КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Хорнблауэр и Его Величество [Сесил Скотт Форестер] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Сесил С. Форестер ХОРНБЛАУЭР И ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО Хорнблауэр — 08a

— Имейте в виду, сэр Горацио, — сказал доктор Манифолд, — я придерживаюсь мнения, что подобный способ лечения Его Величества не продуктивен, да, весьма не продуктивен.

— В самом деле, доктор? — вежливо произнес Хорнблауэр.

— На последнем консилиуме по поводу состояния здоровья Его Величества те, кто придерживается сходного с моим мнением, оказались в меньшинстве, — ответил доктор. — Однако осмелюсь заметить, сэр Горацио, что оппоненты победили лишь численно — причем весьма незначительным большинством, следует подчеркнуть, — а наиболее выдающиеся светила в мире медицинской науки были поголовно на моей стороне.

— О, естественно, — подтвердил капитан Хорнблауэр.

— Своими знаниями и умениями мы намного превосходили оппонентов. Но дело здоровья Его Величества было отдано на откуп простому голосованию. Попомните мои слова, сэр Горацио, этот обычай решения вопросов простым подсчетом голосов, не учитывающим положения голосующего в обществе, будет проклятием человечества в грядущих веках, если не предпринять необходимых действий против такого положения вещей.

— Это представляется весьма вероятным, — заметил Хорнблауэр. Одним из его постыдных секретов был тот, что сам он считал себя демократом и радикалом, но в экзальтированных кругах, в которых ему приходилось ныне вращаться, было не трудно скрывать это, так как все здесь считали само собой разумеющимся совершенно противоположное.

— Морская прогулка Его Величеству! — презрительно фыркнул доктор Манифолд. — Укрепит его силы! Отвлечет от своих забот! Вздор! Несчастных пациентов с таким умственным расстройством, как у Его Величества, не следует подвергать каким-либо волнениям. Резонно, не так ли? Кровопускание, сэр Горацио — несколько унций два раза в неделю. Основательный курс применения слабительного и растительная диета. Содержание в темном помещении при мягком обращении. Это всё даст измученному мозгу Его Величества шанс на избавление от ненужных дум и начало новой жизни — с чистого листа, tabula rasa, сэр.

— В ваших словах есть немалый резон, доктор.

Хорнблауэр не притворялся, произнося эти слова. Такое лечение сумасшествия выглядело логичным в 1812 году. В то же время его пронзала жалость при мысли о своем бедном безумном короле, подвергнутом такому жестокому обращению. Его инстинкты восставали против этого, а разум говорил, что, поскольку данный метод безуспешно применялся в течение последних двух лет, было бы неплохо поэкспериментировать с чем-то иным.

Но, по правде говоря, он сейчас был больше озабочен той ответственностью, которую возлагало на него новое назначение. Это было его первое командование после триумфального побега из французского плена, за который он принял посвящение в рыцари ордена Бани из рук принца-регента. Командование королевской яхтой в период болезни его величества можно было бы считать синекурой, если бы не принятое решение о лечении болезни короля свежим воздухом и сменой обстановки. Плавание по Каналу с его величеством на борту в то время, когда прилегающее море кишело французскими и американскими приватирами, накладывало гигантскую ответственность на капитана яхты, то есть на него самого.

Хорнблауэр обвел взглядом палубу «Аугусты». Её четыре короткие и толстые шестифунтовки, а также два девятифунтовых орудия, по одному на баке и корме, не могли служить надежной защитой при встрече с одним из хорошо вооруженных приватиров из Новой Англии. Доктор Манифолд, казалось, подслушал его мысли.

— Конечно, нет необходимости напоминать вам, капитан, о соблюдении крайней осторожности во всем, что могло бы потревожить состояние духа Его Величества. Полагаю, вы получили распоряжения, запрещающие производство любых салютов?

Хорнблауэр согласно кивнул.

— Также не должно быть никакой суеты и суматохи. Всё должно делаться гораздо более спокойно, чем это обычно бывает на кораблях. И будьте особенно осторожны с погодой, чтобы не попасть в какой-нибудь шторм.

— Приложу для этого все усилия, доктор, — ответил Хорнблауэр.

Мичман, дежуривший на грота-салинге, соскользнул вниз по бакштагу, отсалютовал капитану, приложив руку к шляпе, и поспешно отошел в сторону. Команда замерла в ожидании.

— К нам направляется король! — возбужденно воскликнул доктор.

Хорнблауэр ограничился кивком.

