Легенда о золотом кирпиче [Николай Кошкин] (fb2) читать онлайн

Николай Кошкин Легенда о золотом кирпиче

Отпуск под знаком креста

Глава 1

– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного…

Тонкое пламя свечи чуть заметно дрожит в густом сумраке кельи. Келья мала, темна, сыровата. Ну, еще бы – вырыта она глубоко под землей. До склона оврага, на который выходит пещера, два десятка шагов, да сверху пласт глины в несколько саженей. Но монаху здесь хорошо. Спокойно, тихо. Привольно душе. Там, наверху, Господь явил одну красоту, понятную всем. Здесь – другую, не многим доступную. Он, раб Божий Иоанн, на старости лет сподобился понять свободу и красоту подземелья. Да, здесь – ни солнышка, ни травы, ни птичьего перезвона. Но зато тут преддверие рая, где уже и пение ангелов слышно, и виден нетварный свет. Век бы смотрел да слушал, но тело требует своего. А Бог, по великой милости, не хочет с грехами на тот свет принимать. Там ведь, известное дело, их не отмолишь…

– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного…

Колеблется пламя свечи, дрожит оранжевой радугой в набежавшей на очи слезе. Много, много грехов на душе, дал бы Господь до кончины покаяться! А кончина близка. Ясней ясного. Монастырь, считай, разогнали – всего и осталось, что пара убогих иноков да он вот, старец подземный. Скоро и до них доберутся. Миряне давно уж не ходят – боятся. Новая власть крепка и сурова… Девчонка вот только, Машутка, временами тайком прибегает, то хлебушка принесет, то сухариков – благослови ее, Боже! Ангельская душа. Ну, да ребенка, поди-ка, не тронут – не обросли же шерстью сердца у людей!

– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного…

Плачь, плачь, душа! Кайся, немного осталось! Как ждали грядущий двадцатый век – и что он принес! Воистину, последние времена, брат ополчился на брата. И в подземную келью вести доходят. Страшные вести. Да и без них Господь знать дает. Вот, опять… Видно, и правда смерть у дверей…

– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного!

Старинное медное распятие на стенке из серой глины начинает светиться. Это не рябь в глазах, не бред утомленного молитвой сознания. Знаменье. Сначала свет просто пляшет по начищенному металлу, словно вместо одной свечи зажглось два десятка. Потом заливает всю келью – так, что видна каждая вмятина на утоптанной глине. На фигурке Спасителя появляется кровь, бежит тонкими ручейками по ладоням и стопам, сочится из-под колючек венца, течет из пронзенной груди. Открылись раны Христовы… Страшно, страшно – будет большая кровь! Но Иисус на распятии улыбается, он раскинул руки, как для объятия, он зовет: «придите ко мне, все труждающиеся и обремененные»… Иду, Господи! Знаю, что скоро. Иду!

– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного!!!

***

– Внимание! От первого пути отходит электропоезд! От первого пути отходит электропоезд!

Андрей вскинул на плечо спортивную сумку и оглянулся на уходящую в вечерний полумрак электричку. Вот и приехали. Когда-то, мальчишкой, он страшно любил такие поездки, и путешествие к бабушке было праздником. Те же самые три часа пролетали как увлекательное кино, только вместо экрана было окошко вагона. С тех пор пришлось немало поездить и повидать. Сейчас, в двадцать семь лет, за стеклом уже не было ничего особенно интересного, но очарованье дороги осталось.

Воздух вокруг пах вокзалом – той неповторимой смесью запаха шпал, старого шлака и чего-то еще, присущего только железной дороге. Не самый приятный из ароматов, но сейчас он Андрея порадовал –он означал окончанье пути, возвращение в город далекого детства. Сколько же лет он здесь не был? Восемь? Десять? Когда прекратились восхитительные каникулы у бабушки Веры, в этом маленьком городке, почти что деревне по меркам города областного? Да, наверное, вместе с окончанием школы, когда, собственно, и нормальных каникул больше не стало.

Андрей шагал по вечерней улице, с удовольствием отмечая, что городишко не изменился. Ну, если только чуть-чуть: здорово подросли тополя на вокзальной площади, рядом с автобусной остановкой появилась стоянка такси. Стало больше киосков и магазинов, хотя продают в них, конечно, одно и то же и по одной и той же цене. А вот тот забор стоял здесь всегда, и дом покрашен в тот же незатейливый цвет. Направо над крышами старых домов видны высокие вётлы – там речка, наверняка по-прежнему неглубокая, теплая, чистая. Слева, за автовокзалом, город уходит в лес, дома сменяются гаражами. А дальше – только деревья, полянки, овраги, снова деревья… Места здесь лесные, хотя, конечно, не север и не Сибирь.

Народу на улице мало. Ну, конечно, для провинции сейчас уже ночь, хотя темнеть по летнему времени лишь начинает. Зато и просыпаются тут ни свет, ни заря и смеются над столичными неженками, для которых восемь часов – это раннее утро. Сейчас вот на всей улице только несколько человек – видимо, тоже с электрички да с автовокзала, с какого-то позднего рейса. Каждый спешит домой, в свой уютный маленький мир… И он, Андрей, возвращается в уютный мир прошедшего детства.

***

Автовокзал, на который междугородный автобус привез Сергея, стоял совсем рядом с вокзалом железнодорожным. Так, впрочем, было почти что во всех городах, которые он объездил. А городов таких, особенно маленьких, Сергей посетил немереное количество. Уж свою-то родную область объехал всю. Даже привык жить на колесах, и когда пару месяцев оставался дома, начинал тосковать, как цыган взаперти. Что ж, такая работа. Хотя работа ли? Скорее уж хобби, позволявшее жить, не работая.

Во многих местах он бывал по нескольку раз, и цепкая память всегда подсказывала детали виденного когда-то. Бывал он и здесь. Бывал давно и однажды, но помнил прекрасно и привокзальную площадь с чахлыми тополями, и эти киоски с сомнительным пивом, и мелкую речку с лягушками. Помнил и то, что до гостиницы четверть часа ходьбы, а потому такси брать не стал – решил прогуляться. Тем более время-то детское. Хотя провинция живет по своему распорядку, спать здесь ложатся практически с петухами, с ними же и встают. Даже магазины с восьми открываются, а на рынок лучше и того раньше идти! Так что по местным меркам сейчас поздний вечер. Вон, на улице никого, только два – три пассажира с его же автобуса да почти одновременно приехавшей электрички спешат в свои теплые гнезда. Да, здесь в такое время могут и морду набить. Хотя взять с Сергея пока еще нечего, работа даже не начиналась. И постоять за себя он сумеет. Учился кое-чему. Род занятий обязывает…

***

Тамиэль любил вечерние сумерки. Ведь сумерки – отраженье его души. Именно такой, уже ушедшей от ненавистного света, но еще не пришедшей в желанный мрак, его душа и была. Половина дороги пройдена. С той поры, как Сатана призвал его, возвысив над червями земли, Тамиэль успел многое. Он перечел массу книг, собирая по крупинкам, как золото, бесценные знания и проверяя их единственно верным прибором – своей интуицией. К черту авторитеты! Мудрость, недоступная пониманию – это обман! Нужно быть только собою и верить только себе.

Тамиэль отрекся от всех богов – слабаков и обманщиков. Он отрекся даже от прежнего имени, потому что имя ему нарекли, не спросив, в память кого-то из христианских святых – тоже слабака и тоже обманщика. Теперь это прежнее имя существовало только для внешних, для быдла, для стада, тупо жующего ложные истины на своей залитой солнцем лужайке. Для тех, кто связан цепями морали и не в силах принять свободу и мудрость, дарованную истинным владыкою мира. А он, Тамиэль – тезка одного из ангелов, восставших против христианского Бога – уходит во тьму, потому что тьма – это власть, это сила, это исходное состояние мира. Это сам Сатана. Это возможность оставаться собой и ни на кого не равняться.

Только вот Сатана дает милость лишь тем, кто ее заслужил. И ему одного почитания мало. Ему нужно Дело. Такое Дело, которое станет пропуском уже не в сумерки, а во тьму. Только вот что бы такое придумать? Молчат книги, молчат сновидения, молчит Повелитель… Быть может, вечерний сумрак подскажет нужную мысль?

Улица тиха и пустынна. Люди в этом крошечном городке наступающей ночи не любят, они уже спрятались по теплым постелькам и молятся своим ничтожным богам – кто Христу, кто деньгам, кто сексу. Одинокая фигура маячит на тротуаре. Ну да, недавно пришла электричка, пассажиры спешат по домам. Иначе чего бы по улицам шляться? По его, Тамиэля, улицам?

Этот парень кажется даже знакомым – впрочем, на таком расстоянии не разглядеть. Да и какая разница? Сейчас он пройдет, скроется в своей маленькой норке, и снова никто не будет мешать наслаждаться появлением тьмы.

Эге, погляди-ка! Не ты один любишь мрак. Вон трое ребят на газоне – эти не с электрички. Стоят, вроде бы ждут кого-то… Ну, ясно, кого! Им безразлично. Вот, выходят на тротуар. Сейчас попросят у прохожего закурить. А потом, не зависимо от ответа, начнется веселье. Веселье для них, беда для прохожего. Тамиэль такое уже видал, но не вмешивался – события должны развиваться естественным образом. Благословенны сильные, ибо они вершат судьбу мира; прокляты слабые, ибо их участь – ярмо! Сам он пока счастливо избегал таких столкновений – очевидно, хранил Сатана. Но наблюдать за ними любил. Вот где настоящая свобода и настоящий закон! Или тебя, или ты. Все равны, все позволено! Только эту простую истину прохожие обычно не понимали. Глупые черви, скоты, не могущие даже пред ликом опасности отбросить внушенные им предрассудки! Ну, посмотрим, что будет сейчас…

***

– Эй, земляк, дай закурить! – с заросшего кустами газона на тротуар вышел крепкий парнишка. На вид лет семнадцать, в спортивном костюме, стриженая «под ноль» голова. На шее дешевенькая, но толстая цепь. Жвачка во рту. Все по моде глубокой провинции. Еще двое таких же остановились поодаль. Ждут. Да, паршиво…

– Я не курю, – как мог дружелюбней ответил Андрей и хотел пройти мимо, но стриженый ухватил его за руку. Двое его товарищей сделали шаг вперед, явно ожидая развития действий. Один из них был почти копией первого, только все же субтильнее, и костюмчик немного другой. А второй оказался здоровенным белобрысым амбалом с глуповатой улыбочкой и румянцем во всю похожую на наливное яблоко щеку. Андрей подумал, что этому пацану только Емелю играть в детских сказках. Ребятня бы от такого героя была без ума. Вон взгляд какой добрый… А кулаком примочит – не встанешь.

– Как не куришь? – цепкие пальцы впились в рукав. – Врешь, парень! Я же видел – окурок ты только что бросил! Нехорошо… Надо делиться!

Хулиганы уже обступили Андрея со всех сторон. Бежать было некуда, на помощь звать – бесполезно. Что делать? Сбить с ног вот этого, самого хлипкого, и драпать, куда ноги несут? С сумкой далеко не уйдешь, а этим – только забава. Бросить сумку? Не поможет, ребята спортивные, ну порезвятся подольше – только злей станут. Им ведь не сумка нужна, им главное – оттянуться. Да и не факт, что вообще удастся вырваться из этого бермудского треугольника. Вот если бы сразу, не дожидаясь вопросов, дать застрельщику по башке и ломануться вперед – может быть, и ушел бы. И то не факт. Увы, былая форма утрачена. Остается лишь продать свое здоровье как можно дороже. Уж если предстоит провести отпуск в больнице, так пусть хоть один из врагов лежит в соседней палате. Ну, ребятки, кому нос откусить, пока вы меня отпрессуете?

Андрей поудобней перехватил спортивную сумку, чтобы бросить ее на амбала и сразу же кинуться на самого слабого. Несколько секунд будет выиграно. Ну, парень, не повезло нам обоим – не только мне, но и тебе…

***

– Ребята, прикурить не найдется?

Голос раздался внезапно и заставил вздрогнуть и Андрея, и обступившую его троицу хулиганов. Рядом с ними стоял незнакомый мужчина лет тридцати – сорока, в футболке и джинсах, коротко стриженый. Рядом с ним, на асфальте возле бордюра, примостился небольшой чемодан. В зубах незнакомец держал сигарету, руки были скрещены на груди.

Андрей одновременно обрадовался внезапной помощи и пожалел неожиданного спасителя. Ведь эти ребятки могут с перепугу и ножичком полоснуть. Хотя вдвоем шансов отбиться значительно больше. Да, не перевелись на Руси Донкихоты…

Белобрысый Емеля повернулся к прохожему и с лучезарной улыбкой сказал:

– Вали отсюда, мужик, у нас свои терки.

Голос его оказался глубоким и мягким, таким, какого и можно ждать от сказочного героя.

– Ошибаешься, друг, – тоже улыбнулся в ответ незнакомец, – это наши общие терки. Так прикурить-то найдется?

Амбал, явно не сомневаясь в своем превосходстве – наверное, мало еще за свою короткую жизнь получал по соплям – широко размахнулся, чтобы влепить наглецу по полной программе, но вдруг с криком боли осел на землю, хватаясь за голень. Что такое случилось, Андрей понять не успел – слишком быстро незнакомец нанес свой удар.

Тут же самый худенький из компании, в которого Андрей собирался перед смертью вцепиться, с криком развернулся и принял стойку, знакомую всем по фильмам про каратистов.

– Ого, – подумал Андрей, – вот это жертву я себе выбрал! Да пока бы я его съел, без зубов бы остался!

События приобретали столь неожиданный оборот, что оставшийся хулиган, бывший зачинщиком уличного конфликта, вместе с Андреем уставился на происходящее, словно оба забыли, что и они здесь не посторонние. Причем Андрей подумал, что теперь-то и ему, и его неожиданному помощнику точно конец – сейчас этот Клод Ван-Дамм всех закопает… А стриженый крепышек, похоже, в этом не сомневался – от того и не спешил участие принимать. Приготовился зрелищем наслаждаться.

Однако все обернулось иначе, чем ожидала притихшая публика. Незнакомец в мгновение ока тоже встал в стойку, причем в какую-то странную, непривычную, и, отбив в сторону кулак самопального каратиста, в свою очередь сделал выпад. Надо отдать должное его противнику – удар он отвел, но второй и третий последовали настолько стремительно, что заставили отступить, уйти в оборону…

Тут Андрей окончательно понял, что судьба ему все-таки улыбнулась, и с размаха саданул по зубам стоявшего рядом шпаненка. Тот, не ожидая удара, свалился на четвереньки, и Андрей от всей души пнул его в зад. Стриженый молча взвился, словно спринтер с низкого старта, и исчез в темноте. Андрей, подхватив с земли брошенную тяжелую сумку, вопреки всем правилам ведения боев с размаху обрушил ее на голову каратиста. Тот покачнулся – и очередной удар незнакомца заставил его упасть и скорчиться на газоне.

***

Поле битвы осталось за парой прохожих. Один противник бежал, другой притих на траве, старательно изображая потерю сознания. Третий нянчил отбитую ногу и размазывал по румяной физиономии слезы. А когда Андрей к нему обернулся, поспешно пообещал, что больше не будет.

– Очень хочется верить, – ответил ему незнакомец, поднимая свой чемодан. – Идемте, здесь больше не будет ничего интересного. А если кто-то из окрестных мещан вызвал милицию, нас же и заберут. Кстати, позвольте представиться – Сергей. Совместное проведение боевой операции, я думаю, достаточный повод для знакомства.

Андрей тоже представился, и дальше они пошли вместе.

– Здорово вы деретесь! – восторгался Андрей. – Я уж думал, каюк нам обоим. Когда этот урод «кия» закричал – прямо сердце остановилось.

– Именно что урод, – ответил Сергей. – Насмотрелись кино, по вершкам нахватались – и туда же, в бойцы норовят. Ну, этот, видимо, где-то все-таки занимался. Руки ему поставили. Только вот мозги не успели.

– А вы тоже чем-то таким занимались? Спецназ? Какой-то стиль у вас необычный. Никогда такого не видел.

– И не увидите. Сейчас так никто не дерется, потому и преимущество у меня. В каждом мастерстве есть определенные стереотипы, и одолеть их не просто. Вот скажите, если сойдутся один на один боксер и борец, что получится? Боксер может проворонить подножку, зато борец вполне пропустит удар – каждый приучен к своим правилам боя. Конечно, это не касается мастеров, но они на прохожих по ночам не бросаются. А такие вот недоделки на необычном и прогорают. Эта система самозащиты вышла из моды уже в начале прошлого века. Приемы не сложные, особой силы не требуют. Трудней отыскать описание, чем научиться. Зато эффект впечатляющий – лишь бы инициативу не упустить. А то ведь и у меня, увы, тоже стереотипы… Если бы вы не помогли мне своим баулом, исход поединка мог иметь варианты.

Они рассмеялись. Теперь, когда опасность уже миновала, посрамленные отморозки и правда казались смешными.

– Вы здешний? – спросил Андрей.

– Нет, я в городе по делам. Иду в гостиницу. Кстати, мне сворачивать не пора?

– Нет, еще квартал.

– А вы, похоже, абориген?

– Не совсем. Хотя вырос практически здесь.

– Ого! Какая-то тайна? Враги, интриги, изгнанье, любовь – и тайное возвращение под покровом наступающей ночи… Неужели, наконец, сюжет для романа?!

Андрей рассмеялся. Новый знакомый нравился ему все больше и больше. Непонятно как, но складывалось впечатление, что они знакомы сто лет. И вольный шутливый тон вовсе не оскорблял, а подчеркивал дружеские отношения.

– Да нет, никакого романа о моей судьбе не получится. Все очень просто – здесь живет моя бабушка, в детстве я гостил у нее все каникулы. А вы, случаем, не писатель?

– Увы, Бог талантом обидел. Хотя поведать мог бы не меньше, чем покойный Дюма. А что, ваша бабушка давно здесь живет?

– Да всю жизнь.

– У нее частный дом?

– Да.

– Наверное, старый?

– Действительно, старый… А что?

– Так, не обращайте внимания. Профессиональное любопытство. Ну, мне пора поворачивать. Возможно, еще увидимся. Мир тесен, и особенно тесен мир маленьких городков…

***

Когда трое парней, покинув укромный газон, окружили прохожего, Тамиэль решил, что нового ничего не увидит. Сейчас набьют морду, быть может – что-то отнимут. Чего еще ждать от стычки со шпаной один к трем? Но вдруг ситуация изменилась.

Когда в дело вмешался второй прохожий, Тамиэль удивился. По нынешним временам не у многих могло хватить безрассудства влезать в подобное приключение. В этом люди, сами не понимая того, исполняют законы рациональности, и мало кого потом мучит совесть. Совесть… Узда ложных стереотипов, от которой необходимо избавиться истинно свободному человеку! Хотя, возможно, здесь совесть и не при чем. Может быть, эти люди знакомы, даже состоят в каких-либо отношениях. Или этот, второй, просто настолько уверен в себе? Ну что же, благословенны смелые! Посмотрим, двое против троих – это уже интересней!

Схватка Тамиэлю понравилась. Тот из прохожих, что казался постарше, и правда шит был не лыком. Вот бы тоже так научиться! Хотя было ясно, что без помощи он бы с троими не справился. Однако и первый не оплошал. Ну что ж, достойный союз. Благословенны победители, ибо победа – основа права; прокляты покорившиеся, ибо будут они рабами навек!

Победители удалились, даже не насладившись плодами победы. Побежденные остались горевать на газоне. Тамиэль смотрел на них с чувством презрения. Трусы, не слитые воедино единою целью. Один убежал от легонького тычка, другой притворился мертвым, как покусанная дворняжка. Третий… Да при его-то силе Тамиэль не нюни бы распускал, а догнал бы обидчиков и напал на них сзади. Вон и обломок кирпича лежит у бордюра. Да будь с ними он…

Внезапная мысль вспыхнула в голове ярче молнии. Вот какое деяние может дать ему пропуск во тьму! Спасибо вам, вечерние сумерки! Он приведет к Сатане вот этих рабов, этих червей, инстинктивно ползущих от света! Он станет их учителем, их вождем, их отцом, созидающим из жалких амеб существ гордых и сильных. Вперед! Он поможет им – они послужат ему!

***

Отец Иоанн положил последний поклон и побрел к выходу из пещеры. Там, наверху, уже рассвело. Часов у монаха не было, но многолетняя привычка и строгий порядок дня помогали ему достаточно точно угадывать время. Он вышел в длинный и низкий лаз, где приходилось держать голову немного склоненной. Ему это нравилось – словно продолжаешь молиться. Лаз шел на две стороны – одна на волю, вторая – вглубь глиняного пласта. По второй ветке отец Иоанн уже много лет не ходил. Она убегала далеко – далеко, ветвилась, раздавалась широкими залами и сжималась в едва проходимые лазы. Там можно было и сгинуть, да и делать в этих ходах было в общем-то нечего. Не затем явился отшельник в подземную келью, чтоб лабиринт изучать. Его цель – небеса, и хватит ему двух малых пещерок – в одной лопату поставить, в другой спать да Богу молиться…

Много ли надо-то человеку? Много, покуда он не поймет, что стремленья его ведут в никуда. Власть, богатство, успех, даже знания никогда души не насытят. Всегда захочется большего, и предела здесь нет. Предел положить может лишь сам человек, отказавшись от погони за тенью. А это ох как не просто! Уж он то, Божий раб Иоанн, это знает.

В лесу уже вовсю пели птицы. Что им не веселиться, деткам Господним! Солнышко встало, землю пригрело. Букашек да зернышек вволю. Люди не шастают, не пугают. А что будет – на то Божья воля!

Старик подошел к большому плоскому камню, лежащему неподалеку от входа в пещеру, и высыпал на него немножечко крошек – все, что осталось от сухарей, третьего дня принесенных Машуткой. Тотчас же несколько пташек спорхнули с веток на угощение. Монаха они не боялись, привыкли, хотя такие вот трапезы теперь случались все реже: отец Иоанн в последнее время жил впроголодь. Выручали весенние травки да корешки, но ими птиц не попотчуешь.

Вполголоса повторяя молитву, старик поднялся по склону оврага наверх, на полянку, где был раскопан крошечный огород. Повернулся к востоку, к ясному солнышку:

– Царю Небесный, Утешителю, Душе истины…

Начало любого дела – молитва. Так святые отцы завещали. А они жизнь в Боге прожили и на мир смотрели глазами чистыми. Это мы глядим сквозь мутную призму грехов, видим неясные тени – да еще и спорить беремся, и других учить не стесняемся!

Перекрестившись и сделав низкий поклон, отец Иоанн взял в руки лопату и сноровисто принялся перекапывать грядки. Весна-красна ждать не будет, пора огородик сажать. Уж кто урожай соберет – неведомо, на все воля Божья. А пока живем – надо трудиться. Ведь лозунг «кто не работает – тот не ест» большевики не сами придумали. В Святом Писании отыскали…

***

Тамиэль не раз, не два и не двадцать пытался найти кого-нибудь из «своих». Одному-то было не просто. И дело не только в том, что постоянно приходится притворяться, носить нелепую маску. Даже не в том, что не с кем поговорить о насущном, поделиться добытым знанием, просто вместе служить Повелителю. Недостаток общения – ерунда. Дело в том, что в группе было бы легче. Легче во всех отношениях. Непосильное одному легко выполнимо многими, если множество это подчинено одной цели. Только вот отыскать соратников оказалось ой как не просто!

Вначале кое-кто из знакомых вроде увлекся мыслями Тамиэля, и общество, пусть небольшое, все же составилось. Общество увлеченных, смелых и гордых. Но очень скоро группа стала на глазах рассыпаться. Кто-то понял, что это отнюдь не игра, и трусливо сбежал, вернувшись от сути к бесплодным мечтаньям и самообману. Один, осознав только то, что Сатана олицетворяет потворство, а не воздержание, и поощряет так называемые грехи, дающие чувство удовлетворения, дошел до тюрьмы. Большинство увлеклось внешнею стороною и фактически сделалось драмкружком, ставящим жуткие глупые пьески на кладбище. Даже тот единственный, который вроде всерьез занялся духовными поисками, свернул на свою дорогу… Тамиэля не слушал никто, и вскоре братство распалось, не успев состояться.

Тогда он попробовал выйти за пределы своего городишки. Здесь помог Интернет. Вначале даже дух захватило! Сайтов сторонников темных сил оказалось больше, чем сайтов религиозных. Здесь было все – от мелкой любовной магии до классики сатанизма. Но вскоре уныние настигло Тамиэля и тут. Увы, и здесь единодушием даже не пахло, и здесь сходили с ума каждый по-своему! Да, информации было море, но критический ум Тамиэля принимал только капли – те, что отвечали его разумению. Пробовал он кое с кем и связаться, но дальше знакомства дело не двинулось. От него ожидали полного подчинения, безоговорочного принятия учения и устава. Его же мнение новым товарищам было глубоко безразлично. Более того, ему смели указывать на ошибки! Тамиэль предпочел оставаться собой. Сатана всемогущ, и то, что он скрыл от целого цирка клоунов, вполне может достаться ему, одиночке. Надо лишь заслужить. Быть может, вот эти побитые детки сумеют понять и принять тот бесценный дар, который он им принесет? Только теперь, с учетом прежних ошибок, он должен поставить себя не как равный, не как старший из равных, а как безоговорочно старший.

Тамиэль оставил свое укрытие и не спеша подошел к двум парням на газоне. Белобрысый здоровяк больше не ныл. Он утер рукавом слезы и сопли и уже собирался вставать, но, увидев подходившего Тамиэля, вдруг передумал и снова уткнулся в рукав. Другой, каратист, который тоже уже перешел в сидячее положение, наоборот, поспешил вскочить на ноги. Видимо, одинокого противника решил встретить все же во всеоружии. А может, собирался сбежать. Кто его знает? Побитый однажды рискует стать побитым уже навсегда. Впрочем, действия его Тамиэлю понравились. Он улыбнулся, вспомнив, что щенков выбирают по их реакции на непривычный предмет или звук. Если прячется – вырастет трус, не реагирует – дебил и лентяй, рычит и бросается – станет бойцом… А человек – всего лишь еще одно из животных, иногда даже худшее, чем любое четвероногое. Так говорит Сатана.

– Я пришел дать вам силу. Вы готовы ее принять?

Вот так, спокойно, значительно… Как в пошлом, но не лишенном мудрости анекдоте – ошарашить и озадачить…

Румяный амбал отвел рукав от лица. Смотрит с открытым ртом. Ну да, это выше его понимания. Ничего, растолкуем. А этот, второй, делает шаг навстречу. Что, интересно? Еще бы! Ну же, кутя, не бойся! Хочешь стать волкодавом?!

Страшный удар отшвырнул Тамиэля к кирпичной стене. Затылок больно долбанулся об камень, в глазах потемнело, рот наполнился кровью. Ах, вот как! Щенок задумал кусаться! Ну, погоди, ты узнаешь сейчас, на кого поднял руку. Меня можно убить, но побить – невозможно!

Тамиэль сунул руку в сумку, висящую на плече, и вынул оттуда двуствольный обрез, заряженный крупной дробью.

Глава 2

– Андрюшенька, дорогой! Ну, думала, не дождусь! Заходи поскорее! Поди голодный, с дороги-то? Вот я сейчас чайку, да картошечки подогрею, да молочка вот свежего, нарочно сегодня на рынок ходила!

Бабушка Вера встретила внука так, словно и не было долгой разлуки, словно перед нею стоял не двадцатисемилетний мужик, а все тот же, прежний, школьник Андрюшка, с бледным личиком и оттопыренными ушами. Впрочем, для нее он и оставался таким, несмотря на прошедшие годы.

Сама она тоже не изменилась, и не только в глазах Андрея, но и на самом деле. С определенного возраста люди начинают меняться мало и незаметно, и только длительная разлука покажет вдруг и новые морщинки, и лишнюю седину, и другие признаки неумолимого течения времени. А есть старички и старушки, которые словно законсервированы, и сколько бы лет ни прошло, все остаются какими и были. Такой оказалась и Вера Ивановна. В свои семьдесят шесть была она худенькой, подвижной и жизнерадостной. Даже почти без морщин. Только вот после неожиданной смерти мужа голова побелела. Одна управлялась и с домом, и с огородом, да еще и на рынке в сезон торговала – при пенсии ниже, чем прожиточный минимум, это было немалым подспорьем. Кушать хотят, увы, даже пенсионеры и даже в провинции, и платежи с них тоже взимают исправно… Впрочем, унывать баба Вера не собиралась – не в ее это было правилах. Здоровье пока позволяет – и ладно. А уж как грядку вскопать сил не будет, тогда поглядим.

Совсем не изменился и дом. Андрей, уже войдя в сени, с головой окунулся в прошедшее детство. Тот же скрип половиц, тот же запах старого дома. Тот же старенький шкафчик, выставленный сюда за ненадобностью лет двадцать назад и прочно прижившийся у стены. Интересно, его содержимое поменялось? Было бы здорово отыскать внутри пачку старых журналов, которые с не слабеющим интересом Андрей когда-то листал каждый год. Ого! И кастрюлька на крошечном столике до боли знакома! Не завелась у бабы Веры «Тефаль»… Да, впрочем, с каких же шишей? А вот половик в коридоре заменила дорожка. Мебель, впрочем, все та же. Наверное, скоро за такую антиквары неплохие деньги дадут!

Если честно, в доме Веры Ивановны хранилось много ценного для любителей старины. Само строение было не особенно древним – его воздвиг в тридцатых годах прадед Андрея, когда сумел с молодою женой выбраться из деревни. Был он великолепным механиком – самоучкой, и когда в городе затеяли строить завод, кто-то из немалых чинов обратил внимание на умельца. Не прогадал: портрет Николая Степановича по сию пору висит в городском музее на стенде, посвященном становленью промышленности. А по крестьянской обстоятельности из деревни были привезены и многие вещи, переползшие в эпоху построенья социализма еще из предыдущего века. Что интересно, вещи эти легко пережили более новые, и кое-какие из них до сих пор служили бабушке Вере. Например, стеклянная чайница, блюдо из толстого расписного фаянса, сечка для рубки капусты… При веерных отключениях электричества, одно время случавшихся пугающе регулярно, выручали керосиновая лампа на ножке и древний медный подсвечник – предметы зависти для соседей, вынужденных за отсутствием раритетов приспосабливать к реалиям современности что попало.

Но это все были предметы не особенно ценные. А вот что, наверное, действительно впечатлило бы антиквара, так это икона, которая всегда, сколько помнил Андрей, висела в укромном углу маленькой спальни. Вера Ивановна религиозною не была, в церковь никогда не ходила, хотя яйца на пасху, конечно же, красила. Ну, да кто их не красит? Большинство россиян воспринимают это просто как красивый народный обычай, не вникая в то, что за ним стоит православная вера. Тем более времена, когда за яичко, вареное в луковой шелухе, можно было лишиться не только карьеры, но и свободы, давно миновали. Так вот и бабушка Вера: сама над собою шутила, что Верой ее назвали, наверное, зря. Была в ее жизни надежда, была и любовь, а с верой вот как-то… Не смогла ее, пионерку, сбить в свое время с пути деревенская мать, которая и посты соблюдала, и Библию читала по вечерам. Ну, да она не особенно и старалась – понимала, в какое время живет, и ни мужа, ни детей, ни себя под доносы соседей подводить не хотела. Сама-то веру свою таила – идя в городскую баню, крестик с шеи снимала. Но икона – благословенье родителей – так в потайном уголке и пряталась от недобрых людей. И дочка, Верочка, сохранила ее все в том же углу. Уже не как благословенье, а просто как память о матери.

Икона была очень старой. Лет сто, никак уж не меньше. Грустный лик Богородицы едва различим за потемневшим окладом из чеканного серебра. Детское личико Иисуса немного светлее, но зато на нем заметны оспинки отлетающей краски. Да, время неумолимо! Подумать только, эта самая вот икона висела в крестьянской избе тогда, когда еще и про электричество не слыхали! До революции, времена которой сейчас, пожалуй, не помнит уже никто из живых. А может, она, икона, застала и Александра-освободителя? В древнем искусстве Андрей разбирался не сильно – на уровне неискушенного зрителя, и, конечно, определить возраст старинной доски даже примерно не мог. Но, по любому, даже сто лет – срок немалый. Сколько же повидали эти мудрые глаза, написанные тоненькой кистью…

Стоп! Андрей даже вздрогнул. Удивительно, что эта мысль не приходила в голову раньше. Ладно в детстве – тогда на многое не обращаешь внимания. Но потом-то, потом, вспоминая уютную бабулину спаленку, как он не обратил на это внимания! Икона с массивным окладом из серебра – в крестьянской избе! Да она, поди, стоила дороже коровы! В деревнях такими могли разжиться только революционно настроенные крестьяне после погромов барских усадьб. Только вот рядом с Сосновкой – родиной прабабушки и прадеда – никаких усадьб не было. Разве что монастырь… Андрей шумно вздохнул. Неприятно, конечно, что твои предки тоже разрушали и грабили старый мир в надежде на его развалинах выстроить новый. Но найти первый след сразу, едва сойдя с электрички – определенно удача!

***

В своей комнате Тамиэль неторопливо разделся и лег на постель поверх покрывала. Настроение было поганое. Прогулка испорчена. Болели челюсть, расквашенная губа и затылок. Хорошо еще, ничего не сломали и зубы не выбили. А возможность такая была – парнишка и правда в драке толк знал, удар у него – о-го-го! Такого бы да в союзники! А еще лучше – в ученики… Второй, здоровенный придурок, мог бы стать идеальным орудием. Сразу видно, думать он не привык, ему больше нравится делать, что скажут. Уж Тамиэль бы сказал! Но не судьба. Видно, не такого Деяния хочется Сатане. Не нужны ему другие ученики. А то бы помог…

Может быть, все же стоило принести кровавую жертву? Да, Тамиэль не особенно увлекался внешней обрядностью. Его не впечатляли кошки, распятые на могильных крестах, и чаши с кровью прирезанных тварей – потому он и разорвал окончательно отношения с «драмкружком», в который выродилось когда-то основанное им общество сатанистов. Сейчас оно, конечно, совсем развалилось. Но в то же самое время Тамиэль не считал, что без ритуала можно совсем обойтись. Только следует понимать, что Повелителю нужны не трупы, не кровь – ему нужна энергия мук и страданий. Оскверненье креста – не просто демонстрация убеждений и силы, не хулиганство, а отречение от Того, кто на этом кресте был когда-то распят, и вместе с тем – от того, что Распятый принес в этот мир; а это есть принятие Сатаны и его великодушных даров. И не в черных балахонах вся суть, а в том, чтоб чернела душа! Лишь так возможно достигнуть силы, и власти, и всего, чего хочется! Сатане должна поклониться душа, и внешнее отвлекать ее не должно. Должно помогать, не оттесняя работу внутреннюю.

Да, жертва была сегодня возможна. Без алтаря и без мантии, без черных свечей и сверкающего меча. Но с должным расположением духа. Когда Тамиэль вытащил свой обрез, противники просто остолбенели. Не решались ни нападать, ни бежать. Два выстрела во славу Владыки – и все, жертва принесена. Даже потом, когда, опомнившись, белобрысый гигантским зайцем метнулся в кусты, а каратист медленно, выставив перед собою ладони, пятился за спасительный угол, было не поздно. Палец нетерпеливо дрожал на курках, но что-то ему согнуться не позволяло. Неужели низменный страх? Да нет, Тамиэль трусом не был, что доказывал многократно и себе, и другим. Жалость? Ну, уж это-то чувство было убито давно и старательно. Жалость, сострадание делают слабым, а удел слабака – вечное рабство. Так что же тогда помешало нанести удар за удар, осуществить святую обязанность мести?!

Истина блеснула в сознании неожиданно. Ну, конечно! При чем тут трусость и жалость? Это сам Сатана удержал его от ненужного риска. Стрельба на улице и кровавые жертвы ему не нужны! Ему нужно что-то другое. Но что же, что, что!? Ответь же, Хозяин! Ведь ты совсем рядом – вон, стоишь в темном углу. Улыбаешься, сверкают глаза и клыки, трепещет кончик острого языка… Подскажи, подскажи! Не молчи же!..

***

Гостиница была не лучше и, к счастью, не хуже, чем все гостиницы в таких вот маленьких городах. Сергей к ним настолько привык, что мог не глядя сказать, где и что расположено в этом пристанище. Тем более здесь он когда-то бывал, и цепкая память уже извлекла из своих тайников и чахлую пальму справа от входа, и стойку дежурного слева, и заманчиво сверкавшую стеклянную дверь в ресторан. Только вот за этою дверью, открывавшей когда-то доступ в райские кущи общественного питания, теперь маячила унылая древплита. Зато за стойкою регистрации возвышалась, кажется, все та же солидная дама, которая запомнилась с прошлого визита сюда.

Сергей поздоровался и протянул ей свой паспорт. Спрашивать, есть ли места, он давно перестал – в провинции места всегда были. Даже в прежние времена приезжим в таких городках не приходилось ночевать на вокзале. А уж теперь, когда чужим здесь стало вовсе нечего делать, тем более. Ну, в кои-то веки припрется командировочный, или народный целитель нагрянет собрать нетронутый урожай в карманах местных больных… Или вот такой, как Серега, объявится. Хотя таких не особенно много – по крайней мере гораздо меньше целителей.

Комната, конечно, нашлась. Одноместная, как и хотелось Сергею. При его-то занятии по-другому было нельзя. Ему необходимы спокойствие и надежность. А какой покой и какая надежность в номере с бедолагой, который вырвался на недельку из-под гнета жены и начальства? Знаем, живали. И водку пивали за знакомство по четверо суток, и пьяные слезы из жилетки выжимать приходилось, и звезды считали до часу ночи, пока сосед кобелировал… Впрочем, такое бывало не часто, да и ставить хамов на место Сергей давно научился. Но все же предпочитал обходиться без ненужных знакомств и длительных объяснений, кто он и чем занимается, и много ли получает, и как бы тоже вот так бы…

– А ресторан у вас, похоже, закрыли? – спросил Сергей, получая ключи.

– Да, уже несколько лет, – кивнула дама за стойкой. – Некому стало по ресторанам гулять. Раньше их в городе было три штуки, не считая кафе и столовых. А теперь кто в них пойдет? Две столовые за счет поминок и свадеб живут. Один ресторанчик, в центре, крутые облюбовали, он тоже держится на плаву. А наш вот закрыли – там теперь магазин. Да у нас и половина гостиницы теперь не жилая – целый этаж офисы занимают. Там чего только нет!

– Так где же покушать приезжему? – удивился Сергей.

Дама, явно скучавшая на своем унылом посту, принялась оживленно советовать, где в городе можно отведать местную кухню.

– У нас на втором этаже бар неплохой, работает допоздна. Рядом летнее кафе. И прямо по улице есть кафе, только если туда пойдете, водку не пейте – говорят, многие травятся. А пирожки у нас какие пекут! Обязательно попробуйте, вон там, на углу, возле рынка, всегда продают…

Сергей вежливо поклонился, обещал непременно купить пирожки прямо утром и направился в комнату. Разобрал чемодан, осмотрел свое новое логово – все в порядке, все как везде – и отправился в бар. Там действительно можно было не только выпить, но и покушать, и по самой демократичной цене. Сергей взял ради приезда сто грамм коньяка и устроился поуютней. Кроме него, в баре сидели лишь трое – две девушки пили коктейли, да в темном углу сидел, ссутулившись, растрепанный парень в облегающей черной рубашке. Он мелкими глотками отхлебывал водку из большого стакана, дрожавшего в непослушных руках. Вместо закуски смолил сигарету, иногда подозрительно косился по сторонам и неизвестно чему усмехался.

– Да, цивилизация добралась и сюда, – грустно подумал Сергей и, чтобы сберечь аппетит, сел к чудному спиной. – Похоже, парень накачался какой-нибудь дурью. А может, сам по себе сумасшедший. Ну, хоть не буйный пока, и то хорошо…

***

Когда-то, отъезжая в провинцию, родители Андрея всегда набирали целую кучу подарков. Мальчик тогда удивлялся: зачем везти с собой колбасу, майонез, консервы, если все это можно купить в магазине? Тогда он не знал, что и в больших городах колбаса лежала на прилавках не каждый день, а уж в райцентрах ее и подавно не покупали, а «доставали». Зато сейчас куда ни залезь, хоть в самую глухомань, в каждом сельпо обнаружишь в принципе все. Даже в Москву стало ездить не интересно – нет нужды закупать дефицитной жратвы на весь околоток. Единственный дефицит теперь – деньги. Не каждый трудяга в райцентре заработает на ежедневный бифштекс, не говоря уж о стариках. Так что как люди питались, так и питаются. Раньше были деньги – не было ничего в магазинах; нынче – наоборот.

Зная об этом, Андрей, как и встарь, набил сумку разными вкусностями. Знал, что бабуля отнюдь не шикует, и нахлебником быть не хотел. Конечно, можно и на месте купить, да только Вера Ивановна такое его поведение неминуемо пресечет: все-таки гость! А так – подарок, принимай, не журись! Бабушка только охала, пока внук забивал припасами старенький холодильник. Даже пустила слезу – понимала заботу Андрейки. А потом, спохватившись, захлопотала, принялась на стол накрывать.

Как же вкусна горяченькая картошка, жаренная на чугунной сковороде с морковкой и луком! Ну почему дома никогда не получается так, как у бабушки? Что, картошка другая? Или сковородка не та? Да нет, все то же самое, и плита здесь такая же газовая, не русская печка. Наверно, виновата любовь, с которой бабуля готовит для внука…

– Ну как вы там? Как мама, отец? – бабушка Вера сидела напротив Андрея, уютно сложив локотки на столе.

– Да все в порядке, – отвечал тот с набитым ртом. – Работают все там же, здоровье нормальное. Ты-то как?

– Да я-то тоже все так же. Пока не болею, шмыгаю, шевелюсь. Что со мной будет?

– Дай Бог, ничего, – подумал Андрей. Вслух же спросил:

– А как Мишка и Толька? С ними-то видишься?

– С Мишей, бывает, встречаюсь. Он все с родителями живет. После армии как шофером устроился, так и шоферит до сих пор. Вежливый такой всегда, но какой-то колючий. То ли служба его изломала… Он ведь где-то в горячей точке служил. С женой вот год как развелся. Да ты ее, наверное, помнишь – Лена Захарова, с улицы Пушкина. А Толе квартиру дали. Или купил – как там сейчас, я не знаю. Только от родителей переехал. Он ведь медицинский закончил, сейчас в нашей больнице работает. Говорят, врач уж больно хороший. А жениться вроде не собирается. Вот ведь самый старший из вас, давно пора бы и деток иметь… А у тебя-то кто есть на примете? Тоже ведь не мальчик уже.

– Да есть, – краснея, соврал Андрюха. И поспешно добавил: – Но до свадьбы еще далеко!

– Вот все вы так сейчас, молодые! – покачала головой Вера Ивановна. – Под тридцать, а в голове ветер гуляет! Я в твоем возрасте третьего родила!

– Ну, бабушка, я не умею… – грустно развел руками Андрей.

Баба Вера махнула ладошкой, улыбнулась, потом рассмеялась.

– Ну, где тебе! Ладно, пей чай да ложись. Ночь на дворе. Я Мишу видала на днях, сказала, что ты приедешь. Так что завтра твои дружки с утра пораньше заявятся, досыта наболтаетесь. На-ка вот, я пирожка испекла…

***

Утром, только проснувшись, Андрей почувствовал дразняще приятный запах бабушкиной стряпни. Готовить Вера Ивановна умела на диво, из самых простых и дешевых продуктов умудрялась создать истинные шедевры поварского искусства. Что уж говорить о завтраке, приготовленном для любимоговнука из им же привезенных деликатесов! Андрей поспешно оделся и вышел на кухню.

– Проснулся, засоня! – приветствовала его баба Вера, хлопотавшая у плиты. – Тебя всегда было не добудиться! Ну-ка, за стол!

При взгляде на кухонный стол Андрей подумал, что этот отпуск бесследно для него не пройдет. Придется менять гардероб, прикинув пару размеров в большую сторону.

Усердно работая вилкой, Андрей завел разговор о старой иконе.

– Икону эту мама моя, Мария Ильинична, из деревни с собой привезла, – принялась рассказывать Вера Ивановна. – Отец-то был против. Знаешь, поди, какое тогда было время. Новый мир строили… Только мать не послушалась. Этой иконой их родители на свадьбе благословили. Раньше ведь обычаи были другие, мы их сейчас и не помним. Ну, привезла, повесила в угол, где незаметней, там она до сих пор и висит. Я только пыль вытираю, а мать, пока живая была – так молилась. Мне сейчас память о ней. Хотела снять да прибрать, только уж больно привыкла. Пусть висит, умру – вам достанется.

– Бабушка, а ты не знаешь, откуда эта икона вообще взялась? У твоих бабушки с дедом? Она ведь дорогая, серебряная. Не для крестьянской семьи.

– Да я уже думала. Сами, конечно, купить не могли – в бедности жили. Точно ничего не скажу, только скорее всего им ее подарили.

– Кто? Ведь это же царский подарок!

Вера Ивановна вытерла руки стареньким полотенцем и присела к столу.

– Это история давняя. Мама моя в Бога здорово верила. Отец – тот если и верил, то незаметно. А бабушка с дедушкой у себя в Сосновке даже пели в церковном хоре. Ну, тогда все были верующими. Так же, как потом все в пионеры вступали. Только мои-то бабка и дед верили по-настоящему, от души. Я вот так уже не смогу. И сосновский поп с ними дружбу водил, и в монастыре они были люди свои. Монастырь-то возле Сосновки стоял, знаешь? Там, где пещеры?

Еще бы не знать! Да во всем городе не было пацана, который хоть раз не протопал бы десять верст по лесу, чтоб полазить по монастырским развалинам и заглянуть с содроганием сердца в полузасыпанный ход, зиявший черным провалом на склоне большого оврага. Говорят, под землей жил когда-то отшельник, отец Иоанн, который творил чудеса. А сами пещеры вроде бы убегали на тысячу километров и появились вообще неизвестно когда и откуда! Редкие смельчаки, проползавшие с фонарями в узкую щелку завала, шепотом сообщали друзьям, замиравшим от ужаса и восторга, что там, в пещере, лежит скелет и улыбается страшным черепом… А может быть, про скелет придумали взрослые, чтобы отвадить ребят от пещеры, где тех могло запросто завалить. Но страшилка про мертвеца мало кого пугала, и в конце концов сосновские мужики – им было ближе, как и их ребятишкам – окончательно засыпали вход в пещеру. Это, впрочем, походы по историческим местам остановить не смогло, но они хоть стали не такими опасными.

– Где-то в двадцатых годах, – продолжала бабушка, – монастырь решили закрыть. Монахов оттуда всех разогнали, церковь в деревне развалили на кирпичи – школу построили. А монастырь так и остался. Там вначале мастерские открыли, да больно от города далеко, и Сосновка не близко. Так и остались пустые стены, не нужные никому… А монахи-то да попы были не дураками. Знали, что скоро конец, вот и постарались что поважней верным людям раздать. Так и нашим, конечно, икона досталась. Только вот из церкви или монастыря – теперь не узнаешь.

Вера Ивановна грустно вздохнула.

