем спрашивали Хинтона и что он отвечал, – не выходит.

Домой едет словно в тумане, слишком измотанный, чтобы думать. Зевая, отпирает дверь – над головой включается свет. Кто-то хватает его за локти.

Наручники на запястьях. Перед ним – Эд Эксли, Джек Винсеннс. За руки держат Фиск и Клекнер – ублюдки из ОВР.

Фиск хватает ею за шею, упирается пальцем в сонную артерию. Эксли с размаху бьет по лицу. В лицо ему летит папка. Эксли:

– Когда ты стал сержантом, ОВР провел по тебе персональное расследование, так что мы уже знаем о Линн Брэкен. Винсеннс следил за тобой в пятьдесят третьем: в этой папке – все, что у него есть на тебя, Брэкен и Пэтчетта. Ты допрашивал Пэтчетта по убийству Кэти Джануэй и работал по делу «Ночной совы». Мне нужно все, что тебе известно. Не захочешь сотрудничать – я немедленно начинаю внутреннее расследование по делу о сокрытии улик. Департаменту нужен козел отпущения, и очень похоже, что этим козлом должен стать я. Не поможешь мне выбраться из дерьма – сделаю все, что в моих силах, чтобы тебя уничтожить. И поверь, сил у меня хватит.

Фиск слегка ослабляет хватку. Бад рвется к Эду – но Фиск и Клекнер бультерьерами висят у него на плечах.

– Ты сволочь! Я тебя прикончу! Эксли смеется ему в лицо.

– Это вряд ли. Помоги мне, Бад. Получишь отпущение грехов, свою долю славы и маленький бонус – кое-что по убийству той шлюшки, которое тебе покоя не дает.

Перед глазами снова сгущается мрак.

– А Линн?

– Ее мы допросим первой. С пентоталом. Если она чиста, ей ничего не грозит.

Он ничего не знает о «Версии». И о скелете в подвале.

– Ладно, договорились. Я тебе помогу. Но помни: наш разговор еще не окончен.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

Он так и не заснул – как заснешь после признаний Винсеннса! В шесть утра позвонил первый репортер. Повесив трубку, Эд включает радио: рассуждения о пересмотре дела, новости об отце и сыне: Эксли-старший заканчивает строительство сети фривеев, Эксли-младший из героя превратился в негодяя. Пикеты у здания полиции – красные требуют справедливости.

Сегодня утром – собрание, которое решит судьбу его карьеры.

Конференц-зал Паркера подготовлен к собранию, на столах блокноты. Эд берет блокнот, пишет: «Пэтчетт», «Брэкен», «сделка Пэчетта с Хадженсом – шантаж?», подчеркивает: «Увечья Хадженса, как в порножурнале, – взять журнал у Винсеннса». Вклад Уайта: «в пятьдесят третьем Пэтчетт явно что-то знал о порнографии», «проверить связь Пэтчетт/братья Энгелклинги», «обыск в квартире Дюка Каткарта, телефонный справочник Сан-Берду (типографии)». Он чувствует: Уайт рассказал не все.

Вывод – подчеркнуто: «Пэтчетт (через «Флер-де-Лис») был вовлечен в продажу порнографии, которую расследовал Отдел нравов в 53-м. Каткарт хотел распространять порнографию самостоятельно. Увечья Хадженса связаны с порнографией».

Заключение:

Серия преступных сговоров, повлекшая по меньшей мере несколько убийств за последние пять лет.

Входят остальные – Паркер, Дадли Смит, Эллис Лоу. Кивают друг другу, торопливо рассаживаются.

Паркер:

– Итак, мы пересматриваем дело. Офис генерального прокурора попытался взятьрасследование на себя, но Эллис подал на них жалобу в федеральный суд, что дало нам две недели форы. Итак, у нас есть две недели, чтобы раскрыть дело и восстановить уважение публики, которое мы потеряли. Две недели до того, как сюда явятся парни из Сакраменто и выставят нас на посмешище. Я хочу, чтобы это дело было раскрыто – законными методами, без насилия – и передано в руки большого жюри в течение двенадцати дней. Все понятно, джентльмены?

Все кивают. Лоу:

– Лично я оказался в сложном положении: проблема в том, что непосредственно перед побегом Коутс, Джонс и Фонтейн признались мне во всем. Конечно, я допускаю, что эти простые наивные парни, склонные поддаваться внушению, могли…

– Эллис, – обрывает его Смит, – все это было, да сплыло. Мы просто взяли не тех цветных – не тех, что палили из дробовиков в Гриффит-парке. Настоящие убийцы – какие-то хитромудрые твари из Черного города. Они знали, где Коутс спрятал машину, и подбросили туда стволы. А пурпурный автомобиль возле «Ночной совы» – просто совпадение, сыгравшее на руку убийцам. Полагаю, машина из Гриффит-парка была угнана или зарегистрирована в другом штате. Нужно начать с того, что заново перетряхнуть весь Южный город.

Эд улыбается – Смит играет ему на руку.

– По существу, я согласен и уже приказал одному из своих людей проверить старые регистрации автомашин. Но может быть, нам стоит вести дело по порядку? Давайте для начала назначим руководителя расследования.

Лоу, откашлявшись:

– Эд, я безусловно одобряю ваши действия в отношении этих трех бандитов, каковы бы ни были ваши мотивы. Однако, мне кажется, если мы назначим руководителем вас, это дурно скажется на отношении публики и прессы. Возможно, лучше будет, если это расследование возглавите не вы.

Гнев Эда вырывается наружу:

– Мне надоело, черт побери, что мое имя и мою личную жизнь треплют во всех газетах! Я все еще лучший детектив в…

Его перебивает Паркер:

– Да, ты лучший детектив, и я прекрасно понимаю твои чувства. Но Эллис прав, для тебя это слишком личное дело. Поэтому руководителем расследования я назначаю Дадли. Он наберет себе команду из Отдела убийств и других отделов и примется за дело.

– А я? Что получу я?

– Все, что захочешь, – конечно, в пределах разумного. Эд, подобравшись:

– Я хочу вести собственное независимое расследование. Используя моих личных помощников из ОВР и еще двоих офицеров по своему выбору.

– Согласен. Как ты, Дадли?

– Что ж, думаю, это справедливо. И кто же эти двое, сынок?

– Джек Винсеннс и Бад Уайт. Смит открывает рот. Паркер:

– Странный замес, нечего сказать, – но и дело у нас странное. Что ж, джентльмены, двенадцать дней. И ни минутой больше.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

Джек просыпается на кушетке в гостиной. Встает, садится писать записку Карен.

Милая, с этим пора кончать. Да, я виноват, что устроил скандал на вечеринке у Эллиса, – но, по-моему, уже достаточно наказан. Два месяца на этой чертовой кушетке – многовато, тебе не кажется? Раз уж начальство меня простило, почему не прощаешь ты? Я уже полтора месяца не пью – можешь проверить по календарю на двери моего гардероба. Понимаю, одного этого мало: но, пожалуйста, дай мне шанс. Хочешь стать юристом? Хорошо, спорить не буду, хотя, думаю, тебе самой это не понравится. В мае я выхожу на пенсию; может быть, устроюсь шефом полиции в какой-нибудь маленький городок поблизости от хорошего юридического колледжа. Я на все готов, только, пожалуйста, дай мне шанс, потому что твое ледяное молчание меня просто с ума сводит. А мне сейчас нельзя сходить с ума – я веду дело, которое для меня очень важно. Следующую неделю или дней десять, наверное, придется возвращаться домой поздно. Но обещаю звонить.

Дж.

Одевается, прислушиваясь в ожидании телефонного звонка. На столе в кухне – кофе и записка от Карен.

Дж.!

Я в последнее время веду себя как настоящая стерва. Прости меня. Думаю, нам пора помириться. Когда я вернулась домой, ты уже спал – а то бы я непременно позвала тебя в спальню.

Ц.

К.

P. S. Одна девушка на работе показала мне этот журнал. Мне показалось, тебе будет интересно. Там упоминается то дело, о котором сейчас кричат все газеты, и тот человек, Эксли, которого ты знаешь.

На столе журнал «Версия» – «только у нас – последние новости из жизни тех, кто преступает закон!». Широко улыбаясь, Джек начинает листать журнал, находит разворот о «Ночной сове».

«Назовем его просто Детектив…», двойник Дюка Каткарта, порнуха. Статья сочится ненавистью к Эксли. Выпуск февральский – значит, готовился номер в январе, незадолго до убийства Энгелклингов и признания нефа в Квентине. Журнальчик в основном распространяется на Восточном побережье – очевидно, Эксли и прочие его не видели, иначе Джек бы об этом знал.

И вдруг его как ударяет: Детектив – это же Бад Уайт! Больше некому!

Звонит телефон, и Джек хватает трубку.

– Эксли?

– Да. Ты официально расследуешь дело. Уайт поговорил с Линн Брэкен, она согласилась пройти допрос под пентоталом. Будет ждать тебя через час в китайском ресторане напротив Бюро. Встреть ее там и приведи ко мне в ОВР. Если с ней будет адвокат – избавься от него.

– Послушай, я тут нашел кое-что. Тебе стоит взглянуть.

– Сначала приведи мне ее. 

* * *

Пять лет после того лесного костра. Линн Брэкен пьет чай в ресторане Эла Вонга, Джек наблюдает за ней в окно.

Она по-прежнему прекрасна – зрелой красотой тридцатипятилетней женщины. На нее заглядываются. Вот она поднимает голову, смотрит прямо на него – и Джека охватывает дрожь. Его досье.

Линн выходит на улицу.

– Мне жаль, что так случилось, – говорит Джек.

– Но вы позволили этому случиться. Не боитесь того, что я о вас знаю?

Что-то не так. Слишком уж она спокойна. Неестественное спокойствие – за пять минут до допроса.

– Капитан Эксли на моей стороне. Если что-то выплывет, держу пари, он не даст делу ход.

– Не держите пари, если можете проиграть. Я делаю это только ради Бада: он сказал, если я откажусь, пострадает он.

– А что еще сказал вам Бад?

– Рассказал кое-что о вашем капитане Эксли. Может быть, пойдем? Хочу побыстрее с этим разделаться.

Они переходят через улицу, входят в Бюро, поднимаются по черной лестнице. У дверей ОВР встречает их сержант Фиск, ведет в кабинет Эксли. Здесь – сам Эксли, Рэй Пинкер у стола, заставленного медицинским оборудованием – шприцы, пузырьки. Полиграф – на случай, если сыворотка правды не сработает.

Пинкер наполняет шприц. Эксли указывает Линн на стул.

– Прошу вас, мисс Брэкен.

Линн садится. Пинкер закатывает ей левый рукав, накладывает жгут. Эксли, деловым тоном:

– Не знаю, что именно сказал вам Бад Уайт, поэтому объясню сам: мы расследуем несколько преступлений, связанных между собой. Если вы снабдите нас полезной информацией, мы готовы предоставить вам иммунитет по любым уголовным обвинениям, которые могут быть выдвинуты против вас.

– Сожмите кулак? – говорит Пинкер.

Линн, сжав кулак:

– Лгунья из меня никудышная. И хочу я одного – чтобы все это поскорее закончилось.

Пинкер делает ей укол. Эксли включает магнитофон. Глаза у Линн затуманиваются, но как-то странно, не совсем так, как бывает от пентотала. Эксли берег ручной микрофон:

– Свидетельница Линн Брэкен, 22 марта 1958 года. Мисс Брэкен, пожалуйста, считайте от ста в обратном порядке.

Язык у нее начинает заплетаться почти сразу.

– Сто, девяносто девять, девяносто восемь, девяносто семь, девяносто шесть…

Пинкер заглядывает ей в глаза, кивает. Джек пододвигает стул. Что-то с ней не так – слишком уж спокойна, он это чувствует.

Эксли, откашлявшись:

– 22 марта 1958 года, при допросе свидетельницы присутствуют: я сам, сержант Дуэйн Фиск, сержант Джон Винсеннс и судебный фармацевт Рэй Пинкер. Дуэйн, ведите стенографическую запись.

Фиск хватает блокнот. Эксли:

– Мисс Брэкен, сколько вам лет? Речь замедленная, немного смазанная:

– Тридцать четыре.

– Чем вы занимаетесь?

– У меня свое дело.

– Вы владелица магазина одежды «Вероника» в Санта-Монике?

– Да.

– Почему вы выбрали название «Вероника»?

– Шутка, понятная только мне.

– Поподробнее, пожалуйста.

– Имя из моей прошлой жизни.

– А конкретнее?

Мечтательная улыбка.

– Раньше я была проституткой, работала как двойник Вероники Лейк.

– Кто уговорил вас заниматься этим?

– Пирс Пэтчетт.

– Понятно. Верно ли, что Пирс Пэтчетт в апреле пятьдесят третьего года убил человека по имени Сид Хадженс?

– Нет. Точнее, я об этом ничего не знаю. Зачем?

– Вы знаете, кто такой был Сид Хадженс?

– Да. Скандальный журналист.

– Пэтчетт знал Хадженса?

– Нет. Если бы знал, наверное, сказал бы мне. Как не похвастаться знакомством с таким известным человеком?

Врет. Похоже, сыворотка не подействовала. Знает, что Джек знает о ее лжи, – и надеется, что он ее прикроет, чтобы защитить себя.

Эксли:

– Мисс Брэкен, вы знаете, кто весной пятьдесят третьего года убил девушку по имени Кэти Джануэй?

– Нет.

– Вы знаете человека по имени Ламар Хинтон?

– Да.

– Поподробнее, пожалуйста.

– Он работал на Пирса.

– Кем работал?

– Водителем.

– Когда?

– Несколько лет назад.

– Вы знаете, где сейчас Хинтон?

– Нет.

– Поподробнее, пожалуйста.

– Он уехал. Куда – я не знаю.

– Это Хинтон пытался убить сержанта Джека Винсеннса в апреле пятьдесят третьего года?

– Нет.

Тогда она тоже ответила «нет».

– Кто же пытался его убить?

– Не знаю.

– Кто еще работал у Пэтчетта водителем?

– Честер Йоркин.

– Поподробнее, пожалуйста.

– Чет, Честер Йоркин, живет где-то в Лонг-Бич.

– Пирс Пэтчетт втягивает женщин в проституцию?

– Да.

– Кто убил шестерых человек в кафе «Ночная сова» в апреле пятьдесят третьего года?

– Не знаю.

– Верно ли, что Пирс Пэтчетт владеет нелегальной фирмой под названием «Флер-де-Лис», через которую распространяет различные незаконные товары?

– Не знаю.

Врет. И по лицу заметно, что врет, – на виске пульсирует вена. Эксли:

– Верно ли, что доктор Терри Лакc делает проституткам Пэтчетта пластические операции, чтобы увеличить их сходство с кинозвездами?

Вена на виске больше не пульсирует.

– Да.

– Верно ли, что Пэтчетт уже много лет является сутенером дорогих девушек по вызову?

– Да.

– Верно ли, что весной пятьдесят третьего года Пэтчетт занимался распространением высококачественной и дорогой порнографии?

– Не знаю.

Костяшки пальцев побелели. Джек вырывает листок из блокнота, пишет: «Л. Б. лжет. Пэтчетт проф. фармацевт. Какое-то средство пр. пентотала? Возьмите кровь на анализ».

– Мисс Брэкен, верно ли…

Джек передает записку. Эксли просматривает ее, отдает Пинкеру. Пинкер готовит иглу.

– Мисс Брэкен, верно ли, что у Пэтчетта хранятся секретные досье, украденные у Сида Хадженса?

– Не зна…

Пинкер хватает Линн за руку, вонзает иглу. Линн вскакивает со стула, Эксли хватает ее, прижимает к столу. Пинкер выдергивает иглу. Линн отбивается руками и ногами. Фиск заходит сзади, хватает ее за руки, надевает наручники. Она плюет Эксли в лицо. Фиск вытаскивает ее из кабинета.

Эксли, красный и злой, вытирает лицо платком.

– Мне и самому показалось, что с ней что-то не так. Но думал, это от пентотала.

– Я просто знаю, что она должна была отвечать. – Джек протягивает ему «Версию». – Взгляни на это. капитан.

Эксли просматривает статью, молча разрывает журнал надвое. Сейчас он по-настоящему страшен.

– Это Уайт! Отправляйся в Сан-Бернардино, поговори с матерью Сью Леффертс. А я расколю эту шлюху. 

* * *

Интересно, как Эксли собирается «расколоть эту шлюху»? Но Джек этого не увидит: он на полной скорости гонит в Сан-Берду. «Хильда Леффертс» в телефонном справочнике, дорожная карта, дом: лачуга с кровлей из дранки, деревянная пристройка.

Старуха – на вид этакая добрая бабушка – поливает лужайку. Джек паркуется у калитки, выходит с разорванным журналом в руках. Увидев его, старушонка рысцой кидается к дому.

Джек перехватывает ее у крыльца.

– Оставьте в покое мою Сьюзи! – вопит старуха. Джек сует ей в лицо «Версию».

– К вам приходил лос-анджелесский полисмен, так? Крупный, лет сорока? Вы ему рассказали, что незадолго до «Ночной совы» у вашей дочери появился приятель, очень похожий на Дюка Каткарта? Что вы слышали, как он говорил ей: «Привыкай называть меня Дюком». Полицейский показывал вам снимки, но вы этого человека не опознали. Это правда? Прочтите и ответьте.

Щурясь от солнца, женщина пробегает глазами статью.

– Но он сказал, что он не частный детектив, а полицейский. И фотографии, которые он мне показывал, были из полиции. Я не виновата, что там не было друга Сьюзи. И вот что я вам скажу: моя Сьюзи умерла девственницей, запишите это в протокол!

– Мэм, я не сомневаюсь, что она…

– И еще запишите в протокол: этот полисмен, или детектив, или кто он там, был у меня в подполе под пристройкой и ничегошеньки там не нашел! Вы ведь полицейский, молодой человек?

Джек затряс головой:

– Подождите, леди, подождите. О чем вы?

– Я вам говорю, что этот детектив, или кто он там, два месяца назад заглядывал ко мне в подпол, потому что я ему рассказала, что друг Сьюзен Нэнси спускался в подпол после того, как перед самым убийством был здесь и повздорил с каким-то другим молодым человеком, – так вот, он был в подполе и не нашел там ничего, кроме крыс, вообще ничего подозрительного, так что прекратите наконец меня мучать, и пусть Сьюзи и все прочие, кого там убили, покоятся в мире! Ничего он там не нашел, ясно вам? Вот так!

И старая карга указывает на лаз, присыпанный землей. Туда!

Черт побери! Быть этого не может! Баду Уайту просто мозгов не хватило бы скрыть такого козырного туза…

Джек с фонариком лезет в подпол. Хильда Леффертс стоит наверху и смотрит. Пыль, грязь, запах гнили и нафталина. Крысы прыскают в стороны, свет фонаря отражается в их глазах. Драный мешок, кости с остатками кожи и хрящей, ухмыляющийся череп с дырой во лбу.

Вот так.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

Эд через зеркальное стекло наблюдает за Линн Брэкен.

Ее допрашивает Клекнер: от природы любезный и мягкосердечный, сейчас он принял на себя роль «злого полицейского». Линн ввели двойную дозу пентотала, Рэй Пинкер проверяет ее кровь. Три часа в камере ее не сломили – по-прежнему лжет, и лжет спокойно и с достоинством.

Эд включает динамик. Клекнер:

– Я не утверждаю, что вам не верю, но опыт полицейского подсказывает мне, что сутенеры, как правило, ненавидят женщин. Вот почему мне трудно поверить в филантропические наклонности Пэтчетта.

– Загляните в его досье и узнаете, что он потерял маленькую дочь. Думаю, опыт полицейского подсказывает вам, что жизнь сложна и не всегда укладывается в наши схемы.

– Хорошо, давайте поговорим о его прошлом. Вы сказали, Пэтчетт проживает в Лос-Анджелесе уже около тридцати лет и занимается посредническим бизнесом. Каким именно?

Усталый вздох:

– Организует финансирование киносъемок, сделки с недвижимостью, посредничает при заключении контрактов.

Но в основном занимается кино. Пирс говорил мне, что ему случалось даже финансировать ранние короткометражки Рэймонда Дитерлинга.

Оказывается, мир тесен: сутенер подружки Бада Уайта когда-то знал лучшего друга Престона Эксли.

Пока Клекнер меняет бобину в магнитофоне, Эд разглядывает шлюху.

Очень красива. Не совершенна, нет – нос островат, на лбу уже появились морщинки – но, пожалуй, это-то в ней и пленяет. Широкие плечи, большие руки – размер подчеркивает их классическую форму. Синие глаза – сейчас они холодны и бесстрастны. Одета дорого и изящно, но чувствуется, что сама она не интересуется тряпками – одевается так лишь для того, чтобы произвести впечатление на тех, кому это важно. Должно быть, думает Эд, Бада она считает дикарем, но уважает за то, что он не пытается поразить ее несуществующими талантами. Должно быть, мужчин по большей части презирает и в жизни полагается только на свой ум. Сложим ее мозги со средством, подавляющим действие пентотала, – получим неуязвимого свидетеля.

– Капитан, вас к телефону. Это Винсеннс. Фиск протягивает ему телефонную трубку.

– Винсеннс?

– Да, слушай внимательно. Вся история в этом желтом журнальчике – чистая правда, причем это еще не вся правда.

– Уайт?

– Он самый. Это он – Детектив, он около двух месяцев назад допрашивал старуху Леффертс. Она рассказала ему эту историю – о приятеле Сьюзи. похожем на Дюка Каткарта, – и поведала кое-что еще.

– Что?

– Слушай. За пару недель до «Ночной совы» Сьюзи и ее приятель были в доме одни. Соседка видела, что к ним пришел какой-то парень, и слышала звуки ссоры. Мать Сьюзи, вернувшись, заметила, что Сьюзи и ее lруг очень нервничают. Кроме того, у нее на глазах друг Сьюзи спускался в подпол, а затем звонил в Лос-Анджелес. Допросив старуху, Уайт позвонил в «П. К. Беллз» и запросил записи обо всех звонках в Лос-Анджелес с этого номера с середины марта до середины апреля 1953 года. Я сделал то же самое и получил три звонка, все на телефон-автомат в Голливуде, неподалеку от «Ночной совы». Интересно, правда? Подожди, это еще не самая горячая новость!

– Черт побери…

– Слушай внимательно, капитан. Уайт заглянул в подвал и сказал бабусе, что ничего там не нашел. Я тоже туда спустился – и нашел скелет, завернутый в дерюгу, посыпанный нафталином, чтобы отбить запах, и с громадной дырой в черепе. Я вызвал в Сан-Берду дока Лэймана. Он привез с собой тюремную зубную карту Дюка Каткарта и отчет из Бюро коронера. Все совпадает. Понимаешь? Мы неправильно опознали одного из убитых! Черт, поверить не могу, что Уайт сам до всего этого додумался и никому не сказал о скелете! Капитан, ты слушаешь?

Эд хватает Фиска за ворот.

– Где Бад Уайт?

Фиск, дрожащим голосом:

– Я слышал, он вместе с Дадли Смитом поехал на север. Говорят, шериф округа Марин наконец-то решил поделиться сведениями по Энгелклингам.

Мусорщику, в трубку:

– В статье говорится, что она видела фотографии.

– Да, Уайт принес ей несколько снимков с пометками Бюро штата. Очевидно, не хотел везти ее в участок и показывать наши архивы. Во всяком случае, приятеля Сьюзи она не опознала. Если его действительно убили в «Ночной сове», мы его найдем – я уже поручил доку Лэйману найти зубную карту покойника. Так что, привезти ее сюда? Дать ей посмотреть наши фотоальбомы?

– Да.

Он отдает трубку Фиску. Подходит Рэй Пинкер с разграфленной бумажкой в руке.

– Престилфиопин, капитан. Очень редкое экспериментальное антипсихотическое средство, используется для успокоения буйных сумасшедших. Нашей подружке его ввел профессионал – точно знал нужную дозу. Послушай, старина, ты бы лучше присел, вид у тебя такой, словно тебе самому вот-вот понадобится вскрытие!

Профессионал. Пэтчетт – химик по образованию, занимался фармацевтикой. Отец братьев Энгелклингов – талантливый фармацевт, разрабатывавший антипсихотические средства… За стеклом – шлюха Бада Уайта, одна, бобины магнитофона вертятся впустую.

Эд входит к ней.

– Опять вы? – говорит Линн.

– Совершенно верно.

– Собираетесь предъявить мне обвинение или отпустить?

– Ни то ни другое. У нас с вами еще шестьдесят восемь часов.

– А вы не нарушаете мои конституционные права?

– Ради такого случая можно их и нарушить.

– Какого «такого случая»?

– Не притворяйтесь дурочкой. Пирс Пэтчетт распространяет порнографию. Увечья на теле его убитого «партнера» Сида Хадженса соответствуют композициям с порнографических фотографий. Один из убитых в «Ночной сове», по-видимому, участвовал в заговоре с целью распространения этой порнографии, а ваш приятель Бад Уайт скрыл улики, указывающие на истинную личность жертвы. Он попросил вас дать показания, и вы явились сюда, накачанная средством, нейтрализующим действие пентотала. Это не в вашу пользу, но, если вы согласитесь с нами сотрудничать, спасете от больших неприятностей не только себя, но и Уайта.

– Бад может сам о себе позаботиться. А вы ужасно выглядите. Какое у вас красное лицо!

Эд садится, выключает магнитофон.

– Вы ведь даже не чувствуете пентотала, верно?

– Чувствую себя так, словно выпила четыре порции мартини. А от четырех мартини в голове у меня только проясняется.

– Пэтчетт прислал вас сюда без адвоката, чтобы выиграть время. Он знает, что вы должны дать показания по делу «Ночной совы», и знает, что он в этом деле, по меньшей мере, важный свидетель. Лично я не думаю, что он убийца. Но о разнообразных делах и делишках Пэтчетта мне тоже многое известно. Так что надеюсь на ваше сотрудничество – этим вы поможете не только себе, но и ему.

Линн, с улыбкой:

– Бад мне говорил, что вы очень умны.

– А что он еще говорил?

– Что вы человек слабый и не прощаете тем, кто догадывается о вашей слабости. Что всю жизнь стремитесь превзойти своего отца.

Ладно, пропустим.

– Вернемся к моему уму и к моим догадкам. Пэтчетт – фармацевт. Это еще необходимо проверить, но я на сто процентов уверен, что он работал под руководством Франца Энгелклинга, фармаколога, разрабатывавшего антипсихотические средства – например, подобное тому, что ввел вам Пэтчетт, чтобы вы могли сопротивляться действию пентотала. У Энгелклинга было двое сыновей: несколько недель назад они оба были убиты в Северной

Калифорнии. Во время расследования «Ночной совы» эти двое сделали заявление, в котором упоминался, в частности, цитирую: «сладкий папик», под началом у которого находятся, цитирую: «высококлассные девушки по вызову». Очевидно, это Пэтчетт, и очевидна связь Пэтчетта с торговцем порнографией по имени Дюк Каткарт, предположительно убитым в «Ночной сове». Очевидно, Пэтчетт замешан в этом деле, а вы помогаете ему избежать неприятностей. Линн, закуривая:

– Вы и в самом деле очень умны.

– Да. А еще я хороший детектив – даже если приходится иметь дело с уликами пятилетней давности. Я знаю, что Пэтчетт планировал заняться шантажом вместе с Хадженсом, знаю, как вы сжигали досье в лесу. Я читал признание Винсеннса и знаю все о делах Пэтчетта, в том числе и о «Флер-де-Лис».

– Значит, вы знаете, что у Пэтчетта есть информация, которая может погубить Винсеннса?

– Да. Но мы с окружным прокурором готовы скрыть эту информацию в интересах сохранения репутации полиции Лос-Анджелеса.

Линн заметно нервничает: роняет сигарету, теребит в руках зажигалку. Эд продолжает:

– Эту игру вам с Пэтчеттом не выиграть. У меня двенадцать дней, чтобы выбраться из этой передряги. Если мне это не удастся, я наверстаю свое на побочных обвинениях. А Пэтчетту их можно предъявить по меньшей мере дюжину. Поверьте, если я не раскрою это дело, то сделаю все, абсолютно все, чтобы остаться на коне!

Линн смотрит на него, широко раскрыв глаза. Эд отвечает ей злобным взглядом.

– Пэтчетт вас сделал, верно? Кем вы были до встречи с ним? Уличная девчонка из провинциальной глухомани.

Пэтчетт научил вас одеваться, научил говорить, научил думать. Не спорю, результаты впечатляющие. Но у меня двенадцать дней, чтобы вытащить свою жизнь из дерьма, и, если мне это не удастся, я отыграюсь на Пэтчетте и на вас! Линн нажимает кнопку магнитофона.

– Шлюха Пирса Пэтчетта дает показания. Вас я не боюсь, а Бада Уайта люблю – сейчас люблю больше, чем когда-либо. Я счастлива, что он сумел скрыть улики и перехитрить вас, и рада, что вы оказались глупцом и не смогли оценить его по достоинству. Прежде я ревновала его к Инес Сото, но теперь рада, что эта бедная девушка сумела выбрать из вас двоих настоящего мужчину!

Эд нажимает кнопки «стереть», «стоп», «старт»:

– У нас еще шестьдесят семь часов, и в следующий раз я не буду с вами любезничать!

В дверях появляется Клекнер с папкой:

– Капитан, Винсеннс привез эту женщину, Леффертс. Сейчас они просматривают фотографии. Винсеннс хотел, чтобы вы взглянули вот на это.

Эд выходит. В толстой папке – глянцевые порножурналы.

Верхние номера – красивые парни и девушки в красочных костюмах предаются изощренному распутству. У некоторых головы вырезаны, а затем вклеены на место – Джек пытался опознать натурщиков. Фотографии – настоящие произведения искусства, они и привлекают, и отталкивают – все, как рассказывал Мусорщик.

Нижние журналы – со строгими черными обложками. Изуродованные тела, потоки чернильной крови. Верно: вот этот распростертый на ковре парень с оторванными руками и ногами – точь-в-точь Хадженс.

Хадженса убил тот, кто делал эти фотографии.

Эд открывает последний выпуск – и застывает как вкопанный.

Хорошенький мальчик, обнаженный, с оторванными руками – из ран двумя ручьями струится чернильная кровь. Знакомое зрелище, слишком знакомое – но не по делу Хадженса. Эд торопливо листает журнал – натыкается на сфальцованную вклейку: расчлененные дети, мальчики и девочки, причудливые кровавые завитки на белом фоне…

ОН ЗНАЕТ, ЧТО ЭТО.

Эд бросается вниз, в архив Отдела убийств, находит ящик: «1934». «Атертон, Лорен, множественные судимости». Три толстые папки: снимки, сделанные самим доктором Франкенштейном.

Дети сразу после расчленения.

Руки и ноги отделены от тел.

Изуродованные трупы на белой вощеной бумаге.

Потоки крови – красное на белом. Причудливые кровавые узоры – палец макали в кровь и обводили по контуру. Все как у Хадженса. Все как на порнографических картинках.

Эд захлопывает ящик, в спешке прищемив себе пальцы. Выбегает из здания, садится в машину и, включив мигалку, мчится в Хенкок-парк.

* * *

В особняке у Престона Эксли вечеринка: на стоянке полно машин, из розового сада позади дома доносится музыка. Эд входит в гостиную – и останавливается, пораженный.

Книжные шкафы его матери исчезли. На их месте – огромный макет: вся Южная Калифорния из папье-маше. Города, связывающие их дороги, стрелки по периметру – указания на то, где пройдут сверхсовременные шоссе Престона Эксли.

Макет прекрасен – вид его заставляет Эда на миг забыть о глянцевой грязи. Корабли в порту Сан-Педро, горы

Сан-Габриэль, даже крошечные автомобили на асфальте… Зримый триумф Престона Эксли.

Эд берет крошечную машинку, ведет ее от океана к холмам. За спиной – голос отца:

– Я думал, ты сейчас работаешь в Южном Централе.

Эд оборачивается:

– Что?

Престон, с улыбкой:

– Разве тебе не нужно оправдаться перед журналистами?

Очарование развеяно – перед глазами вновь встают снимки Атертона.

– Извини, отец, не понимаю, о чем ты.

Престон смеется:

– Мы в последнее время так редко видимся, что забываем о вежливости.

– Отец, я…

– Прости. Я имел в виду сегодняшнее интервью Дадли Смита в «Геральд». Он говорит, что новое расследование будет сосредоточено на Южном городе, что вы ищете другую банду грабителей-негров.

– Нет, не совсем.

Престон кладет руку ему на плечо.

– Эдмунд, мне не нравится, как ты выглядишь. Вид у тебя испуганный. Ты сейчас совсем не похож на полисмена. И сюда пришел явно не для того, чтобы поздравить меня с окончанием строительства.

Теплая, надежная рука у него на плече.

– Отец, кто, кроме полицейских, работавших над делом Атертона, видел фотографии его жертв?

– Теперь моя очередь воскликнуть: «Что?» Ты о тех фотографиях, что подшиты к делу? Что я много лет назад показывал тебе и Томасу?

– Да.

– О чем ты говоришь, сынок?

– Это улики, и улики закрытые, их никогда не демонстрировали ни публике, ни прессе. А теперь объясни…

– Отец, мы выяснили, что «Ночная сова» связана с еще несколькими серьезными преступлениями и негры к этому никакого отношения не имеют. Одно из этих преступлений…

– Эдмунд, ты меня удивляешь. Объясни улики так, как я тебя учил! У меня тоже бывали такие дела…

– Таких дел ни у кого еще не было! Я лучший детектив в полиции Лос-Анджелеса, отец, я лучше тебя, и у меня никогда еще не было такого дела!

Престон опускает ему на плечи обе руки. Теперь Эд не чувствует ни тепла, ни надежности – только тяжесть. Плечи немеют.

– Прости, но это правда. Я обнаружил, что одно убийство пятилетней давности непосредственно связано с «Ночной совой». Убитый был изуродован точно так же, как жертвы Лорена Атертона. И точно такие же увечья, только фальшивые – подрисованные красными чернилами, – я обнаружил на порнографических снимках, также связанных с делом «Ночной совы». А это может означать одно из двух: либо кто-то видел фотографии Атертона и позаимствовал идею у него, либо в тридцать четвертом ты отправил в газовую камеру не того человека.

Престон, совершенно спокойно:

– В виновности Лорена Атертона сомневаться невозможно. Он во всем признался, его уличили свидетели. Фотографии видели вы с Томасом, больше никто. Не думаю, что они вообще когда-нибудь покидали архив Отдела убийств. Если оставить предположение, что убийца – полицейский (что мне кажется чепухой), остается предположить, что Атертон показывал кому-то фотографии до ареста. Ты. Эдмунд, прославился убийством троих невиновных, но я такой ошибки не совершал. И думай, прежде чем повышать голос на отца.

Эд отступает, задевает модель – секция фривея падает на пол.

– Прости, отец. Я устал соревноваться с тобой, устал доказывать тебе, что я не хуже Томаса. Теперь я хочу попросить у тебя помощи. Отец, все ли я знаю о деле Атертона?

– Извинения принимаются. Да, Эдмунд, ты знаешь все, что нужно знать. Мы с Артом столько раз рассказывали тебе об этом деле на наших «семинарах», что, думаю, ты изучил его не хуже меня.

– У Азертона были друзья? Знакомые?

Престон качает головой.

– Нет, нет и нет. Типичный психопат-одиночка.

Глубоко вздохнув:

– Мне нужно поговорить с Рэем Дитерлингом.

– Зачем? Потому что от рук Атертона погиб ребенок, снимавшийся в ею фильмах?

– Нет. Потому что один из свидетелей по делу «Ночной совы», как выяснилось, знаком с Дитерлингом.

– И давно они познакомились?

– Около тридцати лет назад.

– Как зовут этого человека?

– Пирс Пэтчетт.

Престон, пожав плечами:

– Никогда о нем не слышал. И мне не хотелось бы, чтобы ты беспокоил Рэймонда расспросами. Знакомство тридцатилетней давности – не причина тревожить человека, занимающего такое положение, как Рэй Дитерлинг. Если хочешь, я спрошу Рэя об этом человеке и передам тебе ею ответ. Этого достаточно?

Эд смотрит на макет. Огромный Лос-Анджелес, словно паутиной опутанный со всех сторон дорогами Престона

Эксли, – эта картина завораживает. Руки отца на плечах снова становятся мягкими, ласковыми:

– Сын, ты давно и полностью заслужил мое уважение. Сейчас тебе порядком достается, но держишься ты достойно. Однако подумай вот о чем. Именно дело «Ночной совы» дало стартовый толчок твоей карьере, именно пересмотр дела «Ночной совы» поможет тебе не скатиться вниз. Побочные преступления, как бы интересны они ни были сами по себе, могут отвлечь тебя от твоей главной задачи и, следовательно, разрушить твою карьеру. Пожалуйста, помни об этом.

Эд накрывает руки отца своими.

– Помню, отец. Но еще я помню об абсолютной справедливости.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

Оба места преступления – типография и квартира по соседству – опечатаны. Шериф округа Марин, толстяк по фамилии Хэтчер, помалкивает. Местный эксперт трещит без умолку.

Место преступления № 1: задняя комната в типографии «Быстрый Боб». Слушая эксперта, Бад не сводит глаз с Дада. Вспоминает его рассказ: «Ты его чуть не убил, и нам пришлось тебя оттаскивать. Извини, что били по голове – иначе с тобой было не справиться. А Хинтон, как выяснилось, связан с очень серьезными людьми… Но я тебе обо всем расскажу в свое время».

Настаивать Бад не стал – он ведь не знает, что о нем известно Даду.

Линн сейчас на допросе.

Эксли дал ему оплеуху, и Бад не смог ответить. Эксперт указывает на опрокинутые полки: – Как вы видели, в передней комнате все в порядке, там преступник ничего не тронул. Здесь мы нашли сигаретные окурки двух марок – по-видимому, братья Энгелклинги заработались допоздна. Предположим, что преступник вскрыл отмычкой входную дверь, прокрался сюда и застал Энгелклингов врасплох. Наше предположение подтверждают следы на ручке двери – отпечатки пальцев в перчатке. Он входит, заставляет наших двух братцев открыть вот эти шкафы, но не находит то, что искал. Разозлившись, сбрасывает полки на пол. Отпечатки пальцев в перчатках на четвертой полке указывают, что убийца – среднего роста и правша. По его требованию братья открывают все ящики: отпечатки пальцев смазанные, должно быть, у Пита и Бакса к тому моменту уже от страха тряслись руки. Но и здесь преступник, по всей видимости, не нашел искомого и заставил братьев отвести его к себе на квартиру. Это через дорогу – следуйте за мной, джентльмены.

Все четверо выходят, переходят через дорогу. Эксперт несет с собой фонарик. Бад держится позади.

Линн уверяла его, что сможет противостоять сыворотке правды. Что для этого достаточно включить мозги.

Дад по-прежнему твердит, что убийцы – негритянская банда, но что-то подсказывает Баду, что сам он в это не верит.

Эксперт говорит:

– Как видите, дорожка, ведущая к дому, покрыта грязью. В то утро, когда были обнаружены тела, наши ребята обнаружили и сфотографировали три цепочки следов, к сожалению слишком неглубокие и смазанные, чтобы снять слепки. Два человека шли рядом, третий – позади них. Очевидно, вел их под дулом револьвера.

Подходят к бунгало. Дадли необычно молчалив – он и в самолете почти не раскрывал рта.

«Как разыграть свои карты? – думает Бад. – Скелет в подвале – как обратить его против Эксли?»

Дверь заклеена желтой лентой. Хэтчер ее снимает. Эксперт открывает дверь своим ключом. Внутри горит свет. Бад входит первым.

В квартире – кавардак, тщательно зафиксированный и сохраненный полицией.

На ковре от стены до стены – пятна крови, каждое обведено мелом. Стеклянные пузырьки, в беспорядке разбросанные по полу, также обведены, упакованы в прозрачные пакеты. Фотонегативы – десятки фотонегативов, потрескавшихся, изъеденных то ли огнем, то ли какой-то кислотой. Стулья перевернуты, шкаф распахнут, обивка на диване разорвана, из-под нее торчит самое интересное – пустой полиэтиленовый пакет с ярлыком «героин».

Эксперт продолжает рассказ:

– В пузырьках – химикаты, опознанные как антипсихотические препараты. Негативы по большей части совершенно испорчены, однако нам удалось установить, что по крайней мере большая часть из них – порнографические снимки. Они уничтожались с помощью химикалий, взятых из холодильника на кухне: братья хранили у себя целый набор химических растворителей. Моя гипотеза следующая: мы знаем, что перед смертью Питера и Бакстера Энгелклингов пытали. Возможно, убийца показывал им каждый негатив по отдельности, задавал вопросы, затем уничтожал негатив. Что же он искал? Этого мы не знаем. Возможно, пытался опознать натурщиков. Кстати, под кушеткой мы нашли увеличительное стекло. Теперь обратите внимание на пакет с надписью «героин»: содержимое его, разумеется, заперто в надежном месте. В диванной подушке хранилось в обшей сложности четыре таких пакета. Целое состояние – которое убийца почему-то не забрал.

В кухне бардак еще хуже: холодильник распахнут, разбросаны пузырьки и бутылочки с химическими символами. В раковине сложено горкой что-то вроде печатных форм.

Эксперт обводит разгром рукой:

– еще одна гипотеза, джентльмены. В моем отчете о состоянии места преступления я перечислил не менее двадцати шести химических препаратов, найденных в помещении.

Преступник пытал Пита и Бакса Энгелклингов необычным способом – нанося на кожу различные химикалии. Он должен был знать, какие именно препараты обладают обжигающим действием. А поскольку ему определенно приходилось выбирать из того, что было под рукой, я бы предположил у этого человека медицинское, химическое или, по крайней мере, инженерное образование. Теперь – в спальню.

ПЭТЧЕТТ, мелькает в голове у Бада.

Капли крови на полу указывают путь в спальню. Маленькая комнатка – двенадцать на двенадцать футов – превратилась в мясницкую.

Меловые контуры двух тел: одно – на кровати, другое – на полу. Пятна засохшей крови. На столбиках кровати завязана бельевая веревка. Еще несколько испорченных негативов. На полу и на кровати – несколько меловых кружков. В стене дырка от пули.

Эксперт:

– Все негативы мы проверили на отпечатки пальцев: только братья Энгелклинги и руки в перчатках. После проверки расположили их все на исходных местах. Очевидно, пытки и последующие убийства произошли именно в спальне. Вот эти маленькие круги на полу и на постели отмечают местоположение кожи и мышечной ткани Энгелклингов, отделившейся от тела в результате действия химикатов. Если вы приглядитесь к полу, то заметите кое-где на паркете пятна – тоже действие растворителей. В каждого из братьев выстрелили дважды из револьвера тридцать восьмого калибра с глушителем. Об использовании глушителя свидетельствуют как следы на гильзах, так и то, что соседи не слышали выстрелов. Отверстие от пули на стене – в сущности, единственное, что указывает на убийцу. Картина происшедшего такова. Бакс Энгелклинг каким-то образом освободился от пут, завладел оружием, выстрелил в убийцу и ранил его. Затем убийца отнял у него револьвер и застрелил Бакса. На пуле, извлеченной из стены, найдены микроскопические частицы крови и мышечной ткани, а также волос с руки. Ткань принадлежит белому мужчине, кровь группы 0+, волос седой. У обоих Энгелклингов кровь группы АВ -, так что, очевидно, убийца был ранен. Однако, судя по тому, что, застрелив братьев, он нашел в себе силы уничтожить оставшиеся негативы (обратите внимание на кровавый след, ведущий в гостиную) и уйти своим ходом, ранение было легкое. В коллекторе чуть дальше по улице бригада лейтенанта Хэтчера обнаружила полотенце, измазанное кровью группы 0+: очевидно, им он перетянул рану. А вот моя последняя гипотеза: не знаю, кто такой этот ублюдок, но убийство явно совершено из-за негативов.

– В общем, результат нулевой, – подает голос Хэтчер. – Десять раз все проверили и перепроверили – никаких свидетелей. У братьев – ни единого друга или знакомого, у которого можно было бы что-то выяснить. Мы обзвонили поликлиники, частных врачей, станции неотложной помощи, аэропорты, вокзалы, спрашивали, не появлялся ли где-нибудь раненый – ничего. Если у братьев и была записная книжка, убийца унес ее с собой. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Как верно заметил мой ученый друг, судя по всему, убийство совершено из-за негативов – а это может (подчеркиваю – только «может») означать, что наше дело связано с этой вашей «Ночной совой». Там ведь был какой-то порнографический след, верно?

Дадли:

– Верно, была такая гипотеза, но потом она не подтвердилась.

– Но сейчас в газетах пишут, что вы пересматриваете дело.

– Совершенно верно.

– Капитан, я прошу прощения за то, что не сразу поделился с вами информацией. Давайте об этом забудем. Скажите, есть ли у вас что-то, что могло бы помочь нам в расследовании?

Дадли, с улыбкой:

– Шеф Паркер поручил мне получить для изучения копию ваших материалов. Он сказан также, что если мы найдем связь с нашими убийствами, то предоставим в ваше распоряжение стенографическую запись показаний братьев Энгелклингов в апреле пятьдесят третьего.

– Что значит «если найдем связь»? Их показания касались порнографии, а наше убийство явно с ней связано!

Дадли, щелкая зажигалкой:

– Не обязательно. Возможно, и с героином.

Хэтчер фыркает:

– Капитан, если бы братьев прикончили из-за героина, уж наверно, убийца забрал бы его с собой!

– Мы ничего не знаем об убийце. Возможно, он просто психопат и по неизвестным причинам негативы вызвали в нем психопатическую реакцию. А вот героиновая тема, по правде говоря, меня заинтересовала. Есть какие-нибудь свидетельства о том, что братья его производили или им торговали?

Хэтчер мотает головой.

– Ни единого. Так или иначе, думаю, для нашего дела это неважно. При пересмотре «Ночной совы» открылось что-нибудь, связанное с порнографией?

– Нет, пока нет. Я свяжусь с вами после того, как изучу ваши материалы.

Хэтчер – он готов взорваться:

– Капитан, вы приехали к нам, мы предоставили в ваше распоряжение важную информацию – и ничего за это не получим?

– Я приехал сюда по просьбе шефа Паркера. Он заверил меня, что ваша готовность сотрудничать будет должным образом вознаграждена.

– Премного благодарен вам за такую милость!

Ситуация накаляется. Дадли растягивает губы в широчайшей улыбке. Бад выходит на тротуар, к взятому напрокат автомобилю – близится скандал, и ему хочется быть подальше от этого.

Дадли спускается с крыльца, Хэтчер и эксперт запирают дверь. Бад тихо говорит Дадли:

– Босс, в последние дни я тебя не понимаю.

– Что именно тебя смущает, сынок?

– Например, вчерашний вечер. Хинтон.

Дадли смеется:

– Сынок, вчера вечером ты превзошел самого себя! Как будто помолодел лет на десять! Твое рвение меня чрезвычайно порадовало, сынок, и окончательно убедило, что ты годишься для того задания, которое я намерен поручить тебе на днях.

– Что за задание?

– Обо всем узнаешь в свое время.

– А что с Хинтоном?

– Мы его отпустили. Ты его крепко напугал. Он пообещал вести себя прилично, и, знаешь, я ему поверил.

– А о чем вы его допрашивали?

– Сынок, у тебя – свои секреты, у меня – свои. Не беспокойся, в свое время ты все узнаешь.

По спине у Бада проходит холодная дрожь.

– Кое-что мне нужно знать сейчас. Чего мы хотим отдела «Ночной совы»? Ответь мне, босс.

– Эдмунд Эксли, сынок. Вот кто нам нужен – и тебе, и мне.

– Что?! – теперь он по-настоящему напуган.

– Эдмунд Дженнингс Эксли. С самого «Кровавого Рождества» у тебя одна цель – отомстить Эду Эксли. Ради этого ты живешь и дышишь. Ради этого ты скрываешь кое-что от меня, своего учителя. Я люблю и уважаю тебя,сынок, и не требую, чтобы ты раскрывал мне свои секреты. Но и ты не требуй от меня полной откровенности. Потерпи двенадцать дней – и, обещаю, ты увидишь, как Эксли полетит в пропасть.

– Что ты… – голосом маленького мальчика.

– Ты всегда его ненавидел, сынок, и потому не мог беспристрастно его оценить. Как человек Эксли немногого стоит, но как детективу ему нет равных. Господь мне свидетель, я глубоко презираю этого человека – но сейчас он нам нужен. Нужен, чтобы раскрыть дело «Ночной совы». Теперь ты понимаешь, почему я не хочу делиться с тобой всем, что знаю?

Дрожь унимается.

– Объясни мне, черт возьми, что я должен делать, – и дело с концом!

Дадли смеется. Потом, улыбаясь:

– Пока – только слушать, сынок. Я узнал, что в мае этого года Тад Грин намерен выйти в отставку и перейти на службу в пограничный патруль. Новым шефом детективов стану либо я, либо Эдмунд Эксли. Эксли вот-вот получит инспектора – это дает ему преимущество. Кроме того, он любимчик Паркера. Я собираюсь использовать наши с тобой секреты, чтобы раскрыть дело «Ночной совы», утвердить свои лидерские позиции, а заодно уничтожить Эксли. Умерь свое любопытство еще на несколько дней, сынок, – и я обещаю тебе роскошную месть.

Что выбрать? Вместе с Эксли или вместе с Дадли против Эксли?

Лучше быть над схваткой.

Но Эксли кое-что ему обещал. Наводку, которая поможет найти убийцу проституток…

– Босс, что вы можете мне предложить?

– Как, одного падения Эксли тебе мало?

– Мало.

– Но ты обещаешь мне полную откровенность? Я получу все – не только то, что ты рассказал Эксли, но и то, что от него утаил?

Господи, что же ему известно?!

– Согласен. Раскатистое «хо-хо-хо».

– Вижу, сынок, торговаться ты умеешь! Хорошо, вот тебе мое слово: став шефом детективов, я начну расследование по множественным аналогичным случаям убийств проституток в различных юрисдикциях. Доволен?

Бад протягивает ему руку:

– Договорились. Дадли:

– А пока держись подальше от Эксли и готовься к следующему рейду в мотель «Виктория». Через день-два я с тобой свяжусь.

– Возьми машину. У меня есть еще одно дело во Фриско.

* * *

Выбросив сорок баксов на такси, Бад мчится к Золотым Воротам. Его переполняет радость: сделка с Эксли позволила ему выжить – сделка с Дадом позволит победить! У Эксли информация и Мусорщик Джек в кармане, у Дадли – интуиция и дар просчитывать ситуацию на сто ходов. Он солгал Дадли, чтобы уничтожить Эксли – через пять лет нужно платить по долгам: ложь прощена, Два полицейских – одна цель. За окном сверкает огнями Сан-Франциско; в ушах звучит голос Дадли: «Эдмунд Дженнингс Эксли». Мурашки по коже от того, как он произнес имя их общего врага.

Проехав мост, останавливается у телефона-автомата, набирает номер Линн. Десять звонков – нет ответа. Десять минут десятого. Странно – она уже должна была вернуться из Бюро.

Через весь город в Бюро полиции Сан-Франциско. У дверей Бюро Бад нацепляет жетон, входит.

Отдел по расследованию убийств на третьем этаже – Бад повинуется стрелкам-указателям на стенах. Скрипучие ступеньки, просторная дежурка. Двое из ночной смены заправляются кофе.

Заметив чужака, встают, подходят к нему. Тот, что помоложе, разглядывает жетон:

– Из Лос-Анджелеса? Чем помочь? Бад протягивает удостоверение.

– Меня интересует нераскрытое убийство проститутки, пятьдесят шестой год. У нас произошло аналогичное убийство – хотелось бы взглянуть на ваши материалы.

– Капитана сейчас нет, может, утром зайдешь? Тот, что постарше, смотрит его удостоверение:

– Это не ты тот парень, что маньяка ищет? Капитан нам про тебя рассказывал: говорит, ты сущая заноза в заднице. Что, говоришь, еще одно убийство?

– Да. В Лос-Анджелесе, на прошлой неделе. Линетт Эллен Кендрик. Ребята, дайте мне взглянуть на дело. Десять минут – и вы меня больше не увидите.

Молодой:

– А капитану мы что скажем? Если бы он хотел, чтобы ты читал наши дела, прислал бы тебе приглашение!

Тот, что постарше:

– Капитан наш, по правде сказать, мудак каких мало. Как звали жертву, когда погибла?

– Крисси Вирджиния Ренфро, 16 июля 1956 года.

– Вот что я тебе скажу, друг. На этом же этаже, за углом – архив. Идешь туда. Находишь шкаф «Нераскрытые, 1956 год», смотришь букву Р. Ничего с собой не берешь. Через десять минут отсюда исчезаешь. Все понял?

– Понял. Спасибо.

* * *

Отчет о вскрытии, фотографии: рваные раны, месиво вместо лица, на скулах – отпечатки перстней. Тело найдено в квартире Крисси, напротив отеля «Сент-Фрэнсис».

Стандартные отчеты о проверке обычных подозреваемых: местных извращенцев берут в оборот, допрашивают, отпускают за отсутствием улик. Фетишисты, садисты, нюхачи, насильники. Сутенер Крисси – дохлый номер: во время убийства сидел в местной тюрьме. Постоянные клиенты – у всех алиби. Никаких совпадений с другими делами.

Шесть страниц бесполезной информации – и вдруг просвет:

16 июля 1956 года: коридорный из «Сент-Фрэнсис» посетил концерт Спейда Кули в отеле «Лассо». Выходя из отеля после концерта, видел, как Крисси, пошатываясь – «будто под кайфом», – брела к себе в номер.

Бад задумывается.

На прошлой неделе в Лос-Анджелесе убита Линетт Эллен Кендрик. Ламар Хинтон рассказал, что Дуайт Жилетт, экс-сутенер Кэти Джануэй. поставлял девушек на вечеринки Спейда Кули. Спейд – «законченный наркаш, жить не может без опиума». Во время последнего убийства Спейд был в Лос-Анджелесе, играл в клубе «Эль-Ранчо» на Стрип – всего в миле от квартиры Линетт.

Арестов у Спейда нет. Он член добровольной дружины шерифа Бискейлуза, туда с судимостью не берут. Понятно, что все это чистой воды пиар… А раз Спейда не арестовывали, группу его крови взять неоткуда. Разве что если…

Бад возвращается к отчету коронера, листает страницы, находит графу «Содержимое желудка». «Недопереваренные остатки пищи, сперма, большое количество опиума, принятого внутрь, – результат подтверждается остатками опиумной смолы на зубах».

Бад готов прыгать от восторга. Наконец-то след! Но такое дело в одиночку не провернешь. От Эксли он сейчас прячется, Дадли это просто не интересно. И вдруг приходит идея: Эллис Лоу обожает преступления на сексуальной почве.

Вот кто станет его напарником! Бад бросается к телефону.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

Хильда Леффертс тычет пальцем в фотографию.

– Вот он! Вот это друг Сьюзен Нэнси. А теперь вы отвезете меня домой?

В яблочко! Невысокий, плотный, и вправду очень похож на Дюка Каткарта. Дин (второго имени нет) Ван Гельдер, мужчина, белый, дата рождения: 4/3/1921, рост: 5 футов 8 дюймов, вес: 178 фунтов, глаза голубые, волосы каштановые. Одна судимость: вооруженное ограбление, от десяти до двенадцати, июнь сорок второго. Вышел из Фолсома в июне пятьдесят второго – минимальный срок отсидел полностью. Больше арестов не было. Похоже, Бад Уайт прав: именно этот парень погиб в «Ночной сове».

Хильда:

– Да-да, точно, Дин. Сьюзен Нэнси назвала его «Дин», а он ответил: «Нет, привыкай называть меня Дюком».

– Вы уверены? – спрашивает Джек.

– Уверена? Господи боже мой, разумеется, уверена! Я здесь битых шесть часов просидела, разглядывая фотографии каких-то бандитов, и вы меня еще спрашиваете, Уверена ли я! Если бы я хотела соврать, соврала бы давным-давно! Прошу вас, офицер: сначала вы находите у меня в подполе труп, теперь еще эти фотографии… Может быть, вы наконец отпустите меня домой?

Джек молча качает головой. Откуда Ван Гельдер узнал о проекте Каткарта? Энгелклинги – Микки Коэн – тюрьма… Снимает трубку, набирает О.

– Оператор слушает.

– Оператор, это полиция, срочно. Мне необходимо поговорить с кем-нибудь из администрации федеральной тюрьмы Мак-Нил, Паджет-Саунд. Вашингтон.

– Понятно. Ваше имя?

– Сержант Винсеннс, полиция Лос-Анджелеса. Скажите, что речь идет об убийстве.

– Понятно. Знаете, связь с Вашингтоном сейчас не очень…

– Черт побери! Мой номер Мэдисон – 60042. Жду.

– Хорошо, сэр, постараюсь туда дозвониться.

Джек вешает трубку. Смотрит на часы, считает секунды. Проходит сорок секунд: дзззынь, дзззынь!

– Винсеннс!

– С вами говорит Кейхилл, помощник начальника тюрьмы Мак-Нил. Говорите, это связано с убийством?

Хильда Леффертс обиженно надувает губы. Джек отворачивается.

– Да. Мне нужен ответ на один-единственный вопрос. Карандаш и бумага у вас есть?

– Конечно.

– Так вот. Я хочу знать, значится ли в списке посетителей тюрьмы в период с февраля по апрель 1953 года белый мужчина по имени Дин Ван Гельдер – фамилия пишется в два слова. Все, что мне нужно, – да или нет и фамилия человека, которого он навешал.

Вздох.

– Ладно, подождите. Это может занять довольно много времени.

Джек ждет, считая минуты, – проходит двенадцать с половиной минут.

– Ответ положительный. Дин Ван Гельдер, дата рождения 4/3/1921, навещал заключенного Дэвида Голдмана трижды: 27 марта, 1 апреля и 3 апреля пятьдесят третьего года. Голдман находился в тюрьме по обвинению в сокрытии доходов. Вы, возможно, слышали…

Дэви Г. – помощник Микки Коэна. Последний визит Ван Гельдера – ровно за две недели до «Ночной совы», именно в то время, когда братья Энгелклинги сообщили о своем плане Микки Коэну. Тюремщик говорит что-то еще, но Джек вешает трубку. Похоже, дело «Ночной совы» наконец-то сдвинулось с мертвой точки.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

Эд везет Линн Брэкен домой. Поначалу она отказывалась, но он быстро настоял на своем: целый день допросов, пентотал, средство против пентотала – все это вымотало ее до предела. Однако Линн не сломалась: так и не рассказала о Пирсе Пэтчетте ничего, кроме самого очевидного и безопасного. Да, он сутенер, она работала на него, но он замечательный человек, к своим девушкам относится по-отечески, а если полиция выдвинет против него обвинение (этого она уже не говорила – Эд додумал сам), адвокаты от этого обвинения камня на камне не оставят. Первый день возобновленной «Ночной совы» – чистое безумие: Дадли Смит в Гейтсвилле, его гончие трясут Южный город, Винсеннс нашел в подвале тело, опознал Ван Гельдера, установил его связь с Дэви Голдманом. Статейка в «Версии» – дело рук Бада Уайта, а сам он смылся – каким же дураком надо было быть, чтобы хоть на секунду ему поверить! Что ж, Эд справится. Он профессионал – а работа детектива в том и состоит, чтобы извлекать из хаоса логику и порядок.

И все же ему не дает покоя дело Атертона. И ощущение – ощущение пока что только интуитивное, но очень сильное, – что «Ночная сова» – лишь пена на поверхности, что в глубине этого дела кроется что-то неизмеримо более страшное…

Но пока об этом думать не стоит. Его задача сейчас – расколоть Брэкен и Пэтчетта.

Линн курит, выпуская кольца дыма в окно.

– Через два квартала налево. Там можете остановиться, я живу прямо за углом.

Эд притормаживает.

– Последний вопрос. По вашим словам в Бюро, вы знали о том, что Пэтчетт и Сид Хадженс намеревались совместно заниматься шантажом.

– Не припомню, чтобы я делала такое заявление.

– Об этом сказал я, и вы не стали спорить.

– Должно быть, просто пропустила мимо ушей. Я устала и была раздражена.

– Во всяком случае, возражать вы не стали. Джек Винсеннс, который дал письменные показания под присягой, утверждает то же самое.

– Может быть, он лжет. Ему ведь нравится драматизировать события. Вам не кажется, что в нем есть что-то от актера?

– Пожалуй, – отвечает Эд.

– И вы считаете, ему стоит доверять?

Эксли, притворно-огорченно:

– Не знаю. Джек – слабое место в моих расчетах.

– Понимаю. Мистер Эксли, вы меня арестуете?

– Начинаю подозревать, что это будет бесполезно. Что сказал вам Уайт, когда просил вас пройти допрос?

– Просто попросил, чтобы я рассказала все как есть. Вы показали ему показания Винсеннса?

Стоит сказать правду – пусть почувствует к нему благодарность.

– Нет.

– Вот и хорошо, потому что там наверняка одно вранье. А почему вы не показали?

– Бад как детектив немногого стоит. Чем меньше он знает, тем лучше. Кроме того, его патронирует мой соперник, и мне бы не хотелось утечки информации.

– Вы говорите о Дадли Смите?

– Да. А вы его знаете?

– Лично – нет, но Бад много о нем рассказывает. У меня такое впечатление, что он его боится, – а это значит, что этот Дадли и вправду опасный человек.

– Дадли очень хитер – сущий дьявол. Но как профессионал я лучше его. Послушайте, уже поздно.

– Хотите зайти ко мне, выпить?

– Сначала плевали в лицо, а теперь приглашаете к себе домой?

– Ну, учитывая обстоятельства…

Он невольно улыбается в ответ.

– Ладно, учитывая обстоятельства – согласен.

Линн выходит из машины. Идет на высоких каблуках легко, словно плывет над землей, – как будто и не было этого кошмарного дня. Вводит его к себе в дом, зажигает свет.

Эд осматривается. Изящная, со вкусом обставленная гостиная, картины на стенах. Линн сбрасывает туфли и разливает бренди по двум бокалам. Эд присаживается на обтянутый бархатом диван.

Линн садится рядом. Эд отпивает бренди, Линн медлит, согревая бокал в ладонях.

– Знаете, почему я пригласила вас зайти?

– Вряд ли надеетесь меня соблазнить – вы слишком умны. Думаю, вам просто любопытно, что я за человек.

– Бад ненавидит вас сильнее всего на свете. Сильнее, чем любит меня. И теперь я начинаю понимать почему.

– Мне не хочется знать ваше мнение.

– Я собиралась сказать комплимент.

– В другой раз, хорошо?

– Ладно, тогда сменим тему. Как Инес Сото переживает скандал с «Ночной совой»? Ее имя сейчас треплют во всех газетах.

– Тяжело переживает… Не хочу о ней говорить.

– Вас смущает, что я столько о вас знаю, а вы обо мне – ничего.

Клин клином.

– У меня есть показания Винсеннса.

– Подозреваю, что вы не слишком ему верите.

А теперь Эд сменит тему.

– Вы упоминали, что Пэтчетт финансировал ранние фильмы Рэймонда Дитерлинга. Не расскажете об этом поподробнее?

– Зачем? Потому что Дитерлинг – друг вашего отца? Догадываюсь, как нелегко порой быть сыном знаменитости.

Удар под дых, нанесенный твердой и уверенной рукой.

– Просто спрашиваю.

Линн пожимает плечами:

– Пирс как-то вскользь упоминал об этом несколько лет назад.

Звонит телефон, но Линн не снимает трубку.

– Вы, похоже, не хотите говорить о Джеке Винсеннсе.

– А вы, похоже, хотите.

– В последнее время он совсем не появляется в новостях.

– Потому что он спустил в унитаз все, что у него было. И «Жетон Чести», и дружбу с Миллером Стентоном. И убийство Сида Хадженса не слишком помогло его карьере – ведь в основном своей известностью Винсеннс был обязан именно репортажам в «Строго секретно».

Линн. отпивая бренди:

– Вы его недолюбливаете.

– Верно, недолюбливаю. Но этому в его показаниях верю безоговорочно. Как и тому, что у Пэтчетта сохранились копии всех секретных материалов Сида Хадженса, в том числе и копия досье на самого Винсеннса. Признайте это и облегчите себе жизнь.

Если она расколется, то сейчас.

– Признать это я не могу, и в следующий раз мы будем разговаривать в присутствии моего адвоката. Но могу рассказать вам, что, по моему предположению, может содержаться в этом досье.

Наконец-то!

– И что же?

– Полагаю, эта история произошла в 1947 году. Винсеннс участвовал в перестрелке на пляже. Находясь под действием наркотиков, он застрелил двоих невинных граждан, мужа и жену. У моего источника есть подтверждения: свидетельство санитара в больнице, куда привезли раненого Винсеннса. и показания врача, обработавшего его раны. Анализ крови, показывающий наличие наркотиков в организме. Показания свидетелей преступления, не заявивших об этом в полицию. Капитан, вы готовы скрыть эту информацию, чтобы защитить своего коллегу-полицейского?

«Малибу Рандеву» – славный подвиг Мусорщика Джека… Снова звонит телефон, и снова Линн не снимает трубку.

– Господи! – шепчет Эд, перед этой женщиной нет нужды притворяться.

– Да. Знаете, читая о подвигах Винсеннса, я всегда подозревала, что он с таким рвением охотится за наркоманами по каким-то личным причинам. И когда обо всем этом узнала, совершенно не удивилась. Но знаете что, капитан? Если у Пэтчетта и были копии досье, он наверняка их уничтожил.

А вот теперь – очевидная ложь.

– О том, что Джек наркоман, я догадывался – в Бюро уже много лет ходят об этом слухи. Я знаю, что вы лжете о досье, и знаю, что Винсеннс готов на все, лишь бы его заполучить. Боюсь, Пэтчетт его недооценивает.

– Как вы недооценили Бада Уайта?

Снова эта улыбка – словно удар под ложечку. На какой-то миг Эду кажется, что сейчас он ее ударит. Но она успевает рассмеяться, и он стирает улыбку с ее лица не пощечиной – поцелуем. В первый миг Линн отстраняется, но затем отвечает на поцелуй. Срывая друг с друга одежду, они скатываются на пол. Снова звонит телефон. Эд сбрасывает трубку и жмет на рычажок. Линн впускает его в себя, и они катаются по ковру, сцепившись и сотрясая мебель. Все длится не дольше нескольких секунд, Эд чувствует, что Линн дошла до вершины экстаза, а мгновение спустя кончает и сам. Они лежат, собираясь с силами. Словно избавляясь от тяжкой ноши, Эд начинает говорить.

Крутой полицейский Джек Винсеннс: наркотики – и слава. Чтобы завладеть своим досье, он готов на все. Капитану Э. Дж. Эксли нужно было выжать из Джека все – но Виннсенс, накачанный наркотиками и алкоголем, становился неуправляем…

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ

В Лос-Анджелес Бад возвращается на рассвете – ночным автобусом из Фриско. Город кажется незнакомым, словно Бад видит его впервые – как и все другое в своей жизни.

Он дремлет в такси, а в ушах звучат слова Эллиса Лоу: «Очень интересное дело, но улик у вас маловато, а Спейд Кули – личность очень известная. Поэтому я поручу расследование своим людям, а вас попрошу пока держаться от этого дела подальше». От Лоу – к Линн: сперва не отвечала на звонки, затем выключила телефон. Странно, но на нее похоже – когда ей нужно выспаться, все остальное отступает на задний план.

Баду хочется петь от радости. До чего же все хорошо – просто лучше не бывает!

Такси высаживает его у крыльца. На двери записка: на конверте надпись – «Сержант Дуэйн У. Фиск».

Срж. Уайт!

Капитан Эксли хочет видеть вас как можно скорее (по вопросу об утечке информации в журнал «Версия» и трупа в подвале). Немедленно по возвращении в Лос-Анджелес явитесь в ОВР.

Бад громко хохочет. Собирает сумку с вещами – одежда, досье по неуловимому маньяку и по «Ночной сове». Записку швыряет в унитаз и обдает ее струей.

* * *

Для начала едет в Гардену, заглядывает в мотель «Виктория». Чистые простыни, никакой крови на стенах. Поспать? На хрен сон – работать надо. Сварив себе кофе, Бад перебирает в уме все. что знает о Спейде Кули.

Все его сведения уместятся на четвертинке листа. Кули, скрипач и джазовый певец из Оклахомы, невысокий жилистый человечек лет сорока восьми. Знаменит – записал несколько популярных пластинок, несколько лет назад блистал в ТВ-шоу. Его басист Барт Артур Перкинс, кличка Собачник, привлекался за противоестественные сношения с собаками, по слухам, знаком едва ли не со всеми лос-анджелесскими гангстерами.

В ходе расследования:

Ламар Хинтон сообщил, что Спейд курит опиум. В день гибели Крисси Ренфро Спейд играл в «Лассо» – через улицу от отеля, в котором ее убили. В желудке Крисси обнаружен опиум. В последнее время Спейд выступает в лос-анджелесском клубе «Эль-Ранчо», поблизости от квартиры Линетт Эллен Кендрик. Ламар Хинтон сказал, что Дуайт Жилетт, бывший сутенер Кэти Джануэй, поставлял шлюх группе Кули.

Все улики косвенные. Но убедительные.

На стене телефон: Бад снимает трубку, набирает номер Бюро коронера службы шерифа.

– Дженсен, отдел судмедэкспертизы.

– Сержант Уайт. Позовите доктора Харриса. Знаю, что он занят: у меня только один вопрос.

– Подождите, пожалуйста… – Несколько щелчков, затем: – Ну что на этот раз, сержант?

– Нужно кое-что уточнить по последнему вскрытию.

– Сержант, вы ведь не из нашей юрисдикции.

– Содержимое желудка и крови Линетт Кендрик. Пожалуйста.

– Ну это проще простого. Содержимое желудка Кендрик нам надолго запомнилось. Записываете? Франкфуртские сосиски с кислой капустой, жареный картофель, кока-кола, опиум и сперма. Вот так последний ужин, верно?

Бад вешает трубку. «Держитесь подальше от этого дела», – сказал ему Эллис Лоу. Но Кэти Джануэй говорит: ИДИ. 

* * *

По дороге на Стрип снова и снова перебирает в уме все, что узнал.

Сперва – в клуб «Эль-Ранчо». Клуб закрыт, на дверях афиша: «Каждую ночь в нашем клубе – Спейд Кули и его "Ковбойские ритмы"!» Огромный рекламный плакат: Спейд, Собачник Перкинс, еще трое музыкантов – на вид настоящие босяки. Перстней на пальцах нет ни у кого. Внизу плаката оттиснуто: «Представители: "Ассоциация Ната Пенцлера". 653, Норт Ла Сьенега, Лос-Анджелес».

Через улицу – забегаловка с хот-догами. В меню франкфуртские сосиски, кислая капуста, картошка. Немного подальше – Кресент-Хайтс, известное место «работы» уличных шлюх. В миле к югу отсюда – квартира Линетт Эллен Кендрик.

Вывод:

Спейд подобрал ее после концерта – поздно, свидетелей не было. Накормил, угостил опиумом, поехал к ней домой. Опиумный кайф обернулся кошмаром – Спейд забил ее до смерти и трижды изнасиловал мертвую.

Бад сворачивает на бульвар Ла Сьенега, 653: солидное здание красного дерева, на почтовом ящике: «Ассоц. Ната Пенцлера». Дверь не заперта, в приемной девушка готовит кофе.

Бад входит. Девица:

– Чем могу помочь?

– Где босс?

– Мистер Пенцлер говорит по телефону. Чем я могу вам помочь?

Дверь с медной гравированной табличкой: «Н. П.». Бад толкает дверь: толстый старикан, оторвавшись от телефона, орет:

– Эй, я занят, вы что, не видите? Гейл, дай этому клоуну наш буклет и выпроводи его отсюда!

Бад показывает жетон. Старик бросает трубку, встает из-за стола.

– Вы Нат Пенцлер? – спрашивает Бад.

– Можете звать меня Натски. Работу ищете? Могу предложить вас в Голливуд, там такой неандертальский типаж сейчас в моде.

Ладно, пропустим.

– Вы агент Спейда Кули, верно?

– Совершенно верно. Хотите присоединиться к группе? Высокий заработок гарантирую: деньги Спейд приносит изрядные, хотя, по совести сказать, моя шварце уборщица поет куда лучше него. Сразу могу предложить работу вышибалы в «Эль-Ранчо», а там посмотрим. От девчонок отбою не будет. А еще приоденешься, так все будут твои.

– Закончил, папаша?

– Для вас, хамеющий молодой человек, мистер Натски! – с достоинством отвечает Пенцлер.

Бад захлопывает дверь.

– Мне нужны сведения о концертах Кули с пятьдесят первого года и по сей день. Добром отдадите или как?

Пенцлер встает, загораживая шкафы с папками своим объемистым телом.

– Ладно, Годзилла, повеселились и хватит. Информацию о клиентах я не выдаю даже под угрозой повестки в суд. Так что всего доброго, приятно было познакомиться. Заглядывайте как-нибудь на огонек.

Бад молча вырывает из стены телефонный шнур. Пенцлер, распахнув верхний ящик:

– Хорошо, хорошо, только умоляю вас, без рук! Мое лицо – мой доход, и оно мне дорого! Просто пещерные нравы какие-то!

Бад роется в папках, вытаскивает на стол ту, что озаглавлена: «Кули, Доннелл Клайд». На первой странице – снимок. Бада словно ударяет: у Спейда по два перстня на каждой руке. Разноцветные: розовый, белые, синие – бланки. Записи о гастролях, аккуратно рассортированные по годам: билеты на самолет, квитанции из отелей.

Пенцлер что-то ворчит у него за плечом. Бад сравнивает даты.

Джейн Милдред Хемшер, 8 марта 1951 года, Сан-Диего – Спейд выступал в «Эль-Кортес Скайрум». Апрель пятьдесят третьего, Кэти Джануэй – «Ковбойские ритмы» в «Бидо-Лито», Южный Лос-Анджелес. Шерон, Салли, Крисси Вирджиния, Мария, Линетт, Бейкерсфилд, Нидлз, Фриско, Сиэтл и снова Лос-Анджелес. Бад просматривает состав группы: Собачник Перкинс играет постоянно, ударники и саксофонисты приходят и уходят. Спейд Кули всегда в группе: он – лидер и делает кассу. Места, даты – все совпадает.

На синей бумаге остаются темные пятна пота – его пота.

– Где живет группа? Пенцлер:

– «Билтмор», но я вам об этом не говорил.

– Ладно. Ответная любезность: меня здесь не было. Имейте в виду, дело серьезное; несколько убийств.

– Клянусь вам, буду молчать, как сфинкс! Господи боже, подумать только! Спейд и его отребье! Господи – знаете сколько он заработал в прошлом году? 

* * *

С улицы Бад звонит Эллису Лоу. Тот начинает орать:

– Я же вам велел держаться подальше от этого дела! Я отрядил троих людей – троих цивилизованных людей, обещаю сообщить вам все, что они найдут, только не путайтесь у них под ногами, занимайтесь «Ночной совой», понятно вам?

Да-да, понятно. Но он слышит голос Кэти Джануэй, и Кэти говорит: ИДИ. «Билтмор».

Бад заставляет себя подъехать медленно. Припарковаться у черного хода. Вежливо спросить клерка, где найти группу мистера Кули.

– Президентский номер, девятый этаж, – говорит клерк.

– Спасибо, – очень спокойно отвечает Бад и даже, кажется, улыбается.

От конторки он отходит медленно, так медленно, словно плывет, раздвигая толщу воды. Вверх по лестнице – бегом, словно подхваченный течением. УБЕЙ ЕГО, – говорит малышка Кэти. Вот и президентский номер: двойные двери, на дверях – позолоченные орлы и американские флаги. Бад дергает ручку, и дверь распахивается.

Трое босяков прямо на полу – все в отрубе. Вокруг пустые бутылки и полные пепельницы – повеселились на славу. Спейда нет.

За одной из соседних дверей – какой-то шум. Бад распахивает дверь ногой.

Собачник Перкинс в постели смотрит мультфильмы по телевизору. Бад выхватывает револьвер.

– Где Кули?

Перкинс, ковыряя в зубах зубочисткой:

– На вечеринке, куда и я собираюсь. Хочешь его увидеть – приходи сегодня вечером в «Эль-Ранчо». Есть шанс, что он там появится.

– Что значит «есть шанс»? Он же заглавная фигура в группе!

– Раньше – да, но в последнее время Спейд что-то сдал, так что я все чаще его заменяю. Пою я не хуже его, а выгляжу даже лучше, так что зрители довольны. А теперь, может быть, ты отсюда уберешься и дашь мне досмотреть телек?

– Где он сейчас?

– Убери пушку, бойскаут. Спейд тебе не по зубам, максимум, что у вас на него есть, – неуплата алиментов.

– Ошибаешься. Я обвиняю Спейда в убийстве первой степени. И в употреблении опиума, если тебе этого мало.

Перкинс выплевывает зубочистку:

– Что ты сказал?

– Убийства проституток. Спейд любит молоденьких?

– Он не убивать их любит, а на болт сажать. Как и мы с тобой.

– Где он?

– Стукачей поищи в другом месте.

Бад бьет его рукоятью револьвера в челюсть. Перкинс вопит, выплевывает зубы. По телевизору начинается реклама: детишки громко требуют добавки кукурузных хлопьев «Келлог». Бад стреляет в экран, и телек умолкает.

Собачник шепелявит:

– Прочеши кайф-базары [53] в Чайнатауне. И оставь меня в покое, черт бы тебя побрал!

УБЕЙ ЕГО, – говорит Кэти, и в первый раз за много лет Бад вспоминает свою мать.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ

– Я уже объяснял капитану Эксли, – говорит психиатр, – но, раз он настаивает, придется объяснить и вам. Допрашивать мистера Голдмана совершенно бесполезно. Большую часть времени его разум безнадежно помрачен.

Джек оглядывается: тени в пижамах, бесшумно бродящие по коридору, безумные рисунки на стенах. Жуткое это место – дурдом.

– Не могли бы вы объяснить поподробнее, что с ним? Нам необходимо получить от него заявление.

– Что ж, если он сумеет связать два слова, считайте, вам крупно повезло. В июле прошлого года мистер Голдман и его коллега Микки Коэн, находившиеся в то время в тюрьме Мак-Нил, подверглись нападению. Неустановленные лица набросились на них с ножами и обрезками металлических труб. Коэн почти не пострадал, но мистер Голдман получил серьезную травму черепа, самым пагубным образом сказавшуюся на работе мозга. В конце прошлого года оба были освобождены досрочно. Сразу после освобождения мистер Голдман начал вести себя неадекватно: в конце декабря полиция Беверли-Хиллз арестовала его за мочеиспускание в общественном месте. Суд признал мистера Голдмана невменяемым и вынес определение о его содержании в психиатрической лечебнице в течение девяноста дней. К нам он попал сразу после Рождества. Девяносто дней недавно истекли, но мы уже оформили документы на следующий срок. К самостоятельной жизни он не способен, а помочь ему мы, честно говоря, не можем ничем. Впрочем, могу сообщить то, что, возможно, вас заинтересует: мистер Коэн навещал мистера Голдмана в больнице и выразил желание перевести его в частную лечебницу за свой счет, но мистер Голдман отказался, причем вел себя так, словно очень боится мистера Коэна. Странно, не правда ли?

– Может быть, не так уж и странно. Где он?

– Вот за этой дверью. Только, пожалуйста, будьте с ним помягче. Верно, когда-то этот человек был гангстером, но теперь он просто несчастный больной.

Джек открывает дверь. Маленькая комнатка, стены обиты войлоком. На войлочной скамье Дэви Голдман – небритый, с отвисшей челюстью и пустыми глазами – рассматривает картинки в «Нэшнл Джиографик». От Дэви воняет лизолом.

Джек присаживается рядом. Голдман отодвигается, не глядя на него.

– Ну и клоповник, – говорит Джек. – Почему ты не хочешь, чтобы Микки тебя отсюда забрал?

Голдман вытаскивает из носа козявку и сует себе в рот.

– Дэви, ты поссорился с Микки?

Голдман молча протягивает Джеку журнал. На картинке потрясают копьями голые негры.

– Мило. Были бы это белые девчонки – пожалуй, я бы тоже подписался. Дэви, ты меня помнишь? Я Джек Винсеннс. Служил в полиции, в Отделе наркотиков. Мы с тобой часто встречались на Стрипе.

Голдман скребет у себя в паху, бессмысленно улыбается.

– Дэви, почему ты боишься Мика? Ведь вы с ним друзья. Он о тебе позаботился.

Голдман, прихлопывая невидимого жучка:

– Больше не друзья.

Интонация у него… Такое не опишешь и не подделаешь. Такой голос Джек слышит впервые – и, бог свидетель, не хотел бы услышать еще раз.

– Дэви, расскажи, что случилось с Дином Ван Гельдером? Ты его помнишь? Он навещал тебя в Мак-Ниле.

Голдман снова запускает палец в нос. Вытирает руку о штанину.

– Дин Ван Гельдер. Он был у тебя в Мак-Ниле весной пятьдесят третьего. Тогда же, когда к Микки приезжали братья Энгелклинги, Пит и Бакс. Теперь ты боишься Микки, а этот Ван Гельдер пристукнул парня по имени Дюк Каткарт, а его самого пристукнули в «Ночной сове», и мне, черт побери, НУЖНО знать, как все это связано! Дэви, напряги мозги – если они у тебя остались!

Нет ответа.

– Ну, Дэви! Расскажи все дядюшке Джеку. Тебе сразу станет легче.

– Голландец долбаный голландец Микки не знает если знает будет больно хаб рашмонес [54] Мейер хаб рашмонес Мейер Харрис Коэн te absolvo [55] мои грехи…

Лицо мертвое, взгляд бессмысленный – живут только губы. Джек мысленно переводит: голландец – Ван Гельдер. идиш, латынь… Похоже, Дэви за что-то просит у Микки прошения.

– Ну говори, Дэви. Говори. Что ты сделал Микки? Облегчи душу. Исповедуйся отцу Джеку, и тебе сразу станет хорошо.

Голдман снова лезет пальцем в нос. Джек подталкивает его локтем:

– Говори же!

– Голландец все просрал.

??? Может быть, план с «двойником» разработал Дэви?

– Что просрал? Говори! Монотонным, мертвым голосом:

– Три стрелка парней Микки бум-бум-бум Микки думал всему а нет Чеширский кот все забрал у Микки ничего не осталось. Хаб рашмонес Мейер я им поверил а тебе не поверил te absolbo…

???

– О ком ты говоришь, Дэви? Что за стрелки? Что за Чеширский кот?

Голдман начинает фальшиво мычать какую-то мелодию. Прислушавшись, Джек узнает «Поезд-экспресс».

– Дэви, поговори со мной!

– Бам-бам-бам, – напевает Дэви, – бам-бам-бам мой поезд-экспресс. Бам-бам-бам-бам-бам-бам мой поезд-экспресс.

Мать-перемать, я с этим идиотом сам рехнусь!

– Бззз бззз говорит жучок, – сообщает Дэви. – Жучок говорит я слушаю. Хаб рашмонес Мейер дорогой мой друг.

Господи Иисусе! Джек, кажется, начинает понимать, о чем речь.

Энгелклинги разговаривали с Козном у него в камере. Микки клянется, что не пересказывал разговор ни одной живой душе. Но Голдман каким-то образом об этом узнал и решил перехватить сделку, от которой отказался Микки. Отправил Дина Ван Гельдера замочить Каткарта – или. возможно, приказал только перекупить дело, а остальное Ван Гельдер сделал по собственной инициативе. Но как он узнал???

ЖУЧОК! Голдман установил жучок в камере Коэна???!

– Дэви, расскажи мне про жучок! Голдман начинает мычать «Настроение». В палату заглядывает врач.

– Офицер, я полагаю, достаточно. Оставьте этого беднягу в покое.

* * *

Свою идею Джек изложил по телефону, и Эксли ее одобрил: теперь – в Мак-Нил, на поиски жучка в камере Микки Коэна. Аэропорт Вентура в нескольких милях от Камарильо, самолетом в Паджет-Саунд, оттуда на такси до тюрьмы. Боб Галлодет уже позвонил в Бюро управления наказаниями: тюремщики из Мак-Нила, скорее всего, охотно сотрудничать не станут: Микки Коэна они баловали, создали ему королевские условия (разумеется, не бесплатно) и теперь боятся наказания за взяточничество. Эксли рассказал, что Баз, Уайт исчез – Фиск и Клекнер сейчас его ищут. Должно быть, удрал, гад, когда понял, что Эду все известно о его фокусах с «Версией» и с трупом в подвале, – Фиск упоминал об этом в записке, которую ему оставил. Паркер говорит, Дадли Смит сейчас изучает материалы по делу Энгелклингов, скоро представит рапорт. Линн Брэкен по-прежнему запирается.

– Что же дальше? – спрашивает Джек. Эксли:

– В полночь в «Тихом океане». Встретимся и все обсудим.

И голос его при этом звучит довольно-таки зловеще.

В аэропорту Вентура Джек садится на самолет – билет ему заказал капитан Эксли. Стюардесса предлагает газеты: он берет «Тайме» и «Дейли Ньюс», ищет новости о «Ночной сове».

Ребята Дадли рвут на части Черный город, перетряхивают известных цветных бандитов – ищут тех, кто на самом деле палил из дробовиков в Гриффит-парке. Безнадежное дело: если уж дробовики в автомобиль подбросили, скорее всего, подбросили и гильзы, по газетным репортажам вычислив, где они должны найтись. А на такое способны только профессионалы. Майк Брюнинг и Дик Карлайл приняли командование над 77-м участком: все местные и еще двадцать человек из Отдела убийств в их распоряжении. Черные отморозки в этом случае были ни при чем – стопроцентно. Похоже, все как в пятьдесят третьем: Дадли не ищет виноватых – ищет, на кого бы свалить вину. Фотографии в «Дейли Ньюс»: демонстрация с плакатами на Сентрал-авеню, дом, который Эксли купил Инес Сото. В «Таймc» снимок Инес на пороге дома Рэя Дитерлинга в Лагуне: ослепительно-белое пламя фотовспышек, она прикрывает глаза рукой.

Джек читает дальше.

Бюро генерального прокурора в Сакраменто объявило о своем намерении пересмотреть дело. Эллис Лоу их перехитрил – подал жалобу. Однако парни из Сакраменто очень интересуются этим делом и намерены начать расследование, как только истечет положенный по закону срок рассмотрения жалобы – две недели. Если, разумеется, за это время полиция Лос-Анджелеса не сумеет разобраться в деле самостоятельно и представить его большому жюри. Полиция выпустила пресс-релиз – подробную и сентиментальную историю об изнасиловании Инес Сото в пятьдесят третьем, дополненную совсем уж слезоточивым эпилогом о том, как капитан Эд Эксли помог бедной девушке начать новую жизнь. От Эксли-младшего «Дейли Ньюс» переходит к Эксли-старшему: постройка системы шоссейных дорог в Южной Калифорнии закончена, и ходят слухи, что на ближайших выборах Большой Престон намерен выставить свою кандидатуру в губернаторы от республиканцев – но не повредит ли ему скандал вокруг имени сына?

Джек взвешивает собственные шансы. С Карен они помирились – она оценила его старания. Теперь единственная его задача – спокойно дослужить свои два месяца, получить пенсию и сделать ручкой полиции Лос-Анджелеса. Однако эти два месяца ему придется, как говорится, бежать впереди паровоза. А для спринтерских забегов он уже, по правде, староват. Пересмотр «Ночной совы», компромат, который хранят на него Пэтчетт и Брэкен… Что-то скажет ему сегодня Эксли? Ночные встречи по ресторанам не в его стиле. Что, если Брэкен и Пэтчетт выложат все, что о нем знают? Быть может, Паркер согласится его прикрыть, чтобы сохранить репутацию полиции? Но узнает Карен – и жалкие остатки их былой любви вылетят в трубу. Мужа-пьяницу, мужа – казначея Эллиса Лоу она еще как-то терпит. Мужа-убийцу терпеть не станет.

Три часа в воздухе, три часа, чтобы привести в порядок мысли. Самолет приземляется в Паджет-Саунд, Джек ловит такси и едет в Мак-Нил.

Безобразное здание – серый монолит на серых скалах острова. Серые стены, серый туман, колючая проволока над серой водой. У ворот Джек показывает удостоверение – охранник кивает, стальные ворота разъезжаются, исчезая в сером камне.

За воротами встречает Джека невысокий жилистый человечек.

– Сержант Винсеннс? Я агент Годдард, Бюро управления наказаниями.

Крепкое рукопожатие.

– Эксли объяснил, зачем я здесь?

– Все объяснил Боб Галлодет. Вы расследуете дело «Ночной совы» и несколько связанных с этим преступлений и хотите проверить, не находится ли в бывшей камере Коэна подслушивающее устройство. Если хотите знать мое мнение – это вполне возможно.

– Почему?

Они шагают к зданию, свирепый ветер хлещет их по лицам.

– Потому что в тюрьме бардак! – перекрикивая ветер, объясняет Годдард. – Коэн и Голдман здесь жили как в пятизвездочном отеле: все удобства, неограниченные посещения, передачи их вообще не проверялись. Пронести можно было все, что угодно, в том числе и жучок. А вы думаете, Голдман играл против своего босса?

– Вроде того.

– Что ж, очень может быть. Его камера была на одном ярусе с Микки, через две двери от него, и, кроме них, на ярусе почти никого не было. Сейчас сами увидите – не тюрьма, а санаторий!

Они входят в здание, поднимаются по бесконечным узким лестницам. Шесть ярусов. Вперед по коридору – восемь пустых камер.

– Пентхаус, – объясняет Годдард. – Тихий, малонаселенный, с уютной общей комнатой, где можно сыграть в карты. Знаете, что сообщил наш информатор? Что Коэн лично давал добро на размещение здесь тех или иных заключенных. Представляете, как надо зарваться? А теперь посмотрите, что я для вас приготовил.

Они входят в общую «гостиную»: на столе разложены ломы, зубила, молотки, длинный шест с крюком на конце. На расстеленном одеяле – магнитофон, путаница проводов.

– Вот это организация, – присвистывает Джек.

– Эксли и Галлодет имеют в этих стенах серьезный вес, – объясняет Годдард. И добавляет: – Начнем с этого яруса. Если найдем пленку, сможем сразу и прослушать. Хотя найдем ли…

– Думаю, это вполне возможно. Голдман и Коэн вышли на свободу прошлой осенью. Нападение на них было совершено в июле, тогда же Дэви отшибли мозги. Если он и установил жучок, то забрать его с собой при выходе ему уже, скорее всего, не хватило ума.

– Что ж, приступим.

* * *

Годдард размечает участок канала теплотрассы от камеры Коэна до камеры Голдмана через две других, берет молоток и зубило и аккуратно долбит. Джек отламывает защитную пластину с теплопровода в камере Микки, шурует палкой с крюком. Ничего – одни пустые жестяные стенки. На Джека накатывает раздражение: было бы логично установить жучок именно здесь. Из теплопровода с шумом вырывается горячий воздух. Нет, думает Джек. Здесь холодно, и тепло подается большую часть времени. При таком шуме разговор на пленку не запишешь. Он внимательно осматривает стены и потолок, и взгляд его упирается в вентиляционное отверстие. Рядом с ним, у предохранительной пластины, – небрежно зашпаклеванный участок стены с мелкими дырочками. Джек лупит молотком, и наконец из разбитой стены вываливается маленький, заляпанный шпатлевкой микрофон. Провода от него уходят вглубь стены. Через пять секунд появляется Годдард: в руках он держит миниатюрный магнитофон в пластиковом чехле.

– Ровно на полпути между камерами. Звуки доносятся через вентиляцию – недурно придумано! Что ж, послушаем.

* * *

Вернувшись в общую комнату, Годдард включает свою машину, ставит пленку, извлеченную из магнитофона Дэви, нажимает на кнопки.

Сначала – ничего, кроме треска помех. Собачий визг. «Тихо, тихо, бубеле», – голос Микки Коэна.

– С ума сойти! – говорит Годдард. – Они ему разрешили держать в камере собаку. Такое возможно только в Америке!

Голос Коэна: «Сокровище мое, прекрати лизать свой шнитцель!» Снова собачий скулеж. Долгое молчание. Щелчок – запись прекращается.

– Микрофон активируется от звука голоса, – объясняет Годдард. – Я засек время: отключается автоматически через пять минут бездействия.

Джек, счищая с рукава побелку:

– Как же Голдман менял пленку?

– Очевидно, у него была какая-то палка с крюком, вроде той, что я принес. Интересно, сколько же времени пролежала в шахте эта штука? И ведь Голдман один не мог ее установить, кто-то ему помогал. Так, слышите? Щелчок.

Новый щелчок – микрофон включается. Незнакомый голос:

– Так на кого и сколько? Коэн:

– Поставь тысячу на Базилио. Базилио – настоящий боец, Робинсона он сделает как младенца. И еще, прежде чем уйдешь, загляни в больницу к бедному Дэви. Господи боже, что с ним сделали эти негодяи – превратили его в какой-то поганый овощ! Ну не жить мне на этом свете, если я из них самих не сделаю овощное пюре!

Дальше – сплошное неразборчивое бормотание, скулеж пса, ласковое воркование Микки.

Джек прикидывает время: уже после нападения. Бой Базилио с Робинсоном был в конце сентября. Микки поставил на них загодя, а к моменту самого матча уже вышел на свободу.

Щелчки, щелчки. Сорок шесть минут пустой болтовни: Микки играет в карты с другими заключенными – их минимум двое, воркует с собакой, спускает воду в туалете. Пленка ужеподходит к концу: щелчок, щелчок, скулеж проклятого пса. Микки:

– Шесть лет и десять месяцев провести в этом доме скорби – и для чего, я спрашиваю? Для того, чтобы перед самым освобождением лишиться несравненных мозгов моего друга Дэви! Микки-младший, фейгеле [56], прекрати лизать свой путц [57]!

Другой голос:

– Суку хочет.

Коэн:

– Господи боже мой, откуда же я возьму суку своему бедному мальчику? Но, я тебе скажу, со своим шлонгом Микки-младший – настоящий виртуоз, прямо как Хейфец со скрипкой, а оснащен так, что и сам Джонни Стомпанато ему позавидует. Но как несправедливо устроен мир: мой мальчик страдает от одиночества, а вот у Джонни в суках недостатка нет, только на прошлой неделе я читал в колонке Хедды Хоппер [58], что он снова появлялся в свете с Ланой Тернер. Что он нашел в этой звездульке, я не понимаю, пизда у нее, что ли, соболями выстлана, что он уже десять лет за ней бегает?

Собеседник Микки хрипло хохочет. Коэн:

– Хватит ржать, шлимазл [59], прибереги силы для шоу Джека Бенни. Я тебе о серьезных вещах говорю. Знал бы ты, как мне сейчас не хватает Джонни! Кто-то убирает моих людей одного за другим, и я хочу знать, кто, черт побери, это делает, я хочу взять этих говнюков за яйца, хочу, чтобы те подонки, что проломили череп бедняге Дэви, перестали ходить по земле! А Джонни, чертов макаронник с большой салями, знай дрючит актрисулек и в ус себе не дует, как будто ему все равно, что творят какие-то мерзавцы с его старым другом и благодетелем.

Микки заходится кашлем. Его собеседник:

– А что Ли Вакс или Эйб Тайтелбаум? Поручи это им.

Коэн:

– Наперсник из тебя, дорогой мой, как из жареного поросенка – ужин в Шаббат. Сам не понимаю, как я терплю такого шмендрика [60], как ты, – должно быть, потому, что хорошо играешь в криббидж [61]. Нет, не могу я положиться ни на Эйба, ни на Ли. Эйб обленился, разжирел у себя на кошерных деликатесах, разучился работать руками. А с Ваксом проблема прямо противоположная: слишком уж он любит убивать, причем, увы, абсолютно кого ни попадя, а ведь в этом деле, как и в любом другом, важно знать меру! Нет, мне нужен Джонни. Ах, Джонни, Джонни, что ты нашел в этой Лане – ну неужели у нее в самом деле манда шелком подбита?

Конец пленки. Годдард, качая головой:

– Ну и краснобай этот Микки! Соболями выстлана, надо же!… Я только одного не понял: какое отношение все это имеет к «Ночной сове»?

– Сильно разочаруетесь, если я отвечу: «никакого»? – отвечает Джек.

ГЛАВА ШЕСТИДЕСЯТАЯ

На одной из стен его кабинета – огромная диаграмма: персонажи дела «Ночной совы» соединены горизонтальными линиями, вертикальные линии соединяют их с таблицей, разделенной на квадратики: каждый квадратик – факт из признаний Винсеннса. На полях Эд записывает свои мысли. В ушах у него еще звенят слова отца, сказанные по телефону несколько минут назад:

– Эдмунд, я собираюсь выставить свою кандидатуру на выборах губернатора. Скандал вокруг твоего имени может мне повредить, но об этом не думай. Хочу предупредить тебя о другом: я не хочу, чтобы в печати появлялось имя Атертона, особенно в связи с твоим расследованием, и не хочу, чтобы ты докучал Рэю Дитерлингу. Все вопросы, которые у тебя возникнут, задавай непосредственно мне, и я постараюсь помочь тебе всем, чем смогу.

И Эд согласился. После этого разговора он чувствует себя мальчишкой – гадким мальчишкой, когда вспоминает о Линн Брэкен. И еще: ему очень не нравится, что в его диаграмме так часто всплывает фамилия «Дитерлинг».

Эд просматривает схему. Линии змеятся, пересекаются, кружат голову.

Сид Хадженс – связь с порнухой, которую обнаружил Винсеннс в пятьдесят третьем. Порнуха – связь с Пирсом Пэтчеттом. Еще одна линия: Кристина Бергерон, ее сын Дэрил и Бобби Индж, натурщики, участвовавшие в порносъемках. Дать задание Фиску и Клекнеру – возобновить их поиски, попробовать заново опознать других натурщиков. Еще одна линия ведет в дальний угол схемы: порнуха/Хадженс – Атертон. Линия, которой на схеме нет: Атертон – бывший инспектор Престон Эксли.

Теоретическая связь: Пирс Пэтчетт – Дюк Каткарт. Линн Брэкен ее отрицает: ложь, Пэтчетт торговал порнографией, Каткарт пытался ею торговать, они не могли не знать друг друга. Но кто, черт побери, ее изготовлял? От Хадженса – горизонтальная линия к Пэтчетту и Брэкен: скандальный журналист пришел в ужас, узнав, что Джек разнюхивает подоплеку «Флер-де-Лис»; Линн сказала Джеку, что Хадженс и Пэтчетт затевали вместе какое-то дело, теперь это отрицает – снова ложь. Чтобы нанести на схему все вранье, собранное в этом деле, понадобится новый лист бумаги – и, скорее всего, не хватит места на стене.

Еще связи:

Дэви Голдман – Дин Ван Гельдер – Дюк Каткарт – Сьюзен Нэнси Леффертс. Пока ничего не ясно: надо дождаться отчета Джека Винсеннса и выяснить, что скрывает Бад Уайт. Возможные связи: Пэтчетт, братья Энгелклинги и их отец – химическое образование. Пэтчетт и доктор Терри Лаке – две связи: пластическая хирургия и наркотики. У Терри Лакса подпольная наркологическая клиника, о Пэтчетте известно, что он нюхает героин. В отчете Дадли Смита для Паркера говорится, что Пита и Бакса Энгелклингов перед смертью пытали с помощью каких-то химикатов – подробностей в отчете нет. Заключение: все сходится на Пэтчетте – его шлюхи, его порнография. Пэтчетт – ключ к человеку, который делал снимки с чернильной кровью, который убил Хадженса, к человеку, через которого позорное дело «Ночной совы» связано со славным делом Атертона – вечной гордостью его отца. Слишком много Дитерлинга.

Пэтчетт финансировал ранние мультфильмы Дитерлинга. Сын Дитерлинга Билли и его дружок Тимми Валберн – клиенты «Флер-де-Лис». Валберн знает Бобби Инджа. Билли работал в «Жетоне Чести» – на создателей сериала пало первое подозрение в убийстве Хадженса. Звезда «Жетона Чести» Миллер Стентон в детстве снимался у Дитерлинга. В одно время с Крошкой Вилли Веннерхолмом, которого убил… Лорен Атертон? Пунктирные линии: Атертон – порнуха – Хадженс. Если это совпадения, то слишком невероятные, если нет – эти пунктиры могут погубить его отца. Погубить на пороге его собственного Фантазиленда.

Престон Эксли, губернатор. Эдмунд Эксли, шеф детективов…

Линн: вкус ее губ, запах ее кожи. С Линн переключается на Инес. Вот что ему нужно!

Эд садится в машину и едет в Лагуна-Бич.

* * *

У дома Рэя Дитерлинга толпятся журналисты: загораживают машинами подъезд к крыльцу, играют в карты на лужайке перед домом. Эд оставляет автомобиль за квартал от дома, бегом бежит к крыльцу.

Заметив его, репортеры кидаются в погоню. Эд взбегает на крыльцо, с размаху бьет в дверной молоточек. Дверь открывается – перед ним Инес.

Она впускает его и быстро захлопывает дверь. Щелкает замок. Эд проходит в гостиную, где со всех стен улыбается ему Фантазиленд.

Плакаты, фарфоровые фигурки: Мучи, Дэнни, Скутер. Фотографии на стенах – Дитерлинг с детьми-инвалидами. Чеки в пластиковых рамках, свидетельствующие о том, сколько денег перечисляет Рэймонд ежегодно на борьбу с детскими болезнями.

– Видишь, я здесь не одна. Эд поворачивается к ней.

– Спасибо, что открыла мне дверь.

– Тебе сейчас хуже, чем мне, так что я перед тобой в долгу. – Бледная, усталая.

– Спасибо. Надо перетерпеть, Инес. Все это пройдет.

– Может быть. Эксли, ты ужасно выглядишь.

– Мне в последнее время все это говорят.

– Наверное, потому, что это так и есть. Послушай, если хочешь поговорить – пожалуйста, только, прошу тебя, не о Баде и не о том mierda, что творится вокруг.

– Мы с тобой никогда не умели вести светские беседы. Инес подходит ближе. Эд хочет ее обнять, но она отстраняет его руки. Эд пытается улыбнуться:

– У тебя седые волосы. Доживешь до моих лет – станешь совсем седой, как я. Ну как, хорошая тема для светской беседы?

– У меня есть получше. Престон избирается в губернаторы – и победит, если только скандальная известность сына ему не помешает. А я стану координатором его кампании.

– Папа-губернатор… Это он тебе сказал, что я могу ему помешать?

– Нет, о тебе он никогда не говорит ничего дурного. Просто постарайся не навредить ему.

Из-за двери слышится смех репортеров.

– Я совершенно не хочу причинять вред отцу. Не хочу, чтобы что-то помешало его планам. И ты можешь мне помочь.

– Как?

– Окажи мне одну услугу. Но помни: об этом никто не должен знать.

– Что я должна сделать? Скажи.

– Это очень сложно и касается Рэя Дитерлинга. Слышала когда-нибудь имя Пирс Пэтчетт?

Инес качает головой:

– Нет. Кто это?

– Финансист. Пока ничего больше не могу сказать. Я хочу, чтобы ты, используя свое положение в Фантазиленде, выяснила все, что сможешь, о финансовых отношениях Пэтчетта и Дитерлинга. Начиная с конца двадцатых годов. Так, чтобы никто не узнал. Сделаешь это для меня?

– Эксли, мне кажется, это работа для полицейского. И при чем тут твой отец?

К горлу подступает тошнота: он сомневается в человеке, который с детства был для него всем.

– У отца могут быть неприятности с налогами. Проверь бухгалтерские книги Дитерлинга, посмотри, нет ли там упоминаний об отце.

– Серьезные неприятности?

– Да.

– В начале пятидесятых? Когда они с Рэем вместе строили Фантазиленд?

– Нет, начиная с 1932 года. Я знаю, у тебя есть доступ к бухгалтерии. Сделай это. Пожалуйста. Ты сможешь.

– А ты потом объяснишь мне, в чем дело?

Внутренне морщась:

– После выборов. Решайся. Инес. Ты ведь любишь его почти так же, как я.

– Хорошо. Ради твоего отца.

– И только?

– И из благодарности тебе. За все, что ты для меня сделал, за всех замечательных людей, с которыми я познакомилась благодаря тебе. Извини, но это все, что я могу сказать.

Часы с Мучи-Маусом на циферблате пробили десять.

– Мне пора, – говорит Эд, – у меня встреча в Лос-Анджелесе.

– Выходи через черный ход. У парадного крыльца караулят стервятники.

* * *

На обратном пути тошнота немного отступает.

Стандартная процедура – исключение подозреваемых.

Если отец в самом деле был знаком с Дитерлингом во время расследования дела Атертона – очевидно, у него есть веская причина это скрывать. Возможно, ему неприятно вспоминать, что человек, проходивший как важный свидетель по делу о жестоком убийстве – делу, которое принесло Престону заслуженную славу, – был его деловым партнером. Престон Эксли часто повторял, что полицейские не должны вступать в дружбу с влиятельными гражданскими лицами, что это делает их уязвимыми и порой мешает выполнять свой долг – нести в мир абсолютную справедливость. Если Престон в молодости нарушал собственные правила, разумеется, теперь ему не хочется в этом признаваться.

Эд любит своего отца. Любит и уважает. Потому что Престон Эксли – прекрасный человек, достойный любви и уважения.

В «Тихий океан» Эд приезжает задолго до полуночи. Метрдотель с поклоном сообщает, что его гость уже здесь. Эд идет в свою любимую отдельную кабинку за стойкой – Винсеннс уже там, перед ним на столе лежит магнитофонная бобина.

– Пленка из жучка? – спрашивает Эд, садясь. Винсеннс:

– Точно. Микки Коэн болтает, не закрывая рта. К сожалению, его болтовня не имеет никакого отношения к «Ночной сове». Однако можно считать установленным: Дэви установил жучок и подслушал разговор Микки с братьями Энгелклингами о плане Каткарта. Ему эта идея понравилась, и он отправил Дина Ван Гельдера решить проблему с Дюком. Вот пока и все, что нам известно.

– Отличная работа, Джек, – покачав головой, говорит Эд. – Серьезно, отличная.

– Спасибо. Давненько ты не обращался ко мне по имени.

Эд что-то достает из карманов, кладет себе на колени – он прикрывается меню, и Джек не видит, что это.

– Уже полночь, так что давай отставим любезности и перейдем прямо к делу.

– Давай. Что ты получил от Брэкен?

– Ничего, кроме очередной порции вранья. Линия тюрьмы Мак-Нил закончена, так что тебя ждет новое направление.

– А именно?

– Завтра мы серьезно возьмемся за Пэтчетта. Дадли и его людей в ОВР не пускаем. Допрашиваем Терри Лакса. Честера Йоркина и всех прочих знакомых Пэтчетта, каких только удастся разыскать Фиску и Клекнеру.

– А что же Брэкен и сам Пэтчетт?

Перед глазами Эда встает обнаженная Линн.

– Брэкен пыталась меня убедить, что твоему признанию верить нельзя. Она рассказала о твоем приключении в «Малибу», и я решил этим воспользоваться, чтобы переиграть их обоих.

Мусорщик роняет голову на сжатые кулаки. Эд продолжает:

– Я сказал ей, что ты на все ютов, лишь бы заполучить свое досье. Что ты законченный наркоман, что тебе грозит служебное разбирательство. Что твоя карьера иод угрозой, и ради досье ты пойдешь на что угодно.

Винсеннс поднимает голову. Он бледен, на лбу – вмятины от костяшек пальцев.

– Чего ты от меня хочешь, Эксли?

Эд поднимает меню. Под ним – героин, бензедрин, нож с выкидным лезвием, пистолет калибра 9 миллиметров.

– Хочу, чтобы ты как следует потряс Пэтчетта. Он нюхает героин, этот порошок – для него. Если тебе самому нужен допинг, ты его получишь. У тебя две задачи: получить свое досье и выяснить, кто изготовлял порнуху и кто убил Хадженса. Сценарий я сейчас обдумываю: ты его узнаешь завтра вечером. Я хочу, чтобы ты напугал Пэтчетта до полусмерти и выбил из него то, что оба мы от него хотим. Я знаю, ты сможешь это сделать, так что не заставляй меня тебе угрожать.

Винсеннс улыбается – в этот миг он снова чувствует себя Победителем с Большой Буквы.

– А если что-то пойдет не так?

– Тогда убей его.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

В голове гудит от опиумных паров и щебечущей китайской речи: «Спейда здесь нет, у меня есть разрешение, я плачу, я плачу!» Дядюшка Эйс Кван отсылает его к Жирному Дьюи Сину, тот – к дядюшке Мину, Мин – к Чину, Чин – к Чену. Безумный спринт по опиумным притонам на Аламеда. Спейд здесь был, Спейд уже ушел. «Я плачу! Я плачу!» От подвала к подвалу, от врага к врагу. Дядюшка Дэнни Тао пригрозил ему дробовиком: Бад вырвал у него ствол, этим же стволом и съездил по зубам, но ответа – где Спейд – не добился. Да, он здесь был, уже ушел, где он, не знаем. Господи, еще один вдох опиума – и он упадет и сдохнет на месте или примется палить во всех вокруг. Что за ирония судьбы – искать в Чайнатауне человека по фамилии Кули! И так и не найти.

Бад позвонил в Бюро окружного прокурора, рассказал все, что удалось выяснить. Клерк на том конце провода, зевая, принял его сообщение, зевая, записал. На Стрип: «Ковбойские ритмы» на сцене, Спейда нет, его уже пару дней никто не видел. Джаз-клубы, ночные бары, рестораны – никаких следов Доннела Клайда Кули. Час ночи – черт, хватит, пора домой. Нет, домой нельзя – к Линн. Спросить, где же она была вчера ночью, потом рухнуть в постель и спать, спать, спать.

На обратном пути начинается гроза: ливень барабанит по крыше машины, лупит в стекла. Чтобы не уснуть за рулем, Бад считает проезжающие мимо машины. Красные огоньки вводят в транс. До Ноттингем-драйва добирается почти в беспамятстве; перед глазами все плывет, каждое движение дается с трудом.

Линн стоит на пороге, смотрит на дождь. Бад бросается к ней, она протягивает к нему руки, он обнимает ее – и чувствует, как ее близость придает ему силы.

Потом она отстраняется.

– Я за тебя волновался, – говорит Бад. – Звонил тебе всю прошлую ночь – потом такое началось, что было уже не до звонков.

– Что началось?

– Долгая история. Расскажу утром. Как ты…

Линн, коснувшись его губ:

– Рассказала кое-что о Пирсе. Ничего особенного – все это ты знаешь. А теперь вот смотрю на дождь и думаю: может быть, стоило рассказать больше?

– Что «больше»?

– Утром, милый. За завтраком ты расскажешь мне свою историю, а я тебе – свою.

Бад кладет руку на перила крыльца. Молния освещает лицо Линн, и он видит, что на щеках ее стынут слезы.

– Что случилось, родная? Эксли? Этот ублюдок тебя…

– Да, это Эксли меня расстроил. Но не так, как ты думаешь. Знаешь, я поняла, почему ты так его ненавидишь.

– О чем ты?

– Он – полная противоположность всему хорошему, что есть в тебе. И этим он очень похож на меня.

– Не понимаю.

– Сначала я его ненавидела, потому что он твой враг. Но теперь… Он помог мне многое понять о себе. И о Пирсе. Не тем, что говорил, – тем, как говорил. Я смотрела на него – и узнавала себя, узнавала то, во что превратил меня Пирс… Он сказал мне еще кое-что, и я вдруг поняла, что это меня не волнует.

Снова сверкает молния. На лице Линн – печаль, от которой у него сжимается сердце.

– Что он сказал?

– Что Джек Винсеннс на все готов, чтобы заполучить свое досье. Даже на убийство. И знаешь что, Бад? Я не хочу больше защищать Пирса. Мне все равно, что с ним станет.

– Что это Эксли так с тобой разоткровенничался?

Линн смеется.

– In vino veritas [62]. Знаешь, милый, тебе уже тридцать девять, а я все жду, когда же ты устанешь быть тем, кто ты есть.

– Сегодня я устал как собака.

– Нет, я не об этом.

Бад включает свет на крыльце.

– Объясни, что произошло у вас с Эксли?

– Просто поговорили.

Макияж ее расплылся, тушь потекла от слез – впервые она кажется Баду некрасивой.

– О чем?

– Утром расскажу.

– Расскажи сейчас!

– Милый, я устала не меньше, чем ты.

Легкая полуулыбка, едва скользнувшая по губам, – по этой улыбке он понимает все.

– Ты с ним переспала?!

Линн отводит взгляд. Бад бьет ее – раз, другой, третий. Она не кричит, не прикрывается руками, молча смотрит на него – и он опускает руку, побежденный.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

Отдел внутренних расследований битком набит.

Честер Йоркин, доставщик товара «Флер-де-Лис» – в камере Л» 1. Во второй и третьей – Пола Браун и Лоррейн Мальвази, шлюхи Пэтчетта: Ава Гарднер и Рита Хейворт. Ламар Хинтон, Бобби Индж, Крис Бергерон с сыном так и не найдены. Не идентифицирован и никто из натурщиков – Клекнер и Фиск всю ночь трудились над фотоальбомами из полицейских архивов. В камере № 4 – Шерон Костенца, настоящее имя Мэри Элис Мерц, фигура из показаний Винсеннса – женщина, заплатившая штраф за Кристину Бергерон и вызволившая из тюрьмы Бобби Инджа. В пятом номере – доктор Терри Лаке и его адвокат, знаменитый Джерри Гейслер.

Рэй Пинкер уже проверил всех на предмет антипентоталового допинга – ничего не обнаружил.

Двое офицеров охраняют вход в Отдел – когда ведется внутреннее расследование, посторонним здесь делать нечего.

Клекнер и Фиск, вооруженные копиями Винсеннсовых откровений и порножурналами, наседают на Мерц и псевдо-Аву. Йоркин, Лаке и фальшивая Рита ждут своей очереди.

Эд у себя в кабинете – сочиняет сценарий для Винсеннса. Не дает покоя одна мысль: если бы Линн Брэкен все рассказала Пэтчетту, он бы спрятал своих людей так, как спрятал Инджа и Бергеронов, – так, чтобы полиция их в жизни не нашла. Значит, Линн промолчала. Почему? Не сообразила, что грозит Пирсу, – или ведет какую-то свою игру?

Судя по всему, второе. Невозможно поверить, чтобы эта женщина чего-то «не сообразила»…

Черт, стоит закрыть глаза – и он видит ее лицо, чувствует ее запах.

Эд вырывает листок из блокнота, расчерчивает его линиями. Инес проверяет финансовые связи Пэтчетта с Дитерлингом и его отцом – при мысли об этом Эд морщится. Двое из ОВР ищут Уайта – главное, задержать и сломать этого мерзавца. Допросить Билли Дитерлинга и Тимми Валберна – осторожно и вежливо: оба – знаменитости, может выйти скандал. Связь с убийством Хадженса и пэтчетт/хадженсовскими планами шантажа: в квартире убитого не нашли досье на «Жетон Чести», что очень странно – известно, что Хадженс весьма интересовался сериалом и его создателями. У всей команды «Жетона Чести» алиби: пометка – проверить еще раз.

Новые линии – прямые, гнутые, изломанные. Целый лабиринт на листке бумаги. И добрая половина тропинок ведет к слову «шантаж».

За пределами лабиринта: Дадли Смит старается повесить дело на черных. Слухи: Тад Грин уходит в мае. Новым шефом детективов станет тот, кто раскроет дело «Ночной совы» – он или Смит. Если Уайт вернется, то, скорее всего, по приказу Дадли, как его лазутчик.

Входит Клекнер:

– Сэр, эта Мерц не желает сотрудничать. Сообщила только, что действительно живет под именем Шерон Костенца и платит штрафы и залоги за людей Пэтчетта, арестованных по сторонним обвинениям. За дела Пэтчетта никого никогда не арестовывали – это-то мы и сами знаем. Никого из журналов не опознала, о вымогательстве молчит. О «Ночной сове» ничего не знает – и тут я ей верю.

– Отпусти ее. Пусть бежит к Пэтчетту и вгонит его в панику. А как дела у Дуэйна с Авой Гарднер?

Клекнер протягивает ему лист бумаги.

– Отлично. Вот основные пункты, а весь допрос педиком записан на пленку.

– Хорошо. Теперь подготовь мне Йоркина. Угости его пивком и поболтай по душам.

Клекнер ухмыляется и выходит. Эд читает записку Фиска.

Свидетельница Пола Браун, 25/3/58.

1. Свидетельница сообщила имена многих лиц мужского и женского пола, работавших на П. П. в качестве проституток по вызову (список представлю отдельным документом, также в магнитофонной записи).

2. Натурщиков на фото опознать не может (кажется, говорит правду).

3. Относительно вымогательства заявила следующее:

П. П. предлагал своим проституткам выпытывать у клиентов детали их личной жизни и за это поощрял материально.

При вызове проституток на дом к клиенту П. П. требовал, чтобы они оставляли открытыми двери/окна для последующего создания компрометирующих фотографий. Кроме того, пору-чад проституткам снимать восковые слепки с замков в домах некоторых богатых клиентов.

Проститутки-мужчины шантажировали женатых клиентов-гомосексуалистов, П. П. получал долю прибыли.

4. Некий знаменитый пластический хирург (очевидно, доктор Т. Лаке) по поручению П. П. и за его счет делал проституткам пластические операции, чтобы увеличить их сходство с кинозвездами.

5. Все проститутки прекращали работу после 30 лет – твердое правило П. П.

6. О «Ночной сове» ничего не сообщила, реакции на вопросы не было – судя по всему, ничего не знает.

Ничего себе! Целое предприятие по шантажу клиентов.

Эд включает микрофоны, проверяет односторонние зеркала. Фиск беседует с фальшивой Авой. Клекнер угошает Йоркина пивом. Терри Лаке листает журнал, Джерри Гейслер попыхивает сигарой. Лоррейн Мальвази одна, камера в клубах дыма. Поразительно – в самом деле одно лицо с Ритой Хейворт, да еще и прическа из «Гильды»!

Эд входит в камеру. Рита – Лоррейн вскакивает, но тут же садится, вытаскивает новую сигарету. Эд протягивает ей записку Фиска.

– Мисс Мальвази, пожалуйста, прочтите это. Читает сосредоточенно, сжевывая с губ яркую помаду.

– Ну и что?

– Вы это подтверждаете или нет?

– Я без адвоката ни слова не скажу.

– В ближайшие семьдесят два часа адвокат вам не полагается.

– Вы права не имеете так долго меня тут держать! «Пра-а-ава не имеете» – выговор нью-йоркских низов.

– Здесь – не имеем. А в женской тюрьме – почему бы и нет?

Лоррейн сильно, до крови, обкусывает ноготь.

– Вы пра-а-ава такого не имеете!

– еще как имею, милочка. Шерон Костенца здесь. У нас, и внести за тебя залог некому. Пирс Пэтчетт под наблюдением, а твоя подружка Ава раскололась и рассказала нам все, что здесь написано. Она заговорила первой и все, что от тебя требуется, – пролить свет на кое-какие детали.

– Ничего я вам не скажу! – всхлипнув, заявляет Рита Хейворт.

– Почему?

– Ну, Пирс та-акой добрый, а я…

Эд перебивает:

– С Пирсом покончено. Линн Брэкен подача на него заявление. Сейчас она под нашей защитой. Я могу пойти за ответами к ней, а могу, чтобы не ходить далеко, расспросить тебя.

– Но я не могу…

– Сможешь, милочка.

– Ну я не зна-аю…

– Подумай хорошенько о том, что тебя ждет. Только по заявлению Полы Браун тебе можно предъявить десяток уголовных обвинений. Слыхала о лесбиянках в тюрьме? Не боишься?

Молчит.

– Боишься? И правильно делаешь. Но знаешь, страшнее всего надзирательницы. Такая работа не для нормальной женщины: идут туда уродины, природой обиженные садистки, которые всех женщин ненавидят, а молодых и красивых – особенно. Представляешь, каково придется в тюрьме такой красотке, как ты, да еще и похожей на кинозвезду?

– Ладно, ладно, я все расскажу!

Эд достает блокнот, пишет: «Хронология». Лоррейн:

– Только Пирс не виноват, тот человек его заставил!

– Какой человек?

– Не знаю. Правда, честное слово, не знаю! Подчеркивает «хронологию».

– Когда ты начала работать у Пэтчетта?

– В двадцать один год.

– В каком году?

– В пятьдесят первом.

– Терри Лаке сделан тебе пластическую операцию?

– Да, чтобы я стана еще красивее!

– Так, понятно. А что это за человек, о котором ты сейчас говорила?

– Да не зна-а-аю я! Как же я могу сказать, если не зна-а-аю!

– Хорошо-хорошо, успокойся. Итак, ты подтверждаешь заявление Полы Браун и утверждаешь, что в занятия вымогательством Пирса Пэтчетта втянул некий человек, имя которого тебе неизвестно. Так?

Лоррейн закуривает очередную сигарету.

– «Вымогательство» – это типа шантаж? Ну да, так.

– Когда, Лоррейн? Когда это началось?

Она начинает считать на пальцах.

– Пять лет назад. В мае.

«Хронология» подчеркнута уже двумя жирными линиями.

– В мае пятьдесят третьего года?

– Ну да. Я хорошо помню, у меня как раз тогда отец помер. Пирс нас всех собрал и объяснил, чго мы должны делать. Еще сказал, что ему самому это не по душе, но тот человек взял его… ну, вы понимаете за что. А что за человек, он не сказал. Я думаю, никто из наших гоже не знает.

Хронология – через месяц после «Ночной совы».

– А теперь подумай, Лоррейн. Помнишь бойню в «Ночной сове»?

– Чего? А, это когда кого-то застрелили?

– Ладно, неважно. Что еще тогда сказан вам Пэтчетт?

– Ничего не сказал.

– А что еще ты об этом знаешь? О Пэтчетте и шантаже? Заметь, Лоррейн, я не спрашиваю, занималась ты этим сама или нет. Меня интересует только то, что ты знаешь.

– Ну вот… Знаете, где-то за три месяца до того или, может, чуть меньше я слышала, как Пэтчетт сказал Веронике – ну то есть Линн, – что заключил сделку с тем скандальным журналистом, которого потом убили. Что он будет расспрашивать нас о… Ну, знаете, о том, какие у наших клиентов есть разные странности и передавать этому журналисту, а тот будет этим людям угрожать. Типа гоните баксы, а то у себя в журнале все про вас пропечатаю.

Подтверждение теории шантажа. И подтверждение того, что Линн – по каким-то одной ей ведомым причинам – на стороне Эда. Она не пошла к Пэтчетту, ничего ему не сказала: иначе он не позволил бы своим девушкам явиться на допрос.

– Лоррейн, сержант Клекнер показывал тебе порнографические снимки?

Кивает:

– Я и ему уже сказала, и вам могу сказать – никого там не знаю. А от этих картинок с покойниками у меня мороз по коже.

Эд выходит. В холле поджидает его Дуэйн Фиск.

– Отличная работа, сэр. Когда она заговорила о «том человеке», я тут же пошел к Аве и сверил показания. Она все подтвердила и заявила, что тоже не знает его имени.

Эд кивает:

– Скажи ей, что Рита и Йоркин задержаны, а ее саму отпусти. Пусть бежит к папочке. Как у Клекнера дела с Йоркином?

Фиск качает головой:

– Этот парень крепкий орешек. Дону с ним не справиться. Жаль, Бада Уайта нет – вот кто бы нам сейчас пригодился!

– Без него обойдемся. Теперь вот чего я от тебя хочу: отведи Лакса и Гейслера пообедать. Лаке пришел добровольно, так что держись с ними вежливо. Скажи Гейслеру, что речь идет о множественных убийствах, что мы готовы гарантировать Лаксу полный иммунитет и письменное обязательство не допрашивать его в суде. Скажи, что все бумаги уже подписаны. Если попросит подтверждения, дай ему телефон Эллиса Лоу.

Фиск кивает, исчезает в камере № 5. Эд заглядывает в номер первый.

Честер Йоркин один, перед зеркалом разглядывает себя, строит гримасы, складывает фигуры из пальцев – дескать, накося и хрен вам… Костлявый парень с набриолиненной челкой, на руках шрамы – следы уколов?

Эд входит в камеру. Честер:

– Ух ты, а ведь я тебя знаю! В газете видел твою фотку. Эд приглядывается к его рукам. Верно – типичные наркоманские дорожки.

– Да, в последнее время я часто появляюсь в новостях. Честер, нагло хихикая:

– Мощно ты им завернул: «Я никогда не бью подозреваемых, потому что полицейские тем и отличаются от преступников, что не ставят себя с ними на одну доску». А хочешь знать, чем я отличаюсь от разных там мудаков? Тем, что корешей не продаю. А все копы – хуесосы, прям кончают, когда им корешей закладывают.

Бад Уайт. Как повел бы себя Бад Уайт?

– Закончил?

– Нет ешще. Знаешь что? Мучи-Маус твоего папашу в жопу…

Главное – не бояться. Как Бад Уайт.

Локтем – в кадык. Честер задыхается, хватается за горло, Эд мгновенно оказывается у него за спиной, заводит руки назад, защелкивает наручники.

Не бояться? Черт побери, да он обделаться ютов от страха! Но руки не дрожат, движения резкие и уверенные. Смотри, папа: твой сын – больше не трус.

Йоркин забивается в угол.

Еще один фирменный прием Бада Уайта: схватив одной рукой стул, запустить его в стену над головой Честера. Йоркин пытается уползти, Эд пинком загоняет его обратно в угол. Теперь можно и поговорить. Спокойно, Эд: следи, чтобы не задрожал голос, не смягчился взгляд за стеклами очков.

– А теперь рассказывай все. О порнухе, о прочем дерьме, которое толкал Пэтчетт через «Флер-де-Лис». Все, что знаешь. Начни с дорожек на руках и с того, почему такой умный человек, как Пэтчетт, доверяет такому никчемному торчку, как ты. И помни: с Пэтчеттом покончено, твоя судьба теперь зависит от одного человека. От меня. Уяснил?

Йоркин трясет головой вверх-вниз, словно заводная кукла.

– Он на мне опыты ставил!

Эд снимает с него наручники:

– Что-что? Еще раз.

Йоркин, потирая горло:

– Ну я у него вроде как подопытным кроликом работал.

– Что?

– Он на мне испытывал свой порошок. Не часто – так, время от времени…

– Начни с самого начала. Медленно, внятно, по порядку.

Йоркин кашляет.

– К Пирсу попал тот героин, что увели у Коэна еще много лет назад. Тот парень, что его спер, Базз Микс, оставил образец Питу и Баксу Энгелклингу. У них папаша был ученый-химик, Пирс у него учился в колледже. Так вот, папаша умер – вроде от сердечного приступа или от чего-то такого, – а белый оставил Пирсу. Но это был только образец. А основная порция досталась тому, кто Микса пришил. Только не спрашивайте, кто это, – я сам не знаю.

В общем, было там где-то фунтов восемнадцать. Этот мужик потом пришел к Пирсу и предложил продавать этот порошок через него. А Пирс много лет ломал голову, как сделать белый лучше, дешевле и безопаснее, добавлял в него разную фигню… ну и испытывал на мне, что получилось. Все интереснее и интереснее.

– Пять лет назад ты развозил товар «Флер-де-Лис», верно?

– Ну да.

– Вместе с Ламаром Хинтоном.

– Ламара я пять лет не видел, его дела на меня не вешайте!

Эд, поднимая опрокинутый стул:

– А я и не собираюсь. Теперь задам тебе один вопрос: от того, как ты на него ответишь, зависит, буду ли я тебе верить. Считай, что это тоже эксперимент. Кто в пятьдесят третьем у вас на складе стрелял в Джека Винсеннса?

Йоркин, скривившись:

– Я это был. Мне Пирс велел его пришить. Только я не подумал, что нельзя устраивать стрельбу прямо возле склада. Ничего не вышло, да еще и склад засветил. Пирс после этого здорово на меня разозлился.

Вот Пэтчетт и попался: попытка убийства полицейского.

– И что он с тобой сделал?

– Перестал меня беречь, вот что. Колол мне всякую дрянь, которую хотел убрать из порошка. Блин, как мне было фигово!

– И ты его за это ненавидишь, правда? Хочешь ему отплатить?

Йоркин задумывается.

– Ну… наверное. Только Пирс… Он ведь не такой, Как все. Он классный мужик. Даже когда его убить хочется – все равно понимаешь, что таких людей больше нет.

Эд отставляет стул.

– Помнишь стрельбу в «Ночной сове»?

– Ну да, давно это было. А при чем гут это?

– Неважно. Теперь я задам очень важный вопрос. Если сумеешь на нею ответить, получишь гарантию иммунитета и защиту полиции на все то время, пока мы не посадим Пэтчетта. Порнография, Честер. Помнишь те секс-журнальчики, что ты развозил для «Флер-де-Лис» пять лет назад?

Йоркин дергает головой вверх-вниз: помнит.

– Помнишь картинки с подрисованной кровью? Йоркин улыбается – рубеж предательства пройден, ему стаю легче.

– Конечно помню. А Пирса правда посадят? До их с Джеком сценария – десять часов.

– Может быть, уже сегодня вечером.

– А, черт! Ладно, отплачу ему за его поганые опыты!

– Рассказывай, Честер. Только медленно и по порядку. Честер поднимается, разминает ноги.

– Только Пирс – хитрая сволочь. Он мне все это рассказывал, когда я был под кайфом. Чтобы я потом ничего толком не помнил, сечешь?

Эд достает блокнот.

– Расскажи все, что помнишь.

Йоркин откашливается, потирает горло:

– Ну, в общем, дело было так. Сначала Пирс занимался только девочками. Однажды какой-то парень, не знаю, как его звали, уговорил пару девочек и их клиентов сняться для порножурнала. Сделал несколько таких журналов, принес их Пирсу и предложил торговать порнухой: типа он снимает и продает, а Пирс предоставляет девочек и получает свою долю. Пирсу идея понравилась, только он не хотел, чтобы кто попало глазел на его девушек и их клиентов. Он выкупил у этого парня журналы и стаз продавать их сам через «Флер-де-Лис» – только для избранных, так он говорил. Это был вроде как пробный маркетинг – Пирс считал, так легче контролировать, что куда идет. Называл это замкнутым распределением.

Как видно, не такое уж замкнутое и не только «для избранных», раз несколько порножурналов попали в мусорный ящик, а оттуда – в Отдел нравов.

– Продолжай, Честер.

– Ну этот парень от Пирса узнал о братьях Энгелклингах – что у них своя типография и что от легких деньжат эти ребята никогда не отказываются. Нашел посредника, чтобы самому не светиться, этот посредник пошел к Энгелклингам и предложил печатать порнуху, а деньги пополам.

Посредник – Дюк Каткарт. Линии-зигзаги: от Коэна – к братьям, от братьев – к Пэтчетту, боковая ветка: Микки в тюрьме Мак-Нил – Голдман – Ван Гельдер, еще один зигзаг: порнуха – героин.

– Честер, а почему он тебе все это рассказывал?

Честер, усмехнувшись:

– Так он ведь сам торчок еще тот. Только не колется, а нюхает. Известно, когда нюхнешь белого, тянет поболтать. Вот он обо всем этом и говорил со мной, вроде как с собакой разговаривают.

– Значит, сейчас Пэтчетт больше порнухой не торгует? Занимается только героином?

– Не-а. Помнишь, я говорил про того мужика, который Базза Микса пришил и спер восемнадцать фунтов белого? У него на порнуху нюх и она же его коронный номер. У нею целые списки богатеньких извращенцев, на такое падких, плюс связи в Южной Америке. С этими картинками они с Пирсом миллион лет назад начинали, потом откуда-то новые журналы добыли. Кто их делает – не знаю. Сейчас все это добро лежит где-то на складе, не знаю где, а пускать его в ход Пирс, видать, пока опасается. Хочет небось, чтобы все улеглось.

Миллионное дело, думает Эд. Сама но себе торговля порнографией не всегда предсказуема, а двадцать фунтов чистого героина – это целое состояние… Многомиллионное состояние. Вот и мотив – выгода.

– Я тебе еще кое-что скажу, – продолжает Йоркин. – У Пирса в доме есть сейф заминированный. Он там все держит – и деньги, и порошок.

ДЕНЬГИ, думает Эд. Йоркин:

– Эй, ты вообще меня слушаешь? Хочешь адрес нового склада? 8819, Линден, Лонг-Бич. Эксли, да ты меня слушаешь?

– Филе миньон в камеру, Честер. Ты это заслужил. 

* * *

Новые линии в блокноте: Эд читает отчеты Фиска и Клекнера, добавляет к тому, что сам узнал от Мальвази и Йоркина.

Героин и порнография соединены жирной линией. Убийца Сида Хадженса приобретает реальные очертания – этот тот безымянный «парень», что делал порножурналы для «Флер-де-Лис». Дюк Каткарт – подставная фигура, его представитель. Дин Ван Гельдер убивает Каткарта по приказу Дэви Голдмана, тот узнает о выгодном деле, подслушав разговор братьев Энгелклингов с Микки Коэном. Вездесущий Коэн – то и дело всплывает его имя. Каково его реальное участие во всем этом? Коэн – притча во языцех, и повесить на него всех собак было бы ловким маневром. Правда, у Коэна украдены те восемнадцать фунтов героина, что передал Пэтчеггу для обработки еще один безымянный персонаж – загадочный «мужик», убийца Базза Микса. Этот «мужик» интересуется порнографией: это он предложил Пирсу возобновить производство и распространение журналов по образцу 1953 года. Вывод: убийцы из «Ночной совы» – профессионалы (или, по крайней мере, полупрофессионалы), их цель – перехватить у Пэтчетта порнографический и, возможно, героиновый бизнес. Мишень убийц – Дюк Каткарт. Почему именно он? Преувеличил свою важность, похвастался в каком-нибудь разговоре, что торгует порнухой «от себя»? Или убийцы знали, что его место занял Ван Гельдер, и целили именно в самозванца? Наконец, главный вопрос: кто за всем этим стоил? Речь идет о профессионалах, об организованной преступности – однако все мафиозные главари сейчас мертвы или не у дел: Франц Энгелклинг давно в могиле. Дэви Голдман превратился в растение, Микки Коэн залег на дно, не понимая, что происходит. Еще вопрос: кто убил Пита и Бакса Энгелклингов?

И еще одна линия – страшный кровавый пунктир. Лорен Атертон, 1934 год. Но как может быть?…

В дверь стучит Фиск.

– Сэр, я привел Лакса и Гейслера.

– И?…

– Гейслер предъявил заранее подготовленное заявление.

– Читай.

Фиск разворачивает сложенный вчетверо бумажный лист.

– «Относительно моих отношений с Пирсом Морхауом Пэтчеттом я, Теренс Лакс, доктор медицины, делаю следующее нотариально заверенное заявление. Мои отношения с Пирсом Пэтчеттом носят чисто профессиональный характер, а именно: по его просьбе я выполнял сложные пластические операции на лицах некоторых его знакомых, как мужского, так и женского пола, с целью увеличить уже существующее сходство этих людей с известными актерами и актрисами. Слухи о том, что эти молодые люди и девушки под руководством Пэтчетта занимаются проституцией, ни подтвердить, ни опровергнуть не могу. Пол присягой подтверждаю, что…» – ну и так далее.

Эд:

– Этого мало. Дуэйн, оформи протокол на Йоркина и Риту Хейворт. Пособничество и подстрекательство – дату задержания пока не ставь. Позволь им сделать по одному звонку. Затем отправляйся на Лонг-Бич и наложи арест на дом 8819 по Линден. Это склад «Флер-де-Лис»: скорее всего, Пэтчетт там уже все вычистил, но это неважно. Если склад пуст, наследи там посильнее и оставь дверь открытой.

Фиск, сглотнув слюну:

– Н-наследить, сэр? И не ставить дату задержания?

– Именно. И когда я приказываю, выполнять приказ не задавая вопросов.

– Э-э… слушаюсь, сэр, – отвечает Фиск.

Эд закрывает за ним дверь, нажимает кнопку селекторной связи.

– Дон, пришли сюда Лакса и Гейслера. В динамике, громко:

– Да, сэр. – И шепотом: – Сэр, хочу вас предупредить: они оба просто кипят от ярости.

Эд открывает дверь. Твердым шагом входят Лаке и Гейслер.

Никаких рукопожатий. Гейслер:

– По правде говоря, тот обед, который мы съели, дожидаясь, пока вы нас примете, и приблизительно не соотносится с той суммой, которую доктору Лаксу придется выплатить мне за потраченное здесь время. Тем более возмутительно, что он пришел сюда по своей доброй воле, а вы заставили его прождать несколько часов!

Эд, с улыбкой:

– Примите мои извинения. Я получил подготовленное вами заявление и вопросов по существу к доктору Лаксу не имею. Хочу попросить вас только об одном одолжении – за которое вы, разумеется, будете достойно вознаграждены. А что касается потраченного вами времени, мистер Гейслер, то пришлите мне счет. Вы знаете, я могу себе позволить оплатить ваши услуги.

– Знаю, что ваш отец может. Что ж, продолжайте. Мой клиент и я внимательно вас слушаем.

Эд – Лаксу:

– Доктор, думаю, мы с вами поймем друг друга. Я многое знаю о ваших делах, а вы знаете – или хотя бы догадываетесь, – что известно мне. Помогите мне, и я обещаю вам свою дружбу.

Лаке, чистя ногти скальпелем:

– «Дейли Ньюс» уверяет, что ваши дни сочтены.

– Не стоит верить тому, что пишут в «Дейли Ньюс». Пэтчетт и героин, доктор. Я не буду спрашивать, откуда вы знаете: с меня вполне довольно слухов.

Гейслер и Лакс переглядываются, отходят к двери, начинают шептаться. Наконец Лакс говорит:

– Я слышал, что Пэтчетт связан с очень серьезными людьми, которые стремятся установить контроль над торговлей героином в Лос-Анджелесе. Химик он от бога, и, говорят, в течение уже многих лет он разрабатывает новый наркотик, с выходом которого на рынок героин уйдет в историю. Гормональные, антипсихотические средства – весьма необычная смесь. Говорят, после многих лет его разработки наконец увенчались успехом: новый наркотик готов, осталось только его производить и продавать. Я сдержал свое слово, капитан, – надеюсь, и вы сдержите свое. Джерри, поймайте этого человека на слове и пришлите ему счет. 

* * *

Все новые линии ведут в одну точку – к героину. Эд звонит Бобу Галлодету, оставляет через секретаршу сообщение: в деле «Ночной совы» прорыв – позвони мне.

Фотография на столе: Инес с его отцом в Эрроухед. Эд задумывается, глядя на снимок, затем набирает номер Линн.

– Алло?

– Линн, это Эксли.

– Боже мой! Здравствуй.

– Ты так и не пошла к Пэтчетту, верно?

– А ты думал, что пойду? На это и рассчитывал? Эд переворачивает снимок лицом вниз.

– Линн, я хочу, чтобы ты уехала из Лос-Анджелеса. На неделю или около того. У меня есть домик на озере Эрроухед, поезжай туда. Уезжай сейчас же.

– Пирс…

– Потом все объясню.

– Ты приедешь туда?

Эд просматривает свой «сценарий».

– Да, как только подготовлю кое-что здесь. Ты видела Уайта?

– Он пришел и ушел, где он сейчас – не знаю. С ним все в порядке?

– Да… Нет… Черт, понятия не имею. Встретимся на озере, в кафе«Фернандо». Это недалеко от моего домика. Например, в шесть.

– Хорошо, буду.

– Думал, убедить тебя будет сложнее.

– Я уже сама себя во многом убедила. Отъезд из города все упростит.

– Что это значит, Линн?

– Всему рано или поздно приходит конец. Иногда промолчать – значит совершить геройство. Или нет? Как думаешь?

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

Бад просыпается в мотеле «Виктория». Солнце за окном опускается за горизонт – он проспал полночи и весь день. Бад садится на койке, протирает глаза, прогоняя образ Спейда Кули. Сигаретный дымок. У дверей сидит и смотрит на него Дадли Смит.

– Кошмары мучают, сынок? Ты метался во сне. Верно, ему снились кошмары: Спейд Кули, Инес, за ней гнались репортеры, она кричат: «Это ты виноват! Ты опозорил меня, чтобы отплатить Эксли!»

– Знаешь, сынок, сейчас, во сне, ты мне напомнил моих детишек. Ты ведь знаешь, я люблю тебя как сына.

Бад отбрасывает пропотевшую простыню.

– Что теперь, босс? Что мне делать?

– Для начала – просто слушать. Ты знаешь, что уже много лет я с несколькими коллегами не покладая рук работаю над тем, чтобы удерживать организованную преступность в Лос-Анджелесе в должных рамках. Рано или поздно настанет день, когда мы сможем воспользоваться плодами своих трудов, – и, полагаю, лень этот уже недалек. И ты, сынок, как один из нас, получишь должное вознаграждение. В наших руках будет огромная сила и огромная власть, которой, не сомневаюсь, каждый из нас сможет распорядиться достойно. Только представь, какие усилия потребуются, чтобы избавить город от черных подонков. Однако для начала нам придется побеседовать по душам с одним итальянцем – беспокойным малым, от которого одни неприятности. Ты уже имел с ним дело в прошлом, и, думаю, твое участие в разговоре будет нам особенно полезно.

Бад потягивается, хрустя костяшками пальцев.

– Я вообще-то спрашивал о «Ночной сове». И говори напрямик, ладно?

– Куда уж прямее, сынок. Эдмунд Дженнингс Эксли – вот наша цель. Знаешь, чем он сейчас занимается, сынок? Собирает доказательства против Линн, чтобы посыпать соль на твои старые раны.

Бада как током бьет.

– Так ты знал… все это время знал… как я не догадался!

– Разумеется, знал, сынок. Такого, чего бы я не знал, вообще немного. А того, чего я для тебя бы не сделал, и вовсе нет. Но каков же слизняк этот Эксли: ты в жизни любил двух женщин: одну он увел, а теперь покушается и на вторую! Такое нельзя оставлять безнаказанным, верно, сынок? Пусть сполна получит то, что заслужил.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

Они потянулись друг к другу сразу, едва вошли в дом. Эд понимал: если не заняться любовью, придется заговорить – должно быть, то же самое чувствовала и Линн. В охотничьем ломике пыльно: неубранная кровать, несвежее белье – на этом белье он в последний раз спал с Инес. Выключать свет Эд не стал: чем больше видишь, тем меньше думаешь. Яркий свет помог ему не кончить сразу. Чтобы отвлечься, он считал веснушки Линн. Медленные, неторопливые движения – словно оба стремились загладить бешеную спешку прошлого раза. На теле Линн Эд заметил несколько ссадин и понял: это Бад Уайт. Они любили друг друга медленно и нежно, а когда все кончилось, еще долго лежали молча, сплетясь телами, словно надеясь нежностью загладить ложь. А начав разговор, уже не могли остановиться. Позже Эд так и не вспомнил, кто из них первым произнес имя «Уайт».

Это была Линн. Ради Бада она солгала Пэтчетту – сказала, что ему ничего не грозит, что расследование зашло в тупик, и полицейские цепляются за соломинку. Солгала, потому что боялась: если Пирс начнет бороться за себя, для Бада это может обернуться бедой. Он кое-что знает о делах Пэтчетта: Пирс непременно попытается его подкупить – он уверен, что все на свете имеет свою цену, и не понимает, что ее Венделл не продается. Это ты заставил меня задуматься, говорила она Эду, это ты открыл мне глаза на то, чего я до сих пор старалась не замечать. Да, Пирс вытащил меня из грязи, научил одеваться, говорить и думать, но я ошибалась, когда считала, что он сделал из меня человека. Он сделал из меня шлюху – холодную, расчетливую, не способную ни к настоящей верности, ни к настоящей любви. Если бы не Бад, я бы жила спокойно, не подозревая, что мне чего-то недостает. Но он привлек меня тем, чего мне не хватает – а у него есть в избытке. Эд слушал, смущенный и подавленный ее сбивчивыми откровениями, чувствовав что должен быть откровенным в ответ, но не мог рассказать о том, что занимало его мысли, – об их с Джеком «сценарии». А Линн все не умолкала, словно наконец-то получив возможность выговориться: рассказывала о Баде Уайте и Инес – он встречался с ней время от времени, но ее гнев, ее обида на мир была сильнее его гнева и ненависти, с ней ему скоро становилось тяжело, и он возвращался к Линн. В голосе ее не слышалось ревности – а Эду ревность сжимала горло, и он кусал губы, чтобы не заорать или, переключившись на привычную роль полицейского, не засыпать ее вопросами: героин, шантаж, порнография – что, черт побери, ты обо всем этом знаешь? Но ее откровенность – и мягкие руки, гладившие ему грудь, – властно требовала не лжи, не допроса, даже не молчания – откровенности в ответ.

И он заговорил о своей семье – от прошлого к настоящему. Маменькин сынок Эдди, папин любимец Томас. Рассказал о том, о чем никому никогда не рассказывал – как плясал от радости, услышав, что шесть пуль прервали блистательную карьеру брата. Говорил о том, каково быть полицейским голубой крови – из династии, восходящей к Скотленд-Ярду шерлок-холмсовских времен. Об Инес. О том, как застрелил четверых, потому что Коутс назвал его трусом. О том, что Дадли Смит рьяно ищет козла отпущения – и, если найдет, Эллис Лоу и шеф Паркер, пожалуй, сочтут такое решение панацеей. И под конец, забыв об осторожности, – о Престоне Эксли во всей славе его и о журналах с чернильной кровью, журналах, таинственно связанных с убийством скандального репортера, с расчлененными детьми, с делом, двадцать четыре года назад связавшим отца и Рэя Дитерлинга. Он говорил и говорил, а когда его рассказ подошел к концу, Линн запечатала его губы поцелуем, и он заснул, крепко обняв ее покрытое ссадинами тело.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

Победитель с Большой Буквы, коп-убийца. Отдадим должное Эксли – актера для своего сценария он подобрал на славу. Джек предварил свое появление звонком: «Хорошо, – ответил Пэтчетт, – я поговорю с вами. Сегодня в одиннадцать вечера. И приходите один».

Под рубашку Джек надел пуленепробиваемый жилет, под жилетом спрятал микрофон.

С собой: пакет героина, нож с выкидным лезвием, пистолет. Бензедрин спустил в унитаз – допинг ему сейчас ни к чему.

Легкая, почти приятная внутренняя дрожь – должно быть, это у актеров называется страхом сцены. Поднимается на крыльцо, нажимает кнопку звонка.

Пэтчетт открывает дверь. Зрачки крохотные, как булавочные головки, – Джеку хорошо знаком такой взгляд.

Джек – по сценарию:

– Привет, Пирс! – этаким развязно-презрительным тоном.

Пэтчетт впускает его, захлопывает дверь. Джек бросает пакет с наркотой ему в лицо. Пакет, раскрывшись, падает на пол.

– Это тебе. Пирс. Кажется, при заключении перемирия полагается преподносить дары. Конечно, это не то, что ты колешь бедолаге Йоркину, но, думаю, тебе все равно понравится. Кстати, знаешь, что окружной прокурор – мой свояк? Если мы с тобой договоримся, получишь в подарок и его дружбу. Пэтчетт:

– Откуда это у тебя? – очень спокойно, даже ноздри не раздуваются. Прекрасно владеет собой.

Джек достает нож, скребет шею острием. Трогает шею пальцем, слизывает с пальца кровь – чистый псих, хоть сейчас Оскара давай!

– Да так, потряс парочку ниггеров. Ты ведь знаешь, как я это умею. Обо мне часто писали в «Строго секретно», а у вас с Сидом были общие дела, так что ты должен обо мне все знать.

Спокойно, без страха:

– Все не все, но кое-что мне известно. У меня хранится копия твоего досье. Помнится, пять лет назад мы заключили договор, и, как я понимаю, ты свою часть договора нарушил. Полагаю, протокол твоих показаний уже у твоего начальства.

Джек поигрывает ножом, упирает острие в ладонь. Снова выступает кровь. А теперь как они проигрывали это с Эксли:

– И все же я о тебе знаю куда больше, чем ты обо мне. Знаю, что стало с героином, украденным у Микки Коэна, как он попал к тебе и что ты с ним делаешь. Знаю, что ты торговал порнухой в пятьдесят третьем. Знаю, что ты использовал своих шлюх для шантажа. Все, что мне нужно, – мое досье и еще кое-какая информация. Отдашь мне то, что я хочу, и капитан Эксли оставит тебя в покое.

– Что за информация? Слово в слово по сценарию:

– У нас с Хадженсом был договор. Я сливаю ему компру на высших полицейских чинов – он отдает мое досье и платит десять штук чистыми. Сид сказал, что вы с ним партнеры, так что я не слал докапываться до правды в деле «Флер-де-Лис» – ты знаешь, что так и было. Но Сида убили, а деньги и досье я так и не получил – думаю, их забрал убийца. Эти деньги мне сейчас нужны позарез, потому что меня вышибают из полиции без пенсии, а потому мне нужен тот ублюдок, который меня ограбил. Я знаю, что ты не изготовлял порноснимки в пятьдесят третьем – только продавал. Тот, кто делал снимки, и убил Сида. Назови имя – и я твой.

Пэтчетт улыбается. Джек улыбается в ответ: последняя реплика – дальше придется пустить в ход рукоять пистолета.

– Пирс, убийство в «Ночной сове» связано с порнухой и, возможно, с героином. И порнуха, и героин – твой бизнес. Хочешь в газовую камеру, Пирс?

Пэтчетт выхватывает пистолет, стреляет трижды. Пистолет с глушителем – слышатся лишь приглушенные хлопки. Джека отбрасывает к дверям: пули раскалывают спрятанный диктофон, отскакивают от бронежилета.

Еще три выстрела – два в бронежилет, один мимо.

Джек с грохотом падает на стол, вскакивает с пистолетом наготове. Затвор заедает. Пэтчетт прижимает Джека к столу, направляет пистолет ему в лицо, щелчок – осечка. Джеку удается выхватить нож, ударить, не глядя. Крик. Лезвие входит во что-то твердое.

Левая рука Пэтчетта пригвождена к столу. Правая описывает дугу – в ней шприц. Шприц вонзается в руку Джека – по венам разливается приятное тепло, перед глазами встает разноцветный туман. Откуда-то издалека – гром выстрелов, крик: «Эйб, Ли, не надо!» Языки пламени, дым. Джек скатывается со стола. Он еще успевает заметить, как корчится человек, пришпиленный к столу, и успевает подумать, что снова сесть на иглу – не так уж плохо.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

Что-то стряслось с его внутренними часами – даже не знает, среда сегодня или уже четверг. Целый вечер угробил на выкладки по «Ночной сове» – но Дадли даже записывать ничего не стал: все это ему давно известно. Дадли просидел с ним до полуночи, много говорил и уехал, так ничего толком и не объяснив, – встречаться с Эксли. Дадли хочет разрушить его карьеру, но Баду он сказал: «Пусть сполна получит то, что заслужил», а после истории с Линн смерть – самое малое, чего заслуживает этот подонок. Убить капитана полиции… Один поворот колесика, и пружина лопнет…

С этой мыслью он заснул – и проснулся через несколько часов: снилась ему Кэти Джануэй.

Перед глазами снова встал Спейд Кули.

Снова в «Билтмор», снова расспрашивает музыкантов – Спейд не появлялся, Собачник Перкинс смылся по каким-то своим делам. Ночной дежурный в Бюро окружного прокурора дал ему от ворот поворот – похоже, они там этим делом не занимаются вовсе. Прошвырнулся по Чайнатауну – ничего. Осторожно проехал мимо своего дома – у дверей дежурят в машине двое из ОВР. Проглотил на ходу гамбургер в круглосуточной забегаловке.

Занялся рассвет. В газетных киосках толстые стопки «Геральд» – пятница! Заголовки кричат о «Ночной сове»: негритосы жалуются на полицейский произвол, шеф Паркер обещает восстановить справедливость.

Наручные часы остановились. Бад хочет их завести, сверившись с радио, но пальцы дрожат, никак не получается подкрутить колесико, и он выбрасывает стобаксовые «Груен» в окно. Приступы усталости сменяются новыми приливами сил, и тогда вместо Кэти он думает об Эксли и Линн. Едет на Ноттингем-драйв – проверить машины у дома.

Белого «паккарда» нет – а ведь Линн всегда оставляет автомобиль на одном и том же месте.

Бад обходит дом кругом – никаких следов синего «плимута» Эксли. Соседка забирает с крыльца бутылку молока.

– Доброе утро, – говорит она. – Вы друг мисс Брэкен, верно?

Мерзкая старуха – Линн говорила, что она подглядывает к соседям в окна.

– Верно.

– Что ж, как видите, ее нет дома.

– А вы не знаете, куда она уехала?

– Ну…

– Что «ну»? Вы видели ее с мужчиной? Высоким, в очках?

– Нет, не видела. Ничего я не видела, и, пожалуйста, не кричите на меня, молодой человек.

Бад показывает ей жетон.

– Вы что-то знаете? Вы же хотели что-то сказать – говорите!

– Я собиралась сказать, что знаю, куда она поехала. Я слышала, как она разговаривала с управляющим, спрашивала у него дорогу. Но вы так нелюбезны, молодой человек…

– Дорогу куда?

– На озеро Эрроухед. И незачем так кричать, я бы и без того вам все рассказала.

* * *

Охотничий домик Эксли – о нем рассказы ваза Инес. Говорила, на крыше у него три флага: американский, калифорнийский и флаг полиции Лос-Анджелеса. Бад едет на Эрроухед, кружит вокруг озера, наконец находит дом: все три флага развеваются на ветру. У крыльца стоит белый «паккард» Линн. Синего «плимута» не видно.

Одним прыжком Бад взлетает на крыльцо. Дверь закрыта снаружи на засов. Бад входит – обычная комната, пыль, тишина.

Бросается в спальню. Смятая постель, запах пота, следы губной помады на простынях. Бад срывает простыни, выбивает пух из подушек, переворачивает матрац – под матрацем книжечка в кожаной обложке. Дневник Линн – тот самый дневник, о котором он много слышат, но ни разу в него не заглядывал.

Бад хватает его, хочет разорвать надвое по корешку – так он в молодости на спор рвал телефонные книги. Но останавливается: он должен туда заглянуть. Страшно боится того, что может там прочесть, – и именно поэтому должен.

Последняя исписанная страница. Четкий, уверенный почерк Линн. Черные чернила – золотая ручка, что он ей подарил.

26 марта 1958

Еще немного об Э. Э. Он только что уехал. Кажется, смущен тем, что вчера так со мной разоткровенничался. В утреннем свете и без очков он выглядит молодым и очень уязвимым.

Но это видимость: Э. Э. очень опасен, и Пирса, с толкнувшегося с этим человеком на узкой дорожке, можно только пожалеть. Любовью Э. Э. занимается совсем как мой Венделл – медленно, словно хочет, чтобы это никогда не кончалось, чтобы ему не приходилось снова возвращаться к реальности. В первый раз я встретила человека, настолько похожего на меня: его ум. осторожность, скрытность, постоянная готовность к двойной игре – все это настолько мне знакомо, что я смотрю на него как в зеркало и боюсь того, что вижу. Рядом с ним В. У. кажется ребенком: честным, чистым и мужественным, да. Но ребенком. А по сравнению с тем выбором, что стоит перед ним сейчас, мое предательство Пэтчетта – просто детская игра. Парадоксально: этот холодный, циничный эгоист до сих пор по-детски восторгается своим отцом и смотрит на мир его глазами – тем ужаснее то, что ему предстоит, тем больше поражает и восхищает меня то, что, несмотря ни на что, он ютов действовать. Э. Э. не слишком вдавался в подробности, но суть дела такова: на некоторых порнографических фотографиях, которые продавал Пирс пять лет назад, имеются нарисованные от руки красными чернилами раны и увечья – и эти рисунки полностью совпадают с увечьями на теле Сида Хадженса, а также с ранами жертв убийцы-маньяка по имени Лорен Атертон, которого арестовал в тридцатых годах Престон Эксли. П. Э. намерен выставить свою кандидатуру в губернаторы, а Э. Э. считает, что его отец неверно расследовал дело Атертона и, кроме того, подозревает, что в это время П. Э. состоял в дедовых отношениях с Рэймондом Дитерлингом (одной из жертв Атертона стал мальчик-кинозвезда, снимавшийся у Дитерлинга). Вот и еще один парадокс: мой Э. Э., такой трезвый и прагматичный, воображает своего отца каким-то идеальным героем, рыцарем без страха и упрека и приходит в ужас от одной мысли о том, что П. Э. может проявлять какие-то человеческие слабости. Он боится, что расследование «Ночной совы» раскроет ошибку П. Э. и помешает его избранию в губернаторы, и. судя по всему, еще больше боится, что его отец окажется обычным смертным. И все же он твердо намерен расследовать дело, пока не докопается до сути. Как я ни люблю Венделла, но приходится признать: он в такой ситуации, скорее всего, принялся бы стрелять направо и налево, а потом сел бы дожидаться, пока придет кто-нибудь поумнее – ну хотя бы тот сладкоречивый ирландец Дадли Смит, о котором он столько рассказывает, – и все исправит. Пока все: остальное запишу после прогулки, завтрака и трех крепких чашек кофе.

Теперь он рвет дневник – сперва вдоль корешка, затем на мелкие кусочки, превращая кожу и бумагу в труху.

Подходит к телефону, набирает номер ОВР. Дзззинь, дзззинь.

– Отдел внутренних расследований, Клекнер.

– Это Уайт. Позови Эксли.

– Уайт, имей в виду, у тебя будут большие не… Новый голос.

– Это Эксли. Уайт, где ты?

– В Эрроухед. Только что прочел дневник Линн. Теперь я знаю все про твоего старика, Дитерлинга и Атертона. Все знаю, понятно, мать твою? Сейчас мне нужно найти одного человека. Когда я с этим разделаюсь, имя твоего папочки появится в шестичасовых новостях.

– Уайт, подожди! Мы можем договориться!

– Иди к черту, Эксли.

* * *

Назад в Лос-Анджелес. По третьему кругу: Чайнатаун, Стрип, «Билтмор». Перед глазами плавают алые круги, китаезы кажутся похожими на музыкантов из группы Спейда, у «Ковбойских ритмов» – желтые физиономии, глаза-щелочки. Все норы, все укрытия проверены по три раза. Кроме одной: у агента Кули он был только однажды.

Бад едет в «Ассоциацию Ната Пенцлера». Дверь в кабинет открыта – мистер Натски у себя за столом кушает сэндвич. Заметив Бада, чуть не давится:

– О черт!

– Спейд вчера не появился на концерте. Должно быть, он тебе стоит кучу денег.

Пенцлер сует руку под стол:

– Эх, Тарзан, знал бы ты, сколько неприятностей доставляют мне клиенты!

– Что-то ты не сильно этим огорчаешься.

– Потому что в конечном счете всегда остаюсь в прибыли.

– Знаешь, где он?

Пенцлер, что-то заталкивая под стол:

– Скорее всего, где-нибудь на Марсе в обнимку со старым приятелем «Джеком Дэниелсом» [63].

– Что это ты там, под столом, делаешь?

– Яйца себе чешу. Так хочешь на меня работать? Пять сотен в неделю и десять процентов агенту.

– Где Спейд?

– Где-то шляется, а где – не знаю. А ты зайди на следующей неделе и дай знать, если с тобой кто-нибудь мозгами поделится.

– Значит, так?

– Слушай, Тарзан, зачем мне от тебя что-то скрывать. Мне жизнь дорога…

Бад резко бьет ногой по стулу. Пенцлер летит на пол. Бад лезет под стол: толстый сверток, завернутый в коричневую бумагу и перевязанный веревкой. Бад ставит ногу на сверток и дергает узел: внутри стопка чистых черных ковбойских рубашек.

– Линкольн-Хайтс, – говорит Пенцлер, поднимаясь. – Подвал в заведении Сэмми Линя. Только помни: ты об этом узнал не от Натски.

* * *

Китайский ресторан Линя: вверх по Бродвею от Чайнатауна. Позади ресторана – автостоянка, черный ход на кухню. Снаружи в подвал хода нет. Снизу из вентиляционной трубы вырывается пар, доносятся голоса. Из приоткрытой задней двери доносятся пряные запахи. Вход в подвал должен быть с кухни.

Бад находит во дворе палку, входит с черного хода. На крохотной кухоньке двое узкоглазых режут мясо, еще один, старый хрыч, свежует утку. Где вход в подвал? Бад соображает сразу: под соломенной циновкой у плиты.

Его заметили. Молодые начинают что-то лопотать по-китайски, папа-сан взмахом руки их успокаивает. Бад показывает жетон.

Старик делает движение пальцами, словно свивает невидимую нить:

– Я плачу! Я плачу! Уходите!

– Спейд Кули, папаша. Спустись вниз и скажи ему, что Натски прислал смену белья.

Старик не унимается:

– Спейд заплатил! Уходите! Я плачу!

Папа-сан сжимает мясницкий нож; молодые встают рядом полукругом.

– Уходите! Уходите! Я плачу!

Бад ждет, когда старик подойдет поближе, и встречает его дубинкой по корпусу. Папа-сан падает на плиту – лицом в огонь. Волосы мгновенно загораются. Молодые кидаются на Бала – одним ударом дубинки он сбивает их с ног – они горой валятся на пол, Бад добавляет им ногами по ребрам. Старикан, вопя от боли, тушит волосы в раковине, лицо у него обожжено до черноты.

Бад бьет его под колени – китаеза падает, не выпуская из руки нож. Бад наступает ему на руку, пальцы хрустят, старикан пронзительно вопит. Бад оттаскивает его к плите, пинком отбрасывает циновку – под ней люк, ведущий в подвал.

Тошнотворная сладкая вонь опиума. Бад стаскивает вопящего китайца вниз, бьет ногой, тот замолкает. Идет по узкому проходу среди матрацев, вглядываясь в лица курильщиков.

Бад пинками расталкивает их. Сплошные узкоглазые – что-то недовольно бурчат, а потом снова погружаются в забытье, каждый в своем Фантазиленде. Дым – хоть топор вешай. Едкий дурманящий запах окутывает лицо, проникает в ноздри: Бад тяжело дышит и с каждым вздохом ядовитые пары растекаются по легким.

В конце подвала – дверь. Бад распахивает ее пинком. Сквозь опиумный туман: голый Спейд Кули, с ним три обнаженные девицы. Пьяное хихиканье, переплетенье рук и ног – оргия на скользкой, покрытой кафелем скамье. Бад не стреляет – боится попасть в кого-нибудь из женщин.

Вместо этого нашаривает выключатель на стене, включает свет. Туман рассеивается, Спейд поднимает голову. Бад наводит на него револьвер.

УБЕЙ.

Кули выходит из оцепенения первым: хватает двух девиц, прижимает к себе, как щит. Бад подходит ближе. Мелькают руки, ноги, ногти целятся ему в лицо. Выскользнув из рук Спейда, девки, спотыкаясь, поспешно исчезают за дверью. Спейд:

– Иисус. Мария, Иосиф…

Бад наглотался опиума: в голове туман. Надгробное слово – чтобы растянуть лот миг:

– Кэти Джануэй, Джейн Милдред Хемшер, Линетт Эллен Кендрик, Шерон…

– ЭТО ЖЕ ПЕРКИНС, МАТЬ ТВОЮ, ЭТО ВСЕ ПЕРКИНС! – вопит Кули.

Бад застывает: палец до половины надавил на спусковой крючок. Перед глазами плавают цветные пятна. Кули тараторит как пулемет:

– Я видел Собачника с этой последней девчонкой, с Кендрик. Я знал, что он любит колотить шлюх, и, когда о ней рассказали по телику, спросил, не он ли это. А Собачник… господи, он меня напугал до усрачки, потому-то я здесь и прячусь. Поверьте мне, мистер, это правда!

В цветных пятнах – мерзкая рожа Собачника Перкинса. Из калейдоскопа выплывает бирюзовое пятно – один из перстней на пальцах Спейда.

– Откуда у тебя эти перстни?

Кули, дрожащими руками обматывая бедра полотенцем:

– Да все от него же, от Собачника! У него хобби такое, всюду возит с собой станок и вытачивает перстни. Он всегда насчет этих перстней отпускал какие-то странные шуточки, вроде того, что они ему помогают в деликатной работе, защищают руки – теперь-то я понимаю, о чем он!

– Опиум. Он знает, где его достать?

– Этот козел таскает мою дурь! Мистер, вы должны мне поверить!

И Бад решает ему верить.

– Я проверял места и даты. Каждый раз на месте убийства оказывался ты. Другие музыканты из твоей сраной группы приходят и уходят – остаешься только ты.

– Собачник со мной ездит с сорок девятого года! Он наш менеджер, он всегда ездит со мной! Мистер, пожалуйста, поверьте!

– Где он?

– Не знаю!

– Друзья, приятели, подружки. Другие извращенцы. Выкладывай!.

– Да какие у этого сукина сына друзья! Разве только этот макаронник, Джонни Стомпанато! Мистер, вы должны мне по…

– Я тебе верю. А ты веришь, что я тебя убью, если его спугнешь?

– Господи Иисусе, еще как верю!

Бад скрывается в дыму. Китайцы по-прежнему в отключке. Из глотки старикана вырывается чуть слышный хрип.

* * *

Полицейское досье на Перкинса:

В Калифорнии арестов не было. 1944 – 1946 годы – тюремное заключение в Алабаме, обвинение в противоестественных сношениях с животными. Гастролирующий музыкант, постоянного адреса нет. Знаком с Джонни Стомпанато, возможно, знаком с Эйбом Тайтелбаумом и Ли Ваксом: все трое – известные гангстеры. Повесив трубку, Бад вспоминает давний рассказ о том, как Джек Винсеннс тряс Собачника на вечеринке «Жетона Чести» – Джонни. Тайтелбаум и Вакс тогда были с ним.

Джонни – его бывший информатор. В то время, много лет назад, Джонни его боялся. И ненавидел.

Бад снова звонит в архив, выясняет номер телефона Стомпа. Десять звонков – нет ответа. Еще два звонка: в номер «Ковбойских ритмов» в Билтморе, в клуб «Эль-Ранчо» – и там и там никто не отвечает. Следующая остановка – ресторанчик Пархача Тайтелбаума: Джонни и Пархача водой не разольешь.

Бад мчит по Пико. разгоняя остатки опиумного дурмана. План простой и четкий: найти Перкинса, дождаться, пока он останется один, убить. Потом – Эксли.

Паркуется, заглядывает в окно ресторанчика. Посетителей нет, за столом – Пархач Т. и Джонни Стомп.

Бад входит. Заметив его. они начинают перешептываться. Бад несколько лет их не видел: Эйб заметно отяжелел, Джонни красив все той же слащаво-наглой итальянской красотой.

Пархач машет ему рукой. Бад берез стул, садится. Стомп говорит:

– О, Венделл Уайт! Как делишки, paesano [64]?

– Ничего. А как у тебя с Ланой Тернер?

– Все отлично. Кто это тебе рассказал?

– Микки Коэн. Тайтелбаум громко хохочет:

– А что манда у нее соболями выстлана, он тебе не говорил? Они с Джонни сегодня улезают в Акапулько, а мне, увы, только и остается, что утешаться игрой в карманный бильярд. Что привело тебя к нам, Уайт? Мы ведь, кажется, не виделись с тех пор, как твой приятель Дик Стенс здесь работал.

– Я ищу Собачника Перкинса. Джонни, барабаня пальцами по столу:

– Спроси у Спейда Кули.

– Спейд не знает, где он.

– Ну а я-то тем более! Это Микки тебе сказал, что мы с Собачником кореша?

Нет ритуального вопроса: а зачем он тебе понадобился? И жирный Пархач что-то помалкивает.

– Спейд сказал, что ты с ним знаком.

– Знаком, это верно. А он тебе не сказал, paesano, что мы с Собачником уже несколько лет не виделись?

Пора подбавить жару.

– Я тебе не paesano, мудила итальянский.

Джонни усмехается – должно быть, старое вспоминает. У жирною Пархача взгляд испуганный.

– Эйб, а ты с Перкинсом не дружишь?

– Еще чего! Собачник для меня слишком мешугене. Привет, пока – вот и все наше знакомство.

Врет.

– Наверное, я что-то путаю. Вы, ребята, дружите с Ли Ваксом, я слыхал, они с Собачником – не разлей вода.

Пархач театрально хохочет.

– Джонни, ты слышал? Наш Венделл все на свете перепутал, это уж точно!

Стомп:

– Как же, кореша они! Как кошка с собакой!

Не хотят, чтобы он разговаривал с Ваксом. Почему?

– Вот что меня удивляет, парни. Неужели вам совсем не интересно, за каким чертом он мне понадобился?

Пархач, отставляя тарелку:

– А тебе не приходило в голову, что нам просто наплевать?

– Что-то не верится. Вы ведь слушки любите.

– Вот и давай свои слушки.

Ходят слухи, Пархач до смерти забил какого-то парня, который обозвал его жидом. Стоит попробовать.

– А слушок такой, что с грязными макаронниками и жирными жидами я своими слушками не делюсь.

Эйб добродушно хохочет и слегка шлепает Бада по руке, как напроказившею ребенка:

– Ну ты и комик, Бад! Ладно, чего же ты хочешь от старины Собачника?

– Не твое собачье дело, жидяра, – осаживает его Бад и поворачивается к Джонни: – Л ты чем занимаешься, пока Микки нет?

– Да ничем особенным. – Колечком на мизинце Джонни выстукивает по бутылке ритм. – Тебя это не заинтересует. Держусь, как говорится, в рамках. А вот ты чем сейчас занят, Венделл?

– Делом «Ночной совы».

Джонни усиленно барабанит по бутылке – еще немного, и перевернет. Пархач. бледнея:

– Ты же не думаешь, что Собачник Перкинс… Стомпанато:

– Да ладно тебе, Эйб! Чтобы Собачник уложил этих фраеров в «Ночной сове» – да такое и во сне не приснится!

– Пойду поссу, – говорит Бад и выходит в туалет. Закрывает дверь, считает до десяти, приоткрывает на узкую щелочку. Мизеры, оживленно жестикулируя, о чем-то совещаются. Эйб вытирает жирную рожу платком. Все сходится.

Собачник и «Ночная сова» – какая-то связь?

Примерно за год до «Ночной совы» Джек Винсеннс видел всех четырех: Вакса, Стомпа, Пархача и Перкинса – за одним столом на вечеринке.

Джо Сифакис говорил: кто-то отстреливает людей Микки одного за другим, и киллеров трое.

Есть что-то еще – что-то, чего Бад не понимает, что вертится у него в голове и не дается в руки…

Держусь в рамках.

«Удержание организованной преступности в должных рамках».

Вот чем занимается в мотеле «Виктория» Дадли Смит. Его любимое словцо: «удержание в рамках». Удержать в рамках… держать… «Пора воспользоваться плодами наших трудов…» Допрос Ламара Хинтона – почему его спрашивали о «Ночной сове»? И что там делала Дот Ротштейн, кузина Пархача Тайтелбаума?

Бад включает воду, брызгает себе на лицо. Спокойно выходит. Стомп:

– С облегченьицем тебя.

– Спасибо. В общем, ты прав: Собачника я ищу за старые грехи. А «Ночная сова» – там, похоже, другое дело…

Джонни, очень спокойно:

– Ага?

Пархач, еще спокойнее:

– А кто же убил-то? Какие-нибудь очередные швугис [65]? Я-то об этом знаю только то, что в газетах читал.

Бад:

– Может быть. Но, если это не другие ниггеры, выходит, что пурпурная машина у «Ночной совы» – подстава. Ладно, парни, я пойду. Встретите Собачника, скажите, чтобы звякнул мне в Бюро.

Спокойный Джонни барабанит пальцами по бутылке.

Спокойный Пархач натужно кашляет и исходит потом.

Спокойный Бад спокойно выходит на улицу, спокойно садится в машину, спокойно заезжает за угол, опрометью выскакивает из автомобиля и прыжками мчится к телефону-автомату. Компания «П. К. Беллз». Один гудок, второй – мать твою, сколько ж можно ждать?!

– Кхм… да, кто запрашивает?

– Сержант Уайт, полиция Лос-Анджелеса. Нужно проследить звонки.

– За какой период, сержант?

– Ближайшие несколько минут. Все частные телефоны и телефоны-автоматы в ресторане «Кошерная кухня Эйба». Скорее! Речь идет об убийстве!

– Секундочку подождите, пожалуйста.

Щелк-щелк-щелк – и новая телефонная барышня:

– Сержант, что именно вам нужно?

– «Кошерная кухня Эйба», ресторан на углу Пико и Ветеран. Все звонки со всех телефонов в ближайшие пятнадцать минут. И не тяните!

– Офицер, мы не можем прослушивать текущие звонки.

– Не надо прослушивать, черт побери! Просто скажите мне, куда звонили!

– Ну что ж, если речь идет об убийстве… Куда вам перезвонить?

Бад читает номер телефона-автомата:

– Гранит – 48112.

– Перезвоню через пятнадцать минут. И в следующий раз попрошу вас предупреждать заранее, – недовольно говорит барышня и вешает трубку.

Бад, стоя в будке, считает секунды. В каждой секунде – два слога: Дадли, Дадли, Дадли, Дадли… Наконец звонок. Он хватает трубку, роняет, ловит на лету, подносит к уху.

– Да?!

– Два звонка. Один – Дюнкерк – 32758, зарегистрирован на имя мисс Дот Ротштейн. Второй – Эксминстер – 46811, зарегистрирован на имя мистера Дадли Л. Смита.

Бад выпускает трубку из рук. Она повисает на проводе: болтовня телефонной барышни доносится откуда-то из дальнего далека – из тихого, безопасного места, куда ему теперь вход воспрещен.

Он верил в Линн. Верил в свой полицейский жетон.

Линн его предала. А «Ночная сова» – дело рук капитана полиции Лос-Анджелеса Дадли Лиама Смита.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

Джек Винсеннс на больничной койке кается в грехах.

В том, что в пятнадцать лет от него забеременела девчонка из приюта Святого Анатоля. В убийстве мистера и миссис Скоггинс. В том, что опоил Билла Макферсона и подложил ему в постель красотку негритяночку. В том, что подбросил наркоту Чарли Паркеру, что тряс любителей травки и сливал информацию в «Строго секретно». Пытается встать с кровати, складывая руки, словно в молитве, бормочет: хаб рашмонес, Мейер, бам-бам-бам мой поезд-экспресс. Кается в том, что порой распускал руки с торчками, что был казначеем Эллиса Лоу. Просит прощения у жены – за шлюх, за картинки в тех поганых журналах. И у господа Иисуса – за то, что выпивку и наркоту любил куда больше, чем Бога.

Карен сидит у его постели, и по щекам ее текут слезы. Хочется убежать, хочется заткнуть уши – не может. Эд пытался ее увести – она не послушалась. Он позвонил в Бюро из Эрроухед: Фиск рассказал ему, что Пирс Пэтчетт убит – застрелен неизвестными, особняк его был подожжен и сгорел дотла. Винсеннса обнаружили на заднем дворе без сознания: надышался дымом, на бронежилете – следы пуль. На Центральной станции скорой помощи врач взял у него кровь на анализ. Результат: в крови Мусорщика обнаружен неизвестный наркотик, представляющий собой усовершенствованный героин с добавлением антипсихотических компонентов. Жить будет. И скоро придет в себя. Надо только подождать, пока прекратится действие наркотика.

Медсестра вытирает Винсеннсу лицо. Карен бумажной салфеткой смахивает слезы. Эд перечитывает записку Фиска: «Звонила Инес Сото. Никакой информации о $ делах Р. Д. Р. Д. что-то подозревает??? – говорила коротко и намеками. Д. Ф.»

Эд комкает записку, сует в карман. Пока он трахался с Линн, Винсеннс едва не погиб. Кто-то расстрелял Пэтчетта, поджег дом и оставил их погибать в огне.

А в руках у Бада Уайта – факел для костра, на котором скоро запылают оба Эксли, отец и сын.

Он не может поднять глаз на Карен.

– Капитан!

Фиск из холла, полушепотом.

– Капитан, у меня кое-что есть.

Эд выходит, отводит Фиска от дверей палаты.

– Что такое?

– Норт Лэйман закончил вскрытие. Причина смерти Пэтчетта – пять пуль, выпушенные из двух винтовок калибра.30". Рэй Пинкер провел баллистическую экспертизу и обнаружил идентичность с одним старым убийством. Округ Риверсайд, май пятьдесят пятого. Никаких следов, висяк. Тогда застрелили двоих на выходе из ресторана. Предположительно, гангстерские разборки.

Все к одному – к героину.

– Это все?

– Нет. Бад Уайт разгромил опиумный притон в Чайнатауне, до полусмерти избил троих китайцев. Один из них опознал его по фото. Тад Грин хочет начать внутреннее расследование. Выписать ордер на задержание, сэр? Я знаю, вы этою хотите, и шеф Грин говорит, что это ваше дело. Эд едва не смеется в ответ.

– Никакого ордера.

– Сэр?…

– Я сказал «нет», и хватит об этом. Теперь вы с Клекнером кое-что для меня сделаете. Свяжитесь с Миллером Сгентоном, Максом Пелтием, Тимми Валберном и Билли Дитерлингом. Попросите их всех прийти в мой офис сегодня в восемь часов, чтобы ответить на несколько вопросов. Скажите, что расследование дела веду я. Скажете: если они не хотят, чтобы о нашей беседе узнали газетчики, никаких адвокатов. И еще: достань мне из Отдела убийств материалы по старому делу Лорена Атертона. Папку Атертона принесешь мне запечатанной. Не хочу, чтобы ты туда заглядывал.

– Сэр…

Эд отворачивается. В дверях – Карен, с сухими глазами:

– Скажите… Как вы думаете… Неужели Джек действительно все это сделал?

– Да.

– Он не должен знать, что я об этом знаю. Обещайте ему не говорить.

Эд кивает, не сводя глаз с приоткрытой двери, за которой Победитель с Большой Буквы молит об отпущении грехов.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ

Архивная комната – шкафы по плечо высотой, набитые панками. Бад торопливо просматривает папки, ища подтверждений своей догадке: в голове у него крутятся обрывки мыслей, складываются в стройную версию:

«Ночная сова» – дело Стомпа, Тайтелбаума и Ли Вакса. Они же убирали людей Коэна, его «акционеров». Перкинс – из их банды, но о том, что он убивает проституток, они не знают, не могут знать. Гангстеры таких вещей не терпят, убийца-«любитель» может погубить всю шайку. Глава банды – Дадли Смит, больше некому. Все его разговоры об «особом задании» – попытка завербовать Бада. Хинтона Дадли, скорее всего, прикончил, чтобы не болтал лишнего о Пэтчетте и его делах. Дадли с Пэтчеттом – сообщники? Брюнинг и Карлайл – тоже в банде… «Удерживать в рамках»… «в достойных рамках»… «достойное вознаграждение»… Вывод: Дадли пытается взять контроль над организованной преступностью в Лос-Анджелесе.

Бад просматривает регистрации автомашин за апрель пятьдесят третьего. Его первоначальная версия на поверку оказалась ложной. Ловко подброшенные улики – «меркури» у «Ночной совы», дробовики и гильзы в Гриффит-парке, прежде он считал: убийцам просто повезло. Но если план родился в недрах самой полиции, дело принимает другой оборот: те, кто спланировал убийства в «Ночной сове», имели доступ к полицейским рапортам, выбрали троицу черномазых хулиганов, забавы ради утонявших машины и разряжавших дробовики в белый свет, решили свалить вину на них в надежде, что дебоширов прикончат при аресте, и на том дело и закончится.

Значит, они должны были раздобыть машину, соответствующую описанию из рапортов. В нужный момент пригнать ее к «Ночной сове». Угонять машину опасно – велик риск, что ее обнаружат. Покупать пурпурную тоже опасно: оставалось купить автомобиль другого цвета и перекрасить.

Бад продолжает работу. Папки сложены в беспорядке: «мерки», «шеви», «кадди», Лос-Анджелес, Сакраменто, Фриско. По фамилии искать бессмысленно – машину наверняка покупали на чужое имя. В одном повезло: на карточках, пришпиленных к документам, указаны расы, даты рождения и приметы автовладельцев. Вспомнив курсы, Бад четко формулирует в уме, что хочет найти: «меркури» 1948 – 1950 гг., владелец проживает в Южной Калифорнии, приметы соответствуют Дадли, Стомпу, Ваксу, Тайтслбауму, Карлайлу или Брюнингу. Проходит несколько часов, прежде чем одна папка останавливает на себе внимание Бада.

«Меркури» 1948 года, цвет серый, куплен 10 апреля 1953 года. Покупатель: Маргарет Луиза Марч, белая женщина, дата рождения 23/7/1918, волосы темные, глаза карие, рост пять футов девять дюймов, вес 215 фунтов. Регистрация по адресу: 1804, Восточный Оксфорд, Лос-Анджелес. Телефон: Нормандия – 32758.

Тепло? Да нет, горячо! Улица Оксфорд идет с севера на юг, а не с запада на восток. Приметы – точь-в-точь Дот Ротштейн, здоровенная и жирная. Из «Кухни Эйба» ей звонили по номеру ДЮ – 32758 – так и есть, тупая лесбуха дала свой собственный номер, только район поменяла!

А потом купила пурпурную краску и…

– Есть! – вопит Бад, от избытка чувств лупит кулаками по воздуху, поддевает ногой коробки на полу. А потом при задумывается.

Что дальше? Да, он раскрыл два дела в один день – но кто ему поверит? Прямых улик нет – только косвенные. Дадли – слишком крупная шишка, и едва ли найдется человек, готовый рисковать, чтобы положить конец его блестящей карьере…

Или нет. Один такой человек найдется.

Эксли.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ

Эд в машине напротив дома, где родился и вырос. Ему не хватает духу взойти на крыльцо.

Войти в дом. Задать отцу вопросы, которые уже несколько дней не дают ему покоя. Попросить помощи. Признаться, что выболтал его тайну женщине, – и дал оружие против Престона в руки смертельному врагу. С собой у него дело Атертона: там нет ничего, чего бы Эд не знал. Тот, что делал порноснимки и прикончил Сида Хадженса, – человек, замешанный в деле Атертона. Возможно, он и есть настоящий убийца. Если это выплывет наружу, Престон Эксли рухнет с пьедестала, на который возвел его сын.

Эду не хватает духу войти, не хватает воли бросить об этом думать. Чтобы отвлечься, он перебирает в уме воспоминания.

Отец купил этот дом для матери. Особняк стал для него знаком прощания со средним классом. Никогда семья Эксли не ставила перед домом украшенную огнями рождественскую елку – отец говорил, что это безвкусно. Маленький Томас однажды упал с балкона, но не заплакал, потому что мужчины из рода Эксли не плачут. Когда Эд вернулся с войны, отец устроил ему торжественную встречу – банкет, куда пригласил только мэра, членов Городского совета и полицейских чинов, от которых зависело продвижение Эда по службе.

С крыльца сходит Арт Де Спейн – бледный, осунувшийся, с рукой на перевязи. Садится в машину, скрывается за поворотом. Друг и соратник Престона, наставник Эда. Помнится, однажды он сказал, что не был создан для работы в полиции.

Огромный холодный дом нависает над Эдом, кажется, вот-вот проглотит. Эд заводит мотор, едет обратно в больницу.

* * *

Мусорщик уже пришел в себя: сидя в постели, делает заявление Фиску.

– … Я действовал по сценарию Эксли. Что именно говорил – не помню, помню только, как Пэтчетт выхватил пистолет и начал в меня палить. Пушка, которую мне дал Эксли, оказалось полным говном – ее заклинило. Потом Пэтчетт воткнул мне в руку шприц. Дальше помню выстрелы и крик: «Эйб, Ли, не надо!» Об остальном знаю столько же, сколько и вы.

Эд слушает, стоя в дверях. Вдруг из-за спины у него – слишком знакомый голос:

– Эйб Тайтелбаум, Джонни Стомпанато, Ли Вакс. В «Ночной сове» стреляли они. Собачник Перкинс тоже из их шайки. Плюс еще кое-кто – только не наложи в штаны!

Эд рывком оборачивается. Бад кладет ручищи ему на плечи. С силой, но не грубо вталкивает в палату.

– Забудь пока обо всем, что между нами было. Слышат, что я сказал?

Ог Уайта несет потом: волосы у него всклокочены, липо безумное.

– Сэр. – осторожно говорит Фиск, – может быть, мне…

Эд поводит плечами, и Бад тотчас же убирает руки.

– Две минуты, капитан.

«Я капитан, – повторяет про себя Эд. – Я его не боюсь. Капитан Эксли ничего не боится».

– Дуэйн, пойди выпей чашечку кофе. Уайт, надеюсь, ты сумеешь рассказать что-то такое, что заставит меня забыть о покалеченных китайцах.

Фиск выскальзывает за дверь.

– А ты останься. Джек, – говорит Эд. – Уайт, я тебя слушаю.

Уайт прикрывает дверь. Костюм на нем измят и грязен, руки перемазаны чернилами.

– Привет, Мусорщик, я о тебе по радио слышал. Не знал, что ты туда пойдешь, а топопробовал бы все сделать сам.

– Что сделать? – тревожно спрашивает Винсеннс. – Подожди-ка. Эйб, Ли… Выходит, Пэтчетта пристрелили Вакс с Тайтелбаумом?

Эд:

– Вот что, Уайт, давай-ка с самого начала и по порядку.

Уайт медленно улыбается, и от этой улыбки Эда пробирает дрожь.

– Уже несколько лет я ищу маньяка, который убивает проституток. Началось все с Кэти Джануэй, подружки Дюка Каткарта. Ее прикончили в пятьдесят третьем, как раз во время «Ночной совы».

Эд кивает.

– Эту историю я знаю. ОВР проводил по тебе проверку, когда ты сдал сержантский экзамен.

– Вот как? Что ж, ты знаешь не все. Несколько часов назад я это дело расколол. Сперва я думал, что убийца

Спейд Кули – его группа выступала во всех городах, где происходили убийства, и все даты совпадали. Но я ошибся. Спейд выдал мне настоящего убийцу – Барта Артура Перкинса.

– Собачник вполне на такое способен, – подает голос Джек. – Настоящий отморозок.

– Тебе виднее, – отвечает Уайт. – Кули мне сказал, что Перкинс корешится с Джонни Стомпанато, и мне вспомнилось, как ты еще году в пятьдесят втором рассказывал, что видел его на вечеринке с Джонни Стомпом, Пархачом Т. и Ли Ваксом. Но Кули мне назвал одного Джонни, так что я стал его искать.

– Ну, значит, ты пошел к Стомпанато, – нетерпеливо резюмирует Эд.

Уайт, закуривая:

– Погоди, не торопись. Уже несколько лет. время от времени, я выполняю кое-какую пыльную работу для Дадли Смита и Отдела оргпреступности. Знаешь, как он это называет? «Удерживать преступников в должных рамках». Держать в рамках, удерживать в рамках – любимое его словцо. В последнее время он то и дело заговаривал о том, чтобы поручить мне какое-то особое задание, а прошлой ночью прямо сказал, что надо проучить одного «беспокойного итальянца», который меня особенно боится. Это наверняка Джонни Стомп – в свое время он был у меня информатором и со мной хорошо знаком. Как работает Дадли, знаешь? Знаешь, за что его «миротворцем» кличут? Так вот: прошлой ночью в мотеле «Виктория» он вместе с Карлайлом и Брюнингом отоваривал парня по имени Ламар Хинтон на предмет информации. Вроде как для Отдела оргпреступности. Но это туфта. Знаешь, о чем его спрашивал Дадли? Только о Пирсе Пэтчетте, о порнухе да о «Ночной сове»!

У Эда глаза лезут на лоб.

– Продолжай. Ты пошел искать Стомпанато. чтобы выяснить у него, где Перкинс.

– Верно. Двинулся прямиком в ресторан Пархача, там и застал обоих – Пархача и Джонни. Спросил о Собачнике – оба заерзали и давай вешать мне лапшу: они. мол, с ним едва знакомы, а Ли Вакс так вообще его не переваривает. А я ведь точно знаю: вранье. Мало того: Джонни сказан, мол, сейчас он «держится в рамках». Я только не сразу сообразил, что мне эти слова напомнили. Потом я говорю: мол, работаю над делом «Ночной совы». Тут они оба: да ты рехнулся, неужто воображаешь, что это Собачник их всех порешил – а сами чуть не обосрались со страху. Я выхожу оттуда, бегу к телефону, звоню в «П. К. Беллз» и прошу проследить все звонки из ресторана в ближайшие пятнадцать минут. Два звонка: один – Дот Ротштейн, кузине Пархача и давней подружке Дадли Смита, другой – домой самому Дадли.

– Ё-моё! – тихо говорит Винсеннс.

Эд инстинктивно хватается за пистолет, но тут же отдергивает руку.

– Мне нужны доказательства.

Уайт, выпуская дым в окно:

– Если ниггеры ни при чем, значит, машина на стоянке у «Ночной совы» – подстава. Я пошел в архив и проверил регистрации автомобилей за апрель пятьдесят третьего, только теперь смотрел белых. Десятого апреля Дот Ротштейн купила серый «меркури». Имя фальшивое, адрес фальшивый, а вот телефон эта дура дала настоящий.

Винсеннс слушает, широко раскрыв глаза. Эд кусает губы, чтобы не закричать. ДАДЛИ.

– Перед самой «Ночной совой», – говорит он медленно, – я работал в участке Голливуд. Однажды засиделся на работе допоздна. Внизу была вечеринка – кого-то из копов провожали на пенсию. Играл Спейд Кули со своей группой. Ошивался там и Барт Перкинс. Предположим, дело было так. Мел Лансфорд, бывший полицейский. Назовем его забытой жертвой «Ночной совы» и вспомним, что большую часть своей службы он провел в Голливудском участке. Предположим, у кого-то из убийц был зуб на Лансфорда. Предположим, в тот вечер Перкинс изъял рапорт Лансфорда, который мог бы вывести нас на след. Предположим, убийцы специально назначили Каткарту – или двойнику Каткарта – встречу в «Ночной сове», зная, что Лансфорд каждую ночь там бывает и надеясь одним махом устранить обоих.

– В пятьдесят третьем Дадли поручил мне проверку Лансфорда и Каткарта, – отвечает Уайт. – Видно, считал, меня бояться нечего – один черт ничего не найду. Так вот: оказалось, что в нашем архиве нет отчетов Лансфорда. Вообще. Ни единой бумажонки от него не осталось. Так что, думаю, ты прав.

Винсеннс нарушает молчание:

– Фиск рассказал мне о Пэтчетте: как ему достался украденный героин Коэна, как он вместе с каким-то неизвестным – теперь, думаю, можно сказать, что это Дадли, – собирался этот героин толкать. Я точно знаю, что Дадли присматривал за сделкой Коэна с Драгной, и уже много лет ходят слухи, что того парня, который сорвал сделку, Базза Микса, пришили наши, лос-анджелесские копы с самим Дадли во главе. Фиск мне говорил, что большая часть героина досталась Пэтчетту – частично от Энгелклинга и его сыновей, частью от этого неизвестного, то есть, по всей видимости, от Дадли. И вот что я думаю: может быть, Мел Лансфорд был в то время в команде Дадли? Тогда, когда Дадли наложил лапу на героин?

Уайт качает головой – это для него новость.

– Ну-ка, ну-ка. Постоянная болтовня Дадли о том, чтобы удерживать организованную преступность в Лос-Анджелесе в должных рамках и какие усилия потребуются, чтобы избавить город от черных подонков… Героиновый передел сфер влияния – что ж, очень может быть.

– Так, с этим вроде ясно, – говорит Эд. – Джек, твоя очередь. Ты занимался линией Голдман/Ван Гельдер: постарайся связать с тем, что мы выяснили.

Мусорщик встает, держась за поручни больничной кровати.

– Ну что ж… Предположим, Дэви был в сговоре с Дадли, Стомпанато, Пархачом, Ваксом и Дот. Как кто-то из них мог довериться такому отоморозку, как Собачник Перкинс, ума не приложу – ну и хрен с ним. Так или иначе, все они были в сговоре против Микки. Уайт, ты об этом не знаешь, но Голдман подложил жучок в камеру Микки в Мак-Ниле. Держу пари, Дадли и его приятели с самого начала были с ними заодно. Ну да черт с ними. В общем, Дэви подслушал разговор Микки с братьями Энгелклингами о Дюке Каткарте и его идее.

Эд, подняв руку:

– Честер Йоркин сообщил, что человек, передавший Пэтчетту героин, допустим, это Дадли, – хотел торговать порнографией и что у него были – цитирую – «целые списки богатеньких извращенцев, на такое падких, плюс связи в Южной Америке». Насколько это соответствует тому, что известно о Дадли?

– Вполне соответствует, – отвечает Винсеннс. – После войны Дадли несколько лет провел в Парагвае, разыскивал беглых наци, а до войны, году в тридцать девятом, работал в Отделе нравов. Так что и связи на юге, и списки извращенцев у него точно есть. Продолжим. Итак, Голдман рассказывает Смиту и Стомпанато то, что узнал о порнухе. Всем, в особенности Даду, эта идея нравится, и они решают этим делом заняться. В то же время Дэви Голдман – не знаю, по собственной инициативе или как – отправляет Ван Гельдера, который навещал его в тюрьме, поговорить с Каткартом. Ван Гельдер решает перехватить оба дела Каткарта – и проституток, и порнуху. Дэви знает его в лицо, но те, что на свободе, никогда его не видели. Он соображает, что очень похож на Каткарта, так что сможет выдать себя за него и заключить собственную сделку. Когда обман откроется, он будет уже слишком тесно повязан с Дадом и прочими, и Дэви ничего не сможет сделать. Так что Ван Гельдер едет в Сан-Берду, поближе к братьям Энгелклингам. Там завязывает роман со Сью Леффертс и пришивает Дюка. Ему известно имя по крайней мере одного из этой компании: этому человеку он звонит на таксофон из дома Хильды Леффертс и договаривается о встрече. Предлагает встретиться в публичном месте – думает, что там он будет в безопасности. Сью должна сесть за соседний столик и поднять тревогу, если что-то пойдет не так. Кто-то из этой компании вспоминает, что Лансфорд каждую ночь околачивается в «Ночной сове», и говорит: давай там. Дад или кто-то из его людей перед самой «Ночной совой» являются к Пэтчетту и предупреждают, чтобы он подчистил концы. Пэтчетт не знает, что именно должно произойти, но убирает из города Крис Бергерон с сыном и Бобби Инджа. Происходит это как раз тогда, когда я начинаю расследовать дело о порнухе.

Несмотря на кондиционер, с каждым словом в палате становится жарче. Эд:

– Подытожим результаты. Ван Гельдер под видом Каткарта выходит на контакт с Дадли и его людьми. Мы знаем, что Дадли мечтает заниматься порнографией, знаем, что с момента сорвавшейся сделки Коэн – Драгна он сидит на восемнадцати фунтах героина. Думаю, дело было так: он проникает в квартиру Каткарта и находит там что-то указывающее на Пэтчетта, на его химическое образование и связь с доком Энгелклингом. Он идет к Пэтчетту, и они заключают сделку – сделку, включающую в себя и героин, и порнуху. Теперь Дадли хочет избавиться от Каткарта, заставить замолчать (по каким-то своим причинам) Мела Лансфорда, а заодно запугать и подчинить себе Пэтчетта. Он – полицейский и читал рапорты о неграх, стрелявших из дробовиков в Гриффит-парке. На этих негров и решает свалить дело. Назначает псевдо-Каткарту встречу в «Ночной сове», зная, что там будет и Лансфорд. И – ты прав, Джек, – пугает Пэтчетта многозначительными намеками и советует «спрятать концы». Однако ожидания Дадли не оправдываются: негров не убили при аресте, они не признались, начато серьезное расследование. На проверку Каткарта Дадли бросает Уайта – он, по его представлениям, безопасен, к тому же его легко держать под контролем. О том, что Перкинс убил эту девушку, Джануэй, Дадли, возможно, не знал, но в целом хотел устранить всякую возможность получения Уайтом лишней информации, связанной с «Ночной совой».

