Как путешествовать с лососем [Умберто Эко] (fb2) читать онлайн

Умберто

ЭКО

Как

путешествовать

с лососем

Москва

Слово/Slovo

2018

Umberto Eco

Come viaggiare con un salmone

La nave di Teseo

«Как путешествовать с лососем» — это сборник вредных и не очень вредных советов от великого Умберто Эко, касающихся самых обыденных ситуаций, в которые попадал знаменитый писатель, и к которым он призывает относиться с юмором.

Блистательно написанные эссе, каждое из которых в наши дни могло бы стать хитом Фейсбука, — Умберто Эко и здесь опередил время, начав писать свои заметки в далеком 1975 году (и продолжал вплоть до 2014!).

За 40 с лишним лет наша жизнь изменилась до неузнаваемости, но суть человеческих отношений и устройства общества все та же, а рассказы Эко, его тонкое социальное чутье и потрясающее чувство юмора неизменно хороши.

УДК 821.131.1-4

ББК 84(4Ита)-4

Э40

Перевод с итальянского:

Нина Кулиш

Дизайн книги:

Оксана Лебедева-Скочко

ISBN 978-5-387-01528-1

© La nave di Teseo Editore, Milano, 2016

© Слово/Slovo, издание, 2018

Как изображать индейца из вестерна

Поскольку с будущим коренных жителей Америки, по-видимому, уже все ясно, единственный шанс для молодого индейца, желающего преуспеть в жизни, — это сняться в вестерне. На этот случай здесь предлагаются некоторые основополагающие инструкции, которые помогут молодому индейцу в мирной жизни либо на тропе войны произвести впечатление настоящего «индейца из вестерна» и тем самым решить проблему занятости, ставшую бичом для его народа.

Перед нападением

Никогда не нападать внезапно: дать заметить свое присутствие за несколько дней до нападения, подавая дымовые сигналы, чтобы кучер дилижанса или комендант форта успел призвать на помощь Седьмой кавалерийский полк.

По возможности дать заметить свое присутствие, разместив маленькие группы воинов на окрестных холмах. Расставить дозорных на одиноких горных вершинах.

Оставить хорошо заметные следы своего пребывания: отпечатки копыт, потухший костер на месте привала, перья и амулеты, которые позволят определить, к какому племени вы принадлежите.

Нападение на дилижанс

При нападении на дилижанс всегда следовать за ним на расстоянии или, в крайнем случае, скакать рядом, чтобы в вас могли точно прицелиться.

Придерживать мустангов — ведь они гораздо резвее упряжных лошадей, — чтобы не обогнать дилижанс.

Пытаться остановить дилижанс исключительно в одиночку, бросаясь на упряжь так, чтобы смельчака подстрелил кучер, а затем растоптали лошади.

Никогда не бросаться наперерез дилижансу целой группой, а то он остановится.

Нападение на одинокую ферму или на повозки переселенцев

Ни в коем случае не нападать ночью, когда фермеров можно застигнуть врасплох. Соблюсти известный принцип, согласно которому индеец нападает только при свете дня.

Несколько раз издать крик, подражающий тявканью койота, чтобы можно было определить ваше местонахождение.

Если какой-нибудь белый прокричит койотом, сразу же поднять голову, чтобы превратиться в удобную мишень.

При нападении всадники должны мчаться во весь опор вокруг фермы или повозок, но ни в коем случае не сжимать кольцо, иначе вас нельзя будет перестрелять по одному.

Никогда не окружать ферму или повозки всем отрядом; выбывших из строя заменять постепенно, по мере необходимости.

Несмотря на отсутствие стремян, постараться запутаться в поводьях настолько, чтобы, когда вас подстрелят, лошадь могла бы долго тащить вас за собой.

Стрелять из ружей, купленных у торговца-мошенника, не зная принципа их действия. Заряжать их очень долго.

Когда появится отряд кавалерии, прибывший на помощь фермерам, не скакать навстречу солдатам, а дождаться их, продолжая кружить вокруг фермы, при первом столкновении беспорядочно рассеяться, чтобы каждого из вас догоняли поодиночке.

Перед нападением на одинокую ферму послать ночью разведчика (одного). Разведчик должен подойти к освещенному окну и долго смотреть на белую женщину в доме, пока она не заметит лицо индейца за стеклом. Дождаться крика женщины, после которого из дома выйдут мужчины, а затем попытаться убежать.

Нападение на форт

Первым делом подкрасться ночью и отвязать лошадей. Не угонять их. Дать им разбрестись по прерии.

Если во время сражения придется штурмовать форт, идти на штурм по одному. Сначала всунуть ружейное дуло, потом голову и выждать; забраться внутрь только после того, как вас заметит белая женщина и укажет на вас лучшему стрелку. Падать не внутрь форта, а на спину, чтобы оказаться снаружи.

Если надо стрелять издалека, занять хорошо заметную позицию на вершине холма, чтобы упасть вперед и при падении разлететься на куски, ударившись о находящиеся внизу скалы.

Оказавшись лицом к лицу с врагом, не торопиться брать его на мушку.

В подобном же случае ни в коем случае не хвататься за пистолеты, которые могли бы сразу решить исход встречи, а только за холодное оружие.

В случае вылазки белых не забирать оружие сраженного врага. Взять только его часы и слушать, как они тикают, пока не появится следующий враг.

Взятого в плен врага не убивать, а привязать к врытому в землю столбу или спрятать в вигваме до новолуния, поскольку до этого никто не придет его освобождать.

В любом случае безопаснее убить вражеского трубача сразу после того, как вдали прозвучит труба Седьмого кавалерийского полка. В этот момент трубач всегда забирается на самую высокую точку форта и дает ответный сигнал.

Другие случаи

При нападении на индейскую деревню выскочить из вигвама в полном смятении и бегать туда-сюда в поисках оружия, предусмотрительно оставленного в труднодоступных местах.

Проверить качество виски, купленного у подозрительного торговца спиртным: доля серной кислоты в напитке должна составлять от трех до одного процента.

Если мимо проходит поезд, удостовериться, что в нем едет охотник на индейцев, и долго скакать на лошади рядом с поездом, потрясая ружьем и издавая приветственные крики.

Прыгнув с высоты на спину белому, держать нож так, чтобы не ранить его сразу, иначе не получится рукопашного боя. Ждать, когда белый обернется.

1975

Как

писать предисловие к каталогу художественной выставки

Нижеследующие заметки могут быть полезны как руководство для автора предисловия к каталогу выставки (именуемого в дальнейшем АПК). Внимание! Данные заметки не могут быть использованы как тезисы для искусствоведческого эссе, публикуемого в специализированном журнале, по ряду причин, главная из коих та, что искусствоведческие эссе обычно читают и оценивают критики и почти никогда не читает сам художник, поскольку он либо не подписан на этот журнал, либо умер двести лет назад. Другое дело — каталог выставки современного искусства.

Как становятся АПК? Увы, очень легко и просто. Достаточно обладать интеллектуальной профессией (наиболее востребованы физики-ядерщики и биологи), домашним телефоном на ваше имя и некоторой известностью. Необходимые параметры известности определяются так: ее географический ареал должен быть шире, чем резонанс, на который рассчитана выставка (известность областного масштаба, если выставка проходит в городке с населением менее семидесяти тысяч жителей, государственного масштаба, если выставка в областном центре, и мирового масштаба, если выставка в столице суверенного государства, исключая Сан-Марино и Андорру), но она не должна выходить за рамки культурного багажа возможных покупателей картин (например, если это выставка альпийских пейзажей в духе Сегантини, тут не нужен постоянный автор журнала «Нью-Йоркер», это не поможет, а даже повредит делу: для такого случая больше подойдет ректор местного педагогического училища). Разумеется, АПК должен быть как-то связан с художником, но это не проблема, поскольку художников гораздо больше, чем потенциальных АПК. При наличии всех этих условий попадание человека в разряд АПК становится неизбежным вне зависимости от желаний самих потенциальных АПК. Если такова воля художника, потенциальному АПК уже не отвертеться, разве что он предпочтет эмигрировать на другой континент. Согласившись на эту миссию, АПК должен будет подобрать одно из нижеследующих объяснений.

1. Коррупция (очень редкий случай, поскольку, как мы сейчас увидим, есть гораздо менее затратные мотивации). 2. Вознаграждение за сексуальные услуги. 3. Дружба (понимаемая двояко: либо как искренняя симпатия, либо как невозможность отказать). 4. Картина, полученная в подарок от художника (не путать с вариантом 5): в данном случае подаренные картины рассматриваются как объект возможной коммерциализации. 5. Искреннее восхищение творчеством художника. 6. Желание связать свое имя с именем художника: это очень выигрышно для молодого интеллектуала, поскольку в дальнейшем художник будет заботливо указывать его имя в библиографии к каталогу каждой следующей выставки, тем самым способствуя его популярности как на родине, так и за рубежом. 7. Совпадение идеологических или эстетических либо коммерческих интересов в развитии определенного течения в искусстве или в работе художественной галереи. Это самый щекотливый из вариантов, поскольку ни один, пусть даже кристально честный АПК, не сможет остаться в данном случае вне подозрений. В самом деле, ведь литературный, театральный или кинокритик, превознося либо ниспровергая то или иное произведение, не может существенно повлиять на его судьбу. Если литературный критик напишет хвалебную рецензию на роман, это разве что поможет продать лишние несколько сотен экземпляров. Если кинокритик нещадно разругает второсортную порнографическую комедию, это не помешает ее гигантскому кассовому успеху. То же самое можно сказать и о театральном критике. Другое дело АПК: его предисловие может реально отразиться на оценке произведения художника, иногда повысив ее на порядок.

Отличие АПК от обычного критика еще и в том, что литературный критик может ругать автора, с которым, возможно, незнаком лично, автор же (как правило) будет не в состоянии проконтролировать появление рецензии в той или иной газете; зато художник сам заказывает каталог и контролирует его содержание. И даже когда он призывает АПК быть строгим и беспристрастным, на деле это неосуществимо. Либо вы отказываетесь писать (что, как мы видели, невозможно), либо вы пишете как минимум учтиво. Или уклончиво.

Поэтому, чем сильнее АПК старается не уронить себя и не испортить отношения с художником, тем более уклончивыми получаются предисловия.

Рассмотрим воображаемую ситуацию с художником Колбасини. Этот художник тридцать лет создает полотна, где на фоне, написанном охрой, изображен голубой равнобедренный треугольник с основанием, параллельным краю картины, на который наложен просвечивающий красный разносторонний треугольник, наклоненный к северо-востоку по отношению к голубому треугольнику. АПК должен учитывать, что в период с 1950 по 1980 год Колбасини в зависимости от исторического контекста мог давать своей картине следующие названия: «Композиция», «Два в степени бесконечность», «Е = Мс²», «Альенде, Альенде, Чили не сдается!», «Имя Отца», «A/traverso» («Наперекор»), «Частное лицо». Какие у АПК возможности справиться со своей задачей (сохранив достоинство)? Если он поэт, все просто: он напишет стихотворение, посвященное Колбасини. Например: «Подобен летящей стреле — (Увы! Жестокий Зенон!) — натиск — другого копья — фарсах прочерчен — больной вселенной — с черными дырами — разноцветными». Это лучшее решение для всех — и для АПК, и для Колбасини, и для владельца галереи, и для покупателя картины.

Другое решение, исключительно для прозаиков, — открытое письмо, написанное в свободной форме: «Дорогой Колбасини, когда я вижу твои треугольники, то словно переношусь в Укбар, Хорхе Луис мне свидетель... Словно новый Пьер Менар¹ предлагает мне переосмысленные образы, созданные в иную эпоху, Дон Пифагор Ламанчский. Непристойность, развернутая на сто восемьдесят градусов: можем ли мы освободиться от Необходимости? Солнечным июньским утром, на природе, я увидел партизана, повешенного на столбе у телефонной будки. Когда я был подростком, то усомнился в сути Устава...» И так далее.

Если АПК по образованию ученый, ему будет легче справиться со своей задачей. Он может отталкиваться от убеждения (впрочем, вполне обоснованного), что даже картина является элементом реальности; поэтому надо просто завести разговор о скрытых аспектах реальности, и, что бы ни сказал АПК, он не погрешит против истины. Например: «Говоря языком математики, треугольники Колбасини — это графы. Это пропозициональные функции конкретных топологий. Или совокупность узлов. Как перейти от одного узла U к другому? Известно, что для этого требуется функция оценки F, и если значение F(U) представляется меньшим или равным F(V), то для любого другого рассматриваемого узла V следует развить U до способности генерировать узлы, нисходящие от U. В результате идеальная функция оценки будет удовлетворять условию “значение F(U) представляется меньшим или равным F(V)”, если соответственно значение D(U, Q) будет меньшим или равным D(V, U), где D(A, В) — маршрут от А до В внутри данного графа». В этом и состоит послание Колбасини.

На первый взгляд может показаться, что подобные решения подходят только для произведений абстрактной живописи, но не годятся для картин Моранди или Гуттузо. Однако это не так. Тут многое зависит от ловкости ученого. В качестве общего руководства скажем, что сегодня, оперируя с достаточной метафорической непринужденностью теорией катастроф Рене Тома, можно доказать, что натюрморты Моранди изображают формы, находящиеся на границе равновесия, за которой привычные нам очертания бутылок искривятся, заострятся, покроются трещинами, как кристалл под воздействием ультразвука; и магия художника состоит именно в том, чтобы воспроизвести это пограничное состояние форм. Тут же можно и сыграть на английском переводе слова «натюрморт» — Still life. Still — еще на какое-то время, но до каких пор? Still—Until... Магия разницы между «бытием до» и «бытием после» чего-то.

В период между 1968 и 1972 годами существовала еще одна возможность интерпретации картины: политическая. Рассуждения о классовой борьбе, об объектах, развращенных и одурманенных коммерциализацией. Искусство как бунт против превращения мира в товарный склад. Треугольники Колбасини как формы, отказывающиеся быть предметами купли-продажи, открывшиеся творческому потенциалу рабочего класса, освобожденному от оков капиталистической эксплуатации. Возвращение в золотой век или заря новой утопии, зримая мечта объекта.

Все вышесказанное относится лишь к тому АПК, который не является искусствоведом по профессии. Но положение профессионального художественного критика, ставшего АПК, я не побоюсь назвать критическим. Ему придется говорить о картине, не высказывая при этом оценочных суждений. Самый простой и удобный выход — показать, что творчество художника пребывает в абсолютной гармонии с господствующим мировоззрением или, как теперь говорят, с авторитетным направлением в философии. Любое авторитетное направление в философии — это способ осмыслить и объяснить то, что существует. Картина художника Колбасини, несомненно, является частью того, что существует, и вдобавок, при всем своем уродстве, — изображением того, что существует (хотя абстрактная картина, скорее, изображает то, что могло бы существовать либо уже существует, но лишь в мире чистых форм). Если, например, авторитетное направление в философии утверждает, что все существующее есть не что иное, как энергия, то сказать, что картина Колбасини сама по себе есть энергия и изображает энергию, не будет неправдой, ну или в худшем случае банальностью, но эта банальность спасет критика и осчастливит художника, владельца галереи и покупателя картины.

Проблема в том, чтобы определить, какое направление в философии в данный момент является авторитетным, то есть о каком из них больше всего говорят по причине его популярности. Конечно, вы можете вместе с Беркли заявить, что существовать — значит быть воспринимаемым, и, если картины Колбасини воспринимаются, это прямо указывает на то, что они существуют; но, поскольку берклианство в данный момент никак нельзя назвать авторитетным направлением в философии, Колбасини и читатели каталога сочтут ваши рассуждения набором банальностей.

Таким образом, если бы о треугольниках Колбасини пришлось вести речь в конце пятидесятых годов, когда самыми авторитетными были философия Банфи и Пачи, а также Сартра и Мерло-Понти (а над ними, на недосягаемой высоте, — творение Гуссерля), было бы уместно высказаться так: «Эти треугольники не что иное, как изображение интенционального акта, который, создавая эйдетические единичности, превращает чистые геометрические формы в модальность бытия Lebenswelt»². Было бы допустимо также толкование картины с позиций гештальт-психологии: если бы кто-то написал, что треугольники Колбасини обладают прегнантностью гештальтов, против этого нечего было бы возразить, поскольку всякий треугольник, если он имеет распознаваемую форму треугольника, является прегнантным гештальтом. В шестидесятые годы Колбасини показался бы более актуальным, если бы критик усмотрел в его треугольниках черты некоей структуры, по схеме напоминающей элементарные структуры родства у Леви-Стросса. При желании можно было бы сыграть не только на авторитете структурализма, но также и на идеях Шестьдесят восьмого года, написав, что, согласно теории противоречия Мао Цзэдуна, которая является своего рода мостом, перекинутым от гегелевской триады и бинарному принципу Инь и Ян, треугольники Колбасини выявляют связь между первичным и вторичным противоречиями. Кстати, эту структуралистскую модель можно с успехом применить также и к бутылкам Моранди, выявив противоречие между глубокой бутылкой (deep bottle) и бутылкой широкой.

В семидесятые годы выбор у критика становится богаче. Голубой треугольник, просвечивающий сквозь красный, разумеется, символизирует желание, направленное на другого, с которым ты никогда не сможешь идентифицировать себя. Художник Колбасини рассказывает нам о различии, в том числе и о различии внутри тождества. Конечно, проблему различия внутри тождества можно обозначить и на примере монеты в сто лир (орел и решка), но в треугольниках Колбасини просматриваются и признаки имплозии — взрыва, направленного внутрь, а также сходство с картинами Поллока и с введением ректальных суппозиториев (намек на «черные дыры»). Кроме того, в треугольниках Колбасини выявляется также взаимоуничтожение потребительской стоимости и рыночной цены.

А поскольку в этих треугольниках чувствуется и несомненная общность с улыбкой Джоконды, которая, если взглянуть на нее под углом, может быть воспринята как вульва, но в любом случае идентифицируется как béance³, их главный посыл — взаимоуничтожение через движение к катастрофе — прочитывается как имплозия фаллоса, угодившего в зубастую вульву. Фаллическая катастрофа. Короче говоря, золотое правило для АПК — описывать картину по принципу, применимому для описания не только картин, но и витрины гастрономического магазина. Если АПК напишет: «На картинах Колбасини восприятие форм никогда не бывает механически приравнено к информации, полученной от наших органов чувств. Нет такого восприятия, которое не включало бы в себя некую интерпретацию и некое усилие, говорит нам Колбасини; переход от ощущаемого к воспринимаемому — это своего рода деятельность, практика, «жизнь в мире» как конструирование образов, интенционально выхваченных из живой ткани «вещи в себе», читатель наверняка согласится с Колбасини, ибо логика его рассуждений совпадает с логикой мысли, которая позволяет человеку, разглядывающему витрину, отличить бекон от мортаделлы.

Таким образом устанавливается не только некий критерий вероятности и эффективности, но также и моральный критерий: автору будет достаточно сказать правду. Разумеется, сказать ее можно по-разному.

1980

Приложение

Нижеследующий текст был действительно опубликован в моей статье о творчестве художника Антонио Фомеса, написанной по правилам постмодернистского цитатничества (см.: Антонио Фомес, «От Руопполо до меня», галерея «Аннунциата», Милан, 1982 — Antonio Fomez, Da Ruoppolo a me, Studio Annunciata, Milano, 1982).

Чтобы поделиться с читателем (о понятии «читатель» см.: D. Coste, “Three concepts of the reader and their contribution to a theory of literary texts”, Orbis literarum 34, 1880; W. Iser, Der Akt des Lesens, München, 1972; Der implizite Leser, München, 1976; U. Eco, Lector in fabula, Milano, 1979; G. Prince, “Introduction à l’étude du narrataire”, Poétique 14, 1973; V. Nojgaard, “Le lecteur et la critique”, Degrés 21, 1980) некоторыми идеями (см.: B. Croce, Estetica соте scienza dell’espressione e linguistica generale, Bari, 1902; H. Bergson, Oeuvres, Editions du Centenaire, Paris, 1963; E. Husserl, Ideen zu einer Phänomenologie und phänomenologischen Philosophie, Den Haag, 1950) касательно живописи (о понятии «живопись» см.: Cennino Cennini, Trattato della pittura; Bellori, Vite d’artisti; Vasari, Le vite; AA.VV., Trattati d’arte del Cinquecento, a cura di P. Barocchi, Bari, 1960; Lomazzo, Trattato dell’arte della pittura; Alberti, Della pittura; Armenini, De’ veri precetti della pittura; Baldinucci, Vocabolario toscano dell’arte del disegno; S. van Hoogstraaten, Inleyding tot de Hooge Schoole der Schilderkonst, 1678, VIII, I, pp. 279, sgg.; L. Dolce, Dialogo della pittura; Zuccari, Idea de’pittori) Антонио Фомеса (литературу по теме см. в: G. Pedicini, Fomez, Milano, 1980, в особ. с. 60-90), мне пришлось бы предпринять анализ (см.: H. Putnam, “The analytic and the synthetic”, in Mind language, and reality 2, London-Cambridge, 1975; V. White ed., The age of analysis, New York, 1955) в форме (см.: W. Köhler, Gestalt Psychology, New York, 1947; P. Guillaume, La psychologie de la forme, Paris, 1937) по-детски бесхитростного и беспристрастного (см.: J. Piaget, La représentation du monde chez l’enfant, Paris, 1955; G. Kanizsa, Grammatica del vedere, Bologna, 1981) исследования. A это вещь (о «вещи в себе» см.: I. Kant, Kritic der reinen Vernunft, 1781-1787) чрезвычайно трудная в мире (см.: Aristotele, Metafisicd) постмодернизма (см. см. ((см. см.)))))). Поэтому я не скажу ничего (см.: Sartre, L’être et le néant, Paris, 1943). Остается лишь молчание (Wittgenstein, Tractatus, 7). Извините, отложим это на другой (см.: J. Lacan, Écrits, Paris, 1966) раз (см.: Viollet-le-Duc, Opera omnia).

¹ «Пьер Менар, автор “Дон Кихота”» — один из самых известных рассказов Хорхе Луиса Борхеса, впервые изданный в журнале Sur в 1939 году. (Здесь и далее примеч. переводчика и редактора.)

² Жизненного мира (нем.).

³ Зияние (франц.).

Как

организовать работу публичной библиотеки

Каталоги должны быть максимально диверсифицированы: один для книг, другой для газет, третий — тематический; и отдельно — каталог новых поступлений. По возможности орфография в каталоге основных фондов должна быть более архаичной по сравнению с каталогом новых поступлений: это проявляется, в частности, в написании первых букв иностранных фамилий.

Решения о распределении книг по разделам каталога библиотекари принимают сами; в выходных данных книг не должно содержаться никаких указаний на темы разделов, в которых они будут находиться.

Шифр должен быть очень сложным, со множеством буквенных и цифровых символов, так, чтобы читателю, заполняющему требование, не хватило места вписать последние, по его мнению, не самые важные несколько знаков, что даст сотруднику возможность вернуть требование с просьбой переписать его, указав весь шифр полностью.

С подачи требования до выдачи книги должно пройти как можно больше времени.

Не надо выдавать читателю больше одной книги за одно посещение.

Книги, полученные согласно читательскому требованию, нельзя выносить в справочный зал; таким образом, читатель должен разделить свою жизнь на два параллельных потока: в одном он будет читать заказанные книги, в другом — просматривать нужные ему статьи в словарях и энциклопедиях. Библиотека заботится о его здоровье: если заглядывать в две книги одновременно, от этого может развиться косоглазие.

В библиотеке не должно быть ксероксов; если все же придется завести один, для доступа к нему читатель должен будет потратить много времени и усилий, заплатить дороже, чем это обошлось бы в книжном магазине, а в итоге иметь право скопировать не более двух-трех страниц.

Сотрудник библиотеки должен видеть в читателе личного врага, отъявленного лодыря (а иначе почему он не на работе?) и потенциального книжного вора.

Штатный консультант библиотеки должен быть недоступен.

Надо принять меры, чтобы у читателя пропало желание брать книги на дом по абонементу.

Выдача книг по межбиблиотечному абонементу должна быть неосуществимой или, по крайней мере, превратиться в процесс, затягивающийся на несколько месяцев. Но лучше заранее принять меры, чтобы никто не смог узнать, какие книги хранятся в фондах других библиотек.

Исполнение предыдущей рекомендации должно сильно облегчить жизнь книжным ворам.

График работы библиотеки должен полностью соответствовать графику работы большинства учреждений, согласованному с профсоюзами: суббота-воскресенье выходные, раннее окончание рабочего дня, фиксированный перерыв на обед. Злейший враг библиотеки — студент, совмещающий работу с учебой; ее лучший друг — дон Ферранте¹, человек, у которого все нужные книги — дома, который поэтому никогда не докучает библиотеке, а после смерти оставляет ей в наследство все свои книжные сокровища.

Надо полностью лишить читателя возможности подкрепиться в стенах библиотеки; если же он захочет перекусить хотя бы за ее стенами, при выходе он должен оставить на хранение все выданные ему книги, а потом, успев выпить кофе, просить вернуть их обратно.

Придя в библиотеку, читатель не должен находить па прежнем месте книгу, которую оставил накануне.

Выяснить, у кого сейчас на руках исчезнувшая книга, должно быть невозможно.

В библиотеке по возможности не должно быть туалетов.

В идеале читателю надо бы закрыть доступ в библиотеку; но если он все же войдет, злоупотребив правом, которое получил согласно Декларации прав человека и гражданина (и которое, однако, еще не получило всеобщей поддержки и одобрения), то его ни в коем случае, никогда (кроме кратких визитов в справочный зал) нельзя впускать в святая святых — помещение, где на полках стоят книги.

Примечание (секретно)

Весь персонал библиотеки должен иметь те или иные физические недостатки, так как по закону государственные учреждения обязаны нанимать на работу людей с ограниченными возможностями (а в настоящий момент обсуждается законопроект о распространении этой нормы на корпус пожарных). Идеальный библиотекарь должен, во-первых, прихрамывать, чтобы после получения требования спуск в подвал и возвращение с книгами занимали как можно больше времени. Если книги надо будет доставать с полок, до которых можно добраться только по приставной лестнице высотой более восьми метров, это задание следует поручить сотруднику, у которого вместо руки протез в виде крюка — ради его безопасности. Сотрудники, у которых полностью отсутствуют верхние конечности, должны выдавать книги, держа их в зубах (это удобный предлог для того, чтобы не выдавать книги форматом больше чем в восьмую долю листа).

1981

¹ Дон Ферранте — персонаж романа А. Мандзони (1785-1873) «Обрученные», обладатель громадной, но хаотичной библиотеки.

Как

провести отпуск с умной книгой

С приближением сезона летних отпусков журналы, посвященные политике и культуре, считают своим долгом дать читателям список минимум десяти умных книг, чтобы по-умному провести умный отпуск. Однако в редакциях журналов бытует прискорбное убеждение, что читатели — люди умственно недоразвитые: вот почему признанные, иногда даже знаменитые писатели рекомендуют произведения, которые любой человек средней культуры успел прочесть еще в средней школе. На наш взгляд, это равносильно оскорблению или снисходительному похлопыванию по плечу, когда людям предлагают прочесть в оригинале «Избирательное сродство» Гёте, романы Пруста в издании «Плеяды» или латинские сочинения Петрарки. Нельзя упускать из виду, что читатель, который за столько лет успел получить столько рекомендаций, со временем становился все более и более требовательным; с другой стороны, надо учитывать и интересы тех, кто не может позволить себе дорогостоящее путешествие, а потому проводит отпуск без всякого комфорта, в погоне за сильными впечатлениями.

Тем, кто собирается проводить долгие часы на пляже, я посоветовал бы прочесть трактат отца Афанасия Кирхе-ра «Ars magna de lucís et umbrae»; когда нежишься под инфракрасными лучами, приятно поразмышлять об удивительных свойствах света и зеркал. Этот трактат в римском издании 1645 года еще можно отыскать у букинистов и приобрести за сумму значительно меньшую, чем те, что были припрятаны банкиром Кальви в Швейцарии. Не советую брать его в библиотеке: такие книги, как правило, хранятся в обветшалых дворцах с высокими потолками, где обычно работают ветераны-инвалиды, у которых нет правой руки и левого глаза и которые часто падают со стремянки, пытаясь добраться до отдела редких книг. Есть и еще одна проблема: книга объемистая, а бумага в ней тонкая и рвется легко, поэтому лучше прервать пляжное чтение, когда ветер опрокидывает зонты.

А вот молодой человек, который путешествует по Европе на поезде вторым классом в вагонах, где люди стоят в коридоре, и который поэтому вынужден читать стоя, выставив локоть в окно, может взять с собой три из шести томов Рамузио¹: один он будет держать в руках, другой — под мышкой, а третий прижимать коленом к животу. Читать о путешествиях во время путешествия — очень захватывает и вдохновляет.

Молодым людям, увлеченным (или, наоборот, утомленным) политикой, но тем не менее интересующимся проблемами стран Третьего мира, я порекомендовал бы какой-нибудь маленький шедевр мусульманской философии. Так, в издательстве «Адельфи» недавно вышла книга Кей-Кавуса ибн Искандара «Зерцало для принцев», в жанре наставлений, но, к сожалению, не двуязычная, а без оригинального текста на фарси она теряет всю свою прелесть. Поэтому я скорее посоветовал бы восхитительный «Китаб-аль-саада ва’Ли-саад» — трактат о счастье Абу-ль-Хасана аль-Амири: в Тегеране еще можно найти научное издание 1957 года.

Поскольку не все умеют свободно читать на языках Среднего Востока, для тех, кто может путешествовать автостопом без багажа, все же было бы предпочтительнее взять с собой полное собрание сочинений Отцов Церкви — «патрологии аббата Миня». Но я не стал бы брать груды греческих Отцов Церкви до Флорентийского собора 1440 года, ведь и так придется тащить на себе 161 том греко-латинских и 81 том латинских авторов, хотя, если взять латинских только до 1216 года, можно ограничиться 218 томами. Я прекрасно знаю, что не все тома есть в продаже, но ведь можно сделать ксерокопии. Людям с менее узкоспециальными интересами я бы посоветовал почитать (в оригинале, разумеется) древние сочинения Каббалы (сегодня это необходимо для понимания современной поэзии). Книг понадобится немного: прежде всего, конечно же Зоар, затем сочинения Моше Кордоверо и Ицхака Лурия. Книги каббалистов удобны еще и тем, что их можно найти в изначальном состоянии, в свитках, которые легко засунуть в рюкзак. Вообще предания Каббалы могут очень пригодиться на курортах сети Club Med — аниматоры могут разделить отдыхающих на две команды и устроить соревнование: какая команда вылепит самого симпатичного Голема². Наконец, те, кто недостаточно хорошо читает на древнееврейском, могут взять с собой в отпуск магико-оккультные трактаты «Герметического корпуса» и сочинения античных гностиков (лучше Валентина, потому что Василид нередко впадает в многословие и начинает раздражать).

