КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Mainstream [Наталья Викторовна Ким] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Литературные героини в последнее время похожи друг на друга: или стерва, или жертва… А вот каков образ женщины, созданный пишущей журналисткой — очень интересно. Это не типичная житейская история, не усредненная девушка…

Вадим Такменев,

программа «Профессия — репортер» (НТВ)


Меня по-настоящему заинтриговала эта история. А ее героиня, такая ершистая и живая, вызвала массу эмоций — от раздражения до сострадания.

Юлия Лавряшина, писательница


Читая роман, я чувствовала, что по течению сюжета спокойно плыть невозможно. Словно на хрупкой лодке пробираешься по извилистой реке сквозь густой туман. И черты героев книги, особенно самой Лизы, проступают сквозь пелену мерцающими контурами. Но потом пелена постепенно тает, а события, коллизии, характеры высвечиваются настолько явно и остро, что перехватывает дыхание! Что будет с главной героиней дальше? Сумеет ли она преодолеть пороги бурного течения своей судьбы? Я стала думать о Лизе, как о близком человеке и по-настоящему болеть за нее!

Вера Тимошенко, газета «Жизнь»


ОЛМА

МЕДИАГРУПП


НАТАЛЬЯ КИМ MAINSTREAM Роман

Глава 1

Сидеть дома одной было невыносимо. Лиза влезла в джинсы и свитер и отправилась в баню через дорогу. Там по пятницам собирались «ее пацаны» — бывшие одноклассники. В этом оздоровительном комплексе уже много лет действовал бордель.

Лиза прошла знакомыми коридорами и постучала в одну из дверей. Та почти сразу открылась, и сначала она увидела голого Димку, а уже за ним остальную компанию: Сашку с Женькой и трех полуголых девиц.

— Привет, — буднично бросила Лиза и вошла в номер.

— Кто такая?! — попыталась пьяно вякнуть одна из девчонок.

— Вот уже и блядей воспитанных не осталось, — вздохнула Лиза. — Куда катится эта страна?

Димка заржал:

— Ну дай им урок хороших манер.

— Ты сначала трусы надень, потом в разговоры суйся, — отрезала Лиза.

— Лиса! — Женька с Сашкой принялись по очереди ее облизывать.

Проститутки сбились кучкой в глубине зала на диванчике и зыркали оттуда недоброжелательными крашеными глазками.

— Коньяк? Мартини? — глумливо предлагал Димка, заворачиваясь в простыню.

— Мне, любезный, рыжего крашеного педика, пжалста.

— По-твоему, у него х… длиннее, чем у нормальных мужиков?

— Я нормальных еще не встречала — только вас.

— Ты что этим хочешь сказать?

— Да, ладно, Диман, проехали. Не видишь, Лизонька в ненастроении. Кто тебя огорчил, золотце? — Сашка сел на пол и положил локти к ней на колени.

— Ничего конкретного. Просто общее мерзопакостное настроение… Сегодня за городом каталась после работы, завернула в один деревенский домик. Ну, там помидорчиков-огурчиков купить. Смотрю: на цепи щенок белого терьера (название фиг заучишь). Прикиньте, он маленький совсем, а цепь для здорового кобеля. Он, бедненький даже ходить не может, падает все время. Скоро похолодает: сдохнет собачонка, у них подшерстка нет.

— И ты из-за такого говна в депрессии? — Сашка уставился на нее влюбленными в жизнь пьяными глазами. — Пацаны, одеваемся. Поедем спасать эту сучку. Или кобеля? Ты хоть рассмотрела, какого пола твой протеже?

— Какое, блядь, одевание?! Я два месяца не еб…ся на стороне! Из дома еле вырвался!

— Ты мне друг или портянка? — Лиза посмотрела долгим взглядом на Диму. — Ну оставайся один с тремя.

— Вы хотите, чтобы я тут умер один? — Димка загрустил.

— Что ты… Мы хотим, чтобы ты был счастлив.

— Тогда я с вами.

— Тогда я за рулем, — резюмировала Лиза. — А то вы все пьяные в умат, а это километров тридцать от города.


Заезжать в деревню не стали. Оставили машину у кромки леса и пошли по грунтовке мимо кладбища.

Диман уже сто раз пожалел, что прервал «культурную программу» ради какой-то «мутной суки», поэтому всю дорогу доставал Лизу:

— Я не понял, почему пешком? Романтика с Большой дороги?

— Мы всю деревню на машине перебудим, там в каждом дворе собака гавкает. А так я просто во двор войду, отцеплю его с привязи и дело с концом.

Женька посадил Лизу на плечи. Так он пытался поддерживать форму в десятом классе, когда прогуливал официальные тренировки — пробежки с дополнительной нагрузкой. Только это не помогло, в Олимпийскую сборную он так и не попал из-за их школьного романа. На полдороге она не выдержала:

— Сашка, отгони от меня этого сексуального маньяка, а то у меня уже вся попка в синяках. — Димка пытался на ходу ущипнуть ее за ягодицу.

— Ты, кстати, осторожнее, а то тут коров выгуливают, — предупредила она Женю. И тут же услышала Димкины маты:

— …Въе…ся в говно, как последний паджеро!

— Ладно, ссаживай меня. Дальше одна пойду, а то слишком шумно. Вы тут постойте, я быстро. — Уже были видны забор и сарай нужного им дома.

Лиза тихо открыла калитку и достала из кармана кусок копченого мяса, прихваченный со стола в бане:

— Ты где, собак? Иди сюда… — Лиза поцокала языком.

Кто-то завозился в будке, брякнула цепь. Лиза пошла на звук и достала из конуры чудного белого щенка. Он неприлично обрадовался мясу и как сумасшедший крутился, облизывал Лизины руки. Пришлось прижать его к коленке, и тут оказалось, что ошейник намертво замотан алюминиевой проволокой: видно, был слишком велик, сваливался. Лиза повозилась, но размотать в кромешной тьме этот узел не смогла и вернулась к пацанам расстроенная:

— Ну, чего делать?

Женька загасил ногой окурок:

— Пойдем, посмотрим.

Все четверо подошли к калитке. Женька тоже покрутил ошейник:

— Мужики, снимаем забор.

Димка, по своему обыкновению, предложил:

— А, может, еще всех кур передушим? — они с Сашкой, уже нисколько не церемонясь, сорвали со столбов звено, к которому была прикручена цепь. Не скрипнула ни одна калитка. Местные жители не рискнули проверить источник шума.

Лиза несла трясущегося щенка вслед за покинувшим свое привычное место забором. Возле леса достали зажигалку и нож и перерезали ошейник.

По дороге решали, куда девать песика.

Дима предложил сшить из него чехол для сотика. Он уже позвонил кому надо и снова организовал девушек. Из их четверки только Дима любил выглядеть примерным семьянином, при этом не упуская случая сходить налево. Гулял он редко, но метко, с полным отрывом. Лиза не понимала, к чему такие сложности. Сашка уже успел пару раз развестись и каждый раз оставлял жену с ребенком. Женя тоже был женат, но сразу поставил дело так, что дома ему не задавали лишних вопросов, если он там появлялся.

— Я не могу взять собаку, — сказала Лиза, еле вырулив с матерками по колдобинам с гравийки на трассу, — меня сутками дома не бывает. Ему будет одиноко. Да и выгуливать надо.

— Я возьму, ладно? Машка просит собачку, — сказал Женька и осекся.

Сашка покрутил пальцем у виска; и все трое покосились на Лизу. Она сделала вид, что не заметила.


После школы (все закончили класс с математическим уклоном) только Лиза не поступила в институт, потому что поехала покорять вершины большого искусства в Питер и срезалась на спецах в Академию художеств. Те, кто звезд с неба не хватали, спокойно прошли по конкурсу в местный политех и универ. В том числе и Женя.

В Питере на время экзаменов Лиза остановилась у Женькиной бабушки. Женя провожал ее в похоронном настроении: все были уверены, что она поступит. Поэтому Женя настаивал, чтобы Лиза жила у бабы Кати на Петроградке: хоть какая-то надежда, что не выскочит сразу замуж за питерского. Сам он намеревался перевестись туда после первого или второго курса.

Однако у Лизы не заладилось. Она вернулась домой в страшной депрессии и рассказала только, что при всех обозвала проректора альфонсом с бараньими глазами. Женька потихоньку радовался этому ее облому и постепенно подводил к разговору о женитьбе.

Но для Лизы провал на экзаменах оказался не единственным разочарованием сезона. Осенью стало известно, что их бывшая одноклассница беременна от Жени.

Женя как-то не воспринял эту ситуацию на свой счет: большое дело, Ленка «залетела». Надо было думать, прежде чем соглашаться.

В отличие от нее, Лиза — мастерица устанавливать свои правила игры — могла гонять его два дня по всем аптекам в поисках каких-нибудь шведских презервативов.

И вот она уехала, как всегда, не давая никаких обещаний. А Лена оказалась под боком, и особенно не выкобенивалась: знала, что два раза не предложат. Через полтора месяца Лиза вернулась и жизнь тоже вернулась в свое обычное русло.

Как оказалось, ненадолго.

Решающий разговор состоялся совершенно неожиданно для Жени. Ленке он уже все сказал и был уверен, что эта история для него закончена.

Он пришел к Лизе с букетом: это вошло у него привычку, чтобы в ее комнате всегда стояли живые цветы. Еще Лиза любила лазать по карманам — вполне открыто, потому что Женька часто прятал там для нее «подаруньки».

Лиза открыла дверь, впустила Женю, но про «обыск» как будто забыла. А между тем во внутреннем кармане куртки для нее лежала шоколадка с орешками. Женя пошел сменить воду в вазе, чтобы выкинуть старый букет и поставить новый, а когда вернулся в комнату, был встречен вопросом:

— Доеб…ся?

— Ты о чем?

— О том самом. Не зли меня! Ленка приходила. Лила тут сопли полдня.

— Ты что, эту дуру не знаешь? Чего она тебе наплела?

— Она, конечно, дура. Зато я — умная.

— Хорошо. Значит, ты знаешь, что я ей сказал. Это ее проблемы. И нас это никак не касается.

— Разве? А я, представь, не хочу рисковать здоровьем ни за хрен собачий. Я не хочу рожать детей от такого урода, который даже резинку не в состоянии натянуть перед тем, как изменить любимой девушке!

Она говорила тихо: родители были дома, впутывать их в свои дела Лиза не хотела. К тому же она знала, что скажет мама: таких мальчиков, как Женя, еще поискать надо. С кем не случается по молодости, по глупости. Перемелется и мука будет. Короче, надо простить и забыть.

Но покладистость была не самая сильная Лизина сторона:

— Я не хочу скандалов. И ничего не желаю слушать. Я вообще больше тебя знать не желаю.

Он оделся и ушел. К Лене.


В начале весны он снова позвонил в ее дверь, стоял пьяный с букетом.

— Это — тебе. Ленка сегодня родила девочку.

— Поздравляю.

— Лиз, как жить дальше?

— Родил — воспитывай.

В коридоре появился Сашка — в одной набедренной повязке из махрового полотенца.

— Саня!..

— Жэка, это не то, что ты думаешь, — Сашка попытался сказать что-то еще, но получил в челюсть прежде, чем успел закончить свою мысль.

Лиза поморщилась и отвернулась:

— Когда закончите, уматывайте оба, а я пошла спать. Дверь за собой захлопните!

Она, действительно, закрылась у себя в комнате и провалилась в забытье. Уже несколько месяцев ее мучила бессонница, а временами накатывала резкая усталость: она могла свалиться и уснуть прямо на полу. Поэтому в ее комнате родители постелили шерстяной ковер и там же, на полу валялся плед — Лиза успевала натянуть его на себя, прежде чем выключиться.

На этот раз она дошла до дивана.

Проснулась оттого, что мерзло ухо. Оказывается, оно было влажное и шея тоже. Сашка лежал рядом и не в чем себе не отказывал.

— Саш, ты вообще-то мог бы меня сначала спросить, согласна я или нет.

— Не хотел будить тебя, золотце…

— А где Женька?

— В роддом поехал, жену поздравлять. Букет тебе оставил, — Сашка ткнул пальцем в журнальный столик, где в вазе стояли тюльпаны.

— Тогда продолжим, — решила Лиза.

Вообще-то Сашка заглянул к ней в тот день случайно: какой-то мужик на машине окатил его с ног до головы из мартовской лужи. Ближайший дом был Лизин, она находилась у себя и повесила сушить грязную одежду на батарею, чтобы потом почистить, а рубашку и носки пришлось выстирать. И когда Саня уже вымылся и высушил голову, явился Женя.


Сашка лежал в постели и думал, как странно поворачивается жизнь. В школе он не ухаживал за Лизой, потому что она была Женькиной девчонкой. Точнее, не так. Он знал, что между Лизой и Женей что-то есть, хотя Лиза дружила со всеми троими. Можно сказать, она создала вокруг себя эту компанию, но никогда не пыталась «рулить»: просто все время что-нибудь такое откалывала, что было невозможно остаться в стороне. Сорвать уроки так, чтобы думали на кого угодно, только не на них, было для нее раз плюнуть.

И потом, классе в девятом, она оказалась просто незаменимой: если Сане или Диме нравилась какая-нибудь «телка», Лисичка в два счета решала, как ее можно уболтать. С Женей «женский вопрос» тоже обсуждался, но Лиза была в этом отношении закрытой темой. Димка однажды попытался пройтись на ее счет, но получил в рог и на этом все закончилось.

Когда Лиза уехала поступать, Сашка уже почти «склонил к сожительству» их одноклассницу Ленку. А Женька ходил как в воду опущенный, будто не в себе. И Сашка решил его подбодрить: сказал Ленке, что Женя устал от Лискиных закидонов и мечтает о простом семейном счастье. Ну кто знал, что эта дура не будет предохраняться и позже не согласится на аборт.

И вот как вышло.

Из этих размышлений его вывела Лиза:

— Ты домой собираешься?

— А что, уже пора?

— Скоро родители придут, ты же знаешь, папа тебя терпеть не может.

— Злой он у тебя. Не пойму, почему он меня невзлюбил?

— А кто два года назад сп…ил его любимую пудовую гирю и до сих пор не возвращает?

— Я же ради тебя старался. Смотри, какие мышцы накачал! Пресс и… другие органы.

— Затирай по ушам своим подружкам бестолковым, Сань. Сколько их в твоем донжуанском списке?

— А я, представь, ни о чем не жалею. Потому что благодаря этому могу дать тебе больше, чем Женька.

— Саш, ты думаешь, из-за двух оргазмов моя жизнь принципиально изменится?

— Почему нет? Я буду тебя домогаться… пока не домогусь!

Лиза встала с кровати, обмоталась простыней наподобие туники и торжественно произнесла:

— Желаю тебе успеха в этом нелегком деле! — потом пожала ему руку и уже другим тоном добавила: — А теперь уматывай. Папа скоро придет.

— Тебе не кажется, что нам нужна отдельная квартира?

— Хорошая мысль.

— Когда мы снова увидимся?

— Когда тебя в очередной раз кто-нибудь обольет помоями…


Это началось в шестом классе, когда из их потока отобрали двадцать человек в спецкласс. Девчонок было всего пять. Лиза ни с одной из них не дружила и вообще ни с кем не дружила. За это ее дружно не любили. Но ее это, похоже, нисколько не расстраивало. Во-первых, она была круглой отличницей, во-вторых, ходила в картинг-клуб, в-третьих, рисовала для школы наглядную агитацию, ради чего ее то и дело снимали с уроков и завуч лично приносила ей в актовый зал обед из столовой — все видели.

А Женя ничего не мог с собой поделать. Лиза ему нравилась. Он нашел в раздевалке ее пальто и сначала положил в карман записку: «Лиза, я тебя люблю, давай дружить. Женя», — потом спохватился и вытащил, потому что накарябал письмо на подоконнике и получилось некрасиво. Он подумал и сунул в карман переливающийся календарик с «Ну, погоди!». Через несколько дней он увидел, что Лиза вложила его анонимный подарок в дневник вместо закладки, и испытал гордость.

Потом был ластик с наклейкой, который пахнул карамелькой, потом — полный карман фундука. Потом из Германии от тетки пришла посылка. Женя взял упаковку с жевательной резинкой и перед последним уроком зашел в гардероб.

— Ку-ку, — Лиза спряталась за вешалкой, сидела на батарее. Когда он положил жвачку в карман, она высунулась из-за кучи чужих пальто и курток, смотрела на него снизу вверх. — Значит, это ты. Что на этот раз?

— Жвачка, — Женя оказался не готов к тому, что его «застукают», и сильно покраснел.

— Давай сюда, а то сопрут, — Лиза вытащила из упаковки оранжевый шарик, протянула ему, Женя отрицательно помотал головой.

— Ну, как хочешь, — пожала плечами Лиза, сунула жвачку в рот и ушла.

После этого Женя не находил себе места, потому что Лиза по-прежнему не замечала его на переменах. Или делала вид.

Уже прошел весь октябрь, а он никак не мог придумать, как с ней поговорить. А потом классный руководитель Нина Михална попросила всех остаться после уроков — у Лизы был день рождения, и ее мама принесла два торта и печенье и коробку шоколадных конфет. Все пили чай, было вкусно и весело.

Тогда Женя вспомнил про краски.

Женина бабушка жила в Ленинграде, там он проводил летом пару месяцев. Бабуля обычно собирала ему портфель на Первое сентября. В этом году она сунула туда коробку с красками, но Женя был не большой любитель рисовать и запихал их подальше в ящик письменного стола.

Как он раньше до этого не додумался?

После уроков Женя ждал Лизу в телефонной будке рядом с магазином, где она каждый день покупала пирожные. Каждый день — пять штук.

— Привет, с днем рождения! — коробка с красками показалась ему слишком маленькой, поэтому он привязал к ней ленточкой две кисточки.

Лиза уставилась на коробку. Женя подумал, что вышло по-дурацки и, наверное, кисточки можно было отдать просто так.

— Ни фига себе — питерская акварель. И колонковые кисти. Где взял?

— Привез из Ленинграда, я туда ездил на каникулы. Поздравляю с днем рождения.

— Просто фантастика. У меня как раз акварель закончилась, папа сто лет не был в командировке. У нас нормальные краски не купишь, все приходится тащить из Москвы и Ленинграда. Хочешь, дам послушать «Аббу» или «Бонни М»?

— У меня нет магнитофона.

— Тогда пластинки.

— Нет, спасибо, — Женя совсем стушевался.

— Тогда я нарисую твой портрет.

— Как это?

— Очень просто. Завтра приходи ко мне к четырем. Сегодня натяну бумагу. Смотри, не опаздывай, у меня в семь вечерний рисунок. Знаешь, куда идти?

Женя думал, как лучше ответить.

— Да ладно, пацаны уже донесли, что ты у нас во дворе окопался. И я сама тебя с балкона видела. Запомни: в четыре.


Следующие две недели Женя ходил к ней домой, как на работу: Лиза рисовала его с натуры. Портрет получился похожим, только Лиза пририсовала ему пограничную фуражку, а вокруг — елки и собаку, овчарку.

— Такое задание, — объясняла она. — Жанровый портрет. Надо придумать фон. Это задание по композиции. Я тебе его подарю после просмотра.

— А почему я — пограничник?

— Потому что такую фуражку в натюрмортном фонде нашла.

— Я хочу быть десантником.

— Ой, не смешите меня! Десантник нашелся. В зеркало на себя посмотри, доходяга.

Женя, действительно, стал часто смотреть на себя в зеркало. Действительно, тощий.

Он записался в секцию бокса и после первой тренировки шел домой с синяком под глазом. Он решил: нечего тянуть, боксировать надо начинать с первого дня. В результате схлопотал по репе от здоровенного восьмиклассника и возвращался грустный. Башка гудела, все тело ломило. А, главное, мама была против такого спорта и дома его точно ожидала взбучка. Женя не заметил, как оказался возле Лизиного дома. Поднялся и позвонил. В конце концов, это из-за нее он сегодня с фингалом.

— Кто это тебя так отделал? Пацаны во дворе? — Лиза внимательно рассматривала синяк.

— Нет, на бокс записался. Не знаю, как домой с такой фишкой идти. Мать запилит.

— Фигня, сейчас мы тебе внешность отреставрируем, — Лиза сбегала за маминой косметикой и аккуратно замазала следы первой тренировки. — Только спать тебе придется на спине, чтобы косметику не размазать.

На следующий день Женина мама обнаружила на его наволочке следы крем-пудры с ни с чем не сравнимым французским ароматом. Пришлось все ей рассказать. Как ни странно, скандала не случилось. Женьке разрешили ходить в секцию.


Просмотр прошел в конце декабря. Женька притащил в художественное училище чехлы с работами, а потом помогал Лизе развешивать их в мастерской. Она была самая младшая в подготовительной группе — туда брали восьмиклассников, но для нее сделали исключение, потому что Лиза уже закончила художественную школу (туда ее тоже приняли в виде большого исключения после первого класса общеобразовательной школы: до этого она два года приводила туда отца со стопкой своих альбомов). Родители оплатили ее обучение на подготовительных курсах, поэтому выставляться было необходимо.

Женя впервые попал в такой бардак. В холлах художественного училища стояли античные скульптуры, некоторые даже без фиговых листочков. В одной из мастерских старшекурсники тоже готовились к просмотру и все стены были увешаны картинками с голыми тетками и мужиками. Он просто остолбенел с непривычки.

— Ну, чего рот разинул? — пихнула его в спину Лиза. — Обнаженки ни разу не видел? Шевели копытами.

— Ты тоже будешь голых рисовать?

— Сначала — гипсы и экорше. Обнаженка на старших курсах начинается.


Портрет Женя прикрепил английскими булавками к ковру над кроватью. Это был самый лучший Новый год в его жизни. После каникул среди пацанов в классе только и было разговоров о том, что «эта выдерга Лиза» сделала его портрет. На рисунок в обрамлении серого картона («это называется «паспарту», — со знанием дела объяснял всем Женя) ходили смотреть, как в музей.

Сашка эту картинку не видел, потому что они жили с Женей в соседних дворах и между пацанами постоянно случались махаловки из-за того, кто хозяин трансформаторной будки. Но пройти мимо этой ситуации он не мог. На литературе Саша обвел на промокашке картинку «Казаки пишут письмо турецкому султану» из учебника и передал свое творение Лизе с подписью: «Ну как?».

После того, как училка отвернулась к доске, чтобы написать номера упражнений, Лиза развернулась и кинула в Сашку белым шариком, который угодил ему прямо в лоб. Он даже ойкнуть не успел от неожиданности: весь класс уже покатывался со смеху — белым шариком была его же скомканная промокашка.

Саня озверел.

Хотя в прошлой четверти Лиза выкинула номер похлеще: их одноклассник Лешка кинул в нее портфелем на перемене, попал как раз по модной сумке на длинном ремне. Сумка упала на пол, а Лиза даже не повернулась в его сторону. На следующем уроке Лешке в висок прилетел увесистый кусок слежавшегося плотного снега и, отрикошетив, шмякнулся на парту.

Остаток часа преподавательница провела, пытаясь выяснить, кто принес в класс кусок льда. Мальчишки были обысканы с пристрастием. И только два человека, среди них Сашка, видели, как Лиза спрятала в сумку полиэтиленовый пакет-майку (большой дефицит по тем временам). Из пакета капала вода. Эти капли Лиза быстро растерла ногой, так что следов почти не осталось.

После звонка на перемену Лиза обиженным тоном во всеуслышанье заявила, что учиться с такими идиотами в одном классе нет никакой возможности.

Под глазом у Лешки на следующий день появился здоровый кровоподтек, и тетради были испорчены к черту. Сашка начал побаиваться эту девчонку, как всего непонятного. И в то же время он все время заглядывался на нее на уроках, а однажды даже стащил из кармана ее фартука расческу с длинной острой ручкой. Лиза тогда очень расстроилась и пообещала, что воткнет ее в глаз тому, у кого найдет…

После позора с промокашкой Саня решил начистить пятак Женьке, Лиза все же была девчонкой. А Женька, как все уже знали, таскал ей каждый день домой портфель — тряпка.

Когда они встретились после уроков за школой, выяснилось, что у Жени тоже был к Саше мужской разговор. И как раз по поводу той самой картинки из учебника.

Так они и подружились.


Дима попал в эту компанию против своей воли, но потом втянулся.

В восьмом классе Лизе стало катастрофически не хватать времени. Женька с Сашкой упирались в спортивных секциях, и ей все чаще приходилось давать им списывать домашние задания. Нагрузки возрастали. С физикой проблема была решена просто — они договорились с гениальным физиком Мишкой, который вообще ничего не понимал в геометрии. Решали по два варианта на контрольных и писали домашние работы «под копирку».

Чтобы разгрузить остальные предметы, надо было думать. И Лиза придумала.

В один прекрасный день Дима — единственный, кто решал задачи по алгебре быстрее Лизы, — обнаружил, что все двойки и тройки, которые он нахватал по всем предметам за последний месяц, оказались выставлены в одну неделю. Точнее, это прискорбное обстоятельство обнаружила Димкина мама. Объяснять ей, что это — простое недоразумение, было бесполезно. Дима получил «по первое число».

В понедельник он уже собрался идти жаловаться классной руководительнице на учком, выборный классный орган, который отвечал за выставление оценок в дневники в конце каждого месяца, но по дороге его перехватила Лиза:

— Дим, у меня к тебе предложение. На алгебре ты садишься со мной. Ты делаешь классную, я — домашнюю. Или наоборот. И быстро списываем.

— Зачем?

— Ты — тупой? Дома ничего делать не надо будет.

— А меня домашки не напрягают, командуй своими женихами.

— На грубость нарываешься… Маманя тебе уже все сказала по поводу отметок?

— В каком смысле?

— В прямом. Это я тебе все двойки в одну неделю выставила. А жаловаться на меня бесполезно, я уже сходила к классухе и повинилась: сказала, что очень устала с наглядной агитацией и по ошибке тебе оценки неправильно выставила. Меня по этому случаю даже на две недели освободили от занятий по субботам, потому что скоро седьмое ноября и надо кучу стенгазет красить.

— С-сука!

— За это ты сегодня получишь после школы по морде, а предложение моё остается в силе.

К тому времени Лизина компания уже устоялась. Они втроем отмечали все праздники, даже Новый год, потому что Сашкины родители разрешали ему не ночевать дома, только если Лиза обещала, что присмотрит за ними с Женькой.

Женя с Саней недоумевали, зачем Лизе этот Дима. Бить по-взрослому после уроков они его не стали: сначала решили выяснить, за каким… он сдался Лизе. А поскольку дело оказалось только в уроках, не считая того ругательства, Димка отделался легким внушением.

Поразмыслив на досуге, он предпочел сдаться. Поначалу он пытался говорить Лизе всякие гадости, но та тоже оказалась не промах в словесных перепалках. Со временем взаимные пикировки вошли у них в привычку, так что никто ничего не воспринимал на свой счет.


Сашка не шутил. Он уже решил бросить институт и заняться чем-нибудь стоящим. Родители были резко против такого шага и предложили компромисс: его отселяют в бабушкину квартиру, чтобы Саша привыкал к самостоятельности.

В эту свою квартиру он и привел Лизу.

Против своего обыкновения, Лиза не занималась ничем. Кроме секса. Даже телевизор не смотрела. Она заставила Сашку притащить из дома стопок пять старых журналов — «Вокруг света», «Юность», «Уральский следопыт» — и целыми днями валялась на полу, рассматривала картинки, фотки, читала. Готовить отказывалась категорически, мыть посуду и делать уборку — тоже. Зато чуть ли не каждый день самым безумным образом декорировала длиннющие ногти и перекрашивалась, в среднем, раз в неделю: ее пригласили поработать моделью в первом в городе салоне современных причесок. И ее уже пару раз показали по телеку.

Саша оказался к такому не готов. Однажды он наорал на нее, когда вернулся поздно вечером голодный, а дома из еды — полшоколадки и та, как выяснилось, «на утро». Лиза даже ухом не повела. Взяла его куртку, ботинки, сумку и выкинула на лестницу. А когда он вышел, чтобы собрать вещи, захлопнула дверь, и он два дня жил у родителей. Сказал, что они поругались. Но ведь не ругались даже!

Тогда, собрав волю в кулак, Саня отправился к Женьке — за советом. Это стало еще одним потрясением. Ленка встретила бывшего одноклассника агрессивно. Она сильно располнела, на голове — черт знает что: так вот и оказывается, что с Лизой жить интересней. Женька, кажется, только из-за Ленкиной истерики решил выйти из дома и поговорить.

Приткнуться было негде, поэтому друзья-соперники купили водки и пошли к Димасу: тот, скотина, жил как вольная птица. Женя, после того как в доме появилась дочь Машка, совсем перестал соображать. Ходил по утрам за каким-то прикормом, спал часа по три в сутки и то на лекциях. Надо было спасать друга.

После того, как «раздавили по пол-литре», наступил мир, потому что стало очевидно: все несчастья — из-за баб.

Дима высказал еще одну назревшую мысль:

— Ёпть, надело х… сосать!

Женькины товарищи по боксу уже были «при делах», поэтому договариваться поехали к ним.

Женька жил у Ленкиных родителей, поэтому сказал жене: «Ты хотела ребенка, вот и воспитывай!» — и вернулся к своим папе с мамой.

Сане пришлось труднее. Надо было что-то решать с Лизой. Ему нужна была другая жена. Но попробуй, объясни это Лизе. И, как ни странно, ссориться с ней он не хотел:

— Жэка, я не знаю, чё делать.

— Раньше надо было думать.

— Ты — то сам много думал?

— Речь не обо мне. Хочешь Лизу из квартиры выкинуть?

— Бля, чё за жаргон? Но мне-то тоже жить где-то надо!

— Она больше не рисует?

— Не-а. Тока ногти красит. И из парикмахерской не вылазит.

— Найди себе бабу и переезжай к ней. Потом квартиру купишь.

— Из своей квартиры съехать? Меня родители прикончат раньше, чем апрелевские.

— Саня, она нас из такого говна вытащила: мы бы срок мотали… В лучшем случае, условно. Она тоже тогда рисковала.


Это была правда.

В конце десятого класса все трое вляпались по-настоящему. Новый физрук — ненамного старше их, а по виду и вовсе «запердыш», три четверти терпел их выходки, а потом самым гнусным образом отматерил при всем классе. Что их дернуло после уроков наведаться в спортзал, объяснить никто толком не мог. Изметелили они своего препода вполне профессионально. Били не по морде, а по почкам. Бросили корчиться одышкой на матах и пошли курить к художественному училищу: у Лизы в девять заканчивался вечерний рисунок, после этого собирались пойти погулять.

Сначала, вроде бы договорились, что не будут ей рассказывать. Это их дела. Но на качелях в сосновом бору долго ржали и даже не поняли, как Лиза вытянула из них эту историю. Пришлось все рассказать несколько раз в подробностях. Уже давно стемнело.

— ….. Идиоты! Идиоты! — Лиза орала так, хоть под лавку прячься. — Этим мозги на соревнованиях поотшибали, ладно! Ну, Дима, ты, танцор, какого черта туда полез? Чему тебя в балетной школе учили?! Только бы он заяву не накатал…

— Да чё ты психуешь? Он первый начал… — сунулся было Саша.

— …он начал, а ты — кончишь! Под нарами жить собрался?

— Ну, и чё ты предлагаешь?

После долгих раздумий Лиза начала стаскивать с себя джинсы.

— Ёпть, Лиза, крыша поехала? — у Димки шары на лоб полезли.

— Так. Надо посадить мне несколько синяков на ляжках, на руках и порвать колготки.

— Самоубийц нет! — Саня тоже пока не понял, к чему это.

— Кто из вас прежде занимался изнасилованиями?

Все промолчали.

— Саня, давай ты.

— А чё я-то? Вон Женька пускай…

— Нет, я! Может, потом случай не представится… — Дима пришел в восторг от этой идеи. Он занимался спортивными бальными танцами, поэтому знал, куда лучше вцепиться, чтобы получились внятные синяки. С колготками тоже быстро разобрались.

— Я не знаю, что из этого выйдет, но завтра пойду к директрисе. Скажу, что этот пряник вызвал меня после уроков отчехвостить за прогулы и начал мацать в спортзале, а вы ждали меня в предбаннике и, когда я начала орать, заступились. Ну, и немного силы неподрассчитали. Дима, ты это своей партийной мамане сегодня же расскажи. Может, получится отмазаться.

Перед первым уроком Лиза зашла к директору школы. Вышла через час вся зареванная. Лиза насмерть стояла на своем, физрук отнекивался и катил бочку на пацанов. Но Димкина мама (влиятельный функционер) в конце-концов все же постаралась: скандал замяли. Физрук перевелся в другую школу.

— Лиз, я ухожу от тебя. К другой женщине, — Сашка протянул ей свои ключи от квартиры.

— Спасибо, Саня. Я здесь уже привыкла, и к родителям возвращаться не хочется. Ключи оставь себе, я мужиков сюда водить не стану. А так, может, мебель передвинуть или люстру поменять придешь. Пускай у тебя будут на всякий случай.

— Тебе все равно, что я ухожу к другой!?

— Самой уходить труднее. Я вот так и не собралась от тебя уйти. Силы воли не хватило.

— Золотце, ты будешь первая и последняя стерва в моей жизни. Клянусь!

— Не зарекайся…


Они продолжали иногда встречаться, но в общем все начали жить своей жизнью. Чаще всего пересекались в ночных клубах, куда Лиза ходила на работу — брать интервью у залетных «звезд». Тусовались, болтали ни о чем, иногда вспоминали учебу.

Посвящать школьную подругу в подробности своего бизнеса одноклассники не хотели, да и Лиза понимала, что ей об этом лучше вообще ничего не знать. У нее впереди была простая журналистская карьера, а у них — широкий выбор: застрелят, посадят или отправят «на легальное положение» в какие-нибудь депутаты или зам. главы местной администрации.

Была еще одна закрытая тема — Женькина личная жизнь. Всем троим казалось, что Лизе неприятно думать о том, что у Жени есть дочь.

Поэтому когда Женька сам проговорился в машине о том, что Машка хочет собаку, все перепугались — никогда не знаешь, что взбредет Лизе на ум, тем более, когда она за рулём. Но на этот раз, кажется, все обошлось.

Они снова вернулись в центр. В бане ждали девочки. Лиза отдала ключи Женьке и собралась уходить.

— Я тоже — пас, — сказал Женька.

— А чё так?

— У меня на руках несовершеннолетний, — Женя показал из-за пазухи щенячью мордочку.

— Лиза, а ты куда намылилась? Заказала педика, а теперь — в отказ.

— Дим, я пошутила. Ты ж знаешь, я предпочитаю натуралов.

— Ну вы, блин, весь вечер нам испортили, — снова взбеленился Димка.

— Жень, ты все хорошо обдумал? — вдруг не в струю спросил Саня.

— Пацаны, вы о чем? — забеспокоился Диман.

— Слышь, Димас, нам предстоит сегодня трудная ночь: три проститутки и один педик.

— Ну вас на фиг, дураков! — Лиза развернулась и пошла в сторону дома. Шагов через двадцать ее на машине догнал Женька:

— Поехали, покатаемся.

— Ты — пьяный.

— Да брось ты, давно уже все выветрилось.


По старой привычке приехали в небольшой круглый скверик недалеко от центральной набережной. Дошли пешком до Лизиной любимой скамейки под желтым кованым фонарем. Женька сел на лавочку, а Лиза улеглась и положила голову ему на колени. В свете фонаря мельтешили последние в этом сезоне мотыльки. Щенок у Женьки за пазухой иногда повизгивал во сне.

— Как назовем? — спросил Женя.

— Спифтрик. Сокращенно — Пиф!

Давным-давно Лиза придумала этимологию слова «лавочка» — от «love», место, где занимаются любовью. Женька это помнил. Он собирал и хранил Лизины «почеркушки» — забавные картинки с сюрными надписями, записывал такие вот странные названия, которые она придумывала предметам, а потом сразу забывала.

— Сколько лет мы здесь не были?

— Лучше не вспоминать…

На днях Жене предложили открыть филиал в соседнем регионе. Это были хорошие деньги и возможность уехать туда с Лизой. Оставалось только уговорить Лизу:

— Хочешь, оставим Спифтрика себе.

— Каким образом?

— Мне предложили переезд и новую работу. Поедем со мной. Собаку возьмем с собой.

— А Ленка с Машкой?

— Останутся здесь. И вообще, не забивай себе этим голову. Это моя забота.

— Надо подумать… Думать будем у меня дома: холодно уже на лавочке валяться.

Щенка Лиза пристроила рядом с диваном, в коробке из-под обуви. Женька сварил кофе, нарезал сыр — они сидели на краешке дивана, пили кофе, молча жевали сыр. Лиза думала.

Когда она почти надумала и обняла Женю, рука под курткой наткнулась на кобуру.

— Пистолет?

— Да, извини, забыл снять, когда вошли.

— Что, все так серьезно?

— Могло быть и хуже. Пока разруливаем, дальше видно будет.

— Я не поеду с тобой.

— Я все равно решил окончательно уйти от Ленки.

— Дело не в этом. С тобой просто опасно находиться рядом.

— Так же, как с другими. Думаешь, твои друзья-журналисты сейчас не под прицелом? Вашему журналюге полгода назад дверь в квартире взорвали, если я не ошибаюсь? Еще к одному охрану приставили. Ты с ним спала, кажется.

— С тех пор не сплю.

— И что, дело только в этом?

— Нет, просто здесь у меня работа.

— Газеты и телевидение есть везде. Работай, если хочешь. Не хочешь, не работай. Ты ведь мечтала рисовать: рисуй, выставляйся.

— Это нечестно, Женя. Знаешь, что удар ниже пояса. Я не могу рисовать, перегорела. А ты знаешь и говоришь. Специально, чтобы меня разозлить!

— Ну прости! Я — дурак. И еще больше дурак, чем ты думаешь. Только не отказывайся сразу. Пускай еще время пройдет, я подожду. В конце концов, мне там надо быт наладить, устроиться. Действительно, тебе не обязательно ехать сразу.

— А собаку теперь куда? Машке?!

— Отдадим моим родителям.

— Лучше — моим!

— Твоим так твоим. Ну? Мир?

— Тогда — сказку!

— Я уже разучился, — Женька, как маленький, часто замигал глазами.

— Нет, вспоминай, иначе я не играю.

— Ну что ты будешь делать!.. Сказка… Жил-был на свете молодой, холостой пистолет. Однажды он познакомился со старой, но еще не ржавой обоймой. И вот отправились они вместе путешествовать.

— Зимой?

— Да, зимой. В лес на санках. Холодно в лесу, голодно. Вот нашли они сторожку лесника. Затопили там печку, легла обойма на печку погреться, да тут ее патроны все и взорвались.

— И избушка тоже взорвалась?

— И избушка. Остался снова пистолет один-одинешенек на санках.

— И построил санкостроительный завод!

— Точно.

— Хорошая сказка… Раздевайся!


Когда-то Женька не знал, о чем можно разговаривать с Лизой. То есть по делу: домашку передрать или договориться пойти погулять — умел. А так, оказывалось, не о чем. Лиза много читала, сыпала малопонятными словами. Еще хуже было, когда она начинала рассказывать про свои художества. Вообще непонятно.

Какое-то время это не было очень заметно: Лиза в основном разговаривала сама с собой, Женькино участие заключалось в том, чтобы молчать и поддакивать. А потом Лиза вдруг стала спрашивать, что он думает, например, про искусство древних греков:

— Ну ты совсем что ли? Мы это даже в школе проходили. Ты читал про золото Шлимана? Про Трою знаешь? Ну, троянский конь?

Женя не читал. Лиза начинала злиться, отбирала портфель и шла домой одна. Когда в их компании появился Сашка, стало проще — Лиза переключилась на планирование разных «акций», Сашка тоже всегда был не против затеять какую-нибудь свистопляску. Так время и коротали.

В седьмом классе на физре случилось несчастье. Лиза вообще не любила урок физкультуры: была уверена, что «тусить по полю ногами» — бесполезная трата времени. Ей больше нравились гонки. А тут ее заставили встать в команду на занятиях по баскетболу. Она хотя и не была самой высокой девочкой в классе, но в корзину попадала безошибочно, поэтому физрук все время напрягал ее. И какая-то сволочь въехала ей локтем в висок так, что Лиза долетела до стены и там ударилась о батарею. Если бы Женя с Саней следили за игрой и узнали, кто это постарался… Но в общей свалке никто ничего не понял.

Диагноз поставили: сотрясение мозга и смещение шейных позвонков.

Женька звонил Лизе каждый вечер после того, как ее привезли из больницы:

— Как дела?

— Блюю. Потолок перед глазами ездит. А так — ничего, — весело отвечала Лиза. Ее, кажется, прикалывало, что потолок все время крутится. Но однажды поздно ночью сама позвонила Женьке: Лиза плакала. Родители спали, ей было страшно. Врач сказала, что теперь ей нельзя поднимать больше трех килограммов и придется часто ходить в специальном воротнике на шее:

— Гонять больше нельзя. И рисовать тоже: не смогу таскать этюдник. Я так сдохну.

Женя не знал, что говорить в таких случаях:

— Я буду таскать этюдник. И учебники, если надо.

— Женя, я боюсь: если меня кто-нибудь еще по башке отоварит, я вообще дурой на всю жизнь останусь.

— Не плачь, никто не узнает. Мы никому не скажем, а ошейник свой будешь дома носить.

Чтобы как-то ее успокоить, Женька пересказал коротенькую сказку, которую прочитал недавно в «Уральском следопыте». Это был любимый Лизин журнал.

— Здорово. Сам придумал?

— Нет, прочитал в твоем журнале.

— Ну все равно, расскажи еще что-нибудь…

Пришлось выдумывать на ходу. А потом это вошло в привычку: Лиза любила, чтобы ей рассказывали сказки на ночь. Все время вставляла отсебятину: получалось еще смешнее. С тех пор они часто болтали по ночам.

Глава 2

— Какая идиотка! Как можно быть такой дурой!

Инка слушала и молчала.

Она-то знала, как. Да и Лиза знала. Но одно дело знать, и совсем другое — прочувствовать это на собственной шкуре.

