КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Расчищая путь пехоте... [Виктор Макарович Жагала] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Виктор Жагала Расчищая путь пехоте…


ЖАГАЛА Виктор Макарьевич

Синявинские рубежи

На фронт!

Чудесным солнечным утром в воскресенье, 22 июня 1941 года, слушатели 214-й учебной группы второго курса командного факультета Военной артиллерийской академии имени Ф. Э. Дзержинского собрались на перроне Ленинградского вокзала в Москве. Настроение у всех нас было превосходное предстояло ехать в Лугу, где размещались лагеря и полигон академии, а это для слушателей всегда было радостным, волнующим событием, потому что предвещало много интересных дней, до предела заполненных полевыми занятиями на свежем воздухе, а не в душных аудиториях на Солянке. Особый интерес для молодых командиров-артиллеристов представляли, конечно, тактические занятия, боевые стрельбы, управление огнем батареи, дивизиона…

Поставив в рядок чемоданы и вещмешки, артиллерийские планшеты в защитного цвета чехлах, коробки с приборами, слушатели разбрелись по перрону. Одни оживленно беседовали, обсуждали свои дела, другие прощались с семьями. Многих провожали жены с детьми. Ребятишки жались к отцам, чувствуя близкую разлуку, совсем маленькие, удобно устроившись на отцовских руках, лакомились конфетами, эскимо. Продавщицы мороженого в белых куртках не упускали случая, бойко вели торговлю. То в одном, то в другом конце перрона вспыхивала песня.


…Кудрявая, что ж ты не рада
Веселому пенью гудка,

звучало совсем рядом. А чуть подальше слышались другие слова:


…Если завтра война,
Если завтра в поход
Будь сегодня к походу готов!

Пели, не подозревая, что время походов уже настало…

Наконец подали состав, два купейных вагона в котором предназначались для нас. И тут же к начальнику курса полковнику Иванову подбежал запыхавшийся дежурный помощник военного коменданта вокзала.

— Товарищ полковник, — обратился он взволнованно, — вас требует к телефону дежурный по академии. Просил передать, чтобы посадку в вагоны не производили.

Удивленный таким распоряжением, начальник курса поспешил к зданию вокзала. Мы же, теряясь в догадках, чем бы это могло быть вызвано, с нетерпением ждали его возвращения. Прошло не более десяти минут. Полковник возвратился и тут же отдал команду:

— Забрать вещи, за мной шагом марш!

И только на привокзальной площади он сообщил, что начальник академии генерал-майор артиллерии Л. А. Говоров отменил поездку. Подошли два автобуса, и мы возвратились на Солянку.

В двенадцать часов дня, сидя в своем классе, где был установлен репродуктор, мы прослушали заявление Советского правительства. В нем сообщалось, что фашистская Германия без объявления войны напала на нашу Родину.

Во дворе академии состоялся митинг личного состава. Начальник академии призвал нас к бдительности, организованности, мобилизации всех сил на боевую учебу…

С того дня начались преобразования всей системы обучения в академии. Менялись программы, все больше и больше сокращаясь в объеме, предельно уплотнялся учебный день, упор делался на отработку практических вопросов управления огнем артиллерийских подразделений, вплоть до артиллерийского полка. Слушателей старших курсов командного факультета стали целыми группами отправлять в Управление кадров артиллерии Красной Армии, а оттуда — на фронт, в действующую армию.

Нас, второкурсников, пока но трогали, и мы завидовали старшим. Поскорее принять участие в боях с фашистами было нашим самым сокровенным желанием.

Занятия, за небольшим исключением, проводились за городом, в поле. Работали много и самозабвенно. Возвращались в общежитие усталые, долго не ложились спать: изучали пособия, помогали друг другу лучше усвоить требования уставов и наставлений, подолгу обсуждали последние известия, приходившие с полей сражений.

В академию я поступил в 1939 году с должности заместителя командира дивизиона по строевой части, имея звание капитана. Это позволяло мне полагать, что после учебы меня могут назначить на должность командира дивизиона, заместителя командира полка или начальника штаба полка. Вот почему особенно тщательно я изучал обязанности указанных должностных лиц, искал и находил слабые места в своей подготовке, чтобы в учебном классе, в огневом городке, на тактическом поле восполнить недостающие знания и практические навыки. Составляя на тактических занятиях, тренажах и во время артиллерийско-стрелковой подготовки боевые расчеты из слушателей, преподаватели заставляли нас действовать за командира взвода, батареи, дивизиона, полка.

За месяц войны мы в академии постигли то, на что в мирное время потребовалось бы полугодие. И уже в боях мне не раз приходилось с благодарностью вспоминать наших преподавателей, сумевших так много нам дать за этот напряженный, полный труда и бессонных ночей последний месяц учебы.

А сводки Совинформбюро с каждым днем становились все тревожней. Несмотря на упорное сопротивление Красной Армии, враг по-прежнему продолжал теснить наши войска.

У некоторых моих товарищей на оккупированной врагом территории остались семьи, родные и близкие. Но как ни велика была тревога, никто из нас ни на минуту не сомневался в том, что враг будет разбит и окончательная победа будет за нами. Мы хорошо понимали, что Родина наша вступила в полосу огромных испытаний, и всей душой стремились скорее попасть туда, где решалась ее судьба.

21 июля группу слушателей нашего курса, в том числе и меня, вызвали в Управление кадров. Все мы получили направление в действующую армию. Меня откомандировали в 881-й корпусной артиллерийский полк (кап) на должность командира дивизиона.

Полк формировался на окраине Москвы, в Кузьминках, и я сразу же отправился туда. Командир полка майор А. А. Колесов встретил приветливо, ознакомился с предписанием, попросил коротко рассказать о тебе, о предыдущей службе, поинтересовался, доволен ли я назначением, нет ли каких-нибудь просьб. Я ответил, что назначением доволен, а просьб пока никаких нет.

— Что ж, академию окончите после победы. А сейчас — за дело. Так, что ли? — улыбнувшись, сказал майор.

Колесов рассказал мне, что полк пока еще не укомплектован ни личным составом, ни материальной частью, Это будет сделано в ближайшие два дня. На вооружение поступят 152-миллиметровые гаубицы образца 1938 года.

— Вам со своими помощниками нужно готовиться к приему людей и техники, формированию расчетов, взводов и батарей. Начальник штаба и комиссар вашего дивизиона уже прибыли и приступили к исполнению своих обязанностей. Приступайте и вы. Желаю успеха.

Когда я вышел из штаба полка на улицу, час был поздний. Поэтому делами решил заняться утром: не будить же комиссара и начальника штаба среди ночи. Однако уснуть ни мне, ни им не удалось: гитлеровская авиация совершила в ту ночь свой первый воздушный налет на Москву. Сначала казалось, что разразилась сильная гроза, правда, дождя не было слышно. Я выскочил на крыльцо. Здесь уже стояли старший лейтенант и политрук. Мы познакомились. Оказалось, что это были комиссар вверенного мне 3-го дивизиона Иван Ильич Горячев и начальник штаба Александр Петрович Панферов.

А в московском небе перекрещивались сотни ярких лучей прожекторов, ослепительные вспышки выстрелов выхватывали из темноты контуры жилых домов. Выстрелы зенитных орудий и гул невидимых самолетов — все слилось в один протяжный вой и грохот. И вправду это походило на разразившееся грозовое ненастье. Помню, было тревожно и даже немного жутковато.

Так мы и не уснули больше в ту ночь. Утром с комиссаром и начальником штаба собрались в отведенном нам помещении. Старший лейтенант Панферов кратко, четко, со знанием дела, как и подобает настоящему штабисту, доложил о штатном составе будущего дивизиона, о наметках по формированию и расположению подразделений, планированию боевой подготовки. Хорошее впечатление произвел и комиссар — молодой, энергичный, с отличной строевой выправкой. Подумалось тогда, что с такими помощниками можно будет прекрасно сработаться. И очень отрадно, что первое впечатление меня не обмануло.

Положив перед собой документы, полученные Панферовым из штаба полка, и развернув штатное расписание, мы приступили к разработке полной схемы штатной структуры огневых батарей, подразделений обслуживания, произвели необходимые расчеты по личному составу, внесли некоторые поправки в проект расписания занятий на ближайшие недели. Было решено начать со сколачивания боевых расчетов и огневых взводов, а также отделений топовычислительного взвода, взвода боепитания и взводов управления дивизиона и батарей. Предполагалось, что на это уйдет около двух недель, Ведь в основу занятий будет положена прежде всего огневая служба, артиллерийско-стрелковая и специальная подготовка красноармейцев и младших командиров.

Занятия в масштабе взвод — батарея мы думали начать на третью неделю. При этом исходили из указаний командира полка, который ориентировал нас на то, что часть должна быть сформирована в месячный или полуторамесячный срок.

Закончив дела бумажные, все вместе пошли проверить, как подготовлены казармы для размещения личного состава. Красноармейцы из комендантского наряда убирали помещения. Кровати, матрацы и постельные принадлежности были уже на своих местах, от больших цилиндрических печей веяло теплом.

Поздно вечером, когда мы собрались было отдыхать, позвонил майор Колесов и предупредил: утром прибывает первый эшелон с людьми и материальной частью. Поскольку командиров 1-го и 2-го дивизионов еще не было, он приказал принять эшелон мне и приступить к формированию 3-го дивизиона.

Чуть забрезжил рассвет, а мы с комиссаром и начальником штаба были уже на подмосковной железнодорожной станции. Пыхтя парами, старенький паровоз «щука» медленно подполз к разгрузочной эстакаде. Из вагонов высыпали бойцы, младшие и средние командиры, выстроились вдоль состава. С рапортом подбежал лейтенант Л. М. Коган. Вооружения и техники прибыло на укомплектование четырех батарей, личного состава — ровно на дивизион.

К нашему удовлетворению, разгрузка прошла быстро и организованно. Тракторы завелись, что называется, с полоборота. Тяжелые гаубицы, прицепы, автомашины, боеприпасы раскрепили, стащили с платформ на дорогу. Через два часа колонна выстроилась и по моей команде двинулась в Кузьминки.

С эшелоном прибыл лишь один командир батареи — лейтенант Л. М. Коган высокий, ладный, с выбивавшимися из-под фуражки вьющимися волосами. Я приказал ему формировать 7-ю батарею, лейтенантам Я. Г. Хроменкову и А. Н. Ершову, командирам огневых взводов, — 8-ю и 9-ю.

Ночью в расположении дивизиона появились командиры 8-й и 9-й батарей лейтенанты П. П. Павлов и В. И. Деркач. Они сразу же приступили к исполнению своих обязанностей. До утра занимались укомплектованием подразделений, подготовили списки личного состава, познакомились с командирами взводов, побеседовали с сержантами и рядовыми. А утром все трое доложили свои предложения. Но я не спешил утверждать представленные документы. Хотелось познакомиться с личным составом дивизиона, с коммунистами и комсомольцами.

Оказалось, например, что в числе прибывших больше половины младших командиров и рядовых уже были на фронте и почти все участвовали в боях. Оставшись без материальной части, они попали в запасные полки, а оттуда — к нам. Остальные бойцы и младшие командиры, как правило, окончили учебные артиллерийские подразделения ускоренного типа. Однако подавляющее большинство их было обучено стрельбе из полковых или дивизионных пушек, редко кто — из 122-миллиметровых гаубиц. Ни один человек, включая командиров батарей и взводов, ранее никогда не служил в тяжелой артиллерии. Естественно, никто из них не изучал материальной части 152-миллиметровой гаубицы, не знал правил стрельбы из нее. Это ставило перед нами командованием дивизиона, командирами взводов и батарей — очень трудную задачу: в короткий срок полностью переучить личный состав огневых подразделений.

Здесь следует, видимо, подчеркнуть, что тяжелая артиллерия того времени, к которой относилась и 152-миллиметровая гаубица, была призвана решать задачи по разрушению долговременных огневых сооружений противника и вести контрбатарейную борьбу в тактической глубине его обороны. А это требовало от всего личного состава высокой профессиональной выучки, отличного знания правил стрельбы и умения мастерски применять их на практике. По своим тактико-техническим и боевым характеристикам 152-миллиметровая гаубица образца 1938 года как нельзя лучше отвечала поставленным задачам. В короткие сроки она была освоена нашей промышленностью и уже в конце 1939 — начале 1940 года стала поступать на укомплектование артиллерийских полков стрелковых дивизий и гаубичных полков резерва Главного Командования.

К нам гаубицы и тракторы марки ЧТЗ-65 приходили эшелонами прямо с заводов-изготовителей. Внушительных размеров орудия и новенькие, еще пахнущие заводской краской тягачи вызывали к себе у всех прямо-таки благоговейное отношение, чувство гордости за советских конструкторов и рабочих, давших армии такую первоклассную боевую технику.

Помню, мы с комиссаром и начальником штаба ходили радостно озабоченные, проверяли, как размещались люди, как ставились в парках тягачи и гаубицы, автомобили ЗИС-5. Еще утром городок в Кузьминках был пуст и безлюден, а к обеду он гудел словно улей. Жизнь дивизиона, имевшего в своем составе около 300 человек, началась. Времени на раскачку не было, и я приказал командирам батарей приступить к боевой подготовке со следующего же дня. И занятия начались по расписанию. На изучение людей командирам и политрукам батарей отводилась неделя. За это время надо было подобрать командиров орудий, наводчиков, других номеров расчетов так, чтобы обеспечить наивысшую боеспособность подразделений.

В первый день занятий мы с Горячевым наведались в 7-ю батарею. Расчеты уже занимались у орудий. Тема — действия орудийного расчета при развертывании в боевой порядок, занятии, подготовке и оставлении огневой позиции. По существу, здесь сразу отрабатывались элементы тактической и технической подготовки, огневой службы. Расчеты учились располагать наблюдательный пункт командира орудия, занимать огневую позицию, выбирать укрытие для трактора-тягача и трактора с прицепом под боеприпасы. Предполагалось ознакомить личный состав с основными характеристиками орудия, обязанностями номеров при боевой работе.

Наблюдая за действиями бойцов, мы были приятно удивлены: орудийные номера работали согласованно, многие даже уверенно и лишь у отдельных бойцов не все получалось гладко. Все четыре расчета по моей команде заняли свои места. Умело развернули орудия в основном направлений, расцепили с тягачами, отвели их в укрытие. Неплохо по времени и качеству были выполнены команда «Сцепляй!» и оставление позиции.

В перерыве мы собрали бойцов на беседу. Вся батарея сгрудилась у первой гаубицы. Разговор пошел прежде всего о преимуществах советской артиллерии над артиллерией врага. Мы с комиссаром рассказали бойцам, что по точности огня, дальнобойности, скорострельности и могуществу снарядов наши системы значительно превосходят вражеские аналогичного назначения, подчеркнули, что, вручая воинам новое оружие, Родина надеется, что советские артиллеристы будут бить немецко-фашистских захватчиков, не жалея ни сил своих, ни самой жизни.

Тут же решили провести собрание личного состава, не ожидая того дня, когда все подразделения будут полностью укомплектованы.

Командиры и политработники, коммунисты батарей хорошо подготовили это собрание: побеседовали со всеми, кто участвовал в боях, попросили выступить лучших из них. Командир орудия П. А. Мамонов, например, рассказал, как, оставшись у пушки вдвоем с заряжающим, поджег фашистский средний танк, подпустив его на 400–500 метров к огневой позиции. На боевом счету отделенного командира Л. Гаркавенко числилось более 20 уничтоженных гитлеровцев и 2 пулемета. Расчет его орудия разбил вражеский мотоцикл с автоматчиками. Отличились на поле боя и еще несколько младших командиров, в том числе бывший командир орудия К. Новиков. Все они поделились своим боевым опытом. Собрание прошло живо, с большой пользой для дела.

Общую обстановку на фронтах бойцы знали из бесед агитаторов и политработников, которые ежедневно доводили до сведения личного состава содержание сводок Совинформбюро.

Бойцы и командиры страстно интересовались всем, что происходило на фронтах. Жили подвигом Гастелло, радовались удачным действиям наших армий под Смоленском и Киевом и с нетерпением ждали перелома событий в нашу пользу. А его все не было и не было… И порою нелегко приходилось всем нам, а Горячеву и его помощникам в особенности. Ведь людям надо было доходчиво объяснить все происходившее…

Но справились политработники со своей задачей хороню. Особенно выделялся, на мой взгляд, политрук 8-й батареи М. В. Трунов. Я несколько раз был на его политбеседах. Говорил он убедительно, доказательно, просто. Его слушали, ему верили…

Большая и многообразная партийно-политическая работа, проводившаяся в дивизионе командирами и политработниками, сыграла свою роль. Заметно окрепли партийные группы и комсомольские организации в батареях, возросла их роль в повышении качества обучения. Многое делали редакторы боевых листков, агитаторы. Заслуга во всем этом принадлежала в первую очередь комиссару Горячеву и политрукам батарей. И все же создать в исключительно короткий срок хорошо сколоченный, боеспособный коллектив тяжелого артиллерийского подразделения было нелегко.

И я, и Горячев, и Панферов все время находились в батареях, помогая командирам и политработникам в организации и проведении занятий и тренировок у орудий, приборов управления, в отработке учебных артиллерийских задач. И, само собой разумеется, мы старались как можно лучше узнать людей, и прежде всего командиров батарей и взводов. У всех у них были разные характеры, уровень знаний по специальности, умение работать с подчиненными. Но занятиям с личным составом командиры батарей и взводов отдавали все свои силы и знания. И сами не упускали случая, чтобы поучиться.

Немногословный, спокойный лейтенант Деркач говорил медленно, как бы взвешивая каждое слово. Слушали его не шелохнувшись, боясь что-нибудь упустить. Понимали: комбатр повторяться не будет. Знания у Деркача были прочные, основательные. Не зря он допоздна сидел за книгами.

Коган, тот, напротив, говорил быстро, увлеченно, перемежая серьезный рассказ о боевых качествах орудия остроумной шуткой, сравнением. Бойцы у него не скучали, с лету схватывали все, что полагалось знать.

А вот у командира 8-й батареи лейтенанта Павлова занятия были похожи на беседу. Бойцы и младшие командиры изучали новое для них орудие, постоянно сравнивая его с теми системами, на которых они работали раньше, 76-миллиметровой дивизионной пушкой или 122-миллиметровой гаубицей. Эта форма обучения была, пожалуй, наиболее предметной, а следовательно, и более действенной.

Несмотря на бросавшиеся в глаза различия в методике, все занятия проходили напряженно, с пользой для дела.

Не имея, по существу, никакой учебной базы, командиры батарей мобилизовали батарейных умельцев и вместе с ними изготовляли необходимые учебные пособия, плакаты, чертежи, всякого рода приспособления для повышения наглядности обучения.

Командир 9-й батареи лейтенант В. И. Деркач вместе с командиром взвода лейтенантом А. Н. Ершовым и несколькими бойцами приспособили вкладной ствол от берданки к гаубице и оборудовали новый полигон для обучения орудийных расчетов стрельбе прямой наводкой.

Под руководством начальника штаба дивизиона старшего лейтенанта А. П. Панферова и командира топовычислительного взвода лейтенанта А. Тюфякина в дивизионе был оборудован миниатюр-полигон для проведения занятий по артиллерийско-стрелковой подготовке. Лейтенант Л. М. Коган и младший лейтенант В. Ф. Комаров создали тир для стрельбы из противотанковых ружей и ручных пулеметов.

Все это делалось в минимально короткие сроки, так как люди проявляли максимум настойчивости, инициативы, изобретательности.

В напряженном труде и учебе незаметно летело время. Спустя три недели, в середине августа, дивизион стал уже вполне боеспособным артиллерийским подразделением. Бойцы и младшие командиры освоили боевую технику, научились уверенно действовать у орудий. Опираясь на партийных и комсомольских активистов, командиры подразделений сумели сплотить людей, добиться определенной слаженности расчетов при боевой работе, достаточно твердого знания каждым номером своих функциональных обязанностей.

Однако ни я, ни мои заместители не обольщались отдельными успехами. Многое предстояло еще сделать как в области огневой службы расчетов и артиллерийско-стрелковой подготовки, так и в вопросах управления огнем батареи и дивизиона, особенно при стрельбе с закрытых позиций. Поэтому большое значение приобретали занятия, проводившиеся с командирами дивизионов и батарей по плану командования полка, тренировки с выездом в поле по управлению огнем, отработка задач организации взаимодействия со стрелковыми подразделениями как в наступлении, так и в обороне. Несколько раз практиковались выезды на тактические учения всем полком. На них, как правило, отрабатывались такие учебные задачи, как разведка пути, управление батареей, дивизионом и полком на марше, выбор и занятие огневых позиций и наблюдательных пунктов, их оборудование в инженерном отношении и маскировка, топографическая привязка боевых порядков и, конечно же, управление огнем дивизиона, полка.

Лично для меня эти занятия и учения под руководством таких многоопытных методистов, какими были командир полка майор А. А. Колесов и начальник штаба капитан В. Сурьянинов, стали завершающей после академии школой боевого мастерства. Теперь оставалось применить полученные знания на практике.

Кириши

2 сентября, после пятинедельной учебы и формирования, полк получил приказ о погрузке в эшелоны. Никто, конечно, не знал, на какой фронт нас направляют, но это было и не столь существенно. Важно одно — скоро в бой!

Утром следующего дня эшелон уже мчался на северо-запад. Мимо мелькали поселки, деревни, поля, леса и перелески.

Почти на каждой станции у самого полотна железной дороги стояли люди и махали нам руками, желали победы над врагом. Бойцы и командиры, взволнованные, сгрудились у открытых дверей и окон вагонов. Настроение у всех было приподнятое.

В полночь 7 сентября мы прибыли на небольшой полустанок в десяти километрах от станции Кириши. Не успели отгреметь буфера, как к моему вагону подбежал посыльный с приказанием прибыть к командиру полка вместе с начальником штаба. Мы с Панферовым поспешили к станционному зданию, где была назначена встреча. В просторной комнате находились начальник штаба полка капитан Сурьянинов, комиссар полка старший политрук А. С. Гильман, а также командиры и начальники штабов дивизионов. В руках они держали карты, сложенные так, чтобы удобно было работать. Помощник начальника штаба полка тут же вручил такую карту и мне.

Когда все собрались, майор Колесов ознакомил нас с обстановкой. Как выяснилось, мы вливались в состав 52-й армии, войска которой сдерживали натиск рвавшегося к Ленинграду противника.

— На участке, куда мы прибыли, — подчеркнул командир полка, — идут ожесточенные бои за поселок Кириши — важный опорный пункт немцев на реке Волхов — и за железнодорожный мост через эту реку.

Далее он объяснил, что наши стрелковые части, не имея достаточных сил и средств усиления, несколько дней назад вынуждены были оставить поселок. Неоднократные попытки вновь овладеть им пока не увенчались успехом. 881-му корпусному артиллерийскому полку предстояло в кратчайший срок разгрузиться и занять боевой порядок в полосе действий 292-й стрелковой дивизии, которой командовал полковник А. Ф. Попов.

— Я только что от командира дивизии, — сказал майор Колесов. — Он просил нас, товарищи, как можно скорее развернуться и оказать им помощь в выполнении поставленной задачи — овладении Киришами в «течение ближайших суток.

Слова командира полка прозвучали даже немного торжественно — ведь это было первое боевое задание нам, артиллеристам вновь сформированной части.

3-му дивизиону было приказано подготовить огни по поселку и железнодорожной станции Ирса, где гитлеровцы успели уже закрепиться, построить блиндажи, на многих участках отрыть траншеи полного профиля. Готовность к открытию огня — 7 часов утра следующего дня.

Времени оставалось очень мало, и, как только командир полка отпустил нас, мы с Панферовым поспешили к своим подразделениям.

Вскоре эшелон медленно тронулся к месту разгрузки. Вдали виднелось зарево пожара. Оттуда доносился глухой гул артиллерийской канонады, мерцали вспышки орудийных выстрелов.

Когда эшелон остановился, приступили к разгрузке. Все действовали молча, сосредоточенно. В напряженной тишине раздавались лишь команды. Они звучали резко, отчетливо.

Орудия скатывали с платформ по бревенчатым настилам и рельсам прямо под откос эстакады. Работать приходилось в темноте. Зажигать свет шоферам и трактористам было строго запрещено, так же как и создавать излишний шум: противник не должен был обнаружить наше прибытие. Под непрестанным дождем выводили на дорогу орудия и тракторы, грузили в прицепы имущество. Закончив работу, каждая из батарей самостоятельно, повзводно следовала к месту построения колонны дивизиона.

У меня не было штатного заместителя по строевой части, поэтому многие из его обязанностей приходилось выполнять начальнику штаба и даже комиссару. Им и довелось вести колонну дивизиона на позиции, развертывать подразделения в боевой порядок. Я же вместе с начальником разведки дивизиона, командирами батарей и взводов управления сразу же выехал на передний край, чтобы произвести рекогносцировку местности и определить расположение позиций и наблюдательных пунктов, установить связь с общевойсковыми командирами.

Командиры взводов управления батарей связались с командирами стрелковых батальонов, организовали со своих НП наблюдение. Лейтенанты Струтинский и Тюфякин развернули пункты сопряженного наблюдения дивизиона (СНД), занялись сбором данных о противнике. Все, что можно было получить из разведданных у командиров стрелковых и артиллерийских подразделений поддерживаемой дивизии, начальник штаба обобщил, нанес на свою и мою рабочие карты. Вместе с вычислителями он подготовил исходные данные для стрельбы по важнейшим целям.

Всю ночь напролет работали артиллеристы. Никто не успел отдохнуть, даже несколько минут. К назначенному сроку командир полка ждал моего доклада о готовности к боевой работе.

Наблюдательный пункт дивизиона разведчики оборудовали на берегу реки Волхов в воронке от крупного снаряда, в километре от железнодорожного моста. Но прежде чем пойти туда, мы с комиссаром обошли все батареи. Больше всего я беспокоился за инженерное оборудование огневых позиций. Ведь никто из нас не имел достаточного опыта в этом деле, и я, естественно, волновался, как бы командиры подразделений не упустили что-нибудь важное.

Но опасения были напрасны. Артиллеристы сосредоточенно и, не боюсь этого слова, вдохновенно трудились на своих местах, несмотря на усталость. Они работали кирками, лопатами, топорами. То тут, то там слышались шутка, острое словцо. Помню, меня это даже как-то ошеломило. У самого перед первым боем нервы были напряжены до предела, а вот бойцы оказались куда спокойнее, сдержанней, что ли. Потом, вспоминая свою тревогу в ту ночь, я с благодарностью думал о подчиненных.

В 7-й батарее политрук И. И. Хребтов в короткий перерыв сумел даже организовать беседу. Она, по существу, вылилась в обмен опытом: бойцы, уже побывавшие в бою, рассказали новичкам, как лучше действовать при отражении атаки танков противника.

К 6 часам утра основные работы были закончены во всех батареях, и в 6.50 я доложил командиру полка о готовности к боевым действиям. Командирам батарей приказал предоставить личному составу отдых до особого распоряжения.

На НП дивизиона в это время шли последние приготовления: телефонисты проверяли связь с огневыми позициями, с пунктами СНД, с НП командира стрелкового батальона и штабом полка.

Начало светать. В поселке стали видны контуры отдельных строений. По-прежнему шел дождь. Одежда намокла, от реки тянуло сыростью. Стараясь справиться с ознобом, мы с командиром стрелкового батальона, НП которого находился рядом, пританцовывая на месте, напряженно всматривались в предрассветную мглу. Комбат помогал мне ориентироваться на местности, распознавать вражеские укрепления, по которым дивизиону предстояло вести огонь.

Вскоре видимость значительно улучшилась и поселок Кириши стал просматриваться до самых дальних окраин. Во многих домах гитлеровцы оборудовали огневые точки, почти до уреза воды расставили проволочные заграждения. На окраине поселка виднелись дзоты.

Ровно в 7.00 поступил сигнал начала артиллерийской подготовки. Дивизион открыл беглый огонь из всех орудий. Затем, согласно таблице огня, перешел к разрушению долговременных огневых точек, к подавлению одной артиллерийской и двух минометных батарей. Артиллерия стрелковых частей вела огонь по тем же целям.

К сожалению, эффективность артиллерийской подготовки в целом оказалась невысокой. Когда пехота перешла в атаку, многие огневые, средства противника вновь ожили, в том числе артиллерийские и минометные батареи, пулеметы и отдельные орудия, укрытые в дотах и дзотах.

От нас потребовали повысить плотность огня. Но выжать что-нибудь еще из своих систем мы не могли. Стволы орудий недопустимо накалились, а это было небезопасно: могло произойти самовоспламенение заряда в казеннике.

Но как бы там ни было, наши родные гаубицы делали свое дело. В ходе стрельбы командиру взвода управления дивизиона (он же начальник разведки) лейтенанту Струтинскому и его разведчикам удалось ввести существенные коррективы в исходные установки, а мне — оперативно осуществить перенос огня всего дивизиона на две вновь появившиеся вражеские батареи и поочередно подавить их. Артиллерийские и минометные подразделения стрелкового полка тоже добились успеха. Огневое сопротивление оборонявшегося противника значительно ослабло.

Цепи стрелковых батальонов двинулись к окраинам поселка. Их прорыв был настолько стремительным, что гитлеровцы не выдержали и начали отходить. Радости нашей не было предела.

Однако противник все же пытался восстановить свое положение. Лейтенант Струтинский доложил, что на западной окраине Киришей, в сосновом подлеске, скапливается до батальона немецких автоматчиков.

— Вижу собственными глазами, — уточнил он.

Приказываю командирам 8-й и 9-й батарей перенести огонь туда. Батарея лейтенанта Деркача уже через пару минут дала залп и перешла на беглый. А вот батарея Павлова не смогла сразу начать стрельбу: стволы орудий накалились до предела…

К счастью, оказалось достаточно огня одной батареи: после первого же ее залпа автоматчики рассеялись, а вскоре и побежали.

Даю передышку 8-й, налегаю на Когана. У него пока все в порядке. Прямым попаданием его артиллеристы уничтожили пулемет, полевую пушку в дзоте.

Так, последовательно сосредоточивая огонь батарей по местам скопления вражеской пехоты, позициям артиллерийских и минометных батарей, по ожившим огневым средствам (а они были в Киричах почти в каждом подвале) и наблюдательным пунктам, дивизион расчищал дорогу нашим стрелковым батальонам.

Наконец по заявке командира стрелкового полка переношу огонь батарей на северную окраину, затем за пределы поселка, где снова появились вражеские подразделения, изготовившиеся для контратаки.

Через полчаса поселок был полностью очищен от противника. 292-я стрелковая дивизия слева, а 311-я — справа ворвались в Кириши почти одновременно и начали теснить гитлеровцев на запад. Это, безусловно, был большой успех и пехотинцев и артиллеристов, а для нашего 881-го корпусного артиллерийского полка — и боевое крещение, экзамен на зрелость.

Стрелковый полк 292-й дивизии, действия которого поддерживал наш 3-й дивизион, закрепился на южных и юго-западных окраинах поселка. Вместе с командирами стрелковых батальонов, на одних с ними наблюдательных пунктах, находились и командиры батарей — Коган, Деркач, Павлов. Они немедленно организовали наблюдение с нового места за передвижениями противника на противоположном берегу реки Волхов, уточнили координаты его артиллерийских и минометных батарей, укреплений в глубине, подготовили данные для стрельбы по ним.

Вскоре старший лейтенант Панферов доложил итоговую оправку о результатах стрельбы дивизиона в ходе боя за Киричи. Израсходовано более 400 снарядов, уничтожено 3 дзота, дот, 2 НП, около 75 солдат и офицеров противника. Неплохо для первого боя!

Потери дивизиона оказались минимальными: двое раненых в 8-й батарее.

Во второй половине дня бой под Киришами затих. Я приказал командирам батарей предоставить личному составу кратковременный отдых, оставив для ведения огня по заявкам командиров стрелковых подразделений по одному орудию.

К вечеру на фронте обеих стрелковых дивизий, бравших Кириши, воцарилась тревожная тишина. Лишь изредка то в одном, то в другом месте она нарушалась пулеметной очередью или одиночным орудийным выстрелом. Иногда темноту ночи прорезала взвившаяся вверх осветительная ракета.

А на позициях и наблюдательных пунктах никто не спал. Там кипела работа. Временное затишье старались использовать, чтобы улучшить окопы, щели, ровики. Мне, например, пришлось перенести свой НП в более сухое и выгодное для наблюдения место.

Появились и первые трофеи. Лейтенант Струтинский и командир топовычислительного взвода лейтенант Тюфякин со своими бойцами притащили из Киришей десять телефонных аппаратов в эбонитовых корпусах, несколько пятисотметровых катушек с кабелем. Это для дивизиона было целым богатством.

Подписав донесение в штаб полка о результатах боя, я прилег отдохнуть. Спалось неспокойно. Было очень сыро, зябко, с потолка на шинель непрерывно падали капли просачивавшейся через настил воды. Утром вместе с комиссаром пошли по батареям посмотреть, как справились там с дооборудованием огневых позиций. Под ногами хлюпала жидкая грязь, всюду лужи, ручьи воды, хотя дождь прекратился еще вечером.

Я с удовлетворением отметил, что в 8-й и 9-й батареях инженерное оборудование окопов для орудий, укрытий для расчетов и погребков для боеприпасов стало значительно лучше. В батарее лейтенанта Павлова, например, за ночь бойцы отрыли окопы полного профиля и ходы сообщения между позициями орудий. Даже боеприпасы успели разложить в погребках по партиям: с одинаковыми весовыми знаками и зарядами.

В 7-й батарее лейтенанта Когана не успели дооборудовать позиции, потому что там в основном пришлось заниматься укрытием в окопах тракторов. Дело в том, что за позициями этой батареи простиралась совершенно открытая, ровная местность и негде было спрятать тягачи, в то время как недалеко от окопов двух других батарей рос молодой сосняк. Тракторы и прицепы, укрытые в нем, не были видны, пожалуй, даже с воздуха.

Мы не стали тревожить отдыхавших после тяжелой работы артиллеристов и вернулись к себе на НП. Сразу же после завтрака нас с комиссаром вызвали в штаб полка. Майор Колесов и старший политрук Гильман сделали короткий разбор действий полка, поставили боевую задачу перед каждым из командиров дивизионов.

Вернулись мы в десятом часу в хорошем настроении. И командир и комиссар дали положительную оценку действиям вверенного нам дивизиона. Мне было очень приятно услышать от майора Колесова похвалу за разумный, высокий режим огня всех наших батарей.

Не успели мы заняться делами, как за брезентовым пологом, прикрывавшим вход в землянку, раздался громкий крик часового:

— Во-о-здух!

Мы выскочили на улицу. Часовой показал рукой в сторону железнодорожного моста. Над ним полукольцом зависли фашистские бомбардировщики. Их было более трех десятков. Поочередно пикируя, они сбрасывали на мост бомбы. Раньше, видимо, гитлеровцы рассчитывали воспользоваться этой переправой для развития наступления на Ленинград, поэтому и не разрушали ее. Но после того как 292-я и 311-я дивизии овладели Киришами и потеснили немецкие войска, фашисты решили уничтожить мост.

Вода кипела от взрывов бомб. Вой самолетов сливался с грохотом разрывов. Вражеские летчики отлично видела цель, им почти никто не мешал, если не считать слабого и малоэффективного огня расположенной невдалеке зенитной батареи малокалиберных пушек.

Наконец налет закончился, а мост стоял целехонек. Ни одного попадания!

В полдень командир полка вновь собрал у себя командиров дивизионов и начальников служб. Знакомя нас с общей обстановкой, он сообщил, что в районе Мги и Синявино противник большими силами перешел в наступление и начал теснить оборонявшиеся здесь соединения 54-й армии. Прорвавшись через Мгу, он вышел к Ладожскому озеру и овладел Шлиссельбургом. Ленинград оказался блокированным с суши. За линией фронта остались 42, 55 и 23-я армии, а также соединения Балтийского флота, которые обороняли Ленинград.

Для прикрытия волховского и тихвинского направлений на рубеж реки Волхов были выдвинуты дивизии 52-й и 54-й армий, перед которыми поставили задачу не допустить прорыва противника на восточный берег. 881-му артиллерийскому полку было приказано немедленно сняться с занимаемых позиций и переместиться под Синявино, в район развернувшихся боев.

Не так просто немедленно в светлое время суток снять корпусной артиллерийский полк с огневых позиций, расположенных в полутора-двух километрах от переднего края. Такая операция практически не может остаться незамеченной.

Другое дело ночью. Гул сотен двигателей в ближайшей глубине нашей обороны, которые немцы могут принять за танковые, изрядно потреплет им нервы и, возможно, введет в заблуждение относительно наших намерений. Учтя эти обстоятельства, майор Колесов принял решение оставить позиции ночью.

Все получилось так, как было задумано. Как только полк снялся с позиций, несколько вражеских артиллерийских и минометных батарей открыли стрельбу по площадям. Но тут же получили отпор: ударили огневые взводы, оставленные на прежних позициях в полной боевой готовности по одному от каждого дивизиона, и гаубичные батареи артиллерийских полков стрелковых дивизий.

Всю ночь гитлеровцы пытались разобраться в происходящем. Свой передний край они увешали гирляндами осветительных ракет.

В течение следующего дня оставленные взводы произвели несколько удачных налетов по расположению вражеских батарей, окончательно обив противника с толку. Благодаря всем этим действиям он так и не заметил исчезновения нашего полка.

Цель была достигнута. Полк ушел с прежних позиций и, совершив марш, к утру сосредоточился на новом месте. 3-й дивизион развернулся за лесом, неподалеку от хутора Гонтовая Липка. Собственно, хутора, как такового, уже не существовало. От него осталось несколько пепелищ у дороги, ведущей в Синявино. Бои здесь шли ожесточенные, хутор несколько раз переходил из рук в руки. На подступах к Синявино он был самым выгодным рубежом как для нас, так и для немцев. А овладение Синявино со всеми его высотами решало судьбу десятикилометрового коридора, отделявшего нас от войск, окруженных в Ленинграде. Беда была, однако, в том, что на высотах закрепились гитлеровцы, а нам достались болота…

И все же 3-я гвардейская стрелковая дивизия, которую теперь поддерживал наш 881-й корпусной артиллерийский полк, наносила врагу чувствительные контрудары. Активная оборона ее частей на этом участке фронта не на шутку беспокоила гитлеровское командование. Как установила наша разведка, оно все время подбрасывало сюда свежие подкрепления.

Дивизион развернул свои боевые порядки на участке обороны 435-го стрелкового полка и без промедления приступил к разрушению долговременных огневых точек и борьбе с вражескими артиллерийскими и минометными батареями.

Немцы тоже не жалели снарядов, по нескольку раз в сутки подвергали наши позиции массированной артиллерийской обработке. Их разведывательные самолеты непрерывно, как и под Киришами, производили облет оборонительных рубежей наших войск, корректировали огонь своих батарей.

Контрбатарейная борьба требовала хорошо налаженной артиллерийской разведки, совершенствования способов обнаружения и определения координат вражеских огневых позиций. Золотое правило артиллеристов «не вижу — не стреляю» мы, к сожалению, не могли реализовать в полной мере. Для этого надо было «видеть» не только в бинокль, стереотрубу, перископ разведчика, но и с помощью звукозаписывающей аппаратуры, аэрофотоснимков, с помощью своих наблюдателей, вылетающих на самолетах-корректировщиках. Но ни наблюдателей, ни звукометрических подразделений у нас не было. Поэтому чаще всего приходилось довольствоваться методом засечки целей с пунктов сопряженного наблюдения (СНД) по вспышке, наблюдая ее визуально. А этого, конечно, было недостаточно. Ведь не всегда нам способствовали и погода, и местность.

Пункты СНД, наблюдательные пункты дивизиона и батарей мы старались выдвигать как можно ближе к переднему краю противника. Некоторые разведчики ухитрялись даже проникать в нейтральную полосу и, поминутно рискуя жизнью, корректировать оттуда стрельбу. Кроме того, уже через несколько дней после прибытия в этот район благодаря энергии и находчивости начальника штаба дивизиона старшего лейтенанта Панферова и лейтенантов Струтинского и Тюфякина бойцы топовычислительного взвода и взвода управления оборудовали на вековых соснах наблюдательные пункты, установили там круглосуточное дежурство у стереотруб.

Местность под Синявино была пересеченной, лесистой, весьма удобной для скрытного передвижения и расположения артиллерийских и минометных батарей врага. Особенно сильно досаждали и пехоте, и нам вражеские мины: ударяясь о ветви деревьев, они разрывались вверху и осколки ихуничтожали вокруг все живое, причем на большой площади. Неудивительно поэтому, какое большое значение мы придавали наблюдению за противником.

Немаловажную роль играло и то, что с каждым днем наши разведчики, огневики, топографисты и связисты накапливали опыт боевой работы. Номера орудий, к примеру, стали действовать более хладнокровно, расчетливо, стараясь экономить физические силы на каждом движении. Ведь обслуживание такой тяжелой артиллерийской системы, как 152-миллиметровая гаубица, дело нелегкое, требующее от каждого номера недюжинной силы. Уже после первых десяти — пятнадцати минут стрельбы заряжающий, его помощники, замковый и снарядные сбрасывали с себя шинели, телогрейки, расстегивали гимнастерки. Возьмем, скажем, установщика и снарядного. При подготовке очередного сорокакилограммового снаряда к стрельбе они должны обтереть его и гильзу ветошью, передать из рук в руки заряжающему. В минуту при беглом огне таких операций приходится проделать 2–3, за 15 минут — 30–45, то есть каждый из них за эти 15 минут в среднем поднимает полторы тонны груза!

Немало потрудиться приходится артиллеристам и после окончания стрельбы. Чтобы оставшиеся боеприпасы можно было перевозить и хранить, латунные гильзы необходимо очистить от нагара, смазать дизтопливом или смазкой, взрыватели привести в походное (заводское) состояние. Все это снаряды, заряды, гильзы — уложить в укупорку, закрепить в арматуре ящика. Поневоле задумаешься над тем, как облегчить себе труд, где бы сократить путь со снарядом в руках хоть на один шаг, как не делать лишнего движения.

Времени для приобретения необходимых навыков в боевой работе при формировании полка в Кузьминках у нас было в обрез. Поэтому с первых же дней боевых действий весь командный и политический состав дивизиона не жалел ни времени, ни сил, чтобы помочь бойцам приобрести эти навыки, повысить свое мастерство, научиться действовать ритмично, без лишнего напряжения.

Доброго слова заслужили наши разведчики и связисты. В их обязанность входило оборудование пунктов сопряженного наблюдения, наблюдательных пунктов и промежуточных точек линий связи между элементами боевого порядка. А здесь тоже нужно было рыть индивидуальные ячейки, окопы, сооружать землянки. И в то же время — вести разведку, устранять повреждения на линиях.

Однажды стрелковый батальон поддерживаемого нами полка залег под перекрестным огнем вражеских пулеметов на подступах к месту пересечения шоссейных дорог. Несколько станковых пулеметов и полевое орудие гитлеровцев были укрыты в трехамбразурном дзоте. Справиться своими силами с таким сооружением пехота не могла. Цепи: батальона вынуждены были залечь…

Тогда разведчики 9-й батареи сержант С. Суслов и красноармеец А. Галашвили затемно подобрались к перекрестку и окопались в непосредственной близости. Место с хорошим обзором они разведали еще засветло. Притаившись, стали ждать утра. На рассвете они отчетливо увидели и дзот, и его гарнизон. Не подозревая, что за ними следят, гитлеровцы вели себя беспечно.

Разведчики тотчас связались с командиром батареи, уточнили данные о положении цели и стали ждать первого разрыва.

Снаряд с перелетом разорвался непосредственно у дзота. Произведя еще один выстрел на прежних установках, комбатр вновь получил перелет. Затем последовало два разрыва с недолетом. Наконец, введя необходимую корректировку, комбатр дал команду на поражение. И снаряды точно накрыло цель.

— Есть прямое попадание! — закричал в трубку Суслов без опаски, что фашисты могут его услышать.

Батальон поднялся в атаку и успешно, не потеряв ни одного бойца, овладел перекрестком.

Но как ни трудились разведчики, условия местности и погода сильно ограничивали их возможности. Наблюдатели не могли видеть того, что было тщательно упрятано и замаскировано где-нибудь в лесу, в глубине обороны противника. Поэтому иногда мы применяли и такой метод, как стрельба по наиболее вероятным местам нахождения целей: по высотам, где, как правило, располагались командные пункты и штабы, узлы связи, по лощинам, удобным для размещения минометных подразделений и скопления резервов. Данные для стрельбы готовили по карте.

Вспоминается такой случай. Как-то я зашел на наблюдательный пункт командира 8-й батареи лейтенанта Павлова. Небольшая землянка, вход в которую прикрывала плащ-палатка, была битком набита людьми. Не успел лейтенант подняться мне навстречу, как вокруг землянки забухали разрывы. Начался минометный обстрел. Одна из мин разорвалась совсем рядом. Павлов тут же подбежал к телефону и стал передавать команды, на огневую позицию. Меня его действия несколько озадачили. Я спросил:

— Откуда знаете, какая батарея противника ведет огонь?

— Знаю, товарищ капитан. Мы давно за ней охотимся. Сейчас она замолчит…

И верно, после ответных залпов 8-й батареи гитлеровцы тотчас прекратили обстрел. Видимо, место, которое Павлов приказал обработать, было определено точно.

Оборона в районе Синявино стабилизировалась надолго. Дивизион по-прежнему занимал огневые позиции в лесу под Гонтовой Липкой и в основном вел борьбу с артиллерией и минометами противника. В минуту затишья личный состав занимался учебой, совершенствуя свое мастерство, улучшал окопы для орудий, погребки для снарядов, укрытия для личного состава.

Много работы было у связистов. Использовалась у нас в основном проводная связь. И, как мы ни старались понадежнее проложить кабель, почти после каждого артиллерийского налета связь нарушалась. Восстанавливать ее приходилось, как правило, под пулеметным и артиллерийско-минометным огнем. Связисты мужественно справлялись со своими нелегкими и опасными обязанностями. Многие при этом проявляли героизм.

Однажды М. И. Нечаев, старший телефонист центрального поста связи дивизиона, под сильнейшим минометным огнем восстанавливал связь с передовым наблюдательным пунктом дивизиона. Он был ранен, но задание выполнил. Вернулся насквозь промокший, весь в грязи. По лицу струился пот, смешанный с кровью.

— Вы ранены? — спросил я.

— Да так, царапнуло немного, пустяки. Нечаеву оказали первую помощь, и я приказал эвакуировать его в тыл.

— Не отправляйте, товарищ капитан. Тут мои товарищи, я не могу их оставить… — взмолился связист.

Я не стал настаивать на эвакуации, так как хорошо понимал, что значит для бойца родная часть и как трудно оставить ее и друзей-однополчан. За проявленное мужество я представил Нечаева к медали «За отвагу».

Несмотря на постоянно подстерегавшую опасность, на лишения фронтовой жизни, изнурительный солдатский труд, боевой дух бойцов и командиров нашего полка был очень высок. Дружба, взаимная выручка и помощь в опасных ситуациях стали законом их повседневной жизни.

Не случайно, что нам удалось в это время решить многие задачи по повышению боеспособности подразделений. В первую очередь мы добились в процессе продуманно спланированной штабом полка и штабами дивизионов боевой подготовки хорошей слаженности орудийных расчетов, обеспечили взаимозаменяемость номеров. В каждом расчете удалось быстро подготовить одного-двух запасных наводчиков, которые могли заменить и командира орудия. Основное внимание обратили на отработку задач по огневой службе при стрельбе с закрытой позиции днем и ночью. Все это делалось, как говорится, «без отрыва от производства»: в любой момент, когда того требовала обстановка, занятия прекращались и орудие, взвод, батарея открывали огонь по заданной цели.

Учеба специальная подкреплялась большой политико-воспитательной работой. Комиссар дивизиона политрук И. И. Горячев, политруки батарей И. И. Хребтов, М. В. Трунов и А. К. Волжанский наладили в подразделениях содержательные политинформации. В каждом расчете, как правило, утром агитаторы читали бойцам сводки Сов-информбюро, газеты, обсуждали с ними наиболее важные и интересные статьи и заметки.

Регулярно проводились партийные и комсомольские собрания. Несмотря на имевшиеся потери, ряды коммунистов и комсомольцев постоянно росли.

Иван Ильич Горячев, скромный и неутомимый в работе человек, умел привнести в несколько однообразную жизнь коллектива, присущую периоду длительной обороны, свежую струю. То он организовывал в часы досуга выступление танцоров, то устраивал вечер политической сатиры, на котором больше всего доставалось бесноватому фюреру и Геббельсу. В другой раз сатирическая стрела поражала уже нерадивого солдата, забывшего почистить оружие. Особым почетом пользовались у нас частушки. Не помню уже, кто их сочинял, но отлично помню, что равнодушным при их исполнении никто не оставался.

Неудивительно, что вокруг комиссара вскоре сплотился крепкий боевой коллектив из коммунистов и комсомольцев — надежная наша опора в борьбе за успешное выполнение поставленных перед дивизионом задач.

Бой в лесистой местности имеет много особенностей. Самой неприятной из них, над которой мы в мирное время как-то не задумывались, является поражающее действие и весьма отрицательный психологический эффект, производимый рвущимися над головой минами и разрывными пулями.

Ударяясь о ветви и стволы деревьев, разрывные пули создавали отвратительную трескотню, которая слышалась раньше звука выстрелов пулеметов или автоматов, а значит, и заглушала их. Поэтому определить, откуда ведется обстрел, а тем более дальность стрельбы в таких случаях было почти невозможно. Создавалось ложное впечатление, будто стреляют откуда-то с тыла, а то и со всех сторон, и притом с близкого расстояния.

Другой особенностью боевых действий в лесистой местности, какой она и была под Синявино и Гонтовой Липкой, являлась невозможность визуального наблюдения, что очень затрудняло организацию контрбатарейной борьбы. Все вражеские батареи скрывались в лесах, перелесках, в складках местности. Поэтому, чтобы удар наш был весомей и эффективней, стрельбу по ненаблюдаемым артиллерийским и минометным батареям противника мы вели, как правило, всем дивизионом методом переноса огня от действительного репера. К каждому такому налету я, как стреляющий, начальник штаба и командиры батарей тщательно готовились сами, готовили подчиненных, материальную часть орудий и боеприпасы.

Старший лейтенант Александр Петрович Панферов, который отвечал за готовность батарей к выполнению задачи, был отличным огневиком. Он в совершенстве знал теорию и правила стрельбы артиллерии. Сообщив заранее командирам батарей уточненные исходные данные — установку прицела по центру участка и величину скачка прицела в метрах, доворот от основного направления стрельбы, установку уровня и взрывателя, заряд, интервал веера, продолжительность и порядок ведения огня, расход снарядов, — Панферов через достаточное для подготовки: к стрельбе время вызывал к телефону Когана, Павлова и Деркача и требовал от них доклада о рассчитанных установках по центру участка, величине интервалов между разрывами соседних орудий, темпе огня, то есть доклада о всем том, что характеризует качество подготовки подразделений к выполнению важной огневой задачи.

Нередко роль стреляющего (всем дивизионом) я предоставлял начальнику штаба и командирам батарей. И с каждым днем они все лучше и лучше справлялись с этой обязанностью, совершенствовали свое боевое мастерство. Припоминается такой случай.

На НП дивизиона прибыл майор Колесов. Справившись у меня, как дела, и выслушав краткий доклад, он вдруг скомандовал:

— Дивизион, к бою! Цель номер 212, подавить!

Это была «хитрая», живучая вражеская 120-миллиметровая минометная батарея, не дававшая покоя пехотинцам ни днем ни ночью. Очень часто она открывала огонь и по нашим тылам. Не раз нам с Панферовым казалось, что мы уже уничтожили ее. Но не проходило и суток после очередного сильного артиллерийского налета по позиции этой батареи, как она оживала вновь. Вот и решил командир полка проверить; а не допускаем ли мы тут какой-нибудь оплошности?

Я повторил команды, но майор Колесов предостерегающе поднял руку и сказал:

— Отставить! За стреляющего будет начальник штаба. Старший лейтенант, принимайте командование дивизионом!

Панферов занял место у стереотрубы, взял на колени огневой планшет, быстро проверил все данные и отдал на огневые положенные команды. Прошло время, и командиры батарей, а также пункты СНД доложили о готовности к боевой работе. Командир полка молчал. Потом, же проронив ни слова, подошел к другой стереотрубе и стал наблюдать. Его смуглое лицо было бесстрастным. Казалось, он здесь и не присутствует.

Дружно грянул залп двенадцати мощных гаубиц. Огневой налет начался. Затем стрельба велась беглым огнем с предельным темпом. Учитывая, что площадь огневой позиции вражеской батареи по глубине не должна была превышать 100 метров, начальник штаба решил вести стрельбу на трех установках прицела. Закончив налет, он подождал докладов с пунктов СНД, быстро произвел необходимые графические операции на планшете, получил координаты центра группы разрывов, ввел небольшую корректуру и после десятиминутной паузы повторил налет, но уже на второй установке угломера.

Командир полка дал отбой. Потребовал планшет стреляющего, провел необходимые вычисления и вернул его начальнику штаба:

— Что ж, Панферов, все верно. Молодец! Надеюсь, эта батарея приказала долго жить…

Так оно и случилось: батарея больше не обнаруживала признаков жизни.

Начштаба чувствовал себя именинником. Похвала командира полка ценилась у нас очень высоко. Майор Колесов обладал глубокими познаниями в артиллерийском деле. Щ натуре, правда, он был несколько резковат. Но все знали, что отчитать он может только за дело. Зазря, просто так, — ни в коем случае!

Невысокого роста, коренастый, смуглолицый, Александр Алексеевич Колесов даже с виду был словно высечен из гранита. Предельно требовательный, он тем не менее всегда был готов прийти на помощь любому командиру, если тот нуждался в ней, будь то командир дивизиона или командир батареи, взвода, орудия.

Во второй половине сентября 1941 года положение Ленинграда еще более осложнилось. Немецкие войска обошли город с юга и юго-востока, а финские нависли со стороны Карельского перешейка и вышли к реке Свирь. Единственным путем для связи со страной оставалось Ладожское озеро и его юго-восточное побережье.

Тогда и появилось известное решение командования Ленинградского фронта: ударам войск 54-й армии с одной стороны и Невской оперативной группы — с другой в направлении Синявино деблокировать город Левина.

Это была трудная задача. Противник сильно укрепился. Перед его передним краем проходили проволочные заграждения в 2–3 кола, подступы к ним защищались многочисленными противотанковыми и противопехотными минными полями. Во всей тактической глубине его обороны было сооружено множество дотов и дзотов с бетонированным и бревенчатым перекрытием в 3–5 накатов.

К наступлению в первом эшелоне готовились три стрелковые дивизии 54-й армии. 3-й гвардейской генерала Н. А. Гагена, которую наш полк продолжал поддерживать, предстояло наступать в центре.

Накануне наступления я еще раз провел с командирами подразделений рекогносцировку местности, уточнил их задачи.

Весь день перед наступлением батареи вели пристрелку контурных точек и целей, а к вечеру подавили и уничтожили несколько хорошо оборудованных пулеметных гнезд на переднем крае обороны противника. Вое это походило на наши действия в предыдущие дни, и гитлеровцы не заметили подготовки артиллерии к крупному наступлению: как всегда — пристрелка, как всегда огневые налеты.

А в нашем тылу шла напряженная работа. Службе артиллерийского снабжения доставалось больше всех. Ей предстояло обеспечить подразделения нужным количеством боеприпасов, что сделать было не так просто: дороги здесь оказались разбитыми, автомобильный парк изрядно износился.

Каждая наша батарея должна была подавить от трех до пяти целей, что предполагало ведение огня одновременно по нескольким из них. По уставным нормам, для обеспечения хотя бы одного прямого попадания в дзот полагалось израсходовать от 20 до 40 снарядов, да на сопровождение и поддержку атаки стрелковых батальонов полагалось иметь не меньше половины боекомплекта, то же — для боя в глубине вражеской обороны.

И вот все готово. Сидя в траншеях, залитых болотной жижей, продрогшие, в отяжелевших от влаги и глины шинелях, мы с нетерпением ждали начала.

Команда на открытие огня поступила, когда уже совсем рассвело. Батареи дружно, методически начали уничтожать одну цель за другой. И полетели вверх бревна, раздробленные бетонированные плиты — все, что осталось от вражеских блиндажей, дотов и дзотов.

В течение первого дня было разрушено больше половины целей. Однако немцы, используя столбы высоковольтной линии, за ночь восстановили часть дзотов. Пришлось на второй день поработать с дополнительной нагрузкой.

В ночь перед наступлением всем было приказано отдыхать. Бодрствовали лишь по одному огневому расчету в каждой батарее: всю ночь вели беспокоящий методический огонь. Под утро батареи были приведены в полную боевую готовность и произвели несколько огневых налетов по артиллерийским и минометным батареям противника.

Но и немцы не дремали. Их артиллерия тоже проявляла активность. Лейтенанты Струтинский и Тюфякин засекли новую 105-миллиметровую батарею и сообщили ее точные координаты.

Я поручил подавить вражескую батарею лейтенанту Деркачу. Уже через четверть часа 9-я батарея переносом огня от действительного репера точно накрыла цель.

На рассвете 20 октября задрожала земля. Свиваясь в тяжелые стелющиеся облачка, пополз по болотным зарослям дым. Когда огненная лавина покатилась в глубину вражеской обороны, из леса выскочили ванта танки, за ними двинулись стрелковые цепи. Мы неотлучно сидели у стереотруб и следили за развитием атаки: тут ведь многое зависело и от того, насколько хорошо потрудились мы, артиллеристы.

Передний край противника пехота прошла безостановочно. Гул разрывов снарядов и глухие удары танковых пушек стали медленно удаляться на юго-запад. Мы свернули свой НП и тоже двинулись вперед. Достигнув рубежа, где у немцев было особенно много дзотов, я подбежал к одному из них, к тому, по которому вел огонь лично. Гут все было вспахано и исковеркано. Захотелось посмотреть, что же внутри. Забежав с тыльной стороны, прыгнул в траншею и пошел к двери. Точнее, не пошел, а начал протискиваться между глыбами вывороченной земли. Только хотел просунуть голову в проем, как из темноты прогремел выстрел, потом второй. Первая пуля пробила воротник шинели. Находившийся со мной сержант Суслов бросил гранату. Бойцы вытащили из дзота уже мертвого фашистского офицера с вальтером в руке. Этот пистолет хранился у меня до конца войны, постоянно напоминая о том, что осторожность никому не вредит…

Следуя за танками, стрелковые батальоны упрямо пробивались к району огневых позиций вражеской артиллерии. Наши батареи успешно подавляли вновь оживавшие огневые точки, артиллерийские и минометные подразделения. Так, к примеру, произошло с батареей противника, обозначенной у нас на планшете как цель № 214. Только наши танки подошли к ней на дальность прямого выстрела, как ее пушки открыли стрельбу прямой наводкой. Сосредоточенный огонь всего дивизиона заставил вражескую батарею замолчать. Атака продолжалась…

В районе Рабочего поселка № 7 левофланговый батальон 425-го стрелкового полка попал под губительный огонь пулеметов из трех дзотов. Бойцы залегли, начали зарываться в землю. По дзотам тотчас же открыли огонь прямой наводкой полковые пушки и батареи лейтенантов Когана и Павлова. И здесь путь нашей пехоте был расчищен в считанные минуты.

Сопротивлялись гитлеровцы отчаянно. Они вводили в действие свежие подразделения, без конца контратаковали большими и малыми силами, упорно цеплялись за каждую хоть сколько-нибудь выгодную высотку. Но советские танкисты и пехотинцы упорно теснили врага к Синявино.

Личный состав дивизиона в ходе этой операции проявил не только настойчивость, большую работоспособность, но и профессиональное мастерство. Наши разведчики превзошли все ожидания командиров и политработников. Действуя в качестве передовых наблюдателей, они постоянно находились в наступающих цепях пехоты, корректировали огонь батарей. Командиры батарей шли вперед вместе с командирами стрелковых батальонов и рот, чтобы как можно оперативнее выполнять их заявки.