Все это (и многое другое) к вашим услугам, если вы захотите провести отпуск с умной книгой. А еще как вариант можете также взять с собой «Grundrisse» Маркса, апокрифические Евангелия либо неизданные произведения Чарльза Сандерса Пирса на микрофишах. Что вам сказать? Еженедельные журналы, посвященные культуре, — это вам не школьная стенгазета.

1981

¹ Рамузио Джованни Баттиста (1485-1557) — географ, писатель и дипломат на службе Венецианской Республики.

² Голем — персонаж еврейской мифологии, глиняный великан, которого, по легенде, оживили маги-каббалисты с помощью тайных знаний для защиты еврейского народа.

Как

восстановить украденные водительские права

В мае 1981 года, ненадолго заехав в Амстердам, я потерял (или у меня вытащили в трамвае, поскольку и в Голландии шарят по карманам) бумажник, в котором было мало денег, но много разных документов и удостоверений. Я заметил это только в аэропорту перед вылетом и осознал, что остался без кредитной карты. За полчаса до вылета бросаюсь узнавать, куда обращаться в случае утери документов, через пять минут оказываюсь перед сержантом полиции аэропорта, который на хорошем английском языке объясняет мне, что это дело — вне его компетенции, поскольку бумажник пропал не в аэропорту, а в городе, однако соглашается заполнить на машинке бланк моего заявления и заверяет, что ровно в девять, когда начнется рабочий день, самолично позвонит в American Express. Таким образом, с голландской стороны мое дело было улажено за десять минут. Вернувшись в Милан, звоню в American Express, номер моей карты рассылается по всему миру, назавтра мне выдают новую. «Как хорошо жить в цивилизованном мире», — думаю я.

Затем я подсчитываю, сколько документов пропало, иду в полицию и подаю заявление: это занимает десять минут. «Как хорошо, — думаю я, — наша полиция не хуже голландской». Среди украденного был и членский билет союза журналистов, дубликат которого мне удалось получить через три дня. Как хорошо!

Увы, я остался еще и без водительских прав. Эта проблема показалась мне наименее серьезной из всех. Это относится к автомобильной индустрии, в будущем у каждого будет «форд», мы живем в стране автострад. Звоню в автомобильный клуб, мне говорят: вам надо только назвать номер ваших прав. Выясняется, что номер прав у меня не был записан нигде, кроме как на самих правах; спрашиваю, нельзя ли установить номер по имени и фамилии владельца, но, по-видимому, это невозможно.

Но без машины мне не обойтись, это вопрос жизни и смерти, поэтому я решил сделать то, чего обычно не делаю: пойти недозволенным путем, использовать мои связи и знакомства. Обычно я не делаю этого потому, что мне не хочется надоедать друзьям и знакомым и я ненавижу тех, кто надоедает мне; и потом, я живу в Милане, где человеку, если ему нужен документ, необязательно звонить мэру, а лучше сначала прийти в мэрию и занять очередь к окошку, за которым тебя ждет чуткий и исполнительный сотрудник. Тем не менее, когда дело касается автомобиля, все мы становимся немного нервными, и вот я звоню в Рим, одному Важному Человеку в автомобильном клубе, который связывает меня с одним Важным Человеком в миланском автомобильном клубе, который поручает своей секретарше сделать для меня все, что в ее силах. Увы, в ее силах, как выясняется, очень немногое, хоть она и чрезвычайно любезна.

Она подает мне кое-какие полезные идеи, советует найти копию старой квитанции на аренду машины, на ко-горой можно разглядеть номер прав, помогает выполнить предварительные формальности за один день и уточняет, куда мне надо пойти — в отдел водительских прав префектуры полиции, громадный зал, где в панике мечется потная, грязная толпа, как на вокзале в Нью-Дели в каком-нибудь фильме про восстание сипаев, куда просители, рассказывающие жуткие истории («я сюда хожу еще со времен войны в Ливии»), приносят с собой термосы и сандвичи. А когда наконец настает их очередь, окошко закрывается: кончился рабочий день. Так случилось и со мной.

В любом случае, должен признать, в очереди вам придется простоять всего несколько дней, но, когда вы наконец подходите к окошку, всякий раз обнаруживается, что вы заполнили не тот бланк или наклеили не ту марку госпошлины и вам надо снова становиться в очередь, но ведь это, как мы знаем, в порядке вещей. Все нормально, сказал я себе, вернусь сюда через две недели. А пока буду ездить на такси.

Через две недели благодаря тому, что несколько человек, стоявших в очереди впереди меня, не выдержали и упали в обморок, я успел подойти к окошку до закрытия. И узнал, что водительских прав под номером, который я нашел в копии квитанции из фирмы по аренде автомобилей, никогда не существовало: то ли машинистка ошиблась, то ли копирка попалась бракованная, то ли документ был поврежден. В общем, пока я не найду правильный номер, они ничего не смогут для меня сделать. «Ладно, — говорю, — вы, конечно, не можете разыскать номер, который я вам не назвал, но зато можете найти в списках водителей человека по фамилии Эко: напротив фамилии должен быть номер». То ли из пакости, то ли из-за нежелания взваливать на себя лишнюю работу, а может, потому, что водительские права регистрируются только по номерам, а не по фамилиям владельцев, но мне было отказано. Попробуйте обратиться в полицию города, где вы когда-то получили права, то есть Алессандрии, сказали мне. Возможно, там сумеют найти их номер.

Но у меня нет времени ехать в Алессандрию, особенно без машины, поэтому я опять пошел недозволенным путем: позвонил однокласснику по лицею, который стал Важным Человеком в финансовых кругах нашего города, и попросил его позвонить в инспекцию автомобильного транспорта. Но мой одноклассник принимает совсем уж бесчестное решение и звонит напрямую Важному Человеку в инспекции автомобильного транспорта, который говорит ему, что такие сведения они вправе сообщать только карабинерам. Думаю, читатель вполне представляет себе, какой опасности подверглись бы устои нашего общества, если бы номер моих водительских прав сообщали каждому встречному и поперечному; Каддафи и КГБ только этого и ждут. Разумеется, такие сведения надо держать в строжайшей тайне.

Снова заглядываю в прошлое, нахожу другого одноклассника, который стал Важным Человеком в одном ведомстве, но предупреждаю его, чтобы не обращался к важным людям в автотранспортной инспекции, потому что дело это небезопасное и для его расследования могут образовать специальную парламентскую комиссию. Лучше бы, как мне кажется, обратиться к какому-нибудь не очень важному человеку, например к ночному сторожу, который, если удастся его подкупить, возможно, согласится ночью покопаться в архивах. К счастью, Важный Человек в одном ведомстве сумел найти в автотранспортной инспекции человека средней важности, который согласился помочь ему совершенно безвозмездно, поскольку регулярно читает журнал «Эспрессо» и единственно из любви к культуре решился оказать эту небезопасную услугу своему любимому обозревателю (то есть мне). Не знаю, что предпринял этот смельчак, но на следующий день я узнал номер моих водительских прав. С позволения читателей я не буду разглашать этот номер — у меня семья.

Получив номер (который я теперь записываю на всем, что попадется под руку, и храню в сейфе на случай возможной кражи или утери) и отстояв еще несколько очередей в миланскую автотранспортную инспекцию, я предъявляю его недоверчивому чиновнику; а тот с улыбкой, в которой уже не осталось ничего человеческого, сообщает мне, что, помимо номера самих прав, я должен еще предъявить входящий номер папки, где был указан номер прав, когда в далекие пятидесятые годы власти города Алессандрии переслали его миланским властям.

Я в очередной раз обзваниваю бывших одноклассников, и в итоге бесстрашный человек средней важности, который однажды уже многим рискнул для меня, снова берется за дело, совершает десяток-другой преступлений и добывает информацию, столь вожделенную для карабинеров, — входящий номер папки (который я тоже не намерен разглашать: как известно, и у стен есть уши).

Опять иду в инспекцию и, потратив всего пару-тройку дней на стояние в очереди, узнаю, что через две недели мне вручат некий документ, заменяющий права. И вот, уже в середине июня, я наконец-то получаю бумажку, в которой сказано, что мною подано заявление на получение водительских прав. Очевидно, у инспекции нет специального бланка для документа, временно заменяющего утерянные права, и я, садясь за руль, должен брать с собой эту бумажку. На всякий случай я решил сначала показать ее офицеру дорожной полиции и спросить, разрешено ли мне теперь водить машину. Этот симпатяга огорчил меня, дав понять, что, если он поймает меня за рулем с этой бумажкой, я пожалею, что родился на свет.

Я и в самом деле пожалел об этом, вернулся в инспекцию и, проведя в очереди еще несколько дней, узнал, что выданная мне бумажка была, так сказать, всего лишь прологом; теперь мне надо ждать получения следующей, в которой будет сказано, что мне, утерявшему права, разрешается водить машину до получения новых прав, поскольку городские власти установили, что раньше права у меня действительно были. Собственно, этот факт известен уже всем, от голландской полиции до итальянской, и даже самой автотранспортной инспекции, только она не хочет сказать об этом ясно и четко, хочет сперва хорошенько все обдумать. Заметьте: все, что инспекция могла бы пожелать узнать, — это ровно то, что она уже знает, и, сколько бы она ни думала, ничего нового ей узнать не удастся. Ладно, ничего не поделаешь. В конце июня прихожу опять, спрашиваю, как там дела с бумажкой номер два, но, похоже, подготовка такого документа — процесс весьма трудоемкий, и в какой-то момент я готов был в это поверить, потому что у меня потребовали массу документов и фотографию: очевидно, эта бумажка должна быть вроде паспорта, на бумаге с водяными знаками и всякое такое.

В конце июня, истратив кучу денег на такси, я решил сделать еще одинход конем. Обратился в редакции газет и журналов с письмом, в котором описал мою ситуацию и спросил, не может ли кто-нибудь мне помочь: ведь я, между прочим, разъезжаю на машине не просто так, а для общей пользы. С помощью редакций миланской газеты «Репубблика» и журнала «Эспрессо» мне удалось связаться с пресс-секретариатом префектуры полиции; там я нашел одну милую даму, которая изъявила желание наняться моим делом. Эта милая дама даже не подумала нюнить по телефону, ей достало мужества собственной персоной явиться в инспекцию и проникнуть в святая святых, куда простым смертным доступ закрыт, в лабиринт кабинетов и стеллажей, переполненных папками, которые валяются там с незапамятных времен. Не знаю, что сделала эта дама (я слышал приглушенные крики, стук падающих папок, из-под двери выползали тучи пыли). Наконец дама выходит, держа в руке бланк из желтой бумаги, очень-очень тонкой, как на квитанциях о штрафе, которые парковщики подсовывают под «дворники», форматом девятнадцать на тринадцать сантиметров. На бланке нет фотографии, он заполнен от руки, перьевой ручкой, дешевыми чернилами, которые оставляют кляксы, волоски и расплываются на рыхлой бумаге. Гам есть моя фамилия и номер утерянных прав, а также стандартный текст на машинке о том, что настоящий документ заменяет «вышеупомянутое водительское удостоверение», однако срок его действия истекает двадцать девятого декабря (дата явно выбрана с таким расчетом, чтобы жертву можно было застигнуть врасплох на зимнем курорте в Альпах, на дороге, вьющейся по горному склону, желательно в снежную бурю, вдали от жилья, чтобы дорожной полиции было легче произвести арест и применить пытки).

С этой бумажкой я могу водить машину в Италии, однако я подозреваю, что у заграничных полицейских она вызовет недоумение. Ну да ладно. Теперь хоть можно сесть за руль. Коротко говоря, к декабрю мне так и не выдали новые права, попытка продлить действие временной бумажки вызвала сопротивление, я снова обращаюсь в пресс-секретариат префектуры полиции и в итоге получаю ту же самую бумажку, на которой корявым почерком написано то, что я мог бы написать сам: действие временного удостоверения продлено до июня (дата снова выбрана не случайно: меня хотят застать врасплох, когда я буду мчаться по приморскому шоссе); а также меня ставят в известность, что, в случае если дело с получением постоянных прав опять затянется, действие бумажки будет продлено. Мои товарищи по несчастью, с которыми я познакомился в очереди, осипшими голосами говорят мне, что некоторые дожидаются постоянных прав по два-три года.

Позавчера я наклеил на бумажку годовую марку госпошлины; продавец марок советовал мне не гасить ее, потому что, если потом мне дадут права, придется покупать еще одну. Однако, не погасив марку, я, кажется, совершу преступление.

По этому поводу хотелось бы сделать три замечания. Первое: если мне удалось получить временную бумажку всего за два месяца, то только потому, что благодаря определенным привилегиям, обусловленным моим положением в обществе и моим воспитанием, я смог задействовать Важных Людей из трех городов, шести государственных ведомств и частных фирм, а также газету и журнал, известные всей стране. Если бы я был владельцем бакалейной лавки или рядовым служащим, мне пришлось бы купить велосипед. Чтобы водить автомобиль, имея права, надо быть кем-то вроде Личо Джелли¹.

Второе замечание: если бумажка, которую я так бережно храню в бумажнике, на самом деле никакой не документ и ее ничего не стоит подделать, это значит, что но дорогам моей страны ездит множество водителей, личность которых установить очень сложно. Незаконная практика в таких масштабах, по сути, означает, что законность не более чем фикция. Третье замечание. Пусть читатели напрягут память и мысленным взором увидят водительские права. Поскольку теперь их выдают без обложки (которую вы должны покупать сами), это просто книжечка из двух-трех страниц, на низкосортной бумаге, с вклеенной фотографией. Но ведь эти книжечки не печатаются в Фабриано по старинной технологии, как книги Франко Мария Риччи², и не выходят из-под ручного пресса какого-нибудь искусного мастера, их можно изготовить в любой захудалой типографии, со времен Гутенберга западная цивилизация научилась за считанные часы производить многие тысячи таких книжечек (хотя, говорят, китайцы придумали ручные наборные литеры гораздо раньше).

Что предполагается делать с тысячами таких книжечек после того, как в них будут вклеены фотографии жертвы? Может, они будут выскакивать из автоматов, как жетоны для механической прачечной? Какие тайны скрываются в лабиринтах автотранспортной инспекции?

Все мы знаем, что террорист из «Красных бригад» способен за считанные часы сфабриковать десятки поддельных водительских удостоверений. Заметьте: изготовить поддельное удостоверение гораздо сложнее, чем оформить настоящее. Если мы не хотим, чтобы граждане таскались по подозрительным кабакам, ища знакомства с людьми из «Красных бригад», у нас остается только одно решение: нанять раскаявшихся террористов на службу в автотранспортную инспекцию. Сейчас у них уйма свободного времени, так пусть применят свое «ноу-хау»: как известно, труд перевоспитывает, к тому же в тюрьмах освободятся десятки камер, а люди, у которых вынужденный досуг мог бы снова пробудить опасные мечты о мировом господстве, будут приносить пользу как гражданину на четырех колесах, так и собаке о шести ногах³.

Возможно, однако, что это было бы слишком просто: а я вам скажу, что за этой историей с правами мне видится рука одной иностранной державы.

1982

¹ Личо Джелли (1919-2015) — итальянский финансист и предприниматель; наиболее известен своей ролью в скандалах с банком «Амброзиано», в котором была замешана банковская система Ватикана, ложей П-2 и взрывом в Болонье, а также отношениями с латиноамериканскими диктаторами XX века.

² Фабриано — город в Италии, где существует многовековаятрадиция изготовления высококачественной бумаги для рисования и печати; Франко Мария Риччи (р. 1937) — итальянский издатель, библиофил и графический дизайнер.

³ Шестиногая огнедышащая собака — логотип крупнейшей итальянской нефтегазовой компании Eni.

Как

правильно выполнять инструкции

Наверно, каждому, кто пил кофе в баре, пришлось мучиться с сахарницей: как только вы попытаетесь достать из нее ложечку, крышка обрушивается на нее сверху, словно гильотина, и она падает, высыпая весь сахар в окружающую среду. И каждому, наверно, пришло в голову, что изобретателя этого устройства следовало бы отправить в концлагерь. А между тем он наверняка сейчас наслаждается плодами своего преступления, загорая на каком-нибудь эксклюзивном пляже. Американский юморист Шелли Берман однажды предположил, что этот же человек в ближайшем будущем изобретет безопасный автомобиль, у которого двери будут открываться внутрь.

Несколько лет у меня была во многих отношениях превосходная машина с единственным недостатком: пепельница для водителя в ней находилась на левой двери. Как известно, левой рукой водитель обычно держит руль, а правая у него остается свободной, чтобы переключать скорости и выполнять другие действия. Если человек курит за рулем (согласен, это неправильно), то он держит сигарету в правой руке. А если он держит ее в правой руке, то стряхивать пепел через левое плечо будет очень сложным маневром, ради которого ему придется оторвать взгляд от дороги. А если машина, как та, что была у меня, развивает скорость до ста восьмидесяти километров в час, то отвлечься на несколько секунд, чтобы стряхнуть пепел, значит поцеловать в зад едущий впереди грузовик. У дизайнера, который придумал такое размещение пепельницы, на совести много смертей, причем не от рака легкого, а от столкновения с инородным телом.

Мне нравится исследовать разные возможности компьютера. Если вы покупаете компьютерную программу, вам дают пакет с дискетами, инструкцией и лицензией стоимостью от восьмисот тысяч до полутора миллионов лир; чтобы установить программу, вам надо вызвать мастера из фирмы или купить учебное пособие. Мастер из фирмы обычно последователь того человека, который изобрел сахарницу (см. выше), поэтому имеет смысл выстрелить в него из «магнума», как только он появится у вас на пороге. Вам дадут двадцать лет, при хорошем адвокате, возможно, меньше, зато вы выиграете время.

Но все обернется гораздо хуже, если вы решите воспользоваться учебным пособием, и мои наблюдения относятся не к какому-то одному, а к любому пособию по любой области информатики. Учебник по компьютеру упакован в пластиковый контейнер с острыми краями, который надо держать подальше от детей. Открыв его, вы обнаруживаете кипу многостраничных брошюр в футляре, по весу напоминающем железобетон (поэтому перенести их из гостиной в кабинет не представляется возможным), и с такими названиями, чтобы вы не смогли додуматься, с какой вам начать чтение. Фирмы, у которых склонность к садизму выражена сравнительно слабо, обычно кладут в контейнер двухтомный учебник, другие, патологически жестокие, могут положить и вариант в четырех томах.

На первый взгляд кажется, что первый том, с пошаговыми инструкциями, предназначен для «чайников», второй — для продвинутых пользователей, третий — для профессионалов, и так далее. Но это неверно. В каждом томе говорится о вещах, о которых в остальных томах не сказано ни слова: инструкции для начинающих содержатся в томе для инженеров, инструкции для инженеров — в томе для «чайников». А с учетом того, что в последующие десять лет вам придется дополнять учебник, все тома (по триста страниц в каждом) вместо переплета снабжены папкой со скоросшивателем.

Кому приходилось держать в руках папку со скоросшивателем, знает, как трудно перелистывать в ней страницы; а главное, кольца, которые их скрепляют, имеют свойство деформироваться, так что после недолгого чтения папка разваливается у вас в руках, и страницы рассыпаются по всей комнате. Когда людям нужна информация, они обычно пользуются так называемыми «книгами», иногда с разноцветным обрезом или с вырезанными зубцами, как, например, у телефонных справочников, чтобы можно было быстрее найти то, что ищешь. Авторы компьютерных учебников никогда не слышали о такой привычке гомо сапиенс, поэтому они создают вещи, которые служат максимум восемь часов. Единственное разумное решение — разобрать учебники на отдельные страницы и полгода расшифровывать их под руководством какого-нибудь этрусколога, потом кратко изложить их содержание на четырех карточках (если хватит четырех), а сами страницы выбросить в помойку.

1985

Как

избежать инфекционных болезней

Много лет назад один актер телевидения, не скрывавший своей гомосексуальности, сказал симпатичному молодому человеку, которого явно хотел соблазнить: «Ты живешь с женщинами? Но разве ты не знаешь, что от них бывает рак?» Эту фразу потом еще долго повторяли в коридорах телестудии, но теперь время шуток прошло. Недавно я прочел, что профессор Матрэ сделал открытие: гетеросексуальный контакт вызывает рак. Профессор установил это совсем недавно. А я скажу вам больше: гетеросексуальный контакт ведет к смерти. Даже дети знают, что такой тип сексуального контакта предназначен для размножения, а известно ведь: чем больше людей рождается, тем больше их умирает.

Панический страх перед СПИДом грозил ограничить сексуальную активность одних лишь гомосексуалистов: это было недемократично. Теперь мы ограничим также и гетеросексуальные контакты, и снова восторжествует равенство. Мы были слишком беспечны, возрождение средневекового ужаса перед эпидемией заставит нас ответственнее относиться к нашим правам и обязанностям.

Хотелось бы все же заметить, что проблема СПИДа серьезнее, чем нам кажется, и затрагивает не одних лишь гомосексуалистов. Не хочу сеять панику, но позволю себе обозначить и другие категории высокого риска.

Люди свободных профессий

Не посещать авангардные театры в Нью-Йорке. Известно, что особенности английской фонетики заставляют актеров-англосаксов во время декламации обильно брызгать слюной: это видно, когда они поворачиваются в профиль против света, а в маленьких экспериментальных театриках зрители сидят почти вплотную к сцене, так что актеры вполне могут оплевать их. Депутатам следует воздерживаться от общения с мафиози, чтобы не пришлось целовать руку «крестному отцу». Нежелательно вступать в каморру, потому что для этого нужно пройти кровавый ритуал посвящения. Желающим сделать политическую карьеру через организацию «Общение и освобождение»¹ стоит все же воздержаться от причастия, поскольку инфекция может передаваться изо рта в рот через кончики пальцев священника, а также через ухо во время исповеди.

Рядовые граждане и рабочие

Граждане, имеющие полис медицинского страхования, подвергаются большой опасности, когда приходят лечить зубы: они могут заразиться через руки стоматолога, который прикасается также и к другим пациентам. Купание в море поблизости от пятен разлившейся нефти увеличивает риск заражения, так как в нефть могли попасть частицы слюны больных людей, которые случайно набрали ее в рот, а затем выплюнули. Кто выкуривает в день больше восьмидесяти сигарет «Голуаз», прикасается к фильтру пальцами, которые могут нести на себе заразу, и инфекция попадает в дыхательные пути. По возможности не приходите в фонд пособий по временной безработице: просиживая там целый день, люди часто грызут ногти. Примите меры, чтобы вас не похитили сардинские пастухи или террористы: они надевают на голову всем похищенным один и тот же мешок. Не ездите на поезде «Флоренция — Болонья»: при взрыве органические останки разлетаются с необычайной скоростью, а в минуты общего смятения трудно уберечься. Не следует находиться в зоне поражения ядерных боеголовок: при виде атомного гриба люди имеют обыкновение подносить руки ко рту (не вымыв их перед этим!) и шептать: «Боже мой!».

Также в условиях повышенного риска находятся и умирающие, которые целуют распятие; и приговоренные к смерти (если нож гильотины не был продезинфицирован перед употреблением); а еще сироты и подкидыши из приюта, которых злая монахиня заставляет вылизывать пол, предварительно привязав их за ногу к койке.

В странах Третьего мира

Наибольшему риску подвергаются индейцы: как известно, именно обычай краснокожих курить трубку мира, передавая ее друг другу, и привел к вымиранию коренное население Америки. Жителей Среднего Востока и Афганистана порой облизывают верблюды, недаром смертность в Иране и Ираке так высока. Житель Латинской Америки, попавший в застенки диктаторского режима, рискует заразиться от палача, если тот плюнет ему в лицо. Камбоджийцам и обитателям лагерей беженцев в Ливане не следует купаться в крови: девять врачей из десяти опрошенных считают это вредным (десятым, высказавшим наименее категоричное суждение, был доктор Менгеле²).

Чернокожие жители ЮАР рискуют заразиться, когда белый смотрит на них с презрением и делает вид, будто сейчас плюнет в них.

Политзаключенные всех цветов кожи должны уклоняться от зуботычин охранника, если он перед этим дал в зубы другому узнику (или узникам), прикоснувшись к их деснам. Жители стран, где население хронически недоедает, не должны сглатывать слюну, чтобы обмануть голод: со слюной в организм могут проникнуть вредные испарения из окружающей среды и инфицировать кишечник.

Именно такой разъяснительной работой следовало бы заниматься властям и средствам массовой информации вместо того, чтобы поднимать шумиху вокруг других проблем, решение которых вполне может быть отложено до более удобного момента.

1985

¹ «Общение и освобождение» (Comunione e Libertà) — религиозное движение внутри католической церкви, возникшее во второй половине XX века в Италии и объединяющее в основном молодежь.

² Йозеф Менгеле (1911-1979) — немецкий врач, проводивший медицинские опыты на узниках концлагеря Освенцим во время Второй мировой войны; его жертвами стали десятки тысяч человек.

Как

путешествовать с лососем

Если почитать газеты, создается впечатление, что в наше время у людей только две заботы: нашествие компьютеров и все более обостряющиеся проблемы Третьего мира. Так оно и есть, и я убедился в этом на собственном опыте.

Недавно я съездил в короткое путешествие: день в Стокгольме и три дня в Лондоне. В Стокгольме у меня выдалось свободное время, чтобы купить копченого лосося, огромную рыбину по очень доступной цене. Лосось был аккуратно завернут в пластик, но мне сказали, что, если я с ним куда-нибудь поеду, лучше бы держать его в холодном месте. Легко сказать!

К счастью, в Лондоне мой издатель забронировал мне номер в роскошном отеле, где был мини-бар. Когда я приехал в отель, то почувствовал себя словно чиновник иностранной миссии в Пекине во время Боксерского восстания.

Семьи, расположившиеся на ночлег в вестибюле, путешественники, которые спят на своих чемоданах, завернувшись в одеяла... я спросил у служащих отеля (все они были индийского происхождения, кроме двух-трех малайцев), что случилось. Мне объяснили, что как раз в этот день в отеле установили компьютеризированную систему, которая не успела пройти предварительные испытания и отказала через два часа работы. Теперь невозможно узнать, какие номера заняты, а какие свободны. Остается только ждать.

К вечеру компьютер починили, и мне удалось попасть в номер. Меня беспокоило состояние лосося, я вынул его из чемодана и стал искать мини-бар.

В номерах нормальных гостиниц в мини-баре обычно можно найти два пива, две минералки, несколько малюсеньких бутылочек крепкого алкоголя, фруктовый сок и два пакетика орешков. Здесь же, в этом огромном отеле, в мини-баре стояли полсотни бутылочек джина, виски, драмбуи, курвуазье, гран-марнье и кальвадоса, а также восемь бутылочек «Перье», две «Виттеля» и две «Эвиана», три бутылки шампанского средней емкости, несколько банок стаута, пейл-эля, различных сортов голландского и немецкого пива, итальянское и французское белое вино, орешки, соленое печенье, шоколадки и алка-зельцер. Для лосося места не оставалось. В номере были два больших глубоких ящика; я переставил туда все содержимое мини-бара, затем устроил лосося на холод и забыл о нем. Когда на следующий день, около четырех часов, я вернулся к себе в номер, лосось лежал на столе, а мини-бар, как вчера, был до отказа заполнен дорогими напитками. Открыв ящики, я обнаружил там все, что накануне вынул из мини-бара. Я позвонил администратору и попросил его известить персонал, что мини-бар в моем номере опустел не потому, что я выпил все его содержимое, а из-за лосося. Мне ответили, что эту информацию необходимо внести в главный компьютер, помимо других причин, еще и потому, что большая часть персонала не говорит по-английски и не понимает устных распоряжений, а только команды на языке Бейсик.

Я открыл два других ящика и перенес в них новое содержимое мини-бара, в который затем поместил моего лосося. На следующий день после четырех часов лосось опять лежал на столе, и от него уже исходил подозрительный запах.

Мини-бар опять был заполнен до краев, а четыре ящика напоминали сейф подпольного кабака в Америке времен «сухого закона». Я позвонил в администрацию, и мне сказали, что у компьютера опять произошел сбой. Тогда я нажал кнопку звонка и попытался объяснить ситуацию сотруднику отеля, парню с волосами, уложенными в пучок на затылке, но он говорил исключительно на языке, на котором, как объяснил мне позже один коллега-антрополог, говорили только в Кафиристане и только в те времена, когда Александр Великий обручился с Роксаной. На следующее утро я пошел к администратору подписывать счет. Он оказался астрономическим. Из него следовало, что за два с половиной дня я выпил почти литр «Вдовы Клико», десять литров виски, в том числе очень редких сортов, восемь литров джина, двадцать пять литров французской минеральной воды и несколько бутылок «Сан Пелегрино», количество фруктовых соков, которого хватило бы для спасения жизни всех детей, получающих помощь от ЮНИСЕФ, и съел столько миндаля, грецких и лесных орехов, сколько не смогли бы съесть все персонажи фильма «Большая жратва», вместе взятые. Я пытался объяснить, в чем дело, но администратор, обнажая в улыбке почерневшие от бетеля зубы, заверил меня, что компьютер не ошибается. Я потребовал адвоката, и мне принесли манго.

Мой издатель в бешенстве и считает, что я жирую за его счет. Лосось оказался несъедобным. А мои дети говорят, что мне бы следовало меньше пить.

1986

Как

провести инвентаризацию

Правительство уверяет нас, что собирается принять меры для обеспечения автономии университетов. В Средние века университеты обладали автономией и функционировали лучше, чем сегодня. В американских университетах, о замечательной организации которых ходят легенды, существует автономия. В Германии университеты подчинены земельным властям, но земельное правительство действует более оперативно, чем федеральное, а по многим вопросам, как, например, отбор преподавателей, оно не вмешивается, а лишь формально утверждает решение, принятое университетом. В Италии же, если ученый откроет, что флогистона не существует, он сможет объявить об этом только в процессе преподавания аксиоматики флогистона, поскольку, если какое-либо название однажды попало в министерские списки, удалить его оттуда уже невозможно, разве что путем долгих изматывающих переговоров, в которых будут участвовать все высшие учебные заведения страны, Высший совет по образованию, сам министр и еще какое-то ведомство, название не помню.

Наука движется вперед, когда один человек вдруг видит дорогу, которую до него не видел никто, а горстка других людей, способных принимать смелые решения, верит ему и готова его поддержать. Но если для того, чтобы передвинуть стул в Випитено, надо принять решение в Риме, предварительно заслушав мнение Кивассо, Теронтолы, Афраголы, Монтелепре и Дечимоманну, совершенно очевидно, что стул будет переставлен в лучшем случае тогда, когда он станет уже никому не нужен.