— Что делать теперь?

— Ничего, — впервые подала голос Инна.

— Но я так не могу. Надо что-то делать.

— Например?

— Если б я могла привести пример, я бы тут уже не сидела.

На часах было около часа ночи.

Лиза посмотрела на свое отражение в темном окне и поправила взъерошенную челку:

— Ну и морда у меня… Давай что ли кофе…

— Тебе варить в парадной турке или в походной? — поинтересовалась Инка.

— В походной, она больше. К тому же, по всем признакам, намечается очередная войнушка.

Предпосылки этого скупого диалога были заложены года за полтора. Лиза работала в газете и училась на четвертом курсе журфака. И в целом ей это нравилось.

Нравились новые люди каждый день, нравилось делать тексты, нравилось мотаться по интервью и приходить домой за полночь, работать без выходных, сдавать сессии вместо очередного отпуска. После мучительной паузы бездействия, которая образовалась в результате провала на экзаменах в институт имени Репина, она, кажется, нашла, что искала.

Газета, куда ее пригласили в штат уже после первого курса, была на подъеме. И имена журналистов, которые знал любой мало-мальски грамотный человек, были для нее не просто строкой под текстом, а конкретными людьми, с которыми она сидела за одним столом на планерках, гоняла чаи и кокетничала с большим энтузиазмом.


В тот день в Доме журналиста отмечали юбилей газеты. Официальная часть уже закончилась и началась большая пьянка. Лизе такие развлекаловки были малоинтересны, но уйти незаметно не удавалось, поэтому она решила попробовать всего побольше — столы были завалены всякими «ништяками», а резерв желудка ограничен перманентным недоеданием. Значит, кушать предстояло медленно и долго.

Пока она жила с родителями и мама каждый день стояла над душой с поварешкой, Лиза кое-как ела. Но беспорядочнаяжурналистская профессия и «раздельное проживание» с родителями делали свое дело — она просто забывала о еде и вспоминала о ней, когда начинали дрожать руки.

К счастью, фуршеты по разным поводам случались достаточно регулярно, поэтому до голодных обмороков дело еще не доходило.

Надо сказать, Лиза ко всему подходила основательно. Она взяла самое большое из попавших в поле зрения блюд и укомплектовала его снедью до отказа. Потом выбрала относительно спокойное местечко возле камина, сбегала за бутылкой минералки и решила оставаться в своем углу до упора, чтобы посмотреть, кто из именитых алкашей свалится под стол первым, а кто дотянет в сознании до развоза гостей по домам.

Начались танцы: она точно знала, ее приглашать не будут. За короткую Лизину жизнь в журналистике при ее непосредственном участии в газете уже случилась пара скандальных разводов, поэтому женская часть редакционного коллектива бдительно следила за мужской. А с мужской частью коллектива у Лизы существовал «тайный сговор»: она имела свободный доступ на «мальчишники», но теткам об этом знать не полагалось.


Ее тет-а-тет с закусками нарушил мужчина средних лет. Лиза сказала бы: породистый, — но еще раньше узнала в нем человека с фотографии, которую стащила лет шесть назад с фотовыставки. Она так торопилась тогда, чтобы ее не «засекли», что даже не посмотрела, кто это такой. Потом сделала с этой фотографии очень удачную «симуляцию» под академический рисунок на тонированной бумаге — портрет с руками. В художественном училище катастрофически не хватало натурщиков с хорошей мускулатурой, а на фотке получились такие выразительные мышцы…

— Девушка, вы почему не танцуете?

— Не приглашает никто.

— Тогда позвольте…

— Позвольте вам не позволить, — вмешался в разговор Степа, первый зам. редактора. — У девушки все мазурки расписаны на полгода вперед.

— Интересная девушка… Я прежде ни разу не видел вас в платье.

— А я вас прежде никогда не видела, — сделав ударение на слове «вас», ответила Лиза и заела семгу долькой апельсина. — Или вы имеете в виду, что видели меня без платья? Но такого я тоже не припомню.

Они все же потанцевали в тот вечер. А примерно через неделю столкнулись в лифте.

— Седьмой, — сказала Лиза.

— Я знаю, — Георгий Александрович нажал на двенадцатый.

— Не поняла…

— Поехали, покажу тебе свою газету.

— Вы журналист?

— Был когда-то.

Двенадцатый этаж занимали две конторы — газета и рекламное агентство. Хозяином оказался Дмитриев, новый Лизин знакомый.


— Знакомьтесь, это — Лизонька. А это — Татьяна Сергеевна, моя супруга, — Георгий Александрович крепко держал Лизу одной рукой за плечо, потому что никаких знакомств и визитов в чужую редакцию ей не хотелось.

— Спасибо, что прокатили. — Она попыталась было остаться в лифте и нажать на «свою кнопку», но Дмитриев ловко оттер ее от приборной панели, одновременно придерживая створки. В итоге ему удалось вытеснить Лизу в холл, где она прямиком двинулась к двери, ведущей на лестницу. Тогда-то он буквально зажал ее под мышкой и повел по коридору, непрерывно балагуря и затаскивая почти во все кабинеты:

— Здесь у нас отдел рекламы, это — верстка, тут — корреспонденты…

Татьяна Сергеевна заведовала рекламным агентством.

— Когда Лиза нагуляется, женю ее на Косте, — сообщил Дмитриев жене.

— Костя — это кто? — наконец подала голос Лиза.

— Наследник. Оболтус…

— Мне оболтусы ни к чему, я предпочитаю юношей серьезных и положительных.

— Он исправится. Я, лично прослежу.

— А где вы раньше были в таком случае?

— Я же тебе говорил: за словом в карман не полезет, — рассмеялся Дмитриев, обращаясь к жене. А потом — к Лизе: — Знаешь, как тебя редактор называет? Стервочка.

— Это он меня недооценивает.


Кабинет у Дмитриева был настоящий редакторский — просторный, со столом для проведения планерок. Лизе сразу понравилось кожаное директорское кресло с деревянными подлокотниками. Пока Дмитриев мудрил с кофеваркой, она успела несколько раз прокатиться на краске вдоль стола, а потом раскрутиться вокруг своей оси так, что хозяину кабинета пришлось ловить кресло за подлокотники, чтобы наконец пригласить Лизу к столу.

Кофе пили в маленьком кабинете, который маскировался за дверкой бокового шкафа. Это была обычная комната отдыха с диваном, столиком, креслами и полками для всего подряд. Там же располагались кофеварка, холодильник и микроволновка. И еще там был кран с водой — удобство, которое Лиза сразу оценила: никуда не надо бегать, чтобы сделать себе чай или кофе.

В общем, сказать, что ей у Георгия Александровича понравилось — это ничего не сказать.

Было в маленьком кабинетике еще одно важное преимущество: если сесть в кресло спиной к двери, то из редакторского кабинета ее было совершенно не видно из-за высокой спинки. Зато Лиза слышала все, что происходит в «большом мире».

Дмитриев оказался свой в доску. Конечно, секретарша начала «давить косяка», когда Лиза зачастила к ее шефу на чаи, но сделать-то ничего не могла. А Дмитриева, похоже, не очень волновало, как на визиты посмотрят в конторе.

Конечно, просто так Лиза к своему новому приятелю не заваливалась. Понятное дело, человек занятой, и варить для нее кофе — не основная цель его жизни. Поэтому Лиза придумала систему условных сигналов, которые Дмитриев легко принял. Когда Лиза хотела прийти в гости, она отсылала эсэмэску: «?» В ответ можно было получить «+» или «-». Или время, когда можно зайти. Тот же код действовал, если Дмитриев сам проявлял инициативу.


Было, конечно, во всей этой истории несколько мутных моментов.

Во-первых, поначалу Лизу мучил вопрос, почему Дмитриев не знакомит ее со своим сыном. Вроде бы, он именно для этого притащил ее к себе в контору. И даже жене представил. Но вполне ведь могло оказаться, что парню такое знакомство на фиг не надо, у него своя жизнь. Лиза лично придушила бы своих родителей, возьмись те навязывать ей кого-нибудь. По этому по поводу знакомства с «наследником» довольно скоро и думать забыла.

Во-вторых, жена Дмитриева работала на том же этаже и доброжелатели наверняка доносили ей о частых Лизиных визитах. Однако Татьяна Сергеевна попадалась ей на глаза исключительно редко, они вежливо раскланивались и не более того. У Лизы почти отлегло от сердца. Она вспоминала свой приход в газету, тогда случилось несколько «инцидентов». Как ей казалось, на пустом месте. Но привычка не ждать ничего хорошего от «бабской» части коллектива осталась.

По-прежнему оставалось загадкой, зачем Дмитриеву «прикармливать» ее у себя в конторе, если он не преследует никаких практических целей. Если бы хотел пригласить на работу, то вряд ли стал бы ставить ее в исключительные условия с прямым доступом в свой кабинет. Лиза неоднократно убеждалась, что попасть к нему на прием не так просто даже заму или начальнику отдела рекламы. А она могла сколько угодно сидеть в гостевой, и никто ее оттуда еще ни разу не вытурил. Если у Дмитриева были рабочие звонки или посетители, он просто принимал их у себя в кабинете.

И поэтому она была удивлена, когда неприятности грянули, откуда не ждали, — в ее родной газете начались слухи и сплетни, а замредактора просто выходил из себя, если Лизы не только не оказывалось на месте, а она оказывалась у Дмитриева.

Она никогда не «сваливала» из конторы, не поставив зама в известность, где и как ее можно найти, поэтому, как правило, сообщала, что идет пить кофе и что, если надо, она на телефоне.

С Дмитриевым она этими проблемами не делилась, просто стала осторожнее — сама звонила замредактору по городскому и спрашивала, не надо ли чего сдать или отредактировать.

Но неприятный разговор все же состоялся.

Лиза как раз спустилась с двенадцатого этажа в отличном настроении. Стёпа зашел к ней в кабинет, присел на край стола и начал перекладывать бумажки, потом поправлять ручки в пластиковом стаканчике. Лиза упорно молчала. Тогда Стёпа заговорил:

— Дмитриев — известный бабник…

— А мне это зачем знать? Пускай его жена волнуется.

— Ты не понимаешь? Он на тебя глаз положил.

— Я не понимаю, почему это тебя так беспокоит. Но на всякий случай я тебя утешу: он просто хочет женить на мне своего сына.

— Ты это серьёзно?

— Серьезней некуда. Он даже со своей женой меня познакомил, так что не вмешивайся в нашу семейную жизнь, пожалуйста…


«Ань, привет!

Ты в курсе дела, наверное. Дмитриев — что за перец? Твой папаня с ним знаком? У меня тут непонятная история с ним завязалась. Я не въезжаю, что происходит. Ответь быстро.

Обнимаю. Л.»


«Лиза!

Если он к тебе клеится, будь осторожна. Умная и хитрая сволочь. Он с моим папа неоднократно водку квасил. Я их семью знаю с детства — на даче отдыхали вместе каждое лето. Жена у него нормальная, но, я думаю, глубоко несчастная женщина. Дмитриев — тот еще «ходок». Его сын — Костик, к рукам, кажется, и не прибивался. В школе еще пьяный избил мента. Отец его «отмазывать» не стал, (из принципа, наверное). Костя два месяца просидел в КПЗ, потом получил условно. Что у них дальше было, не знаю.

А что за история? Безумно интересно. Я уже скучаю по нашим «африканским страстям». Держи меня в курсе событий.

Целую. А.»


После разговора со Степкой и этого письма Лиза перестала ходить к Дмитриеву. Что-то, действительно, было не так, в чем-то Степан был прав. Ведь ей и самой многое казалось странным. Через неделю Дмитриев пришел к ней сам. Как всегда бодрый и в хорошем расположении духа:

— Привет, невеста! Не звонишь, не пишешь. Совсем забыла старика. Я к твоему шефу наведывался, дай, думаю, и тебя навещу…

Лиза вздохнула: визит к шефу — явно только предлог. На самом деле Дмитриев собирался к ней. Разговаривать совсем не хотелось, к тому же в коридоре сразу замаячило несколько физиономий, от чьих хозяев не приходилось ждать ничего хорошего:

— Работы много, — как-то неопределенно пожала плечами Лиза.

— От работы кони дохнут. А такой хрупкой девушке отдых просто необходим. Поэтому позвольте вполне официально пригласить вас на чашечку кофе. — Это было сказано уже в коридоре, во всеуслышанье.

Отказываться дальше было глупо. Лиза закрыла документ, выключила монитор и, взяв ключи, вышла вслед за Дмитриевым. Под пристальными взглядами коллег они дошли до лифта, дождались, когда откроется дверь, и только в лифте Лизе показалось, что она уже может дышать. Дмитриев тоже больше не выглядел беззаботным идиотом. Доехали молча и так же зашли к нему в кабинет. Он попросил секретаря никого к нему не впускать и ни с кем не соединять.

— Лиза, я не понимаю, что происходит. Ну ладно, не заходишь, а почему на звонки не отвечаешь? Я тебя чем-то обидел?

— Да нет, Георгий Александрович, какие обиды… Устала я что-то… И не знаю, что сказать… В общем, сплетни всякие пошли, а я радовалась, что только все устаканилось после…

— Я понял.

— Надоели скандалы, честное слово.

— Теперь спокойно подумай: мы с тобой встречаемся не по закоулкам, а у меня на работе. Мне к тебе в гости ходить положение не позволяет. И потом, твой шеф неправильно поймет: все-таки конкурирующие издания, а я к вам зачастил. Улавливаешь мысль?

— Ну.

— Тебе про меня уже все рассказали, не сомневаюсь. Я о тебе тоже наслышан. И даже не стану скрывать: я именно поэтому к тебе подошел на той пьянке, интересно было познакомиться лично. Судя по рассказам наших дам, на тебе пробу ставить негде.

— И дальше что?

— Ну ты посмотри на меня внимательно.

— Зачем это?

— У меня своя голова на плечах.

— Разве?

— Хочешь удостовериться? — Дмитриев демонстративно оттянул в сторону широкий ворот вязаного свитера, наклонился так, чтобы сидящей в кресле Лизе было видно: вот — голова, вот — плечи.

— Действительно, голова с плечами на месте. Против факта не попрёшь, — после недолгой паузы сказала Лиза. — Но это все равно ничего не объясняет. И я бы даже сказала, что в этом нет никакого намека на решение возникшей проблемы.

— Да пойми, никакой проблемы нет. Тебе нравится здесь тусоваться?

— Да.

— А мне ты нисколько не мешаешь. Челяди вокруг навалом, а поговорить не с кем. Мне с мужиками приходится водку пить — такие правила игры. Мне это поперек глотки. Я непьющий. А приходится. Ну могу я себе позволить маленькую слабость — общаться с кем мне нравится?

— Это вы меня спрашиваете?

— Да, это я тебя спрашиваю.

— А при чем здесь тогда ваш сын?

— Ни при чем. Он, действительно, оболтус и тебе не пара. Ну надо же было предлог выдумать. Заметь, я мог бы сейчас соврать, что действительно хочу его на тебе женить.

— Мерси за откровенность.

— Вот ты сейчас злишься и мне не веришь. А я ведь тоже могу начать задавать вопросы: тебе зачем это нужно?

— Во-первых, это вы меня сюда пригласили, во-вторых, за каким-то чертом явились сегодня в редакцию. Не я эту петрушку затеяла, а вы. Так что вопросы здесь буду задавать я!

— О как! Пригрел змею на груди… Ну и какие у тебя вопросы?

— Кофе пить будем или где?

— Без базара.


Не сказать, что этим разговором были расставлены все точки над «i», но отношения между Лизой и Дмитриевым постепенно выровнялись. Если бы, к примеру, Дмитриев начал ее домогаться, Лиза почти наверняка сразу обрубила все концы. Просто потому что не хотела снова связываться с коллегами по цеху. Ей и так уже опротивели некоторые рожи из бывших, постоянно мелькавшие на работе. Она твердо решила завязать со служебными романами.

Но Гоша вел себя непринужденно. (Она уже про себя называла его по имени, но на внешний уровень это не выходило, и Гоша злился, а Лиза с удовольствием за этим наблюдала.)

В общем, придраться было не к чему, поэтому формального повода прекратить общение не находилось. Ситуация развивалась по накатанной до лета.

Наконец был защищен диплом. И наступил отпуск! Ехать Лиза никуда не могла. Физически не осталось никаких сил. Неделю она просто спала. Даже несмотря на волшебную, безоблачную, неимоверно прекрасную погоду.


Телефон звонил уже давно. Лиза соображала, кто бы это мог быть. Если с работы, то ее, естественно, нет дома. Стёпка знал ее состояние и поклялся страшной клятвой на новом джойстике, что не вызовет ее на работу раньше срока и никому не сдаст: будет всем врать, что она умотала в Питер к подруге.

Лиза, и впрямь, собралась провести время у подруги, но за городом, на даче. И ждала, когда у Инки тоже начнется отпуск.

Телефон замолчал. Зазвонил сотовый. Ну, это уже проще — Лиза посмотрела на определитель: Дмитриев. Они не виделись уже недели три из-за всех этих заморочек с универом.

— Алё…

— Спишь, что ли?

— Имею право, я в очередном отпуске.

— Везет некоторым. А я вот кручусь, как бобик. Костю с матерью на отдых отправил, а сам уже с ног сбился. И ты куда-то пропала.

— Я защищала диплом.

— Да ну? И теперь ты — молодой специалист?

— Дык, не то слово!

— Надо отметить. Как насчет покататься на «Sea-doo»? У меня дружбаны привезли новые водные мотоциклы, сегодня будут обкатывать на озере. Поехали, проветримся. А потом поужинаем.

— Типа вы меня приглашаете? И подарки будут?

— Обязательно.

— Тогда я согласна.


Почти всех этих людей Лиза уже знала. С кем-то пересекалась по работе, кого-то видела на фотографиях, которые ей часто показывал Дмитриев. Недавно она сделала для себя открытие, что, пожалуй, даже слишком много знает о его жизни: ей позвонила Дмитриевская секретарша и спросила, где Георгий Александрович. «В типографии», — без запинки выпалила Лиза и уже потом сообразила, что, по идее, секретарша и так должна быть в курсе…

Сидя в машине, она вяло подумала, как на ее появление отреагирует новая тусовка, даже хотела спросить об этом Гошу, но промолчала. В конце концов, он взрослый мужик, если что-то делает, то за свои поступки отвечает.

Ее приезду никто не удивился: все были заняты исключительно новой техникой и снаряжением. Удивилась Лиза — она оказалась единственной барышней на берегу. Поняв, что мужикам не до нее, она переоделась в купальник, предварительно заставив Дмитриева достать из багажника туристический коврик, и ушла подальше вдоль берега, чтобы не мешал шум моторов, — загорать. Впервые за это сумасшедшее лето ей удалось просто полежать на солнышке.

Подходил Дмитриев и звал прокатиться на водном мотоцикле, но она отказалась: уже перегрелась на жаре и могла простыть в воде.

Лиза нечеловечески устала. Диплом пришлось писать без отрыва от производства, редакция разбежалась по отпускам. На нее свалилось сразу столько всего, что половину из того, что она делала, она делала на автопилоте. Похоже, после того, как все закончилось, у нее остался только автопилот. Голова не соображала совсем.

Дмитриев сидел рядом на песке и что-то рассказывал уже минут пятнадцать. Она посмотрела на него так, что он спросил:

— Надоело?

Лиза кивнула:

— Отвезите меня домой. Я умоталась до полусмерти. Спать хочу.

— А ужин?

— Ресторан я уже не переживу. Я могу находиться только в горизонтальном положении.

— Но есть-то ты хочешь?

— Хочу, но не могу. Я лучше завтра поем.

— Нет, ты поешь сегодня. К тому же я обещал подарок на «выпускной».

— Подарок давайте, а есть все равно не могу.

— Ладно, лежи, сейчас подгоню машину.

Лиза прямо в купальнике загрузилась на заднее сиденье, положила под голову коврик, закинула ноги на тонированное стекло и так и уснула.

— Вставай, приехали, — Дмитриев открыл дверцу и стоял с пледом в руках. — Заворачивайся, одежду я сам принесу.

— Это куда мы приехали?

— Ко мне домой.

— Н-е-ет, я не пойду. Чего я у вас забыла? Это вообще неудобно — жена в отъезде…

— Я долго тут буду как дурак с пледом стоять? Перед соседями неудобно. Подумают, что ты пьяная.

— Ни за что. Где мои тапки?

— Стоят возле машины! Выходи, я сказал!

На лестничной клетке верхнего этажа «сталинки» была только одна квартира. Лиза почти сразу нашла дорогу в холл, где в числе прочего стояли диван и телевизор, взяла пульт, сказала Дмитриеву: «Спокойной ночи» — и «вырубилась» под вечерние новости.

Отчетливо пахло коньяком. Потом еще запахло жареным мясом… Лиза открыла глаза: к дивану был придвинут журнальный столик и возле самого ее носа стоял бокал с тем самым, о чем она подумала. Мясом тянуло из-за барной стойки, которую она поначалу не заметила, и за ней, вообще где-то далеко, в самом углу зала спиной к ней стоял Дмитриев и, похоже, жарил. Лиза смотрела на эту картину как завороженная: мужчина за плитой, а она — перед телевизором на диване.

Это же была её самая прекрасная мечта!

Интерьер ей понравился: минимум мебели и много картин. Большинство авторов она знала, работы этих художников закупали музейщики. Лиза выпила немного коньяку, поискала глазами одежду и не нашла.

Да и ладно! Она уже почти привыкла к этому пледу. Тихо вышла в коридор, прошвырнулась до прихожей, заглянула в спальни и кабинет — одежды нигде не было. Пришлось вернуться в зал.

Дмитриев сидел на диване:

— Проснулась, спящая красавица.

— Мне бы еще одеться…

— В ванной комнате, на плечиках… Там же чистые полотенца.

— Как я сама не догадалась…

Лиза вернулась из ванной.

— А чего нос блестит?

— Блестит, значит, чистый! — радостно отрапортовала Лиза.

— Вижу, ты постепенно приходишь в сознание.

— Да, положительная динамика, определенно, намечается.

— Тогда прошу к столу!

— А где у нас стол?

— Конечно же, в столовой.

— Железная логика.

— А ты думала, я уже в маразме?

— Ну, что вы, вам до маразма еще лет пять или даже шесть…

— Слушай, как с таким языком ты еще не вся в побоях?

— А я ловко уворачиваюсь и быстро бегаю.

Перед тем как сесть за стол, Дмитриев достал длинный футляр:

— Ты, как я понял, по «Parker» прикалываешься. Золотой «Parker».

— За-ши-бись! Приберегу для резолюций, когда стану главным редактором.

— Долго ждать придется. Твой шеф с места не сдвинется, пока не помрет. Так что пользуйся сейчас, а то заржавеет.

— У меня не заржавеет.

— Кстати, завтра уже наступило.

— Это вы о чем?

— Ну, ты на пляже сказала, что поешь завтра. Уже можно.


— А вы отлично готовите. Представляете, мечта идиотки: я бы работала, а муж бы дома меня с ужином дожидался.

— Ну, какие проблемы? Я уже дожидался, пока ты проспишься.

— Не считается. Вы уже женаты, и я не с работы пришла. И вообще пора по домам. Утро скоро.

— Лично я — дома.

Что-то в этой фразе Лизе сильно не понравилось:

— Тогда я вызову себе такси. — Она пошла к телефону.

Дмитриев отнял у нее трубку и обнял за талию:

— Лиза, оставайся.

— В каком смысле? И в каком качестве? У меня такое чувство, что вы чего-то не договариваете.

— Я же вижу, ты стала меня избегать после того разговора, — он уже обеими руками прижимал ее к себе. — Я всех разогнал, чтобы можно было поговорить спокойно.

— То есть вы отправили жену с сыном на Кипр, чтобы без отрыва от производства меня тут поиметь?

— Ты так это воспринимаешь?

— А как еще?

— И тебе ничего не говорит тот факт, что я привел тебя к себе в дом…

— Это не только ваш дом.

— Это мой дом! И я хочу, чтобы ты здесь осталась.

— До двадцать пятого числа, пока жена из отпуска не вернется?

— Мы сейчас не об этом говорим.

— Именно об этом! Как я вообще на это повелась! Идиотка! Я еду домой. — Она наконец вывернулась и отошла на пару шагов.

— Ну давай, если дверь откроешь.

— То есть вы меня не выпустите?

— Нет.

— А с какой стати?

— А просто я — тиран и самодур. Давай поцелуемся.

— Закажите себе проститутку и целуйтесь с ней сколько влезет!

— Давай я лучше тебе заплачу, чтобы время на звонки не тратить.

— Вам пенсии не хватит оплатить мои услуги!

— Нахалка малолетняя! Мне всего сорок шесть недавно исполнилось!

— При вашей нервной работе год за три считается.

— Так! Я с тобой спорить не собираюсь! Давай пойдем в кабинет и спокойно все обсудим.

— Давайте я поеду домой, а потом мы как-нибудь встретимся и спокойно все обсудим.

— Лиза…

— Ты меня обманул! Целый год по ушам затирал! Я здесь не останусь!

— Похоже, разговор зашел в тупик. Не хочешь говорить нормально, оставайся здесь, живи в прихожей. Дверь я тебе не открою. Если что, ищи меня в кабинете!


Лиза сидела в прихожей на полу под дверью уже минут тридцать. Проверила сотовый: Женька не звонил. Правильно — она сама ему позвонила перед тем, как поехать с Дмитриевым на озеро, сказала, что выпила снотворное и ложится спать. Позвать Сашку с его «бойцами», чтобы вынесли тут дверь? Это вообще из рамы вон. Сама вляпалась, при чем тут Саня? И Женька, как пить дать, узнает.

Подошел Дмитриев, сел рядом.

— Я же просила при мне не курить, — Лиза смотрела в потолок.

— Терпи, раз договариваться не хочешь, — Гоша выпустил в потолок длинную струю дыма, снова затянулся. Оба принципиально смотрели в разные стороны.

— Зачем тебе весь этот дурдом? Трудностей в жизни не хватает? Или баб вокруг мало?

— Сам не понимаю.

— Так ты разберись сначала, а потом уже начинай мне руки выкручивать. Что вообще за методы? Затащил к себе домой, ключи спрятал… — Лиза, наконец, взглянула в его сторону.

— Простынешь на полу, пойдем отсюда.

Он поднялся сам, поднял ее, не удержался и просто впился ей в губы. Лиза не ответила.

— Ну почему ты такая упрямая?! — Он встряхнул её за плечи. Потом поцеловал еще раз, безнадежно долго, так что у Лизы закончилось дыхание. — Почему ты молчишь?.. Не хочешь, не надо. Но из дома я тебя все равно не выпущу. Иди в Костину комнату. И не смотри на меня так: я тебя не трону.

Лиза проснулась в Костиной кровати. Гоша сидел без рубашки в кресле напротив и, похоже, выкурил уже несколько сигарет.

Было позднее утро. Почти день.

— Тебе звонили на сотовый, я отключил.

— И давно ты тут сидишь?

— Не помню, не спится. Я не знаю, что с тобой делать.

— Делай, что хочешь. Мне все равно.

— А пойду-ка я спать!


Лиза позвонила Женьке и сказала, что все в порядке — забыла заблокировать кнопки и телефон случайно отключился.

— Домашний тоже случайно не отвечает? — уточнил Женя.

— Ты же знаешь, я трубку не беру, чтобы с работы не доставали.

— Я приеду в пятницу, что привезти?

— Всего побольше. Если дома не будет, я у Инки на даче. Там иногда сотовый не берет.

— Лады.

Лиза долго отмокала под душем. Ощущение тупика, в который она попала, не проходило. Впору было сесть и разрыдаться, но слез почему-то не было. Как всегда в минуты опасности, эмоции куда-то подевались. Было только чувство усталости.

Она вышла из ванной комнаты и услышала душераздирающий храп.

«Это что вообще такое?» — Лиза вошла в гостиную.

Это Дмитриев спал перед телевизором. «Ни фига себе! Я теперь это вынуждена буду слушать, что ли?! Лучше бы его дальше бессонница мучила…»

Видимо, вымотанный бестолковыми минувшими сутками, Гоша дрых без задних ног.

Сначала Лиза попробовала найти ключи — дохлый номер. Бесполезно было даже пытаться проверить все ящики, не говоря уже о карманах, сумках и т. п.

Потом она пыталась почитать, потому что компьютер в кабинете стоял на пароле и до игрушек было не добраться. Храп доносился и в кабинет, несмотря на закрытую дверь.

Лиза несколько раз подкрадывалась к Гоше и хотела как-нибудь повернуть его на бок, но каждый раз пугалась, что он спросонья затащит ее в постель. Пару часов она надеялась, что привыкнет к этим звукам, но под конец поняла, что дошла до ручки.

— Черт! — она захлопнула книгу, которая уже минут пятнадцать, как замерла на семнадцатой странице. — Как дура хожу здесь кругами! Нет, лучше я его прикончу, чем сама с ума сойду!

Она взяла в спальне подушку, подошла к Дмитриеву и положила ее ему на лицо. Прижала. Храп прекратился. Лиза осторожно заглянула под подушку.

— Убийца… — Гоша покатывался со смеху. — С кем я связался!

— Ты — живодер! Тебе надо строить спальню со звукоизоляцией!

— Иди сюда, — хотя, идти уже никуда не требовалось. Лиза даже не поняла, как оказалась между ним и спинкой дивана. — Сдаёшься?

— Ни за что, я тебе жестоко отомщу…

— Можешь начинать прямо сейчас.

— Нет, оставлю на потом. Месть — это блюдо, которое подают холодным.

— Знаешь, я уже на все согласен, ты меня доконала.

— То есть ты не против, если я тебя изнасилую?

— Да! То есть нет. В общем, тебе ни в чем невозможно отказать.

— Ладно, учти, ты сам согласился.

— Знаешь, что самое гнусное в этой истории? Если он захочет, то перекроет мне все ходы и выходы. У него весь город — знакомые. Меня ни в одну газету не возьмут, и на телевидение тоже. Они же все из одной кормушки едят, знают друг друга сто лет. Если я с ним поссорюсь, останется только паковать чемоданы.

— Тогда зачем ты вообще с ним связалась? Могла бы не ходить к нему. Кофе можно выпить где угодно.

— А затем, что я не хочу до пенсии бегать по пресс-конференциям. Наш редактор, ублюдок, мне никуда выхода не дает. Пиши, Лиза, про культуру — все равно никто не читает. Он, знаешь, что сказал? «Ты должна ходить по конторе в мини-юбке и вдохновлять мужиков на работу, а ты еще и пишешь!» Кретин! Пединститут с тройками окончил — это же еще надо было постараться! Планерки, знаешь, как проходят: «кукушка хвалит петуха». Ни слова по делу, сплошной словесный понос. Я у Гоши сижу по полдня — хоть что-то понимать стала, как газету делать, как с типографией разговаривать, откуда бумага берется. И вообще, у него там все по-военному. Планерки — не чета нашим. Он своих журналюг так построил, что они ему даже перспективные планы пишут на три месяца вперед: кто какие темы предлагает. А мне он макеты периодически дает посмотреть, тоже интересно.

— Ты, извини, конечно, но я тогда не понимаю, в чем проблема? Он тебе нужен. Ты, как выясняется, тоже ему нужна, правда с другой целью. Считай, что все в порядке.

— Я тебе говорила: он — бабник. Я затягивала время, как могла, он перешел к активным действиям. Сейчас он своего добился. Еще немного поиграет, и ему это надоест. Какая будет развязка, понятия не имею. У него сын — мой ровесник. Ему меня переиграть — не фиг делать.

— А если это любовь?

— Да ну. Где ты ее вообще видела?

— А Женька?

— Скоро приедет. Я сказала, что мы у тебя на даче.

— А Дмитриев?

— Я взяла тайм-аут до двадцать пятого. Вот вернется его жена, посмотрим, что он сделает. Трубку я не беру, где меня искать, он не знает.


Выходные на даче прошли отлично. Женька заехал к Лизиным родителям и привез Спифтрика. Те, правда, не хотели отдавать Пифа на дачу, привыкли к нему. Мама специально позвонила и долго пылесосила Лизе мозги:

— Ты его там не мучай. А то придумаешь опять какие-нибудь дрессировки. Он и так возбудимый, ножку у дивана почти отгрыз.

— Мам, ну это собака, ты чего от него хочешь? Ему бегать надо, двигаться, с собаками драться. Он же — кобель.

— Он еще маленький. И корми его регулярно. Только этот сухой корм не покупай: у собак от него мочекаменная болезнь развивается. Лучше мяска отвари.

— Я лучше себе мяска отварю! Все, мам, у меня батарейка садится.

В понедельник рано утром Женя отбывал по делам до следующей недели. Лиза тоже встала ни свет ни заря и болталась, как ежик в тумане, у него под ногами, пока он собирал вещи и приводил в рабочее состояние машину.

— Ну что ты маешься? Иди спать.

— Нет, я тут еще немного на веранде посижу. Давай попьём чаю с печеньем.

— Только быстро.

— Давай Инку разбудим, пускай тоже чаю попьет!

— Тебе обязательно всех надо на уши поставить? Тогда давай я включу сигнализацию — поднимем весь поселок.

— Ну чего ты вечно злой?

— Я добрый, просто тороплюсь. Наливай уже чая.

— Ой, надо Пифа с грядки прогнать, а то он жрет немытую морковку! Научился выкапывать, гад!

— Этот дурдом никогда не кончится… Лиза, пусть он ест, что хочет. Потом закопаешь, чтоб не видно было.

— Вы тут чай без меня пьете?

— Вот, я же говорила, надо Инку разбудить.

— Ой, Пиф опять морковку выкапывает! Спифтрик! Фу! Иди ко мне! Хочешь конфетку?

— Я хочу!

— Все, девчонки, я пошел, — Женька по дороге вытащил грязного Пифа с грядки и вручил Лизе, которая сопровождала его до машины. Поцеловались, разошлись.


В среду выяснилось, что Лиза рано радовалась.

Когда они, сидя с Инкой на веранде, приступили к поеданию второго салата, к воротам подкатила незнакомая машина.

— Гости? Ты звала кого-нибудь?

— Нет. Я бы сказала, — опешила Инка.

— Может, к соседям.

— Не думаю. Это Дмитриев.

— Кто? — Лиза резко развернулась. — Вот это номер!

Из машины, действительно, вышел Гоша и помахал ей рукой.

— Придется идти. Черт знает, что такое. Извини, что так вышло.

— Да ладно, не переживай. Зови его сюда, если что.

Лиза вышла к ограде.

— Не ожидала?

— Нет.

— А я пришел.

— Как ты меня нашел?

— Познакомился с твоей мамой. Привез два килограмма мяса для собачки. Сказал, что мне по дороге. И это сущая правда.

Спифтрик уже несся знакомиться с новым человеком.

— Мы завтракаем. Если хочешь, присоединяйся.

— Хочу. Ни разу с тобой не завтракал.


Инка деликатно взялась сама вымыть посуду. Лиза с Дмитриевым остались за столом. Помолчали.

— Я был неправ?

— Я тебя боюсь. Ты, как бы это сказать… Мне кажется, ты себя временами не контролируешь. Ты даже не слышишь, что я тебе говорю.

— Кто бы говорил… Я чуть ли не сутки тебя уговаривал, как мальчишка.

— Ты меня двое суток из рук не выпускал. Нельзя же так вцепляться в человека!

— Я целый год себя сдерживал. Извини, тут сорвался. Иди ко мне, — он перетянул Лизу к себе на колени. — Так уже проще разговаривать, да?

— Нет, так вообще разговаривать невозможно…

— А поехали на речку! Я сегодня никуда не тороплюсь. Надеюсь, твоя подруга на нас не обидится.

— Что ты сказал маме?

— Я привез для тебя пригласительный на юбилей Юркиной телекомпании. Помнишь, на пляже тебе воду наливал?

— Да знаю я его. Несколько раз писала про его контору.

— Поедем?

— Дашь честное слово, что на речку?

— Дам. Ну, может быть, потом заедем куда-нибудь…

— Кстати, что за тачка? Я ее раньше не видела.

— Это Костина. Взял, пока он в отъезде. Несерьезная машина — только в аптеку за презервативами ездить.

— То есть ты уже оттуда?

— Просто читаешь мои мысли.

На речке Дмитриев снова не отпускал ее ни на шаг.

— Гоша, отцепись от меня! Я не могу, чтобы меня, как болонку, все время таскали под мышкой.

— Тогда ложись ко мне под бок.

— Я не могу, когда ты руку сгибаешь, мне бицепс шею пережимает.

— Тогда ложись сверху.

— Тогда — лицом вверх, а то у меня уже губы посинели…

— Тогда посинеют уши. Как минимум, одно ухо посинеет. Молодежь хлипкая пошла…

— Нас медицина спасала, а у вас был естественный отбор: выживали сильнейшие.


— Ты же сказал, весь день свободен! — С пляжа Гоша направился на телевидение.

— Хочешь строганины из семги? У Юрки в морозилке всегда свежая семга.

— Спрашиваешь… Я вообще проголодалась.

— Потерпи до вечера.

Лиза сидела в коротких шортах, сложив босые ноги на переднюю панель. Гоша гладил ее коленку.

— Я в смысле поесть.

— Заедем по дороге в магазин. Мне, правда, надо с Юркой кое-что срочно обсудить. Ты знаешь, что их собираются купить?

— Юрка продает компанию?

— Ты меня невнимательно слушаешь: нашлись желающие скупить их акции. Помнишь, полгода назад рядом с их офисом застрелили депутата? У него был крупный пакет их акций. Юрка пытался выкупить его у вдовы, но ей кое-кто предложил значительно больше.

— А кому они понадобились? У них вещание — три плевка — областной центр и пригородные поселки.

— Поверь мне, этого вполне достаточно.

— Так они могут уже сейчас вой подымать.

— Про депутата забыла? Жить-то хочется. Вот Юрка и пытается договариваться. Специально этот юбилей затеял, чтобы нужных людей собрать.

Они подъехали к супермаркету.

— Мне белый батон, красную икру и сливочное масло. И фисташки.

— Выпьешь что-нибудь?

— Зеленый чай с жасмином. Аистовой.


— Гош, а ты уверен, что мне надо присутствовать на этом юбилее?

— Да. Там будут разные влиятельные люди: помелькаешь, познакомишься. Пора взрослеть, девочка.

— А что мне надеть?

— Вопрос по существу. То, в чем ты шляешься по своим ночным клубам, не подходит. Поедем в магазин.

— Я не шляюсь! Я хожу туда работать…

— Не хочешь в магазин.

— Ладно, по клубам я шляюсь…

— Люблю покладистых.

— В таком случае, я — женщина твоей мечты. Покладистость — моя главная добродетель.

— Да уж… До сих пор подушек по ночам пугаюсь!


— Девушка, ты как сюда попала? — Лизин главред Попов, в междусобойчике — Анатолик, явно не ожидал увидеть ее на этой «встрече в верхах». Она ткнула ему в нос пригласительный:

— Забыли, Анатолий Маркович? Я же освещаю вопросы культуры. Не могла пройти мимо этого крупного культурного события.

— Степан сказал, что ты в Питере.

— Вчера вернулась и, как выяснилось, удачно: сразу на пьянку попала.

— Ты ж не пьешь.

— Зато я ем. Передайте тарелочку с рыбой, пожалуйста. И салфетки.

Дмитриев упорно не замечал Лизу. Распинался перед двумя тетками из администрации. Сначала Лиза не обратила на это внимания, а потом стала злиться. Когда ее уже почти переклинило от бешенства, она с ужасом поняла: это — ревность!

На ее счастье, в зале оказался руководитель информационно-аналитических программ ГТРК. (Злые языки окрестили его главным пиарасом). У Сержа она проходила телевизионную практику, а потом делала молодежную программу. Тот был не дурак пофлиртовать, поэтому Лиза быстро довела его до необходимой кондиции — телевизионщик нежно обнимал ее за плечи и что-то шептал на ушко. Не подействовало.

«Отбой! — скомандовала себе Лиза. — Пора отсюда сваливать. Кому надо, я уже поулыбалась. Пойду на работу и доведу кого-нибудь до «белой горячки»: отмечу возвращение из отпуска. Они его надолго запомнят».


На выходе ее перехватил Юра — хозяин вечеринки:

— Ты куда так быстро намылилась?

— Детское время вышло. Иду смотреть «Спокойной ночи, малыши».

— Тогда перед сном подумай над моим предложением. Мы будем делать обзоры прессы. Я тебя приглашаю вести эту программу.

— Спасибо. Я даже думать не буду, сразу соглашусь.

— Тогда приходи во вторник, обсудим детали.

— До встречи.

Лиза с крыльца высматривала редакционную машину — наверняка Попов проторчит здесь еще часа полтора, можно попросить водилу отвезти ее в контору. Надо успеть, пока оттуда все не расползлись по домам.

Она уже направилась к конторской «Волге», когда кто-то поймал за локоть:

— Куда торопишься? — Улыбочка у Дмитриева была ехидная.

— В редакцию. Решила досрочно выйти из отпуска.

— А что так — на ночь глядя?

— Соскучилась по работе.

— Подвезти?

— Не стоит, я на служебной.

— А я все-таки настаиваю, — Гоша уже «отбуксировал» ее к своему джипу. И даже открыл дверцу.

— Не поеду.

— Ты хотя бы загляни в салон.

— Чего я там не видела? — Лиза все же не удержалась и посмотрела на заднее сиденье. — Фомка!

Когда они ездили покупать костюм, в соседней витрине Лиза увидела огроменного белого медведя. Она еще несколько минут проторчала перед этим магазином, пока Гоша расплачивался и разговаривал с каким-то знакомым. В детстве она раз сто перечитывала книжку Чаплиной «Фомка — белый медвежонок». Но в ее детстве таких игрушек не делали. И вот — такая встреча. Лиза уже несколько дней мучилась сомнениями, купить ли Фомку — игрушка была не дешевая. Можно было попросить Женьку, но вся эта история с Дмитриевым выбивала ее из колеи. Наверное, ее мучила совесть. А тут — раз! — и конец мучениям. Медведь дожидался ее в машине.