– Отец говорил, тогда из икон костры жгли. Он-то уж парнем был, все запомнил. А теперь вот те же иконы для музеев скупают. Большие деньги дают. Несколько лет назад один приезжал, ходил по домам. Соседка вот две иконы да кое-что из старья продала, а я его и в дом не пустила. Не хочу память свою продавать, даже музею…

Андрей молча слушал, забыв про еду. Этой истории он от бабушки еще не слыхал. Наверное, потому, что не спрашивал. Как бы там ни было, вот он, след! Пусть даже не след, а просто намек на него. Главное – это то, что самое ценное в монастыре под грабеж не попало. Разошлось по верным рукам…

***

Костер горел жарко и весело, трещала в огне древесина, юркие искры взметались стайками в небо. Бойцам было жарко, они отошли от пламени и теперь любовались им издали, шагов так с пяти. А любоваться было на что. Горел старый мир. В костре оплывали и корчились лица святых, веками помогавших эксплуататорам оболванивать массы трудящихся. Краска пузырилась и лопалась, стекала размягченными струйками, и казалось, что древние лики вдруг ожили. Их искажали гримасы боли и скорби, из нарисованных глаз текли слезы, опускались поднятые для благословенья персты. Только вот как ни старался Иван Иваныч Краснов, командир отряда особого назначения, не сумел он приметить на горящих иконах ни злобы, ни гнева. Вот ведь какая история! Надо бы у начальства спросить, что тут скажет наука… Да не скажет она ничего! Быть такого не может. Так что лучше молчать, а то сам заплачешь и сгоришь, как солома.

– Все, товарищ командир! – радостно доложил запыхавшийся красноармеец. – Иконы все! Может быть, за одно, еще какой мусор спалим?

Боец был белобрыс и румян, в застиранной добела гимнастерке, с большими ушами и блестящим рядом крепких ровных зубов. На лице его сияла праздничная улыбка, в глазах плясали озорные чертята. Вот он, гражданин нового мира! Мира свободы, равенства, братства! Мира всеобщего счастья. Уж он-то при коммунизме наверняка поживет. А может быть, и ему, Ивану Краснову, такое выпадет счастье. Не зря же с германской войны сапогов не снимал! Ну, теперь не много осталось. Вон как новая жизнь наступает! Мелочи разные вредные, вроде таких вот монастырей, прибежища контры, за пару лет уничтожим. И станут люди свободны – никакой Бог не указ!

– Отставить, – негромко сказал командир. Без особой нужды он старался голос не повышать. Так получалось значительней. Да и знал он, что люди, стараясь услышать негромкую речь, сами заткнутся и напрягут все внимание. А крикунов все равно глоткой не пересилишь. На это есть револьвер. Пальнул в белый свет – вот тебе и вниманье, и уваженье, и пусть попробуют опять заорать!

– Отставить… Ты как ребенок, Трофим. Тебе бы только у огня поплясать. А после нас товарищи придут мастерские основывать, им чем топиться прикажешь? Из лесу дрова еще тащить нужно, а тут они под рукой. Вперед смотреть надо, товарищ!

– Дак… А тогда… – Трофим мялся, никак не решаясь спросить. Командир поощрительно кивнул головой – рожай, мол! – и тот выпалил наконец: – А чего ж мы тогда этот костер-то пожгли? Тоже дрова!

Краснов внутренне вздохнул с облегчением. Вопрос был нормальный, на него ответить не составляло труда. А то этот придурок Трофим иногда такое откалывал… Его куриным мозгам каждый начальник казался всезнающим, и порою он загонял командира просто в тупик. Чтобы не опозориться в глазах подчиненных, приходилось идти на такие хитрости и такое вранье, что у самого просто дух заходился. А как же иначе? Хорошо, весь отряд не намного умнее Трофимки. Однако Краснову часто казалось, что боец Цыкунов при его ответах частенько прячет улыбку. Грамотный, сволочь, книгочей городской… Надо от него при удобном случае избавляться. Да и от Трофима бы тоже. Не понимает, вахлак деревенский, о чем спрашивать можно, а о чем полезней молчать.

– Тоже дрова, говоришь? – командир прищурился, вынул цигарку. Тут же с горящею головней подскочил Мишаня, дал прикурить. Вот Мишаня – умница! Лишнего не сболтнет, всегда под рукой, расторопен. Видно, что умен, не глупей Цыкунова, однако же за спиной не хихикает. Далеко пойдет парень! Вот вернемся, надо отметить перед начальством.

– Дрова, да не те, – бойцы, услыхав разговор, подтянулись поближе, сгрудились рядом, заслонясь рукавами от жара костра. – Эти иконы, товарищи – идейно вредная вещь! Веками они человеку на душу давили, диктовали, как жить и что делать. На них слез и крови не меньше, чем на Деникине! А простой человек, вот те же сосновские, вреда их понять не хотят. Видали толпу вчера возле церкви? Кто нам «ура» закричал? Кто помог? Одни активисты, а их на все село пять человек. Да эти темные люди мигом всю церковную утварь по подпольям растащат, схоронят в клетях, а может, кое-что схоронили уже. Не хотят они на свободу. Любят свое ярмо. И наша задача их на свободу эту хоть волоком, но вести. И сметать на пути все, что свободе, равенству, братству мешает. Вот хоть эти иконы… А ты говоришь, те же дрова!

Бойцы рассмеялись, кто-то по-дружески пихнул Трофима под зад. Краснов оглянулся на Цыкунова. Тот улыбался вместе со всеми, но улыбка была какая-то грустная.

Глава 3

– Андрюха, привет! Сколько лет, сколько зим! Здравствуйте, баба Вера!

По сеням прогремели шаги, и в дом ввалились Толька и Мишка – закадычные друзья ушедшего детства. Андрей вскочил и кинулся обниматься, а Вера Ивановна живо выставила на стол еще две тарелки.

Если б Андрей встретил ребят просто на улице, он их бы, наверное, не узнал. За минувшие годы друзья, как и он сам, здорово изменились. Толян, и раньше довольно рослый, вытянулся еще. Лишний жирок, по поводу которого в детстве он сильно комплексовал, куда-то исчез. Теперь это был спортивного вида мускулистый мужчина, коротко стриженый, с внимательным взглядом.

– Да, – подумал Андрей, – важный доктор вышел из Толика. Таких больные должны уважать и любить, старушки особенно.

Мишка ростом и статью остался прежний – жилистый, худой, невысокий. В детстве его дразнили «мальцом», он здорово обижался, лез в драку. Но так мальцом и остался. Только лицо стало другое. Какое-то строгое, сосредоточенное, несколько отрешенное. Словно думал он постоянно о чем-то своем. Сейчас на губах его играла застенчивая улыбка, а глаза оставались растерянны и печальны.

После шумных приветствий и обмена самыми насущными новостями друзья присели к столу. Вообще-то вначале они застеснялись, но баба Вера решительно затолкала их в кухню. На Божий свет появились какие-то немыслимые соленья, а следом, в красивой бутылке, удивительный напиток, который умела делать одна только Вера Ивановна…

Беседа растянулась на пару часов – благо, и у Миши, и у Толика был выходной. Поговорили, казалось бы, обо всем – десятка лет словно не было. Если вначале Андрей замечал, что ребята стали немножко чужими, да и он для них уже не прежний Андрюшка – ушастик, то вскоре всякая принужденность исчезла. За столом сидели все те же неразлучные кореша, что когда-то вместе гоняли в футбол, рыбачили, лазили по садам и носились по лесу.

– Ну, баба Вера, – наконец поднялся с табуретки Толян, – надоели мы вам. Пора и честь знать, пока все не съели. Спасибо за угощенье, только Андрюху мы у вас заберем. Не все вам, нам тоже хочется! Айда, ребята, по местам боевой славы пройдемся. Я уже сто лет не был даже на речке, хотя вот она, в двух шагах. А ты, Миха, давно не купался?

– Да порядочно, – ответил Миша, тоже вставая. – Ну, пошли, погуляем.

– На обед приходите! – пригласила Вера Ивановна.

– Ну нет, раньше ужина не дождетесь!

***

Город, и правда, изменился не много. Он как был, так и остался в основном деревянным, одноэтажным. Только в самом центре да по разраставшимся когда-то окраинам стояли пятиэтажки, а так все сплошь – частный сектор. Кое-где на улицах стояли водоразборные колонки – значит, и водопровод был еще не у всех. Зато машин стало больше. Пробок, как Москва или Питер, городок, конечно, не знал, но перейти улицу, как когда-то, даже не глядя по сторонам, стало опасно. Ну что же, автомобиль, как известно, не роскошь, а средство передвижения, вот все и стараются двигаться как можно роскошней… Асфальт, правда, для такого движения жидковат.

Друзья поболтались по городу пару часов, вспоминая свои детские подвиги. Долго стояли на пустыре, где теперь гоняли мяч другие мальчишки. Посидели у речки, побросали камешки в ее заросшую ряскою воду. Там, где когда-то было чисто и глубоко, поднимала желтый хребет песчаная отмель. А может, тут она и была? Просто в десять лет запросы не такие, как в тридцать.

Весь городок можно было пройти пешком от окраины до окраины всего лишь за час, так что за два все памятные места были пройдены. Ребята вернулись в центр.

– А что, мужики, – предложил Андрей, – пошли где-нибудь посидим. Кафе, ресторан – что тут у вас поприличней? Я угощаю!

– Смотри ты, какой богатей! – хохотнул Анатолий. – Нет, дудки! Ты гость, угощаем мы. Тем более что я зарплату вчера получил. Огромные, понимаешь, деньжищи!

– Что это у тебя за зарплата двадцать восьмого числа? – удивился Мишка. – У вас в больнице что, тоже задерживают?

– У нас в больнице все, как у всех. И задерживают, и раньше дают, а иной раз назад отнимают.

– Это как это?

– А так вот, дружище. В медицине, знаешь ли, все бывает! Ну, пошли, хватит болтать.

И Толя, повернувшись, зашагал впереди. Андрей с Мишей тронулись следом, причем Андрею показалось, что разговор о внезапной зарплате был Анатолию неприятен.

– Куда идем-то? – спросил Андрей. – Я злачных мест здесь не знаю, так что ведите.

– Будь спокоен, положись на меня! – ответил Толян. – Уж где паленую водку да шашлык из падали продают, я знаю. Всех отравленных куда везут? В терапию. А кто там дежурит? Анатолий Максимович…

– Ну, где дрянь продают, и я знаю, – сообщил Михаил. – Идемте в «Березку». И на воздухе посидим, и музыка там не глушит, сможем поговорить.

– Верно! – воскликнул Толя. – Вот туда и пойдем!

– Скажите, молодые люди, вы знаете, отчего в мире процветает безнравственность?

Андрей вздрогнул от неожиданности. Перед ними стояла пара – молодой мужчина и весьма пожилая женщина. Одеты оба тщательно и как-то официально: мужчина, несмотря на жару, в темный костюм, при галстуке; женщина в строгом платье. В руках у женщины сверкали глянцем обложки цветастых журналов. Оба подчеркнуто открыто и вежливо улыбались, напоминая персонажей рекламы.

– Очень важная тема! – тут же ответил Толя, тоже скаля зубы в голливудской улыбке. – Хотите об этом поговорить? Хотите, чтобы вас посетили? Дайте ваш адрес, и вас посетят в удобное время…

С лица мужчины улыбка исчезла мгновенно. Женщина, видимо, не совсем поняв смысл ответа, еще продолжала приветливо улыбаться, когда партнер подхватил ее под руку и потащил по улице прочь. Стопка блестящих журналов прощально блеснула на солнце и скрылась за ближайшим углом.

– Что это было? – спросил Андрей.

– Сектанты, – ответил Миша. – У вас что, таких нет? Здесь уже давно прижились. Толян, ты чего их спугнул? Пусть бы поговорили. У них, поди, тоже план.

– Вот пусть и выполняют его друг на друге. Мне их бред надоел. С ними ведь нормальный диалог невозможен. Своё мнение для них – абсолют, а в чужое они даже не пытаются вникнуть. Ну ладно, человеку, который ни уха, ни рыла не смыслит, они еще могут что-то сказать. Даже могут и оболванить. А я вот все их финты и вранье сразу вижу. Вначале пытался поговорить, объяснить… Да только им это не интересно! Они как капризные дети: если не я командир, так я не играю. Жалко мне их… Но сколько можно с радио разговаривать?

– А ты-то откуда такой грамотный взялся? – съязвил Мишка. – Ты же вроде не семинарию закончил, а медицинский.

– Мало ли что я закончил. Интересно было – вот и почитывал кое-что. Да я обо всех религиях знаю. Вот, например, хочешь – про ламаизм расскажу?

– Так ты у нас ламаист?

– Нет, я никто.

Теперь удивился Андрей:

– Как никто? Так не бывает!

– Это у нормальных людей не бывает. А я и правда никто. Я ведь, когда учился, и в церковь ходил, и «Харе Кришна» пел, и какой только дурью не маялся. А потом понял – не мое это все. Не нужна мне групповая психотерапия, как бы ее не назвали. Я сам с усам.

– Так ты не «никто», ты атеист.

– Никакой я не атеист. Атеист не верит ни в Бога, ни в черта, а я в черта все-таки верю.

– Так ты сатанист!

– Ну вас на фиг с вашими ярлыками! Просто черт – образ более ясный, а я то, чего понять не могу, на веру не принимаю. Я согласен, что есть какие-то космические законы и силы, но представлять их в виде деда на облаке – извините! И потом, как врач, я скажу, что религии слишком многое запрещают…

– Как и сами врачи, – встрял Михаил.

Толя только рукою махнул.

– Разговаривать с вами – как с теми сектантами. Уперлись, словно бараны.

– Ну, положим, уперся ты, а не мы, – ответил Андрей.

– Ладно, мужики, хватит языками молоть, – перебил его Миша. – Заткнитесь, покуда не подрались. Все мы пред высшими силами просто букашки. А я вот после войны тоже скорее верю в черта, чем в Бога…

***

Летнее кафе «Березка» и правда оказалось местом приятным. Стояло оно почти в центре, недалеко от гостиницы, из него открывался красивый вид на скверик, торговый центр и переживший смутные времена памятник Ленину. Под тентом из пластика стоял десяток столов, негромко играла музыка. Железный мангал источал аромат шашлыка.

Народу в кафе было мало. Как объяснили Толя и Миша, городская публика была в массе своей небогатой, и пить пиво предпочитала дома, на кухне – так выходили дешевле. Друзья заказали по шашлыку, взяли пивка и соленостей. Сидеть они собирались долго и вдумчиво.

– А помните, как мы в Сосновку ходили? – после очередной кружки прохладной пенной амброзии местного производства спросил Андрей. – В монастырь, на развалины?

– Еще бы! – ответил Мишка. – Я тогда рубашку порвал, мне дома влетело.

– И порвал понапрасну, – усмехнулся Толян. – Сокровищ мы так и не отыскали. Вообще ничего не нашли – только мусор.

– Да откуда там чему взяться! Что могли, сразу вывезли или спалили. Мне дед рассказывал. Сам, конечно, не помнит, но говорят, когда иконы жгли, дым аж из города видели. А потом там мастерские были. Все, что осталось, работяги прибрали. Только вряд ли хоть что-то осталось.

– А вы не слыхали, хоть кто-нибудь что-то там находил? Там ведь рядом пещеры, может, оттуда что доставали? – сказал Андрей.

– Нет, ничего слышно не было. А пещеры – так их же засыпали!

– Так засыпали позже. Может, пока они были открыты…

– Андрюха, брось себе голову забивать. Ты что, за кладом приехал?

– Нет, не за кладом. Но кое-что хочу попробовать поискать. Вот послушайте…

Год назад, лазая в Интернете, Андрей с удивлением обнаружил там название города детства и, что еще удивительней – деревни Сосновки. Заинтригованный случайной находкой, он вначале прочел, а потом и скачал весьма интересную информацию. То, что рядом с Сосновкой был монастырь и пещеры отшельников, он, конечно же, знал. Слышал краем уха и о последнем отшельнике, отце Иоанне – не даром вырос в этих местах. Но дальше речь шла об удивительной, бесценной реликвии – чудотворном старинном распятии, которое хранилось в подземной келье и бесследно пропало после разгрома монастыря. Причем, очень важен тот факт, что крест не был заранее спрятан и не был увезен особистами. След его терялся позднее, и терялся весьма основательно.

– Вот я и хочу попробовать поискать. Все-таки я здесь вырос, знаю и город, и из жителей кое-кого. Вдруг да найду?

Толя и Михаил помолчали. Андрей видел, что друзья отнеслись к его намеренью с недоверием, и немного сердился. Да, видно, надеяться на их помощь не приходилось…

Молчание было прервано неожиданным образом. Возле их столика возникла чья-то фигура, и голос, показавшийся Андрею знакомым, спросил:

– Извините, не помешаю?

Ребята повернулись на голос, и Андрей увидел Сергея, вчерашнего своего спасителя. Одет он был все так же непритязательно, в руках держал откупоренную бутылочку «Хольстена» и тарелку с сардельками.

– Здравствуйте, Андрей! Вы позволите к вам присесть?

– Конечно! Добрый день! Садитесь, пожалуйста, – и, обращаясь к друзьям, продолжил: – Знакомьтесь, это Сергей. Вчера отбил меня у местной шпаны.

– Ну ты даешь! – восхитился Толян, – Только приехал, и уже успел в драку влипнуть! Что-то на тебя не похоже. В детстве ты тихим был, это Минька все дрался и меня подбивал.

– Ну ты скажешь! – обиделся Мишка. – Ничего я не дрался! Так если, иногда, для порядка…

– Ах, бросьте, – махнул рукою Сергей. – Ну кто в детстве не дрался? Да и вчера не драка была, а так, мелкий конфликт. Не стоит и вспоминать. Однако, извините, я невольно подслушал ваш разговор – сидел рядом. Я, знаете, в некотором роде историк, и эта история мне немного известна…

***

Господь сказал, изгоняя Адама и Еву из рая, что в поте лица человек будет есть свой хлеб. А потому работа благословенна. Работа до пота, до устали. Так исполняется воля Божия во искупление грехов. А, кроме того, работа отвлекает и от грехов, и от мыслей греховных, и просто от тревог и забот. Вот и отец Иоанн, ковыряя лопатою сочную землю и шепча молитву Иисусову, позабыл на время о тревогах своих.

А тревожиться было о чем. В последнее время кровь на распятии каждый день появлялась, и во сне он слышал заупокойное пение. Знал подвижник, что жить ему оставалось не много. Знал даже – Господь открыл! – день, в который преставится. И знал, что день этот настал. Даже если бы не видел вчера черный столб дыма, что вырос за лесом там, где стоял монастырь, был бы готов. И ждал бы казни от людей и суда от Господа Бога.

– Слава труду! – прозвучал за спиною насмешливый голос. И монах, воткнув в землю лопату, разогнул затекшую спину и ответил так, как ответил бы на «Бог в помощь»:

– Во славу Божию!

На полянку вышли люди в военной форме. Форма была почти что такой же, какую помнил по прежней жизни отец Иоанн, только все же иная. Или просто сидела небрежней, или поношенной уж больно была? Трудно сказать, столько лет в монашеской кельи… А винтовочки те же. Бессменные, безотказные. Поди, еще лет полста лучше ничего не придумают.

– Бога нет, папаша! – хохотнул один из пришедших, вертлявый и смуглый. – Его в семнадцатом году расстреляли!

Солдатики дружно грохнули смехом. Командир, такой же застиранный, в расстегнутой по жаркой поре гимнастерке, одобрительно покивал. Особенно веселился светловолосый парень – косая сажень в плечах. Он смеялся взахлеб, с подвывом, повторяя: « ага, расстреляли!», и по глуповатой физиономии текли счастливые слезы.

– Бог поругаем не бывает… – смиренно ответил отец Иоанн и взялся вновь за лопату.

– Отставить! – негромко произнес командир, и смех мгновенно прервался, хотя слова эти относились, в общем то, не к бойцам, а к монаху. – Положите лопату, папаша. Грядки вам уже не понадобятся.

– Помирать собираешься, а пшеничку сей, – спокойно ответил отец Иоанн. – И это не из Евангелия, так русский народ говорит. Вы же не против народа?

– Ну-ну, прекратить демагогию! Тоже мне, глас народа нашелся! Мироед! Кровопийца!

– Крови на мне не более чем на вас, и только лишь потому, что когда-то и я воевал. За Россию. А что касается мироеда… Стал бы я грядки копать, на всем готовом живя? Или, быть может, я толще самого хлипкого из ваших бойцов?

Отряд смущено притих.

– Так, – подумал Краснов, – разговор пошел не в ту степь. Как бы он мне ребят не сбил с панталыку!

И громко, зычно – так он тоже умел – крикнул:

– Молчать! Иванов, Зуев, Лузгин – обыскать пещеру! Смирнов, Цыкунов – арестованного под стражу!

Трое красноармейцев кинулись вниз, туда, где чернел в склоне оврага узкий глинистый лаз. Двое, скинув винтовки с плеч, подошли к старику и встали от него справа и слева. Следы поношенных сапогов глубоко вдавились в свежие грядки.

Иван Иванович мерил шагами маленький огород. Да, как-то все выходило нескладно. Ладно церковь в Сосновке – там все же была толпа местных крестьян, которые и за вилы могла схватиться. А монастырь? Два больных старика, которым некуда было податься, и полведра пшена в кладовой. Ну, там хоть иконы сожгли и утварь церковную на телегу сгрузили. И то бойцы пошептались, что, мол, нищих гоняем. Где, дескать, тут мироеды? Мишаня утром все обсказал… А тут! Вообще одинокий старик, и живет под землей, и сам грядки копает. Да, поди, и в келье ничего не найти. И жечь нечего будет. Срочно надо речь произнесть, поднять дух боевой и сознательность пролетарскую. А то вон, Цыкунов что-то хмурится. Ну, да хрен с ним – он вообще с червоточинкой. И Трофимка, увалень деревенский, на монаха смотрит с разинутым ртом… Только что-то ничего на ум не приходит…

Снизу, от входа в пещеру, послышался приглушенный выстрел и какой-то неясный шум, словно ветер внезапно налетел на верхушки деревьев. И крик – тоже приглушенный, неясный, и от того еще более страшный. Солдаты испуганно встрепенулись. Недоумок Трофим побледнел и, забывшись, перекрестился.

Краснов, резко отдав команду, с двумя бойцами помчался на шум, сжимая в руке револьвер. С местными богоносцами надо держать ухо востро. Видел он их третьего дня возле церкви. Таким не в светлом будущем – самое место на лесоповале!

Однако тревога оказалась напрасной. Прибежавши на место, подмога застала у входа под землю всех троих эмиссаров, перепуганных и испачканных глиной.

– Гришка, черт тебя побери! – орали двое на сконфуженного чернявого паренька. – Товарищ Краснов! Он, подлец, что удумал! Там, в пещере, мы крест на стене увидали. Медный, старинный такой. А он, озорник, возьми да пальни по нему из винтовки! Ход и обрушился… Хорошо, щель осталась, а то бы каюк!

– Ах, мать вашу так! – свирепо рявкнул Краснов. – Все вам игрушки! Хоть осмотрели пещеру-то?

– Так точно! Только там нет ни хрена! Даже жратвы не нашли. Один крест да свечки…

– Ну, нет, так нет, – отмяк командир. – Не лезть же снова в завал! Назад – шагом марш! Григорий, ты хоть в крест-то попал?

– Так точно! – расплылся в улыбке Григорий. – Аккурат в середину!

– Ну, за меткость хвалю, а за глупость твою – два наряда вне очереди! А промазал бы – три получил!

На истоптанном огороде Краснов увидел своих бойцов, кучкой толпящихся возле лежащего на земле отца Иоанна. Увидав командира, те расступились. Изо рта старика стекала тонкая струечка крови, глаза его были открыты и смотрели в небо с радостным изумлением. Не успел командир спросить, что случилось, как один из солдат принялся торопливо, испуганно объяснять:

– Он, это… Того… Начал разговоры вести… вредные. Про Бога, про церковь. Ну, Мишаня его и того… К порядку призвал… Вот… Кто ж знал то…

– Ну, варнаки! – хрустнул зубами Краснов. – Вам не в особый отряд, а на большую дорогу! Значит, сопротивление оказал?

– Так точно! – гаркнул сметливый Мишаня.

– Ну что ж, так и запишем.

Бойцы облегченно вздохнули. Никто не заметил, что из кустов на краю огорода за ними следили испуганные глаза…

***

– Конечно, трудно сказать, куда и как пропал крест отца Иоанна, – Сергей задумчиво крутил в руках стакан с пивом. – Неизвестно даже, где схоронили отшельника. Однако вот на что обратите внимание: крест имеет особую примету – след от пули на груди фигурки Иисуса Христа. Значит, в него стреляли, и сделали это, безусловно, при аресте монаха. То есть крест не был отдан кому-то заранее. А если б его забрали красноармейцы, об этой отметке никто не узнал. Тогда бы, скорее всего, распятье пошло в переплавку или сгинуло в дебрях какого-нибудь музея. А тот, кто стрелял, мог пару раз похвастать товарищам, какой он меткач, и напрочь забыть о своем сомнительном подвиге. Но след от пули тесно связан с именем отца Иоанна, а значит, после разгрома монастыря и пещер крест достался тому, кто знал монаха и реликвией дорожил. Быть может, его даже украли у особистов. Так что тут целый роман! И вполне возможно, что распятие до сих пор лежит в сундуке у какой-то бабули, которая даже не ведает, каким сокровищем обладает.

Миша, слушавший Сергея немного нахмурившись, закурил. Андрей с удивлением заметил, что руки его немножко дрожат. Неужели так близко к сердцу принял рассказ о пропавшем кресте? Да нет, скорее всего, дружок попивает. Впрочем, наверное, есть от чего – жизнь у Мишки сложилась из всех троих наименее удачно. Через горячие точки прошел, с женой вот развелся… Пожалуй, запьешь.

Толик смотрел на рассказчика с интересом. Его, кажется, тоже история зацепила. Он глотнул пивка и спросил:

– И насколько же этот крест может быть ценным?

– Смотря как вычислить цену, – ответил Сергей. – Он уже достаточно дорого стоит как историческая реликвия – насколько я знаю, распятие очень старинное. То, что в него стреляли, цену еще увеличило. Это, знаете, след истории, отметка бурного времени. Так что благодаря следу от пули крест можно продать уже за очень хорошую цену. Кроме того, распятие отца Иоанна считается чудотворным, а рана на груди Христа – четкий опознавательный знак. И есть люди, которые отдадут за него уже не очень хорошие деньги, а значительно больше. Что же касается культурной и тем более религиозной ценности этого раритета, тут, простите, я пас. Такие цены деньгами не исчисляются…

Компания помолчала.

– Да, – задумчиво вымолвил Анатолий, – вот так живешь – и не знаешь, что рядом с тобой лежит целое состояние… Вот бы и правда найти этот крест!

– Зачем тебе крест? – поддел друга Мишка, – ты же у нас сатанист!

– Это ты сатанист, а я – я никто!

Сергей посмотрел на ребят с изумлением.

– Братцы, не заводитесь опять! – осадил их Андрей. – Лучше скажите, вы мне поможете?

– Чем сможем – поможем, – кивнул Анатолий. – Только помощи от нас с гулькин нос. Ну сам посуди, Мишка целыми днями работает, а я, кроме того, по два раза в неделю ночами дежурю. Так что старушек шерстить у нас не получится. Вот надо будет яму копать или от врагов отбиваться – мы отгулы возьмем…

– А кстати, – спросил Сергей, – вы как собираетесь распятье искать? Что, правда будете по старушкам ходить или ямы копать?

– Да, собственно, я и сам толком не знаю, – смутился Андрей. – Поговорю со стариками, схожу в музей…

– Это все правильно. Только от стариков, прежде чем вы набредете на нужного, вам предстоит три отпуска слушать про конницу Буденного и освоение целины. А в музее расскажут и биографию отца Иоанна, и поведают о социально-экономической обстановке двадцатых годов, но вряд ли прояснят вопрос о месте нахождения креста. Иначе он бы давно лежал под стеклом в этом самом музее. Лучше всего попытаться выяснить, кто был близок отшельнику в конце его жизни, и отыскать, конечно, уже не их самих, а хотя бы потомков. Распятье, возможно, осело у кого-то из них. Если же оно попало в руки случайного человека и нигде не всплыло до сих пор – шансов практически нет. Только везение и поможет. А вот связи отца Иоанна как раз в музее, возможно, и прояснят. Или в церкви. О ней тоже не забывайте – ведь наш фигурант был монахом.

Друзья смотрели на Сергея с раскрытыми ртами. Первым заговорил Михаил:

– А вы, похоже, в таких делах вовсе не новичок…

– Да как вам сказать, – лениво ответил Сергей. – Я же говорил, что в некотором роде историк. Так что такие вот поиски – правда, гораздо менее значимые – это моя работа.

– А, простите, кем вы работаете? – спросил Андрей.

– Кладоискателем, – беспардонно встрял Анатолий.

– Да, если хотите, кладоискателем, – совершенно серьезно кивнул головою Сергей. Только клады мои – не бочки с маринованным золотом, а просто старье, которое без меня годами пылится в чуланах или вообще выносится на помойку.

– Как это?

– Да вот так. Я коллекционер. Образование кое-какое, конечно, имею, но работаю на себя. Езжу, извините, по медвежьим углам и спасаю исторические реликвии.

– Раньше это не так называлось… – мрачно сообщил Михаил.

– Раньше много чего не так называлось. Но при всем вашем неуважении к моему ремеслу могу гордо сказать, что часть моих находок хранится в музеях. И, заметьте, своих клиентов я не обвешиваю, даю настоящую цену – конечно, с учетом комиссионных и того, что не они ко мне приехали, а я к ним. А скольких бабок я выручил в перестройку, купив у них то, что считалось хламом…

– Ну-ну, благородный вы наш… – подначил Толян.

– На благородство не претендую, – слегка поклонился Сергей.

– Ладно тебе, – внезапно встрял Миша, – каждый зарабатывает, как может. А то мы с тобой самые благородные…

Толя смутился. А Михаил продолжал:

– Это не вы несколько лет назад в нашем городе по домам ходили, предлагали продать старые вещи?

– Скорее всего. Видите ли, таких, как я, не особенно много.

– Моя мать вам тогда кое-что продала. Нет, вы не думайте, я не в претензии. Даже наоборот. Вот вам мой адрес, будет время – зайдите, я еще кое-что покажу.

– Спасибо, – улыбнулся Сергей, – непременно зайду. А вас я прошу, – он обратился к Андрею, – держать меня в курсе поисков. Вот моя визитка, здесь сотовый телефон. Может, чем-то сумею помочь. Если вам улыбнется счастье, с удовольствием взгляну на легендарное распятие отца Иоанна. Кстати, что вы хотите с ним делать, когда найдете?

– Отдам в нашу церковь. Мне кажется, там ему самое место.

Миша, услышав это, поперхнулся куском шашлыка. Анатолий иронически усмехнулся. А Сергей спокойно посмотрел Андрею в глаза и сказал:

– Желаю удачи. Кстати, будьте поосторожней – ваш разговор наверняка подслушал не только я. А такие реликвии – вещь серьезная и опасная…

***

Вот уж чего Сергей не ждал от поездки, так это такой вот поклевки! Да если удастся найти пресловутое распятие из сосновских пещер, можно сорвать целое состояние! Он даже знал, кому предложил бы товар. Дело лишь за товаром…

Самому искать бесполезно – слишком велика вероятность того, что время – а, возможно, и деньги – разлетятся впустую. Сергей всегда предпочитал синицу в руке, оттого и жил припеваючи. Конечно, он и раньше знал о кресте. Грош цена была бы ему, если б не знал. Но искать даже в голову не пришло. Не верил Сергей в чудеса. И вот судьба послала энтузиаста… Конечно, парень, скорее всего, ничего не найдет, но выпускать его из виду не стоит. Чем черт не шутит? А вдруг… И тогда на сцену выйдет он, человек деловой и серьезный. Ну надо же – в церковь отдаст! Вроде уже не ребенок… Не перевелись, значит, романтики на Руси!

А вот дружки его, кажется, далеко не романтики. Толя явно любит жить на широкую ногу, а какие в провинции барыши? Похоже, доктор не гнушается и на лапку принять… С ним бы Сергей столковался. Второй, Михаил, парень настороженный и колючий. Трудно сказать, что у него на душе. В деньгах, похоже, нуждается. Но и без этого церкви бы раритет не отдал. Может, сектант? Они и сюда добрались – утром видел. Хотя нет, те не пьют и не курят. Загадка.

Кстати, чем-то его лицо показалось знакомым. Вроде бы где-то видал. Хотя, как успел убедиться Сергей, в чужом городе в первые дни всегда кажется, что видишь знакомые лица. Вот и Анатолий кого-то напоминает. Да и парень за соседним столом. А с другой стороны, при его-то работе… И сам Михаил говорил, что в прошлый приезд он покупал у них барахло. Может, тогда и увиделись.

Впрочем, какая разница? Друзья друзьями, а с Андрея этого надо глаз не спускать. Да он сам никуда не уйдет, обязательно позвонит, поделится новостями. А потом, может быть, и крестом…

***

Когда разговор зашел о чудотворном распятии, Тамиэль едва не выдал себя. Еще бы! Вот ведь оно, то деяние, которое ждет от него Сатана! Это вам не кошек давить и не пытаться учить дурачье уму-разуму. Овладеть бы реликвией, и, назло исконным врагам Господина – Отцу, и Сыну, и Духу – поднести ему, Люциферу. Вот это – Деяние, вот это – пропуск во тьму! Сама судьба послала свой поцелуй…

Что ж, пусть наивный слизняк, решивший отдать раритет в свою постную церковь, ищет усердней. А он, Тамиэль, будет рядом. Он уже рядом и своего не упустит. Для слабаков такие реликвии – вещь и правда серьезная и опасная…

Глава 4

Утро выдалось румяным и солнечным, полным зелени старого сада и пения птиц. Андрей с удовольствием слопал завтрак и вышел на свежий воздух. Каким огромным казался когда-то сад! Совсем давно, в младших классах, он даже немного пугал: такими густыми и темными были заросли малины и вишни. Теперь он выглядел просто большим. И был очень заросшим – Вера Ивановна уже не могла ухаживать за ним, как когда-то.

Время плодов еще не пришло, и Андрюха просто прогулялся среди яблонь и груш. Да, надо бы хоть сушняк бабушке вырезать – где ей самой! А то приехал, гость дорогой, вкусно покушать да сладко поспать. Впрочем, отпуск еще впереди. Не будет же он весь месяц и правда краеведеньем заниматься!

Кстати, о краеведенье. Музей, конечно, уже открыт. Что-то он по местным меркам здорово разоспался! Сергей вчера дал действительно дельный совет. Сам Андрей больше надеялся на разговоры с местными старожилами, но теперь согласился, что это не самый короткий путь. Все-таки музей и, пожалуй, церковь прямее выведут на желаемый результат.

***

Музей стоял неподалеку от дома Веры Ивановны. Это было старинное двухэтажное зданье из кирпича, с закругленными окнами и высоким крыльцом. Когда-то, до революции, дом принадлежал купцу Пантелееву, благополучно сосланному к чертовой матери трудовым народом на перековку. Потом там были и клуб, и школа, и ПТУ, и, во время войны, даже госпиталь, пока наконец помещение, вопреки судьбе еще крепкое и красивое, не отдали под музей краеведения. Музей долго переезжал из аварийной халупы, бывшей в стародавние времена складом все того же купца Пантелеева. Зато когда он снова открылся, посетители ахнули: экспозиция засверкала новыми красками. Теперь в красивых, просторных залах висело, стояло, лежало все о городе и районе – все, что было возможно, о природе, истории, географии…

Андрей в музее бывал, хотя и давно. Ему нравились прохладные тихие залы. Многие экспонаты прекрасно запомнились – например, вот этот старинный бердыш на стене, или забавная механическая игрушка столетней давности. Когда-то ее даже запускали для экскурсантов. Может быть, и сейчас запускают? Школьников-то, наверное, сюда по-прежнему водят. А вот эта окаменевшая раковина для Андрея вообще вещь особенная. Ведь именно он с неразлучными Толькой и Мишкой отыскали ее на размытом склоне оврага и притащили сюда. Сколько же лет прошло?..

Вот и витрина, посвященная сосновскому монастырю. В детстве Андрейка проходил мимо почти не задерживаясь: ну что интересного в парочке старых икон да нескольких фотографиях? То ли дело рядом – настоящее оружие времен гражданской войны! Винтовка, маузер, револьвер, целая россыпь патронов, чудной старинный бинокль… Но теперь он провел у стенда около получаса. Рассмотрел фотографии отца Иоанна, зданий монастыря, входа в пещеру. Карточки старые, выцветшие, но сделанные когда-то на совесть. На одной из них, запечатлевшей крестный ход на какой-то праздник, Андрей разглядел большой крест в руках одного из монахов. К сожалению, ни лица, ни деталей креста было не различить. Однако хотелось верить, что это именно отец Иоанн с чудотворным распятием. Впрочем, поиски это ни сколько не продвигало.

Вдоволь насмотревшись на раритеты и нового практически ничего не узнав, Андрей подошел к пожилой смотрительнице, мирно дремавшей на стульчике между двумя смежными залами.

– Здравствуйте, – улыбнулся он возможно обворожительней. – Вы не подскажете, как я мог бы узнать подробней о сосновском монастыре?

Старушка вздрогнула, но тут же засияла ответной улыбкой. Посетитель ей, похоже, понравился. Андрюха вообще производил хорошее впечатление на людей, особенно пожилых. Даже шутил иногда, что ему легче очаровать десяток симпатичных бабулек, чем одну молодую красавицу.

– Это вам нужно к Светлане Григорьевне подойти. Она у нас в этом вопросе специалист.

– А как найти Светлану Григорьевну? – Андрей уже представил себе солидную полную даму, почему-то черноволосую, с усиками над верхней губой и густым низким голосом, и настроился соответственно.

– Вот сюда – и направо… Ой, да вот и она! Легки на помине, Светлана Григорьевна! С вами вот молодой человек хочет поговорить.

Андрей повернулся к дверям – и чуть не закашлялся. Там стояла хрупкая девушка, немного моложе его, со светлыми волосами и огромными голубыми глазищами. Впрочем, глазищи эти смотрели строго, как у учительницы. И Андрюха в который уж раз в своей жизни подумал, что все-таки предпочел бы производить впечатленье на юных дев, а не на их бабушек и мамаш. Он промямлил:

– Я хотел бы поговорить о Сосновке… Про монастырь. Говорят, вы здесь главный специалист.

Самообладание потихонечку возвращалось. Тем более что ледок во взгляде красавицы начал подтаивать.

– Ну, не главный, – слегка улыбнулась она, – но кое-что расскажу. Пойдемте со мной.

И Андрей, затаивши дыхание, выпорхнул вслед за Светланой Григорьевной в коридор. В голове вертелась всего одна мысль, при том весьма глупая:

– В самом деле, Светлана… Вся такая светлая и прозрачная…

Смотрительница проводила их мудрою материнской улыбкой, вновь уселась на стульчик и прикрыла глаза.

***

– Что именно вам интересно узнать?

Светлана Григорьевна привела Андрея в маленький кабинет и усадила возле стола, на котором возвышались старый компьютер и куча бумаг.

– Я хотел бы побольше узнать о последнем отшельнике сосновского монастыря, отце Иоанне. Узнать все, что можно. Особенно, с кем он общался незадолго до смерти.

Девушка посмотрела на посетителя с удивлением и слегка улыбнулась.

– Такое впечатление, что вы из уголовного розыска. Ищете убийц отца Иоанна. Знаете, в детективах тоже так начинают разговор со свидетелем.

Андрюха тоже заулыбался.

– Нет, что вы, я вовсе не из милиции. Я сам по себе мальчик. Просто не так давно нашел в Интернете интересную информацию…

Андрей повторил все то, что уже рассказал друзьям, разве что поподробней – Светлана Григорьевна слушала внимательно, с искренним интересом.

– Надо же! – сказала она по окончании рассказа. – Я столько лет занимаюсь историей монастыря, но мне и в голову почему-то не приходило, что чудотворный крест может быть где-то неподалеку. Он считается утерянным безвозвратно. Да, впрочем, если за столько лет его след не нашелся, скорее всего так и есть. Извините, но вряд ли ваш поиск будет успешным…

– Ну, я в отпуске, – беззаботно ответил Андрей, – и потратить его небольшую часть на то, чтоб расстаться с безумной надеждой, не жалко. Так вы расскажете мне об отце Иоанне?

– С удовольствием! Знаете, я ведь здешняя. С детства увлекаюсь историей. Еще в школе начала собирать материалы о нашем монастыре. Не поверите – мой доклад даже на областном конкурсе дипломом отметили! Так что садитесь удобней, информации у меня целый вагон.

Тут Андрей набрался храбрости и, рискуя на корню разрушить контакт, осторожно спросил:

– Извините и не сочтите меня ловеласом, но, если информации и правда так много, может быть, мы встретимся вечером?Где-нибудь посидим и все спокойно обсудим…

Светлана Григорьевна посмотрела на него немного растерянно, но с интересом. Помолчала. И, когда Андрей уже начал пугаться, ответила:

– Хорошо. Я сейчас и правда здорово занята. Приходите к пяти, к закрытию музея.

***

На улицу Андрей вышел в самом радужном настроении. Теперь и солнце светило ярче, и воробьи чирикали веселей. Нельзя сказать, что это была любовь с первого взгляда, да в такое он и не верил. Однако девушка из музея его покорила. Конечно, женщины и прежде в жизни Андрея случались, но это – это было что-то особенное…

В ожидании вечера Андрей решил, не теряя времени, зайти еще в церковь.

Казанский храм стоял почти в центре города. Его небесно-синие купола всегда, даже в эпоху гегемонии атеизма, были самым ярким символом города. И приезжих вели в первую очередь любоваться не новыми корпусами завода, не зданием торгового центра, не крытым рынком, а именно храмом. Стоял он в городе больше ста лет, и годы на нем практически не сказались. Когда-то, давным-давно, его хотели все-таки разобрать – был нужен кирпич для строек. Но из затеи этой не вышло ничего ровным счетом: раствор, скрепляющий кирпичи, оказался столь прочен, что выбить из него эти самые кирпичи было попросту невозможно. Они рассыпались в мелкую крошку, но друг от друга отделяться никак не хотели. Так что церковь отдали под склад, лишь слегка расковыряв самый верх колокольни. Впрочем, лет через десять храм возвратили верующим, и с тех пор на него никто уже больше не покушался. Разве что пивзавод, который во времена перестройки поместил знаменитые купола на этикетку своей продукции. Однако отец – настоятель немедленно возмутился, этикетку пришлось изменить, и теперь она стала раритетом не меньшим, чем полукруглая наклейка с бутылочки «жигулевского» советских времен.

На памяти Андрюхи церковь всегда работала. Не раз, проходя мимо ее железной ограды, видел он входящих и выходящих людей – в основном благообразных бабулек в платочках. Но сам внутри не был ни разу. То ли стеснялся, то ли боялся… Скорее боялся. Ни бабушка, ни родители в церковь никогда не ходили, и она казалась каким-то другим, особенным миром, со своими законами и порядком – практически другим измерением. И хотя минули те времена, когда на Пасху у входа в храм дежурил комсомольский патруль, который отлавливал молодежь, но что-то такое в душах все же осталось… Хотя даже о том, что его в детстве все-таки окрестили, Андрей узнал уже в старших классах. И вот теперь наконец он взошел по ступеням, истертым за столетие сотнями тысяч шагов.

Внутри храма был таинственно и красиво. Стены – золото с голубым – взлетали высоко, к самому куполу, откуда лился солнечный свет и смотрел вниз Господь с облаков. Утренняя служба давно уже кончилась, церковь была пустою и гулкой. Стараясь как можно меньше шуметь, Андрей подошел к сидящей за прилавочком с иконами и свечами женщине в черном платочке.

– Здравствуйте, могу я поговорить со священником?

– Конечно, – ласково ответила женщина. – Сейчас позову отца Александра.

Отец Александр оказался не старым еще человеком, крепким, подтянутым, с ухоженной русой бородкой, чуть тронутой сединой. Глаза его были очень внимательны и полны каким-то необычным покоем.

– Здравствуйте, батюшка, – сказал Андрюха и покраснел. Вообще-то он где-то читал, как надо вести себя при встрече со священником, и знал, что поступает как-то не так, но вспомнить, что следует делать, не мог. Впрочем, отцу Александру было, видимо, не впервой встречаться с невеждами.

– Слушаю вас. Чем могу быть полезен?

Когда Андрей начал рассказывать о своих поисках, священник, кажется, удивился и даже вроде хотел его прервать, но не стал. Однако на лице его отразились недоверие и настороженность. Дослушав, он какое-то время молчал.

– Похоже, здесь мне подмоги не будет, – грустно подумал Андрей.

– Скажите, – заговорил наконец отец Александр, – почему вы решили искать этот крест?

– Я и сам толком не знаю, – честно ответил Андрей, – Просто как-то зацепило за душу… Ведь я почти что все детство провел в этом городе, а про монастырь и отца Иоанна практически не слыхал. Знал только, что они были когда-то. Да я в эту церковь-то впервые в жизни зашел! Стыдно, если честно сказать. Это ж не только история, это наша культура, наша душа. Дело даже не в вере в Бога – в вере в человека в себе. Ну сколько можно родства-то не помнить?

Священник строго и пристально смотрел в глаза собеседнику. Потом вдруг спросил:

– Скажите, вы занимаетесь поиском в одиночку? Еще кто-то знает о вашей затее?

– Мои друзья в курсе, но вряд ли их помощь будет значительной. Все слишком заняты для такой авантюры…

Отец Александр усмехнулся.

– Да, авантюрой действительно отдает! Так вот, я могу сообщить вам немногое. Сам я не здешний, о монастыре и пещерах знаю не много. Зато знаю людей, которые вам и правда помогут – по крайней мере, расскажут все гораздо лучше меня. Обратитесь в музей, к Светлане Григорьевне, и к Шатунову – это наш краевед. Вот адрес… Они нам уже здорово помогли. Понимаете, есть решение восстановить монастырь, расчистить пещеры. Не так уж много у нас святынь, чтоб оставлять их в забвении. А прежде, чем строить заново, необходимо оглянуться на то, что прошло…

Священник подал Андрею бумажку с адресом и именами. А потом поднял руку и степенно перекрестил.

– Бог вам в помощь, сын мой. Только будьте в своем поиске осторожны – боюсь, это дело небезопасно. Кажется, у вас есть конкурент…

***

Новость о том, что кто-то еще навещал отца Александра с тем же вопросом, удивила Андрея, но не расстроила. И уж тем более опасения не внушила. Конечно, вероятность того, что кто-то сам по себе одновременно с ним решил отыскать утерянное распятие, была ничтожно мала. Так что это кто-нибудь из своих. Или ребята, или Сергей решили помочь – вот и все. Правда, помощи от них Андрюха как-то не ждал: Мишка с Толяном отнеслись к его затее не очень серьезно, да и на работе они, некогда им по городу путешествовать. Сергей встревать в поиски вроде не собирался – у него своих дел навалом. Хотя… Все же «кладоискатель»! Только вот под описание отца Александра он не особенно подходил. Как, впрочем, и Михаил с Анатолием. Однако и описание было на изумление скудным – достоверно батюшка мог сообщить только то, что приходил молодой мужчина, произведший на него тяжелое впечатление. Все остальные детали были сильно разбавлены утомлением после богослужения и чередой лиц прихожан. Так что таинственным посетителем мог бы быть кто угодно. Поэтому Андрей не долго ломал себе голову. У друзей он спросит при первой же встрече, а наличие кого-то еще по сути невероятно. К тому же время уже приближалось к пяти, а в музее его ждала – а может, и не ждала – Светлана. Пока что, впрочем, Светлана Григорьевна…

***

Храм Тамиэль не любил. Здание это, увенчанное сверкающими крестами, было оплотом и лагерем Бога – злейшего врага Сатаны. Проходя мимо, Тамиэль старался на него не смотреть. Храм давил его душу, словно мертвец, замурованный в стенке. Однако внутри он бывал – в самом начале своего обращения. Бывал для того, чтоб проверить, насколько же Бог силен – и выяснил, что пред Сатаною он просто котенок. Верного воина Сатаны во вражеском стане гром не убил и не скрючили судороги. Больше того – никто даже не понял, что он чужой в этой серой толпе. И Тамиэль, шепча изощреннейшие ругательства, осторожно и незаметно плюнул на пол, выражая тем свое презрение к явной немощи Бога. И снова остался цел…

Теперь в стан врага он явился не провокатором. Сегодня он был на разведке, а потому притворился такой же овцой, как все прочие в этом царстве кротости и сиропа. И вражеский генерал в начале купился. Но только в начале – видимо, не сумел Тамиэль скрыть бушующего внутри пожара свободы. Ну, да и черт с ним – главное, все, что мог, разведчик узнал. Теперь он знал, с кого начать поиск – адресок краеведа и координаты музейной бабенки лежали в кармане. Ну что же, посмотрим, раб Божий Андрей, кто кого обойдет – раб или воин!