Университет часто нанимает преподавателей по контракту: это ученые, приглашенные со стороны, чей авторитет и компетентность делают их незаменимыми. Университет посылает соответствующий запрос в министерство, а ответ (согласие или отказ) обычно приходит к концу учебного года, когда до завершения курса лекций остаются считанные недели. Ясно, что при таких условиях трудно залучить к себе нобелевского лауреата, и дело кончается какой-нибудь безработной кузиной ректора.

Работу ученых тормозят и бюрократические проволочки, из-за которых на решение пустяковых вопросов уходит уйма времени. Я директор одного из университетских институтов, и несколько лет назад нам пришлось проводить подробнейшую инвентаризацию движимого имущества. Единственная помощница, которую нам предоставили, должна была заниматься еще и массой других дел. Мы могли поручить эту работу частной компании, которая просила за это триста тысяч лир. Деньги у нас были, но они составляли часть фондов на приобретение инвентаризируемого имущества. А можно ли объявлять инвентаризацию частью инвентаризируемого имущества?

Чтобы решить эту логическую задачу, мне пришлось собрать комиссию специалистов по логике, которые по такому случаю на три дня прервали свои научные изыскания. Они усмотрели в этой проблеме нечто сближающее ее с парадоксом Рассела. Затем пришли к выводу, что сам процесс инвентаризации, будучи событием, а не объектом, не может быть подвергнут инвентаризации; однако закономерный результат этого процесса — инвентаризационная опись, напротив, является объектом, а следовательно, подлежит инвентаризации. Мы попросили частную фирму не включать в счет процесс, а только результат, то есть опись, и инвентаризовали ее. Гак по моей вине светила науки на несколько дней отвлеклись от своих прямых обязанностей, зато я не угодил в тюрьму.

Несколько месяцев назад мне сообщили, что в институте кончилась туалетная бумага. Я распорядился купить се. Секретарша сказала, что у нас остались только фонды на приобретение инвентаризируемого имущества, и обратила мое внимание на то, что в принципе туалетная бумага может быть инвентаризируема, однако у туалетной бумаги по причинам, о которых я не хотел бы говорить подробно, есть тенденция исчезать, а исчезнув, она уже не сможет фигурировать в описи. Я собрал комиссию биологов, чтобы спросить у них, как инвентаризировать использованную туалетную бумагу, и они ответили, что это возможно, однако наем исполнителей будет стоить чрезвычайно дорого.

Тогда я собрал комиссию юристов, и они нашли решение. Я получаю туалетную бумагу, инвентаризирую ее и размещаю в туалетах для научных целей. Если бумага исчезает, я заявляю о краже инвентаризированного имущества, совершенной неустановленными лицами. К сожалению, мне приходится заявлять об этом каждые два дня, и полицейский инспектор из отдела по борьбе с экстремизмом уже не раз высказывался по поводу порядков в институте, куда с такой легкостью регулярно проникают неустановленные лица. Полицейские подозревают меня в соучастии, но я спокоен: им не за что ухватиться.

Жаль только, что для решения этих задач мне пришлось на несколько дней отвлечь прославленных ученых от исследований, важных для нашей страны, потратить государственные деньги на оплату рабочего времени ученых и технического персонала, а также на телефонные звонки и гербовую бумагу. Но никого нельзя обвинить в растрате государственных средств, поскольку все было сделано в соответствии с законом.

1986

Как

покупать гаджеты

Самолет величаво парит над бескрайними равнинами, белоснежными песками пустынь. Американский континент еще может подарить нам минуты почти физического соприкосновения с природой. Я уже забыл о цивилизации, и надо же — в кармане на спинке кресла, расположенного перед моим, вместе с инструкциями на случай экстренной эвакуации (из самолета в случае пожара), с описанием фильма, который можно посмотреть, и «Бранденбургских концертов» Баха, которые можно услышать через наушники, вдруг замечаю буклет под названием «Discoveries», где содержится информация (с соблазнительными фотографиями) о товарах, заказываемых по почте. Позже, во время других рейсов, я обнаружу в самолете «The American Traveller», «Gifts with Personality» и прочие журнальчики в этом же роде.

Это необычайно занимательное чтение, оно меня затягивает, и я напрочь забываю о природе, ведь она так однообразна, ибо, как говорят, «не делает скачков» (как и наше воздушное судно, хочу надеяться). Насколько же интереснее культура, которая, как известно, служит для улучшения природы. Природа сурова и враждебна, культура же позволяет человеку добиваться поставленных целей с меньшей затратой сил и времени. Культура освобождает человеческое тело от рабского труда и располагает его к созерцанию.

Вспомним, например, как неудобно пользоваться назальным спреем — такой маленькой бутылочкой, которую надо сжимать двумя пальцами, чтобы целебный аэрозоль проник в ноздри. Теперь появился «Виралайзер» (Viralizer) всего за 4 доллара 95 центов — это такое устройство, в которое вставляется флакончик, а оно уже само сжимает его за вас, причем так, что направленная струя орошает самые труднодоступные уголки дыхательных путей. Всё, что от вас требуется, —держать устройство в руке, и, если верить рекламе, у вас создается ощущение стрельбы из автомата Калашникова, но ведь все имеет свою цену.

У меня вызывает шок (который, надеюсь, впоследствии не превратится в электрошок) приспособление под названием «Омнибланкет», стоящее ни много ни мало 150 долларов. На самом деле это простое термоодеяло, но в нем есть маленький компьютер, создающий оптимальную температуру для разных частей вашего тела. Иначе говоря, если ночью у вас замерзнет спина, а живот, наоборот, вспотеет, запрограммируйте «Омнибланкет» так, чтобы он согревал вам спину и охлаждал живот. Если вы нервный и ворочаетесь в постели, это ваши проблемы. Поджарите себе тестикулы или то, что у вас находится на этом месте в зависимости от пола. Вряд ли вы сможете добиться возмещения ущерба от изобретателя: думаю, он давно уже обуглился.

Возможно, вы храпите и не даете спать вашему партнеру или партнерше. Не огорчайтесь: вам на помощь придет «Стоп-храп», прибор, похожий на наручные часы: перед сном вы наденете его на запястье. Как только вы захрапите, «Стоп-храп», снабженный аудиосенсором, уловит это и направит электрический импульс, который, пройдя через руку и плечо, достигнет одного из ваших нервных центров и заблокирует — не помню, что именно, только храпеть вы перестанете. Цена всего-навсего 45 долларов. Правда, есть одно «но»: людям с больным сердцем пользоваться этим прибором не рекомендуется, и у меня возникает подозрение, что он может подорвать здоровье даже самого могучего атлета. К тому же весит он два фунта, то есть около килограмма, а значит, вы можете использовать его, ложась в супружескую постель с человеком, с которым вас сблизили долгие годы совместной жизни, но никак не во время мимолетного любовного приключения: заниматься любовью, когда у вас к запястью прицеплена штуковина в килограмм весом, небезопасно для обоих участников.

Известно, что американцы для снижения холестерина бегают трусцой, бегают по нескольку часов без перерыва, пока не рухнут замертво от инфаркта. Чтобы этого не случилось, и был изобретен «Пульс-тренер» (59 долларов 95 центов) — браслет, соединенный проводом с резиновым колпачком, который надевается на палец. Когда ваша сердечно-сосудистая система испытывает чрезмерную нагрузку, прибор подает тревожный сигнал. Поистине прогрессивная технология: подумайте, ведь в слаборазвитых странах бегущие останавливаются только тогда, когда у них появляется одышка, то есть пользуются примитивнейшим средством диагностики; возможно, именно поэтому дети в Гане никогда не бегают трусцой. Странно, однако, что при таком наплевательском отношении к собственному здоровью у них в организме почти нет холестерина. Надев на руку «Пульс-тренер», вы сможете бегать совершенно спокойно, а если вы еще пристегнете к груди и к талии ремни монитора от Nike со встроенным микропроцессором и ультразвуковым датчиком с доплеровским эффектом, механический голос скажет вам, сколько вы пробежали (цена 300 долларов).

Если вы любите животных, советую приобрести «Биобет». Наденьте это устройство на шею вашему песику, и оно будет издавать ультразвуки, убивающие блох. И стоит оно каких-то 25 долларов. Не знаю, можно ли надевать его на себя, чтобы убивать лобковых вшей: тут опять-таки могут возникнуть нежелательные последствия для обоих партнеров. Батарейки Duracell в комплект не входят. Песик должен купить их себе сам.

«Помощник для бритья» (34 доллара 95 центов), который надо вешать на стену в ванной, соединяет в себе несколько функций: тут есть зеркало, радиоприемник, телевизор, контейнер для лезвий и тюбик с кремом для бритья. В рекламной листовке сказано, что эта новинка может превратить рутинную утреннюю процедуру в «потрясающее переживание».

«Спайс трек» — «Россыпь пряностей» (36 долларов 95 центов) — электроприбор, в котором находятся баночки со всеми приправами, какие вы только можете пожелать. Бедняки держат их на полке над плитой, и, когда им захочется, предположим, посыпать корицей свою ежедневную порцию черной икры, они вынуждены доставать щепотку корицы пальцами. В то время как вы набираете на клавиатуре нужный алгоритм (кажется, на языке Turbo Pascal) — и нужная пряность сама высыпается из баночки.

Если вы желаете сделать подарок любимому человеку (например, ко дню рождения), то одна специализированная фирма всего за 30 долларов пришлет ему экземпляр номера «Нью-Йорк Таймс», вышедшего в день его рождения. Если он родился в день бомбардировки Хиросимы или Мессинского землетрясения, это его проблемы. Можно также использовать эту услугу для унижения ненавистных вам людей, если они родились в день, когда ровно ничего не случилось.

Во время длительных авиаперелетов вы можете за три-четыре доллара взять напрокат наушники, чтобы прослушать различные музыкальные программы или звуковую дорожку к какому-нибудь фильму. А особо нервные и мнительные пассажиры, которые панически боятся СПИДа и которым приходится часто летать, могут приобрести собственные, продезинфицированные наушники за 19 долларов и 95 центов и каждый раз брать их с собой в самолет.

Если вам приходится переезжать из одной страны в другую, у вас возникнет желание узнать, сколько долларов сегодня дают за фунт стерлингов или сколько испанских дублонов составит один талер. Бедняки используют для этого карандаш или калькулятор за десять тысяч лир. Прочтут в газете котировки — и перемножат. А богатые могут приобрести за двадцать долларов «валютный конвертор»: он сделает то же самое, но каждое утро вашему генеральному директору придется перепрограммировать его в соответствии с текущим курсом; к тому же он, скорее всего, не способен ответить на вопрос, не связанный с валютой: «Сколько будет шестью шесть?». Изюминка в том, что этот калькулятор делает половину того, что делают другие, а стоит вдвое дороже.

Есть еще всевозможные чудо-ежедневники (Master Day Time, Memory Pal, Loose-Leaf Timer, и так далее). Чудо-ежедневник выглядит как обычный ежедневник (за тем исключением, что вы не носите его в кармане). Как в обычном ежедневнике, в нем после тридцатого сентября наступает первое октября. Только ваши планы он систематизирует по-другому. Объясню подробнее. Представьте себе, что первого января вы договариваетесь с кем-то о встрече, которая должна состояться в десять утра 20 декабря; до встречи еще почти двенадцать месяцев, и ни один человеческий мозг не способен такое долгое время держать в памяти подобную мелочь. И что вы делаете? Первого января открываете ежедневник на дате «20 декабря» и записываете: «10 утра, мистер Смит». Ура! Теперь вы можете весь год жить спокойно; вам надо только в семь утра 20 декабря, за тарелкой овсянки, открыть ежедневник — и случится чудо: вы вспомните о назначенной встрече... Но что если, спрошу я вас, в этот день, 20 декабря, вы проснетесь не в семь утра, а в одиннадцать и заглянете в ежедневник только в полдень? Очевидно, предполагается, что, если вы потратили 50 долларов на чудесный ежедневник, вам хватит здравого смысла вставать не позже семи утра.

А чтобы этим утром, 20 декабря, вы смогли побыстрее привести себя в порядок, предлагаю воспользоваться еще одной технической новинкой — электрическим вращающимся пинцетом для удаления волосков из носа. Маркиз де Сад пришел бы в восторг от такого инструмента. Его вставляют в нос (как предполагается), и он, вращаясь, удаляет волоски, недосягаемые для портновских ножниц, которыми бедняки обычно (и безуспешно) пытаются их вырезать. Не знаю, существует ли укрупненная версия для вашего домашнего слона.

«Кул Саунд» — «Звук прохлады» — так называется сумка-холодильник для пикников со встроенным телевизором. «Рыба-галстук» — галстук в форме трески, состав — 100%-ный полиэстер. Если у вас будет монетница «Коин Чейнджер», вам не придется шарить в кармане в поисках монетки, когда вы захотите купить газету. К несчастью, это устройство громоздкое, как реликварий, в котором хранится бедренная кость святого Альбана. Не сказано и где при необходимости взять столько монет, чтобы можно было заполнить его доверху.

Чтобы заварить чай, помимо хорошего чая, нужны только ложечка, чайник для кипятка и, быть может, еще ситечко. А теперь появился «Ти Мэджик» — «Волшебный чай» за 9 долларов и 95 центов, невероятно сложный агрегат, благодаря которому приготовление чашки чая превращается в такой же трудоемкий процесс, как приготовление чашки кофе.

У меня проблемы с печенью, соли в моче, атрофический ринит, гастрит, воспаление коленной чашечки, теннисный локоть, авитаминоз, суставные и мышечные боли, вальгусная деформация первого пальца стопы, аллергическая экзема, а быть может, еще и проказа. К счастью, при всем при этом я не страдаю ипохондрией. Однако мне приходится напрягать память, чтобы не забыть, какое лекарство следует принять в то или иное время дня. Мне подарили серебряную таблетницу, но по утрам я забываю ее наполнить. Чтобы брать все лекарства с собой, мне понадобилось бы несколько сумок, а стоят они недешево; кроме того, они очень мешают, когда передвигаешься на самокате. Теперь я могу купить себе контейнер для таблеток, который занимает не больше места, чем Lancia Thema Е-класса, сопровождает вас в течение всего вашего нелегкого трудового дня, и в нужное время его вращающийся механизм выщелкивает вам нужную таблетку. Но есть и более совершенное устройство — электронная таблетница (19 долларов 95 центов), предназначенная для пациентов, у которых не больше трех болезней. Она состоит из коробочки с тремя отделениями и встроенного компьютера, который издает звуковой сигнал, когда вам пора принимать очередную таблетку.

Если у вас дома завелись мыши, вам необходимо приобрести «Безопасную мышеловку». Вы просто кладете в нее кусочек сыру и оставляете его там, а сами можете отправляться куда угодно, хоть в оперу. Когда мышь заходит в обычную мышеловку, она задевает одну маленькую деталь, это приводит механизм в действие, и на голову мыши обрушивается тяжелая перекладина, которая ее убивает. В «безопасной мышеловке» вход расположен под тупым углом. Если мышь попадет только в переднюю часть ловушки, она не пострадает (но и до сыра не доберется). Если же она его съест, ловушка повернется на 94 градуса, и решетчатая дверца захлопнется. Поскольку это устройство стоит всего 8 долларов и просматривается насквозь, вы сможете либо наблюдать за пойманной мышью по вечерам, когда у вас сломается телевизор, либо выпустить ее на природу (экологический вариант), или вынести мышеловку с мышью на помойку, или — если ваш город осадили враги — бросить мышь в котелок с кипящей водой.

«Совок для листьев» — огромная перчатка, превращающая вашу руку в конечность перепончатолапого существа, которое произошло на свет от скрещивания гуся, птеродактиля и доктора Куотермасса¹, а затем мутировало под воздействием радиации. Она незаменима для того, чтобы убирать опавшие листья на территории вашего парка площадью 80 000 акров. Всего 12 долларов 50 центов — и можно сэкономить на зарплате садовника или лесника (особо рекомендуется лорду Чаттерлею²). Устройство под названием «Протектор галстука» разбрызгивает аэрозоль, который покрывает ваши галстуки защитным слоем; так что вы, ужиная в ресторане «Максим», можете съесть брускетту с помидорами и при этом не стать похожим на доктора Кристиана Барнарда, только что вышедшего из операционной. Всего 15 долларов. Особенно удобно для тex, кто до сих пор пользуется бриолином: можно вытереть лоб краешком галстука.

Что делать, если ваш чемодан набит до отказа и чуть не лопается? В таких случаях глупцы покупают еще один чемодан, из замши или свиной кожи. Но при таком решении у вас будут заняты обе руки. «Увеличитель портфеля» — это своего рода вьюк, в который вы можете упрятать и ваш единственный чемодан, и все, что в него не влезло, включая предметы длиной до двух метров и более. За 45 долларов вы, заходя в самолет, испытаете ощущение, что держите под мышкой тяжело навьюченного мула.

«Бумажник на голеностоп» (19 долларов и 95 центов) позволяет спрятать кредитные карты в потайной карман, надевается на лодыжку. Очень удобен для контрабанды наркотиков. «Будильник для водителя» — небольшой приборчик, который надо закреплять за ухом, когда вы садитесь за руль. Как только на вас нападет сонливость — в смысле, вы начнете клевать носом — и голова наклонится вперед ниже допустимых пределов, он подаст тревожный сигнал. Судя по фотографиям, с этим прибором за ухом у его обладателя появляется сходство с героями сериала «Звездный путь», с Джулио Андреотти и с Человеком-Слоном. Если в то время, когда он на вас, кто-то скажет вам: «Давай поженимся!» — не надо громко отвечать «да». Вы можете умереть от ультразвукового шока.

Под конец упомяну еще автоматический раздатчик корма для птиц, пивную кружку, к которой приделан звонок от велосипеда (если он звонит, значит хозяин кружки просит наполнить ее снова), парилку для лица, дозатор для кока-колы в виде заправочного пистолета для бензина и раздвоенное велосипедное седло, с углублениями для ягодиц. Очень удобно для страдающих простатитом. В рекламе сказано, что у седла «split-end design (и это не игра слов)». Иначе говоря, седло рассекает ваш зад надвое.

В ожидании вылета нередко заглядываешь в газетные киоски: так тоже можно узнать много нового и интересного. Несколько дней назад я обнаружил, что существуют специальные журналы для охотников за сокровищами. Я купил «Tresors de l’Histoire» («Сокровища истории»), журнал, издающийся в Париже. В нем публикуются статьи о кладах, которые предположительно хранятся в различных регионах Франции, с указанием точных географических и топографических данных и сведениями о сокровищах, найденных ранее в этих местах.

В купленном мной номере журнала говорилось о сокровищах, лежащих на дне Сены: это и античные монеты, и различные предметы, упавшие или брошенные в реку за прошедшие века, мечи, вазы, лодки, краденое добро, в том числе и произведения искусства; о кладах, зарытых в Бретани членами средневековой апокалиптической секты Эона де Л’Этуаль; о кладах волшебного Броселиандского леса, восходящих ко временам Мерлина и сказаний о Граале, с точнейшими указаниями, которые помогут вам найти даже и сам Грааль, если у вас возникнет такое желание; о кладах, зарытых вандейцами в Нормандии в годы Французской революции; о сокровищах Оливье Дьявола, брадобрея Людовика XI; о сокровищах, описанных в романах про Арсена Люпена. Автор романов рассуждает об этихдрагоценностях словно бы не всерьез, однако они существуют на самом деле. В статье упоминается еще «Путеводитель по кладам Франции». К этому изданию, которое стоит 26 франков, приложены 74 карты масштабом один к ста, и каждый может выбрать среди них карту своего региона.

«Но как добыть сокровище, если оно находится под землей или под водой?» — спросит себя читатель. Нет проблем: журнал предлагает различные приспособления, без которых кладоискатель как без рук. Например, специализированные детекторы для обнаружения золота и других драгоценных металлов, а также всевозможных ценностей. Если хотите отыскать сокровища под водой, купите костюм аквалангиста, маску, ласты, а также особые приборы: из всех предметов, покоящихся на дне, они реагируют только на драгоценности. Некоторые приборы стоят по нескольку сотен тысяч лир, другие — по миллиону и больше. Вам предлагают даже кредитные карты. После покупки на сумму свыше двух миллионов предоставляется бонус в сто тысяч (хотя непонятно, кому он может понадобиться: к этому времени покупатель наверняка найдет как минимум один сундук, полный золотых испанских дублонов).

Так, за восемьсот тысяч лир вы можете приобрести суперсовременный (правда, немного громоздкий) сканер, который позволит вам обнаружить медные монеты на глубине двадцати двух сантиметров, сундук на глубине двух метров и массивные металлические предметы в тайнике на глубине около трех метров под землей. В рекламе других детекторов указано не только как, но и при каких условиях следует ими пользоваться: в дождливую погоду лучше искать объемные предметы, а в сухую — мелкие. Назначение специализированного устройства под названием «Прочесыватель пляжей-60» — поиск кладов на пляжах и других территориях с высокой насыщенностью минеральными веществами (вы же понимаете, что, если медная монета лежит под землей рядом с месторождением алмазов, прибор может забарахлить и не заметить ее). «Девяносто процентов золота, которое имеется в мире, еще только предстоит найти» — это из рекламы «Золотого охотника», детектора повышенной управляемости (цена — полтора миллиона лир), предназначенного для поиска золотоносных жил. А вот недорогой карманный металлодетектор: с его помощью вы можете искать сокровища, спрятанные в каминах и в антикварной мебели. Меньше чем за тридцать тысяч лир можно приобрести спрей, который отчистит от грязи и ржавчины монеты из найденного вами клада. А для самых бедных—всевозможные варианты старинного, проверенного инструмента: палочки, указывающей на клады. Желающим пополнить свою эрудицию предлагается серия книг с заманчивыми названиями: «Таинственная история французских кладов», «Путеводитель по местам, где спрятаны сокровища», «Дорога к забытым кладам», «Франция — земля обетованная», «Подземелья Франции», «Охота за сокровищами в Бельгии и в Швейцарии», и так далее.

Но почему, спросите вы, редакторы этого журнала, имея в своем распоряжении такие чудеса техники, проводят лучшие годы за письменным столом, вместо того чтобы отправиться в леса Бретани на поиски кладов? Ответ простой: журнал, книги, детекторы, ласты, спреи и прочее продает одна и та же фирма, у которой целая сеть магазинов по всему миру. Они свой клад уже нашли.

Остается только выяснить, что за люди помогают им обогащаться; скорее всего, это те же, кто в Италии охотится за удачей, участвуя в телевизионных аукционах, и спешит воспользоваться благотворительностью фирм — производителей мебели. Французы, по крайней мере, гуляют по лесам — это полезно для здоровья.

1986

¹ Доктор Куотермасс — ученый, герой первых классических фильмов ужасов, снятых британской студией Hammer.

² Герой романа Дэвида Лоуренса «Любовник леди Чаттерлей» (1928), в котором описан классический треугольник: леди, муж и лесник.

Как

стать мальтийским рыцарем

Я получил письмо на бланке, озаглавленном «Ordre Souverain Militaire de Saint-Jean de Jérusalem — Chevaliers de Malte — Prieuré Oecuménique de la Sainte-Trinité-de-Villedieu — Quartier Général de la Vallette — Prieuré de Québec»¹ в котором мне предлагается стать мальтийским рыцарем. Я предпочел бы получить послание от Карла Великого, но тем не менее сообщил об этом письме моим детям: пускай знают, что отец у них не мелкая сошка. Затем стал искать на полке книгу Каффанжона и Галлимара Флавиньи «Подлинные и фальшивые рыцарские ордена» (Париж, 1982), в которой, помимо прочего, есть список самозваных мальтийских орденов, составленный настоящим Суверенным иерусалимским военно-монашеским орденом госпитальеров им. Св. Иоанна, Родоса и Мальты, чья резиденция находится в Риме.

Существует еще шестнадцать мальтийских орденов; у всех у них почти одинаковые, с очень небольшими расхождениями, названия, все они то признают, то не признают друг друга. В 1908 году русские учредили в Соединенных Штатах орден, который позднее возглавил Его Королевское Высочество Роберто Патерно́ II Айербе Арагонский, герцог Перпиньянский, глава Арагонского королевского дома, претендент на престол Арагона и Балеарских островов, Великий магистр орденов Святой Агаты рода Патерно и королевской короны Балеарских островов. Но в 1934 году от него откололось его датское отделение и образовало еще один орден; канцлером был назначен Петр, принц Греческий и Датский.

В шестидесятые годы отошедший от русской ветви ордена Поль Гранье де Кассаньяк основал во Франции еще один Мальтийский орден и избрал его покровителем бывшего короля Югославии Петра II. В 1965 году бывший король Югославии Петр II, поссорившись с Кассаньяком, основал в Нью-Йорке еще один орден, приором которого в семидесятые годы стал Петр, принц Греческий и Датский (впоследствии перешедший в датский орден), а его канцлером с 1966 года являлся некто Роберт Бассараба фон Бранкован Химчиашвили. Спустя время этот последний был низложен и основал орден Экуменических мальтийских рыцарей, главой коего позднее стал императорский и королевский протектор принц Генрих III Константин де Виго Ласкарис Алерамико Палеолог Монферратский, наследный принц византийского трона, князь Фессалии, который затем учредил еще один Мальтийский орден с приоратом в США, в то время как Бассараба в 1975 году пытался создать свой собственный, с приоратом Святой Троицы Вильдье (может быть, мне написали именно оттуда?), однако эта попытка закончилась провалом. Далее я нашел еще византийский протекторат, орден, учрежденный принцем Каролем Румынским, отколовшимся от Кассаньяка; Великий приорат, где Великим бальи является некий Тонна-Барте; а князь Андрей Югославский (уже Великий магистр ордена, основанного Петром II) является Великим магистром Российского приората (который после отставки принца меняет название и становится Великим королевским приоратом Мальты и Европы); и еще орден, созданный в семидесятые годы некими бароном де Шуабером, Витторио Буза, православным владыкой города Белостока, Патриархом западной и восточной диаспоры, президентом Данцигской республики, президентом демократической республики Белоруссии и Великим ханом Татарии и Монголии Виктором Тимуром II; и еще Великий международный приорат, учрежденный в 1971 году вышеупомянутым Его Королевским Высочеством Роберто Патерно́ и бароном-маркизом Аларо, и этим приоратом начинает заведовать с 1982 года другой Патерно́ — глава императорского дома Леопарди Томассини Патерно́ Константинопольский, наследник престола Восточной Римской империи, признанный законный правопреемник католической апостольской православной церкви византийского обряда, маркиз Монтеаперто, пфальцграф польского престола.

И наконец в 1971 году появляется мой орден, отколовшийся от ордена Бассарабы, состоящий под высочайшим покровительством Алессандра Ликастра Гримальди Ласкариса Комнена Вентимильи, герцога де Лашастр, правящего князя и маркиза ди Деоль; а в настоящий момент его Великим магистром является маркиз Карл Стивала де Флавиньи, который после смерти Ликастра передал его полномочия Пьеру Пало, уже имевшему титулы Его Светлости архиепископа и патриарха Бельгийской католической православной церкви, Великого магистра Суверенного иерусалимского военно-монашеского ордена, он же Великий магистр и Верховный жрец универсального Масонского ордена Древнего и изначального устава Мемфиса и Мизраима.

Я отложил книгу. Возможно, содержащаяся в ней информация тоже фальшивка. Но я успел понять одну вещь: человеку все же надо принадлежать к какой-то организации, чтобы не чувствовать себя лишним колесом в колеснице. Знать бы только в какой. Масонская ложа П-2 распущена, Opus Dei² совсем не заботится о секретности, и о нем болтают все кому не лень. И я выбрал Итальянское Общество Продольной Флейты. Единственное, Подлинное, Древнее и Общепризнанное.

1986

¹ Суверенный иерусалимский военно-монашеский орден госпитальеров им. Св. Иоанна — мальтийские рыцари — Экуменический приорат Святой Троицы Вильдье — штаб в Ла Валлетте — приорство Квебека (франц.).

² Opus Dei (Дело Божие) — персональная прелатура католической церкви, основанная в 1928 году; по распространенному мнению — могущественная тайная организация, «разведывательная служба Ватикана».

Как

питаться в самолете

Несколько лет назад, отправляясь на самолете (в Амстердам и обратно), я взял с собой два галстука от Brooks Brothers, две рубашки от Burberry, две пары брюк от Bardelli, твидовый пиджак, купленный на Бонд-стрит, и жилет от Krizia.

На международных авиарейсах существует добрая традиция — подавать обед. При этом, как известно, кресло в салоне тесное, столик не очень широкий, а в самолете нередко качает. Салфетки дают совсем маленькие: если такую салфетку заложить за воротник, живот останется открытым, а если положить ее на колени, останется открытой грудь. Следовательно, здравый смысл требует, чтобы в самолете подавали еду компактного размера, которая не пачкает. И вовсе не обязательно кормить пассажиров энергетическими таблетками вместо обеда. Еда компактного размера, которая не пачкает, — это миланский шницель, мясо на гриле, сыр, картофель фри и жареный цыпленок. Пачкающая еда — это паста в томатном соусе, пармиджана из баклажанов, пицца, только что вынутая из духовки, и обжигающий консоме в чашке без ручек.

Но классическое самолетное меню состоит из хорошо прожаренного мяса, плавающего в коричневом соусе, большой порции помидоров, мелко нарезанной зелени, замаринованной в вине, риса и зеленого горошка с подливой. Известно, что горошек — продукт трудноуловимый (недаром даже лучшие в мире повара не могут приготовить фаршированный горошек), особенно если вы, следуя инструкции на банке, пытаетесь есть его не ложкой, а вилкой. Не подумайте, что я, словно какой-нибудь китаец, стану уверять вас, будто ухватить горошину палочками легче, чем насадить ее на вилку. И не надо поправлять меня: я знаю, что горошек не насаживают на вилку, а подбирают вилкой: ведь этот столовый прибор был создан для единственной цели — ронять горошины, которые он якобы должен собирать.

К этому следует добавить, что горошек, как правило, подают именно в тот момент, когда самолет входит в зону турбулентности и командир просит пассажиров пристегнуть ремни. Этот сложный эргономический расчет приводит к тому, что у горошка остаются только две возможности: высыпаться либо за ворот, либо в ширинку пассажира.

Как учат нас баснописцы древности, чтобы не дать лисе напиться из бокала, надо сделать бокал высоким и узким. Бокалы, которые дают в самолете, всегда низкие и широкие, больше похожие на миски. Естественно, любая жидкость из них проливается, причем без всякой турбулентности, просто по законам физики. Хлеб в самолете не французский багет, который надо тянуть зубами, даже когда он свежий, а особый сорт хлеба с отрубями, от которого, стоит только взять его в руку, поднимается облако мельчайшей пыли. Вы думаете, что она рассеялась, но вам это только кажется: как гласит закон Лавуазье, ничто не исчезает насовсем. По прибытии вы обнаружите, что вся эта пыль скопилась под сиденьем вашего кресла и ухитрилась измазать ваши брюки не только с лицевой стороны, но и с изнанки. Десерт либо пирожное безе, которое рассыпается на мелкие крошки и оседает на одежде вместе с хлебной пылью, либо пирожное с кремом, которое приклеивается к пальцам, когда ваша салфетка уже успела пропитаться соком от помидоров и ни на что не годится.