— Ну что, младшая группа детсада, кататься поедем?

— Ага.

Уже в машине Лиза спросила:

— Знаешь, какое предложение мне сделал твой дружбан?

— Теряюсь в догадках…

— Вести обзор прессы. Я согласилась. Интересно, Сержик обрадуется? Когда я у него стажировалась, он отказывался выпускать меня в эфир. Говорил, станешь постарше, пострашнее, тогда можно будет мордой торговать. Наверное, все…

— Что «все»?

— Постарела, пострашнела…

Дмитриев так резко затормозил, что она ткнулась носом в спинку переднего сиденья:

— Ты чего?

— Ну-ка, высунься поближе. Да нет, ничего еще, — и чмокнул Лизу в нос.

— Вы с акциями разрулили?

— Так быстро подобные дела не решаются. Может, вообще не разрулятся. Ты как смотришь на то, чтобы продать мою газету?

— Косо смотрю.

— Тогда подождем еще немного.


Неумолимо надвигалось двадцать пятое. И все это чувствовали, только не понимали, в чем дело: Лиза побила все личные рекорды по дестабилизации обстановки. Она все же вышла на работу раньше, чем планировала. (Сидеть на даче, сложа руки, — ни за что!)

К тому же ей стало жалко Инку: у той отпуск, а тут она со своими Любовями. Заставлять подругу врать Женьке, «разводить» Дмитриева, в общем, втягивать ее в свои разборки, она категорически не хотела. Инне и так пришлось выслушать за неделю все претензии, что накопились у Лизы к мужскому полу за последнюю пятилетку. Но обе прекрасно понимали, что все это — не по адресу.

Вообще, при всех своих недостатках, Лиза, как она считала, имела, по крайней мере, одно достоинство. Она старалась беречь чувства своих близких. К счастью, их было не так уж много, иначе ей было бы трудно сдерживаться. И так-то не каждый раз получалось. Но она честно пыталась…

Инка была первой девчонкой, с которой Лиза по-настоящему подружилась. Причем, как водится, взяла инициативу на себя. Они познакомились на подготовительных курсах в художественном училище. Лиза ходила туда уже третий год, а Инка только поступила. И первое, что привлекло Лизино внимание, — эта застенчивая девчонка училась в лучшей физматшколе области. А вот рисовать она начала не так давно, поэтому, конечно, по спецам у нее не все ладилось.

Казалось, Инна была полной Лизиной противоположностью. Кто-то когда-то рассказал ей, что такое хорошо и что такое плохо, как можно поступать и как нельзя. И Инна старалась делать все правильно: слушаться старших, делать, что скажут, уметь готовить, хотеть замуж. В общем, быть примерной девочкой, которую потом примерный мальчик возьмет в жены, и у них пойдут примерные дети.

Ее не пугало даже то, что практика постоянно расходилась с такой хорошей теорией. Уже случавшиеся неудачи веры в устои не поколебали, но привели к тому, что Инна стала очень замкнутой девочкой. Однако Лизу подобные мелочи не волновали. Ей довольно быстро удалось втянуть склонную к послушанию Инку в несколько вполне невинных хулиганских выходок, и той, как ни странно, понравилось.

Они стали вместе сочинять сценарии для студенческих капустников. У Инки было потрясающее чувство юмора. «Низводить и курощать» парней-старшекурсников, ставить, как выражалась Лиза, «психологические этюды» над педагогами. В общем, у Инки и Лизы началась обычная подростковая проверка мира на прочность: кто — кого?


В конторе первой жертвой Лизиного настроения пал, как водится, Степа. Было уже довольно поздно, около десяти вечера, но полосы в типографию перегнали только с полчаса назад. И то, можно сказать, рано, учитывая лето, отпуск главного редактора и общую расслабуху.

— Опять в комп пялишься? Сколько можно? — Лиза пришла уже на взводе.

Степа, привычный к резким перепадам ее настроений, не отреагировал: при обычном раскладе, этим мелким наездом дело и закончилось бы. Дальше можно было обсуждать что угодно в нормальном режиме. Но не в этот раз.

— Ты меня слышишь? Сними, блин, наушники, когда я с тобой разговариваю!

Первый зам главного редактора с детства мечтал стать летчиком-испытателем. Но по состоянию здоровья прошел только на журфак, поэтому с появлением компьютерных симуляторов «фанател» по «леталкам». Соответственно, сидел в наушниках, вцепившись в навороченный джойстик, и вид имел аутичный. Очевидно, бился с кем-то по сети.

Лизе, чтобы выйти из себя, этого оказалось достаточно. Она выдрала игрушку из рук своего непосредственного начальника и долбанула джойстик о батарею. Степа наконец вышел из ступора и заорал:

— Ты окончательно спятила?! Я, как дурак, тебя прикрываю перед Поповым, вру ему каждый день, а ты объявляешься со своим ё…м на какой-то пьянке — и все насмарку. Я тут уже третий день е…сь без Анатолика с нашими гребаными журналистами. Ему что — уп…ал в отпуск в Израиль, а я вытаскивай их извытрезвителей! Художник, жопа, упился в дугу и под столом в баре валялся сегодня с трех часов. Подгадал, сука, когда номер сдавать надо. И ты еще прилетела — разбор полетов устроила! Чем тебе джойстик помешал?!

— Жалко джойстик? Я куплю тебе новый. Завтра. Ты сам не будь тряпкой! Какой из тебя на фиг руководитель! Он тебя оставил замещать с правом подписи?

— Ну конечно.

— Тогда завтра с утра кадры пусть пишут докладную о прогуле, ты на основании этой бумажки увольняешь художника.

— Попов — его дружбан, он его восстановит!

— Да, и ради этого он в срочном порядке прилетит из Израиля! Не пори чушь. Он его, конечно, восстановит, но только через месяц, когда вернется. Зато ты этот месяц проведешь спокойно: я тебе пришлю девочку — очень хороший художник. Заметь, не пьет. Ей надо подработку на время отпуска, деньги нужны. Заплатим ей гонорары из «черных», сэкономим на зарплате. Так и скажешь Попову в свое оправдание: экономил, блин. А журналюги сами напугаются, что ты их тоже под горячую руку за пьянку вышибешь.

— Как же, запугаешь их…

— Я пущу слух, что телевизионщики под сокращением ходят, и поэтому к нам уже очередь строится. К тому же у нас практиканты давно землю копытами роют, хотят чего-нибудь написать, пока их с журфака не вышибли. Как тебе мой план?

— Обоссаться! А если не прокатит?

— Тогда можешь разбить любую игрушку в моем кабинете. Только не кошку! Я ее сама слепила и расписала.

— А что за слухи о сокращении? Это правда?

— А что за слухи о моем ё…ре?

— Предлагаю честный обмен.

— Ты — первый.

— Тебя видели с Дмитриевым. Подробности уже обсасывают.

— Папарацци чертовы! Ладно. У телевизионщиков, действительно, терки, но не по поводу сокращений, а по поводу собственности.

— А если Попов после таких выкрутасов меня с должности попрёт?

— Кто у него тогда работать будет? Его кореша запойные? Сам он тоже не патриот: после шести вечера пойди найди его в редакции. Ты тут один, как перст, все на себе тащишь. Поорет для порядка и спустит на тормозах.

— Слушай, твой новый, как он хоть в постели?

— Охренел? — Лиза покрутила пальцем у виска. — Решил сменить ориентацию? Так поздно: место забито.

— Просто кое-кто гнал полгода насчет его сына.

— А ты хотел, чтобы я тебе во всем призналась?


Художник был уволен на следующий день в час тридцать пополудни: он умудрился явиться именно к этому времени. При других обстоятельствах этот факт остался бы незамеченным. Все так на работу приходили, кроме бухгалтерии, отдела рекламы и замредактора. Но тут пришелся кстати: опоздание, пьянка и прогул.

Лиза была почти счастлива.

Далее на очереди стояли собкоры. Надавав кучу заданий срочно вызванным в редакцию практикантам (всё через Степу, ессно), она факсом от лица редколлегии информировала всех, что новостные материалы принимаются по газетным дням до трех, срочные — до шести, материалы на внутренние полосы — по предварительным заявкам до трех. Все, что поступит позже указанного срока, в газету не попадет никогда и ни при каких обстоятельствах.

Она принялась ждать. Результат превзошел все ожидания. Через неделю в газете стояли материалы кого угодно, только не собкоров. Пока те спохватились, что гонорары уплывают в неизвестные руки, было уже поздно — практикантам понравилось. Лиза надоумила Степку выдавать гонорары каждую неделю на планерках. И отмечать лучшие материалы премиями. Деньги не бог весть какие, а приятно.

Контора стояла на ушах. Мало кто догадывался, откуда ветер дует. Думали, у Степки съехала крыша на почве внезапно открывшейся свободы действий.

До Дмитриева тоже докатились слухи о невиданных репрессиях в вотчине его коллеги и соседа по даче Попова. Но попытки узнать что-нибудь от Лизы заканчивались ничем. С ним она была тиха, грустна и, против обыкновения, молчалива.

Прошли пробы на телевидении. Для программы начали делать заставку и декорации. Гоша пропал из поля зрения на восемь дней, затем снова появился. Сказал просто, что семья вернулась из отпуска: жена выразила желание пожить на даче, Костя — у своей постоянной подруги.

Лиза ушам своим не поверила: плацдарм оставался свободен.

Огорчало одно: из отпуска вернулся редактор. Устроил большую головомойку Степке, но Лиза открыто поддержала все Степины реформы на планерке, восстановил статус-кво с собкорами, снова принял на работу художника.

Жизнь постепенно налаживалась.

Свой первый опыт по наведению порядка в редакции Лиза сочла удачным. Времени, конечно, было мало, чтобы получить устойчивый результат, тем не менее еще с месяц творческий состав газеты с перепугу придерживался установленного ею графика.

Степка обвинял Лизу в том, что она поссорила его с товарищами по работе и что Попов теперь смотрит на него с большим подозрением — уж не вырастил ли себе под боком конкурента. Лиза посоветовала пойти к шефу с пузырем и напиться по-взрослому. Совместные пьянки всегда укрепляют мужскую дружбу. Степка так и сделал.


Посреди этого массива запланированных и незапланированных, но, в целом, предсказуемых событий, выдался один день, который Лиза изо всех сил старалась забыть.

Как всегда, разговор затеяла мама, когда Лиза заскочила к ней пообедать:

— Доча, а кто это приезжал с пригласительным? Такой красивый мужчина. Я его где-то видела. Он не с телевидения?

— Не обращай внимания, это наш новый водила.

— На такой дорогой иномарке? Да и вообще не похож…

— Это ему кто-то покататься дал, наверное. А так он простой работяга. Ну единственное, экстерьер нормальный.

— А он сказал, что журналист.

— Мам, ну не доставай меня. Журналист, не журналист. Какая разница?

— Ты совсем ничего мне о себе не рассказываешь. Я не знаю, с кем ты живешь, как…

— А ты уверена, что хочешь знать, как я живу? И особенно, с кем.

— Я же твоя мать. Я тебя растила не для того, чтобы ты сейчас вот так… — мама заплакала.

— Мам… Ну, мам… Я же не потому что… А просто сама не знаю.

— Даже фамилию не знаешь, даже не можешь на простой вопрос по-человечески ответить.

— Дмитриев. Я с ним сплю. Он — главный редактор. У него рекламное агентство и газета. Жена, сын, мой ровесник. Вот… И ты его видела у меня на картинке. Помнишь, такой удачный был портретик. Я его с фотки «дернула»: на просмотр надо было что-нибудь сделать по рисунку. А натурщиков, как всегда, не было.

— А как же Женя? Ведь вы же помирились.

— Ну вот, я так и знала. Я уже сто раз зарекалась тебе что-то рассказывать. Я не могу тебе объяснить свою жизнь, потому что сама в ней ничего не понимаю. А ты тем более не поймешь. Что ты видела? Всю жизнь прожила замужем, не работаешь, смотришь свои сериалы…

Когда Лиза пошла работать, они с отцом решили, что маме лучше сидеть дома: начались проблемы со здоровьем да и зарплата себя не оправдывала.

Лиза неожиданно для себя по-детски горько разрыдалась. А потом начала со слезами, всхлипами, сбивчиво, перескакивая с одного на другое, рассказывать маме все свои злоключения.

— Как он может: взрослый человек, связался с ребенком! Я позвоню и поговорю с ним.

— Мам, о чем говорить? Я для тебя — ребенок, а для него я не знаю кто. И с Женей не все так просто. Он ведь не торопится разводиться. И он дочку свою любит. А ее ненавижу. Не видела никогда, а ненавижу.

— Господи, а при чем здесь ребенок? Она ведь не виновата.

— Виновата! Уже потому что живет на свете, виновата!

— Тебе нельзя оставаться с Женей. Ты никогда его не простишь.

— А с кем мне оставаться? Наедине со своей печалью? Мне того года хватило, когда я чуть с тоски не сдохла. Нет, мама. Я уже научилась играть в эти гнусные взрослые игры. Мне уже нравится.

На следующий день Лиза привезла и оставила в своей бывшей детской на диване огромного белого медведя:

— Он мешает мне думать.


— Убери кусачки!

Лиза пыталась сделать Дмитриеву маникюр. Методом шантажа и угроз его удалось заставить подержать руки в ванночке с теплой водой и даже намазать их кремом (хотя он при этом долго ругался и согласился на эту процедуру только после того, как Лиза дала ему понюхать крем и убедила, что тот не пахнет). Он почти не сопротивлялся, когда Лиза взялась отодвигать кутикулу заточенной апельсиновой палочкой (пришлось, правда, чуть-чуть побороться). И вот теперь, когда оставалось доделать всего ничего, Гоша уперся:

— Убери, я сказал, кусачки. Никакого маникюра.

— Почему?

— Меня мужики со свету сживут, если увидят с маникюром.

— Я чуть-чуть подрежу, никто ничего не заметит.

— Я не педик какой-нибудь.

— У тебя устаревшие взгляды.

— Я сам устаревший. Я и так уже две недели не бреюсь из-за тебя.

— Тебе очень идет. У меня есть хороший мужской мастер, она будет подстригать тебе бороду.

— У меня все лицо чешется. Пойду бриться.

— По-твоему, лучше, когда я хожу с ободранным носом? У тебя не щетина, а наждак натуральный. Не буду с тобой целоваться! — Она демонстративно отшвырнула щипчики и отодвинулась.

— А что будешь? — Гоша сгреб ее в охапку и усадил к себе на колени, нос к носу.

— Ничего не буду. Уйду в монастырь.

— В мужской, как всегда? — и поправил Лизе челку.

— Да! Я тоже придерживаюсь традиционных взглядов.

Разбудила мама:

— Лиза, срочно приезжай!

— Зачем?

— Женя приехал.

— … … ...

— Прекрати ругаться!

— Извини. Ты откуда звонишь?

— Из телефона-автомата. Он заехал к тебе, тебя нет. Приехал к нам. Я сказала, что у тебя снова болит голова и ты ночевала у нас, а сейчас уехала в больницу. Он собрался ехать за тобой, но я его усадила обедать. А сама вышла с Пифом, из дома звонить не стала.

— Молодец. А который час?

— Двенадцать доходит.

— Я уже еду.

— Куда, если не секрет? — Вообще-то Лиза думала, что Гоши рядом нет. Спать с ним она не могла, даже если захотела бы: храп Лиза органически не выносила. Дмитриев, конечно, ворчал, но, в принципе, почти согласился ночевать в кабинете. Тогда в Костиной комнате она его не слышала. Поскольку от мамы скрывать эту связь уже не было необходимости, Лиза дала ей домашний телефон Дмитриева: в Костиной комнате стоял аппарат (она уже прозвонила все кнопки с памятью: там были друзья, две бабушки и какая-то Марина).

— К маме, у нее там… очередной конец света.

— Что-то серьезное? Поехать с тобой?

— Не думаю, она вечно делает из мухи слона.

— Давай отвезу.

— Дольше машину из гаража выгонять, я на маршрутке скорее доеду. У тебя есть лейкопластырь?

— В аптечке на кухне.

— Достань, пожалуйста, а то я до шкафа не дотягиваюсь.

— Зачем тебе?

— У меня мозоли…

В маршрутке Лиза прилепила два кусочка пластыря с ватой на спину, с двух сторон чуть ниже шеи. Женька должен был поверить, потому что ей довольно часто делали такие уколы, чтобы снять болевой синдром.

Мама сидела на скамейке возле подъезда, Пиф носился с соседской собакой, но когда почуял Лизу, кинулся к ней целоваться.

— Мама, ты почему на улице? — Она присела рядом.

— Тебя дожидаюсь. Я боюсь домой идти. Вдруг скажу что-нибудь не то. Вы тогда совсем разругаетесь.

— Да уж, попала.


Женька по привычке пристроился в ее комнате на подоконнике. Когда-то ноги не доставали до пола. Но после девятого класса он так резко вымахал, что теперь удобнее было прислоняться к нему «пятой точкой».

Он снова ждал Лизу. Неизвестно откуда. И неизвестно зачем. Просто привык ждать. И ему не надо было никаких объяснений.

Лиза пришла. Он молча ее обнял и долго стоял, упираясь подбородком в ее макушку.

Давным-давно, когда Женька впервые обнаружил, что выше Лизы почти на целую голову, та затеяла меряться ростом: никак не хотела верить, что «стала такая маленькая». Замеры с линейкой на дверном косяке привели ее в озверение: «Что-то здесь не так, наверное, линейка кривая». Женька не понимал, из-за чего вообще весь этот кипеш: подумаешь, вырос. Все растут.

Тогда-то он предложил просто померяться ростом перед зеркалом: притянул Лизу к себе и положил подбородок ей на макушку. Лиза застыла так на несколько секунд в оцепенении, потом поставила свои ступни на его и сказала: «Ну вот, и ласты у тебя длиннее». Потом развернулась, и они впервые поцеловались.

Лиза могла отлично спрятать что угодно за словами, поэтому разговаривать было бессмысленно. Он ведь и так знал каждую черточку в ее лице. У нее кто-то есть.

На ее диване поселился большой белый медведь. Он его тоже видел в магазине, но замотался и не успел купить. А этот кто-то успел. Лиза с детства мечтала о такой игрушке, значит, сама не стала бы покупать — это должен быть подарок. Если не сказала ему, значит, попросила того, другого, сам он ведь знать не мог. И этот другой где-то рядом. А он, Женя, за двести пятьдесят километров. Значит, какие у него шансы?

У Лизы зазвонил сотовый:

— Да… Обычная ерунда. Потом расскажу… Не знаю ещё. Я позже позвоню…

— Как ты себя чувствуешь? — чтобы хоть что-нибудь сказать, спросил Женя.

— В принципе, нормально.

Отец еще вчера уехал на дачу. Мама засобиралась к тете Наде. Понятно, чего она добивается. Лиза закрыла за мамой дверь. Отодрала пластырь: не пригодился. Ну и прекрасно, зато ничего не надо «кроить».

Снова позвонил Дмитриев:

— Ты скоро приедешь?

— Да, жди меня.

— Кто это? — Женя, конечно, не рассчитывал, что она сейчас ему все расскажет. И, главное, не хотел этого. Но не удержался.

— У меня уже есть планы на сегодня.

— Твои планы могут пару часов подождать?

— Могут, только давай лучше поедем ко мне.

К Дмитриеву она вернулась вечером.

— Ты куда исчезла? Я тебя жду, даже за сигаретами не могу выйти.

— Курить вредно.

Он приходил в ярость, когда она так вот запросто от него отгораживалась. И было непонятно, то ли это какая-то нечеловеческая расчетливость, то ли невероятный инфантилизм. А он-то уже давно пребывал в уверенности, что такой ерундой его не прошибешь.

— Ну-ка, иди сюда! Можешь объяснить, что происходит?

Лиза впервые обняла его сама. Прижалась и задышала под ключицу. Он тяжело вздохнул:

— Отмороженный ребенок…

Гоша отнес ее в кабинет и усадил на диван:

— Хочешь арбузик с медом?

— Хочу к тебе, — Лиза обхватила его шею руками, прижалась к ней лицом, как будто хотела спрятаться от всего на свете.

— Ты моя сладкая девочка, — он гладил ее по голове. — Думал, никогда этого не скажешь. Иногда мне кажется, что у тебя вот здесь, — он поцеловал ее в лоб, — счетно-вычислительная машина.

— А мне всегда кажется, что ее там очень не хватает.

— В жизни иногда приходится совершать иррациональные поступки. Не надо себя за это обвинять.

— Ты, правда, так думаешь? — Она прямо посмотрела ему в глаза.

— Я, правда, так делаю. Ты вот из меня веревки вьешь, а я терплю.

— Ну ладно, — после короткой паузы тоже вздохнула Лиза. — Сбрей бороду…

— Дурочка…


Лиза вернулась из клуба часа в три — обычно они с фотокором брали такси на двоих. Питерская группа «Колибри» привела ее в восторг. Хотя она, в принципе, была человеком, не склонным к восторгам. Может, так на нее влиял Питер — город, где учился в университете ее дедушка, которого она никогда не знала. Или сам Питер, с которым она как следует так и не познакомилась (несколько поездок — не в счет). Она полюбила этот город с первого взгляда, без всяких условий, как если бы это был любимый человек.

Она долго болтала с «колибрями» в гримерке. Одна из их — точно туберкулезница, сделала для себя вывод Лиза, потом прискакала к Гоше домой и намеревалась немедленно его разбудить. Молчать в такие замечательные моменты ей было невмоготу.

Гоша сидел за столом в кабинете.

Похоже, еще не ложился.

Лиза села в кресло у него за спиной и вся влезла под свитер (раньше это было не так просто, а сейчас трикотаж уже растянулся), поцеловала в спину.

Он погладил ее по ноге и, похоже, снова уткнулся в бумаги.

Вообще-то утро было их временем — когда Гоша уже проснулся, а она еще не заснула. Днем выкраивать время для свиданий было сложно, выходные они (за редким исключением) проводили раздельно, каждый в своей компании.

— Что-то не так?

— Всё не так… Перебирайся ко мне на колени. Как «Колибри»?

— Отвал башки! Жаль, ты в клубы не ходишь. Ты совсем не ложился?

— Вздремнул пару часиков.

— Ну расскажи, в чем дело. Может, я что-нибудь придумаю.

— Да что ты придумаешь, девочка моя маленькая? Тут другие игры.

— Что за бумаги?

— Список акционеров.

— Чьих?

— Юркиных.

— Накат продолжается? И ты здесь?!

— А то… Закрой папку: ни к чему такими делами голову забивать.

— Считаешь меня умственно отсталой? Тогда, фантазии на уровне бреда. Вольдемар уже свой пакет загнал? Судя по списку, да. Если предположить, что ты и Юрка будете упираться до последнего, то «подвисли» два пакета. Один у Юркиного главного редактора (под вопросом, но решаемо), второй у этого, у хозяина оптовых складов. У него жена в аппарате губернатора не последний человек. Их дочь работает у Юрки журналюшкой. Так?

— Так.

— Эта девчонка каждый день в курилке треплет языком — истории из личной жизни губернатора. Шендерович отдыхает. Если губеру лягут на стол аудиозаписи этих историй, вряд ли ее мамаша продержится в администрации дольше двадцати четырех часов.

Они смотрели друг на друга с удивлением. Пауза затянулась.

— Я что, опять какую-то глупость сморозила?

— Ты в спальню заходила?

— Не-е-ет. И на ночь не молилась, если что…

— Зайди.

На столике возле Костиной кровати стояли ваза с фруктами, бутылка французского вина, бокалы и свечи.

— По какому случаю праздник?

Гоша принес зажигалку и зажег свечи:

— У нас сегодня — круглая дата.

— Люблю праздники. Особенно, когда с тобой.

Через пару недель Юрка объявил, что всем ведущим, работающим в эфире, компания закупает костюмы. Лизе же в приватной беседе за чашечкой кофе сообщил, что она может выбрать в одном из лучших магазинов несколько костюмов лично для себя:

— Только купи себе хотя бы одно платье, у меня к тебе личная просьба.

— Тогда еще косметику.

— Да хоть две.

В магазин ее отвез Гоша. На обратном пути Лиза была мрачнее тучи.

— У тебя, детка, неадекватные реакции. Из магазина в таком настроении не возвращаются. Ты Юрку на одной только французской косметике разорила. Не говоря уже о тряпках.

— Все равно у меня такое чувство, что продешевила… Пускай зарплату поднимает, а то уйду к Сержу в «Новости».

— У Сержа тебе вместо «Lancome» выдадут крем-пудру «Балет», в лучшем случае. И тушь тайваньскую.

— Ладно, отрицательный результат — тоже результат…

— Ты о чем?

— Дальше работаю только на себя.

— Кстати, откуда такие познания об акционерных обществах?

— Так мы же акционировались недавно. Юрист на собрании нес какую-то пургу. Я ничего не поняла, поэтому прочитала закон. Не слишком банальный ответ?


— Ты уже забрала машину из ремонта?

— Этому ремонту конца-краю не видно. Они снова начали мотор перебирать. Мне надоела эта колымага.

— Покатайся еще на «девятке». С запчастями, по крайней мере, проблем нет. Я со своей замурыжился… А вообще, где эта мастерская? Завтра перегоним твою игрушку Славке, он ее по-быстрому переберет.

Они ехали на работу.

Собственно, Дмитриеву приходилось теперь ездить на работу дважды. Как обычно к девяти, а потом часам к двенадцати забирать из дома Лизу. Она продолжала свою ночную жизнь и возвращалась то в три утра, то, если повезет, часов в одиннадцать.

Эти люди не совпадали во всем. Гоша засыпал в десять и просыпался в пять. Лиза, если не загнать ее в постель, в пять только выключала компьютер. Она приходила с работы настолько вздрюченная, что спать все равно не могла. Поэтому сразу садилась делать текст или расшифровывать диктофонные записи.

— Зато я высыпаюсь, — это был единственный аргумент, который как-то действовал на Дмитриева. — Стёпка знает, что в час у него будет готовый материал, сразу можно в полосу ставить. Все-таки хорошо, что он мои полосы курирует. А то с этим дол… (ой!) с Анатоликом каши не сваришь. Он никогда не знает, сколько надо. Импровизатор хренов.

— Я тебя штрафовать начну за матерщину.

— «Хрен» — литературное слово.

— В растительном смысле, а не в том, в котором ты употребляешь. Где ты вообще этого всего нахваталась? Вроде бы, девочка из приличной семьи.

— А тебе меня возить надоело: про машину спрашиваешь?

— Если честно, у меня плохие новости.

— Может, с утра не надо? Хотя… Раз уж заикнулся, все равно буду целый день напрягаться.

— Давай, ты свой материал в редакцию закинешь, и поедем в «Кабачок». Поговорим, позавтракаешь заодно. Не ела опять ничего? — Я у Стёпки бутерброды тырю. С сыром. С колбасой ему оставляю. Все равно колбасу не люблю.

— Как он тебя терпит?

— Так это он настоял, чтобы меня в штат взяли на втором курсе. Ему от меня — сплошная польза. Ты пойди, с этими непризнанными гениями договорись, чтобы вовремя материал сдали. Или сказали бы, сколько наваяют. Принесут три «кирпича» раз в год под расход, и еще им в ножки поклонись. А я — не гордая, могу и заранее договориться: когда, чего и сколько. И, заметь, у меня ни один материал не лежит. С колес — в номер.

— Ладно, гениальная журналистка, я тебя в машине жду.


После этого разговора Лиза помрачнела надолго.

Конечно, она никогда не думала, что счастье будет длиться вечно. Но уж во всяком случае не до конца сентября…

Да и это время тоже было непростым. С Женькой творилось что-то неладное. Теперь он уже не ездил один — только с охранником. Жутко похудел, глаза ввалились. Он заезжал несколько раз в редакцию, просил передать Сашке какие-то бумажки. Он сам сказал, что им лучше не встречаться какое-то время. Только звонил почти каждую ночь и они болтали часов до трех. Никогда — о его делах. Ничего — о том, с кем она теперь.

А Дмитриев сообщил вот что. Его жена сказала, что возвращается в городскую квартиру: дачный сезон окончен.

У Лизы в голове от этой новости начались крупные нестыковки. Неужели все это время Гоша пудрил мозги и ей, и жене? Или только ей?! И как тогда вообще можно объяснить то, что она открыто жила в его квартире? Неужели ему удалось убедить жену, что у них с его сыном что-то серьезное? Она и Костю еще ни разу в глаза не видела — только на фотографиях.

Права была Анька…

— А что будет со мной? — Глупее вопроса она в своей жизни не задавала.

— Ты не поняла…

— Ну, конец сезона, так конец сезона. Спасибо за завтрак. Я на трамвае поеду. Вещи мои Инке отвези, Женька потом заберет.

— Я еще не закончил…

— А вот я закончила. И лучше не трогай меня, если не хочешь, чтобы я тут все окна повышибала…

Лиза не помнила больше ничего из этого дня: ни встреч, ни разговоров, ни записи в студии — ничего. Инка сказала, что она пришла к ней в восемь вечера и молча села смотреть «Собаку Баскервилей». На вопросы не отвечала. Сотовый отключила.

Потом спохватилась, позвонила Женьке и сказала, что все хорошо.

Когда кассета закончилась, Лиза сказала:

— …Как можно быть такой дурой.

Потом очень подробно, перебирая все факты, рассказывала Инке события последних месяцев. Она, кажется, пыталась найти «точку невозврата», где она совершила главную ошибку.

— Лиза, ты сейчас ничего не решишь. Надо успокоиться.

— Я успокоюсь, когда он сдохнет. И у меня есть шанс — он уже старый… Он звонил тебе? Вещи привёз?

— Какие вещи?

— Понимаешь, я сказала, чтобы он к тебе привез мои вещи: я его видеть не хочу, к маме нельзя, она с ума сойдет. Ей вообще ничего нельзя говорить.

— Я поняла. Но это ведь только сегодня днем случилось. Мог и не успеть собрать.

— Разве?

— Послушай, ведь он тебе хотел что-то еще сказать. Может быть, поговорить с ним?

— Пускай он с женой разговаривает. Я — пас. Можно я сегодня у тебя переночую?

— Да, конечно.

Ночью Лиза растолкала Инку:

— Я поняла. Меня же никто практически в его квартире не видел: прихожу под утро, уезжаю днем. Он сам меня на работу возил, то есть у подъезда с ключами не торчу. Выходные — порознь. Жена вообще может не догадываться. Только вещи. А там их куда-нибудь припрятать — плёвое дело. Квартира-то здоровенная.

— Ну, и что теперь?

— Я была права с самого начала, вот что. А потом позволила себе мозги запудрить. Так вот дураков-то учат.


Дмитриев не звонил. Никому.

Лиза металась между желанием позвонить ему самой и сказать: «Вернись, я все прощу». Или позвонить Саше и спросить, сколько стоит заказать главного редактора. И попросить взаймы.

Самое ужасное: надо было ходить на работу и работать. И выглядеть прекрасно. И заставить себя не выглядывать по сто раз на дню в окно, чтобы посмотреть, не стоит ли внизу его машина. Ее все равно не было.

Она пообещала себе, что можно будет поплакать в субботу вечером. В воскресенье не надо было никуда идти, поэтому наплевать, если морда распухнет. Плакать не получилось. Пришлось до утра смотреть видик.

В понедельник надо было ехать на запись. Через час работы в студии с красными от света софитов глазами Лиза вышла в курилку. Курить не курила, а кофе с журналюгами пила. Там её выцепил Юра:

— Лиза, загляни ко мне…

В директорском кабинете сидел Дмитриев.

— Я вас оставлю вдвоем, только посуду не бейте.

— Иди уже со своими дурацкими шутками, — Дмитриев был злой, как черт.

— Я тоже, пожалуй, пойду, — Лиза моментально успокоилась.

— Нет уж, оставайся, — подлец-Юрка впихнул ее в кабинет и закрыл дверь снаружи.

— Ты привёз мои вещи? — Лизе ничего не оставалось, как перейти в наступление.

— Нет, я приехал за тобой.

— Организовал жене еще один отпуск на Кипре? Или снова сбагрил ее на дачу?

— Не разговаривай со мной в таком тоне.

— Я могу вообще не разговаривать.

— Почему ты никогда меня на слушаешь?!

— Потому что ты мне все время врешь.

— В чём?

— Я не желаю выяснять отношения! Их нет!

— Уже лучше. Крикни погромче, чтобы все услышали.

— А ты прав. Кого нам стесняться в собственной стране?! Любовницу домой притащить при живой жене — нормально. Мозги мне пудрить все лето — не фиг делать.

— Ты ничего не знаешь о моих отношениях с женой.

— Не знаю и знать не желаю. Но я так, на всякий случай поинтересуюсь: ты за мной приехал, куда везти собрался?

— Моему приятелю за долги достался коттедж. Стоит свободный. Пятнадцать километров от города. Ты наверняка знаешь — это рядом с Инкиной дачей. Я поэтому спрашивал, что с твоей машиной. Я не смогу тебя всё время возить. Ты забрала ее из ремонта?

— Я на ней приехала.

— Господи, как с тобой тяжело-то… Как будто два вагона разгрузил.

— А ты разгружал вагоны?

— Было дело по молодости. В институте, — Дмитриев подумал, что Лиза уже немного оттаяла и можно будет поговорить спокойно. Не тут-то было…

— У меня еще вопрос: ты там жить собираешься или это так — дом свиданий?

— Ты опять начинаешь?

— Ты еще не знаешь, как я начинаю.

— Все. Надоело. Я ухожу, — Дмитриев направился к двери. У него действительно лопнуло терпение.

— Очень жалко, — уже в спину бросила ему Лиза.

Он вернулся. Наклонился над креслом, в котором сидела Лиза, и посмотрел ей прямо в лицо:

— Чего ты добиваешься?

— А ты? — ей приходилось смотреть на него снизу вверх. Таким взвинченным она еще ни разу Гошу не видела.

— Ты едешь или нет?

— А ты любишь меня?

— Что?

— Ты меня любишь?

— Это очередная провокация?

— Я не хочу таких отношений. Ты опять психуешь, как тогда, летом.

— Это ты меня довела. Я уже неделю спать не могу. — Он сел радом на пол, прислонившись спиной к дивану.

— Я тоже. Сижу ночами, как дура, смотрю видики. Глаза красные, как у кролика Роджера.

— Ты меня до психушки доведешь. Чем я вынужден заниматься на старости лет? Уговаривать какую-то девчонку жить со мной в загородном доме. Рассказать кому — не поверят.

— А ты не рассказывай. Это будет наша маленькая тайна.

Дмитриев помолчал, потом посмотрел на нее с изумлением:

— Слушай, я не думал, что ты такая собственница.

— На себя посмотри: «Я приехал за тобой». «Мебель, самовывоз».

— Я, между прочим, мебель туда уже присмотрел.

— Что-то мы долго сегодня ругаемся, — Лиза вздохнула. Когда он не давил на нее, она готова была кинуться ему на шею и провести так, если не остаток своих дней, то по крайней мере, целый вечер.

— Я бы сказал, по-взрослому. Ну что?

— Я согласна. Хоть ты меня и не любишь…

— Да люблю я тебя, люблю. Могу написать это на любом заборе.

— Лучше на асфальте, под окном, в конторе.

— Замётано.

Сразу поехать вместе смотреть дом не получилось: Дмитриеву позвонили и он, успев только несколько раз поцеловать Лизу и извиниться перед Юркой за свой давешний ор, куда-то умчался.

На следующий день Лиза набрала его номер:

— Гош, что значит: «Лиза, я тебя…»? О чем это многоточие? — она смотрела в окно, под которым на асфальте красовалась крупная надпись мелом.

— Можешь гадать до трех раз, — и отключился.

— Тоже мне, Карлсон нашелся.


Снаружи дом Лизе не понравился — бестолковая новорусская архитектура. Внутри было получше: холл, кухня, отделенная от него барной стойкой, хозблок. На втором этаже — две спальни и терраса.

Гоша явно соскучился и попытался сразу затащить Лизу в постель. Но она еще не вполне отошла от ссоры и не решила окончательно, как строить с ним дальше отношения, поэтому искала повод отвертеться:

— Где презервативы?

— Давай так.

— Нет.

— Я не помню, куда их сунул.

— Сначала найди, потом приставай.

— Ну ты, имей жалость…

— Кто бы меня пожалел.

Гоша, проклиная все на свете, огляделся по сторонам. Он любил, чтобы все находилось на своих местах, поэтому новая обстановка выбивала его из колеи. А тут еще этот переезд, нервотрепка, Лиза… Все вылетело из головы.

— Я, правда, не помню.

— А ты их точно покупал?

— Конечно. Поехал всякую мелочевку сюда закупать, продукты и в аптеку тоже заехал.

Лиза подошла к холодильнику, открыла дверцу, заглянула в пару ящиков и со смехом достала оттуда упаковку презервативов:

— Ты их всегда с маслом хранишь?

— Ты как их нашла?

— Мама, когда в угаре носится, тоже все подряд в холодильник складывает.

Эта ерунда ее так рассмешила, что она не могла остановиться.

Дмитриев давно заметил, что Лизина обычная язвительность в домашней обстановке улетучивается. Она просто, как многие дети, заметив что-то смешное, начинала раскручивать ситуацию до абсурда.

Вот и теперь она уже забралась с ногами на барную стойку и рассказывала, что зубная паста и шампунь в холодильнике — дело обычное, но однажды она нашла там сушилку для обуви. И, главное, мама никогда сама не додумывается первым делом заглянуть в холодильник, хотя все время на этом прокалывается.

Гоша понял, что если сейчас ее не успокоить, она начнет требовать игрушки, а он компьютер не перевёз, потом, не дай бог, затеет осмотр чердака. Одна туда не полезет и станет канючить, чтобы он ей посветил, «а то страшно» — так уже было летом на даче. В общем, будет беситься и не даст спать до утра. А ему завтра предстоял тяжелый день. Поэтому он отобрал у нее эти чертовы резинки — минуты полторы ушло, чтобы поиграть в «А ну-ка, отними!» — и зашвырнул упаковку в угол, закинул Лизу на плечо и отнес в спальню. Там еще с полчаса отказывался пойти вместе погулять перед сном, тоже был риск, что это затянется до утра и наконец добился, чтобы Лиза угомонилась.

Она ткнулась носом ему в подмышку, как обычно, сложила на него руки-ноги так, что вообще не повернуться, и, кажется, заснула. После чего он сразу выключился.

— Спишь? — шепот шел из темноты. Оказывается, она уже стягивала с него свитер. Мышцы пробила судорожная волна, внутри все горело. Он еще успел подумать, что надо бы поаккуратней, но реальность уже уплывала.

Утром пришлось ехать в аптеку за какими-то таблетками. Но Лиза, кажется, перестала нервничать по таким поводам.


Лиза с Инкой сидели в кафе. За окном крупными, редкими хлопьями падал снег. Пахло елкой, корицей и какой-то давно забытой детской мечтой. Приближался Новый год.

— Ты не слишком засиделась? Сейчас совсем дорогу заметет, видимости никакой, как поедешь?

— А никак. Дома переночую. Мне там надоело. Кругом снега. Это Гоше там хорошо: они трассу для снегоходов накатали и целыми днями в выходные по ней носятся. Потом, то у них рыбалка была, теперь — охота. Надо еще пару-тройку любовников заводить. Они в одиночку не справляются.

Инка от смеха выдохнула в соломку, и глинтвейн выплеснулся на столик:

— Предупреждай, когда шутки шутить начинаешь…

— Я не шучу. Молодость проходит мимо. Я его ждать у окошка не собираюсь. Женька вообще появляется раз в месяц. Встречаемся на какой-то конспиративной квартире. Хорошо хоть он ко мне со всякими расспросами не лезет. А то мама уже вконец забодала: расскажи да расскажи…

— Опять шифруешься. С Гошей поссорилась?

— Нет. Но близка к этому. Он призывает меня проявить сознательность. Новый год, ему, видите ли, надо встретить в кругу семьи: супруга, бабки, дедки, сынуля, друзья семьи… А часикам к двум ночи он освободится и ко мне приедет. Как тебе идея?

— Ниже среднего.

— И я о том же.

— И что собираешься делать?

— А у тебя какие планы?

— Рыдать одной под ёлкой. Антон, как ты знаешь, тоже корчит из себя примерного семьянина.

— Никогда не выйду замуж. Женька с Сашкой предлагают поехать в дом отдыха куда-то за город. Я не хочу. Я это место не знаю, а если холодина ударит, мы оттуда неделю не выберемся. Помнишь, у твоих родителей в прошлом году машина на морозе встала?

— А там сколько человек?

— С десяток. Диман вообще дома остается, у него жена второго вот-вот родит.

— Давай у меня на даче отметим. Елка есть. Потом поедешь на свидание со своим Дмитриевым.

— Надо подумать. Сейчас мы Женьку наберём…

Вопрос с дачей решили быстро и окончательно. Санек взял на себя завоз провианта. Лиза с Инкой — дизайн интерьера и елку.


На Новый год Лиза купила в подарок Дмитриеву трубку и специальную зажигалку:

— Меня уже достали твои сигареты.

— Снова злишься? Из-за Нового года? Ты пойми, эти люди мне не чужие, зачем портить им праздник?

— Конечно, гораздо приятнее испортить праздник мне.

— Я провожу с тобой гораздо больше времени, чем с ними. Я с сыном столько не общался, сколько с тобой.

— Ой, оставь, пожалуйста, этот разговор! Я уже сказала, что праздную дома. Буду сидеть, как дура, и пялиться в телевизор на Кремлевскую ёлку.

— Ну давай, куплю вам с Инкой билеты в клуб, встретишь там, а потом уедем за город.

— А Инку высадим по дороге в сугроб. Прекрасная идея. Главное, гуманная.


По традиции 31-е начинали отмечать часа в два в конторе. Потом все плавно расползались: те, кто поумнее — по домам; считающие себя раскрепощенными людьми — по свободным кабинетам. Лизе это всегда казалось странным. Зачем тогда вообще заводить семью?

Она время от времени пытала Димыча, зачем он женился и заделал детей, если не может спокойно прожить без кобеляжа? Тот, противная морда, однажды сказал: «В том, чтобы нае…ся в выходные с женой, тоже есть своя изюминка».