Тамиэль бегом проскочил истертые ступени Казанского храма. Да, он опять оказался сильнее врага, но что же так давит его, так жжет его спину? Ведь не взгляд же священника! Впрочем, плевать. Он больше сюда не вернется. Итак, с чего же начать?

Неподалеку от церкви, в тени, стояла скамейка. Тамиэль устроился спиною к церковной ограде и обтер вспотевший лоб рукавом. Самое простое – музей. Но там его встретит женщина. А женщин Тамиэль не любил. Хотя скорее наоборот – женщины его не любили. Новый контакт каждый раз был мучением. Каким-то образом они ощущали его силу, его устремленность, его верность Владыке… Ощущали – и не желали принять. Впрочем, о Сатане он с ними не говорил. Все равно бы не поняли. А отпугивать тех не многих, которые естественным путем могли скрасить его одиночество, Тамиэль не хотел. Раз уж не удается найти настоящей соратницы, сгодятся и мелкие сучки. В конце концов, тело требует своего.

Так что музей отпадал. Хотя почему отпадал? Туда необходимо сходить. Наверняка в этом складе старья найдется хоть что-то про монастырь для всеобщего обозрения. Конечно, этого будет не много, но на безрыбье… А будет нужно – и эта… Светлана Григорьевна никуда не уйдет. Оставим ее про запас. Вначале поговорим с мужиком.

Впрочем… Впрочем, вначале нужно поговорить с Сатаной… Вот он – там, в гуще кустов, в самой тени… Кивает головой, улыбается… И молчит. Что, господин, что ты хочешь?

Едва слышный шепот пробежал по листве. Будь здесь кто-то еще, он не разобрал бы ни слова. Хозяин говорил тихо, ласково – только ему, Тамиэлю. Даже Бог в своей церкви и то не услышит и не станет мешать. Да, Хозяин, я понял. Пусть распятье не найдено, но обряд можно начать без него. Это начало только поможет, оно привлечет силы тьмы и усилит бессилие света. Итак, первый акт – завтра, в лесу, на руинах монастыря!

***

Встретив Светлану Григорьевну возле музея, Андрей пригласил ее в ту же «Березку», где накануне с друзьями праздновал встречу. Кафешка ему понравилась. К тому же в других местных пунктах увеселения он не бывал, и оказалось бы просто глупо на первом свидании забрести в кабак, облюбованный местными алкашами или содрогающийся от грома попсы.

Андрей заказал бутылку сухого вина.

– Давайте вначале выпьем за наше знакомство, – предложил он, наполняя бокалы. – И еще – давайте перейдем просто на имена? А то получается как-то уж очень официально…

Светлана взяла бокал, посмотрела сквозь него на солнце и улыбнулась:

– Конечно. И можно на «ты». Я пока еще не профессор и не директор музея. Только пить брудершафта не будем…

Андрей тоже поднял бокал, и в нем заплясали веселые искорки. Хотелось сказать что-то важное и значительное, но в голове вертелась лишь пошлость про «нашу случайную встречу». Выпили молча.

– Знаете, – заговорила Светлана, – сосновский монастырь решили восстановить. Не как исторический памятник – это, наверное, уже невозможно – а как действующий мужской монастырь. Об этом хлопотал еще прежний настоятель нашего храма. Собственно, при нем дело с мертвой точки и сдвинулось. Сейчас отец Александр собирает средства, уже ведутся кое-какие работы по расчистке развалин. Так что скоро будет у нас монастырь!

– Да, я сегодня был в церкви, – ответил Андрей. – Батюшка об этом мне говорил. И еще дал два адреса, по которым можно выяснить все абсолютно. Один из них – городской музей, спросить Светлану Григорьевну…

Света прыснула от смеха и слегка покраснела.

– А второй? – спросила она. – Нет, подождите… Подожди… Евгений Васильевич! Шатунов! Правильно?

Андрюха развел руками.

– Правильней было бы сразу к нему идти, – улыбнулась Светлана. – Вот это знаток! Ему за восемьдесят, а память – только мемуары писать! Многое видел сам, многое помнит по рассказам других. Знает в городе практически каждого. Я однажды решила проверить – навела его на разговор о своей родне. Так он больше часа рассказывал! Жаль, что я не записывала. И все точно! О многом даже мои родители не слыхали. А Евгений Васильевич знает и помнит. Мне до него далеко.

– Ну, я не согласен, – серьезно ответил Андрей. – Хотите – верьте, хотите – нет, а я рад, что вначале зашел в музей.

Светлана опустила глаза, но тут же шутливо ответила:

– Сударь, мы, кажется, переходили на «ты»? Кстати, как тебе понравился отец Александр?

– Понравился. Мужик добрый, серьезный. Только вот я ему, похоже, вначале не очень понравился. Впрочем, договорились. Я обаятельный. Хотя, конечно, мы в параллельных измерениях обитаем. Он весь в религии, я весь в миру…

– А ты знаешь, что Александр всего два года как закончил духовную семинарию? Он до этого на железной дороге работал, а еще раньше в Афганистане служил, был ранен. Пил. Ни в Бога, ни в черта не верил. А потом сам на себя ужаснулся… За то его прихожане и любят, что он сам все прошел – и огонь, и воду, и взлет, и падение. Так что параллельные миры вовсе не параллельны.

– Согласен, – кивнул Андрей. – Я тоже иногда замечаю, что мой мир куда-то в сторону закругляется…

И снова наполнил бокалы.

– Ну, пока он не закруглился совсем, – улыбнулась Светлана, – пора перейти к отцу Иоанну. Слушай…

***

В миру отца Иоанна звали Александр Юрьевич Рощин. Был он звания непростого, дворянского. Не из каких-то там захудалых, обедневших и одичавших в деревенской глуши, а из первостатейных, столичных, близких ко двору Государя. И отец его, и деды – прадеды подвизались на военной стезе, пожалуй, от самого Рюрика. Так что и Саше Рощину иного пути вроде бы не было. Да он другого и не искал. С детства играл в солдатиков, палил из игрушечного ружья и азартно рубил прутиком бурьяны в дальнем углу заросшего сада. И когда впервые, еще мальчишкой, из двустволки застрелил воробья, сердце наполнилось радостью и желанием вот так же когда-нибудь сразить в бою настоящих врагов. В общем, был Саша военной косточкой, армейских кровей.

Как праздник воспринял он назначение в гарнизон в качестве младшего офицера. Отец позаботился, чтоб наследник прошел всю службу по-настоящему, потому что и сам послужил, и недолюбливал выскочек, с младых ногтей осевших в столицах. Да, по правде сказать, толку от таких офицеров было не много. Сильны они были только за спинами покровителей да на шеях исполнительных подчиненных, сами же не стоили выеденного яйца. Случись настоящее дело – и случалось, видали! – как эти лощеные куклы превращались в кучку навоза. Собственно, не превращались даже, а просто открывали свою настоящую суть. Не хотел генерал Рощин своему сыну такого, вот и послал в глушь, в настоящую службу.

Впрочем, Александр в глуши не скучал. Мало того, что служба была ему по душе, еще и приятели попались лихие, да и деньгами папаша не обижал. Далеко, конечно, было офицерам пехотного полка до легендарных гусар Дениса Давыдова, однако местное население и о них слагало легенды. Карты, цыгане, шампанское, перманентный флирт с местными дамами службе отнюдь не мешали. Тем более время-то мирное. Не бурьян же, право, в огороде квартирной хозяйки рубить!

Такая служба продолжалась около года и кончилась, как чаще всего все хорошее, плохо и неожиданно.

Александр был дружен с неким однополчанином, Игорем Рыльским, юношей тоже довольно богатым и хороших кровей. Вместе они несли службу, вместе предавались веселью, вместе запивали хандру. Их близость достигла того, что, желая поволочиться за кем-то из дам, они полюбовно устанавливали очередность, дабы товарищу не мешать. Однако, как ни банально, из-за дамы и вышел спор.

Да, собственно, из-за дамы ли? Ну какая там дама – девчонка шестнадцати лет, соседкина дочка, дикое существо. Нет, скорее – дикий цветок, именно дикостью своей и прелестный. Часто, выглядываю в окошко и любуясь Катюшей издалека, друзья рассуждали, что вот ее бы принарядить, да научить манерам и разговору… Куда б до нее признанной первой красавицей околотка Людмиле Трофимовне! Да за ней бы… Да для нее бы… А впрочем, и так хороша. Свежа, непосредственна…

Как-то раз за бокалом вина и заключили друзья пошленькое пари, какое до них, неверное, в полку лишь ленивым не заключалось. Поскольку ни один не желал уступить товарищу первый поцелуй юной прелестницы, сошлись на ящике коньяку и открыли боевые действия разом. Фарс обещал быть забавным, но вышло все еще интересней, чем ожидалось.

И Рощин, и Рыльский увлеклись игрой не на шутку. А поскольку красавица, взращенная в целомудренной атмосфере провинции, ни одному из господ офицеров благосклонность дарить не спешила, меж ними возникли вначале шутливая ревность, а после и раздраженье, и неприязнь. Теперь дело было не только в коньяке и пари – бывшие друзья соперничали уже не на шутку. Да еще товарищи доливали масла в огонь: зная о споре, поддевали то того, то другого якобы виденным, слышанным или бывшим в прошедшую ночь. Когда те, кто постарше да поумней, опомнились и попытались Александра и Игоря помирить, время было упущено.

Быть может, побесившись месяц – другой, они бы и сами за доброю чаркой посмеялись над своею враждой о снова бы стали друзьями, однако пьеска, ими поставленная, обернулась иначе. Девочка не смогла устоять перед блестящими ухажерами и подарила свою благосклонность одному из них – Александру. Причем подарила со всем пылом дикарки, бросилась в любовь, словно в омут… В омуте ее и нашли – совесть оказалась сильней мимолетной, отчаянной страсти. Рыльский прилюдно обозвал Рощина подлецом. А перед рассветом, за пару часов до дуэли, в окно к Александру влез дюжий молодец с топором – Катин жених… Кабы не мучила офицера бессонница, лежать бы ему к утру в луже крови. Только дуэль все же не состоялась. Утром сначала арестовали варнака с топором, а потом и обоих господ офицеров. Одного – полиция и вроде за дело, а других – полковое начальство во избежание дальнейших событий.

Скандал, конечно, замяли – и Рыльские, и Рощины были люди не из последних. Однако дорога в столицы обоим была на время заказана, и разъехались Александр с Игорем в разные концы государства Российского.

Не известно, как Рыльскому, а Рощину история с Катериной явилась хорошим уроком. Конечно, примером для юношей он сразу не стал, однако уж заводилой в лихих кутежах и образцом волокитства более не был. К тому же на новом месте несения службы было не так беспросветно спокойно, как в прежнем полку.

Время бежало, в высших кругах скандал забывался, оттесненный новыми, более свежими и забавными. И в конце концов Александр Юрьевич продолжил свое восхождение по служебной лестнице, уверенно достигая ступенек, на которых мог оказаться уже давно. И снова не довелось. На этот раз помешали японцы.

Вообще-то войну Рощин встретил с внутренней радостью. Давно ему надоел покой мирного гарнизона, давно хотелось настоящего дела. С известием о войне проснулись в нем мальчик с прутиком, воюющий в старом саду, и подросток с ружьем, на лету сшибающий пташек… Проснулись – и умерли, скоро и навсегда.

Война оказалась неожиданно жестокой и грязной даже для послужившего уже офицера. Быть может, не будь супостат азиатом, и было бы все по-другому. Хотя кто же знает – война есть война. На войне всегда кровь, боль и грязь. А если плохие тылы и разведка ни к черту – то еще и голод, и холод, и совершенно никчемные смерти…

Посидевши в окопах, побегав в атаке и в отступлении, похлебав из одного котла с солдатами жидкого варева, Александр снова задумался о себе, о жизни своей, о ее перспективах и цели. А вскоре и время для размышлений представилось. В одном из боев Рощин был ранен и попал в плен к японцам.

И в лазарете для пленных, больше похожем на грязный сарай, и в сырой яме под бамбуковою решеткой много дум мучило Александра. Перед глазами – хоть открой их, хоть закрывай – проплывали картины прошлого. Бурное веселье блестящих молодых офицеров, белое личико утопленницы, ненависть в глазах паренька с топором… Солдаты, с криком бегущие навстречу свинцу… И свои, белобрысые, и чужие – чернявые и раскосые – все в одной окровавленной куче. Испуганные китайцы, как заводные болванчики кладущие поклон за поклоном вальяжному офицеру с хлыстом… Только вот наш офицерик или японский? Черт его знает… Горячечный бред на соломенном тюфяке… Боже, как хочется пить! Кружка стучит по зубам, вода струится на подбородок… Кто держит кружку? Наш ли русак, китаец, или японец? Руки осторожны, заботливы. Шепчет ласково, непонятно… Катя, да это ты!? Неужели простила?…

Рощина обменяли на пленных японцев в составе группы военнопленных. Потом был наш уже, русский, госпиталь, и длительный отпуск, из которого он не вернулся. Не стало Александра Юрьевича Рощина. Появился инок Иоанн.

***

– Конечно, о жизни отца Иоанна известно не много, – Света задумчиво прищурила голубые глаза. – Да ведь его биография для наших поисков не так уж важна. В 1912 году он поселился в пещере, вместе со своим предшественником, отцом Ферапонтом. Тот был уже очень стар – умер где-то в течение года. Распятье перешло отцу Иоанну именно от него. Откуда оно взялось вообще и кто был первым отшельником, обитавшим в пещерах, никому не известно. Кстати, эти пещеры большей частью естественные. Монахи их только слегка доработали. А прежде, в совсем уж древние времена, они служили местному населению убежищем на случай войны. Там, говорят, на километры тянутся переходы, форменный лабиринт. В прошлом году спелеологи приезжали, так они попросту обалдели!

А что до ближайшего окружения… Ну какое окружение может быть у отшельника? До начала репрессий к нему приходили толпы паломников, а потом… Насколько я понимаю, он вообще был брошен на произвол судьбы. Чем только питался? Скорее всего, кое-кто из сосновских его все-таки навещал, несмотря на опасность. Только вот кто – неизвестно.

– А ваш краевед Шатунов случайно не знает? – спросил Андрей.

– Может, и знает. Только скорей всего знает Полина Андреевна…

– А кто такая Полина Андреевна?

– Тоже краевед, – серьезно ответила Света. – Только она в Сосновке живет. Коренная, сосновская. Старенькая уже. Интересно было бы их с Шатуновым свести! Да куда там, ни он, ни она уже дальше огорода и не выходят.

– Да у вас тут краевед на краеведе! – восхитился Андрюха. – Я только приехал, и то уже знаю троих!

– Кто же третий? – удивилась Светлана.

– Ты! – ответил Андрей, и оба захохотали.

– Ну что, раз всех краеведов за один стол усадить не получится, надо их самому навестить, – сказал, отсмеявшись, Андрей. – Значит, ты думаешь, сначала лучше съездить в Сосновку?

– Да, пожалуй. Заодно зайдем в монастырь. И в пещеры – я там сто лет не была.

Андрей онемел от внезапного счастья. Света хотела отправиться с ним!

– Слушай… А ты не боишься – вот так, с незнакомым мужчиной, в лес…

– Во-первых, – Света загнула палец, – мы уже познакомились. Во-вторых, ты и правда обаятельный и на насильника не похож. В-третьих, я хожу в секцию карате. А в-четвертых и в главных, неужели ты думаешь, что я кому-то позволю без меня копаться в истории района! Да от меня и спелеологи не смогли отбрыкаться! Кстати, в-пятых, я взяла отпуск.

Светлана загнула последний палец и поднесла к носу Андрея крепенький кулачок.

– Автобус на Сосновку в семь тридцать! Смотри не проспи!

Глава 5

Андрей не проспал. Он не проспал бы, наверное, даже если б пришлось полночи колоть дрова или разгружать вагон с кирпичами. Вскочив в несусветную рань, наскоро подкрепился и рванул на автовокзал. Света еще не пришла, и он, довольный собою, купил два билета на сосновский автобус.

Светлана появилась перед самой отправкой автобуса, когда Андрей начинал уже волноваться. Оделась она по-спортивному, за плечами висел небольшой рюкзачок.

– Снаряжение спелеолога? – пошутил Андрей.

– Пирожок и горшочек масла, – ответила Света. – А еще бутерброды и бутылка минеральной воды. Мы же почти на весь день уезжаем.

Андрюхе сделалось стыдно. Тоже мне, кавалер! Деньги-то взял, но что на них купишь в лесу? Разве только в самой Сосновке, так опять же – в руках продукты тащить? Смущаясь, он вытащил из кармана билеты.

– Вот, я уже взял. Боялся, вдруг кончатся…

– Да что ты! По деревням автобусы ходят наполовину пустые. Все, кто мог, по городам разбежались. Если так дальше пойдет, кушать нам вместо хлебушка да картошки кирпичи и асфальт… Ну, пошли.

В автобусе и правда было свободно. В такую рань деревенские ехали в другую сторону, в город, торговать на базаре. Света с Андреем устроились в середине салона. Город за окном скоро кончился, дорога бежала теперь среди леса и залитых солнцем полян.

– Ты вообще-то в Сосновке бывал? – спросила Светлана.

– В самой деревне не довелось, а в монастырь и к пещерам мальчишками бегали. И ведь пешком! Вроде не так далеко казалось…

– Пешком и правда не особенно далеко. Раньше богомольцы из города запросто к заутрене успевали. Это автобус делает крюк, а старой дорогой, напрямик через лес, к монастырю два часа ходу, не больше.

– Надо было пешком прогуляться, – вслух подумал Андрей.

– Назад прогуляемся. Развалины как раз между Сосновкой и городом. От них к автобусу возвращаться – только время терять. К тому же его еще ждать придется.

– Ну ты стратег! – восхитился Андрюха. – Все под контролем! А я, пентюх, об этом даже не думал…

– Так ты все же не местный… – улыбнулась польщенная Света. – К тому же маршрут этот я наизусть изучила – слава Богу, поездила. Не впервой.

***

Сосновка выплыла из-за леса серым рядочком деревянных домов. Жиденькие заборы, из чего попало слепленные сарайчики, длиннющие ряды картошки на огородах. Часть домишек стояла с заколоченными окошками, у одного уже упала калитка и крыша отчетливо ехала вбок. Возле таких строений вместо картофеля огороды цвели роскошным бурьяном. Света, взглянув на открывшийся удручающий вид, сказала:

– Не пугайся, не вся Сосновка такое гиблое место…

В центре село и правда смотрелось отраднее. Дома здесь были добротней, ухоженней. Сияла на солнце недавно перекрытая оцинкованной жестью крыша, радовал глаз крашеный штакетник забора. Однако и тут нет-нет попадались пустые дома и заросшие сады за косыми заборами. Увы, запустенье проникло и в центр Сосновки. Деревня подалась в город за длинным рублем, а то так даже и долларом…

– Сосновка еще живет, – говорила Светлана, пока они шли по пустынной улице. – Тут землю пока ковыряют. А есть у нас деревенька, где все мужики в Москву подались, на заработки. Одни старики остались да женщины. И вот ведь какой парадокс: деревня самая богатая в районе, на каждой избе спутниковая тарелка, в каждом дворе иномарка… А за продуктами в город ездят. Им смысла нет по колено в навозе за гроши лопатой махать…

Андрей промолчал. Его, как человека глубоко городского, никогда не мучил вопрос: откуда берется в продаже молоко, хлеб, картошка… А ведь и правда – кто-то же их производит. И если его, производителя, не кормить, он плюнет на свой благородный труд и станет лучше улицу подметать. Будет, конечно, чище. Но за едой поедем уже не в деревню, а за кордон.

– Ну, вот и пришли, – Света указала рукой на маленький домик, утопавший в чаще сирени. – Кстати, вон там – школа, на которую пошел кирпич от разрушенной церкви. Полина Андреевна в ней всю жизнь учителем проработала. Ты учти – она здорово недослышит, так что погромче с ней.

За калиткой взгляду Андрея открылся маленький дворик, тоже изрядно заросший сиренью. Кроме того, здесь было устроено несколько клумб с цветами и стоял деревянный столик, окруженный скамейками. За столиком сидела благообразная седая старушка и перебирала клубнику из здоровенного пластмассового ведра. Увидев вошедших, она спустила на кончик носа очки с толстыми стеклами и внимательно посмотрела поверх них на Андрея и Свету. Во всем ее облике было что-то такое, что сразу же выдавало в этой бабуле учителя – строгого, требовательного, но очень доброго и любящего своих подопечных.

– Здравствуйте, Полина Андреевна! – крикнула Света, приветливо махая ладошкой.

– Светочка! – всплеснула руками старушка. – Девочка моя, как давно я тебя не видала! А это кто?

Андрей неловко поклонился и назвал свое имя. Перед этой старой учительницей он и правда чувствовал себя первоклашкой, нетвердо знавшим урок. Полина Андреевна с полминуты его изучала, буравя цепким внимательным взглядом, потом улыбнулась и благосклонно кивнула.

– Фэйс-контроль пройден, – подумал Андрей.

– А я вот варенье варить собралась, – обрывая хвостики у крупных румяных ягод, сообщила Полина Андреевна. – Дочка в прошлом году подрядилась свеклу полоть, с ней сахаром расплатились. Два мешка! Тяжело, конечно, но зато теперь хватит надолго. Нам с ней много не надо.

– Ее дочке шестьдесят два года, – вполголоса комментировала Светлана. – Они вдвоем живут. Пенсии – сам знаешь какие. Мужья у обеих умерли. Внуки Полины Андреевны раскиданы по всей России, в лучшем случае в отпуске приезжают. Так две старушечки и горюют. Дочка еще ничего, работоспособна. А вот Полине Андреевне только варенье варить…

– Вы чего это шепчетесь? – с улыбкой спросила учительница. – Разве не знаете, что мы, глухие, подозрительны и обидчивы?

– Я Андрею про Раису Ивановну говорила, – ответила Света. – А где она?

– Картошку мотыжит. Слава Богу, соседи в помощи не отказывают. За бутылку вспахали, за две посадили, за три уберут…

– И за так разворуют, – подумал Андрей, но ничего не сказал.

– Давайте мы вам поможем, – предложила Светлана, садясь к столу и беря в руки клубничку. Полина Андреевна с радостью закивала. Андрей тоже присел и принялся вместе с женщинами отрывать стебелечки от сочных красивых ягод, борясь с желанием через одну отправлять их в рот. Тазик для варенья медленно наполнялся, а разговор плавно перешел на монастырь и отца Иоанна. Было видно, что старушке эта тема близка и знакома. Да и скучает она без общения, вот и рада гостям – есть с кем поговорить.

Нового, впрочем, от нее следопыты узнали не много. В основном Полина Андреевна вспоминала рассказы о монастыре и монахах, которых сама уже почти что не помнила – при всей солидности возраста во время разгрома монастыря была она несмышленой девчонкой. Много интересного знала старушка про отца Иоанна. Поведала даже, кто и когда в деревне был исцелен от болезней по молитве пред чудотворным распятием, и о прекратившем жестокую засуху ливне, и о пожаре, грозившем пожечь всю деревню, да остановленном помощью свыше… Слушая неторопливый рассказ, Андрей думал о том, что вот ведь, всю жизнь эта женщина знала о чудесах и верила в Бога, но детей-то учила другому. Вина ее в этом или беда? Скорее, беда.

– Скажите, а в последнее время, незадолго до смерти, кто был близок отцу Иоанну? – наконец спросила Светлана, когда красноречие рассказчицы поиссякло. – Кому мог достаться крест?

– Да, в общем, ни с кем, – задумчиво ответила Полина Андреевна. – Все боялись. Разве вот только…

Андрей непроизвольно напрягся. Вот сейчас, одно слово – и тайна раскрыта!..

– Разве только Машутка Сухова к нему бегала, хлебца носила. Суховы были семьею крепкой, религиозной. Как их вместе с монахами не сгубили – Бог весть! Маша и про смерть отшельника рассказала. Пришла поутру к батюшке с узелком, а там уж отряд… Но вряд ли крест у нее. Говорят, девчонка примчалась в деревню без памяти, неделю потом ее в себя приводили. Ей было не до распятия…

– А где сейчас Суховы? – нетерпеливо спросил Андрюха.

– Старшие померли. А сама Машутка уехала. Замуж вышла – и до свидания.

– Что же, все так и померли? И следов не осталось?

– Следы-то, может, и были, да только где их искать через столько-то лет! Суховы в Сосновке были чужими, Илья с женою и дочкой приехали в начале гражданской войны. Откуда – не знаю, и родни у них здесь нет никакой.

– А Мария куда уехала?

– Тоже не знаю. Возможно, в райцентр. А могли с мужем куда угодно податься – хоть в Сибирь, хоть на Дальний Восток. Тогда ведь рабочие руки ох как были нужны – новую жизнь строили… Да ее уж, поди, и нету в живых. А крест… Пропал и пропал. Может, кто из солдат припрятал. Там ведь тоже люди разные были. Не все по иконам стреляли…

***

Ночевать отряд вернулся в постройки монастыря. Краснов решил дать людям отдых – дело-то сделано, спешить больше некуда. Вот и балбесничали бойцы с обеда до вечера, грелись на солнышке, травили байки, ржали, как жеребцы. Пусть расслабятся, заслужили. Завтра снова в город, в казарму.

День незаметно прошел, спустился вечер со своею спокойной прохладой. Солдаты развели маленький дымный костер – комаров напугать – и курили перед отбоем. Командир устроился на крылечке немного поодаль. Отсюда, с одной стороны, его присутствие не смущало бойцов и они свободно трепались о всякой всячине. А с другой стороны, чуткое ухо Ивана Ивановича надежно ловило почти что каждое слово. Знать настроенье отряда, знать, кто чем живет и дышит, командиру необходимо. Хотя чаще всего дышали и жили солдатики тоскою о доме да памятью про самогонку и баб. Вот и сейчас краснобай и похабник Петруха соловьем разливался о своих приключениях. Послушать было забавно, хотя, если честно, верил ему Краснов не более чем на четверть.

– Ты чего, Мишаня, лапу себе замотал? – спросил вдруг кто-то, отсмеявшись очередному подвигу из жизни Петрухи. – Или болит?

– Болит, сучий потрох! – кивнул Михаил. – Сбедил, не иначе.

– Ты этой что ли рукой попа-то убил?

– Да какой он поп, он монах!

– А хрен редьки не слаще. Так этой ты его саданул?

– Ну, этой…

– Вот он тебе и вредит с того света. Надо было прикладом – хрен бы с ним, распухал!

Солдаты ржанули, а командир обеспокоено встрепенулся. Чудес ему в отряде еще не хватало! Будут потом трепаться, что Мишаню Бог наказал! Вот дурак, не мог удар рассчитать. Лучше б и правда прикладом, конец-то один. Однако бойцы смеются, и то хорошо. Впрочем, хохочут не дружно. Явно у кого-то на душе кошки скребут. Ничего, утро вечера мудренее. Дай Бог, чтоб у Мишани к рассвету его клешня зажила, а то ведь слухов не оберешься.

– Гришка, – прозвенел в полутьме молодой и веселый голос, – а у тебя ничего не болит?

– С чего у меня-то? – прогундосил в ответ Григорий.

– А кто в крест-то стрелял? Смотри, монах Мишке руку сбедил, а тебе вообще шею сломит!

Гришка лишь плюнул в ответ. Однако на этот раз бойцы рассмеялись как-то несмело.

– Так, – подумал Краснов, – это уже пропаганда. Сейчас по дурости такого наговорят…

Но пресечь разговоры командир не успел. Внезапно заговорил Цыкунов, заговорил спокойно и убедительно, и что интересно, так, как Иван Иваныч не ожидал.

– Да хватит трепаться. Нашли на ночь глядя забаву! Теперь со страху до ветру не выйдете…

– Это кто до ветру не выйдет!? – встрепенулся Мишаня. Он вообще не любил Цыкунова, и теперь принял его слова на себя. А может, просто хотел поскандалить, дать выход боли и злобе. – Да я таких, как ты, и как этот монах…

– Сиди уж, герой, – осадил его Трифон, самый старший и солидный в отряде. Бойцы его называли уважительно «дядей», и дядя этот не раз одним словом прекращал разногласия. Иногда Краснов ему даже завидовал. – И правда, нашли разговор. Давайте уж лучше про баб…

Бойцы одобрительно загудели, и только уязвленный Мишаня зло обронил Цыкунову:

– Видал я, как ты днем до ветру ходил… Часа два тебя не было. Поди, бегал с монахом прощаться?

Тот не ответил. Солдаты уже все внимание обратили к балагуру Петрухе. И только Краснов призадумался ненадолго.

– Мишаня болтать не станет… Интересно, куда этого аспида черти носили? Надо проверить, человек не надежный…

***

Андрей и Света прогостили у Полины Андреевны часа три, не меньше. Перебрали клубнику, помогли пристроить на плиту таз с вареньем. Потом хозяйка заварила чайку. Светлана развязала свой рюкзачок, и на столе появились ее «пирожок и горшочек масла» – подарки из города, которые, впрочем, сейчас можно было купить и в селе. Однако, как позже объяснила она, с пустыми руками являться к Полине Андреевне было бы неудобно: без чая она все равно никогда не отпустит. А быть халявщицей не хотелось.

За столом беседа продолжилась, однако ничего нового так и не принесла. Не только крест бесследно утерян, но и где похоронен отец Иоанн – неизвестно. Правда, появилась некая Маша Сухова, даже Мария Ильинична, но если она осела здесь, рядом, в городе, и жива до сих пор, найти ее через столько лет по девичьей фамилии будет немыслимо. Разве что краевед Евгений Васильевич пособит… Только что это даст, кроме, быть может, рассказа о смерти отшельника? Ну, и то дело.

Андрей было немного расстроился, но скоро настроенье вернулось. Они со Светланой вышли из Сосновки и шагали теперь по лесной дороге, под зеленою тенью ветвей, среди птичьего щебета. До развалин монастыря было с полчаса ходу, прогулка обещала быть приятной и легкой. Тема истории была на время оставлена, разговор шел о всякой всячине.

Поляна, на которой стоял монастырь, появилась возле дороги внезапно. Вот только что кругом теснились деревья, и вдруг – словно отдернули штору: открытое ровное место, заросшее высокой травой. За много десятков лет поляна так и не скрылась под натиском леса. Видно, не наобум выбиралось место для стройки.

Посреди поляны торчали кирпичные стены церквушки, заваленные грудами щебня и окруженные крапивою в человеческий рост. Именно стены – крыша давно провалилась, внизу валялись лишь остатки сгнивших стропил. Монастырь был невелик, небогат, каменной была только церковь, и от всех прочих построек теперь оставались лишь холмики. То же, казалось, ждало в скором времени и остатки церквушки.

– Лет пятнадцать назад, – сказал Андрюха, щурясь на кирпичные стены, – мы по этим руинам скакали, как зайцы. А сейчас страшно и подойти.

– Время безжалостно, – подтвердила Светлана, – но тоже в разумных пределах. Не бойся, входи. Не засыплет.

Она уверенно шагнула в крапиву, разводя жгучие стебли в стороны носками кроссовок. Андрей двинулся следом, все еще опасливо озираясь по сторонам. Впрочем, вблизи развалины и правда выглядели надежней. Предки строили на века.

– Смотри-ка, – сказала Света, – тут кто-то недавно был. Вон свежая тропинка протоптана.

– Наверное, ребятня из города прибегала, – предположил Андрей.

– Вряд ли, – покачала головою Светлана. – Сейчас сюда мало кто ходит, а уж дети о развалинах позабыли совсем. Я у школьников на экскурсиях спрашивала – так здесь никто из них не бывал. У детей сейчас интересы другие, компьютеры в основном. Это мы гонялись по всей округе, а теперь моего племянника, например, на улицу выгнать проблема – целыми днями у экрана играет. Для них два часа по лесу – это уже далеко, а голые стены, пусть и столетние – это неинтересно.

– Ну, мало ли кто мог сюда забрести, – пожал плечами Андрей. – Мы-то вот зачем-то пришли же…

Дальше они пошли молча. В том, что здесь побывал кто-то еще, кроме них, ничего из ряда вон выходящего, в общем-то, не было, однако Андрею стало тревожно. В конце концов, в развалинах могли приютиться бомжи. Хотя что им в такой дали от города делать?

Изнутри руины тоже заросли островками травы, а кое-где пробились даже деревья. Тонкие и высокие, тянулись к свету березки, потихоньку дробя корнями кирпич и приближая постройке неизбежный конец. Одна из них росла прямо из щели в стене, изогнувшись белоствольною змейкой. Природа брала свое. Человек, когда-то пришедший сюда хозяином, победил ее не надолго.

Андрей осмотрелся вокруг. Со времени его последнего похода здесь мало что изменилось. Только, конечно, растительности побольше. Интересно, как можно восстановить монастырь? Разве что строить заново…

– О Господи! – вскрикнула вдруг Светлана, шагавшая впереди. Андрей обернулся к ней. Девушка стояла в том месте, где когда-то был церковный алтарь, прижав руки к груди. В глазах ее застыли отвращенье и ужас.

Кирпичные стены святого места были украшены намалеванными углем перевернутыми крестами и какими-то странными знаками. Прямо по центру красовалось изображение голой женщины с подчеркнуто прорисованными подробностями интимных деталей. На полу возвышалась стопка ровно сложенных кирпичей, на которой стояла толстая свеча черного цвета.

– Вот кого-кого, а сатанистов у нас еще не было, – возмущенно вздохнула Светлана. – Все, докатились…

Андрей подошел к импровизированному алтарю и взял свечку. Повертел в руках, осторожно понюхал и забросил в крапиву.

– Пойдем отсюда, – тихо позвал он Свету и огляделся по сторонам. Все вокруг было спокойно, даже ветер не шевелил ни листка, ни травинки. Однако Андрюху это мало утешило, он старательно искал взглядом какую-нибудь хорошую палку, а лучше – железный прут. Потому что черная свечка оказалась еще мягкой и теплой от только что погасшего фитиля.

***

Враги пришли, конечно, не во время, но обряду помешать не сумели. Тамиэль, в общем, успел его завершить. Тем более что он не придавал большого значения буквальному соблюдению ритуала. Вообще, кто осмелился диктовать, как именно следует почтить Сатану? Диктовать ему, ему, который так близок к Владыке! Значение имеет дух, а не буква. А он, Тамиэль, полон духом до последних пределов. Именно дух, темный дух двигал его рукою с зажатыми в пальцах кусками угля. Именно дух подсказал и слова, и знаки. Дух сделал тело упругим и невесомым. Еще немного – и Тамиэль бы взлетел над этими жалкими стенами… Ничего, все еще впереди. Хозяин выдал аванс. Ощущение полета все-таки было, было! А страха не было. Нету и боли. Тамиэль провел голой рукой по шершавой крапиве, в которой скрывался. Кожа слегка покраснела, на ней поднялись волдыри. Но боли не было. Не было!

Так, «сладкая парочка», кажется, нашла его знаки. Ага, притихли… Боятся! Страх, этот страх – вот жертва тебе, Сатана! Вот настоящая жертва, стоящая тысячи черных свечей и размалеванных стен. Но это понимает лишь он, Тамиэль, любимый ученик Темноты.

Ну, что они там? Заснули или подохли от страха? Нет, вон они – вышли той же тропинкой, которой пришли. Конечно, через крапиву они не полезут. Им не дано… Тамиэль снова провел рукой по жгучим стеблям и слегка улыбнулся. Им многого не дано…

– Ты думаешь, они еще здесь? – тревожно спросила девушка, озираясь по сторонам. А она ничего, симпатичная. Где он только такую нашел? Везет дуракам! Впрочем, для Тамиэля такая не подходила. Слишком нежна, светла и прозрачна. Слишком хлипка для подруги. Разве только на время в качестве самки…

– Нет, конечно, – соврал Андрей. Понял, что Тамиэль где-то рядом –по голосу слышно. Да и видно, как беспокойно мечется взгляд по окрестным кустам. Он боится больше нее, потому что боится не за себя одного – за двоих. Рыцарь, джентльмен, ни отнять – ни прибавить!

– К пещере пойдем? – неуверенно предложила девушка. Похоже, кавалеру своему она не поверила.

– Не знаю… Стоит ли? Ведь там все засыпано.

– Нет, уже не засыпано. Я же говорила, прошлым летом спелеологи приезжали. Вход расчищен. Хотя… Там без света не обойтись, а у нас нет ни свечек, ни фонарей. У тебя хоть спички-то есть?

– Нет, – ответил Андрей, – я не курю.

– Ну вот, – продолжала девчонка с едва скрываемым облегчением. – А чуть подальше вообще соваться опасно, там и заблудиться не долго. Так что давай в другой раз…

– Конечно, – кивнул Андрей, и оба пошли прочь, к дороге на город.

Увидев их спины, Тамиэль неожиданно для себя ощутил какое-то возбуждение. Что-то он может сделать еще! Но что? О, черт побери, неужели не ясно! Еще не известно, найдет ли Андрей свой крест чудотворный. И если найдет, удастся ли его отобрать. А жертва, двойная кровавая жертва, сама пришла к уже оскверненной разрушенной церкви, на священный алтарь Сатаны! Да сама ли? Уж не Владыка ли прислал их сюда?

Тамиэль вытащил свой обрез и взвел оба курка. Нет, не уйдут… Хозяин будет доволен. Вот он и сам, в тени под стеной – сгусток тьмы с горящими красным глазами. Ты что-то хочешь сказать? Я слушаю, Господин. Слушаю и повинуюсь, каким бы не был приказ!

Глава 6

– Да, дураков не жнут, не сеют – сами родятся… – угрюмо промолвил Сергей, уставившись в кружку с пузырящимся пивом. Под влиянием новых знакомых он перешел-таки на живое пиво местного производства и сумел по достоинству его оценить. – Вот уж не думал, что в таком захолустье – прошу прощения! – молодежь тоже с жиру взбесилась.

– У нас тут всякой дряни не меньше, чем в любом мегаполисе, – возразил Анатолий. – Это хорошего значительно меньше. А дураков здесь немерено. Край непуганых идиотов!

– Да уж, – поддержал друга Миша. – Иногда так и тянет шарахнуть по кое-кому… Из двух стволов… Хотя бы зарядом соли…

– Ну, ты садист, – пропел в ответ Толик. – Хотя, с другой стороны, люди – те же самые звери. Только чаще всего еще хуже. Но все-таки из двух стволов, солью, по ребятишкам…

– Почему ты решил, что это именно ребятишки? – спросил Михаил, прикуривая сигарету. – Что, обязательно быть пацаном, чтобы искренне верить в мистику?

Толя развел руками и уже открыл было рот, но раньше ответил Сергей:

– Люди не только нашего с вами, но зачастую и более младшего возраста ко всему подобному относятся довольно критично. Вот вы бы, к примеру, стали малевать на стене странные знаки и добавлять в свечку битум для придания черноты?

– Он бы стал, – уверенно кивнул головой Анатолий, – но он столько не выпьет. А я, быть может, и трезвый стал бы.

– Ну да, ну да, – обиделся Миша. – Это ведь ты сатанист, а я всего-навсего алкоголик…

– Да не обижайся ты на дурацкие шутки, – махнул рукой Толя. – Мы что, редко видимся, что ты к моей манере вроде как не привык? Не алкоголик ты, Мишка, не алкоголик. И я тоже не сатанист, разве что скрытый. Но признайся, ведь оба мы верим во что-то такое… Ну, необычное, сверхъестественное, мистическое. Я как врач на своем веку столько всего навидался! Иной раз хочется в монахи постричься, только уж больно постна у них жизнь, не по мне. Да и ты, Мишок, поди на войне не раз и Бога, и черта от всей души вспоминал?

– Бывало, – Михаил глубоко затянулся дымом и помолчал. – А на гражданке все чаще черта…

– Вот и я говорю, – отхлебнул пивка Анатолий. – В глубине души, и не особенно глубоко, во всех нас сидит готовность к чему-то необычайному. Надежда на чудо, откуда бы оно ни пришло – хоть сверху, хоть снизу. И если вдруг появится вероятность это чудо осуществить… Неужели трудно для этого голую бабу на стенке нарисовать?

– Не трудно, но глупо, – ответил Сергей. – Вы что, и правда считаете, что похабный рисунок поможет исполнить желания?

– Вот в том-то и дело, что в это мало кто может поверить. А вы, не зная физики, согласились бы, что от кусочков цинка и меди, опущенных в кислоту, загорится свет в стеклянном флакончике? То-то вот. Может, и тут такая же физика? Отчего не попробовать?

– Ну, в метафизических опытах, в отличие от физических, есть опасность много чего потерять, – возразил Сергей. – Там, в этих сферах, тоже есть верх и низ, плюс и минус, свет и тьма, наконец…

– Да бросьте вы, – махнул рукой Толя. – Все в принципе одинаково. Это я вам как врач говорю.

– Да что ты как врач о тонких материях знаешь? – спросил Михаил.

– Все, что нужно мне лично.

– Ой, парень, не прогадай…

Друзья помолчали. Когда тишина уже становилась неловкой, ее наконец нарушил Сергей:

– И что бы вы пожелали, будь у вас возможность и правда сотворить такой опыт?

– Кучу денег, дом в Чикаго, много женщин и машин… – расплылся в улыбке Толян. – Знаете, сколько платят врачам и как надоело ждать этой нищей зарплаты?

– Ну, по тебе не скажешь, что ты голодный сидишь… – с сомнением протянул Михаил.

– Потому что не сижу. Источники доходов могут быть очень разнообразны…

– Может, научишь? – иронически спросил Мишка.

– Может, и научу. Только лучше давай попробуем черную свечку зажечь. Оно безопасней – за такое не судят. И вдвоем веселей.

– Спасибо, я лучше один…

– Да хватит вам! Еще подеритесь, – Андрею, который сидел за столиком молча, стала надоедать перепалка приятелей. – Вы в детстве такими противными не были. Словно вас и правда бес раздирает!

Друзья замолчали и все внимание обратили не пиво, однако было заметно, что Толя и Миша друг на друга немного обижены.

– Насколько я понял, – сказал Сергей, – ваш поход в Сосновку и в монастырь нового ничего не принес. Что вы предпримете дальше?

– Дальше навестим Шатунова, местного краеведа, – ответил Андрей. С утра и отправимся. Благо, Света его знает прекрасно.

– А когда ты нас со Светой своей познакомишь? – спросил Михаил. – Только приехал – сразу девушку отыскал, а от друзей скрываешь.

– Тебя с девушками опасно знакомить, особенно с такими красивыми, – встрял Анатолий. – Ты же любишь блондинок…

– Откуда ты ее знаешь? – удивился Андрей.

– Тоже мне, тайна! Видел случайно… Ничего себе девочка. Только не в моем вкусе – уж больно светла и прозрачна. А тебе в самый раз. Где святой – там и ангел!

***

К отцу Иоанну приходили разные люди. Кто с верой, кто с бедой, кто с сомнением. А кто и с гордыней, с желанием испытать. Мысли каждого батюшка чувствовал за версту – дал Господь. И заранее, еще до того, как входил посетитель в его убогую келью, знал, о чем пойдет разговор, о чем спросят, что следует отвечать. Да и не сложно то было – право, не сложно! Вот исхудавшая женщина, в глазах – горе горькое. Такими бывают вдовы и те, чей муж пьет беспробудно. Эта – вдова. Детей кормить нечем. Одно осталось – молиться, авось, Бог и помощь пошлет… А следом заходит богатый купец – прическа лоснится, на пузе золотая цепочка. Хорошо торговал, потрудился – и правда ведь, потрудился, а не украл! Теперь вот хочет грехи замолить, да некогда, а может, и не умеет. Деньгами принес. А ты, дорогой, не мне эти деньги отдай. Монастырь-то и без твоей мошны по миру не пойдет. А выйди наружу да кликни рабу Божию вдову Евдокию, ей и покланяйся. Твоей душе и покой, и польза, а ей, Евдокии, может быть, и спасение…

Вот – муж с женой. Тут нечего и гадать – пьет мужик горькую. Ох как пьет, если даже к отшельнику пришел с такой рожей, что краше во гроб кладут. Но уж если пришел – значит, задумался. А это уже первый шаг. На колени его к распятию чудотворному, да рядом жену, а с ними и сам. Ну-ка, помолимся, Бог и поможет. Но сначала поговорим. Не долго, не строго, но так, чтоб до сердца дошло. Умом понимать недостаточно, и печенками чуять – еще не все. Главное – сердце…

А сколько приходит таких, кто знает и сам, что ему нужно, да сомневается, никак не решится! Тут и делать-то нечего, Бог уже подсказал. Только нужно – слушать, что Он через сердце вещает, да верить, да исполнять.

Но уж если совсем дело трудное – на то есть Господь да крест чудотворный. Тут уж отец Иоанн просто рядом стоит да молится. А какие знамения, исцеления, вразумления приходят страждущим – на то воля Божья…

Одного из паломников запомнил монах на всю жизнь. Человек молодой. Видно, что образованный. Да только образованье, похоже, не впрок пошло. Бывает такое – один чем более знает, тем больше свою ограниченность сознает. А другой пару книжек прочел, и мнит себя мудрецом. На все у него есть ответ, и все вокруг кажутся дураками. Да ладно бы просто кажутся – нужно ему убедиться, что и правда кругом недоумки одни. Вот и кичится знанием недоделанным, спорит с тем, кто и правда умен, и простецов с панталыку сбивает. Вот и этот. Мало, видно, ему простых собеседников. Решил на монахе свое остроумье опробовать.

Отец Иоанн в дебаты себя вовлечь не позволил. Ладно бы видел в том толк. А какой же смысл с глухим разговаривать? Юноша ведь не слушать пришел – говорить. Молча подвел его монах к распятию чудотворному, силой поставил на колени рядом с собой. Положился на волю Божию, углубился в молитву… А когда стон услышал да поднял глаза, и сам застонал. Тогда-то и потекла впервые кровь по распятию. Показал Господь неразумному юноше, к чему тот идет.

Да только, видно, не впрок. Потому что человека того увидал отец Иоанн еще раз. В тот день увидал, когда пришел он вместе с отрядом к пещере. Видно, не вразумило видение. Что же, воли Господь у человека не отнимает. Не хочешь Богу служить – служи сатане. Третьего не дано.

***

В этот день Сергей поработал неплохо и пребывал в добрейшем расположении духа. Да плюс еще местное пиво, да солнечный день, да позабавил Андрей – борец за идею…

Богата земля чудаками! За дело парень взялся с завидным упорством. Только надолго ли хватит запала? Сергей и сам был когда-то таким, да жизнь обучила. Ведь ясно же, что шансов найти утерянный крест очень и очень немного. И поездка в Сосновку это лишний раз подтвердила. Скорей всего, посещение краеведа тоже результатов не даст. Знает Сергей эту публику – им бы лишь потрепаться, а выбрать что-то действительно ценное для работы из гор словесной руды ой как не просто. Ну что же, пусть парень потрудится. Пусть изучит историю своей малой родины. Пусть поближе сойдется с новой знакомой, Светланой. Дай Бог. Искать надоест – а скорее всего, надоест – бросит все и будет остаток отпуска отдыхать по-людски, с пивом, шашлычком и девчонкой. А если вдруг и правда что-то найдет… Ну, пусть старается!