В полдень первого дня наступления лейтенант Деркач доложил о скоплении перед ручьем Глубокий по дороге в Синявино подразделений вражеской пехоты. Чуть левее в заросшей кустарником лощине стояло около десяти танков.

— Веду огонь по мосту через ручей, — сообщил лейтенант. — Если разрушим его, гитлеровцам крышка…

Я немедленно перенацелил на лощину две другие батареи. Через несколько минут артиллеристы Когана и Павлова точно накрыли место вражеской танковой засады. В это время батарея лейтенанта Деркача разрушила мост прямым попаданием трех снарядов.

Несколько уцелевших вражеских машин попытались прорваться вброд, но безнадежно застряли и стали легкой добычей советских артиллеристов-противотанкистов. Контратака фашистской пехоты и танков так и не состоялась.

В этом бою смелость и находчивость проявил младший лейтенант В. Ф. Комаров, командир взвода управления 9-й батареи. Он двигался вместе с командиром поддерживаемого стрелкового батальона. Благодаря прекрасной ориентировке Комарова на местности и его умению точно определять координаты вражеских целей батарея за один день уничтожила два наблюдательных пункта, несколько пулеметов, полевое орудие, чем в немалой степени способствовала успешному выполнению батальоном трудной задачи на левом фланге наступающего стрелкового полка. Отважный офицер был представлен командованием полка к правительственной награде.

Разведчики сержант С. Суслов и красноармеец А. Галашвили, неразлучные боевые товарищи, своевременно обнаружили несколько огневых точек и дали точное целеуказание. Дивизион уничтожил два дзота, пулемет на открытой площадке. Залегшие было наши стрелковые роты вновь поднялись в атаку.

Суслов и Галашвили засекли и колонну вражеских мотоциклистов, двигавшуюся к перекрестку дорог в районе Рабочего поселка № 7. Цель с НП командира 9-й батареи не просматривалась. Тогда разведчики взяли управление огнем батареи на себя. По их командам она произвела налет по колонне, рассеяла ее, уничтожив более десяти мотоциклов с коляской вместе с их экипажами. Оба разведчика были представлены к правительственной награде.

Большую работу в дивизионе проводили политработники, партийные и комсомольские активисты. Возьмем, к примеру, политруков батарей. Все они М. В. Трунов, А. К. Волжанский, И. И. Хребтов — постоянно находились среди бойцов на огневых позициях, знакомили воинов с успехами их товарищей на других участках, читали сводки Совинформбюро, делали все для того, чтобы боевой опыт лучших становился достоянием всех. Заботились политруки и о том, чтобы артиллеристов вовремя накормили, чтобы снарядов было в достатке, чтобы раненым своевременно оказывалась медицинская помощь.

В то же время и Трунов, и Волжанский, и Хребтов были квалифицированными артиллеристами. Все трое в любой момент могли заменить командира, умело управлять огнем батареи и взвода. Приведу лишь один пример.

Младший политрук Волжанский, находясь на передовом НП под Гонтовой Липкой, заметил в небольшой роще в глубине обороны противника скопление вражеской пехоты. Роща находилась на расстоянии, недосягаемом для минометных подразделений стрелкового полка. Не ожидая, пока вернется командир взвода управления, которого в это время вызвали на НП поддерживаемого стрелкового батальона, Волжанский сам подготовил данные и передал их на позицию.

Со снарядами у нас тогда было очень туго, цель — неплановая, и командир батареи лейтенант Деркач обратился ко мне за разрешением израсходовать 20 выстрелов. Я дал «добро». Батарея произвела огневой налет по роще и нанесла немалый урон врагу.

Отважно дрались наши пехотинцы, испытывая неимоверные трудности при действиях на сильно пересеченной, то каменистой, то болотистой земле синявинской. Но, несмотря на их мужество и поддержку артиллерии, войска 54-й армии не смогли овладеть Синявино и соединиться с наступавшими им навстречу дивизиями Невской оперативной группы. Противник постоянно вводил резервы, чего мы, к сожалению, не могли делать.

28 октября 54-я армия перешла к активной обороне на достигнутых рубежах, ограничиваясь лишь местными атаками, чтобы сковать гитлеровцев, отвлечь часть их сил и средств на себя. Невская оперативная группа по-прежнему продолжала наступательные бои на синявинском направлении. Однако Синявинскую операцию нам пришлось все-таки прекратить в связи с начавшимся наступлением противника на Тихвин.

В новом качестве

В середине октября крупная группировка войск противника нанесла мощный удар на волховском направлении. Завязались ожесточенные бои на дальних подступах к городу Волхов, в результате которых обозначилась угроза тылам 54-й армии. Для усиления соединений, сражавшихся на волховском направлении, приказом Военного совета фронта 3-я гвардейская стрелковая дивизия снималась со своего прежнего рубежа и перебрасывалась значительно севернее Синявино. Вместе с ней уходил и наш 881-й корпусной артиллерийский полк, но только без моего дивизиона.

— Вы остаетесь здесь и будете действовать самостоятельно, как отдельный армейский дивизион, — сказал мне командир полка майор Колесов.

Я подумал, что больше со своей родной частью мне не придется воевать. Так оно и вышло. Полк ушел, а мы остались. Теперь все нужно было решать самому, без оглядки на указания командира и штаба полка. Начальнику штаба дивизиона старшему лейтенанту Панферову я приказал немедленно связаться с начальником артиллерии 128-й стрелковой дивизии, в интересах которой нам предстояло теперь работать. Вскоре я и сам встретился с майором И. Г. Солодовниковым. Начальник артиллерии был еще совсем молодым командиром, но чувствовалось, что дело свое он знает хорошо. Майор приказал дивизиону оставаться на прежних позициях и продолжать разрушать дзоты, уничтожать огневые средства противника на переднем крае и в тактической глубине его обороны.

— Главное для вас — разведка и уничтожение артиллерийских и минометных батарей, — сказал Солодовников.

Кроме того, мы должны были остановить движение вражеских частей и подразделений по дорогам между Рабочими поселками № 4, 5, 7, Синявино и Гайтолово.

В течение нескольких дней огнем орудий дивизиона были подавлены две минометные батареи, разрушено пять блиндажей, три наблюдательных пункта, уничтожено немало пулеметных гнезд и более, ста пятидесяти гитлеровцев.

В это время я близко познакомился с майором И. Г. Солодовниковым. Иван Григорьевич производил впечатление неутомимого по натуре человека. Он постоянно находился в поисках наиболее эффективных способов организации боя подчиненных ему артиллерийских частей и подразделений. Несколько раз он лично управлял огнем всей дивизионной артиллерийской группы и показал незаурядные способности артиллериста.

Поучительным для меня, и моих подчиненных было его умение правильно организовать работу штаба артиллерии. Составленные под его руководством расчеты, схемы, таблицы огня и другие боевые документы отличались высокой культурой графического исполнения, точностью, аккуратностью. А это играло немаловажную роль в обеспечении высокой эффективности боевых действий артиллерии. С подчиненными Иван Григорьевич держал себя просто, доверительно, хотя и не терпел фамильярности, а тем более панибратства. Разумная требовательность — одна из наиболее ярко выраженных черт его командирского характера. У нас с ним установились не только хорошие деловые, но и дружеские отношения.

31 октября майор Солодовников сообщил мне, что правофланговый 741-й стрелковый полк дивизии готовит разведку боем на подступах к поселку Липка. Дивизиону необходимо оказать этому полку огневую поддержку.

— Используйте Бугровский маяк и тригонометрическую вышку в деревне Назия для организации сопряженного наблюдения, — посоветовал Иван Григорьевич. — Свяжитесь с командиром 741-го полка, согласуйте с ним сигналы взаимодействия, особенно в период выхода подразделений из боя.

Правый фланг 128-й стрелковой дивизии упирался в Ладожское озеро, на берегу которого находился Бугровский маяк. Там мы вскоре и оборудовали свой основной НП. Маяк представлял собой фундаментальное инженерное сооружение из камня и бетона, напоминавшее по форме усеченный конус высотой около 40 метров. Толщина стен у основания достигала 2–2,5 метра. Внутри, снизу и до верхней площадки поднималась металлическая лестница.

Местность отсюда была видна как на ладони. Лучшего НП и желать нельзя. Разведчики немедленно подтянули к маяку связь, установили стереотрубы, развернули на небольшом столике рабочую карту, огневой планшет командира дивизиона. Началась обычная боевая работа.

Разведка боем стрелкового полка, о которой нас поставил в известность майор Солодовников, прошла удачно. Нам удалось не только поддержать пехотинцев, но и засечь многие огневые точки, не проявлявшие ранее никакой активности.

Немцы находились от маяка в двух-трех километрах. Вдали за озером виднелся занятый ими Шлиссельбург. Основная задача дивизиона заключалась теперь в том, чтобы во взаимодействии с артиллерией и стрелковыми полками дивизии не допустить прорыва противника вдоль озера к населенным пунктам Липки и Лаврово.

Гитлеровцы хорошо понимали, что на маяке есть наши наблюдатели, и пытались выбить нас оттуда огнем артиллерии и даже бомбежкой. Но ничего у них из этого не получилось. Снаряды и бомбы ложились рядом с маяком, не причиняя ему существенного вреда.

Среди артиллерийских наблюдателей были отличные мастера своего дела, такие, как разведчики В. К. Курилов, В. И. Субботин и другие. Работая на пунктах сопряженного наблюдения, они с большой точностью засекали даже дальние огневые точки врага.

Однажды в первой декаде ноября к нам на маяк зашел капитан 3 ранга представитель штаба Ладожской военной флотилии. Его интересовало, нет ли у нас целей, которые беспокоят пехоту, а мы их со своих позиций не можем достать.

Такие цели действительно были, и мы очень обрадовались неожиданной подмоге. Тут же сверили координаты вражеских батарей, засеченных моряками, с теми, которые разведали наши наблюдатели. Некоторые совпали, а некоторых у моряков не оказалось.

И вот с наступлением темноты к маяку незаметно приблизились два боевых корабля и открыли мощный огонь по артиллерийским батареям противника. От грохота корабельных орудий всем, кто находился на маяке, было лихо. Ведь это сооружение представляло собой отличный резонатор звука. Но мы терпели и радовались такой поддержке.

Корабли флотилии подходили к маяку несколько ночей подряд, и всегда после их огневых налетов наши наблюдатели устанавливали, что обработанные корабельной артиллерией вражеские батареи не возобновляли больше стрельбы.

Общая обстановка на Ленинградском фронте в середине ноября 1941 года вновь осложнилась.

В ходе Тихвинской оборонительной операции, в которой участвовали 54-я армия Ленинградского фронта, 4-я и 52-я отдельные армии, нашим войскам удалось нанести контрудары по противнику и перейти в наступление. Но на волховском направлении продолжалось наступление немцев. Тихвин к этому времени был уже занят врагом. Коммуникации 54-й армии, по которым производился подвоз продовольствия, боеприпасов и вооружения к действующим частям и соединениям, оказались перерезанными. Артиллерию поставили на голодный паек. Жесткий лимит на расход снарядов, установленный начальником артиллерии армии, сильно ограничивал наши возможности в выполнении заявок общевойсковых командиров. Предпочтение отдавалось лишь контрбатарейной борьбе.

15 ноября дивизион получил приказ передислоцироваться в район населенного пункта Бабаново и поступить в распоряжение командира 285-й стрелковой дивизии полковника В.А. Свиклина. Сплошной обороны здесь не было, и перемещение такого большого хозяйства вызвало немало трудностей. Командир взвода управления дивизиона лейтенант Струтинский с группой разведчиков долго не могли отыскать командный пункт дивизии: на том месте, где он должен был находиться согласно полученному приказу, его не оказалось. Разведчики напоролись на немецкую засаду. Пришлось принять бой. Потеряв несколько человек убитыми, они с трудом выскочили из ловушки.

После долгих поисков штаб 285-й дивизии был наконец найден в полуразрушенном домике лесника, километрах в пяти от Бабаново. Полковник Свиклин встретил меня о большой радостью. Из его рассказа выяснилось, что положение стрелковых полков дивизии было тяжелым: сил для активных действий оставалось мало. Правда, у немцев их тоже было немного. Обе стороны все бросили под Тихвин, на главное направление развернувшихся боев. В полосе обороны дивизии сплошной оборонительной линии не было. Впереди располагались лишь небольшие по численности передовые заставы: отделение, максимум взвод.

— Ваша задача, — сказал в заключение беседы комдив, — занять огневые позиции восточное, не далее одного километра от моего командного пункта, выслать на передовые посты и заставы наблюдателей, вести разведку противника и беспокоящий огонь по его опорным пунктам, быть в готовности к круговой обороне.

Для артиллеристов тяжелого дивизиона эта обстановка была необычной. Но мои батарейцы в подавляющем большинстве приобрели уже достаточный боевой опыт, привыкли к условиям фронтовой жизни. Спокойно, по-деловому принялись они оборудовать огневые позиции для орудий, траншеи и стрелковые ячейки вокруг них. Командиры батарей и взводов управления составили боевые расчеты на случай ведения боя в окружении и приступили к подготовке огня по заданным целям.

В первый же день мы с комиссаром сходили на передний край. Он тянулся вдоль западной и юго-западной опушки леса, прикрывавшего деревню Бабаново. Стрелковые подразделения находились в окопах на расстоянии 200–300 метров друг от друга, причем левофланговые роты были выдвинуты далеко вперед по отношению к остальным подразделениям. Это диктовалось как условиями местности, так и характером обороны противника. Здесь комдив Свиклин держал усиленный стрелковый батальон, так как фланг, по существу, был открытым.

В землянке командира батальона, куда мы зашли пополудни, находился командир взвода управления 8-й батареи лейтенант Н. В. Иванов — опытный, способный огневик. Он и его разведчики обеспечивали здесь круглосуточное наблюдение и готовы были вызвать огонь всех трех батарей. Несмотря на это, я распорядился направить в помощь лейтенанту еще двух разведчиков сержантов В. Курилова и В. Субботина.

Так и потянулись дни нашей напряженной службы на новом месте. Снарядов было мало, а гитлеровцы, как на грех, стали проявлять все большую и большую активность. Несколько раз они пытались сбить боевое охранение и овладеть отдельными позициями стрелкового батальона, находившимися на выгодных в тактическом отношении высотках. Но всякий раз благодаря бдительности наблюдателей получали отпор и отступали, неся большие потери от пулеметного, минометного и артиллерийского огня.

Как-то глухой ноябрьской ночью лейтенант Иванов вызвал неподвижный заградительный огонь (НЗО) всех двенадцати орудий дивизиона по противнику, предпринявшему яростную атаку против левофланговой стрелковой роты. Когда было израсходовано около 60 снарядов, разведчик дал отбой. Из его доклада, подтвержденного и командиром стрелкового батальона, выяснилось, что более 300 фашистских автоматчиков пытались нанести удар во фланг и тыл батальона. Создалась угроза его окружения. Но попытка эта была своевременно пресечена. Гитлеровцы потеряли около 50 солдат и отступили.

За десять дней 8-я батарея только по данным, подготовленным лейтенантом Ивановым и его группой наблюдателей, уничтожила три дзота, около двух взводов гитлеровцев, один НП и несколько пулеметов на открытой позиции. Однако немцы тоже вели себя активно. В темное время суток они непрерывно освещали местность ракетами, открывали ружейно-пулеметный огонь по нашим заставам. Нередко боевые порядки дивизиона подвергались ожесточенным артиллерийским и минометным обстрелам. Во время одного из них погибло несколько наших разведчиков и огневиков, в том числе и отважный командир взвода управления 8-й батареи лейтенант Н. В. Иванов.

Как-то в начале декабря к нам приехал новый начальник штаба артиллерии 54-й армии полковник Н. Н. Жданов. Я хорошо знал его по артиллерийской академии, где он был одним из лучших преподавателей кафедры тактики. Поэтому и встретились мы с ним, как старые знакомые, Николай Николаевич сообщил, что по инициативе начальника артиллерии армии генерала Г. Ф. Одинцова вновь формируется артиллерийский полк на базе Артиллерийских Краснознаменных курсов усовершенствования командного состава (АККУКС), куда должен влиться и наш дивизион.

Это известие очень обрадовало меня. Генерал Одинцов пользовался среди артиллеристов большим и заслуженным авторитетом. Все мы знали, что 11–12 июля 1941 года, когда 41-й механизированный корпус противника прорвался вдоль Ленинградского шоссе к Луге, возглавляемая Одинцовым артиллерийская группа остановила врага. В ее состав входил тогда и полк АККУКС. Он понес большие потери, как и полки, сформированные из курсантов и преподавателей 2-го и 3-го Ленинградских артиллерийских училищ. Быть в одной из этих прославленных частей нам представлялось очень почетным.

На следующий день, под вечер, командир стрелковой дивизии полковник Свиклин поставил меня в известность, что части дивизии отводятся в тыл на доукомплектование личным составом и вооружением, в то время как нашему дивизиону приказано остаться на месте, под носом у противника. Сочувственно глядя на меня, комдив посоветовал:

— Ты, дорогой, не падай духом. Думаю, что это ненадолго. В бой не ввязывайся, лучше отойди к деревне Бабаново, если, конечно, того потребует обстановка. Займи там круговую оборону и до подхода подкрепления удерживай деревню любой ценой…

Чтобы противник не застал нас врасплох, я приказал наблюдателям с телефонными аппаратами разместиться в окопах бывшего боевого охранения стрелковых подразделений. Наблюдателям же предстояло первыми встретить вражеских автоматчиков, если те попытаются просочиться в боевой порядок дивизиона.

По специальному графику, разработанному начальником штаба Панферовым (теперь уже капитаном), батареи вели беспокоящий огонь по наиболее важным целям и вероятным местам скопления вражеских тыловых подразделений, чтобы противник не заподозрил, что ваших сил на этом участке поубавилось. Уводя в тыл свою дивизию, полковник Свиклин оставил нам пулеметный взвод в составе шести расчетов. Их огонь тоже был тщательно спланирован. По моему указанию командир взвода расставил свои «максимы» на наиболее ответственных направлениях, с таким расчетом, чтобы в первую очередь надежно прикрыть фланги.

Ночь прошла без происшествий, хотя все мы были начеку, в полной готовности встретить врага, откуда бы он ни появился. Но во второй половине следующего дня гитлеровцы, заподозрившие, видимо, что-то, вдруг зашевелились, начали то там, то тут атаковать мелкими группами, теснить наших наблюдателей. Пришлось отдать приказ на отход. К вечеру дивизион организованно оставил занимаемые позиции, отошел к деревне и занял круговую оборону.

Наступила вторая тревожная ночь. Гитлеровцы осмелели, стали действовать активнее. Их автоматчики подбирались к нам все ближе и ближе и наконец вышли на опушку леса в каких-нибудь 300–400 метрах от деревни, совсем рядом с позициями левофланговой батареи старшего лейтенанта В. И. Деркача.

Сначала немцев встретили пулеметным огнем. Но это не помогло. Короткими перебежками, укрываясь за заснеженными кочками, вражеские автоматчики стали подходить к позициям батареи. Тогда старший лейтенант Деркач дал команду огневому взводу лейтенанта А. Н. Ершова ударить по гитлеровцам прямой наводкой.

Слаженно действовали расчеты сержантов Мамонова и Новикова. Всего несколько выстрелов произвели они из своих гаубиц, и фашисты не выдержали, скрылись в лесу.

После небольшой паузы немецкие автоматчики попытались подобраться к нам снова. На этот раз опасность нависла над 8-й батареей старшего лейтенанта П. П. Павлова. Она была выдвинута почти к самой окраине деревни Бабаново и прикрывала центр боевого порядка дивизиона. На подступах к ее позициям стояли несколько изб, которые мешали вести огонь прямой наводкой. Бойцы и командиры орудийных расчетов изготовились к отражению атаки из личного оружия.

Немцы обошли деревню, подожгли крайние дома, и вокруг стало светло как днем. Гитлеровцам было видно все, что делалось у нас, а перед артиллеристами 8-й батареи встала непроглядная стена ночной темени.

Павлов доложил: есть раненые и убитые. Обстановка накалилась до предела. Наступили минуты тяжелых испытаний для воинов всего дивизиона. Нельзя было допустить, чтобы гитлеровцы овладели окопами 8-й батареи. В этом случае дивизион оказался бы расчлененным на две изолированные друг от друга части, и тогда нам пришлось бы отбиваться порознь, побатарейно и даже повзводно.

Всем, кто был на командном пункте дивизиона, я приказал приготовить личное оружие и гранаты, занять оборону в отрытых вокруг блиндажа ячейках. Начальник штаба развел бойцов и младших командиров топовычислительного взвода лейтенанта Тюфякина и взвода управления во главе с лейтенантом Струтинским по указанным мною позициям в непосредственной близости от КП.

Политрук Горячев попросил разрешения добежать до батареи Павлова. Я согласился, но приказал Струтинскому выделить для его сопровождения группу разведчиков. Горячев взял автомат и вместе с разведчиками В. Куриловым, И. Сулеймановым, Т. Бовиным и В. Субботиным отправился в 8-ю батарею. Через несколько минут он уже звонил оттуда:

— Виктор Макарьевич, я на батарее. Немцы в ста шагах. Ведем наблюдение.

— Хорошо, действуйте по обстановке! Я поддержу пулеметным огнем, Деркач и Коган — артиллерийским.

Ведя огонь из карабинов иавтоматов, бойцы и командиры 8-й батареи во главе с комиссаром Горячевым и комбатром Павловым отразили атаку гитлеровцев на позицию батареи. Их поддержали приданные «максимы» и ручные пулеметы. По лесу и ближним подступам к деревне прямой наводкой ударили гаубицы 7-й и 9-й батарей.

Группа артиллеристов во главе с политруком 8-й батареи Михаилом Труновым и командиром огневого взвода лейтенантом Григорием Дуденко в этом бою уничтожила из личного оружия и гранатами около 30 вражеских солдат.

Но гитлеровцы не успокоились. Они снова и снова пытались атаковать. Однако, встреченные организованным пулеметным огнем и меткими выстрелами в упор из гаубиц, фашисты откатились в исходное положение.

Бой у деревни Бабаново продолжался всю ночь и стих лишь к утру следующего дня. А когда совсем рассвело, разведчики доложили, что с тыла, со стороны переезда через железнодорожное полотно, в 1,5–2 километрах от деревни движется большая колонна пехоты. К нашей огромной радости, это была бригада морских пехотинцев. Узнав от меня обстановку, командир бригады тут же приказал атаковать противника и выбить его из леса.

После короткого артиллерийского и минометного налета моряки дружно поднялись в атаку, смяли гитлеровцев и вышли на рубеж, по которому ранее проходил передний край обороны частей 285-й стрелковой дивизии.

Комбриг передал мне письменный приказ штаба артиллерии армии: сосредоточить дивизион в другом месте, а самому прибыть за получением дальнейших указаний. Под вечер мы оставили свои позиции в Бабаново и в течение ночи, в пургу, совершили марш к новому месту сосредоточения.

К тому времени враг под Тихвином был уже остановлен. Его вынудили перейти к обороне. Здесь мы уже присоединились к полку АККУКС, командиром которого стал ветеран части майор К. В. Волков, начальником штаба — майор С. С. Кравец, заместителем по снабжению — майор Г» А. Трушин, мой сослуживец по довоенному Острогожску. Мне, конечно, очень захотелось увидеть его.

Командир полка АККУКС сразу же покорил всех нас своей обходительностью и простотой. Невысокого роста, коренастый, подвижный, майор хорошо знал обстановку, людей. Как только закончилось представление, он подвел меня к столу, на котором была разложена карта, и ознакомил с положением сторон почти на всем рубеже, обороняемом 54-й армией.

Узнав, что у меня на каждое орудие имелось всего по три-четыре снаряда, командир полка уверенно сказал:

— Ничего, это — временно. Скоро наши будут в Тихвине.

С освобождением Тихвина положение 54-й армии должно было значительно улучшиться, так как начала бы действовать железная дорога на Волхов. А пока коммуникации наших войск оставались перерезанными в нескольких местах и сообщение с Большой землей могло осуществляться только по бездорожью, по лесным тропам.

Полк АККУКС занимал боевые порядки во втором эшелоне армии, но наблюдательные пункты находились в подразделениях первого эшелона. До подвоза боеприпасов артиллеристам предстояло вести разведку противника, наносить цели на карты и планшеты и одновременно заканчивать формирование полка как боевой единицы.

Встретиться с майором Трушиным в тот день мне так и не удалось. На следующий день, узнав о моем прибытии, он сам решил разыскать меня. Григорий Аверьянович приехал в штаб дивизиона под вечер, но меня там не застал. Узнав, что я пошел на один из передовых наблюдательных пунктов, он отправился на поиски. И попал в переделку. Гитлеровцам удалось проникнуть к самому наблюдательному пункту, куда заскочил Трушин. Они бросили в землянку несколько гранат и скрылись. Осколками убило телефониста, ранило командира взвода управления 7-й батареи и самого Трушина.

Пострадавших перевязала полковой врач, совсем еще молоденькая девушка. В полку ее все звали Лидочкой и очень любили за сердечность и доброту. У Григория Аверьяновича она извлекла из спины несколько мелких осколков. Как раз в тот момент, когда Лидочка удаляла последний, я и зашел в санчасть, Увидев меня, Григорий обрадовался. Мы обнялись и пошли в мою землянку. Всю ночь напролет проговорили, вспоминая довоенную жизнь, друзей, товарищей по службе…

Командир полка оказался прав. 9 декабря наши войска выбили противника из Тихвина. Снабжение 54-й армии сразу же улучшилось. Начало поступать все необходимое: боеприпасы, горючее, продовольствие.

К 27 декабря вся территория от Киришей до линии железной дороги, идущей из Тихвина на Волхов, находилась в наших руках.

В течение января 1942 года полк АККУКС, как и вся 54-я армия, активных боевых действий не вел, а занимался в основном разведкой и боевой подготовкой.

На Волховском фронте наши войска продолжали вести наступательные бои в общем направлении на город Любань. Здесь в конце января обозначился даже некоторый успех, особенно на участке, где был введен 13-й кавалерийский корпус и отдельные соединения 2-й ударной армии. За несколько дней стрелковые части углубились в расположение противника на 70–75 километров, перерезав железную дорогу Ленинград — Новгород. После этого 2-я ударная армия была полностью введена в прорыв. С целью оказания помощи Волховскому фронту наша 54-я армия получила задачу ударом навстречу 2-й ударной ликвидировать любанско-чудовскую группировку противника и освободить Любань. Время затишья для нас миновало…

Местность в полосе действий армии была исключительно труднопроходимой. Заболоченные леса, не замерзающие даже в сильные морозы топи, бездорожье сильно затрудняли боевые действия войск, особенно артиллерии. В результате тяжелых и напряженных боев соединениям нашей армии к середине марта удалось продвинуться вперед всего на 20–25 километров. Для дальнейшего наступления сил уже не оставалось…

Последние дни под Ленинградом

В феврале 1942 года мне пришлось попрощаться со своими боевыми товарищами по дивизиону. Меня перевели в 21-й армейский пушечный артиллерийский полк на должность начальника штаба. Несколько позже я стал заместителем командира этого полка. На вооружении части были 152-миллиметровые гаубицы-пушки образца 1937 года. В полку имелась звукометрическая батарея, что значительно повышало эффективность контрбатарейной борьбы. Здесь уже широко использовались данные оптической, топографической служб и даже авиаразведки, чего, к сожалению, не было у нас, в 881-м корпусном артиллерийском полку.

Командовал полком подполковник В. Н. Дубровин, стройный молодой офицер, окончивший перед войной Военную артиллерийскую академию имени Ф. Э. Дзержинского. А вот комиссар полка полковой комиссар И. М. Аверин, призванный из запаса, был уже в летах. В военной выправке он, конечно, уступал нашему командиру, зато все остальные, необходимые комиссару качества были у него налицо.

Полк действовал в полосе 4-го гвардейского стрелкового корпуса, которым командовал генерал Н. А. Гаген. Штаб корпуса и наш командный пункт размещались в сосновом лесу в деревоземляных помещениях. Вкопаться в землю не было возможности: торфяное болото, прикрытое снегом, никогда не замерзало. Поэтому мы ставили два деревянных сруба один в другой, а пространство между ними засыпали землей. От прямого попадания снаряда или авиабомбы они не защищали, но осколки нам все же не были страшны.

В должности начальника штаба я освоился довольно быстро, и не последнюю роль в этом сыграл мой помощник капитан В. В. Зорин. Дело он знал отлично и относился к нему с чувством высокой ответственности. Благодаря его неутомимой энергии мы всегда имели под рукой данные, необходимые для эффективного воздействия на артиллерию и минометы противника. А это была основная задача полка.

Контрбатарейная борьба под Ленинградом и Волховом в те дни приобрела большое значение. Она требовала от артиллеристов глубоких знаний, высокого мастерства. Не зря артиллерию здесь стали называть огневым щитом Ленинграда.

Можно с уверенностью сказать, что общевойсковые соединения, несмотря на их малочисленность, прочно держали оборону под Волховом и Тихвином лишь благодаря умело спланированному и надежно обеспеченному взаимодействию с артиллерией. Мы денно и нощно заботились о том, чтобы предотвращать налеты вражеской артиллерии, держать ее в постоянном напряжении, умело и точно наносить огневые удары но ее позициям. Для достижения этой цели перед каждым орудийным расчетом, огневым взводом, батареей, дивизионом стояла задача: добиваться высокой точности стрельбы. Девизом и здесь было правило: «Не вижу — не стреляю!» И мы свято выполняли его, стараясь, чтобы каждый снаряд попадал в цель.

Однако того же старался добиться и противник. Ведь он тоже располагал всеми видами инструментальной и авиационной разведки, батареями мощных полевых и даже крепостных орудий. Поэтому нередко между нами возникали настоящие огневые поединки. Это заставляло быть в постоянной боевой готовности. Мы, помнится, даже спали не раздеваясь, хотя жили в хорошо оборудованных блиндажах. Постоянная собранность, напряжение физических и моральных сил позволяли нам сразу же, как только батарея немцев открывала огонь, наносить по ней ответный удар поражающей силы.

Помнится, нам очень досаждала 150-миллиметровая пушечная батарея врага, разместившаяся где-то в районе синявинских торфоразработок. Достаточно было над нашими боевыми порядками появиться самолету-разведчику «Фокке-Вульфу-189», которого солдаты позже окрестили «рамой», как эта вражеская батарея тут же производила налет по нашей обороне, чаще всего по какой-нибудь артиллерийской или минометной позиции.

Долго мы охотились за этой вражеской батареей, но определить ее координаты никак не удавалось. Наконец все же батарею засекли полковые звукометристы лейтенанта А. Грезлова. Как выяснилось, она находилась в болоте. Выглядело это, конечно, неправдоподобно, но тем не менее все было именно так. После того как один из дивизионов полка произвел мощный огневой налет по указанному ему месту, батарея противника навсегда замолчала.

Приближалась весна. Мне присвоили очередное воинское звание подполковника и назначили заместителем командира полка по строевой части. В должность начальника штаба вступил В. В. Зорин, получивший звание майора.

В начале июня 1942 года 54-я армия была передана из Ленинградского фронта в Волховский. Но и там охота за артиллерийскими и минометными батареями противника для нас оставалась основной повседневной фронтовой работой.

В середине июля меня вызвали в штаб артиллерии армии и вручили предписание: вечером того же дня отправиться в Москву, в распоряжение Управления кадров артиллерии Красной Армии. Разрешили взять с собой моего верного помощника ординарца Андрея Шаповаленко.

На попутном газике добрались мы с Андреем до Волхова. Подъехав к его окраинам, ужаснулись: города не было. От него остались лишь бесформенные развалины. Ни одного уцелевшего здания!

На следующий день в товарном вагоне отправились в Вологду, а оттуда уже в пассажирском — в Москву.

Смерч над Волгой

На формировании

По приезде в Москву я сразу же отправился в Штаб артиллерии Красной Армии. Принял меня начальник управления кадров. Он долго расспрашивал о делах на Ленинградском и Волховском фронтах, о людях, о тактических приемах действий артиллеристов в условиях этих фронтов. В заключение нашей беседы генерал напутствовал меня:

— Езжайте, товарищ Шагала, принимайте полк. Время сейчас такое — надо торопиться. — И, чуть помолчав, доверительно оказал: — Если бы вы знали, дорогой мой подполковник, как я завидую вам. Вы уже повоевали, снова будете бить проклятых фашистов. А вот мне — сиди здесь, подбирай кадры… Это, конечно, дело тоже большое, нужное, но ведь я же огневик, понимаешь, огневик! — Генерал тяжело вздохнул, размял в пальцах папиросу, предложил мне закурить и уже другим, более официальным тонам закончил:

— Полк вам вверяют пушечный, резерва Верховного Главнокомандования, двухдивизионного состава, его номер 1107. Отъезд — послезавтра, проездные документы получите в канцелярии управления. А завтра, в 10.00, быть в Кремле. Там вам вручат правительственную награду — орден Красного Знамени за бои под Синявино. Поздравляю!

Начальник Управления кадров встал, подошел ко мне, крепко пожал руку, улыбнулся, повернул за плечи кругом и, легонько подтолкнув в спину ладонью, оказал:

— Идите. Воюйте. За себя и за меня.

До сих пор помню этот эпизод. В одно мгновение человек, которого я никогда раньше не встречал, стал для меня близким. Я повернулся, хотел поблагодарить, но спазма сжала горло, а он как-то очень тепло повторил:

— Иди, иди. Воюй и будь жив, Жагала…

По пути в гостиницу, и там, в своей комнате, я оставался под впечатлением этого приема, перебирал в памяти все случаи, когда был необоснованно груб с подчиненными, и щеки мои горели. Я держал ответ перед своей совестью, а она — строгий судья…

На другой день, проснувшись, взглянул на часы и не поверил глазам своим: было половина седьмого. Привычка спать чутко и урывками, по-фронтовому, на сей раз дала осечку. За ночь я ни разу не проснулся, спал как младенец. Настроение — лучше не надо! В окно номера сквозь плотную занавеску настойчиво пробиваются лучи июльского солнца, за дверью, в коридоре, кто-то негромко разговаривает.

Быстро сбрасываю с себя одеяло, тянусь к стулу, на котором сложил перед сном одежду, но ее на месте не оказалось. Исчезли и сапоги. Догадался: работа Шаповаленко.

И действительно, пока я умывался, в комнату вошел ординарец с хорошо отутюженным обмундированием и до блеска начищенными сапогами.

— Ты что, в инвалиды меня записал? — упрекнул его строго.

— Нет, в орденоносцы, — улыбнулся Шаповаленко широко и открыто, словно не мне, а ему идти в Кремль за наградой.

Орден Красного Знамени — моя первая правительственная награда, поэтому он мне очень дорог.

Без четверти десять был уже возле Спасской башни. Часовой, удививший меня своей молодостью, пристально изучил протянутые документы и коротко объяснил, куда нужно пройти. Оказавшись на территории древнего Кремля, я испытал какой-то необыкновенный прилив чувств: радость, волнение, любопытство и многое другое, в чем сразу и не разберешься.

Мимо проводили люди, проезжали легковые машины, а я словно никого не видел и ничего не замечал: весь был во власти неизгладимого впечатления от знакомых по фотографиям зданий, искрящихся на солнце елей, от алого флага, гордо полощущегося на ветру над зеленым куполом самого главного Дома Страны Советов.

Награды вручал Н. М. Шверник. Он тепло приветствовал награжденных. Среди них были не только военные, но и штатские: инженеры, работники промышленности и транспорта, деятели культуры и искусства. Потом товарищ Шверник предложил сфотографироваться на память. После этого под руководством экскурсовода мы ознакомились с достопримечательностями Кремля.

В тот же вечер мы с Шаповаленко уехали из Москвы в артиллерийский учебный центр, где формировался 1107-й пушечный артиллерийский полк (пап). Начальник учебного центра встретил меня очень доброжелательно, подробно расспросил о событиях на фронте. Я рассказал о своем дивизионе, о героизме фронтовиков.

— Да, брат, война — дело не шуточное. Многое каждому из нас придется вынести. Теперь у вас забот прибавится. Давайте не будем терять времени. Материальная часть и положенное вооружение для полка имеются, завтра начнут прибывать командиры, на подходе и личный состав. Так что, Шагала, готовьте фронту подкрепление, — напутствовал меня начальник учебного центра.

Утром следующего дня первым в отведенный мне маленький кабинет явился капитан В. В. Кудрявцев, назначенный начальником штаба. Высокий, стройный, туго перетянутый ремнями, и производил впечатление человека аккуратного, собранного. За долгие месяцы, проведенные в боях, я научился разбираться в людях. Вот и тут — первое впечатление не обмануло меня. Владимир Васильевич Кудрявцев оказался хорошим, знающим штабистом, принципиальным, требовательным к себе и подчиненным командиром.

К вечеру в моем кабинете было уже тесно: прибыли комиссар полка батальонный комиссар Т. Д. Горошко, командиры дивизионов майор А. Т. Пащенко и капитан Н. Г. Посохин, командиры батарей капитан Н. М. Егоров, старший лейтенант А. М. Лоза, лейтенант М. П. Вовк и другие. С каждым в отдельности поговорить не удалось, но первая встреча надолго осталась в памяти.

Все командиры оказались энергичными, душевными людьми. Они понимали меня с полуслова и между собой очень быстро нашли общий язык. Отныне это были члены одной семьи, командиры и политработники 1107-го пушечного артиллерийского полка РВГК, объединенные общими боевыми задачами, одной великой целью — бить ненавистного врага.

Через два дня в полку встречали уже рядовых и сержантов, к приему которых мы готовились очень напряженно. Одно лишь расквартирование подразделений потребовало не только твердого знания штатов, точного расчета, но и хозяйской смекалки, разворотливости, умения быстро организовать быт многих людей.

Однако основные трудности появились гам, где мы их не ждали. Дело в том, что часть красноармейцев прибыла из Казахстана. В боях никто из них еще не участвовал, об артиллерии они знали только понаслышке, вдобавок ко всему многие слабо владели русским языком. Чтобы обучить их хоть как-то действовать у орудий, от командиров требовалась кропотливая целеустремленная работа.

Очень сложно бойцам-казахам было осваивать артиллерийские термины, запоминать назначение артиллерийских приборов и команд. Им, например, трудно было понять, как это могут существовать параллельно «прицел» как прибор и «прицел» — команда (к тому же и произносили они это слово как «присел»), «уровень» — прибор и «уровень» — команда и т. д. Это мешало бойцам быстро и точно (а требовалось именно так — время не ждало) научиться выполнять команды, правильно ориентироваться в последовательности операций.

Наши усилия прежде всего сосредоточивались на подготовке самых необходимых специалистов: разведчиков — для работы с буссолью и стереотрубой, радистов, наводчиков — их учили обращению с орудийной панорамой. Каждый опытный сержант получил задание опекать одного бойца-казаха и обучить его по специальности, как говорится, от «а» до «я».

С воинами других специальностей занятия проводились, как правило, с переводчиками, в качестве которых выступали обычно политработники-казахи. Вспоминая те дни, я до сих пор не перестаю удивляться, как нам удалось в такой короткий срок обучить людей далеко не простому артиллерийскому делу. Ведь уже через неделю после прибытия в учебный центр красноармейцы усвоили свои функциональные обязанности у орудий и довольно уверенно работали с приборами.

Вскоре мы начали готовиться к тактическому учению с боевой стрельбой. По опыту, приобретенному при формировании дивизиона в Кузьминках, я хорошо знал, как важно оно для необстрелянных еще артиллеристов, для сколачивания подразделений, а поэтому делал все возможное, чтобы практические стрельбы прошли с наибольшей пользой.

Заметную помощь оказывал вам учебный центр, его штаб. В частности, нам выделили на время несколько тракторов для транспортировки орудий — своих машин у нас еще не было, — что значительно облегчило работу командирам батарей.

Однако учение провести мы не успели. Как-то ночью совершенно неожиданно мне приказали поднять полк по тревоге и грузиться на железнодорожные платформы. Было это в середине августа. Начальник учебного центра, вручая пакет, сказал:

— Желаю успеха. Тракторы и автомобили получите в пути следования.

«Какой там успех, — с горечью подумал я. — Личный состав еще ни разу не стрелял!»

Доучиваться, набираться опыта нам предстояло в бою. Здесь уместно, пожалуй, напомнить обстановку, сложившуюся в те дни на советско-германском фронте, чтобы яснее было, почему полку не дали доучиться, закончить укомплектование подразделений людьми и недостающей техникой и в срочном порядке направили на юг.

Начиная с мая 1942 года на южном участке фронта нас преследовали неудачи. Потеря Крыма, неблагоприятный исход боев в районе Барвенково и в Донбассе лишили советские войска стратегической инициативы. Подтянув резервы, противник начал стремительное продвижение к Волге и на Кавказ. Наши войска вели тяжелые оборонительные бои на огромном пространстве от Воронежа до Ростова.

В середине августа 6-я общевойсковая и 4-я танковая армии немцев уже штурмовали наши позиции на ближних подступах к Сталинграду. Вот в это время Верховное Главнокомандование и решило ускоренными темпами усилить Сталинградский фронт артиллерией, танками и авиацией. В числе частей усиления оказался и наш 1107-й пушечный артиллерийский полк РВГК.

Можно сказать, мне здорово повезло с комиссаром. Молчаливый, несколько медлительный, батальонный комиссар Тимофей Дмитриевич Горошко быстро и как-то незаметно сколотил вокруг себя боевой актив коммунистов и комсомольцев. Его рассудительность, такт, умение находить с людьми общий язык казались врожденными качествами, хотя я знал, что он очень много работал над собой, преодолевая замкнутость в характере. Позже он говорил мне, что учился у всех, у кого можно было почерпнуть что-то полезное, по крупицам собирал и изучал опыт политработников, с которыми сталкивался прежде по службе. Вдумчивый, неторопливый, он тем не менее всегда горячо брался за любую работу. Его доброжелательность, твердость, умение доводить до конца начатое дело снискали ему в полку огромный авторитет. Политработники под его руководством трудились с огоньком, уверенно, без суеты и показухи, которых комиссар вообще терпеть не мог.

Командиры дивизионов — капитан Н. Г. Посохин и майор А. Т. Пащенко по характеру были разными людьми, но оба оказались прекрасными специалистами, волевыми, требовательными командирами. Они быстро наладили боевую учебу и добились неплохих результатов, хотя, конечно, времени им было отведено слишком мало.

Капитан Посохин вызывал всеобщую симпатию. Это был очень деятельный, веселый человек, обладающий чувством юмора. Открытость, доброжелательность по отношению к людям сочетались в нем с требовательностью. Николай Григорьевич реагировал буквально на все, что происходило вокруг него, и за все считал себя в ответе. И что больше всего мне нравилось в нем — это любовь к солдату. Всех своих бойцов он знал по имени-отчеству, радовался, когда они сами приходили к нему за советом или с каким-нибудь предложением. Причем эта радость проявлялась как-то очень непосредственно и открыто.

Начальник штаба капитан В. В. Кудрявцев тоже заслуживал самых добрых слов. Он проявил себя как опытный штабист, отлично знающий огневое дело и материальную часть артиллерии.

Одним словом, помощники у меня были прекрасные, работалось с ними легко.

Погрузку артиллерийских систем — 152-миллиметровых гаубиц-пушек произвели организованно, хорошо закрепили их на платформах. Утром эшелон тронулся в путь. Среди бойцов царило оживление, в теплушках слышались песни, смех.

На следующую ночь на одной из станций к составу прицепили платформы с тракторами ЧТЗ-60. Вместе с ними прибыли и трактористы — по два на каждую машину. Я дал команду исполняющему обязанности заместителя командира полка по технической части технику-лейтенанту Г. М. Микрюкову проверить состояние поступившей техники прямо на ходу. И что же оказалось — около 80 процентов тракторов не удалось даже завести. Они были настолько изношенными, что не представлялось даже, как мы их будем ремонтировать.

В тот же день мы с капитаном Кудрявцевым организовали что-то вроде ремонтной бригады, в которую командиры дивизионов включили наиболее подготовленных механиков. Возглавил ее красноармеец Петров, в прошлом бригадир тракторной бригады. Дело он свое знал крепко, двигатель понимал, как врач-кардиолог человеческое сердце.

Не покладая рук трудились механики. Даже обедали и ужинали прямо на платформе. Петров перебегал от одной машины к другой, давал указания, сам что-то делал, учил, подсказывал. В результате значительная часть неисправных тракторов была отремонтировала еще до разгрузки. Остальные нуждались в запасных частях, а их у нас не было.

На рассвете 19 августа эшелон подошел к станции Лог. Занималось тихое, ясное утро. На небе ни облачка. Из-за синей полоски дальнего леса поднималось солнце…

— Ну, вот и прибыли, — сказал я батальонному комиссару Горошко, задумчиво стоявшему у открытой двери вагона. — Теперь бы разгрузиться без помех…

Комиссар, как всегда, ответил не сразу. Не переставая смотреть на мелькавшие мимо разрушенные строения, он тихо произнес:

— Бомбят здесь, однако, частенько. Одни развалины. Я буду у платформ с тракторами.

И, спрыгнув на землю, побежал в хвост состава.

Соскочил на землю и я. Огляделся, стараясь отыскать глазами здание вокзала, где нас должен был ожидать представитель штаба артиллерии фронта. Однако, кроме вагончика, к которому сбегались бесчисленные провода, ничего вокруг не было — одни развалины. На многочисленных путях стояли обгоревшие вагоны — результат непрерывных бомбежек. При виде этой картины неприятно засосало под ложечкой. Только что прибывший эшелон наверняка не остался незамеченным. Того и гляди, налетят вражеские бомбардировщики.

— Вы командир полка? — обратился ко мне незнакомый командир. — Я представитель штаба артиллерии фронта. Быстрее разгружайтесь и рассредоточивайтесь.

Он хорошо знал местность и коротко, без подробностей, рассказал, куда и какие подразделения направлять. Я отдал соответствующие распоряжения. Разгрузка началась. И вот в самый разгар работы появились фашистские самолеты.

— Черт бы их побрал! — поморщился капитан Кудрявцев. — Надо бы скорее растащить вагоны.

Он побежал к паровозу. Разорвались первые бомбы. Задрожала земля, в воздухе зловеще засвистели осколки, у вагонов и платформ взметнулись фонтаны разрывов. Люди разбегались в разные стороны в поиске укрытия. Команды тонули в шуме и грохоте.

И тут я увидел своего начальника штаба, поднимавшегося по металлической лесенке в кабину машиниста. Через мгновение, окутанный огромным облаком пара, паровоз тронулся с места и потащил за собой несколько платформ. Вскоре, сманеврировав, он возвратился и продолжил свою работу. Как выяснилось, вел его наш начальник штаба.

Под руководством командиров и железнодорожников, для которых такие передряги были обычным явлением, бойцы изо всех сил толкали оставшиеся вагоны и платформы, помогая рассредоточить эшелон. К счастью, фашистские летчики большую часть бомб сбросили на ранее разбитые составы.

Сделав несколько заходов, «юнкерсы» улетели в направлении станции Иловля. Артиллеристы тут же возобновили работу по разгрузке эшелона.

Через два с половиной часа люди и техника полка были рассредоточены в назначенном месте. Капитан Кудрявцев аккуратно нанес расположение дивизионов на карту, составил подробное донесение для штаба артиллерии фронта.

Перед отъездом в Малое Иваново, где размещался штаб артиллерии, я не удержался и спросил Владимира Васильевича:

— Где же это вы научились паровоз водить?

— Машинистом когда-то работал, товарищ подполковник, — ответил начальник штаба. — Вот и пригодилась. Не забыл, оказывается…

В штабе артиллерии я был в полдень. На доклад меня вызвал сам начальник артиллерии фронта. Я доложил все как есть. Рассказал о том, что люди еще ни разу не выполняли практических стрельб, даже учебных, техника не в лучшем состоянии, три орудия повреждены во время бомбежки. Генерал слушал внимательно, не перебивая, изредка покачивая головой.

— А воевать надо, — сказал он негромко, когда я закончил доклад. Обстановка у нас сейчас сложная, можно сказать критическая. Ожесточенные бои идут уже у стен Сталинграда. Как же без артиллерии? Полк ваш доукомплектуем, обеспечим транспортом и недостающими тягачами. Даю вам на приведение подразделений в порядок два дня.

Испытание огнем

Батальонный комиссар Торонто и капитан Кудрявцев поджидали меня в штабе. Результаты моей поездки их тоже очень обрадовали. Обещание начальника артиллерии фронта помочь, особенно транспортом, снимало с наших плеч немалый груз забот.

Мы тут же взялись за дело. К полуночи хорошо изучили по карте боевую обстановку, до деталей расписали объем работ, которые предстояло выполнить в ближайшие дни. Утром побывали в дивизионах и батареях, побеседовали с людьми. Тимофей Дмитриевич Горошке говорил с бойцами доходчиво, откровенно, не скрывая от них ни успехов, ни временных неудач.

На следующий день из штаба артиллерии фронта пришел приказ немедленно переместиться в район юго-восточнее станицы Качалинская и поступить в распоряжение начальника артиллерии 62-й армии генерала Н. М. Пожарского.

Это было как гром с ясного неба. Я тут же связался со штабом артиллерии и напомнил об обещании доукомплектовать полк личным составом и пополнить транспортом. Но мне сказали, что доукомплектовываться придется на новом месте…

Поставив командирам дивизионов и штабу задачу на перемещение в новый район, сам выехал на розыски штаба артиллерии 62-й армии. Генерала Пожарского нашел на передовом командном пункте, хорошо замаскированном в одной из балок, которых здесь было видимо-невидимо. Балка непрерывно обстреливалась артиллерией противника, в воздухе стоял удушливый запах взрывчатки.

Едва переступив порог блиндажа генерала Пожарского» я начал докладывать о степени готовности полка к боевым действиям. Но генерал прервал меня:

— Вас понял. Однако времени на доукомплектование нет. Получите задачу.

Начальник штаба артиллерии армии ввел меня в курс дела. Противник, подтянув силы со стороны Вертячего и Песковатки, перешел в наступление, стремясь выйти к Волге севернее Сталинграда. Чтобы преградить ему путь, в бой бросали все, что имелось под рукой…

Нельзя было терять ни минуты. И я тут же отправился в полк, поставил задачи подразделениям на предстоящее развертывание боевых порядков в заданном районе.

К утру 22 августа дивизионы заняли огневые позиции юго-восточнее станицы Качалинская, несколько в стороне от направления главного удара фашистских дивизий. В штабе артиллерии армии учли все же недостаточную степень нашей боеспособности и поставили перед полком вспомогательную задачу. Нам предстояло вести по наступающим танкам гитлеровцев главным образом фланговый заградительный огонь. Но с моего НП на многие километры прекрасно просматривалось поле боя на главном направлении вражеского удара. Там, что называется, горели земля и небо. Немецкие танки, мотоциклы, бронетранспортеры, автомашины шли сплошной лавиной.

Теряя людей и боевую технику, гитлеровцы между тем не ослабляли свой натиск. Они вводили в сражение все новые и новые силы, стараясь любой ценой пробить брешь в нашей обороне и выйти к Волге. Земля дыбилась от рвущихся снарядов и авиабомб, всюду пылали танки, бронетранспортеры, в воздухе гудели «юнкерсы» и «мессершмитты». Но как ни старался враг, ему ничего не удавалось сделать. Советские воины сдерживали напор бронированных машин и пехоты противника, с великим упорством защищая каждую пядь родной земли.

Наблюдательные пункты командиров дивизионов находились рядом с наблюдательными пунктами командиров полков поддерживаемой нами стрелковой дивизии. Им прекрасно были видны немецкие танковые подразделения, которые во взаимодействии со спешившейся мотопехотой непрерывно атаковали наши позиции, используя для скрытного подхода к ним пересеченную оврагами и балками местность.

Все, усилия командиров, политработников и бойцов нашего полка были направлены на то, чтобы точно и организованно вести огонь, оказать родной пехоте максимум огневой поддержки, в которой она так нуждалась, благо снарядов подвезли два боекомплекта.

Все офицеры управления полка и дивизионов, свободные от ведения огня, включая и политработников, находились на огневых, непосредственно у орудий, помогали номерам расчетов действовать спокойно, уверенно, проверяли установки прицельных приспособлений и наводку орудий в цель, следили за последовательностью выполнения команд, поступавших с наблюдательных пунктов командиров дивизионов.

Такая помощь и контроль благотворно сказались на темпе и точности огня. И уже к вечеру 22 августа мы все почувствовали облегчение: команды с НИ дивизионов и полка проходили оперативнее, выполнялись быстрее, более слаженно. В течение дня полк израсходовал целый боекомплект снарядов, подбил два танка, уничтожил более ста солдат и офицеров противника. Оба танка была выведены из строя огнем 4-й батареи капитана В. Т. Лучкина.

Когда вечером бой стих, командиры подразделений подвели итоги, провели подробный разбор действий батарей, взводов и орудийных расчетов. Офицеры управления полка и дивизиона указали каждому расчету на допущенные в ходе боевой работы ошибки, подбодрили людей, отметили отличившихся.

После ужина личному составу предоставили отдых, а под утро все, включая командиров и политработников, снова принялись за работу. Поправили и улучшили орудийные окопы, подготовили к бою боеприпасы. Артснабженцы пригнали два отремонтированных своими силами орудия, выведенные из строя при разгрузке эшелона.

23 августа гитлеровская авиация нанесла бомбовый удар по огневым позициям артиллерии, командным и наблюдательным пунктам 62-й армии. Вой пикирующих бомбардировщиков слился со сплошным гулом артиллерийской канонады. Фашистские снаряды рвались рядом с моим НП и орудийными окопами дивизионов. Бойцам и командирам было приказано укрыться в ячейках, траншеях и ходах сообщения.

Я прильнул к окулярам стереотрубы и, медленно вращая маховик наводящего червяка лимба, осматривая местность. Поскольку мой НП был смещен далеко в сторону фланга, передний край нашей обороны просматривался отсюда почти вдоль линии окопов.

Артиллерийская и авиационная подготовка противника была короткой. Вперед ринулись танки и мотопехота.

Небольшая пауза — ив боевых порядках наступающих гитлеровцев стали рваться снаряды и мины — наша артиллерия и минометы открыли ответный огонь.

Каждый дивизион, каждая батарея нашего полка знали свою цель. Командиры на местности изучили отведенные им полосы и пристреляли рубежи подвижного заградительного огня (ПЗО) в них. Я ожидал, пока передовые танки и бронетранспортеры подойдут на расчетное расстояние к запланированному рубежу. Как только это случилось, подал команду:

— Дивизионы, к бою! По вражеским танкам, огонь!

Разрывы снарядов 152-миллиметровых гаубиц-пушек немногочисленных здесь артполков РВГК были хорошо видны на местности. Первые же залпы наших батарей взметнули высокие фонтаны земли и огня среди движущихся танков противника. Однако, не меняя курса, они продолжали двигаться вперед. Но вот вздрогнул и застыл на месте один, другой, третий. Из нескольких машин повалил дым, потом они вспыхнули, окутались языками пламени.

Командиры дивизионов уменьшили прицел. И вновь ударили тяжелые орудия, поднялись к небу огненные смерчи. По танкам били прямой наводкой и противотанковые подразделения, пунши и гаубицы стрелковых соединений.

На позиции артполка обрушили бомбовый удар «юнкерсы». По самолетам открыли огонь две расположенные невдалеке зенитные батареи. Первым же залпом они сбили один, а несколькими минутами позже и: другой фашистский бомбардировщик. Остальные сбросили свой груз с большой высоты, не причинив особого вреда орудиям и расчетам.

Полк продолжал вести бой. Капитан Посохин доложил:

— Первая батарея капитана Егорова подбила три вражеских танка. Лейтенант Вовк уничтожил бронетранспортер, старший лейтенант Лоза поджег средний танк.

— Молодцы! — кричу изо всех сил. — Так держать!

У майора Пащенко тоже успех. Батарея капитана Лучкина сожгла несколько мотоциклов с коляской, подбила два легких и один средний танк. Батарея капитана Бакина уничтожила два противотанковых полевых орудия и около пятидесяти солдат и офицеров врага.

Командир стрелковой дивизии, в интересах которой вел огневой бой наш полк, сообщил мне, что противник вводит в дело свежие танковые подразделения.

Бушующие смерчи огня, визг танковых гусениц и вой двигателей медленно отодвигались в сторону Волга, к северной окраине Сталинграда. Чтобы лучше видеть поле боя, я перешел на НП майора Пащенко.

По глубокой балке, доходившей до самого города, в дыму и гари двигались вражеские танки и пехотные подразделения. Гитлеровцы подтягивали к ним свою артиллерию. Одна четырехорудийная батарея немцев с ходу начала рассредоточивать свои орудия, занимать позицию. До нее от наших наблюдательных пунктов не было и километра. Приказываю Пащенко ударить по вражеским артиллеристам. Внимательно слежу в бинокль. Батарея капитана Лучкина первым же залпом накрыла позицию гитлеровцев.

— Молодец Лучкин! — кричу Пащенко. — Передайте комбатру: объявляю благодарность всему личному составу. Поздравляю с первой вражеской батареей, записанной на счет полка!

А в стороне Сталинграда творилось что-то невообразимое. Огромные столбы черного дыма заволокли небо над городом. Варварская бомбежка жилых кварталов Сталинграда продолжалась до конца дня.

Позднее стало известно, что в этот день вражеская авиация совершила более 2000 самолето-вылетов, превратив многие кварталы Сталинграда в груды развалин. Но более всего обожгла весть о том, что противнику удалось-таки рассечь сталинградскую оборону на две части и прорваться к Волге севернее города. 62-я армия, в оперативном подчинении которой мы находились, была отрезана от основных сил фронта. Вследствие этого нас переподчинили другой армии.

Бои приняли затяжной характер. В течение первой половины сентября на фронте Самофаловка, Ерзовка три наши армии — 24-я, 1-я гвардейская и 66-я, — сражавшиеся севернее участка прорыва, пытались восстановить положение, оттеснить немецкие части, вышедшие к реке, но сил и средств для этого не хватало. Правда, настойчивые атаки ваших стрелковых подразделений и меткие огневые удары артиллерии отвлекли на себя значительные силы врага, чем ослабили его удар по городу.

Меня и моих товарищей радовало то, что к нам, на Сталинградский фронт, все больше и больше прибывало артиллерии, главным образом частей РВГК. Как правило, они, как и мы, были не до конца сформированы, доучивались в боях, но огневая мощь нашей группировки крепла изо дня в день.

Большие испытания выпали в те дни на долю личного состава 1107-го пушечного артиллерийского полка. Хорошо запомнились бои с 3 по 8 сентября, когда армии Сталинградского фронта предприняли наступление с севера во фланг вражеским соединениям с целью ликвидации коридора, образовавшегося севернее города.

Немцы основательно закрепились на многочисленных высотах, господствовавших здесь над окружающей местностью. В ряде случаев ваши части наталкивались на мощный пушечный и пулеметный огонь зарытых в землю и замаскированных танков и штурмовых орудий. Общевойсковые командиры то и дело просили нас подавить и уничтожить эти бронированные огневые гнезда. Артиллеристы полка в течение 6 и 7 сентября прямым попаданием уничтожили 11 таких танков и самоходок.

Во время боевой работы по целям, особенно по артиллерийским и минометным батареям, а также по скоплениям пехоты и танков противника, командиры взводов, старшие офицеры па огневых позициях и политработники находились в расчетах. При исполнении команд, определяющих порядок огня, они следили за точным соблюдением указанного командой темпа стрельбы и за тем, чтобы каждое орудие производило выстрел в свою очередь, не опережая другие и не отставая от них. Главным для нас тогда было выработать у номеров определенный комплекс навыков боевой работы, довести ах до автоматизма.

Помню, когда полк стоял на позициях в районе Ерзовки и уже считалось, что мы более или менее научились стрелять, я стал наблюдать в стереотрубу за тем, как ложатся снаряды на рубежах ПЗО при отражении атаки большой группы вражеских танков, и ужаснулся. Фонтаны земли и огня вздымались с большими отклонениями как по дальности, так и по направлению.