Теперь все взгляды обращаются к Баду Уайту.

– Значит, так, – говорит он. – Дадли понадеялся, что я запорю расследование. Но я проверил квартиру Дюка и увидел, что в шкафу у него кто-то рылся, а все отпечатки пальцев стерты. Там побывали ребята Дадли, но телефонные книги они не тронули, и в справочнике Сан-Берду страницы в разделе «Типографии» были захватаны. Теперь про Перкинса. С Кэти Джануэй я познакомился тогда же, когда проверял связи Каткарта. А два дня спустя ее изнасиловали и убили. Когда уезжал из ее мотеля, мне показалось, что кто-то едет за мной следом, – но я не придал этому значения. А теперь думаю вот что: Дадли приставил своих парней следить за знакомыми Каткарта – на всякий случай. Вот откуда ему известно многое из того, что я от него скрывал.

Собачника он приставил к Кэти, и этот отморозок решил развлечься. Знал об этом Дадли или не знал – мне плевать. Он за это в ответе, и он за это заплатит.

Винсеннс щелкает зажигалкой, затягивается, заходится кашлем:

– Доказательств у нас по-прежнему маловато, но могу кое-что добавить. Во-первых, док Лэйман вытащил из Пэтчетта пять пуль.30", тип и калибр соответствует нераскрытому заказному убийству в долине Риверсайд несколько лет назад. Во-вторых, Дэви Голдман в Камарильо что-то болтал о трех стрелках. Он еще кое-что болтал, но остального я пока не понимаю. Эксли, ты прослушал пленку, которую я нашел в Мак-Ниле?

Эксли, кивнув:

– Ты прав, ничего существенного – только упоминания вскользь о каких-то убийствах.

Уайт:

– Этих заказных убийств было несколько, и все остались нераскрытыми. Об этом рассказывал один из подозреваемых, которых мы обрабатывали в «Виктории». Какие-то трое киллеров отстреливали одного за другим «акционеров» Коэна и тех гангстеров, которые хотели к ним присоединиться. Теперь можно считать доказанным, что это Стомп, Вакс и Тайтелбаум. Когда Микки сел, эти трое нашли себе нового хозяина. Не знаю, что они собирались делать с Микки, когда он выйдет, – использовать или прикончить. Скорее прикончить. Думаю, покушение на Микки в тюрьме и бомба у него в доме – их рук дело. Похоже, они не успокоятся, пока не отправят его на тот свет. И тогда Дадли станет в городе полновластным хозяином. Он – глава Отдела оргпреступности и надеется стать шефом детективов, вторым человеком после Паркера. И у него есть от Паркера – как это называется, мандат? – на силовые разборки с чужаками. Ну что, похоже на правду?

Мусорщик, с ирландским акцентом:

– Великолепно, сынок, великолепно! Устранение конкурентов расчищало Дадли путь для торговли героином Пэтчетта. А теперь, когда пересмотра дела избежать не удалось, Дадли взял на себя руководство расследованием и ищет новых козлов отпущения. Порнуху он спрятал, а Пэтчетта ни о чем не предупредил, потому что уже планировал его убить. А Линн Брэкен не тронул, предполагая, что о наиболее грязных делишках Пэтчетта ей ничего не известно. И позволил ей пройти допрос, рассчитывая, что своими показаниями она заведет расследование Эксли в тупик.

Линн Брэкен.

Эд морщится, осторожно подвигается к двери – на всякий случай.

– Но мы по-прежнему не знаем, кто производил порнуху и убил Хадженса. И братьев Энгелклингов – на работу профессионалов это не похоже. Уайт, ты был в Гейтсвилле вместе с Дадли. Он представлял довольно невнятный отчет…

– Братьев пришил какой-то психопат. В квартире хранилось несколько фунтов героина, и убийца их даже не тронул. Он пытал братьев – капал им на кожу химикатами и показывал им негативы порноснимков, которые потом вытравлял кислотой. По словам местного эксперта, скорее всего, заставлял их опознать натурщиков. Сперва я подумал на Пэтчетта – он ведь химик, – но потом сообразил, что ему опознавать натурщиков не было надобности – он их, скорее всего, и так знал. Что касается героина – по-моему, это не наш. Братья приторговывали наркотой, у них могли быть свои запасы. Будь там Пэтчетт или кто-то еще из банды, они бы забрали порошок. Так что не знаю, кто убил, но этот парень явно со стороны.

Мусорщик, со вздохом:

– И все же доказательств у нас ноль. Пэтчетт мертв, все семейство Энгелклингов в могиле, Ламар Хинтон, скорее всего, тоже. По «Флер-де-Лис» у тебя нули, а благодаря импровизации Уайта в «Кошерной кухне» Дадли знает, что ему грозит, и, скорее всего, сейчас спешно сам прячет концы. На этом дело не выстроишь.

Эд, подумав:

– Честер Йоркин говорил мне, что у Пэтчетта где-то возле лома есть заминированный сейф. Сейчас дом под охраной, там дежурит команда патрульных из местного участка. Завтра-послезавтра постараюсь охрану снять. В сейфе может быть что-то такое, что поможет нам прижать Дадли к стенке.

– А пока-то что? – спрашивает Уайт. – Доказательств нет, а Стомп сегодня улетает в Акапулько с Ланой Тернер. Что же нам сейчас-то делать?

Эд распахивает дверь. В холле – Фиск с чашкой кофе.

– Дуэйн, свяжись еще раз с Валберном, Стентоном, Билли Дитерлингом и Пелтцем. Перенеси встречу в отель «Стетлер». Сегодня в восемь вечера. Позвони в отель, закажи три номера. Потом свяжись с Бобом Галлодетом. Попроси, чтобы немедленно перезвонил мне сюда. Скажи, это срочно.

Фиск рысью бросается к телефону. Винсеннс:

– Алиби по Хадженсу? Надеешься расколоть дело с этого конца?

Эд, отвернувшись от Уайта:

– Сейчас главное – переиграть Дадли. Нам нужны улики. Любые.

– Хочешь, возьму на себя Стентона? Мы с ним в свое время друзьями были.

Стентон еще мальчишкой снимался у Рэй Дитерлинга…

– Нет!… То есть… я хочу сказать, ты к этому готов?

– Капитан, это ведь и мое дело тоже. Я уже достаточно далеко зашел. По твоему плану затеял опасную игру с Пэтчеттом – и он меня, если помнишь, чуть не прикончил.

Эд молчит, взвешивая риск:

– Ладно, Стентон – твой.

Мусорщик потирает небритую щеку. Он бледен, взгляд затравленный.

– Скажи, когда я… ну… Карен здесь была, верно? Когда я был без сознания… я не…

– Карен не знает ничего такого, чего ей не нужно знать. А теперь поезжай домой. Я останусь – хочу перекинуться парой слов с Уайтом.

Винсеннс выходит волоча ноги – за день он постарел на десять лет.

– Линия с Хадженсом не сработает, – говорит Уайт. – Лучше займись Дадли.

– Нет. Для начала нам надо выиграть время.

– Отца защищаешь? Черт, я думал, меня легко обвести вокруг пальца – но ты…

– Оставим это, Уайт. Пошевели мозгами. Подумай, кто такой Дадли. Подумай, легко ли его свалить. Я предлагаю тебе сделку.

– Я уже сказал, Эксли – никаких сделок.

– Эта тебе придется по вкусу. Ты помалкиваешь о деле Атертона и моем отце – и получаешь Дадли и Перкинса.

Уайт смеется ему в лицо:

– Дашь мне их арестовать? Они и так мои.

– Нет. Дам тебе их убить.

ГЛАВА СЕМИДЕСЯТАЯ

Эксли беседует с Билли и Тимми: обращается с ними как с принцами крови. Эксли – «добрый» коп, Бад станет «злым». Во втором номере Боб Галлодет занимается Максом Пелтцем, в третьем – Мусорщик болтает с Миллером Стентоном. Галлодету Эксли вкратце рассказал обо всем – кроме Атертона, естественно. Объяснил, что подозревает Дадли Смита, – но, конечно, умолчал о том, что его жизнь вместе с жизнью Перкинса послужит разменной монетой в их сделке с Бадом. Черт бы побрал этого Эксли! Ни на секунду не выпускает его из поля зрения, ведет за собой шаг за шагом – словно они и вправду партнеры и могут доверять друг другу. Мозги у него офигенные, что верно, то верно. Только все его мозги ничего не стоят, коли он до сих пор не сообразил, что за Дадли и Собачником настанет черед Престона Э. В этом Бад поклялся Дику Стенсу – и клятву сдержит.

Сквозь щелку в двери ванной комнаты Бад следит за допросом.

Гомики сидят на диване бок о бок: мистер Добрый Коп ходит вокруг них на бархатных лапках. Да, они приобретали наркотические вещества через «Флер-де-Лис»: да, знали Пирса Пэтчетта – встречались с ним на тусовках.

Да, говорят, покойник нюхал героин, да, ходили слухи, что он торгует порнографией, – «но нас это не интересовало, мы, знаете ли, подобными вещами не увлекаемся». Кажется, педики воображают, что их потревожили из-за убийства Пэтчетта, – и Эксли не спешит выводить их из заблуждения: Престон Эксли рвется в губернаторы, и денежную поддержку ему обеспечивает отец Билли Дитерлинга.

Эксли, громко:

– Джентльмены, остался еще один вопрос. Давнее нераскрытое убийство, которое, как нам кажется, может быть связано с убийством Пэтчетта.

Бад появляется из своего укрытия. Эксли:

– Это сержант Уайт. Он задаст вам несколько вопросов, и после этого мы с вами расстанемся.

Тимми Валберн, со вздохом:

– Что ж, меня это не удивляет. В холле я видел Миллера Стентона и Макса Пелтца, а в последний раз полиция допрашивала нас всех вместе, когда убили того гадкого человечишку, Сида Хадженса. Так что я ни капли не удивлен.

Бад пододвигает себе стул.

– Гадкий человечишка, значит? Может, ты ею и прикончил?

– Да что вы такое говорите, сержант! Неужели я, по-вашему, похож на убийцу?

– А почему нет? Человек, который зарабатывает себе на жизнь, изображая мышь, на все что угодно способен.

– Да что вы, в самом деле, сержант!

– И потом, тебя по поводу Хадженса не допрашивали. Откуда же тебе знать, кто там был, а кто нет? Билли в постели рассказал?

Билли Дитерлинг – Эксли:

– Капитан, мне не нравится тон этого человека.

Эксли:

– Следите за своим тоном, сержант.

Бад, с усмешкой:

– Ладно, проехали. Вы, ребята, подтвердили алиби друг дружки пять лет назад – и вы же подтверждаете алиби друг друга и сейчас. По-моему, подозрительно. Судя по тому, что я знаю о педиках, они и пяти минут вместе продержаться не могут – а вас водой не разольешь уже пять лет!

Валберн, розовея:

– Ах ты… животное!

Бад берет в руки толстую папку:

– Алиби по делу Хадженса. Вы с Билли – друг с дружкой в постели. Макс Пелтц обихаживал какую-то малолетку. Миллер Стентон тусовался на вечеринке, там же оттягивался и еще один из вашей пидорской братии – Бретт Чейз. Нечего сказать, хороша команда прославленного «Жетона Чести»: из четырех хорошо, если один нормальный! Декоратор Дэвид Мертенс – дома с медбратом. Интересно, они тоже трахаются?

– Сержант, следите за своим языком и держитесь ближе к делу, – подает свою реплику Эксли.

Валберн тихо закипает. Билли изображает скуку смертную, но Бад чувствует – что-то в его речи Дитерлинга задело. Взгляд его тревожно мечется от «доброго» копа к «злому».

– Ладно, перехожу к делу. Сид Хадженс перед смертью очень интересовался «Жетоном Чести». Его убили – а пять лет спустя убивают Пэтчетта. Нам известно, что Пэтчетт с Хадженсом были партнерами. А оба эти гомика связаны с «Жетоном Чести» и, возможно, посвящены в интимные детали темных делишек Пэтчетта. Капитан, если что-то выглядит как утка, плавает как утка и крякает как утка – держу пари, это не Мучи-Маус.

– Идиот! – шипит сквозь зубы Валберн. – Капитан, может быть, вы объясните этому человеку, с кем он говорит?

Эксли, сурово:

– Сержант, эти джентльмены – не подозреваемые. Они явились для беседы по доброй воле.

– Черт меня подери, сэр, если я вижу разницу! – бурчит Бад.

Эксли, мученически заводя глаза:

– Джентльмены, чтобы покончить с этим раз и навсегда, пожалуйста, ответьте на один вопрос: вы знали Сида Хадженса?

Оба вместе мотают головами – не знали. Бад набирает воздуху в грудь и одним духом выпаливает текст, сочиненный для него Эксли:

– Если что-то крякает как утка – это утка, если пи-шит как мышь – это мышь, а если еще и задницей виляет, значит, это Мучи-пидор. Короче, капитан: эти парни покупали наркоту через «Флер-де-Лис», знали, что Пэтчетт нюхает порошок и торгует порнухой, – а о его делах с Хадженсом не знали? Что-то не верится. Может, прогоним их по всем делишкам Пэтчетта и проверим, что им известно, а что нет?

Эксли с театральной беспомощностью разводит руками.

– Ну хорошо, если вы настаиваете… Джентльмены, еще несколько вопросов. Повторяю, ни одно ваше признание не будет использовано против вас, ничто из сказанного вами не выйдет за пределы этой комнаты. Сержант, вы меня поняли?

Черт, а все-таки молодчина этот Эксли! Все как по нотам расписал. И надо отдать ему должное: держится он достойно. При том что каждая реплика в этом спектакле приближает его к делу Атертона – и его старика.

– Понял, сэр.

Тимми и Билли обмениваются мученическими взглядами: трепетные души во власти хамов. Эксли, словно только этого и ждал:

– Сержант, задавать вопросы буду я.

– Ладно, сэр. А вы, голубки, не вздумайте врать. Я вас живо раскушу.

Эксли, со вздохом:

– Всего несколько вопросов. Во-первых: знали ли вы, что Пэтчетт поставляет своим деловым партнерам девушек по вызову?

Оба кивают. Бад:

– Он и мальчиков поставлял. Никому из вас, ребятки, не случаюсь порой развлечься на стороне?

– Замолчите, сержант, – строго останавливает его Эксли.

Тимми, придвинувшись к Билли:

– Подобные вопросы ответа не заслуживают.

Бад подмигивает ему:

– А ты – сюська. Если вдруг придется мотать срок, надеюсь, ты у меня будешь соседом по камере.

Билли делает вид, что плюет на пол. Эксли закатывает глаза – мол, ему и самому от всего этою тошно.

– Хорошо, двигаемся дальше. Известно ли вам, что Пэтчетт организовывал для своих проституток пластические операции, увеличивающие их сходство с кинозвездами?

– Да, – отвечает Тимми.

– Да, – отвечает Билли.

Эксли, светски улыбаясь:

– Известно ли вам, что эти проститутки, как мужчины, так и женщины, по заданию Пэтчетта занимались иной противозаконной деятельностью?

Аккуратно подводит к вымогательству. О признаниях Лоррейн – Риты Бад уже знает – Эксли все рассказал.

Какой-то таинственный «тип» принудил Пэтчетта заниматься шантажом – как раз в то время, когда тот собирался начать общее дело с Хадженсом. Сразу после «Ночной совы». Может быть, это – ниточка к Дадли?

– Чего задумались, уроды? Отвечайте капитану!

– Эд, заставь его замолчать! – возмущенно требует Билли. – Право, это слишком далеко заходит.

Бад хохочет:

– Эд? Ох, босс, я и забыл, что ваши папаши приятели!

Эд багровеет – теперь он разозлился по-настоящему:

– Заткнись, Уайт!

Пидоры с усмешечками переглядываются. Эксли:

– Джентльмены, отвечайте на вопрос.

Тимми, пожав плечами:

– Давайте поточнее. О какой «противозаконной деятельности» идет речь?

– Если точнее – о шантаже.

Гомики, все это время то и дело легко касавшиеся друг друга коленками, теперь отодвигаются: это движение не ускользает от Бада. Эксли поправляет галстук – условный знак: ПОЛНЫЙ ВПЕРЕД.

Бад соображает: может быть, шантажист – Джонни Стомп? Для него это дело привычное, можно сказать профессия. На какие шиши живет в последние годы – неизвестно. Лоррейн Мальвази показала, что вымогательства начались в мае пятьдесят третьего – банда Дадли уже скооперировалась с Пэтчеттом…

– Да, о шантаже. Знаете, как это бывает? Женатый мужик бегает по шлюхам и смертельно боится, как бы об этом не узнала жена. Или, скажем, какой-нибудь высокопоставленный извращенец, которому вовсе не в кайф, чтобы о его похождениях пронюхали журналисты… А для проституток шантаж – неплохой приработок. Неужели вас, ребята, никогда никто не шантажировал?

– Мы не общаемся с проститутками, – с достоинством отвечает Билли. – Ни с мужчинами, ни с женщинами.

Бад придвигается ближе к дивану.

– Да что ты? А нам вот известно, что твой чаровник Тимми пять лет назад ходил в гости к парню-проститутке по имени Бобби Индж. Уж извиняйте, ребята: коли крякает как утка, значит, утка и есть. Так что колитесь. Выкрякивайте все, что вам известно.

Эксли, сурово:

– Джентльмены, известны ли вам имена кого-либо из проституток, работавших на Пэтчетта?

Билли воинственно:

– Мы не обязаны отвечать этому… Этому беспардонному громиле!

– Черта с два не обязаны! Шляетесь по помойкам – так не удивляйтесь, что натыкаетесь на крыс! Паренька по имени Дэрил Бергерон знаете? А его мамашу? Аппетитная дамочка, черт возьми, – собственный сын перед ней не устоял, у Мусорщика Джека Винсеннса есть порножурнал, в котором они трахаются стоя на роликах! И вы, пидоры гнойные, воображаете, что можете барахтаться в грязи и остаться чистенькими…

Валберн:

– Эд, прикажи ему замолчать!

Эксли:

– Достаточно, сержант!

У Бада голова идет кругом, и, кажется, кто-то внутри подсказывает нужные слова:

– Черта с два, капитан! Сам посмотри на этих двух дегенератов: один – телезвезда, у другого богатый и знаменитый папочка. Двое педиков с кучей бабок – кого еще шантажировать, как не их?

Эксли поправляет воротник – условный знак: ДОВОЛЬНО.

– В умозаключениях сержанта Уайта, безусловно, есть смысл, хотя я должен попросить прощения за те выражения, в которые он облек свои выводы. Джентльмены, спрошу напрямик: известно ли вам что-либо о вымогательстве, в которое был вовлечен Пэтчетт и/или его проститутки?

– Нет, – отвечает Тимми Валберн.

– Нет, – отвечает и Билли Дитерлинг. Бад готовится к решающему удару. Эксли наклоняется к ним.

– Кому-либо из вас когда-либо угрожали шантажом?

Оба мотают головами. В номере прохладно, но педики обливаются потом.

– Джонни Стомпанато, – тихо, почти шепотом говорит Бад.

Педики застывают.

– Компромат на «Жетон Чести», – говорит Бад. – Он этого хотел?

Тимми хочет ответить, но Билли его останавливает. «НЕ НАДО!» – читает Бад в глазах Эксли. Но внутренний голос говорит ему: «ДАВАЙ!»

– У него есть компра на твоего отца? На нашего невъебенно великого Рэймонда Дитерлинга?

Эксли делает ему отчаянные знаки. Бад смотрит на него – и видит Дика Стенса в газовой камере.

– Компромат. Крошка Вилли Веннерхолм, Лорен Атертон, убийства детей. Твой отец. Выкладывай.

– Это его отец! – выпаливает Билли и тычет в Эксли дрожащим пальцем.

Молчание прерывается судорожными всхлипами – Валберн ударился в слезы. Билли обнимает его за плечи.

– Убирайтесь отсюда, – говорит Эксли. – Быстро. Вы свободны.

Билли выводит Тимми за дверь. Бад подходит к окну. Рядом – Эксли, в микрофон:

– Дуэйн, Дитерлинг и Валберн уходят. Проследите за ними.

Бад поворачивается, смотрит на него. Эксли высокий – чуть выше его, но вполовину уже в плечах. Сам не понимая почему, Бад говорит:

– Зря я это сделал.

– Скоро все кончится, – тихо говорит Эксли, не отрывая взгляда от окна. – Все это скоро кончится.

Внизу, под окном, стоят на крыльце отеля Фиск и Клекнер. Гомики выходят, пускаются через улицу бегом. Полицейские – за ними, но остановившийся автобус отрезает их от добычи. Автобус проехал – Билли и Тимми не видать. Фиск и Клекнер замерли на тротуаре, ошарашенно оглядываясь но сторонам: вид у них на редкость глупый.

Эксли начинает смеяться.

И… черт его знает, как это получается, но Бад смеется вместе с ним.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

Заказали выпивку в номер. Хорошо посидели, вспомнили старые времена. Джек ничего не скрывал, выложил все, что ему известно: Пэтчетт/Хадженс, героин, порнуха. Он чувствовал: Миллер что-то знает – знает и умирает от желания об этом рассказать.

Но пока что – дружеский треп. Помнишь, когда ты в первый раз меня увидел, сказал, что на роль копа я не гожусь – вид чересчур интеллигентный? Ага, как же! А как водил меня на Сентрал-авеню к шлюхам, а кончилось тем, что арестовал Арта Пеппера? В номер заглядывает Галлодет – проверил Макса Пелтца, он чист. Еще с час времени болтают о Максе и о сериале. Нынешний сезон последний, грустно говорит Миллер. Жаль, что с тобой тогда так вышло – но что же делать, сам понимаешь… Понимаю, говорит Джек. Но нам-то с тобой делить нечего, мы как были друзьями, так и остались, верно? Верно, говорит Джек.

Из-за стены доносятся голоса: о чем-то спорят Уайт и Эксли. Джек решает: пора перейти к делу.

– Миллер, сдается мне, ты хочешь о чем-то рассказать.

– Даже не знаю, Джек. Это старая история…

– Да ведь и это дело не вчера началось. Ты знал Пэтчетта, верно?

– Как ты догадался?

– Интуиция. Плюс сведения о том, что Пэтчетт финансировал ранние короткометражки Дитерлинга.

Стентон подносит к губам бокал – но бокал пуст.

– Да, я в то время знал Пэтчетта. Только не знаю, каким концом это относится к твоему делу…

За дверью, соединяющей этот номер с соседним, слышится шорох.

– Одно я знаю точно: едва ты услышат фамилию «Пэтчетт», как внутри у тебя что-то засвербило. Ты хочешь об этом рассказать. Ты чувствуешь, что это важно. Валяй, рассказывай.

– Черт, хорошо, что здесь нет зрителей! Они бы сразу поняли, кто из нас – настоящий полицейский, а кто – стареющий актер, по большому счету так ничего и не добившийся.

Джек молчит, глядя в сторону. Миллер начинает рассказ:

– Ты знаешь, что я еще мальчишкой снимался в детских сериалах Дитерлинга. Звездой у нас был Вилли Веннерхолм, Крошка Вилли, – а я, как и сейчас, оставался на втором плане. Жили мы в Голливуде и учились в студийной школе для детей-актеров. Пэтчетт иногда к нам заглядывал: я знал, что он деловой партнер Дитерлинга. потому что наша классная дама была от него без ума и использовала любой случай, чтобы о нем поговорить – хотя бы с мальчишками.

– А дальше?

– Дальше Крошку Вилли похитил и нарезал на ломтики Доктор Франкенштейн. Громкая была история, ты, конечно, о ней слышал. Арестовали парня по имени Лорен Атертон. Полиция заявила, что он убил Вилли и еще десяток ребятишек… Знаешь, Джек, не так-то легко об этом рассказывать…

– Так не тяни. Быстрее начнешь – быстрее кончишь.

– И то верно. – И Миллер, глубоко вздохнув, начинает скороговоркой: – Однажды мистер Дитерлинг вызвал меня к себе в кабинет. Там был и Пэтчетт. Они дали мне успокоительные таблетки и сказали, что я вместе с еще одним парнем, постарше, должен пойти в полицию и кое-что рассказать. Мне было четырнадцать, а тому, другому, наверное, лет семнадцать. Пэтчетт и мистер Дитерлинг объяснили нам, что говорить, и мы пошли в полицию. Разговаривали мы с Престоном Эксли – он расследовал это дело. Мы оба сказали ему, как научили нас Пэтчетт и мистер Дитерлинг, что видели, как Атертон бродил вокруг нашей школы. И опознали Атертона. Эксли нам поверил.

Драматическая пауза.

– Дальше, черт побери! – выдыхает Джек.

– Того, другого парня, я никогда больше не видел, – продолжает Миллер. – И имени его не помню. Атертона судили и приговорили к смерти. Мне не пришлось давать показания на суде. Прошло несколько лет… Да, в тридцать девятом это было. Я по-прежнему снимался у Дитерлинга, играл в основном романтических героев. Мистер Дитерлинг приехал на открытие шоссе Арройо Секо, которое построил Престон Эксли – он тогда уже ушел из полиции и занялся бизнесом, – и нас, нескольких актеров, ради рекламы привез с собой. И вот тогда я случайно подслушал разговор – разговор между мистером Дитерлингом, Пэтчеттом и Терри Лаксом… Ты знаешь Терри Лакса?

– Знаю, знаю – дальше!

– Джек, этот разговор я никогда не забуду. Пэтчетт сказал Лаксу: «Благодаря моим лекарствам он никого больше не убьет. А благодаря твоему скальпелю его никто никогда не узнает». «Я приставлю к нему медбрата», – сказал Лаке. А мистер Дитерлинг… боже, никогда не забуду, как он это говорил! Он сказал: «Престон Эксли узнал, что Лорен Атертон – не единственный убийца, но я нашел ему козла отпущения, и он поверил. Мне нечего опасаться Престона. Он теперь мне слишком многим обязан».

У Джека перехватывает дыхание. Но кто-то дышит позади него – часто, тяжело. Джек оборачивается – и видит в дверном проеме неподвижно застывших Эксли и Уайта.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

Теперь все линии на его схеме подчеркнуты разными цветами.

Увечья, нанесенные красными чернилами. Из фальшивых ран хлещет чернильная кровь. Красный – кровь, зеленый – деньги, черный – смерть: часть исполнявших роли второго плана уже мертвы. Мультяшные персонажи в обнимку с Рэймондом Дитерлингом, Престоном Эксли, звездно-криминальный состав.

Уайт и Винсеннс все знают. Должно быть, расскажут Галлодету. Он должен предупредить отца. А можно и не предупреждать – какая разница? Все предрешено, и суетиться бессмысленно: все, что ему остаюсь, – сидеть в номере и смотреть, как его жизнь станет телевизионным шоу с кровавым финалом.

Текли часы. Эд так и не решился снять телефонную трубку. Включил телевизор – отец на церемонии открытия нового шоссе. Когда отец принялся сыпать избитыми фразами, Эд сунул себе в рот ствол револьвера. Нажал на спуск до половины – но тут началась реклама. Нет, не так. Выложил на стол четыре патрона, крутанул барабан, приставил к голове. Дважды нажал на спуск. Револьвер откликался сухими щелчками. Медленно, словно во сне.

Эд распахнул окно, бросил револьвер вниз. С тротуара его подобрал какой-то алкаш, выпалил в небо. Эд засмеялся, смех его перешел в плач. Он замолотил кулаками по мебели.

Текли часы. Эд сидел, тупо уставившись в стену. Зазвонил телефон, и Эд вслепую нашарил трубку.

– Да?

– Капитан, это ты? Это Винсеннс.

– Да, я. Что?

– Мы с Уайтом в Бюро. Только что принят вызов. 2206, Норт-Нью-Хемпшир. Билли Дитерлинг у себя дома вместе с неизвестным мужчиной, оба мертвы. Фиск уже едет туда. Капитан, ты слушаешь?

Нет… нет… нет… да.

– Слушаю. Еду.

– Отлично. Да, мы с Уайтом ничего не сказали Галлодету о признании Стентона. Думал, тебе это будет интересно.

– Спасибо, сержант.

– Не меня благодари – Уайта.

* * *

Фиск встретил его на пороге тюдоровского особняка, освещенного мигалками. На лужайке выстроились в ряд черно-белые полицейские автомобили, передвижные лаборатории судебной экспертизы.

Эд взбегает на крыльцо. Фиск вкратце рассказывает ему, что произошло.

– Соседка услышала крики, выждана полчаса и позвонила в полицию. Она видела, как из дома выбежал мужчина, сел в машину Билли Дитерлинга и уехал. В квартале отсюда врезался в дерево, выскочил из машины и убежал. Я получил ее показания: мужчина, белый, на вид лет сорока, телосложение обычное. Сэр… там внутри зрелище не из приятных…

Из лома доносится треск вспышек.

– Все здесь запереть и опечатать, – командует Эд. – Никакого Отдела убийств, никаких местных конов, никакой прессы. Дитерлинг-старший об этом знать не должен. Скажи Клекнеру, пусть опечатает машину. А ты найди и привези сюда Тимми Валберна. Он мне нужен немедленно.

– Сэр, им удалось оторваться от хвоста. Я все себя ругаю – вроде как это наша вина…

– Сейчас это не имеет значения. Делай, как я сказал. Фиск мчится к машине. Эд входит в гостиную. Кушетка, на которой лежит Билли Дитерлинг, прежде была белой. Теперь она красная. В горле у Билли – нож, еще два ножа торчат из живота. Содранный скальп – на полу, приколот к ковру ножом для колки льда. В нескольких футах – вторая жертва: белый, лет сорока. Вспорот от горла до паха, кишки на полу, в щеках – два ножа, в глазах – кухонные вилки. В лужах крови на полу плавают какие-то таблетки.

Никакого искусного расчленения – этого убийцу красота больше не интересует.

Эд выходит в кухню. Пэтчетт Лаксу в тридцать девятом: «Благодаря моим лекарствам он никого больше не убьет. А благодаря твоему скальпелю его никто никогда не узнает». Кухонный шкаф выпотрошен, осколки на полу. Рэй Дитерлинг, там же, тогда же: «Я нашел ему козла отпущения, и он поверил». Кровавые следы – убийца совершил несколько походов на кухню. Лаке: «Я приставлю к нему медбрата». В раковине – кусок скальпа с волосами. «Престон Эксли – он тогда уже ушел из полиции и занялся бизнесом». Кровавый отпечаток ладони на обоях…

Эд присматривается – отпечаток четкий, ясно видны папиллярные линии, завитки пальцевых узоров. Классическая небрежность психопата: словно специально дает полиции ключи к разгадке.

Назад в гостиную. Здесь – Мусорщик Джек в окружении полудюжины экспертов. Бада Уайта не видно.

– Этот, другой – Джерри Марсалас, – говорит Мусорщик. – Медбрат и что-то вроде охранника Дэвида Мертенса, декоратора «Жетона Чести». У Мертенса эпилепсия или что-то в этом роде. Тихий, незаметный.

– Шрамы от пластических операций?

– Вся шея и спина в шрамах. Я как-то видел его без рубашки.

Команда экспертов принимается за работу, и Эд выводит Винсеннса на крыльцо. Здесь свежо; от мигалок у него начинают слезиться глаза.

– Мертенс вполне может быть тем парнем, о котором рассказывал Стентон, – говорит Мусорщик. – Возраст совпадает. Лаке перекроил ему физиономию, чтобы Миллер его не узнал. Судя по количеству шрамов, ему не одну операцию делали. Господи, Эксли, видел бы ты себя сейчас со стороны!

– Мне нужен еще один день, – говорит Эд. – Только один день. Чтобы добраться до Дадли.

– Что ж, молись на Уайта. Он мог бы все рассказать Галлодету, но промолчал.

– Уайт тоже хочет добраться до Дадли.

Мусорщик смеется.

– Верно. Такой же одержимый, как ты. Знаешь, босс, если вы с Галлодетом хотите довести дело до суда, этого парня лучше запереть. Он твердо решил прикончить и Дадли и Собачника – и я не я буду, если он своего не добьется.

– Я пообещал, что не буду ему в этом мешать, – улыбается Эд.

– Что-о? Ты ему позволишь…

Хватит болтовни.

– Джек, займись делом. Поезжай к Мертенсу, обыщи его квартиру. И найди Уайта.

– Уайт сейчас за Перкинсом гоняется. Где я…

– И все же попробуй его разыскать. И – с ним или без него – встречаемся завтра в девять в доме у Микки Коэна. Посмотрим, не даст ли он нам материала на Дадли.

– Что-то я не вижу здесь никого из Отдела убийств, – замечает Джек, оглядываясь кругом.

– Вызов приняли вы с Фиском, так что в Отделе убийств об этом ничего не знают. И в ближайшие двадцать четыре часа не узнают. Пока что этим делом занимается ОВР.

– Ориентировка с описанием Мертенса разослана?

– Этим уже занимается половина ОВР – я позаботился. Не волнуйся, мы этого психа найдем.

– Предположим, я его найду. Ты ведь не захочешь, чтобы он заговорил о старых временах. Особенно о твоем отце.

– Возьми живьем. Я хочу с ним поговорить.

– Знаешь, – говорит Винсеннс на прощание, – что касается психов, Бад и рядом с тобой не стоял.

* * *

Эд опечатал дом.

Позвонил шефу Паркеру. Объяснил: совершено двойное убийство, связанное с внутренним расследованием, проводимым ОВР, имена убитых необходимо сохранить в тайне. Разбудил пятерых из своего Отдела, отправил их по следу Дэвида Мертенса. Заглянул к соседке, позвонившей в полицию: взял с нее слово, что имя Билли Дитерлинга не попадет в газеты, уговорил принять успокоительное и лечь в постель. Явились первые журналисты – Эд заверил их, что личности убитых не установлены, и отправил восвояси. Прошел пешком до конца квартала, осмотрел машину, которую бдительно караулил Клекнер. «Паккард-кариббеан» стоит передними колесами на тротуаре, упираясь бампером в дерево. Переднее сиденье, приборная доска, рычаг переключения передач – в крови. Четкие отпечатки окровавленных пальцев на ветровом стекле. Клекнер снял с автомобиля номера. Эд велел ему отогнать машину обратно к дому, поставить в гараж и отправляться искать Мертенса. Звонки с телефона-автомата: в полицейский участок Рам-парт – старшему смены и в городской морг – дежурному судмедэксперту. Ложь: по приказанию Паркера убийство должно остаться в тайне – в ближайшие сутки никаких разговоров с прессой, никаких отчетов о вскрытии. 3:40 ночи. Отдел по расследованию убийств на месте преступления не появляется – значит, Паркер дал ему карт-бланш. Все опечатано.

Эд вернулся в дом. Непривычная тишина – ни репортеров, ни зевак. Тела уже увезли – лишь пятна крови да меловые контуры указывают, где они были. Эксперты снимают отпечатки, упаковывают вещдоки. Из кухни выглядывает Фиск.

– Сэр, я привез Валберна. С ним Инес Сото. Вы говорили, что они с мисс Сото в дружеских отношениях, и я поехал в Лагуну…

– Что рассказал Валберн?

– Ничего. Сказал, что будет говорить только с вами. Я объяснил ему. что случилось. Он проплакал всю дорогу и теперь говорит, что хочет сделать заявление.

Входит Инес. Лицо ее – застывшая маска горя, ногти обкусаны до мяса.

– Это ты во всем виноват, – говорит она. – Ты убил Билли.

– Мне жаль Билли, но я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Сначала ты заставил меня шпионить за Рэймондом. А теперь это…

Эд делает шаг к ней. Она с размаху бьет его по лицу:

– Оставь нас в покое, черт тебя возьми!

Фиск приобнимает ее за плечи, бормоча что-то успокаивающее, деликатно выводит в соседнюю комнату. Эд выходит в холл.

Валберн в нише снимает со стен фотографии.

– Мне надо что-то делать, – объясняет он. Глаза у него блестят, голос звучит неестественно звонко. – Понимаешь? Если я буду чем-то занят, все будет нормально.

Одна из фотографий падает из его рук, опускается к ногам Эда. Групповой снимок.

– Мне нужно исчерпывающее заявление.

– Хорошо.

– Мертенс убил Хадженса, Билли и Марсаласа. И еще – Крошку Вилли и других детей. Мне нужно знать почему. Тимми, посмотри на меня.

Тимми, снимая со стены еще один снимок:

– Мы были вместе с сорок девятого года. Всякое бывало, конечно, но мы оставались вместе и любили друг друга. Эд, только не говори, что обязательно поймаешь убийцу. Пожалуйста, не надо. Я расскажу все, что ты хочешь знать, но полицейских штампов я сейчас не вынесу.

– Тимми…

Тимми швыряет фотографией в стену. Фигурная рамка раскалывается.

– Будь ты проклят, Дэвид Мертенс!

На снимке за треснувшим стеклом – Рэймонд Дитерлинг за письменным столом, с чернильницей в руках.

– Начни с порнографии. Джек Винсеннс спрашивал тебя об этом пять лет назад. Он говорит, что тогда ты что-то скрывал.

Тимми опускается на колени, подбирает осколки стекла.

– Джерри Марсалас заставлял Дэвида Мертенса делать эту… эту грязь. Мерзавец Джерри! Много лет он присматривал за Дэвидом, давал ему лекарства, которые поддерживали его… в относительно нормальном состоянии. Время от времени повышал или понижал дозы и заставлял Дэвида делать коммерческие порноснимки. Наживался на его таланте. За заботу о Дэвиде ему платил Рэймонд. И Рэймонд устроил Дэвида в «Жетон Чести», чтобы Билли тоже за ним присматривал.

– Подожди, – говорит Эд. – Давай все по порядку. Откуда Мертенс и Марсалас брали натурщиков?

Тимми, прижимая к себе стопку фотографий:

– Из «Флер-де-Лис». Марсалас много лет работал на эту фирму, да и сам, когда у него водились деньги, пользовался услугами девушек по вызову. Он знал многих прежних девушек Пирса и знал многих… сексуально раскованных людей, о которых рассказывали ему девушки. Он выяснил, что многие из клиентов «Флер-де-Лис» любят специфическую порнографию, и уговорил нескольких девушек, прежде работавших на Пирса, чтобы ему позволили поприсутствовать на их секс-вечеринках. Снимки делал и он, и Дэвид, а потом Джерри снизил дозы лекарств и заставил Дэвида подмалевывать фотографии. Раны и увечья – это идея Дэвида. Альбомы Джерри помог сделать профессиональный художник со студии. И с ними Джерри отправился к Пирсу. Тебе все понятно, Эд? Я ведь не знаю, о чем тебе известно.

Эд, доставая блокнот:

– Миллер Стентон помог нам восполнить кое-какие пробелы. Оказывается, Пэтчетт и Дитерлинг во время убийств Атертона были партнерами. А в этих убийствах, как ты знаешь, я обвиняю Мертенса. Продолжай, Тимми. Если мне что-то будет непонятно, я тебе скажу.

– Так вот, – говорит Тимми. – Фальшивые увечья на фотографиях – если ты этого еще не знаешь – полностью соответствовали настоящим увечьям, которые наносил своим жертвам Атертон. Но Пэтчетг об этом не знал. Думаю, снимки тел видели только полицейские. Не знал он и о том, что Дэвид Мертенс – убийца Веннерхолма, однако, когда Марсалас явился к нему со своим планом торговли порнографией, Пэтчетт решил, что подобные снимки могут скомпрометировать его проституток и клиентов. Поэтому он отверг предложение Марсаласа, однако купил у него часть фотоальбомов и начал продавать их через «Флер-де-Лис». Тогда Марсалас решил заняться этим бизнесом самостоятельно: нашел посредника – Дюка Каткарта – и послал его переговорить с братьями Энгелклингами. Эд, этот твой мистер Фиск говорил, что все это связано с «Ночной совой», но я не понимаю…

– Позже все объясню. Продолжай, Тимми. Ты остановился на весне пятьдесят третьего. Что дальше? Только все по порядку.

Тимми, отложив фотографии:

– Пэтчетт отправился к Силу Хадженсу. Вроде бы они собирались вместе заниматься вымогательством, но об этом я почти ничего не знаю. Так или иначе, Пирс рассказал ему о предложении Марсаласа. Он навел о нем справки и выяснил, что этот человек имеет прямое отношение к «Жетону Чести» – сериалу, который очень интересовал Хадженса: тот давно мечтал опубликовать у себя в журнале досье на всех основных членов команды, но для этого требовалось раскопать какую-нибудь пакость про каждого. Пирс дал Хадженсу несколько журналов, которые выкупил у Марсаласа, и Хадженс отправился к Марсаласу: пригрозил ему разоблачением и потребовал компромат на всех звезд сериала. Джерри выложил ему какую-то ерунду про Макса Пелтца и его школьниц – эта информация появилась в следующем номере «Строго секретно». А потом Хадженса убили. Убил, конечно, Дэвид, а заставил убить, конечно, Джерри. Снизил дозу лекарств настолько, что Дэвид стал опасен. Стал таким же, как в те времена, когда убивал детей. Джерри это сделал, потому что боялся, что Хадженс теперь от него не отстанет. Он пошел туда вместе с Дэвидом и забрал все досье на «Жетон Чести», в том числе и неоконченную папку, которую завел Хадженс на него и на Дэвида. Вряд ли он знал, что у Пэтчетта есть копии самых важных досье и доступ к банку, где Хадженс хранил свои «секретные материалы».

Теперь уточнить мелочи – а потом задать три ключевых вопроса.

– Тимми, пять лет назад, когда тебя допрашивал Винсеннс, ты вел себя подозрительно. В то время ты уже знал, что порножурналы изготовил Мертенс?

– Да. Но тогда еще не знал, кто такой Дэвид. Все, что знал, – что он как-то связан с Билли, что Билли за ним присматривает. Вот почему я ничего не сказал Джеку.

Вопрос номер один.

– Откуда ты все это знаешь? То, что мне рассказал. На глазах у Тимми снова проступают слезы.

– Узнал сегодня вечером. После допроса в отеле. Билли хотел выяснить, что означали намеки этого жуткого полицейского по поводу Джонни Стомпанато. Большую часть истории он знал уже давно, но хотел выяснить все остальное. Мы поехали в Лагуну, домой к Рэймонду. Рэймонд и рассказал нам с Билли все – с начала до конца. А мы просто сидели и слушали.

– Инес тоже была там?

– Да, она тоже все слышала. Она во всем винит тебя, Эд. Говорит, что ты открыл ящик Пандоры…

Она все знает. Возможно, теперь знает и отец.

– Значит, Пэтчетт все это время снабжал Мертенса лекарствами, которые не позволяли ему выйти из-под контроля.

– Да. Мертенс болен психически. Время от времени у него бывают обострения – тогда он особенно опасен.

– А Дитерлинг устроил его на работу в «Жетон Чести», чтобы Билли за ним присматривал.

– Да. После убийства Хадженса Рэймонд прочел в газетах об увечьях на теле покойного и заметил, что они очень похожи на раны жертв в том довоенном деле. Он связался с Пэтчеттом – Рэймонд знал, что он дружил с Хадженсом, – и рассказал ему, кто такой Мертенс. Пирс пришел в ужас. Рэймонд тоже был в ужасе: он боялся отстранять Джерри от Дэвида и платил ему безумные деньги, чтобы тот держал Дэвида на таблетках.

Вопрос номер два.

– Вопрос, которого ты ждешь, Тимми. Почему Рэй Дитерлинг так заботился о Дэвиде?

Тимми переворачивает лицом вверх одну из фотографий. На снимке – Билли Дитерлинг, а рядом с ним – человек с невыразительно-туповатым лицом.

– Дэвид – незаконный сын Рэймонда. Сводный брат Билли. Если присмотришься, заметишь сходство. Только Дэвид после всех этих пластических операций стаз настоящим уродом, а Билли… мой милый Билли…

Голос у него начинает дрожать, и Эд поспешно прерывает его:

– Что было дальше?

– Рэймонд рассказал нам все, начиная с Сида Хадженса, – об этом Билли ничего не знал. Потом Билли попросил меня остаться в Лагуне с Инес, а сам поехал сюда. Сказал, что больше этого терпеть нельзя, что он хочет забрать брата у Джерри и заботиться о нем сам. Видимо, ему это удалось. Потом, вероятно, Марсалас явился к нему и попытался забрать Дэвида обратно. Возможно, началась драка – ты видел таблетки на полу? А Дэвид… боже, должно быть, у Дэвида от всего этого случился приступ. Он уже не понимал, кто из них ему друг, а кто враг, и… Третий вопрос.

– В отеле вы оба занервничали при упоминании Джонни Стомпанато. Почему?

– Стомпанато много лет шантажировал клиентов Пирса. Он застал меня с другим мужчиной и заставил меня рассказать о Мертенсе. Совсем немного – только то, что Рэймонд платит его медбрату. Я в то время и сам почти ничего больше не знал. И Стомпанато начал собирать досье, чтобы выдоить Рэймонда досуха. Он присылал Билли записки с угрозами, хотя вряд ли знал, кто такой Дэвид на самом деле. Билли уговаривал отца убить его.

В первых солнечных лучах, просочившихся в окно, на щеках Тимми блестят слезы. Он прижимает к груди фотографию – Билли рядом со своим братом.

Рядом с убийцей.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

Служака из ОВР сменил его в семь утра. Развонялся, обнаружив, что Джек спит посреди гостиной, бросив рядом револьвер. Все чисто: Дэвид Мертенс, убийца-психопат, так и не объявился. Приказ капитана Эксли: в девять быть у дома Микки Коэна. Там же будет и он сам с Бадом Уайтом. Джек доехал до таксофона, набрал первый номер.

Звонок в Бюро – Дадли Смит взял отгул «по неотложным семейным обстоятельствам». Брюнинг и Карлайл – в служебных командировках «за пределами штата». Следующим номером – главная женская тюрьма: Дот Ротштейн нет на месте, тоже «неотложные семейные обстоятельства». Улик по-прежнему нет, а Дадли стремительно прячет концы.

Джек едет домой медленно, клюет носом и встряхивает головой, чтобы не заснуть. В мозгах еще не рассеялся туман от Пэтчеттовой дури. Лезет в голову какая-то дрянь, неотвязно звучит в ушах бормотание Дэви Голдмана. «Голландец» – это Дин Ван Гельдер, «Чеширский кот» – ясно, Дадли со своей вечной улыбочкой, «три стрелка» – судя по всему, Стомпанато, Вакс и Тайтелбаум. Но есть еще «бам-бам-бам мой поезд-экспресс»… Поезд-то тут при чем? Или ни при чем?

Машины Карен у дома нет. В гостиной на кофейном столике – два билета на самолет и записка.

Дж.!

Летим на Гавайи. Посмотри на дату – 15 мая, день, когда ты официально выхолишь на пенсию. Устроим второй медовый месяц – десять дней и десять ночей вместе. А сегодня идем в ресторан. Я заказала столик в «Перино». Если ты еще на работе – позвони мне, я все отменю.

Целую К.

P.S. Знаю, о чем ты сейчас думаешь. Да, в больнице ты разговаривал в бреду. Джек, теперь я все знаю. И знаешь – мне плевать! Вот и все, и говорить об этом мы не будем. Капитан Эксли тоже тебя слышал, и, по-моему, ему тоже наплевать. (И мне показалось, он не такой бесчувственный скот, как ты рассказывал.)

Еще раз целую К.

Джек читает зло письмо, и у него что-то начинает дрожать внутри. Но слез нет. Побрившись и приняв душ, он надевает брюки и лучший спортивный пиджак поверх гавайской рубашки. И ведет машину в Брентвуд, глупо улыбаясь и глазея по сторонам так, словно все вокруг видит в первый раз. 

* * *

У дома на тротуаре дожидаются его Эксли и Бад Уайт. У Эксли магнитофон. Уайт подходит ближе.

– Я только что разговаривал с Галлодетом, – говорит Эксли. – Он говорит, без прямых улик нам к Лоу идти нет смысла. Мертенс и Перкинс все еще на свободе.

Стомпанато – с Ланой Тернер в Мехико. Если от Микки мы не узнаем ничего стоящего, я пойду прямо к Паркеру. И выложу все, что у нас есть на Дадли. В это время из дверей слышится:

– Ну что же, может, вы таки войдете? Я уж чувствую, что вы не с добром пришли: так заходите, не след дурные вести сообщать посреди улицы.

На пороге – Микки Коэн в халате и в ермолке.

– Ну заходите или нет? Я ко всему готов, у меня это горе не первое.

Входят в дом. Посреди гостиной – маленький позолоченный гробик.

– Микки Коэн-младший, мой покойный наследник. И вы, задницы гойские, думаете, что горе мне принесли? Вот оно – настоящее мое горе. Погребальная служба сегодня, кладбище «Маунт Синай». Я заплатил раввину, чтобы он отпел моего сыночка по-человечески. А кладбищенским шмендрикам скажем, что хороним лилипута. Ну, выкладывайте, зачем пришли.

Эксли:

– Мы знаем, кто убивает твоих «акционеров».

– Каких еще «акционеров»? Продолжайте в том же духе – и мне придется вспомнить о Пятой поправке! И что это за хреновина у тебя в руках?

– Джонни Стомпанато, Ли Вакс и Эйб Тайтелбаум. Им достался героин, который ты потерял в пятидесятом, когда накрылась сделка с Джеком Драгной. Они убивали твоих «акционеров». Они подослали убийц к тебе и Дэви Голдману в Мак-Нил. Они подложили тебе в дом бомбу. Пока они тебя не достали – но рано или поздно своего добьются.

Коэн громко хохочет.

– Верно, с этими ребятами я давно распрощался – в моем деле от них никакого толку. Но чтобы им хватило ума затеять игру со стариком Микстером и выиграть?!

Уайт:

– Дэви Голдман был с ними заодно. А в Мак-Ниле они решили убрать и его.

Микки Коэн, бледнея:

– Да что вы такое несете? Ни за какие коврижки мой Дэви не пошел бы против меня! Никогда! Скорее поверю, что генерал Макартур заделался коммунистом!

– У нас есть доказательства, – это Джек. – Дэви подложил к тебе в камеру жучок и подслушал твой разговор с братьями Энгелклингами. Оттуда ниточка и потянулась.

– Вранье! Наглое вранье! Даже вместе с Дэви – у них гайка слаба тягаться с Микки Коэном!

Эксли нажимает кнопку – и Микки слышит собственный голос:

– … со своим шлонгом Микки-младший настоящий виртуоз, прямо как Хейфец со скрипкой…

– Нет! Нет! – Коэна вот-вот хватит удар. – Ни один человек на свете не смог бы так меня одурачить!

Эксли нажимает перемотку, затем – снова воспроизведение:

– … пизда у нее, что ли, соболями выстлана, что он уже десять лет за ней бегает?

Стоп, снова старт. Игра в карты, шум воды в бачке. Микки пинает гроб:

– Ладно, ладно! Верю! Джек:

– Теперь понимаешь, почему Дэви в больнице тебя боялся?

Коэн вытирает лоб ермолкой:

– Господи, ну и негодяй! Подумать только! На такое злодейство и Гитлер бы не пошел! Но кто?… Кто за всем этим стоит? Богом клянусь, кто бы ни был этот парень, мозги у него варят что надо, а вот совести ни на грош! Кто же он?

– Дадли Смит, – отвечает Уайт.

– О Господи Иисусе! Да, в такое можно поверить… Но нет… прошу вас, гробом бедного моего мальчика заклинаю, скажите, что все это шутка!

– О капитане полиции Лос-Анджелеса? Нет, Мик, все правда.

– Не верю! Мне нужны улики, доказательства!

– Микки, – говорит Эксли, – за доказательствами мы и пришли к тебе.

Микки устаю садится на гроб:

– Я вам скажу, что за парни пытались пришить нас с Дэви. Коулмен Стейн, Джордж Магдалено и Сэл Бонвенгре. Как раз сегодня их в Сан-Квентин перебрасывают. Я наводил справки: хотел разобраться с ними по-своему, да не нашел никого, кто бы за такое дело взялся. Как приедут на место, поговорите с ними, спросите, кто заказал меня и Дэви.

Эксли, убирая магнитофон:

– Спасибо. Встретим автобус в Сан-Квентине. Коэн охает, он совсем разбит. Уайт:

– Клекнер оставил мне записку. Сегодня утром Пархач у себя в ресторане встречается с Ли Ваксом. Идем туда и возьмем их.

– Едем, – отвечает Эксли.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

«Кошерная кухня Эйба»: народу полно, сам Пархач за кассой. Уайт прижимается лицом к оконному стеклу. – Ли Вакс за столиком справа.

Эд машинально кладет руку на кобуру – и вспоминает, что револьвера нет: выкинул в истерике. Мусорщик распахивает дверь.

Звон вилок о тарелки, гул голосов. Пархач, заметив копов, пригибается, ищет что-то под кассовым аппаратом. Вакс распахивает пиджак, словно бы разглаживает стрелки на брюках: на поясе у него поблескивает металл.

Люди за столиками ничего не замечают. Едят, болтают. Бойко курсируют меж столов официантки. Мусорщик идет к кассе. Уайт не сводит глаз с Вакса. Краем глаза Эд замечает из-под ближнего стола знакомый металлический блеск.

Толкнув Уайта в спину, валится вместе с ним на пол.

Пархач и Винсеннс стреляют одновременно.

Грохот выстрелов, звон выбитого стекла, еще грохот – Пархач попал в гору консервных банок. Крики, женский визг. Кто-то вскакивает, кто-то в панике кидается бежать. Вакс палит, не глядя, в сторону двери. Какой-то старик падает, захлебываясь кровью. Уайт вскакивает, открывает огонь по Ваксу, тот, пригнувшись, зигзагом бежит к дверям кухни. На поясе у Уайта Эд замечает второй револьвер, выхватывает его.

Теперь по Ваксу стреляют двое. Бад мажет. От выстрела Эда Вакс, крутанувшись на месте, хватается за плечо. Падает, ползет, поднимается, сгребает официантку, приставляет пистолет к ее виску.

Уайт идет к нему. Винсеннс обходит слева, Эд – справа. Следующим выстрелом Вакс вышибает официантке мозги.

Стреляют все трое. Напрасно – Вакс прикрывается мертвой женщиной как щитом, все пули летят в нее. Медленно, дюйм за дюймом он пятится назад. Вот на мгновение останавливается, чтобы вытереть с лица мозги убитой, – Уайт прыгает вперед, выпускает ему в голову всю обойму.

Вопли, давка у дверей. Кто-то лезет в окно, не замечая торчащих в раме осколков стекла. Эд бросается к кассе.

Пархач распростерт на полу, из ран на груди вытекает кровь. Эд опускается перед ним на колени.

– Расскажи о Дадли. Дадли и «Ночная сова». Вдалеке – пронзительный вой сирен. Пархач шевелит губами. Эд наклоняется, подставляет ухо:

– Ирландец… Дадли…

Склонившись еще ниже:

– Кто был в «Ночной сове»?

Надорванный шепот сливается с бульканьем крови:

– Я. Ли. Джонни Стомп. Собачник – за рулем.

– Эйб, расскажи мне о Дадли!

– Дадли… держи себя в рамках, сынок…

Сирены уже совсем близко. Над головой – крики, топот ног.

– «Ночная сова». Зачем, Эйб? Пархач кашляет кровью.

– Наркота… Альбомы с порнью. Каткарта… убрать надо было. Лансфорд… он знал, у кого порошок. Он там был и видел… И в «Ночной сове» вшивался. Стомпа проверяли, а Собачник спер. Пэтчетта велели припугнуть. Двоих одним ударом… Дюка и Мела. Дюка – за порнуху. А Лансфорд… денег стал требовать. Он знал, кто порошок…

– Мне нужен Дадли. Дадли Смит. Он ведь твой партнер был? Ну говори…

Рядом опускается на корточки Винсеннс. Ресторан гудит: лужи крови на полу напоминают Эду о Дэвиде Мертенсе.

– Эйб, теперь он тебе ничего не сделает.

Пархач начинает давиться кровью.

– Эйб…

– Сделает…

Он закатывает глаза, и Джек бьет его кулаком в грудь:

– Да говори же, сволочь!

Рука Пархача бессильно цепляется за золотую звезду Давида на шее.

– Это мицва [66]… – бормочет он. – Джонни хочет устроить побег… Экспресс до Сан-Квентина… Дот передала стволы…

У Винсеннса глаза лезут на лоб:

– Так вот оно что! Поезд-экспресс! Не автобус, а поезд! Экспресс до Сан-Квентина! Коэн говорил, тех троих сейчас перевозят в Сан-Квентин! Черт побери, Дэви все знал! Он же говорил про поезд!

– Звони, быстро! – приказывает Эд.

Мусорщик бросается к телефону. Эд поднимается на ноги, вдыхает воздух, напоенный медной кровавой вонью. Вокруг – осколки битого стекла, санитары суетятся вокруг раненых. Выкрикивает какие-то распоряжения. Бад Уайт. Девчушка в платье, залитом кровью, медленно подносит ко рту пончик.

Подбегает Мусорщик – глаза у него совсем безумные.

– Поезд вышел с Лос-Анджелесского вокзала десять минут назад. Товарный экспресс, те трое заключенных в третьем вагоне – всего там тридцать два человека. Машинист по радио не отвечает. Я позвонил Клекнеру, велел найти Дот Ротштейн. Это подстава, капитан. Клекнер не писал записку Уайту – это сделал Дадли.

Эд закрывает глаза.

– Эксли!

– Ладно. Вы с Уайтом – за поездом. Я звоню шерифу и в дорожный патруль.

Подходит Уайт.

– Смотри-ка, я теперь твой должник, – говорит он – и подмигивает Эду.

Потом наступает своей огромной ножищей на лицо Пархача и ждет, пока тот не перестанет дышать.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

Мотоциклетный эскорт встречает их на перекрестке. Сворачивают на шоссе Помона. Полпути дорога идет в гору, а потом с холма открывается вид на переплетение железнодорожных путей у калифорнийского центрального вокзала – и на одинокий поезд, бегущий к северу. Товарняк, заключенные в третьем вагоне. Решетки на окнах и тяжелые стальные двери.

Возле Фонтаны, в холмах, высящихся вдоль путей, поджидает поезд маленькая армия. Девять полицейских машин, шестнадцать человек в противогазах с пятизарядными короткоствольными помповиками. Двое автоматчиков, трое гранатометчиков с дымовыми гранатами. Там. где рельсы резко уходят влево, на путях лежит туша огромного оленя.

Помощник шерифа выдает Джеку и Балу оружие и противогазы.

– На командный пост звонил ваш приятель Клекнер. Говорит, эта женщина, Ротштейн, найдена в собственной квартире мертвой. То ли сама повесилась, то ли кто-то ей помог. Так или иначе она могла пронести в вагон стволы. В поезде бригада из шести человек плюс четверо охранников. Запросим у них пароль – у каждого поезда. перевозящего заключенных, есть свой пароль. Назовут – предупреждаем их и ждем. Не назовут – будем стрелять.

Слышится пронзительный гудок паровоза, а следом – чей-то крик:

– Готовсь!

Снайперы и люди в противогазах ложатся, сливаясь с землей. Стрелки бегут занимать позиции к ближней сосновой рощице. Бад укрывается в тени старой корявой сосны. За ним устраивается Мусорщик Джек.

Поезд вылетает из-за крутого поворота и резко тормозит, заметив препятствие, – искры летят из-под колес. Наконец паровоз останавливается.

Голос в мегафон: – Служба шерифа! Назовите пароль!

Добрых десять секунд – тишина. Бад не сводит глаз с кабины машиниста. В окне мелькает синяя джинсовая ткань.

– Служба шерифа! Назовите пароль!

Молчание. Затем – фальшивый птичий свист.

Гранатометчики выпускают свои заряды. Гранаты разносят стекла, летят сквозь решетки. Автоматчики бегут к вагону № 3, расстреливают дверь.

Дым, грохот, крики.

– Давай! – орет кто-то.

Из облака дыма у дверей вылетают люди в форме цвета хаки. Снайпер снимает одного.

– Не стрелять, – кричит кто-то, – это наши!

Копы в противогазах, с оружием наготове растекаются по третьему вагону. Джек хватает Бада за плечо.

– Они в другом вагоне!

Бад добегает до четвертого вагона, запрыгивает на подножку. Распахивает дверь: на пороге мертвый охранник, зэки прыскают во все стороны.

Бад выпускает всю обойму, перезаряжает, снова стреляет. Снял троих. еще один наводит на него пистолет.

Бад снова перезаряжает. Выстрел, промах – пуля раскалывает ящик позади зэка. На подножку вскакивает Джек, зэк стреляет. Джек ловит пулю в лицо, падает под колеса.

Зэк бросается наутек. Бад нажимает на спуск – магазин пуст. Он отшвыривает помповик, выхватывает револьвер – шесть выстрелов в спину убегавшего, из них пять в мертвеца. Снаружи – грохот выстрелов, крики. На полотне возле тела Мусорщика мечутся зэки. Люди шерифа расстреливают их почти в упор.

Картечь и кровь, воздух стад красно-черным. Рядом взрывается дымовая граната. Задыхаясь, Бад заскакивает в вагон номер пять. Плотный огонь: белые парни в джинсе палят в черных парней в джинсе, а охранники в хаки стреляют по тем и другим. Бад выпрыгивает из вагона, бежит к деревьям.

Полотно усеяно телами.

Оставшихся в живых заключенных снайперы методично снимают по одному.

Бегом – в сосновую рощу, к своей машине. Полный газ – по железнодорожным путям, мосты скребут о рельсы. Рвет руль вбок и, притормаживая, съезжает под откос. Из-под колес со скрежетом брызгает гравий. Внизу – машина, рядом с ней – высокий человек. Бад его узнает – и бросает машину прямо на него.

Тот кидается в сторону. Бад врезается в бок чужой машины. Гулкий удар – Бада швыряет вперед, на приборный щиток. Машина, вздрогнув, останавливается. Бад вылезает, пошатываясь, по лицу струится кровь.

И видит, как на него идет Собачник Перкинс.

Собачник стреляет. Раз, другой. Что-то дергает Бада за ногу, мягко толкает в бок. Следующие два выстрела – мимо. Третий – в плечо. Еще один промах. Собачник бросает револьвер, выхватывает нож. Руки у него унизаны перстнями – перстнями, следы от которых остались на теле Кэти Джануэй.

Собачник бьет его ножом в грудь. Бад чувствует удар, но боли нет. Он пытается сжать кулаки – и в первый раз в жизни руки ему отказывают. Собачник придвигается к нему вплотную, гнусно усмехается – и тогда Бад бьет его коленом по яйцам, а зубами вцепляется в нос. Перкинс дико орет, Бад кусает его за руку, наваливаясь на него всем своим весом.

Сцепившись, они катятся по земле. Перкинс тонко, по-поросячьи визжит. Бад молотит его головой о землю, чувствует, как выбивает из сустава руку.

В драке Собачник выронил нож. Но Баду оружие не понадобилось: он забил Перкинса голыми руками.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

Особняк Пэтчетта в руинах – два акра мусора и пепла. По лужайке разбросана черепица, в бассейне – покореженная огнем пальма. Сам дом превратился в груду камней, покрытых толстым слоем гари. И где-то здесь, на площади в шесть миллиардов квадратных дюймов, прячется заминированный сейф.

Пробираясь через развалины, Эд думает о Дэвиде Мертенсе. Он должен был здесь побывать.

Пол провалился, обнажив фундамент. Скалятся обломки паркетин. Эд всматривается до боли в глазах в груды деревянного мусора, кучи мокрою тряпья, ища предательский проблеск металла – и не находит. Черт побери, да тут работы на десять человек – и на неделю. Если сейф и найдется – как его вскрыть без специалиста по разминированию?

Эд обходит дом. Заднее крыльцо – почерневший бетон с выгоревшими остатками мебели. В бетонном фундаменте – ни трещин, ни выбоин.

Бассейн. Настилы превратились в груду обгорелой древесины. Обугленные пляжные кресла, платформа для ныряльщиков… А что это гам, в воде? Похоже на чеку от ручной гранаты…

Эд пинает дрейфующий пальмовый ствол – в листьях застряли кусочки фарфора, в ствол глубоко впилась шрапнель, – ложится на бортик, вглядывается в воду. На дне – капсулы, черные квадратики, похожие на капсюль-детонаторы, какие-то таблетки. В дальнем конце бассейна, где помельче, на ступеньках лопнула штукатурка – там тоже разбросаны таблетки, проглядывает металлическая решетка. Эд оборачивается – по лужайке от бассейна к дому чернеет дорожка выжженной травы.

Подходы к сейфу. Средства обеспечения безопасности: гранаты и динамит. Гигантский пожар обезвредил боеприпас – а может, и не весь,…

Эд обегает бассейн кругом, прыгает в воду, ломает штукатурку на ступенях. На поверхность всплывают таблетки и пузырьки воздуха. Вот и сейф – покореженная металлическая дверца сорвана с петель. Теперь таблетки всплывают сотнями. Внутри сейфа – папки в пластике, запакованные в полиэтилен купюры, белый порошок.

С Эда течет вода: он перетаскивает содержимое сейфа в машину. Последний заход – одежда уже почти сухая. Эд выгребает остатки таблеток. Сейф зияет черной пустотой.

* * *

Обогреватель в машине помог Эду не замерзнуть.

Вот и школа Дитерлинга. Эд перемахивает через ограду. Пусто – суббота, занятий нет. Типичная спортивная площадка: разметка, баскетбольные корзины. Все спортивные снаряды – в ярких Мучи-Маусах.

Эд идет к южной стороне ограды – ближайшей к дому Билли Дитерлинга. Цепляется стертыми в кровь руками за сетку, подтягивается, перелезает. На сером пыльном асфальте свежие темные пятна – капли крови складываются в цепочку, указывают след.

След ведет к бойлерной. Внутри свет, на дверной ручке кровь. Эд достает револьвер Бала Уайта, распахивает дверь.

Дэвид Мертенс скорчился в углу. Одежда пропитана кровью и потом. Он дрожит и по-звериному скалит зубы. Эд швыряет ему пригоршню таблеток.

Мертенс хватает пилюли, торопливо и жадно запихивает в рот. Эд прицеливается ему в раскрытый рот – и вдруг понимает, что не может нажать на спуск.

Мертенс смотрит на нею. Что-то случилось со временем: оно вдруг неимоверно растягивается, каждая секунда превращается в тысячелетие. Мертенс обмякает на полу, начинает посапывать, как младенец: он уснул. Эд смотрит на него, пытаясь вызвать в себе ярость.

Время вдруг ускоряется. Перед мысленным взором Эда проносятся судебные заседания, психиатрическая экспертиза, позор Престона Эксли, выпустившего чудовище на свободу… Палец застыл на спуске.

Нет, не выходит.

Эд поднимает Мертенса под мышки и тащит к машине.

* * *

Санаторий в каньоне Малибу, на берегу океана. Эд просит охранника вызвать доктора Лакса. Скажите, капитан Эксли хочет отплатить ему услугой за услугу.

Охранник указывает ему на место для парковки. Поставив машину, Эд разрывает на Мертенсе рубашку. Грудь, плечи, спина – один сплошной шрам.

В машину заглядывает Лакс. Эд достает два пакета порошка, две пачки тысячедолларовых банкнот. Опускает задние стекла, кладет героин и деньги на капот.

Лаке переводит взгляд на заднее сиденье.

– Как же, узнаю работу. Дуглас Дитерлинг.

– Так сразу и узнали?

Лакс задумчиво барабанит пальцами по пакету с порошком.

– А это откуда – от покойного Пирса Пэтчетта? Не стоит пылать праведным гневом, капитан. Как я знаю, вы реалист и лишены сантиментов. Так чего же вы от меня хотите?

– Хочу, чтобы об этом человеке заботились и надежно охраняли. До конца жизни.

– Что ж, можно устроить. Но что это с вашей стороны, капитан? Сострадание – или страх за репутацию нашего будущего губернатора?

– Не знаю.

– Нетипичный ответ для вас, капитан. Прошу вас, пройдите на террасу. Я сейчас обо всем распоряжусь.

Эд выходит на террасу, облокотившись, смотрит на океан. Солнце, волны – а внизу, в безмерных глубинах, творят кровавое пиршество акулы… За спиной у него кто-то включает радио:

– … и снова о неудавшейся попытке побега из тюремного поезда. Капитан дорожного патруля сообщил прессе, что на данный момент число жертв – двадцать восемь заключенных, семеро охранников и членов паровозной бригады. Ранения получили четверо сотрудников службы шерифа. Был убит выстрелом в упор сержант Джон Винсеннс, знаменитый лос-анджелесский полицейский, бывший консультант сериала «Жетон Чести». Партнер сержанта Винсеннса, сержант полиции Лос-Анджелеса Венделл Уайт, в критическом состоянии находится в центральной больнице округа Фонтана. Уайт преследовал человека, который должен был забрать беглецов – Барта Артура Перкинса по прозвищу Собачник, клубного музыканта со связями в криминальном мире, – настиг его и убил. Сейчас лучшие хирурги округа борются за жизнь отважного полицейского, хотя на лучшее надежды мало. Капитан Джордж Рэчлис из дорожного патруля назвал эту трагедию…

«Смотри-ка, я теперь твой должник…» Океан расплывается перед глазами, и Эд вдруг с изумлением понимает, что по щекам его текут слезы. Чудовище, наркотики, деньги – все позади.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

Найдено в бассейне: 21 фунт героина, 871 400 долларов наличными, копии «секретных материалов» Сида Хадженса, включая компрометирующие фотографии и подробные сведения о преступной деятельности Пирса Пэтчетта. Имя «Дадли Смит» в материалах не встречается – как и имена Джона Стомпанато, Барта Артура Перкинса, Эйба Тайтелбаума, Ли Вакса, Дот Ротштейн, сержанта Майка Брюнинга, офицера Дика Карлайла. Коулмен Стейн, Джордж Магдалено, Сэл Бонвентре убиты во время побега. Дэви Голдмана в клинике Камарильо допрашивали повторно, но ничего от него не добились. Смерть Дот Ротштейн признана самоубийством. Дэвид Мертенс надежно заперт в санатории «Тихий океан». Родственники трех невинных жертв «Ночной совы» подали в суд на полицию Лос-Анджелеса, обвинив ее руководство в том, что оно безответственно создало угрозу безопасности людей. Неудавшийся побег попал в национальные новости, получив имя «Джинсовая бойня». Оставшиеся в живых заключенные рассказали детективам из службы шерифа, что в результате ссоры между вооруженными заключенными «оружие перешло в другие руки», и между заключенными белыми и неграми началась кровавая разборка. Таким образом, побег был обречен на неудачу еще до появления властей.

Джек Винсеннс получил медаль «За доблесть» – посмертно. Вдова не пригласила на его похороны никого из офицеров полиции и отказалась встретиться с капитаном Эдом Эксли.

В отделении интенсивной терапии центральной больницы Фонтаны Бад Уайт упрямо боролся за жизнь. Он получил множество ран, обширные неврологические повреждения, страдал от шока и огромной потери крови. Линн Брэкен почти не выходила из его палаты. Разговаривать он не мог, но был в сознании и все понимал. В больнице Бада навестил шеф Паркер – хотел лично наградить его медалью «За доблесть»: высвободив из «косынки» на плече правую руку, Уайт швырнул медаль ему в лицо.

Прошло десять дней.

Склад в Сан-Педро сгорел дотла: на пепелище были обнаружены остатки порнографических журналов. Детективы установили поджог, однако не обнаружили никаких следов. Принадлежал склад Пирсу Пэтчетгу. Честера Йоркина и Лоррейн Мальвази допросили повторно, однако они не сообщили никакой существенной информации и были освобождены из-под стражи.

Героин Эд Эксли сжег, деньги и документы надежно спрятал. В рапортах его не упоминалось ни имя Дадли Смита, ни тот факт, что Дэвид Мертенс, признанный убийцей Сида Хадженса, Билли Дитерлинга и Джерри Марсаласа, причастен и к страшной смерти Крошки Вилли Веннерхолма и пятерых других детей в далеком тридцать четвертом. Имя Престона Эксли ни в рапортах, ни в газетных репортажах не упоминалось.

Шеф Паркер созвал пресс-конференцию. Дело «Ночной совы», объявил он, раскрыто – и на сей раз найдены истинные виновники. Убийцы – Барт Артур (Собачник) Перкинс, Ли Вакс и Эйбрахам (Пархач) Тайтелбаум. Мотив – стремление разделаться с Дином Ван Гельдером, бывшим заключенным, выдававшим себя за Делберта (Дюка) Каткарта, за которого его и приняли при опознании. Цель – захватить порноимперию Пирса Морхауса Пэтчетта, самого недавно ставшего жертвой убийства. Изучив 114-страничный рапорт Эда Эксли, генеральный прокурор штата заявил, что удовлетворен и закрывает дело. Эд Эксли снова стал героем: торжественная церемония присвоения ему звания инспектора транслировалась по телевидению.

На следующий день Престон Эксли объявил о своем намерении баллотироваться в губернаторы от Республиканской партии.

Джонни Стомпанато, вернувшись из Акапулько, переселился к Лане Тернер на Беверли-Хиллз. Из дому он почти не выходил, к большому разочарованию сержантов Дона Клекнера и Дуэйна Фиска, следивших за всеми его передвижениями. Шеф Паркер и Эд Эксли возлагали на него большие надежды как на единственного живого виновника бойни в «Ночной сове»: его арест должен был поставить последнюю точку в этом деле. Однако для этого арест следовало произвести по всем правилам, дождавшись, пока Джонни объявится в Лос-Анджелесе. Что ж, они были готовы подождать.

Дело «Ночной совы», как и убийства Билли Дитерлинга и Джерри Марсаласа, по-прежнему занимали первые строчки новостей. Однако никто не связывал эти преступления между собой. Тимми Валберн от комментариев отказывался. Рэймонд Дитерлинг выпустил пресс-релиз, в котором выразил скорбь по безвременно ушедшему сыну, и в знак траура на месяц закрыл Фантазиленд. Он жил отшельником у себя в Лагуна-Бич, и только забота его друга и помощницы Инес Сото облегчали его горе.

Сержант Майк Брюнинг и офицер Дик Карлайл на службе так и не объявились.

Капитан Дадли Смит стал звездой пресс-конференций, посвященных делу «Ночной совы». На прощальной вечеринке в честь Тада Смита он поднял тост за Эда Эксли – нового инспектора полиции Лос-Анджелеса. То, что Джонни Стомпанато находится в розыске и вот-вот окажется за решеткой, его, казалось, вовсе не беспокоило.

Ни Престон Эксли, ни Рэймонд Дитерлинг, ни Инес Сото не поздравили Эда Эксли с успехом и продвижением по службе.

Эд понимал: они все знают. Возможно, знает и Дадли. Винсеннс мертв, Уайт на краю могилы. Есть еще Боб Галлодет – но Галлодет не знает ничего ни о Престоне Эксли, ни о деле Атертона.

– Я бы его своими руками убил! – сказал Эд Галлодету, имея в виду Дадли Смита.

– Ну нет, – отвечал Галлодет. – Большей глупости сделать нельзя. Не будем торопиться. Рано или поздно он проколется. Подождем и сделаем все как надо.

Против ожидания Эд не возражал… Не возражал бы. Если бы не Бад Уайт.

Бад Уайт. Внутривенные катетеры на обеих руках, шины на пальцах. Три сотни швов на груди. Стальная пластина в черепе. Сломанные кости, разорванные артерии. Линн Брэкен ухаживала за ним. Когда приходил Эд, она молчала и не поднимала на него глаз. Говорить Бад не мог – и врачи не знали, заговорит ли он когда-нибудь. Но в глазах его Эд читал вопросы. Дадли Смит. Твой отец. Что будешь делать? Сломанными пальцами Бад упорно пытался изобразить V – знак победы, но только в третье свое посещение Эд догадался, что это значит «мотель "Виктория"».

Он поехал туда. Но сперва просмотрел материалы по расследованию убийств проституток, которое Бад много лет вел в одиночку. И только теперь понял, кто такой – вернее, что такое – Бад Уайт.

Темный, необразованный парень, добившийся почти всего, чего хотел. Из тупого громилы ставший первоклассным детективом. В одиночку раскрывший сложнейшее преступление. Назло системе, вопреки сильным мира сего. Не потому, что к нему благоволила судьба. – нет. все было против него. А на ею стороне – только воля и опаляющая ярость.

И к чему все это? Не ради чинов, не ради славы. Только ради Абсолютной Справедливости.

Всего по одной строке записей Бада Эд понял, что убийца Энгелклингов все еще на свободе.

Комната 11 в мотеле «Виктория» – Эд понял, зачем Бад послал ею туда…

Один телефонный звонок подтвердил его подозрения.

Абсолютная Справедливость.

Теленовости: убитый горем Рэй Дитерлинг изо дня в день прогуливается по своему опустевшему сказочному королевству.

Что ж, то, что может сделать Эд для Бада, – он сделает.

* * *

Страстная пятница 1958 года. В утренних новостях – Престон Эксли идет на службу в епископальную церковь святого Иакова. Эд Эксли едет в мэрию, входит в офис Эллиса Лоу.

Секретаря еще нет – время раннее. Лоу у себя за столом, читает. Эд стучит в дверь. Лоу, подняв голову:

– Инспектор Эд? Доброе утро, присаживайтесь.

– Я постою.

– Вот как? Деловой визит?

– Своего рода. Около месяца назад Бад Уайт позвонил вам из Сан-Франциско и сообщил, что подозревает Спейда Кули в серийных убийствах на сексуальной почве. Вы пообещали ему, что бросите на это дело следователей из прокуратуры – но этого не слезали. Не сделали, потому что Кули исправно платил взносы в ваш неофициальный фонд. Около пятнадцати тысяч в общей сложности, верно? Вы позвонили из Ньюпорта в отель «Билтмор» и поговорили с кем-то из группы Кули. Предупредили его, что у одного чокнутого копа есть зуб на Спейда, так что ему лучше поберечься. Уайт поймал Собачника Перкинса – настоящею убийцу, но юг свалил вину на Спейда. Надеялся, должно быть, что Уайт убьет Спейда при аресте и тем дело и кончится. А сам Перкинс, вовремя вами предупрежденный, лег на дно. Несколько дней спустя вынырнул – и превратил Уайта в калеку.

Лоу, спокойно:

– У вас нет доказательств. И с каких пор вас так волнует судьба Уайта?

Эд кладет на стол папку.

– Это досье Сида Хадженса. На вас. Здесь все: вымогательство, прекращение уголовных преследований за взятки. История падения Билла Макферсона – во всех подробностях. И фото от Пирса Пэтчетта, на котором вы летаете минет парню-проститутке. Либо вы подаете в отставку – либо все это появляется на первых полосах газет.

Лоу – белее простыни:

– Я уйду – но ты уйдешь со мной!

– Я совсем не против.

* * *

Муляж космического корабля из Космоленда и заснеженные вершины «Мира Пола» он увидел еще с шоссе. Подъехал ко входу, показал охраннику жетон. Охранник кивнул и открыл пороза.

По центральной аллее бредут две фигуры. Эд ускоряет шаг, чтобы их догнать. В Фантазиленде такая тишина, что, кажется, булавка упадет – и го слышно будет.

Инес замечает его первой. Оберегающим жестом кладет руку Дитерлингу на плечо. Тихо перемолвившись с ним несколькими словами, отходит в сторону.

– Инспектор? – поворачивается к нему Дитерлинг.

– Здравствуйте, мистер Дитерлинг.

– Для вас я – Рэй. Не скрою, я удивлен, что вы объявились здесь только сейчас.

– Вы знали, что я захочу поговорить с вами?

– Конечно. Ваш отец уверен, что вы не станете ворошить прошлое – поэтому и не отказывается от своих планов. Но я знал, что этим кончится. И пожалуй, благодарен судьбе за то, что все закончится именно здесь.

Через дорогу сверкает ослепительным фальшивым снегом вершина «Мира Пола». Дитерлинг начинает рассказ:

– Видишь ли, мы все были мечтателями – твой отец, Пирс и я. Но мечтали по-разному. Твой отец мечтал о власти, славе, возвышении – думаю, как и ты. Фантазии Пирса были мрачными и извращенными, как и он сам. Но я… я всегда мечтал только о добре и красоте. Помни об этом, когда будешь меня судить.

Эд прислоняется к ограде – и Дитерлинг, не сводя глаз с горы, начинает рассказ.

* * *

Год 1920.

Его первая жена Маргарет, мать Пола, погибла в автокатастрофе. Дитерлинг женился вторично: вторая жена, Дженис, стала матерью Билли. Еще во время первою брака Дитерлинг завел роман с женщиной по имени Фэй Борчард. В 1917 году она родила ему сына Дугласа. Дитерлинг платил ей, чтобы сохранить рождение мальчика в секрете, – он был молодым преуспевающим кинорежиссером, мечтал о карьере, и сложности в личной жизни могли ему только помешать. О том. кто отец Дугласа, знали только он и Фэй. Даже сам Дуглас считал Рэя Дитерлинга «добрым дядей», другом семьи.

Дуглас рос с матерью: Дитерлинг навещал их часто, фактически жил на две семьи. В «законной» семье жизнь не ладилась: сыновья Билли и Пол не желали жить в мире, скандалили между собой ис Дженис – несчастной затюканной женщиной, в конце концов попросившей развод.

Фэй Борчард начала принимать настойку опия. Под кайфом показывала Дугласу порномультфильмы, которые рисовал Дитерлинг по сценариям Пирса Пэтчетта. Это была идея Пэтчепа мак он предложил добывать деньги для финансирования легальных проектов. Порнография в фильмах сплеталась с ужасами – летающие чудища насиловали и убивали людей. Пирс Пэтчетт записывал фантазии, посещавшие его в наркотическом бреду, Рэй Дитерлинг воплощал эти фантазии в мультфильмах. И ни один из них не предполагал, что в юном Дугласе они посеют страстные и навязчивые мечты о полетах – и об убийствах.

Внешне Дуглас и Пол очень походили друг на друга. Но Дугласа Дитерлинг любил – любил несмотря на странности в поведении и частые вспышки ярости. А к своему законному сыну – тупому, скандальному, капризному – не испытывал ничего, кроме презрения.

Рэй Дитерлинг семимильными шагами шел к славе, Дуглас Борчард – к безумию. Снова и снова пересматривал он рисованные кошмары отца, в которых гигантские птицы похищали детей со школьных дворов. Взрослея, он начал мучить животных, воровать деньги у матери и тайком бегать на стриптиз. В одном дешевом стрип-баре он и познакомился с Лореном Атертоном.

Так двое психопатов нашли друг друга. Атертон был помешан на расчленении, Дуглас – на полетах. Оба увлекались фотографией, обоих возбуждали дети. И они решили создать идеального ребенка себе под стать.

Они убивали и расчленяли детей, стремясь создать из них «ребенка Франкенштейна», и фотографировали свою работу. Дуглас убивал птиц и подбирал своему «идеалу» крылья. Нужно было прекрасное лицо – и маньяки остановили свой выбор на Крошке Вилли Веннерхолме. Это была идея Дугласа – знак уважения «дядюшке Рэю», ранние работы которого сделали Дугласа тем, кто он был. Крошка Вилли был похищен со школьного двора. Дальнейшее известно.

Газеты называли детоубийцу Доктором Франкенштейном – никому и в голову не приходило, что маньяков может быть двое. Расследование возглавил инспектор Престон Эксли. Вскоре в поле его зрения попал Лорен Атертон, совратитель детей, выпущенный на поруки. Эксли арестовал Атертона и при обыске обнаружил у него в гараже тайное хранилище с коллекцией фотографий. Атертон во всем признался, но заявил, что действовал один – ему не хотелось ни с кем делить свою славу. Пресса на все лады восхваляла инспектора Эксли и призывала всех граждан, которые могут что-то сообщить о преступлениях, явиться в полицию и дать показания.

А Рэй Дитерлинг по-прежнему ходил к Фэй. И однажды, оставшись один в комнате Дугласа, нашел в укромном уголке ящик, а в нем – птичьи трупики и детские пальцы, обложенные сухим льдом.

Понял он сразу. И так же ясно понял, что вина лежит на нем. Его порнофильмы сделали Дугласа убийцей.

Рэй заговорил с Дугласом и вырвал у него признание – впрочем, тот особенно и не отпирался. Задав несколько вопросов, выяснил, что Дугласа могли видеть на школьном дворе в тот день, когда исчез Крошка Вилли.

Защитные меры:

Для начала – психиатрическое обследование. Подкупленный психиатр дал слово молчать о диагнозе и имени пациента. Диагноз был неутешителен, хотя, услышав его, Рэй вздохнул чуть свободнее: тяжелая психопатия как следствие химическою дисбаланса в мозгу. Полное излечение невозможно, но психотропные препараты, принимаемые в течение всей жизни, могут предотвратить вспышки буйства и подавить тягу к убийству.

Пирс Пэтчетт, старый друг Рэя Дитерлинга, был фармацевтом и в лекарствах разбирался. Он позаботился о душе Дугласа, а доктор Лаке – о его теле.

Лаке создал Дугласу новое лицо. Однако этого было мало: назревал громкий судебный процесс, адвокат Атертона намеревался бороться до последнего. Престон Эксли искал свидетелей – и ясно было, что рано или поздно свидетели найдутся. И тогда Рэй Дитерлинг разработал отчаянный план.

Он вызвал к себе Дугласа и юного Миллера Стентона, одного из учеников своей школы. Дал им успокоительных таблеток и приказал идти в полицию и рассказать, что они видели возле школы Лорена Атертона – одного. Раньше, мол, не пришли, потому что боялись, что Доктор Франкенштейн и до них доберется. Мальчики рассказали Престону Эксли свою историю, опознали Атертона, и он им поверил. После пластической операции внешность Дугласа совершенно изменилась, и Атертон его не узнал.

Прошло два года. Лорен Атертон был осужден, приговорен к смерти и казнен. Терри Лакс сделал Дугласу еще одну операцию – чтобы уничтожить его сходство с мальчиком-свидетелем. Жил Дуглас в частной больнице, под надежной охраной мужчин-сиделок, Пирс Пэтчетт исправно пичкал его своими препаратами. Рэй Дитерлинг уверенно двигался к вершинам славы и считал, что с этой историей покончено – пока однажды в дверь к нему не постучал Престон Эксли.

И рассказал, что в полицию явилась юная девушка, во время убийства Вилли Веннерхолма учившаяся в школе Дитерлинга. В тот самый день, когда был похищен Вилли, она видела у школы Лорена Атертона и с ним – сына Рэймонда, Пола.

Дитерлинг понял: это был Дуглас – в то время они с Полом очень походили друг на друга. Он предложил Эксли крупную сумму денег. Тот сначала принял деньги, но вскоре передумал и решил вернуть их, заявив: «Должна восторжествовать справедливость. Я арестую парня».

Дитерлинг пришел в ужас. Опасность угрожала не только нелюбимому сыну – под угрозой оказалась вся его киноимперия. А что, если Эксли каким-то образом узнает о Дугласе? Дитерлинг настоял, чтобы инспектор оставил деньги у себя и спросил, нельзя ли решить вопрос без огласки.

– Он виновен? – спросил Эксли.

– Да, – ответил Рэймонд Дитерлинг.

– Тогда – казнь, – сказал Престон Эксли. И Рэймонд Дитерлинг согласился.

Он отправился с Полом в поход в горы Сьерра-Невада. Престон Эксли ждал их на месте. Они подсыпали парню в еду снотворное: Эксли застрелил его во сне и закопал. Было объявлено, что Пол погиб во время схода лавины – и все поверили этой лжи.

Дитерлинг думал, что возненавидит Эксли, – но случилось иначе. На его лице он прочел цену справедливости и понял: этот человек – не безжалостный убийца, но еще одна жертва неумолимого правосудия. Страшная тайна связала их крепче, чем могли бы связать любые иные узы. Престон Эксли ушел из полиции и занялся строительным бизнесом: средства для начального капитала одолжил ему Дитерлинг. Когда убили Томаса Эксли, первым, кому позвонил отец, был Рэй Дитерлинг. Вместе они боролись с призраками прошлого, вместе продолжали жить.

* * *

– И жили они долго, хоть и не слишком счастливо, – так закончил свою историю Дитерлинг.

Эд оглядывается кругом. Все кружится у него перед глазами: горы, реки, ракеты – все смеется над ним.

– Значит, отец так и не узнал о Дугласе? Он думает, что виновен Пол?

– Да. Ты простишь меня? Ради твоего отца. Пальцы Эда сжимают реликвию – золотые дубовые листья, инспекторский знак Престона Эксли. Сначала он достался Томасу, теперь – ему.

– Нет. Я направляю в большое жюри округа рапорт с просьбой выдать ордер на ваш арест за сыноубийство.

– Дай мне неделю, привести в порядок дела. Не беспокойся, скрываться не стану. Да и где прятаться всемирной знаменитости?

– Хорошо, – отвечает Эд и идет к машине.

* * *

Макет шоссе исчез, его место занимает теперь стопка рекламных плакатов. Арт Де Спейн распаковывает брошюры: перевязь на руке исчезла, виден свежий пулевой шрам – четкий, как в учебнике.

– Здравствуй, Эдди.

– Где отец?

– Скоро вернется. Да, поздравляю с повышением. Извини, что не позвонил, – я тут совсем забегался.

– Отец мне тоже не позвонил. Все вы делаете вид, что все в порядке.

– Эдди…

Пиджак у Арта топорщится на бедре – даже сейчас он не расстается с оружием.

– Я только что поговорил с Рэем Дитерлингом.

– Не думали мы, что ты на это решишься.

– Дай мне револьвер, Арт.

Де Спейн протягивает ему револьвер, держа за дуло. «Смит-Вессон», тридцать восьмой калибр, нарезка для глушителя.

– Зачем?

– Эдди…

Эд вытряхивает патроны.

– Дитерлинг все мне рассказал. Все. А ты – ты всегда был ближайшим помощником отца!

– И самым верным ему человеком. Солнечный Джимми, – гордо выпрямившись, отвечает Арт. – Все, что я сделал, я делал для Престона.

– Ты знал правду о Поле Дитерлинге? Арт берет у него из рук свой револьвер.

– Да, я уже давно знаю, что убийца – не он. Понял это случайно, кажется, году в сорок восьмом или около того. Случайно узнал, что у него алиби – во время похищения Веннерхолма он был в другом месте. Не знаю, многое ли было известно Рэю, и не могу понять, почему он это допустил. Но я не мог сказать об этом Престону. Не мог сказать, что он убил ни в чем не повинного мальчишку. Не мог разрушить его дружбу с Рэем. Ты знаешь, мне всегда не давало покоя дело Атертона. Хотелось понять, кто же все-таки убил детей.

– Но ты так и не узнал.

– Не узнал, – качает головой Де Спейн.

– Расскажи мне о братьях Энгелклингах, – приказывает Эд.

Арт поднимает верхний плакат – Престон на фоне бетонных блоков.

– Однажды я зашел в Бюро. В пятьдесят третьем году, как раз когда начались все эти дела. Увидел на доске бюллетеней эти снимки. Смазливые натурщики, «ромашка» – но от обычной порнухи далеко, как небо от земли. Сюжеты этих фотографий сразу заставили меня вспомнить об Атертоне. А ведь те снимки, что были найдены у него при обыске, видели лишь мы с Престоном да еще пара офицеров. Я попытался выяснить, откуда взялись эти порноальбомы, – но ничего не добился. Некоторое время спустя узнал, что братья Энгелклинги дали показания по «Ночной сове», что они связывали эти убийства с порнобизнесом, но ты не принял эту версию. Стал искать Энгелклингов – они словно сквозь землю провалились. Только в прошлом году я узнал, что они работают в типографии неподалеку от Фриско. Поехал туда, чтобы с ними поговорить. Мне всего-то и нужно было – выяснить, откуда бралась эта непристойность.

В памяти у Эда проплывают фразы из рапорта Уайта. Кислотные ожоги, клочья слезшей кожи на полу…

– Просто поговорить? Арт, я знаю, что там произошло.

Де Спейн, не опуская глаз.

– Ситуация вышла из-под контроля. Они приняли меня то ли за грабителя, то ли за шантажиста. Я нашел у них старые порнонегативы – и хотел, чтобы они назвали имена натурщиков. Еще нашел героин и психотропные таблетки. Они сказали, что знают одного богатого старикана с деньгами, который вздумал удивить весь мир особой суперсмесью белого кайфа, но ему до них далеко. Не знаю отчего, но я был уверен, что они знали, кто изготовлял эти грязные картинки. Они смеялись надо мной… Не знаю, Эд, должно быть, на меня нашло затмение. Я вообразил, что это они убивали детей… что они могут повредить Престону… Наркоторговцы, которым и жить-то не стоит, а уж по сравнению с мизинцем Престона вся их жизнь и ломаного гроша не стоит… Черт побери, Эдди, они смеялись надо мной – понимаешь? Называли «дедом», говорили, что мне нора на кладбище! Так вот: этот «дед» справился с ними обоими!

Обрывки плаката падают на пол.

– Ты убил двух человек – просто так.

– Нет, Эдди, не просто так. Ради Престона. Прошу тебя, не говори ему ничего.

– Не он ли учил меня абсолютной справедливости?

– Эдди, он этого не переживет! Он не должен знать, что Пол Дитерлинг невиновен! Эдди, прошу тебя!…

Оттолкнув его, Эд бросается обыскивать дом. Гобелены в материнской спальне напоминают ему о Линн. Собственная комната – о Баде и Джеке. Весь дом пропитан грязью, от вони грязных денег нечем дышать – как он мог жить здесь столько лет? Внизу, в дверях, его встречает отец:

– Эдмунд!

– Я арестую тебя за убийство Пола Дитерлинга. Даю тебе несколько дней, чтобы привести в порядок дела.

Престон, с каменным лицом:

– Пол Дитерлинг был маньяком-детоубийцей. Он заслужил смерть.

– Он был невиновен. А ты его убил. Это – умышленное убийство.

Престон – как камень, несгибаемый, непоколебимый. На лице – ни тени раскаяния:

– Эдмунд, сейчас тебе нужно успокоиться. У тебя расшатались нервы.

– Расшатались нервы?! – Эд проходит мимо. Бросает на ходу: – Будь ты проклят за все, что со мной сделал!

* * *

В центр города, в «Тихий океан» – тихое местечко, приятные лица. У стойки потягивает мартини Галлодет:

– У меня дурные новости о Дадли. Они тебя огорчат.

– Огорчить меня больше, чем меня уже огорчили сегодня, невозможно.

– Вот так, да? Дадли снова вышел сухим из воды. Мы лишились единственного свидетеля. Джонни Стомпанато мертв. Зарезала девчонка, дочка Ланы Тернер. Случай чистый: Фиск дежурил через улицу, видел труповозку и полицейских из Беверли-Хиллз. Теперь у нас – ни свидетелей, ни улик. Правда великолепно, сынок?

Эд приканчивает мартини одним глотком.

– Ничего. Деньги у меня есть – наследство Пэтчетта, целое состояние. И, клянусь Богом, рано или поздно я возьму за жабры этого ирландскою выблядка. Пусть даже на это уйдет вся моя гребаная жизнь… сынок.

– Замечу, инспектор, – усмехается Галлодет, – что ты с каждым днем становишься все больше похож на Бада Уайта. Уж извини.

КАЛЕНДАРЬ

Апрель 1958

ВЫДЕРЖКА: «Лос-Анджелес Таймс», 12 апреля

Большое жюри объявляет дело «Ночной совы» закрытым

Спустя почти пять лет после дня убийства город и округ Лос-Анджелес официально прощаются с «калифорнийским преступлением века» – печально известным делом «Ночной совы».

16 апреля 1953 года трое вооруженных бандитов ворвались в круглосуточное кафе «Ночная сова» на бульваре Голливуд и расстреляли троих посетителей и троих работников заведения. Полиция предположила, что мотивом убийства стало ограбление, и вскоре подозрение пало на троих молодых негров. Рэймонд Коутс, Тайрон Джонс и Лерой Фонтейн были арестованы, затем бежали и погибли при сопротивлении повторному аресту. Окружной прокурор Эллис Лоу заявил, что перед побегом они признались ему в содеянном, и дело было закрыто.

Однако четыре года и десять месяцев спустя Отис Джон Шортелл, заключенный тюрьмы Сан-Квентин, выступил с сенсационным признанием: оказывается, в то самое время, когда в кафе совершалось массовое убийство, он вместе с тремя подозреваемыми участвовал в групповом изнасиловании девушки по имени Инес Сото. Это заявление, подтвержденное проверкой на детекторе лжи, вызвало скандал и заставило общество требовать пересмотра дела.

Масла в огонь подлило убийство братьев Питера и Бакстера Энгелклингов, происшедшее 25 февраля. Братья, подозреваемые в торговле наркотиками, давали свидетельские показания по делу «Ночной совы»: они заявляли, что убийства явились результатом криминальной интриги, связанной с борьбой за подпольную порноимперию. Убийство Энгелклингов так и осталось нераскрытым. Шериф округа Марин, лейтенант Юджин Хэтчер заявил: «У нас нет ни одной зацепки. Но оружие складывать рано».

Началось новое расследование дела «Ночной совы», на сей раз – с учетом «порнографического следа». 27 марта богатый бизнесмен Пирс Морхаус Пэтчетт был застрелен в своем особняке в Брентвуде, а два дня спустя офицеры полиции застрелили при аресте его предполагаемых убийц, Эйбрахама Тайтелбаума, 49 лет, и Ли Питера Вакса, 44 лет. В тот же день произошла печально известная «Джинсовая бойня». В числе прочих преступников был убит Барт Артур Перкинс по кличке Собачник, клубный музыкант со связями в криминальном мире. Согласно данным расследования, Тайтелбаум, Вакс и Перкинс и являлись исполнителями кровавой расправы в «Ночной сове». Подробнее об этом рассказывает капитан полиции Лос-Анджелеса Дадли Смит:

– Убийства в «Ночной сове» – плод изощренного замысла, связанного с подпольной борьбой за гнусное право наживаться на распространении порнографической грязи, калечащей души людей. Тайтелбаум, Вакс и Перкинс стремились убить распространителя порнографии Делберта (Дюка) Каткарта и перехватить ею бизнес. Однако их жертвой стал Дин Ван Гельдер, преступник, внешне очень похожий на Каткарта и выдававший себя за нею. Вообще, дело «Ночной совы» войдет в анналы судопроизводства как чрезвычайно сложное, запутанное и полное причудливых и жестоких поворотов судьбы. Все мы с глубоким удовлетворением сознаем, что это дело наконец раскрыто.

Капитан (ныне инспектор) Эдмунд Эксли, возглавивший второе расследование, опроверг слухи о том. что в преступлении участвовал и четвертый убийца, погибший в тот самый момент, когда полиция готовила его арест.

– Эти слухи абсолютно беспочвенны, – сказал на это Эксли. – Дело закрыто. Я передан подробный рапорт большому жюри округа, дал подробные показания, и все мои выводы были приняты.

Итак, с «проклятым делом» покончено – но какой ценой? Тад Грин, глава Бюро расследований полиции Лос-Анджелеса (в лом году он выходит на пенсию и переходит на службу в пограничный патруль), говорит:

– Делу «Ночной совы» нет равных как по затратам, так и по количеству задействованных человеко-часов. Такие дела случаются раз в жизни. Мы одержали победу – но заплатили за это высокую цену.

ВЫДЕРЖКА;

«Лос-Анджелес Миррор Ньюс», 15 апреля

Внезапная отставка Лоу шокирует Лос-Анджелес

Юридический мир Калифорнии с изумлением спрашивает себя, что заставило Эллиса Лоу, окружною прокурора

Лос-Анджелеса, внезапно подать в отставку, оборвав блестящую политическую карьеру? Лоу, 49 лет, объявил о своей отставке на регулярной еженедельной пресс-конференции, объяснив свое решение нервным истощением и желанием вернуться к частной адвокатской практике. Служащие прокуратуры изумлены решением босса. Те, кто работал с ним бок о бок, утверждают, что ничто не предвещало такой развязки – в последние дни Лоу был, как всегда, здоров, бодр и полон сил.

Роберт Галлодет, старший следователь прокуратуры, сказал нашему корреспонденту:

– Знаете, я просто в шоке. А меня шокировать не так-то легко. Мотивы Эллиса? Понятия не имею: спросите у него самого. Надеюсь только, что, когда городской совет назначит исполняющего обязанности окружного прокурора, им окажусь я.

После того как волнение, вызванное новостями об отставке Лоу, немного улеглось, в адрес бывшего окружного прокурора послышались хвалебные отзывы. Шеф полиции Лос-Анджелеса Уильям X. Паркер назвал Лоу «честным и непоколебимым врагом преступности», а помощник Паркера капитан Дадли Смит сказал: «Всем нам будет не хватать Эллиса. У правосудия еще не было более верного слуги». Губернатор Найт и мэр Норрис Поулсон отправили Лоу телеграммы, в которых просят его пересмотреть свое решение. Сам Лоу отказывается от встреч с журналистами и комментариев не дает.

ВЫДЕРЖКА:

«Лос-Анджелес Геральд Экспресс». 19 апреля

Тройное самоубийство в Фантазиленде: Скорбь и потрясение охватили страну

Их нашли вместе в Фантазиленде, временно закрытом по случаю трагической гибели сына великого человека. Престон Эксли, 64 лет, бывший офицер полиции Лос-Анджелеса, строительный магнат и начинающий политик. Инес Сото, 28 лет, директор по связям с общественностью самого знаменитого в мире комплекса развлечений и ключевая свидетельница в кошмарном деле «Ночной совы», и Рэймонд Дитерлинг, 66 лет, отец современной анимации, гений, в одиночку создавший новый мир, человек, спроектировавший Фантазиленд как дань памяти безвременно погибшему сыну. Лос-Анджелес погружен в траур, вся страна потрясена и охвачена скорбью.

Их нашли вместе на центральной аллее Фантазиленда. Предсмертных записок не было, однако коронер округа Фредерик Ньюбарр решительно отверг предположение об убийстве и подтвердил версию добровольного ухода из жизни. Все трое приняли смертельные дозы редкого антипсихотического средства. Выражения скорби заполнили выпуски новостей: свои глубокие соболезнования родным и близким покойных выразили президент Эйзенхауэр, губернатор Найт и сенатор Уильям Ноуленд.

Эксли и Дитерлинг успели распорядиться своим огромным состоянием. Строительный магнат завещал свою империю давнему другу и помощнику Артуру Де Спейну, а 17-миллионное состояние – сыну Эдмунду, офицеру полиции Лос-Анджелеса. Дитерлинг оставил свое огромное богатство доверительному фонду, распорядившись о том, чтобы как нынешнее его состояние, так и будущие доходы от Фантазиленда были разделены между несколькими благотворительными организациями, помогающими детям.

Горе и потрясение заставляют нас всех задаваться вопросом: чем вызвана эта трагедия? Однако на этот естественный вопрос едва ли удастся найти ответ.

Мисс Сото находилась в близких отношениях с сыном Престона Эксли Эдмундом и в последнее время страдала от навязчивого внимания прессы, вызванного возобновлением дела «Ночной совы». Рэймонд Дитерлинг был потрясен недавней трагической гибелью сына Уильяма. Однако Престону Эксли сопутствовали успех и удача: он только что завершил грандиознейший из своих проектов – постройку в Южной Калифорнии сети шоссе – и выдвинул свою кандидатуру на выборах губернатора. Социологический опрос, проведенный незадолго до его гибели, показал, что в списке Республиканской партии Эксли уверенно лидирует. По каким причинам этот человек вдруг решил свести счеты с жизнью – остается только гадать. Близкие ему люди – Артур Де Спейн и сын Эдмунд – от комментариев отказались.

Письма с соболезнованиями и траурные венки затопили как Фантазиленд, так и лом Престона Эксли в Хенкок-парке. Флаги штата Калифорния наполовину приспущены. Голливуд оплакивает потерю гитана кинематографии. Вопрос: «Почему?» не покидает уста скорбящих.

Престон Эксли и Рэй Дитерлинг были гигантами. Инес Сото – простая девушка с нелегкой судьбой, сумевшая завоевать доверие великого человека, стать ему ближайшей помощницей и преданным другом. Перед смертью все трое сделали дополнения к своим завещаниям, прося кремировать их тела и развеять прах над морем. Похороны прошли вчера – в камерной обстановке, без посетителей и без каких-либо религиозных обрядов. Начальник службы безопасности Фантазиленда, организовавший церемонию, отказался указать точное место, где упокоился прах погибших.

«Почему?» – спрашиваем мы – и не находим отвела. Не знает ответа на этот вопрос и мэр Норрис Поулсон. Однако его прощальные слова в память погибших останутся в наших сердцах. «Говоря попросту, – говорит мэр Поулсон, – ли двое символизировали два облика Лос-Анджелеса. С одной стороны – сказка, мечта, исполнение самых смелых фантазий, с другой – высочайшие стандарты повседневной жизни. Более, чем кто-либо еще, Рэймонд Дитерлинг и Престон Эксли воплощали в себе силу мечты, сделавшую Лос-Анджелес таким, какой он есть».

ЧАСТЬ ПЯТАЯ ПОСЛЕ ВСЕГО

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ

Эд в синей униформе. Паркер, улыбаясь, прикалывает к его плечам золотые звезды.

– Эдмунд Эксли, шеф Бюро расследований полиции Лос-Анджелеса!

Аплодисменты, сверкание вспышек. Эд пожимает Паркеру руку, оглядывает толпу. Политиканы, Тад Грин, Дадли Смит. На заднем плане у дверей замечает Линн.

Гром аплодисментов, рукопожатия: мэр Поулсон, Галлодет, Дадли.

– Я восхищаюсь тобой, сынок. Восхищаюсь и с нетерпением жду возможности поработать под твоим началом.

– Спасибо, капитан. Не сомневаюсь, мы сработаемся. Дадли подмигивает в ответ.

Покончив с официальной частью, Паркер ведет толпу к столу с закусками и прохладительными напитками. Линн не двигается с места.

Эд подходит к ней.

– Самой не верится, – говорит Линн. – Променяла красавца миллионера на калеку пенсионера. Едем в Аризону, любовь моя. Свежий воздух – для пенсионеров полезно, да и места знакомые.

За последний месяц она заметно постарела, но красота ее от этого не поблекла – только стала благороднее и строже.

– Когда едете?

– Прямо сейчас. Заехали попрощаться.

– Открой сумку.

– Что?

– Просто открой.

Линн открывает сумку, и Эд роняет в нее полиэтиленовый пакет, перетянутый скотчем.

– Это грязные деньги, потрать их побыстрее.

– Сколько там?

– Хватит купить всю Аризону. А где Уайт?

– В машине.

– Я тебя провожу.

Они выскальзывают из зала, спускаются по черной лестнице. У крыльца припаркован «паккард» Линн, на окнах шторки. Эд открывает дверь, заглядывает на заднее сиденье.

Бад Уайт. Загипсованные ноги, швы на бритой голове. Сильные мускулистые руки спокойно лежат на коленях. Проволочные фиксаторы на челюсти придают ему довольно глупый вид.

Линн стоит чуть поодаль. Уайт пробует улыбнуться – получается гримаса.

– Я достану Дадли, – говорит Эд. – Я его достану. Даю слово.

Уайт сжимает его руки в своих – сжимает сильно, так, что оба морщатся.

– Теперь я – твой должник. – Эд касается щеки Уайта. На этот раз Баду почти удается улыбнуться.

Сверху доносится шум банкета. Гудят голоса гостей, раскатисто хохочет Дадли Смит.

Линн:

– Нам пора.

– Интересно, какие шансы были у меня, – негромко говорит Эд.

Она подходит к нему, смотрит в глаза:

– Одним достается весь мир, другим – бывшая шлюха и ферма в Аризоне. Ты – среди первых, но, Бог свидетель, я тебе не завидую.

Эд целует ее в щеку. Линн садится за руль, поднимает стекла. Бад прижимает руку к стеклу.

Эд прижимает руку со своей стороны – у него ладонь почти вполовину меньше. Идет рядом с машиной, постепенно ускоряя шаг. Затем «паккард» набирает скорость и, погудев на прощание, вливается в поток машин.

Эд остается один.

Один – со своими мертвыми.

Джеймс Эллрой Белый джаз (Лос-анджелесский квартет-4)

Посвящается Элен Кнод

Все, что осталось у меня, – моя родина; все, что осталось у нее от меня, – ее язык.

Росс Макдональд

Все, что у меня есть, – желание помнить. Я проснулся – лихорадочные сны; тянусь записать, опасаясь, что забуду. На фотографии женщина вечно молода.

Лос-Анджелес, осень 1958-го.

Колонка новостей: соедините точки. Имена, события – они ужасны, они вопиют, чтобы их соединили. Участники тех событий либо мертвы, либо непоправимо виновны, чтобы говорить.

Я и сам уже старик и боюсь забыть:

Я проливал кровь невинных.

Я нарушал священные клятвы.

Я наживался на чужой боли.

Лихорадка – время жжет как огонь. Я хочу уйти с музыкой – кружиться, кружиться – и упасть.

«Лос-Анджелес Геральд Экспресс», 17 октября 1958 года

Начато расследование по делу боксеров: федеральное Большое жюри собирается выслушать свидетелей

Как вчера заявил источник в Лос-Анджелесском представительстве федерального атторнея[1], агенты спецслужб начали расследование в среде «погрязшего в криминале» спортивного бизнеса Южной Калифорнии, в частности бокса, – и надеются на созыв Большого жюри по его результатам.

Федеральный атторней Уэллс Нунан, в недавнем прошлом член маклеллановского комитета по борьбе с организованной преступностью, заявил, что следователи Министерства юстиции, полагаясь на сведения, полученные из неназванных источников, намерены допросить известного лос-анджелесского авторитета Микки Коэна. По слухам, Коэн, который год с небольшим назад освободился из мест лишения свободы, пытался вмешаться в контракты некоторых боксеров. На данный момент допрашиваются двое свидетелей, находящиеся в отеле под охраной: Рубен Руис – боксер в суперлегком весе, звезда стадиона «Олимпик», и Сандерлин Джонсон – в прошлом классный боксер в весе пера, ныне работающий крупье в одном из игровых залов Гардены. В пресс-релизе Министерства юстиции Руис и Джонсон названы «дружественными свидетелями». В эксклюзивном интервью корреспонденту «Геральд» Джону Эйслеру федеральный атторней Нунан заявил: «Хотя наше расследование находится в начальной стадии, у нас есть все основания полагать, что оно принесет результаты. Рэкет – он и в боксе рэкет. Его смертоносные щупальца тянутся к прочим сферам организованной преступности, и если наша работа повлечет за собой обвинительные приговоры федерального Большого жюри, то, возможно, настанет очередь и прочих разоблачений в криминальном мире Южной Калифорнии. Свидетель Джонсон, в частности, заявил, что обладает информацией не только касательно преступлений в боксерской среде, и это может послужить отправной точкой для новых расследований. Пока что единственным объектом нашего внимания является бокс.

Дело боксеров: политическая подоплека

Известия о расследовании «дела боксеров» были встречены не без скептицизма. «Я поверю, когда Большое жюри вынесет-таки обещанные приговоры, – заявил Уильям Ф. Дегнан, бывший агент ФБР, ныне проживающий в Санта-Монике. – Два свидетеля еще не означают успешного расследования. К тому же я настороженно отношусь к подобным заявлениям в прессе – уж больно это попахивает рекламной кампанией. Лично я четко вижу в заявлениях мистера Нунана о созыве Большого жюри политическую подоплеку».

Мнение господина Дегнана разделяет и источник в окружной прокуратуре Лос-Анджелеса. На вопрос, что он думает о проводимом расследовании, государственный обвинитель, пожелавший остаться неизвестным, заявил: «Это политика чистой воды. Нунан в дружеских отношениях с [массачусетским сенатором и возможным кандидатом в президенты] Джоном Кеннеди, и я слышал, что он сам намерен выставить свою кандидатуру на пост главного прокурора штата Калифорния на грядущих выборах 1960 года. И расследование послужит, так сказать, горючим в предвыборной гонке, поскольку Боб Галлодет [и. о. окружного прокурора Лос-Анджелеса, ожидающий избрания на пост окружного прокурора на полный срок в течение десяти дней] вполне может стать республиканским кандидатом на этот пост. Видите ли, федеральное расследование недвусмысленно дает понять, что органы охраны правопорядка на местах не способны справиться с преступностью даже в пределах округа бейлифа». Сам сорокалетний федеральный атторней Нунан от комментариев отказался, однако в его защиту высказался неожиданный союзник. Мортон Дискант, юрист, специалист по защите гражданских свобод и кандидат в муниципальный совет Пятого округа от демократической партии, в интервью автору статьи заявил: «Я сомневаюсь в способности Полицейского управления Лос-Анджелеса поддерживать в городе правопорядок, не нарушая гражданских прав его жителей. Я также сомневаюсь в способностях прокуратуры округа на этот счет, в особенности – самого окружного прокурора Роберта Галлодета, в частности, оттого, что он поддерживает [республиканского кандидата в муниципальный совет Пятого округа Томаса Бетюна] моего нынешнего оппонента. Позиция Галлодета по вопросу „Чавес Рейвин" кажется мне крайне неразумной. Идея выселить латиноамериканцев, по преимуществу бедняков, из их жилищ, чтобы устроить на этом месте бейсбольный стадион, просто преступна. Уэллс же Нунан, напротив, проявил себя как непримиримый борец с Преступностью и в то же самое время защитник гражданских свобод. Бокс – грязное дело; он превращает людей в ходячие овощи. Мне остается только поаплодировать мистеру Нунану за его борьбу с этим злом».

Охраняемые свидетели

Федеральный атторней Уэллс Нунан следующим образом отреагировал на слова Дисканта: «Я ценю его поддержку, однако не желаю, чтобы на нашем деле лежала тень политической конфронтации. А дело наше состоит в тщательном расследовании дела боксеров и отсечении связей спортивного бизнеса с организованной преступностью. Офис федерального атторнея никоим образом не намерен принимать на себя полномочия Лос-Анджелесского полицейского управления, а уж тем более высмеивать его или подрывать его авторитет.

Тем временем расследование по делу боксеров продолжается. Свидетели Руис и Джонсон находятся в одном из отелей в центре города под охраной. Охрану свидетелей осуществляют федеральные агенты и предоставленные Управлением полицейские Лос-Анджелеса: лейтенант Дэвид Клайн и сержант Джордж Стеммонс-мл.

Рубрика: Голливудская кавалькада Журнал «Строго секретно», 10 октября 1958 года

Микки-мизантроп: высший пилотаж после освобождения

Представь себе, наш дорогой читатель: Мейер Харрис Коэн, великолепный, добрый, злой Микстер был досрочно освобожден из мест не столь отдаленных в сентябре 1957 года. Его осудили на срок от трех до пяти лет за уклонение от уплаты налогов; банда его приспешников-головорезов распущена, и с тех самых пор жизнь бывшего главаря мафии представляет собой скитания по задворкам Города Падших Ангелов – того самого, где он некогда правил – пулями, взятками или угрозами. Вникни, читатель, почувствуй вонь паленой резины городских окраин: конфиденциально, без протокола, строго секретно. Апрель 1958-го: убит бывший коэновский телохранитель Джонни Стомпанато – зарезан дочерью Ланы Тернер – четырнадцатилетней худышкой, которой впору было примерять мамины вечерние платья, а не прятаться за дверью ее спальни с ножом в руке. Жаль, очень жаль, Микстер: ведь с 1949 по 1951 год Джонни был твоей правой рукой и, возможно, помог бы вывести твой аэроплан из неуправляемого штопора. И заметь: тебе уж точно не следовало продавать сенсационных, сенсационных любовных писем Ланы к Джонни – мы-то знаем, что не успела труповозка увезти хладный труп Стомпа, как ты приказал обыскать гнездышко влюбленных в Бенедикт-Каньон. И прочие сенсации касательно Микстера: Под недремлющим оком своего инспектора по надзору Микки поначалу пытался-таки встать на честный путь. И даже приобрел в собственность кафе-мороженое, которое впоследствии превратилось в притон и разорилось – ведь ни один уважающий себя родитель не стал бы подпускать своих детей к подобному месту и на пушечный выстрел. Потом он прикупил ночной клуб – «Клуб Ларго» – дешевая выпивка, плоские шутки по поводу Ланы Т. и Джонни С. – вроде «Оскара», присужденного Стомпу за размер… сами знаете чего. И – отчаянный шаг – Микки восхваляет Иисуса во время крестного хода Билли Грэма!!! Неслыханная наглость – даже свое еврейство Микстер использует как пиар-ход!!! Стыдись, Микстер, стыдись!!! И тут сценарий прерывается.

Врезка:

Федеральные агенты намереваются побранить Микки за покусительство на контракты местных боксеров-мордоворотов.

Врезка:

Четверо головорезов из банды Коэна – Кармин Раманделли, Натан Палевски, Моррис Ягелка и Антуан Гуэриф по прозвищу Рыба таинственным образом исчезли – предполагается, что они убиты неизвестными), и (только представь себе, уважаемый читатель!) Микки об этом ни гу-гу, что на него ох как непохоже.

Слухи жужжат, подобно жалящим комарам: двое оставшихся в живых гангстеров Коэна – Чик Веккио и его брат Сальваторе «Крутой» Веккио, неудавшийся актер и, поговаривают, красавец мужчина, – замышляют грязные делишки за спиной своего патрона. Придется тебе спуститься с небес на грешную землю, Микстер, – мы слышали, что твоим единственным источником доходов на сей момент являются автоматы по продаже сигарет, резинок с усиками и без и «однорукие бандиты», установленные где-нибудь в курилках джаз-клубов Черного города. Опять же стыдись, Микки! Эксплуатация шварцес[2]! Что за недостойное занятие для того, кому раньше был присущ стиль, шик и блеск, кто единолично правил криминальным миром Лос-Анджелеса!

Секи, дорогой читатель: старик Микки поселился на задворках своего королевства и остро нуждается в деньгах, бабках, наличности! Зачем – объясняют последние слухи, что раскопали для твоей, читатель, потехи наши неутомимые корреспонденты.

Только представь себе, читатель:

Мейер Харрис Коэн теперь – киномагнат!

Только не подумайте о С. Б. Де Милле – нет, наш великолепный, добрый, злой Микстер тайно финансируем съемки дешевого ужастика, что проходят сейчас в Гриффит-парке. Накопив медяков, отнятых у несчастных негров, Микки заключил договор с «Вэрайети Интернешнл Пикчерз» на съемки фильма «Атаки атомного вампира» – как вам названьице? – сенсационного, эпохального и идиотского кинопроекта. Абсолютно без участия профсоюза!

И это еще не все, читатель:

Как истинный сын Сиона, бережливый до скупости, Микки доверил одну из ключевых ролей в фильме красавцу мужчине Крутому Веккио – и наш приятель Крутой находится в теплых – о, более чем, даже горячих – отношениях со звездой фильма Роком Рокуэллом – слащавым блондинистым повесой. Голубые страсти под лучами софитов! Вы узнаете это первыми!

В нашем сценарии появляется новое действующее лицо – Говард Хьюз, господин Пропеллер – авиа– и приборостроительный магнат и охотник до голливудских красоток. Когда-то ему принадлежала студия «РКО»[3], теперь же он – независимый продюсер, известный своими «контрактами персональных услуг» – сей эвфемизм обозначает, что миловидным мамзелькам предлагаются эпизодические роли в обмен на частые ночные визиты. И вот что мы узнали: исполнительница главной женской роли в коэновском шедевре недавно покинула любителя женских бюстов и пропеллеров; она даже пренебрегла контрактом сластолюбца, чтобы вернуться к прежнему ремеслу – обслуживать клиентов в драйв-ин Скривнера, пока в один прекрасный день туда не заехал Микки, возжаждав шоколадного коктейля.

Ты влюбился, Микстер?

Ты расстроился, Говард?

Но тут мы решили сменить тему – с открытым письмом мы обращаемся к Полицейскому управлению Лос-Анджелеса:

Уважаемые сотрудники Полицейского управления Лос-Анджелеса!

Недавно в одном из заброшенных домов в районе Голливуда были найдены задушенные и изуродованные тела троих пьяниц. Строго секретно: нам стало известно, что убийца (который, кстати, до сей поры разгуливает на свободе) с огромной силой сломал своим жертвам дыхательное горло, когда они уже были мертвы. В прессе эти кровавые деяния фактически не освещались – крошечная заметка появилась лишь в охочей до пошленьких сенсаций «Миррор» – только им, видимо, было дело до того, что трех граждан Лос-Анджелеса постигла столь ужасная участь. Отделу убийств полиции Лос-Анджелеса до этого дела нет – расследованием занимаются всего лишь два следователя из Голливудского участка. Видимо, дело в небезупречной родословной погибших – шефа следователей полиции Лос-Анджелеса Эдмунда Дж. Эксли мало волнует, что какой-то психопат сломал шеи трем алкоголикам. Иногда для того, чтобы ускорить ход расследования, достаточно ловко подобрать ему имя – засим «Строго секретно» именует маньяка Блуждающий Огонь и призывает полицию Лос-Анджелеса поймать его и пригласить на свидание в «зеленой комнате» тюрьмы Сан-Квентин. Готовят в сем заведении на газе, и наш Огонек заслужил все четыре горелки!

Ждите новых подробностей дела Блуждающего Огня и помните: вы узнаете это первыми: конфиденциально, без протокола, строго секретно.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ЖИЗНЬ БЕЗ ПРИКРАС

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Задание: накрыть подпольную букмекерскую контору, вовлечь побольше журналистов – чтобы прессе было о чем писать окромя «дела боксеров».

Навел какой-то педик, которому светило обвинение в содомии: четырнадцать телефонов, прямая связь с местом проведения скачек. Эксли просил: применить силу, а уж потом в отеле допросить охраняемых нами свидетелей – выяснить, что задумали федералы.

Особо: «Если все пройдет не так гладко, как хотелось бы, не позволяйте репортерам фотографировать. Вы ведь юрист, лейтенант. И знаете, что Боб Галлодет любит, чтобы в подобных случаях все было шито-крыто».

Ненавижу Эксли.

Эксли думает, что свой диплом я купил.

Мои условия: Джуниора Стеммонса в напарники, еще четверых. Эксли: «Пиджаки и галстуки – вас ведь по ТВ покажут. И чтобы никаких шальных пуль – вы работаете на меня, а не на Микки Козна».

Когда-нибудь я затолкаю его галстук ему в глотку.

Устроил все Джуниор. Отлично: одна из улиц Черного города полностью оцеплена, у подъезда толпятся люди в униформе. Репортеры, машины с мигалками, четверо в пиджаках – при галстуках и двенадцатизарядных карабинах.

Сержант Джордж Стеммонс-младший нетерпеливо курит.

Шум, гам, гул: там и сям толпятся черномазые, пялят зенки. Я неотрывно смотрю на цель: зашторенное окно, суматоха у подъездов – надо успеть ворваться внутрь, пока разбирают ставки. Прикиньте: развалина из шлакоблоков – а дверь обита железными пластинами!

Я свистнул; подошел Джуниор, поигрывая пушкой.

– Не убирай ее, она тебе понадобится.

– Да нет, у меня в машине есть что посерьезней. Мы выбиваем дверь и…

– Дверь мы выбить не сможем – она стальная. А начнем ломиться – они посжигают все ставки. Ты все еще охотишься на птичек?

– Ну да, Дейв, а что…

– У тебя есть в машине это… что-нибудь типа дроби?

Джуниор улыбнулся:

– Большое окно. Я выстрелю в него, дробинки уйдут в шторы, а мы попадем внутрь.

– Верно, так ты и расскажешь остальным. А вон тем клоунам с камерами передай привет от шефа Эксли и скомандуй: «Мотор!»

Джуниор помчался к машине, схватил дробовик, зарядил. Камеры и фотоаппараты наготове, свист, аплодисменты; зеваки с флаконами в руках.

Ладонь вверх, начинаю отсчет:

– Восемь.

Джуниор отдает распоряжения.

– Шесть.

Наши распределяются по флангам.

– Три.

Джуниор целится в окно.

– Один. Огонь!

Блымс! Зазвенело стекло – громко, громко, громко; отдача швырнула Джуниора на землю. Наши настолько оглохли, что даже не смогли заорать: В ЯБЛОЧКО!!!

Лохмотья занавесок.

Крики.

Бегом, на подоконник. Внутри черт-те что: брызги крови, листки бумаги с написанными на них ставками, конфетти из купюр. Столы с телефонами летят на пол, столпотворение: букмекеры – у задней двери, рукопашная.

Негр кашляет стеклом.

Пачуко[4] минус пара-тройка пальцев.

Мазила Стеммонс: «Полиция! Стойте или мы будем стрелять!»

Хватаю его, ору: «Выстрелы были изнутри, понял? Преступники, типа, перессорились и давай палить. Нам пришлось лезть через окно, потому что мы поняли, что дверь не поддастся. Мило поболтаешь с парнями из новостей – скажи им, что сменя причитается. Соберешь народ и убедишься, чтобы каждая скотина знала, что рассказывать. Понял меня?»

Джуниор высвободился. Топот – лица в штатском штурмуют окна. Шум – как раз то, что мне нужно: я достал свою лишнюю пушку. Пара выстрелов в потолок, стираю отпечатки – улика.

Швыряю пистолет куда подальше. Снова шум: подозреваемые – руки за спину, наручники – щелк-щелк.

Стоны, крики, пахнет пыжами и кровью.

Я «обнаружил» подброшенный револьвер. Вбегают репортеры: они только что выслушали Джуниора Стеммонса. На крыльцо – глотнуть воздуха.

– С тебя одиннадцать штук, адвокат.

Узнаю голос: Джек Вудс. Человек определенных занятий – букмекер, гангстер, наемный убийца. Подхожу ближе:

– Успел застать представление?

– Мимо проезжал – а парнишку этого твоего, Стеммонса, пора на строгач посадить.

– Его папочка – инспектор. Я – вроде наставника сосунка, так что занимаюсь капитановой работой в чине лейтенанта. Ты сюда что – за ставками?

– Вроде того.

– А как же наши дома?

– Я сам в деле, так что букмекерство можно назвать моим хобби. Дейв, ты должен мне одиннадцать штук.

– Откуда ты знаешь, что ставки выиграли?

– Исход скачек был предопределен. Болтовня – газетчики, местные.

– Я позабочусь, чтобы они не попали в улики.

– «А ля гер ком а ля гер»? Кстати, как твоя сестренка?

– Мег в порядке, спасибо.

– Привет ей от меня.

Вой сирен: со всех сторон подтягиваются черно-белые патрульные автомобили.

– Джек, тебе пора валить.

– Рад был увидеться, Дейв.

Повязать засранцев – и в участок на Ньютон-стрит. Та-ак, проверим – девять не связанных между собой приводов на всю компанию. А беспалый вообще прелесть: изнасилование, вооруженное нападение, мошенничество. Белый как простыня, полумертвый – какой-то медик скормил ему кофе с аспирином.

Я собрал собственноручно подброшенную пушку, ставки и деньги (за исключением одиннадцати тысяч Джека). Джуниор общается с прессой – мол, лейтенант вам все и расскажет.

Два часа дерьмовой работенки.

16: 30 – обратно в Бюро. Сообщения: Мег просила заскочить к ней, Уэллс Нунан – ровно в шесть совещание охранников, Эксли: «Подробный рапорт».

Еще немного дерьмовой работенки: печатаем рапорт.

4701, Наоми-авеню, время – 14:00. Срж. Джордж Стеммонс-мл. и я, прибыв на место расположения подпольной букмекерской конторы, услышали выстрелы внутри помещения. Во избежание паники другим сотрудникам мы сообщать не стали. Я приказал выбить стекло, а Джуниор сообщил остальным версию для отвода глаз – про охотничью дробь. На месте преступления был обнаружен револьвер тридцать восьмого калибра. Шестеро букмекеров задержаны и доставлены в полицейский участок Ньютон-стрит. Раненым оказана соответствующая неотложная помощь, а в некоторых случаях произведена госпитализация. Путем проверки была обнаружена информация о неоднократных арестах всех шестерых подозреваемых. Они будут доставлены в следственный изолятор, где им будет предъявлено обвинение в преступлениях, предусмотренных статьями 614 пункт 5 и 859 пункт 3 Уголовного кодекса штата Калифорния. Впоследствии все шестеро будут допрошены с целью определения их сообщников-букмекеров и того, кто именно произвел выстрелы. Допрос я как начальник подразделения буду проводить лично, так как обязан нести ответственность за достоверность полученных показаний. В прессе появится минимум сообщений о произошедшем, поскольку присутствовавшие на месте репортеры оказались не готовы к столь быстрому развитию событий.

За подписью: Лейтенант Дэвид Д. Клайн, жетон номер 1091, начальник Отдела по борьбе с административными правонарушениями.

Копии: Джуниору, шефу Эксли.

Дзи-и-нь! – телефон.

– Отдел административных преступлений, Клайн.

– Дейви? Найдется минутка для старого мошенника?

– Микки? Господи Иисусе…

– Знаю, знаю – мне надо было звонить тебе домой. Э-э… Дейви – сможешь оказать услугу Сэму Джи?

Джи – это Джанкана.

– Допустим. А какую?

– Знаешь того парня-крупье, ну, которого вы сторожите?

– Ну да…

– Так вот… у него в спальне батарея сломалась.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Рокаби Рубен Руис:

– Тут клево. Боюсь, привыкну.

Отель «Эмбасси»: гостиная, спальни, телек. Девятый этаж, обслуживание в номер: еда, выпивка.

Руис явно нервничает, глотая виски из горлышка. Сандерлин Джонсон пялится в экран – аж челюсть отвисла.

Джуниор курит короткими затяжками.

Попробую разговорить:

– Привет, Рубен. Шутливый выпад.

– Привет, лейтенант.

– Эй, Рубен! Неужели Микки К. правда покушался на твой контракт?

– Он, скажем так, сильно порекомендовал моему менеджеру позволить ему войти в долю. Послал братцев Веккио потолковать с ним, а когда мой Луис заявил им: «Ну убейте меня – не стану я подписывать никакой вашей херни!», зассал. Поверь мне, у Микки теперь кишка тонка, чтоб заниматься вымогательством.

– Зато у тебя не тонка стукачить. Хук слева, хук справа.

– Один из моих братьев дезертировал из армии, и, возможно, ему светит срок в федеральной тюрьме. А в «Олимпике» у меня намечаются три поединка, а Уэллс Нунан может все на хрен испортить своими гребаными повестками. Вдобавок вся моя семейка – как это называется? – вор на воре, то есть я – как это? – уязвимый, вот потому-то я и стараюсь обзавестись друзьями в органах.

– Думаешь, у Нунана на Микки много чего есть?

– Нет, лейтенант, не думаю.

– Зови меня Дейв.

– Я буду звать тебя «лейтенант» – у меня и без того достаточно друзей в органах.

– Вроде?…

– Вроде Нунана и его приятеля Шипстеда из ФБР. Слушай, ты знаешь Джонни Дьюхеймела по кличке Школьник?

– Ну да. Выиграл «Золотые перчатки», подался в профи, потом ушел из спорта.

– Еще бы не уйти, когда он продул свой первый профессиональный поединок. Это я ему посоветовал бросать – мы с ним старые кореша. Так вот, Джонни Дьюхеймел теперь – сотрудник по кличке Школьник вашего гребаного Полицейского управления, и не где-нибудь, а в Отделе по борьбе с организованной преступностью, под началом самого, как это… легендарного? – капитана Дадли Смита. Так что мне насрать…

– Руис, следи за выражениями.

Джуниор – явно раздражен. Джонсон все пялится в ящик – там Микки-Маус удирает от Дональда Дака. Джуниор вырубил звук.

– Я знал Джонни Дьюхеймела, когда преподавал в полицейской академии. Он был в моей группе – я учил их обращаться с уликами и свидетельскими показаниями. Чертовски способный студент, кстати. И мне очень не нравится, когда преступники запросто общаются с полицейскими. Comprende, pendejo?[5]5

– Pendejo, значит? Выходит, я кретин, а ты – гребаный ковбой; играешься со своим пистолетиком, как вон тот придурочный мышак по телеку?

Поправляю галстук: сигнал Джуниору – ПРЕКРАТИ.

Он замолк – поигрывая пушкой.

Руис:

– А ведь еще один друг не помешает, Дейв. Ты что-то хочешь знать?

Я врубил звук обратно; Джонсон, открыв рот, упулился в экран: там как раз утка Дейзи соблазняла утенка Дональда. Руис:

– Эй, Дейв, – тебя специально наняли, чтобы выкачивать показания?

Пододвигаюсь поближе, на ушко:

– Хочешь завести еще одного друга в органах – выкладывай. Что там у Нунана на уме?

– У него? Как же их… амбиции.

– Это я и так знаю. Что еще?

– Ну… я как-то раз подслушал разговор Шипстеда и этого, второго… из ФБР. Они говорили, что у Нунана вроде как очень мало чего есть по «боксерскому делу». В любом случае, у него есть этот… запасной вариант.

– И?

– И этот вариант, типа, касается рэкета в Лос-Анджелесе – ну знаешь, Черный город – наркота, игровые автоматы, резинки и прочее дерьмо. Еще Шипстед, типа, сказал, что полиция Лос-Анджелеса не расследует убийства цветных цветными и вся эта бодяга связана с тем, что у Нунана зуб на нового окружного прокурора, как его…

– Боб Галлодет.

– Ну да, на Боба Галлодета. То есть – полить его грязью, чтобы Нунан смог составить ему конкуренцию на выборах генерального прокурора.

Черный город, игровые автоматы – нынешние интересы Микки К.

– А Джонсон там каким боком?

Хихикает.

– Глянь на этого придурка мулата. Аж не верится, что когда-то он был таким классным боксером.

– Ну же, Рубен.

– Хорошо, он хоть и дебил полный, но память у него ого-го какая. Он может запоминать колоды карт, так какие-то умники из мафии возьми и пристрой его на работу в «Счастливый самородок» в Гардене. А еще он здорово запоминает разговоры, а некоторые ребята в его присутствии бывали, что называется, излишне откровенны. Вот я и думаю, что Нунан решил заставить его проявить чудеса памяти в своем присутствии…

– Все, понял.

– Отлично. Сам я давно отошел от всяких темных дел, но вот моя семейка… И вообще, мне не стоило тебе этого всего рассказывать. Но раз уж ты теперь – мой друг, я уверен, что о нашем разговоре не узнают федералы – правильно, Дейв?

– Абсолютно верно. А теперь – поужинай и хорошенько отдохни, лады?

Полночь – свет в номере погас. Я караулю Джонсона, Джуниор – Руиса (моя идея).

Джонсон читает в постели: «Как овладеть тайными силами Бога». Я пододвинул стул и принялся следить за его губами: найди путь к Иисусу внутри себя, найди в себе силы противостоять еврейско-коммунистическому заговору, призванному запятнать христианскую Америку. Отправь свою лепту на абонентский ящик…

– Сандерлин, позволь задать тебе вопрос.

– Дасэр!

– Ты веришь этой книжице, которую сейчас читаешь?

– Дасэр! Например, вот тут написано, что одна воскресшая женщина сказала, что Иисус гарантирует каждому жертвователю каждый год в раю новую тачку.

ГОСПОДИ, ХРЕНЬ-ТО КАКАЯ.

– Сандерлин, в последних боях тебе, должно, досталось?

– Нетсэр. Я победил Бобби Кальдерона, а Рамону Санчесу проиграл только по очкам. Сэр, а как вы думаете – в день суда мистер Нунан закажет нам горячий обед?

Достаю наручники:

– Надень. Я схожу отлить.

Джонсон вылез из постели – зевая и потягиваясь. Попробуем батарею – толстые трубы – никакого балласта.

Окно открыто – высота девять этажей; недоносок мулат, ухмыляясь:

– Сэр, а как вы думаете – у Иисуса какая тачка? Я двинул его башкой о стену и вышвырнул орущее тело из окна.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Отдел убийств Полицейского управления Лос-Анджелеса: самоубийство, дело закрыто.

Окружной прокурор: по всей вероятности, самоубийство.

Подтверждения – Джуниор, Руис: Сандерлин Джонсон – сумасшедший.

Слушайте:

Я понаблюдал, как он читал, задремал, проснулся оттого, что Джонсон объявил, что может летать. И выпрыгнул из окна – не успел я ему возразить.

Допросы, допросы: федералы, полиция Лос-Анджелеса, люди из офиса окружного прокурора. Вкратце: Джонсон приземлился на припаркованный «де сото», умер по пути в больницу. Свидетелей никаких. Боб Галлодет, кажется, доволен: расследование его оппонента, считай, провалилось. Эд Эксли: детальный рапорт к десяти утра на его столе.

Уэллс Нунан: позор полиции – некомпетентность юриста. Подозрительно так: припомнилось мое старое прозвище – Вышибала.

Не говоря уже: статья 187 – умышленное убийство.

Не говоря уже: частные расследования.

Не говоря уже: междепартаментские обвинения.

Я поехал домой, принял душ и переоделся – репортеров у дверей пока не видать. В центр, платье для Мег – я покупаю ей что-нибудь всякий раз, когда убиваю человека.

10: 00

Ожидают: Эксли, Галлодет, Уолт Ван Метер – шеф Разведывательного отдела. Кофе-плюшки – ё-моё. Я сел. Эксли:

– Лейтенант, полагаю, вы знакомы с мистером Галлодетом и капитаном Ван Метером.

Галлодет, сияя:

– Так мы со студенческих времен «Боб» и «Дейв», и я не собираюсь притворяться, что меня возмутили вчерашние события. Ты видел сегодняшнюю «Миррор», Дейв?

– Нет.

– «Федеральный свидетель разбивается насмерть». И подзаголовок: «Последние слова самоубийцы: „Аллилуйя, я умею летать!"». Каково?

– По-моему, полная чушь. Эксли, холодно:

– Это мы с лейтенантом обсудим потом. В каком-то смысле это касается того, зачем мы здесь собрались, так что приступим.

Боб, прихлебывая кофе:

– Политические интриги. Уолт, расскажите ему. Ван Метер откашлялся:

– Вкратце… Разведывательному отделу и раньше приходилось вмешиваться в политику, и вот теперь у нас новая цель – прокоммунистически настроенный юрист, который недавно, э-э, резко выразился в адрес Полицейского управления и лично мистера Галлодета.

Эксли: «Продолжайте».

– Итак. На следующей неделе мистер Галлодет должен избираться на первый срок. Он сам в прошлом – полицейский и прекрасно нас понимает. Его полностью поддерживает Полицейское управление и кое-кто в муниципальном совете, но…

Галлодет перебил его:

– Мортон Дискант. Он идет ноздря в ноздрю с Томом Бетюном на выборах члена совета от Пятого округа и не одну неделю треплет мое имя во всех газетах. Всем вам прекрасно известно, что пять лет я был простым следователем и как мне удалось выдвинуться – только после того, как Эллис Лоу подал в отставку. Слышал, он некогда заигрывал с мистером Нунаном, с которым нам придется схлестнуться только на выборах 1960 года, а Бетюн – наш человек. Конкуренция будет жесткой. Дискант честит нас с Томом, называя ультраправыми ублюдками, а население нашего округа на двадцать пять процентов – негры, большинство из которых – зарегистрированные избиратели. Вот и представьте.

И – решающий рывок:

– Дискант набирает обороты среди чернокожих за счет «Чавес Рейвин» – мол, голосуйте за меня, и тогда ваши мексиканские братья не будут изгнаны из своих лачуг, чтобы уступить место бейсбольному стадиону для «правящего класса». Пока голоса распределились пять к четырем, а окончательное голосование состоится только в ноябре – то есть уже после выборов в горсовет. Бетюн, как и Боб, – исполняющий обязанности, так что, если его не выберут, он будет вынужден покинуть пост до окончательного голосования. Если выберут Дисканта, все пойдет прахом. Мы все – цивилизованные белые люди, и знаем, что строительство стадиона для «Доджерс» необходимо – так давайте за это бороться.

Эксли, с улыбкой:

– Мы с Бобом познакомились в пятьдесят третьем, когда он был сержантом Бюро. В тот самый день, когда он получил диплом юриста и вступил в республиканскую партию. А теперь аналитики утверждают, что ему быть окружным прокурором всего два года – в шестидесятом его выберут генеральным, а потом? Как насчет губернатора?

Все рассмеялись. Ван Метер:

– А я – когда он был патрульным, а я – сержантом. Теперь мы – «Уолт» и «мистер Галлодет».

– Я все еще «Боб». А еще вы называли меня «пацан».

– И еще раз назову, Роберт. Если откажешься от своей идеи легализовать игорный бизнес.

Глупая шутка – вряд ли закон будет принят законодательными органами штата. Карты, автоматы, букмекеры – в пределах отдельных районов – большие налоги. Правда, полицейским это очень не нравилось – полагаю, Галлодет придумал это дело рейтинга ради.

– Он передумает – он же политик.

Но никто не рассмеялся – Боб смущенно прокашлялся:

– Похоже, «дело боксеров» провалилось. Джонсон мертв, и теперь нет ни одного стоящего свидетеля, и у меня такое впечатление, что Руис нужен Нунану только из-за своей репутации.

– Ну да, он же вроде как местная знаменитость. По слухам, Микки К. предпринял вялую попытку покуситься на его контракт, так что Нунан не прочь воспользоваться и репутацией Микки.

Эксли – отбрил:

– Ах да, вы же у нас эксперт по Микки Коэну.

– Мы общались, шеф.

– Вот как? И по какому вопросу?

– Я дал ему бесплатную юридическую консультацию.

– На тему…

– На тему: «Не связывайтесь с полицией Лос-Анджелеса» или «Берегитесь шефа всех следователей Экс-ли, он никогда не говорит, чего именно он хочет».

Боб, спокойно:

– Будет вам. Меня попросил собрать вас мэр Поулсон, так что не будем тратить его время. У меня есть идея – надо переманить Руиса на нашу сторону. Будет ключевой фигурой в деле умиротворения мексиканцев в «Чавес Рейвин», а если понадобится, и в пиар-кампании. Кажется, у него есть судимость – ограбление, если не ошибаюсь?

Я кивнул:

– Срок в колонии для несовершеннолетних за кражу со взломом. Слышал, он был членом воровской шайки, а его братцы до сих пор криминалом промышляют. Ты прав – надо его использовать. Посулим ему, что, если он согласится с нами сотрудничать, его семью никто не тронет.

Ван Метер: «Мне нравится». Галлодет:

– А что Дискант?

Я нанес еще один удар:

– Он ведь «розовый», так? Значит, у него есть дружки-комми. Я найду их и прижму к ногтю. Они попадут на ТВ и заложат его как миленького.

Боб, качая головой:

– Не согласен. Слишком все расплывчато, к тому же времени в обрез.

– Девочки, мальчики, выпивка – дайте мне какую-нибудь слабость. Послушайте – прошлой ночью я прокололся. Дайте мне шанс исправиться.

Тишина – долгая, оглушительная. Ван Метер, со вздохом:

– Слышал, он любит молоденьких. Тайком гуляет от жены. Особенно девочек из колледжа – юных, неиспорченных.

Боб, моментально гася усмешку:

– Давайте попросим Дадли Смита. Он не раз занимался подобными вещами.

Эксли, со странной воодушевленностью:

– Нет, Дадли не надо. Клайн, вы знаете людей, которые могли бы помочь?

– Я знаком с ребятами из «Строго секретно». Я могу попросить Пита Бондюрана сделать фото, а Фреда Турентайна – установить жучок. А наш отдел как раз на прошлой неделе накрыл бордель, и у меня есть на примете подходящая девчонка – ей светит срок.

Присутствующие переглядываются. Эксли, с полуулыбкой:

– Тогда реабилитируйтесь, лейтенант.

Боб Г. – дипломат. «В университете он давал мне списывать. Будь снисходителен, Эд».

Прощальная реплика – встал и вышел. Ван Метер поплелся следом.

Давай.

– Федералы потребуют расследования, как считаете?

– Сомневаюсь. В прошлом году Джонсон прошел трехмесячное обследование в психиатрической лечебнице Камарильо, и тамошние доктора сказали Нунану, что его состояние нестабильно. Шестеро фэбээровцев пытались найти свидетелей, но безуспешно. С их стороны было бы глупо начинать расследование. Вы пока чисты, тем не менее мне не нравится, как это выглядит.

– Вы имеете в виду преступную небрежность?

– Я имею в виду ваши долгие и, к сожалению, общеизвестные связи в криминальном мире. Мягко говоря, вы «знакомы» с Микки Коэном – а именно его фигура должна была быть в центре расследования, которое угробила ваша «небрежность». Люди с воображением легко могут превратить «небрежность» в «преступный сговор», а в Лос-Анджелесе полно таких людей. Вот видите, как…

– Послушайте, шеф…

– Нет уж, это вы послушайте. Я дал вам со Стеммонсом это задание, потому что полагался на вашу компетентность, кроме того, мне хотелось получить ваше, как искушенного в юриспруденции человека, мнение, что задумали федералы в нашей юрисдикции. И что же вместо этого? «Аллилуйя, я умею летать!» и «Пока следователь храпит, главный свидетель прыгает из окна».

Подавляя смешок: «И какой вывод?»

– А это уже вы мне скажете. Что, по-вашему, планировали федералы – помимо пресловутого «боксерского расследования»?

– Полагаю, со смертью Джонсона – почти ничего. Руис рассказал мне, что у Нунана были какие-то непонятные «планы» относительно проведения расследования в южной части Лос-Анджелеса – ну, там, наркотики, игровые автоматы и незаконная торговля в Черном городе. Если расследование провалится, можно будет все свалить на полицию. Если же завершится успешно – Нунан первый объявит об этом: он обожает попадать в заголовки. У нас есть шанс подготовиться.

Эксли улыбнулся:

– Кажется, игорным бизнесом в Черном городе теперь заправляет Микки К. Вы не могли бы предупредить его, чтобы он поубирал все автоматы?

– Ни в коем разе. Отвлекаясь от темы: вы читали мой рапорт о букмекерской конторе?

– Да. За исключением тех выстрелов, все отлично. В чем дело? Вы смотрите на меня так, будто хотите чего-то попросить.

Я налил кофе.

– Кое-что взамен Дисканта.

– Не вам просить об одолжениях.

– После Дисканта я смогу.

– Тогда просите сейчас. Плохой кофе.

– В моем отделе мне наскучило. Я тут заходил в Отдел по расследованию краж и нашел на доске интересное дело.

– Ограбление магазина электроприборов?

– Нет, меховой склад Гурвица. Украдены меха на миллион, никаких следов, а Джуниор Стеммонс как раз в прошлом году накрыл Сола Гурвица за игрой в кости. Он – конченый лудоман, так что у меня есть версия, что он это сделал сам – мошенничество при страховании.

– Нет. Этим делом занимается Дадли Смит, и он исключает версию со страховкой. К тому же вы – командир подразделения, а не следователь.

– Так измените правила! Я компрометирую комми, вы мне – это дело.

– Нет, этим делом занимается Дадли. Преступление совершено три дня назад, и он уже назначен. Кроме того, мне не хотелось бы искушать вас – ведь меха можно продать.

Опять отбрил – ну и к черту.

– Вы ведь с Дадом друг друга не особо любите. Он метил на должность шефа Бюро, а досталась она вам.

– Командиры подразделений вечно скучают и просят дел. Или у вас на то особые причины?

– Отдел краж – чистая работа. Если я начну расследовать тамошние дела, вы не станете корить меня за наличие подозрительных друзей.

Эксли поднялся: «Пока вы не ушли – можно вопрос?»

– Сэр?

– Вам, часом, никто из ваших друзей не заказывал Сандерлина Джонсона?

– Нет. Но неужели вы не рады, что он прыгнул?

Ночь пришлось провести в номере отеля «Билтмор» – на пороге моей квартиры наверняка полным-полно репортеров. Никаких снов, обслуживание в номер – ровно в шесть утра завтрак и газеты. Новые заголовки: «Федеральный атторней резко критикует недотепу-полицейского», «Бюро расследований сожалеет о самоубийстве свидетеля». Эксли в чистом виде – его стиль общения с прессой, он сожалеет. На третьей странице – еще порция Эксли: ограбление Гурвица – никаких зацепок, банда взломщиков с солидной технической подготовкой похитила меха общей стоимостью больше миллиона. Фотки: перевязанный охранник, Дадли Смит – влюбленными глазами смотрит на норковую шкурку.

Расследование ограблений, синекура: ловишь воришек и вышибаешь из них дерьмо.

Работаем над нашим комми: пора сделать пару звонков.

Фред Турентайн, спец по жучкам – согласился за пятьсот, Пит Бондюран – тоже, но за штуку – фотографу он заплатит сам. Пит, бессменный поставщик материала для «Строго секретно», – дюже обрадовался.

Главная надзирательница женской тюрьмы ходила у меня в должниках – я снимаю с нее долг в обмен на услугу: некая Ла Верна Бенсон – третий привод за проституцию – ни залога, ни даты суда. Ла Верна у телефона – что, если мы «потеряем» твое дело? – Да! Да! Да!

Беспокойно – когда кого-нибудь убиваешь, всегда так. Беспокойство перерастает в напряжение – в машину.

Сунулся было домой – толпа репортеров – некуда податься. Поворот на Малхолланд, зеленый свет – автомобилей почти нет – 60, 70, 80. Резкий разворот, визг тормозов – и уже медленнее: надо подумать.

Например, об Эксли.

Умный, бесстрастный. В пятьдесят третьем положил трех негров – подозреваемых по делу «Ночной совы». Весна пятьдесят восьмого – новые улики показали, что он убил не тех. Дело было возобновлено, расследованием занялись он и Дадли Смит – самое масштабное расследование за всю историю Лос-Анджелеса. Убийства – гнусные интриги – переплетения заговоров. Его отец – строительный магнат – покончил с собой при невыясненных обстоятельствах, состояние перешло к инспектору Эду. Тад Грин уходит в отставку с поста шефа Бюро расследований – шеф Паркер перепрыгивает через Дадли, назначая его преемника: Эдмунда Дженнингса Эксли, тридцати шести лет.

Так что вот так – Эксли и Дадли – терпеть друг друга не могут.

Никаких преобразований в Бюро – только Эксли – холодный как айсберг.

Зеленый – всю дорогу до дома Мег. Во дворе только ее машина. Мег в кухонном окне.

Моет посуду – быстрые движения рук, наверное, музыка. Улыбается – очень похожа на меня, только нежнее. Я посигналил…

Ага! – прихорашивается – поправляет очки, приглаживает волосы. Улыбка – нетерпение.

Я взбежал по ступенькам; Мег держала дверь открытой.

– У меня было предчувствие, что ты принесешь мне подарок.

– Откуда?

– В прошлый раз, когда о тебе написали в газетах, ты купил мне платье.

– Умничка Клайн. Ну давай открывай.

– Было, наверное, ужасно? А то по телевизору такое показывали…

– Он был ненормальный. Ну же, развязывай.

– Дэвид, у меня к тебе дело.

Я легонько подтолкнул ее: «Давай же». Раз, два – оберточная бумага в клочья. Радостный возглас, к зеркалу – зеленый шелк, как раз по размеру.

– Ну как?

Резко обернулась – чуть очки не слетели. «Застегни молнию?»

Втискиваю ее в платье, застегиваю молнию – как влитое. Мег целует меня, вертится перед зеркалом.

– Господи, ты и Джуниор. Тот тоже вечно никак собой не налюбуется.

Память переносит меня в тридцать пятый: выпускной бал. Наш старик тогда сказал: пойди с сестричкой – а то ей все какие-то неподходящие парни попадаются.

Мег вздыхает:

– Очень красиво – как и все, что ты мне даришь. А как поживает Джуниор Стеммонс?

– Спасибо, на здоровье. Джуниор Стеммонс – да так, средне. Не дотягивает он до следователя – если бы его папаша не сделал меня начальником подразделения, я бы отправил его обратно в академию – студентиков гонять.

– Отсутствие командных навыков?

– Именно. Вдобавок к этому чувствительный, как баба, что еще хуже, и вечно взвинченный, как будто наркопритон накрывать едет – тоже мне следователь Отдела по борьбе с наркотиками. А твой где?

– Заполняет какие-то бумажки по поводу здания, которое проектирует. Кстати, раз уж мы об этом заговорили…

– Елки-палки. Ты о наших домах – так? Что там – опять неплательщики?

– В наших трущобах – ничего удивительного. Я про Комптон. Три дома – недоимки.

– Так посоветуй мне. Ты ведь у нас спец по недвижимости.

– В двух домах задолжали за месяц, в оставшемся – за три. По закону требование о выселении выписывается спустя три месяца, и исходя из этого назначается дата судебного разбирательства. Ты ведь адвокат.

– Т-твою… Терпеть не могу судов. И – присядь, пожалуйста.

Она уселась в кресло – зеленый шелк, зеленая обивка. И – ее волосы на фоне зелени. Они черные – темнее, чем мои.

– Ты здорово разбираешься в судебных процессах, но я ведь знаю, что ты сделаешь – ты пошлешь туда каких-нибудь громил с фальшивыми документами.

– Так легче. Скажем, Джека Вудса или одного из ребят Микки.

– Вооруженного?

– Ага, и очень опасного. А теперь еще раз скажи, что тебе понравилось платье, чтобы я мог спать спокойно.

Она принялась загибать пальцы – наша с ней старинная процедура:

– Мне понравилось платье – раз, я люблю своего старшего брата, пусть ему досталась вся красота и тем паче мозги – два, и – кстати, о приятном – я снова бросила курить, мне наскучила моя работа и мой муж, и я подумываю завести романчик, пока мне не стукнуло сорок и я не растеряла остатки своей привлекательности, – это три. Если у тебя на примете есть кто-нибудь, кто не полицейский и не гангстер, можешь познакомить.

Настала очередь за мной.

– Я – голливудский красавчик, а ты – настоящая красавица – это раз. Не стоит спать с Джеком Вудсом, поскольку у людей есть утомительная привычка в него стрелять – это два, и вдобавок как-то вы начинали, но у вас ничего не вышло. Я, правда, знаю парочку окружных прокуроров, но, боюсь, с ними тебе будет скучно.

– А кто мне остался? Подружки гангстера из меня не вышло.

Комната закачалась – воспоминания, воспоминания.

– Ну, не знаю. Пошли, проводишь меня. Зеленый шелк – Мег огладила платье рукой.

– Странно… я тут вспомнила лекции по логике. Знаешь, про причину и следствие.

– И?

– Я… ну, какой-нибудь отморозок погибает, и я получаю подарок.

Комната закачалась еще сильней.

– Ладно тебе.

– Тромбино и Бранкато, потом Джек Драгна. Милый, мне достаточно того, что мы сделали.

– Ты не любишь меня так, как люблю тебя я.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

У моей двери – репортеры, пожирают взглядами подъезд.

Я припарковался с той стороны, подобрался к окну спальни, достал отмычку – открыл, влез. Шум – газетчики обсуждают мою историю. Света нет, крак! – окно открылось – послушаем, о чем они там: надо быстренько обезвредить бомбу Мег.

А вот о чем: фамилия у меня немецкая, а не еврейская, как кажется на первый взгляд, – мой старик погиб на острове Эллис. 1938-й – поступил на службу в полицию Лос-Анджелеса, 1942-й – служба в морской пехоте, на Тихом океане, 1945-й – обратно в Полицейское управление Лос-Анджелеса. Шеф Хоррелл уходит в отставку – его сменяет Уильям Уортон – генерал-майор ВДВ с безупречной репутацией. Semper Fi[6]: он формирует из бывших морпехов подразделение по борьбе с уличным бандитизмом. Командный дух: мы срываем забастовки и пинками загоняем обратно в кутузку зарвавшихся досрочно освобожденных.

Юридический факультет, подработки – на солдатское жалование в университете не проучишься. Вымогатель долгов, кассир Джека Вудса, Вышибала. Работа на Микки К. – «посредник» в разговорах с профсоюзами. Предлагали сниматься в Голливуде – я высокий, обаятельный.

Отказался – зато это принесло мне настоящую работу: вымогательства – и прекращение вымогательств, шантаж с использованием компрометирующих фотографий. Я сотрудничаю с Голливудом, работаю на Микки К. Меня берут в Бюро расследований, я становлюсь сержантом, защищаю диплом, получаю лейтенанта.

Все – чистая правда.

В прошлом месяце сравнялось 20 лет моей работы в Полицейском управлении Лос-Анджелеса – тоже правда. На деньги Вышибалы я приобрел домовладения в трущобах – и это правда. Я трахал Аниту Экберг[7] и рыжуху из шоу Спейда Кули – а вот это уже неправда.

Моя тема иссякла: ожидающие принялись обсуждать «Чавес Рейвин»; я закрыл окно и постарался уснуть.

Не вышло.

Приподнял створку окна – газетчики рассосались. Телевидение – ничего интересного. Вырубаю, вспоминаю – МЕГ.

Что-то всегда было не так – и мы слишком долго прикасались друг к другу, чтобы этого не заметить. Я запрещал старику бить ее, она запрещала мне его убивать. В колледж – вместе, война – она писала, я ей тоже. Случайные связи – и у меня и у нее.

Бурные послевоенные годы: Мег – друг и верная соратница Вышибалы. Они с Джеком Вудсом увлеклись друг другом – я им позволил. Учеба занимала все мое время – Мег отрывалась в одиночку. Встречалась сразу с двумя гангстерами: Тони Тромбино и Тони Бранкато.

Июнь 1951-го – в автокатастрофе погибают наши родители.

Опознание, завещание…

Комната в мотеле – сразу после похорон Франца и Хильды Клайн. Без одежды – только чтобы смотреть. И прикасаться – отталкиваясь.

Мег остановила меня – совсем. Все в кучу – наша одежда, мысли, слова; я выключил свет.

Я все еще хотел этого.

Она – нет.

Она была без ума от Тромбино и Бранкато.

Эти придурки спутались с Джеком Драгной[8] – главой лос-анджелесской мафии. Джек показал мне фото – Мег в синяках и засосах – Тромбино и Бранкато во всем сознались.

Сознались – и попались.

Джек сказал: убей их – за пять штук. Я согласился.

Я все подстроил – пробный рейс – «Давайте ограбим букмекера – он сегодня сорвал солидный куш». 6 августа, Северный Огден, 1648 – два Тони в «додже» 1949 года выпуска. Я пробрался на заднее сиденье и прострелил им затылки.

Заголовки – вроде «Гангстерские войны» – пущенная боссом Драгны торпеда попала в цель. Его алиби – Джек Д. исповедовался у приходского священника. Очередной висяк – пусть себе эти подонки перестреляют друг друга.

Я получил гонорар – плюс кассетку: мужской голос возмущенно честит обидчиков своей сестры. Голос Драгны – сдавленный. Мой собственный: «Я убью этих ублюдков. Убью».

Позвонил Микки Коэн. Джек сказал: я – должник мафии; но долг можно оплатить – услугами. Джек позвонит, мне заплатят – сугубо деловые отношения.

Согласился.

Позвонили.

Июнь 1953 года: я убил аптекаря – наркоторговца из Вегаса.

26 марта 1955 года: пристрелил пару негров, которые изнасиловали жену одного мафиози.

Сентябрь 1957-го: слух – у Джека Д. серьезные проблемы с сердцем.

Я позвонил ему.

Он ответил: «Приезжай».

Мы встретились в мотеле на пляже – его последнем борделе. Гвинейский рай: выпивка, грязь, девочки.

Я принялся упрашивать его простить долг.

Джек сказал: «Шлюхи отрабатывают свое».

Я задушил его подушкой.

Заключение коронера – мафия согласна: сердечный приступ.

Сэм Джанкана – мой новый заказчик. Микки К. – его правая рука; подмаслить полицию, заказать кого-нибудь.

Мег что-то почувствовала. Всю вину – на себя, ей этого не надо. Таки уснул: беспокойно, потея.

Телефон – хватаю трубку: «Да?» – Дейв? Это Дэн Уилхайт.

Отдел по борьбе с наркотиками – начальник. «Что случилось, капитан?»

– Да тут… черт, ты знаешь Джея-Си Кафесьяна?

– Знаю. Как знаю и то, чем он является для Управления.

Уилхайт, тихо:

– Я на месте преступления. Почти не могу говорить, и послать мне некого. Вот я и позвонил тебе.

Врубаю свет.

– Объясните, в чем дело. Я приду.

– Дело в… черт, дом Джея-Си ограбили и…

– Адрес?

– Саут-Тремэйн, 1684. Это в районе…

– Я знаю, где это. Кто-то позвонил болванам из Уилшира перед тем, как позвонить вам, – я прав?

– Верно. Супруга Джея-Си. Вечером никого не было дома, но Мадж – это жена – приехала домой первой. Обнаружив, что дом ограблен, она позвонила в участок Уилшир. Джей-Си, Томми и Люсиль – это дочка – приехали домой и застали там кучу полицейских, которые не знали о нашем… гм… сотрудничестве с семьей. Судя по всему, кража со взломом, но какая-то идиотская, и парни из Уилшира всех достают. Джей-Си позвонил моей жене, а она разыскала меня. Дейв…

– Я приеду.

– Отлично. Возьми кого-нибудь с собой и запиши это на мой счет.

Я повесил трубку и принялся искать кого-нибудь, чтобы взять с собой. Ригль, Йенсен – нет на месте. Что ж, черт дери – придется звонить Джуниору Стеммонсу – «Алло?»

– Это я. У меня к тебе поручение.

– Вызов?

– Нет, поручение от Дэна Уилхайта. Почистить перышки Джею-Си Кафесьяну.

Джуниор присвистнул:

– Слышал, его сынок – настоящий отморозок.

– Саут-Тремэйн, 1648. Подождешь на улице, я приеду и все объясню.

– Буду. Кстати, ты слышал последние новости? Боб Галлодет назвал нас «образцовыми полицейскими», а Уэллс Нунан – «некомпетентными разгильдяями». И добавил, что наша идея заказать выпивку в номер способствовала тому, что Джонсон покончил с собой. А еще он сказал…

– Просто приезжай.

Код три – сделаем одолжение Уилхайту – и нанятому полицией наркоторговцу. Отдел по борьбе с наркотиками – Джей-Си Кафесьян – двадцать лет плодотворного сотрудничества – еще при прежнем начальстве, Дэвисе. Травка, колеса, героин – отбросы Черного города в качестве клиентуры. Ремесло стукача дало Джею-Си «зеленую улицу» в его нелегком деле. Уилхайт наблюдал за процессом, Джей-Си сдавал конкурентов в обмен на обещание торговать наркотой исключительно к югу от Слаусона. Имелся у него и законный бизнес: сеть прачечных, а у сынка – приработок: профессиональный гангстер.

Через весь город, на место преступления: ярко освещенный особняк в мавританском стиле. Во дворе – машины: «форд» Джуниора, патрульный автомобиль.

Лучи фар, голоса. «Черт-те что, черт-те что», – Джуниор Стеммонс.

Я припарковался и направился к дому.

Свет в лицо. Джуниор: «А вот и лейтенант». Вонь: похоже, гниющая кровь.

Джуниор, двое в штатском. «Дейв, это сотрудник Нэш и сержант Миллер».

– Джентльмены, Отдел по борьбе с наркотиками берет это случай себе. Возвращайтесь в участок. Если понадобится, мы с сержантом Стеммонсом напишем отчеты.

Миллер: «Если понадобится»? Вы что – не чувствуете?»

Тяжелый, кислотный дух. «Есть труп?» Нэш: «Есть, но… Сэр, слышали бы вы, как этот подонок Томми, как его там, с нами разговаривал. Похоже…»

– Возвращайтесь и передайте, что меня прислал шеф Дэн Уилхайт. Передайте, что преступление совершено в доме Кафесьяна, так что это не просто стандартное 459-е. Если и это его не убедит, пускай разбудит шефа Эксли.

– Лейтенант…

Хватаю фонарик и иду на запах – к распаянному забору из цепей. Твою мать: два добермана-пинчера – без глаз, с перерезанным горлом, в зубах – тряпки, пропитанные какими-то химикалиями. Выпотрошенные – внутренности, кровища, – капли крови ведут к задней двери, вскрытой, по всей вероятности, отмычкой.

Внутри слышны крики – двое мужчин, две женщины. Джуниор: «Я выгнал участковых. Ничего себе 459-е, а?»

– Расскажи, что тут было. Не хочу опрашивать семейство.

– Ну, они все были на вечеринке. У жены разболелась голова, и она приехала домой пораньше – на такси. Вышла, чтобы впустить собак, – и нашла их… Сразу позвонила в участок Уилшир – вызов приняли Миллер и Нэш. Потом вернулись Джей-Си, Томми и дочка – они живут с ними – и подняли хай, когда обнаружили в гостиной полицейских.

– Ты говорил с кем-нибудь из них?

– Мадж – это супруга – показала мне ущерб, нанесенный дому, пока ее не заткнул благоверный. Украдено столовое серебро, вроде как фамильное, и ущерб какой-то… странный. Только представь себе! Ни разу в жизни не видел подобной кражи. Крики, звуки трубы.

– А это и не кража. Что ты имел в виду – «странный ущерб»?

– Нэш и Миллер все описали. Сам увидишь.

Я осветил двор – куски мяса в странной пене – должно быть, собак отравили. Джуниор: «Он швырнул им мясо, потом изуродовал. На нем тоже есть кровь – видишь капли крови – дорожка к двери?»

Иду по дорожке из капель.

Следы от взлома на задней двери. На крыльце – окровавленные полотенца – взломщик убирал за собой.

Кухонная дверь не тронута – он умудрился открыть щеколду. Крови больше нет, в раковине – улики, снабженные ярлыком: «Разбитые бутылки виски». Горка для посуды – снова ярлык: «Украдено старинное серебро».

Они:

– Шлюха, это ты впустила сюда полицию!

– Папа, пожалуйста, не надо!

– Когда у нас проблемы, мы всегда звоним Дэну! Обеденный стол, на нем – обрывки фотографий.

«Семейные фотографии». Вверху надрывается саксофон.

Пройдусь.

Слишком толстые ковры, обитые бархатом диваны, структурированные обои. На окнах кондиционеры, в нишах за ними – статуэтки Иисуса. На коврике ярлык: «Разбитые пластинки; обложки альбомов: „Легендарный Чамп Динин: Меееедленные мысли"; „Жизнь без прикрас: квартет Арта Пеппера"; „Чамп играет Дюка"».

Возле магнитолы – аккуратная стопка долгоиграющих пластинок.

Вошел Джуниор: «Я же говорил, а? Он постарался».

– А кто это шумит?

– Трубит? Томми Кафесьян.

– Поднимись и вежливо с ним пообщайся. Извинись за вторжение, предложи вызвать службу по контролю за бродячими животными – увезти собак. Спроси, желает ли он проведения расследования. Вежливо, понял?

– Дейв, он – преступник.

– Не беспокойся. Мне предстоит разговор с его папочкой.

– ПАПА, НЕ НАДО! – раздалось сквозь закрытую дверь.

– ДЖЕЙ-СИ, ОСТАВЬ ДЕВОЧКУ В ПОКОЕ!

Страшно – Джуниор пулей помчался наверх.

– ВОТ ИМЕННО, УБИРАЙСЯ! – хлопнула дверь-«Папа» прямо мне в лицо.

Джей-Си крупным планом: жирный, почти старик. Крепкий, рябой, на лице – свежие царапины.

– Я – Дейв Клайн. Меня прислал Дэн Уилхайт. Прищурившись:

– А что такого важного, что сам не смог?

– Как хотите, мистер Кафесьян. Хотите расследование – проведем. Что угодно – снимем отпечатки, словом, все, что в наших силах. Если хотите, Дэн будет подробно оповещать вас о ходе расследования, если вы понимаете, о чем я…

– Я понимаю, о чем вы, – я сам во всем разберусь. Я буду иметь дело исключительно с капитаном Дэном и не потерплю всяких в моей гостиной.

Мимо прошмыгнули две женщины. Брюнетки с мягкими чертами лица – внешность самая европейская. Дочь помахала рукой – серебристые ногти – капельки крови на них.

– Видите моих девочек? А теперь забудьте. Они – не ваше дело.

– У вас есть соображения насчет того, кто это сделал?

– Не ваше дело. И не спрашивайте о всяких там конкурентах, которые хотели мне насолить.

– Конкуренты – владельцы прачечных?

– И шутить не вам! Вот, полюбуйтесь!

Ярлык на двери: «Испорченная одежда». Джей-Си рванул ручку: «Вот! Смотрите! Смотрите!!!»

Смотрю: небольшой встроенный шкафчик. На стенах – женские брючки в обтяжку – разодранные в промежности, брючины непристойно раздвинуты.

В пятнах – принюхиваюсь: сперма.

– А вот это не смешно. Я покупаю Люсиль и Мадж столько красивых шмоток, что некоторые приходится хранить в прихожей. Какой-то извращенец испортил вещи Люсиль. Любуйтесь.

Штанишки а-ля тихуанская шлюха. «Красота».

– Я же сказал – не смешно, мальчик на побегушках у Дэна Уилхайта. Нечего смеяться.

– Позвоните Дэну. Ему и расскажете, что вы хотите.

– Я сам разберусь!

– Славные вещички. Дочка так на колледж зарабатывает?

Сжатые кулаки – вспухшие вены – покрасневшие царапины на лице – жирный ублюдок пододвинулся ко мне вплотную.

Наверху – крики.

Я помчался вверх по лестнице. Комната в конце коридора – иду смотреть, в чем дело.

Томми К. – прижат к стене, на полу – «косяки», крутой парень Джуниор обыскивает его. Плакаты с джазменами, нацистские флаги, на кровати – саксофон.

Я расхохотался.

Томми мило лыбится – тощий, тоже европейской внешности.

Джуниор: «Он курил травку – в открытую. И смеялся над Управлением».

– Сержант, извинитесь перед мистером Кафесьяном.

Челюсть отвисла – почти визг: «Дейв… Господи… извините».

Томми закурил «косяк», пуская дым Джуниору прямиком в лицо.

Джей-Си, снизу:

– Убирайтесь из моего дома! Я сам во всем разберусь!

ГЛАВА ПЯТАЯ

Дурные сны, бессонница.

Звонок Мег разбудил меня – напомнила о должниках, никакихразговоров о зеленом шелке. Я сказал: «Конечно, конечно», – повесил трубку и настропалил Джека Вудса, посулив ему двадцать процентов от каждого доллара должников. Он выцыганил еще пять, на чем мы и сошлись.

Рабочие звонки: Ван Метеру, Питу Бондюрану, Фреду Турентайну. Три зеленых огонька: жучок в квартире Ла Верны установлен; в спальне притаился фотограф. Дискант – хвост и прослушка установили: дружеские посиделки в стейк-хаусе Олли Хэммонда в 18: 00.

А вот и наживка: наша птичка для комми. Пит сказал, что «Строго секретно» просто пальчики оближет: «розовый» политикан спотыкается о собственный член.

Звоню в Отдел по борьбе с наркотиками: Дэна Уилхайта нет на месте – я оставил ему сообщение. Сон – плохой, хуже некуда: кошмарные Кафесьяны. Джуниор прошлым вечером – насмешил: «Я знаю, что ты считаешь, что я не гожусь для Бюро, но я тебе покажу. Вот увидишь, покажу!»

Пять вечера – к черту спать.

Я умылся, заглянул в «Геральд» – «Чавес Рейвин» потеснила с первых полос моего летуна. Боб Галлодет: «Латиноамериканцы, которые лишатся своих жилищ, получат достойную компенсацию, и в конце концов стадион для „Лос-Анджелес Доджерс" станет гордостью горожан всех цветов кожи».

Какая прелесть – я даже забыл про Кафесьянов.

Заведение Олли Хэммонда – останавливаюсь у порога, жду.

Мортон Дискант в дверях – ровно в шесть.

Ла Верна Бенсон – в шесть ноль три – твидовая юбка, гольфы до колен, кардиган.

Шесть четырнадцать – на заднее сиденье скользнул Большой Пит Б.:

– Дискант со своими друзьями. Ла Верна – через два столика и уже начала строить глазки.

– Думаешь, поведется?

– Я бы повелся. Но я вообще люблю это дело.

– Как и твой босс?

– Можешь назвать его по имени – Говард Хьюз. Он – занятой парень – как и ты, собственно.

– Тот был полным придурком. Если бы он не прыгнул, я бы сбросил его сам.

Пит постучал по приборной доске. Огромные руки – ими он однажды забил до смерти пьянчугу-скандалиста. Шериф Лос-Анджелеса засадил его в кутузку, а Говард Хьюз обрел друга и собеседника.

– А ты что поделываешь?

– Да всякое. Собираю сплетни для «Строго секретно», слежу, чтобы Говард Хьюз не попал в вышеупомянутое издание. Разубеждаю тех, кто собирается подавать в суд на «Строго секретно». Ищу щелок для мистера Хьюза, слушаю его бредятину о самолетах. Вот и сейчас развлекаюсь тем, что слежу за актрисулькой, которой вздумалось его надуть. Прикинь: дамочка, у которой с ним «контракт» – понимаешь, о чем я? – свалила из его персонального борделя, чтобы сняться в каком-то дерьмовом ужастике. Мистер Хьюз заставил ее подписать рабский семилетний контракт и теперь желает его расторгнуть – якобы за ее аморальное поведение. Подумать только: этот вонючий бабник вдруг заговорил о морали!

– Представляю. И тебя от этого прет, потому что ты…

– Потому что я тоже редкостное дерьмо. Как и ты. Я рассмеялся и зевнул. «Они там что, всю ночь собираются торчать?»

Пит зажег сигарету. «Нет, Ла Верна девочка настойчивая. Скоро ей станет скучно, и она ухватит этого ком-ми за яйца. Славный ребенок. Она даже помогала Ту-рентайну устанавливать жучки».

– Как там Фредди?

– Тоже весь в делах. Сегодня он обрабатывает нашего комми[9], а завтра – ставит прослушку в какую-то баню для пидоров по заказу «Строго секретно». Его единственная проблема в том, что он алкаш. Сколько уже раз попадал за вождение в нетрезвом виде, а в последний раз судья заставил его учить зэков в Чино радиотехнике. Клайн, гляди-ка!

В дверях показалась Ла Верна – держа большие пальцы вверх. Питер сделал то же в ответ.

– Это означает, что Дискант встречается с ней после того, как сплавит приятелей. Видишь голубой «шеви» – ее.

Я тронулся с места – Ла Верна впереди – в Уилшире поворот направо. Строго на запад: Свитцер, севернее, Стрип. Извилистыми боковыми улочками – к холмам; Ла Верна остановилась у оштукатуренного двухэтажного домика.

Блин: прожекторы, розовая штукатурка.

Я припарковался чуть поодаль: оставим место для «красных».

Ла Верна скользнула к двери – Пит приветственно посигналил ей.

Включился и погас свет в прихожей. Горят лишь два окна – квартира на первом этаже, налево. Шум вечеринки: квартира напротив Ла Верны.

Пит потянулся. «Как думаешь, Дискант будет шифроваться?»

Ла Верна открыла окно – из одежды на ней пеньюар и подвязки.

– Не думаю. Сейчас у него только одно на уме.

– Ты прав – это дело он любит. Думаю, меньше чем через час нарисуется.

– Минут через пятнадцать – двадцать.

– Спорим?

Пожимаем руки, пялимся в окно. Медляк: гуляки танцуют под тихую мелодию, голоса. О-па – желто-коричневый «форд». Пит констатировал: «Сорок одна минута».

Я сунул ему двадцатку. Дискант вошел в подъезд, хлопнул дверью, позвонил. Силуэт: Ла Верна в оконном проеме – танец живота.

Пит взвыл.

Дискант вошел в квартиру.

Медленно тикают минуты, одна, две… десять; в гнездышке Ла Верны гаснет свет. Ждем сигнала фотографа: вспышки в окне.

Пятнадцать минут… двадцать… двадцать пять – прямо перед нами паркуется патрульный автомобиль.

Пит толкает меня локтем:

– Е-мое. Гребаная вечеринка. Статья сто шестнадцать, пункт восемьдесят четыре УК Калифорнии – «нарушение тишины в неурочный час». Мать вашу так.

Появляются два помощника шерифа. С дубинками – стучатся в окно квартиры гуляк. Хоть бы хны.

– Клайн, это мне очень не нравится. Тук-тук-тук – в окно Ла Верны. Лампа-вспышка – окно спальни – беда не приходит одна.

Визг – наша птичка для комми.

Помощники шерифа выбивают дверь – я несусь туда со значком наперевес…

Через лужайку, вверх по лестнице. Краем глаза: фотограф выпрыгивает из окна – без аппарата. Через площадку – расталкивая малолетних гуляк – дверь квартиры Ла Верны начисто снесена. Проталкиваюсь: какие-то уроды выплеснули на меня свою выпивку.

– Полиция! Дорогу!

Влетаю в дверь – истекающий виски. Меня тут же ухватил помощник шерифа. Сую значок ему в рыло – «Полицейское управление Лос-Анджелеса! Разведывательный отдел!»

Ублюдок выкатил на меня зенки. Вбегаю в квартиру.

Дискант и Ла Верна возятся на полу – голые. На кровати – фотоаппарат; идиот помощник вопит: «Эй, вы, двое! А ну прекратите! Полиция!»

Вбежал Пит – рожа помощника шерифа расплылась в улыбке – старый знакомый. Быстрый Пит – немедленно выпер его из квартиры. Ла Верна и «розовый» – она молотит его кулачками.

Хватаю с кровати фотоаппарат, вынимаю пленку, закрываю. Щелк – вспышка – прямо в глаза Дисканта.

Комми ослеплен – Ла Верна высвободилась. Я ударил его – сперва ногой, затем кулаком – он вскрикнул, моргнул и уставился – НА ПЛЕНКУ.

Не давая ему опомниться:

– Это было подстроено, но полицейские помешали завершить дело. Предполагалось, что про вас напишут бульварные газетки – что-нибудь вроде «„красный" политикан бла-бла-бла…». Если согласитесь сотрудничать со мной – этого не случится, а я очень не хотел бы, чтобы эти фотографии видела ваша супруга. Итак: вы все еще уверены, что хотите баллотироваться в городской совет?

Всхлипы. Надеваю кастет:

– Уверены? Снова всхлипы.

По почкам – вялое тело, никаких мускулов.

– Уверены?

Красный как свекла вопит: «Пожалуйста, не надо!» Еще пару раз – изо рта у него пошла пена.

– Завтра снимаете свою кандидатуру. Соглашайтесь, потому что мне это не нравится.

– Д-д-да, п-п-п…

Дерьмовая работенка – я вошел в гостиную, меня трясло. Легавые свалили, Л а Верна завернулась в простыню.

Пит с микрофонами-жучками в руке: «С помощничками шерифа я разобрался, а тебя по рации вызывал Ван Метер. Тебе надо встретиться с Эксли в Бюро – прямо сейчас.

В центр. За столом – Эксли.

Я пододвинул стул, вручил ему пленку. «Он снимает свою кандидатуру, так что в „Строго секретно" обращаться не пришлось».

– Понравилась работенка?

– А вам понравилось мочить тех негров?

– Неискушенные не знают, во что порой обходится правосудие тем, кто его вершит.

– То есть?

– То есть – спасибо.

– То есть я могу рассчитывать на одолжение?

– Вам уже его сделали, но ладно – просите.

– Ограбление склада. Может, это из-за страховки, а может, нет. Все равно – я хочу расследовать преступления.

– Нет. Я же вам говорил – это дело ведет Дадли Смит.

– Ага, а вы с Дадом – старые кореша, так ведь? А что за одолжение вы мне «уже» сделали?

– Не стали объявлять выговор и проводить внутреннее расследование по делу Сандерлина Джонсона.

– Ну же, шеф.

– Я уничтожил протокол вскрытия тела Джонсона. Коронер заметил у него на лбу синяк неизвестного происхождения, с вкраплениями краски – как будто бы перед тем как прыгнуть, он хорошенько приложился лбом о подоконник. Лично я вас не виню, но другие – в особенности Уэллс Нунан – вполне могут. Так что отчет я уничтожил. И у меня есть для вас дело. Я снимаю вас с руководства вашим отделом специально для того, чтобы им заняться.

Слабость в коленках: «К-какое дело?»

– Ограбление дома Кафесьяна. Я читал отчет ребят из Уилшира и решил, что необходимо провести тщательное расследование. Мне прекрасно известно о связях семейства с Полицейским управлением Лос-Анджелеса, и мне все равно, что скажет капитан Уилхайт. С этого момента делом занимаетесь вы и Стеммонс. Расспросите членов семьи и приближенных к ним людей. На Джея-Си давно работает некий Эйб Уолдридж – на него можно поднажать. Мне нужно полное заключение экспертов и похожие дела о кражах со взломом. Начинайте завтра – разрешаю применять силу. Я так и подскочил:

– Это же чистой воды сумасбродство! Копать под барыгу, которого пасет полиция Лос-Анджелеса, когда атторней намерен проводить расследование именно в этой области. И все из-за того, что какой-то извращенец убил собачек и подрочил на…

Эксли – встает – нависает:

– Займитесь этим. Возьмите ребят из участка Уилшир, привлеките криминалистическую лабораторию. У Стеммонса мало опыта работы на месте преступления, но тем не менее. Примените силу. И не заставляйте меня сожалеть о тех одолжениях, что я вам сделал.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Применение силы:

8:00 утра, 1684, Саут-Тремэйн. Со мной: ребята из лаборатории, спец по снятию отпечатков и четверо полицейских в форме.

Коих я тут же припахал: опросить свидетелей, осмотреть мусорные баки. Транспортная полиция – гонять журналистов.

Применение силы: треклятый Эксли.

Применение силы: приговор приведен в исполнение.

Компромисс с Дэном Уилхайтом – телефонный разговор двух раздраженных людей. Я сказал, что Эксли поимел меня; он назвал дело «полнейшим безумием» – Джей-Си и полиция Лос-Анджелеса – двадцать лет взаимовыгодного сотрудничества. Я был должен Дэну, он – мне – долги накапливались. Уилхайт, до смерти пере пуганный: «Через три месяца я ухожу в отставку. Moи взаимоотношения с семейством, так сказать, выходят за рамки служебных. Дейв, ты не мог бы… полегче?

Я ответил: «Сперва моя задница, потом твоя».

Он сказал: «Позвоню Джею-Си и посажу его на строгач».

8:04 – представление начинается.

Черно-белые полицейские машины, лабораторный фургончик. Патрульные, спецы из лаборатории. Зеваки, детишки.

Подъезд к дому – я отвожу ребят из лаборатории в сторонку. Рэй Пинкер: «Я навел справки – никаких сведений о мертвых собаках отсюда не поступало. Думаете, их похоронили на каком-нибудь кладбище домашних любимцев?»

День вывоза мусора – в проходе между домами выстроились рядком мусорные баки. «Может быть, но я бы проверил вон те баки, за забором. Не думаю, что старик Кафесьян станет так миндальничать».

– Слыхал, он – милейший человек. Ну, найдем мы собак, и что?

– Возьмите образцы тканей, чтобы определить, чем именно их отравили. Если в пастях у них все еще те тряпки, определите, чем они пропитаны – по запаху походило на хлороформ. Мне нужно десять минут, чтобы уломать Джея-Си, а потом вы войдете внутрь и соберете волокна – на кухне, в гостиной и столовой. После чего приведите того, кто будет снимать отпечатки – только в комнатах на первом этаже, ибо я не думаю, что наш грабитель стал подниматься наверх. Он тут кончил на несколько пар женских штанишек – если папочка их не выбросил, можно попытаться определить группу крови по сперме.

– О господи.

– Вот именно, о господи. Слушай, если даже он их и выбросил, они наверняка в этих баках. Обтягивающие штанишки пастельных тонов, разодранные в промежности, не каждый день выбрасывают. И… Рэй? Мне нужен толстый подробный отчет обо всем этом.

– Не учи ученого. Хочешь, чтобы я налил воды?

– Налей воды. Не знаю, что на уме у Эксли, но пусть пожует хоть это.

У задней двери – Мадж, выглядывает наружу. На ней тонна штукатурки – синяки замазать.

Рэй толкнул меня локтем: «На армянку не похожа».

– Так она и не армянка. И дети, кстати, тоже не похожи. Рэй…

– Хорошо, хорошо, налью воды для Эксли.

На улице – толпа любопытных. Джуниор и Томми К. – играют в гляделки.

Томми, небрежно стоя на крыльце: гавайка, широкие штаны, саксофон.

У Джуниора – новый вид: побитый пес со злобным блеском в глазах.

Оттаскиваю его в сторону – отеческим тоном: «Не позволяй этому парню тебя беспокоить».

– У него такой вид, будто он знает что-то такое, чего не знаю я.

– Забей.

– И что мне ему теперь – задницу целовать?

– Лично я всегда слушался командира.

– Дейв…

– Что – «Дейв»? Твой папочка – инспектор, он хочет, чтобы ты работал в Бюро, и мое повышение – часть сделки. Это – игра. Ты должен своему отцу, я должен твоему отцу. Я должен Дэну Уилхайту. Мы оба должны Управлению, и это задание Эксли – тоже часть сделки, так что веди себя соответственно. Понимаешь, о чем я?

– Понимаю. Но это твоя игра, так что не говори мне, что играешь по правилам.

По морде ему? Нет, не стоит. «Еще раз услышу от тебя подобную идеалистическую хрень, я напишу твоему отцу такой рапорт о служебном соответствии, что он живо загонит тебя обратно в академию. Будешь играть по-моему – останешься. Либо играешь на моей стороне, либо твой папочка увидит „недостаточные командные навыки", „чрезмерное непостоянство" и „недостаточную самоорганизацию в стрессовых ситуациях". Сам напросился, сержант».

Дурацкая удаль: «Я в игре. Я позвонил в единую справочную по ломбардам и дал детальное описание украденного столового серебра, а также составил список прачечных Кафесьяна. Три мне, три – тебе, обычная процедура – так?»

– Хорошо, но сперва посмотрим, что там у патрульных. Потом, когда выполнишь третий пункт, отправляйся в контору и попробуй найти дела об ограблениях со схожим модус операнди. Найдешь – отлично. Нет – попробуй порыться в убийствах: может, этот тип еще и убийца.

Вонь, мухи – ребята из лаборатории вытащили собак; с них сыпался мусор.

– Полагаю, если бы тебе было плевать, ты бы не стал мне говорить всего этого.

– Правильно полагаешь.

– Вот увидишь, Дейв. С этим делом я справлюсь. Томми К. выдал трель на саксе – зеваки зааплодировали. Томми поклонился и ухватил себя за ширинку.

– Эй, лейтенант! Поди поговорим!

Джей-Си на пороге, в руках – поднос. «Эй! У нас кое-что есть».

Я подошел. Пиво в бутылках – Томми схватил одну и жадно к ней присосался. Смотрим на руки: следы от Уколов, тату со свастикой.

Джей-Си, с улыбкой: «Только не говорите, что для вас слишком рано».

Томми рыгнул. «Шлиц. „Завтрак чемпионов"».

«На пять минут, мистер Кафесьян. Пара вопросов».

«Давайте. Капитан Дэн сказал, что все это – не ваша затея, так что все нормально. За мной, прошу. Томми, угости остальных „Завтраком чемпионов"».

Томми ловко подхватил поднос – а-ля официант из драйв-ин. Джей-Си кивнул мне, мол, за мной.

Я вошел вслед за ним в его кабинет: обитые сосной стены, подставка для ружей. В коридоре – ребята из лаборатории, Томми кружит с подносом пива.

Джей-Си захлопнул дверь. «Дэн сказал, что процедура будет чистой формальностью».

– Не совсем. Этим делом занимается Эд Эксли, а его правила несколько отличаются от наших.

– У нас – дело, у ваших и у моих. И он об этом знает.

– Знает, и на сей раз решил подогнать правила под себя. Он – шеф Бюро расследований, и шеф Паркер позволяет ему творить что вздумается. Я постараюсь полегче, но вам придется мне подыграть.

Джей-Си: жирный урод. С поцарапанной рожей – собственная дочка приложилась.

– Почему? Ваш Эксли что – ненормальный?

– Не знаю почему. А вопрос хороший. Эксли вздумалось сделать из этого дело первостепенной важности, и как следователь он гораздо лучше меня. Я смогу вешать ему лапшу только до поры до времени.

Джей-Си пожимает плечами: «Эй, ты умный – тебе больше платят. Ты – адвокат и с Микки Коэном водишься».

– Нет. Я – устраиваю дела, а Эксли их делает. А что до «умный» – Эксли лучший следователь за всю историю Полицейского управления Лос-Анджелеса. Ну же, помогите мне. Вы же не хотите, чтобы тут рыскали обыкновенные полицейские, – и я вас понимаю. Но какой-то недоумок вламывается к вам в дом и…

– Я сам во всем разберусь! Мы с Томми найдем этого парня!

Легче, легче: «Нет. Мы найдем этого парня, а потом, может быть, Дэн Уилхайт позволит вам с ним разобраться. Никаких проблем, все чисто и по закону».

Отрицательно мотает головой: «Дэн говорил, у вас будут вопросы. Задавайте, я отвечу. Ладно уж».

– «Нет» – не согласны или «нет» – согласны?

– Я стану с вами сотрудничать. Блокнот из кармана.

– У вас есть предположения, кто это мог сделать?

– Нет! – и баста – и никаких.

– Враги. Назовите хоть несколько имен.

– У нас нет врагов.

– Да ну – вы ведь торгуете наркотиками.

– Не произносите этого слова в моем доме! ПОЛЕГЧЕ: «Ладно, назовем это „бизнесом". Конкуренты, которым вы не нравитесь».

Замахал кулачками – нет-нет, мол: «Вы определяете правила, мы играем. У нас – честный бизнес, потому и врагов нет».

– Тогда попробуйте это. Вы – так называемый информатор. У подобных людей всегда есть враги. Подумайте – может, назовете пару имен.

– Слово-то какое мудреное – «информатор» – для стукача и шестерки!

– Имена, мистер Кафесьян.

– Зэки не могут проникнуть в чистенькие семейные домики – они сидят в тюрьме. Не скажу я вам никаких имен.

– Тогда давайте поговорим о врагах Томми и Люсиль.

– Нет у них врагов, у моих деток.

– Подумайте! Этот парень проникает в дом, разбивает пластинки и портит одежду вашей дочери. Это были пластинки вашего сына?

– Да. Долгоиграющие пластинки Томми.

– Верно. А Томми – музыкант, так что, возможно, у грабителя на него зуб. Он хотел испортить его вещи – его и Люсиль, но по какой-то причине в их спальни он подниматься не стал. Итак, их враги. Прежние бойфренды Люсиль, бывшие дружки-музыканты. Подумайте!

– Нет, нет врагов. – Мягко – «щелк» в его мозгу. Сменим тему.

– Мне необходимо снять отпечатки пальцев всех членов вашей семьи – чтобы сравнить их с теми, которые, возможно, оставил взломщик.

Он достал откуда-то пачку денег. «Нет. Это неправильно. Я сам во всем…» Я крепко сжал его ладонь.

– Ладно, будь по-вашему. Но помните – спектакль ставит Эксли, а ему я обязан гораздо больше, чем Уилхайту.

Он вырвал у меня свою руку и помахал тысячными купюрами.

Я бросил: «Пошел ты… и вся твоя гребаная семейка». Р-раз – он с легкостью разорвал две штуки. Я поспешил ретироваться – а то мало ли что.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Часы, часы, часы дерьмовой работенки.

Пинкер сделал анализ тканей, взятых у мертвых собак. Ребята из лаборатории нашли смазанные отпечатки и волокна. Толпа потихоньку рассосалась. Полицейские в форме опрашивали свидетелей, Джуниор рылся в архивах: ничего путного – типичные семейные драмы.

Как-то: постоянные ссоры, ночные концерты на саксофоне; раз Джей-Си вышел поливать лужайку в костюме Адама. Томми – мочился из окна своей спальни. Мадж и Люсиль – тоже любительницы погорлопанить. Синяки, фингалы под глазом – обычная история.

Медленно тянется время – и пусть себе.

Люсиль и Мадж уехали – adios, розовый «Форд-викки». Томми выдавал рулады на саксе – ребятам из лаборатории пришлось заткнуть уши. Из окна – пивные банки – «Завтрак чемпионов».

Джуниор притащил «Геральд». Заявление Мортона Дисканта: пресс-конференция сегодня вечером, в шесть часов.

Куча времени – я забрел в фургон-лабораторию – понаблюдать за работой техников.

Вскрытие – вырезают образцы тканей для анализа – наш приятель затолкал глазные яблоки псов им в глотки. В свою машину – вздремнуть немного – предыдущие две ночи выспаться мне довелось хрен да маленько.

– Дейв, проснись и пой, – Рэй Линкер, чертовски скоро.

Потягиваюсь, зеваю: «Есть результаты?»

– Да, и небезынтересные. Я – не врач, и то, что я сделал, нельзя называть вскрытием, но полагаю, что уже могу восстановить некоторые вещи.

– Давай! Сначала расскажи, а потом составишь подробный отчет.

– Значит, так: собак отравили, подбросив им гамбургер, начиненный триктоцином натрия – его еще называют муравьиным ядом. В пастях у них я обнаружил обрывки кожаных перчаток, из чего сделал вывод, что преступник бросил им приманку, но не стал ждать, пока псы подохнут, и принялся резать их. Помнишь – ты еще сказал, что тебе почудился запах хлороформа?

– Ага. Я так понял, что это от тряпок в их пасти.

– Почти угадал. Вот только это был не хлороформ, а хлорид стелфакцитнида – его обычно используют при химчистке. А Джей-Си Кафесьян – хозяин сети прачечных. Интересно, а?

Вламывается какой-то психопат, крадет серебро и устраивает погром. Псих? – возможно, но какой аккуратный. Дерзко и тщательно. Явно ненормальный – и в то же время аккуратный и тщательный.

– Говоришь, он может быть знаком с семейством – или работать в одной из прачечных?

– Именно.

– Вы нашли штанишки девчонки?

– Нет, но в одном из контейнеров были обнаружены остатки сгоревшей ткани – так что ни о каком определении группы крови по сперме не может быть и речи.

– Ч-черт. Сжечь тряпки своей дочери – как это похоже на Джея-Си.

– Дейв, послушай-ка. Это, конечно, теория, но все-таки…

– Выкладывай.

– Короче: собакам плеснули этой самой химикали ей прямо в глаза, и носовые кости у обеих сломаны. Полагаю, грабитель поначалу прыснул яд, сломал им носы, а потом попытался ослепить их, пока они еще живы. Хлорид стелфакцитнида при непосредственном попадании в глаза вызывает слепоту, но они оказались крепче и вцепились в него. Они издохли от яда, и тогда он их выпотрошил. Он каким-то образом аккуратно вытащил их глазные яблоки, сунул им в глотки, затем затолкал в пасть каждой пропитанную этим веществом тряпку. Все четыре глазных яблока пропитаны этим веществом, так что я склоняюсь к своей версии.

Джуниор и спешащий за ним полисмен в форме. «Дейв…»

Резко: «Рэй, ты хоть раз видел 459-е с издевательством над сторожевыми собаками?»

– Никогда. И я даже предполагаю мотив.

– Месть?

– Месть.

– Дейв…

– Что у вас там?

– Дейв, это наш сотрудник Бетель. Итак, докладывайте.

Нервный: новичок, сразу видно.

– Э-э, сэр. Двое свидетелей видели, что в ночь ограбления возле дома шатался какой-то человек. Сержант

Стеммонс приказал мне обойти те дома, в которых ранее никого не было дома; одна старая леди сообщила, что она уже звонила в участок Уилшир, и еще мужчина – он тоже сказал, что видел его.

– Приметы?

– М-молодой человек европейской внешности. Других примет нет, но я все равно позвонил в участок. Они выслали машину. Пока безуспешно, и с того вечера в районе не было ни арестовано, ни допрошено по подозрению никаких белых мужчин.