Лиза знала, что Сашка, например, действительно, может втрескаться по уши, и ему сразу надо жениться. Он вообще уверен, что мужчина не должен ходить без обручального кольца — это неприлично. Правда, его надолго не хватает.

С Женей тоже более-менее понятно.


Не понятно было с Лизой. Прежде всего, не понятно ей самой. Сколько она себя помнила, мама говорила, что главное — высшее образование и карьера. Поэтому ей не позволили поступать в художественное училище, поэтому она поехала поступать в «Репу» после десятого класса, поэтому и провалилась — не хватило профессиональной подготовки. Но теперь мама хваталась за голову и причитала, почему же у Лизы нет мужа.

Маме вообще по жизни недоставало последовательности. Лиза убедилась в этом давно.


В «началке» за ней присматривали бабушка с дедушкой. Между занятиями в художественной школе и в обычной Лиза заходила к бабе Мане с дедом Петей, которые жили недалеко от них в старом бревенчатом доме с высоким крыльцом и резными наличниками. С БАМа отец привез настоящую охотничью лайку, но в квартире её держать не хотел, поэтому Мирта поселилась у бабушки. Она не сидела на цепи, как все дворовые собаки, но и в доме зимой ее не держали: чтобы не привыкала к теплу. Мирта была удивительного окраса — цвета красного кирпича с молочно-белыми подпалинами, — и гуляла, где хотела. Видимо, она считала Лизу своей хозяйкой, потому что всегда встречала и провожала ее: в художку, до трамвайной остановки, домой после уроков. А потом возвращалась к бабе Мане. Зимой она усаживалась на завалинку напротив кухонного окна и смотрела, как Лиза ужинает. Потом Лиза вытаскивала на улицу разные вкусные кусочки. Не правы те, кто думают, что собаки любят кости. Собаки любят мясо! Свежую морковку, соленые огурцы, сахар-рафинад… Да мало ли что еще любят собаки!

Лизе казалось, что у Мирты есть часы за ошейником: та всегда оказывалась вечером поблизости от художки. Надо было только посвистеть, потом похлопать в ладоши, и Мирта прибегала, и не так скучно было возвращаться домой.

Они ждали трамвая на остановке. Линия пересекалась в этом месте с дорогой, делавшей крутой поворот. Мирта, как обычно, вынюхивала что-то на обочине, Лиза долбила ногой лед на луже. Начинался первый гололед.

Перевалившись через трамвайные рельсы, в нескольких метрах от Лизы остановился грузовой фургон, из него вышел человек и направился к Мирте. Потом Мирта взвизгнула, захрипела, ее подбросило в воздухе, перевернуло. И только после этого Лиза поняла, что мужик в темной ушанке и фуфайке волочет по наледи бешено извивающуюся собаку. Ее Мирту! Лиза кинулась к нему с криком: «Это моя собака! Она в ошейнике! Дяденька, не надо!» Но дяденька уже закидывал Мирту в фургон, а когда Лиза подскочила к нему, то получила такую оплеуху, что полетела кубарем вдоль дороги, обдирая руки об асфальт. Навстречу красным «Жигулям».

Увидев, что натворил, мужик сиганул за руль и дал по газам.


Оказывается, она уже давно била кулаком по директорскому столу и кричала: «Догнать и убить!» — так продолжалось, пока в школу не примчался вызванный с работы папа. Мама тоже ехала к ней. Водитель «Жиги», до смерти перепугавшийся, когда под колеса по наледи полетел ребенок, так и сидел с ее лопнувшим ранцем в приемной.

Её спасло чудо. Водитель умудрился затормозить и как-то вырулить, Лизу протащило немного по дороге в обратную сторону, пока от попавшего под колеса ранца не оторвались лямки. Уж не известно, что такое она сказала водителю, но тот отвез ее не в травмпункт, а в школу. А там она сама добралась до директорского телефона и позвонила в милицию. Только ей никто по телефону не поверил.

К тому времени секретарша вызвала директрису с занятий, а преподаватели, чьи уроки проходили в соседних кабинетах, сами сбежались на страшные крики. Лиза с содранными руками и коленями, разбитой бровью, вся в грязи и в крови кричала про фургон, Мирту, живодера… Учителям понятно было только, что девочка попала под машину и у нее шок. Успокоить восьмилетнюю Лизу никто не мог.

Когда прибежал папа, она стала приходить в себя. Впервые увидела свои ладони с лоскутами кожи и впечатавшимися в застывшую сукровицу крошками песка и асфальта, оторванную подошву и разлезшиеся швы правого ботинка.

Теперь уже папа вызывал милицию, «скорую», потом все спрашивали ее, что за машина, какие номера… Какие номера?!

Она не помнила. Помнила петлю из стальной проволоки с деревянной ручкой, на которой тащили за шею Мирту, брезентовую рукавицу, ушанку и мерзкую харю живодера, асфальт, шины, залепленное ледяной грязью дно машины. А вот номера не помнила.


От этого она перестала спать. Сидела ночами на постели и пыталась вспомнить хоть что-нибудь, что помогло бы спасти Мирту. Или поймать ее убийцу.

Через несколько недель после того, как с Лизы сняли бинты, мама сказала, что, возможно, Мирта жива. Что, как ей кажется, она видела похожую собаку, когда проезжала в автобусе по одному из дальних заводских районов. Таких собак, как Мирта, подумала Лиза, почти нет. У нее очень редкая окраска. Значит, Мирта жива.

Но поехать тут же на поиски родители отказались. У них нашелся миллион причин, чтобы не поехать никуда на следующий день и еще через день. Тогда Лиза решила, что ждать никого не надо.

Вместо того, чтобы идти в художку, она села в автобус и отправилась искать свою собаку. Мама ничего точно не сказала, поэтому выходило, что прочесать надо частный сектор на протяжении нескольких автобусных остановок.


Лиза вышла на незнакомой остановке посреди зимы. Солнце уходило очень рано, его оранжево-красный диск висел над горизонтом в морозном мареве. Под горой лежал целый город из заводских труб. Здесь ей стало по-настоящему страшно. От холода слезились глаза, но слезы сразу замерзали на ресницах. Больше всего хотелось закричать и убежать отсюда. Лиза даже перешла на другую сторону дороги, туда, где была автобусная остановка, чтобы ехать в обратную сторону.

Только как же тогда Мирта? Лиза знала, что холода та не боится, но если она бегает здесь одна и не знает, как вернуться домой… Или, может быть, ее избили или ранили…

«Мамочка…» — прошептала Лиза и свернула в первый попавшийся переулок.

Сначала она просто шла по улице с заснеженными по крыши домами. Дым из труб поднимался вверх и, казалось, тоже застывал на морозе. От этого дома становились похожими на подвешенные к небу елочные игрушки.

Лиза начала свистеть и хлопать варежками в ладоши. Так и бродила по пустым чужим переулкам, пока окончательно не навалилась темнота.

— Не свисти, денег не будет, — перед ней стоял мальчишка в облезлой кроличьей шапке и мышастом драповом пальто на одной пуговице, без рукавиц. Лиза видела в желтом свете фонаря только его потрескавшиеся красные руки все в цыпках. — Ты хто, прынцесса?

— Вот, — Лиза еле вытащила руку из меховой рукавички. В ней был зажат свернутый в несколько раз альбомный лист с рисунком. Она специально нарисовала Мирту, чтобы можно было спрашивать прохожих, не видел ли кто такую собаку. Только прохожих до сих пор ей не попадалось. — Собаку ищу.

Из темноты появилось еще трое таких же ободранных пацанов.

— Зыко! — Они собрались в кучку, чтобы рассмотреть рисунок.

— А чё свистишь?

— Зову ее, она ученая, на свист прибегает.

— А чё такая ученая слиняла?

— Ее украли, — Лиза сняла другую рукавицу. — Этот гад.

Портрет живодера она теперь могла нарисовать с закрытыми глазами.Она рисовала его и убивала, рисовала и убивала. Иногда вся комната к утру была завалена рваной бумагой.

— А чё так сипишь? — Мальчишка вернул рисунки. Лиза не заметила, как подкатился приступ. И забыла, что ей нельзя долго быть на морозе. Воздух входил и выходил с хрипами. Дышать становилось нечем.

— Это я замерзла.

— Ну пошли, что ли в гости, чифирить. Пойдешь?

Лиза утвердительно кивнула. Она знала, что от приступа может умереть.


Родители успели уже обзвонить все морги и больницы, когда она вернулась домой. И как-то ей было все равно, что они в тот момент говорили. В конце концов, когда сказать им уже было больше нечего, Лиза спросила:

— Мам, ты все придумала про Мирту? Ты ее не видела?

— Почему ты так решила?

— Я там была. Мне сказали, что из нее сшили унты.

— Кто сказал?

— Игорешка. Мальчик, который меня на санках на остановку вез. Сказал, что так собак ловят, чтобы унты шить. Ты ее видела или нет? А то я завтра опять туда поеду. Найду, кто там унты шьет, и дом сожгу. Пап, ты бензин дашь?

— Это еще зачем?

— Наиль говорит, без бензина дом не загорится. Мы сначала спорили, а потом решили поджигать. Потому что малолеткам мужика не завалить.

— Это кто тебя так говорить научил?! По нему же колония плачет! — папе стало явно не по себе.

— Лиза, может быть, тебе другую собаку купить? Какую ты хочешь? — мама пыталась заглянуть Лизе в глаза, но та, как будто никого не видела.

— Никакую. Я Мирту люблю.


Казалось, весь мир перевернулся. Лизу не отпускали одну в школу, встречали с занятий, категорически запретили ездить к ее новым знакомым.

Она ничего не понимала. Видно же было, что родители и деды тоже сильно переживали из-за случившегося. И вот когда она уже почти нашла, кого надо наказать, ее никуда не отпускают.

Родители объяснили ей, что всех, кто шьет собачьи унты, наказывать нельзя. А человека, который украл Мирту, невозможно найти, потому что Лиза не помнит номер машины.

Получается, она помнила все, кроме самого главного. Но как можно заранее угадать, что главное, а что нет? Значит, надо запоминать все. Вот она и запоминала. Перед сном или утром по дороге в школу Лиза прокручивала в голове весь предыдущий день до мельчайших деталей. Оказалось, совсем нетрудно представить себе целую страницу из учебника и прочитать ее.

Год Лиза завершила в статусе круглой отличницы, чем окончательно настроила против себя одноклассников.


В школе, как водится, никто ничего не понял. После того, как Лиза вломилась с криками в директорский кабинет, после суеты с милицией и «скорой помощью» поговаривали, что появилась сумасшедшая третьеклассница.

Можно сказать, Лиза легко отделалась — от того, что она «пропахала» лицом по дороге, остались только небольшие шрамы на правой брови. Правда, и они не давали ей покоя, поэтому мама сама предложила выщипывать брови: тогда проплешину было не видно.

Но после этого в школе вообще житья не стало. Теперь девчонки стали говорить, не только, что «она — того» и крутить пальцем у виска, но и обзывать ее королевишной. За глаза. Так — боялись. Лиза сильно изменилась после этой истории. Когда после летних каникул впервые услышала про «королевишну», с разворота ударила костяшками пальцев девочке по горлу. Маму вызвали в школу. Объяснение от Лизы получили короткое: «Пусть не нарываются».

Родители пытались выяснить, почему она так жестоко поступила с одноклассницей. Но Лиза просто сделала так, как ее научили друзья — Игорь, Наиль, Борька и Пашка. Те, по кому, по мнению папы, колония плачет.


Задерживаться в редакции Лиза не стала: пригубила дешевую шипучку, съела мандарин, засунула в карман несколько шоколадных конфет — никогда не могла от этого удержаться — и поехала за Инкой. Пора было выдвигаться на дачу. К Гоше она зашла еще раньше, перед тем как в его конторе началась торжественная часть. Поцеловала и пообещала все, что он хотел от нее услышать. (Все-таки Новый год.)

У нее не было четкого плана на эту ночь. Все зависело от того, как поведет себя Гоша.

Она ждала его звонка. Когда наряжали елку на улице и развешивали гирлянды, когда Сашка привез полный багажник продуктов (Женька обещал выпивку) и двух девчонок — этих Инка сразу приставила к столу, чтоб резали и строгали. Когда собрались все и уже накрыли стол, она тоже ждала — не выпускала телефон из рук и все время смотрела на дисплей.

Женька застал ее за этим занятием:

— О чем задумалась?

— Маме надо позвонить. Думаю, до или после Нового года?

— До и после.

Женя набрал номер:

— Евгения Викторовна! С наступающим! Тут Лиза хочет с вами поговорить, — и сунул ей трубку.

— Мамусик, с наступающим! Телек смотришь? Шампанское открыла? Коньяк? Это правильно. Ну, созвонимся в следующем году! Всем привет! Жениха тебе хорошего, пока папа не слышит!

И опять уткнулась в дисплей.

Потом все целовались, чокались, запускали фейерверки, жгли бенгальские огни, ели торт, поскальзывались и падали, кидались снежками, грели моторы у машин, чтобы утром можно было уехать. Затопили баню и парились там всей толпой.

Лиза сидела в предбаннике, завернувшись в простыню. Женька валялся рядом — ему подурнело от жары.

— Сто раз тебе говорила: не пей в бане. У тебя сосуды слабые.

— Я больше не буду. Поцелуй меня.

— Только из милосердия.

— Мать Тереза!

— Слушай, сколько уже времени?

— Пятый час на моих титановых.

— Да, вечеринка удалась. У тебя еще коньяк остался?

Женька достал из-под лежака полбутылки армянского.

— Догонимся и перегоним Америку! — сказала Лиза и начала пить из горлышка. Женя пытался ее остановить, но бутылка опустела буквально на глазах.

— Ну ты даешь! — удивился он. — Посмотри: сколько пальцев?

— Три.

— Правильно.

— Пойдем спать.

— Глупо отказываться от таких предложений…

Лиза просыпалась и чувствовала себя волшебно: приятная легкость во всем теле, шелковая простынь. По уже сформировавшейся привычке она стала прикидывать, что увидит, если откроет глаза. На границе сна у нее часто пропадало чувство реальности: где я, с кем?

Реально в голову ничего не приходило. Был Новый год. Значит, Женя. Откуда шелковая простынь? У Инки на даче таких нет.

Все-таки пришлось открыть глаза: Дмитриев. Курит в кресле. Лиза осмотрела себя под простыней: следов изнасилования не обнаружила.

— Где ты меня подобрал? Или я сама приехала?

— Мне тебя Инка привезла. В шесть утра. Я отвез ее обратно на дачу.

— Полный пробел. Ничего не помню.

— Головка не болит?

— С чего вдруг?

— С похмелья.

— Не-а. Хорошо наоборот. Как отметил праздник?

— Тебя, как дурак, дожидался. Думал, с ума сойду. Что за манера, сотовый отключать?!

— Ой, вот только не ори. Я хоть и с похмелья, но слышу отлично.

Он загасил сигару. «Она, кстати, не так противно воняет, как сигареты», — отметила про себя Лиза. Разделся, лег рядом, налил вина из открытой бутылки:

— Будешь?

Лиза отрицательно покачала головой. Уже не знала, чего от него ждать. Подумала, что вот сейчас-то он ее и придушит.

Он отпил глоток, потом еще, поцеловал ее, и вино оказалось у нее на губах, во рту.

— Еще?

Она уже не сопротивлялась.

— Я напою тебя сейчас, и ты мне все расскажешь… — шептал он ей на ухо.

— А я еще ничего не рассказала? — так же шепотом спросила Лиза.

— Представь себе, нет.

— Тогда бесполезно. Я полбутылки коньяка выпила, и до этого еще шампанского…

— Тогда сам напьюсь, — Гоша откинулся на спину.

Лиза поцеловала сгиб его локтя, потом ладонь. Потом он сдался.


— Инка, надо поговорить. Лучше — встретиться.

— Лиз, ты на меня не обиделась?

— Еще бы знать, за что. Я ничего не помню. Приезжай в нашу кафешку, к пяти. Я смоюсь от Гоши — все равно еще к маме надо заглянуть, подарки отдать. Я же тридцать первого не успела, только пообещала.

В пять они сидели в кафе.

— Так, давай все по порядку, а то меня чуть кондратий не хватил, когда я у Гоши очнулась.

— Вы ушли с Женькой спать, а потом я смотрю: ты сидишь на лестнице и плачешь. Сказала, что хочешь к Гоше и жить без него не можешь. Выглядела, как нормальная. Женька спал. Я тебя к Гоше и отвезла. Он там матерился на весь дом, я ему еле втолковала, что ты в машине спишь. Сказала, что ты ждала его звонка, а потом напилась.

— А что про дачу?

— Правду сказала, ессно. Отмечала там Новый год с друзьями, тебя тоже позвала. Все логично.

— А Женьке чего затерла? Похоже, это он мне сотовый втихушку отключил.

— С Женькой все плохо. Он проснулся, кажется, все понял, спрашивать ничего не стал, забрал девок и уехал. Даже не позавтракал. Сашка пытался ему что-то сказать: без толку.

— Я вот думаю все время: это вообще жизнь такая или только я — дефективная. Почему я все делаю не так? Почему счастья нет?

У Инки на глаза накатили слезы:

— Потому что только о себе думаешь. Тебе все равно, что я, например, чувствую. Я тоже осталась одна в Новый год. Антон мне тоже не позвонил. Только утром… Я не могу так. Устала: он то со мной, то с женой…

— Прости меня, Ин. Я действительно вела себя как последняя скотина. Давай, я позвоню Антохиной жене и все ей расскажу. И пускай он с ней весь праздник объясняется, свинья такая!

— Тебе только ломать! Он тогда вообще меня бросит.

— Это если его жена не выпрет. Они вообще ни от чего не отказываются, пока окончательно не прижмет. Посмотри на моих: ни один ради меня не развелся.

— Наученные горьким опытом своих предшественников, — Инка сквозь слезы рассмеялась, вспоминая Лизины похождения в начале журналистской карьеры.

У Лизы тоже непроизвольно проскользнула ядовитая улыбка:

— Да уж, навела шороху. Зато будет, что вспомнить в старости. Вот останемся мы с тобой, Инка, вдвоем — две такие бойкие старушки, купим дом на побережье, будем сидеть, пялиться через пенсне на океан и вспоминать, какие дуры были в молодости.

— А почему одни?

— Ну, даже если будут дети или, там, внуки, мы же с ними жить не будем, чтоб мозги им не пылесосить своим маразмом. По-моему, это гуманно.

Глава 3

— Познакомься с моим ребенком, — Дмитриев сидел на своем месте в кабинете. Сбоку, за приставным столиком — Костя. Она его узнала — миллион раз видела на фотографиях.

Лиза заскочила к Гоше без предупреждения, зная, что он только что подъехал. Увидела в окно, как он выходил из машины с каким-то мужчиной. Дело было срочное: она победила в конкурсе молодых журналистов в Москве. Надо было чуть ли не сегодня брать билеты. Лиза прибежала за деньгами. Но говорить на эту тему при посторонних, конечно, было нереально, поэтому она на несколько секунд приостановилась в задумчивости: как бы выставить этого парня или вытащить из кабинета Дмитриева.

— А это — Лиза, у Попова работает, — представил ее Гоша. Костя кивнул в знак приветствия. — Лиз, ты извини, мне с сыном надо поговорить. Я позже тебе позвоню.

Она молча развернулась и вышла, продолжая перебирать в голове, у кого прямо сейчас можно взять взаймы. Очень просто могло случиться, что если тянуть до завтра, то не будет билетов на нужную дату. У лифта ее нагнал Дмитриев:

— Ты чего, как зомби? — Он поцеловал ее, когда они вошли внутрь.

— Думаю. А что ты за мной побежал? Ну и разговаривал бы дальше.

— Решил, лучше сразу прошвырнуться до лифта, чем потом полгода за тобой бегать, чтобы помириться. Что надо?

— Денег на билет в Москву и обратно, — Лиза все еще держала в руках распечатку электронного письма из оргкомитета конкурса. Сначала сходила с ней к редактору, чтобы отпроситься на неделю: тот поморщился, но согласился.

— Через полчаса не поздно?

— В самый раз. Я добью текст и съезжу в трансагентство.


По большому счету, Лиза Москву терпеть не могла. Она не могла понять, как там расположены улицы, как можно парковаться в этих кривущих узких переулках, как ориентироваться, если все видимое пространство затыкано отвратительными палатками со всяким барахлом? Даже карта не помогала, потому что нигде не было табличек с названиями улиц и номерами домов или они были завешаны рекламными щитами. А на вопрос: «Как пройти…» — даже бомжи огрызались: «Понаехали тут!»

Но не поехать за дипломом победительницы из-за такой мелочи, как нелюбовь к городу, было бы верхом глупости.

Степка, правда, приуныл от известия о Лизином отъезде на неделю и вынудил-таки ее сдать в запас три материала, которые она надеялась сделать после возвращения.

Но ему она могла пойти на уступки, даже если приходилось не спать пару суток. С первым заместителем главного редактора у Лизы сложились особые отношения.


Шесть лет назад Степану позвонили с журфака и попросили, как недавнего выпускника, дать объявление об очередном наборе и творческом конкурсе для абитуриентов. Он поставил.

Через некоторое время когда уже прошли вступительные экзамены, ему позвонила незнакомая женщина и долго благодарила за то, что они напечатали объявление о наборе на факультет журналистики. Ее дочь пережила какой-то сильный стресс, кажется, не поступила в Академию художеств, долго находилась в депрессии, и только эти экзамены и поступление в университет вывели девочку из кризисного состояния. Евгения Викторовна очень благодарила Степу за то, что есть такая замечательная газета, которая опубликовала такое замечательное объявление.

Евгения Викторовна действительно подсунула это объявление Лизе, под тем предлогом, что на журфаке объявляется творческий конкурс. Лизин дедушка до войны работал главным редактором, Лиза в числе прочего пописывала стишки и сочиняла поздравлялки для своих друзей, не говоря уже о выпуске стенгазет. На творческий экзамен она пошла, скорее, ради борьбы со скукой. А когда получила «отлично», мама уговорила ее сдать остальные. Лиза слегка удивилась, когда набрала максимальный балл и была зачислена на первый курс. Все-таки она художница, а не писательница… Да и математика с литературой — прямо скажем, не одно и то же.

Как-то в ноябре она все же решила сходить на занятия (папа моментально после зачисления сделал ей освобождение от полевых работ и физкультуры, поэтому проблем по части посещаемости не возникло). Несколько предметов ей показались интересными. А главное, в этом университете ничего не напоминало об изобразительном искусстве…

— Нет проблем, обращайтесь еще, — Степа проявил обычную вежливость. — Пускай ваша девочка приходит к нам на практику, коллектив у нас хороший.

Сколько таких практиканток проходит через редакцию, и не сосчитаешь.

После Нового года его вызвал главный:

— Вот, Степан, привел тебе практикантку. Девушка, оказывается, не только пишет, но еще и рисует, — сказано было с им обоим понятным подтекстом: редакционный художник страдал запоями, а увольнять людей по таким «мелким» поводам редактор не привык. Поэтому еще один рисующий человек — как он надеялся, бесплатно рисующий — был очень кстати.

Степа сначала увидел огромный воротник из чернобурой лисы, а уже потом из меха вынырнуло тонкое подвижное лицо.

Ему показалось, что он попал под прицел: цель, расстояние до объекта, скорость…

Потом девочка слегка наклонила голову и чуть заметно улыбнулась:

— Лиза…


Поначалу редакционная публика сбегалась послушать, как они орут друг на друга, в надежде узнать интимные подробности. Но все быстро разочаровались. Пыль до потолка обычно поднималась по поводам типа: ставить материал одной широкой колонкой или двумя узкими, какой заголовок лучше (информационный или со стебаловом). Или по вообще безумному поводу: как изменить дизайн газеты. Все нормальные люди понимали, что оформление бывшей молодежки утверждено «наверху» 55 лет назад и скорее небо упадет на землю, чем в нем что-то изменится.

Степкина жена, тоже Лиза, которая работала журналисткой в другом издании, относилась к тезке предвзято только первый год, пока они не познакомились на одной из тусовок.

Когда в конторе появилась Лиза, Степина Лиза предприняла несколько безуспешных попыток «застукать» супруга за «аморалкой»: «доброжелатели», как водится, донесли, что Степа подозрительно настойчиво лоббирует интересы новенькой. Но всегда оказывалось, что Степа до полночи в полуневменяемом состоянии зависает на «леталках».

При этом он был прирожденным журналистом. Попов, по мнению Лизы, в этом отношении ему в подметки не годился. И к тому же Степа знал все, что было ей на тот момент интересно. Поэтому первое время она болталась за ним, как хвостик. Наверное, это льстило его самолюбию.

Но помимо этого выяснилось, что у двух этих людей одинаково «заточены мозги». Они могли не сходиться в мнениях по частным вопросам, но в том, что касалось видения газеты, понимали друг друга с полуслова.

Так и сложилось, что Лиза проводила со Степаном гораздо больше времени, чем его родная жена. Они даже иной раз говорили хором, особенно, если надо было уболтать на что-нибудь главреда. Поэтому, наверное, Степкина жена постоянно оговаривалась, называя Лизу Степой… Лиза пыталась с этим бороться только первые полгода, потом махнула рукой.


Принципиальный противник всяких нововведений, главный редактор Попов, со скрипом принимал начавшуюся компьютеризацию отрасли. Сам он писал шариковой ручкой и считал, что газетному художнику для полноценной работы вполне достаточно карандаша и ластика. Художник придерживался того же мнения.

Но жизнь не стояла на месте. Понадобились и компы, и ксерокс, и факс, и пейджеры, и сотовые. Всю новую технику «обкатывали» Степка с Лизой: во-первых, им было не лень, во-вторых, они могли читать инструкции на английском. Поэтому исторически сложилось, что первые ПК, факсы, модемы, радио- и сотовые телефоны обосновывались в их кабинетах. Вся новая техника сначала использовалась ими, а затем передавалась в другие отделы, с объяснениями «на какие кнопки нажимать, если что». Первый сотовый телефон Попова они отдали хозяину только после того, как по очереди наигрались с ним сами. Затирали, что очень сложная инструкция.


Степан, в принципе, был парень безотказный. Контролировал всю редакторскую электронную почту, служил «оператором факса» — в общем, тянул на себе кучу дополнительной работы, ничего не требуя взамен. Лизе всегда было за него обидно. Она периодически пыталась «вправить ему мозги», но Степка говорил, что надо быть «выше этого». Чего «этого» и зачем «выше», Лиза не понимала.

Зато понимала другое.

Она начала работать в одном кабинете с достаточно известным журналистом, который писал про криминал. Мужику было далёко за тридцать, за плечами — развод, впереди лет десять выплат по алиментам. Плюс профессиональный цинизм. Когда к нему в кабинет определили новенькую журналюшку, он даже обрадовался: будет перед кем похлестаться высоким профессионализмом. Девчонка оказалась смазливой, но с гонором: потребовала, чтобы он не курил в кабинете.

Но стоило ли вообще обращать внимание на подобные капризы? Лиза неделю вела с ним переговоры, из-за старой травмы у нее от дыма нестерпимо начинала болеть голова. Геша, так звали ее первого и последнего «сокамерника», подумал, что студенточка таким образом заигрывает, и как-то вечером попытался завалить ее на столе в кабинете.

Лиза моментально вывернулась из-под Геши и оказалась у него за спиной. Санька на всякий случай научил, как уходить от захватов. Шум поднимать не стала, просто сказала: «Еще не время». На следующий день после непонятного телефонного звонка в кабинет вместо нее вошли два очень похожих парня, закрыли дверь изнутри своим ключом. Один из них открыл окно и практически полностью выпихнул туда Гешу: асфальт был далеко, бандиты близко, поэтому известный журналист предпочел без сопротивления снести эту процедуру, только приговаривал: «Мужики, вы чего?». Второй молодой человек обыскал стол, шкаф, одежду; собрал сигареты, спички, зажигалки, пепельницу и вышвырнул это все в открытое окно.

После чего Гешу вернули в вертикальное положение, как следует встряхнули и сказали: «Не кури здесь и к девчонке не приставай, падло». И отчалили.

Вскоре, как ни в чем ни бывало, пришла Лиза и принялась за работу.


Курить Геша действительно стал на лестнице, но молчать ему инструкций не давали, поэтому про Лизу поползли гнуснейшие слухи. Пару раз из ящика ее стола пропали диктофонные записи, и положение спасла только отличная память. Она знала, чьих рук это дело. Но никуда не торопилась, только вела себя предельно осторожно. До поры.

Пора пришла, когда Степка уехал на две недели на повышение квалификации. Гешу оставили его замещать. Степка подробно проинструктировал Гешу, как подключать модем, на какие ленты, каких информагентств оформлена подписка, как все это забирать с его компа и что вообще с этим делать. Геша, страдавший техническим кретинизмом не меньше главного редактора, все подробненько записал в блокнот.

Степа уехал. Пришло время подключать модем. Блокнота не было. Сначала Геша перетряс все на своем столе и в портфеле. Потом уставился на Лизу:

— Где блокнот?

— Какой блокнот?

— В который я записывал, как качать новости.

— Твой блокнот. Откуда мне знать, где он? — Лиза разговаривала предельно вежливо.

— Сучка! Куда спрятала блокнот?!

— За базаром следи.

— Я сейчас позову Попова!

— Да хоть Никулина с Моргуновым.

Геша действительно приволок в кабинет главного редактора, попутно вывалив ему историю с «бандитским нападением» и выбрасыванием из окна.

Попов слегка оторопел от обилия информации, но когда до него дошло, что под угрозой выход газеты — редакция работала в перманентном аврале, запаса не было, новостные блоки начинали формировать чуть ли не в пять вечера, хотя сдавать газету по графику надо было уже в шесть, то есть фактически в четыре часа дня две полосы оказывались пустыми и «забить» их было нечем — он тоже сорвался в истерику.

Анатолии наорал на Лизу, позвал ответственного секретаря и заставил прошерстить ее стол. Блокнота не было.

Потом они втроем пытались уговорить ее вернуть блокнот. «Я вообще не понимаю, о каком блокноте идет речь», — упорствовала Лиза. И правильно делала, потому что Степка инструктировал Гешу у себя в кабинете, и Лиза знала об этом только со Степкиных слов. Главред снизошел даже до того, чтобы извиниться перед ней за грубость. Но Лизина цель состояла не в этом.

Она внимательно всех изучала. Ей было чрезвычайно интересно довести человека до крайнего состояния и посмотреть, что из этого выйдет. И потом наблюдать за припадками мужского идиотизма просто доставляло ей удовольствие.

Ведь злосчастный блокнот лежал в пятнадцати сантиметрах от левой Гешиной ноги, в полупустой мусорной корзине. Можно сказать, на самом видном месте. Таскаться по конторе с блокнотом, прятать его куда-то Лиза не видела необходимости: все равно в угаре никто не допрёт, что искомая вещь может находиться буквально под ногами. А в мусорку блокнот мог и сам случайно упасть. При чем здесь Лиза? К слову, блокнот они, действительно, не нашли, и на следующее утро технический работник тетя Валя выкинула его наравне с остальным мусором на помойку.

Наконец редактору пришла в голову новая мысль:

— А ты сама можешь подключиться к новостям?

— Могу.

— А что ж ты раньше молчала?!

— Вы, кажется, блокнотик всей редакцией искали, я подумала, стоит ли соваться со своими предложениями.

— Иди и качай новости.

— Да, пожалуйста… Только с этим уродом в одном кабинете я сидеть отказываюсь. Мало того, что он хам, так еще и в маразме.

— Я сам с тобой работать отказываюсь!!!

— Отлично. Анатолий Маркович, я требую отдельный кабинет. Иначе я вообще с места не двинусь. Заниматься компьютерами в мои обязанности не входит. Новостями — тоже. Я и так из-за вас полдня потеряла.

— Ты мне еще условия диктовать будешь?!

— Да. Не нравится, могу хоть сейчас уйти на больничный: вы меня оскорбили своими необоснованными подозрениями, обвиняете черт знает в чем, довели до нервного срыва. Я в таких условиях не могу работать…

— Вот что. Я подумаю над твоим предложением, а ты пока новости скачай. Я обещаю, что как-нибудь этот вопрос решу.

— Только не затягивайте с решением, я Степкиного возвращения ждать не собираюсь. Если кабинета не будет к концу этой недели, в понедельник я на работу не выйду, — и пошла делать новости.

Вечером Попов вызвонил Степку, они долго матерились. Но в итоге Лиза получила отдельный кабинет, а также: деньги на его ремонт, новые жалюзи, большое зеркало и радиотелефон. Попов получил очередь в приемной из оскорбленных в лучших чувствах заслуженных работников редакции, которые «ютились» по двое-трое в одном кабинете. Но, видимо, главный редактор все же предпочел скандалить с ними, а не с Лизой.


Конечно, в этой истории Лизу прикрыл Степка. Во-первых, рассказал главреду, как Геша чуть её не изнасиловал — от него она эту гнусь скрывать не стала. Во-вторых, он доказал редактору, что эта девчонка стоит того, чтобы ей создали условия для работы, потому что она работала как швейцарские часы. И когда случались авралы и все бегали и спрашивали друг друга, что делать, она уже сидела и делала, что надо.

Наученные печальным Гешиным опытом, конторские мужики, даже если позволяли себе некоторые вольности в отношении Лизы, то в рамках приличий. И, кстати, Лиза сама была не против пофлиртовать, чтобы разрядить периодически сгущавшуюся атмосферу.

Лиза догадывалась, что в Степкином отношении к ней есть что-то свое, но не знала, что именно. А тот, оказывается, уже несколько лет поздравлял со всеми праздниками Лизину маму, рассказывал той, как дела на работе, и знал о Лизе больше, чем та предполагала.


Лиза притащила из Москвы шесть килограммов книг. Дома ее встретил Дмитриев. Она поняла, что: первое, нет предела совершенству; и, второе, есть к чему стремиться. Московская журналистика жила совсем другой жизнью, все менялось на глазах. На этом фоне собственная газетная рутина показалась ей невыносимой. Лизе нужны были новые цели.

Гоша заметил перемену ее настроения: для тех, кто знал Лизу, это было нетрудно. Она уходила в аут. Могла часами сидеть на полу и смотреть в никуда или целыми ночами напрягать мозги логическими игрушками на компе.

— Что-то ты снова притихла. Признавайся, что затеваешь, — Дмитриев полдня провел на трассе, а когда вернулся, застал ее практически в той же позе, что и оставил: Лиза сидела в холле на ковре перед выключенным телевизором, но, как обычно, с пультом в руке и гипнотизировала невидимую точку на стене.

— Проект какой-нибудь зашарашить, грант выбить. Надо подумать. Скажи, мы долго будем здесь тусоваться?

— Тебе не нравится ездить за город?

— Гош, я не понимаю, чего хочу. Как в кино: не то конституцию, не то пирог с яблоками.

— Замуж тебе надо…

— А ты уже разводишься?

— Дело не во мне. Я уже никуда дернуться не могу. Да и не хочу менять ничего в жизни, начинать с нуля. Ты — другое дело.

Лиза вспомнила, как однажды проснулась от его взгляда. Она резко открыла глаза: было раннее утро, Гоша смотрел на нее, подперев голову рукой: «У тебя взгляд, как у акулы, — сказал он тогда. — Ты никогда не остановишься».

— А вообще, зачем мне замуж?..

— Незачем.

— Тогда зачем ты это сказал?

Он маячил туда-сюда перед телевизором, пил горячий сладкий чай из большой кружки.

— Я просто все время думаю, что с тобой будет? Где и с кем ты будешь через пять лет, через десять? Не могу себе этого представить.

— Ты не замечал: каждый день — сегодня. То, что сегодня — завтра, завтра уже снова сегодня.

— Глубокая мысль. И к чему это сказано?

— Изменить можно только сегодня, только в этом случае завтра станет другим.

После недолгой паузы Гоша сказал:

— Я думаю купить еще одну квартиру в центре. Надо найти «сталинку» — ненавижу низкие потолки, полжизни провел в хрущевках: не развернуться, и чуть зазеваешься — башкой об косяк.

Лиза оставила это без комментариев. Новость, как новость. Еще не известно, чем она для нее обернется.


Гоша уже которую неделю был на нервах. Его таскали в прокуратуру: завалили одного деятеля, который вел строительство большого подземного гаража. Расположение было — супер, в самом центре города с хорошими подъездными путями. Дмитриев вложил в этот проект приличные средства, но строительство в одночасье встало: директор конторы исчез с деньгами. Проект завис. А потом директор нашелся: с дыркой во лбу, в сгоревшей машине. Органы трясли всех заинтересованных лиц. Гоша, можно догадаться, был в списке весьма заинтересованных.

В этот момент Костя и появился на горизонте. Лиза думала, чтобы поддержать отца в трудный момент. Сама она могла судить о ситуации по двум-трем случайно промелькнувшим фразам, которые ровным счётом ничего ей не объясняли.

Лиза сделала попытку поговорить с Гошей о Косте, но неожиданно получила от ворот поворот: он сказал, что вообще не собирается обсуждать с ней эту тему. Лиза разобиделась не на шутку: она ведь просто хотела разобраться.

Слишком много накопилось «непоняток». Сколько бы она ни пыталась анализировать ситуацию, все время натыкалась на пробелы в информации. И просто кожей чувствовала, что есть что-то, что влияет на ситуацию, но она об этом не знает.


Февраль начался снегопадами. Костя тоже прикупил снегоход, и теперь они вдвоем с Гошей не вылезали с трассы. Лизе все эти зимние забавы были глубоко противны — она ненавидела холодину. Снег любила рассматривать только через окно, сидя с Инкой в кафе.

Ей было лет пять, когда они приехали на строительство Байкало-Амурской магистрали. Отец руководил строительным управлением, мама работала экономистом. Лиза сидела дома одна: на улице было минус 60, в детском саду — минус 10. Печка топилась круглые сутки.

Лиза нашла себе несколько развлечений: научилась читать, прикуривать папины «Столичные» от раскаленной докрасна плиты и создавать собственные миры из пластилина. Она построила в ящике из-под промышленной взрывчатки свой город — с домами, людьми, улицами, кошками, собаками, воронами, крокодилом Геной, Чебурашкой, Гингемой и Бастиндой, Элли и Тотошкой. Потом место в ящике закончилось.

Маленькая она смотрела фильмы про счастливое детство и понимала, что это не про нее. По радио часто пели песню: «Байкало-Амурская магистраль! Это время звучит: БАМ, по просторам лесным: БАМ, и большая тайга покоряется нам…»

По телевизору показывали передачи про БАМ, и она как-то спросила маму, правда ли, что они живут на БАМе.

То, что она видела каждый день в прогретую ладошками в сантиметровом слое инея на оконном стекле дырку, совсем не походило ни на песни, ни на сюжеты по телевизору. Мама уверила ее, что это именно БАМ. Но Лиза все же сомневалась. Не может быть, думала она, что это — тот самый БАМ.

Потому что на ее БАМе было страшно и плохо: круглые сутки ночь, холод, раскаленная печка и все равно по дому можно было ходить только в валенках. А чтобы утром открыть дверь в сени, надо было колуном прорубать десятисантиметровый лед у ее основания. Еще нельзя было трогать голой рукой дверную ручку — палец прилипнет. Лиза однажды попробовала лизнуть ручку языком — он же горячий — тоже примерз. Она несколько дней ничего не ела, только пила, но маме про свой эксперимент не сказала, на всякий случай.

Здесь она в первый раз умирала — мама везла ее на санках, завернутую в стеганое ватное одеяло, в больницу. В небольшую щелку, обрамленную тонким затейливым инеем, Лиза видела черное небо и редкие фонари, а дышать этим вязким ледяным воздухом уже не могла. Это был отек дыхательных путей. Повезло ей, что приступ удушья начался вечером, когда мама вернулась с работы, а не днём…

Вот почему Лиза не любила зиму. Она в ней задыхалась.


Лиза еле разъехалась на заснеженной дороге со «скорой». Она выскочила, как ошпаренная, из машины и кинулась к дому. Сколько раз говорила Гоше — не гоняй! Столько мужиков переломалось на этих чертовых снегоходах! Половина их общих знакомых по утрам встает с кровати, согнувшись в три погибели, и без массажа не может разогнуться. Все без толку.

То, что она узнала, оказалось в сто раз хуже ее самых плохих предположений.

Жена Дмитриева решила покататься с Костей, потом села сама на его снегоход, разогналась и врезалась в опору недавно установленного подъемника. Множественные переломы, повреждения внутренних органов. С таким диагнозом ее отвезли в больницу.

Оставлять все, как есть, было невозможно. Кто-то должен был принять решение.

— Гош, сейчас надо каждый день ездить в больницу, наверняка будут операции. Я пока у себя поживу.

— Да.


Дмитриев никогда не заходил к ней домой. Он знал, что квартира досталась Лизе от Сашки, поэтому ни в какую не соглашался даже по делу заглянуть.

На этот раз позвонил и приехал.

Они провели вместе целый день с плотно закрытыми шторами.

Лиза несколько раз засыпала и просыпалась, Гоша курил на кухне трубку. Почти не разговаривали. Но ближе к вечеру Дмитриев все же решился:

— Не хотел тебе ничего говорить. Просто сейчас невыносимо одному. Даже напиться не могу — не помогает.

— Я уже взрослая девочка, выдержу. Может быть…

— Костя, кажется, опять подсел на наркоту. Я тебе не говорил: он наркоман. Наверное, это моя вина, не занимался им. Знаешь, пока молодой, всего попробовать хочется — дети побоку. Схватились, уже поздно — колоться еще не начал, а таблетки жрал уже горстями. Кинулся по врачам… Даже рассказывать не буду, что пришлось пережить. В общем, нашлась толковая баба — Маринка, нарколог. Она его два года вытаскивала. Он с ней жить начал. Для матери шок: Маринка его на пятнадцать лет старше. Вот и выбирай, что лучше: сын-наркоман или престарелая невестка. Маринка, правда, баба хорошая, и выглядит прекрасно, — Дмитриев затянулся. — После аварии Костя снова в штопор упал. «Зачем, — говорит, — дал матери снегоход»? Я сам Маринку попросил, чтобы забрала его к себе… Что молчишь?

