КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

438 дней в море. Удивительная история о победе человека над стихией [Джонатан Франклин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Джонатан Франклин 438 дней в море: удивительная история о победе человека над стихией

© Черепанов В.В., перевод на русский язык, 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

* * *
Моему отцу, Тому Франклину, с детства учившему меня, как важно поставить в нужном месте запятую, как создать японский сад и правильно ухаживать за ним, привившему мне прямо-таки дьявольское чувство юмора и всегда подававшему пример силы бодрости духа.


Глава 1 Ловцы акул

Его звали Сальвадор. Он пришел в город босиком, и ноги его были содраны в кровь. Он говорил всем, что ищет работу, готов взяться за любое дело, но каждый при одном только взгляде на него понимал, что пришелец выглядит как человек, находящийся в бегах.

Сальвадор Альваренга шел шесть дней по камням вдоль побережья Мексики, пока не достиг городка под названием Коста-Асуль. Из вещей с собой у него был только небольшой рюкзак, а одежда была изорвана в клочья. Очутившись осенью 2008 года в Коста-Асуль, Альваренга почувствовал, как у него гора упала с плеч. Мангровые болота, простиравшиеся вокруг кукурузные поля, шум океанского прибоя и уютная лагуна, закрытая со всех сторон от штормов и ветров, — все это напомнило путешественнику его родной Сальвадор, но в отличие от родины здесь его никто не хотел убить. В деревушке на берегу проживало всего лишь несколько сотен человек, но зато она была густо населена стаями перелетных птиц, которые ежегодно совершали путешествие длиной в 2000 миль, отправляясь на юг из Калифорнии. Тысячи морских черепах приплывали сюда, чтобы отложить яйца в песок, а вылупившиеся черепашата мигрировали на большие расстояния (некоторые проплывали до 12 000 миль, путешествуя через весь Тихий океан до побережья Китая). Коста-Асуль представлял собой нечто среднее между райским уголком для любителей экотуризма и американским Диким Западом, где беззаконие было частью повседневной жизни. В ОБЩЕМ, ЭТО БЫЛО ИДЕАЛЬНОЕ МЕСТО ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА, ЖЕЛАЮЩЕГО ЗАБЫТЬ СВОЕ ПРОШЛОЕ И НАЧАТЬ ЖИЗНЬ С ЧИСТОГО ЛИСТА.

Улыбчивый, круглолицый и светлокожий Альваренга, готовый прийти на помощь любому, прибыл в городок без визы и разрешения на работу. Он выдавал себя за мексиканца и пылко это отстаивал, если кому-то приходило в голову сомневаться в его словах. Как-то раз его остановил полицейский патруль, заподозрив в нем иностранца, и Альваренга тотчас же принялся распевать национальный гимн Мексики:

Война, война без удержу, без остановки
Против того, кто попытается запятнать
                                     честь отечества,
Война, война!
Патриотические знамена,
Омытые волнами крови, реют вокруг.
У Альваренги был скверный голос, он ужасно фальшивил, а от переизбытка самоуверенности исполнение становилось только еще хуже. Но певец демонстрировал такую пламенную гордость за свою страну, что удовлетворенные искренностью, которой было переполнено импровизированное представление бродяги, полицейские отпустили его.

Коста-Асуль, богом забытый городок, расположенный в штате Чьяпас, считается одним из самых бедных в Мексике. Через него идет поток эмигрантов, которые, впрочем, не задерживаются здесь, продолжают свое путешествие дальше на север, к границе Соединенных Штатов. Мало кто из новоприбывших смог хорошо устроиться и поймать удачу за хвост в условиях разбитой и еле держащейся на ногах местной экономики, но тридцатилетний Альваренга не интересовался тем, что происходило на земле. Его взгляд был устремлен в сторону океана, куда он смотрел с тех пор, как ему исполнилось одиннадцать. Тогда он вместе с друзьями, бросив школу, удрал на побережье, чтобы жить вольной жизнью на пляжах Сальвадора. Коста-Асуль был хорошим местом для него, но не как дом, а, скорее, как место постоянной дислокации. Отсюда можно будет отправляться в море и совершать многодневные путешествия к богатейшим рыбным угодьям, какие только можно сыскать вдоль разграбленного побережья Мексики в ее разоренных экосистемах.

Коста-Асуль был защищен от гнева океанских штормов островом длиной в несколько миль, который образовывал естественную лагуну, и окружен чащей труднопроходимых мангровых лесов, не знавших звука топора. Он изобиловал живописными пейзажами, достойными занять почетное место на рекламном постере или почтовой открытке. Здесь ходили длинные косяки рыб, осознававшие всю фатальность своего существования, только когда им в бок вонзался острый, как нож, клюв голубой цапли или когда они попадали в челюсти крокодила. Как и перелетных птиц, Альваренгу привлекала эта лагуна, защищенная от всех ветров и невзгод, прежде всего обилием рыбы, которую можно было ловить чуть ли не руками. Издалека залив искрился и сверкал, как драгоценный камень. В то время как на берегу ревели яростные шторма, не затихавшие порой неделями, мангровые джунгли смягчали нрав стихии и защищали местное сообщество от гнева небес. Подобно тому, как в самом центре тайфуна образуется совершенно тихая и безветренная область, так и Коста-Асуль обладал сверхъестественной способностью оставаться целым и невредимым, находясь в месте схождения бурь и ветров.

«Ходить по морю, может быть, не так уж и сложно, но все дело в том, что там, в океане, тебе придется встретиться с целым сонмом самых разных чудовищ, — сказал как-то Альваренге его товарищ-рыбак, известный под именем Эль Омбре Лобо, или Вулфман (человек-волк). — Если ты отправляешься в открытое море, то будь готов ко всему, что оно приберегло для тебя: ветер, шторм, поднявшаяся из самых глубин дна тварь, готовая сожрать тебя в любой момент, ну и все прочие опасности. МНОГИЕ ПЛАВАЮТ ВДОЛЬ ПОБЕРЕЖЬЯ, НО ЭТО СОВСЕМ НЕ ОДНО И ТО ЖЕ, ЧТО ВЫЙТИ В ОТКРЫТЫЙ ОКЕАН. НАСТОЯЩИЙ ОКЕАН НАЧИНАЕТСЯ В 120 КИЛОМЕТРАХ ОТ БЕРЕГА. Люди живут на пляже и не знают бед: спят себе в удобных кроватях, но там, в океане, их охватывает страх. Ты его чувствуешь и в груди, и во всех других уголках тела. Там даже твое сердце начинает биться по-другому».

Альваренга пришел в Коста-Асуль по кромке моря, увязая в топях мангровых болот и обдирая ноги об острые камни, которыми усеяны дикие тихоокеанские пляжи. Остальные же обычно приезжали сюда по узкой мощеной дороге, отходящей от мексиканской скоростной магистрали под номером 200, что бежала вдоль побережья. Ответвление от главного шоссе длиной 7 миль как бы разрезало городок Коста-Асуль на две части и выходило прямо к океану. Если повернуть направо, попадешь в шикарные экоотели, где подают безвкусную мексиканскую пищу, «Маргариту» за 12 долларов и предлагают совершить частную экскурсию в какой-нибудь птичий заповедник. Так владельцы фешенебельных заведений извлекают выгоду из стремления туристов-англичан увидеть очередные виды птиц из прихваченного ими атласа.

Усыпанные белым песком пляжи, покоящиеся под сенью пальм, манят отдыхающих, обещая уединение, девственные пейзажи, населенные пересмешниками, розовыми колпицами, скопами и десятками других видов птиц, которые летают и порхают в вечной беззаботности и беспечности. Детишки туристов резвятся на берегу лагуны, чьи воды облюбовали крокодилы величиной с товарный вагон. По мнению местных официантов, это не слишком мудрое решение. Но поскольку в их обязанности не входит высказывать свои соображения по тому или иному вопросу или предупреждать гостей о возможных бедах, они держат язык за зубами.

Большинство домов, расположенных между отелями, откуплено местными предпринимателями и политиками. Они предрекают своей родине процветание и уверены в том, что она обязательно станет золотым дном туристического бизнеса, как только иностранцы избавятся от собственных предрассудков. По их мнению, Мексика является страной кровожадных бандитов и наркобаронов, где в барах регулярно вспыхивают перестрелки и поножовщины, а официанткам отрубают головы. В общем, это светлая часть городка Коста-Асуль, одна сторона медали.

В другой части, по левую сторону от шоссе, расположился ряд бедных рыбацких лачуг, теснящихся друг к другу прямо напротив причалов, возле которых пришвартовано с десяток лодок. По форме эти лодки напоминают каноэ, достигают в длину примерно 7,5 м, и каждая способна развить скорость до 50 миль в час, особенно если установить на ней два подвесных мотора фирмы «Ямаха» по 75 лошадиных сил. В этой части города и обосновался Сальвадор Альваренга. Имея за плечами десятилетний опыт плавания по морю, он надеялся найти босса, который бы воплотил в жизнь его мечту: стать капитаном собственного судна — маленькой рыбацкой лодки, на которой можно будет ходить в океан. Впрочем, в таком деле торопиться никогда не стоит. В этой части Коста-Асуль местное население, а именно суровые рыбаки, относилось к чужакам недоверчиво и тотчас же встречало непрошеных гостей подозрительными взглядами и обычными, приличествующими в такой ситуации вопросами: «Кто ты такой?» и «Что тебе нужно?». Подобно тому как в барах и пабах ИРА в Ирландии или в некоторых особого рода итальянских ресторанах в бостонском Норт-Энде сохраняется кастовость и закрытость для посторонних, так и в Коста-Асуль жители старались поддерживать традиции, связывающие их друг с другом и обособляющие от остальных. Нельзя просто так, случайно заглянуть в Коста-Асуль от нечего делать, считали они. Любой местный рыбак объяснил бы вам, почему местные так серьезно относятся к пришельцам. «ХОТИТЕ УЗНАТЬ, ЧТО НА САМОМ ДЕЛЕ ПРОИСХОДИТ В ЧЬЯПАС? ТОГДА ОТПРАВЛЯЙТЕСЬ-КА НА ОСТРОВ ЧАСИКА В ДВА НОЧИ И УВИДИТЕ КАРАВАНЫ ЛОДОК, ПРИНАДЛЕЖАЩИХ МЕСТНЫМ НАРКОБАРОНАМ. Каждую ночь они переправляют через границу кокаина на два миллиона долларов. Вся полиция штата Оахака, лежащего к северу от Чьяпас, куплена с потрохами».

Альваренга не был наркодилером, и он не испытывал никакого желания совершать, пусть даже иногда, переброски кокаина через границу, хоть это занятие и сулило контрабандисту хорошие барыши. Ему доводилось ходить по морю вблизи берегов Мексики, и он знал, чем все это заканчивалось для рыбаков, осмелившихся сунуться в наркобизнес крутых «Лос Килосов», когда их интересы вступали в конфликт с интересами местных наркобаронов. Как-то раз ему попалась полузатонувшая рыбацкая лодка, корпус которой был изрешечен пулями. Следов команды на судне не наблюдалось. Даже если их и съели акулы, это была наиболее милосердная смерть, которую они могли принять. По крайней мере, эти твари не пытают. Альваренга попытался отбуксировать лодку к берегу, но по пути она затонула.

В Коста-Асуль Альваренга первое время не особо распространялся о себе и вообще старался поменьше открывать рот. Дела сальвадорца говорили о нем больше, чем слова. Он где-то раздобыл себе метлу и начал с уборки: прилежно мел улицы в туристической части города, выносил мусор с причала, а спал под деревом. Когда Альваренгу узнали получше, его положительные качества: веселый нрав, трудолюбие, великодушие и готовность прийти на помощь рыбакам — произвели на местных огромное впечатление. «Он всегда кому-то помогал, — вспоминает Харочо, старый рыбак из Коста-Асуль. — Даже если его не просили, он присоединялся и работал наравне с другими. Вот так он и завоевал уважение других людей». Альваренга не был похож на бродягу: для этого он был слишком аккуратным, чистым и предприимчивым. Однако о своем прошлом рассказывать не любил, ограничиваясь лишь рядом малозначимых фактов. Когда у него возникало желание, он начинал травить байки — удивительные истории о своих приключениях на море. Надо сказать, он любил и умел развлекать зрителей.

Шеф-повар одного из местных кафе расплачивался за работу с веселым здоровяком едой. Потом Альваренге стала перепадать кое-какая мелочь — одна-две банкноты по 50 песо (4 доллара). И прежде чем миновал первый месяц его пребывания на новом месте, он уже стал помощником рыбака. «Чинить порванные снасти — не такая уж интересная работа, но Сальвадор выполнял ее безупречно, — вспоминает Харочо. — Он, бывало, говорил: «Босс, тут не хватает двадцати крючков». А если замечал, что какие-то снасти сложены неправильно, тотчас разворачивал их и складывал как нужно. Он говорил: «При помощи этой штуки мы зарабатываем деньги. Если не хватает крючка то тут, то там, поймаешь меньше». Он всегда был дотошен и обращал внимание на мелочи».

В Коста-Асуль Альваренга стремился попасть обратно в свою родную среду и стать членом местного клана рыбаков, которых в городке насчитывалось около сотни. Закрытая со всех сторон лагуна защищала лодки от свирепых сезонных ветров, прилетавших из Атлантики и Карибского моря. Но из-за прихотей рельефа местности, ее географических особенностей вся сила стихии обрушивалась именно на эту часть Тихоокеанского побережья Мексики. Эти шторма рождаются в Мексиканском заливе, поворачивают на юго-запад и направляются в ущелье, лежащее в горном массиве Сьерра-Мадре. Тесный проход, сужающийся бутылочным горлышком, подобен своего рода аэродинамической трубе, где скорость ветра увеличивается вдвое, а то и втрое. Другими словами, поток воздуха, идущий над Карибским морем со скоростью 20 миль в час, выходя из ущелья, превращается в ураган, достигающий 60 миль в час. Ученые называют это явление реактивным эффектом.

Ревущий поток ветра врывается в залив Теуантепек, расположенный недалеко от побережья, где стоит городок Коста-Асуль. Четыре года Альваренга рыбачил несколько южнее этого места — рядом с гватемальской границей, — однако был хорошо осведомлен о печальных последствиях этих ураганов. Сотни лодок и рыбаков бесследно сгинули в пучине. Ему не раз приходилось слышать леденящие кровь истории о том, как рыбаки попадали во власть штормов, называемых местными общим словом «Нортено». Дело в том, что северные ветра дуют настолько часто, что местные журналисты даже не делают различий между ними и не дают им названий, типа Катрина или Сэнди, а говорят просто: идет холодный фронт № 6 или холодный фронт № 26, рекомендуя рыбакам не покидать пределов порта.

Этот ВЕТЕР, ДУЮЩИЙ ИЗ УЩЕЛЬЯ СЬЕРРА-МАДРЕ, ПРИОБРЕЛ ТАКУЮ ПЕЧАЛЬНУЮ ИЗВЕСТНОСТЬ И ТАК ХОРОШО ОТМЕТИЛСЯ НА МОРСКИХ КАРТАХ, ЧТО ЛОЦМАНЫ, ПРОКЛАДЫВАЯ МАРШРУТ, ЧЕРТЯТ ОБХОДНОЙ ПОЛУКРУГ РАДИУСОМ НЕСКОЛЬКО СОТЕН МИЛЬ, лишь бы только избежать встречи судна со смертельными ураганами из Мексиканского залива. «В зимнее время года… штормит практически каждый день, а ветер дует со скоростью до 60 узлов (70–80 миль в час), что обычное дело в этих краях, — говорится в «Путеводителе по нехоженым дорогам», популярном сайте для путешественников. — Каждый год суда попадают в водоворот радиусом в 200 миль, и даже самые большие из них неспособны противостоять силе штормовых ветров и бушующим океанским волнам, сокрушающим все на своем пути. У капитанов не остается другого выбора, кроме как отдаться на волю стихии и, собравшись с духом, настроиться на долгое и не сулящее ничего хорошего плавание (дрейф) на юг, в открытое море на 200–300 миль, и ждать, пока сила теуантепекских ветров не начнет спадать».

Если и есть на свете место, где не стоит плавать по морю в утлой лодчонке, то это, конечно, залив Теуантепек. Но работу в Чьяпас найти трудно. Из-за неконтролируемого лова популяции рыб снизились в десять раз на всем побережье Мексики и Центральной Америки. Ценная рыба — вернее, та, что еще осталась в океане, — ушла подальше от берега в открытое море, поэтому рыбакам приходится плыть вслед за ней. Теперь, чтобы заполнить ящик со льдом уловом, приходится отплывать на 50, 75, а то и 100 миль от берегов Чьяпас. Только после пятичасового плавания по бурлящим волнам можно приглушить двигатель, забросить снасти, порой длиной более 2000 м, усеянные несколькими сотнями крючков, и надеяться, что тунец, марлин, корифена или акула соизволят клюнуть на приманку. Самая предпочтительная добыча для ловца, его мечта — акула. В отличие от других стран, где ценятся одни лишь плавники, в Мексике стейк из акулы считается вполне традиционным блюдом и встречается в меню всех местных ресторанов. Несмотря на все попытки ограничения лова, призванные сохранить многие виды морских обитателей, несмотря на свидетельства катастрофического снижения популяции опасного и жестокого морского хищника, в водах залива Теуантепек добываются каждый год тысячи тонн акульего мяса.

Стоит отметить, что за такое рискованное занятие рыбаки получают мизерную плату. Они всего лишь одно из звеньев в длинной цепи глобальной экономики. Так, одна порция тунца весом полфунта в ресторанах отелей Коста-Асуль стоит 25 долларов, в то время как выловившие эту рыбу люди получают всего лишь 40 центов за кусок указанного веса. Но если косяки рыбы ходят в море, а шестидесятичасовая смена может принести рыбаку 250 долларов наличными, нет предела рвению, и усердию, и безумию, которое разгорается на левом берегу залива, где стоит городок Коста-Асуль. Банда изгоев и отщепенцев общества, эти рыбаки связаны друг с другом своеобразным племенным родством и кодексом чести, а также общими инстинктами профессиональных охотников. Человек-волк (Вулфман) объясняет философию ловцов рыбы простыми и точными словами: «Нищета толкает человека на странные поступки. Бедняки готовы пойти на что угодно, лишь бы заработать на кусок хлеба. Если нет другой работы, кроме как ходить в море, какой еще у них остается выбор?»

Как и рыбакам других прибрежных деревень, разбросанных по разным уголкам света, ЛОВЦАМ ИЗ ГОРОДКА КОСТА-АСУЛЬ СВЕТИТ ДАЛЕКО НЕ РАДУЖНАЯ ПЕРСПЕКТИВА: ЛИБО ОТКАЗАТЬСЯ ОТ ЛОВЛИ РЫБЫ, ЛИБО КАЖДЫЕ НЕСКОЛЬКО ЛЕТ ПРИСПОСАБЛИВАТЬСЯ К ЖЕСТКИМ, МЕНЯЮЩИМСЯ РЕАЛИЯМ МИРА. Из-за последствий неконтролируемого истребления морской фауны им приходится уплывать все дальше в океан в поисках добычи. Альваренга сделал выбор в пользу последнего. Он даже не считал лов рыбы рискованным и опасным занятием. Ему нравилось жить в лодке. В течение первых тридцати лет существования сухопутная жизнь имела для него столько же прелестей, сколько и приносила проблем. Некоторые из неприятностей чуть было не стоили ему жизни, о чем свидетельствовали глубокие рубцы, украшавшие голову и руки Сальвадора Альваренги.

Все это были последствия драки, которую отчасти он сам же и спровоцировал. Альваренга был пьян и решил побуянить в тот вечер в одном из баров Сальвадора. Но что мог сделать один человек против четырех? Или расклад был двое против шестерых? Теперь уже и не вспомнить, но в любом случае у Альваренги не было никаких шансов выиграть тот неравный бой. К тому же его противники, не удовлетворившись мордобоем и опрокидыванием на пол, выволокли незадачливого буяна из заведения и несколько раз ударили ножом, после чего бросили истекающего кровью умирать на улице. Когда мать Альваренги прибежала в бар, она, едва увидев сына, принялась читать молитву и послала за священником, будучи уверена, что бедняга находится при смерти. Но Альваренга выжил. Более того, все это время он находился в сознании и даже пытался успокаивать мать. Держись, говорил он, ведь я еще не умер, я живой.

На теле Альваренги насчитали одиннадцать ножевых ран. Он получил сотрясение мозга и перелом трех ребер. Его воспоминания о тех знаменательных событиях были затуманены, так как он помнил только то, что пришел в себя уже в больничной палате весь в бинтах. На врачей произвела впечатление его живучесть. Через три недели, когда Альваренга вернулся в деревушку Грита-Пальмера, где находился его дом, ему пришлось столкнуться с новым потрясением. Пока он лежал в больнице, кто-то перерезал горло одному из участников драки, вспыхнувшей в баре в ту ночь. Похоже, что начиналась настоящая война, и Альваренга, по всей вероятности, был следующим кандидатом на тот свет. По числу насильственных смертей Сальвадор можно сравнить с Кабулом и Багдадом: здесь тоже постоянно слышатся выстрелы и льется кровь. Альваренга слишком хорошо знал суть испанской пословицы «Маленький городок — большой ад» и опасался, что его убьют еще до того, как настанет Рождество. Друзья уговаривали его убраться подальше, обзывали глупцом, заставая каждое утро в дверях собственного дома. Альваренга попытался уладить все, находясь в городе, но угроза продолжала висеть над головой.

Итак, не оставалось другого выхода, кроме как податься в бега. Альваренга сбежал не только из города, но и вообще из страны. Он забирался все дальше и остановился только в Гватемале, где какое-то время прожил под чужим именем, после чего перебрался в Мексику. Он оставил за спиной всю свою жизнь, включая любимую девушку, родителей и годовалую дочь Фатиму. Он бежал до тех пор, пока не нашел пристанище на борту рыбацкой лодки. На земле Альваренга чувствовал себя не в своей тарелке, как будто бы твердая почва была для него лишь иллюзией вращающейся планеты. Его домом была лодка, раскачивающаяся на волнах вдали от берега и обещающая своему владельцу обманчивое благополучие и безопасность. В море он чувствовал себя свободным.

* * *
Взбираясь вверх по социальной лестнице сообщества Коста-Асуль, первые четыре года Альваренга приноравливался к местным условиям. Не обошлось и без ссор, в результате которых он переходил от одного хозяина к другому в поисках идеального сочетания условий работы: степени независимости, объема наличности и приличного обращения. «Вот что я скажу, — говорит Харочо. — Я очень щепетилен, когда дело идет о безопасности моей семьи. Но я пригласил Альваренгу к себе в дом. Он сидел с нами за одним столом и спал в одной комнате. Почему? Парень выглядел и вел себя как приличный человек. Я выделил ему гамак и позволил жить у себя в бунгало». В конечном счете Альваренге была предоставлена привилегия, которой редко кто удостаивается из людей его рода-племени: сальвадорцу выделили личные апартаменты. Так он обзавелся собственным жилищем, небольшим домом в поселке Коста-Асуль.

В свое время многие местные дельцы, занятые в рыботорговле, конкурировали друг с другом, переманивая ловкого сальвадорца к себе. Его постоянно соблазняли новыми предложениями, сулили новую лодку, новые снасти и двигатель, если тот сменит команду и порт дислокации. Альваренга, однако, вполне удовлетворялся своим текущим положением. Он достаточно зарабатывал, чтобы воплощать свои скромные фантазии, к тому же в отличие от его родного Сальвадора преступность в Мексике была сконцентрирована вокруг наркоторговли и смежных с нею занятий, к которым она протянула свои щупальца, а такие виды деятельности было легко распознать. ТАК ЧТО ПОКА АЛЬВАРЕНГА ДЕРЖАЛСЯ В СТОРОНЕ ОТ ГНУСНОГО МИРА КОНТРАБАНДЫ, ОН МОГ РАССЧИТЫВАТЬ В КОСТА-АСУЛЬ НА СПОКОЙНУЮ ЖИЗНЬ, КАКАЯ И БЫЛА НУЖНА ЧЕЛОВЕКУ БЕЗ ИМЕНИ.

Альваренга готов был работать настолько усердно и долго, насколько это позволял ему тот свободный образ жизни, что он вел. В течение первых четырех лет жизни в Коста-Асуль он редко встревал в драки и не ввязывался в другие безобразные инциденты. Его приятель Рэй, с которым они долгое время ходили вместе на лов рыбы в море, говорит: «Я никогда не видел, чтобы он с кем-нибудь затевал драку, за исключением случаев, когда какая-нибудь пьяная шпана начинала буянить слишком сильно и принималась крушить мебель в местном ресторане у Доны Мины. Как-то раз вспыхнула потасовка с цепями и всем прочим, но Альваренга, судя по всему, знал, как себя вести в таких случаях. Причем он всегда был не прочь пошутить, не упускал случая рассказать анекдот и был настоящей душой компании».

Альваренга на собственной шкуре знал, чем может закончиться потасовка в баре. За десять лет он навидался немало случаев, когда его захмелевшие сотоварищи встревали в истории, доводящие их до тюрьмы. Свой и чужой опыт убедили сальвадорца в том, что будет куда безопаснее выпивать и общаться с несколькими проверенными друзьями, которым можно доверять, чем шататься по сомнительным, насквозь пропитанным парами текилы кабакам, в которых регулярно зависали рыбаки, набираясь в хлам и устраивая жестокие погромы с мордобоем и поножовщиной. Для Альваренги идеальный образ жизни был другим. После четырехдневной попойки он мог десять дней подряд выходить в море и ловить рыбу без устали. А случалось, что было и наоборот. На этом этапе жизни похмелье не играло для него особой роли: Альваренга или опохмелялся, или же просто выезжал на двухдневный скоростной лов, во время которого хмель выходил, выдавливался из всех пор его организма вместе с потом. Несмотря на то что иногда приходилось проводить в океане по тридцать с лишним часов, он никогда не жаловался. Оптимизм и хороший настрой были его неотъемлемой чертой, торговой маркой. «Даже если весь его улов за несколько дней составлял одну-две рыбины, что, несомненно, повергло бы в отчаяние многих рыбаков, Альваренга всегда вылезал из лодки на причал с улыбкой на лице, — говорит Беллармино Родригез Бейз, который был непосредственным начальником Сальвадора на берегу, бывшим коллегой и близким другом. — Даже если он вообще ничего не поймал, он напевал и шутил, пришвартовывая лодку к причалу, приговаривал: “Я выложился. Абсолютно точно”. Словно забыв о том, что жизнь полна опасностей и угроз, или же обладая иммунитетом против различных напастей и неприятностей, Альваренга жил в мире с другими и самим собой. Он принадлежал к той категории парней, которые, сев в автобус, тут же засыпают и начинают оглушительно храпеть к неудовольствию остальных пассажиров. Они не стесняются положить голову на плечо случайного соседа в кинотеатре или запросто растягиваются отдохнуть на траве в парке под первым деревом.

Скудное техническое оснащение и высокий риск делали профессию рыбака в Коста-Асуль сродни занятию игрока по-крупному: ставкой в обоих случаях была жизнь. Ни один здравомыслящий хозяин ни за что не отправит своего работника в море, если метеорологи предупреждают о приближающихся северных ветрах Нортено. Но в отличие от больших коммерческих портов, расположенных вдоль побережья Мексики, в Коста-Асуль нет портового инспектора, который бы обладал полномочиями запрещать выход в море в плохую погоду. Каждый прикидывал плюсы и минусы, расходы и доходы и волен был решать сам, оставаться на берегу или выходить в рейс. И каждый мог допустить ошибку. Альваренга, простой, но великодушный человек, едва умевший написать пару слов, помимо собственного имени, процветал и чувствовал себя вольготно в этом мире рыбаков, мало изменившемся со времен древности. Он умел находить красоту в простых вещах: длинная снасть с семью сотнями крючков, маленькая рыбацкая лодка, напарник — вот и все, что было ему нужно для счастья. Раскиданные по палубе предметы составляли суть его мира, были его неотъемлемыми элементами: набор различных ножей, ведра, канистры и прочие предметы утвари, заляпанные кровью и рыбьей чешуей. Человек против вещей — это было в его стиле. «ЕСЛИ ТЫ НАСТОЯЩИЙ РЫБАК, ТЫ ВЛЮБЛЯЕШЬСЯ В ОКЕАН СРАЗУ И ВСЕМ СЕРДЦЕМ, — говорит Альваренга. — Есть такие рыбаки, которые ходят в море через день, но я не из их числа. Я отправляюсь на лов как можно чаще, если только хозяин не велит мне остаться на берегу. Это настоящая любовь, потому что океан дает тебе еду, снабжает деньгами, и постепенно плавать и ловить рыбу входит в привычку. Если ты любишь океан, ты любишь адреналин, энергию. Ты сражаешься с океаном, и он становится твоим врагом. Ты борешься и дерешься. Он может убить тебя, но ты отрицаешь смерть».

Альваренга рисковал жизнью всякий раз, когда отмахивался от штормовых предупреждений синоптиков и игнорировал советы остаться в порту, отправляясь вместо этого бороздить море в погоне за дополнительным дневным уловом. Он был уверен, что сможет перехитрить волны и ветер, и в конечном счете всегда возвращался домой с холодильником, полным до краев: тысяча фунтов свежей рыбы — свидетельство его смелости и сноровки. А когда его товарищи-рыбаки переворачивались, тонули или пропадали в море, Альваренга был одним из первых, кто добровольно отправлялся на их поиски, рискуя жизнью и здоровьем. Все эти поступки, его смелось, отвага, бескорыстие делали сальвадорца очень привлекательным в глазах многих местных красоток. Альваренга со смехом описывает, какой начинался кавардак, если две его подружки случайно сталкивались у дверей его скромного жилища на берегу моря. «Мой тогдашний босс Мино связывался со мной по радио с берега и говорил: “Внимание, внимание! Предупреждаю: много красивых женщин рядом с твоим бунгало”. Когда такое случалось, лучше было вообще не выходить на берег».

В четверг вечером 15 ноября 2012 года рыбакам выпал хороший повод для пирушки. В двух кофрах, обложенных льдом, лежали почти 200 кг свежей морской рыбы, добытой с самого дна океана: тунец, марлин, корифена, рыба-молот, лисья акула. Там, далеко в море, куда отваживались забираться только самые смелые рыбаки, клевало абсолютно все. Если продать добычу по рыночной цене 20 мексиканских песо за килограмм (примерно 70 центов за фунт), за вычетом 50 %, полагавшихся боссу, с учетом расходов на топливо, каждый получал на руки чистыми по 150 американских долларов. В местном ресторане, где ужин на двоих стоил четыре доллара, а комната в отеле у моря — семь, при таком раскладе каждый становился настоящим богачом.

Компанерос собрались вместе на закате, и вечеринка началась. Вместо трехдневного кутежа ребята были нацелены на пьянку среднего масштаба. Поскольку рыба клевала хорошо, большинство планировали кутить только до двух ночи, потом немного поспать и на следующее утро сразу после завтрака снова выйти в море. Синоптики предсказывали надвигающийся с севера шторм. Поднимался сухой, порывистый ветер, иногда достигающий силы урагана, но зато без дождя. Скорее всего, в следующие несколько дней погода переменится, и тогда можно будет кутить сколько душе угодно, пережидая холодный фронт.

Альваренга и его друзья нежились в гамаках, развешанных внутри бунгало, стоящего на пляже у самой лагуны. Двор перед хижиной был усеян мятыми жестянками из-под пива «Корона», пустыми бутылками из-под текилы и пластиковыми бутылями из-под кецаля — дешевого пойла из сброженного зерна. Из висящего под потолком сотового телефона доносилась мелодия в стиле регги, под которую несколько мужчин жаловались друг другу на постоянную нехватку одиноких молодых женщин в городке. Травы было куплено столько, что ее хватило бы, чтобы до бесчувствия обкуриться всему 61-му батальону национальной армии Мексики, который ввиду обострившейся войны против наркобаронов был передислоцирован в Чьяпас и в данное время перекрывал дорогу недалеко от Коста-Асуль. По рукам ходили две толстые самокрутки, которым позавидовал бы сам Джимми Клифф. Две тусклые лампы без абажура, висящие под потолком, раскачивались от легкого ночного бриза. Пробегающие по крыше игуаны шуршали и били хвостами. Ночные ястребы и совы охотились в темноте, в то время как большие крыланы кружили над пальмами в поисках фруктов. Гигантский крокодил по прозвищу Луни выбрался из логова на другой стороне лагуны, чтобы совершить свою обычную полуночную прогулку по темному заливу. В глазах хищной рептилии светились красные огоньки — отражения портовых огней. Разговор, ведущийся на своеобразном сленге мексиканских рыбаков, состоял из непристойностей и грязных шуток со скрытым смыслом. Альваренга был известен в кругу друзей под прозвищем Чанча — менее грубый вариант Пигги (Хрюшка): так сальвадорца прозвали из-за его прожорливости и всеядности. Мино, его непосредственный начальник, говорит, что Альваренга ел практически все, что падало на решетку барбекю. «Мы только что поджарили над огнем тунца, а он уже нарезал корифену, готовя новую порцию… Он ел и ел, но не толстел ни на грамм. Я сказал ему: “Чанча, у тебя, должно быть, черви в животе”. Другие полагают, что Альваренгу прозвали так из-за светлой кожи. В отличие от кофейного оттенка кожи большинства местных жителей в цвете кожи сальвадорца преобладали розовые тона, делая его похожим на поросенка. Хотя ребята только что заглотили несколько тарелок обильного ужина, состоявшего из разных блюд, марихуана вызвала у них новый приступ зверского голода. По-дружески беззлобно рыбаки принялись донимать своего патрона Уилли, уговаривая его заказать им еще несколько порций какой-нибудь еды. Уилли, тихий, спокойный человек, бросил на своих подопечных взгляд, каким старый, опытный учитель смотрит на расшалившихся подростков, однако все же согласился отправить мальчишку-посыльного в ближайшее кафе.

Томясь в ожидании новой порции цыпленка-гриль и холодного пива, Альваренга не выдержал. Он встал и открыл холодильник, где хранилась наживка для завтрашней рыбалки. Рыбаки намеревались установить снасти с 2800 крючками, поэтому заранее запаслись несколькими сотнями фунтов сардин, на которую предполагалось ловить добычу. Но Чанчу мучил голод. «Пройдет тыща лет, пока этот мальчишка принесет еду», — сказал он, притопывая от нетерпения, и вытащил из морозильника сардину длиной в собственную руку. Рыбина таращила мертвые, выпученные и покрытые изморозью глаза в застывшем навеки ледяном взгляде. После экспресс-заморозки в жидком азоте сардина была твердая, как камень. Альваренга потянулся к стопке, высотой сантиметров тридцать, сложенных друг на друга мексиканских лепешек тортилья, возвышавшейся посреди большого общего стола, за которым обычно обедали рыбаки. Положив рыбину сверху, он завернул ее в лепешку и, зная, что за ним наблюдают несколько пар глаз, одним махом откусил хвост и принялся жевать полузамороженную сардину, энергично двигая челюстями. Его круглое лицо расплывалось в блаженной улыбке.

— У тебя будет расстройство желудка от сырой рыбы, — застонал Уилли.

— Она приготовится у меня внутри при помощи желудочного сока, — ответил Альваренга, доставая из морозильника вторую сардину.

Когда прибыл цыпленок, ребята расположились за столом и принялись уплетать его с преогромным аппетитом, запивая еду пивом, пыхтя от удовольствия и бросая пустые банки в лагуну. Опасность напиться до состояния невождения была минимальной: автомобиль был не у многих. К тому же в Коста-Асуль мало кто из рыбаков испытывал такую уж необходимость в машине. Их миром было море, их дорогой — весь Тихий океан, простирающийся от побережья Мексики. Если менее отважные рыбаки бороздили лагуну, довольствуясь охотой на луциана и камбалу, а ловцы креветок отходили на 12 миль от берега, чтобы проверить свои ловушки, глубоководники, эти морские мерзавцы, негодяи большой воды, направлялись прямо в открытое море, далеко от той границы, откуда был виден берег. Только когда они удалялись от суши на 50 или иногда даже 100 миль, они забрасывали снасти. Они называли себя «Лос Тибуронерос» — ловцы акул. Не важно, что чаще на их крючки попадался тунец или корифена, чем акула. Однако, наименовав себя так, они поддерживали незримую связь с самым опасным подводным хищником. В системе иерархии местных рыбаков ловцы акул считались элитой и имели репутацию людей, которые были немного не в себе. У ловцов акул был свой сленг, свои шутки, по всему телу у них можно было увидеть уродливые шрамы, а на руках у многих не хватало пальцев. Все это были последствия каждодневной жестокой рыбалки в глубоком море, производившейся с утлых суден. ЛОВЦЫ АКУЛ ЗАРАБАТЫВАЛИ БОЛЬШЕ ВСЕХ. И УМИРАЛИ РАНЬШЕ ОСТАЛЬНЫХ.

Глава 2 Буйное племя

16 ноября 2012 г.

Положение: устье реки

Координаты: 15° 34’ 34.45 с. ш. — 93° 20’ 04.81’’ з. д.

Сальвадор Альваренга проснулся на рассвете. Он вывалился из гамака и прямо в одних шортах, какие носят серферы, двинулся к пляжу. В четыре шага преодолел расстояние до того места, где заканчивались джунгли и начиналась лагуна. Единственными звуками, которые можно было услышать в этот ранний час, были лай бродячих собак в отдалении да щебет птиц в кронах пальм, покачивающих листьями, изорванными в клочья штормами. Оставляя на песке вмятины от босых ног, Альваренга, потирая искусно вытатуированный череп на плече, направился к своей рыбацкой лодке, еле видневшейся в предрассветной дымке на берегу.