Зацепка – озадачим-ка ею Джуниора. «Позвони в Уилшир и попроси еще четверых, чтобы опросить всех, кого ранее не застали дома. Скажем, после шести. Опиши им подозреваемого. Поищи те дела, которые я просил, и обойди первые три кафесьяновские прачечные из списка. Рэй?»

– Да, Дейв?

– Расскажи Стеммонсу о своих находках по части химикалий. Джуниор, провентилируй эту версию среди работников прачечных. Если кто и выдаст себя, не вздумай в него пальнуть.

– А почему нет? Живи при мече, умри при мече.

– Идиот! Надо сперва узнать у него, что за зуб у этого типа на Кафесьянов.

Три прачечных «E-Z» – ближайшая на Нормандия-стрит, 1248. Подъезжаю: у входа стоит розовый «форд».

Припарковался рядом; выбегает чем-то озабоченный человек. Узнаю: Эйб Уолдридж, приближенный Джея-Си.

– Не надо, начальник! Они не знают об этом проклятом ограблении! Позвоните Дэну Уилхайту, и он даст вам эти, как их…

– Подтверждения?

– Д-да, подтверждения. Хорошее слово. Начальник…

– Лейтенант.

– Хорошо, лейтенант. Да, у семьи есть враги. Нет, они не расскажут вам, кто именно. Вы можете спросить капитана Дэна, хотя я сильно сомневаюсь, что он вам расскажет.

Ловкий маленький горбун. «Итак, значит, о врагах ни слова».

– Сейчас ведь поджаривают на газе!

– А как насчет хлорида стелфакцитнида?

– Вот теперь я вас не понимаю.

– Это такое средство для химчистки.

– В этой части бизнеса я, мягко говоря, не спец. Входим. «Мне нужен список ваших сотрудников – из всех прачечных».

– Нет. Для стирки и глажки мы нанимаем исключительно цветных, большинство из которых – досрочно освобожденные либо отбывают условный срок. Так что им вряд ли понравится, что вы задаете вопросы.

Дело рук черномазых? Нет – не похоже. «А за прилавком у вас – тоже цветные?»

– Нет. Джей-Си не доверяет им обращаться с деньгами.

– Разрешите проверить склад.

– Зачем? На наличие этого, как вы его там назвали?

– Доберманов замучили с его помощью.

Со вздохом: «Ладно, идите. Только полегче с работниками».

Я проверил прилавок. В задней комнате кипит работа – гладильные прессы, баки для стирки и кипячения, чернокожие люди сворачивают выстиранное белье. По стенам, на полках – емкости, бутылки.

Проверим этикетки – тщательно, дважды: ага! – хлорид стелфакцитнида, на этикетке череп и кости.

Потряс флакон – ффу! – вонь: знакомая – в глазах немедленно защипало. Поставил на место, осторожно оглянулся – если замешаны женщины, они могут выдать себя. Без толку – те же отведенные рабские глаза. Я вернулся к прилавку, истекая потом.

За прилавком – Люсиль, в руках – стопка рубашек. Туда-сюда – попка покачивается в такт музыке из радиоприемника. Раз-два: вспышка – соблазнительная улыбка.

Я улыбнулся в ответ. Люсиль мигом сомкнула губы и выбросила воображаемый ключ. На улице: Уолдридж и Мадж. Мама К.: тушь растеклась, слезы.

Я направился к машине. Шепчут – ч-черт – не слышно.

Нашел телефон-автомат – к черту прачечные.

Позвонил в отдел административных правонарушений, оставил сообщение Джуниору: звякни Дэну Уилхайту и попроси сведения о пушерах, которых сдал Кафесьян. Вряд ли что даст: этот будет до последнего лизать пятки Джею-Си. Джуниор тоже оставил сообщение – он навел справки и выяснил, что хлорид этой хрени – стандартное средство для химчистки, широко используемое во всем мире.

Обратно на Саут-Тремэйн – у входа – патрульная машина. Бетель помахал мне:

– Сэр, этого человека видели еще двое.

– Еще какие-то приметы?

– Нет, но такое впечатление, что этот парень – вуайерист. Тот же самый «молодой белый мужчина», и оба свидетеля заявили, что он подсматривал в окна.

Подумать: ограбление – издевательство над псами – инструменты? «У него было что-нибудь в руках, они не заметили?»

– Нет, сэр, но я думаю, что он мог их спрятать.

– Однако жалоб на него не поступало.

– Не поступало. Но у меня есть зацепка, и она может показаться важной.

Вкрадчиво: «Рассказывайте, прошу вас».

– Ну, женщина, которая живет в доме напротив, сообщила, что иногда Люсиль Кафесьян танцует в своей спальне голой – так, чтобы ее было видно в окно. Знаете, включала сзади свет. И уточнила, что так бывает, когда ее родители и брат куда-нибудь уходят по вечерам.

Догадки:

Эксгибиционистка Люсиль – вуайерист – грабитель – мучитель собак, каким-то образом связанный с семейством.

«Бетель, тебе опять придется походить».

– Дасэр! Куда?

– По окрестностям. Пока же останешься здесь, опросишь тех, кого ранее дома не было. Попытайся получить детальное описание того человека. Понял?

– Дасэр!

Дерьмовой работенки поднакапливается.

Участок Уилшир, архив: отчеты о задержаниях, модус операнди, личные дела. Результаты: молодые любители поглазеть в окна – ноль. Грабители, убивающие и уродующие собак, – ноль.

Университетский участок: аресты – МО: пусто. Три протокола допросов: «достаточно молодой», «нормального телосложения» белый мужчина заглядывал в окна мотелей-борделей. Наш любитель глазных яблок? – может быть – но:

Адресов мотелей не указано: только Саут-Вестерн-авеню. Ни имен жалобщиков, ни номеров жетонов.

Иными словами, пока идти некуда.

Я позвонил в участок на 77-й улице. Начальник, нудным голосом.

Мучителей собак – нет. Зато есть молодой белый мужчина, который подглядывал в окна борделей и джаз-клубов. Ни задержаний, ни подозреваемых, ни протоколов допросов на местах: в участке вводится новая система регистрации дел. Он пришлет мне названия и местоположение клубов и мотелей, когда – и если – найдет.

Разбитые джазовые пластинки Томми К.?

Еще звонки: Центральная тюрьма, Полицейское управление Лос-Анджелеса, Архивный отдел, Управление шерифа. Результаты: в этот год мучители собак – ноль; молодые белые мужчины-вуайеристы – ноль, пост-кафесьяновские 459-е – ни одного подозреваемого кавказской внешности.

Звонки, звонки – проторчал у телефона три часа, за это время обзвонил все отделы Полицейского управления Лос-Анджелеса и Управления шерифа. Черт: ни одного арестованного молодого вуайериста, двое мокроспинников[10] – мучителей собак депортированы в Мексику.

Ожидаю: личные дела извращенцев – Бюро расследований.

Покатил в центр. Проверил свой кабинет – сообщений нет, на столе – рапорт:

КОНФИДЕНЦИАЛЬНО

30 октября 1958

Кому: Лейтенанту Дэвиду Д. Клайну

От: сержанта Джорджа Стеммонса-мл.

Тема: Дело Кафесьяна (459 УК) 947. 1 Кодекса охраны здоровья и безопасности – нанесение увечий животным.

Сэр:

Согласно вашему приказу, я проверил дела Центрального Бюро и Центрального управления шерифа в поисках случаев, сходных с нашим. Таковых не значится. Я также проверил случаи 947. 1 (коих оказалось очень – мало), и совпадений имен с 459-ми не наблюдалось (самому молодому нарушителю статьи 947.1 в настоящее время тридцать девять лет, что противоречит описанию предполагаемого преступника, данному сотрудником Бетелем). Я также проверил все дела об убийствах – имевших место в Лос-Анджелесе и по всей стране начиная с 1950 года, – но не нашел ни одного 187-го, сопряженного с ограблениями, сходными по модус операнди с действиями нашего преступника.

Касательно капитана Уилхайта: я «дипломатично» попросил его дать нам список лиц, продающих и употребляющих наркотики, о которых Кафесьян проинформировал его отдел, на что мне ответили, что таких записей не велось – в целях безопасности семьи. Капитан Уилхайт назвал мне одно имя: этого человека – торговца марихуаной недавно сдал Томми Кафесьян: Уорделл Генри Кнокс, негр, работавший барменом в различных джаз-клубах. Ни капитан Уилхайт, ни его подчиненные не смогли сообщить мне местонахождение Кнокса. Кнокс был недавно убит (преступление не раскрыто). Это было убийство цветного цветным, и, вероятно, расследование проводилось с недостаточной тщательностью.

Касательно прачечных «E-Z»: во всех трех заведениях говорить со мной служащие наотрез отказались.

Вернемся к капитану Уилхайту. Если честно, я полагаю, что он солгал о том, что никаких записей не велось. Он выразил недовольство вашей ссорой с Джеем-Си Кафесьяном, а также сообщил, что ходят слухи 0 том, что федеральное расследование по поводу рэкета все же будет начато – объектом его станет наркоторговля Южного Централа Лос-Анджелеса. Он выразил озабоченность, что о связи полиции Лос-Анджелеса с семейством Кафесьянов станет известно, и это повредит репутации как всего Управления, так, в частности, и Отдела по борьбе с наркотиками и лично сотрудников, непосредственно общавшихся с семейством. Жду дальнейших указаний.

С уважением,

Сержант Джордж Стеммонс-мл.

Жетон №2104

Отдел административных правонарушений

Джуниор – может ведь, сволочь, когда захочет. Оставляю ему записку – новости о стриптизе Люсиль и вуайеристе. И приказ: вернуться на место, опрашивать свидетелей, стараться не попадаться на глаза членам семьи.

Взвинчен – хватаю досье на извращенцев. Собачники – взломщики – вуайеристы – что у нас тут:

Морской пехотинец, трахавший немецких овчарок. Доктор Дог, пойманный на том, что колол свой собственной дочери гной гончих собак. Убийцы собак – ни один не подходит под описание. Те, кто трахал псов, сосал у псов, избивал собак, поклонялся собакам; придурок, который зарезал собственную благоверную одетым в костюм Плуто. Любители нюхать дамские трусики, гадить в раковины, мастурбировать – забрызгивая исключительно нижнее белье. Грабители-пидоры, трансвеститы, «Рита Хейворт – Гильда» – густые крашеные волосы – попался в тот момент, когда отсасывал у усыпленного хлороформом младенца. Возраст совпадает – но тот парень отрезал себе член, а потом покончил с собой и давно покоится на кладбище тюрьмы Сан-Квентин. Вуайеристы: окна, мансарды с застекленными крышами, собственно крыши – куда только эти умники не исхитряются забираться. Среди них нет ни одного мучителя собак – это по преимуществу народ пассивный – даже хнычут и трясут потными лапками, когда поймаешь. Дэрил Уишник – забавный МО – тут тебе и вуайерист, и насильник, и взломщик – сторожевых собак он успокаивал, скармливая им мясо, начиненное смесью героина с кокаином, – жаль, что загнулся от сифилиса в пятьдесят шестом. Озарение: вуайеристы – пассивные, а наш приятель собачек таки замочил, да еще как.

Ничего.

17:45 – взвинчен, голоден. Поеду-ка в «Рик'с Риф» – может, Дисканта по телеку покажут.

Приехал, набросился на сухие крендельки в баре.

Новости: «Чавес Рейвин», автокатастрофы, «красные».

Делаю громче.

– … Так что я снимаю кандидатуру по личным причинам. Томас Бетюн будет переизбран при отсутствии других кандидатов, что, как я искренне надеюсь, не облегчит захвата территории «Чавес Рейвин». Я буду протестовать против этой пародии на демократию, как частное лицо. Я…

Аппетит у меня мигом пропал – уезжаю.

Ехать особо некуда – так, проедусь. На юг – туда, куда тянет невидимый магнит. Фигероа, Слаусон, Централ. За мной – серый «плимут». Скажем, ОВР – приказ Эксли. Я прибавил газу – adios, предполагаемый хвост.

Рай для вуайериста – ночные клубы, бордели. «Бидо Лито», клубы «Замбоанга» и «Зомби» – низенькие крыши, забраться – проще простого. Мотель «Счастливое время», мотель «Тик-так». Идеально для подглядывания: низенькие крыши, кусты по пояс. Озарение – надо свидеться с Лестером Лейком в «Тайгер Рум».

Разворот, взгляд в зеркало заднего вида, твою мать – «плимут» не отстает.

ОВР или Отдел по борьбе с наркотиками? А может, бандиты слежку устроили?

Боковые улочки – виляю туда-сюда – ровно в восемь шоу Лестера заканчивается. Лестер: жилец, информатор. Дешевый притом: мой должник.

Осень пятьдесят второго:

Мне звонит Гарри Кон[11] – киномагнат. Его заинтересовало мое прозвище – Вышибала, – а немецкую фамилию он счел еврейской. Какой-то эстрадный певец-«шварце» трахает его подружку – убей его.

Я отказался.

Микки Коэн тоже.

Тогда Кон позвонил Джеку Драгне.

Я знал, что это придется делать мне – без права отказа. Микки: запах легкой наживы не стоил чьей-то жизни, но Джек настоял.

Я позвонил Джеку – мол, дело выеденного яйца не стоит, чего возиться. Прижмите Лестера Лейка – зачем сразу убивать?

Джек ответил, что прижимать его придется мне.

Джек наказал взять на дело братьев Веккио.

Джек наказал: отвезите этого негра куда-нибудь подальше и перережьте ему голосовые связки.

Р-раз – и готово…

– … Или я прижму тебя к ногтю за Тромбино и Бранкато. И вываляю в грязи имя твоей шлюхи-сестры.

Я поймал Лестера в его логове: либо тебя убьют, либо – порежут, выбирай! Лестер – режьте, только, ради бога, побыстрее. В комнату протискиваются братцы Веккио – Крутой держит наготове скальпель. Немного «на грудь» – успокоиться. Снотворные капли для Лестера.

Анестезия – Лестер, хныча, зовет маму. Я освободил из-под стражи провинившегося докторишку – маленькая операция, и его не привлекут за незаконные аборты. Лестер поправился. Гарри Кон нашел себе новую подружку: Ким Новак[12].

Голос Лестера из баритона превратился в тенор – теперь он поет исключительно в джаз-клубах для черномазых. Крутой приводил бойфрендов – послушать жалобные трели.

Лестер сказал, что должен мне. Наша сделка: я ему – квартирку в наших трущобах для черномазых за символическую плату, а он мне – информацию. Сделка удалась: он говорил с неграми на их языке, он сдавал мне букмекеров.

Клуб – фасад расписан «под тигра», у двери – лакей в тигровом смокинге. Внутри: обитые мехом под тигра стены, официантки в тигровых платьях. На сцене – Лестер Лейк, извергающий «Голубую луну».

Я занял кабинку, поймал пробегавшую «тигрицу»: «Дейв Клайн пришел к Лестеру». Она ринулась за сцену – под звон «одноруких бандитов». Лестер: насмешливо-смиренные поклоны, аплодисменты пьяных завсегдатаев.

Верхний свет, и – разом – негры потянулись по кабинкам. Появился Лестер с тарелкой в руке.

Цыпленок и вафли – аж жир стекает. «Здравствуйте, мистер Клайн. Я уж собрался вам звонить».

– Ты задолжал мне.

Он сел. «Ага, и вы – домовладельцы – продыху людям не даете. Хотя могло быть и хуже – например, вы могли быть евреем».

Взоры обратились на нас. «Мы всегда встречаемся с вами на публике. Как считаешь, что люди думают, глядя на нас?»

– Никто никогда не спрашивает, но я думаю, что все думают, что вы все еще собираете ставки для Джека Вудса. Я сам этим занимаюсь, поэтому знаю, что говорю. И кстати о Джеке, сегодня днем он собирал долги – оттого-то я и собирался звонить вам, пока со мной не сделали то же самое, что вон с тем беднягой.

– Помоги мне – и ничего с тобой не будет.

– В смысле – ты спрашиваешь, я отвечаю?

– Нет. Сначала ты избавишься от этой жирной мерзости, а потом поиграем в вопросы и ответы.

Мимо прошла «тигрица» – Лестер поставил на поднос свою тарелку и ухватил бокал с выпивкой. Глоток, отрыжка: «Теперь спрашивайте».

– Начнем со взломщиков.

– Лады. Лерой Коутс, досрочно освобожден и уже сорит деньгами. Уэйн Лейн, профессионал, специалист по особнякам, притом заставляет жену торговать собой. Альфонсо Таррел…

– Мой приятель – белый.

– А, ясно – но я-то специализируюсь на черных кварталах. Знаешь, когда я в последний раз слышал о белом грабителе в здешних краях? Никогда!

– Честно, по крайней мере, но я полагаю, что тот парень – психопат. Он порезал на куски двух доберманов-пинчеров, украл только столовое серебро, а затем испортил личные вещи домочадцев. Это тебе о чем-нибудь говорит?

– Ни о чем. Мне не известен ни один подобный псих, разве что не надо быть Эйнштейном, чтобы догадаться, что он связан с семейством. Уэйн Лейн любит наложить кучу в стиральные машины, он же – самый безбашенный взломщик из всех моих знакомых по этой части.

– Ладно, тогда вуайеристы.

– By… это еще кто?

– Любители подглядывать. Парни, которые кончают, стоит им позаглядывать в чужие окна. Мне приходилось читать сообщения о таковых – в районе моего ограбления, равно как и в южной части города. Мотели, бордели и джаз-клубы.

– Я поспрашиваю, но сомневаюсь, что это окупит мою месячную ренту.

– Давай попробуем еще: Уорделл Генри Кнокс. Он приторговывал марихуаной и работал барменом в джаз-клубах, предположительно в этих местах.

– Скорее всего в этих, потому что в белые джаз-клубы его бы никто не взял. Именно что работал, потому что несколько месяцев назад его пристукнули. Неизвестный или группа неизвестных – на случай, если ты решишь спросить, кто это сделал.

Совсем близко заверещал музыкальный автомат – рву рычаг, вырубаю. «Я знаю, что он убит».

Возмущенное бормотание негров – ну и хрен с ними. Лестер: «Мистер Клайн, ваши вопросы уходят далеко от темы. Кстати, я, кажется, знаю мотив убийства Уорделла.

– Это какой?

– Это дело. Уорделл был фанатом перепиха. Просто жить без этого дела не мог. Трахал все, что движется. А если оно не двигалось, шевелил и все равно трахал. Врагов у него, должно, было не меньше миллиона. Он трахнул бы и связку дров, лишь на секунду заподозрив, что там затаилась змея. Он любил все, всех и сразу. Он…

– Достаточно, господи Иисусе.

Лестер подмигнул. «Спроси меня что-нибудь, о чем я могу хоть что-то знать.

Близко. «Семейство Кафесьян. Ты наверняка знаешь о них больше, чем я».

Лестер заговорил – тихо, сдавленно:

– Я знаю, что они связаны с вашей конторой. А еще – что они торгуют исключительно с неграми и прочими, кроме тех, что называются добропорядочными белыми гражданами, поскольку так хочется шефу Паркеру. Колеса, травка, порошок – самые крупные поставщики ентого дела в южной части Города Ангелов. Я знаю, что они ссужают деньги и сдают так называемых «независимых торговцев» вашему ведомству, и за это их никто не трогает. Я также знаю, что Джей-Си и Томми нанимают на работу всяких малоприметных негров, и Томми присматривает за ними. Кстати, о психах – Томми К. Он постоянно отирается в околоджазовой тусовке «Бидо Лито» и выдает трели на своем жутком саксе всякий раз, когда ему позволяют – а позволяют частенько, – ибо кто сможет отказать психопату – даже такому маленькому и тощему, как Томми К.? Томми – псиииих. Совсем того. Он бандит и, говорят, виртуозно владеет своим ножичком. И еще – поговаривают, что он готов на все, чтобы угодить Отделу по борьбе с наркотиками. Слыхал, он чуть не на куски покромсал пьяного водилу, который сбил дочку одного парня из отдела.

Псиииих. «Это все?»

– А что – мало?

– Как насчет сестры Томми, Люсиль? Она – тоже того. Любит прогуливаться голой всобственной спальне.

– Я вот что вам скажу. Жаль, что Уорделл мертв, он бы наверняка от нее не отказался. Может, ей нравятся черные, как и ее братцу. Да я бы и сам ее не прочь – вот только последний раз, когда у меня была беленькая, мне горло порезали. Да вы, наверное, помните – вы ведь при этом присутствовали.

Щелк! – включился музыкальный автомат – голос самого Лестера – кто-то захотел музыки. «Тебе разрешают ставить собственные песни»?

– Да, Крутой и Чик Веккио. Они оказались более сентиментальными к этой истории с перерезанным горлом, нежели некий домовладелец по имени Дейв Клайн. Пока они заправляют автоматами в южном Лос-Анджелесе под началом Микки Коэна, здесь будут звучать «Огни гавани» в исполнении Лестера Лейка. Что дает мне передышку, поскольку я слышал, что последние пару недель какие-то чужие ребята орудуют с автоматами, что может повредить старику Лестеру.

«Огни гаааааавани» – сущие сопли на меду. «Микки должен за этим проследить. Тут федералы собирались устроить проверку всех здешних автоматов. А тебе кто-нибудь говорил, что ты – вылитый гомик? Как Джонни Рэй в свободное время?»

Хохочет:

– Ага, мои приятельницы. Я убеждаю их, что у меня есть «такие» наклонности, и они из кожи вон лезут, чтобы привести меня в норму. Крутой В. вечно приводит дружков, и я перенимаю их манеры. Нехилая школа, скажу я вам.

Я зевнул – перед глазами бешено завертелись тигровые полоски.

– Идите поспите, мистер Клайн, – у вас ужасный вид.

К чертям сон – магнит неудержимо тянул меня. Зигзагами – с востока на юг – серый «плимут» вроде отпал. Вестерн-авеню – раздолье для вуайеристов – полно борделей, но адресов нет. Угол Вестерн и Адамс – блядский рай – стайки девочек разных мастей. Цветные, мексиканки, попадаются и белые – платья с разрезами, штанишки в обтяг. Вспышка: штанишки Люсиль – изодранные и забрызганные спермой.

Мысль:

Вестерн и Адамс относятся к Университетскому участку. Отдел нравов, проверим досье на проституток: личные дела, списки клиентов и сутенеров, приводы. Блядская ухмылка Люсиль, папашина кровь на ее серебристых ноготках – а что, если и она тоже…

Интересное предположение – за и против.

Тем не менее…

Университетский участок, стол – кипа несортированных дел о проститутках.

Фотографии, копии протоколов. Имена: проститутки, сутенеры, люди, пользовавшиеся услугами девочек. Три ящика стола разношерстных бумаг, никакой маломальской системы.

Посмотрим:

«Кафесьян» – нет, равно как и прочих армянских фамилий, – и часа времени как не бывало – что неудивительно – большинство шлюх выходят под залог, уплаченный через подставных лиц. Кстати: если бы Люсиль торговала собой – и попалась, она бы наверняка позвонила Дэну Уилхайту, чтобы тот ее вытащил. Сто сорок четыре отчета о задержании – 18 белых девушек – ни одна не подходит под описание Люсиль. Идиотская система – большинство легавых халатно относятся к делам проституток – все равно большинство из них снова попадутся. Списки сутенеров: никаких Люсиль, Люс, попалась белая девушка Люси – но не с армянской фамилией.

Снова фотографии – некоторые из них с номерками на шее и припиской: настоящее имя, уличное имя, имя сутенера, дата. Черные, мексиканки, несколько белых – большей частью страхолюдины. И тут – мурашки по коже: Люсиль – профиль, анфас – ни дат, ни имени, ни номерков на шее.

Ну же: все перепроверим. Три раза – ничего, ноль, пусто. Никаких намеков на Люсиль.

Всего лишь пара фотографий.

Словом, лишняя бумажная возня.

А что, если вмешался Дэн Уилхайт – а фотографии не заметил?

А что, если: грабитель, вуайерист – клиент Люсиль К.?

Записал задание Джуниору:

Проверь всю информацию о проститутках и их клиентах – а именно постарайся нарыть что-нибудь на Люсиль.

Мурашки по коже: проклятая семейка.

Заехал в Бюро, оставил на столе Джуниора записку. Полночь: Отдел административных правонарушений пуст.

– Клайн!

В коридоре – Дэн Уилхайт. Я поманил его в – свой – кабинет.

– Что?

– То, что я прошу прощения за перебранку с Кафесьянами.

– Я пришел не за тем. Повторяю: ну что?

– То, что это непростая ситуация, и я пытаюсь вести себя в рамках. Я не хотел браться за это дело и сейчас не хочу им заниматься.

– Я знаю, и ваш сержант Стеммонс уже извинился за ваше поведение. Также он просил список лиц, о деятельности которых проинформировали Кафесьяны. Я ему отказал и вам повторю: такого списка не существует, так как все данные о Кафесьянах уничтожены. И что?

– Что ж, пусть так. А вопрос ваш должен звучать так: чего хочет Эксли?

Уилхайт подобрался, руки – в бедра: «Расскажите мне, что вы думаете об этом 459-м. Лично я уверен, что это может быть предостережением наркомафии. И считаю, что мой отдел лучше подготовлен, чтобы расследовать это преступление, и предполагаю, что вы передадите эти мои слова шефу Эксли.

– Я так не думаю. Полагаю, что взломщик как-то связан с самим семейством, в частности с Люсиль. Это может быть и тот вуайерист, которого с некоторых пор видели заглядывающим в окна проживающих в этом районе.

– А может, это какой-нибудь псих. Конкуренты решили использовать тактику устрашения.

– Может быть, хотя я не думаю. Я, вообще-то, не следователь, и…

– Нет, вы – бандит с дипломом юрфака.

ОСТЫНЬ – ПОЛЕГЧЕ – НЕ ДВИГАЙСЯ.

– … и мне очень жаль, что я втянул вас во все это. Так вот: я слышал, что федеральное расследование все-таки состоится. Также я слышал, что Уэллс Нунан намерен проверить налоговые декларации – мои и некоторых моих сотрудников. У меня есть предположение, что он знает обо мне и Кафесьянах. Нам всем вручают благодарности – дорогие подарки, происхождение которых мы не можем объяснить, так что…

Пот, горячее дыхание его разит табаком.

– … вы выполните свой долг перед Полицейским управлением. У вас есть двадцать лет выслуги, а у меня и моих ребят – нет. Вы можете давать юридические консультации и отсасывать у Микки Козна, а мы не можем. Вы должны нам, поскольку это вы позволили Сандерлину Джонсону выпрыгнуть из окна, и Уэллс

Нунан начинает расследование только оттого, что из-за вас провалилось «дело боксеров». Из-за вас заподозрили моих людей, так что вся вина лежит на вас и разгребать все тоже вам. И под конец: Томми и Джей-Си – ненормальные. Они никогда не имели дела с враждебно настроенными полицейскими, и, если федералам вздумается их прижать, вполне могут слететь с катушек. Я хочу, чтобы они успокоились. Прекратите это свое дерьмовое расследование, и мне плевать, что вы скажете Эксли. Просто убирайтесь из поля зрения семьи – и чем быстрее, тем лучше.

Надвинулся на меня. «Постараюсь».

– Сделайте это. Можете считать это платежом. Как будто я считаю, что это вы вытолкали Джонсона из окна.

– А вы так считаете?

– Вы – достаточно жадный, но не настолько глупый.

Я надвинулся на него, встал – ноги трясутся. На моем столе – записка: «Звонил Пит Бондюран. Просил перезвонить Г. Хьюзу в отель „Бель-Эр"».

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

– … И мой приятель Пит рассказал мне, как здорово вы обстряпали дельце с Мортоном Дискантом. Вы знали, что Мортон Дискант был членом четырех организаций, которые офис государственного атторнея штата Калифорния классифицировал как прокоммунистические?

Говард Хьюз: высокий, худощавый; номер люкс, двое с флангов: Брэдли Милтир, адвокат; Гарольд Джон Ми-шак, гангстер.

7:00 – рассеян, погружен в свои планы: повесить дело Кафесьянов на какого-нибудь психопата.

– Нет, мистер Хьюз, я этого не знал.

– А должны были. Пит рассказал мне о ваших «крутых» методах, и вы должны знать, что то, чем был Дискант, вполне их оправдывает. Помимо всего прочего, я хочу укрепить свои позиции в качестве независимого кинопродюсера. Я планирую спродюсировать серию фильмов, в которых военно-воздушные силы будут бороться с коммунизмом, – лейтмотивом этих фильмов должен стать тот факт, что цель – борьба с коммунизмом – оправдывает любые средства.

Милтир: «Лейтенант Клайн – еще и адвокат. Если он примет ваше предложение, вы получите дополнительную интерпретацию различных аспектов контракта».

– У меня мало опыта адвокатской практики, мистер Хьюз. И как раз сейчас я очень занят.

Мишак кашлянул. Татуированные руки – такие тату делали в бандах зутеров[13]. «Это не фига не… это работа не для юриста. Пит Бондюран получает нормально, так что…»

Хьюз перебил его: «Лучше всего для этой работы подходит название „наружное наблюдение", лейтенант. Брэдли, разъясни».

Милтир, сухо: «У мистера Хьюза – универсальный контракт с молодой актрисой Глендой Бледсо. Она живет в одном из его домиков для гостей и готовится сыграть одну из главных ролей в фильме про военно-воздушные силы. Она пренебрегла контрактом, съехав из домика и прекратив посещать читки сценария, не спросив на то разрешения. В настоящее время она занята в главной женской роли одного малобюджетного ужастика, который снимается сейчас в Гриффит-парке. Он называется „Атака атомного вампира" – сами понимаете, какого свойства фильмец».

Хьюз, сухо: «Контракт мисс Бледсо позволяет ей сниматься в одном независимом от меня фильме в год, так что только из-за этого расторгнуть с ней контракт я не могу. Однако контракт может быть расторгнут и из моральных, так сказать, соображений: если нам удастся доказать, что мисс Бледсо является: наркоманкой, алкоголичкой, преступницей, коммунисткой, лесбиянкой или нимфоманкой, то на этой основе мы имеем право расторгнуть ее контракт и в дальнейшем закрыть для нее двери шоу-бизнеса навсегда. Другим аспектом нашего предприятия в США. является сбор доказательств, что мисс Бледсо намеренно нарушила наш с ней контракт исключительно для того, чтобы сняться в этом кошмарном ужастике. Ваша работа, лейтенант, будет заключаться в наблюдении за мисс Бледсо, в особенности в поиске того, на основе чего можно будет расторгнуть контракт. Ваш гонорар, лейтенант, будет составлять три тысячи долларов».

– А ей вы объяснили ситуацию, мистер Милтир?

– Да.

– И какова была ее реакция?

– Она ответила: «Да пошел ты». А вы что ответите, лейтенант?

Едва не сказал «нет» – стоп – надо подумать.

В «Строго секретно» сообщалось, что продюсирует этот фильм Микки К.

Домик для гостей = персональный бордель = Говард Хьюз щучит своих птичек сам.

Думай же.

Нанять кого-нибудь из Бюро для слежки. И грязные деньги: расчет за Кафесьянов.

ПОДОЮ-КА Я ЕГО.

– Пять тысяч, мистер Хьюз. Я мог бы порекомендовать и кого подешевле, но своими непосредственными обязанностями готов пренебречь не меньше чем за такую сумму.

Хьюз кивнул. Милтир вытащил пачку банкнот. «Хорошо, лейтенант. Здесь задаток – две тысячи долларов, и я буду ждать от вас отчета, по меньшей мере раз в два дня. Можете звонить мне сюда, в „Бель-Эр". Итак, вам нужно что-нибудь еще знать касательно мисс Бледсо?

– Нет, я попробую влиться в съемочную группу. Хьюз встал. Протягиваю ладонь. «Попробую поймать ее с поличным, сэр».

Вялое рукопожатие – Хьюз тайком вытер ладонь.

Новые деньги – побыстрей потратить. И думать побыстрей.

Быстренько засечь эту Гленду Бледсо. Возложить расследование дела Кафесьянов на Джуниора – будем надеяться, полоса его проколов закончилась. Выяснить, кто послал за мной давешний хвост в Черном городе, избавиться от него.

Инстинкт: Эксли не станет меня закладывать в деле Джонсона – иначе зачем ему было уничтожать протокол вскрытия? А я – я могу заложить его по поводу дела Дисканта. Инстинкт: назовем его личной заинтересованностью Эксли в деле Кафесьянов. Инстинкт: назовем меня приманкой – плохой полицейский, нанятый поддать жару.

Выводы:

Номер один: пусть Уилхайт и Отдел по борьбе с наркотиками опасны, пусть я – коррумпированный полицейский, который вздумал зарезать их дойную коровку. Может, они боятся федерального расследования и Большого жюри – а вдруг и вправду последуют приговоры и громкие разоблачения? Тогда кое-кто из полицейских чинов вылетит из своих кабинетов, один козел отпущения – юрист-домовладелец со стопроцентной выслугой. Рыщущие по городу убийцы, одна цель – я.

Номер два: надо найти какого-нибудь взломщика-извращенца – какого-нибудь придурка, чтобы признался и взял на себя мой провал в расследовании 459-го. Написать в отчете какой-нибудь бурды, и пусть формально делом занимается Джуниор. Нет подозреваемого? – пусть им станет наш приятель-извращенец.

Засим я поехал в участок Голливуд. В архиве никого – я сгреб все папки, озаглавленные «Раскрытые 459-е». «Ложные признания 1949—1957 гг.». На доске – Блуждающий

Огонь – убийства пьянчуг. Попахивает извращенцами – отлично – я захватил копию.

Вывод номер три:

Все-таки я здорово перетрухнул.

Гриффит-парк, на запад – искусственные ручьи и горы. Крутые повороты, поросшие кустарником холмы, каньоны – Голливуд.

Я въехал на импровизированную парковку – полным-полно машин. Выкрики, путь мне перегородила толпа пикетчиков с плакатами. Хватаю планшетку, пытаюсь сообразить, по какому поводу шум.

А-а – члены профсоюза – перед ними стоит Чик Веккио, в застывших руках – бейсбольная бита. В проплешине между деревьев – трейлеры, съемочная площадка: камеры и космическая ракета, наполовину сделанная из «шеви».

– Штрейкбрехер! Все вы штрейкбрехеры!

Разворачиваюсь, расталкиваю толпу: «Полиция, с дороги!» Хреновы пикетчики расступаются – а что им еще остается? Чик приветствует меня – объятья, хлопанье по спине.

«Проклятые штрейкбрехеры! И полиция с вами заодно!»

Мы пошли к трейлерам. Свист, но камни не летят – нежные попались. Чик: «Ты ищешь Микки? Держу пари, у него для тебя пухленький конвертик».

– Он тебе говорил?

– Нет. Как сказал бы мой братец, «безошибочное умозаключение посвященных». Да ладно тебе, свидетель вылетает из окна, а рядом стоит Дейв Клайн – какой может быть из этого вывод? Что должен в этом случае подумать искушенный?

– Я гляжу, ты тут с профсоюзом воюешь.

– Ага, где же наш старый добрый Вышибала? Серьезно, у тебя есть какие идеи на этот счет? Микки они уже поперек горла встали. Не знаешь каких-нибудь парней, которые подешевле берут?

– Да хрен с ними – пусть пикетируют.

– Ага, пусть. Они орут во время съемки, и из-за этого приходится переозвучивать – а это денег стоит.

Кто-то, где-то: «Камера! Мотор!»

– Серьезно, Дейв.

– Лады, позвони в спортзал на Мейн-стрит Фэтсу Медине. Скажи, что я заказал ему пятерых спарринг-партнеров и дорожную заставу. По пятьдесят баксов на рыло.

– Серьезно?

– Позвонишь сегодня вечером – завтра тут никакого пикета не будет. Ладно, пошли посмотрим, что у вас тут за кино снимается.

На съемочную площадку. Чик подносит палец к губам: снимается кино.

Двое «актеров» оживленно жестикулируют на фоне «космического корабля» – стабилизаторы от «шеви», вентиляционная решетка от «студебеккера», пусковая установка – коробка от «Котекса».

Крутой Веккио: «Русские ракеты сбросили на Лос-Анджелес атомные отходы – это заговор с целью превратить горожан в роботов – приверженцев коммунизма! Они создали вирус, который превращает людей в вампиров! Люди становятся монстрами, пожирающими собственные семьи!»

Его партнер – блондинчик с торчащей ширинкой: «Семья – вот то святое, что связывает всех американцев. И наш долг – остановить эту дьявольскую экспансию, чего бы это нам ни стоило!»

Чик, переходя на шепот: «Самое смешное знаешь? Мой братан, который замочил восемь человек, принимает всю эту трепотню всерьез! И прикинь – он и вот этот блондинчик педерастического вида трахаются в своем трейлере при каждом удобном случае и, помимо того, кадрят всяких пидоров в Ферн-Делле. А вон того типа с мегафоном видишь? Это Сид Фритцелл, так называемый режиссер, – Микки где-то нанял его по дешевке, а по мне – какой-то бывший уголовник, который не способен заставить трахаться кучку монголов. Он вечно советуется с Уайли Баллоком – это наш оператор. У него, по крайней мере, есть где жить, в отличие от большинства алкашей, которых нанял Микки. А знаешь, где он их набрал? – на рынках дешевой рабочей силы в трущобах. Они и ночуют здесь, как будто тут ночлежка какая. А диалоги? Тот же Фритцелл – Микки приплачивает ему по баксу в день за сценарий.

Ни Микки, ни женщин. Крутой: «Я поубивал бы весь советский секретариат, чтобы защитить святость и неприкосновенность моей семьи!»

Блондинчик: «Я, конечно, согласен. Но сначала мы должны собрать все атомные отходы, пока они не попали в голливудское водохранилище. Только взгляните на несчастных жертв вируса!»

Камера перемещается на массовку – одетые в маски вервольфов алканавты немедленно запрыгали. Прыг-скок – из задних карманов брюк торчат бутыли с дешевым пойлом.

Сид Фритцелл: «Стоп! Я же вам говорил – оставляйте вино там же, где ваши одеяла и спальные мешки! Вспомните приказ мистера Коэна – никакой выпивки до обеденного перерыва!»

Какой-то тип юркнул в «космический корабль». Крутой незаметно ухватил блондинчика за ягодицу.

Сид: «Перерыв пять минут – и никакого вина!» Где-то сзади: «Штрейкбрехеры!» «Полицейские шавки!»

Гленды Бледсо по-прежнему не видать. Крутой осторожно просочился между камерами. «Привет, Дейв. Микки ищешь?»

– Не ты первый спрашиваешь.

– Безошибочное умозаключение посвященных. Чик подмигнул мне. «Он скоро появится. Поехал в булочную – закупается хлебом недельной давности для сэндвичей. Знаешь, чем мы тут питаемся? Черствым хлебом, твердокаменными пончиками и мяском, которое, вероятно, продается с черного хода какой-нибудь бойни в Верноне. Лично я перестал есть на съемках, когда в моей булочке с сыром мне попался кусочек меха».

Я рассмеялся. Сценарий, диалог: блондинчик и какой-то старикан в костюме Дракулы.

Крутой вздохнул: «Рок Рокуэлл скоро станет настоящей звездой. Вы только послушайте – он самому Эл-стону Мажеске говорит, как следует произносить его реплики. Что это говорит посвященным?»

– Кто еще такой Элстон Мажеска?

Чик: «Да какой-то тут, был некогда звездой немого кино у себя в Европе, и теперь Микки нашел его в каком-то доме для престарелых и притащил сюда. Он – торчок, и Микки платит ему разбавленным героином. Старик Элстон читает свои строчки, ширяется и ловит кайф в своем мешке из-под сахара. Видел бы ты, как он уплетает эти твердокаменные пончики».

Старый пердун, покачиваясь, сдирал обертку с батончика «Марс» – блондинчик напялил на себя его шляпу.

Крутой, вне себя от радости: «Бутерброды приехали!»

Фритцелл: «Гленда через пять минут – на съемочную площадку!»

– Когда я встретил Микки, он заколачивал по десять миллионов в год. А теперь – только посмотри на все это, господи Иисусе.

Чик: «Времена меняются». Крутой: «Запал уже не тот».

– Чушь. Микки откинулся из МакНила больше года назад. За это время никто так и не прибрал к рукам его бизнес. Он что – испугался? Четверо из его людей мертвы, ни одно преступление не раскрыто – я имею в виду, вообще никто не знает, кто это сделал. Вы двое – все, что у него осталось, и я вообще не понимаю, что вы здесь делаете. Что у него теперь есть – какие-то несчастные автоматы в Черном городе? Сколько он с них имеет?

Чик пожал плечами.

– Ну, вообще-то мы ведь с Микки уже давно. И – заметь – мы народ консервативный. А Микки – крепкий орешек. У таких всегда получается. Не сразу, но получается.

– Получилось, ничего не скажешь. А Лестер Лейк мне сказал, что какие-то чужие ребята хотят прибрать к рукам игорный бизнес Черного города.

Чик снова пожал плечами. Тут раздались одобрительные крики и свист пьянчуг – на съемочной площадке появилась Гленда Бледсо в откровенном наряде.

Представьте себе:

Высокая, худощавая, волосы золотисто-медового оттенка. Голенастая, грудастая – ухмылка ясно дает понять, что уж она-то не воспринимает всю эту трепотню всерьез. Немного острые коленки, большие глаза, темные веснушки. Чистый стиль… или чистый сок.

Крутой быстро зашептал, рассказывая о вновь прибывшей:

– Гламурная Гленда. Из всей съемочной группы разве только мы с Роком остались равнодушными к ее чарам. Микки приметил ее, когда она работала в драйв-ин Скривнера. Он влюбился в нее, да и мой Чик тоже.

Гленда и Рок играют брата и сестру. Типа, как ее заразил этот вирус вампиризма и она пытается соблазнить собственного брата. Она превращается в чудовище и заставляет Рока бежать из дома в холмы».

Фритцелл: «Актеры, по местам! Камера! Мотор!»

Рок: «Сьюзи, я твой старший брат. Вирус остановил развитие твоей личности, а тебе осталось всего два года до колледжа».

Гленда: «Тодд, во времена классовой борьбы не до буржуазных моралей».

Объятия, поцелуй. Фритцелл: «Стоп! Снято! На монтаж!»

Рок разжал руки. Свист, крики. Какой-то пьяница неодобрительно замычал – Гленда показала ему средний палец. Микки К. согнулся в своем трейлере, сжимая огромный пакет с провизией.

Я проскользнул по площадке и постучал в дверь.

«Деньги на выпивку только после шести! Шуму от вас, алкаши чертовы! Тут вам натурные съемки, а не фургон Армии спасения!»

Я поймал летевший в меня рогалик. Черствый – я кинул его обратно.

– Дэвид Дуглас Клайн, причем Дуглас ясно дает понять, что ты – не мой брат по крови, а какой-то ферштункенер[14]немчура. Ты можешь отказаться от моей еды – но от денег, которые тебе передал Сэм Джи, ты УЖ точно не откажешься.

Микки сунул конверт мне за пояс – там, где кобура. «Сэмми говорит „спасибо". Сэмми говорит: „Хорошая работа, и в такой краткий срок"».

– Слишком близко к дому, Мик. И стоило мне чертову уйму неприятностей.

Микки опустился в кресло. «Сэмми плевать на твои неприятности. Кому, как не тебе, знать о моральных принципах этого ферштункенер макаронника»

– А вот о твоих неприятностях он печется.

– Ага. По-своему. Как распоследний гребаный макаронник.

По всем стенам – снимки обнаженной Гленды. «Скажем так, он выбрал неправильное время».

– Как поется в той песне: «А мне-то что?»

– А то. Боксерское расследование Уэллса Нунана вылетело из окна вместе с главным свидетелем, и теперь он замышляет что-то в Ниггертауне. Если федералы станут совать свой нос в южную часть Лос-Анджелеса, они непременно проверят и твои игровые автоматы. Если я что узнаю на этот счет, непременно сообщу – но я ведь могу и не узнать. Так что Сэм может пустить насмарку твой единственный доходный бизнес.

Чик В. в дверном проеме; Микки, с обалделыми глазами. «Дэвид, то, что ты нам предрекаешь, ставит меня в затруднительное положение. Мои интересы – только закрепиться в этом деле. А потом выйду на пенсию и уеду на Галапагосы и буду смотреть, как на фоне закатного солнца трахаются черепахи».

Ха-ха. «Закон о легализации игорного бизнеса в жизни не пройдет в городском совете, а если даже и пройдет, лицензии тебе никто не выдаст. Боб Галлодет – единственный политик с репутацией, который поддерживает этот закон, а когда он станет генеральным прокурором, он вполне может и передумать».

Чик кашлянул, Микки пожал плечами. На двери трейлера – разрешение на съемку: «Департамент по делам парков и зон отдыха – разрешение на съемку». Я прищурился – маленькими буквами приписка: «Роберт Галлодет».

Снова ха-ха. «Боб позволил вам снимать здесь в обмен на финансирование его предвыборной кампании. Он собирается баллотироваться на пост окружного прокурора, и поэтому ты решил, что пара-тройка тысяч обеспечит тебе легальный доступ в игорный бизнес. Господи, да ты никак совсем торчок стал, как старик Дракула».

Стайка красоток – Микки послал им воздушные поцелуи. «Свидание 1931 года, которое так и не состоялось. А я бы гарантировал ей кружевной корсет – и еще много всего разного».

– Она отвечает взаимностью?

– Завтра, возможно, и ответит, но сегодня разбивает мое сердце. Вот и нынче вечером – мы уже договорились вместе поужинать, когда позвонил Герман Герштейн. Его компания собирается заняться распространением моего фильма, и ему понадобилась Гленда – сопровождать своего красавчика – фейгеле[15]Рока Рокуэлла – им предстоит выход на публику в качестве влюбленной пары. Он собирается сделать из этого блондинчика с вихляющей походкой кинозвезду – независимо от меня – и оченно боится желтой прессы, которая вполне может написать, что любит наш герой вовсе не девушек. Такая двуличность – и я лишаюсь компании моей грудастой нимфы.

«Выход на публику» – прямое нарушение контракта. «Микки, следи за своим игорным бизнесом. И помни, что я тебе рассказывал».

– Иди, Дэвид. Возьми рогалик на дорожку.

Я вышел; Чик вошел. Заглянул в конверт – пять штук.

Таксофон, пара медяков: дорожно-транспортная полиция, Джуниор.

Данные: Бледсо, Гленда Луиза, рост пять футов восемь дюймов, блондинка, глаза голубые; дата рождения 3 августа 1929 года, г. Прово, Юта. Водительские права – выданы шт. Калифорния в августе 1946 года, пять случаев нарушений ПДД. «Шевроле-корвет» 1956 года выпуска, цв. белый/красный, регистрационный номер Кал. ДХ 413. Адрес: 2489 '/г, Маунт-Эйри, Голливуд.

Джуниору – в Бюро – безуспешно – диспетчер Отдела административных правонарушений сообщил, что он не показывался. Оставляю записку: звякни мне в драйв-ин «У Стэна».

Оглядевшись, быстренько занял место возле телефонной кабинки. Кофе, гамбургер – посмотрим свою добычу.

Взломщики, ложные признания – личные дела, МО, прошлые приводы – я записывал. Блуждающий Огонь – ч-черт, все еще в розыске. Имена, имена, имена – кандидаты на то, чтобы повесить дело. Кропаю заметки – рассеянно перечитываю – игривые официантки на роликах, новые деньги. Вот что меня беспокоит: если я повешу это дело на кого-нибудь, мне не заплатят – и потом – как связать Люсиль и взломщика?

Телефон – хватаю трубку: «Джуниор?»

– Да, мне сказали, чтобы я позвонил тебе.

Голос усталый – что на него не похоже. «Ты получал мою записку?»

– Ну да.

– Отлично – ты проверил личные дела проституток на предмет идентичности с Люсиль Кафесьян?

– Н-ну, я над этим работаю, Дейв. Сейчас я не могу говорить. Я… слушай, давай я тебе позже перезвоню.

– Какого хрена «позже»? Ну-ка, быстро за работу! – ЩЕЛК. – Спертый воздух.

Домой, бумажная работа. Недоволен Джуниором – дурак и не лечится. Бумажная работа: сочиним-ка жирный рапорт о деле Кафесьянов – чтобы было что скормить Эксли. Следующим пунктом: подыскать ребят, чтоб последили за Глендой, подыскать кандидата, на коего можно повесить дело Кафесьянов. Входящие звонки: Мег – сообщить, что Джек Вудс собрал-таки наши долги. Пит Б.: уважь мистера Хьюза, это ведь я убедил его, что ты – не жидок какой-нибудь. Исходящие: отдел, квартира Джуниора – его нигде нет; найти его, выяснить, что творится в его непослушной башке. Список № 1 – облом – сегодня послать следить за Глендой некого. Выходит, следить придется мне самому – «выход на публику» означает безоговорочное расторжение контракта.

Назад в Голливуд: боковые улочки, фривей. Хвостов нет: абсолютно точно. В Гоувер, в Маунт-Эйри – и налево.

А вот и дом 2489: бунгало, соединенные внутренним двориком, персиковая штукатурка. Парковка – и на ней приютился красно-белый «корвет».

Пять часов десять минут – темень. Паркуюсь рядом – с видом на задний двор и на парковку.

Медленно тянется время – извечная участь полицейского-наблюдателя, – я помочился в пластиковый стаканчик, выбросил его, задремал. Автомобили – пешеходы – свет! Семь ноль четыре – у тротуара – три машины.

Двери открыты, лампы-вспышки – щелк! – Рок Рокуэлл: смокинг, в руках букет. Быстрым шагом – во внутренний дворик, оттуда – с Глендой. Милая: обтягивающее платье с высоким воротником. Луч фонаря осветил ее фирменный прищур: все это – шутка, и я это прекрасно знаю. Вжжжик! – все три машины срываются в южном направлении.

Теперь уже я в роли хвоста – этакий кортеж из четырех машин. Гоувер, западная часть Сансет-бульвара, сама Сансет-стрип, «Клуб Ларго» – кавалькада из четырех авто.

Лакеи услужливо расступились. Опять фотографии – вид у Рокуэлла определенно скучающий. Я припарковался в запрещенной зоне, прикрепив на ветровое стекло знак: «Автомобиль ПУ Лос-Анджелеса». Толпа ввалилась в клуб.

Значок наперевес – вламываюсь в заведение, сгоняю какого-то негра с барной табуретки. На сцене – Терк Батлер: лос-анджелесский кабачный лабух номер один. Наблюдательный пункт: Рок, Гленда, писаки. У входа – репортеры: аппараты наготове, фокус.

Расторгни этот чертов контракт.

Ужин: содовая, соленые крендельки. Легко заметить: Гленда болтает. Рок скучает. Репортеры игнорируют его – тот начинает дремать.

Терк Батлер уходит – на сцене хористки. Гленда курит и смеется. Пялюсь на танцовщиц. Гленда подтягивает платье – просто так. Рок набрасывается на соус – виски с содовой и лимоном.

Ровно в десять они уходят из клуба – пешком по Сан-сет, до Крещендо. Очередная барная табуретка, снова не спускаю глаз. С Гленды – настоящей Гленды. Сногсшибательной Гленды, что-то от Мег, ЧТО-ТО в ней самой.

Полночь – бежим к машинам – я сзади, бесшабашно, бессмысленно близко. Назад, к дому Гленды – освещенный тротуар: фальшивый прощальный поцелуй под вспышки фотокамер.

Газетчики расползлись; Гленда помахала рукой. Тишина – голоса отдаются далеко.

Рок: «Черт, теперь я без колес».

Гленда: «Возьми мою тачку и приезжайте вместе с Крутым. Через два часа – устроит?»

Рок схватил ключи и был таков – сияя как медный пятак. «Корвет» тронулся с места – завоняло жженой резиной – Гленда поморщилась. «Приезжайте вместе с Крутым» – смешно. За ним.

На юг по Гоувер, затем на восток до Франклин. Машин мало – и хвоста за мной нет. На север по Вестерн – наверное, из-за разрешения Микки на съемку открыли-таки дорогу через парк.

Лос-Фелиз, поворот налево. Ферн-Делл – водопады и склоны перед холмами Гриффит-парка. Тормозные огни – ч-черт – Ферн-Делл – ребята из Отдела нравов прозвали это место «раем для членососов».

Он припарковался – час пик – во тьме алеют огоньки сигарет. Резко поворачиваю вправо и торможу – мои фары осветили Рока и какого-то смазливого молодого хлыща.

Я выключил фары, открыл окно. Близко – вот что я услышал:

– Привет!

– Привет.

– Я… я считаю, что осень – лучшее время года в Лос-Анджелесе. А ты?

– Ага, я тоже. Слушай, я тут взял погонять классную тачку. Может, мы еще успеем на последнее представление в «Орхидею», а потом куда-нибудь сходим? У меня есть пара часиков до того, как я заберу своего парня… в смысле подцеплю себе кого-нибудь.

– А вы слов даром не теряете.

– Я не теряю даром времени. Ну же, скажи, что согласен.

– Нет, сладкий. Ты – большой и сильный, я таких люблю. Но в последний раз, когда я вот так же согласился пойти с большим и сильным парнем, он оказался помощником шерифа.

– Да ладно тебе.

– Нет, nein, поп. Кроме того, я слышал, что по Ферн-Деллу рыщут полицейские из Отдела административных правонарушений.

Чушь – наш отдел никогда не имел дела с педиками. Разве только лопух Джуниор – крутой ковбой из Отдела нравов.

Рок: «Спасибо за воспоминания». Чиркает спичкой, зажигает сигарету. Теперь они идут медленно – слежу за тем, как пидоры по очереди затягиваются сигареткой.

Потянулось время, музыкальное сопровождение – стоны парочки из близлежащих кустов. Час, час десять – из леска вынырнул Рок, застегивая ширинку.

Вжиииик – «корвет» сорвался с места. Я за ним – медленно, машин нет, наверное, он едет на съемочную площадку. Откуда ни возьмись – дорожная застава – вооруженные битами парни пропускают его.

Фары грузовика из темноты – отъезжаю назад, наблюдаю.

Визг тормозов – здоровенный грузовик с безбортовой платформой, полной пикетчиков. Белый луч прожектора – ослепить цель. Парни попрыгали с платформы – крепкие, ни дать ни взять «Луисвилль Слаггерс».

С треском разлетелось лобовое стекло – шатаясь, выскочил какой-то человек, выплевывая осколки. Водитель попытался бежать – очередь снесла ему нос.

Края платформы треснули – ребята с битами совсем близко – принялись лупасить пикетчиков по ребрам. Фэтс Медина схватил кого-то за волосы и потащил – начисто содрав скальп.

Но криков нет – что-то не так – почему нет звука?

Обратно в Ферн-Делл, к дому Гленды. Криков по-прежнему нет – странно – и тут я понимаю: в ушах моих так бешено колотится пульс, что практически ничего не слышно.

Подождем, когда мальчики выйдут – «Рок! Крутой!» – голос у него ну впрямь как у пидора, у этого убийцы восьмерых. Подозрительно: два часа ночи, где-то тут моя сирена-шлюшка…

Горит один фонарь – над ее подъездом. Я включил рацию и принялся слушать, чтобы хоть чем-то себя занять. Голоса – настраиваю на полицейскую частоту – бормотание, шипение.

Дело о мехах Гурвица – ребята из Отдела ограблений. Узнаю голоса: Дик Карлайл, Майк Брюнинг – приспешники Дадли Смита. Никаких следов: Дад требует, чтобы они разобрались как следует. Трескотня: вклинилась какая-то другая станция. Брюнинг: Дад снимает Джонни Дьюхеймела с работы в Отделе по борьбе с оргпреступностью – этого громилу – бывшего боксера. Опять помехи – я покрутил ручку – ограбление винного магазина на Ла Брея.

На стоянку въехал «корвет» – мальчики, обнявшись, стали подниматься к Гленде.

Один звонок – открылась и закрылась дверь.

Прикидываю, как пробраться:

Через сам дворик – слишком рискованно. Через крышу – тоже: не на что взобраться. Обойду-ка я бунгало – может, там есть окно, в него и подглядим.

Рискну? – это того стоит – слишком смачные слухи.

Я вышел из машины, зашел за бунгало, сосчитал задние двери – раз, два, три – плотно закрыты на засов. Одно окно есть – шторы приоткрыты – посмотрим:

Темная спальня, дверь в смежную с ней комнату открыта.

Аккуратно нажимаю на стекло, давлю. Открылось – ни дребезга, ни скрипа. Через подоконник – раз – и внутри.

Запахи: чистое белье, застарелые духи. Темнота, серая – разглядел только кровать да книжные полки. Голоса – ухватился за дверь – прислушиваюсь.

Гленда: «Что ж, это прецедент».

Крутой: «Не самый удачный, милая».

Рокуэлл: «Мари „Тело" Макдональд – пришла из ниоткуда, сделала карьеру – и потом – р-раз – ее ни с того ни с сего похищают. Газетчики мигом учуяли игру на публику. Я полагаю…»

Гленда: «Это все было так ненатурально, вот почему – у нее даже прическа не испортилась. Помните, что наше кино спонсирует Микки Коэн. Он на меня запал, так что прессе можно преподнести гангстерский след. Когда-то меня содержал Говард Хьюз, что тоже делу не помешает…»

Крутой: «„Содержал" – вау, какой эвфемизм!»

Рок: «А что такое „эф… эвфемизм"?»

Крутой: «Хорошо, что ты красавчик – мозгами бы ты работать не смог».

Гленда: «Прекратите и послушайте меня. Я вот о чем: что подумает полиция? Явно не похищение с целью выкупа – кто станет тратиться из-за нас с Роком? Я вот думаю…»

Крутой: «Полиция заподозрит месть Микки или что-нибудь в этом духе, а Микки ничего не будет знать. Полиция обожает беспокоить Микки – собственно, это любимое занятие всего Полицейского управления Лос-Анджелеса. А вы двое будете молодцом. Джордж Индж влепит вам пару плюх – слегонца, чтобы было правдоподобней. Полиция вам поверит, так что беспокоиться нечего. Вы оба предстанете жертвами похищения, так что внимание общественности вам обеспечено».

Рок: «Смысл так изощряться?»

Гленда: «Скомпрометировать Говарда, глупый. Он никогда не станет расторгать контракт с прекрасной жертвой похищения».

Крутой: «Скажи, сладкая, – он правда ненормальный?»

Гленда: «Еще какой».

Все трое громко расхохотались. Смешно: подстроенные похищения всегда проваливались.

Скрипнула дверь: я вжался в стену, прищурился. Гленда: халат, влажные волосы: «Он говорил о самолетах, чтобы возбудиться. А мои груди называл: „твои пропеллеры"!»

И снова смех – Гленда выскользнула из поля моего зрения. Скрип патефонной иголки: Синатра; подожду, пока кончится песня, – вдруг еще раз доведется увидеть.

Безуспешно – только медленный синатровский «Отлив». Через спальню – в окно; в висках бешено стучит: «Не закладывай ее».

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Чудовища:

Чарльз Исслер – признание; нашумевшие убийства женщин. «Ударь меня, ударь!» – говорили, он кусал ребят из Отдела убийств, которые игнорировали эту его просьбу.

Майкл Джозеф Крагман, признание 187 под названием «Иисус Христос». Мотив: месть – типа «Иисус спал с его женой».

Переворачиваю страницы:

Дональд Фицхью – признание: убийства трансвеститов. Томас Марк Джануэй – педофилия; ТРЕКЛЯТЫЙ ИНСТИНКТ: опять тут – спасу от него нет. Блуждающий Огонь – душитель – мучитель – убийца пьяных бродяг. Никаких возможных кандидатов…

Я проснулся.

ОПЯТЬ ИНСТИНКТ: Кафесьяны знали, кто вломился в их дом, – если я и найду подозреваемого, они все испортят.

Протоколы допроса – личные дела – а вот и самое последнее:

Джордж Сидни Индж, также известный как Джорджи. Белый мужчина, дата рождения 28 ноября 1922-го.

Осужден за сутенерство: 1948—1953 – в общей сложности четырнадцать месяцев в окружной тюрьме. Приводы за торговлю оружием: 1956, 1957, 1958 – приговоров не последовало. Последний известный адрес: 1219, Дюнсмюр, ЛА. Автомобиль: «Кадиллак-эльдорадо» 1951 года, регистрационный номер КЮР 288.

Крутой – Гленде: «Джордж Индж влепит вам пару плюх – слегонца».

Принял душ, побрился, оделся. Гленда улыбнулась, точно говоря: не спеши пока.

Бюро – на столе напоминание от Эксли: «459-е Кафесьянов – подробный рапорт». 8: 00 – дневная смена еще не заступила – нет потенциального помощника для визита к Джорджу Инджу.

Кофе – запоздалый. Позвонил какой-то тип из окружной прокуратуры – из-за той лажи с букмекерской конторой. Навешал ему лапши, как юрист – юристу. Появляется Джуниор: поднимается по лестнице, бочком, оглядываясь. Я свистнул – протяжно и хрипло.

Он подошел. Я захлопываю дверь кабинета, тусклым голосом: «Никогда не бросай трубку, когда говоришь со мной, и впредь думай, что говоришь. Еще раз такое повторится – и не видать тебе Бюро как своих ушей…

– Дейв…

– Какой я тебе, на хрен, Дейв? Стеммонс, придерживайся правил, черт тебя дери. Подчиняйся моим приказам, делай, что я говорю. А теперь: ты проверил личные дела проституток на соответствие с Люсиль Кафесьян?

– Н-ничего нет. Я… я п-проверял. – Нервничает, потеет.

Сменим тему:

– Это ты гонял педиков в Ферн-Делл?

– Ч-что?

– Какой-то тамошний пижон заикнулся, что парк, дескать, обрабатывает Отдел административных правонарушений. Мы с тобой оба знаем, что это т– чушь собачья. Я повторяю – это ты…

Руки вверх – умиротворяющим жестом: «Ладно, виноват, виноват. Я тут был обязан одному из моих давних студентов из академии. Он работает в Отделе нравов участка Голливуд, и у него завал – его шеф бросил почти весь отдел на поиски этого Блуждающего Огня. Я дал ему парочку ребят и помог чуток. Послушай, мне неловко, что я нарушил правила…»

– Впредь учи правила, мать твою так!

– Конечно, Дейв. Извини.

Трясется, потеет – я дал ему платок. «Ты когда-нибудь слышал о сутенере по имени Джордж Индж? Он еще пушками приторговывал?»

Закивал – рад стараться: «Слышал, он еще и насильник. Кто-то из парней в отделе рассказывал мне, что он любит побивать баб, которых трахает».

– Вытри свою рожу, а то вон пот на пол капает.

Джуниор делает рывок – на меня направлен пистолет – рука трясется. Быстро – бью его по руке; от перстня-печатки – память о юрфаке – кровавый след.

Стискиваю его пушку – аж пальцы побелели. Задумался – опустил ее.

– Не остывай, крутой парень. Сейчас мы едем на дело, и мне надо, чтобы ты был на взводе.

Каждый на своей машине, излагаю ему полуправду: хороший полицейский – плохой полицейский, ареста не последует. Оставайся на взводе: у меня тут кое-что ожидается сегодня вечером, а это чертово фальшивое похищение может пустить все насмарку. Джуниор: «Конечно, Дейв, конечно», – весь из кожи вон.

Я добрался до места первым – пародия на «шато» – четыре этажа, на каждом – квартир по десять. На стоянке – к «эльдо» пятьдесят первого года – что соответствует информации из личного дела Инджа.

Проверил почтовые ящики: ага, 104 – Дж. Индж. На тротуар двумя колесами заехал «форд» Джуниора. Я побежал через площадку.

Меня догнал Джуниор. Я подмигнул ему, он мне – похоже на нервный тик. Я нажал кнопку звонка.

Дверь с треском приоткрылась. Касаюсь мочки уха – вперед, плохой парень.

Джуниор: «Полиция, открывайте!» – неверно – я дал сигнал пнуть дверь.

Дверь распахнулась. На пороге: жирный бандюга с поднятыми вверх руками. На них – застарелые следы от уколов – сейчас завопит: «Я чист!»

– Я чист, ребята! У меня неплохая работа, и тест показал, что я больше не ширяюсь! Я еще отбываю условный, и мой инспектор по надзору знает, что я соскочил с иглы и теперь только бухаю!

Я улыбнулся: «Мы верим, что вы чисты, мистер Индж. Можно войти?»

Индж посторонился. Джуниор закрыл за нами дверь. Халупа: раскладушка, везде валяются винные бутылки. Телевизор, журналы в ярких обложках: «Строго секретно», еще какие-то девчачьи.

Джуниор: «Лицом к стене, засранец!»

Индж распластался вдоль стены. Я осмотрел обложку «Строго секретно»: «Мари „Тело" Макдональд, похищение оказалось фальшивкой!»

Джорджи жевал обои, Джуниор – медленно, со знанием дела, его обыскивал. Страница два: некий приятель отвез Мари в Палм-Спрингс и спрятал в заброшенной шахте. Потребовал выкуп – ее агент позвонил в ФБР. И неизбежный стеб: пять шагов, как подстроить свое собственное похищение.

Джуниор врезал Инджу – по почкам – уже неплохо.

Джорджи согнулся пополам, судорожно вдохнул. Я принялся рассматривать фотографии: садо-мазо – связанные, с кляпом во рту женщины.

Джуниор пнул Инджа – тот вновь распластался вдоль стены. Блондинка, чем-то похожая на Гленду.

Вслух: «Урок номер один: звоните Хедде Хоппер заранее. Урок номер два: не нанимайте похитителей на актерских кастингах. Урок номер три: не платите выкуп мечеными фэбээровцами купюрами». Чья идея, Джорджи, – твоя или Крутого Веккио?

Молчание.

Я поднял вверх два пальца: ДАВАЙ. Джуниор врезал ему пару раз по почкам – изо рта Инджа пошла пена.

Перед ним, на корточках:«Расскажи нам все. Этого не случится, но все-таки расскажи. Будешь умницей – и твой инспектор ничего не узнает. Будешь играть в молчанку – привлечем за хранение героина».

Бульканье: «Да пошли вы…»

Два пальца: ВПЕРЕД.

Снова кулаки – со всей дури – Индж рухнул на пол и скрючился в позе эмбриона. Хлоп – удар кулака приходится по полу – Джуниор взвыл и выхватил свою пушку.

Я выхватил ее у него – проверил патронник, вышвырнул на пол обойму.

Джуниор: «Господи, Дейв!» – прощай, крутой парень.

Индж застонал – Джуниор пнул его ногой – аж ребра затрещали.

«ХОРОШО! ХОРОШО!!»

Я дотащил его до стула и усадил; Джуниор отобрал свою пушку. На кровати – винище; сбрасываю его на пол.

Бульк-бульк-бульк – Индж закашлял, отрыгнул кровь. Джуниор на карачках – ищет свою обойму.

– Так чья идея?

Индж: «Откуда в-вы…» – морщится.

– Не ваше дело. Отвечайте на вопрос: чья идея?

– Крутого. Крутой В., это он придумал. Дело в карьере его дружка да еще этой блондинки – за компанию. Крутой сказал – три штуки и чтоб поаккуратней. Послушайте, я согласился, чтобы вспомнить вкус…

Джуниор: «Вкус чего? Не героина ли? Я думал, ты чист, засранец».

«„Засранец", хм. Как ковбой в дешевом вестерне. Ты свой жетон, часом, не в коробке с овсяными хлопьями нашел?»

Осадил Джуниора: «Вкус чего?»

Хихиканье. «Я больше не торгую пушками, я больше не поставляю женщин клиентам. Я соскочил с иглы и теперь только вино пью, правда, так что мои вкусы теперь…»

– Вкус чего?

– Ч-черт, я просто хотел побить эту сучку Гленду. Я так и застыл – Индж продолжал говорить – от него разило дешевым пойлом.

– … я п-просто хотел испортить хоть что-нибудь, с чем соприкасался Говард Хьюз. Во время войны меня вышвырнули с авиационного завода Хьюза, и, наверное, я решил отплатить ему через эту Гленду. Ла-ла-ла, славная такая…

Я опрокинул его стул и швырнул в него его же собственный телевизор – кинескоп и трубки с шумом и треском лопнули. Выхватил у Джуниора пушку – прицелился – нажал на курок – щелк-щелк – я же сам вытащил обойму, вот раздолбай.

Индж заполз под кровать. Оттуда, мягким голосом:

– Послушайте, не подумайте, что ваша Гленда – «моя прекрасная леди». Я ведь ее знаю, она работала проституткой на этого сутенера, Дуайта Жиллетта. И я могу рассказать о ней такое, что потянет на газовую камеру.

Жиллетт – смутно припоминаю – кажется, нераскрытое убийство. Разрядил свое оружие – гарантия безопасности.

Индж, по-прежнему мягким голосом: «Слушайте, в то время я приторговывал пушками. Гленда это знала, Дуайт ее поколачивал, и она купила у меня «тридцать второй» для самозащиты. Не знаю, что там у них произошло, смысл в том, что это Гленда застрелила Жиллетта. Она выстрелила в него, потом отобрала его нож. Потом – ч-черт, она порезала его и продала мне этот пистолет обратно. Я спрятал его – так, прикинул, может, когда-нибудь, зачем-нибудь – вдруг на нем остались отпечатки и все такое? Я собирался пригрозить ей – а тут еще эта история с похищением. Крутой ничего об этом не знает, а вы вполне можете устроить ей газовую камеру».

Вспомнил!

1955 – 1956 гг.: Дуайт Жиллетт, мулат-сутенер, найден мертвым в собственном доме. За дело взялись ребята из участка Хайленд-парк: смертельные огнестрельные ранения, удары ножом нанесены уже трупу. Человек с ножом Жиллетт – также известный как Бритва. Экспертиза: две группы крови, женский волос и фрагменты кости. Предположительно: потасовка, переросшая в поножовщину, с какой-то проституткой; последняя застрелила и прирезала опытного фехтовальщика на ножах Жиллетта.

По спине – мурашки.

Индж не унимался – нес какой-то бред – я его не слышал. Джуниор что-то беспрестанно строчил в своем блокноте.

Пусть себе – хрен с ним – надо найти пистолет.

Одна комната – обыскать легко – платяной шкаф, ящики стола, серванты. Индж треплется без умолку – Джуниор пытается упросить его вылезти из-под кровати. Тщательно, но тщетно: какие-то журнальчики, формы для заполнения отбывающими условный срок, презервативы. Временами оглядываюсь: Джуниор, специалист по свидетельским показаниям, листает страницы блокнота.

Оружия нигде нет.

– Дейв…

Индж устроился поудобнее – до половины приговорил очередную бутылку. Джуниор: «Дейв, у нас тут, выходит, убийство».

– Нет. Случай слишком давний, а из доказательств – только треп этого придурка.

– Дейв, ну же…

– Я сказал «нет». Индж, где пушка?

Молчит.

– Черт возьми, скажи мне, где пушка?

Никакой реакции.

– Отдай мне чертову пушку, Индж!

Джуниор подает мне быстрые сигналы рукой: ПОЗВОЛЬ МНЕ ЕГО ОБРАБОТАТЬ.

Дерьмовая работа – отбираю у него блокнот. Открываю: наводка Джорджи – детали, приблизительные Даты. Оружие не найдено – шансы найти какие-нибудь сносные отпечатки тридцать к одному.

Джуниор, вредничает:

– Дейв, отдай мой блокнот.

Сую ему блокнот: «Подожди снаружи».

Свирепый взгляд-буравчик – неплохо для такого придурка.

«Стеммонс, подождите снаружи».

Джуниор меееедленно вышел – крутой парень. Я запер дверь и устремил взоры на Инджа.

– Отдавай пушку.

– Не дождетесь. Тогда я был напуган, но теперь я думаю иначе. Хотите мою версию?

Кастет наготове.

– Моя версия заключается в том, что пацан считает обвинение в убийстве этой шлюшки Гленды хорошей идеей, но вы по какой-то причине так не считаете. Я также знаю, что если я отдам вам тот пистолет, то это будет классифицироваться как грубое нарушение правил отбывания условного наказания – укрывательство чертовой контрабанды. Знаете, что такое тюрьма? Знаете…

Я ударил его – раз-другой-третий – по вялым мускулам, по лицу, с треском ломая кости, – момент истины.

– Никакого похищения. Ни слова Крутому или Рокуэллу. Ни слова о Гленде Бледсо, и не вздумай к ней приближаться. И не вздумай отдавать пушку – ни моему напарнику, ни кому-либо еще.

Кашель, стоны, сдавленные хрипы утверждения. На моих руках – кровавая слюна, в руке, на которой надет кастет, мурашки от ударов. Выходя из квартиры, спотыкаюсь об останки телевизора.

На тротуаре – Джуниор, курит. Без предисловий: «Надо арестовать эту Бледсо за убийство Жиллетта. Боб Галлодет обеспечит Инджу иммунитет от обвинений в хранении оружия. Дейв, она – бывшая подружка Говарда Хьюза. Это – громкое дело, черт дери».

В голове – бешено пульсируют мысли: «Чушь. Индж рассказал мне, что история с пистолетом – ложь. Все, что у нас есть, – убийство трехлетней давности и в качестве свидетеля – какой-то уголовник, знающий понаслышке, в чем было дело».

– Нет, Индж солгал как раз тебе. Я полагаю, оружие он все-таки сохранил.

– Галлодет не станет возобновлять дело. Я – юрист, а ты – нет.

– Дейв, просто послушай.

– Нет, забудь. Ты был молодцом, но все кончено. Мы пришли сюда, чтобы сорвать намечающееся преступление и…

– … и защитить этот твой «приработок».

– Вот именно, о чем я тебе еще раз напоминаю.

– Что является незаконным заработком в нарушение устава.

В ярости: «Да нет здесь никакого дела. Мы занимаемся ограблением Кафесьянов – которое как раз и является тем самым громким делом, во всяком случае, так считает Эксли. Если хочешь отдачи, помогай мне его раскрыть. Может, мы прокатим это дело, может, нет. В нем есть некоторые острые углы, которые могут скомпрометировать Управление – надо разобраться, как поступить с ними, и я не собираюсь допускать, чтобы ты поднимал шум из-за какого-то давно почившего сутенера».

– Убийство есть убийство. И – знаешь, что я думаю? Тупой маленький засранец. «И что же?»

– Я полагаю, что ты защищаешь эту женщину.

Ярость – до темноты в глазах.

– И еще я считаю, что для продажного полицейского ты слишком скромен. Хочешь красть – так кради много. Если бы я решил нарушить устав, я бы так не мелочился.

КРАСНАЯ ПЕЛЕНА: кастет наготове.

Чистый заяц – Джуниор летит к своей машине, трогается, опускает окно. «Ты поплатишься за то, как ты ко мне относишься! Поплатишься! Я получу свое, и чертовски скоро!»

КРАСНО-ЧЕРНАЯ ПЕЛЕНА.

Джуниор пролетает на красный свет.

Я приехал на съемочную площадку – для того лишь, чтобы увидеть ее. Я решил, что одного взгляда будет достаточно, чтобы понять: да или нет.

Большие голубые глаза смотрели прямо сквозь меня: догадаться невозможно. Она играла, смеялась, говорила – по голосу тоже ничего нельзя было понять. Притаившись возле трейлеров, я пожирал ее долгими взглядами: мисс вампир – предполагаемая убийца сутенера. Смена костюма – вместо бесформенной хламиды – открытое платье…

Шрамы от лезвия, посмотрим: сработано ножом, проколы – один удар оставил зазубрину на кости. Прямо скажем, в духе «Строго секретно»:

ШЛЮХА-АКТРИСА УБИВАЕТ МУЛАТА-СУТЕНЕРА!!! НЕСЧАСТНАЯ ЛЮБОВЬ АВИАМАГНАТА!!! КОРРУПЦИЯ В ПОЛИЦИИ: СТРАЖ ЗАКОНА ЗА РЕШЕТКОЙ!!!

Я смотрел, как она играла, втихаря посмеиваясь над всей этой дурацкой историей. Стемнело – я продолжал смотреть, никто не тревожил покой съемочного соглядатая, притулившегося к стене ближайшего трейлера.

Из-за дождя съемки пришлось прекратить – а то так и простоял бы всю ночь.

Таксофон, ни хрена никого на месте: ни Эксли в Бюро, ни Джуниора, чтобы улестить или пригрозить.

Уилхайта – прощупать почву – тоже ни в отделе, ни дома. «К Хоуди» на Уайн-стрит – ужин, бумажная работа.

Написал два варианта рапорта для Эксли – во втором ни слова о Люсиль – страховка на случай, если я все же приму условия Уилхайта. Этот чертов головняк с ложным подозреваемым – к чертям его собачьим – Эксли вряд ли проглотит фальшивку, а Кафесьянам останется один большой разводной ключ. Трудно сконцентрироваться – перед глазами маячит Джуниор, грозящий поведать миру об убийце Гленде.

Бывшая шлюха Гленда, шлюха Люсиль.

Дождь размывал силуэты прохожих. Разглядеть лица трудно, зато легко представлять: все женщины запросто становятся Глендами. В окно заглядывает брюнетка – на долю секунды она показалась мне Люсиль К. Едва не опрокинул столик, поднимаясь; она помахала официантке – всего-навсего простушка.

В Черный город – больше некуда.

Систематизирую:

Конкретных адресов, где видели вуайериста, не указано – зло берет, как халтурно управляются с бумагами в иных подразделениях – ни тебе адресов борделей, ни конкретных джаз-клубов – как тут работать? Угол Саут и Вестерн, одна рука – на руле, второй черкаю названия мотелей. Систематизируем: за мной хвоста нет, от Адамс до Флоренс – ровно сорок один мотель-бордель.

Джаз-клубы, спокойнее: Централ-авеню, на юг: девятнадцать клубов, а если считать еще и бары, цифра возрастает до шестидесяти с гаком. Из-за дождя прохожих заметно поубавилось; размытые неоновые вывески оказывают прямо-таки гипнотическое действие, ежесекундно мелькая в лобовом стекле.

Дождь начинает утихать: время для кофе с пончиком.

Забегаловка Купера на Централе – блядский рай – угощаю девочек кофе и показываю фотографию Люсиль. Почти все – «нет», одно «да» – девчонка, работавшая в восточной части Вестерн и Адамс. Рассказала: Люсиль работала «время от времени» – да, всегда одета в обтягивающие штанишки – ни уличного прозвища, ни контактов с товарками.

Штанишки в обтяжку – разодранные и забрызганные спермой – мой грабитель.

Полночь – половина клубов закрываются. В свете неона застигаю хозяев, запирающих свои заведения. На расспросы о вуайеристе: «Чего?» Фотография Люсиль – и здесь тишина.

Час ночи, два – дерьмовая полицейская рутина. Шлюхи на автобусных остановках и стоянках такси – расспросы о Люсиль с засевшим в башке образом Глен-ды. И снова «нет», да и дождь припустил – прячусь в ближайшей закусочной.

Прилавок, столики. Битком – сплошь черномазые. Шепчут, толкают друг друга локтями – учуяли представителя закона. За ближайшим столиком – две шлюшки – что-то быстро прячут под столик.

Подсел к ним. Одна попыталась сбежать – я поймал ее за запястье и рывком усадил обратно. Та, что поближе, – невзрачная мулатка. Законченная наркоманка – нутром чую.

– Сумочки на стол!

Медленно и спокойно: из-под стола появляются две дамские сумки из фальшивой змеиной кожи. Ага, а вот и оно: таблетки бензедрина в серебристой фольге.

Меняем тему: «Ладно, вы чисты».

Черненькая: «Твою маааааать».

Мулатка: «Ты, что ты…» Достаю фото Люсиль: «Видели ее?» Недра дамской сумочки – желтая запивает таблетки бензедрина кофе.

– Я спрашиваю, вы ее видели? Мулатка: «Нет, но другой по-лицейский…» Темнокожая шикнула на нее – я увидел, как она толкает подругу локтем.

«Какой еще „другой полицейский"? И не вздумайте мне врать!»

Мулатка: «Другой по-лицейский – он приходил сюда и спрашивал об этой девушке. У него не было никакой фотографии, но у него был этот… как его… полицейский фоторобот, как он его назвал. Да, это та самая девушка. Хорошая фотка, я б сказала».

– Он был молодой? Светло-русые волосы, лет около тридцати?

– Да, так где-то. И у него была эта прическа, как ее – пом-па-дур, и он ее постоянно поправлял.

Джуниор – должно быть, утащил составленный в Бюро портрет. «Что за вопросы он вам задавал?»

– Он спросил, не появлялась ли здесь эта белая малышка. Я ответила, что не знаю. Он спросил, работаю ли я в окрестных барах, я ответила, что да. Потом он спросил про какого-то типа, который подглядывал в окна, и я ответила, что первый раз слышу о каком-то типе, чтобы он в окна подглядывал.

Приобняв темнокожую: «Он ведь и тебя про то же спрашивал, да?»

– Да, и я ему ответила то же самое, потому что это чистая правда.

– Верю, но я заметил, как ты толкнула локтем подружку, что значит, что ты рассказывала ей что-то еще об этом полицейском, потому что именно ты странно себя повела. Выкладывай, пока я не нашел в твоей сумочке еще что-нибудь интересное.

Возмущенное бормотание – здесь явно не любят блюстителей закона. «Говори же, мать твою».

Вступается мулатка: «Линетт рассказала мне, что раз видела, как этот полицейский тряс человека на парковке возле „Бидо Лито". Цветного человека, и Линетт сказала еще, что этот легавый с пом-па-дуром отобрал у него деньги. Еще Линетт видела, как этот же полицейский разговаривал в „Бидо" с каким-то симпатичным блондином, тоже по-лицейским, который работает на ужасного Дадли Смита – он очень любит, когда его люди шерстят цветных. Это же прааааавда, скажи, Линетт?»

– Ко-нечно, милая. Прааааавда. Провалиться мне сквозь землю, если я вру!

Сквозь землю.

Джуниор – вымогатель? – «Хочешь брать – бери по-крупному». «Хорошенький блондинистый полицейский» —???

– Кто был тот цветной из «Бидо Лито»?

Линетт: «Я не знаю, я его не видела – ни раньше, ни потом».

– Что вы имеете в виду под словом: «тряс»?

– В смысле – он бил того беднягу, требуя денег, и грубо с ним разговаривал.

– А имени того светловолосого полицейского не припомнишь?

– Не-а, я только видела его с мистером Смитом, и… он такой лапочка, что я бы с ним за бесплатно…

Линетт рассмеялась. Мулатка зычно расхохоталась ей в такт – и скоро уже ржало все заведение. Надо мной.

«Бидо Лито» на Шестьдесят восьмой и Централ – закрыто. Запомнить: улика против идиота Джуниора.

Осмотрел парковку – ничего подозрительного – из дверей соседнего заведения доносится музыка. Прищурившись, разглядываю вывеску: «Сегодня вечером – квартет Арта Пеппера». Арт Пеппер – «Жизнь без прикрас» – разбитая пластинка Томми К.

Странная, необычная музыка: пульсирующая, диссонирующая. Расстояние искажало звук – я попытался синхронизировать его с движениями болтавших на тротуаре людей. Лиц не разглядеть – но легко представить: и снова все женщины – Гленды. Музыка нарастает – аплодисменты. Подхожу поближе, чтобы разглядеть прохожих. Слишком: двое негров передают друг другу косяк – оба смылись, не успел я и глазом моргнуть.

Подобравшись, я вошел. Темно – ни портье, ни платы за вход; на освещенной сзади сцене – четверо белых мужчин. Саксофон, бас, фортепиано, ударные – четыре такта – нечто среднее между музыкой и шумом. Я занял столик, схватил кем-то оставленную бутыль виски.

Глаза привыкли к темноте – я разглядел, что в бутылке – бурбон, а рядом стоит стопка. Придвинул стул – и стал смотреть и слушать.

Соло на саксе – гудение – вопли – вой; налил себе порцию, опрокинул.

Жжется – я подумал о Мег – наши выпивохи-родители навсегда отбили у нас тягу к спиртному. Кто-то чиркнул спичкой – и за ближайшим столиком обнаружился Томми Кафесьян. Три стопки подряд – и мое Дыхание сделалось в такт музыке. Крешендо – и – без перерыва – баллада.

Удивительной красоты: сакс, фоно, бас. Шепот там и сям: «Чамп Динин», «Это Чамп». Разбитая пластинка Томми: «Меееедленные мысли».

Еще стопка – басовые нотки – сбивчивый стук сердца. Гленда, Мег, Люсиль – градус смягчил из черты, их лица…

Свет у входной двери: Томми К. уходит.

Ну-ка, оправдаем свою ренту: настоящий нюх полицейского.

Вуайерист – грабитель – мучитель собак – один и тот же человек. Извращенец – любитель джаза – шум помогал сосредоточиться.

Шум, музыка – пойди догони.

Итак, бордели: расположены близко-близко друг к другу в один длинный ряд. Квартал красных фонарей. Оштукатуренные полуподвалы, яркие краски – за ними – проход. Вход по лестнице через крышу: я припарковался, взобрался, заглянул.

Закружилась голова: последствия шума-музыки и выпитого. Скользко – осторожничаю, надо ухватиться – неразбавленное виски в голове заставило меня взяться за высокий столб с вывеской. Проветриваюсь, осматриваюсь: окна.

В некоторых из них – свет. Комнаты для свиданий – голые стены и больше ничего. Алкоголь почти выветрился – от музыки шатало сильней.

Загорелся и тут же погас свет. Голые стены – лиц не видно, тем легче их представить:

Гленда, убивающая сутенера.

Голая Гленда – с телом Мег.

Мурашки – спотыкаясь, плетусь к машине, врубаю обогреватель, завожу мотор…

Дом Мег – свет не горит. Голливуд – дом Гленды – темно. Обратно к себе – проверим почту – в ящике письмо от Сэма Джи.

Билеты на бейсбольный матч. Приписка: «Спасибо за то, что научил негритосов летать».

Шум-музыка – ухватив ящик обеими руками, я расколотил его.

«Лос-Анджелес Таймс», 4 ноября 1958 года

Исход выборов в городской совет: участь «Чавес Рей-вин» решена

Борьба за место представителя Пятого округа в городском совете обещала быть жаркой, а сегодняшнее голосование – и вовсе стать объектом пристальнейшего внимания. Но пока кандидаты на различные посты в правительственных, муниципальных и судебных органах с трепетом ожидали новостей из избирательных участков, единственный республиканский кандидат в городской совет Томас Бетюн со своим семейством преспокойно отдыхал в своем доме в Хэнкок-парке.

До прошлой недели Бетюну составлял жесткую конкуренцию Мортон Дискант, его оппонент от либерал-демократов. Дискант, опираясь на свою прочную репутацию защитника демократических свобод, постоянно выставлял Бетюна пешкой в игре лос-анджелесского политического истеблишмента, примером чему приводил историю с «Чавес Рейвин». Так что Пятый округ, двадцать пять процентов населения которого составляют негры, стал своего рода лакмусовой бумажкой: как отреагируют избиратели на шумиху вокруг дилеммы – стоит ли выселять латиноамериканскую бедноту с территории «Чавес Рейвин», чтобы построить на месте их ветхих жилищ стадион для «Лос-Анджелес Доджерс»?

Дискант уделял особое внимание этой ситуации вкупе с тем, что он называл «сопутствующими факторами» – якобы чересчур напористыми методами работы Полицейского управления Лос-Анджелеса и «поборников газовой камеры» – окружной прокуратуры Лос-Анджелеса. Причем более чем лакмусовой бумажкой – выборочный опрос показал, что текущая расстановка сил в городском совете по данному вопросу составляет пять к четырем в пользу положительного решения, причем все прочие кандидаты – и республиканские, и представители либерал-демократов также ратуют за положительный исход. Таким образом, только избрание Мортона Дисканта могло легально отсрочить решение повенчать «Чавес Рейвин» с «Доджерс» на некоторое время.

Однако этого не будет. На прошлой неделе Дискант вышел из борьбы – как раз в тот момент, когда выборочные опросы показали, что он стал опережать своего единственного соперника. Итак, расстановка сил по вопросу «Чавес Рейвин» останется пять к четырем, а окончательное решение по данному вопросу будет вынесено в середине ноября. Причиной снятия своей кандидатуры Мортон назвал «личные обстоятельства» и от дальнейших разъяснений отказался. В политических кругах тут же поползли различные слухи на сей счет, и федеральный атторней Уэллс Нунан, также являющийся главным государственным обвинителем округа Южная Калифорния, озвучил свое мнение репортеру «Таймс» Джерри Абрамсу: «Я не стану называть имен, и, если честно, я не могу этого сделать. Но поступок Дисканта заставляет заподозрить, что его каким-то образом вынудили. А я по-прежнему останусь убежденным демократом и стану целеустремленно бороться с преступностью, что я показал, в частности, своим участием в сенатском мак-леллановском комитете; ибо пример моего хорошего друга Джона Кеннеди, тоже члена означенного комитета, показал, что можно быть одновременно умеренным либералом и непримиримым врагом преступного мира».

Отвечать на вопрос о своих политических амбициях Нунан отказался, а реакция самого Мортона Дисканта нам неизвестна, поскольку связаться с ним не удается. Член городского совета Томас Бетюн в интервью «Таймс» заявил: «Мне очень не хотелось бы побеждать такой ценой, ибо я надеялся на острую конкурентную борьбу. Готовьте хот-доги и арахис, [президент клуба «Доджерс»] Уолтер О'Мэлли, потому что я купил билеты на весь сезон. Играйте в бейсбол!»

«Лос-Анджелес Миррор», 5 ноября 1958 года

Окружным прокурором избран Боб Галлодет: самый молодой прокурор за всю историю штата

Этого и следовало ожидать: Роберт «зовите меня Боб» Галлодет, 38 лет, бывший сотрудник Полицейского управления Лос-Анджелеса и следователь окружной прокуратуры, вечерами посещавший лекции юридического факультета Калифорнийского университета, вчера был избран на пост окружного прокурора Лос-Анджелеса, опередив шестерых соперников и набрав пятьдесят девять процентов от общего числа голосов избирателей.

Его избрание стало очередной вехой стремительной карьеры, отмеченной небывалой полосой удач, главным образом неожиданной отставкой бывшего окружного прокурора Эллиса Лоу в апреле текущего года. Галлодет, бывший в то время любимцем Лоу, был избран и– о. окружного прокурора, – как предполагалось, во многом благодаря дружбе с начальником Бюро расследований Эдмундом Эксли. Убежденный республиканец, Галлодет намерен баллотироваться на пост генерального прокурора Соединенных Штатов на выборах 1960 года.

Он – верный страж закона и порядка и неизменная мишень для критики противников смертной казни всех мастей, считающих, что он явно переусердствовал, активно выдвигая таковую в качестве исключительной меры.

Недавно в адрес новоиспеченного окружного прокурора прозвучала критика иного рода. Уэллс Нунан, федеральный атторней округа Южная Калифорния и вероятный оппонент Галлодета на грядущих выборах генерального прокурора, заявил в интервью «Миррор»: «Поддержка окружным прокурором Галлодетом так называемого „законопроекта о легализации игорного бизнеса", ныне находящегося на рассмотрении в законодательных органах штата Калифорния, является пугающим противоречием основной позиции этого человека – его непримиримой борьбы с преступностью. Данный законопроект (который заключается в создании легитимных „зон", сосредоточенных в определенных районах города и находящихся под контролем полицейских подразделений на местах; в этих „зонах" предлагается официально разрешить карты, игровые автоматы, букмекерские конторы и прочие азартные игры и им подобные развлечения. „Зоны" эти будут облагаться высокими налогами в пользу бюджета штата) является, по сути, пощечиной общественной нравственности, замаскированной под деяние на благо города. Эти „зоны" станут магнитом для организованной преступности, и я призываю окружного прокурора Галлодета прекратить поддержку этого законопроекта».

На пресс-конференции, созванной с целью объявления намечающегося через пару дней в «Кокосовой роще» отеля «Амбассадор» приема в честь своего избрания, Галлодет развеял критику в свой адрес, главным образом заявление федерального атторнея Нунана: «Послушайте, он ведь уже является моим соперником – кандидатом на пост генпрокурора, а на эту должность меня только что выбрали. О моих политических планах: без комментариев. Мои комментарии по поводу избрания меня окружным прокурором: берегитесь, нарушители закона! И радуйтесь, жители нашего славного города: я здесь, чтобы сделать этот город мирным, безопасным раем для законопослушных граждан!»

Журнал «Строго секретно», 6 ноября 1958 года

Привет, «Доджерс»! Adios, угнетенные массы!

Вот какая штука, дорогие наши и уважаемые читатели: мы любим национальные виды спорта, как и все прочие, – но всему же есть предел! Ведь и у старушки Свободы на пальчиках написан, как говорят, какой-то девиз? Что-то вроде: «Дайте нам ваши бедные, угнетенные, униженные массы, жаждущие свободы»? Конечно, география восточного побережья – не наш конек, и мы прекрасно знаем, как вы все уже устали от всякого околопатриотического трепа. Послушайте, всем хочется, чтобы у «Доджерс» был отличный стадион – и нам тоже, но – репутация борцов с предрассудками диктует нам иной путь – пусть даже для поддержания нашей превосходной популярности! Социальный протест от «Строго секретно» – скажете, этого не может быть! Помни, дорогой читатель: ты узнаешь об этом первым!

Только представьте себе: городской совет Лос-Анджелеса собирается выселить несчастных, неимущих, неискоренимых мачо – латиноамериканцев из их древних, Дырявых и дышащих на ладан лачуг, из их нездорового, невеселого Шангри-Ла – «Чавес Рейвин». На их месте, кз* только уляжется пыль и уберется строительный мусор, появится новенький, с иголочки стадион для нашей блистательной, благословенной, быстрой бейсбольной команды «Доджерс» – а то ж где им еще зарабатывать последнее место в Национальной бейсбольной лиге? Только вообразите!!! Мы счастливы, вы счастливы! Вперед, «Доджерс»!!! Но что станется с обиженными «Доджерс», обездоленными оборванцами – обойденными судьбой мексиканцами?

Итак: Калифорнийское бюро по вопросам земельного и дорожного устроительства намерено выплатить переселенцам по десять тысяч пятьсот долларов каждой семье в качестве компенсации затрат на переезд – что является примерно половиной стоимости квартирки в трущобах таких живописных уголков нашего города, как Уоттс, Уил-лоубрук или Бойль-Хайте. Славное Бюро также озаботилось осмотром и оценкой дешевых зданий, построенных поспешно подсуетившимися подрядчиками, – будущих «Тако Террасес» или, там, «Энчильяда Эстейтс», в которых «Буррито Бэндитс», выселенные из злополучных зловонных «Чавес Рейвин», смогут преспокойно жить в наспех сколоченных, наскоро собранных трущобах и в радости танцевать страстное фанданго прямо на своих вшивых матрасах!

А как вам вот это: среди предполагаемых мест переселения рассматриваются бывшие конюшни, во время Второй мировой служившие тюремными камерами для интернированных японцев, и – только представьте! – бывший мотель-бордель в Линвуде, оснащенный кроватями в форме сердца и пошлыми зеркалами в позолоченных рамах? Каково? Ну ни дать ни взять офис «Строго секретно»!!!

Кстати! Арендная плата на богатом – в том числе и на сенсации – Сансет-стрип в последнее время возмутительно возросла – а до нас дошли слухи, что некоторые из отчаявшихся, обездоленных отщепенцев, наплевав на компенсации и бросив свои лачуги, собрались и вернулись в Мексику, не дожидаясь официальной даты выселения. А что, если «Строго секретно» переедет туда? Как результат, наш журналец станет обходиться вам намного дешевле! Если вы в это поверите, мы продадим вам Пендехо Пентхаус и новенький «Шевроле-хоризо»!

Но закончить эту статью нам хотелось бы на более серьезной ноте. Как выяснилось, лос-анджелесские власть предержащие нашли-таки человека, который раздает безделушки и упрашивает пока не съехавших обитателей «Чавес Рейвин» оставить свои лачуги и переселиться в законном порядке до истечения положенного срока, дабы не иметь неприятностей с властями. И кто же этот человек? Рубен Руис – известный боксер в легчайшем весе, недавно названный восьмым в рейтинге журнала «Ринг»; и «Строго секретно» не преминет уличить его в не совсем, так сказать, безупречном прошлом.

Врезка:

Рубен Руис отбывал срок за ограбление в Престонской колонии для несовершеннолетних.

Врезка:

У Рубена Руиса есть три брата: Рамон, Рейес и Рейнальдо-!!! (Господи – что за аллитерация – даже «Строго секретно» такое не под силу) – и у всех троих – судимости за ограбления и/или угоны автомобилей.

Врезка:

Рубен Руис был охраняемым свидетелем в недавно приказавшем долго жить «боксерском расследовании» нашего федерального умницы атторнея Уэллса Нунана. (Вы его, конечно же, помните, дорогие наши читатели: Другой свидетель по этому делу выпрыгнул из окна, когда охранявший его следователь пребывал в объятьях Морфея.)

Врезка:

Рубена Руиса недавно видели за ужином в отдельном кабинете ресторана «Тихий океан» с окружным прокурором Бобом Галлодетом и членом городского совета Томом Бетюном. И вот что мы недавно узнали: конфиденциально, строго секретно:

Брат Рубена, Рамон, несколько дней до этого был арестован за крупную кражу, но теперь обвинения волшебным образом сняты…

Вам есть над чем подумать, дорогие читатели: является ли случайным подобное захватывающее, забавное совпадение?

Является ли Рубен Руис подсадной уткой окружной прокуратуры и городского совета? Обязан ли беспринципный, бесперспективный бесенок Рамон своим освобождением полезным знакомствам своего предприимчивого братца? Помешают ли неспортивные, внеплановые занятия Рубену применить его убийственный хук слева на следующей неделе, когда на ринге стадиона «Олимпик» он будет мериться силами с крепышом Стиви Муром?

Помни, дорогой читатель: ты узнаешь это первым. Конфиденциально, без протокола: строго секретно.

Журнал «Строго секретно», рубрика: «Окно в преступный мир»,

6 ноября 1958 года

Мех смехотворным образом исчезает из мехохранилищ «мехового короля» – интересно, где мех сейчас?

Ты, конечно же, знаешь «мехового короля» Сола Гурвица, читатель: его реклама вечно крутится по телевизору в шоу Спейда Кули. Последний ролик представляет собой снегопад, засыпающий Китайский театр Граумана[16] и дрожащих зрителей в бермудах. А тем временем на сцене, сделанной в виде эскимосского иглу, навязчивым греческим хором вещает рекламный персонаж по имени норка Нортон: мол, ученые предсказали, что через несколько столетий на Землю вернется ледниковый период, так что покупайте меха Гурвица по неслыханно дешевой цене сегодня – разумные ежемесячные выплаты – и храните свои приобретения в холодильниках фирмы в долине Сан-Фернандо абсолютно бесплатно! Понимаете намек, дорогие наши читатели? Сол Гурвиц прекрасно знает, что в Южной Калифорнии торговать мехом – не самая прибыльная затея, и сам становится объектом насмешек, не упоминая об основном двигателе своей торговли: ибо люди в здешних краях покупают дорогие меха по двум причинам: хорошо выглядеть и показывать остальным, сколько у них денег.

Сообразили, в чем заключается лос-анджелесская специфика дела? Отлично, значит, вы на нашей волне. Слушайте дальше: бесплатное мехохранилище Гурвица сослужило ему отличную службу. Бр-р, холодно-то как. Ваши любимые шиншилла Шерри, норка Нортон и енот Энди в безопасности у Сола, ведь правда? Ну, до 25 октября так оно, по сути, и было…

В ту роковую ночь трое или четверо свирепых сорвиголов, предположительно знающих механику и электронику, смехотворно легко продвинулись в своей криминальной карьере, без помех справившись с охранником и унеся с собой меха общей стоимостью предположительно в миллион долларов. Доводилось ли вам видеть контракт на «бесплатное» хранение ваших мехов, дорогой наш читатель? Если нет, слушайте: ма-алюсеньким шрифтом там было пропечатано: в случае кражи контора «Меха Гурвица» гарантирует вам возмещение двадцати пяти процентов от установленной стоимости вашей меховой накидки или шубы – более того, еще один повод для смеха – полиция не имеет ни малейшего понятия, куда могли деваться ферштункенер похитители мехов!

Капитан Дадли Смит, начальник Отдела ограблений Полицейского управления Лос-Анджелеса, сообщил репортерам в полицейском участке Ван Нис: «Нам известно, что похитители взломали дверь и скрылись на большом грузовике с безбортовой платформой, их было трое или четверо; лица их были скрыты масками из чулок; к несчастью, пострадал охранник склада, который и дал нам описание грабителей. Им удалось вскрыть сложную систему замков, что обеспечило им доступ к мехам. Подкованность в техническом вопросе является отличительной чертой данной банды грабителей, и я не успокоюсь, пока не найду виновных».

Помогают капитану Смиту в раскрытии дела сержант Майк Брюнинг и сержант Ричард Карлайл. К всеобщему удивлению, недавно в этой команде появился еще один участник: сотрудник Джон Дьюхеймел – любителям бокса Южной Калифорнии он больше известен как Джонни «Школьник» Дьюхеймел – в прошлом победитель турнира «Золотые перчатки» в среднем весе. Капитан Смит и сержанты Брюнинг и Карлайл отказались давать интервью нашему журналу, но ведущему репортеру «Строго секретно» Дуэйну Такеру удалось-таки подкараулить Джонни Школьника на состоявшемся на прошлой неделе боксерском празднике на стадионе «Голливуд Легион». Конфиденциально, без протокола: строго секретно: вот что поведал Школьник на переменке:

Он назвал ограбление «преступлением, которое совершили профессионалы» и исключил версию о мошенничестве с целью получения страховки – хотя неоднократно сообщалось, что Сол Гурвиц – игрок и лудоман. Но тут Школьник прикусил язык и от дальнейших расспросов уклонился.

А что дальше? А дальше – в Пакоиме, то есть там, где располагается ограбленный склад Сола Гурвица, прошел пикет оскорбленных меховладельцев. Возмущенные скудными двадцатью пятью процентами компенсации, осиротевшие отцы нетерпеливо наседали на ни в чем не повинных норку Нортона, енота Энди и шиншиллу Шерри.

Вернитесь домой! У нас минус тридцать, мы мерзнем без вас!

Ожидайте рассказа о развитии событий в дальнейших выпусках рубрики «Окно в преступный мир». Помни, читатель: никакие помехи не помешают тебе услышать это первым: конфиденциально, без протокола, строго секретно.

«Лос-Анджелес Геральд Экспресс», 7 ноября 1958 года

Федеральный атторней объявляет о начале нового расследования

Сегодня утром, в заранее заготовленном, очень сдержанном в формулировках заявлении федеральный атторней Уэллс Нунан сообщил, что следственная группа Министерства юстиции, командированная в Южную Калифорнию, в ближайшее время начинает «тщательное, комплексное и далеко идущее» расследование, направленное на выявление деятельности организованных преступных группировок в Южном Централе Лос-Анджелеса. Он обозначил Данное расследование как «сбор доказательств и поиск преступных сообществ» и добавил, что его основная цель – предоставить «убедительные доказательства» специально для этого созванному федеральному Большому жюри, которое, в свою очередь, обещает громкие приговоры.

Сорокалетний Нунан, бывший член маклеллановского комитета по борьбе с организованной преступностью, пояснил, что новое расследование охватит такие аспекты криминального бизнеса, как транспортировка и последующая продажа наркотиков, нелегальная установка музыкальных, торговых и игровых автоматов. Также будет устроена «тщательная проверка» слухов, что Полицейское управление Лос-Анджелеса систематически практикует более чем халатное расследование дел об убийствах, где оба – и жертва и подозреваемый – негры.

Федеральный атторней отказался отвечать на вопросы журналистов, но подчеркнул, что в расследовании будут задействованы четверо атторнеев обвинения из его офиса, а также дюжина специально подобранных агентов Министерства юстиции. Закрывая пресс-конференцию, Нунан заявил, что заранее ожидает, что Полицейское управление Лос-Анджелеса откажется сотрудничать с ними в проведении расследования.

Глава Полицейского управления Лос-Анджелеса Уильям X. Паркер и шеф Бюро расследований Эдмунд Эксли были проинформированы о заявлении федерального атторнея Уэллса Нунана. Оба отказались от комментариев.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ВАМПИРА

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Представьте себе:

«Кокосовая роща», «гранд-прием». Шеф Паркер, Эксли – рассыпается в улыбках нашему мальчику: Бобу Галлодету – «Газовая камера». Официанты с подносами напитков, танцующие пары – Мег привела Джека Вудса, чтобы было с кем танцевать мамбо. Дадли Смит, мэр Поулсон, Том Бетюн – последний явно не спешил говорить мне «спасибо» за устранение конкурента.

Репортеры, представители клуба «Доджерс». Галлодет – ухмыляется под вспышки фотокамер.

Посмотрим, кто у нас тут:

Джордж Стеммонс-старший, двое приспешников Дадли: Майк Брюнинг, Дик Карлайл. Читаем по губам: ФЕДЕРАЛЬНОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ, ФЕДЕРАЛЬНОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ, ФЕДЕРАЛЬНОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ. Паркер и Эксли с коктейлями в руках – тоже ФЕДЕРАЛЬНОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ – ставки. Мимо в ритме танца пронеслись Мег с Джеком – она все еще спит с гангстерами – это все я виноват.

Время выдать себя: я должен поздравить Боба. Лучше подождать, пока он останется один, – у меня не самая безупречная репутация. Я наблюдал за толпой, глядя на лица и пытаясь прочесть мысли.

Эксли – высокий, легко узнаваемый. Он прочел мой рапорт о деле 459 – зацепки: Люсиль – вуайерист, фальшивое дополнение: дело – тухляк, лучше бросить все на фиг. Он сказал: продолжайте – какая-то часть меня возрадовалась – уж очень мне хотелось вывалять в грязи имя этой семейки. Два конца – и нет середины: она бы появилась, дозвонись я тогда до Дэна Уилхайта.

Инспектор Джордж Стеммонс-старший наливает себе пунша: Джуниор, постаревший на двадцать лет. Сам Джуниор не показывается с самого допроса Инджа – ситуация патовая – он знал, что Гленда Бледсо убила Дуайта Жиллетта. Его отчет о деле Кафесьянов: полный бред. Никаких совпадений имен шлюх/клиентов – слишком был занят моими визитами в Черный город; тот парень, коего он тряс возле «Бидо Лито», этот его приятель – «симпатичный блондинистый полицейский». И я знаю, кто это – Джонни Дьюхеймел, новый участник команды Дадли Смита, главы Отдела по борьбе с оргпреступностью.

Джуниор: не доверять ему, не отстранять от работы над делом – пока…

Теперь – соло:

Проверил личные дела проституток: успех – в Университетском участке, нашел имена клиентов – правда, без имен проституток. Проверил их через полицейскую картотеку: все данные фальшивые – большинство ребят из Отдела нравов не особо заморачиваются поиском подлинных – какой смысл наседать на любителей клубнички? Удача оставила меня – я записал вымышленные имена – на всякий случай – большинство пользуется одним и тем же именем.

Прогулки по Черному городу:

Опросил шлюх с Вестерн-авеню, угробил три вечера – Люсиль никто не опознал. Заглянул в участок на 77-й улице – новых сведений о давешнем вуайеристе нет. Решил сам заделаться вуайеристом: дом Кафесьянов, джаз по радио – чтобы не заснуть от скуки. Два вечера подряд – одни семейные ссоры, на третий – Люсиль осталась дома одна – стриптиз на публику – ее тело двигалось в такт музыке. Три ночи подряд, единственный зритель – я. Тот самый инстинкт: вуайерист – взломщик – грабитель – один и тот же человек.

Домашняя работа, две ночи подряд: слушал Арта Пеппера и Чампа Динина – музыкантов с разбитых пластинок Томми К. Мой собственной граммофон, пластинка крутится, тот самый инстинкт не отступает. Прослушав одну пластинку, возвращаюсь к дому – проследил, как Томми К. уезжал на своей машине – в «Бидо Лито». Открыл клуб – своим ключом – возле игровых автоматов – пакеты с травкой. Я позвонил Лестеру Лейку – назови-ка мне парочку дружков нашего Томми.

Непринужденная болтовня – вечеринка в самом разгаре. О чем-то разговорились Мег и Джек Вудс – должно быть, они начнут все сначала. Джек добыл для нас наши долги, мы заключили сделку: он – букмекерствует, мы сдаем квартиры в наших трущобах в Вестсайде. Держатся за руки – моя сестра и мой друг гангстер. Вымотался: я ведь еще и за Глендой следить успевал.

Хреново: я не мог расторгнуть ее контракт с Хьюзом. Халтурка: я следил за ней, следил, чтобы не было хвоста за мной, придумывал и отметал версии. Прятался за трейлерами на съемочной площадке, не отставал ни на шаг.

Вот Гленда объезжает Хьюзовы домики для гостей, вот она раздает украденную оттуда еду старым бродягам из ночлежки Дракулы. Частые гости Гленды: Крутой В. и Рок Рокуэлл – Джорджи Индж не показывается. Прошлая ночь: добрая девочка Гленда – «фуа-гра» для стариков ночлежки «Сонная долина».

Личное дело: Бледсо Гленда Луиза:

В розыске не числится, ордеров на арест – нет, приводов за проституцию – тоже. Декабрь сорок шестого: десять дней ареста за ограбление магазина – несовершеннолетняя. Пометка – суд для несовершеннолетних – Гленда ударила домогавшуюся до нее лесбиянку-надзирательницу.

Отдел убийств: Дуайт Уильям Жиллетт – дата смерти – 19 апреля 1955 года (дело не раскрыто) – ПРО ГЛЕНДУ ЛУИЗУ БЛЕДСО – НИ СЛОВА.

Фальшивый отчет для Брэдли Милтира: про то, что Гленда грабит домики для гостей – молчок, откровенная ложь про ее «свидание на публике» – обозвал его «вечеринкой с друзьями». Гленда манит меня – здорово страшно – но и страшно здорово.

Снова глазею на толпу: у Галлодета – новая прическа – а-ля Джон Кеннеди – или Уэллс Нунан. Кивок в мою сторону, но рукопожатия не последовало – легавые с дурной репутацией сейчасни к чему. Подтянулся Уолтер О'Мэлли – Боб только что на коленки перед ним не опустился. «„Чавес Рейвин", стадион, стадион», – громко и радостно.

– Здравствуй, сынок.

Слышу ирландский акцент – это Дадли Смит.

– Привет, Дад.

– Славный вечер, не правда ли? Запомни мои слова: мы отмечаем начало завидной политической карьеры.

Конвертик: от человека «Доджерс» – человеку из окружной прокуратуры. «Боб всегда был честолюбив».

– Как и ты, сынок. Ну неужто тебя так порадовала перспектива строительства нового стадиона?

– Да не особо. Дад хохотнул.

– Да и меня, признаться. В «Чавес Рейвин» продаются такие славные мексиканские сувениры, но теперь, боюсь, вместо этого нас ожидают лишь пробки да очередная порция смога. А ты любишь бейсбол, сынок?

– Нет.

– Не интересуешься спортом? Выходит, приработок на стороне – твое единственное хобби?

– Это все моя фамилия – из-за нее все считают, что я еврей.

Хохот – аж полы пиджака разошлись. А под ним – чего только нет: «магнум», дубинка, пружинный нож: «Спасибо, сынок – сумел насмешить старика».

– Я становлюсь остроумным только тогда, когда мне скучно, – а бейсбол нагоняет на меня тоску. Вот бокс – другое дело.

– Ах да – я должен был догадаться. Безжалостные мужчины предпочитают кулачные бои. И в моих устах «безжалостный» – это комплимент, сынок.

– Да я и не в обиде. Кстати, о боксе – слыхал, Джонни Дьюхеймел теперь в твоей команде – это так?

– Верно, и отличное пополнение Отдела по борьбе с оргпреступностью – страху нагоняет будь здоров. Я вовлек его в свое расследование по делу о краже мехов – и тут он оказался весьма полезен. А почему ты спрашиваешь, сынок?

– Да так, вспомнилось. Один из моих людей когда-то был его наставником в полицейской академии.

– Ну да, сержант Джордж Стеммонс-младший. Вот это у него, должно быть, память, раз так хорошо помнит всех своих прошлых студентов.

– Ага, он.

Меня заметил Эксли – сухой кивок. От взора Дада это не укрылось. «Беги, сынок, – вон тебя шеф Эксли зовет. Ах. до чего же у него немигающий взгляд – что у твоей акулы».

– Приятно было увидеться, Дад.

– И мне тоже, сынок.

Я подошел. Эксли, без предисловий: «Послезавтра – совещание. Девять часов, присутствуют начальники всех подразделений Бюро. Будьте там – мы собираемся обсуждать грядущее федеральное расследование. Также я хочу, чтобы вы подняли все налоговые декларации семейства Кафесьян. Вы – юрист, найдите там слабое место».

– Чтобы поднять налоговые декларации, необходимо разрешение федеральных властей. Почему бы вам не попросить Уэллса Нунана? Ведь это его округ.

Костяшки пальцев побелели – бокал с вином задрожал в его руке. «Я прочел ваш рапорт, и имена клиентов меня заинтересовали. Теперь я желаю, чтобы вы провели облаву в борделях на углу Вестерн и Адамс завтра вечером. Согласуйте это с Отделом нравов Университетского участка, возьмите столько людей, сколько вам нужно. Мне нужно максимум информации о клиентах Лю-силь Кафесьян».

– А вы не боитесь, ведь мы будем работать под носом у федералов?

– Действуйте, лейтенант. Не гадайте о моих мотивах и не спрашивайте почему.

Вывел – я спускаюсь в холл, злой как черт. Телефон, десять центов – звякну в Бюро.

– Отдел административных правонарушений, Ригль.

– Сил, это я.

– Привет, шеф. Ну, ты прямо телепат. Только что пришло сообщение из участка Холленбек.

– Погоди-ка, сперва мне нужно тебя кое о чем попросить.

– Внимательно…

– Позвони в Университетский участок и скажи, что нам нужно устроить облаву в борделях. Скажем, восемь ребят и два фургона. Время назовешь – одиннадцать часов вечера, завтра. Вестерн и Адамс, приказ шефа Эксли.

Сид присвистнул. «Может, хоть объяснишь?» МОЗГОВОЙ ШТУРМ:

– И скажи тамошнему лейтенанту, что мне понадобятся комнаты для допросов, а Джуниору Стеммонсу передай, чтобы ждат меня в участке, – он мне тоже понадобится.

Зашуршал карандаш. «Записал. Так передать тебе сообщение?»

– Давай.

– Справочная по ломбардам обнаружила кафесья-новское серебро. В одну контору в Бойль-Хайтс пришел мексиканец и попытался его заложить, но хозяин заведения видел наше объявление, и того типа задержали. Сейчас он в участке Холленбек под охраной.

Я аж вскрикнул – головы обернулись в мою сторону. «Позвони в Холленбек, Сид. Попроси отправить мекса в предвариловку. Я прямо туда».

– Считай, что сделано, шеф.

Обратно к собравшимся – к «Газовой камере» Бобу не протолкнуться – поздравления придется отложить на потом. Мимо промелькнула блондинка – Гленда? – прищурился – просто какая-то женщина.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Хесус Часко – жирный мексиканец – явно не мой вуайерист. Ни приводов, ни судимостей – «грин кард», срок истекает в 1958-м. Напуган – и оттого отчаянно потеет.

– Habla ingles, Хесус?

– Я говорю по-английски так же, как и вы.

В руках у меня – отчет о задержании. «Согласно этому, вы пытались сдать в ломбард „Хэппитайм" краденые вещи. Вы сказали полицейским, что не крали этих вещей, однако отказались сообщить, откуда они у вас. Выходит, уголовное преступление номер один: хранение краденого. А в качестве адреса проживания вы указали свою машину – это тоже судебно наказуемый проступок: бродяжничество. Сколько вам лет, Хесус?»

Футболка и штаны хаки – насквозь промокли от пота. «Сорок три. А почему вы спрашиваете?»

– Да вот, подумалось: пять лет в Сан-Квентине, потом депортация обратно, в Мексику. К тому времени, как вы сюда вернетесь, вам впору будет давать медаль как самому старому мокроспиннику в истории.

Часко развел руками, разбрызгивая капельки пота. «Я сплю в машине, чтобы сэкономить!»

– Ну да, чтобы переправить сюда свое семейство. И сидите смирно, иначе мне придется приковать вас наручниками к вашему стулу.

Он сплюнул на пол. Я поиграл означенным предметом у него перед носом. «Скажите мне, откуда у вас серебро. Если сможете это доказать, я вас отпущу».

– То есть вы…

– То есть – совсем отпущу. Никаких обвинений, ничего.

– А если не скажу?

Подождать, пусть выпустит пар. Десять секунд: классическое пожатие плечами – совсем в духе пачуко. «Я охраняю один мотель, на углу 53-й и Вестерн. Он называется „Красная стрела". Он… для putas[17] и их клиентов».

Мурашки. «Продолжайте».

– Н-ну… я чинил раковину в девятнадцатом номере. И увидел эти красивые серебряные вещи – они были запрятаны в матрац, и… все простыни, и матрац тоже – все было вспорото. Я тогда подумал… я подумал, что парень, который снимал эту комнату, сошел с ума и… и не станет заявлять в участок, если я заберу его вещи.

Зацепка – не упускать ее: «Как выглядел этот парень?»

– Я н-не знаю. Просто парень. Я никогда его не видел. Спросите у бабульки, которая дежурит там по ночам, – она вам расскажет.

– Она нам расскажет.

– Эй, вы сказали…

– Руки за спину!

Возмутился – возмущения хватило на две секунды – очередное пожатие плеч. Я сковал ему руки – не так туго – аккуратнее.

– Эй, я хочу есть.

– Шоколадку дать?

– Вы сказали, что вы освободите меня!

– Я это и собираюсь.

– Но моя машина здесь!

– На автобусе поедешь.

– Pincecabron! Puto! Gabacho markon![18]

Ехать полчаса. Надо отдать должное Хесусу: не шумел, не звенел наручниками. А вот и мотель «Красная стрела»: связанные между собой кабинки в два ряда, между ними – проезд. Неоновая вывеска: «Свободные номера».

Я подъехал к номеру 19: темно, машины у входа нет. Часко: «У меня есть свой ключ».

Снимаю наручники. Врубаю фары – он открывает дверь номера при превосходном освещении.

– Идите, смотрите! Что я вам говорил?

Я вошел. Улики: следы от отмычки на дверном косяке – свежие – щепки отколоты совсем недавно. Комната: на полу – линолеум, никакой мебели, кроме кровати. Сама кровать: разодранные простыни, из вспоротого матраца сыплется набивка.

– Сходи-ка за своей старушкой. Только не вздумай убежать – иначе я рассержусь.

Часко мигом исчез. Принимаюсь рассматривать кровать: матрац истыкан вилкой – до самых пружин. Пятна спермы – мой вуайерист точно возопил: ПОЙМАЙТЕ МЕНЯ СЕЙЧАС! Я оторвал кусочек простыни – по сперме можно определить группу крови.

– Белый ублюдок!

Я обернулся. «Белый ублюдок испо-ортил мою кровать!» – черномазая старушенция, размахивающая карточкой постояльца.

Выхватываю: «Джон Смит» – чего и следовало ожидать – оплата – вперед за десять дней, последний день – завтра. Бабулька плевалась, Часко ждал снаружи.

Присоединяюсь к нему. Хесус, оживленно: «Карлот-та тоже не знает, кто снимал комнату. Она говорит, что, по ее предположениям, это молодой парень, белый. Она сказала, что комнату ему сдал алкаш, который раньше в ней жил, и тот парень попросил комнату 19. Она его не видела. И я не видел, но, послушайте, я знаю того алкаша. Дадите мне пять долларов и отвезете к моей машине – и я вам его найду».

Что ж: достаю две купюры по пять и фотографию Люсиль: «Одна тебе, вторая – Карлотте. Передай ей, что я не хочу неприятностей, и спроси, знает ли она эту девушку. А потом найдешь мне этого алкаша».

Часко мигом вернулся, передал купюру – старушка закивала: да, да, да. Хесус, обратно мне: «Карлотта говорит, что эта девушка появляется здесь время от времени, снимает комнату на короткое время и не заполняет форм. Она утверждает, что девушка – проститутка и всегда просит номер 18, как раз перед тем, где я нашел серебро. Еще она сказала, что восемнадцатый девушка выбирала оттого, что оттуда видно улицу – на случай, если приедет полиция».

Думать:

Номер 19, номер 18: наш вуайерист подсматривает, как Люсиль ублажает клиентов. Однако на номере 19 – следы отмычки – кто-то третий?

Бабуля загремела жестянкой. «Для Иеговы. Десять процентов от этих греховных денег уходят в его пользу. Я сама грешу – играю в автоматы, но отдаю десять процентов своего выигрыша Иегове. Вы – симпатичней молодой по-лицейский, так что за один доллар для Иеговы я расскажу вам еще про эту треклятую белую девку, фотографию которой показал мне Хей-суус».

Черт с ним, пусть – бабуля бросила монетку в банку. «Когда я была в „Бидо Лито" – играла в „однорукого бандита", чтобы воздать Иегове его десятину, – я видела эту девку. Тот, другой по-лицейский, он выспрашивал у всех в баре про эту девку. Я ему сказала то же, что и вам: она – треклятая белая шлюха. Потом, ночью, я видела эту же девку, что на фотках, – она танцевала стриптиз в ка-ра-си-ивой норковой шубе. Тот, второй по-лицейский, тоже ее видел, но ничего не сделал, чтобы остановить этот позор, – как будто он не реагировал вообще».

Подумать – пока не спешить. «Хесус, найди мне того алкаша. Карлотта, скажите, а как выглядел тот, другой полицейский?»

Часко исчез. Карлотта: «У него были светло-русые волосы, уложенные помадой, около тридцати лет, симпатичный – не такой, как вы, мистер по-лицейский, но тоже ничего».

Ага: вторая зацепка про Джуниора в Черном городе. И вот еще что: Рок Рокуэлл в Ферн-Делл – какой-то педик сказал, что якобы наш отдел планирует облавы на гомосексуалистов. Джуниор объяснил это тем, что якобы «обязан» какому-то своему бывшему студенту из Отдела нравов Голливудского участка.

Дзинь-дзинь – я насыпал в банку бабульки немного мелочи. «Скажите, а вы видели того парня, который снимал эту комнату?»

– Слава Иегове, я видела его со спины.

– А вы не видели его с кем-нибудь еще?

– Слава Иегове, нет, не видела.

– Когда вы в последний раз видели ту девушку с фотографии?

– Слава Иегове, тогда, когда она танцевала стриптиз в «Бидо Лито», – четыре, может, пять дней назад.

– А когда она в последний раз снимала номер 18?

– Слава Иегове, с неделю назад.

– А где она ищет клиентов?

– Слава Иегове, я не знаю.

– Она когда-нибудь приводила одного и того же клиента дважды?

– Слава Иегове, я приучила себя не смотреть на лица этих грешников.

Вернулся Часко, таща вусмерть пьяного человека. «Не знаю, но, сдается мне, этот парень сейчас не в состоянии отвечать на вопросы».

«Парень» – мексикашка, а может, филиппинец. Грязный как свинья – да уж, толку от такого… «Как тебя зовут, сагиб?»

Бормотание вперемежку с икотой – Хесус шикнул на него. «Ваша братия зовет его Спичка, потому что он иногда поджигает себя, когда нажирается».

Спичка показал шрамы – старушенция в негодовании отскочила в сторону: «Ф-фу». Хесус: «Послушайте, я спросил его, кому он сдал комнату, и не думаю, что он хорошенько его запомнил. Вы все еще не передумали отвезти меня…»

Вернулся в номер 19 – закрылся. Выбросил ключ, принялся оглядываться – ого! – дверь, соединяющая номера.

Из номера 19 – в номер 18 – любимое место «работы» Люсиль. На дверном косяке – тоже следы отмычки, но не такие, как на входной двери.

Думать:

Наш герой вскрыл – или хотел вскрыть – дверь комнаты Люсиль.

При этом он наводит беспорядок в собственном номере, бросает серебро и в панике бежит. Или: следы отмычки не идентичны тем, что на входной двери. Скажем, сюда ломился кто-то еще. Кто-то третий?

Постучал в дверь – ни звука. Толкнул плечом – р-раз, два – крак! – дверь слетела с петель, и я въехал на ней в номер 18.

Такой же, как номер 19, – правда, шкафчик без дверцы. Зато там я обнаружил кое-что еще: зазубрины в стене над кроватью.

Ближе: вздувшиеся обои, пробоина, наспех залепленная шпаклевкой, квадратное углубление – под ним – дырчатая гажа. Содранные обои – один маленький кусочек.

Стена возле двери – ныряю в трещину под дверью.

Так и есть:

Жучок – установленный и впоследствии убранный, микрофон прямо над кроватью – тот, что наблюдал за Люсиль, шарит в электронике.

Обыскиваю комнату: пусто, ноль – ничего. Номер 19 – дважды обыскиваю, метнулся в шкафчик – а там – магнитофонная кассета, завернутая в шорты.

А вот и подтверждение того, что мой приятель удирал в панике.

Снаружи – бабуленция и Хесус, раздраженно разговаривают на повышенных тонах.

С быстротой молнии протискиваюсь сквозь них: старушенция швыряет в меня своей жестянкой.

В Бюро – код «три» остановка у лаборатории, приказы: проверить сперму на кусочке простыни на группу крови. К себе, нашел свой старый набор для снятия отпечатков пальцев: проверим-ка пленку:

Все смазано – ни одного мало-мальски четкого отпечатка. Раздраженный, я достал из кладовки маленький кассетный магнитофон.

Полночь – в дежурке никого. Закрываю дверь в свой кабинет, нажимаю «воспроизвести», вырубаю свет.

И слушаю:

Треск, шум проезжающих автомобилей, дребезжание оконных стекол. Снаружи: звуки жизнедеятельности мотеля «Красная стрела».

Болтовня черномазых проституток и их клиентов – минут десять кряду. Я почти ВИДЕЛ это: шлюхи возле ЕЕ окна. Тишина – только шипение кассеты – хлопает дверь. «Заранее, милый». – Пауза. – «Да, это значит – сейчас».

«Да, да», – мужчина. Пауза, звук падающих туфель, скрипение матраца – три минуты подряд. Кассета почти кончилась; стоны – его оргазм. Тишина, неразличимые слова, Люсиль: «Давай поиграем в одну игру. Я буду дочкой, а ты – моим папой, и, если у тебя и пра-а-авда получится, будет второй раз – за просто так».

Шум – машины, прохожие, дыхание. Легко представить:

Между ними – стена.

Недостаточно просто видеть.

Мой вуайерист тяжко дышит – боится, что вот-вот пробьет стену.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Путаные, непонятные сны: Люсиль просит меня побыть ее папой. Разбудил звонок из лаборатории: по сперме определили группу крови – первая, положительный резус. До сих пор мурашки по коже: вчера поздно вечером мне позвонили из Отдела нравов Голливудского участка и назвали историю Джуниора об облаве на педиков полной чушью.

«Бред собачий – так и передайте тому, кто вам это сказал. У нас и так забот по горло с этим треклятым Блуждающим Огнем, чтобы гонять каких-то там пидоров, – а в Ферн-Делле никто из наших и подавно уже больше года не был».

Кофе – осилил всего полчашки: нервы на взводе.

Звонок – громко и настойчиво.

Открыл – ч-черт – Брэдли Милтир и Гарольд Джон Мишак.

Суровые взгляды – их коллега-полицейский, завернутый в полотенце. Мишак пристально оглядел мой шрам от самурайского меча.

– Прошу, джентльмены.

Они закрыли за собой дверь. Милтир: «Мы пришли за отчетом».

Улыбаюсь – льстиво так. «Я нашел источники в съемочной группе – они помогут мне собрать информацию о мисс Бледсо».

– Вы работаете над заданием мистера Хьюза уже неделю, лейтенант. И, честно говоря, пока вы не собрали тех результатов, на которые он рассчитывал.

– Я работаю над этим.

– В таком случае, пожалуйста, предъявите результаты. Или ваша полицейская служба мешает выполнению задания мистера Хьюза?

– Моя полицейская служба довольно нерегулярна.

– Как бы там ни было, вам платят за сбор информации о мисс Гленде Бледсо. И вот теперь мистер Хьюз, кажется, заподозрил, что Гленда крадет запасы продовольствия из домиков для гостей. Кража – это уголовное преступление – прямой повод для расторжения контракта, так что не могли бы вы попристальней следить за вашей подопечной?

Мишак выпрямил руки – татуировок больше нет.

– Я немедленно начну наблюдение, мистер Милтир.

– Отлично. Мистер Хьюз ждет результатов. Мишак – взгляд отпетого уголовника, на дух не переносящего полицейских.

– «Уайт фене» или «Фист флэте», Гарольд?

– А? Вы о чем?

– О татуировках, которые заставил тебя свести мистер Хьюз.

– Послушайте, я чист.

– Ну разумеется. Мистер Хьюз да-авно уничтожил твое личное дело.

Милтир: «Лейтенант, позвольте…»

Зутерский ублюдок: «Откуда у вас этот шрам, умник?»

– От самурайского меча.

– А что стало с тем… самураем?

– Я засунул этот меч ему в задницу.

Милтир, выкатив глаза «ой, мама дорогая»: «Результаты, мистер Клайн. Мы ждем. Пошли, Гарольд».

Гарольд вышел. Выходя, погрозил кулаком – ну точно, «Уайт фене».

На съемочной площадке – суета:

Алканавты толпятся у трейлера – Микки К. раздает своей «съемочной группе» дешевое пойло. «Режиссер» Сид Фритцелл – «оператору» Уайли Баллоку: «Как будем выкалывать глаза главному монстру – палочкой или ножичком?» Гленда кормит осетром приютских стариков из массовки – в ее глазах: «Кто этот парень? Я его уже видела».

Трейлер Рока Рокуэлла – стучусь в дверь.

– Открыто!

Я вошел. Уютно: матрац, даже стул имеется. Рокуэлл на полу – зарядку делает. ЕГО ВЗГЛЯД: «Легавый – вот черти принесли».

– Это – не облава. Я – друг Крутого.

– Меня кто-то звал?

Из ванной вышел Крутой, завернутый в полотенце. Никаких перегородок – только телевизоры, поставленные один на другой.

– Дэвид, ты этого не видел.

– Чего – этого?

Рокуэлл скользнул на свой матрац, Крутой швырнул ему полотенце. «Мег у меня тоже покупает. Это она сказала, что хочет поставить телевизор в квартиры, которые сдает, чтобы повысить ренту. Ох, извини. Рок Рокуэлл, Дейв Клайн».

Не поздоровался – только поплотнее завернулся в полотенце. Крутой: «В чем дело, Дейв?»

Устремляю взгляд на Рокуэлла – его приятель намек понял. «Он умеет хранить тайны – даже полицейские».

– У меня есть несколько вопросов о том, что происходит в парке Ферн-Делл.

Рокуэлл поерзал на матрасе – Крутой растянулся рядом с ним. «Ты имеешь в виду Отдел нравов?»

Я пододвинул стул: «Вроде того – что-то там непонятное творится, и более того – это может быть связано с одним из моих людей – вроде как он трясет завсегдатаев Ферн-Делла».

Крутой напрягся.

– Что? В чем дело?

– Дейв, как выглядит этот твой… человек?

– Среднего роста, длинные светло-русые волосы. Симпатичный – тебе бы понравился.

Никто не рассмеялся – Крутой свернулся калачиком подле Рокуэлла.

– Ну же, расскажи. Сам ведь знаешь – ничего из того, что ты расскажешь, не покинет пределы этой комнаты.

– Ну… так как это касается Микки, а ты – его друг… Упрашиваю: «Как говорится в том журнале – „без протокола"».

Крутой встал, накинул халат и принялся мерить шагами трейлер.

– На прошлой неделе этот парень… ну, полицейский, про которого ты говорил, – задержал меня в Ферн-Делле. Мне пришлось сказать ему, кто я такой, кого я знаю, включая Микки Коэна, что его, кажется, не впечатлило. Послушай, я не мог иначе – ты ведь знаешь, кто я, Дэвид, ты знаешь, что у нас с Роком…

Рокуэлл – БАМ!!! – хлопнул дверью, на ходу натягивая штаны.

– … И таким, как мы, приходится выкручиваться, и этот… о, ч-черт, этот полицейский сказал, что видел, как некоторое время назад я устанавливал игровые автоматы в южной части города, и еще сказал, что, когда будет федеральное расследование, он сдаст меня, если я откажусь с ним сотрудничать, мол, мы оба знаем, как делаются эти дела, Дэвид, но этот полицейский был так взвинчен – не в себе, это точно… и я понял, что он ничего не сделает, и просто слушал. Он спросил: ты, наверное, здорово знаешь Черный город, и я ответил, что да – такое впечатление, что он был под бензедрином или под смесью белого и кокаина – а может, под тем и под другим, и тогда он понес всякую чушь – цитирую, Дэвид, – о каком-то «шикарном» – да-да, так и сказал, «шикарном» полицейском из Отдела по борьбе с оргпреступностью…

«Шикарный» полицейский – Джонни Дьюхеймел. В голове не укладывается – неужто и вправду гей-наклонности?…

– А тот полицейский так и нес всякую ахинею… Он не вдавался в подробности, просто… просто бредил. О том, как одна шлюха в норковой шубе устроила стриптиз, а этот «шикарный» полицейский из Отдела по борьбе с оргпреступностью запаниковал и заставил ее прекратить. Дэвид, а вот тут начинается самое странное и забавное, и даже… кровосмесительное, да, – когда этот псих-полицейский рассказал мне о норковой шубе, он заметил, что я что-то заподозрил. Он начал напирать на меня, нашел у меня пистолет и начал орать, что повесит на меня незаконное хранение оружия, и мне пришлось сказать, что упоминание о мехе насторожило меня потому, что Джонни Дьюхеймел – ну, когда-то он был знаменитым боксером, – предложил Микки оптовую партию мехов, от которой Микки отказался.

0 тогда этот дебил-полицейский начал ржать – он смеялся и смеялся, а потом забормотал: «Шикарный Джонни», а потом – просто пригрозил мне и ушел, и – знаешь, Дэвид, этот полицейский – один из нас, если ты понимаешь, о чем я, дорогой друг, – я рассказываю тебе это только затем, что в этом каким-то боком заметан наш общий друг Микки.

Крутой – большие пальцы заложены за полы халата, в руке – пистолет – держу пари, он с легкостью засунул бы его Джуниору в задницу.

Думать:

Джуниор трясет парня в «Бидо Лито».

Общается с Джонни Дьюхеймелом – «Бидо Лито».

Смотрит стриптиз одетой в меховую шубу Люсиль – «Бидо Лито».

И еще:

Джуниор халатно отнесся к делу Кафесьянов.

Происшествие в Ферн-Делле – гей Джуниор – Крутой его вычислил – что ж, очень возможно.

Крутой: «Я не хочу, чтобы ты рассказывал Микки о нашем разговоре. Дьюхеймел обратился к Микки только из-за его имени. Микки ничего не знает об этом твоем полицейском-вымогателе. Дейв, ты меня слушаешь?»

– Я слышал тебя.

– Так ты не скажешь Микки?

– Нет, он ничего не узнает.

– У тебя такой вид, как будто ты только что увидел привидение.

– Целую толпу привидений.

Охотник за привидениями: Парковка у Обсерватории – телефонная будка. Первая монетка – Джеку Вудсу, прошу проследить за Джуниором после облавы. Вторая – в свой отдел, Сиду

Риглю – подтверждение: все устроено, Джуниору велено ждать в Университетском участке. Приказы: сходить в Отдел по расследованию ограблений, взять дело об ограблении мехового склада. Сид: «Разумеется, я перезвоню тебе».

Тик-так, тик-так: пульс обгоняет часы. Одиннадцать минут: Сид со старыми новостями.

Подозреваемых нет, краденое нигде не всплывало. Подозреваемые: от трех до пяти мужчин, грузовик, солидная техническая подготовка: механика, электроника. Дад Смит исключает версию о мошенничестве с налогами – Сол Гурвиц – слишком низкие выплаты по страховке. Сид: «А что это тебя так вдруг заинтересовало?» Бросаю трубку, третья монетка – в Отдел кадров – один тамошний служащий ходил у меня в должниках.

Я предложил ему: прощаю долг в обмен на личное дело Джона Дьюхеймела. Он согласился. Я задал ему вопрос: есть ли у Дьюхеймела техническое образование?

Он продержал меня на телефоне целых двадцать минут. Результаты: Дьюхеймел – диплом с отличием – инженер – Калифорнийский университет, год окончания – 1956, сплошные А[19]. Ба, да у нас одна альма-матер!

Дьюхеймел – возможный похититель мехов. Его опять же возможные сообщники: Рубен Руис с братьями – вроде как Джонни и Рубен дружили. Инстинкт: нет, скорее всего – и Рубен, и его братцы специализировались на угонах автомашин.

Дадли привлекает Джонни к расследованию дела о мехах – Джонни нарывает что-то, не сообщив Дадли, и находит меха. Потом из умницы становится полным идиотом и предлагает их Микки – глупыш не знает, что 0н сейчас на мели.

А мне теперь как – сдать его Дадли? – надо подумать. Тик-так, тик-так… нет, не сейчас – слишком мало доказательств, и те косвенные. Первым долгом: выяснить, что там у Джонни с Джуниором, обезопасить от Джуниора Гленду.

Охотник за привидениями.

Гленда.

Результаты.

До облавы еще есть время – последим за ней.

Проезд через парк: подожду-ка я ее тут.

Ее распорядок дня: в два часа – домой, потом – грабить. Время есть – время подумать:

Я увлекся, и это хреново: поймать ее на кражах и сдать – СЕГОДНЯ. И вот еще: найти ей адвокатишку-коммуниста, обозленного на толстосумов: Мортона Дисканта – идеальный вариант. Сделка, суд: Гленда сдает охотника за сладеньким Морти прямо в зале суда. «Виновна». Срок в федеральной тюрьме, Дейв Клайн с цветами – в день ее освобождения.

Включу-ка радио, воспоминания, видения, мечты:

Бибоп: это рыщут по Черному городу легавые-пидоры – резкая, неистовая музыка. Что там на другой волне? – баллады – «Теннесси-вальс»: Мег, пятьдесят первый год – эта песня, два Тони – должно быть, Джек Вудс знал всю историю. Они с Мег начали сначала: Я Убил свидетеля – Мег что-то заподозрила – и Джек ничего ей не расскажет. Если она узнает, ей станет страшно – она меня простит. Она и Джек – я не ревную – Допустим, он опасен – но с ним безопасно. Безопаснее, чем со мной.

Опять бибоп – пусть он резкий, так даже лучше – легче думается:

Люсиль на той кассете: «Я буду дочкой, а ты – папой». Голая Люсиль: пухленькая – совсем как та шлюшка, которую я пользовал в лагере новобранцев. Какие-то оркестровые аранжировки: война, Гленда-школьница – пора с ней завязывать…

Полдень, час, час тридцать: я задремал, судорожно вздрогнув, проснулся. В желудке урчит, отошел в кусты – отлил. Рано: мимо проехал ее «корвет» с поднятым верхом.

Я – за ней: между нами вклинился коричневый «шеви» – странно знакомый. Прищурившись, узнаю водителя: Гарольд Джон Мишак.

Три машины друг за другом: сущий маразм.

Снова к Обсерватории, выезжаю на улицу. Гленда: беззаботная, с развевающимся шарфом. С раздражением врубаю сирену – отогнать засранца.

Мишак прибавил скорость – и оказался совсем рядом с Глендой. Гленда оглянулась, он оглянулся – шестьдесят миль в час, вырубаю сирену, хватаю микрофон: «Полиция! Остановитесь сейчас же!»

Он резко свернул, врезался в бордюр, стал. Гленда сбавила скорость и тоже остановилась.

Я выбрался из машины.

Мишак – тоже.

Гленда наблюдала – вот что она увидела:

Два здоровых громилы идут навстречу друг другу: тот, что с наплечной кобурой, орет: «Это – моя забота! Вы получите свои результаты! Так и передай своему вонючему боссу!»

Второй громила замирает, топочет ботинками по асфальту – разворачивается и идет к своей машине.

Легавый – к своей; а его кинобогиня исчезла.

Свободное время: восстановить ее маршрут. Попробуем на юг – у Хьюза есть домик для гостей в Глендейле.

Едем туда.

Ни фига себе: особняк в тюдоровском стиле, живые изгороди выстрижены в форме самолетов. Круглая площадка для подъезда – у порога – ее «корвет».

Подъезжаю ближе. Моросит – вылезаю и тут же попадаю под дождь. Выходит Гленда с пакетом продуктов в руках.

Увидела меня.

Я так и остался стоять.

Она бросила мне баночку икры.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Вестерн и Адамс – мы блестяще подготовились – помощники шерифа на ночном дежурстве.

Ребята в голубой униформе: хватают шлюх и клиентов, конфискуют их тачки.

Фургоны притулились возле киоска «Пончики Купера»; ребята из Отдела нравов записывают имена арестованных. С флангов – еще люди – на случай, если кому из любителей продажной любви вздумается удрать. Мой насест: крыша киоска. При мне: бинокль и мегафон.

Полюбуйтесь:

Клиенты снимают шлюх – легавые хватают клиентов. Машины – конфискуют, самих – в фургон. Предварительный допрос:

– Вы женаты?

– Вы освобождены досрочно или отбываете условный срок?

– Вы предпочитаете белых или цветных? Подпишете эту бумагу – может, мы освободим вас прямо в участке.

Люсиль К. нет.

Какой-то герой попробовал сбежать – парень в униформе живо его сцапал.

Общий вопль: «НЕ ГОВОРИТЕ МОЕЙ ЖЕНЕ!» Гремят ножные кандалы: аж фургон трясется.

Повезло: пятьдесят на пятьдесят: белые девушки, цветные. Четырнадцать задержаны – все кавказской национальности.

Немного поодаль – шум, гам, крики – там накрыли целую толпу негров. Пятеро мужчин, размахивают фесками – какая-то шлюшка хвать одну – и была такова.

Ору в мегафон: «Девятнадцать задержанных! Закругляемся!»

В участок – немного отдохну – оргвопросы пусть решает Сид Ригль. И снова удача: возле участка обнаружился «форд» Джуниора. Когда я входил, меня накрыли лучи фар – это Джек Вудс – хвост наготове. Общая комната, комната для досмотра, обезьянник. Сую жетон надзирателю – щелк! – с металлическим лязгом открывается дверь. По узкому проходу, за угол: две камеры – в одной – трансвеститы и прочее пидорьё, в другой – алкаши и шлюхи. Одобрительный гул: вся компания наблюдает за мастурбирующими трансвеститами.

Тут же и Ригль – возится с карточками, на которых написаны имена. Качает головой: слишком шумно, чтобы говорить.

Внимательно осмотрел наш улов – черт, никого, кто подходил бы по возрасту.

Стулья, крошечная полоска стекла в качестве окна, безжалостный свет. Для меня наготове карточки с именами и протоколы предварительных допросов. Просмотру, сверяясь со списком клиентов.

Совпадений – ноль, как я, собственно, и думал, – надо будет проверить фальшивые имена через базу данных транспортной полиции. Реальных имен я не выяснил, водительские удостоверения: самому молодому – тридцать восемь – мой вуайерист моложе как минимум лет на десять. У шестерых задержанных оказались приводы за мелкие правонарушения – но ни взломщиков, ни вуайеристов, ни сексуальных маньяков среди них не оказалось. В довершение всего шестнадцать из девятнадцати задержанных были женаты.

Вошел Ригль. Я спросил его: «Где Стеммонс?»

– Ожидает в одной из комнат для допросов. Дейв, неужто это правда? Ну, то, что вроде дочка Кафесьяна – шлюха?

– Правда, и не спрашивай меня, чего хочет Эксли; и не говори о том, что нам этого дерьма под носом у федералов и на фиг не надо.

– Только хотел об этом сказать, но я решил – остаюсь на твоей стороне. Хотя… есть одна вещь.

– Что такое?

– В кабинете начальника патруля я только что видел Дэна Уилхайта. Если учесть то, в каких он отношениях с Кафесьянами, могу предположить, что он сейчас едва ли не в бешенстве.

– Ч-черт, вот только этого нам не хватало.

Сид улыбнулся: «Да сейчас он ничего не сможет сделать – все задержанные подписали бумагу об ошибочном задержании».

Я улыбнулся в ответ: «Давай их сюда».

Ригль вышел, я схватил микрофон внутренней связи. Топот ног, клацанье наручников – на освещенной сцене появляются любители сладенького.

– Доброго вечера, джентльмены, слушайте внимательно. – Динамик тут был на удивление громкий. – Вы все были арестованы за то, что пользовались услугами лиц, занимающихся проституцией, – правонарушение, за которое Уголовный кодекс штата Калифорния предусматривает наказание до одного года лишения свободы с отбыванием срока в окружной тюрьме города Лос-Анджелес. Джентльмены – я могу сделать так, чтобы все прошло для вас гладко, но могу сделать это задержание кошмаром, о котором вы будете помнить всю оставшуюся жизнь, – все будет зависеть исключительно от вас.

Моргают, неловко ерзают, некоторые даже всхлипывают – череда напряженных взглядов.

– Джон Дэвид Смит, Джордж Уильям Смит – ну же, будьте оригинальней. Джон Джонс, Томас Хардести – еще куда ни шло. Д. Д. Эйзенхауэр – да ну, куда вам до него. Марк Уилшир, Брюс Пико, Роберт Нормандия – хм, а, кроме названий улиц, вам ничего в голову не приходило? Тимоти Креншо, Джозеф Арден, Льюис Бердетт – бейсболист, кажется. Майлс Суинделл, Дэниэл Доуэрти, Чарльз Джонсон, Артур Джонсон, Майкл Монтгомери, Крейг Дональдсон, Роджер Хэнкок, Чак Сепульведа, Дэвид Сент-Винсент – опять названия улиц, да что такое…

Ч-черт – я не могу смотреть на лица так же быстро.

– Джентльмены, а теперь для вас все будет либо очень просто, либо слишком сложно. Полицейское управление Лос-Анджелеса понимает ваше состояние, и, честно говоря, ваши незаконные любовные приключения вне брака нас мало интересуют. Вы были задержаны по большей части для того, чтобы помочь нам в расследовании ограбления. В нем замешана молодая женщина, которая иногда предлагала свои услуги на Саут-Вестерн-авеню, и нам необходимо найти клиентов, которые пользовались этими услугами.

На сцене появляется Ригль с фотографиями.

– Джентльмены, мы имеем право задержать вас на трое суток, а потом подвергнуть суду. Вам разрешается сделать один телефонный звонок, и, если вы решите позвонить супруге, можете ей передать, что вы находитесь в Университетском участке и вам вменяют в вину преступление номер один – восемнадцать – тире – шесть – ноль: пособничество проституции. Понимаю, вам этого не особо хочется, посему слушайте внимательно – повторять я не стану.

Ропот – стекло запотело от дыхания.

– Сотрудник Ригль покажет вам фотографию этой молодой женщины. Если вы пользовались ее услугами, сделайте два шага вперед. Если просто видели, как она предлагает свои услуги, но не пользовались ими, поднимите правую руку.

Выдержав паузу.

– Джентльмены, если мы получим показания и они подтвердятся, все вы будете отпущены без предъявления обвинения, если же никто из вас не признается в том, что пользовались ее услугами, это заставит меня заподозрить всех вас во лжи, либо я сочту, что никто из вас ее не видел и услугами ее не пользовался, – в обоих случаях все девятнадцать будут подвергнуты допросу с пристрастием, равно как все девятнадцать будут задержаны на трое суток и подвергнуты суду за административное правонарушение. Заключение вы будете отбывать в камере, в которую обычно сажают задержанных гомосексуалистов и трансвеститов – вместе с вышеупомянутыми, – и наблюдать, как все эти негритосы извращенцы будут трясти на вас своими членами. Джентльмены, если кто-то из вас сознается в том, что пользовался услугами этой женщины, и его показания покажутся нам убедительными, никаких обвинений в отношении вас выдвинуто не будет и все ваши показания будут сохранены в строжайшем секрете. Как только вам удастся нас убедить, все вы будете отпущены и вам позволят забрать конфискованные у вас личные вещи и автомашины. Они, кстати, находятся неподалеку – на муниципальной стоянке. И, в награду за сотрудничество, с вас не будет взиматься плата за отгон и хранение машины. Опять же: если вы будете говорить правду. Вы не сможете получить свободу, пытаясь убедить нас, что вы ее трахали, – когда вы этого не делали. Сид, покажите фотографии.

В сторону: Сид, этакий сухопарый дедуля.

Головокружение от собственной значительности: я, Дэвид Клайн, дипломированный юрист.

Я опустил глаза, перевел дух, поднял глаза: негр и итальяшка выступили вперед. Я сверился с фотографиями на водительском удостоверении и сопоставил имена:

Негр: Уиллис Арнольд Кальтенборн, Пасадена. Итальяшка: Винсент Майкл Ло Бруто, южный Лос-Анджелес. Проверил личные дела – итальяшка привлекался за неуплату алиментов.

Подошел Сид: «Мы это сделали».

– Да, сделали. Стеммонс ждет – так?

– Ну, и магнитофон с ним. Четвертая кабинка – он там.

– Отправь Кальтенборна в пятую, а макаронника – к Джуниору. А остальных обратно в предвариловку.

– Накормить?

– Дай по конфетке. И не позволяй им звонить – Ушлый адвокат может запросто подкопаться к бумажкам, которые мы их вынудили подписать. Где Уилхайт?

– Не знаю.

– Держи его подальше от комнат для допросов.

– Дейв, он – капитан…

– Тогда… черт, просто держи.

Ригль, раздраженный, ушел. Я, в нетерпении, – в коридор, где располагались комнатки для допросов.

Стандартные комнатки – шесть на восемь, крошечное окошко. В номере 5 ожидает Кальтенборн в феске, а в четвертой – Ло Бруто, Джуниор и магнитофон на столе.

Ло Бруто поерзал на стуле – Джуниор поморщился. Догадка Крутого В. – Джуниор в Ферн-Делле под кайфом. Запоздалое воспоминание: допрос Инджа – у Джуниора – воспаленный взгляд наркомана. Теперь даже хуже.

Открываю дверь – и громко хлопаю ею. Джуниор кивает – едва не пошатывается.

Я присел. «Как вас звать – Вине? Винни?»

Ло Бруто ковырнул в носу. «Леди зовут меня Мистер Большой Член».

– Моего напарника так же кличут.

– Да? Молчаливый, нервозный тип. Должно быть, пользуется популярностью.

– Ну да. Но мы здесь не для того, чтобы обсуждать его половую жизнь.

– А жаль – время-то у меня есть. Моя старуха и детишки в Такоме, так что я могу просидеть здесь все трое суток, но я подумал: а остальные-то парни при чем? Ладно, я ее трахал, так что давайте приступим к делу – ха-ха.

Я протянул ему сигареты. «А вы мне нравитесь, Винни».

– Да ну? Тогда зовите меня Винсент. И экономьте свои деньги – я бросил курить четвертого марта пятьдесят второго года.

Джуниор вынул из пачки сигарету. Нервы на взводе: зажег спичку лишь с третьего раза.

Я откинулся на стуле: «Сколько раз вы были с этой девушкой?»

– Один.

– А почему только один?

– Один – равносилен случайной связи. А если не один – так дешевле собственную супругу трахать – и ничего лишнего не подцепишь.

– А ты сообразительный парень, Винсент.

– Да ну? Тогда отчего я до сих пор работаю охранником за бакс и двадцать шиллингов в час?

Джуниор закурил – гигантскими затяжками. Я сказал: «Вот уж не знаю».

– И я не знаю – но приходится пахать на охранное агентство «Настоящий мужчина». Жить-то на что-то надо.

Ну и жарища – я снял пиджак. «Выходит, вы пользовались ее услугами всего один раз – так я понял?»

– Верно.

– А до этого вы ее видели?

– Нет.

– А потом?

– А не было никакого «потом». Господи Иисусе, я получаю зарплату, иду искать себе «случайных связей», и тут меня сцапывает какой-то пацан в униформе! Господи Иисусе, херня-то ка…

– Винсент, что привлекло вас в этой девушке?

– То, что она была белой. Не могу я с негритянками. Нет, дело не в том, что у меня какое предубеждение, у меня есть пара хороших друзей ниг… негров то есть, но черных проституток не люблю.

Джуниор все курил. Несмотря на жару, пиджака он снимать не стал.

Ло Бруто: «А ваш напарник неразговорчив».

– Устал очень. Он тут в Голливуде работает, под прикрытием.

– Да что вы? Bay, теперь-то я понимаю, почему он такой охальник. Клянусь Манишевицем, я слышал, щелок там навалом.

Я рассмеялся. «Хватает, но он у нас специализируется на педиках. Скажи, напарник, – помнишь, как ты тогда натягивал пидоров в Ферн-Делле? Помнишь – ты еще помогал своему приятелю из академии?»

– Конечно, – хриплым, сдавленным голосом.

– Господи, напарник, вот те, должно, противно было. Ты по дороге домой, часом, не заходил в какой бордель – чтобы избавиться от ОЩУЩЕНИЯ?

Застучал по столу костяшками потных пальцев – НА ЗАПЯСТЬЕ – СЛЕДЫ ОТ УКОЛОВ – немедленно подтянул манжеты, чтобы их спрятать.

Ло Бруто: «Эй, я думал, что сейчас – мой спектакль».

– Так и есть. Сержант Стеммонс, у вас есть вопросы к Винсенту?

– Нет, – сухо, досадуя на выдавшие его манжеты. Я улыбнулся. «Что ж, вернемся к девушке».

Ло Бруто: «Ага, давно пора».

– Вам с ней понравилось?

– Случайная связь есть случайная связь. Лучше, чем с женой, но вашему напарнику, должно быть, лучше попадаются – там этих актрисулек…

– Ему нравятся шикарные и блондинистые.

– Так кому ж они не нравятся? Правда, некоторым приходится довольствоваться простушками – хорошо хоть белыми.

Джуниор погладил свою пушку негнущимися пальцами.

– А чем она была лучше вашей жены?

– Активней, и притом позволяла себе словечки.

– Как она назвалась?

– Имени своего она не называла.

Стриптиз Люсиль: используй его. «Опишите ее голую».

– Пухленькая, с отвисшей грудью и большими коричневыми сосками, как будто у нее есть примесь восточной крови.

Кольнуло: он знает. «Что на ней было, когда вы ее увидели?»

– Штанишки – знаете, короткие такие, облегающие.

– Где вы с ней переспали?

– В мотеле, где ж еще?

– Точное местоположение, Винсент.

– А! Гм… это было… кажется… это было в мотеле под названием «Красная стрела».

Я кивнул на магнитофон: «Слушайте внимательно, Винсент. На этой кассете записан голос мужчины – не думаю, что это вы. Просто скажите, доводилось ли вам слышать от нее что-либо подобное».

Но Бруто кивнул. Шипение: «Я буду дочкой, а ты – моим папой, и, если у тебя и пра-а-авда получится, будет второй раз – за просто так».

Я нажал «стоп». Джуниор – никакой реакции. Ло Бруто: «Ничего себе, этот слепой котенок полон сюрпризов».

– В смысле?

– В смысле – она даже не стала настаивать, чтобы я надевал презерватив.

– А может, у нее там спираль.

– Не в этом дело. Поверьте Мистеру Большому Члену, они все предлагают парню надеть резинку.

– А она не стала?

– Я могу вам сказать, чтоона позволила моему наездничку обойтись без седла. И позвольте мне сказать вам, дорогой мой, моя большая сосиска работает. Спросите хотя бы это чертово отребье – приходится горбатиться, чтобы их прокормить.

Догадка: подобный образ жизни сделал Люсиль бесплодной. «Так что там с кассетой?»

– А что с ней?

– Она говорила вам что-нибудь подобное? Ну, про папу и дочку?

– Нет.

– Но вы упоминали, что она как-то интересно говорила.

Хихиканье. «Она сказала, что у меня самый большой. Ну, я ответил, что меня не просто так прозвали Мистер Большой Член. На что она заявила, что она о недавних пор предпочитает большие, а я ей: ну, для такой малышки „с недавних пор" означает „с прошлой недели". А она сказала что-то вроде „ты удивишься, с каких именно"».

Джуниор все подтягивал манжеты. Ущипну-ка я его. «Эта Люсиль – совсем как какой-нибудь педик из Ферн-Делла, правда, напарник? Эти товарищи ведь любят большие члены, не гак ли? Ты имел с ними дело поболе моего, так что должен знать».

В яблочко – Джуниор скривился.

– Ведь правда, сержант?

– Д-да, к-конечно, – хрипло.

Возвращаюсь к Большому Члену: «Значит, на девочке были обтягивающие штанишки».

– Верно.

– Она не говорила ни о каком парне, который за ней подсматривал, – например когда она обслуживает клиентов?

– Нет.

– И на ней были штаники в обтяжку?

– Да, я же уже говорил.

– А что еще на ней было?

– Не помню. Блузка, кажется.

– А как насчет шубы?

– Нет, шубы не было. Господи, откуда – обыкновенная шлюшка с Вестерн-авеню.

Сменим тему: «Значит, она вольно изъяснялась с вами».

– Ну да. Сказала, что Мистером Большим Членом меня прозвали не зря.

– Да прекратите болтать о своем члене! Помимо этого, что она говорила?

– Сказала, что трахается с парнем по имени Томми.

Мурашки, гусиная кожа. «Томми как?»

– Фамилии она не назвала.

– Не говорила, что он – ее брат?

– Да вы что – бред какой-то.

– В смысле – бред? Вы что – не помните, что было на кассете?

– Ну, так то же была игра. Папа и дочка не значит «брат», и, потом, у белых такого нету. Это – грех, это позор, это…

Кулаком по столу. «Она не говорила, что он – ее брат?»

– Нет.

– И фамилии не называла?

– Нет, – тихо – теперь он не на шутку испугался.

– Не говорила, что он – извращенец?

– Нет.

– Что он – музыкант?

– Нет.

– Что он торгует наркотиками?

– Нет.

– Что он ей за это платит?

– Нет.

– Ч го он – взломщик?

– Нет.

– Вуайерист или что-то в этом роде?

– Нет.

– Не рассказывала, что он делал с ней?

– Нет.

– А о своей семье не рассказывала?

– Нет.

– Не говорила, какой этот парень из себя?

– Нет.

– Не говорили, что он любит цветных девушек?

– Нет. Послушайте, начальник…

Я хлопнул ладонью по столу. Большой Член перекрестился.

– Она не упоминала о человеке по имени Томми Кафесьян?

– Нет.

– А о меховых шубах?

– Нет.

– Об ограблениях мехового склада?

– Нет.

Джуниор – морщится, почесывает ладони.

– Начальник, она просто сказала, что спит с каким-то Томми. Еще сказала, что в постели он ничего особенного, но он был у нее первым, а ты никогда не забываешь того, кто был у тебя первым.

Я застыл.

Джуниор вскочил как ужаленный – за дверь покатилась запонка.

Определенно на взводе – рывком открыл дверь. А за ней – Дэн Уилхайт. Проклятый динамик: он все слышал.

– Клайн, подойдите сюда.

Я встал и подался к нему. Уилхайт ткнул меня в грудь – я отвел его руку: «Это мой случай. Не нравится – обращайся к Эксли».

Народ из Отдела по борьбе с наркотиками – пришлось отпустить его. Джуниор попытался улизнуть – затащил его обратно.

Уилхайт: белый как простыня, брызжет слюной.

Ребята из его отдела: злобные, раздраженные взгляды – того и гляди, вцепятся мне в глотку.

Ло Брутто: «Господи, как я проголодался».

Я закрыл дверь.

«Послушайте, я есть хочу – умираю. Мне можно какой-нибудь сэндвич?»

В микрофон: «Сид, давай второго».

Ло Бруто выводят, заводят Кальтенборна – толстого негра в феске. Джуниор скис и опустил глаза долу.

Негр: «Пожалуйста, я не хочу неприятностей», – подозрительно знакомый голос.

Нажимаю «воспроизвести».

Люсиль: «Заранее, милый». – Пауза. – «Да, это значит – сейчас».

Кальтенборн морщится: ага, есть.

Пауза. «Да, да», – еще более знакомый голос. Скрипение матраца, тяжелое дыхание: толстяк принялся всхлипывать.

Люсиль: «Давай поиграем в одну игру. Я буду дочкой, а ты – моим папой, и, если у тебя и пра-а-авда получится, будет второй раз – за просто так».

Всхлипы становятся громче.

Нажал «стоп». «Это были вы, мистер Кальтенборн?»

Всхлип, кивок. Джуниор скривился – торчок вонючий.

– Прекратите всхлипывать, мистер Кальтенборн. Чем раньше вы нам все расскажете, тем раньше мы вас отсюда выпустим.

Феска его съехала ему на переносицу. «Лидия?»

– Что?

– Моя жена, вы ей не…

– Все останется между нами. Так это вы на кассете, мистер Кальтенборн?

– Да, да, я. Что – в-вы завели н-на меня дело…

– Дело о незаконной внебрачной связи? Ну что вы. А что – против кого-то заводили?

– Нет, конечно нет.

– Так вы сыграли папочку?

– Д-да, – глухо, давясь рыданиями.

– Тогда расскажите.

Вертит и теребит несчастную феску.

– Мне хотелось, еще раз, и я согласился. Она оделась и попросила меня: «Раздень меня, папа». Ну, я ее раздел, и мы снова переспали, вот и все. Имени ее я не знаю – я не видел ее ни раньше, ни потом. Это – всего лишь ужасное совпадение – это был первый раз в жизни, когда я был с проституткой, и… это когда мы встречались с братьями нашего прихода, чтобы обсудить благотворительный пикник, и один спросил меня, знаю ли я, где можно найти проституток, и вот я…

– Девушка не говорила вам о человеке по имени Томми?

– Нет.

– О том, что у нее есть брат по имени Томми?

– Нет.

– О человеке, который следил за ней, или записывал ее на магнитофон, или подслушивал…

– Нет, но я…

– Что – но?

– Но я слышал, как человек, который был за стенкой, плакал. Может, мне просто показалось, но у меня сложилось определенное впечатление, что он нас подслушивал. Как будто то, что он услышал, его расстроило.

А вот и наш вуайерист.

– Вы не видели того человека?

– Нет.

– Вы не слышали, что именно он говорил… или бормотал?

– Нет.

– Девушка не говорила с вами о своей семье?

– Нет, только то, что я вам рассказал, и то, что было на той кассете. Скажите… а откуда она у вас? Я не хочу, чтобы моя жена слышала…

– Вы уверены, что она не упоминала человека по имени Томми?

– Пожалуйста, начальник, не кричите!

Сменим тему. «Прошу прощения, мистер Кальтенборн. Сержант, у вас есть вопросы?»

Сержант – псих, поигрывающий пушкой. «Н-нет». Следи за его руками.

– Мистер Кальтенборн, на девушке не было ШУБЫ?

– Нет, на ней были брючки как у тореадора и какая-то дешевая кофточка.

– Она не говорила, что любит устраивать СТРИПТИЗ?

– Нет.

– А то, что любит ходить в клуб для черных «Б ИДО ЛИТО»?

– Нет.

– Не упоминала, что снимать ТЯЖЕЛУЮ ШУБУ – Это блаженство?

– Нет, а почему вы…

Джуниор опустил ладони – следи за ним.

– Мистер Кальтенборн, она не сказала, что знакома с ШИКАРНЫМ БЛОНДИНИСТЫМ ПОЛИЦЕЙСКИМ, который когда-то был боксером?

– Нет, не говорила. Я не понимаю смысла ваших вопросов.

– А о том, что среди ее знакомых есть полицейский-вымогатель, который любит молодых блондинистых парней?

Р-РАЗ – За дверь, по коридору – Джуниор, пушка в руках. За ним, в погоню, быстрей…

Он ринулся к своей машине – запыхавшись, тяжело дыша. Я схватил его, выкрутил руку с пистолетом, наклонил его голову назад.

– Я позволю тебе уйти безнаказанно. И отстраню от дела Кафесьянов, пока ты окончательно все не испортил. Мы можем договориться прямо сейчас.

Сальные, напомаженные волосы – рывком он освободил голову. Лучи фар скользили по его лицу – лицу наркомана, брызжущему слюной. «Эта потаскуха убила Дуайта Жиллетта, а ты это скрываешь. Индж уехал из города, и, может быть, тот револьвер, из которого она стреляла, у меня. Ты запал на эту шлюшку, и еще – я думаю, что это ты выбросил свидетеля из окна. Никаких „договориться" – тебе остается только смотреть, как я вас заложу – тебя и твою потаскуху».

Я ухватил его за шею и сдавил – я хотел убить его. Противно – его дыхание, его губы и зубы – он попытался укусить меня. Я подался назад – ослабил хватку – меня хватили коленом под дых. Согнулся, с шумом вдохнул, попытался выпрямиться – по гравию зашуршали шины.

И тут же – фары: Джек Вудс поехал следом.

Западный Лос-Анджелес, три часа ночи. Дом, где живет Джуниор, – одноэтажное здание на четыре квартиры – света в окнах нет. Как нет и Джуниорова «форда» – вскрываю замок, врубаю свет.

Боль – от паха до ребер: ударь его, убей его. Не выключаю света – пусть видит.

Закрываю дверь на замок, начинаю осматривать квартиру.

Гостиная, маленькая столовая, кухня. Все из дерева, все подходит по цвету – щепетильный Джуниор. Аккуратность – и тут же грязь: ухоженная мебель, пыль.

В раковине – заплесневевшая еда, тараканы.

В леднике – ампулы с амилнитритом.

Пепельницы полны окурков: излюбленная марка Джуниора – в помаде.

Ванная, спальня: грим, набор для макияжа – помада под цвет той, что осталась на окурках. Мусорная корзина – набита бумажными платочками, испачканными в той же помаде. Незаправленная кровать, между простынями – использованные ампулы. Поднимаю подушку: там – «люггер» с глушителем, а под ним – фаллоимитатор.

На ночном столике – книги в мягких обложках: «Следуй за мальчиками», «Делай это по-гречески», «Запретное желание».

Чемодан, закрытый на замок.

На стене – фотография: лейтенант Дэвид Клайн в голубой униформе сотрудников Управления. Представляю: раз он у нас гей, тогда:

Я не женат.

И не желал женщины – до Гленды.

Мег – но он не мог знать.

«Люггер» улыбнулся мне. «Давай, стрельни во что-нибудь».

Я и пальнул – в упор, благо что глушитель – осколки стекла – осколки штукатурки – обрывки МЕНЯ. Выстрелил в чемодан – металлические щепки, облачко кордита – замок отлетел прочь.

Рывком поднимаю крышку: аккуратные стопки бумаг: педант Джуниор. Медленно, посмотрим, что тут у нас:

Копии:

Личное дело Джонни Дьюхеймела. Рапорты о служебном соответствии Дадди Смита – все с оценкой А. Запросы направить Дьюхеймела в команду – отчеты Джонни: дело об ограблении мехового склада – все по пунктам. Странно: Джонни никогда не работал в патруле – сразу после академии его отправили в Бюро.

И снова Дьюхеймел: программки боксерских матчей – образчик мужской красоты. Доказательство 104: Джуниор рассказал Рубену Руису, что он был преподавателем Джонни в полицейской академии. Сплошные А – слепая голубая преданность – и тут же прозаическая, полуграмотная писанина Джонни. Снова документы по «меховому делу»: рапорты Отдела ограблений, гипотеза: Джуниор подсидел Дадли – это он сделал Джонни вором, а Дад так ничего и не понял.

Официальное заявление: Джордж Индж закладывает Гленду – сообщает, что это она убила Дуайта Жиллетта. Лейтенант Д. – Д. Клайн препятствует возобновлению дела, предполагаемый мотив: похоть. Забираю бумаги – под ними – координаты банковского хранилища – по-видимому, копии всего вышеозначенного хранились у Джуниора в каком-то банке. Об оружии и отпечатках Гленды на нем не упоминается – может, Джуниор спрятал пушку в качестве последнего аргумента?

В комнате – пыль от штукатурки – последствия моей пальбы. Аккуратные папки – и еще какие-то бумаги.

Папка номер один: шеф Эд Эксли – вырезки: дело «Ночной совы». Папка номер два – различные дела Эксли на период с 1953 по 1958 год. Все разложено по полочкам – «Таймс», «Геральд» – все в хронологическом порядке.

НО ЗАЧЕМ?

Прочие бумаги: протоколы предварительных допросов в Управлении: четыре на шесть ячеек: «Имя», «Место проведения», «Комментарии» – заполнены стенограммами. Я принялся просматривать их, разбирая стенограммы.

«Место проведения» у всех одно – ФДП. Это значит – парк Ферн-Делл. Инициалы – полных имен не указано. Цифры – номера статей УК штата Калифорния – все статьи за непристойное поведение, в том числе в общественном месте.

Комментарии: прерванный половой акт гомосексуального характера. Джуниор взимал штрафы на месте: драгоценности, деньги, марихуана.

Я аж вспотел и с трудом дышал. Три протокола скреплены вместе – инициалы «К. В.». Комментарии: задержание Крутого Веккио – что ж, в мастерстве Джуниору не откажешь:

Крутой назвал Микки «отчаявшимся» и «утратившим былые позиции» и придумал собственный план, как разжиться деньгами. А именно: Чик Веккио будет соблазнять знаменитостей женского пола, а он, Крутой, соответственно – мужчин. Пит Бондюран будет делать фото, которые потом используют в качестве средства для шантажа: мол, раскошеливайтесь или негативы этих милых картинок попадут в «Строго секретно».

Мороз по коже: вот это да! Телефон – один звонок – пауза – потом снова: условный сигнал Джека.

Хватаю трубку – аппарат тут же, на ночном столике. «Да?»

– Дейв, слушай. Я проследил за Стеммонсом до «Бидо Лито». Там он встретился с Джеем-Си и Томми Кафесьянами – в задней комнатке – знаешь, которая у них там? Я видел, как они проверяли его на наличие жучка, и успел услышать пару слов, пока они не закрыли окно.

– Что?

– Я услышал, как говорил Стеммонс. Он предлагал защитить их семью – он так и сказал – «семью» – от тебя и еще от кого-то, я не расслышал, от кого именно.

Может, от Эксли – та папка с вырезками.

– Больше я ничего не услышал. Потом из дверей вышел Стеммонс, пересчитывая деньги – как будто Томми и Джей-Си дали ему на лапу. Я проследил за ним на улице и увидел, как он показывал жетон какому-то цветному. Вроде как тот парень приторговывает травкой, и он… Стеммонс и от него получил на лапу.

– Где он сейчас?

– Движется в твоем направлении. Дейв, с тебя…

Я повесил трубку, потом набрал 111 и попросил номер телефона Инджа. Набрал – два гудка и затем: «Абонент временно отсоединен». Слова Джуниора подтвердились: Индж удрал из города.

Что делать:

Поймать его, пригрозить, что выдашь его гомосексуальные наклонности. Как следует покалечить, предложить сделку: спрятанные в банке бумаги плюс пистолет в обмен на молчание.

Дерьмовый вариант: психи не торгуются.

Я погасил свет, взял в руки «люггер». Убить его – или не убивать. Маятник: если он войдет не в нужный момент – он умрет.

Обдумать: голубая лихорадка – псих Джуниор ненавидит красотку Гленду.

Время слетело с катушек.

Ребра отчаянно болели.

Под дверь просунули утренние газеты – я запустил в нее стулом. Убийственная логика: я желаю женщину, до которой и не дотронулся-то ни разу.

Я вышел за дверь. Раннее утро – молочники-свидетели отрицали убийство.

Я выбросил «люггер» в мусорный бак.

Привел себя в порядок – не думай, просто сделай это.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Я постучал – она открыла. Я попытался что-то сказать – она опередила меня: «Спасибо за вчерашнее».

Одета: халат и дождевик сверху. Открыл было рот – но и тут она меня опередила: «Вы ведь Дэвид Клайн, верно?»

– Кто вам сказал?

Она не спешила закрывать дверь. «Я видела вас на съемочной площадке, а потом несколько раз – как вы следили за мной. Я знаю, как выглядят полицейские машины без опознавательных знаков, так что я спросила у Микки и Чика Веккио, кто вы такой».

– И?

– И теперь мне интересно, что вам нужно.

Я вошел: уютно – похоже на меблировку дома свиданий. Возле кушетки телевизоры – нычка братьев Веккио.

– Будьте осторожны с этими телевизорами, мисс Бледсо.

– Это вы скажите своей сестре. Крутой сказал мне, что продал ей дюжину таких.

Я уселся на кушетку – пышногрудая дива рядом. «А что они вам еще рассказывали?»

– Что вы – юрист, а по совместительству – домовладелец. Крутой еще сказал, что вы отказались от контракта со студией «МГМ», так как вам больше нравилось гонять пикетчиков, чем сниматься в кино.

– Вам известно, почему я стал следить за вами?

– Должно быть, вы работаете на Говарда Хьюза. Когда я бросила его, он пригрозил расторгнуть мой контракт. Вы, должно быть, знаете Гарольда Джона Мишака и, по-моему, не особо его любите. Мистер Клайн. это вы…

– Припугнул Джорджа Инджа?

– Да.

Она кивнула. «Он – извращенец, а от фальшивых похищений никогда не было толку».

– Откуда вы это узнали?

– Неважно. Крутой и его бойфренд знают, что это я его спугнул?

– Нет, не думаю.

– Отлично. И не надо им говорить.

Она зажгла сигарету – спичка задрожала в ее руке. «Индж говорил вам обо мне?»

– Сказал, что вы были проституткой.

– Я также была официанткой в драйв-ин, и мисс Альгамброй, и… да, я когда-то работала девушкой по вызову в одной конторе в Беверли-Хиллз. Очень дорогой конторе, Дуга Анселета.

Встряхнем-ка ее. «И еще вы работали на Дуайта Жиллетта».

Стильно сыграно – помог реквизит в виде сигареты. «Ну да, и еще – в 1946 году я была арестована за магазинную кражу. Индж упоминал что-нибудь…»

– Не говорите мне ничего, о чем будете потом жалеть.

Улыбка – дешевой шлюхи – не та улыбка. «Выхо-т, вы – мой ангел-хранитель».

Я пнул ногой один из телевизоров. «Не надо снисхождения».

И глазом не моргнула. «И что же вы от меня хотите?»

– Чтобы вы прекратили воровать у мистера Хьюза, извинились перед ним и беспрекословно выполняли условия контракта.

Дождевик соскользнул на пол – голые плечи, шрамы от удара ножом. «Никогда».

Я придвинулся ближе. «Всего, чего можно было добиться с помощью внешности и обаяния, вы уже добились. Настало время поработать мозгами и сделать правильный выбор».

Улыбаясь: «Мне тоже не надо снисхождений».

Той улыбкой – я улыбнулся в ответ. «Почему?»

– Потому что он вообразил, что только он может дать мне отставку. Потому что в прошлом году я работала официанткой в драйв-ин, и один из его «искателей талантов» видел, как я выиграла танцевальный конкурс. Он устроил мне «прослушивание», в ходе которого мне пришлось снять нижнее белье и позировать для фотографий, которые любит мистер Хьюз. Вы не знаете, каково это – когда тебя трахает мужик, у которого есть твои фотографии в обнаженном виде – твои и шестисот других девушек – аккуратно сложенные в кожаную папку?

– Славно. Только я не верю.

– Да ну?

– Я полагаю, что вам просто надоело, вот вы и свалили. Вы – актриса, и кинуть вот так Говарда Хьюза показалось вам стильным актерским ходом. Неприятностей вы не боялись – ведь вы прошли через туеву хучу неприятностей.

– Зачем, мистер Клайн?

– Что зачем?

– Зачем вы наживаете себе неприятности, пытаясь оградить от неприятностей меня?

– Я ценю стиль.

– А теперь я вам не верю. И что еще вам про меня рассказал Джордж Индж?

– Ничего. А что еще вам наговорили про меня братцы Веккио?

Со смехом: «Крутой – что вы ему когда-то очень нравились, а Чик – что вы опасный, чертовски опасный человек. Микки сказал, что никогда не видел вас с женщиной, что исключает естественный интерес. Так что я думаю, что вам кто-то заплатил».

Окидываю взглядом комнату: книги, картины – а вкус у нее определенно есть.

– Микки – на мели. Если считаете, что, променяв Хьюза на гангстера, вы сделали выгодный ход, вы ошиблись.

Она курила сигарету за сигаретой. «Вы правы. Я просчиталась».

– Тогда помиритесь с Хьюзом.

– Никогда.

– Ну же. Хватит нам обоим неприятностей.

– Нет. Как вы и говорили, мне и раньше доводилось проходить через неприятности.

Совсем не боится – вынуждает меня сказать: «Я ВСЕ ЗНАЮ».

– Видели бы вы себя на съемочной площадке, мисс Бледсо. Вы же смеетесь над всей этой затеей, и это очень стильно. Жаль, что фильмец отправится прямиком в придорожные кафешки каких-нибудь захолустных городков в Арканзасе. Жаль, что его не увидят люди, которые Могли бы помочь вашей карьере.

Вспыхнула – но всего на долю секунды. «Я не так зависима от людей, в частности от мужчин, как вы, должно быть, подумали».

– Я не говорил, что вам это нравится. Я просто сказал, что вы знали, что это – игра.

– То же, что быть «кассиром» и штрейкбрехером?

– Ага, очень полезная вещь. Как вы с Микки Коэном.

Колечки дыма – залюбуешься. «Я не сплю с ним».

– Это хорошо, потому что в него постоянно кто-нибудь стреляет, а попадает в тех, кто рядом с ним.

– Раньше он был большим человеком, правда?

– У него был стиль.

– Который, как мы выяснили, вы цените.

На полке – фотопортрет – женщина-вампир. «Кто это?»

– Это – Вампира. Хозяйка мерзкого шоу ужасов на телевидении. Как-то я обслуживала ее, будучи официанткой, и она дала мне пару советов, как играть свое собственное кино, снимаясь в чужом.

Руки трясутся – так и хочется прикоснуться к ней.

– Вы привязаны к Микки, мистер Клайн?

– Да. Когда-то он был всем, и мне очень жаль, что он до такого докатился.

– Думаете, он уже отчаялся?

– Ага. «Атака атомного вампира» – каково?

Гленда рассмеялась и закашлялась от сигаретного дыма: «Это даже хуже, чем вы думаете. Сиду Фритцеллу пришло в голову внести в сценарий кучу крови и вдобавок еще и инцест, так что я боюсь, что наш фильм точно отправят в забегаловки, чтобы он принес хоть какую-то прибыль».

Я поставил телевизор на место. «Будьте умницей и возвращайтесь к мистеру Хьюзу».

– Нет. Фритцелл тут подрабатывает съемкой порнофильмов. Где-то в Линвуде у него есть какое-то помещение со спальнями с зеркальными стенами – так что, может быть, я там что-нибудь найду.

– Не ваш стиль. А Микки – он об этом знает?

– Притворяется, что нет, но Сид и Уайли Баллок обсуждают это вслух, причем прямо на съемочной площадке. Мистер Клайн, что вы намерены делать?

На полках – полно всякой всячины – тетрадки ученицы колледжа. Полистал одну – сочинения – рисуночек на полях: сердечко, а в нем – инициалы – Г. Б. amp; М. X.

– Да, я их украла. Так что вы собираетесь…

– И что сталось с М. X.?

Та улыбка. «От него забеременела другая девочка, а потом его убили в Корее. Дэвид…»

– Не знаю. Может, я просто уйду из этого дела и найду вам адвоката. Но лучшее, на что вы можете рассчитывать, – разрыв контракта без предъявления обвинений.

– А худшее?

– Говард Хьюз есть Говард Хьюз. Одно слово окружному прокурору – и вам предъявят обвинение в краже.

– Микки говорил, что вы с ним приятели.

– Ну да, я давал ему свои шпаргалки, когда он учился на юрфаке. А Хьюз дал ему двести штук на предвыборную кампанию.

– Дэвид…

– Зовите меня Дейв.

– Мне больше нравится Дэвид.

– Нет, меня так зовет сестра.

– И что?

– Ладно, проехали.

Зазвонил телефон – Гленда сняла трубку: «Алло?… Да, Микки, я знаю, что я опаздываю… Нет, я простудилась… Да, но Сид и Уайли могут снимать сцены, где меня нет… Нет, я постараюсь приехать днем… Нет, про ужин я не забыла… Нет – пока, Микки.

И повесила трубку. Я сказал: «М. X. уже не придет, но Микки не отстанет».

– Ну… он очень одинок. Четверо его людей исчезли, и – я думаю, он знает, что они мертвы. Бизнес есть бизнес, но… я полагаю, по ним он скучает больше всего.

– У него ведь остались Чик и Крутой.

Подул ветерок – Гленда вздрогнула. «Я не знаю, почему они все еще с ним. У Микки дурацкий план – чтобы они соблазняли знаменитостей. Это так непохоже на Микки, он сразу стал таким жалким…»

«Жалким» – в точности слова Джуниора. Гленда: дрожь, гусиная кожа.

Я поднял плащ и подал ей – она встала, улыбаясь.

Касаюсь ее.

Она скользнула в рукава плаща. Я снова снял его и коснулся шрамов на ее спине. Гленда: медленно развернулась, чтобы поцеловать меня.

День – ночь – утро: телефон отключен, радио на минимальную громкость. Разговоры, музыка – нежные баллады убаюкали Гленду. Как только она уснула, ВСЕ вернулось.

Она спала крепко, хищно потягиваясь во сне. Зевки, улыбки – когда она открыла глаза, я чертовски перепугался. Поцелуи удержали ее от вопросов – от бескорыстия этих поцелуев у меня перехватило дыхание.

Тесно прижавшись друг к другу, не думая. Ее дыхание участилось – куда-то делись все тяжелые мысли. Внутри ее, когда ее глаза молили: не останавливайся – и нет больше преследовавших меня пидоров, вуайеристов, шлюх – дочерей наркоторговцев.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

… И они уже здесь, в нашей юрисдикции и беспрестанно игнорируя этот факт. Насколько нам известно, речь идет о семнадцати агентах ФБР и трех заместителях федерального атторнея, подчиняющихся непосредственно Уэллсу Нунану. Нунан не стал просить о назначении посредника между ними и полицией Лос-Анджелеса, что позволяет сделать вывод о том, что мы имеем дело с расследованием враждебных структур, направленным на нашу дискредитацию.

Говорит шеф полиции – Уильям X. Паркер. Рядом с ним: Боб Галлодет, Эд Эксли. Сидят: начальники всех подразделений и старшие следователи. Отсутствуют: Дэн Уилхайт, Дадли Смит – последний прислал вместо себя Майка Брюнинга и Дика Карлайла.

Странно: никого из Отдела по борьбе с наркотиками. И еще более странно, что нет Дадли.

У микрофона – Эксли: «Мы с шефом рассматриваем это расследование как акцию чисто политическую. Федеральные агенты – не городские полицейские и уж конечно не знакомы со спецификой поддержания no-Рядка в районах города с преобладанием негритянского деления. Уэллс Нунан намерен дискредитировать не только меня, но и окружного прокурора, и, соответственно, я и шеф Паркер разработали пакет мер по ограничению успеха этого расследования, но перед тем, как их огласить, я остановлюсь на некоторых ключевых моментах, о которых вы все должны знать».

Я зевнул – рожа помятая, не выспался. Эксли: «Командиры подразделений должны будут приказать своим сотрудникам – и в униформе и в штатском – надавить на информаторов и/или подкупить их, чтобы заставить молчать, случись им подвергнуться допросу федералов. Помимо этого, я хочу, чтобы вы нанесли визиты владельцам клубов и баров южной части Лос-Анджелеса. Слово „визиты" в данном случае – эвфемизм, господа. Здесь это слово означает, что начальники участков Ньютон-стрит, Университетского и участка на 77-й улице должны отправить компетентных сотрудников в штатском, с тем чтобы они довели до сведения владельцев клубов, что, так как мы закрываем глаза на некоторые нарушения в их работе, им не следует особо откровенничать с федералами. Параллельно с этим Отдел по борьбе с бродяжничеством Центрального участка получает особое задание: собрать всех окрестных бродяг и вывезти их подальше, дабы не просочилась какая информация о наших мерах пресечения, которые псевдолибералы вроде Уэллса Нунана могут счесть чересчур жесткими. Участок 77-й улицы получает другое задание – мягко, но настойчиво убедить обеспеченных белых обитателей нашего города не появляться в этом районе – мы ведь не хотим, чтобы кого-то из добропорядочных граждан сцапали федералы? Следователи Отдела ограблений и Отдела убийств уже перетряхивают недавние случаи убийств цветных цветными – с целью предоставить мистеру Галлодету достаточные доказательства для вынесения приговоров виновным – чтобы было что противопоставить обвинениям Нунана, что 187-е подобного характера не получают должного расследования. И наконец, полагаю, что могу с уверенностью заявить, что федералы не оставят без внимания игровые и торговые автоматы – бизнес, контролируемый Микки Коэном. Мы позволим им это сделать – пусть Микки выкручивается сам. Отдел нравов Центрального участка уже уничтожил нерассмотренные заявления об установке игровых автоматов, и мы всегда можем сказать, что не имели понятия об их существовании».

Предположения: Микки не станет сворачивать свой бизнес в Южном городе, предупредить его – снова; а также Джека Вудса, чтобы убрал из Черного города свои букмекерские конторы.

Паркер вышел. Эксли откашлялся, разбирая почерк. «Шеф никогда не любил, когда белые женщины встречаются с нефами, и довольно жестко обращается с владельцами клубов, в коих практикуется подобное. Сержант Брюнинг, сержант Карлайл – вы должны встретиться с владельцами этих клубов и убедить их не беседовать с федералами».

Ухмылки – хлопцы Дадли обожают эти самые силовые методы воздействия. Эксли: «На данный момент это все. Господа, прошу вас подождать у моего кабинета. Я лично проинструктирую каждого из вас. Лейтенант Клайн, останьтесь, пожалуйста».

Стук деревянного молотка – собрание закончено. Большой исход – Галлодет сунул мне записку.

Эксли подошел ко мне. Сурово: «Хочу, чтобы вы продолжали заниматься ограблением Кафесьянов. Я подумываю о том, чтобы лично заняться этим делом, и еще – мне нужен детальный рапорт о той облаве».

– Почему на собрании не было никого из Отдела По борьбе с наркотиками?

– Не спрашивайте о моих мерах.

– Говорю вам в последний раз: Кафесьяны – лакомый кусок для федералов. Они связаны с Управлением вот уже двадцать лет. Копать под них равносильно самоубийству.

– Говорю вам в последний раз: не спрашивайте о моих мотивах. Говорю вам в последний раз: расследованием этого дела занимаетесь вы и сержант Стеммонс – и это – ваше основное дело.

– Скажите – у вас есть особые причины желать, чтобы этим делом занимался Стеммонс?

– Нет, просто этот выбор напрашивался сам собой. Джуниор давно работает с вами в Отделе административных правонарушений и прекрасно показал себя, будучи преподавателем полицейской академии.

Глухо – невозможно прочесть его истинные мотивы: «Я не верю во всякую чушь вроде личной заинтересованности. Только не вы».

– Сделайте так, чтобы вы сами стали лично заинтересованы в его раскрытии.

Держись – не смейся.

– К этому все и идет.

– Отлично. Так как насчет связей семейства?

– Над этим работает мой лучший информатор. Я говорил с человеком по имени Эйб Уолдридж, но не думаю, что он знает что-нибудь об ограблении.

– Он – давний соратник Джея-Си и может знать некоторые семейные тайны.

– Ну да, но что вам нужно – найти подозреваемого в ограблении или скелеты в кафесьяновском шкафу?

Ответа не последовало – он вышел. Разворачиваю записку Галлодета:

Дейв,

Я понимаю, что тебе нужно защитить некоторых своих друзей, у которых есть бизнес в южной части города, и также считаю, что в своей заинтересованности в деле Кафесьянов шеф Эксли перегибает палку. Просьба: сделай все возможное, чтобы защитить интересы Полицейского управления Лос-Анджелеса в южной части города, что особенно важно в свете этого треклятого федерального расследования. И – пожалуйста, тайком от шефа Эксли – информируй меня о подвижках в расследовании дела Кафесьянов.

Так прошло четыре дня – я искал улики, кто-то выслеживал меня. Я прибавлял скорость – но преследователи не отставали.

Я сказал Микки, чтобы убирал автоматы, – он только плечами пожал. Бестолковый Микки – Джек, тот быстренько свернул свою контору. Скармливаю Эксли рапорт за рапортом – за исключением кассеты и показаний двух клиентов Люсиль.

Эксли сказал: продолжайте в том же духе. И между делом: как справляется Джуниор Стеммонс?

Я ответил: прекрасно. А перед внутренним взором: красавчик Джонни Дьюхеймел, окурки со следами помады.

Эксли сказал: продолжайте в том же духе; я втихаря снабжал информацией Боба Галлодета. Политика: уж очень ему не хотелось, чтобы Уэллс Нунан соприкоснулся с семейством Кафесьян.

Я слежу – за мной следят. Хвостов пока нет – но это вовсе не значит, что это не так. Эксли – Хьюз – Отдел по борьбе с наркотиками – федералы: мои потенциальные преследователи с большими возможностями.

Ищу улики:

Проторчал в мотеле «Красная стрела» – ни Люсиль, ни вУайериста. Заглянул в участок на 77-й улице: давешний ву-QUePucm не показывался, про проституток – тоже ничего н°вого. Изыскивал информацию в «архиве трех штатов» – ноль. Лестер Лейк сказал, что скоро будут результаты – «возможно». Раскрываю секреты, ищу фотографии.

Самолично шерстил бордели – но больше клиенты Люсиль не попадались. Вестерн и Адамс, к югу – искатель семейной грязи – что-то неудержимо влечет меня к этой семейке.

Как и Эксли.

Назовем это «мнением юриста»:

Беспокоить семейство Кафесьян в свете набирающего обороты федерального расследования – безумие чистой воды. Эдмунд Эксли – бесспорно, блестящий следователь с общепризнанным талантом лидера. На устроенном Эксли брифинге никто из Отдела по борьбе с наркотиками не присутствовал. Этот отдел – самое автономное, самодостаточное подразделение Полицейского управления Лос-Анджелеса. Отдел и семейство Кафесьян – двадцать с лишним лет автономного сотрудничества. Эксли знает, что расследование принесет результаты. Эксли желает отвести расследование от высших чинов Полицейского управления Лос-Анджелеса. Эксли знает, что неизбежно полетят головы. Вот Эксли и убедил шефа Паркера, что оптимальным выходом из ситуации будет скормить федералам Отдел по борьбе с наркотиками – вот кого можно представить беспринципными полицейскими, которые творят свои грязные дела независимо от прочих, и таким образом сохранить лицо Управления в целом.

Хотя я в это не особо верю – очень уж некрасиво выглядит его стремление во что бы то ни стало подкопаться под семейку.

Как и мое. Как и Джуниора.

Джуниор Стеммонс-второй – мой самый страшный кошмар.

Четыре дня я искал его – пропал без вести. В отделе – не появлялся, в квартире, куда я вламывался, – заперто.

Черный город – и там его нет. Нет его ни в доме родителей, ни в Ферн-Делле. А уж в голубых барах – и подавно: кишка тонка так светиться. Совсем уж запасной вариант – Джонни Дьюхеймел: его излюбленные места.

В Отделе кадров мне сообщили его адрес. Три дня и три ночи я наведывался туда – ни Джонни, ни Джуниора. И днем Джонни Дьюхеймела не достать – я не могу подкупить Дадли Смита. Инстинкт подсказывал, что страсть Джуниора осталась неразделенной: шикарный блондин – убежденный натурал. Можно попробовать достать его через Рубена Руиса – его приятеля. Галлодет обротал его: теперь наш Рубен – лицо кампании, нацеленной на то, чтобы убедить обитателей «Чавес Рейвин» как можно быстрее покинуть свои развалюхи.

Пришлось солгать Бобу: Руис знаком с парнем, на которого мне необходимо надавить. Галлодет: он где-то тренируется, через пару дней съезди-ка в «Рейвин» – он будет там выступать на митинге.

Заметано.

И еще вот чего:

Гленда у Джуниора на крючке – убийство первой степени. Правда, жертва ее – мулат-сутенер – Боб может и не возбуждать дела. Но: Говард Хьюз. Тому достаточно щелкнуть пальцами – и «газовая камера» Боб сломается. Щелк – выбран судья, подкуплены присяжные, – и Гленда отправляется в «зеленую комнату». Выдвигается обвинение в соучастии: против меня.

Выводы:

Надо нейтрализовать Джуниора. Утаить его сделку с Кафесьянами – если узнает Эксли, Джуниор запросто сдаст Гленду, чтобы выкрутиться самому. Моя страховка – Джонни Дьюхеймел – сдать его Дадли в критический момент, работать на Эксли – гарантия в деле Гленды и Джуниора.

Я заплатил две штуки Джеку Вудсу: найди мне Джуниора Стеммонса. Мои ночные бдения – у НЕЕ – в ее трейлере на съемочной площадке.

Мишак больше не показывался – и мы оба решили, что он следил за ней исключительно по собственной инициативе. Я писал Милтиру фальшивые рапорты – Гленда сочиняла для них фальшивые подробности. Прямо на съемочной площадке – когда алканавты Микки разбредались по своим ночлежкам и спальникам. Мы тихо беседовали, занимались любовью, беспрестанно чего-то недоговаривая.

Я так и не смог сказать, что я знаю; да она и не настаивала. Биографии, белые пятна – я умолчал о Мег, она не спешила рассказывать о временах, когда была проституткой.

Я не стал ей говорить, что убивал людей. Как и о том, что из-за Люсиль К. я сделался вуайеристом.

Она сказала, что я использовал людей.

Она сказала, что я ставил лишь на нечестную игру.

Она сказала, что легавый в чинах, да еще с дипломом юриста не имеет ничего общего с белым подонком.

Еще она сказала, что я никогда не обжигался.

Я ответил – три попадания из четырех – уже неплохо.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ КОШМАРЫ ЧЕРНОГО ГОРОДА

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Грунтовые дороги, хибары. Холмы в дымке смога – «Чавес Рейвин».

Полным-полно машин – свою пришлось оставить поодаль. Оценим обстановку:

Придурки с плакатами. Журналисты, люди в униформах. Коммуняки орут: «Справедливость – si! „Доджерс" – по!»

Дружеские похлопывания по плечу: все взоры устремлены на Рубена Руиса, добродушного хозяина. Народ из Управления шерифа, агент Уилл Шипстед.

Руис – федеральный свидетель?

Протискиваюсь в толпу – «Эй, эй! Нет, нет! Мы не хотим назад, в Мексику!» Достаю жетон – люди в униформе пропускают меня вперед.

Обрывки разговоров:

У Руиса сегодня вечером поединок – будьте там, чтобы поддержать его соперника. Фашисты из Бюро земельного и дорожного устроительства планируют переселить мексикашек в линвудские трущобы. «Эй, эй! Нет, нет! Справедливость – si! „Доджерс" – по!»

Руис орет в мегафон по-испански:

«Побыстрей переезжайте! Деньги на переезд облегчат вам задачу! Скоро будут новые дома! Да здравствует новый стадион для „Доджерс", который помогли нам построить ВЫ!»

Соревнование «кто громче» – победителем выходит Руис со своим мегафоном. Помощники шерифа разбрасывали билеты на матч – мексикашки падали на колени, ловили. Хватаю один – Руис против Стиви Мура, стадион «Олимпик».

Выкрики, ропот – Руис меня заметил и замахал руками.

Протискиваюсь ближе – Рубен, сложив ладони лодочкой, крикнул: «Нам нужно переброситься парой слов! Давай в моей раздевалке после боя?»

Я согласно кивнул. «Подонок! Марионетка „Доджерс"»! – поговорить определенно не дадут.

И мигом – в Бюро, в свой кабинет.

Сообщение от Лестера Лейка: сегодня в восемь вечера, бар «Лунный свет». По коридорам отдела проходил Эксли – я замахал ему, приглашая войти.