Небольшая группа людей медленно спускалась вниз по склону к причалу, у которого была ошвартована «Аугуста». Когда те приблизились на расстояние 50 ярдов, Хорнблауэр подал короткий сигнал своим свистком, побуждая команду к активности. Фалрепные, в безупречно белых перчатках и тельняшках, бегом занимали свои места у позолоченной сходни, громко заливались дудки боцманматов. Шестерка морских пехотинцев как из-под земли возникла на квартердеке, щеголяя выправкой и блестящими пуговицами, два барабанщика застыли с поднятыми до уровня глаз палочками. Команда строилась по подразделениям, перед рядами матросов становились офицеры, в треуголках и шелковых чулках, со сверкающими на солнце эполетами и эфесами шпаг. Небольшой корабль был полностью готов для приветствия в тот момент, когда процессия достигла берегового конца сходни — ни секундой раньше, ни секундой позже, все действия были отработаны четко.

У сходни возникла небольшая заминка — его величество не желал подниматься на борт. Хорнблауэр заметил это замешательство, пухлые белые руки, вцепившиеся в поручни, и мягкие, но решительные действия его сопровождающих. Сразу за его величеством следовал дородный лорд-камергер, в темно-фиолетовом фраке и контрастирующим с ним светлом зашнурованном жилете, пересеченном узкой лентой ордена Чертополоха — вероятно, носитель какого-нибудь исторического имени из-за северного рубежа. Он приближался к королю все ближе и ближе. Руки снова цеплялись за поручни, и снова их мягко перемещали, а внушительный живот лорда-камергера упирался в спину короля и подталкивал его почти незаметно, но неотвратимо вперед по сходне, так что его величество достиг палубы почти без следов спешки.

Руки офицеров взметнулись к треуголкам, дудки боцманматов пронзительно засвистели, барабаны морских пехотинцев издали продолжительную дробь. На клотик грот-мачты взвился королевский штандарт, его пышные складки слегка колыхались на слабом ветру. Его величество прибыл на борт.

— Птенцы и перезвон. Что? Что? — произнес король. Его мутные голубые глаза заметили реющую в небе чайку и следили за ее полетом. — Что? Что? Голуби и голландцы. Что? Что? Что?

Небольшая группа придворных и служителей, поднимавшаяся вслед по сходне, постепенно оттеснила его от входа на палубу. Затем его блуждающий взгляд остановился на Хорнблауэре, стоявшем перед ним по стойке смирно.

— Привет! — сказал король. Доброжелательная улыбка осветила его лицо. — Как проходят уроки, все в порядке?

— Да, благодарю вас, Ваше Величество, — ответил Хорнблауэр.

Король приблизился, снял с Хорнблауэра треуголку с золотым тиснением и другой рукой потрепал его редкие волосы.

— Не позволяй им бить себя слишком сильно… Что? Не позволяй им. Что? Хорошие мальчики получают гинеи.

Подошел доктор Манифолд и остановился за спиной Хорнблауэра. Король заметил его и съежился от страха.

— Ваше Величество! — низко поклонился доктор, но его смиренный вид не успокоил это испуганное существо. Придворные сгрудились вокруг короля и медленно повели его прочь.

Хорнблауэр подобрал свою треуголку с палубы, куда она выпала из трясущихся королевских рук, и вернулся к исполнению своих обязанностей.

— Фор- и грот-марселя ставить! Отдать швартовы, мистер Уайт!

Ему требовалось отвлечься от воспоминания о малодушном страхе, исказившем лицо короля при виде своего мучителя доктора. Морской воздух будет явно чище того, которым он только что дышал.

С королевским штандартом на грот-мачте и белым кормовым флагом на ноке гафеля «Аугуста» направилась на выход из гавани Ньюхейвен, где ее ожидал двадцатипушечный корвет «Корморант», выделенный в качестве эскорта. Рассматривая корвет через подзорную трубу, Хорнблауэр размышлял о том, что тот являлся наглядным доказательством громадной нагрузки, которую испытывал ныне британский флот. В самом деле, его величество Георга III, короля Великобритании и Ирландии, сопровождал всего лишь 20-пушечный корвет, в то время как его флаги несли 120 линейных кораблей и 200 фрегатов.

Времена менялись. На королевском штандарте больше не было французских лилий — они некоторое время назад тихо-мирно были заменены ирландской арфой. А за последние полгода британский флот потерпел череду поражений в отдельных стычках — ничего подобного не происходило уже свыше пятидесяти лет. Неудачи вряд ли продлятся — теперь, когда Англия познакомилась с боевой силой американского флота, она, несомненно, задушит нарождающуюся морскую державу безжалостной блокадой. Но блокада не сможет помешать просачиванию рейдеров и приватиров — девятнадцать лет войны с Францией это показали. В период этого неспешного процесса удушения Англии придется мужественно переживать потери от рейдерства. Но Хорнблауэр был озабочен тем, чтобы «Аугуста» не стала одной из них.

— Сигнальщики! — рявкнул он. — Аугуста — Корморанту. Занять позицию с на-ветра в одной миле.

На фалах взвились соответствующие флаги, и «Корморант» подтвердил получение сигнала их репетованием. При таком взаимном расположении судов корвет прикрывал «Аугусту» от какого-нибудь случайного рейдера, пожелавшего свалиться как коршун на свою добычу.