Альваренга намеревался выдвинуться пораньше и проверить, все ли в порядке на судне. В Коста-Асуль вовсю процветало воровство. Рыбаки таскали друг у друга оснащение и инвентарь — снимали ходовые винты, выкручивали свечи зажигания, а при случае даже могли утянуть и двигатель. Впрочем, чтобы открутить лодочный мотор ночью в вязком песке, даже двоим пришлось бы изрядно попотеть, поэтому воры обычно промышляли мелкими кражами. Хозяин лодки, на которой плавал Альваренга, одно время держал собаку. На ночь ее привязывали к колышку на пляже в надежде, что та будет стеречь имущество. Но затея не оправдалась: через месяц собаки и след простыл.

«Как-то ночью я услышал шум, выскочил наружу и увидел, что какое-то животное схватило пса и тянет его под воду. Было столько крика и визга, что хоть уши затыкай. Потом собака подлетела в воздух и пропала», — рассказывал Альваренга. Оказалось, что ночью на берег вылез крокодил и схватил четвероногого сторожа. Спасти животное не было никакой возможности. Было бы чистейшим безумием прыгать в кромешной тьме в лагуну и бороться в воде вслепую с трехметровым крокодилом. После этого случая Уилли не стал больше покупать сторожевых собак, а Альваренга перестал плавать на другой берег лагуны, да и вообще старался поменьше плескаться в заливе.

Осматривая лодку, Альваренга заметил, что ночью у него стащили якорь и цепь. Можно было догадаться, что приходили не просто воры, а коллеги-рыбаки, охотившиеся за необходимым оснащением, какие-нибудь новички, промышлявшие рыбалкой в прибрежных водах. Впрочем, Альваренгу не слишком расстроила пропажа якоря. Освободившееся место на палубе позволяло разместить дополнительные фляги с топливом, питьевой водой и кучу буйков размером с легковую машину. Их он мог пустить плавать на поверхности океана, когда начнет рыбачить днем. К тому же рыбалка будет вестись в глубоких водах, где до дна океана добрых сотни футов, поэтому от якоря там все равно не было бы никакой пользы.

Альваренга любил свою лодку. Бесхитростная конструкция без кабины или навеса, с корпусом из стекловолокна — обыкновенная длинная и узкая посудина в форме каноэ, которую многие в Мексике называют лодкой-бананкой. Она была создана специально для того, чтобы скользить по волнам подобно гигантской доске для серфинга. Управлять ею было легко, лодка реагировала на каждое движение кормчего и проворно лавировала среди бурных волн. На дне лежал ящик из стекловолокна размером с холодильник, устремив пустую пасть в небо, а крышка от него валялась рядом на песке. Несмотря на то что кофр был пуст, из него резко воняло тухлой рыбой. Этот ящик был мерилом финансового благополучия Альваренги. Если он забивал его рыбой доверху (а туда входило более 600 кг сырого товара), то мог жить на вырученные деньги целую неделю, не особенно тратясь, экономя и урезая расходы. ОДНАКО АЛЬВАРЕНГА БЫЛ НЕ ТЕМ ЧЕЛОВЕКОМ, КОТОРОГО БЫ УДОВЛЕТВОРИЛО ТАКОЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ. ОН НАСЛАЖДАЛСЯ ВСЕМ, ЧТО ПРИНОСИЛ ЕМУ НОВЫЙ ДЕНЬ, И СТАРАЛСЯ ЖИТЬ НА ПОЛНУЮ КАТУШКУ. Устраивал пирушки в разных забегаловках, угощая друзей блюдами из даров моря, пил пиво до рассвета, встречался одновременно с тремя женщинами и охотно оплачивал счета своих братьев по профессии после ночных кутежей в местных ресторанах.

Если рыба не клевала или же штормило так, что нельзя было выйти в море, он отправлялся в лес на охоту. Вооружившись позаимствованной у друга винтовкой или же просто самодельной рогаткой, Альваренга неделями мог выслеживать зверя в горах, лежащих в глубине материка сразу за мангровыми джунглями, окаймлявшими побережье. На природе, вдали от шумного общества, живя в палатке в компании одного или двух верных друзей, Альваренга наслаждался желанной передышкой от суеты и шума, лакомился мясом, которое здесь можно было добывать в больших количествах. Енот, опоссум, коати, игуана, дикая птица — все это было заслуженной добычей, отнятой человеком в честной схватке у природы, способной удовлетворить его ненасытную утробу, требовавшую больших объемов пищи каждый день. У Альваренги не было ни холодильника, ни кладовой для съестных припасов. Еда у него не хранилась. Он убивал и тут же съедал добычу. К условиям жизни он был неприхотлив. Рыбацкий кооператив «Береговые креветколовы» оплачивал аренду дома и коммунальные расходы. Медицинской страховки у него не было, но Альваренга знал, что если вдруг получит какую-нибудь травму, то коллеги-рыбаки подштопают его, а если рана окажется достаточно серьезной — доставят в ближайшую больницу. Местные врачи поднаторели в умении пришивать отрезанные пальцы или сводить концы истерзанной рыболовными крючками плоти. Несчастные случаи на море были обычным делом, но до тех пор, пока команда оставалась рядом с лодкой, все ее члены благополучно выживали. Если же лодка тонула, дело завершали акулы.

Лодка Альваренги длиной 7,5 м равнялась двум пикапам, а в ширину — одному такому грузовику. Не имея каких-либо надстроек, стекол и ламп, она была практически невидима в море. При осадке менее 60 см и с мотором, закрепленным на корме и работающим на полную мощность, лодка задирала нос так высоко, что на треть висела в воздухе и могла мчаться, пронзая и разрезая волны, или лавировать в извилистых протоках мангровых лесов. Полиция часто останавливает такие лодки в открытом океане, подозревая, что их капитаны переправляют на север наркотики или перевозят иммигрантов. И тот и другой вид деятельности на этом клочке суши, где царят беспредел и беззаконие, являются такими же традиционными занятиями для местного населения, как и рыбалка. Остановив судно, полиция приказывает команде задрать майки, прощупывает животы рыбаков, проверяя, не перевозят ли они в своих желудках шарики с кокаином. Обычно рыбаки, к удивлению полицейских и морских инспекторов, подчиняются приказам служителей закона и даже по своей инициативе разрезают пойманную рыбу в доказательство того, что она не начинена белым порошком. Если же блюстители порядка натыкаются на контрабандистов, те направляют свои суда на мелководье, где им почти всегда удается уйти от погони. В худшем случае перевозчики незаконного товара заводят лодку в густые заросли мангровых деревьев, бросают ее там и скрываются в дебрях непроходимых джунглей. Груз, будь то пакеты с кокаином или группа иммигрантов, бросается там же. В мангровых лесах беглецов ждут полчища змей, таких как смертельно ядовитая и крайне агрессивная кайсака или прыгающая гадюка. Благодаря своей окраскерептилии сливаются с окружающей средой, рисунок их кожи имитирует бурые опавшие листья, усеянные пятнами, которые покрывают землю плотным слоем. Гадюки агрессивны и нападают без колебания, почувствовав малейшую опасность и приближение хищника. Укус такой змеи может оказаться смертельным, но контрабандисты сознательно и не раздумывая идут на этот риск, зная, что полиция вряд ли будет преследовать их в мангровых лесах. Представители власти действительно чаще всего даже не сходят на берег, довольствуясь захватом подозрительной лодки и находящегося в ней товара. Отбуксировав судно в ближайший порт, они оставляют его там до прихода хозяина, подобно тому, как неправильно припаркованные машины отгоняются на штрафстоянку до уплаты пошлины.

АЛЬВАРЕНГА ЛЮБИЛ ПОВЕСЕЛИТЬСЯ И ПОКУТИТЬ В ХОРОШЕЙ КОМПАНИИ, ОДНАКО НЕ МЕНЬШУЮ ЛЮБОВЬ ОН ПИТАЛ И К ТЯЖЕЛЫМ ТРУДОВЫМ БУДНЯМ, ЧАСТО БЫВАЯ В РЕЙСАХ, ПРОДОЛЖАВШИХСЯ ДО ТРЕХ ДНЕЙ. Он был удачливым рыбаком, и зачастую в его лодке оказывалось на 200 кг «товара» больше, чем у других. В такие дни, когда рыба клевала хорошо, Альваренга был уверен, что выловит столько же и заработает такую же сумму. Он твердо намеревался выдвинуться как можно раньше. Вчера вечером он практически не потратил ни песо, так что в кармане у него лежали примерно все те же 150 американских долларов. Однако денег, как известно, никогда не бывает много. За одну ночь, если вечеринка особенно задавалась, он мог потратить все, что заработал за день, или даже больше, на пиво для своих друзей, на еду для любимой девушки и текилу для всех посетителей бара.

Альваренга хотел отправиться в путь в десять утра и рыбачить вплоть до четырех часов вечера следующего дня. Готовясь к тридцатичасовой рабочей смене, включавшей также и ночевку в море, Альваренга взял серое пятигаллонное ведро и начал укладывать туда вещи: тщательно завернутое в кусок ткани зеркальце, бритву, зубную щетку, две смены белья. Даже находясь в открытом море, потроша рыбу, отрубая головы пойманным тунцам, перемазанный с ног до головы густой акульей кровью, Альваренга не забывал бриться, чистил зубы два раза в день и смотрелся в зеркальце, проверяя, выглядит ли он по-прежнему как более-менее цивилизованный человек. При такой работе он мог позволить себе вести весьма своеобразную жизнь: грязную рабочую одежду он бросал в угол, надевал ее при надобности снова и снова, ни разу не стирая и не чистя. Когда все предметы его незамысловатого гардероба заляпывались кровью или ветшали до такой степени, что их нельзя уже было носить, он просто выбрасывал пришедшие в негодность вещи, покупал новый комплект дешевого белья, и весь цикл начинался заново. Но когда Альваренга отправлялся в город на очередную пирушку, он тщательно расчесывался, брился, сбрызгивал себя одеколоном и начищал ботинки, чтобы выглядеть на все сто.

Альваренга и его напарник готовились к рейсу со всей тщательностью. Во всех их движениях сквозила уверенность людей, проделывавших эту операцию уже много раз и выполнявших все действия на автомате. Среди прибрежных рыбаков отношения между капитаном и его помощником построены по принципу армейской дисциплины: на уважении старшего по званию. Капитан Альваренга, располагавшийся на корме, отвечал за работу двигателя и правил судном, в то время как его помощник, худой парень по имени Рэй Перес двадцати с небольшим лет, был занят устранением технических проблем в лодке, устанавливал снасти и раскладывал все оснащение в должном порядке. На берегу Рэй был неуправляемым, не признающим никаких законов сорвиголовой и имел неприятности как со многими рыбаками, так и с полицией, но в море он был верным и послушным компаньоном и неустанным работником. Двое партнеров проводили лучшие часы своей жизни в лодке, оглашая окрестности диким хохотом. На загрузку ушло два часа. Вес оборудования, положенного на дно лодки, исчислялся сотнями килограммов: 260 л бензина, 60 л воды, 100 фунтов сардин для приманки, 700 крючков, тысячеметровая снасть, гарпун, три ножа, три ведра для вычерпывания воды, сотовый телефон, завернутый в целлофан, навигационный прибор GPS (впрочем, не водостойкий), рация с наполовину заряженными аккумуляторами, несколько гаечных ключей для починки мотора и 200 фунтов льда. Поверх огромной горы сложенных снастей высилась кипа пустых фляг из-под извести и моющего средства — голубых, белых и розовых контейнеров, вносивших свою лепту в создание калейдоскопа цветов, карнавальной атмосферы хаоса, царящего на судне. Самыми тяжелыми были контейнеры с бензином, после укладки которых лодка осела на 20 дюймов. Передняя скамья была светлее других частей лодки, что свидетельствовало о том, что ее недавно ремонтировали: следы эпоксидной смолы указывали на то, что укрепления треснувшей стойки чинили.

Самым объемным предметом в лодке был контейнер для льда со съемной крышкой длиной полтора метра и высотой метр двадцать. Наполненный доверху льдом и рыбой, он был настолько тяжелым, что в принципе мог перевернуть судно, если его начать ворочать и передвигать в море. Основным требованием было расположить кофр точно по центру лодки. Альваренга пользовался самым большим контейнером, какой только можно было найти. Это доказывало его статус заносчивого мачо и одновременно уверенность в том, что он обладает достаточным талантом и умением, чтобы набить кофр такого объема до самых краев.

Вдоль берега, подобно грузовикам у погрузочного дока, выстроились в ряд еще десяток таких же лодок, готовящихся к отплытию. Вокруг них царила суматоха, предшествующая началу любой работы, когда все делается в последнюю минуту. Когда они отчалили, Альваренга перевел мотор на реверс и стал отплывать от берега. Развернув лодку, он направил ее к грубому волнорезу, туда, где воды эстуария встречались с водами Тихого океана. Выход из лагуны требовал сложных маневров, поскольку кормчему приходилось лавировать между песчаных отмелей и бурных волн. Несколько рыбаков погибло у волнореза, а полугодом раньше Альваренга сам сидел в лодке (хоть и не у руля), когда на нее накатила волна. Судно перевернулось, и сальвадорец чуть было не утонул под горой обрушившегося на него снаряжения, барахтаясь в бурлящих волнах.

Через пять минут флотилия рыбацких лодок вышла в отрытый океан, после чего капитаны приглушили двигатели и перевели их на холостой ход. Лодки собрались вместе и встали борт к борту. Как у погонщиков фургонов, пересекавших пустыню, у путешественников по морю тоже был свой ритуал, предшествующий рейсу: они собирались вместе на прощальный перекур, прежде чем каждый пойдет своей дорогой. Для рыбаков такой ритуал был нечто средним между беседой пожилых кумушек в воскресный день у здания муниципалитета и обменом сплетнями офисных работников, встретившихся у кулера. Поскольку травку любили все и они не попадали ни в чье поле зрения, мужчины курили одну самокрутку за другой. НИКТО НЕ ПОМНИТ, ОТКУДА ПОШЛА ЭТА ТРАДИЦИЯ ПЕРЕКУРА НА ПОСОШОК, НО СЕЙЧАС ОНА ЗАКРЕПИЛАСЬ В ОБЫЧАЯХ НАРОДА ЧЬЯПАС. Скорее всего, такой ритуал был наследием традиции пятидесятилетней давности, доставшимся современным мореходам от мексиканских рыбарей-контрабандистов, перевозивших тонны марихуаны на север, к берегам Соединенных Штатов, чтобы выгодно сбыть ее на тамошнем рынке. Рыбаки затягивались, шутили, а ругань просто лилась рекой, и волны безудержного хохота перекидывались от одной лодки к другой.

Сделав последнюю затяжку, Альваренга попрощался с товарищами, завел мотор и направил лодку на запад, в открытый океан. Сверяясь с показаниями навигационного прибора, он двигался к тому самому месту, где они с Рэем наловили накануне так много рыбы. Путь туда занял шесть часов. Альваренга выключил мотор, когда они оказались в самом центре залива Теуантепек. Следующие два часа партнеры были заняты тем, что насаживали приманку на крючки, вытравляли снасти и устанавливали их на воде с буйками. К семи часам вечера ловцы закинули снасть длиной более двух тысяч метров и растянули ее позади лодки. Наступила ночь. Звезды сверкали ярко, с северо-востока дул сильный, но приятный порывистый ветер. Альваренга и Рэй выкурили несколько самокруток марихуаны. Они посмеялись, вспоминая приключившуюся с ними недавно историю с мотором. Четыре дня назад у них заглох двигатель. Их лодку отбуксировала к берегу группа рыбаков, по чистой случайности оказавшаяся в этом районе и принявшая сигнал SOS, который Альваренга посылал по второму каналу — частотный диапазон, используемый рыбаками залива Теуантепек для экстренной связи. Никто из ходящих по морю не опасался попасть в беду. Товарищи всегда были рядом. «Мы прошли вместе через много штормов и бурь, — рассказывает Рэй. — Когда волны начинали бросать нашу лодку из стороны в сторону, капитан говорил мне: “Иди вздремни чуток. Одеяло дать?” А я спрашивал: “А как же волны?” А он мне: “Да не обращай внимания”».

Горя желанием проверить, не поймалось ли чего на крючки, в десять вечера партнеры проехали вдоль буйков. Они сразу же поняли, что лов удался. Прямо под ними в метре от поверхности в снастях металась большая рыба-молот, пытаясь освободиться от крючка, вонзившегося ей в рот. Они подождали до двух утра, а потом Рэй стал выбирать трос. Он подтянул рыбу-молот к борту лодки, где уже поджидал Альваренга с гарпуном. Он подцепил добычу, не давая ей уйти, а Рэй саданул по голове морской гадины самодельной деревянной дубинкой. Когда рыбаки имели дело с тунцом или акулой, они всегда старались умертвить их еще в воде. Другие для этой цели использовали самодельный шокер «Тазер» — незамысловатый прибор, состоящий из автомобильного аккумулятора и двух проводов с клеммами на концах, которые можно было приложить к голове рыбы и нанести ей смертельный удар током. Как и в случае с убоем коров и цыплят, все жестокие сцены были скрыты от глаз потребителей, которые никогда не видели да и представить себе не могли, что происходило до того, как они бросали в супермаркетную тележку банку консервированного тунца или же заказывали в ресторане свежий стейк корифены. Для Альваренги и Рэя было важно убить всякую рыбу, прежде чем затаскивать ее в лодку. Ведь живая акула могла легко откусить рыбаку пальцы на руке или же выдрать кусок мяса из тела. В особенности приходилось быть очень осторожными, имея дело с марлином (рыбой-меч): своим острым носом-клювом она могла нанести серьезные увечья.

Рэй выбирал снасть на протяжении двух часов. Это была тяжелая работа, требующая развитых мышц плеча и предплечья. И снова им улыбнулась удача — добычи было много: корифена, рыба-молот, лисья акула, рыба-парусник. Все это богатство заполнило кофр со льдом доверху, а это значит, у рыбаков теперь было 500 кг свежего товара. Всего лишь за один заброс снасти они наполнили кофр со льдом почти до краев, поэтому идти на второй заход смысла не было. Оставалось только возвращаться. Через пять часов они будут дома. Затем — быстро принять душ, переодеться, поесть, закинуть в лодку новый запас горючего и воды и снова отправиться в рейс. Еще один, последний. Таким образом, две тридцатичасовые смены составят шестьдесят часов почти непрерывной работы. Если все пойдет хорошо, они совершат еще один рейс, а если и в третий раз привезут столько, то это можно будет считать необычайной удачей.

Пока ехали обратно, оба пребывали в состоянии полусна, так как на протяжении последних нескольких дней им удавалось поспать лишь урывками. Оба были не прочь выкурить косячок-другой, но травка вся вышла. Впрочем, вскоре на берегу можно будет восполнить запасы и этого ресурса. Воодушевленные удачей и опьяненные победой Рэй и Альваренга решили сказать своему боссу, чтобы тот пока не расплачивался с ними. Подобно игрокам в покер, они хотели поднакопить, отыграть все что можно в следующем заходе и уже потом забрать весь выигрыш сразу. Если они получат по триста долларов на брата, то с такими деньгами можно будет закатить двухдневную вечеринку с горами марихуаны, морем текилы и пивными реками. Оба ни капли не сомневались, что смогут потратить все деньги за одну ночь. Из всех удовольствий на свете Альваренга больше всего предпочитал еду, особенно лакомства из креветок, подававшиеся на блюде размером с автомобильное колесо. Он мог закатить банкет и сожрать все, что заказал, сам или же вместе с друзьями. Он часто угощал приятелей-рыбаков обедом, а местный банк всегда был готов предоставить ему кредит в случае чего.

Когда они причалили к берегу, Рэй сделал неожиданное заявление. «Мне, — сказал он, — нужно прямо сейчас отправиться в город, чтобы отметиться в местной тюрьме и подписать кое-какие бумаги». (Он был выпущен под залог за вооруженное ограбление и теперь должен был регулярно приходить в полицию.) У Рэя все время чесались пальцы, и он постоянно тянул все, что плохо лежало, поэтому опасность загреметь за решетку постоянно нависала над парнем. За поясом под рубашкой у него всегда был заткнут пистолет, а в патроннике находилась пуля 22-го калибра, о чем — он был уверен в этом — все в поселке знали.

РЭЙ ПОПЫТАЛСЯ ПРЕДСТАВИТЬ СВОЮ ЗАДЕРЖКУ В ВЫГОДНОМ СВЕТЕ. ОН НАПОМНИЛ АЛЬВАРЕНГЕ, КОТОРЫЙ НИКОГДА НЕ ИМЕЛ НЕПРИЯТНОСТЕЙ С ЗАКОНОМ, ЧТО КАЖДЫЙ ПОХОД В ТЮРЬМУ ВОЗВРАЩАЕТ ЕМУ ЧАСТЬ ДЕНЕГ ОТ ЗАЛОГА. «У нас будет больше веселых песо на пирушку», — сказал он, когда напарники готовили лодку к следующему рейсу. «Я просил его, чтобы он меня подождал, — говорит Рэй. — Я положил в лодку что нужно — лед, наживку, все остальное — и отправился в суд. Мы точно знали место хорошего клева, да и момент для ловли был замечательный». Когда Рэй временно выбыл из игры, Альваренга забеспокоился. Он сомневался, удастся ли его постоянному напарнику вернуться хотя бы до полудня, и на всякий случай стал искать временную замену. Альваренга прошелся по пляжу, где обычно собирались поденные рабочие. Десятки праздношатающихся людей бродили по берегу лагуны с парой бутербродов за пазухой, пакетом со сменной одеждой и любимым ножом за поясом. Все они искали поденную работу по ставке 50 долларов наличными за день, которые получали по возвращении на берег.

Альваренга даже нашел одного молодого парня, который согласился поехать с ним: его друг Вулфман постоянно тренировал новичков, и на него всегда можно было рассчитывать при поисках напарника, когда кому-нибудь срочно требовался человек в команду. Вулфман подыскал для Альваренги Иезикиля Кордобу, двадцатидвухлетнего парня по кличке Пината (Неспокойный), который жил на другой стороне лагуны, где был известен как звезда местной футбольной команды. Альваренга и Кордоба виделись мельком несколько раз на футбольном поле, но ни разу не говорили и тем более не работали вместе. Альваренга подозревал, что молодой футболист был совершенно неподходящей кандидатурой. Парень привык к спокойным водам лагуны и ходил в море меньше двух лет. Альваренга знал обо всех проблемах, с которыми ему придется столкнуться, выходя в рейс с новичком. Многие одно время просили его взять их с собой на лов, но большую часть времени такие напарники проводили, лежа пластом на дне лодки и страдая от морской болезни, умоляя при этом поскорее вернуться на берег. Однако время поджимало. Несмотря на то что в первый раз Альваренга отверг спортсмена, в конце концов он уступил уговорам Кордобы и, велев ему подождать у причала, отправился домой обедать.

Длинный деревянный стол, выкрашенный в голубой цвет и расположенный под навесом из листового железа, назывался кафе, хотя здесь не было ни стен, ни окон. По сути это был местный паб для рыбаков, где они ели, пили и делились друг с другом последними сплетнями. На завтрак тут подавали не чай с круассанами, а гору жареной фасоли с яйцами и луком, посыпанную перцем и политую соусом халапеньо. Альваренга пил кофе и слушал краем уха разговоры о надвигающемся шторме. Предупреждение о северных бурях, спускающихся на залив Теуантепек, не слишком сильно повлияло на настроение рыбаков. Как и Альваренга, большинство из них прислушивались к другим аргументам, перевешивающим все предостережения: в море ходят косяки тунца, стаи акул, а на процветающем рыбном рынке в Мехико каждый день с 2:30 утра начинают продавать, покупать и отгружать дары моря на миллионы долларов.

«Я собираюсь в море с новым напарником, но вернусь точно к началу веселья», — сообщил Альваренга своему начальнику Мино за завтраком в кафе. Сальвадорцу напомнили, что он должен принести еду для завтрашней вечеринки. Не забывай, сказали ему, что на твоей совести покупка пятнадцати жареных цыплят для пирушки в честь дня рождения Доны Мины — местной шеф-поварихи, которая была крестной матерью многих рыбаков городка Коста-Асуль.

— Ребята, надвигается буря, — напомнил Уилли, владелец нескольких лодок, хотя по опыту знал: ни напоминание об урагане, ни тяжелое похмелье не были настолько серьезными причинами, чтобы отговорить Альваренгу и многих других, подобных ему, от выхода в море.

Альваренгу больше беспокоила невеселая перспектива выйти в рейс без привычной горсти лимонов и соли, необходимых для приготовления севиче. «Я всегда брал с собой еды с запасом на случай, если нам придется задержаться еще на день. Ну, если вдруг мы потеряемся или же шторм унесет нас бог знает куда. Надо быть ко всему готовым, когда плаваешь на большие расстояния. Я привык находиться в лодке дольше, чем все остальные. Многие, не поймав ничего приличного, обычно возвращались домой с пустым кофром, но только не я. Я оставался, закидывал снасти снова и снова, пробовал забрасывать крючки в другом месте».

У ловцов акул не так уж много возможностей для приготовления пищи в рейсе. Они не могут побаловать себя разнообразием блюд, находясь в открытом океане. В лодке нет ни плиты, ни духовки, а разведение огня сопряжено с множеством опасностей. Альваренга подготовился к ночному рейсу, велев местному повару зажарить для него говяжью печень. Он принес достаточно жареного мяса, чтобы можно было впоследствии заворачивать его в лепешки и есть. На борту в открытом море он пользовался скамьей как разделочной доской, шинкуя на ней кинзу, лук и помидоры. Последние считались наиболее ценным лакомством и поедались задолго до того, как подходило время обеда. Для того чтобы устроить пир, Альваренге требовались всего лишь свежее мясо тунца, острый нож и немного соленой воды. А поскольку он прикидывал, что шторм может задержать его в море и заставит провести в рейсе на день больше, он захватил еще один пакет с лимонами. Он также отдал 200 песо (17 долларов) за две охапки марихуаны (ему достались головки конопли) размером с кулак. Такой ритуал совершался перед каждым рейсом. В море, особенно ночью, в ожидании, пока на крючок клюнет акула, тунец и корифена, он курил одну толстую самокрутку за другой, глядя на усыпанное звездами темное небо.

18 ноября 2012 г.

1-й день плавания

Солидарные в своем пренебрежительном отношении ко всем прогнозам погоды на свете, рыбаки вышли в море. Десять лодок направились навстречу бурлящим водам, туда, где дельта Коста-Асуль содрогается от натиска волн Тихого океана. Рыбаки пригибались, когда под напором ветра набегала очередная волна. С гребней валов слетала пена и неслась по воздуху, будто снег. Весь трюк плавания в таких условиях состоял в том, чтобы двигаться рывками, увеличивая скорость в коротком промежутке времени между двумя волнами. В промокшей насквозь одежде и полуслепой от соли, разъедающей глаза, Сальвадор Альваренга правил левой рукой, а правой держался за шест, чтобы не свалиться за борт. Через день или два он будет плыть обратно к берегу с богатым уловом рыбы в кофре. Он сдаст товар боссу и заберет свою зарплату за последние несколько дней. «Я любил деньги, — признает Альваренга. — Но никто не смог бы назвать меня мошенником. Когда люди видели меня навеселе с красивой женщиной в обнимку, они, по крайней мере, знали, через что я прошел, чтобы добыть эти деньги. Я держал голову высоко, где бы ни находился».

На голове Альваренги была балаклава — лыжная шапка с прорезанными отверстиями для глаз и носа. «Настоящий террорист», — шутили рыбаки. Но все дело в том, что на открытом солнце отважный сальвадорец мог получить ужасные ожоги. Кожа у Альваренги была не медно-смуглого оттенка, как у местных, а очень светлой, почти белой. К тому же он не был рожден под тропическим солнцем. Появившись на свет в деревушке в горах Испании, Альваренга был привычен к холодной снежной погоде, а не к палящим лучам, способным менее чем за три часа сжечь кожу до волдырей.

Альваренга обозревал просторы неспокойного океана и шел курсом 280 (запад/северо-запад). Портативный передатчик в ведре пищал не переставая, но Альваренга никогда не обращал на него внимания: обычно он лежал под горой одежды. Многие рыбаки трещат по радио без умолку, подобно дальнобойщикам, переговаривающимся друг с другом по общественному диапазону, но для Альваренги жизнь в море означала уединение и обрыв всех связей с берегом. Он мог провести два дня в море, не сделав ни единого звонка на сушу, полностью уходя от взбалмошной и неинтересной рутинной жизни.

По мере того как он продвигался по морю, полоса прибоя и горы на побережье все больше отдалялись к горизонту. Альваренга был спокоен и расслаблен. Он и не догадывался, что направляется на запад с примерно той же самой скоростью, с какой с северо-востока идет широкий фронт ветров — сильный ураган Нортено, незаметно набирающий силу и надвигающийся на Коста-Асуль. БУРЯ ПОКА ЧТО БУШЕВАЛА ЗА ГОРАМИ, НО ВОТ-ВОТ ДОЛЖНА БЫЛА ПОЯВИТЬСЯ, ЧТОБЫ ПОКАЗАТЬ ЛЮДЯМ ВЕСЬ СВОЙ УЖАСНЫЙ НРАВ ВО ВСЕМ ЕГО НЕПРИГЛЯДНОМ ВЕЛИКОЛЕПИИ. Если бы Альваренга остался на берегу до обеда, он бы заметил примечательную деталь: хотя небо и оставалось ясно-голубым, с северо-востока наступали серые тучи, как будто нарисованные мазками кисти художника-импрессиониста, скромные предвестники наступающего урагана, которые все же пока еще не вызывали ни у кого опасений, не заставили никого забить тревогу. А ведь старые рыбаки отслеживают изменения в погоде и могут предсказать бурю еще за несколько часов до того, как на земле станут ощущаться первые признаки катаклизма. Шторм, который нагонял Альваренгу, теперь отмечают на метеорологических картах под названием «Холодный фронт № 11». Он уже свирепствовал на земле, но пока что не добрался до моря, и ему требовалось время, чтобы нагнать находящихся в рейсе рыбаков.

Альваренга больше, чем многие другие, представлял себе всю опасность морских бурь и штормов. Однако вместе с тем он испытывал и душевный подъем: он только что выловил полтонны рыбы, а океане было еще полно добычи. Он ожидал штормов в это время года — ноябрь всегда был неспокойным месяцем. Вся хитрость состояла в том, объяснял он Кордобе, чтобы научиться понимать ветер, волны и тучи. Одного лишь взгляда на небо и поверхность океана для него было достаточно, чтобы прикинуть, насколько серьезным будет надвигающийся шторм. В этот раз чувствовалось, что буря будет неслабой. Альваренга ощущал мощь налетающих порывов, по мере того как клубы туч сгущались над вершинами гор на востоке. Но он не боялся трудностей. РЫБАК ПРИНЯЛ ВЫЗОВ СТИХИИ И НЕ ХОТЕЛ МЕНЯТЬ СВОИ ПЛАНЫ. Если бы у него был телефон с доступом в Интернет и если бы он заглянул на один из сайтов с прогнозом погоды, он бы пересмотрел свое мнение и изменил планы. Но поскольку явных предупреждений об опасности не было, двое рыбаков заняли в лодке места, соответствующие их рангу: Альваренга — у штурвала, Кордоба — на носу, лежа ничком, как этакая морская фигура над водорезом корабля. Он был занят высматриванием плавучего мусора, который бы мог повредить или перевернуть лодку. Кокосовые орехи, почти невидимые в бурлящих волнах, производили резкий звук «Бах!», ударяясь о борт. Впрочем, они не представляли опасности. Хуже было бы, если бы лодка наткнулась на ствол дерева, который мог заклинить винт и заставить судно кувыркаться. Панцирь морской черепахи также мог повредить винт, а брошенные рыбацкие сети вообще могли вывести двигатель из строя.

Путешествие в рыбные места залива Теуантепек требовало пяти часов неустанного наблюдения, но уже через час после отправления из порта Кордоба в бессилии повалился на дно лодки. Его ужасно тошнило. Ему было страшно и очень хотелось домой. Он подписался на день работы в море, а не на то, чтобы над ним издевались, заявил парень. Желудок бедняги выворачивался наизнанку, язык никак не мог успокоиться во рту. Глаза Кордобы закатывались каждый раз, когда набегала очередная волна. Тошнота длилась лишь до тех пор, пока в желудке хоть что-то оставалось. Затем у Кордобы начались сухие рвотные спазмы. При отсутствии смазки горло в таких случаях начинает гореть, как в огне. «Новички всегда блюют и хватаются за перила. У них кружится голова, и они не знают, что делать. Да они ничего и не могут с этим поделать, — говорит Ла Вака, коллега-рыбак. — Я предупреждал Иезекиля, чтобы он не ходил так далеко в море в тот день, ведь шторм был и в самом деле силен. Лично я не стал рисковать».

Двадцать лет на море в маленькой лодке научили Альваренгу понимать океан и предсказывать ритм волн. «Чтобы быть хорошим рыбаком, у тебя должна варить голова. Ты должен знать, как бороться с морем, как взять у него рыбу. Я мог посмотреть на воду, увидеть определенный оттенок зеленого и понять, что здесь мы найдем много добычи. Также полезно бывает понаблюдать за поведением птиц. Часто можно увидеть, как они ловят рыбу в местах ее скопления».

Новичок не продержится и пяти минут без того, чтобы не перевернуть лодку даже при высоте волны в 2,5 м. Альваренга же едва их замечал. Как опытный мореход он одновременно замечал и расшифровывал малейшие знаки, которые видел в каждой волне. Постоянно регулируя положение дросселя и выворачивая румпель, он прокладывал путь через бурные валы. Когда волна накрывала их, Кордобу сбивало с ног, ударяя о дно лодки. Альваренга заметил, что тот должен быть более внимательным. Они теперь шли, прокладывая курс, лежащий параллельно волнам, что делало их уязвимыми к удару в правый борт: из-за него лодка могла перевернуться. Когда волна ударяла в борт, Альваренга поддавал газу, вводил лодку в крутой 360-градусный штопор и снова устанавливал нужный угол атаки.

Других лодок на горизонте не наблюдалось. По крайней мере, в пределах видимости, на расстоянии немногим более полумили, не было видно ни одной. Дождя не было, но поднимаемая ветром водяная пыль попадала глаза. «Штормило, и я велел Кордобе держаться покрепче, — говорил Альваренга. — Мы плыли по волнам. Они были не очень высокими, но нас все равно постоянно подбрасывало над водой, а потом резко кидало вниз». Альваренга знал, что надвигается грозный ураган Нортено. «Признаки приближающейся бури были настолько очевидными, что ее можно было почуять. Я ЧУВСТВОВАЛ ШТОРМ ВСЕМ СВОИМ ОРГАНИЗМОМ, НО НЕЧТО ПОДОБНОЕ ПРОИСХОДИЛО УЖЕ МНОГО РАЗ И ДО ЭТОГО». Характерной особенностью этих прибрежных штормов был яростный ветер, который мог дуть несколько дней кряду, но с неба почти не капало. Альваренга вспоминает ревущий ветер без дождя и разбросанные по небу тучи: «День был прекрасный. Было солнечно и жарко».

По мере того как рыбаки продвигались все дальше в море, ветер усилился с 20 миль до 30 миль в час. До урагана первой категории, при котором потоки воздуха достигают скорости 72 миль в час, было еще далеко, но даже этого было достаточно, чтобы напугать молодого Кордобу до смерти. «Ветер свистит. Волны ходят туда-сюда, разбиваются о борта лодки. Каждая под два метра высотой. Они набегают одна на другую и сталкиваются друг с другом». По мере того как ветер усиливался, разговоры прекратились. Кордоба вцепился в нос лодки, сжимая пальцами перила, да так и сидел почти все время, пока они не добрались до цели путешествия. В пять вечера рыбаки прибыли на место ловли и развернули длинную снасть, насадив наживку на семьсот крючков, расположенных на равном расстоянии друг от друга. Чтобы снасть не утонула, через каждые двадцать ярдов к ней была привязана пластмассовая фляга из-под отбеливателя. Плавая на поверхности океана, они выглядели как обычный мусор в воде. «Забросив снасти, мы немного поговорили», — рассказывает Альваренга.

К восьми вечера снасть полностью растянулась и теперь плыла позади лодки, создавая мощную тягу, которая придавала судну большую устойчивость. Теперь лодка могла противостоять напору волн, которые толкали и дергали ее во всех направлениях. Оставалось только ждать, пока на приманку не клюнет рыба. Кордоба заснул. Альваренга покуривал травку и присматривал за снастью. Дело в том, что грузовые суда-контейнеровозы, идущие из ближайшего порта в Салина-Круз, часто натыкались на снасти и рвали их. Даже если им сигналили из лодки стробоскопической лампой, это не гарантировало, что большие и неповоротливые корабли сменят курс. Многие из них шли на автопилоте, поэтому капитаны малых судов старались сделать все возможное, чтобы уйти с дороги при первых же признаках приближающегося контейнеровоза.

Примерно в час ночи Альваренга уловил первые тревожные знаки приближающейся опасности. Он почувствовал сильное беспокойство глубоко внутри. Голос шторма усилился, и опытный рыбак тотчас же уловил изменение в звучании ветра. Порывы набирали силу, и лодка стала раскачиваться, как карусель в парке развлечений. Кордоба испугался и начал паниковать.

— Убираемся отсюда скорее! — кричал он. — Поворачиваем назад! Мы утонем!

— Заткнись! — приказал ему Альваренга, но вскоре ветер и волны усилились до такой степени, что лодка стала наполняться водой.

Альваренга велел Кордобе вычерпывать воду. Взяв флягу из-под чистящего средства с отрезанным верхом, тот начал яростно черпать перехлестывающую через борт воду, но, несмотря на все усилия, Кордобе было не поспеть за волнами. Тогда Альваренга присоединился к напарнику.