— Это многое объясняет.

— Ну хоть теперь ты мне веришь, что я тебе не врал никогда? С сыном-наркоманом тебя знакомить я, конечно, не собирался. Мне Попов про тебя рассказал на даче. Говорит, принял девчонку, думал тихая смазливая дурочка, а она там всех в бараний рог скрутила.

— Я?

— Ну да. Знаешь, как он волосы на жопе рвал, когда ты себе отдельный кабинет выбивала — весь дачный поселок над ним уссывался! Я заинтересовался: посмотрел на тебя — обычная девчонка. Я-то думал, там женщина-вамп или блондинка, как минимум. А потом: скандал за скандалом, половина — со «смертельным исходом». Просто влюбился в тебя. Думал, когда ты, наконец, нагуляешься? Когда тебе все это блядство надоест?

— Разве ты не понимаешь? Для меня это — не развлекаловка. Меня все время пытаются во что-то втянуть. В чью-то чужую жизнь. Кто виноват, что они из этих ситуаций выходят потерпевшими? Разве я? Я только защищала свои интересы. У меня своя жизнь, свои цели в жизни.

— Давно хотел спросить: кто такой Женя?

— Не могу ответить.

— Почему?

— Сама не знаю. Никогда и ничего тебе о нем не скажу.

— Ладно, проехали… Ты можешь подождать? Мне необходимо время. Столько всего свалилось сразу.

— Я не умею давать обещаний. И мне надоело вечно ждать…

— Не вечно, какое-то время.

— Не важно. Ждать не буду: буду просто жить.


Огромные, белые, падали в свете фонаря снежинки. Ветра не было. Лиза смотрела в окно, и казалось, что это не снег опускается на землю, а она медленно поднимается в небо. Так же, как в детстве: она любила смотреть на проезжающие мимо поезда. Можно было представить, что не состав движется, а ты летишь куда-то… Все относительно.

Смотреть на поезда они бегали с мальчишками из началовки: рядом была железнодорожная станция. У близнецов Борьки и Пашки мама работала на железке. Поэтому, прежде чем отправиться гулять «в дальние страны», они всей толпой заскакивали в её зеленую будку, выпивали все что можно и неслись сломя голову дальше. На обратном пути, измотанные жарой и пылью, они усаживались в траве на крутом склоне и смотрели на длинные товарняки. Пацаны на спор считали вагоны, а Лиза представляла, как едет куда-то. Запах черной смолы на шпалах, горячего железа и выжженной солнцем травы пропитывал все ее мысли.

Как будто, и не было этих нескольких месяцев зимы…


Она впервые видела такой дом — с низким провисшим потолком, тусклой лампой, закопченной печкой, запахом земли, щелястым полом. У дедов тоже был свой дом, но светлый, резной, с вышитыми салфетками и занавесками, цветами на подоконниках.

Мальчишка со скрюченными от холода пальцами обмел снег с валенок веником и вошел в кухню. Лиза вошла за ним, сразу разделась и стянула оленьи унты, чтобы скорее согреться. Близнецы продолжали волтузить друг дружку в сенях, а татарчонок побежал за бабушкой — Лиза уже начала задыхаться: то ли от холода, то ли от того, что рассказывала по дороге. Про то, как украли Мирту, она вообще могла говорить с трудом.

Мирта появилась в ее жизни неожиданно. Когда Лиза уже пошла на поправку после того, как впервые едва не задохнулась, родители пришли в больницу поздно вечером. Отец сказал, чтобы Лиза сунула руку ему за пазуху: мех внутри полушубка пошевелился и заскулил. Лиза тоже завизжала — от восторга! Это и была Мирта! Наконец-то ей купили собаку. Она еще долго не могла поверить своему счастью и, чтобы проверить, что все в порядке, давала пожевать Мирте свой палец. Это точно была настоящая собака!

Для щенка сделали теплую будку в сарае, и Лиза сама кормила ее несколько раз в день. Каша была горячая, поэтому Мирта сначала подкидывала ее языком на стенку большой жестяной банки, а потом уже слизывала с боковушки, к которой та от холода сразу пристывала. Потом они ехали вместе с БАМа: папа купил все места в купе, чтобы Мирту можно было взять с собой в вагон. И Лизе казалось, что не было такого времени, чтобы с ней рядом не было Мирты.

И вот её не стало.

— Не плакай! — то ли Борька, то ли Пашка притащил к столу табурет и тоже уселся пить чай. — Тут собак навалом, бери, кака глянется!

Объяснять всем, что другую собаку ей не надо, Лиза устала. Она просто наблюдала, как Игорь разливает из желтого эмалированного ковшика бурую жижу по стаканам. Чтобы чай кипятили в ковшике, она видела впервые. И с тем, чтобы сахар кололи ножом, обмакивали в чай и потом ели, тоже впервые сталкивалась.

Пришла бабушка Наиля с круглым, как луна лицом. Разговаривала одними согласными — на непонятном языке, принесла горячего молока с противным салом и еще заварила какую-то травку. После того, как Лизу заставили выпить всю эту дрянь до дна, ей полегчало.

Пацаны по очереди везли ее на санках до остановки, и они договорились, что Лиза приедет снова. Но родители помешали. Спорить с ними оказалось бесполезно. Надо было просто выбрать удобный момент. Лиза ни на минуту не сомневалась в том, что вернется. И на весенних каникулах удача улыбнулась: родители отправили ее пожить к дедам. А оттуда до началовки доехать было нетрудно. На трамвае даже быстрее, чем на автобусе.

Для Игорешки, у которого Лиза побывала в гостях — он был года на два старше их всех), Лиза привезла милую зеленую баночку с вазелином. Ему почему-то нельзя было носить варежки, и руки от этого трескались и болели.


Трамвайщица тетя Шура, у которой Лиза в первый раз спрашивала, на какой остановке выходить, чтобы не заблудиться, привыкла к тому, что она часто путешествует одна на другой конец города. Разрешала объявлять остановки, продавать абонементы и ездить в кабине, только надо было прятаться, когда шел встречный трамвай.

На Новый год мама подарила Лизе золотые часики на черном лакированном ремешке, поэтому Лиза договаривалась с тетей Шурой, когда выйти на конечную, чтобы можно было вместе ехать обратно.

Такая жизнь Лизе нравилась.

Мальчишки из началовки знали много такого, что ее школьным знакомым и не снилось. А она — то, чего они никогда не видели. Театр, например.

— Нас тоже гоняли в театр, на «Буратину»! Фуфло!

— Фуфлыжники!

— Фуфляндия!

— … …. ....!

— Это ТЮЗ, а не кукольный театр, дубьё новочеркасское! — Лиза выдала пенделя Борьке или Пашке за то, что тот перебивал ее, когда она показывала последний спектакль, который смотрела с мамой.

Они часто играли в театр. За сараем у Наильки лежали старые бревна — это был амфитеатр, а вся полянка — сцена. Там же кидали ножи в стенку, плавили и отливали в формочки свинец.

Лиза сразу поняла, что представляет для этих мальчишек большую ценность.

— Может, кто-нибудь даст мне биту, я тоже кинуть хочу… — она стояла на первой линии, в двух шагах от пирамиды из консервных банок, а ей так и не довелось ни разу кинуть палку, потому что все по очереди перетаскивали ее за собой через следующую линию.

А началось все из ничего. Когда ее провожали до трамвая, Лиза на прощание чмокнула Игоря в щеку. По привычке. После этого пацаны ломанули за ней и проводили до подъезда. Хотя она их уже в трамвае раза по два поцеловала, чтобы отстали.

Оказалось, девчонки в началовке были дикие: чуть что, сразу — в пятак. Совсем дружить не умели. Лиза про любовь уже кое-что знала. Летом после первого класса она на пляже познакомилась с девушкой, которая училась в театральном институте в Москве. Та читала толстенную книгу — пьесы Шекспира. Лиза тоже их почитала. Ничем хорошим эти истории не заканчивались. Даже «Двенадцатая ночь». Герцог был явно чокнутый: всю дорогу бегал за одной, а в конце ни с того ни с сего женился на другой!

Но вообще, Ира рассказывала столько интересного про свой театральный, что Лиза засомневалась, на кого же ей учиться: на великого художника или на великого режиссера?


Легче всего взрослых запугивать вопросами. Папа после двух предельно конкретно поставленных вопросов по поводу мальчиков, понес какую-то околесицу. Теперь, стоило Лизе завести своим самым занудным голосом: «Пап, а пап…» — у него появлялись разные неотложные дела. Или он сразу соглашался написать за неё изложение: Лиза терпеть не могла переписывать всякую ерунду из учебника.

Она продолжала сбегать к своим новым друзьям, несмотря на то, что все говорили, что дружить с такими детьми нельзя.

Поскольку деды не могли за ней уследить, родители взялись контролировать ее сами. Отсиживала она то у папы на работе, то у мамы. У папы было совсем скучно. Лиза оставалась одна в огромном кабинете, когда он ехал на объект или на совещание. И делать было совсем нечего, потому что для новых картинок места на стене уже не оставалось.

Однажды ей пришла в голову светлая мысль. Своей любимой трехцветной ручкой она расчертила линолеум, вытащила из застекленного шкафа игрушечныемашинки. Удалось это не сразу, поскольку те были приклеены к макетам, и колеса у них не крутились. Но город получился, что надо. И всем, в общем, понравилось, кроме папы:

— Что это за игрушки! Девочки в машинки не играют.

— А во что?

— В куклы. Шьют, там, вяжут, я не знаю…

— Ну давай куклу, буду шить.

С шитьем с самого начала не заладилось: портьерная ткань понравилась ей больше, чем тряпки из набора для рукоделия. Хотя, конечно, папа заметил дырки в шторе не сразу, а только после того, как она показала ему куклу в новом плаще…

После этого папа отвел Лизу в кратинг-клуб при заводоуправлении. Там же был тир.


— Я не хочу иметь ничего общего с этой ситуаций, — она пыталась объяснить Инке, почему решила расстаться с Гошей. Сделать это, правда, было трудно.

— Слишком много вопросов накопилось. И мне надоело над этим голову ломать. Своих забот хватает. Я не могу заставить себя не думать. И я не верю в совпадения.

— С чего ты решила, что она разбилась не случайно?

— Не знаю. Фактов, конечно, никаких. Просто я так чувствую.

— Это просто хандра, скоро пройдет.

— Не сомневаюсь. У меня такое ощущение, как будто я полгода пребывала в каком-то угаре. А после того, что случилось, все прошло. Я думаю, сейчас проще всего расстаться с ним: все умрет само. Просто не надо к этому больше возвращаться.

Глава 4

Лиза все-таки ждала, но не Дмитриева и не Женьку. Она ждала, когда дети начнут шастать в резиновых сапогах по потемневшим проталинам и разбрызгивать во все стороны остатки прошлогоднего снега, ждала воробьев в лужах, ждала первых весенних листочков. Уже ветер был другой: холодный, но влажный, солнечный. Уже можно было сидеть на скамейках на бульваре, если запастись полиэтиленовым мешком или, на худой конец, газетой.

Уже до девяти было светло, и они с Инкой часто бродили по талым аллеям городского сада, а потом отогревались глинтвейном в кафе напротив Лизиного дома.

Лиза ждала весну. Потому что больше ждать было нечего.


Они встретились в кафе. Костя подсел к ней за столик.

— Приятного аппетита! У тебя свободно?

— Спасибо. Да, — Лиза была занята своими мыслями и не очень обратила на него внимание.

— Что нового в шоу-бизнесе? — после затянувшейся паузы спросил Костя. Лиза даже вздрогнула от неожиданности.

— А черт его знает…

— С батей ты разговорчивее. Хорошая у тебя работа — за разговоры деньги получать.

— Ты о чем?

— Тусуешься целыми днями, потом написала три строчки — получи гонорар.

— За три строчки много не получишь. Ты, вообще, чего хотел?

— Да так, поболтать.

— Извини, не получится. Времени нет. — Лиза встала из-за стола.

— А вечером?

— Что вечером?

— Вечером время есть поболтать?

— Едва ли, у меня сегодня интервью в ночном клубе. Надо чего-нибудь в Интернете накопать и к одиннадцати в клуб подгрестись, чтоб с продюсером договориться.

— Кто приезжает?

— Меладзе какой-то. Ничего на него нет, я даже не знаю, как он выглядит.

— Да его только начали раскручивать. У меня в машине валяется газета с его интервью.

— И фотка есть?

— Есть.

— Тогда пошли к тебе.

Газетка нашлась, но снимок оказался…

— Похоже, по этой фотографии внешность «потерпевшего» идентифицировать не удастся, — резюмировала Лиза. — Ну да ладно, хотя бы знаю, что его брат пишет песни.

— И часто ты в клубах «зависаешь»?

— Как чёс пойдет. Сложнее на спектаклях — там надо сразу два-три интервью успеть взять, а до этого еще подготовиться.


На верхнем ярусе ночного клуба было темно, хоть глаз коли: внизу еще кое-как мельтешила светомузыка, разбрызгивали световые пучки лазеры, а в зоне для почетных гостей только кое-где горели свечи на столах.

На Лизу надвинулся мужской силуэт:

— Ваши билеты в VIP-зону…

— Ваши документы для начала… — спросила в ответ Лиза, подчеркивая абсурдность происходящего.

Охранник заржал:

— Так, это Лиза, пропустите.

— Вот, Серега, это и называется слава: в темноте по голосу узнают, — Лиза пришла с фотокором и решила высмотреть продюсера с балкона.

Наконец она выцепила взглядом коренастую фигурку Фридлянда и припустила в нужном направлении. Соблюдать политес было некогда, поэтому Лиза представилась, сунула Фридлянду свою визитку, сообщила, что договаривались сделать интервью в обмен на рекламу, которую они уже поставили в газете. И всучила ему три номера газеты с объявлениями. Продюсер промычал что-то невнятное, Лиза переспросила.

— Я понял… эээ… Елизавета… Я переговорю с Валерой, вы подойдите ко мне попозже.

— Когда попозже?

— Ну, через полчасика…

Через полчасика Лиза снова подошла. Снова — мимо. Потом еще несколько раз. Видимо, уже переключившись на автопилот, Лиза каждый раз представлялась продюсеру и вручала ему свою визитку. По затравленному взгляду Фридлянда, она чувствовала, что-то не так, но что конкретно, понять не могла.

— Слышь, Никитка, я нормально выгляжу? А то от меня уже люди шарахаться начинают.

— Ты Фридлянду уже в четвертый раз насильно свою визитку втюхиваешь. Он не знает, куда от тебя прятаться!

С Никитоном у Лизы была нежная дружба: издания их конкурировали, но на «поле боя», коим являлись все увеселительные заведения их города, выживать приходилось только сообща.

Конечно, можно было разок не уведомить коллегу, где и когда случится очередная прессуха очередной звездонутой актриски, но со следующего мероприятия можно уже было добираться домой в сорокоградусный мороз в три часа ночи пешком по сугробам, если собственная контора не выделит машину на ночь или не даст денег на такси. Так что рисковать дураков не было. «Культуристы» — так себя прозвали журналюги, специализирующиеся на культурных мероприятиях, строго блюли цеховое братство.

Лизе стало весело: она сделала Никитону и его гражданскому мужу Тёме жест, мол: «Спокуха, смотрим, что будет дальше» — и снова направилась к Фридлянду:

— Добрый вечер. Не припоминаю, я давала вам свою визитку?

Никитон с Тёмой в это время уже корчились от смеха за колонной.

Как ни странно, на этот раз прием сработал. Фридлянд назвал номер гримерки, который она уже и без него знала, но теперь идти туда можно было с «верительными грамотами».

Лиза постучалась в обшарпанную филармоническую дверь. Штора на внутренней стороне отодвинулась, но Лиза, привыкшая к подобным штучкам, заблаговременно спряталась за косяк:

— Кто там? — спросил из-за двери мужской голос.

— Свои, — без запинки гаркнула Лиза.

Сработало, как обычно: дверь открылась. Перед ней стояло двое мужиков. Лиза напрягла остатки мозгов, чтобы найти хоть какое-то сходство со снимком в газете, а потом махнула рукой и все рассказала, как есть:

— Короче, признавайтесь, кто из вас Валерий Меладзе…


Оказывается, если уработаться до полусмерти, то психологические проблемы, действительно, отступают на второй план. Точнее, они до первого просто не доползают. Лиза теперь успевала только добрести до дивана, стукнувшись об оба косяка, попадавшихся по дороге, ткнуться носом в подушку и все…

Разбудил Степкин звонок:

— Спишь?!

— Нет. Уже дописываю, через час буду в редакции, — соврала она на автопилоте.

— Лиза, уже четвертый час. Все дэдлайны давно закончились. У тебя телефон не отвечал. Я водителя к тебе отправил — никто не открывает. Ты, вообще, о чем думаешь? Могла сказать заранее, я бы выкрутился!..

— Ну а сейчас ты не выкрутился?

— А сейчас вся редакция на ушах, обсуждают, куда ты подевалась…

— Ага, многие уже начали отмечать…

— Зря прикалываешься. Знаешь ведь, как к тебе относятся.

— А ты их успокой, приголубь…

— Лиза, когда это кончится? Ты же сама доводишь их до полного озверения.

— Они первые начали! Заткни им всем глотки, а то я сама приду и устрою вам Вальпургиеву ночь. Ты меня знаешь! Хотя, ладно, я сегодня добрая. Можешь ничего не затыкать, просто уволь всех…

Бросил трубку.

Лиза еще чуть-чуть попрыгала по дивану — просто от хорошего настроения: и на работу все равно уже опоздала, значит, торопиться не надо, и Степка за нее волнуется. Мелочь, а приятно. Но перезвонить все же пришлось.

— Степ, а Степ. Ну, Степ! Не молчи, как сволочь. Я же не специально. Мы только по утряни домой добрались. Еще Никитона домой отвозили.

История была действительно из рамы вон, а Лиза оказалась в гуще событий.

Началось все с информации о том, что их город включен в российский тур группы «Nazareth». Лизе это название отчетливо напомнило несколько глав из истории ИЗО, а у людей постарше всколыхнуло все пласты их бурной молодости с пластинками на «ребрах», прослушкой «вражеских голосов» и прочей лобудой. Билеты на концерт были распроданы в два счета, но вышла незадача: московские организаторы тура плохо представляли себе расклад сил в провинции и вышли не на того человека. Те же, кто держал в руках местный гастрольный бизнес сильно на них разобиделись и отказались предоставлять концертные площадки.

Разумеется, от музыкантов этот неприятный факт скрывали до последнего, то есть до того дня, когда несколько фур, груженных современной аудиоаппаратурой, рассчитанной «заводить» стадионы, прибыли в город. Тут-то и стало ясно окончательно, что зарубежных «звезд» здесь даже за деньги публике не покажут.

Среди тех, кто месяц назад ввалил конкретные бабки, чтобы оттянуться и вспомнить молодость, а также у рядовых поклонников рока возникли вопросы ко всем подряд. В итоге ситуацию, можно сказать, разрулили: для выступления «Nazareth» выделили клуб на четыреста мест в одном из шахтерских пригородов.

В тот день посёлок Сосновка пережил небывалый стресс. Сюда стекались сотни поклонников «Nazareth». Люди приезжали и организованно — на автобусах с выставленными в окнах плакатами «Nazareth», и самостийно на иномарках.

К шести вечера у местного ДК собралась приличная толпа мужчин пост-бальзаковского возраста, сдобренная десятком журналистов местных СМИ. Все ждали начала концерта.

Лиза с Никитоном и еще тройкой фотокоров забрались в святая-святых — за кулисы. Лучше бы они этого не делали. Техники уже начали монтировать аппаратуру.

— Знаешь, Никита, лично я планирую вернуться сюда завтра поутру, — в задумчивости сказала Лиза.

— Это почему же?

— А посмотреть на воронку… Ты не понимаешь? Если они всю свою аппаратуру врубят, от этого дэкашки только щепки полетят. Поехали отсюда.

— Я тут ресторанчик один знаю, пойдем лучше напьемся!

— А пойдем! Утром спляшем на развалинах! — Лиза с Никитоном забурились в местную забегаловку, которая, к слову, оказалась не так уж плоха. Они успели дважды поужинать и напиться, и снова проголодаться и протрезветь, когда прессу пригласили пройти в зал. Отбрыкиваться было бесполезно да и бессовестно по отношению к публике: погибать, так с музыкой!

Очевидно, музыканты «Nazareth» не играли в поселковых домах культуры с тех овеянных мифами времён, когда группа еще называлась «Shaded» и работала на танцевальных площадках родного Данфермлайна.

Но с 1969-го года все же довольно многое изменилось.

Рокерского народа в Сосновке собралось больше, чем мог вместить не только зал, но и весь местный клуб, включая чердачные и подвальные помещения. Журналистов под «конвоем» провели в зал и усадили в первый ряд. Этого Лиза и боялась. Никитон, хотя и накатил водочки по-взрослому, тоже слегка разволновался.

Когда в одиннадцать вечера прозвучали первые аккорды, витражи с изображением хомутающих колхозников и чумазых улыбчивых забойщиков содрогнулись.

Лиза выдержала только первую композицию. Она схватила за шкирку Никиту и выскочила из зала. Там уже можно было хоть что-то расслышать помимо бешеных аккордов и свиста тех немногих счастливчиков, которым удалось попасть в зал.

Лиза с Никитой нашли в фойе малую сцену, обитую мягким напольным покрытием, улеглись на неё и под дребезг витражей уснули в обнимку — наверное это был шок. Распинал их фотокор Серега:

— Подъем! Артисты созрели для интервью!

— Ебуч…й случай! — простонал Никитон. — Три часа ночи…

— Не ссы в компот, щас отработаем и поедем отсыпаться, — успокоила его Лиза.

Как ни странно, интервью вышло на славу. Проспали только Лиза с Никитой, остальные журналисты давно разъехались по своим конторам: никто уже не надеялся, что после всего произошедшего, музыканты захотят с кем-нибудь разговаривать. Поэтому у Лизы получился эксклюзив.

— Надеюсь, вам, наконец, удалось вспомнить молодость…

Дэн Мак-Кафферти только покачал головой: «Да уж, вспомнилось многое».

Музыканты были сильно «под шафе».

Домой Лиза попала около семи утра. Поэтому и впала в полукоматоз, даже телефонных звонков не слышала. Зато когда слухи о концерте «Nazareth» в Сосновке дошли до «мировой общественности», настал Лизин «звездный час» — несколько центральных изданий пожелали узнать эту историю от очевидцев событий. Было ведь еще одно сказочное везение — телевизионщикам в тот раз не дали камеры для ночных съемок, то есть всю эту историю в красках расписала именно Лиза.


Днем Костя снова дожидался Лизу в кафешке.

— Привет, звезда экрана! «Nazareth» в Сосновке — это круто!

— Дык! Самой понравилось.

— Весело тебе работать.

— И не говори. А как у вас дела? Татьяна Сергеевна как?

— А… навшивали железа во все места. Когда кости срастутся, снова разрежут и вытащат… В общем, еще полгода-год, если все нормально.

— Не убивайся так. Всякое случается. Хорошо, что вообще жива осталась, ходить сможет. Остальное поправимо.

— Знаешь, я уже все проклял с этим снегоходом. Женщин вообще за руль пускать нельзя.

— Меня можно, я люблю кататься. Только на снегоход, действительно, сама не сяду: боюсь чего-то. Мне кажется, там нужна другая физическая подготовка, не как у меня.

— Ты вообще — девчонка!

— Это ты обзываешься, что ли?

— Так, фигурально — за косички дергаю. Я на втором этаже офис снял, заходи кофе пить. Учти, я батину кофеварку к себе перетащил.

— А с чего это?

— Он себе новую купил.

— Я в смысле, зачем офис?

— Займусь полноцветной полиграфией. Уже двух дизайнеров нанял и бухгалтера.

— Ну, наваяешь чего-нибудь, зови: взгляну из простого женского любопытства.


Лиза заявилась к Косте без приглашения:

— Ну-с, что у нас тут вкусненького? Кофе пить бум?

— Бум, только сгоняй за водой — женский туалет ближе.

— Ладно, я не гордая.

Костя показывал Лизе буклет, который они делали для какой-то страховой компании. Лиза ткнула пальцем в несколько грубых композиционных ошибок.

— Много ты понимаешь… — обиделся Костя.

— Побольше твоего. У меня первое образование — художественное.

— Правда? Не знал.

— А ты чему в жизни учился?

— Сварщик я.

— Ты что, сдурел?

— Серьезно. Влетел по малолетке: менту рыло начистил, дали условно, пошел в ПТУ. Потом на завод. Но мне там сразу не понравилось. В армию не взяли, всякой х…ней несколько лет маялся. А сейчас уже вроде взрослый мужик, надо чем-то конкретным заниматься. Батя денег дал на раскрутку. Вот колочусь тут… А какого черта, тогда мои дизайнеры такие косяки гонят?

— Ты их где набирал?

— По объявлению. Искал компьютерщиков со знанием графических программ.

— Ну и дурак.

— Ты, что ли умная?

— Я — да, умная. Тебе надо было художников искать, владеющих компьютерными программами. Ты ведь создаешь визуальный продукт. Здесь работают не законы математики, а законы композиции.

— Слышь, ты сейчас с кем разговаривала?

— Если надумаешь, я тебе пару специалистов порекомендую с художественным образованием. А пока — спасибо за кофе!

Приближалось Восьмое марта — международный женский день. Лиза с Инкой не получили ни одного интересного приглашения. Похоже, повторялась ситуация с Новым годом.

— Хватит ждать милостей от природы, взять их у нее — наша задача! — Инка проводила психическую атаку на Антона, чтобы отметить этот праздник вместе.

— Это какой-то Паганель недорезанный сказал, на его мнение в таком деле лучше не опираться, — отозвалась Лиза. — Но если нужна женская солидарность, то я за.

Лизу всегда восхищала Инкина настойчивость в достижении цели. Но, по-честному, самой ей не хотелось бы, чтобы любимый мужчина пришёл ее поздравлять под дулом пистолета. Она уже провела в этом плане парочку удачных экспериментов, но никакого морального удовлетворения не получила. Мужики вели себя квело, без огонька.

— А ты что планируешь? — из вежливости поинтересовалась Инка.

— Съезжу, поздравлю маму. Тортом объемся. Может, Женька приедет. Может, Гоша позвонит… Надо на всякий случай сотовый отключить. А то он не позвонит, я снова расстроюсь. Пора отвыкать.

— А Костя что?

— Ничего. История повторяется. Мы с ним обедаем вместе, он меня иногда домой отвозит. Все пока.


Утром Восьмого марта (относительно, конечно, утром, около полудня) Лизу разбудил Дмитриев: поздравил по телефону, по городскому. Повисла неловкая пауза, и Лиза сказала, что у нее кофе на плите убежал. Она немного посидела в кухне под столом — поплакала. И кто вообще сказал, что Восьмого Марта — праздник? Хуже дня в своей жизни она не припомнила.

Потом приняла ванну, сделала маску, накрасилась и поехала поздравлять маму.

Мама, конечно, обрадовалась. Пиф с папой — тоже.

Лиза уже умела ловко увиливать от неприятных вопросов и не заводиться по пустякам. Нотации родителей раздражали ее по-прежнему, но она научилась себя сдерживать, чтобы не ввязываться в споры: все равно сделает по-своему, ни к чему разводить дискуссии.

В шесть вечера позвонил Женька:

— Лиза, я через полчаса подъезжаю к городу. Тебя где искать?

— У мамы.

— Тогда я сначала к своим заеду, а потом за тобой. Часам к десяти.

— И что мы будем делать?

— В ресторан пойдем.

— Какая жалость, я уже у мамы объелась…

— У тебя еще есть время в запасе. Посиди четыре часа на диете. Спифтрика выгуляй, снова аппетит нагуляешь.

— Ладно, так и сделаю.

Мама смотрела на нее вопросительно.

— Мам, ну ты же сама все слышала: в десять заедет Женька, поедем в ресторан…


На самом деле Женька первым поехал в ресторан, а за Лизой прислал машину. Водитель поднялся в квартиру и вручил Лизе здоровенный дизайнерский букет и духи. Видимо, Женька не рассчитывал, что застанет Лизу у родителей, поэтому букет был один, и Лиза от Женькиного имени вручила его маме, а духи сунула себе в сумочку. Женька оригинальностью не отличался: всегда дарил «художественные» марки — «Палома Пикассо» или «Сальвадор Дали».

Ресторан только неделю как открылся, народу было мало. Лиза сунула нос в меню и поняла, что дело не только в том, что место новое — цены были, мягко говоря, недемократичные.

За столиком Женька был не один. Двое мужчин поздоровались с ней и попрощались с Женей.

Редко, но случалось: Лизе захотелось напиться.

— Чем желаешь напиваться? — поинтересовался Женя.

— А какой тут самый дорогой коньяк? У меня от дорогого никогда не болит голова.

— Закусывать будешь?

— Только запивать — вишневым соком.

Лиза медленно с удовольствием напивалась, пару раз чувствовала, что сознание покрывается мраком, но разговаривать она продолжала.

Пили с Женькой поровну. Но, принимая во внимание разную жизненную закалку и весовые категории, Лиза все же «сошла с дистанции» быстрее.

Уже совсем ночью — они были последними посетителями — Женька волевым решением выгнал Лизу из-за стола.

— Давай, Жень, пешочком прогуляемся. Надоело в машине колотиться. Ты пока отправь водилу, а я в дамскую комнату загляну.

Женя обещал подождать на улице.

Лиза освежила макияж, накрасила губы и попыталась открыть дубовую дверь. В последнее время у рестораторов пошла мода строить гибриды средневековых замков со средневековыми же клозетами. Толкнув несколько раз дверь, Лиза растерялась — никаких подвижек. Она постучала — тишина. Тогда она начала кричать, но, видимо, официанты и привратник решили, что посетителей больше нет.

Лиза взялась за сотовый. Слава богу, сигнал был даже в этом подземелье:

— Алё, Женя, это я. Я не могу выйти из туалета.

— Почему?

— Дверь заклинило, и никто не отзывается, я уже десять минут ору тут благим матом. Спасай меня немедленно!!!

— Узник Шоушенка, какой-то… Жди меня. Никуда не уходи…

Администратор зала смотрел на Лизу с большим удивлением:

— Приносим вам извинения за доставленные неудобства… Но дело в том, что эту дверь до вас никто не мог закрыть: строители что-то накосячили…

С Женькой приключилась настоящая истерика: он прислонился к стене, показывал на Лизу пальцем и все время повторял: «Слабый пол…»

Домой шли пешком и целовались в каждом темном закоулке.

Машина ехала следом метрах в двадцати.

— Значит, так, Никитон, если ты снова нажрешься водки, как последняя свинья, и сорвешь мне интервью…

— Лиза, я уже сто раз извинился, — вяло отбивался Никитка.

— Повторяю для тупых, глухих и просто дефективных: если ты снова напьешься и, как на Райкине, встрянешь в разговор с Вайкуле, я тебя прикончу на месте.

— Я тебе честное слово даю, что ни капли в рот не возьму!

— Зуб даешь?

— Фиксой пожертвую!

— Тогда верю.

Разговор происходил в цирковом фойе: Лайма Вайкуле привезла новую программу. Лиза два дня готовилась к интервью. Все-таки не какая-нибудь Ирка Салтыкова приперлась с одной минусовкой, (Лайму Лиза уважала), поэтому не хотела, чтобы работа оказалось под угрозой срыва. Неделю назад с моноспектаклем в филармонию приезжал Константин Райкин, а Никитон под видом сока выдул у всех на глазах три бокала «отвертки» и чуть все не испортил вопросом… Лучше даже не вспоминать, что это был за вопрос.

На дворе стояла совсем не весенняя холодина, за минус двадцать. Публика проигнорировала гардероб и два отделения терпеливо мерзла в зале.

Для тех, кто не бывал за кулисами провинциальных цирков, пояснение: арена, занавес и коридор, выходящий во внутренний двор, открытый всем ветрам. То есть температура в зале и на улице мало чем различается.

Костя тоже пошел на концерт, прихватил с собой джин и металлические стаканчики, и наливал «для сугреву» фотокорам. Лиза с Никитоном честно мерзли со всеми два отделения, чтобы не ударить в грязь лицом перед любимой певицей. Та выходила на манеж в шелковых платьях на бретельках и, подворачивая каблучки-рюмочки на цирковых опилках, старалась из последних сил.

Потом они еще минут сорок померзли, ожидая, когда певица придет в себя после этого экстрим-шоу.

Когда же Лиза и трезвый Никита наконец добрались до Лаймы, сидевшей в уголке возле старого обогревателя, созданного местными умельцами, очевидно, на основе электроутюга, они поняли, что та попивает из термоса вовсе не кофе. Скорее всего, это был коньяк. Что, впрочем, не помешало сделать приличное интервью.

Никитон слово сдержал и был нем как рыба — при Лайме. Но надо было слышать, что он орал, когда «группа товарищей» вышла из зоны звуковой досягаемости гримерки. Смысл сказанного заключался в следующем: зачем мы три часа мерзли, когда можно было спокойно напиться с самого начала?!

Лиза молчала. Она взяла у Кости бутылку и сделала несколько глотков из горла. Дыхание на этом, конечно, закончилось, из глаз брызнули слезы. Костя быстро сунул ей в нос кусок сервелада, который она потом сжевала. Стало так хорошо…

— Это что было?

— Джин, — Костя закручивал пробку.

— Сбивает с толку…

Костя взялся отвезти Лизу домой. Дальше она уже ничего не помнила. Очнулась в постели в махровом халате.

— Костя, это ты меня раздел? — Лиза, выпив кофе для храбрости, все-таки решила ему позвонить.

— Я, можно сказать, тебя одел: ты сама начала раздеваться в подъезде — жарко тебе стало. Я твои шмотки собирал сначала на лестнице, а потом по квартире. Но, знаешь, ты все-таки настоящая женщина!

— Почему это?

— Сказала: «Пока не сниму макияж и не приму душ, в постель не лягу!»

— А дальше что?

— Я тебя из душа вынул, надел халат и засунул под одеяло. Закрыл дверь снаружи, чтоб не украли. Так что сейчас приеду, ключи привезу, открою. Ты записку-то не нашла, похоже? Я ее на холодильник прицепил.

— Тоже мне, нашел место, куда записки цеплять… Я в холодильник заглядываю раз в три недели. Ее скорее мама найдет, когда придет уборку делать. Так что покушать чего-нибудь привези…


Костя заехал в небольшой ресторанчик, где готовили кур, и привез две коробки с цыпленком-бростер и штук пять банок с разными соусами. Лизе эта идея понравилась.

— А где шоколадка?! — Она считала, что любой успех надо закреплять новыми требованиями. Безусловно, Костя не обязан был догадываться о том, что она не может жить без шоколада, но это, как в законе — незнание не освобождает от ответственности.

— А что у тебя на холодильнике лежит? Не шоколадка, случайно? — оказывается, его было не так легко выбить из колеи.

— Совершенно случайно, это шоколадка. Но она уже вчерашняя.

— Тогда я ее сам доем.

— Только попробуй!

— Только попробую, — сказал Костя и запихал все, что оставалось от шоколадной плитки, себе в рот.

Лиза потеряла дар речи от такой наглости.

— Ну, ты цыпленка будешь, или его тоже мне сначала попробовать? — Костя проглотил Лизин десерт и теперь, похоже, покушался на еду.

— Нет уж, цыпленка буду пробовать сама, а ты поедешь в магазин за шоколадкой!

— Ты в курсе, что от шоколада развиваются кариес, ожирение и целлюлит?

— У тебя пока что не очень-то развелись… И вообще, откуда такие глубокие познания в медицине?

— Знакомый доктор рассказал.

— Ага, наслышана. Зовут — Марина.

Тут уже Костя затянул паузу секунд на двадцать. Лиза осталась довольна произведенным эффектом: месть за шоколадку удалась.

— Тебе кто рассказал?

— Что рассказал?

— Про Марину…

— Бывшая одноклассница, медсестрой работает. Помню, все мозги пропилила, что их докторша с пациентом связалась, который ее к тому же лет на десять младше. Обзавидовалась вся.

— А еще что рассказывала?

— Тебе не все равно? Мне эту тему обсуждать было не интересно.

Костя молча ел цыпленка. Так и доел молча. Лиза думала, вывалить ему сразу все, что она узнала от Гоши, или подождать более удобного случая?

— Значит, ты в курсе, что я — нарк?

— Я слышала, тебя основательно подлечили.

— Ладно, котенок, поеду я. Труба зовет.

— Доктору привет передавай. Я ею горжусь!

— С чего вдруг?

— Пожертвовать собой ради спасения пациента — это что-то!

— Злая ты, оказывается.

Лиза такой реакции не ожидала:

— Извини. Костя, я не хотела тебя обидеть. Просто дурацкая привычка все время ёрничать. С этими тупыми журналюгами иначе не выжить. И мне, правда, кажется, что твоя врач — хороший человек. И что тебе с ней крупно повезло в жизни…

— Вот ключи, пока не забыл, ложись, спи дальше.

— А ты дашь чесслово, что не обиделся?

— Чесслово.

— Ну, пока, тогда…

И Костя уехал. А Лиза еще долго сидела на полу и рисовала сепией Костин портрет. Это был ритуал: когда она не могла понять, что человек думает, почему совершает те или иные поступки, Лиза рисовала его лицо, иногда всю фигуру, как будто вживалась в него. И этот способ понять человека очень редко давал осечки.


Лиза могла припомнить только еще одну такую же унылую весну: когда у Женьки родилась дочь и когда она ушла к Сашке.

Лиза начала работать еще в одной газете и совсем вымоталась: однажды уснула в маршрутном такси, когда ехала на интервью с «Городком». Перепугалась. Хорошо еще не сама за рулем…

Сидя после этого на батарее в коридоре областной филармонии, Лиза наконец поняла: пора действовать. Она совершенно определенно хотела стать главным редактором. Потому что точно знала, какой должна быть газета. Если бы Попов хотя бы иногда прислушивался к тому, что они со Стёпкой ему предлагали, другое дело. Но Анатолии был упрямый, как баран. Он в упор не видел очевидных вещей.

Лиза вспомнила, как он в последний раз заявил: «Да, я был не прав. Но здесь я редактор, поэтому будет так, как я сказал». «Ну и дурак», — сказала себе тогда Лиза. И решила с ним подружиться. Для начала врага надо было изучить.

Войти в ближний круг редактора оказалось несложно: она завела знакомство с коммерческим директором — очень приятной дамой с лихвой за сорок. Сначала просто заходила к ней за всякой ерундой, потом несколько раз — с конфетами и постепенно «прописалась» у Матвеевой в кабинете. Лиза была не дура поприкалываться, Матвеева — тоже, поэтому совместные чаепития проходили весело. Попов часто оказывался с ними за одним столом. Лизе приходилось его терпеть. И, к своему большому удивлению, она заметила, что Матвеева тоже с трудом переносит их главреда. Но, очевидно, у них были общие интересы, поскольку эти люди работали вместе уже не первый год.


— Никогда не думала, что могу столько думать…

Инка ее поняла:

— Да уж, завязывай с этим делом, а то пойдут ранние морщины…

— Смешно тебе. А я вот все чаще думаю о Косте.

— Плохая идея.

— А какая — хорошая? Ждать, когда у Дмитриева пройдет кризис? Он просил меня подождать. А чего ждать, не уточнил: его пенсии? Мы уже месяц не встречаемся. Даже созваниваться перестали.

— Позвони ему сама.

— Слишком много чести…

— Ну и напрасно: если что-то очень хочется, то надо это сделать!

— Ты сама-то веришь в то, что говоришь?

— Нет. Но у тебя характер немножко другой. Ты ведь авантюристка.

— С чего ты взяла? Я почти ничего не делаю наобум.

— Одно другому не помеха. Просто ты свои авантюры тщательно планируешь.

— Я лучше Косте позвоню, у него сейчас Гошина кофеварка… И злобнючей секретарши нет.

— Если ты снова вляпаешься, обращайся ко мне. Снег сойдет, опять можно будет на дачу ездить. Уже с Костей.

— Спасибо за приглашение. Я им воспользуюсь.


Джип Дмитриева стоял впритирку с ее «девяткой». И справа к дверце тоже было не подобраться, потому что Лиза припарковалась у самого ограждения.

Лиза раздумывала, на что он рассчитывает: на то, что она к нему придет или позвонит? Что если просто уехать на маршрутке, а вечером попозже забрать машину? Да, пожалуй, этот вариант он не предусмотрел.

Она развернулась и пошла на остановку.

Ночную жизнь здания всех редакций было легко читать по окнам. Около одиннадцати Лиза вернулась туда после интервью с Леонтьевым.

На стоянке осталось только две машины — ее и Гошина. Значит, это было не просто желание напомнить о себе. Лиза посмотрела на его окна: там горел свет.

— Скотина! — Она моментально впала в бешенство. Лифты в здании отключали после восьми вечера. Одно дело — спуститься по лестнице с двенадцатого этажа, другое — туда подняться. Она набрала его номер: телефон не отвечал.

—..! Придется включить ему сигнализацию, — Лиза от души пнула дверцу джипа. Та открылась.

— Заставлю платить за ремонт, — Гоша выглядел вполне довольным.

— Что за приколы?

Он вышел из машины:

— Засиделся. Ну, ты сильна! Я тут весь вечер околачиваюсь.

— Зачем?

— Странный вопрос. Хотел поговорить, а ты не звонишь, не пишешь.

Лиза молчала. Просто для того, чтобы не начать орать, потому что нормально в тот момент говорить была не в состоянии. Пауза затянулась. Гоша немного размялся и теперь тоже смотрел на нее:

— Ну, хорошо, я скажу. Скучаю без тебя.

— А я — с тобой.

— Вот и поговорили…

— Мне кажется, ты выбрал не самый удачный способ побеседовать. Отгони машину, мне надо ехать. Я и так из-за тебя полдня моталась на маршрутках.

— Извини, не подумал, что ты пойдёшь на принцип. Просто хотел встретиться после работы, когда ты освободишься.

— Извиняю. Убери машину.