Яхта медленно удалялась от берега, следуя вниз по Каналу[1]. Позади неё оставались утесы Семи Сестер и крутые обрывы мыса Бичи-Хэд. Хорнблауэр присмотрелся к королю и окружавшим его придворным. Наблюдая за жалкой фигурой, с головой, покрытой седыми волосами, неуверенно передвигавшейся, рассматривавшей окружающие предметы близорукими глазами, он пришел к выводу, что Манифолд сильно ошибался в выборе метода лечения. Наверняка этот новый образ жизни, свежий воздух и непривычная обстановка будут гораздо полезнее для больного ума, чем кровопускания, прием слабительных лекарств и одиночное содержание, на чем настаивал доктор.

Хаотические перемещения короля привели его ближе к Хорнблауэру, и он снова принялся изучать лицо капитана.

— Маленькой Софии нравится море, — произнес король.

— Да, Ваше Величество.

Хорнблауэр знал, что София была любимой дочерью короля, умершей более двадцати лет назад. Он также слышал о веселых времяпровождениях на дорсетском берегу, которыми наслаждался король вместе со своей счастливой семьей.

Король наморщил брови, напрягая свою память.

— Маленькая София. Где она сейчас? Она только что была со мной.

— Ее королевское высочество путешествует, сир — вмешался лорд-камергер. Его заметный шотландский акцент хорошо сочетался с носимой им лентой ордена Чертополоха.

— Как так? Она мне ничего не сказала о своей поездке, — сказал король.

— Она передала мне письмо, сир, с выражением своего глубочайшего почтения. Но у нее не оставалось времени дождаться возвращения Вашего Величества для того, чтобы лично попрощаться. Ее королевское высочество вернется во вторник, и просит вас оставаться таким же спокойным и мягким, как если бы она была при вас.

— Вторник. Вторник — повторил король. — Маленькую Софию придется ждать очень долго. Полагаю, что я должен. Я буду.

Хорнблауэр встретил взгляд лорда-камергера, и его отношение к этому человеку вдруг изменилось, как-то потеплело. Небольшой доброжелательный обман, ловкий намек на необходимость сохранять спокойствие показывали, что этот шотландский лорд обладал чутьем и тактом, соответствующими занимаемому положению, а его улыбка выдавала то, что он разделял такое же доброе чувство к безумному королю, какое испытывал и сам Хорнблауэр. Горацио внезапно прекратил размышления на тему того, на сколько выше в иерархии находится орден Чертополоха по сравнению с орденом Бани, который украшал его собственную грудь.

— Его Величество, — сказал лорд-камергер, — желает, чтобы вы присутствовали на ужине.

— Это доставит мне огромное удовольствие, сэр, — ответил Хорнблауэр.

Как оказалось, данное утверждение было значительно преувеличенным. Нет, не то чтобы ужин не был замечательным, хотя королевские повара и неуклюже путались в незнакомой обстановке. Пища была превосходна, а обслуживание, учитывая стесненное пространство королевской каюты, было вполне приличным. Но Хорнблауэру не добавлял аппетита вид короля, сидевшего за столом с двумя внимательными служителями по обе стороны и имевшего из всего столового набора только ложку. Он ел неуклюже, как малое дитя, обмазывая щеки молоком и хлебом. Поэтому он испытал облегчение, хотя и связанное с тревогой, когда в каюте появился мичман и шепнул ему на ухо:

— Мистер Уайт со всем почтением передает вам, сэр, что видимость ухудшается.

Хорнблауэр отложил салфетку, с извиняющимся видом кивнул лорду-камергеру и поспешил наружу. Уже поднимаясь по трапу, он сообразил, что совершенно забыл поклониться королю.

Снаружи, как и докладывал Уайт, все признаки ухудшения видимости были налицо. Длинные узкие полосы белесой мглы расстилались над поверхностью моря — явный признак надвигавшегося густого тумана. «Корморант», шедший с наветренной стороны, с трудом различался во мгле и сумерках приближавшейся ночи. Хорнблауэр, потирая подбородок, предался размышлениям. Справа на траверзе лежала гавань Шорэм, однако течение было неблагоприятным, и ветер стихал. К тому же было рискованно следовать малыми глубинами в густом тумане. Первым его побуждением, как и любого другого капитана в подобных обстоятельствах, стало желание отдалиться от небезопасного берега. Мористее существовала другая опасность — рейдеры, но вероятность встречи с приватиром была предпочтительней неизбежной встрече с мелью. Хорнблауэр отдал приказ рулевому и подозвал сигнального мичмана.

— Аугуста — Корморанту. Курс зюйд. Сократить дистанцию.

С явным облегчением он увидел сквозь сгущавшуюся мглу подтверждающие сигналы на топе мачты «Корморанта», заметил его поворот и постановку грота дополнительно к уже имевшимся парусам. Четверть часа спустя туман усилился так, что с трудом просматривалась вся палуба. Хорнблауэр поблагодарил свою звезду за решение спуститься мористее вместо того, чтобы пытаться достичь гавани Шорэм.