– У меня к вам пара вопросов.

– Задавайте – разумеется, если эти вопросы не «Чего вы хотите?».

– Тогда как насчет «Почему на дело, которое вы так желаете раскрыть, бросили всего двоих?»

– Неверно. Давайте второй вопрос, только не «И почему один из них – я?».

– Попробую: «А что мне с этого будет?»

Эксли улыбнулся. «Если вам удастся раскрыть это дело, наступит тот редкий случай, когда я смогу использовать редкую прерогативу шефа Бюро расследований – то есть я дам вам капитана безо всяких административных хлопот. Я переведу Дадли Смита в Отдел административных правонарушений, а вам передам руководство Отделом по расследованию ограблений».

Предел мечтаний – только бы не хлопнуться в обморок от счастья.

– Что-то не так, лейтенант? Я ожидал от вас выражений благодарности.

– Спасибо, Эд. Нечего сказать, не хилой морковкой вы только что помахали перед моим носом.

– Зная, кто вы есть, не могу с вами не согласиться. Итак, у меня мало времени – давайте следующий вопрос.

– Ключ к разгадке этого дела – Люсиль Кафесьян. Я абсолютно точно уверен, что члены семьи прекрасно знают, кто грабитель, и я хочу допросить ее.

– Нет. Еще не время.

Сменим тему. «Дайте мне дело о мехах Гурвица. Отберите его у Дадли».

– Нет, и нет категорическое, и не просите больше. Ну все, закругляйтесь.

– Хорошо, тогда позвольте мне надавить на Томми Кафесьяна.

– Поясните слово «надавить», лейтенант.

– Надавить. Оказать силовое воздействие. Я прижимаю Томми к ногтю, и он рассказывает нам все, что мы хотим знать. Знаете, экстраординарные методы осуществления правосудия – как тогда, когда вы пристрелили трех безоружных негров.

– Не приближайтесь к семейству. В остальном для вас – карт-бланш.

Какой, на хрен, карт-бланш. Поздняк метаться – но Делать что-то надо.

Просто:

Фото Люсиль, магнитофон, список мотелей – еду в южный Лос-Анджелес, предъявляю:

– Вы сдавали ей комнату?

– Никакой мужчина не просил комнату, смежную с ее?

– Никакие пьяницы не сдавали свои комнаты случайным людям?

Шансов – минимум; похоже, Люсиль встречалась с клиентами исключительно в «Красной стреле».

И снова по Централу, в южном направлении. Полицейские интриги, просто прелесть:

Патрульные автомобили втихаря следят за машинами федералов. Облавы на бомжей – сплошь и рядом авто Отдела по борьбе с бродяжничеством.

И сами федералы:

Проверяют номера машин, припаркованных возле ночных клубов и баров.

Гоняют тротуарных наперсточников.

Вламываются в роскошный бордель с черными девочками.

Словом, Черный город кишит короткими стрижками и серыми костюмами.

Я остановился возле участка на 77-й улице и попросил у них кассетный магнитофон. Обезьянник битком набит черномазыми – «подозреваемые» в убийствах цветных цветными. А снаружи – федералы с фотокамерами – щелкают физиономии проходящих полицейских.

И снова – дерьмовая работенка:

Мотель «Тик-так», мотель «Удачное время» – «нет» по всем пунктам. Мотель «У Дарнелла», мотель «Де-люкс» – то же самое. Мотель «У красавчика Дэна», «Сирил'с Лодж» – и тут ничего. Мотель «Гибискус», мотель «Пурпурные крыши» – абсолютный ноль.

«Гнездышко Ната» – угол 81-й и Нормандия – «Всегда чистые комнаты» – набрасываюсь на клерка с расспросами.

– Дасэр, я знаю эту девушку. Она снимает комнату на короткий срок, всегда одну и ту же.

Я уцепился за стойку обеими руками. «Она сейчас зарегистрирована?»

– Нетсэр, вот уже шесть-семь дней не появляется.

– Не знаете, для чего она использует эту комнату?

– Нетсэр. Мой девиз таков: «Меньше знаешь – крепче спишь», и я стараюсь его придерживаться – за исключением тех случаев, когда они уж больно шумят, – неважно, чем они там занимаются.

– Эта девушка всегда просит комнату в переднемряду, с окнами на улицу?

Шокированно: «Дасэр. А откуда вы знаете?»

– А смежную с ней комнату вы, случаем, не сдавали молодому белому человеку? Или какому-нибудь бомжу, который после сдал бы ее ему?

Онемев от шока, он нырнул в недра стойки и выудил оттуда карточку постояльца: «Видите, Джон Смит – по-моему, это не его настоящее имя. Видите, ему осталось два дня. Его сейчас нет, я видел, как он уходил сегодня ут…»

– Покажите мне эти комнаты.

Он засеменил прочь, гремя связкой ключей: быстренько открылись две двери – вот что значит парень боится легавых.

Отдельные бунгало – никакой тебе смежной двери.

Я догнал его. Теперь полегче – успокоим его десятидолларовой бумажкой. «Покараульте с улицы. Если этот белый мужчина объявится – задержите его. Скажите, ЧТо в его комнате работает водопроводчик, а потом сходите за мной».

– Дасэр, дасэр. – На карачках выполз на улицу.

Две двери – никакого прямого доступа в соседнее помещение. Зато есть боковые окна – наш приятель мог НАБЛЮДАТЬ за ней. За ними – живая изгородь, полуразвалившаяся дорожка из камней.

Посмотрим:

Из ЕГО окна – выходит проводок.

Через кусты, под камни дорожки.

Хватаю его, тяну —

Полетели камни – провод подался. В ЕЕ комнату – под ковер, рывок – из стены выскочил испачканный известкой микрофон.

Иду за проводом – в обратном направлении.

ЕГО окно – рывком на карниз – внутрь. Потянул – ба-бах – под кроватью обнаруживается магнитофон.

Без кассеты.

Возвращаюсь на улицу, проверяю двери – следов взлома не видать. А что, если ОН пролез в ЕЕ окно?

Я закрыл обе двери и принялся обыскивать ЕГО комнату.

Платяной шкаф:

Грязная одежда, пустой чемодан, граммофон.

Комод: белье, джазовые пластинки: Арт Пеппер, Чамп Динин. Точь-в-точь такие же, какие разбил взломщик в доме Кафесьянов.

Ванная комната: крем для бритья, шампунь.

А что у нас под ковриком? —

– девчачьи журнальчики: «Замочная скважина» – три номера. Глянец, пикантные фото, статьи – «признания» кинозвезд.

Кассеты по-прежнему нет.

Поднимаю матрац, тычу в подушку кулаком. Пальцы упираются во что-то твердое – рву, дергаю —

Одна бобина – сматываю, чтобы прослушать по-быстрому.

Нервы – едва не спутал ленту, размазал предполагаемые отпечатки. Негнущимися пальцами ставлю кассету, нажимаю кнопку:

Шорохи, покашливание. Я закрываю глаза и представляю: любовники в постели.

Люсиль: «Тебе не надоели эти игры?»

Неизвестный мужчина: «Подай-ка сигарету. – Пауза. – Нет, не надоели. Тебе, во всяком случае, известно, как…»

Всхлипы – в отдалении – нашего приятеля заглушили стены мотеля.

Клиент: «… И ты знаешь, что игры в „дочки-папочки" оч-чень увлекательная вещь. А учитывая нашу с тобой разницу в возрасте, такая игра выглядит вполне естественно».

Голос интеллигентный – не чета Томми, да и Джею-Си тоже.

Всхлипы становятся громче.

Люсиль: «В этих мотелях полным-полно неудачников и одиноких бедолаг».

Ни испуга – ни узнавания – ни страха преследования.

Щелчок – должно быть, радио, – «… Мелодия любви, тра-ла-ла-ла… сыграй еще». Нечеткое бормотание, щелк. Клиент: «… Ну, и еще ведь ты заразила меня кой-чем…»

«Кое-что» – трипак? Сифилис?

Я посмотрел – кассета кончалась.

Сонное лопотание – и не только любовников. Я закрыл глаза: пожалуйста, еще одну игру.

Зашипела пустая кассета – парочка уснула. Скрипнула дверь – «Господи!» – слишком близко, слишком Реально – ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС. Открываю глаза – в дверях стоит белый мужчина.

Черт – все поплыло перед глазами – целюсь, стреляю. Раз, два – пулей сносит щеколду, во все стороны разлетаются щепки.

Мужчина бросился бежать.

Выскакиваю, целясь.

Визг, крики.

Зигзагами – мой приятель побежал прямиком к проезжей части. Я выстрелил на бегу – две пули пролетели мимо. Притормозил, прицелился – почти в упор, и тут – мысль: если ты его убьешь, ты будешь знать ЗА ЧТО?

Я споткнулся, едва не упал, снова побежал. Он исчез из вида – все вокруг точно потемнело.

Крики.

Толпа негров – полные ужаса глаза.

Мое собственное отражение в витрине: какой-то перепуганный идиот.

Я сбавил темп. Еще одна витрина – черные лица – слежу за направлением их взгляда:

У тротуара – облава: негры и федералы. Уэллс Ну-нан, Уилл Шипстед, громилы из ФБР.

Схватили – встряхнули – швырнули в проем лицом к двери. На спину посыпались удары – я уронил пушку.

Развернули – гориллы в серых костюмах. Уэллс Нунан: с шумом вдохнул и плюнул мне в лицо.

«Это тебе за Сандерлина Джонсона».

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Бар «Лунный свет» – для Лестера пока рановато. Коротаю время за прослушиванием музыкального автомата.

А вслед за музыкой – Уэллс Нунан – повторы отдавали его плевком.

Треклятые федералы – дешевая месть. Обратно, в «Гнездышко Ната», – на шум выстрелов приехало два патрульных автомобиля. Я пообщался с патрульными, собрал улики: кассету, магнитофон, журналы.

Потом – звонки:

Наказы Рэю Линкеру: проверить обе комнаты на наличие отпечатков, привести полицейского художника – заставить клерка детально описать того парня – с тем, чтобы потом сличить с фотографиями преступников. Будем молиться, чтобы у него были хорошее зрение и память на лица.

Джек Вудс, с хорошими новостями: он выследил Джуниора, пас его три часа, потом потерял. Джуниор, оказывается, очень занят – за это время он успел стрясти Деньги с трех пушеров – Джек подробно описал мне их и дал номера их машин.

Джек, вкратце: «Он выглядел обдолбанным по самое не балуйся и до ужаса психованным. Я заглянул в салон его тачки, когда он остановился, чтобы купить сигарет. И знаешь, что я увидел на заднем сиденье? Шприц для подкожных инъекций, шесть пустых ампул и три обреза. Уж не знаю, что он против тебя имеет, но, по-моему, тебе следует его пристукнуть».

Музыкальный автомат – неизбежные «Огни гавани» в исполнении Лестера – и, заметьте, не я их заказал.

О-па – а вот и сам Лестер, в глазах – страх. «Здравствуйте, мистер Клайн».

– Садись. Рассказывай.

– Рассказывать что?

– Почему у тебя такой вид и с чего ты опять врубил эту дурацкую песню?

Усаживаясь: «Решил подбодрить себя. Приятно все-таки осознавать, что дядюшка Микки все еще держит мою песенку в своих „Вюрлитцерах"».

– Микки следует поубирать все свои «Вюрлитцеры» на хрен, пока ФБР не прищучило. Так что случилось? Таким перепуганным я тебя не видел со времен той истории с Гарри Коном.

– Мистер Клайн, вы знаете двоих полицейских, которые работают на Дадли Смита, – парней по имени сержант Брюнинг и сержант Карлайл?

– И что с ними?

– То, что они работают сверхурочно – в участке семь-семь.

– Ближе к делу.

Выпалил: «Они работают над „раскрытием" убийств цветных цветными – по слухам, чтобы предотвратить потенциальную пользу от шумихи вокруг этого федерального расследования. Помните, вы как-то спрашивали меня о торговце травкой по имени Уорделл Кнокс? Помните, я еще тогда вам ответил, что он был убит неизвестными?»

Томми К. сдал Кнокса Отделу по борьбе с наркотиками – о чем Дэн Уилхайт сообщил Джуниору. «Помню».

– Тогда вы должны помнить и то, что я рассказывал вам, что этот Уорделл был бабником и, должно, нажил на свою задницу хренову тучу врагов. Он трахал кучу баб, включая шлюху-мулатку, Тилли Хоупвелл, – я ее тоже того. Мистер Клайн, я слышал, что эти ребята ищу, меня, – какой-то мудак пустил слух, что это я пристукнул Кнокса, и сдается мне, что я им нужен так, для галочки: раскрыто, мол. И если вы хотите компру на гребаных Кафесьянов и их сообщников, как вам вот это: я слышал, что это Томми К. замочил старика Уорделла в прошлом сентябре – типа, из-за наркоты, а может, из ревности – потому что он тоже потрахивал эту славную Тилли Хоупвелл.

Дыхание перехватило – грудь судорожно вздымалась.

– Слушай, я переговорю с Брюнингом и Карлайлом – они от тебя отстанут.

– Ага, может, это и правда, потому что старина домовладелец Дейв Клайн знает нужных людей. Но мистер Смит ненавидит цветных. И к тому же не думаю, что Томми К. станут привлекать за убийство Уорделла – он же вроде информатор, мать его…

– Так тебе чего надо – изменить мир или не попадаться?

– Я хочу, чтобы вы позволили мне месяц пожить бесплатно за ту информашку про гребаных Кафесьянов, Что я вам дал.

Снова завопили «Огни гавани». Лестер: «Раз уж на то пошло, я тут слышал, что его дочка – настоящая шлюшка. И еще я слышал, что Томми и Джей-Си покачивают мамашу и ее – так, чтобы попрактиковаться. И еще – что Мадж – это мамаша – когда-то крутила с Эйбом Уолдриджем, который заведует всей ихней торговлей наркотой, и параллельно он же – управляющий одной из ихних прачечных. Слыхал, что этот Уолдридж использует тамошние сушилки для белья для просушки мешков с марихуаной. И еще: они общаются с конкурентами следующим образом: независимых торгашей помельче они доят, а покрупнее – сдают вашим, чтобы никто не рыпался на рынок Южного города и не подсирал бизнеса этим сраным армяшкам. И – эта семейка повязана друг с другом, пусть даже они общаются… как это – без должного уважения, вот. Слышал, что, окромя Уолдриджа и этой цветной бабы, к которой похаживает Томми К., друзей у гребаного семейства нет – только работники и покупатели. И еще у Томми К. есть какой-то приятель – белый парень по имени Ричи. Фамилии я его не знаю, знаю только, что они на пару играли на своих дурацких саксофонах, типа таланты, мать их так. А про это идиотское ограбление, когда собак порезали, я ни хрена ничего не слышал. И еще я слышал, что вы подумываете о том, чтобы повысить ренту в моем доме, так что я…»

Отрезал: «А как насчет того, что Томми трахает Люсиль? Про это ты не слышал?

– Что? Да ну на фиг – я сказал «повязаны», а не «связь».

– А что там про этого Ричи?

– Черт, я рассказал вам все, что слышал, – не больше, не меньше. Вы хотите, чтобы я…

– Поспрашивай о нем еще. Он может быть связан с тем вуайеристом, которого я ищу.

– Ну да, вы упоминали какого-то ву… и я знаю, как это толковать. Я спрашивал об этом, и никто ничего– Так что там про ренту…

– Разузнай, не предпринимают ли Кафесьяны попыток самостоятельно разыскать грабителя? А то у меня складывается определенное впечатление, что они прекрасно знают, кто это сделал.

– А у меня складывается впечатление, что домовладелец Дейв Клайн собирается поднимать ренту.

– Нет, и до января. Если Джек Вудс придет за деньгами, звони мне.

– А как насчет словечка парням мистера Смита, чтобы не трогали старика Лестера?

– Я позабочусь об этом. Ты знаешь адрес Тилли Хоупвелл?

– А мои умеют плясать? Разве я сам – не завсегдатай этого любовного гнездышка?

– Лестер…

– 8941, Саут-Тринити, квартира 406. А куда вы сейчас?

– На бокс.

– Мур против Руиса?

– Ну да.

– Ставьте на мексиканца. Я надысь трахал сеструху Стиви Мура, так она говорила, что Стиви уже да-ав-ненько не тот.

Мой жетон провел меня на самые удобные места – хоть я и опоздал.

Был «брейк» после шестого раунда – по рингу процокали каблуками девушки с номером раунда. Зрители скандировали: «„Доджерс" – по! Руис – говно!» Свист, крики – пачукос против комми.

Звонок:

Рокаби Рубен кружит по рингу – Мур делает выпады правой. Схватываются в клинче посреди ринга – Руис ослабил хватку, и негр высвободился.

«Брейк! Брейк!» – мечется туда-сюда рефери.

Мур медлителен – поднял локти, оставив нижнюю часть раскрытой. Головорез Рубен – ленивые, несильные хуки, отступает назад.

Ленивый, скучающий Рубен.

В мозгу мелькает: его подговорили, чтобы он проиграл.

Мур – ни натиска, ни пыла. Руис: ленивые хуки, нехотя выпады правой.

Мур напирает, тяжело пыхтит; Руис принимает удары, блокирует удары – негр раскрывается полностью.

Руис – ленивый хук слева.

Удар Мура приходится мимо – низкая защита.

Р-раз – падает – не тот.

Пачуко свистят.

Пинко[20] возмущенно орут.

Рубен – с видом «вот черт!» – тупо ждет отсчета.

Тянет время – медленно отползая в нейтральный угол.

Шесть, семь, восемь – Мур, пошатываясь, поднимается на ноги.

Руис – лениво кружит по центру ринга. Мур – защищается, пытаясь, ко всему прочему, махать кулаками. Последовала череда сильных ударов – Рубен принялся молотить соперника – наобум, промахиваясь. Десять, двенадцать, четырнадцать – и все мимо.

Руис – деланно глотает воздух, роняет якобы обессилевшие руки.

Мур – резкий прямой удар.

Рокаби Рубен пошатнулся.

Мур – резкие удары левой-правой.

Рубен рухнул на ковер – закатив глаза в фальшивом обмороке. Семь, восемь, девять, десять – Мур расцеловал сидевшего у самого ринга Сэмми Дэвиса-младшего.

На открытой трибуне – войнушка – на «красных» – мексикашки швыряют на ринг пивные стаканчики с мочой– Прочие пытаются заслониться плакатами, как щитами, – бесполезно – пачукос принялись размахивать велосипедными цепями.

Я рванул к выходу – кофе в забегаловке на углу – пусть перебесятся. Через двадцать минут – обратно – куча патрульных автомобилей и закованных в наручники комми.

Вхожу – иду на едкую вонь мази. Раздевалки – Руис в одиночестве наворачивает тушеную фасоль.

– Браво, Рубен. Лучшая фальсификация, которую я когда-либо видел.

– Ага, и заварушка потом ничего получилась. Эй, лейтенант, – что говорят эти кони педальные?

Я прикрыл дверь – в коридоре было довольно шумно – репортеры осадили Мура. «Что ты знаешь, как развлечь избранных».

Глотая пиво: «Надеюсь, что матч смотрел и Хоган Кид Бэсси, поскольку по условиям сделки Мура должны были перевести в вес петуха, а меня – наоборот, в вес пера, – и устроить этот поединок. Ну ничего, я ему еще успею задницу надрать. Слышь, лейтенант, – мы ведь с тобой, почитай, не виделись с того дня, когда Джонсон выпрыгнул из окна.

– Называй меня Дейв.

– Слышь, лейтенант, – если мексиканец и неф одноименно спрыгнут с шестого этажа, кто приземлится первым?

– Я слышал эту шутку, но продолжай. ~~ Черномазый, потому что мекс непременно задержится на полпути написать на стене батлончиком с краски– «Рамон и Кики навсегда». Вежливое «ха-ха».

– Так вот, лейтенант, – я видел, что ты заметил тогда в «Рейвин», что за мной следит Уилл Шипстед. Позволь убедить тебя и мистера Галлодета, что я рад, что я стал вашим «человеком для связи с общественностью», – особенно я обрадовался, когда моего брата не стали привлекать за ту кражу. Ну ладно, признаюсь – я опять федеральный свидетель, – но на сей раз Нунан хочет, чтобы я дал показания по какому-то делу столетней давности – про какую-то букмекерскую контору, что ли, и я не собираюсь закладывать ни Микки, ни твоего дружка Джека Вудса.

– Я всегда знал, что ты – умненький мальчик.

– Для избранных?

– Ага. Бизнес есть бизнес, и ты согласился подставлять своих, чтобы угодить окружному прокурору.

Мило улыбаясь: «Семейка-то у меня та еще, так что я решил – родня-то, она важней будет, чем просто мексиканцы. Эй, я целую кое-чью задницу, и от этого домовладельцы вроде тебя и твоей сестры нагреют руки. Видишь ли, Дейв, гребаное Бюро по вопросам земельного и дорожного устроительства подсудобило какие-то трущобы в Линвуде. Там некогда располагался этот, как его, – мотель, переделанный в публичный дом, – и эти крутые ребята собираются переселять туда моих несчастных обделенных соотечественников, так что вы, домовладельцы, – ты и твоя чертова сестренка – можете выкупить первый этаж.

Башковитый – смельчак хренов. «А ты неплохо осведомлен обо мне».

– Слышь, Дейв Клайн по прозвищу Вышибала, – люди говорят о тебе.

Сменим тему: «Джонни Дьюхеймел, часом, не гей?»

– Да ты что! Он юбочник каких поискать.

– Давно его видел?

– Да так, видимся иногда. А что?

– Просто спросил. Он ведь работает над ограблением склада Гурвица, а это серьезное дело для такого новичка. Он тебе про это ничего не рассказывает?

Качает головой – насторожился, скотина. «Нет. В основном рассказывает о работе в Отделе по борьбе с организованной преступностью».

– Что-нибудь конкретное?

– Нет. Говорит, что вообще-то не должен никому ничего рассказывать. А с чего это ты ко мне прицепился?

– А ты с чего так опечалился?

Хук слева, хук справа – в воздухе засвистали кулаки. «Мы с Джонни виделись с неделю назад. Он сказал, что, мол, опять занимался этой гадостью. Особо он не распространялся, но сказал, что ему нужно подраться – так, в качестве наказания. Мы надели перчатки, и он нарочно позволил мне поколотить себя маленько. Помню, у него на ладонях еще были эти, как их, – волдыри».

Обрабатывал людей шлангом – выбивал показания. Как Джонни это, должно быть, противно. «Помнишь сержанта Стеммонса, Рубен?»

– Помню – твой напарник там, в отеле. Причесон У него что надо, вот только сам он, по-моему, тот еще тип.

– Ты его после видел?

– Нет.

– А Джонни – он о нем не упоминал?

– Нет. А что это ты вдруг спрашиваешь про Джонни? – Просто спрашиваю, – улыбнулся я. – Ну да, конечно, так я и поверил. Слышь – знаешь, что получится, если скрестить негра и мексиканца?

– Нет.

– Вор, которому неохота воровать.

– Смешно.

Поглаживая пивную бутылку: «Что-то не слышно чтобы тебе было смешно, и я знаю, о чем ты думаешь; там, в „Чавес Рейвин", Рокаби Рубен сказал, что нам нужно поговорить».

– Так говори.

Настоящий пачуко – открыл крышку бутылки и сделал огромный глоток. «Я слышал, как Нунан говорил о тебе с Шипстедом. Он тебя на дух не переносит. Считает, что это ты тогда выбросил Джонсона из окна и сделал гадость какому-то Мортону Дисканту. Он попытался выдавить из меня подтверждение того, что это ты выкинул Джонсона, и еще он сказал, что доберется до тебя.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Занимаюсь криминалистической экспертизой – на столике в собственной гостиной.

Проверяю на отпечатки: журналы, магнитофон, бобины: куча смазанных и четыре сносных отпечатка. Для проверки снял свои собственные – это подтвердило, что тогда, трясущимися пальцами, я все испортил.

Зазвонил телефон.

– Да?

– Рэй Линкер, Дейв.

– Вы закончили?

– Именно что «закончили». Во-первых, ни одного сносного отпечатка – а ведь мы проверили обе комнаты. В порядке исключения взяли отпечатки пальцев У клерка – он же владелец – сторожа и уборщицы – все трое негры. В комнатах – только их отпечатки – и больше ничьих.

– … Твою мать.

– Вкратце так оно и есть. Мы взяли на анализ мужскую одежду и проверили пятна спермы, обнаруженные на шортах. Группа крови снова первая, резус положительный и биохимия совпадает – так что ваш взломщик, или кто он там, – большой любитель пожить в мотелях.

– Ч-черт.

– Вкратце так и есть; вот с фотороботом нам повезло больше. Клерк и наш художник вместе составили его портрет, который ждет тебя в Бюро. А теперь…

– А как насчет снимков? Вы сказали клерку, что он понадобится нам для опознания?

Рэй вздохнул – почти рассерженно: «Дейв, парень смылся во Фресно. Он намекнул, что твое поведение его обеспокоило. Я предложил ему официальную компенсацию за выбитую тобой дверь, но он сказал, что это его не устроит. Он также сказал, чтобы его не искали, – он ушел, и с концами. Я не стал упрашивать его остаться, так как он заявил, что пожалуется на то, что ты выбил дверь».

– Твою мать… Рэй, ты проверял…

– Разреши предвосхитить твой вопрос. Я спросил остальных служащих, видели ли они того человека, оба ответили, что нет, и я им поверил.

Ч-черт. Мать вашу.

Подавляя зевок: «Сколько шума из-за какого-то 459-го, а, Дейв?

– Ну да, только не спрашивай у меня почему. Щелк – больно кольнуло в ухо.

Что ж, продолжим снимать отпечатки.

На конвертах пластинок отпечатки смазаны, а на самих пластинках с их желобками – ничего путного не снимешь. На моем хай-фай – Чамп Динин: «Меееед-ленные мысли: Чамп играет Дюка».

И пусть играет – а я полистаю журналы «Замочная скважина»:

Пианино, саксофон, бас – нежная, мелодичная музыка. Пикантные снимки, намеки: блондинистая нимфа М. М. добивается гея Р. X – и пойдет на все, чтобы вернуть его, так сказать, на путь истинный. Нимфоманка Д. М. – одаренная гигантскими размерами ищет столь же одаренных в спортзале Истона. Не меньше десяти дюймов – у нее даже линейка для этих целей припасена. Среди последних завоеваний: жеребчик – звезда порнофильмов Ф. Т., эстрадный юморист М. Б., немногословный актер вестернов Дж. С.

Надрывный сакс, пульсирующий бас.

И истории – байки странствующих торговцев. Фотографии, само собой: неряшливые матроны с сиськами, едва не вываливающимися из лифчиков. Трели на пианино – просто роскошно.

Под переливы Динина осилил один журнал. «Замочная скважина», июнь 1958 года.

У М. М. и бейсболиста Д. Д. М. – роман – и влюбленная в Д. Д. М. звезда слетает с катушек. Шикарный отель «Плаза» – десять дней и десять ночей любовного безумия.

Альтовые трели на саксофоне – вокруг меня кружатся Гленда, Мег, Люсиль.

Объявления: увеличение полового члена, обучение юриспруденции на дому. «Индиго» а-ля Динин – духовые инструменты, низкий диапазон.

Рассказ о папе и дочке – сразу начинается с диалога. И фото: неказистая брюнетка в бикини:

– Ну-у… ты похож на моего папу.

– Похож? Хотя я достаточно стар, чтобы быть им. Игра есть игра, правда? Я могу быть папочкой, поскольку гожусь на эту роль.

– Как там в песне поется: «Мое сердце принадлежит папе»?

Пробежим глазами статейку: сиротка Лоретта желает папу. Злой Терри лишает ее девства – она спит с ним и ненавидит это. Она продает себя взрослому мужчине, и потом ее убивает проповедник. И прилагается фото-Рафия; та самая брюнетка, задушенная поясом.

Чамп Динин надрывается, а я думаю:

Лоретта равняется Люсиль, Терри – равняется Томми. «Сиротка» Лоретта – ХЗ. Люсиль хочет папочку Джея-Си – трудно представить, что девочка вдруг возжелала этого жирного ублюдка.

Диалог – наверняка записан на пленку.

А автор сего «творения» – наш вуайерист.

«Замочная скважина», июль 1958 года – сплошные байки о кинозвездах. Посмотрим выходные данные – адрес в Долине – завтра надо будет туда наведаться.

Зазвонил телефон – делаю тише – беру трубку:

– Глен…

– Да. Ты сумасшедший или просто самонадеянный?

– Не знаю, может, и то и другое. Слушай, давай я приеду на съемочную площадку?

– Не надо. Сид Фритцелл снимает ночные сцены.

– Тогда поедем в отель. Мы не можем ни к тебе, ни ко мне – слишком рискованно.

Тот смех. «Сегодня читала в „Таймс", что Говард Хьюз и иже с ним улетели в Чикаго на какое-то совещание Министерства обороны. Дэвид, домик для гостей на Голливудских холмах свободен, и у меня есть ключи».

За полночь – будем считать, что бояться нечего. «Давай через полчаса?»

– Давай. Буду скучать.

Я положил трубку и врубил пластинку на полную громкость. Эллингтон/Динин, «Кролик». И сразу – воспоминания: сорок второй год, я – морской пехотинец, Мег, эта мелодия – мы танцуем в «Эль Кортез Скай Рум».

Теперь-то что – прошло шестнадцать долгих лет. Телефон под боком, осталось только набрать номер.

– Алло?

– Хорошо, что я застал тебя, – правда, я думал, что охотишься за Стеммонсом.

– Ну надо же мне иногда спать. Слушай, эксплуататор…

– Убей его, Джек.

– Ладно, согласен. Десять?

– Десять. Прикончи его и дай мне выиграть время.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Голливудские холмы – большой дом в испанском стиле, чуть поодаль от Малхолланд-драйв.

Окна светятся, у порога – машина Гленды. Дюжина комнат с лишком – ничего себе бордельчик на одну персону.

Я припарковался – и тут мои фары осветили «шеви» пятьдесят пятого года выпуска. Чертовски знакомый: тачка Гарольда Джона Мишака.

Чтобы убедиться, врубаю дальний свет: на крыле – логотип компании Говарда Хьюза.

Ночная тишь – темные дома, и лишь в одном горит свет.

Я выбрался из машины и прислушался: голоса – его и ее – тихие, приглушенные.

На крыльцо, пробую дверь – заперто. Голоса: его – раздраженный, ее – спокойный. Обхожу дом, снова прислушиваюсь.

Мишак: «… А могло быть и хуже. Ты будешь со мной – можешь притворяться, что это Клайн. Я видел, как он приезжал к тебе в Гриффит-парк, – что касается этого, ты можешь продолжать с ним встречаться – я не собственник, и партнеров у меня нет. Мистер Хьюз никогда не узнает, ты просто будешь спать со мной и достанешь деньги Клайна – а они у него есть, потому что он связан с мафией. Мистер Хьюз мне сам об этом сказал».

Гленда: «А как я узнаю, что ты – один?»

Мишак: «По тому, что Гарольд Джон – единственный человек в Лос-Анджелесе, который не боится ни мистера Хьюза, ни этого твоего лейтенанта, который считает себя таким невшибенным».

Обегаю дом, к окну столовой. Занавески висят неплотно, смотрю:

Гленда пятится назад, Мишак надвигается на нее, сдвигая бедра.

Движутся медленно – оба; за спиной Гленды – подставка для ножей.

Попробовал открыть окно – не поддается.

Гленда: «Так как я узнаю, что это будешь только ты?»

Гленда – одна рука шарит за спиной, вторая манит – иди, мол, сюда.

Гленда: «Думаю, нам будет хорошо вместе».

С тыла, задняя дверь – я вышиб ее плечом и вбежал в дом.

Коридор, кухня, а там —

Клинч: его руки ощупывают ее тело, ее руки нащупывают рукоятки ножей.

Стоп-кадр: я не могу пошевелиться. Застыв на месте, смотрю:

Ножи – в его спине, в шее – глубоко, по самую Рукоятку. Скрип кости – Гленда с силой надавила на Рукояти – мокрыми от крови ладонями. Мишак бросился НА НЕЕ.

Еще два ножа – Гленда продолжает слепо колоть…

Мишак хватается за подставку – достает секач.

Я подошел ближе – ноги точно ватные – в ноздри ударил запах крови.

Он попробовал ударить ее ножом – промахнулся – и шатаясь, задел подставку. Она продолжала колоть – в спину, в лицо, – лезвия продырявили его щеки.

Бульканье, хрипы, жалобный вой – умирающий Мишак. Рукояти ножей торчали под разными углами – я опрокинул его, повернул рукоятки, убил его.

Гленда – ни звука, только взгляд – МЕДЛЕННО – так уже было.

МЕДЛЕННО:

Мы выключили свет и прождали минут десять – снаружи не донеслось ни звука. Тогда принялись строить планы – обнимая друг друга окровавленными руками.

Нам повезло – ковра в столовой не было. Приняв душ, мы переоделись – в домиках Хьюза хранился запас мужской и женской одежды. Испачканную кровью мы уложили в мешок, вымыли пол, ножи, подставку.

Одеяла в платяном шкафу – завернули тело Мишака и заперли в багажнике его «шеви». Без десяти два, ночь – выбрались через заднюю дверь, никаких свидетелей. И снова в дом – наши-то машины стояли близ Малхолланд.

План – есть на кого свалить: Блуждающий Огонь – любимый лос-анджелесский непойманный убийца.

В одиночку веду машину Мишака в сторону Топанга-каньон. Детский лагерь «Хиллхейвен» – заброшенный, обитаемый разве что пьянчугами. Осветил все шесть домиков-хижин – никого.

Я отогнал машину подальше от глаз.

Протер ее.

«Хижина маленькой пумы» – оттащил туда тело.

Сломал ему глотку – точь-в-точь как это делал со своими жертвами Блуждающий Огонь.

Обвалял покойника в опилках – чтобы засорить раны. Это затруднит экспертизу: закрытые раны – идентифицировать нож практически невозможно.

Будем надеяться.

Говард Хьюз побоится огласки – не станет требовать поисков убийцы своего подручного.

Пешком добрел до Тихоокеанского шоссе. МЕДЛЕННО приходит страх —

За мной следят мириады воображаемых хвостов.

Хвост в эту ночь означал бы пожизненные неприятности.

На шоссе меня подобрала Гленда. Мы вернулись на Малхолланд и там поехали ко мне – на двух машинах, легли в постель – только чтобы поговорить.

Ни о чем – она еще держалась. Перед глазами – цветное кино – Гленда с ножами – пришлось нажать на нее. Убедиться, что ей это не понравилось.

Я ударил ладонью по подушке возле ее лица.

Направил свет ночника ей в глаза.

И принялся рассказывать:

Как мой отец пристрелил собаку – как я потом поджег его сарай для инструментов; как он ударил мою сестру, а я попытался застрелить его, но ружье заклинило; и про двух Тони – ублюдков, которые мучили мою сестру и которых я убил; а также про тех пятерых, которых я Убил помимо этого. Причем за деньги – так что, мол, дает тебе право так стильно играть?

Еще раз врезал по подушке, чтобы она заговорила, – ни стиля, ни слез.

Она барахталась, как могла, раскатывала на роликахв драйв-ин – и мнила себя актрисой. Чтобы заплатить за квартиру, иногда спала с мужчинами за деньги – кто-то из ее клиентов рассказал о ней Дуайту Жиллетту. Тот и предложил ей: работай на меня, а выручка поровну. Онасогласилась и стала работать на него – основными ее клиентами были военные нижних чинов. Раз даже спала с Джорджем Инджем – он обошелся с ней сносно – тогда как Дуайт регулярно поколачивал ее.

И она слетела с катушек. Мнимая актриса придумала вот что: купить у Джорджи пушку и припугнуть Жиллетта. Теперь у мнимой актрисы появляется реквизит: настоящий пистолет.

Как-то Дуайт заставил ее отвезти своих «племянников» к «своему брату» в Окснард. Это было здорово – симпатичные маленькие негритята, – а спустя неделю их показали по телевизору:

Два четырехлетних мальчика – заморенные голодом, замученные и изнасилованные – были обнаружены мертвыми в окснардском коллекторе.

Мнимая актриса, девочка на побегушках – тут в ней проснулась настоящая актриса:

Надо убить Жиллетта – пока он не отправил на смерть еще чьих-нибудь детишек.

Она его и убила.

Ей это не понравилось.

Такие дела не проходят бесследно – раны затягиваются медленно, и только элегантность игры спасает от воспоминаний.

Я обнял ее.

Я принялся говорить о Кафесьянах – взахлеб.

Чамп Динин убаюкал нас.

Проснулся я рано. И тут же услышал, как в ванной безутешно рыдает Гленда.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Харрис Дюланж – лет пятьдесят, гнилые зубы.

– Ну, коли и я, и мой журнал чисты, как у кота яйца, так и быть, расскажу вам, что такое «Замочная скважина». Перво-наперво мы нанимаем проституток и начинающих актрисулек для фотосессий. Писанина – вашего покорного слуги, он же – главный редактор; или каких-нибудь ребятишек из колледжа, которые высылают мне свои фантазии в обмен на бесплатные номера журнала. Словом, то, что в «Строго секретно» называют «тонкий намек на толстые обстоятельства». Потом всю эту бурду сдабриваем инициалами кинозвезд, и наши идиоты читатели (полагаю, умные нас все-таки не читают) думают: «Ого, неужели это и правда про Мэрилин Монро?»

Устал как собака – рано утром пришлось заезжать в Бюро за пинкеровским фотороботом. Эксли запретил расклеивать его по городу – а после событий сегодняшней ночи у меня не осталось сил, чтобы спорить с ним.

– Лейтенант, что это вы замечтались? Понимаю, не самый красивый офис в мире, но…

Я извлек из кармана июньский номер за 1958 год. Кто-то написал статью о дочке и папе?»

– Мне даже смотреть не надо. Про пухленьких брюнеток, желающих переспать с «папочкой», – так это Чамп Динин.

– Что-о? Да вы хоть знаете, кто такой Чамп Динин?

– Вернее, кем он был – он недавно умер. Я знал что это псевдоним.

Я показал ему пинкеровский портрет. Дюланж безразлично воззрился на него: «Это еще кто?»

– Большая вероятность, что тот самый парень, который написал эту статью. Вы его что – не видели?

– Нет. Мы с ним общались исключительно по телефону. Симпатичный парень, однако. Что удивительно, я думал, там – страх божий.

– Он не говорил, что его настоящее имя – Ричи? Это может помочь в установлении его личности.

– Нет. Мы всего раз говорили по телефону. Он представился «Чамп Динин» – я еще подумал: «Замечательно – такое может быть только в Лос-Анджелесе». Лейтенант, разрешите спросить – наш Чампстер, часом, не вуайерист?

– Да.

Дюланж кивнул и потянулся. «Почти год назад, где-то на Рождество, ни с того ни с сего звонит мне этот псевдо-Чамп: мол, у него есть кое-что в духе журнала «Замочная скважина» – вроде историй, подслушанных в борделе. Я сказал: «Прекрасно, присылайте – если что, договоримся». Ну и… он прислал мне две истории. Обратным адресом значился почтовый ящик до востребования – помню, мне еще подумалось: он что – в бегах или живет в почтовом ящике?

– Продолжайте.

– Значит, истории оказались хорошими. В смысле – хорошими для этого журнала – а я редко плачу за статьи, обычно только за фотографии. Короче, это оказались две истории про «дочки-папочки», и диалоги были очень реалистичными. Такое впечатление, что он их где-то подслушал. Правда, сами истории подкачали, но, в любом случае, я послал ему сто баксов наличными и записку: «Продолжай в том же духе, мне нравится».

– Статьи были написаны от руки?

– Да.

– Вы сохранили эти письма?

– Нет. Я их перепечатал, а потом выбросил.

– И так – каждый раз?

– Всегда. Сочинения Чампа выходили в четырех номерах, и всякий раз я перепечатывал их на машинке, а рукопись отправлял в корзину для бумаг. Помимо июньского номера статейки Чампа появлялись в февральском, майском и сентябрьском номерах. Хотите копии? Через недельку я вам это организую – вот только со складом свяжусь.

– А побыстрей никак?

– Для мокроспинников, которые работают на моем складе, неделя – и то будет слишком быстро.

Я достал свою визитную карточку и положил на стол. «Пришлите их мне на работу».

– Ладно, но, боюсь, вы будете разочарованы.

– Почему вы так думаете?

– Этот Чамп – артист одного номера. Псевдоинцест с пухленькими брюнетками в главной роли. Я вот думаю подкинуть ему мыслишку – чтобы он заменил главную героиню. Рита Хейворт, жаждущая секса с якобы «папочкой», звучит намного пикантней, а?

– Еще бы. А как насчет других сотрудников?

Он постучал себя по голове. «Вот все мои сотрудники. Ведь в нашем шикарном офисе не так много места». Не по себе – я подумал о Гленде. «Вы расплачивались с ним чеком?»

– Нет, каждый раз наличными. Когда мы говорили по телефону, он сам об этом попросил. Лейтенант, вы становитесь беспокойным, так что скажу сразу: проверьте почтовый ящик 5841 на главпочтамте. Туда-то я и посылаю деньги. Всегда наличными – и, если вы уже собрались натравить на меня Внутреннюю налоговую службу, прошу вас, не надо – потому что я учел Чампстеровы гонорары в какой-то из статей «малой кассы».

Жара – мерзкая утренняя потливость. «А голос – что у него был за голос?»

– Голос придурка, который мнит себя великим джазменом. Кстати, знаете – моего младшего брата подозревали в убийстве Черной Орхидеи[21]?

Установить наблюдение на главпочтамте – слишком много времени. Попытаться получить ордер на изъятие содержимого ящика – то же самое. Просто взять и взломать ящик – так и сделаем – позвоню Джеку Вудсу.

И снова таксофонные медяки:

Джек Вудс – нет дома. Мег – попросил снять со счета десять штук наличными. И никаких «почему», последние новости: они с Джеком снова вместе. Едва удержался от грязной усмешки: отдай эти деньги ему – я заказал ему Джуниора Стеммонса.

Мишак, утыканный ножами, – я вижу его, чувствую рукоять ножа, как лезвие вгрызалось ему в позвоночник.

И снова звонки:

Пробую разыскать Майка Брюнинга и Дика Карлайла – но их нет ни в Бюро, ни в участке 77-й улицы. Перед глазами живо встает картина: насмерть перепуганный, затравленный легавыми Лестер Лейк.

И тотчас же – другая картина – Гленда: «Черт, Дейв, ты видел, как я плачу».

И снова я поехал в Черный город – порасспрашивать народ. Бары и джаз-клубы, открытые в этот ранний час, – мне туда. Имена:

Томми Кафесьян, Ричи – старый приятель Томми? Тилли Хоупвелл – любовница – Томми К. и покойный Уорделл Кнокс? Ну, и наобум: Джонни Дьюхеймел – бывший боксер, переквалифицировавшийся в легавые.

Все это я пытался узнать:

У шлюх, у торчков, у бродяг, у алкашей, у барменов. Результаты: Ричи никто не знает, белых вуайеристов никто не видел. Тилли Хоупвелл – кое-кто из нариков припомнил, что она тоже торчала, но недавно лечилась в наркодиспансере. Уорделл Кнокс – «его убили, я не знаю кто». Школьник Джонни – «вроде такой боксер был».

Фоторобот вуайериста тоже не опознал ни один.

Вечер – открываются все новые клубы. И снова имена – и снова глухо – только и оставалось, что наблюдать за толпившимися у игровых автоматов. Ребята, заправлявшие автоматы в клубе «Рик-рак», – белые и мексы: тут как тут – федералы с фотоаппаратом. Щелк-Щелк – люди Микки на пленке – камикадзе Микки.

Не протолкнуться от «плимутов» полицейского образца – федералы, ребята из Управления. Неуемная Дрожь в коленях: а что, если за мной был хвост – ПРОШЛОЙ НОЧЬЮ?

Останавливаюсь у таксофона – десятицентовые мостки закончились – кидаю жетоны:

Звоню Гленде – и себе – ее нигде нет. Джек Вудс уже не отвечает. Еду в «Било Лито» – спрашиваю, получая в ответ лишь презрительные усмешки.

Минимальный заказ – две порции напитка – усаживаюсь на табурет у стойки и заказываю два виски. Широко открытые глаза – от стены до стены – сплошные негры.

Виски разливает по телу тепло, мне приходит идея: дождаться Томми К. и выволочь его на улицу. Спишь ли ты со своей сестрой – а твой отец? – и лупить кастетом, пока из него не посыплются семейные тайны.

Бармен приготовил было третью порцию – я отказался. На сцену поднялся небольшой эстрадный ансамбль – я поманил саксофониста. Он согласился: двадцатку за попурри из Чампа Динина.

Приглушенный свет. Вибрафон[22] – ударные – саксофон – труба – поехали!

Мелодии – то громкие и быстрые, то медленные и нежные. Во время звучания одной из таких бармен и поведал мне историю жизни мифического Чампа Динина.

Вот что я узнал:

Появился из ниоткуда. Выглядел белым – но, по слухам, примесь негритянской крови у него все же имелась. Играл на пианино, на басу и саксофоне, сочинял музыку – джазовую, естественно; еще кое-чем промышлял. Красавец-жеребец, он трахался в борделях и ни разу не дал себя сфотографировать. Потом влюбился: три богатенькие наследницы и их мамаша. Четыре любовницы – в положенный срок – четыре ребенка. И по концовке его пристрелил рогоносец – папаша семейства.

Рюмка виски все еще стояла на стойке – одним махом я осушил ее. История моего вуайериста – и его история – все может быть:

Прослушка в борделях – точно так же, как в «Замочки скважине». Семейная интрига – как у КАФЕСЬЯНОВ.

Я выбежал на улицу – перешел дорогу в поисках таксофона. Номер Джека Вудса, три гудка. «Алло?»

– Это я.

– Дейв, не спрашивай. Я все еще ищу его.

– Ищи-ищи, я звоню не за этим.

– Тогда зачем?

– Еще две штуки, если согласишься. Знаешь главпочтамт в центре – ну, тот, что работает круглосуточно?

– Конечно.

– Ящик 5841. Взломай его и принеси мне содержимое. Подожди часов до трех, тогда тебя никто не заметит.

Джек присвистнул. «А, у тебя ж неприятности с федералами. И ты не можешь получить ордера на изъятие…»

– Так да или нет?

– Да. Мне нравится, когда у тебя неприятности – тогда ты становишься щедрым. Позвонишь завтра, лады?

Я повесил трубку. Тут меня осенило: номера машин. Работа Джека – те четверо, которых тряс Джуниор. Покопавшись в блокноте, я набрал номер транспортной полиции:

Медленно диктую цифры и начинаю ждать. Холодный воздух выветрил хмель из моей головы – наркоторговцы, которых тряс Джуниор, – возможно, кто-то из них сдаст мне Джуниора и Томми.

Вот что мне сообщили:

Патрик Деннис Орчард – мужчина, белый – 1704, Лай-Пойнт; Лерой Джордж Карпентер, мужчина, негр,

819, 71-я улица; Стивен (второго имени нет) Венцел, мужчина, белый, 1811, Сент-Эндрюс.

Двое из трех – белые, что удивительно. Думается: Лестер Лейк дал мне адрес Тилли Хоупвелл. Так, вот он: 8491, Саут-Тринити, квартира 406.

Это близко – я быстренько туда доехал. Пятиэтажное здание – я припарковался двумя колесами на тротуар.

Лифта не было – я взбежал по лестнице. Квартира 406 – нажал кнопку звонка.

Глазок приоткрылся. «Кто там?»

– Полиция!

Зазвенела цепочка, дверь открылась. Тилли: мулатка под тридцать, должно быть, наполовину белая.

– Мисс Хоупвелл?

– Да. – Выговор не тягучий, как обычно бывает у негров.

– Несколько вопросов.

Она отошла назад, видимо чем-то напуганная. Прихожая: потерто, но чисто. «Вы – из инспекции по надзору?»

Я закрыл дверь. «Полицейское управление Лос-Анджелеса».

Мурашки. «Борьба с наркотиками?»

– Административные правонарушения.

Она смахнула с телевизора газеты. «Я чистая. Как раз сегодня прошла наллиновый тест. Понятно?»

– Это меня не интересует.

– Тогда…

– Начнем с Томми Кафесьяна.

Тилли отступила на шаг, смахнула пыль со стула, бухнулась на него.

– Чего, мистер по-лицейский?

– Ничего. Не надо строить из себя тупую негритянку. Томми Кафесьян.

– Мы знакомы с Томми.

– Близко знакомы?

– Да.

– И также близко знакомы с Уорделлом Кноксом и Лестером Лейком?

– Верно. И я не из тех негритянок, которые считают это таким уж грехом.

– Уорделл мертв.

– Я знаю.

– Его убил Томми.

– Томми – плохой человек, но я не стану утверждать, что это он убил Уорделла. И даже если так, он находится под защитой полиции, так что я не сообщаю вам ничего нового.

– А вы – умная девушка, Тилли.

– Для цветной, вы хотите сказать?

– Просто умная. А теперь скажите – за что Томми мог убить Уорделла? Не из-за вас, случайно?

Аккуратная, почти чопорная – эта наркоманка с повадками учительницы. «Томми и Уорделл не стали бы ссориться из-за бабы. Опять же, я не говорю, что его убил Томми, но если он это и сделал, то, скорей всего, где-то замешаны деньги – или торговля наркотой. Что тоже не должно вас волновать, учитывая корзинки к Рождеству, которые миссис Джей-Си отсылает в Центральный полицейский участок».

Сменим тему: «Вам нравится Лестер Лейк?»

– Конечно.

– Вы ведь не хотите, чтобы его загребли по ложному обвинению в убийстве?

– Нет, но кто сказал, что так будет? Только полный дурак не заметит, что Лестер из тех, что мухи необидят.

– Да ладно, вы же прекрасно знаете, что так никогда не бывает.

Забеспокоилась – сразу видно, недавно из наркодиспансера. «А что вам за дело до Лестера?»

– Мы помогаем друг другу.

– Вы хотите сказать – вы и есть тот самый домовладелец, для которого Лестер стукачит? Если хотите ему чем-то помочь, почините ему ванну.

И опять смена темы: «Джонни Дьюхеймел».

– А теперь я точно скажу: «Чего? Джонни как?» Еще имена: «А Лерой Карпентер… Стивен Венцел…

Патрик Орчард… или полицейский по имени Джордж Стеммонс-младший».

Рядом, на подносике – сигареты. Дрожащей рукой Тилли потянулась за ними.

Я выбил подносик у нее из рук – чтобы разговорить ее.

– Этот Джуниор – дерьмо собачье! Стив Венцел – мой друг, а этот урод Джуниор отобрал у него деньги и дурь и обозвал белым негром! Этот Джуниор наговорил ему всякой чуши! И я сама видела, как этот псих Джуниор глотал таблетки возле клуба – в открытую!

Прошу заметить: мои деньги. «Какую такую чушь? Да ладно вам, вы ведь только что из диспансера и вполне можете уколоться. Так что за чушь он говорил?

– Не знаю я! Стив просто сказал «всякую чушь»!

– Что еще он говорил вам про Джуниора?

– Больше ничего! Только то, что я вам сказала!

– Патрик Орчард, Лерой Карпентер – их вы знаете!

– Нет! Я знаю только Стива! И не хочу стукачить! Двадцать, сорок, шестьдесят – я положил купюры ей на колено. «Томми и его сестра Люсиль. Все, даже плохое. Томми никогда не узнает, что это вы мне рассказали».

Глаза наркоманки – к черту страх. «Томми говорил мне, что иногда Люсиль подрабатывает проституткой– и еше – что один парень из оркестра Стэна Кентона порекомендовал ее хозяину конторы по вызову из Беверли-Хиллз, Дугу… как же его… Дугу Анселету. Томми говорил, что Люсиль поработала на этого человека некоторое время, а потом он ее выгнал, потому что она заразила нескольких клиентов гонореей».

Тут же пришло в голову: Гленда – некогда тоже работала на Анселета. Кассета – клиент говорил Люсиль: «Заразила меня кое-чем».

Тилли – глаза наркоманки, еще купюра.

* * *

Карпентер, Венцел, Орчард – проехался по адресам с юга на север, дома никого не случилось. Снова свернул к югу; открыл окна – холодный воздух здорово прочищает мозги.

Убить Джуниора – раньше или позже, потом заклеймить пидором – посмертно. Снова обыскать его квартиру, избавиться от доказательств – потрясти его жертв. Разобраться с ограблением дома Кафесьянов – привязать его к проступкам Джуниора. И – большой знак вопроса – досье на Эксли.

Награда, предложенная Эксли за раскрытие дела, – командование Отделом по расследованию ограблений. Это наводит на мысли о Дадли Смите, который руководит расследованием дела об ограблении мехового склада, – и о его протеже, Джонни Дьюхеймеле.

Джонни и Джуниор – соучастники ограбления?

Мой инстинкт говорит: маловероятно.

Снова инстинкт: сдать Джонни Даду – нейтрализовать Эксли, подлизаться к Даду.

К югу, прибавив скорость: по слухам, Смит и его Ребята орудуют в участке 77-й улицы. Туда – у входа толпятся журналисты – им вешает лапшу на уши какой-то капитан полиции:

– Мы игнорируем убийства цветных цветными? Никогда!

– Ждите: виновных ждет скорое возмездие!

У дверей – охрана: гражданским вход воспрещен.

Показав жетон, вламываюсь внутрь. Обезьянник переполнен – негры – подозреваемые в убийстве соплеменников, две команды бравых стражей порядка с дубинками наперевес.

– Сынок.

В узком коридоре появляется Смит. Я подошел к нему – рукопожатием он едва не сломал мне кисть. «Сынок, уж не меня ли ты пришел навестить?»

Шаг в сторону. «Я ищу Брюнинга и Карлайла».

– А-а, замечательно. Эти товарищи скоро подтянутся, а тем временем поговори-ка со стариком Дадом.

Стулья вдоль стены – хватаю два.

– Сынок, за тридцать лет и четыре месяца моей полицейской службы я никогда не видел ничего подобного нынешнему федеральному расследованию. Ты сколько работаешь в Управлении?

– Двадцать лет и один месяц.

– А-а, прекрасно. Разумеется, с учетом военной службы. Скажи мне, сынок, – чувствуешь ли ты разницу между убийством белого человека и убийством азиата?

– Я никогда не убивал белого человека.

Дад подмигнул – дескать, эх ты шалунишка. «И я тоже. Все семь человек, которых мне пришлось отправить на тот свет по долгу службы, были чернокожими – разумеется, если считать таковых сынами человеческими. Сынок, ты не считаешь, что вся эта федеральная шумиха – чертовски дерзкий ход?»

– Считаю.

– Лаконично. И, со всей лаконичностью профессионального юриста, скажи мне: как полагаешь, что за этим стоит?

– Политика. Боб Галлодет – кандидат от республиканцев, а Уэллс Нунан – демократ.

– Ну да, случайные знакомые. И самое забавное, что федеральное правительство у нас представляет человек, сочувствующий… сам понимаешь кому. Как я понимаю, этот человек осмелился плюнуть тебе в лицо, сынок.

– У тебя хорошее зрение, Дад.

– Стопроцентное – всё мои парни. Ты ведь ненавидишь Нунана, сынок? И будет правдой сказать, что он, – Дадли подмигнул, – что он считает, что из-за твоей небрежности Сандерлин Джонсон совершил свой полет вне расписания?

Я подмигнул в ответ. «Он думает, что это я купил ему билет на рейс».

Басовитый смех. «Сынок, ты определенно умеешь рассмешить старика. Ты, часом, не католик?»

– Лютеранин.

– А-а, лютеранин. Второстепенная ветвь христианства. Ты все еще веришь, сынок?

– Нет – с тех пор, как мой пастор вступил в Американо-германский союз[23].

– А-а, Гитлер, да благословит его Бог. Конечно, он был не подарок, но, по мне, так лучше он, чем «красные». Сынок, ваша религия предполагает что-нибудь похожее на исповедь?

– Нет.

– Жаль, потому что сейчас комнаты для допросов перееполнены исповедниками и кающимися – сей благородный обычай призван не допустить нежелательной шумихи вокруг Управления, на кое нацелено федеральное расследование. К делу, сынок. Дэн Уилхайт рассказал мне о несколько… провокационном внимании к семье Кафесьян и о том, что вы – его агент-провокатор. Сынок, не хочешь исповедоваться – поведай свое мнение о том, чего он хочет.

Снова шаг в сторону. «Я сам от него не в восторге. Он возглавил Бюро расследований, а мне чертовски хотелось, чтобы это сделал ты».

– Похвальные чувства, сынок, – разумеется, я их разделяю. Но как ты считаешь – что у него на уме?

Расскажу-ка я ему – перед тем, как сдать Дьюхеймела. «Полагаю, Эксли желает скормить федералам Отдел по борьбе с наркотиками. Это самый независимый из наших отделов, и мне кажется – только кажется, – что он полагает, что это расследование что-то да нароет, и ему нужен козел отпущения, чтобы обезопасить все прочие отделы, а заодно и Боба Галлодета. Эксли, он ведь умен и амбициозен. Я всегда считал, что в один прекрасный день он устанет от работы в полиции и займется политической карьерой, и мы прекрасно знаем, как тесно он связан с Бобом. И еще я думаю – он, наверное, убедил шефа Паркера пожертвовать Отделом по борьбе с наркотиками – тоже печется о своем будущем, черт бы его побрал».

– Блестящая версия, сынок. Что касается самого ограбления Кафесьянов – какова твоя роль – роль человека, брошенного Эксли на это дело?

По пунктам: «Ты прав, я – агент-провокатор. В хронологическом порядке: Сандерлин Джонсон выпрыгнул из окна, и теперь Нунан ненавидит меня. Поползли слухи о федеральном расследовании, и одновременно с этим произошло ограбление дома семейства Кафесьян. И – также одновременно с этим – я подставил «розового» политика, восторгавшегося Нунаном. А теперь о самом ограблении – оно не стоит и выеденного яйца – просто какой-то извращенец нашалил. Но само семейство – информаторы и тесно связаны с одним из автономно функционирующих подразделений Управления. Поначалу я думал, что Эксли копает под Дэна Уилхайта, но потом понял, что он просто-напросто поднимает шумиху. На сцене появляюсь я и завожу в тупик расследование никому не нужного ограбления, которое совершил безвестный извращенец. На эту работу брошен лишь один человек – два, я хотел сказать, – а если бы Эксли и впрямь так уж хотел раскрыть это дело, он бы бросил на него не меньше полудюжины. Полагаю, он просто меня использует. Меня и мою репутацию».

Дадли, сияя: «Превосходно, сынок, – твоя сообразительность и способность четко излагать факты, достойная такого блестящего юриста, как ты, меня восхищает. А что думает об этом деле сержант Джордж Стеммонс-младший? Из своих источников я недавно узнал, что в последнее время он немного неадекватен».

Спазмы – только не отступать. «Под „источниками" вы подразумеваете Джонни Дьюхеймела, так? Джуниор был его преподавателем в академии».

– Джонни – славный парень, а вот ваш коллега Стеммонс должен бы подстричь свои позорно отросшие бачки. Ты знал, что я привлек Джонни к расследованию ограбления Гурвица?

– Ага, слышал. А не слишком ли он молод для такого дела?

– Он – способный молодой полицейский. К тому же я слышал, что ты сам желал бы заняться этим делом.

– Просто Отдел ограблений – чистая работа, Дад. Работая в Отделе административных правонарушений, п°стоянно рискую подставить кого-нибудь из друзей.

В ответ – тот же басовитый смех и подмигивание. «Сынок, твои мыслительные способности только что снискали тебе вечную дружбу некоего ирландца по имени Дадли Лиам Смит, и мне до сих пор непонятно, как получилось, что два таких сообразительных парня, как мы с тобой, до сих пор оставались просто знакомыми?

СДАЙ ЕМУ ДЬЮХЕЙМЕЛА.

СЕЙЧАС.

– Кстати, о дружбе, сынок. Насколько я понимаю, вы очень близки с Бобом Галлодетом.

В проходе – шум, крики: «Дейв Клайн – мой друг!»

Лестер – в комнате для допросов.

Я сорвался с места – как раз в это время закрывалась дверь в комнату номер три. Заглянул в окно – Лестер в наручниках выплевывает выбитые зубы – Брюнинг и Карлайл орудуют дубинками.

Удар плечом – дверь распахнулась настежь.

Брюнинг – непонимающее лицо. «А? Что?»

Карлайл – на стеклах очков – кровавый туман.

Запыхавшись, выпаливаю очевидную ложь: «Когда убили Кнокса, он был со мной!»

Карлайл: «Это было утром или вечером?»

Брюнинг: «Эй, самбо, – а теперь спой „Огни гавани"!»

Лестер выплюнул кровь вместе с зубами прямо Брюнингу в лицо.

Карлайл сжал кулаки – я сбил его с ног дубинкой. Брюнинг, ослепленный, вскрикнул – я врезал той жедубинкой ему по коленям.

И снова – знакомый акцент.

– Сынки, вам придется освободить мистера Лейка. Лейтенант, спасибо вам за помощь правосудию и вашепревосходное алиби.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Уважаемые мистер Хьюз и мистер Милтир,

Настоящим сообщаю, что в дни 11, 12 и 13 ноября 1958 года Гленда Бледсо принимала участие в активно освещаемых прессой мероприятиях, организованных компанией «Вэрайети Интернешнл Пикчерз», контракт с которой она заключила – это является абсолютно законным основанием расторжения ее контракта с «Хьюз Эйркрафт amp;Тул Компани, Продакшнз и др.». В частности, мисс Бледсо позволяла себя фотографировать в компании актеров Рока Рокуэлла и Сальваторе «Крутого» Веккио и давать интервью, содержание коего по большей части касалось актерской карьеры всех троих, а помимо этого, съемок картины «Атака атомного вампира», в которой на данный момент заняты все трое. Детали последуют в пояснительной записке (прилагается), но советую вам уже сейчас признать контракт мисс Бледсо недействительным; вы имеете право обратиться в гражданский суд с иском против нее, а также потребовать возмещения финансового ущерба с последующим запретом доступа в киноиндустрию, предусмотренного различными пунктами договора с компанией Хьюза. Мое продолжительное наблюдение за мисс Бледсо не выявило случаев кражи из домиков для гостей, и это позволило мне предположить, что в действительности эти кражи осуществлялись малолетними хулиганами из окрестностей. Несовершеннолетние проникали внутрь, отрывая недостаточно прочные задвижки на окнах, поскольку им было известно, что жильцы в данных домиках появлялись нерегулярно, что и позволяло им беспрепятственно совершать кражи. Прошу вас уведомить меня в случае, если вы пожелаете, чтобы я продолжал наблюдение за мисс Бледсо; однако позволю себе заметить, что в настоящий момент у вас достаточно информации, чтобы приступить к соответствующей законной процедуре.

С уважением, Дэвид Д. Клайн

Раннее утро – трейлеры. Гленда еще спала; Лестер свернулся калачиком возле «космического корабля».

Я вышел – Лестер пошевелился – забулькало дешевое вино. Междусобойчик: режиссер и оператор.

– Ладно тебе, Сид, – на сей раз главный вампир выкалывает глаза тому парню.

– Но Микки опасается, что фильм получится слишком жестоким. Я… я не знаю.

– Господи Иисусе, просто берешь кого-нибудь из массовки и наливаешь ему в глаза фальшивой крови.

– Да ладно тебе, Уайли. Дай хоть кофе попить – а то, знаешь, в шесть сорок девять утра я как-то не особо настроен придумывать кровавые сцены.

Лестер помахал мне – весь в порезах и синяках. «Всегда мечтал стать кинозвездой. Может, поторчу тут пару деньков, побегаю в массовке – каким-нибудь чернокожим вампиром».

– Не стоит. Брюнинг и Карлайл наверняка разыскивают тебя. Уорделла Кнокса, допустим, тебе не пришьют, но что-нибудь да нароют.

– Что-то не особо хочется куда-то смываться, м

– Придется. Я же говорил тебе вчера вечером: позвони Мег и скажи ей, что я велел сохранить за тобой квартиру. Ты что – хочешь, чтобы тебя пристрелили при попытке сопротивления аресту какой-нибудь ночью, когда ты уже решишь, что про тебя забыли?

– Нет, не особо. Слушайте, мистер Клайн, – никогда не думал, что Дадли может дать мне передышку.

Я подмигнул а-ля Дадли. «Ему нравится мой стиль работы, сынок».

Лестер побрел обратно к своей бутылке. Режиссер вытаращил на меня глаза, но я как ни в чем не бывало прошествовал к трейлеру.

Гленда читала мою записку. «Дэвид, это убьет… я хотела сказать, это поставит крест на моей актерской карьере».

– Надо же дать им хоть что-нибудь. Если они поверят, то не станут выдвигать обвинений в краже. И это отвлечет внимание от домиков для гостей.

– Пока ни по телевизору, ни в газетах ничего не сообщали.

– Чем больше времени пройдет, тем лучше. Хьюз может сообщить о его исчезновении, а рано или поздно обнаружится и тело. В любом случае, нас могут допросить, а могут и не допрашивать. У меня были с ним стычки, так что скорее заподозрят меня – хотя бы для проформы. Я справлюсь, и… и я знаю, что ты тоже справишься, ведь мы… вот черт.

– Профессионалы, ты хочешь сказать?

– Не будь так жестока. Пока слишком рано.

Она взяла мои руки в свои. «Когда мы сможем встреться в открытую?»

– Уже можем, наверное. Мне не стоило задержишься так поздно, и, может, стоит повременить, пока то да се.

– Пока что?

– Пока не уляжется история с Мишаком.

– Мы в первый раз упомянули его имя.

– Да мы о нем и не говорили почти.

– Ну да. Мы были слишком заняты раскрытием друг другу секретов. А как насчет алиби?

– Недели две ты была дома, одна. А что было раньше, ты не помнишь – да и кто помнит так долго?

– Но тебя беспокоит и что-то еще – прошлой ночью я догадалась об этом.

Шею защекотало – я и выдал: «Да все это дело Кафесьянов. Я говорил с девушкой, которая знает Томми К., и она мне сообщила, что Люсиль работала девушкой по вызову у Дуга Анселета».

– Не думаю, что мы были знакомы. Девочки редко назывались своим настоящим именем, и, если бы я знала кого-нибудь похожего на то, как ты ее описывал, я бы непременно тебе сказала. Ты собираешься его допросить?

– Ага. Причем сегодня.

– Когда она работала на Дуга?

– Дуга?

Гленда рассмеялась. «Я сама-то на него работала без году неделя – сразу после истории с Жиллеттом, и тебя это беспокоит, потому что ты знаешь, чем я занималась».

– Нет, не потому – я просто не хочу, чтобы все это было связано с тобой.

Наши пальцы сплелись. «А я и не связана – разве только тем, что связана с тобой». Она сжала мои пальцы. «Что ж, иди. Эскортное агентство „Премьер", 481, Саут Родео, возле отеля „Беверли Уилшир"».

Я поцеловал ее. «Сначала ты делаешь совсем плохо, потом – совсем хорошо»…;

– Нет – просто плохое ты предпочитаешь потреблять небольшими порциями.

– И то верно.

– Я бы не стала так уверяться. И – поосторожнее с Дугом – он приплачивает полиции Беверли-Хиллз.

И я ушел – с легким сердцем. Лестер выдавал неполнозубую версию «Огней гавани» столпившимся у «корабля» алкашам.

Новости по телефону:

Вудс напал на след Джуниора в Черном городе – потом тот проскочил на красный свет, и Джек потерял его. Джек, раздраженным голосом: «Такое впечатление, что он живет в своей машине. Жетон у него приколот к пальто, как будто он шериф на хреновом Диком Западе – я раз видел, как он заправлялся бензином, так из штанов у него торчали два здоровенных автоматических пистолета».

Прискорбно, зато:

Ящик 5841 он таки взломал – пошаришь, мол, под ковриком – там найдешь ключ, им откроешь почтовый ящик. «Четыре письма, Дейв. Господи, я-то думал, там брюлики или еще что интересное. Итого с тебя…»

Я повесил трубку и поехал к нему домой. Нашел: ключ, почтовый ящик, четыре письма. Назад, к машине – почта Чампа Динина.

Четыре конверта – два запечатанных, два распечатанных. Первым делом я распечатал непрочитанные – оба оказались от журнала «Замочная скважина» – судя по маркам, отправлены недавно. В каждом конверте содержалась пятидесятидолларовая купюра и приписка: «Спасибо большое, Харрис» или «Чамп – спасибо, старик!»

Два, судя по всему, прочитаны – решил сохранить? – без обратного адреса, рождественские марки 1957 года. Одиннадцать месяцев эти письма хранились в ящике – почему?

17 декабря 1957.

Дорогой сын,

Так грустно, что в эти праздничные дни ты не со мной. Обстоятельства были безжалостны к нам – вот уже несколько лет мы в разлуке. Остальные, конечно, тоже скучают, но не так, как я, и оттого я скучаю гораздо больше – в том числе о тех временах, когда мы были якобы счастливым семейством.

Хотя… странная жизнь, которую ты выбрал для себя, непостижимым образом успокаивает меня. Я не жалею о тех деньгах, которые я тебе высылаю, – даже посмеиваюсь про себя, когда твой отец читает список моих расходов, где встречаются кое-какие траты, которые я не спешу объяснять. Он, разумеется, считает, что ты скрываешься оттого, что боишься тягот реальной жизни. Я знаю, что обстоятельства нашей – и их – семейной жизни очень повлияли на тебя. Ты не можешь притворяться, как другие, и я люблю тебя за это. Должно быть, твои музыкальные интересы приносят тебе утешение, и я всегда покупаю пластинки, которые ты мне рекомендуешь, хотя это не та музыка, которую я предпочитаю слушать. Твой отец и твои сестры игнорируют эти пластинки, полагая, что я покупаю их лишь для того, чтобы быть поближе к тебе, так как с трудом переношу разлуку, но им невдомек, что я покупаю их, следуя твоему совету! Я слушаю их только тогда, когда никого нет дома и при выключенном свете. Каждый день я караулю почтальона, чтобы перехватить его, пока он не дошел до нашего дома – так, чтобы остальные не узнали, что мы общаемся. Это – наш секрет. Такой способ общения нов для нас с тобой, но, даже если нам и придется прожить так всю жизнь, точно давно потерявшие друг друга из виду приятели по переписке, живущие в одном городе, – я согласна, ведь мне прекрасно известны все те ужасы, что претерпели обе наших семьи за свою долгую безумную историю, равно как и то, что они с тобой сделали. Я понимаю и не осуждаю тебя. Это и есть мой рождественский подарок тебе.

С любовью. Мама

Аккуратный почерк, бумага с шероховатой поверхностью – отпечатков на такой не сохраняется. Никаких упоминаний о Ричи и о прочих именах: «свою долгую безумную историю» – «обе наших семьи». Семья моего вуайериста: мать, отец, сестры. «Обстоятельства нашей – и их – семейной жизни очень повлияли на тебя».

24 декабря 1957.

Дорогой сын.

Веселого Рождества – пусть настроение у меня совсем не рождественское, и даже те пластинки с рождественскими мелодиями в джазовой обработке, которые ты посоветовал мне купить, не развеселили меня, потому что мелодии показались мне с моими более традиционными вкусами несколько беспорядочными. Я чувствую себя усталой. Может, это оттого, что У меня в крови не хватает железа, как в рекламе геритола, которую показывают по телевизору, но, скорее всего, дело в той постоянной необходимости приспосабливаться – она-то меня и доконала. Я чувствую, что должна положить этому конец. Я абсолютно уверена, что больше не хочу ничего знать. Три месяца назад я сказала, что близка к этому, и это подвигло тебя на опрометчивый поступок. Больше я этого не хочу. Иногда, когда я слушаю самые красивые песни с тех пластинок что ты мне посоветовал, мне думается: вот он, Рай, совсем близко. Твои сестры – слабое утешение. С тех пор, когда твой отец заразил меня тем, что подцепил от той проститутки, я живу с ним только ради денег, и, даже если бы у меня был выбор, я бы все равно отдавала все деньги тебе. Пиши мне. На Рождество с почтой часто бывает неразбериха, но все остальное время я так и буду подкарауливать почтальона.

С любовью, Мама

Сестры, музыка, вылечившийся отец.

Мать – попытка самоубийства за три месяца до этого. «Это подвигло тебя на опрометчивый поступок». «Твой отец заразил меня тем, что подцепил от той проститутки».

Пленка вуайериста: клиент – Люсиль: «… ну, и еще ведь ты заразила меня кое-чем».

Дуг Анселет увольняет Люсиль: «… она заразила нескольких клиентов гонореей».

Ничего себе:

Выходит, вуайерист записывал на пленку Люсиль и своего собственного отца.

«Безумие».

«Обе наших семьи».

«Обстоятельства нашей – и их – семейной жизни очень повлияли на тебя».

Заехал домой, переоделся, взял с собой магнитофон, копии портрета и список клиентов. Остановившись у таксофона, позвонил Эксли и без объяснений:

– Лерой Карпентер – Стив Венцел – Патрик Орчард – ордер на их задержание. Отправьте участковых полицейских – мне нужны эти пушеры.

Эксли согласился – правда, неохотно. И даже на то, чтобы все происходило в Уилширском участке. Правда, с подозрением: почему не на 77-й?

Не отвечать же:

«Я тут заказал одного легавого – и не хочу, чтобы об этом пронюхал Дадли Смит – он слишком близок к тому полицейскому, который свистнул меха…»

– Я позабочусь об этом, лейтенант. Но с условием: вы напишете мне подробный рапорт.

– Есть, сэр!

Пол-одиннадцатого – эскортное агентство «Премьер» должно быть открыто.

Еду в Беверли-Хиллз – на Родео, прямиком возле «Беверли Уилшира». Открыто: большой двухкомнатный офис на первом этаже, приемная, за столиком – девушка.

– Мне Дуга Анселета, если можно.

– Вы – клиент?

– Потенциальный.

– Можно спросить, кто вам порекомендовал нас?

– Питер Бондюран. – Блеф чистой воды – тот еще любитель клубнички.

Голос за нашей спиной: «Карен, если он знаком с Питом, пропусти его».

Я вошел. Славный кабинет: темное дерево, гравюры – сцены из игры в гольф. Пожилой человек, одетый Для игры в гольф, на лице – официальная улыбка.

– Дуг Анселет – это я.

– Дейв Клайн.

– Как там Пит, мистер Клайн? Сто лет его не видел.

– Занят очень. Разрывается между работой на Говарда Хьюза и журнальцем «Строго секретно».

Фальшиво-теплым тоном: «Господи, уж мне эти его Истории. Знаете, уже несколько лет Пит является нашим клиентом и одновременно подыскивает таланты для мистера Хьюза. Собственно, мы представили мистера Хьюза нескольким молодым леди, работавшим у нас, и они заключили с ним контракт».

– Пит свое дело знает.

– И то верно. Господи, не верится, что он – тот самый человек, который подтверждает подлинность пакостных статеек в этом богомерзком журнальчике. Он не рассказывал, как работает «Премьер»?

– Не вдавался в подробности.

– Исключительно по рекомендации. Люди рекомендуют нас своим знакомым, те – своим и так далее. Мы работаем по принципу относительной анонимности – все наши клиенты обзаводятся псевдонимом и сами звонят нам, когда желают воспользоваться нашими услугами. Таким образом, у нас нет данных ни об их настоящем имени, ни о номере телефона. У нас есть личные дела, включающие фотографии девушек, которых мы посылаем на такие «свидания», и у них тоже есть псевдонимы – более или менее соблазнительного свойства. За редким исключением вроде Пита, я не знаю по именам и полудюжины наших клиентов и наших девочек. Личные дела девочек включают и списки их клиентов – это облегчает рекомендации. Анонимность, понимаете? Мы принимаем только наличные, и, уверяю вас, мистер Клайн, – я уже забыл ваше имя.

Ну-ка, потрясем его. «Люсиль Кафесьян».

– Прошу прощения?

– Мне ее рекомендовали – еще один клиент. Сексапильная брюнетка, немного полноватая. Он так и сказал – «с ней было здорово». К сожалению, он добавил, что вы ее уволили за то, что она заразила некоторых клиентов венерическим заболеванием.

– К сожалению, мне пришлось из-за этого уволить нескольких девочек, и у одной из них действительно была армянская фамилия. А что за клиент упоминал о ней?

– Парень из оркестра Стэна Кентона. Внимательно смотрит на меня – видать, заподозрил, что я полицейский. «Мистер Клайн, чем вы зарабатываете на жизнь?»

– Я адвокат.

– А с собой у вас что – магнитофон?

– Да.

– А почему носите револьвер в наплечной кобуре?

– Потому, что я – глава Отдела административных правонарушений Полицейского управления Лос-Анджелеса.

Лицо его стало наливаться краской. «Вам меня порекомендовал Питер Бондюран?»

Достаю портрет вуайериста, слежу за его реакцией. «Так это он меня рекомендовал? Я никогда не видел этого человека, и, судя по портрету, он значительно моложе, чем большинство моих клиентов, мистер…»

– Лейтенант.

– Мистер лейтенант Как-вас-там, вы находитесь вне вашей юрисдикции – немедленно покиньте мой кабинет!

Я закрыл дверь. Лицо Анселета стало красным – казалось, его вот-вот хватит удар – поосторожнее. «Вы, Должно быть, связаны с Мортом Риддиком из отделения Беверли-Хиллз? Поговорите с ним – он меня знает. И Пит Б. меня знает – позвоните ему и спросите обо мне».

Лицо его из свекольного стало пурпурным. На столе стоял поднос с закусками и выпивкой – я налил ему из графина.

Он выпил все это одним глотком и закивал, чтобы я добавил. Я добавил еще немного – он выпил это и заел какими-то таблетками.

– Сукин сын – прикрываться именем моего доверенного клиента! Сукин сын!

Еще добавки – на сей раз наливал он сам.

– Пару минут вашего времени, мистер Анселет. И вы заключите ценный контракт с Полицейским управлением Лос-Анджелеса.

– Треклятый сукин сын! – остывая.

Я достал список клиентов. «Вот вымышленные имена, которые я нашел в одном полицейском деле».

– Я не стану называть ни одно имя либо псевдоним моих клиентов.

– Тогда – бывших клиентов. Это все, что мне нужно.

Прищурившись, водя пальцем по списку: «Вот, Джозеф Арден. Несколько лет назад он довольно часто пользовался нашими услугами. Я еще запомнил, потому что моя дочь живет возле молочной Ардена в Калвер-сити. Неужели этот человек якшается с уличными девками?»

– Именно. А клиенты очень редко меняют псевдонимы. Итак, этот самый Арден – он имел дело с девушкой с армянской фамилией?

– Что-то не припомню такого. И помните, что я вам сказал: я не завожу документов на своих клиентов, и досье на эту триппероносную шлюшку принадлежит далекому прошлому.

Трепло, конечно, – вон шкаф на всю стену, забитый папками. «Послушайте запись. Всего две минуты».

Он постучал пальцами по циферблату своих часов. «Одну минуту. Меня пригласили в Хиллкрест, поиграть в гольф».

Быстренько: перемотка, стоп. Воспроизведение – пленку заело. Опять стоп, снова воспроизведение:

Люсиль: «В этих мотелях полным-полно неудачников и одиноких бедолаг».

Стоп. Воспроизведение: «Мелодия любви…», клиент: «… ну, и еще ведь ты заразила меня кое-чем».

Я нажал «стоп». Анселета это впечатлило. «Да, это Джозеф Арден. И голос девушки мне тоже знаком. Устроит?»

– Как вы можете быть уверены? Вы ведь слушали десять секунд.

Снова постучал по циферблату. «Послушайте, я делаю свои дела по большей части по телефону и хорошо запоминаю голоса. Вот вам ход моих мыслей: у меня астма. Этот человек говорит с присвистом. Я помню, как он позвонил мне – ни с того ни с сего, несколько лет назад. Он тоже говорил с присвистом, и мы немного поговорили об астме. Он сказал, что слышал, как двое в лифте обсуждали мою контору, и нашел ее номер в телефонном справочнике „Желтые страницы Беверли-Хиллз", в тамошнем объявлении, честно говоря, подразумеваются мои, скажем так, легальные эскорт-услуги. Несколько раз он заказывал себе девочку – и все. Удовлетворены?

– И вы не припоминаете, каких девушек он выбирал?

– Верно.

– И никогда не приходил смотреть на их фото?

– И это верно.

– И разумеется, никаких данных на этого клиента у вас нет.

Тук-тук. «Верно, и, Господи, они начнут партию без меня. А теперь, мистер полицейский-приятель-Пита-с-которым-я-общался-исключительно-из-вежливости, попрошу вас…»

Ему в лицо: «Сядьте. Не двигайтесь. Не прикасайтесь к телефону».

Он повиновался – дергаясь, кипя; физиономия его приобрела темно-красный оттенок. Картотечный шкаф – Девять ящиков – начинаю поиски:

Не заперто, папки из желтой бумаги, алфавитные указатели. Мужские имена – гребаный брехливый старикан сутенер. В алфавитном порядке: Амур, Фил; Анон, Дик; Арден, Джозеф.

Выхватываю ее – ни настоящего имени, ни адреса, ни телефона.

Анселет: «Это вопиющее вторжение в частную жизнь!»

Его заказы:

14. 07. 56, 1. 08. 56, 3. 08. 56 – Лейси Картунян – назовем ее Люсиль; 4. 09. 56, 11. 09. 56 – Сьюзан Энн Глинн. (На полях – пометка: «заставить эту девушку придумать себе вымышленное имя»; подозреваю, что она хочет, чтобы клиенты могли с ней связаться иначе, чем через фирму, чтобы не платить комиссию.)

– Они уже на второй лунке!

Я принялся выдвигать ящики – первый, второй, третий, четвертый – сплошь мужские имена. Пятый, шестой, седьмой – папки с инициалами, фотографии шлюх.

– Убирайся отсюда, вуайерист хренов, пока я не позвонил Морту Риддику!

Вытаскиваю папки – ни инициалов «Л. К», ни фотографий Люсиль.

– Карен, позвони в участок Морту Риддику! Выдираю его телефонный аппарат из розетки – его лицо перекашивается. Мои перекосы: к чертям Л. К., поищу-ка Г. Б.

– Мистер Анселет, Морт уже выехал!

Папки кончаются, Л. К по-прежнему не обнаруживается. Ага, нашел – Г. Б., в скобках «Глория Бенсон» – киношный псевдоним Гленды, как она рассказывала.

Я схватил папку, схватил магнитофон и выбежал вон. На улицу, к машине – взвизгнули покрышки – вперед, под нашу юрисдикцию.

Посмотрим, что тут у нас:

Две фотографии в обнаженном виде – датированные мартом пятьдесят шестого года – вид у Гленды на них на редкость обескураженный. Четыре «свидания», пометка: «упрямая девка, в конце концов вернулась в свою придорожную забегаловку».

Я порвал папку в клочья.

И врубил сирену – хорошо-то как, мать вашу!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

В транспортной полиции отыскались данные некой Сьюзан Энн Глинн – Оушен-вью-драйв, Редондо-бич.

Двадцатью минутами езды к югу. Домишко, обшитый досками, совсем далеко от океана, на пороге – силуэт беременной женщины.

Я поставил машину и пошел к ней. Блондинка за двадцать – точь-в-точь как в личном деле.

– Вы – Сьюзан Энн Глин?

Она жестом пригласила меня сесть. Ждала: сигареты, журналы.

– Вы и есть тот полицейский, о котором говорил по телефону Дуг?

– Он вас предупредил!

– Угу. Он сказал, что вы просматривали личное дело бывшего клиента, где упоминалось мое имя. И добавил, что вы можете прийти и надоедать мне, как вы надоедали ему. На что я ответила, что надеюсь, что он поспеет до полчетвертого – в это время возвращается с работы мой муж.

Был полдень. «А ваш муж не знает, чем вы занимались до знакомства с ним?

Изнутри завизжал ребенок – она задумчиво зажгла сигарету. «Угу. И я очень надеюсь, что если я пойду вам навстречу, то вы ему не расскажете».

– Так и есть.

Она закашлялась, улыбнулась. «Ребенок пошевелился. Значит, гм, Дуг сказал, что клиента звали Джозеф Арден, ну, я и начала прикидывать. Надеюсь, это не связано с убийством или с чем-то подобным? Потому что вел тот человек себя как джентльмен».

– Я расследую ограбление.

Закашлялась, поморщилась. «Знаете, я вспоминаю, что тот человек мне понравился. Еще я запомнила его потому, что Дуг тогда предупредил меня: будь с ним поласковей, потому что еще одна девочка из нашего агентства заразила его триппером, и ему пришлось лечиться».

– Он не называл вам своего настоящего имени?

– Нет. Вот я какое-то время работала под своим настоящим именем, но потом Дуг обвинил меня в том, что таким образом я подыскиваю клиентов в обход его заведения, и мне пришлось прекратить.

– Как выглядел этот Джозеф Арден?

– Приятный. Интеллигентный. Лет, может, под пятьдесят. По виду – не бедный.

– Высокий, маленький, толстый, стройный?

– Футов шесть, наверное. Среднего телосложения и волосы, как это – темно-русые, вот.

Я показал портрет. «Этот похож?»

– Слишком молод, по-моему. Хотя… подбородок похож.

Снова шум – Сьюзан поморщилась. Посмотрим, что за журналы она читает. «Фотоплей», «Невеста». «Вы знаете, что это такое?»

– Ну конечно. Это фотографии преступников. По Ревизору такие показывают.

Мягко: «Не могли бы вы…»

Затрясла головой – категоричное нет. «Мистер, этот человек не был преступником. Я буду смотреть на эти ваши фотки, пока этому карапузу у меня в животе не стукнет шестнадцать, и все равно его не опознаю».

– Он не упоминал, что у него есть сын по имени Ричи?

– Мы особо не разговаривали, но на нашем втором, типа, свидании он рассказал мне, что его жена недавно пыталась покончить с собой. Сперва я не поверила, потому что многие мужики рассказывают всякие грустные истории, чтобы тебе стало их жалко и ты притворилась, что тебе это очень нравится.

– Вы сказали, что сперва не поверили. Что же вас убедило?

– Он рассказал, что пару недель назад с его женой случился припадок – она вдруг начала кричать, схватила флакон очистителя для труб и принялась его пить. А он отобрал флакон и сбегал за врачом, который жил по соседству, чтобы не везти ее в больницу. Поверьте, это была слишком страшная история, чтобы усомниться.

– А он не сказал, потом он ее отправлял в больницу – долечиваться?

– Нет. Все сделал тот самый сосед врач. Он сказал, что не хотел, чтобы кто-то узнал, что его жена – сумасшедшая.

Одна зацепка точно есть. «А он не сказал, как звали его жену?»

– Нет.

– А имен других членов семьи не упоминал?

– Нет, точно нет.

– А других девочек, которые работали на Дуга Анселета?

Закивала – энергично: «Какую-то девушку с иностранной фамилией – знаете, которая кончается на – ян. Мне еще показалось, что он…»

– Лейси Картунян?

– Да-а.

– И что он о ней говорил?

– Что ей это дело нравилось по-настоящему. У мужиков, которые пользуются услугами девочек по вызову, это чуть ли не пунктик – каждый думает, что именно с ним тебе это понравится по-настоящему.

– А подробней?

– Он сказал: «Попробуй делать это как Лейси». А я спросила: «А как Лейси?» А он ответил: «По-настоящему». Вот и все, что он о ней сказал, – я в этом уверена.

– Так он не говорил, что именно она его заразила?

– Не-а – все, что он говорил, я вам передала. Сама я ни разу ее не видела, и больше никто о ней не упоминал. И вообще, если бы не смешная фамилия, я бы и этого не запомнила.

Восстановим хронологию:

Рождество 57-го: мамашу вуайериста снова посещают мысли о самоубийстве. Сентябрь 56-го – «свидания» Сьюзан Энн Глинн и Джозефа Ардена. Миссис Арден, выпившая очиститель для труб, – тайное лечение на дому. В полиции данные о самоубийствах обычно за семью печатями, а Арден к тому же богат – в случае самоубийства своей супруги он не пожалел бы денег на дополнительные меры.

Ниточки:

Письма, пленка, Анселет.

Цитаты:

Джозеф Арден – Люсиль: «Ты ведь заразила меня кое-чем».

Мамаша – Чампу-вуайеристу: «Твой отец заразил меня тем, что подцепил от той проститутки».

Выводы:

Наш приятель записал, как его собственный отец трахал Люсиль.

Сьюзан: «О чем это вы задумались?»

– Вам бы не захотелось этого знать.

– Ну… спросите еще что-нибудь.

Испытаем ее: «Когда вы работали на контору Анселета, вы не знали девушку по имени Глория Бенсон? По-настоящему ее зовут Гленда Бледсо».

Радостно улыбнувшись: «Помню. Она ушла от Дуга, чтобы стать кинозвездой. Когда я прочитала, что она заключила контракт с Говардом Хьюзом, я так за нее обрадовалась».

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Участок Уилшир – пока жду, работаю.

Первым долгом проверил на наличие отпечатков мамашины письма – отпечатков оказалось два. Просмотрел в Отделе нравов досье Джека Вудса – так и есть, его пальцы.

Почему последнее письмо в ящике датировано прошлым Рождеством?

Я позвонил Сиду Риглю: проверь данные на попытки самоубийств – белые женщин начиная с Рождества 1957 года. Просмотри отчеты коронера, опроси личный состав участков – как городской, так и окружной юрисдикции. Особые приметы: средних лет, состоятельная, муж-сын-дочери. Сид сказал, что поможет мне на полставки – «тебя ведь постоянно нет на месте – вот я и Руковожу отделом – кому-то же надо».

Я позвонил в молочную Ардена в попытке определить личность Джозефа Ардена. Холодно: ни владельцев, ни сотрудников по фамилии Арден там не оказалось – основатель фирмы умер бездетным.

Заехал в Университетский участок – 4 утра – перекличка ночной смены продолжается. Разговор по внутренней связи:

– Никто из ваших сотрудников не задерживал человека с таким псевдонимом – это белый мужчина?

Один нашелся: «Вроде я», – ни настоящего имени, ни марки машины, ни сколько-нибудь детального описания он припомнить не смог.

Джозеф Арден – пока никто.

Проверим новости с телетайпной ленты: 187-х в районе Топанга-каньон не отмечено. Пусть себе Мишак разлагается.

Ужин: шоколадные батончики из автомата. Нашел пустую предвариловку, принялся ждать.

Отодвинул стул – фактически я уже вырубался. В полусне: мистер Третий говорит: «Привет!»

Мотель «Красная стрела» – вуайерист взламывает дверь Люсиль. Но взломана и дверь его комнаты – причем следы от отмычек не совпадают. Ограбление Кафесьянов: несчастные псы порублены на куски и ослеплены – причем их глазные яблоки засунуты им в глотки.

Вуайерист всхлипывал, прислушиваясь:

Люсиль со случайными клиентами – и с его собственным отцом.

Назовем вуайериста пассивным.

Назовем взломщика жестоким.

Украденное серебро найдено; распоротый матрац и разорванное одеяло на кровати вуайериста. Предположительно: сам вуайерист. Новый инстинкт: кто-то третий: тот, кто взломал дверь, – он же и ограбил дом, и распорол матрас.

Тоже тот еще маньяк.

Полусон – и в нем меня преследуют демоны, одержимые сексом. Полубодрствование: «Ваша парочка, лейтенант», – сотрудник в штатском заталкивает в комнату двоих.

Один белый, второй цветной. Парень в штатском приковал их наручниками к стульям – руки застучали по перекладинам стульев.

– Блондин – Патрик Орчард, а негр – Лерой Карпентер. Мы с напарником приезжали также на квартиру к Стивену Венцелу – такое впечатление, что парень смывался впопыхах.

Орчард – тощий, прыщавый. Карпентер – пурпурный костюм – мечта прикинутого негра.

– Спасибо, начальник.

– Рад стараться, – улыбнулся тот. – В особенности – что удалось удружить шефу Эксли.

– Проверяли, приводы есть?

– Конечно, проверяли, лейтенант. Лерой – неуплата алиментов, а Пат – неявка к инспектору по надзору – он у нас условно осужденный, в округе Керн.

– Если они согласятся сотрудничать, я отпущу их. Он подмигнул. «Ну, а то».

Я подмигнул в ответ. «Утром заглянешь в обезьянник, если не веришь».

Орчард улыбнулся. Лерой: «Чего?» Парень в штатском: «А?» – пожал плечами и вышел.

Представление начинается.

Я пошарил под столом – оп-ля! – на сцене появляется дубинка. «Я сдержу свое слово. Ваше задержание лично к вам не имеет ни малейшего отношения. Дело касается полицейского по имени Джордж Стеммонс-младший. Видели, как он задерживал вас двоих и еще парня по имени Стивен Венцел, и все, что мне надо, – чтобы вы рассказали об этом».

Орчард – облизнул губы – рад, мол, стараться.

Лерой: «Пошел ты, белый ублюдок, я знаю свои права».

Ударил его дубинкой – по рукам, по ногам – и опрокинул его стул. Он боком грохнулся на пол – ни вскрика, ни визга – крепкий, гад.

Орчард – не терпится постукачить: «Эй, я знаю этого Джуниора!»

– И?

– И он отобрал у меня бабки!

– И?

– И украл мои… мои…

– Твою дурь, ты хотел сказать. И?

– И он был обдолбанный по самое не балуйся!

– И?

– И еще орал, типа, он «главарь бандитов» или еще что-то.

– И?

– И отделал меня! А потом жрал колеса прямо у входа в клуб «Алабама».

То же самое сказала и Тилли Хоупвелл. «И?»

– И-и-и…

Я двинул его стул дубинкой. «И?»

– И-и… и я знаю Стива Венцела, С-с-стив рассказывал, ч-что Д-джуниор г-говорил ему всякую чушь!

И снова – совпадение с показаниями Хоупвелл. Посмотрел на Лероя – тот вел себя слишком тихо – посмотрим на его пальцы.

Теребит пояс, причем украдкой.

Я рывком подвинул его стул и дернул негра за пояс – оттуда посыпались мешочки с героином.

Импровизация:

– Пат, я нашел это не у мистера Карпентера, а у тебя. А теперь – ты мне больше ничего не хочешь сообщить про Джуниора Стеммонса, Стива Венцела и себя самого?

Лерой: «Гребаный псих». Н-да, раньше был «белый ублюдок».

– ТАК ЧТО, мистер Орчард?

– И-и-и С-стив с-сказал, ч-что з-заключил сделку с психом Джуниором. Д-жуниор по-пообещал С-стиву к-кучу бабок за его д-дурь. С-стив с-сказал мне об этом п-пару дней назад. Он с-сказал, ч-что Д-джуниор п-по-просил с-сутки, чтобы достать деньги.

Лерой: «Скотина дрисливая! Стукач недоделанный!»

Псиииих Джуниор – УБЕЙ его, Джек.

Вертя в руках дубинку: «Хранение героина с намерением продать. Участие в незаконном обороте наркотиков. Нападение на сотрудника полиции, потому что вы замахнулись на меня. И, мистер Орчар…»

– Согласен! Согласен! Согласен! Дубинкой по столу. «!!?»

– И п-псих Д-джуниор з-заставил меня зайти вместе с ним в клуб «Алабама». 3-знаете легавого, к-который был боксером?

– Джонни Дьюхеймела?

– Д-да, к-который в-выиграл «3-золотые перчатки». Д-джуниор стал приставать к-к-к…

Язык начал заплетаться – снимаю с него наручники, пусть полегчает.

Лерой: «А с меня вы наручники что – боитесь снять, мистер по-лицейский?»

Орчард: «Ч-черт, вот так лучше».

– И?

– И Д-джуниор начал доставать парня… ну, б-бок-сера.

– А что делал Дьюхеймел в клубе «Алабама?»

– Д-да вроде следил за парнями, которые возились в той комнате – знаете, за портьерой?

– Какими парнями? Чем они занимались?

– П-похоже, они спиливали серийные номера с тамошних игровых автоматов.

– и?

– Послушайте, вы все время это говорите!

Я треснул дубинкой по столу – тот аж подпрыгнул. «Я зачем Джуниор Стеммонс заставил тебя пойти с ним в клуб?»

Орчард – руки умоляюще подняты вверх. «Ладно, ладно. Джуниор Как-его-там был обдолбанный по самое не балуйся. Он привязался к тому парню-боксеру и начал нести пургу, типа, у меня есть большие бабки, чтобы купить какие-то норковые шубы. А тот парень, ну, боксер, обалдел и стал затыкать Джуниора. Они чуть даже не подрались, а потом я увидел тех двоих полицейских – ну, еще двоих, – они сидели поодаль и с интересом прислушивались».

– Опиши тех двоих.

– Да сволочного вида. Один – крупный блондин, второй – худой и в очках.

Брюнинг и Карлайл: так, что у нас получается?

Дьюхеймел наблюдает за автоматами – по заданию отдела? Приспешники Дадли наблюдают за ним – подозревают в краже мехов?

Орчард: «Послушайте, мне нечего больше ответить на ваше „и"! Грозите чем хотите – я больше ничего не знаю!»

Попробуем черномазого. «Колись теперь ты, Лерой».

– Пошел ты, я не стукач.

– Конечно нет. Ты – мелкий независимый наркоторговец.

– Чего?

– А того, что твой героин светит на месяц исправительных работ.

– А ни хрена – у меня есть поручитель, готовый внести залог, и классный еврейчик адвокат, чтобы меня вытащить. Ну арестуете вы меня, ну позвоню. Так чего пристал, урод?

Я расстегнул на нем наручники. «Что, Томми Кафесьян прижимал тебя хоть раз, Лерой?»

– Я Томми К. не боюсь.

– Еще как боишься.

– Хрена с два.

– Ты либо платишь ему за крышу, либо стукачишь ему, либо прячешься от него.

– Хрена с два.

– На стукача ты, правда, не похож, но полагаю, что тебе частенько приходится оглядываться через плечо, ожидая, что тебя заметят ребята Кафесьянов.

– Может, и так. Но может, Кафесьянам уже недолго быть наркобаронами южной части города.

– Тебе это не Джуниор Стеммонс, часом, напророчил?

– Может, и он. А может, просто слухи – в связи с этим федеральным расследованием. И так и этак я не стукач.

Крепкий орешек.

– Лерой, почему бы тебе не рассказать о том, как тебя задержал Джуниор Стеммонс?

– Пошел ты…

– И о том, о чем вы говорили.

– … Твою мать!

– Знаешь – если ты сейчас будешь молодцом и поможешь мне, ты поспособствуешь падению Кафесьянов.

– Пошел ты! Я не стукач.

– Лерой, ты был знаком с торговцем марихуаной по имени Уорделл Кнокс?

– Пошел ты. Если и так, что с того?

– Его убили.

– Пошел ты, Шерлок.

– И еще – сейчас повальная тенденция расследовать убийства негров неграми.

– Пошел ты, Дик Трейси. Крепкий орешек, но тупой как пень.

Я отвел Орчарда в соседнюю камеру и приковал наручниками, потом вернулся к Лерою.

– Рассказывай о себе и Джуниоре Стеммонсе, или я сдам тебя Дадли Смиту и скажу ему, что это ты убил Уорделла Кнокса и вдобавок изнасиловал полдюжины белых детишек.

И – последний улар – кладу героин на стол: «Если расколешься, я сделаю вид, что не видел этого».

Лерой схватил свою дурь. Ага! – сразу согласился сотрудничать.

– Все, чем этот урод Джуниор и я занимались, – разговаривали. Точнее, говорил он, а я слушал – он отобрал у меня деньги и еще кое-что, и я знал, что жетон у него настоящий.

– А имени Томми Кафесьяна он не упоминал?

– Нет, специально не упоминал.

– А имени сестры Томми, Люсиль?

– Не-а.

– А парня, который следит за Люсиль?

– Не-а. Он только сказал, что семейка Кафесьян идет на дно, из-за этого федерального расследования. Еще он сказал, что, когда федералы нейтрализуют Кафесьянов, новым наркобароном Южного города станет он сам…

УБЕЙ ЕГО.

– … этот гребаный сопляк-легавый, притом полный придурок и торчок. Он сказал, что у него кое-что на Кафесьянов есть и еще у него есть доступ к материалам расследования его босса, в которых тоже полно дерьма, чтобы шантажировать Джея-Си Кафесьяна…

УБЕЙ ЕГО.

– … и потом выгнать их из города и занять их место, и вот тут-то я аж язык прикусил, чтобы не рассмеяться.

Еще у него якобы есть информация на тех двух братьев, которые работают на Микки Коэна. Что, мол, они собираются шантажировать кинозвезд…

Папки Джуниора – маленький сервис жеребцов Веккио.

– … но самое смешное было в конце – когда сопляк Джуниор заявил, что собирается занять место Микки Коэна – как будто это все еще такое выгодное место.

– И?

– И я подумал, что тех денег и наркоты, которую у меня отобрали, не жалко, раз взамен дали так посмеяться над этим придурочным ублюдком.

Наблюдение Вудса: Джуниор, Томми и Джей-Си в «Бидо Лито». Вудс слышал, как Джуниор предлагал защищать ИХ от МЕНЯ. Двойной агент Джуниор – убить его, хотя бы из жалости.

– Отдавай дурь.

– Ты-ы… ты же сказал, я могу ее забрать.

– Давай сюда!

– Пошел ты, брехло!…

Дубинкой я сбил его с ног, сломал ему запястья, открыл дверь.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

«Посмеяться над придурочным ублюдком».

Дверь в квартиру Джуниора – новые замки – количеством шесть штук – вот идиот! Замки-то все как в Управлении – открываю их своими ключами – у меня есть главный ключ к каждому.

Врубаю свет —

На полу – рисовые хлопья.

Струна от пианино – натянута на уровне лодыжек.

Дверь серванта заколочена, мебель забита мышеловками.

ПСИИИИХ.

Так, на сей раз помедленнее – в прошлый визит я завозился с этим чемоданом.

Вскрываю двери серванта – ничего, кроме остатков еды.

На кухонном полу – россыпь кукурузных хлопьев и кнопки.

Раковина грязная до омерзения: машинное масло, осколки стекла. Дверь морозильника залеплена изолентой. Отдираем:

Ампулы амилнитрита на подносе со льдом.

В кастрюльке – конопля.

Шоколадное мороженое – под ним – пинтовый судок. К черту мороженое, открываем судок —

Фотоаппарат «минокс» – шпионский вариант – пленки внутри нет.

В гостиной – струны натянуты на уровне шеи – пришлось пригнуться. В ванной – снова мышеловки, аптечка с заклеенной крышкой – рывком открываю, а там – какие-то капсулы, а на полочке – две банкноты по сто баксов.

Корзина для белья – крышка плотно заколочена – отдираю, дергаю —

Окровавленные иглы, использованные шприцы – явно неспроста. Выбрасываю – а под ними – маленький стальной сейф.

Заперт – швыряю о стену, открывается.

Моя добыча:

Одна сберкнижка «Бэнк оф Америка» – на счету девять тысяч сто восемьдесят три доллара сорок центов.

Два ключа от ячеек банковского хранилища, карточка-инструкция. Ч-черт: «Доступ предполагает пароль и/или визуальный контроль».

Вот оно, значит:

В этих ячейках и хранятся доказательства – Джуниор – меры предосторожности: дело почти сделано – ПСИИИИХ.

Логика:

ТАМ хранятся доказательства вины Гленды и доказательства соучастия Клайна, там же – пистолет, купленный Глендой у Инджа.

Найди пароль.

Обшариваю спальню – на ковре – толстый слой битого стекла – чемодан исчез. В ящиках стола – всякая хрень – какие-то обрывки бумаги.

Я содрал с кушетки матрац, проверил и то и другое – а заодно и стулья: ничего, что указывало бы на тайник, не нашел. Разбил телевизор – щелкнула, захлопываясь, мышеловка. Те самые дырки в стене, что я проделал в прошлый раз, – забиты ватой.

Ни пароля, ни папок, ни прочих указаний доступа к треклятой банковской ячейке. Папки с данными Экс-ли и Дьюхеймела тоже исчезли.

Треск, хруст – рисовые хлопья под ногами.

Дз-з-зинь! – телефон.

Аппарат в гостиной – хватаю трубку.

– Да? Алло?

– Это я, Венцел. Э-э… Стеммонс… послушай, чувак… я не хочу иметь с тобой дел.

Голосом Джуниора: «Давай встретимся».

– Не… Я верну тебе деньги.

– Ну же, давай поговорим о…

– Нет, ты ненормальный! – Щелк – что получается: Джуниор выкупил наркоту Венцела, Венцел – позднее прозрение.

Сберкнижка, ключи – забрал их с собой. Трясущимися руками закрываю замки – убей его, Джек.

Оттуда я поехал к Тилли. Четыре лестничных пролета, стучу – никакого ответа.

Щурюсь в глазок, прислушиваюсь – свет, взрывы смеха по телевизору. Ударом плеча открываю дверь.

Тилли переключает каналы – распростерлась на полу, в наркотической полудреме.

На стуле – мешочки с дурью – в общей сложности примерно фунт весом.

Щелк – Перри Комо, боксерский матч, Пэтти Пейдж. Тилли – ничего не выражающее лицо – кайф ловит.

Я притворил дверь и щелкнул задвижкой. Тилли – с пустым взглядом переключает каналы: Лоренс Уэлк, Спейд Кули. Я схватил ее в охапку, потащил —

Вцепилась в меня, забилась – хорошо. Ванная, под душ, врубаю воду – на полную —

Холодную – ее одежда моментально намокла. Померзнет – очухается. Намок и сам – и черт бы с ним.

Заморозил ее: крупная дрожь, гигантские мурашки. Застучали зубы – пытается умолять – сейчас ты у меня вспотеешь.

Горячая вода – набрасывается на меня с кулаками – позволяю ей пинать и колотить меня, извиваясь в моих руках. Опять врубаю холодную. «Хорошо! Хорошо!» – не бормотание наркоманки.

Вытащил ее из ванной, усадил на унитаз.

– Я полагаю, что Стив Венцел оставил эту дурь тебе на хранение. Он собирался продать ее тому полицейскому, Джуниору Стеммонсу, о котором мы говорили прошлым вечером, и Джуниор уже заплатил ему за нее. А теперь он желает вернуть Джуниору деньги, потому что Джуниор – ненормальный, и он боится его. А теперь рассказывай, что ты об этом знаешь.

Тилли затрясло – крупной, спастической дрожью. Я швырнул ей полотенца и врубил батарею.

Она немедленно закуталась. «Вы расскажете моему инспектору?»

– Нет, если согласишься сотрудничать.

– А как быть с этим…

– С тем барахлом, которое лежит на стуле, – за которое я могу упечь вас в какую-нибудь женскую тюрьму лет на десять, если захочу, конечно?

Холодный пот. «Да».

– Я его не трону. И я прекрасно вижу, что тебе нужна доза, – так чем быстрее ты все расскажешь, тем быстрее сможешь уколоться.

Красные круги, жар. «Стив услышал, что Томми Кафесьян разыскивает его, чтобы убить. Один пушер, Пат

Орчард – Стив его знает, – сегодня днем он был в участке. И тот полицейский избил его и вынудил давать показания.

– Это был я.

– Я не удивлена, но позвольте, я все же расскажу. Значит, так: по словам Стива, тот полицейский – насколько я поняла, это были вы, – начал расспрашивать Пата Орчарда о том полицейском, Джуниоре. Он рассказал ему, что Стив продал ему большую часть своей дури и что Джуниор говорил ему всю эту чушь, что он собирается стать наркобароном. Стив сказал, что съезжает с квартиры и собирается вернуть Джуниору деньги, потому что Томми его ищет.

– Выходит, Венцел таки оставил вам дурь на хранение. Беспокоится – ерзает под своими одеялами. «Так и есть».

– Я освободил Орчарда каких-то три часа назад, а то и меньше. Как же он успел обернуться?

– Перед тем как пришел Стив, приходил Томми. Он рассказал мне, потому что знает, что я знаю Стива, и он решил, что мне может быть известно, где он прячется. Я не стала говорить ему о вашем визите прошлым вечером и еще что не знаю, где Стив, – и это правда. Он ушел, потом пришел Стив и оставил мне свою нычку. Я ему еще сказала: «Беги от этих психов – Томми и Джуниора».

Стив звонит Джуниору – и попадает на меня. «О чем еще вы говорили с Томми?»

Обогреватель парит теплом – с Тилли градом стекает пот. «Он хотел со мной… ну, того, но я отказала, потому что вы сказали мне, что это Томми убил Уорделла Кнокса».

– О чем еще? Послушай – чем раньше я уйду, тем раньше ты сможешь…

– Томми сказал, что ищет парня, который шпионит за его сестрой Люсиль. Он еще сказал, что чертовски зол на него.

– Что еще он тебе про него говорил?

– Ничего.

– Он не упоминал, что его зовут Ричи?

– Нет.

– Что он – музыкант?

– Нет.

– Не сказал, что у него есть предположения, где может быть тот парень?

– Нет. Он еще обозвал его «чертов призрак» и сказал, что не имеет понятия, где он.

– А о еще одном парне – который следит за тем парнем – он не говорил?

– Нет.

– А никакого другого имени того парня – не называл?

– Нет.

– Чамп Динин, например?

– Вы что – думаете, я дура? Чамп Динин – это был такой музыкант, он сто лет назад умер.

– А что еще говорил о Люсиль Томми?

– Больше ничего.

– Не упоминал о человеке по имени Джозеф Арден?

– Нет. Пожалуйста, мне очень надо…

– Томми не говорил, что он сам спит с Люсиль?

– Мистер, у вас какое-то болезненное любопытство относительно этой девушки.

Быстро: в переднюю, назад – с наркотой в руках.

– Мистер, это принадлежит Стиву.

Я открыл окно и посмотрел вниз – прямо под нами, в проходе между домами, играли на деньги.

– Мистер…

Я взял один из мешочков – не самый маленький – и швырнул его в окно. «Так что еще Томми рассказывал о Л юс иль?»

– Ничего. Пожалуйста, мистер!

Снизу – крики: дурь, упавшая с небес.

Еще два отправились следом. «Прошу вас, мистер, мне это нужно!» – четыре, пять – снизу уже орали.

«ТОММИ И ЛЮСИЛЬ!» – шесть, семь, восемь.

Девять, десять – «Вы ошибаетесь, если вы так думаете! Вот вы бы стали заниматься этим со своей сестрой?»

Сбылись мечты игроков – слава Иисусу!

Одиннадцать, двенадцать – я швырнул их в Тилли.

В центр – в архив – личное дело Стивена Венцела – приводы, фотографии. Венцел – два срока за наркоту, тот еще урод: белый отморозок со впалыми щеками. Ни сообщников – ни излюбленных мест пребывания – так что я вернулся к НИМ.

К дому – свет горит, у входа – машины. Я припарковался, внимательно всмотрелся в окна, оценивая обстановку:

Подъездная дорожка – темно – я присмотрелся в поисках новых собак. Перемахиваю забор, озираюсь вокруг – Мадж на кухне, Люсиль нигде не видать. Темные комнаты, кабинет хозяина – Джей-Си, Томми и Эйб Уолдридж.

Я пригнулся. Окна закрыты – не слышно ни звука. Что ж, придется смотреть:

Джей-Си размахивает бумагами, Томми хихикает, Уолдридж – посмотрим на его ладони – спокойно.

Приглушенные крики – так, что зазвенело стекло.

Прищурился – Джей-Си все не выпускает бумаг из рук. Подошел поближе – ч-черт – это формы Отдела административных правонарушений.

Наверное, рапорты Клайна Эксли – о вуайеристе. Cro-то спер – или Джуниор, или Уилхайт.

«Томми сказал, что ищет парня, который шпионит за его сестрой Люсиль. Он еще сказал, что чертовски зол на него».

Обогнул дом – к своей машине. Вуайерист-наблюдатель – не свожу глаз с ее окна. Прошло сорок минут – ага! – Люсиль – голая, как ни в чем не бывало. Свет погас чертовски быстро – тупо смотрю на входную дверь, по-прежнему желая наблюдать за ней.

Десять минут, пятнадцать.

Хлоп! – трое мужчин выбегают из дому – все направляются к разным машинам. «Мерк» Томми слетает с тротуара – аж искры полетели.

Джей-Си и Уолдридж отправляются на север.

Томми – строго на юг.

За ним —

Л а Брея, строго на юг, Слоусон, поворот на восток – в края, где водятся негры в пурпурных костюмах. По шоссе на восток, Централ-авеню – на юг.

Рай для вуайеристов.

Машин мало – отстану-ка от нашего любителя чернушек. Шоссе на юг – вновь на восток – Уотте.

Томми посигналил фарами – дескать, торможу; Авалон и 103-я – длинный ряд ночных клубов.

Негритянский рай.

Два здания, связанные между собой дощатой верандой, – три этажа, открытые окна, пожарные лестницы.

Томми припарковался и вылез из машины. Подъехал – сдал назад – наблюдаю:

Он подошел к тому из зданий, что по правую руку.

Забрался по пожарной лестнице.

Ступил на крышу веранды.

Томми на карачках: шаткие доски, хватается за бельевые веревки.

Томми подглядывает в окно с левой стороны здания.

Нет, я не так выразился: не подглядывает, а просто смотрит.

Я выскочил из машины, помчался по ступенькам. В подъезде – никого, на третий этаж:

У дверей – вышибалы. Смотрят – к кому бы этот легавый? Черт с ними – вхожу в помещение.

Раскрашенные под зебру стены, гуляки: белые, цветные. Музыка. Шум – вечеринка в разгаре.

Осматриваю помещение: никого схожего с фотороботом, Томми тоже нет.

Смотрю в окно: и на крыше веранды Томми нет.

Народу валом: белые любители джаза, разодетые негры – не протолкнуться.

Ноздри защекотал дым марихуаны – длиннорылый Стиви Венцел попыхивает косячком.

Гуляки просачиваются между нами.

За его спиной – Томми, руки в карманах пальто.

Рывок – в руках у Томми обрез.

Я заорал.

Какой-то негр вырубил свет – комната погрузилась во мрак.

Тра-та-та – автомат, ясное дело, – одна длиннющая очередь. Брызги, отдельные хлопки – пистолетные выстрелы – крики – вспышка из дульного среза осветила Стива Венцела – без лица.

Истошные вопли.

Я прорвался к окну, выбрался наружу.

Пополз по дощатому скату; в волосах – стекло и брызги мозгов.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

На север по Харбор Фривей, рация надрывается:

– Код три всем постам, в районе 103-й и Авалон массовое убийство, 10342, Саут-Авалон, третий этаж, кареты скорой помощи, ответьте; повторяю всем постам: массовое 187-е, 10342, Саут-Авалон, спросить коменданта здания…

В ноздрях – запах крови – хотя плащ скрыл ее следы; я чист, но запах никак не улетучивался.

– Повторяю: внимание всем постам – четверо убитых, 10342, Саут-Авалон, код три, кареты скорой помощи, ответьте.

Шок от выстрелов – это будет похуже, чем Сайпан, – дорога расплывалась перед глазами.

– Патрульные автомобили – окрестности 103-й и Авалон – код три – срочно явиться к сержанту Дис-броу – код три…

К Шестой по наклонному спуску автомагистрали, затем в сторону ресторана Майка Лаймана – излюбленного места поздних ужинов Эксли. Хватаю за рукав какого-то официанта – мне срочно нужен шеф.

Счастливые лица вокруг меня – а я вижу уродов.

– Лейтенант, сюда, пожалуйста.

Иду следом за официантом. Кабинет в глубине зала – Эксли стоит, Боб Галлодет развалился на диване – в чем дело?

Эксли: «Что случилось, Клайн?»

Поблизости – барные табуреты – я кивнул ему на них. Боб – весь напрягся – вне пределов слышимости.

Эксли: «Так что случилось?»

– Помните тот ордер на задержание, который вы выписали сегодня утром?

– Помню. Задержать троих мужчин и доставить в участок Уилшир. Вы, кстати, должны мне объяснить, зачем вам это понадобилось, так что начните с…

– Один из этих троих – независимый наркоторговец по имени Стив Венцел; полчаса назад Томми Кафесьян расстрелял его в упор из автомата в одном ночном клубе, в Уоттсе. Я был там и все видел, об этом уже известно. На данный момент четверо убитых.

– Объясните мне это.

– Это все сводится к Джуниору Стеммонсу.

– Обоснуйте.

– Т-твою… он вляпался по самые… черт, он колется, трясет пушеров. А еще он – голубой и обрабатывает педиков в парке Ферн-Делл, и я полагаю, что он крадет копии моих рапортов на ваше имя, касательно 459-го кафесьяновского дела, носится по Черному городу как сумасшедший и всем втирает этот бред, что он, мол, станет новым…

Удержав меня за локоть: «И вы решили разобраться во всем самостоятельно».

Я высвободился: «Именно. Джуниор выкупил у Венцела его запас наркотиков, ибо – кавычки открываются – новым наркобароном Южного города станет он сам – кавычки закрываются. И вот один из тех двоих, кого я допрашивал, в частности о Стеммонсе и Венцеле, сдал обоих Томми К. Я проследил за Томми до самого Уоттса и был там, когда он застрелил Венцела.

С истинно патрицианской холодностью: «Я отправлю на это дело бригаду ОВР, Отдела внутренних расследований. Жертвы – Венцел и случайные посетители, так?»

– Так.

– Тогда я позабочусь, чтобы его имя не попало в газеты и сводки новостей, что позволит нам навсегда избавиться от последствий этого задержания.

– Если вы не хотите, чтобы об этом разнюхали федералы, то вам надо устроить дела с прессой прямо сейчас.

– Клайн, вы ведь знаете, что вам…

– Я не стану приближаться к Томми Кафесьяну – пока, – пусть даже я видел, как он убил человека, и вы не хотите объяснить, почему вы используете меня, чтобы обработать это семейство.

Ни упреков, ни возражений, ни объяснений.

– Где сейчас Стеммонс?

– Не знаю. – УБЕЙ ЕГО, ДЖЕК.

– Думаешь, они…

– Не думаю, что они станут его убивать. Они, конечно, могут подрядить Дэна Уилхайта, но они вряд ли станут убирать человека из Полицейского управления.

– Мне нужен четкий подробный рапорт об этом деле в течение двадцати четырех часов.

Я стал надвигаться на него – Боб Г. не сводил с нас глаз. «Не стоит ничего писать, вы что, блин, с ума сошли? И раз уж на то пошло, рад сообщить, что Джуниор влюбился в Джонни Дьюхеймела, так что, когда увидите Дадли, передайте ему, что на него работает голубоглазый блондинчик – мечта пидора».

Эксли заморгал – просторечные выражения его явно раздражали. «Должны быть причины, по которым вы не рассказали мне о Стеммонсе раньше».

– Просто вы не располагаете к дружеской беседе.

– Это есть, но есть и другое – вы слишком умны и не боитесь обращаться к власть имущим, когда вам это надо.

– Тогда сделайте мне разрешение на досмотр банковской ячейки. Джуниор хранит наркоту в одном из банков, так что помогите мне достать ее оттуда, пока это не скомпрометировало все Управление.

– Ваша искренняя озабоченность похвальна – но ведь вы – юрист и прекрасно знаете, что подобными делами занимается федеральное ведомство, в частности федеральный атторней Уэллс Нунан.

– Вы можете подать прошение в федеральный суд.

– Нет.

– Нет, и?

– Нет, и я хочу, чтобы вы сей момент отправлялись на квартиру к этому Стиву Венцелу и обыскали ее на предмет доказательств его связи с Джуниором Стеммонсом. Если таковые найдутся, уничтожьте. Этим вы окажете Управлению неоценимую услугу.

– Шеф, позвольте мне разобраться с Джуниором.

– Нет, я намерен лично обзвонить всех сотрудников ОВР. Я намерен быстренько расследовать это дело с перестрелкой в Уоттсе, лично найти Стеммонса и переправить его туда, где федералам будет его не достать.

Джуниор сдает Гленду – большой экран – «Виста – Вижн» – трехмерное изображение…

– Тогда вы скроете любые компрометирующие факты касательно меня и моих близких?

– Да. Только вот не надо прикрываться тем, что так печетесь об интересах Управления. Вы всегда защищали свои собственные. Зная, кто вы есть, я все прекрасно вижу.

Сменим тему: «За мной тут, часом, ОВР не следит после истории с Джонсоном? А то я периодически наблюдаю за собой хвост».

– Нет. Если за вами кто и следит, то это федералы. Я ведь вас простил за то убийство – запамятовали?

Глаза – лазерные лучи: ублюдок заставил меня моргнуть.

– Идите вымойтесь, лейтенант. От вас пахнет кровью.

Я приехал на квартиру Венцела – у подъезда стояла машина Джея-Си. Все понятно: уничтожаются потенциальные улики, могущие указать на знакомство покойного с Томми К.

В глазах – расплывчатые видения:

Федералы берут Джуниора живым. Он предлагает сделку: они не разглашают его голубизну, он сдает им Клайна. Джуниор – большой специалист по части улик и вещдоков: предъявляет им полный список всех моих заказных убийств, включая суммы гонораров.

Туда – снова в логово безумца.

Приезжаю, поднимаюсь, открываю шесть замков. Свет – и очередной кошмар:

На плите – гильзы от патронов.

В тостере – красные фейерверки.

Батарея утыкана лезвиями от опасной бритвы.

Итак:

Камеру, всякие бумаги – в мешок.

Снова перерываю мебель – четыре стула – на одном – едва видимая прореха в обшивке:

Рву обшивку, запускаю руку:

Заначка – пятьдесят шесть баксов.

Копии рапортов по делу Жиллетта – украденные из Отдела убийств.

Новый рапорт «Гленда» – Клайн, новые детали:

Перед тем как застрелить и зарезать Жиллетта, мисс Бледсо произвела два выстрела, не достигших цели, из уже упоминавшегося револьвера тридцать второго калибра, приобретенного ею у Джорджа Инджа (см. данные баллистической экспертизы № 114-55, прилагающиеся к делу, заведенному в участке Хайленд-парка, в разделе, где описаны пули, извлеченные из трупа Жиллетта и найденные засевшими в стенах его квартиры). Данный револьвер сейчас находится у меня на хранении; он был оставлен мне Джорджем Инджем перед его отъездом из Лос-Анджелеса. Я произвел шесть пробных выстрелов из этого оружия, и баллистическая экспертиза пуль показала, что они идентичны тем, какие были извлечены из тела убитого и из стен его квартиры. Оружие завернуто в пластиковый пакет – проверка отпечатков обнаружила наличие четких отпечатков больших пальцев правой и левой руки, которые по одиннадцати сравнительным признакам идентичны отпечаткам, найденным в деле 1946 года, когда несовершеннолетняя в то время Гленда Бледсо была арестована за магазинную кражу.

«На хранении», «завернутый в целлофан» – спрятанный в банковской ячейке.

Простучал стены – тайника не обнаружилось.

Расстегнул молнию на подушках – мне в лицо захлопнулась пара мышеловок.

Рванул отставшую паркетину – оттуда засветилась всеми лучами радуги фигурка Иисуса, из тех, что крепятся на приборную доску автомобиля.

Джуниор – на 99 % ПСИ И И ИХ – на 1 % абсолютно здравомыслящий человек. Отчеты у него – прямо-таки образцовые: методичные, логически выверенные, лаконичные, четкие, понятные – описания орудий убийства. И все эти чудесные методичные, логически выверенные, лаконичные, четкие, понятные доказательства достанутся тому, на кого безошибочно указывает элементарная мыслительная логика, – мстительному наследнику ПСИИИИХА Джуниора – гребаному Говарду Хьюзу.

Хохотал я до одури – под ногами хрустели рисовые хлопья. За стенкой послышались голоса – мол, почему этот славный мистер Стеммонс вдруг стал смеяться как НЕНОРМАЛЬНЫЙ?

Схватил телефонную трубку, набрал номер непослушными пальцами.

– Алло? Дей…

– Ага, я.

– Где ты? Что случилось с Дугом?

Анселет – давнее прошлое – время, потраченное впустую. «При встрече расскажу».

– Так приезжай сейчас.

– Не могу.

– Почему?

– Я тут жду одного… в его квартире. Есть шанс, что он появится-таки дома.

– Так оставь ему записку – пусть позвонит тебе сюда. Только бы не рассмеяться. «Нельзя».

– У тебя такой странный голос.

– Я же сказал – все расскажу при встрече. Тишина – только легонький скрип в трубке – вспомнился Мишак.

– Дэвид, ты…

– Не произноси его имени. Ни в газетах, ни по телевизору ничего не сообщали, так что полагаю, что еще нет.

– Даже если и сообщат, я знаю, что делать.

– Ты всегда знаешь, что делать.

– А ты всегда подталкиваешь меня к этому.

– Я же следователь.

– Нет – ты человек, который делает дела. А меня – меня нельзя объяснить.

– Но я всегда…

– Но ты всегда будешь пытаться – так что приезжай сейчас и попытайся.

– Сказал же, не могу– Гленда, рассказывай.

Услышал, как она, чиркнув спичкой, зажгла сигарету, с шумом выдохнула: «Ну, сегодня на площадку приезжал Герман Герштейн и поднял хай. Как я поняла, он просмотрел смонтированный материал и опасается, что Сид Фритцелл сделал фильм слишком кровавым, вот Микки и досталось. Вдобавок цитирую: „… Вся эта фигня с вампирским инцестом еще навлечет на наши задницы треклятый гойский „Легион благопристойности" – этих чертовых моралистов недоделанных", – конец цитаты. В довершение всего Крутой пожаловался, что Рок заразил его вшами, а Сид Фритцелл показывал нам смонтированные кадры из своей порнушки, что он снимает в Линвуде. Актеры, конечно, не писаные красавцы, но съемочной группе вроде понравилось».

Глянул в окно – скоро рассвет. «Я буду по этому номеру».

– Тогда до вечера?

– Я позвоню тебе.

– Береги себя.

– Всегда.

Я повесил трубку, схватил стул и точно куда-то провалился. И тотчас меня обступили вампиры: Томми, мой папаша – он гнался за Мег с расстегнутой ширинкой. Сон без сновидений, чья-то рука на моем плече – «НУ да, это – командующий Отделом административных правонарушений».

– Лейтенант, проснитесь! Дергаюсь, просыпаюсь.

Двое типичных представителей ОВР – с пушками в руках.

– Сэр, Джуниор Стеммонс умер.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Код три – в «Бидо Лито» – на двух машинах, никаких объяснений. Я перепуган не на шутку: Джек обещал, что вывезет труп в безлюдное место.

Боковыми улочками – а там:

Журналисты, патрульные автомобили, «плимуты» – щелкают фотокамерами со съемным объективом федералы. Вокруг орудуют полицейские в штатском – пока не поставили веревочных заграждений от толпы.

Я припарковался и пристроился за санитарами из морга. Федералы болтают между собой – подался чуть ближе, прислушался.

– … И их фотографий нет в картотеке ФБР. Неизвестные, может, какие залетные, – видели, как они управлялись с игровыми автоматами здесь и в дюжине других мест.

– Фрэнк…

– Пожалуйста, послушай меня. Вчера Нунан получил анонимное сообщение – проверить один гараж тут неподалеку. Мы прибыли на место – и тут же обнаружили склад игровых автоматов. Однако – это был всего лишь отдельно стоящий гараж на грязной боковой улочке, и мы никак не можем найти владельца – хоть об стенку головой бейся.

Возня с игровыми автоматами —. и черт с ней.

Я вбежал внутрь. Полным-полно начальства: Эксли, Дадли Смит, инспектор Джордж Стеммонс-старший, уйма народу из лаборатории, тут же – Дик Карлайл и Майк Брюнинг.

Оба разом уставились на меня – спасителя Лестера Лейка. Характерным жестом вскинули средний палец – Брюнинг поцеловал свой.

Лампы-вспышки. Стеммонс воет, едва не плачет.

Парни из морга вкатили носилки. Я – за ними: мимо эстрады, по холлу – прямиком в зал игровых автоматов.

ЧЕРТ:

Мертвый Джуниор – скрюченный на полу в позе эмбриона.

И – верные признаки законченного наркомана – жгут на предплечье. Стиснутые в предсмертной судороге зубы.

Из вены торчит шприц; глаза выпучены. Короткие рукава – прекрасно видны дорожки и израненные вены.

Суется парень в униформе. «Я проверял его карманы. У него был ключ от входной двери».

Техник из лаборатории: «Рано утром пришел уборщик – он-то его и обнаружил. Господи, только этого нам не хватало в разгар треклятого федерального расследования».

Коронер, точно прочитав мои мысли: «Либо это обыкновенная передозировка, либо кто-то ему помог. Эти шрамы ясно дают понять, что парень – наркоман. Боже, а ведь он – сотрудник полиции Лос-Анджелеса».

Джек Вудс – ни в жизнь.

Меня толкнул локтем Рэй Линкер. «Дейв, там тебя Эксли требует».

Я помчался на парковку. Подле машины Джуниора Стоял Эксли. «Объясните».

– А что тут объяснять? Либо и правда передоза, либо Кафесьяны.

– Люди из ОВР сказали, что нашли вас спящим в квартире Джуниора.

– Верно.

– Что вы там делали?

– Я ездил на квартиру Стива Венцела и нашел у подъезда машину Джея-Си. Квартира Джуниора была рядом, и я подумал, что он может там появиться. Что там с Уоттсом?

– Пятеро убитых, никаких свидетелей. Вы говорили, что, когда Томми К. открыл огонь, было темно?

– Ну да, он заставил какого-то нефа выключить свет. Вы…

– Венцел был единственным белым среди погибших, и состояние трупа затруднило опознание. Очевидно, автоматная очередь спровоцировала нескольких посетителей, имевших при себе оружие, открыть огонь – было произведено несколько разрозненных выстрелов. Мы с Бобом Галлодетом ездили на место – утихомирить прессу. Мы сообщили им, что все убитые были нефами, и пообещали пропуска на территорию «Чавес Рейвин», если они не станут поднимать шум. Разумеется, они согласились.

– Ну да, но разве вы можете ручаться, что федералы не прослушивают полицейскую волну?

– Да, они там пытались что-то фотографировать, но вроде бы пока считают, что произошедшее – очередная негритянская разборка.

– И поскольку они обвиняют нас в том, что мы не уделяем расследованию подобных дел должного внимания, вы бросили на его раскрытие дюжину ребят из Отдела убийств?

– Именно, и еще мы с Бобом беседовали с влиятельным негритянским проповедником. Он сам подумывает податься в политику и пообещал нам поговорить с близкими погибших. И между делом убедить оных не давать показаний федералам.

Машина Джуниора – грязная, с налетом жирной копоти на окнах. «Что вы здесь нашли?»

– Наркотики, консервы и книги на гомосексуальные темы. Конфисковано ОВР.

Изнутри послышался шум. Мы оба взглянули в окно: Стеммонс-старший опрокидывает стулья. «Так что с Джуниором?»

– Прессе сообщим, что это несчастный случай. Расследованием займется ОВР – без лишнего шума, естественно.

– Не приближаясь к семейству Кафесьян?

– И до них дойдет очередь в свое время. Как думаете, тут может быть замешан Отдел по борьбе с наркотиками?

Всхлипы Стеммонса.

– Клайн…

– Нет. Им, конечно, нетрудно было устроить передозу, но я не думаю, что это они. Лично я склоняюсь к версии, что это все-таки обыкновенная передозировка.

– Почему вы так решили?

– Патрульный сказал мне, что нашел у него в кармане ключ от входной двери. Он был законченным наркоманом и вдобавок полупомешанным, а всем известно, что это заведение – берлога Томми К. Если они и решили его убрать, то не стали бы оставлять тела здесь.

– В каком состоянии вы нашли его квартиру?

– Расскажу – не поверите; вы должны позволить мне провести экспертизу. Я обучался этому в университете, и небезрезультатно – к тому же я там наследил, и теперь в комнатах полным-полно моих отпечатков.

– Давайте, а потом сотрете. И позвоните в телефонную компанию – пусть дадут список последних звонков с его номера. Прошлой ночью вы упоминали, что Стеммонс хранит в банковской ячейке наркотики.

– Так и есть.

– Вы знаете, в каком именно банке?

– Чековые книжки и ключ от ячейки у меня.

– Отлично, и вы – юрист, так что я проглочу вашу выдумку с наркотиками и попрошу вас поднять свои учебники по праву и найти там способ обойти Нунана и получить ордер на изъятие содержимого ячейки.

– Выдумку?

Со вздохом: «У Стеммонса был на вас компромат. Скорее всего он и хранится в этом банке. Каким-то образом он пытался вас шантажировать – непонятно, правда, почему вы не разобрались с ним вашим излюбленным способом – не припугнули, пока он не дошел до крайней точки своего безумия.

А ВОТ ТЕПЕРЬ Я ЕМУ РАССКАЖУ.

– Была у него папочка и на вас. Вместе с досье на Джонни Дьюхеймела. Я же видел, как вы задергались, когда вчера вечером я вскользь упомянул Дьюхеймела, так что не надо ваших гребаных снисхождений.

– Опишите содержимое. – Никакой реакции – только ледяной холод.

– Все ваши дела в бытность следователем Бюро. Четко и в хронологическом порядке – Джуниор был асом по части сбора письменных доказательств. Я нашел ее, когда обыскивал его квартиру на прошлой неделе. Прошлой же ночью она исчезла.

– И чем вы это объясните?

Я подмигнул ему а-ля Дадли. «Скажем так: здорово будет узнать, что у моего старинного приятеля Эда тоже рыльце в пушку. И не беспокойтесь о кафесьяновском деле – я зашел слишком далеко, чтобы останавливаться».

В окне: скорбящий папа Стеммонс. «Пойди успокой его, Эдди. Пока он нам все не испортил к чертовой бабушке».

– Позвоните после того, как произведете экспертизу, – выжидательно; я смотрю на его удаляющуюся спину…

И снова в окно:

Эксли – неспешно подходит к Стеммонсу – ни рукопожатия, ни дружеских объятий. Приоткрываю окно, прислушиваюсь.

– Ваш сын… запрещаю вам вмешиваться, тем паче говорить с прессой… таким образом вы сможете не афишировать тот факт, что он был извращенцем.

Стеммонс зашатался – окончательно обезумел от горя.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

В центр, кручу ручку радиоприемника.

Станция КМПС: «В одном из джаз-клубов южного Лос-Анджелеса найден мертвым полицейский – по данным из полиции, причина смерти – сердечный приступ».

Поворот ручки, а там: «Стрельба в ночном клубе! Погибли пять негров!»

Аккуратное обращение с прессой – Эксли работает быстро.

Про Джона Гарольда Мишака – ничего.

Полицейская волна – какие-то идиоты полицейские назвали Джуниора по имени.

В Бюро, в свой кабинет – за чистой одеждой. В раздевалке я побрился и принял душ – измотан и взвинчен одновременно.

По коридору, в Отдел кадров – запросить образцы отпечатков пальцев Джуниора. Втихаря стащил и образцы Джонни Дьюхеймела.

В лабораторию – за фотоаппаратом и причиндалами для снятия отпечатков. Позвонил в «Пасифик Коут Беллз» – не преминув назвать имя Эксли.

И попросил:

Дать мне список исходящих вызовов с номера Гладстон 4-0629 за последние двадцать дней.

А также имена и адреса всех абонентов.

Не разглашать никакой информации касательно Джуниора Стеммонса-мл. без санкции на то шефа Эксли.

Позвонить мне на этот номер в течение четырех часов – со всеми результатами.

И снова в машину, снова радио:

Убийства в Уоттсе – негритянский проповедник винит алкоголь – «поработитель наших людей».

Вот что скормил журналюгам Эксли:

«Во время преследования преступника в закрытом ночном клубе в южной части города с сержантом Джорджем Стеммонсом-младшим случился сердечный приступ, от которого он скончался. Грабителю удалось скрыться. Вскрытия не будет, поскольку вероисповедание покойного не позволяет этого».

Ни Мишака.

Ни федералов.

У дверей квартиры Джуниора дежурят люди в униформе – запираюсь от них и начинаю работать.

Фотографии:

Мышеловки, россыпь кукурузных хлопьев на полу, грязь.

Собираю образцы волокон, произвожу опись имущества.

Теперь – отпечатки: нудная, медленная работа. Отпечатков тьма-тьмущая – совпадение с образцами Джуниора по десяти пунктам. Гостиная, коридор, кухня – множественные отпечатки со следами шрамов. Нетрудно догадаться, чьи – мои собственные; как-то раз папаша поймал меня на краже и прижег пальцы.

Три комнаты подряд – вытер все начисто. Дверь изнутри – множество отпечатков кого-то еще – совпадение по восьми показателям с отпечатками Джонни Дьюхеймела. Теория: Джонни слишком напуган, чтобы войти.

Вытер и их. Зазвонил телефон – «Пасифик Коут Беллз», ответ на мой запрос. Я записал следующее:

28. 10. 58 – БР 6-8499: м-р и м-с Джордж Стеммонс, 4129, Дрезден, Пасадена.

30. 10. 58 – БР 6-8499; туда же.

2. 11. 58 – МА 6-1147 – Отдел по борьбе с административными правонарушениями, ПУ Лос-Анджелеса.

2. 11. 58 – маме с папой.

3. 11. 58, 3. 11. 58, 4. 11. 58, 4. 11. 58 – отдел.

5. 11. 58, 5. 11. 58, 6. 11. 58 – ГР 1-4790 – Джон Дьюхей-мел, 10477, Олеандр, Игл-Рок.

6. 11. 58, 6. 11. 58, 7. 11. 58, 9. 11. 58, 9. 11. 58 – АК 4-1192, мотель «Виктория», Гардена.

9. 11. 58 – МЮ 8-58888 – таксофон на 81-й и Централ, Лос-Анджелес.

9. 11. 58 – МЮ 7-4160 – таксофон на 79-й и Централ, Лос-Анджелес.

9. 11. 58 – МЮ 6-1171 – таксофон на 67-й и Централ, Лос-Анджелес.

9. 11. 58 – мотель «Виктория».

9. 11. 58 – туда же.

9. 11. 58 – квартира Джонни Дьюхеймела.

10. 11. 58 – таксофон, Олимпик и Ла Брея, Лос-Анджелес.

10. 11. 58, 11. 11. 58, 11. 11. 58, 12. 11. 58 – КЛ 6-1885 – таксофон, Авиэйшн и Гибискус – Линвуд.

16. 11. 58 – ХО 4-6833 – Гленда Бледсо, 2489 '/2, Норт Маунт-Эйри, Голливуд.

Аж пальцы устали – посмотрим, что тут у нас: Мама-папа, работа – деловые звонки, все понятно. Потом – звонки Дьюхеймелу – Джуниор сходит с ума.

Мотель «Виктория» – неофициальная штаб-квартира Отдела по борьбе с оргпреступностью – должно быть, Джонни на работу.

Теперь таксофоны – все – в Южном городе – скажем, все из-за той наркоты – переговоры со Стивом Венцелом. Непонятный звонок на таксофон в Ла Брея, хотя в шести кварталах южнее – дом Кафесьянов. Псих Джуниор: это они сказали ему не звонить им домой – вполне вероятно.

С 12 по 16 ноября звонков нет – Джуниор СВИХНУ-УУЛСЯ. 16-е, ночь – я звонил Гленде.

Звучит логично, но:

Звонки на таксофон в Линвуд —???

Навалилась жуткая усталость – снимаю отпечатки с грядушки кровати.

Ч-черт:

Сплетенные пальцы – судорожно хватались за решетку. Иные – смазанные, но есть и несколько отчетливых – ни одного отпечатка Джонни. Одни явно принадлежали Джуниору, вторые – еще какому-то содомиту с липкими от пота лапками.

Вытираем – дзи-инь! – телефон. Хватаю трубку – хрен с ней, с кроватью.

– Эксли?

– Это Джон Дьюхеймел.

– Какого… откуда вы знаете, что я здесь?

– Услышал по рации про Стеммонса. Приехал к нему на квартиру, а патрульные сказали, что там вы. Я… мне… короче, мне надо с вами поговорить.

АДРЕНАЛИН – в голове так и завертелось.

– Где вы?

– Нет… давайте сегодня вечером.

– Ну же, давайте сейчас.

– Нет. Скажем, в восемь. 4980, Спиндрифт – это в Линвуде.

– Почему именно там?

– Улики.

– Джонни, скажите…

Щелк! –гудки. Сбрасываю – надо немедленно звонить Эксли.

НЕТ.

Не стоит – он как-то связан с Джонни – может быть.

Запасной вариант – набираю МА 4-8630.

– Кабинет окружного прокурора.

– Дейв Клайн просит к телефону Боба Галлодета.

– Сожалею, сэр, но он проводит собрание сотрудников.

– Передайте, что это срочно.

Щелчки – меня переключают. «Что случилось, Дейв?»

– Мне нужна твоя помощь.

– Выкладывай – ты сам мне изрядно помог в последнее время.

– Мне нужны кое-какие данные из ОВР.

– Это что – нововведение Эда? Он ведь тесно связан с Отделом внутренних расследований?

– Ну да, Эксли тут тоже замешан. Когда кто-нибудь получает должность в Бюро расследований, ОВР обычно проводит тщательную проверку его личности. Сегодня вечером я встречаюсь с одним человеком, и мне нужно побольше о нем узнать. Дело касается заморочек в Черном городе, а ты сможешь просмотреть его личное дело без вопросов.

– Иными словами, хочешь сделать это тайком от Эда?

– Ну да – как те рапорты о деле Кафесьянов, которые ты регулярно получаешь.

Пауза – судорожно тикают секунды. «Уел. Хорошо, перезвони через пару часиков. Вынести папку из отдела я не смогу, но конспект тебе, так и быть, составлю. Как зовут этого твоего парня?

– Джон Дьюхеймел.

– Джонни Школьник? Помнится, я потерял кругленькую сумму, когда он продул свой дебютный профессиональный поединок. Пояснения будут?

– Когда все кончится, Боб. Спасибо тебе.

– Что ж, услуга за услугу. В следующий раз, когда мы увидимся, напомни, чтобы я рассказал тебе о нашей с Эдом встрече с тем негритянским проповедником. Вот уж не знаешь, с кем тебе придется «пресекаться, правда ведь?

Переплетения потных пальцев на железной решетке. «Чертовски верно подмечено».

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Треклятый адреналин заставил меня вернуться к дому Кафесьянов.

Сижу в засаде – за три дома от них. На сей раз – никакого стриптиза, и все три машины на месте – никто не гоняется за вуайеристом.

Коротаю время за прослушиванием радио.

Джуниора всячески восхваляют – Дадли Смит, капеллан Полицейского управления: «Он был замечательным парнем, кроме того, непримиримым борцом с преступностью. И лишь по воле жестокой судьбы молодой человек должен погибнуть в цвете лет от сердечного приступа, преследуя обыкновенного воришку».

Сменим волну, а там – Уэллс Нунан: «… Я вовсе не хочу сказать, что внезапная смерть якобы здорового молодого полицейского связана с пятью другими смертями, что случились в Южном Централе Лос-Анджелеса за последние 24 часа, но мне весьма любопытно, почему Полицейское управление Лос-Анджелеса так стремится побыстрей объяснить и те и другую».

Ловкач Нунан – делает выводы из дерьма.

Четыре часа – Томми выдает рулады на саксе – мне пора валить. У меня своя музыка – ЧТО-ТО должно проясниться.

Вечереет – тучи, дождь. Остановка возле телефонной кабинки – Боба нет, зато Ригль на месте. Его новости – ни одной самоубийцы, подходившей под описание МАТЕРИ ВУАЙЕРИСТА.

На съемочную площадку – льет как из ведра – какая тут съемка. Повезло: в ее трейлере горит свет. Бегом – по лужам.

Гленда рассеянно курит. Растянувшись на кушетке – и не спешит прикоснуться ко мне.

Легко догадаться. «Мишак?»

Она кивнула. «Приходил Брэдли Милтир. Как выяснилось, они с Германом Герштейном познакомились до того, как он стал работать на Говарда Хьюза. Он рассказал Герману, что нашли тело и машину Миша-ка и что все, кто заключил контракт с Хьюзом, будут опрошены независимо друг от друга. Микки слышал, как он рассказывал Герману, что со мной собираются разговаривать следователи из Управления шерифа Малибу».

– И все?

– Нет. Микки еще сказал, что расследование будет проводиться тайно – дабы не тревожить Говарда Хьюза.

– Он не упоминал Голливудский участок? Или убийцу по прозвищу Блуждающий Огонь?

Гленда принялась пускать колечки дыма. «Нет. Я думала – то есть мы думали, что Хьюз не станет поднимать шума».

– Нет, мы не думали – нам бы этого хотелось. К тому же нет никаких доказательств того, что Мишак был убит в…

– В доме, где меня трахал Говард Хьюз и где меня хотел трахнуть человек, которого я убила?

Остановить ее, заставить ее думать: «Ты сама так решила и теперь расплачиваешься. А теперь ты должна сыграть так, чтобы выпутаться из этого».

– Скажи как. Посоветуй, как легче. Коснись меня, расскажи мне что-нибудь.

– Скажешь, что той ночью ты была одна. Не пытайся флиртовать с полицейскими или очаровывать их. Вскользь упомяни, что Говард Хьюз – распутник и ты можешь порассказать об этом много интересного. И дальше – используй то, о чем ты все никак не можешь мне рассказать, то, что дает тебе право и смелость… ч-черт, Гленда.

– Ладно.

– Просто так.

– Ладно.

Я поцеловал ее – с меня ручьем текла дождевая вода.

– Здесь есть откуда позвонить?

– Рядом с трейлером Микки. Знаешь, если мне придется всплакнуть, я могу.

– Пожалуйста, не надо этого делать.

– Уже уходишь?

– У меня встреча с одним человеком.

– Тогда позже?

– Ага. Я приеду к тебе.

– Хотя я многого не жду. Вид у тебя такой, будто ты неделю глаз не сомкнул.

Ведра для сбора дождевой воды – я нырнул под тент трейлера Микки. Телефон работал – набираю персональный номер Галлодета.

Трубку снял он сам: «Алло?»

– Это я, Боб.

– Привет, Дейв, я нашел, что ты просил. Слушаешь?

– Валяй.

– Джон Джеральд Дьюхеймел, двадцать пять лет. По сравнению с прочими досье ОВР – не особо много. Еще просмотрел пару других – для сравнения.

– И?

– И помимо интересной комбинации диплома инженера с отличием и карьеры в любительском боксе, я ничего не нашел.

– А семья?

– Единственный ребенок. Предположительно богатых родителей, хотя, когда они погибли в автокатастрофе, они оставили своего сына, который в то время учился в колледже, без копейки; среди его окружения встречается сомнительная фигура Рубена Руиса и его еще более сомнительных братцев – конечно, сейчас-то Рубен на нашей стороне. Парнишка увлекался тайским боксом – ну, в двадцать пять лет и я им увлекался. Это и еще то, что он проиграл свой первый профессиональный поединок, и является единственной сколь-нибудь существенной информацией.

Никаких зацепок. «Спасибо, Боб».

– Я никогда не стану задирать носа, сынок, – я слишком хорошо помню твои шпаргалки.

– Спасибо.

– Береги себя, сынок.

Я повесил трубку, выдохнул.

– Дейв! Иди сюда!

Вспышка молнии осветила говорившего – Чик Веккио под брезентовым пологом. За его спиной потягивают дешевое пойло алкаши.

Подошел – время у меня было.

Чик: «Микки сегодня дома».

Гленда: пятьдесят на пятьдесят, что он знал. «Я должен был догадаться. Треклятый дождь».

– В «Геральд» написано – два дюйма. Еще в «Геральд» написано, что твой напарник помер от сердечного приступа. Интересно, почему я не верю «Геральд»?

– Потому что твой младший братик рассказывал тебе, что мой напарник однажды тряс его в Ферн-Делл-парке.

– Ага, и я не особо верю, что у двадцатидевятилетнего полицейского-вымогателя может быть сердечный приступ.

– Ладно тебе, Чик.

– Хорошо, хорошо. Крутой рассказал тебе о Стеммонсе и Ферн-Делле, но кое-чего он тебе не рассказывал.

Опередим его: «Ты, Крутой и Пит Бондюран планировали провернуть кое-какое дельце по той же части. Секс, а потом – раскошеливайтесь, иначе фотографии попадут в „Строго секретно". Стеммонс вытряс это из Крутого, и вот теперь вы опасаетесь, что мы узнаем».

– Так ты все знал!

Солгал: «Мне сказал Стеммонс. В Бюро никто ни о чем не подозревает, а даже если кто и пронюхает, скорее всего, шума не станут поднимать – сохранить репутацию парня. Так что покамест все шито-крыто».

– Отлично, тем не менее не верю я в историю про сердечный приступ.

– Конфиденциально?

– Ага, и без протокола – как в «Строго секретно». Закрыл рот ладонью, зашептал: «Парнишка связался с Кафесьянами – Джеем-Си и Томми. Он сидел на героине – так что это либо передоза, либо кто-то помог. Так что дерьмовое это дельце, и посему парня всячески обеляют».

Чик, тоже шепотом: «Прикинь – ведь с Кафесьяна-ми никто не станет связываться».

– Прикинь, я начал сильно подозревать, что Эксли уроет этих субчиков через две секунды после того, как устаканится вся эта катавасия с федералами.

– Судя по всему, это будет ой как не скоро. Ветер, дождь. «Чик, что случилось с Микки? В „Рик-Рак" я видел, как с автоматами возились какие-то левые парни, а вокруг них толпились федералы с фотоаппаратами».

Чик пожал плечами. «Микки есть Микки. Еще тот жид твердолобый – как упрется, так с места не сдвинется».

– Странно это все выглядело. Двое или трое из них были мексиканцами, а ведь Микки никогда не нанимает латиносов. До всей этой истории я не раз намекал ему на федеральное расследование, но что-то он не спешит убирать свои автоматы.

– Мы с братом никаким боком не связаны со всей этой мудятиной. Судя по всему, Микки просто нанял кого-то со стороны.

Какие-то алкаши принялись орошать своей мочой «космический корабль». «Ну да, по дешевке – как вот вашу съемочную группу. Ему что – так бабки нужны? Я, конечно, понимаю, что он на мели, но рано или поздно федералы возьмут его за яйца из-за этих автоматов».

– Конфиденциально?

– Конечно.

– Вот что: Микки занимал денег у синдиката, и расплачиваться ему приходится доходами от этих автоматов – оттого-то и не спешит их убирать. Он понимает, что это рискованно – значит, на авось.

– Ну-ну – «Микки – крепкий орешек. У таких всегда получается».

– Я не отказываюсь от своих слов.

– Или он думает, что получит лицензию на установку игровых автоматов?

– А что – вдруг этот законопроект примут?

– А ничего, что министром юстиции станет Боб Гал-лодет по прозвищу Газовая Камера? Думаешь, он станет выдавать лицензию Микки Коэну!

Злобно: «Прикинь, я понял – ты пришел сюда не из-за Микки».

Мокро, скользко – «космический корабль» заваливается на бок; алканавты свистят и улюлюкают. «Надеюсь, ваш фильмец окупится».

– Микки тоже на это надеется. Эй, ты куда?

– В Линвуд.

– Свидание?

– Ага, с шикарным блондинистым полицейским громилой.

– Скажу брату – вот, поди, ревновать-то будет. Адреналин – дождь только усилил его прилив.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Линвуд – дождь, ветер; улицы – крест-накрест или по диагонали. Темно – почти ничего не видно. Угол Ави-эйшн и Гибискус – тот самый таксофон.

Замогильный хохот – телефонные шуточки Джека.

– Он сам подох или ему помогли? Прошу, позволь мне реабилитироваться. Как насчет Уэллса Нунана за те же десять штук?

Оштукатуренные здания – не первой свежести: пустующие бунгало. Спиндрифт – квартал с номерами на 4900 – принялся считать.

24, 38, 74, 4980 – двухъярусный оштукатуренный дом – пустующий.

В одной из квартир горит свет – нижний этаж, налево; дверь открыта.

Я вошел.

Заброшенная гостиная – паутина, пыльный пол; преспокойно поджидающий меня Джонни Школьник.

Без пиджака, кобура – пуста: мол, мне можно доверять.

Да пошел ты со своим доверием – посмотрим на твои руки.

– Скорбишь по Джуниору, Джонни?

– Что вам известно обо мне и Стеммонсе?

– Я знаю, что это он заставил тебя ограбить склад. И я знаю, что все прочее не имеет значения.

«Прочее» заставило его заморгать. В десяти футах от меня – слежу за его руками.

– У него и на вас кое-что было. Некоторых людей он терпеть не мог и собирал компроматы, чтобы потом поквитаться с ними.

– Мы можем договориться. Мне плевать на ограбление склада.

– Вы и половины не знаете. – Безуууумный блеск в глазах.

Шаги за моей спиной.

Кто-то скрутил мои руки, зажал мне рот. Удушье. Тот же самый «кто-то» закатал мне рукав – и что-то вколол…

Меня ведут – я ощущаю движение воздуха и слабо различаю какой-то туннель – стены – сплошное зеркало. От самого паха вверх – щекотная дрожь и сухое тепло.

Боковые двери, чьи-то ботинки, широкие штанины.

Локоть потянуло вниз – ботинки заскребли по бетону, направо —

Открылась какая-то дверь – теплый воздух, свет. Зеркальные стены, совсем близко – какая-то решетчатая тень. Кто-то повалил меня на пол ничком.

Надо мной – свет, расплывчатый, как снежная пелена.

Щелк-щелк – щелчок цилиндра, вроде того что бывает в кинокамере на колесиках, подо мной – белая вощеная бумага.

Рывком поднимают меня.

Заклеивают глаза клейкой лентой – липкая слепота.

Кто-то ударил меня.

Кто-то ткнул меня.

Кто-то обжег меня – горячие, холодные иголочки по всей шее.

Уже не так щекотно – снова сухое тепло, никакой щекотной дрожи.

Кто-то отодрал клейкую ленту; в моих глазах – липкая красная кровь.

Щелк-щелк – цилиндр.

Снова я очутился на белой вощеной бумаге. В правую руку мне сунули что-то тяжелое и блестящее: МОЙ сувенирный самурайский меч.

Меня толкнули, и тут я что-то увидел:

Голого Джонни Дьюхеймела с МОИМ револьвером в руке.

Снова ожоги – горячо – холодно; шея и руки.

Ожоги противно саднят – Джонни становится на колени, смотрит на меня остекленелым взглядом, язвительно так – голубыми раскосыми глазами.

Достать его, порезать его – отчаянно размахиваю мечом, промахиваюсь.

Джонни покачивается – судорожно пытаясь достать меня двумя руками.

Промах, удар, снова промах – разорванная бледная кожа, кровь заливает татуировки. Удар – раз, два – отрезанная рука, кровь из пустой глазницы. Джонни нараспев бормочет что-то по-японски, глядя на меня голубыми раскосыми глазами.

Промах, опять промах – японец Джонни на полу в жутких конвульсиях. Поле зрения – татуировка на груди – разрезать ее, разрезать его…

Промах, еще промах – обрывки вощеной бумаги.

Удар, рывок – лопаются позвонки; снова рывок – на себя – ВСЕ красное.

Задыхаюсь – внезапно куда-то подевался весь воздух – во рту кровь.

Мне что-то вкололи – снова стало щекотно и от паха и выше разлилось сухое тепло.

Последняя мысль: так вот что это жжется – огнемет; японец сдался.

Сухая, непроглядная, качающаяся темень. Где-то в отдалении – тик-так – часы; я принимаюсь считать секунды. Шесть тысяч – и понеслось – десять тысяч четыреста.

Туда-сюда снуют япошки, голоса:

Мег: папочка никогда не трогал меня – не убивай его, Дэвид. Вуайерист: папа, папа. Люсиль: он – мой папа.

Япошки атакуют Черный город. Тик-так: четырнадцать тысяч секунд – или около того

Сухая теплая темень.

Размытые картинки: те же серые решетчатые тени, ботинки.

Мелькают, мелькают отражения в стенных зеркалах: это все япошки. Попытался помахать рукой – глупец! – твои руки связаны.

Стул – и я накрепко привязан к нему.

Шуршание работающего кинопроектора.

Белый свет, белый экран.

Киношка – папа и Мег? – не позволяй ему лапать ее!

Я рванулся – тщетно – липкая лента крепко держала меня.

Белый экран.

Кадр номер один:

Обнаженный Джонни Дьюхеймел.

Кадр номер два:

Дейв Клайн размахивает мечом.

Крупный план: рукоятка меча: СРЖ. Д. – Д. КЛАЙН, МОРСКАЯ ПЕХОТА США, САЙПАН, 14. 07. 43.

Кадр номер три:

Джонни умоляет: «Пожалуйста», – беззвучно.

Кадр номер четыре:

Дейв Клайн бросается на него – удар, еще удар, промах.

Кадр номер пять:

Отрубленная рука – скребет пальцами по вощеной бумаге.

Кадр номер шесть:

Дейв Клайн потрошит – Джонни Д. выплевывает собственные внутренности.

Кадр номер семь:

Кровь заливает линзу объектива; палец, снимающий осколки кости.

Я вскрикнул —

Очередной укол сделал меня немым.

Проблески сознания – меня несут – ночь – нечеткое пятно лобового стекла.

Черный город – Южный Централ.

Грудь болит, шея тоже. Щетина, кобура пропала.

Сворачиваем.

Вой сирен.

Саднят ожоги.

Вонь – какое-то дезинфицирующее средство – кто-то промывает мои раны.

Где? Что? Кто? – умоляющий Джонни Дьюхеймел.

Нет!

Только не это.

Это ОНИ меня заставили.

Пожалуйста – я этого не хотел.

Вой сирен – и столб пламени в небесах.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Пожарные машины, патрульные автомобили. Щетина – сутки не брился; дым, языки пламени – горящий «Бидо Лито» на фоне ночного неба.

Дорога заблокирована – резко поворачиваем направо – я выскакиваю на тротуар. Тут же – фотографы в серых костюмах – чудовища.

Бампер во что-то с хрустом ударяется – в щит с надписью: «Сделай себя сам с помощью пророка Мухаммеда».

Отдыхаю – лежа лицом на славной мягкой приборной доске. Откуда-то сверху: «Это Клайн. Берите его».

– По-моему, у него сотрясение мозга.

– А я думаю, он под кайфом.

– Разве это законно?

– Сомнительно, но все-таки законно. Мы нашли его в отрубе недалеко от того места, где произошли пожар и убийства, и он – главный подозреваемый в нашем комплексном расследовании. У мистера Нунана есть источник в службе коронеров. Так вот оттуда он узнал, что напарник Клайна умер от передозировки, – а вы только посмотрите на него.

– Джим, надо завести протокол – на случай, если дело дойдет до суда.

– Диктуйте.

– Значит, так. Сейчас три часа сорок минут 19 ноября 1958 года. Присутствуют: я, специальный агент Уил-лис Шипстед, со мной: специальные агенты Джеймс Хенстелл и Уильям Милнер. Мы находимся в здании федерального бюро расследований в центре города с лейтенантом Дэвидом Клайном из Полицейского управления Лос-Анджелеса. Час назад лейтенант Клайн был обнаружен в ступорозном состоянии на углу 77-й улицы и Централ-авеню в южной части города. Он был без сознания и в крайне неаккуратном виде. Мы доставили его сюда, чтобы убедиться, что он получит соответствующую медицинскую помощь.

– Ну-ну.

– Джим, комментарий Билла записывать не стоит. Вкратце: лейтенанту Клайну, которому, по данным ФБР, сорок два года, предположительно были нанесены травмы головы. На его ладонях и шее имеются следы ожогов – экспертиза показала, что их причиной мог стать «сухой лед». На его рубашке были обнаружены пятна крови, а к пиджаку прилип обрывок клейкой ленты. Оружия при нем не найдено. Его «плимут» полицейского образца 1957 года выпуска был отогнан нами на стоянку неподалеку от того места, где мы его обнаружили. Перед тем как допросить его, мистеру Клайну будет предложена соответствующая медицинская помощь.

Распластан на стуле с прямой спинкой. Кругом – федералы.

– Джим, распечатай это и проследи, чтобы мистер Нунан получил копию.

Комната для допросов. Уилл Шипстед, еще двое фэбээровцев. Стол, стулья, стенограф.

Шипстед: «Он приходит в себя. Джим, сходи за мистером Нунаном».

Один из агентов уходит. Я потянулся – боль и зуд с головы до пят.

Шипстед: «Мы знакомы, лейтенант. Встречались в отеле „Эмбасси"».

– Я помню.

– А это – мой напарник, спецагент Милнер. Вы знаете, где вы находитесь?

Мой самурайский меч – широкоэкранное цветное изображение.

– Может, вам позвать врача?

– Не надо.

Милнер – жирный, воняет дешевым одеколоном. «Вы уверены? У вас не совсем цветущий вид».

– Уверен.

Шипстед: «Засвидетельствуйте: мистер Клайн от оказания медицинской помощи отказался. А как насчет адвоката? Так как вы сами – юрист, вы прекрасно знаете, что мы имеем право задержать вас для допроса».

– Я отказываюсь от адвоката.

– Уверены?

Джонни – Господи Иисусе.

– Уверен.

– Билл, засвидетельствуй: мистеру Клайну был предложен адвокат, от услуг коего он также отказался.

– Зачем я здесь?

Милнер: «Посмотрите на себя. Вопрос должен звучать так: „Где я был?"»

Шипстед: «Мы подобрали вас на углу 77-й и Централ. Незадолго до этого кто-то поджег клуб „Бидо Лито". Поблизости случились наши агенты-наблюдатели, и один из них подслушал, как свидетель происшествия давал показания следователю Управления. Свидетель показал, что он шел мимо „Бидо Лито" вскоре после того, как клуб закрылся, и заметил разбитое окно. Несколькими секундами позже вспыхнул пожар. Судя по всему, речь идет о зажигательной бомбе или чем-то в этом роде».

Милнер: «В огне погибли три человека. Пока мы полагаем, что это двое владельцев клуба и уборщик. Лейтенант, вы, часом, не знаете, как приготовить коктейль Молотова?»

Шипстед: «Мы вовсе не утверждаем, что это вы подожгли „Бидо Лито". Честно говоря, в том состоянии, в котором мы вас нашли, вы и сигареты-то не смогли бы зажечь. Послушайте, что получается, лейтенант. Две ночи назад в одном из клубов Уоттса были убиты пять человек, и из достоверных источников нам стало известно, что Эд Эксли и Боб Галлодет уделяют особое внимание тому, чтобы не разглашать детали происшедшего. И, на следующее же утро в клубе „Бидо Лито" находят мертвым вашего коллегу – сержанта Джорджа Стеммонса-младшего. Шеф Эксли сочиняет для прессы сказочку о якобы сердечном приступе – тогда как, по нашим данным, это случилось, скорее всего, из-за передозировки героина. А спустя каких-то сорок с лишним часов после этого клуб „Бидо Лито" поджигают, а вскоре в окрестностях появляетесь вы в состоянии, указывающем на прием вами наркотических препаратов. Видите, лейтенант, как все это выглядит со стороны?»

Подстроено Кафесьянами. Джонни Д., захлебывающийся собственной кровью.

Милнер: «Клайн, вы нас слышите?»

– Да.

– Вы постоянно принимаете наркотики?

– Нет.

– Значит, время от времени?

– Никогда.

– А если мы проведем анализ крови?

– А если я потребую освобождения на основании того, что я уже дал первоначальные показания?

Милнер: «Э, да он – юрист».

Шипстед: «Откуда вы ехали в то время, когда мы вас нашли?»

– Я отказываюсь отвечать.

Милнер: «Еще бы. На том основании, что это может вам инкриминироваться».

– Нет, на основании обнаружения информации не-инкриминирующего характера – детали найдете в описании процесса «Индиана против Харкнесса, Бодина и др., 1943 год».

– Э, да он – юрист. Что еще скажешь, умник?

– То, что ты – жирный ублюдок и твоя жена трахается с кем попало, лишь бы не с тобой.

Его лицо приняло свекольный оттенок – жирный говнюк. Шипстед: «Довольно. Лейтенант, так где вы были?»

– Отказываюсь отвечать.

– Куда делось ваше табельное оружие?

– Отказываюсь отвечать.

– Как вы можете объяснить то состояние, в котором мы вас нашли?

– Отказываюсь отвечать.

– Откуда взялись пятна крови на вашей рубашке?

– Отказываюсь отвечать.

Милнер: «До тебя что – до сих пор не доходит, умник?»

Шипстед: «Так где вы были?»

– Отказываюсь отвечать.

– Это вы подожгли «Бидо Лито»?

– Нет.

– А вы знаете, кто это сделал?

– Нет.

– Часом, не ваше Управление – чтобы отомстить за смерть Стеммонса?

– Нет – вы что, спятили?

– Инспектор Джордж Стеммонс-старший не мог заказать поджог?

– Не… нет, вы что?

– А вы – не могли таким образом отомстить за смерть своего напарника?

– Нет. – У меня закружилась голова. Милнер: «Спиртным от вас не пахнет».

Шипстед: «Когда мы нашли вас, вы находились под действием наркотиков?»

– Нет.

– Вы принимаете наркотики?

– Нет. – Хорошая идея – ДЖОННИ В ОДНОЙ ИЗ ГЛАВНЫХ РОЛЕЙ. Открылась дверь – в комнату вошел Уэллс Нунан.

Милнер тут же вышел. Нунан: «Доброе утро, мистер Клайн».

Прическа а-ля Джек Кеннеди – до сих пор источает запах лака для волос. «Я сказал: „Доброе утро"».

УМОЛЯЮЩИЙ ДЖОННИ.

– Клайн, вы меня слушаете?

– Я вас слышал.

– Отлично. Пара вопросов перед тем, как вас отпустить.

– Задавайте.

– И задам. С превеликим удовольствием. Я прекрасно помню, как вы отбрили агента Милнера, так что противник мне подобрался достойный.

– Как вы такой причесон сделали?

– Я здесь не для того, чтобы обсуждать с вами секреты парикмахерского искусства. А теперь…

– Ублюдок, ты плюнул мне в лицо.

– Да. А вы вовсе не допустили преступную небрежность, которая привела к гибели Сандерлина Джонсона. Насколько я понимаю, вы попросту…

– Еще десять минут, и я звоню Джерри Гейслеру – дабы оспорить законность ареста.

– Он не найдет такого судьи.

– Еще десять минут, и я звоню в контору Канарека, Брауна и Мэттингли и пишу заявление о нарушении покоя индивида, которое повлечет за собой немедленное судебное разбирательство.

– Мистер Клайн, вы…

– Зовите меня «лейтенант».

– Лейтенант, насколько хорошо вы знакомы с историей Полицейского управления Лос-Анджелеса?

– К делу.

– Очень хорошо. С кого началось то, что я называю эвфемизмом: «договор между полицией и семейством Кафесьян»?

– Какой еще договор?

– Бросьте, лейтенант. Вы ведь знаете, что презираете их не меньше моего.

Покамест дадим ему передышку: «Если не ошибаюсь, все это начал шеф Дэвис – ну, который был до Хоррелла. А что?»

– Значит, это соглашение заключили между 1936 и 1937 годом?

– Где-то так, я полагаю. Я пришел работать в Управление в 1938-м.

– Да, мы знаем, и, надеюсь, тот факт, что вы уже заслужили пенсию, не создал у вас ложного ощущения собственной неприкосновенности, лейтенант. Связующим звеном между Отделом по борьбе с наркотиками и мистером Джеем-Си Кафесьяном является капитан Дэниэл Уилхайт, я правильно понял?

– Отказываюсь отвечать.

– Понимаю, своих не закладывают. Уилхайт с самого начала за ними присматривал, так ведь?

– Насколько мне известно, все началось с шефа Дэ-виса и продолжалось до конца тридцать девятого года, пока его не сменил шеф Хоррелл. Дэн Уилхайт работает в Управлении с середины тридцать девятого, так что с самого начала он за ними присматривать не мог – если он вообще когда-либо за ними присматривал, черт дери.

Аристократ хренов. «Ну-ну, лейтенант. Вам прекрасно известно, что Дэниэл Уилхайт и Кафесьяны тыщу лет как повязаны».

– Отказываюсь от комментариев. Но продолжайте спрашивать меня о Кафесьянах.

– Да, я слышал, что в вас проснулся живой интерес к этой семейке.

УМОЛЯЮЩИЙ ДЖОННИ.

Шипстед: «У вас и вправду неважный вид. Хотите, я налью вам…»

Нунан: «Вы говорили Микки, чтобы он убрал свои автоматы? Он ведь давно не тот, сами знаете. И у нас есть фотографии его людей, которые ими ведают».

– Отказываюсь отвечать.

– Мы тут недавно обротали основного свидетеля по делу.

Сдерживайся. Не кусайся.

– Основного свидетеля.

– Ваше время пошло.

– Так и есть. Как считаешь, Уилл, мог мистер Клайн поджечь «Бидо Лито»?

– Нет, сэр, я так не считаю.

– Он не может – или не желает – сказать, где он был в последнее время.

– Сэр, я не думаю, что он знает и сам.

Я попытался встать – ноги едва слушались меня. «Я возьму такси до своей машины».

– Ерунда. Вас отвезет агент Шипстед. Уилл, мне чертовски интересно, где лейтенант провел последние пару дней.

– Если хотите знать мое мнение, сэр, – то я думаю, что в компании страстной тигрицы, либо в обществе медведя гризли.

– Остроумно. А пятна крови на рубашке заставляют склоняться к последней версии. И знаешь, как мы это выясним?

– Нет, сэр.

– Мы узнаем о последних убийствах в южном Лос-Анджелесе и уточним, о каких из них шеф Эксли умалчивает особенно тщательно

– Мне это нравится, сэр.

– Я знал, что тебе понравится. Эмпирическим путем проще всего, не так ли? К тому же мы все тут прекрасно знаем, что это наш приятель Дейв вышвырнул из окна свидетеля Сандерлина Джонсона. Видимо, это у них вроде семейного предприятия – Дейв делает грязную работу, а сестренка Мег вкладывает деньги. Как там в пословице говорится? «Семейка, которая вместе убивает, всегда вместе…»

Я бросился на него – и снова ноги подвели меня. Шипстед ухватил меня за руки и скрутил их у меня за спиной. Нажатием больших пальцев мне сдавливают сонную артерию – теряя сознание, я успел почувствовать, что меня куда-то волокут по коридору…

Скрип двери, щелчок замка – эти звуки мигом привели меня в чувство. Клетушка четыре на шесть метров – стены обтянуты стегаными одеялами, ни стульев, ни стола. Только громкоговоритель на стене да зеркальце-глазок – чтобы наблюдать за происходящим в смежной комнате.

Палата для буйнопомешанных – она же наблюдательный пункт: посмотрим, что у нас тут:

Стекло все в царапинах – ничего не видать. Из динамика – хрипы; шлепнул ладонью – вроде стало лучше. Заглянем в зеркало: ага, в смежной комнате Эйб Уолдридж и агент Милнер.

Милнер: «… Вот я и говорю, что Джею-Си либо его сыночку Томми светит федеральное обвинение – даже если им удастся выкрутиться, пресса поднимет такой шум, что от них ничего не останется. Отделу по борьбе с наркотиками тоже не поздоровится, и я полагаю, что Эду Эксли об этом прекрасно известно, поскольку он покамест палец о палец не ударил, чтобы защитить их либо скрыть улики. Эйб, ведь что такое Кафесьяны без Управления? Просто ублюдки, которые держат какие-то малоприбыльные прачечные».

Уолдридж: «Я… не… информатор».

Милнер: «Конечно нет. Ты – литовский иммигрант, которому стукнул полтинник и аннулировать „грин кард" которого нам раз плюнуть. Эйб, разве ты хочешь снова жить за железным занавесом? Неужели ты не знаешь, что с тобой сделают комми, стоит тебе вернуться?»

– Я – не стукач.

– Пока нет, но скоро станешь. Все к этому идет. Ты же сам мне сказал, что сушишь тючки с марихуаной в сушилках для белья, что стоят в ваших прачечных?

– Да, и еще что ни Джей-Си, ни Томми, ни Мадж не знают об этом.

Сигаретный чад – хоть топор вешай; лиц почти не видно.

Милнер: «Ты ведь прекрасно знаешь, какие подонки Джей-Си и Томми. И ты всегда давал нам понять, что

Мадж – не такая, как они. Она – славная женщина, да и ты – ты честный парень, которому приходится работать на всяких ублюдков».

Уолдридж: «Мадж – очень хорошая женщина, но по разным причинам… черт, ей нужен Джей-Си и Томми».

Милнер: «Правда, что Томми убил пьяного водителя, который сбил дочь одного из сотрудников Отдела по борьбе с наркотиками?»

– Я настаиваю на Пятой поправке[24].

– Как же все задолбали со своей Пятой поправкой! Не стоило показывать по ящику процесса над Кефовером, Эйб…

– Агент Милнер, прошу вас – либо предъявите мне обвинения, либо отпустите.

– Вам разрешили сделать один звонок, и вы предпочли позвонить сестре. Позвони вы Джею-Си, он бы давно нашел ушлого адвокатишку, чтобы вытащить вас отсюда. Мистер Нунан объяснил вам, что такое «неприкосновенность свидетеля», и пообещал вознаграждение за сотрудничество с федеральным ведомством. Полагаю, вы не станете от него отказываться. Мистер Нунан желает, чтобы по делу проходили три основных свидетеля, и одним из таковых он видит вас. И самое приятное: если вы дадите показания, все, кто каким-либо образом может причинить вам вред, предстанут перед судом и получат свое.

– Я – не информатор.

– Эйб, это Томми и Джей-Си убили сержанта Стеммонса?

– Нет! – хрипло.

– Он умер от передозировки героина. Томми и Джей-Си запросто могли такое устроить, не так ли?

– Нет – в смысле не знаю.

– Так «нет» или «не знаю»?

– Я хотел сказать, что не думаю, что это они.

– Эйб, ты ведь не дурак. Ладно, поговорим о другом: мы знаем, что Томми иногда играет на саксофоне в «Бидо Лито». У него там связи, так?

– Пятая поправка.

– Вот что с людьми делает телевизор. Стоит каким-нибудь малолеткам разбить окно, они сразу начинают ныть про Пятую поправку. Эйб, насколько хорошо Джуниор Стеммонс знал семью Кафесьян?

– Пятая поправка.

– Стеммонс и некий лейтенант Дэвид Клайн докучали им в связи с расследованием ограбления дома и торчали в окрестностях неделю или две. Что вы об этом знаете?

– Пятая поправка.

– Они не пытались вымогать у Кафесьянов деньги?

– Нет… то есть Пятая поправка.

– Эйб, ты ж весь как на ладони. Ну же Уолдридж закашлялся – в колонках зашипело. «Нет.

Пятая поправка».

Милнер: «Давайте сменим тему».

– Поговорим о политике?

– Поговорим о Микки Коэне. Вы его знаете?

– Никогда не видел.

– Может, и не видели – но ведь вы давно вращаетесь в деловых, так сказать, кругах южного Лос-Анджелеса. Что вам известно о Микки и его игровых автоматах?

– А ни хрена ничего мне не известно. Я знаю, что те, кто играют в автоматы, должны быть полными дураками, что и объясняет их популярность среди тупиц шварцес.

Милнер: «Давайте сменим тему».

– Что вы думаете о «Доджерс»? Будь я мексиканцем, я бы съехал из «Чавес Рейвин» не раздумывая.

– А вы – что вы думаете о Дэне Уилхайте?

– Пятая поправка.

– Мы изучили его налоговые декларации. Эйб, Джей-Си зачем-то отдал ему двадцать процентов прибыли от прачечной «E-Z», что на Альварадо.

– Пятая поправка.

– Эйб, у каждого сотрудника Отдела по борьбе с наркотиками имеются вещи, которые мы считаем непозволительной для них роскошью. Также мы считаем, что это есть не что иное, как подарки Джея-Си. Их налоговые декларации мы тоже просматривали, и, когда нам понадобится, мы прижмем их к ногтю и скажем: «Если вы нам скажете, откуда это у вас, вам ничего не будет», и Джей-Си глазом моргнуть не успеет, как будет арестован за дачу взяток и подстрекательство к нарушению федерального налогового законодательства.

– Пятая поправка.

– Эйб, позволь дать тебе совет: продолжай отвечать ссылками на Пятую на все вопросы подряд. Тогда, если исключить из твоих ответов ссылки, останется только признание вины в чистом виде.

Тишина.

– Эйб, у тебя не слишком здоровый вид. Ответа не последовало.

– Эйб, мы слышали, что Томми разыскивал какого-то парня по имени Ричи. Фамилии его мы не знаем, однако нам известно, что они вместе играли джаз и промышляли кражами со взломом.

Я вжался в стекло – дым, искаженные лица. «Пятая поправка».

– Эйб, да ты ни разу не выигрывал даже в покер.

Еще сильней – прищурился и навострил уши.

– Ты ведь и вправду желаешь помогать нам, Эйб. Признайся – и тебе станет намного легче.

Щелкнул засов – я скользнул от окна.

Уэллс Нунан, двое с флангов – федералы в серых костюмах. Ударил первым: «Вы хотите сделать меня свидетелем?»

Нунан пригладил шевелюру. «Да, и еще за вас просит моя супруга. Она увидела ваше фото в газете и прямо-таки влюбилась».

– Кви про кво?[25]

– Вы еще не совсем отчаялись – но просите, послушаю.

– Ричи Как-его-там. Скажите, что вам о нем известно.

– Не стану и еще объявлю выговор Милнеру за то, что забыл выключить «интерком».

– Нунан, мы можем договориться.

– Нет, просить вы пока не готовы. Джентльмены, проводите мистера Клайна до такси.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

«Бидо Лито» при свете дня:

Груды тлеющего мусора, строго в центре – эстрада. Кучи пепла, битое стекло.

Таксофоны на углу не пострадали, в кармане – одна-единственная монетка, будь дома, умоляю.

Шесть гудков, сонный голос: «Алло?»

– Это я.

– Где ты?

– Я в порядке.

– Нет, я не о том… Дэвид, где ты был! Мурашки по коже – только бы ее голос слышать.

– Я не могу… слушай, так тебя допрашивали?

– Да, двое из службы шерифа. Они сказали, что это для проформы и так будут допрашивать всех актрис, работавших на Хьюза. И вроде не знали, что Хьюз приказал установить за мной наблюдение. Алиби вот у меня тоже нет, так как точное время гибели Мишака так и не было установлено. Они…

– Не называй имен.

– Почему же? Откуда ты звонишь?

– С автомата.

– Дэвид, у тебя испуганный голос. Где ты был?

– Расскажу, если – когда, я хотел сказать, – это кончится.

– Это все из-за Кафесьянов?

– Как ты догадалась?

– Догадалась. Кое-чего ты мне недоговариваешь, так что…

– Кое-чего ты недоговариваешь мне. И умолкла.

– Гленда?

– Да. Есть вещи, о которых ты никогда не узнаешь.

– Тогда поговори со мной.

– Приезжай.

– Не могу. Мне надо поспать.

– Так что тебе рассказать?

– Не знаю. Что-нибудь хорошее.

Нежно, сонно: «Ну, когда я встречалась с Хьюзом, я вытянула из него информацию о кое-каких акциях и купила их по дешевке. Теперь они здорово выросли в цене, и я полагаю, что смогу на этом неплохо наварить. Когда мы с тобой не смогли встретиться – ну, позапрошлой ночью, я ужинала с Микки. Он все еще влюблен в меня и попросил подучить его актерскому мастерству – вроде как скоро ему предстоит сделать какое-то важное заявление. У моей машины барахлит сцепление, и я…

– Послушай, все будет хорошо.

– Все будет нормально?

– Ну конечно.

– Похоже, ты и сам в это не веришь.

– Я позвоню тебе, когда смогу быть убежден. Какие-то хулиганы сняли с моей машины колпаки.

И снова – тот самый фильм:

«ПОЖАЛУЙСТА, НЕ УБИВАЙ МЕНЯ».

«ПОЖАЛУЙСТА, НЕ УБИВАЙ МЕНЯ, КАК ТЕХ, ДРУГИХ».

В двух шагах от меня – винно-водочный магазин.

Я вошел, купил бутылку виски. Потом вернулся в машину – залпом три глотка.

Дрожь – никаких теплых мурашек.

Остальное выбросил; бухло – удел трусов и извращенцев.

Так научила меня Мег.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Моя квартирка: чистота и уют. Быстренько сунул в кобуру свой армейский револьвер сорок пятого калибра.

И – едва удержался от крика.

На книжной полке – мой самурайский меч, весь в пятнах крови.

Подле него – пять штук «зеленых».

* * *

Сон: УМОЛЯЮЩИЙ ДЖОННИ.

Полдень – просыпаюсь и тянусь к трубке телефона. Навожу справки: Линвуд-сити Холл.

Спрашиваю:

Дом 4980 по Спиндрифт – пустующий, на четыре квартиры – кому он принадлежит? Шуршание страницами, ответ:

Линвуд-сити – отказано в выкупе вследствие просрочки – последний владелец умер около 1946 года. Двадцать лет эти строения пустуют, открыты для продажи – потенциальные дома для беглецов с «Чавес Рей-вин». И нарыть ничего не нароешь – наводнения там бывают такие, что фундамент затапливает как нечего делать.

Линвуд – почему именно там?

Дьюхеймел: «Улики».

На улицу, за газетами, домой – сварил себе кофе. Во всех четырех лос-анджелесских ежедневных газетах – сплошные кошмары Черного города:

Перестрелка в ночном клубе – пятеро убитых, ни подозреваемых, ни следов. Личности четверых черных жертв установлены – кроме «нефа» Венцела. Эксли: «Этим делом займутся опытные следователи Отдела убийств из Управления, так как раскрытие данного преступления для нас – дело первоначальной важности».

Вспышка:

Киносъемка – зеркальные стены – что-то знакомое.

«Геральд»:

«Пожар в джаз-клубе унес три жизни. Эксперты считают возгорание „случайным" и исключают поджог. Эксли: „Мы уверены, что пожар в клубе „Бидо Лито" никоим образом не связан с трагической гибелью нашего сотрудника сержанта Дж. Стеммонса-младшего, который два дня назад скончался в этом самом клубе от сердечного приступа"».

Инстинкт: Джуниор убит – ИМИ.

Инстинкт: сожжены потенциальные улики.

«Миррор Ньюс» – и того хуже:

«Погибший полицейский – сгоревший дотла ночной клуб: какие выводы? Стеммонс-старший: „Моего сына убили черномазые ублюдки! " Эксли опровергает эту теорию: „Полная чушь. Сержант Стеммонс умер от обыкновенного сердечного приступа. В течение двадцати четырех часов офис коронера должен опубликовать рапорт. И утверждать, что „Бидо Лито" подожгло Полицейское управление Лос-Анджелеса в отместку за смерть сержанта Стеммонса – полный абсурд"».

Джуниор да упокоится в мире! – скоро состоится траурная месса по католическому обряду. Капеллан Управления Дадли Смит возглавит церемонию.

Фальшивка:

«В свете продолжающегося федерального расследования, охватывающего весь Южный Централ Лос-Анджелеса (одной из целей которого, помимо всего прочего, является дискредитация Полицейского управления Лос-Анджелеса), шеф Бюро расследований Эдмунд Дж. Эксли прямо-таки из кожи юн лезет, чтобы доказать журналистам, что не так страшны кошмары Черного города, как их обычно малюют в прессе. Источники на местах сообщают, что на здешних улицах полным-полно как представителей полиции, так и субъектов в белых костюмах – вполне можно подумать, что преступлений в этой части Города Ангелов поубавилось именно по этой причине. Однако вся ситуация попахивает жареным – и вовсе не жареной сомятиной, которой некогда потчевали посетителей сгоревшего „Бидо Лито"».

Эксли, «Лос-Анджелес Таймс»: «Мне искренне жаль федеральные власти с их желанием создать иллюзию „успешного расследования" рэкета в южной части Лос-Анджелеса. Ничего у них не выйдет, поскольку те принудительные меры, используемые Полицейским управлением Лос-Анджелеса, за много лет доказали свою эффективность. Очевидно, что Уэллс Нунан твердо наметил довести До суда дела, связанные с Отделом по борьбе с наркотиками, и недавно мне даже задали вопрос: почему я не Держу в секрете информацию касательно этого отдела. Мой ответ был: этим людям попросту нечего скрывать».

НЕОТСТУПНЫЙ инстинкт: Отдел по борьбе с наркотиками – приманка для федералов.

«Таймс», «Геральд», «Миррор» – ничего о неопознан-н°м мужском трупе. «Икзэминер» – «Страшная находка в коллекторе».

«В водостоке на границе Линвуда и Комптона (в ведении шерифа, значит) был обнаружен неопознанный труп высокого светлокожего белого мужчины без головы и ступней ног. Смерть наступила от одного до двух дней назад. Труп выпотрошен, позвоночник поврежден».

«При трупе не было ничего, что помогло бы установить личность погибшего. Управление шерифа полагает, что убийца (или убийцы) обезглавил труп и отрезал ему кисти рук и ступни ног, чтобы сделать идентификацию тела невозможной».

«Если у вас есть какая-либо информация об этом человеке, НТ № 26-1958, Сводка происшествий округа, раздел: „Неопознанные трупы" 141-26-1958, просьба позвонить серж. Б. В. Шенкеру, Управление шерифа Файер-стоун, по тел. ТУ 3-0985».

Я мог бы набрать этот номер. И сказать…

А что сказать? Ни места, ни точного времени я не знал – меня накачали наркотиками и заставили это сделать.

И я предполагаю кто: Кафесьяны. Их было как минимум двое.

ОНИ:

Всегда имеют доступ к наркотикам.

Мотив: месть полицейским: Дьюхеймел связан с Джуниором – а тот сомной.

Я могу поведать и детали:

Джуниор и Джонни – сообщники в деле ограбления мехового склада; более того, Джуниор мечтал стать наркобароном – и вымогал у НИХ. Я – безумный преследователь вуайериста, которого ОНИ тоже ищут.

И даже представить им доказательства:

Свой самурайский меч и пять тысяч «зеленых» на полочке подле него.

Мой «гонорар» за убийство – прекрасно известный посвященным.

Да и сам меч все хорошо знают – я порубил им в капусту хренову тучу япошек и получил Крест за боевые заслуги.

И даже мог бы восстановить последовательность событий:

Я знал Джуниора – Джуниор знал Джонни – я ввязался в историю с Кафесьянами, Джуниор ввязался в историю с Кафесьянами – в эту же историю вляпался и Джонни – тем или иным образом – тем или иным, как угодно было распорядиться судьбе в лице психопата и извращенца Джуниора. Стеммонс – Джонни позвонил мне, чтобы откупиться – или выпросить прощение – будто теперь меня можно купить или упросить, – Кафесьяны заставили меня убить его – а заодно сделали кинозвездой.

Время смотреть кино.

Время проявки и монтажа – кто это сделал?

Дейва Клайна – исполнителя роли убийцы – оставляют в живых. Время идет – есть два варианта:

– я сделал это исключительно по принуждению – и забыть обо всяких вуайеристах;

– федералы и ребята из Управления – попадись им эта пленка, и никто не сможет предугадать, что за этим последует.

У меня ведь есть и теории на сей счет!

К примеру: Джонни сам позвонил мне.

Сам попросив встретиться тайно.

Я рассказал об этом Бобу Галлодету.

И намекнул Чику Веккио.

Чик знал размер моего «гонорара».

Чик знал мой меч.

Чик знал ИХ – или тех, кто с ними связан.

Чик знал, что Джуниор спутался с Кафесьянами.

Чик сдал меня ИМ.

Уверен на 99 % – убить Джонни Дьюхеймела меня вынудили.

1 % сомнения – а я ли его убил?

И последнее слово:

Мне это не понравилось.

Я побрился и принял душ. Осунувшийся, с очередной порцией седых волос – выгляжу на все свои сорок два, если не больше. Когда вытирал шею, противно саднили следы от ожогов: сухой лед – мой актерский грим. Мой меч и пять «кусков» подле него – тактика устрашения в чистом виде.

И я знаю, куда вложить эти деньги:

Набираю номер «Хьюз Эйркрафт» – трубку снял сам Пит.

– Бондюран.

– Это Дейв Клайн, Пит.

Проняло. «Ты ни разу не звонил мне на работу. По делу, да?»

– Дело на пять штук «зеленых».

– На двоих?

– Твоя доля.

– Значит, это не подстава, как в прошлый раз.

– Нет. На сей раз надо прижать к ногтю крутого парня.

– Ты и сам с этим неплохо справляешься.

– Речь идет о Чике Веккио, и мне прекрасно известно о той работенке, которую решили провернуть ты, Чик и Крутой. И я хочу сыграть на этом.

– И не скажешь мне, откуда ты об этом узнал.

– Не скажу.

– И если я откажусь, ты не обидишься.

– И здесь ты прав.

– А когда ты прикинул, что без меня тебе с Чиком не справиться, ты решил позвонить – оба-то мы точно провернем это дельце.

– Ты поразительно догадлив.

На том конце провода – стук костяшек пальцев по столу: Пит взвешивает за и против.

– Давай семь. И еще пару вопросов.

– Семь.

Щелк-щелк – омерзительный звук. «Так что стряслось-то?»

– Чик сдал меня Кафесьянам.

– Так убей его. Вполне в твоем стиле.

– Мне нужен информатор.

– Чик – крепкий парень.

– Семь. Да или нет?

Щелк-щелк – в трубке что-то затрещало – тяжелые ладони убийцы. «Согласен при одном условии. Я всегда думал, что Чик – грязный, вонючий итальяшка и именно из-за него и его Крутого братца Микки и затеялся с этим треклятым шантажом знаменитостей. Насколько я знаю, Микки всегда ко мне хорошо относился, и я буду рад оказать ему услугу, лучшей платой за которую будет то, что он наконец перестанет строить из себя гребаного киномагната и снова станет вести себя как белый человек. Так что я должен делать?»

– Помочь выбить из него информацию и, если нужно, полить грязью самого Чика – если он побежит жаловаться Сэму Джи. Ибо мафия не любит подобных штучек, что затевают Чик и компания.

– Значит, ты хочешь подловить его за этим делом. Я возьму с собой фотоаппарат, и там приступим.

– Верно. Если нам не придется долго ждать. Стук-стук…

– Пит, ну же…

– Дай мне два дня.

– Т-твою мать.

– Не ругайся. Чик собирается уложить в постель хренову шлюху Джоан Кроуфорд[26]. Надеюсь, ради такого ты подождешь?

Кинозвезды – киносъемка: УМОЛЯЮЩИЙ ДЖОННИ.

– Хорошо. Два дня, не больше.

– При одном условии, Клайн.

– Слушаю.

– Если Чик вздумает мстить, убьем его.

– Договорились.

Меня ведут – я ощущаю движение воздуха и слабо различаю какой-то туннель – стены – сплошное зеркало. От самого паха вверх – щекотная дрожь и сухое тепло.

Боковые двери.

Зеркальные стены.

Серые тени – полы плаща?

Я помчался в Линвуд, наплевав на ограничения в скорости.

Сперва – угол Авиэйшн и Гибискус – тот самый таксофон на углу. Монетку в щель – набираю номер:

«Пасифик Коут Беллз»: исходящие звонки с таксофонов не регистрируются.

Сид Ригль заявил, что на самоубийц у него – ничего.

Дом 4980 по Спиндрифт: по-прежнему пуст. Квартира на первом этаже налево не заперта.

Четыре пустые комнаты – как будто Джонни здесь и не было.

В ту ночь шел дождь, а сейчас ярко светило солнце. Бесцельно кружил по улицам, не узнавая абсолютно ничего. Кварталы, кварталы, кварталы одинаковых пустых домов на четыре квартиры

Смутные воспоминания прошлой ночи – вроде как меня куда-то несли. Трава, боковые двери – поворот направо.

А может – через двор, в квартиру направо – кино снимать?

Всю ночь шел дождь, а сейчас ярко светило солнце – может, шляпки грязи? —

ПОШЕЛ:

Шесть кварталов – тридцать с чем-то домов. Дворы, заросшие влажной от утренней сырости росичкой, – никаких следов. Все двери с правой стороны забиты, заколочены крепко-накрепко – все пыльное, ни малейших следов недавнего взлома.

Джонни смеется. «Но почему Линвуд, Дейв?»

Улицы, улицы – и ничегошеньки больше.

Вот черт!

Центральный архив Полицейского управления Лос-Анджелеса. Картотечный ящик – дела о кражах со взломом начиная с 1950 года.

Агент Милнер:

«Нам удалось узнать, что Томми разыскивал некоего парня по имени Ричи – фамилии мы не знаем, зато знаем, что Томми и он вместе увлекались джазом и грабили Дома».

Ну, дело Томми-то наверняка уничтожено, а вот этого самого Ричи вполне можно отыскать.

ВПЕРЕД:

Взрослые белые мужчины – перелопатил четыре картотечных шкафа – ни одного Ричарда или хотя бы производных от этого имени; несовершеннолетние – семь Ричардов – пятеро из которых негры, двое белых – куча набитых бумагами ящиков.

«Нераскрытые» – как совершеннолетние, так и нет – папки вразнобой. От пятидесятого года и позже, мелким, едва разборчивым шрифтом – аж глаза разболелись. Оп-па: 6 ноября 1951 года.

Магазин музыкальных инструментов Мюррея, 983, Норт-Уэйберн, Вествуд-Виллидж. Украдены и затем найдены трубы – помогли найти неназванные молодые люди. Арестов не производилось, двое несовершеннолетних подозреваемых – Томми и Ричи – фамилии не указаны. Расследованием занимался сержант М. – Д. Брюнинг, подразделение западного Лос-Анджелеса.

Еще три шкафа – ничего.

Нетрудно себе представить:

Громила Брюнинг раскрывает дурацкую кражу со взломом. Он находит грабителей, и тут его толкают локтем: Томми – сын Джея-Си.

Придется покопаться в грязном белье.

Перво-наперво позвонил в Отдел по расследованию ограблений – «Брюнинга нет на месте». Потом – в участок на 77-й улице – такая же история. Остался мотель «Виктория».

– Отдел по борьбе с оргпреступностью, Карлайл.

– Сержант, это лейтенант Дэвид Клайн. Запыхтел; потом: «В чем дело?»

– Слушай, мне очень жаль… той истории с Лестером Лейком.

– Ну да. Ты бросил своих ради какого-то негра… Т-твою мать, лады – он был твоим информатором. Послушай, если тебе нужен Дадли, то его нет.

– А Брюнинг на месте?

– Он с Дадом. А что тебе до него?

– Да так… одно давнее преступление, совершенное в ноябре 1951 года, его как раз Брюнинг и расследовал. Пускай Майк мне позвонит, лады?

– Майк? Конечно, Дейв. – Швырнул трубку – гудки. Так, что мы имеем:

В лучшем случае: я выслеживаю ИХ.

В худшем: они – меня.

Мой самый страшный кошмар: ОНИ находят МЕНЯ. И всплывает мой фильм: угрозы и предложения – что ж, по крайней мере буду знать за что.

По умолчанию – Черный город – и будь что будет.

Знакомо: пульсирующая музыка стучит в виски. Знакомые лица пялятся на меня: черные и мрачные. Медленно еду вдоль дороги, булькает и хрипит рация.

Болтовня окружных: к счастью, не про неопознанный труп Джонни. И про Мишака с «Бидо Лито» ничего – хоть какое-то облегчение.

Открыл бардачок – леденцов не осталось, одни пакетики с травкой, некогда спрятанные там и забытые. Сквозь шипение и треск – сообщение о драке в школе Джордан.

На север – туда, где живут ОНИ, – дом окружен федералами. Саксофон – Уилл Шипстед заткнул уши ватой.

Радио – саундтрек к фильму «Умоляющий Джонни» со мной в главной роли. Инстинктивно – дальше на север – на максимальной скорости – «Чавес Рейвин».

И там не протолкнуться от федералов – притаился в машине. И принялся смотреть:

На каждой двери – уведомления о выселении. Драка: «комми» и пачукос. Экскаваторы, самосвалы – вокруг стоят охранники из Управления.