— Нужно вытягивать снасть! Это Нортено. Довольно сильный! — крикнул Альваренга Кордобе, но тот не отреагировал. — Пошевеливайся, тупой осел! — прикрикнул капитан. — Давай я поддам жару, а ты начинай выбирать снасть.

В обычной ситуации капитан только наблюдает за тем, как помощник достает снасть из воды, но штормовой ветер крепчал, поэтому Альваренга натянул толстые перчатки и, помня о крючках, принялся помогать Кордобе. Так они выбирали снасть ярд за ярдом. Волны нахлестывали в лодку воды по два дюйма за раз, поэтому пока Кордоба тянул трос снасти, Альваренга черпал. Работая вместе, им удалось вытянуть половину снасти. ОНИ ВЫБИЛИСЬ ИЗ СИЛ, НО БЫЛИ РАДЫ: УЛОВ БЫЛ ФАНТАСТИЧЕСКИМ — ДЕСЯТЬ БОЛЬШИХ РЫБИН, ВКЛЮЧАЯ ТУНЦА, КОРИФЕНУ И НЕСКОЛЬКО АКУЛ. Кровь от рыбы заливала лодку, собиралась на дне в хлюпающие красные лужи. В любую минуту рыбакам в тело мог вонзиться крюк, хищная рыбина могла укусить их или уколоть плавником. Опасным было даже прикосновение к акуле. Если она терлась о голый участок тела, то срезала кожу как напильником. «Акула сбривает кожу, сдирает ее лоскутьями как шелуху. А если в рану попадает морская вода, то уж тут начинает жечь, хоть кричи. В общем-то, она кромсает тебя на лоскутья. Это как содрать кожу об асфальт, если свалиться с мотоцикла на полном ходу».

Альваренга управлял лодкой и продолжал выбирать снасть, а горсти соленой воды плескали ему в глаза. Его лодка раскачивалась и подскакивала так сильно, что было невозможно стоять в ней, не держась за перила. К тому же фляги с горючим и деревянный ящик для хранения сети занимали большую часть дна, поэтому места для стояния оставалось мало. Альваренга принял радикальное решение. У них больше не оставалось времени на выбор всей снасти, так что он решил избавиться от нее. Он знал, что такая снасть с крючками стоила не одну тысячу долларов, а теперь все это богатство уплывало в океан вместе с пойманной добычей, но шторм становился все яростней, поэтому другого выхода у них не было. Альваренга достал нож и перерезал трос. Теперь они были свободны. Однако без длинной снасти лодку начало швырять так, будто ее подбрасывал великан. Кордоба рыдал в голос, когда Альваренга посветил на циферблат компаса, чтобы установить курс 70 градусов на восток, через шторм и ночную темноту, направляясь к дому. Если все пойдет хорошо, думал Альваренга, еще до восхода солнца он будет уплетать жареного цыпленка и пить пиво, наслаждаясь недельной фиестой в ожидании, пока закончится буря.

Глава 3 В заложниках у моря

18–23 ноября 2012 г.

Положение: 100 миль от побережья Мексики

Координаты: 15° 13’ 51.26 с. ш. — 94° 13’ 30.36’’ з. д.

2-й день плавания

Альваренга, съежившись, сидел на корме, поддавал газу и вел лодку вперед. На лицо он натянул лыжную шапочку, а на голову накинул капюшон куртки. Он направлял лодку к берегу, которого не видел. Рядом с ним Кордоба, стоя на коленях, без остановки черпал и черпал, проигрывая битву против стихии, которая обрушивала на палубу все новые потоки морской воды. Видимость была почти нулевая. При свете луны Альваренге удавалось обозреть морское пространство на сотню-другую ярдов вперед, но тучи водяной пыли и вздымавшиеся волны создавали у него такое впечатление, как будто лодка кружится в центре огромного водоворота. Горизонта видно не было, и только над головой крутилось большое черное небо с мерцающими звездами. «Нас то и дело окатывало водой с головы до ног, но я не думал, что мы можем пойти ко дну, — рассказывает он. — Волны не разбивались в лодке. Они поднимали и опускали нас».

Ветер теперь буквально ревел. Его скорость была не меньше 50 миль в час. Море было вспенено, а волны бились в борт лодки, сбивая Альваренгу с курса. Как профессиональный боксер, готовящийся к важному поединку, Альваренга трезво оценивал своего противника. Ему предстояло выдержать пятичасовую битву со стихией, и, несмотря на то что он провел не один год, бороздя эти воды, Альваренга не был самоуверенным. У каждого шторма свои причуды, свои заскоки и особенности, и первейшей задачей рыбака является понять ритм и ход бури. Попеременно, то убыстряя ход двигателя, то неожиданно сбрасывая скорость при помощи дросселя, Альваренга искусно вел лодку между валами, высота которых варьировалась от двух с половиной до трех метров. В этом хаосе из пересекающихся течений и штормовых ветров он искал ключи-подсказки, которые помогли бы увидеть порядок в безумной вакханалии, создаваемой водой и атмосферой. Он не мог просто заглушить мотор и позволить носу опуститься, так как в этом случае лодку бы затопило. Альваренга правил осторожно, держа нос судна под нужным углом, высоко, перемещая центр тяжести на корму, как серфингист, скользящий по волнам на доске.

Если он начинал плыть слишком быстро, то рисковал соскользнуть вниз по поверхности волны, из-за чего нос судна ушел бы под воду, и тогда оно бы стало уязвимым для следующей волны, которая могла бы за один раз затопить лодку. Альваренга знал: если лодка наполнится водой больше чем наполовину, они будут обречены. Никакое вычерпывание тут уже не поможет. ОНИ ПОГИБНУТ, А КАК ИМЕННО — ЭТО УЖЕ НЕ ВАЖНО. СМЕРТЬ ИХ БУДЕТ УЖАСНОЙ И БЫСТРОЙ ЛИБО МЕДЛЕННОЙ И МУЧИТЕЛЬНОЙ, РАСТЯНУТОЙ НА НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ. Акулы всегда рядом. Никто не найдет их тела. Причина смерти — пропал в море. Единственная подсказка, которая поможет другим понять, что случилось с ними, — выброшенное на берег рыболовецкое снаряжение да обломки лодки.

Так же опасно было позволить лодке перевернуться. В таком случае не только затопит судно, но, скорее всего, самих рыбаков просто выбросит за борт. Если же они окажутся в океане даже в спасательном жилете (а он был надет только на Альваренге), то им уже не позавидуешь. Многие мексиканские рыбаки не пережили подобного приключения и не смогли рассказать о нем. Лодку может отнести на запад ветром, а самих рыбаков — на восток течением. Альваренга, конечно, был хорошим пловцом, но что сможет сделать даже очень тренированный человек против волн в шторм?

Сможет ли он забраться обратно в лодку? Это было бы единственным возможным решением, так как Кордоба вряд ли будет способен вот так сразу взять себя в руки и встать за руль. А если Кордобу смоет за борт? Альваренга смог бы попытаться, ведя лодку кругами, подогнать ее к напарнику, чтобы тот ухватился за перила и забрался обратно, но на это уйдет в лучшем случае минуты две, а барахтающееся тело Кордобы на поверхности океана в сочетании с запахом крови, растворенной в воде, будет притягивать акул как магнитом. Пока Альваренга доберется до него, парень уже будет мертв или же его будут терзать хищники. «Люди воображают, что укус акулы — это как стерильный надрез, но они просто насмотрелись голливудских фильмов, — говорит Альваренга. — Вам следует понимать, что у акулы зубы растут в семь рядов. Когда ее челюсти впиваются в тело, то вырывают из вас кусок мяса. Рана представляет собой изодранные полосы и клочья плоти, похожие на тертый сыр».

Альваренга не обращал внимания на растущее озеро, плещущееся в лодке прямо у него под ногами. Неопытный мореход наверняка бы запаниковал, начал вычерпывать воду, бросив основное занятие — управление лодкой и лавирование между волн. Альваренге нужно было снова взять инициативу в свои руки. Шторм захватил его врасплох, подстерег его. Прокладывая свой рискованный путь через волны, он вдруг понял, что движется слишком быстро. Он немного замедлил ход: в данный момент ловкость и точность были важнее скорости.

Чтобы еще больше стабилизировать движение судна, он велел Кордобе применить морской якорь. Сооруженное из ряда плавающих на поверхности буйков, скрепленных друг с другом тросом, это нехитрое приспособление создавало тягу, выравнивало нос по волнам и придавало судну большую устойчивость. Сделать его было несложно: рыбаки просто прикрутили канистры из-под отбеливателя к длинному куску лески, которую нашли в деревянном ящике. «Если бы мы не выбросили морской якорь, то потонули бы после первых нескольких волн. Даже с буйками каждая волна была испытанием, и нос лодки то и дело зарывался в воду», — говорит Альваренга, который часто прибегал к использованию такой доморощенной системы упрощения навигации в условиях шторма. Несмотря на плавучий якорь и все мастерство Альваренги, водяная пыль и бурлящие волны заливали лодку потоками воды. Пока Альваренга правил, Кордоба черпал как сумасшедший, возвращая налитое штормом обратно в океан и делая небольшие передышки, чтобы дать отдых плечам. Затем он начинал снова, обреченный выполнять свой сизифов труд в неравной борьбе с морем.

Пока Альваренга медленно вел лодку к берегу, Кордоба все больше падал духом. По мере того как ухудшалась погода, его уверенность иссякала. Временами он прекращал работу, бросал ведро и хватался обеими руками за борт, содрогаясь от рвотных спазмов и жалобно хныча. «Я, — говорил он, — подписался всего лишь на роль напарника за пятьдесят долларов — честная плата за два дня труда». Он мог убивать, потрошить и складывать рыбу в кофр хоть весь день, если было нужно. Он мог работать по двенадцать часов кряду, не жалуясь и не хныча. Он был сильный и большой парень. Но он не ожидал, что дорога домой превратится в такое изнуряющее путешествие. Он был уверен, что их утлое суденышко разобьется, что они в конечном счете окажутся в воде, а акулы завершат дело. Он начал выкрикивать свои опасения вслух, в особенности упирая на возможность быть съеденными морскими хищниками. Тем более что их треугольные плавники то и дело выныривали из воды у лодки, когда они снимали добычу с крючков и кидали ее в кофр. Оба рыбака боялись, что, если лодка перевернется, жить им останется ровно столько, чтобы понять, кого сожрут первым.

При редких вспышках молнии можно было убедиться в справедливости этих предсказаний. Однако Альваренга мало что замечал в течение этих миллисекунд, так как его глаза все время заливало соленой водой, а с неба по-прежнему не падало ни капли дождя. До канистры пресной воды, чтобы промыть их, возможности добраться не было. По мере того как все новые порции воды попадали ему на лицо, глаза стали опухать, а острота зрения снижалась.

Без сигнальных огней и даже фонарика Альваренга не просто вел лодку вслепую, а полагался исключительно на свой инстинкт. Перекаты воды под сиденьем казались хаотичными, но у плеска волн был определенный порядок, свой ритм, своя система. Они будто бы подавали сигнал, словно выстукивая азбукой Морзе некое послание. Альваренга должен был подобрать ключ для расшифровки этого послания, понять, что говорят ему волны. Опытные мореходы из Полинезии учат этому искусству своих малолетних детей. Они заставляют их ложиться в воду и дрейфовать на спине день за днем, многие месяцы. Таким образом они учатся понимать ритм океана и раскодировать информацию, заключенную в каждой волне. Полинезийские гребцы каноэ таким образом могут читать волны как книгу и понимать рисунок преломленных, наложенных друг на друга волн, который может сказать о том, что в сотнях миль от их лодки лежит земля. Это жизненно важное искусство для тех, кто ежедневно бороздит просторы Тихого океана, где острова попадаются нечасто на огромных пространствах воды и разбросаны по ней, как зернышки риса в большом бассейне. Альваренга никогда не отзывался о своих навигационных навыках как о чем-то в высшей степени необыкновенном или уникальном. Мореходный талант был вшит в его мозг, и он считал его просто чутьем. НО НА ПРОТЯЖЕНИИ МНОГИХ ЛЕТ ОН НАХОДИЛ ПО МОРЮ ОКОЛО 360 000 МИЛЬ, ЧТО РАВНО РАССТОЯНИЮ ОТ МЕКСИКИ ДО ЛУНЫ И ЕЩЕ ПОЛОВИНЕ ПУТИ ОБРАТНО.

В слабом свете начинающегося дня Альваренга сконцентрировал все свое внимание на внутреннем компасе, и хотя волны продолжали кидать лодку из стороны в сторону, капитан сохранял уверенность и был убежден, что через четыре, максимум шесть часов они прибудут в родной порт целыми и невредимыми. Волны же преподносили сюрприз за сюрпризом, бросали в лицо соленую воду, но благодаря своей ловкости, сообразительности и сноровке капитан придерживался заданного океаном ритма и вел лодку вперед. Опасность была постоянно рядом, но и адреналина в крови было порядочно. Во многих отношениях именно такие ситуации, когда человек находится на грани жизни и смерти, когда он опьянен близостью опасности и выбросом гормонов, делали жизнь в море привлекательной для многих рыбаков. Альваренга презирал преграды. Работа в спокойном офисе ничем не отличалась для него от тюремного заключения. А вот прорываясь через трехметровые волны, когда его глаза разъедала соль, а руки немели от сжимания рукоятки румпеля, он чувствовал себя свободным.

Это был танец, который он исполнял десятки раз и редко спотыкался. Когдапрофессиональные спортсмены достигают высочайшего уровня концентрации, они говорят, что все вокруг начинает происходить как бы в замедленной съемке, отсюда поистине невообразимая координация футболиста, который делает маневр и проводит идеальный удар головой, посылая мяч в угол ворот. ДЛЯ АЛЬВАРЕНГИ ЭТА АТАКА ВАЛОВ, ПЛЕСК ВОЛН И ВОЙ ВЕТРА БЫЛИ ЕГО ИГРОВЫМ ПОЛЕМ. В ЕГО ГОЛОВЕ ПРОИСХОДИЛО ГРАНДИОЗНОЕ ШОУ, И ОН БЫЛ ЗВЕЗДОЙ НОМЕР ОДИН НА ЭТОМ ПРЕДСТАВЛЕНИИ. Потом, лежа в гамаке в своем бунгало в Коста-Асуль, он будет рассказывать коллегам-рыбакам очередную захватывающую историю, которая, несомненно, станет определяющим моментом в его великолепной карьере капитана.

Однако Кордоба не разделял уверенности Альваренги. Напуганный донельзя, он становился все более злым, агрессивным и нервным, открыто отказываясь выполнять приказания вычерпывать воду. «Я посмотрю, что я смогу сделать!» — кричал он. Страх Кордобы усиливался из-за растущего уровня адреналина в крови и парализующей волю мысли о перспективе утонуть в море. Альваренгу раздражал этот бунт на корабле. Он то и дело говорил своему молодому напарнику: «Когда мы доберемся до берега, между нами все кончено. Мы никогда больше не будем работать вместе. Никогда, слышишь?»

Потом Альваренга попробовал применить другой подход. Он попытался немного успокоить парня, одержимого приступом истерии.

— Ты же любишь деньги? — спросил он Кордобу.

— Конечно, я люблю деньги, — ответил тот.

— Ну вот и пройди через это испытание. Я не виноват в том, что на море разыгрался шторм. Это естественно, и такое время от времени случается с каждым рыбаком. Теперь пришла наша очередь пострадать немного. Но мы же не умрем от этого.

Альваренга теперь уже жалел, что не дождался своего старого напарника Рэя, с которым плавал на протяжении прошлого года. Рыбаки так сблизились, что стали называть друг друга mi pareja (мой партнер), как обычно говорят о супругах. Такое обращение было признанием ежедневных самоотверженных усилий в работе, которую они выполняли друг с другом наравне. «Мы понимали друг друга с полуслова, и мне никогда не приходилось говорить Рэю, что делать», — рассказывает Альваренга. Он представлял, что будь на месте Кордобы Рэй, тот бы черпал воду обеими руками и одновременно шутил, травил байки и болтал не переставая. Он, наверное, даже умудрялся бы при этом одновременно курить косячок марихуаны.

Кордоба все больше поддавался отчаянию. Он замерз и практически впал в состояние оцепенения. Альваренга не мог бросить румпель и начать вычерпывать воду сам. В то же время он не мог просто смотреть на то, как лодка наполняется водой. Уровень воды в ней достигал уже 30 см и подбирался к его икрам. К тому же вода была ненужным балластом, нарушавшим устойчивость лодки. Она плескалась от кормы к носу, и ее веса было достаточно, чтобы заставлять двух людей скользить по палубе туда-сюда. Волны теперь были такими высокими, что, когда они ударялись о борт лодки, людей жестоко бросало из стороны в сторону. Один раз, когда налетела особенно сильная волна, Кордоба отлетел и ударился о край скамейки. Альваренга с беспокойством следил, как его молодого напарника швырнуло через всю лодку. Он молча восхитился хорошей физической формой парня. Кордоба пережил четыре или пять таких падений, которые вырубили бы большинство других людей. «Все дело в правильном положении, — подумал Альваренга. — Он просто не знает, как нужно развернуть свое тело».

Альваренга продолжал сидеть на корме. Он вцепился в двигатель, крепко сжимая румпель и намереваясь провести лодку сквозь шторм, который уже достиг такой силы, что инспекторы порта по всему побережью запретили выходить судам в море, а находящимся в рейсе рыбакам велели немедленно вернуться на берег. Альваренга же никогда не слушал радио. Вместо этого он представлял восторженные крики, которыми его встретят на берегу, когда он пришвартуется к причалу в лагуне Коста-Асуль. Еще одно триумфальное прибытие Чанчи! Но его радужные фантазии были прерваны очередной серией воплей и криков Кордобы. Кажется, молодой неопытный напарник начал сходить с ума. Он стоял, развернувшись лицом к ветру, и выкрикивал ругательства в адрес разбушевавшейся стихии.

— За что Бог так немилосерден ко мне? — вопрошал Кордоба. — Почему он так жестоко наказывает меня?

На протяжении следующих трех часов Альваренга шел строго на восток. Он скользил по волнам по диагонали. Когда ему нужно было повернуть на север, он тянул румпель на себя, что заставляло лодку разворачиваться в крутом повороте налево. Если же отодвинуть румпель от себя на всю длину руки, то это позволяло круто развернуть лодку направо, то есть на юг.

Альваренга держал свой навигационный прибор GPS в ведре с одеждой. Устройство стоимостью в 80 долларов не было водонепроницаемым. Он сверялся с показаниями прибора нечасто, но каждый раз его ждали хорошие новости: несмотря на встречный ветер и северные течения, в первые часы плавания они приблизились на 40 миль к берегу. Они прошли почти половину пути, но оставшиеся 50–60 миль должны были стать самыми сложными. ШТОРМ ТЕПЕРЬ УЖЕ РАЗЫГРАЛСЯ ВО ВСЮ МОЩЬ: ОН НАБИРАЛ СИЛУ НА ЗЕМЛЕ И ОБРУШИВАЛ ВОЗДУШНЫЕ МАССЫ, БУКВАЛЬНО СДУВАЯ ГРЕБНИ С ВОЛН.

Для продвижения лодки в таких сложных условиях требовалось гораздо больше бензина, чем указывалось в расчетах производителя двигателя, но Альваренга захватил с собой две дополнительные пятидесятилитровые канистры с топливом. Он возил солидный запас горючего и раньше: оно могло пригодиться при спасении собрата-рыбака, при поисках потерявшейся сети или же во время преследования косяка рыбы. «Некоторые ребята выходили в море, беря с собой минимальное количество топлива, а потом можно было услышать по радио: «Привет, босс. У меня вышел весь бензин». Они не задумывались о том, что после рыбалки нужно будет возвращаться домой. Такой у них образ мышления».

Кордоба перебирался туда-сюда от безопасной кормы до свободного места на носу. Он дрожал, молил небо о помощи и был в таком смятении, что Альваренга опасался, как бы он не прыгнул в море по собственной инициативе. «Парень просто сошел с ума. Несколько раз он залезал в кофр со льдом и сидел там», — рассказывает Альваренга. Несколько раз Сальвадор приподнимал крышку и заглядывал в ящик. Кордоба лежал поверх обезглавленных рыбьих тел, будто сам был макрелью или тунцом. Он дрожал от страха, глаза у него были выпучены, как у замороженной кефали.

Пока Кордоба плакал и искал укрытия, Альваренга вел лодку через все более высокие волны, неуклонно продвигаясь в направлении берега. Было сложно вычерпывать воду и одновременно править, но от Кордобы помощи ждать не приходилось. Теперь он был скорее мертвым грузом, нежели первым помощником. Когда одна волна подбросила их, а потом обрушила вниз в головокружительном падении, лодка ударилась о воду, издав громкий хруст: похоже, от удара треснул корпус. «Нам повезло, что лодка только что была отремонтирована, — говорит Альваренга. — Шторм, в который мы попали месяц назад, погнул и ослабил основную подпорку. Мы только недавно подлатали ее и установили дополнительную стойку, поэтому лодка выдерживала такие большие нагрузки». Если корпус выдерживал выпавшие на его долю неприятности, то пластмассовое ведро, где находились все средства связи, не пережило удара и треснуло по всей длине. Через несколько минут, когда Альваренга решил позвонить на берег и сообщить о том, что терпит бедствие, а также дать спасателям свои координаты, он обнаружил, что все вещи промокли. Радио все же функционировало, а вот навигационный прибор плавал в воде и был безнадежно испорчен. О том, чтобы высушить его, не могло быть и речи. К счастью, они были уже недалеко от берега, поэтому Альваренга решил, что вскоре сможет плыть, ориентируясь по вехам на суше.

Битва с волнами была сложной и опьяняющей. К семи утра оба рыбака держались из последних сил, поэтому Альваренга объявил небольшой перерыв для завтрака. Волны не утихали, и, вспоминая впоследствии о былом, оба удивлялись собственному решению. КАКАЯ СИЛА ОВЛАДЕЛА ИМИ И ЗАСТАВИЛА ПОВРЕМЕНИТЬ С ВОЗВРАЩЕНИЕМ НА БЕЗОПАСНЫЙ БЕРЕГ, ПУСТЬ ДАЖЕ И НА НЕСКОЛЬКО МИНУТ? Однако ж голод творит с мозгом человека странные вещи, и где-то в глубине своего разума, занятого одновременно решением нескольких вопросов, Альваренга решил, что не будет ничего плохого в том, если они позволят себе такую роскошь, как пятнадцатиминутный перерыв на завтрак.

Альваренга достал мексиканские лепешки тортилья, лук и помидоры. В целлофановом мешке находилось четыре фунта говяжьей печени с кровью. Подержать тортильи над огнем, как это делалось в обычных условиях, было нельзя, однако из холодных кукурузных лепешек с печенью и помидорами получился хороший ролл. Рыбаки ели быстро. При этом Альваренга не выключал мотор, а держал его на холостом ходу, пока они с Кордобой заталкивали себе в рот тортильи с начинкой. А лодка между тем шла меж волнами. После еды Кордоба воспрянул духом, но вместе с пищей он получил от Альваренги и строгое внушение. «Мне, — сказал тот, — требуется помощь, поэтому ты должен начать вычерпывать воду из лодки».

Закончив завтрак, Альваренга запустил мотор на полную и продолжил прокладывать нелегкий курс к берегу. Он заметил, что видимость стала лучше — завеса туч приподнималась, открывая обзор на многие мили вокруг. Пока что никаких признаков земли, но они медленно к ней приближались. Скоро должны появиться горы. Они всегда появлялись первыми, как мазки на горизонте, сулящие обещание твердой земли. Даже если ему не удастся добраться до безопасной лагуны Коста-Асуль, Альваренга знал, по крайней мере, шесть других мест вдоль побережья, где можно было найти временный приют.

Было восемь часов утра, когда Альваренга впервые заметил звуки, говорящие о перебоях в работе двигателя. Это были не просто капризы перегруженного механизма. Звуки, которые начал издавать двигатель, больше напоминали икоту или тихое ворчание человека, прочищающего горло. Механизм производства фирмы «Yamaha» работал все время идеально, но дело в том, что этот же самый мотор выходил из строя неделю назад. Через десять минут Альваренга был вынужден признать, что болезнь двигателя приняла хроническую форму.

Рыбаки в Коста-Асуль относились к восстановленным двигателям с подозрением. Прежде чем взять такой мотор в море, они обычно монтировали его на импровизированном стенде на суше, заводили и оставляли так работать на несколько часов. Нужно было обкатать механизм. «Иногда от таких моторов отваливаются целые куски. После ремонта мы всегда давали движку поработать, по крайней мере, несколько часов. А на сей раз, с этим мотором, я не стал заморачиваться», — признается Альваренга.

Звук работающего двигателя продолжал меняться. Партнеры стали обсуждать, что это могло бы значить. Может быть, в него попала вода? Они пришли к мнению, что вряд ли свечи вышли из строя. При такой неполадке мотор обычно начинает чихать и фырчать, но это можно легко устранить, разобрав его и промыв свечи в бензине, после чего можно смело продолжать путешествие. В данном случае болезнь скрывалась глубоко в недрах мотора, и он постепенно начинал терять свою мощь.

Около девяти утра Альваренга заметил горы на горизонте. Они находились примерно в двадцати милях от берега. Альваренга сдернул капюшон с головы и принялся искать знакомые ориентиры. Теперь можно было обойтись без электронных приборов. По этому участку акватории он плавал сотни раз. Оставалось преодолеть только лишь одну последнюю довольно серьезную опасность — зловещую полосу прибоя у берега, где волны обычно бывали просто огромными. Причаливать к берегу в шторм было настолько опасно, что рыбаки, бывало, вцеплялись в перила лодки, готовые при первой же опасности сигануть в океан. Пусть их лучше выбросит на берег прибоем, чем накроет собственной перевернувшейся лодкой.

Едва Альваренга успел насладиться видом близкого берега, как бурчанье мотора перешло в частое прерывистое чихание. Может быть, оборвался бензиновый шланг? Или отошел какой-нибудь провод? «Я НЕ МОГ ПОВЕРИТЬ В ПРОИСХОДЯЩЕЕ, — ГОВОРИТ ОН. — Я ВИДЕЛ БЕРЕГ. МЫ БЫЛИ ВСЕГО ЛИШЬ В ПЯТНАДЦАТИ МИЛЯХ ОТ ДОМА, И ТУТ МОТОР ВДРУГ НАЧАЛ СДАВАТЬ».

Альваренга решил остановить двигатель, провести быструю отладку, а потом продолжить путь. Риск плыть дальше с таким двигателем был очевиден. Три года назад Альваренга прошел через подобный опыт. У него сломался двигатель в море, и пропеллер начал крутиться так медленно, что лодка двигалась со скоростью 1 миля в час. До берега он плыл целых три дня. Разобрав мотор, Альваренга прочистил его, вывернул и промыл свечи, но когда установил его обратно, то не смог запустить. Он вообще не включался.

Судя по звукам, не было ни искры, ни подачи бензина и вообще никакой связи между ними. Пребывая в состоянии раздражения, Альваренга снова и снова дергал за шнур и стер кожу на двух пальцах (указательном и среднем) до волдырей, потом — до кровавых мозолей. Словно гитарист, меняющий натертые пальцы, Альваренга уцепился за шнур безымянным. Он дергал за шнур всеми пальцами по очереди, пока даже мизинец не онемел от боли и не начал кровоточить. В конце концов, после очередного рывка шнур оборвался, а без него нельзя было запустить двигатель, и Альваренга почувствовал себя беспомощным, практически голым, незащищенным против жестокого шторма. Он разобрал мотор и попытался приладить новый шнур, что, впрочем, ему не удалось. И тут его обуял гнев. «Я кричал на двигатель, я проклинал его и изрыгал ругательства». Когда приступ гнева прошел, Альваренга схватил радиопереговорное устройство и связался со своим боссом.

— Уилли, Уилли! Вызывает Альваренга. У меня накрылся мотор! — прокричал он в микрофон.

— Чанча! Успокойся, приятель. Дай мне свои координаты, — послышался из динамика голос Уилли, находящегося на причале в Коста-Асуль.

— Я не знаю координат. Наш навигационный прибор накрылся, — ответил чрезвычайно удрученный Альваренга.

Уилли же, поняв, что его товарищи находятся в пределах видимости с берега, пришел к простому решению.

— Бросай якорь и жди помощи, — приказал он.

Уилли решил, что Альваренга может зацепиться за дно и переждать шторм. Поскольку они были недалеко от берега, то при первом же прояснении за ними можно будет послать несколько лодок и спасти. При худшем раскладе можно будет просто спасти команду, а за лодкой вернуться позже.

— У нас нет якоря, — сказал Альваренга.

— О’кей, Чанча. Жди нас. Мы уже едем. Я вышлю Трумпилло, — был ответ Уилли.

— Если соберешься спасать меня, то лучше бы тебе выдвинуться прямо сейчас. Волны просто огромные. К тому же мы начерпали полную лодку воды, — предупредил его Альваренга. — Лучше бы вам поторопиться. Я и в самом деле попал в серьезную переделку.

Это были последние слова Альваренги, которые слышали люди, находившиеся на берегу.

Дата: 19 ноября 2012 г.

Положение: 20 миль от побережья Мексики

Координаты: 15° 37’ 45.48’’ с. ш. — 94° 0’ 46.69’’ з. д.

3-й день плавания

После разговора с коллегами на берегу Альваренга переключил все свое внимание на борьбу со штормом и приказал Кордобе выбросить плавучий якорь, так как динамические характеристики судна без тяги, которую создавал работающий двигатель, сильно изменились. Теперь Кордоба и Альваренга остались один на один в битве с бурей. В такую погоду было очень рискованно начинать спасательную операцию и отправляться на поиски пропавших. Оба рыбака знали и соглашались с этим. Альваренга преподал Кордобе краткий мастер-класс по выживанию в море. «Я говорил ему: внимательно следи за волнами. Держись за борт лодки. Я пытался объяснить ему, что будет происходить в ближайшие несколько минут и как нужно будет вести себя».

Волны сокрушали лодку. Альваренга и Кордоба действовали как одна команда. Инстинкт выживания помог им обоим преодолеть усталость. При солнечном свете они могли видеть накатывающие волны, поднимающиеся над ними и разбивающиеся вдребезги. Рыбаки приникали и прижимались к борту лодки, держась за перила. В зависимости от того, откуда шла очередная волна, они перепрыгивали от борта к борту в попытке противостоять толчку. Но волны были просто неистовыми. Они сталкивались друг с другом в воздухе, сливались в валы, которые подбрасывали лодку на несколько секунд над поверхностью океана, откуда можно было обозревать окрестности с высоты трехэтажного дома, а потом резко бросали судно вниз, и в груди возникало такое чувство, будто несешься к земле в скоростном лифте. На ногах у обоих были пляжные сандалии, которые не обеспечивали хорошего сцепления с мокрым деревом. По мере нарастания силы шторма Кордобу стало бросать из стороны в сторону, как тряпичную куклу. «На голове у него была шишка. Она не кровоточила, но он в самом деле сильно приложился к чему-то, — говорит Альваренга. — В другой раз он чуть не переломал себе все ребра. Я велел ему держаться за перила. У нас, мол, тут нет ни врачей, ни лекарств».

Альваренга вскоре понял еще одну вещь: в лодке находилась почти тысяча фунтов рыбы, что делало судно тяжелым и неустойчивым. Не имея времени советоваться или спрашивать разрешения у босса, Альваренга принял решение выбросить весь улов в океан. Рыбаки открыли кофр и принялись доставать из него липкие холодные рыбины и бросать их одну за другой за борт. Большинство рыбин весило менее двадцати килограмм, поэтому каждый мог справиться в одиночку, однако, когда очередь дошла до тунцов и акул, тут уж им пришлось попотеть. В каждой рыбине было почти 35 кг веса, поэтому скользкие, покрытые кровью туши приходилось хватать за голову и хвост с двух сторон одновременно и после раскачки бросать в океан. Свалиться за борт было проще простого и опаснее, чем когда-либо. Ведь запах крови должен был, несомненно, привлечь акул. Получается, что они сами же и приманивали морских хищников к себе.

Почти час рыбаки боролись против ветра и волн, разгружая кофр с ледяной рыбой. Они делали частые десятиминутные перерывы, ожидая передышек между серией волн, затем отходили от бортов и бросались снова опустошать кофр. «Нужно было уменьшить осадку лодки, чтобы возвысить ее над уровнем воды. Это дало бы нам преимущество в сражении со штормом», — говорит Альваренга. Они выбросили за борт также весь лед из кофра и фляги с бензином, а для большей устойчивости Альваренга велел спустить на воду еще пятьдесят буйков на канате. «Именно благодаря этим пустым флягам из-под моющего средства мы продержались на воде все утро», — замечает он.

Примерно в десять утра индикатор на радиопередатчике потух: в нем разрядились аккумуляторы. Теперь они не могли связаться с командой спасателей и сообщить им, где находится терпящее бедствие судно. Еще до полудня первого дня шторма Альваренга уже знал, что буря продлится около пяти дней. Потеря навигационного прибора была небольшой бедой. Вот неработающий двигатель действительно представлял серьезную проблему. БЕЗ РАДИОСВЯЗИ АЛЬВАРЕНГА И ЕГО НАПАРНИК БЫЛИ ПРЕДОСТАВЛЕНЫ САМИМ СЕБЕ.


Бесконечная качка при свободном плавании создавала у обоих ощущение, будто лодка просто ходит вверх-вниз, а не движется в каком-то определенном направлении. Только гораздо позже они осознали, как быстро их сносит на северо-запад, в открытый океан. Лодка то и дело начинала вращаться, как будто спускалась куда-то по закручивающейся спирали, а потом, описав несколько полных кругов, остановленная ветром или океанским течением, снова выравнивалась. Вода то и дело перехлестывала через борта, и ее уровень в лодке достигал уже полуметра. Оба рыбака работали ведрами так быстро, насколько могли, следя при этом за изменениями в ритме накатывающих волн. Глаза Альваренги воспалились и опухли от соленой воды. Кордоба, полускрючившись рядом с палубой, держался за борт одной рукой, а второй пытался вычерпывать воду. Когда он стоял, уровень воды достигал его колен.

В полдень их судно сотряс удар чудовищной силы: огромная волна обрушилась в левый борт, из-за чего лодку приподняло и перекосило под опасным углом подобно машине, наехавшей на дорожное ограждение. Альваренга, который в тот момент шел от кормы к середине лодки, был сбит с ног и грохнулся на пол. Кордоба же вообще был подхвачен потоком воды и унесен в океан.

«В результате все, что было в лодке, смыло в море к чертовой матери, — рассказывает Альваренга. — Все снасти, фляги с водой, пакеты с едой, а Кордоба вообще очутился за бортом. Ему чудом удалось схватиться за перила одной рукой, так что его голова и грудь были в лодке, а ноги — в океане. Парень цеплялся за перила руками с другой стороны и кричал как сумасшедший. Не думаю, что он продержался бы долго в таком положении. Я схватил его за волосы и втащил обратно как большую рыбину».

Кордоба промок до нитки и был напуган до смерти. Дрожа, он опустился на дно лодки и поблагодарил капитана кивком головы. «У него изо рта и из носа текла вода, — говорит Альваренга. — А наша лодка к тому времени была затоплена до половины».

Альваренга оценил последствия происшествия. Ему не верилось, что его судно тонет. КОРДОБА ЖЕ БЫЛ ПАРАЛИЗОВАН СТРАХОМ. ОН БЫЛ В ШОКЕ (ВЕДЬ ТОЛЬКО ЧТО ЧУТЬ БЫЛО НЕ УТОНУЛ), НО АЛЬВАРЕНГА БЫСТРО ПРОБУДИЛ В НЕМ ИНСТИНКТ САМОСОХРАНЕНИЯ.

— Помогай мне! — крикнул он напарнику. — Давай вычерпывать воду!

— Да пусть мы лучше утонем, — простонал Кордоба.

— Только не смей мне сдаваться! — просил его Альваренга. — Шторм когда-нибудь закончится. Буря пройдет, и мы будем спасены!

Шторм полоскал рыбаков весь день. Они трудились не покладая рук, вычерпывая воду и не позволяя стихии затопить лодку. Работа одних и тех же мышц, однообразные движения, повторяемые час за часом, благодаря которым удавалось выбросить за борт хотя бы половину налившейся воды, — все это закончилось тем, что оба едва держались на ногах. Альваренга к тому же еще пребывал в состоянии неимоверной ярости. Он взял дубинку, которой они глушили рыбу, и в приступе неконтролируемого гнева начал крушить ею бесполезный двигатель. Потом он схватил радиопередатчик, навигационный прибор и выбросил оба устройства за борт.

После захода солнца стало холодно. Альваренга и Кордоба забрались в кофр для рыбы, перевернутый вверх дном, и устроились внутри его. Когда ветер начинал свистеть снизу, они использовали пластмассовую крышку ящика для защиты от наиболее яростных порывов. Водяная пыль осела. Двое мужчин, промокших до нитки, будучи не в состоянии даже сжать руку в кулак от холода, обнялись и обхватили друг друга ногами, да так и сидели в своем укрытии. Но по мере того как лодка оседала все больше, они по очереди вылезали из кофра и минут десять-пятнадцать вычерпывали прибывающую воду. Чтобы вернуть хотя бы несколько галлонов воды обратно в океан, приходилось натруживать и без того уставшие мышцы и усугублять растущую боль. Дело продвигалось медленно, однако озеро у них под ногами постепенно становилось все меньше.

Кордоба начал всхлипывать.

— Не плачь, — говорил ему Альваренга. — Нужно вычерпать всю воду из лодки.

Когда опустилась ночь и мир вокруг поглотила темнота, ветер подул прямо с берега, из-за чего их лодку все дальше уносило в океан. Теперь они находились примерно на том самом месте, где еще вчера ловили рыбу — в ста милях от берега. Сказать точнее было нельзя: без навигационного прибора они могли ориентироваться только по звездам.