— Беда, комиссар, — говорю Горошко. — В батареях не умеют строить ни параллельный веер, ни веер по размеру участков ПЗО. Да и за установками прицела и угломера следят не все командиры орудий и наводчики.

В любое другое время я, конечно, тут же прекратил бы стрельбу, но шли вражеские танки, много танков, и снаряды, ложившиеся даже в таком беспорядке, попадали в цель…

— Не нервничай, Виктор Макарьевич, — слышу, как всегда, спокойный голос комиссара. — Посмотри лучше, как шарахаются от наших снарядов гитлеровские танки. Не было бы, как говорится, счастья, да несчастье помогло. А навыки — дело наживное. Дай срок…

А там, на поле боя, на пути движения рассыпавшихся широким фронтом гитлеровских танков стояла непробиваемая стена плотного огня. Внакладку по этому рубежу стреляли минометы и гаубичные батареи 122-миллиметровых орудий поддерживаемой стрелковой дивизии. Танки врага маневрировали, пытаясь то уклониться в сторону и обойти страшный для них рубеж, то рывком преодолеть его. На поле боя один за другим вспыхивали яркие костры…

Несмотря на ежедневные боевые стрельбы, расчеты продолжали учиться и их боевое мастерство росло изо дня в день.

Весь сентябрь полк перебрасывали с места на место. Автотранспортом и тракторами мы были пополнены уже до штата, и маневрировать колесами и гусеницами стало гораздо легче. Но частая смена позиций, марши, оборудование окопов для орудий, наблюдательных и командных пунктов требовали огромного физического труда, и, как правило, ночью (днем стрельба).

В поте лица трудились все: артиллеристы-огневики, разведчики, связисты, трактористы-механики, воины службы артснабжения и тыла. Как сейчас вижу перед собой сутулую фигуру пожилого тракторного механика А. И. Моисеева. Это был труженик из тружеников. Его никто не видел и минуты без дела. Он знал цену своему труду, работал на совесть, и все мы уважали этого немногословного собранного человека. Некоторое время спустя я с удовольствием поздравил его е заслуженной наградой — медалью «За боевые заслуги».

В батарее капитана П. И. Бакина, в которой служил Моисеев, как правило, не было задержек и поломок тракторов по вине трактористов-механиков. Умели они экономить и горючее. Еще бы,Сталинграду была дорога каждая канистра…

Вечерами степь горько пахла полынью. Со стороны Дона тянуло неприятной сыростью. Вдали, за холмами и взгорками, то и дело взлетали белые немецкие ракеты, освещая передний край. С севера и юга доносились раскаты артиллерийской канонады. Защитники Сталинграда на ближних и дальних подступах к нему и в самом городе стойко отражали бесчисленные атаки вражеских дивизий.

Личный состав полка понимал сложность обстановки и все силы отдавал на разгром врага. Ядром, вокруг которого сплачивались артиллеристы части, были коммунисты. Опираясь на них, батальонный комиссар Тимофей Дмитриевич Горошко и другие политработники умело воздействовали на настроение людей, оперативно доводили до них смысл и значение происходящей здесь, у стен волжской твердыни, битвы. В полку регулярно проводились читки центральных и фронтовых газет, партийные и комсомольские собрания.

Много внимания уделялось работе фронтовых агитаторов. Комиссар полка Горошко призывал их вести активную работу с каждым бойцом, группой бойцов, а главным образом — в орудийных расчетах и отделениях спецподразделений. Агитаторы так и поступали. Они воевали рядом со своими товарищами, были в курсе событий и со званием дела разъясняли бойцам обстановку, отвечали на злободневные вопросы фронтовой жизни, увлекали людей не только вдохновенным словом, но и личным примером.

Так, комсомолец Иманс Ишанбеков — агитатор 1-й батареи — вдвоем с наводчиком Сизовым в одном из боев уничтожили до 50 гитлеровцев и станковый пулемет с прислугой. А дело было так.

Батарею атаковали около сотни прорвавшихся в глубину нашей обороны немецких пехотинцев. На позиции густо рвались вражеские мины. Появились убитые и раненые. В расчете орудия, в котором Ишанбеков был заряжающим, осталось всего двое: он да его товарищ, наводчик Сизов, который прибыл в батарею совсем недавно из стрелкового подразделения. Видя, что Сизов замешкался, Ишанбеков крикнул ему:

— Наводи! Мы с тобой еще повоюем!

Сизов кинулся к панораме, взялся за маховики вертикального и горизонтального наведения. Орудие ожило. Первый же снаряд разорвался в середине цепи наступающих гитлеровцев. Подоспевшие пехотинцы отбросили вражеских автоматчиков.

О стойкости и самообладании агитатора комсомольца Ишанбекова писали в боевом листке, о нем с восхищением рассказывал своим товарищам Сизов. Весть о подвиге двух артиллеристов облетела в тот же день все подразделения полка. Это была самая лучшая форма агитации.

С каждым днем полк все чаще привлекался командованием к выполнению сложных задач. Где-то в конце сентября начальник артиллерии армии вызвал меня па свой командный пункт и сказал:

— Вот что, Жагала, ваши артиллеристы уже достаточно возмужали, прилично стреляют, умеют маневрировать огнем. Так что и задания вам будут теперь усложняться. Сейчас ставлю полку задачу покончить с немецким бронепоездом, который досаждает нашей матушке-пехоте.

Я знал этот бронепоезд. Он состоял из бронированного паровоза, трех бронеплощадок для стрельбы по наземным и одной — по воздушным и наземным целям, каждая трех-, четырехорудийного состава. Бронепоезд курсировал в каких-нибудь 6–7 километрах от огневых позиций полка, почти параллельно линии фронта по железнодорожной ветке Гумрак — Самофаловка. Эта ветка проходила но балкам и высотам, скрывавшим ее от нас.

Наблюдая за бронепоездом, я убеждался, что командовал им опытный офицер-артиллерист, умевший организовать точный, прицельный огонь в разное время суток, и не только по видимым целям, но и с закрытых позиций. Не исключалось также, что у гитлеровцев был где-то рядом и наземный наблюдательный пункт, с которого по радио корректировался огонь орудийных башен. Во всяком случае, удары 105-миллиметровых пушек по боевым порядкам наших передовых частей наносили, как правило, немалый урон.

За день до получения задачи от начальника артиллерии армии мы с комиссаром Горошко и начальником штаба Кудрявцевым сами попали под огневой налет, произведенный бронепоездом с открытой позиции по району наблюдательных пунктов поддерживаемой нами стрелковой дивизии.

Бронепоезд выполз из-за высоты Длинная, остановился и мгновенно дал залп из всех своих орудий, в том число и зенитных. Нам показалось, что земля сдвинулась с места. Довольно крепкий блиндаж в несколько накатов командира стрелковой дивизии, где находились и мы, заскрипел всеми своими бревнами, с потолка, посыпался песок.

Мы с Кудрявцевым обратили внимание на одно обстоятельство: остановка бронепоезда была настолько кратковременной, что ни разведать, ни подготовить данные для стрельбы по цели, а тем более отстреляться за такое короткое время не смог бы ни один, даже самый опытный офицер-артиллерист.

Это свидетельствовало о том, что точка, с которой велся огонь, была привязана заблаговременно, заранее были подготовлены и исходные данные, причем, видимо, на полной топографической основе.

На следующий день мы получили задачу уничтожить бронепоезд и разрешение израсходовать на ее выполнение 60 выстрелов. Стрельбу я решил произвести силами одного дивизиона. Двенадцать 152-миллиметровых гаубиц-пушек, каждый снаряд которых весит около трех пудов и имеет огромную разрушительную силу, вполне могли подавить такую цель. Выполнить эту задачу я приказал 1-му дивизиону капитана Н. Г. Посохина.

Прежде всего Николай Григорьевич организовал тщательное наблюдение за режимом боевой работы вражеской цели. В течение светлой части суток он вместе со своими разведчиками точно установил точки, с которых бронепоезд вел огонь, пристрелял вблизи них два репера, [Репер (в артиллерии) специально избранная в районе целей вспомогательная точка, по которой ведется пристрелка орудий с последующим переносом огня для поражения цели. Пристрелка по реперу применяется, когда она непосредственно по цели невозможна (например, по ненаблюдаемым целям) или, как в данном случае, когда необходимо обеспечить внезапность поражения.] произвел перерасчет данных для переноса огня по этим точкам.

Бронепоезд — цель широкая. Поэтому Посохин рассчитал и построил веер по ее ширине с таким расчетом, чтобы в первую очередь были поражены бронированный паровоз и бронеплощадки по обеим его сторонам (спереди и сзади). Когда все данные были собраны и несколько раз проверены, командир дивизиона провел тренировку и только после этого доложил о готовности к выполнению поставленной задачи.

Утром следующего дня я сидел у стереотрубы на наблюдательном пункте и с нетерпением ждал появления бронепоезда. Телефонисты потихоньку скороговоркой проверяли связь. Все были начеку, каждый делал свое дело, а цель не появлялась. Напряжение на НП и огневых позициях росло.

Наконец в 11.30 утра из-за высоты Длинная появилась первая контрольная платформа бронепоезда.

— К бою! — подал команду капитан Посохши.

Бронепоезд, как по заказу, не остановился у спасительной высотки, а прополз дальше и… встал у другого рассчитанного нами места, метрах в пятистах от нее.

И тут же мы увидели всполох всех его 12 пушек. Но это был их последний залп. Рядом с бронепоездом, спереди и сзади него, по всей длине состава, взмыли ввысь огромные столбы огня, земли и дыма. Заднюю контрольную площадку разворотило начисто, а затем, после второго попадания, опрокинуло взрывной волной прямо на полотно дороги. Путь к отступлению был отрезан.

Батареи, согласно команде стреляющего, после залпа перешли на режим методического огня с темпом в 15 секунд один выстрел. Не прошло и полминуты, как на бронеплощадках и в центре бронепоезда, где размещался паровоз, все мы отчетливо увидели оранжевые блики разрывов. Несколькими прямыми попаданиями боевые части бронированной цели были изуродованы, из паровоза к небу потянулись черные клубы дыма и языки пламени.

Бронепоезд перестал существовать. В разные стороны от него разбегались солдаты. Как и было задумано, разгром бронепоезда завершили артиллеристы стрелковых соединений.

Капитану Посохину и его подчиненным я объявил благодарность и представил отличившихся к правительственным наградам. Пехотинцы же, на глазах которых артиллеристы в считанные минуты расправились с бронепоездом противника, выразили нам свое восхищение.

Как-то вечером, когда на степь опустились сумерки, ко мне подошел командир полковой батареи управления старший лейтенант И. Семенов и попросил:

— Товарищ подполковник, я только что был на передовой. Там противотанкисты немецкий танк подбили, и он остался на нейтральной полосе. Разрешите приспособить его под наблюдательный пункт. Ночи сейчас темные, добраться до танка можно. Пехотинцы обещали прикрыть в случае чего…

Утром старший лейтенант Семенов был уже в тапке и корректировал огонь батарей. На другой день немцы, видимо, догадались, в чем причина высокой точности наших артиллерийских налетов, и к вечеру открыли по танку, одиноко застывшему на склоне небольшого холма, огонь из противотанковых орудий. Несколько снарядов попали в цель. К изуродованной машине поползли гитлеровцы. Но им наперерез поднялись наши пехотинцы. В короткой схватке они расправились с фашистами и вернулись вместе с Семеновым. Отважный наблюдатель был тяжело ранен. Ему оказали первую помощь и отправили в госпиталь.

Командир батареи управления выбыл из строя надолго. Зато дивизионы, огонь которых он корректировал, в тот день разрушили два наблюдательных пункта противника, уничтожили около сотни гитлеровцев, вывели из строя два танка, разбили мост через небольшую речушку — приток Дона.

Жить на фронте, как известно, трудно. Но мы старались хоть как-то облегчить свой быт. В этом отношении артиллеристам частей РВГК было, конечно, легче, чем пехотинцам или танкистам. Как правило, мы дольше оставались на одном месте, да и позиции были более удалены от переднего края. Поэтому мы имели возможность хорошо оборудовать землянки.

У нас были даже специальные землянки — красные уголки, где бойцы и командиры могли написать письмо, почитать свежую газету. Даже баньки на дивизион успевали порой оборудовать. Хорошо у нас была налажена и доставка почты, особенно писем из дому. И все же неудобства были немалые. И рад был боец крутому кипятку, сухой портянке, хорошо приготовленной каше, возможности обогреться в землянке после дежурства у орудия или на НП. Погода ведь стояла холодная, иногда сырость донимала до такой степени, что ломило колени, ныли суставы. И нервы были напряжены до предела…

Я помню лица красноармейцев — то усталые, то разгоряченные, в кровь истертые о металл снарядов ладони, окровавленные бинты под шапкой. Помню и тот энтузиазм, с которым, несмотря на усталость и трудности фронтового быта, они выполняли свою нелегкую работу.

1107-й артиллерийский полк по-прежнему кочевал с одного участка фронта на другой. Это судьба всех частей РВГК. Их бросали туда, где того требовала обстановка. А она в междуречье Волги и Дона в те дни менялась часто, и порой самым неожиданным образом.

Огонь нам приходилось вести, как правило, под непрерывным воздействием авиации и артиллерии противника. Иногда артиллеристы вступали и в рукопашную с вражескими пехотинцами, разведчиками и диверсантами.

Как-то ночью под населенным пунктом Сухой Каркаган группе немецких разведчиков удалось просочиться через боевые порядки нашей пехоты и выйти прямо к командному пункту полка.

Часовыми у блиндажей командования полка и узла связи стояли разведчики комсомольцы И. В. Кабанов и И. Есепариев, оба награжденные медалью «За боевые заслуги». Они вовремя заметили вражескую поисковую группу. Есепариев первым открыл огонь из карабина, Кабанов тут же дал очередь из автомата.

Поняв, что обнаружены, гитлеровцы попытались отойти и скрыться в ближней балке. Но им наперерез устремились поднятые по тревоге телефонисты во главе с начальником разведки лейтенантом В. И. Ивановым. Завязался бой. В ход пошли ручные гранаты. Вся фашистская разведгруппа была уничтожена.

Нередко нам приходилось вступать в бой и с более крупными подразделениями гитлеровцев, переходившими линию фронта с диверсионными целями. Тогда мы организовывали круговую оборону и действовали в качестве пехотинцев. Не обходила пас стороной и вражеская авиация. По фашистским самолетам артиллеристы вели огонь из личного оружия и крупнокалиберных зенитных пулеметов.

Никогда не забуду яркий, солнечный день в районе того же Сухого Каркагана. Дивизионы с утра и до обеда вели огонь по заявкам общевойсковых командиров. Днем на позиции привезли горячую пищу. Я в тот момент находился на НП 4-й батареи. Капитан В. Т. Лучкин пригласил меня отведать щей.

— Знали бы вы, товарищ подполковник, какой борщ умеет готовить моя хозяйка! — мечтательно сказал капитан.

Мы вспомнили с ним Острогожск, давно занятый немцами, наших близких, о судьбе которых ничего не знали. Вдруг наблюдатели подали сигнал воздушной тревоги. Личный состав батареи спрятался в надежных укрытиях. Через несколько минут фашистские самолеты уже закрутили над нами свою карусель, Бомбы стали рваться повсюду. Вспыхнули пожары. Стараясь перекричать грохот разрывов, радист комбатра закричал:

— Склад горит!

Мы с Лучкиным высунулись из окопа. Там, где были сложены боеприпасы, бушевало пламя. Не сговариваясь, мы с комбатром побежали по траншее к складу. И тут на наших глазах пламя стало уменьшаться. Когда мы добрались до места происшествия, то увидели, что, несмотря на продолжавшуюся бомбежку, несколько человек гасили пламя, растаскивали тяжелые снаряды. Как выяснилось, это были бойцы орудийных расчетов сержантов И. П. Жеруева и В. М. Кузнецова. Запомнились мне красноармейцы Керабдин Жакиянов, Садвакас Досжапов, Иван Мерзляков. Они смело вступили в борьбу с огнем, увлекая за собой других. 200 снарядов, ценившиеся тогда у нас на вес золота, и два 152-миллиметровые орудия, стоявшие вблизи от склада, были спасены. Когда бомбежка прекратилась, я выразил сердечную благодарность батарейцам капитана Лучкина.

У станицы Клетской

В конце октября ранним утром меня позвали к телефону. Звонили из штаба артиллерии фронта, теперь уже переименованного в Донской, и приказали прибыть лично к командующему артиллерией.

К полудню я был уже в штабе. Генерал-майор артиллерии В. И. Казаков тут же принял меня. В довольно просторной комнате было хорошо натоплено, на широком столе царил образцовый порядок. Докладывая, я старался быть предельно кратким. Однако генерал не дослушал меня до конца и жестом пригласил к столу:

— Хорошо, Жагала, о делах ваших я знаю. А теперь давайте подумаем, сколько времени понадобится полку, чтобы переместиться вот сюда. — И командующий тонко отточенным карандашом указал район на карте.

Я прикинул, и получилось, что расстояние до нового места не превышает 100–120 километров.

— Хватит двух суток, — ответил я.

— Мало, — поправил меня генерал. — Сложность задачи состоит в том, что передислокацию необходимо произвести чрезвычайно скрытно. Даю вам трое суток на подготовку. Обратите особое внимание на состояние техники, продумайте меры маскировки.

Приказ на марш поступил не через три дня, как ожидалось, а днем позже. Нам предписывалось с наступлением темноты сняться с занимаемых позиций и начать движение. При этом каждому дивизиону и батарее назначался свой маршрут и промежуточные пункты сосредоточения. Утром должны были поступить новые указания.

В назначенный час, свернувшись в колонны, подразделения полка двинулись в путь. Утром на первом привале нас встретил представитель фронта и вручил письменное распоряжение: переждать светлое время, а с наступлением темноты переместиться на новое место. Так продолжалось четыре ночи подряд, пока мы не прибыли в основной район сосредоточения, в 10 километрах севернее станицы Клетская. 1107-й пушечный артиллерийский полк поступил в распоряжение начальника артиллерии 21-й армии Юго-Западного фронта генерал-майора артиллерии Д. И. Турбина.

Был канун праздника 25-й годовщины Великого Октября. Знаменательную четвертьвековую дату артиллеристы встретили торжественно и по-фронтовому сдержанно.

Праздник пролетел быстро, и наступили боевые будни. Подразделения, рассредоточившись в новом районе, интенсивно, главным образом в темное время суток, оборудовали огневые позиции и наблюдательные пункты, но не занимали их, ждали на то особого распоряжения.

Согласно боевому распоряжению штаба артиллерии 21-й армии боевые порядки полку было приказано оборудовать полного профиля в 2–3 километрах от передовой, обратив особое внимание на прикрытие танкоопасных направлений. Так близко при ориентации на жесткую оборону тяжелая артиллерия РВГК никогда не располагалась. Поэтому мне с самого начала стало ясно, что все нужно готовить к наступательной операции. Срок готовности нам дали предельно сжатый — всего три дня.

К 9 ноября в полосе 21-й армии появились танковые части. Танкисты зарывали в землю свои танки и автомобили и тщательнейшим образом маскировали их. Пехотинцы рыли окопы, траншеи, ходы сообщения.

Местность здесь была открытая, равнинная, изрезанная многочисленными оврагами и балками. Окопы для тяжелых гаубиц-пушек полка оборудовались не в балках, поэтому приходилось зарываться поглубже в землю, насыпать вокруг орудий высокие брустверы. Хотелось, конечно, сделать у каждого орудия срубы, как это было под Киришами, Но где достать бревна — настоящего леса не было и в помине на десятки километров вокруг.

Перед оборудованием боевых порядков своих подразделений командиры дивизионов капитан Н. Г. Посохин и майор А. Т. Пащенко провели в каждой батарее совещания, на которых советовались с воинами, как лучше выполнить инженерные работы, чтобы оборона была прочной, противотанковой, противоартиллерийской и противовоздушной.

Бойцы и командиры внесли много заслуживавших внимания предложений. В частности, командир орудия 6-й батареи старший сержант К. Джамангараев предложил выложить орудийные окопы изнутри камнями, как это делали его земляки. Старший сержант тут же показал, как надо укладывать такую стенку, чтобы она была прочной и не рассыпалась. Предложение это было принято и реализовано во всех батареях.

Во время работ в ход пошли ящики из-под снарядов. Разбирая их, номера расчетов укрепляли досками стены траншей, землянок и ровиков, а также приспосабливали доски в нишах под боеприпасы.

Режим жизни личного состава полка в эти дни был очень жесткий: ночью занимались инженерными работами, к утру все, что сделано, маскировали под фон окружающей местности. Противник не должен был заметить никаких приготовлений.

Днем степь замирала. Бойцы и командиры отдыхали, принимали пищу, в подразделениях проводилась политическая работа.

В поте лица трудились разведчики, топовычислители, связисты. Последние, к примеру, за три дня, что были отпущены нам на подготовку к бою, соединили проводной связью все огневые позиции батарей с наблюдательными пунктами и постами сопряженного наблюдения дивизионов (СНД), со штабом и НП полка. Связисты надежно укрыли телефонный кабель, глубоко зарыв его в землю. Лучше всех с этой задачей справились отделения связи 2-го дивизиона сержантов К. П. Шибанова и А. Н. Узлова, отделение связи 1-го дивизиона сержанта X. Раипова. Хорошо потрудились и связисты из батареи управления полка, которые обеспечили командный и наблюдательный пункты полка двойной линией связи с дивизионами: подземной и воздушной. Полностью была проверена надежность работы радиосредств. Проверка эта производилась по особому графику, спущенному нам штабом артиллерии армии, что обеспечивало скрытность подготовки наступательной операции.

Особое внимание мы уделили, конечно, артиллерийской разведке местности и противника. Велась она непрерывно, днем и ночью, с самого начала оборудования боевых порядков. В сторону противника, тщательно замаскировавшись, смотрели десятки наблюдателей. Разведчики и командиры взводов управления, руководившие их действиями, очень уставали, мало спали, но свое дело выполняли добросовестно. В полку мы развернули тогда более 15 командирских НП и 8 пунктов СНД.

Своих наблюдателей мы выдвигали также на НП командиров стрелковых и танковых частей, высылали разведчиков и в нейтральную зону, на те участки, которые оказывались вне видимости с наших наблюдательных пунктов. Нелегко было посылать туда своих людей, но другого выхода не было.

11 ноября начальник артиллерии 21-й армии генерал-майор артиллерии Д. И. Турбин проводил с командирами артиллерийских частей РВГК рекогносцировку местности. Исходной точкой маршрута рекогносцировочной группы был мой НП. Прибыв к нам, Турбин сразу же спросил, как у нас обстоят дела с разведкой противника?

Доложив все, что требовалось, я подал генералу свою рабочую карту с нанесенной на ней разведобстановкой. Внимательно изучив ее, Турбин попросил позвать кого-нибудь из тех разведчиков, которые вели наблюдение на нейтральной полосе. Выбор пал на И. Кабанова и И. Есепариева — неразлучных боевых друзей. «Если со мной нет моего друга Ивана, — говорил осетин Есепариев, — нет мне и удачи». Так и ходили они везде вдвоем. Вот и теперь позвали их обоих.

Докладывал генералу Есепариев. Он вынул из планшетки свою разведсхему, блокнот и толково, без запинки рассказал обо всем, что удалось разведать за три дня дежурства с «гнезда», как выразился Искан. Генерала Турбина поразило, что место для наблюдения разведчики выбрали в 40 метрах от траншеи румын (на нашем участке фронта оборонялась румынская дивизия). Генерал попросил разведчиков рассказать, как они вели наблюдение.

— Мы облюбовали большую воронку от авиабомбы, — начал Кабанов. — Перед ней — редкий кустарник, в перископ все отлично видно. Нам даже удавалось поочередно разминаться на дне воронки. Делали это мы бесшумно. И румыны ни разу не заподозрили, что рядом кто-то есть. А если бы нас и обнаружили, то мы имели автоматы и по пять гранат на каждого. Да и поддержка пулеметным огнем была обеспечена группой пехотинцев, которые находились в боевом охранении метрах в 200 от нас. Генерал Турбин объявил обоим разведчикам благодарность, назвал их героями. Те даже растерялись. Ответив, как положено: «Служу Советскому Союзу!», Кабанов, смущаясь, добавил:

— Да это же обыкновенное дело артиллерийского разведчика, товарищ генерал. — Мы привыкли…

Генерал Турбин посетил еще два наших наблюдательных пункта: во 2-й и 4-й батареях. Беседовал с рядовыми разведчиками, смотрел планшеты командиров батарей лейтенанта М. П. Вовка и капитана В. Т. Лучкина с нанесенными на них разведданными. И в обоих случаях остался доволен: разведчики, как, к примеру, командир отделения 4-й батареи сержант Шаматай Байжичитов, досконально знали все цели в секторе батареи, их характер, режим «работы» (как правило, это были вражеские НП, КП, артиллерийские и минометные батареи, противотанковые орудия, блиндажи).

Такая же скрупулезная работа по вскрытию системы огня и оборонительных укреплений противника велась и в других полках РВГК. Мы очень часто обменивались е соседями данными, наносили на свои карты и планшеты обнаруженные ими в нашей полосе цели. Всеми средствами разведки оптическими, звуковыми, по секундомеру, по вспышкам — мы вскоре полностью вскрыли группировку артиллерии, минометных частей и подразделений противника в полосе армии.

Вскоре начальник артиллерии армии провел с командирами соединений и частей рекогносцировку. Здесь мы впервые услышали, что готовится контрнаступление против сталинградской группировки противника с целью ее окружения и уничтожения силами нескольких фронтов — Юго-Западного, Донского и Сталинградского.

Там же, на рекогносцировке, но уже на второй и третий день ее проведения в более расширенном составе были решены вопросы взаимодействия с общевойсковыми и танковыми частями.

В задачу нашего полка входило нарушить систему противотанкового огня, разрушить укрепления в опорных пунктах противника, подавить несколько артиллерийских и минометных батарей. В последующем — поддерживать огнем действия частей 76-й стрелковой дивизии, а с вводом в прорыв танковых соединений — обеспечить успешное преодоление ими первой линии обороны врага, а также бой в тактической и оперативной глубине. Направление перемещения боевых порядков полка и дальнейшее его переподчинение на поддержку других соединений были указаны ориентировочно.

Поскольку полкам РВГК пока не разрешалось занимать огневые позиции, в штабе артиллерии армии ломали голову над тем, как незаметно для противника произвести пристрелку такой массы артиллерии по разведанным целям, а также наземных и воздушных реперов. Советовались с нами, командирами частей. В результате генерал-майор Д. И. Турбин принял решение: пристрелку осуществить по специальному графику штаба артиллерии армии отдельными орудиями (от каждого артиллерийского дивизиона — по одному пристрелочному орудию) с таким расчетом, чтобы не выйти из обычного режима стрельбы наших артиллерийских частей на данном участке фронта, не вызвать у противника никаких подозрений насчет подготовки наступления и сосредоточения в связи с этим здесь большой массы артиллерии и минометов.

Штаб полка согласно этим указаниям разработал подробный график ведения огня по дням и часам, даже минутам. В нем строго определялся решим стрельбы, расход боеприпасов с позиции каждой батареи. Ответственными за пристрелку в дивизионах моим приказом были назначены командиры 1-й батареи капитан Н. М. Егоров и 4-й батареи капитан В. Т. Лучкин.

В течение 14, 15 и 16 ноября эта работа была выполнена, данные проверены и выданы всем командирам дивизионов и батарей.

За несколько дней до наступления меня вызвали в штаб артиллерии армии и сообщили, что задачи полку остаются прежними, но впредь он будет действовать не самостоятельно, а в составе только что сформированной артиллерийской дивизии. И тут же представили командиру нового соединения полковнику В. Н. Мазуру. Мы познакомились, побеседовали. Говорил комдив уверенно, в его суждениях чувствовался солидный боевой опыт и высокий профессионализм. Мазур ознакомил меня со штатным расписанием дивизии и задачами, которые она призвана решать. В состав новообразованного формирования входили три истребительно-противотанковых, три гаубичных и два пушечных полка. Тыловых подразделений дивизия пока не имела, в стадии становления находились штаб соединения и штабная батарея (позже дивизион).

Создание артиллерийских дивизий радовало. Это свидетельствовало о том, что наша страна уже сейчас располагала необходимыми средствами для оснащения Красной Армии. Мощные артиллерийские соединения должны были помочь легче и качественней решать многие вопросы артиллерийского обеспечения боя, а главное — позволить взламывать оборону противника на значительную глубину, успешно преследовать его, вести бои и операции на окружение и уничтожение крупных соединений и объединений вражеских войск.

Конкретной даты перехода в контрнаступление мы пока не знали, но военные советы фронтов и армий, политорганы требовали от нас день ото дня повышать воинское мастерство, активизировать партийно-политическую работу, поддерживать в частях наступательный порыв. В течение многих недель все под Сталинградом воевали под одним лозунгом — «Ни шагу назад!». Теперь обстановка выдвинула другой — «Вперед, только вперед!».

Имея в виду, что в ходе наступления нам придется очень часто менять позиции и открывать огонь при ограниченном времени на подготовку исходных данных и материальной части, я дал указание командирам дивизионов усилить отработку с орудийными расчетами таких вопросов огневой службы, как занятие позиции с марша, приведение орудия в боевое положение, придание ему основного направления, измерение наименьшего прицела, ведение огня с закрытой позиции, оставление позиции.

С батареями командиры проводили тренировки по построению параллельного веера, ведению заградительного и сосредоточенного огня на основе сокращенной подготовки данных. Шли усиленные занятия и тренировки с другими специалистами: разведчиками, связистами, топовычислителями.

17 ноября в полк прибыл командир 1-й артиллерийской дивизии полковник В. Н. Мазур, а с ним — целая группа штабных офицеров. Они произвели, по существу, инспекторскую проверку практически всех батарей и подразделений обслуживания полка. По указанию комдива для демонстрации боевой работы при занятии огневой позиции с марша была выделена 6-я батарея капитана П. И. Бакина, серьезного, прекрасно подготовленного по специальности артиллерийского командира, опытного огневика. Личный состав батареи под его руководством не раз отличался в сентябрьских и октябрьских боях в районе станиц Качалинская, Самофаловка, Ерзовка.

Бакин толково и кратко доложил комдиву состояние батареи. Получив от него задачу, умело и четко приступил к ее выполнению. Батарее предстояло с ходу развернуться в боевой порядок, оборудовать огневую позицию и ИП и без выполнения сложных инженерных работ подготовиться к бою, построить параллельный веер, после чего условно открыть огонь по вполне реальной цели, указанной по планшету комбатра.

Метрах в 50 от огневой, как указал командир дивизии, командир батареи развернул свой НЦ, произвел его топографическую привязку, подготовил исходные данные для стрельбы и передал их на батарею.

На позиции четко действовал старший офицер на батарее командир 1-го огневого взвода лейтенант К. Самсонов. Он энергично подавал команды и добился слаженных действий всех огневых расчетов. В этот день отличились командиры орудий старший сержант К. Джамангараев и сержант И. Лозокевич, наводчики В. Бушуев и А. Ненашев.

Были, конечно, в действиях номеров и даже командиров орудий и взводов отдельные шероховатости, но в основном батарейцы Бакина справились с поставленной задачей успешно и заслужили похвалу командира дивизии, а полк получил оценку «удовлетворительно».

В беседе со мной полковник Мазур сказал, что остался доволен состоянием полка, и обещал дать указание своему заместителю по тылу принять самые энергичные меры, чтобы пополнить нашу техчасть запасными деталями к тракторам.

Похвала такого опытного командира, каким был полковник Мазур, была мне, Горошко и Кудрявцеву очень дорога. Теперь нам предстояло показать на деле, на что мы способны.

Теперь — только вперед!

18 ноября полк занял наконец боевой порядок. Мы и не подозревали тогда, что до грандиозного наступления остались считанные часы. Командир дивизии приказал мне к 20 часам привести полк в полную боевую готовность. Я принял решение перейти на свой НП, всем остальным командирам — находиться на своих местах. Политработники проверили, как накормлены бойцы и командиры, провели с ними беседы по подразделениям, раздали газеты. В 22 часа личному составу, кроме дежурных расчетов, приказано было отдыхать.

Утро 19 ноября 1942 года выдалось холодным, ветреным. Над покрытой белой пеленой степью стояла удивительная тишина. Видимость — никудышная: сплошной, но не очень густой туман. К тому же пошел редкий снег. Наблюдать стало еще труднее.

В 5 утра позвонил полковник Мазур.

— Как дела? — услышал я в трубке его голос.

— Все в порядке. Жду вашего визита. Так условно обозначался час, когда каждый должен был занять свой боевой пост.

— Визит будет. Через десять минут.

— Есть, товарищ Первый.

Отдав соответствующие распоряжения подразделениям и штабу, я стал ждать. Конечно, волновался: как-то сложатся дела? Сумеем ли мы подавить огневую систему противника, его артиллерийские и минометные батареи, которые закреплены за нами? В такую ненастную погоду успех прорыва вражеской обороны зависел прежде всего от нас, артиллеристов, от того, насколько качественно подготовили мы свои огни, насколько точен и организован будет залп сотен орудий. Ведь главный удар в полосе Юго-Западного фронта наносили 5-я танковая и 21-я армии. Авиационной помощи в такой туман ждать не приходилось. Все должна была решить артиллерия…

Давно сверены часы. Стрелки долго, нехотя ползут по циферблату. Рядом со мной — Горошко, Кудрявцев, командиры 1-го дивизиона Посохин и подручной батареи Егоров.

Но вот телефонист плотнее прижал к уху трубку.

— Оперативно! — одним вздохом выпалил он.

Это означало — по всем линиям связи прекратить разговоры, ждать команды. Наступила мертвая тишина.

Еще минута — и команда: «Зарядить!» Ее дублируют командиры дивизионов и батарей. На исходе второй минуты: «Натянуть шнуры!» И наконец: «Огонь!»

В 7 часов 30 минут гул артиллерийской канонады взорвал утреннюю тишину. По врагу ударили тысячи орудий, реактивные установки «катюши». Артиллерийская подготовка началась.

Меняя темп и интенсивность стрельбы, артиллерия то обрушивалась на врага мощными налетами, то переходила на методический огонь на разрушение. Как только закончился последний, самый мощный огневой налет, из траншей поднялась наша пехота. Вместе с ней вперед двинулись орудия непосредственной поддержки — батальонные сорокапятки, полковые 76-миллиметровые пушки. А сзади нарастал мощный гул танковых моторов. Это танкисты выходили в исходное положение, чтобы потом, пройдя боевые порядки стрелковых частей, прикрыть их своей броней.

Мы продолжали вести огонь с закрытых позиций, поддерживая атаку танковых и стрелковых соединений. Мощный огонь артиллерии сделал свое дело: дал возможность пехоте почти беспрепятственно преодолеть первую, а за ней вторую и третью траншеи первой полосы вражеской обороны. Мы только успевали переносить огонь с одного рубежа на другой. Огневые точки, уцелевшие при артподготовке, расстреливали в упор орудия сопровождения пехоты.

1107-й пушечный артиллерийский полк вскоре перешел к поддержке частей 76-й стрелковой дивизии. Управление огнем с этого момента я передал в руки командиров дивизионов, которые ушли вперед вместе с командирами стрелковых полков.

К концу дня войска 21-й армии прорвали оборону противника, продвинулись на 10–12 километров и продолжали развивать успех. В прорыв вошли танковые соединения. Все шло как нельзя лучше. Наши надежды полностью оправдались. Огнем артиллерии, как и планировалось, еще при артиллерийской подготовке были уничтожены штабы, командные пункты, узлы связи не только передовых пехотных частей, но и дивизий, корпусов, других родов войск. Вся система обороны противника оказалась полностью расстроенной.

Соединения 21-й армии вели наступление в высоком темпе. Попытки врага зацепиться за свои укрепления на промежуточных рубежах успеха не имели. Нам, артиллеристам частей РВГК, на вооружении которых находились преимущественно тяжелые системы, продвигаться было очень тяжело. Первое серьезное препятствие, встретившееся на нашем пути, — крутые берега Дона, покрытые снегом. Старенькие ЧТЗ-60, чуть поднявшись на обледенелые склоны, тут же сползали вниз. Пришлось часть тракторов из подразделений боепитания выдвинуть вперед на противоположный берег и с их помощью вытаскивать на буксире орудийные сцепки. Бойцы тоже помогали тащить орудия.

Пока переправлялись, стрелковые и танковые подразделения ушли далеко вперед. Попробовали догонять, но это тоже оказалось нелегко: дороги разбиты, скорость движения по ним 152-миллиметровых орудий за тракторами не превышала 4–5 километров в час. Но пехотинцы и танкисты ждали от нас поддержки, и мы делали все, чтобы не отставать и, где требовалось, дать огоньку. Выручали, конечно, солидная дальность стрельбы и наши корректировщики со средствами радиосвязи, которые всегда были впереди.

В районе станицы Фаткина стрелковый полк 76-й стрелковой дивизии был остановлен сильнейшим фланговым огнем. Кроме того, по передовым стрелковым ротам из двух дзотов ударили несколько станковых пулеметов. Они прижали наших пехотинцев к земле и не давали им поднять головы.

С пулеметами расправилась полковая артиллерия, а вот артиллерийские и минометные батареи могли подавить только тяжелые системы. По ним, как только специалисты взвода управления подготовили на карте исходные данные для стрельбы, ударил дивизион майора Пащенко.

Стрелковые батальоны поднялись в атаку и в течение получаса заняли станицу. Потеряв около сотни солдат и офицеров убитыми, два танка и большинство своих батарей, противник отошел в восточном направлении.

Капитан Лучкин рассказал мне о самоотверженных действиях в этом бою разведчика 4-й батареи Шаматая Байжичитова. Когда после огневого налета стрелковые подразделения вышли на противоположную окраину станицы, откуда-то вновь ударил станковый пулемет врага. Шаматай Байжичитов под огнем пробрался на выгодную для наблюдения высотку, определил координаты цели и доложил их капитану Лучкину. Через несколько минут станковый пулемет замолчал. Наши стрелковые роты вновь поднялись в атаку. По просьбе командира поддерживаемого стрелкового батальона я представил Байжичитова к награде — медали «За боевые заслуги».

Пока шел бой за станицу Фаткина, подтянул свои подразделения и капитан Посохин. Я приказал ему продолжать движение, а дивизион Пащенко оставил на месте — у них был еще большой запас дальности для поддержки ушедших вперед стрелковых полков 76-й дивизии.

Так, перекатами, имея часть сил полка на позиции, а часть в движении, мы продолжали оказывать огневую поддержку. К вечеру первого дня наступления 1107-й пушечный артиллерийский полк достиг рубежа, отстоявшего от исходного на 5–6 километров. Поддерживаемая нами стрелковая дивизия продвинулась еще дальше.

Очень многое в эти дни зависело от воинов службы тыла. Они должны были в тяжелых погодных условиях обеспечить части переднего края питанием, боеприпасами, горючим. Расход горючего, к примеру, в нашем полку был в полтора раза выше нормы, ибо условия транспортировки тяжелых систем оказались весьма неблагоприятными. Крутые балки и овраги мешали движению, изматывали силы и нервы. Мы старались экономить снаряды и топливо, ибо понимали трудности их доставки.

Горошко взял на себя контроль за действиями подразделений боепитания и продовольственного снабжения. Кудрявцев следил за доставкой горючего. К сожалению, с самого начала формирования полка нам так и не прислали положенных по штату заместителей командира полка по строевой и технической части, а они могли бы взять на себя определенные заботы по организации маршей дивизионов, летучего ремонта техники, развертывания боевых порядков.

Передовые части и соединения 21-й армии, продолжая теснить врага, с ходу штурмовали опорные пункты и узлы сопротивления в оперативной глубине его обороны.

Нам встречались целые колонны сдавшихся в плен румынских солдат и офицеров. Поравнявшись с одной из таких колонн, мы притормозили. Румынский офицер, видимо самый старший по званию, приложив пальцы к шапке, отрапортовал:

— Господин советский офицер! Личный состав вверенной мне пехотной части организованно, по моему личному приказу, сдался без сопротивления в плен. Смерть Гитлеру и Антонеску!

Попросив разрешения следовать дальше, офицер присоединился к строю, и колонна зашагала по разбитой дороге. Только когда он был уже на солидном от нас расстоянии, мы с Горошко расхохотались.

— Слушай, Виктор Макарьевич, — сквозь слезы сказал Горошко, — а ведь он, наверное, вот так докладывает всем встречающимся советским командирам, а?

Я только еще сильнее рассмеялся. Было чему радоваться — моральное состояние войск противника, как видно, не на высоте.

20 ноября дивизии 21-й армии, а вместе с ними и мы, изменив направление своего наступления с южного на юго-восточное, продолжали теснить противника, стараясь делать все от них зависящее, чтобы план операции по окружению вражеской группировки в районе междуречья Дона и Волги осуществлялся успешно.

На третий день наступления полк в полном составе занял огневые позиции в районе поделка Гранки. Здесь перед нашими стрелковыми дивизиями были уже не румынские, а немецкие части. Сопротивление противника заметно возросло. Бои принимали все более ожесточенный характер.

Соединения 4-го танкового корпуса, вырвавшись на оперативный простор, двинулись в направлении Власов, Манойлин, Майоровский. Гул танковых двигателей, лязг гусениц, выстрелы танковых пушек были уже еле слышны.

Дивизионы 1107-го пушечного артиллерийского полка тоже двинулись в путь. Низкая облачность, сильные порывы колючего ветра, снежная круговерть ухудшили видимость. В такую погоду гитлеровская авиация не могла действовать, и нам в основном приходилось зорко следить за обстановкой на земле, чтобы не быть застигнутыми врасплох какой-нибудь мотопехотной или танковой частью врага, пытавшейся прорваться к своим основным силам. От всех наших командиров и бойцов требовалась высочайшая бдительность.

Около полудня снова послышался гул танковых двигателей и перестрелка. Через некоторое время мы с Кудрявцевым увидели мчавшуюся полуторку. Взвизгнув тормозами, автомобиль резко остановился. Хлопнула дверца. К нам подбежал офицер в полушубке. Представился. Это был капитан, помощник начальника разведки 293-й стрелковой дивизии. Узнав, кто мы такие, он обрадовано воскликнул:

— Какая удача! Мы вас и ищем, товарищи артиллеристы!

Как оказалось, правофланговый полк этой стрелковой дивизии был внезапно атакован во фланг немецким пехотным батальоном с четырьмя средними и несколькими легкими танками. Вовремя обнаружив врага, стрелковые батальоны развернулись в боевой порядок и встретили гитлеровцев пулеметным и минометным огнем. По танкам прямой наводкой ударили полковые пушки. Однако противник подтянул резервы. Понадобилась срочная помощь артиллерийским огнем.

Пока я изучал карту помощника начальника разведки, майор Кудрявцев связался по радио с командирами артиллерийских дивизионов. Подразделения капитана Посохина находились в пяти, а майора Пащенко — в шести километрах сзади нас. До противника от нас было всего два-три километра. Я приказал обоим дивизионам развернуться в боевой порядок там, где они находились, и приготовиться к бою. Основное направление стрельбы — мельница на северной окраине поселка Гранки.

Не мешкая более ни минуты, мы в сопровождении каши тана отправились на НП командира стрелкового полка. Здесь уже находились командир 293-й стрелковой дивизии и начальник артиллерии. Все вместе стали изучатьобстановку, уточнять силы и средства противника, готовить новый рывок вперед.

Встретив сильное сопротивление и понеся потери, гитлеровцы вынуждены были перейти к обороне. Они стали закрепляться на холмах и высотах. По данным дивизионной разведки, перед нами было уже около двух батальонов пехоты, поддерживаемой 12–15 танками.

Когда подошел артполк стрелковой дивизии, командир дивизии приказал открыть огонь. Он боялся упустить момент: противник мог закрепиться и стянуть значительные силы.

Мы с начальником штаба с нетерпением ждали докладов командиров дивизионов о готовности, а их все не было. Наконец я не выдержал и приказал исполнявшему обязанности командира батареи управления лейтенанту Иванову вызвать обоих на связь. Переговорил с Посохиным и Горошко, находившимся у него в дивизионе. Как выяснилось, возникли непредвиденные трудности. Но меня заверили, что через 10–15 минут дивизион откроет огонь. Пащенко решил не беспокоить — ситуация прояснилась. Пришлось набраться терпения и ждать, тем более что нормативное время для открытия стрельбы еще не истекло…

Команда развернуться в боевой порядок застала Горошко — теперь моего заместителя по политчасти — в дивизионе капитана Посохина. Комиссар — так все продолжали его называть — не любил засиживаться в штабе. Большую часть времени он проводил в подразделениях. Ходил Горошко быстро, стремительно, будто вот-вот перейдет с шага на бег. Его худощавую фигуру можно было увидеть то в одной батарее, то в другой. И везде он находил себе дело: где проведет беседу, где проверит посты, укладку боеприпасов на позиции, знание орудийными номерами своих функциональных обязанностей. А порой Тимофей Дмитриевич брал в руки лопату, кирку или лом и вместе с каким-нибудь расчетом сооружал орудийный дворик, рыл щели, ниши для снарядов. Он любил повторять: «Политработник в артиллерии должен уметь делать все сам, включая выполнение обязанностей номеров расчета, чтобы при необходимости личным примером увлечь бойцов, поднять их боевой дух, показать, как нужно действовать в сложной боевой обстановке».

Оказавшись в дивизионе капитана Посохина, замполит работал наравне с бойцами, помогая расчетам перевести гаубицы-пушки из походного положения в боевое. Сбросив полушубок, он орудовал киркой.

Дело в том, что гусеницы тракторов, станины лафетов, катки, проушины и детали крепления были забиты комьями снега. Все это обледенело, и приходилось отбивать наледь, чтобы снять орудия с крюков, раздвинуть станины до упора, выдолбить ломами лунки под сошники.

У каждого орудия кроме штатного расчета трудились командиры взводов, механики-водители тракторов, бойцы взводов боепитания — словом, все, кого можно было на время оторвать от прямых обязанностей.

Но настоящей бедой было другое — во 2-й и 4-й батареях вышли из строя по одному трактору. Батарейцам ничего не оставалось, как выводить орудия на позицию поочередно, как принято было тогда говорить, — перекатами.

Между тем время шло, а попытка стрелкового полка сбить врага с очень выгодного в тактическом отношении рубежа не увенчалась успехом. Комдив 293-й, хмуря густые брови, разглядывал в бинокль окружающую местность, сличал ее с картой.

1107-й пушечный артиллерийский полк был готов к действиям, когда у НП затормозила выкрашенная в белое эмка. Из нее вышел командир 1-й артиллерийской дивизии полковник В. Н. Мазур. Выслушав меня и командира стрелковой дивизии, он тут же по радио приказал командиру 1166-го пушечного артиллерийского полка подполковнику Н. Г. Ушакову развернуть находившийся невдалеке на марше дивизион этого полка.

Командир стрелковой дивизии отдал распоряжение — все пушечные батареи собственного артполка выдвинуть на прямую наводку. Создалась довольно сильная полковая артиллерийская группа поддержки пехоты (ДАГ). Командиром ПАГ был назначен я. Майор Кудрявцев со своими помощниками оперативно спланировал предстоящую артиллерийскую подготовку и поддержку атаки стрелкового полка, которая, по существу, была планом артиллерийского наступления в небольшом масштабе.

…Огневой налет по вражеским артиллерийским и минометным батареям был осуществлен на пять минут раньше 20-минутной артподготовки. Стрелковые подразделения дружно бросились вперед, ворвались на передний край противника и, поддерживаемые орудиями непосредственного сопровождения, а также минометными и пулеметными подразделениями, выбили гитлеровцев из поселка Гранки, погнали их на юго-восток. Из 15 танков, попытавшихся было перейти в контратаку, лишь 4 средним удалось уйти. Остальные были либо подбиты, либо подожжены. 152-миллиметровые гаубицы-пушки 1107-го пушечного артиллерийского полка уничтожили два танка T-IV, подавили шестиорудийную батарею 105-миллиметровых полевых пушек и две минометные батареи врага.

В степи по-прежнему мела пурга. Дороги во многих местах занесло. Колеса машин, гусеницы танков и тракторов со скрипом мяли сугробы. С завыванием и свистом гулял по степи ветер. Косматыми гривами стлалась по земле поземка.

Усиленная танковым батальоном, 293-я стрелковая дивизия пошла вперед. Вероятно, гитлеровское командование почувствовало, что войскам грозит окружение, и стало все чаще и чаще бросать во фланг наступающим соединениям 21-й армии пехотные и танковые части.

В десяти километрах к югу от поселка Гранки вновь завязался встречный бой. Наши дивизионы своим огнем поддерживали стрелковые батальоны дивизии, которые с трех сторон атаковали небольшой хутор, занятый вражеской мотоциклетной частью. Бой мы выиграли. На улице хутора и огородах горели мотоциклы, крытые штабные машины, уныло опустили хоботы пушек несколько средних танков с развороченными боками.

Преследуя гитлеровцев, ушли вперед стрелковые полки 293-й дивизии и танки приданного батальона. С согласия начальника артиллерии я тоже дал команду дивизионам сняться с позиций. Сделать это вовремя — немаловажно, к тому же если учесть, что скорость передвижения орудий за тракторами не превышала 5–6 километров в час…

Получил такой приказ и командир 6-й батареи капитан П. И. Бакин, который и рассказал мне после боя о том, как сражались его артиллеристы.

6-я батарея еще находилась на огневых. Бакин выбежал из своего ровика, служившего и командным и наблюдательным пунктом, чтобы отдать старшему на батарее необходимые указания. Тут он и услышал взволнованный голос наблюдателя:

— Танки слева!

— Свои небось. Присмотрись лучше! — усомнился капитан, но все же, повернувшись, начал всматриваться в снежное марево.

— Кресты на бортах, товарищ капитан, — теперь уже уверенно доложил красноармеец.

Сомнений не было. Колонна в несколько вражеских бронированных машин двигалась фронтально в 500–600 метрах от позиции батареи. Скорость не превышала 15–20 километров в час. Видимо, в пургу немецкому танковому подразделению удалось совершить маневр, уйти из-под удара наших передовых частей, и сейчас оно осторожно двигалось по заснеженному полю, пытаясь нащупать дорогу к своим. По всему было видно, что его командир не подозревал еще о грозившей опасности.

— Второму взводу по головному танку, первому — по замыкающему, гранатой, взрыватель фугасный, огонь! — скомандовал Бакин и, спрыгнув в траншею, стал наблюдать.

Орудиями во втором взводе командовали старшие сержанты Кашаган Джамангараев и Иван Лозокевич. Оба комсомольцы. Иван Лозокевич к тому же и комсорг батареи. Еще до прибытия в полк оба участвовали в боях, хорошо знали огневое дело, проявили себя рассудительными и решительными младшими командирами.

Кашаган Джамангараев, как и многие казахи, был человеком темпераментным, порой вспыльчивым, исключительно честным, прямым. Когда речь шла о деле, о несении воинской службы, Джамангараев никому, даже своим землякам, которых почитал за кровных братьев, спуску не давал. Правдивость и безупречная исполнительность для него были самыми высокими критериями в оценке людей.

Иван Лозокевич был спокойным, выдержанным человеком с обостренным чувством ответственности за порученное дело, прекрасным товарищем и боевым командиром.

Им обоим, Джамангараеву и Лозокевичу, вернее, их расчетам и предстояло упредить вражеских танкистов в открытии огня, уничтожить или хотя бы подбить головную и замыкающую машины.

Услышав команду, старший сержант Джамангараев, орудие которого стояло на левом фланге батареи, зычным голосом, с присущим ему акцентом прокричал:

— Расчет, к орудию! Гранатой, взрыватель фугасный… прицел… уровень… угломер…

Наводчик Владимир Бушуев, споро работая механизмами, быстро выполнил полученные команды.

— Готово! — доложил Бунгуев, и все отскочили от гаубицы.

— Ор-ру-дие! — резанула воздух команда Джамангараева.

Выбросив клубы огня и дыма, а вместе с ними невидимый снаряд, 152-миллиметровая гаубица-пушка ухнула, заметно присела под тяжестью силы отдачи и вновь покатилась вперед, на свое место.

На первом танке серпантином рассыпались яркие искры. Башни с орудием словно и не бывало. Машину качнуло из стороны в сторону, потом она остановилась и задымила. Замыкающий танк от удара в борт получил пробоину и тотчас загорелся. Это была работа расчета комсорга Ивана Лозокевича, и в первую очередь наводчика ефрейтора А. Ненашева. Через несколько минут еще две машины застыли в сугробах с развороченными гусеницами.

Уцелевшие вражеские танки, поняв, какая им грозит опасность, уклонились от огневой дуэли с гаубицами-пушками 6-й батареи и поспешили скрыться на максимальных скоростях в снежной мгле…

По представлению командования полка И. Лозокевич, А. Ненашев, К. Джамангараев, В. Бушуев, связисты А. Узлов и Т. Пахрудинов были удостоены правительственных наград.

23 ноября войска 21-й армии облетела радостная весть: немецко-фашистская группировка в районе Сталинграда полностью окружена. С этого дня наш полк в составе 1-й артиллерийской дивизии сражался уже на внутреннем кольце окружения.

В тот период нам часто приходилось помогать танкистам. Изрезанная балками и оврагами местность и слабо развитая сеть шоссейных и грунтовых дорог ограничивали маневр бронированных машин, вынуждали их действовать лишь в определенных направлениях. Нередко танкам приходилось останавливаться и вести огонь с места. Этим они, естественно, подвергали себя опасности. Артиллеристы в таких случаях ставили перед танками завесу огня, прикрывали их боевые порядки от противотанковых средств врага.

Вспоминается утро, когда наш полк вышел в район хутора Советский и занял огневые позиции на его восточной окраине. Командиры дивизионов произвели пристрелку целей и реперов в глубине вражеской обороны и доложили о готовности. Как раз в этот момент из балки показались наши танки. Они мчались на высокой скорости по единственной дороге, проходившей через хутор, казавшийся совершенно безлюдным. Однако не успела головная машина выйти на его окраину, как по ней ударила противотанковая пушка гитлеровцев. Танк задымил и остановился. Из него выскочили танкисты.

Мы видели, как вражеские артиллеристы выкатили пушку из специально оборудованного и тщательно замаскированного бункера и, произведя несколько выстрелов, вновь спрятали ее. Огонь танковых пушек по этой цели не давал желаемых результатов.

Я приказал батарее капитана Н. М. Егорова уничтожить вражеское орудие в укрытии. Вскоре батарея открыла огонь и несколькими прямыми попаданиями разрушила бункер, похоронив под его обломками и пушку и орудийный расчет. Танки вновь двинулись вперед…

Так, километр за километром, соединения 21-й армии, поддерживаемые артиллерийскими частями РВГК, с боями продвигаясь вперед, вместе с соединениями других армий сжимали кольцо окружения вокруг вражеской группировки.

На оперативном просторе

Декабрь 1942 года выдался морозный и метельный. Дороги совсем замело. Приходилось мобилизовывать личный состав и материальные средства на их расчистку. Однако именно в те дни начали сказываться недостаток транспорта, растянутость наших коммуникаций, суровые погодные условия. Все это затрудняло подвоз боеприпасов, горючего, продовольствия.

Все тяжелее было устраивать быт воинов-артиллеристов, не говоря уже о пехотинцах, которым больше всех доставалось от суровой приволжской стужи. Спасала нас теплая одежда. Мы ходили в стеганых ватных брюках и телогрейках, отличных полушубках, шапках-ушанках и валенках.

21-я армия входила теперь в Донской фронт. Основная задача ее соединений состояла в том, чтобы, не давая врагу передышки, уничтожать его живую силу и технику. Немалая роль в этом принадлежала артиллерии.

По мере сокращения линии фронта боевые порядки частей и соединений на внутреннем кольце окружения все больше уплотнялись. Порой при подготовке очередного наступления не хватало места для размещения огневых позиций артиллерии и минометов. Единственно подходящими для этой цели были многочисленные балки, но их до отказа забивали войска, штабы, тыловые подразделения. Вот и приходилось иногда бродить по полю в поисках свободной площадки для тяжелых орудий полка. Выбирали мы для этого главным образом ровные участки местности, а на них окоп быстро не отроешь — земля что камень. Не оставалось поэтому ничего иного, как сооружать вокруг каждого орудия высокие снежные брустверы, обливать их водой, если вблизи случался водоем, и так защищаться от пуль и осколков.

Противник перед нами был, конечно, уже не тот. Зажатые со всех сторон, вражеские войска испытывали острую нужду во всем: в боеприпасах, продовольствии, одежде, горючем. Все чаще и чаще встречались танки и самоходные орудия, застывшие на жгучем морозе без топлива.

В декабре нам пришлось стрелять в основном с закрытых позиций. Поэтому, естественно, мы, командиры полков, имели тогда больше времени для общения.

Частыми гостями у меня, например, были командиры 1166-го пушечного артиллерийского полка подполковник Н. Г. Ушаков и 275-го гаубичного артиллерийского полка подполковник А. И. Телегин. Мы вместе анализировали действия своих частей и подразделений в ходе артиллерийского наступления, утверждавшегося в то время в своих правах, обсуждали вопросы тактического применения артиллерийской батареи 152-миллиметрового калибра против вражеских танков на равнинной местности, пересеченной оврагами и балками, приемы стрельбы из этих систем с открытых позиций и многое другое. Это были полезные творческие встречи. Собирались мы и на официальные совещания у комдива. 1-я артиллерийская дивизия теперь все чаще привлекалась в полном составе для поддержки боевых действий армии. А это требовало от нас еще большего взаимопонимания. Хотелось, чтобы все полки нашей дивизии были на высоте стоявших перед ними задач. Во многом это зависело не только от командиров полков, но и от командиров дивизионов, батарей, от уровня их артиллерийской подготовки, умения работать с людьми.

Надо сказать, что мне очень повезло с командирами дивизионов. Веселый, общительный капитан Н. Г. Посохин и несколько замкнутый, скупой на слова майор А. Т. Пащенко — оба были прекрасными артиллеристами, волевыми командирами. Их отличали высокая требовательность и внимательное отношение к людям. И того и другого не только уважали, но и любили подчиненные, а Александра Терентьевича Пащенко даже ласково называли «батей».

Выросли, возмужали в боях молодые командиры батарей лейтенант М. П. Вовк, старший лейтенант А. М. Лоза. Теперь их батареи ничем не уступали в выучке, боевой сноровке подразделениям маститых наших комбатров, таких, как капитаны Н. М. Егоров, В. Т. Лучкин, П. И. Вакин. Заметно увереннее стал действовать комбатр-5 капитан Н. П. Ларькин. Пришли опыт, умение и навыки самостоятельной работы и к командирам огневых взводов, орудийных расчетов. В становление полка немало сил и трудов вложили мой славный замполит Т. Д. Торонто и неутомимый начальник штаба майор В. В. Кудрявцев.

Новый, 1943 год мы встретили в горячей, напряженной работе по подготовке к штурму вражеских позиций. За час до двенадцати ночи ко мне зашли А. И. Телегин и Н. Г. Ушаков. Мы проводили старый, так счастливо закончившийся год, выпив по сто граммов «наркомовских» и закусив сухарями (с продуктами как раз было туговато). Потом выпили чаю, приготовленного Шаповаленко из растопленного снега, присели на нары и стали ждать двенадцати. За дверью, прикрытой брезентовым пологом, завывала пурга. Колебалось пламя коптилки, сделанной из гильзы 37-миллиметрового зенитного снаряда.

Но вот стрелки часов подошли к цифре «12». Мы встали, поздравили друг друга и по телефону каждый скомандовал своему полку: «К бою!» Как только Михаил Иванович Калинин закончил новогоднюю речь, грянул залп многих десятков орудий…

Неотвратимое возмездие — полный разгром окруженной вражеской группировки — приближалось. Кольцо вокруг нее сжималось все туже. На помощь войск Манштейна тем, кто оказался в котле, рассчитывать не приходилось. Котельниковская группировка немцев, 8-я итальянская и 3-я румынская армии были уже разгромлены. Они не только не приблизились к окруженной армии Паулюса, а, напротив, сами откатились более чем на 100 километров. Всем было ясно, что гитлеровцы долго не протянут, хотя и сопротивлялись они пока еще яростно.