Как бы только не перестарался. Тут вокруг распятия батюшки Иоанна какие-то темные дела завертелись. И сатанисты не просто так поперлись в развалины, да еще в один день с Андреем. Повезло парню, здорово повезло, а девчонке так повезло просто сказочно. Знавал Сергей кое-кого из этой тусовки – не с одними старушками по работе общался. Такие не только в игрушки играют, да и игрушки у них страшные и жестокие. Что поделаешь, если психика нездорова, а то и откровенно больна! Главное, с виду-то люди нормальные, приятные даже…

Кстати, друзья у Андрея тоже, мягко скажем, неоднозначны. Вроде простые ребята, в доску свои. Но только в обоих двойное дно ощущается. Толя – весельчак и хохмач, эдакий сибарит и сангвиник, душа нараспашку. Только удивительно стройно рассуждает о мистике. За его словами явно стоит не просто пара со скуки прочитанных книг, а долгие размышления. А может, даже и опыты… Миша – парень серьезный, простой. Но уж больно угрюмый. Что там творится в его душе, обожженной войной? Это со стороны все кажется просто: ну и что, прошло и забылось. На деле иначе, и забыться может не все и далеко не у всех. Вот и ищут помощи кто в вине, кто у Бога, а кто и…

Словом, уж не лучшие ли друзья начудили в церковных развалинах к приходу Андрея и Светы? Может быть, потому и отпустили их с миром, даже не показавшись. А теперь головами качают, удивляются, возмущаются… Артисты! Да нет, скорее – артист. Очень уж разные эти Толян с Михаилом, чтобы идти в одной связке. Хотя – чем черт не шутит.

Но как бы там ни было, а ухо нужно держать востро. Вдруг, паче чаяния, найдется распятье… Нельзя позволить такой реликвии уйти куда бы то ни было. Если из церкви ее будет уже не добыть, так у психопата, поклонника Сатаны, и подавно. Думай, думай, Серега! Работай! Это тебе не иконки у бабушек клянчить – тут целое состояние!

***

Только теперь, сидя в летнем кафе и вполглаза разглядывая Андрея, Тамиэль окончательно понял, почему Сатана остановил его там, в лесу. Почему опять отказался от жертвы. Да, Хозяин умен! Умен не человеческим разумом, а вселенской, предвечной, космической мудростью! Зачем давить ничтожную пчелку, когда она может вывести к улью, полному меда?

Итак, что мы имеем. Поиск чудотворного креста оказался задачей не легкой. Тем более что ищут его уже как минимум трое – Тамиэль, Андрей и Светлана. И Сергею что-то очень уж интересно. А значит, идя по следу, не избежать досадных накладок, которые могут обернуться и крупными неприятностями. Хорошо вот, что в церковь первым сходил Тамиэль – там ему было проще. Но зато Андрей теперь, скорей всего, знает, что он туда приходил – поп, конечно же, нафискалил. А могло быть такое, что вообще бы приперлись одновременно! Здравствуйте, вот это сюрприз! Нет, так нельзя.

Повелителю нужен крест, волшебный крест, который отдаст свою силу ему. Вот пускай другие и ищут. А когда найдут… Не если – когда! Сатана, явившись в развалинах, ясно сказал – «когда». Значит, найдут – и вот тут Тамиэль будет рядом. Потому что он будет рядом всегда. Он умеет быть незаметным. Он умеет казаться таким же, как все. Его не узнают. А он знает все. По крайней мере, что нужно.

Только вот этого нового друга Андрея, Серегу, следует опасаться. Тертый калач. Похоже, что-то подозревает. Вон как зыркал по сторонам, когда Андрей рассказывал о том, что видел в развалинах. Словно почувствовал за соседними столиками толпы шпионов. Это Андрей, простая душа, о своих похождениях в голос вещал, словно на сцене. А Сергей – тот еще конкурент… Но ему распятье дорого только как ценность материальная. И такого помощника, как Хозяин, у него, конечно же, нет. Так что в случае чего сделан он будет на раз. Ну – на раз с половиной. Но лучше бы вообще досадного случая не было.

***

Дом Шатунова, известного на весь район краеведа, в отличие от избушки Полины Андреевны в деревне Сосновка, был очень ухоженным и каким-то мужским. Наверное, потому, что здесь на каждом шагу ощущалась умелая мужская рука. Добротный забор, крашенный суриком. Железные ворота на толстенных столбах. Залитый бетоном двор, просторный кирпичный гараж… Все здесь носило следы заботы и трудолюбия. И сам дом, конечно же, выглядел очень солидно и респектабельно, хотя лет ему было немало. За гаражом и за домом раскинулась яблоня, оттуда тянулся запах цветов и травы, но здесь, во дворе, царил строгий порядок – как на армейском плацу.

Светлана уже рассказала Андрею, что Евгений Васильевич живет с семьей сына. А сын еще не на пенсии. Более того, работает в городе на хорошей денежной должности. Так что заботиться о хозяйстве здесь было кому. Пока еще было – сыну краеведа под шестьдесят, а внуки трудились один на Дальнем Востоке, другой – в безразмерной Москве, и возвращаться вроде не собирались.

Шатунов, оказавшийся сухопарым аккуратненьким старичком в толстенных очках, встретил гостей радушно. По натуре своей он был человек деловой и общительный, но в последнее время болезни и возраст уже не часто выпускали его из дома. И, наскучавшись в тишине родных стен – и сын, и сноха с утра до ночи работали – старик был искренне рад гостям.

– Заходите, заходите, – суетился он, приглашая Свету с Андреем в комнату. – Я, знаете, все один да один… Вы бы, Светлана, почаще старика навещали. Я многое вам хотел рассказать…

Минут через двадцать Андрей вспомнил, как Евгений Васильевич рассказывал о Светланиных родственниках больше часа, и приуныл. Разговор был, в общем-то, интересный, но никак не желал приблизиться вплотную не только к отцу Иоанну, но даже к монастырю. Такое количество окольных, но заманчивых тропок открывалось на пути Шатуновского монолога, что если бы не Светлана, тактично возвращавшая его из дебрей воспоминаний, он уже давно поведал бы слушателям и об основании города, и о восстании Пугачева, и о постройке дома культуры. Досадуя и немножко скучая, Андрей принялся осматривать комнату краеведа.

По жаркому времени окна, выходящие на тихую улицу, были открыты, и легкий ветерок шевелил прозрачные занавески, за которыми зеленел акацией палисадник. Сама же комната напоминала музей. На самодельных стеллажах из толстенных досок, занимавших всю стену, рядами стояли книги – и современные, и старые, и старинные, в кожаных корешках. На полках царил завидный порядок: ни одна книжка не лежала плашмя поверх ряда, и было видно, что хозяин с завязанными глазами запросто скажет про любое издание, на какой полке и которым с краю оно расположено.

Другую стену занимали старые фотографии и иконы. От ликов, портретов и видов города рябило в глазах, но и здесь ощущалась система. А особенно интересно смотрелся старый письменный стол, обе тумбы которого были переделаны под картотеку. Видимо, Евгений Васильевич уже не доверял своей памяти стопроцентно. А может быть, желал оставить свои воспоминания после себя. Но не это было главным в столе: на нем стоял массивный подсвечник из серебра, сразу привлекавший внимание своей необычностью, а аккуратную стопку бумажных листов прижимал сверху топорик из зеленоватого камня.

Проследив за взглядом Андрея, Шатунов улыбнулся.

– Да, молодой человек, у меня здесь масса интересных вещей. Вот Светочка даже завидует. Каменных топоров у них точно нет. Не печальтесь, я все завещаю музею. Простите стариковскую слабость – не могу расстаться с тем, что всю жизнь собирал. Вот, к примеру, этот подсвечник…

Светлана едва удержала смех, увидев в глазах Андрея отчаяние.

– Евгений Васильевич, – перебила она старика, – вы об отце Иоанне рассказывали.

Это была, в принципе, ложь, потому что до отца Иоанна разговор еще не дошел. Однако в данном случае ложь послужила во благо – Шатунов, будто вспомнив, что и правда рассказывал об отшельнике, перешел прямо к нему. Впрочем, ничего существенно нового в его повести не было, хотя ее и украсила масса мелких подробностей. Терпеливо послушав об отшельнике, его окружении и обычаях начала двадцатого века около часа, Света, выждав момент, задала краеведу конкретный вопрос:

– Скажите, Евгений Васильевич, а вы не знаете, кто такая Мария Ильинична Сухова? Вероятно, она была свидетелем смерти отца Иоанна. Жила в Сосновке, переехала в город где-то в тридцатых годах. Впрочем, переехала уже, скорее всего, с фамилией мужа…

Шатунов откинулся в кресле и прикрыл рукою глаза.

– Сухова… Сухова… – бормотал он, припоминая. – Мария Ильинична, из Сосновки…

Андрей и Светлана замерли в ожидании. Неужели сейчас, вот сейчас, появится реальная ниточка, по которой можно будет сделать хоть один шаг к утерянному распятью? Старик замолчал, все так же прикрывая ладонью глаза.

– Знавал я одну Марию Ильиничну, – наконец вернулся он к разговору. – Только не знаю, сосновская она или нет. И фамилию точно не помню, уверен только, что вовсе не Сухова. Но вы говорите, что фамилия могла измениться…

Евгений Васильевич опять помолчал и продолжил:

– Вот что, ребята, вы завтра ко мне приходите. Я наведу кой-какие справки и, надеюсь, Марию Сухову вам отыщу. Если она и правда общалась с отцом Иоанном, об этом могут знать его родственники.

– Какие родственники? – ахнула Света. – Родственники Отца Иоанна?

– Конечно, – кивнул Шатунов. – Ты разве не знала? Ай-яй-яй, Светочка… Хотя я и сам недавно узнал. У отца Иоанна была двоюродная сестра, которая после революции перебралась в наш город. Подальше от центра и смуты, поближе хоть к кому-то родному. Здесь и осела. Ее дочке сейчас лет под семьдесят, а правнучка, как сейчас говорят, бизнес-вумен, у нее магазин на улице Заводской. Света вон знает.

Светлана кивнула и возбужденно спросила:

– Евгений Васильевич, так может, мы сами с ними поговорим? Что вы будете мучиться?

– Какое же это мучение? – возразил Шатунов. – Дитя мое, не лишайте старика возможности тряхнуть стариной. Мне будет очень приятно принять хоть мизерное участие в ваших поисках. Да и будет повод совершить небольшую прогулку. Так что завтра в десять часов – милости просим, приходите за своей Марией Ильиничной. Надеюсь представить ее во всей красоте. А кстати, вы знаете…

Андрей обречено вздохнул – его интерес к истории уже начинал истощаться. Однако Евгению Васильевичу было не суждено потешить гостей еще одним блестящим рассказом. За раскрытым окном раздался громкий отчетливый шорох – словно что-то тяжелое скользнуло по стенке и покатилось в кусты. Закачались ветви акации. Андрей вскочил и бросился к подоконнику, откинув тонкую штору.

– Что там такое? – встревожено спросила Светлана и тоже встала со стула.

– Скорее всего, собаки, – предположил Евгений Васильевич. – Им нравится наш палисадник…

– Да, похоже, собаки, – согласился Андрей, отходя от окна. Но на душе у него было муторно. Потому что на заботливо окрашенной металлической покрышке завалинки темнел размазанный след, оставленный чьей-то подошвой.

***

Уже миновало время обеда, когда Андрей и Светлана покинули дом краеведа, полные до краев интереснейших сведений об истории родного района и в надежде на то, что завтра, в десять утра, их поиск сдвинется с мертвой точки. Идти домой ни ей, ни ему не хотелось, зато ужасно хотелось есть. Двух мнений быть не могло – «Березка» стала уже излюбленным местом Андрея. Тем более, по уверению Светы, это и правда было одно из самых приличных кафе городка. Там засиделись до вечера. Потом гуляли, снова и снова проходя по одним и тем же местам – масштабы райцентра ничего другого предложить не могли. Разговор не кончался, не надоедал. И, проводив Светлану домой, к бабушке Андрей возвратился уже среди ночи, за что и получил от встревоженной Веры Ивановны капитальный разнос. Впрочем, узнав, что внук познакомился с девушкой, бабуля сменила гнев на милость и любопытство – уж очень ей хотелось стать наконец-то прабабушкой. И еще с полчаса Андрюха, запивая молоком свежие плюшки, принужден был во всех подробностях описывать внешность Светланы и обстоятельства их знакомства. В общем, отпущенный на свободу, он заснул, как убитый. И утром, конечно, проспал.

Пулей летя к автобусной остановке, где была назначена встреча со Светой, Андрей ругал себя на все корки и думал лишь об одном – как бы она не ушла. Да, он знал, где Светлана живет, он сможет все объяснить, извиниться… Но как же хотелось увидеться с нею прямо сейчас! Как мучительно было причинить хоть какую-то боль этой милой и светлой девчонке!

Остановка была пустой. Сердце Андрея застыло. Все. Катастрофа. Разум шептал, что ничего страшного еще не случилось, что все поправимо, но сердце – сердце твердило свое: катастрофа… Андрей устало сел на скамейку и свесил голову вниз. Надо купить цветы и ехать к Светлане. Но где она – вернулась домой или одна пошла к Шатунову?

Рядом остановился автобус. Двери лязгнули, открываясь, кто-то сошел…

– Прости, Андрюша, я проспала… – раздался над ухом знакомый голос.

Андрей вскинул голову и с глупой счастливой улыбкой радостно сообщил смущенной Светлане:

– Я тоже!

А потом они снова бежали бегом, потому что Шатунов был аккуратист и педант и опоздание мог расценить как личное оскорбление. Последний раз с ужасом взглянув на часы, Андрей и Светлана влетели в калитку, протопали по двору и ворвались в дом.

– Евгений Васильевич! – Тяжело дыша, крикнула Света. – Извините, мы опоздали!

В ответ не раздалось ни звука.

– Неужели дед так обиделся, что не хочет даже откликнуться? – подумал Андрей. – Да нет, наверное, вышел куда-нибудь…

– Евгений Васильевич! – вновь позвала Светлана, и, сбросив туфли, прошла в комнату краеведа. Андрей тоже принялся разуваться, но не успел.

Светин крик прокатился по дому страшно и неожиданно. Память Андрея мгновенно прокрутила фильм ужасов про рисунки на церковных развалинах, черную свечку и след ноги на завалинке под окном. Вспомнилось предостереженье отца Александра. Черт побери, кто-то явно шагает с ними след в след, и этот кто-то далеко не так безобиден! Может, и не нужно было скрывать от Светланы своих подозрений? Хотя что бы это дало, кроме порчи настроения и лишнего страха!

Андрей рванулся вперед и влетел в комнату, в душе готовый к самому худшему. И вздохнул с облегчением, которого тут же и устыдился. Света была жива и здорова, она стояла, застыв на месте и прижавши руки к груди. А на полу, в середине комнаты, напротив распахнутого окна, лежал Шатунов. Впечатление было такое, что его отбросил какой-то мощный удар – руки и ноги раскинуты, голова безвольно повернута вбок. А вместо лица пламенело кровавое месиво, и две половинки разбитых очков лежали на полу одна справа, другая слева от тела.

Глава 7

Черт побери, как неудачно все получилось! Хотя, пожалуй, могло быть и хуже. Когда вчера Тамиэль поскользнулся на этой гадской завалинке, ему удалось уйти незамеченным. Хотя нет, Андрей, похоже, понял, что это были отнюдь не собаки. Но он же заботлив – ни краевед, ни тем более Света ничего не узнали. Зато Тамиэль сумел выяснить, что сегодня, в десять утра, в той самой комнате состоится важный для него разговор. А зная педантичность, которой отличался Евгений Васильевич, оставалось только прийти не позже чем в десять ноль ноль и подслушать весь разговор из той же позиции. К сожалению, более удобной засады здесь не было. Вот и пришлось снова висеть под раскрытым – к счастью! – окном, держась рукою за раму и балансируя на скользкой завалинке. Проклятое окно было слишком высоким, чтоб стоять под ним на земле. Вчера он упал. Сегодня, будем надеяться, это не повторится. А если Андрей, помня о вчерашней «собаке», все-таки выглянет… Ну что ж, ему хуже!

Но как же устали ноги, как затекло согбенное тело, пока Тамиэль томился в засаде! Вопреки ожиданиям, Андрей и Светлана не просто опоздали на встречу, а опоздали по наглому. Через окно было слышно, как Шатунов нервно шагал по комнате. Очевидно, поглядывал на часы. Тамиэль был уверен, что он еще и ругался – как же не выразиться в случае такого неуважения! Он и сам матерился сквозь зубы, проклиная и косую завалинку, и неудобную раму, и все остальное. Мат всегда ему помогал. Тамиэль где-то читал, что нецензурная брань, в сущности, является призыванием Сатаны, и на себе ощущал правоту этого утверждения. Сатана помогал ему и сейчас, иначе он, как вчера, уже рухнул бы в заросли желтых акаций.

– Что вы тут делаете, молодой человек? – внезапно раздался голос возле самого уха. Тамиэль вскинул голову. На него сквозь толстенные стекла очков уставились искаженные оптикой бледно-серые глаза Шатунова. Уже потом Тамиэль подумал, что, скорее всего, Евгений Васильевич высунулся в окно, пытаясь увидеть припоздавших гостей. Но это потом. А в тот самый момент он вообще ни о чем не подумал. Просто выхватил свой верный обрез и нажал на курок.

Эти доли секунд, наверное, навсегда останутся в памяти Тамиэля как самые прекрасные мгновения жизни. Лицо старика, такое скучное и обычное, вмиг расцвело пламенеющей розой. Уродливые очки разлетелись на две половинки и вместе с лицом скрылись за подоконником. Жаль, что видение длилось так мало. Тамиэлю хотелось вскочить в окно и полюбоваться прекрасным зрелищем еще хоть пару минут. Но здравый смысл подсказал, что надо бежать, и немедля. Звук выстрела прокатился по притихшему переулку, и неизвестно, кто сейчас выскочит из соседних калиток. А заряд остался только один…

***

Когда Андрей рассказал милиции о своих поисках и о том, что кто-то еще идет по следу распятья отца Иоанна, и незнакомец этот, скорее всего, сатанист, он понял, что ему не особенно верят. Однако в протокол все было исправно записано. Но основной версией, конечно же, осталось неудачное ограбление. Дом Шатунова был битком набит раритетами, которые стоили бешеных денег, а берег их краевед из рук вон небрежно. Да кто угодно мог влезть в распахнутое окно и взять со стола хотя бы тот же подсвечник. А цена ему сейчас… Вот и лезли, да нарвались на хозяина. И время подобрали удачно: белый день, все на работе. Выстрел-то слышали только два человека, соседи, тоже пенсионеры. Но решили – ребятня озорует. Китайская пиротехника сейчас продается на каждом углу и стоит копейки, а юные умельцы из простейших петард такие бомбочки создают! Что же, на каждый хлопок милицию вызывать?

Серьезно к рассказу Андрея отнеслась лишь Светлана. И, конечно, обиделась.

– Что я, ребенок, что ли, что ты так меня опекаешь? – воевала она, шагая по улице. – Да ты понимаешь, что твоя забота только во вред! Предупрежден – значит, защищен. Слышал такое?

– Слышал, – уныло кивнул Андрей.

– Вот! И чтоб больше такого не было!

– Я надеюсь, не будет. Потому что теперь, похоже, осталось только нас убивать.

Светлана зябко поежилась, несмотря на жару.

– Смотри, что у нас получается, – продолжил Андрюха. – Крест отца Иоанна явно ищет кто-то еще – тот, кто приходил в церковь передо мною и расспрашивал об отшельнике у отца Андрея. Безобразье в монастыре и сегодняшнее убийство – его или их рук дело. Сейчас эти психи, похоже, следят за нами и ждут, когда мы найдем распятье и спокойненько им отдадим. Поэтому вчера под окном и притаился шпион, которого приняли за собаку. А сегодня они пришли к десяти, как было условлено с нами, чтобы подслушать окончание вчерашней беседы. Евгений Васильевич наверняка что-то узнал. И приди мы во время, поделился бы новостями и с нами, и – сам того не ведая – с ними. К сожалению или к счастью, но мы опоздали, а Шатунов случайно глянул в окно. Теперь, когда нет других нитей, продолжится слежка за нами, а когда мы отыщем распятие…

– Зачем оно им? – спросила Светлана. Она взяла Андрея под руку и слегка прижалась к нему, словно ища защиты от неведомого врага.

– Да кто же их разберет? Может, хотят продать подороже. Но судя по шоу в развалинах церкви… Наверное, ребята задумали какой-то, как Сергей говорил, метафизический опыт. Хотят «кучу денег, дом в Чикаго, много женщин и машин»…

– Это Высоцкий?

– Нет, друг мой, Толян. Хотя это он списал у Высоцкого.

Несколько минут они шли по улице молча. Наконец Света сказала:

– И что теперь делать?

– Не знаю. Все становится очень опасным.

– Боишься?

– Боюсь. За тебя.

– Ну спасибо. Приятно чувствовать себя такой романтической героиней, ради которой прекрасный рыцарь готов не только в крестовый поход отправиться, но даже от него отказаться. Только учти, рыцарь мой дорогой, что если ты – пас, то я это дело одна раскручу!

– Да ты с ума сошла! – возмутился Андрей. – Я себе этого не прощу!

– Тогда давай вместе…

Андрей задохнулся от возмущения, раскрыл было рот – но только и замотал головою.

– Ну, ты лиса!

– Лиса рыжая, а я белая и пушистая. Итак, что дальше?

***

А дальше оставалось только одно – повторить то же самое, что сделал вчера покойный Евгений Васильевич. Найти племянницу отца Иоанна и попытаться узнать все, что можно, о таинственной Маше Суховой. Конечно, сам Шатунов наверняка бы эти сведения уточнил и дополнил, однако, увы…

Андрея и Свету наполнял какой-то азарт, вроде охотничьего, и, несмотря на то, что они едва отошли от тела погибшего краеведа, дальнейшие поиски решено было продолжить прямо сейчас. Правда, Андрей забоялся было, что таким образом они выведут своих отмороженных конкурентов на ни в чем не повинных людей и могут спровоцировать новую драму. Однако, подумав, оба решили, что такой опасности нет. Нападенье на Шатунова было незапланированным, и вряд ли, особенно теперь, убийца пойдет на какой-либо шаг, который поможет его рассекретить. Даже несмотря на свою отмороженность. Скорее всего, теперь будут следить за ними, и следить до последнего. А тогда… Ну, тогда и посмотрим. И еще, подумал Андрюха, я сделаю все, чтоб тогда Светлана была от распятья подальше.

Единственный след, ведущий к родственникам отшельника, привел в магазин на улице Заводской. Небольшой старый дом, перепланированный и капитально отремонтированный, превратился в довольно милый маленький супермаркет, если эти два слова – «супермаркет» и «маленький» – соединимы друг с другом. Скорее, пожалуй, магазинчику подходило старинное названье «сельпо». Были когда-то в селах такие мини-универмаги, где продавалось все – от хлеба и сахара до керосина и резиновых сапогов. Конечно, ассортимент минимаркета был куда как разнообразней, чем в сельской лавчонке, и практически мало чем отличался от того, что могли предложить в любом по-настоящему большом магазине. А что касается площади помещения и объема товаров – так здесь, почти на окраине крошечного райцентра, в большем не было и нужды. Кругом теснился частный одноэтажный сектор, практически та же деревня. Однако с учетом того, что до ближайшего крупного магазина было отсюда шагать да шагать, дела у супермаркета шли куда как неплохо, несмотря на размеры.

– Здравствуйте, мы можем увидеть хозяйку? – спросил Андрей, войдя в магазинчик. Две девушки за прилавками – одна на продуктах, вторая на промтоварах – посмотрели не него немного испуганно, а потом одна крикнула куда-то вглубь помещения:

– Надежда Сергеевна, к вам пришли!

И обе напряженно затихли.

Вскоре в темном дверном проеме, ведущем внутрь магазинчика, появилась женщина лет тридцати. Даже не зная, что это и есть хозяйка, ошибиться было практически невозможно: одежда, холеное лицо с тщательным макияжем и сама манера держаться – уверенная и чуть снисходительная – говорили о том, что это не продавец и не кладовщик. Только хозяин.

Окинув Андрея и Свету цепким внимательным взглядом, Надежда Сергеевна, очевидно, сделала первые выводы и строго сказала:

– Что вы хотели? Какие претензии?

– Да, вот это хватка – сразу быка за рога, – подумал Андрей. – Бизнесменша!

А Света сказала:

– Не волнуйтесь, мы не с претензией. Мы из музея. Нам известно, что вы родственница знаменитого отца Иоанна, отшельника из сосновского монастыря. А мы собираем о нем материал и подумали, что вы бы могли…

Хозяйка мгновенно расслабилась. Теперь во взгляде ее сверкала ирония и даже какая-то жалость.

– Это, ребята, вы не по адресу. Дядюшка помер за полсотни лет до того, как я на свет родилась. Если б не бабушка – я бы о нем и не знала. И сейчас знаю лишь то, что был когда-то такой отец Иоанн. Был – да заживо в землю зарылся. Мне это вовсе не интересно. Есть дела поважней.

– А как найти вашу бабушку? – спросила Светлана. – Может, она что расскажет?

– Она-то расскажет! Идите, если вам делать нечего. Вот адрес, – надежда Сергеевна быстро черкнула пару строк на бумажке. – А мне, извините, работать нужно. Здесь у нас не музей…

***

– Ирина Николаевна Симонова, – прочел Андрей на добытой в магазине бумажке. – Улица Заводская, дом номер… Так это в квартале отсюда! Интересно, бабушке во внучкином магазине товары со скидкой дают?

Домишко, в котором жила племянница отца Иоанна, был очень старым и казался каким-то больным. Покосившаяся ограда, ветхая крыша, осевший угол стены говорили о том, что ремонта здесь не было лет тридцать, не меньше. И, скорее всего, никогда уже больше не будет – такие гнилушки проще снести и на освободившемся месте построить что-нибудь заново. А бабуля свой век доживет и под прохудившейся крышей. Какой же смысл тратить деньги на текущий ремонт, если при возрасте Ирины Николаевны через несколько лет сюда можно смело прислать бульдозер?

Но если снаружи домик был просто убогим, то внутри поражал какой-то немыслимой смесью того же убожества и утонченной культуры. Да, пол скрипел под ногами и зиял огромными трещинами. Оконные рамы перекосило настолько, что стекла в них дали трещины. В том месте, где крыша была совершенно худой, потолок провис и опирался на старый шкаф… Однако везде, где только было возможно, царили чистота и порядок. Над кроватью – очевидно, в самом сухом уголке аварийного домика – примостилась полочка с книгами. На маленьком столике стояла старинная ваза с живыми цветами – небольшая, простая, стеклянная, она удивительно гармонично вписывалась в обстановку. Напротив окна висела картина в позолоченной раме, изображавшая молодую женщину в старомодном платье, с букетом цветов на коленях. Было видно, что это не репродукция, а подлинная работа настоящего мастера.

– Это портрет моей матушки, – проследив взгляд гостей, сообщила Ирина Николаевна, благообразная старушка, несмотря на свои преклонные годы прямая и стройная, словно прутик. – Она, царствие ей небесное, и домик этот в свое время купила. Теперь вот одна труха остается. Всему приходит конец…

Эти печальные слова были сказаны так, что ни Светлана, ни Андрей не почувствовали ни нужды наперебой утешать старушонку, ни стыда за свою молодость и здоровье. В тоне хозяйки прозвучала лишь констатация печального, но неизбежного факта, безо всяких претензий. Вот они, истинная культура, благородство, интеллигентность, подумал Андрей. Нарочно такое изобразить не получится. Это плоды воспитания, принесенного аж из позапрошлого века. Как же, наверное, трудно было с таким воспитанием жить в нашем обществе – что при Сталине, что при Брежневе, что – тем более – в смутные времена перемен!

– Пожалуйста, заходите, садитесь. Так вы от Евгения Васильевича? Он был вчера у меня, рассказывал о ваших поисках. Знаете, я вас как-то сразу узнала. Впрочем вас, Светлана, я, кажется, видела прежде. Неужели Евгений Васильевич при всей своей дотошности о чем-то забыл расспросить?

– Наверное, нет, – смущаясь, ответил Андрей. – Но только… Нам он совсем ничего не сказал. Он сегодня погиб…

Ирина Николаевна тихо ахнула и всплеснула руками. Андрей уже испугался было, что сейчас придется битый час приводить старушонку в себя, но та быстро овладела собой. Смахнув набежавшие слезы платочком, она почти что спокойно спросила:

– Как это было?

Света торопливо рассказала версию о неудавшемся ограблении.

– Правильно, – подумал Андрей, – ни к чему пугать бабушку сатанистами. Довольно того, что мы сами как на иголках.

– Какой кошмар, – вздохнула Ирина Николаевна. – Подумать только, из-за каких-то вещей, пусть и ценных, убить человека! Прости их, Господь, ибо не ведают, что творят… А рабу Божию Евгению Царствие Небесное и вечная память… Подождите секунду…

Через пару минут на столике появилась бутылка хорошего виноградного вина, три сверкающих рюмочки и тарелка с печеньем.

– Хоть церковь не поощряет поминать усопших вином, – сказала хозяйка, разливая густо-красную влагу по рюмкам, – однако давайте помянем усопшего по обычаю. Ну, Царство Небесное! Не чокаясь…

Ирина Николаевна отпила вино так не спеша и красиво, что Андрей, подумавший было, что бабулька-то, похоже, любительница, мысли своей устыдился.

– Итак, я повторю вам все то, что рассказала вчера Шатунову, – Ирина Николаевна вновь наполнила рюмки Андрею и Свете. – И не стесняйтесь перебивать, если меня занесет не в ту сторону. Мы, старики, любим поговорить. Особенно если долго сидим в одиночестве…

Рассказ племянницы отца Иоанна был таким же стройным и аккуратным, как и она сама. Андрюха просто заслушался плавностью речи и старомодными оборотами, которые придавали повествованию особенный шарм. В основном речь шла или об уже известных ребятам событиях, или о том, что не имело к их поискам непосредственного отношения. Но перебить рассказчицу было попросту жалко. Впрочем, она и не отняла много времени. Минут через десять – пятнадцать, еще раз гостеприимно наполнив рюмочки, Ирина Николаевна перешла к главному и последнему.

– Марию Ильиничну я помню достаточно хорошо, хотя видела ее всего пару раз. Она вместе с мужем заходили к моей матери после того, как приехали из Сосновки. Я-то была еще девочкой, но помню, как та рассказывала про отца Иоанна. Эта Мария Ильинична была с ним очень дружна, до самого последнего времени навещала монаха, носила ему еду… Я знаю, что она видела и дядину смерть, однако при мне об этом рассказов не было. Вскоре она перестала нас навещать. Нет, ничего не случилось, просто время было тревожное. Да к тому же у нее были малые дети… Но никуда из города Мария Ильинична больше не уезжала. Намного позднее мы встречались на улице, хотя она, конечно, меня не узнала. Где она жила, я не знаю. Где работала – тоже. Вначале, возможно, сидела дома, с детьми. А вот муж ее трудился сначала на постройке завода, а потом и на нем самом. Вроде бы даже был не простым работягой.

– А как его звали, не помните? – с надеждой спросила Светлана. – И фамилия, фамилия…

– Как звали – не помню. А вот фамилия… Очень редкая и красивая, чисто русская. Иванов. Так что ищите Марию Ильиничну Иванову. Дай Бог вам удачи!

***

Когда кузина в последний раз навестила батюшку Иоанна, они сидели возле пещеры на нагретых осенним солнцем камнях и долго молчали. Времени было много: теперь к монаху почти никто не ходил. Это раньше паломники очередью стояли, несли отшельнику заботы и горе, чтоб получить совет, напутствие, утешение. Теперь жизнь утешила всех – быстро и сразу. Не стало нужды ни в Боге, ни в церкви. Или нужда-то осталась, а исчезло что-то другое?

– Тяжелые времена наступили, сестрица, – со вздохом говорил отец Иоанн. – Ох, тяжелые, а будет еще страшней. Явилось в мир разделение. Восстали, яко написано, отец против сына и дочь против матери… Пока на фронтах друг друга стреляли, хоть мы-то в тылу много горя не ведали. Теперь – наш черед. Все оружие внутрь повернулось. Бежать бы в горы, в землю зарыться – достанут. Я вот зарылся, да ход за собою не завалить. Скоро придут. Знаю. И жду. Хотя до весны-то, Бог даст, тревожить не станут. Еще одну Пасху встретить сподоблюсь…

– Ну что ты, братец, – неуверенно утешала кузина, – прожили с Божьей помощью столько лет, глядишь, и не тронут. Есть же умные головы в государстве, неужели трудно понять, что без Бога человек – тот же зверь, только разумом своим еще более страшный!

– Умные головы, может, и есть, как не быть. Да только и им жить охота. Одно дело знать, другое – сказать.

Отшельник приподнял голову, подставил лицо яркому солнышку, улыбнулся.

– Ты, сестричка,тоже молчи. Помни – семья у тебя, дочка малая… Слава Богу, ты скромница, не хвастала в городе, что знаменитый монах подземный тебе сродни. Вот и молчи. И не тронут. Бог пособит. А ко мне более не ходи, себя пожалей…

– Отец Иоанн… Батюшка… Братец… – сбиваясь, заговорила женщина. – Может, и правда в последний раз видимся. Ты мне скажи: не жалеешь о жизни своей? Что греха таить, половину прожил беспутно, а половину с мукой грехи отмаливал. Не хотел бы чего-то среднего, без греха и без муки?

– Без греха бы хотел, – задумчиво ответил монах. – Только, видно, не извалявшись в грязи, не каждый в баню пойдет. А без муки… Да где же тут мука? Это со стороны только кажется. Слаще молитвы, сестричка, ничего не найдешь. А какая молитва с набитым брюхом да на мягкой постели? Так, серединка на половинку, а то и вовсе не до нее…

Опять помолчали. Серая птичка выпорхнула из леса и присела на камушек рядом с людьми. Повела черной бусинкой глаза, подскочила поближе.

– Голодная? – приветливо спросил ее отец Иоанн. – Ну, иди, чего тетенька даст…

И сделал сестрице знак. Та развязала свой узелок и вынула хлеб, оставшийся на дорогу.

– С ладошки подай, – прошептал монах, улыбаясь на птичку.

Женщина, дивясь, покрошила хлеб на ладонь и протянула вперед.

– Да полно, – мелькнуло в ее голове, – дикую птаху с руки кормить! Может, монах и привадил, да она-то – чужой человек! Разве птицу обманешь?

Пичужка присвистнула, вспорхнула, чиркнула крылышком воздух – и, уцепившись коготками за палец, схватила крошку с ладони. Следом примчалась вторая, и тоже, без всякой опаски, цапнула угощение.

***

– Да, это уже кое-что, – улыбнулся Андрей, когда они распрощались с хозяйкой и вышли на улицу. – Марию Ильиничну Иванову, которая почти что всю жизнь прожила в одном городе, наверное, можно найти. И хорошо бы еще сбить при этом со следа наших врагов…

Светлана встревожено оглянулась, но улица была пуста далеко в обе стороны.

– Не волнуйся, сейчас за нами, кажется, не следили, – успокоил ее Андрей. – Я, наученный горьким опытом, по сторонам-то посматривал. И когда к старушке пришли – обратила внимание? – первым делом в окошки выглянул. Да и закрыты они у нее. И палисадника нет, спрятаться негде. И в калитку после нас никто не входил.

– Откуда ты знаешь? – ехидно прищурилась Света.

– А вот! – Андрюха торжественно показал ей тонкую черную ниточку, которую комкал в руках. – Когда мы зашли, я повесил ее на калитку так, что откройся она – по ниточке было бы видно. И то же самое сделал с входными дверями. Обе ниточки целы!

– Да ты шпион! Что-то я, похоже, о тебе мало знаю. Ну-ка колись, на кого работаешь, как твое настоящее имя?..

– Брось ты, какой я шпион! Просто фильмы по телевизору надо смотреть. Там еще не такому научат. Так что давай не волнуйся. А чтоб окончательно запутать следы, сейчас мы пойдем к одному моему штатному информатору. Квартира конспиративна, безопасность я гарантирую. Вот только давай купим колбасы и конфет, а то неудобно информатора объедать.

– Это что еще за информатор такой? – засмеялась Светлана.

– Самый лучший на свете. Моя бабушка Вера Ивановна.

***

Вера Ивановна всегда была рада гостям, а раз уж внук привел домой девушку, с которой, как надеялась бабушка, у него всерьез и надолго, то тут она просто лучилась радушием. На столе в мгновение ока возникла целая гора разносолов, на фоне которой принесенные Андреем колбаса, конфеты и сыр выглядели немножко уныло. Не забыла Вера Ивановна и про фирменную бутылочку, только на этот раз напиток был послабей и послаще, чем тот, которым она угощала Мишу и Анатолия.

– Я ей про то, что распятье ищу, ничего не сказал, – шепнул Андрей Свете, пока бабуля метнулась в чулан.

– Почему? – удивилась Светлана.

– Знаешь, получится так, что я приехал вовсе не к ней, а ради этого поиска. Не хочу ее обижать – столько лет не видались. Тем более что, и правда, если б не крест отца Иоанна, я бы еще лет десять до нее не добрался. Так что лишнего не болтай.

– Могила! – басом ответила Света.

За столом сидели долго и весело. Светлана удивительно быстро и просто столковалась с Верой Ивановной, и говорили они теперь запросто, словно годами знали друг друга. Не мешала даже разница в возрасте. Впрочем, к чести Андреевой бабушки надо сказать, что в отличие от многих старушек она не любила подчеркивать свою житейскую мудрость и слушала собеседника столь же охотно, как говорила сама.

– У тебя чудесная бабушка! – улучив момент, шепнула Светлана Андрею.

– Еще бы! – ответил тот. – Сам воспитал…

Постепенно разговор, не без помощи Светы, свернул на историю. И вот тут-то Андрюха спросил:

– Бабуля, а ты случайно не знала такую Марию Ильиничну Иванову? Она сосновская, а девичья фамилия – Сухова?

Вера Ивановна посмотрела на внука странно и удивленно.

– Знала, – сказала она. – Как не знать. И тебе не знать стыдно. Это мама моя, а тебе прабабушка. В Сосновке других Суховых не водилось…

Глава 8

– Вот уж воистину: хочешь спрятать – положи на видное место! – подумал Андрей. – Впрочем, сам виноват. Сразу б с бабулей потолковал… Но тогда б он не встретился со Светланой. Конечно, можно было бы избежать многих гадостей, но с ними вместе – и многих хороших вещей. Так уж устроен мир: чего-то не потеряв, ничего не получишь. Однако еще не факт, что след к наследью отца Иоанна не прервется здесь окончательно. Ну и что из того, что таинственная Машутка – прабабка Андрея? Хотя, быть может, тут же найдется и новый след…

– Знаете, по всему получается, что Мария Ильинична была последней, кто видел отца Иоанна в живых, – сообщила Светлана. – Она об этом не говорила?

– Не любила она об этом рассказывать, – вздохнула Вера Ивановна. – Говорила, конечно, но вскользь, без подробностей. Кому приятно такие ужасы вспоминать? На ее ведь глазах отшельника и убили… А так, про монастырь, про отца Иоанна много рассказывала. Она с отшельником прямо дружила, или как там сказать, по церковному… И родители ее верили шибко, по-настоящему. Да вот, икона-то у меня – я еще на днях Андрюше рассказывала – подарок моим деду с бабкой не то из церкви, не то из монастыря. А может, и сам отец Иоанн подарил.

– А больше от вашей бабушки никаких интересных вещей не осталось?

– Как не остаться. На чердаке старья полный сундук. Как мать померла, я никак все не разберу. Стоит себе и стоит, есть не просит. Поди, уж сгнило наполовину, сколько лет-то прошло!

Андрей попросту обалдел.

– Бабуля! – воскликнул он. – Да что же я-то об этом не знаю?!

– Так ты, милок, и не спрашивал! А в детстве, слава Богу, по подвалам и чердакам не шнырял, все в лес да на речку…

***

На чердаке еще было довольно светло: вечер едва наступал, а маленькое оконце, хоть и здорово запыленное, глядело прямо на запад. Чердак у Веры Ивановны был устроен на совесть, поверх бревенчатых балок настелен пол, так что здесь можно было ходить без опаски и хранить кое-что из вещей, которые в доме давно не нужны, а выбросить жалко. Вещей таких, впрочем, здесь было не много, однако Андрей увидел, как при виде старья у Светланы разгорелись глаза. Очевидно, для историка оно представляло какую-то ценность.

– Надо сюда Сергея позвать, – подумал Андрюха. – Что валяется рухлядь без всякого толка? Нет, лучше вначале пусть Света посмотрит. Может, и правда, что-то музею сгодится.

– Вот он, сундук, – сообщила бабуля, гладя ладонью крашеный бок деревянного ящика. – Бабушкино приданое. Раньше вместо шкафов служили. И удобнее было – на сундучке и присесть, и прилечь…

Заскрипели древние петли, и сундук явил свое чрево. Чего только в нем не хранилось! Сверху лежал слой изрядно пощипанной молью одежды, которую Вера Ивановна тут же решила, пользуясь случаем, вытащить на помойку. Однако Светлана просила ее подождать, уверяя, что еще попробует с ней разобраться и кое-что наверняка отберет для музея. Затем лежало несколько книг, среди которых Андрей с восторгом и изумлением увидел нечто на церковнославянском языке, в толстом кожаном переплете с металлическими застежками.

– Да тут у вас целый клад! – восторженно взвизгнула Света.

– Ну вот, кабы знать… – добродушно пробормотала Вера Ивановна.

Затем на свет появились пара старых икон и квадратная бутылка с какой-то прозрачной жидкостью.

– Надо же! – ахнула бабушка. – Да это же самогон! Я помню, мать его прятала от отца. Он хоть особо не пил, но иногда не во время баловался. Вот в строгости и держала. Нашелся, голубчик!

Андрей смотрел на сокровища, извлекаемые из сундука, и думал, что вот ведь, и самые привычные вещи, окружающие нас каждый день, станут когда-нибудь редкостью. Взять хоть ту же бутылку. Бабушка помнит, когда ей пользовались как самой банальной посудиной. А теперь такую, попробуй, найди… Да что там такую! Обычной когда-то стеклянной бутылки из-под кефира и треугольного картонного пакета для молока, которые Андрей пусть смутно, но помнил, теперь уже не увидишь. Так что, если у вас есть чердак, храните там всякую рухлядь. Не бросайте ее, берегите! И ваши правнуки могут озолотиться…

Вот и дно сундука завиднелось. Кажется, больше ничего интересного. А ты что хотел? Чудотворный крест отца Иоанна найти прямо здесь, в бабулином сундуке? Нет уж, дудки. Хотя и так много всего отыскали…

– Вроде бы все, – сказала Вера Ивановна, наклоняясь за последней скомканной тряпкой, оставшейся в сундуке. – Э, а тут что такое?

Тряпичный ком неожиданно громко стукнул о деревянную стенку, и в красноватом свете заката тускло блеснуло большое распятье. В груди Иисуса Христа зияло круглое пулевое отверстие.

***

– Господи Иисусе! Да надо же! Столько лет! – причитала Вера Сергеевна над распятием, лежавшим теперь в комнате на столе. Конечно, она, как и многие в городе, слыхала о чудотворном кресте и метке от пули на нем. Когда первое потрясенье прошло, она, осознав, какая святыня была припрятана в стареньком сундуке, прямо тут же, на чердаке, преклонила колени и прочла коротенькую молитву – возможно, единственную, известную ей. Вместе с ней на колени встала и Света. Андрей, немного поколебавшись, последовал их примеру. Ему удивительно было видеть свою бабулю молящейся, но он понимал – то, что сейчас делает бабушка, она делает от души.

– Кому сказать – не поверят! – думал Андрей. – О, сколько нам открытий чудных готовит бабушкин сундук!

– Вот что, ребятки, – сказала Вера Ивановна, поцеловав распятие и еще раз перекрестившись, – такую святыню дома держать нельзя. Сейчас уже поздно, а завтра с утра снесем ее в церковь…

– Правильно, правильно, – кивнула Светлана. – Божие Богу…

– Только давайте его ребятам покажем, – попросил Андрей. – Все-таки… Им интересно будет. Сергею особенно.

– Конечно, зови, – кивнула Вера Ивановна. – А я за соседками сбегаю…

Света с Андреем тревожно переглянулись. Если Толик и Миша, а тем паче Сергей не станут болтать, особенно если предупредить, что все не так просто, то за соседок ручаться было нельзя. Для такой новости ночь не ночь, мигом весь город сбежится. Хотя, быть может, это будет и к лучшему…

– Да нет, – передумала бабушка, печально вздохнув. – Подружки мои не моленные – вроде меня. Не поймут, только шуму поднимут. Завтра с утра и скажу. А мальчишкам звони, им-то, поди, с утра на работу!

Андрей облегченно вздохнул и вынул мобильник.

***

Первым пришел Михаил – он жил совсем рядом. Посмотрев на распятье, неумело перекрестился, поздравил и присел на диван. Андрей начал было рассказывать, как странно и неожиданно случилась находка, но тут примчался Сергей. Он вначале представился Свете и бабушке, потом со знанием дела осмотрел распятье со всех сторон и остался очень доволен. Если Миша сидел какой-то торжественно-напряженный, то Сергей просто лучился радостью и весельем, словно это не кто-то что-то нашел, а он сам отыскал бочонок с пиратским кладом. Подоспевший Толян шумно выражал свой восторг, хотя было видно, что в душе у него настроенье иное – просто срабатывает привычка поддерживать имидж. История чудесной находки была пересказана сразу троим.

– Да, ребята, вам повезло! – в который уж раз удивлялся Сергей. – От всей души поздравляю!

– Мужики, – мурлыкал Толян, – и, конечно же, милые дамы! Это дело надо обмыть!

– У тебя одно на уме! – сердито откликнулся Михаил. – Это ж тебе не новые сапоги! Это святое…

– М-да… – Толик смутился и вновь обернулся к кресту. – Так ты твердо решил – отдашь в церковь?

– Конечно! – ответил Андрей. – Куда же еще?

– Знаете, за сколько такую вещь можно продать? – негромко спросил Сергей. Все настороженно притихли.

– Господь с тобой! – ответила Вера Ивановна. – Разве этим торгуют!

– Да нет, не подумайте, я просто так. Вы завтра в церковь собрались?

– Да, прямо с утра, – кивнула Светлана.

– Позволите вас провожать?

– Конечно! Тут, похоже, целый крестный ход соберется.

– Ну, вот и прекрасно. За ночь, я думаю, ничего не случится… Ребята, пойдемте покурим.

На улице Сергей прикурил, угостил Михаила, и, теребя в руках сигарету, тихо сказал:

– Вот что, ребята, дело серьезное. Этой реликвии нет цены – и в духовном плане, и в историческом. Она, и правда, бешеных денег стоит. Но еще того хуже, что вокруг нее сатанисты нарисовались. Ой, чую я, неспроста краеведа убили…

– А ты-то откуда знаешь? – удивился Андрей.

– Земля слухом полнится, а у меня работа такая – все знать. Так что уж лучше распятье или сейчас же попам отнести, или спрятать получше. Все-таки ночь впереди.