И еще:

Главная улица перегорожена, Рубен Руис танцует самбу. Кругом – восторженные почитатели, женщины с мокрыми от слез глазами. И федералы – телохранители – морщатся от отвращения.

И тут взрывается рация:

– Код три всем постам в окрестностях дома два-четыре-девять по Саут-АРДЕН; повторяю: два-четыре-девять Саут-АРДЕН массовое убийство, два-четыре-девять Саут-АРДЕН массовое убийство, всем постам; Роджер, назовите ваши координаты; два-четыре-девять Саут-АРДЕН, внимание всем постам, Отдел убийств в окрестностях; Роджер, ваши координаты!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Код три так код три:

Саут-Арден – Джозеф Арден – так звали того самого клиента. Адрес в Хэнкок-парке – бедные там не живут – вероятность усиливается.

«Запрашивается фургон для вывоза мертвых животных по адресу: два-четыре-девять Саут-Арден. Всем постам…»

Хватаю микрофон. «Четыре-Адам-31 – штаб-квартира Бюро расследований – срочно. Прием».

«Срочно. Повторяю: срочно. Лейтенант Дэвид Клайн разыскивает шефа Эксли. Прием».

«Роджер, четыре – А – тридцать один. Назовите ваши координаты».

«Третья и Марипоза, еду на запад. Прием».

Спертый воздух, врубаю скорость —

«Роджер вызывает четыре – А – тридцать один. Пожалуйста, ответьте».

«Роджер, это четыре – А – тридцать один».

«Четыре – А – тридцать один, примите командование. Два-четыре-девять Саут-Арден. Всем портам…»

«Саут-Арден – компетенция ОВР. Прием».

«Четыре – А – тридцать один, Роджер, прием».

По Третьей на запад – в ушах звенит от воя сирен. Бульвар Арден, направо – кажется, нам сюда:

Большой тюдоровский особняк.

Патрульные автомобили, труповозки – не протолкнуться.

На тротуаре – люди в гражданском – нервозные.

Грузовички с мороженым, детишки.

Я притулился на тротуаре. На крыльце – двое в униформе, и вид у них, мягко говоря, неважный.

Подбежал к ним. Один – капитан, второй – лейтенант: оба иззелена-бледные. На живой изгороди позади – следы рвоты.

– Эд Эксли хочет, чтобы это дело было закрытым: никаких журналистов, никого из Отдела убийств. Я принял командование – теперь этим займется ОВР – они же соберут улики.

Закивали – все с теми же кислыми минами; никому и в голову не пришло спросить, кто я такой.

– Кто обнаружил тела?

Капитан: «Почтальон. На их адрес пришла срочная посылка, и он собирался оставить ее возле задней двери. Собаки не залаяли, как обычно, и на подоконнике он заметил пятна крови».

– Он их опознал?

– Да. Это отец и две дочери – Филипп, Лора и Кристина Херрик. Мать умерла – почтальон сказал, что недавно она покончила с собой. Будете заходить внутрь, зажмите нос…

Внутри – мигом учуял – запах крови. Лампы-вспышки, люди в серых костюмах – я протолкался меж ними:

На полу в коридоре: две немецкие овчарки – вверх брюхом – изо ртов сочится пена. Подле них – окровавленные инструменты – заступ, ножницы, вилы.

Клочки мяса – слюна – следы рвоты.

Зарезаны, искромсаны и проткнуты – на половике киснут кучи требухи.

Я присел на корточки и открыл им пасти – народ из лаборатории ахнул.

Там оказались тряпки – пропитанные хлоридом стелфакцитнида.

Точь-в-точь как в деле Кафесьянов.

Хожу, смотрю, думаю – люди в штатском уважительно расступаются.

Гостиная – разбитые пластинки, разбросанные конверты. Рождественская коллекция джазовой музыки – как в том самом письме.

Столовая: расколотые винные бутылки и рамки семейных фотографий – еще одно совпадение. Семейные фотографии: папа и две дочки.

Мамаша – вуайеристу: «Твои сестры».

Разговор о самоубийстве получил подтверждение.

Иду следом за толпой техников – на собственно место преступления.

На полу – трое убитых: один мужчина и две женщины.

Детали:

Продырявленные выстрелами глазницы; на щеках – черная пудра пороха, брызги крови.

Выпотрошенные подушки на кресле – это они заглушили выстрелы.

Ножницы, бензопила, топор – окровавленные – аккуратно сложены в углу.

Ковер – сплошное кровавое болотце.

У мужчины – спущены штаны.

Его кастрировали – пенис красуется рядом в пепельнице.

Женщины:

Зарезаны – распилены: конечности болтаются лишь на лоскутах кожи.

Стены и окна забрызганы кровью – в окна заглядывают детишки.

Алые сгустки артериальной крови: видно, била фонтаном: на потолок, на стены. Народ в штатском – видок у ребят явно лучше не стал.

Фотография в рамке – тоже в крови: симпатичный мужчина с двумя взрослыми дочерьми.

Родственнички моего вуайериста.

«Боооог ты мой», «Маааатерь Божья!»

Я обошел лужи крови и направился дальше.

Комната в глубине, задняя дверь, ступеньки – следы отмычки, клочки мяса, слюна.

Прямо на пороге – женская туфля на высоком каблуке.

Восстанавливаем картину:

Он тихонько взламывает дверь, швыряет мясо, ждет за дверью.

Собаки, учуяв мясо, набрасываются на него. Их тошнит.

Он входит.

Убивает Херрика.

Находит инструменты, убивает собак.

Возвращаются домой девочки, видят распахнутую дверь, вбегают внутрь. Туфля – разбросанные инструменты – он их услышал.

БЕЗУУУУУМНАЯ пальба – он уродует жертвы – из-за освинцованных оконных рам никто ничего не слышит.

Убийства, символический беспорядок – по всей вероятности, он ничего не украл.

Навскидку: девчонки вернулись домой неожиданно.

Я вышел в сад – аккуратно подстриженные кусты и деревья – есть где спрятаться. Следов крови нет – очевидно, он стащил из дома чистую одежду.

Поодаль курят почтальон и парень в униформе – подошел к ним. «У семейства Херрик был сын?»

Почтальон кивнул: «Ричард. Где-то в сентябре прошлого года сбежал из Чино. Его туда вроде за наркоту посадили».

Мамаша: «друзья по переписке», «в одном городе» – побег Ричи все разъяснил. «… Это подвигло тебя на опрометчивый поступок» – то есть на бегство из Чино – впрочем, эта тюрьма так хреново охраняется, что сделать это особого труда не представило.

Нервное бормотание парней в униформе: Ричи – поймать, осудить, отправить в газовую камеру – готовый подозреваемый.

Убийца – Ричи? – НЕТ! – обдумать:

Мотель «Красная стрела» – кабинка Ричи ограблена. Матрац на его кровати разодран – причем разодран кафесьяновскими серебряными ложками. Уверенность на сто процентов, что убийца Херриков и грабитель – один и тот же человек: те же разбитые бутылки, расколотые пластинки и замученные псы. Ричи – пассивный вуайерист – но кто-то наблюдал и за ним, постоянно надавливая на него. Томми ищет его в открытую, причем ясно давая всем понять, что он – конченый психопат и гадит в собственном доме, а вот теперь еще и ЭТО.

Обратно в дом:

Капли крови – темнеют, подсыхая, – проход между комнатами – вверх по лестнице. Следую за ними: красное становится розовым, ванная – стоп.

На полу – вода, унитаз переполнен, и в нем – плавает нож. В ванной – розовая от крови вода, куски окровавленной плоти с волосами.

Это объясняется вот чем:

Он снял с себя грязное белье и смыл в унитаз – отсюда и засор. Потом полез в душ – ну-ка, посмотрим на вешалке – так и есть: одно сырое полотенце.

Причем не успело высохнуть: бойня при свете дня.

Снова в коридор – на ворсе ковра – вмятины от мокрых ступней. Проще простого проследить, куда они ведут – прямиком в спальню.

Ящики комода открыты, их содержимое раскидано по полу. На полу же – бумажник – кто-то его опорожнил.

Водительское удостоверение: Филипп Кларк Херрик, род. 14 мая 1906. Фотография – «Трахни меня, папочка» – симпатичный.

В кармашках – фотография – голая Люсиль. Фальшивые права на имя Джозефа Ардена – все данные Хер-рика, только адрес выдуманный.

Посмотрел в окно: Саут-Арден перегорожена, люди в униформе теснят любопытных репортеров.

Остальные спальни:

Проход, три двери. Две – открыты: девичьи спаленки – не тронуты. Одна – заперта – я вышиб дверь плечом.

Мгновенная догадка: это и есть комната Ричи – ее никто не трогал.

Аккуратно, едко пахнет шариками от моли.

Плакаты джазменов.

Книги: музыка вообще, теория игры на саксофоне.

Полудетские рисунки: Люсиль – нежная, серьезная.

Выпускная фотография: фоторобот Ричи – один в один.

Хлопанье дверей – посмотрел в окно – в дом стекается народ из ОВР.

Люсиль – идеал, мадонна.

Опять книги – и опять о джазовой музыке.

Странно: никакой технической литературы – а этот Ричи знал, как установить жучок.

Кто-то бегом поднялся по лестнице – Эксли: тяжело дыша, мне: «Спускайтесь вниз. Рэй Пинкер вкратце рассказал мне, что тут произошло, но мне сперва хотелось бы услышать и вашу версию».

– А нет никакой версии. Это либо Ричи Херрик, либо тот парень, который взломал дверь его кабинки в мотеле. Помните, я вам о нем рассказывал?

– Помню. А вы меня избегаете. Я просил вас позвонить после того, как вы произведете экспертизу квартиры Стеммонса.

– Так там не о чем говорить.

– Где вы были вообще?

– Все задают мне этот вопрос.

– Это не ответ.

Окровавленные носки ботинок – он подошел ближе.

– Так что теперь? Это вопрос.

– Я намерен объявить в розыск Ричарда Херрика.

– Подумайте хорошенько. Вряд ли это он.

– По-видимому, вы ждете, чтобы я вам подсказал. Так что, лейтенант?

– Я же вам говорил: надо поднажать на Томми К., мне прекрасно известно, что он разыскивает Ричи Херрика. Ричи умеет прятаться, но Томми его знает. Так что у него гораздо больше шансов найти Ричи, нежели у нас.

– Не приближайтесь к Кафесьянам. И я не откажусь от намерения объявить Ричи в розыск, поскольку семейство К. под колпаком федерального расследования, что, естественно, замедлит процесс поиска Херрика. Более того, весть об этих преступлениях очень быстро просочится на первые полосы газет. Херрик прочтет газеты и может вообще смыться из города. Мой контроль над прессой не бесконечен.

– Ну да, я знаю – это ваша больная мозоль.

– Честно говоря, так оно и есть. А теперь – удивите меня или предвосхитите. Расскажите что-нибудь, чего я не знаю.

Я ткнул его в жилетную грудь – сильно.

– Джонни Дьюхеймел мертв. Его нашли ребята из Управления шерифа Компстона – он числится у них в неопознанных; лично я думаю, что вы как-то повязаны. Вы натравили меня на Кафесьянов – он был связан и с ними. В последнее время мне думается не так хорошо, как хотелось бы, но скоро я с этим раскопаюсь, и вам не поздоровится.

Эксли отступил на шаг. «Вы переводитесь в Отдел убийств и возглавляете это расследование. Вам на все карт-бланш – на все, кроме Кафесьянов».

На улице звенят колокольцами грузовики с мороженым.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

По Третьей – в Бюро. На Нормандия – красный свет – меня отрезают и окружают четыре «плимута».

Оттуда выскакивают вооруженные федералы, целясь в меня. Из радиорупора: «Вы арестованы! Выходите из машины с поднятыми руками!»

Я выключил двигатель, отрегулировал тормоза, повиновался. Меееедленно: выбираюсь из машины, держась распяленными руками за крышу.

Меня повалили на капот, обыскали и заковали в наручники – засранцы в серых костюмах откровенно любовались происходящим.

Милнер ткнул меня локтем. «Рубен Руис сказал, что это ты убил Джонсона».

Трое коротко стриженных парней принялись обыскивать мою машину. Какой-то тощий ублюдок сунулся в бардачок.

– Глянь, Милнер, – похоже на «белый»!

Гребаный стукач Руис – брехло вонючее.

Кто-то швырнул героин мне в лицо.

В центр – в штаб-квартиру федералов; меня тащат наверх. Заталкивают в кабинет.

Четыре оклеенные бумагой стены – под бумагой отчетливо видны какие-то линии.

Нас ожидают Нунан и Шипстед.

Милнер усадил меня. Шипстед расстегнул на мне наручники. Пакет с героином переходил от федерала к федералу – все аж присвистнули.

Нунан: «Жаль, что Стеммонс умер. Он бы мог подтвердить ваше алиби в деле Джонсона».

– То есть вы… вы знаете, что Руис лжет? И что он дрых, когда Джонсон шагнул из окна?

Шипстед: «На этом пакете ведь тоже нет ярлычка: „Вещественное доказательство", лейтенант».

Милнер: «Думаю, он – наркоман».

Его напарник: «Стеммонс ведь точно был торчком».

Нунан поправил узел галстука – сигнал его подчиненным удалиться.

Шипстед: «Желаете взглянуть на свой ордер на арест, Клайн?»

Нунан: «Только его бы надобно подправить – дописать туда нарушение федерального законодательства – хранение наркотических средств».

Высказываю предположение: «Вы сфабриковали ордер с помощью знакомого судьи. Потом заставили Руиса солгать и отказаться от первоначальных показаний, чтобы заполучить меня. Ваш судья знал всю историю. Ордер ваш – простое задержание за пустячное нарушение гражданских прав, а вовсе не ордер штата Калифорния о задержании по подозрению в убийстве первой степени. Потому что ни один судья Верховного суда не стал бы подписывать подобного».

Нунан: «По крайней мере, нам удалось привлечь ваше внимание. И разумеется, у нас есть веские доказательства».

– Отпустите меня.

Нунан: «Я сказал: веские».

Шипстед: «Утром, вскоре после того как мы вас выпустили, мы освободили Эйба Уолдриджа – уладить какие-то свои личные дела. Днем же он был найден убитым. Он оставил предсмертную записку – графологическая экспертиза показала, что она была написана под давлением. Уолдридж согласился дать свидетельские показания касательно семейства Кафесьян, а также расследования несколько щекотливого дела о краже со взломом, коим занимались вы с покойным сержантом Стеммонсом. Наш агент, высланный забрать его для дальнейших допросов, и обнаружил тело.

Нунан: «Агент Милнер допросил соседей. Возле его дома, примерно во время убийства, видели припаркованный „Понтиак-купе" 1956 года, пепельно-голубого цвета».

Шипстед: «Это вы его убили?»

Нунан: «У вас ведь голубая машина?»

– Вам прекрасно известно, что я его не убивал. Это Томми и Джей-Си. Как известно и то, что я езжу на темно-синем «Понтиаке-додже».

Шипстед: «У обоих – стопроцентное алиби на время убийства Эйба Уолдриджа».

Нунан: «Оба находились дома, под круглосуточным наблюдением ФБР».

– Значит, кому-то заказали.

– Их телефон прослушивается.

– И прослушивался задолго до того, как мы арестовали Уолдриджа.

– Так о чем еще они говорили по телефону?

Шипстед: «О вещах, которые вас не касаются. Ничего о том самом Ричи, который вас так интересовал прошлой ночью».

Ага – про Херрика больше ничего – никаких новых данных по саут-арденским убийствам.

– Говорите прямо. Что там за «веские доказательства»?

Нунан: «Сначала мы хотим услышать вашу оценку ситуации, мистер Клайн».

– Вы хотите предоставить Большому жюри троих главных свидетелей. Один из них – я, второго только что убили, а третий – третий планировался вами как эдакий чертик из табакерки. Теперь вам не хватает свидетелей, вот вы и решили надавить на меня. Вот вам моя оценка, теперь я готов выслушать ваши предложения.

Нунан: «Иммунитет по делу Джонсона, а также по другим уголовным делам, которые могут быть возбуждены в отношении вас. Письменная гарантия, что в случае, если вскроются факты наличия у вас недекларированных доходов, полученных путем преступного сговора с криминальными элементами, против вас не будет выдвигаться залоговых прав на имущество должника. Взамен вы даете согласие на пребывание под федеральным арестом и дачу показаний на открытом судебном заседании – о том, что вам известно о семействе Кафесьян и истории его взаимоотношений с Полицейским управлением Лос-Анджелеса, а в особенности – о ваших собственных связях с организованной преступностью, за исключением Микки Коэна».

Вспышка: Микки – федеральный свидетель.

Судорожный толчок: нет, невозможно.

– Значит, все это – блеф, так?

Шипстед содрал со стен бумагу. Обрезки бумаги – а под ними – колонки цифр и букв.

Крупным шрифтом – легко разобрать.

Первая колонка: имена и даты – убитые мной по заказу мафии люди.

Вторая колонка: мои операции с недвижимостью – в подробностях. К этой прилагался список дат: взятки членам Комиссии по недвижимости – по пять тысяч долларов каждому – вот куда шли мои гонорары за заказные убийства.

Третья колонка: собственно подкупленные мной члены Комиссии. Детали: некоторые домовладения были проданы по смехотворно низкой цене. С соответствующими датами: вручения условного документа[27] и окончательного оформления сделки.

Четвертая колонка: налоговые декларации Мег с 1951 по 1957 год. Вкупе с недекларированными доходами и их распределением: вплоть до взяток оценщикам и прочим бюрократам.

Пятая колонка: показания свидетелей: шестьдесят с лишним подкупленных нами чиновников.

Имена и цифры: так и пульсируют перед глазами.

Нунан: «Большинство данных касательно вас и вашей сестры являются косвенными и могут быть истолкованы по-разному, список ваших заказных убийств заполнялся на основе слухов и косвенных выводов, что пять тысяч – весьма соблазнительная сумма, но не более того. Ключевым пунктом собранной информации является то, что вы оба – вы и ваша сестра – можете быть осуждены по обвинению в нарушении семи статей федерального налогового законодательства».

Шипстед: «Я убедил мистера Нунана расширить соглашение об иммунитете, чтобы оно касалось также вашей сестры. В случае вашего согласия Маргарет Клайн Эйджи также будет освобождена от любых федеральных обвинений».

Нунан: «Итак, ваш ответ?…»

Шипстед: «Клайн?»

Тик-так – часы. Тук-тук: сердцебиение: что-то пульсирует внутри меня.

– Дайте мне четыре дня на подготовку, прежде чем поместить меня под арест; также я хочу разрешения на доступ к банковской ячейке Джуниора Стеммонса.

Шипстед тут же проглотил наживку. «Так он был вам должен?»

– Именно.

Нунан: «Согласен – при условии, если в банк вы направитесь в сопровождении агента ФБР».

В лицо мне сунули контракт: кипу страниц, испещренных буковками – мелким шрифтом.

Я подписал его.

– Похоже, ты смирился.

– У этой истории своя жизнь.

– В смысле?

– В смысле… рассказывай.

– Кое-чего ты не говоришь мне. Но ты звонишь из телефонных будок, так что и не надо.

– Сперва мне надо разобраться.

– Ты же говорил, что все утрясется.

– Да, но времени у меня становится все меньше.

– У тебя или у нас?

– Только у меня.

– Не начинай обманывать меня. Прошу.

– Просто пытаюсь кое-что уладить.

– Тем не менее так и не хочешь объяснить мне, что ты делаешь.

– Дело в истории, в которую ты влипла по моей милости. Пока пусть будет так.

– Я сама навлекла неприятности на свою голову – ты ведь мне об этом говорил.

– И кто теперь смирился?

– Люди шерифа снова были у меня.

– И?

– И кто-то из операторов рассказал им, что мы спим вместе. В моем трейлере.

– Они знают, что меня нанимали следить за тобой?

– Да.

– И что ты им на это сказала?

– Что я свободная белая женщина почти тридцати лет и могу спать, с кем мне заблагорассудится.

– И?

– И Брэдли Милтир рассказал им, что вы с Мишаком были не в самых лучших отношениях. Я сказала им, что познакомилась с Мишаком через Говарда и что к нему было нетрудно почувствовать неприязнь.

– Молодец.

– Неужели это значит, что нас подозревают?

– Это значит, что им известна моя репутация.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

– То самое?

– То самое.

– … Ч-черт, Дэвид.

– Вот именно «черт».

– У тебя такой усталый голос.

– Я дико устал. Скажи мне…

– Я знала, что так и будет.

– И?

– И у меня до сих пор барахлит сцепление, да еще Микки предложил мне выйти за него замуж. Он сказал, что «отпустит» меня через пять лет и сделает кинозвездой, а когда доходит до деталей, становится таким же расплывчатым и вертким, каким бывает Дэвид Дуглас Клайн в моменты гиперосторожности. А еще в нем тут нис того ни с сего проснулся актер, и он только и говорит что о своих «репликах» и «вызове на бис».

– И?

– Откуда ты знал, что это еще не все?

– Просто знал.

– Умный парень.

– И?

– И Чик Веккио что-то вдруг зачастил. Такое впечатление…

– … что его отношение изменилось в одночасье.

– Умный парень.

– Не переживай, я с этим разберусь.

– Но не расскажешь мне, что происходит?

– Погоди еще пару дней.

– Пока все не уладится само собой?

– Нет. Просто есть шанс, что я смогу повернуть колесо Фортуны в нашу сторону.

– А если нет?

– По крайней мере, я сам хоть что-то узнаю.

– И снова мне кажется, что ты смирился.

– Время собирать камни. Я это чувствую.

«Лос-Анджелес Геральд Экспресс», 21 ноября 1958 года

Город шокирован убийствами в Хэнкок-парке

Убийства преуспевающего инженера-химика Филиппа Херрика, пятидесяти двух лет, и его дочерей – 24-летней Лоры и 21-летней Кристины вновь шокируют южный Лос-Анджелес и ставят в тупик полицию своей безотчетной жестокостью.

Полицейские предполагают, что днем 19 ноября в тюдоровский особняк, принадлежащий вдовцу Филиппу Херрику, в котором он проживал со своими дочерьми, проник неизвестный. Экспертизой установлено, что преступник проник в дом через неплотно запертую заднюю дверь, отравил двух собак, принадлежавших семейству, затем застрелил Филиппа Херрика и изуродовал его тело и трупы отравленных собак найденными тут же садовыми инструментами. Вещественные доказательства указывают на то, что в этот самый момент неожиданно вернулись домой Лора и Кристина и застали убийцу врасплох. Аналогичным образом он расправился и с ними, потом смыл кровь и позаимствовал чистую одежду из гардероба мистера Херрика. После чего он ушел или уехал – по иронии судьбы никто не слышал, как совершались эти зверские убийства. Почтовый служащий Роджер Дентон, пришедший доставить посылку, увидел изнутри на стеклах окон кровь и немедленно отправился в соседний дом, чтобы вызвать полицию.

– Я был потрясен, – сообщил Дентон корреспондентам «Геральд». – Ведь Херрики были очень славными людьми – к тому же на их долю и так выпало достаточно.

Семья Херрик: беда не приходит одна

Пока полиция опрашивает соседей в поисках возможных свидетелей, а техники из криминалистической лаборатории огораживают окрестности, надеясь найти улики и вещественные доказательства, собравшиеся вокруг дома, напуганные и ошеломленные произошедшим обитатели Хэнкок-парка поведали нашему корреспонденту о череде несчастий, постигших семейство.

Многие годы семья Херрик счастливо жила в своем доме в престижном Хэнкок-парке. Филипп Херрик, химик по образованию и владелец небольшого предприятия, поставлявшего химикалии в химчистки и прачечные южного Лос-Анджелеса, принимал активное участие в деятельности Клуба Львов и Ротари-клубов[28]. Джоан Херрик урожденная Ренфро, также занималась благотворительностью: в частности, устраивала для обездоленных праздничные обеды в День благодарения. Лора и Кристина хорошо учились – одна в старших классах школы для девочек Мальборо, вторая – в Калифорнийском университете а сын Ричард, которому сейчас двадцать шесть лет, получал образование в привилегированных заведениях для мальчиков и играл в школьных оркестрах. Но грозовые облака постепенно сгущались: в августе 1955 года Ричи Херрик был арестован за попытку продать смесь героина с кокаином полицейскому, работавшему под прикрытием. Его признали виновным и приговорили к четырем годам в Чино – приговор чересчур суровый для первого раза – так вершил правосудие молодой судья, решивший заработать репутацию сурового и беспощадного борца с преступностью.

Соседи утверждают, что именно тюремное заключение Ричи разбило сердце матери, Джоан Херрик. Она стала пить, забросила благотворительность; многие часы несчастная женщина проводила в одиночестве, запершись в комнате и прослушивая джазовые пластинки, что рекомендовал ей Ричи в своих длинных письмах из мест лишения свободы. В 1956 году она предприняла попытку самоубийства; в сентябре 1957-го Ричи Херрик бежал из известной своей ненадежной охраной тюрьмы Чино и ударился в бега – полиция полагает, что он не предпринимал никаких попыток связаться с матерью. Джоан Херрик впала в состояние, которое некоторые знакомые определили как «состояние фуги», и 14 февраля этого года покончила с собой, приняв большое количество снотворного.

Почтальон Роджер Дентон: «Чертовски жаль, что на таких хороших людей обрушивается столько несчастий. Я помню, когда мистер Херрик решил установить эти окна с залитыми свинцом рамами – он ненавидел шум. д вот теперь полицейские говорят, что из-за этих тяжелых рам никто не услышал, как их убивают. Мне будет не хватать Херриков, и я буду молиться за их души».

Потрясение от убийств не утихает: тем временем полиция Лос-Анджелеса продолжает расследование

Волна страха охватила Хэнкок-парк и весь южный Лос-Анджелес, и на поминальную службу по Кристине и Лоре Херрик, состоявшуюся в Оксидентал-колледже, где они обе участвовали в образовательной программе, пришли сотни человек. Во всем городе наблюдается небывалый спрос на изготовление замков; вдвое возросли продажи щенков собак сторожевых пород. В процессе обсуждения проект о создании патрулей, а тем временем доблестная полиция Лос-Анджелеса с ревнивой тщательностью оберегает информацию о расследовании.

Следственную группу по делу Херриков возглавляет лейтенант Дэвид Д. Клайн, глава Отдела административных правонарушений Полицейского управления Лос-Анджелеса – его имя уже появлялось в газетах в связи с историей, когда федеральный свидетель, которого он охранял, совершил самоубийство в его присутствии. Лейтенант Клайн задействовал полдюжины сотрудников Отдела внутренних расследований Управления и своего помощника, сотрудника Сидни Ригля.

Шеф Бюро расследований Эдмунд Эксли выступил я защиту кандидатуры сорокадвухлетнего Клайна – сотрудника полиции с двадцатилетней выслугой, но безо всякого опыта работы в Отделе убийств. «Дейв Клайн – юрист по образованию и очень грамотный следователь, – заявил он. – Он работал над случаем ограбления, которое может быть связано с данным преступлением, и у него отличные способности по части негласных расследований. Я хочу раскрыть это дело, и для этого выбрал лучших из лучших».

Лейтенант Клайн беседовал с репортерами в Бюро расследований Полицейского управления. «Расследование набирает темп, – заявил он, – и уже появились первые результаты. Нами были опрошены и исключены из списка подозреваемых многие близкие и знакомые семейства Херрик; при опросе соседей не удалось найти свидетелей того, как убийца входил в дом либо покидал его. Мы также исключили такие возможные мотивы преступления, как ограбление и месть кому-либо из членов семьи, и, в частности, самым большим нашим достижением является исключение из списка подозреваемых сына Херриков Ричарда, совершившего побег из тюрьмы Чино и до сего времени находящегося в бегах. Ранее мы объявили его в федеральный розыск, но позже отказались от этой идеи, хотя Ричард Херрик является беглым преступником и нам очень хотелось бы с ним потолковать. Центральной фигурой наших поисков на сей момент является психопат-извращенец, которого, по слухам, видели в окрестностях Хэнкок-парка незадолго до трагедии. Хотя ни одна из трех жертв не подвергались какому-либо сексуальному насилию, у преступления есть все признаки того, что оно совершено сексуальным извращенцем. Лично я убежден, что убийца – именно этот человек, имени которого я пока не могу вам открыть. Мы делаем все, что от нас зависит, чтобы его поймать».

Тем временем пелена страха прочно повисла над южной частью города. В Хэнкок-парке удвоено число полицейских патрулей, и нешуточный спрос на средства безопасности жилища продолжает расти.

Заупокойная служба по Филиппу, Лоре и Кристине Херрик состоится сегодня в епископской церкви Св. Василия в Брентвуде.

«Лос-Анджелес Таймс», 21 ноября 1958 года

Волна убийств, захлестнувшая южную часть города, не может не вызывать подозрений

Опираясь на статистику преступлений и недавние новости, федеральный атторней Уэллс Нунан сегодня заявил, что весь южный Лос-Анджелес «кипит и бурлит вокруг дьявольской интриги», результаты которой могут быть «абсолютно непредсказуемыми».

Нунан, возглавляющий широко освещаемое прессой федеральное расследование случаев рэкета в Южном Централе Лос-Анджелеса, встретился с репортерами в своем кабинете.

«За последние четыре дня в южном Лос-Анджелесе в радиусе трех миль было отмечено восемь случаев насильственной смерти. Это вдвое превышает аналогичные показатели начиная с 1920 года. Добавим к этому загадочную смерть от сердечного приступа якобы здорового молодого полицейского в ночном клубе, позже сожженном дотла, и не менее загадочный случай, когда на границе Линвуда и Комптона, то есть двумя милями южнее, было обнаружено изуродованное тело неизвестного молодого мужчины. Все это, вместе взятое, предоставляет пищу для серьезных размышлений».

В продолжение темы Нунан добавил: «Трое суток назад непонятно кто открыл пальбу в одном из нелегальных ночных клубов Уоттса. Были убиты двое мужчин и три женщины – все чернокожие, хотя ходят упорные слухи, что одна из жертв была белой. На следующее утро молодой сотрудник Управления по имени Джордж Стеммонс-мл. был найден мертвым – предположительно сердечный приступ – в задней комнате джаз-клуба „Бидо Лито". Не проходит и двух дней, как „Бидо Лито" сгорает дотла. Агенты ФБР подслушали свидетеля, дававшего показания следователю Управления; свидетель заявил, что слышал взрыв, точно от коктейля Молотова, а через пару секунд „Бидо Лито" охватило пламя. Однако текущая версия Отдела по расследованию случаев возгорания и поджога Полицейского управления – причиной пожара стала… небрежно брошенная непотушенная сигарета».

Репортеры прервали импровизированную пресс-конференцию, засыпав Нунана вопросами. Среди коих наиболее часто повторялся один: федеральное расследование направлено, помимо прочего, на дискредитацию полиции Лос-Анджелеса – в частности, принудительных мер, применяемых оной в южной части города. Так неужели федеральный атторней станет строить свою политику на непроверенных фактах?

На что Нунан ответил: «Допустим, неопознанный труп, найденный на территории одного из окружных Управления шерифа, не имеет никакого отношения к нашей истории, но прошу вас поразмыслить вот над чем:

Во-первых: вспомните, что я говорил вам про показания свидетеля пожара в „Бидо Лито". Во-вторых: да будет вам известно, что отец молодого полицейского, скончавшегося от якобы сердечного приступа ранее в „Бидо Лито", – сам высокопоставленный чин в Полицейском управлении – утверждал, что, по его мнению, его сына убили. Этого человека временно отстранили от работы за откровенную критику того, как повел себя в данной ситуации Эд Эксли. В настоящий момент, по слухам, он находится дома и принимает прописанные врачом успокоительные препараты».

Репортеры не унимались: не стоит ли опасаться, что натянутые отношения между полицией Лос-Анджелеса и ФБР перерастут в открытое противостояние двух признанных борцов с преступностью: его самого и шефа следователей Эдмунда Эксли?

«Не стоит, – решительно ответил Нунан. – Я не позволю, чтобы ход наших расследований диктовался личной неприязнью или политическими амбициями. Зато я знаю наверняка, что нелегальные ночные клубы Уоттса процветают с негласного одобрения полиции Лос-Анджелеса. В результате погибли пять чернокожих граждан, и, несмотря на то что Эд Эксли бросил на это дело с дюжину своих людей, ни один подозреваемый пока не был арестован. Он скрыл реальные обстоятельства смерти сотрудника Полицейского управления Лос-Анджелеса и намеренно ввел СМИ в заблуждение по вопросу причин возгорания в „Бидо Лито"».

Нунан отказался комментировать упорные слухи о том, что вскоре его ведомством будут допрошены все сотрудники Отдела по борьбе с наркотиками, а также отвечать на вопрос, что же случилось с погибшим недавно федеральным свидетелем Эйбом Уолдриджем: было ли то убийство или самоубийство?

«Без комментариев, – отрезал он. – Но что касается свидетелей, я могу сказать с уверенностью, что, когда на заседании Большого жюри дойдет до свидетельских показаний, у меня припасены двасвидетеля – один даст шокирующие показания, а второй – и это будет моим самым большим сюрпризом – впечатлит всех самой своей персоной».

А вот как отреагировал на нападки федерального атторнея Эдмунд Эксли: «Уэллс Нунан – нечистый на руку политикан-деревенщина с фальшивой репутацией либерала. Он абсолютно не владеет текущей обстановкой в южном Лос-Анджелесе, и его кампания, призванная очернить Полицейское управление Лос-Анджелеса, основана исключительно на лжи, гнусных намеках и грязных слухах. И все его расследование – всего лишь политическая акция, направленная на укрепление позиций Нунана как единственно возможного кандидата на пост генерального прокурора. Оно обречено на провал – хотя бы потому, что этот человек так недооценил чистоту помыслов и репутацию Полицейского управления Лос-Анджелеса».

Время собирать камни – коего остается все меньше – БЕГИ.

Дело Херриков: под моим началом – шесть людей из ОВР плюс Сид Ригль. За сорок восемь часов – вот что:

Ни свидетелей, ни машины. Равно как и отпечатков, не говоря уже о новых письмах Ричи матери. Подтверждение из лаборатории: собак отравили хлоридом стелфак-цитнида.

Данные на членов семьи:

Лора и Кристина Херрик – славные девочки. Хорошо учились, встречались с надежными парнями – почти хэнкок-парковские жены.

Джоан Ренфро-Херрик – тихая алкоголичка. Самоубийство после неоднократных попыток. Вот что мне рассказал живущий по соседству врач:

«Джоани как-то обожглась и потребовала морфий. Ей прописали демерол – она нарочно обжигала себя, чтобы иметь возможность его потреблять. Женщина-зомби: дни напролет под кайфом, под музыку джазовых пластинок».

«Раз она выпила „Драно", лейтенант. Окончательное самоубийство ее было неизбежным – и какое это было облегчение для тех, кто любил ее и переживал за нее».

Ричи Херрик – тихий парнишка, дудел себе на саксофоне. Единственный друг – «этот хулиган Томми». «Они с Томми подходили друг другу, как вода и масло, – хотя лично я думаю, что Ричи был влюблен в сестру Томми». Когда соседи узнали, что тихоня Ричи торговал наркотиками, они были в шоке. Опрошенные ребята из участка Бейкерсфилд показали: все было по закону, дело было яснее ясного. Никакого Томми в фигурантах, от трех до четырех лет в тюрьме Чино.

Личное дело Ричи, заведенное в Чино, – как в воду кануло. Потерялось? Засунули не в ту папку? А может, украли? – кто-нибудь вроде Дэна Уилхайта – интуиция.

Припахал помощников надзирателя: найдите его дело: мне нужны были сокамерники Ричи в Чино.

Нашлось только сообщение о побеге – сентябрь 1957-го – adios, Ричи, – ни подробностей, ни зацепок.

Майк Брюнинг – так и не позвонил покамест – никакой информации о той, давешней краже со взломом.

Филипп Херрик:

Ни судимостей, ни приводов – у Отдела нравов на него ничего нет – ни по городу, ни по округам.

Химик.

Хозяин химического предприятия. «ФХ Солвентс Инкор-порейтед».

Хлорид стелфакцитнида – собственного производства.

Рынок сбыта – вся территория штата: прачечные, другие химические предприятия.

Только не прачечные Джея-Си Кафесьяна.

Проверил рабочих «ФХ Солвентс» – у всех стопроцентное алиби.

Совпадения:

Филипп Херрик – дата рождения 14 мая 1906 года – Скрэнтон, штат Пенсильвания.

Джон Чарльз Кафесьян – дата рождения 15 января 1903 года – Скрэнтон, штат Пенсильвания.

Тщательно проверим: в штате Пенсильвания ни у того ни у другого судимостей и приводов не было.

1930—1932 годы: «Балюстрол Кемикалз», Скрэнтон. Филипп Херрик – лаборант, Джей-Си Кафесьян – рабочий, смешивающий химикалии.

Транспортная полиция штата Калифорния:

1932 год, июнь – оба получают водительские удостоверения.

Отдел регистрации: 1932—1937 годы: рождаются Томми – Люсилъ, а также Ричи, Лора и Кристина.

Тик-так – время бежит, скоро начнется мое заключение: БЕГИ.

Прошу у Эксли и Нунана – по отдельности, разумеется, – разрешение на вскрытие банковской ячейки.

Нунан движется на восток – туда, где обитают подвластные федеральным властям юристы. Эксли упорно остается на западе – и, по всей видимости, не чешется.

А имя ВСЕМУ – дело Херриков – Кафесьянов.

Взломай ее сейчас: БЕЗУУУУМНОЕ желание.

Безумная идея – скормить прессе фальшивку – моя безумная идея.

Якобы «объявлен в розыск» – позднее якобы «отказались от этого». Да еще придумали фальшивого подозреваемого: неназванного психопата. Приманка: успокоить Ричи и подманить к нему Томми.

Уловка: фоторобот Ричи на первой странице одной из газет – притом не самый лучший.

И помеха: федералы следят за НИМИ.

Эксли, заявление на передовице:

«Дейв Клайн – очень грамотный следователь».

«… Он работал над случаем ограбления, которое может быть связано с данным преступлением».

Наживка: пусть ОНИ подберутся поближе к Ричи. – тогда и я к НИМ подберусь. ионо мешает: неусыпное наблюдение федералов за семейством Кафесьян.

БЕГИ.

Похороны Джуниора: присутствие высших чинов Бюро обязательно. Эксли – для пиара. Дадли Смит – торжественно-мрачный. Стеммонс-старший – убитый горем, накачанный успокоительным.

Прощание отца с сыном: душещипательные строчки из Библии. Тридцать лет прошло с тех пор, как я был в Первой голландской лютеранской церкви – как там? «смилуйся над больными телом и духом»?

БЕГИ – прямо в лапы людям шерифа – два допроса «для проформы».

Вас нанимали, чтобы следить за Глендой Бледсо?

Вы стали встречаться?

Крала ли она из Хьюзовых домиков для гостей?

Да, да, нет – один из ребят криво усмехнулся.

Вы ссорились с Гарольдом Джоном Мишаком?

Да – этот засранец терпеть не мог легавых. Мне сразу посочувствовали, правда ехидно осведомившись при этом: а что, если это Говард Хьюз решил подосрать вам за то, что вам достались и его деньги, и его подружка?

Мои соратники – Сид Ригль и шестеро из ОВР: допросы, проверки, килограммы дерьмовой работенки. Мег – припахал и ее тоже. «Дом 4890 по Спиндрифт – почему именно там?» Моя собственная сестра отыскивает данные о доходах – состояние Филиппа Херрика – найди мне грязь…

Дело Кафесьянов – Херриков: мамаша – Ричи: «долгую безумную историю», «обе наших семьи».

Убийца – Ричи? – нет.

Убийца – Томми? – маловероятно.

Все больше склоняюсь к мысли: был кто-то третий – и этот третий откровенный психопат.

Народ из Отдела по борьбе с наркотиками места себе от страха не находит – слухи о федеральном расследовании набирают обороты. Массовое разоблачение в рядах стражей правопорядка: все немедленно принялись избавляться от кафесьяновских «благодарностей». По слухам, Дэн Уилхайщ чуть не на коленях умолял Эксли: скажи что-нибудь, сделай что-нибудь.

Эксли так ничего и не сделал. Слухи, слухи: ФБР отправило повестки уже девятнадцати.

Мои повестки пока в пути: а путь мой к федеральным допросам и мучениям. Главный свидетель Дейв Клайн – сговорчивый такой свидетель – в особенности если фильмец со мною в главной роли ляжет на стол Нунана. «Если», конечно же, принятие желаемого за действительное – этого надо ждать с минуты на минуту, а стрелки чертовски медлят…

Беги, думай:

ОНИ сняли кино – Чик Веккио выступил соавтором. Заставь его сдать их – как ОНИ заставили меня сыграть главную роль.

Потенциальное обвинение в преступном сговоре: «может быть», одному из проштрафившихся свидетелей удастся выйти сухим из воды.

А может, я опять решил принять желаемое за действительное.

Беги, наблюдай:

ИХ дом – ночные бдения в припаркованном за три дома от особняка в мавританском стиле авто. У парадного – федералы, у задней двери – тоже. Из дома доносятся крики: семейные ссоры – мой ностальгический саундтрек:

Два Тони – красные, точно следы помады, капельки крови вокруг аккуратных дырочек в затылке. «Нет, мои дети», – рыдает несчастная жертва. Двое насильников– заряд дроби расквасил лицо того негра.

Шелковые платья для Мег – мои искупительные дары. Теперь Мег с Джеком Вудсом – персональным убийцей. Мег придержала те десять штук – Джек прокололся – Джуниору суждено было погибнуть иначе. Ленивая мысль: Эйб Уолдридж убит – та самая машина. Машина Джека – лют же цвет, та же модель.

Музыка – отрада ночного наблюдателя. В первую ночь – слащавый бибоп по радио, во вторую – исключительно Чамп Динин.

Нежная мелодия: Ричи и Люсиль – предположительно любовники. Нежно: Гленда возвращает мне смелость и самообладание – моя отважная девушка.

Чамп Динин – тихо играет по радио в машине. И эхом отдается из окон Люсиль – ее приемник настроен на ту же волну.

Люсиль в окне – ненакрашенная, с новой прической – точь-в-точь как на тех рисунках Ричи.

В ночной сорочке – почти скромница.

На улице – федералы: совсем близко к семейству.

Умоляющий Джонни – непрерывным рефреном – никогда не забуду.

Два дня долой – два дня до ареста. Две ночи с Глендой.

Она сказала: «А вдруг мы не выкрутимся?»

– Ты выкрутишься.

Она сказала: «Ты устал».

Она сказала: «Ты хочешь признаться».

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ «ЗЕЛЕНЫЕ» ДЖУНГЛИ

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

– Ну, вроде ордер в порядке. Постойте-ка, что это за штамп вот тут, снизу?

Агент Хенстелл: «Штамп о доставке. Федеральному атторнею пришлось отсылать ордер на подпись судье одного из восточных штатов».

– А зачем?

Затем, чтобы не пронюхали дружественные Эксли юристы, – да открывай же, гребаный услужливый мудак.

– Да незачем, в принципе, – просто мистер Нунан знает, что у местного федерального судьи дел и так выше крыши, чтобы заниматься пустяками вроде разрешений.

– Ясно. Ну, тогда…

Я подтолкнул его. «Ордер-то составлен правильно, так что давайте поторопимся».

– Не надо грубить. Сюда, джентльмены.

Кассиры за окошками, охрана, а вот, наконец, и подвальное хранилище. Дверь не заперта – возле нее скучает какой-то пинкертон при полном параде. Хенстелл: «Перед тем как мы войдем внутрь, позвольте напомнить вам Инструкции мистера Нунана».

– Слушаю.

– Во-первых, вам позволяется забрать себе все деньги, какие найдете. Во-вторых, вам позволяется просмотреть все бумаги личного характера в одиночестве, в специальной смотровой кабинке. После того как вы это сделаете, вы сдаете их мне – в качестве вещдоков в федеральном расследовании. В-третьих, любые запрещенные для хранения вещи вроде наркотиков или огнестрельного оружия должны немедленно изыматься, опять же в качестве вещественных доказательств.

«Огнестрельное оружие» – мурашки по коже. «Согласен».

– Тогда все в порядке. Мистер Уэлборн, после вас. Процессия быстрым шагом тронулась в путь – во главе с Уэлборном. Узкие проходы, серый металл – ячейки банковского хранилища от пола до потолка. Налево, затем направо – стоп.

Уэлборн, громыхая связкой ключей: «Номера 5290 и 5291. Смотровая за углом».

– А теперь – не могли бы вы оставить нас с агентом Хенстеллом?

– Как скажете.

Две ячейки на уровне колен, четыре замочные скважины. Мурашки – я сунул свои ключи.

Уэлборн – сунул главные ключи – замки щелкнули одновременно.

На моих руках – наручники.

Уэлборн, сухо: «Счастливо, господа».

А теперь не мешкать – Хенстелл, скучая, ковыряет заусеницу —

Я с грохотом выдвинул ящики – оттуда чуть не вываливались стопки бумаг. ТУТ ЖЕ, на самом верху:

Тот самый револьвер – вещественное доказательство. Присыпанные порошком отпечатки пальцев на рукоятке и у основания дула – аккуратно завернут в прозрачную пленку-

Хенстелл принялся ковырять в носу.

Быстро —

Разворачиваю револьвер, прячу его под кучей бумаг.

Хенстелл: «Ну, что тут у нас»?

– Да пока только папки и разрозненные бумаги.

– Нунан сказал, что ему все это нужно, и я не прочь убраться отсюда до обеда.

Я опустил руки – в ладони мне легли два носовых платка. Закрываюсь от него, вытираю оружие —

Три раза – Гленда – тщательно убедиться, что ничего не осталось.

Я протянул револьвер. «Хенстелл, взгляните-ка, что я нашел».

Он повертел револьвер в руках и сделал пару коротких выпадов – черт, хреновое дежа вю.

– Перламутровая рукоятка – этот Джуниор, видно, неровно дышал к ковбоям. И – смотри-ка – номера спилены.

Я принялся выдвигать остальные ящики. «Не желаете осмотреть их содержимое на предмет наркотиков?»

– Нет, но повторюсь: Нунан желает, чтобы мы взяли все, когда вы закончите осмотр. Еще он сказал, чтобы я обыскал вас, как будем уходить, но это не в моем стиле.

– Спасибо.

– Вам понравится быть охраняемым свидетелем. Нунан настаивает, чтобы его арестантов кормили бифштексом – каждый день.

Я притворно закряхтел: «Не желаете помочь донести?»

– Да ну, не думаю, что оно такое уж тяжелое.

Хитрость удалась – я поволок свою добычу в укромную кабинку. Стол, стул; изнутри, правда, комнатка не запиралась – я подпер дверь стулом.

И высыпал на стол содержимое ящиков:

Папки, фотографии, разрозненные бумаги – грудой лежали на крышке стола.

В кожаном кармашке – связка из четырех ключей —. «Браунелл'с Локсмитс, 4024, Уобаш Эйв, восточный Лос-Анджелес».

Отдельно лежавшие газетные вырезки – я расправил смятые:

Посмотрим – что у нас здесь:

Отпечатанные на машинке показания: Гленда Бледсо – Дуайт Жиллетт – убийство первой степени. Моя попытка скрыть вещественные доказательства – детальное описание от руки.

Показания Джорджа Инджа – отпечатанный на машинке оригинал и пять копий под копирку.

Увеличенные фотоснимки: отпечатки пальцев из дела Гленды – несовершеннолетней воровки и отпечатки пальцев на револьвере. Отчет экспертизы по сравнению отпечатков – под глянцем фотографий – перечень показателей совпадений.

Рапорт о местоположении свидетеля:

«Мистер Индж ныне проживает под вымышленным именем в одном местечке в районе Сан-Франциско – в каком именно, я раскрывать не буду. Я могу связаться с ним по телефону; я снабдил его деньгами, с тем чтобы он мог укрыться от посягательств лейтенанта Дэвида Д. Клайна. Я в любой момент могу связаться с ним и заставить его давать показания по делу „округ Лос-Анджелес против Гленды Луизы Бледсо"».

Щелкнул мой персональный детектор лжи: Индж смылся по собственной инициативе – готов об заклад побиться.

Страницы, исписанные от руки, – каракули, перечеркивания – и половины не разобрать:

(Неразборчиво.) «У меня есть изложенные на бумаге факты» – (снова неразборчиво). «Он уже потратил целое состояние» (неразборчиво) – чернильные кляксы. «Так что он уже потратил целое состояние, манипулируя сотрудником Джоном Дьюхеймелом» – кляксы – «Ну разумеется, он ведь сынок богатенького папочки, который умер (апрель 1958-го) и оставил свои миллионы ему».

Каракули, рисунки – пенис во всех подробностях – треклятый пидор-торчок Джуниор. «Богатенький сынок» – Эксли – нетрудно догадаться – «манипулируя сотрудником Джоном Дьюхеймелом» – тоже тайна невеликая. Каракули, рисунки – пистолеты, неразборчивый бред. «Манипулируя тем, в историю которого невозможно поверить». Пятна от кофе – кляксы – вновь рисунки мужского достоинства – «См. папку „Доказательства № 1».

Где она у нас… ага, вот:

Газетные вырезки – середина апреля 1958-го. Слезоточивые истории:

Джонни Дьюхеймел уходит в профессиональный спорт – его «состоятельные» родители погибают, оставив ему лишь долги – все, что осталось, идет на оплату учебы в Калифорнийском университете. Джонни учится, работает на трех работах – какие уж тут планы карьеры профессионального боксера? В университете сказали: либо ты платишь долг за учебу, либо тебя исключают.

Четыре вырезки – та, что у меня в руках, – «Лос-Анджелес Таймс» от восемнадцатого апреля сего года; также там имелись вырезки из той же газеты от двадцать четвертого апреля, второго и третьего мая.

Странно:

Четыре выпуска лос-анджелесской ежедневной газеты – ни одного нового факта, ни одного нового направления поиска. Только подтверждение слов Боба Галлона о том, что родители Джонни погибли банкротами.

Прочее содержимое папки «Доказательства N° 1» – фотокопии документов. Сразу вспомнилась квартира Джуниора – и фотокамера «минокс».

Фотографии под номерами 1, 2, 3 – бланки Первого национального банка: счета – депозитный и до востребования – на имя Уолтона Уайта, 2750, Норт-Эгмонт Лос-Анджелес. На обоих счетах – по тридцать штук: забавно – нумерация домов в Норт-Эгмонте заканчивается на 2400-х.

Заметки на оборотной стороне:

№ 1: «банковский служащий описал „Уолтона Уайта" так: „странно знакомое лицо", невысокого роста, светлые волосы, которые уже начали седеть, очки, лет под сорок».

№ 2: «показал банковскому служащему журнальную фотографию Эдмунда Эксли. Тот подтвердил, что это и был „Уолтон Уайт", который и открывал счета».

№ 3: «тот же служащий показал, что „Уолтон Уайт" (Э. Э.) незамедлительно потребовал незаполненные банковские чеки, чтобы сразу начать перечисление денег».

Внезапно стало жарко – я обливался потом.

Фото № 4 – 6: погашенные чеки «Уолтона Уайта». Четыре тысячи, еще четыре, пять штук – 23. 04, 27. 04 и 30. 04. 58.

На имя:

Фрици Гунтца, Пола Смитсона, Фрэнка Бригантине

Ага: так вот откуда наши статейки.

Фото № 7 – также погашенный чек. Одиннадцать с чем-то штук, выписан на имя Фонда бывших выпускников Калифорнийского университета. «Так что он уже потратил целое состояние, манипулируя сотрудником Джоном Дьюхеймелом».

«Манипулируя тем, в историю которого невозможно поверить».

Подкупленные репортеры.

Купленный Джонни.

Джуниор, разыскавший банковские документы – мастерски припугивая и так же мастерски очаровывая людей, – еще не тот ПСИИИИХ Джуниор.

Пот – стекает прямо на груду бумажного хлама.

Еще вырезки – о поединках Дьюхеймела.

Показания – Чак «Грек» Чамалес – тот самый, с которым Джонни дрался в Олимпийском зале.

«Даны под угрозой предания огласке его связи с четырнадцатилетней Лерлин Рут Крессмейер».

Тот самый, единственный профессиональный поединок Джонни, который он проиграл.

Он это сделал оттого, что ему заплатил Эд Эксли.

Дьюхеймел сам рассказал об этом Чамалесу «в один вечер, когда напился». Грек – Джуниору, дословно: «В подробности он не вдавался. Просто сказал мне по секрету, что тот человек, Эксли, дал ему спецзадание».

Остались разрозненные, исписанные почеркушками и каракулями листки. Хотя нет – нашелся один, на котором крупными печатными буквами красовалось:

ПРИЛОЖЕНИЕ

Как бывший преподаватель полицейской академии, 16 октября я был приглашен на прощальную вечеринку, посвященную проводам на пенсию сержанта Денниса Пейна. Беседовал с капитаном Дидионом о моем ново-приобретенном сержантском звании, и капитан рассказал мне, что это мой отец уговорил Тада Грина, тогдашнего заместителя начальника Бюро, назначить Дейва Клайна командиром Отдела административных правонарушений, с тем чтобы это помогло закрепиться там мне самому. В течение получаса капитан Дидион рассказывал мне истории про Дейва «Вышибалу» Клайна, а я слушал – исключительно затем, что могла всплыть какая-нибудь информация и о Джонни. Дидион сообщил мне, что Эксли лично запросил отозвать Джонни из академии раньше срока, чтобы якобы закрыть вакансию в патруле Уилширского участка, что тогда показалось ему полной чушью. Также Деннис Пейн подтвердил мои подозрения о том, почему Джонни вдруг прекратил посещать мои занятия: его забрал Эксли, чтобы тот работал на него под прикрытием; и именно он рассказал об этом капитану Дидиону; Джонни будет выполнять его задания, формально являясь курсантом академии.

Эксли и Дьюхеймел – манипулировали на пару – но КЕМ?

Подозреваемые:

Кафесьяны.

Отдел по борьбе с наркотиками.

«Тем, в историю которого невозможно поверить».

Тем – в единственном числе. Может, ошибка. А может, и нет.

Одиночные подозреваемые:

Томми К.

Джей-Си.

Дэн Уилхайт.

Непохоже – не могу установить их непосредственной связи с Джонни.

Приоткрыл дверь – Хенстелл меряет шагами коридор. Рывком водворяю стул на место, хватаю ручку двери и плотно закрываю ее.

Зажигаю спичку и поджигаю кипу бумаг – рисунки полусумасшедшего гея мигом почернели и свернулись. Еще спички, еще листы – локальный пожар на столе.

Дым просочился в щель под дверью —

Хенстелл замолотил кулаками в дверь. «Клайн, черт возьми! Что ты, мать твою, делаешь!»

Пламя, обуглившиеся листки бумаги, дым. Я опрокинул стол и принялся затаптывать огонь.

«Клайн, т-твою!..»

Пинком распахиваю дверь, рывком хватаю его за грудки – кашляя от едкого дыма:

– Передай Нунану, что это личное. И скажи, что я все еще его свидетель, а теперь еще и должник.

В восточную часть города, легкое головокружение – дыма я все-таки глотнул. Сорок семь часов до ареста – два дня докопаться до ИСТИНЫ:

ДОЛГАЯ БЕЗУМНАЯ ИСТОРИЯ НАШИХ СЕМЕЙ.

На восток, к стадиону «Олимпик» – дождевые облака, пропитанные смогом. Я слежу – за мной следят – мне помогают – мне подсирают:

Личное дело Ричи так и не нашли – помощники надзирателя перерывают все шкафы с бумажной трухой. Сид Ригль гоняется за Ричи: Черный город, Хэнкок-парк – тот как сквозь землю провалился.

Припахал шестерых ОВРовцев: новых ниточек связи Херрик – Кафесьян – ни одной. Существующие: Пенсильвания – работа на химическом предприятии, переезд в Лос-Анджелес в 1932—1933 годах. Женитьбы в конце 1931-го: Джоан Ренфро – Мадж Кларксон: тоже ни приводов, ни судимостей – все проверяли и перепроверяли.

Мег наводит справки о недвижимости: ищет владельца(ев) того самого дома на Спиндрифт. Пока безрезультатно, но Мег не сдается.

Кафесьяны – у себя дома и, похоже, уже мучаются от клаустрофобии. Федералы у крыльца, федералы у задней двери: слишком близко к семейству – невозможно подобраться к ним и крикнуть им в лицо:

– Вы и Херрики – вас связывает какая-то грязная тайна. Разбитые бутылки со спиртным, ослепленные собаки, расколотые пластинки – убийство, самоубийство, кастрация – я ЧУВСТВУЮ это. И вы мне признаетесь, вы признаетесь всем – раз уж мне суждено уйти на дно, я утяну вас с собой.

Сильный и грязный: Эксли. Сильный, алчный, осторожный: Нунан.

Надо использовать их обоих – бороться, пресмыкаться, врать, умолять – словом, манипулировать.

Эксли: Джонни Д. в качестве орудия. ФБР – пока рычагов воздействия у меня нет – пожар в смотровой кабинке сжег последний. Хенстелл: «А мистер Нунан уже начинал полагать, что из вас выйдет хороший свидетель».

Был, есть, был бы, мог бы: ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ. Джуниор нейтрализован – Гленда в безопасности – зато теперь у меня новый повод для беспокойства: ФБР.

До суда – никаких признаний: содержание под стражей предполагает многочисленные допросы. Пока же Нунан – наш осторожный и алчный Нунан – бомбардирует меня ночными звонками:

– Вам доверили расследование убийства – странно, правда?

– Ричард Херрик, часом, не есть тот самый Ричи, которым так интересуетесь вы и которого очень хочет разыскать Томми Кафесьян? Шеф Эксли в интервью «Геральд» обмолвился, что вы «работали над случаем ограбления, которое может быть связано» с этими убийствами. Мы непременно поговорим об этом, когда настанет срок вашего заключения под стражу.

– Я прекрасно понимаю ту щекотливую ситуацию, в которой вы оказались, Дэвид. Возможно, вы думаете, что, утаив от нас информацию, вы успокоите своих многочисленных приятелей в криминальном мире и избегнете смертного приговора мафии. Разумеется, после того как вы дадите показания перед Большим жюри, вы будете находиться под охраной федерального правительства; тем не менее знайте, что лжи – пусть даже без злого умысла – эта публика не потерпит.

Ловкий, засранец.

Утаивание информации – сделаем ставку на это. Мои самые большие опасения: те самые федеральные хвосты, что появились сразу после убийства Джонсона. Еще один – правда, не такой срочный – повод для беспокойства: убит Эйб Уолдридж – на месте преступления замечен голубой «понтиак». Джек Вудс – на совести которого минимум девять заказных убийств – мой любимый убийца. Джек Вудс: счастливый обладатель пепельно-голубого «понтиака» 1956 года выпуска.

В центр, по мосту на Третьей улице, в Бойль-Хайтс. Свернул на юг к Уобаш – вот она, «Браунеллс Локсмитс».

Небольшая хибара на парковке.

Четыре ключа – три из них пронумерованы – вдруг удастся установить, откуда они?

Я подъехал, посигналил. Тут же появился какой-то человек и улыбнулся дежурной улыбкой продавца. «Чем могу вам помочь?»

Сунул ему свой значок и связку тех самых ключей. «158-32, 159-32, 160-32 и один ненумерованный. Для кого вы их делали?»

– Мне даже не потребуется лезть в свои записи – потому что все тридцать вторые я делаю только для одного хранилища – ну, где можно снимать кабинку.

– Следовательно, вы не знаете, кто какую кабинку арендует.

– Именно так. Ключ без номера – от входной двери, а нумерованные – для шкафчиков. И дубликатов я не стану делать без специального на то разрешения управляющего хранилищем.

– Каким именно хранилищем?

– Тем, что по адресу Норт-Эко-парк-бульвар, 1750, – оно открыто круглосуточно, если вы не знали.

– А вы за словом в карман не лезете, я смотрю.

– Ну…

– Говорите же.

– Ну…

– Баранки гну! Отвечайте сотруднику полиции! Жалобно, льстиво: «Чертовски не хочу оказаться стукачом – потому что тот парень мне понравился».

– Какой «тот парень»?

– Не знаю, как его зовут, – мексикашка боксер в весе петуха – ну, он еще постоянно в «Олимпике» дерется.

– Рубен Руис?

– Точно, он. Приходил вчера и просил дубликаты ключей с этими самыми номерами, вроде он их видел, но не смог достать ни одного из двух комплектов. Я сказал ему: «Не-а, парень, – будь ты хоть сам Рокки Марчиано».

– Так вы изготовили два одинаковых комплекта?

– Ну да – один для того, кто арендует хранилища, второй – для персонала. Управляющий специально присылал за ними человека – сказал, что арендаторам понадобились дубликаты всех ключей.

Первый комплект – для Джуниора. Второй – может быть, для Джонни Д. – приятеля Рубена.

– Дело в том, что ключи и замки там меняются постоянно – если вам случится говорить с Бобом – это управляющий – скажите, что я свои обязанности выполняю…

Я завел двигатель – парня обдало выхлопами…

Эко-парк недалеко от Сансет – огромное хранилище. Стоянка для автомобилей, никакой охраны у входа – я открыл дверь своим ключом.

Огромное пространство – перекрестные проходы, ряды кабинок. У входа – карта направлений с номерами хранилищ.

Тридцать вторые помечены ярлычком: «Джумбо». Посмотрим по карте – двумя ярусами ниже, налево – стоп:

Три кабинки – от пола до потолка – шести футов высоты каждая.

Двери в царапинах: кто-то пытался взломать замок.

Ключ в замок, распахиваю двери:

158-32: норковые шубы – на пространстве восемь футов в глубину, шесть футов в высоту.

Семь вешалок – пусты.

159-32: меховые накидки и невыделанные шкурки – навалены грудой высотой мне по плечо.

160-32: лисьи, норковые и енотовые шубы – туевы хучи – висят на вешалках, лежат грудами, одни – аккуратно сложены и расправлены, другие – брошены как попало.

Джонни – Джуниор – Рубен.

Дадли Смит, возглавляющий расследование ограбления мехового склада: обманут, надут и одурачен.

Эксли и Дьюхеймел – манипулируют КЕМ?

Норка – трогаю, обоняю. Пустые вешалки – стриптиз с Люсиль в меховой шубке? Джонни, пытающийся продать Микки Коэну партию мехов??

Рубен Руис: бывший грабитель, братья-преступники.

Попытался заполучить ключи – не вышло.

Следы взлома – отсутствие охраны у входа – открыто двадцать четыре часа в сутки.

Щелк-щелк: ключ, замок, в мозгу: достаю из кармана ручку и блокнот. В каждую кабинку – вот по такой записке:

Мне нужна информация о Джонни Дьюхеймеле, Джуни-оре Стеммонсе – и обо всем, что (или кто) с этим связано. За деньги, независимо от Эда Эксли.

Д. Клайн

Запираю двери – щелк-шелк – замок, в мозгу – к телефону.

У поворота на Сансет нахожу телефонную будку. Набираю номер Отдела административных правонарушений. Два гудка. «Ригль».

– Сид, это я.

– Ты хочешь сказать – это ты и тебе что-то надо?

– Угадал.

– Так говори – но сперва позволь мне кое-что сказать – это твое дело об убийстве выжало меня как лимон.

– В смысле?

– В смысле – Ричи Херрика нигде нет. Сначала Эксли объявляет его в розыск, потом отказывается от этой идеи, а нам так и не удается найти ни одного белого мужчины, которого часто видели бы в негритянских кварталах.

– Я знаю – лучшим способом было бы позволить Томми К. найти его для нас.

– Что крайне маловероятно, если учесть, что федералы денно и нощно стерегут этих армяшек. Господи…

– Сид, запиши-ка…

– Слушаю.

– Хранилище в Норт-Эко-парке, строение 1750.

– Ну записал. И что теперь?

– Теперь возьми свой личный автомобиль и припаркуйся на автостоянке возле хранилища. Будешь записывать номера машин всех, кто будет входить внутрь. Каждые пять или шесть часов проверяй их через транспортников – и так до завтрашнего утра. Потом позвонишь мне.

Театральные стоны: «И тогда ты расскажешь, к чему все это?»

– Расскажу потом.

– Это связано с делом Херриков?

– Это все, черт подери!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Рубен Руис – поговорить, применить силу – чего бы мне это ни стоило.

Департамент по делам иммиграции и натурализации сообщил мне его адрес – Саут-Лома, 239. Совсем близко – я примчался туда и увидел на крыльце брата Рамона.

– Рубен в «Рейвин», вертит задницей в угоду города Лос-Анджелеса.

И снова – на колеса, в «Чавес Рейвин».

Теперь там – не протолкнуться – везде висят уведомления о выселении. «Парковка только для полицейских автомобилей» – там тоже не продохнуть: машины Управления шерифа, полицейские, фэбээровские.

Обрамленная холмами «главная улица» – мексиканские ребятишки кидают камни. На черно-белых авто – вмятины и царапины.

Подъездная дорога – узкая и пыльная. Я вошел, поднялся на вершину холма и стал смотреть:

Зеваки, путающиеся под ногами, люди в униформе – главная улица перегорожена. Дороги с рядами бревенчатых развалюх, холмы, сточные колодцы – везде понавешены плакаты с уведомлениями о выселении. Люди с фотоаппаратами снуют по дворам: федералы и кивающее сомбреро.

И – вот еще что: обитатели трущоб прямо-таки толпятся вокруг его обладателя.

Я спустился поближе: люди в униформе протолкнули меня через заграждения. Знакомые все лица: Шипстед, Милнер, Руис в костюме тореро.

Рубен:

Раздает деньги – мексикашки окружили его плотным кольцом.

– Dinero![29]

– El jefe Ruis![30]

Поток слов на испанском – ни черта не разобрать.

Милнер, обалдевший: что это?

Я протиснулся поближе, помахал – Шипстед меня заметил. Вздрогнул и покраснел – должно быть, Хенстелл уже успел проболтаться.

Он рванулся ко мне. Мы столкнулись и тут же инстинктивно спрятали руки в карманы пальто – оба.

– GraciasiljefeRuis![31]

Прямо возле дороги – заброшенный дворик. Он кивнул туда – я последовал за ним: в тени деревьев красовалось уведомление о выселении.

– Обоснуйте историю с пожаром, пока Нунан не отменил твоей неприкосновенности и не арестовал тебя.

Магнит для взглядов: Рубен Руис, раздающий зеленые бумажки.

– Посмотрите на меня, Клайн.

На него – огорошить его псевдоюридическим трепом. «Это были некасательные уличающие доказательства. Они не имели ни малейшего отношения к Кафесьянам либо к прочим аспектам вашего расследования или моего потенциального свидетельствования перед Большим жюри. У Нунана и так на меня всего предостаточно, и мне не хотелось бы, чтобы он получил еще порцию компрометирующей информации».

– Скажите мне, как адвокат – адвокату: как вы можете вести такую жизнь?

Мгновенно замолкаю.

– Мы пытаемся сделать так, чтобы вы вышли из всего этого живым. Лично я разрабатываю план – он будет заключаться в том, чтобы вывезти вас из города после того, как вы дадите показания, и, честно говоря, Нунан полагает, что мне не стоит так уж стараться.

– Это значит?…

– Это значит, что его я невзлюбил несколько больше, чем вас. А еще это значит, что ему ничего не стоит арестовать вас и демонстрировать всем в качестве «враждебно настроенного свидетеля», а потом отпустить и ждать, пока Джанкана, или кто там, вас не прикончит.

Мег: арестовывают – истязают – убивают – отчетливо, в цвете. «А мою сестру вы спрятать сможете?»

– Это невозможно. Последняя эскапада стоила вам остатков доверия Нунана, к тому же в вашем контракте про сестру ничего не сказано. И вообще, прецедентов, когда мафия причиняла бы вред близким свидетеля в бегах, не установлено.

МНЕ НУЖНЫ ДЕНЬГИ.

Тем временем Рубен разбрасывает наличность пачками – налево и направо.

– Мы – ваша единственная надежда на спасение. Я постараюсь все уладить с Нунаном, но вам необходимо явиться в штаб-квартиру ФБР ровно в восемь утра послезавтра, иначе мы вас разыщем, арестуем вашу сестру и начнем процедуру возбуждения уголовного дела по фактам ваших налоговых махинаций.

Гомон толпы, облака пыли. Рубен пристально наблюдает за нами.

Я помахал связкой ключей. Металл блеснул на солнце – он кивнул.

Шипстед: «Клайн…»

– Я буду там.

– Ровно в восемь.

– Я не глухой.

– Это ваш единственный…

– Чем это Руис занимается?

Он обернулся. «Искуплением вины, или как это называется. В общем, стоит ли его винить? Все это – ради какого-то бейсбольного стадиона».

Рубен подошел к нам.

– Так вы пришли к нему! А что это за ключи?

– Позвольте мне поговорить с ним наедине.

– Так это – личное?

– Да, личное.

Шипстед ушел. Проходя мимо него, Руис подмигнул ему. Рокаби Рубен: костюм тореро, ухмылка до ушей.

– Привет, лейтенант.

Я побренчал связкой ключей. «Ты первый».

– Нет. Сперва ты скажи мне, что это – просто дружеский треп двух федеральных свидетелей и что ты не любитель арестовывать мексиканских боксеров суперлегкого веса.

По склону холма медленно сползают бульдозеры – одна из хижин разлетается в щепки.

– Ключи, Рубен. Ты видел оригиналы, запомнил номера, а потом попытался заказать слесарю дубликаты – а еще на двери той самой кабинки остались следы отмычки.

– Что-то я не услышал ничего похожего на «это между двумя приятелями, ни один из которых не желает, чтобы у другого были неприятности».

Скрежет гусениц, треск досок, пыль и труха – я даже поморщился от шума. «Я не в том положении, чтобы кого-то арестовывать».

– Я так и подумал – если учесть то, что говорили федералы…

– Рубен, рассказывай. Я отчего-то уверен, что тебе этого хочется.

– Может, из чувства вины. А что рассказывать-то? Не знаю.

– Так это ты стащил меха из той кабинки?

– Ровно столько, сколько смогли унести мои добрые приятели. И их больше нет – на случай, если ты вдруг решил подарить своей сестричке-домовладелице норковое манто.

Бутоны, трава – и тут же клубы дыма.

– Значит, ты украл несколько шуб, продал их и роздал деньги своим несчастным угнетенным братьям?

– Не-а, я подарил шкурку черно-бурой лисы нашей соседке миссис Мендоса, потому что я сломал целку ее дочке, да так и не женился на ней, а уж потом продал оставшееся, потом напился и отдал деньги.

– Всего лишь?

– Ага, и эти stupidos, скорей всего, потратят их на бейсбольные билеты.

– Рубен…

– Черт, ладно – это я, Джонни Дьюхеймел и мои братья ограбили склад Гурвица. Я так и подумал, что ты догадываешься – помнишь, когда ты приходил ко мне в раздевалку, – а теперь расскажи мне, что тебе известно, пока я не протрезвею и мне не надоест вся эта лажа с искуплением вины.

– Скажем, Эд Эксли манипулировал Джонни – а? Смог – Рубен закашлялся. «Чертовски хорошая тема, блин».

– Я вот подумал: если Джонни кому и рассказывал, то это был ты.

– Ты чертовски правильно подумал.

– Так он тебе рассказывал?

– Почти все, как я понимаю. Послушай, надеюсь, это… как его – между нами? То есть без протокола?

Я кивнул – теперь полегче – обрежем веревку.

Тик-так, тик-так.

Дернем за ниточки. «Рубен…»

– Хорошо-хорошо, рассказываю. Это было… да, этой весной – в апреле, кажется. Эксли вроде как прочитал в газете статью про Джонни – ну, там рассказывалось, как он работает на куче работ, чтобы заплатить за колледж, как он несколько раз подряд выигрывал «Золотые перчатки», но теперь ему придется уйти в профессиональный бокс – чего он не хотел, но, так как его покойные родители оставили его на бобах, у него нет другого выхода. Сечете?

– Продолжай.

– Ну вот, так что Эксли вышел на связь с Джонни и стал, что называется, им управлять. Он дал ему деньги и заплатил за колледж и, помимо этого, выплатил все долги его родителей. Этот Эксли, он унаследовал бабки от своего гребаного папаши, и он давал Джонни до хрена денег, да еще заплатил трем журналюгам, чтобы они написали про него – знаете, три почти одинаковые статьи – про то, что он, мол, решил податься в профессионалы исключительно из-за нужды в деньгах.

– И Эксли заставил Джонни проиграть тот единственный профессиональный поединок.

– Именно.

– Эти статьи, вкупе с проигранным профессиональным матчем, должны были создать Джонни имидж эдакого невезучего хорошего парня, так что совершенно логично было, что после всего он решит податься в Полицейское управление Лос-Анджелеса.

– Верно.

– И Эксли же сделал так, чтобы Джонни без труда поступил в полицейскую академию?

– И это верно.

– И все это было направлено на то, чтобы заставить Джонни работать под прикрытием?

– Да, чтобы он мог подобраться к каким-то людям или к чему-то, на что у Эксли был зуб – не спрашивай на кого – я и сам не знаю.

ОНИ – Уилхайт – Отдел по борьбе с наркотиками – обдумать.

– Продолжай.

Кивки, шутливые выпады – Рубен обливался потом. «Значит, Эксли нашел Джонни приработок – ну, когда он еще был курсантом академии, – чтобы он… как это – внедрился в банду бывших морпехов, которые избивали и грабили богатых педиков. А этот идиот Джуниор – ну, твой бывший напарник – он ведь был преподом Джонни в полицейской академии; так вот, он прочел один из его рапортов по этому самому делу.

– И?

– И этот Стеммонс, он был – как бы это поточнее выразиться, – его и привлекали гомики, и отталкивали одновременно. Ему нравился Джонни – и Джонни от этого было чертовски неудобно, поскольку он – натурал до мозга костей. Ну да ладно – короче, Джонни провернул это дельце, и военная полиция арестовала морпехов, и впоследствии их отдали под суд. Джонни закончил академию и сразу стал работать в Бюро, так как дело морпехов приобрело ему репутацию, а то, что он еще и выигрывал «Золотые перчатки», и вовсе придавало ему веса. Как бы там ни было, тот ирландец, как бишь его – Дадли Смит, – приглядел Джонни и пригласил его работать в свой Отдел по борьбе с организованной преступностью; поскольку у него там крутые методы, а кто, как не бывший боксер, наилучшим образом подходит для такой работы?

Цепочка событий постепенно восстанавливалась – пока ничего особо нового.

– И?

– И Стеммонс каким-то образом прознал, что Эксли «манипулировал» Джонни, и дал ему понять, что он, Стеммонс, к нему неровно дышит, и Джонни не стал глупить и бить чертова извращенца, поскольку он был его преподавателем в полицейской академии и мог подпортить его репутацию в Бюро, да и рассказать кому надо, что тот спутался с Эксли.

Шутливые выпады, бисеринки пота – руки движутся в такт рассказу.

– И?

– Вечно вы, легавые, вставляете это «и», чтобы заставить людей говорить.

– Тогда давай попробуем «значит».

– Значит, полагаю, именно тогда Джонни и связался с этим ограблением склада. Он еще сказал, что ему помогают «сообщники», а мы с братьями понадобились ему только для того, чтобы собственно вывезти меха оттуда. Он еще рассказывал, что ему приходится заниматься грязными делами, и я еще тогда подумал, что он имеет в виду то, что ему приходится выбивать показания для Отдела по борьбе с оргпреступностью, но Джонни возразил, что нет, гораздо хуже – он даже боится рассказывать об этом своему доброму приятелю Эксли. Хренов Стеммонс – вечно нес пургу про то, что он станет лидером преступного сообщества и тому подобное – и вот Стеммонс ухитрился узнать и про то, что это Джонни ограбил склад.

Руис – эта мерзостная ухмылочка. Намахавшись кулаками, остановился перевести дух.

– Когда Джонни рассказал тебе все это?

– После ограбления – тогда, когда мы оба надели перчатки и он позволил мне поколотить себя. Ну да, вот тогда.

– Ну же, Рубен. Тогда, и?

– И Джонни признался мне, что все это ограбление мехового склада было с начала и до конца подстроено Эксли. Оно было частью того самого «задания» Джонни – и Эксли вышел на связь с тем типом, ну, Солом Гурвицем. Гурвиц вроде как был игроком, и чертов богатенький наследник Эксли выкупил у него всю партию мехов – оптом, и научил Джонни, как подстроить ограбление.

БРАВО.

Но кое-каких звеньев в цепочке не хватает.

Ограбление, подстроенное Эксли, расследует Дадли Смит – почему Эксли поставил на это дело такого хорошего следователя?

Хронология событий: построена лишь на догадках:

Джонни предлагает Микки Коэну партию мехов.

Дад узнает о причастности Микки к делу и хорошенько припугивает его.

Вмешивается Эксли.

Эксли манипулирует Микки – но с какой целью?

Непонятное поведение Микки: киномагнат, растяпа из Черного города – так до сих пор и не удосужился убрать откуда свои автоматы.

Чик Веккио – связан с Микки.

Чик – наводчик – кафесьяновский фильмец со мною в главной роли.

Микки и Чик – связаны с:

НИМИ – Отделом по борьбе с наркотиками? С Дэном Уилхайтом?

Звенья:

Недостающие, укрытые, тайные, переплетенные… БЕЗУУУУМНО.

Рубен – ухмыляется, размахивает кулаками. «Как я понимаю, это был треп двух приятелей – федеральных свидетелей?»

– Правильно понимаешь.

– Так… так Джонни мертв?

– Да.

– Жаль, что он так и не женился. Меа, черт возьми, сиlра[32], а то б я презентовал его вдове славную норковую шубку.

Грохот и треск – снесли очередную деревянную развалюху.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

От «Чавес Рейвин» до Силверлейка – рукой подать. К дому Джека Вудса – его машина у подъезда.

Джекова ласточка – поблескивает пепельно-голубыми боками.

Входная дверь распахнута – но я сперва постучал.

– Я в душе! Открыто!

Я вошел – прямо на полу валяются бумажки со ставками – и штук двадцать телефонов на виду – ну Джек дает. На стене – фотография: Джек, Мег и я – «Мокамбо», 1949 год.

– Помнишь тот вечер? Тогда еще Мег перебрала коктейлей с бренди.

Мег сидела посерединке – непонятно, чья девушка.

– Что-то тебя вдруг потянуло на воспоминания, приятель.

Я обернулся. «Пару дней назад ты убил человека по заказу Микки. Ты облажался и решил реабилитироваться».

Джек запахнул полы халата. «Чья бы корова мычала…»

– Это ты грохнул Эйба Уолдриджа?

– Ну я. Скорбишь?

– Да не особо.

– Значит, просто пришел старое вспомнить?

– Это касается Мег. Но сперва неплохо бы объясниться.

Джек закурил сигарету. «Чик Веккио получил этот заказ от Микки. Он сказал, что в этом замешаны Дэн Уилхайт и Отдел по борьбе с наркотиками. Этот Уолд-ридж был связующим звеном между Кафесьянами и полицией, и вот Микки пришло в голову, что, поскольку ФБР сделало Эйба Уолдриджа свидетелем, вовсе не обязательно кому-то знать о его, Микки, связях с семейством. Десять штук, приятель. Утешительный приз за то, что я прохлопал Джуниора Стеммонса».

– Тем не менее я мало что понимаю.

– И что с того? Бизнес есть бизнес, а у Микки и этих армяшек много всего в Ниггертауне.

– Тем не менее что-то все равно не так. Микки больше не убивает людей, к тому же вряд ли у него нашлось бы десять штук наличными – пусть даже ради спасения жизни.

– Тогда его заказали сами Кафесьяны либо Дэн Уилхайт через Чика. Слушай, неужто тебе не все равно, кто…

– Уилхайт и Чик лично не знакомы – я абсолютно в этом уверен.

Любовник моей сестры – со скучающей миной: «Слушай, Чик сыграл на нашей с тобой дружбе. Он сказал, что Уолдридж может порассказать про тебя ФБР много гадостей – ведь я, мол, хочу заработать десять штук и заодно выручить приятеля. А теперь, может, расскажешь, как ты догадался, что это я?

Звенья: мне чего-то недоговаривают, скрывают – подсирают в открытую…

– Дейв…

– Агенты ФБР видели возле дома Уолдриджа такую же машину, как у тебя. Номеров они не записали, иначе уже нарисовались бы тут.

– Иными словами, это было просто умозаключение.

– Среди моих знакомых ты – единственный наемный убийца, который водит автомобиль пепельно-голубого цвета.

– Так что там с Мег?

– Сперва расскажи мне, как у вас с ней дела.

– Да так, что она уже подумывает над тем, чтобы оставить мужа и поселиться со мной.

– В каком-нибудь тайном месте, где хранятся телефоны и прочее?

– Мы с тобой отбили у нее охоту связываться с честными парнями сто лет назад, так что не надо притворяться, что она ничего не знает.

Та фотография – женщина и двое убийц.

– Федералы взяли меня за жабры. Послезавтра я отправляюсь под федеральный арест, и, если они обманут меня с обещаниями неприкосновенности, может пострадать и Мег. Я хочу, чтобы ты попросил ее снять все деньги с нашего счета и спрятал ее в каком-нибудь безопасном месте, пока я не позвоню тебе.

– Ага.

– Просто «ага» – и все?

– Ну, присылай открытки из… оттуда, куда тебя спрячут федералы, – у меня было подозрение, что вот уже пару недель тебя что-то сильно беспокоит.

Та фотография…

Джек улыбнулся. «Мег говорила, что выполняет кое-какие твои просьбы, и с каждым разом твой голос по телефону становится все меньше похожим на голос крутого парня».

– И больше – на голос юриста?

– Нет, скорее на парня, который пытается найти выход.

– Береги ее.

– Напиши, как только сможешь, адвокат.

Остановился у таксофона – позвонить в Отдел убийств. Хреново – дело Херрика в Чино так и не нашли. Сообщение – Пит Бондюран назначил встречу в восемь вечера в «Коптильне» в Бербанке.

Чертово дело Веккио – но никуда от него не денешься.

Свободное время. Рукой подать – из Силверлейка – в Гриффит-парк. Я поехал восточной дорогой, к Обсерватории.

Смог осел, открылся вид: Голливуд и южные окрестности. У входа в Обсерваторию стоят телескопы – бросишь монетку, и можешь обозревать местность – штатив позволяет поворачивать трубу на сто восемьдесят градусов.

Свободное время есть, мелочь в кармане тоже – направляю свой телескоп на съемочную площадку:

Сначала – расплывчатое пятно, асфальт, холмы. Припаркованные автомобили – вверх, поворот – «космический корабль».

Настроил объектив, прищурился – люди.

Сид Фритцелл и Уайли Баллок – обсуждают рабочие моменты – наверняка спорят о том, как получше снять самые кровавые сцены. Снова расплывчато, снова подкручиваю объектив: алканавты Микки дрыхнут в кустах.

Снова смотрю:

Обжиманцы у двери трейлера – Крутой и Рок Рокуэлл. Направо – Микки травит байки статистам. Металлический блеск – трейлер Гленды, сама Гленда.

Сидит на ступеньках, скрестив ноги. Вампирский наряд ее утратил былой блеск и смотрелся изрядно потертым и выцветшим.

Снова расплывчатое пятно – только солнечные зайчики. Мимо проходят какие-то люди – я вижу лишь темные силуэты. Разглядеть трудно – зато легко представить:

Вот она задерживает дыхание – сигнал мне войти.

Пот – от него ее волосы кажутся темнее.

Касаюсь ее шрамов – а в глазах невысказанная мысль: страх придает мне сил – и не спрашивай как.

Солнечные зайчики, резь в глазах. Перевел фокус: пьяницы из массовки затеяли драку – люди шлепаются на задницу, колотят друг друга кулаками.

Объектив погас – мое время вышло. В глазах отчаянно щипало – я закрыл их, да так и остался стоять. В голову немедленно полезли видения:

Вот Дэвид Клайн разгоняет бастующих: выбитые зубы на полицейской дубинке.

Вот Дэвид Клайн – Вышибала – с бейсбольной битой в руках.

Дэвид Клайн, убийца – пропитанный запахом кордита и крови.

Вот всхлипывающая Мег Клайн: «Я не хочу, чтобы ты любил меня так».

Вот Джоан Херрик: «Долгую безумную историю наших семей».

Кто-нибудь, прошу: дайте мне хоть один шанс все узнать. Последний.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

«… Значит, мистер Хьюз в бешенстве. Какой-то псих покрошил на куски Гарольда Мишака, и он надеялся, что его найдут по-быстрому, а вот теперь в Управлении шерифа Малибу полагают, что убийца – не Блуждающий Огонь. Ребята из участка считают, что кто-то порезал Мишака и задушил его – так, чтобы все подумали, что это Огонь; вдобавок бывшая жена Мишака достает мистера Хьюза, умоляя его взять расследование под личный контроль – как будто он должен тратить свои деньги. И в довершение всего Брэдли Милтир выясняет, что ты спишь с Глендой Бледсо и что это она воровала из домиков для гостей, а ты так об этом и не сообщил».

На юг – в машине Пита. Вооружен – кастет и дубинка.

– Это ведь я порекомендовал ему тебя, чтобы следить за Глендой. Мне он эту работу не доверил, так как знает мои слабости. Вот я и прикинул: а что, если озадачить этим делом старину Вышибалу – он у нас чистый аскет по дамской части.

Я потянулся – ломота в области шеи, да и нервы ни к черту. «Я плачу тебе семь штук».

– Ну да, и еще ты купил мне порцию жареной на углях телятины и пиво, чего мистер Хьюз, сказать по правде, не делал никогда. Я что хочу сказать – мистер Хьюз на тебя зол, а тебе только этого сейчас и не хватало.

Поворот на юг от Нормандия – Пит закурил – я приоткрыл свое окно. И принялся прокручивать в голове свой последний разговор с Нунаном.

– Вы сожгли потенциальные улики федерального расследования. Вам еще повезло, что я тогда же не разорвал ваш контракт со всеми гарантиями неприкосновенности, а теперь вы просите об одолжении, да еще о таком.

– ПОЖА-АЛУЙСТА.

– Мне нравится, как дрожит ваш голос.

– ПРОШУ ВАС. Снимите завтра наблюдение с дома Кафесьянов. Это мой последний день перед арестом, и мне бы хотелось выяснить еще кое-что.

– Как я догадываюсь, это связано с тем, что Кафесьяны ищут этого парня Ричи, который может оказаться тем самым Ричардом Херриком из того жуткого тройного убийства, над расследованием которого вы работаете.

– Вы правы.

– Отлично. Я ценю правдивость и дам вам эту возможность, если вы обещаете сообщить всю информацию касательно этого Ричи в ходе предсудебных допросов.

– Согласен.

– Тогда договорились. Ступай с Богом, брат Клайн. «Брат» Клайн – мальчик-хорист из лютеранской церкви – кулаки, резиновая дубинка, кастет…

Пит толкнул меня локтем. «Чик встречается с Джоан Кроуфорд в „Счастливом самородке". Она будет загримирована, чтобы ее не узнали, – сыграют пару партий в покерино или еще во что, а потом поедут в ближайший мотель и займутся собственно делом. Я втихаря cделаю несколько снимков, потом Чик даст мне знак. Мы проследуем за ними на место, дадим парочке пару минут расслабиться и уж тогда обработаем».

Холодный воздух, подпрыгивающие лучи фар. Рекламный щит: «Новый стадион для „Доджерс" – ваша мечта! Поддержите законопроект „Чавес Рейвин"!»

Пит: «Семь штук за твои мысли».

– Я вот думаю, что у Чика где-то есть запрятанные деньги.

– Если ты намерен их прикарманить, нам придется его убить.

– Я просто подумал.

– Что ж, мысль не самая плохая. Господи Иисусе, ты и какая-то актриска – бывшая официантка. Неужто она…

– Да, она того стоит.

– Я не то хотел спросить.

– Я знаю.

– Даже так?

– Даже так.

Строго на юг – в Гардену – Пит рассказывает мне сплетни:

Фред Турентайн, спец «Строго секретно» по жучкам: скандальная работка за конвертик с наличными. Горький пьяница, к тому же – завсегдатай санаториев для алкоголиков, руководитель курсов электроники для братьев-заключенных в тюрьме Чино. С одной стороны – ФБР, с другой – растреклятые негры – а это вам не просто так.

Гардена – сверкающий ряд неоновых вывесок игорных заведений. «Счастливый самородок» – перед входом обнаруживается «кадди» Чика с опущенным верхом.

Паркуемся прямо за ним, готовые к преследованию. На переднем сиденье милуются Джоан Кроуфорд и Чик.

Пит шепнул: «Пригнись, а то они тебя увидят».

Я пригнулся и прислушался – хлопнула дверца авто. Поднялся – пташки прогулочным шагом двигались к заведению.

Пит выбрался из машины. «Поспи пока, что ли. Только радио не включай – батарею посадишь».

Гуськом прошествовали внутрь: кинозвезда, гангстер, шантажист. Я принялся вертеть ручку радиоприемника: новости, религиозная лабуда, бибоп.

Тут же – воспоминания: как мы старшеклассниками трясли гарденских алкашей. Бибоп сменился балладами – сменились и воспоминания: я застегиваю выпускное платье Мег – слишком медленно.

К черту радио – поберегу батарею – я вырубил музыку и задремал. Тут появился Пит. «Проснись, они уходят».

«Кадиллак» отчалил – верх опущен. Пит тронулся за ним – особо не приближаясь.

На восток, затем на север – прохладный воздух разбудил меня окончательно. За ними следить легко – сговор ведь – Пит небрежно крутил баранку. Локоть выставлен из окна – на всеобщее обозрение – гребаная Джоан Кроуфорд.

На север – Комптон, ЛИНВУД – негритянский рай.

Чик впереди – налево, затем направо – Спиндрифт-драйв.

48, 4900 – таблички на тротуарах – странные, очень странные, БЕЗУМНО странные. 4980 – Джонни Д. – «Почему именно там?»

Стало трудно дышать – я открыл окно полностью.

Налево, затем направо.

Пустые дворы.

Сухой лед: обжигающий холод.

Пит: «Господи, Дейв, – вот уж не думал, что ты такой фанат свежего воздуха».

Чик остановился – помигал фарами, точно давая сигнал.

Воспоминания:

Укол иглы.

Тепло, щекотно – наркотический туман.

Чик и Джоанн – идут в обнимку:

В один из пустых дворов – тот, что по ПРАВУЮ сторону.

Затем:

Меня несут – в лицо бьет прохладный воздух.

Поворот НАПРАВО – неприглядного вида комната – ВРЕМЯ СНИМАТЬ КИНО.

А теперь:

Хватаю ртом воздух – трудно дышать: в ушах неотступно звенит голос Джонни.

Пит – поставил машину возле тротуара. «Чик передал мне записку. Он говорит, что знает парней, которые снимают здесь порнофильмы, так что ему подумалось: что, если Джоанн понравится идея заняться этим именно здесь? Эти хреновы кинозвезды не перестают меня удивлять».

Воспоминания – до боли поздно:

Гленда сказала, что Фритцелл снимает порнофильмы.

«В заброшенном доме.

Где-то в ЛИНВУДЕ».

– Эй, Клайн, – с тобой все в порядке?

Проверим оружие: «сорок пятый», кастет, дубинка. «Пошли».

Пит вставил в фотоаппарат пленку: «Все запланировано. Мы входим после слов: „Крошка, как хорошо"».

Готов: зазубрины кастета скрежещут по моему перстню – памяти о юрфаке.

Пит: «Пошли».

Вбежали во двор: оштукатуренные, кубической формы строения, проходы, трава.

Тогда и теперь: время снимать кино: Джонни умоляет: «ПОЖАЛУЙСТА, НЕ УБИВАЙ МЕНЯ».

Из домика направо доносятся характерные стоны. Подкрадываемся, прислушиваемся:

Стоны стали громче, Чик: «Крошка, как хорошоооо».

Пит: фотоаппарат наготове.

Переглядываемся, киваем, БАМ!!! – на раз вышибаем дверь.

На долю секунды воцарился мрак.

Хлопает вспышка: Джоан Кроуфорд отсасывает у Чика – по самые миндалины.

Ускоренная съемка:

Щелчок вспышки: Джоани, голая, с визгом бросается к двери.

Чик тянется к выключателю – врубается свет.

На тумбочке у кровати – «магнум»; хватаю его и обозреваю комнату.

Зеркальные стены.

На полу – линолеум в бурых пятнах: запекшаяся кровь.

Чик – на кровати, застегивает ширинку.

Кастет – рукоятка револьвера – быстро —

Я врезал ему по физиономии, дал ногой по яйцам, выкрутил руки. Чик напрягся: точно комок нервов и костей.

Тень на кровати – Пит, удерживая меня: «Полегче. Я дал Кроуфорд одежду и немного денег. Так что времени у нас полно».

Чик, трясясь, согнулся пополам – и было с чего: под дых ему направились два здоровенных кулачища.

Коронный номер – Пит, сияя:

– Левая – больница, правая – смерть. Левая заберет дыхание, правая – жизнь. Эти руки – злой дух ю-ю и злой дух бугалу, они – зубы демона, который вылезет из твоего дымохода.

Чик поднялся – дрожащий, окровавленный. «Я – мафиози. Я – гангстер. Так что вы оба, считай, покойники».

Пит: «Дейв, задай человеку свой вопрос».

Я начал: «Это ты меня сдал. Я сказал тебе, что встречаюсь с „шикарным блондинистым полицейским-громилой" в Линвуде. Так что для начала скажи-ка мне, кому ты это сказал и кто надоумил их на съемки фильма?»

– Прикинь, что ничего не скажу.

Пит ухватил его за шею. Рывок – и двести фунтов живого веса виснут в воздухе. Приземлился Чик у дальней стены – жалобно задребезжали зеркала.

Тряпичная кукла Чик – на лице застыло: «А? Что?»

Пит мигом очутился возле – топ, топ – захрустели под тяжелыми ботинками пальцы. Чик оказался не из слабаков – не подал виду, что ему больно.

Я опустился на колени перед ним. «Это ты сдал меня Кафесьянам».

– Да пошел ты!…

– Ты настучал на меня Кафесьянам. И с этого места поподробнее.

– Я никому не рассказывал, что ты встречаешься с тем полицейским. Да, они тебя подставили, мать твою так, – это верно. Прикинь – я знал, что они тебя подставили, – но узнал уже после того, как эта херня случилась.

– Ты сказал «они». Ты имел в виду Кафесьянов?

– Ты знаешь, что такое «фигурально выражаться», мать твою?… Тебя подставили, потому что ты для этого родился – дерьмо разносишь и на дерьмо же наступаешь.

Пит: «Я и не знал, что ты знаком с Кафесьянами. Я-то думал, что ты – исключительно человек Микки».

– Пошел ты!… Ты, грошовый сутенер на побегушках у Говарда Хьюза. Я имел твою мамашу, и мой кобель тоже!

Пит рассмеялся.

Чик: сломанные пальцы, мертвенная бледность. «Прикиньте – мне ведь и раньше приходилось вот так попадать. Прикиньте – то, что я вам сейчас рассказал, было бесплатным пробным ответом, но начиная с этой минуты вы не получите ничего, кроме дерьма».

Пятнышки засохшей крови на полу: умоляющий Джонни.

– Ты сказал «они». Ты имел в виду Кафесьянов? Ну же, мне нужны факты, которые я мог бы использовать.

– Иными словами – передать федералам? Я знаю, что ты продался Уэллсу Нунану.

Мерзкий итальяшка бандюк – воняющий потом и духами Джоан Кроуфорд.

– Прекрати пороть чушь и гони факты!

– Вот тебе факты! – И он выбросил вперед расквашенный средний палец. «Отсоси, гребаный фашист…»

Я ухватил его за упомянутый палец. Розетка рядом – ткнул в нее тем самым пальцем —

Искры, дым – Чик в конвульсиях – меня сотрясает от подергиваний живого провода.

Пит затряс меня. «ПРЕКРАТИ, ТЫ УБЬЕШЬ ЕГО!»

Чик высвободился: волдыри на его коленях постепенно наливались зеленым.

Быстро:

Пит швырнул его на кровать. Подушки, простыни, одеяла – в несколько ловких приемов он спеленал нашего приятеля точно египетскую мумию.

Волдыри продолжали наливаться зеленым – в то время, как зеленоватый цвет физиономии итальяшки постепенно сменялся нормальным.

Умоляющий Джонни Дьюхеймел – В ЭТОЙ САМОЙ КОМНАТЕ.

Я схватил «магнум» и открыл барабан. Шесть патронов – я вытащил пять.

Пит кивнул: думаю, он готов.

Показываю ему пушку – и барабан тоже: покрутил, захлопнул.

Чик – в глазах застыло: «Нет, ты не сделаешь этого».

Я прицелился в упор: мой пистолет, его голова. «Ты сказал „они". Ты имел в виду семейство Кафесьян?»

Ответа не последовало.

Я нажал на курок – щелк! – пусто.

– Как ты вышел на Кафесьянов? Я и не знал, что вы знакомы лично.

И вновь молчание.

Я нажал на курок – щелк! – пусто.

– Мне известно, что это ты заказал Джеку Вудсу Эйба Уолдриджа – Джек сказал, что это приказ Микки. Я не верю – может быть, ты скажешь мне, кто это был на самом деле?

Чик, хрипло: «Да пошел ты». Я нажал на курок – дважды – снова пусто. Пит придушенно вскрикнул: «С-сука!» Радужный Чик – сереет, зеленеет, синеет… Взвожу курок, нажимаю на спусковой крючок… меееед-ленно-меееедленно…

– Ладно, все… Не надо!

Я убрал револьвер. Чик откашлялся, сплюнул и начал говорить:

– Мне приказали нанять человека, чтобы убить Эйба Уолдриджа. Прикиньте – они решили, что меня слишком хорошо знают в Южном городе, чтобы заказать его непосредственно мне, вот я и подумал: «Дейв Клайн – он ведь вполне может попасть под раздачу ФБР» и еще «Джек Вудс – он ведь берется за такие дела, если ему хорошо заплатить, и они же с Дейвом приятели, так что он, естественно, захочет выручить Дейва», так что я уломал его – не без лишних затрат, правда.

Хрипло, даже сипло: «Так вот, прикиньте – я говорил с Уолдриджем лично. ФБР освободило его на сутки или около того, чтобы он мог уладить какие-то свои дела, и мне хотелось знать, что ему известно, перед тем как Джек убьет его. Стоп, стоп, стоп – дикое желание говорить, – не перебивайте меня».

Пит принялся хрустеть суставами пальцев – громко, точно курок взводил.

Чик, сотрясая матерчатый кокон: «Уолдридж сказал мне, что федералам очень хотелось заполучить тебя в качестве свидетеля. Он добавил, что подслушал разговор Уэллса Нунана и того парня из ФБР, Шипстеда. Речь шла о том, что они установили жучки в твоей квартире и записали, как ты говорил по телефону, упоминая заказные убийства, за которые тебе платила мафия, а еще – как Гленда Бледсо признавалась в убийстве какого-то негра сутенера по имени Дуайт Жиллетт. Прикинь, Дейви: Нунан сказал Шипстеду, что он собирается предложить тебе неприкосновенность, выведать побольше информации, а потом нарушить соглашение, предложив за его возобновление дать показания против Гленды, обвинив ее в убийстве. Шипстед пытался уговорить Нунана, чтобы тот этого не делал, но Нунан ненавидит тебя слишком сильно и сказал, что ни за что на такое не согласится».

Прикиньте:

Кровать завертелась.

Комната завертелась.

Даже пистолет – и тот завертелся —

«Они» – это кто?

– Дейви, пожалуйста! Я же ведь только из уважения к тебе…

– Что-то здесь не так. Кафесьяны не стали бы нанимать тебя для того, чтобы убить Эйба Уоддриджа. Ладно – кто устроил так, что я убил Джонни Дьюхеймела?

– Дейви, пожалуйста.

Все завертелось —

– Пожалуйста, Дейви…

Я ударил его – рукоятью револьвера, несколько раз – правда, основной удар приняли на себя одеяла. Стягиваю их – и давай молотить по ребрам – аж кровать затряслась.

– Кто меня подставил? Никакого ответа.

– Что с Микки? Почему мальчики-гастролеры заправляют его автоматы под носом у федералов?

То же самое.

– Вы с Кафесьянами повязаны? Насколько тесно? И, черт возьми, расскажи все, что знаешь, о парне по имени Ричи Херрик, за которым охотится Томми Кафесьян!

Молчок – снова начинаю молотить его по ребрам – так, что зазвенела рукоять моего револьвера. Пит дал мне сигнал: ПОЛЕГЧЕ.

Я снова принялся крутить барабан. «Сид Фритцелл – он ведь здесь порнуху снимает, верно?»

Ответа не последовало.

Я нажал на курок – щелк! – пусто.

Трясется, в глазах – огромная потребность высказаться. «Они сказали, что им нужно место, чтобы обработать одного человека, и я сказал, что они могут сделать это здесь! Сид и прочие как раз занимаются монтажом своей порнушки, так что тут никого нет».

– Они не говорили тебе, что тоже собираются снимать кино?

– Нет! Только то, что им нужно место! И больше ничего!

– Кто проявлял пленку? Им помогал кто-то из съемочной группы Микки?

– Нет! Фритцелл и его люди – куча недоумков! Они не знают никого, кроме меня!

– На кого ты работаешь?

– Нет! Пожалуйста, Дейви!

Я положил пушку на матрац – прямиком подле его башки. «Кто ОНИ?»

– НЕТ! Я НЕ МОГУ! Я НЕ БУДУ!

Я нажал на курок – щелк-щелк-ба-бах!!! – искра подожгла его волосы. Вопль.

Огромная ладонь – сбивает пламя, затыкает вопль. Шепот:

– Мы спрячем его в одном из твоих домовладений. Ты занимаешься своими делами, я охраняю его. Потом порасспросим его о деньгах и о прочем, и рано или поздно он расколется.

Дым. Шевеление в недрах матраца. Чик – половина его скальпа обгорела. ВСЕ ВЕРТИТСЯ.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Обратно в Лос-Анджелес – в машине Пита – по пути – остановки возле таксофонов.

Сообщаю Гленде: стало известно, что Дуайта Жиллетта убила ты. Она выругалась и тут же предложила свой план: она садится на первый же автобус до Фресно и поселяется у старой подруги-официантки. Вспомнив о прослушивании, я научил Гленду искать жучки и заставил проделать всю процедуру. Гленда вытянула нужные проводки и проверила диоды – жучков не было.

И – на прощание: «Мы слишком красивы, чтобы вот так…»

Джек Вудс – три гудка – никого. Мег – то же самое. Телефонная будка возле Бюро – повезло: Джек только что вошел в квартиру. Сообщаю ему, что ФБР надуло меня, и сразу же: хватай Мег, наши деньги, БЕГИ.

– Ладно, Дейв, – не прощаясь.

Я помчался в свой отдел. На столе – записка диспетчера: «Позвонить Мег. Важно».

Ящик «Входящие», ящик «Исходящие» – новых рапортов по делу Херриков нет. Пошарил в столе – папка с делом Кафесьянов – Херриков исчезла.

Зазвонил телефон —

– Да?

– Босс, это Ригль.

– Да?

– Послушайте, помните, вы отправляли меня следить? За складом, ну, вы еще сказали…

– Да, помню. Что-нибудь есть или просто рутина?

Обиженно: «Двенадцать часов наблюдения за добропорядочными гражданами с водительскими удостоверениями и один интересный посетитель».

– Так рассказывай.

– Так вот. Вошел какой-то человек, а через некоторое время он же выскочил обратно, и вид у него был перепуганный. Так вот, я записал номер его машины, да и сам он показался мне знакомым. Так вот, это оказался Ричард Карлайл – знаете его? Он из Полицейского управления, по-моему, работает с Дадли Смитом.

Слабые щелчки.

– Босс, ты…

Я положил трубку на рычаг – щелчки не прекращались.

Дик Карлайл – один из следователей, расследующих дело об ограблении мехового склада.

Дик Карлайл – партнер Майка Брюнинга.

Ноябрь 1951 года – Брюнинг замалчивает дело о краже со взломом, совершенной двумя несовершеннолетними. Понятно почему: эти несовершеннолетние – Томми К. и Ричи Херрик.

Моя папка с делом Кафесьянов – Херриков исчезла.

Прошелся по коридору до Отдела кадров. Написал на листочках-требованиях запрос на личные дела – что доступно лишь командирам подразделений.

Поймал клерка. «Майк Брюнинг, Ричард Карлайл – дайте мне их личные дела».

– Да сэр! – десять минут – содержимое не должно покидать комнаты.

Карлайл – предыдущее место работы – ничего интересного.

Брюнинг – киношный след – «Уилшир Филм Про-цессинг» – техник-проявитель – 1937—1939 годы – перед поступлением на службу в Полицейское управление.

Щелчок – тихий, пока улики косвенные.

Час ночи – обратно в Отдел по борьбе с административными правонарушениями. В голове – обрывки мыслей: Пит охраняет Чика в пустующей квартире моего домовладения Эль Сегундо.

Чик:

«Они».

Боится сказать: «Кафесьяны?»

Боится сдать их: ИХ – это кого?

Записка: «Позвонить Мег. Важно».

Пусть косвенные – мурашки по коже.

Мег сейчас у Джека – стоит попробовать. Три гудка, Джек, раздраженно: «Да?»

– Это я.

Шумовое оформление: цоканье высоких каблучков. Джек сказал: «Она здесь. Держится молодцом, ну, может, капельку нервничает».

– Уезжаете завтра?

– Да. С утра пораньше заглянем в банк, снимем наличные и получим тратту на другой банк. Потом поедем в Дель Маар, откроем новые счета и будем подыскивать квартирку. Хочешь с ней поговорить?

Цок, цок – Мег взволнованно меряет шагами пол – от каблуков собираются швы на чулках. «Нет. Попрощайся пока с ней за меня и спроси, что она собиралась мне передать».

Цок, цок – приглушенные голоса. Шаги, голос Джека: «Мег сказала, что ей удалось найти частичный след на тот дом в Линвуде».

– И?

– Она обнаружила документы оценки имущества – в архиве, что в подвале Сити-Холла. Датированный тридцать седьмым годом документ, извещающий, что совладельцами дома 4980 по Спиндрифт являются Филипп Херрик и некий Дадли Л. Смит. Слушай, неужели это тот самый Дадли Смит?

Потные ладони – я уронил трубку на аппарат. Так вот как это называется: Эд Эксли против Дадли Смита.

ГЛАВА СОРОКОВАЯ

Номера телефонов на моем столе – куда звонить в экстренных случаях. «Шеф следователей», домашний номер – набираю.

Эксли, час ночи – тревожно: «Да? Кто это?»

– Это Клайн. Я только что выяснил, что вы копаете под Дадли Смита.

– Приезжайте сейчас. Мой адрес – Саут-МакКадден, дом 432.

Обнесенный решеткой тюдоровский особняк – свет горит, дверь распахнута. Я вошел без приглашения.

Безупречная, точно сошедшая со страниц каталогов мебельного магазина, гостиная. Эксли – в костюме и аккуратно повязанном галстуке – это в два-то часа ночи, ё-моё.

– Откуда вы узнали?

– Я получил разрешение за вашей спиной и вскрыл-таки банковские ячейки Джуниора. Там содержались доказательства того, что это вы манипулируете Дьюхеймелом, а потом Рубен Руис заполнил пробелы в моем понимании истории с ограблением мехового склада. Я также выяснил, что Дадли и Филипп Херрик стали совладельцами кое-какой недвижимости в 1937 году; Херрик и Джей-Си Кафесьян прибыли в Лос-Анджелес всего за несколько лет до этого, и у меня есть все основания полагать, что это Дадли Смит привел Кафесьянов в Полицейское управление Лос-Анджелеса.

Стоит себе, скрестив руки: «Продолжайте».

– Все сходится. Моя папка с делом Херриков – Кафесьянов исчезла, и личное дело Ричи в Чино тоже найти не могут. Дадли запросто мог украсть и то и другое. Он любит подыскивать себе протеже, так что вы подсунули ему Джонни Дюхеймела.

– Продолжайте.

Шокирую его: «Я убил Джонни. Дадли накачал меня наркотиками, спровоцировал и записал все на пленку. Треклятое кино существует. Полагаю, что он собирается меня для чего-то использовать».

«Шок» Эксли – одна тоненькая пульсирующая вена на шее. «Когда вы сказали мне, что Джонни мертв, я так и подумал, что это Дадли, но история с фильмом меня, признаться, удивила».

– А теперь удивите меня. Расскажите, что вы об этом думаете.

Пододвигая стулья: «Скажите, что ВЫ думаете о Дадли Смите».

– Очень умен и одержим порядком. Жесток. Пару раз мне приходило в голову, что этот человек способен на все.

– Вы даже представить себе не можете, на что именно. Мурашки. «И?»

– И пытается взять под контроль весь лос-анджелесский рэкет. Долгие годы пытается.

– И?

– И в 1950 году в его руки попадает героин, украденный с «мирных переговоров» Микки Коэна и Джека Драгны. Он находит химика, который долгое время проводил эксперименты, пытаясь изобрести более дешевый способ производства наркотика. Дадли намеревался как продавать его с целью получения выручки, так и усмирять с его помощью негритянский криминальный элемент и затем постепенно прибрать к рукам и прочие виды оргпреступности. Абсолютной же его целью являлось создание чего-то вроде рамок для организованной преступности – иными словами, он хотел, чтобы весь уголовный элемент был сосредоточен в пределах определенных районов, в частности южного Лос-Анджелеса.

– Подробнее.

Медленно – мучительно для меня: «В 1953 году Дадли был вовлечен в попытку прибрать к рукам торговлю порнографией. В кафе „Ночная сова" была назначена встреча. Дадли отправил туда трех головорезов с дробовиками. Они инсценировали ограбление и расстреляли в упор шестерых. Дадли подстроил так, что в преступлении стали подозревать троих негритянских отморозков. Они сбежали из тюрьмы и ударились в бега, и, как вам, безусловно, известно, я нашел их и застрелил – вместе с тем парнем, который их укрывал».

Комната покачнулась —

– Дело сочли закрытым. Как вы тоже, наверное, знаете, позже появился человек, показания которого дали убитым мной нефам достоверное стопроцентное алиби по делу «Ночной совы». Я понимаю, что вы знаете большую часть истории, но позвольте преподнести вам еще парочку фактов – настоящие преступники были убиты в ходе возобновленного расследования, и они оставили зацепку – и не одну, – что в этом деле был замешан Дадли Лиам Смит.

Закружилось – ищем ниточки:

Дадли – фанат порнушки? – ВРЕМЯ СНИМАТЬ КИНО. Сид Фритцелл снимает свои порнофильмы в тех самых стенах – но он не связан со Смитом.

– Дад разрабатывает новые зоны влияния – строго в Черном городе.

– Браво, лейтенант.

– Он прибрал к рукам Микки Коэна.

– Продолжайте.

– Со дня своего освобождения Микки едва барахтался на плаву. Ранее в этом году кто-то убил четверых его приспешников – теперь я знаю, что это был Дадли. Все, что осталось у Микки, – дурацкий ужастик, съемки которого он финансирует, – правда, я не думаю, что он как-то связан со всей этой историей.

– Продолжайте.

– С начала федерального расследования Микки повел себя очень странно. Он и не подумал убрать свои автоматы из южной части города, хотя я предупреждал его с полдюжины раз. Вдобавок обслуживают эти автоматы какие-то гастролеры, причем делают это под самым носом у фотографирующих агентов ФБР. Когда я упомянул об этом в разговоре с Чиком Веккио, он начал пороть чушь, что, мол, Микки выплачивает из этих денег свой долг клану. Чик связан с Дадли. Дадли убил четверых людей Микки и подобрался к Чику. Чик – связующее звено между Дадом и Микки. Вся эта катавасия с автоматами на глазах у федералов тоже подстроена.

Эксли улыбнулся – мудак хренов. «Ваша версия полностью совпадает с моей».

– А теперь – о Джонни. Расскажите мне, как вы им управляли.

– Нет, сперва вы расскажете мне, что за улики вы обнаружили в бумагах Стеммонса.

Я принялся загибать пальцы:

– Мне известно о банковских счетах, которые вы открыли под вымышленным именем; известно и о том, что вы заплатили газетчикам, чтобы они накропали одинако-вые статейки про Джонни. Известно, что вы заплатили все его долги, заставили продуть первый профессиональный поединок и пристроили в академию. И ограбление этого склада – целиком и полностью ваша затея, так что я полагаю, что ниточки, которые привели Дада к Джонни подбросили Дадли тоже вы. Вы знали, как Дадли любит подыскивать себе протеже, так что вы подсунули ему под нос очередного «хорошего парня».

– Продолжайте, продолжайте.

– Брюнинг и Карлайл – они ведь тоже с Дадли?

– Верно.

– Вы подыскали Джонни – курсанту академии работу под прикрытием.

– С этого места подробней.

Ведет, подталкивает, похваливает – дергает за ниточки, слабак чертов.

– Вы подучили его быть жестче, чем он есть на самом деле. Дадли любит крутых парней, так что вам необходимо было, чтобы за Джонни закрепилась репутация скорого на расправу.

– Браво, лейтенант, – точно кус собаке бросил.

– Вы любите управлять людьми – так же как Дад – и вам, должно быть, чертовски не понравится узнать, что у него это получается лучше.

– Вы в этом уверены?

– Нет, хренов ублюдок, не уверен. Но зато уверен в том, что вам, должно быть, претит мысль в один прекрасный момент взглянуть в зеркало – и увидеть там Дадли.

Эксли «рассердился» – слегка напряженное выражение лица.

– Продолжайте.

– Нет, сперва вы дадите мне хронологию событий. Дадли проглотил наживку и предложил Джонни работу в Отделе по борьбе с оргпреступностью. Дадли – начальник Отдела ограблений, так что формально ограбление мехового склада – его случай. Вы устроили так, чтобы Джонни попался на глаза Дадли, и что потом?

– Потом Джонни стал официальным громилой Отдела по борьбе с оргпреступностью. Это очень жестокая работа, лейтенант. Лично я всегда думал, что вы больше подошли бы для нее.

Крепко сжал кулаки – даже суставы заныли. «Рубен Руис говорил, что Джонни занимался „плохими вещами". Именно тогда Дадли его и приметил, так? Он понял, что именно Джонни и украл меха – и это ему понравилось – так? Впечатлило – и он включил Джонни в свои планы».

– Ход ваших мыслей верен. Продолжайте.

– Ни хрена я не буду продолжать – пока вы не расскажете, что именно за «плохие вещи»?

– Дадли заставлял Джонни запугивать тех самых «гастролеров», относительно которых у него были свои планы.

– Надо было отозвать его.

– Нет. Мне нужно было больше.

– Думаете, эти ребята и были теми самыми «гастролерами», что управлялись с автоматами Микки? То есть… вы считаете, что все дело в том, что Дад манипулирует Микки?

– Да. Полностью я не уверен, но очень возможно. Его стул – на боку, приклеенная к доске, болтается липкая лента.

– Закругляйтесь.

Эксли надвинул очки на нос – без них его взгляд оказался неожиданно мягким. «Джонни начал терять расположение Дадли. Был слишком мягок с „гастролерами", и рассказывал мне, что Брюнинг и Карлайл периодически следили за ним – очевидно, оттого, что Дадли стал инстинктивно подозревать его. Тогда-то, совершенно случайно, в жизнь Джонни вернулся Джуниор Стеммонс. Оба – он и Джонни – работали в Южном Централе, и каким-то образом Джуниору удалось выудить у Джонни признание в том, что он был соучастником ограбления того самого склада. Скорее всего, Джонни не упоминал обо мне, но Стеммонс почувствовал, что кто-то за ним стоит. Дадли узнал, насколько опасным сделался Джуниор, и я полагаю, что он стал подозревать, что он попытается шантажировать Джонни. Мне точно известно, что Дадли пытался получить ордер на вскрытие банковской ячейки, чтобы посмотреть, что было известно Джуниору, и я полагаю, что перед тем, как заставить вас убить его, Дадли под пытками старался выведать у Джонни о содержимом тех ячеек. Тогда я уже встречался с одним своим знакомым – служащим ФБР, и он по моей просьбе не дал хода заявлению Дадли и попытался раздобыть разрешение для меня. Вы первым добрались до ячеек – и я подозреваю, что не без помощи Уэллса Нунана».

Болтающийся обрывок липкой ленты – а что, если…

– Так и было.

– Собираетесь стать федеральным свидетелем?

– Предполагается, что так.

– Но давать показаний не собираетесь?

Гленда – угроза потенциального федерального расследования.

– Вообще-то, я собираюсь смыться.

– И что вас до сей поры останавливает?

– Дело Кафесьянов – Херриков.

– Вы ожидаете какого-то вознаграждения?

– Нет. Я лишь хочу знать – почему?

– И это все, чего вы хотите?

– Нет. Я хочу, чтобы вы принесли мне чашечку кофе и еще – узнать, почему вы выбрали для расследования этого дела именно меня.

Эксли поднялся. «Думаете, это Дадли убил Джуниора Стеммонса?»

– Нет, он бы спрятал тело получше, чтобы выиграть время и поскорей добраться до хранилища.

– Значит, поддерживаете версию о передозировке?

– Нет. Лично я держу пари, что это сделал Томми К. Судя по всему, Джуниор стал чрезмерно настойчив, и Томми это не понравилось. Это произошло в «Бидо Лито», и Томми оставил труп там. А потом Кафесьяны подожгли клуб, чтобы уничтожить улики.

– Возможно, вы и правы. Подождите, я принесу вам кофе.

И вышел. На кухне послышалась возня – я схватил ленту и рванул ее.

Так и есть – код сейфа: 34L – 16R – 31L. Стереотипное мышление – почти у каждого богатого олуха вот так же на стуле это дело и написано. Я приклеил ленту на место и оглядел интерьер: холодная и богато обставленная комната.

Вернулся Эксли с подносом кофе. Я налил себе чашку – для вида.

– Вы дали мне дело Кафесьянов, чтобы я стал наживкой для Дадли?

– Да. Он уже выходил с вами на связь?

– Опосредованно, и я ему ответил, что вы сделали из меня своего рода агента-провокатора. На этом он от меня отстал.

– И обзавелся компроматом на вас – в виде того самого фильма, о котором вы только что мне рассказали.

ПОЖАЛУЙСТА, НЕ УБИВАЙ МЕНЯ.

– Говорите по существу. Дадли и Кафесьяны.

Он сел. «Само ограбление – случайное совпадение, я просто сыграл на том моменте, что Дэн Уилхайт послал разбираться с Джеем-Си именно вас. Я подозреваю, что это ограбление и убийства Херриков, которые, безусловно, взаимосвязаны, как-то связаны с Дадли. Вот что: после возобновления дела „Ночной совы" я много расспрашивал отставных сотрудников полиции про Дадли. И выяснил, что именно он, а вовсе не шеф Хорралл, положил начало сотрудничеству Кафесьянов с полицией Лос-Анджелеса двадцать с лишним лет назад. И именно он предложил эту схему: контролируемая торговля наркотиками в обмен на некоторую помощь в установлении „порядка" в южной части города и добычу информации для Полицейского управления, и, разумеется, много позже, начал носиться с идеей „контролируемой" преступности в целом».

– А что там про Филиппа Херрика?

– Ваш рассказ о совместном владении собственностью – мое первое доказательство того, что Херрик и Смит были связаны лично. Видите ли, я просто хотел отвлечь внимание Дадли. Я знал, что он что-то замышляет в Южном Централе, как знал и то, что он втихаря получает на лапу от Джея-Си Кафесьяна. Я хотел расшевелить осиное гнездо этой семейки и надеялся, что ваша репутация привлечет к вам внимание Дадли.

– И тогда вы сможете манипулировать мной.

– Да.

Занималась заря – заря моего последнего дня на свободе. «Я сжег бумаги Джуниора. Там были записки, копии чеков, выписанных вами на имя тех самых журналистов, которым вы заказывали статьи про Джонни, – и все прочее».

– Мои договоренности с Дьюхеймелом были исключительно устными. Вы только что успокоили меня тем, что не осталось ни одного тому свидетельства.

– Всегда приятно знать, что ты выпутаешься.

– Вы тоже можете.

– Не стоит натягивать мою цепь. Не стоит предлагать мне покровительство, равно как пытаться отстранить от работы в отделе.

– Вы полагаете, что в вашем случае это уже не поможет?

Утренний свет – до рези в глазах. «Мой случай зовется просто – я в глубокой заднице».

– Тогда просите об одолжении. Я постараюсь сделать все, что в моих силах.

– Я попросил Нунана убрать слежку от дома Кафесьянов. Это будет сделано только на сегодня, и они, естественно, сразу же ринутся искать Ричи Херрика. Мне нужно человек шесть знающих людей в автомобилях без полицейских опознавательных знаков и с рациями, настроенными на специальную частоту, чтобы я мог отслеживать их перемещения. Это нацелено и на Дадли тоже, и вы получите от этого хренову тучу удовлетворения.

– Полагаете, Ричи сумеет восполнить пробелы в нашем понимании истории с Дадли и Кафесьянами?

– Я уверен, что ему известно все.

Эксли протянул руку – дескать, давай пять, дружище. «Я выделю вам радиоточку в участке Ньютон-стрит. Будьте там в десять тридцать. Люди будут ждать вас там наготове и предварительно проинформированные».

Руку он не убрал – но и я не собирался пожимать ее.

– Вы так и оставите Отдел по борьбе с наркотиками? Управлению необходим козел отпущения, и он идеально подходит для этой роли.

Протянутая ладонь исчезла. «У меня есть по пухлому досье на каждого сотрудника Отдела по борьбе с наркотиками. Когда понадобится, я смогу вручить эти документы Уэллсу Нунану – хотя бы под видом примирительного дара. Мимоходом замечу, что прошлой ночью покончил с собой Дэн Уилхайт. В предсмертной записке он вкратце упомянул свои взятки, и в самое ближайшее время я оповещу об этом Нунана. Вероятно, он опасался, что всплывут на поверхность и прочие неприглядные факты его биографии, – и вам стоит иметь это в виду, если вы все же решите давать показания против Управления». Дурацкий утренний свет – ни спрятаться, ни скрыться.

– Я не намерен с этим связываться.

– Но со мной связываться вам еще придется. Я могу помочь вам удовлетворить свое любопытство касательно этих двух семейств, так что незабывайте – у нас с вами общие интересы.

Треклятый утренний свет – остался один день.

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

10:30 – участок Ньютон-стрит. Конференц-зал – стулья, я у микрофона.

Не спамши – всю ночь на телефоне. Правда, под утро приполз в мотель «Вагон Вилс»

Те записки в кабинках хранилища: Дадли знает, что мне все известно, Дадли знает, где я живу.

Звонки:

Гленда сообщила, что благополучно добралась до Фресно.

Пит Б. сказал, что он спрятал Чика В. и оставил Фреда Турентайна присматривать за ним. Безопасно: мое домовладение, вымышленное имя на документах – выследить невозможно. «Когда он чуток оклемается, я на него надавлю. Зуб даю, у него где-то нычка».

То есть: ограбим его и убьем.

У Уэллса Нунана – новости про Кафесьянов.

Касательно нашего уговора: слежка снята – только на сегодня. Уже подкинули фальшивку для теленовостей: «Федеральное наблюдение отменено судебным постановлением».

– Надеюсь, наши друзья подумают, что их спасли связи с Полицейским управлением, и вернутся к повсе-дневной жизни. Бог вам в помощь в этом начинании, брат Клайн. И сегодня днем, в два сорок пять, настрой радиоприемник на четвертый канал или КМПС. Уверяю, тебе понравится.

Трепло сраное.

Вошли люди Эксли и уселись на приготовленные стулья. Галстуки, пиджаки – вид этаких прожигателей жизни. Их двенадцать – двенадцать пар глаз устремлены на меня.

– Джентльмены, меня зовут Дейв Клайн. Я возглавляю следственную группу по делу об убийстве семьи Херрик, и, согласно приказу шефа Эксли, вы должны будете осуществлять двадцатичетырехчасовое наблюдение за Джеем-Си, Томми, Люсиль и Мадж Кафесьян. Мы надеемся, что кто-то из них приведет нас к Ричарду Херрику, которого мы оба – шеф Эксли и я – считаем ключевым свидетелем по делу Херриков.

Короткие кивки: Эксли уже успел их просветить.

– Джентльмены, в этих папках содержатся фотографии членов семьи Кафесьян из архива Разведывательного отдела, фотографии из архивного досье Ричарда Херрика и более свежий его фоторобот. Запомните эти лица. Хорошенько запомните. Вас будет по трое на каждого члена семьи, и вы не должны спускать с них глаз, где надо – на автомобиле, где надо – пешком.

Открыли папки, достали фотографии – профи.

– У всех вас – достаточный опыт наружного наблюдения – иначе шеф Эксли бы вас не выбрал. В вашем распоряжении – автомобили без опознавательных знаков полиции и рации – отдел коммуникаций выделил специально для вас седьмую частоту, которая абсолютно защищена от федерального прослушивания. Рация обеспечит вам и связь между собой – таким образом вы сможете поддерживать связь друг с другом и с базой, то есть со мной. Вы все прекрасно умеете незаметно наблюдать за подозреваемыми, а вокруг особняка Кафесьянов понатыкано микрофонов, что позволяет слышать, что происходит внутри дома. Человек в головной машине следит за семейством, остальные выжидают в условленных местах. Он скажет, когда трогаться. На данном этапе вопросы есть?

Никто не поднял руки.

– Джентльмены, если кто-либо из вас увидит Ричарда Херрика, возьмите его живым. В худшем случае этот человек – вуайерист и за ним самим кто-то следит – мы с шефом Эксли полагаем, что этот «кто-то» и есть убийца Херриков. Если вы его накроете, сомнительно, что он окажет какое-либо серьезное сопротивление при задержании. Он может попытаться бежать – догоните его и возьмите живым во что бы то ни стало. Если вы увидите, что кто-то из Кафвсьянов, в особенности Томми или Джей-Си, попытаются убить Ричи Херрика или причинить ему какой-нибудь вред, убейте их. Если сам Томми заметит слежку и попытается бежать – догоните. Если он проявит агрессию по отношению к вам – убейте его.

Свист, улыбки.

– Идите – вы свободны.

Жучки – в стенах, на телефоне. Шпионят за Глен-дой, за Мег. Фред Турентайн – «король прослушки» – сторожит Чика.

Жучки в моих домовладениях – триста квартир, а то и больше. Подслушивают, о чем говорят обитатели: все больше о том, как бы починить крышу и потравить крыс. Жучки разрываются от бибопа, коим негры обитатели сотрясают стены моих трущоб.

– Сэр! Лейтенант Клайн!

Спросонья целюсь – так и заснул с оружием в руках.

Кто-то в униформе – перепуганный насмерть. «С-с-сэр, только что вышел на связь головной автомобиль. Он сказал, что оба – отец и сын Кафесьяны – направляются к своим машинам, и он слышал, как они говорят о Ричи Херрике».

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

Отчеты машин наружного наблюдения: на седьмой частоте – непрерывный ор —

11:14 – Мадж и Люсиль дома. Джей-Си и Томми едут в восточном направлении – в разных автомобилях.

11:43 – Джей-Си в публичной библиотеке в центре города. За ним – пешая слежка – вот что я услышал по рации:

Музыкальная комната – Джей-Си пристает с расспросами к алкашам-завсегдататям: «Эй, помните такого – Ричи Херрика? Он тут еще книжки читал! Увидите Ричи Херрика – позвоните мне».

Никто не видел никакого Ричи.

12:06 – Джей-Си в своей машине направляется на восток.

12:11 – Мадж и Люсиль все еще дома.

Аж уши заболели от тесных наушников.

12:24 – Джей-Си в заштатной киношке.

«Он освещает фонариком спящих бродяг. Ничего не находит и, похоже, не на шутку взбесился».

12:34 – Джей-Си на ногах – опрашивает постояльцев ночлежки «Джизус Сейвс».

12:49 – Томми на ногах – то же самое.

12:56 – Томми у лотков с дешевыми журналами.

12:56 – Томми беседует с продавцом.

Связь?

Журнал «Замочная скважина» – Ричи Херрик, один из авторов.

13:01 – Томми поднажимает на продавца. Машина ЗБ-67 по рации: «Парень разговаривает с Томми умоляющим тоном. Если Томми вытащит пушку, я вмешаюсь».

13:01 – Джей-Си у лотка с хот-догами.

13:03 – 13: 04 – Томми срывается в северном направлении.

13:06 – парень на ЗБ-67, «воки-токи».

– Я говорил с тем типом, которого пытал Томми, и он сказал мне, что Ричи покупал здесь порножурналы. Он добавил, что как-то Ричи обмолвился ему о какой-то хате в Линкольн-Хайтс, и ему пришлось рассказать об этом Томми – чтобы хоть как-то от него избавиться.

13:11 – Томми – на север по Пасадена-фривей.

13:14 – Томми – Линкольн-Хайтс, по магистрали.

13:19 – Джей-Си уплетает ленч: пять франкфуртских сосисок с сельтерской.

13:21 – Люсиль выезжает из дому в своем «Форде-викки».

13:23 – Томми нарезает круги по Норт-Бродвей в Линкольн-Хайтс.

13:26 – Мадж дома.

13:34 – Джей-Си расправляется с десертом: пончики с желе и пиво.

13:49 – Томми барражирует по боковым улочкам Линкольн-Хайтс.

13:53 – Люсиль – Пасадена-фривей, на север.

13:56 – Люсиль – по магистрали в Линкольн-Хайтс.

13:59 – ЗБ-67 и ЗБ-71 – между собой:

Люсиль – рыщет по Линкольн-Хайтс.

Томии – рыщет по Линкольн-Хайтс.

На север – на юг – на восток – на запад – зигзагами – не натыкаясь друг на друга.

Догадка знающего человека:

Этим двоим нужен Ричи – по разным причинам – и теперь они его ищут.

Люсиль: должно быть, ей позвонили – парень из магазина или еще кто.

14:00 – 14:04 – все посты – Джей-Си – Томми – Люсиль:

Ричи Херрика нигде не видно.

Помехи в трансляции. Попытался настроить – бульканье, обрывки слов: «массовое», «возможно, гангстерские разборки», «Уотте».

Кто-то в униформе тронул меня за плечо. «Прошу прощения, лейтенант. Там код три в трансляцию вмешивается».

– А что случилось?

– Убийства в Хэверфорд-Уош. Может, просто перестрелка, может, гангстерские разборки.

У меня точно шерсть на загривке дыбом встала.

– Следи за седьмой, я еду.

Уотте – код три, вливаюсь в толпу: патрульные автомобили, фургоны из лаборатории, машины фэбээровцев. Отдаленные районы Уоттса – сущая деревня – поля, разбросанные там и сям хибары.

Блеф – на съезде с дороги – полицейские автомобили. Я спустился и пристроился рядом.

Толпа народу – все смотрят вниз – полиция, ФБР, все вперемешку. Проталкиваюсь вперед, вижу:

Озерцо застоявшейся воды – в бетонном углублении двадцати футов глубиной.

Сточные воды – глубиной по щиколотку – в коих бултыхаются лабораторные техники.

У правого берега – кровавая пена.

Четыре мертвых тела, пропитанные водой и покрытые мусором.

Крутые бетонные скаты – спускаться пришлось предельно осторожно. Техники защелкали фотоаппаратами – кровавая пена блеснула от вспышек. Огляделся:

Возле берега растет группка деревев – отличное прикрытие.

Посмотрел вниз:

Среди мусора плавают стреляные гильзы.

Так вот что:

В рощице это все и случилось: выстрелы, и трупы скатились вниз.

Я захлюпал по воде – в озерке толпились техники – а наверху надрывались сирены. Четыре трупа лежат ничком – задницы распороты от копчика до ребер.

Бормотанье голосов: Нунан, Шипстед, Эксли. Техники принялись доставать тела, моментально перепачкавшись кровью.

Тела перевернули на спину – двое мексиканцев, двое белых. Троих я узнал: они работали на Микки К.

Тут же – догадка:

Заварушку устроил Дадли – В ЛИЦО СТРЕЛЯТЬ НЕ СТАЛИ; убитые – типы, что заправляли автоматами в Южном городе.

И – версия:

Все это – подстроено, чтобы запутать федералов, – бремя вины ложится на банды «гастролеров». Какая-то шарада Дадли Смита – НО ДЛЯ ЧЕГО?

Посмотрим:

Эксли – по щиколотку в воде – даже безукоризненные манжеты намокли.

В непосредственной близости от него – Нунан – с закатанными штанинами и в кальсонах, черт бы его побрал!

Болтовня техников – обрывками:

У убитых при себе – автоматы.

Стреляные гильзы – к некоторым пристали волокна – на убийцах были бронежилеты.

Ребята из лаборатории осадили Эксли и оттеснили его. Нунан двинулся ко мне, разбрызгивая грязную воду.

Размахивая фотографиями – сличая их с лицами убитых – в панике:

– Господи, только не это! Мы опознали их как…

Я заслонил его от Эксли. Нунан зашлепал по воде – от него в разные стороны запрыгали гильзы.

– Мы опознали этих людей. Это им Микки Коэн продал свои игровые автоматы. Члены преступного синдиката со Среднего Запада. Микки сказал, что именно они убили тех его сообщников – ну, что исчезли несколько месяцев назад. У Микки теперь кишка тонка заниматься криминалом… вот он и продал им свой бизнес, чтобы от него избавиться.

Чушь собачья – актер Микки – Гленда раскритиковала его «стиль».

Нунан: «Мы сделали Микки свидетелем. Мы пообещали ему неприкосновенность и медаль за заслуги перед федеральным правительством. Он надеется, что это позволит ему заполучить эксклюзивное право на ведение игорного бизнеса в Южном городе, что, конечно же, абсурдно, поскольку подобный законопроект никогда не будет принят».

Мистер федеральный атторней – в клетчатых панталонах.

– Клайн, а вам что известно по этому поводу? «Ключевой свидетель» Микки – значит, так и есть.

Вспышка: Боб Галлодет поддерживал тот самый пресловутый законопроект.

Эксли наблюдает за нами.

– Клайн…

– Ничего.

– Это может нам повредить. Микки собирался дать показания против этих людей.

«Нам», «мы» – здорово, что Гленда смылась от федералов.

– Мне нужен еще один день перед тем, как я попаду под арест.

– Ни в коем случае. Не просите больше, и даже не думайте выпрашивать одолжения. Сегодня – последний день, когда вы можете удовлетворить свое любопытство относительно семейства Кафесьянов, – и начиная с завтрашнего дня вы начнете удовлетворять наше – в отношении Кафесьянов, и не только – в виде свидетельских показаний.

Мистер федеральный атторней – к лодыжкам его прилипли использованные презервативы.

– Как считаете, кто их убил?

– Полагаю, какие-нибудь мафиози с восточного побережья. Прошел слух, что, мол, Микки собрался распродать свои игровые автоматы – вот и решили они прибрать к рукам его бизнес.

Несведущий болван. «Верь МНЕ, сынок». Сверху – крики:

– Мистер Нунан! Мистер Нунан, он начинает! Нунан зашлепал вверх по склону, Эксли поманил меня пальцем.

Черт с ним – бегу наверх, дрожа от холода. У своих машин – фэбээровцы: Шипстед, Милнер и иже с ними, черт бы их побрал.

На радиостанции КМПС – выступление Микки Коэна:

– … Во всеуслышание я со всей искренностью заявляю, что я решил порвать с преступной деятельностью.

Это – мицва[33], искупление – и я намерен оказать всяческое содействие федеральному расследованию, проводимому в Черном… я хотел сказать, в южном Лос-Анджелесе. Я делаю это с большой долей «цурис» – того, что большинство наших слушателей и зрителей, не знающих идиша, называют словом «трепет». Я принял решение отказаться от своего прошлого еще и потому, что злодеи со Среднего Запада несколько месяцев назад убили четверых моих ближайших сподвижников и теперь угрожают расправой мой бывшей супруге – теперь я могу во всеуслышание заявить, что слухи о том, что она оставила меня ради чернокожего исполнителя калипсо[34], не соответствуют действительности. Я порываю с прошлым еще и потому, что этому учит Библия – этот удивительный, вечный бестселлер, из которого можно почерпнуть множество чудесных вещей – как моим братьям евреям, так и всем остальным. Я продал свой игорный бизнес в Чер… точнее, в южной части Лос-Анджелеса подонкам со Среднего Запада для того, чтобы спасти жизнь многим людям. Теперь я готов помогать моему хорошему другу, федеральному атторнею Уэллсу Нунану и его храбрым…

Микки бредит.

Шипстед ухмыляется.

Нунан трясется – промокшие ноги, гневное лицо.

– … Ведь федеральное расследование проводится в соответствии с изложенными в Библии законами – приведенными в одной из гойских ее частей, послуживших основой для фильмов вроде «Самсон и Далила», или же в блистательных Десяти заповедях.

Нунан: «Показания Микки меня несколько разочаровали, конечно. Я бы хотел повесить эти убийства на Кафесьянов, да только они никогда не промышляли игровыми автоматами. Завтра в восемь, брат Клайн. Привезите новости о Кафесьянах – и думать не могите о продлении вашей свободы».

«Верь МНЕ, сынок» – Дадли Смит, добрейший, что твой Иисус.

ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ

16:00 – Джей-Си и Мадж дома.

16:16 – Люсиль обходит Линкольн-Хайтс – бары, газетные киоски.

16:23 – Томми обходит Линкольн-Хайтс. Пост ЗБ-67: «Вроде рыщет по наркопритонам. За последние два часа он побывал в четырех местах, и вид у них был соответствующий».

16:36 – Люсиль идет по улице.

16:43 – Томми идет по улице.

Пост ЗБ-67: «Я звонил в участок Хайленд-парка спросить про заведения, в которые заглядывал Томми. Они подтвердили, что это наркопритоны. Как они с Люсиль до сих пор не налетели друг на друга – ума не приложу».

16:53 – 16:59 – все посты – никаких следов Ричи Хер-рика.

17: 02 – база – всем постам, приставленным к Мадж и Джею-Си: отправляйтесь в Линкольн-Хайтс и ищите Ричи Херрика.

17:09 – Люсиль в «Пагоде Кван-Чу-Мейн». Пост ЗБ-71: «Она прошла прямо на кухню, а я знаю это место. Дядюшка Эйс Кван приторговывает дурью, так что вряд ли Люси пришла сюда за коробочкой китайской лапши».

17:16 – Люсиль выходит из ресторана. – «Вид у нее нервозный, а в руках – пакетик из коричневой бумаги».

Странно – Люсиль-наркоманка? – крайне маловероятно.

Торчок Ричи – тоже.

17:21 – Томми отливает – прямо на улице, на глазах у детишек. ЗБ-87: «Господи, ну у него и хрен! Прям на мировой рекорд тянет!»

Парень в униформе толкает меня локтем. «Там вас начальство спрашивает. На парковке, причем срочно».

Эксли.

Придется идти – через весь участок – надрывается радио: «Гангстерские разборки – есть жертвы! Микки Коэн раскаялся!» Снаружи – Дадли.

Развалясь на сиденье патрульной машины.

Возле ограды торчат Брюнинг и Карлайл – вне пределов слышимости. На Брюнинге – тяжелое пальто в елочку – как тогда, когда СНИМАЛИ КИНО.

– Здравствуй, сынок.

Я подошел ближе. И тут же почувствовал его запах: лавровишневая вода.

– Полагаю, ты не упустил случая подобрать славную норковую накидку для своей красавицы сестренки. Она все еще с Джеком Вудсом?

– Я спрятал Чика Веккио. Он сдал тебя мне – по поводу того фильма, ограбления склада, а также того, что это ты манипулируешь Микки и пришил тех парней в Уоттсе.

– А лично я думаю, что ты блефуешь. Все, что ты знаешь, нашептал тебе на ушко Эксли. Ты полагаешь, что я наговорил Чику всякого, чего на самом деле я ему в жизни бы не доверил, и вдобавок я сомневаюсь, что он может предать – даже под самыми суровыми пытками.

– Попытайтесь его найти.

– Он мертв – или временно нетрудоспособен?

– Жив. И чтобы пожить еще, ему придется говорить.

Брюнинг и Карлайл не сводят с нас выпученных глаз.

– Им нас не слышно, сынок. Не мигать. Не дрожать.

– Сынок, из твоих записок ясно, что ты намерен действовать независимо от Эдмунда Эксли. Я нахожу это обнадеживающим знаком, а твою готовность сотрудничать за вознаграждение – тем паче.

– Это Брюнинг вложил мне в руку мой меч. Я отдам вам Веккио – за него, кассету с фильмом и пятьдесят тысяч.

– Майк вовсе не был режиссером твоего кинодебюта.

– Скажем так – он должен заплатить.

– Сынок, ты удивляешь меня. Я всегда считал, что ты убиваешь исключительно ради наживы.

– Боюсь, что вам придется смириться с еще одной гранью моей натуры.

Дадли хохочет. «Сынок, твое чувство юмора превыше всяческих похвал, и я принимаю твое предложение».

– Тогда сегодня вечером? В людном месте.

– Парковка возле Голливудского продуктового рынка подойдет?

– Устроит.

– Я передам деньги с Майком. Он будет думать, что это взятка, и я проинструктирую его – мол, его послали за Веккио. Возьмешь его с собой и, когда все будет кончено, наберешь меня – ЭКСминстер 6-4301 – и скажешь, где найти Чика. И – сынок? На Майке будет бронежилет – целься соответственно.

– Я удивлен – ведь у вас с Брюнингом столько позади…

– Зато у нас с тобой все впереди. Кстати, о тебе – как тебе удалось добраться до информации об Эдмунде Эксли?

Скрепи сделку – коснись его. Лавровишневая вода – аж затошнило.

– Сынок…

Я положил руку ему на плечо. «Он знает все то же, что и я и что там еще ему рассказывал Джонни. Письменных доказательств не осталось – только устные рассказы Дьюхеймела, ничем не подкрепленные. Это он заставил меня натолкнуться на вас в связи с делом Кафесьянов, и единственное, о чем я сожалею, – так это о том, что он – слишком крупная фигура, чтобы убить его».

– Ты хочешь сказать, что наши с тобой правонарушения останутся безнаказанными ввиду отсутствия доказательств?

– Я хочу сказать, что вы выпутаетесь – если, конечно, прекратите ваши махинации с Микки.

– А ты сам, сынок? Могу ли я употреблять такое слово, как «лояльность»?

– Либо ФБР, либо Эксли, либо вы. Из всех вышеперечисленных только вы предлагаете наличные.

Обнимая меня – Дадли Лиам Смит: «Ты сделал разумный выбор, сынок. Об Эксли мы поговорим позже, и я не стану оскорблять твоего интеллекта словом „доверие"».

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

18: 16 – Джей-Си и Мадж дома.

18:21 – Томми рыщет по наркопритонам – Линкольн-Хайтс.

18:27 – Люсиль рыщет по барам – Линкольн-Хайтс.

18:34 – все посты – Ричи Херрик как сквозь землю провалился.

18:41 – Томми ужинает – «Пагода Кван-Чу-Мейн».

ЗБ-67, по рации: «Я не умею читать по губам, но готов поклясться, что дядюшка Эйс Кван рассказывает Томми, что Люсиль купила у него немного героина. Томми в бешенстве, черт бы его… Упс, он выходит!» ЗБ-67 – базе: конец связи.

18:50 – Томми нарезает круги по Линкольн-Хайтс – бессистемно, зигзагами.

18:54 – Люсиль ходит по Линкольн-парку, беседует с бродягами.

18:55, 18:56, 18:57, 18:58, 18:59 – перед глазами тысячу раз встает видение мертвого Майка Брюнинга.

НЕТ.

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

– … Так что я намерен связаться с Дадли. Веккио я ему не отдам, к тому же Дадли считает, что я намерен убить Брюнинга. Мы арестуем Брюнинга за убийство Дьюхеймела, и я засвидетельствую, что Томми К. убил Стива Венцела, что даст нам рычажок воздействия и на Кафесьянов. Брюнинг, сука, в штаны наложит, когда я его АРЕСТУЮ, тогда мы…

– Клайн, успокойтесь, прошу вас…

– Да пошли вы со своим «успокойтесь»! Я – юрист, так что послушайте меня…

– Клайн…

– Нет, это вы послушайте. Брюнинг сдает Дадли, а потом Галлодет созывает специальное заседание окружного Большого жюри, чтобы заслушать свидетельские показания. Федералам мы скармливаем Отдел по борьбе с наркотиками – и доказываем, что Кафесьяны связаны с Дадли, – и я дам показания касательно убийства Дьюхеймела и всех махинаций Кафесьянов, Отдела по борьбе с наркотиками, Дэна Уилхайта, Дадли, Микки Козна, своих убийств по заказу мафии – короче, обо всем. Я – легавый, я – адвокат, я же стану козлом отпущения, я дам показания, когда начнется судебное разбирательство, ФБР окажется в заднице, а вы – молодцом, так что Уэллсу Нунану останется только подохнуть от зависти, и Боб «Газовая камера» Галлодет протянет разбирательства до следующих губернаторских выборов, так что…

– Клайн…

– Эксли, ПОЖАЛУЙСТА, позвольте мне это сделать. Дадли знает, что я – убийца, и думает, что с помощью Брюнинга он подставляет меня. Если же я арестую Брюнинга, он зассыт – ведь без Дадли он ничто. Эксли, ПОЖАЛУЙСТА…

Тик-так, тик-так, секунды… минута.

– Сделайте это.

В телефонной будке внезапно наступила тропическая жара – я приоткрыл дверь, чтобы проветрить.

– И никакого «подкрепления» на Голливудский продуктовый рынок – Брюнинг может запалить их.

– Согласен. Действуйте!

Из одной телефонной будки – в другую – опасаюсь жучков. Межгород – двадцать монеток по десять центов – из участка Ньютон-стрит в драйв-ин «У Мела» во Фресно.

Гленда говорила без умолку:

Крутой сказал Микки, что она уехала в Тихуану – аборт делать. И знаешь, кто ее сейчас подменяет? – Рок Рокуэлл в женском платье. Прикинь – федеральный свидетель Микки выступает по телеку – в открытую рекламирует «Атаку…».

Беспечная Гленда – расскажи мне все.

Она снова работает официанткой: ролики и ковбойская шляпа. Беглянка, разыскиваемая федералами, – елки-палки, она даже раз пролила солодовый напиток на окружного прокурора Фресно – и ему это понравилось. Неплохие чаевые, а на роликах она таааак насобачилась – видел бы я, как она лавирует подносом. Стильная, сильная Гленда – расскажи мне ВСЕ.

Поток слов и бравады иссяк: трескотня «крутой девчонки» сменилась хриплым шепотом. Перепуганная насмерть Гленда – курит одну за другой, чтобы не так тряслись руки.

Я сказал ей:

– Ты меня напугала.

– Ты освободила меня от той женщины, любить которую – не мое дело.

ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ

Голливудский продуктовый рынок – «Воды и вино».

Ворота, автостоянка. Машины, покупатели, рассыльные с тележками.

20: 00 – сижу в припаркованной у тротуара машине. Потный, раздраженный – бронежилет попался тесный и трет.

Ко мне идет Брюнинг – наискосок через парковку.

Тащит с собой чемодан.

Жирнее жирного – его бронежилет аж на бедрах вздулся.

Огни парковки – это отъезжают-подъезжают многочисленные покупатели. Никого похожего на полицейского в штатском.

Я выскочил наперерез. Брюнинг подобрался: складки жира на шее, жабоподобный урод.

– Покажи деньги.

– Дад сказал, что сначала ты должен показать мне Веккио.

– Просто покажи.

Он открыл – вернее, слегка приоткрыл – чемодан. Пачки банкнот – запросто могли означать искомые пятьдесят штук.

– Убедился?

Мимо скользнул рассыльный, сунув руки под фартук. Парик, знакомое…

Брюнинг вылупил на него глаза – Что-о?

Знакомое лицо с глянцевой черно-белой фотографии – той самой, сделанной агентами наружного наблюдения.

Брюнинг нащупал свою пушку —

Чемодан плюхнулся на землю.

Я ухватил свой «сорок пятый» под бронежилетом.

Мнимый рассыльный выстрелил сквозь фартук, держа оружие двумя руками, – Брюнинг получил две пули в голову.

Крики.

Легкий ветерок – в воздухе плавают купюры.

Я выхватил оружие – «рассыльный» кинулся ко мне, держа в вытянутых руках пистолет.

В упор: три выстрела – пули отскочили от брони и отбросили меня назад. В глазах защипало от едкого дыма – выстрелил сквозь слезы.

Тоже в упор: не попасть было невозможно – начисто снес окровавленный теперь парик, господи твою мать…

Вопли.

Покупатели хватают банкноты.

Брюнинг и «рассыльный» – лежат грудой, мертвыми.

Еще один «рассыльный» – целится в меня, привалившись к капоту автомашины.

Люди – бегут, топчутся, сбиваются в кучи, падают на тротуар.

Я шлепнулся на землю, раскинув руки. Выстрелы – громко, точно из винтовки.

Снайперы на крышах.

«Рассыльный» смешался с толпой – «живые щиты» со всех сторон.

Снайперы – Эксли прислал-таки подкрепление.

Стреляют в «рассыльного» – и не попадают.

Взрывается мегафон: «Прекратить огонь! Заложник!»

Я поднялся. «Заложник» – мнимый рассыльный тащит, пятясь назад, какую-то старуху.

Которая толкает его локтями и царапает – сопротивляется, словом.

Сверкнуло лезвие – он перерезал ей горло до самой трахеи.

Мегафон орет: «Огонь!»

Старушку моментально изрешетили из винтовок – рассыльный грохнулся наземь, увлекаемый мертвым весом.

Бегом —

Прямо по диагонали – единственное место, откуда ему не видно.

НЕ СТРЕЛЯЙ, ОН НАШ! – кто-то, где-то.

На него – через его щит – это несчастное создание с распяленным ртом и перерезанной шеей. Я выстрелил ей в лицо – выстрел разделил их. Я узнал его – очередной мертвец с глянцевой фотографии ФБР.

ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ

Беспрецедентная волна преступности, поставившая в тупик местные власти, не утихает. Менее часа назад на территории Голливудского продуктового рынка были застрелены четыре человека – двое из них были опознаны как члены преступного синдиката со Среднего Запада, переодетые рабочими рынка. Также погибли сотрудник Полицейского управления Лос-Анджелеса и женщина, захваченная в заложницы одним из преступников. В образовавшейся суматохе из чемодана выпало и разлетелось несколько сотен тысяч долларов – и если учитывать, что ранее в этот день в результате гангстерских разборок погибли еще четыре человека, то можно сказать, что Город Ангелов стал больше походить на Город Демонов.

Моя комнатушка в мотеле, новости по телеку. А теперь скажем, что было на самом деле:

Эксли прислал подкрепление, цели Смита: Брюнинг и я. Загадка Дадли: убиты коррумпированные полицейские, найдены большие бабки. Кино никто не отменял: посмертно человека можно очернить тем паче.

– … Глава Бюро расследований Эдмунд Дж. Эксли встретился с репортерами на месте трагедии.

И – в довершение всего – мой звонок в участок

Ньютон-стрит.

– Томми и Люсиль все еще кружат по Линкольн-Хайтс и покуда не заметили друг друга. И… э-э, сэр? Звонил ваш приятель, сотрудник Ригль, и… э-э, сэр, – он просил передать вам, что слышал, как шеф Эксли объявил вас в розыск за то, что вы самовольно покинули место преступления, ни перед кем не отчитавшись.

Эксли, в камеру: «В данный момент проводится опознание жертв в целях следствия. Я не стану ни подтверждать, ни опровергать заявление конкурирующего телеканала о личности убитого сотрудника – пока я могу только сообщить, что этот человек погиб, выполняя свой долг, – во время попытки задержания преступника с деньгами, помеченными в полиции».

Вспышка: тот парень с игровыми автоматами, забрызганный мозгами старухи.

Позвонил в «Эль Сегундо». Гудок, еще один – «Алло, кто это?» – Пит Бондюран.

– Это я.

– Слышь, так это ты был на рынке-то? А то в новостях передавали, что пристрелили Майка Брюнинга, а еще один сотрудник полиции скрылся с места преступления.

– Чик знает про Брюнинга?

– Да – и напугался до усрачки. Слушай, так это все-таки был ты?

– Через часик я подъеду и все тебе расскажу. Турен-тайн здесь?

– Да.

– Попроси его приготовить магнитофон и спроси, есть ли у него оборудование чтобы отслеживать полицейские звонки. Передай, чтобы настроился на седьмую частоту участка Ньютон-стрит.

– А если такого оборудования у него нет?

– Тогда пусть сходит за ним.

ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ

Место, где спрятан Чик, – дешевая квартирка в одном из моих домовладений.

Пит, Фредди Т., Чик Веккио, прикованный наручниками к батарее отопления. Магнитофон и коротковолновый передатчик – настроенный на седьмую частоту.

Машины на местах связываются с участком Ньютон-стрит. С базы с ними разговаривает Эксли – лично.

Входящие:

– Томми и Люсиль – по отдельности – всё носятся по Линкольн-Хайтс: то по Чайнатауну, то к югу от него.

Головная машина – что осталась у дома Кафесьянов:

– Я тут микрофон послушал. Такое впечатление, что Джей-Си только что задал Мадж хорошую трепку. В довершение всего каждые полчаса поблизости втихаря снуют машины федералов.

Пост ЗБ-71: «Люсиль бродит по Чайнатауну и расспрашивает народ. Вид у нее такой, точно она не в себе, – и последнее заведение, в котором она побывала, – «Коу-Тун» – тоже сильно смахивало на притон».

Пит – пожирает свиные ребрышки.

Фред – держит в руках бокал виски с содовой и льдом.

Чик – лиловые синяки, половина скальпа – один большой ожог.

Фред плеснул себе добавки. «Кафесьяны и ты. В голове не укладывается».

– Это долгая история.

– Еще бы, и я не прочь послушать что-нибудь интересное помимо этой чертовой рации.

Вмешался Пит: «Не рассказывай ему ничего. Иначе твой рассказ попадет на страницы „Строго секретно"».

– Я просто подумал, что двенадцать человек слежки и Эд Эксли, лично отслеживающий переговоры, – это не просто так, и, может быть, Дейв расскажет мне, что к чему. Например – кто такие эти Томми и Люсиль, из-за которых весь сыр-бор?

Вспышка:

Ричи Херрик, вуайерист – заключенный Чино – специалист по установке жучков. Фред Турентайн, срок за вождение в нетрезвом виде – преподавал электронику – в той же тюрьме Чино.

– Фредди, когда ты преподавал электронику арестантам в Чино?

– В начале пятьдесят седьмого, пока мне не надоело и я не выпросил досрочного освобождения – кое и получил с полгода назад. А что? При чем тут…

– В твоей группе был такой парнишка – Ричи Херрик?

Вспышка – тусклая – алкаш Фредди: «Точно, Ричи Херрик. Он сбежал, а недавно какой-то псих покрошил его семью».

– Значит, он посещал твои занятия?

– Было дело. Я его еще запомнил, потому что он был тихоня и вечно гонял джазовые пластинки, пока вся остальная группа занималась делом.

– и?

– И всё. У него был еще дружок – тоже белый, они с Херриком вместе на занятия ходили. Не разлей вода – правда, не думаю, что они пидорами были или что.

– Как его звали, не помнишь?

– Не-ет, откуда?

– А как он выглядел?

– Блин, не помню. Обыкновенный белый придурок со стрижкой под ноль. Я даже не помню, за что он и сидел-то.

Кое-что – или ничего? – хрен поймешь. А дело Ричи в Чино так и не нашли.

– Дейв, так в чем де…

Пит: «Оставь Дейва Клайна в покое – тебе платят, и ладно».

Что у нас на седьмой частоте?

Томми на машине – в Чайнатауне.

Люсиль – на машине – в Чайнатауне, близ «Чавес Рейвин».

Я убавил звук и схватил стул. Чик отодвинул свой.

В лицо ему: «ДАДЛИ СМИТ».

– Дейви, пожалуйста, – пересохшими губами, дребезжащим голосом.

– Это он стоит за всеми делами в Черном городе, и он только что отправил на смерть Майка Брюнинга. Расскажи о нем, и я отпущу тебя и дам денег.

– А если не расскажу?

– Тогда я тебя убью.

– Дейви…

Пит сделал мне знак: напои его.

– Дейви… Дейви, прошу тебя… Я вручил ему бокал Фредди.

– Вы… вы не знаете, что такое Дадли. Вы не знаете, что он со мной сделает, если я вам расскажу.

Контрабандное виски – бокал тремя пальцами. «Выпей – полегче станет».

– Дейви…

– Пей.

Чик залпом проглотил все. Хватаю бокал, вновь наполняю его, наблюдаю, наблюдаю, как он с жадностью выпил.

Страх мгновенно сменяется пьяной бравадой.

– Так что вы там про деньги говорили? У меня большие запросы, сами знаете.

– Двадцать тысяч, – бред собачий.

– Недорого же вы меня цените.

Пит взорвался: «Говори с Клайном, или я убью тебя, скотина».

– Дадада, – протягивая бокал. Я наполнил его. «Говори, Чик».

– Дадада, – потягивая мелкими глотками.

– Дадли, Чик. Меха, Дьюхеймел, Кафесьяны, вся история с переделом власти…

– Думаю, я знаю большую часть. Прикиньте – Дадли, он любит говорить – он считает, что все слишком боятся его, чтобы растрепать.

– Подробнее.

Пьяная удаль: «Я вот что скажу – Доменико – Чик – Веккио всегда знает, когда говорить, а когда заткнуться. И я сказал – к едрене фене все, кроме шести – пусть они пойдут несущими гроб».

Пит сказал: «К теме – прошу тебя, мать твою…»

– Ладно, прикиньте, Дадли, он ведь был начальником Отдела ограблений – так? И у Эксли был на него зуб – за все, что натворил Дад за долгие годы.

– Вроде дела «Ночной совы»?

– Да, вроде «Совы». Как вы знаете, Дадли всегда забирал самые интересные случаи ограблений себе – потому что это Дадли. И вот Эксли подсовывает ограбление склада Гурвица его отделу, и Дад хватает наживку – как и некоторые зацепки; позже он догадался, что эти зацепки подбросил ему Эксли. И эти-то хреновы зацепки и привели Дада к Экслиному собственному протеже, Джонни Дьюхеймелу.

Фредди и Пит поедают ребрышки – в восторге.

– Продолжай.

– Ну вот – значит, теперь Дадли берет Джонни к себе, Отдел по борьбе с оргпреступностью. Ты ведь знаешь, как он любит крутых парней – а когда Джонни еще курсантом был, за ним закрепилась репутация, которая не могла не привлечь к нему Дадли. Таким же Джонни оставался и на службе в Отделе по борьбе с оргпреступностью – и вот теперь Дадли узнает, что это его разлюбезный Джонни ограбил склад, – но, так как это Дадли, он приходит в неописуемый восторг. Он разоблачает Джонни, и тот во всем сознается, но выдать своих сообщников наотрез отказывается, что тоже жутко понравилось Дадли. Так вот, прикиньте – Дад не взыскивает с Джонни за то ограбление – и даже признается ему кое в каких собственных грешках – и это значило, что ловушка Эксли пока работает.

Шуршание пленки. Теперь признания исторгались из Чика непринужденным потоком: «Прикиньте – Дадли забрал меха Джонни себе и спрятал их в хранилище. Парочку он ему все же выдал – когда Эксли назначил тебя и этого недоумка Стеммонса расследовать дело об ограблении, он приказал Джонни сблизиться с Люсиль Кафесьян. Джонни завел с ней интрижку и подарил ей шубку».

– Дадли приказал Джонни завести роман с Люсиль?

– Ну да – чтобы обезопасить себя, если вы решите поднажать на Кафесьянов.

– И что потом?

– Потом вмешался этот мудак – Стеммонс. Он был преподавателем Джонни в академии, и Джонни еще тогда распознал в нем пассивного гомика. Так вот, Джуниор видел стриптиз, который устроила Люсиль в той самой норковой шубейке, которую ей подарил Джонни. Думаю, он попал в «Бидо Лито» в связи с расследованием этого самого ограбления. Там был и Джонни, и они с Джунио-ром поговорили – и этот разговор разбередил треклятую пидорскую страсть Джуниора.

– То есть – сначала Джуниор прикинулся другом?

– Так и было, и – знаешь, все это месилово, которым Джонни заставляли заниматься в отделе, ему совсем не нравилось – это была просто роль, которую заставлял его играть Эксли. Как бы то ни было, Джонни надоело это хуже горькой редьки и на душе у него было паршиво, вот он и принялся плакаться в Стеммонсову жилетку, какими, мол, гадостями он занимается, – тогда-то Джуниор и заподозрил, что Джонни работает под прикрытием. Джонни не называл прямо имени Дадли, но рассказал о тех «аудиенциях», которыми он занимался по приказу Дадли. Не называя имен, конечно.

– О каких таких «аудиенциях»?

– Дад обротал этих «залетных». Ему надо было, чтобы кто-то управлялся с игровыми автоматами в Южном городе, и он хотел, чтобы все происходило на глазах у ФБР. Дад еще потом говорил, что Джонни догадался, что, как только Микки выступит на публике со своими федеральными показаниями, этих парней пристукнут.

Хэверфорд-Уош – четыре трупа. «Но этого-то Джонни Джуниору не говорил?»

– Верно, не говорил.

– Выходит, эти ребята, что занимались автоматами, были просто подставными лицами, обреченными с самого начала?

– И это верно.

– А в чем заключались сами «аудиенции»?

– Дадли внушил тем парням, что они должны «заслужить» право работать с ним. Он добавил, что это означает «терпеть физические страдания». Он приплачивал этим ребятам, за что позволял Джонни истязать их, а сам в это время нес им свою философскую пургу. Дик Карлайл и сам Дадли сломили их дух – они стали его рабами в прямом смысле слова.

Пит выругался: «Ни хрена себе». Фредди заявил: «Что-то я в это не верю».

– Кто убил этих ребят?

– Брюнинг с Карлайлом. Кстати, хотите, расскажу вам о милых шалостях нашего Дадли Смита? Он заставил их вытащить пули и смазать их крысиным ядом.

– Вернемся к Джонни.

Чик потянулся, звеня цепью от наручников. «Дадли поручил Джонни приглядеть за теми, кто заправлял автоматами, – ну, проследить за их работой. Ну, раз вечером он этим и занимался, когда поблизости случился Дик Карлайл, и Дик видел, как к нему подошел Джуниор и принялся втирать ему всякую чушь. Карлайл-то и заподозрил, что Джонни может быть подсадной уткой, и поделился своей догадкой с Дадли; тогда Дад заставил Карлайла и Брюнинга за ним шпионить. Уж не знаю, кто там убил Стеммонса – наверное, Томми или сам Джей-Си Кафесьян, но, как раз в то время, когда Карлайла осенило, Джей-Си рассказал Дадли, что Стеммонс слетел с катушек – мол, стал трясти пушеров, вымогать деньги у него и Томми и приговаривать, что он, дескать, может запросто подгадить твоему расследованию. Значит, чокнутый педик Джуниор собирался прибрать к рукам наркоторговлю в Черном городе, и, если бы Кафесьяны не пристукнули его – или что с ним там было, может, сам загнулся от передозы, – его бы убил Дадли».

– И что потом?

– Потом – Дадли кто-то сказал, что Джонни назначил тебе встречу – и этим «кем-то» был не я. Так что теперь он точно знал, что Джуниор – предатель, подсадная утка или что-то в этом роде.

– И что потом?

– Ну, Джонни назначил тебе встречу на той хате в Линвуде. Когда-то она принадлежала Даду, так что Джонни решил, что лучше вам встретиться поближе к тому бунгало, в котором… ну, ты понял.

Сменим тему: «Филипп Херрик».

– Это еще кто?

– Он был убит на прошлой неделе – в своем доме в Хэнкок-парке. Он был совладельцем того самого дома 4980 по Спиндрифт.

– И что?

Все понятно: про Херрика он не знает.

– Значит, Джонни назначает мне встречу там, и там же ждала меня твоя маленькая съемочная площадка. Как думаешь, что он собирался мне показать?

– Может, место, где снимали порнушку?

– Может быть, но ты же сам мне сказал, что Сид Фритцелл не имеет никакого отношения к Дадли и его планам, или?…

– Он-то нет, но Дад обожает порнушку, и, когда он подобрался к Микки, тот рассказал ему о говенном ужастике, съемки которого он финансирует, и о том, что Сид Фритцелл хотел бы снимать порнофильмы, но ему пока негде. Дад сказал Микки, чтобы тот сообщил Фритцеллу о том, что он разрешает ему пользоваться одной из комнат пресловутого бунгало – что Сид, собственно, и сделал. Хотя я полагаю, что лично они с Дадли не знакомы.

ЧТО-ТО – какая-то НИТОЧКА – не дает мне покоя.

– Выходит, эти пустующие бунгало принадлежат Дадли?

– Прикинь, так и есть – через подставных лиц, конечно. Прикинь, у него есть еще около двадцати таких же заброшенных хибар, купленных по дешевке у городского совета Линвуда.

– И?

Щерится пьяной ухмылкой. «И прикиньте что – Дадли Лиам Смит ловит кайф не от девочек, мальчиков или эрдельтерьеров – прикиньте, что он любит смотреть. Вспомните зеркальные стены в той комнате, где вы меня сцапали, – так вот, у Дадли до хрена таких халуп с зеркальными комнатами. Прикиньте – это ведь его идея втихаря снимать фильмы таким образом, что трахающие и трахаемые и не подозревают, что за ними наблюдают. Прикиньте – это ведь он договорился с Бюро по вопросам земельного и дорожного устроительства о переселении латиносов из «Рейвин» в эти свои трущобы – включая и линвудскую. Прикиньте – Дадли собирается снимать на кинокамеру трахающихся мексикашек и продавать эти фильмы таким же, как он, – ну, кто любит всякую вуайеристическую херню».

Слухи:

Сид Фритцелл снимает порнуху – в ЛИНВУДЕ.

Может быть, мексикашек переселят в ЛИНВУД.

Мое ЧТО-ТО – щелк!

«Атомный вампир».

Кино: кровь, инцест, выколотые глаза.

Ограбление дома Кафесьянов: ослепленные псы.

Убийство Херриков: у всех трех жертв прострелены глазницы.

Сид Фритцелл – явный уголовник.

Не связан с Дадли – Чик убедил меня. Щелк! – нет – ЧЕГО-ТО не хватает. Я сказал: «Дадли и Микки».

– Ты хочешь сказать – в чем фишка махинаций Дадли?

Полицейская частота: Чайнатаун, Чайнатаун, «Чавес Рейвин».

– Именно.

– Так вот, прикинь – вся фишка зовется словом «контроль». Это любимое словечко нашего Дада – он мечтает создать некую преступную империю в южной части города, возможно простирающуюся вплоть до Линвуда, где все будет принадлежать ему. Он будет продавать дурь исключительно неграм, втихаря контролировать проституцию и порнографию, а также заправлять игорным бизнесом, который Микки якобы «передал в другие руки». Так вот, он собирался поставить Микки управляющим над своими игровыми автоматами. Это он поубивал всех людей Микки, кроме нас с братом, и – прикиньте, заставил Микки продаться федералам. Мик у нас теперь – герой, любимый дурачок, а Дад подумывает прикупить еще недвижимости в Линвуде и потихоньку начинать «контролировать» тамошние дела, а потом поспособствовать получению Микки этой гребаной лицензии на право заниматься игорным бизнесом – все чинно-благородно и законно.

– Законопроект об азартных играх никогда не будет принят.

– Прикинь – наш Дадли такне считает. У него вроде есть в корешах какой-то влиятельный политикан с большими бабками и связями, который и поспособствует.

«Газовая камера» Боб Галлодет: поборник законопроекта о легализации игорного бизнеса.

Он знал о нашей встрече с Дьюхеймелом. Мурашки: я точно вновь ощутил прикосновение «сухого льда».

– Итак, Дад узнает, что вы встречаетесь с Джонни. Брюнинг и Карлайл скрутили тебя и вкололи тебе наркотик, а Дад пытал Джонни, прежде чем дать тебе порезать его на куски. Джонни еще говорил, что пытался оставить это дело, ибо догадывался, что «гастролеров», скорее всего, убьют и всплывет огромная куча прочего дерьма, да Эксли не позволил – ему все мало было.

Гул по радио: Люсиль там-то, Томми сям-то. Пит и Фредди так и застыли на месте. «Ёёёёё! Ни хрена себе!»

– Зачем Дадли понадобилось снимать тот фильм? Почему он попросту не убил нас с Джонни?

– Он сказал, что хочет тебя использовать, а для этого ему нужен компромат. Он вроде собирался предложить тебе стать для него связующим звеном с Полицейским управлением, а также использовать для устранения Эда Эксли. А еще он сказал, что ты, по всему, неплохой юрист и можешь помочь ему в махинациях с недвижимостью.

Думая при этом: покорись Дадли или сдохнешь.

Пит тоже думает: «Пришить этого итальяшку и забрать его бабки».

Фредди думает: «Вот ЭТО матерьялец для „Строго секретно!"»

«Атомный вампир» – КРОВЬ И ИНЦЕСТ.

– Чик, что тебе известно о Сиде Фритцелле?

– Прикинь – почти ничего.

– Он сидел?

– В окружной тюрьме, за неуплату алиментов или что-то в этом роде. Не отпетый уголовник, если тебя это интересует.

К Фредди: «CudФритцелл. Длинный, тощий тип, лет тридцати пяти. У него еще сильный оклахомский акцент».

– Не припоминаю. А что – я должен его знать?

– Просто подумал, что он мог посещать твои занятия в Чино.

– Нет, не думаю. Просто у меня, как у радиотехника, это профессиональное – я всегда запоминаю, как кто говорит. В моей группе не было никого с оклахомским акцентом.

ЧЕГО-ТО НЕ ХВАТАЕТ. Хватаю телефон и запрашиваю Чино. Трубку снял замначальника тюрьмы. Вот его и припашем.

– Найдите мне документы о заключенных, которые отбывали срок в тюрьме Чино в одно время с Ричи Херриком. Отправить по почте – нет, я перезвоню, и вы мне зачитаете.

14:00 – скоро под арест. Гул голосов по радио – щелк-щелк – это Пит хрустит суставами пальцев. Чик – в доску пьяный, с обожженным скальпом – моя работа.

Вонь: протухшая еда, табачный дым. Вид из окна: переполненные мусорные баки. Мое домовладение: девять штук в год чистоганом.

Думаю: кого бы сдать, с кем бы договориться.

Уэллс Нунан – соперник Галлодета.

Сделки, опять же: Гленда в обмен на Боба Г. и Дадли.

Телефон в спальне – трясущимися руками верчу диск. МА – 4-0218 – Нунан.

– Офис федерального атторнея, специальный агент Шипстед слушает.

– Это Клайн.

– Клайн, вы сюда не звонили, – быстрым шепотом.

– Что-о?

– Нунану спешной почтой доставили коробку с кинопленкой. На ней – то, как вы крошите на куски какого-то человека, – лично я понял, что это подстава, но ему плевать. И записка: если вы дадите нам показания, эта пленка попадет в руки СМИ, и Нунан заявил, что разрывает договор о вашей неприкосновенности. Он выписал федеральный ордер на ваш арест, и помните – вы сюда не звонили.

ЩЕЛК – Стулья, полки, столы – я швырял их на пол и пинал, топтал, бил со всей дури. До онемения колотил кулаками по шторе, пока не закружилась голова.

По радио – ор:

– Люсиль въезжает на территорию «Чавес Рейвин»! Едет кое-как – чуть на деревья не налетает!

ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ

Перекрестки, светофоры, грунтовая дорога – «Чавес Рейвин».

Темно – фонари не горят – только фары полицейских автомобилей. Огоньки на крышах, фары, фонарики – те, что в машинах и пешком.

Бампером – в ствол дерева: «форд» Люсиль – пустой.

Плакаты: «Разыскивается…» – с моей фотографией.

Я бросил машину и побежал по дороге. Туда, где зигзагами ходили туда-сюда лучи фонариков: мои люди обшаривали хижины.

– Сынок.

Темень – лишь его голос. Целюсь в этот голос, до половины спуская курок…

– Сынок, послушай меня, прежде чем совершить необдуманный поступок.

– Это ты отправил Нунану пленку.

– Нет, Боб Галлодет. Я рассказал ему, что ты спрятал Чика Веккио, и он испугался, что тот струсит и выдаст нас. Сынок, это Галлодет сдал тебя Нунану. Он пригрозил отдать копию пленки журналистам, если ты дашь показания в качестве федерального свидетеля, полагая, что твои показания скомпрометируют его вкупе с этим вот стареющим ирландцем, который помимо неприязни питает к тебе и самые теплые чувства. Нунан, конечно, пришел в ярость, и Боб поступил абсолютно верно: он выдвинул более разумные требования – он сказал, что угроза с пленкой остается в силе, но, если Нунан обещает не упоминать его имя в суде, он не станет выдвигать свою кандидатуру на выборах генерального прокурора. Наш умница Нунан согласился.

– Галлодет сдал тебя Нунану?

– Хвала аллаху, нет. Он просто поднял панику и пару раз туманно намекнул на какие-то преступные заговоры. Я уверен, что в глазах Нунана я – всего лишь стареющий полицейский с неплохими ораторскими способностями и репутацией жесткого человека.

Крики. Отдельные лучи фонариков выхватили из темноты благодушную улыбку Дадли.

– А откуда у Галлодета пленка?

– Майк Брюнинг дал. Он побоялся, что наше дело в опасности, и поспешил к Роберту с копией фильма, чтобы обезопасить хотя бы себя самого. Увы, перед тем как я отправил его на встречу с тобой, он мне во всем признался. Так что не стоит удивляться, что я так жестоко с ним обошелся.

– Галлодет…

– Отправился к аллаху, сынок. Аккуратно расчленен и спрятан в надежном месте. Убей Веккио, если ты еще этого не сделал, и у Эксли вообще никого не останется.

– Чик сказал мне, что Дьюхеймел сдал Эксли.

– Так и есть.

– Он говорил, что Эксли хранит деньги в сейфе.

– Да, Чик прав.

– В своем доме?

– Это было бы наиболее логично.

– Большие деньги?

– Да. Сынок, ближе к делу, не мучай старика…

– Я могу вскрыть этот сейф. Я убью Веккио и украду деньги Эксли. Половина – твоя.

– Ты очень щедр, сынок, но я несколько удивлен, что ты не стал выражать своей злобы по поводу того, что произошло на рынке.

– Мне хочется вам понравиться. Чтобы вы не трогали тех, кого я здесь оставляю, если мне удастся бежать.

– Насколько я понимаю, ты предполагаешь, что я останусь в живых.

– Деньги?…

– Я с благодарностью приму половину.

У склона холма – шум: мои легавые стучатся в двери хибар.

– Чик изложил тебе суть моих планов?

– Да.

– Выходит, тебе известно, что мне нравится наблюдать?

– Да.

– Я рассматриваю это как компенсацию за ту огромную работу по поддержанию порядка, что я делаю. Таким образом, я могу покоряться греху, не впадая в грех.

ВСПЫШКА: обнаженная Люсиль.

– Ты ведь и сам любишь подглядывать, сынок. Ты знаешь, как подобные вещи способны пробуждать темные инстинкты, что дремали в твоей душе, а вот теперь ты с легкостью оставил прелести простого созерцания.

ВСПЫШКА: окна борделей.

– Я прекрасно понимаю твое любопытство, сынок. ВСПЫШКА: кассета вуайериста – картинки к звукоряду.

– Я рад, что Кафесьяны и Херрики смогли возбудить твое любопытство, сынок. Я мог бы порассказать тебе много интересного про эти семейства.

ВСПЫШКА: ярко освещенное окно – РАССКАЖИ МНЕ.

– Сынок, неужто ты не видишь, что мы нашли наконец основу для взаимопонимания? Не правда ли, ты начинаешь понимать, что мы с тобой – родственные души, братья в любопытстве…

Крики, перекрещивающиеся лучи фонариков —

Я помчался вниз по склону – на бегу то и дело спотыкаясь. Хижины, стоящие вплотную – одна к одной; лучи всех фонарей направлены в дверной проем.

Снаружи столпились следившие. Расталкиваю толпу, заглядываю внутрь:

Люсиль и Ричи Херрик – «скончались по пути в больницу».

Шпагаты на запястьях, вспухшие вены, сведенные судорогой рты.

Сплетенные тела на норковой шубе.

Рядом, на лисьей накидке, – ампулы из-под героина, шприцы и флакон жидкости для прочистки канализационных труб.

ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ

8:01 – объявлен в федеральный розыск.

Тайная квартирка, машина беглеца – купленный на свалке подержанных автомобилей «шеви» 1951 года выпуска.

Гленда в безопасности – стиль против страха – стиль победил.

Сид Ригль в панике – люди Эксли арестовывают моих людей.

Разговоры в Бюро: Люсиль и Ричи умерли от внутривенного введения смеси героина и жидкости для прочистки труб. Сид: «Рэй Пинкер сказал мне, что сперва она вколола дозу ему, а потом – себе. Док Ньюбарр заявил, что на убийство и последующее самоубийство происходящее не тянет – слишком уж все чистенько-аккуратненько».

И прочее:

Джей-Си и Томми – арестованы ФБР, а в четыре утра отпущены на свободу. Мадж К. исчезла в неизвестном направлении – головная машина потеряла ее след.

Звонок Питу: найди мне эту женщину – она многое знает.

Маршрут беглеца: на юг по Кахуэнга-пасс. Испуганные взгляды в зеркало заднего вида: все вокруг кажется незнакомым – и страшным.

Новости по радио: «Волна преступности захлестнула Лос-Анджелес! Микки Коэн – федеральный свидетель! Окружной прокурор Галлодет не явился на утреннюю пресс-конференцию: журналисты в замешательстве!»

Прошлая ночь – прощальная реплика Дадли:

– Мне понадобятся доказательства смерти Чика В. Правой руки будет вполне достаточно – у него там весьма узнаваемая татуировка.

Загадка:

Кровавый ужастик – дело Кафесьянов – Херриков. Кто? Почему?

На юг: Голливуд, Хэнкок-парк. Поворот налево – вот он, Саут-МакКадден.

Девственно чисто: ни одной машины.

Я подошел к двери и постучал. Никого – никаких свидетелей – ножик и замочная скважина – вскрываю замок.

Вхожу.

Закрываю дверь, запираю ее – врубаю свет и начинаю искать.

Стены в гостиной: никаких тебе фотографий, никаких фальшивых панелей.

Кабинет: фотографии в рамках – Дадли Смит, вечный тамада Бюро. Приподнимаю, заглядываю за них —

Сейфа нет.

Наверх – три спальни – снова увешанные фотографиями стены.

Дадли Смит в костюме Санта-Клауса – санаторий для детей, больных полиомиелитом, – 1953 год.

Дадли Смит толкает речь – «Крестовый поход христиан против коммунизма».

Дадли Смит на месте преступления: рассматривает тело убитой негритянки.

Три спальни – двадцать фотографий Дадли – топливо для ненависти.

И никакого тебе сейфа.

Снова на первый этаж – проверил кухню – пусто.

Ковры – абсолютно плоские – тоже пусто. Наверх – ковровые дорожки в коридоре – скатаем-ка их —

Под красным персидским ковром – навесная панель.

С ручкой и барабаном.

Дрожащими руками – комбинация 34Л – 16Р – 31Л – два раза крутанул, раз-два – рванул ручку…

Затянутые шнурками банковские мешки с банкнотами. Пять штук. Больше ничего.

Сотни, полтинники, двадцатки. Купюры старого образца.

Я закрыл дверку, закрутил барабан и положил дорожку на место. На первый этаж – на кухню —

А вот и столовые приборы. Хватаю разделочный нож – мурашки по коже: это тебе, Чик.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

– Дейви… прошу тебя.

Нервы на пределе: начал умолять меня, не успел я открыть дверь. На правой руке – татуировка: «Салли навсегда».

– … Пожалуйста, Дейви.

Шестьсот восемьдесят три штуки и тот самый разделочный нож. Пит ищет Мадж, Фред дрыхнет в спальне. Чик, прикованный к батарее – источающий страх.

– Мы ведь сто лет знакомы, мы весело проводили время. Мне очень жаль, что я приставал к Гленде, – но кто меня осудит, она ведь такая?… Мы не только вместе веселились – мы зарабатывали деньги. Пит хочет убить меня – неоновая вывеска, блин…

– … Дейви, пожалуйста…

Подушки в качестве глушителей. Шторы – импровизированный саван.

– … Дейви… Господи Иисусе… Дейви… Устал – рука не поднимается – пока. Разговор с трупом.

– … Дейви, поверь мне – я исчезну так, что меня никто не найдет… Гленда – классная… Сид Фритцелл говорит, что она станет звездой… Вот придурок этот Сид… оператор наш, Уайли Баллок, и тот лучше соображает… а этого бы и регулировщиком движения на Марсе не взяли. Вы с Глендой… я желаю вам самого лучшего… Дейви, я знаю твои планы, я вижу это в твоих глазах…

Я устал.

Рука не поднимается – пока.

Зазвонил телефон – схватил трубку. «Да?»

– Это Пит.

– И?

– И я нашел Мадж Кафесьян.

– Где?

– Мотель «Горизонт» – Лэнкершим и Крофт, что в Ван Нисе. Она сняла номер 104, и портье сказал, что глаза у нее на мокром месте.

– Ты следишь за ней?

– Ты ведь мне платишь, и я не буду спускать глаз с ее комнаты, пока ты не дашь отбой.

– Оставайся там. Я скоро буду, так что…

– Слушай, я тут говорил с мистером Хьюзом. Он сказал мне, что типы из Управления шерифа нашли свидетеля, который видел Гленду возле домика для гостей на Голливудских холмах приблизительно в то же время, когда был убит Мишак. Так вот, они сочли это подозрительным и теперь разыскивают ее. Вроде как она смылась из города, но…

– Оставайся в мотеле.

– Ты ведь платишь, босс. Как там Чик…

Я повесил трубку и набрал прямой, номер тюрьмы Чино.

– Кабинет заместителя начальника тюрьмы Клевелла.

– Он на месте? Это лейтенант Дэвид Клайн из Полицейского управления Лос-Анджелеса.

– О, да, сэр. Мистер Клевелл оставил мне список, который просил вам зачитать.

– Сперва прочтите мне имена заключенных.

– Текущий адрес надо?

– Сначала имена – посмотрю, есть ли тут тот, кто мне нужен.

– Да, сэр, – медленно, внятно, – Олтер, Крейг В. Аллегретто, Винсент В., Андерсон, Самуэль – второго имени нет, Бассетт, Уильям А., Белтрем, Рональд Д., Бо-нер, Курт – второго имени нет, Боунстелл, Честер В., Борденсон, Уолтер С, Боснич, Вене Б., Баллок, Уайли Д. – Дзинь, щелк – ЧЕГО-ТО не хватало – А ВОТ чего: Уайли Баллок. Оператор «Вампира».

И генератор идей – вечно навязывал Сиду Фритцеллу кровавые сцены.

– … Бердселл, Джон К., Кантрелл, Мартин, второго имени нет…

– Вернемся к Уайли Баллоку. Скажите мне дату его освобождения и последний адрес.

– Та-ак… был условно освобожден девятого ноября пятьдесят седьмого, и адрес, указанный в свидетельстве о досрочном освобождении, – «Ларквью Трейлер Корт», Арройо и Бранд, Глендейл.

Фредди появился в дверном проеме – зевая.

– Сэр, остальные имена читать?

Я положил трубку. «Фредди, в твоей группе в Чино был такой Уайли Баллок?»

– Да-а… точно! Так звали того парнишку, что постоянно ошивался возле Ричи Херрика.

Адреналин – вжиииик!

Чик: «Богородице Дево, радуйся…»

Повезло вонючему макароннику.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

Я навел справки:

Баллок, Уайли Дэвис – дата рождения 16 июля 1925 года. Волосы темно-русые, глаза карие. Рост – пять футов десять дюймов. Арестован в марте пятьдесят шестого – порнография.

Род занятий: фотограф-оператор. Автомобиль: «Паккард-клиппер» 1954 года выпуска, цвет – лососево-розовый с белым, Кал. ГХК, 617.

По шоссе до Глендейла – мой катафалк изрыгает клубы дыма. Уайли, Мадж, Дадли – РАССКАЗЫВАЙТЕ.

Арройо, к югу от Бранд – «Ларквью Трейлер Корт».

Парковочные места – но двухцветного «паккарда» не видать. У входа – карта: «У. Баллок – третий ряд, седьмой трейлер».

Огороженные камнями палисаднички, самоподъемные трейлеры, какие-то оборванного вида тетки, прогуливающиеся на солнышке: МОЕ НЕДОСТАЮЩЕЕ ЗВЕНО.

Разговоры Фритцелла и Баллока – Уайли напорист: «Инцест! Выколоть глаза вампира!»

Третий ряд, седьмой трейлер – блестящий хромовым блеском «Эйрстрим». Тайком достаю свой «сорок пятый» и стучусь.

Молчание – что неудивительно – «паккарда»-то нет. Дернул дверную ручку – заперто – и слишком много посторонних глаз, чтобы ее взломать.

Съемочная площадка – мне туда.

По шоссе – обратно: драндулет обиженно грохочет всеми своими внутренностями. Гриффит-парк, съемочная площадка – машины Баллока не видать.

Возле «космического корабля» – Микки в круглой еврейской шапочке.

– Тут по твою грешную приходили – и ФБР, и полиция Лос-Анджелеса. А ребята из Управления шерифа Малибу искали мою бывшую звездочку, Гленду Бледсо, с которой, насколько я понимаю, у тебя шуры-муры. Ты разбил мое сердце, ты, треклятый смазливый донжуан.

«Съемочная группа» исчезла – один Микки. «А где все?»

– Болван, съемки «Атаки атомного вампира» закончены, и мой вояж в шоу-бизнес, соответственно, тоже. В последние минуты фильма у Гленды, может, чуть мускулистый вид – если учесть, что Рока Рокуэлла снимали только дальним планом, – но в целом я считаю, что мой фильмец вполне себе на уровне.

– Где Уайли Баллок?

– А я знаю? Оно мне надо?

– Сид Фритцелл?

– Получил свои деньги и катится восвояси – и хрен бы с ним.

Шапочка, на лацкане – булавка с американским флагом – Микки-герой. «Судя по всему, ты доволен».

– Мой фильм готов, и вдобавок у меня появились друзья в федеральном ведомстве. И не спеши именовать меня стукачом, поскольку некий федеральный атторней сказал мне, что ты сам не без грешка.

Любимый дурачок Дадли. «Я буду скучать по тебе, Микки».

– Беги, Дэвид. Грешки, которые ты раскопал, вопиют к возмездию. Поезжай на Галапагосы – смотреть, как на фоне закатного солнца трахаются черепахи.

Кахуэнга-пасс – назад; из чрева моей ветхой колесницы исторгаются клубы черного дыма. Угол Лэнкершим и Крофт – мотель «Горизонт».

Домики выстроились в форме подковы – небольшие коттеджи за умеренную плату – с видом на бассейн. Авто Пита – припаркованное двумя колесами на тротуар – сам герой дремлет на откинутом назад сиденье.

Поставил свой драндулет рядом. В чемодане – деньги: набиваю полные карманы: авось поможет разговорить.

Обхожу бассейн – вот и номер 104. Постучал – Мадж тотчас же открыла.

Измученный вид – обильный макияж сделал только хуже. «Вы – тот самый полицейский. Когда в наш дом ворвался грабитель… вы приходили…»

«Глаза на мокром месте» – так и есть – плюс целая коробка бумажных платочков в пределах досягаемости.

– Ваша дочь… мне очень жаль.

– Это было облегчением для нее… для них обоих. Вы пришли арестовать меня?

– Нет. За что мне вас…

– Если не знаете за что, я говорить не стану.

– Я просто хотел поговорить с вами.

– И посему набили полные карманы денег.

Из карманов действительно предательски торчали стодолларовые бумажки. «Я просто решил, что это не повредит».

– Вас прислал Дэн Уилхайт?

– Дэн умер. Покончил с собой.

– Бедный Дэн, – один короткий вздох.

– Миссис Кафесьян…

– Входите. Я расскажу вам при условии, что вы не станете поносить детей.

– Чьих?

– Наших. Чьих бы то ни было. Так что именно вы хотите…

Я усадил ее. «О ваших семьях – вашей и Херриков».

– Что вы хотите знать?

– Расскажите мне все.

1932 год – город Скрэнтон, штат Пенсильвания.

Джей-Си Кафесьян и Фил Херрик работают на «Ба-люстрол Кемикалз». Джей-Си – простой рабочий, Филипп – в лаборатории. Джей-Си – неотесанный, Фил – интеллигент; но они дружат – никто не понимает почему.

1932 год: друзья перебираются в Лос-Анджелес. Там они ухаживают за женщинами, и в конечном итоге они становятся их женами: Мадж Кларксон и Джей-Си, Фил и Джоан Ренфро.

Проходит пять лет. Наши приятели по-прежнему вкалывают на нудных работах в химической отрасли. У них рождаются дети, пятеро: у Кафесьянов – Томми и Лю-силь; у Херриков – Ричи, Лора и Кристина.

Джей-Си и Фил – скучная и малооплачиваемая работа здорово действует им на нервы. Познания в химии подсказывают им решение: гнать самогон.

Так они и сделали – и дела их пошли в гору.

То были годы Великой депрессии, и беднякам требовалась дешевая выпивка. Джей-Си и Фил торгуют своей «продукцией» по дешевке – основными их покупателями становятся низкооплачиваемые бедолаги из работных лагерей. Они получают прибыль и накапливают капитальцы.

Джей-Си и Фил – друзья и партнеры.

Джей-Си и Фил – наставляют друг другу рога.

Ни один из них ничего не подозревает:

Две интрижки после свадьбы – Джей-Си и Джоан, Филипп и Мадж. Интрижки продолжаются – отцовство всех пяти детей под большим вопросом.

Джей-Си открывает сеть прачечных, Филипп вкладывает деньги в небольшое химическое предприятие. Самогон варить они, однако, не прекращают.

Джей-Си предлагает Филу использовать более дешевое сырье: дескать, чем дешевле производство, тем больше прибыль.

Фил соглашается.

Пробную партию они продают какой-то бригаде рабочих – после чего человек десять поразила слепота.

Двадцать второе июня 1937 года:

В закусочную врывается слепой мужчина с помповым ружьем.

Стреляет не целясь – трое убитых.

После чего слепой засовывает дуло себе в рот и вышибает собственные мозги.

Расследованием занимается сержант Дадли Смит. Он узнает, отчего ослеп стрелявший, и выясняет, что спиртное ему продали Фил и Джей-Си. Он предлагает им сделку: молчание в обмен на процент от прибылей.

Те соглашаются.

Дадли понимает, что Джей-Си жаден до денег, – и использует его слабость. Полагая, что негров следует успокаивать – и делать это с помощью наркотиков, – он предлагает Джею-Си толкать им дурь. Он же убеждает шефа полиции Дэвиса позволить Джею-Си «слу-жить» им: то есть позволить ему единолично торговать наркотой в обмен на информацию для недавно образованного и набирающего силу Отдела по борьбе с наркотиками.

Свое участие в деле Дадли скрывает – лишь немногие знают, кто в действительности привел Джея-Си на службу в Полицейское управление Лос-Анджелеса. В тридцать девятом уходит в отставку шеф Дэвис – его место занимает шеф Хоррелл. Он одобряет идею привлечения Ка-фесьянов на службу в Управлении – и поручает сотруднику Дэну Уилхайту стать связующим звеном между ними и Полицейским управлением.

Проходят годы; Дадли продолжает получать свои проценты от прибылей. Прачечные Джея-Си процветают, к тому же он становится наркобароном южного Лос-Анджелеса. Фил Херрик наживает состояние законным путем – химическое предприятие «ФХ Солвентс» приносит стабильный доход.

Они по-прежнему любовники: Джей-Си и Джоан, Фил и Мадж.

Обе женщины убедили своих партнеров, что предохранялись. И обе солгали: как бы ненавистны им ни были собственные мужья, они ни за что их не оставят: Мадж знает, что Джей-Си убьет ее, а Джоан не хочет отказываться от денег и новообретенных связей супруга в обществе.

Пятеро детей.

Кто чей отец – непонятно.

К счастью, настолько похожих на своих отцов детишек не оказалось.

Джоан хотела ребенка от Джея-Си: он был с ней необычно нежен. Мадж хотела родить от Филиппа, ибо ненавидела своего злодея мужа. Спорное отцовство все сгладит, верили обе.

Но вот завершилась Вторая мировая война.

В ходе которой майор ОСС Дадли Л. Смит продает контрабандный пенициллин спасшимся нацистам. Филипп Херрик, морской офицер, служит на Тихоокеанском флоте. Джей-Си Кафесьян продолжает заниматься своими прачечными и приторговывать дурью. Дадли возвращается в Лос-Анджелес осенью 1945 года; Херрик, походив по морям год и два месяца, неожиданно возвращается домой.

И находит Джоан на девятом месяце беременности. Он избивает ее – и выясняет, что все эти годы Джей-Си был ее любовником. Она планировала отдать ребенка на усыновление; но неожиданное возвращение Фила помешало этому. Беременность она тщательно скрывала, подолгу не выходя на улицу; Лора, Кристина и Ричи учились в школе-интернате и не знали, что происходило.

Джоан бросается к Джею-Си.

Мадж подслушивает их разговор и бросается на них.

Джей-Си жестоко избивает обеих.

Мадж признается в связи с Филом Херриком.

Рогоносцы – и рогоносицы. Разгневанные мужья – избитые и изнасилованные жены. Жуткий скандал. Эйб Уолдридж решает обратиться к Дадли Смиту.

Тот предлагает провести анализ крови всех пятерых детей – результаты коего оказались опять же двусмысленными. Джоан Херрик родила ребенка – Дадли Смит задушил его в колыбели трех дней от роду.

Лора и Кристина так и не узнают тайны своего происхождения; Томми, Люсиль и Ричи узнают – несколько лет спустя.

Мальчики растут друзьями – а возможно, и братьями – кто чей отец, непонятно. Грабят дома и играют джаз; Ричи влюбляется в Люсиль. Он успокаивает ее рас-сказами про Чампа Динина – мол, тот тоже не знал, кто его настоящий отец.

Томми становится таким же, как его номинальный отец Джей-Си: уже старшеклассником приторговывает наркотой. Он всегда желал Люсиль – а тут вдруг появился шанс, что они – не брат с сестрой. Он насилует ее – и делает своей персональной шлюхой.

Ричи все узнает – и клянется убить Томми.

Томми только смеется – ибо считает Ричи слабаком.

Ричи едет в Бейкерсфилд и покупает пистолет. Тут он попадается на торговле наркотиками; Дадли Смит пытается вмешаться, но ему не удается убедить окружного прокурора снять обвинения. В 1955 году Ричи Херрик приговаривается к сроку в тюрьме Чино.

Томми клянется убить его, когда того выпустят, – он знает, что его персональная шлюха Люсиль обожает Ричи. Ричи клянется убить Томми – ибо тот растлил свою предполагаемую сестру, которую он, Ричи, любит лишь платонически.

Люсиль меж тем катится по наклонной – становится проституткой, танцует голой в освещенных окнах, соблазняет мужчин. Фил Херрик ищет ее общества – ведь она может быть его дочерью. Первый раз он подцепил ее на улице – и снял ее. Люсиль соглашается – лишь чтобы поддразнить его.

Однако его нежность приятно удивляет ее – предполагаемый папочка больше похож на Ричи, чем на Томми. Они продолжают встречаться: всегда разговаривая между собой, всегда играя в игры. Фил Херрик и Люсиль: инцест между папой и дочкой – или же просто проститутка и постоянный клиент – кто знает?

А Мадж и Джоан стали подругами. Вместе они спасались от безумия – редкие часы скрашивались бесконечными разговорами. Откровения: долгие годы эти женщины находили утешение лишь друг в друге.