Как-то в первые дни января, в трескучий мороз, наши славные разведчики Иван Кабанов и Искан Есепариев привели ко мне двух немецких солдат. Выглядели пленные плачевно: лица у обоих обмороженные, в бурых пятнах, вместо одежды — лохмотья с чужого плеча, на ногах — тряпичные обмотки. Пленные показали, что в окружении царит голод. Среди солдат — скрытое брожение. Все держится на обмане и палочной дисциплине.

Для нас это не было новостью. Мы видели, как фашистские летчики сбрасывали окруженным с транспортных самолетов контейнеры с продовольствием, которые, кстати сказать, часто попадали в наше расположение: красноармейцы научились пускать сигнальные ракеты, обозначавшие место выброски грузов, так же, как это делали сами гитлеровцы, и летчики принимали наши сигналы за свои.

Начало операции по разгрому и уничтожению окруженных фашистских войск было назначено на 10 января. Артиллерийские полки РВГК, в их числе и 1107-й пушечный артиллерийский полк, днем и ночью вели методический огонь по разведанным целям в глубине обороны противника. Главный удар намечалось нанести в полосе действий соседней 65-й, а затем и 21-й армий.

В ночь накануне наступления я оставался на КП полка почти до рассвета, уточняя с начальником штаба некоторые детали предстоящего артиллерийского наступления, а перед артподготовкой мне предстояло быть на своем НП хотя бы за 15–20 минут до ее начала. НП находился на одном из курганов, у самой передовой. Местность вокруг была совершенно открытая, задерживаться больше было нельзя. Мы пошли вдвоем с ординарцем к НП. Гитлеровцы заметили нас и с дальней дистанции открыли пулеметный огонь. Пришлось нам с Шаповаленко ползти около сотни метров по-пластунски в неглубоком снегу: фашисты не давали головы поднять. Когда до НП оставалось всего 20–25 метров, я скомандовал: «Бегом в блиндаж!» И тут вновь ударила пулеметная очередь. Андрей упал. Пуля пробила ему левое бедро. Она прошла навылет, не задев кости. Старший врач: капитан медицинской службы М. А. Шипулина взялась выходить его. И действительно, через месяц-полтора ординарец снова был в строю. Словом, для нас все закончилось более или менее благополучно.

В положенное время я встал у стереотрубы и приготовился к боевой работе. Ровно в 8 часов 05 минут земля задрожала от тысячеорудийного залпа. Словно из-под земли взвились клубы порохового дыма и пламени. Белоснежное покрывало на наших глазах стало черным. Огненный смерч уничтожал в стане врага все живое. Вместе с землей и камнями к небу взлетали обломки блиндажей, орудий и танков противника. Такого мощного артиллерийского огня мне еще не приходилось видеть. 55 минут в воздухе стоял сплошной гул.

За это время огневая система противника была полностью подавлена. И тогда в атаку поднялась пехота. Тут же донеслось ровное гудение танковых двигателей — танки тоже выходили на рубеж атаки. Все пришло в движение. Вместе со стрелковыми цепями вперед ушли наши наблюдатели и корректировщики.

Полк перенес огонь на следующий рубеж. Началась артиллерийская поддержка атаки. Вскоре первая, а за ней вторая и третья траншеи в главной полосе обороны врага были в наших руках. Не прошло и часа, как полки артиллерийской дивизии перешли на сопровождение наступающих последовательным сосредоточением огня по опорным пунктам и узлам сопротивления в глубине вражеской обороны.

В Сталинградской битве артиллерия впервые в Великой Отечественной войне поддерживала атаку пехоты и танков огневым валом.

Ни одна батарея немцев в секторе обстрела 1-й артиллерийской дивизии не открыла ответного огня. Проезжая позже мимо позиций гитлеровских артиллеристов, мы могли наблюдать свою работу: всюду валялись искореженные орудия, горели арттячаги, едким дымом коптили резиновые накладки на колпаках бетонированных огневых точек, на месте складов с боеприпасами зияли огромные воронки.

Ведя огонь с ходу, ушли вперед через боевые порядки пехоты наши танки. Издалека до слуха доносилось лишь глухое уханье танковых пушек, добивавших последние очаги сопротивления гитлеровцев. Над нами плотным строем шли советские бомбардировщики. Они наносили удары по скоплениям вражеских войск внутри кольца.

Трудно сейчас, спустя много лет, описать все, что видел, что делал в эти 22 дня непрерывных боев по уничтожению окруженной вражеской группировки. Кажется, что все они похожи друг на друга, как две капли воды. И все же некоторые из них незабываемы…

Помнится, к примеру, день, когда стрелковые части, которые поддерживал 1107-й пушечный артиллерийский полк, подошли к станции Гумрак. Это не так уж и далеко от тех мест (юго-восточнее станицы Качалинская), откуда полк в конце августа прошлого года начал свой боевой путь, свою биографию. Места эти остались в памяти не только тяжелыми боями, но и множеством рядов березовых крестов на полях, по склонам оврагов и балок. Вот уж воистину: «Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет!»

В середине января полк поддерживал части 422-й стрелковой дивизии, которой командовал полковник Иван Константинович Морозов. Дивизия наступала на Сталинград вдоль реки Царица, и мы уже вели стрельбу с места, так как теперь Сталинград был в пределах досягаемости наших гаубиц-пушек. Наблюдатели и корректировщики со средствами связи, как всегда, находились в боевых порядках пехоты.

Как-то вечером ко мне зашли Горошко и Кудрявцев. Мои боевые заместители были возбуждены. Они стали выдвигать всяческие аргументы в пользу того, чтобы немедленно сняться с позиций и двинуться к окраинам Сталинграда.

— Люди настроены по-боевому, рвутся вперед, — сказал Горошко.

— Параллельно балке, в четырех-пяти километрах отсюда, тянется большак, — продолжал уговаривать меня Кудрявцев. — Он разведан. К утру будем почти у города.

— Была не была, давайте команду! — согласился я. — Ночью боевые действия как с той, так и с другой стороны обычно стихают, дороги, по данным разведки, по маршруту неплохие. Так что рискнем. В случае необходимости быстро развернемся и дадим огоньку по заявкам поддерживаемых стрелковых частей, с которыми не только я, но и командиры дивизионов имеют надежную связь.

И полк, соблюдая необходимые меры предосторожности, двинулся к большаку. Около полуночи справа поднялась вдруг сильная ружейно-пулеметная пальба. Я остановил колонны и выслал разведчиков. Через десять минут майор Кудрявцев доложил, что по балке на железнодорожный полустанок наступает 154-я морская стрелковая бригада.

Эта бригада, как и 422-я стрелковая дивизия, появилась здесь в числе соединений, входивших в состав Сталинградского фронта и наступавших с юга.

Тут же отдал команду капитану Посохину развернуть дивизион и подавить пулеметные гнезда противника на полустанке. После короткого огневого налета моряки ворвались на станцию и погнали врага дальше.

Нам удалось нагнать бригаду только к утру. Она вела бой за небольшой поселок на ближних подступах к Сталинграду. Немцы оказывали морякам сильное сопротивление. Из подвалов разрушенных зданий, из амбразур блиндажей по наступающим били пулеметы, строчили автоматы, а кое-где обнаружили себя даже орудия, стрелявшие прямой наводкой.

И опять наш полк оказался как нельзя кстати. На этот раз пришлось хорошенько поработать дивизиону майора Пащенко. Ему было приказано занять огневые позиции для стрельбы прямой наводкой. Дивизион капитана Посохина оставался на закрытой позиции, с тем чтобы по установленному сигналу произвести короткий огневой налет по переднему краю гитлеровцев. С началом атаки оба дивизиона должны были перенести огонь в глубину вражеской обороны.

Когда мы вели стрельбу из наших мощных орудий прямой наводкой бетонобойными или фугасными снарядами, никакие укрепления противника устоять не могли. Блиндажи и доты, деревоземляные «карманы» противотанковых пушек врага взлетали на воздух.

В тот день нам помогали и орудия артдивизиона моряков. Не прошло поэтому и четверти часа, как вся огневая система вражеского опорного пункта была подавлена. Моряки дружно пошли в атаку, овладели поселком и начали преследование противника.

Артиллеристы полка с большим подъемом трудились у своих орудий, стараясь как можно лучше выполнить поставленную задачу в условиях ограниченной видимости. Огневикам помогали топовычислители, связисты, бойцы подразделений боепитания.

Вместе с пехотой шли наши разведчики, которые своевременно готовили данные для подавления огневых точек врага, оказывавшего сопротивление морякам, упорно продвигавшимся к берегу Волги среди городских развалин.

На рассвете следующего дня 154-я морская стрелковая бригада заняла оборону по южному берегу реки Царица фронтом на север. Наш полк развернул свои боевые порядки несколько южнее. Командный пункт полка я приказал разместить в здании школы № 14, от которого остался один остов. Артиллеристы водрузили флаги на водонапорной башне станции Товарная и на школе.

Все были рады такому успеху. Командир 422-й стрелковой дивизии полковник И. К. Морозов похвалил меня, хотя и упрекнул за самовольство.

Петля захлестнулась

Немцы отчаянно сопротивлялись. Но наши стрелковые части брали с бою рубеж за рубежом.

Когда 422-я стрелковая дивизия получила задачу овладеть территорией 3-й областной больницы, нам пришлось поддерживать ее не только огнем, но и людьми. По просьбе полковника И. К. Морозова командир 1-й артиллерийской дивизии приказал мне и подполковнику Н. Г. Ушакову оставить у орудий по четыре-пять человек, а из остальных создать подразделение, которое вместе с пехотой должно было пойти на штурм зданий больницы.

Здесь немцы создали сильно укрепленный узел обороны с двумя опорными пунктами: один из них — аптечный склад, находившийся в приземистом каменном строении, другой — подвалы разрушенных лечебных корпусов. Оба укрепления прикрывали подступы к универмагу, в подвале которого, как выяснилось позже, находился штаб генерал-фельдмаршала Паулюса.

Сводная рота артиллеристов двух пушечных артиллерийских полков насчитывала около 120 человек. Командиром ее был назначен капитан Посохин. К вечеру он доложил: рота сформирована, разбита на три взвода, вооружена автоматами, гранатами. Командир 422-й стрелковой дивизии прислал на ее усиление пулеметный взвод.

Разведчики, командиры огневых батарей засветло изучили систему огня противника в опорных пунктах, определили огневые позиции каждому орудию для стрельбы прямой наводкой, что не совсем обычно для пушечных артиллерийских полков РВГК. Но в данной ситуации это было необходимо.

Каждому орудию назначили «о две-три цели для уничтожения. В основном это были пулеметные гнезда, оборудованные в проемах окон первых этажей и вентиляционных отверстиях полуподвалов.

Чуть рассвело, и полковник Морозов дал сигнал. Ухнули гаубицы-пушки, хлестко ударили 76-миллиметровые дивизионные пушки. Довольно сильно разрушенные до этого больничные корпуса окутались клубами дыма и красной пыли, рушились стены. Гореть там уже было нечему — все выгорело за долгие дни битвы за город.

Артподготовка продолжалась всего десять минут, и этого оказалось достаточно, чтобы ни одна фашистская огневая точка не возобновила огня. Вверх тотчас взмыли ракеты — пехота поднялась в атаку. Дружно бросились вперед и наши артиллеристы. Рядом с ротой Посохина, атаковавшей крайний слева корпус, наступали подразделения воинов-артиллеристов 422-й дивизии.

Первым в здание ворвалось отделение сержанта Сергея Лебедева, за ним сержантов Александра Узлова и Хамиты Раипова. Плотная пелена сухой кирпичной пыли и дыма заволокла все помещения. В первые секунды бойцы почти ничего не видели, перемещались на ощупь, стараясь не напороться на автоматную очередь.

…Перепрыгивая через искореженные медицинские приборы, бойцы отделения сержанта Лебедева пробирались к пролому в противоположной стене.

— Жакиянов, гранату, гранату сначала! — крикнул сержант вырвавшемуся вперед красноармейцу.

Тот отпрянул в сторону, выхватил лимонку, вырвал чеку и метнул гранату в пролом. Когда немного рассеялись кирпичная пыль и дым, Жакиянов ворвался в соседнюю комнату. Прижавшись к стене, он дал длинную автоматную очередь. За Жакияновым вбежали Мерзляков, Зубченко и другие его товарищи по отделению. В просторной больничной палате с поднятыми руками стояли несколько гитлеровцев. Их оружие валялось на полу…

Когда бой за территорию областной больницы подошел к концу, мы с полковником Морозовым и штабными командирами решили осмотреть здание. Старинной кладки кирпичные стены, всюду мешки с песком. Да, взять его штурмом без огня орудий, стреляющих прямой наводкой, было бы невозможно.

Выполнив задачу и потеряв ранеными всего несколько человек, артиллеристы сводной роты вернулись на свои места. В последующие дни батареи полка поддерживали штурм железнодорожного вокзала, универмага, обеспечивали бои частей 422-й стрелковой дивизии за другие опорные пункты.

2 февраля 1943 года командир 1-й артиллерийской дивизии приказал мне и командиру 1166-го пушечного артиллерийского полка подполковнику Н. Г. Ушакову поставить полки на одну огневую позицию вдоль улицы Брянская, от школы № 14 до станции Товарная. Отсюда нам предстояло поддержать атаку пехоты на Тракторный завод, в развалинах которого гитлеровцы еще продолжали сопротивляться.

Времени для занятия огневых на новом месте дали очень мало, но мы успели уложиться в срок. Перед самым открытием огня к нам прибыл из штаба фронта кинооператор Казаков. Он должен был запечатлеть на пленку стрельбу артиллерийских полков в самом Сталинграде.

Залпы всех орудий грянули одновременно. Сделали их мы около десяти подряд. Многие годы спустя, с волнением просматривая кинохронику Сталинградской битвы, я был поражен впечатляющей картиной стрельбы наших полков. Кинолента сохранила для истории уникальные моменты…

Некоторое время спустя на расстоянии 200–300 метров от орудий нескончаемым потоком потянулись колонны пленных солдат и офицеров из армии Паулюса — петля на шее гитлеровцев захлестнулась…

За участие в Сталинградской битве многие воины нашего полка, в том числе и я, были удостоены высоких правительственных наград, а 1107-й пушечный артиллерийский полк стал 201-м гвардейским пушечным артиллерийским полком РВГК, 1-я артиллерийская дивизия — 1-й гвардейской артиллерийской дивизией РВГК. Ее командиру полковнику В. Н. Мазуру было присвоено звание гвардии генерал-майора артиллерии.

На всю жизнь запомнил я, как командир дивизии зачитывал перед выстроившимся среди развалин Сталинграда личным составом полка приказ о присвоении всем нам звания гвардейцев. Многие не могли сдержать слез. Это были слезы радости и гордости от сознания до конца выполненного долга…

Огненная дуга

В обороне

6 февраля нашему полку было приказано погрузиться в эшелон и отбыть на станцию Елец. Поздно вечером состав отошел от разбитого сталинградского вокзала. В Елец прибыли лишь 10-го. Разгрузку производили в темноте, чтобы к утру успеть покинуть станцию и сосредоточиться в небольшой деревушке в 10 километрах от города.

На несколько суток личному составу полка был предоставлен отдых, во время которого командиры огневых взводов, батарей и дивизионов организовали капитальную чистку и смазку материальной части орудий и тракторов, трактористы-механики занялись ремонтом своих машин.

В середине месяца в полк завезли новое зимнее обмундирование. Бойцы и офицеры прошли санобработку, всласть помылись в банях, переоделись и сразу же преобразились, помолодели.

Началась боевая подготовка. Орудийные расчеты тренировались у матчасти, отрабатывали огневые задачи. Проверяя ход занятий, я убеждался в том, что люди далеко шагнули вперед в своем мастерстве, знании дела в сравнении с тем периодом, когда полк впервые вступил в бой. Тогда мы не умели открыть организованный огонь не только полком, дивизионом, но и батареей. Уроки прошедших боев не прошли для нас даром. Мы хорошо помнили допущенные ошибки и делали все, чтобы их не повторять.

Однажды меня вызвал к себе комдив Викентий Никитович Мазур. Расспросив коротко, как идут дела в полку, генерал вдруг спросил:

— А что, Виктор Макарьевич, есть какие-нибудь известия от вашей супруги? Где она?

— В Острогожске, товарищ генерал. Уже два письма получил от нее.

— Ну что ж, Острогожск так Острогожск. Не так уж и далеко он отсюда. Разрешаю вам навестить семью. Берите своего верного ординарца, машину какую поисправней и сегодня же — в путь. Суток семь, полагаю, хватит?

Я молчал, не в состоянии проронить ни слова. Такого оборота в нашей беседе я никак не ожидал. Мысль о том, что завтра или послезавтра доведется увидеть жену и дочь, казалась невероятной.

Острогожск, как и большинство других городов и сел Воронежской области, войска Красной Армии освободили месяц тому назад. О том, что семья моя там, я ни разу не говорил ни комдиву, ни начальнику политотдела. Поэтому такое внимание и забота сильно взволновали меня. Я начал благодарить комдива, заикнулся было о том, что не время сейчас, наверное, навещать семью, но генерал с доброй улыбкой прервал меня:

— Есть сведения, что мы задержимся здесь недельки на две, не меньше. Полк у вас боеспособный, помощники и командиры дивизионов на высоте. Так что поезжайте, Виктор Макарьевич, поезжайте. А в случае, если по возвращении не застанете нас на этом месте — полк не иголка, найдете, догоните…

Оставив за себя начальника штаба гвардии майора Кудрявцева (заместителя по строевой части нам так и не дали), мы с ординарцем Андреем Шаповаленко, не теряя времени, собрались, что называется, «по тревоге» и на стареньком, но исправном «форде» в тот же день выехали в сторону Воронежа. Погода в те дни была пасмурная, нелетная, и вражеские самолеты не появлялись в воздухе.

Сел по пути словно и не было: одни печные трубы торчали из сугробов. Кое-где нет-нет да и покажется струйка сизого дымка: жители ютились в землянках, сооруженных наспех своими силами, в лучшем случае, кому повезло, — в блиндажах и землянках, оставленных войсками.

В полночь мы были уже в Воронеже. Он стоял в руинах. Несмотря на то что перед войной я прослужил здесь более двух лет, хорошо знал город, его улицы и переулки, особенно в центре, сейчас попал в нелегкое положение. С трудом ориентируясь, давал указания шоферу, куда ехать, где сворачивать, чтобы выбраться на южную окраину, откуда начиналась дорога на Острогожск. В конце концов потерял где-то правильный курс. И немудрено — дорогу преграждали груды битого кирпича, целые блоки от разрушенных зданий, телеграфные столбы, поваленные на мостовую, мотки проволоки. Несколько раз пришлось возвращаться, искать объезды.

Наконец шофер вынужден был остановить машину перед грудой каких-то искореженных железных конструкций. Я узнал это место. Оно было недалеко от площади Дома Советов. Рядом должен находиться Кольцовский сквер, по которому мы с женой в то, казалось, невероятно далекое довоенное время частенько прогуливались по вечерам. По этому скверу я и надеялся выбраться из лабиринта разрушенных улиц и переулков. Но не тут-то было: во вьюжной темноте нам не удалось отыскать его. Остановились перед разбитым Домом Красной Армии. Там мне был знаком каждый уголок, каждая стертая ногами каменная ступенька… Здесь на танцах я познакомился с Тамарой Мезенцевой, которая стала моей женой, здесь мы отпраздновали не только свадьбу, но и рождение дочери.

Воронеж — важная веха в моей жизни, с ним связаны самые дорогие воспоминания из моей командирской молодости. Поэтому так больно сжималось сердце при виде его ран: разбитых улиц и площадей, зияющих пустыми глазницами окон зданий…

По счастливой случайности мы встретили одного горожанина, который и помог нам найти дорогу на Острогожск. Ехали мы через Придачу — пригород Воронежа. Шоссе было разбито донельзя, видимость — никудышная. Еще сильнее крутила поземка, впереди почти ничего нельзя было различить. Шофер все время высовывал голову из окна кабины, чтобы лучше разглядеть просматривавшийся след прошедших недавно автомашин.

Но вот часам к 12 дня добрались наконец до Острогожска. Остановив машину возле дома, в котором жили родители жены, я увидел двух увлеченно игравших девочек. В одной из них узнал дочь. Хотел было подбежать к ней, но ноги сделались ватными, непослушными. Невольно схватился за дверцу машины. Светлана первая бросилась ко мне. Ее пронзительный крик «Папа!» вывел меня из оцепенения. Я подхватил дочурку на руки. Ей было тогда уже семь лет.

Два дня, проведенных в кругу семьи, пролетели как сон. За годы разлуки нам было о чем поговорить с женой, о чем расспросить друг друга. Жена и дочь были здоровы, хотя сильно похудели и нуждались в одежде. Не минуло дом и горе. Перед самым освобождением Острогожска под вражескими бомбами погиб отец жены.

Все то время, пока я находился в городе, мела метель. Дороги занесло так, что нечего было и думать о возвращении в часть на нашем видавшем виды «фордике». Попытали счастье на небольшом полевом аэродроме. Как выяснилось, в Москву через Елец снаряжался самолет связи По-2. Пилот согласился подбросить нас. Утром следующего дня мы вылетели. Но до елецкого аэродрома не дотянули: из-за недостатка горючего пришлось сделать вынужденную посадку, недалеко от города. Нам ничего не оставалось, как искать попутную машину, чтобы добраться до части…

Там нас уже ждали. Полк готовился к выступлению. Я сразу же погрузился в дела. Начальник штаба и замполит все отлично подготовили к выходу. Через два дня мы двинулись своим ходом на Ливны, где простояли около суток. Всю ночь авиация противника вела беспокоящие полеты, бомбила город. Никаких укрытий для личного состава здесь не было. Единственное, что мы могли сделать, чтобы избежать больших потерь, — это рассредоточить подразделения. С часу на час ждали приказа на дальнейшее движение. Город пылал, горели нефтебаза и вокзал…

Фашистское командование нервничало, видимо, не зря. Наши войска наносили удар за ударом то на одном, то на другом участке тысячекилометрового фронта, громя дивизии вермахта, перемалывая живую силу и технику противника. На мгинском направлении войска Ленинградского и Волховского фронтов тоже разгромили несколько вражеских соединений и улучшили свои позиции. Я ревностно следил за событиями на этом участке советско-германского фронта, помня, что где-то там мужественно сражаются мои бывшие однополчане.

Однако, несмотря на огромные потери, понесенные гитлеровцами под Сталинградом и на других фронтах, их сопротивление стало возрастать, особенно на юге, под Харьковом и Барвенково. Ожесточенные бои шли и здесь, западнее Курска.

В этой обстановке 1-я гвардейская артиллерийская дивизия, теперь оперативно подчинявшаяся недавно образованному Центральному фронту (на базе объединений Донского), получила приказ на передислокацию в новый район боевых действий.

201-й гвардейский форсированным маршем двигался через Поныри, Молотычи на Дмитриев-Льговский. Еще в пути дивизию подчинили командующему войсками 70-й армии.

Марш полка был очень трудным, поскольку старые тракторы, несмотря на произведенный ремонт, хоть и реже, но все-таки выходили из строя. Вынужденные остановки задерживали нас иногда на несколько часов, срывали график движения. А генерал Мазур настойчиво требовал ускорить занятие позиций в районе сел Никольское, Муравчик и Ржавчик. Двигаться приходилось днем и ночью. Люди выбивались из сил.

А тут еще началась мартовская распутица. Дороги и поля стали труднопроходимыми. Активные боевые действия с обеих сторон прекратились. Полк развернул боевые порядки южнее деревни Троена, перекрыв тем самым дорогу из Орла на Курск.

Очень туго стало с доставкой продовольствия и боеприпасов. Был введен жесткий лимит на расходование снарядов и патронов. Командиры всех частей, политорганы мобилизовали личный состав, свободный от несения боевой службы, на доставку продуктов, снарядов, мин и патронов пешим порядком. Расстояние до Молотычей, где размещались наши тылы, составляло около 20 километров. И шли туда и обратно навстречу друг другу колонны по сто и более человек. Со складов несли в мешках крупу, соль, мясо, консервы, патроны, а на специально изготовленных носилках — снаряды и мины.

Только так и удавалось нам обеспечивать полк минимумом продуктов и боеприпасов. К счастью, недели через две-три подсохло, снабжение наладилось, фронт тоже стабилизировался. Началась усиленная боевая учеба. Велись круглосуточная разведка противника и оборудование боевых порядков.

Каждая батарея полка кроме основных оборудовала несколько запасных огневых позиций, расположенных одна от другой на большом расстоянии командование требовало, чтобы наша оборона была глубокой и прежде всего противотанковой. Большое значение придавалось хорошей маскировке позиций.

Огромная затрата физических и моральных сил личного состава окупилась потом сторицей. Но попотеть пришлось изрядно. Ведь местность здесь открытая, леса поблизости нет, его приходилось доставлять издалека на грузовиках. К переднему краю машины не допускались, чтобы нераскрывать большого размаха инженерных работ. Поэтому последние полтора-два километра бревна тащили сами артиллеристы.

Несмотря на трудности, блиндажи мы сделали и три-четыре наката. Такое перекрытие выдерживало прямое попадание немецкого 150-миллиметрового снаряда.

Оборудованием своих позиций занимались и стрелковые подразделения. Все поле в полосе обороны армии было изрыто траншеями и ходами сообщения, Их стены были прочно забраны жердевыми щитами.

В январе 1943 года Указом Президиума Верховного Совета СССР в армии были введены погоны. Менялась и форма одежды. В марте мы уже получили гимнастерки нового покроя, переоделись. Однако главным было не это.

Противотанковая артиллерия и гвардейские минометные части, превратившиеся к тому времени, по существу, в новый род войск, становились для врага грозной силой. Все больше и больше прибывало в действующую армию танков улучшенной конструкции, преимущественно средних Т-34 и тяжелых КВ, появились самоходные артиллерийские установки СУ-122 и СУ-152, мощные снаряды которых пробивали броню вражеских танков всех типов и самоходно-артиллерийских установок. Достаточно сказать, что из общего количества танков и САУ к началу июля 1943 года тяжелые и средние составляли свыше 64 процентов. В мае мы уже видели, например, на нашем участке фронта самоходно-артиллерийские полки, предназначавшиеся для использования в качестве артиллерии непосредственного сопровождения пехоты и танков.

Радостным событием для нас, артиллеристов частей РВГК, были, конечно, существенные перемены в организационной структуре наших соединений. В апреле 1943 года начали формироваться шестибригадные артиллерийские дивизии, артиллерийские корпуса. В 1-й гвардейской артиллерийской дивизии было создано три бригады: пушечная, гаубичная и легкоартиллерийская. 201-й гвардейский вошел в состав 1-й гвардейской пушечной артиллерийской бригады, командиром которой стал гвардии подполковник В. М. Керп. В бригаду влились оба пушечных полка (орудия 152-миллиметрового калибра). 2-я гвардейская гаубичная бригада включала в себя все три гаубичных полка (орудия 122-миллиметрового калибра), имевшихся в дивизии. В 3-ю легкоартиллерийскую бригаду влились три истребительно-противотанковых полка. Гаубичной и легкоартиллерийской бригадами командовали мои боевые друзья гвардии подполковники А. И. Телегин и М. А. Грехов.

Вскоре в дивизию влился отдельный разведывательный дивизион. Им командовал знающий, волевой офицер майор А. Т. Дрыга. Появлению этого дивизиона все мы бесконечно обрадовались. С ним пришло надежное обеспечение частей разведданными, метеобюллетенями, создавались более выгодные условия для взаимодействия с пехотой и танками.

Затишье на фронте использовалось нами для усиленной боевой учебы. С командирами дивизионов и батарей занятия, как правило, проводил я сам или начальник штаба гвардии майор Кудрявцев.

В «период предыдущих боев мы добились хорошей слаженности расчетов, твердого знания бойцами и младшими командирами своих функциональных обязанностей. Теперь этого было явно недостаточно. Интересы боя требовали обеспечить полную взаимозаменяемость номеров. Основная тяжесть в выполнении этой задачи ложилась на плечи командиров огневых взводов и батарей.

Занятия проходили в обстановке, максимально приближенной к боевой: данные для стрельбы готовились только по реальным целям, тренировки в ведении огня в составе батарей и дивизионов проходили ежедневно, хотя огонь открывать приходилось не так часто из-за жесткого лимита на расходование боеприпасов.

Всего лишь один-два раза в неделю полк получал задачи на подавление артиллерийских и минометных батарей противника, уничтожение скоплений его пехоты и танков, колонн войск на марше. Такие дни были очень приятны для артиллеристов. Каждому хотелось внести свою лепту в разгром врага, проверить на практике прочность приобретенных знаний и навыков.

Надо сказать, за долгие месяцы обороны мы добились немалых результатов. Настоящими мастерами меткого огня стали наши комбатры гвардии капитаны П. И. Бакин, Н. П. Ларькин, В. Т. Лучкин и Н. М. Егоров, гвардии старшие лейтенанты А. М. Лоза и М. П. Вовк. Ну а майоры Н. Г. Посохин и А. Т. Пащенко прекрасно овладели искусством управления артиллерийским полком. Так и записали мы им в боевых характеристиках.

Немецко-фашистские войска под Курском усиленно оснащались новыми танками Т-VI («тигры») и самоходными артиллерийскими установками «фердинанд». Об этом было известно командованию. Поэтому инженерное оборудование основных и запасных позиций проводилось с учетом обеспечения круговой обороны и стрельбы по танкам прямой наводкой. Тактико-технические характеристики «тигров» и правила ведения огня по ним знал в полку каждый боец. Обучили личный состав и метанию по таким целям гранат и бутылок с зажигательной жидкостью.

Дважды за период с апреля по июль мы с начальником штаба и командирами дивизионов совершенствовали свои знания и навыки в управлении огнем полка на специальных сборах, организованных штабом артиллерии 70-й армии. Много труда было затрачено на отработку правил ведения сопряженного наблюдения в дивизионах (СНД), то есть засечке целей с нескольких разнесенных по фронту и в глубину пунктов наблюдения. Каждая разведанная цель наносилась на планшеты, получала свой «паспорт» — единое наименование, порядковый номер и закреплялась за вполне конкретным артиллерийским подразделением, которое заранее готовило по ней данные для стрельбы на полной топографической основе. Словом, мы готовились к предстоящим боям со всей серьезностью и полным напряжением сил.

В апреле 1943 года состоялась известная встреча Михаила Ивановича Калинина с участниками Всеармейского совещания агитаторов, на котором были представители и от нашей дивизии. Позже они рассказывали об этой встрече своим товарищам. Воины полка с огромным вниманием слушали их выступления и клялись сделать все для разгрома врага.

На одной из таких бесед в 6-й батарее, на которой я присутствовал, командир орудия гвардии старший сержант Кашаган Джамангараев сказал:

— Бойцы нашего орудийного расчета сердечно благодарят Всесоюзного старосту Михаила Ивановича Калинина за добрые советы и пожелания всем нам боевых успехов. Мы клянемся нашему верховному аксакалу бить врага не жалея сил и самой жизни. Все номера моего расчета уже сейчас полностью овладели смежными специальностями. Теперь дело за тем, чтобы довести действия у орудия при боевой работе до автоматизма. И мы добьемся этого в ближайшие недели.

Командир орудия гвардии сержант Иван Лозокевич заверил командование полка, что и его расчет выполнит свой долг.

Весь май и июнь прошли в напряженном труде. Офицеры штаба, который возглавлял теперь гвардии майор А. И. Панарин, заменивший ушедшего на повышение В. В. Кудрявцева, и политработники под руководством гвардии майора Т. Д. Горошко много времени проводили в батареях, проверяли боеготовность огневых взводов и орудийных расчетов, помогали командирам устранять выявленные недостатки, беседовали с людьми.

20 апреля в командование дивизией вступил гвардии генерал-майор артиллерии Г. В. Годин, сменивший на этом посту генерала В. Н. Мазура, назначенного командиром артиллерийского корпуса. Новый комдив начал знакомиться с людьми. Много времени он проводил в бригадах и полках, беседовал не только с командирами, но и с бойцами.

В апреле мы провели несколько занятий совместно с командным составом 132-й и 70-й гвардейской стрелковых дивизий, которые мы поддерживали. Прошли они очень интересно, с большой пользой для всех участников.

На одном из этих занятий выступил командарм генерал И. В. Галанин. Он-то и проинформировал нас относительно намерений гитлеровского командования нанести удар по основанию Курского выступа со стороны Орла и Белгорода по сходящимся направлениям на Курск с целью окружить и уничтожить здесь армии Центрального и Воронежского фронтов.

В последних числах июня боеготовность частей 1-й гвардейской артиллерийской дивизии проверял командующий артиллерией Центрального фронта генерал-лейтенант артиллерии В. И. Казаков. Когда его группа закончила работу, он собрал командиров бригад, полков и дивизионов и поставил задачу на предстоящий бой, подчеркнув при этом большую роль нашей дивизии.

В заключение генерал Казаков сообщил печальную весть: бывший командир нашей дивизии гвардия генерал-майор артиллерии Викентий Никитович Мазур трагически погиб в автомобильной катастрофе. Память его почтили минутой молчания, и долго лотом каждый из нас тяжело переживал эту утрату…

С 1 по 5 июля части дивизии были приведены в полную боевую готовность. Все командиры и бойцы безотлучно находились на своих местах.

Боевые порядки бригад 1-й гвардейской артиллерийской дивизии, оседлавшей дорогу Орел — Курск, были развернуты с таким расчетом, чтобы между ними обеспечивалось огневое взаимодействие. Впереди, между первой и второй траншеями главной полосы обороны, за огневыми позициями поддерживаемой 132-й стрелковой дивизии, стояли полки 3-й легкоартиллерийской бригады. Несколько ее батарей располагались прямо перед нашим наблюдательным пунктом, на котором находились гвардии подполковники Керп, Ушаков и я. Чуть в стороне, на той же высотке южнее Троены, был и НП командира 132-й стрелковой дивизии.

Таким образом, полкам и бригадам 1-й гвардейской артиллерийской дивизии, стоявшей в первом эшелоне на стыке двух общевойсковых армий, предстояло нанести основной огневой удар по пехоте и танкам врага как на дальних подступах, так и в ближнем бою. К выполнению этой задачи мы готовились долгие месяцы. Никто из нас не сомневался, что личный состав соединения с честью выполнит ее.

«Тигры» горят

В ночь с 4 на 5 июля была объявлена боевая тревога. Все батареи полка изготовились к немедленному открытию огня. В 2 часа 20 минут артиллерия 13-й, правого крыла 70-й и левого крыла 48-й армий провела мощную 30-минутную артиллерийскую контрподготовку. Противник смог начать артиллерийскую подготовку только в 4 часа 30 минут (вместо 3 часов по плану), но вел ее неорганизованно в течение 1 часа 20 минут. Этим незамедлительно воспользовалось наше командование. Советская артиллерия провела повторную получасовую контрподготовку по изготовившимся к атаке пехотным и танковым частям гитлеровцев, по позициям их артиллерийских батарей, наблюдательным пунктам, штабам, складам боеприпасов и горючего. В ней участвовал и 201-й гвардейский пушечный артиллерийский полк. Он вел интенсивный огонь из всех своих орудий по расположению двух артиллерийских и трех минометных батарей гитлеровцев.

Враг понес немалые потери в исходном положении. Система огня его артиллерии была нарушена, управление войсками дезорганизовано. Лишь в 5 часов 30 минут утра немецко-фашистские войска перешли в наступление. Справа, в полосе обороны 13-й армии, в эти минуты послышался грохот артиллерийской канонады. Вперед двинулись крупные силы пехоты и танков врага.

Два с половиной часа мы сидели в блиндажах, не отрывая глаз от окуляров стереотруб. Ожидали атаку гитлеровцев и со стороны Троены. Когда стрелки часов показали ровно восемь, огненный смерч обрушился на участки обороны 132-й и 70-й гвардейской стрелковых дивизий.

Не подававшие до сих пор признаков жизни артиллерийские и минометные батареи немцев, координаты которых были хорошо известны нам по данным аэроразведки, наконец заговорили. Исходные данные для стрельбы по ним мы подготовили заблаговременно.

— Ушаков, Жагала, — приказал комбриг Керп, — подавить вражеские батареи!

Даю по телефону несколько коротких команд Николаю Посохину и Александру Пащенко. Сам — к стереотрубе.

Вскоре 24 гаубицы-пушки полка открыли огонь по закрепленным за дивизионами целям. За Тросной в разных местах взметнулись высокие султаны разрывов. Наблюдатели с пунктов СНД один за другим докладывали стреляющим: «Есть цель 101!», «Есть цель 103!». Значит, снаряды всех наших батарей ложились точно…

К Тросне, далеко за передним краем гитлеровцев, двигались колонны танков, бронемашин, подразделения мотоциклистов. Было ясно, что противник выводит их на исходное положение для атаки и они ждут лишь сигнала окончания артподготовки, чтобы всей массой двинуться вперед.

Комдив Годин принял решение: двумя бригадами — пушечной и гаубичной произвести по врагу огневой налет. Это место было нами хорошо пристреляно. На всех артиллерийских планшетах оно значилось под двумя оранжевыми прямоугольниками — «СО-211» для 1-й гвардейской и «СО-212» для 2-й гвардейской бригад.

— Цель 211, беглый, зарядить! — подает команду комбриг Керп. Мы с Ушаковым дублируем ее в дивизионы.

Когда оттуда были получены доклады «Готово», комбриг скомандовал:

— Огонь!..

Прошла минута-другая, и над целью вздыбилась земля, взметнулись языки пламени, коптящие столбы пыли и дыма потянулись к небу. Совершенно четко вижу огненные всплески то в одном, то в другом месте… Горели танки, бронемашины, арттягачи, взлетали в воздух обломки автомобилей.

— Горят, гады! — кричит Тимофей Дмитриевич Горошко, и его карие глаза весело блестят. — Смотри, Макарьевич, вон справа, справа!

— Вижу. Ты лучше погляди на деревню…

От Троены к переднему краю нашей обороны в развернутом боевом порядке шли густые цепи вражеских автоматчиков, за ними — мотоциклисты, орудия сопровождения, танки и бронемашины. По характерным очертаниям среди танков можно было различить «тигры» и штурмовые орудия «фердинанд».

— Жарко будет, Виктор Макарьевич, ох как жарко!.. — кричит мне на ухо мой друг Николай Ушаков.

Когда идут танки, да еще в таком количестве, вся артиллерия должна переключаться на них. Такой был закон у артиллеристов в минувшей войне. А здесь, кроме средних и легких танков, еще и «тигры» и «фердинанды», Немецкая артиллерия бьет по нашему переднему краю, стараясь подавить огневые точки и противотанковые средства. Расползаются, клубятся над степью зловещие тучи дыма и пыли от взрывов снарядов и мин, от выхлопных газов бронированных машин. Светлое, солнечное утро медленно погружается в сумрак…

Уменьшив прицел, полки выждали нужное время и обрушили на первый рубеж всю мощь своего огня. Чуть восточнее густо рвались снаряды 2-й гвардейской гаубичной бригады гвардии подполковника А. И. Телегина. Всюду горела вражеская техника.

В небе появились «юнкерсы», над ними — «мессершмитты». В поединок с вражескими истребителями вступили советские «яки». «Юнкерсам» все же удалось сбросить бомбы. Казалось, земля и небо слились воедино… Вокруг фашистских бомбардировщиков стали рваться зенитные снаряды. Один из самолетов задымил, отвалил в сторону и, объятый пламенем, резко пошел к земле. За ним другой…

Наконец, подпустив вражеские танки и самоходные орудия на дальность прямого выстрела, по ним ударили прямой наводкой все пушки 3-й гвардейской легкоартиллерийской бригады. Гитлеровские танкисты начали маневрировать, стараясь увернуться от метких выстрелов противотанкистов, от тяжелых снарядов систем артиллерии РВГК. Огонь пушек немецких танков стал малоэффективным, темп атаки нарушился. По танкам, штурмовым орудиям, бронетранспортерам и вражеской пехоте, которым удалось уже вплотную подойти к нашему переднему краю, ожесточенно стреляла собственная и приданная артиллерия стрелковых дивизий.

Поле боя затянуло сплошным дымным маревом, пронизываемым молниями разрывов. Управление огнем полков комбриг передал нам с Ушаковым. Но не прошло и часа, как мы вынуждены были предоставить командирам дивизионов, наблюдательные пункты которых находились в стрелковых полках, полную самостоятельность — с нашего НП уже ничего нельзя было различить.

Основная масса вражеских танков и САУ была остановлена перед передним краем обороны 132-й стрелковой дивизии. Шел ожесточенный огневой бой…

Воспользовавшись небольшой передышкой, мы решили перекусить. Удастся ли потом? Обедали на НП все — комбриг, командиры полков, радисты, телефонисты, разведчики. Пригласили мы и командира 132-й стрелковой дивизии.

— С артиллеристами я с большим удовольствием, — сказал полковник.

Настроение у комдива было приподнятое, как, впрочем, и у всех нас. Он рассказал, что против его дивизии немцы бросили более 150 танков и штурмовых орудий, что 54 из них уничтожила наша артиллерия, а 17 подорвались на минах…

— Эти цифры подтверждаются и нашими данными, — заметил Керп. — По сведениям бригадных разведчиков, в район Троены немцы подтягивают свежие части, но в бой пока не бросают. Два наших дивизиона мы вынуждены переключить на них.

— Товарищ гвардии подполковник, — позвал комбрига телефонист, сидевший у аппарата связи с генералом Годиным. — Вас просит Семнадцатый.

Керп торопливо поднялся, взял трубку. Мы все напряженно смотрели на него, ждали…

— Девятый слушает вас… понял… есть, товарищ Семнадцатый… и сосредоточенные и подвижные… есть… Закончив разговор, комбриг Керп подошел к нам.

— На участке 70-й гвардейской дивизии немцы предприняли новую атаку, введя в бой дополнительно около сотни танков и САУ. 2-я гвардейская гаубичная бригада уже работает по ним. Нам приказано быть начеку, в готовности помочь. Пока — продолжать выполнение прежней задачи.

Мы разошлись по своим местам. Я прильнул к окулярам стереотрубы, начал медленно, слева направо, осматривать поле боя. Вся степь по-прежнему была затянута дымом, покрыта вспышками. Справа, там, где оборонялась 70-я гвардейская, пикировали «юнкерсы». Напряжение боя действительно нарастало…

Потери не остановили гитлеровцев. Они упрямо атаковали, стараясь нащупать слабые места в нашей обороне, особенно здесь, на стыке двух армий, Во второй половине дня врагу удалось вклиниться между 132-й и 70-й гвардейской стрелковыми дивизиями. Туда сразу же устремились и танки, и пехота, и бронетранспортеры. Полк Ушакова перенес по ним огонь. Ему было сподручнее. Общими усилиями 1-й гвардейской артиллерийской дивизии, стрелковых и танковых частей к вечеру положение было восстановлено. Потеряв все свои боевые машины на участке прорыва, гитлеровцы вынуждены были отойти.

Но передышка оказалась недолгой. Не прошло и часа, как противник ввел в бой свежие силы. Все 156 орудий 122-и 152-миллиметрового калибра нашей дивизии перенесли по ним огонь. Здесь, на стыке армий, врагу не удалось добиться успеха. Зато он явно обозначился у него оправа, в направлении на Ольховатку. Комбриг Керп приказал 201-му гвардейскому пушечному артиллерийскому полку переместиться в район населенного пункта Гнилец, где у нас были оборудованы запасные позиции.

Передислокация полка на новое место заняла около полутора часов. Мы с майором Горошко объехали все подразделения, беседовали с офицерами, сержантами и солдатами. Настроение у людей, несмотря на крайнюю усталость, было хорошим. Короткий марш прошел организованно, даже тракторы, наши видавшие виды ЧТЗ-60, зачастую подводившие в самое неподходящее время, на сей раз не выходили из строя.

У одного из них, за рычагами которого сидел широкоплечий чернобровый сержант Петр Зубченко, старший тракторист-механик в 5-й батарее капитана Ларькина, я остановился.

— Как техника, сержант, все ли в порядке?

— Стальные кони бегают, товарищ гвардии подполковник. Пока пушки стреляли, мы время зря не тратили, проверили каждую машину. Да и запчастей техлетучка подбросила, кое-что заменили. Теперь можно не опасаться. Не подведем огневиков.

Такого же мнения о своей технике были и трактористы-механики других батарей, в их числе сержанты Петров и Моисеев.

Уже на позиции, в блиндаже начальника штаба майора А. И. Панарина, мы подвели итоги боя под Тросной. Они оказались внушительными. По данным штабов дивизионов, письменно подтвержденным общевойсковыми командирами, 201-й гвардейский пушечный артиллерийский полк уничтожил и подбил 10 вражеских танков и САУ, в их числе — 2 «тигра», 3 «фердинанда», более 15 бронетранспортеров с пехотой, подавил 3 артиллерийские и 5 минометных батарей, из которых одна — шестиствольных минометов.

Огонь по врагу наши батареи чаще всего вели внакладку, то есть по тем же целям, по которым работали артиллерия и минометы стрелковых дивизий. Поэтому мы не могли с точностью сказать, сколько немецких мотоциклистов, автоматчиков, артиллеристов у орудий сопровождения выведено нами из строя. Но что касается техники, тут ошибки быть не могло. Однако важнее всего было то, что в закрепленном полком секторе враг не прошел…

Нам очень повезло с новым начальником штаба майором А. И. Панариным. Он прекрасно знал штабную службу, был хорошим организатором. Штаб полка под его руководством работал оперативно, слаженно. Совсем недавно он хорошо справился с организацией марша, развертыванием боевых порядков на новом месте, по существу, под огнем противника.

Высокий, сухощавый, Панарин, как и Кудрявцев, был всегда по-строевому подтянут, аккуратно одет, свежевыбрит. Работоспособности его иногда приходилось удивляться. Начальник штаба в совершенстве звал тактику артиллерии и огневое дело, хорошо ориентировался в обстановке.

После подведения итогов я сразу же собрался идти на НП, а Тимофей Дмитриевич Горошко решил остаться.

— Надо собрать политработников, парторгов и комсоргов батарей, поговорить с ними, — сказал он. — Пусть прежде всего доведут до личного состава результаты боевой работы полка. Успех — он ведь всегда окрыляет…

Сбор активистов — это был, пожалуй, один из тех немногих случаев, когда замполит позволял себе оставаться в штабе.

С позиций под селом Гнилец мы произвели ночью несколько огневых налетов по скоплениям пехотных и танковых частей противника. Натиск врага на этом участке значительно ослаб. Зато восточнее сражение не стихало даже в самое темное время ночи.

Под утро 6 июля полку вновь было приказано сменить боевые порядки, и опять с большим смещением вправо, чтобы преградить путь прорывающемуся на ольховатском направлении противнику. На новом месте позиции для батарей пришлось оборудовать заново. И, как всегда, артиллеристы части успешно справились с этой задачей. Легче пришлось бойцам батареи управления наблюдательные пункты и для командования полка, и для командиров дивизионов было решено расположить на заранее укрепленной кем-то высоте в больших двухамбразурных дзотах, где стояли станковые пулеметы. Отсюда местность хорошо просматривалась на многие километры вокруг.

До переднего края обороны наших частей — рукой подать. Наступающие танки и пехота противника как на ладони. Мы закрепили стереотрубы и приступили к боевой работе. Вскоре полк открыл подвижный заградительный огонь по заявке общевойсковых командиров, преграждая путь вражеским танкам и мотопехоте. Однако гитлеровцам, сумевшим использовать овраги и перелески, удалось подойти к высоте вплотную. Здесь и пригодились наши станковые пулеметы. Отошедшие к высоте стрелковые батальоны окопались рядом с нами.

Гитлеровцы сконцентрировали по высоте сильный артиллерийский и минометный огонь. У нас появились раненые. Но труднее, конечно, приходилось стрелковым подразделениям, и мы решили помочь им.

Наши разведчики, вычислители, связисты вместе с пехотинцами заняли оборону. Батареи полка вели стрельбу на предельном режиме, поставив перед высотой заградительный огонь. Несколько танков противника остановились с перебитыми гусеницами, остальные поспешно отползли назад. Отошли и вражеские автоматчики.

Только теперь нам можно было сменить НП. Мы перешли на другую высоту, где был уже подготовлен новый удобный НП. На прежнем месте остался командир батареи управления полка с радиостанцией. По его командам полк несколько раз открывал огонь по оврагам и перелескам, вплотную подступавшим к высотам, где скапливались гитлеровцы. Они несли от наших налетов большой урон, но не ослабляли своих атак.

7 и 8 июля наиболее ожесточенные бои вспыхнули в районе Самодуровки и Теплого. Против двух дивизий правого крыла 70-й армии немцы бросили три пехотных полка, поддержанных 200 танками и САУ, в числе которых были «тигры», «пантеры» и «фердинанды». Самодуровка, а затем и Теплое по нескольку раз переходили из рук в руки.

Как и в предыдущие дни, дивизия развернула здесь боевые порядки бригад с таким расчетом, чтобы все полки имели возможность прикрывать друг друга огнем большинства батарей с открытых позиций на случай прорыва к нам вражеских танков и штурмовых орудий. В то же время мы могли сосредоточить огонь всей дивизии в любой точке перед фронтом поддерживаемых стрелковых соединений с закрытых позиций.

Все это время мне удавалось, за редким исключением, держать полк, как говорится, в кулаке, осуществлять централизованное управление всеми батареями. Но 8 июля, когда танки гитлеровцев подошли вплотную к позициям 2-го дивизиона, гвардии майору Пащенко пришлось вести бой самостоятельно. И тут с самой лучшей стороны показали себя командиры батарей гвардии капитаны Василий Лучкин, Николай Ларькин и Петр Бакин.

На батарею гвардии капитана Лучкина навалилось сразу несколько фашистских машин. Но артиллеристы не растерялись. Умело управляя стрельбой батареи, Лучкин обеспечил отражение трех вражеских атак. Не потеряв ни одного орудия, батарея подожгла три «тигра», «фердинанд» и несколько средних танков. Батареи Ларькина и Бакина уничтожили три «титра», два «фердинанда» и два Т-III. Всего за два дня боев дивизион гвардии майора Пащенко уничтожил 10 «тигров», более десятка бронетранспортеров, и 200 гитлеровских солдат и офицеров.

1-й дивизион под командованием гвардии майора Посохина, находясь в несколько более выгодном позиционном положении, уничтожил свыше 300 вражеских автоматчиков, 2 «тигра», несколько средних и легких танков и обеспечил успех трех контратак одного из полков 132-й стрелковой дивизии.

Тяжелее всего в этих боях пришлось нашей 3-й гвардейской легкоартиллерийской бригаде, которая занимала противотанковую оборону в боевых порядках стрелковых подразделений и вела неравный бой с «тиграми», «пантерами» и «фердинандами» с открытых позиций.

Все это происходило на наших глазах, впереди моего наблюдательного пункта, где находились и командиры бригад, а также комдив Годин. Поэтому мне и хочется рассказать о мужестве и стойкости артиллеристов этого соединения в июльских боях 1943 года. Правда, моему желанию писать о героях 3-й легкоартиллерийской бригады есть и другая причина. Буквально через несколько дней мне доверили вступить в командование этой бригадой. С ней я прошел весь боевой путь до конца войны.

Помню, 8 июля мы восхищались мужеством и мастерством артиллеристов дивизиона гвардии капитана Алексея Ивановича Хорунжего. Ведя бой в полуокружения, они храбро отбивались от наседавшего врага. Стреляя с открытых позиций, гвардейцы подбили 19 танков, в том числе 3 «тигра», 2 штурмовых орудия, уничтожили немало гитлеровцев.

Самой высокой похвалы заслуживает командир батареи гвардии лейтенант В. Е. Фокин. Вместе с разведчиком П. С. Тимофеевым и связистом А. М. Усовым под огнем неприятеля он часто менял наблюдательный пункт, выбирая место, откуда лучше просматривался противник. Благодаря умелому управлению огнем со стороны командира эта батарея нанесла гитлеровцам большой урон. Самоотверженно действовал орудийный расчет гвардии сержанта Л. К. Михайлова. Он подбил три фашистских танка, и том числе один «тигр». В этом немалая заслуга наводчика гвардии рядового Ф. М. Мирошниченко. Расчет гвардии сержанта А. Э. Ткачева уничтожил два танка, один из них с помощью санинструктора гвардии рядового Ахмедова, который заменил заряжающего.

9 июля немцы прорвались к господствующим высотам, что севернее Молотычей. В этой большой деревне располагались тылы нашей бригады. 201-й гвардейский пушечный артиллерийский полк, как и все части дивизии, еще ночью был переброшен в район этого населенного пункта. Всю ночь расчеты оборудовали огневые позиции, и к утру мы уже были готовы к бою.

Мой наблюдательный пункт находился за одной из господствующих высот севернее Молотычей. Рядом располагались наблюдательные пункты генерала Година и командиров бригад. Дело в том, что только с этих высот и можно было управлять огнем артиллерии и минометов. Поэтому на них артиллеристов было видимо-невидимо. Густой лес антенн радиостанций выдавал нас с головой, но деваться было некуда, и мы не обращали на это внимания.

Рядом с нами, на склонах высот, окопалась пехота, зарылись в землю орудия стрелковых полков, выделенные для стрельбы прямой наводкой. Блиндажей, как под Самодуровкой, не было и в помине, но мне повезло: нам удалось оборудовать НП в танковом капонире.

С рассветом и до темноты вражеская артиллерия нещадно обстреливала Молотычинские высоты, с воздуха их бомбили фашистские самолеты. Высоты заволокло пылью и дымом. Дышать стало трудно, в горле першило. Вместе с бомбами гитлеровские летчики сбрасывали на нас куски рельсов, пустые металлические бочки из-под бензина, которые падали с каким-то необыкновенным ревом и свистом. Делалось это для того, чтобы воздействовать на психику наших воинов.

Особенно яростной бомбежке фашисты подвергли позиции артиллерийских батарей. По окончании авиационного налета пошли танки. За всю войну мне не приходилось видеть сразу столько бронированных машин врага. Вернувшийся из 2-го дивизиона замполит Т. Д. Горошко сообщил неприятную весть.

— Из строя выведено одно орудие и полностью его расчет. Диву даюсь, как только уцелел дивизион, — сказал Тимофей Дмитриевич. — Бомбили фашисты остервенело, в несколько заходов. Спасло то, что ребята хорошо зарылись в землю.

В последующие дни и ночи артиллеристы продолжали оборудовать свои позиции: соорудили блиндажи, укрепили убежища для каждого расчета. На высоте построили блиндаж в четыре наката под жилье, а рядом — такой же с окном в стенке для наблюдения за полем боя в бинокли и стереотрубы.

И все эти дни фашисты не прекращали атак переднего края. Вражеские танки и пехота упрямо пытались овладеть выгодным рубежом. Неся большие потери, гитлеровцы все же понемногу теснили наши стрелковые подразделения. По нескольку раз в день противник вел авиационную обработку боевых порядков советских войск на всю глубину обороны. В небе неоднократно вспыхивали воздушные поединки, которые, как правило, заканчивались победой советских летчиков. А на земле атака следовала за атакой…

Днем 9 июля одному «тигру» все-таки удалось добраться до высоты, где были наблюдательные пункты общевойсковых и артиллерийских командиров. Танк начал утюжить гусеницами окопы и траншеи. Однако никто не дрогнул. К «тигру» бросились сразу десятки бойцов. В него полетели гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Танк остановился. Сначала были разбиты обе гусеницы, потом взрывом противотанковой гранаты заклинило башню, наконец свое дело сделали бутылки с зажигательной смесью — «тигр» запылал. Картина была жуткой: плавился металл и медленно стекал на шипящие, растрескавшиеся резиновые катки… А когда в танке взорвался боезапас, он буквально развалился на части: башня, гусеницы, какие-то детали разлетелись по склону высоты.

Чуть ниже застыл другой подбитый «тигр». С наступлением темноты наши трактористы оттянули машину на противоположный склон, а оттуда эвакуировали в тыл для ознакомления с ее устройством личного состава дивизии.

Все полки нашей дивизии продолжали обеспечивать с закрытых позиций боевые действия 3-й гвардейской легкоартиллерийской бригады. Случилось так, что один дивизион 167-го гвардейского легкоартиллерийского полка этой бригады, занимавший огневые позиции на правом фланге, был атакован несколькими десятками вражеских танков. И артиллеристы с честью выдержали это испытание.

Только одна 6-я батарея под командованием гвардии старшего лейтенанта С. И. Родионова подбила и сожгла в бою 9 июля более 30 вражеских танков. О тех драматических событиях несколько позже мне подробно рассказал командир батареи Сергей Иванович Родионов.

…8 июля, во второй половине дня, батарея сменяла огневые позиции. Она расположилась в районе Самодуровка, Ольховатка, где обозначился прорыв противника.

Орудия — а их было четыре — установили за густой, уже колосившейся пшеницей в 75-100 метрах одно от другого в шахматном порядке, так, чтобы их расчеты имели возможность при необходимости поддерживать друг друга. Позиция была выбрана исключительно удачно. Стена пшеницы обеспечивала хорошую маскировку, а простиравшаяся севернее широкая лощина отлично просматривалась. Для каждой 76-миллиметровой пушки за ночь отрыли окоп, заканчивавшийся «карманом» — укрытием с потолком из двух-трех бревенчатых накатов. С расчетами наладили проводную телефонную связь.

Рядом, тоже рассредоточение, стояли наши Т-34 и КВ. С командиром танкового батальона, занимавшего оборону, старший лейтенант Родионов установил общие ориентиры, сигналы взаимодействия, договорился о порядке ведения огня по рубежам.

К утру все было подготовлено к круговой обороне. На рассвете появился немецкий самолет-разведчик, а спустя некоторое время гитлеровцы начали артиллерийскую и авиационную подготовку атаки.

В 7 утра около 60 вражеских танков и штурмовых орудий двинулись к нашему переднему краю. Впереди «тигры», за ними средние танки T-IV с десантом автоматчиков на броне, с интервалом через три-четыре машины ползли «фердинанды».

Первыми вступили в бой с танками и штурмовыми орудиями врага 45-миллиметровые противотанковые пушка стрелковой части, занимавшей оборону всего в 400–500 метрах от позиций родионовской батареи. Потеряв несколько машин, гитлеровцы все же прорвались через боевые порядки стрелков.

Родионов видел, как фашистские танки перестроились, образовав три группы, по 12–15 машин в каждой. Они двигались параллельными курсами под углом к фронту батареи, справа налево. Автоматчиков на броне уже не было.

Родионов связался с командиром танкового батальона. Они договорились, что правую группу возьмут на себя танкисты, ту, что в центре, — батарея Родионова, а левую — соседи.

Первому открыть огонь Родионов приказал правофланговому взводу гвардии младшего лейтенанта Виктора Ловчева. Его пушки относительно вражеских машин стояли в наиболее выгодном положении: стрелять им предстояло прямо по бортам.

— По «фердинандам» работают танкисты, — предупредил комбатр командиров взводов. — Если связь с командно-наблюдательным пунктом батареи в ходе боя будет нарушена, каждому орудийному расчету предоставляю право действовать самостоятельно. Ловчеву — огонь!

Первыми же выстрелами расчеты гвардии старших сержантов Манеура Абдуллина и Ивана Тарасова подожгли два головных танка.

Стреляя подкалиберными, расчет Абдуллина подбил еще один средний танк T-IV. Он завертелся на одной гусенице, потом от попадания в борт второго снаряда застыл на месте и задымил. Обойдя его, на позицию расчета двинулся «тигр». С ходу выстрелил, но промахнулся.

— По «тигру», кумулятивным, огонь! — приказал Абдуллин.

Наводчик его орудия гвардии рядовой Зелинский отличался особой выдержкой и хладнокровием. Работая механизмами наведения, он плавно подвел перекрестие прицела под основание корпуса танка. Всплеск огня был едва заметен. Но вслед за ним — глухой взрыв, и «тигр» развернуло на месте. Он начал окутываться черными клубами дыма и яркими языками пламени.

— Все! И с этим покончено! — крикнул кто-то из номеров расчета.