– Так никто же не знает! – ответил Андрюха. – Даже если кто за нами следил, мы и сами понятия не имели, что чего-то найдем. Разве что вы кому проболтаетесь!

– Или кто-то подслушает, – изрек Михаил.

Все тревожно оглянулись по сторонам. Однако здесь, у крыльца, спрятаться было решительно негде, а чуть подальше разобрать разговор было уже невозможно.

– Ну, дело ваше, – сказал Сергей. – Смотрите же, никому не болтать! Женщин предупреди. И распятье лучше припрятать. Подальше положишь – поближе возьмешь.

***

Как ни старался Андрей, его тревога все-таки не укрылась от Светы и Веры Ивановны. И когда он предложил понадежнее спрятать распятие до утра, бабуля не удивилась и не стала расспрашивать ни о чем. А Света засобиралась домой, хотя было ещё не особенно поздно. Она отказалась было и от того, чтоб Андрей ее проводил, но тут уж он был непреклонен.

Они шли по улице, уже растворявшейся в сумерках, и молчали. Говорить не хотелось ни ей, ни ему. Обоих наполняла какая-то светлая радость, и даже опасность, вместе с находкой возросшая, не могла ее омрачить. Вот и знакомый уже подъезд. Андрей упрямо поднялся до самой квартиры.

– Ну, до завтра, – сказала Светлана. – Иди и будь осторожен!

И поцеловала Андрея в губы.

Назад он шел торопливо. Стемнело, на небе сверкали звезды. Редкие фонари сгущали тени на перекрестках, а шаги раздавались в тишине далеко-далеко. Теперь сатанисты не выходили у Андрея из головы. Ну ладно, распятие спрятали, но все же бабушка там одна. Мало ли что?

Когда Андрюха дошел до калитки, сердце его пустилось в галоп. Калитка была распахнута. Он бегом подскочил к входной двери – конечно, тоже открыта!

– Бабушка! – крикнул Андрей, влетев в дом. Перед глазами внезапно возникла разнесенная дробью голова Шатунова. – Где ты, бабуля?

Из зала раздался стон. Там, на диване, лежала Вера Ивановна, прижимая к лицу окровавленную тряпицу.

***

Итак, друзья разошлись. Андрей пошел провожать свою даму. Конечно, им сейчас не до нежных объятий, но раньше, чем минут через сорок, он не вернется – автобусы в такое время в райцентрах не ходят. Успеем.

Конечно, распятье припрятали. Ну, да куда его можно спрятать в обычном домишке? Вряд ли там есть специальные тайники. Отыщем. Да и старуху легко напугать. Им, пескоструйщикам, жить отчего-то хочется больше, чем молодым. Выложит все, как песню споет.

Черное трико, черный чулок на голову. Так никто не узнает, даже мать и отец. Да еще пригнуться и сгорбиться… Ну, вылитый ниндзя! Крест отца Иоанна попадет-таки в нужные руки. А то ведь, и правда, в церковь снесут, отдадут сумасшедшему Богу. Ладно, удачи.

Без удачи нельзя. Ведь и то, что распятье нашли, и то, что он об этом узнал – тоже удача. Хотя не только удача, но еще и большая работа. Работа такая – знать обо всем. Трудно, но очень полезно…

***

– Да не видела я его, – хлюпала расквашенным носом Вера Ивановна. – Верней, видела, да что толку? Черный весь, сатана, и лицо закрыто – будто в кино. Постучал, я решила, что ты возвратился. Только открыла – он мне по морде, хвать распятье – и был таков!

– Как это «хвать»?! – изумился Андрей. – Оно же спрятано было! Ну-ка, бабушка, сознавайся…

– Да что уж греха таить, – скорбно ответила баба Вера. – Вынула я его. Знаешь, Андрюша, когда я распятие увидала, да в своих руках подержала, да еще дыра на груди, от пули-то… Мне словно хвост у души прищемили. Тошно мне стало. Ведь жизнь прожила, в церкви, считай, не бывала. Ни молиться, ни креститься добром не умею. Да это ладно еще – жила то как, Господи! Ну, не крала, не убивала, а по мелочам нагрешила – за век не отмоешься. А жизнь из мелочей состоит… Соседку обидела, в магазине слегка поругалась – вроде не замечаешь, а настроенье подгажено и себе, и другим. Вот так и живем, воняем каждый вроде бы по чуть-чуть, а все вместе того гляди задохнемся. Уж спросят за это с нас после смерти, не спросят – Бог весть. А противно мне от самой себя стало. И страшно. Дай, думаю, помолюсь, как умею, пока распятие у меня. Все легче станет душе… Вот, помолилась…

Старушка заплакала, уткнувшись в заляпанный кровью платок.

– Успокойся, бабуля, – обнял ее Андрей. – Нет здесь твоей вины. И Бог тебя любит и сохраняет – вон как легко отделалась!

И про себя добавил:

– Не то что Евгений Васильевич…

– Так что делать-то будем? – спросила Вера Ивановна. – Может, милицию вызвать?

– Не знаю. Может быть, и милицию… Вот что, позвоню я Сергею. Он мужик опытный, деловой, что-нибудь посоветует…

***

Сергей заявился быстро, словно всю дорогу бежал. Впрочем, может, и правда бежал, потому что слегка запыхался. Пока Андрей и Вера Ивановна наперебой объясняли ему, что случилось, он дрожащими руками терзал незажженную сигарету, пока та не сломалась и не осыпалась на пол рыжими крошками табака. Было видно, что пропажа креста его здорово взволновала.

– Вы точно его не узнали? – спросил он у Веры Ивановна. – Подумайте, может быть, на кого-то хотя бы похож?

– Где там узнать! – всхлипнула бабушка. – А вот похож… Может быть, и похож…

Она окинула подозрительным взглядом Сергея, потом посмотрела на внука и махнула рукой.

– Да вас обоих эдак вот в черное упакуй, родные мамки не различат! Похож-то похож – на всех парней сразу!

– Да, дело труба, – покачал головою Сергей. – Тут, пожалуй, милиция не поможет. Но зацепка все-таки есть. Жидкая, правда, но на безрыбье ничем не побрезгуешь…

Смотрите. О находке креста знали шестеро. И, возможно, кто-то седьмой, который за вами следил. Из воров исключаются Андрей и Светлана. Не потому, что во время нападения были на глазах друг у друга – в конце концов, могли и договориться. Только вам красть распятье совсем ни к чему. Оно и так ваше, вы и так поступите с ним, как хотели. Другое дело – украсть и продать. Тут первый подозреваемый я, раритеты – мой бизнес. Но могли польститься и Миша, и Толя. Разница только в том, что я могу загнать антикварную вещь за реальную цену, а они не сумеют. Не знают как, кому и за сколько. И погорят. Так что если злодей преследует корыстные цели, остается лишь ждать. Распятье непременно всплывет, а вместе с ним всплывет похититель. Если это кто-нибудь из ребят, я по своим каналам выйду на них через пару недель. Но если я – увы, вам меня не поймать, не те связи. И милиция не поможет. Распятье, впрочем, появится, и, возможно, даже в церковь вернется, но уже не бесплатно. Так что лучше бы вором оказался не я.

Другой мотив – украсть для себя. Тут я прошу прощенья у Веры Ивановны, но на подозренье она. Бывают такие люди, и многих я знал, которым важно обладать редкой вещью единолично. Даже чужое прикосновенье к сокровищу вызывает в таком человеке нервную дрожь. Жадность – не жадность, трудно однозначно назвать это чувство. Возможно, и крест отца Иоанна кое-кто пожалел… Долго ли перепрятать и стукнуться носом в косяк?

На счастье, Вера Ивановна в этот момент была поглощена своим носом, из которого снова что-то закапало, и не обратила вниманья на страшное обвинение. Андрей же, к ужасу своему, вдруг подумал, что Сергей, быть может, и прав!

– Этот случай самый бесперспективный, – продолжил Сергей. – Если так – то конец, распятья больше никто не увидит. Разве что лет через двадцать. Но есть и другой мотив, и мотив этот страшен. За крестом охотятся сатанисты. По крайней мере, судя по тем следам, какие они вокруг налепили. Они не будут распятье ни продавать, ни хранить в тайниках. Насколько я эту публику знаю, его задействуют в колдовских ритуалах, изуродуют, а потом, может быть, уничтожат. Так что тут – почти полная безнадега…

– Почти? – повторил с надеждой Андрей.

– Почти. Я, кажется, знаю, где и когда совершится обряд.

– Так мы его отобьем! Сейчас позвоним ребятам…

– А вот ребятам бы я не звонил. Конечно, друзья, вместе росли и все прочее… Но люди меняются. Вы сколько не виделись? Десять лет? Ну, вот то-то. Где гарантия, что ни у Миши, ни у Толяна за это время крыша не съехала?

Андрей возмущенно вздохнул – и смолчал. Опять Сергей мог быть прав! Со стороны все действительно смотрится по-другому.

– Так что же нам делать?

– Завтра, чем раньше – тем лучше, нам следует быть у пещеры отшельника. Там-то мы и захватим служителей сатаны вместе с распятьем. Лишь бы не опоздать.

– Почему же завтра и именно там?

Сергей лишь пожал плечами.

– В монастырских развалинах они уже побывали. Видно, тянет их ни святые места. А к распятью келья отца Иоанна как нельзя лучше подходит. А завтра… Так что тянуть-то? Вы в церковь когда собирались идти? Завтра? А у психопатов терпения нет вообще. Только ночью темно, вот и пойдут на рассвете. Так что часика в три я зайду.

– Может, все же ребят прихватить?

– Я бы не стал, – очень серьезно ответил Сергей. – Прихвати лучше что-нибудь твердое и тяжелое.

***

Телефон зазвонил минут через двадцать после ухода Сергея.

– Андрей, – спросила Светлана, – как там у вас?

– Все в порядке, – соврал Андрей деревянным голосом.

– Что случилось? – тревожно воскликнула Света.

– Нет, ничего.

– Ну тебя, ты врать не умеешь! Что-то с распятьем, да? Неужели украли? А Вера Ивановна как?

– Да все в порядке, ты не волнуйся…

– Дурак! Я сейчас буду!

– Света, ты что! Ночь на дворе!

Но трубка уже пищала сигналом отбоя. Андрей чертыхнулся и бросился навстречу Светлане.

***

– И вы решили идти без меня! Да как вам не стыдно! – возмущалась Светлана, меря размашистым шагом кухоньку Веры Ивановны. Сама хозяйка, умаявшись за прошедший тяжелый вечер, уже спала, махнув рукою на молодежь и их планы. Ей приключений хватило.

– Да пойми ты, это опасно! Не женское это дело! – махал руками Андрей. – А если там целая шайка?!

– Не женское, да? А вы два спецназовца… супермены… А вот это не хочешь?

Она шагнула к Андрею, ловко взмахнула рукой и ногой – и тот, сбитый с ног, повалился, и наделал бы шума, если б Светлана не поддержала в самый последний момент.

– А так вот умееешь?!

Несколько резких выпадов сжатыми кулачками заставили Андрюху попятиться. Он попробовал защищаться, но пропустил один удар, другой, третий, потом его лягнули ногой и наконец припечатали коленом – не больно, но очень обидно.

– Еще показать? – кошкою прошипела Светлана.

– Боже мой, с кем я связался, – простонал, согнувшись, Андрей.

– Ну, то-то. Тебе что, и правда так больно?..

Андрей не ответил. Света озабоченно склонилась к нему, и тут Андрюха сгреб подругу в охапку, поставил подножку и бережно опустил на бабушкин половик.

– Мы тоже не лыком шиты…

Светлана хихикнула и вцепилась зубами в его плечо. А потом они целовались.

Глава 9

Утро выдалось прозрачным и чистым. Сергей и правда пришел в четвертом часу, когда солнце еще едва шевелилось где-то за краем земли, но слабый свет позволял уже различить дорогу к сосновской пещере. Одет он был по-спортивному, за поясом торчали небольшие нунчаки и газовый пистолет. Очевидно, не так уж мирен и гладок бывал его бизнес.

– Так, из этого дома, похоже, вынесли все, что можно, – пробормотал он, входя в незапертую дверь. – Учтите, одно ограбление не гарантирует от второго!

– Тихо ты, – прошептал Андрей, выходя навстречу. – Бабушка спит.

– Доброе утро, – поздоровалась Света, выглядывая у Андрея из-за спины.

Сергей, собиравшийся что-то сказать, поперхнулся.

– Да ты с ума сошел, что ли?! – напустился он на Андрея. – Бабы нам не хватало!

– Я не баба, – парировала Светлана.

– А кто же? Мужик, мать твою? Ты представляешь хоть, куда лезешь?!

– Не ори, бабулю разбудишь! – шикнула Света. – Кругом – шагом марш! Все в сад!

– Бесполезно, – мрачно ответил Андрей на ошарашенный взгляд Сереги. – Я вчера уже пробовал. Пусть уж лучше идет.

– Ну, пусть идет, – вздохнул печально Сергей, – если жить надоело…

Они заботливо заперли спящую Веру Ивановну и вышли на улицу. Андрей, не найдя накануне впотьмах ничего погрозней, вооружился черенком от лопаты, а Свете дал молоток. Та скептически его рассмотрела, но все-таки сунула к себе в рюкзачок.

– Оружие лучше держать под рукой, – иронически заметил Сергей.

Света молча сделала выпад ногой, едва не достав кроссовкой его подбородка.

– Молчу, молчу, – улыбнулся Сергей. И добавил, обращаясь к Андрею: – Молчу и сочувствую…

***

Рассвет догнал их уже в лесу. Приятно было идти среди прохладных зеленых веток, по мокрой росистой траве и слушать, как постепенно распеваются птицы. Андрею казалось, что к нему возвратились детские годы, когда он с друзьями, вот так же втроем, бежал по утренней заре на рыбалку. Это время, пожалуй, нравилось ему больше всего. Но почему, почему последние десять лет он ни разу не встречал летних рассветов? Что же мешало? Ведь вроде бы ничего…

Шли по дороге молча, сосредоточенно. Все понимали, что решились на опасное дело. Кто его знает, что ждет их в пещере отшельника? Может быть, ничего – ни врагов, ни утерянного креста. А может, и то, и другое. Тогда неизбежна драка. Ладно – один на один, а вдруг там целая кодла? Впрочем, один на один с отморозком, даже втроем супротив одного психопата – дело не легкое. Тем более у врага есть оружие. В краеведа он стрелял не из пальца!

Ну и что, не отступать же теперь! Раз уж взялись за дело, надо довести до конца. Насильно не гнали…

Впереди, в легком молочном тумане, завиднелась поляна с разрушенной церковью. Сергей сделал знак не шуметь, и, осторожно ступая, принялся красться к кирпичным стенам. Андрей, взяв на перевес черенок от лопаты, взял чуть правее, обходя развалины с другой стороны. Светлана, оглядевшись по сторонам, двинулась следом.

– Входите, здесь пусто! – раздался через минуту тихий голос Сергея. Андрей и Света форсировали крапиву, мокрую от росы, и оказались с ним рядом в знакомом уже разрушенном алтаре. Черные знаки и пошлый рисунок по-прежнему отчетливо виднелись на стенах. Сергей осмотрел их и презрительно сплюнул.

– Ну, Сотбис тут отдыхает. Такую б энергию да в мирное русло…

Они присели на горы прохладного щебня.

– Значит, раз здесь их нет, они в келье отца Иоанна, – изрек Сергей, стихийно ставший предводителем маленького отряда. – Или мы вообще зря тащились в такую даль… Вот сейчас отдохнем – и посмотрим. Сколько тут ходьбы до пещеры?

– Минут пятнадцать, не больше, – ответила Света.

– А может, и правда, зря, и распятье уже далеко… – подумал Андрей, но вслух ничего не сказал.

***

Прошло не более четверти часа, как друзья дошли до кромки оврага, в склоне которого открывалась пещера. Осторожно, рассредоточившись, стараясь не хрустнуть предательской веткой, спускались они к площадке, на которой лежал плоский серый валун, отмечавший вход в келью. Кругом было тихо. Настолько тихо, что Андрей и правда подумал, что их экспедиция так и останется просто прогулкой.

Наконец, все трое оказались у черной дыры, уводящей под землю. Спелеологи действительно потрудились на славу – ход был расчищен. Таким Андрей его ни разу не видел: весь песок и весь щебень, закрывавший когда-то доступ в пещеры, был теперь ссыпан в овраг. Наверное, так и смотрелась пещера до революции.

Сергей осторожно ступил в подземелье, остановился, понюхал воздух. Затем поднес палец к губам и показал им на нос. Андрей и Света тоже принюхались. Из подземного хода слабо, но очень отчетливо тянуло запахом битума.

– Черные свечи! – понял Андрей и крепче вцепился в дубинку. Значит, в келье отца Иоанна справляется какой-то кошмарный обряд. Выходит, они здесь не зря.

Сергей вопросительно поднял брови.

– Чуете? – понял Андрей и безмолвно кивнул. Кивнула и Света. Она была бледной и какой-то осунувшейся, но глаза сверкали решимостью и азартом.

Сергей вынул из сумки большущий фонарь, однако не стал его зажигать. И скрылся во тьме. Андрей и Светлана поспешили за ним.

Пол в пещере был ровный и гладкий, в фонаре нужды действительно не было. К тому же луч света мог выдать их тем, кто таился в пещере. Да вокруг была и не совсем темнота: сзади еще проникало сияние утра, а впереди, из какого-то бокового прохода, лился красно-оранжевый свет, какой бывает у горящих свечей.

– Там келья отца Иоанна, – чуть слышно прошептала Светлана.

Они подошли вплотную к низкому ходу, за которым оказалась небольшая сводчатая пещера. Там, среди серых глиняных стен, открывалась фантастическая картина.

Десятка три толстых черных свечей, чадя и мигая, освещали древнюю келью каким-то мистическим светом. Одна из стен была освещена особенно ярко, и там, на вбитых в глину толстых гвоздях, сверкало укрепленное вверх ногами распятье отца Иоанна. По другую же сторону ровного ряда мерцающих огоньков возвышалась фигура в чёрном. В тусклом пляшущем свете она тоже дрожала, мерцала и словно парила над полом. Огромная тень, как будто живая, ползала по влажной блестящей стене.

– Слава Богу, один, – подумал Андрей, глядя на необычное зрелище через плечо Сергея. Светлана возбужденно сопела у него возле уха. – С одним уж как-нибудь справимся.

– Не дайте ему убежать, – чуть слышно шепнул Серега и решительно шагнул внутрь пещеры. Яркий свет фонаря пронзил полумрак, и громкий уверенный голос потряс старинные своды:

– Ни с места! Милиция! Сопротивление бесполезно!

Черная тень на фоне горящих свечей взметнулась летучею мышью. Молниеносным движеньем схватив со стены распятие, незнакомец рванулся на голос и свет, резким ударом плеча сбил Сергея и выскочил в лаз, ведущий наружу.

– Стой, стрелять буду! – крикнул Андрей, заслоняя злодею путь своею дубинкой. Светлана же за его спиной включила фонарик.

Луч света выхватил из плотного мрака лишь два горящих бешенством глаза. Лицо человека было закрыто плотной черною маской. Узнать под ней кого бы то ни было не стоило и стараться, тем более что видение длилось считанные секунды. В ответ на угрожающий окрик раздался выстрел, Андрея хлестнула резкая боль. А потом он услыхал крик Светланы и успел увидеть в луче ее фонаря фигуру в черном трико, убегавшую по длинному лазу прочь от недоступного выхода, в глубину подземелья.

***

Когда Сергей выскочил из кельи в затянутый пороховым дымком коридор, Андрей лежал на полу, а Светлана склонилась над ним, светя себе фонарем.

– Жив? – спросил он.

– Жив, – ответила Света. – Этот гад убежал в пещеры.

Сергей посветил в темный ход и, пригнувшись, чтоб не задеть головой потолок, ринулся в подземную черноту. Сзади раздался крик:

– Сергей, не ходи! Там опасно!

Но он не обратил на это внимания.

Вскоре коридор стал шире и выше, а потом вдруг вывел в довольно обширную полость. В свете мощного фонаря замаячили стены, только уже не глиняные, а из слоистого серого камня. Быть может, когда-то здесь этот камень брали для стройки, а, возможно, тут начинались естественные пещеры. Подземный зал был пустым, но в трех местах здесь чернели отверстия нор, ведущих куда-то еще. В любом из них мог притаиться убийца, который сейчас, возможно, взводит курок…

Сергей погасил фонарь и сделал шаг в сторону. Теперь единственный выход, ведущий наружу, был от него немного сзади и справа. Никуда, голубчик, не денется. Посидит, посидит, да выйдет. Газовый пистолет не помощник – в этом погребе сам же и задохнешься. Значит, нунчаки на изготовку – и ждать. Только вот сколько придется ждать? Загнанный зверь осторожен и терпелив. И очень опасен…

***

Как громко колотится в темноте возмущенное сердце! Нашли, помешали! Да что за напасть – никуда от этих уродов не спрячешься! Тогда, в развалинах церкви, Тамиэль успел сделать практически все. Конечно, было бы очень приятно не спеша и в покое насладиться завершеньем обряда. Это то же примерно, что сигарета после неторопливой и вкусной еды – не обязательно, но очень приятно. А тут, пользуясь тем же сравнением, дали только накрыть на стол. Даже не разу не откусил… Почему, Хозяин, ты мне не помог?!

Впрочем, Владыка мудр. Быть может, теперь он отдаст врагов в твои руки? Быть может, вот сейчас и настало время кровавых жертв? И тогда долгожданная тьма наконец раскроет объятья…

Тьма, непроницаемо черная, обступала Тамиэля со всех сторон. Но он ощущал только сырость, холод и духоту. На миг показалось, что он в могиле, где нет ничего – ни времени, ни пространства, ни чувств, ни мыслей, ни радости. Только небытие. Но это не то, к чему он стремился! Хозяин, ты где? Помоги!

Ответом была все та же холодная пустота. Тамиэль напряг свои чувства, но Сатана не являлся, не помогал, не советовал. Как же так? Неужели, хозяин, ты бросил ученика?

Нет, нет! Невозможно! Это всего лишь последнее испытанье. Сейчас Тамиэль покажет, на что он способен сам. И тьма распахнется пред ним со всеми своими богатствами. Ну, вперед. Враг где-то здесь. Он затаился, но тьма, хоть внешне и равнодушна, на стороне Тамиэля…

***

– Куда он тебя? – спросила Светлана, увидев, что Андрей открыл глаза и даже пытается улыбнуться.

– В ногу… Кажется, ничего особенного. Я встану сейчас…

– Я тебе встану! Лежи и не рыпайся.

Света осветила фонариком рану и облегченно вздохнула. Заряд дроби вскользь черканул по бедру, повредив только мягкие ткани. Кровь, однако, текла довольно обильно, ей уже пропиталась ткань джинсов, а на полу скопилась черная лужица.

– Нож есть у тебя? – спросила девушка, безуспешно попробовав разорвать брюки руками.

– Чтобы не мучился? – попробовал пошутить Андрей, чувствуя при этом, что голова его кружится и язык ворочается с трудом. Но складной ножичек из кармана достал. Света, не отвечая, быстро распорола штанину, освобождая рваную рану, и из той же штанины соорудила повязку.

– Пока что сойдет, – сказала она. – Теперь давай выбираться.

– Где Сергей? – спросил раненый, пытаясь подняться. Хоть и с трудом, но это ему удалось, и теперь он стоял, держась за влажную стену и стараясь справиться с тошнотой.

– Погнался за этим… стрелком, – ответила Света.

– Куда? – не понял Андрей.

– Туда, – махнула рукою Светлана, – под землю. Ну ладно, один сумасшедший, но он то, он! Ведь там лабиринт настоящий, и своды могут обрушиться. Теперь еще их искать!

– За каким же лешим твои спелеологи такой экстрим раскопали, да так и оставили? – возмутился Андрей.

– Так они табличку повесили, что опасно…

– Ну и где она, эта табличка?! Мы что, не в России живем? У нас даже надпись «осторожно, окрашено» обязательно пальцем проверят! А «не входить, опасно для жизни» – это просто реклама!

– Ну что уж теперь, – смущенно ответила Света. – Ладно, пошли. Обопрись на меня.

Из пещеры они выползали, наверное, целую вечность. Нога ужасно болела и все норовила подвернуться куда-то вовнутрь. Руки дрожали, в голове плыл туман, и вдобавок Андрюха ужасно замерз. В голове вертелась ехидная мысль: как же герои боевиков, избитые и простреленные, истекая кровью и волоча переломанные конечности, умудряются еще и врага победить? Но вот, наконец, все закончилось, Света опустила его на мягкий песок и сама повалилась рядом.

Немного придя в себя, Андрей попытался осмотреть свою рану. Но увидел на левом бедре лишь комок из грязи и крови, с торчащим из него лоскутом от порванных джинсов.

– Мама моя дорогая! – охнул он, замирая от ужаса.

– Сейчас, подожди, – поднялась с земли Света, чумазая и растрепанная. – Я сделаю нормальную перевязку.

Но Андрей уже ничего не услышал. Слабость и дурнота прочно накрыли его своим серым бесформенным одеялом.

***

Сергей стоял, затаившись, и напряжено вслушивался в сырую чернильную тьму. Тишина была такой же полной, как темнота. Ни дыханья, ни шороха – ничего. Быть может, сатанист ушел уже далеко по этим ходам, ведущим в самое чрево земли? А возможно, так же вот притаился в паре шагов и ждет, когда враг себя выдаст. И палец лежит на курке…

Ждать, только ждать, и все силы направить на то, чтоб не выдать себя ни единым звуком, ни даже движением. Вряд ли он ушел далеко. Там, говорят, лабиринт, и другого выхода нет. Так что моих нунчаков ты, брат, не минуешь.

Наконец, когда Сергей уже начал терять ощущенье реальности, послышался слабый, неуверенный шорох. Потом зашумели мелкие камешки, посыпавшись со стены. Вот, наконец-то! Ну, милок, подходи!

Однако на этом все прекратилось. Тот, кто только что шевелился во тьме, опять замер. Ждет, застыв посреди пещеры? Или бесшумно крадется к выходу? Зажечь бы фонарь, да только ведь первый же выстрел будет сделан на свет! И все же…

Сергей осторожно нагнулся, положил фонарик на землю. Так, теперь быстро включить и отпрыгнуть в сторону, прочь от заряда!

Подземелье осветилось всего на секунду, но этого было достаточно, чтоб увидеть прижавшуюся к стене безликую фигуру в черном трико. И тут же вспыхнула еще одна клякса света, а тишину подземелья смел грохот выстрела. Фонарь разлетелся вдребезги, вновь нахлынула темнота, но тишина не вернулась. Вслед за выстрелом, сотрясшим пещеру, зарокотал новый звук, еще более страшный – грохот обвала.

***

Когда шум утих, Сергей поднялся с пола пещеры и вынул из кармана коробку спичек. Ему было страшно, так страшно, что даже вооруженный убийца, готовый, быть может, снова стрелять, казался едва ли не родным человеком. Что могло быть ужасней, чем оказаться засыпанным заживо в этом склепе! Лучше уж пуля, или хороший камень на голову – только не это!

Дрожащие пальцы не слушались, спичка сломалась, следом вторая. Нет, так нельзя, нужно взять себя в руки. Осталось меньше, чем полкоробка – и больше ничто не развеет зловещую тьму. Так, осторожно, не торопясь…

Слабенький огонек едва осветил подземелье. В воздухе еще вилась пыль. Стена из щелистого камня обрушилась, скрыв под собою один из проходов и заваливши пещеру до половины. Кроме Сергея, здесь не было никого.

Спичка обожгла пальцы и крошечным угольком упала на землю. Серега зажег вторую и осмотрелся внимательней. Ага, вот лежит двуствольный обрез. Из него, как видно, палили по фонарю. Сергей на всякий случай поднял оружие – теперь враг хотя бы не сможет стрелять. Где только он? Не улизнул ли наружу? Ведь там только раненый да эта девчонка! Стоп, а тут что такое?

Третья спичка осветила кучу камней, рухнувших во время обвала, и торчащую из нее кисть руки. Значит, он никуда не ушел. Остался здесь, и, похоже, навечно. Сергей присел над рукой, слегка отгреб камни, пощупал пульс. Все. Бесполезно.

Теплый огонечек снова погас, но теперь Сергей не спешил зажечь новую спичку. Его охватила пустота и усталость. Ну, и чего он добился? Один ранен, второй и вовсе погиб, потрачена масса нервов и сил – а в итоге распятье так и пропало! Надо отсюда идти, пока еще один обвал не случился. И быть довольным, что жив. Раз уж не удалось такой товар захватить…

Сергей зажег новую спичку и еще раз глянул на камни, завалившие труп. Да, его планы тоже были другими! Ага, отсюда видна и вторая рука. Эта свободна по локоть и откинута как-то в сторону. Пальцы сжаты в кулак. Что он держит, нож? Монтировку? О Боже…

Темнота опять залила подземелье, но Сергей уже успел рассмотреть зажатое в мертвой руке чудотворное распятье отца Иоанна. Не зажигая огня, он нашел святыню на ощупь и вынул из мертвой руки. Потом сел на груду камней и прижал крест к груди.

***

– Прости их, Господи, ибо не ведают, что творят! – вздохнул про себя отец Иоанн, глядя на сияющие весельем лица бойцов. Бедные, бедные… Как же вам головы замутили! Знаю, знаю – в церкви слепая вера, вне церкви – научное знание. Только ведь и наука в основе своей имеет одни аксиомы, и на них уже строится здание, внешне незыблемое. Пространство и время бесконечны и вечны… Попробуй, проверь!

Трудно доказать, что Бог есть. А что нет Его – пожалуй, не легче. Без телескопа не увидишь далекой звезды, без просветленной души не узришь ничего духовного. Однако тем, кто смотрит в прозрачные стекла, верят легко. А тем, кто имеет прозрачные души – не верят. Почему, почему? Да просто все. Науке совсем безразлично, хорош ты или же плох. Она не заставит соседа прощать и с нищим делиться. А вера заставит. Так и долой ее, глупую!

По плоду познается древо… Кто не согласен? Плод духа: любовь, радость, мир… Много ли мира и радости принесла человеку наука? Любое открытие в первую очередь ставят на службу войне. Что-то не видно в деревнях такого количества тракторов, сколько уже понаделано танков. И авиация больше бомбы бросает, чем пассажиров несет. Почему? Потому что наука должна быть духовна, а этого нет. Церковь не против нее, просто они – о разном. И не дождетесь вы, молодые, веселые, бесшабашные, светлого будущего. Чтоб перестать под себя загребать, духом надобно возрасти. А это не просто…

Монах окинул взглядом притихших солдат. Не заметив и сам, он говорил уже вслух. Улыбки потихоньку сползали с румяных физиономий. Впрочем, и сразу веселились не все. У двоих – троих на душе изначала кошки скребли. А этот вот, верткий, ухватистый, совсем помрачнел. Понял все, лучше товарищей понял. И обозлился…

– Ах, мать твою! Еще агитацию разводить! – гаркнул Мишаня, поднимая кулак.

– Спасиих, Господи, и меня, грешного, помилуй! – вздохнул монах, улыбаясь. Свет весеннего дня, дробясь в молодой листве, осиял его золотым ореолом. А потом вдруг вспыхнул ярко-преярко и принял отшельника в сияние тысячи радуг…

***

Когда сознанье вернулось к Андрею, первое, что он увидел, было лицо склонившейся над ним встревоженной Светы. И таким чумазым было это лицо, что он широко улыбнулся.

– Ты что? – удивилась Светлана.

– Знаешь, ты на свинюшку похожа! – ответил Андрей.

– На себя посмотри, поросенок! – съязвила Светлана. – Ты еще хлеще!

– Но надо сказать, что такой прелестной свинюшки я еще не видал…

– А я не встречала таких замазуранных поросят! Ладно, сейчас воды принесу. Тебе же надо рану промыть.

– Подожди. Сергей еще не вернулся. Кто знает, что там сейчас, под землей. Вдруг опять драться придется.

Света молча подошла к отверстью пещеры, глянула внутрь.

– Как думаешь, догнал он его? – спросил Андрей.

– Если тот козел знает пещеру, ловить его там бесполезно. Хотя вряд ли он знает ее достаточно хорошо. Туда без веревок лучше вообще не соваться. Я вот боюсь, что они в азарте умчатся куда-нибудь – и привет. А то еще и завалит.

Оба озабоченно помолчали.

– Кроме того, – продолжила Света, – Серега полез с палкой и газовой пукалкой на дробовик. Тоже не в нашу пользу. Но если даже он всех победит…

– Ну и прекрасно! – улыбнулся Андрей.

– Думаешь? – Светлана нахмурилась. – А мне он не нравится. Это ж деляга. И крест ему нужен лишь для себя. Он же сам говорил, что это – целое состояние.

– Ну, ты брось, – протянул Андрей, хотя в глубине души и сам боялся чего-то такого.

– А что, все просто элементарно. Сейчас удавит там, под землей, этого сатаниста, и скажет, что ничего не нашел. Распятье сховает под камнем, а завтра вернется. Или проще того – за пазухой спрячет. Мы ведь его обыскивать-то не станем.

Андрей промолчал. То, что сказала Светлана, вдруг показалось очень реальным. Он приподнялся на локте, попробовал сесть. Это ему удалось.

– Света, – окликнул он. – Ну и Бог с ним, с распятьем. Я кое-что получше нашел.

Девушка отошла от пещеры и присела с ним рядом.

– Я тебя отыскал, – продолжил Андрей. – Выходи за меня замуж…

Света слегка улыбнулась и прижалась к Андрею щекой.

– Совет да любовь! – раздался вдруг громкий, немного насмешливый голос. У выхода из пещеры стоял, сощурясь от света, Сергей. В левой руке он держал двуствольный обрез, правую прятал у себя за спиной.

Света медленно встала. Андрей поднапрягся – и встал рядом с ней, неловко опираясь на раненую ногу. А Серега вдруг широко улыбнулся, и, подняв правую руку, благословил их сверкающим чудотворным распятьем отца Иоанна.

Глава 10

Дрова в костре трещали весело и задорно, и шашлык в большущей кастрюле только и ждал, когда его наконец-то насадят на шампуры и уложат над исходящими жаром углями. А вину вот так долго ждать не пришлось: бокалы были уже налиты, и не по первому разу. На садик Веры Ивановны спускался золотой летний вечер – прощальный. Завтра Андрей уезжал.

Рана его оказалась легкой – хватило нескольких перевязок в поликлинике. Так что Андрюха все же сумел обрезать запущенный бабушкин сад. Из этих-то веток, до звону сухих и твердых, как кость, и нажигались сегодня угли для шашлыка. А пока дрова прогорали, старый садовый столик надежно заняли чашки с салатами и, конечно, бабулины пироги. Старушка, росшая в духе классической русской кухни, праздник без пирогов праздником не считала.

За столом сидели Света с Андреем, Толя и Вера Ивановна.

– Ну, ребята, за вас! – поднял бокал Анатолий. – Дай вам Бог счастья!

Вера Ивановна пригубила вино и дернула Толика за рукав.

– А ты-то, Толя, чего же один пришел?

– Да она дежурит сегодня… У нас, у врачей, знаете, никакой личной жизни…

– Ну ты уж как-нибудь с ней ко мне заходи. Очень хочется посмотреть.

– А вон Андрей видал, пусть расскажет.

– Ну, от него не дождешься…

– Ладно, – кивнул Анатолий, отправляя в рот кусок пирога. – Заглянем как-нибудь. В праздник… Если не разбежимся…

– Типун тебе на язык! – сердито крикнула Вера Ивановна. – На Мишку взгляни – разбежались, и что? Больно ладно?

Толя примирительно замычал, работая челюстями. Андрюха снова наполнил бокалы.

– Ну, теперь давайте за вас. Чтобы не разбежались.

– За нас мне надо двойную порцию, я один за двоих. Только, боюсь, тогда мне будет уже не до мяса… Кстати, угли готовы. А что-то Мишок задержался?

– Будет твой Мишка, не сомневайся, – улыбнулась Вера Ивановна. – Он сюрприз приготовил.

– Он – и сюрприз? Ну дела…

За деревьями стукнула, закрываясь, калитка, и в сад вошел Михаил. С ним под руку шла невысокая темноволосая женщина.

– Входите, входите, – засуетилась Вера Ивановна. – Леночка, садись вот сюда, возьми пирожка…

– Снова сходитесь? – спросил Анатолий.

– Сходимся, – кивнул Михаил.

– Ну, тогда не за нас, а за вас. Старая любовь не ржавеет! Будем считать первый брак учебным!

Света, помогавшая Андрею нанизывать шашлыки, схватила пустые шампуры и звонко треснула Толю по голове.

– Вот поэтому я тебя у Андрюхи и не отбил! – весело сообщил Анатолий.

Все засмеялись, а Миша сказал:

– Ладно, пусть будет учебный. Получили по двойке, будем стараться на пять! Знаете, мы хотим обвенчаться в церкви, перед распятьем отца Иоанна.

– Правильно, для надежности! – опять схохмил Толик, заранее отскочив от Светланиных шампуров.

– Когда венчаться пойдете, мне позвоните, – сказал Андрей. – Я приеду.

– Обязательно, – ответила Лена.

– А теперь, – взмахнул бокалом Толян, – пока все не съели, давайте вспомним добрым глотком того, кому вы, вообще-то, жизнью обязаны! За нашего друга Сергея – пусть ему сладко икнется! Без него загрыз бы вас сатанист, герои вы наши!

– Ой, не надо, не вспоминай, – замахала руками бабушка, – а то за валидолом пошлю!

– Ну, полно вам, Вера Ивановна, – обнял ее Анатолий. – Все позади. Мы все здесь, а злодея нет и не будет. Вот ведь прохвост! И как сумел узнать, что ты ищешь?

– Болтать надо меньше, в кафешках особенно, – заметил, подкладывая своей Елене салат, Михаил.

– Ладно, больше не будем. А ты, Андрюша, случайно в следующем отпуске ничего не хочешь искать?

Андрей помолчал, потом смущенно заулыбался.

– Вообще, мы со Светой хотим отыскать могилу отца Иоанна…

– Ты смотри, им понравилось! – радостно закричал Анатолий. – Ну конечно, у тебя же вторая нога еще не хромает!

– Да за могилой-то кто же будет охотиться, кроме нас? Психопатов в городе, надеюсь, уже не осталось. Вот и займемся…

– А чего ее искать-то, могилу? – спокойно спросила Вера Ивановна. – Там она, возле пещеры. Чуть выше – полянка, где у монаха был огород. Там его и убили, там же и закопали…

– Бабуля! – воскликнул Андрей. – Откуда ты знаешь?

– Мама рассказывала, а она своими глазами видала.

– Так что же ты раньше молчала?!

– А никто и не спрашивал…

2008 год.

Легенда о золотом кирпиче

Глава 1

Мало кто из взрослых может понять, как это здорово – встать до рассвета, сунуть в карман кусок хлеба и осторожно, чтобы не потревожить спящую мать, пробраться сквозь полутемный дом на крыльцо. А там – там стоит удочка с гладким ореховым удилищем, за которым сам гонял в лес на велике, и банка накопанных накануне червей. Солнце еще не взошло, на дворе сумрачно и зябко от крупной росы, и вокруг та особая тишина, которая бывает только перед рассветом. В такие минуты кажется, что в мире нет никого, кроме тебя. Но небо на востоке уже наливается алым, самые ранние птахи начинают пробовать голосок, издали вдруг доносится шум мотора. Это начинается новый день со всеми своими радостями, и как же это прекрасно, когда летние каникулы едва начались и дней этих впереди просто немерено!

Колька осторожно выбрался на крыльцо и зябко поежился на утреннем холодке. Да, надо было бы прихватить свитерок, но теперь уже поздно. Мама, конечно, проснулась – ему никогда не удавалось пройти через дом незамеченным – но лишний раз тревожить её ни к чему. Пусть еще поспит до будильника. Ведь ей на работу.

Быть может, это покажется странным, но Николай в свои четырнадцать лет как-то не был окучен проблемой отцов и детей. Конечно, он не был и ангелом. Ему тоже хотелось, и иногда почти до скандала, гораздо большего, чем могла предложить одинокая мать, работавшая со своим инженерно-техническим образованием санитаркой в районной больнице. Отец, давно сгинувший в круговерти смелых идей и гулянок, оставив жене только сына да неважнецкий домик умерших родителей, присылал алименты изредка и помалу. На такие деньжищи не купить ни компьютера, ни навороченных джинсов, ни многого из того, что придает смысл и прелесть жизни подростка. Но не то вопреки трудностям быта, не то благодаря им, Колька рос эдаким мужичком, понимавшим гораздо больше, чем можно было бы ожидать в его возрасте, и был для матери хлипковатой еще, но все же опорой.

– Ладно, – решил Коля, – скоро солнце взойдет.

А солнце, и правда, уже ворочалось где-то у самого горизонта, утро на глазах становилось светлее. Здесь, на окраине, его встречала хрипатая перекличка заспанных петухов и ленивый перебрех дворовых собак. А дальше, в городе, уже фыркал автомобиль и постукивал ранний поезд. Когда-то еще шумели заводы, но оба давно уже не работали, и их звуков мальчик даже не помнил. Знал только, что на одном из них раньше работала мать. Да и соседка тоже, и сосед через улицу дядя Володя, который теперь уехал на заработки…

Надо было спешить. До реки ходу минут десять – пятнадцать, а клев ждать не будет. Коля подхватил свою удочку и пошел в обход дома на огород, позади которого городок уже вовсе кончался, и где за картофельными делянками и густой зарослью ивняка не спеша текла речка.

Забор, вдоль которого мальчик шёл к дальней калитке, был очень условным сооружением. Здесь, на окраине, участки у всех практически одинаковы, и серьезно воровать, в общем-то, ни к чему. А от пацанов, возжелавших набрать за пазуху яблок или испечь на костре пару картошин, не помогли бы и бетонные стены. Поэтому о заборах особенно не заботились. Вот и эта преграда между Колькиным огородом и территорией бабушки Серафимы представляла собой полуразваленное сооружение из редкого гнилого штакетника. Да и не на бабулину пенсию было его ремонтировать. Поэтому мальчик сразу заметил, что у соседки за помидорными грядками валяется что-то большое и белое.

– Похоже на ворох белья, – подумал Коля. – Может, воры старушку обчистили, да их кто-то спугнул?

Вообще-то брать у Серафимы ворам было нечего. Впрочем, злые языки говорили, что деньги у старушечки водятся, и немалые. Но доказательств тому не было никаких. Скорее наоборот, глядя на ветхое жилье бабы Симы и на нее саму, похожую на голодную мышку, можно было подумать обратное. Колька, например, никогда не поверил бы, что кто-то будет лопать лапшу с постным маслом, когда есть деньги на колбасу и пельмени.

Мальчик нерешительно потоптался перед дырявым забором. Было уже довольно светло, но стебли знаменитых Серафиминых помидор поднялись достаточно высоко и скрывали таинственную находку. Наконец любопытство возобладало, и Колька, озираясь по сторонам, бросил удочку и прокрался к только ему известной штакетине, державшейся на единственном ржавом гвозде. Что поделаешь, яблоки и малина в чужом огороде всегда вкуснее своих. А перелезать через ветхий заборчик было опасно для его, заборчика, жизни.

За оградой, среди помидорных зарослей, лежала сама баба Сима в белой ночной рубашке. Маленькая, худая и какая- то жалкая. Лежала на животе, повернув голову на бок, и смотрела на Кольку слегка прищуренным глазом. Мальчику показалось даже, что она слегка улыбалась.

– Пьяная, что ли? – подумал Коля, но тут же вспомнил, что соседка вообще спиртного в рот не брала.

– Баба Сима, – окликнул он, и, подойдя поближе, повторил: – Баба Сима, что с вами? Вам плохо?

Потом присел над лежащей старушкой и попытался перевернуть ее на спину, но тщедушное тело женщины оказалось неожиданно ледяным и тяжелым. Колька качнул его раз и другой, и, наконец, соседка перевернулась, а мальчик, внезапно поняв, что перед ним лежит труп, кинулся прочь, напролом через грядки, громко крича:

– Мама! Бабу Симу убили!

Глава 2

Суета вокруг мертвого тела продолжалась довольно долго, а когда, наконец, уехали и медики, и милиция, Наталье Петровне – Колиной маме – уже пора было бежать на работу. Наскоро проглотив стакан чаю и мельком глянувшись в зеркало, она чмокнула сына в висок и сказала:

– Сегодня я, наверное, задержусь. Забот будет много, сам понимаешь. Здесь у бабы Симы нет никого, а похоронные дела ждать не станут. Так что хозяйничай без меня.

– Мама, – робко спросил Коля, выходя на крыльцо за ней следом, – за что же ее?..

– Не говори глупостей! – сердить ответила мать. – Ведь ясно сказали: умерла от инсульта. Она ж гипертоник была, я сколько раз за лекарствами бегала и врача вызывала. Видимо, давление подскочило, стало бабушке плохо. Вышла на вольный воздух – и все… Даже на помощь позвать не сумела. Инсульт! Не дай Бог, я-то знаю. Насмотрелась в больнице. Хотя, быть может, нашли б ее с вечера, еще пожила бы.

– А мне так кажется, ее из-за клада, – упрямо набычился мальчик. – И раньше-то к ней подъезжали, а теперь вот чего… Теперь в пустой дом полезут!

– Да нет никакого клада! – махнула рукою Наталья. – Все враки! А то бы жила баба Сима не на нашей улице, а в Париже, и звали б ее Симона! Ну ладно, пока!

Но уже у калитки, словно бы что-то припомнив, обернулась и строго сказала:

– Смотри мне, за Серафимин забор ни ногой! Не хватало нам пересудов!

– Да что же я! – возмутился сын. – Неужели не понимаю! Поди, не маленький. Иди, будь спокойна.

И Наташа ушла.

Хлопот ей в этот день, и правда, предстояло немало. Нужно было получить справку о смерти соседки, поскольку никого из родни у старухи поблизости не имелось. Вообще-то были у Серафимы Васильевны дочь и два непутевых сынка. Но дочь жила в другом городе, один из отпрысков сидел за решеткой, а второй вообще пропадал неведомо где. Злые языки утверждали, что он окончательно спился и бомжевал. А кто подобрее – считали, что спился Сашка еще не совсем и где-то все-таки жил и работал. Впрочем, адреса его, вероятно, не ведала даже мать. А вот как сообщить о смерти соседки ее дочери Лиде, самой старшей и самой удачной из деток, Наташе было известно.

Лидия Александровна, такая же щуплая и серенькая, как мать, каждый год приезжала проведать Серафиму Васильевну. Чем могла, она матери помогала, но могла, конечно, не много. Кто не знает, сколько сил и времени отнимают семья и работа! А у Лиды было и то, и другое. Хотела она и мать к себе увезти, тем более что муж ее был не против. Однако сама Серафима категорически воспротивилась попыткам стронуть ее с насиженного местечка и из своей избенки уезжать решительно отказалась. То ли не улыбалось ей жить вместе с зятем – он хоть мужик и хороший, да анекдоты про тещу у каждого на слуху. То ли просто привыкла, то ли другая причина была… «Другую причину» соседские язычки считали самою вероятной, а уж была ли в том доля правды, кроме самой бабы Симы, никто ответить не мог. Но как бы то ни было, встречая милую дочку, Серафима Васильевна вся расцветала и даже словно бы молодела. Лидушка была ее гордостью и любимицей, но разорваться между своею жизнью и матерью та не могла. И мать ее понимала.

Вот в один из таких приездов Лида и оставила соседке свой адрес и телефон. На всякий случай, сказала она, опуская газа – мало ли что может случиться… Вот и случилось.