— Побеспокойтесь о звуковых сигналах, мистер Уайт, — произнес он резким тоном.

— Так точно, будет исполнено, сэр, — донесся голос невидимого Уайта.

Громкий звук туманного колокола отразился эхом в сгустившейся атмосфере, и наступившая тишина повисла тяжко над «Аугустой», медленно продвигавшейся по невидимой поверхности моря. Через казавшиеся очень долгими две минуты колокол зазвучал вновь. Почти сразу же вслед за ним донесся ответный звук другого колокола слева по корме.

— Это «Корморант», сэр, — донесся голос Уайта. Хорнблауэр не снизошел до ответа на это явно бесполезное замечание. Но следующий сигнал другого колокола донесся, как казалось, с правого борта.

— Что за черт? — произнес Уайт.

Определить направление на источник звука в тумане зачастую невозможно — полосы густого тумана отражают звук не хуже массивной скалы. Собственный колокол «Аугусты» звучал продолжительно и громко, а ответный сигнал «Корморанта» был едва слышен.

Хорнблауэр попытался вспомнить всё, что он знал о Мелвилле — командире корвета. Молодой, энергичный, честолюбивый, он был произведен в кэптены[2] после лихой стычки с французами где-то в Бискайском заливе. Были ли его служебные качества адекватны трудной задаче совместного плавания в тумане — оставалось под вопросом. Снова прозвучал колокол «Аугусты», и на этот раз никакого ответного сигнала не было слышно.

На палубе появился доктор Манифолд и, приблизившись, святотатственно нарушил священное одиночество капитана. Командование королевской яхтой включало в себя, увы, и подобные неприятности, и Хорнблауэр почувствовал, что с радостью променял бы его на квартердек самого завалящего линейного корабля флота Канала.

— Этот шум беспокоит моего пациента, сэр, — сказал Манифолд.

— Сожалею, но этот шум необходим, — ответил Хорнблауэр.

— Я настаиваю на его прекращении.

— На борту имеется только один человек, — раздражение Хорнблауэра достигло точки кипения, — который имеет право настаивать на чем-либо. И он настаивает на том, чтобы вы, сэр, спустились вниз.

— Прошу прощения, сэр…

— Я не буду повторять дважды, сэр, а просто вызову пару матросов, которые выполнят сказанное мной.

— Вы грубиян, сэр. Ко мне прислушиваются в кабинете министров, и, черт побери, сэр, я…

Манифолд прервал свою возмущенную речь, увидев, что Хорнблауэр повернулся к стоявшему на квартердеке мичману с явным намерением осуществить свою угрозу. Он бросился вниз по трапу со всей поспешностью, которую только позволяла ему его осанистая внешность.


— Позовите моего вестового, — произнес Хорнблауэр то, что и собирался сказать мичману, и, когда вестовой появился, приказал:

— Принеси мне кресло и накидку.

Хорнблауэр провел эту ночь в парусиновом кресле, завернувшись в толстую накидку — ему не хотелось покидать палубу во время такого густого тумана. Бдение было утомительным, и каждый раз, провалившись в накатившую дрему, он, вздрогнув, просыпался от звука туманного колокола. К исходу ночи к нему приблизился Уайт.

— Уже должно светать, сэр. Однако не могу сказать, что можно заметить какое-либо изменение.

Туман был по-прежнему очень густой — с палубы было невозможно разглядеть грота-рей.

— Прислушайтесь! — Хорнблауэр замер в кресле. Его ухо уловило слабые звуки, доносившиеся с кормового направления. Его профессиональный анализ выделил в них плеск волны, скрип дерева, потрескивание каната — всё это показывало на присутствие поблизости какого-то судна. Затем они оба отчетливо услышали, как голос в тумане произнес: «Вызывайте вахту».

— Они говорят на английском языке, — сказал Уайт. — В таком случае, это «Корморант», слава Богу.

— Идите и прекратите подачу туманных сигналов, быстро, — резко, но тихо перебил его Хорнблауэр. Уайт был настолько поражен требовательной настоятельностью его тона, что бросился выполнять этот странный приказ без всяких вопросов. Хорнблауэр продолжал прислушиваться.

— Прикажите команде соблюдать тишину! — передал он следующее распоряжение возвратившемуся Уайту. — Чтоб ни единого шума не было слышно.

В услышанном слове «вахта» ему почудилось что-то странное. Ни один английский офицер не растягивает так гласные. Хорнблауэр не верил, что за его кормой находился «Корморант».

— Пошлите лотового на руслени, — донесся из тумана голос.

— Странно, — прошептал Уайт. До него еще не дошел смысл происходящего — он был не столь сообразителен, как его капитан.