И в этот момент рядом с орудием взметнулся столб земли и огня. «Фердинанд» все же сумел дать по позиции прицельный выстрел. Схватившись за плечо, медленно опустился на землю и застонал наводчик Зелинский. Подбежали товарищи, оттащили его в укрытие. Санинструктор, открыв сумку, начал торопливо перевязывать рану. Зелинского заменил заряжающий гвардии ефрейтор И. Субботин.

По команде комбатра по танкам врага ударили орудия второго взвода гвардии лейтенанта И. Новоселова. Расчеты гвардии старших сержантов Ф. Резника и И. Вареницына уже держали под прицелом двух «тигров», подставивших свои борта и двигавшихся к позиции под большим углом. Первыми же выстрелами обе машины были подбиты.

Оправа гремели пушки тридцатьчетверок и КВ. Стреляя с места, наши танкисты расстроили боевой порядок правой группы вражеских машин, расстреляли в упор два штурмовых орудия, подбили два танка.

Атака фашистов захлебнулась. Отстреливаясь, они начали отходить. Однако передышка была недолгой. Вскоре справа за кустарником появилась немецкая пехота. В бинокль можно было хорошо видеть цепи вражеских автоматчиков. Они шли самоуверенно: рукава гимнастерок закатаны по локоть, в зубах — сигареты. Своего рода психическая атака.

— Батарея, к бою! — передал телефонист команду Родионова на позицию. Ориентир три, по пехоте, осколочной, зарядить!

Подпустив гитлеровцев поближе, комбатр приказал открыть огонь из всех орудий. В этот раз отличился наводчик гвардии сержант М. П. Федоров. Действуя исключительно умело и хладнокровно, он обеспечил точное попадание снарядов по большой группе автоматчиков, вплотную подступивших к одному из советских танков.

До полудня немцы безуспешно топтались на месте, откатываясь в исходное положение под ударами ваших стрелковых, танковых и артиллерийских подразделений. Наконец гитлеровцы не выдержали и прекратили попытки прорваться на участке 70-й армии.

Среди искромсанной гусеницами и воронками пшеничной нивы горели или застыли с пробитой броней вражеские танки и штурмовые орудия. Соседи-танкисты прикрыли наших артиллеристов от «фердинандов» и не дали им возможности подавить советские батареи.

Около 2 часов дня опять налетели «юнкерсы». Спрятав в «карманах» орудия, сами артиллеристы укрылись в щелях и траншеях.

Едва бомбардировщики скрылись за горизонтом, появились танки с автоматчиками на броне и бронетранспортеры с пехотой. Когда до них оставалось не более полукилометра, согласно договоренности с командиром танкового батальона, стрельбу открыли тридцатьчетверки. На этот раз им было сподручнее первыми вступить в бой, так как противник наступал с их стороны. Вслед за танкистами открыли огонь прямой наводкой все орудия 6-й батареи и противотанковые пушки стрелковых подразделений.

Около 3 часов дня на позицию батареи двинулись 28 фашистских танков. На этот раз они изменили свою тактику. Кроме атакующих машин на удалении около полутора километров от батареи остановились пять «пантер» и четыре «фердинанда», которые, очевидно, имели задачу обеспечить продвижение танковой группы.

Наши Т-34 и КВ продолжали огневой бой с предыдущей вражеской колонной, и батарее Родионова пришлось принять на себя удар всех бронированных машин. Я приказал гвардии майору Посохину сосредоточить по ним огонь батарей его дивизиона, воспрепятствовать прицельной стрельбе.

Трудно описать картину развернувшегося боя. Над полем то и дело появлялись длинные оранжевые трассы летящих над самой землей снарядов, в воздухе стоял бесконечный гул разрывов. В такой обстановке от каждого из нас требовались неимоверная собранность, высокое боевое мастерство, чувство локтя, мужество…

Орудийный расчет гвардии старшего сержанта Мансура Абдуллина подбил два «тигра», а третий, объятый пламенем, успел сделать выстрел. Снаряд, разорвавшийся у самого орудийного окопа, вывел из строя почти весь расчет. Тяжело ранило Абдуллина, Субботина, был убит заряжающий, оглушен и контужен подносчик снарядов…

Доложив о случившемся командиру батареи, гвардии младший лейтенант Ловчев сам встал к панораме орудия. К нему на помощь прибежали орудийный мастер гвардии старший сержант Магурин и телефонист. Орудие ожило вновь. Взвод Виктора Ловчева, кавалера двух орденов Красного Знамени и ордена Красной Звезды, командира, которым гордилась не только 6-я батарея, но и весь полк, не дрогнул.

А на высотках в это время горели чадящим пламенем несколько «пантер» и «фердинандов». Им так и не удалось выполнить свою задачу — подавить противотанковую батарею Родионова и обеспечить прорыв танковой группы в секторе ее обстрела.

Однако танки врага продолжали наседать. 6-я батарея мужественно вела с ними тяжелый бой. Но силы были слишком неравные. Выходили из строя не только орудийные номера, но и связисты, разведчики, телефонисты, которые заменяли выбывших из строя огневиков.

Снаряд «фердинанда» попал в орудийный окоп, где и за командира орудия, и за наводчика работал гвардии младший лейтенант Виктор Ловчев. Тяжело раненного командира взвода санитары унесли в укрытие, оказали первую помощь, но спасти не смогли. Через час он скончался от ран…

Взвод принял гвардии старший сержант Федор Резник. Он же встал и у первого орудия за командира. Расчеты Резника и комсорга батареи Тарасова в течение 10–15 минут подбили и подожгли еще два танка и одно самоходное орудие. Но одному «тигру» прямым попаданием удалось вывести из строя и материальную часть, и орудийный расчет второго орудия. Гвардии старший сержант Тарасов погиб, остальные были ранены… У первого орудия остались вдвоем Федор Резник и наводчик гвардии рядовой Иван Пименов. Они подбили еще три танка, в их числе один «тигр».

К 17 часам атака вражеских танковых подразделений была отбита. Наступила пауза. Перед позицией батареи застыли 24 бронированные машины. Уцелевшие «фердинанды» и «пантеры», попав под плотный огонь 152-миллиметровых гаубиц-пушек, тоже поспешили отойти.

В ночь на 9 июля батарея не имела возможности оборудовать запасные позиции, а сейчас делать это было уже некому — вместе с командиром в строю осталось всего 14 человек, включая артиллерийского мастера Магурина, который командовал теперь орудием, и санинструктора. Гвардии старший лейтенант Родионов обошел орудийные расчеты, произвел перестановку личного состава и приказал готовиться к новому бою — расчистить орудийные дворики, подготовить снаряды.

Передышка была недолгой. К вечеру показались 40 вражеских танков и самоходных орудий в сопровождении почти батальона автоматчиков. В воздухе вновь появились «юнкерсы». Стрелковые подразделения в рукопашной схватке отбросили немецкую пехоту, но танки прорвались, несмотря на сильнейший заградительный огонь нашей артиллерии и мощные удары гвардейских минометов.

Положение родионовской батареи опять стало крайне тяжелым. Создавалось впечатление, что гитлеровцы хотят прорваться именно на этом участке. Позже выяснилось: опвплотную примыкал к направлению главного удара вражеских сил на Ольховатку. В неравном бою батарейцы уничтожили и подбили еще восемь танков и САУ противника, потеряв при этом два своих орудия. У последнего уцелевшего орудия с разбитым прицельным приспособлением остались всего трое: комбатр, артмастер и санинструктор. Пришлось наводить пушку в цель через канал ствола. И все же герои подбили еще четыре вражеских танка!..

Подвиг артиллеристов 6-й батареи был высоко оценен командованием. Звание Героя Советского Союза посмертно присвоили гвардии младшему лейтенанту Виктору Ловчеву, гвардии старшему сержанту Федору Резнику и гвардии рядовому Ивану Пимонову. Из оставшихся в живых этого звания были удостоены комбатр гвардии старший лейтенант С. И. Родионов и командир орудия гвардии старший сержант Мансур Абдуллин. Пять Героев Советского Союза в одной батарее! Остальные воины батареи были отмечены высокими правительственными наградами.

Напряженный бой стрелковых соединений и поддерживавшей их 1-й гвардейской артиллерийской дивизии, а также других артиллерийских частей с пехотой и танками противника на правом фланге 70-й армии не утихал еще два дня. Большие потери в живой силе и технике, которые понес враг в боях под Самодуровкой и Ольховаткой, ослабили ударную силу его танковых и мотопехотных соединений. Противник был остановлен и обескровлен. Его замыслы сорваны…

12 июля утром на нашем участке фронта все стихло. Еще ночью наблюдатели докладывали о подозрительных перемещениях в стане врага, и мы насторожились. Однако утром стало ясно: противник отходил. Я немедленно доложил об этом по команде. Командиры стрелковых частей выслали вперед усиленные группы разведчиков.

Часам к 10 утра на НП пришел комдив Годин. Он внес полную ясность в обстановку. Как оказалось, войска Брянского и Западного фронтов перешли в наступление на Орел, и противник снял свои лучшие соединения и части с нашего участка фронта, чтобы бросить их туда.

В блиндаже собрались все командиры полков и бригад. Не было среди нас только подполковников М. А. Грехова и Н. Г. Ушакова. 9 июля командир 3-й гвардейской легкоартиллерийской бригады М. А. Грехов был тяжело ранен. В эту должность вступил Н. Г. Ушаков. Но вечером 11 июля его постигла та же участь. Накануне я тоже получил легкую контузию, но благодаря заботам старшего врача полка гвардии капитана медицинской службы М. А. Шипулиной и медсестры штабной батареи гвардии старшего военфельдшера А. Ф. Прядко смог остаться в строю. Однако контузия давала себя знать: постоянно болела голова, шумело в ушах. Вот и сейчас будто издалека донесся до меня голос комдива:

— Вам, товарищ Жагала, приказываю сегодня же вступить в командование 3-й гвардейской легкоартиллерийской бригадой.

С этого дня и до окончания Великой Отечествен ной войны я прошел о 3-й легкоартиллерийокой бригадой длинный путь от Орла до Праги.

«Шреклихес эндшпиль»

Такой фразой (ужасный конец) заканчивалась последняя страница дневника, найденного Андреем Шаповаленко в сумке убитого фашистского офицера. Запись немногословна, и делалась она, видимо, в большой спешке. Гитлеровец жаловался, что «солдат осталось мало, во всяком случае у фюрера, а у русских — такая силища! Мой бог, что же будет дальше?..». А дальше было вот что.

В полосе обороны 70-й и 13-й «армий Центрального фронта за шесть дней наступления немцам ценой больших потерь удалось продвинуться всего на 10–12 километров. Однако наши дивизии тоже несли потери, личный состав нуждался в отдыхе, да и материальную часть не мешало бы пополнить. Это относилось и к нашей 1-й гвардейской артиллерийской дивизии, и прежде всего к ее 3-й легкоартиллерийской бригаде, в командование которой мне предстояло вступить.

12 июля я принял эту бригаду. Сформированная под Сталинградом из трех истребительно-противотанковых артиллерийских полков, еще недостаточно организационно окрепшая, она с ходу была брошена в бой. Особенно тяжело ей пришлось на северном фасе Орловско-Курского выступа. Гвардейцы потеряли там немало своих однополчан и почти половину орудий. Но боеспособность бригада не утратила. Она продолжала оставаться мобильным противотанковым и противопехотным соединением РВГК, способным успешно вести борьбу с пехотой и танками противника как с открытых, так и закрытых огневых позиций, включая и борьбу с вражеской артиллерией и минометами.

Личному составу бригады многому приходилось учиться в процессе боев. Мастерски овладев искусством стрельбы прямой наводкой, артиллеристы продолжали совершенствовать свое мастерство. Предполагалось делать это и впредь. Я со своими заместителями и командирами полков решил использовать для усиленной боевой подготовки частей и подразделений любую возможность. А пока требовалось срочно провести перестановку кадров, пополнить подразделения, перераспределить людей в орудийных расчетах, правильно расставить коммунистов и комсомольцев.

Чтобы познакомиться с людьми, я вместе с начальником политотдела гвардии подполковником Я. И. Гордиенко обошел полки. Мою задачу облегчало то, что все командиры частей, дивизионов и многие командиры батарей были мне хорошо знакомы.

В состав 3-й гвардейской легкоартиллерийской бригады входило три полка. 167-м гвардейским легкоартиллерийским полком командовал гвардии подполковник А. А. Бутко. Александра Андреевича все любили и уважали не только за отличное знание дела, высокую требовательность и принципиальность, но еще и за веселый нрав, умение пошутить, подбодрить к месту сказанным острым словом. Метко подмеченные детали, остроумные суждения как нельзя лучше поднимали настроение окружающих. В обществе Бутко никогда не было скучно. Отважный, находчивый командир, он пользовался большим авторитетом в полку.

Во главе 200-го гвардейского легкоартиллерийского полка стоял гвардии подполковник Юрий Ильич Артеменко. Это был беспредельно влюбленный в артиллерию офицер, хороший организатор и хозяйственник.

206-м гвардейским легкоартиллерийским полком командовал гвардии майор Даниил Петрович Тыквач. Отличный специалист, решительный, смелый командир, он, как и его задушевный друг Артеменко, не мыслил своей жизни без артиллерии.

Опытный, вдумчивый политработник Яков Иванович Гордиенко прекрасно находил общий язык с каждым из командиров полков.

Больше всего меня интересовала обстановка в огневых взводах и расчетах. Но и там артиллеристы нас порадовали. Настроение у бойцов, несмотря на недавно прошедшие тяжелые бои, было бодрое, боевое. Многие воины, получившие недавно ранение, остались в строю, что свидетельствовало о их высоком патриотизме, любви к своей части. Я с радостью подумал, что с таким коллективом можно многое сделать.

Доложив на другой день командиру дивизии о вступлении в должность, я тут же получил от него задачу: немедленно готовить бригаду к наступательным боям.

— Все, что было отдано врагу, должно быть возвращено в самые ближайшие дни, — сказал комдив. — Так что, Виктор Макарьевич, готовьтесь, пополняйтесь личным составом, недостающей техникой. Все указания штабу на сей счет мною даны. Вам в первую очередь будут и пополнение, и пушки.

Поставленную комдивом задачу я в тот же день довел до командиров полков и начальника политотдела, приказал ям сразу же начинать готовить подразделения к предстоящим боям.

Замечу, кстати, что артиллерийские части и соединения РВГК стояли на особом, централизованном снабжении и довольствии, поэтому заявки штаба бригады на восполнение потерь в личном составе и материальной части (орудия, тягачи, артиллерийские приборы) удовлетворялись немедленно.

Так было и на этот раз. К утру 13 июля в бригаду прибыло пополнение рядовые и младшие командиры-артиллеристы, а также около 20 новых 76-миллиметровых дивизионных пушек ЗИС-3 образца 1942 года. Эти системы предназначались для борьбы с пехотой и главным образом с танками противника. Автоматический затвор, дульный тормоз, удлиненный ствол, другие усовершенствования обеспечивали повышенную начальную скорость полета снаряда, его могущество, а применение подкалиберных и кумулятивных снарядов — высокую эффективность огня по новым образцам вражеских танков T-V («пантера») и T-VI («тигр»).

Все у нас очень обрадовались этим пушкам. В батареях, которые их получили, стали интенсивно изучать материальную часть и боевые характеристики нового оружия, да и не только в этих батареях. Ознакомились с ними воины других подразделений на специальных занятиях, организованных штабом бригады по моему указанию.

Политработники во главе с начальником политотдела гвардии подполковником Гордиенко провели в полках беседы, на которых разъяснили бойцам и офицерам общую обстановку, сложившуюся на нашем участке фронта, задачу соединения в предстоящих боях. Несколько позже в полках состоялись митинги. Воины давали клятву с честью выполнить свой долг. В эти дни напряженно работала партийная комиссия, рассматривавшая многочисленные заявления о приеме в ряды ВКП(б). Командиры и политработники, офицеры штабов оформляли наградные листы на отличившихся в боях воинов.

Вся эта многогранная работа шла одновременно с разработкой штабами соединения боевых документов, рекогносцировкой местности совместно с командирами общевойсковых и танковых частей и соединений. Командиры батарей и дивизионов готовили данные для стрельбы по разведанным целям, занимались пристрелкой ориентиров и рубежей подвижного огня в общей системе огней предстоящего артиллерийского наступления.

Направление общего удара стрелковых соединений на нашем участке фронта — Троена, населенный пункт, откуда мы начали вынужденный отход неделю назад. Наступление намечалось на 15 июля. Мы располагали двумя днями на подготовку к нему. Всего два дня! Но этого времени оказалось достаточно, чтобы подвезти боеприпасы, дооборудовать элементы боевого порядка, произвести доразведку противника, утрясти вопросы взаимодействия о танкистами, пехотинцами, артиллеристами поддерживаемых частей и частями родной дивизии.

И вот наступило 15 июля. После мощной артподготовки войска Центрального фронта перешли в наступление. Вражеские соединения и части яростно сопротивлялись, контратаковали, пытались организованным огнем из всех видов оружия остановить атакующие советские подразделения. Но тщетно. Огонь артиллерии, надежное прикрытие войск с воздуха сделали свое дело Троена была освобождена, и 1-я гвардейская артиллерийская дивизия вместе с пехотой и танками, изменив направление наступления на запад и северо-запад, устремилась к Дмитровск-Орловскому. После его освобождения, совершив 120-километровый марш, мы передислоцировались на другой участок фронта, в полосу действий 60-й армии генерал-лейтенанта И. Д. Черняховского. С того момента 1-я гвардейская артиллерийская дивизия надолго перешла в оперативное подчинение этой общевойсковой армии.

Вечером 5 августа столица нашей Родины Москва впервые в ходе Великой Отечественной войны салютовала артиллерийскими залпами войскам пяти фронтов за доблесть и отвагу, проявленные при освобождении городов Орел и Белгород.

Бойцы и офицеры нашего соединения ходили именинниками: еще бы, ведь в приказе Верховного Главнокомандующего указывалась и 1-я гвардейская артиллерийская дивизия.

А неделей позже в селе Звенячка бригадам и полкам дивизии в торжественной обстановке были вручены гвардейские знамена. Коленопреклоненные воины-гвардейцы в звенящей тишине произносили слова клятвы Родине: беспощадно, не жалея крови и самой жизни, бить немецко-фашистских захватчиков, беззаветно сражаться за свободу, честь и независимость Советской Отчизны.

На днепровских кручах

Прорыв

Согласно плану предстоящей наступательной операции, разработанному штабом Центрального фронта в середине августа 1943 года, главный удар по оборонявшемуся противнику должны были нанести соединения усиленной танками и авиацией 65-й армии генерал-лейтенанта П. И. Батова. В ее полосе и должны были развернуться решающие события.

60-й армии предстояло действовать левее, на второстепенном направлении, имея задачу нанести вспомогательный удар и надежно прикрыть левый фланг ударной группировки фронта от возможных контратак противника с юго-запада.

Сосредоточив на участке главного удара армии (на фланге, смежном с 65-й армией) 90 процентов всей имевшейся штатной артиллерии и почти все танки, 24-й стрелковый корпус генерала Н. И. Кирюхина, усиленный 1-й гвардейской артиллерийской дивизией и 150-й танковой бригадой, командарм дал указание закончить последние приготовления к операции, определив для ударной группировки участок прорыва шириной в 10 километров.

Второй эшелон составлял прибывший из 70-й армии 17-й гвардейский стрелковый корпус генерала А. Л. Бондарева. Он предназначался для наращивания усилий и развития успеха в общем направлении на города Рыльск и Глухов. Соединения 30-го стрелкового корпуса под командованием генерала Г. С. Лазько готовились наступать на другом участке.

3-я гвардейская легкоартиллерийская бригада получила задачу в ходе артиллерийского наступления подавить огневую систему противника в районе сел Красное и Прилепы.

Накануне наступления, 25 августа 1943 года, в частях бригады состоялись короткие митинги личного состава, на которых было зачитано обращение Военного совета армии к солдатам, сержантам и офицерам. В нем говорилось: «…настал час… выполнить свой священный долг перед матерью-Родиной. Отчизна зовет нас. Вперед, на запад! Вперед, туда, где стонут от голода и пыток наши братья и сестры… К победе и славе зовут нас боевые знамена…» Выступавшие на митингах командиры, политработники, солдаты и сержанты призывали своих однополчан отомстить фашистам за горе, слезы и гибель своих родных и близких.

— Меня зовут не только отец и мать, сестры и братья, о судьбе которых мне ничего не известно. Меня посылает в бой память о наших погибших товарищах — гвардии лейтенанте Ловчеве, гвардии старшем сержанте Резнике, моем друге и боевом товарище, — сказал в своей речи командир орудия гвардии старший сержант Е. И. Онуприенко.

— Предстоящее наступление — давно желанный для нас день освобождения родных мест. Нема такой силы, которая помешала бы мени ступить на дедовскую землю! — так выразил свои чувства солдат-связист Тарас Дубовнюк.

Дубовнюку не суждено было дойти до родного дома. Свалила его вражеская пуля, когда он очередной раз устранял порыв линии связи. Но его ратный труд, его солдатский подвиг никогда не забудутся.

На совещании командного состава дивизии, состоявшемся 25 августа, генерал Годин предупредил нас, что, по всей вероятности, враг на нашем участке фронта попытается оказать ожесточенное сопротивление не только в первые дни и часы наступления, но и перед такими крупными водными преградами, как Десна и Днепр.

— Вот почему всему личному составу надо быть готовым к отражению яростных контратак крупных сил пехоты и танков противника, умело сочетать маневр огнем и колесами, оказывать войскам эффективную огневую поддержку в динамике боя, — сказал комдив.

Для бригады началом наступления стала команда «Огонь!». Артиллерийская подготовка продолжалась 45 минут. Тысячи снарядов и мин обрушились на головы фашистов. Как только замолкли орудия, в атаку пошли стрелковые и танковые подразделения. Бригада перенесла огонь в глубину и приступила к методическому уничтожению огневых точек врага как ранее разведанных, так и вновь обнаруженных после артподготовки. Артиллерийские наблюдатели, которые ушли вперед вместе с частями 322-й стрелковой дивизии полковника П. Н. Лащенко, непрерывно корректировали стрельбу батарей. Вместе со стрелковыми подразделениями вперед устремились танкисты 150-й танковой бригады полковника С. Ф. Пушкарева.

Опомнившись после первого удара нашей артиллерии, гитлеровцы начали постепенно наращивать ответный огонь своих орудий и минометов. Вокруг стали рваться снаряды и мины. Мне казалось невероятным, что после такого массированного огня с нашей стороны гитлеровцы нам смогут чем-то ответить. Именно поэтому все мы как-то забыли об опасности. И тут же поплатились за это.

Совсем рядом сверкнули молнии, пронзительно засвистели осколки. Я упал и с трудом поднялся — получил легкую контузию. А вот Александр Андреевич Бутко был ранен. Хотя ранение оказалось и не тяжелым, все-таки пришлось отправить его в медсанбат. Командование полком Бутко передал своему заместителю по строевой части гвардии майору В. С. Амеличеву. К счастью, недели через полторы Александр Андреевич возвратился в полк.

Между тем немцы перешли к контратакам. Позже выяснилось, что гитлеровцам пришлось подтянуть из глубины резервы, так как наша артиллерия не оставила в их обороне камня на камне.

В сложившейся обстановке пришлось выбрасывать вперед отдельные батареи и даже целые дивизионы нашей бригады, парировать удары противника с флангов.

Четыре батареи бригады, орудия которых транспортировались маневренными автотягачами «студебеккер», двигались непосредственно в боевых порядках поддерживаемого стрелкового полка, уничтожая своим огнем вражескую пехоту, бронемашины, противотанковые орудия. В этих подразделениях было много героев, и среди них командир орудия гвардии сержант Исхаков, гвардии рядовые Садыков и Нориков, уничтожившие четыре машины с фашистскими автоматчиками, изготовившимися для контратаки, и несколько пулеметных точек.

В тех трудных боях очень многое зависело от корректировщиков. Комбатр гвардии старший лейтенант А. Н. Костюченко вместе с радистом обосновался в боевой машине одного из танковых подразделений. Вражеские снаряды трижды попадали в танк. Костюченко был ранен, но продолжал успешно корректировать огонь всех батарей дивизиона. Это помогло воинам подразделения вместе с танкистами отбить несколько контратак противника, уничтожить много огневых точек, подавить две минометные батареи.

В ночь на 26 августа командир взвода управления гвардии лейтенант И. Д. Олейников и семнадцатилетний разведчик гвардии рядовой Федор Бондарь скрытно подобрались через поле пшеницы и заросли бурьяна к траншее противника. Утром лейтенант сориентировался на местности и точно определил координаты изготовившегося к контратаке танкового подразделения гитлеровцев. Подготовив данные для стрельбы, он передал их на огневую позицию. Два дивизиона 200-го гвардейского полка ударили по врагу. В результате этого большая часть неприятельских машин была выведена из строя, а контратака сорвана.

Когда ваша артиллерия закончила очередной налет и перенесла огонь в глубину, Олейников и Бондарь, воспользовавшись замешательством немцев, проникли в их траншею и захватили в плен немецкого офицера. Лейтенант Олейников был тяжело ранен. Тащить на себе лейтенанта и вести пленного Бондарь не мог. Тогда он не растерялся и заставил гитлеровца нести раненого на себе. Этот смелый юноша в ходе боев не раз проявлял находчивость и отвагу. Он умел найти выход из очень трудных ситуаций.

В полк Федя пришел в феврале 1943 года, когда потерял в Сталинграде своих родителей. Он был зачислен в штат части сыном полка. Его любили все в бригаде и старались беречь. Однако парнишку тянуло к разведчикам. Он просился на самые опасные задания. Погиб Федя в августе 1944 года в Польше при освобождении города Ланьцут.

Мужеству и мастерству таких наших артиллеристов, как комбатр А. Н. Костюченко, командиры взводов управления А. М. Дударев и И. Д. Олейников, разведчик Федя Бондарь, корректировавших огонь батарей, мы во многом обязаны своими боевыми успехами.

Воспользовавшись некоторой передышкой, решили подтянуть тылы, пополниться боеприпасами, заправить машины горючим, распределить по подразделениям прибывшее пополнение.

Вечером 26 августа я заехал в штаб 200-го, который находился на окраине хутора Мартыновский. Было время ужина. Старшины батарей кормили людей горячей пищей. Подзаправившись, солдаты повеселели, сразу откуда-то появился гармонист. И словно не было недавно жаркого боя, нечеловеческого напряжения…

Мы с командиром полка гвардии подполковником Ю. А. Артеменко радовались, что молодость берет свое, что люди могут от души веселиться после всего пережитого, но горькие утраты не давали покоя. Память о погибших тяжелой болью отдавалась в сердце. Из подразделений приходили новые вести о потерях. Ранен заместитель командира полка гвардии майор Н. Т. Еремин, убиты командиры орудий гвардии сержанты Д. Я. Силенко и М. А. Катаев, связист Т. Дубовнюк… Я хорошо знал этих людей. Не так давно вручал им боевые награды…

На рассвете 27 августа бригада уже поддерживала стрелковые подразделения и танки ударной группировки армии.

В этих боях запомнились мне два командира батарей — гвардии лейтенант Девер и гвардии капитан Фирсов. Действуя очень согласованно с командирами стрелковых батальонов, они обеспечили их успешное продвижение.

28 августа командарм И. Д. Черняховский ввел в сражение 17-й гвардейский стрелковый и 9-й танковый корпуса, которые с ходу прорвали вторую полосу обороны немцев и, выйдя на оперативный простор, устремились в направлении города Глухов. Для поддержания высокого темпа наступления стрелковые части были посажены на автомашины. Полки бригады сопровождали их, все время находясь в боевых порядках пехотинцев и танкистов.

30 августа войска 60-й армии освободили города Рыльск и Глухов, вступили на территорию Украины и продвинулись по ней на запад на 60 километров.

Каждый из нас по-своему переживал торжественный момент начала освобождения Украины. Если учесть, что в подразделениях бригады многие воины были украинцами, то можно понять их чувства… Немало было связано с этими местами. Для меня, например, город Сумы был как бы вторым после Драбова родным городом. В Драбове я родился, а в Сумах окончил семилетку, работал на Сумско-Степановском сахарном заводе подручным слесаря, учился в Сумском артиллерийском училище. В тридцать девятом там похоронил отца. Здесь же в оккупации осталась жена моего брата с сыном Виктором. Она была уже вдовой: брат служил матросом на эсминце «Быстрый» и погиб в Севастополе в сорок первом…

Запомнилась ярко освещенная солнцем сосновая роща, около которой остановился наш «виллис». Выйдя с Андреем Шаповаленко из машины, мы опустились на колени и поцеловали родную землю…

31 августа столица нашей Родины Москва вновь салютовала доблестным войскам 60-й армии, освободившим Рыльск и Глухов. 1-й гвардейской артиллерийской дивизии РВГК было присвоено наименование Глуховской.

Используя успех соединений 60-й армии, командующий войсками фронта К. К. Рокоссовский перенес основные усилия на левый фланг, в полосу действий этой армии. Так вспомогательное направление стало главным.

1 сентября войска армии перешли к преследованию отходящего противника. Главный удар наносился в юго-западном направлении, вдоль оси Конотоп Бахмач. 3-ю гвардейскую легкоартиллерийскую бригаду, как высокоподвижное артиллерийское соединение, перебросили на это же направление.

3 сентября части 6-й гвардейской стрелковой дивизии генерала Д. П. Онуприенко при поддержке 3-й гвардейской легкоартиллерийской бригады освободили город Шостка Сумской области. В боях за город смертью храбрых пали заместитель командира 167-го гвардейского полка гвардии майор В. С. Амеличев, командир 2-й батареи гвардии старший лейтенант Ф. Я. Залукаев, солдаты и сержанты 200-го гвардейского полка Н. Ш. Наливайко, Я. Г. Ткачев, М. В. Гуняга, А. Ф. Вереница, II. И. Кондрашев, И. А. Хибабулин, И. Г. Бондарь…

С чувством глубокой благодарности вспоминаю я наших замечательных медиков, спасших жизнь не одной сотне воинов бригады. Как и огневики, они не жалели сил, выполняя свой воинский долг, проявляя героизм и самопожертвование.

Служил в 1-м дивизионе 167-го артполка военфельдшер гвардии лейтенант медицинской службы И. К. Кармазин. В период боев под Сталинградом он вынес из-под огня 70 тяжело раненных бойцов и командиров, а на пути от Сталинграда до Берлина оказал первую помощь 199 воинам и вынес их с поля боя.

За годы войны Иван Кузьмин сам был четыре раза ранен, два ранения оказались тяжелыми. Отважный медик награжден четырьмя боевыми орденами и многими медалями. В мирное время он окончил Харьковский медицинский институт, был направлен на работу в Воркуту, да так и остался там навсегда…

Жители украинских сел и городов с огромной радостью встречали своих освободителей. Особенно запомнился мне город Шостка. Там нас буквально засыпали цветами, обнимали, целовали, рассказывали о своих бедах в период фашистской оккупации. Сейчас в Шостке организован Музей боевой славы гордость горожан, особенно школьников, которые продолжают поддерживать тесную связь с ветеранами 3-й гвардейской легкоартиллерийской бригады. Об этом мне рассказал А. Г. Журавлев — бывший командир огневого взвода 167-го гвардейского полка, а ныне секретарь совета ветеранов 1-й гвардейской артиллерийской дивизии.

Выдвинувшийся вперед 77-й стрелковый корпус, форсировав реку Сейм, устремился к городу Конотоп. Бригада поддерживала теперь 143-ю стрелковую дивизию полковника Д. И. Лукина.

Враг оказывал частям корпуса ожесточенное сопротивление, устраивал засады, переходил в контратаки, поддерживаемые авиацией и танками, огнем артиллерии и минометов. Нередко артиллеристам стрелковых частей, да и нашей бригаде, приходилось принимать ближний бой, сочетая стрельбу из орудий прямой наводкой с ружейно-пулеметным и автоматным огнем. Иногда в ход шли ручные и противотанковые гранаты, бутылки с зажигательной смесью.

В авангарде бригады двигался 200-й гвардейский легкоартиллерийский полк гвардии подполковника 10. И. Артеменко. 2 сентября в 6 часов утра в районе села Марчихина Буда часть атаковали несколько вражеских танков и около батальона пехоты. Гитлеровцы появились так внезапно, что полк не успел развернуть орудия к бою. Цепи вражеских солдат, прикрываясь огнем танковых пушек, приближались к артиллеристам. И тут прекрасно проявили себя командир 2-го дивизиона гвардии старший лейтенант И. Троян и его заместитель по политчасти гвардии старший лейтенант Н. Рябцев.

Замполит быстро собрал разведчиков, связистов, ординарцев, четыре расчета противотанковых ружей, развернул их в цепь и крикнул командиру дивизиона Трояну:

— Мы задержим гитлеровцев, а вы скорее разворачивайте пушки!

Петеэровцы ударили по танкам, заставив их маневрировать, топтаться на месте. Плотный автоматный огонь прижал к земле вражеских пехотинцев. Этого было достаточно, чтобы артиллеристы сняли пушки с передков, развернули их, привели из походного положения в боевое и организованно встретили противника. Рябцева дважды ранило, но политработник продолжал руководить своей группой, пока дивизион не занял боевой порядок. А это помогло развернуться и всему полку.

Поначалу Артеменко полагал, что полк самостоятельно справится с противником, но гитлеровцы подтягивали к месту боя все новые и новые подразделения, стремясь, видимо, прорваться здесь в тыл 77-му стрелковому корпусу. Дело принимало серьезный оборот. Командир полка доложил мне по радио обстановку, и я дал команду двум остальным полкам ускорить движение. Командир 143-й стрелковой дивизии полковник Лукин посадил к нам на «студебеккеры» две стрелковые роты, и колонны на предельной скорости двинулись к высотам у села Марчихина Буда.

Развернувшись с ходу, 167-й и 206-й гвардейские полки приняли активное участие в разгроме этой вражеской группировки. Как выяснилось позже, она прорвалась где-то в стыке между стрелковыми корпусами и преградила путь бригаде. В течение четырех часов до подхода частей 143-й стрелковой дивизии, задержавшихся на другом рубеже, мы отражали яростные атаки пехоты и танков противника.

Командир огневого взвода гвардии старший сержант Г. А. Варава выдвинул свои орудия вперед и с расстояния 200 метров картечью расстреливал автоматчиков врага. Это был смелый, находчивый командир, отличившийся в боях не один раз и получивший впоследствии высокое звание Героя Советского Союза. Но о нем речь еще впереди…

Прибывшие к месту боя полки 143-й стрелковой дивизии обошли село Марчихина Буда с севера и юга и после решительной атаки во фланг и тыл гитлеровцам вновь овладели этим населенным пунктом. Гитлеровцы были разбиты и в беспорядке отступили, оставив на поле боя сотни трупов своих солдат и офицеров, много подбитой и подожженной бронетанковой техники.

Немцы пытались закрепиться на промежуточных рубежах, любой ценой остановить стремительно наступавшие войска 60-й армии. Однако это им не удавалось — наши дивизии упорно теснили врага.

6 сентября бригада, поддерживая 143-ю стрелковую дивизию, заняла огневые позиции в районе села Вязовое, на подступах к городу Конотоп.

Стояла сухая, жаркая погода. Мучила жажда. Местность вокруг ровная, куда ни глянь — поля, перелески, и конечно же сады. Укрыться от вражеской авиации было, по существу, негде. А она то и дело бомбила боевые порядки наших частей и колонны войск, пытаясь помочь своей пехоте закрепиться.

7 сентября наша бригада изготовилась к бою в районе хутора Шевченко и села Кохановка. 167-ти гвардейский легкоартиллерийский полк, взаимодействуя с 800-м стрелковым полком 143-й стрелковой дивизии, в течение дня помогал батальонам продвигаться вперед. Огнем его дивизионов, а также орудий и минометов стрелковых частей были отбиты две контратаки гитлеровцев, идущих со стороны села Путивец. 200-й гвардейский легкоартиллерийский полк, поддерживавший 637-й стрелковый полк той же дивизии, с огневых позиций на южных окраинах хуторов Семеновка и Скобенцы отражал вражеские контратаки со стороны совхоза «Белозерщина».

Части 143-й стрелковой дивизии на пути своего движения вперед встречали все большее сопротивление противника. На рубеже западная окраина села Подлинное, высоты с отметками 157,7 и 153,1 они вынуждены были перейти к обороне. Гитлеровцы все время вели массированный артиллерийско-минометный огонь. Высоты бомбили «юнкерсы». Тяжело пришлось тогда всем — и пехотинцам, и артиллеристам, но мы выстояли и двинулись дальше.

Потеряв Конотоп, немцы прилагали все усилия к тому, чтобы остановить продвижение частей Красной Армии к Бахмачу — важному узлу коммуникаций на подступах к Киеву. Однако войска 60-й армии прочно удерживали инициативу. Как ни силился враг, а мы заставляли его сдавать одну позицию за другой. 9 сентября Бахмач был освобожден.

Среди отличившихся в боях за эти города частей и соединений в приказе Верховного Главнокомандующего от 9 сентября 1943 года была названа и 3-я гвардейская легкоартиллерийская бригада. Ей присваивалось наименование Бахмачской, за отличные боевые действия всему личному составу объявлялась благодарность.

Радиостанции бригады приняли приказ Верховного Главнокомандующего, политработники слово в слово записали его, и вскоре в полках прошли митинги личного состава. Каждому воину бригады были вручены памятные открытки с благодарностью Верховного Главнокомандующего. Уже в послевоенные годы, встречаясь с однополчанами, я видел, с какой любовью и гордостью берегут ветераны, их дети и внуки эти благодарственные документы.

К берегам седого Славутича

Потеря Бахмача, видимо, никак не входила в планы гитлеровского командования. Противник предпринимал отчаянные попытки отбить утраченный опорный пункт или хотя бы остановить войска 60-й армии. Враг усилил нажим и с юга, и с запада, пытаясь поставить наши части и соединения под двойной удар. Но ничто не могло задержать их.

За 20 дней 60-я армия продвинулась на 250 километров, освободила многие города и населенные пункты, в их числе сильнейший узел обороны гитлеровцев на киевском направлении — город Нежин.

На пути от Бахмача до Нежина артиллеристы 3-й гвардейской, поддерживая различные полки и дивизии стрелковых корпусов армии, обеспечивали их продвижение к Десне.

В этих боях снова отличился расчет гвардии старшего сержанта Г. А. Варавы. Он уничтожил две автомашины с вражескими автоматчиками, противотанковое орудие и два пулемета. Фашистам удалось поджечь тягач со снарядами, но гвардии рядовой К. П. Шульгин сумел под огнем противника отвести его с позиции. Коммунисты Варава и наводчик гвардии рядовой Шурубура, оставшись вдвоем у пушки, продолжали вести огонь. А когда погиб командир огневого взвода, Г. А. Варава вновь, как и под Марчихиной Будой, принял командование взводом на себя.

В эти дни был тяжело ранен командир нашей дивизии Григорий Васильевич Годин. Он спешил к месту боя 3-й бригады. «Виллис» шел на предельной скорости и был обстрелян немецким истребителем. Очередь, выпущенная по машине из крупнокалиберного пулемета, достигла цели. Пуля попала в плечо комдиву и вышла под лопаткой. Рана оказалась тяжелой, и Григорий Васильевич больше к нам не вернулся. Год спустя, после выздоровления, он командовал артиллерией 47-й армии на 1-м Белорусском фронте. Вместо него в дивизию прибыл полковник А. Н. Волчек.

Под Нежином, в районе села Беловежи, бригаду вывели в армейский противотанковый резерв. Полки бригады срочно пополнялись людьми и материальной частью, автотягачами и боеприпасами. Не теряя ни минуты, командиры подразделений приступили к боевой учебе, тренировке орудийных расчетов, в состав которых влилось немало необстрелянных новичков.

Воспользовавшись первой же возможностью, я поехал на своем «виллисе» на станцию Носовка, что недалеко от Нежина. Хотелось увидеть места своего детства. Мой отец был железнодорожником, и семья с 1917 по 1920 год жила в Носовке. Там я пошел в начальную школу при сахарном заводе, научился читать и писать.

Драбов, Сумы, Нежин, Носовка — это все те места, где жила наша семья. Поэтому понятно мое нетерпение увидеть их снова много лет спустя… И как же больно сжалось сердце, когда вместо некогда цветущего поселка я увидел развалины…

Сметая на своем пути отдельные очаги сопротивления немцев, 19 сентября войска 60-й и 13-й армий вышли к реке Десна и с ходу форсировали ее в нескольких местах.

Бригада обеспечивала переправу частей 30-го стрелкового корпуса. Для выполнения этой задачи все три полка заняли огневые позиции в районе Евминки и рощи у села Каминки. Штаб расположился в селе Савино. С наблюдательных пунктов, которые мы выбрали на берегу Десны, оборона противника просматривалась на большую глубину.

Вместе с первыми стрелковыми подразделениями на западный берег переправились и артиллерийские наблюдатели. Благодаря этому пехота получала своевременную огневую поддержку на всем плацдарме. Командующий 60-й армией генерал И. Д. Черняховский объявил личному составу бригады благодарность в приказе и устно.

Через три дня на западный берег Десны у города Остёр переправились все полки 3-й гвардейской. Но теперь уже мы поддерживали действия 24-го стрелкового корпуса. К этому времени 30-й и 24-й стрелковые корпуса заканчивали освобождение от вражеских частей междуречья Десны и Днепра. Разбитые и изрядно потрепанные войсками Воронежского и Центрального фронтов немецко-фашистские дивизии стремительно откатывались в западном направлении, к Днепру.

Закрепившись на господствующих высотах, тянувшихся вдоль Днепра, противник контролировал и держал под прицельным огнем все подступы к этой водной преграде. Темп наступления наших частей и соединений, естественно, снизился. Могучий седой Славутич стал серьезной преградой на пути движения наших войск.

В междуречье немцы перешли к тактике маневренных оборонительных боев, которые велись подвижными группами. Сплошной оборонительной линии не стало. Сравнительно небольшие силы прикрытия, хорошо оснащенные автоматическим оружием и поддерживаемые минометными подразделениями, самоходными пушками, танками и авиацией, старались по мере возможности сдерживать продвижение наших войск, выиграть время для отвода своих главных сил за так называемый Восточный вал, неприступность которого гитлеровцы восхваляли на все лады.

3-я гвардейская легкоартиллерийская бригада занимала боевые порядки на левом берегу Днепра, в районе Новоселки, Сернин. Ей предстояло поддерживать действия 226-й стрелковой дивизии 24-го стрелкового корпуса при форсировании реки на участке южная окраина колхоза «Приднепровский» — южная окраина села Толокуньская Рудня.

Перед фронтом 226-й дивизии и частей усиления на высоком берегу Днепра занимала оборону 340-я пехотная дивизия немцев, поддерживаемая танковой дивизией и артиллерией. Боевое охранение противника (около 150 солдат и офицеров) с ротными и батальонными минометами находилось на острове между реками Мохова и Днепр.

Утром 24 сентября войска 60-й армии на отдельных участках с ходу начали преодоление водной преграды. Передовые подразделения 226-й стрелковой дивизии под прикрытием артиллерийского огня на подручных средствах успешно форсировали реку Мохова и высадились на острове перед Толокуньской Рудней. К вечеру 25 сентября остров был очищен от противника. Вместе с пехотой туда переправились командиры артиллерийских батарей, в том числе и из нашей бригады. Они оперативно организовали сеть наблюдательных пунктов и взаимодействие со стрелковыми подразделениями. Среди них были гвардии старшие лейтенанты А. Н. Костюченко, М. А. Кащеев, И. М. Бархатов, разведчик гвардии рядовой С. Н. Хохлов, связисты гвардии рядовые П. Ф. Кравчук, Т. А. Анисимов и многие другие. Они провели большую работу по разведке целей, подготовке сосредоточенных и заградительных огней. Большим подспорьем для нас стали данные аэроразведки, вскрывшие невидимую с острова и левого берега Днепра систему огневых средств вражеских опорных пунктов на правобережье.

Прошло еще три дня. На рассвете 28 сентября после 15-минутной артиллерийской подготовки под прикрытием огня артполков стрелковой дивизии и нашей бригады, используя примитивные переправочные средства (других не было), пехотинцы форсировали Днепр. Сломив сопротивление противника в ближнем бою, стрелковые подразделения овладели населенным пунктом Толокуньская Рудня.

Снарядов мы не жалели, но бросать их на ветер тоже не собирались, старались, чтобы каждый снаряд был использован эффективно. Только за несколько часов в этот день бригада израсходовала более 2000 выстрелов.

Устойчиво работала связь командного пункта бригады не только с командирами полков, но и с офицерами на передовых наблюдательных пунктах. Командиры всех степеней непрерывно докладывали мне обстановку, благодаря чему командование и политотдел соединения были постоянно в курсе всех происходивших событий.

Порадовало меня сообщение об успехах 4-й батареи гвардии старшего лейтенанта И. М. Бархатова из 167-го гвардейского легкоартиллерийского полка. Эта батарея помогла стрелковому батальону захватить плацдарм на правом берегу Днепра и вместе с пехотой отразила несколько контратак гитлеровцев. Она не дала им возможности подбрасывать по воде подкрепления, потопила пять лодок с автоматчиками.

Большого успеха добились также батареи М. А, Кащеева и А. Н. Костюченко из 200-го гвардейского легкоартиллерийского полка. Десятки вражеских солдат и офицеров, контратаковавших позиции наших стрелковых подразделений, были уничтожены метким огнем артиллеристов. Боевые расчеты гвардии сержантов М. А. Чистякова, Б. Садыкова, Ф. П. Ахаева, Ф. А. Филипенко ни одного снаряда не выпустили мимо цели.

Исключительную смелость и находчивость проявили связисты гвардии рядовые П. Ф. Кравчук и Т. А. Анисимов, в трудных условиях обеспечившие бесперебойную связь наблюдательных пунктов командиров батарей с огневыми позициями. Оба солдата получили ранения, но не ушли в медсанроту до тех пор, пока не выполнили задание.

Оправившись после первого удара, гитлеровцы значительно усилили сопротивление, перебросили к месту прорыва 226-й стрелковой дивизии подкрепления, которые немедленно контратаковали наши стрелковые подразделения. Силы оказались слишком неравными. Дивизия получила приказ возвратиться на исходные позиции. Отход прикрывали полки бригады, находившиеся на левом берегу. Дальнейшие попытки 226-й дивизии форсировать Днепр в этом районе успеха не имели.

С выходом советских войск на большом протяжении к Днепру противник потерял инициативу, лишился возможности маневрировать своими резервами. Началась упорная борьба за удержание и совершенствование переправ через Днепр. К 30 сентября войска армии захватили три плацдарма.

Наибольшего успеха армия достигла на своем правом фланге. Для дальнейшего расширения захваченного здесь плацдарма генерал И. Д. Черняховский направил 18-й гвардейский стрелковый корпус генерала И. М. Афонина и нашу 3-ю гвардейскую легкоартиллерийскую бригаду.

С выходом войск 60-й и 13-й армий Центрального фронта к Днепру стратегический фронт немецко-фашистских армий был рассечен надвое. Фашисты взорвали все днепровские мосты, а подступы к переправам заминировали. Вот почему нашим соединениям, не имевшим табельных переправочных средств (большая часть их еще была нужна на Десне для переброски в междуречье армейских тылов), пришлось провести огромную инженерную подготовку к форсированию водной преграды большими массами пехоты, танков и артиллерии.

Всюду в стрелковых и артиллерийских частях и соединениях под руководством изобретательных и трудолюбивых саперов заготовлялись лес, сваи, бочки, брались на учет припрятанные колхозниками в камышах лодки, расчищались от мин подъездные пути. Работать приходилось в тяжелых условиях: отступая, гитлеровцы подожгли камыши на многочисленных здесь торфяных болотах, и едкий дым плотно застилал низины на пологом левобережье. Першило в горле, слезились глаза, отвратительная сизая дымка мешала наблюдению за противником.

Мы с начальником политотдела, штабными офицерами и командирами полков безотлучно находились в подразделениях, проверяли подготовку материальной части орудий и автомашин к переправе, заготовку подручных средств, с помощью которых рассчитывали перебросить на правый берег Днепра связистов, топографистов, разведчиков, командиров батарей и взводов управления.

К концу каждого дня боевые листки, листки-молнии освещали ход подготовительных работ, сообщали имена передовиков, мастеров-умельцев, предложивших какое-нибудь оригинальное приспособление, повышавшее плавучесть плотов и других переправочных средств. Гвозди и вязальнаяпроволока в эти дни были, пожалуй, дефицитнее снарядов — так много требовалось их для каждого подразделения.

Напряженно трудились политработники, агитаторы, парторги и комсорги. Показывая личный пример в труде, они вели большую разъяснительную работу среди бойцов, проверяли личное оружие, переправочные средства. В ход шло все, что могло держаться на воде, вплоть до трофейных конских кормушек из брезента, которые надежно выдерживали стокилограммовый груз в течение нескольких часов.

Главной заботой командиров частей и подразделений бригады было, безусловно, сооружение плотов, способных выдержать многотонный груз — пушки и «студебеккеры». Гвардии майор Д. П. Тыквач доложил мне, что его специалисты-плотники построили три плота, на каждом из которых свободно помещались пушка, два ящика со снарядами и весь орудийный расчет. Я пригласил к себе гвардии подполковника Я. И. Гордиенко, командиров полков и дивизионов. Все вместе мы поехали в 206-й гвардейский полк, чтобы посмотреть на эти плоты, перенять опыт.

Плоты покоились на водной глади небольшого рукава Днепра. Они и в самом деле были сколочены добротно, в качестве поплавков приспособлены бочки из-под солярки и бензина. Устойчивость плотов на воде при заезде на них машин, закатывании пушек была весьма высокой: их лишь слегка покачивало. Рядом артиллеристы сооружали еще два таких плота, но значительно больших размеров, чтобы можно было переправлять «студебеккеры».

Словом, всем командирам эти плоты понравились. Мы с начальником политотдела решили, что для каждого полка необходимо изготовить столько плотов, чтобы можно было одновременно переправить на противоположный берег целую батарею.

Однако все сложилось несколько иначе. Армейские саперы передали в распоряжение бригады три огромных парома, по одному на полк. У нас почему-то их назвали «поездами». Каждый из таких «поездов» представлял собой довольно внушительных размеров, обитый из крупных бревен плот, транспортируемый речным буксирным катером. Грузоподъемность такого плота была высокой. Он выдерживал «студебеккер» с пушкой на крюке, орудийный расчет и полный боекомплект снарядов.

30 сентября командир 18-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-майор И. М. Афонин собрал командиров дивизий и приданных артиллерийских частей па рекогносцировку. В ходе нее мы увязали все вопросы взаимодействия в предстоящем бою за расширение плацдарма. Из приданных и поддерживающих артиллерийских частей лишь 3-я гвардейская переправлялась вместе с пехотой на западный берег Днепра. Все остальные, в том числе и гаубичные батареи артполков стрелковых дивизий, должны были поддерживать действия пехоты с закрытых позиций с левобережья.

Вечером того же дня по возвращении с рекогносцировки я получил неожиданное приказание от командира дивизии генерала А. Н. Волчека прибыть вместе с начальником политотдела в штаб армии. Как только приехали туда, дежурный сообщил, что говорить с нами будет сам командарм.

Около десяти минут с волнением ждали приема, а когда вошли к Черняховскому — успокоились. Генерал принял нас очень приветливо, расспросил о составе частей бригады, настроении личного состава, готовности вести бой. Узнав, что одним из полков командует гвардии подполковник Бутко, он радостно воскликнул:

— Да это же мой однокашник! Мы вместе с Сашей учились в Киевской артиллерийской школе, были закадычными друзьями. Хотелось бы с ним встретиться. Пусть выберет свободную минуту и заскочит. Буду очень рад его видеть. Командарм задал нам несколько вопросов, изложил вкратце план переправы 18-го стрелкового корпуса и нашей бригады. В заключение сказал:

— Учтите, товарищи, на долю вашей бригады выпадает не только большая честь быть первым артиллерийским соединением, переправленным на правый берег Днепра, но и тяжелое испытание. Гитлеровцы примут все меры к тому, чтобы сбросить наши части в реку. Вам предстоит отразить все контратаки противника и обеспечить расширение плацдарма. Готовы ли вы к этому?

Мы заверили генерала И. Д. Черняховского и вошедшего в комнату к концу беседы члена Военного совета генерал-майора В. М. Оленина, что гвардейцы 3-й Бахмачской бригады оправдают доверие командования армии и с честью выполнят свой воинский долг.

Отпуская нас, крепко пожимая нам руки, Иван Данилович как-то по-домашнему произнес:

— Ну, братцы, ни пуха вам, ни пера!

Мы неловко замялись, не зная, можно ли отвечать, как принято в таких случаях. Все-таки — перед нами командарм. А он, улыбаясь лучистыми карими глазами, смотрел на нас лукаво, выжидающе. Наконец, осмелев, почти в один голос мы произнесли:

— К черту!

— Ну, вот — это совсем другое дело. Теперь все будет в порядке, весело сказал командарм и вместе с Олениным от души рассмеялся.

Так состоялась моя первая встреча с генералом Черняховским, талантливым советским военачальником. Она продолжалась не более получаса, но и его было достаточно, чтобы почувствовать все обаяние этой сильной, незаурядной личности. Высокий, стройный, красивый и очень уж молодой для командарма, генерал вел себя Скромно, по-товарищески просто, выражал свои мысли кратко, предельно ясно, доходчиво. В каждой фразе чувствовались высокая общая культура, глубокие военные знания. Нас очень тронул его сердечный отзыв о нашем боевом товарище, командире 167-го гвардейского артиллерийского полка Александре Андреевиче Бутко, которого мы тоже любили и ценили. Словом, встреча эта произвела на меня и Якова Ивановича Гордиенко неизгладимое впечатление.

Ободренные радушным приемом, мы с начальником политотдела поспешили к переправе, где шли последние приготовления.

Перебросить на правый берег широченной реки, хотя и на уже имевшийся плацдарм, целый стрелковый корпус и артиллерийскую бригаду — дело непростое. Все осложнялось еще и тем, что у нас не было понтонного моста. Личному составу, артиллерии и минометам стрелковых полков, пушечным батареям артполков стрелковых дивизий и всем полкам нашей бригады предстояло переправляться на подручных средствах: плотах, рыбачьих лодках и нескольких мелких баркасах, добытых где-то на Десне и доставленных сюда армейскими саперами. К тому же Днепр имел высокий правый берег, а это позволяло врагу держать под наблюдением и обстрелом всю водную гладь, включая и участок нашей переправы.

До начала переправы оставались считанные часы. И чего греха таить всех нас волновало предстоящее, но каждый надеялся, что злая мачеха-смерть минует его, что все обойдется благополучно.

Трудились артиллеристы до десятого пота, стараясь сладить плот, приспособление из подручных переправочных средств ненадежней. С собой брали лишь самое необходимое, чтобы в случае чего не идти топором ко дну, а добраться до цели, во всеоружии вступить в бой.

Офицеры штаба во главе с неутомимым, энергичным гвардии подполковником Семеном Лаврентьевичем Маградзе разработали подробный план действий: порядок и очередность погрузки на плоты и паромы оперативной группы бригады, командно-наблюдательных пунктов полков и дивизионов, каждой батареи, определили районы развертывания боевых порядков полков па плацдарме и их взаимодействие со стрелковыми частями и подразделениями, а также режим работы радиосредств.

Поскольку я был назначен командиром корпусной артиллерийской группы (КАГ), то штаб бригады детально разработал и спланировал всю систему артиллерийского обеспечения действий 18-го гвардейского стрелкового корпуса в предстоящих боях по расширению плацдарма. Работали совместно со штабом артиллерии корпуса. Гаубичные артиллерийские дивизионы, остававшиеся на левом берегу Днепра, получили задачу подготовить рубежи подвижных и участки заградительных огней с таким расчетом, чтобы подступы к плацдарму по всему его периметру были надежно прикрыты сплошным артиллерийским и минометным огнем.

И вот все приготовления закончены. В кустарниках, приднепровских камышах сосредоточились стрелковые и артиллерийские подразделения в ожидании начала форсирования водной преграды. Командарм И. Д. Черняховский лично проверял готовность гвардейцев к броску на противоположный берег Днепра. Бойцы и командиры видели его в разных местах. Безусловно, он подвергал себя опасности. Ведь в любую минуту здесь мог разорваться случайный снаряд, мина, раздаться с той стороны пулеметная очередь: немцы периодически обстреливали и берег и реку в районе плацдарма. Но этот мужественный человек всегда старался быть в самой гуще событий. В его характере было то прекрасное беспокойство, неуемность, чувство огромной ответственности, без которых нельзя идти вперед, добиваться успеха.

В 19 часов по всем линиям связи прозвучала команда «Вперед!». Бесшумно отчалили от берега плоты, лодки, баркасы. В темноте слышны были лишь тарахтение моторов буксиров, размеренные удары по воде весел, скрип уключин. От реки веяло прохладой, высокая волна хлестала о борта нашего парома, обдавая всех брызгами. На корме, следя за тем, как разматывается с катушки кабель и, увлекаемый грузилами, уходит на дно, шепотом переговаривались связисты.

Все как будто шло хорошо. Но вдруг до слуха донесся гул самолета. Он нарастал, становился явственней. И вот уже ясно — немецкий. Внезапно все вокруг озарилось нестерпимо ярким трепещущим светом: одну за другой самолет сбрасывал осветительные бомбы. Над Днепром и близлежащей местностью стало светло как днем. Массовая переправа войск через реку была обнаружена противником. Вскоре и за высоким берегом появились всполохи: значит, ударили вражеские батареи. С флангов к реке потянулись оранжевые ленты пулеметных очередей. Завизжали над головой пули, стали падать неподалеку осколки — видимо, гитлеровские артиллеристы стреляли бризантными гранатами.

Но ничто не остановило движение плотов, паромов, лодок к правому берегу. Гаубичные дивизионы 1-й гвардейской Глуховской артиллерийской дивизии открыли эффективный огонь по вражеским батареям, и обстрел значительно ослаб. Части 18-го гвардейского стрелкового корпуса и нашей бригады переправлялись всю ночь и сумели занять свои места на плацдарме.

Уже через полчаса после завершения переправы оперативная группа бригады на своем командно-наблюдательном пункте развернула боевую работу: наладила связь с общевойсковыми командирами, организовала управление полками. Совершив небольшой марш по труднопроходимой местности, батареи заняли огневые позиции в районе местечка Страхолесье. Их наблюдательные пункты были выдвинуты к самому переднему краю противника в направлении Губина, Медвина.

2 октября в 6 часов утра стрелковые дивизии, поддерживаемые артиллерией, перешли в наступление с задачей расширить плацдарм и преодолеть Восточный вал немцев. Противник при поддержке большого числа самолетов предпринял ряд ожесточенных контратак. Тем не менее первый день пребывания на плацдарме принес нам успех. Пехота, сопровождаемая артиллерийским огнем, с боем продвигалась вперед, расширяя плацдарм, и к исходу дня вышла на рубеж Губин, восточная окраина Горностайполя. Предпринятые противником контратаки не помогли. Организованным огнем гвардейцы нанесли ему ощутимый урон и отстояли занятые рубежи. Ожесточенные бои продолжались и в последующие дни.

4 октября батарея гвардии старшего лейтенанта М. А. Кащеева, ведя огонь прямой наводкой картечью, отразила три психические атаки фашистов. Целые сутки артиллеристы удерживали высоту, на которой находился НП комбатра. Кащеев был ранен, но продолжал управлять боем своего подразделения. За проявленное мужество гвардии старшему лейтенанту Михаилу Александровичу Кащееву было присвоено звание Героя Советского Союза.

Этого высокого звания был удостоен и разведчик гвардии рядовой Николай Мокрый. В течение нескольких часов он корректировал огонь своей батареи, находясь совсем близко от окопов гитлеровцев. Заметив, что в одной из многочисленных лощин скопилось до батальона пехоты немцев, готовящихся к новой контратаке, Николай немедленно сообщил комбатру нужные координаты. Огнем всей бригады контратака противника была сорвана.