Правда, у вас еще осталась освежающая салфетка, но ее не отличишь от пакетиков с солью, перцем и сахаром; и, после того как вы посыпали сахаром салат, освежающая салфетка наверняка окажется в кофе, который вам подали очень горячим в чашке из теплопроводящего материала, наполненной до краев, чтобы кофе легко мог выскользнуть из ваших обожженных рук и смешаться с соусом, заляпавшим вам рубашку у пояса. А в бизнес-классе стюардесса сама выливает кофе вам на живот и извиняется на эсперанто.

Сотрудник авиакомпании, отвечающий за питание пассажиров на борту, в прошлом наверняка прошел обучение у гостиничных менеджеров, закупивших для отелей кофейники особой конструкции, которые, вместо того чтобы налить кофе вам в чашку, выливают восемьдесят процентов всего содержимого на одеяло. Но с какой целью это делается? Самой правдоподобной гипотезой, на мой взгляд, является следующая: у пассажиров должно создаться впечатление, что они окружены роскошью, а представление о роскоши, как предполагается, они почерпнули из голливудских фильмов, где император Нерон всегда пьет вино из плоской чаши, обливая себе бороду и хламиду, а могущественный феодал, держа в объятиях куртизанку, обгладывает баранью ногу, которая заливает мясным соком его рубашку, отороченную кружевами.

Но тогда почему в первом классе, где кресла такие широкие, подают компактную еду: тосты, намазанные маслом и русской икрой, копченого лосося и ломтики лангуста, сдобренные оливковым маслом и лимонным соком? Возможно, потому, что в фильмах Лукино Висконти, аристократы-нацисты произносят: «Расстреляйте его!» — отправляя в рот одну-единственную виноградину?

1987

Как

говорить с людьми о животных

Если вам еще не становится дурно от историй из современной жизни, вот вам происшествие, случившееся несколько лет назад в Нью-Йорке.

Центральный парк, зоологический сад. Группа мальчиков играет возле бассейна с белыми медведями. Один из них подзадоривает остальных, предлагая поплавать вместе с медведями; чтобы заставить приятелей залезть в бассейн, он прячет их одежду; мальчики залезают в воду и начинают плескаться вокруг большого, добродушного, сонного медвежонка, дразнить и задирать его, медведю это надоедает, он протягивает лапу и съедает, вернее, загрызает двух мальчиков, рвет их на части, которые разбрасывает по бассейну. Сбегаются полицейские, приезжает даже сам мэр, все спорят о том, следует ли убить медведя, приходят к выводу, что он не виноват, в газетах появляются громкие статьи: «Обратите внимание: фамилии у погибших испанские, они были пуэрториканцами, возможно, были цветными, возможно, только недавно приехали в Америку, но, так или иначе, имели склонность к дерзким выходкам, как все ребята из бедных кварталов, которые охотно сбиваются в банды».

Предлагаются различные интерпретации случившегося; но всюду о поведении погибших говорится достаточно жестко. А вслух люди высказываются даже с некоторым цинизмом: что поделаешь, это естественный отбор, если у них хватило глупости плавать под боком у медведя, так им и на до, лично я бы и в пять лет не полез в этот бассейн. Есть также социальная интерпретация: всему виной нищета и недостаток культуры, увы, легкомыслие и неосторожность — черты, типичные для люмпен-пролетариев. Но при чем тут недостаток культуры, спрашиваю я, ведь даже мальчик из самой бедной семьи смотрит телевизор и читает по школьной программе книги, в которых рассказывается о том, как медведи пожирают людей, а охотники убивают медведей?

Но тут я спросил себя: а что если мальчики залезли в бассейн именно потому, что они смотрят телевизор и ходят в школу? Вполне возможно, что эти дети стали жертвами нашего лицемерия, поверив в то, что им внушали через школьную программу и средства массовой информации.

Люди всегда были безжалостны по отношению к животным, а когда осознали свою жестокость, начали пусть и не любить их всех (поскольку преспокойно продолжали употреблять их в пищу), но, по крайней мере, доброжелательно о них отзываться. Если подумать, сколько зла средства массовой информации, школы и госучреждения причинили людям, то с точки зрения психологии и этики, разговоры о доброте животных можно считать некоей компенсацией. Нас не волнует, что в Третьем мире умирают дети, и в то же время мы учим детей Первого мира любить не только зайчиков, но также китов, крокодилов и змей.

Заметьте: сама по себе такая воспитательная работа вполне разумна. Проблема в средствах убеждения: тут воспитателям явно изменило чувство меры. Чтобы доказать, что животные имеют право на жизнь, их наделяют человеческими, более того, детскими чертами. Вместо того чтобы сказать: животные имеют право на жизнь, даже если по своим повадкам они дикие и хищные, — к ним вызывают симпатию, изображая их милыми и забавными.

Нельзя быть более суматошным, чем лемминг, более ленивым, чем кот, более слюнявым, чем собака, более вонючим, чем поросенок, более истеричным, чем лошадь, более глупым, чем мотылек, более склизким, чем улитка, более ядовитым, чем гадюка, более изобретательным, чем муравей, и менее музыкально креативным, чем соловей. Просто надо любить, — а если мы этого не сможем, хотя бы уважать — этих и других животных такими, как есть. Легенды прошлого изображали волка слишком злым, а современные легенды — слишком добрым. Китов надо спасать не потому, что они добрые, а потому, что они часть окружающей среды и без них экологическое равновесие будет нарушено. А наши дети привыкли к историям о говорящих китах о волках, готовых вести добродетельную жизнь и помогать людям, и, главное, о любимом герое — плюшевом мишке.

В рекламе, мультфильмах, детских книжках с картинками мы сплошь и рядом видим милых, добрых, послушных мишек, с которыми малышу так приятно играть и с которыми у него возникает чувство защищенности. Если медведь узнает, что ему дозволено жить, потому что он «grande е grosso, ciula е balosso»¹, как говорят в моем краю, для него это будет оскорблением. Думаю, бедные ребята в Центральном парке погибли не от недостатка, а от избытка культуры. Они жертвы нашей больной совести.

Чтобы заставить их забыть о том, как жестоки люди им слишком часто рассказывали о добрых медведях. А надо было честно рассказать, что такое люди и что такое медведи.

1987

¹ Большой и толстый, сонливый и глупый (ломбардск. диалект).

Как

писать предисловие

Цель данной заметки — объяснить, как построить предисловие к сборнику эссе, философскому трактату или сборнику научных статей, которое, возможно, будет опубликовано в книге либо в престижном университетском ежегоднике, а значит, должно быть выдержано в общепринятых правилах академического этикета.

В нижеследующих строках я объясню, пусть и в обобщенной форме, зачем пишется предисловие, каково должно быть его содержание и как должны быть построены слова признательности. По умению правильно сформулировать благодарности можно сразу распознать ученого высокого класса. Может случиться так, что какой-то ученый, закончив свой труд, поймет, что благодарить ему некого. Это не имеет значения: если тех, кого ты должен поблагодарить, не существует, надо их придумать. Научная работа, за которую некого благодарить, выглядит подозрительно, поэтому всегда надо кому-нибудь и как-нибудь выразить благодарность.

При написании данной заметки для меня оказалось чрезвычайно полезным длительное знакомство с научной публицистикой, которую я смог изучить благодаря содействию Министерства образования Итальянской Республики, Туринского университета, Флорентийского университета, Миланского политехнического института, Болонского университета, Нью-Йоркского, Йельского и Колумбийского университетов.

Я не сумел бы довести до конца работу над данной заметкой без неоценимой помощи синьоры Сабины, которой я обязан тем, что мой кабинет, который к двум часам ночи был похож на одну огромную кучу окурков и макулатуры, утром возвращался в сносное состояние. Особую признательность хотелось бы выразить Барбаре, Симоне и Габриэлле: благодаря их бдительности мои раздумья за письменным столом не прерывались назойливыми звонками с другого берега Атлантики, целью которых было пригласить меня на конгрессы, посвященные различным темам, далеким от моих научных интересов.

Данная заметка не могла бы осуществиться, если бы не поддержка моей жены, которая научилась стойко выдерживать перепады настроения и приступы нервозности ученого, измученного философскими проблемами, и успокаивать его рассуждениями о тщете всего сущего. Регулярность, с какой она предлагала мне яблочный сок с добавлением шотландского виски лучших сортов, безмерно и в несказанной степени способствовала тому, что эти страницы приобрели некое подобие стройности и ясности.

Мои дети были для меня большим подспорьем: их любовь, энергия и вера в меня помогли мне довести данную заметку до конца. Их олимпийской отрешенности и отказу от вмешательства в мою работу я обязан тем, что победил в изнурительной борьбе за право дать свое определение роли, какую играет деятель культуры в постмодернистском обществе. Именно благодаря им у меня постоянно возникало желание поскорее сесть за письменный стол, лишь бы не сталкиваться в коридоре с их лучшими друзьями: эстетические критерии парикмахера этих молодых людей претят моему вкусу.

Публикация этого текста стала возможной благодаря щедрости и экономической поддержке Карло Караччоло, Лио Рубини, Эудженио Скальфари, Ливио Дзанетти, Марко Бенедетто и других членов Совета директоров издательского дома «Эспрессо». Особую признательность хотелось бы выразить административному директору Мильвии Фиорани за ежемесячную поддержку, которая позволила мне продолжить мои исследования. Если мой скромный вклад в науку смог дойти до такого количества читателей, я обязан этим директору отдела распространения Гвидо Феррантелли.

Оформить мою работу я смог благодаря акционерному обществу «Olivetti», которое предоставило мне компьютер М21. Выражаю признательность также MicroPro и ее программе Wordstar 2000. Текст напечатан на принтере Okidata Microline 182.

Я не сумел бы написать нижеследующие и предшествующие строки, если бы не мягкая настойчивость Джованни Валентини, Энцо Голино и Фердинандо Адорнато, которые подбадривали меня ежедневными звонками, напоминая, что очередной номер «Эспрессо» вот-вот сдадут в набор и я во что бы то ни стало должен придумать тему для очередной заметки.

Разумеется, они не несут ответственности за научную ценность текста, написанного на этой странице, и, если с ним что-то не так, вся вина за это ложится на меня. То же самое можно сказать о предшествующих и последующих заметках.

1987

Как

выступать в качестве телеведущего

В моей жизни был один интереснейший опыт, когда по приглашению Академии наук Свальбардских островов я несколько лет изучал цивилизацию племени бонга, которое обитает между Терра инкогнита (Неизведанной землей) и Островами блаженных.

В общем и целом люди племени бонга мало отличаются от нас, но у них есть своеобразная черта: они признают только исчерпывающую информацию. У них ничего не может предполагаться, допускаться и подразумеваться.

Так, например, мы начинаем говорить и, естественно, пользуемся словами, но сообщать об этом факте нам не нужно. А вот человек племени бонга, обращаясь к другому бонга, первым делом заявляет: «Внимание: сейчас я буду говорить и при этом пользоваться словами». Мы строим дома, а затем (если только мы не японцы) всегда указываем тем, кто должен к нам прийти, номер дома, фамилии жильцов, номер подъезда. Люди бонга на доме обязательно пишут «дом», на кирпичах и звонке указывают соответствующие названия, на двери пишут слово «дверь». Если вы позвоните в дверь какому-нибудь господину из племени бонга, он откроет вам и скажет: «Открываю», а потом поздоровается и представится. Если он пригласил вас на ужин, то предложит вам сесть и скажет: «Вот это стол, а это стулья». Затем он радостно воскликнет: «А теперь — горничная! Встречайте, это Розина! Сейчас она спросит, что вам хотелось бы съесть, и принесет ваше любимое блюдо!» То же самое происходит и в ресторанах.

Занятно понаблюдать за бонга, когда они — в театре. В зале гаснет свет, на сцене появляется актер и произносит: «Вот занавес!» Затем занавес открывается, и на сцену выходят актеры, чтобы сыграть, допустим, «Гамлета» или «Мнимого больного». Но сначала каждый актер представляется публике, называя свои имя и фамилию, а затем имя персонажа, которого он играет. После чего произносит: «А сейчас — пауза!» И на несколько секунд наступает молчание. Затем начинает говорить другой актер. Когда первый акт заканчивается, на сцену, понятное дело, выходит актер и объявляет: «А сейчас — антракт!»

Меня поразило, что эстрадные представления у бонга, как и у нас, состоят из разговорных сценок, песен, дуэтов и танцевальных номеров. Но у нас обычно бывает так: пара комиков исполняет свою сценку. Затем один из них запевает песню, и оба исчезают за кулисами, а на сцену выбегают стройные девушки и танцуют, чтобы дать зрителю передохнуть; после танца на сцене снова появляются актеры. У бонга актеры, выйдя на сцену, объявляют, что сейчас будет исполнена комическая сценка, потом сообщают, что споют дуэтом, и уточняют: будет смешно. И наконец, актер, последним уходящий за кулисы, объявляет: «А сейчас — балет!» Однако больше всего меня поразило то, что в антракте на занавесе появлялись рекламные баннеры, как бывает и у нас. Но здесь, после того как актер объявлял антракт, он всякий раз произносил: «А сейчас — реклама!»

Я долго пытался понять, откуда у людей бонга эта навязчивая потребность все уточнять. Быть может, думал я, они туго соображают, и, если человек не скажет им: «Приветствую тебя», они просто не поймут, что их приветствуют. В известной степени, безусловно, так и было. Однако была и другая причина. У бонга существовал культ публичных представлений, поэтому им необходимо было превратить в спектакль всё вокруг, не только явное, но также и подразумеваемое. Во время моего пребывания у бонга я даже получил возможность воссоздать историю аплодисментов. В древности бонга аплодировали по двум причинам: либо потому, что им понравилось представление, либо потому, что им хотелось воздать почести какому-то достойному человеку. По силе аплодисментов можно было понять, кого ценят и любят больше всех. Между тем некоторые хитрые театральные импресарио, стремясь убедить публику, что ей показывают высококлассное шоу, рассаживали среди зрителей подкупленных наемников, чтобы те аплодировали, даже когда для этого не было причин. Когда представления начали показывать по телевидению, в студию стали приглашать родственников тех, кто их организовывал, и подавали световой сигнал (незаметный для зрителей) в момент, когда надо было аплодировать. Телезрители очень скоро раскрыли эту хитрость, и у нас доверие к аплодисментам было окончательно подорвано. Однако у бонга вышло иначе. Зрителям, сидевшим дома у телевизоров, тоже захотелось аплодировать, и толпы бонга устремились на телестудии, готовые платить свои деньги за то, чтобы им дали похлопать. Некоторые даже записались на специальные курсы. Теперь, когда все всё знали, в нужные моменты ведущий телешоу сам произносил вслух: «А теперь давайте поаплодируем!» Но очень скоро зрители в студии начали аплодировать без приглашения. Ведущему, который задавал вопросы одному из участников, достаточно было спросить, какая у него профессия, и, когда тот отвечал: «Я убираю газовую камеру в городском собачьем приемнике», зал взрывался аплодисментами. А порой, если ведущий, как случалось у нас во время исполнения сценок Петролини¹, не успевал вовремя открыть рот, чтобы сказать «добрый вечер», то сразу после «добрый...» раздавались оглушительные овации. Когда ведущий говорил: «Вот мы и здесь, как всегда по четвергам», публика не только аплодировала, но и разражалась неудержимым хохотом.

Аплодисменты стали настолько необходимой частью телевизионного зрелища, что даже в рекламных роликах, когда агент фирмы, расхваливая свой товар, произносил: «Покупайте средство Pip для похудения», раздавались аплодисменты каких-то несметных толп. Зрители прекрасно знали, что в помещении, где происходила съемка, никого нет, но им было необходимо слышать аплодисменты, иначе они подумали бы, что программа какая-то ненастоящая, и переключились бы на другой канал. Люди из племени бонга хотят, чтобы телевидение показывало им жизнь такой, как есть, без прикрас. Аплодисменты в телевизионном зрелище — это вклад зрителей (таких же, как мы), а не актера (который играет), а значит, они служат единственной гарантией того, что телевидение действительно окно, открытое в мир. Сейчас бонга работают над программой, в которой будут одни только аплодирующие актеры и которая будет называться «Телеправда». В последнее время, чтобы ощущать неразрывную связь с жизнью, люди бонга аплодируют и тогда, когда их не показывают по телевизору. Они аплодируют на похоронах, и не потому, что радуются или хотят доставить удовольствие покойному, а для того, чтобы не чувствовать себя тенями среди теней, чтобы чувствовать себя живыми и настоящими, как те картинки, которые они видят на телеэкране. Однажды, когда я был в гостях, пришел родственник хозяев дома и сказал: «Бабушку только что задавил грузовик!» Все присутствующие встали и зааплодировали.

Я не могу сказать, что бонга в чем-то уступают нам. Один из них даже сказал мне, будто они собираются завоевать мир. Что это не пустая угроза, я убедился по возвращении на родину. Вечером я включил телевизор и увидел ведущего телешоу: он представил своих ассистенток, затем обещал исполнить комический монолог и наконец объявил: «А сейчас — балет!» Один респектабельный господин, обсуждавший с другим респектабельным господином важные политические проблемы, в какой-то момент вдруг замолк на полуслове и произнес: «А сейчас — рекламная пауза!» Некоторые ведущие представляли даже зрителей. Другие — снимавшую их телекамеру. И все аплодировали.

Глубоко потрясенный, я вышел из дому и направился в ресторан, славящийся своей «новой кухней». Официант принес мне три салатных листа. И сказал: «Это ассорти из ломбардского латука и ломеллинской рукколы, приправленное морской солью, замаринованное в нашем домашнем бальзамическом уксусе и сбрызнутое умбрийским оливковым маслом первого отжима».

1987

¹ Петролини, Этторе (1884-1936) — знаменитый итальянский актер-комик, драматург и автор коротких комических сценок.

Как

управиться с чертовым кофейником

Есть разные способы приготовления вкусного кофе: кофе по-неаполитански, кофе эспрессо, кофе по-турецки, бразильский кафезиньу, фильтрованный кофе по-французски, кофе американо. Каждый из них по-своему прекрасен. Американо может быть мутной жидкостью температурой сто градусов, разлитой в пластиковые стаканы, стенки которых не пропускают тепло, и продаваемой обычно на вокзалах с целью геноцида, но, если он приготовлен в кофейной машине, как бывает в некоторых частных домах или скромных закусочных, где его подают к яичнице с беконом, это чудесный, ароматный напиток, он пьется как вода, а потом начинается сердцебиение, потому что у него в одной чашке больше кофеина, чем в четырех эспрессо.

А еще бывает кофейная бурда. Обычно ее варят из прогорклой ячменной муки, старых костей и настоящих кофейных зерен, откопанных на свалке кожно-венерологического диспансера. Этот напиток можно распознать по неповторимому аромату грязных носков, замаринованных в помойном ведре. Его подают в тюрьмах, колониях для несовершеннолетних, спальных вагонах и пятизвездных отелях. В самом деле, если вы остановитесь в каком-нибудь «Plaza Majestic», «Maria Jolanda & Brabante», «Des Alpes» или «Des Bains», вы можете заказать эспрессо, но, когда его принесут вам в номер, он уже успеет покрыться льдом. Во избежание такого неудобства закажите себе «континентальный завтрак» и приготовьтесь к удовольствию позавтракать в постели.

«Континентальный завтрак» состоит из двух булочек, круассана, гомеопатической дозы апельсинового сока, лепестка сливочного масла, крошечной порции черничного и абрикосового варенья и такой же порции меда, кувшинчика с остывшим молоком, счета на сто тысяч лир и чертова кофейника с бурдой. Нормальные люди пользуются старыми, добрыми кофейниками с узким носиком, через который ароматный напиток не спеша наливается в чашку, и с каким-то приспособлением в верхней части, которое не дает ему перелиться через край. Но бурду из спального вагона или пятизвездного отеля вам приносят в кофейнике с широким, как клюв пеликана, носом и плохо закрепленной крышкой, которая под влиянием неудержимой horror vacui¹ автоматически валится вниз, стоит только наклонить кофейник. Благодаря такой оригинальной конструкции чертов кофейник сначала выливает половину своего содержимого на круассан, булочки и варенье, а затем, когда соскальзывает крышка, выплескивает остальное вам на постель. В спальных вагонах посуда дешевая, поскольку от тряски кофе и так прольется. А в пятизвездных отелях кофейник должен быть фарфоровый, чтобы крышка сползала медленно, едва заметно, но неотвратимо.

По вопросу о происхождении и мотивации чертова кофейника есть две теории, вокруг которых сформировались две философские школы. Как считают сторонники Фрайбургской школы, эта уловка придумана для того, чтобы гость отеля, вернувшись вечером к себе в номер, мог убедиться, что ему поменяли белье. Братиславская школа полагает, что здесь мы имеем дело с мотивацией морального свойства (см.: Макс Вебер. «Протестантская этика и дух капитализма»): чертов кофейник не дает вам лентяйничать и нежиться в постельке, ведь это очень неудобно есть набухший от кофе круассан, когда простыня и одеяло у вас насквозь промокли.

Чертовы кофейники не продаются в магазинах. Такая посуда выпускается исключительно для роскошных гостиничных сетей и спальных вагонов. В тюрьмах бурду наливают из котелков, потому что, если бы простыни приобрели ровный темно-коричневый цвет, их трудно было бы заметить в темноте, когда заключенные при попытке побега будут спускаться по ним из окна.

По мнению Фрайбургской школы, имеет смысл попросить официанта поставить поднос с завтраком не на кровать, а на столик. Этот маневр, конечно, не даст кофе пролиться на постель, замечает Братиславская школа, но не помешает ему выплеснуться на вашу пижаму (которую, в отличие от постельного белья, отель не обязан менять каждый день); однако в любом случае, в пижаме вы или нет, кофе, выпиваемый за столиком, выплеснется вам на низ живота и вызовет ожоги в тех местах, где больше всего хотелось бы их избежать. Фрайбургская школа вместо ответа лишь пожимает плечами, а это, право же, не аргумент.

1988

¹ Боязни пустоты (лат.).

Как

правильно распределять время

Когда я звоню моему дантисту, чтобы записаться на прием, а он говорит, что на ближайшую неделю у него не будет и часа свободного, я ему верю. Это настоящий профессионал. Но когда кто-то приглашает меня принять участие в симпозиуме, в «круглом столе», в коллективной научной работе, написать эссе, войти в состав жюри, а я отвечаю, что у меня нет на это времени, мне не верят. «Ну что вы, профессор, — говорят мне, — такой человек, как вы, наверняка сумеет найти время». Ну конечно, ведь мы, гуманитарии, не считаемся настоящими профессионалами, мы просто бездельники.

Я тут кое-что подсчитал. И попросил коллег, которые выполняют примерно ту же работу, что и я, тоже произвести подсчеты и сказать, прав я или нет. В обычном, невисокосном году 8760 часов. Восемь часов на сон, час на пробуждение и утренний туалет, полчаса на то, чтобы раздеться и поставить на тумбочку бутылку минералки, и не более двух часов на еду: в итоге получается 4170 часов. Плюс два часа в день на перемещения по городу; итого 730 часов.

Я читаю по три двухчасовые лекции в неделю и еще даю консультации для студентов во второй половине дня. Таким образом, университет забирает у меня в общей сложности двадцать недель собственно на лекции, 220 часов на семинарские занятия и другие виды преподавательской работы, еще 24 часа на прием экзаменов, 12 часов на защиту диссертаций, 78 часов на различные собрания и заседания. В среднем я читаю пять диссертаций в год по 350 страниц, каждую страницу надо прочесть минимум два раза, до и после поправок диссертанта, в среднем по три минуты на страницу, получается 175 часов. Материалы для подготовки к экзаменам, выпускаемые к каждой сессии: учитывая, что по многим из них мне оказывают помощь мои сотрудники, ограничусь четырьмя по тридцать страниц, пять минут на чтение и обсуждение каждой страницы; итого 60 часов. Если не считать времени, потраченного на научные исследования, получается в общей сложности 1465 часов.

Я главный редактор журнала по семиотике «Versus»: в год выходит четыре номера общим объемом 300 страниц. Не считая времени, потраченного на изучение отклоненных впоследствии рукописей, работа в журнале, из расчета десять минут на страницу (оценка, редактирование, чтение корректур), занимает у меня 50 часов. Еще я курирую две книжные серии, близкие моим научным интересам, общим объемом 1800 страниц; если считать по десять минут на страницу, получится 300 часов. Изучение переводов на иностранные языки (только на те, которые я знаю) моих эссе, книг, статей и докладов — в среднем 1500 страниц в год по двадцать минут на страницу (чтение, сверка с оригиналом, споры с переводчиком, лично, по телефону или по переписке) — еще 500 часов. Затем — мои сочинения в оригинале. Даже если и не собирался писать книгу, потому что первым делом надо справиться со всеми эссе, докладами, выступлениями, планами лекций и так далее, все равно за год без напряжения напишешь страниц 300. Продумать замысел, набросать тезисы, набрать текст на компьютере, внести правку: на одну страницу уходит минимум час. Итого 300 часов. Теперь еженедельная заметка для «Эспрессо»: выбрать тему, набросать черновик, заглянуть в две-три книги, переписать текст начисто, втиснуть его в требуемый объем, отправить или продиктовать — все это займет в лучшем случае три часа. Умножаю на 52 недели и получаю 156 часов (не считая времени, потраченного на написание других статей в том же журнале). И наконец, чтение моей корреспонденции, которым я занимаюсь три раза в неделю с девяти до часу (но так и не могу разгрести все до конца), — 624 часа.

Я подсчитал, что в 1987 году, приняв только десять из ста сделанных мне предложений и согласившись участвовать в симпозиумах только по моей специальности, писать предисловия только к работам, созданным под моим руководством или под руководством моих сотрудников, присутствовать только на самых необходимых мероприятиях (академические церемонии, совещания в министерствах), я потратил 372 часа только на выступления (время неактивного присутствия в счет не идет). Многие встречи происходили за рубежом: я насчитал 323 часа, проведенных в дороге. Я учел, что на путешествие из Милана в Рим у меня уходит в общей сложности четыре часа, включая поездку на такси до аэропорта, ожидание рейса, перелет, такси из аэропорта до гостиницы, размещение в гостинице и поездку в место проведения конгресса. Путешествие в Нью-Йорк, соответственно, занимает 12 часов.

Общий итог — 8094 часа. Если вычесть их из 8760 часов, составляющих год, останется всего 666 часов, то есть час сорок девять минут в день: в это время я занимался любовью, общался с друзьями и знакомыми, присутствовал на похоронах, ходил к врачам, занимался шопингом и спортом, смотрел фильмы и спектакли. Как видите, я даже посчитал время, потраченное на чтение разнообразной печатной продукции (книг, журналов и комиксов). Если допустить, что я занимался этим во время путешествий за вышеупомянутые 323 часа, то из расчета пять минут на страницу (просто чтение плюс предисловия и аннотации) получится, что я имел возможность прочесть 3876 страниц, что составляет 12,92 книги по 300 страниц в каждой. А курение? Шестьдесят сигарет в день: полминуты на то, чтобы найти пачку, закурить, раздавить окурок — в общей сложности получается 182 часа. Как, неужели? Пора бросать курить.

1988

Как

вести себя с таксистом

В момент, когда вы садитесь в такси, возникает проблема корректного взаимодействия с таксистом. Таксист— это человек, который целый день управляет автомобилем, участвуя в уличном движении большого города — такая работа сама по себе приводит к инфаркту или нервному срыву — и постоянно вступая в конфликты с другими водителями. Отсюда его нервозность и ненависть к любому человекообразному существу. Это дает повод богачам, демонстрирующим леворадикальные взгляды, утверждать, что все таксисты — фашисты. Но это неправда, таксист равнодушен к идеологическим проблемам, он ненавидит профсоюзные акции протеста, но не за цвет флагов, а за то, что они провоцируют пробки. Точно так же он ненавидел бы и шествие Балилла¹. Ему нужно только одно: сильное правительство, которое поставит к стенке всех водителей-частников и введет комендантский час с шести утра до полуночи. Он не выносит женщин, но только тех, кто передвигается по городу. Тех, что сидят дома и готовят пасту, он согласен терпеть.

Итальянские таксисты бывают трех разновидностей. Первые делятся мнениями, которые я описал выше, в течение всей поездки; вторые угрюмо молчат и выражают свою мизантропию опосредованно — поведением на дороге; третьи снимают напряжение, пускаясь в рассказы о том, что произошло у них с каким-нибудь клиентом. Это просто истории изжизни, напрочь лишенные назидательности: если бы он рассказал их в кабаке, хозяин выставил бы его вон, заметив, что уже пора спать. Но таксист находит их занятными и увлекательными, и вы правильно сделаете, если будете почаще вставлять комментарии вроде: «Ну и люди, надо же, что можно услышать, неужели с вами такое случилось?» Ваша попытка участвовать в разговоре не заставит таксиста прекратить монолог, но вы покажетесь ему добрее.

Итальянец, приехавший в Нью-Йорк, сильно рискует, если, прочтя на табличке в такси фамилию вроде Ди Кутуньятто, Эзиппозито или Перкуокко, раскроет свою национальность. После этого таксист заговорит с вами на каком-то неведомом наречии и ужасно обидится, если вы его не поймете. Вам придется сразу же сказать ему по-английски, что вы говорите только на диалекте вашей малой родины. Таксист, впрочем, и так уже уверен в том, что государственным языком в Италии является английский. Но, как правило, у нью-йоркских таксистов либо еврейская фамилия, либо нееврейская фамилия. Таксисты с еврейской фамилией — сионисты и реакционеры, таксисты с нееврейской фамилией — реакционеры и антисемиты. Они не произносят политических речей, а просто требуют военного переворота. Труднее выбрать модель поведения с теми, у кого фамилия напоминает ближневосточную либо русскую, и остается гадать, евреи они или нет. Чтобы избежать неприятностей, надо сказать, что вы передумали и вам надо не на Седьмую улицу, угол Четырнадцатой, а на Чарлтон-стрит. Тогда таксист придет в бешенство, затормозит и высадит вас, потому что нью-йоркские таксисты знают только улицы с номерами, а где находятся улицы с названиям, им неизвестно.