Ричи бежит из Чино – способный лишь подглядывать за Люсиль. Джоан и Ричи обмениваются письмами; Ричи уверял ее, что скоро на свободу выйдет его друг, который и отомстит за него – безболезненно. Притом этот человек, видно, имел над Ричи какую-то власть: он даже не стал называть его имени.

Девять месяцев назад Джоан покончила с собой: у нее враз иссякли силы терпеть. Люсиль так и не узнала, что Ричи наблюдал за ней. Томми прочел рапорты Стеммонса и понял, что это Ричи следит за его сестрой. Он поклялся убить его – и все боялся, что люди Эксли найдут его первыми. Находит его Люсиль – их единственный шанс на спасение на кончике той иглы.

Пол усеян бумажными платочками – беспрерывно плачущая Мадж использовала всю коробку.

– Как по-вашему, это тянет на «все», лейтенант?

– Не знаю.

– Значит, вы очень любопытны.

– Вам знакомо имя Уайли Баллок?

– Нет.

– Кто убил Джуниора Стеммонса?

– Я. Он напал на Эйба Уолдриджа в одной из наших прачечных. Я испугалась, что он узнает правду про Ричи и Люсиль, и мне хотелось их защитить. Я набросилась на него – по-дурацки, конечно, и Эйб скрутил его. Мы знали, что, даже если мы его убьем, Дадли защитит нас, а Эйб знал, что он – наркоман.

– Выходит, Эйб вколол ему смертельную дозу и вы бросили тело в «Бидо Лито»?

– Да.

– А потом вы рассказали все Томми, и он сжег клуб. Он был его завсегдатаем и боялся, что мы нароем что-нибудь на него.

– Именно так. И я вовсе не сожалею о том, что сталось с тем молодым человеком, Стеммонсом. Думаю, что он страдал, так же как и Люсиль с Ричи.

Я опорожнил свои карманы – куча денег в каждом.

– Вы наивны, лейтенант. Неужели вы думаете, что ваши деньги могут заставить Джея-Си и Томми уйти из моей жизни?

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

ВСЁ=И БОЛЕЕ ТОГО=БАЛЛОК.

Назад, к стоянке трейлеров, – на парковке обнаруживается двухцветный «паккард». Припарковался бок о бок с ним – моя зверь-машина выплюнула сгусток копоти.

Голоса, шуршание ног по гравию.

Густой дым – я закашлялся. Эксли и двое из ОВР – заряжают дробовики.

«Всё» означает «больше того», означает —

Выхлопы, дорожная пыль. Заходят с флангов с дробовиками наперевес – Эксли потеет в своем шитом на заказ костюме.

– Баллок убил Херриков и натворил делов в доме Кафесьянов. Но откуда вы узнали…

– Я тоже звонил в Чино и потребовал список заключенных. И та женщина, что сняла трубку в кабинете замначальника, сказала мне, что при упоминании имени Баллока вы запсиховали.

– Давайте его возьмем. И уберите этих людей – я знаю, что у него есть что-то на Дадли.

– Ждите здесь. Феннер, дайте лейтенанту свое оружие.

Феннер бросил мне пушку – я зарядил ее.

Эксли сказал: «Значит, пошли?»

И мы —

Пробежали к третьему ряду, подбежали к седьмому трейлеру – случайные прохожие, вылупив глаза, смотрели на нас. Тот самый «Эйрстрим» – жужжание радиоприемника, дверь открыта.

Я вошел, целясь; Эксли втиснулся за моей спиной. В двух футах от нас: Баллок в шезлонге.

Добродушный ублюдок:

Улыбается.

Медленно – навидался полицейских, сразу видно, – поднимает руки.

Распялив все десять пальцев – мол, пушки у меня нет, сами видите.

Я упер свой ствол ему в подбородок.

Эксли скрутил ему руки за спиной и щелкнул наручниками.

А по радио – какое-то фантастическое шоу про звездные войны.

– Мистер Баллок, вы арестованы за убийство Филиппа, Лоры и Кристины Херрик. Я – шеф Бюро расследований, и мне хотелось бы сперва допросить вас здесь.

Логово чудовища: плакаты с красотками из «Плейбоя», матрац. Баллок: футболка «Доджерс», спокойные карие глаза.

Я подтолкнул его. «Мне известно о том, что ты знал Ричи Херрика. Я знаю, что ты сказал ему, что отомстишь Кафесьянам за него, и я больше чем уверен, что тебе знакомо имя Дадли Смита».

– Мне нужна отдельная камера и блины на завтрак. Если вы пообещаете, я расскажу вам все прямо здесь.

Я сказал: «Представьте, что вы решили рассказать нам историю».

– Зачем? Легавые любят задавать вопросы.

– Это – не тот случай.

– Блины и сосиски!

– Каждый день.

Принесли стулья, закрыли дверь. Ни магнитофона, ни блокнотов. Вот что поведал нам маньяк:

Июнь, 1937 год – Уайли Баллоку почти двенадцать лет – «Я был совсем дите, понимаете?»

Единственный ребенок, славные родители – но бедные. «У нас была крошечная квартирка – не больше вот этого трейлера, и мы ужинали в той забегаловке почти каждый вечер, потому что там давали вторую порцию холодного мяса бесплатно».

22 июня:

В забегаловку врывается какой-то слепой сумасшедший. И открывает пальбу – его родители погибают на месте.

– Меня отвезли в больницу – у меня был шок, понимаете?

Потом были приюты – «одни ничего так, другие похуже» – мечты о возмездии – вот только кому – убийца-то покончил с собой. Ремесленные училища, страсть к фотографированию и киносъемке – «старину Уайли хлебом не корми, дай пощелкать». Работа оператором, ненасытное любопытство: 22. 06. 37 – почему???

Детектив-любитель Уайли: все доставал легавых. «Они все твердили, что папка с делом куда-то потерялась. Из газет узнал: расследование проводил сержант Дадли Смит. Попробовал написать теперь уже лейтенанту Смиту – ни на одно письмо тот не ответил.

Он принялся копать под ту забегаловку. Там давно ходили слухи, что зрения давешний слепой лишился из-за нечистоплотного бутлегера, что продал ему дерьмовое пойло. И – по следам этих слухов – он принялся выяснять, кто продавал в 1937 году самопальное виски?

Годы, потраченные на бесплодные поиски – «знаете, ведь что-либо доказать практически невозможно». Но слухи не утихали: «самогон из прачечной», «этот армяшка – Джей-Си».

Он пришел к логическому выводу: прачечные «E-Z» – Джей-Си Кафесьян. «У меня не было доказательств – только предчувствие, что так оно и есть. Я даже завел блокнот, куда записывал всю информацию о «деле слепого» – там же хранилось фото сержанта Смита, сделанное в том же тридцать седьмом».

– Это стало навязчивой идеей.

В поддержку этой идеи: работа фотографа. Незаконная. «Я делал непристойные снимки и продавал их морячкам и морским пехотинцам в Сан-Диего».

Навязчивая идея: Кафесьяны.

– Я так и кружил вокруг этого семейства. Выяснил, например, что Джей-Си и Томми приторговывают дурью и связаны с полицией. Что Люсиль – шлюха, а Томми – убийца. Вроде как они стали моей новой семьей. У Томми был кореш по имени Ричи – они вместе играли джаз – хреново, помню. Я наблюдал за ними и видел, что между ними происходило из-за этой Люсиль. Потом Ричи поймали в Бейкерсфилде за торговлю наркотиками и приговорили к сроку в Чино; а однажды, ошиваясь возле одной из кафесьяновских прачечных, я услышал, как Томми говорил Эйбу Уолдриджу, что пристукнет Ричи, как только тот выйдет из тюрьмы.

Начало пятьдесят шестого: два удара поразили его одновременно:

Первый: прячась, по своему обыкновению, возле прачечной, он стал свидетелем междусобойчика: Джей-Си

Кафесьян и Дадли Смит – девятнадцатью годами старше той фотографии.

И второй: его ловят на продаже порноснимков.

– Я подумал тогда, что Дадли Смит и Кафесьяны каким-то образом повязаны. Я не мог ничего доказать, но каким-то образом догадался, что Смит мог помочь Кафе-сьяну скрыть тот факт, что это он продавал ядовитый самогон. Спустя некоторое время я попросту в это поверил.

И он начал вынашивать планы мести – тот Слепой убийца, что поселился в нем, генерировал идеи. Он признался в распространении порнографии – его адвокат посоветовал ему покаяться и просить о снисхождении.

– Один парень в окружной тюрьме рассказал мне, что в Чино есть рентгеновская лаборатория – и что это неплохая работа. Тогда я подумал, что вполне могу устроиться туда, если меня отправят в государственную тюрьму, – я ведь специалист по фотографии. Так что наконец-то у меня появился план: пробраться в Чино, чтобы подобраться к Ричи.

Судья вынес приговор – от трех до пяти лет. Выдумка с рентгеновской лабораторией сработала – Уайли Дэвис Баллок, отправляйтесь в Чино.

– Ну, меня и отправили в Чино, и я смог подобраться к Ричи. Он был нелюдимым, одиноким парнишкой, и я с ним подружился; тогда-то он мне и рассказал эту чертову УДИВИТЕЛЬНУЮ историю.

Куда уж удивительней:

Кафесьяны и Херрики – кто чей папаша? Фил Херрик и Джей-Си: самогонщики-бутлегеры тридцатых. Убийства слепого – Ричи подтвердил: да, вполне возможно, что Дадли Смит так и сделал. Инцест: может быть – мнимый брат – мнимый отец.

– Даю гарантию – вы в жизни не слышали ничего похожего на ту историю, что поведал мне Ричи.

Ричи: слабак-вуайерист.

– Он рассказал мне, что влюблен в Люсиль, но не прикоснется к ней, потому что она может наполовину быть его сестрой. Он еще сказал, что обожает подглядывать за ней.

Ричи, в час по чайной ложке разговоров.

– Он-то и прояснил мне ситуацию. Теперь я знал о Дадли Смите достаточно, чтобы понять, что вскоре после убийств он встретился с Кафесьянами и Херриками. Как я догадался, им удалось договориться, и он брал с них деньги в обмен на замалчивание того факта, что это они изготовили ядовитый самогон. Теперь я знал точно. Знал, что эти две полоумные семейки убили мою семью.

Ричи принялся говорить о мести Томми.

– Я знал, что у него кишка тонка, чтобы мстить. Я сказал: подожди – я отомщу за тебя, если ты пообещаешь мне не приближаться к Кафесьянам.

Ричи пообещал.

– А потом он получил письмо от своей мамаши – она писала эту слезливую муру про попытку самоубийства. Ричи сбежал из Чино – верней, ушел оттуда. Сторожат там так, что он попросту ушел.

Ричи так и остался на свободе.

Его самого освободили условно два месяца спустя.

– Я попытался найти Ричи. Долго сидел в засаде то у дома Кафесьянов, то у дома Херриков – но он так и не объявился.

– Зато эта Люсиль – елки-палки. Я часто любовался, как она танцевала шимми – голая.

Так проходили месяцы. «В одно утро, как раз перед тем, как убить себя, старушка Херрик бросила в ящик письмо. Я это видел, пробрался туда и достал его. Письмо было на имя Чампа Динина – того гребаного джазмена, которого Ричи так обожал. Адресом значился абонентский ящик, и мне вот подумалось: а что, если мамочка и Ричи обмениваются корреспонденцией? Тогда я оставил в том самом ящике записку: «Посмотри, как Люсиль танцует шимми в своем окне. Потерпи, и я отомщу за тебя».

Записка сработала – снова проходили месяцы – он наблюдал, как Ричи подглядывал за Люсиль. УДИВИТЕЛЬНО: вуайерист Ричи – радиолюбитель – уроки Фредди не прошли для него даром. Сам он потихоньку начинал возвращаться к честной жизни – работа в кино, дружеские беседы с инспектором по надзору – никто не знал, что Слепой убийца продолжает жить в нем и вынашивать планы мести.

– И мне стали приходить всякие безумные идеи.

– Слепой сказал, чтобы я следил за папой и сыном Кафесьянами и Дадли Смитом – просто так.

– Как-то раз я следил за Смитом. Он обедал с Микки Коэном, и я устроился в соседнем кабинете. Коэн и рассказал Дадли об этом ужастике, что он снимал в Гриффит-парке – мол, тот тип, Сид Фритцелл, так называемый «режиссер», снимал на стороне еще и порнушку. Смит сказал, что любит подобные фильмы и что Коэн может передать своему Фритцеллу, что у него, Дадли, есть славная квартирка, которую он может использовать. Коэн сказал, что Фритцелл – полное ничтожество и вряд ли из этого выйдет что-то путное.

И он появился на съемочной площадке «Вампира». «Господи, ну и зрелище». Он предложил свои услуги в качестве оператора, и недорого. Коэн его и нанял – тогда он принялся осаждать недоумка Сида Фритцелла – у того вечно не было никаких идей. «Я и предложил ему всю эту лабуду про инцест и выкалывание глаз – просто прикинул, что в один прекрасный день покажу готовый фильм Ричи. Я убедил Фритцелл а, что у меня богатый опыт порносъемки, и он уговорил человека

Микки – ну, этого Чика Веккио – поговорить со Смитом. Смит разрешил, и Фритцелл стал снимать свою муру на той самой хазе в Линвуде.

– Таким образом, я подобрался к нужным людям, но треклятого плана у меня не было. Тут проснулся Слепой.

Он приказал: ущипни Кафесьянов – устрой им страшное и загадочное ограбление. Пусть подумают на Ричи – пусть он испугается – пусть он спрячется.

– Так я и сделал. Наверное, был в этом какой-то символ, потому что Слепой сказал мне в точности, что я должен делать. Сперва я попытался ослепить собак с помощью того химиката, но не получилось – тогда я просто выдрал им глазные яблоки. Я разбил бутылки со спиртным – намекнуть на их бутлегерство – и еще расколол пластинки Томми – Слепой сказал, что это должно символизировать, как Ричи ненавидит Томми. Ричи всегда претила мысль, что Люсиль торговала собой, поэтому я разодрал ее штанишки и кончил на них пару раз.

Злая шутка, нечего сказать.

– Потом Слепой убийца потребовал, чтобы я припугнул Ричи, и я нашел его в том мотеле, где он распускал нюни, подглядывая за Люсиль, и распорол матрац на его кровати украденными серебряными вилками. Вокруг Кафесьянов поднялась шумиха – в связи с ограблением и расследованием ФБР, – и тогда Слепой приказал мне прежде убить Херрика. Дочки пришли домой неожиданно, и Слепой заставил меня прикончить и их. Я прикинул, что раз мудак Ричи скрывается, то легавые запросто свалят все на него и пристрелят при задержании.

Потом?

– Слепой сказал, что Томми и Джей-Си тоже должны умереть – медленно и мучительно. И еще – что я должен вырвать глаза Дадли Смиту и съесть.

А теперь?

– Блинчики и сосиски, папаша. И славную, уютную камерку для нас со Слепым.

Поедает котлеты.

На полочке – тесто для блинчиков.

Закололо в груди – заболела голова – пересохло во рту: Дадли Смит встретится со Слепым убийцей.

Эксли указывает мне на дверь.

Вышел вслед за ним на улицу. Предательский солнечный свет: половина обитателей трейлерного парка пялит на нас глаза.

– И что вы думаете делать? Заставить его – надуть его: СОЛГАТЬ.

– Я хочу взять Баллока с собой к Уэллсу Нунану. Я укрываюсь от федерального ареста, и Баллок может помочь мне исправить положение. Он – главный свидетель по вопросу связей Кафесьянов с Дадли Смитом, и если мы станем с ними сотрудничать, то расследование захлебнется – особенно если скормить им Отдел по борьбе с наркотиками.

– Он – сумасшедший. Его показания будут недействительными.

– Ну да, а нам он кто – всего лишь псих. И к тому же неподсудный.

– Галлодет добьется обвинительного приговора. Он лично будет представлять обвинение.

– Боб мертв. Он был повязан с Дадли в деле по легализации игорного бизнеса. Дадли убил его.

Колени подкосились – я поддержал его: Эдмунда Дженнингса Эксли прошиб холодный пот.

– Я похитил Чика Веккио. Он умолял меня сдать его федералам, а рассказ Мадж Кафесьян заполнил некоторые пробелы в показаниях Баллока, в частности, она сообщила мне подробности того, как Дадли устроил так, чтобы Джей-Си сотрудничал с Управлением. Эксли, все взаимосвязано. Веккио, Баллок, Мадж – они сдадут Дадли, а пострадает только Отдел по борьбе с наркотиками. Ведь это и ваш генеральный план, и все, что вам надо, – дать мне послабление перед тем, как я отдам Баллока в руки правосудия.

– А конкретно?

– Позвоните Нунану. Скажите, что намерены отдать ФБР досье Управления на сотрудников Отдела по борьбе с наркотиками. И попросите отозвать ордер на мой арест, пока я не разберусь со свидетелями.

Сделай это – проглоти наживку – и я смоюсь с деньгами. Твоими деньгами.

– Эксли…

– Согласен. Спрячьте Баллока где-нибудь до прихода темноты, а потом позвоните мне.

– Так вы позвоните Нунану?

– Да, позвоню. Прямо сейчас.

– Признаться, я удивлен, что вы мне доверяете.

– Я уже раз предавал ваше доверие. Можете оставить дробовик себе – и постарайтесь его не убить.

Я устроился в трейлере.

Баллок все бредил – о сосисках иСлепом убийце.

ВСЕ вертелось у меня перед глазами – взад-вперед – назад к Мег – и Гленде.

Планы: бегства, подкупа – ни одного путного.

Стемнело – но я не стал включать свет. Где-то заиграла музыка – и все СНОВА завертелось.

Ничего путного.

Баллок вырубился, прикованный наручниками к стулу.

Ничего путного.

Балпок – бормотал всякую чушь во сне.

Меня вдруг пробрала судорожная дрожь – и я… захныкал.

Уткнулся в стену —

Убийства, избиения, взятки, подкупы, шантаж. Вымогательство квартплаты, штрейкбрехерство. Ложь, угрозы, нарушенные клятвы, похеренный долг. Воровство, двойная игра, алчность, обман, убийства, избиения, взятки, подкупы, шантаж, Мег…

Хныканье переросло в рыдания – Баллок приподнял голову и навострил уши, чтобы лучше слышать. Всхлипы – я пытался сдержать слезы сколько было сил – а трясло меня так, что содрогался весь трейлер.

ВСЁ.

Кружусь, падаю – и признаюсь.

Не знаю, сколько прошло времени.

Кончилось все тем, что я подумал:

ЭТОГО НЕДОСТАТОЧНО.

Я позвонил.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

Парковка возле конторы «Сиэрс и Ройбак»: большое пространство – и пустое. В квартале отсюда – мое домовладение.

Рано. Свет фонарей на асфальте – он не может нас не заметить.

В четырех атташе-кейсах – шестьсот восемьдесят три штуки баксов.

К лодыжке привязан «сорок пятый».

На переднем сиденье – Уайли Баллок: скованные наручниками кисти спокойно возлежат на коленях.

Рядом с ним – разделочный нож Эксли.

Я поставил сумки с деньгами на капот. Ни верхней одежды, ни кобуры – обыскивайте сколько влезет.

Свет фар, визг тормозов – и вмиг все погасло. Выходит улыбающийся Дадли Смит.

– Ты рано, сынок.

– Я осторожен.

– На твоем месте я тоже был бы. А кто тот человек, коего я наблюдаю в твоей машине?

– Пилот. Я полечу с ним на юг.

Он заглянул в полуоткрытое окно. Оттуда на него спокойно смотрел Баллок – наручники надежно укрыты моим плащом.

– Какие огромные чемоданы! Сколько тут, хотя бы приблизительно – не считал?

– Почти семь сотен штук.

– И все это – моя доля?

– Ваша.

– В обмен на?…

– … на безопасность тех, кого я оставляю здесь.

– Ты употребил множественное число, сынок. У тебя разве есть любимые люди, помимо сестренки?

– Вообще-то нет.

– А-а, превосходно. Что Веккио?

– Мертв.

– Я просил тебя принести доказательства.

– В сумке. Вместе с деньгами.

– Ну, раз до Эдмунда Эксли не добраться, но можно скомпрометировать, – полагаю, на этом мы и распрощаемся.

Я подошел ближе, закрыв ему поле для обзора, а главное – Баллока.

– Мне все еще любопытно…

– Что именно?

Громче – ненамного – мутить воду пока не стоит:

– Мадж Кафесьян рассказала мне о слепом убийце. И вот мне стало интересно: как вы договорились с Джеем-Си и Филом Херриком?

Дадли расхохотался – басовитым нарочитым смехом.

– О, тогда я был бесстыжим, сынок. Я иначе понимал смысл слов «алчность» и «слепой гнев» и понимал абсурдность произошедшего – слепой убийца с двена-дцатизарядным карабином.

– Нет, меня интересует, как вы провернули саму сделку?

– Очень просто, сынок. Я всего лишь сообщил мистеру Кафесьяну и мистеру Херрику, что их искусно приготовленное зелье унесло четыре жизни и обрекло людей на нечеловеческие страдания. И уведомил, что в обмен на отчисления из своих доходов страдания эти станут для них предметом спора лишь с Господом нашим.

– И все?

Баллок забормотал.

– Также я припас наглядные пособия – для пущей убедительности. Фото, сделанное коронером, – шокирующее изображение молодой семейной пары с начисто отстреленными головами.

Бормотание стало громче – я закашлял, чтобы отвлечь внимание от шума.

– Сынок, чего это твой брат-пилот там себе под нос разбубнился?

Стало не по себе – посмотрим на его руки.

– Сынок, тебя не затруднит открыть тот кейс, где содержится мое доказательство?

Я подошел ближе.

Дадли протянул руки – одной секундой быстрее, чем…

Я поднырнул, чтобы врезать ему под коленки, – он ловко ушел от удара.

Из рукавов его выскользнули ножи – хватает кейс, дергаю на себя —

Два стилета в умелых руках —

Целясь в меня, колет – врезается в кожу – оба лезвия там и застревают.

Я бросил чемодан.

Дадли стоял – открывшись.

Баллок подобрался, вцепившись в нож.

СЛЕПОЙ!!! СЛЕПОЙ УБИЙЦА!

Я дал ему под коленки.

Дадли согнулся.

Баллок кинулся на него – острием вперед.

Дергаясь – наручники не позволяют ему ударить в полную силу – лезвие – подстава! – острие распороло рот Дадли от уха до уха.

Удар наотмашь – завершающий – разделочный нож, звякнув, падает на асфальт.

СЛЕПОЙ УБИЙЦА!!! – Баллок кинулся на Дадли.

Зубами.

Ногтями.

Впился в его глаза.

Смотрю:

Окровавленная глазница – ярко-красная.

НЕТ!!! – мой крик, мой револьвер – целюсь в живой клубок.

Я выстрелил дважды – оба раза мимо: рикошет по асфальту.

Прислонился к капоту, еще два выстрела – лицо Баллока превратилось в кровавое месиво.

В глазах – осколки кости.

Стреляю вслепую – свист пуль, рикошеты, – пока не заело затвор.

Дадли набросился на Баллока – выворачивая ему руки.

Дадли – шатается, торжествующе вскрикивает – глаз вернулся в глазницу.

Хватаю деньги и бегу. Позади меня эхом: СЛЕПОЙ!!! СЛЕПОЙ УБИЙЦА!

Вот что случилось потом:

Я добежал до того самого дома. В подвале – старинный букмекерский тайник – прячу туда деньги.

Звонки с телефона вахтера:

Междугородний – Гленде: приезжай, возьми деньги, спрячься. Питу, в «Эль Сегундо»: можешь отпустить Чика – твои двадцать штук у Гленды.

Столпотворение на стоянке «Сиэрс» – на выстрелы прибыли патрульные автомобили. Баллок мертв, Дадли в спешном порядке доставлен в «Царицу ангелов». Мои объяснения – спросите шефа Эксли.

Меня арестовали – Эксли объявил-таки розыск. Позволили один телефонный звонок – ну, я и набрал Нунана.

Последовала битва правоохранительных структур: полиция Лос-Анджелеса против ФБР – Нунан торжествует победу.

Защита ключевого свидетеля: пока никаких обвинений против меня.

Номер люкс в «Стэтлер-Хилтоне», приятельские отношения с охранниками: Уиллом Шипстедом и Джимом Хенстеллом.

Телек в номере – а в новостях:

Микки Коэн – добропорядочный гражданин – помощник следствию.

«Газовая камера» Боб Галлодет – девять дней со дня исчезновения: где окружной прокурор?

Частые визиты Уэллса Нунана.

Моя тактика: полное молчание.

Его тактика: угрозы, увещевания.

Эксли позвонил ему в тот же день, когда мы поймали Баллока. И предложил вот что:

Объединенные усилия Полицейского управления Лос-Анджелеса и ФБР: прижать Отдел по борьбе с наркотиками – Дейв Клайн раздобудет четырех свидетелей. Уверения во взаимовыгодном сотрудничестве; Эксли, дословно: «Давайте зароем топор войны и начнем работать вместе. Одним из свидетелей станет высокопоставленный сотрудник Полицейского управления, настроенный враждебно. Этот человек обладает информацией о тайнах семьи Кафесьян, и я бы сказал, что ему можно предъявить федеральное обвинение по меньшей мере по шести статьям. Полагаю, онс лихвой возместит утрату Дэна Уилхайта, который, к сожалению, на прошлой неделе совершил самоубийство. Мистер Нунан, на совести этого человека очень много грязи. Все, о чем я прошу, – изображать его как самодостаточное, автономное целое из Полицейского управления Лос-Анджелеса – точно так же, как вы согласились представить Отдел по борьбе с наркотиками».

Грядет совместная пресс-конференция Управления и ФБР.

А что же мои «свидетели»?

Уайли Баллок мертв.

Чик В. – наверняка смылся.

Мадж – где-нибудь оплакивает свое горе.

Дадли Смит – в критическом состоянии.

«Критический» пиар – аккуратное обращение с прессой Эда Эксли – ни слова об Уайли Баллоке. Никаких обвинений и с его стороны не последовало: Баллока втихаря кремировали.

Никаких «свидетелей» – Нунан вне себя от ярости.

Угрозы:

«Я привлеку вашу сестру за нарушения налогового законодательства».

«Я передам в окружную прокуратуру пленку, на которой Гленда Бледсо призналась, что это она, черт возьми, пристрелила Дуайта Жиллетта».

«А еще у меня есть запись, на которой вы приказываете человеку по имени Джек „убить его". Если вы так и будете отказываться сотрудничать со мной, я заставлю наших агентов проверить всех ваших известных сообщников и найти этого человека».

Моя тактика: полное молчание.

Мой козырь: единственный свидетель – я знал ВСЕ.

Медленно тянулись дни. Больше никаких заявлений о «волне преступности, захлестнувшей город» – Нунан и Эксли об этом позаботились. Томми и Джей-Си – недоступны; под неусыпным наблюдением ФБР.

Приходил Эд Эксли.

– Полагаю, это вы украли мои деньги. Сотрудничайте с Нунаном – и я позволю вам оставить их у себя. Вам они скоро понадобятся – а я не буду особо сожалеть.

– Без ваших показаний до Дадли не добраться.

– Если провалится договор с федералами, Полицейское управление будет выглядеть постыдно бездейственным.

Моя тактика: полное молчание.

И Пит Б. приходил. Шепотом: «Гленда взяла деньги – и выплатила мне мою долю. Прошел слух, что ты стукачишь федералам, – Сэм Джанкана уже нанял человека».

Потом пришли двое из Управления шерифа. «Мы желаем знать, где находится Гленда Бледсо – мы намерены арестовать ее за убийство Мишака».

Моя тактика – признание: это я убил его – один. Я подробно описал нанесенные ему ножевые ранения – они поверили – и сказали, что мне светит обвинение в убийстве первой степени.

Нунан – тут как тут. «Я использую все привилегии представителя федеральной власти, чтобы этот человек оставался лишь под нашим арестом».

Телефонный звонок. Джек Вудс:

– Мег в порядке. Сэм Джи сказал слово – ты покойник. Старая новость.

Долгие дни – коротаю время за игрой в карты с Уиллом Шипстедом. Инстинкт: он ненавидит свою службу в ФБР, а Нунана – тем паче. Осторожно предложил ему взятку: стереть кассету с признанием Гленды за тридцать штук.

Он согласился.

На следующий же день Нунан подтвердил это: «Технари недоделанные!» – жуткий скандал.

Долгие ночи – дурные сны: убийства, избиения, подкупы, взятки, ложь.

Дурные сны, бессонница.

Я стал бояться спать – кошмары преследовали меня: умоляющий Джонни, одноглазый Дадли.

Гленда: трудно найти – легко представить: «Ты хочешь признаться».

Я и признался.

Две ночи, шесть комнат – Дейв Клайн, он же Вышибала, дает признательные показания.

Убийства, избиения, подкупы, взятки – моя карьера полицейского вплоть до Уайли Баллока. Ложь, угрозы, преданные клятвы, нарушенные обещания. Эксли и Смит – мои соучастники – теперь я могу об этом говорить…

Девяносто четыре страницы – Шипстед тайком передал их Питу Б.

А уж Пит позаботился, чтобы копии попали в «Строго секретно», «Лос-Анджелес Таймс» и генеральному прокурору штата.

Время шло. Нунан в бешенстве: грядет пресс-конференция, и мне нужно, чтобы ты говорил.

Угрозы, предложения – снова угрозы.

Я заговорил – и сказал вот что:

– Дайте мне два дня на свободе. Когда я вернусь, мы подготовим мое признание.

Полубезумный Нунан: «Х-хорошо».

«Лос-Анджелес Геральд», 6 декабря 1958 года

Совместная конференция Полицейского управления Лос-Анджелеса и ФБР отменяется

Всех удивило сделанное на прошлой неделе заявление о том, что Полицейское управление Лос-Анджелеса и офис федерального атторнея округа Южная Калифорния намерены провести совместную пресс-конференцию. Сопер-ники времен масштабного федерального расследования, которое еще не завершено, два конкурирующих правоохранительных ведомства еще недавно находились в каких угодно отношениях, кроме дружественных. ФБР упрекало Полицейское управление в позорном бездействии в так называемом Южном Централе Лос-Анджелеса, в то время как шеф Бюро расследований Эдмунд Эксли обвинял мистера Нунана в наличии политической подоплеки всех его резких заявлений в отношении Полицейского управления. Раскол этот завершился на прошлой неделе, когда оба представителя силовых ведомств выступили в СМИ со схожими заявлениями. Итак, намеченная на завтрашний день пресс-конференция была по непонятным причинам отменена, что привело многих представителей судебной власти Южной Калифорнии в замешательство.

В опубликованном на прошлой неделе пресс-релизе в тщательно подобранных выражениях сообщалось, что имеет место всего лишь попытка взаимодействия полиции Лос-Анджелеса и ФБР – направленная предположительно на разоблачение некоторых сотрудников Отдела Полицейского управления по борьбе с наркотиками. Там же содержалось обещание «раскрыть карты» на завтрашней пресс-конференции, и анонимный источник в генеральной прокуратуре сообщил, что, по его мнению, совместное расследование было приостановлено по причине нарушения обязательств одной из сторон. На вопрос, какие именно «обязательства» имелись в виду, этот источник ответил: «Сотрудник Полицейского управления, который укрылся от федерального ареста, намеревался дать показания против некоторых сотрудников Отдела по борьбе с наркотиками и семейной преступной группы, с которой были связаны эти люди. Также вышеупомянутый сотрудник намеревался привести в суд еще четырех свидетелей и, когда его на два дня освободили из-под ареста по его просьбе, напал на охранявшего его агента и скрылся. Откровенно говоря, в его отсутствие у ФБР остались лишь показания бывшего гангстера Микки Козна.

Слухи: волна преступности захлестнула город

Иначе и не назовешь и всегда-то нестабильный уровень преступности в Лос-Анджелесе, а в особенности – в южной его части. Число убийств, совершенных в городе за последний месяц, уже превысило 1600% от среднего показателя, и, хотя ни ФБР, ни полиция эту информацию не подтверждают, есть данные, что перестрелка в Уоттсе и случившееся на Голливудском продовольственном рынке взаимосвязаны, – напомним, что в обоих случаях четверо расстались с жизнью. Добавим к этому таинственное исчезновение лос-анджелесского окружного прокурора Роберта Галлодета и случившееся 19 ноября тройное убийство семьи Херрик – до сих пор не раскрытое, – и получится то, что губернатор Гудвин Дж. Найт назвал «пороховой бочкой. Я полностью доверяю шефу полиции Паркеру и его заместителю Эксли и не сомневаюсь в их способностях поддерживать правопорядок, но теряюсь в догадках, размышляя о причинах столь резкого скачка преступности».

Шеф Эксли, несмотря на неоднократные просьбы, комментировать ситуацию с отменой пресс-конференции отказался. На вопрос о волне преступности он ответил следующее: «Это было всего лишь совпадение, ни с чем не связанное. К тому же теперь все закончилось».

Полиция опережает ФБР: бескомпромиссный ход

Сегодня утром известный своей репутацией жесткого руководителя глава Бюро расследований Эдмунд Дж.

Эксли неожиданно устроил пресс-конференцию. Предполагалось, что данная акция призвана отвлечь внимание от нашумевшего федерального расследования и объяснить, почему ФБР и полиция Лос-Анджелеса отказались от новоиспеченной идеи «сотрудничества» в деле расследования деятельности организованной преступности в южном Лос-Анджелесе и разоблачения сотрудников Полицейского управления из Отдела по борьбе с наркотиками.

Ни того ни другого не произошло. Вместо этого в решительном, заранее подготовленном заявлении заместитель начальника Управления единолично высказал свои обвинения в адрес упомянутого отдела, заявив при этом, что собственноручно передаст обличающие доказательства специально для этого созванному Большому жюри округа и в одностороннем порядке направит материалы дела о нарушениях налогового законодательства в генеральную прокуратуру.

Характеризуя Отдел по борьбе с наркотиками «автономной структурой в составе Полицейского управления, которая вышла из-под контроля», Эксли выразил твердое убеждение, что «подобные тенденции не успели перекинуться на остальные отделы» и что Отдел внутренних расследований под его непосредственным руководством намерен «прочесать все отделения полиции, подобно охотничьим псам, вынюхивая все негативные тенденции».

Ошарашенные репортеры задавали вопросы, но ответа не получили: Эксли отказался. Правда, сообщил, что глава Отдела по борьбе с наркотиками сорокачетырехлетний капитан Дэниэл Уилхайт на прошлой неделе совершил самоубийство и что следователи ОВР в настоящее время заняты допросами сотрудников Отдела по борьбе с наркотиками – им приходится быть осторожными, – с расчетом на то, что показания перед Большим жюри будут добровольными.

На вопрос, насколько погряз в коррупции Отдел по борьбе с наркотиками, Эксли ответил так: «Весьма. Я лично сообщаю, что почти все сотрудники отдела на протяжении двадцати лет были связаны с печально известной семьей наркоторговцев, и мое главное желание теперь – полностью реформировать отдел и нейтрализовать семейство. Я обязуюсь передавать федеральному атторнею мистеру Уэллсу Нунану информацию, имеющую касательство к федеральному расследованию, но хочу довести до его сведения, что наводить порядок в собственном доме я намерен лично – на правах хозяина».

Журнал «Строго секретно», 11 декабря 1958 года

«Свобода слова» с кляпом во рту: J'accuse!!![35]J'accuse!!!

Бумажный нитроглицерин – только таким словом можно было охарактеризовать девяносто четыре страницы, что появились в редакции «Строго секретно» десять дней назад – атомные бомбы обвинений; копии тех же страниц были отосланы в одну из лос-анджелесских газет и генеральную прокуратуру штата.

Они предпочли не заметить этих страниц – мы же вознамерились их напечатать. Доверенный источник, передавший в наши руки сию атомную бомбу, ручался за достоверность информации – и мы ему поверили. Девяносто четыре страницы: обжигающего, бурлящего, кипящего потока признаний коррумпированного лос-анджелесского полицейского, скрывающегося от мафии, от бывших собратьев-легавых и собственного зловещего прошлого. Вы прочли бы их 18 декабря – если бы кое-что не случилось.

А случилось то, что мы, дорогой наш читатель, вступили в противоречие с законом. Мы можем поведать вам о «законных» способах цензуры, что обратили против нас; и наши адвокаты разъяснили нам, что расплывчатое описание страниц не нарушит того запрета на «законных» основаниях, что наложило Полицейское управление Лос-Анджелеса на их публикацию.

Мы продвинемся еще на крошечный шажок в описании этого материала: те девяносто четыре страницы запросто могли бы поставить полицию Лос-Анджелеса на колени. Наш оставшийся (к сожалению) неизвестным автор, решительно признающийся в своей собственной коррумпированности, также обвиняет знаменитых лос-анджелесских полицейских в чудовищных злоупотреблениях служебными полномочиями и заявляет, что именно они стоят за недавним небывалым разгулом преступности в городе. Обжигающие, бурлящие, кипящие признания – притом абсолютно достоверные, – и мы не можем их напечатать.

Вот и все, что наши адвокаты позволили нам поведать о тех самых девяноста четырех страницах. Разыгрался аппетит? А теперь позвольте раззадорить твой гнев, дорогой наш читатель.

Один из наших сотрудников, ответственный за сбор информации на электронных носителях, имеет проблемы с алкоголем. Увидев эти девяносто четыре страницы, он тут же разглядел их убойную силу и позвонил своему знакомому в Управление. Тот самый сотрудник – злостный нарушитель правил условно-досрочного освобождения, систематически игнорирующий повестки за вождение в нетрезвом виде, – и передал материал своему знакомому. Информация о нем быстро дошла до высших чинов Управления, и последовало решение о запрете на его публикацию.

Наш сотрудник был вознагражден за бдительность: все его повестки были признаны недействительными и аннулированы. Девяносто же четыре страницы горячей информации изъяли: мы не можем напечатать ничего из этого под угрозой быть обвиненными в нарушении «закона».

А что газета? И генеральная прокуратура?

Свои копии пресловутых девяноста четырех страниц они выбросили, высмеяв их содержимое, обозвав его «помоями». Чудовищные факты были слишком чудовищны, чтобы в них поверить.

А что автор? Он где-то здесь, скрывается среди темных ночей Города Падших Ангелов.

Какова же развязка этой драмы? Вам решать, дорогие наши читатели. Мы ждем вашего осуждения фашистской цензуры. Пишите нам. Пишите в Полицейское управление Лос-Анджелеса. Не скрывайте своего гнева. Поддержите раскаявшегося полицейского, чье чистосердечное признание сочли слишком взрывоопасным для публикации.

ЗАГОЛОВКИ:

«Лос-Анджелес Таймс», 14 декабря 1958 года

Созыв Большого жюри: сотрудники Отдела по борьбе с наркотиками дают показания

«Лос-Анджелес Миррор», 15 декабря 1958 года

Обвинения в цензуре журналистов «Строго секретно» проигнорированы

«Лос-Анджелес Геральд Экспресс», 16 декабря 1958 года

Полицейское управление называет обвинения «Строго секретно» смехотворными

«Лос-Анджелес Таймс», 19 декабря 1958 года

Приговоры сотрудникам Отдела по борьбе с наркотиками

«Лос-Анджелес Миррор», 21 декабря 1958 года

Эксли: обвинения «Строго секретно» – чушь!

«Лос-Анджелес Миррор», 22 декабря 1958 года

Семейство наркоторговцев предстанет перед Большим жюри

«Лос-Анджелес Геральд Экспресс», 23 декабря 1958 года

Шокирующие результаты заседания Большого жюри: Кафесьянам не вынесен ни один приговор. И. о. окружного прокурора объясняет это компромиссом в связи с суровыми приговорами сотрудникам Отдела по борьбе с наркотиками

«Лос-Анджелес Икзэминер», 26 декабря 1958 года

Галлодет все еще не найден: поиски продолжаются

«Лос-Анджелес Миррор», 27 декабря 1958 года

Мэр Поулсон: обвинения «Строго секретно» смехотворны!

«Лос-Анджелес Миррор», 22 декабря 1958 года

Федеральное расследование прекращено

«Лос-Анджелес 1еральд Экспресс», 3 января 1959 года

Бессменный тамада Полицейского управления удостоен специальной пенсии

Грустная, трогательная сцена – в противовес недавним газетным заголовкам о приговорах сотрудникам Отдела по борьбе с наркотиками за взяточничество и налоговые махинации. Сцена: израненный лос-анджелесский полицейский борется за жизнь на больничной койке.

Дадли Л. Смит, ПУ Лос-Анджелеса, уроженец Дублина, выросший в Лос-Анджелесе, во Вторую мировую ловивший шпионов в ОСС, пятидесяти трех лет, муж и отец пяти дочерей, тридцать лет на службе в полиции. Обладатель множества наград за доблесть, постоянный тамада и светский капеллан Полицейского управления Лос-Анджелеса, Дадли Л. Смит – пять недель назад получивший ножевые ранения во время задержания грабителя – борется за жизнь.

Пока ему удается выиграть борьбу: он лишился глаза, парализован; у него – повреждения головного мозга, и, вероятнее всего, ходить он больше не сможет. Будучи в памяти, он веселит медсестер своим ирландским говорком и шутками, что, мол, теперь он станет сниматься в рекламе – вроде того парня с повязкой на глазу, который толкает рубашки фирмы «Хэтуэй». Однако на долгое время он впадает в беспамятство, и это весьма прискорбно.

Полиция не стала обнародовать детали происшествия, в результате которого так серьезно пострадал Дадли Смит; ибо людям из Управления прекрасно известно, что он предпочел бы, чтобы семья убитого им грабителя избежала тяжкой участи общественного порицания. Тоже прискорбный факт – особенно если учесть, что остаток своих дней Дадли Смит будет нуждаться в интенсивном стационарном лечении.

Его пенсии и сбережений на это не хватит, и он слишком гордый, чтобы принять помощь из Благотворительного фонда Полицейского управления. Он – легендарный полицейский, всеобщий любимец, неустрашимый коп, убивший восемь человек – по долгу службы, ибо без этого в полиции никак. Зная об этом, шеф Бюро расследований Полицейского управления Эдмунд Эксли попросил Городской совет Лос-Анджелеса использовать редко упо-требляемую свою прерогативу и проголосовать за назначение отважному полицейскому специальной пенсии в том размере, что позволит покрыть расходы на пожизненное содержание и уход в соответствующем лечебном учреждении.

Члены совета с предложением согласились; соответствующее постановление было принято единогласно. В интервью корреспондентам шеф Эксли заявил: «Очень важно, что капитан Смит получит содержание и уход, которых заслуживает. Он будет в полной безопасности и проживет остаток своих дней, не беспокоясь о налогах и прочих материальных проблемах работы в полиции».

Дадли Л. Смит, герой. Пусть дни твои будут долгими и преисполненными мира и покоя.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ БАЮ-БАЙ

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

Коробки из закусочных «навынос», кипы газет: месяц скрываюсь в квартире Пита.

Дом у дороги на выезде из Сан-Диего: его бывшей жены – та уехала в Европу на полтора месяца. Пит-живодер: две штуки в неделю арендной платы.

Газеты – а в них вот что:

Мое признание – запрещено к публикации.

Дадли – между жизнью и смертью.

Федеральное расследование накрылось медным тазом.

Отдел по борьбе с наркотиками повержен – Эксли-триумфатор.

Время подумать.

Звонки: Пит – мой связной с тем светом:

Ордера на мой арест – из ФБР и из полиции – обвинения по девяти пунктам: «Убийство Мишака, нарушение уголовного законодательства, два случая преступного сговора в нарушение УК штата и три – в нарушение федерального законодательства. Ты объявлен в федеральный розыск – причем теми и другими, – что еще веселей. До двадцать седьмого января можешь пожить в моем доме, но не более того».

Пит, 13 января:

– Гленда все еще во Фресно. Федералы наблюдают за ней, но полагаю, что втихаря смогу привезти ее на свиданку перед тем, как ты свалишь.

14 января:

– Звонил Джеку Вудсу. Он сказал, что Мег в порядке; связывался с одним знакомым в ФБР, и тот сказал, что Нунан не собирается предъявлять ей обвинений в нарушении налогового законодательства – слишком уж занят очередным гребаным расследованием.

15 января.

16 января.

17 января.

Уставший, грязный – месяц кряду жрать одну дрянь из китайских забегаловок.

18 января:

– Дейв, я не могу достать тебе паспорт. Законным путем точно нет, и, слышал, на черном рынке тоже не купить – все ведь знают, что тебя заказали.

19 января: борюсь с чудовищным желанием бежать куда глаза глядят.

Ночные кошмары: ВСЕ вертится.

20 января:

– Гленда полагает, что наблюдение снято. Через пару дней она собирается приехать к тебе и привезти твои деньги.

21 января: чертовски перепуганный Пит:

– Мистер Хьюз узнал, что я тебя прячу. Он разозлился, что Гленда избежала наказания за Мишака, ну, и… ты знаешь, вы с ней… Он хочет свести личные счеты и сказал, что, если ты поддашься, он не станет сдавать тебя. Дейв, я постараюсь полегче.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

На коленях – шатаясь от головокружения. Шок от удара волнами расходится по позвоночнику – хорошего такого удара.

Задний двор – Говард Хьюз не спускает глаз.

Точно одурманенный, я с трудом поднялся на ноги – расшатанные зубы, разбитая губа. Левой-правой, левой-правой, левой-правой – мой нос затолкали куда-то в горло. Кто-то схватил меня за шкирку – под ударами брови превратились в ошметки кожи и нависли над глазами.

Говард Хьюз в деловом костюме и тупоносых, как законцовка крыла самолета, ботинках.

Меня пинком распялили вдоль стены. Нет, кулаками.

Рывком выпрямили – хук слева, хук справа – рассекая десны; носа нет – трудно дышать. Хук слева, еще хук – треск ломающихся костей.

Ни ног, ни лица – перстень с печаткой рассек кожу от челюсти до линии волос.

– Еще пару ударов.

– С него хватит.

– Не возражай.

Ни ног, ни лица. Глаза смотрят на солнце – ярко-красное от залившей их крови – пожалуйста, оставьте мне зрение. Левой-правой, левой-правой. «Теперь пусть врачи разбираются».

Проваливаюсь куда-то – пожалуйста, не вырывайте мне глаза.

Кружусь, падаю.

Музыка.

Темнота – свет – боль. Уколы в руку – безумное наслаждение. Свет = зрение: не вырывайте мне глаза.

Кружась и падая – в ритмах бибопа. Под аккорды Чампа Динина – Люсиль и Ричи машут мне с небес.

Пот – и тут же лицо мне моют чем-то холодным. Чье-то лицо: пожилой человек.

Уколы иглы поглощают боль.

В руку – безуууумное наслаждение.

ВСЕ – кружится и падает.

В полубреду провожу рукой по щекам – густая поросль щетины.

Время – из света во тьму, из света во тьму, из света во тьму…

Человек в очках – приснилось, должно быть. Голоса – в полусне, почти нереальны.

Музыка.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

Четыре дня на успокоительных.

Врач, выходя из палаты: «Оставляю вам несколько шприц-тюбиков с морфием. Выздоровление идет хорошо, но примерно с месяц вас будут беспокоить мелкие косточки. Ах да – вам тут один друг ваш просил передать пакет».

От подбородка до лба – тупое покалывание. Свежие газеты – с 22 по 25 января.

Посмотрел на себя в зеркало:

Нос – превратился в лепешку.

Челюсть скошена набок.

Вместо бровей – сплошной шрам.

Линия волос уползла вверх – зашитые порезы наделали мне залысин.

Два совершенно новых уха.

Один глаз раскосый, второй – нет.

Темно-русые волосы полностью поседели меньше чем за неделю.

Скажем так:

Новое лицо.

Заживает: синяки спадают, швы рассасываются.

Раскрываю пакет:

Незаполненный паспорт.

Револьвер тридцать восьмого калибра – с глушителем.

Записка без подписи:

«Клайн,

ОВР нашел вас, но я решил отпустить. Вы хорошо мне послужили и заслуживаете еще один шанс.

Оставьте украденные деньги себе. Я не питаю радужных надежд, но полагаю, что паспорт поможет. Я не стану просить прошения за то, что использовал вас, поскольку считаю, что история со Смитом это оправдывает. Теперь он нейтрализован, но, если вы считаете, что справедливость восторжествовала не до конца, я даю вам шанс это исправить. Скажу вам откровенно – с ним покончено. Он и так стоил мне слишком дорого».

Между строк – приказ: убей его. Не ЕГО – ИХ.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ

– Мы были красивой парой.

– Ну, ты-то останешься красивой.

– А ты изменился, Дэвид.

– Еще бы. Только посмотри на меня.

– Я не о том. Мы вместе уже почти пять минут, и ты ни разу не попросил меня рассказывать.

Гленда: загорелая – работа-то на воздухе, почти худышка. «Просто хочу посмотреть на тебя».

– Я выглядела и лучше.

– Нет, не выглядела.

Она коснулась моего лица. «Неужели я того стоила?»

– Как бы то ни было, во что бы то ни стало.

– Вот так?

– Именно так.

– Надо было все-таки тебе тогда податься в Голливуд.

У двери – сумки с деньгами – время неумолимо бежит.

Гленда сказала: «А теперь рассказывай ты».

Назад, в прошлое – вперед, в бесконечность: я рассказал ей ВСЕ.

Иногда я замолкал: священный ужас лишал меня дара речи. Молчание намекало: ты – расскажи мне.

Легкие касания губ ответили: «нет».

И я рассказал ей все. Гленда слушала, точно одурманенная, – так, словно она знала.

История осталась между нами. Поцелуи причиняли мне боль – руки ее сказали: позволь мне.

Она раздела меня.

Сняла с себя все, придвинувшись в пределы моей досягаемости.

Я не спешил: сперва позволь мне посмотреть. Настойчивая Гленда, нежные лапки – внутри нее, полубезумный от одного ее вида.

Она приподнялась надо мной – опираясь на руки, чтобы не касаться моих синяков. Но просто смотреть меня не устраивало – я притянул ее к себе.

Чувствовать вес ее тела было больно – я впивался в нее губами, чтобы желание заглушило боль. Она постепенно входила в экстаз – сердцебиение мое замедлилось – и мы так синхронно и кончили.

Я открыл глаза – Гленда обвила мое лицо руками – просто чтобы смотреть.

Сон – день сменился ночью. Рывком поднялся с кровати: часы на туалетном столике показывали почти четверть второго.

26 января.

На комоде лежал фотоаппарат – бывшей жены Пита. Я проверил пленку – осталось шесть кадров.

Гленда пошевелилась.

Я пошел в ванную. На блюдце лежали шприцы с морфием – я впрыснул содержимое одного в стакан и смешал с водой.

Оделся.

Сунул двести штук в сумочку Гленды.

В спальню —

Гленда – зевая, тянется за стаканом – полночный сушняк: я протянул ей свой.

Она залпом его выпила. Потянулась, устроилась поудобнее – и снова заснула.

Я посмотрел на нее:

Полуулыбка – щека на подушке. Одно плечо поверх одеял, старые шрамы почти скрыл загар.

Я сделал фотографии:

Ее лицо – с закрытыми глазами: сны, которых она никогда мне не расскажет. Лампа, вспышка: пряди светлых волос на белоснежном белье.

Я вытащил пленку.

Поднял сумки с деньгами – неприлично тяжелые.

И вышел за дверь, с трудом сдерживая рыдания.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ

Дальше все просто:

Вернувшись на автобусе в Лос-Анджелес, я снял номер в отеле. Попросил в номер пишущую машинку: заполнить свой новенький паспорт.

Мое новое имя: Эдмунд Л. Смит.

Фотография – настоящая: быстрое фото из фотокабинки, клей.

Мой билет к спасению: «Лос-Анджелес – Рио-де-Жанейро» рейсом авиакомпании «Панамерикэн».

Раны мои почти зажили.

И новое лицо прижилось: в этом человеке невозможно узнать симпатягу Дэвида Клайна.

Инъекции морфия поддерживают во мне спокойствие – и перманентное состояние восторженного блаженства. Восторженная мысль: все закончилось.

Еще не все.

ГЛАВА ШЕСТИДЕСЯТАЯ

Купил себе новый драндулет: двести долларов наличными. В аэропорт – окольными путями: мимо дома номер 1684 по Саут-Тремэйн.

Восемь утра – все тихо и спокойно.

Голоса: агрессивные, мужские.

Обхожу особняк, проверяю заднюю дверь – не заперто. Прачечная, дверь кухни – рывком открываю ее.

Джей-Си и Томми – за столом, поглощают пиво.

Что-о?

Какого —

Сперва в Джея-Си – глушитель – ХЛОП! – мозги потекли из ушей. Томми с поднятой пивной бутылкой – ХЛОП! – в глаза ему полетели осколки стекла.

Он завопил: «ПАПА!»

СЛЕПОЙ!! СЛЕПОЙ УБИЙЦА! – я прострелил им глазницы и превратил лица в кровавое месиво.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

В аэропорту – толчея: тут же федералы, люди из Управления шерифа, мафия. Прошел у них перед носом – ни один не обернулся – прямиком к стойке регистрации.

Доброжелательное обслуживание, в паспорт едва взглянули. Сумки с деньгами благополучно миновали багажный контроль – «Приятного полета, мистер Смит».

Вот теперь точно все.

Желание помнить. Лихорадочные сны – время жжет как огонь.

Теперь я старик гринго, что разбогател на торговле недвижимостью. Вот вам мое признание – но позвольте добавить еще кое-что.

Вроде постскриптума:

Уилл Шипстед – с 1959 года и по сей день – частная практика.

Рубен Руис – чемпион в суперлегком весе 1961—1962 гг.

Чик Веккио – застрелен при попытке ограбления винного магазина.

Крутой Веккио – сутенер проституток-гомосексуалистов в Лас-Вегасе.

Фред Турентайн – умер: цирроз. Лестер Лейк тоже: рак.

Потерянная родина – время жжет как огонь – я странным образом рядом.

Мадж Кафесьян – осталась одна в родовом доме, полном призраков.

Уэллс Нунан – обвинен в оказании давления на присяжных, 1974 год. Приговор: от трех до пяти лет в федеральной тюрьме. Покончил с собой по пути в тюрьму Ливенворт, наглотавшись снотворных таблеток.

Мег – пожилая вдова – мой пропуск в тот мир. Состоятельная – наши трущобные домовладения проданы на кондоминиумы.

Кружусь, падаю – боясь что-нибудь забыть.

Микки Коэн – жалкое существование – два тюремных срока. Мертв: 1976 год – сердечный приступ.

Джек Вудс, Пит Б. – старики с пошатнувшимся здоровьем.

Дик Карлайл – уволился из Полицейского управления: никто так и не привлек его за делишки с Дадли Смитом. «Дик – меховой король», ибо все меха Гурвица достались ему – на законных основаниях. Хозяин сети прачечных – Мадж легко уступила ему предприятия мужа.

Дадли Смит – иногда приходит в себя и становится душкой: поет кельтские песни ухаживающим за ним девочкам-медсестрам.

Дадли – щеголь в своей черной повязке на глазу. Когда к нему возвращается память, прямо-таки эксперт: хлесткие цитаты, всегда готов помочь с ретроспективой событий. Со вздохом: мол, тогда мужчины были мужчинами.

Эдмунд Эксли – шеф Бюро расследований, шеф полиции. Конгрессмен, вице-губернатор, в настоящее время – кандидат на губернаторский пост. Известный почитатель Дадли Смита, ловкий и умный политик.

Гленда – звезда кино и телевидения. За пятьдесят: мудрая бабушка в популярных телесериалах.

Гленда – тридцать с лишним лет славы. Всегда со мной – на тех фотографиях. Всегда молода: несмотря на все новые фотографии и фильмы.

В моих снах, где все кружится и падает.

Как Эксли, Дадли и Карлайл.

Оторванные от меня – им есть что мне поведать – те самые прозаические кошмары, что определили их долгую жизнь. Есть что мне поведать – дополнить свои признания, освободить меня.

Сны: все кружится и падает.

Я возвращаюсь назад. С тем чтобы заставить Эксли сознаться во всех чудовищных сделках, что он когда-либо заключал – с неподкупным выражением лица, как и я сам. С тем чтобы убить Карлайла и заставить Дадли заново пережить все моменты его жизни – чтобы моя вина показалась пушинкой перед тяжестью зла, что он совершил. И убить его – в память о несчатных жертвах, а потом найти Гленду и сказать ей:

Расскажи мне что-нибудь.

Расскажи мне все.

Сделай так, чтобы мы не разлучались.

Люби меня страстно, как в последний раз.

Джеймс Эллрой Кровавая луна

В память о Кеннете Милларе 1915-1983

Засохли все лавровые деревья.

Грозя созвездьям, блещут метеоры,

А бледный месяц стал багрян, как кровь;

Зловещие блуждают ясновидцы

И страшные пророчат перемены.

Шекспир «Ричард II»[1]

Часть 1 Вкус первой крови

Глава 1

В пятницу, десятого июня 1964 года, лос-анджелесская радиостанция «Местная волна» анонсировала на выходные передачу «Из золотого фонда наших песен». Двое заговорщиков отправились изучать территорию предполагаемого «похищения», врубив свои портативные приемники на полную мощность. На третьем этаже шел ремонт классной комнаты. Вой электропил и грохот отбойных молотков боролись за превосходство с группой «Флитвуде».

Ларри Крэйги, по прозвищу Птичник, прижимая приемник к самому уху, удивился, чего это в школе затеяли ремонт за неделю до конца занятий. Но тут по радио запел Гэри Ю-Эс Бондс: «Наступил счастливый час, перешел я в новый класс». Ларри так и рухнул на засыпанный опилками линолеум, давясь от смеха. Может, Гэри Ю-Эс Бондс и перешел в новый класс, а вот он, Ларри, точно не перешел, и плевать на это хотел. Он катался по полу прямо в новенькой ворсистой рубашке пурпурного цвета. Плевать, все равно краденая.

Делберт Хейнс, по прозвищу Уайти, взглянул на приятеля с отвращением. Он все больше злился. То ли Птичники вправду свихнулся, то ли придуривается. Уайти всегда держал его за болвана. Но, если Птичник придуривается, выходит, он перехитрил самого Уайти. Что же это значит? Птичник смеется над ним? Уайти терпеливо выжидал, пока Ларри угомонится и перестанет кататься по полу. Наконец тот принял исходное положение для отжимания. Уайти знал, что за этим последует: сейчас Ларри начнет трепать языком, как он будет отжиматься на Рути Розенберг, как заставит ее лизать себе яйца, пока сам подтягивается на кольцах в спортзале.

Смех Ларри затих, и он открыл рот, собираясь заговорить. Однако Уайти не дал приятелю зайти так далеко. Ему нравилась Рути, он терпеть не мог, когда при нем говорили гадости о хороших девочках. Поэтому заехал носком башмака прямо промеж лопаток, где – он точно знал! – больнее всего. Ларри завопил и вскочил, прижимая к груди приемник.

– Мог бы обойтись и без этого.

– Мог бы, – согласился Уайти, – но не захотел. Я тебя насквозь вижу, псих. Не придуривайся. И нечего язык распускать насчет приличных девчонок. Нам надо с ублюдком разобраться, а приличных девчонок не трожь.

Ларри кивнул. И правда: чего обижаться, когда ему доверили столь важный план? Он подошел к ближайшему окну и выглянул, высматривая ублюдка. Ублюдок носил педиковатые двухцветные башмаки и свитерки с рисунком в ромбик. Весь из себя такой прилизанный, да еще стишки кропает и печатает в фотомастерской на Альварадо, где ему дают кормежку и крышу в обмен на уборку помещения.

«Поэтический обзор школы Маршалла» – дерьмовые стишки, слюнявые любовные вирши. Вся школа знала, что они посвящены этой ирландской мороженой селедке. Ее перевели в школу Маршалла из церковно-приходской, и она была надутая, как и остальные сучки из поэтического кружка. А еще ублюдок посмел затронуть в своих стишатах и Уайти, и самого Птичника, да и других ребят, учившихся в школе Маршалла, между прочим, с самого первого класса. Когда Ларри нанюхался клея и закидал вишнями клуб песен кантри,«Поэтический обзор» запечатлел это событие карикатурой, где Ларри был изображен в виде спецназовца, с уничижительной подписью:

Чернорубашечник, по кличке Птичник,

Темный, тупой, совсем не отличник.

От него неприятностей целый воз,

Он больше всего похож на навоз.

Уайти удостоился еще более уничтожающего отзыва. Когда он в честной драке пнул в задницу Большого Джона Кафеджана, ублюдок посвятил ему целый выпуск «Поэтического обзора» и описал происшествие в «эпической поэме», где назвал Уайти белой швалью, неудачником и провокатором. Заключительная фраза звучала как надгробная надпись:

И вскрытие нам не расскажет

О тайнах темной душонки.

Есть сила – ума не надо,

Пусть это эпитафией будет подонку.

Ларри добровольно вызвался помочь Уайти в скорой и правой расправе. Он был стороной заинтересованной: директор пригрозил ему отчислением за новую драку или эпизод с вишнями. При одной мысли распрощаться со школой он на радостях чуть не обмочил джинсы. Но Уайти отверг идею быстрой расправы.

– Нет, это слишком просто, – сказал он. – Ублюдок должен страдать, как мы страдали. Он сделал из нас посмешище. Мы ответим тем же. И еще добавим.

Так зародился план: раздеть, избить, раскрасить и побрить гениталии. И теперь, если они правильно все рассчитали, предстояло привести план в исполнение. Уайти подобрал брусок два на четыре дюйма и принялся рисовать свастики в опилках на полу. Ларри наблюдал за ним. По радио Дел Вайкинг спел «Пошли со мной», и начался выпуск новостей. Значат, уже три часа. Через секунду послышались возбужденные голоса, Ларри увидел, как рабочие собрали инструменты и ушли вниз по главной лестнице. На этаже, кроме них с Уайти, никого не осталось. Они ждали стихоплета.

Ларри нервно сглотнул и ткнул Уайти локтем в бок, решившись прервать друга, с головой ушедшего в рисование.

– Ты уверен, что он придет? Вдруг расчухает, что записка липовая?

Уайти поднял голову и пнул полуоткрытую дверцу настенного шкафчика, да так, что сорвал ее с петель.

– Он придет. Записка от этой ирландской шлюхи! Шутишь? Да он решит, что это любовное свидание, мать его. Не дергайся. Записку писала моя сестра. Розовая бумага, девчоночий почерк. Только это будет не любовное свидание. Понял, что я имею в виду?

Ларри кивнул: он понял.

Заговорщики ждали молча. Ларри думал о чем-то своем, Уайти шарил в брошенных настенных шкафчиках: вдруг где чего завалялось? Когда внизу, в коридоре третьего этажа, послышались шаги, Ларри выхватил из коричневого бумажного мешка короткие эластичные плавки, а из кармана извлек тюбик ацетатного клея, применяемого в самолетостроении. Он выдавил на плавки все содержимое тюбика и прижался спиной к стене за ближайшим к лестнице шкафчиком. Уайти встал рядом и нацепил на пальцы правой руки самодельный кастет.

– Любовь моя?

Робкий нежный шепот слышался где-то совсем рядом, шаги неуклонно приближались к площадке четвертого этажа. Уайти начал считать про себя. Когда ему показалось, что стихоплет уже близко и можно до него дотянуться, он оттолкнул Ларри и занял место рядом с лестницей.

– Дорогая?

Ларри не выдержал и хихикнул. Стихоплет замер, занеся ногу на новую ступеньку и взявшись рукой за перила. Уайти схватил эту руку и дернул. Стихоплет растянулся лицом вниз на последних двух ступеньках. Уайти снова дернул и вывернул руку, вынуждая стихоплета упасть на колени. Когда противник поднял голову и бросил на него беспомощный умоляющий взгляд, Уайти пнул его ногой в живот и рывком поднял на ноги. Стихоплет затрясся мелкой дрожью.

– Давай, Птичник! – прохрипел Уайти.

Ларри залепил плавками, измазанными клеем, нос и рот стихоплета и держал, пока не послышалось судорожное, захлебывающееся бульканье. Кожа на висках у стихоплета порозовела, потом покраснела, потом посинела. Он начал отчаянно ловить воздух.

Ларри отпустил его и попятился. Плавки упали на пол. Стихоплет долго корчился, стоя на ногах, потом повалился навзничь и врезался головой прямо в полуоткрытую дверь одного из шкафчиков. Уайти так и остался на месте. Стиснув кулаки, он смотрел, как стихоплет, отчаянно давясь и откашливаясь, пытается перевести дух.

– Мы его убили. Мать твою так, мы, ей-богу, его убили! – прошептал Уайти.

Ларри, бухнувшись на колени, стал молиться и креститься, но тут в легкие стихоплета наконец-то попал кислород, и он выплюнул здоровенный комок клея, покрытый слизью, после чего опять хрипло закашлялся.

– Сволочи! – выкрикнул он с первым свободным вздохом. Цвет лица у него постепенно пришел в норму, и он медленно поднялся на колени. – Сволочи! Грязная белая шваль, подонки! Тупые, злобные уроды!

Уайти Хейнс захохотал от облегчения, а Ларри Крэйги поперхнулся. Его сложенные в молитве руки сжались в кулаки. В смехе Уайти послышались истерические нотки, а стихоплет уже поднялся на ноги и выплеснул на него всю свою ярость:

– Кусок мяса, заводной хрен! Ни одна женщина тебя близко к себе не подпустит! Все мои знакомые девочки над тобой смеются с твоей двухдюймовой пушечкой! Болван без члена, никогда у тебя бабы не будет…

Уайти побагровел и затрясся от бешенства. Он размахнулся и что было силы пнул стихоплета прямо в пах. Тот взвыл и рухнул на колени.

– Врубай радио на полную! – заорал Уайти.

Ларри повиновался. Песня «Бич-бойс» залила коридор, а Уайти принялся молотить и лягать стихоплета. Тот свернулся, как зародыш, бормоча: «Сволочи, сволочи…» – пока на него сыпались удары.

Когда лицо и руки стихоплета превратились в кровавое месиво, Уайти отступил на шаг, упиваясь своей местью. Он расстегнул ширинку, чтобы напоследок окропить поверженного противника теплой жидкостью, и обнаружил, что у него стоит. Ларри взглянул на своего вожака, пытаясь понять, что бы это значило. А Уайти вдруг страшно испугался и взглянул на стихоплета. Тот простонал: «Сволочи…» – и выхаркнул длинный сгусток кровавой слюны прямо на его высокие башмаки военного образца с кованными сталью мысками. Когда до Уайти дошло, что означает его стояк, он опустился на колени возле стихоплета, стянул с него джинсы и боксерские трусы, раздвинул ему ноги и неуклюже вошел в него. Стихоплет вскрикнул, когда в него проникло чужеродное тело; потом его дыхание превратилось в нечто, до странности напоминающее иронический смешок. Уайти кончил и оглянулся за поддержкой на своего приятеля. Птичник все еще пребывал в столбняке. Чтобы облегчить ему задачу, Уайти вывернул ручку приемника до предела. У обоих заложило уши от пронзительных воплей Элвиса Пресли, и Ларри покорно последовал примеру своего вожака.

Там они его и бросили. Слез у поэта больше не было, он ничего не чувствовал, кроме пустоты и отчаяния. Когда насильники повернулись, собираясь уходить, братья Эверли запели по радио песню «Клоун Кэти». Они оба засмеялись, а Уайти напоследок пнул его еще разок.

Он лежал, пока не убедился, что никто не придет, вспомнил свою возлюбленную и вообразил, что она здесь, с ним. Ее головка покоится у него на груди, она шепчет, как ей понравились его сонеты. Он посвятил их ей.

Наконец он поднялся на ноги. Идти было трудно, при каждом шаге стреляющая боль пронизывала все его внутренности, поднимаясь до самой груди. Он ощупал лицо, покрытое чем-то засохшим. Кровью, наверное. И принялся яростно тереть щеки рукавом, так что по коже побежали свежие струйки крови. От этого ему стало легче. Он вспомнил, что не заплакал, не унизил себя слезами. Стало еще легче.

В большом квадратном дворе дети из младших классов играли в салочки. Поэт медленно пересек двор, каждый шаг оборачивался пыткой. До него не сразу дошло, что по ногам бежит теплая жидкость. Он завернул правую штанину и увидел носок, пропитанный кровью, смешанной с чем-то белым. Сняв носки, он дохромал до выложенного мрамором «Коридора славы», запечатлевшего спортивные достижения школьных команд, и вымазал кровью высеченные золотом по мрамору надписи вдоль всего коридора – от «Афинян» 1963 года до «Дельфийцев» 1931 года. В башмаках на босу ногу поэт вышел через южные ворота школы на Гриффит-парк-бульвар. В голове крутились обрывки стихотворных строк и нежных рифм, предназначенных для возлюбленной.

Увидев цветочный магазин на углу Гриффит-парк и Гиперион-стрит, он понял, что туда-то ему и надо. Страшно было даже подумать, чтобы с кем-нибудь заговорить, но, собрав в кулак всю свою волю, он вошел, купил дюжину красных роз и велел послать их по заветному адресу. Этот адрес он знал наизусть, но никогда не посещал. Выбрав карточку без надписи, он нацарапал на оборотной стороне несколько слов о том, что любовь вплетена в его кровь. Потом вложил карточку в коробку с розами, и цветочник заверил его, что посылку доставят в течение часа.

Поэт вышел из магазина. Оставалось еще два часа до темноты, а идти было некуда. Эта мысль привела его в ужас. Он попытался сочинить оду угасающему дню, уничтожающему страхи, но разум отказывался ему служить. Его опасения переросли в панику, он рухнул на колени, рыдая в поисках единственного слова, которое могло бы все исправить, все вернуть назад.

Глава 2

Двадцать третьего августа 1965 года, когда Уоттс[2] взорвался в дыму и пламени, Ллойд Хопкинс строил из песка замки на пляже в Малибу. Мысленно он заселял их членами своей семьи и персонажами, рожденными его гениальным воображением.

Вокруг долговязого двадцатитрехлетнего Ллойда собралась целая толпа детишек. Они жадно наблюдали за строительством, но не вмешивались, испытывая инстинктивное почтение к великому уму, который угадывали в этом высоком молодом человеке, чьи руки с удивительной ловкостью лепили подъемные мосты, рвы и крепостные стены. Ллойд ощущал странное единение с детьми и со своим разумом, который воспринимал как некую отдельную сущность. Дети следили за ним, и он чувствовал их нетерпение, их желание быть рядом, интуитивно понимая, когда надо улыбнуться или пошевелить бровями, чтобы они остались довольны, а он мог вернуться к своей подлинной игре.

Его предки, ирландские протестанты, сражались со старшим слабоумным братом Томом за власть над замком. Это была битва между верными лоялистами прошедших веков и придурком Томом, стоявшим во главе военизированных экстремистов. Экстремисты считали, что всех негров надо отправить обратно в Африку, а шоссейные дороги должны перейти в частное владение. Им временно удалось взять перевес: у Тома на заднем дворе был собран внушительный арсенал ручных гранат и автоматов. Но преданные своему делу лоялисты держались мужественно и сражались доблестно, а Том и его банда были трусами. Под предводительством будущего полицейского офицера Ллойда Хопкинса ирландский отряд овладел ситуацией и обстрелял огненными стрелами арсенал Тома. Метко пущенная стрела вызвала взрыв. Ллойд вообразил вздымающиеся над песком языки пламени и в десятитысячный раз за этот день спросил себя, каково будет в академии. Труднее, чем на подготовительном обучении? Наверно, труднее, ведь Лос-Анджелес был по уши в неприятностях.

Ллойд вздохнул. Он со своими лоялистами одержал победу в бою, и его родители, необъяснимым образом обретшие ясность ума, пришли на берег похвалить своего сына-триумфатора и облить презрением проигравшего.

– Против мозгов не попрешь, Дорис, – сказал его отец матери. – Хотел бы я, чтобы это было не так, но мозги правят миром. Выучи другой язык, Ллойди, пусть Том общается со своими подонками на птичьем жаргоне, а ты умеешь разгадывать загадки. Ты правишь миром.

Его мать молча кивнула: инсульт лишил ее возможности говорить.

Том злобно надулся, переживая свое поражение.

Откуда ни возьмись послышались звуки музыки. Ллойд с большим трудом заставил себя повернуться в сторону хриплого, дребезжащего шума.

Маленькая девочка держала радиоприемник, прижимая его к себе, как младенца, и пыталась подпевать. Стоило Ллойду увидеть девочку, и сердце его растаяло. Малышка же не знала, как он ненавидит музыку, как она подрывает его мыслительный процесс! С такой крохой надо действовать помягче. Впрочем, он всегда обращался мягко с женщинами всех возрастов. Ллойд поманил к себе малышку и заговорил ласково, хотя голова болела все сильнее:

– Тебе нравится мой замок, милая?

– Да, – сказала девочка.

– Тогда я дарю его тебе. Доблестные лоялисты победили в битве за прекрасную даму, и прекрасная дама – это ты.

Музыка становилась оглушительной, казалось, весь мир ее слышит. Девочка кокетливо тряхнула головкой, и Ллойд спросил:

– Ты не могла бы выключить радио, милая? Тогда я устрою тебе тур по замку.

Девочка послушалась, но по ошибке повернула ручку не в ту сторону. Как раз в этот миг музыка кончилась, и диктор суровым голосом объявил:

– Согласно только что прозвучавшему объявлению губернатора Эдмунда Дж. Брауна, национальной гвардии приказано в полном составе собраться в Южном округе Центрального Лос-Анджелеса и положить конец двухдневному господству грабежей и террора, уже унесших жизни четырех человек. Все члены следующих подразделений немедленно вызываются…

Девочка выключила радио в ту самую минуту, когда головная боль Ллойда уступила место полной тишине.

– Ты когда-нибудь читала «Алису в Стране чудес», милая? – спросил он.

– Мне мама читала и показывала картинки из книжки, – ответила девочка.

– Вот и хорошо. Знаешь, что это значит: прыгнуть в нору вслед за кроликом?

– Это как Алиса в Стране чудес?

– Верно. И старику Ллойду как раз пора прыгать следом за Алисой: об этом только что сказали по радио.

– А старик Ллойд – это ты?

– Да.

– А что теперь будет с твоим замком?

– Ты его унаследуешь, прекрасная дама. Он твой, делай с ним все, что хочешь.

– Правда?

– Правда.

Девочка высоко подпрыгнула и приземлилась прямо на замок. Тот рассыпался в пыль. Ллойд побежал к своей машине. Он спешил туда, где надеялся получить боевое крещение.

На оружейном складе штаб-сержант Беллер отозвал свои лучшие кадры в сторону и сказал им, что за некоторую сумму они могут значительно сократить шансы быть съеденными заживо в краю ниггеров, а заодно и развлечься.

Он сделал знак Ллойду Хопкинсу и двум другим ефрейторам пройти вслед за ним в уборную, выложил свои трофеи и пояснил:

– Автоматический, сорок пятый калибр. Классическое оружие офицера для поясной кобуры. Стопроцентно уложит любого злобного ниггера за тридцать ярдов при любом ранении. Для рядовых категорически запрещено, но само по себе – ценное приобретение. Эта игрушка – автоматический пистолет-пулемет, а я к ней приспособил свою фирменную двойную обойму на двадцать зарядов. На перезарядку ровно пять секунд. Ствол перегревается, но я прилагаю перчатку. Ствол, две двойных обоймы, перчатка: всего стольник. Кто берет? – Беллер протянул пистолеты, предлагая оценить их на ощупь.

Два ефрейтора из шоферского состава взглянули на пистолеты с тоской и даже взвесили на ладони, но отказались.

– Я на мели, сержант, – сказал первый.

– Я остаюсь на командном пункте с вездеходами, – объяснил второй.

Беллер вздохнул и перевел взгляд на Ллойда Хопкинса, которого побаивался. Парни в роте называли его Большими Мозгами.

– Ну а ты что скажешь, Хоппи?

– Беру оба, – ответил Ллойд.

В рабочей робе третьего разряда с кожаными накладками на икрах, с полной амуницией и в защитных шлемах рота А второго батальона сорок шестой дивизии калифорнийской Национальной гвардии стояла, выстроившись по линейке в позе «вольно», в главном зале арсенала Глендейла и ждала инструкций. Командир батальона, сорокачетырехлетний дантист из Пасадены в чине подполковника запаса, обдумал свою речь, чтобы придать ей характер суровый и краткий, и заговорил в микрофон:

– Господа, мы отправляемся в самое сердце огненной бури. Как только что сообщила городская полиция, участок Южного округа Центрального Лос-Анджелеса площадью в сорок восемь квадратных миль[3] охвачен огнем.

Целые торговые кварталы разграблены и подожжены. Наша задача: защитить жизнь пожарных, борющихся с этими поджогами, и своим присутствием остановить грабежи, а также прочие уголовные деяния. Вы являетесь единственной боеспособной пехотной ротой бронированной дивизии. Я уверен, что вы, солдаты, будете в первых рядах миротворческих сил гражданской обороны. Дальнейшие инструкции получите по прибытии на место. Доброго вам дня. С нами Бог!

Никто не упомянул о Боге, когда конвой полугусеничных бронированных вездеходов выполз из Глендейла и двинулся на юг, к скоростной автостраде «Золотой штат». Болтали в основном об оружии, сексе и неграх, но тут отличник боевой подготовки ефрейтор Ллойд Хопкинс, истекающий потом в крытом брезентом вездеходе, сбросил тужурку и заговорил о страхе и бессмертии.

– Во-первых, вы должны сказать себе, признаться, выговорить: «Я боюсь. Я не хочу умирать!» Это ясно? Нет-нет, вслух не надо, это будет не так сильно. Скажите это самим себе. Вот так. Во-вторых, – это вы тоже должны себе сказать, – «Я хороший белый мальчик, учусь в колледже. Я пошел в эту гребаную Национальную гвардию, чтобы меня не загребли на два года в регулярную армию». Верно?

Ополченцы, чей средний возраст не превышал двадцати лет, начали улавливать мысль Ллойда. Кое-кто пробормотал:

– Верно.

– Я вас не слышу! – заревел Ллойд, подражая штаб-сержанту Беллеру.

– Верно! – хором грянули ополченцы.

Ллойд засмеялся. Остальные, радуясь спаду напряжения, последовали его примеру.

Ллойд вздохнул, принял развязную позу отдыхающего негра и заговорил с сильным негритянским акцентом:

– И все вы цветных испугались?

Вопрос был встречен молчанием. Потом ополченцы приглушенно загудели, разбившись на группки. Ллойд рассердился. Инициатива ускользала, а ведь это был ключевой момент его жизни.

Он с грохотом обрушил приклад своей винтовки М-14 на железный пол вездехода и заорал:

– Верно! Верно, вы, тупые подкаблучники, трусливые недоноски, испугавшиеся негритосов куски дерьма, мать вашу! Верно? – Он снова стукнул по полу прикладом. – Верно? Верно, я вас спрашиваю? Верно? Верно? Верно?

– Верно!!! – взорвался вездеход.

Все орали с чувством, с неожиданной для самих себя, только что обретенной гордостью за собственную откровенность. А потом ополченцы разразились оглушительным смехом и приободрились, поглядывая друг на друга не без удали.

Ллойд в третий раз бухнул прикладом в пол, призывая своих товарищей к порядку.

– Значит, им нас не достать. Всем ясно?

Он дождался ответного кивка от каждого, потом вытянул штык из чехла и прорезал большую дыру в брезентовой крыше вездехода. При своем росте он без труда смог выглянуть наружу. Вдалеке виднелись растянувшиеся намного миль громады обожаемого им Лос-Анджелеса, объятые дымом. Вся низина была в дыму, а по южному краю пробивались в воздух языки пламени. Ллойд подумал, что ничего прекраснее в жизни своей не видел.

Дивизия разбила лагерь в парке Маккаллум на углу Флоренс и Девяностой улицы, в миле от центра пожара. Деревья срубили, чтобы дать дорогу сотням военных машин с вооруженными до зубов мужчинами, которым предстояло патрулировать улицы Уоттса в эту ночь. С борта пятитонного грузовика раздавали сухие пайки. Командиры взводов объясняли задания своим подчиненным.

Ходило множество слухов, распространяемых связными офицерами полиции Лос-Анджелеса и службы шерифа. «Черные мусульмане» собираются выйти толпой, выбелив себе лица, и разграбить многочисленные магазины дешевых электротоваров в районах Вермонт и Слаусон. Десятки молодежных негритянских банд, накачанных энергетическими таблетками, угоняют машины и формируют отряды «камикадзе», направляющиеся в районы Беверли-Хиллз и Бель-Эйр. Роб Джонс, по прозвищу Магавамби, и его «Афроамериканцы за Голдуотера» заняли откровенно левую позицию и требуют, чтобы мэр Йорти передал им восемь торговых кварталов на бульваре Уилшир в качестве репарации за преступления полиции Лос-Анджелеса против человечности. Если их требования не выполнят в течение двадцати четырех часов, эти восемь торговых кварталов будут сожжены дотла зажигательными бомбами, спрятанными глубоко в дегтярных ямах Лабреа.[4]

Ллойд Хопкинс не поверил ни единому слову. Он чувствовал, как растет страх, и понимал, что и его товарищи по ополчению, и полицейские заводят себя, готовясь убивать, а значит, многие несчастные черные ублюдки, вышедшие на улицу, чтобы под шумок спереть цветной телевизор или ящик виски, погибнут.

Ллойд съел сухой паек и выслушал командира своего взвода, лейтенанта Кэмпиона, ночного менеджера ресторана «Биг бой», объяснявшего приказы, спущенные ему из верхних эшелонов командования гражданской обороной:

– Поскольку мы – пехота, то обеспечиваем пешее патрулирование, останавливаем вооруженных лиц, проверяем подъезды, переулки, дворы. Даем почувствовать свое присутствие. Штыки примкнуты, боевая готовность и прочее дерьмо в том же духе. Прошлым летом в лагере мы тренировались вместе с броневым взводом, помните? Вот рядом с ним и держитесь сегодня. Вопросы? Каждый знает лидера своей группы?

Сержант Беллер, растянувшийся на траве позади взвода, поднял руку:

– Лейтенант, вам известно, что во взводе на четыре человека больше обычного? Пятьдесят четыре человека.

Кэмпион откашлялся.

– Да… э-э-э… да, сержант. Мне это известно.

– Сэр, а известно ли вам, что у нас также имеются три человека с особой военной специальностью? Не простые пехотинцы.

– Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, сэр, что я сам, Хопкинс и Дженсен представляем пехотную разведку и – я уверен, вы со мной согласитесь, – могли бы принести больше пользы данной операции, если бы вы позволили нам выдвинуться вперед, оторваться от броневого заслона. Верно, сэр?

Ллойд заметил колебание лейтенанта и вдруг понял, что хочет этого не меньше Беллера. Он поднял руку:

– Сэр, сержант Беллер прав. Мы можем отойти на дальнее расстояние и при этом защитить взвод, сделать его автономным. Во взводе людей больше, чем нужно, и…

– Хорошо, – сдался лейтенант. – Беллер, Хопкинс и Дженсен, вы пойдете на двести ярдов впереди конвоя. Будьте осторожны, не теряйте бдительности. Больше вопросов нет? Все свободны.

Танки и вездеходы уже заводили двигатели, заливая сумеречный воздух бензиновыми парами. Беллер улыбнулся, Ллойд понимающе усмехнулся ему в ответ.

– Далеко выдвинемся, сержант?

– Далеко-далеко, Хоппи.

– А как же Дженсен?

– Да он сопляк. Я скажу ему, чтоб отстал, держался поближе к броне. Главное, мы прикрыты. Получили карт-бланш, вот что важно.

– По разным сторонам улицы?

– Нормально. Свистни дважды, если что не так. Почему тебя зовут Большими Мозгами?

– Потому что я очень умный.

– Значит, ты согласен, что ниггеры уничтожают всю эту гребаную страну?

– Нет, я слишком умен для такого дерьма. Любой, у кого есть хоть капля мозгов, понимает, что это всего лишь случайная вспышка. Это Пройдет, и все опять встанет на свои места. Дела пойдут как обычно. Я пришел сюда спасать жизни невиновных.

– Все это чушь, – презрительно фыркнул Беллер. – Лишний раз доказывает, что с мозгами слишком много носятся. Главное, чтоб у человека кишка не была тонка.

– Мозги правят миром.

– Чего ж тогда в мире столько дерьма?

– Не знаю. Давайте посмотрим, что там творится.

– Да, это верно. Давай посмотрим.

Беллер начал опасаться за свою задницу. Умный-то он умный, но что-то уж больно Хоппи похож на любителя черномазых.

Они оторвались от дивизии и пошли на юг – туда, где выше всего вздымались языки пламени, а эхо выстрелов слышалось громче.

Ллойд шел по северной стороне Девяносто третьей улицы, Беллер – по южной. Каждый нес на плече винтовку с примкнутым штыком, рыская глазами по бесконечным рядам дешевых белых щитовых домиков. В окнах горел свет, негритянские семьи смотрели из этих окон или сидели на крылечках, курили, выпивали, разговаривали и ждали, когда же хоть что-нибудь произойдет.

Они добрались до Центрального проспекта. Ллойд сглотнул, чувствуя, как струйка пота течет у него по спине прямо в трусы, еле держащиеся на бедрах: их оттягивали книзу два автоматических пистолета особой конструкции, засунутых за пояс.

Беллер свистнул с другой стороны улицы и указал вперед. Ллойд кивнул: ему тоже ударил в нос запах дыма. Они шли на юг, и Ллойду понадобилось несколько долгих мгновений, чтобы осмыслить чудовищную логику развернувшегося перед глазами саморазрушения.

Сожженные магазины, ночные клубы, парикмахерские, церкви перемежались с незастроенными площадками, на которых стояли выгоревшие изнутри брошенные машины. Все винные лавки были разграблены, повсюду валялись разбитые бутылки. Придорожные канавы были забиты дешевыми электротоварами, очевидно, схваченными впопыхах, а потом выброшенными, когда грабители сообразили, что в ломбарде их не примут.

Ллойд потыкал штыком в разбитое окно, прищурился, глядя в темноту, навострил уши, как собака… Он пытался уловить малейший звук или движение. Ничего. Только вой сирен да треск выстрелов в отдалении.

Беллер бегом пересек улицу в тот самый миг, когда черно-белая полицейская машина повернула на Центральный проспект с Девяносто четвертой улицы. Два офицера в бронежилетах выскочили из машины. Водитель подбежал к Ллойду.

– Какого хрена ты тут околачиваешься? – возмущенно заорал он.

Ответил Беллер. Ему удалось застать полицейских врасплох – они повернулись к нему, на ходу вынимая пистолеты тридцать восьмого калибра.

– Разведка, офицер! Мы с приятелем получили приказ выдвинуться впереди роты и засечь снайперов, если таковые имеются. Мы из пехотной разведки.

Ллойд сразу понял, что полицейские не купились на эту историю. Ему просто необходимо было оторваться от своего никчемного напарника и лично исследовать страшные чудеса района Уотте.

– Мне кажется, мы заблудились, – сказал он, бросив многозначительный взгляд на Беллера. – Нам приказали выдвинуться вперед на три квартала, но где-то мы свернули не туда. На этих улицах с номерами все дома выглядят одинаково.

И он замолчал, растерянно озираясь. Беллер разгадал игру Ллойда.

– Точно, – подтвердил он. – Все дома выглядят одинаково. А эти ниггеры сосут бузу у себя на крыльце и тоже похожи друг на друга.

Старший из двух полицейских кивнул и, указав на юг, спросил:

– Вы, парни, из этой артиллерийской бригады на Сто второй улице? Охота на черных с полной выкладкой?

Ллойд и Беллер переглянулись. Беллер облизнул губы, стараясь удержаться от смеха.

– Да, – ответили они хором.

– Ну, тогда полезайте в машину. Считайте, что вы нашлись.

Пока они катили на юг, не включая дальний свет и сирену, Ллойд рассказал полицейским, что в октябре поступает в полицейскую академию и хотел бы, чтобы этот бунт стал его личным полевым испытанием. Коп, что помоложе, расхохотался:

– Ну, считай, что этот бунт послан тебе свыше как личное полевое испытание. Сколько в тебе росту? Шесть футов четыре дюйма?[5] С твоим ростом тебя пошлют прямо в Уотте, в участок на Семьдесят седьмой улице, в тот самый район, что мы сейчас патрулируем. Когда дым рассеется и проклятые либералы начнут разливаться соловьем, что негры – жертвы бедности, тут будет полно работы: порядок наводить среди паршивых ниггеров, отведавших крови. Как тебя звать, малыш?

– Хопкинс.

– Уже убил кого-нибудь, Хопкинс?

– Нет, сэр.

– Не зови меня сэром. Ты пока еще не коп, а я простой патрульный. Ну, а я вот кучу народа положил в Корее. Целую кучу народа. И знаешь, меня это изменило. Все теперь выглядит по-другому. Совсем по-другому. Я толковал с другими парнями. Они тоже потеряли в Корее невинность. Свою вишенку. И все мы пришли к одному: начинаешь по-другому глядеть на вещи. Смотришь на невинных людей, как на детишек малых, и хочешь, чтоб они такими и остались: у тебя-то невинности уже нет. Всякая ерунда вроде маленьких детишек с их игрушками и собачками-кошечками достает тебя до слез. Уж ты-то знаешь, что они идут прямиком в эту кучу дерьма, в самую середку, и хочешь их не пустить. Ну, а потом встречаешь людей, которым плевать на все хорошее, на все, чем стоит дорожить. Вот с ними-то и надо разобраться покруче. Надо защищать невинность в этом мире, Хопкинс, хоть ее и осталось-то на пару грошей, не больше. Ну, да уж сколько есть. Вот почему я коп. Вот ты, по-моему, еще не потерял свою вишенку, Хопкинс. И ты хочешь драться. Ты хоть сечешь, о чем я толкую?

Ллойд кивнул. Он ощущал странное покалывание по всей коже. Сквозь открытое окно патрульного автомобиля до него доносился запах гари, но он уже притерпелся и почти не замечал его. Зато понял, что полицейский говорит о тех самых вещах, которые внушал ему ирландский протестантский характер.

– Я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду, – заверил Ллойд.

– Вот и хорошо, малыш. Значит, для тебя все начнется сегодня. Останови здесь, – велел коп своему напарнику.

Второй полицейский, на вид постарше, дал по тормозам и съехал к обочине.

– Твой ход, малыш, – сказал тот, что моложе, и щелкнул по шлему Ллойда. – А твоего приятеля мы отвезем обратно в расположение вашей части. Посмотрим, что ты сможешь сделать один.

Ллойд так поспешно выбрался из патрульной машины, что даже не успел поблагодарить своего наставника. В знак прощания полицейские врубили сирену.

На углу Сто второй улицы и Центрального проспекта царил хаос. Дымящиеся руины, шипящие струи из брандспойтов, визг шин на залитом водой асфальте… А зависшие над головой полицейские вертолеты посылали широкие лучи прожекторов в витрины магазинов, давая пожарным свет, чтобы те могли работать.

Ллойд шагнул в самый водоворот, широко улыбаясь, все еще захваченный красноречивым изложением своей собственной философии. Он проводил глазами бронированный вездеход с укрепленным пулеметом пятидесятого калибра, медленно ползущий по улице. Гвардеец в кабине пролаял в мощный мегафон:

– Комендантский час через пять минут! Вся зона на военном положении! Любой, оказавшийся на улице после девяти, будет немедленно арестован. Любая попытка нарушить полицейское заграждение будет пресечена огнем. Повторяю, комендантский час через пять минут!

Эти слова, пронизанные угрозой, громким эхом прокатились по улице и вызвали лихорадочную суету. Секунды не прошло, как Ллойд увидел десятки молодых людей, брызнувших во все стороны из сгоревших зданий. На бегу они старательно уклонялись от поисковых огней прожекторов. Он протер глаза и прищурился, пытаясь разглядеть, нет ли у них в руках краденых товаров, но они скрылись из виду, прежде чем он успел крикнуть «Стой!» или навести на них свою винтовку М-14.

Ллойд покачал головой и миновал группу людей, толпившихся у разграбленного винного магазина. Они его заметили, но, казалось, не удивились появлению одинокого пешего патрульного. Осмелев, Ллойд решил проверить, что творится внутри.

Ему понравилось. Темнота в выгоревшем магазине успокаивала. Тишина, царящая под саваном тьмы, словно пыталась открыть ему нечто крайне важное. Ллойд остановился, вынул из кармана тужурки моток изоленты, примотал карманный фонарик к нижней части штыка, а затем описал винтовкой восьмерку и остался доволен результатом: куда бы он ни направил свою М-14, всюду становилось светло.

Кучи почерневшей от огня древесины, горы изолирующих прокладок, разбитые бутылки из-под спиртного и повсюду использованные презервативы. Ллойд усмехнулся при мысли о спаривании в винном погребе, и тут кровь застыла у него в жилах: кто-то откликнулся на его смешок, а следом послышался жуткий протяжный стон.

Он описал винтовкой полный круг, держа дуло на уровне пояса. Раз, потом еще… На куче скомканных пенопластовых прокладок, свернувшись клубком, лежал старик. Сердце Ллойда растаяло. Старый негодник усох до размеров чернослива и явно не представлял никакой опасности. Ллойд подошел к нему и протянул фляжку с водой. Старик схватил ее трясущимися руками, поднял к губам, но тут же швырнул на пол и прохрипел:

– Мне этого не надо! Мне нужна моя Люси! Дай мне мою Люси! Мне без нее не жить!

Ллойд растерялся. Кого зовет старикан? Жену или, может, свою первую любовь?

Он снял фонарик со штыка и посветил в лицо незнакомцу. То, что он увидел, заставило его содрогнуться: рот и подбородок несчастного были покрыты запекшейся кровью. Из этой кровавой корки ежовыми иголками торчали осколки битого стекла. Ллойд отшатнулся, потом навел фонарик на руки старика, сложенные на коленях, и попятился еще дальше. Эти сморщенные руки были изрезаны до кости, на правой не хватало трех пальцев, вместо них остались окровавленные обрубки. В узловатой левой руке была зажата пустая бутылка, вернее, то, что от нее осталось.

– Моя Люси! Дай мне мою Люси! – завывал старик, брызжа кровавой слюной при каждом слове.

Ллойд перехватил фонарик поудобнее и, хрустя осколками, отправился на поиски уцелевшей бутылки спасительного жидкого забвения, утирая выступившие на глазах слезы. Ему наконец удалось найти одну, полускрытую за обрушенной потолочной балкой. Это была пинта[6]«Сигрэм-7» шестилетней выдержки.

Ллойд принес бутылку и дал пьянчуге выпить, поддерживая одной рукой его затылок, поросший короткими седыми волосами. Бутылку приходилось держать в паре дюймов от его губ, иначе он проглотил бы ее целиком. Ллойду пришло в голову, что надо бы обратиться за помощью к медикам, но он эту мысль отринул. Старик хочет умереть, и ему легче переселиться в мир иной, напившись. Ллойд смотрел на это как на собственные визиты к матери. Он часами с ней разговаривал, хотя ее мозг был поврежден инсультом и ответить сыну она не могла. А здесь все то же самое происходило в военно-полевых условиях и потому в сжатой форме.

Старик судорожно всасывал содержимое бутылки, как только она касалась его губ, а потом с бульканьем глотал. Прошло несколько минут, полпинты было выпито, и сотрясавшая его дрожь утихла. Он оттолкнул руку Ллойда и сказал:

– Это начало третьей мировой войны.

Ллойд не обратил внимания на его слова и как ни в чем не бывало представился:

– Я Хопкинс, Национальная гвардия Калифорнии. Вам нужна медицинская помощь?

Старый пьяница засмеялся и тут же закашлялся, выплевывая огромные сгустки кровавой мокроты.

– Мне кажется, у вас внутреннее кровотечение, – заметил Ллойд. – Я могу доставить вас к карете «скорой помощи». Вы сможете идти?

– Я все могу. Все, что угодно, – прохрипел старик. – Но я хочу умереть! Мне нет места на этой войне, мое место – на том свете!

Воспаленные, подернутые пленкой карие глаза пытливо смотрели на Ллойда, пытаясь что-то ему внушить, словно он был умственно отсталым ребенком. Ллойд дал старику еще попить из бутылки. Это походило на последнее причастие. Словно божественный нектар растекался по иссохшему старому телу. Когда бутылка была выпита, старик сказал:

– Ты должен оказать мне услугу, белый парень.

– Все, что хотите, – согласился Ллойд.

– Я умру. А ты пойдешь в мою комнату, соберешь мои книги и карты и все продашь, чтоб у меня были приличные похороны. Ну, вроде как по-христиански, сечешь?

– А где ваша комната?

– На Лонг-Бич.

– Я смогу туда добраться, когда бунт закончится, не раньше.

Старик яростно замотал головой, все его тело, до самых кончиков пальцев на ногах, затряслось, как у тряпичной куклы.

– Ты должен пойти прямо сейчас! Завтра меня выселят, я квартплату задолжал! А потом полиция выбросит меня в канаву, как крысу! Ты должен идти сейчас!

– Тихо, – остановил его Ллойд. – Мне туда не дойти, это слишком далеко. Только не сейчас. У вас есть друзья? С кем бы я мог поговорить? Кто мог бы сходить для вас на Лонг-Бич?

Старик обдумал это предложение. Ллойд наблюдал, как медленно проворачиваются колесики у него в голове.

– Иди в миссию на углу Авалон и Сто шестой. Африканская церковь. Спроси сестру Сильвию. Скажи ей, что она должна пойти к Фэймосу Джонсону и забрать его барахло на продажу. Я у нее записан в церковных книгах. Я хочу хорошее надгробие. Ты ей скажи, что я люблю Иисуса, но мою добрую Люси люблю больше.

Ллойд выпрямился.

– Очень хочешь умереть?

– Очень хочу, парень.

– Почему?

– Нет мне места на этой войне, парень.

– На какой войне?

– На третьей мировой, дубина, мать твою!

Ллойд вспомнил о своей матери и потянулся за винтовкой, но выстрелить не смог.

Ллойд бежал всю дорогу до пересечения улиц Авалон и Сто шестой, сочиняя по дороге эпитафии для Фэймоса Джонсона. Он тяжело дышал, руки и плечи болели, потому что приходилось нести винтовку. И когда увидел неоновую надпись «Объединенная африканская епископальная методистская церковь», пришлось остановиться и отдышаться. Ллойд глотал воздух ртом, стараясь успокоить бешеное сердцебиение. Ему хотелось выглядеть достойным представителем военных, выполняющим миссию милосердия.

Церковь располагалась на первом этаже двухэтажного здания. Внутри, несмотря на комендантский час, горели огни. Ллойд вошел, и его оглушила разноголосица. Непонятно было, что тут происходит: то ли богослужение, то ли шумное чаепитие. Большие столы тянулись вдоль рядов церковных скамей. Негры средних лет и старше преклоняли колени в молитве и тут же наливали себе чаю, кофе, закусывали пончиками.

Ллойд медленно продвигался вдоль стены, расписанной изображениями черного Христа, плачущего и роняющего капли крови со своего тернового венца. Вглядываясь в лица коленопреклоненных в поисках признаков святости и сострадания, он видел только страх.

Необъятных размеров негритянка в белом одеянии с улыбкой похлопывала по плечам людей, стоявших на коленях на ближайших к проходу молельных скамьях. Увидев Ллойда, женщина, заглушая общий шум, крикнула:

– Добро пожаловать, солдат!

И подошла к нему, протягивая руку.

Растерянный Ллойд ответил на рукопожатие и объявил:

– Ефрейтор Хопкинс. Я здесь с миссией милосердия по поручению одного из ваших прихожан.

Женщина выпустила его руку.

– Я сестра Сильвия. Эта церковь предназначена исключительно для афроамериканцев, но сегодня особый случай. Вы пришли помолиться за жертв этого Армагеддона? В этом ваша миссия?

Ллойд покачал головой:

– Нет, я пришел за услугой. Фэймос Джонсон умер. Перед смертью он попросил меня прийти сюда и передать вам, что надо продать его вещи, а на вырученные деньги устроить ему достойные похороны. Он мне сказал, что вы знаете его адрес на Лонг-Бич и дату рождения. Он хочет хорошее надгробие. И просил передать вам, что любит Иисуса.

Ллойд с удивлением увидел, что сестра Сильвия иронически качает головой, а уголки ее рта растягиваются в улыбке.

– Я тут не вижу ничего смешного, – нахмурился он.

– Да вы-то, конечно, не видите! – прогремела сестра Сильвия. – Зато я вижу! Фэймос Джонсон был швалью, молодой человек! Он заслужил свое прозвище – ниггер! А комната на Лонг-Бич? Чистый бред! Фэймос Джонсон жил в машине, все свои греховные игрушки держал на заднем сиденье! Он приезжал в эту церковь за пончиками и кофе, вот и все! Фэймосу Джонсону нечего было продать!

– Но я…

– Идемте со мной, молодой человек! Я вам покажу такое, что вы с чистой совестью забудете про этого никчемного Джонсона.

Ллойд решил не спорить. Ему очень хотелось узнать, что именно сестра Сильвия называет «греховными игрушками».

Это был открытый «кадиллак» 1947 года с низкой посадкой и высокими «плавниками» на хвосте. Его чокнутый братец Том назвал бы такую машину «колымагой для негритосов».

Ллойд посветил фонариком на заднее сиденье. Сестра Сильвия стояла рядом, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, демонстрируя всем своим видом: «Я вам говорила!» Ллойд открыл дверцу. Раскладывающиеся и убирающиеся сиденья были усеяны пустыми бутылочками из-под газировки с сиропом и порнографическими открытками с изображением одной и той же негритянской пары, занимающейся главным образом оральным сексом.

Волна брезгливой жалости охватила Ллойда. Пара на фотографиях была средних лет и страдала избыточным весом. Убожество этих картинок разительно отличало их от иллюстраций в журнале «Плейбой», подшивки которого он коллекционировал со школьных времен. Ему стало противно. Ни один человек не достоин такого наследия.

– А я вам говорила! – продолжала сестра Сильвия. – Вот он – дом Фэймоса Джонсона! Можете продать эти картинки, сдать посуду, если вам угодно. Получите доллар девяносто восемь. Как раз хватит на две бутылки газировки. Возьмите их и вылейте в общую могилу, когда в ней похоронят распутника Джонсона!

Ллойд покачал головой. Воскрешая безобразные воспоминания, на него обрушился шум радио, слышный за квартал. Перед глазами все поплыло.

– Но вы не понимаете, мэм, – сказал он. – Фэймос доверил мне это дело. Это моя работа, мой долг. Это моя обя…

– Слышать больше ничего не желаю об этом старом грешнике! Вы поняли меня? Я не дала бы похоронить его на нашем кладбище за весь чай Китая. Вы меня понимаете?

Сестра Сильвия не стала дожидаться ответа. В гневе повернулась и ушла обратно в свою церковь, оставив Ллойда одного. Ему хотелось, чтобы слышные в отдалении выстрелы стали громче и заглушили радио.

Он сел на край тротуара и задумался о жалкой паре на порнографических открытках и о Дженис, которая не желала брать «его» в рот, но отдалась ему и позволила дойти до конца на первом же свидании, за две недели до окончания школы. Тогда Ллойду Хопкинсу, выпускнику школы Маршалла 1959 года, осталось лишь размышлять в горячечном тумане о своей будущей любви. И вот теперь, шесть лет спустя, Ллойд Хопкинс, окончивший с отличием Стэнфордский университет, прошедший подготовку в Пехотной школе Форт-Полк и в группе скоростного чтения Эвелин Вуд, любовник Дженис Мари Райе с шестилетним стажем, сидел на краю тротуара в Уоттсе и размышлял, почему ему отказывают в том, что жирный негритянский жлоб получал на всех порнографических открытках. Ллойд снова посветил фонариком на заднее сиденье автомобиля. Все оказалось именно так, как он и подозревал: у жирного негритянского жлоба «пушка» была дюйма на два длиннее, чем у него самого. Он решил, что тут все дело в высшей справедливости. Ублюдок на открытках скверно сложен и мозги,наверное, имел величиной с горошину, вот Всевышний и подвесил ему между ног помело, чтоб было на чем ехать по жизни. Все по-честному.

Дженис возьмет «его» в рот, когда он окончит полицейскую академию, и они поженятся. Эта мысль его возбудила и в то же время огорчила. Ллойд всегда огорчался при мысли о Дженис. Потом он подумал о дочерях, которых она ему обязательно родит. Дженис – рост пять футов одиннадцать дюймов без каблуков, стройная, но с крепкими бедрами – создана рожать замечательных детей. Девочек. Обязательно девочек. И он вырастит их, воспитает с любовью, в традициях своего ирландского протестантского характера…

Ллойд довел свою фантазию о дочерях Дженис до логического конца, после чего его мысли переключились на женщин вообще – женщин чистых и распутных, сильных и беззащитных, требующих внимания. Он вспомнил противоречивую натуру матери, отныне неуязвимой в своем молчании, отупевшей от необходимости годами заботиться о его сумасшедшем старшем брате, жить с ним под одной крышей. Вообще с родственниками по мужской линии ей не повезло. Только он, Ллойд, вышел из этого дома в здравом уме и теперь мог сам заботиться о матери.

Ллойд услышал треск выстрелов невдалеке. Стреляли из автоматического оружия. Сначала он подумал, что грохот доносится из радиоприемника или телевизора, но звуки были слишком реальны, стрельба велась грамотно и доносилась со стороны африканской церкви. Ллойд подхватил винтовку и побежал. Стоило ему завернуть за угол, как до него донеслись крики. Он заглянул в разбитое окно первого этажа и сам закричал, увидев, что творится внутри.

Сестра Сильвия и трое прихожан лежали на покрытом линолеумом полу беспорядочной грудой тел в море крови. Откуда-то из этой груды рассеченная артерия извергала красный гейзер. Оцепенев от ужаса, Ллойд смотрел, как струя иссякает у него на глазах, унося с собой чью-то жизнь. Его крик, просто крик превратился в единственное слово:

– Что! Что! Что!

Он кричал, пока не заставил себя оторвать взгляд от груды тел и осмотреть всю пахнущую бездымным порохом церковь. Черные головы начали робко подниматься над молельными скамьями. До Ллойда с трудом дошло, что люди боятся его. Слезы потекли по его лицу, он бросил на тротуар свою винтовку М-14 и закричал:

– Что? Что? Что?

В ответ с десяток голосов, полных ужаса и ненависти, прокричали ему:

– Убийца! Убийца!

И тут он услышал тихий, но отчетливый голос, прозвучавший откуда-то сзади и слева. Так четко, что он сразу понял: это не радио.

– Auf wiedersehen,[7] ниггеры. Auf wiedersehen, тропические обезьянки. Увидимся в аду.

Это был Беллер.

Ллойд понял, что надо делать. Он бросил на негров, сгрудившихся за молельными скамьями, самый решительный взгляд и пошел за Беллером, оставив винтовку на тротуаре. Он шел, наклоняясь, прячась за припаркованными у тротуара машинами. С его высоким ростом приходилось сгибаться в три погибели, продвигаясь чуть ли не на корточках. Но он шел, неумолимо приближаясь к разрушителю невинности.

Беллер бежал трусцой в северном направлении, не замечая преследования. Ллойд отчетливо различал его в свете нескольких уцелевших уличных фонарей. Беллер поминутно оборачивался, смакуя причиненные им разрушения. Ллойд взглянул на часы, засек время и произвел подсчет: подсознание Беллера велело ему оглядываться и проверять, что творится сзади, каждые двадцать секунд.

Не переставая считать, Ллойд выпрямился и побежал открыто, бросаясь на тротуар всякий раз, как Беллер оборачивался и вглядывался в темноту у себя за спиной. Он был уже в пятидесяти ярдах от убийцы, когда Беллер свернул в переулок и заорал:

– Стой, ниггер, стой!

Затем опять послышался треск выстрелов. Как из пулемета. Ллойд понял, что это двойная обойма сорок пятого калибра.

Он добрался до угла и остановился, переводя дух. Какой-то темный силуэт виднелся впереди, в противоположном конце переулка. Ллойд прищурился и узнал темно-зеленую рабочую армейскую куртку. А через секунду услышал голос Белл ера, сыплющего руганью.

Ллойд углубился в переулок, медленно, дюйм за дюймом, продвигаясь вдоль стены, и, вытащив один из своих пистолетов, снял его с предохранителя. Он был уже почти на расстоянии выстрела, когда его нога задела пустую жестянку. Дребезжащий звук громом прокатился по всему переулку.

Он выстрелил одновременно с Беллером. Вспышки осветили все вокруг. Беллер сидел на корточках над мертвым обезглавленным телом негра. Голову снесло начисто, от шеи ничего не осталось, кроме бесформенной массы окровавленных и обожженных тканей. Ллойд вскрикнул – отдача от выстрела из пистолета сорок пятого калибра была так сильна, что его буквально подбросило в воздух и швырнуло обратно на землю. Дюжина пуль впилась в стену у него над головой, он рухнул на землю и перекатился через себя по растрескавшемуся и поросшему травой тротуару, а Беллер тем временем выпустил еще одну обойму. Битое стекло вперемешку с кусками асфальта шрапнелью ударило в лицо Ллойду.

Рыдание вырвалось из его груди. Он вскинул руку, заслоняя глаза, и стал молиться, чтобы Бог послал ему смелости и шанс стать хорошим мужем для Дженис. Его молитвы прервал звук стремительно удаляющихся шагов. Включился разум: у Беллера кончились патроны, он бежит, спасая свою шкуру. Ллойд приказал себе подняться. Колени дрожали, зато ум был ясен. Он оказался прав – разряженная винтовка Беллера была брошена поперек туловища убитого, а в нескольких шагах валялся пустой, оплавившийся от перегрева пистолет сорок пятого калибра.

Ллойд глубоко вздохнул, перезарядил свой пистолет и прислушался. Слева раздавался топот ног и тяжелое дыхание. Он бросился в погоню кратчайшим путем, повернул за бетонную стену в конце переулка и ворвался в поросший сорняками задний двор, где пыхтение Беллера смешалось со звуками джаза из какого-то приемника.

Ллойд побрел по двору, моля Бога, чтобы музыка смолкла. Он нашел дорожку, ведущую к улице, а свет, падающий из соседнего дома, помог ему разглядеть свежий кровавый след. След вел к огромной строительной площадке. Там царили непроглядная тьма и жуткая тишина.

Ллойд прислушался, навострив уши, как чуткое животное. В ту самую минуту, когда глаза его привыкли к темноте и начали различать предметы на площадке, он расслышал щелчок металла о металл, донесшийся со стороны переносного туалета для строителей. И сразу понял, что это за звук. У Беллера остался еще один из его ужасных самопальных пистолетов, и он знает, что Ллойд близко.

Ллойд швырнул обломком кирпича в туалет. Дверь со скрипом открылась, прозвучали три отдельных выстрела. Вслед за ними по всему кварталу захлопали запирающиеся двери.

И тут Ллойду пришла в голову идея. Он прошелся по улице, оглядывая крылечки, пока не нашел то, что искал: забытый среди пакетиков с хрустящим картофелем и пустых банок из-под пива портативный приемник. Стиснув зубы, Ллойд включил звук, и его оглушили мелодичные ритмы негритянских песнопений. Несмотря на головную боль, он улыбнулся и прикрутил звук. Это было идеальное возмездие для штаб-сержанта Ричарда А. Беллера.

Ллойд отнес приемник на стройплощадку, поставил его на землю в десяти ярдах от туалета и вывернул регулятор громкости до отказа, а сам побежал в обратном направлении.

Через секунду Беллер пулей вылетел из туалета с криком:

– Ниггер! Ниггер! Ниггер!

Он выпустил серию выстрелов вслепую, и вспышки осветили его с головы до ног. Ллойд поднял свой сорок пятый, медленно прицелился в Беллера с допуском на отдачу и нажал на курок. Пистолет дернулся у него в руке, выпуская всю сдвоенную обойму. Беллер завопил. Ллойд бросился на землю, заглушая собственный крик. Радио надрывалось ритмами блюза, и Ллойд побежал на звук, держа сорок пятый рукояткой вперед. Он споткнулся в темноте, упал на колени и рукояткой пистолета забил музыку до смерти.

Потом, шатаясь, выпрямился, и подошел к тому, что осталось от Ричарда Беллера. Его охватило странное спокойствие. Он перенес в кабину туалета сначала внутренности бывшего сержанта-ополченца, потом нижнюю часть тела с ногами, а следом оторвавшиеся руки. Голова Беллера превратилась в бесформенную кашу мозгов вперемешку с осколками костей. Ллойд не стал ее трогать, так и оставил на земле.

Бормоча: «Господи, прошу тебя, Господи… вниз по кроличьей норе», – Ллойд вышел на улицу. Отметил звериным чутьем, что вокруг ни души: местные обитатели то ли обделались со страха, услышав стрельбу, то ли привыкли к ней и не реагировали. Он вылил воду из фляжки в канаву и нашел в ножнах от штыка длинный отрезок хирургического шланга. «Отличная удавка», – когда-то говорил ему сержант Беллер. У тротуара стоял «форд» шестьдесят первого года выпуска. Ловко манипулируя шлангом и фляжкой, Ллойд нацедил целую пинту горючего из бензобака. Потом вернулся к туалету и облил им останки Беллера. Перезарядил пистолет и отошел на десять ярдов. От первого же выстрела туалет взорвался. Ллойд вернулся на бульвар Авалон и посмотрел назад – вся строительная площадка пылала.

Через два дня волнения в районе Уотте стихли. В разворошенном подбрюшье Южного Лос-Анджелеса был восстановлен порядок. Бунт унес сорок две жизни: сорок бунтовщиков, один помощник шерифа и один член Национальной гвардии, чье тело так и не было найдено. Его сочли убитым.

Бунт объясняли множеством причин. Национальная ассоциация содействия равноправию цветного населения приписывала все расизму и бедности. Партия «черных мусульман» во всем винила полицейскую жестокость. Шеф полиции Лос-Анджелеса Уильям Паркер говорил о «падении нравственных ценностей». Ллойд Хопкинс считал все эти теории бессмысленным вздором. Сам он был убежден, что бунт в Уоттсе вызван гибелью невинного сердца, а именно сердца старого черного алкоголика по имени Фэймос Джонсон.

Когда все кончилось, Ллойд забрал свою машину со стоянки у арсенала Глендейл и поехал к Дженис. Они занимались любовью, Дженис постаралась утешить его как могла, но взять в рот отказалась, хотя Ллойд ее умолял. Он покинул ее постель в три часа утра и отправился искать утешения.

Он нашел на углу Западной и Адаме проститутку-негритянку, готовую удовлетворить его за десять долларов. Они въехали в переулок и припарковались. Ллойд оглушительно вскрикнул, достигнув оргазма. Проститутка испугалась, выскочила из машины и убежала, так и не взяв заработанной десятки.

Ллойд бесцельно кружил по городу до самого рассвета, а потом поехал в Сильверлейк к родителям. Отпирая дверь, он услышал храп отца и увидел полоску света, пробивающуюся из-под двери Тома. Его мать сидела у себя в кабинете в изогнутом кресле-качалке. В комнате было темно, горела только цветная подсветка аквариума. Ллойд опустился на пол и рассказал немой, рано постаревшей женщине историю всей своей жизни, окончив ее тем, что застрелил убийцу невинности и теперь готов защищать невинных как никогда раньше. Получив отпущение грехов и укрепившись в вере, он поцеловал мать в щеку и задумался, чем будет заниматься следующие восемь недель до поступления в полицейскую академию.

Том ждал его во дворе, на дорожке, ведущей к тротуару. Увидев Ллойда, он засмеялся и хотел что-то сказать, но Ллойд его опередил. Он вытащил автоматический пистолет сорок пятого калибра и приставил его ко лбу Тома. Тот задрожал, а Ллойд сказал очень тихо:

– Если ты еще хоть раз при мне заикнешься о ниггерах, жидах, коммуняках и прочем дерьме, я тебя убью.

Красное, пышущее здоровьем лицо Тома побледнело. Ллойд улыбнулся и отправился назад к осколкам своей собственной невинности.

Часть 2 Факельные песнопения

Глава 3

Он медленно ехал на запад по бульвару Вентура, наслаждаясь только что введенным переходом на летнее время, добавившим лишний час к и без того длинным весенним вечерам. Стояла теплая не по сезону погода. Шлюхи вышли на промысел в топиках, оставляющих живот голым, а нормальные женщины оделись в скромные и нежные пастельные тона: розовые, голубые, салатовые и солнечно-желтые.

С прошлого раза прошло много месяцев, и он приписал этот пробел капризам погоды, заставлявшим его нервничать: сегодня тепло, завтра холодно и дождливо. Невозможно угадать, во что оденутся женщины, и это сбивало его с толку. Трудно сосредоточиться и найти ту, которую надо спасать. Чтобы почувствовать цвет и фактуру женщины, понять, что она собой представляет, он должен был наблюдать ее в условиях Некого постоянства. Бог ему свидетель, когда наступал период приготовления, небольшие перемены, неизменные приливы и отливы жизни избранницы становились для него очевидными. Если в результате он переставал ее любить, оставалась жалость, помогавшая ему не терять из виду духовные аспекты его замысла и сохранять отстраненность, необходимую для выполнения задуманного.

Подготовка составляла по крайней мере половину дела. Эта часть возвышала и очищала его, помогала отгородиться от хаоса, давала хрупкое ощущение независимости от мира, который пожирал все утонченное и нежное, а затем извергал поглощенное в виде шлаков.

По возвращении в город он решил проехать через Топанга-Каньон, выключил кондиционер и вставил в магнитофон кассету для медитации, свою любимую, с акцентом на излюбленной теме: движимая состраданием работа в тишине, уверенность и чуткость, сосредоточенность и страстная целеустремленность. Он слушал, как проповедник простым языком рассуждает о необходимости ставить себе цель в жизни: «Что отличает человека действия от пребывающего в застойном небытии? Это дорога. Дорога, ведущая к достойной цели, как внутренней, так и внешней. Путешествие по этой дороге является и движением к цели, и самой целью, подарком врученным и полученным. Вы можете навсегда изменить свою жизнь, если выполните эту простую программу, рассчитанную на тридцать дней. Прежде всего подумайте о том, чего вы больше всего хотите в настоящий момент. Это может быть что угодно: от духовного просветления до новой машины. Запишите свою цель на листке бумаги, укажите рядом сегодняшнее число. А теперь я хочу, чтобы на протяжении следующих тридцати дней вы сосредоточились на достижении этой цели. Не позволяйте мыслям о неудаче проникать в вашу душу. Если они одолевают вас, гоните их! Отриньте все, кроме чистых размышлений о достижении поставленной цели, и чудо непременно свершится!»

Он верил в это и заставил эту теорию работать на себя. У него было уже двадцать аккуратно сложенных листков бумаги, подтверждающих, что теория действует.

Впервые он прослушал эту пленку пятнадцать лет назад, в 1967 году. И та произвела на него огромное впечатление. Но он сам не знал, чего хочет. Три дня спустя он увидел свою первую избранницу и понял. Ее звали Джейн Вильгельм. Родилась и выросла в Гросс-Пойнте. Бросила Беннингтон на последнем курсе, двинулась автостопом на запад в поисках новых ценностей и новых друзей. Она носила блузки из оксфордской рогожки и мягкие мокасины. И в таком виде попала в компанию наркоманов на Сансет-стрип. Он впервые увидел ее возле виски-бара с танцами, она разговаривала с кучкой оборванцев-хиппи, всячески стараясь скрыть, приуменьшить свою образованность и хорошее происхождение. Он подцепил ее, рассказал о своей пленке и листке бумаги. Она была тронута, но рассмеялась и долго не могла остановиться. Если он хочет перепихнуться, почему бы просто не попросить? Романтика устарела, она свободная женщина.

Вот тогда, отказавшись от ее услуг, он впервые занял моральную позицию. Теперь он точно знал, в чем состоит его цель – непосредственно на тот момент и на будущее. Это спасение женской невинности.

Он держал Джейн Вильгельм под не слишком плотным наблюдением до истечения тридцатидневного периода, предписанного проповедником, следил, как она кочует между сборищами хиппи, рок-концертами и дешевыми ночлежками. На тридцать первый день, вскоре после полуночи, пьяная Джейн вывалилась из диско-бара Газзари. Из машины, припаркованной чуть к югу от Сансет, он следил, как она, шатаясь, пересекает улицу. Он включил фары, ударившие светом прямо ей в лицо. Ему хотелось навсегда запомнить ее отекшую от наркотиков физиономию, глаза с расширенными зрачками. Это было ее последнее унижение. Он задушил Джейн прямо на месте, на тротуаре, а потом бросил тело в багажник своей машины.

Через три дня он поехал на север, нашел пахотную землю неподалеку от Окснарда и устроил поминальную службу прямо у обочины, включив свою пленку за спасение души. Отслужив панихиду, он похоронил Джейн в мягкой земле возле каменоломни. Насколько ему было известно, тело так и не нашли.

Он свернул на Топанга-Каньон-роуд, перебирая в уме методы, позволившие ему спасти души двадцати женщин и при этом не привлечь внимания ни падкой на сенсации прессы, ни полиции. Это было просто. Он вживался в своих женщин, долгими месяцами собирал детали их жизни, смаковал каждый нюанс, заносил в каталог все их достоинства и недостатки, прежде чем выбрать способ устранения, скроенный как по заказу, идеально подходящий для каждой из его избранниц со всеми особенностями ее души. Подготовку он стал называть ухаживанием, а убийство – обручением.

Мысль об ухаживании вызвала целую лавину воспоминаний, зрительных образов, связанных с маленькими интимными деталями, пусть даже самыми прозаическими, которые способен оценить только влюбленный.

Элейн из 1969 года любила музыку эпохи барокко. Она была хорошенькая, но все свое свободное время слушала Баха и Вивальди. При этом окна ее квартирки над гаражом были открыты даже в самую холодную погоду: ей хотелось поделиться этой красотой со всем миром, хотя миру не было до нее никакого дела. Долгими ночами он впитывал красоту вместе с Элейн через выносной приемник на ближайшей крыше, улавливая сквозь звуки музыки приглушенные жалобы на одиночество, почти плач. А их сердца тем временем сливались воедино в нежных пассажах Бранденбургских концертов Баха.

Дважды он прошел по всей квартире, рассматривая и сопоставляя детали, способные указать ему нужный путь для спасения души Элейн. Он уже решил было подождать, предаться более глубоким размышлениям о том, как положить конец жизни этой женщины, когда обнаружил под свитерами у нее в комоде заявление в компьютерную службу знакомств. Если уж Элейн польстилась на такую низость, можно было смело считать это последней каплей.

Он потратил месяц на изучение ее почерка и неделю на составление предсмертной записки. Холодным вечером после Дня благодарения он забрался через открытое окно и всыпал три с половиной грана секонала[8] в бутылку апельсинового сока, из которой, как ему было доподлинно известно, Элейн каждый день отпивала несколько глотков перед сном. Потом проследил через мощный бинокль, как она выпила и причастилась к смерти. Он дал ей поспать два часа, проник в квартиру, оставил записку и включил газ. А под конец поставил на стереопроигрыватель пластинку с концертом Вивальди для флейты с камерным оркестром, чтобы проводить Элейн в Последний путь. Это был финальный дар его любви.

Глаза наполнились слезами от нахлынувших воспоминаний о возлюбленных. В памяти воскресали кульминационные моменты. Карен, любительница верховой езды. Ее дом был наглядным свидетельством страсти к лошадям. Карен скакала без седла по холмам над Малибу и умерла верхом на своей рыжевато-чалой кобыле, когда он выбежал из укрытия и, ударив лошадь дубинкой, столкнул ее с утеса. Моника, изуродованная полиомиелитом, обладала изысканным вкусом и кутала свое ненавистное тело в тончайшие шерстяные и шелковые ткани. Он много раз заглядывал в ее дневник, наблюдал, как растет ее отвращение к себе, и наконец понял, что расчленение станет для нее последним актом милосердия. Задушив Монику в ее квартире в Марина-дель-Рэй, он разделал ее электрической пилой и утопил завернутые в пластик части тела в океане, недалеко от Манхэттен-Бич. Полиция отнесла смерть на счет «Убийцы с мусорным мешком».

Он смахнул слезы с глаз, чувствуя, как воспоминания кристаллизуются в острую тоску. Время пришло. Опять.

Он направился в Вествуд-Виллидж, заплатил за парковку и пошел прогуляться, сказав себе, что не будет спешить, но и не станет проявлять излишнюю осторожность. Сумерки сгущались, температура, естественно, упала, а улицы Вествуд-Виллидж так и кишели женщинами. Женщины были повсюду. Они натянули свитера и держались поближе к витринам в ожидании начала сеанса в кино, листали книги в книжных магазинах, шли мимо. Ему казалось, чуть ли не сквозь него.

Сумерки сгустились и превратились в вечер. С наступлением темноты толпа на улицах поредела настолько, что отдельные женщины стали заметны во всей своей неповторимости. И тут он увидел ее. Она стояла перед витриной книжного магазина Хантера, вглядываясь через стекло, словно в поисках озарения. Высокая и стройная, с нежным, почти без косметики, лицом, на которое старательно напускала деловитое, серьезное выражение. Под тридцать. Пытливая, интеллигентная, добродушная, с чувством юмора, решил он. Она войдет в магазин и сначала осмотрит полку с новейшими бестселлерами, потом серьезные книги в бумажной обложке, прежде чем остановится на готическом романе или детективе. Она была одинока. Она нуждалась в нем.

Женщина свернула волосы узлом и скрепила заколкой. Она вздохнула, толкнула дверь магазина и решительно направилась к столу, на котором были выставлены книги по самосовершенствованию. Здесь было все: от «Творческого подхода к разводу» до «Победы с помощью динамической йоги». Женщина помедлила, взяла книжку «Синергетика силового поля может спасти вашу жизнь» и направилась к кассе у входа.

Все это время он следовал за ней на почтительном расстоянии, и когда она вытащила чековую книжку, чтобы заплатить за покупку, запомнил имя и адрес, напечатанные на чеках:

Линда Деверсон

3583 Ментона-авеню

Калвер-Сити, Калифорния 90408

Он не стал ждать. Не хотел слушать, как Линда Деверсон будет объясняться с кассиршей. Выбежал из магазина и бежал всю дорогу до своей машины, охваченный любовью и нетерпением. Поэту хотелось увидеть территорию своего нового ухаживания.

«Линда Деверсон – женщина многосторонняя», – думал он три недели спустя, проявляя последнюю серию фотографий. Вынимая их из раствора и развешивая для просушки, он наблюдал, как она оживает в контрастных черно-белых тонах. Перед ним была Линда, выходящая из своей конторы по торговле недвижимостью; нахмурившаяся Линда, пытающаяся самостоятельно заправить машину; Линда, бегущая трусцой по бульвару Сан-Винсенте; Линда, курящая сигарету у окна своей гостиной.

Он закрыл мастерскую, взял фотографии и поднялся наверх, в квартиру. Как всегда, проходя по своему затемненному царству, он ощутил гордость. Он гордился, что ему хватило терпения дойти до цели, не отступить ни на шаг в своей решимости завладеть этим местом, подарившим ему прекраснейшие мгновения юности.

Когда родители умерли и оставили его бездомным в пятнадцать лет, владелец фотомастерской «Сильверлейк-камера» сдружился с ним, предложил двадцать долларов в неделю за ежевечернюю уборку в лавке после закрытия и позволил спать на полу и делать уроки в туалете для посетителей. Он прилежно учился, владелец мастерской гордился им. Увы, хозяин фотоателье – любитель лошадей и азартный игрок – использовал свою мастерскую как подпольную букмекерскую контору.

Он всегда считал, что его благодетель, страдавший закупоркой сердечных сосудов и не имевший семьи, оставит мастерскую ему, но ошибся: когда хозяин умер, лавку захватили букмекеры, которым он задолжал. Они быстро довели ее до чудовищного состояния: нанимали на работу неумех, превратили тихое фотоателье в притон для подонков общества, принимали ставки на лошадей, на футбольные матчи, торговали наркотой.

Увидев, во что превратилось его убежище, он понял: надо что-то делать, надо спасать мастерскую. Любой ценой.

Он хорошо зарабатывал фотографией как свободный художник: снимал на свадьбах, банкетах, церемониях первого причастия. И скопил сумму более чем достаточную, чтобы купить фотомастерскую, если бы она попала на рынок недвижимости. Но он знал, что завладевшие мастерской подонки никогда не выставят ее на продажу: она приносила слишком много незаконного дохода. Это злило его до такой степени, что он совершенно забросил четвертое ухаживание и все силы направил на захват своей поруганной тихой гавани. Он должен был вернуть ее себе навсегда.

Бомбардировка полиции и окружного прокурора анонимными звонками ничего не дала. Они не желали выступать против негодяев, свивших себе гнездо в фотомастерской «Сильверлейк-камера». Доведенный до отчаяния, поэт бросился на поиски других средств.

Он проследил за новым владельцем и узнал, что тот каждый вечер напивается вдрызг в баре на бульваре Сансет. Мерзавец сидел у стойки до самого закрытия, после чего его «сливали» в такси, а таксист, встречающий его у бара в два часа ночи, – заядлый игрок на скачках, много задолжавший владельцу букмекерской конторы. Поэт взялся за работу с тем же прилежанием, с каким осуществлял свое ухаживание. Первым делом закупил унцию чистого героина, как бы случайно встретился с водителем такси и предложил ему сделку. Тот принял предложение и уже на следующий день покинул Лос-Анджелес.

В ту же ночь поэт сидел за рулем такси возле бара «Притормози» в час закрытия. Ровно в два ночи владелец фотомастерской «Сильверлейк-камера», качаясь, выбрался из бара, шлепнулся на заднее сиденье такси и тут же отключился. Он вывез пьяницу на угол Сансет и Альварадо, где затолкал пластиковый пакет с героином ему в карман. Потом доволок бесчувственное тело до фотоателье, открыл дверь и примостил его в сидячем положении на пороге задом внутрь и ногами наружу, сунув в правую руку ключ.

Он подъехал к телефону-автомату, позвонил в департамент полиции Лос-Анджелеса и сообщил о происходящем в данный момент ограблении со взломом. Об остальном позаботилась полиция. Три патрульные машины прибыли на угол Сансет и Альварадо. Когда первая, визжа шинами, затормозила у ателье «Сильверлейк-камера», человек в дверях проснулся, поднялся на ноги и сунул руку в карман. Двое патрульных поняли этот жест неправильно и застрелили его. Фотомастерская была выставлена на продажу через неделю. Он получил ее почти даром.

«Сильверлейк-камера» и трехкомнатная квартира над ней, купленные по бросовой цене, стали для него бесценными. Он отремонтировал все помещения, превратил их в гармоническое целое, в четкое и ясное эстетическое заявление о намерениях, проникнутое его собственным прошлым и тайной историей тех троих, что явились для него мощнейшим катарсисом и направили на путь спасения женской невинности.

Целая стена была посвящена его врагам: это был фотографический коллаж, запечатлевший их извилистый жизненный путь. Первый подонок, тот, что «сила есть – ума не надо», теперь занимал должность помощника шерифа округа Лос-Анджелес, а его жалкий прихвостень стал мужчиной-проституткой. Краткое насилие над ним повлияло на всю их дальнейшую жизнь самым пагубным образом. Набивание карманов и дешевый секс на одну ночь – вот и весь бальзам для опустошенных душ. Откровенные снимки на стене ясно говорили об этом: Птичник на краю тротуара в квартале, получившем название «Город мальчиков», стоит, выставив вперед бедро, и жадным взглядом выискивает несчастных одиноких мужчин, которые принесут ему несколько долларов и десятиминутную иллюзию, что он мужик. А тот, что раньше был горой мускулов, располневший и краснорожий, наблюдает из окна патрульной машины за специфическим «контингентом», который он присягал защищать во вверенном ему округе Западный Голливуд. Даже эти унылые педерасты презирали его «защиту» и прозвали «копом Свиньей».

На противоположной стене висели увеличенные фотографии его первой возлюбленной из школьного альбома. Его искусство с необычайной ясностью запечатлело ее невинность навеки. Он сделал снимки в день выпуска в 1964 году, а мастером фотографии стал только десятью годами позже. Только тогда, почувствовав себя уверенно, он обрел решимость провести сложную работу, дабы превратить эти снимки в портреты выше человеческого роста. Рядом с портретами были прикреплены засохшие ветви розовых кустов. Их было двадцать – узловатых, перекрученных, омертвевших ветвей. То были останки цветочных подношений, которые он посылал своей возлюбленной всякий раз, когда ради нее приносил в жертву другую женщину.

Он намеревался превратить свое святилище в абсолютное чувственное посвящение этим троим, но годами не мог придумать, как это сделать. Он их видел, но ему хотелось слышать их дыхание.

Решение пришло к нему во сне. Ему приснились молодые женщины, привязанные к шпинделю вращающегося круга гигантского проигрывателя. Сам он сидел за пультом управления сложной электрической системой, нажимая кнопки и двигая рычаги в безуспешной попытке заставить женщин кричать. Он уже сам готов был закричать, когда каким-то необъяснимым образом сумел подавить свою досаду, размахивая руками в имитации полета. Молотя по воздуху, он запыхался и чуть не задохнулся, но тут его пальцы коснулись свободно плещущейся в пространстве магнитофонной пленки. Он ухватился за нее и использовал как спасательный канат, чтобы вернуться за пульт управления. Во время его полета все лампочки на пульте погасли. Когда он вновь начал нажимать на кнопки, лампочки вспыхнули, потом произошло короткое замыкание, и они взорвались, брызнув кровью во все стороны. Он принялся затыкать окровавленные дыры магнитофонной пленкой. Та проскользнула в отверстия, попала на поворотный круг проигрывателя и обвилась вокруг шпинделя, круша привязанных к нему молодых женщин. Их крики заставили его очнуться от сна, сливаясь с его собственным криком. Он обнаружил, что сжимает обеими руками член, взорвавшийся спермой, пока он спал.

Тем же утром он купил два магнитофона последней модели, два конденсаторных микрофона, три сотни футов провода и транзисторный силовой модуль. Через неделю квартиры копа Свиньи и его первой возлюбленной были оборудованы гениально замаскированными подслушивающими устройствами. Теперь он имел полный доступ к их жизни. Он еженедельно отправлялся по обоим адресам и менял пленки, едва не лопаясь от нетерпения по возвращении домой. Он смотрел на фотографии, развешанные на стенах, и слушал их дыхание, узнавал интимнейшие подробности их жизни, недоступные даже самым близким, самым нежно любимым людям.

Эти интимные подробности в точности совпали с его суждением о них. Его первая возлюбленная выбирала своих плотских любовников с большой осторожностью. Судя по всему, это были нежные и чувствительные мужчины, они любили ее и полностью покорялись ее воле. Он чувствовал, что, скрываясь за строгой и порой грубоватой маской феминистки, она в глубине души одинока, но это казалось ему естественным: она тоже писала стихи, причем была местной знаменитостью, а одиночество – проклятие всех творческих натур.

Коп Свинья являлся, разумеется, воплощением коррупции: полицейский-взяточник, он обирал мужчин-проституток из «Города мальчиков», позволял им заниматься их гнусным ремеслом, а сам вместе со своими подлыми приятелями, такими же гнилыми полицейскими, как и он, отворачивался и якобы ничего не видел. Птичник был его связным.

Он часами слушал разговоры двух старых школьных друзей, пока они обсуждали свои мелкие криминальные делишки и с гордостью подсчитывали жалкие барыши. Он убедился, что их никчемная жизнь – это лучшая месть им.

Прошли годы. Он слушал записи долгими вечерами и трогал себя в полной темноте, пока перематывалась пленка, а их голоса звучали у него в наушниках. Он стал еще смелее в своем желании слиться воедино с теми, кто помог ему возродиться. Он почти перестал вспоминать о происшествии, положившем всему начало, но в его годовщину осуществлял обручения, инсценированные как самоубийства, чтобы отметить момент своего собственного падения на засыпанном опилками полу школьного коридора. Он проделал это четыре раза. Дважды – практически на заднем дворе копа Свиньи, однажды – в доме, где была его квартира. Любовь, которую он испытывал в эти знаменательные минуты мечтательной задумчивости, заставляла его сильнее действовать стиснутой рукой. Он знал, что весь пройденный им путь постижения фотоискусства, каждое пресеченное дыхание и пролитая кровь еще больше возвысят его служение.

Вернувшись в настоящее, он вновь задумался о Линде Деверсон. Он пытался найти некую повествовательную нить и наложить ее на сумятицу зрительных образов, составлявших его новую любовь, но ничего не вышло.

Он вздохнул и запер за собой дверь своей квартиры, взял фотографии Линды и наклеил их на витражное стекло перед письменным столом. Снова вздохнув, он начал писать:

17 апреля 1982 года

Три недели ухаживания, и до сих пор нет доступа в ее квартиру, не говоря уже о сердце. Тройные замки на двери. Надо будет продумать смелый ход, чтобы попасть внутрь. Придется рискнуть. Линда до сих пор ускользает от меня. А может быть, и нет. Что меня изначально к ней привлекло – так это чувство юмора. Сокрушенная улыбочка, освещающая ее лицо, когда она вынимает сигарету из кармана спортивного костюма, пробежав три мили по Сан-Винсенте. Ее решительный, хотя и шутливый отказ провести вечер с упрямым молодым коллегой, с которым она делит кабинет в конторе по продаже недвижимости. Она разговаривает вслух сама с собой, когда думает, что никто ее не видит, и откровенно прикрывает рот рукой, если какой-нибудь прохожий застает ее за этим делом. Позавчера я пошел следом за ней на семинар «Синергетика силового поля». Та же сокрушенная улыбочка, пока она выписывала чек для регистрации и при «отборе группы», когда ей сказали, что курить нельзя. Думаю, Линда наделена той же отстраненностью, которую я наблюдал у писателей: желание общаться с человечеством, иметь общую почву или мечту и в то же время потребность держаться в стороне, хранить в себе свои истины, сколь бы они ни были универсальны, не смешивая их с истинами коллективными. Линда – тонкая женщина. Пока шло заседание группы (весьма сомнительная болтовня о единстве и энергии), я проскользнул обратно в кабинет регистрации и выкрал ее заявку. Вот что я теперь знаю о моей любимой:

1. Имя: Линда Холли Деверсон

2. Дата рождения: 29 апреля 1952 года

3. Место рождения: Толита, Калифорния

4. Образование: 12 классов средней школы

Колледж: второй курс

Ученая степень: нет.

5. Как вы узнали о Синергетике силового поля? – Я прочла вашу книгу.

6. Какие четыре из перечисленных ниже эпитетов подходят вам?

1. Честолюбивая

2. Спортивная

3. Напористая

4. Просвещенная +

5. Идущая в ногу со временем +

6. Сбитая с толку

7. Любопытная

8. Пассивная +

9. Рассерженная

10. Чуткая + Л. Страстная

12. Эстет

13. Материалистка

14. Моралистка

15. Либеральная

7. Почему вы пришли в Институт синергетики силового поля? – Честно говоря, не могу ответить. Кое-что в вашей книге показалось мне правдой, которая могла бы помочь мне в самосовершенствовании.

8. Как вы думаете, Синергетика силового поля может изменить вашу жизнь? – Я не знаю.

Тонкая женщина. Я могу изменить твою жизнь, Линда. Только я могу ее изменить.

Через три дня он проник в ее квартиру.

Это был тщательно обдуманный, но смелый шаг. Он знал, что она пойдет на второй семинар по синергетике. Этот семинар, назначенный на восемь часов вечера, должен был продолжаться до полуночи. В семь сорок пять он ждал напротив Института синергетики силового поля, расположенного на углу Четырнадцатой и Монтана-стрит в Санта-Монике, вооруженный прерывателем тока величиной со спичечный коробок. На поэте были тугие резиновые перчатки.

Он улыбнулся, когда Линда въехала на стоянку, сдержанно поздоровалась с другими участниками семинара и с торопливой жадностью выкурила последнюю сигарету, прежде чем вбежать в краснокирпичное здание. Выждав десять минут, он перебежал через улицу к ее «камаро» шестьдесят девятого года, поднял капот и прикрепил прерыватель тока к нижней стороне распределителя зажигания. Теперь, при попытке завести «камаро», двигатель провернется один раз и тут же заглохнет. Улыбаясь столь идеальному решению, он захлопнул капот, вернулся к своей машине и поехал домой к новой возлюбленной.

Стояла темная весенняя ночь, теплый ветер скрадывал звуки. Он припарковался на расстоянии квартала и пешком добрался до дома 3583 по Ментона-авеню. В руке он нес коричневый бумажный пакет, в котором прятались ушковый гаечный ключ с плоской рукояткой и транзисторный приемник. Дождавшись сильного порыва ветра, он поставил приемник на землю под окном гостиной Линды и включил его на полную громкость. «Мусорный» рок взорвал ночь, а он тем временем с размаху швырнул тяжелый ключ в окно, схватил приемник и побежал обратно к своей машине.

Он ждал двадцать минут, пока не убедился, что никто не слышал шума, а в доме не включилась сигнализация. Тогда он вернулся и забрался в темную квартиру.

Задернув шторы на разбитом окне, он глубоко вдохнул и дал глазам привыкнуть к темноте. Потом направился туда, куда в первую очередь влекло его любопытство: в заднюю часть квартиры, где должна находиться ванная. Он включил свет и принялся рыться в аптечном шкафчике, проверил содержимое косметички на туалетной полочке, даже перебрал содержимое корзины для грязного белья. Душа его успокоилась. Никаких противозачаточных средств. Его возлюбленная была целомудренна.

Оставив дверь полуоткрытой, он прошел в спальню. Сразу заметил, что верхнего освещения нет, и включил лампу возле кровати. Она дала мягкий рассеянный свет, вполне достаточный для работы. Поэт распахнул дверь гардеробной. Ему не терпелось прикоснуться к покровам своей возлюбленной.

Гардеробная была битком набита одеждой на вешалках. Он хватал ее охапками и относил в ванную. Это были в основном платья самых разных фасонов, из разных тканей. Дрожа всем телом, он щупал костюмы из полиэстра и хлопчатобумажные блузки, брючки до колен из искусственного шелка и деловые твидовые жакеты. В полосочку, в клеточку, в горошек – все это было таким женственным, все говорило о тонкой, взыскующей истины душе Линды Деверсон. «Она сама себя не знает, – подумал он, – поэтому покупает вещи в разных стилях, отражающих натуру, которой могла бы стать».

Он унес одежду обратно в спальню и развесил все, как было раньше, а потом отправился на поиски дальнейших доказательств целомудрия Линды. Он обнаружил их на телефонном столике: все номера в ее записной книжке принадлежали женщинам. Сердце подпрыгнуло от радости. Он пошел на кухню и начал рыться под раковиной. Нашел банку черной краски и крепкую малярную кисть. Он вскрыл банку, набрал на кисть побольше краски и намалевал на кухонной стене:

Клэнтон – 14-я улица – Калвер-Сити – Да здравствует наша раса!

Чтобы все выглядело еще убедительнее, он унес с собой тостер и портативный магнитофон.

Ощупывая тостер на соседнем сиденье, он вернулся к зданию Института синергетики силового поля, снял прерыватель тока с машины Линды Деверсон и поехал домой – размышлять о тонкой душе своей женщины.

На следующей неделе, в среду, в Институте синергетики силового поля был назначен первый вечер вопросов и ответов. Он купил билет за два дня в магазине «Тикертон», неподалеку от своей мастерской. Интересно, о чем Линда будет спрашивать методистов института? До сих пор те не имели никакой обратной связи со своими учениками. Он не сомневался, что его возлюбленная сформулирует толковые вопросы, полные здравого скептицизма.

У здания института стоял пикет религиозных фанатиков, размахивающих плакатами: «Синергетика – грех! Иисус – вот единственный путь!» Он посмеялся, проходя мимо. Он всегда находил Иисуса несколько вульгарным. Один из фанатиков заметил ироническую улыбку у него на лице и спросил, доводилось ли ему спасать души.

– Раз двадцать, – ответил он.

У фанатика отвисла челюсть. Ему не раз приходилось становиться жертвой святотатственных шуток, но это было что-то новенькое. Он посторонился и пропустил внешне ничем не примечательного еретика в институт.

Войдя в здание, он отдал билет охраннику, а тот вручил ему большую подушку и показал, где находится актовый зал. Он прошел по коридору, увешанному фотографиями знаменитых членов Института синергетики силового поля, и попал в огромное помещение, по которому люди перемещались группками, возбужденно переговариваясь и оглядывая вновь прибывших. Он переместился в заднюю часть зала, взбил свою подушку и сел, не отрывая глаз от пола.

Через минуту вошла она и положила на пол свою подушку в нескольких шагах от него. Сердце содрогнулось и заколотилось так сильно, что, казалось, вот-вот заглушит громкий психотреп, висевший в воздухе. Упорно глядя на свои колени, он принял позу медитации в надежде помешать Линде завести разговор, если бы ей вдруг вздумалось обратиться к нему с каким-то вопросом. Он так крепко зажмурил глаза и с такой силой стиснул руки, словно ожидал, что в помещении взорвется бомба.

Свет в комнате постепенно тускнел, значит, сеанс сейчас начнется. Все разговоры стихли, стало темно, и в зале загорелись свечи. Внезапная темнота охватила его любовными объятьями. Он повернул голову и бросил взгляд на освещенный свечами силуэт Линды. «Моя, – сказал он себе, – моя».

Раздались звуки цитры, усиленные мощным громкоговорителем. Потом они затихли, сменившись вкрадчивым мужским голосом:

– Почувствуйте, как поля, отделяющие вас от вашего великого «я», начинают рассеиваться. Почувствуйте, как ваше внутреннее «я» сливается с синергией других силовых полей, настроенных на одну волну, для высвобождения истинной энергии и единения. Почувствуйте свое слияние со всем тем добрым, что есть в космосе.

Голос упал до шепота.

– Сегодня я здесь для общения с вами на личном уровне, я здесь для того, чтобы помочь вам применить принципы синергетики силового поля к вашей личной жизни. Это ваше третье занятие; у вас есть возможность изменить свою жизнь навсегда, но я уверен, что у вас много вопросов. Вот почему я здесь. Свет, пожалуйста!

Вспыхнувший свет ослепил поэта. Осторожно переведя дух, чтобы не потерять контроль над собой, оноткрыл глаза и увидел, как молодой человек с серебристыми волосами в темно-синем блейзере подходит к украшенной цветами кафедре в передней части зала. Его приветствовали бешеными аплодисментами и полными обожания взглядами.

– Спасибо, – поблагодарил докладчик. – Вопросы?

Пожилой мужчина, сидевший перед самой кафедрой, поднял руку:

– Да, у меня есть вопрос. Что вы собираетесь предпринять насчет ниггеров?

Лицо человека на кафедре побагровело.

– Ну, я не думаю, что это имеет отношение к теме нашей беседы, – начал он. – Полагаю…

– А я думаю! – заорал старик. – Вы, парни, взяли это здание у клуба «Лось», вы обязаны заниматься проблемой ниггеров. Это ваш гражданский долг!

Старик огляделся в поисках поддержки, но встретил лишь враждебные взгляды и недоуменное пожимание плечами. Мужчина на кафедре щелкнул пальцами, и два здоровых подростка в блейзерах вошли в зал.

Старик продолжал разоряться:

– Я тридцать восемь лет состоял членом ложи Лосей и проклинаю тот день, когда мы продали дом вам, соплякам! Я подам заявление в комиссию по районированию и добьюсь распоряжения, чтобы всех ниггеров и чокнутых клерикалов выселили на юг от Уилшира! Я порядочный член…

Подростки подхватили старика за руки и за ноги. Он брыкался, кусался и орал, но его вынесли из зала.

Мужчина на кафедре призвал к спокойствию, вскинув руки молитвенным жестом, чтобы заглушить поднявшийся ропот, сопровождавший изгнание старика. Проведя рукой по своим серебристым волосам, он сказал:

– Вот сейчас вы видели человека с низкой синергией кармы! Расизм – это загрязненные чакры! А теперь…

Линда Деверсон энергично вскинула руку:

– У меня есть вопрос. Он касается этого старика. Допустим, у него скверное внутреннее «я» и все его силовые поля так изуродованы страхом и гневом, что у него ничего не осталось, кроме злобы. А что, если в нем сохранилось единственное зернышко добра, здорового любопытства, и именно оно привело его сюда сегодня? Он заплатил за участие в сегодняшней встрече, он…

– Деньги ему вернут, – перебил человек на кафедре.

– Я не об этом говорю! – возмутилась Линда. – Я вовсе не это имела в виду! Неужели вы не понимаете? Нельзя просто вышвырнуть его вон с дешевой шуткой о грязных чакрах! Неужели вы…

Линда ударила кулаками по подушке, вскочила на ноги и выбежала за дверь.

– Пусть уходит! – сказал лидер группы. – Деньги ей вернут. Если она оставит нашу программу, ей же будет хуже. Она сама заплатит за свои чакры!

Едва сдерживая волнение, он поднялся, чтобы последовать за Линдой, и его чуть не сбила с ног высокая полногрудая женщина в вельветовом брючном костюме, тоже спешившая выйти из зала. Добравшись наконец до стоянки, он увидел, что эта женщина разговаривает с Линдой, а та курит сигарету и утирает сердитые слезы. Спрятавшись за высокой живой изгородью, он слышал их разговор до последнего слова.

– Черт, черт, черт, – бормотала Линда.

– Не бери в голову, – успокаивала женщина. – Забудь. Где-то теряешь, где-то находишь. Я искала столько лет… Уж побольше, чем ты, поверь. Прислушайся к голосу опыта.

Линда засмеялась.

– Пожалуй, ты права. Бог свидетель, мне бы сейчас не помешал глоток чего-нибудь покрепче!

– Мне бы тоже не помешал, – поддержала женщина. – Ты не против скотча?

– Я с удовольствием!

– Отлично. У меня дома есть бутылка «Чивас». Я живу в Палисейдс. Ты на машине?

– Да.

– Поехали?

Линда кивнула и затоптала окурок.

– Конечно.

Он последовал за ними по извилистым улочкам Санта-Моника-Каньон к тихому кварталу больших особняков с просторными лужайками. Проследил, как первая машина засигналила поворотными огнями направо и въехала на длинную полукруглую подъездную аллею. Линда повернула за ней и остановилась сзади. Он проехал мимо и припарковался на углу, а затем невозмутимо вернулся к дому, в который вошли женщины.

Лужайка, огороженная по периметру высокими кустами гибискуса, окружала дом со всех сторон. Он шел вдоль этих кустов, держась в тени, завернул за угол и увидел обеих женщин. Они сидели в уютном кабинете в поставленных рядом мягких креслах. Низко пригибаясь, он подбежал к дому. Голосов он не слышал и, словно в немом кино, наблюдал, как Линда смеется и потягивает шотландский виски. Он принялся фантазировать, воображая, что это она у него в гостях, смеется его шуткам и юмористическим стихам, написанным специально для нее. Другая женщина тоже смеялась и хлопала себя по колену, то и дело подливая в стакан Линды виски из бутылки, стоявшей на кофейном столике.

Поэт смотрел в окно не отрываясь, поглощенный смехом Линды, и вдруг понял, что дела идут совсем не так, как он себе представлял. Случилось нечто непоправимое. Инстинкт никогда его не подводил, но он только-только начал догадываться о причинах своей тревоги, когда увидел, как женщины, двигаясь очень медленно и совершенно синхронно, придвинулись друг к другу, их губы соприкоснулись – сначала робко, потом жадно. Они страстно обнялись, опрокинув бутылку виски. Поэт не выдержал и закричал, но тут же зажал себе рот, задушил свой крик. Он замахнулся свободной рукой, сжав ее в кулак, чтобы разбить окно, но вовремя опомнился и вместо этого стукнул по земле.

Он опять заглянул в окно. Женщин нигде не было видно. Поэт в отчаянии прижался лицом к стеклу, вытянул шею, едва не оторвав ее от плеч, и увидел. Увидел две пары голых ног. Они сплетались, перекрещивались, скользили и упирались в пол. Тут он все-таки закричал, и потусторонний, полный ужаса звук собственного голоса вынес его обратно на улицу. Он бежал, пока не задохнулся. Ноги подламывались. Он рухнул на колени и замер, пока утешительные образы первых двадцати возлюбленных проносились перед его мысленным взором. Он вспомнил, какими они были в минуты спасения, вспомнил, как походили на тех, что предали его первую возлюбленную много лет назад.

Вдохновленный праведностью своей цели, он поднялся с земли и вернулся к машине.

* * *

Повседневная работа помогла ему пережить следующую неделю, удержала от поспешных и отчаянных действий, хотя воспоминания об измене, накатывающие с неумолимостью морского прибоя, толкали его на скорую расправу.

Он работал в ателье с девяти утра до пяти вечера, потом прослушивал звонки, поступившие на автоответчик. Приглашения на съемки свадеб накапливались. Впрочем, так всегда бывало по весне. В этот год он мог позволить себе выбирать. По вечерам он встречался с заботливыми родителями молодых обрученных пар и рассматривал их заявки, хотя считалось, что это они его нанимают. Никакого уродства, никаких жирных кабанов, решил он. Перед его камерой будут стоять только красивые и стройные молодые люди. Он имел право себя побаловать.

Покончив с делами, он отправлялся в Палисейдс и наблюдал, как Линда Деверсон и Кэрол Марч занимаются любовью. Затянутый в черное трико с головы до ног, он влезал на стоящий в тени телеграфный столб и смотрел через окно спальни на втором этаже, как женщины спариваются на водяном матраце, застеленном простыней. Около полуночи, когда его руки, часами стискивавшие грубую древесину телеграфного столба, уже немели, он видел, как Линда, пресыщенная блудом, встает с постели и одевается, хотя Кэрол всякий раз уговаривала ее остаться до утра. Одна и та же сцена повторялась каждый вечер; его мозг, сознательно отключенный, пока он смотрел на их любовные утехи, просыпался, как по будильнику, едва Линда покидала свою подругу. Почему Линда уходит? Может быть, подавленное чувство вины всплывает на поверхность? Может, подсознательно она сожалеет, что так унизила себя?

Затем он слезал со столба и бежал к своей машине, успевая забраться на сиденье в тот самый миг, когда Линда выходила из дверей, и ехал, не включая фар, следом за ее «камаро». Он не спускал глаз с габаритных огней, пока она добиралась до дома по самой живописной дороге на свете. Ей как будто требовалась прививка красоты после всех тех мерзостей, которыми она занималась на водяном матраце. Держась на безопасном расстоянии, он провожал ее до перекрестка Сансет с прибрежной автострадой, размышляя о том, как и когда принесет ей спасение.

Потратив еще две недели на пристальное наблюдение, он записал в своем дневнике:

7 июня 1982 года

Линда Деверсон – трагическая жертва нынешних времен. Ее чувственность саморазрушительно, но она свидетельствует о сильной потребности в материнской любви. Марч спекулирует на этом, она вампир. Линда остается неудовлетворенной как в своей чувственности, так и в желании обрести мать (эта Марч старше ее лет на пятнадцать, по крайней мере). Ее полуночные путешествия по самым красивым и одухотворенным местам Палисейдс и Санта-Моники сами по себе говорят как о чувстве вины, так и о ее тонкой ищущей натуре. Ее потребность в красоте особенно сильна после актов саморазрушения. Я должен взять ее в такую минуту: именно в этот миг к ней должно прийти спасение.

Знание местности вселило в него смелость. Он перестал думать о времени и с головой ушел в ухаживание. Но ночные бдения сказались на его повседневной работе. Он начал допускать ошибки: целые ролики плохо отснятой или даже засвеченной пленки, опоздания, пропущенные по забывчивости деловые встречи, засунутые неизвестно куда заказы. Так не могло продолжаться, и он знал, как положить этому конец. Надо завершить ухаживание за Линдой Деверсон.

Он назначил дату: вторник, четырнадцатое июня. Через три дня. Его охватила неудержимая дрожь предвкушения.

В понедельник, тринадцатого июня, он отправился в автомагазин и купил канистру машинного масла, потом поехал на автомобильную свалку и сказал владельцу, что ему нужны хромированные украшения на капот. Пока владелец бегал в поисках украшений, он собрал с земли несколько пригоршней металлической стружки и ссыпал их в бумажный пакет. Через несколько минут хозяин свалки вернулся, размахивая хромированным бульдогом. Он в этот день решил проявить щедрость и предложил владельцу десять долларов. Тот их принял. На обратном пути в мастерскую через переезд Кахуэнга он выбросил бульдога в окно и засмеялся, когда фигурка со стуком скатилась с дороги.

День обручения был тщательно спланирован и рассчитан по секундам. Поднявшись утром с постели, он выставил в витрину табличку «Закрыто по болезни» и вернулся в квартиру, где включил свою пленку для медитации, глядя на фотографии Линды Деверсон. Затем он уничтожил страницы своего дневника с упоминанием о ней и предпринял длительную прогулку – дошел до самого парка Эхо, где провел несколько часов: катался в лодке по озеру и кормил уток. С наступлением вечера он упаковал инструменты для обручения, сложил их в багажник машины и отправился на свидание с возлюбленной.

В восемь сорок пять он припарковался за четыре дома от особняка Кэрол Марч, поглядывая то на безлюдную улицу, то на часы на приборном щитке. В девять ноль три Линда Деверсон въехала на подъездную аллею. Он чуть в обморок не упал, до того хорошо все складывалось. Она прибыла как раз вовремя.

Он поехал к Санта-Моника-Каньон, на перекресток Уэст-Ченнел-роуд и Бискейн, туда, где Уэст-Ченнел разветвлялась и правое ответвление вело на площадку для пикников со столами и качелями. Если его расчеты верны, Линда проедет здесь ровно через десять минут после полуночи. Он остановил машину сбоку от дороги, прямо на краю парка, где ее скрывали от улицы ряды платанов. А потом опять отправился на долгую прогулку.

Вернулся он в одиннадцать сорок и вынул из багажника свое оборудование. Первым делом надел костюм смотрителя парка, состоящий из шляпы медвежонка Смоки, зеленой рубахи со штанами и широким ремнем с инструментами. Потом собрал козлы со знаком объезда и отнес их на развилку.

Затем он вытащил канистру с пятью галлонами машинного масла на середину улицы и разлил его по асфальту перед самым знаком объезда, смешав с металлической стружкой. Получилось целое озеро скользкого, поблескивающего масла, ощетинившееся острой сталью. Теперь ему оставалось только ждать.

В одиннадцать пятьдесят две он услышал шум приближающегося автомобиля. Когда появились огни, его тело содрогнулось, и пришлось силой воли удерживать на месте содержимое кишечника и мочевого пузыря.

Автомобиль замедлил ход, приближаясь к знаку объезда, затормозил и повернул направо. Потом машину занесло на масляной луже, она пошла юзом и врезалась в козлы. Раздался треск ломающейся древесины, и со звуком, подобным выстрелам, лопнули обе задние шины. Машина остановилась, Линда вышла, хлопнув дверцей и бормоча себе под нос:

– О, черт! Вот дерьмо!

Она обогнула машину, чтобы оценить ущерб. Собрав воедино всю обходительность, на какую был способен, он вышел из-за деревьев и окликнул ее:

– С вами все в порядке, мисс? Здорово же вас занесло!

– Я в порядке, – откликнулась Линда. – Но моя машина!

Он вынул из кармана рабочего пояса фонарик и посветил в темноту, несколько раз провел широкой дугой по земле, затем направил луч на свою возлюбленную.

Она улыбнулась, заметив его шляпу – медвежонок Смоки, спешащий на помощь. Хорошо, что свою последнюю сигарету она выкурила у Кэрол.

– Господи, я так рада, что вы здесь! – воскликнула она. – Я увидела знак объезда, а потом меня занесло. Там было скользко. По-моему, у меня обе задние шины полетели.

– Ничего страшного, – успокоил он. – Моя сторожка тут неподалеку. Мы позвоним на круглосуточную станцию обслуживания.

– Боже, какая досада! – продолжала Линда, протянув руку своему спасителю. – Вы просто не представляете, как я рада вас видеть.

Он смешался, когда она его коснулась, и сказал, охваченный радостью:

– Я так долго тебя любил. С тех пор, как мы оба были детьми. С тех самых…

– Какого черта… – ахнула Линда. – Кто вы, черт подери, та…

Она начала пятиться, но споткнулась и упала на землю. Он нагнулся и протянул руку, чтобы помочь ей подняться.

– Нет, прошу вас, – прошептала она, отползая.

Он нащупал на поясе и отцепил двусторонний пожарный топорик, снова нагнулся, схватил Линду за запястье и рывком заставил ее подняться. Одновременно другой рукой он со всего размаха обрушил топор ей на голову. Череп Линды раскололся, кровь и мозги брызнули в воздух. Все происходило как при замедленной съемке, его любовь словно повисла в воздухе тысячами крошечных вселенных. Он замахивался топором и обрушивал его вниз снова и снова, пока не промок от крови. Кровь была у него на лице, попала в рот, проникла в мозг, вся его душа стала ярко-красной, как День святого Валентина, как цветы, которые он назавтра собирался послать своей подлинной возлюбленной.

– Для тебя, для тебя, все для тебя, – прошептал поэт, покинув останки Линды Деверсон и направляясь к своей машине, – моя душа, моя жизнь – все для тебя.

Глава 4

Сержант детективного отдела Ллойд Хопкинс отметил семнадцатую годовщину службы в департаменте полиции Лос-Анджелеса в своей обычной манере: захватил компьютерную распечатку недавних преступлений и отчеты о допросах на месте, составленные в участке Рэмпарт, после чего отправился в район своего детства. Ему хотелось вдохнуть воздух прошлого и настоящего с высоты семнадцатилетней службы по защите невинности.

Октябрьский день выдался облачным и теплым, почти жарким. Ллойд сел в свой «матадор» без опознавательных знаков на стоянке у центрального участка полиции и поехал на запад по бульвару Сансет, вспоминая прошедшие полтора с лишним десятилетия. Исполнились его заветные желания: у него была работа, жена и три чудесные дочки. Работа приносила ему и удовольствие, и волнение, и печаль. Семья была крепкой благодаря их с Дженис совместным усилиям. Дочери дарили ему чистую радость, и, не будь у него другого смысла в жизни, стоило жить хотя бы ради них. Правда, особых восторгов Ллойд не испытывал, но, охваченный ностальгическими воспоминаниями, великодушно приписан их отсутствие своей зрелости. Ему уже сорок, а не двадцать три. Последние семнадцать лет помогли осознать – твои запросы сильно уменьшаются по мере того, как ты осознаешь, насколько у всего остального человечества мозги набекрень. Приходится разрываться между сотнями вроде бы противоречащих друг другу устремлений, чтобы не дать угаснуть своей главной мечте.

А самая злая ирония состояла в том, подумал он, притормозив на красный свет на перекрестке Сансет и Эхо-парка и закрыв все окна в машине, чтобы отгородиться от уличного шума, что эти устремления – в полном противоречии с его пресвитерианским браком – всегда вели к женщинам. Этой иронии сильная, верная и стойкая Дженис никогда не поймет. Чувствуя, что его размышления заходят слишком далеко, Ллойд тронул машину с места и заговорил вслух. Ему хотелось выговориться, хотя вокруг никого не было.

– У нас ничего не вышло бы, Дженис, если бы я не мог время от времени вырываться на волю. Копились бы всякие мелочи, и в конце концов я бы просто взорвался. И ты бы меня возненавидела. Девочки стали бы меня ненавидеть. Вот почему я это делаю. Вот почему я… – Ллойд не смог заставить себя произнести слово «изменяю».

Он прервал свои размышления и въехал на стоянку у винного магазина. Потом вынул из кармана компьютерные распечатки и начал их просматривать.

Листы были розоватые с черным шрифтом, пробитые по краю перфорацией с вроде бы случайным расположением дырочек. Ллойд перелистал их, расположил в хронологическом порядке, начиная с пятнадцатого сентября 1982 года. Его разум, освободившийся от посторонних мыслей, просеивал короткие отчеты об изнасилованиях, ограблениях, магазинных кражах, случаях вандализма. Орудия преступлений – от дробовиков до бейсбольных бит – перечислялись скупо, с множеством сокращений. Ллойд перечитал отчеты трижды, чувствуя, как с каждым разом отдельные цифры и факты все глубже врезаются в память. Он мысленно благословил Эвелин Вуд и ее метод, позволявший ему поглощать печатный текст со скоростью три тысячи слов в минуту.

От рапортов он перешел к допросам на месте, касавшимся людей, остановленных на улице, задержанных на сорок восемь часов, допрошенных и отпущенных. Ллойд перечитал их четырежды, все больше убеждаясь, что тут должна быть какая-то связь. Он уже готовился перечитать документы еще раз, когда заметил эту связь, буквально бросающуюся в глаза. Лихорадочно перелистывая розоватые, скручивающиеся в рулоны листы, он нашел совпадение. Отчет от шестого октября 1982 года. Вооруженное ограбление.

Около половины двенадцатого ночи в четверг, шестого октября, бар «Черная кошка» на углу Сансет и Вандом ограбили два мексиканца. Возраст не установлен, лишь неопределенно замечено, что они были молоды. На головах шелковые чулки, маскирующие внешность, вооружены, как сказано в протоколе, «большими» револьверами. Заставили владельца запереть заведение, взломали кассу. Всех посетителей положили на пол лицом вниз, отобрали кошельки, портмоне и драгоценности. Через минуту сбежали, предупредив пострадавших, что «огневая поддержка» будет дежурить у бара еще двадцать минут. Перед уходом перерезали две телефонные линии. Бармен выбежал на улицу через пять минут. Никакой «огневой поддержки» не оказалось.

«Идиоты, – подумал Ллойд. – Рискуют минимум пятью годами максимум за тысячу долларов». Он перечитал рапорт, составленный патрульным участка Рэмпарт: «7 октября 1982 года, час ноль пять утра. Допрошены двое белых мужчин возле дома номер 2269 по Трейси-стрит. Они пили водку, сидя на крыле „файерберда“ последней модели, номер ХВС 027. Объяснили, что машина принадлежит не им, но они живут в этом доме. Мы с напарником обыскали их – чисто. Получили звонок по телефону, не успели выписать ордер». Ниже напечатано имя офицера.

Ллойд обдумал последние сведения. Грустно, что он лучше знает район, чем офицеры, которые его патрулируют. Дом номер 2269 по Трейси-стрит представлял собой воровской вертеп, сохранившийся с тех дней, когда Ллойд еще учился в средней школе двадцать лет назад. Практически дом для вышедших на свободу. Харизматичный бывший гангстер, спекулировавший с государственными фондами, растратил деньги местных агентств по социальному обеспечению. Когда запахло жареным, он продал дом старому другу из Фолсома, после чего дернул за границу, и никто его больше не видел. Друг живенько нанял хорошего адвоката, чтобы тот помог ему сохранить дом. Он выиграл битву в суде и начал торговать в старом деревянном здании качественной наркотой. Ллойд помнил, как его приятели по школе еще в пятидесятые покупали там косяки. Он знал, что дом продавали и перепродавали. Несколько раз тот переходил из одних бандитских рук в другие и стал известен по всей округе как «гангстерское подворье».

Ллойд завел машину и направился в бар «Черная кошка». Бармен мгновенно распознал в нем копа.

– Да, офицер? – спросил он. – Надеюсь, жалоб нет?

– Никаких, – ответил Ллойд. – Я здесь по поводу ограбления шестого октября. Вы стояли за стойкой в тот вечер?

– Да, я был здесь. А что, вы взяли след? Два детектива заходили на следующий день, и на этом все заглохло.

– Да нет, настоящих следов пока нет. А вы…

Ллойда отвлек музыкальный автомат. Он внезапно ожил и начал изрыгать звуки диско.

– Выключите это, будьте так добры, – попросил Ллойд. – Я не могу состязаться с оркестром.

Бармен засмеялся:

– Да это не оркестр, это «Псы диско». А что, они вам не нравятся?

Поведение бармена так и осталось для Ллойда загадкой: толи он пытается проявить любезность, то ли завлекает его. С гомосексуалистами никогда не знаешь наверняка.

– Может, я старомоден. Просто выключите, хорошо? Сейчас же.

Бармен уловил металлическую нотку в голосе Ллойда и повиновался. Публика зашумела, Когда он вырвал провод из стены, обесточив автомат. Вернувшись за стойку, он спросил, опасливо косясь на Ллойда:

– Так что вы хотели узнать?

Когда музыка смолкла, Ллойд с облегчением перевел дух.

– Только одно, – сказал он. – Вы уверены, что грабители были мексиканцами?

– Нет, не уверен.

– Разве вы не…

– Они были в масках, офицер. Я чего сказал копам? Что они говорили по-английски с мексиканским акцентом. Вот и все.

– Спасибо, – поблагодарил Ллойд и вышел из бара к своей машине.

Он поехал прямо к дому номер 2269 по Трейси-стрит – «гангстерскому подворью». Как и ожидалось, старый дом был пуст. Паутина, пыль и использованные презервативы покрывали выщербленный дощатый пол. Ллойд знал, что увидит свежие следы в пыли на полу, и оказался прав. Следы были отчетливыми и вели на кухню. Вся сантехника выдрана из стен, на полу крысиный помет. Ллойд открывал дверцы шкафчиков, выдвигал ящики, но находил только пыль, паутину и заплесневелые, кишащие личинками продукты. Потом он снял крышку с расписанной цветочным узором хлебной корзинки и захохотал от радости, обнаружив там новенькую коробку патронов «ремингтон» тридцать восьмого калибра с полым наконечником и две пары шелковых чулок «Чистая энергия».

– Спасибо тебе, гнездовье моей юности! – крикнул Ллойд.

Телефонные звонки в Калифорнийский департамент регистрации автомобилей и в архив департамента полиции Лос-Анджелеса подтвердили его догадки: «понтиак-файерберд» 1979 года выпуска, номер ХВС 027, был зарегистрирован на имя Ричарда Дугласа Уилсона, проживающего в доме номер 11879 по Сатикой-стрит, Ван-Нис. В полицейском архиве Ллойд нашел все недостающие сведения. Ричард Дуглас Уилсон, белый мужчина, возраст – тридцать четыре года, дважды осужденный за вооруженное ограбление, недавно освободился условно-досрочно из тюрьмы Сан-Квентин, отбыв три с половиной года по пятилетнему приговору.

Сердце Ллойда лопалось от гордости, когда он сделал из телефона-автомата третий звонок. На этот раз он звонил домой своему бывшему учителю и нынешнему последователю, капитану Артуру Пелтцу.

– Датч? Это Ллойд. Чем занимаешься?

Пелтц зевнул в трубку.

– Прилег вздремнуть, Ллойд. У меня сегодня выходной. Я старый человек, мне нужна сиеста после обеда. А в чем дело? Голос у тебя такой, будто ты выиграл в лотерею.

Ллойд засмеялся:

– Я выиграл в лотерею. Хочешь зацапать парочку вооруженных грабителей?

– Только ты и я?

– Ну да. А в чем проблема? Мы это делали миллион раз.

– Да уж не меньше миллиона. Я бы сказал, пару миллионов раз. Засада?

– Да, у парня хаза в Ван-Нисе. В участке Ван-Нис через час?

– Я там буду. Но если это пустышка, ты угощаешь меня ужином.

– В любом ресторане города, – сказал Ллойд и повесил трубку.

Артур Пелтц первым из полисменов Лос-Анджелеса распознал и объявил во всеуслышание, что Ллойд Хопкинс – гений. Это произошло, когда Ллойд, в то время двадцатисемилетний патрульный, работал в центральном участке. Шел 1969 год. Эра хиппи, любви и добрых флюидов кончилась, оставив за собой тяжкое наследие в виде неимущих наркозависимых юнцов, наводнивших бедные районы Лос-Анджелеса. Они просили милостыню, подворовывали в магазинах, спали в парках, на задних дворах и в парадных – словом, способствовали резкому подъему статистики арестов за административные проступки и мелкие кражи, а также за хранение наркотиков.

Добропорядочные граждане Лос-Анджелеса были в ужасе от наплыва хиппи, особенно после того, как двойное убийство Тейт и Лабьянка отнесли на счет Чарльза Мэнсона[9] и его банды длинноволосых. Департаменту полиции Лос-Анджелеса было предписано жестко разобраться с неимущими менестрелями любви, что он и сделал, устраивая рейды по лагерям хиппи, останавливая машины с подозрительного вида длинноволосыми пассажирами и всячески давая им понять, что в Лос-Анджелесе они незваные гости. Результат оказался удовлетворительным: среди хиппи началось движение за жизнь на открытом воздухе в сельской местности и воздержание. Общий лозунг гласил: «Надо остыть». И тут пятеро длинноволосых парней были застрелены на улицах Голливуда за три недели.

Сержанту Артуру Пелтцу, по прозвищу Датч, исполнился тогда сорок один год. Он был детективом отдела убийств, и ему досталось расследование этого дела. Работать оказалось практически не с чем. У него лишь сложилось сильное Подозрение, что убийства незнакомых и никак не связанных друг с другом молодых людей имеют отношение к наркотикам, а так называемые ритуальные знаки на их телах – вырезанная ножом буква «X» – нанесены для отвода глаз.

Выяснение недавнего прошлого убитых ничего не дало. Они были бродягами и существовали в субкультуре бездомных. Датч Пелтц зашел в тупик. Он был интеллектуалом, склонным к созерцанию, поэтому решил взять свой законный двухнедельный отпуск прямо посреди расследования. С рыбалки в Орегоне он вернулся духовно обновленным, с ясной головой и обрадовался, узнав, что за время его отсутствия новых жертв «Охотника на хиппи», как прозвали убийцу в прессе, не обнаружилось. Однако общая криминальная обстановка в Лос-Анджелесе резко ухудшилась. Долину наводнил высококачественный темный героин мексиканского происхождения, а откуда он берется, никто не знал. Инстинкт подсказал Датчу Пелтцу, что героиновая атака и убийства хиппи как-то связаны. Только он понятия не имел, как именно.

Примерно в это же время патрульный офицер Ллойд Хопкинс во время ночного дежурства сказал своему напарнику, что ему хочется сладкого, и предложил заехать куда-нибудь за печеньем или кексами. Напарник в ответ покачал головой: все закрыто в такой поздний час, кроме разве что «Гадостных пончиков». Ллойд взвесил все «за» и «против». Ему зверски хотелось пончиков, но в заведении продавались самые скверные пончики в мире, и продавали их злобные или угодливые мексиканцы.

Тяга к сладостям победила, но мексиканцев на месте не оказалось. У Ллойда челюсть отпала, когда он сел у стойки в «Гадостных пончиках» (на самом деле заведение называлось «Радостные пончики»), единственной точке, открытой всю ночь напролет. Всему свету было известно, что в эти закусочные нанимают исключительно нелегальных эмигрантов. Такова была политика Морриса Дрейфуса, владельца сети, бывшего гангстерского короля, – нанимать нелегалов, платить им ниже минимума, но предоставлять койку в одной из многочисленных принадлежавших ему ночлежек Саутсайда. И вдруг…

Вместо привычного мексиканца Ллойд с изумлением увидел угрюмого длинноволосого хиппи. Тот поставил перед ним чашку кофе и тарелку с тремя глазированными пончиками, после чего удалился в подсобку, оставив стойку без присмотра. До Ллойда донеслось перешептывание, потом хлопнула задняя дверь и послышался шум заводимого двигателя машины. Хиппи появился за прилавком минуту спустя. При этом он всячески старался не встречаться взглядом с Ллойдом. Ллойд понял, что дело тут не только в его униформе. Что-то было не так.

На следующий день, вооружившись телефонной книгой Лос-Анджелеса, Ллойд в цивильном платье объехал двадцать точек фирмы «Гадостные пончики». Везде за прилавком стояли длинноволосые белые мужчины. Дважды он садился у стойки и заказывал кофе, причем оба раза как бы случайно давал продавцу заметить свой нетабельный револьвер тридцать восьмого калибра. Реакция была одинаковой: панический ужас.

«Наркота, – сказал себе Ллойд в тот вечер по дороге домой. – Наркота. Наркота. Но. Есть одно большое „но“. Любой дурак, более или менее знающий, что творится на улицах, увидев такого здорового парня, как я, да еще с короткой стрижкой, сразу поймет – это коп. Оба юнца распознали во мне копа, как только я вошел в дверь. Это моя пушка их так напугала».

Вот тут-то Ллойд и связал «Охотника на хиппи» с вроде бы не имеющим к нему никакого отношения наплывом героина. Вернувшись домой, он позвонил в голливудский полицейский участок, представился, назвал номер своего жетона и попросил соединить его с детективом убойного отдела.

На Датча Пелтца этот высоченный молодой человек произвел куда большее впечатление, чем тот факт, что они оба подумали об одном и том же. Теперь у него появилась версия. Большой Мо Дрейфус толкает наркоту прямо из-под прилавков своих закусочных, и по какой-то, пока неведомой, причине из-за этого погибают люди. И все-таки больше всего его поразил сам молодой Хопкинс, бесспорно наделенный гениальным чутьем в том, что касалось темной стороны жизни.

Пелтц часами слушал рассуждения Ллойда о его желании защищать невинность. Ллойд рассказал ему, как учился выхватывать обрывки разговоров в переполненных ресторанах, как умеет читать по губам, запоминать лица, увиденные мельком, и при этом обязательно скажет, где и когда их видел. Вернувшись домой в тот вечер, Датч Пелтц сказал жене:

– Сегодня я познакомился с гением. Думаю, это изменит меня навсегда.

Слова оказались пророческими.

На следующий день Пелтц начал расследование финансовых операций Морриса Дрейфуса. Он узнал, что Дрейфус переводит свои акции и облигации в наличные и налаживает контакты со своими бывшими дружками-гангстерами, пытаясь продать им сеть закусочных «Гадостные пончики» по бросовой цене. Более углубленный поиск показал, что Дрейфус совсем недавно подал заявку на получение загранпаспорта и продал свои роскошные дома в Палм-Спрингс и Лейк-Эрроухед.

Пелтц начал следить за Дрейфусом и обнаружил, что тот регулярно объезжает свои торговые точки, заходит, делает знак длинноволосому продавцу, закрывается вместе с ним в подсобном помещении и через минуту уезжает. Однажды ночью Пелтц вместе с другим детективом, ветераном Службы по контролю за наркотиками, проследил за Дрейфусом до самого дома Рейеса Медины, мексиканца, считавшегося связным между наркокартелями, выращивающими мак на юге Мексики, и десятками крупных наркодилеров по эту сторону мексиканской границы. Дрейфус пробыл в доме около двух часов и уехал, явно чем-то удрученный.

На следующее утро Пелтц отправился в «Гадостные пончики» на углу Сорок третьей и Норманди. Он поставил машину на противоположной стороне улицы и стал ждать, пока помещение не опустеет. Когда других покупателей не осталось, он вошел внутрь, показал свой жетон и заявил, что ему нужна информация, причем рецепты выпечки пончиков его не интересуют. Юнец попытался сбежать через заднюю дверь, но Пелтц сбил его с ног, повалил пол и шепнул на ухо:

– Где дурь? Где дерьмо, я тебя спрашиваю, чертов хиппушник?

Юнец сдался и выложил всю историю. Пелтц чего-то подобного и ждал.

Мо Дрейфус толкал мексиканский темный героин местным дилерам среднего звена, а те разбавляли его и перепродавали с огромной выгодой. Но кое-чего Пелтц не ожидал. Оказалось, что Дрейфус умирает от рака и накапливает капитал на чрезвычайно дорогое лечение у какого-то чудо-доктора в Бразилии. Прошел слух, что вся торговля наркотиками в «Гадостных пончиках» должна прекратиться на будущей неделе, когда новый хозяин примет дела. К тому времени Мо будет уже на пути в Бразилию, а с продавцами-толкачами свяжется некий «богатый мексиканец» и раздаст им всем «выходное пособие».

Обнаружив три унции героина под прилавком, Пелтц надел на юнца наручники и отвез его в центральную тюрьму, где тот был зарегистрирован как важный свидетель. Потом Пелтц поднялся на лифте на восьмой этаж, в штаб-квартиру отдела наркотиков полиции Лос-Анджелеса.

Через два часа, получив ордер на обыск и арест, четыре вооруженных детектива ворвались в дом Морриса Дрейфуса и арестовали его за обладание героином, хранение с целью распространения, продажу опасных для жизни наркотиков и криминальный заговор. Оказавшись в камере, Моррис Дрейфус вопреки совету своего адвоката сделал признание, окончательно убедившее Датча Пелтца в гениальности Ллойда Хопкинса. Понизив голос, Дрейфус рассказал, что за убийством пятерых хиппи стоял «эскадрон смерти» из нелегальных эмигрантов. И еще он признался, что эти нелегалы требуют с него двести пятьдесят тысяч долларов отступного за массовое увольнение. Убийство хиппи было актом устрашения. Выбирали их по случайному принципу, чтобы отвлечь внимание от сети закусочных «Гадостные пончики».

На следующий день дюжина черно-белых полицейских машин отрезала с обеих сторон квартала дом номер 1100 по Уобуш-стрит в Восточном Лос-Анджелесе. Офицеры в бронежилетах, вооруженные модернизированными АК-47, окружили дом, в котором базировался «эскадрон смерти», взломали парадную дверь и произвели предупредительные выстрелы поверх голов четырех мужчин и трех женщин, мирно поедавших завтрак. Эти семеро стоически дали заковать себя в наручники, затем поисковая группа осмотрела весь дом. Всего было арестовано одиннадцать человек. После изматывающих многочасовых допросов трое мужчин признались в голливудских убийствах. Их осудили по пяти эпизодам и приговорили к пожизненным срокам.

Получив признания, Датч Пелтц отправился на поиски Ллойда Хопкинса. Тот как раз сменялся с дежурства на парковке центрального участка. Почувствовав хлопок по плечу, Ллойд обернулся и увидел нервно переминающегося с ноги на ногу Пелтца. В его взгляде он Прочел то, что можно было назвать только чистой любовью.

– Спасибо, малыш, – произнес Пелтц. – Ты меня урыл. Я хотел сказать…

– Никто бы вам не поверил, – перебил его Ллойд. – Пусть все остается как есть.

– Ты не хочешь…

– Вы сделали всю работу, сержант. Я лишь выдвинул версию.

Пелтц так хохотал, что Ллойд испугался, как бы его не хватил удар. Отсмеявшись, Датч перевел дух и спросил:

– Кто ты такой?

Ллойд поправил антенну на своей машине и тихо сказал:

– Я не знаю. Разрази меня гром, не знаю.

– Я мог бы тебя научить кой-чему, – продолжал Датч Пелтц. – Я одиннадцать лет пашу в убойном отделе. Могу дать тебе кучу верных практических советов, поделиться опытом. Чего-чего, а опыта мне не занимать.

– А чего вы хотите от меня?

Пелтц ненадолго задумался.

– Думаю, мне просто хочется узнать тебя поближе.

Мужчины долго смотрели друг на друга в молчании.

Потом Ллойд медленно протянул руку. Их судьбы были решены.

В этой паре именно Ллойд почти с самого начала стал учителем. Датч делился с ним знаниями и опытом. Он рассказывал истории, а Ллойд находил в них скрытую правду человеческих страстей, выводил ее на свет и рассматривал под лупой. Сотни часов они провели в разговорах, перебирая старые преступления и обсуждая самые разные темы: от женской одежды, отражающей характер владелицы, до грабителей с собаками, которые используют своих питомцев, чтобы отвлечь внимание. Каждый из них нашел в другом тихую гавань. Ллойд знал, что перед ним единственный в мире коп, который не покосится на него с подозрением, когда он попятится от звуков радио, не заупрямится, если Ллойд захочет сделать все по-своему. Датч знал, что наконец-то нашел полицейского с высочайшим интеллектом. Когда Ллойд сдал экзамен на звание сержанта, именно Датч потянул за нужные ниточки, чтобы его перевели в следственный отдел. В свое время ему многие задолжали, и он выбрал именно этот случай, дабы попросить об ответной услуге.

После этого Ллойд Хопкинс смог в полной мере раскрыть свои способности и получил ошеломляющие результаты: наибольшее число арестов с последующим осуждением по сравнению с любым другим офицером полиции Лос-Анджелеса за всю историю существования департамента. И это всего за пять лет. Репутация Ллойда выросла настолько, что он попросил и получил почти полную свободу действий. С ним считались и даже советовались самые закоренелые ретрограды среди полисменов. А Датч Пелтц смотрел на все это с радостью, готовый плыть в кильватере гения, тем более что дорогу ему прокладывал человек, которого он полюбил больше жизни.

Ллойд нашел Датча Пелтца в помещении для переклички полицейского участка района Ван-Нис. Тот бродил вдоль стены, перечитывая отчеты о преступлениях, прикрепленные к доскам для бюллетеней. Ллойд кашлянул. Его старший товарищ повернулся и вскинул руки, словно собираясь капитулировать.

– Господи, Ллойд, – воскликнул он, – когда же, во имя всего святого, ты научишься не подкрадываться к друзьям так тихо? Медведь гризли с повадками кота. Господи, помилуй!

Ллойд засмеялся. Он знал, что это проявление любви. Ему было приятно.

– Ты тоже хорошо выглядишь, Датч. Сидячая работа, а все худеешь. Чудеса, да и только!

Датч крепко тряхнул его руку, сжав ее обеими ладонями.

– Никаких чудес, малыш. Я и бросив курить, тоже похудел. Итак, что у нас есть?

– Вооруженный бандит. Работает в паре. Имеет хазу на Сатикой. Я подумал: не съездить ли нам вдвоем? Посмотрим, на месте ли его машина. Если он дома, вызовем подкрепление. Если нет, подождем и возьмем его сами. Как тебе такой план?

– Мне нравится. Я захватил помпу Итака.[10] Как звать этого красавца?

– Ричард Дуглас Уилсон, белый, тридцать четыре года. Две ходки в Сан-Квентин.

– Надо же, какой симпатяга!

– Просто титан среди подонков.

– Остальное доскажешь в машине, хорошо?

– Да, поехали.

Ричарда Дугласа Уилсона дома не оказалось. Проверив все доступное уличное пространство, переулки и автомобильную стоянку в квартале от дома номер 11879 по Сатикой-стрит в поисках «файерберда» семьдесят девятого года выпуска, Ллойд обошел кругом ветхий двухэтажный многоквартирный дом. Судя по почтовому ящику, Уилсон жил в квартире четырнадцать. Затянутое москитной сеткой окно со скользящей рамой было открыто. Он заглянул внутрь и вернулся к Датчу, который припарковался на другой стороне улицы в тени наклонного съезда на автомагистраль.

– Ни машины, ни Уилсона, Датч, – сказал Ллойд. – Я заглянул в окно: новенькое стерео, новый телевизор, новая одежда. Новые деньги.

Датч расхохотался.

– Ты доволен, Ллойд?

– Да, доволен. А ты?

– Главное, чтобы ты был доволен, малыш.

Полисмены приготовились ждать. Датч прихватил термос с кофе, и когда сгустились сумерки, а жара смягчилась, налил две чашки. Передав одну из них Ллойду, он нарушил долгое дружеское молчание:

– Я тут на днях повстречался с Дженис. Надо было свидетельствовать по делу одного моего старого осведомителя в Санта-Монике. Он попался на ограблении первой степени, и я поехал разжалобить окружного прокурора. Хотел объяснить ему, что парень сильно подсел на иглу, так, может, он замолвит словечко судье, чтобы его записали в программу реабилитации. Ну, словом, зашел я в кафе, а там Дженис. И ее знакомый педик показывает ей образцы тканей из такой штуки… вроде скоросшивателя. Прямо-таки наседает, чтобы она купила. Ну, в общем, педик уходит, виляя задницей, а Дженис приглашает меня присесть. Говорит, мол, в магазине у нее все хорошо, о нем идет добрая слава, девочки здоровы. А ты слишком много работаешь, но на это жаловаться бесполезно, тебя переделать невозможно. Но вид у нее недовольный, я бы даже сказал, очень недовольный, и я бросаюсь тебе на помощь. Говорю: «Гений живет по своим законам, милая. Ллойд тебя любит. Со временем он переменится». И тут вдруг Дженис как закричит на меня: «Ллойд на это не способен, а его гребаной любви мне мало!» Вот так, Ллойд. Так она и сказала. Я пытаюсь сменить тему, но Дженис продолжает тебя поносить. Потом вскакивает, целует меня в щеку и говорит: «Извини, Датч, я просто стерва». И убегает из кафе.

Датч замолчал, пытаясь найти достойные слова для завершения своей истории.

– Я просто подумал: надо бы тебе рассказать, – выговорил он наконец. – Я считаю, напарники не должны ничего скрывать друг от друга.

Ллойд тихонько потягивал кофе, охваченный бурей эмоций. Так всегда бывало, когда он чувствовал, что мечта его жизни дает трещину.

– Так в чем суть, напарник? – спросил он.

– Суть?

– В чем фишка, дурья твоя башка? В чем скрытый смысл? Уж кому знать, как не тебе? Я же тебя учил! Что Дженис на самом деле пыталась тебе сказать?

Датч проглотил оскорбление и выдал:

– Думаю, она знает, что ты таскаешься за юбками, умник. Знает, что лучший из лучших в полиции Лос-Анджелеса не пропускает ни одной юбки и трахает целую кучу срамных девок, причем ни одна из этих куколок не стоит и подметки женщины, на которой он женат. Вот что я думаю.

Ллойд замер, не давая воли гневу. Трещины в мечте его жизни превратились в щели. Он тихо покачал головой, подыскивая строительный раствор, чтобы их заделать.

– Ты ошибаешься. – Он дружески сжал плечо Датча. – Я думаю, Дженис дала бы мне знать. И вот еще что, Датч. Другие женщины в моей жизни – это не срамные девки.

– А кто ж они, по-твоему?

– Просто женщины. И я люблю их.

– Ты их любишь?

В ту самую минуту, как эти слова сорвались с его губ, Ллойд понял,что это один из тех моментов, которыми он будет гордиться всю жизнь.

– Да. Я люблю всех женщин, с которыми сплю, и я люблю своих дочерей и свою жену.

Проведя четыре часа в молчаливом наблюдении, Датч опустил голову на локоть, выставленный в открытое окно машины, и задремал на водительском сиденье. Ллойд не спал – пил кофе и не сводил глаз с дома номер 11879 по Сатикой-стрит. В одиннадцатом часу вечера он увидел, как «файерберд» последней модели подъезжает к дому и останавливается.

Он разбудил Датча, толкнув локтем в бок, и тут же зажал ему рот ладонью.

– Наш друг здесь, Датч. Только что подъехал, еще не вышел из машины. Думаю, нам надо вылезти с моей стороны и накрыть его сзади.

Датч кивнул и передал Ллойду свое помповое ружье. Тот выбрался из машины через пассажирскую дверь, крепко прижимая ружье к правой ноге. Датч последовал за ним, захлопнул дверцу, обнял Ллойда за плечи и воскликнул:

– Боже, как я надрался!

Он очень артистично изобразил заплетающуюся походку пьяного, буквально повис на Ллойде и всю дорогу нес невнятный вздор.

Ллойд не сводил глаз с черного «файерберда» – ждал, когда откроются дверцы, недоумевая, почему Уилсон все еще сидит в машине. Когда они дошли до конца квартала, он передал Датчу помповое ружье:

– Ты берешь водилу, я – пассажира.

Датч кивнул и дослал патрон в патронник.

– Вперед, – шепнул Ллойд.

Пригибаясь, они подбежали к машине и взяли ее в клещи с двух сторон. Датч сунул ствол ружья в окно водителя:

– Полиция. Замри, а не то ты покойник.

Ллойд нацелил свой револьвер тридцать восьмого калибра в окно с пассажирской стороны и сказал сидевшей в машине женщине:

– Тихо, милая. Руки на капот. Нам нужна не ты, а твой дружок.

Женщина подавила крик и медленно выполнила приказ. Водитель понес обычную в таких случаях чушь:

– Слушайте, я не тот, кто вам нужен. Я ничего не делал!

Датч напряг палец на спусковом крючке и прижал дуло к носу мужчины.

– Руки за голову, – велел он. – Сейчас я очень медленно открою дверь. А ты о-о-очень, ну о-о-очень медленно вылезешь из машины. А если нет, будешь о-о-очень, ну о-о-очень мертвым.

Мужчина кивнул и завел дрожащие руки за голову. Датч вытянул ружье из машины и начал открывать дверцу. Как только его пальцы отомкнули замок, мужчина ударил в дверцу обеими ногами. Та врезалась в живот Датчу и опрокинула его, ружье выстрелило в воздух, когда его палец рефлекторно нажал на курок. Мужчина выпрыгнул из машины, споткнулся, но вскочил на ноги и бросился бежать.

Ллойд перестал целиться в женщину и дал предупредительный выстрел в воздух с криком:

– Стой! Стой!

Датч поднялся и выстрелил вслепую. Ллойд увидел, как убегающий мужчина пошел короткими перебежками, петляя в ожидании новых залпов, высчитал ритм его вихляний и трижды выстрелил на уровне плеча. Мужчина споткнулся и упал. Не успел Ллойд осторожно приблизиться, как Датч подбежал и врезал Уилсону по ребрам прикладом. Ллойд оттащил приятеля, а затем сковал запястья подозреваемого браслетами за спиной.

У Уилсона были две раны чуть ниже ключицы.

– Чистые раны, – заметил Ллойд, осмотрев выходные отверстия, грубо вздернул беглеца на ноги и сказал Датчу: – Вызывай «скорую». И группу поддержки. – Увидев, что на улице начала собираться толпа, он добавил: – И скажи зевакам, чтобы сдали назад, на тротуар. – После этого Ллойд вновь повернулся к задержанному: – Ричард Дуглас Уилсон, верно?

– Ничего я тебе не скажу. Я не обязан отвечать.

– Это верно, не обязан. Ладно, займемся правовой стороной вопроса. У тебя есть право хранить молчание. У тебя есть право на присутствие адвоката при допросе. Если ты не можешь позволить себе адвоката, его назначат судом. Тебе есть что сказать, Уилсон?

– Да, – ответил мужчина, дергая раненым плечом. – Иди ты к той самой матери.

– Предсказуемый ответ. Неужели вы, парни, не можете придумать что-нибудь пооригинальнее? Например, послать меня к папе, а не к маме?

– Да пошел ты, плоскостопый!

– Уже лучше. Вот видишь, ты способный ученик. Вернулся Датч.

– «Скорая» и поддержка уже едут.

– Хорошо. А где девушка?

– Все еще в машине.

– Ладно. Ты тут присмотри за мистером Уилсоном, ладно? Я хочу с ней поговорить.

Ллойд пошел обратно к черному «файерберду». Молодая женщина напряженно застыла на пассажирском сиденье, сжимая приборную доску. Она плакала, потоки черной туши тянулись до самого подбородка. Ллойд опустился на колено у пассажирской дверцы и мягко положил руку ей на плечо:

– Мисс?

Она повернула к нему голову и заревела в голос.

– Я не хочу, чтобы меня забрали в полицию! Не хочу, чтобы у меня был привод! – рыдала она. – Я только что познакомилась с этим парнем! Я не преступница! Просто хотела выпить и послушать музыку!

Ллойд поправил выбившийся светлый локон в ее прическе.

– Ваше имя? – спросил он.

– Сара.

– Сара Бернар?[11]

– Нет.

– Сара Вон?[12]

– Нет.

– Сара Ковентри?[13]

– Нет.

Женщина засмеялась, вытерла лицо рукавом и сказала:

– Сара Смит.

Ллойд пожал ей руку.

– Вот и хорошо. Меня зовут Ллойд. Где вы живете, Сара?

– В Западном Лос-Анджелесе.

– Тогда идите вон туда, где собрались люди, и подождите в толпе. Мне тут надо кое с чем разобраться, а потом я отвезу вас домой. Договорились?

– Договорились. А у меня не будет привода в полицию?

– Никто даже не узнает, что вы здесь были. Хорошо?

– Хорошо.