Мужественно сражался в этих боях расчет орудия под командованием гвардии сержанта А. А. Филиппова. Умело и скрытно меняя огневые позиции, артиллеристы помогали стрелковым подразделениям отражать контратаки гитлеровцев.

5 октября орудие Филиппова подбило две противотанковые пушки и три автомашин. После прямого попадания вражеского снаряда в погребок с боеприпасами расчету нечем стало стрелять. Кроме того, несколько номеров было ранено, в том числе и сам командир орудия. В это время гитлеровские автоматчики при поддержке легкого танка перешли в очередную контратаку, Гвардии сержант Филиппов приказал поднести несколько снарядов от разбитого соседнего орудия и ударить по фашистскому танку.

Выстрел нашей пушки прозвучал одновременно с выстрелом пушки вражеского танка. Снаряд гитлеровцев пролетел чуточку выше щита орудия и разорвался где-то в лощине. Зато снаряд гвардейцев точно попал в цель. Танк завертелся на месте и, объятый пламенем, остановился. Контратака противника была сорвана.

Бои на плацдарме западнее Окуниново становились тяжелее с каждым днем. Фашистское командование подтягивало к месту боя все новые и новые подразделения, в том числе артиллерию и танки. Захваченные пленные показали, что их командование получило категорический приказ ставки Гитлера: любой ценой ликвидировать все плацдармы Красной Армии на западном берегу Днепра севернее Киева.

Вскоре гитлеровцы предприняли наступление в полосе действий 60-й армии и ее правого соседа — 13-й армии. Им удалось потеснить наши войска на плацдарме 13-й армии на реке Припять в районе Чернобыля. На плацдарме 60-й, на котором сражался 18-й гвардейский стрелковый корпус, положение тоже стало угрожающим.

В это напряженное время 60-я армия была передана из Центрального фронта в Воронежский. Командиру 18-го гвардейского стрелкового корпуса было приказано перейти к жесткой обороне. Все артполки корпуса с позиций на левобережье окаймили его оборону пристрелянными участками ИЗО. Наша артиллерийская бригада готова была вести огонь как с закрытых, так и с открытых позиций.

Вечером 5 октября генерал Афонин собрал у себя командиров 2, 3 и 4-й гвардейских стрелковых дивизий. Пригласил и меня как командира корпусной артиллерийской группы. Обсуждался один вопрос: обстановка на плацдарме. Все хорошо понимали, что гитлеровцы, сосредоточившие против нас большие силы, в ближайшие дни предпримут попытку ликвидировать плацдарм. Чтобы противостоять натиску врага, нужно было основательно подготовиться. В первую очередь следовало определить, опираясь на данные разведки, в каком месте, вероятнее всего, он нанесет удар.

В ходе обмена мнениями командиры соединений пришли к выводу: основного удара следует ожидать на северном участке плацдарма и, вероятнее всего, утром 6 октября. Отсюда следовало, что к утру, то есть в течение ночи, нам необходимо произвести перегруппировку сил и средств так, чтобы усилить правый фланг. Командир корпуса приказал командирам стрелковых дивизий всю полковую артиллерию и пушечные дивизионы артполков поставить на прямую наводку, глубоко эшелонировав подразделения на танкоопасных направлениях.

Корпусная артиллерийская группа получила задачу создать вокруг плацдарма огненное заградительное кольцо силами гаубичных и минометных батарей. Основные силы нашей бригады приказано было сосредоточить за боевыми порядками правофланговой 2-й гвардейской стрелковой дивизии.

В соответствии с этим решением комкора я оставил на левом фланге в полосе обороны 3-й гвардейской стрелковой дивизии (в двух километрах восточнее Медвина) 206-й гвардейский легкоартиллерийский полк. Два других полка — 167-й и 200-й — перебросил на правый фланг, в район Куповате, Городище.

Саперам предстояло в течение ночи закончить строительство понтонной переправы. Командно-наблюдательные пункты корпуса и бригады генерал Афонин решил тоже переместить к правому флангу.

Приказ комкора все соединения выполнили точно: в ночь на 6 октября перегруппировка частей была завершена. Полки бригады успели окопаться, наладить связь и взаимодействие с пехотой. Все штабные командиры и работники политотдела выехали на места и приняли непосредственное участие в подготовке боевых порядков артбатарей и дивизионов к жесткой обороне.

Бои за плацдарм

Хотя мы все были уверены, что бой начнется на правом фланге и приготовились встретить гитлеровцев именно здесь, на душе у меня было неспокойно. Я только что вернулся из 206-го полка гвардии майора Тыквача, оставленного на левом фланге. Настроение у личного состава части было боевое, батареи оставались на прежних, обжитых позициях, имели около двух боекомплектов снарядов, каждый орудийный окоп был приспособлен к круговой обороне. Казалось, никакого повода для беспокойства не было, а уезжал я из полка почему-то с тяжелым сердцем…

Начальник штаба Маградзе и начальник политотдела Гордиенко первую половину ночи провели в 167-м и 200-м полках. Так же, как и я, они очень устали. Проверив еще раз связь с позициями и наблюдательными пунктами, решили все-таки хоть немного отдохнуть. Под ветвистой сосной рядом с нашей землянкой ординарцы соорудили нам настилы из досок, покрыли их плащ-палатками. Где-то около 3 часов мы расположились на ночлег.

Ночь выдалась удивительно тихая, теплая. Усеянное звездами небо, луна, заливавшая окрестности голубым светом, как-то успокаивали, навевали мысли о доме. Спать вовсе не хотелось. Дышалось легко и свободно. Но усталость брала свое. Да и уснуть перед боем не мешало бы. Легче будет воевать…

И все-таки сон долго не шел, хотя глаза слипались от усталости. Вспоминалась юность, учеба в Сумском артиллерийском училище, преподаватели, товарищи. Думалось, как наивно тогда мы представляли бой, подвиг. Теперь-то каждый из нас знал реальную суть этих понятий…

Сколько времени я так пролежал, не знаю. Видимо, немало, потому что под утро почувствовал, что не выспался вовсе и продрог. Разом перевернулся на другой бок, приказал себе спать и действительно уснул.

Наступившее утро было ясное, солнечное. Окрест стояла тишина. Даже самолетов противника, появлявшихся, по обыкновению, в воздухе в эти минуты, не было видно. Командиры полков доложили: подразделения окопались, взаимодействие и связь с пехотой установлены, к бою готовы. Около 9 часов утра позвонил генерал Афонин.

— Как у тебя дела? — поинтересовался он. — Все ли в порядке?

Услышав утвердительный ответ, Иван Михайлович пригласил меня вместе позавтракать.

Генерал сидел под высокой пушистой сосной на разостланной плащ-палатке. Недалеко стояла раскладушка. Значит, и он, как и мы, спал на открытом воздухе. Завтракая, в разговоре мы снова и снова возвращались к предстоящим событиям…

Около 10 часов утра слева послышалась сильная артиллерийская канонада. Мы оба вскочили, бросились к телефонам, связывающим КП корпуса с левофланговыми частями. Командир 206-го гвардейского полка гвардии майор Д. П. Тыквач сообщил, что противник силой до двух пехотных полков при поддержке 50 танков, артиллерии и авиации перешел в наступление на их участке. Полк ведет огонь. Более подробно обещал доложить позднее, а сейчас просил дать сосредоточенный огонь гаубичными батареями по обозначенным на планшетах танкоопасным направлениям.

— Особое внимание обратите на западную окраину коммуны «Червовый Жовтень». Там мои наблюдатели насчитали еще 30 танков и около батальона пехоты, если не больше, — сказал в заключение Тыквач.

Через четверть часа он позвонил снова и доложил, что гитлеровцы прорвались на правом фланге 3-й гвардейской стрелковой дивизии. После ожесточенного боя они овладели населенным пунктом Губин, коммуной «Червоный Жовтень» и Медвином. Части 3-й гвардейской стрелковой дивизии под натиском превосходящих сил врага с боем отходят в восточном направлении, к Страхолесью. 206-й гвардейский полк, неся потери от артиллерии и авиации противника, ведет ближний бой с пехотой и танками. На огневых позициях некоторых батарей идет рукопашная схватка.

— А как огонь наших гаубичных батарей с левого берега? — спрашиваю его.

— В коммуне «Червоный Жовтень» подбито и подожжено около пяти танков, гитлеровцы потеряли там очень много солдат, но в бой брошены новые части.

Расстояние между передовыми подразделениями немцев и строящейся переправой неумолимо сокращалось. Если их не остановить, то мы можем потерять плацдарм, за который пролито столько крови. Я решил идти к генералу Афонину, но тут меня позвали к прямому проводу — вызывал командарм, Он потребовал доложить обстановку. На фронте так часто бывало, когда старшего общевойскового начальника интересовала обстановка в оценке артиллерийского командира. И резон в том прямой: артиллеристы народ точный, у них не бывает расстояний «с гаком». Ошибаются они всего лишь на «дельту икс», то есть на цену деления прицела — 50 метров.

— Товарищ командующий, — докладываю генералу, — обстановка на плацдарме слева тяжелая, точнее — критическая. Наши стрелковые подразделения вынуждены отходить. 206-й гвардейский полк (вверенной мне бригады ведет ближний бой с танками и пехотой врага, несет большие потери. 167-й и 200-й помогают ему беглым из всех орудий. Командир 206-го гвардии майор Тыквач докладывает о большом скоплении частей противника в оставленных нами населенных пунктах Медвин, Губин и особенно в коммуне «Червоный Жовтень». Вероятно, гитлеровцы подтягивают туда свои резервы для развития успеха, чтобы самым коротким путем выйти к строящейся переправе. 1-й артиллерийский дивизион 167-го гвардейского полка лично поведу к переправе, чтобы остановить гитлеровцев в случае их прорыва. Хорошо бы ненадежней прикрыть переправу с воздуха…

В ответ на мой доклад я услышал спокойный, уверенный голос командарма:

— Управляй бригадой, дорогой, бригадой. Дивизион пошли, но с кем-нибудь другим, надежным, с крепкими нервами. Понял? А помощь дадим. Сейчас все будут работать на вас с Афониным. Снарядов не жалей! Переправу и плацдарм ни в коем случае отдавать нельзя. Они нам очень дорого стоили и нужны позарез…

Прекрасное утро померкло в дыму и пыли. Гул танковых двигателей и самолетов смешался с визгом осколков и свистом пуль. Наступил критический момент: решалась судьба наших войск на плацдарме…

Стрелковые части, их собственная артиллерия и минометы, теснимые фашистами, отошли на рубеж огневых позиций 206-го гвардейского полка, окопались. Особого накала бой достиг в районе позиций 2-го артиллерийского дивизиона, которым командовал гвардии старший лейтенант А. К. Галецкий. Это был один из самых смелых и знающих артиллеристов полка, недавно выдвинутый на должность и отлично справлявшийся со своими обязанностями.

Батареи дивизиона уже израсходовали полтора боекомплекта снарядов, но гитлеровцы продолжали напирать. Особенно опасны были их танки.

Против фашистских танков, которые уже начали совершать давно наигранный маневр, чтобы обойти оборонявшихся с флангов, гвардии старший лейтенант Галецкий сосредоточил огонь всех своих двенадцати пушек. Подпустив гитлеровцев на довольно близкое расстояние, по головным вражеским машинам в упор ударила батарея гвардии лейтенанта И. С. Чернова. Два танка загорелись. Расчет орудия гвардии сержанта П. М. Сидельникова прямым попаданием бронепрожигающего снаряда разбил бензобак еще одной машины, и она вспыхнула свечой у самой позиции орудия. Остальные танки повернули обратно. Маневрируя на сильно пересеченной местности, они скрылись, оставив пехоту на произвол судьбы.

Однако командир поддерживаемого стрелкового полка и командир дивизиона, заметив на окраине Горностайполя новую колонну мотопехоты и танков противника, решили отвести выдвинутые далеко вперед от основных сил стрелковые роты и батарею Чернова на новый рубеж. Орудия батареи и уцелевшую сорокапятку стрелкового батальона сняли с позиций буквально из-под носа вражеских автоматчиков. И вновь отличились бойцы расчета гвардии сержанта Сидельникова. Несколькими снарядами с картечью и огнем из личного оружия они прижали автоматчиков к земле, обеспечив тем самым беспрепятственный вывод из боя остальных расчетов.

Самоотверженно и хладнокровно действовали и водители тягачей гвардии ефрейторы А. А. Терешин, И. Н. Мушбаев и другие. Под обстрелом на виду у вражеских автоматчиков и пулеметчиков они подводили тяжелые «студебеккеры» к орудийным окопам, умело разворачивали машину так, чтобы номера расчета в считанные секунды могли надеть проушину станин на крюк тягача, а затем так же быстро исчезали за складками местности.

За обеспечение вывода батареи с позиции под огнем противника все воины расчета Сидельникова получили высокие правительственные награды, а гвардии сержант Пармений Михайлович Сидельников за умелое руководство подчиненными и храбрость был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

Вот он подвиг на поле боя. Мне всегда раньше казалось, что это удел каких-то необыкновенных личностей. Но в годы войны я понял, что совершают его самые обычные простые люди, которые, как правило, даже не замечают, что делают нечто большее, чем другие. Но всем им, безусловно, присущи отвага, воинское мастерство и прежде всего любовь к своей Отчизне, готовность к самопожертвованию.

Не успели батарейцы Чернова развернуться на новом рубеже и привести орудия к бою, как на позицию, пытаясь обойти ее с флангов, двинулось целое танковое подразделение врага, прикрываемое артиллерийским и минометным огнем с закрытых позиций. На помощь пришли воины соседних 6-й и 3-й батарей гвардии старших лейтенантов Н. Н. Бадика и А. Л. Русака. И эта атака была отбита.

Заместитель командира 206-го гвардейского легкоартиллерийского полка гвардии майор В. П. Струк и командир дивизиона гвардии старший лейтенант А. К. Галецкий, руководившие всеми артиллерийскими и минометными подразделениями на этом участке, выставили на фланге наступающего противника трехорудийную батарею под командованием гвардии старшего лейтенанта Б. Я. Борманова. Заняв позицию, артиллеристы фланговым огнем заставили вражескую пехоту залечь. Когда же перед ними появился «тигр», расчет орудия гвардии сержанта П. И. Тавровского поджег его. Но вслед за «тигром» в атаку пошли еще четыре средних танка. Их тоже встретили метким огнем прямой наводкой. Потеряв две машины, гитлеровцы отошли. Но батарея понесла тяжелые потери. Пали смертью храбрых командир орудия Петр Ильич Тавровский и наводчик гвардии сержант Николай Тимофеевич Пономарев. Оба они — ветераны бригады, об их храбрости уже ходили легенды. Ценой своей жизни эти отважные люди не пропустили врага к переправе.

В Музее обороны Сталинграда-Царицына в городе Волгограде на постаменте стоит 76-миллиметровая пушка, на стволе которой нарисовано 7 ярких красных звездочек, свидетельствующих о том, что только в одном бою на подступах к волжской твердыне из этого орудия было уничтожено семь вражеских танков. На щите — портреты тех, кто стрелял из него, — Героев Советского Союза П. И. Тавровского и Н. Т. Пономарева.

Эта пушка начала свою боевую биографию под Сталинградом в 1942 году в составе 1189-го истребительно-противотанкового артиллерийского полка, там же за отличные боевые действия переименованного в 206-й гвардейский легкоартиллерийский полк РВГК. Пройдя тысячекилометровый путь от Сталинграда до Праги, легендарное орудие возвратилось в Сталинград, но теперь уже на пьедестал Почета и вечной Славы…

Дивизион гвардии капитана В. П. Иванова, который я послал для прикрытия переправы, совершил десятикилометровый марш по бездорожью с правого фланга на левый и занял огневые позиции восточнее боевых порядков 206-го гвардейского полка. Это было как нельзя кстати. Нескольким вражеским танкам удалось прорваться к переправе. Тут их и встретили орудия дивизиона. Открыв по ним огонь, они подбили сначала головную машину, за ней вторую, третью. Остальные повернули назад, но там по ним ударили батареи 206-го гвардейского и уже не выпустили из образовавшегося мешка.

6 октября, когда северо-восточнее Медвина гитлеровцам удалось потеснить наши части, немецкая пехота подошла вплотную к огневым позициям батареи гвардии старшего лейтенанта Т. П. Северова. За пехотой двигались танки.

— Рус, капут! — кричали фашисты. — Сдавайтесь в плен!

— Сейчас сдадимся, гады. Погодите немного! — отвечал им комбатр.

И вывел гвардии старший лейтенант Северов свое подразделение во фланг наступающим гитлеровцам. Прямой наводкой с первых же выстрелов орудия батареи уничтожили три танка, восемь бронетранспортеров с пехотой и около роты автоматчиков. Стрелковый батальон, прикрытый артиллерийским огнем, успешно контратаковал фашистов, отбросив их в исходное положение.

7 октября батарея гвардии старшего лейтенанта Северова прикрывала дорогу, ведущую от Медвина к переправе, спешно сооружавшейся саперами на Днепре, и не пропустила к ней в этот день ни одного танка, ни одного вражеского солдата. За бои на днепровском плацдарме Тимофею Петровичу Северову было присвоено звание Героя Советского Союза.

8 период тяжелых боев на плацдарме на моем НП безотлучно находились бывшие сослуживцы по 201-му гвардейскому пушечному артполку командир дивизиона гвардии майор Н. Г. Посохин и командир батареи гвардии капитан М. П. Вовк. Наблюдая за ходом боя, они управляли огнем тяжелых орудий своего полка, находившегося на левом берегу Днепра. Полк помогал стрелковым частям отражать натиск врага, удерживать завоеванный плацдарм. Оба офицера были отличными мастерами своего дела. С их помощью 201-й гвардейский добился больших успехов: подавил четыре батареи, уничтожил немало пехоты и танков врага. За эти бои Николай Григорьевич Посохин и Михаил Павлович Вовк получили высокое звание Героя Советского Союза.

Отлично действовал на плацдарме западнее Окуниново 167-й гвардейский легкоартиллерийский полк. Он помог нашим стрелковым частям отразить многочисленные атаки превосходящих сил противника и был награжден за это орденом Красного Знамени. Командиру полка Александру Андреевичу Бутко и его заместителю по политической части Петру Захаровичу Истратову было присвоено звание Героя Советского Союза. За успешное форсирование реки Днепр севернее Киева, прочное закрепление плацдарма на западном берегу и проявленную при этом отвагу звания Героя Советского Союза были удостоены 24 офицера, сержанта и солдата 3-й гвардейской Бахмачской легкоартиллерийской бригады, в их числе был и я. Каждому из нас тогда вручили теплое письменное поздравление за подписью командарма, члена Военного совета, начальника штаба и начальника политотдела 60~й армии.

С 11 по 16 октября соединения и части 18-го гвардейского стрелкового корпуса при поддержке 3-й легкоартиллерийской бригады вели непрерывные бои за улучшение своих позиций. В эти дни огонь наших батарей был особенно интенсивным. Стволы нагревались до предела, но другого выхода не было.

С 17 октября обе стороны в районе Губина, Медвина и коммуны «Червоный Жовтень» перешли к жесткой обороне. Лишь на отдельных участках подразделения 18-го гвардейского стрелкового корпуса предприняли ряд попыток улучшить свои позиции. Гитлеровцы не делали и этого.

Приостановив неудавшееся наступление своих войск против 18-го гвардейского стрелкового корпуса, противник подтянул резервы и решил попробовать предпринять активные боевые действия против соединений 30, 77 и 24-го стрелковых корпусов, находившихся на плацдарме левее нас, в районе Чернобыля и южнее реки Тетерев. Используя превосходство в силах, гитлеровцы вновь поставили наши войска в тяжелое положение, прижав их к самому Днепру. 3-я гвардейская легкоартиллерийская бригада получила приказ передислоцироваться в район Толокуньская Рудня, Толокунь и поступить в оперативное подчинение командира 30-го стрелкового корпуса генерал-майора Г. С. Лазько.

В течение двух дней стрелковым корпусам 60-й армии с введением в бой резервов удалось восстановить положение, очистить южный берег реки Тетерев и соединить три разрозненных плацдарма в единый. Стороны опять перешли к активной обороне. Одновременно мы приступили к подготовке нового решающего удара по группировке немецких войск в районе Киева.

Обстановка, однако, сложилась так, что попытки войск 1-го Украинского фронта (так с 20 октября стал именоваться Воронежский фронт) разгромить эту группировку, нанося удар с букринского плацдарма, не увенчались успехом. Поэтому осуществление этой задачи было поручено армиям, сосредоточившим свои соединения севернее Киева, на лютежском плацдарме.

Впереди — Киев

Глубокий обход

В последнюю декаду октября частям нашей артиллерийской бригады дали возможность несколько дней отдохнуть, а главное — пополниться личным составом, вооружением и боеприпасами, отработать упражнение стрельб с подразделениями, в которые влилось немало новичков.

Наступление на Киев с лютежского плацдарма предстояло осуществить в начале ноября силами 3-й гвардейской танковой и 38-й армий.

60-я армия должна была наступать правее 38-й с задачей прорвать оборону гитлеровцев в направлении местечка Дымера и, прикрывая ударную группировку фронта с запада, при поддержке артиллерии нанести удар в юго-западном направлении. Далее, обходя Киев, двигаться по западному берегу реки Ирпень и к исходу 5 ноября достичь рубежа Мануильск, Микуличи, Козинцы, в 25 километрах западнее Киева.

Распоряжением командира 30-го стрелкового корпуса бригада была включена в дивизионную артиллерийскую группу 75-й гвардейской Бахмачской стрелковой дивизии генерал-майора В. А. Горишного. Соединение это, его командира и многих командиров частей и подразделений мы хорошо знали по совместным боям за Глухов, Конотоп, Бахмач и Нежин. Поэтому встретились как старые знакомые, очень быстро согласовали все вопросы взаимодействия. Командиры артполков бригады, выводя части в район огневых позиций на восточных склонах высот у Толокуньской Рудни, с удовольствием приняли приглашение своих боевых друзей, с которыми хорошо сработались в прошлом, командиров стрелковых полков и разместились вместе с ними на уже оборудованных наблюдательных пунктах.

Перед фронтом 75-й гвардейской стрелковой дивизии оборонялась 327-я пехотная дивизия противника. Не так давно ее хорошенько потрепали воины 60-й армии, но сейчас, по данным разведки, она пополнилась и личным составом и техникой и была вполне боеспособна. Оборона на участке этой вражеской дивизии состояла из трех позиций общей глубиной до 14 километров. Каждая позиция имела траншеи, ходы сообщения, многочисленные дзоты и хорошо оборудованные пулеметные площадки. Перед первой траншеей гитлеровцы установили минные поля. На ряде участков имелись проволочные заграждения и даже противотанковые рвы.

В период подготовки к предстоящим наступательным боям войска 1-го Украинского фронта укрепляли свою оборону на занимаемых рубежах, вели тщательную разведку противника.

Большое внимание уделялось планированию операции. Под руководством командарма И. Д. Черняховского и штаба артиллерии армии артиллеристами была детально изучена вся огневая система противника, тщательно отработан план артиллерийского наступления, с которым был ознакомлен командный состав, вплоть до командиров батарей.

В ходе всей этой напряженной подготовительной работы мы неизменно ощущали помощь и поддержку командарма. Будучи сам по профессии артиллеристом, он внес большой вклад в разработку нового и важнейшего в то время вида огневого воздействия артиллерии на противника в бою. С нами, командирами артиллерийских частей и соединений, Черняховский постоянно советовался, делился своими мыслями, требовал от каждого творческого подхода к организации боя. Во всем чувствовались его одаренность, культура, умение работать с людьми, уважать и понимать их.

На одном из совещаний, на которое были приглашены не только командир 1-й гвардейской артиллерийской дивизии, командиры бригад, но и командиры полков, Иван Данилович встретился наконец со своим однокашником Александром Андреевичем Бутко. Он подошел к нему, сердечно обнял и при всех сказал, что Саша Бутко — его давний товарищ по Киевской артиллерийской школе и что он очень рад его видеть живым, здоровым да еще и Героем Советского Союза. Эта простота, непосредственность и сердечность командарма тронули не только Александра Андреевича Бутко, но и всех присутствующих.

— Вы, товарищ Жагала, уж не обессудьте, если я задержу вашего подчиненного на полчасика, — обратился ко мне командарм, когда совещание подошло к концу. — Хочется побеседовать с Сашей, вспомнить друзей. Ведь мы так давно не виделись.

Сейчас, когда спустя много лет я вспоминаю Ивана Даниловича Черняховского, то почему-то чаще всего именно в те минуты. Наверное, тогда особенно ярко раскрылись все грани большого человеческого характера этого полководца.

К концу октября штаб 3-й гвардейской во главе с гвардии подполковником С. Л. Маградзе завершил работу над планом артиллерийского наступления. В те дни все офицеры штаба и его начальник трудились горячо и вдохновенно. Я знал, что подполковнику Маградзе не очень по душе штабная работа (впоследствии он перешел на командную должность), но он сделал все от него зависящее, чтобы наш штаб был на высоте. При энергичном участии Семена Лаврентьевича Маградзе в соединении научились и планировать, и хорошо сочетать штабную работу с командной. Он навел образцовый порядок в связи. Проводная и радиосвязь работала безотказно как между штабом бригады и полками, так и с поддерживаемыми стрелковыми частями и соединениями. А это имело для нас первостепенное значение.

2 ноября вечером на плацдарм прибыл командующий войсками 1-го Украинского фронта генерал армии Н. Ф. Ватутин. Здесь, на командном пункте 60-й армии, состоялось заседание Военного совета фронта, на котором присутствовали все командиры корпусов, дивизий и бригад, а также начальники политотделов соединений. После доклада И. Д. Черняховского о готовности войск армии к наступательной операции Н. Ф. Ватутин обратился к присутствующим-с кратким напутствием на предстоящий бой, дал ряд указаний службе тыла фронта, от имени Военного совета пожелал всем нам удачи.

В нашей бригаде, как и в других частях и соединениях армии, прошли митинги, на которых зачитывалось обращение Военного совета фронта. В нем говорилось: «Славные бойцы, сержанты и офицеры, перед вами родной Днепр, На его западном берегу древний Киев — столица Украины… В этот час… к нам обращаются взоры всей страны, всего народа. Нас ждут советские люди…»

Обращение Военного совета слушали с затаенным дыханием. Его проникновенные слова дошли до сердца и сознания каждого воина.

Утром 3 ноября с лютежского плацдарма и к северу от него в наступление перешла ударная группировка фронта. Еще затемно все заняли свои боевые места. Ровно в 8 часов утра началась артиллерийская подготовка. Она продолжалась всего 40 минут, но была очень эффективной, ошеломила противника, парализовала его способность к сопротивлению.

Батальоны 75-й гвардейской стрелковой дивизии пошли на штурм вражеских позиций. «За Родину, за Киев, ур-р-ра!» — неслось над нашими наступающими цепями. На первых порах пехота продвигалась почти беспрепятственно. Но затем неприятельские войска стали оказывать сопротивление. Усилился артиллерийский и минометный обстрел наших боевых порядков. Пытаясь восстановить положение, фашисты неоднократно переходили в контратаки.

В течение дня 3 ноября полки бригады дважды меняли свои позиции, сопровождая атакующие цепи огнем. Не отставая от стрелковых батальонов, в полной готовности оказать им немедленную поддержку, все время в движении находилось до 30 процентов орудий бригады. Задача состояла в том, чтобы не дать противнику ни минуты передышки, расстреливать в упор любой очаг его сопротивления.

В ночь на 4 ноября шли ожесточенные бои на подступах к местечку Дымер. Местность здесь болотистая, и артиллеристам было нелегко успевать за пехотой. Мощные «студебеккеры» по ступицы застревали в грязи, и расчетам приходилось порой на руках вытаскивать их вместе с пушками из глубокой колеи. По-братски помогали нам пехотинцы, саперы, связисты.

Облегчение наступало тогда, когда колонны артиллерийских подразделений выходили на шоссе или грунтовую дорогу. Однако противник все время обстреливал их и бомбил.

Нередко случались жаркие встречные бои. Такую схватку пришлось выдержать 1-му дивизиону 200-го гвардейского легкоартиллерийского полка. Когда он перемещался в район Каменки для занятия новых позиций, разведчики обнаружили, что по шоссе Дымер — Волково движется колонна вражеских танков. Гитлеровцы тоже заметили артиллеристов. От колонны отделилось пять танков и одно штурмовое орудие «фердинанд». Стреляя на ходу, они пошли в атаку. Командир дивизиона гвардии капитан Ф. Д. Селиванов дал команду развернуть батареи и открыть по фашистам огонь прямой наводкой. Артиллеристам удалось подбить два немецких танка: получив прямое попадание снарядов в бензобаки, они загорелись. Остальные машины, отстреливаясь, отошли. Дивизион продолжал выполнение поставленной задачи. Фашисты не рискнули больше его преследовать.

Утром 4 ноября сопротивление вражеских частей и подразделений было сломлено, и наши войска овладели Дымером. Но гитлеровцы, подтянув сюда резервы, попытались задержать соединения армии на заранее подготовленном рубеже хутор Велчков, колхоз имени Шолом-Алейхема и Литвиновка. Этот рубеж тянулся по гребню высот, господствовавших над окружающей местностью.

Два дня шли тяжелые бои. Особенно упорная борьба разгорелась в окрестностях колхоза имени Шолом-Алейхема. Лишь после нанесения флангового удара слева — частями 142-й стрелковой дивизии на Демидово и 3-й гвардейской стрелковой дивизии на Литвиновку — противник вынужден был прекратить сопротивление. С этого момента начался массовый отход его войск на запад и юго-запад. Мы преследовали врага в колоннах, встречая на пути лишь небольшие группы прикрытия.

5 ноября для наращивания удара в междуречье Здвижи и Ирпени командарм ввел в бой 1-й гвардейский кавалерийский корпус и вторые эшелоны 60-й армии. Они и завершили разгром противостоящих сил врага, прикрыв от его контрударов ударнуюгруппировку фронта — 3-ю танковую и 38-ю общевойсковую армии.

Итак, пресловутый Восточный вал гитлеровцев был взломан. 6 ноября наши войска вышли на оперативный простор и освободили столицу Украины Киев. Первый этап исторической битвы за Днепр был завершен.

Вечером 6 ноября 1943 года столица нашей Родины Москва салютовала воинам 1-го Украинского фронта. Частям и соединениям, отличившимся при освобождении Киева, приказом Верховного Главнокомандующего присваивалось почетное наименование Киевских. В их числе была и наша родная бригада. Теперь она именовалась так: 3-я гвардейская Бахмачско-Киевская легкоартиллерийская бригада РВГК.

В это время бригада стояла уже в районе села Литвиновка. Мы ждали подвоза горючего для «студебеккеров». Там нас посетила делегация трудящихся города Бахмач. Вместе с нами она разделила радость освобождения столицы Украины.

На торжественном митинге личного состава выступил представитель бахмачских трудящихся пожилой железнодорожник. Сняв форменную фуражку, он обратился к воинам-артиллеристам:

— Спасибо вам, сыночки, за геройство, за преданность матери-Родине. Низкий вам поклон и за Бахмач, и за Киев, и за всю нашу родную землю…

В конце митинга кто-то запел ставшую в те дни популярной на фронте песню о Днепре. Ее дружно подхватили солдаты, сержанты и офицеры.

Победа не опьяняла — она звала вперед, окрыляла на новые подвиги. Горечь утрат призывала к отмщению…

Конец житомирской группировки

После освобождения Киева армии 1-го Украинского фронта погнали врага на запад, освобождая от немецко-фашистских захватчиков города и села Правобережной Украины.

К 12 ноября, развивая наступление вширь и вглубь, наши соединения глубоко вклинились в расположение вражеских войск и вышли на фронт Чернобыль, Малин, Житомир, Фастов. Города Житомир, Черняхов гитлеровцы оставили почти без сопротивления. Они как бы затягивали нас в огромный мешок. Между тем, по данным нашей разведки, южнее и юго-западнее Житомира, Фастова и Белой Церкви сосредоточивались крупные силы пехоты и танков противника. Возросла активность и его авиации.

Коварные замыслы врага были своевременно разгаданы нашим командованием. Уже на следующий день, 13 ноября 1943 года, передовые части 60-й армии встретили сильное сопротивление на пути своего продвижения. Командарм Черняховский приказал командирам стрелковых и кавалерийского корпусов, наступавшим в центре и на левом крыле армии, приостановить атаки и перейти к активной обороне.

Все полки 3-й гвардейской легкоартиллерийской бригады, пополненные после форсирования Днепра и боев за плацдарм личным составом и техникой, представляли собой высокоподвижные боевые артиллерийские единицы, способные выполнить самостоятельно многие тактические и огневые задачи. Большая часть наших дивизионов была перевооружена на новые 76-миллиметровые пушки ЗИС-3 образца 1942 года. Получили мы и новенькие тягачи «студебеккер». Вот почему командующий артиллерией 60-й армии генерал-майор артиллерии П. И. Косенко и сам командарм в создавшихся условиях возлагали на наше соединение большие надежды, как на армейский противотанковый резерв.

Видимо, именно поэтому бригада, вступившая вместе со стрелковыми частями в город Черняхов, была тут же изъята приказом командующего артиллерией армии из состава 1-й гвардейской артиллерийской дивизии и отведена в район города Радомышль. С этого дня и до 25 декабря 1943 года бригаду непрерывно бросали с одного участка фронта на другой, туда, где нужно было отразить ожесточенные контратаки вражеских танковых частей и подразделений. Совершая молниеносные марши, легкоартиллерийская бригада неожиданно появлялась перед противником то под Коростышевом, то на подступах к Радомышлю, Малину, Коростеню, то на окраинах Черняхова, Житомира…

Многотрудные дни эти, изобиловавшие жестокими боями с танками и штурмовыми орудиями врага, стали наиболее яркими страницами в истории соединения.

Утром 15 ноября 1943 года до 300 танков противника, поддержанных авиацией, перешли в наступление на город Житомир и местечко Коростышев. С оперативно-тактической точки зрения занятие Коростышева было очень выгодно для немцев, так как лишало группировку наших войск в районе Житомира выхода на восток по Киевскому шоссе.

Я получил приказ командующего артиллерией армии в ночь на 17 ноября передислоцироваться в район Газинка, Кмитов, Кошарище (западнее Коростышева) и, заняв противотанковую оборону по обе стороны шоссе Житомир — Киев, задержать здесь вражеские бронетанковые части, не допустить их прорыва на восток.

На рассвете 17 ноября полки бригады, совершив многокилометровый марш, развернулись в боевой порядок в указанном районе. В течение всего дня подразделения закреплялись на выгодных рубежах.

К вечеру мы с начальником политотдела Яковом Ивановичем Гордиенко объехали все полки, проверили их боеготовность, побеседовали с людьми. Скажу не без гордости — почти ни одного серьезного замечания нам не пришлось сделать ни в одном подразделении. Герои Советского Союза А. А. Бутко, Ю. И. Артеменко и Д. П. Тыквач прекрасно справились с поставленной задачей. Позиции для каждого орудия были выбраны ими и командирами дивизионов и батарей очень удачно, оборудованы добротно, с учетом требования взаимной огневой поддержки. Надежно работала связь КП и НП полков с подразделениями и со штабом бригады. Уехали мы на свой НП в полной уверенности, что вражеские танки, если им удастся прорваться в наш противотанковый район, получат сокрушительный отпор.

Свои огневые позиции артиллеристы оборудовали и для круговой обороны, чтобы быть готовыми отразить атаки немцев с востока, поскольку их моторизованные части уже заняли местечко Коростышев и перерезали шоссе, угрожая нам с тыла. Мера эта оказалась очень разумной и своевременной.

18 ноября, прорвав оборону 23-го стрелкового корпуса на узком участке западнее местечка Коростышев, противник устремился к Житомиру через большое село Стрижовку, наступая из Вацкова на Газинку. Танки и пехота двигались вдоль шоссе и вскоре достигли северной окраины Кошарище. Там их и встретили орудия 167-го гвардейского легкоартиллерийского полка под командованием Героя Советского Союза гвардии подполковника Бутко.

Другая группа мотопехоты и танков (18 машин), прорвавшись через позиции наших стрелковых подразделений восточнее Вацкова, атаковала боевые порядки 200-го гвардейского легкоартиллерийского полка в Газинке.

Принимая решение о том, как расположить полки бригады в противотанковом районе под Газинкой, Кмитовом и Кошарище, я исходил из того, что, вероятнее всего, сначала придется вступить в бой с теми немецкими подразделениями, которые пойдут по шоссе от Житомира. Поэтому и построил боевой порядок углом вперед, имея в виду рассечь вражескую группировку надвое, чтобы два других полка могли ударить по бронированным машинам, которые, встретив сопротивление в лоб, постараются охватить 206-й гвардейский легкоартиллерийский полк (он стоял в центре боевого порядка бригады) с флангов. Однако все получилось не так. Первыми в бой вступили 167-й и 200-й гвардейские полки. Но и это оказалось нам на руку.

Гвардии подполковники А. А. Бутко и Ю. И. Артеменко не сразу раскрыли врагу свою огневую систему. Несмотря на то, что 167-му полку пришлось встретиться с 50 вражескими танками и самоходками и 2 пехотными батальонами, подполковник Бутко сначала ввел в бой лишь 2-й дивизион гвардии капитана В. Ф. Ныника, батареи которого стояли вдали от шоссе, на самом левом фланге бригады. Командир дивизиона проявил завидное хладнокровие. Когда около 10 средних и 2 тяжелых танка при поддержке 4 «фердинандов» отделились от общей массы и на предельных скоростях пошли на позиции артиллеристов, Ныник приказал подпустить их на дистанцию прямого выстрела и открыть огонь орудиям лишь одной, правофланговой 5-й батареи гвардии лейтенанта Я. Р. Монастырского. Завязался неравный поединок. Фашистские танкисты увлеклись, надеясь на легкую победу, и подставляли борта своих машин под огонь наших орудий. С первых же минут понеся потери, они стали действовать нерешительно, начали маневрировать, снизили темп атаки. И вот тогда Ныник приказал открыть огонь левофланговой 6-й батарее Героя Советского Союза гвардии старшего лейтенанта С. И. Родионова.

Первыми же выстрелами с расстояния 500–400 метров батарейцы подожгли два «тигра», «фердинанд» и несколько бронемашин. Потеряв почти половину танков и около роты автоматчиков, танковая группа гитлеровцев, атаковавшая огневые позиции 2-го дивизиона, начала топтаться на месте. И здесь сказали свое слово воины 4-й батареи гвардии старшего лейтенанта И. М. Бархатова. Метким огнем по бортам они подбили еще несколько танков и самоходных орудий. Неожиданный удар орудий этой батареи окончательно деморализовал фашистов. Теряя людей, бронемашины, они отошли в исходное положение.

Получив от командира полка доклад о создавшейся на его участке обстановке, мы с Гордиенко и Маградзе передали личному составу благодарность, пожелали успехов. Я посоветовал Александру Андреевичу Бутко быть начеку, ибо понимал, что противник постарается снова перейти к активным действиям.

И верно. Передышка оказалась недолгой: всего около часа. Но дивизион гвардии капитана Ныника успел за это время пополниться боеприпасами, поправить окопы и вновь изготовился к бою.

Гитлеровцы пошли в атаку. На сей раз около батальона автоматчиков и более 30 танков и САУ — на позиции 1-го дивизиона гвардии капитана В. П. Иванова. Вследствие этого дивизион В. Ф. Ныника оказался отрезанным от остальных подразделений полка, и ему пришлось вести бой самостоятельно, в полном окружении.

Гитлеровцы наседали на все батареи одновременно, пытаясь сломить противотанкистов, заставить их принять ближний бой, чтобы гусеницами раздавить орудия вместе с расчетами. Но артиллеристы гвардии капитана Ныника поражали одну бронированную машину за другой. Хорошо оборудованные в инженерном отношении окопы надежно защищали личный состав и пушки от пуль и осколков снарядов. Когда вражеские танки и САУ разворачивались в сторону стрелявшего орудия, они тут же попадали под фланговый огонь других пушек, расчеты которых зорко следили за их перемещением и старались бить по бортам бронированных машин.

Орудийный расчет гвардии сержанта М. А. Чистякова во взаимодействии с расчетом гвардии сержанта А. Г. Гомберга подбил шесть вражеских танков. В этом бою отличились орудийные номера гвардии рядовые Султан Молдасафаев и Абдул Колонов. Они заменили выбывших из строя товарищей. Благодаря этому орудия продолжали вести огонь и уничтожили два взвода пехоты, подбили два тяжелых танка и один бронетранспортер.

Бой в окружении — тяжелое испытание моральных и физических сил воинов. В таком бою отсутствует подвоз боеприпасов, а это самое страшное. Такое испытание выпало на долю 2-го дивизиона. Командир полка приказал гвардии капитану Нынику выводить подразделение из боя и пробиваться к командному пункту части.

Сняв замки с уцелевших пушек, вместе с ранеными артиллеристы стали отходить к селу Кошарище. Внезапной контратакой они выбили гитлеровцев из нескольких окопов на его северной окраине и вышли к своим в районе Кмитова.

Так, 167-й гвардейский Краснознаменный артиллерийский полк гвардии подполковника А. А. Бутко остановил на своем рубеже вражескую группу пехоты и танков, нанеся ей большой урон в личном составе и технике.

Успешно справились с задачей и воины 200-го гвардейского полка Героя Советского Союза гвардии подполковника Ю. И. Артеменко.

Оба командира полка тактически грамотно построили боевые порядки и умело организовали огонь своих подразделений. Этим они добились того, что немецким танкам и сопровождавшей их пехоте пришлось вступить в бой в невыгодных для них условиях: атаковать вдоль шоссе, подставляя борта машин под фланговый огонь расположенных в стороне от дороги батарей.

Когда наконец гитлеровцы с востока подошли к позициям 206-го гвардейского полка, его орудийные расчеты встретили врага дружным огнем и преградили ему путь. Таким образом, бригада не пропустила группировку фашистских танков и пехоты на соединение с частями, наносившими удар по войскам 60-й армии со стороны Житомира. Это позволило произвести перегруппировку сил и средств армии на данном направлении и продолжать успешно обороняться в районе Черняхов, Житомир, Коростышев.

В ночь на 19 ноября бригада согласно приказу командарма Черняховского снялась с занимаемых позиций и в течение всего дня прикрывала своим огнем отход частей 1-го кавалерийского корпуса, вырвавшихся из окружения в районе Житомира.

Анализ боев, проведенных бригадой в качестве подвижного армейского резерва после форсирования Днепра, сделанный штабом соединения, помог нам прийти к некоторым выводам относительно дальнейшего ее использования. Стало абсолютно очевидно, что при дроблении соединения для поддержки одновременно нескольких стрелковых корпусов (например, 23-го — 167-м гвардейским и 30-го — 200-м гвардейским полками в начале ноября) огневая мощь артиллерийских полков использовалась малоэффективно. Зато опыт последнего боя западнее Коростышева, а также предыдущих боев по поддержке 18-го гвардейского и 30-го стрелковых корпусов, когда бригада действовала компактно, показал, что такое ее использование дает отличные результаты. При поддержке танковых соединений эффективность огня значительно повышалась, если в распоряжение артиллеристов выделялись специальные танки и бронемашины, где устраивались наши корректировщики (как правило, командиры взводов и батарей управления).

Двигаясь в 300–500 метрах за наступающими танковыми подразделениями, офицеры-артиллеристы по радио управляли стрельбой не только отдельных батарей и дивизионов, но и полков и даже всей бригады в целом. Будучи, как и танкисты, защищенными броней, они работали спокойно, уверенно и имели возможность в считанные минуты нанести по противнику массированный огневой удар. Управление же огнем из танка, ведущего стрельбу, оказалось совершенно невозможным.

Наши выводы и соображения мы решили доложить командующему артиллерией армии в специальном донесении. Как стало известно позже, с ними ознакомился и командарм, генерал Черняховский. Очевидно, наши предложения учли: в последующем бригада действовала преимущественно в полном составе, а стреляющим офицерам, даже при поддержке стрелковых частей, выделялись радийные танки или бронемашины.

В боях на подступах к Радомышлю, а затем при обороне города Черняхов, в последней декаде ноября дважды переходившего из рук в руки, мы понесли некоторые потери в людях и технике. К моменту ожесточенных оборонительных боев, которые нам пришлось вести на киевском направлении, в соединении оставалось 64 орудия из 72. Поэтому буквально на ходу бригаду начали пополнять личным составом и вооружением. К сожалению, к 7 декабря, когда бригаде пришлось сражаться с целой армадой фашистских танков и мотопехотой на подступах к городу Малин, часть пополнения еще не успела прибыть, и несколько пушек остались неиспользованными в бою по назначению…

Особое задание

7 декабря 1943 года противник, сосредоточив накануне в районе Черняхова крупную ударную группировку войск, внезапно атаковал позиции 30-го стрелкового корпуса генерала Г. С. Лазько, вклинился в его боевые порядки и ударом в направлении на Малин вышел в. тыл соединениям 15-го стрелкового корпуса генерала И. И. Людникова. Вся 60-я армия попала в тяжелое положение, над ней нависла реальная угроза окружения.

3-я гвардейская легкоартиллерийская бригада, по-прежнему находившаяся в подвижном артиллерийском резерве армии, за сутки до этого была сосредоточена юго-восточнее Коростеня. Полки бригады закрепились на позициях в готовности поддержать огнем изготовившиеся к наступлению стрелковые части. Атака вражеской обороны была намечена на утро 7 декабря.

В восемь часов вечера 6 декабря на мой наблюдательный пункт прибыл мотоциклист с офицером связи из штаба артиллерии армии. Офицер вручил мне письменное распоряжение, которым предписывалось не позднее 2 часов ночи сосредоточить бригаду в районе Устиновка, Фортунатовка, 1а мне к 24.00 прибыть за получением задания в местечко Потиевка лично к командарму Черняховскому.

Как только офицер уехал, я вызвал всех командиров полков и их замполитов, а сам вместе с начальником штаба гвардии подполковником Маградзе сел за карту. Когда все прибыли, мы уже успели проложить маршруты движения частей, подготовили боевое распоряжение, проинструктировали начальника разведки бригады гвардии капитана Ф. Т. Губского о его действиях по разведке маршрутов движения.

Гвардии подполковникам Бутко, Артеменко и гвардии майору Тыквачу было приказано выслать каждому по своему маршруту разведку и приступить немедленно к выполнению приказа.

В полночь на своем «виллисе» выехал в Потиевку. Добрались очень быстро. Непроглядная темень и какая-то мертвящая тишина настораживали. Я уже было подумал, что штаб армии убыл отсюда, как вдруг совсем рядом замигал электрический фонарик. От забора отделилась фигура часового. Оказалось, что мы остановились прямо у нужного нам дома. Во дворе стоял танк, несколько «виллисов», радийная машина. В ней за плотно закрытой дверью попискивали радиостанции.

На душе, как говорится, отлегло. Иду к калитке и у самого забора почти сталкиваюсь с адъютантом командарма капитаном А. И. Комаровым.

— Вас ждут, товарищ подполковник, проходите, — сказал адъютант и помог мне в кромешной темноте отыскать дверь.

В хате было тепло и светло. В небольшой комнатке у аппаратов хлопотали связисты. Множество телефонов, несколько работающих радиостанций. Открыв следующую дверь, я вошел в большую комнату и сразу же увидел генерала Черняховского. Он сидел за столом, стоявшим посередине украинской светлицы.

Увидев меня в проеме двери, командарм встал, вышел навстречу, пожал мне руку и коротко бросил:

— Ну, дорогой, выручай! — Тут же, взяв меня за локоть, подвел к столу, на котором была разостлана рабочая карта, и вкратце обрисовал обстановку, создавшуюся на малинском направлении: — Северо-западнее Радомышля крупные силы пехоты немцев при поддержке 300 танков прорвали оборону наших войск на рубеже Фасовка, Каменный Брод, Марьяновка, Горбулев, Торчин. Они стремятся развить успех в северо-восточном направлении, овладеть городом Малин, а оттуда двинуться к Киеву. Под ударами превосходящих по численности и боевой технике фашистских соединений наши части вынуждены отходить, ведя тяжелые арьергардные бои, подчас в полуокружении.

Генерал сделал небольшую паузу и тут же спросил:

— Где полки?

Я доложил. Черняховский попросил достать карту.

Я вынул из планшетки карту, разгладил ее на изгибах, прижал ладонями к столу, и командарм обвёл на ней кружком район, где предстояло обороняться бригаде.

— Немцы, — подчеркнул он, — обязательно сунутся сюда завтра. Непременно! Надо встретить их как следует. Снарядов не жалеть, их вам будут подвозить беспрерывно. Держаться любой ценой до моего приказа. Только я или командующий артиллерией можем снять вас с этого рубежа, понятно?

— Ясно, товарищ командарм.

— И вот еще что: соседей ни справа, ни слева не будет, по крайней мере до обеда, а гитлеровцы могут появиться в любое время. Малин притягивает их сейчас как магнит. Поэтому как можно быстрее развертывайте боевые порядки и закрепляйтесь. Связь со мной и командующим артиллерией — по радио. Позывные и рабочие волны возьмите у адъютанта. Езжайте. Сейчас дорога каждая минута.

Я поспешил к двери, но в это время сзади раздался резкий прерывистый зуммер полевого телефона.

— Жагала, стой! — крикнул командарм и бросился к телефону. — У аппарата Черняховский. Слушаю вас, товарищ командующий.

Я понял: звонит генерал армии Ватутин. Выслушав его, Черняховский сказал:

— У меня, кроме бригады Жагала и танкового полка, резервов никаких нет. Жагала здесь и только что получил задачу занять оборону в районе Устиновки. Танкисты уже на месте…

Когда разговор был окончен, командарм некоторое время что-то сосредоточенно обдумывал, потом решительно сказал:

— Карту! Положение меняется. Занижайте рубеж Облитки, Детинец, Котовка. Двенадцать километров по фронту. Все населенные пункты включительно. Задача: любой ценой остановить танковую группировку немцев, движущуюся вдоль шоссе на Малин. Все остальное остается по-прежнему. Выполняйте!

Я повернулся кругом и пошел к двери. И в тот же миг над крышей дома с визгом пронеслись болванка. Потом еще и еще.

— Танки противника на окраине села, товарищ командующий! — доложил адъютант Комаров.

Черняховский невозмутимо спросил:

— Связь с войсками с нового КП готова?

Вид командарма меня поразил. Ни един мускул не дрогнул на его лице. Получив от адъютанта положительный ответ насчет связи, он спокойно произнес:

— Поехали, Комаров. Снять связь и — по машинам!

Я быстро выскочил из дома. Тридцатьчетверка, стоявшая во дворе, была уже на улице, поджидала командарма. На окраине шел бой с несколькими прорвавшимися в Потиевку вражескими танками. Шаповаленко и шофер ждали меня в «виллисе», двигатель которого работал на малых оборотах. Огородами, с потушенными фарами выбрались из Потиевки на дорогу, ведущую в Установку, до которой было около десяти километров. Там, по моему указанию, Маградзе должен был разместить штаб бригады и развернуть командный пункт. На окраине Потиевки попали под ливень трассирующих пуль. Нас обстреляли вражеские самолеты. Это было поистине потрясающее зрелище: темная, как нефть, ночь и сотни разноцветных жучков-пуль, со свистом проносившихся мимо…

Все, к счастью, обошлось благополучно. Правда, фанерная кабина «виллиса» в верхнем заднем углу оказалась пробитой в двух местах. Но мы заметили это позже.

Мне казалось, что шофер ведет машину слишком медленно, и я всю дорогу просил его ехать быстрее. На окраине Устиновки меня уже ждали командиры полков, за ними — колонны приготовившихся к движению подразделений.

Совершив 60-километровый марш в исключительно тяжелых условиях ночью, по бездорожью и преимущественно по лесисто-болотистой местности, где машины с пушками часто застревали и буксовали, — бригада к 2 часам ночи 7 декабря в полном составе сосредоточилась в указанном районе. Все полки заняли позиции и приступили к их оборудованию.

Мы учитывали, что в бой вступим без прикрытия со стороны стрелковых подразделений. Поэтому я принял решение оседлать шоссе на Малин на указанном командармом рубеже.

Позиции между Облитками и лесом, северо-западнее стыка дорог Детинец Жабоч, занял 167-й гвардейский полк. Он должен был не допустить прорыва танков и мотопехоты противника с запада и юга на Жабоч. В селе Детинец расположился 200-й гвардейский полк. Ему предстояло запереть дорогу на Малин вдоль шоссе. В Русанивке и Котовке занял оборону 206-й гвардейский полк, прикрывший подступы к Малину с юга, со стороны хуторов Петривский и Ляхов.

К рассвету все орудия бригады были надежно закреплены на своих местах. Я дал команду предоставить измотавшимся за ночь бойцам и офицерам короткий отдых. Одновременно была организована разведка на наиболее танкоопасных направлениях. Нам важно было упредить гитлеровцев в открытии огня, а также установить их силы.

Всю ночь напролет мы с Маградзе и Гордиенко провели в подразделениях, наблюдая за ходом инженерных работ. Личный состав огневых взводов и батарей, взводов управления и боепитания спешно оборудовал орудийные окопы и наблюдательные пункты. Работать приходилось под дождем, люди промокли до нитки, но никто не пожаловался на усталость. Каждый боец знал: лишний сантиметр глубины окопа, хода сообщения, бревно, прочно уложенное на свое место, — это не одна сохраненная жизнь.

Как всегда, впереди были коммунисты и комсомольцы. Они первыми заканчивали работу на своих участках, помогали товарищам, более слабым физически.

К 11.00 во всех подразделениях мы имели уже окопы полного профиля с круговым обстрелом, погребки и ниши для снарядов, ровики и щели для орудийных номеров, окопы для противотанковых ружей (ПТР) и пулеметов. Расчеты составили карточки огня, тщательно промерили расстояния до ориентиров. Часть личного состава взводов управления, вооруженная автоматами, ручными пулеметами я гранатами, использовалась для прикрытия огневых позиций батарей на флангах.

Управление в масштабе бригады, полков, дивизионов предусматривало возможность сквозной прямой связи командно-наблюдательного пункта бригады не только с батареями, но и с отдельными орудиями. НП командиров полков, дивизионов и батарей были выбраны в центре их боевых порядков. Место для командно-наблюдательного пункта бригады я и начальник штаба, наш неутомимый Маградзе, выбрали лично на безымянной высоте, в 200 метрах восточнее села Детинец, на наиболее вероятном направлении атак противника. Связь с командирами полков, огневыми позициями подразделений была установлена и по радио, и по телефону. На КНЦ бригады находились также офицеры связи от полков и посыльные.

В 10 утра 7 декабря в районе села Чайкивка появилась первая колонна немецких танков, в которой наблюдатели насчитали 35 машин. За ними двигалось около двух батальонов моторизованной пехоты. Не встретив сопротивления, колонна миновала деревню Заньки и разделилась на две: одна, до батальона пехоты и 12 танков, продолжала двигаться по шоссе на Детинец, другая, в составе батальона пехоты, 18 танков и 5 самоходных орудий, свернула с шоссе на хутор Петривский.

Группа танков и мотопехоты, наступавшая на Детинец вдоль дороги, в 11.30 развернулась в боевой порядок и с ходу атаковала позиции 3, 4, 5 и 6-й батарей 200-го гвардейского полка. С моего КНП эта группа наблюдалась очень хорошо. Расчет правофлангового орудия 6-й батареи старшины П. Онуприенко подпустил танки на 400–500 метров и в упор ударил по ним подкалиберными и бронебойными снарядами. Всего пять снарядов понадобилось наводчику гвардии рядовому И. С. Щербине, чтобы сначала разбить гусеницу головного «тигра», а затем и поджечь его. Следом двигались еще четыре средних танка. Меткими выстрелами расчет поразил один из них: у машины заклинило башню и раздробило ходовую часть.

За танками, ведя огонь на ходу, шли автоматчики. Несколькими выстрелами шрапнелью орудие Онуприенко уничтожило около 50 гитлеровцев. Однако фашистский танк, маневрировавший за двумя пылающими машинами, прямым попаданием вывел пушку из строя. К счастью, ни Щербина, ни Онуприенко не пострадали, так как успели укрыться в окопе. Они открыли огонь из автоматов, пустили в ход гранаты и продолжали отстаивать свой рубеж.

Имея в виду, что почти весь расчет остался в строю (ранен был лишь заряжающий), командир батареи гвардии старший лейтенант Б. С. Абрамов попросил командира дивизиона гвардии старшего лейтенанта И. Трояна пригнать на позицию резервное орудие. Через некоторое время, когда первая атака на этом участке была отбита, расчет гвардии старшины Онуприенко уже вел огонь по танкам и пехоте врага из нового орудия.

Во время этого боя в батарее Абрамова находился замполит дивизиона гвардии старший лейтенант Н. В. Рябцев. Мужественный политработник помог комбатру организовать эвакуацию раненых бойцов, доставку боеприпасов. А когда ящики со снарядами и противотанковыми гранатами охватило пламя, Рябцев и несколько солдат, рискуя жизнью, сумели выхватить их из огня.

А бой разгорелся с новой силой. Гитлеровские автоматчики перестроились и под прикрытием огня уцелевших танков вновь перешли в наступление на позиции 2-го дивизиона. Один «тигр» вырвался вперед и на большой скорости атаковал первое орудие 6-й батареи. Но артиллеристы не дрогнули. Они подбили этот танк, а потом расчеты других орудий подожгли его. Батарейцы вывели из строя еще два танка противника, остальные машины повернули назад. Однако, выйдя из зоны прицельного огня наших пушек, они решили обойти батарею с юго-востока через хутор Ямне.

Этот маневр вражеских танкистов не принес им успеха. Оставив своих автоматчиков без броневого и огневого прикрытия, они позволили нашим артиллеристам расстрелять их картечью. Танки же попали под фланкирующий огонь других подразделений полка. На этом атаки в центре боевых порядков бригады временно прекратились.

Хуже дело обстояло на флангах. Здесь огневые позиции 200-го гвардейского полка подверглись жестокой бомбардировке. Однако благодаря хорошей маскировке и своевременно произведенным инженерным работам потери батарей в людях, материальной части и средствах тяги были незначительными. Как только фашистские бомбардировщики улетели, артиллеристы сразу же открыли огонь.

Враг не прошел и на флангах полка. Я поздравил Героя Советского Союза гвардии подполковника 10. И. Артемеяко и его подчиненных с успехом.

Жаркий бой на участке 206-го гвардейского полка Героя Советского Союза гвардии майора Д. П. Тыквача начался на полчаса позже. Здесь, как упоминалось выше, в районе хутора Петривский, сосредоточилась группа из 18 танков и батальона мотопехоты противника. Поначалу она почему-то не проявляла должной активности, но ни командир полка, ни мы не сводили с нее глаз.

Встреченные на дальних подступах у западной окраины Русанивки огнем батарей 2-го дивизиона гвардии старшего лейтенанта А. К. Галецкого, гитлеровцы рассредоточились и завязали перестрелку с нашими орудиями, пытаясь, видимо, как можно точнее вскрыть огневую систему оборонявшихся. Но хитрость вражеского командования Даниил Петрович Тыквач разгадал без труда. Батареи 1-го артиллерийского дивизиона, отлично замаскированные на западной и южной окраинах села Котовки, ничем не выдавали себя. И гитлеровцы наконец уверовали, что под Русанивкой и Котовкой больше нет наших артиллерийских подразделений, и решили атаковать.

В 12 часов 30 минут шесть танков с десантом автоматчиков пошли на позиции 4-й батареи гвардии лейтенанта И. С. Чернова. Он подпустил их поближе и дал команду открыть огонь. Расчет орудия гвардии старшего сержанта Сироты поджег «тигр». Когда был ранен наводчик Свиркин, вместо него у панорамы встал замковый гвардии рядовой А. Т. Дрожев. Первым же снарядом он подбил еще одну машину. Потеряв два танка, гитлеровцы повернули обратно. Позже командир полка доложил, что автоматчики тоже уничтожены. Не раскрыв до конца все свои возможности и силы, полк нанес противнику большой урон и продолжал прочно стоять на своем рубеже.