Хорнблауэр прошел на ют и перегнулся через гакабортные релинги, всматриваясь в туман. Он скорее почувствовал, чем увидел некоторое сгущение, слабое, едва заметное ядрышко в тумане — какое-то судно, не заметив «Аугусты», проходило у них по корме справа налево не более чем в двадцати ярдах. Хорнблауэр продолжал следить до тех пор, пока это ядрышко полностью не исчезло в тумане на левой раковине[3].

— Мистер Уайт, я собираюсь изменить наш курс. Квартирмейстер, лево руля![4]

«Аугуста» совершила поворот и легла на контркурс прошедшего мимо нее незнакомца. Хорнблауэр имел все основания считать, что расстояние между ними увеличивается, хотя и очень медленно — ветер был слишком слаб, и яхта двигалась с небольшой скоростью.

И тут появился король, вставший спозаранку в это туманное утро, вместе со своей свитой. Король Георг передвигался по слегка покачивающейся палубе как опытный моряк, широко расставляя ноги — когда-то он действительно провел немало времени на море.

— Привет, — сказал король.

— Доброе утро, сир, — ответил Хорнблауэр.

— Туманный день, что? Неблагоприятная погода, что? Что?

Внешность короля и его манеры значительно изменились по сравнению с предыдущим днем — очевидно, пребывание в море принесло ему заметную пользу. Сквозь туман пробился луч света, и внезапно небо над головой прояснилось.

— Там «Корморант, сэр, — сказал Уайт. — Нет… черт побери, это не он.

По корме, на расстоянии около одной мили, теперь можно было различить судно, следовавшее противоположным курсом, и с каждым мгновеньем его очертания становились более четкими. На их глазах судно начало разворачиваться на обратный курс, давая возможность разглядеть его великолепную оснастку и превосходное вооружение с двенадцатью пушечными портами на смотрящем в их сторону борту. Оно поспешно ставило паруса, их белые брезентовые пирамиды вырастали как по мановению волшебной палочки — подобная работа сделала бы честь и королевскому судну.

— Ставьте все паруса, мистер Уайт. Да попроворней.

— Прелестно, прелестно, — произнес король, улыбаясь под лучами солнца. Имел ли он в виду регламентированную суету постановки парусов или вид преследовавшего их судна, осталось неясным.

На «Аугусте» поставили все паруса так же споро, как и на другом судне, и теперь Уайт обратил все свое внимание на правильное обрасопление реев, так как они следовали круто к ветру. Через некоторое время он улучил момент и направил свою подзорную трубу на преследователя.

— Янки, черт побери! — воскликнул он, разглядев красные и белые полосы флага, который тот поднял.

— Поднимите наш флаг, мистер Уайт. Королевский штандарт не поднимать.

Ни к чему было извещать американцев, что за приз болтается под их носом. Хорнблауэр уставился в подзорную трубу, рассматривая преследователя. Если тому удастся подойти на короткую дистанцию, то не останется никакой надежды на благополучный исход — он будет вынужден сдаться, так как шестифунтовые пушки выглядели просто пугачами по сравнению с вооружением противника. И затем? Хорнблауэру отказывало воображение при мысли о том, что наступит вслед за этим. Что сделают американцы с захваченным королем — королем, против которого они сражались много тяжких лет поколение назад? Он попытался представить себе, какой эффект вызовет такая новость в Нью-Йорке или Бостоне.

Его так захватила эта мысль, что он забыл о том, что речь шла и о нем самом, и о его карьере. В проливе Нэрроуз[5] будет тесно от американских лодок, стремящихся встретить их, повсюду возбуждение и ликование. А затем… затем… что ж, за океаном тоже существовали традиции гостеприимства и добросердечия. Прегрешения обеих сторон, приведшие к развязыванию этой войны, могут быть легко забыты, если Америка постарается — а она это сделает непременно — окружить бедного старого короля всем возможным комфортом. Ненужная война может закончиться всеми желаемым миром.

В какой-то безумный момент Хорнблауэр чуть было не поддался искушению осуществить такой сценарий, и был буквально шокирован, осознав всю глубину измены, которую он замышлял. Его обязанностью было совершить всё возможное, чтобы обеспечить безопасность «Аугусты». Она была бы уже захвачена, если бы он не сумел мгновенно принять правильное решение в тот момент, когда сквозь туман до него донесся голос с американским акцентом.

С наветренной стороны простиралась полоса тумана — достаточно скрыться в ней, и у «Аугусты» появится шанс на спасение. Этот глупец Мелвилл со своим «Корморантом» со всей очевидностью затерялся в тумане.

Клуб дыма с полубака американца — и фонтан воды в ста ярдах правее носовой части.

— Отведите его вниз, — коротко сказал Хорнблауэр лорду-камергеру, показывая на короля.

— Нет! — топнул король ногой.

У Хорнблауэра больше не было времени для дальнейших препирательств.