— Давай поговорим.

— Давай не будем.

— Лиза, если я караулил тебя на стоянке до ночи, значит, мне есть что сказать. Не находишь?

Она молчала. Оставлять машину здесь до утра было небезопасно, оставаться с Дмитриевым — тоже. Начинать все с начала Лиза не хотела.

— Знаешь, напиши мне письмо по электронке. Я прочитаю, когда озверение пройдет. Сейчас у меня цензурных слов не осталось: светской беседы не получится.

— Может, тебе уведомление по почте прислать? В трех экземплярах.

— Можно в одном.

Лиза видела, что он начал злиться. Дмитриев неожиданно сел за руль и включил зажигание. Наконец-то.

— Я покупаю квартиру. Хотел тебе об этом сказать.

— Мне это не интересно.

Теперь он окончательно вышел из себя:

— Может, тебе это и не интересно, только я собирался жить там с тобой.

— Я польщена. Большая честь для меня! Теперь, надеюсь, ты отсюда уберешься?

Гоша молча захлопнул дверцу и уехал.


— Он, наверное, думал, я там грохнусь в обморок от счастья!

Лиза орала уже давно. Спокойно рассказывать о том, что случилось час назад, она не могла.

Инка сидела на кухне и флегматично ела сыр. Много сыра. Она плюнула на диету. Лиза только сейчас это заметила.

— Ин, ты чего? На шейпинг решила забить? Что случилось?

— Антон не хочет на майские ехать со мной в Дом отдыха.

— Скажи ему, что в таком случае между вами все кончено.

— А между нами и так все кончено.

— Правда?

— Пока не знаю. Все время хочется ему позвонить.

— Ты звони мне, если станет невмоготу.

— Обязательно. Так что там дальше-то у вас было?

— Ничего. Уехал.

— Ты уверена, что не хочешь с ним жить? Если бы Антон мне предложил вместе жить, я бы ему все простила…

— Ин, он не предложил мне вместе жить. Он решил меня осчастливить, наконец. Он покупает себе еще одну квартиру. Все — его. Его жена, его сын, его дом, его работа. Я-то кто? Его любовница? Пока ему не надоест. Ну его к черту. Мне проще троих новых найти, чем с ним одним мириться.

Инка пригорюнилась.

— Ин, зачем тебе с Антоном в дом отдыха? Подумай. Хочешь, чтобы он жену бросил и к тебе переехал?

— Нет, хочу, чтобы мы жили у него.

— Ну допустим, живете вы вместе. Вот представь, Восьмого марта он уезжает на целый день в неизвестном направлении. Или по выходным его вечерами дома не бывает. Его жена еще может какие-то иллюзии питать на этот счет, но ты-то точно будешь знать, что он у любовницы.

— Почему обязательно у любовницы?

— По всему. Не думай, что он будет относиться к тебе по-другому, чем к жене. Тебе он тоже будет изменять. Но тебе уже деваться будет некуда: придется терпеть все это блядство и, помимо этого, еще стирать, готовить. Сейчас ты сама себе голова. Хочешь, на шейпинг ходишь три раза в неделю и еще два раза — на французский. А так придётся завязывать. Сама говоришь, он начинает психовать даже если ты просто по телефону при нём болтаешь. Ясное дело — самодур.

— Гоша, по-твоему, тоже самодур?

— Стопудово. Он любого морально задавит, глазом не моргнет.

— А что же ты тогда на него запала?

— Обаятельный, сволочь…


Пришлось переспросить:

— А вы одну квартиру покупаете?

— На две пока не заработали, — Костя поставил перед ней салат. Они обедали в редакционном кафе. — Полгода искали.

— И где нашли?

— На бульваре.

— Ясно…

— У тебя есть планы на вечер?

— Мне дали кассету «Филипп Траум», я ее несколько лет искала, хотела посмотреть. Дали до завтра.

— Давай у меня посмотрим.

— Нет, чего я у вас дома не видела. Папаня твой будет слоняться за спиной, не посмотришь спокойно.

— Они на дачу едут.

— Это меняет дело, — после короткой паузы согласилась Лиза. — Я до упора на работе, как освободишься, звони.


Лиза набрала Инку:

— Вот видишь, я была права. Он снова парил мне мозги. Квартиру он покупает Косте!

— Какая скотина!

— Я о том же. Вот и верь теперь в людей. — Лиза закрылась в кабинете. Чтобы пережить очередной Гошин прикол. — Я только одного не понимаю: какого черта он ко мне привязался? Что ему надо? Напрячь всех до невозможности? Или ему донесли, что я с Костей встречаюсь? Или это Костя что-то знает и решил его опередить. Я уже не понимаю, кто из них врет.

— А что Гоша?

— Пропал. Не объявляется. А вообще, забавно было бы…

— Что?

— Гоша сам мне эту идею подкинул. Я уверена, он просто ошалеет от радости, когда узнает, что я трахнула Костю. Мечты сбываются…

— Постой, может, не стоит торопиться? Может быть, это, действительно, Костя воду мутит.

— Он сказал, что полгода квартиру искали. Откуда ему знать, о чем мне Гоша полгода назад говорил? Если бы Гоша для себя искал квартиру, незачем было в это Костю посвящать. Что он не может сам для себя квартиру выбрать?

— Может. Права. Только я бы все равно сто раз подумала, прежде, чем с Костей в постель ложиться.

— Поздно, я уже согласилась сегодня у него дома фильмец посмотреть.

— Во-первых, отказаться никогда не поздно. Во-вторых, у него же эта женщина, врач.

— Если Костя свою докторшу так любит, почему со мной завязался?

— Лиз, ну мы ведь эту женщину не знаем. Ты и Костю тоже фактически не знаешь. Так, потусовались вместе пару раз. Вообще ни о чем не говорит.

— Таскать малознакомую пьяную девицу, переодевать, спать укладывать, цыпленком кормить — не слишком ли много даже для этого… пацифиста… нет, альтруиста…

— Для гринписовца!

— Ну, ты меня поняла, как обычно. Для нашего рядового остолопа двадцати пяти лет от роду — это просто нереально. По-моему, он только и ждет, чтобы его отбили. Сам не может принять решение.

— К чему тебе принимать решения за него? О себе подумай.

— Я за себя принимаю. Дмитриев меня достал.


Костя собственноручно кормил ее тортиком с серебряной ложечки. Потом Лиза включила кассету и завалилась на диван.

— То есть секса не будет?

— Я же сказала: кассету дали до завтра.

Костя сходил в душ, побрился, вышел в одном полотенце и встал между ней и телевизором.

— Ты мне экран загородил.

— А так? — Костя сел перед ней на пол и совсем закрыл обзор своими плечами.

— Еще хуже.

— Пойдем в спальню.

— Не пойду.

— Ладно, не ходи, — он взял ее на руки и донес до кровати. — Так и будешь с пультом лежать?

— Принеси телевизор, чтобы я «так с пультом» не лежала. Вообще, что за квартира — две спальни и ни в одной нет телевизора!

— Выходит, слухи врут, и сама ты на мужиков не кидаешься…

— Ну что ты, как можно! Это они на меня кидаются.

— И каким образом?

— К-а-а-а-к прыгнут на кровать, к-а-а-а-к вцепятся в шею! Я — почетная Дездемона нашего района.

Лизе снились кошмары. Стоило задремать, как слышался звук ключа в замке. Гоша входит в спальню…

— Ты почему в моей рубашке? Я ее с вечера погладил, чтобы сегодня на работу идти, — Костя пытался ее раздеть.

— А ты не ходи на работу в моей пижаме.

— Будешь гладить другую.

— Найми домработницу и ею командуй.

— Ладно, пойду в мятой майке и пусть тебе будет стыдно.

— На это не рассчитывай: чувство стыда мне неведомо.

— Я с ним переспала…

Инка, разумеется, не удивилась:

— Ну и как?

— Думаешь, я помню?

— Напилась что ли? На тебя не похоже…

— Все гораздо хуже. Это событие вообще прошло мимо меня. Я даже не понимала, что происходит. Все время ждала, что вот сейчас Гоша с дачи приедет. А потом еще уснуть не могла: только глаза закрою, кажется, что он в комнату входит. Я несколько раз вскакивала и по квартире ходила: проверяла на всякий случай. По-моему, у меня нервный срыв.

— Ты сама этого хотела…

— Я уже не знаю, что делать, — Лиза схватила телефон. — Женьке позвонить…

— С ним решила посоветоваться?

— Мне срочно надо отвлечься от ситуации… Я поняла! Сделаю вид, что ничего не было. Подумаешь, разок перепихнулись, с кем не случается?

— А как же твоя идея отбить его у бабы?

— Да тупая была идея. Просто прихоть. Пускай живет и радуется. Тетке, можно сказать, повезло: нашла себе молодого красивого мужика, вытащила его из неприятностей — он ей будет по гроб жизни благодарен.

— Ты, по-моему, фигню всякую несешь на почве стресса. Был бы он такой признательный, не стал бы к тебе подкатываться. Ты-то понятно, на аффекте решила Гоше отомстить. А у него какие резоны этой бабе «козу строить»?

— Да, и впрямь, концы с концами не сходятся, — Лиза засунула телефон обратно в сумочку. — Нервы шалят. Все-таки я поеду к Жене. Остыну: надо все точно рассчитать.

— Да что ты опять взялась рассчитывать?

— Ин, меня эта ситуация напрягает. Дмитриев меня за Петрушку держит: никому не позволю с собой так поступать, особенно ему.

— А чем он лучше остальных?

— Тем, что загрузил своими проблемами, а я на это все повелась… Никогда ему этого не прощу!

— Чего именно?

— Цинизма. Да, он все четко рассчитал: я на него запала. Потому что он уже сто раз эту любовную историю проходил, всего навидался. Я для него — очередная игрушка. Может, чуть поинтересней, чем другие: не сразу врубилась.

— Слушай, я никак не пойму, что у него с женой. Как-то странно она себя ведет.

— Думаешь, она о его похождениях не знает? Она с ним полжизни прожила, тоже всего навидалась, потому такая спокойная: уверена, что он ее не бросит. Она для себя, наверняка, уже давно все приоритеты расставила. Ее такая жизнь устраивает.

— А то, что она чуть ли не насмерть расхлесталась?

— Ты сама сказала: несчастный случай. Это я себе просто чего-то лишнего про Гошу напридумывала. Подумала, вдруг он жене сказал, зачем квартиру покупает. Не верю. Никогда он этого не сделает. Будет парить мозги всем: мне, жене, Косте, Костиной бабе.

— А этой-то зачем?

— А зачем ему самому с сыном-наркоманом ебошиться? Пускай этим профессионал занимается. Ей к тому же платить не надо: она ради себя старается, поэтому в лепешку расшибется, чтобы Костя снова не подсел на наркоту. И еще, поди, Гоше сто раз спасибо скажет, что он Костю ей доверил.

— Лиз, брось ты все это. Тебе с этим мужиком силами тягаться сложно. Чем Женька плох? Он же все тебе прощает. И ты ему. Я же вижу: вы вместе со стороны выглядите, как семейная пара. Даже если молча сидите в разных углах комнаты.

— Гоша прав: я не могу остановиться. В этом дело. И, знаешь, ты тоже права: мне с ним тягаться почти безнадежно… Поэтому надо попытаться… Или я себя вообще уважать перестану. Вот только съезжу к Женьке. Отдохну. Он, представь себе, тоже квартиру купил, звал посмотреть, как лучше оформить. Я уже месяц тяну, а он с ремонтом не начинает. Поеду выбирать материалы. А там видно будет.


Лиза взяла на работе отпуск. Степка приравнял это событие сначала к ЧП, потом — к измене Родине. Они долго орали друг на друга, затем он еще дольше ее уговаривал: Лиза настояла на своем. И уехала на три недели к Жене.

Она не полностью отдавала себе отчет в том, зачем ей это нужно. Попробовать, что такое совместная жизнь сЖенькой? Наверное. Три недели мало, но все-таки не три часа, как обычно в последнее время.

Забыть Гошу? Реально невозможно, но небольшой шанс имелся. Надо было этим воспользоваться. Костя вообще не в счет.

Может быть, действительно, начать жить по-взрослому: переехать к Женьке, родить кого-нибудь. Бросить эту собачью работу.

На эти тоскливые мысли ее натолкнуло событие, происшедшее незадолго до отъезда к Женьке.


«Привет, Аня!

Сегодня полдня проторчала в библиотеке, готовилась к интервью. У нас грядет премьера нового спектакля «Маяковки» — в Москве на декорации денег не нашли, решили с нашим театром попробовать. Наши в отделе культуры ради Гундаревой и Симоновой нашли деньги на декорации. Вообще-то правильно: через день хожу в театр, поэтому знаю все три их сценические стула, как облупленные (в буквальном смысле слова). Антреприза уедет, а декорации останутся.

Ну, это, в общем, трудовые будни.

На самом деле настроение нерабочее. Вчера мужики из редакции ездили на квартиру к Банковскому. Помнишь, был такой смазливенький парень, телевизионщик. Женился на дочери директора ГТРК, карьера сразу пошла в гору. Очевидно, на почве «звездной болезни» он начал бухать, говорили, бил жену. В итоге допрыгался: девчонка попала с побоями в реанимацию. Ее папаня сразу Банковского вышиб с работы и правильно сделал. Тот сначала лечился от запоев, потом снова пил.

В общем, вчера вскрыли его квартиру и вытащили труп из петли. Не меньше недели там болтался. На похороны не пойду: наши после того, как вернулись с этого «мероприятия» пили до глубокой ночи. Видимо, зрелище не для слабонервных.

Я все время думаю, кому нужна наша собачья работа? Л.»


«Привет, Лиса!

Я его помню. Мальчик был с большими амбициями. Не удивляюсь, что у него «крыша съехала» на почве собственной гениальности. То, что он бил жену, я знаю: ее сестра училась с нами на одной параллели, мы встречались в студклубе.

Ни минуты не жалею, что уехала. И намерена ехать дальше: собираю документы, чтоб свалить в Ирландию.

Целую. Твоя А.»


«Офигеть, Аня!

Чего ты туда намылилась? Кому мы там нужны со своей филологически-патологической профессией? Официантками работать? Или чужие особняки подметать?

Я, конечно, уже очумела от этой безумной гонки, но это более понятно с точки зрения перспектив, чем эмиграция.

Чем ты там планируешь заняться?»


«Лиза!

Я лучше там буду полы мыть, чем здесь дожидаться голодной смерти на пенсии. Я не хочу доживать до старости. Ты понимаешь, о чем я говорю? У нас нет и не будет здесь никаких перспектив.

Я руководила отделом новостей на местной телестудии, а собкором НТВ взяли моего корреспондента — мальчика, которого я натаскивала с азов. Сама с ним ездила на съемки и учила делать стэндапы. У него с 35-го раза получалось: туповат парень. И вот я его надрессировала. Кто из нас профессионал? А на НТВ взяли его — просто потому что мальчик. Девочек туда журналистами не берут. Только ведущими. А ведущие им сейчас не нужны.

Поэтому «Прощай, немытая Россия!»

Обнимаю. Твоя А.»


— Я не дам тебе денег, — Женя стоял на своем упорно, как никогда.

— Ну почему? Я поеду на полгода в Дублин, подучу английский, отдохну от этой нервотрепки. Ты видишь, я уже с ног валюсь на трех работах.

— Я предлагал: бросай работу, переезжай ко мне. Ты худая стала, смотреть страшно. Особенно, когда разденешься…

— Тогда я одеваюсь! — Лиза попыталась встать с постели.

— Не лезь в бутылку… — Женька обнял ее. — Лиска, правда, одни кости остались, ущипнуть не за что…

— Я знаю, почему ты денег не даешь: боишься, что я там останусь или вернусь и в Москву подамся.

— Боюсь. Я эгоист. И даже если ты не собираешься оставаться в Ирландии и не хочешь ехать в Москву, я не хочу, чтобы ты уезжала от меня на полгода.

— А я боюсь, что останусь здесь навсегда!

— И что в этом плохого? Знаешь, какие хорошенькие у тебя будут детки.

— Ну, у тебя уже есть опыт, возражать бесполезно.

— С тобой разговаривать — страшнее, чем по минному полю ходить. Все вывернешь наизнанку. Ты и людей наизнанку выкручиваешь… Никого не жалеешь.

— Себя имеешь в виду?

— Маму твою. Ее пожалей. Она уже не знает, куда кидаться, когда у тебя очередной «творческий кризис».

— Она получила то, о чем мечтала: ее дочь — карьеристка. И никаких детей! Мама сама говорит, что у меня слабое здоровье. Дети могут оказаться проблемой.

— Лиза, если тебя откормить чуток, то ты будешь вполне способна к семейной жизни и родам. Я советовался с врачами. У тебя уже давным-давно не бывает приступов.

— Если ты о них не знаешь, это не значит, что их нет.

— Допустим. Оставим в покое детей. Бросай работу. Она на тебя плохо действует. Ты нервная, не высыпаешься, не ешь ничего.

— Терпеть не могу, когда ты такой добрый… Ну дай денег на Дублин…

— «Нет, нет и еще раз нет!» — Женька процитировал анекдот, который этой ночью рассказала ему Лиза.

— Тогда я возвращаюсь к своим баранам, — Лиза, кажется, тоже что-то процитировала, но имела ввиду Дмитриевых.

— То есть работу ты не бросаешь и ко мне не едешь?

— А зачем? У тебя ремонт начинается. Это, как минимум, месяца три. Лучше ты ко мне в гости приезжай. Я свой отпуск на тебя использовала, мне снова предстоит война на выживание. Поэтому обсуждение нашей совместной жизни я считаю несвоевременным.


— Что за идиотская идея с поездкой в Дублин? — Инка сидела на кухне озадаченная.

— Да так, очередной экспромт. Анька собралась уезжать за границу. Говорит, здесь — жопа. Я с ней согласна. Только я не такая смелая, как она. Или просто посуду мыть не люблю — я на такие жертвы ради своего светлого будущего не способна: подносы пьяным ирландцам таскать и брать чаевые…

Я недавно делала сюжет в приюте. Туда родители сами, — заметь, Ин, сами! — сдают своих детей. На время, потому что дома жрать нечего — зарплату месяцами не получают. Вот и отдают в детдома, там их хотя бы кормят, и в тепле. Я с одной такой мамочкой поговорила. Немного старше нас. Нормальная девчонка, а глаза, как у трупа…

Нарожали от всяких уродов, а теперь в одиночку ребенка не поднять. Это я могу круглые сутки впахивать, да и то бывает, срываюсь. Не хочу я в этой стране размножаться. Лучше одной мучиться…

— Женька ведь не такой. Вряд ли он своего ребенка бросит.

— Не заметила? Уже бросил. Деньги, правда, дает. А вдруг с ним что-то случится? Ты же не думаешь, что все эти матери-одиночки специально так придумали, чтоб в одиночку колотиться. Тоже, поди, на кого-то надеялись. А не вышло. И вообще, ты много сейчас полных семей видела? Везде тетки одни с детьми мучаются. Я бы сказала, тенденция. И никакой гарантии, что я в этот чертов неблагоприятный процент не попаду.

— Тогда вообще все беспросветно…


Лиза вернулась из отпуска так и не решив, что делать. Для нее это означало: «Надо делать все, а там посмотрим».

Ей, в принципе, понравилось «играть в дом» с Женькой. Особенно стройматериалы выбирать. Женя все пытался решать быстро: соглашался на то, что предложат в магазине. Лиза никуда не торопилась, заставляла принести и показать все что есть, потом отнести обратно, потом принести кое-что из того, что вроде бы не понравилось, но «вдруг подойдет». Как-то раз она даже Женьку вывела из себя, и тот бросил ее в магазине, уехал. Когда вернулся через час, с тремя видами кафеля для ванной комнаты вопрос был решен. Поехали в магазин сантехники…

Наверняка Женька был прав: Лиза умела вымотать нервы кому угодно, даже если не задавалась такой целью. Но он не понимал одной вещи, которую то ли понял, то ли почувствовал Дмитриев: Лиза действительно не могла остановиться. Даже если сама этого хотела, у нее не получалось.

«Папин характер!» — эта мамина фраза, которую Лиза запомнила одной из первых. Наверное, поэтому с папой у нее отношения совсем не клеились: как говорится, «нашла коса на камень». Тем не менее Лизиными картинками папин кабинет был увешан всегда. А его сотрудники знали только один способ «заговорить зубы» начальнику, если тот устраивал «разгон», — успеть вставить в разговор фразу о том, какая талантливая и красивая и во всех отношениях замечательная у него доча, и таким образом сменить тему, поскольку с этими утверждениями Лизин папа всегда соглашался.


Итак, с Женькой была достигнута договоренность подумать до конца ремонта и потом дать окончательный-разокончательный ответ: «да» или «нет».

Настала пора взяться за Дмитриевых.

Костя оставлял свою машину под окном офиса, потому что второй этаж. Он постоянно забывал сам вытащить автомагнитолу, когда шел на работу, поэтому ее частенько пытался вытащить кто-нибудь другой. Срабатывала сигнализация, и Костя, как правило, успевал догнать воришку и «навшивать», чтобы не покушался…

Поэтому, увидев Костикову тачку на обычном месте, Лиза, нисколько не задумываясь, «засадила» кулаком по лобовому стеклу. Сирена завыла, в окне показалась разъяренная Костина физиономия. Лиза приветливо помахала ему рукой и стала дожидаться, когда же ее «принцесса» спустится с «балкона».

Костя прибежал через минуту сорок секунд. Отключил сигнализацию, развернулся и направился обратно в здание. Лиза, надо сказать, уже успела присесть на небольшой металлический заборчик, огораживавший служебную стоянку.

Когда Костя протянул руку, чтобы открыть дверь в редакцию, она снова долбанула по машине, на этот раз ногой по боковой дверце. Костя вернулся.

— Неужели ты меня даже не поцелуешь после долгой разлуки? — Лиза не двинулась с места, пока Костя в очередной раз «отключал звук». Он снова попытался уйти, поэтому пришлось давать разъяснения: — Я могу тут сидеть хоть до послезавтра, у меня отпуск еще не закончился. А у тебя аккумулятор сядет.

— А, это ты! — Костя развернулся на полдороге и подошел к ней. — Тебя-то я и не приметил.

— А я подумала, просто не узнал. Я так рада тебя видеть…

— Ты думаешь, можно свинтить на месяц к любовнику, а потом вернуться, как ни в чем не бывало? — Костя орал на всю стоянку.

— Можно подумать, ты тут занимался половым воздержанием. Наверняка, жил у своей докторицы. Так что нечего мне сцены устраивать. Я тебе ничего не обещала.

— Не смей так говорить про Маринку! Я ее люблю!

— Любишь ее, а сцены ревности закатываешь мне… Очень правдоподобно…

— Много ты понимаешь…

— Костя, к чему эти гнилые базары? Я переспала с тобой, но у меня действительно другой мужчина. Я должна была все бросить? Ты, насколько я понимаю, Марину бросать не собираешься. Чего на меня орать в таком случае?

— Действительно… Подумаешь, таскаю тебя пьяную на руках, кормлю с ложечки — какие могут быть взаимные обязательства?

— Откуда я знаю, может, ты всех пьяных девок на руках таскаешь. Может, у тебя хобби такое: нашел пьяную девицу на улице: тут же хвать ее на руки и — бесплатная доставка до подъезда… — Костя уже не злился. — А если дотащил до кровати, тогда — комплексный обед в постель. Насильно — ложкой в зубы!

— Стервоза ты все-таки, Лиза…

— А если я пообещаю, что целых два дня буду самая примерная в мире, ты меня простишь?

— Почему только два?

— Я стараюсь устанавливать реальные сроки. Больше двух дней у меня ни разу не получалось. Соглашайся, второй раз предлагать не стану.

— Ладно уж. Два дня, похоже, и впрямь твой предел.

— Тогда давай кофе пить, только я в редакцию не хочу заходить: поймают в лифте, заставят работать.

Костя открыл машину:

— Посиди здесь минут двадцать, я у себя в конторе разберусь, поедем ко мне.

— Нет, ко мне.

— Я уже ключи от своей квартиры забрал. Правда, она убитая насмерть, но в спальне я более-менее порядок навел.

Лиза молча села в машину: «Ненавижу! Ненавижу его!» — перед глазами стоял Гоша в тот вечер, когда просил подождать… Какое-то время…


Вот и она. Квартира. О такой Лиза мечтала давно: третий этаж, сталинский дом на бульваре со скамейками и круглыми молочно-белыми фонарями, летними кафешками, фонтаном…

Костя раскидал по коробкам какие-то шмотки, чтобы не болтались под ногами. Лиза узнала кровать… Чуть не разрыдалась: «Нельзя же быть такой плаксой!» — пожурила она себя, но все-таки посидела немного на полу за батареей, прижав лицо к коленям, чтобы слезы впитались в брюки. Если что, можно сказать, задремала.

— Ты квартиру смотреть собираешься? — Костя уже чего-то жевал, вернувшись из кухни.

— Нет, раздевайся.

— А поговорить?..

— За отдельную плату.

— Тогда, конечно, лучше сразу раздеться. Тебе помочь? Ты чего вообще-то в углу прячешься? — Костя присел на кровать напротив нее.

— Я от природы застенчива…

— Слушай, ты меня, конечно, считаешь конченым придурком, и я не знаю, почему ты сегодня решила меня трахнуть, но я все-таки лучше, чем ты думаешь.

— Я не знаю, кем ты меня считаешь, но тоже не поняла, за каким чертом ты подвалил ко мне в кафе. Если у тебя и так жизнь налажена, к чему еще искать приключений на свою задницу?

— Лучше бы я сразу разделся…

Костя оказался еще хуже, чем его папа: он курил в постели. И выгнать его оттуда не было никакой возможности. Гоша хоть и выглядел непрошибаемым, поддавался на Лизины уговоры. Костя — нет. А, может, ему сам процесс нравился, когда Лиза сначала его уговаривает, потом пытается столкнуть с кровати. Дохлый номер — с места сдвинуть невозможно.

Похоже, Костя решил отыграть сценарий «укрощение строптивой», даже от холодильника Лизу отгонял:

— Нечего куски таскать, сядем ужинать, тогда поешь.

— Ты мне кто? Родная папа? Хочу сгущенки!

— Береги фигуру, она у тебя, как у модели.

— Странно, что тебе нравится. Мне недавно предъявили претензию, что даже ущипнуть не за что…

— Плохо искали. У тебя, например, есть нос, который ты суешь куда попало. За него тебя вполне можно щипать.

— Что это? — Костя ткнул пальцем Лизе в грудь, та непроизвольно наклонила голову, и он поймал ее за нос. — Вот, что и требовалось доказать.

Лиза освободила нос из плена и тяжело вздохнула. Если она сейчас втянется в этот флирт, месть не удастся. Не хватало влюбиться еще и в Костю.

Он вообще — сварщик и бывший наркоман. И сын ее почти бывшего любовника. И еще она любит Женю. Лиза теперь это совершенно точно знала: Женю она любит.

Разве можно любить одновременно таких разных людей? И можно ли как-то наладить жизнь без вранья, истерик и скандалов, если у тебя, например, два женатых любовника и один неженатый, но с постоянной подругой?

— Надо разработать график…

— Что? — Костя что-то строгал на разделочной доске, а Лиза, сидя за кухонным столом с банкой вареной сгущенки, которую ей удалось-таки выцарапать из холодильника, предавалась своим скорбным мыслям. Последнюю она высказала вслух.

— Я думаю, когда ты собираешься делать ремонт?

— Да вот уже пора начинать, чтобы успеть до осени.

— А жить где собираешься? У Марины?

Костя перестал строгать и замолчал. Разумеется, кому понравятся неудобные вопросы? Лиза опять помимо своей воли свернула на «тропу войны».

— А где ты хочешь, чтоб я жил? У тебя?

— Нет, у меня место занято, ты же в курсе. Я так просто спросила. Без задней мысли.

— Отчего же, я могу жить у родителей, встречаться будем там.

— Знаешь, Костя, я наверное, тупая, как сибирский валенок. Объясни мне, пожалуйста, что тогда делать с Мариной. Мой-то живет в другом городе и бывает тут только наездами…

— А-а-а, ты вот про какой график! — Костя ухмыльнулся.

— Догадливый…

— Слушай, давай я расскажу тебе про Маринку. Все равно так или иначе узнаешь.

— Должна предупредить, я не даю гарантий, что не буду использовать потом эту информацию против тебя. Если я разозлюсь, могу устроить какую-нибудь крупную гадость.

— Захочешь, так и так устроишь.

— Тогда я слушаю.


Дмитриев всегда был удачливым мужиком. При коммунистах сделал карьеру в журналистике, был каким-то партийным начальником, поэтому Костя нужды в шмотках и карманных деньгах не испытывал. Не было только папы, потому что тот пребывал в делах, а мама — в постоянной отключке из-за перманентного папиного адюльтера. Костю за хулиганские выходки исключали из трех школ, папа поначалу пытался его пороть, но когда классе в восьмом Костя сравнялся с ним в росте, тот решил, что воспитание пора заканчивать.

И тут Костя попал: сидел на лавочке с бутылкой «Жигулевского» и знакомой девчонкой. Мимо шел милиционер, увидел пацана в фирменном джинсовом костюме и импортных кроссовках — Гоша тогда как раз вернулся с кучей подарков из очередной загранкомандировки — видно, испытал обиду за свою впустую потраченную молодость и чего-то сказал Косте. Разумеется, никто этой исторической фразы не помнит. Костян был с девушкой. Он допил остатки «Жигулевского», встал со скамейки — оказалось, он чуть ли не на голову выше мента — и отоварил того пустой бутылкой по башке.

Был прекрасный летний вечер, среди гуляющей публики нашлось достаточно «товарищей милиционеров», чтобы поймать и скрутить пятнадцатилетнего пацана.

Дмитриев пришел в бешенство, когда ему доложили о происшествии. И сколько жена ни умоляла вытащить сына из этой поганой истории, категорически отказался этим заниматься.

Костя посидел в «предвариловке», переболел там фурункулезом, нахватался вшей, подцепил чесотку. Получил условно и ушел жить к бабушке. Дальше было вообще глухо: ПТУ, завод, драп…

Дмитриев все же спохватился, что теряет сына. Заставил жить дома, но Костя просто перешел на более дорогие наркотики, потому что у родителей всегда были деньги.

Так вот в итоге он и попал на лечение к Марине в наркологию.

К тому времени у Кости начались проблемы с матерью — той тоже надоело бесконечно оправдывать его выходки и покрывать воровство. Последнее, что он «толкнул» по дешевке, была мамина песцовая шуба.

— Маринка одна мне никаких претензий не предъявляла.

— А какие у нее к тебе претензии? У нее работа — наркоманов лечить. И ты у нее деньги не тырил.

— Да, наверное. Но тогда я так не думал. К тому же у меня нормальной бабы давно не было, а она такая спокойная, ухоженная. Она тогда с мужем развелась. У них детей не было. Она лечилась долго, только он все равно ушел к другой.

— Ну и женись на ней.

— Ты о чем? Она же меня почти на пятнадцать лет старше. И потом, я тоже не собираюсь жить бездетным.

— Привет семье! — возмутилась Лиза. — А зачем ты тогда с ней до сих пор отираешься? Она, может, еще себе нормального мужика найдет, кому дети не по приколу, и замуж выйдет. Ежу понятно, что она замуж хочет. Раз она замужем жила, ей другого и не надо от мужика. Тебе надо уйти.

— Не могу. Привык, что ли…

— Брак в состоянии полураспада… А меня используешь как катализатор вашей, блин, химической реакции?! — Лиза швырнула банку сгущенки о стену.

— Да брось дурака валять! Стал бы я с тобой валандаться, если бы мне просто баба нужна была абстиненцию снять!

Костя попытался поймать Лизу за руку, когда она схватила со стола очередной предмет (кажется, это была сахарница), но та увернулась и запулила ее туда же, в стену.

— …Лиза, прекрати дебош! — Костя не мог ее поймать — кухня была большая и полупустая, а Лиза юркая, и все время выскальзывала у него из рук и переколотила уже довольно много посуды.

— …Просто столько всего накопилось, а тут еще ты со своими откровениями некстати, — Лиза сидела у Кости на коленях и шмыгала носом.

— Все равно ремонт делать, посуда старая с дачи. Я еще привезу — устроишь парочку погромов. Можно старую мебель переломать.

— Мебель ломать мне нельзя, мне такие нагрузки противопоказаны. Лучше дай пострелять.

— Об этом забудь. Карабин — не игрушка.

— Все равно дай!

— Слушай, ты сама обещала, что два дня будешь самая примерная в мире, а вон чего учудила. Так что бонусов не жди. Пострелять ей дай… Тебе дай пострелять, последнего достоинства лишишься.

— А ты тупой все-таки…

— Приехали…

— Я просто вспомнила, как ты в ментовку загремел. Как последний придурок. Мы, пожалуй, похитрее были.

— Кто это — мы?

— Да в школе с пацанами дружили.

Лиза рассказала историю с физруком.

— Странно, что мы раньше не встретились, — задумчиво произнес Костя.

— Ничего странного, жили в разных районах.

В Лизином кабинете теперь всегда вкусно пахло свежесваренным кофе: она выпросила у Костика Гошину кофеварку.

— Ты у нас бизнесмен, новую себе купишь, — сказала Лиза, переставив кофеварку поближе к входной двери кабинета, на случай, если Костя в последний момент передумает и придется «скрываться бегством» вместе с новым трофеем. — А я всего лишь бедная журналистка, которой на запчасти не хватает.

— Я не попрусь смотреть твою машину, — Костя всегда злился, когда Лизе в очередной раз удавалось взять его измором.

Он сидел, уткнувшись в монитор и делал вид, что играет в «машинки». После того как Костин «Porsche» в пятый раз врезался в угол дома перед самым финишем, Лиза, наблюдавшая молча за виртуальной гонкой, откомментировала:

— Не расслабляйся раньше времени. Тебе хладнокровия не хватает. Это всегда так: стоит подумать, что всех «сделал», сразу — мордой об косяк.

Костя промолчал и еще больше «набычился». Лиза продолжала дежурить у него над душой.

— Я из-за тебя сосредоточиться не могу!

— Ты бы лучше на работе сосредоточился.

— Работа не волк. Может, тебе кофеварку у себя опробовать?

— То есть ты намекаешь, не пойти ли мне…

— Именно.

— Не надейся.

Костя шепотом выматерился и развернулся к ней в кресле:

— Ну, что у тебя с машиной?

— Не знаю. Заводится не сразу.

— Как можно водить машину и не знать, как она работает?

— Каком кверху! Не будь занудой. Я же пользуюсь компьютером, хотя не знаю, как он работает. Котик, тебе лучше мою машину отремонтировать, а то самому меня возить придется.

— Я могу отказаться.

— Тогда я отсюда вообще не выйду. А еще хуже, перееду к тебе жить.

— Эту катастрофу лучше предотвратить, — Костя выключил игрушку. — Сегодня после работы приеду посмотрю.

— Вот и славно. В таком случае помоги мне отнести кофеварку в кабинет, она тяжелая.

— Слушай, у тебя совесть есть?

Лиза проверила карманы брюк:

— С собой нет. Наверное, я ее в косметичке забыла.

— Тогда придется помочь…

Степка ходил хмурый и почти не разговаривал с Лизой. Причину долго искать не пришлось: он болезненно реагировал на Костю. После переезда кофеварки тот стал часто наведываться к Лизе в кабинет.

— И этот считает меня своей собственностью. Что вообще происходит? — она тоже начинала заводиться, когда Степка дулся на нее.

Чтобы подлизаться к Степе требовалось время. Лиза осталась после сдачи номера в конторе, и когда публика рассосалась, зашла к замредактору:

— Степ, можно бутер взять?

— Когда ты разрешения спрашивала? — Степка нарочито внимательно вычитывал текст.

— А я встала на путь исправления…

Теперь Степка играл в молчанку. Лиза долго билась, но безрезультатно:

— Все, последняя попытка. Степ, давай мириться. Я не могу, когда ты на меня злишься.

— Зато Дмитриевы тебя любят. Причем все.

— И ты туда же. Не надо мне читать мораль. Я сама разберусь, что мне делать.

— Тогда избавь меня от этих разговоров! — Степка наконец оторвался от монитора. — Пока ты там с Костей своим любезничаешь, ко мне его папа уже дважды наведывался.

— Зачем?

— ХЗ. Я так думаю, его беспокоит ваша нежная дружба. Только я не понял, почему я здесь крайним оказался.

— Надо было сразу про Гошу сказать. Да и вообще, Степа, какой ерундой у тебя голова забита?! О деле подумай, наконец! Сосредоточься.

— А ты прекрати с Дмитриевыми заигрывать!

— А это каким боком сюда относится?

— Таким! Я уже устал выслушивать от всех, включая редактора, что прикрываю все твои художества. Они уже готовы тебя кислотой из-за угла облить, а ты продолжаешь сюда мужиков таскать.

— Здесь ты ошибаешься. Они сами приходят.

— Сами? Не надо им глазки строить, тогда не будут приходить.

— Я же не специально, сами к носу сходятся, — Лиза закосила глазами.

— Прекрати паясничать.

— Прекратила. Теперь по существу вопроса. Что от тебя хотел Дмитриев?

— В том-то и дело, что я не понял. Учти, он очень непростой человек. И ни с того ни с сего ничего не делает.

— Между прочим, я то же самое тебе говорю про Попова. Почему такие задержки с зарплатой?

— Проверками замурыжили.

— Бабушке это своей расскажи. Газета вся джинсой забита, и все мимо кассы. А ты никак не просечешь, откуда у Анатолика деньги берутся на загранки.

— Ему принимающая сторона все оплачивает.

— И норковые шубы его жены тоже? У тебя с математикой как в школе было?

— Хорошо.

— А у меня — отлично. К тому же мама — экономист. К тому же я в совпадения не верю. Как только акционировались, тут же — вилы с зарплатой. Вся контора уже сидит на подсосе. А Попов тут как тут: готов купить акции у сотрудников. За три копейки причем.

— Они рыночной стоимости не имеют. У нас закрытое акционерное общество.

— Все имеет свою цену. Иначе Анатолик не стал бы акции под себя подтягивать.

— Слушай, да нам какая разница? Нам там все равно не светит ничего.

— Как говорится, Степа, даже если тебя съели, у тебя все равно есть два выхода. А нас еще не съели. Так что все пути перед нами открыты.


— Ты тоже собирайся.

— Рано еще, — Лиза отвернулась к окну. У Кости была дурацкая привычка «подрываться» часов в шесть утра…

— Нормально, позавтракаем и заедем к тебе, переоденешься.

— Во что?

— Джинсы, куртка. Поедем на байк-шоу. Это недалеко от нашей дачи. Батя туда еще вчера на открытие укатил, он же — информационный спонсор.

У Лизы перехватило дыхание: «Вот как? А я и не знала. Байк-шоу, как мило. Надо прокатиться». Между тем ответила без всякого энтузиазма:

— У меня аккредитации нет, и фотокора надо искать.

— У меня пропуск на машину в VIP-зону. А на поле возьмем байк у моего кореша, он — организатор. Купальник не забудь. Фотокоров там будет, как собак нерезаных. Договоримся.


К тому времени, как Костя загнал машину на VIP-стоянку — то же поле, только под кустами, чтобы днем не так жарило — было уже далеко за полдень. Никаких особых развлечений Лиза не заметила: машины, байки, палатки, мужики в косухах — видно, что все с похмелюги — девицы помятого вида со следами вчерашней косметики.

— Хочешь сказать, ради такого шоу стоило сюда ехать? — Лиза была смертельно разочарована.

— Щас они проблюются, опохмелятся и начнутся соревнования.

— Куда я попала?! Вези меня обратно!

— Да ну, брось! Смотри, пиво бесплатное!

— Ненавижу пиво! Вези меня домой!

— Я сейчас переговорю с пацанами, потом покатаемся на мотике. Иди пока погуляй по лагерю.

— Да, блядь, я так погуляю, что ты своих не узнаешь…

— Что? Я не расслышал.

— Ничего, иди за байком, — Лиза наконец вышла из машины и направилась к сцене. Обещали привезти какого-то рокера, который сегодня вечером устроит всем настоящую встряску.

Лиза спросила дорогу к палатке организаторов. Сунулась туда — никого. Нашла самый красивый мотоцикл под флагом «Highway Devils», стянула майку, попозировала людям с фотоаппаратами. И тут появился Гоша.

Видимо, сначала он не понял, кто там сидит topless под знаменем:

— Лиза, ты как здесь?

— Не поверишь, завезли насильно. Не знаю, как выбраться. Хочу домой.

— А голая почему?

— Жарко сегодня. И вообще, я заметила, здесь все так ходят.

— Кто тебя сюда притащил?

— Костик.

— Какой Костик?

— Твой Костик. Сказал, что будет весело. Но я веселья не наблюдаю.

Гоша смотрел на нее вопросительно.

— Знаешь, хорошо, что я тебя сегодня встретила. Костя показал мне квартиру, которую ты купил для него. Она мне так понравилась, что я подумала: какая мне, на фиг, разница, с кем там жить. Можно и с ним. Правда?

— Ты что? Ты что натворила?

— Я думаю о том же. Но сама еще не поняла. Поэтому ответить мне тебе нечего.

Пока Лиза говорила, Дмитриев переменился в лице. Постарел лет на десять. Он ушел и не сказал ни слова.


Лиза оделась. Села на подножку мотоцикла, обхватила голову руками и просидела так до тех пор, пока не появился Костя:

— Фотографа я тебе нашел. И вообще мы с батей договорились, что сегодня заночуем у нас на даче.

— А я?

— А куда без тебя? Звони, кому надо, предупреди, что дома не ночуешь. Я отправил пацанов, они свитера привезут и зубные щетки. Останемся Галанина слушать. Колбасня на всю ночь. Ты рада?

— Очень.

Гоша избегал смотреть на нее. Костик выпил пива и сделался разговорчивым: перезнакомил Лизу со всеми своими друзьями, рассказывал, как называются кренделя, которые ближе к вечеру начали выделывать байкеры. Потом, когда стемнело, начался концерт, и они сидели на туристическом коврике посреди поляны, ели отличный шашлык с тонкой лепешкой. Костя даже сгонял за три километра в ларек и купил Лизе негазированную воду — пить пиво она отказалась.