Позвонить Лидии Александровне можно прямо с утра. Слава Богу, несмотря на хроническое безденежье, простенький мобильник Наталья себе прикупила. Но ведь с работы осиротевшую Лиду без официального документа, скорее всего, никто не отпустит. Значит, получив справку о смерти, что само по себе процесс не быстрый даже для медработника, надо будет еще заверить в больнице текст телеграммы. То есть пока идет вскрытие – смерть-то внезапная! – для экономии времени нужно смотаться на почту за бланком…

А как быть с похоронным бюро? Впрячься самой или уж Лиду дождаться? Впрочем, сейчас хоть здесь не будет проблем. Спасибо перестройке, ритуалсервис работает безотказно и круглосуточно – вон у остановки рекламный плакат. Дело поставлено широко и на совесть.

Наверное, не зря говорят, что похоронный бизнес один из наиболее прибыльных. Кто уж станет скупиться в такие минуты! И надо отдать погребальщикам должное, дело свое они знают отлично. Куда девались привычные прежде неуклюжие, под хмельком, амбалы, за выпивку несущие гроб, и могильщики, едва ковыряющие дрожащими лапками землю за стабильную таксу «четвертак и вина, сколько выпьем»! Теперь приличные мужички в униформе вынесут, унесут, закопают как надо и без проблем. Только деньги плати. Вот именно, деньги…

И, конечно, в церковь надо зайти. Что нужно сделать по христианским обычаям, Наталья толком не знала. Знала только, что в церкви все объяснят. Пару раз ей уже приходилось беседовать и с монашкою за прилавочком, и со священником. Правда, поводы были не такими трагичными. И из этих бесед женщина поняла, что когда не знаешь – лучше спросить, и спросить не у темной старушки, которая больше наврет и напутает, и не у вроде бы грамотных, но от церкви далеких, а у тех, кто действительно знает. Вот тогда будет польза и утешенье.

Наташа особо верующей никогда не была, да и Серафима моленностью не отличалась. Но как, наверное, едва ли не все русские женщины, обе религию уважали и находили в ней точку опоры. Для Натальи, например, при всей ее религиозной неграмотности, родное православие было чем-то неизмеримо большим, нежели куличи да яйца не Пасху и старая иконка в углу, хотя выразить этого она не могла и сама. Может, за счет этой внутренней веры и сумел русский народ, особенно женщины, пережить столько невзгод. Бог хранил… Так что в церковь после работы зайти – непременно.

Вот и получается беготни на весь день. Ну, на работе можно договориться. Завотделением мужик с пониманием, и девчонки – люди свои. Не подведут, как и Наташа сроду не подводила. Тут можно не волноваться. Только вот Коля…

Наталья вздохнула. Да, для четырнадцатилетнего пацана испытание выпало не из легких. Она вспомнила, как сама впервые вблизи увидела труп, как прикасалась к нему – уже здесь, в больнице. Вспомнила, как плохо ей было весь день и какие сны пришли ночью. Так ей тогда уже было без малого тридцать, и вокруг были медики, привыкшие ко всему относиться со здоровым цинизмом. Само присутствие этих людей, поневоле привыкших к непоправимому, очень тогда помогло бывшему инженеру, бывшей отличнице политеха. А сын теперь один на один с опустевшим домом соседки и своими воспоминаниями.

Ну, один-то он будет не долго. Непременно Витька придет. Как бы только не додумались клад искать, пока суть да дело…

Глава 3

Серафимин клад был особой историей, целой легендой, из поколения в поколение бытовавшей в фольклоре окраины. Собственно, клад был не Серафимин, а принадлежал купцу Сиунову Борису Степановичу, успешно торговавшему до революции бакалеей. Были у него и лавка, и склад, и добротный дом в центре города. Были, конечно, и деньги, и хотя никто их кроме него самого не считал, все говорили – немалые. Ну, да наш народ из мухи слона легко сделает, не то что из пары сотен три миллиона. А уж чужие денежки перечесть – слаще меда и сахара.

Вообще-то жил Борис Степанович смиренно и чинно, супругу любил, пьяных разгулов не учинял и денег горстями никогда не раскидывал. Так что одинаково выходило и то, что он их, скряга, копил, и то, что денег этих не так уж много и было. Хотя находились свидетели, вроде видавшие его в Нижнем Новгороде в компании развеселых девиц и в брызгах шампанского. И даже якобы в родном его городе аж до последней войны проживал тот лихач, что катал Сиунова на тройке и за то из рук его принимал горсти царских червонцев… Ну, да чего только люди не наболтают, было бы про кого. Отметим лишь, справедливость ради, что легендарный ямщик был законченным алкоголиком, и свой эпос о гулянках купца пел обычно в пивной для платежеспособной и сочувственной публики. Ну, а Нижегородская ярмарка… Да кого и чего только там не бывало! Мог и Борис Степанович по младости лет оттянуться, могли и спутать его, могли и попросту наболтать.

Так что реальный размер состояния купца Сиунова оценке не поддается, тем более по прошествии едва ли не целого века. Но вот чем, и правда, был богат бакалейщик – так это умом. Уж тут Бог его не обидел. Да и то ведь, если подумать, не смог бы дурак так успешно торговлю вести. А когда революция грянула, Борис Степанович сразу же понял, что прежним порядкам каюк. Ни в белую гвардию, ни в эмиграцию он не подался, а как-то очень быстро и добровольно от дел отошел, торговлю и дом по первому требованию безропотно передал государству, а сам поселился в неважной избенке. Да не просто неважной, а и место выбрал такое, что даже для самой окраины было просто-напросто глушью несусветимой. Дальше этого рубежа город и по сей день не пошел. В другие стороны разрастался, а Сиуновский дом как стоял на границе с дальними огородами, так на границе той и остался.

Жилье свое новое – со старыми дырами – рукастый купчина быстро поправил. Но уж никак не на притыренные червонцы. Соседи свидетели, что эксплуататор и мироед оказался на удивленье мастеровитым. Сам и глину месил, сам и бревна тесал, да так ловко, словно всю жизнь только этим и занимался, а не стоял за прилавком да кровь из народа хлебал. Но денег больших в жилище точно вложено не было, поскольку намного лучше избушка не стала, а сделалась просто веселей и надёжней. И зажила семейка бывших буржуев хоть и не так, как в прежние времена, однако не плохо. Могли бы, впрочем, и лучше – семья была большая и работящая. Но умница Сиунов врагом народа быть не хотел, предпочитая жить бедненько, но спокойно.

Только вот продолжалась его спокойная жизнь недолго. Кто-то в ЧК посчитал, прикинул, да и пришел к суровому выводу: мало взяли с купца. Должно у него еще кое-что оставаться! И началось…

И новый, и старый дом обыскали от погреба до стропил. С пристрастием допросили соседей. Всех Сиуновых арестовали, и лишь через месяц жену и детей отпустили неведомо почему. Сам же Борис Степанович так и сгинул, но если и была у купца какая-то тайна, то и она, очевидно, сгинула вместе с ним. Нигде ничего не нашли, ни от кого ничего не дознались. Дело вроде завяло, однако уверенность в том, что сокровища Сиунова где-то припрятаны, в народе осталась. Хотя и жила его семья после потери кормильца на краю нищеты, соседи зорко наблюдали за нею и нет-нет да подкатывали с прозрачным намеком. Однако Варвара, вдова Бориса Степаныча, была как кремень – от нее только искры летели. Может, и правда не ведала ничего.

Только со временем и ее крепости не хватило. Стала бабонька попивать, да иной раз по пьяному делу пускалась в такие воспоминанья, что в народе и появилась легенда о золотом кирпиче.

Заговорили, что купец Сиунов все свое немереное богатство, боясь революции, переплавил в один золотой кирпич, и теперь кирпич тот замурован в стене его дома. Только какого – старого или нового, и в которой из стен, оставалось неведомо.

Большинство горожан считало, что золото спрятано, конечно же, в доме старом. Именно там богатей дожидался прихода советов, там копил окаянные деньги. Да и выглядел особняк в центре города солиднее и таинственней, чем изба на окраине. К тому же изба-то была деревянной. А кирпичу, тем более золотому, между бревен вроде бы негде приткнуться.

Однако кое-кто советовал вспомнить, что и в бревенчатом доме существует завалинка, и сложена она у хозяйственных Сиуновых из кирпичей. А потом еще печка с трубой, и погреб кирпичами обложен. Да, в конце концов, отчего б кирпичу не лежать просто под половицей? В общем, мнения разделились. Оставалось только сходить и проверить.

Со старым добротным домом на углу улицы, переименованной в честь вождя революции, было относительно просто. Там обосновалось какое-то учреждение, и дом был государственный, а значит – ничей. Был он, к счастью, не штукатурен, и снаружи все кирпичи честно являли прохожим оранжевые бока. Изнутри же, в силу вполне понятных причин, краска и штукатурка постоянно лупились и осыпались. Не помогали ни начальственный гнев на сотрудников, ни строгая слежка за посетителями. Дело осложнялось и тем, что в учреждении этом была невиданная текучка кадров. И стоило только замазать стены, ободранные предыдущим поколением кладоискателей, как на место разочарованных спешили новые работяги и, игнорируя ошибки предшественников, скребли и простукивали все по двадцатому разу. Особое усердие было явлено сторожами, которые втирались в контору всеми правдами и неправдами – ну чисто кобели на собачьей свадьбе. Возможность одному в ночной тишине без помех предаться поискам заветного клада не омрачалась не только особым спросом с охранника за испорченный интерьер, но и скептическим завещанием каждого уходящего сторожа. Увы, человеку свойственно считать себя умней и удачливей всех остальных. Была идея обойтись вовсе без сторожей, но ее сразу же отмели. Решили, что такого искушения населению не снести.

За несколько лет все стены и печи многострадального сиуновского дома были тысячекратно простуканы и процарапаны, а удача так ни к кому и не повернулась лицом. В конце концов, поиски клада привели здание в совсем уже безобразное состояние и так надоели властям, что строение решили снести.

На сносе присутствовал весь город без исключения. И хотя к тому времени, во избежание сюрпризов, дом уже был насквозь прощупан металлоискателем, его оцепила милиция. Иначе граждане бы друг друга передавили. И вот в клубах пыли пал один из столпов, на которых стояла легенда о золотом кирпиче. Пал и увезен был на свалку, где долго еще кое-кто из самых упертых копался в куче щебенки и размахивал молотком…

Вслед за горьким разочарованием, постигшим город после расчистки завалов, все внимание кладоискателей обратилось к избушке тетки Варвары. Правда, в то время хозяйкой была уже Серафима, внучка Варвары и Бориса Сиуновых – единственная, кого из потомков купца пощадило военное лихолетье. Вот к ней и стали подкатывать борцы за чужое наследство.

И чего только не было! Самым простым и верным путем всем казалось просто купить у Серафимы хибарку и потом уж спокойно ее потрошить. Не тут-то было! Словно в насмешку, гордячка отвергала такие цены, что люди и правда уверились – без золотого кирпича не обходится. Иначе, будь Симка не вовсе уж дурой, с радостью отдала бы она избенку свою обветшавшую и переселилась в приличный домок поближе к центру – вот до чего щедры бывали иногда покупатели. Однако не вышло.

Кто-то пытался даже дом отсудить, но это была затея уж вовсе бессмысленная. Находились лихие люди, которые угрожали, а то и пробирались по ночам к Серафиминым окнам. Только та оказалась не из пугливых и встречала незваных гостей с отцовской берданкой в руках. Да и милиция быстро восстановила порядок. Надо отдать должное государству, к тому времени наследство купца Сиунова официальных лиц более не прельщало.

Так или иначе, но страсти потихоньку кипели, и потому, когда нелюдимая Сима вышла замуж за Сашку-железнодорожника, приговор общества был однозначен: подкатился, черт, под сиуновское золото! Уж насколько было в том правды, никому не известно, а только после свадьбы Сашка дом не сломал, хотя и буен бывал во хмелю, а прожил в нем с Серафимой лет десять, народил трех детей и погиб по пьяной лавочке под вагоном таким же богачом, каким и женился. К тому времени пересуды о золотом кирпиче понемногу утихли, однако нет-нет кто-нибудь и посматривал на ветхий домишко к надежде, что вот сейчас стена покачнется – и блеснет в щели чистое золото… Но ни купить избенку, ни взять в жены хозяйку никто уж больше не покушался. Видимо, страсти улеглись до поры, пока дом и правда развалится.

Глава 4

День был трудным и долгим до бесконечности, но и он наконец-то закончился. Роскошный закат сменился строгой прохладною темнотою, в которой дрожали искорки звезд. Где-то вдали зазвучала ночная птица. Мохнатые бабочки хлопали крыльями по стеклу, пытаясь пробиться к манящему свету. Наступило время покоя и отдыха.

Наталья, набегавшись за день, уже улеглась, а Коля с друзьями сидели в сарае и в сотый, наверное, раз обсуждали события минувшего дня. Жизнь окраины развлеченьями не богата, и Колькино приключение мгновенно собрало вокруг него пацанов.

Этот сарай был штаб-квартирой для всей подростковой компании. Наталья Петровна, как мудрая мать, справедливо решила, что сынишка с друзьями все равно найдут себе место для посиделок и молодецких забав. И предпочла, чтоб мальчишки проводили время практически у нее на глазах, а не где-то в подвалах или заброшенных гаражах. В итоге один из сарайчиков, все равно практически пустовавший, был предоставлен в полное распоряжение Коли и его сотоварищей и в течение недели на изумление изменился. В стене появилось крошечное окно с настоящими стеклами. Весь хлам изнутри был отволочен на свалку, а в опустевшем сарае, словно по волшебству, возникли маленький круглый стол, две табуретки, скамейка, какие-то полочки и даже застеленный старым одеялом топчан. Особенно порадовал Наталью тот факт, что многое ребята смастерили своими руками.

Глядя на преображенную сараюшку, мать с удовольствием отмечала и в сыне, и в соседских мальчишках проявление мужских черт в лучшем смысле этого слова. И кто научил их пилить, строгать, колотить? Особенно Колю, столько лет живущего без отца? Что сделало вдруг мальчишек такими серьезными и ответственными? Наверное, взрослое дело, отведав которого, ребята, и правда, ощутили себя мужиками.

Сейчас в сарайчике было светло и уютно. Горела стосвечовая лампочка, и вся компания – человек пять или шесть, рассевшись кто где, размышляла на самую актуальную тему.

– Интересно, – спросил Андрюшка, самый младший из всей команды, белобрысый толстячок с навсегда удивленным взглядом, – а сколько стоит целый кирпич из золота?

– Да кто его знает, – пожал плечами Витька, слывший среди ребят самым знающим. – Весит золото приблизительно как свинец. Кирпич – вот такой, – он отмерил руками размер и задумался. Потом уверенно произнес: – Это будет килограмм десять, не меньше. Я думаю – миллион, даже больше.

– Рублей или долларов?! – воскликнул Андрюшка.

– Ну… Долларов… – солидно, но не очень уверенно промолвил Витька.

Все восторженно загудели. Каждый тут же поспешил сообщить, как лучше всего миллион потратить, и одно предложение было заманчивей и лучше других.

– А что, мужики, – вдруг высказал кто-то мысль, давно витавшую в воздухе, – пока там нет никого… Может – поищем?

Все затихли и уставились друг не друга. Соблазн был велик. Вот же он, миллион, рядом, в осиротевшей избушке! Заходи и бери!

– Э, нет! – решительно замотал головою Колька. – Мне мамка голову оторвет! Да и страшно.

Авторитет Натальи Петровны был для мальчишек непререкаем. Они хорошо понимали, что отдать им такой чудесный сарай – с ее стороны прекрасный жест доброй воли, и всячески старались оказанное доверие оправдать. Вопреки ожиданиям злопыхателей, штаб-квартира ребят не сделалась притоном малолетней шпаны. Отнюдь не желая, чтобы их турнули из уютного гнездышка, мальчишки старались вести себя максимально прилично.

– Чего страшно!? Никто не увидит!

– Да не этого страшно. Вам хорошо, а я как вспомню мертвую бабу Симу…

Ребята умолкли и боязливо покосились на черный квадрат распахнутой двери. Темнота за ней и правда казалась таинственною и страшной. Более того, в наступившей теперь тишине раздавались какие-то звуки – едва различимый шорох шагов, какой-то слабенький перестук, скрип ступенек на ветхом крыльце Серафимина дома… Или только казалось?

– Хватит вам трусить! – нарочито громко и беззаботно заговорил Генка. – Лучше пойти да глянуть, что там такое. Поди, кто-то уже кирпич из стены вынимает. Не старуха же из морга вернулась!

От этих слов Колька вздрогнул, а Андрюшка испуганно прошептал:

– Вот выйди да посмотри…

– Идти – так уж всем! – отрезал Генка. – А то дадут по башке – и все. Тем же самым кирпичом и дадут!

Пацаны рассмеялись, напряжение спало. Однако идти к дому соседки никто по-прежнему не стремился, и разговор с сокровищ и мертвецов свернул на более спокойные темы. Бесшабашный Генка вытащил из кармана пачку сигарет и щедро вытряхнул на стол три штуки – все ее содержимое.

– Закурим, что ли? Колян, твоя мамка сюда не придет?

– Да нет, она спит уже. Только на всякий случай двери закройте. И смотрите – окурки не оставлять!

Дверь в штаб-квартиру закрыли, и ребятня задымила, воображая себя ужасно крутыми. Однако не успели они вволю наглотаться табачного дыма, как в окошечко постучали. Генка, сидевший к нему спиной, мгновенно спрятал сигарету под стол и решил пока что не поворачиваться. Но вдруг увидел, что Колька, сидевший напротив, смертельно побледнел и валится с табуретки на пол. Он все-таки обернулся – и вскрикнул от ужаса. Через окно, освещенная лампой, заглядывала покойная бабушка Сима.

Глава 5

В доме одуряюще пахло валерианой. Время перевалило за полночь. Успокоенный стараньями матери, Коля наконец-то уснул. А Наталья с Лидией Александровной, дочкой умершей Серафимы, сидели на кухне за пустыми уже чайными чашками и обсуждали богатый событьями день.

– Вы простите меня, ради Бога, – в который уж раз начинала каяться Лида. – Я и не думала, что так ребят напугаю. Особенно Колю вашего жалко. И так, бедолага, с утра на мертвеца насмотрелся, а тут еще меня принесло! Мы ведь с матерью похожи на удивление.

Это было действительно так. Обе, и мать, и дочь, были худы и миниатюрны, с острыми мышиными носиками и беспокойными черными бусинками глаз. Серафима была седой, Лидия – осветленной. Первая выглядела благодаря своей худобе помоложе, вторая же невесть почему – может, из-за скорбных морщинок – постарше. В общем, спутать одну с другой можно было и среди бела дня.

– Ну, не волнуйтесь, – грустно улыбнулась Наташа. – Кто же мог такое предвидеть! А мальчишки, и правда, перепугались. Всех как ветром смело. Один Витька остался. Вот настоящий друг! Привидения не испугался!

– Да уж, – кивнула дочка умершей, – я и правда как призрак явилась. Время – двенадцатый час, я с поезда сразу сюда. Слава Богу, с работы отпустили без звука, сразу же после вашего звонка. И билет тут же взяла, доехала быстро. А ключа-то нет. На крыльце потопталась – и к вам. Вы все-таки маме здесь ближе всех были. Не зря говорят, близкий сосед лучше далекого родственника.

– Ключ и правда у меня, – кивнула Наташа. – Не под коврик же класть…

– Конечно, и огромное вам спасибо. Чего греха таить, народ сейчас вороватый. А тем более с этими байками про сокровища… – Лида с досадой махнула рукой. – Я когда на свет-то пошла, не думала, что это детвора полуночничает. Решила, хозяюшка припозднилась.

– Да я сегодня, – смутилась Наталья, – еще по светлому спать завалилась. За день-то намоталась…

– Ой, извините, – всплеснула руками Лидия Александровна, – мне бы давно догадаться! Спасибо вам, Наташа, за все. Я пойду.

– Да оставайтесь у нас, – возразила хозяйка. – Ну что вы будете одна, в пустом доме!

Лида нерешительно глянула за окно. Там царила жуткая темнота, лишь где-то далеко – далеко парой искорок сквозь ветви деревьев просвечивал город. Здесь, на окраине, фонари на столбах висели не особенно густо.

Женщины помолчали, и с каждой секундой атмосфера страха и неуверенности все более наполняла их души.

– Правда же, оставайтесь! – нарушила тишину Наталья Петровна.

– Нет, Наташа, спасибо большое, – решительно ответила гостья, – что я буду вас беспокоить. И так вам от нас досталось хлопот. Я уж пойду.

– Ну, давайте я хоть вас провожу. Фонарик возьмем, а то в такой темноте еще ноги переломаете.

– Вот за это спасибо!

Женщины вышли на улицу, светя себе под ноги китайским электрическим фонарем. Яркое пятнышко света, разогнав темноту на два – три шага перед идущими, сделало ее еще гуще за своими пределами, и густые тени жутко шевелились по сторонам. Чтобы попасть к дому бабушки Серафимы, Лида с Натальей вышли через калитку на улицу и, пройдя вдоль забора полтора десятка шагов, остановились перед калиткой соседнего дома.

– Странно, – прошептала Лидия Александровна. – Калитка открыта…

– Может, это вы ее так оставили? – тоже шепотом, заражаясь тревогою этой ночи, возразила Наталья.

– Нет, я точно помню, что закрыла и щеколду задвинула, – дрожащим голосом ответила Лида.

– Вернемся, – предложила Наташа. – Мало ли что…

Ее уже откровенно трясло от всех происшедших событий. Да, она сама любила детективы и приключения. Книги и фильмы, полные необычных событий, решительных, красивых и благородных людей никогда не оставляли ее равнодушной. Конечно, Наташа хорошо понимала, что в жизни так – именно так – не бывает, и автор своим героям подигрывает. Но, что греха таить, иной раз подумывала, что вот бы здорово было очутиться в гуще каких-то событий и хотя бы на время позабыть о рутине домашних дел и надоевшей работы. Однако в реальности вся эта романтика оказалась далеко не по ней.

– Вернемся, – повторила Наталья и уже отступила на шаг, когда на крыльце соседского дома вдруг раздался какой-то шум. Не тихий, крадущийся, какого можно было бы ожидать от затаившегося врага, а откровенный, громкий и наглый. Лида молча выхватила из рук остолбеневшей Наташи фонарик и, решительно сжав сухонький кулачок, рванулась вперед. Соседке не оставалось уже ничего, кроме как кинуться следом, хотя сердце ее готово было разорваться от страха, а в мыслях крутилось только одно:

– Ну, мы и дуры!

Яркий блик фонаря замер возле ступенек. Наталья видела, что Лида остановилась, присела. Услышала сдавленный вздох. Подбежала ближе – и ощутила слабость и дурноту.

– Слава Богу, Коля не видит, – была первая мысль, пришедшая в голову. – Хватит уже с него на сегодня!

На крылечке, ногами на верхней ступеньке и головой на земле, лежал упавший навзничь мужчина. На лбу его красовалась глубокая рана, из которой текла густая темная кровь.

– Сашка, братик! – вскрикнула Лидия Александровна и уронила фонарик.

Глава 6

Теперь валерьянкой благоухала кухонька в избе Серафимы. Лида, с повязанной какой-то тряпкою головой, сидела за столиком и обмахивалась полотенцем. Наташа примостилась напротив и уговаривала соседку вызвать «скорую помощь» – хотя бы проверить давление. За стеной раздавался переливчатый храп.

– Сашка, сволочь, – глотая слезы, причитала Лидия Александровна, – пьянчуга проклятый! Непутевый, вот непутевый! Надо же, к матери на похороны мертвецки пьяный явился. Башку где-то расшиб, нас до смерти напугал…

Словно в ответ, пьяный Сашка вывел совершенно немыслимую руладу, забормотал и заворочался на скрипучем диване.

Санек был младшим сыном умершей Серафимы. Первой в семье родилась Лида, вторым был сгинувший в местах заключения Павел, а третьим, младшеньким, Сашка. И насколько старшей всю жизнь была Лида, настолько же младшим всегда оставался Сашок. Дочка, с раннего возраста рассудительная и серьезная, не хуже большой помогала матери по хозяйству. А когда глупо и страшно погиб отец, вздумавший по пьяной лавочке прокатиться на товарном составе и неудачно сошедший с вагона на полном ходу, девочка стала практически взрослой. Братья были совсем еще маленькими, и Лиде волей-неволей пришлось сделаться нянькой. Серафима работала, надрываясь с утра до вечера, чтоб обеспечить осиротевшую семью самым необходимым. А Лидашка надежно прикрывала тылы: стирала, готовила, по мере сил следила за братьями. Но силы-то оказались невелики.

Трудно сказать, был ли причиною недосмотр. Может быть, просто девочка удалась в родню материнскую, в сиуновскую кровь, а мальчишки унаследовали папшкины удаль и пофигизм. Но Лида, несмотря на все трудности, закончила техникум, а после – заочно – и институт, вышла замуж, работала на порядочной должности. Братья же, окруженные с детства семейной заботой, росли вкривь и вкось. Средний без конца хулиганил, хотя регулярно получал за это разборки в школе и дома, наказания, и слезы матери и сестры. А младший, вроде с виду спокойный и тихий, был, по выражению матери, «как вода». То есть с одной стороны – никакой, без цвета, вкуса и запаха. А с другой – точно так же, как поверхность пруда, легко расступался перед любой попыткой воздействия и тут же легко и бесследно восстанавливал прежнее свое аморфное состояние. Повлиять на него было практически невозможно. Мальчик рос замкнутый, молчаливый, друзей у него, в общем-то, не было. Много читал, но никогда прочитанным не делился. Жил весь в себе. В сравнении с братом был просто паинькой, за что исправно получал от старшего колотушки. Впрочем, Пашка достаточно быстро понял характер братца-тихони и приспособил его себе «на побегушки». Сашка, не выказав ни малейших эмоций, судьбе подчинился, однако соучастником лихих хулиганских действий так и не стал. Остался верен тактике стоячей воды.

Ко времени, когда Саня оканчивал школу, а Пашка уже сидел по первому разу, неожиданно выяснилось, что будущий выпускник понятия не имеет, что делать дальше. Смысл жизни для него заключался в лежании на диване с книгой, безразлично какой, или в созерцании телеэкрана. И вдруг жестокая жизнь объявляет: еще немного – и все это кончится. Не будет больше ни лакомых кусочков, ни запаса чистых рубах, ни скудных, но легких карманных денег. Внезапно выяснилось, что уже через несколько месяцев такое чудесное детство закончится, и впереди ждет, скорей всего, армия! Стресс был жестоким, но это первое потрясение Сашка вынес достаточно стойко и впервые сам принял решение: поступать в институт. Решение это было продиктовано в первую очередь паническим страхом перед службою в армии – только институт с его военною кафедрой давал реальнейшую «отмазку». Перед столь существенной выгодой на задний план отошли и необходимость покидать родной город, и грядущая жизнь в общежитии. О трудностях учебы Санек как-то не думал. Учился в школе – осилит иинститут.

В институт он действительно поступил. Но, к сожалению, кроме новых знаний, обрел в студенческой среде и новый смысл жизни.

Так уж вышло, что спиртное – сладкий тягучий портвейн – мальчик попробовал впервые на выпускном вечере в школе. Попробовал за компанию, и ему не понравилось. А тут, в студенческом общежитии, на волюшке вольной, хлебнув еще пару раз за знакомства, Сашка вдруг осознал прелесть ощущения опьянения. После стакана-другого исчезали куда-то заботы, мелкими становились проблемы, менялись в лучшую сторону люди и даже погода. Юноша нашел для себя чудодейственный эликсир безмятежного счастья, спиртное помогало ему оставаться все тем же спокойным и зыбким прудом, вязкой водою, бесчувственной к любому воздействию.

Однако избежать воздействий не вышло. Стремительно достигнув успеха на поприще алкогольной нирваны, Санька уже через год был из института отчислен и отправился в армию, которой так когда-то боялся. Впрочем, теперь уже страха не было. За год усердного пьянства в психике тихони и молчуна многое изменилось.

Два года службы прошли, в общем, благополучно. Той дедовщины, которой старательно пугали мамаш и детей в мутные времена перестройки, тогда еще не было, и если огребал Сашок неприятности, то по своей реальной вине. Однако к тому времени исчезла в армии и настоящая армейская дисциплина, так что время от времени упражняться в поглощении спиртного никто особенно не мешал. И вопреки надеждам матери и сестры, каким Сашка в армию отправился, таким и вернулся. Если не хуже.

Вот тут терпенье родных все-таки лопнуло, и возвратиться к прежней, школьной еще жизни на всем готовом у дембеля не получилось. Уже на четвертый день Серафима Васильевна решительно заявила сыночку, что кормить, а тем более поить тунеядца не станет, и выперла устраиваться на работу. Безропотный Санька на работу устроился, благо с этим проблем еще не было. А потом на другую, на третью, четвертую… Отовсюду его прогоняли, и только дом для беспутного всегда оставался открыт. Мать – не начальник и не жена, всегда примет, даже если и не простит.

Но на счастье измученных домочадцев, золотому работничку Александру подвернулся вербовшик, уговоривший того податься в далекую Якутию за длинным рублем. И Сашка клюнул. Конечно, будь на его месте нормальный мужик, действительно и зажил бы нормально. Но Санёк и тут не остался надолго. Однако и в родную избушку более не вернулся, а так и принялся мотаться по Российским просторам, зараженный, видимо, странной идеей найти себе идеальное место работы. Изредка от него приходили короткие письма о том, как он чудесно устроился и как его ценит начальство. Почерк в них год от года становился корявей, и дрожь писавшей руки замечалась все больше.

В последнем сообщении говорилось о том, что Саня служит теперь в элитном поселке начальником охраны, на хорошем счету, получает немалые деньги, собрался жениться. Эту информацию Лидия Александровна прочла следующим образом: работает сторожем в шестисоточном дачном кооперативе, с работы пока что не гонят, живет с какой-то алкашкой под стать себе. Ну, слава Богу, хоть не бомжует. Есть куда телеграмму отбить. Только надолго ли?

Глава 7

Слушая Лидию Александровну, Наташа сочувственно кивала отяжелевшею головой и едва находила силы, чтобы не рухнуть под шаткий стол и самой не заснуть на кухне не хуже явленного в ночи алкоголика Сашки. Сон уже сковывал мысли, и перед глазами мелькали туманные видения страшного дня. Перепуганный сын, мертвая соседка в покрытой росою траве. Отчаянный Витькин крик, поднявший с постели. Меловая бледность Колиного лица и резкий запах нашатырного спирта. И, наконец, перепачканный кровью в стельку пьяный сын бабы Симы, явившийся проводить в последний путь усопшую мать. Конечно, дорога дальняя, разве можно удержаться, не помянуть по обычаю?

Женщины вдвоем затащили пострадавшего в дом, смыли кровь и перевязали дурную башку. Пробовали даже раздеть перепачканного брательника, но потом плюнули и положили на диван прямо так, стащивши только ботинки. Теперь Сашка спал себе, сотрясая избушку молодецким храпом и иногда бормоча что-то невнятное. А Лида сломалась. Схватилась за сердце и села прямо на кухне на пол.

Наташа знала, что дочка получила в наследство от матери не только характер и внешность, но и больное сердце с гипертонией. Переживания последних часов совсем выбили ее из колеи, тем более что за годы жизни в собственной благополучной семье от стрессов, подобных последнему, Лида успела отвыкнуть. Слава Богу, в аптечке бабушки Симы оказался весь арсенал первой помощи. А Наталья, не один год проработав в больнице, в лекарствах маленечко разбиралась. С ее помощью Лидия Александровна вскорости оклемалась, и теперь оставалось лишь уложить ее спать. Но сначала, хочешь не хочешь, нужно было выслушать все, что накипело у страдалицы на душе. Из Наташи, наверное, мог бы получиться неплохой психотерапевт – она понимала, что успокоить можно просто сочувствием и молчанием. А поэтому слушала и кивала, отчаянно тараща словно засыпанные чем-то глаза и подавляя зевки. Встать и уйти она не могла.

– Сашка, скотина, – заунывно продолжала Лидия Александровна. – Ах, негодяй, алкоголик…

Наконец Наталья не выдержала и опустила отяжелевшую голову. Сашка, конечно, подлец, но и она не железная.

Проспала Наташа, наверное, всего пару – тройку минут и проснулась оттого, что Лидины причитания неожиданно прекратились. По крайней мере, это было первое, что она осознала, проснувшись. Пьяный Санек по-прежнему булькает за стеной, а Лида вдруг замолчала, и не просто уставши от жалоб или заметив, что аудитория спит. Замолчала она резко, буквально на полуслове. Словно бы испугавшись чего-то. И только потом до слуха дошел скрип входной двери.

Сон слетел прочь, словно на Наталью плеснули холодной воды. В душе всколыхнулась волна безотчетного страха. Вот сумасшедшие! Дверь не закрыли! Мало ли кто тут шляется по ночам! Самый край города, за забором чистое поле. Укокошат за милую душу, и никто не найдет! Она вскочила со старенькой табуретки и лихорадочно огляделась в поисках хоть чего-то тяжелого или острого. Лида тоже уже стояла, молча уставившись на дверцу, ведущую в сени. Там прогремели шаги, и в кухню вошел средних лет худощавый мужчина. Был он одет во все какое-то очень уж новое, и голова едва обросла после стрижки «под ноль». Пришелец быстро и цепко окинул комнатку настороженным взглядом, холодно улыбнулся, обнажив коричневатые зубы, и хрипло проговорил:

– Ну, че, блин, картина Репина «Не ждали»?

Лида привычным жестом схватилась за сердце, а Наташа осторожно потянулась за лежащим на столе хлебным ножом.

Глава 8

Незнакомец искоса глянул на руку Наташи, подбиравшуюся к ножу, и презрительно сплюнул сквозь зубы. Этот металлической взгляд словно пригвоздил руку женщины к крышке стола и заставил сердце неровно забиться где-то у самого горла. Она поняла, что вдвоем им этого бандита не одолеть. Даже будь в руках автомат, вопрос бы и то оставался открытым. Слишком много в этом человеке было наглой уверенности, и слишком редко Наталье доводилось поднимать на кого-либо руку. Практически никогда.

Словно угадав ее мысли, мужчина опять обнажил гниловатые зубы в ухмылке и снисходительно бросил:

– Не бойся, красавица. Не обижу. Пока…

А потом перевел взгляд на Лидию и продолжил:

– Ну, здравствуй, сестричка. Мать-то где? Спит, что ли?

– Паша, – устало ответила Лидия Александровна. – Мама умерла вчера утром…

– Да… Вовремя я откинулся… – угрюмо пробормотал мужик, приседая на табуретку. – Эх, мама, мама…

И как-то по-детски вздохнул, опуская глаза.

Наверное, половину всей своей жизни Пашка провел в заключении. Первый раз загремел сразу же после школы, как раз перед армией. Тогда, уже ожидая повестки из военкомата, как и многие в такой ситуации, Павлуха решил погулять напоследок по-настоящему, словно предстояло ему очутиться в казарме не на пару годков, а на всю жизнь и безвыходно. Вот и гульнул.

Хулиганом он был вообще-то всегда. Благо дома находилось над кем издеваться – младший братишка, Сашок, существо безответно-аморфное, сносил от старшего все и не ябедничал. А за пределами дома Пашка быстро сообразил, что люди опасаются наглости, поскольку считают – раз человек наглеет, значит, ничего не боится, то есть имеет за собой реальную силу. С другой стороны, вокруг него довольно скоро образовалась компания таких же любителей безнаказанных приключений, которые эту реальную силу и составляли. А попробовав раз от души позабавиться, остановиться не просто.

Удивительно то, что подростковая шайка очень легко обросла такими ужасными слухами, что сверстники и даже ребята постарше, вместо того, чтобы набить им морды по одному или хотя бы пожаловаться родителям, безропотно сносили побои и унижения. И в этой атмосфере молчаливого страха одних и безнаказанности других из щенков постепенно вырастали шакалы. Шакалы наглые и расчетливые, прекрасно знающие, кому можно показывать зубы и перед кем поджимать хвосты.

Пашку сгубило именно чувство собственной безнаказанности. Ну, никак он не думал, что ограбление магазина пройдет не так же удачно, как отъем денег у младшекласников. Дел то всего – сбить замок. Да и взяли немного – выпить да закусить на недельку. Что, для будущих защитников жалко!? Вышло, что жалко. Пашку с друзьями не пожалели. И пошли они вместо армии в зону.

Честно говоря, Серафима Васильевна с дочкой вздохнули свободно. Сашка тогда еще не чудил, а Павел уже успел показать себя в полной красе. Однако когда отсидевший Пашка вернулся, стало понятно, что вся-то краса его и вся дурь расцветать еще начинают.

Лида к тому времени жила в другом городе. Саня был уже в армии, и если бы не надежда, что хоть он там остепенится, Серафима бы, наверное, уже тогда померла. Да и так бы не выдержала, только – к счастью, наверное – на свободе Павлуха не задержался. Та наука, которую он получил от сокамерников, быстро вывела его из простых хулиганов на более высокие ступеньки уголовного мира. Мать это сразу же поняла, и потому, когда сынок принялся осыпать ее дорогими подарками, решительно от них отказалась. И вовсе не удивилась, когда за Пашей пришли.

Больше Павел в домишке у матери не появлялся. И не писал – очевидно, решил, что это она его заложила. Серафима Васильевна знала, когда он должен освободиться, и с тревогой ждала возвращенья кошмара – в исправление чада ей почему-то не верилось. Но вот миновали все сроки, а сынишка не возвращался. Так его судьба и оставалась не ясной – то ли снова попался, то ли осел где-то после тюрьмы. В общем, сгинул Павлушка. Сгинул на много лет – и вдруг появился. Не то ностальгия замучила, не то другие появились причины, но после очередной отсидки Павел подался не к прежним дружкам, а в родной город, к матери. И чуть-чуть не успел.

Глава 9

Пару часов в эту ночь Наташе все же поспать удалось, но весь день на работе она ходила, словно сова, и мечтала лишь об одном – скорее домой, прилечь, и, наконец отдохнуть. Да и на сердце было тревожно – сын-то остался один, а в соседнем доме объявился только что вышедший из тюряги рецидивист. Да еще алкаш Сашка проспится – то-то веселое будет место за шатким забором…

Лидии Александровне тоже отоспаться не удалось. Правда, внезапно нагрянувший средний брат не бузил – видимо, горе от смерти матери потрясло-таки его заскорузлую душу. Зато младший поднялся ни свет ни заря и принялся шарить по дому в поисках опохмелки. А поскольку спиртного в доме не оказалось ни капли, потому что вообще не водилось, Сашок разбудил сестру и принялся канючить хоть что-нибудь у нее. Конечно, залить похмельную страсть Лида тоже помочь не могла, но доказать это брату было, увы, невозможно. Тот и плакал, и лез целоваться, и ругался, и изображал предсмертные судороги… В конце концов, как выходец из преисподней, поднялся крутой приблатненный Пашка и для начала саданул братцу по морде, чтобы тот знал свое место и старших в такую рань не будил. Потом они обнялись, расцеловались и уже вдвоем потребовали от Лиды бутылку за встречу.

Дело кончилось тем, что Сашка, обладавший сверхъестественным нюхом на злачные места, как само собой разумеющееся взял от сестрицы деньги и через двадцать минут приволок пластиковую полторашку мутного спирта. Вскоре братья снова заснули, а Лида, довольная тем, что ей хоть пока не мешают, принялась готовиться к похоронам и поминкам.

После обеда она, наконец, прилегла отдохнуть, но тут снова проснулись Сашка и Пашка. Первый тут же исчез, зажав в дрожащем кулачке Лидины деньги на пойло. А второй присел на кровать возле сестры и завел разговор.

– Ну что, Лидашка, не ждали меня?

– Вообще-то не ждали…

– Забыли братика непутевого… Грех вам! Еще родня называется!

– Да ты же сколько времени пропадал! Все уж в твоих отсидках запутались. Ладно бы хоть писал, о то ведь как в воду канул. Уж не знали даже, живой или нет. Кто тебе виноват?

– Да ладно, я виноват, – скривился улыбочкой Пашка. – Виноват, не впервой. А что, клад уже без меня поделили?

Лида в возмущении вскочила с кровати.

– С ума ты сошел! Какой клад? Дураки сказок насочиняли, и ты туда же!

– Ну, сказки не сказки, а дыма без огня не бывает. У меня времени было много, чтобы подумать. Должно быть здесь золотишко, должно…

– Да ты вспомни, в какой бедности жили! – вскрикнула Лида.

– Что же, бедность – прикрытие неплохое, – ощерился Пашка. – Вот я одного барыгу знавал… Ну да это дело прошедшее. А подумай сама, разве могла мамаша свои сокровища объявить? Да тут же бы раскулачили!

Лидия задохнулась от гнева, не зная даже, что возразить. И вдруг в ее голову скользкою змейкой юркнула мысль: а ведь брат-то может быть прав! Если клад существует, явить его миру будет непросто. Кроме государства с его претензией на львиную долю наследства купца Сиунова, непременно объявятся и другие любители поделить чужое добро. Да и не всякий сообразит, что делать с внезапно постигшим богатством. Лида, например, нипочем не могла бы четко решить, куда девать крупные деньги. Жизнь, проведенная в состоянии, мягко говоря, небольшого достатка, лишает человека деловой фантазии и финансовой хватки. Большие деньги в таком случае чаще приносят не решение проблем, а только их нарастание. А уж раньше, в советские времена, было действительно лучше, чтоб золотой кирпич лежал себе в стенке. И мать, пережившая из-за него столько горя, не могла этой истины не понять.

Но почему же детям она ничего не сказала? Ну ладно, непутевые сыновья. Но дочке-то, дочке!

Лидия Александровна прижала ладони к запылавшим щекам. В голове слегка помутилось. Да ведь мать умерла-то скоропостижно! Могла бы еще лет десять прожить. Может, и правда…

– Так что же, сестренка? – требовательно спросил Пашка и, шагнув вплотную к сестре, резко схватил ее за плечи и притянул к себе. В лицо Лиде ударило перегаром, голова совсем закружилась. Брат помолчал, сверля ее подозрительным взглядом, потом легонечко оттолкнул и сел на кровать.

– Вижу, не знаешь ты ничего. Меня не обманешь, всего насмотрелся. Маманя тайну в могилу с собой унесла…

Лидия Александровна тоже присела. В голове стоял звон, лицо противно горело.

– Снова давление, – подумала она равнодушно. И, заражаясь волнением брата, спросила: – Так что делать-то будем?

– Искать, блин! – Пашка треснул кулаком по подушке. – Искать! Дом теперь наш, – он подчеркнул слово «наш». – Все перероем, найдем. Кирпич не иголка. Не волнуйся, сестричка. Разделим по братски. Хотя Сашке деньги только во вред…

– Мне?! Во вред?!

Резкий голос младшего брата заставил вздрогнуть и Лиду, и Павла. За разговором они не заметили, как тот вошел в комнату. В руках у него была очередная мутная полторашка, глаза недобро блестели.

– Саша… – заговорила было Лидия Александровна. Но Пашка ее перебил.

– Сашок, братишка, – в голосе зазвучали добродушие и развязность. – Ну, молодец! А мы уже заждались!

– Заждались, как же, – зло и обиженно пискнул Санька, отступая на кухню. – Без меня золото делите! Слышал я все!

– Да ты че, какое такое золото? Да как без тебя? – продолжал подступать к нему Павел. – Ты мне брат или нет?

– Ага, брат… – иронически проскулил Сашок уже в кухне. – Ты всегда, с детства… Я помню… Брат называется…

Вслед за Пашкой в кухню вошла и Лида. Санька сделал еще шаг назад. Его сильно качнуло, и, чтоб не упасть, он прижался к стене. Бутылка со спиртом упала и гулко стуканула об пол.

– Боже мой, да он опять пьян! – сообразила вдруг Лида. От сумасшедшего блеска Сашкиных глаз ей сделалось страшно.

– Ну, хватит, мальчишки, – прошептала она, едва слыша свой голос. Но подойти и растащить, как в детстве, повздоривших братанов за вихры не было сил.

А Санек, вдруг отклеившись от стены, проскользнул мимо брата и схватил что-то с полочки для посуды. Пашка и Лида повернулись следом за ним – и замерли. Младший братишка сжимал в руке топорик для рубки мяса, и глаза его были совсем ненормальными.

Глава 10

– Саша… Сашенька… – шептала Лидия Александровна, понимая при этом, что брат ее если и слышит, то совершенно не понимает. А Павел опустил распростертые руки. Обнимать братца он передумал. Во взгляде появилось что-то звериное. Если бы Сашка сохранил способность соображать, он непременно бы испугался. Беда была в том, что способность эту он спьяну утратил.

Неизвестно, чем бы закончился разговор в семейном кругу – скорее всего, как минимум милицией и больницей. Но в тот самый момент, когда братья уже готовы были сцепиться, в сенях послышался топот.

В кухню ввалились двое мужчин. Один, уже пожилой, невысокий и плотный, переступил порог как хозяин. Другой, помоложе, остановился в дверях и оперся рукой об косяк. На пальцах его синели татуированные перстни, мускулистое предплечье украшала тигриная голова. Окинув взглядом немую сцену, первый из нежданных гостей презрительно усмехнулся и спокойно сказал:

– Вы продолжайте, мы подождем.

И вальяжно уселся возле стола.

Сашка сразу же сник и уронил свой тесак. Глаза его жалко забегали и наткнулись на лежащую под ногами бутылку со спиртом. Он молча поднял ее, как ни в чем ни бывало снял с полки чайную чашку, налил, выпил.

– Вот так оно лучше, – обронил пожилой. И, повернувшись к Пашке, промолвил: – Едва тебя отыскали, дружище. Пойдем-ка, базар к тебе есть.

Павел быстро оглянулся на крепыша, стоявшего возле двери. Потом зыркнул в окно. Лида непроизвольно посмотрела туда же – и увидела, что за стеклом маячит еще один человек. Сердце ее сжалось от нехорошего чувства.

Сидящий за столом мужчина тоже проводил Пашкин взгляд, скривил губы в улыбке и встал.

– Не балуй, – бросил он. – Думал бы раньше, крыса.

И вышел на улицу.

Павел посмотрел на сестру и брата каким-то потерянным взглядом и покорно двинулся следом. Тот, что стоял в дверях, пропустил его и пошел за спиною, словно конвойный.

– Кто это? – прошептал Санек, наливая в чашку еще одну порцию мутного пойла.

– Не знаю, – ответила Лида и метнулась к окну.

Навестить Пашку явились четверо человек. Сейчас они стояли посреди убогого дворика бабушки Серафимы, залитого ярким солнцем. Стояли кружком, и в центре был Павел. Лида видела лишь его спину, но вся поза брата выдавала напряженность и страх. А вот лицо старшего в этой компании оставалось спокойным, веселым и даже ласковым. Но не добрым.

О чем там шел разговор, понять через стекла не представлялось возможным. Но, видимо, беседа была не из самых приятных. Пашку о чем-то спрашивали, спрашивали упорно и резко. Он отвечал, жалко разводя руками и вертя головой. Один из парней отпустил ему оплеуху, другой схватил за ворот рубахи…

– Боже мой, да они же, наверное, тоже за золотом! – с ужасом подумала Лидия Александровна. А что, очень просто! Проболтался Паша в своей уголовной компании, а ему и поверили. То, что сейчас за дверями стояли не бывшие одноклассники, а бандиты, Лида не сомневалась. Уж что-что, а уголовный жаргон и имидж блатных для жителей нашей страны не секрет.