Альваренга начал вспоминать своих друзей, пропавших в океане: Эль-Индио, Вичо, Ла Селия, Пихассо, Ричард. У всех у них остались семьи. Особенно жаль Альваренге было тех, кто умер молодым. ЕСЛИ ЕМУ СУЖДЕНО УТОНУТЬ ПРЯМО СЕЙЧАС, ТО, ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, ОН ПОГИБНЕТ С ОСОЗНАНИЕМ ТОГО, ЧТО В ПОЛНОЙ МЕРЕ НАСЛАДИЛСЯ ЖИЗНЬЮ И ВЗЯЛ ОТ НЕЕ ВСЕ. Впервые он почувствовал себя виноватым из-за того, что взял с собой в рейс молодого Кордобу. Парню было всего лишь 22 года, и он едва миновал пору отрочества. Впрочем, Альваренга предполагал, что спасатели отправятся искать их уже на рассвете. Он и сам участвовал в подобной операции несколько лет назад. «Несколько наших друзей оказались в море. У них сломался двигатель, так что они связались с нами по радио, — рассказывает Альваренга. — Я находился в тот момент как раз на берегу. Я знал, где они ловили рыбу, поэтому сразу сказал: «Поехали!» Я выбросил из лодки все ненужное, оставив самое необходимое, чтобы она стала как можно легче, закинул туда несколько фляг с бензином и отправился в путь. Я организовал всю экспедицию и в конечном счете нашел их. Мы отбуксировали их к берегу на тросе. Как они радовались! Они кричали: «Молодец, Чанча! Ты сделал это! Ты нашел нас». Бог ты мой, как они ликовали».

С наступлением ночи пришли другие неприятности. В темноте лодка стала особенно уязвимой — того и гляди перевернется. Дул холодный ветер, и надежда на выживание стала совсем призрачной. Поскольку теперь рыбаки не видели волн, они не могли подготавливаться к их неожиданным ударам. Напарников бросало то в одну сторону, то в другую. Лодку вертело и кидало туда-сюда, как пробку в барабане работающей стиральной машины. «Люди часто забывают, что в океане все движется в трехмерном пространстве, — говорит Лука Центуриони, специалист по изучению океанских течений из Института океанографии Скриппса, Калифорния. — Это не линейный опыт, а больше похоже на пинбол».

Кордоба начал сдаваться:

— Для чего вообще так много двигаться?

— Слушай мои приказы. Подчиняйся мне. Я тут главный, — отвечал Альваренга в гневе. — Если бы ты был главным, мы бы давно уже умерли.

— Босс, не сердись на меня, — простонал Кордоба.

— Тогда подчиняйся мне, и я проведу нас обоих через все это, — пообещал Альваренга ободряюще.

Сам же в глубине души он почувствовал поднимающуюся панику.

«Когда же это все закончится? — подумал он. — А главное — как?»

Глава 4 Бесплодные поиски

Со 2-го по 7-й день плавания

Коста-Асуль, Мексика

В девять утра, когда посланный Альваренгой сигнал SOS был принят в лодочных доках Коста-Асуль, среди местных рыбаков тотчас вспыхнули яростные дебаты. Несколько мужчин настаивали на том, чтобы сразу после завтрака отправить спасательную группу на поиски своего терпящего бедствие товарища. Другие же считали, что в такой шторм слишком опасно выходить в море. Это был спорный аргумент. Почти все лодки вышли на лов в то утро и теперь находились примерно в таких же условиях, сражаясь со стихией и стремясь во что бы то ни стало вернуться к родным берегам. К тому же на данный момент, помимо экипажа Альваренги, пропало еще две лодки, поэтому на берегу осталась только основная команда, так сказать костяк. Береговая охрана и портовые службы были уведомлены о пропаже нескольких рыбаков, но никто не ожидал от них активных действий. Их скромные поисково-спасательные ресурсы уже были задействованы: искали другую лодку с пропавшими моряками, которая исчезла в океане во время шторма двумя днями ранее.

К полудню начал вырисовываться более-менее понятный план дерзкой спасательной операции. На поиски Альваренги решено было отправить одну лодку. Во главе ее экипажа должен был встать Трумпилло, искусный кормчий и ветеран мореходного дела. Рэй, верный партнер Альваренги, вызвался добровольцем и стал вторым членом мини-команды, отправлявшейся на спасательную операцию. Из лодки вынули все рыболовное оборудование и нагрузили ее под завязку канистрами с бензином. Команда из двух человек надела штормовки, взяла рации с заряженными аккумуляторами, запас еды на двое суток, фляги с пресной водой и толстый трос на случай, если им придется буксировать лодку к берегу.


У спасателей было лишь приблизительное представление о том, где искать терпящее бедствие судно. Во время последнего сеанса радиосвязи, когда двигатель уже не работал, Альваренга сказал, что видит горы Бокка-дель-Сьерра (Небесные врата). Судя по этому ориентиру, рыбаки находились не далее двадцати миль от берега. Если бы спасатели имели точные координаты, то вся операция была бы хоть и опасной, но осмысленной и понятной. Однако без данных глобальной системы навигации поиски превращались в игру-угадайку, бесцельное борождение вод океана. Может быть, лодка находилась в пятнадцати милях от берега? Или же в двадцати пяти милях? Разница в пять-десять миль расширяла район поисков на сто, а то и двести квадратных миль, что соответствовало примерно площади, в четыре раза превышавшей размеры крупного мегаполиса, такого как Сан-Франциско. А поскольку видимость в условиях шторма была снижена, то для того, чтобы найти друг друга в открытом океане, двум лодкам нужно было буквально столкнуться нос к носу.

«Все это было невыносимо, — говорит Рэй, описывая первоначальную спасательную операцию, которая началась через три часа после того, как от Альваренги был получен сигнал SOS. — Волны были огромными — пять-шесть метров в высоту. Мы отошли миль на двадцать пять от берега, но волны буквально топили нас. Наша лодка тотчас наполнилась водой почти наполовину, и я подумал, что тут нам и крышка. Трумпилло, капитан нашей команды, сказал, что плыть дальше очень опасно, что мы сами можем погибнуть, спасая товарищей, поэтому мы повернули обратно».

Трумпилло и Рэй плавали весь день вблизи берега и вернулись в лагуну только в девять вечера. Спасатели приехали одни. Им так и не удалось найти Альваренгу с Кордобой. Было слишком темно, чтобы продолжать поиски, поэтому оставалось только дожидаться утра. Вместо того чтобы праздновать день рождения Доны Мины и напиваться в веселой компании, ребята сидели за столом в кафе, прислушивались к сигналам рации, в надежде, что Альваренге все же удастся выйти на связь. Возможно, его передатчик просто промок. Просушив его, можно попробовать включить устройство и связаться с берегом. Помимо команды Чанчи, не вернулись еще две лодки с четырьмя рыбаками. Они промышляли где-то у побережья, но с ними пропала связь, и больше о них не слышали.

Толпа в кафе все росла. Собравшиеся выдвигали все новые предположения. От стола к столу ходили версии того, что случилось или могло случиться с Альваренгой. То и дело раздавались взрывы смеха, когда кто-то вспоминал какую-нибудь из тех историй, что любил рассказывать Чанча. Подогретые парами алкоголя — пиво марки «Корона» не переводилось на столе — и взбодренные дымом марихуаны люди избегали говорить о своем сотоварище в прошедшем времени. Они были уверены, что Чанча непременно вернется и расскажет им еще одну, свежую историю о своих приключениях на море, которая еще больше прославит его. Собравшиеся в кафе рыбаки хвалили пропавшего товарища, вспоминая все самое лучшее, что знали о нем. «А помните, как Чанча взялся присматривать за домом Соломона? Хозяева забыли оставить ему деньги на еду, да и кладовая была пуста, поэтому он спасся тем, что жрал собачий корм. Ну, те самые сухарики, что продаются в пакетах, — сказал Уилли. — Я как-то раз зашел к нему и увидел, что Чанча ест эти сухари из чашки, залив их молоком, будто овсяные хлопья. Я сказал ему: “Чувак, у тебя будет заворот кишок от этой дряни”. Он так посмотрел на меня и ответил: “Ну, собаки-то не помирают. Значит, и со мной все будет в порядке”».

НИКТО НЕ СОМНЕВАЛСЯ, ЧТО У АЛЬВАРЕНГИ ЕСТЬ ВСЕ ШАНСЫ ВЫЙТИ ЖИВЫМ ИЗ ОПАСНОЙ ПЕРЕДЕЛКИ. ВО ВСЕХ СОРЕВНОВАНИЯХ ОН ВСЕГДА ВЫХОДИЛ ПОБЕДИТЕЛЕМ. Он мог поднять над головой на вытянутых руках шестидесятилитровые канистры шесть раз подряд. А кто еще мог есть практически все что угодно, начиная от енотового мяса и заканчивая кормом для собак? Утонуть Альваренга не мог, в этом все были уверены, так как пловцом он был превосходным. Будучи искусным мореходом, он обладал также всеми средствами для спасения в бурном штормящем море. «Мы слышали его голос по рации, а значит, его лодка была на плаву. Это был хороший знак, — говорит Рэй. — Но я чувствовал себя виноватым из-за того, что оставил его одного. Меня не было с капитаном в то время, когда я был так нужен ему. А он находился в рейсе с напарником-новичком».

Благодаря заразительному чувству юмора и веселому характеру Альваренга обзавелся множеством поклонников и друзей, и коллегами-рыбаками, и даже пятидесятилетними женщинами — Доной Миной и Доной Селией, которым он постоянно делал щедрые подарки, выбирая из улова лучшую добычу (в основном креветок и свежего тунца). Также не осталось незамеченным его доброе отношение к Венди и Индре, двум ребятам из местной деревни, которым он тайком давал мелочь на жвачку и сладости. Никто не забывал о солидарности Чанчи с другими рыбаками и его готовности прийти на помощь по первому зову. «Когда моя сестра, малышка Кармелита, упокой Господи ее душу, лежала при смерти в постели, он был единственным, кто помогал ей, — говорит Рэй. — Он давал мне деньги, чтобы я мог ездить к ней в больницу. Никто другой не делал ничего подобного».

Если для большинства жителей городка Чанча был другом, то его молодой напарник Кордоба, больше известный под кличкой Пината, считался темной лошадкой. Отношение к нему было неоднозначным. Мало кто из Коста-Асуль знал историю его жизни или хотя бы встречался с ним лично, а те обрывки сведений, которые удалось собрать о нем от различных людей, звучали не очень обнадеживающе. Вулфман объяснил, как так получилось, что два таких разных человека — закаленный в тяжелых испытаниях и опытный рыбак Альваренга и новичок Кордоба — оказались вместе в одной лодке. Вулфман работал с Кордобой на протяжении целого года. Он был прибрежным рыбаком, лагунником, не имевшим никакого опыта лова глубоководной рыбы, и только начинал осваивать искусство владения снастью в открытом океане. Вулфман считал себя кем-то вроде руководителя школы рыбаков, весь штат которой состоял из него одного, поэтому взял парня под свою опеку. Впрочем, он сомневался, что из ветреного, легкомысленного и несерьезного Кордобы получится рыбак, способный ловить на глубине. «Он был счастливым и беззаботным парнем. Ни врагов, ни конкурентов. Типичный маменькин сынок, — говорит Вулфман. — Впрочем, Кордоба был очень обеспокоен пророчеством, которое нашептала ему одна гадалка-христианка из его деревни. Она сказала, что как-то раз после пятнадцатидневного поста ей было видение судьбы Пинаты. Она сообщила парню, что тому суждено утонуть в море. Кордоба постоянно говорил об этом».

Вулфман также рассказал, что на протяжении последних нескольких недель Кордоба находился в упадочном состоянии духа. «Пината был напуган пророчеством. Я видел, каким он был печальным».

Родом Кордоба был из Эль-Фортин, захолустной деревушки, расположенной к северу от Коста-Асуль в получасе езды, где проживало меньше двух сотен человек. Окруженная мангровыми джунглями Эль-Фортин была практически отрезана от остального мира. Жизнь текла медленно и монотонно, от заката до рассвета. Даже с проведением электричества здесь мало что изменилось. Люди тут жили за счет даров моря, а большинство семей препочитало иметь лодку, нежели автомобиль.

Когда обеспокоенные члены семьи Кордобы приехали под навесы Коста-Асуль в ту ночь, они уже были готовы к развитию событий по наихудшему сценарию. Один из братьев Пинаты два года назад был заколот в уличной драке. Ударом ножа ему перерезали артерию на руке, и бедняга так и истек кровью прямо на улице. Теперь семье Кордобы предстояло справиться с предполагаемой гибелью еще одного родственника. Двое братьев Пинаты давили на Уилли и Мино, самых опытных рыбаков, требуя от них немедленно отправиться на поиски пропавшей лодки. Вулфман вспоминает, что ситуация была довольно накаленной. «Мать Кордобы проклинала меня на все лады. Она кричала, что это я во всем виноват. Что будто бы я послал ее сына на верную смерть. Моя жена беспокоилась за меня. Она сказала, что семья Кордобы собирается убить меня. Но мне нечего было бояться. Я не сделал ничего плохого».

Мино сокрушался, что не узнал от Альваренги больше фактов из его прошлой жизни. У него не было возможности связаться с семьей пропавшего рыбака. «Чанча всегда был не прочь поболтать, но не любил распространяться о своей жизни в Сальвадоре и о тех событиях, что оставил за плечами. Он говорил только о том, что происходило здесь, в Мексике, и в океане. А насчет Сальвадора… По крайней мере, в разговорах со мной он никогда не упоминал о нем. Он не собирался возвращаться и всем говорил, что он настоящий мексиканец».

Рыбаки разговаривали, ели и пили всю ночь напролет в ожидании рассвета. Всю ночь владелец лодки и босс Альваренги Уилли и его помощник Мино бродили по берегу и скупали ненужное топливо. Дона Рейна трудилась на кухне, готовя все новые порции рыбы и цыпленка с рисом. Друзья Альваренги представляли, как ему было трудно. ОКАЗАТЬСЯ В ОТКРЫТОМ ОКЕАНЕ БЕЗ ДВИГАТЕЛЯ И РАДИОСВЯЗИ В ШТОРМ, ДА ЕЩЕ И С НАПАРНИКОМ-НОВИЧКОМ — ТАКОГО НИКОМУ НЕ ПОЖЕЛАЕШЬ.

Инспекторы портов по всему побережью выдавали рыбакам микрочип для отслеживания их местонахождения при помощи прибора GPS. Многие рыбаки прикрепляли его к шесту на лодке, но правительство никогда не устанавливало антенн, чтобы отслеживать сигналы. «Единственным верным средством спасения для потерпевших кораблекрушение была бочка, которую рыбаки брали с собой в рейс. Если лодка затонет, можно привязать себя к бочке и дрейфовать по морю в надежде, что тебя когда-нибудь спасут», — говорит Хосе Гуадалупе, коллега и друг Альваренги. Как и большинство рыбаков, Гуадалупе на собственном опыте знал все опасности, подстерегающие человека во время лова в заливе Теуантепек. «Каждый год 19 марта я вспоминаю своего отца, который тринадцать лет назад вышел в море и не вернулся. Так я стал сиротой, — говорит Хосе. — И мой дед Хосе Луис, и мой дядя тоже бесследно пропали в море».

В 5:30, едва начало светать, четыре лодки стали готовиться к отплытию. В каждой было по два человека. Рыбаки занимались последними приготовлениями к отправлению: проверяли оснащение, запасались едой на сутки, а на две лодки установили еще по дополнительному внешнему мотору. В каждой было почти по 500 литров бензина. Такой большой вес заставил суда осесть на несколько дюймов. Никого не принуждали принимать участие в спасательной операции. Это было добровольным делом, но желающих было более чем достаточно. Уважение и любовь к Альваренге были велики. Опытные капитаны, включая Уилли и Мино, должны были отправиться первыми.

Наутро погода ухудшилась. Метеорологи предсказывали ветер до 60 миль в час и волны до четырех с половиной метров в высоту, однако никто из собравшихся на поиски Альваренги не отказался от плавания. Меры безопасности рыбаков всегда были минимальными. Несмотря на то что море с каждым годом забирало все больше людей, во всей деревушке едва нашлось с десяток спасательных жилетов, да и те были практически новыми, так как использовались в редких случаях, а некоторые из рыбаков даже не умели плавать. А отправиться в море, когда ураган Нортено был на самом пике своей мощи, означало серьезно испытывать свою судьбу.

Как только флотилия вышла из относительно спокойных вод лагуны и пересекла границу залива за волнорезом, на спасателей со всех сторон обрушились яростные волны. «Они били в борта почти под прямым углом, и мы всеми силами старались избежать катастрофы, — говорит один из рыбаков. — Мы плыли, лавируя между огромными волнами, и держали мотор на полных оборотах, чтобы нас не перевернуло. Все знали, что всего одной такой волны достаточно, чтобы легко опрокинуть лодку и потопить ее. Приходилось находить пути, чтобы пробираться между ними, обходить их. Мы играли на защиту. Плыть было трудно, однако нам удалось отойти на сорок миль от берега. Волны достигали четырех метров. У Чанчи точно сломался мотор, иначе он бы выплыл из шторма».

Последние слова Альваренги звучали в ушах рыбаков: «Лучше бы вам поторопиться. Я и в самом деле попал в серьезную переделку». Эти слова были выкрикнуты в состоянии крайнего отчаяния, и на протяжении следующих восемнадцати часов вестей от Альваренги больше не поступало, к тому же никаких следов его лодки обнаружено не было. Как будто океан поглотил его вместе с лодкой и со всем, что в ней было. «Обычно спасатели обнаруживают перевернутую лодку или хотя бы оснащение пропавшей команды, — говорит Вулфман. — Тела находят редко. Их съедают акулы».

Четыре лодки проплавали весь день. Экипажи спасателей постоянно поддерживали радиоконтакт друг с другом и для того, чтобы удостовериться, что они прочесывают нужный квадрат акватории, и для того, чтобы быстро отреагировать в случае, если одна из лодок перевернется. «Волны разбивались там и тут, — говорит Уилли. — Пытаешься обогнуть то место, где они сходятся, но они идут друг за другом. Когда сталкиваются две волны — это обычное дело. Все вокруг белым-бело от пены, а твоя лодка то поднимается на гребне, то падает вниз с головокружительной скоростью. Перевернуться проще простого». Уилли и Мино искали Альваренгу на протяжении двенадцати часов, полные надежды найти своего собрата. Они были удивлены, когда узнали, что никакого оснащения не было выброшено на берег, да и многочисленные патрули, обшаривающие море, также ничего не нашли. Когда экипажи собрались вместе, чтобы сравнить результаты поисков, они были вынуждены прийти к мрачному выводу: никто ничего не нашел.

Оглядываясь назад, Уилли полагает, что наибольшая опасность, которой подвергается рыбак в открытом море, не имеет отношения к погодным условиям. Больше всего вредит многолетний хищнический неконтролируемый лов. «Раньше я рыбачил сетями и отходил от берега на 18–20 миль. Рыба плавала практически у самой суши, прямо у нас под носом. Теперь нам нужно отплывать на 120 миль в открытый океан. Раньше рыбы было больше, и она водилась у самого берега».

Через три дня, когда наиболее жестокие ветра стихли, погода поуспокоилась, начались поиски с воздуха, в которых принимали участие несколько рыбаков из Коста-Асуль. Предоставленный местными спасательными службами из Тоналы маленький самолет только что окончил трехдневные и безрезультатные поиски рыбаков, пропавших далеко на юге. Теперь команда переместилась в район предположительного местонахождения Альваренги и Кордобы. Принимая во внимание направление ветров, течений и неясность его последнего местоположения, авиаспасатели стали искать, начиная от Пуэрто-Чьяпас на юге до Салины-Круз на севере. По сути дела, в район поисков входил весь залив Теуантепек. «Это был маленький двухмоторный самолет, — говорит Мино. — Все вокруг бурлило. Океан был белым от вспененных волн, а ветер бросал нас из стороны всторону так сильно, что я думал, мы упадем. Мне никогда еще не приходилось видеть такой сильный шторм с севера».

Шансы у рыбаков быть замеченными с воздуха очень малы. «С самолета лодка кажется такой маленькой, будто капля воды», — говорит Рафаэль Гуттиерез, координатор местных служб спасения в Пуэрто-Эскондидо (Мексика), показывая на карту побережья. Гуттиерез уже тридцать лет занимается организацией спасательных операций в Тихом океане с использованием самолетов, вертолетов, кораблей и лодок местных рыбаков. «С воздуха искать трудно. Если на море очень неспокойно, то спасатели обычно не находят тех, кого ищут».

Через четыре дня после исчезновения лодки Альваренги и Кордобы Дона Рейна, местная повариха и наперсница отважного сальвадорца, устроила традиционный ритуал, который организуется всегда, когда в море пропадает кто-то из рыбаков. Она зажгла свечи и расставила их перед дверью бунгало, где жил Альваренга. На ступени крыльца она также поставила стакан воды, чтобы утолить жажду находящихся в океане. Мино купил цветов, после чего несколько лодок вышло в океан, где рыбаки провели торжественную церемонию в честь пропавших. «Они бросали в воду пригоршни цветов, — говорит Мино. — Я не верю во всю эту дребедень, и Чанча знает это, но другие сказали, что такова традиция и что я должен сделать все как полагается». Такие церемонии знаменуют надежду на возвращение, а не капитуляцию перед силами стихии. СЛУЧАЕТСЯ, ЧТО РЫБАКИ, ПРОПАВШИЕ В ЭТОМ РАЙОНЕ МЕКСИКИ, ПОЯВЛЯЮТСЯ МНОГИЕ МЕСЯЦЫ СПУСТЯ И РАССКАЗЫВАЮТ НЕВЕРОЯТНЫЕ ИСТОРИИ. На дрейфующую в сотнях миль от берега лодку может наткнуться проходящий мимо контейнеровоз и взять изголодавшегося и полуживого человека на борт. Однако такие суда продолжают идти к месту назначения и ссаживают незадачливого путешественника где-нибудь в районе Панамского канала, в Лонг-Бич (Калифорния) или в Буэнавентуре (Колумбия). После спасения могут пройти недели, прежде чем пропавший без вести рыбак вернется обратно в Мексику. Некоторые из них предпочитают вообще больше не появляться дома. «Есть много способов провернуть аферу со страховкой, если рыбак не вернулся из рейса, — объясняет Гуттиерез. — Если вдруг кто-то из местных исчезает, то иногда может оказаться, что он просто сбежал в другую деревню, где нашел себе любовницу, или же перебрался жить в Штаты».

Обычно поисково-спасательные операции длятся не более трех дней, но в случае с Чанчей группа серьезно настроенных рыбаков продолжала искать товарища почти две недели. Однако ветер все яростнее налетал с севера, шторм все бушевал, а расходы на бензин росли, и формальные поиски мало-помалу прекратились. Не то чтобы коллеги-рыбаки оставили всякую надежду. Напротив. Из всех рыбаков Чанчу считали наименее подходящим кандидатом на то, чтобы встретить такую смерть. Однако Нортено продолжал бушевать день за днем, ветер свистел на протяжении шестнадцати дней без остановки, а волны вспенивали грозный, ревущий океан. Никто из рыбаков и не догадывался, что их сотоварищи не просто остались в живых, а выстояли в таком жестоком и яростном шторме, что он вынес их из залива Теуантепек и отправил в бесконечное плавание.

Глава 5 В свободном плавании

23 ноября 2012 г.

Положение: 280 миль от берега

Координаты: 12° 47’ 51.93’’ с. ш. — 97° 25’ 39.14’’ з. д.

7-й день плавания

Спустя пять дней изнурительной качки на волнах и сильнейшего ветра шторм наконец прекратился. Теперь Альваренга и Кордоба находились примерно в 280 милях от берега, в районе, лежащем далеко за пределами границ зоны, которую обыскивали береговые поисково-спасательные службы Мексики. Этот район был недоступен для них ввиду недостаточного технического оснащения. «Чтобы добраться до рыбаков, спасателям понадобился бы самолет для полетов на дальние расстояния, — объясняет Арт Аллен, планировщик спасательных операций Береговой охраны США. — Такие лодки практически невозможно обнаружить с помощью радара. Ведь они представляют собой всего лишь посудину из стекловолокна с внешним мотором. А внутри — всего лишь два человека. Для радара это очень незначительная цель, поэтому он просто не засекает ее. Неудивительно, что рыбаков не нашли. Также спасатели каждый раз прикидывают, как долго они будут искать пропавших, и рассчитывают их шансы на выживание. Они постоянно спрашивают себя: живы ли они до сих пор? Ветер, дующий со скоростью двадцать метров в секунду, — достаточно неприятная штука. Береговая охрана Мексики могла просто подумать, что рыбаки не пережили и первой ночи, поэтому прекратила поиски».

Удивительно, но лодка Альваренги и Кордобы не перевернулась и не затонула. Плавучий якорь, который тянулся за кормой, выравнивал нос по набегающим волнам, и благодаря этому рыбаки сумели выстоять многодневный шторм, пробиваясь через накатывающие валы.

Теперь же двое рыбаков лежали без сна и прислушивались к необычному затишью. Водная гладь была ровной и простиралась до самого неба. От этого казалось, что солнце ближе, и создавалась иллюзия, что где-то совсем рядом лежит берег, куда несчастный рыболов может пристать в любую минуту.

В открытом океане восприятие начинает выкидывать разные забавные трюки. Кусок пенопласта, плывущий в полумиле от лодки, кажется авианосцем, маячащим на горизонте. Предметы, находящиеся на глубине трех метров, увеличиваются толщей воды и искажаются до неузнаваемости. При отсутствии надежных ориентиров каждый плавающий объект воспринимается по-другому, и поэтому здесь с легкостью можно принять желаемое за действительность. КАК И ПУТЕШЕСТВЕННИКИ, ИДУЩИЕ ЧЕРЕЗ ПУСТЫНЮ, АЛЬВАРЕНГА И КОРДОБА НЕ БЫЛИ УВЕРЕНЫ В ТОМ, ЧТО ВСЕ, ИМИ УВИДЕННОЕ И УСЛЫШАННОЕ, СУЩЕСТВУЕТ НА САМОМ ДЕЛЕ.

У их ног плескалась лужа грязной морской воды, напоминая о необходимости постоянно избавляться от нее. Альваренге с Кордобой так и не удалось вычерпать лодку досуха. У двигателя не было крышки и шнура, поэтому он выглядел жалким, будто голым. Почти все рыбацкое снаряжение было смыто за борт и теперь плавало где-то в море, а их рация и навигационный прибор лежали на дне океана. Проведя осмотр своих запасов и инструментов, рыбаки выяснили, что у них осталось немногое из оснащения: длинная деревянная доска, пластмассовое ведро с одеждой, тупой рыбацкий нож с треснувшей рукояткой, мачете, деревянная дубинка, пустой кофр для льда с крышкой, несколько канистр из-под чистящего средства, небольшой моток нейлонового шнура, бесполезный двигатель и одна раздавленная красная луковица, найденная под скамьей спустя пять дней после шторма. Или он длился четыре дня? Восприятие времени также было нарушено в этом мире, где не было ни часов, ни календаря. Рыбаки придерживались первобытного ритма существования и отсчета времени: тепло на восходе солнца, изнуряющая дневная жара, облегчающая прохлада вечера и таинственная тьма ночи. Альваренга и Кордоба сильно мерзли с самого начала бури. Ветер пронизывал насквозь их мокрую одежду. Они постоянно тряслись от холода и провели четыре ночи в положении, которое инструктора-тренеры «морских котиков» армии США называют «щенячий клубок».

* * *

В это безоблачное утро, когда солнце только поднималось над поверхностью океана, Альваренга решил переименовать свою лодку. Первоначальное название судна не блистало оригинальностью: «Береговой креветколов № 3». Альваренга решил, что его корабль, выстоявший против Нортено, дважды чуть не перевернувшийся, потерявший все свое оснащение и вдобавок еще лишившийся мотора, заслуживает носить более громкое имя. И поэтому он назвал свою лодку «Титаник». Скромное суденышко прошло через множество испытаний, так что Альваренга как капитан имел полное право гордиться им. «Моя лодка даже лучше “Титаника”, — сказал он. — Ведь тот гигант затонул в океане, а моя посудина выстояла!»

Согревшись и разомлев под припекающими лучами восходящего солнца, рыбаки подняли с пола трехметровую деревянную доску, положили ее на две скамьи вдоль лодки, устроив таким образом себе импровизированную кровать. Сняв промокшую одежду и оставшись в одном нижнем белье, напарники подставили свои тела первым лучам солнца. Из-за беспрестанного вычерпывания воды плечи и руки Кордобы были так натружены, что он едва мог двигать ими. У него были многочисленные синяки и ссадины по всему телу (многие из них глубокие) из-за того, что его постоянно бросало из стороны в сторону по лодке. Парень был благодарен своему капитану. Ведь когда он свалился за борт, то не сгинул в море только благодаря быстрой реакции Альваренги.

В тот день над ними пролетел самолет. «Мы даже смогли различить надпись у него на борту “Т-А-С-А”, — сказал Альваренга. — Думаю, он направлялся в Тапачулу или в Мехико. Мы пытались подать пилотам сигнал, но они не заметили нас». Кордоба так расстроился, что совсем пал духом. Он был уверен, что им было суждено встретить медленную, мучительную смерть.

— Мы умрем, мы непременно умрем, — стонал он.

— О чем ты толкуешь, чувак? Прекрати ныть. Мы не умрем, — ругал Альваренга своего напарника. — Не надо так думать. Я вовсе не собираюсь погибать в море. Спасатели обязательно найдут нас и спасут. Мы выберемся из этой передряги.

— Не уверен, — отвечал Кордоба, протяжно всхлипывая. — Совсем не уверен в этом.

Вскоре, однако, обоих одолела усталость, и рыбаки забылись глубоким сном. Голова Кордобы лежала у ног Альваренги. Они с трудом умещались вдвоем на узкой доске, поэтому, когда Альваренга шевелился во сне, Кордоба тут же просыпался. Они проспали все утро поверхностным неглубоким сном, время от времени окропляя водой руки и ноги, чтобы охладить разгоряченное тело, но не осмеливаясь окунуться в море целиком. Солнце пригревало, становилось жарко, и напарники нежились под ласковыми лучами.

Когда они проснулись, обоих обуяла страшная жажда. Но ее нечем было утолить, так как запасов воды у них не осталось. Вокруг то и дело проплывали кокосовые орехи, и вид этих свежих тропических плодов раззадоривал Альваренгу. Он видел, как они проносились мимо, мог прямо-таки почувствовать вкус прохладного кокосового молока у себя во рту. Вот появился еще один круглый коричневый шар. Потом показалось сразу несколько орехов, соединенных вместе в гроздь, как виноград. Гроздь плыла по течению и манила его. Давай, мол, подплыви и возьми меня. Но Альваренга не поддался соблазну. Он был выносливым и отважным пловцом и часто по утрам совершал многочасовые заплывы, исследуя воды лагуны, акваторию перед своим бунгало из пальмовых листьев. Но здесь, в открытом океане — это было совсем другое дело. Альваренга знал, что акулы всегда рядом, даже если на поверхности воды не видно их треугольных плавников. Даже если орех проплывал близко от лодки, понадобилось бы не менее минуты, чтобы доплыть до него и вернуться обратно. Предположим, что он смог бы уложиться и в тридцать секунд, но Альваренга опасался, что акулам потребуется куда меньше времени, чтобы среагировать на барахтанье потенциальной жертвы.

Альваренга сам не видел, как человека съедает акула, но, как и другие рыбаки Коста-Асуль, был премного наслышан о мерзких подробностях смерти своего бывшего босса, капитана Джио. Это был ворчливый старик, ветеран рыболовного дела. У него был хриплый, дребезжащий голос: когда-то давно пуля пробила ему гортань, и он сипел при разговоре. Несколько лет назад Джио возвращался домой на перегруженной лодке, идя на полном ходу, и напоролся на бревно. Удар был такой силы, что рыбака выбросило за борт. Лодка же отклонилась от курса, а к тому времени, когда напарник опомнился и повернул обратно, расплывающееся красное пятно в бурлящей воде и десяток треугольных плавников, ходящих кругами по поверхности океана, говорили о том, что в похоронах Джио уже нет необходимости. Он увидел лишь следы ужасной смерти своего капитана. Очевидно, акулы подстерегали их под бревном или кружили рядом с лодкой. История Джио и собственный рыбацкий опыт Альваренги напоминали ему о том, как невелика цена жизни человека, осмелившегося плавать в этих водах. Как бы сильно он ни желал отведать свежего кокосового молока и полакомиться мякотью ореха, здравый разум преобладал. Рыбак предпочел подождать, пока они не окажутся рядом с лодкой.

В ту первую ночь после шторма, на шестой день нахождения в море, Альваренга и Кордоба почувствовали нечто странное. С одной стороны, они были в отчаянии, оказавшись в заложниках у стихии, но с другой, их захлестывало ощущение безграничной свободы. Они находились далеко в море, гораздо дальше, чем когда-либо заплывал кто-то из рыбаков, но в условиях полного штиля, когда вокруг не бушевали ревущие волны, когда на небе мерцали звезды, освещая слабым светом безбрежную гладь океана, когда не было ни малейшего дуновения ветра, напарникам стало казаться, что они наконец прибыли в тихую безопасную гавань. «Мы поднимали головы и видели самолет, подмигивающий нам огнями, — говорит Альваренга. — И МЫ ДУМАЛИ: КАК ЖЕ СЧАСТЛИВЫ ТЕ ЛЮДИ, ЧТО ПРОЛЕТАЮТ НАД НАМИ. У НИХ ЕСТЬ ЕДА. ОНИ НАХОДЯТСЯ В ТЕПЛЕ И КОМФОРТЕ, У НИХ ЕСТЬ ЭЛЕКТРИЧЕСТВО И СВЕТ. ОНИ БЕСПЕЧНЫ И БЕЗЗАБОТНЫ, А МЫ ТУТ СТРАДАЕМ ПОСРЕДИ ОКЕАНА».

Растянувшись на узкой доске, рыбаки молчали часы напролет. Говорили мало, и никто из них не осмеливался сказать вслух то, что и так было очевидно: они одни и дрейфуют в открытом океане. Напарники слышали предостаточно историй о пропавших рыбаках, поэтому хорошо знали, что островов в этой части океана мало и они разбросаны далеко друг от друга. Будь у них пара весел или же хотя бы парус, они могли бы управлять лодкой, идти по какому-то курсу, но в отсутствие всяких инструментов они целиком зависели от милости ветра и океанских течений, вращаясь, кружась и описывая зигзаги по мере продвижения через бескрайние просторы Тихого океана. «Находящаяся в дрейфе лодка иногда вдруг начинает мчаться вперед с огромной скоростью. Это происходит из-за приливных течений. Потом движение снова замедляется, начинается свободный дрейф, — говорит Лука Центуриони из Университета Скриппса. — Вас все время толкает куда-нибудь. Океан не река. Поэтому нельзя сказать, что вас все время сносит вниз по течению подводным потоком. Вы то останавливаетесь, то снова начинаете двигаться. И так постоянно».

Рыбаки дрейфовали на запад со скоростью приблизительно 75 миль в день, и самое лучшее, на что они могли рассчитывать, — на прибытие к ближайшему острову. Участок суши, который бы мог встретиться на их пути, был остров Клиппертона — маленькое пятно на географической карте. Этот остров был завоеван еще Наполеоном и до сих пор находился во владении Франции, но он был всего лишь одиноким форпостом, лежащим в тысячах миль к западу. На юге ближайшим архипелагом были Галапагосские острова, отдаленные от экватора на 1100 миль. Астронавты НАСА, пролетавшие над Тихим океаном в шаттлах, говорят, что он кажется практически бесконечным, даже если идешь над ним со скоростью 17 500 миль в час. «Я никогда на самом деле не верил, что более 71 % земной поверхности покрыто соленой водой, пока не пересек Тихий океан, — говорит Джером «Джей» Эпт, летавший на трех космических шаттлах в промежутке между 1991 и 1996 годами. — Иногда нужно 35 минут, чтобы пролететь над Тихим океаном, в то время как обращение вокруг орбиты всей Земли занимает 90 минут».

Когда наступил рассвет, Альваренга почувствовал, что они оказались в другом мире. «Я не мог сказать, насколько далеко мы отплыли от берега, течение просто несло нас. У меня в ушах начало звенеть после того, как мы отдалились на 200 миль от суши».

В последний день первой недели их плавания, 23 ноября 2012 года, Альваренга проснулся в пять утра. Он снова осмотрел скудный запас всего, что имелось на лодке, и у него в голове созрел примерный план их спасения. При всем своем опыте он понимал, что единственная возможность спастись — это быть подобранными проходящим мимо кораблем. Однако вероятность этого была очень мала, так как его семиметровая лодка сидела очень низко в воде. На ней не было ни мачты, которая могла бы придать очертания судну, ни стекла, которое блестит на солнце. С расстояния полумили они были практически невидимы. Белый корпус лодки был практически незаметен на сверкающей глади моря, такая окраска больше служила камуфляжем и только маскировала их.

Когда Кордоба проснулся, он тотчас включился в дело. Несмотря на все свое нытье и причитания во время шторма, парень все же не был человеком, привыкшим жаловаться на физические страдания и лишения. Альваренга рассказал ему о своем плане, и рыбаки сообща принялись за работу: установили в лодке деревянный шест, к которому привязали футболку. Условно разделив зону обзора, они обшаривали взглядом поверхность океана в поисках корабля. Солнце играло на поверхности воды. ПО МЕРЕ ТОГО КАК СВЕТИЛО ПОДНИМАЛОСЬ ВСЕ ВЫШЕ, ВОЗНИКАЛО ВСЕ БОЛЬШЕ ИЛЛЮЗИЙ. ПРИЗРАЧНЫЕ КОРАБЛИ ПОЯВЛЯЛИСЬ И РАСТВОРЯЛИСЬ В ОБЛАКАХ, КАК МИРАЖИ НАД ПОВЕРХНОСТЬЮ ПУСТЫНИ.