Другая группа, состоявшая из десяти танков и роты автоматчиков, атаковала огневые позиции 5-й батареи, которой командовал гвардии лейтенант Б. Я. Борманов. Соотношение сил там было далеко не в пользу наших артиллеристов. Но орудийные расчеты хладнокровно позволили противнику приблизиться на дальность 500–300 метров и по команде комбатра одновременно открыли огонь прямой наводкой.

Расчет орудия гвардии сержанта Н. И. Тернова, где наводчиком был гвардии сержант М. М. Чуланов, подбил четыре средних танка. Другой расчет, израсходовав всего пять выстрелов, поджег еще два танка, в том числе один «тигр». Остальные вражеские машины вместе с десантом автоматчиков прекратили атаку и попытались обойти Русанивку с юга, через северо-западную окраину Котовки. Но здесь их ожидали расчеты 1-й батареи полка. Стрельбой по бортам вражеских машин они уничтожили еще один «тигр» и средний танк. Уцелевшие танки свернули на хутор Ляхов.

В 14.00 командир 167-го гвардейского полка гвардии подполковник А. А. Бутко доложил по радио, что в деревню Облитки вошло около 30 вражеских танков, 2 бронемашины и до роты автоматчиков. Через час, достигнув северо-восточной окраины села, они атаковали 4-ю батарею гвардии старшего лейтенанта И. М. Бархатова. Когда один танк был подбит, гитлеровцы тут же ушли в южном направлении.

Нам показалось, что противник не очень-то хочет идти напролом. Потеряв два-три танка, он тут же уклоняется от боя и ищет лазейку, слабое место в нашей обороне, чтобы малой кровью добиться поставленной цели. Я вызвал па связь всех командиров полков и приказал усилить наблюдение, повысить бдительность. Ведь силища у врага немалая, а ведет он себя очень осторожно. В то же время не оставалось сомнений, что он любой ценой будет пытаться прорваться к Малину.

Так оно и получилось. Днем 27 «юнкерсов» обрушили бомбовый удар на позиции 167-го гвардейского полка. Вслед за этим в атаку снова ринулись танки. Особенно трудно пришлось батарее Бархатова. Полтора часа вела она жестокий бой и выстояла. Потеряв несколько машин с экипажами, гитлеровцы повернули назад.

Однако общая обстановка продолжала оставаться напряженной. Немцы решили обойти Шлямарку и прорваться на Детинец и Марьяновку через позиции 1-го дивизиона 200-го гвардейского полка. Они бросили на это направление батальон пехоты, поддержанный 15 танками и САУ, которые с ходу атаковали 1-ю батарею гвардии лейтенанта В. М. Милькина. Когда до вражеских машин осталось около 500 метров, командир батареи приказал открыть огонь. Боевой порядок фашистских танков нарушился, но они быстро перестроились и стали заходить с правого фланга. Пехота тем временем развернулась в цепь и поротно о разных сторон атаковала позиции артиллеристов.

Создалась реальная угроза прорыва этой вражеской группы к житомирско-малинскому шоссе. Я приказал командиру 167-го гвардейского полка развернуть пушки 5-й и 6-й батарей и ударить по танкам, атаковавшим 200-й гвардейский полк, с тыла. Таким образом, вражеские танковые и пехотные подразделения попали под перекрестный огонь с разных направлений.

Лишь нескольким танкам с десантом автоматчиков удалось все же прорваться почти к самой окраине хутора Марьяновка. Чтобы воспрепятствовать их выходу к шоссе и в тыл бригады, я приказал гвардии подполковнику Артеменко переместить 2-ю батарею полка на опушку рощи, что севернее Марьяновки, наперерез этой группе. Потеряв несколько танков и более взвода автоматчиков, фашисты так и не смогли прорваться к шоссе.

Особо хочется сказать о петеэровцах. Их у нас было немного, по два отделения (три расчета в каждом) на батарею. С близкого расстояния они били по смотровым щелям вражеских машин, ослепляя этим экипажи, заклинивали башни, дробили гусеничные ленты. Этим петеэровцы делали фашистские танки ограниченно боеспособными, уязвимыми перед точным пушечным огнем. Одним-двумя снарядами орудийные расчеты добивали такие машины, оставаясь сами практически в полной безопасности. Меткость, кучность боя противотанковых ружей общеизвестна. Они легко уничтожали пулеметы, поджигали мотоциклы, лишая мотопехоту подвижных средств. А если наседала вражеская пехота, то на ее психическое состояние лучше всего действовал огонь противотанковых ружей.

Иногда петеэровцы брались за автоматы и вместе со взводами управления, разведчиками, связистами надежно прикрывали позиции артиллеристов.

В 6 часов вечера 7 декабря позвонил гвардии подполковник А. А. Бутко.

— Товарищ Первый, докладываю: танки и пехота противника обходят боевые порядки полка через Вьюнищи. Прошу разрешения выдвинуть 5-ю батарею на юго-восточную окраину Жабочей с задачей прикрыть правый фланг бригады.

— Согласен, — отвечаю ему, — не опускайте глаз с дороги за Жабочами, там могут появиться новые, резервные подразделения.

Через полчаса Александр Андреевич вновь вызвал меня к телефону и сообщил, что неприятельские танки и мотопехота прорвались из Вьюнищ к Яневке.

Создавшееся положение меня очень встревожило. Я приказал командиру 206-го гвардейского полка гвардии майору Тыквачу быть готовым по моей команде перебросить на усиление 167-го гвардейского полка одну-две артиллерийские батареи. Тем временем в 167-й полк выехал начальник политотдела. Мы с Маградзе остались на месте и ждали вестей от Бутко и Гордиенко.

Вскоре в стороне Яневки в сгущающихся вечерних сумерках вспыхнули яркие зарницы, скрестились огненные стрелы, послышались отчетливые удары танковых пушек и хлесткие выстрелы наших 76-миллиметровых орудий. Через 15 минут все стихло.

Герой Советского Союза гвардии подполковник А. А. Бутко блестяще выполнил маневр огнем и колесами. Встретив мощное огневое сопротивление в полной темноте, гитлеровцы отказались от попытки прорваться к шоссе Житомир — Малин, атакуя в лоб. Обходные маневры и комбинированные удары пехоты и танков при поддержке с воздуха тоже ни к чему не привели. Несмотря на численное превосходство, противник не сумел выйти к шоссе ни с юга, ни с севера. Бригада прочно удерживала очень важный рубеж. По радио мне сообщили из штаба артиллерия армии, что на помощь нам спешит один из полков 15-го стрелкового корпуса, просили держаться. Подведя итоги боя в тот день, мы с удовлетворением отметили, что противник понес чувствительные потери (19 тяжелых и средних танков, 5 «фердинандов», несколько десятков бронемашин и мотоциклов, до 2 батальонов пехоты), так и не достигнув перевеса над советскими артиллеристами — ни огневого, ни тактического.

Не добившись желаемого успеха, гитлеровцы прекратили атаки. Лишь на правом фланге нашей обороны, в районе Яневки, был слышен нарастающий гул танковых двигателей. Разведчики 167-го гвардейского полка установили, что в этом небольшом селе сосредоточилось около 50 танков. Над бригадой вновь нависала серьезная угроза быть отрезанной с севера.

Доложив по радио обстановку командующему артиллерией армии генералу П. И. Косенко, я приказал гвардии подполковнику Бутко бросить две батареи 2-го дивизиона в район деревни Няневка, наперерез танкам противника. Гитлеровцы тотчас начали движение, освещая местность ракетами. В 21 час я получил приказ командарма Черняховского об отводе бригады на новый рубеж.

Сделать это было непросто. Ведь пехота противника местами уже вклинилась в боевые порядки бригады и частью сил с севера обошла ее с флангов. Стрелкового полка, который должен был прибыть нам на подмогу, пока не было, и я приказал командирам частей выделить батареи, которые своим огнем сдерживали бы напор вражеских подразделений, давая возможность основным силам бригады оторваться на безопасное удаление.

Личный состав выделенных батарей вручную перекатывал свои пушки и с коротких остановок вел стрельбу по наступающим неприятельским колоннам. Затем тягачи брали на буксир эти пушки и на большой скорости увозили по шоссе в сторону Малина. Как всегда, часть орудий, следовавших в полковых колоннах, выделялась в качестве дежурных. Расчеты этих пушек всегда находились в готовности отразить атаки врага против подразделений на марше.

Внезапное и быстрое оставление бригадой занимаемого рубежа противник разгадал не сразу. И это позволило более или менее организованно уйти от преследования. Лишь через некоторое время немецкая артиллерия открыла сосредоточенный огонь по шоссе, а танки и бронемашины с пехотой начали преследование.

Тут активно поработать пришлось двум батареям, переброшенным командиром 167-го гвардейского полка к деревне Няневка. Они встретили гитлеровцев интенсивным заградительным огнем. Фашистские танки остановились, начали рассредоточиваться. Этой паузы было достаточно. На быстроходных тягачах бригаде удалось, без потерь уйти от преследования и занять новый оборонительный рубеж, расположенный в 10 километрах восточнее первого. Там уже закреплялся ожидаемый нами стрелковый полк 15-го стрелкового корпуса.

К рассвету все части бригады развернулись северо-западнее города Малин на рубеже колхоз имени Сталина, Ворсовка, Мирча, имея задачу вместе с артиллерией стрелкового корпуса обеспечить жесткую оборону, не допустить прорыва вражеских танков и пехоты к Малину и прикрыть развертывание подходивших сюда стрелковых и танковых частей 60-й армии.

Вскоре положение под Малиной стабилизировалось. У немцев уже не хватило сил добиться сколько-нибудь существенного успеха.

9 декабря бригада была отведена в тыл на пополнение и отдых. Военный совет 1-го Украинского фронта специальным приказом объявил благодарность всему личному составу нашего соединения за успехи в боях 7 декабря и разгром немецкой танковой группы, рвавшейся к Малину. Многие солдаты, сержанты и офицеры были представлены к правительственным наградам.

После этих событий у нас в бригаде произошли некоторые перемещения. На новую должность отозвали командира 206-го гвардейского легкоартиллерийского полка Героя Советского Союза гвардии майора Д. П. Тыквача. На его место, был назначен гвардии подполковник С. Л. Маградзе. Он буквально ликовал, узнав об этом, — истосковался человек по командной работе, хотя и начальником штаба бригады он был превосходным. В должность начальника штаба вступил присланный из управления кадров гвардии подполковник Н. А. Дряпак.

Я был вызван в штаб 1-й гвардейской артиллерийской дивизии. Откровенно говоря, это встревожило меня… Но мои волнения оказались напрасными. В штабе меня встретил командир дивизии и в присутствии всех моих боевых соратников — командиров других бригад — зачитал приказ о присвоении мне очередного воинского звания «гвардии полковник». Товарищи тепло поздравили меня. Этот день запомнился на всю жизнь — после столь тяжелых боев, невзгод и волнений он принес мне радость. А на фронте судьба не так часто балует человека счастливыми минутами…

К государственной границе

Преследование

Почти до конца декабря 1943 года бои на малинском направлении носили переменный характер: то вспыхивали с ожесточением, то затихали, стороны производили перегруппировки соединений и частей, старались нащупать слабые места в обороне друг друга. К 23 декабря положение окончательно стабилизировалось. Фашистское командование отдало приказ о переходе на всех участках к жесткой обороне.

Войска 60-й армии начали усиленно пополняться личным составом и вооружением, вели интенсивную разведку, изучали противника, накапливали силы для будущего удара. 1-й гвардейской артиллерийской дивизии предстояло поддерживать 18-й гвардейский стрелковый корпус.

Принимая дополнение, материальную часть, мы в то же время напряженно занимались боевой подготовкой. В подразделениях проводилась большая партийно-политическая работа: проходили партийные и комсомольские собрания, обсуждались и популяризировались боевые успехи воинов, огневых взводов и батарей, организовывались беседы по обмену опытом. В дивизиипрошел партийный актив, поставивший перед первичными партийными организациями задачу по быстрейшему сколачиванию орудийных расчетов и огневых взводов, повышению мастерства номеров, достижению полной их взаимозаменяемости при боевой работе.

25 декабря нам приказали собрать бойцов и офицеров — представителей от всех подразделений бригады, в том числе награжденных воинов, еще не получивших орденов и медалей, в небольшой деревушке (название сейчас уже запамятовал). Вскоре туда подъехали бойцы и командиры из Других бригад 1-й гвардейской артиллерийской дивизии. Вслед за ними на своих «виллисах» прибыли комдив генерал-майор артиллерии А. Н. Волчек и начальник политотдела дивизии гвардии полковник А. Р. Позовный. Они сообщили приятную новость: в дивизию приезжают командарм и член Военного совета для вручения правительственных наград воинам, отличившимся в боях за Днепр и Киев.

Весь личный состав, прибывший на торжественную церемонию вручения наград, был выстроен по периметру четырехугольника. В центре его в две шеренги встали Герои Советского Союза. Они поручили мне от их имени выступить на торжественном митинге. Пришлось срочно собраться с мыслями, обдумать небольшое выступление.

Вскоре к деревенской площади, где выстроились подразделения, подкатил грузовик, из кабины которого выскочил заместитель командира дивизии по тылу гвардия подполковник А. Н. Одесский. Находившиеся в кузове солдаты откинули борт машины, сняли и поставили на землю стол, накрыли его кумачовым материалом.

Ожидая прибытия командарма, все заметно волновались. Среди Героев Советского Союза были командиры бригад, полков, дивизионов, других подразделений дивизии. Рядом со мной стоял Александр Андреевич Бутко. Высокий, стройный, как всегда подтянутый, он был очень сосредоточен. Всегда улыбающийся, жизнерадостный, Юрий Ильич Артеменко и тот посуровел. Плечом к плечу с ним, прижав к груди автомат, стоял прославленный артиллерист, разведчик дивизии Николай Мокрый, а дальше — все те, с кем пришлось насмерть стоять на днепровских плацдармах, под Коростышевом и Житомиром, Черняховом и Малином…

Когда подъехала группа «виллисов» и из машин вышли командарм И. Д. Черняховский и член Военного совета В. М. Оленин, комдив Волчек подал команду «Смирно». Приблизившись к прибывшим на уставную дистанцию, он громко и торжественно доложил:

— Товарищ командарм! Товарищ член Военного совета! Личный состав 1-й гвардейской артиллерийской Глуховской дивизии, удостоенный правительственных наград, по вашему приказанию выстроен.

Генералы И. Д. Черняховский и В. М. Оленин подошли к строю ближе, поздоровались. Командарм обратился к награжденным с короткой речью. Командующий артиллерией армии генерал П. И. Косенко подошел к столу и объявил Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза воинам, отличившимся при форсировании Днепра. Первому орден Ленина и Золотую Звезду Героя вручили гвардии подполковнику Юрию Ильичу Артеменко, затем командиру орудия гвардии старшему сержанту Филиппу Петровичу Ахаеву, гвардии подполковнику Александру Андреевичу Бутко… Вручая награды воинам, командарм и член Военного совета поздравляли каждого из них.

После речи В. М. Оленина, который отметил большой вклад артиллеристов 1-й гвардейской в разгром вражеских войск на Курской дуге, при форсировании Днепра и освобождении Киева, ответное слово от имени награжденных держал я.

Этот зимний пасмурный день был самым светлым днем в нашей жизни. И уже многие годы спустя ветераны соединения продолжают вспоминать его с прежним душевным волнением.

Ранним утром 27 декабря со всех передовых наблюдательных пунктов артиллерийских полков бригады поступили донесения — противник под натиском стрелковых и танковых соединений армии начал общий отвод своих войск в западном и юго-западном направлениях. Отступление немецких дивизий, потрепанных и обескровленных, было настолько стремительным, что передовые отряды 18-го гвардейского, 15-го и 23-го стрелковых корпусов, вместе с которыми начали преследование противника и соединения 1-й гвардейской артиллерийской дивизии, еле успевали за арьергардами неприятеля. Сбивая их с промежуточных рубежей, наши части теснили гитлеровцев к Шепетовке и Тернополю.

Редкие, но ожесточенные контратаки вражеских танковых и пехотных частей неизменно отражались стрелковыми, танковыми (в полосе 60-й армии по-прежнему действовал 4-й гвардейский танковый корпус гвардии генерал-лейтенанта танковых войск П. П. Полубоярова) и артиллерийскими соединениями.

В начале января 1944 года в районе села Рудня Новенька около батальона немецких пехотинцев при поддержке нескольких танков контратаковали один из стрелковых полков 18-го гвардейского корпуса. Находившийся в правофланговом батальоне командир взвода управления 2-й батареи 200-го гвардейского легкоартиллерийского полка гвардии лейтенант В. Т. Форостяный быстро сообщил по радио координаты цели, вызвал и корректировал огонь 1-го дивизиона, а затем и всего артиллерийского полка. Первые же пристрелочные снаряды разорвались в центре боевых порядков гитлеровцев. По танкам противника прямой наводкой ударили полковые 45- и 76-миллиметровые пушки. Они подожгли одну за другой две машины. Гитлеровцы не выдержали артиллерийского огня и начали отходить в лощину. Гвардии лейтенант Форостяный изменил установки прицела и угломера и вновь вызвал сосредоточенный огонь по врагу.

Бой продолжался не многим более 30 минут, но завершился нашей полной победой. Стрелки поднялись во весь рост и, ведя на ходу огонь из автоматов, начали преследовать врага.

С 6 по 10 января 1944 года дивизии 18-го гвардейского стрелкового корпуса вышли к реке Случь и стали закрепляться на достигнутых рубежах, подтягивали тылы, готовились к новому броску вперед. Фашистское командование, учитывая важное военно-стратегическое значение Шепетовки, сильно укрепило этот узел железных дорог, дополнительно сосредоточив для его обороны значительные силы.

В боях на дальних подступах к Шепетовке героизм и воинское мастерство проявили орудийные расчеты дивизиона гвардии капитана Ф. Д. Селиванова. 200-й гвардейский полк, куда входил этот дивизион, поддерживал 322-ю стрелковую дивизию. Ведя огонь с открытых позиций, артиллеристы рассеяли цепи гитлеровцев и не позволили им рассечь боевой порядок 322-й стрелковой дивизии надвое.

Наблюдавший за боем командир 322-й стрелковой дивизии полковник П. Н. Лащенко объявил благодарность всему личному составу 1-го дивизиона 200-го гвардейского полка, а его командира гвардии капитана Ф. Д. Селиванова представил к правительственной награде.

Когда же немцы снова стали накапливать силы для контратаки, наши разведчики своевременно обнаружили это. Командир отделения разведки гвардии старший сержант В. С. Осьмачко и гвардии рядовой И. В. Рябиков заметили большое скопление фашистских танковых и мотопехотных подразделений. Определив с большой точностью координаты, они передали их на НП командира дивизиона. Изготовившиеся для контратаки гитлеровцы были накрыты сосредоточенным огнем артиллерийского полка 322-й стрелковой дивизии и 200-го гвардейского легкоартиллерийского полка. Юрий Ильич Артеменко докладывал мне впоследствии, что контратака противника была сорвана благодаря бдительности разведчиков.

Ожесточенные бои завязались на ближних подступах к Шепетовке. Когда 18-й гвардейский стрелковый корпус и Приданная ему 3-я гвардейская легкоартиллерийская бригада вплотную подошли к городу, ни командир корпуса гвардии генерал-майор И. М. Афонин, ни я не располагали сколько-нибудь достоверными данными о силах и средствах оборонявших его войск противника.

Видимо, именно поэтому комкор обратился ко мне с необычной для нас, артиллеристов РВГК, просьбой: послать в тыл противника разведчиков с задачей установить численность вражеских войск, особенно танковых подразделений, скопившихся на железнодорожных путях и на станции Шепетовка.

Я вызвал начальника разведки бригады гвардии старшего лейтенанта Э. И. Футера и командира взвода артиллерийских разведчиков гвардии лейтенанта С. А. Козлова, объяснил им суть просьбы комкора. Через полчаса перед моей штабной машиной выстроилась снаряженная для выполнения задачи разведгруппа, в которую вошли: гвардии старший сержант Виталий Степанович Осьмачко (командир группы), гвардии старший сержант Головчанский, гвардии сержант Тешинин, гвардии рядовые Шиканов и Усов. Все они служили в разных полках бригады и вызвались идти в разведку добровольно.

Вооружившись автоматами, гранатами и радиостанцией, взяв толовые шашки и взрывные устройства, разведгруппа в установленный час проникла в район железнодорожной станции. Кроме сбора необходимых данных о противнике, расположении его огневых средств, разведчики на обратном пути должны были вывести из строя железнодорожную коммуникацию Шепетовка — Проскуров. Для этого им предстояло взорвать железнодорожный мост.

Через несколько часов гвардии старший сержант В. С. Осьмачко передал по радио: станционный узел Шепетовка переполнен эшелонами с войсками и награбленным фашистами промышленным оборудованием. Солдаты и офицеры ведут себя беспечно, бродят по железнодорожным путям неорганизованными группами, тащат в вагоны всякое добро.

Генерал Афонин, выслушав это сообщение, приказал командующему артиллерией корпуса и мне организовать огневой налет по станции.

Свыше 1000 снарядов, пушечных и гаубичных, обрушилось на фашистов. Горели вагоны, в панике разбегались солдаты и офицеры. Один снаряд попал в цистерну с бензином… Она взорвалась. Бензин разлился, и все вокруг охватило пламя.

Гвардии старший сержант Осьмачко доложил в штаб бригады о результатах налета и, пользуясь суматохой, увел группу в безопасное место.

К сожалению, взорвать мост разведчикам не удалось: он охранялся усиленным нарядом полевых жандармов, а подступы к нему были обнесены рядами колючей проволоки. Но железнодорожную ветку на Проскуров разведгруппа Осьмачко все же вывела из строя в нескольких местах. Захватив «языка», ребята благополучно возвратились в бригаду.

Есть Шепетовка!

27 января части 18-го гвардейского стрелкового корпуса овладели наконец Шепетовкой. Однако на рассвете следующего дня гитлеровцы, предприняв контратаку, выбили наши подразделения из города. К полудню 28 января на командно-наблюдательный пункт генерала И. М. Афонина прибыли командующий войсками 60-й армии И. Д. Черняховский и член Военного совета В. М. Оленин. Сюда же были вызваны командир 15-го стрелкового корпуса И. И. Людников, генералы А. Н. Волчек и П. П. Полубояров, все командиры стрелковых дивизий и артиллерийских бригад. Командарм сделал разбор боевых действий частей и соединений 18-го гвардейского стрелкового корпуса. Особое внимание он обратил на необходимость частью сил срочно закрепляться на достигнутых рубежах, а другой частью — продолжать наступление и вернуть Шепетовку.

— Заберите город и не вздумайте опять отдавать, — заключил командарм.

Все поняли: гроза над Иваном Михайловичем Афониным, всеобщим любимцем и по-настоящему талантливым командиром корпуса, пронеслась мимо.

— Кстати, где Жагала? — обратился Черняховский к генералу Волчеку.

— Здесь я, товарищ командующий, — поднялся я с места.

— Надо же, такого высокого полковника и не заметил, — шутливо произнес Иван Данилович.

— Отправьте его опять, товарищ Волчек, к генералу Афонину (несколько дней назад наша бригада распоряжением командарма была передана в подчинение командира 15-го стрелкового корпуса). Пушечную и гаубичную бригады тоже нацельте на Шепетовку. Командующий артиллерией армии останется здесь, вместе с вами спланирует артиллерийское наступление.

Готовились мы к предстоящим боям очень тщательно. Враг был еще силен, хотя и потрепан изрядно. В частях и подразделениях повсеместно проходили собрания личного состава под лозунгом: «Даешь Шепетовку, родину Николая Островского!»

10 февраля соединения 18-го гвардейского и 23-го стрелковых, 4-го гвардейского танкового корпусов, а также 1-й гвардейской артиллерийской дивизии были готовы к решительному штурму города.

Мой НП находился на чердаке двухэтажного здания школы на окраине Шепетовки. До начала артподготовки оставался час, и я решил спуститься вниз, где была затоплена печь и кипятился чай.

По разбитым ступенькам вслед за Андреем Шаповаленко сошел на первый этаж. Только подошли к двери, как там, внутри комнаты, раздался сильнейший взрыв. Ординарец упал на обледенелый пол, я перелетел через него и оказался в комнате, заполненной пылью и дымом.

Поднимаюсь на ноги, чувствую — голова гудит, по лицу струйками течет кровь. Ищу глазами Шаповаленко. Он по-прежнему лежит на полу. Помог ему встать. К нам подбежали разведчики, шофер гвардии сержант Петр Василенко, фельдшер батареи управления бригады гвардии лейтенант медицинской службы П. Д. Шкваренко.

Я отделался сравнительно легко. Андрею же пробило осколком руку. Обоим оказали первую помощь. Андрея отправили в санчасть. Оказалось, что противник оставил в печке «сюрприз» — небольшой артиллерийский снаряд, который взорвался в тот момент, когда мы подходили к комнате.

И вот 10.00 11 февраля.

— Оперативно! — произносит телефонист.

— Приготовиться! — даю команду в полки.

— Огонь! Огонь! — понеслось по всем линиям связи.

Артподготовка началась. Артиллерия и минометы стрелковых полков и дивизий, мощные 152-миллиметровые гаубицы-пушки 1-й гвардейской артиллерийской дивизии, 76-миллиметровые дивизионные пушки 3-й гвардейской легкоартиллерийской бригады — все по своим целям и рубежам открыли залповый, беглый, сосредоточенный огонь…

За огневым валом в наступление пошли цепи стрелковых подразделений 18-го гвардейского и 23-го стрелковых корпусов, танки 4-го гвардейского танкового корпуса. Гитлеровцы отбивались отчаянно, но танковые и стрелковые дивизии, обтекая город с флангов, к вечеру овладели Шепетовкой и начали преследовать отступающего врага.

3-я гвардейская легкоартиллерийская бригада поддерживала 280-ю и 148-ю стрелковые дивизии. Артиллеристы трудились, что называется, в поте лица. Работа номеров орудийного расчета при стрельбе с закрытой позиции в ходе наступательного боя обыкновенная: быстро занять свое место, развернуть орудие, изготовиться к стрельбе, подготовить снаряды, открыть огонь. А вот разведчикам, командирам батарей, дивизионов, взводов и батарей управления, двигавшимся в боевых порядках передовых стрелковых подразделений, приходилось куда труднее.

Не случайно, что в числе отличившихся и представленных к правительственным наградам за эти бои оказалось много разведчиков, связистов, командиров взводов и батарей управления. Среди них — начальник разведки дивизиона гвардии лейтенант Д. И. Матренин, командиры батарей гвардии старшие лейтенанты К. С. Коверкин и Т. А. Лапкин. командир взвода управления гвардии лейтенант В. П. Ремизов, телефонисты гвардии рядовые П. Г. Дубровин и Фаустов, разведчики гвардии рядовые Н. Л. Качкин и Н. А. Марущак.

Наступая вместе с «пехотинцами, Качкин и Марущак неожиданно вышли на позицию вражеского противотанкового орудия. Качкин мгновенно бросил к ногам фашистских артиллеристов гранату. Взрывом убило сразу троих. Остальные кинулись бежать в разные стороны. Но их настигли автоматные очереди разведчиков. Отлично подготовленные к работе у орудия, Качкин и Марущак развернули трофейную пушку и прямой наводкой ударили по гитлеровцам. Уничтожив два пулемета и до взвода солдат противника, разведчики обеспечили тем самым успех атаки стрелкового подразделения. Оба они были удостоены медали «За отвагу».

В разгар боя батарея 167-го гвардейского полка под командованием гвардии старшего лейтенанта Т. А. Лапкина огнем с закрытой позиции поддерживала атаку 3-го батальона 1089-го стрелкового полка. Комбат возглавил атаку батальона. В рукопашной схватке он был ранен и упал на бруствер окопа, истекая кровью.

Артиллерийский разведчик гвардии рядовой И. Корпунков увидел раненого комбата и под пулеметным огнем врага бросился ему на помощь. Перевязав офицера, солдат-артиллерист оттащил его в безопасное место, а затем вынес с поля боя. Я приказал гвардии подполковнику Н. А. Дряпаку оформить на солдата представление к ордену Красной Звезды.

С 14 февраля противник, окончательно потеряв надежду отбить у нас Шепетовку, перешел к жесткой обороне. Бригаду вывели в резерв командарма. В эти дни всё мы пережили радостное событие, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 17 февраля 1944 года 3-я гвардейская легкоартиллерийская Бахмачско-Киевская бригада была награждена орденом Красного Знамени.

Кольцо вокруг Тернополя

После освобождения Шепетовки соединения 60-й армии догнали врага дальше на запад, развивая наступление в общем направлении на Тернополь важнейший узел обороны противника в полосе действий войск 1-го Украинского фронта.

29 февраля 1944 года Красная Армия понесла тяжелую утрату — выстрелами из засады украинские буржуазные националисты-бандеровцы смертельно ранили генерала армии Н. Ф. Ватутина. В командование войсками 1-го Украинского фронта вступил Маршал Советского Союза Г. К. Жуков.

3-я гвардейская легкоартиллерийская бригада поддерживала действия 23-го стрелкового корпуса, дивизии которого вели упорные наступательные бои в районе местечка Белогородка. Не говоря уже о яростном сопротивлении гитлеровцев, продвижению наших частей сильно мешала весенняя распутица. Солдатам передовых стрелковых и артиллерийских подразделений нередко приходилось на руках подносить снаряды и мины к огневым позициям. Огромную помощь воинам оказывали жители освобожденных украинских сел и местечек.

Секретарь дивизионной партийной комиссии гвардии майор И. Г. Оран помог службе тыла нашей бригады мобилизовать местное население на доставку на огневые позиции полков целого боекомплекта снарядов. Ветераны бригады до сих пор с теплотой вспоминают этого замечательного человека, прекрасного организатора. После войны Иван Григорьевич долгое время работал заместителем председателя Тернопольского облисполкома. Сейчас он пенсионер, ведет большую воспитательную работу среди молодежи, является почетным гражданином городов Тернополь и Бучач.

Овладев Белогородкой, соединения 23-го стрелкового корпуса вместе с поддерживающими артиллерийскими и танковыми частями устремились к Тернополю. Оказав им мощную поддержку в ходе этих боев, с 6 по 9 марта наша бригада из-за отсутствия горючего вынуждена была вести огонь только с закрытых позиций, пока позволяла дальность стрельбы 76-миллиметровых дивизионных пушек.

9 марта, заправив свои «студебеккеры» горючим до полной нормы, полки бригады развернулись в боевой порядок в четырех километрах от Тернополя. Нам было приказано поддерживать наступательные действия частей 322-й стрелковой дивизии.

14 марта до двух батальонов немецких солдат при поддержке танков неожиданно перешли в контратаку в районе села Ходорув и близлежащих высот. Они потеснили наши стрелковые подразделения. По пехоте и танкам врага открыли огонь минометные роты стрелкового полка и орудия 2-го дивизиона гвардии капитана А. И. Хорунжего из 200-го гвардейского легкоартиллерийского полка. Гитлеровцы были отброшены.

На другой день противник вновь атаковал Ходорув. Благодаря значительному численному превосходству немцам удалось прорваться через передний край и, вклинившись в оборону 322-й стрелковой дивизии, занять южную окраину села. Фашисты оказались рядом с огневыми позициями дивизиона гвардии капитана В. П. Иванова из 167-го гвардейского легкоартиллерийского полка. Гитлеровцы начали окружать артиллеристов. Заместитель командира полка по строевой части гвардии майор В. П. Струк и заместитель командира дивизиона по политчасти гвардии капитан И. Г. Скрипка создали из личного состава взводов управления батарей и дивизиона две группы, вооруженные автоматами и ручными пулеметами. Организованным огнем они остановили неприятельскую пехоту. На подмогу подоспел и стрелковый батальон. Он отбросил вражеских автоматчиков от позиций артиллеристов.

Более пяти часов вели бой и артиллеристы 2-го дивизиона 206-го гвардейского легкоартиллерийского полка. Несмотря на сильный огонь артиллерии и бомбовые удары немецкой авиации, они продолжали оказывать огневую поддержку нашим стрелковым подразделениям. Особенно трудно пришлось 1-й батарее этого полка, которой командовал гвардии капитан С. А. Туниковский.

Нелегко в тот день было и артиллеристам 4-й батареи Героя Советского Союза гвардии старшего лейтенанта И. С. Чернова из 206-го гвардейского полка. Два орудия батареи вели огонь по пехоте, накапливавшейся в овраге на северо-восточной окраине Тернополя, а два других отбивали атаку танков. Наводчик гвардии ефрейтор Шкурко подбил головной танк. Остальные машины ушли на исходный рубеж. Бои в районе села Ходорув и господствующих высот не прекращались несколько дней, но враг так и не смог добиться успеха. И в этом была немалая заслуга артиллеристов бригады.

В течение трех суток сдерживала натиск неприятельских танков и автоматчиков оперативная группа, в состав которой входили стрелковый батальон, две танковые роты и 6-я батарея Героя Советского Союза гвардии старшего лейтенанта С. И. Родионова из 167-го гвардейского полка. Больше всего досаждал этой группе немецкий бронепоезд, курсировавший по железной дороге вокруг Тернополя.

Ранним утром 18 марта 1944 года бронепоезд появился на кольцевой железной дороге. Гитлеровцы долго и внимательно изучали местность, словно чувствовали что-то неладное. Около 6.00 бронепоезд все-таки двинулся вперед и вскоре попал в сектор обстрела. По команде «Огонь!» по нему ударили три орудия и один танк, одно орудие и второй танк прямой наводкой стали бить по железнодорожному полотну, чтобы разрушить пути отхода. Бронепоезд остановился, над ним появились клубы дыма и языки яркого пламени. Не сделав ни одного выстрела, экипаж начал разбегаться.

В последующие дни личный состав 6-й батареи успешно справился с задачей по защите полевого аэродрома, к которому рвался враг. Вместе с охраной батарейцы отстояли аэродром.

23 и 24 марта поддерживаемая нашей бригадой 148-я стрелковая дивизия форсировала реку Серет. Одновременно 23-й стрелковый корпус прорвал оборону врага у Тернополя и перекрыл все выходы из города.

С этого момента начались упорные бои по уничтожению находившегося в Тернополе немецкого гарнизона и группировки войск, пытавшейся деблокировать окруженные в городе части.

2 апреля в районе Озерная при поддержке более 50 танков перешла в наступление 357-я пехотная дивизия немцев. Для отражения ее удара 167-й и 206-й гвардейские полки снялись с позиций и ушли наперерез наступавшему неприятелю.

200-й гвардейский полк остался под Тернополем. Но вскоре и ему пришлось передислоцироваться на более угрожаемое направление. Дело в том, что гитлеровцы крупными силами пехоты и танков перешли в наступление в 25–30 километрах юго-западнее Тернополя. В ночь на 5 апреля мне приказали направить 200-й гвардейский в район колхоза Вага, что в семи километрах западнее Золотников. Не успели батарейцы за ночь как следует оборудовать свои позиции, как гитлеровцы силою до полка пехоты в сопровождении более 20 танков и САУ перешли в наступление. Полк под командованием Героя Советского Союза гвардии подполковника Ю. И. Артеменко встретил противника интенсивным огнем с открытых позиций.

Отлично действовали орудийные номера из расчета гвардии старшего сержанта И. П. Антипова. По автоматчикам они ударили шрапнелью, по танкам бронебойными снарядами. Когда тяжело ранило Антипова, его заменил гвардии рядовой Акимов. Прикрывая отход на новый рубеж всей батареи, орудие уничтожило два танка, два станковых пулемета и до взвода пехоты. Только после того как все пушки благополучно сменили позиции, Акимов дал команду водителю тягача и тот снял орудие с огневой.

В течение четырех часов продолжался неравный бой 200-го гвардейского полка с превосходящими силами танков и самоходных орудий врага. Получив приказ командующего артиллерией 23-го стрелкового корпуса об отходе, гвардии подполковник Ю. И. Артеменко и его заместитель по политчасти гвардии майор А. И. Солодовников с боем вывели полк из опасного района на новый рубеж.

Небольшая группа бойцов, оставшаяся на наблюдательном пункте, прикрывала отход товарищей. Огнем из автоматов и гранатами они сдерживали натиск врага. Смертью храбрых в этом бою пал Герой Советского Союза командир отделения разведки гвардии сержант Николай Мокрый. Он захоронен в Золотниках. Теперь там на гранитном постаменте возвышается бронзовый бюст Николая Никитовича Мокрого, а над его могилой звучат прекрасные песни о недолгой, но яркой жизни отважного разведчика. Фамилия комсомольца Николая Мокрого навечно занесена в списки части…

К 7 апреля 1944 года положение сторон под Тернополем стабилизировалось. Противник выдохся и перешел к обороне. Наши стрелковые части закрепились на восточном берегу реки Стрыпа. 3-я гвардейская легкоартиллерийская бригада по распоряжению командарма была выведена в район Струсова в армейский резерв.

В течение нескольких дней личный состав бригады отдыхал, части пополнялись боеприпасами, горючим, боевой техникой, доукомплектовывались людьми. Однажды вечером меня вызвал к телефону командующий армией и попросил прибыть к нему. Захватив планшетку с картой и блокнотом, я сел в «виллис», и уже через 20 минут адъютант командующего капитан Комаров доложил ему обо мне.

— Так, теперь как будто все в сборе, — сказал Иван Данилович. — Ну что ж, мои боевые друзья, пришел час нам с вами расстаться. Приказано мне прибыть завтра в Москву за получением нового назначения. Желаю вам успехов в битве с ненавистным врагом…

Эта короткая встреча с командармом была последней. Генерал-полковник И. Д. Черняховский стал командующим 3-м Белорусским фронтом и погиб в Восточной Пруссии в феврале 1945 года.

11 апреля фашистские соединения нанесли мощный удар по обороне 23-го стрелкового корпуса, протаранили его первую оборонительную позицию. Создалась реальная опасность соединения этой группировки с тернопольским гарнизоном немцев.

Генерал Волчек приказал мне немедленно перекрыть путь продвигавшимся к городу танковым и моторизованным частям противника. Пришлось вести бой на два фронта: с вражескими пехотными подразделениями, прорвавшимися из города, и с теми немецкими частями, которые пытались деблокировать гарнизон Тернополя. Соединения 23-го стрелкового корпуса генерала Н. Е. Чувакова при поддержке нашей бригады, а также пушечных и гаубичных полков двух других бригад дивизии, стрелявших с закрытых позиций, вновь сомкнули кольцо окружения и приступили к ликвидации тернопольского гарнизона.

Немцы отчаянно сопротивлялись. Наносили по нашим войскам артиллерийские и бомбовые удары. При одном из очередных воздушных налетов был тяжело контужен командир 1-й гвардейской артиллерийской дивизии генерал Аркадий Николаевич Волчек. Его пришлось эвакуировать в тыл. Командующий артиллерией фронта приказал мне вступить в командование дивизией.

Обстановка в дивизии сложилась довольно сложная. Находившиеся в полосе главного удара противника 1-я и 2-я гвардейские артиллерийские бригады понесли значительные потери, как в личном составе, так и в вооружении. Пришлось произвести перегруппировку частей, расположить их более компактно, что облегчило и управление ими в бою.

С 12 апреля войска 60-й армии, осаждавшие Тернополь (15-й и 94-й стрелковые, 4-й гвардейский танковый корпуса и части усиления, в том числе 3-я гвардейская легкоартиллерийская бригада), приступили к решительному штурму позиций врага. Гарнизон противника был разгромлен.

В боях за город отличились многие воины 3-й гвардейской легкоартиллерийской бригады, в том числе расчеты гвардии старшины А. Т. Колесова, гвардии сержантов А. М. Зайцева, Мирошниченко, Шепилова, Глебова. В расчете гвардии сержанта И. Н. Маковея в живых остались только двое командир и заряжающий. Оба раненные, оглушенные, они подползли к пушке, зарядили ее и выстрелом в упор подбили идущий па них «тигр». Когда героев оставили силы, у орудия встали командир дивизиона гвардии старший лейтенант И. М. Бархатов и замполит гвардии лейтенант Е. Г. Серакбаев. Отразив атаку еще нескольких бронированных машин, они подняли бойцов дивизиона в рукопашную и отбросили гитлеровцев от огневых позиций.

Я навестил в госпитале Героя Советского Союза С. И. Родионова, получившего в уличных боях за город тяжелую контузию. Он рассказал мне об отважных действиях гвардии лейтенанта Николая Ганичева, который вместе с разведчиком гвардии рядовым М. Д. Джапаридзе несколько раз проникал в расположение вражеского гарнизона и вызывал огонь батареи и всего дивизиона.

В заключительных боях по ликвидации тернопольского гарнизона немцев бригада уничтожила 14 танков, половина из которых были «тигры», 7 самоходных орудий «фердинанд», 9 бронетранспортеров, подавила 10 вражеских артиллерийских и минометных батарей, разгромила несколько пехотных батальонов.

16 апреля на совещании я впервые увидел нового командующего армией генерал-полковника II. А. Курочкина и командующего 3-й танковой армией генерал-лейтенанта танковых войск П. С. Рыбалко, которые прибыли на командно-наблюдательный пункт 23-го стрелкового корпуса. На совещании было принято решение для захвата высот, занятых противником, создать штурмовые группы. Они долиты были под прикрытием огня артиллерии и минометов овладеть высотами, сбить гитлеровцев с занимаемого ими на восточном берегу реки Стрыпа плацдарма.

Первый штурм в дневное время не принес нам успеха. Лишь повторная атака ночью, когда немцы притупили бдительность, оказалась удачной. К утру 17 апреля высоты были в наших руках.

С 22 апреля 1944 года на нашем участке фронта противник перешел к жесткой обороне по западному берегу рек Стрыпа и Восушка. С этого дня до 2 июля 1-я гвардейская артиллерийская Глуховская дивизия находилась здесь, в полосе обороны 106-го стрелкового корпуса генерал-лейтенанта А. Н. Нечаева. 21 мая в дивизию прибыл новый командир полковник В. Б. Хусид, а я снова вступил в командование 3-й гвардейской легкоартиллерийской Краснознаменной Бахмачско-Киевской бригадой….

Сандомирский плацдарм

С 13 июля 1944 года войска 1-го Украинского фронта начали боевые действия по разгрому вражеской группировки «Северная Украина» между реками Западный Буг и Висла. 3-я гвардейская легкоартиллерийская бригада действовала в районе Ходачкув-Вельке, поддерживая соединения 27-го стрелкового корпуса 13-й армии.

В ночь на 13 июля противник стал отводить свои войска. Утром передовые батальоны 27-го стрелкового корпуса начали его преследование. 18 июля после двухдневных ожесточенных боев на берегу Западного Буга части корпуса, поддерживаемые полками нашей бригады, форсировали реку в районе Добротвур, Каменка, Струмилово.

До 23 июля бригада непрерывно находилась на марше, сбивая с выгодных рубежей вражескую пехоту, громя небольшие танковые подразделения, прикрывавшие подступы к пограничной реке Сан. Рассеянные по лесам и рощам, деморализованные немецкие части пытались действовать из засад, неожиданными налетами. Но мы уже умели воевать в любых условиях, и нас трудно было застать врасплох.

Серьезная стычка с вырвавшимися из окружения гитлеровскими подразделениями произошла на рассвете 21 июля в районе расположения штаба бригады. Я вышел из своей машины, чтобы умыться, как вдруг заметил в 100–150 метрах на опушке леса немецких солдат. Приказав часовым поднять всех по тревоге, позвонил в штаб ближайшего 167-го гвардейского легкоартиллерийского полка и попросил выслать подмогу. Андрея Шаповаленко послал к командиру батареи крупнокалиберных зенитных пулеметов, находившейся недалеко от нас. Взяв свой автомат, я занял место в окопе и вместе с бойцами и командирами штаба принял участие в отражении наступавших немецких подразделений. Как установили позже, гитлеровцев было более 300. Общими усилиями мы рассеяли их. Десятки вражеских солдат и офицеров остались лежать во ржи. Немало гитлеровцев сдалось в плен. В этой схватке пал смертью храбрых любимец и воспитанник бригады Федор Бондарь.

Продолжая преследовать врага, 23 июля бригада вместе с поддерживаемыми частями 6-й и 121-й гвардейских стрелковых дивизий вышла к реке Сан, на советско-польскую государственную границу севернее города Ярослава и крепости Перемышль. Западный берег реки был сильно укреплен. Форсировать ее с ходу не удалось. Лишь после двухдневных ожесточенных боев войска 27-го стрелкового корпуса захватили плацдарм в районе пограничного столба № 88. Бой за расширение и удержание плацдарма продолжался еще несколько дней. Противник прилагал огромные усилия, чтобы сбросить наши части в реку, непрерывно атаковал их большими группами пехоты, танков, поддержанных с воздуха авиацией.

Артиллерийские батареи бригады стояли на прямой наводке и помогали стрелковым частям отражать вражеские атаки. Батареи Героя Советского Союза гвардии капитана А. Т. Муравьева и гвардии старшего лейтенанта Г. С. Сарылова из 206-го гвардейского полка в этих боях уничтожили три «тигра», несколько бронетранспортеров, ручных и станковых пулеметов, более 80 солдат и офицеров противника. Командиры батарей рассказали мне о смелых и решительных действиях гвардии младшего лейтенанта П. В. Милина, гвардии старших сержантов С. И. Зелова и Сазонова, гвардии сержанта Столярчука, гвардии рядовых И. Ф. Грачева и Ф. И. Галкина.

28 июля соединения 13-й и 60-й армий штурмом овладели крепостью Перемышль и городом Ярослав. Вечером того же дня столица нашей Родины Москва салютовала войскам 1-го Украинского фронта 20 артиллерийскими залпами из 224 орудий. В приказе Верховного Главнокомандующего была упомянута и наша бригада.

В течение нескольких последующих дней ожесточенные бои с врагом разгорелись на краковском направлении. Поддерживая полки 112-й стрелковой дивизии (из 60-й армии), бригада вместе с артиллерией дивизии обеспечила их успешное продвижение вперед. Радостно встречали нас жители польских городов Ланыгут и Жешув, многих освобожденных нами сел и населенных пунктов.

Дивизион 167-го гвардейского легкоартиллерийского полка гвардии капитана В. Ф. Ныника поддерживал батальон 340-го стрелкового полка во время форсирования им реки Вислок и захвата плацдарма на ее западном берегу. Когда гитлеровцы попытались контратаковать батальон, находившиеся вместе с командирами стрелковых рот разведчики гвардии рядовые В. И. Калинин, М. Д. Джапаридзе и Г. П. Коломийцев передали на НП точные координаты вражеских подразделений. Умело корректируя огонь дивизиона, разведчики помогли стрелковому батальону отбить контратаки гитлеровцев. Однако, как только к переправе подошли основные силы стрелкового полка, по ним ударила 105-миллиметровая немецкая батарея. В накладку с ней по восточному берегу вела огонь и минометная батарея гитлеровцев. По всему было видно, что за переправой наблюдает вражеский корректировщик.

Гвардии капитан В. Ф. Ныник вызвал по радио командира 4-й батареи гвардии лейтенанта Н. И. Ганичева, находившегося на плацдарме вместе с командиром стрелкового батальона, и приказал ему разведать расположение вражеских батарей.

— Батарей не вижу, — ответил Ганичев. — Необходимо пробраться на высоту Круглую, а там гитлеровцы. Просим огня по высоте.

После огневого налета стрелки дружно бросились в атаку, выбили немцев из окопов и овладели высотой Круглая. С высоты Ганичев сразу же засек артиллерийскую батарею врага. Все ее шесть орудий стреляли беглым. Разведчик гвардии ефрейтор Пчела по вспышкам и сизоватому дымку обнаружил минометную батарею.

Залп, затем беглый огонь из всех орудий 167-го гвардейского полка — и батареи перестали существовать. 340-й стрелковый полк благополучно переправился через реку Вислок. Вслед за ним реку форсировали и другие части 112-й стрелковой дивизии и всего корпуса.

В последние дни июля 1944 года войска 13-й армии генерал-лейтенанта Н. П. Пухова, поддерживаемые соединениями 1-й гвардейской Глуховской артиллерийской дивизии прорыва (адп), вышли на восточный берег Вислы в районе города Баранув (южнее Сандомира), форсировали ее и заняли плацдарм (24-й стрелковый корпус и части 1-й гвардейской танковой армии).

Командующий артиллерией 13-й армии генерал-майор артиллерии Д. Д. Кубеев приказал командиру 1-й гвардейской артиллерийской дивизии прорыва перебросить два полка нашей бригады на поддержку 287-й стрелковой дивизии, а 206-му гвардейскому легкоартиллерийскому полку — развернуть свои батареи западнее огневых позиций 1-й и 2-й гвардейских артиллерийских бригад, чтобы обеспечить их безопасность в случае возможного прорыва вражеских танков вдоль Вислы в северном направлении.

В эти дни тяжело пришлось всем артиллеристам бригады, но особенно воинам 206-го гвардейского.

В течение 2 и 4 августа полк отбил несколько контратак вражеских танковых и пехотных подразделений. Артиллеристы вели огонь не только из пушек, но и из личного оружия, пулеметов, ружей ПТР, пускали в ход «карманную артиллерию». Несмотря на бешеный натиск противника, воины 206-го гвардейского полка во главе с гвардии полковником С. Л. Маградзе выполнили поставленную перед ними задачу — обеспечили возможность двум артиллерийским бригадам без помех громить укрепления немцев на восточном и западном берегах Вислы.

В течение ночи на 7 августа почти все соединения 13-й армии переправились на плацдарм, который к тому времени был значительно расширен. Полки бригады форсировали Вислу в районе Тарнобжега и с ходу включились в бой, поддерживая части 6-й гвардейской стрелковой дивизии 27-го стрелкового корпуса.

На плацдарме в это время находились уже войска нескольких наших армий. Ожесточенные бои развернулись в районе польского местечка Опатув. Гитлеровцы стянули сюда много пехоты и танков, пытаясь разъединить защитников плацдарма, отрезать их от переправ и уничтожить по частям.

Драматизм происходивших яростных схваток трудно передать словами. Только на одном участке сандомирского плацдарма, в районе Властув, Иваниска, гитлеровцы ввели в бой три танковые и две пехотные дивизии, усиленные большим количеством артиллерии, подразделениями шестиствольных реактивных минометов.

Положение на плацдарме с каждым днем усложнялось. Гитлеровцы рвались к Иваниске, наступая вдоль Опатувского шоссе. Согласно приказу командующего артиллерией 13-й армии здесь под моим командованием были созданы два противотанковых района, в состав которых кроме полков 3-й гвардейской бригады были включены вся противотанковая артиллерия стрелковых дивизий 27-го стрелкового корпуса, 1499-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк, один дивизион 1-й гвардейской пушечной артиллерийской бригады и некоторые другие артиллерийские части. В каждый такой район входило по три противотанковых опорных пункта во главе с командирами артиллерийских полков.

Уже к 21 августа артиллерия противотанковых опорных пунктов (ПТОП) была подготовлена к боевым действиям, штабы артиллерийских частей составили планы (варианты) боя, схемы ПТОП, связи, наблюдения и оповещения. На позиции каждого орудия имелись карточки противотанкового огня. Работники штаба бригады и политотдела проверили боевую готовность всех частей и подразделений, провели беседы с личным составом, разъяснили задачи подразделений в предстоящем бою.

И вот 27 августа после 40-минутной артподготовки на позиции 112-й и 121-й гвардейской стрелковых дивизий двинулось до полка пехоты при поддержке 30 танков. Обе дивизии в предыдущих боях понесли немалые потери, имели значительный некомплект личного состава и боевой техники. Силы оказались слишком неравные, и наши пехотинцы вынуждены были отходить. Но тут сказала свое слово артиллерия противотанкового района. Подпустив вражеские бронированные машины на близкое расстояние, она открыла организованный огонь. В течение дня 167-й гвардейский полк и другие артиллерийские подразделения отразили около семи контратак противника, остановив продвижение его пехоты и танков. Не прорвались немцы и в районе другого противотанкового опорного пункта.

Учитывая особо опасные атаки гитлеровцев на иваниском направлении, я принял решение перебросить сюда и 206-й гвардейский полк гвардии полковника Маградзе. При занятии позиций его подразделения атаковали вражеские автоматчики, поддержанные огнем артиллерии и реактивных минометов. Немцам удалось окружить 1-ю батарею Героя Советского Союза гвардии капитана А. Т. Муравьева. Первыми же выстрелами батарейцы подбили тяжелый танк и уничтожили более 50 солдат и офицеров противника. Однако немцы продолжали сжимать кольцо окружения. Тяжело ранило комбатра, погиб командир дивизиона гвардии старший лейтенант Б. К. Глазунов, расчеты батареи поредели. Командир орудия гвардии старший сержант С. С. Баранов и наводчик гвардии рядовой Туровский остались у пушки вдвоем. Собрав всю свою волю, они в упор расстреливали вражеских автоматчиков. Так до последнего снаряда, до последнего патрона сражались все расчеты батареи. Помогли им выбраться из беды товарищи из подразделения гвардии старшего лейтенанта К. М. Красильникова. Ведя огонь картечью, они рассеяли фашистских автоматчиков. С помощью боевых друзей воины 1-й батареи сумели разорвать кольцо окружения.

Ранним утром 28 августа против противотанковых опорных пунктов гитлеровцы бросили полк пехоты и 38 танков. Используя данное мне командующим авиацией право самостоятельно вызывать авиационные подразделения, я попросил нанести бомбовый удар по вражеским танкам и пехоте.

Большую помощь оказали нам танкисты 3-й гвардейской танковой армии генерала П. С. Рыбалко. По моей! просьбе на наш участок было выдвинуто несколько танковых подразделений.

29 августа 1944 года, понеся огромные потери, немецко-фашистские танковые и пехотные дивизии, штурмовавшие позиции 13-й армии, вынуждены были прекратить активные действия и перейти к жесткой обороне на всем сандомирском плацдарме.

За образцовое выполнение заданий командования при прорыве обороны немцев на львовском направлении, форсировании рек Сан и Висла 3-я гвардейская легкоартиллерийская бригада была награждена орденомКутузова II степени, 200-й гвардейский легкоартиллерийский полк — орденом Богдана Хмельницкого III степени, 206-й гвардейский легкоартиллерийский полк орденом Кутузова III степени, 167-му гвардейскому Краснознаменному легкоартиллерийскому полку присвоено почетное наименование «Вислинский».

Период затишья для войск 1-го Украинского фронта затянулся на несколько месяцев, вплоть до 12 января 1945 года. Части бригады, как и все соединения фронта, старались использовать это время для совершенствования системы оборонительных сооружений, боевой и политической подготовки.

Дел, как всегда, хватало, но все-таки это было затишье… Поэтому чаще, чем в боевой обстановке, вспоминались родные, близкие. Иногда тоска безысходной болью щемила сердце. Хотелось хотя бы один денек побыть дома, в кругу семьи, увидеть жену, дочурку. Как они там, сердечные, что с ними? По письмам все будто бы хорошо. Но так ли это? Жена всегда скрывала от меня истинное положение дел, не желая волновать. «Папке, Светочка, труднее на войне, чем нам. Нельзя его беспокоить по пустякам», — говорила она дочке, а та все это выложила мне при нашей встрече в Острогожске.

В один из дней ноября я получил предписание прибыть в штаб фронта. Там мне сообщили, что я должен следовать в Москву на празднование Дня артиллерии, который впервые в 1944 году отмечался в стране всенародно, в торжественной обстановке.

Артиллеристов 1-го Украинского фронта на предстоящих торжествах представляли мы с командиром гвардейской истребительно-противотанковой бригады, Героем Советского Союза гвардии полковником Н. Д. Чеволой. Всего же со всех фронтов в Москву прибыло 20 артиллеристов — Героев Советского Союза. Среди них были прославленные огневики братья-близнецы Дмитрий и Яков Луканины.

18 ноября нас принял главный маршал артиллерии II. Н. Воронов. А на следующий день в Центральном доме Красной Армии в Краснознаменном и Голубом залах состоялся праздничный вечер. 20 ноября был устроен прием в Главном артиллерийском управлении у маршала артиллерии Н. Д. Яковлева. Здесь было много расспросов, рассказов, пожеланий в наш адрес. В этот же день вместе с группой товарищей мне довелось присутствовать на торжественном заседании, посвященном Дню артиллерии, в Доме Наркомторга СССР. Нас пригасили в президиум. С докладом выступил генерал-лейтенант И. С. Прочко. После него слово предоставили мне и подполковнику из нашей группы Герою Советского Союза Т. Г. Плужникову. В теплой, сердечной обстановке прошел товарищеский ужин.

Запомнилась и встреча с работниками искусств в ЦДРИ, где нас сердечно принимали известные советские артисты, писатели, кинорежиссеры, художники. Мы рассказали о фронтовой жизни, о боях, о боевых товарищах. Закончилась встреча небольшим концертом, который дали мастера сцены.

Особенно памятны мне беседы с прославленными нашими военачальниками и скромнейшими, деликатнейшими конструкторами, создавшими такие замечательные образцы отечественного артиллерийского вооружения, какими были мощные 152-миллиметровые гаубицы-пушки, 100- и 57-миллиметровые противотанковые и 76-миллиметровые дивизионные пушки, подкалиберные и кумулятивные (бронепрожигающие) снаряды, пробивавшие броню фашистских «тигров», «пантер» и даже «королевских тигров».

Последний прием состоялся 26 ноября у главного маршала артиллерии Н. Н. Воронова. Меня Николай Николаевич спросил, как обстоят дела в 1-й гвардейской артиллерийской дивизии. Его особенно интересовали вопросы управления столь сложным войсковым механизмом, каким являлась артиллерийская дивизия, вопросы взаимодействия в бою артиллерийских бригад между собой, а также со стрелковыми частями и соединениями. На прощание мы сфотографировались на память. Этот снимок был опубликован во многих центральных газетах и журналах.

Мы были очень тронуты вниманием главного маршала артиллерии Николая Николаевича Воронова и его ближайшего соратника и помощника по вооружению начальника Главного артиллерийского управления маршала артиллерии Николая Дмитриевича Яковлева, которые заинтересованно слушали наши отчеты о делах артиллеристов, боевых качествах нового вооружения.

Верховное Главнокомандование непрерывно улучшало организационную структуру всех видов и родов войск. В декабре 1944 года нам стало известно, что 3-я гвардейская легкоартиллерийская бригада будет переведена на новые штаты и станет уже тяжелой артиллерийской бригадой разрушения. Пока же приказом Главного артиллерийского управления Красной Армии из ее состава выводился 206-й гвардейский полк. Он передавался в распоряжение Артцентра Белорусского военного округа. В конце декабря мы с грустью расстались с полковником С. Л. Маградзе, офицерами, сержантами и солдатами этой части. Впереди всем нам предстояли новые бои…

Последние сражения

Земля врага

В бригаде за время моего отсутствия произошли большие изменения. Все подразделения и части были доведены до полной штатной численности как по личному составу, так и вооружению. Но самое главное — пришло много новых людей: сменились оба командира полков, командиры некоторых батарей и дивизионов, не говоря уже о взводных. Гвардии подполковники А. А. Бутко и Ю. И. Артеменко ушли с повышением в другие артиллерийские соединения. Яков Иванович Гордиенко, наш замечательный комиссар, стал начальником политотдела 1-й гвардейской артиллерийской дивизии прорыва.

200-м теперь командовал мой старый друг Герой Советского Союза гвардии майор Н. Г. Посохин, 167-м — гвардии подполковник Ш. В. Батрутдинов.

Офицеры все боевые, вступившие в войну с первого ее дня, дело знающие отлично. В полках полным ходом шла боевая подготовка, и новые командиры и политработники показали себя прекрасными специалистами своего дела.

В штабе артиллерии армии, куда я заезжал по пути в часть, меня ориентировали на участие бригады в крупной наступательной операции по освобождению Польши, которая должна была начаться в январе 1945 года.

Собрав весь командный и политический состав соединения, я рассказал о том, как столица нашей Родины Москва отмечала День артиллерии, передал всем воинам бригады горячий боевой привет от главного маршала артиллерии Н. Н. Воронова и других военачальников, конструкторов В. А. Дегтярева, Ф. В. Токарева, В. Г. Грабина, всех москвичей. Мои боевые товарищи слушали меня с большим вниманием, задали много вопросов.