А вот парижский таксист не знает ни одной улицы. Если вы попросите привезти вас на площадь Сен-Сюльпис, он высадит вас у Одеона и заявит, что не знает, как проехать дальше. Но перед этим будет долго жаловаться на ваши непомерные претензии: «Ah, ça, monsieur, alors...»² В ответ на предложение заглянуть в карту города он либо промолчит, либо даст понять, что, если у вас возникла необходимость в библиографической консультации, вам следует обратиться к какому-нибудь архивисту-палеонтологу в Сорбонне. Таксисты восточного происхождения — особая категория: с изысканной любезностью они говорят вам, чтобы вы не волновались, они мигом найдут нужный адрес, затем делают три круга по бульварам и наконец спрашивают, будет ли для вас иметь значение, если вместо Северного вокзала вас привезут на Восточный, ведь поезда ходят и тут, и там.

В Нью-Йорке вы не можете вызвать такси по телефону, если только вы не член одного из клубов. В Париже это возможно. Вот только такси не приедет. В Стокгольме вы можете вызвать такси исключительно по телефону: нельзя же доверять любому типу, который шляется по улице. Но чтобы узнать номер телефона, вам надо остановить проезжающее мимо такси, а типы, которые шляются по улице, как я уже сказал, в этом городе доверия не вызывают.

Немецкие таксисты вежливые и воспитанные, они не разговаривают, а только жмут на газ. Когда вы, белый от страха, выходите из машины, вам становится понятно, почему они отдыхают в Италии и катят перед вами на скорости шестьдесят километров в час по полосе обгона.

Если устроить гонки между таксистом из Франкфурта на «порше» и таксистом из Рио на битом «фольксвагене», то победит таксист из Рио, в частности, потому, что он не останавливается на светофорах. Если бы он остановился, рядом тут же нарисовался бы другой битый «фольксваген» с малолетками, которые протянули бы к вам руки и на ходу сорвали бы с вас часы.

Но где бы вы ни оказались, вы сможете распознать таксиста по одной особенности, присущей ему одному. Это человек, у которого никогда нет сдачи.

1988

¹ Балилла (Opera Nazionale Balilla) — фашистская молодежная организация, существовавшая в Италии с 1926 по 1937 год.

² «Ах, месье, ну и ну, что это вы...» (франц.).

Как

опровергнуть опровержение

Опровержение

Глубокоуважаемый главный редактор, по поводу статьи «Кто стоит за мартовскими идами», опубликованной в последнем номере вашего журнала за подписью «Алетео Правда», имею сказать следующее. Утверждение, что я участвовал в организации убийства Юлия Цезаря, не соответствует действительности. Как следует из моего свидетельства о рождении, я появился на свет в Мольфетте 15 марта 1944 года, то есть спустя много столетий после этого печального события, которое к тому же всегда вызывало у меня неодобрение. Вероятно, синьор Правда что-то перепутал, когда написал, что я вместе с друзьями всегда отмечаю годовщину 15 марта 44 года.

Неверно также и то, что я будто бы сказал некоему Бруту: «Встретимся в Филиппах»¹. Хочу подчеркнуть: я никогда не встречался с синьором Брутом, до вчерашнего дня я даже ни разу не слышал его имени. Во время краткой беседы по телефону с синьором Правдой я действительно сказал ему, что собираюсь в скором времени встретиться с главой муниципального управления транспорта синьором Филиппи, но это было сказано в контексте разговора о состоянии дорожного движения в нашем городе. И я никогда не говорил, что подговариваю кое-кого убрать прохвоста Юлия Цезаря, я сказал только, что «уговариваю его убрать транспорт с проспекта Юлия Цезаря».

С благодарностью и наилучшими пожеланиями,

Кристалло Опровержиссимо.

Ответ Алетео Правды

Хочу отметить: синьор Опровержиссимо отнюдь не опровергает тот факт, что Юлий Цезарь был убит в мартовские иды 44 года. Отмечу также, что синьор Опровержиссимо всегда отмечает с друзьями годовщину 15 марта 44 года. Именно эту его своеобразную привычку я и хотел обсудить в моей статье. Возможно, у синьора Опровержиссимо есть какие-то свои причины отмечать эту дату обильными возлияниями, но, согласитесь, совпадение по меньшей мере странное. Пусть вспомнит также, что во время долгого и содержательного интервью, которое он согласился дать мне по телефону, он произнес фразу: «Недаром было сказано: “Цезарь получит, что хочет”»; некий источник из близкого окружения синьора Опровержиссимо, в надежности которого можно не сомневаться, заверил меня: то, что получил Цезарь, — это двадцать три удара кинжалом.

Обратите внимание: синьор Опровержиссимо всячески уклоняется от признания, что в конечном счете именно он стоит за этими двадцатью тремя ударами. Что же до его неправдоподобных объяснений по поводу встречи в Филиппах, то передо мной на столе лежит блокнот, в котором четко и разборчиво написано: синьор Опровержиссимо сказал: «Встретимся в Филиппах», а не «Встретимся с Филиппи».

Я, со своей стороны, также располагаю сведениями об угрозах в отношении Юлия Цезаря. В блокноте, который сейчас лежит передо мной, записано ясно и недвусмысленно: «...вариваю ...ого... убрать.... про...с...та Юлия Цезаря». Жалкие уловки и словесная эквилибристика еще никому не помогли уйти от ответственности и не смогли заткнуть рот средствам массовой информации.

1988

¹ Слова, которые произносит призрак Юлия Цезаря в трагедии Шекспира «Юлий Цезарь».

Как

выбрасывать в корзину телеграммы

Когда-то люди, достав утром из ящика почту, распечатывали письма, пришедшие в заклеенных конвертах, и выбрасывали те, что пришли в открытых. Сейчас организации, ранее присылавшие письма в открытых конвертах, стали их заклеивать, а иногда и отправлять экспресс-почтой. Получает человек такое послание, торопится его открыть, а там — какое-нибудь никому не нужное приглашение. В последнее время еще появились очень затейливые конверты, которые закрываются герметически: их нельзя вскрыть ни ножом для разрезания бумаги, ни зубами, ни пилой. Вместо клея теперь используется быстро застывающий цемент, какой идет на зубные пломбы. К счастью, письма с приглашениями на распродажи легко распознать: они приходят в конвертах, на которых золотыми буквами написано: «Бесплатно». А меня еще в детстве учили: если тебе предлагают что-нибудь бесплатно — звони карабинерам.

Но сейчас все стало еще сложнее. В прежние времена, когда человеку приносили телеграмму, он открывал ее с волнением и интересом, потому что в ней непременно было что-то важное: печальная новость либо сообщение о внезапной кончине американского дядюшки. А теперь каждый, кто захочет сказать что-то никому не интересное, посылает телеграмму.

Телеграммы бывают трех типов. Тип первый — приказ: «Приглашаем вас послезавтра на представительный симпозиум по выращиванию люпина в Аспромонте с участием замминистра лесного хозяйства срочно сообщите время приезда телексом» (далее идут коды и индексы, занимающие две страницы, на которых, естественно (и к счастью!), не хватило места для имени и адреса отправителя. Тип второй — с хитрым расчетом: «Согласно достигнутой договоренности подтверждаем ваше участие конгрессе реабилитации парализованных коала просим срочно связаться по телефаксу». Разумеется, никакой предварительной договоренности не было; в лучшем случае предложение участвовать в конгрессе придет письмом, но уже после телеграммы. Поскольку письмо утратило всякий смысл, оно полетит в корзину, куда до этого была брошена телеграмма. Тип третий — загадочный: «Ввиду переноса по известным причинам сроков проведения “круглого стола” на тему “информатика и крокодилы” просим подтвердить участие с учетом новых сроков». Какие сроки? Какое участие? В корзину!

Недавно у телеграммы появился мощный конкурент: письмо, доставленное курьерской службой «Overnight express». Это почтовое отправление обходится в сумму, которая заставила бы побледнеть от ужаса самого Де Бенедетти¹. Вскрыть его можно только ножницами для колючей проволоки, но даже после этого оно не сразу даст вам ознакомиться со своим содержимым: сначала вам придется отклеить несколько полосок скотча. Иногда такое письмо посылают исключительно из снобизма (в этом есть что-то похожее на изнурительные шаманские ритуалы в архаических цивилизациях, описанные в трудах Марселя Мосса). В конце концов вы обнаружите в нем листок бумаги, на котором написано: «Привет!» (но на его поиски у вас уйдет несколько часов, потому что конверт огромный, как мешок для мусора, а ручищи, как у Мистера Хайда, есть не у всех). Однако чаще оно посылается с целью шантажа, и в него даже вкладывается квитанция на оплаченный ответ. Тот, кто присылает такое письмо, без слов дает понять: «Чтобы сказать тебе то, что я должен сказать, я потратил кучу денег, по скорости доставки ты можешь представить, в каком я нетерпении, ответ оплачен заранее, не ответишь — будешь мерзавцем». За такое наглое поведение надо наказывать. Теперь, когда мне доставляют пакеты через «Overnight express», я открываю только те письма, которые сам просил прислать, связавшись с отправителем по телефону. Остальные я сразу бросаю в корзину, но и там они меня раздражают, потому что занимают слишком много места. Ах, если бы можно было пользоваться голубиной почтой...

Часто в телеграммах и срочных письмах, доставленных «Overnight express», вам сообщают о присуждении премии. В этом мире есть награды и премии, которые всем хотелось бы получить (Нобелевская премия, орден Золотого руна, орден Подвязки, выигрышный билет новогодней лотереи), а есть другие, весь смысл которых — в факте их получения. Каждый, кому надо отрекламировать новый крем для обуви, или «замедляющий» презерватив, или минеральную воду, непременно учреждает премию. Как выяснилось, членов жюри подобрать нетрудно. Труднее найти потенциальных лауреатов. То есть они нашлись бы сразу, если бы можно было взять на эту роль молодых людей, только начинающих свою карьеру. Но в этом случае пресса и телевидение не проявят к премии никакого интереса. Следовательно, лауреатом должен стать человек как минимум столь же знаменитый, как Руббиа². Но если бы Руббиа являлся за всеми премиями, какие ему захотят вручить, ему некогда было бы заниматься физикой. Поэтому телеграмма, извещающая о присуждении вам премии, должна быть выдержана в повелительном тоне, с тонким намеком на серьезные санкции, ожидающие вас в случае отказа: «Рады сообщить что сегодня вечером через полчаса вам будет присужден Золотой суспензорий ставим в известность что ваше присутствие необходимо для единодушного решения нашего беспристрастного жюри иначе к сожалению будем вынуждены выбрать кого-то другого». Авторы телеграммы предполагают, что адресат подпрыгнет на стуле и воскликнет: «Нет, меня, только меня!»

Ах да, забыл. Среди корреспонденции попадаются еще открытки из Куала Лумпура с подписью «Джованни». Как фамилия этого Джованни?

1988

¹ Карло Де Бенедетти (р. 1934) — крупный итальянский предприниматель, владелец журнала «Эспрессо».

² Карло Руббиа (р. 1934) — итальянский физик, лауреат Нобелевской премии.

Как

все начинается и как все кончается

В моей жизни есть драма. Когда-то я выиграл конкурс и получил стипендию на обучение в Туринском университете. Все мои студенческие годы я жил в общежитии. От этих лет у меня остались теплые воспоминания и глубокое отвращение к любым блюдам из тунца. Дело в том, что столовая у нас была открыта три раза в день по полтора часа. Кто приходил на обед в первые полчаса, получал на второе дежурное блюдо; всем, кто приходил позже, доставался тунец. Если вычесть каникулы и воскресные дни, получится, что за четыре года я съел 1920 блюд на основе тунца. Но драма не в этом.

У нас не было денег, и мы изголодались по кино, музыке и театру. Впрочем, мы придумали гениальный способ попадать в театр Кариньяно почти даром. Мы появлялись там за десять минут до начала, подходили к бригадиру клакеров (как же его звали?), пожимали ему руку, оставляя у него в ладони сложенную купюру в сто лир, и он впускал нас в зал. Таким образом, мы были клакерами, которые не брали, а давали деньги за свою работу.

Но была одна проблема: в полночь двери общежития закрывались до утра. Кто не успевал вернуться до полуночи, оставался на улице: в общежитии не было строгой дисциплины, и при желании можно было хоть месяц там не появляться. В общем, без десяти двенадцать мы должны были уходить из театра и сломя голову нестись в общежитие. Однако все спектакли заканчивались далеко за полночь. И получилось так, что за четыре года я пересмотрел все шедевры мировой драматургии, но без последних десяти минут.

Я прожил жизнь, но так и не узнал, что сделал Эдип, когда открыл ужасную тайну своего происхождения, что сталось с шестью персонажами в поисках автора из пьесы Пиранделло, смог ли Освальд Альвинг вылечиться с помощью пенициллина, нашел ли Гамлет ответ на вопрос, быть или не быть. Я не знаю, кем оказалась синьора Понца, не знаю, выпил ли цикуту Сократ в исполнении Руджеро Руджери, не знаю, надавал ли Отелло пощечин Яго, перед тем как провести второй медовый месяц, вылечился ли мольеровский мнимый больной, сумел ли Джаннетто из оперы Джордано «Ужин с шутками» отомстить своему обидчику, не знал, что сталось с Милой ди Кодро из трагедии д’Аннунцио «Дочь Иорио». Я считал себя единственным из смертных, кто страдает таким чудовищным невежеством, пока однажды, беседуя с моим другом Паоло Фабри о старых временах, случайно не узнал, что и у него есть дефект эрудиции, только противоположный. В студенческие годы он подрабатывал билетером в маленьком университетском театре. А поскольку многие зрители опаздывали к началу, он мог попасть в зал только ко второму акту. Он видел, как обезумевший от горя Лир выносит на сцену труп Корделии, и не знал, кто довел их обоих до таких несчастий. Он слышал крик Милы ди Кодро: «Как прекрасно это пламя!» — и терялся в догадках, почему такую благородную девушку решили изжарить на гриле. Он так и не смог понять, из-за чего Гамлет не поладил со своим дядей. Видел, что творит Отелло, и недоумевал, почему у такой славной женушки подушка должна быть не под головой, а на лице.

В общем, мы признались друг другу в наших бедах. И поняли, что нас ждет поистине счастливая старость. Мы будем сидеть на ступеньках загородного дома или на скамейке в городском парке и долгими годами рассказывать — я ему первые акты, а он мне финалы знаменитых пьес, издавая удивленные возгласы или ощущая светлую печаль.

— Да неужели? Как он сказал?

— Он сказал: «Мама, дай мне солнце!»

— Понятно, значит, все-таки рехнулся.

— Да, а знаешь от чего?

И я что-то прошепчу ему на ухо.

— Бог ты мой. Ну и семейка, теперь я понимаю...

— Слушай, а чем кончилось дело у Эдипа? Расскажи!

— Да тут и рассказывать особо нечего. Мама повесилась, а он выколол себе глаза.

— Ах, бедолага. И ведь сколько раз ему намекали, а он не понимал, в чем дело.

— Вот и я не могу успокоиться. Ну почему, почему он не понял?

— Поставь себя на его место: когда началась чума, он уже был царем и счастливым супругом...

— Значит, когда он женился на собственной маме, он не?..

— Именно что нет, в этом все дело.

— Прямо Фрейд какой-то. Услышал бы от кого-нибудь — не поверил бы.

Но станем ли мы тогда счастливее, чем теперь? Или мы потеряем свежесть впечатлений людей, которым выпала редкая удача — воспринимать искусство, как жизнь. Куда мы приходим, когда действие уже началось, и откуда уходим, так и не узнав, что случится с остальными?

1988

Как

не узнать, который час

Часы, описание которых я сейчас читаю (Patek Philippe Calibro 89), — это карманный хронометр в двойном корпусе из 18-каратного золота, с 33-мя функциями. Журнал, публикующий рекламу этих часов, не указывает их цену—думаю, потому, что цифра просто не уместилась на странице (хотя для краткости ее можно было бы указать не в лирах, а только в миллиардах). Почувствовав себя уязвленным, я пошел и купил новые часы Casio за 50 000 лир: так люди, которым безумно хочется приобрести «феррари», для утешения приобретают радиобудильник. С другой стороны, если бы я захотел носить карманные часы, мне пришлось бы для них купить жилет в тон.

Впрочем, размышлял я, можно ведь и держать их на письменном столе. Я постоянно был бы в курсе, какой сегодня день недели и месяца, какой сейчас месяц, год, десятилетие и столетие, когда следующий високосный год, знал бы с точностью до минуты и секунды местное время, а также время в любом другом часовом поясе по моему выбору, температуру воздуха, звездное время, фазу луны, время восхода и заката, уравнение времени, в каком знаке Зодиака находится солнце; еще одна приятная возможность — благоговейно вздрагивать от ощущения бесконечности при созерцании мобильной карты звездного неба, а также останавливать и возобновлять ход времени на различных циферблатах моего хронометра с помощью секундомера, а затем прекращать эту игру по сигналу заранее запрограммированного встроенного будильника. Ах да, забыл: специальная стрелка показывала бы, сколько осталось до сигнала будильника. И еще: при желании я мог бы узнать, который час. Но зачем?

Если бы я стал обладателем этого чуда, мне было бы совершенно неинтересно знать, что в данный момент время — десять часов десять минут. Я следил бы за восходом и закатом солнца (причем мог бы делать это даже в комнате, куда не проникает дневной свет), узнавал бы температуру воздуха, составлял бы гороскопы, днем, глядя на лазурный циферблат, думал о звездах, которые мог бы увидеть ночью, а ночью размышлял бы о том, сколько еще осталось до Пасхи. С такими часами уже нет необходимости следить за временем во внешнем мире, потому что на всю оставшуюся жизнь надо будет сосредоточться на самом хронометре, и время, которое он показывает, превратится в образ вечности, живой и действующей вечности или же время станет лишь пленительной галлюцинацией, порожденной этим волшебным зеркалом.

Я говорю это потому, что с недавних пор появились журналы, целиком посвященные коллекционным часам, журналы на мелованной бумаге с цветными иллюстрациями, достаточно дорогие, и у меня возникает вопрос: кто их покупает — только читатели, перелистывающие их, словно книгу сказок? Или все же, как мне иногда кажется, они рассчитаны на потенциальных покупателей? Если да, это означало бы, что, по мере того как механические часы, чудо человеческой изобретательности, постепенно вытесняются дешевыми электронными часами, все чаще возникает и распространяется желание выставлять напоказ, любовно созерцать, хранить, словно ценную инвестицию, эти изумительные и совершенные машины времени.

Без сомнения, эти механизмы предназначены не для того, чтобы сообщать, который час. Если вы захотите узнать, что в данный момент три часа двадцать минут пятницы 24 мая, то из-за огромного количества функций и их гармоничного распределения по многочисленным изящным циферблатам вам придется долго отслеживать показания многочисленных стрелок и записывать их в блокнот. Со своей стороны завистливые японские электронщики подумали, что их практичная продукция уже вышла из моды, и, устыдившись, пообещали создать микроскопические циферблаты, которые будут показывать атмосферное давление, высоту над уровнем моря, глубину морского дна, обратный отсчет, температуру воздуха и все часовые пояса, а вдобавок встроить в часы банк данных, восемь будильников, калькулятор с курсом валют и сигналы точного времени.

Все эти часы, как и вообще вся продукция сегодняшней информационной индустрии, рискуют не сообщить ничего, потому что стремятся сказать слишком много. Однако у них есть и еще одна особенность, характерная для продукции информационной индустрии: они говорят только о самих себе и о работе своего механизма. Абсолютный шедевр — это дамские часы с незаметными стрелками и мраморным циферблатом без часов и минут, смоделированные так, чтобы по ним можно было узнать максимум то, что время сейчас где-то между полуднем и полуночью, а день, возможно, позавчерашний. Но что еще делать дамам, для которых предназначены эти часы (намекает нам дизайнер), кроме как смотреть на механизм, рассказывающий о собственной никчемности?

1988

Как

пройти таможенный контроль

Прошлой ночью, после свидания с одной из моих многочисленных любовниц, я убил ее, стукнув драгоценной солонкой работы Бенвенуто Челлини. Я сделал это не только ради строгих моральных принципов, которые привили мне с детства и согласно которым женщина, падкая до плотских наслаждений, недостойна жалости, но также и по эстетическим мотивам: чтобы изведать ощущения человека, совершившего идеальное преступление.

В ожидании, когда труп остынет, а кровь свернется, я прослушал компакт-диск «Музыка на воде» (английское барокко), затем стал расчленять тело электропилой, стараясь не нарушать основные принципы анатомии — из уважения к культуре, без которой невозможно любезное обхождение и соблюдение общественного договора. Затем положил части тела в два чемодана из кожи утконоса, надел серый костюм и сел в спальный вагон парижского поезда.

Предъявив проводнику паспорт и правдивую таможенную декларацию, где были указаны какие-то две-три сотни тысяч франков, лежавшие у меня в бумажнике, я заснул сном праведника, ибо ничто так не умиротворяет, как сознание исполненного долга. Даже таможня не решилась побеспокоить пассажира, который купил билет в одноместное купе первого класса, указав тем самым на свою принадлежность к правящей касте, а значит, ipso facto¹, и на то, что он выше подозрений. Это было как нельзя кстати, поскольку я, чтобы избежать абстинентного синдрома, взял с собой небольшое количество морфина, восемьсот или девятьсот граммов кокаина и полотно Тициана.

Не стану вам рассказывать, как я в Париже избавился от фрагментов тела. Дайте волю своему воображению. Вообще-то для этого достаточно приехать в Центр Помпиду, поставить чемоданы на любой эскалатор — и на них несколько лет никто не обратит внимания. Можно их сдать в камеру хранения на Лионском вокзале. Кодовый замок, открывающий ячейку с помощью голосового пароля, настолько сложный, что там уже скопились тысячи чемоданов и баулов, которые никто не решится проверять. А можно и еще проще: сесть за столик на террасе кафе «Deux Magots» («Два китайца») и поставить чемоданы у входа в магазин «La Joie de Lire» («Радость чтения»). Через несколько минут их украдут, а что с ними будет делать вор — это уже его проблемы. Не стану, впрочем, отрицать, что эта ситуация вызвала у меня стресс — стресс, которым всегда сопровождается выполнение всякой артистически безупречной операции.

Возвращаясь в Италию, я ощутил нервозность и решил позволить себе остановиться на отдых в Локарно. Под влиянием необъяснимого чувства вины, этой невидимой болячки, которая знакома каждому, я решил поехать туда вторым классом, в джинсах и майке с крокодилом.

На границе ко мне прицепились настырные таможенники, которые перерыли весь мой багаж, включая нижнее белье. И уличили меня в попытке контрабандного ввоза в Швейцарию блока сигарет MS с фильтром. Кроме того, оказалось, что срок действия моего паспорта истек две недели назад. Наконец, они обнаружили у меня в заднем проходе незадекларированные 50 швейцарских франков, приобретение которых я не мог подтвердить справкой от выдавшего их кредитного учреждения.

На допросе мне светили в лицо лампой в тысячу ватт, избивали мокрым полотенцем и в итоге отправили в камеру предварительного заключения, приковав наручниками к кровати.

К счастью, мне пришло в голову заявить, что я состою в масонской ложе П-2 со дня ее основания, что я по идейным соображениям подложил бомбы под несколько скорых поездов и считаю себя политическим заключенным.

Мне предоставили отдельную палату в оздоровительном центре при «Grand Hôtel des Iles Borromées». Диетолог посоветовал мне перейти на двухразовое питание, чтобы сбросить лишний вес, а мой психиатр добивается, чтобы меня поместили под домашний арест по причине анорексии, представляющей реальную угрозу для жизни. Тем временем я написал несколько анонимных писем судьям окружного суда, в которых давал понять, что они обмениваются со мной анонимными письмами, и обвинил Мать Терезу в тесных связях с боевыми коммунистическими отрядами.

Если все пойдет как задумано, через неделю я буду дома.

1989

¹ В силу самого факта, по одной этой причине (лат.).

Как

не пользоваться факсом

Телефакс поистине великое изобретение. Если кто не знает, что это такое, объясняю: вы закладываете туда письмо, набираете номер адресата — и через секунду он его получает. И не только письмо, вы можете посылать чертежи, схемы, фотографии, длинные и сложные подсчеты, которые нельзя продиктовать по телефону. Если вы посылаете документ в Австралию, вам придется заплатить столько же, сколько вы заплатили бы за международный телефонный звонок такой же длительности. Пошлете его из Милана в Саронно — опять-таки заплатите по тарифам автоматической телефонной связи. Звонок из Милана в Париж в нерабочее время обойдется вам в тысячу лир. В странах, где почта работает так, как у нас, факс решает все проблемы. Но есть еще кое-что, чего не знают обычные люди: есть модели телефакса, которые можно держать у себя в спальне или брать с собой в путешествие. И купить их можно за приемлемую цену, приблизительно от полутора до двух миллионов. Для прихоти это дорого, но, если вам по работе приходится постоянно поддерживать связь со множеством людей, живущих в других городах, такая покупка себя оправдает.

Увы, есть неумолимый закон технологии: когда самые революционные изобретения становятся доступными для всех, они перестают быть доступными. Технические новинки по идее демократичны, поскольку обещают одинаковые удобства для всех, но функционируют они, только когда ими пользуются богатые. А если ими захотят воспользоваться бедные, они выходят из строя.

Когда-то из пункта А в пункт Б надо было ехать два часа на поезде, потом появился автомобиль, на котором тот же путь занимал час. Поэтому автомобиль стоил огромных денег. Но когда он по цене стал доступным для массового покупателя, на дорогах возникли пробки и ехать поездом опять стало быстрее. Вроде бы глупо в автомобильную эру призывать людей пользоваться общественным транспортом, но, пользуясь общественным транспортом, то есть отказываясь от претензий на принадлежность к привилегированной части общества, вы добираетесь до места быстрее, чем эта привилегированная часть.

До того как пробки превратились в бедствие, автомобиль успел просуществовать долгие десятилетия. Телефакс, более демократичное устройство (в самом деле, он ведь дешевле автомобиля), достиг коллапса меньше чем за год. Теперь письма приходят быстрее, если их послать почтой. Да, факс вызывает желание чаще связываться с близкими людьми.

Раньше, если вы жили в Мольфетте, а ваш сын в Сиднее, вы писали ему раз в месяц, а он звонил вам раз в неделю. Теперь вы можете послать ему по факсу фото новорожденной кузины — и он получит его моментально. Как устоять против такого искушения? Но вместе с тем в мире есть люди (и их становится все больше), которые хотят сообщить вам что-то, совершенно вам неинтересное: как выгоднее вложить деньги, как купить ту или иную вещь, как осчастливить их, послав им чек, как реализовать ваш потенциал, приняв участие в конгрессе по усовершенствованию профессиональных навыков. Все эти люди, узнав, что у вас есть факс (к несчастью, номер факса публикуется в телефонном справочнике), начнут наперебой заваливать вас посланиями, о которых вы не просили, — ведь стоит это недорого.

И вот теперь вы утром подходите к факсу и обнаруживаете, что он завален письмами, пришедшими ночью. Разумеется, вы бросаете их в корзину, не читая. А что если за это время ваш близкий друг хотел сообщить, что вы унаследовали от американского дядюшки десять миллиардов и по этому поводу должны в восемь утра явиться к нотариусу, но линия оказалась занята и сообщение до вас не дошло? Послать письмо по почте было бы и надежнее, и быстрее. Телефакс превращается в канал для сообщений не первой важности, как автомобиль превращается в средство передвижения на малой скорости, для людей, которые не дорожат своим временем и согласны стоять в бесконечных пробках, слушая Моцарта или Сабрину Салерно.

Итак, факс — одно из средств, позволяющих людям докучать друг другу, но при этом у него есть любопытная особенность. Раньше занудливый тип, который докучал вам, делал это исключительно за свой счет, оплачивая телефонные звонки, почтовые марки и такси до вашего дома. Теперь вы тоже участвуете в расходах — ведь за бумагу для факса приходится платить вам.

Как быть? Я уже собирался заказать карточку с моей фамилией и текстом: «Факсы, не представляющие интереса для получателя, автоматически выбрасываются», но подумал, что этого будет недостаточно. Разрешите дать вам совет: отключайте факс. Если кто-то захочет послать вам сообщение, пусть позвонит и попросит включить его. Но телефонные линии от этого могут оказаться заняты. Будет лучше, если человек, желающий отправить вам сообщение, предупредит об этом письмом. А вы ему ответите: «Отправь мне сообщение в понедельник в пять часов пять минут двадцать семь секунд по Гринвичу, когда я включу факс на четыре минуты тридцать шесть секунд».

1989

Как

вести себя при встрече со знаменитостью

Несколько месяцев назад я прогуливался по Нью-Йорку и вдруг заметил издалека человека, которого очень хорошо знал и который направлялся прямо ко мне. Проблема была в том, что я не помнил, где мы с ним познакомились и как его зовут. Так часто случается, когда за границей встречаешь человека, которого знал на родине или наоборот. Лицо, появившееся в непривычном окружении, не вызывает отклика в памяти.

И все же его лицо мне было настолько знакомо, что я, конечно, должен был бы остановиться, поздороваться, завязать разговор, а он сказал бы: «Дорогой Умберто, как поживаешь?» — затем добавил бы: «Ну как, получилось у тебя то, что ты планировал?» — и я был бы в полной растерянности. Так как же быть? Притвориться, что я его не заметил? Поздно: он хотя и был еще на другой стороне улицы, но уже смотрел прямо на меня. Так или иначе, надо было проявить инициативу и поздороваться, а потом я попытался бы вспомнить его по голосу и по первым произнесенным словам.

Когда между нами оставалось два шага и я готов был расплыться в улыбке и протянуть ему руку, я вдруг узнал его. Это был Энтони Куинн. Разумеется, я никогда не встречался с ним прежде, как и он со мной. За тысячную долю секунды я успел остановиться, а затем прошел мимо, глядя в пустоту.

Позже я поразмыслил над этим происшествием и пришел к выводу, что такое случается сплошь и рядом. Когда-то я в ресторане увидел Чарлтона Хестона и едва не бросился пожимать ему руку. Эти лица давно поселились в нашей памяти, мы провели с ними много часов, сидя перед экраном, и они стали нам такими же родными или даже роднее, чем лица наших близких. Вы можете быть ученым, специалистом по средствам массовой информации, рассуждать об иллюзии реальности, о смешении реального и воображаемого миров и о тех, для кого два мира смешались окончательно, — но и вы не свободны от этого дефекта восприятия. Однако это еще не самое плохое.

Со мной доверительно беседовали люди, в течение длительного времени сотрудничавшие с массмедиа и часто появлявшиеся на телеэкране. Я говорю не о таких звездах телевидения, как ведущие Пиппо Баудо или Маурицио Костанцо, а о профессионалах, которые постоянно участвовали в разных ток-шоу и которых стали узнавать в лицо. Все они жаловались на одно и то же. Обычно, когда мы видим незнакомого человека, мы не разглядываем пристально его лицо, не показываем на него пальцем нашим собеседникам, не говорим о нем так, чтобы он мог нас слышать: это было бы проявлением невоспитанности, а начиная с какого-то момента — даже агрессивности. Но люди, которые не решились бы показать пальцем на завсегдатая бара просто для того, чтобы обратить внимание друзей на его модный галстук, ведут себя совершенно иначе, когда перед ними появляется знаменитость.