Альваренга был уверен, что их скоро спасут, поэтому просчитывал, как они будут вести себя при появлении судна. При виде корабля сальвадорец планировал достать маленькую зажигалку из кармана, где она была защищена от соли и воды, и поджечь футболку. Кордоба же сразу после этого должен был поднять шест вверх, чтобы столб дыма смог привлечь внимание команды. Ночью шанс быть замеченными во много раз возрастал, но в их положении выбирать не приходилось.

Они провели весь день, вглядываясь в бескрайнюю гладь, и то один, то другой поднимали ложную тревогу. Наконец они действительно услышали урчание мотора. Был уже вечер, когда вибрации большого двигателя стали ощущаться в корпусе лодки. Рыбаки смотрели во все глаза, но так и не смогли увидеть никаких признаков корабля. Кордоба прильнул ухом к дну судна и подтвердил, что двигатель действительно работает где-то рядом. Затем они увидели корабль — контейнеровоз. Он был так далеко, что они даже не могли разглядеть отдельных контейнеров или прочитать название судна. С такого расстояния он, казалось, был едва ли больше детали конструктора «Лего», плавающей на горизонте. Рыбаки смекнули, что контейнеровоз не пройдет даже в миле от них, и все же, когда их лодка приблизилась к нему на кратчайшее возможное расстояние, Альваренга поднял шест с футболкой, а Кордоба щелкнул зажигалкой. Но флаг не загорался. Футболка была влажной, пропитанной солью, поэтому жалкие струйки дыма были не сигналом другому судну, а скорее жалким напоминанием о том плачевном положении, в котором они очутились. Альваренга принялся кричать и размахивать футболкой, но контейнеровоз, не заметив их, проплыл мимо. У рыбаков не было ни ракетницы, ни прожектора, а имевшееся в их распоряжении зеркальце было таким маленьким, что годилось только для бритья. Они посылали солнечных зайчиков в направлении корабля, но им оставалось лишь в отчаянии смотреть, как судно постепенно скрывается за горизонтом. «Вот именно тогда на меня нахлынул первый приступ страха. Мы находились очень и очень далеко от побережья, — говорит Альваренга. — В эти воды не заходил ни один рыбак».

Когда судно скрылось за горизонтом, Кордоба бросил шест и зарыдал. Альваренга попытался успокоить своего напарника-новичка:

— Мы заблудились, но мы будем жить.

Кордоба продолжал гнуть свое.

— Где мы добудем воду? — спрашивал он. — А что мы будем есть?

Альваренга решил отвлечь своего обезумевшего напарника и велел ему прибраться в лодке. Сам же сальвадорец пытался сконструировать укрытие от ветра и солнца. Он перевернул ящик набок, чтобы можно было сидеть внутри его и наблюдать за океаном, придумывая другие планы спасения.

«Один только факт, что он увидел кофр для рыбы и решил использовать его для укрытия, говорит о том, что этот парень был хорошо приспособлен к выживанию в тяжелых условиях, — говорит Джозеф Бутч Флит, сотрудник службы Береговой охраны США. — ЕСТЬ ТАКИЕ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ПРОСТО СИДЯТ В ЛОДКЕ И ЖАЛУЮТСЯ НА ЖАРУ, ОТСУТСТВИЕ ВОДЫ И БЕЗНАДЕЖНОСТЬ ПОЛОЖЕНИЯ. Есть и такие, которые, оказавшись в критической ситуации, имеют сотовый телефон в кармане, но почему-то не используют его».

Солнце палило нещадно. Все это — разъедающая кожу морская соль, пот, палящий зной, вызывающий волдыри, — создавало такое впечатление, будто их заживо поджаривают в духовке. Порывистые ветра улетели, даже тучи ушли далеко к горизонту и казались чем-то нереальным, нарисованным. Напарники скрючились в тени своего импровизированного укрытия и приготовились вздремнуть под тихое шуршание за бортом: это рыбки-спинороги склевывали зеленые наросты плесени с бортов лодки. Всплески и постукивания о корпус судна навевали еще большую тоску вдобавок к ощущению покинутости и опустошению. «Меня же эти звуки успокаивали. Они напоминали мне, что мы были не одни тут», — признается Альваренга.

Капитан был уверен, что вскоре пойдет дождь, и тогда у них будет много пресной воды. Кордоба же изнывал от нетерпения. «Я больше не могу. Я хочу пить», — жаловался он. Не имея возможности узреть берег даже вдалеке, чтобы раззадорить свое воображение хотя бы призрачной надеждой на спасение, он был уверен, что им обоим было суждено умереть.

Океан был таким спокойным, что это начинало действовать на нервы. Температура поднялась выше 90° по Фаренгейту (30° по Цельсию), а сухой ветер только еще сильнее обезвоживал их тела. Когда Альваренга глотал, слюна будто царапала рот и медленно стекала по пищеводу вниз. Неужели ему суждено умереть вот так? — спрашивал он себя. Губы Кордобы опухли и растрескались. Из-за того, что соль закупоривала поры, на его теле стали образовываться язвы. Они покрывали руки и ноги, разрывали кожу слой за слоем. Было такое чувство, что вскоре кожа просто лопнет, а под ней откроются мышцы и сухожилия. Без пищи и воды Кордоба впал в состояние, подобное сомнабулическому. Альваренга же, привыкший по нескольку дней обходиться без самого необходимого, чувствовал себя гораздо лучше.

Основной задачей рыбаков стало найти пресную воду, и вскоре это стремление превратилось в одержимость. «Когда ты высыхаешь в буквальном смысле этого слова, ты отчаиваешься, — говорит Альваренга. — Ты окружен водой со всех сторон и понимаешь, что можешь умереть от жажды, что доводит тебя до исступления. Это сущая пытка». Утоление жажды стало навязчивой мыслью для обоих. Рыбаки принялись выискивать облака на горизонте и следить за их ходом. Они просили облака собраться вместе и устроить грозу. Но дождя все не было. Облака собирались в кучи, молнии сверкали на горизонте, прорезая тьму, грохотал гром, ветер приносил дуновения дождя и свежесть, но с неба так и не упало ни капли. Опасность умереть от жажды становилась все реальнее. Как же могло так получиться, что бури и дожди все время кружили около них, но обходили их лодку стороной? Им просто не везло? Или же небо слало на их головы проклятие? Рыбаки были потрясены. Многолетний опыт хождения по морю научил Альваренгу простой истине: пить морскую воду нельзя ни при каких обстоятельствах, даже в самом крайнем случае. Несмотря на отчаянное положение и жгучее желание напиться или смочить губы, каждый из них боролся с мыслью зачерпнуть и проглотить хотя бы горсть океанской воды, плещущейся вокруг них.

25 ноября 2012 г.

Положение: приблизительно 500 миль от побережья Мексики

Координаты: 12° 43’ 319’’ с. ш. — 99° 20.21’’ з. д.

9-й день плавания

Они провели еще один день, мучаясь от жажды. «Мы забирались в кофр для льда, и хоть там было тесно, умещались в нем вдвоем, скрючившись. Один из нас даже мог вытянуть ноги. Так мы защищались от ветра, — рассказывает Альваренга. — А прижавшись друг к другу, мы могли сохранить хоть немного тепла. Лицо у меня опухло, язык высох, а слюны не было совсем».

Снова и снова они обыскивали лодку, но не нашли ни единого крючка. Альваренга все вспоминал тот момент, когда злополучная волна обрушилась на них. Если бы он только успел схватить ящик с инструментами, то спас бы бесценный набор рыбака: крючки, леску, бечевку, пару ножей и точило. Но все это было смыто за борт, пока он таращился как дурак и хватался за перила борта.

«Титаник» Альваренги направлялся теперь на юго-запад, что благоприятствовало рыбакам, поскольку в этом случае удавалось избежать экваториальных течений, образующих огромную океанскую петлю, в которой они кружили бы неделями по одному и тому же маршруту. Пока их лодку несло течением, Альваренга смотрел вокруг и поражался, сколько разного мусора и обломков плавает вокруг. Брошенные рыбацкие сети дрейфовали по течению. Усеянные крючками, разорванные, эти снасти-призраки становились центром нового мира, новой вселенной разных организмов, так как служили домом для крабов, разных рыбешек и морских черепах.

«Я был так голоден, что грыз и ел собственные ногти, разжевывая и глотая каждый маленький кусочек», — говорит Альваренга. Он стал доставать из воды медуз, перекидывать их из одной ладони в другую и поедать целиком. «Медузье желе обжигало горло, но на вкус было очень даже недурно. Я съел двух пурпурных медуз. Эти обжигали сильнее». Но медузы не слишком утолили голод сальвадорца, поэтому он начал подумывать о том, нельзя ли отрезать и съесть собственный палец. «Мне нужно было засунуть в рот хоть что-нибудь», — говорит он. Поскольку Альваренга был правшой, то отрубать стоило палец на левой руке. Наименее нужным был мизинец, поэтому в случае чего он бы первым попал под нож. Альваренга даже начал готовиться к мерзкой операции. Он планировал отделить палец при помощи мачете, потом, остановив кровотечение, покрошить его на мелкие кусочки и сожрать. Мяса там, конечно, немного, всего лишь на один зуб, однако голод обострил фантазию. Впрочем, план имел один серьезный недостаток: после такой операции рыбак мог просто истечь кровью. Альваренга не был уверен, что ему удастся остановить кровь из раны. «Я бы умер, истек кровью или же просто остановился на полпути из-за боли», — признается он.

Пока они дрейфовали на юго-запад, Альваренга заметил маленьких рыбок-спинорогов длиной всего 15–17 сантиметров, склевывавших наросты с лодки прошлой ночью. Этих рыбок называли морскими пираньями, так как они буквально дочиста объедали дно лодки своими острыми зубами. Нагнувшись и посмотрев в воду, Альваренга увидел остальных членов свиты, сопровождающей их «Титаник». Обладающие плоской квадратной головой, похожие на миниатюрных кашалотов, проплывали косяками дорадо, ценная добыча рыбака, которую можно было легко узнать по зеленоватой, вспыхивающей на свету чешуе. Вокруг них кружили акулы.

«Мне нужны были крючки или сеть, чтобы добыть пропитание. Или хотя бы гарпун. Я следил, как косяки проплывают под нашей лодкой, и во рту у меня стоял вкус свежей рыбы. Гарпуна мне бы хватило, чтобы поймать пару штук. Но у меня не было ничего, поэтому пришлось изобретать другие способы лова. У нас был шест, так что я примотал к нему нож и попытался поохотиться. Я заколол двух рыбин, но мне не удалось вытащить их из воды. Я окунался в воду, пытаясь схватить их руками, но рыба уплывала».

Тогда Альваренга решил прибегнуть к другой стратегии. Он встал на колени у борта и опустил руки в воду до плеч, не забывая следить за акулами. Прижимаясь грудью к борту и расставив руки, Альваренга ждал, пока жертва не попадет в ловушку. Когда что-нибудь стоящее проплывало между его рук, он смыкал ладони, впиваясь ногтями в чешую. Многие вырывались, но вскоре Альваренга наловчился до такой степени, что стал ловить рыбок десятками. Иногда бывало так, что спинороги, заканчивая трапезу, плавали с минуту вокруг, и тут-то он их и хватал. Сальвадорец бросал рыбу в лодку, стараясь не дать себя укусить. «Зубы у спинорогов очень острые. Как-то раз одна отхватила мне кончик указательного пальца и вырвала кусок плоти из ладони, — говорит Альваренга, которому удалось поймать тридцать этих маленьких рыбок за один присест. — Они меня кусали, но я почти не чувствовал боли. Это все были пустяки. Ведь теперь у нас была еда».

НАПАРНИКАМ ПРИШЛОСЬ ОТКРЫТЬ МАЛЕНЬКИЙ РЫБОПЕРЕРАБАТЫВАЮЩИЙ ЦЕХ. АЛЬВАРЕНГА ЛОВИЛ ДОБЫЧУ, А КОРДОБА ПРИ ПОМОЩИ НОЖА ПОТРОШИЛ РЫБ РАЗМЕРОМ С ЛАДОНЬ, ВЫБРАСЫВАЯ ВНУТРЕННОСТИ ЗА БОРТ. Через несколько минут от потрохов ничего не оставалось: мако и голубые акулы подъедали все подчистую. Полутораметровые акулы скреблись грубой, как наждачная бумага, кожей о днище лодки. Напарников подкидывало, и эта тряска и шум служили им напоминанием о том, насколько тонкой была граница между двумя мирами.

Альваренга поедал одну рыбу за другой. Он заталкивал в рот и сырое мясо, и завяленное на солнце, не замечая и не заботясь о разнице. Он изголодался за последние несколько дней, не имея возможности проглотить и маковой росинки, однако его тело по-прежнему находилось в состоянии адреналинового драйва, что позволяло рыбаку игнорировать удовлетворение основных потребностей, таких, например, как сон, чтобы сосредоточиться на более важной задаче: добывании воды.

Дойдя до ручки, Альваренга начал пить собственную мочу. Ему даже не было стыдно или неудобно, и он уговаривал Кордобу последовать его примеру. Моча была соленой, но не противной. Он пил, мочился, пил снова, опять мочился. Этот цикл, казалось, обеспечивал, по крайней мере, тот минимум влаги в организме, который мог спасти человека от полного обезвоживания. Но поскольку моча насыщена солями, их избыток нарушал внутренний баланс организма и заставлял расходовать еще больше ценной воды в попытке вывести их наружу. Потребляя мочу вместо воды, оба осознали, что дошли до крайности. Им нужны были протеины, углеводы и вода, так что они принялись изучать океан в поисках еды и каких-нибудь инструментов, но на поверхности плавали только растения — стволы пальмовых деревьев да клубки водорослей.

Альваренга и Кордоба постоянно смотрели на горизонт в ожидании корабля, но не забывали уделять время наблюдению за скопищем проплывающего мимо всевозможного мусора. Напарники превратились в прозорливых мусорщиков, научившись за несколько дней различать сотни различных видов пластиковых бутылок, которые дрейфовали в океане, как постоянное напоминание о том, что они живут в нефтяную эпоху. МУСОРА БЫЛО ТАК МНОГО, ЧТО ЕГО СОСТАВЛЯЮЩИЕ БЫЛИ ПОСТОЯННЫМ ИСТОЧНИКОМ РАЗНЫХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ. Альваренга и Кордоба хватали и сохраняли каждую бутылку, которую им удавалось выудить в море. Практически каждый день им попадались десятки плавающих сосудов. Когда те проплывали мимо, рыбаки при помощи флагштока с укрепленной на нем опаленной футболкой подтаскивали бутылку к лодке. По крайней мере, теперь у них был запас тары на случай дождя. Рыбаки собирались очистить одну из пластиковых выемок на лодке от соли и грязи, а потом, когда дождь наполнит ее, перелить воду в бутылки. Коллекция пластиковых бутылок ежедневно пополнялась. Мусор становился орудием, ценными вещами.

Один раз мимо проплывал пузатый, зеленый, доверху набитый пакет с мусором. Рыбаки тотчас схватили его, втащили на борт и разорвали. Они со скрупулезностью экспертов-криминалистов изучили каждую вещь. Найденная корочка хлеба стала бы для них даром небес. Тортилья превратилась бы в святой Грааль. Когда напарники нашли кусочек жеваной резинки размером с зерно миндаля, они разделили его между собой, и каждый получил возможность побаловать себя остатками фруктового вкуса. Под слоем жира они обнаружили настоящие богатства: полкочана капусты, несколько морковок и кварту молока. Оно уже начало скисать, но рыбаки все равно выпили его. Ведь это была первая настоящая еда за целую неделю. Они обращались с полусгнившими морковками с почтением, достойным ужина в честь Дня благодарения. «Мы вовсе не съели все сразу, — вспоминает Альваренга. — Мы порезали их на мелкие кусочки и приготовили целый обед». С точностью, какой придерживаются ювелиры при взвешивании бриллиантов, они разделили добычу. «Я нашел пластиковую бутылку какого-то сладкого напитка, где еще оставалось немного жидкости. Всего лишь несколько капель, но как это было здорово… Я представлял, будто снова вернулся в большой мир. Какое это было удовольствие», — говорит Альваренга.

Они тащили в лодку каждый клубок водорослей, который только могли зацепить. Иногда там попадался краб или маленькая рыбка, запутавшиеся в переплетениях растений. Они находились в самом центре образующейся новой экосистемы. Несколько квадратных ярдов океана под дрейфующей лодкой теперь стали чем-то вроде чашки Петри: днище лодки облепили морские уточки, в плавающих вокруг водорослях обитали ракообразные и мелкая рыба.

Известно, что тунцеловы, проживающие в этом районе Тихого океана, специально бросают стволы деревьев в океан, а потом возвращаются через день-два на то же место и забрасывают в воду снасти. В открытом океане рыба собирается под любыми предметами, образующими своего рода основу для микромира. «Лодка, долгое время плывущая в океане, как магнит, притягивает морских обитателей, — говорит Дэниэл Картамил, специалист по акулам Института океанографии Скриппса (Сан-Диего, Калифорния), объясняющий этот феномен более быстрым формированием пищевой цепи, в которой мелкие рыбы привлекают к себе хищников, включая акул. — Если акула нашла в каком-то месте еду, она, скорее всего, будет кружить рядом весь день, — заключает Картамил. — Она уже не скоро уйдет».

Напарники видели, что еды вокруг было много, она в изобилии кишела в пределах вытянутой руки. То и дело в воду ныряли морские птицы, вылавливая сардин. Под дном лодки мелькали спины тунцов, преследующих мелкую рыбешку. Птицы опускались на нос «Титаника», чтобы полакомиться своей добычей. Они оставляли на палубе полужидкий, ужасно воняющий помет. Рыбаки опасались, что он может загрязнить свежую воду, которая будет скапливаться в выемках корпуса во время дождя, поэтому отпугивали птиц, пеняя на то, что их лодка стала аэродромом для пернатых. Помет размером с горошину мог запачкать целую секцию, предназначенную для сбора дождевой воды, поэтому напарники без устали гоняли птиц, не давая им садиться на борт. Они даже хотели смастерить пугало. Сами того не осознавая, они становились специалистами по поведению морских пернатых.

Через девять дней, питаясь одной только вяленой рыбой, Альваренга и Кордоба дошли до такой степени отчаяния, что стали искать мельчайшие капли жидкости всюду, где только возможно. Они разделили лодку на равные половины и стали вылизывать всю ее поверхность, особенно там, где была плесень. Там собиралась по утрам роса. «МЫ БЫЛИ КАК КОРОВЫ», — ГОВОРИТ АЛЬВАРЕНГА, ИССЛЕДОВАВШИЙ ПОТАЕННЫЕ МЕСТА СВОЕЙ ЛОДКИ МЕДЛЕННО И СКРУПУЛЕЗНО, ПОДОБНО ЛЮБОВНИКУ, ЛАСКАЮЩЕМУ ТЕЛО ОБОЖАЕМОЙ ЖЕНЩИНЫ.

27 ноября 2012 г.

Положение: 520 миль от побережья Мексики

Координаты: 12° 02.57.25’’с.ш. — 100° 55’ 06.14’’ з. д.

11-й день плавания

Альваренга так сильно страдал от жажды и голода, что начал воображать себе пищу. Ему было видение великолепного блюда: морская черепаха. «Я дышал мелко и часто. Мне хотелось пить, но воды не было. Я думал, что умру от жажды. Дыхание становилось все короче. Я начал задыхаться. У меня было такое чувство, как будто я тону. Не хватало кислорода. Было ужасно. И тут я подумал, что черепаха может нас спасти».

Найти морскую черепаху на побережье Мексики совсем несложно. Здесь множество научных организаций, занимающихся изучением и охраной мест обитания этих рептилий. С сентября по январь десятки тысяч морских черепах вылезают на берег и откладывают в песок яйца. Затем эти места огораживают, и туристы могут фотографировать, как вылупившиеся детеныши ползут к морю, чтобы встретить все превратности судьбы. «Говорят, что морские черепахи находятся на грани вымирания, но если отплыть на 25 миль от берега, то можно увидеть их в океане повсюду. Их там как камней в горах, — говорит Мино, босс Альваренги. — Иногда приходится лавировать между ними, чтобы избежать столкновения. А иногда слышишь удар и врезаешься в черепаху, которая плывет черт знает с какой скоростью. Иногда они наполовину погружены в воду, поэтому их сложно увидеть, но их там действительно тысячи».

Ежегодно рыбаки вылавливают тысячи морских черепах и продают их по 50 долларов за штуку на черном рынке. Хотя в меню местных ресторанов не встретишь блюда «Стейк из мяса морской черепахи», знатоки и любители изысканных лакомств, проживающие на побережье Мексики, могут запросто полакомиться незаконным деликатесом. Несмотря на угрозу штрафа и акции просвещения среди народа, черепашье мясо находит свой путь в горшки, кастрюли, сковородки, на плиты, в духовки и на решетки барбекю, а также на столы ресторанов везде, по всему побережью.

В открытом океане при появлении лодки морские черепахи обычно скрываются под водой. Однако обычное дело, когда к дрейфующей лодке черепаха подплывает сама. Ее привлекает любой плавающий объект, который может стать потенциальным местом отдыха или же источником пищи. Поэтому морские черепахи по всему побережью обычно плывут к стоящему на якоре судну и устраивают переполох, пытаясь забраться на борт.

Первые черепахи, попавшиеся Альваренге и Кордобе, были дохлыми. «Они были раздуты газами, как воздушные шары, и окрашены в фиолетовый цвет, — говорит Альваренга. — От них страшно воняло, поэтому не шло и речи о том, чтобы попробовать их. Невозможно есть тухлое мясо».

Но в конце ноября, примерно на одиннадцатый день плавания, Альваренга услышал глухой стук о днище лодки. Он подумал, что они напоролись на бревно. Выбравшись из ящика, он глянул за борт и увидел смотрящую на него пару глаз. Тогда он схватил полуметровую черепаху за панцирь и забросил в лодку.

— Давай сожрем черепаху! — воскликнул Сальвадор, обращаясь к своему потрясенному напарнику. — Можно пить черепашью кровь. При такой жажде и кровь сойдет за воду.

— Нет-нет, — замахал руками Кордоба, пришедший в ужас от этого предложения. — Кровь пить нельзя. Это грех. Лучше наловим рыбы.

— Грех? О чем ты толкуешь? — удивился Альваренга, доставая нож. — Какой еще грех?

Рот у Альваренги пересох, а язык опух, поэтому он не колебался. «Я прирезал черепаху ножом и достал один из шлангов, выходящих из двигателя. Я использовал его как соломинку. Черепашья кровь была густо-бордовой, как красное вино сорта «Мерло», с фиолетовым оттенком». Если жажда является проблемой, увещевал Альваренга, то черепашья кровь уж точно ее решение. Он глотал пинту за пинтой, а потом, когда кровь свернулась и стала похожей на желе, стал поедать ее горстями.

— Ешь давай! — уговаривал Альваренга товарища.

— Нет. Я не могу, — отвечал тот с ужасом.

Затем Альваренга стал нарезать мясо. Он начал с плавников. Взрезать толстую кожу черепахи было непросто. Работа шла медленно и требовала много усилий. Чтобы взломать панцирь и добраться до мяса в хвостовой части, понадобился час. В желудке у черепахи он нашел целую коллекцию различного мусора, включая пробки от пластиковых бутылок, раковины моллюсков и рачков.

Разложив куски мяса на солнце, Альваренга попробовал развести огонь с помощью зеркальца. Его зажигалка давно уже сломалась. Ему и раньше приходилось использовать панцирь черепахи вместо сковородки. А дрова можно было добыть, сдирая щепки с доски, на которой они спали. Но зажигалки не было, а зеркальце было плохой ее заменой, поэтому Альваренга просто разложил куски мяса на солнце для провяливания. Но терпения у него хватило ненадолго. Менее чем через час он уже брал полоски и с удовольствием поедал их. Он улыбался, наслаждаясь роскошным пишерством. У него не было отвращения. Напротив, он чувствовал, что море облагодетельствовало его таким подарком.

Лежа в кофре для льда, служившем им домом, сытый после поглощения неимоверного количества черепашьего мяса, Альваренга почувствовал, как возвращается к жизни. Жажда была временно утолена черепашьей кровью, голод приглушен сырым черепашьим мясом, так что он воздал хвалу приплывшей к ним черепахе и своей удаче. АЛЬВАРЕНГА УСМОТРЕЛ В ЧЕРЕПАХЕ ПОДАРОК, ПРЕПОДНЕСЕННЫЙ ЕМУ ВЕЛИКОДУШНЫМ ОКЕАНОМ.

Когда они стали осматривать поверхность океана в поисках новых черепах, Альваренга обнаружил, что их тут столько же много, как и акул. Когда черепаха поднималась из глубины за глотком воздуха, ее голова и ноздри высовывались из воды, вызывая рябь, а иногда рептилия плыла по самой поверхности, как будто грелась на солнце. «Греющаяся на солнце черепаха не ожидает никакой опасности от обломка, дрейфующего в море, — говорит Блэр Уитерингтон, исследователь морской фауны, более двадцати пяти лет занимающийся изучением поведения морских черепах и проблемами сохранения их как вида. — Черепахи часто держатся рядом с любым большим объектом, плавающим в океане. Могло статься так, что они просто увидели лодку Альваренги и подплыли к ней. Черепахи в поисках пищи ныряют на глубину, а вода там достаточно холодная. Поднявшись на поверхность, они могут захотеть пообсохнуть и погреться на солнце».

Теперь Альваренга был прямо-таки одержим мыслью об охоте на черепах. Кордобе передалась его страсть, хотя он и отказался от свежей крови со всеми ее питательными веществами. Так, в отсутствие дождей, в палящий зной черепашье мясо поддерживало существование рыбаков, и они даже понемногу начали восстанавливать силы.

Во время каждой трапезы Альваренга делил кровь и мясо поровну с торжественной невозмутимостью, но Кордоба ел только плоть рептилий, поэтому сальвадорец выпивал двойную порцию этого энергетика. Одновременно Альваренга начал делать запасы. Он поймал трех черепах и запустил их в маленький импровизированный бассейн на дне лодки. Черепахи так барахтались и шумели днем и ночью, что заглушали стук спинорогов, трущихся о борта и дно лодки.

Альваренга не довольствовался лишь мясом и кровью черепах. «У некоторых я находил яйца. Кордоба не любил мясо, хоть и ел его, однако черепашьи яйца ему очень понравились. С тех пор он сожрал немыслимое количество яиц. Вокруг плавало много черепах. Я ловил их, убивал, погружал руки в их животы и извлекал яйца».

Добыв пищу, напарники начали просчитывать возможности своего спасения. Они решили использовать черепашьи панцири как весла и плыть через Тихий океан. «В каждой руке у меня было по панцирю, и два часа подряд я только и делал, что греб и греб, — говорит Альваренга. — А потом подумал: это же бесполезно. Зачем я это делаю?»

Глава 6 Охотники и собиратели

30 ноября 2012 г.

Положение: 550 миль от побережья Мексики

Координаты: 11° 44’ 18.06’’ с. ш. — 101° 26’ 6.47’’ з. д.

14-й день

Альваренга отдыхал в кофре. Он лежал на доске, которая заменяла им койку, а рядом стояло ведро с полосками черепашьего мяса. И в этот момент он услышал негромкий звук. «Опять птица, — подумал сальвадорец. — Снова гадит на лодку». И тут снаружи послышалось: кап-кап-кап. Стук падающих на крышку ящика дождевых капель нельзя было спутать ни с чем. «Пината! Пината!» — вскричал Альваренга, переворачивая ящик и вылезая наружу. Его напарник проснулся и последовал его примеру. Бегая по палубе, двое рыбаков ввели в действие самодельную систему сбора воды, которую разработал и сконструировал Альваренга в течение прошедшей недели. Кордоба выскреб дочиста дно пятигаллонового ведра и поставил его под дождь. Альваренга установил пластмассовый корпус двигателя на палубе под таким углом, чтобы в нем собиралась вода.

В течение долгих дней они пили мочу и черепашью кровь, слизывали капли росы, глотали сырые черепашьи яйца и чуть не высохли от жажды, и вот наконец-то на двух рыбаков обрушилась долгожданная гроза. Темные тучи собирались над головой. Гроза быстро набирала силу, и двое напарников подняли головы вверх и открыли рты, ловя падающие сверху капли дождя. Они сняли одежду и подставили свои тела потокам воды, струящейся с небес. ОНИ ПИЛИ ГОРСТЬ ЗА ГОРСТЬЮ ВОДУ ПО МЕРЕ ТОГО, КАК ОНА НАЛИВАЛАСЬ В ВЕДРО. РАСТУЩИЕ ВОЛНЫ КАЧАЛИ ЛОДКУ, А В ВЕДРЕ ПЛЕСКАЛАСЬ ЖИВИТЕЛЬНАЯ ВЛАГА — МЕРА ИХ БОГАТСТВА. В течение часа ведро наполнилось водой на дюйм, затем ее уровень достиг двух дюймов. Рыбаки смеялись и каждую минуту выпивали по нескольку глотков. Когда вода собралась в кожухе двигателя, они перелили ее в ведро. Утолив острую жажду, они опомнились и решили поддерживать строгий контроль над расходом жидкости.

— Что, если в следующие десять дней снова не будет дождя? — спросил Альваренга Кордобу.

Между тем шторм нарастал, гроза набирала силу. Волны достигали высоты двух с половиной метров и раскачивали лодку туда-сюда. Балласта на «Титанике» было немного, к тому же судно не имело руля и было оснащено лишь самодельным плавучим якорем, который тащился сзади, выравнивая нос по волнам. Помимо отсутствия контроля над лодкой у рыбаков возникла еще одна проблема: они начали замерзать, поскольку дождь шел сплошной стеной, а их иссушенные жаждой тела все еще были слабы. К тому же напарники не думали об одежде, они были одержимы мыслью собрать как можно больше воды. Одежда на них промокла насквозь. Сняв ее и дрожа от холода, они забрались в кофр и обхватили друг друга руками.

Альваренга и Кордоба попытались устроиться на скамье так, чтобы не стоять ногами в воде, но затем большую часть ненастного дня были вынуждены провести в ящике. Когда дождь лился сплошной стеной, видимость была не более трех метров. Свист ветра необычайным образом воздействовал на их воображение. Когда стемнело, оба стали слышать душераздирающие крики. Из глубин океана как будто доносился голос и издевательский смех. Альваренга так и не решил, что это было — галлюцинация или ночной кошмар. Может быть, они сходят с ума? Или за ними в самом деле приплыли морские твари, чтобы сожрать заживо?

Через день дождь стал слабеть, солнце начало проглядывать сквозь истончившуюся завесу облаков, и снова наступило затишье. Напарники подвели итоги прошедшей ночи. Они опорожнили все углубления на палубе, и теперь в их распоряжении было пять галлонов пресной воды (18 л). Этого хватит почти на неделю, если урезать рацион до минимума. Но хотя их жажда была утолена, голод снова дал знать о себе, так как организм воспринял хорошую порцию воды как предвестие скорого сытного обеда. Альваренга решил расправиться с запасами в виде трех черепах — по одной на каждый день.

На правах капитана Альваренга принял важное решение. Он приказал Кордобе усиленно питаться. Но вместо того чтобы кричать на него и принуждать, сальвадорец соблазнял своего помощника по-другому, преподнося ему стейки из черепашьего мяса как изысканный деликатес. Порезав мясо на полоски и смочив их морской водой в качестве приправы, он испек их на корпусе от двигателя под прямыми лучами солнца, потом порезал каждую полоску на маленькие квадратики и, наколов их на косточку спинорога, приготовил необычную закуску. Роль тарелки выполнил черепаший панцирь, и, к удивлению их обоих, Кордобе начало нравиться черепашье мясо. Его тело немедленно взяло контроль над его разумом. Богатое жирами, витаминами и протеином черепашье мясо было как раз тем, что нужно изголодавшемуся человеческому организму.

«Раньше европейские моряки частенько ловили морских черепах и бросали их в трюм, где те лежали перевернутые вверх брюхом со связанными плавниками, — говорит Уитерингтон. — Черепахи могут обходиться без еды и воды неделями».

Альваренга и Кордоба завели ритуал: они начали есть вместе в одно и то же время, неторопливо поглощая порции одинакового размера. «Многие думают, что в критических ситуациях, когда выбирать не приходится, людям все равно, что затолкать себе в рот, а еда будто бы одинаковая на вкус. Но это не так, — говорит Стив Каллахан, автор книги «В свободном плавании», описывающей его собственный опыт выживания в море, на маленьком плоту в течение 76 дней, после того как его яхту потопил кит. — Я бы порассуждал о тонкостях различия во вкусе разных частей рыбы. Я, бывало, развешивал мясо, пока оно не высыхало и не становилось твердым, как тост — вкусным и хрустящим. Печень была сладкой и считалась десертом. Когда питаешься подобным образом, вырабатывается другое отношение к еде. Это вовсе не похоже на то, когда вы идете вдоль стойки с продуктами, видите рыбный стейк, бросаете его в тележку, приносите домой и съедаете, совершенно не осознавая, что когда-то этот кусок был частью живого существа».

Черепашье мясо устранило самые тяжелые последствия голодания, но еды никогда не бывало достаточно. «Спасение пришло неожиданно — в виде стаи акул. Я видел темные тени в воде, когда мимо нас проходили косяки рыбы, — говорит Альваренга. — Акулы преследовали их, и вода за бортом кипела. Когда акулы начинали есть добычу, рыба жалась к нашей лодке, и я, бывало, ловил ее голыми руками, пока морские хищницы не уплывали».

Появление стаи акул и их сумасшедшее пиршество нисколько не удивили Альваренгу, а вот Кордоба был немало поражен этим необыкновенным зрелищем. Он держался подальше от воды и потрясал деревянным шестом. «Акулы отпихивали друг друга и сталкивались во время охоты, — говорит Альваренга. — Я СМОТРЕЛ НА НИХ И ГОВОРИЛ: КОГДА-НИБУДЬ МЫ ВЕРНЕМСЯ ЗА ВАМИ. ЗАЧЕМ ВЫ ПРИЧИНЯЕТЕ НАМ ТАКИЕ СТРАДАНИЯ? МЫ ЕЩЕ ВЕРНЕМСЯ И ОТПЛАТИМ ВАМ».

Альваренга разговаривал и с неисправным двигателем. Он по-прежнему злился на мотор за то, что тот подвел их в трудную минуту. «Я был в ярости. Я нашел несколько веток в океане и стал бить ими по двигателю. Я ругался. Я рубил его мачете и колотил дубинкой, — рассказывает Альваренга. — Потом я попросил у него прощения и разобрал его. Внутри было много металлических деталей, из которых можно было сделать крючки».

2 декабря 2012 г.

Положение: 650 миль от побережья Мексики

Координаты: 11° 03’ 43.81 с. ш. — 102° 10’ 52.20’’ з. д.

17-й день плавания

Разобрав мотор, Альваренга попытался определить причину неисправности механизма. Винт? Треснувший корпус? Мокрые свечи? Каковой бы ни была причина преждевременного выхода двигателя из строя, Альваренга был уверен в одном: это было что-то простое и банальное. Починить мотор в данных условиях не представлялось возможным. В любом случае даже если бы это и удалось, весь запас топлива был смыт за борт и теперь, очевидно, покоился на дне океана. Поэтому Альваренга принялся разбирать мотор на части в поисках какого-нибудь куска металла с острыми краями, который можно было бы использовать как инструмент или оружие. Вынув из двигателя вал длиной сантиметров тридцать, он в течение всего дня затачивал его, чтобы изладить что-то вроде гарпуна. Оставалось только прикрепить его к лодке шнуром, чтобы использовать как орудие для лова рыбы. Но при первом же броске шнур оборвался, а самодельный гарпун затонул в глубинах океана.

Альваренга не сдался, а продолжал вынимать из двигателя разные детали, из которых можно было сделать что-нибудь полезное. Большинство из них было скреплено друг с другом винтами и болтами и ни на что не годилось. Однако, разбирая мотор на части, напарники вытащили еще один кусок длиной с человеческую руку. Альваренга просунул его между перил и, навалившись всем своим телом, согнул в форме буквы «Г». Он задумал сделать багор. После нескольких часов неутомимого труда у Альваренги действительно получилось что-то похожее на острогу. Зазубрин на ней, правда, не было, но он несколько часов тер штуковину о край винта, и ему удалось наточить на самодельном багре острый шип.

Альваренга был охотником по жизни, всегда съедавшим все, что удавалось поймать. Спортивная охота, убийство животных ради удовольствия не привлекали его. При помощи охоты он просто добывал себе еду. Он начал экспериментировать со своим новым оружием. Перевалившись через борт, он, бывало, хватал спинорога, разрезал рыбу на части и бросал кусочки за борт как приманку для другой рыбы. Мясо, кровь и потроха привлекали спинорогов, а также плоскоголовых корифен. Держа руки в воде, Альваренга погружал багор как можно глубже, а Кордоба бросал кусочки рыбы и черепашьи потроха. План был такой: подвести багор под нежное брюхо корифены, дернуть вверх, всаживая крюк глубоко в плоть, и забросить добычу в лодку, прежде чем ей удастся сорваться.