— Изготовить к стрельбе девятифунтовку! 

Если повезет, длинное ретирадное орудие может сбить рей у неприятеля, что поможет им ускользнуть.

Еще один клуб дыма на американце — на этот раз над головой послышалось такое завывание, словно дьявол корчился в муках. Противник выстрелил цепным книппелем — два ядра, скрепленные цепью, в полете вращались вокруг общего центра тяжести и производили дикий грохот, грозя повреждением любому такелажу или рангоутному дереву, попавшемуся на их пути.

— Эй, у орудия! Что вы копаетесь там? Ноги ослабли? — проревел Хорнблауэр.

Матросы навалились на тали и выкатили орудие. Командир расчета наклонился над ним, поправляя наводку. В это время американец увалился под ветер, показывая свой борт. Когда все орудийные порты оказались на виду, судно окуталось дымом от бортового залпа всех орудий. Воздух наполнился скрежетом, грохотом и завыванием, как будто заиграл какой-то сатанинский оркестр. Хорнблауэр с тревогой посмотрел вверх и успокоился тем, что вреда было причинено немного; ему припомнилось, как в прежних битвах он удивлялся подобному. Но море столь велико, а цель по сравнению с ним так мала, что промахнуться было легко, а попасть в нее гораздо труднее. Был перебит один гардель — Уайт уже послал людей для устранения повреждения — и в грот-марселе появилась длинная прорезь. А американец отстал ярдов на сто в результате своего маневра.


Выстрел расположенного поблизости ретирадного орудия застал его врасплох, и Хорнблауэр чуть было не подпрыгнул от неожиданности. Он понадеялся, что никто не заметил его нервного движения. Попал ли выстрел в цель, было трудно сказать — по крайней мере, видимого повреждения на приватире не обнаруживалось. Король стоял, вдыхая запах порохового дыма, клубящегося вокруг. Он явно наслаждался происходящим; каким бы ни было его душевное состояние, личное мужество — фамильная черта династии — его не покинуло. Хорнблауэр не видел смысла в повторении своего распоряжения покинуть палубу, так как хрупкие борта королевской яхты вряд ли представляли существенную защиту от двенадцатифунтовых ядер.

Американец снова принялся изменять свой курс. Хорнблауэр заворожено наблюдал за тем, как орудие за орудием появлялись в поле зрения. Затем вражеское судно окутали клубы дыма, послышался вой летящих снарядов, жуткий грохот наверху — казалось, всё это произошло одновременно. Грот-марса-рей лишился топенантов и висел, накренившись. Фор-стеньга была сбита и повисла над бортом. Такелаж был разорван во множестве мест, и «Аугуста» превратилась в калеку. Она почти потеряла возможность двигаться, и теперь американец мог сделать с ней всё что угодно. Вопрос о вступлении в безнадежную схватку, учитывая присутствие на борту короля, даже не возникал. Всё, что он мог сделать — это продлить погоню, удерживая «Аугусту» на ходу как можно дольше.

— Мистер Уайт, займитесь наведением порядка, — произнес он громко и решительно, чтобы подбодрить команду. — Эй, на баке! О чем вы там задумались? Обрубайте обломки!

Матросы принялись за работу, но американец быстро приближался. Он увалился под ветер во время отворота, увеличив этим дистанцию между ними, а теперь он делал поворот оверштаг с целью выйти на ветер от преследуемого судна. Следующий бортовой залп не заставит себя ждать. Хорнблауэр решил, что после этого у него не останется другого выхода кроме как сдаться. Он поймал себя на том, что опять размышляет об удобствах «визита» короля в Бостон или Филадельфию, стряхнул с себя эти нелепые мысли и вернулся к наблюдению за работой по очистке такелажа и рангоута.

И тут он краем глаза заметил какое-то слабое пятно в полосе тумана прямо по курсу. С каждой секундой очертания предмета становились все четче и четче. Он различил кливера; полоса тумана была так резко очерчена, что кливера оказались залитыми солнцем, в то время как остальные паруса были едва заметны. Наконец он опознал судно — это был «Корморант», запоздало занявшийся поиском своего ценного подопечного. Хорнблауэр невольно издал громкий возглас, и удивленная команда, взглянув в направлении протянутой им руки, поддержала его восторженными криками.

«Корморант» стремительно приближался к ним под всеми парусами, но на верхних реях уже было полно марсовых, приступивших к уборке бом-брамселей перед боем. Когда «Корморант» проходил мимо, его еще раз поприветствовали дружными криками. Американец меж тем держался круто к ветру, стараясь выиграть более благоприятную — наветренную — позицию в предстоящей дуэли с достойным противником. Но тут туман накрыл «Аугусту», лизнув сначала несколькими язычками палубу, а затем и окутав полностью. Покидаемое ими поле битвы скрылось из вида. Хорнблауэр услышал два начальных залпа, резких и отчетливых — явное доказательство хорошо вышколенных экипажей. Затем стрельба превратилась в продолжительный нескончаемый пушечный гул.