Когда закончился концерт, Гоша загнал их обоих в машину и отвез на дачу. Лиза с ужасом думала, что будет дальше.


— Все. Хватит, — Гоша даже хлопнул рукой по столу. — У меня дома — никакой ругани. Чтобы я этого больше не слышал.

Лиза, качаясь в гамаке, вяло доканывала Костю, чтобы свозил ее в загородный стрелковый клуб. Тот для порядка отнекивался.

— Пап, ты о чем? — Костя не понял.

— Не обращай внимания, — Лиза рассчитывала уже вот-вот его «дожать», когда в разговор некстати вмешался старший Дмитриев.

— Я сказал, — Гоша уже был сильно на взводе, — что если вы сейчас же не прекратите спорить, я сам отвезу ее в этот клуб. И там оставлю. Слышала? Тебя касается.

— Неа, не слышала. Повторите, пожалуйста, а то я с ночи забыла беруши вынуть.

Костя отвернулся, чтобы скрыть ехидную улыбку. Он себе таких вольностей не мог позволить, ни в детстве — подобный разговор всегда оказывался коротким, ни тем более сейчас. Вроде бы уже не тот возраст, чтобы просто взять и нахамить. А Лиза ни в чем себе не отказывала. Особенно в том, что касалось невмешательства в ее дела.

Они зависли на Дмитриевской даче, куда заехали вчера вечером. Лизе подурнело на пляже: от духоты начала болеть и кружиться голова. Весь вечер она проспала на втором этаже и нисколько не пожалела об этом ночью. Как только Гоша заснул, она снова подскочила от храпа. Спустилась вниз и до утра смотрела в наушниках телевизор — все-таки нашла надежный способ защиты.

— Ладно, Костя, давай действительно не будем спорить. Не поедем в клуб. Останемся здесь. Ты газон подстрижешь, я цветочки полью, когда жара спадет.

— Сдурела?

— Костя, не спорь с папой. Раз он сказал, сидеть смирно, так и будет.

Несмотря на язвительный тон, она и впрямь решила остаться на даче еще на одну ночь. Даже злой, как черт, Дмитриев действовал на нее умиротворяющее.

Гоша, слушавший их разговор сидя в беседке, не мог оторвать взгляд от просвета в листьях хмеля: были видны Лизины босые ноги. Она закинула их на деревянную перекладину гамака, и на голени от нее уже обозначилась тонкая красная линия.

— Вот-вот, — неожиданно согласился он, — хватит дурака валять. Пора делом заняться. Давай дуй за сахаром, бабушке варенье варить не с чем. Костя, слышишь меня?

Костя тут же пожалел, что слишком долго ломался насчет клуба. Встал и пошел заводить машину:

— Сахар так сахар…

— Я с тобой! — Лиза чуть не вывалилась из гамака.


День пролетел незаметно. Лиза по-прежнему чувствовала себя не очень хорошо, поэтому вечером от ужина отказалась и снова пошла спать наверх.

Рано утром в комнату вошел Гоша. Лиза спала, накрывшись с головой.

Дмитриев присел на край кровати и погладил ее ногу. Лиза зашевелилась, но не проснулась. Он осторожно взял ее ногу и поцеловал холодные пальцы.

От этого она моментально пришла в себя. Откинула с лица покрывало и смотрела на него совершенно ясным взглядом. Как будто вовсе не спала.

Он подождал еще несколько секунд и продолжил, а когда она уже себя не контролировала и попыталась кричать, зажал ей рот рукой. Потом долго целовал в губы.

— Вот видишь, — шепнул он ей, — несколько минут, и ты снова моя. Ты никуда от меня не денешься.

Когда эйфория прошла, его уже не было в комнате:

— Ошибаешься, — все же ответила ему Лиза. — Один оргазм ничего не значит. — Она набрала Инкин номер: — Ин, извини, что так рано.

— Чё случилось? — пробормотала та, плохо соображая спросонья.

— Перезвони мне на сотовый через час.

— Зачем? Что сказать?

— Ничего, я сама все скажу. Просто набери меня.

— Ладно.

— Не проспи, пожалуйста.

— Я заведу будильник.

Лиза спустилась вниз и забралась к Косте под простыню:

— Не спи, замерзнешь, — она поцеловала его за ухом. Костя уже привычным движением погладил ее по спине. Кажется, через несколько минут, кто-то спустился по лестнице. Она не видела, кто.

Инка позвонила, как договаривались, и выразительно молчала в трубку.

Лиза начала одеваться:

— Мама звонила. Что-то с Пифом. Возможно, инфекция. Отец в командировке. Надо срочно везти собаку к ветеринару.

— Домой врача вызвать.

— В такую рань никто не поедет. Ему всю ночь было плохо. Если энтерит, загнется к вечеру…

— Тогда поехали.

Гоши нигде не было видно, когда они с Костей выезжали с дачи.


Дмитриев сбрил бороду. Смотрел на нее, как на пустое место.

Лиза разговаривала с ним исключительно по делу и исключительно вежливо, как с душевнобольным.

Костя нанял строителей, и те начали ремонт в его квартире. Он взял себе за правило приводить Лизу к Дмитриевым домой — если у нее выдавался свободный вечер — и оставлять там ночевать.

Гоша в такие вечера закрывался в кабинете, только Татьяна Сергеевна иногда проводила с ними какое-то время. Лиза любила цветы, поэтому обсуждали обычно, что, куда и как лучше пересадить. Костя принимал в этих дискуссиях живое участие. На предмет что из уже осточертевшего и из того, обо что он каждый день запинается, выкинуть. Встречал дружный отпор и ретировался.

Они стали вместе появляться в клубах и на концертах. Через месяц Гоша собрал мужиков и ушел в горы. Лиза совсем загрустила без него. Она поняла: несмотря ни на что, этот человек должен находиться рядом с ней.

Глава 5

Она отписывала очередной материал. Времени было в обрез, к тому же постоянно донимали звонками «городские сумасшедшие» — активные читатели, которые были уверены, что газета должна решать все их проблемы: от дырявой крыши до защиты от инопланетян.

— Ну, возьмите крышку да закройте дыру. Рядом же валяется, сами говорите, — проводила очередную разъяснительную работу с населением Лиза.

— Ты мне не хами, молодая еще. Я — инвалид второй группы.

— Да хоть десятой! На вашей улице люк открыт, вот и закройте его. До свидания!

— Я буду жаловаться редактору!

— Хоть папе Римскому… — Лиза бросила трубку. — Инвалид… Моральный урод!

В кабинет вошел Степа.

— Лиза…

— Степа, если ты опять по поводу того, что я не умею с людьми разговаривать, то лучше не надо. Если у тебя слишком много времени, чтобы весь этот бред выслушивать и поддакивать, то у меня его нет. Мне еще на запись ехать после трех.

— Ты только не волнуйся, по сводке только что прошло. Кажется, твоего одноклассника… убили…

— Кого?

— Женю.

— Женя… Где?

— Возле спорткомплекса.

— Его в городе вообще не должно быть!!! — Лиза начала судорожно искать сотовый, потом схватила городской и набрала номер:

— Слушаю, — Женька взял трубку, — слушаю, кто это?

— Это я. Ошиблась номером.

— Лиз, это однофамилец. Мне уже звонили несколько человек.

— А ты что мне не позвонил?!

— Не хотел пугать. Думал, не узнаешь.

Степа был в шоке. Когда Лиза положила трубку, долго извинялся. Но было поздно: ее голова раскалывалась от боли. Лиза сидела, вцепившись побелевшими пальцами в подлокотники кресла, и даже глазами не могла пошевелить.

— Лиза, что с тобой?! — Степа растерялся и не знал, куда кидаться.

— «Скорую», «скорую»… — еле шевелила губами Лиза.

К счастью, на вызов в редакцию врачи приехали быстро. Вкололи лошадиную дозу лекарств. На запись к телевизионщикам она, разумеется, не поехала. Попросила Степку ее подменить — газет он читал не меньше, как бы не больше. На редакционной машине ее отвезли к родителям.

Поздно вечером в город приехал Женька: сначала — к своим, чтобы всех успокоить, потом — к Лизе.

Для кого эта ситуация стала настоящим праздником, так это для Спифтрика: он был на седьмом небе собачьего счастья — столько народа в доме! Он выцарапал из-под диванов и кресел все свои «заначки» — мячики, тряпочки, косточки — и предлагал гостям на выбор: за что побороться. Когда его выставили из Лизиной комнаты, поскольку он отказывался оставаться на полу и норовил залечь на подушке, Пиф обиделся. Скулил под закрытой дверью, просунул под нее передние лапки, в смысле: «я там кое-что позабыл, надо срочно откопать», и пытался заглянуть и посмотреть, что же там делается без него на кровати.

Женька провалялся вместе с Лизой два дня в постели. Читал вслух «Хоббита». Мама готовила им завтраки, обеды и ужины. Лиза назвала эти два дня «суррогатом семейного счастья».

Позвонил Костя. Лиза сказала, что приболела и отлеживается у мамы.

— Мам, ты же хотела быть в курсе моих дел? У меня к тебе просьба.

— Конечно, что надо сделать?

То, о чем Лиза попросила на этот раз свою маму, повергло Евгению Викторовну в отчаяние. Оказывается, есть еще какой-то Костя! С которым Лиза не хочет ссориться из-за Жени! Поэтому маме надлежало сообщать Косте по домашнему телефону, когда тот позвонит, что Лиза выздоравливает, то есть в данный момент спит.


Лиза придумала проект, под который удалось получить приличный грант в международном фонде. Она бросила подработку в другой газете. От телевидения никак не могла отказаться: затягивало. Ее стали узнавать на улице, здороваться. «Пожалуй, известность — не такая уж плохая штука», думала Лиза. К тому же, она передружилась не только со всеми местными художниками, но и с актерами, и с музыкантами. И даже с чиновниками от культуры, что тоже входило в ее планы по продвижению наверх.

Правда, времени для себя оставалось все меньше: ее везде приглашали, отказываться от большинства таких предложений было неразумно, поэтому Лиза приходила домой только спать и то не каждый день.

Отмечать день рождения местного отделения радио «Европа плюс» ее уболтала знакомая певичка. Они познакомились в каком-то ночном клубе и, поскольку часто пересекались на вечеринках, стали почти подружками.

Ксюшкин любовник, Лёша, был хозяином самого дорогого ночного клуба в городе. Она по малолетству влюбилась в него по уши. Он, разумеется, с женой разводиться не собирался. На почве ревности Ксюха напивалась чуть ли не через день, и если Лёша отказывался забирать ее в таком виде из какого-нибудь кабака, она звонила Лизе. Та отвозила ее домой и иногда отпаивала валерьянкой.

Зато они без проблем могли зависать в клубе Ксюхиного бойфренда. Там-то и намечалось мероприятие. Ксюшка записала несколько новых песен, кстати, сочиняла сама и весьма недурно, поэтому не пойти было никак нельзя.

Лиза дала чесслово Косте, что придет к нему ночевать не позже двух часов ночи. Только ее надо забрать из клуба:

— Я тебе позвоню, когда соберусь, и ты заедешь, ладно?

Но собраться никак не получалось. Ее приглашали то за один столик, то за другой. Со всеми надо было поздороваться и сказать пару ласковых, и пообещать опубликовать интервью, потом по-быстрому слинять, и забыть обо всех своих обещаниях.

За одним из таких столиков ее поймал Сашка. Еще трезвый:

— Лиз, пойдем смотреть салют.

— Ну пошли…

Сашка поднял ее на руках к небу, и она наблюдала в ночи волшебные падающие звездочки. Свист, ор — августовская прохлада немного проветрила Лизе мозги.

— Санька, а ты чего здесь делаешь?

— Поговорить пришел.

— А почему ночью в клуб?

— Днем тебя не выловишь.

— С Женькой все в порядке? — забеспокоилась Лиза.

— С ним — да. С тобой — нет.

— Ни хрена себе заявочки. Объяснись.

— Давай в машине посидим… Понимаешь, Лисичка, после того как прошел слух, что Женьку застрелили, Ленка взяла Машку и приехала к нему. Села под дверью и сказала, что ни за что его одного не оставит. Теперь она у него живет.

—..! Я же дизайн этой квартиры для себя придумала!

— Вот и надо было сразу переезжать. Чего тянула?

— И Женя согласился?!

— Ну, он ребенка своего на улицу в чужом городе не выкинет, правильно?

— Ребенка мог оставить, а Ленку выкинуть!

— Да ладно, она все-таки его жена.

— Ах, да. Я ведь забыла. Ну, что же, может, это к лучшему. Не надо заморачиваться. А то я тут уже приготовилась головой об стенку биться, чтобы решиться, наконец переехать… Тебя Женька отправил со мной поговорить?

— Нет, я сам нарвался. Он скрывает от всех, мне Димас доложил. Ты ж знаешь, его маман с Ленкиными родителями — соседи по подъезду…

— Отвези меня домой.

Сашка повез было Лизу в бывшую их квартиру.

— Нет, мне на бульвар, я там сейчас в основном ночую.

— С кем?

— Если сильно интересно, сам узнавай. Не хочу разговаривать.

— Ладно, золотце, не обижайся. И Женьку пока не трогай. Пускай оклемается. Может, он их как-нибудь обратно сплавит.

— Не думаю. Не волнуйся, я тебя не сдам. Женька не узнает.

Костя удивился, когда она снова пнула по машине, вместо того чтобы позвонить:

— Ты чего посреди ночи врубаешь сигнализацию? Уже почти три, где тебя носит? — он вышел к Лизе во двор. Та, как обычно, сидела на заборе.

— А где мои ключи от квартиры? Ты мне их сделал? Вот и помалкивай. И вообще, отвези меня домой. Видеть тебя не хочу.

— Какая муха тебя укусила?

— Действительно… Какая? Наверное, меня укусила бешеная блоха. Извини, что наорала.

— Утром сделаю ключи. Пошли спать.


— Котя хороший, я его почти уже люблю, — Лиза в очередной раз не давала спать Инке.

— Не кажется тебе, что это — самая идиотская кличка, которую ты придумала за последние десять лет? — Инка зверски хотела спать и с трудом подавляла раздражение.

— Котя — это уменьшительно-ласкательное, а не погоняло. И вообще, после того, как Женя привел жену с ребенком в нашу с ним квартиру, Котя кажется мне лучшим из мужчин. Он даже ключи мне наконец сделал, с двадцать пятого полупинка. Не так уж плохо для начала…

Не спи, замерзнешь, — Лиза тряхнула Инку за плечо. Та задремала в кресле. — Какой из тебя на фиг психолог? Чему вас только учили? И почему ты, в конце концов, не стала художницей? Почему не осуществила все свои мечты?

— Потому же, что и ты, — Инка потерла глаза и зевнула. — Художеством на жизнь не заработаешь, так и будешь до пенсии в детсадах игровые комнаты оформлять. В лучшем случае — красить копии на продажу, для иностранцев. Лиз, так жить нельзя. Невыносимо просто. У тебя что ни роман, то хождение по лезвию.

— «Когда судьба по следу шла за нами, как сумасшедший с бритвою в руке…»

— Десять лет тебя знаю, до сих пор не понимаю, как ты выживаешь: вокруг тебя всегда конфликты. Ни одного мирного дня, все время что-то происходит.

— Что поделаешь, Ин… Кому-то лучше удается мир, а мне — война. Как ни странно, в «Войне и мире» я только про мир прочитала. А фильмы про войну просто ненавижу: у меня, считай, каждый май — отдых от телевизора. Потому что там только про войнушку показывают. Просто меня никто не любит…

— Это тебя никто не любит?

— Да. Я знаю, что ты сейчас скажешь. Это все ерунда. Количество и качество — не одно и то же. Я для них — кусок мяса.

— Скорее, суповой набор…

— Я серьезно, Ин. Им вообще не интересно, что я думаю. Мне даже поговорить не с кем. Ты да Степка. С тобой — «за жизнь» поболтать, с ним — по работе. Для остальных я, как и все другие бабы, — сосуд для слива мужских потребностей. Для теток — конкурентка на рынке сексуальных услуг. У нас же все заточено под то, как ублажить любимого мужчину: дать пожрать, обстирать и не беспокоить, когда он футбол смотрит. Идеально — за пивком в это время сбегать. Это я тебе сейчас, между прочим, выдаю секрет счастливой семейной жизни, а ты зеваешь опять! Не хочешь счастливой семейной жизни?

— Только о ней и мечтаю. Я готова даже за сигаретами в ларек сгонять, если для семейного счастья потребуется.

— Ну вот, а я на такие жертвы не готова.

— А кто от тебя их требует?

— Пока никто. Но я думаю, как только замуж попадёшь, тут же в это дело втянешься. У Дмитриева жена, вообще, каждый день еду готовит. А я была уверена, что он все делает сам.

— Если он тебя кормил, это не значит, что каждый день на такие подвиги согласен.

— Вот-вот, я о том же. Завяжешься с кем-нибудь и не заметишь, как у плиты окажешься.

— Это ты себя уговариваешь от Дмитриева отказаться?

— Ага. А что, не очень получается?

— Да нет, нормально. И надолго тебя хватает?

— Минут на двадцать, потом по новой надо начинать.


— Батя совсем с катушек слетел. Снова в горы собрался, — Костя ковырял вилкой омлет. Они сидели в конторском кафе.

— Тебе какая разница?

— Большая. Он совсем на дела забил. Газета сама по себе выходит. И вообще, надо новый снегоход покупать, тот матушка просто в хлам уделала.

— Сам заработать не можешь?

— Нет пока. Ремонт все сжирает.

— Тогда проси денег, пока он здесь.

— Я его выловить не могу, мать на работу вышла, они из конторы — сразу на дачу.

— Значит, надо ехать на дачу. Здесь он все равно крутится целыми днями, не до твоих снегоходов.

— Наверное. Поехали?

— Куда?

— На дачу, после работы.

— Я в театр собралась. Видишь, на шпильках. В салон сходила — маникюр, укладка. Какая дача?

— Чего ты еще в этом театре не видела? — Костя был принципиальный противник искусства нимфы Мельпомены. — Надо на дачу съездить, пока погода нормальная. Потом начнется холодрыга, тебя туда вообще не вытащишь. Зимой будешь по театрам ходить.

— До вечера подумаю. Может, если без ночевки… Просто заехать поговорить…


Лиза знала, что Дмитриев вернулся всего на неделю в промежутке между двумя рыбалками. И она хотела его увидеть. Но не на даче, не с женой. Хотя какая разница? Только тащиться за город при параде не было никакого желания.

— Ладно, я согласна, — она позвонила Косте сама. — Надо выехать пораньше, потому что мне надо переодеться.

— Ты же не в лес едешь, а на дачу. Так сойдет.

— Не сойдет. Я не собираюсь в доме околачиваться, погулять хочу, пока ты будешь его окучивать.

— Нет. Я хотел, чтобы ты тоже… В общем, я ни разу не видел, чтобы он при тебе на кого-нибудь наорал. Так что ты тоже посиди там, пока мы будем разговаривать.

— Все равно хочу переодеться.

— Хорошо. Уговорила. В пять.

Они встали по дороге к Лизе домой. Из-под капота повалил густой белый дым. Костя тоже был белый: он вылил на мотор канистру воды — тушил.

— … Чуть не сгорели… Ты чего сидела? Надо было выходить! Видишь — дым. Там уже пламя пробивалось.

Лиза даже не поняла, в чем дело, когда Костя дал по тормозам и выскочил из машины:

— Я не думала, что горит. И потом, ты же вышел посмотреть.

— Встали. Дачи теперь не видать.

— Это нам повезло. Хуже, если бы на трассе застряли.

— Точно. Я такси тебе поймаю, поедешь к дяде Славе. Он меня к себе в мастерскую отбуксирует.

— А позвонить?

— Я позвоню, ты там оставайся. Посидим вечером у него, шашлык сделаем.

— Ну, хорошо.


Дядя Слава был старинный приятель Дмитриева, друг семьи и механик от бога. К нему записывались в очередь чинить иномарки все: от депутатов до бандюганов. Поэтому в свои пятьдесят он имел просторный дом, автомастерскую, носил очки в золотой оправе и коллекционировал боевики.

Лиза валялась в зале у телевизора, когда дядя Слава притаранил Костика. Они уже довольно долго совещались в мастерской, когда подъехала еще одна машина. В дом вошел Гоша. Лиза видела, как он прошелся по коридору, заглядывая в комнаты, и надеялась, что до нее не доберется: боялась оставаться с ним один на один.

— Привет, — он сел рядом.

— Привет, — Лиза отодвинулась.

— Живые?

— Ты как здесь?

— Славка позвонил. Что случилось?

— Я не поняла. Костя вчера поменял какую-то деталь. А сегодня загорелось.

— Говорил ему: только у Славки вставай на ремонт. Слава богу, что все обошлось. Ты куда-то собралась?

— С чего ты взял?

— Ты обычно без косметики.

— Да, я забыла уже. В театр собиралась. Антреприза приехала. Хотела на Джигарханяна посмотреть.

Он взглянул на часы:

— Уже опоздала. Ладно, пойду в мастерскую.

Лизе от этого будничного разговора стало не по себе. Она еле дождалась, когда Костя освободится:

— Я хочу домой.

— Мы ж договорились шашлык делать. Батя приехал. Давай здесь заночуем. У дяди Славы семья на море уехала.

— Я устала весь день ходить в одной и той же одежде. Отвези меня домой.

— Машина встала надолго.

— На отцовской отвези.

— Я сам отвезу, — Гоша тоже вернулся в дом. — Переоденешься, а Костя пока мясо замаринует.

— Точно. Я пошел.

— Оставь здесь сумку, все равно возвращаться, — Гоша достал из кармана ключи.

— У меня там ключи и телефон, и карманов нет, — Лиза направилась к машине.

По дороге она не произнесла ни слова. Дмитриев тоже молчал, заговорил, только когда она открыла дверцу:

— Я надеюсь, ты не позвонишь мне через пять минут из дома и не скажешь, что передумала ехать?

— Именно это я и собиралась сделать.

— Ну так не делай.

— Почему?

— Потому что я тебя прошу.

Лиза помедлила с полминуты:

— Хорошо. Я вернусь.


Уже ночью вчетвером сидели за большим деревянным столом под навесом. Лиза — в пледе: ощутимо пахло приближающейся осенью и было холодно.

— По последнему анекдоту и — спать, — скомандовал дядя Слава на правах хозяина.

— У меня уже ничего не осталось, — Костя поднял руки, как будто сдается. — Я даже матерные все рассказал.

— А ты? — дядя Слава кивнул Гоше.

— Тоже — пас.

— А я вспомнила! Сегодня в Интернете нарыла.

— Внимание!

— Турист в Германии заходит в бар. Спрашивает: «У вас есть какой-нибудь фирменный напиток?». «Да, — отвечает бармен. — Червингзнеркильмаскешбрундгальдернг с лимоном». «Червингзнеркильмаскешбрундгальдернг с чем, с чем?».

Когда отсмеялись, дядя Слава спросил:

— Как ты это выговариваешь?

— Полдня перед зеркалом упражняюсь.


В доме дяди Славы жили два кота. Пока мужики жарили шашлык, Лиза наблюдала за их непростой кошачьей жизнью.

Старый черный дворовый кот с шахтерской кличкой Уголек, по всей видимости, про эту жизнь уже все понял. Когда пришли гости, занял стратегически важную точку под табуретом рядом с разделочным столом и не спускал глаз с мяса: вдруг выдастся удачная минутка.

Пятимесячный белый перс с неудобочитаемым именем, откликавшийся, впрочем, на Пушка, тусил под ногами и пытался подтянуться, уцепившись передними лапами за край того же стола. Результат в обоих случаях был нулевой, зато энергии затрачено уйма: когда шашлык был готов, Пушок явно выбился из сил и забрался к Лизе на колени. Уголек никак не давал себя погладить. Отходил с такой, примерно, мордой: «Ни к чему эти телячьи нежности, когда там мясо пропадает».

Лиза с Костей завалились спать на большом диване в гостиной, Гоша с дядей Славой разошлись по своим комнатам.

Вот тут Уголек показал, кто в доме хозяин: он запрыгнул на диван и бил Пушка по морде тяжелой черной лапой всякий раз, когда тот пытался последовать его примеру. Подростку ничего не оставалось, как партизанить на полу. По длине Костя не умещался даже в разложенный диван, ноги то и дело свешивались «над пропастью», где дежурил, жаждавший мщения Пушок. И всякий раз, когда Костины ноги выступали на его территорию, он вцеплялся в них когтями.


Лиза проснулась от того, что Уголек бродил по ней, выискивая местечко поудобнее. За окном стелился туман, забрезжили предрассветные сумерки. Было подозрительно тихо. Она повернулась и посмотрела на Костю. Тот лежал, свернувшись калачиком в углу: настырный Пушок вконец его затерроризировал.

Лиза покрутилась, пытаясь устроиться получше, но из-за Уголька одеяло было не так-то просто подтянуть. Раздался шорох, и она увидела Гошу. Он стоял в дверях. Потом подошел, очень тихо лег рядом, запустил руку под одеяло, притянул ее к себе и уткнулся носом в волосы. Прошелся губами по уху, по шее…

Сердце колотилось так, что, казалось, выскочит из груди. Ее охватила паника: что делать, что будет?

И тут она мельком увидела, как над краешком дивана замаячил белый хвост Пушка. Лиза поняла, что сейчас произойдет, и затаила дыхание. Гоша немного отстранился и погладил ее по щеке. Он уже хотел что-то сказать, но вместо этого резко дернулся и тихо выругался: Пушок снова вышел на охоту.

Чтобы не рассмеяться в голос, Лиза ткнулась Гоше носом под ключицу — ее просто распирало от беззвучного хохота.

Кажется, от этого в нем что-то сломалось…

Гоша так же тихо, как лег, поднялся с дивана, сгреб ее в охапку вместе с одеялом, вышел во двор и направился к бане. Лиза продолжала смеяться, теперь уже вспоминая две озадаченные кошачьи морды, провожавшие их взглядами…

Дядя Слава тоже провожал их взглядом через окно:

— …Ну, ну что за жизнь!


Когда через час Костя проснулся, Лиза с Гошей сидели на кухне. Точнее, сидела Лиза в одеяле, потому что всегда мерзла спросонья, а Гоша варил кофе. Разговор, как обычно, крутился вокруг газеты, цен на бумагу и предстоящих выборов.

— Батя, чем ты девчонку грузишь? Ты чего, цыпленок, не спишь? Пойдем в койку.

— Я кофе хочу.

— Какой кофе? Идем спать, — Костя взял Лизу за плечи и вытащил из-за стола. — Эти кошаки меня до инфаркта доведут. Бошки им поотрывать. Да дядя Слава не простит. Брысь отсюда!!!

Костя наконец выпер из комнаты обоих котов, закрыл двери и, улегшись на диван, обнял Лизу. Его рука неудобно придавила Лизину шею, и повернуться хотелось на другой бок, и выпить кофе, и долго-долго плакать…

Проснулась она одна, в доме никого, кроме Уголька и Пушка, не было. Лиза оделась, поела и дошла до мастерской. Дядя Слава возился со старым мотоциклом. Он откопал на какой-то помойке особо ценный металлолом: раму и крыло от старого «Урала». И вот уже два года выискивал и покупал, где мог, детали, и уже почти собрал ретромотик для байк-шоу.

— Где все?

— На рыбалку поехали.

— Какая рыбалка?

— Да я откуда знаю… Я тебя домой отвезу, сейчас докручу тут пару гаек.

Такого поворота Лиза не ожидала. Гоша не поехал ни на какую рыбалку. Он остался в городе и делал все, чтобы у них с Костей не оставалось возможности встречаться.

— Ин, он подловил его на снегоходе! Все время находит повод, чтобы отослать его куда-нибудь. А Костя в это дело вкупился.

— Не ожидала? Думала, он всю жизнь будет тебе потакать? — Инка была сильно не в духе.

— Да, знаешь ли, все время только на это и рассчитывала.

— Ты ввязалась в безнадежный проект. Сама миллион раз говорила, что Дмитриева тебе не переиграть.

— Еще не значит, что я не пыталась этого сделать.

— Ну, а Костя-то что вообще себе думает?

— Не в курсе. Я с ним поссорилась из-за того, что он меня у дяди Славы одну бросил. Все равно от него сейчас толка никакого. Гоша тоже, кстати, от меня шарахается, как черт от ладана. В общем, если учесть, что Женя снова живет с Леной, ясно: облом по всем статьям.

— Невозможно манипулировать всеми до бесконечности. Когда-то это должно было произойти. Тебя на всех не хватит.

— Хочешь сказать, облом закономерен?

— Хочу сказать, невозможно всегда выигрывать.

— Здесь я полностью с тобой согласна.

— Ты меня пугаешь…

— Проблема в том, что для меня это уже не игра, а Гоша продолжает забавляться. Как тут выиграешь? Поэтому я оказалась в пролёте. Не удивлюсь, если он Косте какую-нибудь бабу подсунет или сделает все, чтобы тот с своей докторшей ни за что не расстался.

— Брось ты все это. К чему тебе лишняя нервотрепка?

— Я не привыкла проигрывать.

— Ты не пробовала использовать свою энергию в мирных целях?

— Разве такое возможно?.. Не сбивай меня с мысли. Еще не вечер. Я думаю, если Дмитриев так взбеленился, он обязательно проколется. Как думаешь, чего он сейчас добивается?

— По-моему он решил расстаться с тобой и сохранить отношения с сыном. И не хочет, чтобы Костя с тобой встречался.

— Вот именно: не хочет, чтобы я трахалась с Костей. Это просто ревность.

— Ты все всегда истолковываешь в свою пользу.

— И чем это плохо? Он точно ревнует.

— Даже если так, тебе это что дает?

— Ревность — прекрасное чувство. Он начал мне мстить, значит, его действительно зацепило. И, значит, он сейчас не сможет остановиться. Потому что эмоционально в этой ситуации завяз.

— Ты в точно таком же положении. И не факт, что у тебя нервы окажутся крепче. Он в два раза старше, и он — мужчина.

— Вот именно. Годы идут, импотенция не за горами. Поневоле занервничаешь.

— А ты не думала, что он легко найдет себе другую любовницу?

— Думала. Это не имеет принципиального значения. Перепихнется разок-другой, и всего делов: он старается избегать привязанностей. А я для него — раздражитель. Он будет действовать, чтобы его устранить. Поэтому с Кости сейчас глаз спускать не будет, чтобы со мной развести. Косте это скоро надоест, и он сам ко мне прибежит. Он, вообще, многое делает папе назло.

— А если не прибежит?

— Тогда я сама его найду, — Лиза наконец улыбнулась. — Слушай, в этой ситуации масса позитива. Гоша наконец-то начал уделять своему сыну больше внимания. Жена этого двадцать с лишком лет добиться не могла, а я добилась в максимально сжатые сроки. Разве я не благодетельница?

— Тебя не поймешь…

— И не надо. Нужен нестандартный ход. Или наоборот, банальный…

— Ты уже, по-моему, все варианты перебрала. Гоша ко всему готов.

— Зато Костя не готов. Закалка не та. Не боец. Не боец…

Лиза взяла телефон:

— Ксюха, привет. Ты уже заказала обложку для своего альбома? — Она вызвонила знакомую певицу.

— Вообще-то да, а что?

— Слушай, надо встретиться. Меня мужик бросить собирается. Я в шоке.

— А при чем здесь обложка?

— Я знаю, как его вернуть. Но нужна твоя помощь.

— Если надо, приезжай хоть сейчас. А что случилось?

— Уже выезжаю. Все расскажу.

Инка смотрела на нее с изумлением.

— Не удивляйся. Не буду ждать. Действовать надо быстро. Придется организовать небольшую провокацию.

— К чему такие сложности?

— Гошу надо любым способом выбить из колеи. Пока он не успокоился. Не дать ему опомниться. Значит, буду мириться с Костей.


Ксюшка была девчонка жалостливая, к тому же сама боялась своего Лёшика потерять, поэтому согласилась помочь: Лиза по дороге к ней сочинила душераздирающую love story, где правды было процентов пять: преимущественно имена собственные.

— Понимаешь, мне надо с ним встретиться как бы случайно. В конторе — смысла нет, там куча знакомых отирается, — объясняла Лиза Ксюше.

— Пригласительный на двоих. Уверена, что он с этой бабой не придет?

— Сто пудов. Он ее стесняется в люди выводить, скорее какого-нибудь дружбана с собой притащит.

— А тогда как?

— На месте сориентируемся. Подсунем каких-нибудь тёлок, чтоб растащили их по разным углам.

— Ага. Ну, я звоню?

— Давай!

План был простой. Ксюша позвонила Костику в контору и сказала, что хочет заказать обложку для своего альбома. А потом вручила ему пригласительный на свое выступление.

— Я чуть не окосела, пока ему глазки строила. Тормоз какой-то. Что ты в нем нашла? — тараторила она в машине.

— Экстерьер понравился.

— Он тебе скоро надоест, поверь моему слову.

— Что ты, это — любовь до гроба.

— Не надо так шутить. Я так за Лёшеньку переживаю.

— А что такое?

— Что, что? Как будто сама не знаешь, чем он занимается.

— Ладно, завязываем с этими разговорами, а то тоскливо совсем.

— Поехали в клуб, пообедаем.

— Да, надо оглядеться перед решающим сражением.


К часу ночи народу в клубе было под завязку. Ксюха сказала официанту, чтобы тот дал им отмашку, когда Костя попросит счет. Он действительно пришел с бывшим одноклассником.

Лиза высматривала среди посетителей подходящего мужика, чтобы не из завсегдатаев, и увидела Димку. Тот притащил в клуб симпатичную барышню, но уже бросил ее одну за столиком и приставал к девочке из подтанцовки.

— Что, Димас, пост сдал? Опять в разгон? — Лиза ущипнула его за левый бок, сама зашла справа. Пока Димка крутил головой, «подтанцовка» смылась.

— О, привет! Куда она?! Лиса, … …, я из-за тебя бабу упустил. Что за дела?

— Не пыли. Там тебя еще одна дожидается.

— Да ну ее, корова какая-то попалась, дал маху. Теряю сноровку, совсем дома с женой одичал. Потанцуем?

— Отстань. У меня после этих танцев все тело в синяках, — Димас под шафе был любитель потискать Лизу под видом разных бальных «па».

— У тебя такое красивое тело, так бы и съел. — Они пошли за его столик. — Давай займемся любовью прямо здесь.

Девушка насупилась, но ничего не сказала.

— Без текилы не надейся. Я не настолько пьяная.

— Ты тоже без текилы не надейся, я не настолько пьяный. Текилу! Бутылку! — крикнул он официанту.

— Ты, кажется, сегодня серьезно настроен.

Димас утвердительно покивал, потому что еще не прожевал мясо. Лиза немного подумала и решилась:

— Дим, я тут одного перца заприметила. Хочу его. Вон, видишь, за угловым столиком? Надо его как-то простимулировать.

— Я с мужиками — ни-ни. Никитона своего проси.

— Да я не об этом, балда! Его надо чуточку подзадорить.

— Нарываться не стану. Ты посмотри на этого лба здорового! Он меня одним щелбаном убьет!

— Не убьет. Зуб даю.

— Ну смотри… Чё делать-то?


— А что если я все Женьке расскажу? — Лиза стояла, прислонившись спиной к стене, Димка — напротив, нос к носу, упершись руками в ту же стену. Со стороны они наверняка выглядели как влюбленная парочка.

— И что он сделает? Ленке пожалуется? — Лиза ехидно улыбалась.

— Ну, бля! Все знаешь. Так это твоя маленькая месть?

— Да прям! Просто развлекаюсь. О, вышел. Начинай!

Они стояли в вестибюле. Девчонки, которых Ксюха подослала к Косте, уволокли его приятеля куда-то за кулисы минут сорок назад, и Костя, вконец озверевший от пустого ожидания, отправился на поиски.

— Знаешь, Лиза, мне горько, что наш с тобой первый настоящий поцелуй состоится вот так, впопыхах… — Димас с наглой рожей начал затягивать время. Кажется, решил отомстить ей за все детские обиды.

— Делай что-нибудь, скотина! Он же уходит!

— Нет, я так не могу. Скажи, что любишь меня.

— Я тебя придушу, если он сейчас смоется!

— Теперь ты понимаешь, как это обидно, когда добыча уплывает из-под носа… — и укусил ее за плечо.

— Кретин! Ты что?! — от неожиданности Лиза заорала так, что Костя ее услышал.

Он остановился, потому что сцена была действительно занятная: Лиза лупила Димку по голове, а тот никак не выпускал из зубов ее плечо.

— Ты мне кофту порвешь, придурок! Костя, что смотришь?! Отгони этого маньяка! Он меня кусает!

Костя явно боролся с соблазном развернуться и уйти, но все-таки решил за нее заступиться.

— Слышь, мудила, тебе что, зубы жмут? — он хлопнул Димаса по плечу.

Тот даже не успел ответить: подскочил охранник и схватил Костю за руку. Ксюшка еще раньше подошла к нему и сейчас показала, кого «брать». Расчет был простой: охрана помурыжит Костю за драку, Лиза — отмажет.

Охранник получил в зубы. Костя был в своем амплуа. Завязалась небольшая потасовка. Димка оттащил Лизу в сторону, чтоб им случайно не прилетело.

— Надо кончать это. Дим, иди, я сама дальше.

— Ну, желаю удачи. Расскажешь потом, как он в постели.

— Вали уже отсюда… — Лиза направилась к дерущимся: — Эй! Это не он! Не он начал!

Подоспело еще двое охранников, которые наконец их растащили. Ксюха тоже стояла неподалеку и думала, как прекратить это безобразие.

Объяснения затянулись до утра. Охранники распалились не на шутку — на то, чтоб им морды били, никто не подписывался — и Ксюше в итоге пришлось звонить своему Лёшеньке, чтобы тот дал команду выпустить Костю на волю. Охранники хотели непременно вызвать наряд и сдать его в обезьянник.

Лиза, которая не думала, что дело примет такой серьезный оборот, даже запереживала. Она сидела грустная на банкетке напротив выхода. Костя плюхнулся рядом:

— Вот что ты за человек? Вечно куда-нибудь вляпаешься, — похоже, он уже не злился на нее. Перегорел.

— А нечего было у меня на глазах девок снимать.

— Они сами клеились.

— Мог бы меня пригласить, а не со своим «бойфрендом» по клубам шастать.

— Толку-то, тебя приглашать? Ты и так здесь днюешь и ночуешь.

— А чего не подошел? Видел же меня.

— Откуда я знаю, с кем ты пришла?

— Я по работе, — Лиза случайно задела плечом Костю и поморщилась. Плечо побаливало. Она растянула воротник кофты, чтобы посмотреть: там красовались две синюшные щербатые подковы — следы Димкиных зубов. Костя рассмеялся:

— Пошли, Миледи.


Гоша позеленел от злости, когда Костя рассказывал ему эту историю несколько дней спустя. Они втроем возвращались с работы.

Лиза всю дорогу молчала и смотрела в окно. Она решительно не понимала, чем эта ситуация так позабавила Костю:

— Лиз, покажи зубки, — он повернулся к ней.

Она показала.

— Да не свои. Плечо покажи, а то сойдет скоро.

— Попроси папу, пусть он ко мне фотокора, пришлет: выйдут редкие документальные кадры.

— Не вижу повода для шуток, — Гоша сидел за рулем. — Давно в ментовке не ночевал?

— Ну, соскучился. — Костя помрачнел. — Останови. Мы пешком прогуляемся.

Гоша резко затормозил.

— Ты идёшь? — Костя вышел из машины. Гоша пытался поймать ее взгляд в зеркало. Она посмотрела ему в глаза и тоже вышла.

— Умеет настроение испортить… — Костя никак не мог успокоиться. Они гуляли по набережной.

— Я думаю, он просто запсиховал. На самом деле не хотел тебя доставать.

— Что ты его всё время выгораживаешь?

— Не все. Просто сейчас он в чем-то прав. Бить морду охране не стоило. Я тоже перепугалась.


Они попрепирались всего минут двадцать. Сошлись на том, что Костя приготовит ужин, если Лиза сходит за хлебом.

— Давай деньги. — Она залезла к нему в карман и достала несколько крупных купюр.

— Куда? На это можно весь магазин купить.

— Не жадничай.

Ходить по магазинам без денег Лиза не привыкла. Она не заметила, как в руках образовалось два пакета с едой и всякой всячиной. Чтобы передохнуть, Лиза устроилась на лавочке: народ культурно прогуливался по бульвару. Из кафе напротив вышел Диман. Лиза не удержалась и набрала его:

— Замок графа Дракулы?

— Нет, Смольный.

— Тогда Надежду Константинну, пригласите, пжалста. Дима, сколько можно озираться? Я на лавке сижу в пятидесяти метрах от тебя.

Он подошел с довольной физиономией:

— Ну, как прошло? Удачно?

— Не то слово. Результат превзошел все ожидания. У меня теперь новый псевдоним — Миледи. А у тебя — Челюсти.

— Это в связи с чем?

Лиза продемонстрировала ему плечо:

— Сошло уже почти. Скотина ты, Дима.

— А, по-моему, нормально. В этом что-то есть. Ты сейчас со спущенным плечиком такая сексопилочка. Сексопилорамочка…

Лиза зевнула.

— Ночей не спишь? Уже за продуктами тебя гоняет? Быстро он нашел к тебе подход, — Димка заглянул ей в декольте.

— Не зарывайся. Лучше помоги дотащить пакеты: у меня уже руки отстегиваются.

— Не слишком ли много ты от меня требуешь? Я вас, можно сказать, познакомил. А теперь еще продукты вам домой таскай?

Они поднялись и не спеша двинулись в сторону Костиного дома. По дороге Лизе казалось, что она что-то упустила из вида… В окне маячил Костя:

— Похоже, я забыла купить хлеб. Разворачивайся, идем в булочную.

Димка недовольно вздохнул:

— Сколько можно таскаться с сумарями?