Многолетний опыт лова в море научил его терпению. АЛЬВАРЕНГА БЫЛ ИСКУСНЫМ ОХОТНИКОМ. ОН МОГ ПРИКОНЧИТЬ СКРЫВАЮЩЕГОСЯ В ЛЕСНЫХ ДЕБРЯХ ЕНОТА И ДАЖЕ ПОПАСТЬ В ПРОЛЕТАЮЩУЮ МИМО ПТИЦУ ИЗ РОГАТКИ.Несколько раз хитрая корифена подплывала к приманке, подходя почти к самому крюку, но сальвадорец ждал. Даже малейшее шевеление крюка могло спугнуть любопытную, но осторожную корифену. Наконец Альваренга поразил полуметровую добычу. Он рванул крюк вверх с такой силой, что тот глубоко вонзился в тело рыбины. Трепеща и дергаясь, корифена попыталась вырваться, но тут же оказалась на борту «Титаника». Кордоба двинул рыбу по голове винтом, снятым с лодочного двигателя. Альваренга смотрел, как умирает прекрасное создание, хамелеон морского царства. Ярко-зеленые, кристально-голубые цвета сменяли друг друга по мере угасания жизни, что было сродни некоему волшебству. Альваренга и сам был ошеломлен удивительным зрелищем. Он спланировал всю охоту, но вылов такой большой рыбы изменил все. Кордоба был горд своим капитаном. Трофей был их общей заслугой.

Альваренга готовил корифену с соблюдением всех тонкостей кулинарного искусства. Он с пользой расходовал каждый кусочек мяса и добавил к порциям по почке и глазу. Напарники не стали делить сердце и печень, чтобы не терять драгоценные капли крови, поэтому каждый медленно употребил доставшийся ему орган. Пир рыбаков был похож на обед из шести блюд. У них даже осталось мясо, и они разложили его поверх корпуса двигателя, чтобы завялить на солнце.

После обеда Альваренга снова занялся охотой. Чтобы поймать следующую рыбу, ему потребовалось меньше часа. А потом, разошедшись, сальвадорец расслабился, стал менее внимательным и поплатился за это. Когда к лодке подплыла третья рыба, он всадил в нее крюк, который вошел в ее тело хоть и глубоко, но криво. Корифена рванулась и выдернула багор из рук Альваренги. Ему оставалось только в бессилии смотреть, как добыча уплывает, оставляя за собой кровавый след, и уносит в глубины океана самодельный крюк, вонзившийся ей в брюхо. «Я чуть не зарыдал от обиды. Я не мог поверить в случившееся. Мой багор был потерян», — рассказывает Альваренга, которому пришлось вернуться к старому способу ловли руками. Они поделили мясо двух корифен и порезали его на маленькие кусочки размером с кукурузное зерно. Они смаковали каждый, как самое вкусное лакомство. «Иногда я просто держал кусочек рыбы во рту минут пять, вбирая его вкус», — признается Альваренга.

10 декабря 2012 г.

Положение: 920 миль от побережья Мексики

Координаты: 9° 48’ 30.06 с. ш. — 106° 58’ 49.17’’ з. д.

25-й день плавания

Рыбаки придерживались строгого рациона, минимума, необходимого для выживания. Он состоял из трех стаканов воды, горки черепашьих яиц и порции вяленого черепашьего мяса в день. Несмотря на то что ежедневно Альваренга и Кордоба съедали более десяти рыбок-спинорогов, они неимоверно страдали от обезвоживания. Напарники придерживались системы: стакан воды утром, стакан за обедом и еще один вечером. Когда Альваренга облизывал губы, он, по крайней мере, радовался, что больше не ощущает вкуса соли. Дождь смыл грязь с его тела, а спокойное море гарантировало отсутствие в воздухе влажного тумана из соленой морской воды. Однако его горло оставалось распухшим и саднило. Может быть, отслаивается слизистая изнутри? Или же это была еще одна выдумка, плод его богатого воображения?

Кордоба находился в ужасном состоянии. Он бредил и выдвигал невыполнимые требования.

— Хочу апельсинов, — говорил он Альваренге, распластавшись на дне лодки и уткнувшись в пол лицом. — Достань мне апельсинов.

Альваренга стоял рядом с напарником и уверял его, что уже сделал заказ и еда вот-вот прибудет.

— Сейчас сбегаю в магазин и, если он открыт, принесу тебе продуктов, — уверенно говорил он, указывая рукой на горизонт. — Все будет: и апельсины, и креветки. Приготовлю тебе тамале.

Затем Альваренга, громко топая, уходил на другой конец лодки, стоял там минут пять, не издавая ни звука, и возвращался к напарнику.

— Слушай, — говорил он печальным голосом. — Тут такое дело… Магазин закрыт. Но ты не расстраивайся. Они откроются буквально через час, и я тебе принесу свежих лепешек из кукурузной муки.

К его удивлению, это срабатывало. Кордоба переставал жаловаться и забывался сном. Игра «в шопинг» давала Альваренге передышку и на несколько часов избавляла Кордобу от страха, не отпускавшего подавленного юношу.

Несмотря на ужасную жажду и донимающий голод, Альваренга сохранял присутствие духа и в попытке развеселить и приободрить своего более склонного к унынию товарища часто «ходил в продуктовый магазин». Эта уловка решила несколько психологических проблем, включая желание Кордобы раздобыть карту для прокладывания маршрута. Благодаря трезвомыслию Альваренги психическое состояние Кордобы более или менее стабилизировалось. Ожидать скорой доставки тамале или других вкусностей, пусть даже воображаемых, было лучше, чем жить вообще без них.

12 декабря 2012 г.

Положение: 950 миль от побережья Мексики

Координаты: 9° 52’ 06.79 с. ш. — 106° 49’ 04.27’’ з. д.

26-й день плавания

Альваренга с нетерпением ждал своих походов в магазин. Это не только успокаивало Кордобу, но и позволяло ему самому представить нормальную жизнь на суше, протекающую где-то далеко от них. Доктор Джон Лич, старший научный сотрудник и специалист по исследованиям в области психологии выживания в экстремальных ситуациях из Портсмутского университета (Англия), считает, что подобные игры с партнером позволили Альваренге самому поддерживать присутствие духа и не сойти с ума. «ЕСЛИ У ВАС ЕСТЬ РАБОТА, КОТОРУЮ НУЖНО ВЫПОЛНЯТЬ, ВЫ КОНЦЕНТРИРУЕТЕСЬ НА ТЕКУЩИХ ЗАДАЧАХ, ЧТО ПРИВНОСИТ В ВАШУ ЖИЗНЬ ПОРЯДОК И СМЫСЛ. Именно по этой причине самый высокий процент выживания в концлагерях был среди врачей и медсестер, — говорит Лич. — Если вы работник медицины, то у вас автоматически возникают обязанности: вы должны ухаживать за другими. Таким образом, у вас появляется работа, которая делает ваше существование осмысленным. У человека появляется цель».

Вскоре Альваренга стал совершать воображаемые путешествия на сушу. У него никогда не было машины, но, находясь на борту «Титаника», он воображал, будто на берегу его ждет личный пикап. Он мысленно протирал все хромированные детали своего агрегата, настраивал радио на любимую станцию, восхищался откидывающимся верхом и наслаждался взглядами женщин, смотревших на него, когда он проезжал по улицам Коста-Асуль, взметывая грязь с дорог рифлеными шинами. Подобно тому как Кордоба рисовал в своих фантазиях продуктовый магазин, Альваренга начал выдумывать более сложные истории своей жизни. Что бы это ни было — вкусный обед, привлекательная женщина или бокал холодного пива, — его воображаемый мир служил основой для генерации ощущений. Благодаря своим фантазиям он мог вкусить миллиарды разных удовольствий, которых ему так не хватало в реальности.

«В экстремальной ситуации возникают моменты, когда нужно приложить все усилия, чтобы выжить, — говорит доктор Лич, часто работавший с заключенными и бывшими заложниками. — Но бывают также и моменты, когда нужно сделать передышку, расслабиться. И в такие минуты люди часто стремятся уйти в воображаемый мир. Когда экстремальная ситуация длится долго, в отделе мозга, отвечающем за память, происходят изменения. Некоторые функции мозга улучшаются, потому что человек тренирует их особенно часто. Память людей, находившихся долгое время в условиях изоляции, может приобретать поистине чудесные и волшебные свойства. Нужно только следить за тем, чтобы жизнь внутри собственных фантазий (это нормальное явление) не ввергла человека в психоз. Чтобы он не сошел с ума и не ушел в себя насовсем».

У Альваренги и Кордобы не было возможности отслеживать время. У них не было ни часов, ни календаря. Однако Альваренга вспомнил, как в детстве дед учил его наблюдать ход месяцев по фазам луны. Альваренга овладел этим нехитрым искусством очень быстро и не забыл его. Эта усвоенная с малых лет привычка позволила ему следить за течением времени в море. Они отправились на лов из Коста-Асуль, когда на небе почти не было луны. Затем она росла во время шторма и в течение следующих дней, а теперь стала снова постепенно убывать. Значит, они находились в дрейфе примерно три недели.

15 декабря 2012 г.

Положение: 1000 миль от побережья Мексики

Координаты: 9° 25’ 29.34 с. ш. — 07° 39’ 59.79’’ з. д.

29-й день плавания

Однажды вечером, когда рыбаки отдыхали, сидя внутри ящика для рыбы, их напугал легкий стук. Потом послышался еще один удар, а следом и третий. Выйдя из легкой полудремы, напарники обнаружили трех летающих рыб, бьющих хвостами и подпрыгивающих на досках палубы. «Они взлетели в воздух и прыгнули прямо в нашу лодку», — хохочет Альваренга. Кордоба усмотрел в неожиданно свалившейся им на голову добыче провидение Божие, посчитав летучих рыб посланием небес, поэтому возблагодарил Господа за необыкновенный дар. Альваренга считал религию сплошной лабудой, придуманной сухопутными жителями. Для него прибытие летучих рыб было напоминанием о том, что живность в море водится в изобилии, и подтверждало его веру в то, что выживание более чем что-либо еще зависело от него самого, а не от какого-то там божественного провидения.

За исключением тех дней, когда им попались несколько черепах, когда они поймали багром две корифены, выловили несколько спинорогов, и вот наконец получили неожиданный подарок в виде летучих рыб, к концу декабря они ежедневно съедали такое количество пищи, которое равнялось одной обеденной порции. Из-за постоянно палящего солнца и ограниченного потребления пресной воды их кожа натянулась, как после инъекции ботокса. В сочетании с бледностью из-за недостатка гемоглобина они стали выглядеть как два изголодавшихся заключенных. «Человек теряет примерно полтора литра воды в день. В общем-то, наше тело всего лишь дырявый кожаный мешок с мясом, — объясняет профессор Майкл Типтон, специалист по психологии выживания из лаборатории чрезвычайных сред из Портсмутского университета (Англия) и соавтор книги «Как выжить в море». — Поскольку объем крови сокращается, а ведь именно она разносит кислород по всему телу и в мозг, получается, что организму не хватает кислорода. Это приводит к галлюцинациям, бреду и в конечном счете к смерти. Умереть от жажды не самая приятная вещь на свете».

Рубашка на Кордобе болталась. Одежда просто сваливалась с него. Он буквально таял, и особенно это было заметно при взгляде на его лицо. Кожа вокруг его глаз была натянута, и Альваренга не мог не заметить сходства между черепом со скрещенными костями, эмблемой, украшавшей балахон Кордобы, и его даже еще более костистым и худым лицом. Талия самого Альваренги стала тоньше на несколько размеров, а его силы иссякали, но разум оставался острым и гибким.

Кордоба буквально сжигал запасы своих физических и психических сил. Он поверил в то, что случившееся было его судьбой, предначертанной свыше. «Я не хочу страдать», — говорил исхудавший парень. Он повторял эту фразу как мантру, а иногда у него возникали видения небесного дворца с жемчужными вратами. Альваренга, упрямый оптимист, пытался подколоть его: «Я бы согласился пожить в любом месте этого дворца. Пускай это будет даже не башня и не покои. На улице у крепостной стены, где светит солнце и плещется океан, — будет самое то. В любом уголке, лишь бы подальше от этого ада».

Будучи на 15 лет старше своего напарника и пережив бессчетное количество приключений в море, Альваренга сохранял присутствие духа, но даже он был вынужден признать, что от жажды и голода здоровье обоих рыбаков понемногу ухудшалось. Причем жизнь вокруг них в море била ключом. АЛЬВАРЕНГА ЧУВСТВОВАЛ СЕБЯ ЗВЕРЕМ В КЛЕТКЕ, КОТОРОМУ ПОКАЗЫВАЮТ ЕДУ, ДРАЗНЯТ ЕГО, НО НЕ ДАЮТ ПРИ ЭТОМ НИ КУСОЧКА. Над ними парили морские птицы: их силуэты с распростертыми крыльями усеивали небо. На горизонте преследуемая морскими хищниками рыба выпрыгивала из воды. Мимо проносились недоступные острова. Альваренга, бывший искусным охотником, стал все больше приглядываться к пернатым тварям, что кружили в небе. Он воображал их дикими утками и прикидывал способы, как бы изловить одну, чтобы проверить на собственном опыте, сколько мяса у них в лапах, в груди и на крыльях. «Они всегда улетали, когда я пробовал их поймать. Я пытался снова, но это было совершенно невозможно. В течение трех дней все птицы успешно сматывались от меня. Я был голоден и зол, — делится Альваренга подробностями. — Я пытался кидаться за ними и хватать их на лету. Это была жестокая атака, но птицы оказывались проворнее. Мне не удалось коснуться ни одной и пальцем». Альваренга потратил много часов, охотясь за птицами, но безуспешно. «Тогда я прекратил бесплодные старания и сел пораскинуть мозгами. Как можно поймать птицу? Я сказал себе: чувак, ты должен научиться думать, как кошка».

Лежа пластом, как солдат на поле боя, Альваренга замер в ожидании. Наконец на лодку села одна из птиц. В течение нескольких минут она оглядывалась, вращая глазами и обозревая окрестности. Альваренга не двигался. Он ждал, пока защитные рефлексы пернатой не ослабнут. Когда птица начала чиститься, выискивая у себя блох и зарывая голову в перья, охотник стал ползти через палубу к ней. Если птица вскидывала голову вся во внимании, охотник застывал неподвижно, пока она не возобновляла свой туалет. Подобравшись достаточно близко, Альваренга скользнул по борту сжатыми пальцами. Он медленно раскрыл кулак, растопырил пальцы, стараясь не задеть лодку, а затем быстрым движением схватил перепончатую чешуйчатую лапу. Но тут острая боль пронзила руку: птица клюнула его по тыльной стороне ладони и улетела. Рассматривая кровавую рану, Альваренга переосмыслил свой подход и нашел в нем просчет: ему нужно было просто не обращать внимания на боль. А вот если бы можно было схватить птицу за шею, у него были бы обед и опробованная система ловли пернатой добычи, обеспечивающая выживание в долговременной перспективе.

Понадобилось еще несколько попыток. Часто птицы покидали лодку, когда Альваренга был еще в полутора метрах от них. Однажды ему удалось коснуться одной из них рукой, но птичья лапа ускользнула сквозь пальцы. В конечном счете Альваренге все же удалось поймать птицу. «Прежде чем я успел подумать, что должен сделать, я уже держал ее одной рукой за шею, а другой за ногу». Пойманная птица кричала и трепыхалась. Помня о том, что дикие птицы норовят все время клюнуть в глаз, Альваренга вытянул руки, отстраняя от себя тварь, которую он назвал уткой, и выворачивал запястья до тех пор, пока негромкий хруст не подтвердил, что шея жертвы сломалась. Осмотрев добычу, Альваренга решил разделать ее как простого цыпленка. Он разрезал птицу вдоль груди, ощипал перья, снял кожу, после чего у него остался практически один скелет, с которого, казалось, уже счистили мясо. Что тут есть? И вот ради этого мизера он так страдал и трудился? Альваренга был разочарован: его охота завершилась таким плачевным результатом.

Умея искусно обращаться с ножом, Альваренга ощущал себя чуть ли не шеф-поваром, когда свежевал более чем скромную добычу и раскладывал полоски птичьего мяса. Он сдобрил блюдо единственной приправой, имевшейся в наличии, — морской водой, а потом, подвялив мясо на жарком полуденном солнце, подал блюдо на стол. Напарники уселись, чтобы вкусить — если не сказать насладиться — их первое полноценное блюдо с тех пор, как были съедены летающие рыбы. «У себя в голове я готовил пир из лука, помидоров и кинзы», — делится Альваренга. Он взял кусочек «утятины» размером с сашими и отправил его в рот. Стал жевать с удовольствием и аппетитом.

А вот Кордоба допустил стратегический промах: он понюхал мясо морской птицы. В отличие от Альваренги, предпочитавшего что-нибудь гурманское, пикантное, необычное, Кордобе пришелся не по вкусу запах, похожий на вонь гнилой рыбы. Он сказал, что не возьмет в рот ни кусочка. На протяжении четырех дней Альваренга попеременно то уговорами, то угрозами подвигал Кордобу отведать сырого птичьего мяса. Наконец угнетенный напарник согласился попробовать его. Голод помог преодолеть отвращение.

— Ну, вот видишь. Я же тебе говорил, — злорадствовал и торжествовал Альваренга. — А я думал, что тебе не нравится птичье мясо. Ну?

— Нравится, — отвечал ему Кордоба.

* * *

СПУСТЯ ЧЕТЫРЕ НЕДЕЛИ СВОБОДНОГО ПЛАВАНИЯ НАПАРНИКИ ЗАБЫЛИ ВСЕ ПРИЛИЧИЯ, УТРАТИЛИ ПОСЛЕДНИЕ ОСТАТКИ СКРОМНОСТИ. Они расхаживали по лодке в чем мать родила, приседали на корточки рядом с мотором, чтобы бесстыдно испражниться за борт, подмывались морской водой и мочились в океан. С десяти утра до четырех вечера они сидели в кофре для рыбы, спасаясь от солнца. Там было тесно, неудобно, воняло рыбой, да и два человека помещались в ящике с трудом. От постоянного пребывания в скрюченном положении Альваренгу стали мучить хронические боли в пояснице, однако другого способа спастись от палящей жары у них не было. «При ожоге площадью 5 % от всей поверхности кожи нарушается способность организма поддерживать нормальную температуру тела, — утверждает профессор Типтон. — Насколько было важно то, что рыбакам удалось создать затененное пространство на лодке и избежать воздействия прямого солнечного света? Это было крайней важно. Жизненно необходимо».

Хотя сидеть по нескольку часов, втиснувшись в кофр для рыбы, было скучно, напарники признавали, что это неудобство можно терпеть. Ведь они были укрыты от палящего зноя. Но, даже находясь в тени, они все равно страдали от солнечных ожогов. Вскоре все их тело было покрыто пузырями. Промывание их морской водой лишь раздражало кожу и усиливало боль. Только благодаря кофру для рыбы они не испеклись живьем.

После первой удачной поимки морской птицы Альваренга и Кордоба стали состоявшимися охотниками на «уток» и принялись выслеживать их уже целеустремленно. «Поймать птицу, сидящую на борту лодки, было трудно, так как пернатые тут же улетали, — делится опытом Альваренга. — Лучше всего было охотиться на птиц ночью». Альваренга ложился на спину под жердочкой, на которую любили опускаться птицы. Он ждал, пока не сядет, не устроится или даже не заснет какая-нибудь из «уток». Затем, изловчившись, хватал одной рукой птицу за ногу, а другой за шею. Если сальвадорец намеревался съесть птицу немедленно, он сворачивал ей шею привычным движением, словно пробку с бутылки пива. Иногда он пользовался своим телом как приманкой, чтобы ловить птиц. «Они постоянно норовили сесть на лодку. Я слышал, как они летают кругами, так что замирал, стоя, и тогда они садились прямо мне на голову. Я боялся, что они когтями повредят мне глаза. А потом хватал их у себя с головы».

Когда приходило время еды, Альваренга и Кордоба делили добычу. Каждому доставалось равное количество. Теперь путь к выживанию приобретал очертания, становился ясным. «Я был готов съесть все — и кости, и перья, и даже лапы», — признается Альваренга. Чтобы хоть чем-то занять себя, поразвлечься, сальвадорец, бывало, поймав двух птиц, рубил их как для севиче. «Я не просто разделывал их и тут же заталкивал в рот. Я рубил мясо на мелкие кусочки, потом высыпал все в ведро и сервировал, используя рыбьи кости вместо зубочисток. Это был единственный способ убить время на борту: есть один кусочек за другим».

Стив Каллахан, вспоминая о своем 67-дневном плавании по просторам Атлантического океана, говорит: «Люди думают, что я просто сидел и ждал, пока мой плот не прибьет к берегу. А я всегда говорю, что ВЫЖИВАНИЕ В ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ СИТУАЦИИ — ЭТО АКТИВНЫЙ ПРОЦЕСС. ЕСЛИ ВЫ НЕ ПРИКЛАДЫВАЕТЕ УСИЛИЙ ДЛЯ СВОЕГО СПАСЕНИЯ, ВЫ ГИБНЕТЕ. У меня есть любимая теория, которая гласит, что одна из самых опасных вещей на свете — стараться свести к минимуму все риски. Когда в вашей жизни ничего не происходит, вы не падаете и не ушибаетесь, и если вдруг случается действительно что-то серьезное, вы совершенно не подготовлены к этому. У вас просто нет набора с нужными инструментами».

Альваренга заметил, что в кофре для рыбы слышимость лучше. «Я мог определить размеры птицы по звукам, которые она издавала. Иногда я слышал низкое «у-у-у-ф» и понимал, что прилетела большая жертва. На первом круге птицы просто низко пролетали над ящиком. Потом они кружили еще и еще и в конце концов все же приземлялись на кофр. “О да! — восклицал я. — Сегодня на обед у нас будет утятина”».

Если ночь была теплой и безветренной, напарники проводили многие часы, лежа на дне лодки и глядя на усыпанное звездами небо. Они придумывали разные игры и даже соревновались друг с другом, кто первым заметит падающую звезду. Они так и засыпали, считая звезды. Чаще всего в этой игре побеждал Кордоба. «Он мог насчитать тысячи падающих звезд», — говорит Альваренга.

«Иногда, когда мы оба сидели в кофре и слышали хлопанье крыльев, я приподнимал край крышки, чтобы Кордоба мог выползти. Он был хорош», — с гордостью говорит Альваренга. Кордоба становился искусным охотником, но при этом все так же не мог сдержать рвотных позывов, глотая сырое птичье мясо. Альваренга же нормально справлялся с необычной пищей. Настроенный на выживание и привыкший к потреблению сырого мяса, от игуаны до краба, сальвадорец мог без вреда для себя поглотить все что угодно.

Ночью, прежде чем отправиться спать, напарники устанавливали ловушки для рыбы. Они прорезали в пяти канистрах из-под чистящего средства, служащих прежде плавающим якорем, дыры в боку. А в качестве приманки использовали перья и куски сырого мяса. Пара крепко завинченных бутылей из-под «Хлорокса» не давала канистрам утонуть. Примотав ловушки к лодке куском самой крепкой бечевки, они спускали их за борт. Иногда напарники находили в ловушке маленькую рыбку, но не унывали, даже если все были пусты. Они не переставали надеяться, что когда-нибудь им попадется что-то стоящее.

23 декабря 2012 года

Положение: 1200 миль от побережья Мексики

Координаты: 9° 20’ 46.92 с. ш. — 110° 34’ 49.43’’ з. д.

37-й день плавания

Луна на небе стала большой и яркой, и Альваренга сообразил, что приближается Рождество. Обычно на Рождество он ел жареную индейку или цыпленка моле, которого зажаривал в густом соусе с добавлением острого перца чили. По традиции в соус кладется кусочек шоколада. Как гласит поверье, мексиканские монашки положили его туда в отчаянной попытке впечатлить приезжего епископа богатством местной кухни. Сейчас же Альваренга и Кордоба были не прочь съесть несколько кусочков сырой рыбы и полосок вяленного на солнце мяса, срезанных с костистых морских «уток».

Чтобы избежать споров, кому досталась порция больше, один из них готовил еду, а второй выбирал тарелку. Альваренга поймал целых четыре птицы для грядущего праздничного ужина. Он наловчился разделывать дичь и вместо того, чтобы ощипывать перья, просто сдирал шкурку с птицы целиком. Целая птица, включая внутренности, превращалась в горстку еды размером с гамбургер. Заправка в виде соленой воды помогала замаскировать неприятный запах, но, оказавшись ночью в своем кофре для рыбы, напарники стали замечать, что сами пахнут как плоть мертвых птиц. Это была вонь гнилой рыбы.

В тот вечер, когда, по их мнению, наступил канун Рождества, напарники болтали, потрошили птиц, а затем приступили к традиционному ужину. Хотя что может быть традиционного в нарезании, кромсании и поедании сырых морских уток? Они ели. И тут вдруг Кордоба содрогнулся и закашлялся. «Мой живот!» — простонал он, и его глаза выпучились, как перед приступом рвоты. Изо рта у него пошла пена и потекла слюна.

Альваренга, достаточно навидавшийся слез и жалоб от своего напарника, сообразил, что на этот раз случилось что-то серьезное. Неожиданно тело Кордобы изогнулось в жестокой конвульсии. Альваренга вложил ему в руки полулитровую бутылку с дождевой водой, нарушая все правила. Кордоба выпил все, и его тут же вырвало. Что бы ни находилось в его кишках, оно застряло там прочно, так как боль только усиливалась.

В поисках причины неожиданной болезни Кордобы Альваренга изучил внутренности доставшейся юноше «утки». Часто в желудке птиц можно найти всяческие сюрпризы, например, крышки от пластиковых бутылок или же целую сардину. Но на этот раз они обнаружили внутри скелет из сочлененных позвонков длиной сантиметров пятнадцать. Кожи на нем не было, да и вся плоть почти сошла, но все же в останках существа можно было распознать ядовитую желтопузую морскую змею пеламиду.

— Чанча, у нее внутри змея! — воскликнул Кордоба.

— Ну да! — ответил тот. — И ты чуть было не сожрал ее.

— О, блин! Меня сейчас стошнит, — пробормотал Кордоба.

Пока юноша стонал и изрыгал из себя белую пену, Альваренга думал, успел ли яд уже впитаться в кровь. Смертельно ли это? И как он убивает жертву? Наблюдая, как пузырчатая пена извергается изо рта его компаньона, и слушая утробные звуки, Альваренга задумался: а уж не отравился ли он сам тоже? И когда яд подействует на него?

Впрочем, Альваренга не заболел. Спустя четыре часа непрерывного кашля и рвоты состояние Кордобы стабилизировалось. Напарники свернулись калачиками, ища малейшие признаки улучшения и помня, что яд мог распространиться по организму. Они попытались вспомнить случаи укусов пеламидой, однако им в голову приходили истории, достоверность которых была сомнительной. Единственное заключение, которое они могли сделать: даже самые закаленные рыбаки старались объезжать морских змей подальше и при случае отрубать им голову мачете. Яд оказался несмертельным, и Кордоба полностью выздоровел через два дня. Однако разум юноши был отравлен страхом. Он приходил в ужас от одной только мысли снова попробовать мясо морской птицы и объявил голодовку. Он больше никогда не попробует и кусочка плоти тех «уток», что ловил Альваренга.

Глава 7 Борьба за жизнь

1–31 января 2013 г.

Положение: 1500 миль от побережья Мексики

Координаты: 8° 23’ 04.00 с. ш. — 114° 29’ 53.79’’ з. д.

С 46-го по 65-й день плавания

Через неделю после печального рождественского ужина Альваренга и Кордоба попытались определить, когда наступит новогодняя ночь. 1 января 2013 года, дрейфуя в одиночестве в открытом океане приблизительно в 1500 милях от суши, потерянные рыбаки были счастливы находиться в блаженном неведении и не знать о том, насколько далеко они отплыли от берега. Если они и дальше будут придерживаться того же самого курса на юго-запад, то ближайшей сушей, лежащей у них на пути, окажется Австралия, расположенная в 8500 милях. На пути к ней в океане, конечно, рассеяны разные скалы, атоллы и коралловые рифы, но все дело в том, что рыбаки дрейфовали в зоне, которая по площади в двадцать раз превышала размеры Калифорнии, а проживало там в общей сложности менее 20 000 человек. Гавайские острова на севере, Центральная Америка на востоке, Французская Полинезия на юге и Австралия на юго-востоке — все они лежали в стороне от международных судоходных маршрутов. Альваренга и Кордоба находились в центре огромной некартированной водной пустыни, где не было никаких дорог.

Однако же постоянное присутствие плавающего мусора то и дело напоминало им о том, что где-то далеко, за пределами их видимости, существовала цивилизация. Альваренга находил утешение и радость в том, что вылавливал из воды. Он хватал каждый проплывавший мимо туфель в надежде, что когда-нибудь найдет пару седьмого размера. Как-то раз он выловил черный кроссовок восьмого размера на левую ногу и гордо расхаживал в нем, шлепая босой правой ступней по деревянной обшивке. Все же в этом было что-то новое, и это было приятно. Перед тем как выбросить ненужный кроссовок в океан, Альваренга вырвал изнутри поролоновую набивку и отложил ее. В случае ранения ее можно было использовать вместо ваты. Несколько лет назад, будучи в длительной рыболовецкой экспедиции, он чуть не отрезал себе кончик пальца неосторожным ударом мачете. Он промыл рану соленой водой и замотал ее изолентой. Находясь в дрейфующей лодке, он понимал, что с любой проблемой медицинского плана нужно будет справляться при помощи подручных материалов, поэтому собирал аптечку для оказания первой помощи из хлама, мусора и обрывков ткани, которые ему удавалось выловить из воды.

С наступлением нового года изменилась и погода. Бури и шторма с побережья были вытеснены абсолютно нереальным штилем. Теперь они плыли со скоростью 1 миля в час. Даже идти пешком было бы быстрее. День за днем они сидели в лодке, которая, казалось, стояла на месте в абсолютно неподвижной воде, а вокруг них простирался мертвый пейзаж без малейших признаков движения. Моряки XVIII века называли эту полосу океана лошадиными широтами и считали, что зайти в такой район означает подписать смертный приговор судну и команде. Парусные суда периодически попадали в полосу штиля и могли дрейфовать в мертвой воде неделями. Паруса повисали, команда умирала от голода по мере истощения запасов пищи, а их судно почти стояло на месте в отсутствие ветра. Английский поэт Сэмюэл Тейлор Кольридж оставил леденящее кровь описание этого ужасного природного явления в «Поэме о старом моряке»:

Стих ветр, и парус наш повис, И горе к нам идет, Лишь голос наш звучит в тиши Тех молчаливых вод. За днями дни, за днями дни Мы ждем, корабль наш спит, Как в нарисованной воде, Рисованный стоит [1].

Лошадиные широты известны еще и как самое влажное место на земле с неожиданно возникающими яростными бурями. «Парусные суда опасаются заходить в лошадиные широты. Во-первых, потому что там часто бывают шторма, а во-вторых, из-за того, что ветра тут непредсказуемы. Выйти из этого пояса очень трудно», — говорит Шан-Пин Ци, исследователь климатических особенностей из Института океанографии Скриппса.

Известная ученым под названием «внутритропическая зона конвергенции» эта узкая полоса широт находится в области низкого давления и лежит прямо к северу от экватора. Здесь образуются грозовые очаги, дающие начало полноценным ураганам. Исследователи считают, что тут самая пресная вода во всем Мировом океане. Из-за обильных осадков на поверхности образуется слой пресной воды, находящийся поверх соленой. Ци утверждает, что в поясе лошадиных широт дождей выпадает больше, чем где бы то ни было на земле.

Шторма в лошадиных широтах образуются в результате обширного конвекционного цикла, когда при интенсивном солнечном излучении поверхность океана нагревается до 85 градусов, что приводит к сильному испарению влаги. Пар поднимается и собирается в тучи. В отличие от многих других районов в штилевой полосе облака не относятся ветром и остаются на месте. Все это можно сравнить с условиями, возникающими внутри гигантской паровой машины, работающей на холостом ходу. Она гудит, пыхтит, но никуда не едет. В штормовых очагах выделяется достаточно энергии, чтобы они могли определять основные погодные условия на всей планете.

Как та самая легендарная бабочка, которая машет крыльями в Африке, а в результате этого в Карибском море разыгрывается ураган, эти конвекционные циклы у экватора расширяются и взрываются, влияя на мощность тайфунов в Корее и на наступление периодов засухи в Южной Америке. Альваренга дрейфовал в эпицентре мирового котла, где зарождалась погода. Внимание ученых всего мира, желающих понять глобальные погодные изменения, приковано к этой зоне Тихого океана. Испытывающий страх перед первобытной мощью и чудесным источником энергии, ученый-климатолог Ци считает внутритропическую зону конвергенции, где дрейфовала лодка рыбаков, бьющимся сердцем планеты.

Когда собирались штормовые тучи и затмевали солнце, Альваренга и Кордоба уже ничего не могли поделать. Все, что могло быть смыто с борта, было давно унесено в океан. Вычерпывание воды теперь стало вопросом самодисциплины и привычки. Теперь рыбаки готовы были вычерпывать воду и четыре, и восемь, и даже двенадцать часов подряд. Ранее они пережили шторм, который бушевал почти неделю, и хорошо усвоили тот урок. Проливной дождь уже не поражал их воображение, но в первую неделю 2013 года они увидели нечто совершенно другое, невообразимое: им явился водяной смерч. Кордоба заметил его первым. Воронка смерча находилась приблизительно в четырехстах метрах от лодки. Он указал на него Альваренге, и тот уставился на вращающийся столб воды. Водяная воронка высасывала воду из океана по мере продвижения к ним. Лодка дрожала, будто ее сотрясали удары, как при землетрясении. «ПЕРЕД НАМИ БЫЛА СПЛОШНАЯ КОЛОННА ВОДЫ ВЫСОТОЙ С НЕБОСКРЕБ. МОЖНО БЫЛО ВИДЕТЬ, КАК ОНА РАСТЕТ И РАСТЕТ, — делится впечатлениями Альваренга. — Я видел какие-то черные предметы, которые вертелись в самом центресмерча. Похоже, что туда засосало рыбу».

Через несколько минут водяной смерч растворился в воздухе. Все выглядело так нереально и призрачно, что напарники спрашивали себя: а действительно ли все это произошло на самом деле? Может быть, им все только почудилось? Потом они увидели еще один водяной смерч. И еще один. Образуясь на периферии зоны грозы, буря бушевала во всех направлениях. Рыбаки были лишены возможности оценивать место их нахождения, так как видимость снизилась до сотни метров. Водяная пыль и еще более высокие волны снижали видимость до расстояния в несколько корпусов лодки. Когда и без того тусклое солнце скрылось за облаками, мир вокруг них погрузился под покровы ужасной мглы.

Буря продолжалась пять часов. Вычерпывая воду день и ночь, Альваренга и Кордоба делали перерывы лишь для того, чтобы проглотить несколько полосок вяленой рыбы, размякших от влаги. Воды было столько, что они уже не следили ни за какими квотами и нормами и пили ее литрами прямо из ведра.

Ливень позволил обоим восстановить водно-солевой баланс и улучшил функционирование всего организма, включая кровообращение и пищеварение. «Наш рацион зависит от наличия жидкости, — говорит профессор Майкл Типтон. — Если вы потребляете много белка, это перенасыщает ваш организм солями аммиака, то есть мочевиной. Чтобы вывести ее вместе с мочой, требуется больше жидкости. Так что когда вы едите много мяса, потребность в жидкости возрастает. Эти два фактора тесно связаны друг с другом».

Проливной дождь дал возможность пополнить запасы пресной воды. Рыбаки свернули крышку с каждой бутылки и расставили их как кегли по всей лодке. Им пришлось выдержать настоящий тест на терпение, когда они смотрели, как вода по каплям наполняет бутылки. Соблазн схватить бутыль и выдуть сразу пол-литра был велик. Когда же Кордоба увидел, что запасы воды достигли пределов, он опорожнил сразу две бутылки в несколько быстрых глотков, игнорируя мольбы Альваренги быть более благоразумным с их ограниченными запасами жидкости.

Жизнь шла своим чередом: сальвадорец, как капитан лодки, принимал решения, а Кордоба вновь выполнял обязанности помощника. К пяти часам утра Альваренга чаще всего уже просыпался и сидел на палубе. Утро было самым тихим временем дня. «Было радостно смотреть на поднимающееся на востоке солнце, и я знал, что где-то там, за горизонтом, была земля. Там лежал мой мир», — говорит сальвадорец. Он проверял ловушки, желая узнать, не попала ли туда за ночь рыба. Независимо от того, каким был улов, Альваренга всегда ждал пробуждения Кордобы, прежде чем начать делить скромную добычу на равные порции. Утром было прохладно или дождливо, поэтому напарники завтракали внутри кофра. Потом следовал небольшой сон, и большую часть дня они сидели в ящике для рыбы.

Когда шел дождь, оба выбирались наружу, предпочитая находиться под каплями или потоками воды, омывавшей и освежавшей их тела. Если налетал бриз, становилось мокро и холодно, поэтому они забирались в ящик, рассказывали друг другу истории, представляли, как вернутся домой, и считали часы до рассвета. «Я сворачивался калачиком и плакал. Я просил Бога, чтобы ночь прошла быстрее и можно было снова согреться под лучами солнца», — признается Альваренга.

На следующий день ни одной рыбы не попалось, поэтому они начали по очереди охотиться. «Ночью мне было сложно заснуть. Я просыпался из-за того, что акулы бились в днище лодки или же птица садилась на борт, и тогда выходил поохотиться», — рассказывает Альваренга.

Кордоба громко храпел. «Маленький ворчун», — говорит о нем Альваренга. Сальвадорец часто просыпался и видел, что его напарника мучает кошмар. «Я не мог разобрать его слов, но он явно был напуган». Хотя в первые дни их одиссеи по океану Кордоба и Альваренга непрерывно ссорились, теперь они стали друзьями. Точно так же во время долгого полета между астронавтами устанавливаются крепкие дружеские отношения, несмотря на прежнее многолетнее соперничество по разным пустякам. Подобный же феномен известен и среди солдат, прошедших вместе через шквальный вражеский огонь. Они становятся братьями.