Те, с кем я беседовал, утверждают, что, покупая в киоске сигареты, садясь в поезд, заходя в ресторан, они сталкиваются с людьми, которые, не понижая голоса, говорят друг другу:

— Смотри, это же Такой-то!

— Ты уверен?

— Говорю тебе, это точно он!

И они продолжают свою приятную беседу, зная, что Такой-то их слышит, но им на это наплевать, как будто его не существует.

Их сбивает с толку тот факт, что один из героев воображаемого мира массмедиа вторгся в их реальную жизнь, но в то же время они ведут себя по отношению к реальному человеку так, как если бы он еще принадлежал к воображаемому миру и глядел на них с экрана или с фотографии в глянцевом журнале и они говорили бы о нем в его отсутствие.

Как если бы я тогда схватил Энтони Куинна за шиворот, затащил его в телефонную будку и позвонил приятелю, чтобы сказать: «Знаешь, кого я тут встретил — Энтони Куинна, да, похоже, это и правда он», а затем бросил бы его и пошел по своим делам.

Массмедиа сначала заставили нас поверить в реальность воображаемого мира, а теперь хотят заставить поверить, что реальный мир — плод воображения и, чем больше реальности показывают нам телеэкраны, тем более кинематографичным становится мир нашей повседневности. В конце концов, как предсказывали философы, мы станем думать, что на свете существуем только мы одни, а все остальное — это фильм, который показывает нам Бог или некий злой гений.

1989

Как

распознать порнографический фильм

Не знаю, приходилось ли вам когда-нибудь смотреть порнографический фильм. Я не имею в виду фильмы, где есть эротические или даже, по мнению многих зрителей, шокирующие сцены, как, например, «Последнее танго в Париже». Я имею в виду настоящие порнографические фильмы, истинная и единственная цель которых — с начала и до конца вызывать у зрителя сексуальное желание, и, если им удается вызывать желание показом различных и разнообразных сцен совокупления, всё остальное в фильме не имеет никакого значения.

Судебным властям часто приходится решать вопрос, является тот или иной фильм порнографическим или же имеет художественную ценность. Я не из тех, кто считает, что художественная ценность оправдывает всё; иные истинные произведения искусства оказывались даже опаснее для убеждений, нравов и распространенных в обществе мнений, чем ремесленные поделки. Более того, я думаю, что взрослые люди, если они готовы к этому, имеют право на доступ к порнографии, хотя бы за неимением лучшего. Но я согласен, чтобы судебные органы решали, был ли данный фильм снят с целью выразить определенные идеи или эстетические идеалы (пусть и при помощи сцен, оскорбляющих общественную нравственность) или же его единственная задача — возбуждать инстинкты зрителя.

Так вот: есть критерий, позволяющий определить, является ли фильм порнографическим, и основан этот критерий на подсчете незаполненного экранного времени. В одном из величайших киношедевров всех времен, фильме «Дилижанс», действие почти полностью (кроме заставки, коротких интервалов и финала) происходит вокруг и внутри дилижанса. Но без этого путешествия фильм не имел бы никакого смысла. «Приключение» Антониони состоит исключительно из незаполненного экранного времени: люди ходят туда-сюда, разговаривают, теряются, потом находятся, но ничего не происходит. Однако фильм хочет сказать нам именно об этом: о том, что ничего не происходит. Нравится он нам или нет, но он хочет сказать именно это.

Напротив, порнографический фильм, чтобы оправдать деньги за билет или за видеокассету, говорит нам, что некие люди вступают в сексуальный контакт друг с другом (мужчины с женщинами, мужчины с мужчинами, женщины с женщинами, женщины с кобелями или жеребцами; замечу, что порнографических фильмов, где мужчины совокуплялись бы с кобылами или суками, не существует; интересно почему?). Это бы еще куда ни шло; но в таком фильме уйма незаполненного экранного времени.

Если Джильберто, чтобы изнасиловать Джильберту, должен добраться с площади Кордузио до проспекта Буэнос-Айреса, то нам показывают, как Джильберто, сидя в машине, проезжает весь этот маршрут, светофор за светофором.

В порнографических фильмах всегда полно людей, которые бесконечно долго едут на машине; пар, которые тратят нереально много времени на то, чтобы зарегистрироваться в гостинице; джентльменов, которые несколько минут едут в лифте перед тем, как зайти к себе в номер; двух девиц, которые потягивают различные спиртные напитки и перебирают всякие кофточки и кружевные оборочки, прежде чем признаться друг другу, что они предпочитают заниматься любовью с женщинами, а не с мужчинами. Прямо и грубо говоря, в порнографическом фильме, прежде чем увидеть нормальный трах, вам придется просмотреть нечто похожее на рекламный ролик городского транспортного управления.

Причин тут несколько. Фильм, в котором Джильберто только и делал бы, что насиловал Джильберту, спереди, сзади и сбоку, был бы непереносим. Ни физически — для актеров, ни финансово — для продюсера. А для зрителя он был бы непереносим психологически: чтобы извращение впечатляло, оно должно быть показано на фоне нормальности. Но изобразить нормальность — одна из самых трудных задач для любого художника, в то время как изобразить отклонение от нормы, преступление, насилие, истязание — легче легкого.

Следовательно, порнографическому фильму необходимо изобразить нормальность (иначе показанные в нем извращения не будут впечатлять) таким образом, чтобы зритель мог ее воспринять. А значит, если Джильберто должен сесть на автобус и приехать из пункта А в пункт Б, зрителю покажут, как Джильберто садится на автобус и едет из пункта А в пункт Б.

Часто это обстоятельство раздражает зрителей, потому что им хотелось бы видеть одни только непристойные сцены. Но это иллюзия. Они бы не выдержали полутора часов сплошных непристойных сцен. А значит, незаполненное экранное время необходимо.

Итак, повторяю. Войдите в зал кинотеатра. Если на то, чтобы добраться из пункта А в пункт Б, у героев уйдет больше времени, чем вам хотелось бы, это означает, что фильм порнографический.

1989

Как

есть мороженое

Когда я был маленький, детям покупали мороженое двух видов, которое продавали с белых тележек, из ящиков с серебряными крышками: рожок за два сольди или брикет в вафлях за четыре сольди. Рожок за два сольди был крошечный и как раз умещался в детской ручке, продавец вынимал мороженое из контейнера и накладывал в рожок специальной лопаткой. Бабушка советовала мне не съедать рожок до конца, говорила, что нижнюю часть лучше выбросить, потому что она побывала в руках у продавца (но нижняя часть была самая вкусная и хрустящая, поэтому я съедал ее тайком, сделав вид, что выбросил).

Брикет за четыре сольди делали на специальной машинке, тоже серебристого цвета, которая сжимала цилиндрический брикет мороженого между двумя круглыми вафлями. Надо было лизать мороженое между вафлями, а когда язык уже не доставал, съедать все целиком, поскольку вафли уже стали мягкими и пропитались мороженым. Насчет брикета бабушка никаких советов не давала: в теории к брикету прикасалась только машинка, хотя на практике продавец брал его в руку, чтобы отдать покупателю, но установить на вафлях границы участка, ставшего негигиеничным, было невозможно.

Но я с восхищением смотрел на моих сверстников, которым родители покупали не одно мороженое за четыре сольди, а два рожка по два. Эти счастливцы гордо вышагивали, держа в каждой руке по рожку, и, поворачивая голову то направо, то налево, откусывали от обоих по очереди. Это священнодействие вызывало у меня такую зависть, что я много раз просил у родных позволения совершить его. Но тщетно. Родные были непреклонны: мороженое за четыре сольди — да, но два мороженого по два сольди — нет.

Как ясно каждому, этот отказ нельзябыло обосновать ничем — ни математикой, ни экономикой, ни правилами здорового питания. Ни даже соображениями гигиены: ведь если можно выбросить один огрызок рожка, то с тем же успехом можно было бы выбросить и два. Оставался один, впрочем, весьма сомнительный аргумент: если ребенок все время вертит головой, он не может смотреть себе под ноги, а значит, больше других рискует споткнуться о камни, ступеньки или выбоину в мостовой. В глубине души я догадывался, что есть и еще аргумент и в нем заключается какой-то строгий урок, но постичь его смысл я был не в состоянии.

Сегодня, став свидетелем и жертвой цивилизации потребления и расточительства (какой не была цивилизация тридцатых годов), я понимаю, что мои любимые, навсегда ушедшие близкие были правы. Если с экономической точки зрения два мороженого по два сольди и не были расточительством, то в символическом смысле, безусловно, да. Именно поэтому я так страстно желал их: потому что они были излишеством. И именно поэтому мне было в них отказано: они выглядели непристойно, как вызов нищете, как выставление напоказ мнимых привилегий, как хвастовство своей сытой жизнью. Есть по два мороженого сразу могли только избалованные дети, те, кого справедливо наказывают в сказках, как, например, Пиноккио, когда он стал привередничать и отказался есть кожуру и сердцевину от груш. А родители, которые потакали этой слабости маленьких парвеню, воспитывали своих детей в духе преклонения перед недоступной роскошью или, как мы сказали бы сегодня, превращали их в тех, кто гордо подходит к стойке регистрации эконом-класса в костюме Gucci, купленном у бродячего торговца на пляже в Римини.

Боюсь, басня останется без морали в нашем мире, где цивилизация потребления превращает в избалованных детей даже взрослых, каждый раз обещая им что-то сверх положенного, часики-браслет в приложение к банке жидкого мыла или брелок в подарок при покупке журнала. Как родители тех маленьких обжор с мороженым в каждой руке, которым я завидовал в детстве, цивилизация потребления только делает вид, что дает больше, а на самом деле за четыре сольди дает ровно то, что стоит четыре сольди. Вы выкинете на помойку старенькую магнитолу и купите новую, в которой, как вам обещают, будет еще и автореверс, но из-за каких-то изъянов в конструкции она выйдет из строя уже через год. У новой малолитражки будут кожаные сиденья, два боковых зеркала, регулируемых изнутри, и приборный щиток из натурального дерева, но прослужит она гораздо меньше, чем всеми любимый «Фиат-500», который, даже когда он заглохнет, можно было завести, просто пнув ногой.

Но мораль тридцатых годов требовала, чтобы все мы были спартанцами, а сегодняшняя требует, чтобы все мы были сибаритами.

1989

Как

отучиться говорить слово «верно»

Сейчас ведется борьба за искоренение штампов в разговорном итальянском языке. Одно из таких слишком часто встречающихся слов слово «верно». В последнее время все стали говорить «верно», чтобы выразить согласие. Эту моду породили первые телевикторины, в которых обозначение правильного ответа всегда буквально переводили с английского that’s right, that’s correct. Таким образом, употребляя слово «верно», вы не погрешите против точности, разве что покажете всем, что выучили итальянский язык по телевикторинам. Произносить слово «верно» — все равно что гордо выставлять на книжной полке в гостиной энциклопедию, которую, как всем известно, выдают в подарок при покупке стирального порошка.

Чтобы помочь людям, желающим избавиться от привычки к этому слову, предлагаю серию вопросов или утверждений, на которые сегодня обычно отвечают «верно» (а в скобках я помещаю альтернативный ответ).

Наполеон умер 5 мая 1821 года. (Браво!) Извините, это площадь Гарибальди? (Да.) Алло, можно Марио Росси? (Извините, кто звонит?) Алло, это Марио Бьянки, можно Марио Росси? (Я слушаю.) Значит, я должен доплатить еще десять тысяч лир? (Да, десять тысяч.) Как вы сказали, доктор? СПИД? (Да, к сожалению.) Вы позвонили в передачу «Кто его видел?», чтобы сообщить, что встретили человека, который разыскивается? (Как вы догадались?) Это полиция: вы синьор Росси? (Карла, кейс нашелся!) Ты не носишь трусики! (Наконец-то заметил!) Вы хотите выкуп в десять миллиардов? (А как иначе я оплачу установку телефона в машине?) Если я правильно понял, ты подписал необеспеченный чек на десять миллиардов и вписал туда меня в качестве поручителя? (Я восхищен твоей проницательностью.) Как, посадка уже закончена?! (Видите вон ту серебристую точку в небе?) Вы говорите, что я негодяй? (Прямо в яблочко!)

В общем, скажете вы мне, вы нам советуете никогда не говорить «верно»?

Верно.

1990

Как

предотвратить ущерб, который могут причинить вдовы

Вполне может быть, дорогой писатель или писательница, что вам безразлично мнение потомства, только я в это не верю. Каждый, кто берется за перо, даже если он в шестнадцать лет пишет стишки про шелестящий лес или до самой смерти ведет дневник с записями типа «сегодня был у дантиста», надеется, что для потомков его наследие станет сокровищем. Но пусть бы даже он жаждал забвения: сегодня издатели замечательно умеют находить забытых авторов второго ряда, в том числе и не написавших ни строчки.

Известно, что потомки — народ прожорливый и не слишком разборчивый. Ценность найденного текста не имеет значения: тут все идет в дело. А потому, о писатели, опасайтесь того, что потомки могут сделать с вашим наследием. В идеале следовало бы оставить в пределах досягаемости только тексты, которые вы еще при жизни сочли достойными публикации, и день за днем уничтожать все остальное, включая наброски и черновики. Однако наброски бывают нужны для работы, а смерть может прийти внезапно.

При таком варианте главная угроза — публикация неизданных текстов, из которых может явствовать, что вы были полным идиотом; а если каждый перечитает записи, сделанные им в блокноте накануне, такой риск будет очень велик (еще и потому, что записи в блокноте всегда делаются без всякой связи с происходящими событиями).

Если после вас не останется записей в блокноте, следующая по значению угроза — многочисленные конгрессы, посвященные вашему творчеству, которые начнут проводить сразу же после вашей смерти. Каждому писателю хотелось бы, чтобы ему посвящали эссе, дипломные работы, выпускали комментированные издания его сочинений, но все эти труды требуют времени и мотивации. Конгресс, организованный сразу после смерти писателя, приводит к двоякому результату: масса друзей, почитателей и амбициозных молодых людей выступают с новыми прочтениями и интерпретациями, а в таких случаях, как известно, всегда пережевывают уже сказанное, еще раз подтверждая давно существующие клише. В итоге читатели теряют интерес к писателю, чьи публикации так многочисленны и так однообразны.

Третья угроза — это возможность опубликования личных писем. Редко случается, чтобы личные письма писателей отличались от личных писем простых смертных, если только это не вымышленные письма, как у Фосколо¹. В личном письме писатель может написать: «Пришли мне слабительное» или «Люблю тебя как сумасшедший (сумасшедшая) и благодарю за то, что ты есть». Это совершенно нормально, и очень трогательно, что потомство собирает такие свидетельства того, что данный писатель (писательница) тоже был (была) человек. Хотя зачем? Неужели кто-то думал, что это был фламинго?

Как избежать таких неприятных ситуаций? Рукописные заметки лучше всего хранить в каком-нибудь неожиданном месте и вдобавок разложить по шкатулкам памятки, подтверждающие их существование и якобы помогающие их найти (вроде карт, на которых указан путь к сокровищам), но при этом невероятно сложные и запутанные. Так можно достичь сразу двух целей — надежно спрятать рукописи и предоставить материал для написания множества дипломных работ, авторы которых будут биться над разгадкой этих таинственных карт.

Что касается конгрессов, то для их предотвращения писателю следует внести в завещание особый пункт, согласно которому организаторы каждого конгресса, устроенного в первые десять лет после его смерти, во имя гуманизма должны будут пожертвовать двадцать миллиардов лир ЮНИСЕФ — Детскому фонду ООН. Найти необходимые средства будет нелегко, а не выполнить последнюю волю покойного решится только тот, у кого ни стыда ни совести.

Но есть более сложная проблема — любовные письма. Для тех, которые еще только предстоит написать, лучше воспользоваться компьютером, чтобы обмануть графологов, либо подписываться трогательным псевдонимом (твой Котик, Патиссон, Белочка) и при каждой смене партнера брать новый, чтобы затруднить атрибуцию. Рекомендуется также добавлять в письма интимные подробности, хоть и волнующие, но несколько щекотливые для адресатов («я люблю в тебе все, даже то, как часто ты пукаешь») и в итоге заставляющие их отказаться от публикации.

А в уже написанных, особенно юношеских, письмах исправить ничего нельзя. Поэтому желательно разыскать адресатов, написать им прочувствованное послание, в котором вновь обратиться мыслями к тем незабываемым дням и пообещать, что воспоминание о них не изгладится еще очень долго, ибо писатель будет навещать адресатов и после своей смерти. Этот прием не всегда срабатывает, но привидение есть привидение: адресатам уже не придется спать спокойно.

Можно еще вести фальшивый дневник, в котором будут сквозить намеки, что друзья и подруги автора имели склонность ко лжи и мистификациям: «Какая восхитительная лгунья эта Аделаида» или «Сегодня Гуальтьеро показал мне поддельное письмо Фернандо Пессоа: восхитительная работа!».

1990

¹ Уго Фосколо (1778-1827) — итальянский поэт и прозаик, автор эпистолярного романа «Последние письма Якопо Ортиса» (1802).

Как

не говорить о футболе

Я ничего не имею против футбола. Я не хожу на стадион по той же причине, по какой не пошел бы ночевать в подземный переход у Центрального вокзала в Милане (или гулять в нью-йоркский Центральный парк после шести вечера), но, если появляется возможность, с удовольствием смотрю какой-нибудь интересный матч по телевизору, поскольку признаю и высоко ценю все достоинства этой благородной игры. Во мне нет ненависти к футболу. Я ненавижу тех, кто помешан на футболе.

Не хотелось бы, однако, чтобы меня неправильно поняли. Я испытываю к тифози¹ те же чувства, какие Ломбардская лига испытывала к жителям Южной Италии: «Я не расист, только лучше бы они сидели по своим углам». В моем случае «по своим углам» — это там, где тифози обычно собираются изо дня в день — в барах, в семьях, в клубах и на стадионах. То, что происходит в таких местах, меня не волнует; даже неплохо, когда к нам приезжают болельщики из Ливерпуля: занятно потом прочитать репортажи в газетах. Если у нас должны быть «зрелища»², так пусть на них хоть льется кровь.

Я не люблю тифози потому, что у них есть странная особенность: они не понимают, почему ты не болельщик, и упорно желают говорить с тобой так, как если бы ты им был. Чтобы вы поняли, о чем я, приведу пример. Я играю на продольной флейте (но все хуже и хуже, по уверению Лучано Берио; приятно, когда такие мастера следят за твоими успехами). Предположим, я еду в поезде и просто так, чтобы завязать разговор, спрашиваю у пассажира, сидящего напротив:

— Вы слышали последний диск Франса Брюггена?

— Что-что?

— Я имею в виду «Pavane Lachryme». По-моему, в начале темп явно затянут.

— Извините, не понял.

— Ну я имею в виду пьесу Якоба ван Эйка, да? (Шепотом.) Для блокфлейты.

— Видите ли, я...

— Вы на струнных играете?

— А, я понял, вы не...

— Я — нет.

— Любопытно. Кстати, вы знаете, что инструмент марки Coolsma ручной работы надо сначала заказать, а потом ждать три года? Тогда уж лучше купить Moeck из эбенового дерева. Это лучшая марка, по крайней мере, из тех, что в продаже. Мне это сам Гаццелони сказал. Слушайте, а вы добираетесь до пятой вариации на тему «Derdre Doen Daphne D’Over»?

— Вообще-то я в Парму еду...

— А, понятно, вы играете в строе F, а не С. Это доставляет больше удовольствия. Знаете, я тут нашел одну сонату Лойе, которая...

— Лойе? Это для чего?

— Но я хочу попробовать сыграть ее на манер фантазий Телемана. Вы так играете? А вы случайно не используете немецкую аппликатуру?

— Знаете, немцев я уважаю, BMW — великий автомобиль, но с другой стороны...

— Понял. Вы используете барочную аппликатуру. И правильно делаете. Знаете, музыканты из «Академии Святого Мартина в полях»...

Не знаю, доступно ли я объяснил, что имею в виду. Но, думаю, вы поняли бы, если бы мой несчастный сосед по купе нажал на тревожную кнопку. То же самое происходит с человеком, который нарвался на тифози. Особенно тяжело, когда это таксист.

— Вы видели Виалли?

— Нет, наверно, он появился, когда я выходил.

— Но вы будете смотреть сегодняшний матч?

— Нет, я сейчас разбираюсь с книгой Z «Метафизики», ну что написал Стагирит³...

— Ладно, смотрите, потом расскажете. По-моему, Ван Бастен станет Марадоной девяностых, а вы как думаете? Но я бы еще не терял из виду Хаджи.

И мы продолжаем беседовать, как двое глухих. Не надо думать, будто ему безразлично, что мне это безразлично. Вовсе нет: просто он вообще не представляет себе, чтобы кому-то это могло быть безразлично. Для него это так же немыслимо, как если бы у меня было три глаза и две антенны на затылке, покрытом зеленой чешуей. Он понятия не имеет о множественности, разнообразии и великолепии Возможных миров.

Я привел в пример таксиста, но то же самое происходит и в беседе с представителем правящего класса. Это как язва: она бывает и у бедных, и у богатых. Странно, однако, что при такой незыблемой убежденности в том, что все люди одинаковы, фанаты местной команды готовы проломить голову болельщику из соседней области. Когда я вижу этот шовинизм вселенского масштаба, у меня вырывается восторженный рев. Это как если бы члены Ломбардской лиги заявили: «Пусть африканцы приезжают к нам. Так мы получим возможность их отдубасить».

1990

¹ Фанатичные спортивные болельщики, особенно футбольные (главным образом в отношении итальянцев).

² Часть изречения «Хлеба и зрелищ!», которое древнеримский поэт-сатирик Ювенал использовал для описания современных ему устремлений римского народа.

³ Прозвище древнегреческого философа Аристотеля, который был родом из города Стагиры в Македонии.

Как

объяснить наличие домашней библиотеки

С самого детства мне приходится слышать две банальные шутки, всегда одни и те же: «Ты (вы) — голос, который всем отвечает?» и «Это ты раскатываешься (вы раскатываетесь) по ущельям и долинам?». В детстве мне казалось, что по странной случайности люди, которых я встречал, все были дураками. Впоследствии, дожив до почтенного возраста, я убедился, что есть два закона, которым подвластно любое человеческое существо: первая мысль, приходящая вам в голову, — самая банальная из возможных; вторая мысль — что эта банальность никогда и никому не приходила в голову до вас.

У меня целая коллекция рецензий на мои книги, написанных на всех индоевропейских языках, с названиями типа «Эхо новой книги Эко» и «Эко выступил: каким будет эхо?». Впрочем, в данных случаях, как я подозреваю, речь шла не о первой мысли, пришедшей в голову редактору; на собрании редакции обсуждались два десятка вариантов названия, и наконец заведующий редакцией просиял и воскликнул: «Ребята, у меня потрясающая идея!» Подчиненные пришли в восторг: «Начальник, ну ты прямо супермозг, и как только тебе приходят такие идеи?» — «Дар природы», — скромно ответил начальник.

Я не хочу этим сказать, что все люди мыслят банально. Когда человек принимает банальность за откровение, это свидетельствует об определенной свежести ума, оптимистичном взгляде на жизнь с ее непредсказуемостью, и о любви к идеям, пусть даже самым незначительным. Я всегда буду помнить мою первую встречу с великим человеком, каким был социолог Эрвинг Гофман: я восхищался им, я обожал его за гениальность и глубину, с какими он умел подмечать и описывать тончайшие нюансы человеческого поведения, за способность улавливать мельчайшие подробности, которые ускользали от всех его предшественников. Мы сели за столик на террасе кафе, и, немного погодя, он сказал мне, глядя на улицу: «Знаешь, мне кажется, что в последнее время в городе слишком много машин!» Возможно, он никогда раньше не думал об этом, потому что думал о чем-то куда более важном; а в тот момент у него случилось озарение, и ему хватило свежести ума, чтобы высказаться. А я, жалкий сноб, отравленный эссе Ницше «О пользе и вреде истории для жизни», не решился бы поделиться этой мыслью, даже если бы она пришла мне в голову.

Другой шок от банальности испытывают многие люди, находящиеся в моем положении, то есть имеющие обширную домашнюю библиотеку, настолько обширную, что ее нельзя не заметить еще и потому, что в доме, кроме нее, почти ничего нет. Посетитель входит и говорит: «Сколько книг! Вы все их прочли?» В первое время мне казалось, что такой вопрос могут задать только люди, редко имеющие дело с книгой и привыкшие видеть разве что полочку с парой-тройкой детективов и дешевым изданием детской энциклопедии. Однако позднее опыт научил меня, что эту фразу произносят и люди, от которых, казалось бы, этого никак нельзя было ожидать. Можно сказать, что для таких людей книжный шкаф — это склад прочитанных книг, а не библиотека как инструмент для работы. Но дело не только в этом. Думаю, при виде массы книг каждый вдруг ощущает внезапную жажду знаний и неизбежно задает вопрос, в котором отражаются его тревога и раскаяние.

Проблема в том, что в ответ на шутку «Вы тот, кто всегда отвечает?» можно коротко рассмеяться или, если вам хочется быть вежливым, сказать: «Как остроумно!». Но на вопрос о книгах приходится отвечать, даже если у вас онемела нижняя челюсть и по спине потекли ручейки холодного пота. Когда-то у меня на такой случай был заготовлен презрительный ответ: «Нет, еще ни одной не прочел, иначе зачем бы я держал их здесь?» Однако существует риск, что после такого ответа последует еще один банальный вопрос: «А куда вы деваете прочитанные?» Поэтому лучше пользоваться стандартным ответом музыковеда Роберто Лейди: «Гораздо больше, синьор, гораздо больше!», от которого гость впадает в благоговейный ступор. Но мне этот ответ кажется жестоким и порождающим фрустрацию. Теперь у меня появился свой вариант: «Нет, это те, что я собираюсь прочесть в следующем месяце, остальные я держу в университете». Такой ответ, с одной стороны, вызывает восхищение моей практичностью, с другой — побуждает визитера поскорее откланяться.

1990

Как

не пользоваться сотовым телефоном

Насмехаться над владельцами сотовых телефонов — дело нетрудное. Но важно установить, к какой из нижеперечисленных пяти разновидностей они принадлежат. Первая разновидность — люди, страдающие тяжелым недугом, пусть и незаметным со стороны, но вынуждающим их постоянно быть на связи с врачом или быть готовыми вызвать «скорую помощь». Спасибо техническому прогрессу, который предоставил им такое замечательное устройство. Затем люди, которым в силу их профессиональных обязанностей бывает необходимо срочно оказаться в том или ином месте (пожарные, участковые врачи, трансплантологи в ожидании свежего трупа или президент Буш, потому что, если его не найдут вовремя, мир окажется во власти Дэна Куэйла¹). Для них наличие сотового телефона — суровая необходимость, и радости им от этого мало. Третья разновидность—любовники, состоящие в браке. Только сейчас, впервые в истории, они получили возможность обмениваться сообщениями со своим тайным партнером так, чтобы члены семьи, секретарши и коллеги-интриганы не могли их подслушать. Достаточно, чтобы номер знали только он и она (или он и он, или она и она: другие возможные варианты мне в голову не приходят).

Все упомянутые разновидности имеют право на наше уважение: к представителям первых двух мы относимся с пониманием и не сердимся, если звонки их телефонов беспокоят нас в ресторане или раздаются во время похорон. А любовники, как правило, избегают разговоров на людях.

Остаются две категории, у которых пользование сотовым телефоном, напротив, сопряжено с риском (для них и для нас). Кое-кто просто не может никуда пойти, если там у него не будет возможности болтать о всякой ерунде с друзьями и родственниками, с которыми он расстался пять минут назад. Трудно объяснить этим людям, почему не надо так делать: если они не могут побороть соблазн постоянно быть в контакте и не хотят для разнообразия побыть в уединении, сосредоточиться на том, что нужно сделать в данный момент, насладиться разлукой после наслаждения близостью, если они не только не желают скрыть свою праздность, но несут ее горделиво, словно знамя, — значит, это проблема для психолога. Они нас раздражают, но мы должны представить себе их ужасающее внутреннее убожество, поблагодарить судьбу за то, что мы не такие, как они, и простить их (но не испытывайте нечестивого ликования от того, что вы другие, — это будет гордыней и недостатком милосердия). Признайте в них ближних своих и подставьте другое ухо.

Последняя разновидность (к которой относятся и стоящие на нижних ступенях социальной лестницы покупатели фальшивых телефонов) — это люди, желающие продемонстрировать окружающим, насколько они востребованы; в частности, они ведут длительные деловые переговоры — в аэропортах, ресторанах, поездах нам приходится слышать бесконечные рассуждения о банковских операциях, о недопоставках металлопроката, о необходимости скидки на партию галстуков и прочие подробности, которые позволяют говорящему выдавать себя за дельца прямо-таки рокфеллеровского масштаба.

Сегодня классовые различия превратились в безжалостный механизм, действие которого проявляется в том, что нувориш, даже зарабатывающий громадные суммы, в силу неискоренимых пролетарских привычек не умеет пользоваться столовыми приборами для рыбы, вешает игрушечную обезьянку перед задним стеклом «феррари» и образок святого Христофора над приборным щитком личного самолета или не знает, где делать ударение в слове «менеджмент», поэтому его никогда не приглашает в гости герцогиня Германтская (а он злобствует и не может понять почему, ведь у него такая огромная яхта, что по ней, как по мосту, можно пройти от одного берега до другого).

Эти люди не знают, что Рокфеллеру не нужен сотовый телефон: у него такой обширный и эффективно работающий секретариат, что, даже если выяснится, что его дедушка при смерти, за ним просто приедет шофер и что-то прошепчет ему на ухо. Влиятельный человек — это тот, кому не приходится отвечать на каждый звонок, более того: он просит не соединять его, с кем не надо. Даже среди менеджеров нижнего уровня есть два признанных символа успеха — ключ от собственного кабинета и секретарша, которая может сказать: «Он вышел».

Поэтому человек, который хвастается сотовым телефоном как символом власти, на самом деле расписывается в своем зависимом положении, в необходимости отвечать на звонок в любой момент, даже во время любовных объятий, если с ним желает говорить генеральный директор; в том, что он вынужден с утра до вечера искать кредиты, чтобы выжить; а когда он поведет дочку к первому причастию, придется отвлечься на объяснения с банком, угрожающим ему судом за необеспеченный чек. Но его желание демонстрировать сотовый телефон доказывает, что он не сознает этого, и свидетельствует о его непоправимой социальной маргинализации.