Не имей он на борту короля, Хорнблауэр, не взирая на повреждения, повернул бы свое судно и присоединился к битве, но он знал свои обязанности. Он было собрался отдать очередное распоряжение мистеру Уайту, когда его внимание привлек приближавшийся король.

— Прилежный мальчик, — промолвил король. — Прилежные мальчики получают гинеи.

Его глуповатое лицо осветилось привлекательной чарующей улыбкой. Король вынул руку из своего кармана и вложил что-то в ладонь Хорнблауэра. Это что-то не было гинеей. Столь желаемая всеми и элегантная монета теперь, когда Англия вела войну со всем миром, полностью вышла из обращения из-за финансовых трудностей, которые испытывала страна. Это был испанский серебряный доллар с выбитым на нем профилем того самого короля, который вручил его Хорнблауэру — сомнительно законная валюта для богатейшей в мире страны.

— Благодарю Вас, сир! — Хорнблауэр снял шляпу и низко поклонился королю, как того требовал пафос данного момента.

Они уже пересекли полосу тумана, и солнце ярко светило над головой, освещая лицо короля. Слышимый далеко по корме гул артиллерийской канонады внезапно стих. Возможно, одно из судов спустило флаг. Или же в этот момент абордажные партии сражались лицом к лицу на загроможденных палубах. А может, подумалось Хорнблауэру, было бы лучше, если бы «Корморант» не прибыл им на помощь. Было бы спасено несколько жизней — и возможно гораздо больше, если результатом вынужденного визита короля в Соединенные Штаты стало бы подписание мира. Он еще раз попытался представить себе картину высадки короля на набережной Статен-Айленда, но даже его живое воображение на этот раз отказало своему хозяину.



Вид на пролив Нэрроуз со стороны Статен-Айленда в 1832 году (двадцатью годами позже событий этого рассказа)


Исторические ремарки к рассказу “Хорнблауэр и Его Величество”


Historical Notes on “Hornblower and His Majesty”

By F. Arnold Romberg, 1997, revised May 1999

(CS Forester Society Newsletter No.3, March 2000)


Этот рассказ (впервые опубликованный в журнале Collier’s Magazine в марте 1941 года) содержит несколько исторических моментов, которые могут быть известны не каждому читателю Форестера. Некоторые подробности представят для них несомненный интерес.

Болезнь короля Георга III занимает центральное место в сюжете рассказа. Любой исследователь британской или американской истории конца 18 — начала 19 века осведомлен о его приступах сумасшествия. По всей вероятности, в действительности Георг был болен порфирией — наследственной болезнью, неизвестной в те времена, вызывающей нарушения метаболизма и имеющей симптомы, сходные с психической болезнью. Король имел серьезные приступы в 1778, 1801, 1804 и 1810 годах. Его выздоровление в 1789 году имело такое большое значение для нации, что в честь возвращения его умственных способностей было выпущено несколько серебряных медалей. От двух последующих приступов ему удалось оправиться, но с 1810 года до самой его смерти в 1820 году он был недееспособен, и его старший сын (Георг IV с 1820 по 1830 год) правил в качестве регента.

Хорнблауэр замечает, что на борту яхты король ведет себя как заправский моряк, и размышляет о его прошлом морском опыте. Георг III провел немало времени на море, но не в профессиональном качестве, поэтому в его кратких биографиях этот момент не отражен. Напротив, его третий сын (позднее Вильгельм IV с 1830 по 1837 год) служил в британском флоте с 1779 по 1790 год, поднявшись по служебной лестнице от мичмана до кэптена и выказав при этом значительные способности. Затем он формально оставался в рядах флота до 1828 года, достигнув звания верховного адмирала (Lord High Admiral).

В рассказе Георг III дважды употребляет выражение «Прилежные мальчики получают гинеи». Хорнблауэр замечает: «Столь желаемая всеми и элегантная монета теперь, когда Англия вела войну со всем миром, полностью вышла из обращения из-за финансовых трудностей, которые испытывала страна». Действительно, в течение наполеоновских войн были периоды, когда Англия официально оставалась единственной страной, воевавшей с Францией, в то время как остальные европейские страны были либо аннексированы, либо вступали в союз с Наполеоном, либо были им запуганы. Однако, большую часть этой 20-летней борьбы Англия поддерживала финансами и живой силой те части Европы, которые боролись против французской тирании. Обширная торговая империя Джона Буля приносила гигантский доход, но значительная часть его расходовалась на поддержку потенциальных или действительных союзников и на оплату собственных военных действий. В 1797 году Английский банк ограничил хождение золота и серебра во внутренних расчетах, заменив его банкнотами. Это ограничение продолжало действовать до 1815 года.