Лида кинулась к сумочке и достала мобильник. Интересно, подумалось ей, ведь она же не знает, как позвонить по «билайну» в милицию. Как-то ни разу не приходилось… Впрочем, аккумулятор все равно безнадежно сел – не до зарядки было в последнее время. В домишке телефона, конечно же, нет. Еще недавно на всей окраине вообще было три телефона – в школе, в магазине и на заводской проходной. Так что даже вызвать «скорую» составляло проблему. Сейчас с телефонами стало получше, но до Серафиминой хатки это удобство пока что не дотянулось.

Мысленно проклиная технику, которая всегда норовит подвести тебя в самый серьезный момент, Лида растерянно оглянулась на младшего брата. Да, конечно, защитник из него никакой. Похоже, Сашка и думать про братца забыл. Еще бы – столько пойла в руках!

А за окном между тем события продолжались. Пожилой главарь уголовной компании властным жестом остановил начавшийся мордобой, но не успела Лида вздохнуть с облегчением, как он сам резко ударил Пашку в живот. И тут же вся шайка спокойно зашагала к калитке. Только Павел остался стоять во дворе, согнувшись напополам и качаясь на ослабевших ногах.

– Ах ты, под дых врезали! – охнула Лидия и кинулась на улицу, в душе радуясь, что разборка наконец-то окончена. А под дых – так мало ли пацанам в драках перепадало! Оклемается! Слава Богу, ушли.

Однако когда она выскочила во двор, Пашка уже не стоял, а лежал на боку, подогнувши колени и руками держась за живот. Лида склонилась над ним – и в ужасе вскрикнула, увидев остекленевший взгляд брата и наборную рукоятку ножа, торчащую у него из-под ребер.

Глава 11

После бессонной ночи Наташа на работе едва шевелилась. Сейчас бы брякнуться на диван, закрыть глазки и подремать этак… Сутки! Ну да, ну да, как же! Покой нам только снится! В больнице санитарке всех дел – подремать. Больше нечем заняться…

В отделении должен быть идеальный порядок. А значит, надо мыть, протирать, чистить, скоблить… Каждый день и весь день. А есть ведь еще и такие больные, которым надо все принести и за ними все вынести. И если бабулька попросит сходить за кефиром, тоже ведь не откажешь: сама-то она до туалета четверть часа ползет, а родственники из деревни приезжают только по выходным. Где тут прилечь! Присесть бы – и то хорошо.

Когда-то, после того как закрылся завод, на котором Наталья Петровна работала инженером, ей предложили работать в больнице. Тогда она даже обрадовалась. Во-первых, с работой в те времена было трудно, и другой перспективой оставалась только торговля на рынке от хозяина-армянина. Торговать Наташа категорически не умела и понимала, что это будет для нее ежедневною пыткой. А сидеть без работы с маленьким сыном на руках при уже исчезнувшем безалаберном муже было никак невозможно – и так уж пришлось кое-что продавать. Здесь же – стабильная ставка, коллектив, профсоюз. А во-вторых, Наталья медицину всегда уважала. Даже хотела поступать в медицинский, но передумала. И потом часто жалела, что не посвятила себя благородному делу исцеленья людей. Благородному – и нужному всем и всегда. В отличие от специальности инженера.

Уже первые дни работы заставили новую санитарку несколько изменить свое мнение о медицине. Во-первых, зарплату, и без того невеликую, задерживали здесь так же, как и везде. Кроме того, романтический ореол благородной профессии заметно подтаял, и за ним замаячили невидные со стороны тяжелые будни. Это в кино врачи всемогущи, а больные и родственники полны уважения. На деле так бывает далеко не всегда. А когда Наташа впервые столкнулась не просто с чужими страданиями, а с человеческой смертью, она искренне порадовалась тому, что в свое время выбрала политех и теперь не врач, а лишь санитарка. Никаких денег не надо…

Ну и что из того, что у врачей халаты почище и отдельная ординаторская. Зато и забот – соответственно. Вон заведующий – не старый еще, а седой весь и таблетки глотает. То ли дело Наталья – маши себе шваброй, и ни о чем душа не болит. Скажут – сделаю, нет – отдохну…

Впрочем, отдыхать было некогда. Наташа, как зомби, махала мокрою тряпкой. В обыденной суете все тревоги как-то ослабли и притупились, а в голове звенела приятная пустота и билась одинокая мысль:

– Скоро домой!

До конца рабочего дня оставалось не более часа, когда в коридоре загрохотали носилки. Значит, кого-то привезла «скорая помощь» и без санитарки снова не обойтись.

– Наташа, готовь постель в первой палате! – на ходу распоряжается врач. Значит, что-то серьезное. Первая палата – для самых тяжелых, там и аппаратура, и кислород под рукой. Опять за кем-то горшки выносить…

Наталья привычно расстелила постель и вышла встречать каталку с носилками. Ну вот, привезли. Человек под простыней без сознания. Это плохо, перекладывать на кровать будет труднее. Больной без сознания всегда кажется больше весом – тяжелее только покойники. Санитарке ли это не знать! И родственников нет никого, опять одним спины ломать. Ну, взяли! Раз!

А дальше – работа для медсестер и врачей. Капельница, кардиограф…

– Что здесь? – машинально спросила Наташа, уже собираясь уходить из палаты.

– Обширный инфаркт, – ответил врач, отрывая ленту кардиограммы. – Тяжелый случай. Похоже, до утра не дотянет.

– Вот так, жил-жил человек, да в один миг и помер, – подумала Наталья и посмотрела на опутанную трубками и проводами бледную фигуру на койке. Посмотрела практически первый раз – она старалась не видеть лица умирающих, чтобы потом не так тяжело было закрывать им глаза. Посмотрела – и вскрикнула. В постели, сомкнув набухшие веки, с бледно-синюшным лицом, лежала Лидия Александровна.

Глава 12

Лида и правда не дожила до утра. Впрочем, не дожила она и до вечера – уже через пару часов все было кончено. Наташа, как самый близкий ей во всем городе человек – пьяный Сашка в расчет приниматься не мог – оставалась с больной до конца. Когда она возвращалась домой, уже и солнце садилось. На окраину нисходил тихий вечер.

– Господи, – думала Наталья Петровна, закрывая за собою калитку, – Ну почему я такая несчастная! Что ко мне эти гадости липнут! Жить бы спокойно да жизни радоваться – ведь многого мне и не нужно. Только тишины и покоя…

Вот уж чего в жизни Натальи было немного. Вернее, было лишь до поры – пока дома жила да в институте училась. А брак с умницей и красавцем Борисом принес вначале молчаливую неприязнь свекрови, а потом, с перестройкой, деловую активность супруга. Только вот эта активность принесла не обещанные им миллионы, а сплошную череду авантюрных проектов и «деловых встреч» с коньяком и икрой. Постепенно супруги становились чужими друг другу, и когда Борис перенес свой сомнительный бизнес в один из больших городов, Наташа поняла, что больше они не увидятся. Впрочем, увидеться пару раз все же пришлось, но лишь для оформленья развода.

Так и осталась Наталья Петровна в не нужном бывшему мужу домишке с маленьким сыном и без работы. Ехать к родителям не хотелось – не хватало им лишних проблем. Да и прижилась уже, привыкла и к соседям, и к огороду… И жизнь в последние годы вроде бы стала преподносить поменьше сюрпризов. Может, все еще образуется?

И правда, вот бы вырастить сына, доработать до пенсии, копаться потихоньку в саду. По вечерам телевизор смотреть, книжки читать. По воскресениям в церковь ходить… Хватало же пенсии Серафиме, жила без долгов. Не зря говорят, богат не тот, у кого много есть, а тот, кому хватает. И не нужны кирпичи золотые, не в них счастье!

Вот только до пенсии почти двадцать лет, а здоровье уже сейчас не в порядке… Да, видимо, не для всех предусмотрен на этом свете покой!

Взять того же Сашку, сына Серафимы Васильевны. Человек, в общем-то, счастлив. Вон сидит на крылечке – видно через забор. Спит себе в обнимку с бутылкой и ничто его не волнует. Даже то, что один на всем свете остался. В принципе, можно и позавидовать!

Наташа тяжко вздохнула и пошла отсыпаться. Не всем же дал Бог таланты, она вот и пить не умеет!

Спала бедолага в эту ночь, как убитая, и встала свежей и бодрой. А Сашка так и сидел на крылечке, обнявшись с бутылкой. Когда соседка, тревожась, подошла его разбудить, он был уже холодным и окоченевшим.

Глава 13

Может, это нехорошо, но первое, что пришло в голову Наталье Петровне – это ужасная мысль, что теперь ей одной придется хлопотать о четырех похоронах и поминках. Такое, согласитесь, и для близких родственников перспектива не из простых и приятных, что уж говорить о соседке. Однако просто плюнуть на все и предоставить ситуации разрешаться самой Наташе и в голову не пришло. Такой уж, видно, была она человек, иначе не прозябала б на должности санитарки.

К счастью, на работе Наталью поняли и дали неделю в счет отпуска. Так что домой она возвращалась, можно сказать, довольной и где-то даже счастливой – теперь не придется хотя бы разрываться на части между работой и добровольно взятой обузой.

А дома ее ждал сюрприз. И двери, и окна избенки бабушки Симы были распахнуты, а на крыльце восседал в одних трусах и соломенной шляпе дюжий толстяк. По лицу незнакомца катились капельки пота, и он с видимым удовольствием нежил на сквознячке свои завидные телеса.

Увидев Наташу, мужчина вежливо приподнял свою шляпу и подошел к забору. Наталья остановилась, гадая, кто бы это мог быть.

– Здравствуйте, – печально заговорил незнакомец. – Извините за внешний вид – жара для меня хуже смерти. Не пугайтесь, не удивляйтесь. Я Алексей, Лидин муж. Вы меня, наверное, помните…

Ну конечно, вот почему толстяк показался Наталье смутно знакомым. Несколько лет назад они с Лидией Александровной приезжали вдвоем. Тогда еще, глядя на тщедушную Лиду и ее раскормленного супруга, Наташа со смехом вспомнила поговорку: «мышь копны не боится». Сейчас же в голове всплыло другое присловье: «жир на жаре топится, на холоде застывает». Как раз про него.

Однако как же можно было забыть, что в отличие от братьев у Лиды имелась семья! Наталье Петровне сделалось стыдно – даже телеграмму о смерти жены не отправила, эдакая свинья! Но как он узнал?

Словно отвечая на недоуменье соседки, Алексей продолжал:

– Я и не знал всего, что случилось. Это уж Николай ваш меня просветил. Просто приехал, как смог. Взял отпуск… – он горестно покачал головой. – Теперь отпуск мне в самый раз. Я, похоже, один жив остался… Извините меня…

Алексей отвернулся и вытер носовым платком и лоб, и глаза.

Потом они втроем, вместе с Колей, пили чай у Натальи и в сотый раз обсуждали события этих кошмарных деньков. И, безусловно, легенда о золотом кирпиче заставляла взглянуть на события с разных сторон.

Инсульт Серафимы и Лидин инфаркт вроде недоуменья не вызывали. Особенно инфаркт – вот уж было с чего! Однако инсульт бывает и травматическим. Конечно, судмедэксперты не дураки, но и преступники тоже – вон про восточные боевые искусства какие легенды рассказывают. А секция карате, кстати, даже в этом городе есть. Да что там восток и пресловутое искусство отсроченной смерти! Начитанный Колька сразу же вспомнил об оружии не то испанских горцев, не то итальянских контрабандистов – плотном длинном мешочке, набитом песком. При умелом ударе на коже не остается следов, зато внутри запросто не только рвутся сосуды, но и кости могут сломаться. А инфаркт… Наташа и правда слышала, что большая доза каких-то лекарств запросто вызывает самый настоящий инфаркт. И экспертиза бессильна.

Сашка тоже умер на первый взгляд с перепоя. Но в отблеске золота и его смерть казалась неоднозначной. Ведь спирт был от местной торговки – Наташа даже адрес могла бы сказать. Там регулярно паслась половина мужского и часть женского населения окраины, и никто пока что не помер. Да и пили мерзкую жидкость Сашка с Пашкой вдвоем и с утра пораньше. Уж если бы что, оба брата бы окочурились. Нет, скорее всего, в последней бутылке содержалась отрава. Потому что умереть просто от избыточной дозы спиртного, пусть и отвратного качества, алкоголик с такой закалкой, как Сашка, не мог. В плане спиртсодержащих жидкостей это был просто царь Митридат – его не брали самые жестокие суррогаты в любых сочетаниях и количествах.

Полной загадкою оставалось, за что зарезали Пашку. Скорей всего, старые счеты. Видимо, по семейной традиции, по фамильной сиуновской прижимистости отказался делиться – вот и получил ножик в живот. Алексей и Наталья старательно защищали именно эту версия, быть может, скорее даже не как самую правдоподобную, а как самую успокаивающую. Но Коля со свойственной пацанам увлеченностью доказывал всем, что дело тут все-таки в золотом кирпиче и бандиты еще вернутся… Но, наконец, когда стало смеркаться, он понял, что жути вокруг довольно и без того, и сделал вид, что согласен с мнением старших. Однако беда была в том, что и сами они не считали его идею абсолютно беспочвенной. Слухи о кладе оказались вдруг вовсе не безобидны.

– Может, у нас заночуете? – тревожно предложила Наташа, когда Алексей стал прощаться. – Как вы один, в пустом доме?

– Ничего, – усмехнулся тот, – не испугаюсь. Кто полезет – животом задавлю. А скучно будет – золотой кирпич поищу…

Глава 14

Серия похорон и поминок прошла для Натальи Петровны далеко не так тяжко, как она ожидала. Мало того, что приехавший Алексей взял основные хлопоты на себя. Дружная гибель всей семьи знаменитой бабушки Симы взволновала окраину не хуже, чем интрига очередного многосерийного фильма, и целая туча соседок, движимая бескорыстным желанием поучаствовать в драме, слетелась на помощь вдовцу. В общем, все прошло легче и лучше, чем ожидалось. И вот тут снова вспомнилась легенда о золотом кирпиче.

Нет, Алексея ни инсульт, ни инфаркт не хватил. Ни спиртом, ни килькой в томате он не травился. Бандиты, убившие Пашку, больше не возвращались. Даже ночные старатели не курочили домик во тьме. Но сам Алексей, который остался в своем теперь наследном владении до окончания отпуска, принялся за капитальный ремонт.

– Видно, действительно заскучал, – язвил Колька. И был, в общем-то, прав, поскольку ремонт этот скорее напоминал работы по сносу Серафиминой развалюхи.

Вообще удивительно было, зачем ремонтировать дом, который неудержимо хочет прилечь. Дешевле и проще было избушку снести и на расчищенном месте построить что-нибудь заново. Однако хозяин – барин, хочет – пусть пытается сделать конфетку из такого дерьма. Умельцы, которыми полна земля русская, потянулись было Алексею помочь – лишняя копейка не помешает, да и лишний стаканчик не повредит. Однако хозяин любую помощь решительно отвергал и все делал сам. Кто-то решил, что он просто жмот, но большинство рассуждало более адекватно: мужик ищет клад, и на фига ему в этом помощники? Общественность замерла в ожидании последнего акта.

Алексей трудился, как муравей. Снял полы. Ободрал штукатурку. Перерыл чердак и раскурочил весь погреб. Завалинку разобрал… В общем, сделал, что мог. И так далеко не новая хатка на глазах становилась полнейшей развалиной.

Наталья Петровна и Коля к соседу не заходили. Начавшиеся было дружеские отношения завяли вместе с началом золотой лихорадки. Теперь Алексей лишь коротко здоровался с ними через забор – и не больше. Да, собственно, и времени у него просто не было. С раннего утра и до ночи в избе шла возня. Румяный толстяк заметно осунулся и стал бы даже моложе и симпатичней, если б не нараставшее день ото дня раздражение на его небритом лице. Наташа соседа жалела, а Коля артистично философствовал о том, как страшно попасть в лапы желтого дьявола и как трудно вырваться из золотого силка. Однако оба при этом в глубине души ждали окончания поисков, и каждому хотелось своими глазами увидать легендарный кирпич.

Так прошел почти месяц. И вот однажды, утром в субботу, когда мать и сын работали в огороде, из соседнего дома раздались грохот и крик. Наталья Петровна с Колей переглянулись. Конечно, меньше всего им бы хотелось оказаться за спиною соседа в тот самый момент, когда он выломал наконец золотой кирпич из стены. Но, с другой стороны, уж больно подозрительна наступившая тишина. В доме ничто не стучит, не скребет, не скрипит… Такого за последние дни еще не было!

– И этого укокошили… – прошептал Николай.

Не сговариваясь, Наташа и Колька рванулись на помощь соседу. И вовремя. Их взгляду предстало страшное зрелище: на кое-как прилаженных досках, еще недавно бывших нормальным полом, лежал под грудою кирпичей бледный хозяин. Вокруг вилась известковая пыль. От печки же оставались лишь две стены и неизвестно на чем удержавшаяся труба. И эти руины предательски шевелились, словно выжидая удобный момент для того, чтоб завершить свое дело.

Наталья остолбенела. Вот сейчас, стоит лишь подойти, остатки разрушенной печки осыплются – и конец и им, и соседу. Звать на помощь? Кого!? Еще пара минут, и хлипкая кладка рухнет сама по себе!

Коля оказался сообразительней.

– Тащим! Скорей! – крикнул он и первым подскочил к пострадавшему. Наташа, едва одолевая панический ужас, вместе с сыном вцепилась в одежду соседа и резко потянула его из завала.

Это, действительно, правда – перед лицом смертельной опасности физические законы бессильны. Вот и тогда время вдруг словно замедлилось, а силы на удивление возросли. Наташа видела, как плавно наклоняются остатки печи, как, не спеша, рассыпается предательская труба. И в то же время неподъемное тело соседа, повинуясь отчаянному рывку, скользит из-под груды обломков все дальше и дальше от летящих вниз кирпичей…

Алексей пришел в себя быстро и отделался, в общем, легко – не потребовалось не только «скорой», но даже нашатыря. Однако первыми словами он своих спасителей весьма озадачил:

– Слава Богу! Давно бы так!

Наталья и Коля переглянулись и подумали, конечно, о психиатре. Но сосед их опасения скоро развеял.

Когда они опять все втроем пили чай, Алексей был задумчивым и печальным.

– Знаете, – объяснял он соседям, – я от себя такого не ожидал. Зато теперь знаю, что значит азарт. Когда-то не верил, что это и правда бывает. А тут вот сам совершенно рассудка лишился! Если б меня не вразумило кирпичом по башке, я бы весь дом с землею сровнял. И ведь не верил же никогда в этот клад окаянный! И Лида не верила. Вместе над дурацкой байкой смеялись. Золотой кирпич у нас в семье был вроде шутки дежурной… Зато теперь точно знаю – брехня. Все кирпичи в этой избушке обыкновенные. Нет золотых. Сам проверял…

Утром Алексей уехал домой. Прощаясь с Натальей Петровной и Колей, он виновато отвел глаза и предложил им забрать, что хотят, из развалин – ну, доски, рамы, те же самые кирпичи… Ему все это не нужно, а за пару месяцев остатки дома и без всякого клада разворуют до основания.

Забегая немного вперед, надо сказать – все, что можно, и правда, растащили по соседним дворам, только не за два месяца, а к зиме. И первый снег, выпавший на окраину, слухов о золотом кирпиче уже не застал.

Глава 15

Задолго до снега, задолго до листопада, задолго до того, как Серафимина развалюха стала добычею мародеров, а конкретно – на другой день после отъезда наследника Алексея, Коля занялся перетаской досок и кирпичей. Конечно, жалко было тратить каникулы на такое малоприятное дело, но не ждать же, когда подаренное добро рассосется по всему околотку.

Это только неискушенному взгляду сносимые домишки могут показаться бесполезной кучею мусора. Рукастый да головастый из любого старья наберет столько нужного и полезного, что сможет построить, конечно, не почти такой же домишко, но полсарая уж точно. И учтите, бесплатно! К тому же доски из старых строений просушены десятками лет и уже не коробятся. А если не сгнили, то чаще всего по плотности приближаются к кости – топор звенит и отскакивает. Что же касается старого кирпича… К сожалению, такого, как сто лет назад, сегодня не делают. Иногда попадается лучше, но весьма дорогой. Чаще же – значительно хуже.

Мальчик трудился весь день. Ну, правда, с порядочным перерывом – не растянуться же на работе! А вечером, вернувшись домой, на помощь ему пришла мать. Кирпичный штабель во дворе потихонечку рос – Наталья Петровна отбирала целые кирпичи, Коля носил и укладывал. Получалось хорошо, как у взрослого.

Вдруг Наташа, поднимая очередной обломок оставшегося от печи кирпича, закопченного с одной стороны и побеленного с другой, заметила на изломе что-то блестящее. Пару раз ковырнула попавшимся под руку ржавым гвоздем – и позвала к себе сына.

– Смотри, вот он, клад купца Сиунова, – тихо сказала она.

Кирпич оказался не красным, а каким-то желто-коричневым, и мать с сыном не сразу поняли, что был он необожженным. А из глины, мягкой и рыхлой, торчал какой-то золотисто-желтый предмет. Коля быстро разбил обломок другим кирпичом – и на свет Божий явился довольно крупный крестик из золота.

– Вот и весь клад, – усмехнулась Наталья. – Не кирпич, конечно. Но раз хозяин его так здорово спрятал – значит, очень им дорожил…

В ее памяти промелькнули и Серафима Васильевна, и ее погибшие дети, и заболевший золотой лихорадкою зять… Пришла на память трагическая судьба самого Сиунова и его несчастной семьи. Стоило ли все это крестика, на самый черный день замурованного в печи? Не лучше ли было еще тогда, на заре новой жизни, теперь пришедшей к закату, честно вывернуть карманы перед чекистами и остаться пусть по-настоящему нищим, но, все же, живым? Впрочем, все равно бы ведь не поверили…

Из раздумья ее вывел короткий стук и шорох разлетающихся обломков. Коля сидел на полу, вынимая из груды красных желто-коричневые кирпичи, которых оказалось удивительно много. Мальчик дробил их в куски и доставал наружу золотые монеты.

2008 год.

Шальные баксы

Не пивший вина не знает вкуса воды! Да. Именно так. Вода была вкусна не сама по себе, а постольку, поскольку вчера было выпито море портвейна.

Мисюня оторвался от холодной струи, бившей из водоразборной колонки, и вытер лицо рукавом своей грязной рубахи. Немало он пивал в своей жизни, но так, как с портвейна, никогда не хворал. Это вам не сухое вино и тем паче не беспохмельная водка, чистая, как хрусталь! Хотя, кому пришла в голову мысль назвать это жуткое пойло портвейном? Когда-то, на заре своей юности, Мисюня пивал вино под гордым названьем «Кавказ», заклейменное дружнымпрезрением обывателя как пойло для алкашей. Так то был портвейн. Портвейн по вкусу, по цвету и запаху. И похмелье с него было более благородным. А то, что сейчас продают в магазинах по либеральной цене, извините, рядом с портвейном и не лежало. Так, спиртсодержащая жидкость с карамельной отдушкой и добавленьем красителя. Одним словом, отрава и гадость. Но что делать? Пить-то что-нибудь надо!

Тем более, дареному коню в зубы не смотрят. Помогли они вчера с Чернышом одному мужику, тот и постряпался. Понятно, мог бы выставить чего поприличней. Да ведь если честно сказать, наработали кореша не больше, чем на бутылку водяры. А что такое поллитровочка на двоих? Грех один, только губы помазать. То ли дело целая сумка портвейна! Дешево и сердито. Вот только сегодня скорее сердито… Интересно, как там Черныш? Хотя он не сильно с похмелья болеет. Для него такое состоянье обычно. Ничего, братишка, скоро и ты дойдешь до кондиции…

Мисюня снова нажал на железный рычаг и подставил лицо под тугую струю холодной воды. В животе уже булькало, но рот оставался сухим и шершавым, а голова все горела огнем и на каждый наклон отзывалась тупою тошною болью. Конечно, сейчас бы пивка, а еще лучше – сто грамм ледяной, маслянистой от холода водки! Или, черт с ним, того же портвейна… Да только откуда? Это вода в колонке бесплатная. А выпивка просто так не бывает.

Ну ладно, хватит хлебать, а то лопнешь. Бомж оторвался от животворной струи и снова утерся промокшим насквозь рукавом. Правда, надо идти и добыть деньжат хотя бы на пиво. Только вот где?

В помойках вино не валяется. День сейчас не базарный, на подступах к рынку много не подадут. У церкви – тем более, в лучшем случае сердобольные бабки бросят пару полтинничков. К тому же там своя мафия, придется делиться по-христиански, а то по шее дадут. На торговой базе за день работы платят неплохо, и жрачка в обед бесплатная. Но расчет только вечером… К тому же какой из него с такого похмелья работник? Свои же и отошьют. Им нахлебник не нужен. Да и хозяйка – баба прожженная, в таком состоянии не возьмет. Вот если стырить чего-то или случайный калым… Так это дело случайное!

Одно остается – бродить по улицам и клянчить с прохожих, кто сколько даст. Унизительно, но надежно. Русский народ сострадателен. Глядишь, на пиво и наканючишь. Только вот время сейчас нехорошее – мертвый сезон. На работу граждане уже пробежали, пенсионеры по магазинам еще не пошли. А больше в этом проклятом городе из дома и незачем выходить… Но душа-то горит! И не только душа. Мисюня погладил тоскливым взглядом колонку, но воды хлебать больше не стал. Печально вздохнул и по пустынной улице поплелся к вокзалу. Здесь вероятность встретить прохожих была маленько побольше.

***

Улицу заливали солнце, зеленые тени листвы и трезвон воробьев. Мисюня всегда любил лето. В прежней жизни – за отпуск и возможность оторваться от надоевшей работы. В этой – за тепло и за шанс поживиться на чьем-нибудь огороде. А еще это лето нравилось тем, что можно пожить не в теплом, но душном подвале, а на чистом и вольном воздухе, в развалинах, приглянувшихся еще по весне. Там, конечно, ночью бывает и холодно, и мало ли кто зайдет да обидит – но все-таки как-то вольготней, чем в темной сырости подземелья. И соловей поет по ночам, и звезды…

– Звезданутый ты! – смеялся Черныш, но смеялся беззлобно. Сам он жил в подвале безвылазно и неудобств особых не замечал. Впрочем, жить ему, похоже, оставалось не долго – с его-то одышкой и круглым, как пузырь, животом, ехидно выпиравшим из тщедушного тела.

Интересно, а сколько осталось ему самому? Мисюня сощурился, с трудом шевеля затекшими с похмелья извилинами. Третий год он бомжует. Здоровье пока ничего, хотя с прежним, конечно же, не сравнится. Но если так дальше пойдет… Лет пять? Или десять? Эка хватил! Хотя Черныш-то вон сколько живет… Да какая, в сущности, разница? Что, это жизнь? Чем скорее – тем лучше!

Рвущий уши стон тормозов и гром сокрушительного удара ворвались в печальные мысли резко и грубо. От них больно ёкнуло в голове, и вода, испитая накануне, запросилась наружу. Бомжик даже присел от страха и неожиданности. Но истинный ужас предстал пред его глазами, когда Мисюня обернулся на звук.

Перекресток двух улиц, Гагарина и Чайковского, стал ареной жуткой аварии. Грузовик, нагруженный кирпичами, стоял, уткнувшись разбитым носом в измятую иномарку. Его шофер, с залитым кровью лицом, едва шевелился в кабине, пытаясь открыть ее дверцу. Быть может, это было и сотрясение мозга, но Мисюня тут же решил, что водила вдребезги пьян. С одной стороны, чутье подсказало. А с другой – не мог, ну не мог нормальный и трезвый так дико влипнуть на пустом перекрестке. Вон, от иномарки просто гармошка осталась.

Тем, кто сидел в протараненной легковушке, повезло не так, как шоферу грузовика. Тот хоть плохо, но шевелился. Хотя как сказать – может быть, и ему было б лучше уже никогда не очухаться. Водитель и пассажир на переднем сидении, попавшие под удар, похоже, были убиты мгновенно. А вот второй пассажир лежал на асфальте, рядом с полуоторванной дверцей, придавленный сверху спортивной сумкой с надписью «Adidas». Впрочем, признаков жизни он тоже не подавал.

Мисюня присвистнул и хотел было дать стрекача – лишняя встреча с ментами бомжа не прельщала. Однако вид сумки, валявшейся просто так на пустом перекрестке – трупы не в счет! – заставил его передумать. Стрелой, словно заяц, метнулся он к месту аварии и схватил вожделенный багаж.

Сумка оказалась тяжелой.

– Поди-ка, к поезду торопились, – подумал бродяга. – Там теперь, наверное, и жратва, и из одежды чего. А может быть, и бутылочку в путь захватили…

Раззадоренный легкой удачей, мародер огляделся и хотел уже было нырнуть заодно в карман к потерпевшему, но тот вдруг открыл глаза. Секунду длилась немая сцена, потом Мисюня рванул к себе сумку, в которую уже впились крепкие пальцы пришедшего в себя пассажира, и со всей возможною резвостью припустил по улице прочь от вокзала.

***

Вам приходилось бегать с похмелья? Да не просто так, а с тяжелою сумкой в охапке и ожидая резкого окрика «стой!»? Нет? И не дай того Бог. Впрочем, бежал Мисюня не долго. И сил на то не было, и особой нужды. Никто за ним не погнался, а потому, свернув пару раз в переулочки и дворы, бомж перешел на шаг. Жаркий пот катил по лицу, дыхание было тяжелым и хриплым, но в целом все выглядело прилично: ну, идет себе человек, несет сумку. Какое дело кому, что одет пешеход в рванину, а сумка – с иголочки, крутая, престижная? Купил, нашел, подарили! И вообще, пошли на… Да никто и вниманья не обратит. И обращать больно некому.

Бег измотал последние силы, голова совсем отрывалась, а во рту рассыпались Каракумы. Горя вожделением, в одном из дворов Мисюня присел за кустик акации, подальше от скамеечек и подъездов, и дрожащей рукой потянул за хвостик застежки-молнии. Когда-то и сам он езживал – в отпуск, в командировки. Еда и питье – и питье! – всегда кладутся с самого верха, чтобы, сев в поезд, долго их не искать. А ребята в машине были крутые, такие с бутербродами не поедут. Может, даже и коньячок…

Молния послушно разъехалась пополам, обнажая нутро «Adidas’а». Бомжик, глотая слюну, глянул в недра украденной сумки – и во рту стало суше, чем было. Вместо одежки и выпивки его пораженному взгляду открылись толстые пачки долларов, наполнявшие сумку до самого верха.

***

Первое, что проделал Мисюня – задернул молнию вновь и крепко зажмурил глаза. Белой горячки у него пока не бывало, но по рассказам он знал, что виденья при ней бывают всегда неприятные: пауки, черти, мыши и прочая гадость. А тут ведь сумка была полна вовсе не червяками. Минуточку посидев и собравшись с духом, бомж вновь потянул за застежку – медленно и с опаской, словно наружу могло бы выпрыгнуть что-то ужасное. Но нет, видение не исчезло. Деньги лежали на месте, по-прежнему зеленея портретами заморского президента. Бродяга шумно вздохнул, как после стакана чистого спирта, и решительно сунул руку за пачкой. Но вынуть ее не успел.

– Ах, бессовестный! – раздался откуда-то сверху громкий сварливый голос. – Тебе, тебе говорю! Думаешь, за кустик присел – тебя и не видно! Весь двор загадили! То собак здесь гуляют, то сами… А тут дети бегают! Пенсионеры тут отдыхают! Вот я милицию позову!..

На балконе пятого этажа стояла растрепанная старуха, потрясая воздетыми в зенит кулаками и близоруко прищурившись. Она кричала громко и с удовольствием, обращаясь не только к мужику за кустом, но заодно ко всему белому свету. В другой раз, конечно, ей бы пришлось услышать в ответ пару ласковых фраз – Мисюня на это был мастер. Но теперь ему было совсем не до того. Подхватив свою сумку, бомж кинулся прочь, оставив зловредную бабку орать в одиночестве.

***

Лишь у себя «на даче», в полуразрушенной двухэтажке почти что на самой окраине, Мисюня рассмотрел и сумку, и деньги спокойно. Собственно, его добычей и были лишь сумка да деньги – больше там не было ничего. Ни спортивных штанов, в которых так удобно слоняться по поезду, ни домашней еды в аккуратных кульках, ни коньяка, ни водки, ни пива. Впрочем, тужить об этом не приходилось – при таком количестве денег да мечтать о халявной похмелке? Да тьфу!

Бомж схватил пачку долларов и сунул в карман. Так, теперь разгуляемся! Сумку вот только спрятать куда-то… Только куда?

Весь свой нехитрый скарб Мисюня хранил на виду. Кому он нужен, кроме него? Да и в жилище это никто не совался. Домишко был аварийным, ступени лестниц угрожающе скрипели и прогибались, стены шатались. Пол в одном месте, на втором этаже, который и занял новый жилец, сгнил до того, что вот-вот был готов провалиться. Окончательно разрушить развалину у городского начальства руки не доходили, а все окрестные жители, включая детей, напуганных заботливыми родителями, обходили опасный дом за версту. Так что Мисюня был его полновластным хозяином и непрошенных гостей, в общем-то, не боялся. И все-таки… Все-таки…

Одно дело оставить без присмотра старый матрац или стоптанные сапоги, и совершенно другое – сумку с деньгами. Даже при полной гарантии, что в жилище никто не войдет, так вот просто швырнуть на пол целое состояние и уйти похмеляться… Нет! Невозможно!

Бомж весь извелся, пока не придумал засыпать сумку осколками кирпича. Отошел на пару шагов, посмотрел. Вроде не видно. Еще посмотрел. Спустился по лестнице и вернулся посмотреть еще раз. И только тогда, изругавшись сам на себя, наконец, покинул развалины.

***

– Значит, бомж, говоришь?

– Да, Пал Петрович, бомж натуральный. Небритый, морда опухшая, грязный весь. Простите, я-то ведь отрубился. Очухался – он сумку уже поволок. А я и встать не могу, башка кружится, весь словно ватный…

– Не волнуйся, Колюня. Тебя не виню. А бомжа мы найдем. Тесен мир, особенно здесь, в нашем городе. Сейчас Романыч зайдет, опишешь ворюгу подробно, как сможешь. Из-под земли откопаем.

– Пал Петрович… А как там ребята?..

– Ребятам, братишка, Царство Небесное… В раю они оба.

– Эх, вона как…

– А водила пьяный, что вас подшиб, их скоро догонит. Так что лечись, не парься. Давай выздоравливай. Доктора все проплачены. На-ка тебе фруктиков на поправку…

***

Труся к магазину, Мисюня в уме вычислял, сколько портвейна можно купить на одну бумажку в сто долларов. Выходило безумно много, так много, что Черныш, наверно, нахлещется до смерти.

– Стоп, – оборвал свои мысли Мисюня, – а при чем тут портвейн? Я же богач! Возьму водки. Или нет, коньяка! Как когда-то! И на закусь чего-нибудь вкусного. Что там идет под коньяк? Шоколад, сыр, лимоны… Так, сто долларов – это будет в рублях примерно…

Ага, в рублях и примерно. Бомж звонко хлопнул себя ладонью по больной голове. Разбежался, богач, в гастроном за портвейном! Да кто ж у тебя там баксы возьмет? Эх, и чего им на русских деньгах не живется! Оборзели совсем! Вот с нашей бы тысячкой – тоже зеленой – заходи в любой магазин. А доллары – шиш! Сначала иди обменяй, а то натурально с голоду сдохнешь. Только вот где их меняют? В банке, наверное?

Мисюня поскреб щетину на подбородке. Где можно сдать стеклотару и кто закупает ворованный алюминий, он знал. Знал, где торгуют спиртом и самогонкой. Знал, кто из баб за бутылку пустит в постель. А вот где превращаются доллары в наши родные рубли… Да он и деньги-то эти заморские раньше в руках не держал! Но, наверное, в банке.

Тяжко вздохнув, расставаясь со сладкою мыслью о скорой похмелке, бомж свернул в сторону центра. Впрочем, дурь из уставшего тела вроде бы улетучилась. Не мудрено – столько выпало беготни и волнений. Не то что похмелье, инфаркт с циррозом пройдут. Хотя и сейчас стопарик не помешает.

***

Банк возвышался в деловом центре города вальяжно и гордо, сверкая громадными окнами. Газон перед ним был похож на зеленый ворсистый коврик, и в голове у Мисюни мелькнула смешная мысль, что его, наверное, на ночь сворачивают и уносят в чулан. Из прозрачной двери навстречу бродяге вышла красивая пара: он – в безупречном костюме, при галстуке, в тоненьких золоченых очках на бледном холеном лице; она – просто нечто неописуемое… Бомжик застыл, провожая их взглядом до самой машины. Потом посмотрел на свое отраженье в стекле. Да, видок еще тот. Ничего! Черт побери, пора привыкать, что ты теперь все же миллионер! Вот сейчас обменяем бумажки, слегка похмелимся, потом в баню, к парикмахеру, приоденемся… Да все бабы будут мои! И эта вот своего хахаля мигом бросит – только деньгами тряхни! Мисюня приосанился и решительно толкнул стеклянную дверь.

– Вам чего? – дорогу ему заслонил здоровенный охранник. Полувоенная форма, на боку – резиновая дубинка. Глаза холодные и пустые. В груди у Мисюни вдруг тоже сделалось пусто и холодно.

Молодец. Догадался. С такой-то рожей и в таком вот тряпье только в обменный пункт и идти. Совсем башку от радости потерял! Конечно, деньги тебе вроде обязаны обменять. Но из банка ты далеко не уйдешь. Не бывает у бомжей пачек долларов! А если бывает – следует разобраться, откуда. И милиция тут как тут. Где взяли денежки? Ах, нашли! Надо же, повезло. Где нашли? При каких обстоятельствах? А чего о находке не заявили?.. Оно тебе надо? Дурак! Приоделся б сначала, харю побрил… Только с каких же шишей? Это, может, в Москве на базаре и в бане доллары примут. А тут у нас не Москва, тут бакс не в ходу. С ним пошлют – уходить замучишься. Кругом одни патриоты…

– Так что вы хотели? – уже грозней повторил охранник и поиграл мышцами челюстей. Похоже, начинает сердиться. Ну, еще бы! Бомжам здесь не место, хотя они тоже вроде как граждане.

– Я… Это… – замямлил Мисюня, спешно соображая. – Мне телеграмму послать…

– Телеграмма на почте. Здесь банк, – отчеканил охранник, сохраняя невозмутимость скалы.

– Спасибо, – благодарно ответил Мисюня и облегченно шарахнулся к двери. Да, похоже, не только девочки и машины, но и коньяк с лимоном наступят не скоро.

***

– Григорий, сейчас позвонили, дали ориентировку. В банк может явиться бомж для обмена стодолларовых бумажек. Немедленно задержать и мне доложить!

– Бомж… Сергей Анатольевич, бомж приходил. Только денег он не менял. Ошибся, вместо почты зашел. Сказал, телеграмму…

– Телеграмму? Может, и правда ошибся. Только нам ошибиться нельзя. Все мы под Богом, да между нами и Богом кого только нет. Я сейчас отзвонюсь. Пускай сами едут и разбираются. Все подробно расскажешь. А главное – бомжа того опиши поточнее…

***

– Хорошо бродить по городу… С пачкой долларов за пазухой… – грустно мурлыкал Мисюня, слоняясь по улицам. Была такая песня в каком-то мультфильме, не про доллары только, а про кролика и конфеты. Теперь ему хотелось уже не выпить, а жрать. Хороший симптом – аппетит возвращается. Этак еще денек продержаться, на человека станешь похож. Тогда, быть может, и доллары обменяют. Хотя в грязном рванье с чужого плеча все равно дальше охранника не пройти. Что делать, что делать!?

А вот чего. Надо идти к Чернышу. Одна голова хорошо, а две – лучше. Тем более что Черныш – бомж со стажем. Он почти с перестройки на улице, забыл уже, как по-другому живут. У него чутье, хватка, нюх. Что-нибудь да придумает. В конце концов, барыгу какого найдем… Сойдет для начала. С сумкой баксов – и унывать!

Ободрившись, Мисюня зашагал к тому дому, в подвале которого жил Черныш. Дом был довольно старый, блочный, с глубоким и теплым подвалом. На дверях подвала, снаружи, конечно, висели замки, да плохи те бомжи, которым они помешают. Черныш, например, влезал в свой подвал сквозь окно, искусно прикрытое подвижной фанеркой. Вот в это окно, оглядевшись, и юркнул Мисюня, надеясь, что друг его еще никуда не ушел.

Внутри было душно и сыро, воняло гнилью и плесенью. И не только – ноги скользили по влажному содержимому гнилых сточных труб, за всю историю дома никогда не менявшихся. Вот в этом и заключалась главная прелесть подвала: сами жильцы им не пользовались. Так что место было хоть мерзкое, но спокойное.

Слабый свет, проникая сквозь щели в окошке, едва рассеивал темноту. Впрочем, и без света было известно, где здесь чего. Вон там, прямо и справа, логово Черныша. Здесь он, что ли, или ушел?

– Эй, Черныш! – окликнул Мисюня. – Спишь, что ли?

В ответ в темноте заворочалось и послышался то ли стон, то ли храп. Мисюня пошел на звук и скоро уперся в кучу тряпья, служившую его другу постелью. Пошарив руками, нащупал ногу, вторую. Ага, Черныш дома. Похоже, снова надрался. И ведь нашел же! Талант!

Вот здесь, у трубы, на ящике, должны быть свеча и спички. Ага, вот они. Отсыревшая сера долго не загоралась, но наконец оранжевый огонек вспыхнул и заплясал на тоненьком фитиле, выхватывая из мрака серые стены, ржавые трубы и желтое восковое лицо.

– Да он же вовсе не пьян, – вдруг понял Мисюня. – Худо ему. Ой, как худо!

– Черныш! – закричал он, хватая друга за плечи. – Черныш, Чернышок, ты чего же задумал? Ну, не дури, не время болеть. Нам, знаешь, чего привалило!..

– Мне… Конец… Привалил… – ощерился гнилыми зубами Черныш. – Вчерашний портвейн… Доконал…

– Да ты… – начал было Мисюня, но Черныш, махнув рукою, его перебил.

– Ты, парень, – трудно и медленно, сквозь одышку, говорил он товарищу, – Во что-то страшное влип. Сегодня Губа приходил. Говорит, из наших кого-то ищут. Все стрелки сходятся на тебе. Велел стукануть, как появишься… Беги из города на хрен… Свои же сдадут…

Черныш, обессиленный разговором, откинулся на тряпье. Мисюня, пораженный услышанным, замер над ним. Ой, не спокойную жизнь принесла с собой сумка с деньгами! Бежать… Но куда? И как же Черныш?

А друг, отдышавшись, снова заговорил:

– На вокзал не суйся, в центр не ходи. Если дело серьезное… А дело, чую, серьезное… Они тебя на счет «раз» отоварят. От меня – сразу в лес, и дуй огородами… Может, проскочишь… А я уже не жилец…

Черныш закрыл глаза и провалился в тяжелое забытье.

***

– Ну что же, Павел Петрович, бомжа мы этого вычислили. Никуда не уйдет. Подняли на ноги всех – и братков, и милицию. Подключили бомжей. На всех улицах патрули. Считайте, что деньги вернулись.

– Спасибо, спасибо. Поверьте, за мной не задержится. Только деньги еще не вернулись…

– Вернутся, куда они денутся!

– Ну, дай то Бог…

***

Покинув подвал Черныша, Мисюня долго сидел на травке и думал. Не о том, что делать ему самому – это он сразу решил. Думал о том, как быть с Чернышом. Бросать его загибаться в подвале как-то не по-людски. Звонить на скорую или в милицию? Может быть, но поблизости нет телефонов. Теперь ведь в провинции будки с автоматами – дефицит. Пока их найдешь, нарисуешься. Если найдешь вообще – у каждого нынче мобильник в кармане. Разве вот только…

Мисюня вошел в ближайший подъезд и нажал на звонок одной из квартир. Там, видимо, было пусто. Ну конечно – середина рабочего дня. Тогда он звякнул в другую квартиру, в третью, затем поднялся на второй этаж…

В пятой квартире открыли, не спросивши даже, кто и зачем. За дверью оказалась кругленькая старушка, изумленно взиравшая на пришельца. Из-за нее таращились две белые головенки – наверное, внуки.

– Извините, – заторопился Мисюня, – я хочу сообщить… В подвале вашего дома умирает человек. Сделайте что-нибудь… Позвоните…

И бегом кинулся к лестнице. Старушка и дети проводили его все тем же удивленным молчанием. Но теперь он хотя бы сделал, что мог.

***

Конечно, самым разумным было бы сразу же уходить прочь из города, благо, что дом, в подвале которого жил Черныш, находился почти что в лесу – рядом сосны росли. Но не бросить же сумку с деньгами! В конце концов «дача» тоже стоит на окраине, и никто не знает, что он там живет. Черныш, конечно же, не сказал. Так что сейчас – выйти из города, обойти его лесом – благо, не особенно далеко – и снова в город, но уже к развалинам двухэтажки, к сумке с деньгами. Опасно? Опасно. Но такого шанса больше не будет! А ночью, в темноте, делать ноги… И весь мир в кармане!

***

Время перевалило здорово за полдень, когда Мисюня добрался до «дачи». Никто его не схватил, не окликнул. В общем, пока все двигалось гладко. Только вот лопать хотелось до одурения. Не беда, можно и потерпеть. Неделями голодали…

Опасливо оглядевшись, бомж прошмыгнул в подъезд с сорванной дверью и по шаткой стонущей лестнице поднялся на верхний этаж. Все здесь было по-прежнему – без хозяина, похоже, никто визитов не наносил. Разбросав в углу кирпичи, Мисюня вытащил из завала спортивную сумку и облегченно вздохнул. Все. Деньги на месте. Теперь только ночи дождаться. Эх, еще бы пожрать…

Лестница вдруг заскрипела под чужими шагами. С хрустом сломалась ступенька, кто-то изматерился. Мисюня замер от страха. Неужели нашли? А может, может…

Не может. Нашли. Когда в комнату, где сидел, обнявшись с сумкой, Мисюня, ввалились два бугая с уголовными лицами, бедный бомжик сразу же понял, что это не бригада по слому, не дети и не жаждущие уединения алкаши. Понял – и онемел.

– Ага, попался, – радостно сообщил один из пришельцев. – Мы тебя, родной, весь день караулим. Наконец-то пришел. Сумку давай.

Мисюня молча опустил сумку на пол.

– Молодец! – похвалил его парень. – Теперь к стенке вставай!

В руке его неожиданно возник пистолет, а улыбка на лице стала шире и лучезарней.

– Ну, не тяни. Нам к Бате пора…

– Ребята, вы что, – промямлил бродяга, – я же деньги отдал…

– А нам фиолетово. Сказали – в расход, значит – в расход. Ну, адьё!

Мисюня, почувствовав смерть, шарахнулся в сторону – и ступил на прогнивший пол. Доски под ним подломились, и бомж в клубах пыли и граде щепок свалился вниз, на первый этаж.

– Ах ты, падла! – крикнул бандит с пистолетом и кинулся к возникшей в полу дыре. Второй рванул вниз по лестнице.

Мисюня лежал на полу. Кусок кирпича давил ему в бок, ныла ушибленная спина, но бомж не замечал этой боли. Из дыры в потолке на него смотрел зрачок пистолета, и лицо парнишки, стоявшего там, наверху, не сулило ничего, кроме смерти.

Внезапно раздался треск, и новый кусок старых досок, не выдержав веса бойца, отвалился. Так же, как и Мисюня секунды назад, громила свалился вниз. Однако его падение было не очень удачным. Бродяга даже услышал, как хрустнула, ломаясь, нога. А потом дикий крик наполнил всю комнату – парень, уронив пистолет, отлетевший к стене, вопил, извиваясь червем на грязном полу.