1991

¹ Джеймс Дэнфорт (Дэн) Куэйл (р. 1947) — американский политик; вице-президент США при президенте Дж. Буше-старшем (1989-1993). Известен прежде всего непродуманными публичными высказываниями, имеющими неожиданный для оратора комический эффект.

Как

путешествовать в американских поездах

Вы можете путешествовать самолетом, если у вас язва, чесотка, воспаление коленной чашечки, теннисный локоть, антонов огонь, СПИД, скоротечная чахотка, проказа. Но вы не можете путешествовать самолетом, если у вас простуда. Тот, кто пробовал, знает, что в момент, когда самолет начинает снижаться с высоты десять тысяч метров, появляется резкая боль в ушах, голова словно раскалывается, и вы колотите кулаками по иллюминатору, умоляя, чтобы вам дали выйти, пусть и без парашюта. Зная об этом, я все же однажды запасся чудодейственным спреем для носа и отправился на самолете в Нью-Йорк. Ничего хорошего из этого не вышло. Когда мы приземлились, мне показалось, что я упал в Марианскую впадину, я видел, как люди вокруг открывают рты, но не слышал ни звука. Позже врач знаками объяснил, что у меня воспаление барабанных перепонок, прописал кучу антибиотиков и запретил летать в течение двадцати дней. Поскольку мне нужно было попасть в три разных города на Восточном побережье, пришлось ехать поездом.

Американские железные дороги — это картина мира после атомной войны. Правда, поезда отправляются, но часто не прибывают в пункт назначения, поскольку ломаются по дороге или опаздывают на шесть часов и их приходится ждать в громадных, холодных, безлюдных зданиях вокзалов, где нет бара и болтаются всякие подозрительного вида личности, с подземными переходами, которые напоминают нью-йоркскую подземку в фильме «Возвращение на планету обезьян». На линии Нью-Йорк-Вашингтон, по которой ездят журналисты и сенаторы, по крайней мере в первом классе вам предлагают удобства не хуже, чем в бизнес-классе самолета, и горячий обед, как в университетской столовой. Но на других линиях — грязные вагоны, продырявленные кресла из искусственной кожи, а еда в баре заставляет с нежностью вспомнить (и вы мне скажете, что я преувеличиваю) переработанные опилки, которыми вас кормят в скоростных поездах Pendolino.

Мы смотрим цветные фильмы о жутких преступлениях, совершаемых в роскошных спальных вагонах, где белые красавицы пьют шампанское, которое им приносят черные официанты, словно вышедшие из «Унесенных ветром». Все это выдумки.

На самом деле пассажиры американских поездов — негры, словно вышедшие из «Ночи живых мертвецов», а белые контролеры с отвращением на лице проходят по коридорам, перешагивая через пустые банки из-под кока-колы, брошенный багаж и газеты, заляпанные рыбным паштетом из панини, которые были разогреты в микроволновке, приборе, чрезвычайно вредном для нашего генофонда.

Поезд в Америке — это не выбор. Это наказание за то, что вы невнимательно читали книгу Вебера о протестантской этике и духе капитализма и совершили досадную оплошность — остались бедным. Однако новейший лозунг либералов — политкорректность во всем (то есть, политкорректно говоря, речь не должна отражать классовые и иные различия). Поэтому контролеры изысканно любезны даже с самым обросшим бомжом (разумеется, я должен был сказать «оригинально выбритым человеком»). На Пенсильванском вокзале слоняются разные типы, которые никуда не едут, но бросают рассеянные взгляды на чужой багаж. Однако недавно было много шуму по поводу жестокости полиции в Лос-Анджелесе, а Нью-Йорк — город политкорректный. Полицейский, с виду ирландец, подходит к предполагаемому бродяге и с улыбкой спрашивает, как он здесь оказался. Бродяга ссылается на права человека, но полицейский невозмутимо замечает, что на улице прекрасная погода, и удаляется, покачивая (но не крутя) своей длинной дубинкой.

Однако многие бедняки не в силах отказаться от величайшего символа маргинализации: они курят. Если вы войдете в единственный вагон для курящих, то попадете в атмосферу «Трёхгрошовой оперы». Я один там был в галстуке. Остальные — наркоманы в отключке, бродяги, которые спят с оглушительным храпом, широко раскрыв рот, полуживые «зомби». Вагон для курящих прицепляют к составу последним, чтобы этому сборищу подонков приходилось шагать до него сто метров клоунской походкой Джерри Льюиса.

Освободившись из этого железнодорожного ада и переодевшись в чистое, я отправился на ужин в отдельный зал Faculty Club, где сидели университетские преподаватели, хорошо одетые, с красивой, правильной речью. В конце ужина я спросил, где тут можно покурить. Наступило молчание, я увидел смущенные улыбки, кто-то закрыл дверь, одна дама достала из сумочки пачку сигарет, остальные растащили мою пачку. Понимающие взгляды, приглушенные смешки, как на стриптизе. Это были десять минут дивной, упоительной вседозволенности. Я был Люцифер, пришедший из мира тьмы и осветивший присутствующих факелом греха.

1991

Как

выбрать прибыльную профессию

Есть очень востребованные профессии, которые приносят большой доход, только для них нужна серьезная подготовка.

Например, работа муниципального служащего, чья обязанность — размещать дорожные знаки, указывающие направление, в котором находятся ближайшие автострады, и расстояние до них. Если мы хоть раз следовали этим знакам, то знаем, что их цель — разгрузить не только центр, но и сами автострады, поскольку в результате мы долго кружили по городу, пока наконец, выбившись из сил, не оказывались в самом гиблом тупике на какой-нибудь промышленной окраине. Однако расположить эти знаки в нужном месте — задача нелегкая. Какой-нибудь дурак расположил бы их перед сложной развязкой, где водителю надо выбрать, на какую из улиц свернуть, но ведь в таком месте водитель может заблудиться и без посторонней помощи. Нет, знак должен находиться там, где не может возникнуть никаких сложностей, и водитель интуитивно выбрал бы верный путь, поэтому необходимо направить его в другую сторону. Но для того, чтобы справляться с такой работой, надо сначала изучить градостроительство, психологию и теорию игр.

Другая очень востребованная сейчас профессия — автор инструкций для электробытовых приборов и электроники. Главная цель таких инструкций—помешать установке прибора или устройства. Они не похожи на объемистые руководства, какие прилагаются к калькуляторам (поскольку последние достигают указанной цели, но весьма дорогостоящим для производителя способом). Идеальная инструкция — листки, которые прикладывают к фармацевтическим средствам; эти средства обладают еще и тем преимуществом, что их, по всей видимости, научные, но прозрачные названия (простатан, менопаузин, пиаттолакс) позволяют покупателю сразу понять, о чем идет речь, и покупать не раздумывая. Зато инструкция, прилагаемая к препарату, позволит в немногих словах ловко замаскировать предупреждения, от которых зависит наша жизнь: «Побочные действия: никаких побочных действий, кроме внезапной летальной реакции на препарат».

Инструкции к электробытовым приборам и т.п. должны так долго и подробно объяснять хорошо всем известные вещи, чтобы вам расхотелось читать и вы упустили единственную действительно важную информацию:

«Для установки РZ40 необходимо сначала распаковать его, вынув из картонной коробки. Чтобы вынуть РZ40 из коробки, необходимо предварительно вскрыть ее. Для этого следует приподнять и отвернуть в противоположных направлениях два клапана на поверхности коробки (см. рисунок на внутренней стороне). Перед открыванием установить коробку крышкой вверх, так как иначе при открывании РZ40 может выскользнуть наружу и упасть. Для предупреждения таких случаев на крышке сделана надпись: «Верх». Если крышка не откроется с первой попытки, рекомендуется предпринять вторую. Когда коробка будет открыта, перед тем как вскрыть алюминиевую крышку, необходимо отключить предохранитель красного цвета, иначе коробка взорвется. ВНИМАНИЕ: после извлечения РZ40 можете выбросить коробку».

Другая нелегкая профессия — придумывать тесты, которые регулярно, обычно в летнее время, печатаются в еженедельных журналах, посвященных политике и культуре. «Тебе предлагают выпить стакан английской соли или бокал старого коньяка: что ты выпьешь? С кем ты предпочтешь провести отпуск — с восьмидесятилетней старухой, страдающей проказой, или с Изабель Аджани? Ты можешь подвергнуться нападению хищных красных муравьев или провести ночь с Орнеллой Мути: твой выбор? Если ты каждый раз выбирал вариант 1, ты человек яркий, самобытный, творческий, но сексуально, скорее, холодный. Если ты каждый раз выбирал вариант 2, ты большой шалун!».

В приложении «Здоровье» к одной ежедневной газете я нашел тест на тему загара, в котором на каждый вопрос предлагались три варианта ответа — А, В и С. Интересны ответы А: «Когда ты оказываешься на солнце, твоя кожа краснеет?» — А: «Сильно». — «Сколько раз ты обгорал?» — А: «Каждый раз, когда оказывался на солнце». — «Какого цвета была у тебя кожа через двое суток после обгорания?» — А: «Все еще красная». Результат: если вы больше одного раза дали ответ А, ваша кожа обладает повышенной чувствительностью к солнечным лучам и вы легко можете обгореть. Я мечтаю опубликовать тест, в котором будут такие вопросы: «Случалось ли вам несколько раз выпадать из окна? Если да, получали ли вы многочисленные переломы? Получали ли вы после каждого случая пожизненную инвалидность? Если вы больше одного раза дали ответ А, то либо вы кретин, либо у вас проблемы со слухом. Не советуем высовываться из окна, когда очередной шутник крикнет вам снизу: «Скорей сюда!»

1991

Как

ставить многоточие посреди фразы

В заметке «Как распознать порнографический фильм» я рассказывал, как отличить порнографический фильм от обычного фильма, содержащего эротические сцены. Для этого достаточно установить, что экранные персонажи затрачивают на проезд на машине из одного места в другое больше времени, чем хотелось бы зрителю и чем полагалось бы по сюжету. Подобный же научный критерий поможет отличить профессионального писателя от дилетанта (который тоже может стать знаменитым). Этот критерий — многоточие посреди фразы.

Писатели ставят многоточие либо в конце фразы, когда хотят дать понять: разговор мог бы быть продолжен («На эту тему еще можно было бы поговорить, но...»), или в середине фразы или нескольких фраз, когда хотят подчеркнуть фрагментарность текста («Этот рукав озера Комо... неожиданно сужается»). Не писатели пользуются этим знаком, для того чтобы сгладить впечатление от фигуры речи, которую могут посчитать слишком смелой: «Он был разъярен, как... бык».

Писатель — это человек, который решил вывести язык за установившиеся рамки, поэтому он берет на себя ответственность за создаваемые им образы, сколь бы смелыми они ни были: «Такого чуда больше не видела природа: солнца омывают, а волны высушивают»¹. Все мы согласны с тем, что Артале здесь заходит слишком далеко, как и положено поэту барокко, но, по крайней мере, он не делает это исподтишка. А вот не писатель написал бы: «Солнца... омывают, а волны... высушивают», как бы давая понять: «Я конечно же не всерьез».

Писатель пишет для писателей, не писатель пишет для соседа по лестничной площадке или для начальника местного почтового отделения и боится (зачастую напрасно), что они не поймут его или не простят ему чрезмерной смелости. Он использует многоточие как пропуск: этот человек хочет совершить революцию, но с разрешения карабинеров.

Чтобы оценить весь вред, причиняемый многоточиями, попробуем представить себе, во что превратилась бы наша литература, если бы писатели были столь же робкими, как не писатели.

«Ведомо, что земли сии, в означенных границах, тридцать лет принадлежали... монастырю Святого Бенедикта».

«Хвалю тебя, Господь, за... сестру луну и звезды».

«Как в зеленеющем весною лесу... птица».

«Будь я... огнем, поджег бы я весь мир».

«Земную жизнь пройдя... до половины».

«Святейший, дражайший, сладчайший отец во Иисусе... Христе».

«Белокурые косы, что казались... золотом и... жемчугом в тот день».

«Брат Чиполла был маленький, рыжеволосый, веселый и обходительный... говорун».

И так далее, и так далее, вплоть до «Год... умирал так кротко и так нежно» и «Той зимой на меня нападали... приступы беспричинной ярости»².

Сами можете убедиться, какой жалкий вид имели бы наши величайшие поэты и прозаики.

Заметим: многоточие, прием, к которому прибегает автор, испугавшийся собственной образной речи, можно применить и для того, чтобы превратить обычное высказывание в выразительный намек. Приведем пример. В «Манифесте Коммунистической партии» 1848 года первая половина первой фразы гласит: «Призрак бродит по Европе», и, согласитесь, это очень впечатляющее начало. Но если бы Маркс и Энгельс написали: «Призрак... бродит по Европе», они поставили бы под сомнение тот факт, что коммунизм — грозная, непобедимая сила. И тогда, возможно, революция в России произошла бы на полвека раньше, пожалуй, даже с согласия самого царя и при участии нашего революционера Джузеппе Мадзини.

А если бы они написали: «Призрак бродит... по Европе»? Как это следовало бы понять? Что, будучи призраком, он, как все призраки, появляется и исчезает в одно мгновение и ему просто некогда бродить? А может, дело не в этом? Может, авторы «Манифеста» дают понять, что «по Европе» — это преувеличение, на самом деле он бродит только по Триру, и все, кто не живет в этом городе, могут спать спокойно? Или напротив, они намекают, что коммунизм уже проник в Америку, а там, глядишь, и до Австралии доберется?

«Быть или... не быть — вот в чем вопрос», «Быть или не быть — вот в чем... вопрос», «Быть или не... быть — вот в чем вопрос». Представляете, какие перспективы открылись бы перед шекспироведами, если бы им пришлось гадать, что хотел сказать бард, поставив посреди фразы многоточие?

«Италия — республика, основанная... на труде (гм!)».

«Италия — это, ну, скажем... республика, основанная на труде».

«Италия — это республика... основанная (???) на труде».

«Италия (если бы она существовала)... была бы республикой, основанной на труде».

Италия — республика, основанная на многоточиях.

1991

¹ Цитата из сонета итальянского поэта Джузеппе Артале (1628-1679) «Мария Магдалина у креста».

² Приведенные цитаты взяты из хрестоматийных произведений святого Франциска, Гвидо Гвиницелли, Чекко Анджольери, Данте Алигьери, Франческо Петрарки, Джованни Боккаччо, Габриеле Д’Аннунцио, Элио Витторини и др.

Как

стать популярным

Старую и знаменитую книгу Дейла Карнеги издали по-итальянски сначала под названием «Как завоевать друзей», потом, в другом переводе, под названием «Как вести себя с людьми и делать их своими друзьями» (2001). Однако оригинальное название книги — «How to Win Friends and Influence People» («Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей») — давало более точное представление о задачах книги и той этике, которая ее породила: проблема не в том, чтобы найти друзей ради дружбы, этого прекрасного чувства, а в том, чтобы убедить людей стать вашими друзьями и потом влиять на них, добиваясь успеха (для вас, а не для них), которого вы достойны.

Проще говоря, истинная тема книги не дружба, а достижение успеха. Вспомним, например, упоминаемую там историю писателя Холла Кейна, который сделался знаменитым, потому что еще в юности сумел заручиться дружбой Данте Габриэля Россетти. Если бы ему это не удалось, говорит Карнеги, он мог бы умереть в бедности.

Если вы внимательно прочтете главы о значении улыбки, о том, как хвалить человека, сидящего напротив вас, и о других способах вызвать у него ощущение душевного комфорта и раскованности, чтобы он сделал то, чего вы хотите, с ощущением, что он сам этого хотел, — за каждой строкой перед вами будут возникать известные вам лица нашей общественной жизни.

Чтобы понравиться людям и сделать их своими друзьями, надо знать, чего они больше всего хотят, например, знать, почему они так хотят, чтобы их хвалили. Среди многих теорий, которым учит эта старая книга, есть идея, что главный мотив человеческих поступков не секс, а потребность ощутить собственную значимость. Карнеги говорит, что один и тот же импульс побуждал Диккенса писать, а гангстера Диллинджера грабить банки: это было желание увидеть свое имя в газетах (автор признает, что между способами, которыми они удовлетворяли свою потребность, все же есть разница, но считает это философскими нюансами, не имеющими ничего общего с законами успеха).

Я вспомнил Карнеги, когда не так давно во время телевикторины (я смотрю ее каждый вечер, чтобы отследить у себя признаки возможного наступления раннего слабоумия) ведущий задал вопрос: что, по данным последних опросов общественного мнения, является главной ценностью для итальянцев. И выяснилось (к стыду участников, которые называли такие ценности, как любовь, деньги, семейное счастье и т.п.), что самое главное для опрошенных — это известность, позволяющая вам стать узнаваемым и признаваемым окружающими.

Заметьте, речь шла не о славе, представление о которой обычно связывается с каким-то благородным поступком, приносящим пользу обществу. Участники опроса (проводившегося, по-видимому, в масштабах страны) не мечтали о том, чтобы их вспоминали, как создателей вакцины от рака, героев, отдавших свои жизни для спасения других, великих поэтов или скульпторов, военачальников, мореплавателей, мистиков или филантропов. Было совершенно очевидно, чего они хотят: чтобы их лица были знакомы всем, чтобы их узнавали на улице, в аптеке, в автобусе, в супермаркете. Как герою американского комикса Чарли Брауну, им необходимо быть «популярными».

В общем, они хотели быть такими (говорю это без иронии, высокомерия или неприязни), как сами участники викторины, которые конечно же рассчитывали победить и выиграть кругленькую сумму (судя по опросам, деньги тоже были весьма желанной ценностью), но в итоге принимали свое поражение сослепительной улыбкой, потому что была достигнута их главная цель — появиться на телеэкране, поприветствовать родных и коллег и на следующий день прийти домой и на работу с чувством собственной значительности: как же, им ведь удалось вырваться из безликой толпы и стать «публичными людьми».

Я считаю патологией такую систему ценностей, когда человек ради известности поджигает храм Артемиды Эфесской, как Герострат, расстреливает людей из автомата, как Диллинджер, или рассказывает с телеэкрана, что его бросили, сделали рогоносцем, осмеяли и унизили; но я не собираюсь читать мораль людям, которые ради известности принимают участие в викторинах или добиваются хотя бы возможности сидеть среди зрителей на каком-нибудь ток-шоу, чтобы коллеги и продавец из газетного киоска на углу могли разглядеть их лица в третьем ряду и на следующий день выразить по этому поводу свое восхищение. Скажем правду: искать популярности таким способом более нравственно, чем изводить ближних, кропая бездарные стихи.

Проблема в другом. На телевидении знают, что многие стремятся к этому и, чтобы поднять рейтинг (Карнеги сказал бы, что это один из способов завоевать друзей), придумывают массу разных передач на десятках каналов, в которых могут показаться никому не известные люди. Посчитайте, сколько всего программ, сколько участников в каждой, сколько часов они длятся и сколько дней недели повторяются в течение многих лет, и вы получите ужасный результат: по крайней мере один раз лицо каждого гражданина Италии могло стать узнаваемым, но в стране с почти шестьюдесятью миллионами узнаваемых лиц обладатель каждого так и останется неизвестным.

2005

Как

казаться кем-то, даже если ты никто

Во время серии встреч, организованных газетой «Репубблика» в Болонье, в прошлую пятницу, в разговоре с писателем и журналистом Стефано Бартедзаги мне пришлось говорить о таком понятии, как репутация. В былые времена репутация могла быть только хорошая или плохая, и, когда человеку грозила плохая репутация (если он становился банкротом или его называли рогоносцем), это следовало исправить с помощью самоубийства или преступления во имя чести. Естественно, все стремились иметь хорошую репутацию.

Позже, однако, понятие репутации было подменено понятием известности. Важнейшей ценностью стала возможность показаться, и естественно, самый надежный способ осуществить эту возможность — показаться на телеэкране. При этом вовсе не обязательно быть нобелевским лауреатом, как нейробиолог Рита Леви-Монтальчини, или видным экономистом и политиком, как Марио Монти, достаточно принять участие в каком-нибудь слезливом ток-шоу и пожаловаться, что тебе изменяет муж.

Вначале героем этой борьбы за право показаться был статист, который выглядывал из-за спин интервьюируемых и радостно махал рукой, чтобы вечером в баре его все узнавали («Знаешь, а я тебя по телику видел!»). Затем у людей мало-помалу созрело убеждение, что для постоянной и полноценной возможности показываться необходимо совершать поступки, которые однажды создадут вам плохую репутацию. В принципе они были бы не против приобрести и хорошую, только ведь это трудно: надо совершить подвиг, получить если не Нобелевскую премию, то по крайней мере литературную премию Стрега или посвятить жизнь лечению прокаженных, а заурядным людям такое не по плечу. Гораздо легче вызвать к себе интерес, желательно нездоровый, переспав за деньги со знаменитостью или заработав обвинение в растрате. Я не шучу, посмотрите на гордую физиономию какого-нибудь мелкого жулика или коррупционера, когда его показывают в теленовостях: несколько минут известности стоят тюрьмы, если только не истек срок давности, вот почему арестованный улыбается. Когда-то, если человека видели в наручниках, его жизнь была разрушена, но с тех пор много воды утекло.

Короче, принцип такой: «Пресвятая Дева являлась людям, почему бы и мне не явиться?» Тот факт, что вы не девственница, вас не смущает.

Мы говорили об этом в пятницу, 15-го числа прошлого месяца, а на следующий день в «Репубблике» появилась статья Роберто Эспозито («Потерянный стыд»), в которой, в частности, речь шла о книгах Габриэллы Торнатури («Стыд. Метаморфоза одного чувства», «Фельтринелли», 2012) и Марко Бельполити («Без стыда», «Гуанда», 1910). В общем, исследователи современных нравов часто обращаются к теме потерянного стыда.

Так как же: неистовое желание быть на виду (и прославиться любой ценой, даже ценой того, что в давние времена было несмываемым позором) происходит из-за потери стыда, или, наоборот, чувство стыда теряется потому, что самое важное — быть на виду, даже ценой позора? Я сторонник второй версии. Быть замеченным, стать предметом обсуждения теперь настолько важно, что люди готовы отказаться от того, что когда-то называлось стыдливостью (или стремлением оградить свою частную жизнь от вмешательства посторонних). Эспозито замечает, что один из признаков отсутствия стыда — разговор по сотовому телефону в поезде, когда человек при посторонних обсуждает вслух такие вещи, которые раньше шептали друг другу на ухо. Не то чтобы он не сознавал, что его слышат окружающие (тогда это была бы простая невоспитанность): нет, он подсознательно хочет, чтобы его слышали, даже если его личные дела никому не интересны — что поделаешь, не у каждого такая интересная личная жизнь, как у Гамлета или Анны Карениной, — поэтому, за неимением лучшего, пусть люди узнают тебя как даму, оказывающую эскорт-услуги, или как неисправного должника.

Я тут прочел, что какое-то религиозное движение предлагает вернуться к публичной исповеди. В самом деле, что за радость рассказывать о своих стыдных делах на ухо священнику?

2012

Как

наказывать за спам

В результате исследования компании МсАffее, о котором писали все газеты, выяснилось, что спам, то есть рассылка ненужных сообщений по электронной почте, потребляет гигантское количество энергии. Одно такое сообщение производит 0,3 грамма двуокиси углерода, что равно выхлопу автомобиля за метр пути. А весь объем рассылаемого спама потребляет тридцать три миллиарда киловатт-часов энергии ежегодно, что равноценно энергии, потребляемой тремя миллионами автомобилей или двумя с половиной миллионами домохозяйств; это приводит к тепличному эффекту, то есть к выбросу в атмосферу углекислого газа объемом в семнадцать миллионов тонн. Не буду приводить другие технические детали, отмечу лишь, что спам не только способ надоедать нам, а иногда и выуживать у нас информацию, он еще и представляет угрозу для нашего здоровья.

Похоже, однако, что никакая власть в мире не в состоянии обуздать спам, и даже фильтры, которые кто-то устанавливает у себя, не могут обеспечить эффективную защиту: много нежелательных писем все же проникает в наши почтовые ящики, приходится самим открывать и удалять их, а именно на это уходит больше всего энергии.

Все это приводит в бешенство, и начинаешь думать о том, как можно оградить себя от спама самостоятельно. И за неимением лучшего, возникает желание мстить. Так у меня появилась одна идея — и я жду, что сотни специалистов ответят мне и докажут, что она неосуществима и вредна, и предупреждаю, что удалю их письма (как спам), поскольку моя единственная цель — устроить провокацию.

Итак, разделим тех, кто присылает нам нежелательные сообщения, на две категории: спамеры промышленные и спамеры кустарные. Надо думать, у промышленных спамеров найдется много возможностей подавить мое сопротивление, но кроме них существует еще и масса спамеров кустарных, например человек, который на весьма сомнительном итальянском языке сообщает вам, что вы получили какую-то премию, и просит прислать ваши данные, или малаец, которому причитается громадное наследство, но по каким-то причинам он не может им воспользоваться и предлагает отдать вам половину, если вы ему поможете, выслав в качестве гарантии определенную сумму и т.д.

У кустарных спамеров иногда даже нет доступа к широкополосной Сети; не знаю, приходилось ли вам получить от какого-нибудь болвана целую книгу в шестьсот страниц с цветными иллюстрациями, когда вы находитесь не у себя дома, где вы подключены к Alice или к Fastweb, а в номере отеля или в загородном доме и ваш компьютер выходит из строя на час, чтобы избавиться от этой дряни.

Сейчас такому спамеру можно дать достойный ответ, переслав Иерусалимскую Библию. Найти ее можно здесь: htpp://www: liberliber.it/online/autori/autori-b/bibbia/ la-sacra-bibbia/, и вы получите ее объемом 1226 страниц и 11 574 кБ. Но если вы за две секунды переведете ее на двойной междустрочный интервал и шрифт двадцатого размера, вы разгоните объем до 6556 страниц и более чем 14 000 кБ. Если у вас широкополосный Интернет, вы отправите эту махину за пару минут и вдобавок можете сделать это ночью, а вот адресат, если у него нет широкополосного Интернета, столкнется с колоссальными проблемами. Теперь представьте, что будет, если не вы один, а сотни пользователей сделают то же самое: компьютер незадачливого спамера будет заблокирован очень надолго.

Знаю: поступая так, я буду способствовать загрязнению окружающей среды. Но если за несколько недель этот мой маневр убедит некоторое количество спамеров прекратить свою деятельность, энергетические затраты в итоге окупятся. И потом —pereat mundus!¹ — ради того чтобы вкусить сладость мести, можно и забыть о низменных расчетах.

Разумеется, можно сделать и нечто большее, притом без чрезмерных усилий. Факсимильное издание «Риторики и поэтики» Аристотеля, вышедшей в 1551 году, в Adobe имеет объем в 37 000 кБ, «Сумма теологии» Фомы Аквинского в двуязычном издании — примерно столько же. «Анатомия меланхолии» Роберта Бертона в Adobe — 32 000 кБ, а «Парижские тайны» Эжена Сю во французском Adobe — 76 871 кБ. То есть почти в шесть раз больше Библии. Если у вас мощный компьютер и вы можете работать на нем ночью, то все перечисленные тексты можно отправить за один раз.

Надо полагать, что даже спамерская организация промышленного масштаба призадумается, если ей несколько тысяч раз пришлют Библию или «Парижские тайны». Должен уточнить: чтобы выяснить, сколько времени понадобится на отсылку, я отправил первую Библию на мой собственный адрес. Потом я не смог найти ее во входящих и заметил, что какая-то фильтрующая система автоматически удалила ее. Но думаю, времени на это ей понадобилось столько же, сколько мне, если бы я стал удалять это послание вручную, а значит, и назойливый спамер провозится с этим достаточно долго.

2009

¹ Часть латинского изречения: Pereat mundus, fiat justitia! — Пусть погибнет мир, но да свершится правосудие!

Как

тренировать память, используя Интернет

Некоторое время назад в одном из номеров «Эспрессо» я опубликовал письмо к воображаемому внуку, в котором советовал ему почаще пользоваться собственной памятью, вместо того чтобы без конца искать информацию в одном и том же источнике, пусть и таком необходимом, как Интернет. И сразу же некий компьютерный фанат — не помню, как назывался его блог, — обвинил меня в том, что я ненавистник Интернета (причем, как он выразился, неисправимый). Можно подумать, если ты осуждаешь людей, которые носятся по автостраде со скоростью сто восемьдесят километров в час или садятся за руль в нетрезвом состоянии, это значит, что ты противник автомобиля и никогда им не пользуешься. С другой стороны, в прошлом номере «Эспрессо» Эудженио Скальфари дружески критиковал меня за то, что я придаю слишком большое значение Интернету как источнику информации. Он имел в виду мои заметки, где речь шла о юных участниках телевикторины. Им задали вопрос: «Когда в жизни Гитлера и в жизни Муссолини произошли такие-то события», и предложили варианты ответа, из которых легко было выбрать правильный, потому что остальные были слишком неправдоподобны. Но эти бедные молодые люди, обреченные жить только в настоящем времени и не ведать прошлого, назвали кто шестидесятые, кто семидесятые, а кто и восьмидесятые годы. В моих заметках я писал, что это — добровольное неведение, потому что соответствующие данные легко узнать в Интернете.

Скальфари выразил мнение, что именно искусственная память, созданная Интернетом, привела к стиранию представлений о прошлом, которое сегодня стало причиной амнезии у целого поколения. И еще он заметил, что доступ к Сети, создающий иллюзию контакта со всем и со всеми, на самом деле обрекает на одиночество. Я согласен с ним, что потеря памяти и одиночество — два главных недуга нашего времени, и я много писал об этом. Но Скальфари следовало бы вспомнить строки из платоновского диалога «Федр», в которых фараон говорит богу Тоту, изобретателю письменности, что из-за его изобретения люди разучатся пользоваться памятью. А в итоге получилось, что письменность, наоборот, приучила людей запоминать прочитанное и только благодаря письменности стало возможным создать тот панегирик человеческой памяти, каким является прустовская эпопея «В поисках утраченного времени». Так что можно и пользоваться Интернетом, и тренировать память, в частности, запоминая информацию, полученную в Интернете.

Хотим мы этого или нет, но Сеть — изобретение, от которого уже невозможно отказаться: так было с ткацкими станками, с моторизацией, с телевидением; она существует, и теперь даже диктаторские режимы не смогут ее уничтожить. Поэтому проблема не только в том, чтобы признать: использование Сети сопряжено с рисками (это очевидно), но и в том, чтобы найти способ научить молодежь пользоваться ею разумно и осмотрительно.