1 февраля 2013 г.

Положение: 2100 миль от побережья Мексики

Координаты: 7° 59’ 24.206 с. ш. — 124° 16’ 23.62’’ з. д.

77-й день плавания

Когда Кордоба и Альваренга запаслись едой на несколько дней вперед, в особенности когда поймали и съели черепаху, они забыли все свои горести и мучения и начали находить утешение в великолепном пейзаже, раскинувшемся вокруг них. «Мы говорили о наших матерях, — делится подробностями Альваренга. — Просили Бога простить нас за то, что были такими плохими сыновьями. Жалели о том, что не можем обнять и поцеловать близких. Обещали себе работать больше и лучше, чтобы им не приходилось гнуть спину. Но было слишком поздно».

КАК ДВА ПОДРОСТКА НА ПИКНИКЕ, НАПАРНИКИ ЛОЖИЛИСЬ ВЕЧЕРАМИ НА ДНО ЛОДКИ И СМОТРЕЛИ НА ЗВЕЗДНОЕ НЕБО. Ночь за ночью они старались переплюнуть друг друга в игре по выдумыванию созвездий, в которой каждый старался создать что-то фантастическое и невероятное. Они выискивали среди звезд спутники, летевшие по ночному небу. Воображали, что космические аппараты, за которыми они следят, были самолетами, посланными, чтобы спасти их.

* * *

Кордоба, певший в церковном хоре, торжественно и вдохновенно исполнял свои любимые гимны. Когда он сидел в кофре, выходило громче (это было что-то вроде пения в душе). Кордоба начинал свой сольный концерт, а когда его приглушенный голос достигал ушей Альваренги, стоящего на палубе, тот принимался подпевать. Не зная слов, он просто мычал вместе с напарником, а через несколько коротких куплетов начинался припев, который ввергал их обоих в состояние полного безумия. «Я любил, когда он пел», — признается Альваренга.

Сальвадорец вырос в Центральной Америке, а оказавшись в зрелом возрасте в Мексике, отдалился от культа Христа. Католические мессы были таким привычным явлением в его родной стране, что некоторые крупные универмаги отводили специально места для часовен, сдававшиеся по низким расценкам. В сельской Мексике керамические фигуры Мадонны Гваделупской обычно прикручивались к кузову семейного грузовичка. Все это не имело смысла для Альваренги, который старался держаться на почтительном расстоянии от входа в любой католический храм. Он демонстративно заменил систему традиционных христианских верований культом Санта-Муэрте (Святой смерти). Изображение этого жнеца жизни, этакого своеобразного святого, красовалось у него на руках, а следы когтей — на спине.

Несмотря на то что Альваренга с сомнением относился к посулам христианских книг и служителей культа, а порой даже вступал в открытый антагонизм с католиками, он всегда следил за тем, чтобы невзначай не обидеть чужих богов. Он видел в религии свод обязательств, которые в данный момент почти готов был взять на себя. «Я никогда не был в церкви, — говорит Альваренга, отличавшийся тем самым от большинства своих коллег-рыбаков, регулярно посещавших мессы. — Я ВИДЕЛ, ЧТО РЕБЯТА ВЫХОДЯТ ИЗ ХРАМА, ПОТОМ НАКУРИВАЮТСЯ ИЛИ НАПИВАЮТСЯ ВДРЫЗГ, А ПОТОМ ОПЯТЬ БЕГУТ В ЦЕРКОВЬ. Я СМОТРЕЛ НА НИХ И ГОВОРИЛ СЕБЕ: НЕТ, Я НИКОГДА НЕ БУДУ ТАК ДЕЛАТЬ. ВЕДЬ ОНИ ЖЕ ПРОСТО ГЛУМЯТСЯ НАД БОГОМ». Альваренга посчитал, что будет чист перед небесами, если не станет святотатствовать и обижать Бога неправильным поведением.

Тем временем Кордоба был одержим сожалениями. Его не покидало ощущение, что он промотал несколько лет своей жизни. Не переставал он думать и о пророчестве, нашептанном ему одной из прихожанок евангелической церкви за несколько недель до отправления в несчастливое путешествие. В ее снах брат Иезикиль погиб в море. Она это видела. И она предупредила его. Кордоба чувствовал, что над ним навис злой рок. «Он говорил, что этот дрейф был предопределен свыше», — делится Альваренга.

* * *

Пока они дрейфовали по Тихому океану, Кордоба все больше преисполнялся уверенности в том, что искушал судьбу, не внимая предупреждениям о собственной гибели в море.

— Я умру в море, — повторял он. — Нас никто не найдет.

— Успокойся. Надо верить! — убеждал его Альваренга. — Ты что, с ума сошел?

— Никто не найдет, не подберет нас! — кричал Кордоба в ответ.

Как-то Кордоба признался Альваренге, что своими грехами только ускорил наступление предписанного ему конца. Он умолял сальвадорца избегать этой ловушки, искать покаяния и стремиться к искуплению. Они вместе пели псалмы и гимны, устремив взоры в небо и молясь. Кордоба даже подумывал о религиозном посте, и как-то раз вместо того чтобы есть, они молились о спасении своих душ и голодали в течение суток.

Альваренга начинал понемногу запоминать слова гимнов и молитв. В его распоряжении имелись и другие средства для укрепления духа, и в том затруднительном положении, в котором они оказались, он крепился и не унывал. «Я верил в то, что Бог существует и что я могу попросить его о чем-нибудь, — рассказывал Альваренга. — В любом случае нельзя же обращаться за помощью к дьяволу. Как бы это сработало? Поэтому я молился о чуде. Я просил, чтобы кто-нибудь подобрал нас. Я не мог понять, почему меня заставляют жить в этом аду. Почему я был избран для того, чтобы страдать? — вопрошал сальвадорец. — Почему я? Почему не кто-то другой? И почему я должен страдать так долго? Я вдруг осознал, что никогда не увижу свою дочь. Не увижу, как она взрослеет. Поэтому просил Бога позаботиться о ней. Я все плакал и плакал, думая, что никогда не увижу свою дочь».

К тому времени дочери Альваренги шел уже тринадцатый год. Он ничего не знал о ней. В последний раз сальвадорец видел девочку, когда той не было и года. Если она вдруг ненароком услышала о разыгравшейся буре и о его пропавшей лодке, то теперь была уверена, что ее отец умер. Думая об этом, сальвадорец задыхался от ярости. Сдаваться было не в его правилах. Он дал себе слово, что если выживет, то сразу после спасения отправится прямо в Сальвадор. Пускай там его поджидают люди, жаждущие кровной мести, и неважно, что Фатима наверняка встретит его пощечиной, а не объятиями. Он был намерен искупить свою вину перед дочерью. «Я просил Бога избавить меня от этих дурных мыслей и молил его о прощении. И тогда я стал бы его верным слугой. Ну и все такое прочее…»

«БОЛЬШИНСТВО ЛЮДЕЙ НЕ МОЛЯТСЯ БОГУ, А ПЫТАЮТСЯ ЗАКЛЮЧИТЬ С НИМ СДЕЛКУ. НО ЭТО РАЗНЫЕ ВЕЩИ, — объясняет психолог Джон Лич, разрушивший широко распространенный миф о том, что в чрезвычайных ситуациях многим приходит просветление и обретается вера в Бога. — Обычно говорят что-то вроде: дорогой Бог, я тут попал в переделку. Давай договоримся так: если ты меня вытащишь из этой передряги, я изменюсь и стану лучше. Ну или что-то подобное этому. Вы же понимаете, что век такой веры короток». В то же время Лич признает силу и действенность религии в экстремальной ситуации. «Молитва сама по себе может оказать благотворное влияние, потому что она замедляет дыхание. Человек сосредотачивается на молитве, и страху и отчаянию в его мыслях уже нет места».

Джозеф Бутч Флит, проработавший несколько десятков лет в службе Береговой охраны США и преподававший в Национальной академии, полагает, что вера хоть и не гарантирует выживания, но во многих ситуациях способствует ему. Флит приводит истории американских солдат, которых держали в плену во Вьетнаме. «Если вы их спросите, они скажут, что спаслись благодаря вере или что вера в возвращение домой к своей семье не давала им умереть». Тот же самый образ мыслей можно было наблюдать в случае с Альваренгой. Он сосредотачивался на своей семье, думал о Боге, о чем-то более высоком, чем он сам.

Несмотря на временную связь с Богом, истинная вера Альваренги основывалась на одном из его главных жизненных принципов: оптимизме. «Я никогда не предавался мрачным мыслям, — признается он. — Я говорил себе, что выживу, буду смелым, буду верить и не опущу рук. Я знал, что мы находимся в дрейфе, но думал о спасении. Я всегда просчитывал на несколько шагов вперед, планировал, мечтал. Сидя в кофре для рыбы, я работал головой. Что я там делал? Прикидывал различные решения».

С его опытом хождения по морю Альваренга, даже оказавшись в такой непростой ситуации, чувствовал себя в лодке как дома. Кордоба же был подавлен и потерян. Постоянная качка сводила его с ума. Неужели нельзя остановиться хотя бы на минуту? Когда волны достигали метра в высоту, а особенно когда налетал порывистый ветер, парня начинало рвать. Это был первичный симптом психологического коллапса, его капитуляции перед силами стихии. «Известно, что люди, страдающие морской болезнью, почти всегда умирают первыми, — говорит профессор Майкл Типтон. — Если проанализировать записи о несчастных случаях, все эти отчеты о дрейфе на спасательных плотах, можно увидеть, что люди, заболевшие морской болезнью, почти всегда погибают одними из первых».

В ТО ВРЕМЯ КАК СКЕПТИЧНЫЙ И НЕВЕРУЮЩИЙ АЛЬВАРЕНГА ЧЕРПАЛ СИЛЫ В ВЫСШИХ СФЕРАХ, БОЛЕЕ НАБОЖНЫЙ КОРДОБА БЫЛ ПОГЛОЩЕН МЫСЛЯМИ О РАСПЛАТЕ, НАПУГАН СТРАШНЫМ И НЕПРИВЫЧНЫМ МИРОМ, В КОТОРОМ ОКАЗАЛСЯ, И УБЕЖДЕН В СВЕРШЕНИИ СМЕРТЕЛЬНОГО ПРОРОЧЕСТВА. Хотя напарники и находились в одной лодке, они двигались в совершенно противоположных направлениях.

1 марта 2013 г.

Положение: 2600 миль от побережья Мексики

Координаты: 6° 22’ 21.99 с. ш. — 131° 36’ 02.84’’ з. д.

105-й день плавания

Депрессия Кордобы все усиливалась. И до этого несчастливого плавания, выходя в море с ловцами акул, он всегда нервничал, когда берег терялся вдали и не было видно суши. Весь его мир вращался вокруг оси, которую он не мог осознать и измерить. Теперь напарники имели вдоволь воды и пищи, но после того рокового ужина с птицей, начиненной морской змеей, Кордоба стал отказываться от сырого птичьего мяса.

— Ешь лучше сам, — говорил он Альваренге. — А я уж как-нибудь обойдусь рыбой.

Когда речь заходила о случае с отравлением, было ясно, что Кордоба считает виновным во всем Альваренгу, который якобы подстроил все специально.

— Какой же я неудачливый, — повторял Кордоба с иронией. — Ну надо же такому случиться! Именно мне досталась отравленная птица.

— Но я же не подсовывал ее тебе. Ты сам выбирал свою долю, — отвечал Альваренга, который действительно дал возможность Кордобе выбрать блюдо в тот день. — Было же четыре птицы. По две на каждого.

Теперь, когда на стол выкладывалось свежее мясо, Кордоба требовал от Альваренги, чтобы тот вскрывал птицам желудки. Им больше ни разу не попалась жертва с змеей внутри, но Кордоба так и продолжал отказываться от пернатой дичи. Он съедал разве что кусочек, да и то после уговоров и угроз Альваренги. Как заправская медсестра, потчующая привередливого пациента, Альваренга делал все возможное, чтобы накормить напарника. Действеннее всего оказывались уговоры: так сальвадорцу удавалось убедить Кордобу съесть хотя бы маленькую порцию. Чувство сопереживания к напарнику, одержимому прогрессирующей паранойей, и быстрые рефлексы капитана (он ведь схватил юношу за волосы при шторме) закрепили роли и отношения в их комаде. Один был решительный и уверенный, а другой погружался в пучину неудержимой депрессии.

Альваренга предложил съедать свой обед на час раньше, пусть это и шло вразрез с их правилами совместного употребления пищи, но зато демонстрировало Кордобе, что еда не была отравленной. Однако молодой мексиканец упрямился. «Еда опасна», — повторял он. Это была аксиома, которую не удавалось ничем поколебать, и по мере того как юноша худел, он все больше убеждался в справедливости своего мнения. Он старался не жаловаться на голод и лишь испуганно говорил: «Я высыхаю, Чанча».

Кожа Кордобы сморщилась, руки и ноги стали похожи на палки. «Его лицо словно провалилось. Глаза запали и почернели. Он выглядел как настоящий скелет», — вспоминает Альваренга.

— Ты меня съешь? — спросил его однажды Кордоба.

Альваренга успокоил Кордобу, заверив в обратном.

— Ты, — пошутил он, — так исхудал, что на тебе и мяса-то почти не осталось. А кроме того, — добавил сальвадорец, — на лодке есть три черепахи, стайка птиц и вяленая рыба.

Чтобы плененные птицы не улетели, приходилось ломать им крылья. Это было жестоко, но необходимо для выживания. Альваренга так наловчился в охоте, что теперь съедал по птице каждый день, а иногда даже и по две, в связи с чем его вес начал понемногу приходить в норму. Кордоба употреблял в пищу только черепашье мясо и свежее филе спинорогов, однако этого было недостаточно для восстановления сил. Страх перед едой из-за боязни отравиться все сильнее овладевал им. Юноша обратился к Альваренге со странной просьбой.

— Не съедай меня, — попросил Кордоба. — Если я умру, привяжи мое тело к носу лодки.

— Не говори глупостей, — отвечал Альваренга. — Никто не умрет.

Однако он сам все меньше верил своим словам.

КОРДОБА ВСЕ БОЛЬШЕ УБЕЖДАЛСЯ, ЧТО ЛУЧШЕ УТОНУТЬ В ОКЕАНЕ, ЧЕМ УМЕРЕТЬ ОТ ГОЛОДА В ЛОДКЕ.

— Я не хочу страдать, — стонал он.

— Я тоже не хочу страдать, и Господь поможет нам преодолеть это испытание, — отвечал Альваренга, надеясь, что упоминание о вере взбодрит угасающего товарища.

Кордоба же тем временем разработал план ухода из жизни. Он решил дождаться, когда к лодке подойдет стая акул, и прыгнуть в воду. Когда акулы начали пожирать брошенные в воду птичьи потроха, юноша придвинулся к борту лодки.

— Пока, Чанча! — сказал он и перегнулся через перила, готовясь нырнуть.

Сальвадорец успел схватить напарника. Кордоба стал вырываться, но Альваренга стиснул обессилевшего паренька в медвежьем захвате. Протащив через лодку, он затолкал его в кофр для рыбы. Кордоба принялся пинать и колотить в стенки ящика, но тот весил больше 40 килограммов, а когда Альваренга сам забрался наверх, то Кордобе уже нипочем было не перевернуть тяжелый кофр и не вырваться из заточения. Парень был в ловушке. Альваренга отказался выпустить его наружу.

— Ты должен оставить все попытки убить себя. Ты должен перестать пить морскую воду. Ты не должен больше думать о том, чтобы прыгнуть в океан! — кричал Альваренга.

Когда Кордоба успокоился, сальвадорец слез с ящика, поднял крышку и сам забрался внутрь. Они поговорили по душам. Альваренга выслушал аргументы Кордобы относительно того, что смерть была неизбежна, а в ответ набросал план их освобождения.

— Нам нужно просто держаться, — сказал он. — Нам нужны три вещи для выживания: тень, вода и еда. Подумай только, в какую историю мы попали. Нам обязательно нужно рассказать ее другим. Нам нужно бороться! А потом мы расскажем остальным обо всем, что с нами приключилось, — убеждал Альваренга своего напарника.

Он представлял, какая награда ждет его после завершения испытания.

— Если я пройду через это, — сказал он Кордобе, — то обязательно куплю себе машину.

— Да ты просто сошел с ума, — ответил мексиканец.

Депрессия не отпускала Кордобу. Он злился и требовал предоставить ему возможность покончить со всем этим раз и навсегда. Когда Альваренга снова поместил его в кофр для рыбы, парень стал колотиться головой о стенки ящика. Он был в отчаянии. «Он бился головой о борта лодки, а я все пытался успокоить его. ТЕПЕРЬ МНЕ ПРИХОДИЛОСЬ СРАЖАТЬСЯ НЕ ТОЛЬКО ЗА СВОЮ ЖИЗНЬ, НО И ЗА ЖИЗНЬ КОРДОБЫ. А ОН НЕ ХОТЕЛ ЖИТЬ. Но мне нужно было помочь ему. Он ведь был моим напарником», — признается Альваренга. Кордоба, свернувшись калачиком на дне лодки, ревел во весь голос, кричал и вопил, а потом заснул. Поутру юноша был голоден, но отказывался от еды. «Мне приходилось заталкивать пищу ему в рот. Я насаживал маленькие кусочки на рыбьи кости и заставлял его есть. Это было все равно что кормить ребенка», — вспоминает Альваренга.

Сальвадорец понимал, что мало кому удается выздороветь, оказавшись в лапах депрессии. Чтобы отвлечь своего ослабевшего напарника от мрачных мыслей, Альваренга выдумывал разные истории о жизни на суше. Он часами сидел рядом с Кордобой и рассказывал ему о своих планах на будущее и о приключениях, которые их ждут. Все его истории крутились вокруг таких тем, как здоровье, оптимизм и еда. Когда Кордоба оживился, они пообещали друг другу, что будут держаться вместе и на суше, вернувшись в Мексику. Они фантазировали, что построят пекарню и будут продавать хлеб. В Сальвадоре Альваренга работал одно время в панадерии (булочной), где выпекал до пятисот хлебов до рассвета. Он был не прочь снова стать пекарем. А Кордоба накопит денег, купит велосипед и будет развозить по городу свежий хлеб.

* * *

Альваренга все чаще стал погружаться в мир грез. Бывшие подружки приходили к нему в дом в Коста-Асуль, чтобы провести ночь любви в его гамаке. Он забивал великолепные голы в футбольных матчах, проходивших на его любимом пляже. Он воображал, как встречается со своей дочерью Фатимой, которую покинул много лет назад. Они гуляли все вместе по пляжу — он, Фатима, ее дедушка с бабушкой. Он воображал, будто готовит изысканные кушанья и закатывает грандиозные пиры. «Я ел сырое птичье мясо, у меня не было кинзы, а так хотелось сварить суп, поэтому я представлял, будто кладу в горшок помидоры, кинзу и посыпаю блюдо солью, — говорит Альваренга. — Я ощипывал цыпленка, потом готовил его. Я поедал его целиком. В своих мечтах я ужинал в компании друзей».

СТАРАЯСЬ ПОМОЧЬ КОРДОБЕ, АЛЬВАРЕНГА, НЕ ОСОЗНАВАЯ ТОГО, САМ ОЧУТИЛСЯ В МИРЕ ФАНТАЗИЙ, В ВООБРАЖАЕМОЙ РЕАЛЬНОСТИ. Это состояние было знакомо и Стиву Каллахану, в 1982 году в течение 76 дней дрейфовавшему в Атлантическом океане на надувном плоту. «В мечтах и снах редко когда ощущаешь вкус или запах. Однако мне это удавалось. Я ощущал запах еды во сне. Сначала я сопротивлялся этому, мне не нравились такие сновидения. Проснувшись, я восклицал: «А, черт! Жаль, что все причудилось, примерещилось». Это было такое разочарование. Потом прошло немного времени, и я стал ценить такие сны, так как это был самый быстрый способ насладиться любимой едой».

Байки сделали свое дело. Хоть Кордоба по-прежнему отказывался есть сырое птичье мясо, он с удовольствием поедал рыбьи глаза, которые подсовывал ему Альваренга. Для эстетики каждый глаз сальвадорец накалывал на рыбью кость. Странное блюдо выглядело как оливки, насаженные на зубочистки. Напарники и не догадывались, что рыбьи глаза являются ценным лекарством, изобилующим витамином С. Именно ими питались потерпевшие кораблекрушение моряки, чтобы побороть цингу.

* * *

Кордоба принял роковое для себя решение. Он стал отказываться от любой пищи, за исключением свежего черепашьего мяса, но оно было редким деликатесом и попадалось все реже по мере того, как они уплывали все дальше от берега в открытый океан. Юноша сидел, сжимая пластиковую бутылку в руках, но не делал ни глотка. Он быстро терял силы и интерес к жизни. Альваренга предлагал напарнику съесть несколько крошечных кусочков птичьего мяса, а иногда — немного черепашатины. Кордоба же только сжимал челюсти. Депрессия все больше разрушала его тело.

— В этом месяце я умру, — сказал он как-то раз.

— Ты и в самом деле умрешь, если будешь твердить об этом, — пообещал ему Альваренга. — Я буду жить. Я пройду через это испытание. И мы покажем всему миру, что сделали. Мы подадим пример остальным людям.

— Я не верю в это, — твердил Кордоба. — Мы умрем.

— Не думай об этом. Никто не умрет. Нам нужно бороться, — отвечал Альваренга.

Рыбаки установили соглашение друг с другом. Если выживет Кордоба, то он отправится в Сальвадор к родителям Альваренги. Если удастся выжить Альваренге, то он поедет в Чьяпас и найдет мать Кордобы, которая была замужем за евангелическим священником. «Он попросил меня передать матери, что сожалеет о том, что не смог попрощаться, и что ей не нужно больше делать тамале для него. Им следует отпустить его, чтобы он ушел к Богу».

15 марта 2013 г.

Координаты: 5° 58’ 57.69 с. ш. — 135° 28’ 12.00’’ з. д.

119-й день плавания

— Я умираю. Я почти уже на том свете, — однажды утром, сразу после завтрака, сказал Кордоба.

— Не думай об этом. Давай лучше вздремнем, — ответил Альваренга и лег рядом с напарником.

— Я устал. Хочу пить, — простонал Кордоба. Его дыхание было прерывистым и тяжелым.

Альваренга взял одну из бутылок и приложил горлышко ко рту Кордобы, но тот не стал глотать воду. Он просто вытянулся. Его тело сотрясалось в кратковременных конвульсиях. Потом он застонал и напрягся.

— Не умирай! — просил Альваренга. Запаниковав, он выкрикнул в лицо Кордобы: — НЕ ОСТАВЛЯЙ ТУТ МЕНЯ ОДНОГО! ТЫ ДОЛЖЕН БОРОТЬСЯ ЗА СВОЮ ЖИЗНЬ! ЧТО Я БУДУ ДЕЛАТЬ ОДИН?

Кордоба не ответил. Через несколько секунд он умер и лежал с открытыми глазами.

«Я усадил Кордобу, прислонив к скамье, чтобы до него не доставала вода. Я боялся, что волною его может смыть за борт, — говорит Альваренга. — Потом я проплакал несколько часов подряд».

Проснувшись на следующее утро, Альваренга вылез из кофра и уставился на Кордобу, сидящего на носу лодки. Он словно загорал. Альваренга обратился к нему с вопросом:

— Ты как, приятель? Как спалось?

— Я спал хорошо. А ты? Ты уже позавтракал? — Альваренга отвечал на свои же вопросы вслух, как будто бы с ним разговаривал его мертвый напарник.

— Да, я уже поел. А ты? — продолжал Альваренга.

— Я тоже, — ответил он от лица Кордобы. — Я съел целое царствие небесное.

Разговор продолжался, как будто два беседующих напарника мирно завтракали в этот спокойный утренний час. АЛЬВАРЕНГА РЕШИЛ, ЧТО НАИЛУЧШИЙ СПОСОБ ПРИМИРИТЬСЯ С ПОТЕРЕЙ ТОВАРИЩА — ПРОСТО ПРИТВОРИТЬСЯ, ЧТО ОН НЕ УМИРАЛ. На протяжении следующего дня Альваренга обращался с трупом как с другом, с которым можно поделиться разными мыслями. «Почему бы нам не отправиться в Тоналу (город в Мексике, где рыбаки из их района часто устраивали вечеринки). Можно выпить пива, хорошо поужинать. Только сначала я приму душ. Потом поглажу одежду и приведу себя в порядок. У меня есть хорошие туфли».

На второй день после смерти Кордобы его тело стало лиловым. Разговоры прекратились. На третий день его кожа стала высыхать на солнце и трескаться. Как на сухой выделанной коже, на ней стала появляться хрустящая корочка. «Я потрогал его, и он казался твердым, — рассказывает Альваренга. — Запаха не было вообще. Он просто высох на солнце. Я не испытывал отвращения. Все выглядело совершенно нормальным. Я обнял его».

На четвертый день тело Кордобы стало почти черного цвета, и Альваренга полностью включил труп в свои дневные ритуалы. «Доброе утро, добрый день и добрый вечер», — говорил он ему. Затем сальвадорец начал петь гимны усопшему товарищу. Альваренга был уверен, что Кордоба слушает его, и приглядывался, не двигается ли он.

Сальвадорец проводил многие часы, беседуя со своим мертвым другом. Он выдумывал невообразимые истории их спасения.

— Ну и как там, на том свете? — спрашивал он. — Я хотел бы знать, каково это — быть мертвым. Расскажи мне о смерти, дружище. Это больно? Легко ли умирать?

— Смерть прекрасна, — отвечал Альваренга за Кордобу. — Приходи. Я жду тебя.

— Я не хочу покидать этот мир, — говорил он за себя. — Я не пойду к тебе. Не сейчас.

Этот разговор с трупом пагубно отразился на психическом состоянии Альваренги. Он начал сходить с ума. Он не мог представить себе дальнейшую жизнь в лодке без напарника. Несмотря на большие различия в характерах, рыбаки как-никак были командой, охотились вместе, вместе страдали и разделяли все горести своего положения. Может быть, смерть была и не таким уж плохим выходом, думал Альваренга, часами глядя на своего мертвого напарника.

Через шесть дней после смерти Кордобы Альваренга безлунной ночью сидел рядом с трупом своего помощника и вел с ним разговоры. И тут вдруг, словно пробудившись ото сна, он неожиданно осознал, что разговаривает с мертвецом. «Я попытался выбросить тело в океан, но не смог. Потом тем же вечером я попробовал снова. Сначала я обмыл его ноги. Его одежда пригодилась бы мне, так что я снял с него шорты и толстовку и надел на себя. Толстовка была красной, с изображением черепа и костей. А потом я бросил тело в океан. Пуская его по воде, я упал в обморок».

Глава 8 Плавая с акулами

23 марта 2013 г.

Положение: 3100 миль от побережья Мексики

Координаты: 5° 16’ 56.38 с. ш. — 139° 05’ 44.44’’ з. д.

127-й день плавания

Альваренга очнулся с головной болью. Небольшая шишка на затылке свидетельствовала о том, что он потерял сознание и упал на спину, когда опускал иссушенную солнцем мумию Кордобы в воды Тихого океана. Он не помнил, как тело погружалось в воду, а принимая во внимание кружащие рядом стаи акул, так было и лучше — не помнить. Сколько он пролежал без сознания? Альваренга чувствовал, что прошло всего несколько минут, однако за это время весь его мир рухнул. Окружающий ландшафт выглядел враждебным и хмурым. Теперь у него не было ни друга, ни даже его тела. Раньше он мог хотя бы выхаживать умирающего напарника, заботиться о нем или же говорить с его мумией. Теперь он был один — маленькая точка в огромном океане.

«Видели когда-нибудь лист, кружащийся в луже? — спрашивает Альваренга. — Так вот я был таким листом».

Полдюжины пойманных морских птиц расхаживали по дну лодки. Две морские черепахи ползали взад-вперед. Осознав суть своего нового положения, Альваренга испугался. Впервые проблемы в море стали серьезнее самого негативного опыта на суше. Прежде жизнь в море была легка и прекрасна. Он наслаждался вкусом черепашьей крови и жевал сырых крабов с тех пор, как ему исполнилось одиннадцать лет. Теперь его отличительная черта, торговая марка — энтузиазм и воля к жизни — была подпорчена. «Я провел все утро, таращась на то место, куда бросил тело. И тут я почувствовал, будто мою руку кто-то взял и стал управлять ею, — признается Альваренга. — Я вдруг подумал, что больше не хочу страдать, поэтому схватил нож и приставил его к своему горлу. Кто это был? Кто управлял моей рукой? Дьявол? Нет. Это муки страдания, голода и жажды толкали меня на самоубийство. Я был охвачен адским пламенем».

«Тогда я забрался в кофр и расплакался, — рассказывает Альваренга. — А что я мог сделать в одиночку? Мне даже не с кем было поговорить. Я спрашивал себя: почему умер Кордоба, а не я? Ведь это я взял его с собой на лов. Я корил себя за его смерть».

«Мысли о добровольном уходе из жизни — явление нередкое, — объясняет доктор Джон Лич. — Они возникают у человека, доходящего до определенной черты и видящего в этом смысл. И хотя он существует, он не живет. Это точка равновесия, когда вы готовитесь принять то, что нужно. В некоторых племенах в самом деле смиряются с тем, что человек, решивший, что жизнь пошла не тем путем, просто обрывает ее и убивает себя».

Альваренга, преследуемый наставлениями своей мамы, верящей, что Бог никогда не простит человека, покончившего с собой, отказался от своего намерения. Он испугался, что может отправиться в ад, где будет мучиться вечно. «Я просил Бога быть более могущественным, чем дьявол. Я не хотел, чтобы сатана забрал меня. И тогда я сказал себе: “Не будь трусом. Умрешь так умрешь, но только не так”. — Альваренга бросил нож. — “Я пообещал Богу, что не буду убивать себя. Если мне суждено умереть, то пусть это случится по его воле, но сам я никогда не наложу на себя руки”».

ПРОШЛО НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ АЛЬВАРЕНГА СМОГ ОЦЕНИТЬ ВСЕ ПРЕЛЕСТИ ОДИНОЧНОГО ПЛАВАНИЯ. «Я мог поймать птицу и тут же съесть ее. С Иезикилем нам приходилось делить добычу: часть печени ему, часть мне. Мы все время все делили. После его ухода я мог есть сколько угодно и пить воду стаканами. Пока мы были вдвоем, у нас был строгий контроль над расходом воды — один стакан за раз: стакан мне, стакан ему. Так и было. Все было распланировано и распределено. Теперь же я мог поступать как мне вздумается. Воды стало больше, и еды тоже».

Как-то на нос лодки села стайка пернатых. И Альваренга с азартом охотился, пока у него на борту не скопилось целых 25 птиц. Теперь он мог быть уверен, что ему не грозит ни голод, ни недостаток общения. Пока он спал в кофре, птицы дрались, кричали и хлопали крыльями. Утром, выбравшись из кофра, он столкнулся нос к носу с взводом своих голодных сотоварищей. «Однажды я проснулся и увидел два яйца чуть крупнее куриных. Я подумал, смогут ли из них вылупиться птенцы? Я начал спрашивать птиц: кто тут папа? А кто мама? Потом я съел яйца».

Охота отвлекла Альваренгу и заставила забыть об одиночестве и изоляции от мира. Точно так же его отвлекали и фантазии о скором спасении. Альваренга был настолько убежден, что вскоре мимо пройдет корабль, что привязал остатки своей футболки к шесту и соорудил что-то вроде потрепанного пиратского флага. Даже встав на цыпочки, он не мог поднять его выше, чем на три метра над уровнем моря, однако его уверенность была такой сильной, что он беспокоился, как бы долгожданный корабль не разрубил его лодку винтом.

Его лицо заросло густой курчавой бородой, торчащей во все стороны. Альваренга взглянул в зеркальце. Теперь оно требовалось разве что для того, чтобы подтвердить, в какого дикаря он превратился. Ну разве еще, может быть, как сигнальный прибор. Заряженный оптимизмом, Альваренга вообразил, что игра с солнечными зайчиками обязательно привлечет внимание кого-нибудь из членов команды корабля. Для этой цели он продолжил практиковаться в искусстве подачи сигналов.

Альваренга сидел на скамье и обозревал поверхность океана в поисках корабля. На восходе и закате горизонт был размытым, окутанным туманной дымкой, и на его фоне иногда возникали четкие силуэты, а солнце в это время было не таким жгучим. Обладая острым зрением, Альваренга теперь мог заметить мельчайшее пятнышко на горизонте. Корабль. Когда он приблизился и стук мотора стал громче, рыбак определил его тип. Это было трансконтинентальное судно, перевозящее контейнеры. Эти баржи без труда бороздили просторы океана, обычно они шли на автопилоте. Каждый раз, завидев такой корабль, Альваренга в необычайном приступе энергии вскакивал, начинал вопить, подпрыгивать и колотить по корпусу лодки дубинкой. Он видел примерно двадцать различных контейнеровозов на горизонте, и их дразнящий вид все также волновал и возбуждал Альваренгу.

Пока был жив Кордоба, Альваренга чувствовал, что разрывается между желаемым и должным. Часто он подавлял свои инстинкты и естественные реакции, чтобы удовлетворить потребности умирающего друга. Теперь Альваренга был один, если не считать команды пернатых, которым суждено было быть съеденными. И он начал устраивать быт в лодке так, как ему хотелось. Двоим мужчинам было сложно и неудобно находиться в тесном кофре со всех точек зрения — с психологической, физиологической и в материально-техническом плане тоже. Имея в своем распоряжении в два раза больше места, Альваренга познал всю прелесть просторного дома. Как-то раз он увидел проплывавшую мимо лампочку, схватил ее, осмотрел и попытался понять, для чего море подкинуло ему такой неожиданный подарок. Потом он повесил лампочку внутри кофра, на потолок, где она тихо себе болталась и покачивалась. Ночами Альваренга дотягивался до стены и «включал свет». Перед тем как закрыть глаза, он протягивал руку и воображал выключатель. Он нажимал на кнопку и «гасил свет».

Однажды сразу после завтрака Альваренга заметил на горизонте очередной корабль. Он был всего лишь точкой и не отличался от многих других случайных судов, попадавшихся на пути. Однако эта точка двигалась прямо к нему и была в нескольких милях от его лодки, и в этот раз Альваренга был уверен, что их пути пересекутся. Все утро он не сводил глаз с судна. А оно постепенно приближалось. Рыбак пожалел, что у него нет ракетницы. Когда в поле зрения появилась палуба, Альваренга увидел три больших красных креста на борту. СУДНО ПРОШЛО В ПОЛУМИЛЕ ОТ ЕГО ЛОДКИ И, НЕСМОТРЯ НА ТО ЧТО РЫБАК КРИЧАЛ И МАХАЛ РУКАМИ, НЕ ЗАМЕДЛИЛО ХОДА. АЛЬВАРЕНГА СВАЛИЛСЯ НА ДНО, ОХВАЧЕННЫЙ ОТЧАЯНИЕМ. Прыжки, крики и размахивание руками — все это было лишь спонтанной реакцией, а не разумным поведением надеющегося на спасение человека. После этого печального события рыбак сделал горький вывод: спасение придет не с воды, а с суши.

Через двое суток после того, как корабль с красными крестами скрылся за горизонтом, ночью Альваренга услышал стук о корпус лодки, как будто о нее билась панцирем черепаха. Быстро и тихо он выбрался из кофра и выглянул за борт. Там плавала и билась о лодку большая синяя бочка, в каких обычно перевозят нефтепродукты. Альваренга втащил ее на борт. Бочка была закручена пробкой, и на ней не было и признаков зеленой плесени или наростов, которые обычно появляются на любом предмете, плавающем несколько месяцев в море. Альваренга решил, что бочку, скорее всего, сбросили с корабля с тремя красными крестами на борту. «Я тотчас понял, что могу использовать бочку для хранения воды, поэтому укрепил ее на носу. Каждый раз, когда шел дождь, я собирал воду. У меня был шланг для отсоса воды, и я мог наливать ее туда тоже».

Установив для себя норму три стакана в день — за завтраком, за обедом и вечером, Альваренга решил одну из жизненно важных задач. «Я постоянно следил за тем, сколько у меня воды. Я все время беспокоился: а вдруг перестанут идти дожди. Когда же шел дождь, я пил воду, которая собиралась в углублениях в корпусе лодки, но не трогал свои запасы». Собранная за одну грозу вода позволяла повысить уровень жидкости в бочке на целых 25 см, и этого бы хватило на две недели при экономном расходе. «Эта бочка изменила всю мою жизнь», — утверждает сальвадорец.

Через месяц после смерти Кордобы Альваренгу ждала еще одна грандиозная находка. Он заметил плавающего невдалеке мертвого кита, на котором расположилась целая стая птиц. Подплыв поближе, сальвадорец обнаружил, что это вовсе не кит, а какой-то предмет, сопоставимый размерами с его лодкой. Как бы там ни было, это нечто привлекало пернатых, а для Альваренги — охотника и собирателя — сосредоточение птиц означало еду. Вмиг забыв о своем решении не плавать в море с акулами, он прыгнул за борт и погреб прочь от лодки по направлению к неизвестному предмету. Но едва он сделал несколько движений, как тут же выбился из сил. Его руки и ноги были слабыми. Альваренге пришлось сделать остановку уже через двадцать метров, чтобы дать отдых мышцам и отдышаться. Ему понадобилось несколько минут, чтобы возобновить движение вперед. Ведь за долгие месяцы безделья его мышцы отвыкли от работы, и он не мог выдерживать нужный ритм, но вскоре начал худо-бедно плыть, хоть и медленно. На полпути к цели Альваренга осознал, что ошибся в своем предположении. Объект был гораздо меньше в размерах, но птицы на нем действительно сидели.