Ллойд проводил глазами Сару Смит – она успокоилась и смешалась с толпой зевак на тротуаре – и снова вернулся к Датчу и Ричарду Дугласу Уилсону, которые стояли, прислонившись к его «матадору» без опознавательных знаков. Ллойд сделал Датчу знак, а когда его напарник ушел, строго взглянул на Уилсона и укоризненно покачал головой:

– Не верь, когда говорят о воровской чести, Ричард. Ни единому слову не верь. Особенно среди подонков на «гангстерском подворье». – При этих словах у Уилсона дрогнула челюсть, а Ллойд продолжил как ни в чем не бывало: – Я нашел коробку патронов с твоими пальчиками и чулки. Но зацапали мы тебя не из-за них. Кто-то тебя заложил. Прислал легавым из Рэмпарт анонимное письмо. Там говорилось, что это ты грабанул «Черную кошку». Что ты грабишь только гей-бары, потому что тебя опустили какие-то серьезные быки в Квентине, и тебе понравилось. Ты любишь «голубых» и ненавидишь их за то, что они с тобой сделали.

– Вранье! Гребаное вранье! – заорал Уилсон. – Я брал винные магазины, супермаркеты, даже гребаную дискотеку! Я брал…

Ллойд прекратил излияния, разрубив воздух ребром ладони у него перед носом.

– В письме говорилось, что ты выпивал у «гангстерского подворья» после дела и всем рассказывал, скольких баб переимел, – выложил он самое главное. – Твой приятель сказал, что чуть не лопнул со смеху. Он-то знал, ты любишь, когда тебе вставляют в зад.

Бледное, потное лицо Ричарда Дугласа Уилсона побагровело.

– Этот грязный сукин сын! Да я спас его задницу! Все ниггеры на тюремном дворе хотели его перетрахать! Я протащил этого гада через Квентин, а теперь он…

Ллойд положил руку на плечо Уилсону:

– Ричард, на этот раз тебе светит минимум десятка. Десять лет. Думаешь, выдержишь? Парень ты крепкий, я знаю. Я и сам крепкий. Но… знаешь, что я тебе скажу? Я бы там десятку не потянул. У них там такие негры… Они съели бы меня на завтрак. Сдай своего подельника, Ричард. Он на тебя настучал. Он тебя заложил. Я пойду…

Уилсон яростно замотал головой. Ллойд тоже покачал головой, глядя на него с отвращением.

– Ты тупая задница, – сказал он. – Давай, действуй по понятиям, пусть какая-нибудь дерьмовая крыса стучит на тебя. Тебе ломится от пяти до пожизненного, реально – десятка, а ты смотришь в рот дареному коню. Да ты просто тупой сукин сын, мать твою.

Он повернулся и притворился, что уходит, но не успел сделать и двух шагов, как Уилсон окликнул его:

– Погоди… Погоди, послушай…

Ллойд подавил торжествующую улыбку и продолжил, словно его и не прерывали:

– Я пойду к окружному прокурору, поговорю с судьей. Позабочусь, чтобы до суда тебя взяли под защиту как ценного свидетеля.

Ричард Дуглас Уилсон в последний раз взвесил все «за» и «против» и капитулировал.

– Его зовут Джон Густодас. Джонни Грек. Он живет в Голливуде. На углу Франклин и Аргил. Красный кирпичный дом.

Ллойд сжал неповрежденное плечо Уилсона:

– Молодчина. Мой напарник запишет твое заявление в больнице, а я с тобой позже свяжусь.

Он вытянул шею, ища глазами Датча, заметил, как тот на тротуаре разговаривает с полицейскими в форме, и дважды свистнул. Датч подошел, вопросительно глядя на напарника.

– Ты не устал, Датч?

– Есть немного. А что?

– Уилсон сознался. Заложил своего подельника. Парень живет в Голливуде. Я хочу вернуться домой. А ты сними показания с Уилсона, потом позвони голливудским копам и выдай им инфу об этом парне. Идет?

Датч помедлил.

– Да, конечно, Ллойд, – сказал он наконец.

– Отлично. Джон Густодас, он же Джонни Грек. Красный кирпичный дом на углу Франклин и Аргил. А я напишу все отчеты. Можешь об этом не беспокоиться.

Ллойд услышал завывание сирены «скорой помощи» и тряхнул головой, словно пытаясь отогнать шум.

– Эти проклятые сирены надо было бы объявить вне закона, – проворчал он. Карета «скорой помощи» вылетела из-за угла и затормозила. – Вот и твоя колесница. А мне надо выбираться отсюда. Я обещал Дженис поужинать в ресторане. В восемь. А сейчас уже около одиннадцати. – Напарники пожали друг другу руки. – У нас опять получилось, – заметил Ллойд.

– Точно. Ты извини, что я нагавкал на тебя, малыш.

– Ты на стороне Дженис. Я тебя не осуждаю. Она куда красивее меня.

Датч засмеялся.

– Обсудим завтра признание Уилсона?

– Обязательно. Я тебе позвоню.

Ллойд нашел Сару Смит среди зевак. Она курила сигарету, нервно переминаясь с ноги на ногу.

– Привет, Сара. Как ты себя чувствуешь?

Сара затоптала окурок.

– Да вроде ничего. А что будет с этим, как его?..

Ллойд улыбнулся этому печальному вопросу.

– Он надолго сядет в тюрьму. Ты что же, даже имени его не помнишь?

– У меня плохая память на имена.

– А как меня зовут, тоже не помнишь?

– Флойд?

– Почти угадала. Ллойд. Идем, я отвезу тебя домой.

Они подошли к «матадору» без опознавательных знаков и сели в машину. Ллойд внимательно и открыто изучал Сару, пока та объясняла, где живет, и перебирала содержимое своей сумочки. Порядочная девочка из хорошей семьи, ударившаяся в небольшой загул, решил он. Лет двадцать восемь, натуральная блондинка, тело, скрытое черным хлопчатобумажным костюмом, стройное и нежное. Доброе личико, но пытается выглядеть крутой. Вероятно, добросовестно выполняет свои обязанности на работе.

Ллойд направил машину к ближайшему въезду на скоростную автостраду в западном направлении. Он радовался, что семнадцатая годовщина его службы в полиции отмечена успешным задержанием, и в то же время воображал, какую пытку на медленном огне – а может, и открытый скандал! – устроит ему Дженис за столь позднее возвращение. Но ему было приятно сознавать собственное великодушие: он избавил Сару Смит от столкновения с суровостью закона.

– Не волнуйся, все будет в порядке, – легонько хлопнул он ее по плечу.

Сара рылась в сумке в поисках сигарет, но нашла только пустую пачку.

– Черт! – пробормотала она, выбросила скомканную пачку в окно и вздохнула: – Да, ты, пожалуй, прав. А тебе нравится быть полицейским, верно? Ты прямо кайф ловишь, да?

– Быть копом – это смысл моей жизни. Где ты познакомилась с Уилсоном?

– Значит, вот как его зовут? Мы познакомились в одном баре. Обстановка такая, знаешь, в стиле вестерн. Рай для придурочных ковбоев, но они хотя бы относятся к женщинам с уважением. А что он сделал?

– Вооруженное ограбление бара.

– Бог ты мой! А я-то думала, он просто наркоту толкает или что-то в этом роде.

«Устами младенца», – подумал Ллойд, а вслух сказал:

– Я не собираюсь тебе читать проповеди или что-то в этом роде, но не стоит шляться по кабакам. Ты можешь пострадать.

Сара фыркнула.

– Тогда куда же мне идти? Где знакомиться с людьми?

– Ты имеешь в виду мужчин?

– Ну… да.

– Попробуй европейский подход. Пей кофе и читай книжку в живописном придорожном кафе. Рано или поздно какой-нибудь приличный молодой человек обязательно заведет с тобой разговор. Спросит, что за книжку ты читаешь. Таким образом ты познакомишься с людьми совсем другого круга.

Сара расхохоталась как безумная, захлопала в ладоши и толкнула Ллойда кулачком в плечо. Он оторвал глаза от дороги и взглянул на нее с нарочито непроницаемым видом. Это вызвало у нее приступ прямо-таки истерического смеха.

– Это так смешно, так смешно! – заливалась она.

– Это совсем не смешно.

– Нет, смешно! Тебя бы надо по телевизору показывать! – Наконец Сара угомонилась и вопросительно покосилась на Ллойда: – Ты так познакомился со своей женой?

– Я тебе не говорил, что женат.

– Я видела кольцо у тебя на пальце.

– Надо же, какая наблюдательная! Но со своей женой я познакомился в школе.

Сара Смит смеялась до колик. Ллойд посмеялся вместе с ней, но не так разнузданно. Потом сунул руку в карман, вытащил носовой платок и отер слезы с ее лица. Она прижалась щекой к его руке, потерлась носом о костяшки пальцев и спросила:

– Ты никогда не задумывался, почему люди все время повторяют одну и ту же ошибку, хотя знают, что ничего хорошего из этого не выйдет?

Ллойд пальцем приподнял ей подбородок, заставив запрокинуть голову, и повернул к себе.

– Это потому, что, кроме главной мечты, все всегда меняется, и хотя повторяешь одну и ту же ошибку, все равно ищешь новых ответов. А главная мечта остается неизменной.

– Я в это верю, – согласилась Сара. – Съезжай на следующем повороте, а там сразу направо.

Через пять минут он подъехал к тротуару перед многоквартирным домом на Баррингтон-стрит. Сара снова толкнула Ллойда кулачком в плечо:

– Спасибо.

– Удачи тебе, Сара. Попробуй фокус с книжкой.

– Может, и попробую. Спасибо.

– И тебе спасибо.

– За что?

– Не знаю.

Сара в последний раз толкнула его в плечо и выбралась из машины.

Дженис Хопкинс взглянула на антикварные часы в гостиной и почувствовала, что уже не закипает на медленном огне, а кипит вовсю: часовая стрелка указывала на десять.

Она помнила, что в этот день у ее мужа есть и «второй по важности юбилей». Это означало, что ей не удастся на законных основаниях закатить ему скандал из-за пропущенного ужина в ресторане. Она не сможет, используя эту мелкую обиду, навязать ему генеральное сражение, не сможет объясниться по поводу множества странностей, подрывавших их брак. Оставалось только сказать: «О черт, Ллойд, где ты пропадал на этот раз?» – улыбнуться, услышав его остроумный ответ, и увериться в том, что он безумно ее любит. А завтра она позвонит своему другу Джорджу, тот придет в магазин, и они будут долго обсуждать мужчин и сочувствовать друг другу.

– О Боже, Джордж, – скажет она, – какая мука – всю жизнь служить источником вдохновения!

– Но ведь ты же его любишь? – возразит Джордж.

– Больше чем могу выразить.

– Хотя и понимаешь, что он слегка того?

– Да он не слегка того, милый, он очень даже сильно того, если вспомнить все его мелкие фобии и все такое. Но они делают его более человечным. Моим маленьким мальчиком.

Джордж улыбнется и заговорит о своем любовнике, они оба засмеются и будут смеяться, пока не зазвенит уотерфордский хрусталь, а тонкие фарфоровые чашки не подпрыгнут на полках.

Потом Джордж возьмет ее за руку и как бы невзначай упомянет об их кратком романе, случившемся, когда он вдруг решил, что ему необходим опыт с женщиной, чтобы приблизиться к своему идеалу – самому стать настоящей женщиной. Это продолжалось всего неделю, когда Джордж сопровождал ее в Сан-Франциско на семинар по оценке антиквариата. В постели он говорил только о Ллойде. Ей это казалось отвратительным и в то же время волнующим. Она открыла ему самые интимные моменты своего брака.

Когда до Дженис дошло, что Ллойд всегда будет незримо присутствовать с ними в постели, она прекратила отношения. Это была ее единственная измена мужу, и ею двигали отнюдь не такие стандартные мотивы, как пренебрежение с его стороны, жестокость или сексуальная пресыщенность. Ей хотелось завоевать некое равенство с мужем: ведь его жизнь была полна приключений. Когда Ллойд бывал напуган или рассержен, он приходил к ней, бросал свой неотразимый взгляд, она расстегивала лифчик, прижимала его к груди, и он полностью принадлежал ей. Но когда он читал отчеты или разговаривал с Датчем Пелтцем и другими своими друзьями-полицейскими в гостиной, она буквально видела, как вращаются колесики у него в мозгу за этими светло-серыми глазами, и понимала, что он где-то далеко, в таких местах, куда ей нет доступа. Были и другие попытки завоевать равенство: успех ее магазинчика, книга о зеркалах Тиффани, написанная в соавторстве, деловая хватка, но все это служило ей слабым утешением. Ллойд умел летать, а вот она так и не научилась, хотя они были женаты уже семнадцать лет. У Дженис Райе Хопкинс не хватало слов, чтобы объяснить, почему так получилось. И – что совсем уж необъяснимо – умение мужа летать стало пугать ее.

У Дженис было двадцать с лишним лет сексуального опыта, и она критически сопоставляла его с последними, самыми свежими свидетельствами странного поведения мужа. Ллойд по часу торчал перед зеркалом, медленно вращая глазами, словно следил за полетом мухи. Он все больше времени проводил в доме родителей в долгих разговорах со своей матерью, которая девятнадцать лет как онемела и ничего не понимала. У него появлялось немыслимо саркастическое выражение лица, когда он разговаривал по телефону с братом об уходе за родителями.

Но больше всего ее тревожили и смущали истории, которые Ллойд рассказывал девочкам. Это были полицейские истории – наполовину притчи, наполовину признания, подозревала Дженис. Он увлекал девочек за собой в кошмарные путешествия по самым темным улицам Лос-Анджелеса, населенным проститутками, наркоманами и другими подонками общества, и сопровождал эти путешествия рассказом о полицейских, причем полицейские нередко бывали еще более сексуально озабоченными и жестокими, чем преступники, которых они бросали в тюрьму.

Год назад Дженис попросила Ллойда не рассказывать ей таких историй. Он молча кивнул в знак согласия, бросив на нее холодный взгляд, и отправился со своими полупритчами-полупризнаниями к дочерям. Девочки вступили в отрочество под аккомпанемент подробных рассказов о грязи и ужасах.

Энн пожимала плечиками и отмахивалась: ей было четырнадцать, и она помешалась на мальчиках. Кэролайн исполнилось тринадцать, она занималась балетом и демонстрировала недюжинные задатки. Она долго обдумывала истории, услышанные от отца, приносила домой серьезные детективные журналы и расспрашивала Ллойда о содержании статей. А Пенни слушала и слушала упоенно, пристально глядя на отца такими же светло-серыми глазами, и казалось, смотрит не на него, а в какую-то далекую конечную точку в пространстве. Когда Ллойд заканчивал очередную притчу, Пенни торжественно целовала его в щеку, уходила к себе наверх и плела одеяла из кашемира и так называемой мадрасской хлопчатобумажной ткани в полоску. Это рукоделие уже прославило ее в фоторепортажах, опубликованных в пяти воскресных приложениях к местным газетам.

Дженис содрогнулась. Неужели невинность Пенни разрушена без надежды на восстановление? В двенадцать лет она стала искусным ремесленником с предпринимательской жилкой. Дженис снова вздрогнула и посмотрела на часы. Ллойд по-прежнему отсутствовал. Она вдруг поняла, что тоскует по нему, хочет его со страстью, намного превосходящей разумные пределы того, что можно ожидать от любовного романа с двадцатилетним стажем. Она поднялась наверх, разделась в темной спальне и зажгла ароматическую свечку, служившую для Ллойда сигналом, что ее надо разбудить, ибо она жаждет любви.

Дженис забралась в постель. И тут ее посетила новая черная мысль, словно хищные птицы, раскинув крылья, закрыли ясное небо: девочки росли и с годами становились все больше и больше похожими на Ллойда. У всех трех были отцовские глаза.

Она слышала, как Ллойд вошел в дом час спустя, слышала привычные звуки ежевечернего ритуала, доносившиеся из холла: вот он вздыхает, подавляет зевок, снимает кобуру и кладет ее на телефонный столик, вот – такие знакомые! – его шаги. Он медленно поднимается по лестнице. Напрягшись, предвкушая тот миг, когда он откроет дверь и увидит ее в янтарном свете ароматической свечки, Дженис провела рукой между ног.

Но дверь спальни не открылась. Она услышала, как Ллойд на цыпочках прошел мимо по коридору к комнате Пенни, тихонько постучал костяшками пальцев и прошептал:

– Пингвинчик? Хочешь услышать историю?

Через секунду дверь с легким скрипом отворилась, до Дженис донеслось их радостное хихиканье. «Прямо как заговорщики», – подумала она.

И решила дать мужу полчаса, а сама сердито закурила. Когда последние остатки страсти испарились, а в горле запершило от полудюжины сигарет, прикуренных одна от другой, Дженис накинула халат, подошла к спальне дочери и стала слушать.

Дверь была приоткрыта, в щелку Дженис видела, как ее муж и младшая дочь сидят на краю кровати, держась за руки. Ллойд говорил очень тихо, искусно нагнетая голосом страх, как настоящий рассказчик:

– …и когда я распутал дело об убийстве Хейверхилл – Дженкинс, меня перевели в отдел грабежей, бросили на помощь группе в Западном Лос-Анджелесе. Там была целая серия ночных ограблений во врачебных кабинетах. Все – в многоэтажных зданиях в районе Вествуд. Грабитель охотился за наличными и легко сбываемыми лекарствами. Двух месяцев не прошло, как он нахапал больше пяти тысяч и чертову уйму «колес» – медицинских энергетиков и сильнодействующих успокоительных. Ну, эти местные Шерлоки – детективы из Западного Лос-Анджелеса – решили, что modus operandi[14] у него такой: ублюдок прячется в здании, выжидает, пока не стемнеет, потом вламывается в какой-нибудь офис на втором этаже и выпрыгивает из окна на стоянку машин. Даже улики нашли в пользу своей версии: осколки бетона на подоконнике. Ну, местные хрены и решили, что он гимнаст, этакий ловкий вор-домушник. В форточку пролезает, со второго этажа прыгает, и все ему по фигу. Командир группы организовал наблюдение за парковками, чтобы его поймать. Но когда этот шутник грабанул офисное здание на Уилшир – а его стерегли полицейские засады с двух сторон, – их теория полетела к чертям, и пригласили хрена из центрального участка. То есть меня.

Ллойд замолчал. Пенни прижалась головкой к его плечу и попросила:

– Расскажи мне, как ты зацапал этого ублюдка, папочка.

Ллойд еще больше понизил голос и усилил зловещие интонации:

– Девочка моя, никто не может прыгнуть со второго этажа несколько раз подряд и не пострадать. Я выдвинул другую версию. Грабитель по-наглому выходит из здания и машет ручкой охранникам в вестибюле, мол, все в порядке. Меня только одно смущало: как он выносит награбленное? Все эти «колеса» и пузырьки. Я вернулся к прежним ограблениям, потолковал с охранниками, дежурившими в ночную смену. Да, мужчины в деловых костюмах, знакомые и незнакомые, выходили из зданий по вечерам, но ни один из них не был нагружен сумкой или свертком. Охранники считали их бизнесменами, работающими в здании, и ничего не проверяли. Шесть раз мне пришлось выслушать одну и ту же историю, и тут меня наконец осенило. Грабитель переодевался женщиной, может быть, маскировался под медсестру с большой сумкой или заплечным мешком – рюкзаком, ранцем. Я еще раз переговорил с охранниками и тут – бац! Они видели незнакомую женщину в униформе медсестры с большим рюкзаком. Она покидала ограбленные здания вечером, практически всегда в один и тот же час во всех шести случаях. Охранники не смогли ее описать, сказали только, что она «уродина», «страхолюдина» и так далее.

Пенни беспокойно заерзала, когда Ллойд тяжело вздохнул, подняла голову с его плеча и толкнула локтем в бок:

– А дальше, папа? Какой ты вредный!

– Ладно, – засмеялся Ллойд. – Я провел перекрестный поиск по компьютеру. По базе данных полиции нравов на зарегистрированных лиц, совершивших половое преступление, и на осужденных за грабеж. И опять сорвал банк! Артур Кристиансен, он же Мисти Кристи, он же Королева Арлин Кристиансен. Специализация: минет по сниженным ценам для пьяниц, принимающих его за женщину, и ограбления со взломом по полной программе. Тридцать шесть часов подряд я сидел в засаде у его хазы. Я понял, что он торгует амфетаминами и перкоданом.[15]

Слышал, как его клиенты говорят, что он толкает первоклассный товар. Это было полное подтверждение, но мне хотелось поймать его/ее с поличным. На следующий день после обеда Артур/Арлин покидает дом с огромным стеганым мешком за плечами, едет в Вествуд и входит в офисное здание в двух кварталах от студенческого городка Калифорнийского университета. Четыре часа спустя, через час после наступления темноты, из здания выходит чудовищно уродливое существо в форме медсестры с тем же самым заплечным мешком. Я выхватываю жетон, кричу: «Полиция!» – и подбегаю к Артуру/Арлин. Он в ответ орет, что я не уважаю женщин, и начинает меня колотить. Ну, меня тумаками не удивишь, я уже тянусь за наручниками, и туту Артура/Арлин лопается застежка, и накладные сиськи выскакивают из блузки. Я надеваю на него «браслеты», вызываю патрульную машину. Артур/Арлин выкрикивает: «Сестры победят!» и «Полицейский произвол!» – а толпа студентов из университета начинает осыпать меня непристойностями. Я еле сумел забраться в машину. Это был чуть ли не первый бунт трансвеститов в Лос-Анджелесе.

Пенни смеялась до слез. Рухнула на постель и принялась колотить кулаками по одеялу. Зарылась лицом в подушку, чтобы стереть слезы, и потребовала:

– Еще, папочка, еще! Еще одну, а потом пойдешь спать.

Ллойд наклонился и взъерошил ей волосы.

– Смешную или страшную?

– Страшную, – ответила Пенни. – Расскажи мне что-нибудь жуткое, ты же знаешь, как я люблю слушать всякие гадости. А не расскажешь, я всю ночь буду думать о накладных сиськах Артура/Арлин.

Ллойд чертил пальцем круги на одеяле.

– Как насчет истории о рыцаре?

Личико Пенни стало серьезным, даже торжественным. Она взяла отца за руку и подвинулась, чтобы Ллойд мог положить голову ей на колени. Когда отец и дочь устроились поудобнее, Ллойд взглянул вверх, на сплетенный ее руками шотландский ковер, висевший на стене.

– Рыцарю пришлось решать дилемму. У него было два юбилея в один день: один личный, другой профессиональный. Он решил, что профессиональный важнее, начал его праздновать, и по ходу дела ему пришлось стрелять. Он ранил человека. Примерно через час, когда раненого арестовали и увезли, рыцарь начал дрожать. С ним такое всегда бывало, когда приходилось стрелять. Это называется «запоздалая реакция». На него навалились всякие вопросы. А что, если бы он застрелил эту задницу насмерть? А вдруг в следующий раз он получит ложную инфу и убьет не того человека? Что, если он взбесится и перестанет соображать, кто прав, кто виноват? Знаешь, сколько в мире дерьма? Ты ведь знаешь, Пингвинчик?

– Да, – прошептала Пенни.

– Приходится отращивать когти, чтобы с этим бороться, понимаешь?

– Очень острые когти, папочка.

– А знаешь, какая странная штука происходит с рыцарем? Чем больше его сомнения, чем сложнее вопросы, тем крепче решимость. Это так странно, просто не поймешь. Вот, возьмем тебя. Что бы ты делала, если бы в этом море дерьма вокруг тебя вдруг поднялась буря?

Пенни начала перебирать волосы отца.

– Отточила бы когти, – сказала она и вонзила ноготки ему в голову.

Ллойд скорчил рожу, притворяясь, что ему больно.

– Иногда рыцарю хотелось бы не быть таким гребаным протестантом. Будь он католиком, мог бы получить официальное отпущение грехов.

– Я всегда буду отпускать тебе грехи, папа, – пообещала Пенни. – Как в песенке поется, «Со мной – легко».

Ллойд поднялся на ноги и взглянул на свою младшую дочь:

– Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю. Погоди, не уходи, еще один вопрос. Как ты думаешь, я смогу стать лучшим хреном в отделе убийств и ограблений?

Ллойд засмеялся:

– Нет, но зато сможешь стать лучшей редькой в отделе убийств и ограблений.

Глядя, как Пенни взвизгивает ют восторга, Дженис ощутила неистовую боль в сердце. Она вернулась в спальню, которую делила с мужем, и сбросила халат. Свою битву она собиралась вести обнаженной. Через несколько секунд Ллойд вошел в дверь, почуял запах ароматической свечки и прошептал:

– Джен? Ты меня хочешь в такой поздний час, милая? Уже за полночь.

Он потянулся к выключателю. Но Дженис швырнула в стену переполненную пепельницу и прошипела:

– Ты больной, шизанутый сукин сын! Ты что, не видишь, что делаешь с маленькой девочкой? Вываливаешь на нее все эти мерзости! И это, по-твоему, называется «быть отцом»?

Ошеломленный Ллойд замер, но все-таки нажал на выключатель, и свет залил дрожащую от ярости обнаженную Дженис.

– Ты так понимаешь отцовство, Ллойд, черт бы тебя побрал?!

Ллойд двинулся к жене, вытянув руки молитвенным жестом в надежде, что физический контакт усмирит этот всплеск.

– Нет! – взвизгнула Дженис, отступая. – Только не в этот раз! Я требую, чтобы ты обещал, чтобы ты поклялся больше не рассказывать нашим детям эти мерзкие истории!

Вытянув свою длинную руку, Ллойд схватил Дженис за запястье. Она вырвалась и опрокинула разделявший их ночной столик, не давая ему подойти.

– Не надо, Ллойд. Не надо мне твоих нежностей и не надо меня успокаивать. Не прикасайся ко мне, пока не дашь слова.

Он провел рукой по волосам. Его тоже била дрожь. Хотелось стукнуть кулаком по стене, но он удержался. Вместо этого наклонился и поднял столик.

– Пенни – умная девочка, Джен, может, даже гениальная, – сказал он. – Что мне делать? Рассказывать ей про трех поросят…

Дженис швырнула в дверцы стенного шкафа свою любимую лампу с фарфоровым абажуром и пронзительно завизжала:

– Она всего лишь маленькая девочка! Ей двенадцать лет! Неужели ты не можешь это понять?

Ллойд добрался-таки до кровати, схватил жену за талию и прижался головой к ее животу, шепча:

– Она должна это знать, ей необходимо знать, иначе она умрет. Она должна знать.

Дженис подняла руки, сцепила их и начала опускать, как палицу, на спину Ллойда, но замерла, охваченная тысячей воспоминаний о беспорядочных проявлениях его страсти. На язык просились слова, которые страшно было произнести.

Она опустила руки и мягко оттолкнула голову мужа.

– Пойду успокою девочек! Придется объяснить им, что мы поругались. И сегодня, я думаю, мне лучше поспать одной.

Ллойд поднялся на ноги.

– Прости, что задержался так поздно.

Дженис тупо кивнула. Его слова лишь укрепили ее решимость. Она надела халат и пошла поговорить с дочерьми.

Ллойд понимал, что заснуть уже не удастся. Он тоже заглянул к девочкам, пожелал всем спокойной ночи и спустился вниз в поисках какого-нибудь занятия. Делать внизу было нечего, оставалось только думать о Дженис. О том, что он теряет ее и не может вернуть, не отказавшись от чего-то дорогого для себя самого и жизненно важного для его дочерей. Ему некуда было идти. Разве что вернуться в прошлое.

Ллойд надел кобуру и поехал туда, где прошло его детство.

* * *

Родные места ждали его в предрассветной тишине, знакомые, как вздох старой возлюбленной. Ллойд проехал по Сансет, захваченный ощущением собственной правоты. Не напрасно он старался просветить невинных девочек своими притчами. «Пусть они узнают постепенно, не так, как узнал я. Пусть узнают зверя по рассказам, а не на собственном примере. Пусть это будет еще одно исключение из моих правил ирландского протестанта».

Обретя эту новую уверенность, Ллойд вдавил в пол педаль газа. Краем глаза он замечал, как объятый ночью бульвар Сансет взрывается вспышками неона. Его затягивало в стремительный водоворот. Он взглянул на спидометр: сто тридцать пять миль в час. Но и этого было мало. Он изо всех сил вцепился в руль. Неоновые вспышки слились в сплошную огненную линию. Потом Ллойд закрыл глаза и сбросил скорость. Тут машина добралась до естественного подъема и, подчиняясь законам природы, плавно остановилась.

Ллойд открыл глаза. Они были полны слез. Ему стало неловко. Он сидел в машине, оглядываясь по сторонам и не понимая, где находится. Наконец включилась память, нахлынули тысячи воспоминаний, и он понял, что случай привел его на угол Сансет и Сильверлейк, в самое сердце района, где прошло его детство. Подгоняемый услужливой судьбой, он пошел на прогулку.

Опоясанные террасами холмы втянули Ллойда в сплав прошлого, настоящего и будущего.

Он взбежал по ступенькам Вандом, с удовольствием заметив, что земля по обе стороны от бетонных опор такая же мягкая, как и раньше. Холмы Сильверлейк были созданы Богом, чтобы питать и учить. Они благотворно влияли на бедных мексиканцев, начинавших здесь процветать, и на стариков, которые жаловались на крутизну этих холмов, но ни за что не соглашались отсюда уехать. Пусть придет землетрясение, предсказанное этими чокнутыми высоколобыми сейсмологами… Холмы Сильверлейк, оплот стабильности, исключение из правил, будут гордо стоять, когда сам Лос-Анджелес расколется, как яйцо.

На вершине холма Ллойд мысленно заглянул в один из немногих домов, где еще горели огни. Он ощущал одиночество, казалось, будто горящие огни взывают к его любви. Он вдохнул их любовь и выдохнул вместе с ней всю свою, до последней унции, затем повернул на запад и попытался заглянуть за холмы, туда, где стоял старый дом, где его сумасшедший брат ухаживал за родителями. Ллойд вздрогнул: диссонанс разрушил его мечтательное настроение. Единственный человек, которого он ненавидел, ухаживает за его обожаемыми родителями. Они произвели его на свет, а ему пришлось доверить их этому недоумку. Это был сознательный компромисс. Неизбежный, но…

Ллойд вспомнил, как это произошло. Стояла весна 1971 года. Он работал патрульным в Голливуде и дважды в неделю ездил в Сильверлейк навешать родителей, пока Том был на работе. Его отец в конце жизни впал в тихое помешательство. Целыми днями он возился в сарае у себя на заднем дворе, разбирал на части добрую дюжину телевизоров и радиоприемников, занимавших едва ли не каждый квадратный дюйм пола. А мать, молчавшая к тому времени уже восемь лет, о чем-то грезила с открытыми глазами в своем безмолвии, и ее приходилось трижды в день водить в кухню, чтобы она не забывала поесть.

Том жил с ними, он прожил с ними всю жизнь – ждал, когда же они умрут и оставят ему дом, уже записанный на его имя. Он готовил еду для родителей, обналичивал их чеки по социальной страховке и читал кошмарные книжки с картинками о нацистской Германии. Все полки в его спальне были уставлены этой макулатурой. Но тут уж ничего нельзя было поделать. Морган Хопкинс напрямую высказал Ллойду свою волю: они с женой хотят дожить до конца своих дней в старом доме на Гриффит-парк-бульвар. Ллойд много раз заверял отца: «Дом навсегда останется за тобой, папа. Пусть Том платит налоги, можешь об этом даже не беспокоиться. Он жалкое подобие человека, но зарабатывает деньги и хорошо приглядывает за тобой и мамой. Оставь дом ему – мне все равно. Просто будь счастлив и ни о чем не тревожься».

Между Ллойдом и его братом, в то время триднатишестилетним «предпринимателем», занимавшимся сомнительной, на грани закона, торговлей по телефону, существовало негласное соглашение. Том остается жить в доме, он будет кормить родителей и заботиться о них, а Ллойд сделает вид, будто ничего не знает о складе автоматического оружия, закопанного на заднем дворе у Хопкинсов. Ллойд смеялся над неравноценностью договора: донельзя малодушному Тому не хватило бы духу воспользоваться этим оружием, да и само оружие за несколько месяцев все равно заржавеет и станет ломом.

Но однажды, в апреле 1971 года, Ллойд получил по телефону информацию, что в его великой мечте пробита огромная дыра. Ему позвонил старый приятель по полицейской академии, работавший патрульным в районе Рэмпарт. Он проехал мимо участка Хопкинсов и заметил на лужайке перед домом табличку «Продается». Табличка его озадачила: он не раз слышал от Ллойда, что его родители скорее умрут, чем покинут родной дом. Поэтому позвонил ему в голливудский участок и высказал свое недоумение. Ллойд выслушал его в молчаливом бешенстве. Раздевалка полицейского участка поплыла перед глазами, как в каком-то сюрреалистическом кино. Не снимая униформы, он сел в свою машину и поехал на работу к Тому в Глендейл.

«Контора» Тома представляла собой отремонтированный подвал с четырьмя десятками небольших канцелярских столов, стоящих впритирку друг к другу вдоль стен; и Ллойд вошел в нее, не обращая внимания на продавцов, объяснявших по телефону преимущества алюминиевой обшивки и изучения Библии на дому.

Стол самого Тома помещался в стороне от других, в передней части подвала. На столе стоял большой металлический кофейник, напиток в котором был крепко заправлен бензедрином.[16]

Ллойд с размаху опустил на этот кофейник свою утяжеленную свинцом дубинку. Тот пошел трещинами, гейзерами брызнули во все стороны струи горячей коричневой жидкости. В эту самую минуту Том вышел из туалета, увидел бешенство в глазах брата, дубинку, кофейник и попятился к стене. Ллойд пошел на него, описывая идеально ровные круги дубинкой и метя прямо ему в голову. Его остановил ужас в светло-серых глазах, так похожих на его собственные. Он опустил дубинку и прошел к первому ряду столов. Один из продавцов в страхе шарахнулся от него и бросился спасаться в задней части помещения.

Ллойд начал выдергивать телефонные штекеры из гнезд и швырять аппараты через весь подвал. Один ряд, второй, третий… Когда все продавцы покинули помещение, а пол усеяли разбитые телефонные аппараты, осколки стекла и бланки заказов, Ллойд подошел к своему дрожащему старшему брату и сказал:

– Ты снимешь дом с продажи сегодня же и никогда не бросишь маму и папу одних.

Том молча кивнул и грохнулся в обморок прямо в лужу напичканного наркотиком кофе.

Ллойд пристально вгляделся в темные холмы. Это было больше десяти лет назад. Его отец и мать по-прежнему живут в доме, замкнувшись каждый в своем одиночестве. И Том ухаживает за ними. Единственное решение, которым Ллойд не был доволен, но ничего не мог с этим поделать. Он вспомнил свой последний разговор с Томом, когда, навещая родителей, нашел его на заднем дворе: тот закапывал в землю ружья под покровом ночи.

– Поговори со мной, – сказал Ллойд.

– О чем, Ллойди?

– Скажи что-нибудь толком. Выругай. Задай мне вопрос. Я тебе ничего не сделаю.

Том попятился.

– Ты меня убьешь, когда папы и мамы не будет?

Ллойд стоял как громом пораженный.

– С какой это радости мне тебя убивать?

Том отступил еще на пару шагов.

– Из-за того, что случилось на Рождество, когда тебе было восемь.

Ллойд почувствовал, как в него вцепляются чудовища из прошлого, мертвые уже тридцать с лишним лет. Он был сильным человеком, но сейчас его взгляд невольно метнулся к сараю, где отец держал радиоприемники и телевизоры. Ему пришлось напрячь всю свою волю, чтобы вернуться в настоящее: так велика была сила ужасного воспоминания.

– Ты ненормальный, Том. Всегда был ненормальным. Я тебя терпеть не могу, но никогда ни за что не стал бы убивать.

* * *

Ллойд следил, как на востоке занимается заря, как проступают на горизонте блестевшие золотом контуры высотных домов Лос-Анджелеса. Ему вдруг стало страшно одиноко и захотелось женщину. Он сидел на ступенях, прикидывая свои шансы. Есть Сибил, но она, наверно, вернулась к мужу. Она говорила, что подумывает об этом, когда они виделись в последний раз. Есть Колин, но она наверняка уехала на распродажу в Санта-Барбару: она всегда уезжает в середине недели. Леа? Мег? С ними все кончено. Попытаться оживить это только потому, что вот сейчас, ранним утром, безумно захотелось? Потом будет только хуже. Будет больно. Оставался лишь один вариант, да и тот под вопросом: Сара Смит.

Ллойд постучал в ее дверь сорок пять минут спустя. Она открыла – заспанная, в одном махровом халате – и начала хохотать.

– Неужели я так смешон? – удивился Ллойд.

Сара покачала головой.

– В чем дело? Тебя жена выставила?

– Вроде того. Узнала, что я на самом деле переодетый вампир. Брожу на рассвете по пустынным улицам Лос-Анджелеса в поисках красивых молодых женщин и пью их кровь.

– Я некрасивая, – усмехнулась Сара.

– Конечно, красивая! Тебе сегодня идти на работу?

– Да, но я могу сказаться больной. Ни разу в жизни не была с вампиром.

Ллойд взял ее за руку, когда она пригласила его войти.

– Тогда позволь представиться, – сказал он.

Часть 3 Сближение

Глава 5

Ллойд сидел у себя в кабинете в Паркеровском центре, штаб-квартире департамента полиции Лос-Анджелеса, названном в честь Уильяма Паркера, бывшего начальником полиции города с 1950 по 1966 год, сплетая пальцы то островерхим «домиком», то треугольником, обращенным вершиной вниз, к бумагам на столе. Было третье января 1983 года. Из окна своего кабинета на шестом этаже он видел темные грозовые облака, плывущие на север, и надеялся, что разразится гроза с ливнем, который все смоет. Он всегда чувствовал себя хорошо в плохую погоду.

Его радовало относительно изолированное положение кабинета, зажатого между складом пишущих машинок и комнатой для ксерокопирования. Но Ллойд выбрал его главным образом ради близости к диспетчерской – третья дверь по коридору. Рано или поздно обо всех убийствах, совершаемых в юрисдикции департамента полиции Лос-Анджелеса, докладывали в диспетчерскую либо следователи, просившие помощи, либо пострадавшие, умолявшие о спасении. Ллойд подсоединил особую линию к своему телефону, и как только в диспетчерскую поступал звонок, на его телефонном аппарате загоралась красная лампочка. Он мог снять трубку и послушать. Поэтому зачастую первым из детективов Лос-Анджелеса узнавал о новом убийстве. Это былонадежное средство против несправедливого распределения нагрузки, походов в суд для дачи показаний и тоскливой бумажной работы по составлению отчетов. А посему, когда на аппарате загорался красный огонек, сердце слегка подпрыгивало в груди у Ллойда, он брал трубку и слушал.

– Департамент полиции Лос-Анджелеса, отдел убийств и ограблений, – сказала телефонистка, дежурившая на коммутаторе.

– Это сюда до-докладывают об уби-бийствах? – заикаясь спросил мужчина.

– Да, сэр, – ответила телефонистка. – Вы находитесь в Лос-Анджелесе?

– Я в Голливуде. Черт, вы не поверите, что я сейчас видел…

Ллойд оживился. Голос мужчины звучал так, словно тот увидел привидение.

– Вы хотите сообщить об убийстве, сэр? – строго, даже немного ворчливо, осведомилась телефонистка.

– Черт, я даже не знаю, что это было – то ли на самом деле, толи гребаная галлюцинация. Я уже третий день сижу на порошке и на «красненьких».[17]

– Где вы находитесь, сэр?

– Я? Нигде. Но вы пошлите копов в «Алоха ридженси» на Лиланд и Лас-Пальмас. Квартира четыреста шесть. Что там творится… прямо как в каком-нибудь гребаном кино Сэма Пекинпа.[18] Черт, я прямо не знаю, но то ли мне пора слезать с порошка, то ли у вас на руках целая куча дерьма. – Звонивший закашлялся, потом хрипло добавил: – Гребаный Голливуд совсем достал, мать его. Черт знает что творится.

И с грохотом обрушил трубку на рычаг.

Ллойд чуть ли не физически ощущал растерянность телефонистки, не понимавшей, шутил звонивший или нет. Она пробормотала: «Чертов псих» – и отключила линию на своем конце. Ллойд вскочил на ноги и набросил на плечи спортивную куртку. Он-то все понял правильно. Выбежал к машине, прыгнул в нее и на бешеной скорости погнал в Голливуд.

«Алоха ридженси» представлял собой четырехэтажное здание в испанском стиле, поросшее пышным декоративным мхом и выкрашенное ярко-синей краской оттенка «электрик». Ллойд прошел через грязный вестибюль к лифту – некогда престижный голливудский дом, пришедший в упадок, обитатели которого представляют собой гремучую смесь нелегальных эмигрантов, алкашей и семей, живущих на пособие. В вестибюле, покрытом вытоптанным ковром, висела почти осязаемая печаль.

Он вошел в лифт, нажал кнопку четвертого этажа и вытащил из кобуры свой револьвер тридцать восьмого калибра. По спине побежали мурашки: он ощутил близость смерти. Лифт дернулся и остановился. Ллойд осмотрел коридор и заметил, что все двери на четной стороне несут на себе следы взлома. На четыреста шестом номере следы обрывались. На косяках виднелись свежие сколы. Щепки не покоробились – верный признак, что взлом производили не далее как этим утром. У Ллойда уже сложилась определенная картина случившегося. Он направил револьвер на дверь четыреста шестой квартиры и вышиб ее ногой.

Держа револьвер прямо перед собой и следуя строго за дулом, он вошел в маленькую квадратную гостиную, уставленную книжными полками и высокими растениями в горшках. В один угол по косой был втиснут письменный стол, на полу вместо стульев лежали три больших подушки-пуфа, расположенные полукругом перед венецианским окном. Ллойд прошел через комнату, впитывая атмосферу, и медленно повернулся налево, к маленькой встроенной кухоньке. Свежевымытый линолеум и керамическая плитка, посуда, аккуратно сложенная у раковины. Оставалась спальня, отделенная от других помещений ярко-зеленой дверью с портретом Рода Стюарта.[19]

Ллойд опустил глаза и почувствовал, как в желудке начинается брожение. Перед дверью скопилась куча тараканов, слипшихся в один комок в луже засохшей крови, натекшей из-под двери. Он распахнул ее, бормоча: «Прыг в кроличью нору», – и закрыл глаза. Постоял так несколько минут, привыкая к всепоглощающему запаху разлагающейся плоти, а когда дрожь немного утихла, ушла внутрь и он уверился, что его не стошнит, открыл глаза и прошептал:

– Нет, только не это.

Обнаженное тело женщины свисало на одной ноге с потолочной балки прямо над застеленной лоскутным одеялом кроватью. Ее живот был вспорот от паха до грудной клетки. Внутренности вывалились из перевернутого торса, вытекли на забрызганное кровью лицо. Ллойд запомнил детали: свободная нога женщины, опустившаяся под прямым углом, раздулась и посинела, грудь была покрыта запекшейся кровью, а обескровленная плоть – там, где ее можно было разглядеть, – приобрела синевато-белый оттенок. Покрывало на кровати пропиталось кровью настолько, что она засохла и растрескалась слоями. Кровь была на полу, на стенах, на комоде и на зеркале, идеально отразившем убитую женщину в жуткой симметрии уничтожения.

Ллойд вернулся в гостиную и нашел телефонный аппарат. Он позвонил Датчу Пелтцу в голливудский участок и сказал:

– Лиланд, шестьдесят восемь – девятнадцать, квартира четыреста шесть. Убийство. Перевозку, медэксперта. Я тебе позже позвоню и расскажу.

– Ладно, Ллойд, – ответил Датч и повесил трубку.

Ллойд второй раз обошел квартиру, сознательно выбросив из головы все посторонние мысли, чтобы освободить мозг для свежих впечатлений. Он осматривал гостиную, пока не заметил кожаную сумку, лежащую на полу рядом с кактусом в горшке. Нагнулся, схватил ее и вывернул содержимое прямо на пол. Косметичка, упаковка таблеток от головной боли, мелкие деньги.

Ллойд открыл выделанный вручную кожаный бумажник. Женщину звали Джулия Линн Нимейер. Больно было смотреть на фотографию и читать данные, перечисленные в ее водительских правах: пять футов пять дюймов, сто двадцать фунтов. Дата рождения – второе февраля 1954 года. Значит, ей оставалось меньше месяца до двадцати девяти.

Ллойд положил бумажник и начал изучать книги. Превалировали популярные романы. Он заметил, что книги на верхних полках покрыты пылью. Внизу же оставались чистыми. Он присел и принялся рассматривать их одну задругой. На нижней полке стояли томики поэзии от Шекспира до Байрона и современных поэтесс-феминисток в бумажных обложках. Ллойд вытащил и перелистал три из них наугад. Его уважение к Джулии Линн Нимейер возросло. Перед смертью она читала хорошие книги. Перелистав классику, он взял фолиант под названием «Буря во чреве. Антология феминистской прозы». Открыл «Содержание» и оцепенел: на внутренней стороне обложки виднелись темно-коричневые пятна.

Перелистав книгу, он обнаружил страницы, склеившиеся от запекшейся крови, и кровавые следы, становящиеся все более бледными по мере приближения к концу книги. Добравшись до глянцевой поверхности задней обложки, Ллойд ахнул: на белом фоне четко выделялись два отпечатка пальцев – указательного и мизинца, – вполне достаточные для опознания.

Ллойд завернул книгу в носовой платок и положил поверх одной из подушек, заменявших стулья. Повинуясь порыву, он вернулся к стеллажу, провел рукой в узком пространстве между нижней полкой и полом и обнаружил продающиеся в автоматах дешевые таблоиды для сексуально озабоченных: «Ночная линия Лос-Анджелеса», «На ощупь», «Лос-анджелесский жизнелюб».

Он сел на стул и начал читать. Убожество фантазий, запечатленных в эротических письмах и колонках объявлений, нагнало на него тоску.

«Привлекательная разведенка, 40 лет, ищет хорошо экипированного мужчину для послеполуденной любви. Высылайте фото с эрекцией и письма на п/я 5816, Гардена 90808, Калифорния».

«Привлекательный гей, 24 года, увлекается минетом, ищет здоровых парней, выпускников средней школы, без усов. Звоните в любое время: 709-6404».

«Звать меня мистер Большой Член, приди ко мне, я меж твоих колен. Люблю потрахаться, все меня знают! Обожают и уважают. Круто ночку проведем, если по размеру друг другу подойдем! Высылать фото на растяжке на п/я 6969, Лос-Анджелес 90069, Калифорния».

Ллойд уже собирался запихнуть таблоиды обратно под полку и вознести молитву за весь род человеческий, когда его взгляд упал на объявление, обведенное красным маркером.

«Твоя фантазия или моя? Давай встретимся и обменяемся. Приглашаю всех сексуально свободных людей обращаться по адресу п/я 7512, Голливуд 90036, Калифорния. (Я очень привлекательная женщина под тридцать)».

Он отложил газету и просмотрел две остальные. Точно такое же объявление фигурировало в обеих.

Он запихнул таблоиды в карман куртки, вернулся в спальню и открыл окно. Джулия Линн Нимейер закачалась на сквозняке, поворачиваясь на своей одноногой оси. Потолочная балка поскрипывала под ее весом. Ллойд бережно остановил вращение, удерживая ее за руки.

– Ох, милая, – прошептал он, – ох, девочка, чего же ты искала? Ты боролась? Кричала?

Словно в ответ на этот вопрос, холодная левая рука женщины, подхваченная порывом ветра, выскользнула из ладони Ллойда. Он поймал ее и крепко сжал. Его внимание привлекли синие вены, выступающие на сгибе локтя. Он ахнул. В середине самой крупной отчетливо виднелись две точки – следы укола. Ллойд проверил другую руку – ничего. Тогда он соскреб пятна засохшей крови с лодыжек и под коленями. Других следов не было. Женщину профессионально усыпили, перед тем как выпотрошить.

До Ллойда донесся топот шагов из коридора. Через несколько секунд детектив в штатском и двое патрульных вбежали в квартиру. Он вышел в гостиную, чтобы поздороваться с ними, и указал большим пальцем через плечо:

– Туда, парни.

Ллойд смотрел в окно на черное небо, когда услышал первые возгласы ужаса, а вслед за ними – звуки рвоты.

Детектив в штатском опомнился первым. Он вышел к Ллойду и с наигранной бодростью проговорил:

– Вот это жмур! А вы Ллойд Хопкинс, да? Я Лундквист из голливудского отдела.

Ллойд повернулся к высокому, преждевременно поседевшему молодому человеку, не обращая внимания на протянутую руку. Смерив его взглядом, он решил, что тот глуп и неопытен.

Лундквист поежился под пристальным взглядом Ллойда.

– Думаю, мы имеем дело с неудавшимся ограблением, сержант, – сказал он. – Я заметил следы взлома на двери. Считаю, надо начать наше расследование с облавы на известных нам взломщиков, использующих насил…

Ллойд покачал головой, и молодой детектив умолк.

– Ошибаетесь. Следы взлома совсем свежие. Стружки закурчавились бы от влажности, если бы попытка ограбления совпадала по времени с убийством. Эта женщина мертва по крайней мере двое суток. Нет, взломщик – это тот самый парень, что позвонил и доложил о трупе. А теперь послушайте. Сумка этой женщины лежит вот там, на стуле. Точная идентификация. Имеется также книга в бумажной обложке с двумя частичными кровавыми отпечатками. Отвезите в лабораторию, и пусть эксперты позвонят мне домой, когда что-то выяснят. Обыщите помещение и опечатайте. И чтоб никаких репортеров, ни одной задницы с телевидения. Вам ясно?

Лундквист кивнул.

– Отлично. А теперь вызовите медэксперта и криминалистов, пусть прочешут тут все сверху донизу на предмет отпечатков. Мне нужна полная обработка. Передайте медэксперту, чтобы связался со мной по домашнему и доложил результаты вскрытия. Кто старший в голливудском отделе?

– Лейтенант Перкинс.

– Хорошо, я ему позвоню. Передайте, что я веду это дело.

– Слушаюсь, сержант.

Ллойд вернулся в спальню. Двое патрульных глазели на труп и обменивались шутками.

– У меня когда-то была подружка, похожая на нее, – говорил тот, что постарше. – Я ее называл Кровавая Мэри. У нее месячные тянулись так долго, что мы с ней за месяц трахались недели две, не больше.

– Это еще что, – отвечал коп помладше, – это ерунда. Я знал одного ассистента из морга, так он в труп влюбился. Не давал коронеру ее резать. Говорил, что это ломает ему всю Романтику с большой буквы.

Старший коп засмеялся и трясущимися руками закурил сигарету.

– Моя жена каждый вечер ломает мне всю Романтику с большой буквы.

Ллойд кашлянул. Он понимал, что полисмены шутят, стараясь отгородиться от ужасного зрелища, и все же почувствовал себя оскорбленным. Ему не хотелось, чтобы Джулия Линн Нимейер слышала такие вещи. Он Порылся в платяном шкафу, нашел махровый халат, потом прошел в кухню и взял нож с зазубренным лезвием. Когда Ллойд вернулся в комнату и залез с ножом на залитую кровью кровать, коп помоложе сказал:

– Лучше бы ее не трогать до приезда коронера, сержант.

– Закрой хлебало, – буркнул Ллойд и перерезал нейлоновый шнур, которым Джулия Линн Нимейер была привязана за щиколотку. Он подхватил ее болтающиеся ноги и вспоротое тело и сошел с кровати, уложив голову к себе на плечо. Его глаза наполнились слезами.

– Спи, дорогая, – прошептал он. – И знай: я найду твоего убийцу.

Ллойд опустил ее на пол и укрыл халатом. Трое копов смотрели на него не веря своим глазам.

– Опечатать помещение, – приказал Ллойд.

Три дня спустя Ллойд сидел на почтамте Голливуда, не отрывая глаз от стены, на которой располагались ящики с 7500 по 7550. Он уже знал, что Джулия Линн Нимейер размещала свои объявления в таблоидах вместе с высокой светловолосой женщиной лет сорока. Сотрудники редакций «Ночной линии» и «Жизнелюба» безошибочно опознали убитую женщину по фотографии на водительских правах и хорошо запомнили ее спутницу.

Ллойд заерзал на месте. Стараясь унять нетерпение, он начал перебирать в уме все уже известные к этому моменту неоспоримые данные об убийстве. Факт первый: Джулию Линн Нимейер убили мощной дозой героина и изувечили после смерти. Факт второй: патологоанатом установил, что убийство произошло за семьдесят два часа до обнаружения тела. Факт третий: никто из обитателей «Алоха ридженси» не слышал шума борьбы, никто ничего не знал о жертве, жившей на деньги из трастового фонда, основанного для нее родителями. Сами родители погибли в автомобильной аварии в 1978 году. Эту информацию предоставил дядя убитой, он узнал о преступлении из сан-францисских газет и вызвался дать показания. По его словам, Джулия Нимейер была «очень скрытной, очень молчаливой, очень умной и людей к себе близко не подпускала».

Убийство стало громкой газетной сенсацией. Репортеры подметили сходства с убийством Тейт – Лабьянка в 1969 году. Это вызвало целый поток непрошеных звонков, буквально затопивших коммутаторы департамента полиции Лос-Анджелеса. Ллойду пришлось посадить трех офицеров отвечать на телефонные звонки и подробно расспрашивать всех, кроме совсем уж откровенных психов.

Кровавые отпечатки на обложке книги – единственная материальная улика – были дотошно исследованы экспертами, введены в компьютер и разосланы во все полицейские участки континентальной части Соединенных Штатов. Результат ошеломил Ллойда своей стопроцентной отрицательностью. Частичные отпечатки указательного пальца и мизинца не числились ни в одной базе, их никому нельзя было приписать, а это означало, что их владелец никогда не подвергался аресту, никогда не был на военной или гражданской службе и не получал водительских прав в тридцати семи из пятидесяти штатов США.

Дело Джулии Нимейер все больше походило на то, что Ллойд в память о громком кровавом убийстве 1947 года, которое так и осталось нераскрытым, называл «синдромом Черной Орхидеи». Он не сомневался, что Джулия Линн Нимейер убита умным, образованным человеком средних лет с пониженным сексуальным потенциалом, который никогда прежде не убивал. Каким-то неизвестным образом этот человек вступил в контакт с Джулией Нимейер, и ее личность привела в действие пусковой механизм его подавленного до поры до времени психоза, после чего он тщательно спланировал ее убийство. Ллойд также знал, что этот человек физически силен и способен маневрировать в широком социальном контексте: тип благонамеренного гражданина, способного, однако, добыть героин.

На Ллойда произвели сильное впечатление и сам убийца, и головоломная задача его поимки. Он выборочно оглядел людей на почтамте и снова сосредоточился на ящике 7512. Его нетерпение росло. Если «высокая блондинка лет сорока» не появится к обеду, решил Ллойд, он взломает ящик и вырвет его из стены.

Она пришла час спустя. Ллойд узнал ее в ту самую минуту, как она вошла в широкие стеклянные двери, нервно огляделась и направилась к рядам ящиков. Высокая женщина с крупными сильными чертами лица. Но ее движения напоминали еле сдерживаемый крик. Ллойд буквально почувствовал, как напряглось ее тело, когда она снова с опаской огляделась по сторонам, вставила ключ в скважину, извлекла почту и выбежала обратно на улицу.

Ллойд вышел следом и увидел, как она открывает дверцу хэтчбэка[20]«пинто». Женщина обернулась, заслышав его шаги, и в ужасе зажала рот рукой, когда он поднес к ее глазам жетон полицейского. Сраженная, она привалилась к машине и выронила свою почту на асфальт.

Ллойд наклонился и поднял конверты.

– Офицер полиции, – сказал он тихо.

– О Господи! – прошептала она. – Отдел нравов?

– Нет, отдел убийств. Речь идет о Джулии Нимейер.

Вспышка гнева промелькнула на лице женщины.

– Ну слава Богу, – вздохнула она. – Какое облегчение! Я собиралась вам позвонить. Полагаю, вы хотите поговорить?

Ллойд улыбнулся. Нахальства ей было не занимать.

– Здесь мы поговорить не сможем, – ответил он, – и я не хочу подвергать вас приводу в полицейский участок. Вы не против, если мы поедем куда-нибудь?

– Нет, не против. Офицер, – добавила женщина с легкой, еле заметной издевкой.

Ллойд велел ей ехать на юг, к парку Хэнкок. По дороге он узнал, что ее зовут Джоанн Пратт, ей сорок два года, она бывшая танцовщица, певица, актриса, официантка, девушка в костюме кролика из клуба «Плейбой», манекенщица и содержанка.

– А чем вы занимаетесь сейчас? – спросил он, когда она въехала на стоянку у парка Хэнкок.

– Это незаконно, – улыбнулась Джоани Пратт.

– Мне плевать, – улыбнулся Ллойд ей в ответ.

– Ладно. Я толкаю кваалюд[21] и по своему выбору трахаюсь с парнями постарше. Из тех, что не ищут серьезных отношений.

Ллойд засмеялся и указал на скопище гипсовых динозавров на поросшем травой холме в нескольких ярдах от дегтярных ям:

– Давайте прогуляемся. Нам надо поговорить.

Когда они сели на траву, Ллойд решил надавить на нее и рассказал, как нашел тело Джулии Нимейер, во всех ужасных подробностях. Джоани Пратт побелела, потом побагровела и разрыдалась. Ллойд даже не пытался ее успокоить. Когда она выплакалась, он тихо продолжил:

– Я хочу достать это животное. Мне известно, что вы с Джулией поместили в газетах объявления о сексе. Мне плевать, если вы перетрахали весь Лос-Анджелес или спаривались с кенгуру в зоопарке Сан-Диего. Или изнасиловали друг друга. Мне плевать, что вы имеете дело с наркотой. Можете ее толкать, нюхать, колоться или впаривать малолетним детишкам. Я хочу знать все, что вам известно о Джулии Нимейер: о ее любовных историях, о ее сексуальной жизни и о том, почему она поместила объявление в этих газетах. Вам ясно?

Джоани молча кивнула. Ллойд выудил из кармана куртки носовой платок и протянул ей. Она отерла лицо и заговорила:

– Ладно, дело было так. Месяца три назад я возвращала в голливудской библиотеке кое-какие книжки. Заметила эту хорошенькую цыпочку. Она стояла передо мной в очереди и просматривала разные заумные издания о сексе. Ну, Крафт-Эббинг, Кинси, «Отчет Хайт»… Я отпустила какую-то шутку, мы разговорились. Оказалось, что это и есть Джулия. Ну, в общем, выходим мы из библиотеки, выкуриваем по сигаретке и беседуем. О сексе. Джулия мне говорит, что исследует сексуальность – книжку хочет написать. Ну, я с ней поделилась своим бурным прошлым. Есть у меня, говорю, одно выгодное дельце: передвижные вечеринки для богатеньких. Ну, это в общем-то афера. Я знакома кое с кем из тяжеловесов в недвижимости. Я им «колеса» поставляю, а они взамен сдают мне в поднаем шикарные домики, когда владельцев нет в городе. Потом я размещаю рекламу в секс-газетах: очень, понимаете, ну, о-о-очень дорогие секс-вечеринки. По двести долларов с пары, чтобы отвадить всякий сброд. Я обеспечиваю хорошую жратву и «колеса», музыку и небольшое шоу. Ну, в общем, Джулия… она помешана на сексе, но не трахается, только изучает…

Джоани замолчала и закурила сигарету.

– А дальше? – нетерпеливо спросил Ллойд.

– В общем, Джулия сказала, что хочет опрашивать гостей на моих вечеринках, – продолжала Джоани. – Я ей говорю: «Хрен-то! Эти люди платят о-о-очень большие бабки за посещение. Оно им надо, чтоб к ним приставали со всякими там высокоумными вопросами о сексе?» Ну, Джулия и говорит: «Слушай, у меня куча денег. Я заплачу за них, чтоб они попали на твою вечеринку, а сама буду опрашивать. Для них это станет платой за вход. И тогда я смогу понаблюдать, как они занимаются сексом». Ну, в общем, вот почему Джулия поместила эти объявления. Люди с ней связывались, а она предлагала заплатить за них, чтобы они попали на вечеринку и в обмен ответили на вопросы.

Ллойд слушал как завороженный, пристально вглядываясь в голубые глаза Джоани Пратт. Она помахала рукой у него перед носом:

– Вернись на землю, сержант. У тебя такой вид, будто ты только что побывал на Марсе.

Ллойд чувствовал, как смутные подозрения превращаются в нечто реальное. Отклонившись от руки Джоани, он сказал:

– Продолжай.

– Ладно, Марсианин. Ну, в общем, Джулия проводила свои опросы и смотрела, как люди трахаются, до полного посинения. Она исписала тонну блокнотов, и первый вариант книги был уже готов, когда кто-то вломился к ней в квартиру и украл ее рукопись и все записи. Она сказа…

– Что?! – вскричал Ллойд.

Джоани в испуге отшатнулась:

– Эй, полегче, сержант! Дай мне закончить. Это было с месяц назад. В квартире все перерыли. Украли стерео, телик и тысячу наличными. Она…

– Она заявила в полицию? – перебил ее Ллойд.

Джоани покачала головой:

– Нет, я ей отсоветовала. Сказала, что она всегда может переписать свою книгу по памяти и взять еще несколько интервью. Я не хотела, чтоб вокруг нас толклись копы и что-то вынюхивали. Копы – известные моралисты, они могли проведать про мою аферу. Ты лучше послушай. Где-то за неделю до смерти Джулия сказала мне, что за ней следят. Так ей показалось. Она видела одного и того же человека в самых разных местах: на улице, в ресторанах, в супермаркете. Не то чтобы он глазел на нее или что-то в этом роде, но ей казалось, будто он ее выслеживает.

Ллойд похолодел.

– Она узнала человека с твоих вечеринок?

– Она сказала, что не уверена.

Ллойд надолго задумался.

– У тебя остались письма, адресованные Джулии?

– Нет, – покачала головой Джоани. – Только то, что я сейчас взяла.

Ллойд протянул руку, и Джоани вытащила из сумки письма. Он посмотрел на нее, похлопывая пачкой конвертов по ноге:

– Когда у тебя следующая вечеринка?

Джоани опустила глаза:

– Сегодня.

– Хорошо, – сказал Ллойд. – Я тоже приду. А ты будешь моей дамой.

Вечеринка состоялась в трехэтажном особняке треугольной формы, укрытом от ветров в Голливудских холмах ближе к долине. Ллойд надел хлопчатобумажные саржевые брюки с отворотами, мокасины, рубашку-поло в полоску и свитер с вырезом «лодочкой», надежно скрывший короткоствольный револьвер тридцать восьмого калибра. Его костюм вызвал у Джоани насмешку.

– Ну, ты даешь, сержант! Это же вечеринка для богатых, а не школьная танцулька! Где букетик мне на корсаж?

– У меня в штанах.

Джоани засмеялась, потом скользнула взглядом из-под опущенных ресниц по его телу.

– Очень мило. Есть настроение потрахаться? Тебе предложат.

– Нет, это я приберегу до выпускного вечера. Покажешь, где тут что?

Они прошлись по дому. Вся мебель в столовой и гостиной была раздвинута, скатанные и прислоненные к стене ковры доставали до потолка. На низеньких столиках стояли закуски, холодное мясо, нарезанное ломтиками, и коктейли в ведерках со льдом.

– Фуршет и танцпол, – пояснила Джоани. – Первоклассная стереосистема с колонками по всему дому. – Она указала на светильники, свисающие с потолка: – Стерео подключено к свету, получается цветомузыка. С ума сойти можно.

Взяв Ллойда под руку, Джоани повела его наверх. На двух этажах, по обе стороны от коридора, располагались спальни и кабинеты. Красные огоньки мигали над открытыми дверями. Заглянув внутрь, Ллойд увидел, что в каждой из комнат весь пол занимает матрац, застеленный розовыми шелковыми простынями.

Джоани ткнула его под ребро:

– Я нанимаю мексиканских нелегалов на невольничьем рынке на Скид-Роу. Все погрузочные работы выполняют они. Я плачу им десять баксов перед вечеринкой, потом еще двадцать и бутылку текилы, когда расставят всю мебель по местам. В чем дело, сержант? Ты хмуришься.

– Не знаю, – признался он, – но все это как-то чудно. Я ищу здесь убийцу, вся эта вечеринка скорее всего противозаконна, но давно уже я не чувствовал себя таким счастливым.

Участники вечеринки начали собираться полчаса спустя. Ллойд объяснил Джоани ее задачу. Она должна обойти всех гостей и указать ему тех, кого опрашивала Джулия Нимейер и кто проявлял к ней интерес. Кроме того, она должна была сообщить обо всех мужчинах, которые хотя бы упоминали о Джулии или ее недавней кончине, а также докладывать обо всем, что покажется ей хоть в самой отдаленной степени неуместным, странным, несовместимым с неписаными правилами таких вечеринок: «Хорошая музыка, хорошая травка, хороший секс». И еще Ллойд предупредил, что ни в коем случае никто не должен знать, что он офицер полиции.

Ллойд расположился за спиной у двух широкоплечих вышибал, которые пристально изучали прибывающих гостей и собирали приглашения. Гости, прибывавшие строго парами, чтобы обеспечить равное количество мужчин и женщин, показались ему олицетворением пресыщенного богатства: костюмы сверхмодных фасонов из тончайших тканей облекали неспортивные, напряженные тела. Мужчины средних лет были в ужасе от своего возраста, женщины казались вульгарными до крайности, агрессивными конкурентками, готовыми перегрызть друг другу глотку. Когда вышибалы заперли дверь за последней парой, Ллойду показалось, будто он увидел впечатляющую картину ада. У него рефлекторно задергалось левое колено. Возвращаясь к столу с закусками, он подумал, что вся любовь, выработанная ирландским протестантским характером, не сможет удержать его от ненависти к ним.

Он решил изобразить разбитного выпивоху, своего в доску парня. Когда Джоани Пратт проходила мимо, он остановил ее и шепнул:

– Сделай вид, что мы вместе.

Джоани закрыла глаза. Ллойд медленно наклонился, чтобы ее поцеловать, обхватил за талию и поднял так высоко, что ее ноги оказались в нескольких дюймах от пола. Их губы и языки встретились и заиграли дружно и слаженно. Ллойду показалось, что его сердце бьется страшно громко, на всю гостиную, но свист и одобрительные возгласы заглушили этот стук. Он прервал поцелуй и опустил Джоани на пол, чувствуя, что все-таки покорил это развращенное собрание любовью.

– Представление окончено, друзья, – объявил он нарочито гнусавым голосом, похлопывая Джоани по плечу. – Веселитесь, девочки и мальчики, а я пойду наверх отдохну.

Его слова были встречены бешеными аплодисментами. Иронии никто не заметил. Ллойд бросился к лестнице.

Он нашел комнату на третьем этаже, в дальнем конце коридора, и заперся, гордый своим маленьким представлением. Хотя немного стыдился, что так легко сумел всех провести, и удивлялся, чувствуя зарождающуюся любовь к собравшимся внизу прожигателям жизни. Ллойд сел на застеленный розовым шелком матрац и вынул из кармана письма, которые дала ему Джоани: последнее поступление в почтовый ящик 7512. Он намеревался прочесть их позже вместе с ней, но понял, что должен поработать: его обуревали слишком противоречивые чувства. Требовалось отвлечься.

В первых двух конвертах была подпольная реклама: искусственные мужские члены королевских размеров и приспособления для садомазохистских игр. На третьем конверте адрес был выведен печатными буквами. Ллойд присмотрелся внимательнее и заметил, что буквы идеально выровнены, явно начерчены по линейке. В уме у него что-то щелкнуло, он бережно взял конверт за уголки и вскрыл его, ловко поддев клапан ногтем. Из конверта выпал листок со стихами, тоже выведенными по линейке печатными буквами. Ллойда насторожили странные коричневатые чернила. Он повернул листок боком и встряхнул. Коричневатые чернила начали слоиться у него на глазах, под верхним слоем обнаружился нижний, более яркий. Он поскреб одну строчку пальцем, принюхался, и опять в голове щелкнуло. Стихи были написаны кровью.

Ллойд усилием воли заставил себя успокоиться. Он использовал метод глубокого дыхания и приказал себе вспомнить вертикальные линии в шотландском пледе, который сплела для него Пенни на позапрошлое Рождество. Через несколько минут, достигнув полного очищения разума, он начал читать стихи.

Я выкрал тебя у горя,

Украл у беды, как вор,

И сердце мое в раздоре,

Хоть снял я с тебя позор.

Тех, кто тебя предал,

Я никогда не щадил.

Сам страданья изведал,

Но я их всех убил.

И вот ты живешь без муки,

Преступная, налегке.

А я умываю руки,

Скорбя от тебя вдалеке.

Тело твое – могила.

Но сердцем ты мне жена.

В блудливых путей извивах

Смерть ты свою нашла.

И стала она мне жизнью,

А грязные строки – ядом,

Горьким вином открытья

Нового страшного ада.

Самая милая в мире,

Разумом светлая жрица

Зла и добра. О, дева,

Горе мое! Свершиться

Трудно было возмездию,

Дрогнули пальцы в казни,

Плата за шаг к бессмертию –

Есть ли еще что ужасней?

Острый клинок вздымает

Страсть мою к вечным вратам,

Даже и капли крови

Я с него не отдам.

Безвестности дань заплатив,

В раковой клетке живи,

От ада тебя спасти

Сможет лишь сила любви.

Ллойд перечитал стихотворение еще трижды, заучил его наизусть, позволив игре звуков и слогов войти в память, проникнуть в кровь и изменить ее ток, повлиять на сердечный ритм и ход своих мыслей. Он подошел к зеркалу во всю стену и взглянул на свое отражение, сам не понимая, кто перед ним: рыцарь, ведомый ирландской протестантской верой, или страшная горгулья. Но разве в этом дело? Он попал в водоворот божественно-греховных навязчивых идей и наконец понял, зачем ему дарованы свыше его гениальные способности.

Стихи все больше затягивали его, приобретая музыкальность, темп, ритм, модуляцию всех тех популярных шлягеров из старых телепрограмм, которые Том заставлял его…

Темп все ускорялся, и вот уже строки «Острый клинок вздымает страсть мою к вечным вратам…» превратились в импровизацию на тему песни, ставшей позывными «Звездного театра Тексако». Ее исполнял большой джазовый оркестр, и Милтон Берл[22] вдруг оказался рядом с ним, перекатывая во рту сигару своими торчащими вперед, как у опоссума, зубами… Ллойд закричал и рухнул на колени, зажимая руками уши.

Музыка смолкла с визжащим звуком, словно кто-то неаккуратно снял иглу с проигрывателя и поцарапал пластинку. Ллойд еще крепче зажал уши ладонями.

– Расскажи мне сказку про прыжок в кроличью нору, – простонал он в блаженном бреду и вдруг услышал треск разрядов из большого динамика, укрепленного на стене. Бесслезные рыдания Ллойда перешли в смех облегчения. Это было радио.

Разумные мысли проникли в его голову. Он мог пресечь музыку в зародыше, для этого и нужно-то было всего-навсего выдернуть несколько проводков и выкрутить несколько рукояток. Пусть прожигатели жизни спариваются без аккомпанемента. Все равно это сборище незаконно.

Ллойд осторожно спрятал письмо обратно в конверт, положил в карман и спустился вниз. Он держал руки по швам и старательно прижимал ладони к штанинам. Не обращая внимания на парочки, совокупляющиеся, стоя в дверях спален, он сосредоточился на мигающих красных лампочках, заливающих коридор призрачным светом. Красные огоньки были реальностью, благословенной противоположностью музыке, и если ему удастся, ориентируясь на эти путеводные огни, найти стереосистему, он будет спасен.

Первый этаж кишел обнаженными телами, движущимися под музыку, кто ритмично, кто неровно. То и дело мелькали в воздухе чьи-то руки и ноги, касались друг друга в мгновенной ласке и тотчас снова втягивались в общую, судорожно бьющуюся массу. Ллойд пробирался сквозь человеческое месиво, чувствуя, как кто-то толкает и хватает его на ходу. Он увидел стереосистему на противоположном конце гостиной. Рядом, перебирая стопку пластинок, стояла Джоани Пратт. Она была полностью одета и выглядела этаким маяком в беснующемся звуковом море.

– Джоани!

Паника, прорвавшаяся в голосе, ошеломила Ллойда. Он врезался в плотскую массу, как ледокол, и та расступилась. Ему удалось проложить себе дорожку в этой людской каше, он пулей пролетел через кухню, через пульсирующие светом коридоры и вырвался во двор, погруженный в непроглядную тьму и тишину. Оглупленный этой тишиной, он рухнул на колени, погрузился в безмолвный, напоенный целебным запахом эвкалипта ночной воздух.

– Сержант? – Джоани Пратт опустилась на колени рядом с ним, погладила по спине и спросила: – Господи, с тобой все в порядке? У тебя было такое лицо… Я в жизни ничего подобного не видела.

Ллойд заставил себя рассмеяться:

– Можешь об этом не думать. Я не выношу громкой музыки и шума вообще. У меня это с детства.

Джоани покрутил пальцем у виска:

– У тебя там пара винтиков разболталась. Ты это знаешь?

– Не смей разговаривать со мной в таком тоне.

– Ой, извини. Жена и дети?

Ллойд кивнул, поднялся на ноги и, помогая Джоани встать, пояснил:

– Семнадцать лет. Три дочери.

– Ну и как? Все хорошо?

– Все меняется. У меня замечательные дочки. Я рассказываю им истории, а жена меня за это ненавидит.

– Почему? Что за истории?

– Не важно. Моя мама тоже рассказывала истории, и в восемь лет они спасли мне жизнь.

– Что за ис…

Ллойд покачал головой:

– Нет, давай поговорим о другом. Ты что-нибудь слышала на вечеринке? Кто-нибудь упоминал о Джулии? Не заметила ничего необычного?

– Нет, нет и нет. Джулия пользовалась вымышленным именем, когда опрашивала людей, а в новостях показали скверную фотку. Вряд ли ее кто-нибудь узнал.

Ллойд задумался над ее словами.

– Ладно, допустим, – согласился он. – Инстинкт мне подсказывает, что убийца не пришел бы на вечеринку вроде этой. Он счел бы ее непристойной. Но я не хочу отвергать ни одной из версий. Водном из писем, что ты мне дала, были стихи. Они написаны убийцей, я уверен. Судя по тексту, у него есть зуб не только на Джулию. Там ясно сказано, что он уже убил не одну женщину. – Джоани ответила ему недоуменным взглядом, и он добавил: – Что мне от тебя действительно нужно, так это список твоих постоянных клиентов.

Джоани яростно замотала головой. Ллойд схватил ее за плечи и тихо спросил:

– Ты хочешь, чтобы этот зверь убил еще кого-нибудь? Что важнее: спасение невинных жизней или конфиденциальность для кучки сексуально озабоченных ублюдков?

Джоани ответила под аккомпанемент истерического хохота, доносившегося из дома:

– Тут нет выбора, сержант. Поехали ко мне. У меня есть блокнот со всеми записями о постоянных клиентах.

– А как же твоя вечеринка?

– Да ну ее к черту. Попрошу вышибал запереть двери. Твоя машина или моя?

– Моя. Это приглашение? – спросил Ллойд.

– Нет, это предложение.

* * *

Они так насытились друг другом, что не смогли заснуть. Ллойд обхватил ладонями груди Джоани и принялся играть с ними, подталкивая кверху, придавая разные формы, нежно обводя соски кончиками пальцев.

Джоани засмеялась и тихо пропела:

– Пам-пам-пуба, ва-ва-ду-ду-рам-пам!

Ллойд спросил, что означают эти странные слова, и она ответила:

– Я забыла, что ты никогда не слушаешь музыку. Ладно, расскажу. Я приехала сюда из Сент-Пола, Миннесота, в пятьдесят восьмом. В восемнадцать лет. Я все просчитала: собиралась стать первой женщиной – звездой рок-н-ролла. Я блондинка, у меня есть сиськи и, как мне тогда казалось, голос. Схожу я с автобуса на углу Фаунтин и Вайн и иду на север. Вижу башню «Кэпитол рекордс» и понимаю, что это знак свыше. Ну, я и почесала прямо туда. Прямо со своим фибровым чемоданчиком. Это был самый холодный день в году, а на мне выходное платье с кринолином и туфли на высоких каблуках.

Ну, в общем, усаживаюсь я в приемной, разглядываю все эти золотые пластинки, развешанные у них на стенах, и думаю: «Когда-нибудь…» Ну, в общем, подходит ко мне один тип и говорит: «Я Плутон Марун. Работаю агентом. „Кэпитол рекордс“ не твое шоу. Пойдем, у меня есть другой план». Я киваю, и мы уходим. Плутон говорит, у него есть приятель, и этот приятель снимает кино. Мы садимся в такой здоровенный «кадиллак» – настоящий катафалк! – и едем. Оказывается, его приятель – Орсон Уэллс.[23]

Без балды, сержант, самый что ни на есть натуральный Орсон Уэллс. Снимает «Печать зла». Не слабо, да? В Венеции. Ну, не в той самой, а в таком паршивом городишке на мексиканской границе.

Ну, я с ходу вижу, что этот Орсон на Плутона смотрит сверху вниз. Видит в нем прихлебателя и… что-то вроде клоуна. В общем, Орсон говорит Плутону, чтобы тот набрал ему массовку из местных, готовых торчать на площадке весь день за пару монет и бутылку. И вот мы с Плутоном отправляемся вдоль по набережной Оушен-фронт. Представляешь? Невинная Джоани из Сент-Пола якшается с битниками, наркоманами и гениями!

Заходим мы, значит, в книжный магазинчик битников. А там за прилавком такой тип, на оборотня похожий. Натуральный такой Вервольф. Плутон говорит: «Хочешь увидеть Орсона Уэллса и заработать пятерку?» Вервольф говорит: «Обалдеть». И мы опять идем по набережной, уже втроем, и подбираем по дороге еще целый шлейф таких же голодранцев.

В общем, Вервольф положил на меня глаз. Говорит: «Я Марта Мейсон, певец». Я думаю: «Ну не фига себе!» А вслух говорю: «Я Джоани Пратт, тоже певица». Тогда Марти говорит: «Спой „Пам-пам-пуба, ва-ва-ду-ду-рам-пам“ десять раз». Я спела, а он и говорит: «У меня сегодня концерт в Сан-Бернардино. Пойдешь ко мне бэк-вокалом?» Я спрашиваю: «А что нужно делать?» Марти говорит: «Петь „Пам-пам-пуба, ва-ва-ду-ду-рам-пам“».

Так и вышло. Я это сделала. Десять лет пела «Пам-пам-пуба, ва-ва-ду-ду-рам-пам». Вышла замуж за Марти, и он стал называть себя Марти Мейсон, по прозвищу Монстр, и сочинил «Чечетку Монстра» – пенку снял с того, что похож на оборотня. Пару лет мы с ним здорово гремели, а потом Марти завис на наркоте, и мы развелись. И теперь я вроде как деловая дама, а Марти сидит на метадоновой программе[24] и работает в закусочной «Бургер-Кинг» – переворачивает гамбургеры на решетке. А я все еще пою «Пам-пам-пуба, ва-ва-ду-ду-рам-пам».

Джоани перевела дух, закурила сигарету и принялась пускать в Ллойда колечки дыма. А он водил пальцем по ее бедру, вычерчивая замысловатые фигуры, и думал, что она изложила ему теорию экзистенциализма в двух словах. Но ему хотелось узнать, как она сама это понимает, и он спросил:

– Что это значит?

– Всякий раз, как что-то идет наперекосяк, когда мне страшно или все подвешено в воздухе, и еще неизвестно, как карта ляжет, я пою «Пам-пам-пуба, ва-ва-ду-ду-рам-пам». И карта ложится как надо. Или мне хотя бы делается не так страшно.

Ллойду показалось, что кусочек его сердца отрывается и уплывает в Венецию на мексиканской границе, в далекий январь 1958 года.

– Ты мне позволишь еще прийти? – спросил он.

Джоани взяла его руку и поцеловала ладонь.

– В любое время, сержант.

Ллойд встал, оделся и прижал к груди блокнот с записями.

– Буду беречь его как зеницу ока, – пообещал он. – Огласки не бойся. Если понадобится опросить кого-то, брошу на это дело самых компетентных офицеров.

– Я тебе доверяю, – сказала Джоани.

Ллойд наклонился и поцеловал ее в щеку.

– Твой номер телефона я запомнил. Я позвоню.

Джоани обняла его и удержала, продлив поцелуй.

– Береги себя, сержант.

* * *

Рассвело. Охваченный жаждой деятельности, Ллойд поехал в Паркеровский центр и поднялся на лифте к компьютерщикам на четвертый этаж. Там дежурил один оператор. Он оторвался от научно-фантастического романа и собрался было поболтать с высоким детективом, которого другие полицейские называли Большими Мозгами, но, заглянув в лицо Ллойду, понял, что ему не светит.

– Доброе утро, – отрывисто бросил Ллойд. – Мне нужны распечатки по всем нераскрытым убийствам женщин за последние пятнадцать лет. Я наверху, у себя в кабинете. Когда будет информация, звоните по добавочному одиннадцать – семьдесят девять.

Ллойд вышел и последние два лестничных марша до своего этажа преодолел пешком. В кабинете было темно, тихо и спокойно. Он рухнул в кресло и моментально заснул.

Глава 6

Поэт в одиннадцатый раз перечитал рукопись от корки до корки. Это было его одиннадцатое путешествие в глубину постыдной страсти последней возлюбленной. Третье, с тех пор как он завершил их обручение.

У него дрожали руки, пока он переворачивал страницы. Он уже знал, что обязательно вернется к мерзкой, но неодолимо притягательной третьей главе. Слова вгрызались в него и рвали на части, заставляя остро ощущать свои внутренние органы, осознавать их функции. Его прошибал пот, по телу бежали мурашки, он ронял вещи и смеялся, хотя ничего смешного не было.

Глава носила название «Гомосексуальные фантазии гетеросексуальных мужчин». Это напомнило ему о его ранних поэтических опытах. В те дни он еще не был так одержим поэтической формой, иногда даже рифм не подыскивал, полностью доверяясь тематическому единству своего подсознания. В этой главе его возлюбленной удалось вырвать у отдельных представителей мужского пола признания такого рода: «Я хотел бы попробовать взять в задницу хотя бы раз. Просто сделать это, и к чертям последствия. А потом я вернулся бы домой и занялся любовью со своей женой. Хотелось бы знать, почувствует она разницу или нет». Или другое: «Мне тридцать четыре года, и за последние семнадцать лет я переимел всех женщин, какие только соглашались, но так и не уловил тойсамой изюминки. Из-за чего все с ума сходят? Еду порой по бульвару Санта-Моника, смотрю на всю эту мужскую тусовку, и в голове путается, и я думаю, думаю… и… (здесь интервьюируемый вздыхает) я думаю: может, с новой женщиной мне повезет? А потом я думаю: не приехать ли сюда, на эту тусовку? И стоит мне об этом подумать, как я сворачиваю с бульвара Санта-Моника и начинаю думать о своей жене и детях, а потом… о черт!»

Он отложил скоросшиватель на кольцах, чувствуя новый прилив крови и испарину. Эти приливы отмеряли ритм его жизни с тех пор, как он обручился с Джулией. Она была мертва вот уже две недели, а приливы все продолжались – неослабевающие, неотступные, хотя он проявил храбрость и написал анонимные стихи в ее честь своей собственной кровью… Хотя с тех пор он сам совершил свой первый сексуальный переход…

Он прочел третью главу рядом с телом Джулии, наслаждаясь ее близостью, стремясь соединить ее плоть со словами. Мужчины, которые рассказывали Джулии свои истории, были так жалки в собственной нечестности, что его замутило от отвращения. И все же… он снова и снова перечитывал рассказ парня, ехавшего по бульвару Санта-Моника, прерываясь только чтобы взглянуть на Джулию, раскачивающуюся на своей оси. Она была частью его в большей степени, чем двадцать одна ее предшественница, даже больше, чем Линда, так глубоко тронувшая его душу. Джулия подарила ему слова – овеществленные дары любви, которые прорастут в нем. И все же… бульвар Санта-Моника… все же… этот несчастный, так задавленный общественной моралью, что не смог даже…

Он прошел в гостиную. «Буря во чреве». Поэтесса-лесбиянка писала о «многослойных влажных складочках» своей любовницы. На него нахлынули видения мускулистых торсов, широких плеч и ядреных, крепких мужских задов. И все благодаря Джулии. Видения вынуждали его искать еще большего единения с ней. Для этого надо было проявить смелость там, откуда жалкий трус позорно бежал. Что-то внутри у него упиралось, он отчаянно искал слова. Пытался писать анаграммы на основе имен Джулии и Кэти, но ничего не вышло. Джулия требовала от него большего, чем все остальные. Он вернулся в спальню и в последний раз посмотрел на ее труп. Она посылала ему видения угрюмых молодых людей в вызывающе мужественных позах. Он повиновался и поехал на бульвар Санта-Моника.

Он нашел их в нескольких кварталах к западу от Лабреа. Освещенные отблесками неоновой рекламы, они стояли на тротуаре, подпирая стены мексиканских ресторанчиков, порномагазинов, баров, и эти отблески придавали им еще более завораживающий вид, окружали аурой, нимбом, короной с протуберанцами. Ему пришла в голову мысль поискать некий особый образ или тело, но он прогнал ее. Она дала бы ему предлог ретироваться, а он хотел произвести впечатление на Джулию своим безоговорочным послушанием.

Он подъехал к тротуару, опустил оконное стекло и сделал знак молодому человеку, который стоял, прислонившись к газетному киоску и выставив вперед одно бедро.

Молодой человек подошел и просунул голову в окно:

– Тридцать, только отсос. Ты мне или я тебе?

Он пригласил молодого человека садиться.

Они заехали за угол и остановились. Он был так напряжен, что казалось, мышцы, сведенные судорогой, вот-вот задушат его. Он прошептал: «Кэти», – позволил молодому человеку расстегнуть ему ширинку и опустить голову на колени. Судороги продолжались до самого конца. Он взорвался, и перед глазами поплыли разноцветные огни. Он бросил молодому человеку несколько мятых купюр, тот вылез в дверь и исчез. Перед глазами все еще плясали огоньки. Он видел их по дороге домой и потом в беспокойных, но все равно прекрасных снах в ту ночь.

Все следующее утро занял обязательный после обручения ритуал Посылки цветов. Отъезжая от цветочного магазина, он заметил, что привычное чувство прощания на этот раз отсутствует. Остаток дня он провел за делами в мастерской: проявлял пленку и договаривался о съемках на следующую неделю. Его одолевали мысли о Джулии, превращавшие обычный рабочий день в однообразный механический труд, тошнотворно скучный, почти каторжный.

Он еще раз перечитал ее рукопись, не спал всю ночь, видел пляшущие огни и чувствовал на коленях тяжесть головы молодого человека. Потом на него напал страх. Он ощущал чужие тела, поселившиеся в его теле. Буквально слышал, как крошечные меланомы и карциномы движутся в его крови. Джулия требовала большего. Она хотела письменного подношения – слов, достойных ее собственных слов. Он рассек острым ножом для чистки овощей правое предплечье и выдавил из ранки достаточно крови, чтобы покрыть дно малой кюветы для проявления фотографий. Потом прижег порез, взял гусиное перо и линейку и педантично вывел на листе бумаги свое стихотворное подношение. В эту ночь он спал хорошо.

Утром он отправил стихотворение по адресу почтамта, который увидел на первой странице рукописи Джулии. Ощущение нормальности укрепилось. Но ночью вернулся страх. Опять в его теле поселились карциномы. Он начал ронять вещи. Снова увидел огни, на этот раз ярче прежнего. Фантасмагория бульвара Санта-Моника поминутно вспыхивала перед глазами. Он понял, что надо что-то делать. Иначе можно сойти с ума.

Прошло две недели после смерти Джулии, а поэт все перечитывал рукопись. Он видел в ней зловещий талисман. Самой страшной была третья глава: она разрушала порядок, ставший непреложным законом его жизни. В эту ночь он сжег рукопись в раковине у себя на кухне. Потом открыл кран и затопил обгоревшие слова, чувствуя, как им вновь овладевает решимость. Существовал только один способ стереть память о двадцать второй возлюбленной.

Он должен найти новую женщину.

Глава 7

Прошло семнадцать дней после обнаружения тела Джулии Нимейер, и Ллойд впервые усомнился, хватит ли бензина у ирландского протестантского характера, чтобы пронести его через самый, как оказалось, Неприятный эпизод его жизни, крестовый поход, предвещавший потерю самообладания, глубокие и обширные внутренние разрушения.

Быть может, в тысячный раз Ллойд перебрал все собранные улики, относящиеся к убийству Джулии Нимейер и нераскрытым убийствам женщин в округе Лос-Анджелес. Группа крови, которой было написано стихотворение, – нулевая, резус положительный. Группа крови Джулии Нимейер – АБ. На конверте, как и на единственном листке бумаги, отпечатков не было. Опрос обитателей «Алоха ридженси» ничего не дал. Никто ничего не знал об убитой женщине; никто не мог сказать, были ли у нее посетители; никто не припоминал никаких странных случаев в здании в день ее смерти. Всю прилегающую территорию прочесали частым гребнем в поисках обоюдоострого ножа, послужившего, как предполагалось, для нанесения увечий, но ничего, хоть в отдаленной степени напоминающего такой нож, найдено не было.

Смутная надежда Ллойда на то, что убийца Джулии Нимейер как-то связан с ней через вечеринки для богатых, оказалась бесплодной. Опытные детективы опросили всех людей, числившихся в блокноте Джоани Пратт, и вынесли из этих опросов лишь любопытные сведения о различных аспектах похоти и грустное убеждение, что все изменяют всем. Двух офицеров послали на проверку книжных магазинов, специализирующихся на поэзии и феминистской литературе, в поисках странного мужчины, спрашивающего «Бурю во чреве», и вообще странного мужского поведения. Были учтены все возможные версии.

Что касалось нераскрытых убийств, за двадцатью тремя полицейскими участками округа Лос-Анджелес, которые заполняли своими данными центральную компьютерную базу, числилось 410 смертей, восходящих к 1968 году. Если отбросить 143 случая гибели в результате транспортных происшествий, оставалось 267 нераскрытых убийств в чистом виде. Из этих 267 убитых женщин семьдесят девять встретили смерть в возрасте от двадцати до сорока лет. Ллойд считал этот промежуток пограничными возрастными параметрами, привлекающими убийцу: он был уверен, что этот монстр предпочитает молоденьких.

Он взглянул на карту округа Лос-Анджелес на стене своего кабинета. В нее были вколоты семьдесят девять булавок, отмечающих те места, где женщины встретили насильственную смерть. Ллойд пристально изучал территорию, призвав на помощь свои инстинкты и глубинное знание Лос-Анджелеса. Булавочные головки охватывали всю территорию округа – от долин Сан-Габриэль и Сан-Фернандо до отдаленных пляжных поселений на его южной и восточной границах. Сотни и сотни квадратных миль.

Но сорок восемь из семидесяти девяти булавок указывали на районы, называемые на полицейском жаргоне «пригородами белой швали». Здесь жили люди с низкими доходами, здесь был высок уровень преступности, а алкоголизм и наркомания достигали масштабов эпидемии. Статистика и его собственный полицейский инстинкт подсказывали Ллойду, что львиная доля этих смертей связана с выпивкой, дурью и супружеской неверностью. Оставалась еще тридцать одна смерть молодых женщин в средних, зажиточных и высших слоях пригородов и муниципалитетов округа Лос-Анджелес. Это были убийства, не раскрытые девятью полицейскими участками.

Ллойд со скрежетом зубовным предпринял последнее из остававшихся у него прямых действий: запросил в этих участках полные ксерокопии «глухарей», прекрасно понимая, что на ответ может понадобиться не меньше двух недель. Он чувствовал себя беспомощным. Против него действовали силы, намного превосходившие все, что он мог им противопоставить. Его преследовали видения другого Лос-Анджелеса, города мертвых, существующего в параллельном измерении. Прекрасные жительницы этого города с округлившимися от ужаса глазами умоляли его найти их убийцу.

Чувство бессилия у Ллойда обострилось три дня назад. Он лично обзвонил начальство всех девяти участков и потребовал, чтобы копии дел ему доставили в течение сорока восьми часов. Ответы варьировались, но в конце концов все согласились, что Ллойд Хопкинс – признанный авторитет среди детективов убойного отдела, и обещали уложиться с бумажной работой максимум в трое суток.

Ллойд бросил взгляд на часы – хронометр «Ролекс» военного образца с двадцатью четырьмя делениями. Осталось семь часов. Плюс еще два на бюрократические проволочки… Бумаги должны доставить к полудню. Он выскочил из кабинета и бегом преодолел шесть лестничных маршей, отделявших его от улицы. Четырехчасовая прогулка без всякой цели, при сознательно отключенном мозге, приведет его умственные способности в оптимальное состояние. А они ему еще понадобятся – эти умственные способности, – когда придется осваивать и усваивать тридцать одно уголовное дело.

Четыре часа спустя, прочистив мозги энергичной ходьбой по кругу в центре города, Ллойд вернулся в Паркеровский центр и взбежал к себе на шестой этаж. Он издалека увидел, что дверь в его кабинет открыта и кто-то зажег внутри свет. В коридоре ему встретился лейтенант в форме, торопливо доложивший:

– Твои бумаги пришли, Ллойд. Они у тебя в кабинете.

Ллойд кивнул и заглянул в дверь. Его стол и оба кресла были завалены толстыми коричневыми папками. Бумаги в папках все еще пахли ксероксом. Он их сосчитал, потом выдвинул оба кресла, мусорную корзину и шкафчик с картотекой в коридор, разложил папки с делами на полу в кружок и сам уселся прямо в середине. На каждой папке были указаны фамилия жертвы, ее имя и дата смерти. Ллойд разделил их сначала по районам, потом по годам, даже не глядя на фотографии, прикрепленные – он это точно знал – к первой странице. Начиная с Фуллмер Элейн, дата смерти – девятое марта 1968 года, департамент полиции Пасадены, и кончая Деверсон Линдой Холли, дата смерти – четырнадцатое июня 1982 года, департамент полиции Санта-Моники, он отобрал все дела вне юрисдикции департамента полиции Лос-Анджелеса и отложил их в сторону. Всего восемнадцать дел. Он взглянул на оставшиеся тринадцать папок департамента полиции Лос-Анджелеса. Здесь пометки на обложке были более подробными. Под именем каждой жертвы указывались ее возраст и расовая принадлежность. Семь из тринадцати убитых женщин были чернокожими или латиноамериканками. Ллойд отложил в сторону эти папки и еще раз проверил свои первоначальные подозрения. На целую минуту он отключил разум, изгнал из головы все мысли, дал себе отдохнуть и только после этого вернулся к сознательному обдумыванию. Он решил, что с самого начала был прав: его убийца предпочитал белых женщин. Значит, оставалось шесть лос-анджелесских папок и восемнадцать дел из других участков, всего двадцать четыре. Не рассматривая фотографии на первой странице, Ллойд проверил папки из других участков на указание расовой принадлежности. Четыре жертвы не были белыми. Оставалось шестнадцать дел.

Ллойд решил составить коллаж из фотографий, а уж потом читать дела от начала до конца. Опять прогнал из головы все мысли, вынул из папок фотографии и разложил их лицом вниз в хронологическом порядке.

– Поговорите со мной, – громко сказал он вслух, переворачивая фотографии.

Когда шесть лиц улыбнулись ему со снимков, он почувствовал, что его разум отказывается воспринимать чудовищную информацию. Он перевернул остальные фотографии. Страх сдавил череп окровавленными тисками.

Все убитые женщины были похожи друг на друга, как сестры. Один и тот же типаж. Лица англосаксонского типа, старомодные, женственные прически. Чистая, здоровая кожа. И сами лица дышали старомодным, почти деревенским здоровьем. Ллойд прошептал единственное слово, выражавшее в его глазах саму сущность убитых женщин:

– Невинность, невинность, невинность…

Он еще раз десять перебрал фотографии, присматриваясь к деталям: ниткам жемчуга и школьным колечкам на цепочке, отсутствию косметики, плечам и шеям в свитерах и старомодных отложных воротничках. Сами лица этих женщин неоспоримо свидетельствовали о том, что они убиты одним и тем же чудовищем, нацеленным на уничтожение невинности. Тут и спора никакого не было. И быть не могло.

Дрожащими руками Ллойд раскрывал одну папку задругой и читал о причащении к смерти через удушение, огнестрел, обезглавливание, насильственное глотание ядовитых жидкостей, забивание дубинкой, газ, передозировку наркотиков, отравление и самоубийство. Разные методы, чтобы не дать полиции заподозрить, что речь идет о серийном убийце. Единственный общий знаменатель: никаких улик. Никаких материальных доказательств. Женщины, выбранные для уничтожения, потому что выглядели одинаково. Джулия Нимейер, убитая шестнадцать раз подряд. А может, и больше? И в скольких местах? Невинность была болезнью юности.

Ллойд еще раз перечитал все дела и вышел из транса, вдруг осознав, что просидел на полу три часа подряд и взмок от пота. Он поднялся на ноги и потянулся, разминая затекшее от долгой неподвижности тело, и тут его охватил настоящий ужас: гений преступника был непостижим. Ллойд ничего не мог поделать.

Нет, неправда. Всегда можно что-то сделать.

Ллойд достал из ящика стола моток изоленты и прикрепил фотографии к стенам кабинета. Когда улыбающиеся убитые женщины окружили его со всех сторон, он сказал себе:

– Finis. Morte. Muerto.[25] Некрополь. Мертвы.

Потом закрыл глаза. Постояв так, снова обратился к делам и перечитал анкетные данные из каждой папки, сортируя их по районам. Он приказал себе позабыть обо всем остальном, вынул свой блокнот и перо и написал:

Центральный Лос-Анджелес:

1. Элейн Марбург. Д. С. – 24 ноября 1969

2. Патриция Петрелли. Д. С. – 20 мая 1975

3. Карлин ла Пелле. Д. С. – 14 февраля 1971

4. Кэролайн Вернер. Д.С. – 9 ноября 1979

5. Синтия Гилрой. Д. С. – 5 декабря 1971

Муниципалитеты в долине и на холмах:

1. Элейн Фуллмер. Д. С. – 9 марта 1968

2. Джанетт Уиллки. Д. С. – 15 апреля 1973

3. Мэри Уорделл. Д. С. – 6 января 1974

Голливуд и Западный Голливуд:

1. Лоретта Пауэлл. Д. С. – 10 июня 1978

2. Карла Каслберри. Д. С. – 10 июня 1980

3. Труди Миллер. Д. С. – 12 декабря 1968

4. Анджела Стимка. Д.С. – 10 июня 1977

5. Марсия Ренвик. Д. С. – 10 июня 1981

Беверли-Хиллз – Санта-Моника – приморские муниципалитеты:

1. Моника Мартин. Д. С. – 21 сентября 1974

2. Дженнифер Сабо. Д.С. – 3 сентября 1972

3. Линда Деверсон. Д. С. – 14 июня 1982

Сосредоточившись только на modus operandi, Ллойд еще раз перечитал основные данные. Итого: три убийства дубинкой, два расчленения, один несчастный случай во время верховой езды, дававший серьезные основания заподозрить насильственную смерть, два смертельных огнестрельных ранения, две смерти от ножевых ударов, четыре самоубийства разными способами, одно отравление, одна передозировка наркотиками в сочетании с отравлением бытовым газом. Озадаченный секретарь коронера классифицировал его как «убийство-самоубийство».

Обратившись к хронологии, Ллойд перечитал даты смерти, выписанные им рядом со списком жертв, и приблизился на шаг к методологии убийцы. Если не считать пробела в двадцать пять месяцев между Патрицией Петрелли, Д.С. – 20 мая 1975 года и Анджелой Стимкой, Д.С. – 10 июня 1977 года, а также семнадцатимесячного пробела между Лореттой Пауэлл, Д.С. – 10 июня 1978 года и Кэролайн Вернер, Д.С. – 9 ноября 1979 года, убийца наносил удар в интервалах от шести до пятнадцати месяцев. Вот почему, предположил Ллойд, ему так долго удавалось избежать ареста. Убийства, несомненно, были выполнены блестяще и опирались на глубокое знание жертвы в результате длительного наблюдения. А эти долгие пробелы, рассудил он, скорее всего объясняются утерянными делами и компьютерными сбоями. Жертвы были, но любое полицейское подразделение не застраховано от ошибок в связи с огромным объемом бумажной работы.

Ллойд закрыл глаза и вообразил провалы во времени, поглощенные другими провалами во времени, а эти – еще более грандиозными провалами, и еще, и еще, и еще… Когда же эти убийства начались? Все полицейские участки округа Лос-Анджелес выбрасывали нераскрытые дела по истечении пятнадцатилетнего срока. Значит, доступа к информации о том, что было до первого января 1968 года, у него нет. Нет самой информации.

И тут его осенило. Шепча: «За деревьями леса не вижу», – Ллойд снова взглянул на свой список. Вот убийства, совершенные в Голливуде и Западном Голливуде. По спине у него змейкой пополз холодок. Четыре «самоубийства» случились в один и тот же день – десятого июня – в 1977, 1978, 1980 и 1981 годах. Вот он, общий знаменатель, указывающий на одержимость, на патологическое поведение убийцы, хотя самообладание у него фантастическое, а в жилах, похоже, течет ледяная вода, а не кровь.

Ллойд схватил четыре папки и перечитал содержимое от корки до корки. Это его не удовлетворило, и он перечитал все еще раз. Окончив чтение, он выключил свету себя в кабинете, откинулся на спинку кресла и воспарил на крыльях своего нового знания.

Вечером в четверг, десятого июня 1977 года, обитатели многоквартирного дома номер 1167 по Ларрэби-авеню в Западном Голливуде почувствовали запах газа, исходивший из квартиры на последнем этаже. Ее снимала Анджела Мари Стимка, двадцатисемилетняя официантка, подававшая коктейли. Упомянутые обитатели вызвали помощника шерифа, жившего в том же доме, он выбил дверь в квартиру Анджелы Стимки, выключил настенный обогреватель, из коего и шел газ, и обнаружил мертвое раздувшееся тело Анджелы Стимки на полу в спальне. Помощник шерифа вынес тело наружу и позвонил в подразделение шерифской службы в Западном Голливуде, вызывая подмогу. Через несколько минут прибыла бригада детективов. Они прочесали квартиру и обнаружили предсмертную записку, в которой Анджела Стимка называла прервавшийся многолетний любовный роман в качестве причины, толкнувшей ее на самоубийство. Эксперты-почерковеды сравнили дневник Анджелы Стимки с предсмертной запиской и пришли к выводу, что оба документа написаны одной рукой. Констатировали самоубийство, и дело было закрыто.

Десятого июня следующего года патрульный автомобиль шерифской службы вызвали к маленькому домику на Уэстбурн-драйв в Западном Голливуде. Соседи пожаловались на слишком громкие звуки стерео, доносящиеся из дома. Такого, сказали они, никогда раньше не было. Одна престарелая леди заявила помощникам шерифа, что, по ее убеждению, случилось «нечто ужасное». Когда никто не отозвался на настойчивый стук офицеров, они проникли в дом через полуоткрытое окно и обнаружили хозяйку дома, тридцатиоднолетнюю Лоретту Пауэлл, мертвой в большом плетеном кресле. Подлокотники кресла, купальный халат и весь пол у ее ног были залиты кровью, вытекшей из перерезанных артерий на запястьях. Опрокинутый пустой пузырек из-под нембутала[26] валялся на тумбочке у кровати, в нескольких шагах от мертвой женщины, а на коленях у нее лежал большой острый нож-секач.

Предсмертной записки не было, но детективы из убойного отдела, отметив наличие «точек запинки» на обоих запястьях и установив, что Лоретте Пауэлл врачи в течение длительного времени выписывали нембутал, быстро квалифицировали ее смерть как самоубийство. Дело закрыто.

Колесики в голове у Ллойда вращались бесшумно. Он знал, что адреса по Уэстбурн-драйв и Ларрэби-авеню расположены всего в двух кварталах друг от друга, а «самоубийство» Карлы Каслберри выстрелом в рот в мотеле «Тропикана» десятого июня 1980 года произошло едва ли в полумиле от первых двух «самоубийств». Он с отвращением покачал головой: любой коп, наделенный хотя бы одним мозговым полушарием и полицейским опытом на десятицентовик, должен знать, что женщины никогда не убивают себя огнестрельным оружием. Статистики по огнестрельным самоубийствам среди женщин просто не существовало.

Четвертое «самоубийство» – Марсия Ренвик, дом номер 818 по Северной Платановой аллее, – по мнению Ллойда, выбивалось из общей схемы. Самое свежее по времени «убийство десятого июня» было совершено на расстоянии четырех миль к востоку от первых трех, в юрисдикции голливудского подразделения департамента полиции Лос-Анджелеса. От предыдущей смерти – Карлы Каслберри – его отделял целый год. По сравнению с предыдущими это дело казалось примитивным и лишенным воображения: всего-навсего передозировка таблеток. Похоже на минутный порыв.

Ллойд вернулся к предпоследней жертве перед Джулией Нимейер. Он поморщился, читая отчет патологоанатома о смерти Линды Деверсон – дата смерти – 14 июня 1982 года, – изрубленной на куски обоюдоострым пожарным топором. Ослепляющие воспоминания о Джулии, свисающей с потолочной балки у себя в спальне, в сочетании с только что полученной информацией убедили его, что по известным пока одному черту причинам безумие убийцы вошло в острую фазу.

Ллойд склонил голову и вознес молитву своему весьма условному Богу, в которого почти не верил:

– Прошу тебя, дай мне его поймать. Прошу тебя, дай мне его поймать, пока еще кто-то не пострадал.

Мысли о Боге преобладали в голове у Ллойда, пока он шел по коридору и стучал в дверь своего непосредственного начальника, лейтенанта Фреда Гаффани. Зная, что лейтенант – упертый, вновь обретший веру христианин – презирает горячих, непослушных полицейских и считает их недоумками, Ллойд всерьез напряг своего Бога мольбой о следовательских полномочиях. Гаффани, да и то с большой неохотой, уже дал ему разрешение отложить текущие дела, специально оговорив, что ни о каких других одолжениях речи быть не может. Намереваясь теперь просить людей, денег и помощь прессы, Ллойд решил подступиться к лейтенанту, упирая на общую религиозность.

– Войдите! – откликнулся Гаффани на стук в дверь.

Ллойд вошел и сел на складной стул перед столом начальника. Гаффани оторвался от бумаг, которые перебирал, и ощупал галстучную булавку в виде креста и флага.

– Да, сержант?

Ллойд откашлялся, стараясь придать себе постный вид.

– Сэр, как вы знаете, я плотно работаю над убийством Нимейер.

– Да. И что же?

– А то, что это абсолютно глухой висяк.

– Продолжайте работать. Я в вас верю.

– Спасибо, сэр. Странно, что вы заговорили о вере.

Ллойд ждал, что Гаффани попросит его разъяснить свою мысль, но лейтенант смотрел на него с непроницаемым лицом. Пришлось продолжить без приглашения.

– Этот случай стал испытанием для моей веры, сэр. Я никогда не был особенно набожным, сэр, но натыкаюсь на улики столь странным образом, что это заставило меня пересмотреть свои взгляды на веру. Я…

Лейтенант оборвал его речь, рубанув воздух ладонью.

– Я хожу в церковь по воскресеньям и на молельные собрания три раза в неделю. Но выбрасываю Бога из головы, когда надеваю кобуру. Вам что-то нужно? Скажите прямо, что именно, и мы это обсудим.

Ллойд покраснел и начал заикаться:

– Сэр, я… я…

Гаффани откинулся в кресле и провел обеими руками по седеющей стрижке ежиком.

– Хопкинс, ты не обращался к старшему по званию со словом «сэр», с тех пор как был новичком-салагой. Ты самый скандальный бабник в отделе убийств и грабежей, и тебе глубоко плевать на Бога. Что тебе надо?

Ллойд засмеялся.

– Без балды, сэр?

– Да уж, пожалуйста.

– Хорошо. В ходе моего расследования по делу об убийстве Нимейер у меня появились обоснованные подозрения, что это дело связано еще по меньшей мере с шестнадцатью другими убийствами молодых женщин на протяжении последних пятнадцати лет. Modus operandi варьируется, но все жертвы принадлежат к одному и тому же физическому типу. Есть хронологические совпадения и другие факторы, убедившие меня в том, что все шестнадцать женщин убиты одним и тем же человеком – тем самым, кто убил Джулию Нимейер. Два последних убийства совершены с особой жестокостью. Я считаю, мы тут имеем дело с гениальным психопатическим интеллектом, и если не приложим активных усилий к его поимке, он будет безнаказанно убивать до конца своих дней. Мне нужны двенадцать опытных детективов из убойного отдела на полный рабочий день, мне нужна связь с каждым полицейским участком этого округа, мне нужно разрешение привлечь рядовых разгребать дерьмо и право требовать от них сверхурочной работы без ограничения. Мне нужен выход в прессу… У меня есть предчувствие, что этот зверь пошел вразнос, и я хочу его немного подтолкнуть. Я…

Гаффани вскинул руки, давая понять, что с него хватит.

– У тебя есть конкретные улики? – спросил он. – Может, у тебя есть свидетели? Записи детективов из департамента полиции Лос-Анджелеса или других департаментов в подтверждение твоей теории массового убийства?

– Нет, – ответил Ллойд.

– Сколько из этих шестнадцати дел еще открыто?

– Все закрыты.

– В департаменте полиции Лос-Анджелеса есть офицеры, поддерживающие твою теорию?

– Нет.

– В других департаментах?

– Нет.

Гаффани хлопнул по столу ладонями и снова ощупал булавку.

– Я не собираюсь доверять твоим подозрениям. Дела слишком старые, все это чересчур туманно, дорого, а главное, может обернуться большим позором для департамента. Я знаю, что ты бузотер и очень хороший детектив с прекрасным послужным списком…

– С рекордным числом арестов по всему гребаному департаменту! – перебил его Ллойд.

– Знаю я о твоих рекордах! – заорал в ответ Гаффани. – Но я не доверяю тебе! Ты показушник, бабник, только и думаешь, что о своей славе. У тебя свербит в заднице насчет убитых женщин! – Понизив голос, он добавил: – Если ты действительно думаешь о Боге, попроси его о помощи в личной жизни. Бог ответит на твои молитвы, и ты перестанешь гнаться за тем, что тебе неподвластно. Посмотри на себя. Ты же весь трясешься. Забудь об этом деле, Хопкинс. Проведи время с семьей. Они будут рады, поверь.

Ллойд встал, дрожа, и направился к двери. Все плыло перед глазами, все было в красном тумане. Он обернулся и посмотрел на Гаффани. Тот улыбнулся:

– Попробуй только обратиться к газетчикам, и я тебя распну. Разжалую, сошлю в патрульные, будешь до конца жизни вытаскивать пьяниц из канавы!

Ллойд улыбнулся в ответ, ощутив вдруг странное спокойствие в соединении с отчаянной бравадой.

– Я достану это животное и загоню твои слова тебе же в задницу, – сказал он.

Ллойд сложил шестнадцать дел о нераскрытых убийствах в багажник своей машины и поехал в голливудский участок в надежде застать Датча Пелтца, пока тот не ушел с работы. Ему повезло: Датч как раз переодевался в цивильное в раздевалке для старших офицеров. Он завязывал галстук, рассеянно глядя на себя в большом зеркале до пола.

Ллойд подошел, покашливая на ходу. Не отрывая глаз от зеркала, Датч заговорил:

– Фред Гаффани уже звонил, сказал, что он тебя просчитал. Знал, что ты ко мне кинешься. Я отмазал твою задницу. Он собирался на тебя настучать одному своему духовно возрожденному дружку из начальства, но я его отговорил. Он мне кое-что должен, пришлось ему послушаться. Ты сержант, Ллойд. А значит, можешь вести себя как задница только в компании сержантов и нижестоящих. С лейтенантами и выше – нельзя. Verboten. Comprende,[27] умник?

Датч повернулся, и Ллойд увидел страх в его глазах, хотя он пытался держаться как ни в чем не бывало.

– Гаффани тебе все рассказал?

Датч кивнул.

– Ты уверен?

– На все Сто, – ответил Ллойд.

– Шестнадцать женщин?

– Минимум.

– И что ты собираешься делать?

– Выкурить его из норы, только еще не знаю как. Скорее всего в одиночку. Департамент ни за что не разрешит открыть следствие. Они не захотят ставить себя в дурацкое положение. Я сам свалял дурака: не надо было вообще ходить к Гаффани. Если я буду действовать через его голову и подниму шум, меня снимут с дела Нимейер и бросят на какое-нибудь тупое ограбление. Знаешь, на что это похоже, Датч?

Датч заглянул в глаза своему высокому другу, гению и наставнику и быстро отвернулся, чувствуя, как слезы гордости наворачиваются ему на глаза.

– Нет, Ллойд.

– Похоже, я был создан для этого дела, – сказал тот, старательно глядя на свое отражение в зеркале. – Похоже, я так и не узнаю, кто я такой и кем могу стать, пока не сцапаю этого ублюдка и не пойму, за что он уничтожил столько невинных жизней.

Датч положил руку ему на плечо.

– Я тебе помогу, – заверил он друга. – Не вправе дать офицеров тебе в подмогу, но помогу тебе сам. Мы можем…

Датч замолк, заметив, что Ллойд его не слушает, завороженный то ли светом, горящим в его собственных глазах, то ли каким-то далеким видением.

Датч опустил руку. Ллойд шевельнулся, оторвал взгляд от зеркала и заговорил:

– Когда я проработал два года, меня бросили на чтение лекций в средних классах школы. Рассказывать детям увлекательные истории про полицию, предупреждать их насчет наркотиков и контактов с незнакомыми людьми. Мне очень понравилось это назначение, я ведь люблю детей. Однажды ко мне обратилась одна учительница. Рассказала о девочке из седьмого класса. Ей было двенадцать лет, и она отсасывала у мужиков за пачку сигарет. Учительница попросила меня поговорить с ней.

Я подошел к ней после уроков. Хорошенькая маленькая девочка. Светленькая. С подбитым глазом. Я спросил, откуда фингал. Она не захотела рассказывать. Я проверил, что творится у нее дома. Ситуация типичная: мать-алкоголичка – на пособии, отец отбывает от трех до пяти в Квентине. Ни денег, ни надежды, ни единого шанса. Но эта малышка любила читать. Я отвел ее в книжный магазин на углу Шестой и Вестерн, познакомил с хозяином. Я дал хозяину сотню и сказал, что это кредит для малышки. То же самое я проделал в винном магазине в том же квартале: за сотню долларов можно купить целую кучу сигарет.

Девочка хотела меня отблагодарить. Рассказала, что «фонарь» под глазом ей поставил один клиент. У нее скобки на зубах, и она поцарапала член одного клиента, которому делала минет. И тут она меня спрашивает: может, я хочу? Я, ясное дело, говорю: «Нет» – и читаю ей длинную лекцию. Но продолжаю встречать ее. Она живет на моем участке, я все время ее встречаю. Она вечно курит и вечно с книжкой в руках. Выглядит довольной.

Как-то раз она останавливает меня, когда я патрулирую один в своей черно-белой машине, и говорит:

– Вы мне правда очень нравитесь. Мне бы очень хотелось у вас отсосать.

Я говорю: «Нет», – и она начинает плакать. Этого я вынести не могу. Хватаю ее, обнимаю, прижимаю к себе и говорю, что она должна учиться, как сам дьявол. Тогда она тоже научится рассказывать истории.

Голос Ллойда дрогнул. Он отер губы и попытался вспомнить, что, собственно, хотел сказать.

– Ах да, – добавил он наконец, – я забыл сообщить, что маленькой девочке теперь двадцать семь лет, она получила магистерскую степень по английской литературе. У нее все будет в порядке. Но… где-то по соседству бродит парень, который хочет ее убить. И твоих дочерей, и моих… Он очень умен… но я не дам ему убить кого-нибудь еще. Это я тебе обещаю. Клянусь.

Увидев в светло-серых глазах Ллойда печаль, которую тот не мог выразить словами, Датч промолвил:

– Достань его.

– Достану, – ответил Ллойд и ушел, зная, что старый друг дал ему карт-бланш и отпущение грехов за все, что он собирался сделать, какие бы правила при этом не были нарушены.

Глава 8

На следующее утро, после беспокойной ночи, проведенной за обдумыванием информации, почерпнутой из шестнадцати дел, Ллойд поехал в библиотеку в центре города. По пути он соображал, как бы лучше выстроить дальнейший маршрут, сортировал в уме второстепенные детали и изобретал уловки и лазейки для прикрытия собственной задницы. Ему предстояло здорово побегать, и он хотел приступить к работе в полном спокойствии ума, заранее подготовившись. Он закрыл окна в машине и отключил полицейскую рацию, чтоб не трещала над ухом. Все посторонние мысли, не касающиеся расследования, Ллойд выбросил из головы. Со стороны Фреда Гаффани и более высокого начальства отдела убийств и ограблений он был прикрыт железно. Он позвонил двум детективам, работавшим под его началом по делу Нимейер. Те доложили, что поиски в книжных магазинах Лос-Анджелеса пока не дали ничего положительного. Он велел им действовать автономно, прислушиваясь к своим инстинктам, и докладывать Гаффани дважды в неделю, давая этому помешанному на Иисусе психу понять, что он, сержант Хопкинс, будет работать в гордом одиночестве: такова участь гения. Гаффани воспримет это как часть их молчаливого уговора, а если и пожалуется на отсутствие Ллойда в Паркеровском центре, Датч Пелтц вмешается и задушит эти жалобы на корню, используя весь свой авторитет. Ллойд был прикрыт.

Что касалось самого расследования, всю фактическую сторону Ллойд уже изучил по делам погибших женщин. Действовал он в обстановке оглушительной тишины. Дженис с девочками поехала погостить к своему Другу Джорджу, заночевала в его квартире на Оушен-парк, и Ллойд остался один в доме. Там он и читал дела. Ему хотелось совместить уничтожение невинности путем убийства со своими собственными усилиями приобщить невинность к правде жизни путем рассказывания историй. Поэтому Ллойд перенес дела в спальню Пенни и читал их там. Он надеялся, что аура его младшей дочери придаст ему сил и поможет отыскать факты в загадочных лабиринтах психопатического сознания. Новых фактов он не отыскал, но нарисованный им психологический портрет преступника обрел иное измерение, сделавшее его еще более правдоподобным.

Хотя у него не было доступа к информации о нераскрытых убийствах, совершенных до 1968 года, Ллойд не сомневался, что преступления начались ненамного раньше этой даты. Это убеждение основывалось на психологическом портрете убийцы, который он составил, руководствуясь своими подозрениями и интуицией. Ллойд чувствовал, что имеет дело с гомосексуалистом. Вся разветвленная генеалогия убийств была, по сути, лишь попыткой скрыть этот факт от себя самого. Он сам еще не знал. До Линды Деверсон и Джулии Нимейер убийства нередко бывали жестокими, но говорили о наслаждении капризного извращенца хорошо проделанной работой, а также о почти болезненной любви к анонимности. Убийца понятия не имел о том, что собой представляет. Чудовищно изуродованные тела Линды и Джулии стали разделительной гранью. Эта психологическая «точка невозврата» основывалась на паническом страхе перед осознанием пробуждающегося сексуального влечения – такого постыдного и неодолимого, что его приходилось топить в крови.

Ллойд выстраивал связи с прошлым. Убийца был – должен был быть! – жителем Лос-Анджелеса и обладал необычайной физической силой – отрубал конечности одним взмахом топора. Убийца, несомненно, был физически привлекателен и способен с легкостью, даже не без изящества маневрировать в мире геев. Ему отчаянно хотелось этого, но если бы он уступил, уязвимость, неразрывно связанная с сексуальным контактом, уничтожила бы его жажду убивать. Сексуальность пробуждается в отрочестве. Исходя из того, что убийца все еще находился на подъеме сексуальной потенции, а также из того, что убийства начались примерно в январе 1968 года, Ллойд дал монстру пятилетний инкубационный травматический период. Это означало, по его прикидкам, что тот достиг совершеннолетия в начале или в середине шестидесятых, то есть в настоящий момент ему около сорока. Сорок максимум.

Покинув автостраду на уровне Шестой улицы и Фигероа, Ллойд прошептал:

– Десятое июня, десятое июня, десятое июня.

Он припарковался на четной стороне улицы и укрепил под «дворником» на ветровом стекле знак «Офицер полиции на дежурстве». Истина ошеломила его как удар обухом по голове, пока он поднимался по ступеням библиотеки: монстр убивал, потому что хотел любить.

Путешествие Ллойда в прошлое по микрофильмам заняло четыре часа. Он проверил каждое десятое июня с 1960 по 1982 год. Начиная с «Лос-Анджелес тайме» и кончая «Лос-Анджелес гералд экспресс» и его дочерним изданием «Лос-Анджелес икзэминер», он просеивал заголовки, большие статьи и короткие заметки, рассказывающие обо всем – от высшей бейсбольной лиги до волнений и беспорядков в зарубежных странах, предварительных показов летней моды и результатов первичных выборов. Ничто в этом параде информации не привлекло его внимания, ничто не зацепило глаз как некий фактор, потенциально способствующий убийственной страсти, ничто не заставило мыслительный механизм включиться и развить гипотезу. Десятое июня было его единственным ключом к опознанию убийцы, но газеты Лос-Анджелеса освещали этот день, как любой другой.

Ллойд не ждал положительных результатов, но все же почувствовал себя разочарованным. Теперь он порадовался, что отложил микрофильмы за четыре года «самоубийств» – 1977, 1978, 1980 и 1981 – напоследок.

Увы, и здесь его ждало разочарование. Уходу из жизни Анджелы Стимки, Лоретты Пауэлл, Карлы Каслберри и Марсии Ренвик газеты уделили по полколонки на задних полосах. Все четыре «самоубийства» были названы «трагическими», других эпитетов не нашлось. «О похоронах будет объявлено дополнительно». Имена и адреса родственников занимали львиную долю печатной площади.

Ллойд скатал микрофильмы, оставил их на столе у библиотекаря и вышел из полутемного помещения на солнечный свет. Четыре часа он провел, щурясь и рассматривая мелкий шрифт. Теперь яркое солнце ослепило его, затылок заломило, пульсирующая боль разлилась по всей голове. Ллойд силой воли подавил ее до терпимых пределов и принялся обдумывать ход дальнейших действий. Опрашивать родственников? Нет, они будут плакать и уверять, что ничего не знают. Может, осмотреть место смерти каждой? Искать черты сходства, некий общий знаменатель?

– Беготня! – вслух сказал Ллойд и бросился к машине. Головная боль прошла.

Ллойд отправился в Западный Голливуд и осмотрел места первых трех убийств от десятого июня. Анджела Стимка, дата смерти – 10 июня 1977 года, жила в розовато-лиловом доме на десять квартир, выстроенном явно на скорую руку, уродливом, как все дома, выросшие за годы строительного бума пятидесятых. Единственным преимуществом была близость к гей-барам на бульваре Санта-Моника и гетеросексуальной ночной жизни на Сансет-стрип.

Сидя в машине, Ллойд набрасывал описание квартала. Только одна деталь привлекла его внимание: объявление «В ночное время парковка запрещена» напротив дома номер 1167 по Ларрэби-авеню. Механизм у него в мозгу щелкнул дважды. Он находился в самом сердце гомосексуального гетто. Можно предположить, что убийца выбрал Анджелу Стимку не только из-за ее внешности, но и ради местоположения дома. Может, подсознательно ему хотелось пройти через испытание самоотречением, поэтому он и выбрал жертву в районе, населенном в основном гомосексуалистами. А шерифы Западного Голливуда – Ллойд это точно знал – чертовски строго следили за соблюдением правил парковки.

Ллойд улыбнулся и проехал два квартала до маленького деревянного домика на Уэстбурн-драйв, в котором от передозировки нембутала и «нанесенных собственной рукой» порезов умерла Лоретта Пауэлл. Опять объявление: «В ночное время парковка запрещена». Опять в мозгу раздался щелчок, на этот раз тихий.

Мотель «Тропикана» вызвал целую серию щелчков, выстрелами отзывавшихся в голове у Ллойда. Карла Каслберри, дата смерти – 10 июня 1980 года, причина смерти – пуля тридцать восьмого калибра, пробившая нёбо и вошедшая в мозг. Женщины никогда не вышибают себе мозги. Сунуть ствол в рот – классический гомосексуальный символ, осуществленный в комнате грязного мотеля в самом сердце «Города мальчиков».

Ллойд пристально оглядел тротуар перед мотелем «Тропикана». Растоптанные капсулы из-под амилнитритов на асфальте, продажные педерасты, подпирающие стены кофейни. И тут его осенило. Новая версия оглушительно взорвалась в голове. Когда ее символическое значение дошло до Ллойда сквозь грохот взрыва, он пришел в ужас, но, не обращая внимания на собственный страх, подбежал к телефонной будке и дрожащими пальцами набрал знакомые семь цифр. В трубке раздался еще более знакомый голос, произнесший с усталым вздохом:

– Полиция Западного Голливуда. Капитан Пелтц слушает.

– Датч, – прошептал Ллойд, – я знаю, почему он убивает.

Через час Ллойд сидел в кабинете Датча, просеивая отрицательную информацию. С досады он стукнул кулаком по столу друга. Датч, стоя у двери, наблюдал, как Ллойд читает телетайпы, только что поступившие из компьютеров департамента полиции и шерифской службы Лос-Анджелеса. Ему хотелось погладить своего сына по голове или оправить на нем мятую рубашку, сделать все, что угодно, лишь бы прогнать с лица Ллойда это выражение страдания и гнева. Он ограничился тем, что сказал очень мягко:

– Все будет хорошо, малыш.

– Ничего подобного! – закричал в ответ Ллойд. – Егоизнасиловали, я точно знаю. И это случилось десятого июня, когда он был еще несовершеннолетним! Записи о сексуальных преступлениях против несовершеннолетних положено хранить вечно! Если этого нет в компьютере, значит, это произошло не в округе Лос-Анджелес. Или не попало в сводки, потому что жалобы не было, мать ее! В этих гребаных сводках ни хрена нет, кроме принуждения к минету и обслуживания минетом на заднем сиденье машины, но человек не станет гребаным серийным убийцей только потому, что дал какому-то старому извращенцу пососать в Гриффит-парке!

Ллойд схватил кварцевое пресс-папье и запустил им через всю комнату. Пресс-папье грохнулось на пол у окна, выходившего на парковку полицейского участка. Датч подошел и выглянул в окно. Офицеры ночной смены заводили и прогревали двигатели своих черно-белых машин. Он горячо любил этих людей и сам не понимал, как получается, что вся его любовь к ним – ничто по сравнению с любовью к Ллойду. Он подобрал пресс-папье, вернул его на стол и взъерошил волосы Ллойду:

– Полегчало, малыш?

Тот машинально улыбнулся в ответ, хотя улыбка больше походила на болезненную гримасу.

– Полегчало. Я начинаю понимать этого зверя. Уже кое-что.

– Как насчет распечатки штрафов за парковку? Как насчет рапортов об обстановке на месте на момент убийств?

– Полный ноль. В дни убийств вообще не выписывалось никаких штрафов на прилегающих улицах, а в рапортах шерифского дежурства об обстановке на месте говорится только о женщинах. О проститутках с Сансет-стрип. Это с самого начала была почти безнадежная попытка. Наш участок вообще не компьютеризировал рапорты об обстановке на момент убийства Ренвик. Мне опять придется начать с нуля, разослать секретные запросы старым спецам по делам несовершеннолетних. Еще неизвестно, что это даст, но, может, кто-то что-то вспомнит из старых случаев сексуального насилия, не попавших в сводки.

Датч покачал головой:

– Если, как ты считаешь, к этому парню кто-то приставал, если даже его трахнули в задницу двадцать лет назад, большинство тогдашних детективов, которые могли что-то знать, сейчас уже на пенсии.

– Сам знаю. Давай-ка, раскинь щупальца, хорошо? Подергай за ниточки, вспомни, кто и чем тебе обязан. А полевую работу буду делать я. Мне кажется, это правильно.

Датч сел напротив Ллойда, стараясь разгадать, что означает огонек, загоревшийся в его глазах.

– Ладно, малыш. Не забудь, что в четверг у меня вечеринка, и постарайся немного отдохнуть.

– Не могу. Сегодня вечером у меня свидание. Дженис с девочками все равно уехала погостить к этому своему дружку педику. А мне лучше двигаться дальше. Не останавливаться.

Ллойд опустил глаза. Датч сверлил его взглядом.

– Ты ничего не хочешь мне сказать, малыш?

– Да, – кивнул Ллойд. – Я люблю тебя. А теперь, пожалуй, пойду, покаты не ударился в сантименты.

Оказавшись на улице, он почувствовал себя свободным. Никакой бумажной работы! Надо было чем-то заполнить три часа перед встречей с Джоани Пратт. Ллойд вспомнил, что его подчиненным еще предстоит прочесывать книжные магазины в Голливуде.

Он подъехал к ближайшей телефонной будке и перелистал телефонную книгу. Нашел магазин поэзии и еще один, специализирующийся на феминистской литературе: «Поэтический авангард» на Лабреа, недалеко от Фаунтин, и «Феминист-библиофил» на углу Юкки и Хайленд.

Прикинув маршрут, позволяющий посетить оба магазина, а потом направиться к дому Джоани на Голливудских холмах, Ллойд поехал сначала в «Поэтический авангард», где скучающий, ученого вида продавец в нелепом фермерском комбинезоне заверил его, что не заметил подозрительных посетителей мужского пола крепкого сложения лет под сорок, листавших или покупавших сборники феминистской прозы. А поэзии? Тоже нет, по той простой причине, что он не держит в магазине феминистской поэзии: она слишком сильно отклоняется от классической нормы. Большинство его клиентов – солидные, зарекомендовавшие себя люди науки. Они предпочитают заказывать по каталогу. И больше ему нечего добавить.

Ллойд поблагодарил хозяина магазина и направил свой «матадор» без опознавательных знаков на север. Он припарковался возле «Феминиста-библиофила» ровно в шесть вечера в надежде, что маленький магазинчик, переделанный из жилого помещения, еще открыт. Взбежав на крыльцо, он услышал лязг засова, задвигаемого изнутри. Потом погасли огни в окнах. Ллойд постучал и громко произнес:

– Полиция! Откройте, пожалуйста.

Через секунду дверь отворилась. Он видел только высвеченный лампой силуэт женщины, стоявшей на пороге в явно вызывающей, гордой позе. Ллойд вздрогнул и поспешил представиться, пока она не сказала чего-нибудь дерзкого.

– Я сержант Хопкинс, детектив департамента полиции Лос-Анджелеса. Можно с вами поговорить?

Женщина ничего не ответила. Молчание затягивалось и стало нервировать Ллойда. Чтобы не переминаться с ноги на ногу, он составил ее словесный портрет, ни на секунду не отводя взгляда от ее глаз. Она тоже смотрела ему в глаза не мигая. Напряженная поза, а тело нежное, хотя и сильное. От тридцати четырех до тридцати шести, решил Ллойд. Знает о своем возрасте, поэтому слегка подкрасилась – чуть-чуть, совсем не заметно. Карие глаза, бледная кожа, золотисто-каштановые волосы, свидетельствующие о породе. Строгий твидовый костюм напоминает доспехи. Умная, упрямая и несчастливая. Замкнутая в своем эстетизме, боящаяся страсти.

– Вы из секретной службы?

Ллойд непроизвольно открыл рот. Он не ожидал такого вопроса, к тому же его поразила горячность, с которой этот вопрос был задан. Опомнившись, он все-таки переступил с ноги на ногу.

– Нет, а что?

Женщина невесело усмехнулась и бросила ему вызов:

– Департамент полиции Лос-Анджелеса с давних пор пытается внедриться в движения, которые считает антиправительственными. Мои стихи печатались в феминистских изданиях, резко критикующих ваш департамент. В этом магазине продается множество книг, взрывающих миф об умственном превосходстве мужчин.

Женщина умолкла, увидев, что высокий коп широко улыбается. Ллойд понял, что теперь они на равных: обоим было одинаково неловко.

– Будь у меня цель внедриться в феминистский книжный магазин, я пришел бы в женском платье. Вы разрешите мне войти, мисс…

– Меня зовут Кэтлин Маккарти, – представилась женщина. – Не называйте меня «мисс». И внутрь я вас не впущу, пока вы мне не скажете, в чем, собственно, дело.

Именно на этот вопрос Ллойд и рассчитывал.

– Я лучший детектив по расследованию убийств на Западном побережье, – веско заявил он. – Расследую серийное убийство двух десятков женщин. Я обнаружил одно из тел. Не буду утомлять вас описанием нанесенных увечий. На месте преступления я нашел окровавленную книгу под названием «Буря во чреве». Убежден, что убийца интересуется поэзией… возможно, феминистской поэзией в особенности. Вот почему я пришел сюда.

Кэтлин Маккарти побледнела, ее боевая поза исчезла. Но она тут же снова напряглась и ухватилась за дверной косяк. Ллойд шагнул вперед, показал ей свой жетон и удостоверение личности.

– Позвоните в голливудский участок, – посоветовал он. – Спросите капитана Пелтца. Он подтвердит вам каждое мое слово.

Кэтлин Маккарти жестом пригласила Ллойда войти и оставила его одного в большом помещении с книжными полками. Услышав, как она набирает номер телефона, он снял с пальца обручальное кольцо и стал изучать книги, заполнявшие полки по всем четырем стенам, лежавшие на стульях, столах и вращающихся металлических этажерках. Его уважение к недружелюбной поэтессе возросло многократно: свои собственные публикации она поместила на самых видных местах, рядом с томиками Лессинг, Плат, Миллей[28] и других феминистских авторитетов. «Открытая личность», – решил Ллойд. Эта женщина начинала ему нравиться.

– Прошу прощения. Напрасно я вас осудила. Надо было сначала выслушать.

Услышав эти слова, Ллойд повернулся. Кэтлин Маккарти, казалось, ничуть не смутилась, что ей пришлось извиняться. Проникшись ее настроением, он нарочно произнес фразу, рассчитанную на то, чтобы завоевать ее уважение:

– Я прекрасно понимаю ваши чувства. Секретная служба проявляет чрезмерное рвение. Они подозрительны до патологии.

Кэтлин улыбнулась.

– Могу я процитировать ваши слова?

– Нет, – улыбнулся в ответ Ллойд.

Наступило неловкое молчание. Чувствуя, что взаимное влечение усиливается, Ллойд указал на заваленную книгами кушетку:

– Не могли бы мы сесть? Я расскажу вам, о чем идет речь.

Тихим голосом, сохраняя нарочито бесстрастное выражение лица, он рассказал Кэтлин Маккарти, как нашел тело Джулии Линн Нимейер и как экземпляр «Бури во чреве» со следами крови, а также стихи, присланные в арендованный ею почтовый ящик, убедили его, что одиночное, как он тогда думал, убийство на самом деле является частью серии. Напоследок Ллойд рассказал о своих хронологических изысканиях и о составленном им психологическом портрете.

– Он неописуемо хитер и полностью теряет контроль над собой. Стихи для него – «пунктик», он зациклен на поэзии. Думаю, подсознательно он хочет потерять контроль над собой и рассматривает поэзию как средство для достижения цели. Мне нужно ваше мнение о «Буре во чреве», и еще я должен знать, не посещали ли ваш магазин подозрительные мужчины – особенно мужчины лет под сорок. Может быть, они покупали феминистские издания, вели себя странно или имели вороватый вид? Все, что угодно, если это выходит за рамки обычного.

Откинувшись на спинку кушетки, Ллойд наслаждался реакцией Кэтлин Маккарти. Это было холодное бешенство, от которого мышцы сводило судорогой. С минуту она молчала, и он понял, что женщина собирается с мыслями, чтобы дать ему краткий, но исчерпывающий ответ. И оказался прав. Когда Кэтлин заговорила, она уже полностью владела собой. Ее ответ прозвучал сухо, деловито, без эмоциональных всплесков и возгласов ужаса.

– «Буря во чреве» – это выражение гнева, – тихо сказала Кэтлин. – Полемический сборник, бортовой залп по самым разным проявлениям несправедливости. В частности, это выступление против насилия над женщинами. Я давно уже не заказываю эту книгу, а когда она у меня была, не припоминаю, чтобы хоть один экземпляр купил мужчина. И вообще, все мои покупатели-мужчины приходят сюда с подружками. В основном это студенты колледжей: молодые люди от восемнадцати до двадцати пяти. Вряд ли ко мне хоть раз заглядывал мужчина за тридцать. На моей памяти такого не было. Я хозяйка магазина, все дела веду сама, в том числе обслуживаю покупателей. Я…

Ллойд перебил Кэтлин, взмахнув рукой.

– Как насчет почтовых заказов? У вас можно заказать книги по каталогу?

– Нет, у меня нет возможностей для почтовых отправлений. Всю торговлю я веду здесь, в магазине.

– Черт, – пробормотал Ллойд и стукнул кулаком по валику кушетки.

– Мне очень жаль, но послушайте, – вновь заговорила Кэтлин, – у меня много друзей в книжной торговле. Феминистская литература, поэзия и другие книги… Коммивояжеры, мелкие оптовики… Наверняка вы о них даже не вспомнили. Я могу поспрашивать. Проявлю настойчивость. Я хочу помочь.

– Спасибо, – поблагодарил Ллойд. – Мне бы ваша помощь не помешала. – И подавил притворный зевок. – У вас нет кофе? Я с утра не заправлялся.

– Одну минутку. – Кэтлин встала и ушла в заднюю комнату.

Ллойд услышал, как чашки звякают о блюдца, затем до него донесся треск радиоприемника, сменившийся громом какой-то симфонии или концерта. Когда звук усилился, Ллойд попросил:

– Вы не могли бы это выключить? Будьте так добры.

– Ладно, тогда поговорите со мной, – отозвалась она.

Музыка стала стихать и наконец совсем смолкла. Ллойд облегченно вздохнул.

– О чем? О полицейской работе?

Минуту спустя Кэтлин вошла в торговое помещение с подносом, на котором помещались кофейные чашки и тарелочка с печеньем.

– Расскажите о чем-нибудь приятном, – попросила она, сдвигая книги с низенького кофейного столика. – О том, что вам дорого. – И, пристально взглянув на Ллойда, добавила: – Вы очень бледны. Вам нехорошо?

– Нет, я в порядке, – покачал головой Ллойд. – Просто меня раздражает громкий шум, вот я и попросил вас выключить радио.

Кэтлин протянула ему чашку кофе.

– Это был не шум. Это была музыка.

Ллойд пропустил ее слова мимо ушей.

– То, что мне дорого, трудно описать, – признался он. – Я люблю копаться веточных канавах, прикидывать, что можно сделать ради справедливости, а потом выбираюсь к чертям собачьим и иду туда, где тепло и приятно.

Кэтлин глотнула кофе.

– Вы имеете в виду женщин?

– Да. Вас это задевает?

– Нет. С какой стати это должно меня задевать?

– Этот книжный магазин. Ваши стихи. Тысяча девятьсот восемьдесят третий год. Выбирайте любую причину.

– Прежде чем судить обо мне, вам следовало бы почитать мои дневники. Я пишу хорошие стихи, но дневники удаются мне лучше. Вы поймаете убийцу?

– Да. Меня впечатляет ваша реакция на мое появление. Мне хотелось бы прочесть ваши дневники, узнать ваши потаенные мысли. Давно вы начали вести дневник?

Слово «потаенные» не понравилось Кэтлин, она поморщилась, но все же ответила:

– Давно. Еще с тех пор, как сотрудничала с «Клэрион». Это школьная газета. Я училась в школе Маршалла… – Кэтлин умолкла на полуслове и уставилась на него в недоумении. Высокий полисмен расплылся в улыбке и радостно закивал. – В чем дело? – удивилась она.

– Ни в чем. Просто мы ходили в одну и ту же школу. Я все не так о вас подумал, Кэтлин. Я думал, вы девушка с большими деньгами с Восточного побережья. А вы, оказывается, выросли в соседнем дворе в моем старом районе. Позвольте представиться: Ллойд Хопкинс, выпускник школы Маршалла пятьдесят девятого года, полицейский, ирландский протестант по происхождению. А вы – Кэтлин Маккарти, некогда проживавшая в районе Сильверлейк, выпускница школы Маршалла… в каком году?

Теперь и у Кэтлин щеки разрумянились от удовольствия.

– В шестьдесят четвертом, – ответила она. – Боже, как это странно! Помнишь наш двор-ротонду? – Ллойд кивнул. – А мистера Наварьяна с его историями об Армении? – Ллойд снова кивнул. – А миссис Катбертсон и ее чучело пса? Помнишь, она называла его своей музой? – Ллойд захохотал, согнувшись пополам. Кэтлин продолжала, перемежая смех с ностальгическими вздохами: – А «пачукос»[29] против «серфингистов»? А мистер Кромак? Помнишь, он делал надписи на футболках? «Хомяки Кромака». Когда я училась в десятом классе, кто-то привязал дохлую крысу к антенне его машины, а под «дворник» подсунул записку. Там говорилось: «Хомяк-Хромяк укусил Большую Мамочку».

Ллойд закашлялся, поперхнувшись куском печенья.

– Хватит, хватит, прошу тебя, а то я лопну со смеху, – еле выговорил он, давясь от кашля. – Мне не хотелось бы так умереть.

– А как тебе хотелось бы умереть? – шутливо спросила Кэтлин.

Ллойд почувствовал, что, несмотря на веселый тон, вопрос задан с подвохом.

– Я не знаю… – Он отер слезы с лица. – Либо от глубокой старости, либо при романтических обстоятельствах. А тебе?

– Очень старой и мудрой. Чтобы осенняя ясность давно сменилась глубокой зимой, а на устах у меня уже появились слова для потомков.

Ллойд покачал головой:

– Господи, не верю, что все это происходит на самом деле. Где ты жила в Сильверлейке?

– На Михельторене. На Трейси-стрит. А ты?

– На углу Гриффит-парк и Сент-Эльм. Я играл в «Кто не струсит» на Михельторене, когда был мальчишкой. Тогда только вышел на экраны «Бунтовщик без причины»,[30] и мы все с ума посходили. У нас, сопляков, ни прав, ни машин еще не было, приходилось съезжать на санках. К ним крепились такие маленькие резиновые колесики. Летом пятьдесят пятого, если мне память не изменяет, мы взобрались на самую вершину холма над Сансет в половине третьего утра. Надо было скатиться вниз и пересечь Сансет на красный свет. В полтретьего утра движения там было немного: ровно столько, чтобы сделать приключение чуть-чуть рискованным. Я скатывался один раз за ночь лето напролет. Ни разу не струсил, не дал по тормозам. Там был такой ручной тормоз. Но я никогда не отказывался от вызова.

Кэтлин вновь глотнула кофе, обдумывая свой следующий вопрос. Насколько он может быть прямолинейным?

«К черту», – решила она и спросила:

– Что ты пытался доказать?

– Это провокационный вопрос, Кэтлин, – заметил Ллойд.

– Ты сам меня провоцируешь. Но я верю в равенство. Можешь спросить меня о чем угодно, я отвечу.

Ллойд принял предложение с энтузиазмом.

– Я хотел прыгнуть в кроличью нору вслед за кроликом, – сказал он. – Мне хотелось разжечь костер под задницей у всего мира. Хотелось стать крутым парнем, чтобы Джинни Скейкел сделала мне массаж. Мне хотелось вдыхать и выдыхать чистый белый свет. Такой ответ тебя устраивает?

Кэтлин улыбнулась и изобразила ладонями беззвучные аплодисменты.

– Отличный ответ, сержант. А почему ты бросил это дело?

– Двое мальчиков погибли. Они ехали в одних санках. «Паккард» пятьдесят третьего года размазал их по асфальту. Одному оторвало голову. Моя мама попросила меня больше не рисковать. Она говорила, что есть более разумные способы показать свою храбрость, и рассказывала мне истории, чтобы как-то скрасить мое огорчение.

– Огорчение? Значит, тебе хотелось и дальше играть в эту безумную игру?

Ллойд упивался изумлением Кэтлин.

– Конечно, – подтвердил он. – Подростковый романтизм за один день не пропадает. Может, теперь твоя очередь, Кэтлин?

– Пожалуйста.

– Отлично. Ты – романтик?

– Да… В глубине души… я…

– Вот и хорошо, – перебил ее Ллойд. – Давай встретимся завтра вечером?

– Что ты задумал? Ужин?

– Да нет.

– Концерт?

– Очень смешно. Честно говоря, я подумал, что мы могли бы просто пошататься по Лос-Анджелесу. Посмотреть, где еще сохранились романтические местечки.

– Пытаешься ко мне приставать?

– Безусловно, нет. Думаю, нам надо сделать нечто такое, чего ни один из нас раньше не делал. Значит, ни о каких приставаниях речи быть не может. Ты в игре?

Кэтлин взяла протянутую руку Ллойда:

– Я в игре. Здесь в семь?

Ллойд поднес ее руку к губам и поцеловал.

– Я буду здесь, – пообещал он и поспешно ретировался. Чтобы не нарушать торжественность минуты.

* * *

Ллойд опять не вернулся домой к шести. Дженис готовилась к вечеру, чувствуя неимоверное облегчение. Она радовалась, что Ллойда нет дома и его отсутствие становится все более частым и предсказуемым. Радовалась, что девочки заняты своими делами и подругами и вроде бы совершенно не замечают этого. Она с удовлетворением отметила, что ее собственное отчуждение уже достигло таких пределов, откуда нет возврата. Скоро, очень скоро она сможет сказать своему мужу: «Ты был любовью всей моей жизни, но теперь все кончено. Я не могу до тебя достучаться. Я больше не в силах выносить твое ненормальное поведение. Между нами все кончено».

Одеваясь для вечера танцев, Дженис вспомнила эпизод, давший ей первоначальный толчок к мысли о расставании с мужем. Это случилось две недели назад. Ллойд отсутствовал три дня. Ей физически его не хватало, она тосковала по нему и даже была готова пойти на уступку в отношении его ужасных историй. Она легла спать обнаженной и оставила на столике у кровати зажженную свечу в надежде проснуться от прикосновения его рук к своей груди. А проснувшись, увидела склонившегося над ней Ллойда. Он был обнажен и тихонько раздвигал ей ноги. Дженис задушила в горле крик, когда он вошел в нее, ее глаза в ужасе не могли оторваться от его лица, искаженного чудовищной судорогой. Когда он кончил, его руки и ноги задергались, словно в припадке. Она крепко обняла его и поняла, что наконец-то обрела силы для новой жизни.

Дженис надела брючный костюм из серебристой парчи – он великолепно отразит мелькающие огни в «Первой студии» – и ощутила угрызения совести. Пытаясь заглушить в душе остатки рабской преданности, она стала думать о своем муже жесткими медицинскими терминами.

«Он психически неуравновешенный, одержимый человек. Он не способен измениться. И никогда никого не слушает».

Дженис собрала дочерей и отвезла их в дом Джорджа на Оушен-парк. Его любовник Роб приглядит за ними, пока они будут танцевать с Джорджем всю ночь напролет. Роб расскажет им добрые сказки и приготовит большой вегетарианский пир.

«Первая студия» была запружена публикой по самые стропила – исключительно элегантные мужчины, колышущиеся, как водоросли в морской глубине, то навстречу, то прочь друг от друга. В мигающих огнях, синхронизированных с музыкой, их тела приобрели сверхъестественную гибкость. Дженис и Джордж еще на стоянке, сидя в машине, нюхнули кокаина и представили, как их появление станет торжественным королевским выходом, одним из самых величественных в истории. Они вплывут в зал подобно кинозвездам под вспышки и щелканье фотоаппаратов, под треск кинокамер. Оказавшись на танцплощадке, Дженис – единственная женщина в зале – почувствовала, что ее тело – самое желанное в свете мигающих огней. И это было не похотливое желание, а отчаянная тоска по перевоплощению. Каждому из этих мужчин хотелось переселиться в ее тело – высокое, царственное, загорелое и грациозное. Каждый из них мечтал стать ею.

Поздно ночью, когда она вернулась домой, Ллойд ждал ее в постели. Он был с ней особенно нежен, а она отвечала на его ласки с глубокой печалью. Перед ее мысленным взором проносились разрозненные образы, и Дженис старалась не поддаться любви мужа. Она думала о разных вещах, но ей и в голову не приходило, что всего двумя часами раньше ее муж занимался любовью с другой женщиной. С женщиной, которая называла себя «чем-то вроде предпринимательницы», а когда-то пела невразумительные звукоподражательные куплеты на концертах рок-н-ролла. Дженис не смогла бы поверить, что, занимаясь любовью с этой женщиной, как сейчас с нею, своей женой, Ллойд думал об ирландской девушке из района своего детства.

В этот вечер Кэтлин написала в своем дневнике:

Сегодня я встретила мужчину. Думаю, судьба послала мне его не случайно. Он представляется мне парадоксом. Возможностей столько, что я даже не знаю, как к ним подступиться – так велика его сила. Физически он огромен, невероятно умен и тем не менее готов пройти по жизни, довольствуясь работой полисмена! Я знаю, что он меня хочет (когда мы встретились, я заметила обручальное кольцо. Позже, когда его влечение ко мне уже невозможно было скрыть, я увидела, что он снял кольцо – наивная и трогательная уловка). Мне кажется, у него хищное эго и сокрушительная воля – под стать его размерам и блестящему уму (хотя о последнем он без стеснения говорит сам). И я чувствую – нет, знаю! – что он хочет изменить меня. Он видит во мне родственную душу и стремится проникнуть в нее, чтобы манипулировать мной. Мне придется следить за своими словами и поступками при встрече с ним. Я должна сохранить свою цельность. Надо не только давать, но и брать. Но сокровенные тайники своей души я обязана от него уберечь, мое сердце должно остаться неуязвимым.

Глава 9

Ллойд провел утро в Паркеровском центре: отбыл повинность, чтобы не вызывать нареканий у лейтенанта Гаффани и других вышестоящих офицеров, которые могли бы обратить внимание на его длительное отсутствие. Почти сразу позвонил Датч Пелтц. Он уже начал неофициально наводить справки о старых делах по гомосексуальным нападениям. Засадил двух канцелярских работников обзванивать всех вышедших на пенсию детективов, занимавшихся делами несовершеннолетних, по «закрытому» списку персонала департамента полиции Лос-Анджелеса. Сам Датч собирался опросить работающих на данный момент офицеров по делам несовершеннолетних с двадцатилетним опытом. Он обещал перезвонить, как только у него наберется достаточно информации для оценки и анализа. Кэтлин Маккарти проверяла книжные магазины. Самому Ллойду оставалось лишь идти по «бумажному следу»: перечитывать снова и снова дела о самоубийствах, пока ему не бросится в глаза то, что он упустил или недооценил раньше.

Эта работа заняла два часа. Ему пришлось несколько раз перечитать и переварить тысячи слов, чтобы разглядеть связь. Когда номер 408 появился в одном и том же контексте в двух разных папках, Ллойд так и не понял, зацепка это или случайное совпадение.

Тело Анджелы Стимки было обнаружено ее соседом, помощником шерифа округа Лос-Анджелес Делбертом Хейнсом, жетон номер 408. Другие соседи вызвали помощника шерифа, находившегося не на дежурстве, когда почувствовали запах газа, просачивающийся из квартиры женщины. Через год в тот же самый день офицеры Д. Рейнс, жетон номер 408, и У. Вандерворт, жетон номер 691, были вызваны на место «самоубийства» Лоретты Пауэлл. Рейнс, Хейнс – дурацкая опечатка. Совпадающий номер жетона свидетельствовал, что речь идет об одном и том же помощнике шерифа.

Ллойд перечитал дело о третьем «самоубийстве» в Западном Голливуде. Карла Каслберри, дата смерти – 10 июня 1980 года, мотель «Тропикана» на бульваре Санта-Моника. Отчет об этой смерти подали совершенно другие офицеры, и имена проживающих в мотеле – Дуэйн Таккер, Лоренс Крэйги и Дженет Мандарано – не фигурировали в других делах.

Ллойд снял телефонную трубку и позвонил в подразделение шерифской службы Западного Голливуда. Ему ответил скучающий голос:

– Служба шерифа. Чем я могу вам помочь?

Ллойд заговорил четко, по-военному:

– Говорит сержант Хопкинс, детектив департамента полиции Лос-Анджелеса. У вас служит некий помощник шерифа Хейнс или Рейнс, жетон номер 408?

Скучающий офицер пробормотал в ответ:

– Да, сэр, Большой Уайти Хейнс. Дневной патруль.

– Он сегодня дежурит?

– Да, сэр.

– Отлично. Свяжитесь с ним по рации. Передайте, что я жду его в пиццерии на углу Фаунтин и Ла Сьенега через час. Это неотложное дело. Вам ясно?

– Да, сэр.

– Вот и хорошо. Выполняйте.

Ллойд повесил трубку. Скорее всего это пустой номер, но… все лучше, чем сидеть на месте.

Ллойд пришел в ресторан раньше назначенного срока, заказал кофе и занял кабинку с видом на стоянку, чтобы успеть хорошенько рассмотреть Хейнса до начала беседы.

Пять минут спустя черно-белая машина шерифской службы въехала на стоянку, и помощник шерифа вылез из нее, близоруко щурясь на ярком солнце. Ллойд смерил его взглядом. Высокий, светловолосый, сильное, но уже начавшее расплываться тело. Лет тридцати пяти. Нелепая стрижка, бакенбарды слишком длинные для такого толстого лица. Униформа обтягивает мускулистый торс и обмякший, выпирающий живот, словно сардельку. Ллойд наблюдал, как он надевает авиаторские очки-«консервы» и подтягивает пояс с кобурой. Вряд ли умен, но уличный опыт наверняка имеется. Надо использовать легкий подход.

Помощник шерифа направился прямо к кабинке Ллойда.

– Сержант? – спросил он, протягивая руку.

Ллойд ответил на рукопожатие и указал на стул напротив себя. Он ждал. Ему хотелось, чтобы Хейнс снял свои нелепые очки. Помощник шерифа так и не снял их: сел и принялся нервно ощупывать россыпь прыщей на подбородке.

«К черту, – подумал Ллойд, – никаких легких подходов. Явный наркоман. Сидит на стимуляторах. С ним надо пожестче».

Хейнс заерзал под пристальным взглядом Ллойда.

– Чем я могу вам помочь, сэр? – спросил он.

– Давно служите помощником шерифа, Хейнс?

– Девять лет.

– На участке в Западном Голливуде?

– Восемь лет.

– Живете на Ларрэби?

– Совершенно верно.

– Странно. Западный Голливуд – это отстойник для педиков.

Хейнс поморщился.

– Я считаю, что хороший коп должен жить на своем патрульном участке.

– Я тоже так считаю, – улыбнулся Ллойд. – Как вас называют друзья? Делберт? Дел?

Хейнс попытался улыбнуться и невольно прикусил губу.

– Уайти. А ч-что вы…

– Что я здесь делаю? Сейчас объясню. Ваш участок включает Уэстбурн-драйв?

– Д-да.

– Вы постоянно следуете одним маршрутом, когда патрулируете? Все восемь лет?

– Д-да, конечно. Правда, я какое-то время проработал в отделе нравов. Меня командировали. Но это было недолго. А к чему все эти…

Ллойд стукнул кулаком по столу. Хейнс отшатнулся, поднял обе руки и поправил очки. Мышцы вокруг глаз задергались, в уголке рта начался тик. Ллойд улыбнулся.

– А в наркоконтроле работать приходилось?

Хейнс покраснел и хрипло прошептал: «Нет». На шее у него пульсировала жила.

– Я просто так спросил, – продолжал Ллойд. – Вообще-то я пришел расспросить вас насчет одного жмура. Вы его нашли в семьдесят восьмом. Вскрытые запястья. Женщина на Уэстбурн-драйв. Помните?

Ллойд увидел, как Хейнс облегченно расслабился.

– Да. – Он откинулся на спинку стула. – Мы с напарником получили сигнал с коммутатора: тревожный звонок. Старая кошелка настучала, что у соседки громко играет музыка. Мы нашли эту хорошенькую цыпочку всю в кровище…

Ллойд перебил его:

– А ведь ты нашел еще одну самоубийцу в своем собственном доме, верно, Уайти?

– Точно, – подтвердил Хейнс, – нашел. Отравился газом, пришлось ехать в больницу, проходить детоксикацию. Получил поощрение, мою фотографию в участке выставили на Доске почета.

Откинувшись назад и вытянув ноги под столом, Ллойд сказал:

– Обе эти женщины покончили с собой десятого июня. Тебе не кажется, что это странное совпадение?

– Может, да, а может, и нет, – покачал головой Хейнс. – Я не знаю.

Ллойд засмеялся.

– Я тоже не знаю. Это все, Хейнс. Можешь идти.

* * *

Когда тот ушел, Ллойд выпил кофе и задумался. «Вопиюще глупый коп, сидящий на стимуляторах. В убийствах не замешан, это стопроцентно. Но по уши замешан в мелких грязных делишках. Пришел сюда, как на казнь, а услышав о двух старых смертях, повел себя так, будто его помиловали прямо на гильотине. Даже не поинтересовался, зачем я его вызвал! Как получилось, что он нашел оба тела? Совпадение? Патрулирует этот район и там же живет. Логически это вписывается».

Но инстинктивно он чувствовал, что тут что-то не так. Ллойд взвесил «за» и «против» вторжения со взломом в дневное время. «За» победили. Он поехал к дому номер 1167 по Ларрэби-авеню.

В розовато-лиловом доме царила полная тишина, двери всех десяти квартир были закрыты. На дорожке, ведущей к навесу для автомобилей позади дома, тоже никого не было. Ллойд изучил почтовые ящики. Хейнс жил в квартире пять. Проверив номера на дверях, он нашел свою цель в задней части дома. Москитной сетки нет, никаких кодовых замков, судя по всему, тоже.

Действуя одновременно перочинным ножом с коротким лезвием и кредитной карточкой, Ллойд отжал язычок замка и открыл дверь. Включив свет, оглядел безвкусную обстановку гостиной. Ничего другого он и не ожидал. Дешевый диван и кресла с обивкой из искусственной кожи, пластиковый кофейный столик, жалкий вытоптанный ковер «с глубоким ворсом». На стенах висели плюшевые коврики с пейзажами. На встроенных книжных полках не было книг: только кипа порнографических журналов.

Ллойд прошел в кухню. Затянутый изрезанным линолеумом пол порос плесенью. В раковине гора грязной посуды. На дверцах кухонных шкафов толстый слой жира. В ванной грязи было еще больше: бритвенные принадлежности разбросаны на полке над раковиной, стены и зеркало забрызганы застывшей пеной для бритья, корзина переполнена засаленной униформой.

В спальне Ллойд нашел первые улики, указывающие на другие черты характера хозяина дома, помимо плачевного эстетического вкуса и неряшества. Над неубранной постелью висел на стене застекленный шкаф с полудюжиной ружей, среди них – запрещенный законом двуствольный обрез. Приподняв матрац, он обнаружил автоматический девятимиллиметровый «браунинг» и заржавленный штык-нож с прикрепленной к рукоятке биркой: «Настоящий вьетконговский клинок для казней! Подлинность гарантирована!» В комоде рядом с кроватью Ллойд откопал большой пластиковый пакет, набитый марихуаной, и пузырек декседрина.[31]

Порывшись в платяном шкафу и ничего не найдя, кроме грязной гражданской одежды, Ллойд вернулся в гостиную. Приятно, конечно, что подозрения насчет Хейнса полностью подтвердились, однако больше он ничего не обнаружил. Ничего, способного подсказать ему нечто важное. Выбросив все мысли из головы, он сел на диван и начал методично оглядывать комнату в поисках подсказки для своего воображения. Один раз, второй, третий… от пола до потолка, вдоль стен и снова с самого начала.

На четвертом круге Ллойд заметил несоответствие. На стыке двух стен прямо над диваном в обшивке была неровность, и цвет окраски не совпадал. Он встал на диван и осмотрел это место. Краска размыта, какой-то круглый предмет размером в четверть доллара был вмонтирован в панель и закрашен сверху. Ллойд пригляделся и почувствовал холодок. В круглом предмете наличествовали крошечные отверстия. Никаких сомнений: предмет являлся чувствительным конденсаторным микрофоном. Проведя пальцем по нижнему краю обшивки, Ллойд нащупал проводок. Гостиная прослушивалась.

Поднявшись на цыпочки, он проследил провод по стене до входной двери, вниз по дверному косяку, через просверленный порожек к кусту у крыльца. За пределами здания провод был заделан в розовато-лиловую штукатурку – точно такую же, какая покрывала все здание. Заглянув за куст, Ллойд нашел окончание провода: безобидную на вид металлическую коробочку, прикрепленную к стене почти у самой земли. Он схватил ее обеими руками и рванул что было сил. Крышка открылась со щелчком. Ллойд присел на корточки и оглянулся: нет ли кого на дорожке, ведущей к навесу для машин? Пусто. Он отогнул куст, придерживая металлическую крышку, и взглянул на свою находку.

В коробочке был современный магнитофон. Катушка не вращалась, а значит, человек, установивший подслушивающее устройство, должен включать его вручную. Хотя скорее всего где-то находился включатель, который Уайти Хейнс, не сознавая этого, задействовал сам.

Ллойд взглянул на дверь всего в трех шагах от себя. Она-то и должна была служить включателем.

Он подошел к двери, отпер ее изнутри, снова закрыл и вернулся к магнитофону. Катушки не двигались. Он повторил процедуру, открыв дверь снаружи и снова закрыв. Потом присел возле куста и полюбовался результатами. Загорелся красный светодиод, катушки бесшумно вращались. Уайти Хейнс работал в дневную смену. Тот, кто интересовался его делишками, знал об этом и записывал, что у него творится по вечерам. Об этом свидетельствовал включатель, активизирующийся, когда открывали дверь снаружи.

Забрать магнитофон с собой или устроить засаду у квартиры и дождаться того, кто его установил? Связано ли все это с его делом хоть как-то? Вновь убедившись, что на дорожке нет свидетелей, Ллойд принял решение. Любопытство, всю дорогу щекотавшее ему позвоночник, одержало верх над остальными соображениями. Он перерезал провод перочинным ножом, забрал магнитофон и побежал к своей машине.

Вернувшись в Паркеровский центр, Ллойд натянул хирургические перчатки и осмотрел магнитофон. Точно такой же он видел на семинаре в ФБР, посвященном оборудованию электронной слежки: модель «глубокой тарелки» с четырьмя отдельными двойными катушками, установленными по бокам от самоочищающихся головок. Головки автоматически включались, когда каждая из катушек, рассчитанных на восемь часов записи, доходила до конца. Таким образом, можно было записывать в течение тридцати двух часов, не меняя пленки.

Исследуя внутренность магнитофона, Ллойд увидел, что и первичная катушка, и три дополнительные заряжены пленкой. На первичной использована примерно половина. Это означало, что записей в магнитофоне было всего часа на четыре. Чтобы убедиться в этом, Ллойд проверил отделение для хранения полностью использованных катушек. Там было пусто.

Он снял дополнительные катушки и спрятал их в верхний ящик своего стола. Использованная пленка могла оказаться полным разочарованием. Возможно, на ней нет никакой полезной информации. Что можно узнать за четыре часа? Оставалось надеяться, что подслушивающий хорошо изучил привычки Уайти Хейнса и установил в его квартире некое выключающее устройство, чтобы записывать только определенное количество часов каждый вечер. Раз уж записанной пленки так мало, значит, впереди еще масса времени для засады на того, кто установил подслушивающее устройство, когда он вернется поменять пленку на чистую. Тот, кому хватило ума установить столь сложное электронное прослушивание, вряд ли будет рисковать понапрасну и ограничится лишь строго необходимыми визитами к тайнику.

Ллойд пробежал по коридору к комнате для допросов, расположенной рядом с конференц-залом на шестом этаже, схватил с прожженного сигаретами стола потрепанный катушечный магнитофон и унес его к себе в кабинет.

– Веди себя хорошо, – сказал он, устанавливая записанную пленку на шпиндель. – Чтоб никакой музыки, никакого шума. Просто… веди себя хорошо.

Пленка завертелась, встроенный динамик зашипел. Послышался треск разрядов, затем скрип открываемой двери, басовитое кряхтенье и звук, который Ллойд узнал мгновенно: стук кобуры, сброшенной на стул или кресло. Опять кряхтенье – на этот раз на пару октав выше, чем в первый раз. Ллойд улыбнулся. В квартире Хейнса находились по крайней мере два человека.

Заговорил Хейнс:

– Ты должен давать мне больше прибыли, Птичник. Что ты толкаешь одну коку? Мешай ее с «колесами», которые я получаю от парней из наркоотдела! Повышай цену, найди новых гребаных покупателей, в общем, делай что-нибудь, мать твою! У нас новое начальство, и если я не подкормлю их «капустой», одним своим авторитетом мне не уберечь тебя и твоих дружков-гопников от тюряги. Понял, голубок?

Ответил высокий мужской голос:

– Уайти, ты же обещал не повышать мой взнос! Я даю тебе шесть косых в месяц, плюс пятьдесят процентов дохода от наркоты, плюс откаты. Половина панков на улице работает на тебя! Ты говорил…

Ллойд услышал звонкий шлепок. Наступило молчание, потом вновь послышался голос Хейнса:

– Хватит с меня этого дерьма. Только попробуй еще раз, и я тебе врежу по-настоящему. Слушай, Птичник, без меня ты ничто. Ты стал королем пидоров в «Городе мальчиков», потому что я тебя заставил поднимать тяжести и наращивать мускулы на твоих цыплячьих косточках. Я дал команду «быкам», и они выгнали всех хорошеньких сопляков с твоего газона. Я снабжаю тебя наркотой и «крышую». Поэтому твои дружки ходят, распушив хвост, а ты у них там главный. Пока у меня есть блат в отделе нравов, ты в порядке. У нас новый начальник дневной смены, у него шило в заднице – обожает тасовать кадры. И если я его не подмажу, он запросто может бросить меня куда-нибудь в Комптон, и придется мне лупить по головам негритосов. В отделе нравов тоже два новых хрена, и я понятия не имею, удастся ли мне держать их подальше от твоей тугой попки. Мой взнос – две тонны в месяц, только после этого я могу рассчитывать хоть на один гребаный доллар прибыли. А твой взнос возрастает на двадцать процентов с сегодняшнего дня. Понял, Птичник?

Мужчина с тонким голосом начал заикаться:

– К-как скажешь, Уайти.

Послышался смешок Хейнса, потом он заговорил негромким голосом, полным намеков:

– Я всегда хорошо заботился о тебе. Не суй нос куда не следует, я и дальше буду о тебе заботиться. Просто ты должен меня подкармливать. Давать мне больше. А теперь пошли в спальню. Я тебя подкормлю.

– Я не хочу, Уайти.

– Придется, Птичник. Ты же хочешь, чтобы я о тебе позаботился.

Ллойд услышал удаляющиеся шаги, потом наступила тишина, наполненная чудовищами – мерзкими и жалкими. Тишина тянулась часами. Ее нарушили приглушенные всхлипывания, затем хлопнула дверь, и пленка остановилась.

Крышевание уличных педерастов, откаты полиции нравов, торговля наркотиками и жестокий продажный коп, недостойный носить жетон. Но связано ли все это с серийным убийцей? Кто установил прослушку в квартире Уайти Хейнса и зачем?

Ллойд сделал два кратких телефонных звонка – в отделы внутренних расследований департамента полиции Лос-Анджелеса и шерифской службы. Используя свою репутацию, он сумел получить прямые ответы от начальства обоих отделов. Нет, ни одна из служб не возбуждала следствия против помощника шерифа Делберта Хейнса, жетон номер 408. Встревожившись, Ллойд перебрал в уме список вероятных кандидатов, которые могли бы заинтересоваться делами Уайти Хейнса. Конкуренты по сбыту наркотиков? Конкуренты по крышеванию мужской проституции? Коллега, имеющий на него зуб? Ни один из этих вариантов нельзя было сбрасывать со счетов, но все они казались маловероятными. Может, это как-то связано с гомосексуальными наклонностями убийцы? Вряд ли. Такая гипотеза опрокидывала его теорию о том, что убийца был девственником, а Хейнс не выказал ни малейшей заведомой осведомленности о двух «самоубийствах» десятого июня, где он оказался первым прибывшим на место.

Ллойд отнес магнитофон на третий этаж, в отдел научной экспертизы, и показал своему приятелю, программисту-аналитику, обожавшему подслушивающие устройства. Тот присвистнул, когда Ллойд поставил магнитофон перед ним на стол, и уже протянул было руку.

– Не сейчас, Арти, – остановил его Ллойд. – Я хочу прокатать машинку на скрытые «пальчики».

Арти снова присвистнул, оттолкнулся от стола и в полном восторге закатил глаза к потолку.

– Это великолепно, Ллойд. Бесподобно.

– Расскажи мне о нем, Арти. Ничего не упускай.

Программист улыбнулся и откашлялся.

– Магнитофон «А-фэ-зэ девятьсот девяносто девять» фирмы «Ватанабе». Розничная цена около семи тысяч долларов. Продается только в нескольких лучших магазинах стереотехники. Используется главным образом двумя не связанными друг с другом группами людей: любителями музыки, которым хочется в один прием записать целый рок-фестиваль или длинную оперу, и полицейскими службами, ведущими длительное тайное прослушивание. Возьми любой компонент механизма – это поэма. Лучшее, что можно купить за деньги. Лучшее, что может родить японская технология. Ты видишь перед собой совершеннейший шедевр.

Ллойд похлопал в ладоши:

– Браво. А теперь еще один вопрос. На этой штуке имеются скрытые серийные номера? Короче, техпаспорт? Чтобы установить, когда данный экземпляр был продан.

Арти покачал головой:

– Эта модельпопала на рынок в середине семидесятых. Никаких аналогов, серийных номеров нет, как и разнообразия в окраске – только базовый черный цвет. Корпорация «Ватанабе» строго соблюдает традицию. Они не станут менять дизайн этих машинок. И я их понимаю. Невозможно улучшить совершенство.

Ллойд взглянул на магнитофон. Тот был в отличном состоянии – ни единой царапины.

– Дерьмо, – вздохнул Ллойд. – Я надеялся сузить круг возможных покупателей. Слушай, а эта штука числится в спецификации розничных продаж вашего отдела?

– Ясное дело, – подтвердил Арти. – Хочешь, составлю тебе список?

– Да, – кивнул Ллойд. – Прямо сейчас, хорошо? Я пока заберу ее, пусть проверят на «пальчики», и сразу вернусь.

В центральной криминальной лаборатории отдела научной экспертизы дежурил один спец по отпечаткам пальцев. Ллойд передал ему магнитофон со словами:

– Скрытые отпечатки, поиск по всей стране. Я хочу, чтобы ты лично сравнил их с протоколом шестнадцать – двести двадцать два департамента полиции Лос-Анджелеса по делу об убийстве Джулии Линн Нимейер от третьего января восемьдесят третьего года. Частичные отпечатки правого указательного и мизинца. Эти «пальчики» отпечатались в крови. Если усомнишься насчет совпадения, прокатай новые «пальчики» по крови и сравни еще раз. Понял?

Техник кивнул и тут же спросил:

– Думаешь, найдем «пальчики»?

– Сомневаюсь, но надо попробовать. Проверь все самым тщательным образом, это очень важно.

Техник открыл было рот, спеша заверить, что будет рыть носом землю, но Ллойд уже бежал к двери.

– Восемнадцать розничных точек, – объявил Арти, когда Ллойд ворвался к нему в кабинет. – На сегодняшний день.

Тот взял распечатку, спрятал ее в карман и автоматически взглянул на часы, висевшие на стене над головой Арти. Шесть тридцать – слишком поздно, чтобы обзванивать магазины стереотехники. Вспомнив о своем свидании с Кэтлин Маккарти, он сказал:

– Мне надо бежать. Береги себя, Арти. Когда-нибудь я расскажу тебе всю историю.

Кэтлин Маккарти закрыла магазин рано и вернулась в жилую часть дома. Ей хотелось кое-что записать и приготовиться к встрече с высоким полицейским. Рабочий день прошел страшно неудачно. Сплошное разочарование. Ни одной продажи, зато ее осаждали бесчисленные посетительницы. Они не покупали, а только перелистывали книги и жаждали обсудить с ней проблемы феминизма, пока она пыталась по телефону добыть информацию и помочь в розыске психопата, убивающего женщин. Ирония ситуации показалась ей очевидной и в то же время достаточно пошлой. В результате Кэтлин почувствовала себя униженной. Она так долго ненавидела полицию! А теперь помогает полицейским. Она видела в этом свой моральный долг, но заплатила частицей собственного «я». Чтобы хоть как-то успокоиться, Кэтлин пустила в ход логику: «Помогая другим, вступаешь в противоречие с собой. Диалектика. Гордость. Твое непокорное ирландское сердце».

Вся эта риторика нисколько не помогла, и Кэтлин улыбнулась подлинной иронии. Секс. «Ты хочешь этого копа и даже не знаешь, как его зовут».

Она прошла в ванную и разделась перед высоким зеркалом. Крепкое тело. Упругая грудь, хорошие ноги. Приятная худощавость. Высокая красивая женщина. Тридцать шесть, а на вид… Слезы заволокли глаза. Она не поддалась слабости, заставила себя смотреть на свое отражение. Это сработало: слезы высохли, так и не пролившись.

Набросив на плечи халат, Кэтлин прошла в гостиную, соединенную с кабинетом, выложила на стол бумагу, ручку и словарь. Мысли закружились, сменяя друг друга. Отрывочные, бессвязные куски прозы боролись с мечтой о любви. Как всегда, мечта о любви победила. Кэтлин рассеянно, прямо через халат, провела рукой между ног и вдохнула аромат цветов. Цветы всегда появлялись, когда больше всего были ей нужны, когда ее жизнь оказывалась на грани чего-то нового, неизведанного. Они возникали у ее порога в самый нужный момент, словно кто-то подслушивал ее мысли, и неизвестно было, кто их присылает. Растроганная, она гадала, кто бы это мог быть, вглядывалась в лица незнакомых мужчин в поисках признаков духовного родства, сочувствия или некого особого интереса.

Она была уверена, что он высок, умен и наверняка ее ровесник. Восемнадцать лет он присылал ей цветы, а она до сих пор не знала, кто он такой! Знала только одно: он родом из ее старого района, он видел ее по дороге в школу, когда она шла со своей свитой…

Мысли о свите дали Кэтлин зацепку. Она взяла ручку и написала:

Спроси у мертвых, что они поют

И что в словах они от мира прячут.

Я знаю – моя жизнь неспетая, а значит,

Ее мне за удачу не зачтут;

В смятении, под бременем тоски

Ловлю я радостей слепые отголоски;

Как давит нерастраченность виски!

Как зыбка неба светлая полоска!

Кэтлин вздохнула и откинулась на спинку стула. Снова вздохнула, извлекла свой дневник и записала:

Из меня словно сама собой изливается добротная проза. Я подразню себя – просто посижу тихонько и вернусь в настоящее со своего примерно десятитысячного высокогорного плато «хорошей прозы». В последние дни все так странно! Даже качественная, вполне пригодная проза кажется вымученной. Этот дневник (а он скорее всего никогда не будет напечатан) представляется куда более реальным. Похоже, я приближаюсь к периоду полного бездействия. Буду просто сидеть и ждать, пока что-нибудь не произойдет. Когда это случится, я все обдумаю, потом отключусь от действительности и выдам на-гора новую книгу. Именно об этом, как мне кажется, свидетельствует появление полисмена. Ладно, признаю: он привлекателен, от него никуда не деться, но, даже не будь он так неотразим, я дала бы ему шанс. И вот что еще я хотела бы понять: это настроение «Пусть все идет своим чередом» проистекает из жажды духовного обновления или из одиночества, похоти и желания в конце концов расстаться с той ужасной частью моего «я», которая вынуждает отделиться от всего рода человеческого и существовать только в словах? Кто знает? Одиночество подарило мне великолепные слова, но оно же приводит мои отношения с мужчинами к катастрофе. Еще одно – девятимиллионное? – размышление о том, что он представляет собой как личность? Только не сегодня. Сегодня останемся в границах возможного. Что-то я вдруг устала от слов. Надеюсь, у полисмена не слишком «правые» взгляды. Надеюсь, он способен прислушаться к голосу разума.

Кэтлин положила ручку на исписанный лист, удивленная, что мужчина ее мечты за компанию с полисменом вдохновил ее на такие глубокие раздумья. Улыбнувшись непредсказуемости муз, она бросила взгляд на часы: шесть тридцать. Кэтлин вернулась в ванную и встала под душ перед свиданием, думая о том, куда завела бы ее эта первая строфа и что с ней будет, когда в семь часов прозвонит дверной звонок.

Звонок прозвонил ровно в семь. Кэтлин открыла дверь, и Ллойд предстал перед ней в старых вельветовых джинсах и пуловере. Она заметила на его левом бедре обтянутую пуловером кобуру с револьвером и мысленно обругала себя: ее твидовый брючный костюм от Харриса был явно не к месту. Чтобы исправить ошибку, она сказала: «Привет, сержант!» – и, ухватив за выпирающую кобуру, втянула Ллойда через порог. Тот покорно следовал за ней, и она выругала себя второй раз, увидев, как он улыбается.

Ллойд сел на диван, широко раскинув свои длинные руки в неком подобии распятия. Кэтлин стояла перед ним в замешательстве.

– Я обзвонила всех, кого могла, – наконец заговорила она. – Больше дюжины книготорговцев. Ничего. Никто из моих друзей не видел человека, подходящего под твое описание. Ситуация была гротесковая. Я пыталась помочь полиции задержать ненормального убийцу женщин, а меня поминутно отвлекали женщины. Им хотелось обсудить поправку к Конституции о равных правах.

– Спасибо, – поблагодарил Ллойд. – Я в общем-то ничего и не ждал. В настоящий момент я просто выуживаю все, что попадется. Удильщик из убойного отдела, жетон номер одиннадцать – четырнадцать, вышел на работу.

Кэтлин села.

– Ты курируешь ход этого расследования?

– Да нет, – покачал головой Ллойд, – в настоящий момент я один. Мое начальство не даст мне «добро» на полноценное расследование и не позволит привлечь к работе нижестоящих офицеров. Сама мысль о серийном убийце приводит их в ужас. Они боятся за свою карьеру, за престиж департамента. У меня бывали случаи, когда я курировал ход расследования, хотя эту обязанность обычно доверяют лейтенантам и капитанам, но я…

– Но ты настолько хорош, – вставила Кэтлин.

– Нет, я не настолько хорош, – улыбнулся Ллойд, – я лучше.

– Умеешь читать мысли, сержант?

– Зови меня Ллойдом.

– Ладно, пусть будет Ллойд.

– Ответ: иногда.

– Знаешь, о чем я думаю?

Ллойд обнял обтянутые твидом плечи Кэтлин. Она напряглась, но вырываться не стала.

– Могу себе представить, – усмехнулся он. – Как тебе вот это для начала? «Кто этот парень? Может, такой же полоумный правый экстремист, как большинство копов? Может, часами рассказывает анекдоты о ниггерах и обсуждает женские щелки со своими приятелями-полицейскими? Может, ему нравится причинять людям боль? Убивать? Может, он верит в существование заговора негров, коммунистов, евреев и гомосексуалистов с целью захвата мирового господства? Может…»

Кэтлин мягко остановила его, положив руку ему на колено.

– Туше. Стопроцентное попадание по всем пунктам.

Она невольно улыбнулась и медленно убрала руку. Ллойд почувствовал, как кровь начинает пульсировать в одном темпе с обменом репликами.

– Хочешь получить ответы? – спросил он.

– Нет. Ты уже ответил.

– Другие вопросы есть?

– Да. Два. Ты изменяешь жене?

Ллойд засмеялся, полез в карман брюк за обручальным кольцом и надел его на безымянный палец.

– Да.

Лицо Кэтлин было непроницаемо.

– Тебе приходилось убивать?

– Да.

Кэтлин поморщилась:

– Зря я спросила. Большая просьба: давай больше не будем говорить о смерти и серийных убийцах, хорошо? Ты хотел меня куда-то пригласить?

Ллойд кивнул. Когда они вышли и она заперла дверь, он взял ее под руку.

Они бесцельно кружили по городу и в конце концов оказались на опоясанных террасами холмах своего детства. Ллойд неторопливо вел «матадор» без опознавательных знаков по улицам их общего прошлого. Ему хотелось знать, о чем думает Кэтлин.

– Мои родители уже умерли, – заговорила она наконец. – Я поздний ребенок, они оба были уже очень немолоды, когда я родилась, и души во мне не чаяли: знали, что им отпущено со мной лет двадцать, не больше. Отец говорил мне, что переехал в Сильверлейк, потому что холмы напоминали ему о Дублине.

Она взглянула на Ллойда, и тот понял, что ей надоело разыгрывать неприступность и навязывать ему свою волю. Ей хотелось быть кроткой. Он съехал к тротуару на углу Ван-дом и Гиперон в надежде, что великолепный вид заставит ее поделиться сокровенными мыслями, которые помогут ему полюбить ее.

– Ты не против, если мы тут остановимся?

– Нет, не против, – сказала Кэтлин, – мне нравится это место. Когда-то я приходила сюда со своей свитой. В тот день, когда убили президента Кеннеди, мы читали здесь стихи в память о нем.

– С твоей свитой?

– Да, с моей свитой. Это так и называлось: «свита Кэти». В школе у меня была своя маленькая группа последовательниц. Все мы сочиняли стихи, носили юбки из шотландки и кашемировые свитеры. Мы никогда не бегали на свидания, потому что в школе Джона Маршалла не было ни одного мальчика, достойного нас. Мы не ходили на танцы, не позволяли мальчикам нас обнимать: берегли себя для Идеального Жениха. Считали, что он непременно появится на сцене, когда мы станем прославленными поэтессами. Мы были единственными в своем роде. Я была самой умной и самой красивой из них. Меня перевели из церковно-приходской школы, потому что мать-настоятельница ко мне приставала, чтобы я показала ей свою грудь. Я рассказала об этом на занятиях по гигиене и тем самым привлекла под свое крыло нескольких одиноких, увлекающихся чтением девочек. Они сделались моей свитой. Я помогла им найти себя. Они стали личностями благодаря мне. Нас никто не трогал, но следом ходили такие же одинокие, увлекающиеся чтением мальчики. Книжные черви. «Клоуны Кэти» – так их называли, потому что мы не удостаивали их даже разговором. Мы… мы… – Кэтлин всхлипнула и сердито смахнула с плеча руку Ллойда, когда тот робко попытался ее утешить. – Мы… мы… любили друг друга, заботились. Знаю, это звучит смешно, но мы были сильными. Сильными! Сильными…

Ллойд выждал целую минуту, прежде чем спросить:

– Что стало с твоей свитой?

Кэтлин вздохнула, прекрасно понимая, что ответ разочарует не только Ллойда, но и ее саму.

– Они все разбрелись. Нашли себе мальчиков. Решили не ждать Идеального Жениха. Похорошели. И уже не желали становиться знаменитыми поэтессами. Они… Я стала им просто не нужна. Больше не нужна.

– А ты?

– Я умерла. Мое сердце было похоронено, но снова ожило в поисках дешевых удовольствий и новой большой любви. Я переспала со множеством женщин: думала, смогу таким образом найти новую свиту. У меня ничего не вышло. Я переспала со множеством мужчин. Новую свиту я себе точно нашла, но все они были гнусными типами. И я писала, писала, писала, меня публиковали, я купила этот магазин, и вот я здесь.

Ллойд уже качал головой.

– Ну, а на самом деле?.. – начал он.

– На самом деле? – сердито переспросила Кэтлин. – На самом деле я пишу прекрасные стихи, но дневники мне удаются еще лучше. А кто ты такой, чтобы меня допрашивать? И что тебе от меня нужно? Что? Что? Что?..

Ллойд легко и нежно коснулся ее шеи кончиками пальцев.

– И теперь ты живешь в собственной голове. Тебе тридцать с чем-то, и ты до сих пор спрашиваешь себя: твоя жизнь когда-нибудь изменится к лучшему? Скажи «да», Кэтлин, или просто кивни.

Кэтлин кивнула.

– Хорошо, – продолжил Ллойд. – Вот почему я здесь. Я хочу, чтобы тебе стало лучше. Ты мне веришь?

Кэтлин опять кивнула и опустила глаза на стиснутые на коленях руки.

– Хочу задать тебе еще один вопрос, – сказал Ллойд. – На сей раз риторический. Тебе известно, что департамент полиции Лос-Анджелеса обрабатывает шасси всех своих машин без опознавательных знаков особым противоударным защитным составом?

Кэтлин вежливо посмеялась над неожиданным вопросом и ответила:

– Нет.

Ллойд протянул руку и пристегнул ее ремнем безопасности. Она по-прежнему ничего не понимала. Тогда он демонически заломил бровь и подмигнул ей:

– Держись.

Он повернул ключ зажигания, дернул на себя ручной тормоз, включил первую передачу и одновременно вдавил педаль газа в пол. Машина рванулась вперед, почти встав на дыбы, и оторвалась от земли. Кэтлин закричала. Ллойд выждал, пока «матадор» не набрал инерцию падения, и несколько раз мягко надавил на педаль акселератора. Задние колеса коснулись дороги, и машину тряхнуло. Кэтлин снова пронзительно вскрикнула. Ллойд почувствовал, как сила притяжения борется с мощностью двигателя и побеждает.

Когда капот «матадора» начал опускаться, он снова нажал на педаль газа, и автомобиль полетел вперед.

На перекрестке Ллойд ударил по тормозам. Машину занесло, она пошла, виляя и яростно скрежеща шинами. Их неудержимо влекло на вереницу деревьев, вытянувшихся вдоль дороги. Только теперь передние колеса окончательно опустились на дорожное полотно. Ллойда и Кэтлин подбросило на сиденьях, словно тряпичные куклы. Обливаясь нервным потом, Ллойд опустил стекло и увидел кучку мексиканских подростков. Они бешено аплодировали ему, топали и салютовали пивными бутылками.

Он послал им воздушный поцелуй и повернулся к Кэтлин. Она плакала. Он и сам не знал, от страха или облегчения. Ллойд отстегнул ремень безопасности и обнял ее – дал поплакать, и слезы постепенно перешли в смех. Когда Кэтлин наконец подняла голову с его груди, Ллойд увидел лицо счастливого ребенка. Он поцеловал это лицо с такой же нежностью, с какой целовал своих дочерей.

– Вот она, городская романтика, – вздохнула Кэтлин. – Господи! И что теперь?

Ллойд прикинул шансы.

– Не знаю. Но давай останемся на колесах, хорошо?

– А ты будешь соблюдать правила дорожного движения?

– Честное слово скаута, – пообещал Ллойд и завел машину.

Он опять злодейски зашевелил бровями. Кэтлин смеялась до слез, умоляя его перестать. Подростки снова зааплодировали ему, когда он отъехал от тротуара.

Они медленно катили по Сансет, главной артерии района, и Ллойд рассказывал Кэтлин о бессмертных местах своего детства.

– Вот «Подержанные машины Майрона». Майрон был гениальным химиком, но пошел по дурной дорожке. Он преподавал в Университете южной Калифорнии, подсел на героин, и его выперли. Он составил едкий раствор, съедавший серийные номера с моторов. Угонял машины сотнями, опускал блоки движков в чан со своим раствором и стал королем торговли подержанными машинами в Сильверлейке. Он был неплохим парнем. Болел за футбольную команду школы Маршалла и всем ведущим игрокам одалживал машины на свидание. Но однажды нанюхался до полного одурения и свалился в свой чан. Раствор съел ему обе ноги по колено. Теперь он калека и самый большой мизантроп из всех, кого я когда-либо видел.

Кэтлин решила внести свой вклад в путешествие по прошлому и указала на магазинчик на другой стороне улицы, мимо которого они проезжали:

– Аптека Кэткарта. Я воровала там писчую бумагу для своей свиты – надушенную почтовую бумагу розового цвета. Однажды старый Кэткарт меня застукал. Схватил и начал рыться в сумке. Нашел мои стихи, написанные на этой самой бумаге. Он держал меня и читал стихи вслух. Все слушали, все посетители аптеки. Это были очень личные стихи. Я чуть со стыда не сгорела.

Ллойд почувствовал, как печаль заполняет их вечер. На бульваре Сансет было слишком шумно, слишком светло от неоновой рекламы. Не говоря ни слова, он повернул на север, к Эхо-парку, и двинулся мимо водохранилища Сильверлейк. Остановившись в тени электростанции, он обернулся к Кэтлин, молчаливо спрашивая ее одобрения.

– Да, – кивнула она, – прекрасное место.

Они неторопливо взбирались по холму, взявшись за руки. Комья грязи расплющивались у них под ногами, дважды Ллойду приходилось подтягивать Кэтлин. Добравшись до вершины, они сели прямо на землю, не обращая внимания на одежду, и прислонились к проволочной изгороди, окружавшей электростанцию. Ллойд почувствовал, как Кэтлин отстраняется от него, стараясь удержаться от слез. Чтобы заделать образовавшуюся брешь, он сказал:

– Ты мне нравишься, Кэтлин.

– Ты мне тоже нравишься. И мне хорошо здесь.

– Здесь тихо.

– А ты любишь тишину и терпеть не можешь музыки. А что думает твоя жена? Ей известно, где ты сейчас находишься?

– Я не знаю. В последнее время она по вечерам танцует со своим приятелем геем. Он – ее сестра по духу. Они нюхают кокаин и ходят в гей-клубы на диско. Она тоже любит музыку.

– И тебя это не смущает? – спросила Кэтлин.

– Ну… скорее, я этого не понимаю. Могу понять, почему люди грабят банки, воруют, становятся наркоманами или сексуальными маньяками. Почему они становятся полицейскими, поэтами и убийцами. Но не понимаю, зачем людям бегать по диско-клубам и слушать музыку. Я понимаю тебя и твою свиту, понимаю, зачем ты спала со всеми этими лесбиянками и гнусными типами. Понимаю невинных маленьких детей и их любовь, понимаю, как их травмирует жестокость этого мира. Но я не понимаю, как они могут отказаться от борьбы с этим миром. Я рассказываю своим дочерям истории, чтобы они боролись. Моя младшая – Пенни – просто гений. Она боец. Насчет двух старших я не уверен. Дженис, моя жена, не боец. Мне кажется, она никогда не была невинной. Родилась сильной и уравновешенной. Такой и осталась. Я думаю… Мне кажется, может быть, именно поэтому я на ней и женился. Мне кажется… Нет, я точно знаю, что у меня больше не было невинности, и я сомневался, смогу ли бороться. А потом понял, что смогу, но за это пришлось заплатить огромную цену. Я испугался этой цены и женился на Дженис.

В темноте голос Ллойда обрел почти бестелесное монотонное звучание. У Кэтлин мелькнула мысль, что кто-то другой говорит его устами и пытается достучаться до нее. В его удивительном признании было столько намеков, столько загадок… Они ошеломили ее. Ей запомнились два слова: «убийцы» и «цена». Стремясь уловить суть, Кэтлин заметила:

– Итак, ты стал полицейским, доказывая свои бойцовские качества, а потом убивал по долгу службы и понял, что это так и есть.

Ллойд покачал головой:

– Нет, сначала я убил человека… очень плохого, очень злого человека. Потом стал полицейским и женился на Дженис. Иногда я забываю, что было сначала, а что потом… Иногда… не очень часто… когда пытаюсь вспомнить прошлое, я слышу шум… музыку… ужасный шум… и больше не могу вспоминать.

Кэтлин показалось, будто он балансирует на грани и вот-вот потеряет контроль над собой. Она поняла, что сумела добраться до самой его сердцевины, и промолвила:

– Я хочу рассказать тебе историю. Это настоящая романтическая история.

Ллойд положил голову ей на колени.

– Рассказывай.

– Хорошо. Жила была тихая, увлекающаяся чтением девочка. Она хорошо училась и писала стихи. Она не верила в Бога, в своих родителей, в других девочек, ходивших за ней по пятам. Но изо всех сил старалась поверить в себя. Поначалу это было не так уж и трудно. Но время шло, последовательницы бросили ее, и она осталась одна. Но был на свете человек, который любил ее. Какой-то нежный, любящий мужчина посылал ей цветы. В первый раз он прислал вместе с цветами стихи без подписи. Очень печальное стихотворение. Во второй раз пришли только цветы. Много лет безымянный возлюбленный посылал ей букеты. Больше восемнадцати. И каждый раз они приходили, когда одинокая девочка больше всего в них нуждалась. Девочка выросла, стала женщиной, стала хорошим поэтом, хотя дневники удавались ей лучше, и все эти годы хранила под стеклом засушенные цветы. Она много думала о своем тайном поклоннике, но ни разу не попыталась узнать, кто он такой. Она принимала близко к сердцу его анонимные дары и решила, что ответит ему взаимностью: не опубликует свои дневники при жизни. Так она и жила: писала стихи, вела дневник и слушала музыку. После такой истории хочется поверить в Бога, правда, Ллойд?

Ллойд поднял голову с уютного твидового ложа и покачал ею, чтобы лучше сосредоточиться на печальной истории. Потом поднялся на ноги и помог подняться Кэтлин.

– Мне кажется, твой безымянный возлюбленный тоже боец, но только очень странный, – сказал он. – И еще мне кажется, он хочет завладеть тобой, а не вдохновлять тебя. По-моему, он не знает, какая ты сильная. Идем, я отвезу тебя домой.

Они стояли обнявшись в дверях книжного магазина, служившего Кэтлин домом. Когда она подняла голову, Ллойд решил, что надо ее поцеловать. Но Кэтлин мягко оттолкнула его:

– Нет, не сейчас. Прошу тебя, давай не будем спешить, Ллойд.

– Ладно.

– Просто все случилось неожиданно. Ты такой особенный, на других не похожий… Это просто…

– Ты тоже особенная.

– Знаю, но я понятия не имею, кто ты такой, что собой представляешь, где и как живешь. Мне нужны подробности. Мелочи, понимаешь? Ты понимаешь?

Ллойд задумался над ее словами.

– Думаю, да. Слушай, хочешь завтра пойти на званый ужин? Полицейские со своими женами. Тебе, наверно, будет скучно, зато познавательно.

Кэтлин улыбнулась. Его предложение означало полную капитуляцию. Он сам готов был поскучать, лишь бы доставить ей удовольствие.

– Да. Приезжай к семи.

Она отступила в затемненную гостиную и закрыла за собой дверь. Услышав удаляющиеся шаги Ллойда, Кэтлин включила свет и достала дневник. В уме шевелились разные глубокомысленные изречения.

– К черту, – пробормотала она и записала:

Он способен измениться, стать другим. Я буду его музыкой.

Ллойд поехал домой. Остановил «матадор» на подъездной дорожке и обнаружил, что машины Дженис на месте нет, а весь дом ярко светится огнями. Он отпер дверь и вошел. Записка сразу бросилась ему в глаза.

Дорогой Ллойд!

Это прощание, во всяком случае, на время. Мы с девочками в Сан-Франциско, остановимся у одного из друзей Джорджа. Так будет лучше, я уверена, потому что мы с тобой уже очень давно перестали понимать друг друга, у нас совершенно разные ценности. Твое обращение с девочками стало последней каплей. Почти с самого начала, с тех пор как мы поженились, я знала, что ты страдаешь каким-то скрытым патологическим отклонением, хотя умело его скрывал. Но я не позволю тебе заражать своей патологией девочек. Я этого не потерплю. Твои истории разрушительны, как раковое заболевание. Они не должны затронуть Энн, Кэролайн и Пенни. Кстати, о девочках. Я собираюсь записать их в школу Монтессори[32] в Сан-Франциско. Они будут звонить тебе не реже раза в неделю, я за этим прослежу. Приятель Джорджа Роб позаботится о магазине в мое отсутствие. Дай мне несколько месяцев – я решу, нужен ли мне развод. Я тебя очень люблю, но жить с тобой не могу. Не скажу тебе, где мы живем в Сан-Франциско, пока не удостоверюсь, что ты успокоился и не предпримешь чего-нибудь необдуманного. Когда устроюсь, позвоню. А пока будь здоров и ни о чем не беспокойся.