Представим себе мудрого преподавателя, который предлагает для изучения тему X и знает, что не сможет помешать ученикам подсмотреть готовые решения в Интернете, сэкономив тем самым время и силы. Этот преподаватель может предложить поискать информацию по данной теме минимум на десяти сайтах в Интернете и сравнить решения, выявив возможные расхождения и противоречия между сайтами, пытаясь определить, какой из сайтов заслуживает большего доверия, — возможно, у кого-то из них возникнет желание провести такую работу и с бумажными носителями (пусть бы хоть с одним только «Гаргантюа и Пантагрюэлем»). И тогда ученики, получив сведения, какие может им дать Интернет и которыми глупо было бы пренебрегать, смогут в дальнейшем рассуждать, полагаясь только на собственные мозги, и закрепить в собственной памяти то, что они узнали по поводу темы X. Заметим также, что, если ученикам придется сравнивать результаты их работ, это спасет их от другой угрозы — одиночества, и у них вновь появится потребность в личном общении.

К сожалению, нельзя будет предотвратить появление людей, зависимых от Интернета, неспособных оторваться от завораживающего сияния монитора. Если ни родители, ни школа не сумеют освободить их от этого проклятия, нам придется зачислить их в одну категорию с наркоманами, хроническими онанистами, расистами, мистиками-визионерами, постоянными посетителями гадалок, в общем, в число деградантов, которым любое общество обязано поставить заслон. Но так бывало во все времена.

Если сегодня нам кажется, что этих «зависимых» слишком много, то причина в том, что за полвека население планеты увеличилось с двух до семи миллиардов человек. И винить за их зависимость нужно не одиночество, порожденное Интернетом, а, быть может, избыточность личных контактов.

2014

Как

не оказаться втянутым в заговор

За последние недели во многих крупных газетах появились заметки о том, как в пригороде Парижа один преподаватель, что называется, «зомбировал» своих учеников, внушив им, будто миром управляет оккультная секта иллюминатов. Если вчитаться в эти сообщения повнимательнее, можно было обнаружить, откуда взялась эта новость: ее преподнес как большую сенсацию некий французский журналист, который рыскал по Интернету в поисках подходящего сюжета и наткнулся на сайт группы школьников, где были выложены всевозможные сообщения о всемирном заговоре и об оккультной секте, решающей судьбы мира.

В наши дни не только читатели книг (имеющие возможность из сотен единиц хранения в любой библиотеке выбрать книги любого содержания и на каком угодно языке), но и те, кто черпает знания исключительно из Интернета, прекрасно знают, что есть огромное количество сайтов, посвященных всемирному заговору, властелинам мира, тайным центрам власти — от иллюминатов XVIII века до современных Бильдербергской группы, Трёхсторонней комиссии, форума в Давосе и, разумеется (куда же без них!), козней «сионских мудрецов» и загребущих рук евреев, которые тянутся к нашей планете, как на карикатурах в антисемитских журналах во Франции конца XIX века.

Все это существует уже очень давно; покопавшись в обширной литературе по этой теме (на девяносто процентов представляющей собой один и тот же хлам в разных модификациях), Дэн Браун сумел выкроить из нее бестселлер, а я в 1988 году представил всего лишь гротескную версию этого материала в романе «Маятник Фуко» — тогда в моем распоряжении не было Интернета, но я обследовал различные магазины оккультной литературы.

Поскольку в Интернете сегодня огромное количество сайтов, посвященных космическому заговору, можно не сомневаться, что есть люди, искренне верящие в его существование, — в эпоху популизма всех цветов те, кому надо возбудить воображение толпы, всегда рассказывают о заговоре неких неназываемых сил, которые повинны во всех наших бедах. Но самое удивительное то, что авторитетные газеты поверили россказням французского журналиста, который не мог придумать, о чем бы ему написать, и в итоге забрели в болото давно всем известных небылиц.

Этому феномену можно было бы дать недоброжелательную для журналистов интерпретацию, сказав, что они готовы на все, лишь бы заполнить газетную страницу, и, за неимением истории о том, как человек укусил собаку, могут раздуть до размеров сенсации банальную историю о том, как собака укусила человека. Согласен, такое нередко случается, и все же странно, что читатели поверили этой псевдоновости и, более того, с удовольствием ее прочитали (я убедился в этом, опросив нескольких моих знакомых: «Ну надо же, кто бы мог подумать...»).

Это наводит на очень невеселые размышления об Интернете: в безбрежном океане Всемирной паутины, где рассказывается все, что только можно рассказать, где при желании можно найти что угодно, хоть биографию тетушки Хаммурапи, солдатские мундиры времен Семилетней войны, группу крови Наполеона, можно узнать, сколько зубов осталось во рту у Голиафа, когда Давид поразил его из пращи, и где узнать всё (или иметь возможность узнать всё) — равнозначно тому, чтобы забыть (или иметь возможность забыть) всё.

Стало быть, ленивому журналисту достаточно зайти на случайный сайт, обнаружить там давно всем известную информацию, написать по этому поводу длинную скучную статью под заголовком «Сенсационное историческое открытие» и продать этот банальнейший материал в несокрушимой уверенности, что новое — это хорошо забытое старое, и без всяких опасений, что читатель будет возмущен.

Скоро можно будет предложить газете разворот следующего содержания: «Сенсационное открытие кембриджских ученых: Цезарь действительно был убит в мартовские иды!» — и услышать в ответ восторженный вопль главного редактора: «Мальчик мой, где ты откопал эту историю, это же информационная бомба!».

Если вдуматься, это могло бы стать новым способом закрепления материала, изучаемого по школьной программе: в самом деле, разве мы не проходили в лицее это событие из римской истории? Только надо будет уточнить, что речь идет не о последних новостях, а о повторении пройденного.

2014

Как

не забыть о педофилах

Возможно, вы помните педофилов. Несколько лет назад был момент, когда казалось, что они притаились за каждым углом. Родители не отпускали от себя детей ни на шаг, в некоторых странах прошли демонстрации протеста, а люди, которые любят детей и которые раньше, когда в супермаркете или в вагоне поезда у них путался под ногами какой-нибудь мальчуган, мягким движением отстраняли его, погладив по головке, теперь были настороже и, чтобы их не заподозрили в гнусном извращении, пинками прогоняли мальчугана с дороги, жестами и взглядом демонстрируя непреодолимое отвращение к любому человеческому детенышу, который даже не успел еще исполнить воинскую повинность.

Все, конечно, знали, что педофилы существуют с начала времен, всем нам с раннего детства внушили, что нельзя брать конфеты у незнакомцев, так же как порядочным девушкам нельзя идти домой к господам, которые приглашают их осмотреть свою коллекцию китайского фарфора. Но, даже зная это, мы были уверены, что педофилия вдруг приобрела какие-то вселенские масштабы. Уверены еще и потому, что если когда-то педофилы старались не привлекать к себе внимания, то теперь они показывались в Интернете, словно желая предупредить всех о своем назойливом присутствии (и становилось ясно, что среднестатистический педофил не только развратник, но еще и идиот, поскольку он единственный до сих пор верил, что контакты по Интернету могут быть закрытыми и оставаться тайной для посторонних).

А потом разговоры о педофилах вдруг разом прекратились. Загляните в газеты за последние несколько лет, вы не найдете там никаких историй о приторно любезных господах, которые заговаривают с малышами в парках, или о похотливом дяде, напавшем на юного племянника. Непонятно, куда подевались педофилы: наверно, все превратились в геронтофилов.

Но оставим эту тему. В последние дни нам было не до педофилов, мы переворачивали бутылки с минеральной водой, чтобы проверить, нет ли в них микроскопического отверстия, через которое жидкость просачивается наружу, и мы учились распознавать слабый запах стирального порошка или отбеливателя, чтобы потом моментально учуять его, поднося стакан ко рту. А это очень хлопотное дело; к тому же, заметьте, педофилы — тема, волнующая только родителей маленьких детей, в то время как отравителей минеральной воды боятся все, даже холостяки и одинокие столетние старцы.

Впрочем, вы, наверно, заметили, что разговоры об отравленной минеральной воде в последнее время поутихли. Сейчас все обсуждают предстоящие праздники, бомбу, которая, как опасаются, будет подложена на площади Святого Петра, и посылку со взрывчатым веществом, которую получил председатель Еврокомиссии Романо Проди. Попутно заметим, что в последнем случае мы имеем дело с особо циничным преступлением, ведь в качестве контейнера для взрывчатки была использована книга — роман Д’Аннунцио «Наслаждение». У кого теперь хватит духу купить этот прекрасный роман на лотке возле книжного магазина? Но о минеральной воде газеты больше не упоминают. То ли преступники одумались и раскаялись, то ли им надоела эта в общем-то скучная игра, то ли силы правопорядка удвоили свою бдительность, только (если верить газетам) мы теперь можем пить минеральную воду без всяких опасений.

Не хотелось бы проявлять чрезмерный оптимизм, но и атипичная пневмония тоже исчезла. Правда, недавно она опять дала о себе знать, но это был спорадический случай. Очевидно, ее атипичность выражается еще и в этом. Ведь чтобы иметь право называться эпидемией, болезнь должна распространяться среди населения с быстротой молнии.

С этого места сообразительный читатель может сам продолжить мой список болезней, которые были объявлены эпидемиями и которые продлились если и не одно утро, то, во всяком случае, не дольше трех месяцев. Невольно закрадывается подозрение, что средства массовой информации сознательно преувеличивают масштаб подобных событий, чтобы было чем заполнить газетные страницы или минуты эфирного времени и вызвать эмоции у публики. При этом они, бесспорно, порождают имитаторов (кто-нибудь прочтет и скажет: «Какая прекрасная идея: предлагать детям конфеты» или «Здорово придумано: добавлять в напитки в пластиковых бутылках моющие средства с помощью шприца»), однако со временем психам надоедает заниматься имитаторством, а газеты и телевидение замечают, что бесконечные варианты одного и того же события перестали вызывать интерес аудитории, и вот леденящая душу история сдается в архив.

Взглянем повнимательнее на инциденты с отравленной минеральной водой: если оставить в стороне одну реальную выходку неизвестного безумца, речь в основном идет о проявлениях коллективного психоза (однажды кто-то даже потребовал сделать ему промывание желудка только потому, что вино, которое он попробовал, отдавало пробкой). Другое дело — педофилы: они действительно существуют, как существовали всегда, и, если позволить нам думать, что с этим злом покончено, мы можем ослабить бдительность, а это опасно. Но так уж устроен наш мир, и мы никак не исправимся — вопим во всю глотку, когда надо и когда не надо: «Волк, волк!», до тех пор пока кому-то это не надоест и он не перестанет нам верить, а в итоге его съедят.

2004

Как

отгородиться от карнавала, в который превратилась наша жизнь

Сейчас, когда я пишу, проходят последние дни кошмара под названием карнавал. Я стараюсь не выходить из дома, но не могу укрыться от репортажей о карнавале, которые передают отовсюду, от Виареджо до Вероны. Когда я вижу на улицах девочек, переодетых дамами XVIII века, с мушкой на щеке, и мальчишек, вырядившихся в костюм а-ля Зорро, с нарисованными сажей усиками, меня охватывает приступ ненависти к детям, что-то вроде комплекса Ирода. Впрочем, не менее нежные чувства я испытываю и к их старшим братьям, которые грустно бродят по улицам, одетые в костюм филина или Казановы или совсем по-бедняцки, с трубообразным картонным колпаком на голове и в длиннополом халате на старинный манер, сшитом из мешковины.

Моя ненависть к карнавалу вызвана тремя причинами, которые, возможно, могли бы заинтересовать какого-нибудь психиатра: меня раздражают любые формы маскирования человеческого тела; это касается не только таких эпатажных фигур, как телеведущий Платинет, но также и солидных господ в двубортных пиджаках, с крашеными волосами, и приличных дам в ярком макияже — не говоря уж о прокалывании кожи и вставлении всяких колечек и бусинок, а также о постыдных папуасских татуировках, заставляющих меня задуматься о том, не был ли все же прав Ломброзо¹. И не делайте мне дурацких замечаний, что я сам ношу бороду: борода — часть человеческого тела, как волосы и груди, более того, если кто и маскируется, то это безбородые, а тот факт, что их большинство, еще не доказывает, что они правы.

Но есть и другие, более глубокие причины, по которым карнавал в наши дни заключает в себе нечто подозрительное. Мы знаем, какой была функция карнавала в былые времена. По этой теме существует обширная литература, в которой сказано все, что можно было сказать. Не будем оглядываться на аналогичные празднества у древних, подумаем о том, как зародился карнавал в средневековом христианском мире. Чтобы понять это, нам надо взглянуть на дело не с точки зрения знатных и могущественных, а с точки зрения бедных людей. Они жили впроголодь, вставали с рассветом и ложились на закате, весь день работали, одевались кое-как, времени на развлечения не оставалось. Единственным развлечением был секс, но им было дозволено заниматься (тем, кто хотел остаться добрым христианином) только в половине дней в году (из-за Великого поста и других праздничных периодов, когда от этого полагалось воздерживаться). Какое-то разнообразие в жизнь вносила только воскресная месса с пением, но, чтобы попасть на нее, надо было жить поблизости от кафедрального собора или монастыря, обычные деревенские церкви не могли себе этого позволить.

Естественно, люди втихомолку вытворяли всевозможные безобразия, но официально рекомендовалось уделять телу как можно меньше внимания, а многие мистики и богословы смотрели на него как на мерзость.

И вот в середине той части года, которая начинается с первых осенних холодов и заканчивается августовской жарой, люди получали подарок — карнавал, островок свободы и вседозволенности, когда можно и даже нужно было развлекаться просто из удовольствия развлечься, забыть о тоскливых, убогих буднях. Это был своего рода предохранительный клапан, благословенный и долгожданный. А после него снова грусть-тоска, и так до будущего года. Карнавал был необходимым социальным установлением.

А сегодня? Сегодня, когда повсюду слышатся разговоры о карнавализации жизни? Сегодня, когда даже беднейший из граждан (кроме бродяг, ночующих на скамейке) может ежедневно наслаждаться почти круглосуточным карнавалом по телевидению, и в любом случае каждый вечер после захода солнца и позже ему обеспечены всевозможные игры, песни и танцы? Когда у себя дома на экране и даже на улице, проходя в одиночестве мимо газетного киоска, он может увидеть изображения красавиц и красавцев, которые призывают его развлекаться, купаться в роскоши и, естественно, производить самые смелые и странные эксперименты над своей внешностью? Во время старого карнавала, как и во время триумфов и сатурналий у древних римлян, единственный раз в году разрешалось осыпать насмешками власть имущих, а сейчас эти люди сами выставляют себя на осмеяние в бурлескных телешоу, где они осыпают друг друга пощечинами, словно рыжий и белый клоуны на манеже.

Какой смысл отмечать карнавал в мире, где вам предлагают карнавал триста шестьдесят дней в году? К тому же раньше этот праздник подразумевал глумление над властью, это переворачивало отношения в обществе с ног на голову, и каждый получал свой маленький реванш... Теперь все это в прошлом, каждый грустно бредет по улицам, скользким от промокших конфетти, люди покупают в киосках те же сладости, которые круглый год могут купить в супермаркете, причем не в таких антисанитарных условиях. Остается только надеяться на Великий пост. Не волнуйтесь: он поджидает вас за углом.

2005

¹ Чезаре Ломброзо (1835-1909) — итальянский врач-психиатр, родоначальник антропологического направления в криминологии, основной мыслью которого стала идея о прирожденном преступнике.

Как

выжить среди хаоса, который порождают массмедиа

На прошлой неделе журналист и писатель Микеле Серра оказался в затруднительном положении: ему пришлось в пятничном номере газеты «Репубблика» отвечать читателю, который написал ему (цитирую по памяти, в общих чертах): пресса и телевидение говорят нам, что в обществе царит атмосфера ненависти, но когда я разговариваю с соседями и коллегами, то вижу спокойных, миролюбивых людей, которые ни к кому не испытывают ненависти; смотрю по телевизору ток-шоу — там все готовы сожрать друг друга; а в повседневной жизни, если не считать каких-то мелких проявлений невоспитанности, я вижу людей, которые уважительно относятся к собеседнику, извиняются, если они нечаянно вас толкнули; читаю в газетах, что в обществе все шире распространяется расизм, а потом вижу, как люди на улице с готовностью дают евро чернокожему попрошайке, вместо того чтобы застрелить его, и т.д. Так, может быть (я воспроизвожу его слова по памяти), массмедиа показывают нам жизнь страшнее, чем она есть на самом деле, и побуждают нас вести себя хуже, чем мы ведем себя обычно? Серра ответил в духе здравого смысла, и я полностью присоединяюсь к нему: да, это правда, но давайте представим себе, что в мире исчезли телевидение и газеты и мы оказались в информационном вакууме — разве так было бы лучше? Поэтому давайте относиться к тому, что нам говорят и показывают, с большей критичностью и разборчивостью, и постараемся выжить в этом хаосе.

Но как телевидение и газеты могли впасть в такое извращение — изображать мир страшнее, чем он есть на самом деле? По правде говоря, это началось, с тех пор как на свете появились газеты: вспомните, какой обвинительный акт против прессы содержится в романе Мопассана «Милый друг», и вы поймете, что корни ее современных пороков уходят в глубокое прошлое. Пресса наших отцов и дедов, можно сказать, питалась криминальной хроникой и не теряла интереса к громким судебным процессам, длившимся месяцами, годами, а то и десятилетиями, как, например, бесконечное дело Брунери-Канелла¹ (по сравнению с которым дела о громких убийствах в Гарласко и Конье промелькнули, как метеоры). Так что речь идет не о качественном, а о количественном скачке, но, как известно, количество, дойдя до некоего предела, переходит в качество.

Правда, «Политическая трибуна», ток-шоу пятидесятых-шестидесятых годов, была образцом культуры и хорошего тона, но это потому, что она выходила раз в неделю и только на одном канале. А когда по семи каналам каждый день идет по семи таких передач, их участникам надо либо кричать, либо быть готовыми к тому, что их никто не услышит. Помню, когда один мой приятель собирался организовать новое ток-шоу, я посоветовал ему принять поистине революционные меры предосторожности: во время эфира держать в кармане пульт дистанционного управления, чтобы, когда один участник перебьет другого, можно было отключить ему микрофон — тогда на экране он будет беззвучно открывать рот и бессмысленно размахивать руками, в общем, выглядеть полным идиотом. Вот увидишь, после этого словесный понос прекратится. Приятель радостно поблагодарил меня; однако, судя по его передаче, какие-то другие люди сказали ему, что, если в эфире не будет словесного поноса, зрители заскучают и переключатся на другой канал.

Количественные сдвиги уже приобретают повсеместный характер: если когда-то ежедневная газета выходила на четырех страницах (в благословенное военное время), то сегодня она выходит в среднем на шестидесяти и не потому, что в мире стало происходить больше событий — напротив, объективно говоря, в 1943-1945 годах их было гораздо больше, начиная от Холокоста и кончая атомной бомбой. Чтобы заполнить шестьдесят страниц и получить рекламу, которая позволит тебе выжить, ты должен раздуть новость, сделать из нее сенсацию, которую можно будет растянуть не только на всю первую полосу, но еще и на вторую, и даже на третью, так, чтобы одно и то же событие можно было обсуждать десять раз в течение одного дня, с точки зрения десяти участников ток-шоу, и у людей сложилось впечатление, что событий было десять. Но зачем тебе получать рекламу, чтобы заполнить шестьдесят страниц? Чтобы можно было напечатать газету в шестьдесят страниц. А зачем тебе газета в шестьдесят страниц? Чтобы получить достаточно рекламы для шестидесяти страниц.

Как вы понимаете, такая погоня за количеством не идет на пользу качеству. Микеле Серра сказал: «Давайте будем разборчивее», и я мог бы под этим подписаться: давайте научим детей не относиться с безоглядным доверием ко всему тому, что пишут в газетах, отделять, как говорится, зерна от плевел. Это должны объяснять в школах на уроках чтения.

Но похоже, в наши дни (очевидно, погоня за количеством привела к перенасыщению) молодежь перестала читать газеты, которые, если слегка перефразировать Гегеля, превратились в ежедневную молитву пенсионера². Победа ежедневных изданий над еженедельными, их приравнивание к еженедельным (из-за непомерного количества материалов, вызванного тем, что вечерние телепередачи отняли у ежедневных газет привилегию на свежую новость), с одной стороны, привела к кризису еженедельников, а с другой — сделала ежедневные издания непригодными для чтения, и молодежь теперь ищет новости в Интернете. Не то чтобы Интернету не грозило количественное перенасыщение (поскольку на его просторах невозможно отличить достоверное от недостоверного), но, по крайней мере, в Интернете у человека возникает (пусть и ошибочное) впечатление, что здесь он может выбрать именно то, что ему нужно узнать.

Да, «под небом появляется беспорядок»³, и, если бы кто-нибудь попросил меня дать ему мудрый совет, мудрость повелела бы мне ответить: нет у меня такого совета.

2010

¹ Дело об идентификации неизвестного человека, страдающего амнезией, в котором жена профессора Канелла, пропавшего без вести во время Первой мировой войны, признала своего мужа, а семья анархиста Брунери — своего родственника, началось в 1927 году, но окончательно точка не поставлена до сих пор.

² «Газета — ежедневная молитва современного человека» (афоризм Гегеля).

³ Часть изречения Мао Цзэдуна: «Под небом появляется беспорядок, но в результате под небом устанавливается порядок».

Как

пытаться и вновь пытаться, делая это с достоинством

Многие читатели не знают в точности, что такое черные дыры. Честно говоря, я и сам представляю их себе в виде рыбины из «Желтой подводной лодки», пожирающей все вокруг, а в конце концов сожравшей и себя самое. Но чтобы понять смысл новости, которую я хочу сообщить, необязательно знать много, достаточно лишь понимать, что речь идет об одном из самых обсуждаемых и волнующих вопросов современной астрофизики. Сегодня мы узнали из газет, что знаменитый ученый Стивен Хокинг (возможно, ставший известным широкой публике не столько из-за своих открытий, сколько из-за воли и решимости, с какими он всю жизнь работал, преодолевая страшный недуг, который любого другого превратил бы в «овощ») сделал по меньшей мере сенсационное заявление. Оказывается, он допустил некую ошибку, когда изложил в семидесятые годы свою теорию черных дыр, и сейчас готовится предстать перед научным сообществом, чтобы внести необходимые исправления.

С точки зрения человека, занимающегося наукой, в таком поведении нет ничего необычного, кроме, пожалуй, ореола славы, окружающего Хокинга, но я считаю, что к этому событию следует привлечь внимание молодежи, получившей любой тип образования, кроме фундаменталистского и религиозного, чтобы они поразмыслили об основах современной науки.

Средства массовой информации часто рассуждают о вине науки, возлагая на нее ответственность на ту сатанинскую гордыню, с какой человечество движется к возможному самоуничтожению, но при этом они путают науку с технологией. Не наука несет ответственность за ядерное оружие, озоновую дыру в атмосфере, таяние ледников и тому подобное: наука разве что способна предостеречь нас, когда мы, зачастую используя ее идеи, доверяемся не ведающим ответственности технологиям. Беда в том, что в часто раздающихся обвинениях против идеологии прогресса (или так называемых идей Просвещения) идейные принципы науки ошибочно отождествляются с принципами идеалистической философии XIX века, согласно которой История неуклонно движется к лучшему, а также к триумфальному осуществлению самой себя, направляемая Духом или какой-то другой движущей силой, неизменно стремящейся к Оптимальным целям. Однако многие ученые (по крайней мере, моего поколения) скептически относились к книгам по идеалистической философии, из которых следовало, что мыслитель каждой последующей эпохи глубже понимал (или «точнее определял») то немногое, что открыли его предшественники (все равно как сказать, что Аристотель был умнее Платона, потому что он жил позже). Именно против этой концепции истории выступал поэт и мыслитель Леопарди, когда иронизировал по поводу «прогрессивности судьбы».

С другой стороны, в такие времена, как наши, когда столько идеологий переживают кризис, все явственнее напоминает о себе так называемая философия Традиции, согласно которой не следует думать, что именно мы и только мы за всю мировую историю больше всех приблизились к Истине; напротив, всё, что нужно было понять, давно уже поняли исчезнувшие древние цивилизации, и, лишь отказавшись от наших притязаний и возвратившись к этому традиционному и неизменному источнику знания, мы сможем примириться с самими собой и с нашей судьбой. По одной из наиболее причудливых версий этой традиционной философии, Истиной владела цивилизация, следы которой не дошли до нас: жители ушедшей на морское дно Атлантиды, либо гиперборейская раса древних чистокровных арийцев, обитавших в приполярной зоне с умеренным климатом, либо мудрецы древнего Индостана. Есть и другие недоказуемые гипотезы, позволяющие доморощенным философам и авторам бульварных романов развлекать свою невзыскательную публику дешевым мистическим чтивом во время летних отпусков.

Но подлинно современная наука — не та, что утверждает, будто Новое — всегда верное. Напротив, она основывается на принципе «опровержимости» (который был предложен Пирсом, затем подхвачен Карлом Поппером и многими другими теоретиками, а затем доказан на практике). Согласно этому принципу, наука движется вперед, постоянно опровергая себя, фальсифицируя свои собственные гипотезы, путем проб и ошибок, признавая свои промахи и считая, что неудавшийся эксперимент так же важен, как и удавшийся, поскольку доказывает, что определенный путь, которым ты шел, был выбран неправильно, и надо либо исправить ошибку, либо начать все сначала. Собственно, на этом основывалась и существовавшая в XVII веке во Флоренции Академия опытов, чей девиз был: «Пытаться и вновь пытаться», где «вновь пытаться» означало решительно отвергнуть вариант, признанный ошибочным, и лишь затем начать продумывать другой.

Такой принцип научной деятельности, как я уже сказал, несовместим с какой-либо формой фундаментализма, с буквальной интерпретацией священных текстов (поскольку и они постоянно подвергаются ревизии), с представлением о догматической незыблемости собственных идей. Вот «правильная» философия, в обиходном и в сократовском смысле, которую следовало бы преподавать молодым.

2004

Как

заниматься философией на дому

То ли потому, что пошлость, которую навязывает телевидение, больше уже нельзя выдержать, то ли потому, что в мире происходит так много страшного и у людей возникла потребность ненадолго уединиться и спокойно поразмышлять, но в последнее время появляется все больше мест и возможностей, для того чтобы широкая публика могла, как встарь, заняться философией. Той самой, которую все изучали в лицее. Кто-тодля этого собирается с друзьями в кафе по воскресеньям, как в Париже, кто-то читает научно-популярную литературу, а кто-то посещает дискуссии профессиональных философов, где с недавних пор в зале не найдешь свободных мест. Отчасти это мода, отчасти упрощенческое отношение к науке, внушенное средствами массовой информации, но сам симптом недооценивать нельзя, поэтому у меня есть предложение к таким энтузиастам, тем, кто не изучал философию в лицее или посещал лекции самозваных философов и ничего не понял. Всем им я советую пойти самым простым путем: почитать настоящих философов.

Философия не всегда может показаться легкой и доступной, иногда она по необходимости должна быть трудной для усвоения, но нигде не сказано, что человек, который занимается философией, должен говорить туманно и непонятно. Трудность для чтения не является признаком высокой научной ценности либо причудливого стиля данного сочинения, часто все дело в сложности рассматриваемой проблемы. Есть шедевры философии, которые изменили наше бытие и наше мышление, но, к сожалению, были написаны очень трудным языком; так, я никогда не посоветую неподготовленному читателю браться за «Метафизику» или «Органон» Аристотеля, «Критику чистого разума» Канта или такую изумительную книгу, как «Этика» Спинозы. Но есть и философы, умевшие изъясняться понятным языком, причем нередко это те, кто в других своих сочинениях изъясняется туманно и непонятно. И я советую ограничиться несколькими небольшими книжечками (примерно по сто страниц каждая), из которых можно понять, как заниматься философией, не употребляя слишком много технических терминов.

Начнем с Платона. Я предложил бы прочесть его сочинение «Критон», в котором объясняется, почему гражданин не должен уклоняться от повиновения законам (кто бы он ни был, Сократ или Сильвий). Затем — трактат Аристотеля «Поэтика». Забудьте, что в нем идет речь о древнегреческой трагедии. Прочтите его так, как если бы в нем содержалась инструкция по написанию детективного романа или сценария вестерна. Наш автор уже тогда понял то, что через две с лишним тысячи лет поймут Хичкок или Джон Форд. Далее стоит прочесть «Об учителе» Блаженного Августина, где рассказывается о том, как беседовать с сыном о повседневных делах. Гениальная по простоте и проницательности книжка.

Хоть я и специалист по Средним векам, мне затруднительно рекомендовать какой-либо текст, созданный в великую эпоху схоластики: несколько страниц, вырванных из контекста, могут дезориентировать неопытного читателя. Поэтому отвлечемся от чистой философии и обратимся к любовным письмам (да-да!) Абеляра и Элоизы. Не надейтесь, что там будет много секса, но почитать стоит.

Переходим к эпохе Возрождения. Начнем с «Речи о достоинстве человека» Пико дела Мирандола. Затем (но только во фрагментах, их можно найти в хрестоматии) — главы из «Опытов» Монтеня. Лучше принимать в гомеопатических дозах. Далее — «Рассуждение о методе» Декарта, удивительное по ясности изложения, и избранные места из «Мыслей» Паскаля. И наконец, философ, который писал так, как благовоспитанный и благоразумный человек беседует с друзьями после ужина: Джон Локк, «Опыт о человеческом разумении». Это сочинение надо читать не в отрывках, а целиком, но я бы посоветовал ограничиться третьей книгой, посвященной тому, как мы пользуемся словами. Прочтите ее, как вы читали «Поэтику» Аристотеля, — так, словно там написано о современной речи, и сравните наблюдения автора с первыми полосами газет и телевизионными дебатами наших дней.

Что касается эпохи Просвещения, то тут я ограничился бы вольтеровским «Кандидом»: в сущности, это просто роман, притом недлинный и приятный для чтения. Девятнадцатый век просто ужасен, тогда писали огромные, неудобочитаемые тома, но ведь только мы, итальянцы, не считаем «Записные книжки» Леопарди глубоким философским сочинением. А вот французы, недавно открывшие для себя эту книгу, о ней очень высокого мнения. Правда, мы не станем читать ее целиком, а снова заглянем в хрестоматию: одна-две странички перед сном — и достаточно. Поскольку Кант, по определению, чересчур требователен к читателю, познакомимся с ним там, куда он отправился для пополнения своего бюджета, на лекции, тема которых не имела никакого отношения к его научным интересам и на которых он проявил себя остроумным, экстравагантным, способным рассказывать анекдоты и высказывать парадоксальные суждения, иными словами, почитаем его «Лекции по антропологии». Название может напугать, но текст не сложнее, чем в глянцевом журнале с интеллектуальными претензиями.

А дальше объем моих очередных заметок исчерпан, и места для современников уже не остается. Если только вы не захотите ознакомиться с несколькими наблюдениями Витгенштейна в его (не пугайтесь названия!) «Философских исследованиях». Читая, вы время от времени будете говорить, что он был псих. Да, он был псих. Но какой псих!

2004