С 1808 года британская военная активность на Иберийском полуострове стала требовать значительных сумм в звонкой монете. Доклады Веллингтона из Испании и Португалии заполнены доводами о необходимости денежных трат. В целом правительству хватало ума удовлетворять большинство его требований. В законе имелась лазейка, позволяющая вывозить гинеи для оплаты содержания британских войск за границей. Положение Веллингтона вынуждало его тратить эти деньги и на другие цели. Расходы по войне на Иберийском полуострове были главной причиной исчезновения гинеи из внутреннего обращения.

Во время войн с Францией и ее непостоянным союзником Испанией захваты испанских «золотых галеонов» и даже целых эскадр обеспечили британскому правительству потрясающее количество благородных металлов. Например, в октябре 1796 года было захвачено несколько испанских судов, следовавших из Америки, в трюмах которых находилось около тысячи ящиков вместимостью 3000 серебряных долларов каждый — всего три миллиона звонкой монетой. Для перевозки этой добычи из Плимута в Лондон понадобились шестьдесят три фургона. В 1804 году другой захваченный флот принес два миллиона фунтов стерлингов в серебряных долларах и золотых слитках. Примерно половина этой суммы была в долларах, что составило около четырех миллионов монет.

В 1797 году Английский банк из-за нехватки монет в обращении решил использовать захваченные испанские доллары. Часть из них была отправлена на монетный двор, где на изображение испанского короля (конкретно, на его шею) был нанесен штамп с бюстом Георга III. Штамп представлял собой небольшой овал, подобный тому, который ювелирные гильдии используют для маркировки серебряных изделий. Было выпущено более двух миллионов таких монет с объявленной официальной ценностью в 4 шиллинга и 9 пенсов. Так как на свободном рынке испанские доллары можно было приобрести дешевле, то вскоре появились монеты с фальшивым штампом Георга. Через семь месяцев проштампованные испанские монеты изъяли из обращения. Английская серебряная монета достоинством в пять шиллингов всегда была известна как крона (crown, то есть корона), отсюда объявленная стоимость 4 шиллинга 9 пенсов дала повод появлению выражения «две королевских головы не стоят короны» (two king’s heads not worth a crown).

В 1803 году выпуск таких проштампованных монет возобновился, а в 1804 году штамп был изменен на восьмиугольный большего размера. При этой попытке было выпущено полмиллиона монет, но опять возникли проблемы с фальшивомонетчиками, и их также изъяли из обращения. После этого монетный двор стал штамповать их полноразмерным пуансоном, при чем испанский дизайн монеты в большинстве случаев полностью затирался.

Тем не менее, проштампованные испанские монеты продолжали хождение в уменьшающемся количестве, а некоторая их часть, несомненно, была припрятана как редкостная диковина. В настоящее время они находятся в руках коллекционеров. Стоит заметить, что в рассказе король передает монету много лет спустя после того, как была выпущена последняя из них. Вполне возможно, что король держал эти монеты для раздачи как знак его благосклонности. Что, собственно, он и сделал в данном случае.


Серия романов о Хорнблауэре


From “To Be Continued: An Annotated Guide to Sequels”

By Merle Jacobs, Hope Apple (Greenwood Publishing Group, 2000)


515. The Hornblower Series:


1. Mr. Midshipman Hornblower. Little, Brown, 1950.

2. Lieutenant Hornblower. Little, Brown, 1952.

3. Hornblower and the Hotspur. Little, Brown, 1962.

4. Hornblower During the Crisis. Little, Brown, 1967.

5. Hornblower and the Atropos. Little, Brown, 1953.

6. Beat to Quarters. Little, Brown, 1937.

7. Ship of the Line. Little, Brown, 1938.

8. Flying Colours. Little, Brown, 1939.

9. Commodore Hornblower. Little, Brown, 1945.

10. Lord Hornblower. Little, Brown, 1946.

11. Admiral Hornblower in the West Indies. Little, Brown, 1958.


Примечания

1

English Channel, или просто Channel — так англичане называют пролив Ла-Манш.

(обратно)

2

В описываемое время британское звание «кэптен» соответствовало армейским подполковнику или полковнику в зависимости от выслуги лет: до трех лет — подполковнику, свыше трех лет полковнику, в российском флоте — капитану второго или первого ранга соответственно.

(обратно)

3

Направление слева по корме (примерно 135 градусов, считая от носа).

(обратно)

4

Хотя на большинстве судов того времени стояли штурвалы, команды рулевому подавались по традиции так, как прежде при использовании румпеля, т. е., при повороте вправо подавалась команда «лево руля».

(обратно)

5

Пролив, соединяющий Нью-Йоркскую гавань с океаном. См. иллюстрацию в конце рассказа.

(обратно)

Оглавление

  • Сесил С. Форестер ХОРНБЛАУЭР И ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО Хорнблауэр — 08a
  • Исторические ремарки к рассказу “Хорнблауэр и Его Величество”
  • Серия романов о Хорнблауэре
  • *** Примечания ***