Дженис.

Ллойд положил записку на стол и прошелся по опустевшему дому. Все женские вещи отсутствовали. В комнатах девочек было пусто, в спальне, которую он делил с Дженис, остались только принадлежащие ему вещи, включая темно-синий кашемировый плед, сплетенный Пенни на его тридцать седьмой день рождения.

Ллойд набросил плед на плечи и вышел из дома. Он запрокинул голову к небу в надежде на разрушительный грозовой ураган. Когда до него дошло, что громы и молнии не подчиняются его воле, он рухнул на колени и зарыдал.

Глава 10

Увидев, что металлическая коробка пуста, поэт пронзительно закричал. Раковые клетки материализовались ниоткуда, они сыпались на него с неба, впивались в глаза, валили на холодный асфальт. Он обхватил руками голову и свернулся, как эмбрион, прячась от крошечных канцерогенов, готовых вгрызться ему в горло, и начал раскачиваться взад-вперед, пока все ощущения не притупились. Тело затекло, потом онемело. Почувствовав удушье, он выдохнул, и перед глазами вновь возникла знакомая Ларрэби-авеню. В воздухе не было раковых клеток. Его прекрасного магнитофона тоже не было, но офицер Свинья все еще спал в своей квартире, и раннее утро на Ларрэби-авеню было спокойным. Никаких полицейских машин и других подозрительных автомобилей, никаких фигур в плащах, прикрывающихся газетой. Он сменил пленку двое суток назад, значит, магнитофон скорее всего обнаружили, когда катушки были еще пусты или шла запись, или имелся минимум записанного материала. Если бы ему так безумно не хотелось себя потрогать, он не стал бы рисковать и забирать пленку так рано, но ему нужен был стимул офицера Свиньи и его прихвостня. Они занимались этим на диване. Тем самым, о чем Джулия писала в своей греховной рукопи…

Он не смог закончить мысль, она была слишком постыдной.

Поэт поднялся на ноги и огляделся по сторонам. Никто его не видел. Он укусил себя за руку. Показалась кровь – красная, здоровая на вид. Он открыл рот, собираясь заговорить. Ему хотелось проверить, не разъели ли раковые клетки его голосовые связки. Изо рта вырвались слова: «Все в порядке». Он повторил эту фразу несколько раз, с новым, все более трепетным выражением. Наконец выкрикнул ее во весь голос и побежал к своей машине.

Полчаса спустя он забрался на крышу книжного магазина, держа в кармане ветровки автоматический пистолет тридцать второго калибра с глушителем, и с улыбкой убедился, что его «Санио-6000» все еще спрятан под несколькими слоями теплоизоляции какой-то трубы, замазанными сверху варом. Он выхватил две записанные катушки из отсека хранения. Порядок. Порядок. Порядок. Порядок. Он без конца повторял это слово, твердил как заклинание по дороге домой, шептал, насаживая первую катушку на шпиндель старого магнитофона у себя в гостиной. И сел слушать, переводя взгляд с розовых ветвей на фотографии, прикрепленные к стене.

Вот щелчок: это включился свет на крыльце, и вместе с ним включилась запись. Его первая возлюбленная что-то тихо пробормотала. Он не расслышал. Потом наступила глубокая тишина. Он улыбнулся и потрогал свои бедра. Она что-то писала.

Тишина затягивалась. Прошел час. Два. Три. Четыре. Потом послышался зевок. Опять щелкнул выключатель.

Он встал, потянулся и сменил катушку. Опять включился свет на крыльце. Его любимая пунктуальна – 6.55. Точна, как часы.

Он сел, не зная, что предпринять: то ли помочь себе взорваться, пока на пленке слышны ее шаги, то ли подождать. Вдруг его возлюбленная заговорит вслух сама с собой? Потом прозвенел дверной звонок. Ее голос: «Привет, сержант». Звук шагов. Опять ее голос: «Я обзвонила всех, кого могла. Больше дюжины книготорговцев. Ничего. Никто из моих друзей не видел человека, подходящего под твое описание. Ситуация была гротесковая. Я пыталась помочь полиции задержать ненормального убийцу женщин, а меня поминутно отвлекали женщины. Им хотелось…»

При этих словах он задрожал. Тело стало холодным, как лед, потом его бросило в жар. Он нажал на кнопку «Стоп» и упал на колени, царапая себе лицо до крови, скуля: «Порядок, порядок, порядок…» Он подполз к окну и выглянул. По Альварадо шел парад. Он черпал надежду в каждом видимом свидетельстве обыденности: в шуме уличного движения, в мексиканских женщинах с детьми, в наркоманах, тусующихся у лотка с буррито в ожидании толкача. Он снова начал было повторять: «Порядок, порядок…» – но задумался и добавил: «Может быть». Это «может быть» росло у него в голове, пока он не завопил во весь голос.

Он бросился обратно к магнитофону. Нажал кнопку воспроизведения. Его первая возлюбленная говорила, что ее отвлекали женщины. Потом послышался мужской голос: «Спасибо. Я в общем-то ничего и не ждал. В настоящий момент я просто выуживаю все, что попадется. Удильщик из убойного отдела, жетон номер одиннадцать – четырнадцать, вышел на работу».

Он заставил себя дослушать до конца, сжимая обеими руками гениталии, чтобы не закричать. Чудовищный разговор продолжался, слова звучали и заставляли его стискивать руки все сильнее. «Сама мысль о серийном убийце приводит их в ужас… У меня бывали случаи, когда я курировал ход расследования… Зови меня Ллойдом».

Когда дверь хлопнула и наступила благословенная тишина, поэт разжал руки. Он чувствовал, как по ляжкам стекает кровь, и вспоминал о школе, о поэзии, о своей священной цели. Продвинутый одиннадцатый класс миссис Катбертсон по английской литературе. Логические ошибки: post hoc, propter ergo hoc – «После этого, следовательно, вследствие этого». Если вам известно о преступлении, это еще не значит, что вам известен его исполнитель. Полиция не ломится к нему в дверь. «Ллойд». «Удильщик из убойного отдела, жетон номер одиннадцать – четырнадцать» понятия не имел о том, что дом его первой возлюбленной прослушивается. Возможно, он абсолютно не причастен к краже его второго магнитофона. «Ллойд» вышел со своей «удочкой» в воды, кишащие акулами. Если этот «Ллойд» сумеет к нему подобраться, он съест полисмена живьем. Вывод: они понятия не имеют, кто он такой. Дела идут своим чередом.

Сегодня вечером он обручится со своей двадцать третьей возлюбленной. На этот раз ухаживание было торопливым и кратким. Никаких «может быть». Чистое «да», оправданное его пленкой с медитацией и всеми его возлюбленными, начиная с Джейн Вильгельм. Да. Да. Поэт подошел к окну и выкрикнул это слово всему миру.

Глава 11

Бессонная ночь, проведенная в пустом доме, стала предвестницей дня, полного горьких разочарований на работе. Каждый отрицательный ответ резал Ллойда как ножом. Все, что было в его жизни доброго, кроткого, смягчающего страсти, отняли. Дженис уехала и забрала девочек. Пока гениальный убийца не будет пойман, он не в силах вернуть их назад.

День клонился к вечеру. Ллойд перебирал свои тающие на глазах возможности, спрашивая себя, что же ему делать, если все они кончатся и у него ничего не останется, кроме ума и воли.

Ему потребовалось шесть часов, чтобы обзвонить восемнадцать магазинов, торгующих стереосистемами, и составить список из пятидесяти пяти человек, купивших магнитофон «АФЗ-999» фирмы «Ватанабе» за последние восемь лет. Двадцать восемь покупателей оказались женщинами. Остался тридцать один подозреваемый мужчина. Ллойд по опыту знал, что телефонные опросы ничего не дают. Тут нужны обученные детективы, чтобы оценить покупателей при личной встрече и определить их причастность или непричастность по реакции на вопросы. А если магнитофон куплен за пределами округа Лос-Анджелес… А если все это «дело Хейнса» вообще не имеет отношения к убийствам? А чтобы провести опрос, ему понадобится помощь опытных детективов… И если Датч откажет ему сегодня на вечеринке…

Отрицательная информация продолжала сыпаться на него вперемежку с воспоминаниями о Пенни и ее лоскутных одеялах, о Кэролайн и Энн, слушающих его истории с восторженным визгом. Датч сдержал слово – опросил всех детективов со стажем по делам несовершеннолетних, а также пенсионеров, но ничего положительного не узнал. А в картотеке уголовных кличек прозвище «Птичник» числилось только за несколькими чернокожими из гетто. Все без толку. Высокий мужской голос в квартире Уайти Хейнса, несомненно, принадлежал белому.

Но самую острую досаду вызывало у него отсутствие сведений об отпечатках пальцев на магнитофоне. Ллойд несколько раз заглядывал в лабораторию, разыскивая специалиста, которому доверил магнитофон, позвонил домой, где ему сообщили, что лаборант уехал к отцу, перенесшему инфаркт, в Сан-Бернардино, взяв магнитофон с собой, чтобы снять отпечатки и провести проверку на оборудовании тамошней шерифской службы.

– Он сказал, что вы просили его заняться проверкой лично, сержант, – объяснила Ллойду жена лаборанта. – Утром он позвонит из Сан-Бернардино и доложит результаты.

Ллойд повесил трубку, проклиная людей, все понимающих буквально, и собственную привычку командовать.

Оставались две последние возможности: самолично опрашивать тридцать одного покупателя магнитофонов или принять пару таблеток бензедрина, устроить засаду у квартиры Уайти Хейнса и ждать, пока не пожалует тот, кто установил прослушку. Тактика отчаяния – единственная оставшаяся ему дорога.

Ллойд взял машину и поехал на запад, к книжному магазину Кэтлин Маккарти. Съехав со скоростного шоссе, он почувствовал, что смертельно устал и проголодался. Ему хотелось женщины. Он направил свой «матадор» на север, к Голливудским холмам, туда, где жила Джоани Пратт. Они будут любить друг друга, поговорят, и, может быть, тело Джоани избавит его от ощущения конца света, подступающего со всех сторон.

Джоани бросилась на шею Ллойду, когда он вошел в открытую входную дверь, с возгласом:

– Добро пожаловать, сержант! Чего желаете? Любви? Если так, спальня – первая дверь направо.

Ллойд засмеялся. Любвеобильное сердце Джоани могло вместить всю его нежность.

– Показывай дорогу, – сказал он.

Когда они налюбились, наигрались и полюбовались закатом с балкона спальни, Ллойд рассказал Джоани, что жена и дети покинули его и теперь он остался один на один с убийцей.

– Я решил дать этому делу еще два дня, – объяснил он, – а потом выйду на публику. Выдам все, что у меня есть, Седьмому каналу и спущу свою карьеру в сортир. Меня осенило, пока мы лежали в постели. Если мои нынешние версии ни к чему не приведут, я наделаю такого публичного шуму, что каждому гребаному полицейскому участку округа Лос-Анджелес просто придется бросить все силы на поимку этого зверя. Если я правильно понимаю, публичный скандал вынудит его предпринять что-нибудь скоропалительное и полностью открыться. Думаю, у него чудовищное самомнение. Он прямо-таки жаждет общественного признания. И когда выкрикнет на весь мир: «Вот он я!» – я буду на месте и возьму его.

Джоани поежилась. Потом ободряющим жестом положила руку ему на плечо.

– Ты его достанешь, сержант. Ты еще врежешь ему по самому больному месту.

Ллойд улыбнулся, представив себе это воочию.

– У меня почти не осталось выбора. И, знаешь, мне это нравится, – признался он и, вспомнив Кэтлин, добавил: – Мне надо идти.

– Горячее свидание? – спросила Джоани.

– О да. С поэтессой.

– Сделаешь мне одолжение перед уходом?

– Все, что хочешь.

– Я хочу, чтобы мы снялись вместе на счастье.

– А кто же будет снимать?

– Я сама. У меня «Полароид» с десятисекундной задержкой. Давай вставай.

– Но я же голый, Джоани!

– Как и я. Вставай.

Джоани ушла в гостиную и вернулась с фотоаппаратом на треноге. Она нажала на какие-то кнопки и подбежала к Ллойду. Он обнял ее за талию и, краснея, почувствовал, что у него встает. Сработала вспышка. Джоани отсчитала положенное количество секунд и вытащила фото из камеры. Снимок вышел идеально: Ллойд и Джоани голышом, она с плотоядной улыбочкой, он весь красный, смущенный, с эрекцией. Ллойд взглянул на фотографию, и его захлестнул безудержный прилив нежности. Он обхватил лицо Джоани ладонями и сказал:

– Я люблю тебя.

– И я тебя люблю, сержант. А теперь одевайся. У меня тоже сегодня горячее свидание, и я уже опаздываю.

Кэтлин провела весь день в подготовке к вечеру. Она долго бродила по женским отделам «Брукс бразерс» и «Бошар-Даути» в поисках романтического одеяния, которое красноречиво расскажет о ее прошлом и подчеркнет нынешнюю прелесть. Это заняло несколько часов, но она нашла то, что хотела: розовую блузку на пуговичках с отложным воротничком из оксфордской рогожки, короткие синие носочки и мокасины с кисточками из кордовской кожи, синий свитер с вырезом лодочкой и – ударный штрих! – плиссированную юбку до колена из красной «шотландки».

В душе боролись противоречивые чувства: удовлетворение и нетерпеливое предвкушение. Кэтлин вернулась домой. Ей предстояло убить четыре часа, и она решила расслабиться, а для этого лучше всего покурить травки и послушать музыку. Поскольку предполагалось, что в этот вечер она будет мятежно противостоять сборищу чопорных полицейских и их жен, Кэтлин тщательно выбрала и поставила на проигрыватель пластинку с попурри из эпохи шестидесятых, надела халат, закурила косячок и села слушать. Сегодня она преподаст урок большому полисмену. Очарует его своими стихами, прочтет лучшие отрывки из дневника и, быть может, позволит ему поцеловать грудь.

«Колумбийское золото» постепенно овладевало ею, ив голове у Кэтлин родилась новая фантазия. Она вообразила, что Ллойд и есть ее безымянный возлюбленный. Это он посылал ей цветы все эти годы. Но только страшный импульс – поиск серийного убийцы – подтолкнул его к личной встрече. Знакомство при обычных обстоятельствах оказалось бы слишком прозаичным для его романтической натуры. Начало его любви положил, конечно, Сильверлейк: они ведь выросли всего в шести кварталах друг от друга.

Кэтлин почувствовала, как уходит опьянение и вместе с ним тает и разлетается на мелкие кусочки фантазия. Чтобы удержать ее, она выкурила свой последний косячок. Минута – и фантазия вернулась. Кэтлин покачивалась, слившись с музыкой, Ллойд стоял перед ней обнаженный и признавался, что любит ее вот уже двадцать лет. Он задыхался от желания овладеть ею. С царственной щедростью Кэтлин согласилась, глядя, как он становится все больше, все тверже, и вот наконец он, она и бас-гитара «Джефферсон эйрплейн»[33] взорвались одновременно. Она выдернула руку, зажатую между ног, машинально взглянула на часы и увидела, что уже без десяти семь.

Кэтлин бросилась в ванную и, встав под душ, принялась переключать воду с холодной на горячую и обратно, пока не почувствовала, как постепенно, с трудом, возвращается ее трезвое «я». Потом оделась и полюбовалась на себя в зеркало. Она была бесподобна и с удовольствием отметила, что, нарядившись в столь ностальгический костюм, не испытывает ни малейших угрызений совести.

Звонок прозвенел ровно в семь. Кэтлин выключила проигрыватель и распахнула дверь. Стоящий на пороге Ллойд показался ей огромным и в то же время элегантным. Она вспомнила о своей фантазии.

– Господи, да ты накурилась! – заметил он с улыбкой.

Она виновато улыбнулась в ответ:

– Прости. Нелепые фантазии. Тебе нравится мой наряд?

– Ты прекрасна, – ответил он. – Тебе к лицу традиционная одежда. Я не знал, что ты куришь травку. Идем, нам пора.

Датч Пелтц и его жена Эстелла жили в Глендейле, в доме, выстроенном в стиле ранчо, примыкающем к полю для гольфа. Ллойд и Кэтлин подъехали к нему в напряженном молчании. Ллойд думал об убийце и тактике отчаяния, Кэтлин – о том, как восстановить равновесие, которое она утеряла, появившись перед ним обкуренной.

Датч встретил их в дверях. Он поклонился Кэтлин, и Ллойд представил их друг другу:

– Датч Пелтц, Кэтлин Маккарти.

Датч пожал ей руку.

– Очень приятно, мисс Маккарти.

Кэтлин в ответ шутливо поклонилась.

– Следует ли мне именовать вас по званию, мистер Пелтц?

– Прошу вас, зовите меня просто Артуром, а еще лучше Датчем, как все мои друзья. – Повернувшись к Ллойду, он добавил: – Погуляй пока, малыш, а я покажу Кэтлин дом. Мы с тобой потом потолкуем.

Почувствовав раздражение в его голосе, Ллойд сказал:

– Нам надо потолковать как можно скорее. Пойду что-нибудь выпью. Кэтлин, если Датч начнет занудствовать, попроси показать фокус с башмаком.

Кэтлин взглянула на ноги Датча. Тот был в деловом костюме, однако на ногах у него красовались тяжелые черные башмаки парашютиста-десантника на толстой подошве. Датч засмеялся и стукнул по полу каблуком правого башмака. Из каблука сбоку выскочило обоюдоострое лезвие стилета.

– Моя торговая марка. Я был десантником в Корее, – пояснил он, подтолкнул лезвие другой ногой, и оно спряталось в гнездо.

Кэтлин заставила себя улыбнуться:

– Настоящий мачо.

– Туше, – усмехнулся Датч. – Идемте, я покажу вам дом.

Датч увел ее в столовую, где женщины, смеясь и обсуждая вечеринку, уже выставляли на стол салаты, копчености, дымящееся мясо на блюде. Ллойд проводил их взглядом,направился в гостиную и присвистнул, увидев, что там шагу ступить негде от высокого начальства. Тут были девять начальников участков, пять инспекторов и четыре заместителя начальника полиции. Офицером самого низшего ранга в комнате оказался лейтенант Фред Гаффани, стоявший у камина с двумя инспекторами. У всех троих были булавки для галстука с крестом и флагом. Гаффани встретился взглядом с Ллойдом, но тут же отвернулся. Оба инспектора последовали его примеру. Они буквально отшатнулись, когда Ллойд взглянул им в глаза. Что-то было не так.

Ллойд нашел Датча на кухне. Тот развлекал Кэтлин и заместителя начальника полиции одним из своих фирменных анекдотов на негритянском диалекте. Когда заместитель начальника полиции отошел, смеясь и покачивая головой, Ллойд спросил:

– Что ты от меня скрываешь, Датч? Что происходит? Я за всю свою карьеру ни разу не видел столько начальства в одном месте.

Датч сглотнул.

– Я сдал экзамен на майора и прошел. Я тебе не говорил, потому что… – Он кивнул на Кэтлин.

– Нет, – покачал головой Ллойд, – она останется. Почему ты мне не сказал, Датч?

– Тебе не захочется, чтобы Кэтлин это услышала, – предупредил Датч.

– Мне плевать. Говори, черт бы тебя побрал!

– Я тебе не сказал, потому что теперь, когда я стану начальником, ты завалишь меня просьбами об услугах, – бросил Датч ему в лицо. – Я собирался тебе сообщить, когда сдам экзамен и получу назначение. А потом со мной связался Фред Гаффани. Сказал, что меня прочат на место начальника внутренних расследований, когда инспектор Эйслер уйдет в отставку. Гаффани метит в капитаны, он в списке. Почти наверняка станет моим помощником. Потом ты устроил ему скандал, мне пришлось за тебя заступиться, я потерял немалую долю престижа, но все уладил. Старик Датч всегда заботится о своем необузданном гениальном друге. Но все меняется, Ллойд. Департамент подвергается нападкам прессы. Перестрелки с черными, полицейская жестокость, два копа, арестованных за хранение кокаина. Грядет реорганизация. В отделе внутренних расследований полно неофитов, обретших Бога. Шеф намерен разобраться с офицерами, которые вступают во внебрачные связи, спят со шлюхами, бегают за юбками и тому подобное. Мне придется его в этом поддержать. Я не хочу, чтобы ты пострадал! Я обещал Гаффани, что ты перед ним извинишься, и, честно говоря, ждал, что ты придешь с женой, а не с одной из твоих чертовых подружек!

– Дженис меня бросила! – заорал в ответ Ллойд. – Забрала девочек, а перед этим лицемерным хренососом я извиняться не буду! Да я лучше сдохну!

Ллойд огляделся. Кэтлин стояла, прижавшись спиной к стене, сжав кулаки. Она была в шоке. В дверях столовой толпились офицеры с женами. Не увидев в их глазах ничего, кроме страха и осуждения, он повернулся к Датчу и прошептал:

– Мне нужно пять человек, Датч. Нужно опросить тридцать одного подозреваемого. Всего на несколько дней. Больше я никогда и ни о чем не буду тебя просить. Мне не взять его в одиночку.

– Нет, Ллойд, – покачал головой Датч.

Шепот Ллойда перешел в рыдание:

– Прошу тебя.

– Нет. Не сейчас. Повремени чуток. Отдохни. Ты слишком много работаешь.

Толпа в дверях подалась вперед и высыпала в кухню. Оглядев всех присутствующих, Ллойд продолжил:

– Два дня, Датч. Через два дня я выйду на экраны телевизоров. Не пропусти меня в шестичасовых новостях.

Ллойд повернулся, собираясь уходить, но вдруг повернулся и ударил Датча по щеке. Звук удара утонул во всеобщем крике ужаса.

– Иуда, – прошипел Ллойд.

* * *

В машине Кэтлин прижалась к Ллойду, покоренная его безрассудной смелостью. Она боялась сказать что-нибудь не то и поэтому молчала, пытаясь не думать о его переживаниях.

– Что ты ненавидишь? – спросил Ллойд. – Только не абстрактно, а поконкретней.

Кэтлин задумалась.

– Ненавижу бар «Клондайк», – сказала она. – Это гей-бар на углу Вирджил и Санта-Моники. Садомазохистский притон. Меня пугают мужчины, которые паркуют свои мотоциклы перед входом. Знаю, ты хотел услышать что-нибудь об убийцах, но я не в настроении. Извини.

– Не извиняйся. Это хороший ответ.

Ллойд круто развернулся, и Кэтлин отбросило на другую сторону сиденья. Через минуту они уже стояли у бара «Клондайк» и наблюдали, как мужчины с короткими стрижками в кожаных куртках вдыхают амилнитрит, грубо обнимаются и входят внутрь.

– Еще один вопрос, – продолжил Ллойд. – Готова до конца своих дней прожить как дешевка в стиле Эмили Дикинсон?[34] Или хочешь увидеть чистый белый свет?

Кэтлин сглотнула и ответила:

– Чистый белый свет.

Ллойд указал на неоновую вывеску над вращающимися дверями бара в виде мускулистого покорителя Юкона в шляпе с высокой тульей и набедренной повязке. Потом потянулся к «бардачку», подал Кэтлин револьвер тридцать восьмого калибра и предложил:

– Стреляй.

Кэтлин закрыла глаза и вслепую расстреляла всю обойму из окошка машины. Покоритель Юкона взорвался с последними тремя выстрелами, и Кэтлин вместе с запахом бездымного пороха вдохнула чистый белый свет. Ллойд рванул с места, срывая протектор на протяжении двух кварталов. Он вел машину, держа одну руку на руле, а другую положив на едва прикрытые красной «шотландкой» колени Кэтлин.

Когда они подъехали к ее книжному магазину, он сказал:

– Добро пожаловать в самое сердце моего ирландского протестантского характера.

Кэтлин отерла слезы смеха.

– Но я ирландская католичка!

– Не имеет значения. У тебя есть сердце, ты умеешь любить. Только это важно.

– Ты останешься?

– Нет. Мне нужно побыть одному и подумать. Решить, что дальше делать.

– Но ты еще придешь? Скоро?

– Да. Через пару дней.

– Мы будем заниматься любовью?

– Да.

Кэтлин закрыла глаза, и Ллойд, наклонившись, поцеловал ее сперва легко и нежно, потом глубоко и страстно. Ее слезы попали им на губы. Она высвободилась из объятий и выскочила из машины.

Вернувшись домой, Ллойд попытался сосредоточиться. И не смог. Стратегии, теории и планы на непредвиденный случай не срастались у него в голове. В какой-то момент его даже охватила паника. А потом осенила классическая простота решения. Вся его жизнь явилась прелюдией к этой захватывающей паузе перед полетом. Возврата не было. Божественный слепой инстинкт приведет его к убийце. Кролик прыгнул в нору и никогда не вернется на свет божий.

Часть 4 Луна заходит

Глава 12

Его суженую звали Пегги Мортон. Она была избрана не только благодаря своей личности, но еще и потому, что обручение с ней оказалось делом чрезвычайно сложным. После Джулии Нимейер с ее рукописью он ощущал полный упадок. Его сильное, подтянутое тело не изменилось, но он чувствовал себя разболтанным и слабым. Его глаза, обычно голубые и ясные, начинали бегать и туманились страхом, когда он смотрел в зеркало. Борясь со слабостью, поэт вернулся к упражнениям, которыми занимался еще до Джейн Вильгельм. Он часами практиковался в дзюдо и каратэ, стрелял из пистолетов в тире Американской стрелковой ассоциации, отжимался, подтягивался на турнике, приседал, пока все мысли не испарились из головы, а тело не превратилось в одну сплошную боль. Упражнения лишь отчасти смягчили его страхи: его по-прежнему мучили кошмары. Казалось, симпатичные молодые люди на улицах делают ему непристойные авансы. Облака в небе принимали причудливые формы, складывались в буквы его имени, и их мог прочитать весь Лос-Анджелес.

Потом украли его магнитофон, и он обрел безликого врага: сержанта Ллойда, удильщика из убойного отдела. За одиннадцать часов, прошедшие с тех пор, как он впервые услышал голос на пленке, поэт кончил четыре раза. Все более яркие фантазии на темы «Города мальчиков» доводили его чуть ли не до столбняка, но почти в то же мгновение он готов был взрываться снова и снова, хотя и опасался последствий. Он любовался сувенирами у себя на стенах, но это не помогало. Его волновал только голос на пленке. Потом он подумал о Пегги Мортон. Она жила всего в нескольких кварталах от улицы, кишевшей молодыми людьми напрокат, молодыми людьми под стать вызывающему стыд голосу на пленке, молодыми людьми, ведущими такую же омерзительную жизнь, как офицер Свинья и его прихвостень. Он поехал в Западный Голливуд. Настало время обручиться.

Пегги Мортон жила в доме с электронной охраной на Флорес-авеню, в двух кварталах к югу от Сансет-стрип. Однажды ночью он проследил за ней от открытого круглосуточно супермаркета на углу Санта-Моники и Свитцер. Держась под деревьями, укрывающими тротуар своей тенью, он слушал, как она на ходу склоняет французские глаголы. В ней чувствовались простота и здравомыслие. После травмирующего опыта с Джулией он ухватился за эту простоту, ставшую основой его страсти.

Ему потребовалась всего неделя, чтобы установить, что эта хорошенькая рыжеволосая женщина подчинила всю свою жизнь железному распорядку. Она работала кассиршей в «Тауэр рекордс», уходила с работы ровно в полночь, и ее любовник Фил, ночной менеджер магазина, провожал ее до супермаркета, где она покупала продукты, а потом шел с ней до самого дома. Фил оставался на ночь только по вторникам и пятницам.

Он слышал, как Пегги не раз повторяла Филу:

– Мы же договорились, милый. Мне надо учить французский. Ты обещал на меня не давить.

Добродушный, слегка придурковатый Фил сначала протестовал, потом обнимал Пегги вместе с пакетом продуктов, надолго прижимая ее к себе, и уходил, покачивая головой. После этого Пегги тоже качала головой, словно говоря: «Ох уж эти мужчины!» – вынимала из сумки связку ключей и отпирала первую из многочисленных дверей, отделявших ее от квартиры на четвертом этаже.

Его очаровало здание, в котором она жила. Дом словно бросал вызов. Семь этажей стекла, стали и бетона. В вестибюле объявление: «Тотальное электронное наблюдение 24 часа в сутки». Он сокрушенно покачал головой. Что за люди нуждаются в такой защите? Как это грустно! Он знал, что на кольце у Пегги четыре ключа, и все они ей необходимы, чтобы попасть домой. Он слышал, как Фил шутил по этому поводу. Знал он и то, что вестибюль постоянно просматривается электронными камерами. Значит, первый шаг – заполучить ключи…

Он добился своего с легкостью, но достиг лишь частичного успеха. Изучив за три дня распорядок Пегги, он выяснил, что она приходит на работу в четыре часа пополудни и первым делом идет в комнату отдыха для персонала в задней части магазина. Там она оставляет свою сумку на столе рядом с автоматом кока-колы и направляется в соседнюю подсобку проверить новые поступления пластинок. За всеми ее действиями он следил через скользящую стеклянную дверь три дня подряд. На четвертый день поэт сделал свой ход и все испортил: услышал, как Пегги возвращается, и сбежал в торговый зал с одним-единственным ключом в руке.

Но это оказался ключ от подъезда. В тот же вечер, переодевшись женщиной и держа для камуфляжа пакет с продуктами, он как ни в чем не бывало отпер дверь подъезда и направился к почтовым ящикам. Оказалось, что Пегги живет в квартире 423. Затем он прошелся по вестибюлю и узнал, что отдельный ключ требуется для двери лифта. Его это не устрашило. Он заметил незапертую дверь слева, открыл ее и прошел по полутемному коридору в прачечную, забитую стиральными и сушильными машинами. Осмотрев помещение, он заметил большой вентиляционный люк в потолке, услышал шум из расположенных наверху квартир, и колесики в мозгу заработали…

Опять он оделся женщиной, но на этот раз напялил платье на облегающее хлопчатобумажное трико. Припарковался на другой стороне улицы и стал ждать возвращения Пегги. Дрожь ожидания, предвкушения была так сильна, что он совсем забыл о голосе удильщика из убойного отдела.

Пегги вернулась домой в ноль тридцать пять. Обхватила пакет с покупками одной рукой, а другой вставила в замок новый ключ и вошла. Он выждал полчаса, затем последовал ее примеру, прикрывая лицо таким же пакетом с покупками. Он прошел через вестибюль в прачечную, вывесил на двери самодельную табличку «Не работает» и запер дверь изнутри. Потом снял мешковатое платье в клеточку и высыпал из пакета свои инструменты: отвертку, стамеску, слесарный молоток, ножовку и пистолет тридцать второго калибра с глушителем. Он рассовал их по карманам армейского пояса для запасного боекомплекта, застегнул его на талии и натянул хирургические резиновые перчатки.

Перебирая в уме любовные воспоминания о Пегги, он забрался на стиральную машину прямо под люком и заглянул в темноту, потом глубоко вдохнул, поднял руки над головой, как пловец, и подпрыгнул. Ему удалось зацепиться локтями за внутренние стенки вентиляционной шахты, облицованные гофрированным железом. Легкие буквально лопались от чудовищного напряжения, но он подтянул себя в шахту и, упираясь локтями, плечами и ногами, медленно двинулся вверх. Он полз дюйм за дюймом, чувствуя себя червем, отбывающим срок в аду. Дюйм… еще дюйм… Стараясь дышать в одном ритме с движениями. В шахте стояла удушающая духота, металл обдирал ему кожу сквозь трикотаж костюма.

Он добрался до ответвления второго этажа и обнаружил, что боковой штрек достаточно просторен и по нему можно проползти. Поэт двинулся вперед, наслаждаясь возможностью вновь принять горизонтальное положение. В конце пути он уперся в металлическую пластину, усеянную крошечными отверстиями. Через них просачивался прохладный воздух. Он прищурился и увидел, что находится на уровне потолка второго этажа, напротив квартир 212 и 214. Он лег на спину, вынул из карманов на поясе молоток и стамеску, опять перевернулся на живот, вклинил стамеску между стенкой шахты и краем пластины и ударил молотком. Пластина упала на синий ковер в коридоре. Он пролез в отверстие и спрыгнул, приземлившись на четвереньки. Переведя дух, кое-как водрузил пластину на место, а сам двинулся по коридору, рыская глазами в поисках скрытых видеокамер. Ничего не обнаружив, он прошел через двойные двери на площадку и поднялся на два марша бетонной служебной лестницы. С каждой ступенькой его сердце билось все сильнее.

В коридоре четвертого этажа было пусто. Поэт подошел к квартире 423 и прижался ухом к двери. Тишина. Он вынул из кармана на поясе автоматический пистолет тридцать второго калибра, проверил, хорошо ли привинчен к стволу глушитель, постучал и позвал, подражая придурковатому Филу:

– Пег? Это я, детка.

За дверью послышались шаги, и Пегги произнесла с ласковой ворчливостью:

– Ах ты, ненормальный…

Через секунду дверь открылась. Увидев человека в облегающем черном трико, Пегги Мортон от изумления ахнула и зажала рот рукой. В его светло-голубых глазах она увидела томление. Заметив пистолет, женщина попыталась закричать, но не издала ни звука.

– Помни меня, – сказал он и выстрелил ей в живот.

Послышался тихий хлопок, и Пегги упала на колени. Ее дрожащие от страха губы пытались сказать «Нет». Он прижал пистолет к ее груди и спустил курок. Она опрокинулась навзничь в свою гостиную и все-таки прошептала: «Нет». Слово вытекло изо рта вместе с кровью. Он вошел в квартиру и закрыл за собой дверь. Ресницы Пегги трепетали, она судорожно ловила ртом воздух. Он нагнулся и распахнул ее халат. Под ним было только голое тело. Он прижал ствол прямо к сердцу и снова выстрелил. Тело конвульсивно дернулось, голова вскинулась. Кровь хлынула изо рта и ноздрей. Ресницы дрогнули в последний раз и сомкнулись навсегда.

Он прошел в спальню и нашел в шкафу безразмерное платье-рубашку. Вроде бы на него налезет. Порывшись в комоде, он обнаружил темный парик и широкополую соломенную шляпу. Поэт надел платье, парик, шляпу, посмотрелся в зеркало и решил, что он красавица.

Обход кухни принес ему новые трофеи: большой двойной пакет для покупок и пачку газет. Он отнес их в гостиную, положил на пол рядом с телом своей самой последней возлюбленной. Снял с Пегги окровавленный халат и вынул ножовку. Опустив пилу, он закрыл глаза, но продолжал чувствовать острый запах крови. Потребовалось всего несколько минут, чтобы расчленить тело. Светло-желтый ковер стал темно-красным.

Он вышел на балкон и взглянул на реку автомобилей, текущую по Сансет-стрип. «Интересно, куда все эти люди едут?» – мелькнуло в голове. Потом вернулся к своей двадцать третьей возлюбленной, взял ее отделенные от тела руки и ноги, отнес их на балкон и бросил вниз, наблюдая, как они исчезают в темноте, повинуясь, казалось, не закону земного притяжения, а его могуществу.

Остались голова и торс. Торс он не тронул, а голову завернул в газеты и поместил в пакет из-под продуктов. Со вздохом он покинул квартиру, пересек затихший дом с электронной системой охраны и вышел на улицу. У края тротуара он стащил с себя платье Пегги Мортон, снял парик и шляпу и бросил их в канаву. Он твердо знал, что побывал на всех мыслимых войнах человечества и вышел из них победителем.

Поэт вынул свой трофей из мешка и двинулся вперед. На углу стоял молочно-белый «кадиллак». Как раз то, что нужно. Он опустил голову Пегги Мортон на капот. Это было объявление войны. В уме мелькали военные лозунги. Один из них прицепился и неотвязно вертелся в голове, как назойливый мотив: «Трофеи забирает победитель». Он сел в свою машину и отправился на поиски пирушки для спартанцев.

Благожелательные голоса направили его на бульвар Санта-Моника. Он медленно ехал по крайней правой полосе. Руки немели в тугих резиновых перчатках. Машин было мало, тишина помогала ему слушать и слышать мысли молодых людей, подпиравших фонарные столбы или развалившихся на скамейках у автобусных остановок. Перехватить их взгляд было нелегко, а еще труднее сделать выбор, основываясь только на внешности, поэтому он смотрел прямо перед собой, доверившись голосу судьбы.

Возле Пламмер-парка его встретили крики, свист, грубые приглашения и намеки. Он не остановился. Лучше вообще ничего, чем такая гнусность.

Он пересек Фэйрфакс, радуясь, что выезжает из «Города мальчиков». Ему удалось пройти сквозь строй, он мог вздохнуть с облегчением. Но на Крессент-хайтс пришлось затормозить на красный свет, и голоса, донесшиеся с тротуара, ударили его, как шрапнель:

– Отличная травка, Птичник. Гонишь папикам хорошую дурь, огребаешь приличные бабки. Все сметаешь подчистую.

– Ты в мои дела не лезь. Что я там сметаю, это мне видней. Я тебе кто, мусорщик?

– Это была бы не такая уж плохая мысль, красотуля моя. Мусорщики получают социальную страховку. А вот папики получают триппер.

Они расхохотались в три голоса. Поэт посмотрел на них. Два блондина и прихвостень. Он стиснул руль с такой силой, что онемевшие руки ожили. Их свело судорогой, он непроизвольно дернулся и нечаянно задел клаксон. Голоса затихли, когда раздался гудок. Он чувствовал на себе взгляды всех троих. Свет сменился на зеленый и напомнил ему о магнитофонной пленке, вползающей через окровавленные отверстия. Он не тронулся с места. Бежать сейчас значило бы проявить трусость. Раковые клетки поползли по ветровому стеклу.

– Ищешь компанию? – раздался тихий голос у пассажирского окна.

Это был прихвостень. Не отрывая взгляда от зеленого глаза светофора, поэт мысленно перебрал имена и лица всех своих двадцати трех возлюбленных. Эта своеобразная литания помогла ему успокоиться.

– Я спросил: тебе нужна компания?

Он кивнул. Раковые клетки исчезли при этом акте мужества. Он заставил себя повернуть голову, открыть дверцу и улыбнуться. Прихвостень улыбнулся в ответ. Ни единой искры узнавания не промелькнуло в его взгляде.

– А ты, как я погляжу, из молчунов, да? Ну что ж, смотри, смотри. Я и сам знаю, что великолепен. У меня есть хаза неподалеку от Ла Сьенега. Пять минут, и Птица Ларри унесет тебя прямо в рай.

Пять минут растянулись в двадцать три бесконечности. Двадцать три женских голоса сказали: «Да». Он кивал, чувствуя, как теплая волна накрывает его с головой.

Они подъехали к стоянке мотеля и припарковались. Ларри шел впереди. Войдя в комнату и закрыв дверь, он прошептал:

– Пятьдесят. Деньги вперед.

Поэт вынул из кармана своего обтягивающего трикотажного костюма две двадцатки и десятку и протянул деньги Ларри. Тот спрятал их в коробку из-под сигар на тумбочке у кровати и спросил:

– Как тебе больше нравится?

– По-гречески, – ответил поэт.

Ларри засмеялся:

– Тебе понравится, куколка. Считай, тебя не трахали, пока тебе не встретился Птичник.

– Нет, – покачал головой поэт. – Ты все перепутал. Это я хочу тебя трахнуть.

Ларри сердито засопел.

– Приятель, ты все перепутал. Не меня трахают в попу, а я. Я рвал задницы еще в средней школе. Я Ларри Птич…

Первая пуля угодила ему в пах. Он стукнулся спиной о сервант и соскользнул на пол. Поэт встал над ним и запел:

Вперед, Маршалла храбрые сыны!

Вперед по полю, знаменем осенены!

Пока над нами реет это знамя,

Победа навсегда пребудет с нами!

Глаза Ларри ожили. Он открыл рот. Поэт сунул в этот рот дуло пистолета с глушителем и выпустил шесть пуль подряд. Затылок Ларри взорвался вместе с сервантом за его головой. Поэт вынул пустую обойму и перезарядил пистолет, потом перевернул мертвого потаскуна на живот, стащил с него брюки и боксерские трусы. Он раздвинул ноги Ларри, втиснул ствол в анус и семь раз подряд нажал на курок. Последние два выстрела отразило рикошетом от позвоночника. На выходе они разорвали яремную вену, и гейзеры крови брызнули в наполненный запахом пороха воздух.

Поэт распрямился, сам себе удивляясь: оказывается, он еще может держаться на ногах! Он поднял обе руки к глазам и убедился, что они не дрожат. Стащил резиновые перчатки и почувствовал, как начинает циркулировать кровь. Руки ожили. Итак, он двадцать три раза убивал из любви, а теперь вот убил из мести. Он способен приносить смерть мужчинам и женщинам, возлюбленным и насильнику. Он опустился на колени рядом с трупом, зарылся руками в гущу мертвых внутренностей, потом зажег в комнате все огни и кровавыми мазками написал на стене: «Я не клоун Кэти».

Теперь, поняв это, поэт задумался, как возвестить новость всему миру. Он нашел телефон, набрал справочную и попросил номер отдела убийств департамента полиции Лос-Анджелеса. Потом набрал этот номер, барабаня окровавленными пальцами по тумбочке, пока в трубке раздавались длинные гудки. Наконец недовольный грубоватый голос ответил:

– Отдел убийств и ограблений. Офицер Хаттнер слушает. Могу я вам помочь?

– Да, – ответил поэт и объяснил, что очень добрый детектив-сержант спас его собаку. Его дочка хочет послать хорошему полисмену «валентинку». Имени она не помнит, но запомнила номер жетона – одиннадцать – четырнадцать. Не будет ли офицер Хаттнер так добр, не передаст ли весточку хорошему полисмену?

– Дерьмо, – пробормотал себе под нос офицер Хаттнер, а в трубку сказал: – Да, сэр, какую весточку?

– Пусть начнется война, – ответил поэт.

Потом выдрал из стены провод и швырнул телефонный аппарат через всю окровавленную комнату мотеля.

Глава 13

Ллойд приехал в Паркеровский центр на рассвете, перебирая в уме возможные последствия своей вспышки на вечеринке у Датча. Мысли стучали в голове, как цимбалы, сошедшие с ума. Каковы бы ни были эти последствия – от официального обвинения в оскорблении действием до порицания по службе, – ему суждено стать объектом дознания со стороны отдела внутренних расследований, а это значит, что его отстранят от работы и не дадут расследовать убийства. В самом крайнем случае поручат какое-нибудь грошовое дело об ограблении. Пора переносить расследование в подполье. Чтоб ни департамент в целом, ни – уж тем более! – ищейки из ОВР не могли его отыскать. Он еще найдет время извиниться перед Датчем. Главное, взять убийцу, даже если это будет стоить ему карьеры.

Ллойд бегом преодолел шесть лестничных маршей до своего кабинета. На столе у него лежала записка от ночного дежурного: «„Жетон номер 1114. Пусть начнется война“. Скорее всего псих. Хаттнер». Скорее всего, решил Ллойд, это началась психологическая война со стороны ОВР. От религиозных фанатиков тонкости не жди.

Ллойд прошел по коридору в столовую для младших офицеров, моля Бога, чтобы там не оказалось никого из ночной смены. Ему предстояло долгое время пробыть на улице. На одном кофе не продержаться.

В столовой было Пусто. Ллойд проверил нижнюю сторону столешниц – классический тайник полицейских, отправляющихся на длительное задание. На четвертой попытке он был вознагражден пластиковым пакетиком с таблетками бензедрина. Ллойд взял весь пакетик. В списке заданий у него числился опрос тридцати одного покупателя магнитофонов «Ватанабе» плюс засада в одиночку у дома Уайти Хейнса. Лучше уж заправиться по полной, чем ехать на пустом баке.

Коридоры Паркеровского центра начали оживать: появились первые офицеры утренней смены. Ллойд увидел нескольких незнакомых мужчин с короткой стрижкой «ежиком» и суровыми взглядами. Судя по тому, как они на него смотрели, Ллойд понял, что это детективы из ОВР. Вернувшись в кабинет, он сразу заметил, что бумаги на столе перерыты. Ему хотелось стукнуть по столу, он даже размахнулся кулаком, но тут зазвонил телефон.

– Ллойд Хопкинс, – сказал он в трубку.

Ему ответил расстроенный мужской голос:

– Сержант, это капитан Макгрудер, служба шерифа, Западный Голливуд. У нас тут два убийства в разных местах. Есть отпечатки, и, я вам сразу скажу, они совпадают с теми, что вы нам прислали по телетайпу из дела об убийстве Нимейер. Вы могли бы…

Ллойд похолодел.

– Встретимся в участке через двадцать минут, – бросил он.

Ему потребовалось двадцать пять минут, причем всю дорогу он ехал на красный свет с включенной сиреной. Он нашел Макгрудера у стола справочной. Капитан был в форме, в руках держал целую стопку папок и с головой ушел в чтение каких-то бумаг.

– Капитан, я Ллойд Хопкинс.

Макгрудер отскочил, словно ужаленный целым роем пчел.

– Слава Богу! – Он протянул дрожащую руку. – Идемте ко мне в кабинет.

Они прошли по коридору, проталкиваясь в толпе возбужденно перешептывающихся офицеров. Макгрудер открыл дверь кабинета и пригласил Ллойда садиться.

– Два убийства, – повторил он. – Оба прошлой ночью. Женщина и мужчина. Обе жертвы расстреляны к чертям собачьим из пистолета тридцать второго калибра. В миле друг от друга. Идентичные гильзы в обоих местах. Женщина расчленена. Вероятно, пилой. Ее руки и ноги найдены в бассейне соседнего дома. Голова была завернута в газету и оставлена на капоте машины прямо перед ее домом. Милая девушка, двадцать восемь лет. Вторая жертва – мужчина-проститутка. Работал в мотеле в нескольких кварталах отсюда. Убийца сунул ствол ему в рот и в задницу. Расстрелял к чертям собачьим. Ночная дежурная живет прямо под ним, но ни черта не слышала. Она нам позвонила, когда кровь начала капать с ее потолка.

Новость о жертве мужского пола ошеломила Ллойда. Он молча следил, как Макгрудер вытаскивает из ящика стола четверть галлона[35] виски, наливает щедрую порцию в кофейную чашку и опрокидывает одним глотком.

– Господи, Хопкинс, – пробормотал капитан. – Господи Боже!

– Где вы нашли отпечатки? – спросил Ллойд.

– В комнате мотеля у мужчины-проститутки, – ответил Макгрудер. – На телефоне и на тумбочке у кровати. И еще он написал кровью на стене. Там тоже есть отпечатки.

– Сексуальное насилие?

– Определить невозможно. Задний проход парня разнесен в пух и прах. Медэксперт сказал мне, что никогда не видел…

Ллойд вскинул руку, прерывая его.

– Газеты уже знают?

– Думаю, да… но мы не давали никакой информации. Что у вас по убийству Нимейер? Есть зацепки? Можете чем-то поделиться с моими парнями?..

– У меня ничего нет! – заорал Ллойд. Потом, понизив голос, попросил: – Расскажите мне о мужчине-проститутке.

– Его зовут Лоренс Крэйги, он же Ларри Птичник, он же Птица Ларри. Лет тридцати пяти, блондин, мускулистый. Если не ошибаюсь, торговал собой на улице, недалеко от Пламмер-парка.

В голове у Ллойда раздался взрыв, а когда пыль осела, он поразился невероятной серии совпадений. Крэйги, свидетель по самоубийству десятого июня восьмидесятого года. Птичник в квартире Уайти Хейнса, начиненной «жучком». Все сходилось. Все.

– Что значит «если не ошибаюсь»? – закричал он. – У него что, нет уголовного досье?

– Мы… – заикаясь, проговорил Макгрудер, – мы провели поиск. Все, что есть, – это неоплаченные дорожные штрафы. Мы…

– Вы говорите, этот парень торговал своим телом? И у него нет досье? Что, вообще никакого?

– Ну… может, он заплатил адвокату, чтобы очистить свое досье от административных проступков.

Ллойд покачал головой.

– Как насчет полиции нравов? Что говорят о нем офицеры вашего участка?

Макгрудер налил себе новую порцию виски и опять проглотил одним духом.

– Отдел нравов заступает только в ночную смену, – вздохнул он, – но я уже проверил их базу. На Крэйги ничего нет.

Ллойд ощутил новую волну шока.

– Мотель «Тропикана»? – спросил он.

– Да. А вы откуда знаете? – удивился Макгрудер.

– Тело увезли? Место опечатали?

– Да.

– Я еду туда. Вы оставили там патрульных?

– Конечно.

– Вот и хорошо. Позвоните в мотель и предупредите, что я еду.

Ллойд усилием воли усмирил бушующую в голове бурю и выбежал из кабинета Макгрудера. Он проехал три квартала до мотеля «Тропикана», заранее подготавливая себя к иллюстрациям из жизни в аду и к встрече с роком.

Он увидел оцепленную полицией бойню. От нее разило кровью и порушенной плотью. Молодой помощник шерифа, дежуривший у дверей, снабдил его кровавыми деталями.

– Думаете, дело плохо, сержант? Эх, вам бы приехать сюда пораньше! Весь сервант был забрызган мозгами этого парня. Коронеру пришлось соскребать их и собирать в пластиковый мешок. Они не смогли даже обвести контур жмура мелом, пришлось пустить в ход ленту. Господи Боже!

Ллойд подошел к серванту. Светло-голубой ковер рядом с ним все еще хлюпал от крови. В середине темно-красного пятна металлической лентой был выложен контур распластанного человеческого тела. Ллойд обвел глазами комнату: двойная кровать, застеленная пурпурным велюровым покрывалом, статуэтки культуристов, картонная коробка, набитая цепями, хлыстами и искусственными мужскими членами.

Вновь осматривая комнату, Ллойд заметил, что часть стены над кроватью закрыта коричневой оберточной бумагой, и позвал помощника шерифа.

– Что это за бумага на стене?

– А, да, забыл вам сказать, – ответил помощник. – Там что-то написано. Кровью. Детективы специально закрыли, чтобы репортеры с телевидения не увидели. Они считают, что это может быть уликой.

Ллойд схватил уголок оберточной бумаги и дернул. Надпись на стене, выведенная огромными кровавыми буквами, гласила:

Я не клоун Кэти.

На секунду компьютер у него в голове заклинило со скрежетом. Потом полетели все пробки, слова расплылись и превратились в шум, а затем наступила тишина.

Кэтлин Маккарти и ее свита… «Следом за нами ходили такие же одинокие, увлекающиеся чтением мальчики. Книжные черви. „Клоуны Кэти“ – так их называли». Все убитые женщины были на одно лицо: они напоминали здоровых, благонравных школьниц начала шестидесятых. Мертвый мужчина-проститутка и его извращенный, коррумпированный приятель-полицейский, и… и…

Ллойд почувствовал, что молодой помощник шерифа тянет его за рукав. Тишина в голове превратилась в сатанинский шум. Он схватил помощника за плечи и с силой прижал спиной к стене.

– Расскажи мне о Хейнсе, – прошептал он.

Молодой офицер задрожал и переспросил, заикаясь:

– Ч-что?

– О помощнике шерифа Хейнсе, – по слогам повторил Ллойд. – Расскажи мне о нем.

– Уайти Хейнс? Он одиночка. Держится особняком. Ходят слухи, что он балуется дурью. Я-я б-больше ничего не знаю.

Ллойд отпустил его плечи.

– Не надо меня бояться, сынок, – сказал он.

Помощник шерифа судорожно сглотнул и поправил галстук.

– Я не испугался.

– Вот и хорошо. О нашем разговоре – никому ни слова.

– Да… сэр.

Зазвонил телефон. Помощник шерифа снял трубку и тут же передал ее Ллойду.

– Сержант, это офицер Нэглер из лаборатории, – прозвучал взволнованный запыхавшийся голос. – Часами не могу до вас дозвониться. На коммутаторе в центре мне сказали…

– В чем дело, Нэглер? Говори толком.

– Сержант, есть совпадение. Указательный и мизинец из дела Нимейер в точности совпадают с указательным и мизинцем, которые я снял с магнитофона.

Ллойд бросил трубку и вышел на балкон, посмотрел вниз, на стоянку, забитую зеваками – любителями поглазеть на кровь, потом перевел взгляд на улицу. Все увиденное показалось ему таким же страшным, каким кажется младенцу мир в момент появления на свет из материнской утробы.

Глава 14

Подхваченный то ли ураганом, то ли сплетающимися судьбами, Ллойд отправился к дому Кэтлин Маккарти. На дверях висела записка: «Уехала за книгами, вернусь к полудню. Просьба оставлять почту на крыльце».

Ллойд взломал замок на двери одним коротким пинком, закрыл ее за собой и прошел прямо в спальню. Сначала обыскал комод. Обнаружил белье, ароматические свечи и коробочку с марихуаной. Потом проверил гардеробную. Все полки были забиты книгами и пластинками. Одну из полок частично скрывали гладильная доска и скатанный ковер. Ллойд провел по ней ладонью и почувствовал, как гладкая полированная поверхность подается под его рукой. Вытянув непонятный предмет, он увидел сундучок из полированного дуба с крышкой на бронзовых петлях. Ллойд с трудом взвалил его на плечо, унес в спальню и, опустив на пол, подтянул к кровати. Встав перед ним на колени, он подцепил накладной бронзовый замок браслетом наручников.

Сундучок был набит картинками в тонких рамках с золочеными краями. Ллойд вытащил одну наугад. В рамке хранились засушенные лепестки красной розы, зажатые между стеклом и пергаментом. Под лепестками он заметил неразборчивую надпись мелкими буквами, перенес рамку поближе к торшеру, включил свет и, прищурившись, разобрал надпись:

13 декабря 1968 года. Знает ли он, что я рассталась с Фрицем? А вдруг он меня ненавидит за мои краткие романы? Кто он? Может, тот высокий мужчина, листавший «Рынок фермера»? Знает ли он, как сильно я нуждаюсь в нем?

Ллойд вынул еще несколько цветочных сувениров в рамках, следовавших за первым, и прочитал:

24 ноября 1969 года. О, дорогой, можешь ли ты читать мои мысли? Знаешь ли, как я отвечаю на твои подарки в своем дневнике? Знаешь ли, что все это для тебя? Что я буду всегда избегать славы ради наших безымянных отношений?

15 февраля 1971 года. Дорогой, я пишу эти строки обнаженная. Знаю, ты выбираешь для меня цветы. Чувствуешь ли ты мою поэзию телепатически? Она исходит из моего тела.

Ллойд опустил рамку. Что-то не так, он это чувствовал. Слова Кэтлин должны были тронуть его сильнее. Он замер, стараясь не форсировать мысли. Знал, что только спугнет нечто вызревающее внутри, если начнет суетиться. Он закрыл глаза, чтобы еще глубже погрузиться в тишину. И тут…

В тот самый миг, когда его осенило, он яростно затряс головой. Ему не верилось. Не хотелось верить. Это было слишком невероятно.

Ллойд высыпал содержимое дубового сундучка на кровать. Одну за другой он подносил рамки к свету и прочитывал даты под увядшими лепестками. Они соответствовали убийствам женщин в его компьютерной распечатке. Точные совпадения с резкими отклонениями максимум на два дня. Но рамок было не шестнадцать, а двадцать три. Самая старая датирована 1964 годом.

Ллойд вспомнил слова Кэтлин, сказанные, когда они сидели в тени электростанции: «В первый раз он прислал вместе с цветами стихи без подписи. Очень печальное стихотворение. Во второй раз пришли только цветы. Много лет безвестный возлюбленный посылал мне букеты. Больше восемнадцати». Он еще раз перебрал рамки с цветами за стеклом. На самой старой стояла дата: 10 июня 1964 года. Больше восемнадцати лет назад. Следующая по хронологии рамка была датирована 29 июля 1967 года, то есть тремя годами позже. Чем был занят монстр? Что он делал эти три года? Скольких еще убил? И главное, зачем? Зачем? Зачем?

Ллойд перечитал слова Кэтлин и вспомнил лица женщин, убитых в те же дни. Джанетт Уиллки, дата смерти – 15 апреля 1973 года, причина – отравление каустиком. Цветы посланы 16 апреля 1973 года. «Дорогой, ты хранишь целомудрие в мою честь? Ради тебя я уже четыре месяца ни с кем не встречаюсь». Мэри Уорделл, дата смерти – 6 января 1974 года, причина – удушение. Цветы посланы 8 января 1974 года. «Благодарю тебя за цветы, дорогой. Видел ли ты меня вчера в окне? Я разделась специально для тебя». И так далее, и так далее вплоть до Джулии Нимейер, дата смерти – 2 января 1983 года, причина – передозировка героина, тело изуродовано, цветы посланы 3 января 1983 года. «Этот пергамент залит моими слезами, любовь моя. Я так хочу ощутить тебя внутри».

Ллойд сел на кровать и приказал бушующим в голове мыслям успокоиться. Невинная романтичная Кэтлин. Предмет любовного наваждения маньяка-убийцы. «Следом за нами ходили такие же одинокие, увлекающиеся чтением мальчики».

Новая мысль заставила Ллойда вскочить на ноги. Школьные ежегодники! Альбомы школы Маршалла! Он искал по всем ящикам, шкафам, книжным полкам, пока не нашел их. Они скрывались за старым, давно не используемым телевизором. За 1962, 1963 и 1964 годы. В светлом кожимитовом переплете. Он перелистал ежегодники за 1962 и 1963 годы: никаких признаков «свиты Кэти» или «клоунов Кэти».

Ллойд уже наполовину пролистал ежегодник за 1964 год, когда наконец нашел то, что искал: Делберта Хейнса, по прозвищу Уайти, запечатленного для потомства в момент демонстрации среднего пальца.[36] На той же странице красовалась фотография тощего прыщавого юнца, шедшего под именем Лоренс Крэйги по прозвищу Птичник. Под снимком стояла остроумная подпись: «Плохая новость для „Великого общества“ Л.Б. Дж.».[37]

Ллойд перелистал еще несколько страниц ежегодника, пока не нашел «свиту Кэти»: четырех девочек, не красавиц, но симпатичных, в твидовых юбочках и кардиганах, с восторгом смотрящих в рот точно так же одетой и сокрушительно юной Кэтлин Маккарти. Когда смысл увиденного дошел до него, Ллойд почувствовал дрожь. Все убитые женщины походили на «свиту Кэти», как родные сестры. Те же здоровые и чистые лица, та же вопиющая невинность, то же изначальное признание своего поражения.

Дрожь в теле Ллойда переросла в полномасштабный сотрясающий озноб. Шепча себе под нос: «Прыг в кроличью нору», – он вытащил из кармана список покупателей магнитофонов и обратился к оглавлению ежегодника за 1964 год. Ему потребовалось не больше нескольких секунд, чтобы установить последнее связующее звено. Верпланк Теодор Дж., ученик выпускного класса средней школы Маршалла, 1964 год. Верпланк Теодор, 1976 год, приобретатель магнитофона «АФЗ-999» фирмы «Ватанабе».

Ллойд изучил фотографию гениального убийцы в подростковом возрасте. На снимке он улыбался. В этом лице доминировал интеллект, страшное высокомерие сделало улыбку холодной как лед. Похоже, Теодор Верпланк с детства жил внутренней жизнью. Он сотворил свой собственный мир и населил его высокоразвитыми подростковыми комплексами. В основном заносчивостью и самомнением. Ллойд, содрогнувшись, представил себе холод этого юношеского взгляда, помноженный на двадцать лет убийств. Образ привел его в ужас.

Ллойд нашел телефон, позвонил в представительство Калифорнийского департамента регистрации автомобилей в Сакраменто и запросил полную информацию по Теодору Дж. Верпланку. Дежурному на коммутаторе потребовалось пять минут, чтобы предоставить ему эти сведения: Теодор Джон Верпланк, дата рождения – 21 апреля 1946 года, Лос-Анджелес. Каштановые волосы, голубые глаза. Рост – шесть футов, вес – 155 фунтов.[38] Уголовное досье отсутствует, нет неоплаченных дорожных штрафов и нарушений. Зарегистрировано два транспортных средства: фургон «додж-фиеста» 1978 года, номерной знак П-О-Э-Т, и «Датсун-280», номерной знак ДЛ-Икс-191. Адрес, домашний и рабочий: Сильверлейк, камера Тедди, 1893, Северный Альварадо, Лос-Анджелес, 90048. Телефон: 663-2819, добавочный 213.

Ллойд положил трубку и дописал информацию в свой блокнот. Ужас в душе сменился горькой усмешкой: поэт-убийца все еще жил в его родных местах. С глубоким вздохом он набрал номер 663-2819. На четвертом гудке включился автоответчик. «Привет, говорит Тедди Верпланк. Приветствую вас в „Сильверлейк, камера Тедди“. Сейчас меня нет дома, но если вас интересуют фотопринадлежности, фотофиниш или мои высококачественные фотопортреты, в том числе и групповые, оставьте сообщение после сигнала. Пока!»

Повесив трубку, Ллойд сел на кровать. В ушах звучал голос убийцы. Он анализировал тембр, интонации, модуляции. Потом выбросил из головы все мысли, чтобы принять последнее решение. Брать Верпланка самому или позвонить в Паркеровский центр и вызвать группу поддержки? Ллойд долго колебался, прежде чем набрать номер своего служебного телефона. Если ждать достаточно долго, кто-нибудь снимет трубку, и он узнает, остались ли еще у него на работе офицеры, которым можно доверять.

Трубку сняли на первом же гудке. Ллойд поморщился. Что-то было не так: он не включил автоответчик, когда уходил. На линии послышался незнакомый голос:

– Говорит лейтенант Уэлан из ОВР. Сержант Хопкинс, это сообщение записано, чтобы уведомить вас, что вы отстранены от работы в связи со следствием, открытым в отношении вас отделом внутренних расследований. Ваша обычная рабочая линия открыта. Позвоните, и офицер ОВР договорится с вами о первичном допросе. Вы можете пригласить адвоката. Вы будете получать зарплату в полном объеме, пока наше следствие не закончится.

Ллойд бросил трубку. «Вот и конец», – подумал он. Вот оно, последнее решение: они не смогут и не захотят поверить, поэтому должны заткнуть ему рот. И вот она, предельная ирония: они не любили его так, как он их любил. Он не сможет отказаться от своего ирландского протестантского характера, но это будет стоить ему полицейского жетона.

Увидев в окно спальни маленький задний дворик, Ллойд вышел туда. Его приветствовали ромашки, растущие из рыхлой земли, и натянутая бельевая веревка. Он наклонился и сорвал цветок, понюхал его, бросил и растер ногой. Тедди Верпланк скореевсего не сдастся без боя. Придется его убить, но тогда он не получит ответа на вопрос «Зачем?». Значит, его первым шагом должно стать свидание с Уайти Хейнсом. Надо будет потребовать от него объяснений. А если Верпланк решит еще кого-нибудь убить или сбежит, пока он выбивает признание из Хейнса? Тогда он…

Раздумья Ллойда были прерваны рыданиями. Он вернулся в спальню. Кэтлин стояла над своей кроватью и складывала рамки с цветами под стеклом обратно в дубовый сундучок. Она утирала слезы с глаз, даже не замечая его присутствия. Ллойд пристально вгляделся в ее лицо. Никогда раньше ему не приходилось видеть женщины, настолько убитой горем.

Он подошел к ней. Кэтлин вскрикнула от страха, когда на нее упала его тень. Закрыла лицо руками и попятилась, потом узнала его и бросилась на шею.

– Здесь был грабитель, – всхлипнула она. – Он хотел сломать дорогие мне вещи.

Ллойд крепко ее обнял и тихонько закачал, как ребенка. Она была где-то далеко, и ему казалось, будто он пытается обнять привидение.

– Мои ежегодники, – прошептала Кэтлин, высвободилась из его объятий, присела и начала собирать ежегодники, разбросанные по полу. Она так бережно, с такой отчаянной нежностью перелистывала страницы, что Ллойд рассердился.

– Даже если бы они пропали, ты могла бы без особых хлопот достать дубликаты. Тут нет никаких проблем. Но тебе придется от них избавиться. Они тебя убивают. Неужели ты этого не видишь?

Кэтлин окончательно вышла из своего транса.

– О чем ты говоришь? – взглянула она на Ллойда. – Это ты… Ты вломился ко мне? Ты пытался сломать дорогие мне вещи? Мои цветы? Это ты? – Ллойд хотел взять ее за руки, но она спрятала их за спину. – Скажи мне правду, черт бы тебя побрал!

– Да, – кивнул Ллойд.

Кэтлин посмотрела на свои ежегодники, потом перевела взгляд на Ллойда.

– Ах ты, животное! – прошипела она. – Хочешь сделать мне больно, уничтожив то, что мне дорого!

Она стиснула кулаки и бросилась на него. Ллойд стоял неподвижно, не обращая внимания на безобидные удары, отскакивающие от его груди и плеч. Увидев, что не причиняет ему вреда, Кэтлин схватила декоративный кирпич, служивший ей подпоркой для книг, и швырнула в голову Ллойда.

Кирпич по касательной задел его шею. Кэтлин ахнула и отшатнулась. Ллойд отер струйку крови и показал ей окровавленную ладонь.

– Я горжусь тобой, – усмехнулся он. – Хочешь быть со мной?

Кэтлин заглянула ему в глаза и увидела в них безумие, властность и мучительную страсть. Не зная, что сказать, она взяла его за руку. Он привлек ее к себе, закрыл дверь и выключил свет.

Они разделись в полутьме. Кэтлин упорно поворачивалась к Ллойду спиной. Она сняла платье и стянула колготки. Ей было страшно. Стоит еще раз заглянуть ему в глаза, и она не сможет завершить эту прелюдию. Оставшись нагишом, они упали на кровать и яростно обнялись. Обнялись неловко – ее подбородок прижался к его ключице, ноги переплелись, пальцы сдавили его окровавленную шею. Объятия были так крепки, что причинили им боль. Пришлось расцепиться: их тела уже начали неметь, голова закружилась. Они отстранились друг от друга, а затем стали медленно, на ощупь сокращать расстояние, осторожно поглаживая друг друга по плечам, по спине, по животу. Это были такие нежные, такие легкие ласки, что само пространство между ними превратилось в территорию их любви.

Ллойд увидел в этом пространстве чистый белый свет. Тело Кэтлин словно испускало лучистую энергию и купалось в ней. Его затянуло в переменчивую игру бликов, образы, всплывавшие перед внутренним взором, говорили о радости и доброте. Он все еще плыл по течению, когда почувствовал руку Кэтлин у себя между ног. Она торопила его, призывая поскорее заполнить светящееся пространство, разделявшее их тела. На краткий миг его охватила паника, но когда она прошептала: «Прошу тебя, ты мне нужен», – он подчинился и нарушил целостность света. Он проник в нее и двигался, пока свет не рассеялся. Они слились воедино и вместе достигли вершины. Он знал, что изливает в Кэтлин свою кровь. И вдруг ужасный шум отторг его от нее, заставил зарыться в постель, укрыться с головой. Она прошептала очень тихо:

– Не бойся, дорогой. Не бойся. Это просто стерео в соседнем доме. Это не здесь. Здесь только я.

Ллойд прятался в подушки, пока не обрел тишину. Потом почувствовал, как Кэтлин гладит его спину, и повернулся. Ее лицо было окружено зыбким янтарным сиянием. Он протянул руку и погладил ее волосы. Сияние рассеялось, слилось со светом. Ллойд проследил, как оно исчезает, и сказал:

– Я… мне кажется, я кончил кровью.

Кэтлин засмеялась:

– Нет, это всего лишь мои месячные. Ты не против?

Ллойд сказал: «Нет», – но не поверил. Отодвинулся на середину постели и ощупал свое тело, отыскивая раны и разрывы тканей. Ничего не обнаружив, кроме внутреннего кровотечения Кэтлин, он прошептал:

– Вроде бы я в порядке. Да, думаю, в порядке.

– Думаешь, ты в порядке? Ты так думаешь? Что ж, могу тебе сказать, что и я в полном порядке. Чувствую себя просто чудесно. Потому что теперь я знаю: это был ты. После всех этих долгих лет. Восемнадцать долгих лет… И теперь я знаю. О, дорогой!

Она склонилась над ним и поцеловала в грудь, легко пробежавшись пальцами по ребрам, словно пересчитывая. Когда ее руки спустились ниже и коснулись паха, Ллойд оттолкнул их.

– Я не твой безымянный возлюбленный, – сказал он, – но я знаю, кто он такой. Он убийца, Кэтлин. Это он – убийца, которого я ищу. Я точно знаю, что он убивает из какой-то извращенной любви к тебе. Он убил больше двадцати женщин начиная с середины шестидесятых. Молодых женщин, похожих на девочек из твоей свиты. Он посылает тебе цветы после каждого убийства. Знаю, это выглядит невероятно, но это правда.

Кэтлин слышала каждое слово. И даже кивала в такт. А когда Ллойд замолчал, протянула руку и включила лампу рядом с кроватью. Она увидела, что он совершенно серьезен, а значит, совершенно безумен. Он просто боялся лишиться своей безымянности, после того как хранил ее чуть ли не два десятилетия.

Она решила постепенно вызвать его на откровенность. Вот так мать могла бы обращаться с гениальным, но неуравновешенным ребенком. Кэтлин опустила голову ему на грудь, будто нуждалась в утешении. В то же время ее разум лихорадочно выискивал возможность пробиться сквозь страх к глубинам его сердца. Она думала о противоположностях: инь-ян, темнота-свет, правда-иллюзия. И вот ее осенило: фантазия-реальность. «Он должен думать, что я верю в его историю, – так я сумею добиться от него правдивого рассказа, который позволит мне пробраться сквозь фантазию и сделать нашу близость реальной. Он ненавидит музыку и боится ее. Если я стану его музыкой, то должна знать почему».

Ллойд протянул руку, обнял Кэтлин и привлек к себе.

– Тебе грустно? – спросил он. – Грустно, что все так кончилось? Тебе страшно?

Она прижалась к его груди.

– Нет, мне кажется, я в полной безопасности.

– Из-за меня?

– Да.

– Это потому, что теперь у тебя есть настоящий, а не идеальный любовник. – Он рассеянно погладил ее по волосам. – Нам надо об этом поговорить. Мы должны разобраться с одним выпускником школы Маршалла шестьдесят четвертого года, чтобы он не мешал нам быть вместе. Мне надо во всем разобраться, прежде чем я возьму убийцу. Надо узнать о нем все, что можно, – я должен ясно видеть, четко выстроить факты в уме, прежде чем начну действовать. Ты понимаешь?

Кэтлин кивнула:

– Я понимаю. Ты хочешь, чтобы ради тебя я покопалась в своем прошлом. Тогда ты разгадаешь свою головоломку и мы сможем быть любовниками. Правильно?

– Правильно, – улыбнулся Ллойд.

– Но мое прошлое – это очень больно. Копаться в нем больно. Тем более что ты сам – одна сплошная головоломка.

– Вот узнаешь меня получше, и я не буду казаться тебе таким загадочным.

Кэтлин почудилась снисходительность в его словах, и она рассердилась.

– Нет, это неправда! Я должна знать, как ты не понимаешь? Никто тебя не знает. Но я должна.

– Послушай, любовь моя…

Кэтлин отмахнулась от его руки, когда он попытался ее успокоить.

– Я должна знать, что с тобой случилось, – заявила она. – Должна знать, почему ты боишься музыки.

Дрожь прошла по телу Ллойда, его светло-серые глаза наполнились болью и ужасом.

– Расскажи мне… – Она взяла его за руку.

Ллойд мысленно вернулся в прошлое, выискивая минуты радости в противовес чудовищной истории, о которой знали только он сам, его мать и брат. С каждым новым воспоминанием силы крепли, и когда машина времени затормозила и остановилась в весне 1950 года, он понял, что сумеет рассказать свою историю, глубоко вздохнул и заговорил:

– В пятидесятом году, как раз на мой день рождения, дед с материнской стороны приехал в Лос-Анджелес умирать. Он был ирландцем, пресвитерианским священником и вдовцом. Родственников, кроме моей матери, у него не было. Вот он и решил пожить у дочери, пока рак доедал его. Дед переехал к нам в апреле и привез все свое имущество. В основном всякое барахло – коллекция камней, религиозные побрякушки, чучела животных… Но кроме этого он привез потрясающую коллекцию антикварной мебели – письменные столы-конторки, комоды, шифоньеры – из палисандрового дерева. В полированную поверхность можно было смотреться, как в зеркало. Мой дед был отвратительным и злобным старикашкой, католиков ненавидел до чертиков. Но замечательно умел рассказывать истории. Он уводил нас с Томом – это мой старший брат – к себе наверх и рассказывал об ирландской революции, о том, как доблестные черно-рыжие[39] разогнали католическую шваль. Мне нравились эти истории, но хватало ума понять, что дедушка чокнулся на своей ненависти и не стоит всерьез принимать его рассказы. А вот для Тома все было по-другому. Он на шесть лет меня старше и уже в то время совершенно свихнулся от ненависти. Он верил каждому слову деда, и теперь его ненависть обрела четкие формы. Он начал повторять дедовы выпады против католиков и евреев.

Тому тогда исполнилось четырнадцать, и во всем мире у него не было ни одного друга. Он заставлял меня играть с ним. Он был крупнее, мне приходилось подчиняться, иначе он мог меня избить. Папа работал электриком и помешался на телевидении. Тогда это была новинка, и он считал, что это величайший подарок Всевышнего человечеству. Он устроил мастерскую в сарае у нас на заднем дворе, забив его до отказа телевизорами и радиоприемниками. Отец часами возился там с электролампами, трубками и реле. Он никогда не смотрел телевизор ради удовольствия, был одержим телевидением как электрик. А вот Том обожал смотреть телевизор и верил всему, что видел и слышал в старых радиосериалах. Но он не любил смотреть и слушать в одиночку. У него совсем не было друзей, поэтому он заставлял меня сидеть рядом с ним в мастерской, пока смотрел «Прыгай, Кэссиди», «Мартин Кейн», «Частный детектив» и все остальное. Я этого терпеть не мог. Мне хотелось играть во дворе с моей собакой или читать. Иногда я пытался сбежать, и тогда Том привязывал меня и заставлял смотреть. Он… он…

Ллойд запнулся. Кэтлин заметила его отсутствующий взгляд, как будто он не знал, в каком времени находится, и ласково положила руку ему на колено:

– Продолжай, прошу тебя.

Ллойд снопа глубоко вздохнул, словно втягивая в себя добрые воспоминания.

– Дедушке стало хуже. Он начал кашлять кровью. Я не мог на это смотреть и стал убегать. Сбегал из школы и прятался целыми днями. Подружился с одним старым бродягой. Тот жил в палатке рядом с электростанцией в Сильверлейке. Его звали Дэйв. Он был контужен в Первую мировую войну, и торговцы по соседству вроде как приглядывали за ним – давали зачерствевший хлеб, помятые банки фасоли и супа, которые не могли выставить на продажу. Все считали Дэйва слабоумным, но это было не так. На самом деле у него бывали периоды просветления, а иногда он впадал в мрак. Он мне нравился. Дэйв был тихий и разрешал мне читать у себя в палатке, когда я убегал из дома.

Ллойд помедлил и снова заговорил звучным, ясным голосом. Кэтлин ни разу такого не слышала.

– На Рождество родители решили отвезти дедушку на озеро Эрроухед. Последняя загородная прогулка с семьей перед смертью. В день отъезда я поссорился с Томом. Он хотел, чтобы я смотрел с ним телевизор, а я не хотел. И тогда он избил меня, привязал к стулу в папиной мастерской и даже заклеил мне рот изолентой, чтобы я не кричал. А когда настал час ехать на озеро, Том бросил меня в этом сарае. Я слышал, как он на заднем дворе говорит маме и папе, что я сбежал. Они ему поверили и уехали, оставив меня одного в сарае. Я не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, не мог издать ни звука. Так и просидел целый день. Все тело затекло, мне было страшно больно. И тут я услышал, как кто-то ломится в сарай, и очень испугался, но потом дверь открылась, и я увидел Дэйва. Но он не спас меня. Включил в сарае все телевизоры и радиоприемники и приставил нож к горлу. Он заставил меня трогать его и брать в рот. Он жег меня электродами, совал оголенные провода мне в зад. Потом он меня изнасиловал, избил, снова изнасиловал, и все это время телевизоры и радиоприемники работали на полную мощность. Он мучил меня два дня, а потом опять привязал к стулу, заклеил мне рот и ушел. Он так и не выключил звук. Шум становился все громче и громче… Наконец моя семья вернулась домой. Мама прибежала в сарай. Сорвала с моего рта изоленту, развязала меня, обняла и спросила, что случилось. Но я не мог говорить. Я так долго кричал с заклеенным ртом, что сорвал голосовые связки. Мама заставила меня написать, что случилось. Когда я написал, она сказала: «Никому не рассказывай. Я обо всем позабочусь».

Мама позвала доктора. Тот пришел, промыл мои раны и сделал укол снотворного. Я проснулся в своей постели много позже и услышал, как Том кричит у себя в спальне. Я пробрался туда украдкой. Мама лупила его ремнем с медными бляшками. Я слышал, как папа спросил, в чем дело, а мама велела ему заткнуться. Я спустился вниз. Примерно через час мама вышла из дома. Она не взяла машину, пошла пешком. Я последовал за ней на безопасном расстоянии. Она шла до самой электростанции в Сильверлейке и прямиком направилась к палатке Дэйва. Тот сидел на земле и читал страницу комиксов в газете. Мама вынула из сумки револьвер и шесть раз выстрелила ему в голову, потом повернулась и ушла. Увидев, что она сделала, я подбежал к ней. Она обняла меня, и мы вместе вернулись домой. В ту ночь она позволила мне лечь в постель вместе с ней и дала свою грудь. Она снова научила меня говорить, когда вернулся голос, и все время рассказывала мне истории. Когда дедушка умер, она стала водить меня на чердак. Мы сидели там и разговаривали, окруженные антикварной мебелью.

Слезы неудержимо текли по лицу Кэтлин, ее сердце разрывалось от ужаса и жалости.

– И? – шепотом спросила она.

– И мама заложила основы моего ирландского протестантского воспитания и заставила меня дать слово, что я не струшу и буду защищать невинность. Она рассказывала мне истории и помогала стать сильным. Сейчас она не может говорить: много лет назад после удара у нее отнялся язык. Поэтому теперь я разговариваю с ней. Рассказываю ей истории. Ответить она не может, но я точно знаю: все понимает. А я не трушу и защищаю невинность. Я убил человека во время беспорядков в Уоттсе. Очень плохого, очень злого человека. Я его выследил и убил. Никто так и не заподозрил маму в убийстве Дэйва. Никто не заподозрил меня в убийстве Ричарда Беллера. И если мне опять придется убить, никто не заподозрит меня в том, что это я избавил мир от Тедди Верпланка.

Услышав имя Тедди Верпланка, Кэтлин оцепенела от ужаса, не в силах расстаться со светлыми воспоминаниями, опутавшими ее подобно паутине.

– Тедди Верпланк? – переспросила она. – Я его хорошо помню по школьным временам. Он был слабым, ни на что не годным мальчиком. Очень добрым мальчиком. Он…

Ллойд знаком велел ей замолчать.

– Это он – твой безымянный любовник. Он был одним из «клоунов Кэти» в школьные времена, просто ты об этом не знала. В убийствах замешаны еще два твоих одноклассника. Человек по имени Делберт Хейнс и убитый вчерашней ночью Лоренс Крэйги. Я нашел подслушивающее устройство – магнитофон – в квартире Хейнса, и тот вывел меня на Верпланка. А теперь послушай меня… Тедди убил больше двадцати женщин. Мне нужна информация о нем. Все, что ты знаешь…

Кэтлин вскочила с постели.

– Ты с ума сошел, – прошептала она. – После стольких лет все еще играешь в эти полицейские фантазии, чтобы себя защитить? После стольких лет ты…

– Я не твой безымянный возлюбленный, Кэтлин. Я офицер полиции. И должен исполнить свой долг.

Кэтлин упрямо покачала головой.

– Я заставлю тебя это доказать. У меня до сих пор хранится стихотворение, которое он прислал мне в шестьдесят четвертом году. Ты его скопируешь, а потом мы сравним почерки.

Она убежала в гостиную. Ллойд слышал, как она что-то бормочет себе под нос. И вдруг понял, что Кэтлин никогда не примирится с реальностью. Он встал и оделся, отметив, что после признания его покрытое испариной тело чувствует себя отдохнувшим, расслабленным и в то же время живым, будто раскаленным добела. Через минуту вернулась Кэтлин с выцветшей открыткой и протянула ее Ллойду. Он прочел:

В кровь излилась моя любовь к тебе,

И сохнут слезы в ярости желанья,

А мертвой ненависти злобное роптанье

Любовью тайной прорастет во мне.

– Тедди, ты несчастный больной ублюдок. – Он наклонился и поцеловал Кэтлин в щеку. – Мне надо идти, но я вернусь, когда улажу это дело.

Кэтлин проводила его взглядом. Дверь за ним закрылась, и ей показалось, что за этой дверью осталось все ее прошлое и нынешние надежды на будущее. Она взяла телефон и набрала справочную. Ей дали два номера. Затаив дыхание, она позвонила по первому из них, ответил мужчина.

– Капитан Пелтц?

– Да.

– Капитан, с вами говорит Кэтлин Маккарти. Помните меня? Я была у вас на вечеринке вчера вечером.

– Да, конечно, подружка Ллойда. Как поживаете, мисс Маккарти?

– Я… я… я думаю, Ллойд сошел сума, капитан. Он сказал мне, что убил человека во время беспорядков в Уоттсе, что мать его убила человека и что…

– Мисс Маккарти, успокойтесь, прошу вас, – перебил ее Датч. – Ллойд переживает кризис, у него проблемы на работе, поэтому он и ведет себя несколько эксцентрично.

– Нет, вы не понимаете! Он говорит об убийстве! Он собирается убивать людей!

Пелтц засмеялся.

– Полицейские разговаривают о таких вещах. Прошу вас, уговорите его позвонить мне. Скажите, что это важно. И ни о чем не тревожьтесь.

Услышав в трубке щелчок, Кэтлин с замиранием сердца набрала следующий номер. На шестом звонке ей ответил негромкий тенорок:

– Сильверлейк, камера Тедди. Могу я вам помочь?

– Д-да… Да. Это Тедди Верпланк?

– Да, это я.

– Слава Богу! Слушай, ты меня, наверно, не помнишь, но меня зовут Кэтлин Маккарти, и я…

Голос стал еще тише.

– Я тебя прекрасно помню.

– Хорошо… Послушай, ты, конечно, не поверишь, но один сумасшедший полисмен собирается тебя убить. Я…

– Кто он такой?

– Его зовут Ллойд Хопкинс. Ему около сорока, он очень большой, очень высокий. Водит машину без опознавательных знаков коричневато-желтого цвета. Он хочет тебя убить.

– Знаю. Но я не дамся. У него ничего не выйдет. Никто не причинит мне зла. Спасибо тебе, Кэтлин. Я вспоминаю о тебе с большой любовью. До свидания.

– До… до свидания.

Кэтлин положила трубку и села на постель, с удивлением заметив, что так и не удосужилась одеться. Она прошла в ванную и пристально взглянула на себя в большом зеркале. Ее тело не стало иным, выглядело таким, как и прежде, но сама она неуловимо изменилась. Она знала, что это тело никогда больше не будет полностью принадлежать ей.

Глава 15

Включив сирену и наплевав на красный свет, Ллойд гнал машину в центр. Он оставил ее в переулке, пробежал четыре квартала до Паркеровского центра и поднялся к расположенной на третьем этаже лаборатории по криминалистике на служебном лифте, моля Бога, чтобы его приятель Арти Крэнфилд оказался единственным дежурным аналитиком. Открыв дверь с табличкой «Идентификация данных», он увидел, что его молитва услышана: Крэнфилд был у себя в кабинете один и сидел, склонившись над микроскопом.

Подняв голову, когда Ллойд закрыл за собой дверь, он сказал:

– У тебя неприятности, Ллойд. Утром здесь уже побывали два быка из ОВР. Говорят, ты собираешься стать телезвездой. Вроде бы ты сам об этом заявил. Спрашивали, не заказывал ли ты в последнее время обработку каких-нибудь улик.

– И что ты им ответил?

Арти засмеялся:

– Что ты все еще должен мне десятку за проигранное пари на прошлогоднем чемпионате по бейсболу. Между прочим, это так и есть.

Ллойд заставил себя рассмеяться в ответ:

– Могу предложить взамен кое-что получше. Ты бы хотел иметь собственный «Ватанабе» «А-фэ-зэ девятьсот девяносто девять»?

– Что?

– Ты меня слышал. Магнитофон у Нэглера из дактилоскопии. Он сейчас у своего отца в Сан-Бернардино. Позвони в тамошний департамент, они дадут тебе его домашний телефон.

– Чего ты хочешь, Ллойд?

– Хочу, чтобы ты снарядил меня прослушкой. И еще мне нужны шесть холостых патронов тридцать восьмого калибра.

Лицо Арти потемнело.

– Когда? – спросил он.

– Прямо сейчас, – ответил Ллойд.

На «снаряжение» ушло полчаса, и Ллойд придирчиво проверил слышимость и маскировку.

– У тебя испуганный вид, – заметил Арти.

На этот раз Ллойд рассмеялся искренне.

– Так и должно быть, – сказал он. – Я испуган.

Ллойд поехал в Западный Голливуд. Спрятанное на теле записывающее устройство стесняло дыхание, с каждым бешеным ударом сердца ему казалось, что вот сейчас случится короткое замыкание и он получит инфаркт. Или задохнется.

В квартире Уайти Хейнса было темно. Открывая замок кредитной карточкой, Ллойд взглянул на часы. Семнадцать десять. Дневная смена заканчивалась в пять. Если Хейнс вернется домой прямо с работы, значит, через полчаса он должен быть здесь.

В квартире ничего не изменилось со времени его предыдущего посещения. Ллойд бросил в рот три таблетки бензедрина, запил их водой из-под крана и расположился у двери, стараясь, чтобы глаза привыкли к темноте. Через несколько минут таблетки подействовали и ударили прямо в голову: чувство удушья испарилось. Теперь сил ему хватит на несколько дней охоты на человека, если только он раньше не слетит с катушек.

Спокойствию Ллойда пришел конец, когда он услышал, как с той стороны двери в замок вставили ключ. Через секунду дверь распахнулась, ослепительный свет заставил его вскинуть руку и прикрыть глаза. Не успел Ллойд шевельнуться, как на шею ему обрушился удар каратэ, длинные ногти вцепились в горло. Ллойд бросился на пол, а Уайти Хейнс закричал и замахнулся дубинкой, метя ему в голову. Он размахнулся с такой силой, что дубинка врезалась в стену и застряла. Пока Хейнс пытался ее вытащить, Ллойд перекатился на спину и ударил его обеими ногами в пах.

Хейнс задохнулся и рухнул на пол. Лихорадочно, с икотой и кашлем заглатывая воздух, он потянулся к кобуре с револьвером, но Ллойд уже сумел подняться на ноги. Хейнс направил на него револьвер, но Ллойд уклонился, вырвал из стены дубинку и обрушил ее на грудь Хейнсу. Тот завопил и выронил револьвер. Ллойд ногой оттолкнул его в сторону, вытащил из-за пояса свой револьвер тридцать восьмого калибра и направил на Хейнса, прижав дуло к самому его носу.

– Вставай, – прошипел он. – Лицом к стене. Ноги на ширине плеч. Очень медленно.

Хейнс поднялся, потирая грудь, повернулся лицом к стене, широко расставил ноги и заложил руки за голову. Ллойд ногой подогнал лежавший на полу револьвер поближе, чтобы достать его, не теряя из виду цель. Подняв револьвер, он заткнул его за пояс, а свободной рукой ощупал Хейнса. То, что он искал, обнаружилось за подкладкой эйзенхауэровской куртки[40] – простой коричневый конверт, набитый бумагами. На конверте стояла напечатанная на машинке надпись: «Крэйги Лоренс Д., он же Птица, Птичка, Птичник, 29 января 1946».

Пока Ллойд читал бумаги, Хейнс заговорил:

– Я… я… я не убивал его. Это… это… какой-то чокнутый педик. Ты должен меня выслушать. Ты должен…

Ллойд сбил Хейнса с ног. Тот рухнул на пол с приглушенным криком. Ллойд присел на корточки рядом с ним и проговорил:

– Не капай мне на мозги, Хейнс. Я тебя живьем съем. Иди сядь на кушетку и сиди тихо, пока я читаю. А потом мы с тобой потолкуем о старых добрых временах в Сильверлейке. Я сам там родился. И точно знаю: ты с удовольствием прогуляешься со мной по дорожке воспоминаний. Встать!

Хейнс с трудом дохромал до своего дерматинового дивана, сжимая и разжимая на ходу кулаки и глядя только на начищенные до блеска носки своих башмаков. Ллойд подтянул себе кресло, поставив его напротив Хейнса, и сел, держа водной руке коричневый конверт, а в другой – револьвер. Косясь одним глазом на Хейнса, он пробежал глазами документы отдела нравов.

Досье было открыто десять лет назад. С начала семидесятых Лоренс Крэйги регулярно подвергался арестам и допросам за приставания к мужчинам с гомосексуальными предложениями в общественных туалетах. Под этими ранними рапортами красовались подписи всех восьми полицейских из отдела нравов. После 1976 года все записи, касающиеся Лоренса Крэйги, вносились исключительно рукой помощника шерифа Делберта Хейнса, жетон номер 408. Все отчеты до смешного дублировал и друг друга. Последние из них пестрели вопросительными знаками. Увидев отчет от 29 июня 1978 года, Ллойд прочитал вслух:

– «Сегодня я задействовал Лоренса Крэйги как своего осведомителя в отделе нравов. Я приказал другим офицерам отдела его не трогать. Он хороший стукач. С уважением, Делберт Хейнс, жетон номер 408». – Ллойд рассмеялся громким театральным смехом, чтобы заглушить включение записывающего устройства у себя на теле. Ощутив щекочущие грудь слабые разряды, он продолжил: – Помощник шерифа округа Лос-Анджелес торгует наркотиками и контролирует мужскую проституцию, получает откаты от гопников по всему «Городу мальчиков». Птичник мертв. Что ты теперь будешь делать? Придется найти себе другого толкача. А когда детективы из службы шерифа пробьют твою связь с Крэйги, придется искать другую работу.

Уайти Хейнс упорно глядел себе под ноги.

– Я чист. У тебя на меня ничего нет, – сказал он. – Понятия не имею, о чем ты толкуешь. Я ничего не знаю об убийстве Крэйги и всяком таком дерьме. Ты сам – дерьмо и действуешь незаконно, иначе пришел бы не один. Взял бы с собой другого копа. Сам ты гнилой коп, тебе бы только заложить товарища. Я тебя тогда еще раскусил, когда ты пудрил мне мозги насчет этих самоубийств. Да, я о них доложил, и что? Хочешь меня заложить за то, что я взял досье из отдела нравов? Ну давай, земляк, закладывай. Больше-то у тебя на меня все равно ничего нет.

Ллойд наклонился вперед:

– Посмотри на меня, Хейнс. Посмотри внимательно.

Тот оторвал взгляд от пола, и Ллойд глянул ему прямо в глаза:

– Сегодня ты заплатишь по счетам. По-хорошему или по-плохому, но ответишь на мои вопросы.

– Да пошел ты, – отозвался Уайти Хейнс.

Ллойд улыбнулся, вскинул свой короткоствольный револьвер тридцать восьмого калибра и открыл барабан. Он вытащил пять из шести пуль, ссыпал их себе в ладонь, защелкнул барабан и провернул его. Потом взвел курок, прижал дуло к носу Хейнса и сказал:

– Тедди Верпланк.

Багровая физиономия Уайти Хейнса побелела. Он стиснул руки с такой силой, что Ллойд услышал, как хрустнули суставы. Целая сетка вен пульсировала у него на шее. Он дернул головой, отстраняясь от дула. На губах толстым белым слоем засохла слюна.

– П-просто п-п-парень из шк-школы, – проговорил Хейнс заикаясь.

Ллойд покачал головой:

– Ответ неполный, Уайти. Верпланк – серийный убийца. Он убил Крэйги и бог знает сколько женщин. После каждого убийства он посылает цветы твоей однокласснице Кэтлин Маккарти. Он установил прослушку в твоей квартире – вот как я связал тебя с Крэйги. Тедди Верпланк одержим тобой, и ты мне расскажешь, в чем тут дело.

Хейнс ощупал полицейский жетон, приколотый чуть выше нагрудного кармана.

– Я… я ничего не знаю.

Ллойд опять крутанул барабан.

– У тебя пять шансов, Уайти.

– Кишка тонка, – хрипло прошептал Уайти.

Ллойд прицелился ему между глаз и спустил курок. Боек ударил по пустому гнезду с сухим щелчком. Бесслезные рыдания вырвались из груди Хейнса. Дрожащими руками он вцепился в диван и начал рвать из него куски искусственной кожи вместе с поролоном.

– Четыре шанса, – продолжал Ллойд. – Я тебе немного подскажу. Верпланк был влюблен в Кэти Маккарти. Он был «Клоуном Кэти». Помнишь «свиту Кэти» и ее «клоунов»? Десятое июня шестьдесят четвертого года тебе что-нибудь говорит? В тот день Верпланк впервые вступил в контакт с Кэти Маккарти – послал ей стихи о крови, любви и ненависти, излитой на него. В тот год и ты, и Верпланк, и Птичник учились в средней школе Маршалла. Что вы с Крэйги сделали с Верпланком, Хейнс? Вы его ненавидели? Вы пустили ему кровь? Вы…

– Нет! Нет! Нет! – завизжал Хейнс, обхватив себя руками и колотясь затылком о спинку дивана. – Нет! Нет!

Ллойд встал, взглянул на Хейнса и понял, что последний кусочек головоломки встал на место, связав Рождество 1950 года с десятком десятых июня и открыв дверь, ведущую в преисподнюю. Он приставил револьвер к голове Хейнса и дважды спустил курок. При первом щелчке Хейнс завопил, при втором стиснул руки и начал шептать молитвы.

– Все кончено, Уайти, – наклонился к нему Ллойд. – Для тебя, для Тедди, может быть, даже для меня. Расскажи мне, за что вы с Крэйги его изнасиловали.

Хейнс шептал молитвы. Ллойд разобрал, что молится он по четкам на латыни. Закончив молитву, Хейнс расправил свою насквозь промокшую от пота гимнастерку и поправил жетон. Когда он заговорил, его голос звучал совершенно спокойно.

– Я с самого начала понял, что кто-то знает и Бог пришлет кого-нибудь наказать меня за это. Мне годами снились священники. Я с самого начала думал, Бог пошлет священника. Не предполагал, что он пошлет полицейского.

Ллойд снова сел напротив Хейнса, лицо которого смягчилось и стало торжественным перед признанием.

– Тедди Верпланк был психом, – начал свой рассказ Уайти Хейнс. – Он не вписывался. Но сам плевать на все хотел. Он не был отличником, не был спортсменом, не был хулиганом. Не был одиночкой. Он был просто ни на кого не похож. Ему не требовалось кривляться и выделывать всякие чертовы штуки, чтобы привлечь к себе внимание. Он просто ходил по школе в этих своих педиковатых одежках в духе Лиги плюща,[41] и всякий раз, как бросал на тебя взгляд, ты знал, что он считает тебя дерьмом. Он печатал газету со стихами и рассовывал ее по всем шкафчикам в гребаной раздевалке. Он насмехался надо мной и Птичкой, над «серферами» и «пачукосами», и никто не мог ему слова сказать поперек, потому что было в нем что-то такое… вроде черной магии. Стоило ему взглянуть на тебя, и казалось, он читает все твои мысли, а если ему нагадишь, опубликует все это в своей газетенке, и все прочтут.

Он печатал в своей газетенке разные стихи, в том числе и любовные. Сестра у меня жутко умная и сразу просекла, что все эти громкие слова, символы и прочее дерьмо слизаны у великих поэтов и посвящены этой возомнившей о себе сучке Кэтлин Маккарти. Сестренка сидела рядом с ней на домоводстве. Она мне говорила, что эта сука Маккарти живет в придуманном мире. Воображает, будто чуть ли не все парни в школе Маршалла по ней сохнут. Будто все влюблены в нее и в других возомнивших о себе сучек, которые за ней таскались. В те годы была такая песня – «Клоун Кэти». Все ее пели, это был хит сезона. И эта сука Маккарти сказала моей сестренке, что у нее сотня таких «клоунов Кэти». На самом деле единственным клоуном был Верпланк. Но он боялся приставать к Маккарти, а она понятия не имела, что он по ней сохнет.

Потом Верпланк напечатал в своей газетенке эти поганые стишки против Птичника и меня. Люди начали пялиться на нас во дворе. Я отпустил шутку, когда Кеннеди шпокнули, а Верпланк посмотрел на меня как на грязь под ногами. Казалось, своим взглядом выпил из меня все соки, как вампир. Я долго ждал, чуть не до самого выпускного вечера в шестьдесят четвертом. А потом придумал. Попросил сестру написать поддельное письмо Верпланку якобы от Кэти Маккарти. Назначить свидание на последнем этаже после уроков. Там-то мы с Птичкой его и подкараулили. Собирались просто поколотить. И здорово отделали, но все равно Верпланк держался так, будто он в авторитете, а мы – дерьмо. Вот почему я это сделал. Птичка только последовал моему примеру. Он всегда делал то же, что и я.

Хейнс замолчал, словно подыскивая, чем бы закончить свой рассказ. Ллойд подождал, но никакого заключения так и не последовало. Тогда он заговорил сам:

– Что ты чувствуешь, Хейнс? Стыд? Сожаление? Ты хоть что-нибудь чувствуешь?

Лицо Уайти Хейнса превратилось в застывшую маску, и эта маска молила о снисхождении.

– Я рад, что рассказал тебе, – ответил он наконец, – но, по-моему, ничего такого не чувствую. Нет, мне, конечно, жалко Птичника, но я с самого начала знал, что он помрет не своей смертью. Таким уж он на свет уродился. А я всю жизнь мстил за себя. Никогда и никому ничего не спускал. Я родился крутым, так всю жизнь и прожил. Верпланк просто оказался не в то время не в том месте. Я скажу: не повезло. Он просто нарвался. Но это заслужил. Я расплатился с ним сполна. Вот так я всегда и со всеми расплачивался. Я говорю: по счетам всегда плати сполна, а что останется, отдай могильщикам. – Исчерпав таким образом свое красноречие, Хейнс взглянул на Ллойда: – Ну что, сержант? Что теперь?

– Ты не имеешь права носить полицейский жетон, – ответил Ллойд, расстегнул рубашку и показал Хейнсу укрепленный на теле магнитофон. – Ты заслуживаешь смерти, но я не умею убивать хладнокровно. Завтра утром эта пленка ляжет на стол капитану Макгрудеру. Помощником шерифа тебе больше не быть.

Хейнс с трудом перевел дух, выслушав свой приговор.

– А что ты будешь делать с Верпланком? – спросил он.

Ллойд улыбнулся:

– Или спасу его, или убью. Чего бы мне это ни стоило.

– Давай, землячок. Давай, – улыбнулся в ответ Хейнс.

Ллойд вынул из кармана носовой платок, обтер им дверную ручку, подлокотники кресла и рукоятку служебного револьвера Хейнса.

– Это займет всего секунду, Уайти, – сказал он.

Хейнс кивнул:

– Я знаю.

– Ты ничего не почувствуешь.

– Знаю.

Ллойд направился к двери.

– У тебя же в «пушке» были холостые, верно? – спросил Хейнс.

Ллойд махнул ему рукой на прощанье. Ему показалось, будто он отпускает Хейнсу грехи.

– Да. Ну, бывай, землячок.

Когда дверь захлопнулась, Уайти Хейнс прошел в спальню, отпер настенный шкаф с ружьями и достал с самого верха свою любимую «пушку»: обрез-двустволку десятого калибра. Это ружье он берег для последнего ближнего боя, зная, что рано или поздно момент настанет и никуда от него не уйти. Загнав патроны в стволы, Уайти позволил себе вспомнить школу Маршалла и добрые старые времена. Почувствовав боль от этих воспоминаний, он сунул оба ствола себе в рот и спустил курки.

Ллойд как раз отпирал дверцу машины, когда раздался выстрел. Он вознес Богу краткую молитву о милосердии и поехал в Сильверлейк.

Глава 16

Тедди Верпланк сидел в машине напротив своей фотомастерской, служившей ему убежищем в течение стольких лет, и ждал прибытия желтовато-коричневой полицейской машины без опознавательных знаков. Через несколько минут после невероятного телефонного звонка он собрал весь свой инструментарий для обручения, побросал в брезентовый рюкзак, перенес его в свой незарегистрированный автомобиль, предназначенный для последнего бегства или последнего поединка, который решит его судьбу. Каким-то чудом или волей Божественного провидения ему была дарована возможность вступить в бой за душу его возлюбленной Кэти. Сама Кэти вручила ему факел. Ему предстояло исполнить обет, данный восемнадцать лет назад. Он мысленно перебирал весь свой арсенал, сложенный в багажнике: пистолет тридцать второго калибра с глушителем, карабин М-1 тридцатого калибра, обоюдоострый пожарный топор, сделанный на заказ шестизарядный «дерринджер», залитую свинцом и утыканную гвоздями бейсбольную биту. Он умел всем этим пользоваться и был вооружен любовью, приводившей в действие его арсенал.

Через два часа после звонка машина подъехала. Тедди наблюдал, как очень высокий мужчина выбирается из нее и осматривает фасад мастерской, как проходит вдоль стены и заглядывает в окна. Казалось, высокому мужчине понравилось это занятие. Он, похоже, собирал информацию, чтобы использовать ее против Тедди. Тедди уже начал смаковать свое первое знакомство с врагом, когда высокий мужчина вдруг бросился обратно к машине, развернулся и направился на юг по Альварадо.

Тедди глубоко вдохнул и решил преследовать противника. Он выждал десять секунд и тронулся следом. Держась сзади на почтительном расстоянии, он нагнал желтовато-коричневый автомобиль на углу Альварадо и Темпл. Машина полицейского привела его к скоростной голливудской автостраде, по которой двинулась в западном направлении. «Матадор» занял среднюю полосу и помчался на полной скорости. Тедди последовал его примеру. Он не сомневался – полицейский настолько погружен в собственные мысли, что ни за что не обратит внимания на преследующие его фары.

Через десять минут «матадор» съехал с шоссе на Кахуэнгапасс. Тедди пропустил две машины, следя за дорогой и не упуская из виду высокую радиоантенну на машине врага. Они углубились в холмы, окружавшие голливудскую низину. Тедди увидел, как желтовато-коричневый автомобиль внезапно остановился перед небольшим коттеджем, крытым соломой, остановил машину за несколько домов и бесшумно вылез через пассажирскую дверь. Его противник поднялся на крыльцо и постучал в дверь.

Через несколько секунд ему открыла женщина и воскликнула:

– Сержант! Что тебя сюда привело?!

– Ты просто не представляешь, что происходит. Я и сам не верю. – Голос у копа был напряженный и хриплый.

– Ну, давай рассказывай…

Дверь за ними закрылась, а Тедди вернулся к своей машине и устроился поудобнее. Он ждал, размышляя и оценивая ситуацию, в которую попал. Он точно знал, что речь идет о вендетте со стороны одного человека – сержанта Ллойда Хопкинса. В противном случае его давным-давно уже осадила бы целая туча полицейских. Что это значит? А это значит, что Хопкинс хочет присвоить Кэти себе и готов нарушить правила, чтобы добиться своего. Другого ответа просто не существовало.

Успокоив себя тем, что ему противостоит всего лишь один человек, Тедди выстроил план его устранения, а потом стал вспоминать весь долгий путь, приведший его к этой точке.

После десятого июня 1964 года он много дней совершенствовал свое искусство. А потом увидел, как взбунтовалась «свита Кэти».

Изначальный гнев против насильников превратился в трагическую переоценку его искусства. За него он заплатил кровью, а теперь настал момент пустить в ход кровью заработанные знания и дотянуться до звезд. Он заполнял бесконечные листы стихами, но стихи выходили пустые и напыщенные, нескладные и формальные. И они были завязаны на житейской драме, развернувшейся во дворе-ротонде, – неслыханно жестоком предательстве. Он приравнивал измену «свиты Кэти» к тому, что совсем недавно пришлось вытерпеть ему.

Одна за другой девочки отрекались от своей предводительницы, бросая ей в лицо язвительные слова. И это происходило на том самом месте, где она до капли отдавала им всю свою любовь и поддержку. Они называли ее фригидной и бесталанной ирландской голодранкой. Заявили, что ее отказ от свиданий – всего лишь дешевая уловка. Что она хочет сделать из них грязных лесбиянок, только боится показать им пример. Они сказали, что она пишет жеманные и подражательные стихи, оставили ее в слезах, и он понял, что девочки должны заплатить за это.

Но как и чем заплатить? Этого он не знал. К тому же его собственная жизнь была разбита, и он не мог отомстить. Он целый год слагал эпическую поэму, посвященную изнасилованию и предательству. Когда поэма была завершена, он понял, что она годится только на помойку, и сжег ее. Скорбя об утрате своего дара, он занялся фотографией. Печальная замена, зато дающая материальную выгоду. Основы этого ремесла он знал, в деловой стороне вопроса разбирался, а главное, понимал, что таким образом обеспечивает себе безбедное существование и возможность находить красоту в безобразном мире.

Он превратился в искусного коммерческого фотографа, хотя работал без воображения, без творческой жилки. Зарабатывал прилично, продавая свои снимки газетам и журналам. Но Кэти всегда была с ним, а мысли о ней невольно приводили за собой воспоминания об ужасе 1964 года, которые обрушивались на него со страшной силой. Он знал, что должен как-то противостоять этому ужасу, ибо будет недостоин Кэти, пока не поборет вечно преследующий его страх. Поэтому впервые в жизни оставил духовные помыслы ради чисто физического совершенствования.

Сотни часов, посвященные поднятию тяжестей и ритмической гимнастике, превратили его тощее тело, которое он всегда втайне презирал, в стальную машину. Не меньше времени он провел, занимаясь каратэ, и стал обладателем черного пояса. Он научился владеть оружием, превратился в меткого стрелка из ружья и пистолета. Чем сильнее он становился, чем больше совершенствовал свои боевые навыки, тем дальше отступал его страх, пока не превратился в гнев. Он начал размышлять о смерти предательниц из «свиты Кэти». В его мыслях господствовали планы убийства, но остатки страха мешали перейти к действиям.

Отвращение к себе обрушилось на него с новой силой и чуть не раздавило, но тут вдруг пришло решение: ему нужен кровавый переходный обряд, который поможет испытать себя, прежде чем он начнет мстить. Он неделями безрезультатно раздумывал о средствах, пока однажды ему на глаза не попалось четверостишие Джорджа Элиота.[42] Оно так и застряло у него в мозгу.

Внизу кабан и гончий пес

Сошлись в смертельной битве,

Но, примирившись среди звезд,

Стоят они в молитве.

Тедди сразу понял, куда ему надо ехать: в глубь острова Каталина, гдедикие кабаны бродили стадами. Он отплыл на Каталину через неделю, вооруженный своим шестизарядным «дерринджером» и утяжеленной бейсбольной битой, утыканной гвоздями. Ограничившись этим оружием и фляжкой воды, он пешком, в ночное время, двинулся в самое сердце Каталины, готовый убить или умереть.

На рассвете он заметил трех кабанов, щипавших травку у ручья. Тедди вскинул свою биту и атаковал их. Один из кабанов отступил, но два других приняли бой, нацелившись бивнями. Он был на расстоянии удара, когда они бросились на него. Тедди отпрыгнул, и они проскочили мимо. Выждав две секунды, он прыгнул в другую сторону. Когда кабаны, недовольно хрюкнув, повернулись, чтобы протаранить его, Тедди опять увернулся и с размаху обрушил биту на голову ближайшего из них. Сила удара была такова, что бита вырвалась из рук.

Раненый кабан бился в агонии на земле, визжал и отчаянно молотил копытами, но не мог освободиться от врезавшейся в голову биты. Второй зверь повернулся, вздыбился и прыгнул на Тедди. На этот раз тот не уклонился и не отпрянул. Стоял как вкопанный, и когда бивни кабана оказались в дюйме от его лица, поднял свой «дерринджер» и вышиб ему мозги.

Возвращаясь триумфатором, Тедди встретил на обратном пути не меньше дюжины кабанов, но не тронул их – оставил мирно щипать травку. Наконец-то «примирившись среди звезд», он вернулся туристическим пароходом в Лос-Анджелес и начал планировать смерть Мидж Кэртис, Шарлотты Рейли, Лорел Дженсен и Мэри Кунц. Для начала он установил их местонахождение. Для этого потребовалось всего несколько звонков в канцелярию школы Маршалла.

Узнав, что все четыре девочки получили стипендию и учатся в колледжах на Восточном побережье, Тедди почувствовал, что его ненависть к ним растет как снежный ком. Теперь стало совершенно понятно, что толкнуло их на предательство Кэти. Они подтвердили свои знания и получили стипендию. Их манила перспектива оставить Лос-Анджелес, и девочки отвергли планы своей предводительницы.

Она хотела, чтобы они остались в Лос-Анджелесе, хотела стать их учительницей, но бывшие подруги не только оттолкнули ее, но и приписали самые низменные намерения. Его ненависть начала холодеть, перерастая в глубокое презрение. Кэти должна быть отомщена. И как можно скорее.

Тедди составил маршрут путешествия по колледжам и отправился на Восточное побережье в день Рождества 1966 года. Он собирался инсценировать две смерти от несчастного случая, одну – от передозировки наркотика и совершить убийство в духе Бостонского душителя. Такова была его миссия.

Он приземлился в засыпанной снегом Филадельфии и снял номер в отеле на три недели. Потом взял напрокат машину и объехал четыре университета: Брандейса, Темпл, Колумбийский и Уитон. Он вооружился едкими веществами, удавкой, наркотиками и огромным запасом кровожадной любви. Он был неуязвим на всех уровнях, кроме одного. Увидев Лорел Дженсен, одиноко сидевшую в помещении Студенческого союза университета Брандейса, он понял, что она – часть Кэти, и не смог причинить вред женщине, которая когда-то была так близка к его возлюбленной. Наблюдение за Шарлоттой Рейли, листающей книги в книжном магазине Колумбийского университета, лишь подтвердило его первоначальную мысль: их символический союз нерасторжим. Тедди даже не стал разыскивать двух остальных девушек, прекрасно сознавая, что, увидев их, превратится в беззащитного грудного младенца.

Он улетел ближайшим рейсом домой в Лос-Анджелес, раздумывая, как можно было заплатить столь высокую цену и не получить никакой награды. Его искусство оказалось совершенно бесполезным, его миссия провалилась. Он спрашивал себя, что теперь делать со своей жизнью. И боролся со страхом, упорно занимаясь самыми изнурительными видами боевых искусств, соблюдая долгий и строгий пост. Он удалялся в пустыню, как аскет, забивал койотов и поджаривал их туши на кострах. Ничто не помогало. Им по-прежнему владел страх. Он был уверен, что сходит с ума, что его ум подобен камертону, звук которого приманивает диких зверей. Когда-нибудь эти звери разорвут его на части. Он не думал о Кэти: звери могли пронюхать его мысли и броситься на нее.

И вдруг все изменилось. Тедди впервые услышал о медитации. А потом он встретил Джейн Вильгельм.

Ободренный воспоминаниями, Тедди подошел к коттеджу, крытому соломой, и спрятался за высокими кустами гибискуса у крыльца. Через несколько минут до него донеслись голоса, дверь открылась, и на пороге, ежась на холодном ночном ветру, появился высокий полицейский.

Женщина вышла вместе с ним. Он обнял ее, защищая от ветра, она прижалась к нему.

– Обещай, что будешь очень осторожен. И непременно позвони, когда поймаешь этого сукина сына.

– Обещаю, – сказал высокий полицейский и, наклонившись, поцеловал ее в губы.

– Долгие проводы – лишние слезы, – проворчала женщина и скрылась в доме, закрыв за собой дверь.

Тедди распрямился, провожая глазами желтовато-коричневую полицейскую машину, и вытащил из кармана выкидной стилет. Ллойд Хопкинс скоро умрет, и умрет он, сожалея, что нанес последний визит своей любовнице.

Подойдя к парадной двери, Тедди легонько постучал по ней костяшками пальцев. В ответ на этот интимный стук послышался веселый смех. До него донеслись приближающиеся шаги, он прижался спиной к стене сбоку от двери, держа стилет в опушенной руке. Дверь распахнулась, и женщина окликнула своего любовника:

– Сержант? Я знала, ты слишком умен, чтобы отказаться от моего предложения. Я знала…

Он выпрыгнул из своего укрытия и обнаружил женщину, стоящую в дверях в соблазнительной позе. Секунда – и вожделение на ее лице сменилось ужасом. Увидев искру узнавания в глазах жертвы, он легонько чиркнул лезвием по ее щеке. Она схватилась за лицо, когда кровь брызнула ей в глаза, а он сжал женщину за горло, чтобы не вздумала кричать. На ней был свитер с высоким воротником-стойкой, и он ухватился за этот воротник, но поскользнулся на дверном коврике и рухнул на колени, порвав воротник. Он попытался подняться, но женщина ударила его дверью по руке, лягнула по лицу. Острый каблук зацепил и порвал ему рот. Он выплюнул кровь и слепо ударил ножом сквозь щель в двери. Джоани закричала и снова замахнулась, чтобы пнуть его в лицо. Он уклонился в последний момент, схватил ее опускающуюся лодыжку и дернул кверху. Джоани повалилась на спину, беспомощно, как кукла, вскинув руки и ноги. Она отползла, пока он поднимался. Он вошел внутрь, медленно выписывая перед собой в воздухе восьмерки стилетом. А когда повернулся, чтобы закрыть дверь, Джоани обеими ногами обрушила ему на спину торшер. Оглушенный, он отпрыгнул назад и налетел спиной на дверь, та от удара захлопнулась.

Джоани поднялась на ноги и, хромая, попятилась в гостиную. Она отерла кровь с глаз и слепо шарила рукой в поисках какого-нибудь оружия, не отрывая глаз от медленно приближающейся фигуры в обтягивающем трико. Ее правая рука нащупала спинку стула. Она швырнула в убийцу этим стулом, но Тедди отбросил его в сторону и двинулся вперед нарочито медленно, словно крадучись, выделывая все более сложные и замысловатые движения ножом. Джоани наткнулась на обеденный стол, слепо схватила стопку тарелок, выронила их, нащупала одну и почувствовала, что у нее уже нет сил запустить в него тарелкой.

Она выронила ее и отступила назад. Когда ее лопатки коснулись стены, она поняла, что отступать больше некуда, и открыла рот, чтобы закричать. Но из горла вырвался только булькающий звук. Тогда Тедди поднял стилет и метнул ей в сердце. Нож попал в цель. Джоани почувствовала, как жизнь взрывается и выплескивается из нее. Яркий свет сменился темнотой. Она соскользнула по стене на пол, прошептала: «Пам-пам-пуба, ва-ва-ду-ду-рам-пам» – и погрузилась во тьму.

Тедди нашел ванную, промыл свои разорванные губы эликсиром для полоскания рта. Он морщился от боли, но использовал всю бутылку в наказание зато, что подставился и позволил пустить себе кровь. Боль взбесила его. Ненависть к Ллойду Хопкинсу и презрение к той жалкой бюрократической структуре, которую тот представлял, сочились из всех его пор.

Пусть все знают, решил он. Пусть весь мир узнает, что он готов играть в эту игру. Тедди нашел телефон, набрал ноль и сказал:

– Я в Голливуде. Хочу сообщить об убийстве.

Ошеломленная телефонистка соединила его сразу с коммутатором голливудского участка.

– Департамент полиции Лос-Анджелеса, – произнесла телефонистка, дежурившая на коммутаторе.

Тедди отчеканил в трубку чуть ли не по слогам:

– Приезжайте к дому восемьдесят девять – одиннадцать по Боулкрест-драйв. Дверь будет открыта. На полу мертвая женщина. Передайте сержанту Ллойду Хопкинсу, что сезон охоты на любительниц полицейских открыт.

– А как ваше имя, сэр? – спросила телефонистка.

– Мое имя скоро станет известно всему миру, – ответил Тедди и положил трубку.

Странный телефонный разговор так поразил телефонистку, что она передала его дежурному офицеру в канцелярии. Тот увидел имя Ллойда Хопкинса и вспомнил, что тот – друг капитана Пелтца, начальника дневной смены. До дежурного офицера дошли слухи, будто у Хопкинса неприятности с отделом внутренних расследований, поэтому он позвонил Пелтцу домой и передал информацию ему.

– Телефонистка на коммутаторе получила сообщение в несколько искаженном виде, капитан, – доложил он. – Решила, что это какой-то псих, но он упомянул о трупе женщины и о вашем приятеле Ллойде Хопкинсе. Вот я и решил вам позвонить.

Датч Пелтц похолодел с головы до ног.

– В чем, собственно, состоит сообщение? – спросил он.

– Я не знаю. Что-то насчет убитой женщины и вашего прия…

Полный тревоги Датч перебил его:

– Звонивший оставил адрес?

– Да, сэр. Дом восемьдесят девять – одиннадцать по Боулкрест-драйв.

Датч записал адрес и сказал в трубку:

– Пошлите туда двух патрульных. Передайте, чтобы встречали меня там через двадцать минут. И никому больше не говорите об этом звонке. Вам понятно?

Не дожидаясь ответа, Датч положил трубку, натянул брюки и свитер прямо на пижаму и бросился к своей машине.

Глава 17

Фигуры во фраках, вооруженные распятиями, заостренными по краям, как бритвы, преследовали его по открытому полю. Где-то вдалеке маячил большой каменный дом. Он сиял и переливался в свете раскаленных добела прожекторов. Дом окружала кованая железная изгородь в виде переплетенных музыкальных ключей, и он знал, что если успеет добежать до нее, если сумеет окружить себя благодатными звуками, то выживет, спасется от убийц с распятиями.

Изгородь взорвалась, едва он ее коснулся. Его швырнуло сквозь древесину, стекло и металл. Перед глазами вспыхнули иероглифы. Компьютерные распечатки, свернувшиеся рулонами, приняв форму причудливо искривленных рук и ног, обрушились на него, пронесли через последнюю преграду пульсирующего красного света и опустили в консервативно обставленную гостиную с трехгранными эркерными окнами. Стены были увешаны старыми фотографиями и узловатыми ветками розовых кустов. Подойдя ближе, он увидел, что снимки и ветки образуют дверь, готовую открыться по его приказу. Он уже начал погружаться в непроглядно черный транс, когда тысячи распятий впились в него и пригвоздили к стене. На него опустились фотографии и ветки роз.

Ллойд вздрогнул всем телом и проснулся, ударившись коленями о приборную доску. Светало. Он взглянул через ветровое стекло и увидел полузнакомый переулок в Сильверлейке, потом перевел взгляд на свое изможденное лицо с запавшими глазами в зеркальце заднего вида и почувствовал, как к нему возвращаются воспоминания. Хейнс. Верпланк. Засада, которую он устроил на противоположном от фотоателье углу «Сильверлейк-камера». Таблетки бензедрина возымели обратное действие. В сочетании с нервным напряжением они его вырубили. Убийца всего лишь в квартале от него. Спит. Пора действовать.

Ллойд пешком дошел до Альварадо. Улица была совершенно пустынна, в краснокирпичном здании, где помещалось фотоателье, не горело ни одно окно. Вспомнив, что, по сведениям департамента регистрации автомобилей, домашний адрес Верпланка совпадает с рабочим, Ллойд запрокинул голову и взглянул на окна второго этажа, потом проверил стоянку рядом с домом. Машины Верпланка – фургон «додж» и седан «датсун» – оказались на месте, стояли рядышком.

Ллойд зашел в переулок с задней стороны здания. Здесь была пожарная лестница, достававшая до второго этажа, и стальная дверь пожарного хода. Дверь казалась неприступной, но на втором этаже имелось окно без шторы с глубоким кирпичным карнизом примерно в четырех футах справа от двери. Единственный возможный доступ.

Ллойд подпрыгнул, ухватился за нижнюю перекладину пожарной лестницы, подтянулся и, перебирая перекладины, добрался до площадки второго этажа. Осторожно толкнул дверь, но она не поддалась – была заперта изнутри. Ллойд на глазок измерил расстояние до окна. Встал на площадке лестницы, прижавшись спиной к стене, снова прикинул расстояние до карниза, оттолкнулся и прыгнул. Приземлившись точно на карнизе, он схватился за скользящую раму окна, чтобы удержать равновесие. Когда сердцебиение успокоилось настолько, чтобы вернулась способность думать, он заглянул в окно и увидел небольшую темную комнату, забитую картонными коробками. Через эту кладовку можно пробраться собственно в квартиру, не разбудив Верпланка.

Присев на подоконнике, Ллойд ухватился за нижний край скользящей рамы и толкнул ее внутрь и вверх. Окно со скрипом открылось, и он бесшумно скользнул в тесную кладовую, пропахшую плесенью и химикатами. Вытащив револьвер тридцать восьмого калибра, Ллойд открыл дверь, вышел в застланный ковровой дорожкой коридор и на цыпочках двинулся к распахнутой впереди двери.

Напрягшись всем телом, он заглянул в проем и увидел пустую спальню. Постель была аккуратно застелена. На стенах висели эстампы Пикассо. Еще одна дверь вела в ванную. Полная тишина.

Ллойд прокрался в ванную. Белоснежная фаянсовая раковина, начищенные до блеска бронзовые краны. Рядом с раковиной еще одна приоткрытая дверь. Он заглянул в щелку и увидел лестницу, ведущую вниз. По этой лестнице он спускался мучительно медленно, крадучись дюйм за дюймом, вытянув перед собой руку с револьвером и держа палец на спусковом крючке.

Лестница кончилась в задней части большого помещения, стены которого были увешаны демонстрационными фотографиями. Ллойд расслабился и облегченно перевел дух, нутром почуяв, что Верпланка нет в мастерской.

Ллойд осмотрел ателье, оказавшееся обычным фотомагазином: деревянный прилавок, фотоаппараты, аккуратно выставленные в стеклянных витринах. Со стен улыбались портреты сияющих детишек в обнимку с плюшевыми мишками.

Бесшумно ступая, Ллойд вернулся наверх. Интересно, где Верпланк проводит ночь и почему не взял ни одну из своих машин?

На втором этаже по-прежнему стояла жутковатая тишина. Ллойд прошел через ванную и спальню в коридор. В противоположном его конце он увидел резную дубовую дверь, толкнул ее стволом револьвера и вскрикнул. Всю противоположную стену занимали трехгранные эркерные окна. Огромные фотографии Уайти Хейнса и Птичника Крэйги во весь рост покрывали боковые стены вперемежку с засохшими ветками розовых кустов, прикрепленными изолентой. Весь этот коллаж крест-накрест перечеркивали мазки крови.

Ллойд прошел вдоль стен в поисках доказательств, что его сон являлся ошибкой, случайным совпадением, всем.

чем угодно, только не тем, чего он не готов был признать. Он увидел следы засохшей спермы на фотографиях Хейнса и Крэйги – как раз в области гениталий. Увидел слово «Кэти», написанное окровавленным пальцем. Под фотографиями в стенах были просверлены отверстия, забитые экскрементами. Эти отверстия располагались на уровне пояса, а выше, на белых обоях, служивших для них фоном, виднелись следы ногтей и зубов.

Ллойд опять закричал, бросился назад в коридор, проскочил через ванную и бегом спустился по лестнице. Добравшись до первого этажа, он споткнулся о гору картонных коробок и выбрался на улицу через парадную дверь. Если сон был вещим, значит, его должна спасти музыка. Укорачиваясь от машин, он перебежал через Альварадо и завернул за угол к своему «матадору». Он включил зажигание и повернул ручку радиоприемника, застав самый конец рекламной отбивки. Взбудораженный разум уже начал понемногу успокаиваться и приходить в норму, когда по нервам ударил встревоженный голос:

– Голливудский Мясник настиг свою третью жертву за последние двадцать четыре часа! Полиция открывает крупнейшую охоту на человека за всю историю Лос-Анджелеса! Прошлой ночью тело сорокадвухлетней актрисы и певицы Джоани Прагг было обнаружено в ее доме на Голливудских холмах. Таким образом, уже третий человек лишился жизни в районе Голливуда за последние два дня! Лейтенант Уолтер Перкинс из голливудского отдела департамента полиции Лос-Анджелеса и капитан Брюс Макгрудер из службы шерифа Западного Голливуда проведут совместную пресс-конференцию этим утром в Паркеровском центре. Они обсудят полномасштабный поиск преступника и посоветуют населению принять меры предосторожности, чтобы избежать нападения убийцы или убийц. Служба шерифа и департамент полиции Лос-Анджелеса развернули крупнейшие в истории города силы патрулирования в попытке поймать преступника. Мы твердо уверены, что безумие этого человека перешло в острую фазу и он вскоре предпримет попытку нового убийства. В небе над Голливудом и Западным Голливудом будут барражировать вертолеты, на улицы выйдут усиленные пешие патрули. Мы не прекратим нашу работу, пока преступник не будет пойман. Наши детективы отслеживают все имеющиеся улики. Но помните: этот преступник убивает и женщин, и мужчин. Я призываю всех жителей Голливуда не оставаться, повторяю, не оставаться сегодня в одиночестве, особенно в вечернее время. Навещайте друзей, общайтесь ради собственной безопасности. Мы полагаем…

Ллойд заплакал. Стукнул по радиоприемнику кулаком, вырвал его из гнезда в приборной доске и вышвырнул из окна. Джоани мертва. Его гениальный ум превратился в телепатический переход, соединяющий реальный мир с покойницкой. Он умел читать мысли Тедди, но и Тедди умел читать его мысли. Его сон и смерть Джоани… Эта потусторонняя связь, противоположность братской близости, будет порождать все новый и новый ужас, и положит ему конец только смерть порочного близнеца-паразита. Ллойд посмотрел в зеркальце заднего обзора и увидел фотопортрет Тедди Верпланка из школьного ежегодника. Метаморфоза была полной. Тогда он завел машину и поехал в свой старый дом, чтобы сказать родителям, что ирландский протестантский характер стал для него билетом в один конец на поезд, идущий в ад.

Датч Пелтц сидел в своем кабинете в голливудском полицейском участке и смотрел на снимок обнаженных мужчины и женщины. Орудие предательства.

С тех самых пор, как он отказался подавать в суд за оскорбление действием, офицеры ОВР, брошенные на следствие по делу Ллойда, не давали ему покоя, пытаясь нарыть на Ллойда компромат любого рода, лишь бы хоть что-то противопоставить его угрозе обратиться к прессе с заявлением о маньяке. Они понятия не имели, что гений сыска, лучший детектив департамента полиции Лос-Анджелеса состоял в интимной связи с Джоани Пратт, третьей жертвой Голливудского Мясника. Одного этого моментального снимка было довольно, чтобы положить конец карьере Ллойда. И это в лучшем случае. В худшем его могли бы пристрелить на месте.

Датч подошел к окну и выглянул наружу. Возможно, он уже разрушил собственную карьеру. Отказ подать в суд на Ллойда будет стоить ему назначения начальником отдела внутренних расследований. А если кто-нибудь узнает, что он скрыл снимок и осведомлен об анонимном телефонном звонке, в котором упоминалось имя Ллойда, ему самому придется предстать перед внутренним трибуналом департамента, а затем и пережить позор возможного уголовного преследования. Датч нервно сглотнул и задал себе единственный вопрос, имевший хоть какой-то смысл: неужели Ллойд и есть убийца? Неужели его протеже и наставник, его названый сын – преступник, скрывающийся под маской великого сыщика? Классический шизофреник, монстр, страдающий раздвоением личности? Нет, это невозможно.

Но логика подсказывала Датчу другой классический ответ: «Может быть». Он много лет наблюдал экстравагантное поведение Ллойда.

С недавних пор у того появилась эта навязчивая идея, эта одержимость убитыми женщинами. И наконец, его нервный срыв на вечеринке. Уж это Датч видел своими глазами. А если добавить психологическую травму, нанесенную бегством жены и дочерей… Плюс телефонный звонок Кэтлин Маккарти, плюс анонимный телефонный звонок и тело Джоани Пратт… Плюс моментальный снимок с обнаженными телами… Плюс…

Датч не смог додумать эту мысль. Он взглянул на телефон. Он мог бы позвонить в ОВР и обречь Ллойда на заклание, спасая при этом не только себя, но и чьи-то невинные жизни. Он мог ничего не предпринимать. Но был и третий путь: попробовать лично выследить Ллойда. Он провел бессонную ночь, его преследовали кошмарные образы мертвого тела Джоани Пратт, но эта ночь четко высветила для него все три возможных пути. Датч задал себе второй вопрос, имевший смысл. Кто ему важнее и дороже? Ответ оглушил, прокатился эхом, потрясшим все его тело: «Ллойд». И тогда Датч порвал моментальный снимок. Он сам займется расследованием этого дела.

Добравшись до старого деревянного дома на углу Гриффит-парк и Сент-Эльм, Ллойд взобрался на чердак, где вот уже тридцать два года хранились сокровища антиквариата, и начал чертить рисунки на пыльной поверхности палисандрового дерева, удивляясь прозорливости своей матери. Она так и не продала драгоценную мебель, словно знала, что однажды ее сыну потребуется вернуться к своему прошлому в том самом месте, где сформировался его характер. Ллойду казалось, будто чья-то рука водит его пальцами, пока он чертит фигуры в пыли. Эта рука заставляла его выводить черепа и зигзаги молний. Он бросил последний взгляд на свое прошлое и будущее, спустился вниз и разбудил брата.

Пока Ллойд стоял над ним, Том Хопкинс вырывал квадраты синтетического газона возле отцовского сарая с электроникой. Когда обнажилась черная земля, Том заплакал, а Ллойд протянул ему лопату и приказал:

– Копай.

Том повиновался, и через несколько минут Ллойд уже вытаскивал деревянные ящики, набитые ружьями, и большой сундук с пистолетами, револьверами и автоматами. Он удивился, обнаружив, что все оружие добросовестно смазано и находится в отличном состоянии. Он взглянул на своего брата и покачал головой:

– Я тебя недооценил.

– Настают скверные времена, Ллойди, – ответил Том. – Я должен собрать все мое дерьмо.

Ллойд нагнулся и вытащил из ямы пластиковый мешок с «магнумами» сорок четвертого калибра, взвесил один из них в руке, заткнул за пояс и спросил:

– Что еще у тебя есть?

– Дюжина АК-47, пять или шесть обрезов и целая куча патронов.

Ллойд ударил Тома по плечам, заставив его рухнуть на колени.

– Хочу сказать тебе всего две вещи, Томми, и на этом мы подведем черту. Первое: когда соберешь все свое дерьмо, у тебя будет лишь большая куча дерьма. И второе: бойся меня, и тогда уцелеешь.

Ллойд схватил автоматическую винтовку «ремингтон» и горсть патронов. Том вытащил из кармана пинту бурбона, сделал большой глоток и протянул бутылку Ллойду, но тот покачал головой и взглянул вверх, на окно материнской спальни. Через секунду старая женщина, давно уже погруженная в немоту, появилась в окне. Ллойд понял, что она все знает и подошла к окну, чтобы молча попрощаться с ним. Он послал ей воздушный поцелуй и направился к своей машине.

Оставалось только договориться о времени и месте.

Ллойд подъехал к телефону-автомату и набрал номер фотоателье.

– «Сильверлейк, камера Тедди». Тедди слушает. Могу я вам помочь?

– Говорит Ллойд Хопкинс. Готов к смерти, Тедди?

– Нет. Мне еще пожить хочется. Мне еще есть ради чего жить.

– Ты больше не возьмешь ни одной невинной жизни, Тедди. Все эти годы ты ждал меня. Я готов, но не вздумай причинить боль кому-нибудь еще.

– Хорошо. Только ты и я. Mano a mano?[43]

– Да. Хочешь выбрать время и место, землячок?

– Знаешь, где находится электростанция Сильверлейка?

– О да, это моя старая подружка.

– Встретимся там в полночь.

– Буду ждать.

Ллойд повесил трубку. В голове вспыхивали зигзаги молний и выступали из мглы черепа.

Кэтлин проснулась поздно и сварила себе кофе. Она выглянула из окна спальни, чтобы полюбоваться своими ромашками, и увидела, что они затоптаны. Сперва ей пришла в голову мысль о соседских детях, но потом она заметила огромный отпечаток ноги на рыхлой земле. В уме у нее роились многочисленные планы, как выбросить из головы сумасшедшего полицейского, но теперь, при виде следа на земле, все они сложились воедино. Она собиралась открыть магазин и заняться бумажной работой, но вместо этого решила предать забвению своего безымянного возлюбленного, оказавшегося на поверку сплошным разочарованием. Для этого следовало о нем написать. Вычеркнуть из своей жизни, предварительно обличив в злодействе, осмеять, облить презрением и едким сарказмом слабых, одержимых насилием мужчин. Она встретит сержанта Ллойда Хопкинса лицом к лицу и сразит его.

Выпив кофе, Кэтлин села за письменный стол. Слова проносились в уме, но между ними не было никакой связи. «Не выкурить ли косячок для разогрева?» – подумала она. Нет, еще слишком рано, не стоит начинать с этого день. Да и не заслужила она такой награды. В душе росла решимость, и в то же время что-то внутри ее сопротивлялось. Она прошла в помещение магазина и рассеянно взглянула на стол рядом с кассовым аппаратом. Написанные ею шесть книг были выложены в кружок вокруг увеличенной и наклеенной на картон положительной рецензии из журнала «Миз».[44]

Кэтлин перелистала свои собственные сочинения, открывая книги на первом попавшемся месте. Она перечитывала пассажи, осуждающие мужское доминирование, и видела, что лежащий в подтексте символизм зеркально отражает ее собственное «я». Она находила язвительные портреты трусливых мужчин и осознавала, что центральной темой являлось ее собственное стремление обучать и воспитывать. Когда она поняла, что написанные ее рукой страницы прозы, исполненные самой праведной ненависти, в действительности вопиют об искуплении вины, самовлюбленная ностальгия по прошлому умерла в ее душе. Шестью поэтическими сборниками она заработала семь тысяч четыреста долларов авансов и ни цента потиражных гонораров. Авансы за «Обоюдоострую девственницу» и «Записки из несуществующего царства» помогли ей оплатить давно накопившиеся долги по карточке «Виза». Впрочем, она очень скоро опять превысила кредит, на следующий год ликвидировав долги с помощью аванса за «Голливудскую неподвижность».

«Взгляд в бездну» и «Женский мир на краю пустоты» дали ей возможность купить этот книжный магазин… Впрочем, теперь он балансировал на грани банкротства. Остальные выпущенные ею сборники окупили аборт и поездку в Нью-Йорк, где ее редакторша напилась и полезла ей под юбку в «Русской чайной».

Кэтлин бросилась в спальню и вытащила из гардеробной сундучок с розовыми лепестками в рамках. Перенесла его в помещение книжного магазина и методично, одну за другой, принялась швырять рамки об стену, выкрикивая проклятия. Звон стекла и грохот падающих книжных полок заглушили ее крики. Когда все помещение превратилось в руины последних восемнадцати лет ее жизни, Кэтлин вытерла слезы и полюбовалась делом своих рук. Мертвые книги валялись на полу, ковер блестел осколками стекла, пыль от штукатурки оседала, как радиоактивный пепел. Идеальная картина разрушения.

И тут вдруг Кэтлин заметила нечто необычное. Длинный черный провод свешивался со стены под потолком, в том месте, куда угодила одна из рамок, выбив кусок штукатурки. Она подошла и дернула за свисающий конец, вытянув из стены кусок слегка зашпаклеванной проводки, тянувшейся через всю комнату. Дойдя до конца провода, Кэтлин обнаружила, что тот ведет к миниатюрному микрофону, и снова дернула. В обратном направлении проводка тянулась до входной двери. Кэтлин открыла ее и увидела, что провод тянется на крышу, скрываясь в ветвях раскидистого эвкалипта, растущего у самого крыльца.

Она взяла лестницу, прислонила ее к стене поддеревом и поднялась на крышу, где провод был замаскирован тонким слоем вара. Он привел ее к холмику толя. Она в последний раздернула за провод. Толь разорвался, и Кэтлин увидела магнитофон в прозрачной пластиковой упаковке.

* * *

В Паркеровском центре Датч обыскивал стол Ллойда в надежде, что офицеры отдела внутренних расследований забрали не все. Если бы ему удалось найти хоть какое-нибудь дело об убийстве, с которым Ллойд работал в последнее время, можно было бы строить предположения и начать действовать.

Датч перерыл все ящики, взламывая замки складным ножом, который всегда носил притороченным к кобуре, но нашел лишь карандаши, скрепки и листовки с фотороботами объявленных в розыск преступников. Он со стуком задвинул последний ящик и принялся взламывать шкафы с картотекой. Ничего. Стервятники из ОВР успели забрать все.

Тогда Датч перевернул мусорную корзинку, перебрал неразборчивые записки и обертки от бутербродов и уже готов был плюнуть и прекратить поиски, когда заметил скомканный листок бумаги для ксерокса. Датч поднес его к свету и увидел список, состоящий из тридцати одного имени с адресами в одной колонке и перечнем магазинов электроники в другой. Сердце подпрыгнуло у него в груди. Без сомнения, перед ним был составленный Ллойдом список подозреваемых. Именно для опроса этих людей Ллойд просил его, Датча, выделить офицеров. Это был шанс. Слабый, ненадежный, но все-таки шанс.

Датч вернулся к себе в голливудский участок и протянул список дежурному офицеру.

– Обзвоните всех этих мужчин по списку, – приказал он, – и вызовите на допрос. Нажмите на них. Скажите, что это стандартная процедура, но будьте с ними построже. Дайте мне знать, кто из них запаникует. Мне надо уехать, но я буду вам звонить.

Из своего кабинета Датч позвонил Ллойду домой. Как он и ожидал, ему никто не ответил. Он звонил всю ночь, каждый час, и все без толку. Теперь ему стало совершенно очевидно, что Ллойд ушел в подполье. Но где же он? Прячется от ОВР или выслеживает убийцу. Реального или воображаемого. А может быть, он сам…

Эту мысль Датч додумывать не стал. Он вспомнил, как у него на вечеринке Кэтлин Маккарти упоминала, что ее книжный магазин находится на углу Юкки и Хайленд. Вчера вечером она наговорила о Ллойде бог знает что… Но может знать, где он находится. Ллойд всегда обращался к женщинам, всегда искал их общества, когда ему приходилось туго.

Датч поехал на угол Юкки и Хайленд и остановился перед магазином «Феминист-библиофил». Ему сразу бросилось в глаза, что парадная дверь приоткрыта, а крыльцо засыпано битым стеклом.

Вытащив пистолет, Датч вошел внутрь. Груды книг, осколки битого стекла и обломки штукатурки устилали пол. Он прошел через кухню в заднюю часть помещения и попал в спальню. Здесь не было следов разрушения, но на постели валялась кожаная сумка.

Датч заглянул в нее. Деньги и кредитные карточки на месте. Это совершенно не вязалось с картиной разгрома. Обнаружив в бумажнике из телячьей кожи крупную сумму денег, а также водительские права и документы на машину, выданные на имя Кэтлин Маккарти, Датч схватил телефон и позвонил в участок.

– Говорит Пелтц, – сказал он. – Сигнал всем постам. Разыскивается Кэтлин Маккарти, белая женщина, пять футов девять дюймов, сто тридцать пять фунтов, волосы каштановые, глаза карие, дата рождения – двадцать первое ноября сорок шестого года. Бежевый «вольво» двенадцать – два ноля, шестьдесят седьмого года выпуска, номер Эл-Кью-Эм девятьсот пятьдесят семь. Задержать только для допроса. Силу не применять, эта женщина не подозреваемая. Пусть ее доставят ко мне в кабинет.

– А вам не кажется, что это немного не по уставу, капитан? – засомневался дежурный офицер.

– Заткнись и выполняй, – приказал Датч.

Проверив кварталы по соседству с книжным магазином и не обнаружив ни Кэтлин, ни ее машины, Датч почувствовал себя раскаявшимся Иудой. Он знал, что единственное противоядие от этого – движение. Лучше ехать в любом направлении, чем оставаться на месте.

Датч поехал в Сильверлейк. Он постучал в дверь старого дома, мимо которого Ллойд провозил его столько раз, почти не ожидая, что кто-то ему откроет. Он знал, что родители Ллойда стары и живут в немом одиночестве. Никто не ответил. Тогда Датч обогнул дом и заглянул через изгородь на задний двор.

Он увидел высокого мужчину, пьющего виски прямо из бутылки и размахивающего крупнокалиберным револьвером. Датч застыл, вспоминая рассказы Ллойда о его чокнутом старшем брате Томе. Он наблюдал за печальным зрелищем, пока Том не бросил револьвер на землю, после чего наклонился к ящику, стоявшему у его ног, и вытащил ручной пулемет.

Датч ахнул, увидев, как Том, пьяно раскачиваясь, бормочет себе под нос:

– Гребаный Ллойд ни хрена не знает. Все эти гребаные фараоны ни хрена не знают, как проучить гребаных ниггеров, но я-то знаю, разрази меня гром! Гребаный Ллойд думает, он может мне указывать, что и как. Ничего, я ему еще покажу. Он у меня еще поплачет!

Том выронил пулемет и рухнул на землю вслед за ним. Датч вынул свой пистолет, протиснулся через щель в изгороди и, прокравшись вдоль стены, бросился к Тому, целясь ему прямо в голову.

– Замри, – приказал он, когда тот оглянулся в замешательстве.

– Ллойди забрал мои игрушки, – пожаловался Том. – Он никогда не хотел со мной играть. Забрал мои лучшие игрушки, а играть со мной все равно не хочет…

Датч заметил большую яму рядом с Томом и заглянул внутрь. На него смотрели дула полудюжины обрезов. Оставив Тома плакать в грязи, Датч побежал обратно к своей машине. Он схватился за руль и тоже заплакал, моля Бога о помощи. Он и сам не знал, что собирается делать: то ли арестовать Ллойда, то ли отпустить его с миром.

Глава 18

Сжимая руль, Кэтлин без всякой цели гнала машину по переулкам Голливуда. Она декламировала про себя свои лучшие стихи, пытаясь заглушить мысли о найденном на крыше магнитофоне, о высоком полисмене и его безумной теории кровавых убийств, но его слова звучали у нее в голове все громче, заглушая рифмованные строки. На Мелроузона проехала на красный свет, запоздало ударила по тормозам, и машину занесло. Она едва не задела стайку детишек, пересекавших перекресток во главе с воспитательницей.

Кэтлин остановилась у тротуара, вся дрожа. Возмущенные гудки водителей совершенно вытеснили из ее сознания стихотворные строчки. Ей вообще было уже не до слов. Ллойд Хопкинс и его теория заговора требовали опровержения на основе фактов. Магнитофон являлся материальной уликой, и ему можно было противопоставить только другую, еще более вескую материальную улику. Пора навестить одноклассника и послушать, что он скажет.

* * *

Датч сидел и слушал, как лейтенант Перкинс, командир голливудского подразделения детективов, инструктирует своих людей по делу Голливудского Мясника.

– Наши черно-белые машины и вертолетные патрули не дадут ублюдку совершить новое убийство, новы, парни, должны разузнать, кто он такой. Детективы шерифской службы работают по делам Мортон и Крэйги. Возможно, у них уже есть версия. Какой-то помощник шерифа из отдела нравов Западного Голливуда вышиб себе мозги вчера вечером в своей квартире. Кое-кто из его коллег по отделу нравов утверждает, что он был крепко завязан с Крэйги. Убойный отдел в центре работает по делу Пратт. Стало быть, нам с вами, парни, остается выкурить из норы в районе Голливуда всех извращенцев, взломщиков, наркоманов и прочих подонков, замешанных в насилии, на чем бы они ни специализировались. Задействуйте своих стукачей, перетрясите дела на условно-досрочников, напрягите мозги, опросите патрульных. Используйте все, что сочтете нужным.

Полицейские встали и направились к дверям. Заметив Датча, Перкинс окликнул его:

– Эй, шкипер! И где, по-твоему, шляется Ллойд Хопкинс? Как раз сейчас, когда он нам действительно нужен, где его черти носят?

Кэтлин подъехала к кирпичному зданию на Альварадо и остановила машину. Она заметила на дверях табличку «Закрыто по болезни» и попыталась рассмотреть сквозь стекло витрины, что творится внутри, но ничего не увидела, кроме запыленных прилавков и кучи картонных коробок. Тогда она отправилась на стоянку и сразу заметила длинный желтый фургон с номерным знаком «П-О-Э-Т». Она уже взялась за ручку задней дверцы, когда ее накрыла тьма.

* * *

Ллойд ждал темноты на игровой площадке парка в Полумиле от электростанции Сильверлейка. Он спрятал машину за сараем с инвентарем, чтобы ее не было видно с улицы. «Ремингтон» и «магнум» лежали в багажнике, заряженные и готовые к бою. Сидя на старых детских качелях, скрипящих под его тяжестью, он мысленно составил список людей, которых любил. Список возглавили его мать, Дженис и Датч, за ними шли дочери и множество женщин, подаривших ему радость и веселье. Раскидывая сети памяти как можно дальше, чтобы вооружиться любовью, он вытянул новый улов: товарищей по работе, обаятельных жуликов и даже обычных прохожих, замеченных им на улице и чем-то запомнившихся. Отдельные люди становились уже неразличимыми в толпе, но любовь от этого только росла, и когда спустились сумерки, Ллойд понял, что, если в полночь ему суждено умереть, он продолжит жить в крупинках невинности, которую спас от Тедди Верпланка.

Кэтлин вышла из тьмы с открытыми глазами. Зрение вернулось к ней со слезами и удушливым запахом химикатов. Она хотела моргнуть, чтобы сфокусировать взгляд, но ничего не вышло: веки не двигались. Тогда она попыталась скосить глаза, но наградой ей стал лишь новый приступ обжигающих слез. Крикнуть она тоже не могла: нечто невидимое сделало ее немой. Она попыталась двинуться, стараясь по звуку определить, что ее окружает. Руки не повиновались, а вот ноги шаркнули по какой-то невидимой поверхности. Она стала биться всем телом. Все чувства были приглушены, но она расслышала тихое «Ш-ш-ш, ш-ш-ш». Что-то мягкое промокнуло ей глаза, на миг ослепив, потом это нечто сменилось ярким светом.

«Я не ослепла и не оглохла, – подумала она, – но я мертва».

Взгляд Кэтлин сосредоточился на низком деревянном столике. Она опять скосила глаза и поняла, что столик находится всего в нескольких футах. Словно в ответ на ее немой вопрос, столик со скрипом пододвинулся к ней чуть ли не вплотную. Она могла бы до него дотронуться. Кэтлин отчаянно выворачивала руки, но все без толку. Только теперь, пронзенная болью, она поняла, насколько затекло все тело.

«Я мертва, но не разрезана на куски».

Сосредоточив все свои чувства во взгляде, Кэтлин уставилась на стол. Постепенно позади него обозначилась комната. А потом мягкая тьма вновь накрыла ее. Тьма то появлялась, то исчезала, словно опускался и поднимался затвор фотоаппарата. Когда вернулся свет, стол оказался прямо у нее под носом, а на нем лежали голые целлулоидовые куклы. У каждой из них промежность была проткнута иголкой, а большие круглые головы обклеены черно-белыми фотографиями.

«Я в аду, а это души других страдальцев, попавших сюда вместе со мной».

Ей почудилось что-то знакомое в головах, облепленных фотографиями.

«Я мертва, но могу думать».

Она знала, что эти головы – часть ее самой. Каким-то образом они были ей близки, имели к ней отношение. Каким-то непостижимым образом…

И тут в голове у нее щелкнуло. Руки свело судорогой, ноги вскинулись вперед, и кресло, в котором она сидела, опрокинулось на пол.

«Я жива, и это девочки из моей свиты. Полицейский был прав. Тедди из школы убьет меня».

Невидимые руки подняли кресло и повернули кругом. Кэтлин извивалась, упираясь ногами в мягкий ковер.

«Он что-то сделал с моими веками. Я не могу закрыть глаза, и мой рот заклеен, но я жива».

Кэтлин, насколько хватило сил, покосилась сперва налево, потом направо, запоминая все, что видела на стене перед собой, в попытке осмыслить увиденное, понять нечто большее. Когда пришло понимание, она разрыдалась, и опять слезы ослепили ее. Кровь, ветки розовых кустов, изуродованные фотографии и экскременты. Ее оглушила вонь.

«Мне не жить».

Затем послышался механический шорох. Кэтлин вновь предельным усилием скосила глаза. На тумбочке у кровати стоял магнитофон. Она попыталась закричать и почувствовала, как изолента, которой был заклеен ее рот, вроде бы слегка поддается.

«Если я смогу закричать, я…»

С магнитофонной пленки до нее донесся тихий вздох. Кэтлин вдохнула через нос и выдохнула ртом изо всех сил. Изолента надулась, причиняя ей боль, и начала понемногу отрываться от нижней губы. Тем временем тихие вздохи на пленке сменились напевным голосом:

Удел мой лишь в стихах

Петь о своей любви,

Запечатлев в строке,

Сочащейся проклятьем;

Истерзанная плоть твоя

Обласкана несчастьем,

И я отмстил ее,

Сразив их наповал.

Ноты, изменница

С жетоном и числом,

Не предпочла меня.

Ему отдавшись, шлюха;

В том нет твоей вины,

Но выбирай: гляди,

Как он падет от ран

И уползет на брюхе.

А я буду всегда любить, любить, любить…

Послышался вздох, и все стихло. Кэтлин шевельнула бровями и почувствовала, как тянут швы в уголках ее век.

«Я убью его раньше, чем он меня».

Магнитофон выключился со щелчком. Чьи-то сильные руки подняли кресло, в котором сидела Кэтлин, и повернули его на сто восемьдесят градусов. Она ахнула, но изо рта вырвалось лишь глухое мычание. Подняв глаза, она увидела перед собой Тедди Верпланка, затянутого с головы до ног в черное трико, и мысленно заговорила сама с собой, чтобы не закричать и не сорвать изоленту со рта раньше времени.

«Он стал таким красивым. Почему жестокие мужчины всегда кажутся такими красивыми?»

Тедди развернул перед Кэтлин кусок ватмана. Прикусив язык, она прочла крупные, по линейке выведенные печатные буквы:

«Я пока не могу говорить с тобой. Сейчас я возьму нож и помечусебя. Я не трону тебя ножом».

Кэтлин кивнула, пробуя изоленту кончиком языка. Ноги отходили от онемения. Она вспомнила, что на ней прочные башмаки с квадратными носами на низком каблуке.

«Таким башмаком можно здорово лягнуть».

И вновь покорно кивнула. Тедди улыбнулся и перевернул ватман. Обратная сторона была заклеена старыми, пожелтевшими газетными вырезками. Кэтлин вгляделась. Увидев, что это подробные отчеты об убийствах женщин, она прикусила себе щеки, заглушая сухое рыдание, и методично прочитала все от первого до последнего слова. Ее страх превратился в бешенство. Она укусила себя сильнее, кровь вперемешку со слюной заполнила рот. Она глубоко вздохнула через нос и подумала: «Я его искалечу».

Тедди бросил кусок ватмана на пол и, дернув за молнию, раскрыл верх своего трикотажного костюма, упавшего до самого пояса. Кэтлин взглянула на самый безупречный мужской торс, какой ей когда-либо приходилось видеть, и замерла, пораженная этим мраморным совершенством, но тут Тедди извлек из-за спины перочинный нож. Он поднес лезвие к груди и начал вращать им, как булавой, потом направил острие чуть выше сердца. Когда кончик ножа проткнул кожу и показалась кровь, Кэтлин дернулась, оттолкнулась локтями и почувствовала, что путы на правой руке полностью порвались.

«Сейчас. Сейчас. Сейчас. Господи, дай мне сделать это сейчас. Сейчас. Сейчас».

Тедди вытер кровь и присел на корточки перед Кэтлин. Его грудь оказалась прямо перед ее глазами.

– Сейчас половина одиннадцатого, – прошептал он. – Скоро нам придется уйти. Ты была так прекрасна с закатившимися глазами.

Он еще раз отер грудь. Кэтлин увидела, что он вырезал над левым соском инициалы: «К.М.». К горлу подкатила тошнота, но она удержалась.

«Сейчас».

Тедди присел еще ниже и улыбнулся. Кэтлин плюнула ему в лицо и ударила обеими ногами. Прямо в пах. Она вскинула правую руку, оттолкнулась всем телом и опрокинула кресло в тот самый миг, когда убийца грохнулся на пол. Кэтлин закричала и снова лягнула его. Ноги скользнули по животу, Тедди выронил нож и завопил, утирая кровавую слюну с глаз. Кэтлин бросилась на него и сумела свободной рукой схватить нож. Правой ногой она зацепилась за Тедди, чтобы подтянуться к нему поближе и ударить. Тот извивался и слепо размахивал руками. Нож, нацеленный прямо ему в живот, описал в воздухе широкую дугу, но Тедди дернулся назад, увернулся, и лезвие полоснуло по воздуху. Кэтлин ударила еще раз, и нож вонзился в ковер. Тедди поднялся на колени, стиснул руки в кулак и обрушил их вниз. Кэтлин оскалила зубы, собираясь его укусить, когда удар настиг ее. Она вскрикнула и почувствовала во рту кровь. Все заволокла пульсирующая красная тьма.

Датч услышал, как часы в комнате для переклички пробили одиннадцать, и посмотрел на письменный стол дежурного. Словно ощутив его взгляд, дежурный оторвался от телефона и обернулся.

– Пока ничего, шкипер. Я поговорил с двадцатью тремя из тридцати одного. Остальные не отвечают, или включается автоответчик. Ничего подозрительного. Ни в малейшей степени.

Коротко кивнув в ответ, Датч сказал:

– Продолжай работать.

Он вышел на стоянку, бросил взгляд на черное небо и увидел пересекающиеся прожектора патрульных вертолетов. Их лучи освещали низкие облака и крыши голливудских небоскребов. Если не считать дежурных офицеров, весь личный состав участка был на улицах – на ногах, в воздухе или в черно-белых патрульных машинах, вооруженный до зубов и готовый с боем добыть себе славу. Мысленно подбросив кости, Датч прикинул шансы случайной стрельбы, открытой чересчур рьяными полисменами. Вышло десять к одному. Скорее всего кровь прольют новички или горячие головы, жаждущие повышения по службе. Впрочем, Датчу было все равно. Он по-прежнему не знал, где Ллойд, не имел ни единой зацепки. Запах крови буквально висел в воздухе. Праведный нигилизм стал господствующим лозунгом этой ночи.

Датч успел просмотреть все записи об арестах, произведенных Ллойдом в бытность его детективом голливудского участка, но не нашел никаких следов, указывающих на психологическую травму, способную привести к взрыву и воспламенению. Он обзвонил всех подружек Ллойда, чьи имена сумел припомнить. Ничего. Ллойд или виновен, или не виновен. Но Ллойда нигде нет. А если так, значит, он, капитан Артур Ф. Пелтц, не кто иной, как жаждущий духовного обновления пилигрим, который дошел до Мекки и вернулся с несокрушимым убеждением в том, что жизнь – полное дерьмо.

Датч снова вошел в участок. Он был уже на середине лестницы, на полпути к своему кабинету, когда следом за ним кинулся дежурный офицер.

– У меня есть сигнал по вашему бюллетеню о розыске, капитан. Пока только машина. Я записал адрес.

Датч схватил бумагу, протянутую ему офицером, бегом спустился вниз к столу дежурного и лихорадочно пробежал глазами список людей, которых хотел опросить Ллойд. Адрес «Альварадо, дом номер 1893» бросился ему в глаза с обоих листков.

– Вызвать офицеров, подавших сигнал! Пусть продолжают патрулирование! Я сам с этим разберусь! – закричал Датч.

Дежурный кивнул. Датч взбежал по лестнице к себе в кабинет и схватил помповое ружье. Ллойд ни в чем не виноват. Где-то затаилось чудовище, и его надо уничтожить.

Глава 19

Петляющая вверх по холму двухполосная дорога вела к электростанции, обрываясь у подножия крутого, поросшего низкорослым кустарником подъема, на вершине которого и располагалось окруженное колючей проволокой здание генераторной. Слева от дороги, рядом с подсобным помещением, зажатым между двумя опорами ЛЭП, увешанными мощными прожекторами, располагалась грунтовая стоянка. Еще одна опора ЛЭП находилась на противоположной стороне дороги. Питающие провода тянулись к водохранилищу на расстоянии в четверть мили к северу.

В половине двенадцатого ночи Ллойд покинул игровую площадку и двинулся вверх по холму, на ходу осматривая территорию. «Ремингтон» он нес на плече, «магнум» прижимал к бедру. Твердо он был уверен только в одном: с тех пор как он занял свой наблюдательный пост в восемь тридцать, по подъездной дороге проехали шесть машин. Две из них обслуживали департамент водо- и электроснабжения. Вероятно, они направлялись в контору электростанции. Остальные четыре машины проехали обратно в течение часа, а значит, их пассажиры либо кольнулись, либо перепихнулись на вершине холма, а затем вернулись в Лос-Анджелес. А это означало, что Тедди Верпланк либо пришел на своих двоих, либо еще не прибыл.

Ллойд шел на север по грунтовой обочине насыпной дороги, ответвляющейся к электростанции. Достигнув последнего поворота, он убедился, что был прав. Две машины с логотипами департамента водо- и электроснабжения стояли возле изгороди рядом с подсобкой.

Насыпь оборвалась, и Ллойду пришлось пройти прямо по асфальтированной дороге, прежде чем он вступил на территорию, которую мысленно окрестил «охотничьими угодьями». Ступал он бесшумно, постоянно контролируя ситуацию за спиной. Если Верпланк где-то поблизости, вероятно, он прячется в высоких кустах рядом с припаркованными служебными машинами. Ллойд бросил взгляд на часы: одиннадцать сорок четыре. Ровно в полночь он расстреляет эти кусты к чертям собачьим.

Асфальт оборвался, и Ллойд начал взбираться по крутому косогору, медленно продвигаясь вперед, чувствуя, как рассыпаются под ногами комья земли. Он увидел перед собой заросли высоких кустов и улыбнулся, обнаружив этот превосходный наблюдательный пункт. Он остановился, снял с плеча «ремингтон», проверил рожок и сбросил предохранители. Оружие готово к бою. В любую секунду.

Ллойд был уже в двух шагах от цели, когда прогремел выстрел. Он замер на долю секунды и бросился на землю в тот самый миг, когда грянул второй. Пуля оцарапала ему плечо. Он вскрикнул и припал к земле в ожидании третьего выстрела, который дал бы ему ориентировку. Но единственным звуком было громовое биение собственного сердца.

Усиленный электроникой голос прорезал ночной воздух:

– Хопкинс, у меня Кэти. Ей придется выбирать.

Ллойд перекатился через себя и сел, направив «ремингтон» в сторону голоса. Он прекрасно знал, что Верпланк – оборотень, умеющий принимать любые обличья, говорить любыми голосами. Кэтлин в безопасности. Блуждает где-то в своем мире фантазий. Он стиснул зубы, напрягся всем телом, готовясь к страшной боли в раненом плече от отдачи, и выпустил весь рожок. Когда многократное эхо заглохло, прозвучал насмешливый голос:

– Ты мне не веришь? Хорошо. Я заставлю тебя поверить.

Вслед за этим послышались душераздирающие крики. Никакой оборотень не сумел бы их сымитировать.

– Нет, нет, нет, – прошептал Ллойд.

– Брось оружие и выходи на встречу со мной, или она умрет.

Ллойд швырнул винтовку на дорогу. Когда она скатилась вниз и стукнулась об асфальт, он выпрямился и заткнул «магнум» сорок четвертого калибра за пояс брюк. Спотыкаясь, он спустился по холму, сознавая, что и ему самому, и его кровожадному противнику придется пасть в этом бою, и только экзальтированной поэтессе суждено будет написать им эпитафию. Он бормотал: «Прыг в кроличью нору, прыг в кроличью нору», – когда вспыхнул ослепивший его белый свет и раскаленный добела молоток ударил чуть выше сердца. Он упал на землю и отчаянным усилием откатился в сторону, в тот же миг рядом с его боком ударил в землю белый луч. Вытирая с глаз грязь и слезы, Ллойд пополз к асфальтовому покрытию. Тем временем разгорающаяся иллюминация постепенно осветила Тедди, держащего перед собой Кэтлин Маккарти на фоне подсобного строения. Ллойд разорвал пропитанную кровью рубашку и ощупал грудь, потом, согнув правую руку, дотянулся до спины. Маленькое входное отверстие и четко очерченное выходное. Он понял, что истечет кровью, но ему еще хватит сил пристрелить Тедди.

Ллойд вытащил из-за пояса «магнум» и распростерся ничком, вглядываясь в два оснащенных прожекторами столба, стерегущие подсобку с инвентарем наподобие часовых. Горел только верхний прожектор. Тедди и Кэтлин стояли прямо под столбом. Сорок футов асфальта и грунтовки отделяли их от дула его ручной пушки. Один выстрел в прожектор, второй снесет голову Тедди.

Ллойд нажал на спусковой крючок. Прожектор взорвался мириадами осколков и погас в тот самый миг, когда Ллойд увидел, как Кэтлин вырывается из захвата Тедди и падает на землю. Он вскочил на ноги и, спотыкаясь, бросился по асфальту. Правую руку с тяжелым пистолетом он вытянул перед собой, а левой поддерживал дрожащее запястье.

– Кэтлин, включи свет! – закричал Ллойд.

Последний бросок он сделал во тьме, висевшей перед глазами подобно черно-красному занавесу, облепившей его, как сшитый на заказ саван. Когда прожектор вспыхнул, Тедди Верпланк оказался всего в десяти футах от Ллойда, и с каждой секундой расстояние неумолимо сокращалось. Тедди сам бежал навстречу своей смерти, сжимая водной руке автоматический пистолет тридцать второго калибра, а в другой – ощетинившуюся гвоздями бейсбольную биту.

Оба выстрелили одновременно. Тедди схватился за грудь и опрокинулся назад, а Ллойд почувствовал, как пуля попала ему в пах. Его палец дернулся на курке. Отдача была такова, что пистолет вырвался из его рук. Он упал и увидел, как Тедди ползет к нему. Гвозди на бейсбольной бите поблескивали в ослепительно белом свете прожектора.

Ллойд вытащил свой короткоствольный револьвер тридцать восьмого калибра и выставил его дулом вверх, ожидая увидеть перед собой глаза Тедди. Когда тот склонился над ним, когда бейсбольная бита устремилась к его лицу, опускаясь все ниже и ниже, когда он различил, что у его брата по крови голубые глаза, Ллойд шесть раз спустил курок. И ничего не случилось. Только негромкие щелчки металла о металл. Ллойд закричал, и тут изо рта у Тедди хлынула кровь. Ллойд не понимал, как это могло случиться. Может, он умер и все это ему чудится в загробной жизни? Но тут, за миг до того, как Ллойд потерял сознание, перед глазами у него возник Датч Пелтц. Он вытирал окровавленный стилет, выскочивший из каблука его тяжелого кованого ботинка.

Глава 20

Долгое путешествие в кошмар закончилось, и трое выживших медленно тронулись в обратный путь к выздоровлению.

Датч перенес Ллойда и Тедди в свою машину. Плачущая Кэтлин села рядом с ним. Он поехал прямо домой к знакомому врачу, которому запрещено было практиковать за торговлю морфином. Под дулом пистолета Датча врач осмотрел Ллойда и объявил, что тот нуждается в немедленном переливании трех пинт крови. Датч проверил водительские права Ллойда и удостоверение личности Тедди Верпланка. У них была одна и та же группа: нулевая, резус положительный. Сердце Тедди стимулировали при помощи импровизированной центрифуги, и доктор произвел переливание крови. Все это время Датч непрерывно шептал на ухо бесчувственному Ллойду, что снимет с него все обвинения, чего бы ему это ни стоило. Ллойд пришел в себя, пока врач вводил обезболивающее Кэтлин и разрезал стежки кетгута, скреплявшего ее верхние веки с бровями. Датч не сказал Ллойду, откуда взялась кровь, не хотел, чтобы тот это знал.

Оставив Ллойда и Кэтлин в доме доктора, Датч повез останки Тедди Верпланка к месту его последнего успокоения: на «приговоренный» участок морского берега, куда свозили и сваливали токсичные промышленные отходы. Протащив тело поверх нескольких заграждений из колючей проволоки, он проследил, как ядовитый отлив уносит его в море, словно страшный сон.

Всю следующую неделю Датч провел с Кэтлин и Ллойдом. Ему удалось уговорить врача оставить их у себя и понаблюдать за выздоровлением. Дом превратился в больницу с двумя пациентами. Очнувшись от наркоза, Кэтлин рассказала Датчу, как Тедди Верпланк заклеил ей рот, взвалил на плечо и пронес по холмам Сильверлейка к месту засады на Ллойда.

Датч, в свою очередь, поведал ей, как стихотворные пометки на календаре Тедди Верпланка привели его к электростанции, и предупредил, что она должна быть очень добра к Ллойду и никогда не упоминать при нем о Тедди Верпланке, если хочет, чтобы Ллойд выжил и остался полисменом. Кэтлин, рыдая, согласилась.

Кроме того, Датч сказал, что уничтожит все официальные следы пребывания Тедди Верпланка на Земле, а вот ее задача – любовью смягчить истерзанную страхами память Ллойда.

– Всю душу на это положу, – ответила она.

Больше недели Ллойд метался в бреду. Телесные раны стали заживать, но на место физической боли пришли кошмары. Постепенно, расточая нежнейшие ласки, Кэтлин сумела убедить его, что чудовищу пришел конец, а добро хоть и чудом, но восторжествовало. Держа зеркало у него перед глазами, она рассказывала ему добрые сказки и заставила Ллойда поверить, что Тедди Верпланк не его брат, а совершенно отдельное существо, посланное, чтобы перевернуть последнюю страницу в книге страданий, выпавших на его долю в первые сорок лет жизни. Кэтлин была хорошей рассказчицей, и Ллойд, хоть и не сразу, начал ей верить.

Но по мере того как Кэтлин сочиняла для Ллойда историю его борьбы и победы над Тедди, ее саму стали преследовать кошмары. Ее звонок в ателье «Сильверлейк-камера» спровоцировал убийство Джоани Пратт. Ее нежелание поверить Ллойду и отказаться от своих жалких, смехотворных иллюзий привело к смерти ни в чем не повинной женщины. Эту вину Кэтлин ощущала и переживала с каждым вздохом. Всякий раз, прикасаясь к израненному телу Ллойда, она представляла, будто над ней самой вот-вот свершится смертный приговор. Она попыталась описать свои чувства, но от этого ей стало только хуже. Речь шла уже не о смертном приговоре, а о пожизненном тюремном заключении без права на апелляцию и возможность искупить вину.

* * *

Ровно через месяц после «вальпургиевой ночи» в Сильверлейке Ллойд обнаружил, что может ходить. Датч и Кэтлин перестали навещать его ежедневно, а отлученный от практики доктор отменил болеутоляющие. Вскоре Ллойду предстояло вернуть домой семью и подвергнуться допросу инквизиторов из отдела внутренних расследований, но перед возвращением к обычной жизни Ллойд хотел навестить один памятный адрес в родных местах.

Он вышел из такси перед краснокирпичным зданием в северной части Альварадо, взломал замок на двери и поднялся по лестнице, сам не зная, чего хочет: подтверждения или опровержения самых страшных кошмаров своей жизни. Но не сомневался: от того, что там увидит, будет зависеть весь его дальнейший жизненный путь. Вот только нужно ли ему все это увидеть?

Комната кошмаров была пуста. Ллойд почувствовал, как воспарили и рухнули его надежды. Не было ни крови, ни фотографий, ни экскрементов, ни засохших веток розовых кустов. Стены выкрасили в безобидный светло-голубой цвет. Эркерные окна наглухо забили досками.

– Я знал, что ты придешь.

Ллойд обернулся, заслышав голос. Это был Датч.

– Я караулил это место несколько дней, – продолжал Датч. – Знал, что ты придешь сюда, прежде чем свяжешься с семьей или вернешься на работу.

Легонько проведя кончиками пальцев по стене, Ллойд спросил:

– Что ты здесь нашел, Датч? Мне это важно.

Датч покачал головой:

– Нет. Даже не спрашивай меня об этом. Я в тебе сомневался, чуть было не предал, но исправил все, что мог, и ничего тебе не скажу. Все, что относится к Тедди Верпланку, все, что мне удалось найти, уничтожено. Он не существует. Никогда не существовал. Если Кэтлин и мы с тобой в это поверим, то сможем жить как нормальные люди.

Ллойд стукнул кулаком по стене.

– Но я должен знать! Я должен заплатить за Джоани Пратт. К тому же я больше не коп. Мне еще предстоит осознать это и решить, что делать дальше. Мне приснился сон… Бог свидетель, я даже рассказать его не могу…

Датч подошел и положил руки на плечи Ллойду:

– Ты все еще коп. Я сам ходил к начальнику полиции. Я лгал, угрожал, унижался, заплатил за это своим повышением и назначением в ОВР. У тебя нет и не было неприятностей с департаментом полиции Лос-Анджелеса, точно так же как Тедди Верпланка нет и никогда не существовало на свете. Но ты мне задолжал, и тебе придется заплатить.

Ллойд отер слезы с глаз.

– И какова цена?

– Похорони прошлое и продолжай жить, – ответил Датч.

Ллойд узнал новый адрес Дженис и вылетел в Сан-Франциско на следующий вечер. Ее не было дома – уехала на выходные, оставив девочек со своим другом Джорджем. Стоило Ллойду появиться в квартире, как дочери повисли на нем с восторженным визгом. Если и оставалось на его избитом теле хоть одно живое место, он не сомневался, что девочки устранят этот пробел. На миг его охватила паника, когда они потребовали новую историю, но сказка о кроткой поэтессе и полицейском им очень понравилась. Правда, Ллойд не выдержал и прослезился, смяв концовку. Сказку за него закончила Пенни. Крепко обнимая Ллойда, она сказала:

– Ты никогда раньше не рассказывал сказок со счастливым концом, папочка. Но ничего, ты привыкнешь. Пикассо сумел изменить свой стиль, когда был уже стариком. Вот и ты сумеешь.

Ллойд снял номер в отеле неподалеку от квартиры Дженис и провел выходные со своими дочерьми: сводил их на Рыболовную Пристань,[45] в зоопарк, в Музей естествознания. А когда привез домой вечером в воскресенье, Джордж сообщил ему, что Дженис завела любовника, адвоката, специализирующегося на оптимизации налогов. Именно с ним и проводит выходные.

Велик был соблазн устроить скандал, разрушить их идиллию. У Ллойда непроизвольно сжались кулаки, но тут он вспомнил о Джоани Пратт, и жажда крови улеглась у него в груди. Ллойд обнял и поцеловал девочек на прощанье и ушел к себе в гостиницу. У Дженис есть любовник, а у него есть Кэтлин. Он и сам не знал, что все это значит.

В понедельник утром Ллойд улетел обратно в Лос-Анджелес и добрался на такси до Паркеровского центра. Он пешком поднялся на шестой этаж, чувствуя, как болезненно сокращаются и растягиваются мышцы вокруг раны в паху. Он знал, что еще несколько месяцев не сможет заниматься любовью, но старый коновал, лишенный практики за хранение и распространение, заверил его, что впереди еще много выходных, когда он сможет затрахать Кэтлин до потери пульса.

В коридорах шестого этажа было пусто. Ллойд взглянул на часы. Десять тридцать пять. Утренний перерыв на кофе. Значит, столовая для младших офицеров набита битком. Наверняка Датч прикрыл его длительное отсутствие, придумал какую-нибудь историю. Так почему бы не разделаться с обменом любезностями одним ударом?

Ллойд толкнул дверь и вошел в столовую. Его лицо вспыхнуло радостью. Огромная комната действительно была забита офицерами в гимнастерках, уплетающими пончики с кофе. Все они весело перебрасывались шутками и добродушными непристойностями. Ллойд стоял в дверях, наслаждаясь жанровой сценкой. Но вот шум стих до шепота, и все повернулись к нему, поднялись на ноги и начали аплодировать. Он пристально вгляделся в их лица и прочел лишь симпатию и восхищение. Слезы навернулись на глаза, столовая качнулась и поплыла, крики «Браво!» вкупе с аплодисментами заставили отступить обратно в коридор. Он отер слезы, спрашивая себя, что бы все это значило.

Ллойд бросился к своему кабинету. Он вытаскивал из кармана ключи, когда Арти Крэнфилд подбежал к нему и воскликнул:

– Добро пожаловать домой, Ллойд!

Ллойд кивнул на столовую:

– Что происходит, Арти? Какого хрена?

Тот взглянул на него с удивлением, потом с подозрением.

– Не валяй дурака, Ллойд, со мной это не прокатит. По всему департаменту ходят слухи, что это ты раскрыл дело Голливудского Мясника. Не знаю, с чего это началось, но в убойном отделе все в это верят, да что там, половина департамента убеждена! Говорят, Датч Пелтц сказал самому шефу, а шеф отозвал легавых из ОВР, хотя они уже готовы были взять тебя за задницу. Он понял, что оставить тебя на работе – лучший способ заткнуть тебе рот. Так, может, все-таки объяснишь мне, в чем дело?

Слезы, выступившие у Ллойда на пороге столовой, теперь полились от смеха. Он отпер дверь и отер глаза рукавом.

– Дело раскрыла женщина, Арти. Поэтесса с левыми взглядами, ненавидящая полицейских. Прочувствуй иронию и наслаждайся своим магнитофоном.

Ллойд вошел в кабинет и закрыл за собой дверь перед носом у ошеломленного Арти Крэнфилда. Услышав, как тот уходит по коридору, что-то недоуменно бормоча себе под нос, Ллойд включил свет и огляделся. В тесном кабинете все было как в последний раз, когда он сюда заглядывал, если не считать одинокой красной розы, торчащей из кофейной чашки у него на столе. Рядом лежал листок бумаги. Ллойд взял его и прочитал:

Дорогой Ллойд.

Долгие проводы – лишние слезы, поэтому я буду краткой. Я должна уехать. Должна уехать, потому что ты вернул мне мою жизнь, и теперь я хочу понять, что мне с ней делать. Я люблю тебя, ты даешь мне прибежище, которое мне так нужно, знаю, что и я тебе необходима, но цемент, скрепляющий нас, замешан на крови, и если мы останемся вместе, кровь завладеет нами и пожрет. У нас не будет шанса на выздоровление. Я отказалась от магазина и своей квартиры (все равно они принадлежат моим кредиторам и банку). У меня осталась машина и несколько сотен долларов наличными. Я уезжаю налегке, без лишнего багажа. Место назначения неизвестно (мужчины проделывали такое много раз). У меня тучи замыслов, предстоит многое написать. Как тебе «Воздаяние за Джоани Пратт»? Нравится такое название? Она завладела мной, и если я отдам ей все лучшее в себе, может быть, мне простится. Я тоскую о том, что между нами было, Ллойд, но больше всего меня беспокоит твое будущее. Искоренять зло и безобразие, предлагать вместо него удивительное, ошеломляющее добро – вот твоя стезя. Ты выбрал ее сам. Но это трудная дорога, идти по ней мучительно больно. Прощай. Спасибо тебе. Спасибо. Спасибо.

К.

P.S. Роза для Тедди. Если мы не будем его забывать, он никогда не сможет причинить нам боль.

Ллойд положил листок на стол и взял в руки розу. Он прижал цветок к щеке и попытался соединить в уме образ, нарисованный Кэтлин, со спартанскими атрибутами своей профессии. Запах розы вызвал в памяти пережитый ужас, смешавшийся с прозаической обстановкой кабинета: картотечными шкафами, разыскными листовками и картой города. Он увидел чистый белый свет, а слова Кэтлин превратили этот свет в музыку. Этот момент он схоронил в своем сердце и унес с собой.

Оглавление

Джеймс Эллрой Американский таблоид

  Часть I Вымогатели Ноябрь — декабрь 1958

    1. Пит Бондюран (Беверли-Хиллс, 22 ноября 1958 года)

    2. Кемпер Бойд (Филадельфия, 27 ноября 1958 года)

    3. Уорд Дж. Литтел (Чикаго, 30 ноября 1958 года)

    4. (Беверли-Хиллс, 4 декабря 1958 года)

    5. (Вашингтон, округ Колумбия, 7 декабря 1958 года)

    6. (Вашингтон, округ Колумбия, 8 декабря 1958 года)

    7. (Лос-Анджелес, 9 декабря 1958 года)

    8. (Майами, 11 декабря 1958 года)

    9. (Чикаго, 11 декабря 1958 года)

    10. (Лос-Анджелес, 14 декабря 1958 года)

    11. (Вашингтон, округ Колумбия, 18 декабря 1958 года)

  Часть II Заговор Январь 1959 — январь 1961

    12. (Чикаго, 1 января 1959 года)

    13. (Майами, 3 января 1958 года)

    14. (Нью-Йорк Сити, 5 января 1959 года)

    15. (Чикаго, 6 января 1959 года)

    16. (Лос-Анджелес, 11 января 1959 года)

    17. (Майами, 13 января 1959 года)

    18. (Чикаго, 14 января 1959 года)

    19. (Лос-Анджелес, 18 января 1959 года)

    20. (Вашингтон, округ Колумбия, 20 января 1959 года)

    21. (Чикаго, 21 января 1959 года)

    22. (Майами, 4 февраля 1959 года)

    23. (Чикаго, 18 мая 1959 года)

    24. (Гавана, 28 мая 1959 года)

    25. (Ки-Уэст, 29 мая 1959 года)

    26. (Чикаго, 23 августа 1959 года)

    27. (Гардена, 25 августа 1959 года)

    28. (Нью-Йорк, 26 августа 1959 года)

    29. (Даллас, 27 августа 1959 года)

    30. (Майами, 29 августа 1959 года)

    31. (Майами, 30 августа 1959 года)

    32. (Чикаго, 4 сентября 1956 года)

    33. (Новый Орлеан, 20 сентября 1959 года)

    34. (Нью-Йорк, 29 сентября 1959 года)

    34. (Нью-Йорк, 29 сентября 1959 года)

    34. (Нью-Йорк, 29 сентября 1959 года)

    37. (Блессингтон, 24 декабря 1959 года)

    38. (Поместье Хайеннис-Порт, 25 декабря 1959 года)

    39. (Саут-Бенд, 25 декабря 1959 года)

    40. (Тампа, 1 февраля 1960 года)

    41. (Нью-Йорк/поместье Хайеннис-Порт/ Нью-Гемишир, Висконсин/Иллинойс/Западная Вирджиния, 4 февраля — 4 мая 1960 года)

    42. (Блессингтон/Майами, 4 февраля — 4 мая 1960 года)

    43. (Гринбрайер, 8 мая 1960 года)

    44. (Чикаго, 10 мая 1960 года)

    45. (Блессингтон, 12 мая 1960 года)

    46. (Район озера Дженива, 14 мая 1960 года)

    47. (Лос-Анджелес, 13 июля 1960 года)

    48. (Беверли-Хиллс, 14 июля 1960 года)

    49. (Чикаго, 15 июля 1960 года)

    50. (Майами — Блессингтон, 16 июля — 10 декабря 1960 года)

    51. (Чикаго, 16 октября 1960 года)

    52. (Майами, 20 октября 1960 года)

    53. (Район озера Дженива, 5 ноября 1960 года)

    54. (Хайеннис-Порт, 8 ноября 1960 года)

    55. (Майами, 9 ноября 1960 года)

    56. (Вашингтон, округ Колумбия, 13 ноября 1960 года)

    57. (Чикаго, 8 декабря 1960 года)

    58. (Нью-Йорк, 20 января 1961 года)

  Часть III Залив Свиней Февраль — ноябрь 1961

    59. (Блессингтон, 10 февраля 1961 года)

    60. (Вашингтон, округ Колумбия, 6 марта 1961 года)

    61. (Вашингтон, округ Колумбия, 14 марта 1961 года)

    62. (Сельская местность, Мексика, 22 марта 1961 года)

    63. (Вашингтон, округ Колумбия, 26 марта 1961 года)

    64. (Новый Орлеан, 4 апреля 1961 года)

    65. (Джунгли Гватемалы, 8 апреля 1961 года)

    66. (Аннистон, 11 апреля 1961 года)

    67. (Джунгли Никарагуа, 17 апреля 1961 года)

    68. (Джунгли Гватемалы, 18 апреля 1961 года)

    69. (Майами, 18 апреля 1961 года)

    70. (Майами/Блессингтон, июнь — ноябрь 1961 года)

    71. (Вашингтон, округ Колумбия, июнь — ноябрь 1961 года)

  Часть IV Героин Декабрь 1961 — сентябрь 1963

    72. (Майами, 20 декабря 1961 года)

    73. (Меридиан, 11 января 1962 года)

    74. (Вашингтон, округ Колумбия, 24 января 1962 года)

    75. (Лос-Анджелес, 4 февраля 1962 года)

    76. (Меридиан, 18 февраля 1962 года)

    77. (Майами, 15 апреля 1962 года)

    78. (Вашингтон, округ Колумбия, 2 мая 1962 года)

    79. (Оранж-Бич, 4 мая 1962 года)

    80. (Вашингтон, округ Колумбия, 7 мая 1962 года)

    81. (Лос-Анджелес, 10 мая 1962 года)

    82. (Меридиан, 12 мая 1962 года)

    83. (Новый Орлеан, 12 мая 1962 года)

    84. (Меридиан, 13 мая 1962 года)

  Часть V «Заказ» Сентябрь — ноябрь 1963

    85. (Майами, 15 сентября 1963 года)

    86. (Новый Орлеан, 15 мая 1963 года)

    87. (Солнечная долина, 18 сентября 1963 года)

    88. (Майами, 23 сентября 1963 года)

    89. (Майами, 27 сентября 1963 года)

    90. (Майами, 27 сентября 1963 года)

    91. (Паккетт, 28 сентября 1963 года)

    92. (Майами, 29 сентября — 20 октября 1963 года)

    93. (Блессингтон, 21 октября 1963 года)

    94. (Блессингтон, 12 октября 1963 года)

    95. (Меридиан, 4 ноября 1963 года)

    96. (Вашингтон, округ Колумбия, 19 ноября 1963 года)

    97. (Даллас, 20 ноября 1963 года)

    98. (Даллас, 20 ноября 1963 года)

    99. (Беверли-Хиллс, 22 ноября 1963 года)

    100. (Даллас , 23 ноября 1963 года)

  За фасадом официальной истории

Джеймс Эллрой Холодные шесть тысяч

  ~ ~ ~

  Часть I Экстрадиция 22–25 ноября 196З

    1. Уэйн Тедроу-Мл. (Даллас, 22 ноября 1963 года)

    2. Уорд Дж. Литтел (Даллас, 22 ноября 1963 года)

    3. Пит Бондюран (Даллас, 22 ноября 1963 года)

    4. (Даллас, 22 ноября 1963 года)

    5. (Даллас, 23 ноября 1963 года)

    6. (Даллас, 23 ноября 1963 года)

    7. (Даллас, 23 ноября 1963 года)

    8. (Даллас. 24 ноября 1963 года)

    9. (Даллас, 24 ноября 1963 года)

    10. (Даллас, 24 ноября 1963 года)

    11. (Даллас, 24 ноября 1963 года)

    12. (Даллас, 24 ноября 1963 года)

    13. (Даллас, 25 ноября 1963 года)

  Часть II Вымогатели Декабрь 1963 — октябрь 1964

    14. (Лас-Вегас, 4 декабря 1963 года)

    15. (Лас-Вегас, 6 декабря 1963 года)

    16. (Вашингтон, округ Колумбия, 9 декабря 1963 года)

    17. (Лас-Вегас, 13 декабря 1963 года)

    18. (Лас-Вегас, 13 декабря 1963 года)

    19. (Силвер-Спринг, 14 декабря 1963 года)

    20. (Лас-Вегас, 23 декабря 1963 года)

    21. (Нью-Мексико, 24 декабря 1963 года)

    22. (Лас-Вегас, 4 января 1964 года)

    23. (Лас-Вегас, 6 января 1964 года)

    24. (Лас-Вегас, 6 января 1964 года)

    25. (Лос-Анджелес, 9 января 1964 года)

    26. (Лас-Вегас, 12 января 1964 года)

    27. (Лас-Вегас, 14 января 1964 года)

    28. (Вашингтон, округ Колумбия, 14 января 1964 года)

    29. (Лас-Вегас, 15 января 1964 года)

    30. (Лас-Вегас, 15 января 1964 года)

    31. (Лас-Вегас, 15 января 1964 года)

    32. (Лас-Вегас, 17 января 1964 года)

    33. (Лас-Вегас, 17 января 1964 года)

    34. (Лас-Вегас, 19 января 1964 года)

    35. (Лас-Вегас, 7 февраля 1964 года)

    36. (Литтл-Рок, 8 февраля 1964 года)

    37. (Лас-Вегас, 9 февраля 1964 года)

    38. (Лас-Вегас, 10 февраля 1964 года)

    39. (Лас-Вегас, 13 февраля 1964 года)

    40. (Даллас, 13 февраля 1964 года)

    41. (Лас-Вегас, Лос-Анджелес, Чикаго, Вашингтон, Чаттануга, 14 февраля — 29 июня 1964 года)

    42. (Лас-Вегас, 14 февраля — 29 июня 1964 года)

    43. (Даллас, Лас-Вегас, Акапулько, Новый Орлеан, Хьюстон, Пенсакола, Лос-Анджелес, 14 февраля — 29 июня 1964 года)

    44. (Округ Нешоба, 30 июня 1964 года)

    45. (Лас-Вегас, 2 июня 1964 года)

    46. (Лас-Вегас, 6 июля 1964 года)

    47. (Лас-Вегас, 14 июля 1964 года)

    48. (Лас-Вегас, 15 июля 1964 года)

    49. (Лос-Анджелес, 17 июля 1964 года)

    50. (Лас-Вегас, 18 июля — 8 сентября 1964 года)

    51. (Лас-Вегас, 10 сентября 1964 года)

    52. (Лас-Вегас, 12 сентября 1964 года)

    53. (Лас-Вегас, 13 сентября 1964 года)

    54. (Лас-Вегас, 14 сентября 1964 года)

    55. (Даллас, 21 сентября 1964 года)

    56. (Лас-Вегас, 30 сентября 1964 года)

    57. (Лас-Вегас, 30 сентября 1964 года)

    58. (Мехико, 2 октября 1964 года)

    59. (Лас-Вегас, 4 октября 1964 года)

  Часть III Диверсия Октябрь 1964 — июль 1965

    60. (Сайгон, 3 ноября 1964 года)

    61. (Лас-Вегас, 4 ноября 1964 года)

    62. (Даксут, 7 ноября 1964 года)

    63. (Сайгон, 11 ноября 1964 года)

    64. (Лас-Вегас, 22 ноября 1964 года)

    65. (Сайгон, 28 ноября 1964 года)

    66. (Сараван, 30 ноября 1964 года)

    67. (Сайгон, 9 января 1965 года)

    68. (Лас-Вегас, Лос-Анджелес, Майами, Вашингтон, Чикаго, Сельма, 21 марта — 15 июня 1965 года)

    69. (Лас-Вегас, Майами, Порт-Салфур, Сайгон, Сараван, Дакто, Даксут, Муангкао, 21 марта — 15 июня 1965 года)

    70. (Лас-Вегас, Сайгон, Сараван, Баолок, 21 марта — 15 июня 1965 года)

    71. (Лас-Вегас, 18 июня 1965 года)

    72. (Сараван, 19 июня 1965 года)

    73. (Хьюстон, 21 июня 1965 года)

    74. (Богалуса, 21 июня 1965 года)

    75. (Богалуса, 21 июня 1965 года)

  Часть IV Принуждение Июль 1965 — ноябрь 1966

    76. (Порт-Салфур, 14 июля 1965 года)

    77. (Лас-Вегас, 16 июля 1965 года)

    78. (Чикаго, 19 июля 1965 года)

    79. (Лас-Вегас, 20 июля 1965 года)

    80. (Бон-Секор, 22 июля 1965 года)

    81. (Лас-Вегас, 7 августа 1965 года)

    82. (Нью-Хиброн, 12 августа 1965 года)

    83. (Сайгон, 20 августа 1965 года)

    84. (Вашингтон, округ Колумбия, 4 сентября 1965 года)

    85. (Дананг, 10 сентября 1965 года)

    86. (Сараван, 22 сентября 1965 года)

    87. (Лос-Анджелес, 28 сентября 1965 года)

    88. (Лас-Вегас, 28 сентября 1965 года)

    89. (Лос-Анджелес, 28 сентября 1965 года)

    90. (Вьетнам, Лаос, Лос-Анджелес, Лас-Вегас, Бон-Секор, Бей-Сент-Луис, кубинские территориальные воды, 1 апреля — 30 октября 1966 года)

    91. (Лас-Вегас, Бей-Сент-Луис, кубинские территориальные воды, 11 апреля — 30 октября 1966 года)

    92. (Лос-Анджелес, Лас-Вегас, Вашингтон, Бостон, Новый Орлеан, Чикаго, Мехико, 1 апреля — 30 октября 1966 года)

  Часть V Вторжение 27 ноября 1966 — 18 марта 1968

    93. (Лас-Вегас, 27 ноября 1966 года)

    94. (Лас-Вегас, 27 ноября 1966 года)

    95. (Лас-Вегас, 28 ноября 1966 года)

    96. (Лас-Вегас, 29 ноября 1966 года)

    97. (Нью-Хиброн, 30 ноября 1966 года)

    98. (Лас-Вегас, 1 декабря 1966 года)

    99. (Лас-Вегас, 2 декабря 1966 года)

    100. (Лас-Вегас, 5 декабря 1966 года)

    101. (Беверли-Хиллз, 3 января 1967 года)

    102. (Силвер-Спринг, 6 января 1967 года)

    103. (Лас-Вегас, Лос-Анджелес, Вашингтон, Новый Орлеан, Мехико, 4 ноября — 3 декабря 1967 года)

    104. (Вьетнам, Лас-Вегас, Лос-Анджелес, Бей-Сент-Луис, кубинские территориальные воды, 11 апреля — 3 декабря 1967 года)

    105. (Лас-Вегас, Спарта, Бей-Сент-Луис, кубинские территориальные воды, 4 ноября — 3 декабря 1967 года)

  Часть VI Запрет 19 марта — 9 июня 1968

    106. (Сайгон, 19 марта 1968 года)

    107. (Мехико, 26 марта 1968 года)

    108. (Лос-Анджелес, 30 марта 1968 года)

    109. (Спарта, 31 марта 1968 года)

    110. (Мемфис, 3 апреля 1968 года)

    111. (Бей-Сент-Луис, 3 апреля 1968 года)

    112. (Мемфис, 4 апреля 1968 года)

    113. (Вашингтон, округ Колумбия, 6 апреля 1968 года)

    114. (Лос-Анджелес, 8 апреля 1968 года)

    115. (Озеро Тахо, 2 июня 1968 года)

    116. (Лонг-Бич, 3 июня 1968 года)

    117. (Сан-Диего, 3 июня 1968 года)

    118. (Лас-Вегас, 4 июня 1968 года)

    119. (Озеро Тахо, 4 июня 1968 года)

    120. (Озеро Тахо, 9 июня 1968 года)

    121. (Спарта, 9 июня 1968 года)

    122. (Лас-Вегас, 9 июня 1968 года)

Джеймс Эллрой «Лос-анджелесский квартет» Черная Орхидея

  Пролог

  Часть первая Огонь и Лед

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

  Часть вторая Перекресток 39-й и Нортон

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

  Часть третья Кэй и Мадлен

    Глава 25

    Глава 26

    Глава 27

    Глава 28

  Часть четвертая Элизабет

    Глава 29

    Глава 30

    Глава 31

    Глава 32

    Глава 33

    Глава 34

    Глава 35

    Глава 36

    Глава 37

Джеймс Эллрой Город греха (Лос-анджелесский квартет — 2)

  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ПРОТИВ КРАСНОЙ УГРОЗЫ

    ГЛАВА ПЕРВАЯ

    ГЛАВА ВТОРАЯ

    ГЛАВА ТРЕТЬЯ

    ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

    ГЛАВА ПЯТАЯ

    ГЛАВА ШЕСТАЯ

    ГЛАВА СЕДЬМАЯ

    ГЛАВА ВОСЬМАЯ

    ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

    ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

    ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

    ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

    ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

    ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

    ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

    ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

  ЧАСТЬ ВТОРАЯ АПШО, КОНСИДАЙН, МИКС

    ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

    ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

    ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ РОСОМАХА

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

    ГЛАВА СОРОКОВАЯ

  ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ БЛЮЗ ДЛЯ ОХОТНИКА НА КРАСНЫХ

    ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

    ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

Джеймс Эллрой СЕКРЕТЫ ЛОС-АНДЖЕЛЕСА (Лос-анджелесский квартет – 3)

  ПРОЛОГ

  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ КРОВАВОЕ РОЖДЕСТВО

    ГЛАВА ПЕРВАЯ

    ГЛАВА ВТОРАЯ

    ГЛАВА ТРЕТЬЯ

    ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

    ГЛАВА ПЯТАЯ

    ГЛАВА ШЕСТАЯ

    ГЛАВА СЕДЬМАЯ

    ГЛАВА ВОСЬМАЯ

    ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

    ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

    ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

    ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

    ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

    КАЛЕНДАРЬ

  ЧАСТЬ ВТОРАЯ БОЙНЯ В «НОЧНОЙ СОВЕ»

    ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

    ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

    ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

    ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

    ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

    ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

    ГЛАВА СОРОКОВАЯ

    ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

    КАЛЕНДАРЬ

  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ВНУТРЕННИЕ РАССЛЕДОВАНИЯ

    ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

    ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ

    ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

    ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

    ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ

    ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ

    КАЛЕНДАРЬ

  ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ПУНКТ НАЗНАЧЕНИЯ: МОРГ

    ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ

    ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ

    ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ

    ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

    ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

    ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

    ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

    ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

    ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

    ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

    ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ

    ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ

    ГЛАВА ШЕСТИДЕСЯТАЯ

    ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

    ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

    ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

    ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

    ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

    ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

    ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

    ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ

    ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ

    ГЛАВА СЕМИДЕСЯТАЯ

    ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

    ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

    ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

    ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

    ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

    ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

    ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

    КАЛЕНДАРЬ

  ЧАСТЬ ПЯТАЯ ПОСЛЕ ВСЕГО

    ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ

Джеймс Эллрой Белый джаз (Лос-анджелесский квартет-4)

  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ЖИЗНЬ БЕЗ ПРИКРАС

    ГЛАВА ПЕРВАЯ

    ГЛАВА ВТОРАЯ

    ГЛАВА ТРЕТЬЯ

    ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

    ГЛАВА ПЯТАЯ

    ГЛАВА ШЕСТАЯ

    ГЛАВА СЕДЬМАЯ

    ГЛАВА ВОСЬМАЯ

    ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

  ЧАСТЬ ВТОРАЯ ВАМПИРА

    ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

    ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

    ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

    ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

    ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

    ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ КОШМАРЫ ЧЕРНОГО ГОРОДА

    ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

    ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

    ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

    ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

    ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

  ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ «ЗЕЛЕНЫЕ» ДЖУНГЛИ

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

    ГЛАВА СОРОКОВАЯ

    ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

    ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

    ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ

    ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

    ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

    ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ

    ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ

    ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ

    ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ

    ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ

    ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

    ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

    ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

    ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

  ЧАСТЬ ПЯТАЯ БАЮ-БАЙ

    ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

    ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

    ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

    ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ

    ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ

    ГЛАВА ШЕСТИДЕСЯТАЯ

    ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

Джеймс Эллрой Кровавая луна

  Часть 1 Вкус первой крови

    Глава 1

    Глава 2

  Часть 2 Факельные песнопения

    Глава 3

    Глава 4

  Часть 3 Сближение

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

  Часть 4 Луна заходит

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20