Командующий артиллерией армии генерал Д. Д. Кубеев предупредил командира артиллерийской дивизии, что 3-й гвардейской предстоит перемещение на другой участок, поэтому мы с первых же дней нового, 1945 года усиленно готовились к маршу, вели расчет возможностей транспортных средств, запасались всем необходимым на дивизионном и армейском складах.

5 января в соответствии с планом перемещения бригада передислоцировалась из-под Иваниски в район Малой Курозвенки, где и развернула свои боевые порядки. До 12 января полки закреплялись, штабы планировали огни. Мы с моим новым заместителем по политической части, начальником политотдела бригады гвардии подполковником П. С. Бегловым много времени проводили в подразделениях, знакомились с соседями — командирами стрелковых соединений и их замполитами, артиллерийскими начальниками, согласовывали с ними вопросы взаимодействия в бою по времени и рубежам.

Артиллерии на плацдарме было так много, что не хватало места для ее размещения. В силу этого на одну огневую позицию вставали целые артиллерийские полки. Орудия ставились одно к одному, на сокращенных интервалах. Это было новое за время войны в построении боевых порядков артиллерии при проведении артиллерийского наступления. Конечно, такая скученность частей была небезопасной. Поэтому вся артиллерия выводилась на огневые лишь накануне артподготовки. До этого часа на позициях находились лишь пристрелочные орудия.

12 января началась Висло-Одерская стратегическая наступательная операция. Гитлеровцы пытались оказывать сопротивление па заранее подготовленных промежуточных рубежах. Но лишь под Бжезицей наша пехота встретила организованный огонь вражеских подразделений.

15 января серьезное сопротивление частям 172-й стрелковой дивизии оказали остатки разбитых 20-й пехотной и 16-й танковой дивизий врага у города Кельце. Бой за город продолжался весь день и был на редкость ожесточенным. К вечеру и этот опорный пункт немцев был ликвидирован.

К сожалению, немалые потери понесли и наши части. Были ранены командир 200-го гвардейского полка Герой Советского Союза гвардии майор Н. Г. Посохин, командир взвода Герой Советского Союза гвардии лейтенант А. Г. Журавлев, командир дивизиона 167-го гвардейского полка гвардии капитан В. Ф. Ныник.

24 января бригада вместе с частями поддерживаемой 172-й стрелковой дивизии пересекла польско-германскую границу в районе населенного пункта Иоганесдорф.

Советские дивизии стремительно двигались к Одеру. В конце января они форсировали эту крупную водную преграду в нескольких местах.

2 февраля на одном из плацдармов, в районе города Штейнау, 147-ю стрелковую дивизию полковника И. С. Герасимова и поддерживавший ее 167-й гвардейский легкоартиллерийский полк атаковали пехотные и танковые подразделения гитлеровцев. В тяжелом многочасовом бою наши стрелки и артиллеристы нанесли противнику большой урон и заставили его отойти на восточную окраину Млича.

7 февраля мы продолжали отражать вражеские контратаки. Дело доходило до рукопашных даже в районе огневых позиций артиллерии. К вечеру 8 февраля противник перешел к обороне.

8 этот же день, 8 февраля 1945 года, началась Нижне-Силезская наступательная операция войск 1-го Украинского фронта. 13-я армия совместно с 3-й гвардейской и 4-й танковыми армиями должна была прорвать оборону противника западнее Одера, с ходу преодолеть реку Бобер и выйти к реке Нейсе.

13 февраля дивизии 102-го стрелкового корпуса под командованием генерала И. М. Пузикова, используя успех танковых соединений, при огневой поддержке полков 3-й гвардейской легкоартиллерийской бригады форсировали реку Бобер.

Приказом командующего артиллерией корпуса 3-я гвардейская бригада заняла противотанковую оборону, перекрыв танкоопасные направления Наумбург-Бенау (167-й гвардейский полк) и Наумбург-Оберсдорф (200-йгвардейский полк).

Маневрируя огнем и колесами, полки, дивизионы и батареи бригады оказывали огневую поддержку частям и подразделениям корпуса при отражении яростных контратак пехоты и танков врага. Иногда нашим артиллеристам приходилось вести огневой бой с вражеской бронированной техникой и пехотой один на один, без пехотного прикрытия. В боях под Бенау 4-ю батарею гвардии старшего лейтенанта А. Ф. Дроника из 200-го гвардейского полка, которым теперь командовал гвардии подполковник В. П. Струк, на марше при смене огневых позиций атаковали танки и пехота противника. Развернув орудия, батарейцы ударили по немецкой пехоте картечью, а по танкам — бронебойными и бронепрожигающими снарядами. Враг терял десятки солдат и офицеров, но не оставлял попыток окружить и уничтожить батарею.

На помощь пришли воины батарей гвардии старших лейтенантов И. Т. Лялина и И. Н. Абрамова. Огнем с флангов они подожгли несколько танков и бронемашин и помогли 4-й батарее отразить контратаку гитлеровцев. В этих боях погиб ветеран полка, начальник штаба 2-го дивизиона гвардии капитан К. М. Красильников.

К исходу дня 15 февраля на помощь артиллеристам 200-го гвардейского подоспели воины 2-го батальона 17-й мехбригады. Они отбросили вражескую пехоту от огневых позиций полка и помогли восстановить положение. Бой за Бенау не затихал до наступления темноты. В нем отличились артиллеристы дивизионов, которыми командовали гвардии капитаны Ф. Д. Селиванов и А. И. Хорунжий, в частности расчет орудия гвардии сержанта П. И. Попова, уничтоживший фашистский танк, несколько пулеметных расчетов и десятки гитлеровцев.

В результате ожесточенных трехдневных боев на подступах к Бенау мы отстояли плацдарм на реке Бобер.

Через несколько дней я навестил в медсанбате заместителя командира 1-го артиллерийского дивизиона по политчасти гвардии капитана Н. Е. Плотникова. Он рассказал мне о героических делах расчетов гвардии сержантов Г. М. Науменко, Н. И. Быковского и гвардии младшего сержанта Т. Досикеева. На позиции их орудий наступало две роты гитлеровцев при поддержке трех танков и двух «фердинандов». Часть номеров расчетов отражала натиск вражеских автоматчиков из личного оружия. Остальные вели огонь прямой наводкой. У орудия Досикеева остались всего двое — он и наводчик гвардии рядовой Е. Д. Голик. Командир орудия работал за заряжающего. Двумя выстрелами отважные артиллеристы подожгли вражеский «тигр». Но в это время на них двинулся «фердинанд». Развернуть орудие они не успели. Взрыв фашистского снаряда рядом с пушкой отбросил обоих в сторону. Досикеев был сражен осколками наповал. Голик, схватив противотанковую гранату и бутылку с зажигательной смесью, прыгнул в ровик. Бойца обдало жаром — «фердинанд» находился в пяти метрах от орудийного окопа. В самоходку полетела граната. Взрывом повредило башню, но самоходка продолжала двигаться и накрыла своим тяжелым корпусом ровик. Выждав, когда машина пройдет над окопом, Голик бросил в нее бутылку с зажигательной смесью. «Фердинанд» вспыхнул. Видимо, Голик пытался произвести из орудия еще несколько выстрелов по пехоте, но механизмы наведения заклинило. В это время вражеская пуля сразила героя.

Расчеты гвардии сержантов Н. И. Быковского и Г. М. Наменко пытались прикрыть позицию орудия Досикеева. Несколькими выстрелами с флангов картечью они рассеяли вражеских автоматчиков. Однако на позиции их собственных орудий шли новые цепи гитлеровцев. Быковского ранило, но сержант продолжал управлять огнем. Выпустив более 150 снарядов, оба расчета уничтожили еще 70 гитлеровцев, разбили 3 пулемета.

В атаку поднялась подоспевшая к месту боя стрелковая рота из 121-й гвардейской стрелковой дивизии. Части 121-й дивизии вместе с полками бригады очистили Бенау от остатков вражеских подразделений. Сразу же после этого наша бригада получила приказ командующего артиллерией 13-й армии генерала Д. Д. Кубеева занять позиции на северной и южной окраинах города Зорау, расположенного на западном берегу реки Бобер. В этом городе фашистские части блокировали 6-ю гвардейскую стрелковую дивизию, и надо было спешить ей на помощь.

17 февраля утром бригада проследовала через Велесдорф, в котором разместился штаб 27-го стрелкового корпуса. В 1,5–2 километрах западнее этого населенного пункта ее атаковали на марше до двух батальонов немецкой пехоты, поддержанные 15 танками и 10 бронетранспортерами.

Бригада приняла бой и в первые же минуты подбила три вражеских танка. Остальные, бросив свою пехоту, скрылись в лесу. Однако кольцо вокруг Зорау оказалось замкнутым и пробиться туда удалось лишь 5-й батарее и штабу 2-го дивизиона 167-го гвардейского полка. Начальник штаба дивизиона гвардии капитан Г. Г. Варава и командир 5-й батареи гвардии старший лейтенант В. И. Кузьменко передали по радио, что соединились с частями стрелковой дивизии и ведут бой.

Бригада двое суток сражалась с вражеской пехотой и танками, пытаясь разорвать кольцо окружения вокруг Зорау. И все же пробиться в город мы не смогли. В середине дня 18 февраля командир 6-й гвардейской стрелковой дивизии гвардии полковник Г. В. Иванов передал мне устный приказ командующего 13-й армией генерал-полковника Н. П. Пухова: «Бригаде собственными силами пробиться в Гольдбах, пригород Зорау, соединиться с 4-м гвардейским стрелковым полком и оборонять город Зорау до особого распоряжения». Связь приказано было держать с командиром 27-го стрелкового корпуса генералом Ф. М. Черокмановым.

С наступлением темноты мой командно-наблюдательный пункт западнее Велесдорфа был соединен прямой связью с командующим артиллерией корпуса полковником Рыклиным. В мое распоряжение были переданы маршевая рота и танковый полк, в котором в наличии оказалось 8 боевых машин. Я, конечно, повеселел: как-никак 250 штыков плюс 8 танков — сила. С нею можно пробиваться. Уже ночью приказал командирам полков Батрутдинову и Струну организовать отряды из стрелковых подразделений, усилить их танками и орудиями и утром по моему сигналу двинуться к Гольдбаху.

Но утром 19 февраля у нас забрали танковый полк, а маршевая рота на пути к позициям 200-го гвардейского легкоартиллерийского полка натолкнулась на вражескую засаду и понесла тяжелые потери. Задача же, поставленная командармом, оставалась в силе.

Хорошо еще, что ночью в Зорау удалось проникнуть нашим разведчикам. Они передали командиру 4-го гвардейского стрелкового полка, а также нашим артиллеристам, пробившимся в Зорау раньше, план действий на предстоящий день. С гвардии капитаном Г. Г. Варавой и гвардии старшим лейтенантом В. И. Кузьменко была даже установлена телефонная связь. Я переговорил и с тем и с другим. Связь действовала до середины дня 19 февраля. С началом боя она оборвалась.

В 14 часов 19 февраля отряды, которые мы назвали штурмовыми группами (по одной от каждого артиллерийского полка), с орудиями непосредственной поддержки по моему сигналу начали движение вперед. Все батареи бригады открыли огонь прямой наводкой по разведанным целям и траншеям противника. Над вражескими позициями и вдоль опушки леса, что за ними, поднялись языки пламени и столбы дыма. Мы с гвардии полковником Г. В. Ивановым напряженно следили за развитием событий.

Штурмовая группа 167-го гвардейского полка под командованием гвардии старшего лейтенанта С. Г. Стегленко дружной атакой выбила противника из первой и второй траншей и начала его преследование. Сам командир группы подбил гранатой танк, уничтожил его экипаж, а парторг 1-го дивизиона гвардии лейтенант Т. С. Токарев первым ворвался в траншею гитлеровцев. Гвардии лейтенант Т. В. Соколов и комсорг 3-й батареи гвардии рядовой Н. Ф. Чабан уничтожили расчет немецкой противотанковой пушки и открыли из нее огонь по врагу. Когда не осталось больше снарядов, а противник перешел в контратаку, будучи раненным, Чабан сумел вывести из строя трофейное орудие.

Взвод штурмовой группы 167-го гвардейского полка под командованием гвардии лейтенанта И. А. Баранова достиг опушки леса, где уничтожил около двух десятков вражеских солдат. Когда гвардии лейтенанта Баранова окружили гитлеровцы, гвардии сержант П. В. Соколов и гвардии рядовой Дясилов прикрыли его автоматными очередями.

Штурмовая группа 167-го гвардейского полка успешно продвигалась вперед, пока не была остановлена организованным огнем. Однако своими действиями она обеспечила успей штурмовой группы 200-го гвардейского полка, возглавляемой подполковником Струком. Эта группа расчистила дорогу к пригороду Зорау деревне Гольдбах и соединилась с подразделениями 4-го гвардейского стрелкового полка.

Задача, поставленная перед бригадой, была выполнена. Всю ночь наши воины в Гольдбахе отражали яростные контратаки пехоты и танков противника, а утром совместно с подоспевшими батальонами 333-го гвардейского стрелкового полка очистили дорогу в Зорау. Гитлеровцы, потеряв надежду сбить наши части с боберского плацдарма, начали отходить к Нейсе следующему водному рубежу на пути наступления 13-й армии.

Все общевойсковые командиры, части и соединения которых поддерживала наша бригада, отмечали ее эффективную боевую работу, доблесть и героизм воинов-артиллеристов.

В радиограмме на мое имя, подписанной командующим 13-й армией генерал-полковником Н. П. Пуховым, членом Военного совета генерал-майором М. А. Козловым и начальником штаба генерал-лейтенантом Г. К. Маландиным, в частности, говорилось: «Ваши доблестные артиллеристы своим огнем действительно расчищали путь пехоте. За образцовую боевую работу Военный совет армии объявляет благодарность вам и подчиненным офицерам, сержантам и бойцам».

Командование бригады, политический отдел такие отзывы доводили до каждого бойца и командира, с учетом опыта боев строили всю партийно-политическую работу.

После того как войска 1-го Украинского фронта, продвинувшись более чем на 200 километров, вышли к реке Нейсе, положение сторон стабилизировалось. Вплоть до середины марта на нашем участке фронта шли бои местного значения. Однако фронтовики хорошо помнят, что такие бои по своему накалу и ожесточенности порой не уступали крупномасштабным сражениям…

Ослабленные в предыдущих боях стрелковые соединения и части 13-й армии стремились улучшить свои позиции, выбить врага из предмостных укреплений, завладеть переправами, создать хотя бы небольшие плацдармы на западном берегу Нейсе для последующего форсирования этой водной преграды более крупными силами. Немцы оказывали яростное сопротивление, часто контратаковали, нередко нанося нам чувствительные удары.

21 февраля командир 1-й гвардейской артиллерийской дивизии прорыва приказал мне передислоцировать бригаду в район города Форст. Она поступала в распоряжение командира 102-го стрелкового корпуса и должна была поддерживать действия этого соединения по захвату плацдарма на западном берегу реки Нейсе. 167-му гвардейскому полку бригады предстояло обеспечить огнем наступление частей 147-й стрелковой дивизии полковника И. С. Герасимова.

Встретились мы с Иваном Степановичем Герасимовым на рекогносцировке местности. Это был хладнокровный, энергичный и очень рассудительный офицер. Он умел со знанием дела наладить взаимодействие стрелковых и артиллерийских частей и подразделений в любых условиях боевой обстановки.

200-й гвардейский легкоартиллерийский полк подполковника В. П. Струка поддерживал 121-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Одновременно этот полк своим огнем должен был прикрыть и левый фланг 147-й стрелковой дивизии от возможных контратак противника.

Другие соединения 102-го стрелкового корпуса частью сил уже перебрались через Нейсе непосредственно перед городом Форст, зацепились за крайние здания у самой набережной, но дальше продвинуться не могли. Поэтому комдив И. С. Герасимов получил приказ генерала И. М. Пузикова форсировать Нейсе севернее Форста, напротив населенных пунктов Наундорф и Закро. Там противник меньше всего мог ожидать нашего наступления по низменной, поросшей кустарником, болотистой местности, примыкавшей к самому берегу реки.

Комкор приказал командующему артиллерией корпуса и мне все пушечные батареи стрелковых полков и часть батарей артиллерийских полков выдвинуть в боевые порядки стрелковых подразделений для ведения стрельбы прямой наводкой. Гаубичные и минометные батареи (120-миллиметровых минометов), оставаясь на восточном берегу, должны были своим огнем подавить артиллерийские и минометные Подразделения врага, расположенные в глубине его обороны.

На подготовку у нас оставалось лишь светлое время дня и ночь. И мы использовали эти часы, не потеряв зря ни одной минуты.

Утром 22 февраля с наблюдательного пункта комдива Герасимова мы еще раз осмотрели местность, расположение противника в Закро и Наундорфе. Там царила тишина, и лишь южнее, напротив Форста, слышалась стрельба наших и немецких орудий и пулеметов.

Наконец и мы получили приказ начать артиллерийскую подготовку. Дружно ударили по переднему краю врага пулеметы и орудия, стоявшие на прямой наводке. Артиллерия и полковые минометы с закрытых позиций тоже открыли огонь. И тут же весь западный берег затянулся дымом, покрылся огненными вспышками разрывов. После получасовой артподготовки батальоны пошли в атаку. К полудню у гитлеровцев на восточном берегу осталась лишь узкая прибрежная полоса земли. Но она была наиболее выгодной для обороны — сухое место, вдоль берега дорога.

Стремясь во что бы то ни стало не допустить форсирования нашими частями реки, немцы перешли в контратаку. Подразделениям 147-й стрелковой дивизии не удалось пробиться к переправе. Весь день не утихал бой.

Ранним утром 23 февраля 147-я дивизия вновь ринулась к реке. Однако лишь к исходу дня двум стрелковым батальонам с шестью сорокапятками удалось переправиться на противоположный берег и зацепиться за него. Этого оказалось достаточно. За ночь туда были переброшены еще два батальона, полковые батареи 76-миллиметровых пушек и минометные роты.

24 февраля на рассвете подразделения 147-й стрелковой дивизии решительной атакой отбросили противника и вышли на восточную окраину Наундорфа и северную окраину Закро. Над фашистским гарнизоном в Форсте нависла реальная угроза окружения в случае успешного продвижения частей 147-й стрелковой дивизии.

Гитлеровцы, естественно, всполошились, в глубине их обороны заметно усилилось передвижение машин, пехотных подразделений.

— По данным разведки, Виктор Макарьевич, — сказал мне генерал Пузиков, — немцы подтягивают к Закро подкрепления. Надо перебросить на плацдарм десяток твоих пушек…

Я и сам понимал своевременность такого решения, хотя переправа не была еще подготовлена саперами для того, чтобы через нее легко прошли наши «студебеккеры» с пушками на крюке. Несмотря на это, я велел Батрутдинову приступить к выдвижению на плацдарм 2-го дивизиона гвардии капитана С. В. Иванова.

С большим трудом, под артиллерийско-минометным обстрелом, дивизион поорудийно преодолел водную преграду. Не успели наши батареи как следует окопаться на левом берегу Нейсе, как гитлеровцы перешли в контратаку со стороны Закро. Два батальона пехоты, усиленные двумя. танками, устремились к переправе, пытаясь захватить ее а выйти в тыл стрелковым полкам, закреплявшимся на плацдарме.

В тяжелое положение попала 5-я батарея гвардии лейтенанта В. И. Кузьменко, огневая позиция которой находилась как раз на направлении вражеской контратаки. Нашим стрелковым подразделениям удалось остановить немецких автоматчиков, но танки продолжали двигаться на позицию батареи. Гвардии лейтенант Кузьменко сосредоточил по ним огонь всех своих пушек. У одного из них была — повреждена гусеница. Пока гитлеровские танкисты разворачивали башню в сторону наших орудий, в борт машины попало несколько подкалиберных снарядов, и она вспыхнула. Правда, возможно, танк подожгли и друзья-пехотинцы: они забросали его бутылками с горючей смесью. Вражеская бронированная машина остановилась рядом со стрелковой ячейкой.

Второй танк, попавший под фланговый огонь еще и орудий стрелкового полка, поспешил скрыться в ложбине. Лишенные такой мощной поддержки и прижатые к земле плотным автоматным и пулеметным огнем, немцы стали отходить. Но через некоторое время 5-я батарея попала под обстрел двух минометных батарей противника. Мины рвались у самых орудий, выводя из строя людей и материальную часть. Укрыться, к сожалению, было негде артиллеристы не успели еще отрыть ровики, ниши и окопы. Одна за другой вышли из строя все пушки батареи. 18 орудийных номеров были ранены или убиты. Оставшиеся в живых по приказу командира дивизиона гвардии капитана С. В. Иванова заняли оборону в расположении 6-й батареи гвардии старшего лейтенанта С. Г. Отегленко. Они защищали позицию батареи от вражеских автоматчиков, заменяли раненых и убитых номеров у орудий.

Тяжелый бой, в котором гитлеровцы потеряли более роты солдат и офицеров, продолжался до конца дня. Несмотря на отчаянные попытки, противник не сумел сбросить наши подразделения в реку или хотя бы отрезать их от переправы. Стрелковые полки 147-й дивизии прочно удерживали плацдарм.

Теперь там находился уже весь полк гвардии подполковника Батрутдинова. Еще два дня гитлеровцы не прекращали контратаки, следовавшие одна за другой. Порой немцам удавалось несколько потеснить наши части. Но под сильнейшим артиллерийским, минометным и пулеметным огнем и ответными ударами наших стрелковых подразделений они вынуждены были откатываться в исходное положение.

Случалось, что автоматчики врага добирались даже до линии наблюдательных пунктов наших стрелковых и артиллерийских командиров. Так, к примеру, произошло на участке стрелкового батальона, который поддерживала батарея гвардии старшего лейтенанта Стегленко.

Комбатр находился на НП рядом с командиром стрелкового батальона, когда около 20 фашистских автоматчиков ворвались в траншею. Офицеры, разведчики, связисты открыли огонь из личного оружия, пустили в ход гранаты. Дело дошло и до рукопашной. Артиллерийский разведчик гвардии рядовой И. К. Курасов, защищая своего командира, убил двух вражеских солдат, третьего, навалившегося на него сверху, заколол кинжалом. Но и комбатр выручил разведчика, сразив из пистолета фашистского ефрейтора, успевшего ранить Курасова в грудь. В этой схватке большинство гитлеровцев было уничтожено, и лишь немногим из них удалось спастись бегством.

Не меньшего накала достигли бои и на участке 121-й гвардейской стрелковой дивизии, продолжавшей сражаться с фашистским гарнизоном, оборонявшим город Форст.

Успешно действовали здесь штурмовые группы, в составе которых кроме стрелковых подразделений находились танки и орудия непосредственного сопровождения, в том числе несколько орудий 200-го гвардейского легкоартиллерийского полка, саперные подразделения.

Мой НП находился рядом с НП комкора Ивана Михайловича Пузикова и командующего артиллерией корпуса и был оборудован в давно не действовавшей, на удивление чистой внутри заводской трубе кирпичной кладки на самой окраине города. Отсюда хорошо просматривался и сам город, и его окрестности, и даже северный равнинный участок, где наступала 147-я стрелковая дивизия при поддержке 167-го гвардейского легкоартиллерийского полка. С этого НП я мот следить за обстановкой на обоих участках наступления частей корпуса, своевременно оказывать командирам стрелковых полков необходимую помощь; если требовалось — оперативно перебрасывать на угрожаемые участки артиллерийские подразделения бригады.

Как ни трудно было нашим артиллеристам вести бой в городских условиях, они оказывали стрелковым полкам ощутимую помощь своим огнем, уничтожая главным образом узлы сопротивления, расположенные в кирпичных зданиях. За несколько дней боев, с 21 по 25 февраля, 200-й гвардейский полк гвардии подполковника Струна подавил четыре минометные батареи противника, разрушил, ведя огонь прямой наводкой, около двух десятков кирпичных и каменных домов, где находились узлы сопротивления гитлеровцев с пулеметами, орудиями и небольшими гарнизонами автоматчиков.

26 февраля отряду немецких автоматчиков удалось прорваться на командно-наблюдательный пункт Ивана Михайловича Пузикова. Все, кто находился там — и офицеры и солдаты, — взялись за оружие. С помощью комендантского взвода штаба 121-й гвардейской стрелковой дивизии автоматчики были уничтожены. Несколько гитлеровцев сдались в плен. Из их показаний было ясно, что немцы в Форсте дерутся из последних сил и уповают только на подкрепление.

Но и в частях 102-го стрелкового корпуса некомплект личного состава доходил до 50–60 процентов. К концу февраля соединения корпуса не могли уже добиться сколько-нибудь значительных успехов и вынуждены были перейти к жесткой обороне. Однако удерживать плацдармы из-за недостатка сил было признано нецелесообразным. Через некоторое время частям корпуса пришлось отойти на исходные позиции на восточном берегу Нейсе.

1 марта 3-я гвардейская легкоартиллерийская бригада получила приказ переместиться южнее, в район города Бад Мускау, где соединения 21-го стрелкового корпуса усиленно готовились к предстоящим боям по ликвидации вражеского плацдарма на правом берегу Нейсе.

Борьба за этот плацдарм с самого начала и до конца (с 9 по 16 марта 1945 года) носила упорный характер. Каждый километр продвижения давался нашим стрелковым частям и соединениям с огромным трудом. Даже нам, артиллеристам резерва Верховного Главнокомандования, приходилось вступать в ближние бои, доходившие порой до рукопашных схваток.

Особого драматизма бои достигли 11 марта, когда противник ввел в сражение пехотную дивизию СС «Герман Геринг». Удар ее пришелся по боевым порядкам 117-й стрелковой дивизии, две ожесточенные контратаки эсэсовцев части дивизии отразили при помощи 3-й гвардейской легкоартиллерийской бригады.

Гитлеровцы применили здесь в большом количестве фаустпатроны, поражая ими не только наши танки, но и артиллерийские системы. Воины батареи гвардии старшего лейтенанта А. П… Нелидова гвардии рядовые Лабынец, Блохин, Баймаратов и Журавлев умело использовали трофейные фаустпатроны против огневых средств противника, находившихся в каменных зданиях. Батарея уничтожила этими фаустпатронами более 50 вражеских солдат, несколько пулеметов с прислугой.

16 марта активные боевые действия сторон прекратились. Затишье на этом участке длилось почти целый месяц. В ночь на 11 апреля бригаде вновь было приказано сняться с занимаемых позиций и переместиться севернее, в район поселка Теплиц, расположенного восточнее Нейсе между железной дорогой и автострадой Берлин — Бреслау, Вот какими они оказались, эти бои местного значения.

Теперь армиям 1-го Украинского фронта, в том числе и соединениям 1-й гвардейской артиллерийской дивизии прорыва, предстояло накапливать силы и средства для грядущих сражений на берлинском и дрезденском направлениях.

Южнее Берлина

Удаление армий правого крыла 1-го Украинского фронта, которые вышли к реке Нейсе, от столицы фашистской Германии Берлина составляло 140–150 километров. Соединения 1-й гвардейской артиллерийской дивизии прорыва перешли в оперативное подчинение 3-й гвардейской армии — самой правофланговой армии фронта.

В частях дивизии проводилась напряженная боевая и политическая подготовка личного состава к предстоящей крупной наступательной операции Красной Армии по разгрому берлинской группировки противника. На политзанятиях и в беседах воинам-артиллеристам говорилось о роли артиллерии в боевых действиях стрелковых и танковых частей и подразделений, о высокой ответственности за эффективную поддержку наших войск в предстоящих сражениях.

Командиры и политработники, армейская печать разъясняли воинам, что наступают решающие дни войны, что разгром берлинской группировки врага, взятие его столицы — это прямой путь к окончательной победе над гитлеровской Германией, над немецким фашизмом.

Важное место в партийно-политической работе занимал вопрос об отношении воинов Красной Армии к немецкому народу. Исчерпывающий ответ на этот очень сложный в то время вопрос дали наша партия, центральная печать, директивы Главного политического управления Красной Армии.

" Красная Армия, выполняя свою великую освободительную миссию, ведет бои за ликвидацию гитлеровской армии, гитлеровского государства, гитлеровского правительства, но никогда не ставила и не ставит своей целью истребить немецкий народ», — писала газета «Правда» 14 апреля 1945 года. «Наша армия несет освобождение от немецкого фашизма не только народам сопредельных государств Европы, но и самому немецкому народу», — разъясняли мы бойцам и командирам, призывая их к гуманному отношению к населению Германии. И эта большая политико-воспитательная работа не прошла даром. А что греха таить, выдержка давалась нам порой нелегко…

3-й гвардейской армии, части которой нам предстояло поддерживать своим огнем, было приказано наступать в составе главной ударной группировки 1-го Украинского фронта. Перед фронтом армии было много заблаговременно укрепленных гитлеровцами мелких и крупных населенных пунктов. Мы понимали, что выбивать их оттуда придется о помощью штурмовых групп. А в эти группы, как правило, выделялись и наши орудийные расчеты.

Предвидя все это, штаб бригады разработал специальную «Памятку расчету орудия, действующего в составе штурмовой группы в уличных боях в населенном пункте». Ее изучили все бойцы и командиры. Были проведены и практические занятия в составе стрелковых подразделений 329-й стрелковой дивизии полковника Ф. Ф. Абашева, которую бригаде предстояло поддерживать с начала наступления.

Пять дней — небольшой срок для подготовки к крупной наступательной операции. И мы использовали их с максимальной отдачей. Штабы бригады и обоих артполков под руководством гвардии подполковника Н. А. Дряпака вместе со штабом артиллерии 329-й стрелковой дивизии участвовали в планировании артиллерийского наступления. До исполнителей были своевременно доведены таблицы огня, планы перемещения артиллерийских частей и графики их переправы на западный берег Нейсе, а также другие боевые документы.

Мы с командирами полков и дивизионов участвовали в рекогносцировке в составе рекогносцировочных групп общевойсковых командиров. Начальник политотдела бригады гвардии подполковник П. С. Беглов и его подчиненные большую часть времени находились в подразделениях. Они проводили беседы, политинформации, партийные и комсомольские собрания, митинги, рассматривали многочисленные заявления бойцов и командиров о приеме их в партию.

Общая продолжительность артиллерийской подготовки намечалась 145 минут: 40 минут — на артподготовку перед форсированием реки, 60 — на обеспечение форсирования и 45 минут — на артиллерийскую поддержку атаки пехоты и танков за рекой. Учитывая характер впередилежащей местности, поддержку атаки планировалось осуществлять методом последовательного сосредоточения огня. В зависимости от того, как сложится боевая обстановка, мы должны были быть готовыми действовать и в качестве частей и подразделений непосредственного сопровождения наступающих войск.

16 апреля 1945 года в 6 часов 15 минут земля и воздух задрожали от мощных залпов советской артиллерии. Артиллерийское наступление началось. В 7 часов утра под прикрытием огня и дымовой завесы передовые батальоны 329-й стрелковой дивизии на подручных средствах начали форсировать Нейое в районе Гросс-Бадемейзель. Вслед за ними к реке устремились саперные подразделения. Они тут же приступили к наведению переправ и понтонных мостов, по которым должны были пройти танки, самоходные орудия, артиллерия, машины.

После наведения переправ полки 3-й легкоартиллерийской бригады вслед за стрелковыми частями дивизии двинулись на левый берег Нейсе. Вместе с командирами стрелковых полков находились гвардии подполковники Батрутдинов и Струн. В боевых порядках стрелковых батальонов двигались командиры артиллерийских дивизионов и взводов управления, с командирами стрелковых рот — командиры батарей. Со всеми ими у меня поддерживалась надежная радиосвязь, а они, в свою очередь, имели проводную и радиосвязь с батареями.

Вскоре полки 329-й дивизии после огневого налета всей дивизионной артиллерийской группы (ДАГ) с ходу овладели населенным пунктом Шаксдорф, а затем и Зиммерсдорф. 167-й и 200-й гвардейские легкоартиллерийские полки заняли огневые позиции на западной окраине Зиммерсдорфа, продолжая оказывать огневую поддержку стрелковым подразделениям.

Гитлеровцы пытались контратаковать выдвинувшиеся вперед стрелковые батальоны, но эти попытки своевременно пресекались массированным огнем всех частей ДАГ. Передовые артиллерийские наблюдатели и стреляющие командиры зорко следили за поведением противника и своевременно принимали меры для поражения обнаруженных крупных и мелких вражеских подразделений и огневых средств.

Так, командир взвода связи 167-го гвардейского легко-артиллерийского полка гвардии младший лейтенант В. И. Машалин с артиллерийскими разведчиками гвардии рядовыми Краюшкиным и Доткупасом, прокладывая связь к позициям батарей, обнаружили за перелеском большую колонну вражеской пехоты с несколькими штурмовыми орудиями «фердинанд». Сообщив на НП командира дивизиона точные координаты цели, офицер немедленно вызвал огонь и корректировал стрельбу до тех пор, пока колонна противника не была рассеяна с большими потерями в личном составе и технике. Прицельный огонь по этой колонне вела и батарея гвардии капитана Д. И. Матрешива из 200-го гвардейского легкоартиллерийского полка.

Командир 186-го стрелкового полка объявил благодарность младшему лейтенанту В. И. Машалину и капитану Д. И. Матрешину. Он представил обоих офицеров и их подчиненных к правительственным наградам.

Начальник разведки 200-го гвардейского полка гвардия лейтенант И. М. Плохотнюк и разведчик гвардии ефрейтор Т. Я. Василенко вели наблюдение из радийного танка и вызвали сосредоточенный огонь всего полка по скоплению вражеской пехоты.

Разведгруппы гвардии старшего лейтенанта А. В. Куликова и гвардии лейтенанта И. М. Плохотнюка, двигаясь в боевых порядках стрелковых батальонов, оперативно передавали координаты замеченных ими целей в штаб полка, а когда требовалось, принимали участие в боях в составе стрелковых подразделений.

18 апреля полки 329-й стрелковой дивизии, наступавшие в направлении города Котбус, встретили организованный огонь гитлеровцев со стороны поселка Адлик Дубрау, превращенного ими в сильный узел сопротивления. По боевым порядкам наступающих открыли огонь минометы и две артиллерийские батареи противника. Мы с полковником Ф. Ф. Абашевым договорились с находившимся при дивизии авиационным командиром о нанесении по узлу сопротивления немцев согласованного удара авиации и артиллерии.

Через двадцать минут десять наших штурмовиков появились над поселком и начали обрабатывать позиции гитлеровцев. С бреющего полета штурмовики обстреляли немецкие артиллерийские батареи. Вслед за этим по вражеским укреплениям открыли огонь гаубичные и пушечные дивизионы нашей бригады и артполка 329-й стрелковой дивизии, а по траншеям переднего края — полковая артиллерия и минометы стрелковых частей. Особенно эффективной оказалась стрельба орудий, стоявших на прямой наводке. Лишь один орудийный расчет гвардии сержанта Д. А. Плужникова, непрерывно менявший позицию, уничтожил пять станковых пулеметов и до взвода вражеской пехоты.

Всего же в бою за Адлик Дубрау бригада уничтожила 17 пулеметных гнезд, одно самоходное орудие «фердинанд» и более роты гитлеровцев.

На подступах к реке Шпрее юго-восточнее Котбуса 329-я дивизия встретила отчаянное сопротивление противника. Комдив Абашев приказал мне и командующему артиллерией дивизии нанести по позициям врага одновременный удар артиллерии с закрытых позиций и из орудий, поставленных на прямую наводку.

Полки бригады находились на позициях в трех километрах от того места, где решено было форсировать Шпрее. Невдалеке развернулись и дивизионы артполка дивизии. Подполковник Дряпак, как начальник штаба Дивизионнойартиллерийской группы, быстро спланировал огонь всех подразделений ДАГ, и через четверть часа группа начала двадцатиминутную артподготовку. Затем передовые стрелковые подразделения устремились к реке, к заранее разведанным переправам. Вражеские части были опрокинуты. Дивизия успешно преодолела и эту водную преграду.

Вместе с пехотой в числе первых из артиллеристов форсировали Шпрее командир 2-й батареи 200-го гвардейского легко-артиллерийского полка гвардии капитан В. Е. Фокин, командир взвода управления гвардии лейтенант А. С. Лыков и гвардии старшина Меерманов. Они обеспечили непрерывное и эффективное управление огнем батареи, а также корректировали стрельбу всего дивизиона. К сожалению, гвардии капитан Фокин получил тяжелое ранение и был эвакуирован в тыл.

329-я стрелковая дивизия в этот день перерезала важную коммуникацию немцев — шоссе Шпремберг — Котбус и завязала бой за пригород Котбуса поселок Галлинхеи. В это время мы с комдивом Абашевым увидели большую колонну пехоты на бронетранспортерах, которая медленно двигалась к Галлинхену. Батрутдинов, а вслед за ним и Струк тоже доложили мне об этой колонне. Полетели команды на позиции. Через несколько минут колонну буквально разорвали на части мощные взрывы: оба полка бригады открыли беглый огонь из всех орудий осколочными снарядами.

— Молодцы артиллеристы! Ай да молодцы! — восхищенно воскликнул Абашев. Скуп был комдив на похвалу, а тут даже он не удержался.

Вскоре над вражеской колонной появились наши «илы» и с бреющего полета довершили начатое артиллеристами дело. На лугу осталось несколько сгоревших танков, броневиков, две самоходки. Остальные скрылись на улицах города…

В боях за Котбус его южные и юго-западные пригороды отличились батарейцы гвардии старшего лейтенанта Ф. И. Черноокова, гвардии лейтенантов А. В. Гога и В. П. Бинде. Уничтожая огневые тючки гитлеровцев, засевших в подвалах домов, они обеспечивали успешное продвижение вперед стрелковых батальонов дивизии.

Утром 22 апреля после переговоров с командиром корпуса полковник Абашев сообщил присутствовавшим на его НП офицерам, что 3-я и 4-я гвардейские танковые армии обошли Котбус с запада, овладели Люббенау, Луккау, Барутом и находятся уже на подступах к пригороду Берлина Цоссену.

— Достаньте свои карты и посмотрите, — сказал комдив, — с севера, им навстречу, идут танковые соединения 1-го Белорусского фронта. Так что франкфуртско-губенская группировка немцев находится уже в полуокружении и нет сомнения, что скоро она окажется в котле.

— Но это значит, товарищ комдив, что нам с вами придется здесь жарко, — сказал я. — Немцы ведь попытаются вырваться из котла. А куда им идти, как не через нас?

— Что верно, то верно, — согласился полковник Абашев. — Об этом нас и предупреждает командование. Так что бдительность и еще раз бдительность. И полная готовность ко всяким неожиданностям!

В тот же день фашисты оставили Котбус — крупный узел их обороны на автостраде Берлин — Бреелау. К этому времени франкфуртско-губенская группировка противника была полностью окружена. Для ее ликвидации вместе с другими стрелковыми и танковыми объединениями была привлечена и часть сил 3-й гвардейской армии, в их числе 1-я гвардейская артиллерийская дивизия прорыва.

26 апреля начались бои по уничтожению франкфуртско-губенской группировки. Сопротивление врага на нашем участке было сломлено в тот же день. Гитлеровцы стали отступать к Берлину. Бои вновь приняли ожесточенный характер, когда войска 9-й немецкой армии снова стали предпринимать отчаянные попытки разорвать кольцо окружения и пробиться на запад.

Лишь несколько дней спустя мы узнали, что с запада на помощь войскам, окруженным в Берлине и юго-восточнее его, пытается прорваться 12-я фашистская армия Венка.

Бои с противником на нашем участке носили своеобразный характер. В густонаселенном лесном массиве перемещались воинские части и подразделения обеих сторон. Никто точно не знал, откуда следует ожидать неприятеля. Фашисты, чувствуя близкий конец, зверствовали, прибегали к коварным методам борьбы. Был случаи, когда они выходили из леса с поднятыми руками и белыми флагами, а подойдя вплотную к позициям наших подразделений, выхватывали спрятанные под шинелями автоматы, гранаты и пускали их в ход… Но ничто не могло помочь фашистам. Их крах был неминуем.

Ненависть к врагу удесятеряла силы воинов. Даже оставаясь в значительном меньшинстве, проявляя смекалку, хладнокровие и решительность, они побеждали противника.

Разведчики бригады гвардии рядовые Д. Казаченко и Т. Василенко, действуя из засады, вынудили сдаться в плен более сотни гитлеровцев, а разведчики М. Николаев и А. Евдокимов пленили 40 вражеских солдат я офицеров.

Вместе с частями 21-го стрелкового корпуса соединения 1-й гвардейской артиллерийской дивизии прорыва громили вырывавшиеся из окружения группы немцев, рассеивали их по лесам и рощам. В это время пришлось вести преимущественно встречные бои, непрерывно продвигаться за стрелковыми частями из одного района в другой, не позволяя пехоте и танкам противника прорваться к автостраде, ведущей к Дрездену.

26 апреля 3-я гвардейская легкоартиллерийская бригада вместе со стрелковыми и артиллерийскими частями 21-го стрелкового корпуса перекрыли дороги севернее Краусник-Одерин, по которым ожидалось продвижение нескольких пехотных и танковых соединений франкфуртско-губенской группировки немцев.

Гитлеровцы шли скученно, напролом. Советские пехотинцы, артиллеристы и танкисты вынуждены были вести борьбу с фашистскими танками и автоматчиками в ближнем бою, уничтожая их с коротких расстояний, так как по обе стороны автострады стоял могучий лес, мешавший применению артиллерии, особенно крупнокалиберной.

По этой причине в тяжелом положении оказались подразделения 167-го гвардейского полка. В ночь на 29 апреля крупные силы пехоты гитлеровцев с танками и артиллерией неожиданно вышли из леса и устремились к позициям артиллеристов, прикрывавшим подступы к автостраде на Дрезден. Батареи полка стояли плотно, интервалы между орудиями не превышали 50 метров. В этих промежутках командир полка гвардии подполковник Батрутдинов расположил личный состав взводов управления, связистов, шоферов, разведчиков — всех, кто мог стрелять из личного оружия, пулеметов, противотанковых ружей, трофейных фаустпатронов. Пушки вели огонь прямой наводкой.

Ночная атака гитлеровцев была отражена. Но утром 29 апреля они снова лавиной пошли на гвардейцев.

Парторг 5-й батареи гвардии старший сержант Свинухов возглавил один из расчетов, заменив раненого командира этого орудия. Пушка стреляла по гитлеровцам прямой наводкой. Когда же она была разбита фаустпатроном, расчет продолжал уничтожать фашистов гранатами и из личного оружия. Геройски погиб в этой схватке парторг Свинухов, но его товарищи не пропустили гитлеровцев к автостраде.

К орудию гвардии сержанта И. Гончарова бросились 50 немецких автоматчиков. Оставшись у пушки вдвоем с наводчиком гвардии рядовым Горзиновым, они продолжали вести огонь по гитлеровцам даже тогда, когда те приблизились к орудию на 50–30 метров.

В течение суток 167-й гвардейский легкоартиллерийский полк отбил 14 атак, уничтожил около 1000 вражеских солдат и офицеров, 2 самоходных орудия «фердинанд», 2 бронетранспортера. В плен было взято 200 гитлеровцев. Храбро сражались все воины полка, и среди них гвардии сержанты Карташов, Коломиец, Крючков, Тимофеев, офицеры И. Фомин, Г. Власов, заместитель командира 1-го дивизиона гвардии капитан И. Г. Скрипка, который управлял огнем подразделения, несмотря на ранение. Да разве всех перечислишь!.. Благодаря массовому героизму воинов полка враг вновь был вынужден отойти в лесной массив.

Не менее тяжкое испытание выпало и на долю гвардейцев 200-го легкоартиллерийского полка, который перекрывал пути выхода из окружения гитлеровцев на смежном участке. Подразделения части отразили пять вражеских контратак, уничтожили до батальона пехоты, 250 гитлеровцев захватили в плен.

3-5 мая, не дойдя нескольких десятков километров до Берлина, 3-я гвардейская легкоартиллерийская бригада в составе своей артиллерийской дивизии совершила 150-километровый марш под город Дрезден. Теперь мы входили уже в оперативное подчинение командующего войсками 5-й гвардейской армии генерал-полковника А. С. Жадова, которая сосредоточивалась на этом направлении для ликвидации продолжавших сопротивление частей и соединений фашистского вермахта на юге Германии.

К вечеру 5 мая оба полка бригады развернули свои боевые порядки на западном берегу реки Эльба, южнее города Риза. Артиллерийские батареи заняли здесь противотанковую оборону с задачей прикрыть плацдарм от возможных контратак пехоты и танков противника, стремившихся соединиться с дрезденской группировкой гитлеровцев, упорно не желавшей сложить оружие, несмотря на неоднократные предложения на этот счет нашего командования.

В течение 6–8 мая полки бригады несколько раз меняли свои огневые позиции, вели бои то на восточном, то на западном берегу Эльбы, неуклонно приближаясь к Дрездену. Стычки с врагом носили порой ожесточенный характер, но кончались, как правило, полной капитуляцией фашистских подразделений.

В самом предместье Дрездена — Целкерозе штаб бригады неожиданно подвергся артиллерийскому налету, продолжавшемуся около четверти часа. Спасли нас крепкие стены кирпичного особняка, в котором разместился штаб. Да и батарейцы 200-го гвардейского легкоартиллерийского полка быстро нащупали вражескую батарею и заставили ее навсегда замолчать.

К вечеру 8 мая 1945 года военный комендант Дрездена отдал наконец, приказ гарнизону о безоговорочной капитуляции. Сотни гитлеровских солдат и офицеров, бросая оружие, начали сдаваться в плен.

Многие жители Дрездена, центр которого был до основания разрушен американской авиацией, безбоязненно выходили на улицы, смотрели на ликовавших советских воинов.

В полках состоялись митинги личного состава. На них был зачитан приказ Верховного Главнокомандующего от 8 мая 1945 года, в котором объявлялась благодарность воинам 5-й гвардейской армии, овладевшей Дрезденом. В числе других отличившихся частей и соединений в приказе называлась и наша 3-я гвардейская легкоартиллерийская Краснознаменная, ордена Кутузова Бахмачско-Киевская бригада…

На помощь братской Чехословакии

После полковых митингов, проходивших на берегу живописного городского озера с хорошо оборудованными пляжами и набережными, солдаты и офицеры долго не расходились, пели фронтовые песни, взволнованно обсуждали события последних дней. Все понимали, что войне приходит конец…

Стоя у парапета на берегу озера, мы с Бегловым и Дряпаком беседовали в кругу штабных сослуживцев. В это время к нам подбежал дежурный офицер:

— Товарищ гвардии полковник! Разрешите обратиться?

— Пожалуйста. Что случилось?

— Вас и гвардии подполковника Беглова. Срочно вызывают в штаб армии.

Штаб армии располагался через квартал от нас, и мы с начальником политотдела отправились туда пешком. Когда в просторном зале собрались все командиры и начальники политорганов общевойсковых, танковых и артиллерийских соединений, командарм сделал сообщение. Он сказал, что группировка вражеских войск, оккупировавшая Чехословакию, не сложила оружия и народ этой братской страны восстал. Жестокие бои с оккупантами шли всюду, и особенно в Праге. Фашисты зверствовали, разрушали памятники культуры, взрывали мосты, промышленные предприятия, жилые дома, расстреливали ни в чем не повинных людей. Восставшие пражане по радио обратились к командованию советских войск в Германии с просьбой об оказании срочной помощи.

…Бригада получила приказ войти в состав передового отряда, которому предстояло в течение 24 часов преодолеть Рудные горы, вступить на территорию Чехословакии, достичь города Мельник, овладеть им и удерживать до подхода главных сил армии.

Отряд наш должен был действовать в качестве левой подвижной группы (стрелковый, танковый полки и 3-я гвардейская легкоартиллерийская бригада). Более мощная подвижная группа была нацелена на Прагу с задачей разгромить немецко-фашистскую группировку войск и освободить город.

По возвращении в часть я объявил тревогу. Пока полки собирались на одной из ближайших площадей Дрездена и строились в походную колонну, мы с Бегловым собрали в штабе всех командиров частей, их заместителей по политчасти и начальников штабов. Поставили задачу. Я приказал довести ее до всего личного состава.

Когда все было готово к маршу, к колонне бригады подошли батальоны стрелкового полка, входившего в нашу подвижную группу. В этом полку было немало трофейных грузовиков большой вместимости, поэтому лишь меньше половины личного состава шло в пешем строю. Согласно указанию командира подвижной группы эту часть бойцов и командиров мы посадили на бригадные «студебеккеры».

Наконец в 22.00 8 мая мы покинули Дрезден. На выходе из города к отряду присоединились танкисты. Два танковых батальона пошли в голове колонны главных сил группы. В головную походную заставу были выделены танковая и стрелковая роты, одна батарея 167-го гвардейского легкоартиллерийского полка и минометное подразделение.

Еще утром 8 мая я почувствовал себя плохо. Вдруг поднялась температура, начало знобить. Несколько таблеток аспирина помогли продержаться на ногах до вечера. Но когда я сел на заднее сиденье трофейного «оппеля», мне стало совсем плохо. Вновь температура, вновь лихорадка. Андрей Шаповаленко позвал фельдшера гвардии лейтенанта медицинской службы П. Д. Шкваренко — опытного, знающего медика.

Дорога через Рудные горы оказалась извилистой, разбитой, машину бросало из стороны в сторону, и я никак не мог уснуть, несмотря на то что Шкваренко все время просил меня соснуть хоть на часок. Вею ночь колонна отряда медленно двигалась через горный перевал, преодолевая заминированные лесные завалы и отдельные участки дороги, рассеивая небольшие вражеские группы огнем танковых пушек и пулеметов.

К рассвету мы вышли наконец на равнинную местность и на предельных скоростях устремились вперед. Потери в личном составе были небольшие, но переживали мы их особенно тяжело. Ведь каждый из нас знал — это последние дни войны…

Но и радости было много: от Рудных гор до самого конечного пункта вашего маршрута по обеим сторонам дороги стояли ликующие толпы народа. Люди забрасывали наши машины цветами, горячо приветствовали своих освободителей.

— Наздар! Наздар! Да здравствует Красная Армия, наша освободительница! — кричали жители сел и городов, через которые двигался наш отряд.

— Да здравствует свободный народ братской Чехословакии! — отвечали мы.

Девушки, женщины, дети, старики тянулись к нашим воинам, чтобы пожать им руку, многие плакали от радости.

К исходу дня 9 мая наш отряд достиг города Мельник, в коротком бою разбил его гарнизон. Полки, входившие в отряд, развернулись и заняли круговую оборону, оседлав все перекрестки дорог, шлюзы у устья реки Влтава.

9 мая нам стало уже известно, что в Берлине подписан акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии. Все мы с огромной радостью и душевным волнением восприняли эту весть.

10 и 11 мая стрелковый и танковый полки отряда при огневой поддержке нашей бригады занимались ликвидацией отдельных разрозненных групп противника. 12 мая бои прекратились. Военные действия для нас закончились.

В подразделениях бригады царило всеобщее ликование, проходили митинги личного состава. Воины обменивались домашними адресами, договаривались о послевоенных встречах. Словом, радовались, смеялись и плакали, праздновали долгожданную Победу…

Пожалуй, только влюбленные (а их у нас было немало) рели себя как-то необычно смирно, обсуждали будущее… В тот чудесный майский вечер эту проблему решали немало солдат и офицеров бригады, встретивших, как говорится, свою судьбу на фронтовых дорогах. Во всяком случае, я знаю однополчан и однополчанок, которые сберегли свою любовь и дружбу, создали после войны крепкие семьи, вырастили прекрасных сыновей и дочерей и, безмерно счастливые, нянчили и продолжают нянчить внучат, приходят с ними на встречи с фронтовыми друзьями.

Весь советский народ, воины Красной Армии праздновали в те дни Победу. Солдаты и офицеры спешили сообщить родным, что живы, здоровы и скоро будут дома, а я все же заболел. 13 мая врачи вынуждены были отправить меня в госпиталь в Дрезден.

Как только я поправился, меня вызвал командующий артиллерией фронта генерал-полковник артиллерии С. С. Варенцов (штаб 1-го Украинского фронта в те дни тоже находился в Дрездене) и вручил правительственную награду орден Кутузова II степени.

Первые дни после Победы прошли как во сне. Бригада передислоцировалась на территорию Австрии, в город Аленштайн, где уже находились другие соединения и части 1-й гвардейской Глуховской ордена Ленина, Краснознаменной, орденов Суворова, Кутузова и Богдана Хмельницкого артиллерийской дивизии прорыва. Но здоровье мое сильно пошатнулось, и пришлось оставить строевую службу. Меня перевели в Москву, в Главную инспекцию Сухопутных войск. Затем я служил в одном из учреждений Главного артиллерийского управления, а в 1961 году ушел в запас и переехал на постоянное место жительства в город Брянск.

В народе об участниках войны часто говорят: «Не стареют душой ветераны». И, думаю, не зря. Сколько знаю оставшихся в живых фронтовиков, однополчан и не однополчан, — все они оказались на переднем крае строительства коммунизма: кто продолжал служить в рядах Советских Вооруженных Сил, а кто сразу же включился в активную, созидательную работу по восстановлению разрушенного гитлеровцами народного хозяйства, возведению послевоенных новостроек. Ветераны — активные общественники, пламенные пропагандисты политики Коммунистической партии, надежные хранители славных боевых и трудовых традиций нашего народа.

Ветераны 1-й гвардейской артиллерийской дивизии частые гости городов и поселков, в освобождении которых участвовало соединение: Волгограда, Троены, Глухова и Бахмача, Шостки и Киева, Тернополя, Бучача, Збаража. В разные годы в этих городах мне довелось встретиться со многими героями моих воспоминаний. Наш бригадный разведчик, беззаветной храбрости человек, Виталий Степанович Осьмачко поселился в Бучаче, работает преподавателем в местном совхозе-техникуме. Он стал инициатором сбора документов и подлинных экспонатов из боевой истории соединения, розыска ветеранов, создания Музея боевой славы 1-й артиллерийской дивизии прорыва.

В 1973 году в Тернополе состоялась трогательная встреча с бывшим командиром 6-й батареи 167-го гвардейского легкоартиллерийского полка Героем Советского Союза полковником в отставке Сергеем Ивановичем Родионовым, бригадным разведчиком, кавалером трех орденов Славы майором милиции Мурманом Давидовичем Джапаридзе, бывшим начальником политотдела генерал-майором в отставке Андреем Романовичем Позовным и секретарем дивизионной парткомиссии майором в отставке Иваном Григорьевичем Орапом.

Все вместе мы поехали в Бучач, посетили музей нашей дивизии и его директора В. С. Осьмачко. Мы с радостью узнали, что музей стал одним из центров туристских маршрутов, местом частых посещений жителей Тернополя и области, членов семей ветеранов соединения. Очень важную роль он играет в жизни совхоза-техникума.

В музее много фотографий однополчан. Вот командир 167-го гвардейского Краснознаменного Висленского легкоартиллерийского полка А. А. Бутко, а рядышком всегда улыбающийся его друг и боевой соратник командир 200-го гвардейского Краснознаменного, ордена Богдана Хмельницкого Келецкого легкоартиллерийского полка Ю. И. Артеменко.

С Александром Андреевичем Бутко мне довелось увидеться и быть его гостем в Киеве в 1954 году. Уже тогда он тяжело болел, и через два года его не стало. С Юрием Ильичом Артеменко послевоенная судьба нас не свела, и я не знаю, как сложилась его жизнь в эти годы. Навсегда остался в моей памяти и Семен Лаврентьевич Маградзе, наш начальник штаба, который погиб в конце войны, не дожив до светлого Дня Победы.

В марте 1975 года накануне 30-й годовщины Победы мне довелось в составе делегации трудящихся Брянщины побывать в городах-героях Севастополе и Волгограде. В Севастополе после митинга я услышал вдруг возглас из толпы:

— Жагала! Виктор Макарьевич!

Всматриваюсь в колышущееся людское море и вижу протискивающегося ко мне мужчину со Звездой Героя на груди. Лицо очень знакомое. Неужели Миша Вовк, мой славный комбатр из 201-го гвардейского пушечного полка? Так и есть. Он самый — сильный, возмужалый и… уже наполовину седой.

Крепко обнимаем друг друга. Более тридцати лет прошло, как виделись. У обоих глаза, что называется, на мокром месте. Но как это радостно, какое счастье после стольких лет разлуки встретить однополчанина!

В Севастополе Михаила Павловича Вовка, полковника в отставке, Героя» Советского Союза, знают многие. Он и трудится, и ведет большую общественную работу. Михаил Павлович всегда желанный гость на кораблях, предприятиях, в школах. Пионеры окружили нас с ним плотным кольцом, не отходили ни на шаг, сопровождая по памятным местам Севастополя.

На мемориальном кладбище я пошел на могилу брата Георгия, матроса с эсминца «Быстрый», погибшего под Севастополем в 1941 году. Пока я сидел у могилы, ребята — пионеры и комсомольцы встали в почетный караул у его надгробия, сменяясь через каждые две минуты. Их внимание взволновало меня до глубины души. Было очень приятно сознавать, что молодежь свято чтит память защитников Родины.

В городе-герое на Волге посланцы Брянщины посетили мемориальный комплекс на Мамаевом кургане. У Вечного огня — тысячи горожан. Среди них я встретил своего однополчанина Героя Советского Союза полковника Н. Г. Посохина. Как и Михаил Павлович Вовк, Николай Григорьевич продолжает трудиться и ведет военно-патриотическую работу среди населения и молодежи.

С Николаем Григорьевичем мы побывали в памятной нам школе № 14, в подвале которой в 1943 году был штаб 1107-го пушечного артиллерийского полка РВГК. В Музее обороны Царицына — Сталинграда осмотрели пушку 167-го гвардейского легкоартиллерийского полка, прошедшую путь от Сталинграда до Праги и вернувшуюся на почетное место в музей.

Подвиги противотанкистов 3-й гвардейской по сей день живут в памяти и в сердцах ветеранов. Спустя 30 лет после окончания войны бывший командир 6-й гвардейской стрелковой дивизии Герой Советского Союза генерал-майор Г. В. Иванов писал мне: «С того памятного дня 18 февраля 1945 года, когда воины 6-й гвардейской вместе с артиллеристами 3-й гвардейской легкоартиллерийской бригады разгромили бригаду гитлеровского полковника Вирта, подбили 80 танков и самоходок и освободили из окружения 4-й гвардейский стрелковый полк, я всегда помню о подвиге личного состава вверенной Вам бригады, о мужестве Ваших солдат…»

Военная служба, нелегкие фронтовые дороги, боевые друзья-товарищи остались в памяти на всю жизнь. За что бы я ни взялся, что бы ни делал все сверяю по высоким меркам грозного военного времени. Никогда не забыть мне боевых соратников моих, погибших и живых. Их беззаветное служение Отчизне является высоким примером для подражания. Поэтому мы, ветераны, считаем своим долгом делать все от нас зависящее, чтобы передать славные боевые традиции нашего поколения советской молодежи, рассказывать нашим юношам и девушкам о тех, кто по первому зову партии встал в ряды защитников своей социалистической Родины и отстоял ее свободу и независимость, ее мирный сегодняшний день.


Оглавление

  • Синявинские рубежи
  •   На фронт!
  •   Кириши
  •   В новом качестве
  •   Последние дни под Ленинградом
  • Смерч над Волгой
  •   На формировании
  •   Испытание огнем
  •   У станицы Клетской
  •   Теперь — только вперед!
  •   На оперативном просторе
  •   Петля захлестнулась
  • Огненная дуга
  •   В обороне
  •   «Тигры» горят
  •   «Шреклихес эндшпиль»
  • На днепровских кручах
  •   Прорыв
  •   К берегам седого Славутича
  •   Бои за плацдарм
  • Впереди — Киев
  •   Глубокий обход
  •   Конец житомирской группировки
  •   Особое задание
  • К государственной границе
  •   Преследование
  •   Есть Шепетовка!
  •   Кольцо вокруг Тернополя
  •   Сандомирский плацдарм
  • Последние сражения
  •   Земля врага
  •   Южнее Берлина
  •   На помощь братской Чехословакии