Крик этот словно бы разбудил оцепеневшую жертву. Время снова пошло для Мисюни, он с ужасом услыхал, как на лестнице грохочут шаги второго амбала. Вскочив на ноги, он схватил кирпич и с размаху бросил его в проем распахнувшейся двери. Бросил удачно: коротко вскрикнув, парень рухнул, словно подкошенный, с разбитою головой.

***

Громкая музыка заполняла салон, и, выплескиваясь сквозь открытые окна, летела по притихшей, словно в испуге, солнечной улице. Хриплый голос с глубоким чувством пел о зеках, их благородстве и тяжелой, несправедливой судьбе. Двое ребят, сидя в машине, откровенно балдели под этот шансон – один вполголоса подпевал, другой дергал в такт головой. Однако при этом оба не отрывали взгляда от тротуара, провожая глазами редких прохожих и вглядываясь в проезжающие машины.

– Сделай погромче! – от души выводя последнюю фразу, попросил тот, что пел.

– Хватит, – ответил другой. – И так уши ломит. По сторонам лучше секи. А то Батя голову оторвет.

– Да ладно! – отмахнулся напарник, и сам, протянувши руку, прибавил громкость динамика. – Не пропустим!

– Ага, с тобой не пропустишь, – угрюмо отозвался его товарищ.

Новая песня, похоже, была еще круче и чувственней предыдущей, потому что самопальный певец в машине даже прикрыл глаза от блаженства. И тут задняя дверца открылась и в салон ввалился небритый мужик.

– Здорово, братва! – приветствовал он ребят. – Что, по зоне тоскуете?

– Да ты, мать твою!… – крикнул один, развернувшись и сделав зверскую рожу.

– Спокойно, – ответил неожиданный пассажир. – Вы ведь меня караулите? Вот и везите к хозяину. А будешь орать, я ему расскажу, что не вы меня, а я вас поймал. Ну, что сидишь? Трогай. Мне некогда.

***

Приехали скоро, хотя, быть может, это лишь показалось Мисюне, привыкшему топать пешком. Парни в машине всю дорогу молчали. Судя по взглядам, которые они бросали на пассажира через зеркало заднего вида, бойцы были злы, и будь бы их воля… Да только воли своей они не имели. Есть над ними хозяин, шеф, босс, папаша – как ни назвать, а суть не меняется. И бомж этот грязный нужен ему живым и здоровым. А то бы за наглость не сносить ему головы.

Едва тронулись с места, один из братков вынул сотовый телефон и кому-то там доложил, что объект взят. Доложил торжественно и солидно, сверля Мисюню неприязненным взглядом. Тот в ответ иронически усмехнулся, но ничего не сказал. Зачем лишний раз поддевать ребятишек? Пусть позабавятся, поиграют в крутых.

В том районе, куда его привезли, бомж прежде никогда не бывал. Мимо, конечно, хаживал, но внутрь элитного поселка на зеленой окраине заходить не решался. Тут вам не захудалые дворики с ребятней и старухами, где в худшем случае накричат, но могут и подкормить. Здесь и орать-то не будут – сразу спустят с цепи кобеля или выстрелят в мягкое место. Не простонародье. Хотя, конечно, в их помойках порыться бы стоило…

Прежде, чем стальные ворота отъехали в сторону, пропуская машину во двор, охранник глянул в салон и что-то сказал по рации. Потом, уже во дворе, их встретил пожилой угрюмый мужик, молча кивнувший Мисюне, чтоб тот выходил. Бомж неторопливо вылез наружу, окинул взглядом шикарный особнячок. Да, живут же люди! Вроде бы простенько все, без лишнего шика, но, похоже, таких вот сумочек с баксами в это гнездышко вбухана не одна.

Впрочем, любоваться архитектурой и размышлять Мисюне не дали. Угрюмый развернул его носом к машине, заставил уткнуться в нее руками и сноровисто обыскал. Бойцы, доставившие бомжа, тревожно переглянулись. Им самим такая процедура отчего-то в голову не пришла, и теперь было жалко смотреть на приунывших громил, застывших в ожидании того, что у пленника вдруг обнаружат оружие.

– Да нет у меня ничего, – спокойно промолвил Мисюня, пожалев пацанов. Мужик, проводивший обыск, никак не отреагировал, зато те двое вздохнули спокойно и даже глянули на бомжа с какой-то симпатией.

– Вперед, – скомандовал, кончив обыск, угрюмый, и слегка подтолкнул Мисюню к крыльцу. Бомж важно прошествовал к матово-белой двери, с удовольствием отмечая, что засохшая грязь с его разбитых ботинок осталась на чистых ступенях.

***

Комната, куда привели Мисюню, оказалась столовой. В глазах зарябило от шикарных портьер, картин, висящих на стенах, и блеска столового серебра. А голова закружилась от аромата съестного. Бомж сглотнул набегающую слюну и приказал себе не смотреть на тарелки с салатами, прикрытую крышкой супницу и запотевшую бутылочку водки, стоявшие на столе. Он перевел взгляд на того, кто за этим столом восседал, и внезапно подумал, что хозяин здорово просчитался. Он, конечно, решил подчеркнуть, что пленник ему до того безразличен, что он не хочет ради него даже нарушить привычный порядок дня. Сейчас вот обед – он и будет обедать, а прерываться ради какой-то букашки и не подумает.

– Ага, обедай, – злорадно подумал Мисюня и шагнул поближе к столу, заполняя комнату своим ароматом. И добавил вслух: – Приятного аппетита!

Холеный мужчина с властным, благородным лицом чуть заметно поморщился – похоже, понял свою ошибку, но вида не показал. Не вставая из-за стола, окинул бомжа презрительным взглядом и спокойно спросил:

– Так ты и есть тот Мисюня, который спер мои доллары?

– Во-первых, не Мисюня, а Михаил Николаевич, – спокойно ответил бомж, хотя спокойствие это давалось с трудом – сердце колотилось, как бешеное, руки и губы дрожали. – А во-вторых, мне эти деньги достались так же, как вам. Вы же их тоже не в госконторе под расчет получили?

Человек за столом на мгновение замер. А бомж шагнул еще ближе, сел за стол и, придвинув к себе салатницу, принялся наворачивать содержимое прямо оттуда. Охранник бросился было вперед, но хозяин остановил его жестом и с интересом уставился на своего посетителя.

– Простите, я с вечера не ел ничего, – с набитым ртом сообщил Михаил и потянулся за хлебом. Зря – рука так дрожала, что, похоже, его волнение стало заметно. Ну и черт с ним. Главное – выдержать до конца. Эта публика уважает лишь силу и понимает лишь наглость. Вот наглостью и возьмем.

Хозяина ситуация, похоже, уже забавляла.

– Может, тебе и водки налить? – усмехнулся он, откинувшись в кресле.

– Благодарю, – важно кивнул Михаил, – я непьющий. Вот если бы минералочки…

– Ладно, кончай балаган, – отрезал хозяин. – Где доллары?

– Спрятаны. Спрятаны хорошо и надежно.

– Чего хочешь?

– Жизнь и свободу. Я вам – деньги, а вы от меня отстаете. Лучше быть бомжем, чем покойником. А что от вас не уйти – я понял. Вот и останемся при своем, словно ничего не случилось. Молчать обещаю, да мне и не поверит никто. А деньги все целы. Одна только пачка разорвана, но бумажки на месте. Идет?

Босс выдержал паузу, изучая собеседника тяжелым пристальным взглядом. Миша, продолжая ерничать, взял грязными пальцами сочные ломтики лососины и отправил их в рот, хотя есть ему совсем не хотелось – в желудок словно наклали камней. Однако роль свою он решил держать до конца.

– Идет, – наконец ответил хозяин. – Но смотри, без обмана…

Михаил хотел брякнуть в ответ что-то смешное и хамское, но, поймав взгляд собеседника, поперхнулся. Во взгляде этом ничего хорошего не было.

***

Особняк покинули в двух машинах. В первой – сам шеф на переднем сидении с водителем, сзади бомж и двое охранников. Не тех пацанов, которым он сдался, а других, значительных и серьезных. Стиснутый с двух сторон Михаил подумал, что эти вот, наверное, на дежурстве блатной шансон не гоняют. А сам босс, поди, слушает классику… Даже если не любит – положенье обязывает.

Вторая машина везла еще четверых костоломов. Бомж внутренне подивился, к чему такой мощный конвой – неужели его так боятся? Но долго думать над этим не стал. У бандитов свои резоны. Может, своих же боятся. Или, раз потеряв свою знаменитую сумку, дрожат над ней больше обычного. Впрочем, ему что за разница?

Поездка не длилась и четверти часа. Вскоре машины остановились все у того же аварийного дома, служившего бомжу летней дачей. Шеф, недоверчиво озираясь, вышел наружу.

– Знал бы, что нет у тебя фантазии, – презрительно бросил он Мише, – сразу б тебя удавил. А сюда послал бы пару ребят…

– И остался без денег, – в тон ему завершил Михаил. – Не забывайте, что это – мой дом. А хотите – попробуйте поискать. Я на солнышке посижу…

– Топай давай! – рявкнул хозяин. История эта, похоже, начинала его раздражать. Бомж пожал плечами и вошел в один из подъездов. Там, под развалившейся лестницей, на ржавой петле висела подвальная дверь.

– Нам сюда, – сказал бомж. – Осторожненько только, а то завалит к чертям…

Сумрак подвала рассеивал свет, сочащийся из редких окошек. В общем можно было обходиться без фонаря, но один из охранников включил здоровенный прожектор и шарил им по стенам и полу.

– Боятся подвоха, – подумал Миша, – не верят. Правильно делают.

Второй боец примостился рядом с хозяином и взял на изготовку свой пистолет. Все остальные остались снаружи, окруживши развалину. Бомж прошествовал в темный угол подвала, сунулся в какой-то пролом, покопался с минуту и вынул оттуда сумку – целую, невредимую и почти не испачканную. Поставил ее на бетонный пол и вновь отступил в темноту.

– Получайте. Теперь я свободен?

– Подожди, – шеф шагнул вперед, склонился над сумкой. Тихо вжикнула молния, зашуршали бумажные пачки.

– Неужели пересчитывать будете? – искренне удивился Михаила.

– Нет, пожалуй, не буду, – ответил хозяин. – Поверю честному слову бродяги.

Он улыбнулся, но улыбка его показалась Мише волчьим оскалом.

– Кончайте его, – ласково бросил хозяин бойцам. – Уж ты извини, Михаил Николаевич, отпустить я тебя не могу…

– И ты извини, – выдохнул бомж и поднял пистолет, взятый у того из убийц, нашедших его в развалинах, который сломал себе ногу. Стрелял он из такого оружия первый раз в жизни, но попасть с трех шагов в двух здоровенных охранников, не успевших даже понять, что случилось, не составляло труда.

***

Выстрелы, грохнувшие в подвале, никого не удивили снаружи. Очевидно, то, что бомжу по любому не жить, сомнений не вызывало. Но когда из подъезда показался тот самый бомж, одной рукой захвативший толстую шею босса, а другою прижавший к его голове пистолет, охрана остолбенела.

– Всем стоять! – придушенно крикнул хозяин, сжимая в объятьях тяжелую сумку с надписью «Adidas». – Пропустить! Делать, что он прикажет!

Бойцы ошарашено расступились.

Бомж между тем подвел пленника к первой машине. Сумка с деньгами улеглась на заднем сидении, Михаил сел за руль, шеф под его прицелом устроился рядом. Вытащив из-за пазухи кусок мягкого провода, бомж проворно связал им пленнику руки. Пистолет он сунул за пояс.

– Мне терять уже нечего, – спокойно сказал бомж, обращаясь сразу и к команде, и к шефу. Теперь он был спокоен, настолько спокоен, что сам себе удивлялся. Хотя, что такого? Терять, и правда, ему было нечего, а изменить что-то было уже невозможно.

– У меня нет и не было ничего, кроме жизни, и жизни не самой лучшей. А вы и ее хотели отнять. Я предложил честную сделку, вы обманули. Теперь будем играть по-новому. Если увижу погоню, пристрелю его и выброшу на дорогу. Если на этот раз честно отпустите, верну вашего папика целым и невредимым. Хао, я все сказал!

– Пацаны! – взвизгнул шеф, – отпустить его! Никаких погонь! Всем на хату!

Его крик заглушил рев мотора. Машину Михаилу в прежней жизни водить приходилось, и хоть навык изрядно угас, рвануть прочь из города вдоль по трассе получилось весьма хорошо.

***

Солнце уже садилось, когда, отъехав подальше, Миша свернул на лесную дорогу и остановился в паре километров от трассы. Вышел, потоптался, разминая затекшие ноги. Потом открыл дверцу, за которой скорчился пленник.

Тот вылез, испуганно озираясь. Темнеющий лес и дикого вида спутник с пистолетом, засунутым за ремень, внушал ему ужас. Всю дорогу босс покорно молчал, но тут его словно прорвало.

– Ты хоть знаешь, с кем ты связался! – кричал он, брызжа слюной и краснея лицом. – Да тебя на дне моря найдут! У нас же все схвачено – и менты, и армия, и…

Миша молча врезал шефу под дых. Пока тот, страдая, глотал воздух ртом, он развязал ему руки и вытащил из кабины сумку с деньгами.

– А теперь раздевайся, – приказал Михаил оклемавшемуся пахану. Тот изумленно уставился на него, и бомж повторил уже грозно:

– Раздевайся, сказал! – и взмахнул пистолетом.

Едва справляясь с застежками дрожащими непокорными пальцами, босс скинул с себя рубашку и брюки. Потом, поколебавшись, принялся снимать и трусы.

– Не нужно, – остановил его Миша. – Ты меня, похоже, неправильно понял.

Он быстро разделся сам, сбросив всю провонявшую бездомной житухой одежду, и надел на себя пусть слишком просторный, но зато приличный костюм. Посмотрелся в зеркальце на машине. Вид оказался вполне ничего, даже щетина не особенно портила – она вообще сейчас в моде. По крайней мере, на алкаша и бродягу уже не очень похож. Похлопал себя по карманам. В одном оказалась расческа и связка ключей, в другом – кошелек, набитый деньгами. Ключи он бросил на землю, кошелек, посмотрев, засунул обратно в карман.

– За моральный ущерб! А свою одежду – дарю. Замерзнешь – прикроешься.

– Да ты знаешь, козел… – снова завелся босс, дрожа от вечернего холодка.

Михаил устало вздохнул и вытащил пистолет. Хозяина словно выключили из розетки. Он устало осел на дорогу и спрятал лицо в ладонях.

Миша выстрелил раз, другой, третий. Он стрелял, пока не кончились все патроны – стрелял по колесам. Потом выбросил пистолет в придорожную лужу, взвалил на плечо тяжелую сумку и зашагал в сторону трассы.

***

– Ну и куда мне теперь? Конечно, с такими вот бабками каждый – кум королю. Да уж больно круто они мне достались. Теперь и братки, и милиция, и все на ногах. А с кем я связался – я, и правда, не знаю. И что делать – тоже. Стоит только деньгами тряхнуть, сразу же вычислят…

– Что делать, что делать – на дно залегать. Ждать. Чем дольше, тем лучше. Валить куда-нибудь в глушь, в деревню. Нет, там все на виду. Лучше в Москву или в Питер. Вот где дно так уж дно! Только ведь могут достать и на дне. Где – нигде, а засветишься. Вот незадача…

– Утопить эти деньги к чертовой матери – и снова в бомжи! А потом тебя, братец, свои же и продадут. И никто не поверит, что деньги не спрятаны. И пытать будут долго и больно. Вот ведь дернул же черт эту сумку стащить! Коньячку захотелось! Будет тебе теперь коньячок – всю жизнь будешь бегать. Такие и за границей найдут…

– Может быть, надо было вернуть эти чертовы деньги хозяину и вот так же уйти, но уже со спокойной душой? Ага, уже пробовал. Так они от тебя и отстали. По-хорошему отдавал – и то хотели убить. А уж после того, как такое с этим мажором проделал – точно в живых не оставят. Один хрен – всю жизнь прятаться. Только с пустыми карманами…

Невеселые, страшные мысли крутились в голове Михаила, пока он шагал по тёмной лесной дороге. Не оставили они его и тогда, когда он, выйдя к трассе, спрятался за кустом, следя за проезжающим транспортом. Конечно, можно было поймать попутку и ехать, куда довезут – лишь бы подальше. Но нет никакой гарантии, что в первой же легковушке не окажутся рванувшие на поиски шефа братки. Так что сиди, Мисюня, и жди… Нет, не Мисюня. Нету Мисюни. Есть Михаил Николаевич. И сумка долларов – тоже есть!

На пустынной дороге замаячили огни приближавшегося автобуса. Вот он, междугородний! Михаил облегченно вздохнул и вышел на трассу, высоко подняв руку с зажатой в кулаке российскою пятисоткой. Спасибо хозяину – в его кошельке не было долларов.

Водитель, конечно, остановился. Миша, входя, протянул ему деньги.

– Тебе далеко? – спросил у него шофер.

– Далеко, – сказал Михаил. – До конца…

2008 год.

Ботаник

Борис Петрович Сметанкин был ботаником в полном смысле этого слова. В смысле прямом он работал в одном из крупнейших НИИ России и имел звание кандидата биологических наук; а в переносном – с детства оставался человеком, совершенно не приспособленным к жизни и увлечённым чем-то чуждым для окружающих. Собственно, отсутствие общепринятых интересов весьма помогало его научным занятиям. Жил Борис Петрович в свои без малого сорок лет с мамой и без жены, не имея бытовых забот и хлопот. Интересуясь только секретами мира растений и больше ничем и никем, он как-то тихо и незаметно успел создать себе имя в науке и теперь – представьте! – отправлялся на научный конгресс в США с докладом о влиянии сверхслабого электромагнитного поля на интенсивность обменных процессов во взрослом растении кукурузы.

Это для молодого кандидата наук был триумф и ступенька к дальнейшему росту. Коллеги считали, что после конгресса Сметанкин тотчас продвинется по служебной лестнице вверх, а сам он усматривал впереди лишь лучезарные перспективы дальнейшей любимой работы. Однако, поездка всё-таки отрывала Бориса от привычного образа жизни и даже слегка пугала, а потому в последние дни он пребывал в нервическом возбуждении: пока мама собирала его чемодан и уточняла время вылета самолёта, сам он, забыв на время о тычинках и глыбках крахмала, повторял английские фразы и рассматривал пункт назначенья на Яндекс-картах.

***

Для разведки мирных времён не бывает. Фронт тайной войны – всегда фронт, здесь существуют только враги или временные союзники. Когда политики пожимают друг другу руки и выражают самые дружеские намерения, за их спиной продолжается невидимая война без взрывов и выстрелов. Оружие здесь – хитрость, точный расчёт, железные нервы…

Как раз в те самые дни, когда молодой учёный собирался отбыть в США, один из каналов связи с агентурой нашей разведки в этой стране был уничтожен. Возникла очень сложная ситуация, когда сообщение нужно было отправить срочно и безопасно, иначе разоблаченье грозило годами отработанной шпионской сети. Варианты отвергались один за другим, пока, наконец, не принято было решение переслать информацию со случайным курьером. А для усугубления безопасности использовать кого-либо «в тёмную», не посвящая в реальную суть событий.

Кандидат на должность курьера нашёлся мгновенно: один из разведчиков знал, что бывший его одноклассник, Борис Петрович Сметанкин, буквально на днях отбывает в Соединённые Штаты. А лучшей кандидатуры, чем учёный не от мира сего, подыскать было трудно.

***

– Боря, привет! Помнишь меня? Я Сашка Леонтьев, мы в одном классе учились! Сколько лет, сколько зим! Ну, как ты? Рассказывай!

Борис Петрович с удивленьем рассматривал сквозь очки незнакомого на первый взгляд человека, внезапно возникшего перед ним среди улицы. Постепенно в его памяти всплыли и школа, и одноклассник Леонтьев. Правда, воспоминанья о Сашке были не особо приятными, но за столько лет он ведь мог измениться к лучшему. И потом, он так искренне рад…

– Здравствуйте, Александр… – промямлил Борис, мучительно пытаясь вспомнить Сашкино отчество.

– Какой я тебе Александр! Сашка, Санёк – как в детстве! Слушай, ты не торопишься? Давай в кафе посидим!

Время встречи было выбрано грамотно. Сметанкин, действительно, никуда не спешил, а отказать внезапному другу детства без всяких причин у него не хватило решимости. Потому уже через пару минут известный кандидат биологических наук и засекреченный майор разведки уютно сидели за столиком, вспоминая школьное детство.

Выудить из Бориса Петровича похвальбу о грядущей поездке в Америку было деломне хитрым. А когда Сашка Леонтьев, искренне выразив свой восторг и огромное уважение, попросил заглянуть в США к его дальнему родственнику, Сметанкин отказать постеснялся. Тем более такое удачное совпадение – родственник проживает в том самом городе, где состоится конгресс, почти в центре. И передать-то всего брелок-сувенир и парочку слов: все живы, здоровы, тёте Вере сделали операцию, у Женьки в Самаре родились близнецы… Приятно получить весточку с родины, а по телефону – это же дорого и совершенно не то!

– Главное, не забудь – близнецы родились у Женьки в Самаре! А то у нас ещё Женька есть, в Нарьян-Маре, так там никто не родился! – напутствовал бывшего одноклассника Сашка, провожая его до метро. Тот только кивал в ответ и всё не решался спросить, был ли Женька счастливым отцом или это была счастливая мать?

***

В местном отделении ЦРУ атмосфера была накалённой. Донесение российского резидента предупреждало, что авиарейс из Москвы доставит на территорию США засекреченного агента с важнейшими сведеньями. Однако конкретизировать одного из десятков прибывающих пассажиров никто не мог. После напряжённого совещания, которое длилось едва ли не сутки, руководство решило принять беспрецедентные меры – подключить наблюдение к каждому пассажиру. В конце концов, на кону стояла безопасность страны и мировой демократии в целом!

Однако же, сопоставив количество пассажиров с числом филёров, генералы схватились за головы и решили снять подозрения хотя бы с детей. Но тех прилетало всего лишь двое.

После долгого размышления, изучив досье на каждого пассажира, от слежки освободили ещё нескольких человек. Задача стала более выполнимой, но по-прежнему сложной. Незадолго перед прибытием авиалайнера шло активное обсуждение трёх последних кандидатур на честных гостей великой Америки, в число которых входил и Борис Петрович Сметанкин. Все они были признаны достаточно безобидными, но, в последний момент, один из майоров радостно сообщил, что их полку прибыло – вернулся из отпуска агент Харрис и закончил лечение после операции в Мексике агент Веласкес!

– Ну что же, – сказал генерал, – тогда давайте всё-таки проследим за этим… Смэтьянкэним. Как русские говорят, бэрэжоного Бог бэрэжотть.

– Сэр, не лучше ли поручить Харрису и Веласкесу Айваноффа? – встрепенулся один из сотрудников. – Весьма подозрительная фамилия!

– Когда же мы перестанем видеть врага в каждом русском Айване? – Печально вздохнул генерал. – Айваноффу семьдесят девять лет, он летит сюда к детям, у которых досье безупречно. В конце концов, мы достанем его всегда. А Смэтьянкин… Сюда и обратно, и специальность какая-то странная… Как там?

– Ботаник, сэр. По-нашему Botanist.

– Вот именно. Приступайте!

И генерал отправился в душ, размышляя о том, что фамилия этого ботаниста уже весьма подозрительна.

***

– Чёрт побери это чёртово руководство, Харрис! – вслух размышлял Веласкес, доедая последний пончик. – Вместо того чтоб восстанавливать силы в любимом баре, я должен следить за каким-то русским ублюдком! Вот вам награда за блестящую операцию в Мексике!

– Заткнись, Хуанито, – беззлобно ответил напарник, лениво грызя зубочистку. – Приказы не обсуждаются. Скажи спасибо, что с половины подозреваемых слежка снята и нас скоро сменят. А то вспомни первые сутки…

Веласкес тяжело вздохнул и заткнулся. Первые сутки работы, и правда, были кошмаром.

Всё началось с того, что объект Сметанкин потерялся прямо на входе в аэропорт. Впрочем, паника быстро закончилась – он просто пошёл не по ходу указательных стрелок, а куда-то направо. Потом непонятный русский вместо того, чтоб искать плакат со своею фамилией в шеренге встречающих, прилип к кадке с пальмой и минут пятнадцать нежно гладил её руками. Пальму, конечно же, обыскали на предмет тайника – безуспешно. В холле гостиницы, не дойдя до рецепшена, гость свободной Америки облапал каждый горшочек с цветами. А в номере, вместо того чтобы лечь отдыхать, всю ночь смотрел телевизор, переключая каналы каждые десять минут и явно предпочитая англоязычным китайские.

Про сдвиг часовых поясов измотанные агенты догадались к утру. А вот то, что для едва сдавшего кандидатский минимум Бориса Петровича английский язык мало чем отличается от китайского, так и не поняли.

В общем, поведение русского ботаниста было весьма подозрительным, и генерал, внутренне упиваясь своей прозорливостью, распорядился наблюденье за ним продолжать и усилить.

***

Проснулся Борис Петрович где-то после полудня по местному времени и сразу решил, что в первую очередь следует выполнить неприятное поручение школьного друга. Одевшись, он вышел из номера и, поплутавши по этажу в безуспешных поисках лестницы, направился к лифту.

Там уныло топтался какой-то высокий смуглый мужчина, который при его появлении почему-то отвернулся к стене.

– Чёрт побери, – думал Веласкес, созерцая стену гостиницы, – а парень, и правда, не прост. Сначала изучил запасные пути, а потом накрыл меня прямо у лифта! Наверняка запомнил лицо, надо быть осторожней…

В лифт странный мужчина со Сметанкиным не пошёл, и тот, удивлённо пожав плечами, нажал кнопку с цифрой «один». В этот самый момент агент Харрис услышал в микронаушнике возбуждённый голос напарника:

– Джон, он спускается в лифте! Будь осторожен, этот Смэтьянкэн очень себе на уме!

***

Харрис сидел в машине, готовый следовать за объектом хоть на край света. Однако агент ЦРУ не знал, что и за ним старательно наблюдают. Из припаркованной неподалёку старенькой тачки с затемнёнными стёклами на него в бинокль смотрел Пепик, его близкий друг и любовник.

Их связь длилась более года. Харрис очень нравился Пепику, он воплощал надёжность, силу и мужество – всё то, чего Пепику самому не хватало. И в ответ тот старался щедро дать другу всё, чего так не хватало ему – нежность, любовь и ласку. Однако идиллия длилась не долго. Пепик стал замечать, что Джонни несколько охладел, стал смотреть на других мужчин, и – о Боже! – даже на женщин!

Последнею каплей стало его отсутствие более суток. Всё понятно, работа, но мог бы хоть позвонить и поворковать минут десять – пятнадцать? И вот сегодня с утра Пепик взял машину у одного из друзей и отправился разыскивать своего сожителя. Как ни странно, авто Харриса обнаружилось очень скоро и совершенно случайно. Тот явно кого-то ждал. Пепик решил подождать вместе с ним и наконец расставить все точки над «и». В конце концов, Мафлер давно искушает его бросить Джона и переехать в его квартиру. А он тоже очаровашка…

***

Русский вышел из холла гостиницы и потянулся, жмурясь на солнце. Потом рассеянно осмотрелся по сторонам… Харрис вжался в сиденье, и, когда взгляд Бориса Петровича скользнул по его машине, непроизвольно склонился к рулю.

– Вычислил! – мелькнуло в мозгу.

Однако Сметанкин, даже если и обратил вниманье на испуганного агента, никак это не показал и зашагал вдоль по улице.

– Пронесло? – решил Харрис и несколько успокоился.

Однако его ожидал неприятный сюрприз. Объект слежки не сел в такси, а продолжал пешком топать по улице! Это было совсем нестандартно.

– Веласкес, Веласкес! Скорее сюда, он уходит! – закричал Харрис в крошечный микрофон. – В смысле, уходит пешком!

– А я говорил, он не прост! – пропищал ему в ухо голос Веласкеса.

***

Пепик, конечно, не мог обойти вниманием странного привлекательного мужчинку в очках, который так сладко потягивался у входа в гостиницу. Он даже мысленно послал незнакомцу свой поцелуй, но тут его милый Джонни выскочил из машины и отправился следом за уходящим мужчиной.

– Вот оно что! – злобно подумал Пепик. И, оставив свой лимузин, бросился следом. Однако Веласкес вылетел из дверей ещё раньше, так что теперь Пепик плёлся в хвосте у целой процессии, которую возглавлял ничего не подозревавший русский ботаник.

Никто не заметил, что в процессии этой участвует ещё один человек. Разведка России, конечно же, не могла пустить заданье на самотёк и прикрепила к Сметанкину агента для подстраховки. Именно он теперь серою тенью пробирался по улице где-то неподалёку от возбуждённого Пепика, не теряя из виду ни одного из четвёрки.

***

Боря Сметанкин даже не думал о том, чтоб на встречу с роднёй Сашки Леонтьева поехать в такси. Во-первых, ему хотелось пройтись по незнакомому городу, а главное, скудный бюджет кандидата наук мог не выдержать такой непозволительной роскоши. И вот теперь он шагал по настоящей Америке, на каждом шагу удивляясь, до чего же она похожа на фильмы о ней.

Однако, пройдя кварталов пять или шесть, Борис Петрович почувствовал неприятное и настойчивое желание посетить туалет. Нервно озираясь по сторонам и размышляя уже о том, как бы найти неприметную подворотню, он вдруг обратил вниманье на гостеприимные двери какого-то бара. Логически рассудив, что там непременно должна быть уборная, ботаник стремительно бросился внутрь.

Его невольный эскорт в изумлении замер. И дело было не только в поспешности подопечного, но в первую очередь в том, что на баре крупными буквами значилось «Только для чёрных». Впрочем, Сметанкина такая надпись едва ли могла бы остановить, будь она написана даже по-русски.

Вышибала у двери опешил, и на вопрос, прозвучавший на чужом языке, смог только нервно сверкнуть глазами. Но Боря уже и сам увидал заветную дверь, и, дружелюбно кивнув, кинулся к ней. В полупустом баре воцарилась недобрая тишина.

***

– Чёрт побери, Веласкес! Какого дьявола его туда понесло?

– Может быть, там назначена встреча?

– Это дьявольски хитро! Нам туда хода нет. Нужно вызывать подкрепленье, кого-то из чёрных парней.

– Все они заняты на другом конце города. Сейчас нам смогут прислать одну Саломию Голдфингер, но она в мужской туалет не попрётся.

– Тогда пусть хотя бы оцепят бар и обыщут его сверху до низу!

– Логично. Алло, это пятнадцатый…

– Смотри, он выходит! Быстро за ним!

***

– Скажи мне, брат, ты видал эту белую сволочь?

– Конечно, брат. Эту белую задницу нельзя не увидеть на территории чёрных.

– Что он делает в нашем сортире, брат?

– Он хочет сказать, что ссал на нас и наши порядки, брат.

– Его следует наказать.

– Следует, брат. Скорей допивай своё пиво…

И два здоровенных негра, оторвавшись от стойки бара, угрожающе двинулись к туалету.

***

Ботаник покинул бар чуть-чуть раньше, чем негры дошли до дверей туалета. И когда следом за ним в дверях появились двое громил с круглыми и блестящими чёрными лицами, Веласкес и Харрис опешили.

– Это ещё кто такие?

– Не знаю. Скорее всего, конкуренты. Его информация столь важна, что интересует не только нас.

– Думаю, они из ЮАР.

– Я тоже так думаю. Хотя для профи работают грубовато…

– Первый, алло, я пятнадцатый. Непредвиденные обстоятельства… Есть продолжать наблюдение!

***

Неприметный и серый российский агент тоже был поражён появлением негров. Однако мысль о разведке ЮАР в его голову не закралась. Будучи лучше американских коллег посвящённым в суть дела Бориса Сметанкина, он подумал о негритянской мафии, которой его информация тоже могла пригодиться.

Один только Пепик не обратил вниманья на чернокожих громил. Он вообще не любил грубой силы, предпочитал белых мужчин, и к тому же слегка натёр себе ногу.

***

– Курт, посмотри. Мне кажется, чёрные недоноски желают обидеть вон того белого парня.

– Олаф, ты прав.

– Надо помочь.

– Непременно. Не за тем наши предки бежали из порабощённой большевиками Германии в свободные Штаты Америки, чтобы мы, наследники Нибелунгов, позволили недочеловекам глумиться над белым!

***

– Чёрт возьми! А это ещё кто такие?

Веласкес и Харрис удивлённо уставились на резко свернувших к их подопечному двух коротко стриженых белобрысых парней с фигурами культуристов.

– А клиент-то, и правда, важная птица! Мне кажется, что его персоной интересуется не только ЮАР, но ещё и Германия…

– Почему же Германия?

– Да ты взгляни на этих ребят! От них на милю несёт Фатерляндом! Белокурые бестии…

– Я пятнадцатый, я пятнадцатый! Ситуация изменилась…

***

Российский агент давно уже вычислил и Харриса, и Веласкеса. Обратил он внимание и на Пепика, которого принял за их подстраховку. А когда за негритянскими мафиози резко пристроились двое неслабых парней, он даже присвистнул от изумления.

– Вот это работа! Подкрепленье явилось в считанные секунды! Молодцы ЦРУшники!

Однако тучи над Борисом Петровичем явно сгущались. Сметанкина нужно было спасать, иначе ценная информация могла не достичь резидента. А это ставило под угрозу не только страну, но и мир во всём мире…

***

Между тем Боря Сметанкин немного устал. Полагаясь на знание местности, почёрпнутое в интернете, он решил сократить себе путь по безлюдному парку.

Ботаник, конечно, не обратил никакого внимания, что двое негров, всё время шедшие сзади, многозначительно переглянулись, свернули на боковую тропинку и припустили вперёд бегом. Не видел он и того, как два белобрысых качка помчались за ними.

По парку за Сметанкиным следом шагал щупленький молодой человек. В кустах впереди затаился ещё один, но достаточно крепкий – обогнавший всех российский агент. А два ЦРУшника разделились у входа в парк: один поспешил в обход, чтобы встретить объект на выходе, а второй, тот самый смугляк из гостиницы, открыто пошёл по аллее.

***

Пепик решил сначала поговорить со своим соперником, а потом уж устроить Харрису сцену. Быть может, ещё удастся его удержать? Пепик так торопился, что и сам не заметил, как обогнал Харриса и Веласкеса, рванув прямиком через низкое ограждение парка. Теперь он маячил уже впереди Веласкеса, догоняя российского гостя.

– Чёрт побери, – подумал Веласкес, – ещё один… Мне почему-то кажется, что это агент Израиля. Вот так птица этот Смэтьянкэн! Алло, первый, на связи пятнадцатый!..

***

Негры сидели в засаде. Здесь аллея делала поворот, и наказать наглого белого было самое место. Раздвинув аккуратно постриженные кусты, мстители радостно ждали жертву – как вдруг перед ними вместо Бориса Петровича словно из-под земли возникли два белокурых гиганта. Молча, со знанием дела они пустили в ход кулаки, и через десять секунд два безжизненных чёрных тела валялись на зелёном газоне.

В этот момент к месту событий вышел Сметанкин. Удивлённо окинув взглядом странную сцену, он нерешительно замер.

– Олл райт, сэр! – ослепительно улыбнулся один из блондинов. – Наркотикс!

***

Как только Борис Петрович, всё ещё с интересом оглядываясь, скрылся из вида, перед довольными неонацистами внезапно возник неприметный серенький человек.

– Спасибо, ребята, что помогли снять с хвоста чёрную мафию! – искренне улыбнулся он и резко, двумя ладонями сразу, ударил парней по особым активным точкам. Неподалёку от двух чёрных тел на газоне теперь покоились двое белых.

***

Едва агент российской разведки умчался следом за охраняемым им Сметанкиным, как к месту побоища выскочил растрепанный Пепик. Увидав распростёртые на газоне тела, он в ужасе спрятал лицо в ладошки. Голова у него закружилась, к горлу подхлынула тошнота – и Пепик упал, как подкошенный, теряя сознанье от страха.

***

Когда Веласкес свернул по аллее следом за русским, он просто остолбенел. Пять безжизненных тел валялись перед ним на газоне, а подопечный бесследно исчез!

– Чёрт побери! – воскликнул Веласкес. – Да это не человек, а какая-то боевая машина! Эй, Харрис! Будь осторожен! Этот отмороженный русский один за четверть минуты вырубил пятерых человек! Всех, всех, и агентов ЮАР, и немцев, и этого, из Израиля! Ну да, был ещё и еврей, мы сразу его не заметили. Это убийца, Джон, настоящий убийца! Просто какой-то джедай! Берегись, он идёт на тебя! Первый, первый! Это пятнадцатый!..

***

Джон Харрис замер у выхода из парка. Едва ли не в первый раз в жизни он испугался. Хуан врать не будет, он не тот человек, паника – это не про него. Русский действительно превзошёл всякие ожидания! И вот теперь Джон остался с суперагентом один на один…

В парке показалась неясная тень. По безлюдной аллее не спеша приближался совершенно обычный на вид человек. Среднего роста, невзрачный, в очках. Суперагент. Убийственная машина. Его, Джона Харриса, смерть…

Борис Петрович остановился у самого выхода, снял очки, и, тщательно их протирая, близоруко прищурился на бледного человека, стоявшего рядом. Тот внезапно попятился, а потом повернулся и кинулся вдоль по улице прочь.

За одним из деревьев парка облегчённо вздохнул российский агент. Теперь путь Сметанкина был свободен.

***

На прощальном банкете, завершавшем конгресс, негласно присутствовал генерал ЦРУ, руководивший работой с Россией. Представившись учёным – биологом, генерал подобрался вплотную к Сметанкину. Предъявить ему было нечего, арестовывать не за что, и старый служака решил на прощанье попробовать хоть что-то выудить из русского суперагента. Или хотя бы вблизи на него посмотреть.

Разведчик проявил живой интерес к влиянию сверхслабого электромагнитного поля на интенсивность обменных процессов во взрослом растении кукурузы, и в итоге они вместе с Борисом Петровичем плотно застряли возле стола с напитками. Ботаник быстро косел, а опытный генерал, накачанный антидотами, напряжённо ловил каждое слово.

Однако кроме сведений о тайной жизни растений узнать не удалось ничего. В душе восхищаясь подготовкой противника, разведчик, в конце концов, пошёл ва-банк.

– Слушай, Борис, – глубоко вздохнул генерал, – а ты ведь не так уж и прост, как хочешь казаться. Скажи-ка мне честно, кто ты такой в самом деле?

Уже вконец окосевший Сметанкин громко икнул.

– Я… вообще… самый крутой!

И, глупо хихикнув, добавил:

– В смысле – ботаник…

– Botanick!.. – уважительно повторил генерал.

***

– Парни, вы все, конечно, многое повидали. Но поверьте, в нашей работе бывает такое, чего не встречал даже я. Мне казалось, уж я–то знаю о русских всё. Однако недавно мне довелось встретиться с их элитой. Да что там, с суперэлитой! Это нечто особенное. Представляете – вырубить пять человек за считанные секунды! Свести опытного агента с ума одним взглядом! Не терять самоконтроля после трёхсот граммов виски! Я просто не понимаю, какова была его подготовка. Это не люди и даже не звери – это машины!

И зовут их на русском сленге «Botanicki»…

2017 год.

Дело об украденном арбузе

Рассказ был написан в 1981 году и потому нуждается в небольших пояснениях. Во-первых, полиция тогда называлась милицией, но это многие помнят. А латинская буква «F» – отсылка к популярной когда-то комедии «Фантомас», где она была символом главного героя – всемогущего неуловимого злодея, претендующего на мировое господство. Когда-то все стены этим «F» были исписаны, и только самый примерный ребёнок не совал в почтовые ящики пугающие записки с соответственной подписью.

В конце месяца августа, глубокой и тёмной ночью, в кабинете майора милиции Бравого раздался тревожный звонок. Майор оторвал натруженные глаза от «Уголовного кодекса» и чётким, резким движеньем схватил телефонную трубку.

– Милые, помогите! – рыдал за мембраной пронзительный женский голос. Оценив нюансы доносившихся звуков, Бравый мгновенно определил: «Женщина. Лет шестьдесят семь или восемь. Рост метр семьдесят – метр семьдесят три. Полная. Возможна бородавка на верхней губе. Скорей всего, справа.»

Голос между тем продолжал:

– Ограбили ведь, как есть, всю ограбили! Ах они…

Дальше следовали эпитеты для обидчиков, состоящие из популярных в городе Лужине слов.

Майор прервал поток красноречия стальным словом «еду». Через две минуты семнадцать секунд он был на месте коварного преступления.

Со слов потерпевшей, бабушки Фёклы, пожилой полной женщины с бородавкой справа на верхней губе, он узнал следующее: сегодня после полуночи в бабушкин огород проник неизвестный преступник и с дальней грядки похитил самый спелый арбуз. Сторожевая собака Жучка, попытавшись поймать грабителя, получила лёгкие телесные повреждения.

– Как выглядел этот преступник? – спросил майор. – Не имеет ли особых примет – шрам на лбу, родинка на щеке, синяк под глазом?

– Милай! – затянула противным голосом Фёкла. – Дык кто ж его в такой темени разберёт? Видела только, как наподдал он Жучку мою ногой да через забор сверканул! А уж где у него, полосатого чёрта, синяки или родинки, не усмотрела!

– Ну да… – грустно промолвил Бравый. Скудость свидетельских показаний осложняла работу. – Ну что же, осмотрим место преступления.

Арбузные грядки на Фёклином огороде были в идеальном порядке. След преступника, сорок пятого размера, пролегал по утоптанной дорожке и был почти что не виден. А вёл этот след к тому месту, где ещё час назад возлежал на пышной земле красавец арбуз – гордость бабушки Фёклы. Судя по всему, преступник прекрасно знал, куда нужно идти, что говорило о долгом предварительном наблюдении и тщательной разработке всей операции.

– А может, – с надеждой спросил майор, – приметы были у похищенного арбуза?

– А как же! – обрадовалась старушка. – Я все арбузы помечаю личным клеймом. Как в кино. Букву я иностранную на них вырезаю. Вот, поглядите!

Бравый склонился над одним из арбузов. Жучка, словно пытаясь помочь, сунулась носом туда же. В свете карманного фонаря на гладкой полосато-зелёной спинке плода белела буква «F» – «Фёкла».

У калитки бабуля, ласково гладя рукав майорова кителя, ласково прожурчала:

– Уж ты постарайся, милый, найди антихриста… – и ссыпала в милицейский карман горсть тыквенных семечек.

Бравый побледнел от гнева.

– За кого вы меня принимаете? – прогремел он со сталью в голосе. – Это же взятка должностному лицу при исполнении служебных обязанностей!

И майор, решительно возвратив злосчастные семечки в дрожащие руки испуганной потерпевшей, строевым шагом удалился во тьму.

– Ты уж прости меня, милай! – заголосила вслед Фёкла. – Прости! А насчёт приметы я вот чего вспомнила! Насморк был у грабителя! Носом он хлюпал, бандит окаянный!

– Вот за это – спасибо! – отозвалась ночная мгла голосом Бравого, и его шаги замерли вдали за бурьяном.

***

До утра в кабинете майора горела настольная лампа. Бравый думал.

В первую очередь он просмотрел досье всех соседей бабушки Фёклы, но не нашёл ничего, что могла бы помочь в раскрытии преступления. Затем позвонил главврачу и затребовал списки больных, страдающих насморком, за последние две недели. К рассвету список лежал на его столе. В него входили двести четырнадцать человек.

Исключив женский пол и оставшись в итоге со ста одной мужской фамилией, майор загрустил. Предстояла долгая и кропотливая работа.

Вдруг смутная догадка озарила суровое лицо милиционера радостным светом. Он быстро набрал номер бабушки Фёклы, и, когда на другом конце провода послышался заспанный голос, спросил:

– Почему вы назвали грабителя полосатым чёртом?

– Дык одет он был в полосатое. И штаны, и рубаха в полоску. – удивлённо ответила Фёкла. – А что?

– Ничего, гражданочка! – улыбнулся майор. – А полоска была какая – вдоль, поперёк? Значит, вдоль! Ну, спасибо! Сегодня поймаем!

И Бравый решительно положил телефонную трубку, прерывая поток старушкиных благодарностей.

Далее следствие протекало по гладкому руслу логики. Продольная полосатость одежды начисто отметала матросов в тельняшках и наводила на мысль о больничных пижамах. Майор позвонил главврачу и узнал, что в больнице в то время лежали с насморком только пять человек, из них одна женщина, две старушки и грудной мальчик Петя. Оставался пятый больной – слесарь Соприщенко, рослый мужчина двадцати восьми лет, в прошлом известный всем хулиган, а ныне ударник коммунистического труда.

– Похоже… – подумал Бравый и принялся наводить необходимые справки.

В течение часа из телефонных бесед с сослуживцами и начальством Соприщенко майор выяснил, что тот ежедневно ходил на работу мимо Фёклиного огорода и очень любил арбузы. Этого было достаточно. Начиналась фаза захвата.

Прогоняя усталость бессонной ночи, майор Бравый всыпал в стакан остывшего чая пять ложек растворимого кофе и залпом выпил бодрящий напиток. Затем сунул в карман пистолет и решительно вышел на улицу.

***

В больнице был тихий час. В палатах под белоснежными простынями похрапывали больные, и только в палате номер тринадцать вместо храпа слышалось чавканье. Резко открыв дверь, Бравый встал на пороге с пистолетом в руке. Тут же в окне появился сержант, отрезая преступнику путь к отступлению. Растерянные больные замерли с ломтями арбуза в зубах.

– Что это значит?! – истерически крикнул Соприщенко.

– А что значит это? – ледяным голосом ответил майор, указав пистолетом на распотрошённый арбуз.

– Мне это… Жена… – забормотал уличённый преступник.

– Не врите! Мы проверяли, вы холостой.

– То есть нет… Не жена, а мама! Да, мать принесла!

– Ваша мать проживает в деревне Соломино и последний раз приезжала в город полгода назад. Мы проверяли.

– Ну, сам я, сам на базаре купил! – забегал глазами преступник.

– На базаре? – в голосе Бравого прозвучали щелчки взводимых затворов. – А как объясните вот это?

И майор указал на чётко белевшую букву «F» на одной из арбузных корок.

– И почему ваши тапочки сорок пятого размера испачканы чернозёмом с участка гражданки Фёклы? Пройдёмте. Вы арестованы.

– Но я же болен! – захныкал Соприщенко.

– Из больницы вы выписаны за нарушение режима, – сверкнув очками, оборвал его главный врач…

***

К вечеру у калитки бабушки Фёклы остановилась милицейская машина. Майор Бравый вывел из неё арестованного Соприщенко и вместе с ним вошел в огород.

– Вот вам преступник, гражданка! – спокойно сказал майор. – Я отдаю его в ваши руки, поскольку по уголовному кодексу за похищенье арбуза предусмотрено лёгкое наказание, а его уже берут на поруки. Но вор не должен уйти от возмездия! Поступайте с ним так, как подскажет вам сердце. Милиция закроет на это глаза.

И Бравый, закрыв глаза, зашагал прочь по тропинке. За его спиной раздавались брань, Жучкин лай, тупые удары и истошные вопли Соприщенко.

А в кабинете снова надрывно трещал телефон, призывая майора Бравого к новым приключениям и победам.

1981 год.

В оформлении обложки использована фотография из личного архива и компьютерная графика автора.

Оглавление

Отпуск под знаком креста

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

Легенда о золотом кирпиче

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

Шальные баксы

Ботаник

Дело об украденном арбузе