— Кажется, он нас видел…


Когда она вернулась, ужин давно остыл. Зато Костя разгорячился:

— Это кто был с пакетами? Тот мудила из клуба? Ты его знаешь?

— Нет. Тебе показалось.

— Я не слепой. Это точно он.

Отпираться от всего было бессмысленно, пришлось частично признать свою вину:

— Ладно, чего темнить. Мы в одной школе учились. Слушай, не заводись. Я его знаю только в лицо. Сейчас встретила на бульваре. Он просто решил извиниться за свою выходку.

— И потом решил тебе продукты домой донести?

— Нет, это я попросила: пакеты тяжелые. Ты ведь со мной по магазинам не ходишь, сумки не хочешь таскать.

— Для этого машина есть. Я просил только хлеба купить. Десять минут до булочной и обратно, а тебя полтора часа не было.

— Не будь занудой. Подумаешь, слегка задержалась.

— Мне надоело! Ты ни разу вовремя не пришла, с какими-то мужиками все время отираешься. Какого черта он в клубе к тебе пристал? Я, как дурак, чуть не влетел из-за тебя!

— Мне тоже надоело! С тобой ни до чего невозможно нормально договориться. По полтора часа надо уламывать. Ужинай без меня!

Лиза ушла, хлопнув дверью.


Комп она уже минут двадцать как выключила, но продолжала сидеть в кресле. Она знала, что Костя закончил ремонт, но он всю неделю не звонил. Лиза думала, как лучше поступить: подождать еще или «пойти на абордаж». Похоже, затягивать смысла не имело. Она встала, еще немного слегка попинала стол и, наконец, решилась.

— Пятница, тринадцатое. Лучше не придумаешь. Будем считать, что это хороший знак.

Лиза позвонила в дверь, Костя был дома.

— Так и будешь держать меня на пороге?

Костя стоял в дверях, всем видом показывая, что ее здесь не ждали:

— Я сейчас занят.

— Придется прервать занятия, — как только Костя утратил бдительность, она проскользнула у него под мышкой в прихожую.

— Серьезно, я жду гостей.

— Они мне не помешают.

— Ты им помешаешь.

Лиза зашла в спальню и, раскинув руки, упала на кровать. На их с Гошей кровать, из коттеджа.

— Волшебно. Тут и заночую.

— Ты же это не всерьез? — заволновался Костя.

— Ошибаешься, я серьезна как никогда. Сегодня сплю здесь.

— Не устраивай цирк, пожалуйста.

— Раньше надо было включать вежливость.

— Не думаю, чтобы это помогло.

— Вообще-то, ты прав. Это ничего не меняет. Я пришла и сегодня останусь здесь.

— Лиза, — Костя сел рядом с ней на кровать, — мне надо поговорить с Маринкой. Она скоро придет.

Лиза мысленно себя похвалила: значит, правильно рассчитала. Гоша постарался снова свести Костю с Мариной.

— Вот и славно. Вместе все обсудим.

— Она не будет с тобой разговаривать. Она придет ко мне.

— Интересно взглянуть на человека, который не будет со мной разговаривать. Никогда таких не встречала.

— Она взрослый человек, ей твоих приколов не понять. И у нас серьезный разговор, а ты опять устроишь «Маппет-шоу».

— Ты, что, боишься?

— Тебя, что ли?

— Ее, что ли.

— Это вообще не твое дело.

— Я сама решаю, какое дело мое, какое — нет.

— Блин, что мне сделать, чтоб ты ушла?!

— Даже не знаю, что тебе посоветовать.

Лиза погладила его по руке. Ей снова стало жаль его. Когда Костя пытался настаивать на чем-то, он старался не прикасаться к Лизе и держаться подальше. Поэтому немедленно выдернул руку и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

— Ой, кажется, это первая трещина в евроремонте, — Лиза услышала, как он что-то двигает в кухне. Потом что-то упало. Она боролась с любопытством: как бы посмотреть, что он там делает? Но с кровати вставать было нельзя: судя по всему, «тетя доктор» должна была явиться с минуты на минуту.

— Лиза, давай я вызову тебе такси. Завтра делай здесь, что хочешь, а сегодня я должен поговорить с Маринкой, — снова попытался вступить в переговоры Костя.

— Вызови такси себе. И разговаривай потом, с кем тебе вздумается, — Лиза уже разделась и забралась под одеяло.

— Ты об этом пожалеешь.

— Можно прямо сейчас начинать?

— Ладно. Как знаешь.

Минут через десять Лиза услышала, как хлопнула входная дверь. Костя запер ее в квартире!

Она вскочила и побежала проверить: точно. Дверь была закрыта на два замка. Она глазам своим не поверила:

— Семейная традиция у них, что ли: меня в квартирах замуровывать?!

Но тут ее взгляд упал на щеколду:

— Вот и доигрался! — и закрылась изнутри. — Теперь посмотрим, кто кого.

Она осмотрелась в квартире: судя по всему, Костя ушел надолго — он повыдирал шнуры из телевизора, видика, музыкального центра. Даже телефонный шнур спрятал. Только холодильник не отключил: тот был под завязку забит продуктами.

— Прекрасно. До понедельника провианта хватит, — приговаривала Лиза, окидывая хозяйским взором внутренности холодильника, — а там ему на работу идти, все равно припрется переодеваться. Никуда не денется. Можно отсыпаться.

Плохо было одно: у сотового сдыхала батарейка, а шнур она с собой не прихватила.

Лиза набрала Инку, чтобы предупредить, чтоб не теряли. Но зарядки хватило только, чтобы сказать «Привет…».

— Фигово. Ну ладно, этот вопрос мы как-нибудь порешаем, — и направилась поплавать в ванной, попутно прихватив с собой книжку. Она взялась перечитать «Моби Дика».

Однако расслабиться в тот вечер ей так и не удалось. Стоило завалиться с книжкой в постель, как в замке зашевелился ключ.

— Смотри-ка, прошло чуть больше часа, а он уже пришел меня навестить.

На цыпочках она подошла к двери и заглянула в глазок. Это был Костя. Один.

— Шоу начинается… — Лиза с удовольствием наблюдала, как Костя несколько раз открывал и закрывал замки. Он не понимал, почему дверь не поддается. — Неужели так и не допрет про щеколду?

Минут через пять до Кости все же дошло, что дело не в замках. Он позвонил в дверь. Лиза захихикала и потопала босыми ногами:

— Кто там?

— Открывай, лиса, медведь пришел.

— Я тебя раньше понедельника не ждала, так что до свидания, — и снова припала к глазку, предварительно потопав ногами «в обратную сторону».

Костя сначала выматерился, потом еще раз позвонил. У Лизы уже скулы сводило от смеха. Давненько она так не развлекалась.

Костя постучал в дверь кулаком. Тут ей пришло в голову, что Марина может ждать его внизу. Она вышла на балкон и внимательно оглядела двор. Никого. Из подъезда вышел Костя, пришлось нырнуть обратно в квартиру. Совершенно определенно, он был один.

— Неужели они поссорились? Какая жалость!

Подумав несколько минут, Лиза настрочила записку и снова вышла на балкон, только уже одетая. Кости не было видно, она ждала, когда кто-нибудь появится во дворе.

Из арки вышла молодая женщина. Лиза свесилась с балкона:

— Девушка, извините, пожалуйста! — Та подняла голову. — Помогите мне: муж куда-то вышел, меня закрыл снаружи, а телефон не работает. Позвоните, пожалуйста, моему свекру, он здесь рядом живет. Прочитайте ему записку. Его телефон я тоже написала. Будьте так добры.

— Хорошо, бросайте записку.

— Спасибо огромное.

— Не за что.

Девушка вошла в соседний подъезд, а Лиза вернулась в комнату и снова разделась. Надо было, чтобы Гоша пришел раньше, чем Костя захочет вернуться снова.


Гоша появился очень скоро. Позвонил в дверь:

— Что происходит? Почему ни один телефон не отвечает?

— Костя все шнуры повыдирал, наверное, с собой унес. Я их не нашла, хотя все здесь перевернула.

— Объясни, что случилось. Вы поссорились?

— Да. Он выскочил и закрыл меня снаружи. И телефон отключил, а мой сотик сдох. Выпусти меня немедленно! Я хочу домой!

— У меня нет ключей от этой квартиры. Он мне не сделал. Куда он мог пойти?

— Откуда мне знать…

— Ладно. Попробую его найти.

Лиза ждала Гошу. Наконец он пришел. С ключами.

— Открывай щеколду.

— Кости нет?

— Нет.

— И в подъезде нет?

— Нет.

Она открыла дверь.

— А где он?

— Дома у нас. Белый, как стенка, от злости. Мать его валерьянкой отпаивает. Одевайся, отвезу тебя домой.

— Может, мне с ним поговорить, успокоить? Давай пойдем к вам.

— Думаешь, я стану вас мирить!? — он, кажется, готов был ее ударить.

— Не знаю. Тебе решать. Я запуталась.

— Надо же, она запуталась! С твоими-то иезуитскими мозгами?! Кого ты хочешь обмануть? Лучше признайся, что ты сейчас задумала? Хотя о чем это я? Я же ни слова правды от тебя ни разу не услышал.

— Неправда.

— Что «неправда»? Приведи пример.

— «Хочу спать», например.

— Ты издеваешься снова?!

— Привожу пример, как ты просил.

— Я просил тебя подождать! Тебе мало показалось твоего Жени? Тебе еще мой Костя понадобился. Зачем?

— Зачем спрашивать, если знаешь, что правды все равно не услышишь? Давай лучше решать, что делать. Я не хочу с тобой ссориться. Точнее, не могу.

— Точнее, боишься.

— Боюсь, но не того, что ты думаешь.

— Чего же?

— Не скажу.

— Скажешь! — Дмитриев сорвался на крик. — Что ты в нем нашла? Что тебе со мной не хватает? Что ты к нему липнешь?!

— Надоело слепое обожание, хочется разнообразия.

— Вот оно что?! — Он схватил ее за плечо.

Было очень больно. Но Лиза знала, что боль и страх показывать нельзя: смотрела Гоше холодно в глаза. Он не выдержал: отпустил руку, вышел на кухню. Когда Лиза туда заглянула, он курил у приоткрытого окна:

— Ты хоть понимаешь, что у меня большая часть собственности на жену оформлена? Квартиру тоже на Костю решил оформить, потому что прокуратура под меня тогда копала. Это тебе терять нечего и все впереди.

— Я об этом не думала. Может, если бы ты сразу мне объяснил…

— Как же я завидую тебе: хорошо быть молодым идиотом. Ни о чем голова не болит.

— Действительно, идиотка. Башку себе ломала, думала, как тебя удержать. А дело не во мне. Тебя только бабло интересует.

Лиза вышла в прихожую, вызвала такси и начала одеваться.

— Не надо такси, — Гоша стоял рядом. — Сам отвезу.

— Я не хочу. Ничего больше не хочу. Все. Кончено.

Она дождалась машину у подъезда.

Дома было пусто.

— Женя… Не хочу больше жить… Не могу так…

— Лиз, ты где? Дома? — Женя тоже не спал ночами.

— Да… — еле выдавила она из себя после длинной паузы.

— Я перезвоню на домашний. Возьми трубку.


— Лисичка, ты где сейчас?

— В кухне, под столом.

— Не надо там сидеть, иди в комнату.

— Нет, мне тут лучше. Я тебя здесь подожду. Приезжай.

— Лиз, три часа ехать. Ты иди в комнату и там ложись. Я приеду. Выпей снотворное: проснешься, я уже приехал.

— Женя, кто-то звонит в дверь. Я боюсь.

— Это Саня. Я ему позвонил. Открой ему.

— Нет. Вдруг не он. Не пойду.

— Спроси, кто.

— Не пойду никуда. Буду тут сидеть, пока ты не приедешь.

Загремели ключи. Сашка специально завернул из клуба домой, прихватил их на всякий случай:

— Надо же, так замки и не сменила… Золотце, ты где прячешься? — Сашка уже «принял на грудь», но не изрядно. Просто был навеселе.

— Жень, это правда, Сашка. Зачем он пришел? Не хочу никого видеть.

— Лиза, я приеду. Сашке привет передавай, — Женя отключился.


— В прятки играть будем? — Сашка начал включать свет в квартире. Увидев, что Лизы в комнате нет и в ванной тоже, вошел в кухню: — Вылазь из-под стола. Хватит придуриваться.

— Не вылезу.

— Что, мне туда лезть?

— Как хочешь. Я тут Женьку жду.

— Ёпть, Лиза, пенсия не за горами, а ты все ерундой маешься, — он заглянул под стол, потом сел на пол: — Чё случилось?

— Со всеми поругалась.

— Наплюй на этих уродов. Других себе найдешь, они мне сразу не понравились. Если хочешь знать, я никогда не одобрял твой выбор.

— Женьке это расскажи.

— Мерси за совет, тока пожить еще хочется…

— Ты же не думаешь, что я сбрендила? Просто мне под столом нравится.

— Психиатрам это расскажи…

— Один — один, в мою пользу. Ладно, отвали, я выхожу. — Она выбралась из-под стола, щурясь от света.

— О, моська-то вся зареванная, — Сашка достал носовой платок. — Давай сопельки вытрем.

— Я лучше умоюсь, а то после твоего платка не ототрешься.

— Обижаешь, у меня не гёлфренд, а стиральная машинка, в натуре.

— И кухонный комбайн одновременно.

— Да уж, не чета некоторым, кто не знает, как картошку отварить… — он стоял на пороге ванной комнаты, пока Лиза сморкалась и умывалась. — Кстати, хотел с тобой посоветоваться. Моя новая любовь грит, не знает, как предохраняться. А я уже заебошился на алименты работать. Проконсультировала бы, чё делать. Резинки не в счет.

— По ушам она тебе затирает. — Лиза аккуратно промокнула лицо махровой салфеткой. — Щас залетит, ты опять женишься. Все уже в курсе: ты, чуть что, квартиры бесплатно раздаешь.

— Сказал же, завязываю с этой вредной привычкой.

— Набери ее. Я ей расскажу, как это делается. Если не сработает, значит, хочет на себе женить.

— Так спит, поди…

— Больше одного раза не предлагаю.

— Понял. — Сашка набрал номер. — Алё, любовь моя, не спи, замерзнешь. Я сейчас трубочку своей лучшей подруге передам, она тебе кое-что расскажет…

После того как Лиза отключила телефон, Сашка обнял ее и поцеловал в макушку:

— Как же я тебя люблю, золотце. Жаль только, жить с тобой невозможно.

— Скажи, Женька знает про Дмитриевых?

— Как ты думаешь, могу я отказать лучшему другу, если он просит меня навести справки?

— И давно?

— С самого начала. Ему какая-то твоя игрушка не понравилась — медведь, кажись. «Слишком большой, — говорит. — Подозрительно».

— Да, тут я прокололась. Надо было его припрятать до поры. А лучше — выкинуть.

— Ты что, правда, втюрилась? Или просто от злости бесишься?

— Втюрилась, и меня это взбесило.

— Тяжелый случай. И в кого из них?.. В старшенького?

— Угадал. Только все мимо бани. Он меня бросил. Собственностью рисковать не хочет.

— Бабло сегодня есть, завтра — нет… А любовь не купишь.

— С каких пор ты такой умный стал?

— Ты понимаешь, надоели проститутки. Вот я и пришел к такому выводу.

— Отвал башки! Преклоняюсь перед твоим интеллектом!


Женя не понял, что с Лизой. Он принял это на свой счет, подумал, она узнала, что Ленка с дочкой переехали к нему. По дороге он подыскивал какие-то слова, но знал, что все равно оправдываться бесполезно. Успокаивало только одно: она ему позвонила. Значит, не будет игры в молчанку на несколько месяцев или даже лет.

Лиза долго не открывала, и он уже начал сомневаться, дома ли она.

— Сплю, — Лиза стояла в дверях, завернувшись в плед, глаза сильно припухли от слез.

Сашка заставил ее выпить снотворное и не ушел, пока она не заснула. Потом запер дверь своим ключом.

— Не собираюсь ничего обсуждать. Просто не хочу быть одна.

Женя вздохнул с облегчением:

— Я тоже не хочу обсуждать.

— Вот и славно. Заходи.

Они проспали до обеда. Лиза старалась быть спокойной, но не получалось. Она не находила себе места. Женька тоже от этого сидел, как на иголках. Ему казалось, вот-вот придется объясняться. И он не стал этого дожидаться:

— Поехали за город. Я куплю семги. Шашлык сделаем.

— Не хочу ничего.

— Надо ехать, Лиза. Так ты ни за что не успокоишься.

Лиза смотрела на себя в зеркало:

— Плакать больше нельзя… В понедельник на работу. Куда мы поедем? К себе не хочу, там родители.

— Может, у Инки дача свободна?

— Узнай, — Лиза просто не в состоянии была ничего решать.

Решение, которое она приняла этой ночью, далось ей слишком трудно. Больше всего выводило, что столько времени потрачено впустую. Все усилия были напрасны. Казалось, она свалилась на дно глубокой ямы. Лиза опустилась на пол.

Она даже с Инкой не могла об этом говорить: боялась пережить еще раз момент разрыва. Сил, чтобы уйти хватило, чтобы вспоминать об этом — уже не оставалось.

— Инка даст ключи. Собирайся.

Лиза продолжала сидеть на полу.

Женя сел рядом:

— Это я виноват. Прости.

— Никто не виноват. Жизнь такая… Поехали.


Она остановилась и непонимающе осмотрела двор. Женя направился к длиннющей японской тачке. Лиза его новую машину еще не видела.

— Для семейных прогулок? — все же не удержалась спросить она.

— Для солидности.

— Тогда ладно.

Приехали на место, когда уже стемнело. В дачном поселке теперь мало кто оставался ночевать. Лиза выдохнула: пар. Посмотрела на яркие осенние звезды. Стёпка любил рассказывать ей про звездное небо. Но без него она ничего не могла в нем отыскать, кроме Большой Медведицы.

Женька стоял в задумчивости.

— Жень, что?

— Машину во двор загнать не могу. Дорога слишком узкая.

— Это машина слишком длинная.

— Сейчас, посмотрим.

Женька подошел к ограде напротив. Поворчал и, сняв пролёт деревянного забора, поставил его в сторонке.

Лизе это определенно что-то напомнило:

— Утром не забудь поставить забор на место.


Говорят, можно смотреть до бесконечности на огонь и на то, как работают другие. Лиза смотрела, как Женя колдовал над мангалом. Но ей это быстро надоело:

— Тоже хочу что-нибудь поджечь.

— Спички детям не игрушки…

— Я баню затоплю.

— Ты не умеешь.

— Надо когда-то начинать.

Лиза принесла в предбанник дрова, вспомнила, как бабушка колола ножом полено на щепки. Получилось.

Дальше не пошло. Вроде бы она делала все правильно, но огонь никак не собирался разгораться. Руки по локоть были в саже, весь предбанник в дыму. Женька заглянул и ужаснулся:

— Ты вьюшкуне пробовала открыть?

— А что это?

— А вон, наверху металлическая задвижка, у тебя тяги нет.

Когда дым рассеялся, Лиза посмотрела на себя в зеркало — настоящее пугало. Она вся извозилась в саже:

— Что ж придется мыться целиком.

Сидеть возле собственноручно растопленной печки было приятно. Наконец Лиза смогла сосредоточиться.

Что, собственно, произошло? Костя вернулся один, и если бы она не решила оставить его за дверью до понедельника, они бы наверняка помирились.

Гоша полночи рыскал по городу в поисках Кости, пришел с ключами, чтобы отвезти ее домой. Они даже поговорили. Что-то он такое сказал, что она в угаре не просекла… Точно. Он спросил, чего ей с ним не хватает. Действительно, чего?

Женька приехал. Даже Сашка все бросил и прилетел посреди ночи. Выходит, все не так уж и плохо. Во всяком случае, по ее прихоти четверо мужиков носились целую ночь сломя голову.

А еще не спала жена Дмитриева, и Сашка разбудил свою любовницу, и доктор по имени Марина обломилась, и Ленка психует из-за того, что Женя снова в отъезде. Она всегда психует, когда его нет рядом… В отличие от Лизы, которая всегда придумает себе занятие.

Кстати, о Ленке. Пришла пора проверить, зачем она Жене? Ведь, по сути, если бы он захотел от нее избавиться, то препятствий никаких. Что за странная нерешительность? Может быть, ему помочь?

Она вышла на крыльцо. Женька снял куртку, наверняка телефон в кармане.

— Жень, надо уголь принести, там уже дрова прогорели. Мне надо вымыться, а то я вся в саже.

Когда он пошел за углем, Лиза сунула руку в карман куртки и отключила телефон.

— Поехали, — Лиза закрылась в бане.

После того, как она раз шесть позвонила по домашнему номеру, Ленкины родители, как и следовало ожидать, отключили телефон. Сотовому у них взяться неоткуда.

Она прикрыла трубку обрывком газеты, для верности зажала микрофон ладонью и позвонила Ленке в Женькину квартиру.

— Алё, слышите меня? Из дежурной больницы беспокоят. К нам поступила женщина с острым сердечным приступом. Дала этот номер. Кто это? Ваша мама? Срочно приезжайте. Нет, не могу говорить долго по межгороду. Дежурная медсестра Иванникова.

Вот так.

Осталось очистить память в телефоне и отключить его. И можно спокойно мыться, а потом есть шашлык из сёмги. И утром не забыть включить Женьке телефон.


— Женя, забор!

— Вот черт! Забыл.

— Иди ставь на место. А то Инка больше ключи не даст.

Женька выбрался из машины и вернулся к дому.

Ну вот, а Инка говорила, что ее на всех не хватит.

Лиза на свежую голову прикинула, что выйдет из ее ночной затеи. Сегодня Ленка будет здесь, у своих родителей. Если и после этого Женя проявит слабость характера и позволит ей вернуться, стоит ли вообще принимать его всерьез?

О последствиях для себя Лиза не волновалась. Даже если до Жени дойдет, что это ее рук дело, едва ли он попытается высказать ей что-нибудь. Ведь она как будто не в курсе, что Ленка живет у него.

Саня, если и расскажет что-то, то это будет история про то, как она поссорилась с Дмитриевыми. Он не так прост, как кажется, на первый взгляд. Лиза нашла в квартире Саниных родителей пачку своих фотографий, все были срезаны со школьной Доски почета. Несколько лет она была уверена, что фотки срывают ее многочисленные «доброжелательницы». Оказалось, это еще одно Сашкино хобби… И, может, неспроста он оказался у нее дома, когда Женька пришел с цветами мириться.

Они уже выехали на трассу, когда зазвонил телефон. Женька взглянул на определитель. Лиза поняла, это — Ленка. Она внимательно наблюдала за Женей. Тот покосился на нее и трубку не взял.

— Тебе звонят.

— Слышу. Это не важно, — Женя ни в коем случае не хотел провоцировать ее.

— Ты в этом уверен?

— Абсолютно.

Лиза успокоилась. Принялась болтать о том, какой все же противный у них главред. Женькин телефон звонил еще несколько раз. Лизин молчал.

Впрочем, это уже не имело значения: теперь нет никого, с кем она не смогла бы расстаться.

Когда иногда во сне затекает рука, кажется, что ее нет совсем. В коротких урывках сна возникали чьи-то лица, и Лиза начинала плакать. А просыпалась с сухими глазами. И ничего не происходило.

Ее продолжало тащить по инерции по рабочей колее. В голове сложился абсолютно ясный план смещения главного редактора, но эта многоходовая комбинация требовала времени. Как любой технологический процесс.

Ее даже не задела новость о том, что Инка, наконец, добилась, чтобы Антон ушел от жены к ней. Бесполезно ведь объяснять счастливому человеку, что когда пройдет эйфория, настанут примитивные будни. И ты поймешь, что не так уж он неподражаем в постели, что имеет дурную привычку разбрасывать по всей квартире носки, что всегда некстати оказывается голодным, что его дыхание мешает тебе заснуть…

Инка умная, она увидит это сама. Просто не надо ей мешать. И Лиза отступила.


Единственным человеком, который воспрял духом на фоне Лизиной депрессии, оказался Степка. Ей вовсе не хотелось изображать счастливую влюбленную, и он это понимал: взвалил ее работу на себя — доводил до ума «сырые» тексты, придумывал заголовки, договаривался об интервью и искал в Интернете необходимую информацию. Большую часть дня Лиза проводила в его кабинете, перебирая и приводя в порядок фотоархив. Этим тоже надо было кому-то заниматься. А Степке никогда не хватало системности, чтобы рассортировать все по папкам. Так прошло несколько недель.

Назревала очередная грандиозная попойка по случаю Дня журналиста. Губернатор затеял прием, потом планировалось застолье в самом большом городском ресторане. Дамская часть редакции пребывала в ажиотации: что надеть, где лучше причесаться и как бы срочно похудеть. Лиза по этому поводу даже не заморачивалась: туда, где будет Дмитриев, она точно идти не собиралась. И потом, из-за приема в редакции объявили дополнительный выходной, значит, можно было просто отлежаться и отоспаться. Степке такие вещи даже не надо было объяснять, он спросил: «Идешь?». Лиза отрицательно мотнула головой, на этом обсуждение закончилось.


«Свет, окно, оконная рама. С неба падают капельки снега… Я не встаю с постели упрямо…» В голове носились разрозненные строчки. Похожие на стихи, но какие-то нескладные.

Когда нет солнца и белый свет похож на мел, время исчезает. Можно всю жизнь лежать на подушках… И ненавидеть технический прогресс, потому что забыла отключить телефонный звонок.

Лиза все-таки взяла трубку и выслушала длинный выговор коммерческого директора Матвеевой за то, что не явилась на губернаторский прием:

— Тебе должны были вручать грамоту и ценный подарок, а ты, видишь ли, не соизволила!

— Меня не предупредили из пресс-службы, что я в списке награжденных. Больно надо там просто так торчать. Что я губернатора ни разу не видела?

— Аполитично рассуждаешь, девушка! В общем, я твой подарок и грамоту получила, но таскать это с собой не собираюсь. Ноги в руки, и бегом в ресторан. У тебя место за столиком под пальмой, номер не помню.

— Конечно, уже собираюсь. Извините, что вам пришлось из-за меня напрягаться. Сейчас приду и все заберу.

— Вот, вот! И не вздумай задерживаться!

Лиза злобно зыркнула на телефон. Но деваться было некуда. Где-то в пакете у нее завалялись новые итальянские брюки и свитерок. Перевернув полшкафа, их удалось найти. К счастью, вещи выглядели не очень мятыми, поэтому она просто отрезала бирки, наспех вымыла голову, краситься не стала — ну их всех к чертовой матери! — накинула первую попавшуюся куртку, надела тонированные очки, чтобы мокрый снег не слепил глаза, и отправилась в ресторан своей самой неторопливой походкой.

Народ уже почти прикончил холодные закуски и устроил перекур. В фойе было не протолкнуться, и гардеробщица с трудом отыскала для нее свободный номерок. Оставалось найти в этом столпотворении Матвееву. Или пальму… Повезло: обе оказались в одном месте. Лиза приветливо поздоровалась со всеми — из пятерых человек, сидевших за столиком, по меньшей мере, двое ей не были знакомы.

Матвеева показала на большую коробку под пальмой:

— Повезло тебе — музыкальный центр.

Лиза с ужасом подумала, как же это вообще можно поднять. Не говоря уже о том, чтобы дотащить до дома. Срочно требовалась грубая мужская сила. Грамоту, она, так и быть, донесет сама.

Пожилой мужчина в дорогих очках внимательно наблюдал, как Лиза озирается по сторонам:

— Да вы присаживайтесь, Лиза. Ваше место как раз за нашим столиком.

— Я, собственно, спешу. Мне просто надо найти кого-нибудь, кто довезет мне эту коробку до дома.

— Вряд ли сейчас кто-то на это согласится: банкет только начинается. Но у меня машина с водителем, я вам помогу. Попозже.

— Да? Тогда давайте знакомиться.

— Михаил Зелинский.

— Да ну! Это вы были редактором нашей газеты лет двадцать назад?

— Так точно. Был. Приглашен в качестве почетного гостя.

— А я о вас много слышала. Говорят, вы сейчас в Москве.

— Иногда слухи не врут.

— А вы откуда меня знаете?

— Один наш общий знакомый рассказывал. Вот он, кстати, из курилки возвращается.

Почувствовав, что все пропало, Лиза обернулась. К столу, действительно, шел Дмитриев. Матвеева встала, и только тут Лиза заметила, что в тарелке лежат оливки. Матвеева их терпеть не может. Это Гоша их ест на завтрак, на обед и на ужин! Она даже поперхнулась. Дура тупоголовая! Могла бы сразу понять, что администрация ни с того ни с сего грамоты не раздает и музыкальные центры не дарит!

И все-таки ей удалась светская беседа. Только поначалу перед тем, как взять бокал, приходилось делать усилие, чтобы унять дрожь в руках.

Она вовсю флиртовала с Зелинским. Одно только то, что он лишился должности за разврат на красном знамени в кабинете парторга, многого стоило! А уж чего понарассказывал о бывшем шефе редакционный водитель! Такой мужчина, безусловно, заслуживал Лизиного внимания…

Дмитриев, казалось, решил прикинуться человеком-невидимкой. Обычно все вращалось вокруг него: он был потрясающий рассказчик, любимец дам, душа компании… Только не в этот раз. Он уступил пальму первенства Зелинскому. Байкам из развеселой жизни брежневского застоя не было конца. Лиза вообще об этом ничего не знала. Оказывается, они с Зелинским работали в одном кабинете с разницей в четверть века, а этажом выше располагалось ЛИТО: там сидели идеологически-правильные тетеньки и читали все материалы до того, как их отправляли на верстку. Или не отправляли, если тетенькам что-нибудь не нравилось. Таких приколов Лизе слышать не приходилось. Очевидно, это и называлось официальной цензурой, которую отменили в 91-м году.

Потом Зелинский учил Лизу танцевать танго, потом Лиза показывала ему, как надо двигаться в ночном клубе, чтобы выдержать на танцполе хотя бы пару часов. И когда пришло время расходиться, они уже стали лучшими друзьями и перешли на «ты».

Музыкальный центр Лиза забыла под пальмой. Его к машине принес Гоша. Водитель был он же. Как оказалось, Зелинский остановился у Дмитриева. Переживать по этому поводу не было ни сил, ни времени. Лиза села в машину и решила: будь что будет.

— Куда тебя отвезти? — Гоша смотрел на нее в зеркало. Лиза назвала адрес. Зелинский зевнул и попросил сначала закинуть домой его:

— Стар я уже для таких танцулек. Совсем выбился из сил.

— Обещали помочь донести коробку! — Лиза все же не теряла надежды, что не придется оставаться с Гошей наедине.

— А вот Георгий Александрович помоложе да и не пил совсем. Он тебе поможет. Как, Гоша?

— Не вопрос.

— Тогда поехали, — Лиза разглядела через тонированное стекло, как стайка журналистов наблюдает за их погрузкой в Дмитриевский джип. Теперь уж точно не отмоешься…


Только когда Гоша вошел в квартиру, Лиза поняла, какой там бардак. Пол, стол, кресла, диван — все было завалено газетами, журналами, распечатками, макетами, набросками, рисунками, фотографиями, сумками, перчатками. И это она еще в кухню не заглядывала: там давно уже была только одна относительно чистая кружка, из которой Лиза пила по вечерам чай. Остальная посуда томилась в ожидании помывки в раковине: она никак не могла заставить себя навести здесь порядок, поэтому даже смотреть остерегалась в сторону мойки.

Из прихожей в комнату вела тропинка (между двумя десятками пар сапог), которая разветвлялась в районе книжного шкафа: одна ветка шла к дивану, другая — к компьютерному столу. Музыкальный центр пристроить было решительно некуда.

Лиза подумала было насчет подоконника, но вовремя заметила, что между портьерами торчит чей-то рыжий хвост: она спихала к окну все свои плюшевые игрушки.

— Может, выкинуть эту фисгармонию? Все равно ставить некуда… Мне компа вполне хватает.

Дмитриев отодвинул ногой несколько пар сапог и поставил коробку на пол.

Сейчас он уйдет и все закончится. Не друзья, не враги. Просто люди, которые знают друг друга несколько лет, здороваются на ходу по привычке, обмениваются дежурными любезностями, если случайно оказываются в одном лифте.

Продержаться надо было всего пару минут. До тех пор пока не хлопнет дверь. Чтобы не наделать глупостей, Лиза подошла к окну и поправила штору. Дверь все не хлопала. Дмитриев что-то поднял с пола. Зашуршал ватман. Лиза обернулась. Когда она вытряхивала вещи из шкафа, сверху свалилось несколько скатанных в рулон старых рисунков. Гоша их разглядывал:

— Это я?

— Где?

Он показал Лизе свой портрет.

— Это я случайно… Натурщиков не было, а выставляться надо… — делать портреты с фотографий в художественном училище считалось моветоном. Так что было от чего засмущаться.

— Тут дата. Восемь лет назад!

— Я же говорю: в художке всегда натурщиков не хватает, пришлось содрать с фотографии. Я нечаянно… — Костин портрет лежал в папке за книжным шкафом, и это было хорошо. — Уходи пожалуйста, а то я сейчас заплачу.

Дмитриев смотрел на нее так, как будто видел впервые.

Две минуты, которые Лиза собиралась продержаться, закончились. Слезы текли сами собой.

— Я должен был понять… — Гоша целовал ее слезинки.

— Что поделаешь, не всем же быть понятливыми…

Лиза спрятала лицо под Гошиной курткой. И тоже не понимала, почему слезы не останавливаются. «Это плачу не я, — мысли, как обычно, были ясными. — Кто-то плачет внутри меня».

— Послушай, — она говорила скорее для себя, чем для него, — нет никаких причин, чтобы мы были вместе.

— Я разговаривал с твоей мамой.

— Кто ее просил?! — слезы моментально закончились.

— Я. Я просил. Мне надо было с кем-то поговорить. Не с тобой же. Ты ведь бросишь трубку. Ты ведь уверена, что тебе никто не нужен. И авторитетов для тебя нет. Поэтому можно поступать только так, как тебе вздумается.

— Не смей читать мне мораль! Ты сам всех ломаешь через колено и, если надо, идешь по трупам.

— Да. Поэтому я знаю, что говорю. Поверь, это гораздо труднее, чем кажется сначала.

— Общие фразы. О чем ты говорил с мамой?

— О том, какая ты славная, красивая и талантливая девочка.

— И ты решил, что ее можно втянуть в эту историю? Она ведь верит, в разумное-доброе-вечное. Не то, что ты. И не то, что я.

— Нет. Просто хотел поговорить с кем-то, кто думает так же, как я. Я тебя недооценил. Просчитался. Не думал, что так привяжусь к тебе. Когда ты… — его лицо передернулось. — Готов был всех поубивать. Уехал от греха подальше. А потом понял, что все это значения не имеет. Когда вы чуть оба в машине не сгорели.

Лиза покачала головой, помолчала.

— Все-таки у меня концы с концами не сходятся. Я уже настроилась с тобой расстаться. Поэтому не знаю, как на это все реагировать.

— Я тебе подскажу, — голос у него стал вкрадчивым. — Можно броситься ко мне на шею, поцеловать меня… тоже желательно.

— Да? Я сейчас брошусь, а ты через десять минут скажешь, что тебя Зелинский заждался, и уедешь.

— Мишка уже десятый сон видит, ночь в самолете не спал.

— А?..

— А это не твое дело. Ты все-таки маленькое чудовище. Я разве что на коленях тут не ползаю, в любви ей объясняюсь. А она уже счетчик включила, когда мне домой собираться!

— Ну ты можешь и здесь заночевать, если тебе удастся вторые полдивана очистить от макулатуры.

— Я рискну. Вообще, не понимаю, как ты там спишь. Этот диван больше напоминает Карпатские горы… У тебя тут шагу ступить негде, можно ноги переломать.


Лиза пристроилась на подлокотнике кресла и наблюдала, как Дмитриев разбирает залежи глянцевых журналов на диване: ее что-то в последнее время «пробило» на издания для женщин.

— Может быть, ты все-таки мне поможешь? — Гоша придержал ногой съехавшую стопку журналов.

— Вот еще. Тебе ночевать негде. Я и так перекантуюсь.

— Подари мне какую-нибудь свою картинку.

— Странная идея. Я уже давно ничего стоящего не крашу.

— Ну так накрась.

— А смысл? На обычной технике ничего не вытянешь. У нас каждый год по нескольку сотен дипломированных художников штампуют. А кто о них слышал?.. — Лиза, по обыкновению, перешла на мысли вслух. — Чем они, в сущности, отличаются от Семирадского или Ван Дейка? У тех было собственное видение, а у этих — нет. Сейчас у рекламщиков больше оригинальных идей, чем у художников.

— По части собственного видения ты явно скромничаешь.

— Я просто не думаю, что достаточно накрасить пятьдесят картинок и сделать персональную выставку. Нужна концепция. Например, собрать сто художников и предложить каждому нарисовать саксофон. И потом сделать выставку и запустить в зал сто саксофонистов.

— Масштабно мыслишь.

— Да. Только денег под такой проект мне никто не даст. А если кому-нибудь толковому предложить, идею свистнут.

— По-моему, диван свободен.

— Вот как? Ну тогда приятных сновидений. Я поехала к маме ночевать.

— Что?! — Гоша поймал ее за руку.

— Спокойно. Я пошутила, — Лиза прижалась губами к его небритой щеке…

Глава 6

Креслице было, что надо. Кожа беж, подлокотники из натурального дерева. Скромненько и со вкусом. Лиза покрутилась, отрегулировала высоту сиденья. Новый сотик так и лежал на столе. Она уже несколько раз пыталась позвонить, но сначала ее отвлекли разговорами, а потом казалось, что момент неудачный.

Наверное, сейчас можно. Гоша ответил не сразу:

— Слушаю.

— Это я…

Помолчали.

— Это мой новый телефон, служебный.

— По-моему, только ты можешь позвонить спустя четыре месяца, как ни в чем не бывало.

— На самом деле, через пять.

— И что же ты хочешь мне сказать? — голос у него был усталый.

— Я сделала свой кабинет прямо под твоим. Можно теперь по трубе перестукиваться.

— Какие еще творческие планы у нового главного редактора?

— Мне надо с тобой посоветоваться.

— А ты не подумала, что мы теперь конкуренты?

— Да какой я тебе конкурент. Так, погулять вышла. Я, собственно, хотела предложить тебе купить в складчину вагон бумаги на следующий месяц.

— Заходи через полчаса.

— Я не могу выйти, я специально в кабинете на ключ закрылась.

— Почему?

— Они здесь все с ума посходили. Работать мне не дают. В приемной очередь была два дня, все лезли со всякой ахинеей. Секретарша мышей не ловит, всех ко мне пропускает. Если через неделю в сознание не придет, уволю. Представляешь, я их сама по кабинетам кое-как разогнала, теперь они меня в коридоре подкарауливают. Вчера до туалета сорок минут добиралась, чуть не описалась по дороге. Хотела с папой посоветоваться, как их вежливо всех разогнать, так он сам позвонил. Спросил, кого поддержит губернатор в войне за этот чертов завод. Мне откуда знать? Ты, кстати, не в курсе?

— Я тебе могу сказать, с кого из них деньги брать, а с кого не стоит.

— Тогда лучше где-нибудь встретиться после работы. Ну а с конторскими-то что делать? Они меня с первого дня работы здесь знают и я их, а такое чувство, как будто на прошлой неделе впервые встретились. Друг друга грязью поливают, кто что про меня сказал доносят. Так я и сама это знаю.

— Привыкай. Хочешь руководить, постоянно с этим будешь сталкиваться. Я же тебя предупреждал, что ты не представляешь, во что ввязываешься.

— Теперь поздно об этом рассуждать. Ты опять сигареты куришь?

— Откуда ты знаешь? Я только что прикурил.

— Запах почувствовала.

— У тебя телефон с определителем запаха?

— Нет, просто я тебя сто лет знаю.

— Эх, надо было жениться на тебе три года назад. Сейчас ты дурью не маялась бы, а с ребенком дома сидела, и Попов бы без работы не остался.

— Слушай, он сам так захотел. Мы же ему предлагали остаться главредом, я собиралась только административно-финансовую часть под себя взять. Думаешь, мне очень надо с журналистами возиться? Я сейчас замов наберу и буду другими делами заниматься.

— Какими же?

— Ты же снова скажешь, что все это глупости и не женское дело.

— После того, как вам удалось собрать контрольный пакет и провести внеочередное собрание акционеров, я, пожалуй, поостерегусь. Снимаю шляпу. Как обычно, недооценил.


— Ну что, Саня, пошли дела помаленьку… Заезжай за мной…


Glamur&co!

Гламурненько!


Увидев её за кулисами, великий танцовщик Махмуд Эсамбаев попросил: «Сфотографируйте меня с этой красивой девушкой». Но далеко не все «звезды» такие эстеты. Светская журналистка часто получала приглашения «в номера». Ответ был простым: «Вас, гастролеров много, а я — одна».

Образ модной журналистки, интервьюирующей «звезд» и коротающей ночи в клубах, долгое время осложнял ей жизнь. Что, однако, не помешало занять пост главного редактора небольшой газеты и сделать это издание преуспевающим во всех отношениях. Она много раз начинала жизнь «с нуля» — и личную, и профессиональную. Ей есть о чем рассказать…


Что делать, если застала любимого мужчину в бане с проститутками? Пригласить в тот же номер мальчика по вызову. И посмотреть, как изменятся от этого ваши отношения… Стать очередной игрушкой опытного ловеласа или ловко им воспользоваться? Соблазн велик, риск — тоже. И если любовь — игра, то все ли способы хороши, чтобы победить? Заложниками противоборства юной амбициозной женщины и умного опытного мужчины оказываются их близкие. Это не традиционный любовный треугольник, это многогранник какой-то! Потому что ещё недавняя выпускница журфака Лиза Чайкина очень-очень любит свою работу…

Так что же выбрать: любовь или карьеру?


ВЕЧЕРНИЙ КЛУБ Сударушка

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.


Оглавление

  • НАТАЛЬЯ КИМ MAINSTREAM Роман
  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6