С трудом загребая руками, Альваренга подплыл уже на шесть метров к объекту, но до сих пор не мог понять, что это такое. Птицы закричали и поднялись в воздух, напуганные появлением потенциального хищника. Теперь можно было рассмотреть предмет беспрепятственно. Это был кусок пенопласта размером с двойной матрас. И только теперь Альваренга осознал, как опасно далеко он отплыл от своей лодки. Объятый отчаянием и страхом, он запаниковал. Он навалился на пенопласт, раскинул руки в стороны и начал грести обратно к своему «Титанику». Альваренга работал усердно, но не мог достать до воды обеими руками одновременно, так как кусок был слишком большим. Тогда он соскользнул вниз и начал работать ногами, держась за кусок пенопласта ладонями. Понемногу расстояние между ним и лодкой сокращалось. Через пять минут он был на борту. Он тяжело дышал и был напуган донельзя. Потом прислонил кусок выловленного пенопласта к кофру и осмотрел свой трофей.

КОГДА СТРАХ УТИХ, ПРИШЛА ЗЛОСТЬ НА СЕБЯ ЗА РИСКОВАННЫЙ ПОСТУПОК. ЧТО ЗАСТАВИЛО ЕГО ПРЫГНУТЬ В ВОДУ, КОТОРАЯ КИШЕЛА АКУЛАМИ? МОЖЕТ БЫТЬ, ЭТО БЫЛА ЗАВУАЛИРОВАННАЯ ПОПЫТКА САМОУБИЙСТВА? Той ночью Альваренга не мог заснуть. Он спрашивал себя, а уж не сходит ли он с ума. Суицид не был выходом из ситуации, поэтому в ту минуту он поклялся бороться за свою жизнь. В течение многомесячного дрейфа он крепко цеплялся за свои инстинкты и придерживался разумной линии поведения. Как же он мог так безалаберно поступить, забыть о здравом смысле? Акул привлекает все, что плавает в воде. Бросить что-либо на поверхность — это все равно что дразнить хищников, которые, как он знал, постоянно поджидают под дном лодки. «Господи, — подумал Альваренга. — Что же я наделал?»

Позднее Альваренга получше осмотрел находку. Он прислонил пенопласт к двигателю и поискал крепкий кусок лески. Он не мог позволить, чтобы порыв ветра унес его добычу. Альваренга снял нейлоновый шнур с плавника выловленной черепахи. Тот был полуистлевшим, но вполне пригодным, чтобы удержать пенопласт. «Я прикрепил его рядом с мотором, так что он был виден птицам отовсюду. И как только я это сделал, они начали садиться на него. Но вы сами понимаете: смотреть на птиц и есть их — это две разные вещи».

Альваренга установил шест на кофре и привязал другой конец к раскуроченному двигателю. У него получился насест для уставших птиц, хорошо просматривающийся с неба. Мигрирующие через океан птицы после многодневного перелета буквально падали от усталости, поэтому приземлялись на созданный рыбаком аэродром и попадали в плен. Вскоре Альваренга ловил по пять птиц в день. Его реакция была отменной как никогда. «Мне даже не нужно было думать о том, как схватить птицу. К тому времени, когда подобные мысли мелькали в голове, я уже ломал ей крыло», — говорит он. Теперь на его лодке всегда было не меньше десятка птиц про запас, чтобы в черные дни не умереть с голоду. Когда наставало время готовить обед, Альваренга останавливал свой зловещий взгляд на какой-нибудь жертве, бросался на нее и убивал. Стая пернатых сначала разлеталась по насесту, а потом наносила контрудар. Альваренга кричал, когда удары попадали в цель и в его тело впивались птичьи клювы. В ярости он сворачивал голову наиболее агрессивной птице, но потом раскаивался в своем поступке. Если не съесть мясо «утки» сразу же, оно высохнет на солнце и потеряет большую часть ценной влаги и питательных веществ.

1 мая 2013 г.

Положение: 3700 миль от побережья Мексики

Координаты: 4° 59’ 37.48 с. ш. — 147° 40’ 58.74’’ з. д.

166-й день плавания

Было уже далеко за полночь, когда Альваренге приснился сон,будто его наконец спасли. Сначала он услышал музыку. Затем до него донеслись человеческие голоса и какофония разных шумов и звуков — урчание двигателя и гул разговоров. Судя по звукам, где-то была вечеринка. Альваренга был уверен, что его прибило к берегу. Убежденный в том, что его страдания окончены, он мысленно сказал себе: «Ура! Я спасен! Я свободен!»

Он выскочил из своего убежища и увидел яркие огни. Шум становился все громче, словно где-то была дискотека с большой толпой и запущенной на полную катушку стереосистемой. Затем музыка и огни стали отдаляться, а он смотрел на них в полной растерянности. Океанский лайнер? Яхта? Что бы это ни было, судно проплывало мимо, а рыбак кричал им по-испански: «Помогите! По-мо-ги-те!» Он вопил, колотил винтом о борт своей лодки и топал ногами, но не получил никакого ответа из темноты. Альваренга стал всхлипывать: «ЭТО ЖЕ БЫЛ ШАНС ВСЕЙ ЖИЗНИ. Я ТАК ДОЛГО НАХОДИЛСЯ В ПУТИ И ВИДЕЛ ТОЛЬКО ВОДУ И НЕБО».

В то время как корабль с вечеринкой на борту проплывал мимо, Альваренгу все сильнее охватывало разочарование: его планы на спасение рассыпались в пыль. Он понятия не имел, есть ли впереди острова, и теперь после шести полных лунных циклов наконец бросил считать время. «Это был феноменальный заплыв», — говорил он себе. Почти полгода он боролся с жаждой, голодом, штормами, даже пережил смерть напарника, но теперь его воля и стремление к жизни стали наконец иссякать. «Я наблюдал, как акулы кружат у лодки, и думал, а уж не прыгнуть ли мне в воду. Не стать ли пищей для морских тварей. Просто прыгну, и пусть они сожрут меня, — рассуждал Альваренга. — Когда я бросал в воду всякий мусор, акулы приходили в неистовство. Они словно знали, что следом прыгну я сам. Я видел, как они быстро расправляются со своими ранеными собратьями. Они бы съели меня еще до того, как я долетел до воды. Я не успел бы вздохнуть и двух раз, как они растерзали бы меня на куски, будто пираньи. «Я могу кончить все прямо сейчас», — думал я. — Я мог бы вынести еще много трудностей и лишений, но был не в состоянии справиться лишь с одним: с одиночеством». Это было уже слишком. Альваренга утешался лишь одной мрачной мыслью: «Это не займет много времени».

Однако он держался. Альваренга нашел силы для жизни, черпая их из давно забытого прошлого, думая о Сальвадоре, где он оставил подругу и Фатиму, свою дочь, которой сейчас было уже тринадцать лет. «Я думал о ней дни напролет. Как она вообще? Узнаю ли я ее? Умру ли я, так и не увидев ее даже на краткий миг? Я так много плакал, — рассказывает Альваренга. — Мне снилось, как она кричит: “Папочка!” — и это наполняло мою душу счастьем».

Вместе с возрождающейся силой к жизни пришел и острый приступ клаустрофобии. Альваренге во что бы то ни стало требовалась смена обстановки, поэтому он разработал радикальный план: бросить «Титаник» и дрейфовать в уютном кофре. Ящик будет плыть быстрее, а на горизонте рано или поздно появится земля, и путешествие завершится скорее. Он мог бы собирать воду, когда пойдет дождь, и ловить птиц на крыше. Но здравый смысл победил. Вскоре сальвадорец осознал самоубийственность своего плана — сменить большое плавательное средство на маленькое — и отказался от безумного решения.

Вместо этого Альваренга решил расширить границы своего мира, плавая в воде рядом с лодкой. Но океан кишел акулами. «Как-то раз одна акула высунулась из воды и чуть не перевалилась через борт. Потом я услышал, как она тащится внизу и скребется всем телом о дно лодки, — вспоминает рыбак. — Я сказал, что не собираюсь быть съеденным, потом дал ей дубинкой по башке, но она все равно гналась за мной». Альваренга выяснил, что, топая ногами по днищу и вызывая тем самым подводное эхо, можно отсрочить атаку на 15 минут. «Акула хотела потопить мою лодку. Она разгонялась и врезалась в нее. А я пытался ударить ее шестом. Рыбина делала полуповорот, раскрывала пасть и возвращалась».

АЛЬВАРЕНГА РАЗРАБОТАЛ СИСТЕМУ ОБНАРУЖЕНИЯ АКУЛ, ПОЗВОЛЯВШУЮ ЕМУ СОВЕРШАТЬ КРАТКОВРЕМЕННЫЕ ЗАПЛЫВЫ РЯДОМ С ЛОДКОЙ. Сначала он бросал с полдюжины птичьих лапок за борт. По мере того как лапы тонули, Альваренга смотрел, не забурлит ли вода. Если акулы не появлялись, он погружался в океан и, стараясь не плескаться, осуществлял освежающий, но в то же время щекочущий нервы заплыв. «Так я принимал ванну, — рассказывает он. — Я любил играть со своими волосами. Они отросли настолько, что закрывали лицо. Я глядел в воду, как в зеркало, и думал: “Боже мой, каким же я стал страшным. Настоящий монстр”».

Плавание стало для него настоящей отдушиной, в те дни оно было единственной радостью в его жизни. Каждые несколько недель Альваренга погружался в воды океана и плавал. Он счищал морских уточек со дна лодки и добавил в свое меню мясо этих ракообразных. Ими он мог питаться аж два дня. «Я все представлял, будто нахожусь на пляже со своими друзьями и плаваю у берега. Если я выбирался из лодки хотя бы на пять минут, это очень расслабляло», — рассказывает он. Альваренга также проводил краткие осмотры «Титаника» на предмет поломок. «Я оценивал скорость течения, чтобы убедиться, что меня не унесет от лодки, затем проводил ладонью по всей длине корпуса, чтобы удостовериться, что он крепкий. Мне приходилось погружать голову в воду и смотреть, все ли в порядке, нет ли где слабых мест».

Луна жила по своему неизбывному ритму: росла, сияла, убывала. Лодка все плыла, преодолев к тому времени расстояние в 4000 миль, но Альваренга так и продолжал оставаться одиноким и покинутым, дрейфуя в бескрайнем океане. Джейсон Льюис во время первого кругосветного путешествия, длившегося 13 лет, провел несколько недель в маленькой лодке, пересекая Тихий океан. Он описывает тот район, где находился Альваренга, как самое тихое место на земле, где молчание и жутко, и странно. «Поскольку там постоянно стоит тихая и безветренная погода, это место в принципе можно назвать красивым. Если взять и устроить там несколько пустынных островков, засадить их пальмами, то это будет настоящий рай, — написал Льюис в своем путевом журнале. — Тут много солнца, вода совершенно прозрачна, можно смотреть на десятки метров вглубь и ничего не увидеть. А при отсутствии ветра тишина просто оглушительна. Как будто кто-то нажал на кнопку «Стоп», и мир вокруг замер, и только мое тело продолжает жить своей жизнью».

Несмотря на одиночество, Альваренга был счастлив. Он жил, по его собственному выражению, без греха, не причинял никому зла, и никто его ни в чем не мог обвинить. «Я был спокоен и приспосабливался к океану. Такова была моя новая жизнь».

У Альваренги был кров над головой, вода и еда, однако он по-прежнему оставался пленником. Только вместо пребывания в маленькой камере он дрейфовал в центре гигантской экосистемы. Удаленный на сотни миль от ближайшей суши и лишенный всех современных удобств, он находился в положении, которое лучше всего описать фразой «свобода в одиночестве».

Глава 9 Встречи с монстрами

1 июня 2013 г.

Положение: 4400 миль от побережья Мексики

Координаты: 6° 24’ 00.85 с. ш. — 159° 21’ 22.34’’ з. д.

197-й день плавания

Как-то ночью Альваренгу разбудил громкий скрежет о днище лодки. Шум и сотрясание продолжались секунд десять. Это был необычный звук. Он не был похож на все то, что рыбак слышал ранее, за полгода свободного дрейфа в Тихом океане. Может быть, его лодка наконец пристала к какому-нибудь острову? Альваренга выскользнул из кофра, чтобы проверить догадку. Когда он глянул в воду, то увидел, что под лодкой будто протаскивают ковер, сотканный из зеленой бугристой кожи. Рядом с ним проплывало какое-то глубоководное животное, морская тварь, такая длинная, что он не мог видеть ни хвоста, ни головы. Животное было в несколько раз длиннее его лодки. Как вспоминает Альваренга, в тот момент он подумал, что из глубины всплыл монстр, чтобы проглотить его. Он утверждает, что спинной плавник неведомого зверя выглядел как крыло самолета. При втором прохождении гигантской твари за бортом он увидел огромный глаз размером с человеческую голову. Его вид так испугал рыбака, что он тотчас же спрятался в свой кофр.

Всю ночь Альваренга провел в ящике, свернувшись калачиком и прижав колени к груди. Его борода была обернута вокруг рук, будто шаль. Испуганный и озадаченный, он сгрыз четыре вяленые рыбки-спинорога в ожидании рассвета, который должен был принести покой и безопасность. Не перевернет ли огромный зверь его лодку? Может быть, он столкнет его в воду и сожрет?

Когда небо порозовело в преддверии первых лучей успокоительного рассвета, Альваренга снова вылез из ящика, чтобы исследовать воду за бортом. Монстр плавал менее чем в десяти метрах от лодки. Его серая кожа была усеяна белыми пятнами. Это была самая большая рыба на земле — китовая акула. Альваренге доводилось встречать китовых акул у побережья Мексики, но никогда настолько близко и ни разу такой большой экземпляр. Средний вес китовой акулы 25 000 фунтов (11 т), но эта была больше всех, которых он видел, и весила, по всей вероятности, более 30 000 фунтов (13 т). «У моей лодки низкая осадка, и я даже смог коснуться спины этой рыбины, — рассказывает Альваренга. — Кожа у нее была грубая, как металлический напильник или наждачная бумага. Если бы ей вздумалось подпрыгнуть, то волной меня бы накрыло и потопило».

В эти утренние часы, когда огромное животное вяло и медленно проплывало под лодкой и тыкалось носом в борт, страх рыбака перерос в любопытство. Что нужно этому монстру? Альваренга несколько раз видел огромный овальный рот рыбины, похожий на шахту колодца аварийного выхода. «Пожалуй, я мог бы пролезть туда целиком», — подумал он.

На второй день путешествия с неожиданным попутчиком Альваренга не без радости обнаружил, что китовая акула является своеобразным магнитом для других существ, эпицентром собственной экосистемы. Белые и черные рыбки-лоцманы чистили рот рыбины, похожий на щетку для обуви, а на животе у гигантской акулы жили рыбы-прилипалы, избавлявшие ее от кожных паразитов. В результате рыбалка стала такой удачной, какой еще никогда не была.

Когда китовая акула отплывала от лодки, Альваренга смотрел с благоговейным страхом, как ее тень растворяется в морских глубинах. Потом животное возвращалось, преследуя косяки рыбы на поверхности, прижимало их ко дну лодки и втягивало в себя добычу. Пасть ее распахивалась во всю ширь, и туда без труда поместился бы весь косяк целиком. Поняв, что рот китовой акулы усеян щетками, похожими на зубья большой расчески, и осознав, что у животного нет зубов, способных оторвать плоть, Альваренга присоединился к лову. Он погружал руки в воду до плеч и замирал в ожидании, отслеживая добычу, пытающуюся ускользнуть от разверзнутой пасти. Улучив момент, Альваренга смыкал ладони. Это было совсем как ловить спинорогов, но только каждая рыбка вознаграждала его несколькими фунтами свежего филе. Завяленная или запеченная под лучами солнца, она была источником чистой энергии. Каждая рыба, помимо мяса, приносила еще один бонус: печень размером с человеческий кулак. Питательная, богатая витаминами и микроэлементами, она была залогом здоровья, и Альваренга смаковал ее, как шоколадные конфеты. «Я могу есть рыбью печень весь день, — рассказывает он. — Я молился, обращаясь к Богу: “Когда же ты, Господи, пошлешь мне рыбью печень?”»

АЛЬВАРЕНГА СТАЛ ПРИВЕТСТВОВАТЬ СВОЕГО ПОПУТЧИКА И ВСКОРЕ ПРОВОДИЛ МНОГИЕ ЧАСЫ, РАЗГОВАРИВАЯ С РЫБИНОЙ ЗА БОРТОМ. ОН РАССКАЗЫВАЛ КИТОВОЙ АКУЛЕ РАЗНЫЕ ИСТОРИИ. Гладил ее по крапчатой коже при каждом удобном случае. Как и раньше с трупом Кордобы, теперь Альваренга оживленно беседовал с океанским монстром. Радость иметь товарища, пусть это всего лишь рыба, подпитывала мир его фантазий. Теперь он был не один, и он даже спал лучше, когда слышал плеск китовой акулы за бортом. Альваренга остро, как никогда, чувствовал связь со своими родственниками: он воображал свою жизнь, какой она будет по возвращении на берег, если только ему вообще удастся вернуться домой. Он женится, заведет семью с кучей детей, купит дом с участком земли, на котором будет полно скота. У Альваренги не было никакого желания обустраиваться на суше — океан был его домом, — но он чувствовал стыд за то, что бросил свою семью. Он умолял небо дать ему последний шанс, возможность спасти отношения с дочерью Фатимой и со своими родителями. Отказываться от моря он не собирался. Рыбалка была его страстью. Однако он мог ездить из Мексики в Сальвадор по нескольку раз в год, проводить сезон штормов с Фатимой, а потом вновь выходить в море.

Дружба с китовой акулой возникла сразу же. Альваренга воображал, что он и плавающая за бортом рыбина были персонажами из Библии. Сальвадорец примерил на себя роль Ионы и вживался в нее с пугающей достоверностью, до галлюцинаций. Может быть, появление китовой акулы было проверкой его веры? Может быть, рыбина приплыла для того, чтобы проглотить и спасти его? «Что, если я сяду тебе на спину, — спрашивал он у своего попутчика, — отвезешь меня на берег?» — Отчаянно желая смены обстановки, Альваренга просил акулу отвезти его куда угодно — на сушу, в глубины океана — или взять с собой в кругосветное плавание. — «Я просил ее проглотить меня. Спрашивал: “Ты не кусаешься?” Иначе я бы не стал лезть к ней в пасть. Но если бы она согласилась не кусать меня, то что тогда? Тогда бы я еще подумал. Может быть, я бы даже прыгнул ей в пасть».

Альваренге так хотелось обрести долгожданное спасение, что он воображал, будто акула послана для этого. Однако ее пасть в подходящий для прыжка момент никогда не была открыта, и часто акула находилась далеко. Поэтому Альваренга решил, что прыгнет в воду, подплывет к ее морде и соскользнет прямо в горло. Но из-за других, более опасных и хищных акул он отказался от разыгрывания истории из Нового Завета в реальности. Сальвадорец боялся, что его просто разорвут на части до того, как он получит возможность увидеть изнутри желудок китовой акулы.

Гигантская рыбина помогла Альваренге преодолеть страх одиночества и частично исцелила от безумия, вызыванного ощущением, что он заперт в поясе лошадиных широт. Сальвадорцу нужен был товарищ, с которым бы он вел разговоры или успокаивал его во время вспышек молний, таких ярких, что казалось, будто они разрывают мир напополам.

Джейсон Льюис вспоминает, что те 30 дней, которые он провел в полосе штиля, были самыми ужасными из всех. «Молния бьет прямо в воду, — написал он в журнале, который вел, находясь в плавании. — Я видел своими глазами, как образуются эти грозы, видел их ужасную силу. Смотришь часами, как они приближаются, и все происходит так медленно. Это было просто ужасное место в эмоциональном плане. Дни безнадеги и отчаяния. Каждый день, прожитый там, казался неделей, а каждая неделя — месяцем, ну а месяц превращался в год».

Спустя неделю плавания с китовой акулой Альваренга проснулся и обнаружил, что опять один. Его гигантская спутница уплыла ночью неизвестно куда. Ее исчезновение ввергло рыбака в депрессию: он снова был одинок. У него в запасе оставалось еще много историй, но рядом не было слушателей. Однако его уныние длилось недолго. Вскоре приплыла еще одна акула, поменьше. Очевидно, одна из детишек той, что была с ним все это время.

«Молодая акула была три метра в длину. Шумная и резвая, она вела себя как непослушный ребенок, — вспоминает Альваренга. — Не то что мамочка». Молодая акула часто терлась толстой наждачной кожей о днище лодки, счищая раковины и наросты, а потом возвращалась, чтобы пожрать то, что отпало. «Ночью она билась о лодку каждые полчаса. Это была настоящая пытка, — рассказывает Альваренга, который не мог заснуть несколько ночей кряду. — Мне хотелось спать, но я боялся, что эта рыбина перевернет лодку и выбросит меня в воду».

Вскоре судно попало в океанское течение. Временами скорость передвижения лодки достигала двух миль в час. И тогда маленькая китовая акула пропала. «Когда рядом есть кто-то, с кем можно перекинуться словцом, время бежит быстро. Оставшись один, я изнывал от скуки. Пока рядом плавала маленькая акулка, я печалился гораздо меньше. Нам было о чем поговорить».

* * *

Теперь Альваренга продвигался вперед со скоростью три мили в час, вплывая в самое сердце крупнейшего в мире морского заповедника. В этом районе центральной Океании проживали наиболее многочисленные акульи популяции, оставшиеся на земле. Здесь находилась одна из тех немногих областей, где акулы свободно размножались, как они это делали когда-то давно во всех океанах. Хотя в умах людей акула демонизирована и чаще всего предстает в образе кровожадного людоеда, на самом деле все обстоит наоборот. НА КАЖДОЕ НАПАДЕНИЕ МОРСКОЙ ХИЩНИЦЫ, ЗАКАНЧИВАЮЩЕЕСЯ СМЕРТЬЮ (А ИХ РЕГИСТРИРУЕТСЯ ОКОЛО 20 °CЛУЧАЕВ ЕЖЕГОДНО), ПРИХОДИТСЯ ПРИМЕРНО 20 МЛН ПОЙМАННЫХ АКУЛ. Именно столько вылавливает ежегодно мировая рыболовецкая индустрия. Мясо многих из них попадает на стол в виде бифштексов. Хищнический лов за последние 50 лет в буквальном смысле снизил популяцию акул в десять раз (их осталось только 10 % от первоначального количества).

В связи с этим ученые всего мира съезжаются в центральную часть Тихого океана для изучения акул на атолле Пальмира — удаленном острове площадью 680 акров. Морской биолог Джейкоб Юрич описал его так: в этой экосистеме хищников больше, чем жертв. Ученые еще называют ее перевернутой пирамидой. А поскольку акул тут в избытке, здесь они еще голоднее, так как не всем хватает пищи.

Юрич несколько месяцев провел на атолле Пальмира, плавая с аквалангом и камерой «GoPro» на голове. Он описывает окружение так: многие акулы выглядят очень и очень худыми по сравнению с обычными.

Хоть Альваренга и не подозревал того, он дрейфовал прямо к атоллу Пальмира, который, как многие тихоокеанские острова, нес на себе следы Второй мировой войны: когда-то здесь происходили столкновения между американской и японской авиацией. Брошенные взлетно-посадочные полосы на Пальмире были облюбованы тысячами олуш и других пернатых, счевших разогретый на солнце асфальт идеальным гнездовищем и превративших обширные пространства в гигантский инкубатор. Ржавые джипы выстроились вдоль береговой линии, а джунгли окружили склады, где до сих пор стоят батареи бочек с авиационным топливом, оставшимся со времен военных действий. Если бы Альваренга только мог подгрести к берегу острова, он был бы спасен. Исследовательские суда прибывают и отправляются почти каждый день, так что одно из них наверняка заметило бы рыбака. Ученые на атолле Пальмира связаны с большим миром, и у них имеется своя мини-клиника. Однако шансы на встречу с ними были минимальными. Остров имеет такую ровную поверхность, что уже на расстоянии двух миль сливается с горизонтом. Впрочем, хоть Альваренга и не мог видеть землю, он ее чувствовал. Птиц в воздухе стало больше, их видовой состав расширился, вода приобрела светло-голубой цвет, а под лодкой начали курсировать стаи рифовых акул. Сальвадор неустанно просматривал горизонт, дивясь разнообразию пернатых. Коричневолапые олуши и черные крачки — они разнообразили его меню и давали пищу для размышлений. Но он так и не увидел атолл и проплыл мимо него, продолжая двигаться на запад. В следующий раз пристать к берегу он мог в лучшем случае у Папуа — Новой Гвинеи, расположенных в 3700 милях севернее Австралии.

* * *

Ночью, когда лодка довольно резво неслась на запад, Альваренга лежал без сна на дне, вглядываясь в ночную тьму, пронизываемую время от времени вспышками молний. Ветеран мореходного дела и ученый, занимающийся проблемами окружающей среды, Айвен Макфадаен, неоднократно пересекавший все океаны Земли, отзывается о центральной области Тихого океана как о месте средоточения бурь. «Здесь небо освещается вспышками молний и льет ослепляющий проливной дождь. И ты знаешь, что молнии тут больше бить некуда, кроме как в твою лодку, потому что на три-четыре тысячи миль вокруг — пустое пространство. В такие моменты нужно просто уйти куда-то глубоко в себя, чтобы не думать об очевидном: ведь если что-то пойдет наперекосяк, то никто уже не поможет. Ты сам по себе. Один. Я не позволял себе задумываться об этом. ЕСЛИ ПРЕДСТАВЛЯТЬ САБЛЕЗУБЫХ ТИГРОВ В УГЛУ КОМНАТЫ, ОНИ ТАМ РАНО ИЛИ ПОЗДНО ПОЯВЯТСЯ И НАБРОСЯТСЯ НА ТЕБЯ. ФАКТОР СТРАХА МОЖЕТ СЛОМИТЬ КОГО УГОДНО».

Годы в море подготовили Альваренгу к неожиданным и яростным атакам береговых штормов, но сейчас он целиком и полностью находился во власти тропических бурь, формирующихся в центральной части Тихого океана. Было самое начало сезона бурь. Именно в этом районе зарождаются тропические циклоны и тайфуны, а потом идут на запад, к Филиппинам и Корее. И задолго до того, как шторма зарегистрируют метеостанции разных стран Юго-Восточной Азии, в этой части океана бушуют десятиметровые волны и несется ветер со скоростью 80 миль в час.

На горизонте клубились тучи в форме наковальни, и у Альваренги было предостаточно времени, чтобы изучить их. Освещенные изнутри молниями, эти массивы облаков поднимаются так высоко, что коммерческие реактивные самолеты, летящие на высоте 10 000 м, регулярно меняют курс, чтобы избежать встречи с опасными ураганами. Борт 447 авиакомпании «Air France», разбившийся у берегов Бразилии в 2009 году, попытался прорваться через гряду туч в Атлантическом океане, недооценив мощь экваториальных очагов грозы. Один из моряков, проплывавший через этот район, описал его так: темно-серые угрожающие тучи плывут прямо на вас, как что-то, сошедшее с экрана фильма ужасов. Альваренга смотрел на тучи и вспоминал свои молодые годы в Сальвадоре, когда он работал пекарем. Он представлял поднимающиеся горы теста, растущие под действием дрожжей.

Альваренга знал, что эти грозные тучи в один момент могут принести свирепую бурю. Дождь шел так часто, что рыбак пришел к выводу: он скорее сгниет от сырости, чем умрет от жажды. Погода будто придерживалась определенного расписания: утром было ясно, в полдень из-за горизонта поднималась мощная облачная гряда, и затем заряжал дождь на весь остаток дня. Иногда шторма ударяли сразу после захода солнца.

Рыболов-спортсмен Джоди Брайт провел сотни ночей, дрейфуя и ловя рыбу в центральной части Тихого океана. Он описывает все несколько по-другому: «Если нет луны, то вода и небо черные и не видно ни зги. Так что если вокруг вашей лодки сформировалась определенная экосистема, ночью к вам будут приплывать разные морские животные. Они будут стучать в борт, прыгать и плескаться в воде, а если появятся какие-нибудь китообразные, они будут пищать и свистеть».

Плыть в лодке по штормящему морю — все равно что кататься на американских горках в электромобиле с бампером и выключенным светом. Альваренгу бросало от одного борта к другому. С тяжелым балластом — двигателем лодка ходила кругами. Волны сталкивались, лодка иногда перелетала через гребень и соскальзывала вниз по диагонали, врезаясь в подошву вала; казалось, ее вот-вот поглотит пучина океана. При свете луны Альваренга мог бы прикинуть расстояние между волнами и подготовиться к ударам, но в темноте и в особенности при завесе дождя видимость была нулевой, поэтому нельзя было предугадать, когда накатит очередной вал. Молнии зигзагами прочерчивали небо, вспыхивая на миллисекунды, а потом взрывались на поверхности воды. На мгновение рыбак даже обрадовался, что на лодке нет мачты. Альваренга прятался в кофре для рыбы. В его кромешной темноте вспышки света были такими яркими, что рыбаку казалось: он уже не на земле, а где-то еще.

АЛЬВАРЕНГА ТО И ДЕЛО ЗАДАВАЛСЯ ВОПРОСОМ: А УЖ НЕ БЫЛО ЛИ ЕГО ПУТЕШЕСТВИЕ ЖИЗНЕННЫМ УРОКОМ, ИСПЫТАНИЕМ, НИСПОСЛАННЫМ ЕМУ БОГОМ? По всем мыслимым стандартам, он давно должен был умереть. Почему ему сохранили жизнь? Возможно, он избран для того, чтобы передать послание надежды тем, кто хочет свести счеты с жизнью. Это было единственное объяснение, приходившее ему в голову. Сальвадорец начал заучивать урок наизусть и повторял: «Не думай о смерти. Если думаешь, что умрешь, ты умрешь. Все устаканится, успокоится и утрясется. Не переставай надеяться. Оставайся спокоен». Эту самую мантру он безуспешно пытался вдолбить Кордобе. Теперь же воспользовался ею сам. «Что может быть хуже, чем оказаться одному в море? Вот что бы я сказал тем, кто задумывается о самоубийстве. Есть ли страдание нестерпимее?»

Несмотря на позитивный настрой, Альваренга был изнурен. У него постоянно болела голова. Левое ухо воспалилось, и оттуда сочился густой белый гной. Из-за ужасной боли он мог жевать только на одной стороне. Горло также воспалилось: из уха инфекция перекинулась на лимфоузлы на шее и теперь терзала и их. Он едва мог глотать от боли. И тут Альваренга вспомнил о традиционном лечении, широко распространенном у него на родине, в Сальвадоре. Он помочился в ведро, набрал мочу в рот, прополоскал ее там, согревая жидкость. Потом выплюнул собственные выделения в ладонь, наклонил голову вправо и влил жидкость в больное ухо. Он повторил процедуру утром, днем и вечером. После шести прополаскиваний болезнь отступила. «В детстве меня так лечила мать, — объясняет Альваренга. — Дело в том, что моча прекрасно помогает при воспалении уха, вызыванном попавшей туда водой».

Зрение Альваренги тоже ухудшилось. Солнце слепило его. Куда бы он ни посмотрел, казалось, ему в глаза направили фонарик. Каждый вал и маленькая волна отражали свет и выстреливали бликами ему в лицо. Альваренга держал глаза плотно зажмуренными и жалел, что потерял солнечные очки. КОГДА НАХОДИШЬСЯ ОДИН В МОРЕ, ЦЕННОСТЬ ПРОСТЫХ ВЕЩЕЙ ВОЗРАСТАЕТ. Простая коробка спичек разнообразила бы меню рыбака. Он поддерживал свое существование как охотник-собиратель, живя на подножном корму, а так у него был бы гурманский стол. Шляпа защитила бы его глаза и лицо от ожогов. А подушка! Чего бы он только ни отдал, чтобы опустить голову на что-нибудь мягкое. Водоросли, конечно, заменяли подушку, пока оттуда не начинали выползать всякие твари. Как-то раз Альваренга вытряхнул из уха краба и с тех пор не мог полностью расслабиться, зная, что подкладка под голову населена разными маленькими гадами, которые ползают, копошатся и жалятся, мешая спать.

Средняя температура теперь была 32 °C, когда светило солнце, и 30 °C ночью. Влажность держалась на уровне 90 %, и Альваренга постоянно обливался потом. «Прямо как в духовке», — думал он, хоть родился и вырос в тропическом климате. В детстве, живя в Сальвадоре, он привык к среднегодовой температуре 24–25 °C. Но одно дело — жить в рыбацкой деревне, поросшей зеленью, где воздух лишь на короткое время нагревался до 32 °C, и совершенно другое — бесконечно жариться на солнцепеке, как кусок кожи, выложенный на просушку. Облегчение наступало, только когда небеса разверзались и проливали воду. Капли дождя замерзали на пути к земле, и мелкие льдинки ударялись о лодку. Альваренга собирал их и заталкивал в рот, где они спокойно себе таяли.

Чтобы не изжариться заживо, Альваренга не покидал кофр более чем на пятнадцать минут в день. Будучи не в состоянии вытянуться в тесном ящике в полный рост, он прислонял ноги к стенке — ужасно неудобное положение. В результате три позвонка сместились и защемили спинно-мозговой нерв, что вызывало жуткую боль. Низ спины ломило постоянно и временами так сильно, что Альваренга не мог ходить. И тогда он ползал по палубе лодки, обдирая колени и отчаянно пытаясь не прогибаться в пояснице.

В открытом океане черепахи попадались редко. Из рациона Альваренги исчез наиболее важный элемент, можно сказать, краеугольный камень его меню. И теперь было не важно, сколько он съедал спинорогов или сырого птичьего мяса. Ничем нельзя было заменить энергетическую жидкость, богатую питательными веществами, содержащимися в полугаллоне свежей черепашьей крови. Потом и птицы стали попадаться реже. Они прилетали небольшими стайками и садились на лодку все одновременно, но их становилось все меньше. Альваренга предположил, что все будет только хуже, поэтому начал экспериментировать и изобретать другие техники ловли рыбы. Он попытался смастерить крюк из полоски металла, которую нашел на плавнике черепахи (ее прикрепили ученые), однако не смог согнуть маленький кусочек железа и заточить края, получив острый кончик или бородку, достаточно длинную, чтобы подцепить рыбу и не дать ей сорваться. Он воображал, что внутри двигателя еще много деталей, из которых можно смастерить гарпун, но после долгих часов копания в нем так и не смог вынуть ничего путного. Мотор стал грудой зеленого металла. Теперь его основной функцией было впитывать солнечный свет и тепло и служить в качестве противня для поджаривания рыбьего мяса.

Вскоре черепашье мясо, хотя и не в полной мере, заменила акулятина, став основным источником протеинов и лекарством. Обычно этих хищниц, особенно маленьких — не длиннее его руки, было так много, что их можно было хватать ладонями. Случалось, что в течение нескольких дней акулы не приплывали, и когда они появлялись, у сальвадорца был праздник.

Альваренга никогда не видел таких больших акульих стай. Иногда вокруг его лодки кружило до пятидесяти акул. «Они начинали биться в борта, то в один, то в другой, качали меня. Они пытались запрыгнуть в лодку с кормы. Они знали: в ней кто-то есть. У меня был длинный шест, которым я тыкал им в морды, но это еще больше разъяряло и раззадоривало их. Они все кружили и кружили, а потом врезались в борт и нападали на лодку», — описывает Альваренга ощущения от пребывания в эпицентре скоординированной атаки акульей стаи.

КОГДА-ТО В МЕКСИКЕ АЛЬВАРЕНГА ВПЕЧАТЛЯЛ РЫБАКОВ ТЕМ, ЧТО ВЫЛАВЛИВАЛ АКУЛ ИЗ ВОДЫ ГОЛЫМИ РУКАМИ. «Самый легкий способ выполнить этот впечатляющий трюк — медленно плыть в моторной лодке и ждать, пока рядом не появится акула, плывущая с той же скоростью. Потом одним движением нужно схватить ее за плавник и забросить в лодку». Но при медленном дрейфе, без мотора, Альваренга мог только смотреть, как акулы резвятся за бортом, дразня его. Его реакция была отменной, но акулы плыли слишком быстро. Взглянув на охапки птичьих перьев, сальвадорец выдумал новый способ охоты. Можно же заставить акул плавать медленно, смекнул он.

Альваренга подождал до ночи: он знал, что с наступлением темноты акулы становятся активнее. Когда опустилась мгла, он вывалил в воду чашку кровавых потрохов и стал ждать. К лодке сразу приплыли несколько акул и принялись пожирать мясо, однако они плавали слишком глубоко, чтобы их можно было схватить, поэтому Альваренга приспособил приманку у самой поверхности воды. Держа потроха в канистре, опущенной на глубину 30 см, он смог подманить хищников прямо к лодке. Когда они замедлились, чтобы поесть, у него появился шанс.

Луна сияла ярко, и Альваренге было хорошо видно, что происходит в воде у его лодки. Он заметил, как мимо проскользнула корифена и заглотила приманку. Акулы же кружили в отдалении. Альваренга понимал, что ему не под силу поднять и вытащить из воды голыми руками рыбину длиннее его ноги (это было опасно), поэтому он ждал появления маленьких акул. В шести метрах от лодки как раз появилась одна прямо на поверхности, хищно водя головой туда-сюда по мере приближения. Когда рыбина заглотила приманку, Альваренга схватил ее за треугольный плавник и забросил в лодку через перила. Он тут же отступил назад, глядя, как хищница извивается всем телом и бьет хвостом по палубе.

«Я был голоден, — вспоминает Альваренга. — Хотел есть так, что караул. Так что я взял да и саданул ее по башке палкой». Акула клацнула зубами. Пасть раскрылась в ожидании, желая оттяпать кому-нибудь что-нибудь. Обычно Альваренга держал в лодке дубину типа бейсбольной биты для глушения акул, но теперь она была потеряна. Мачете тоже упал за борт вскоре после смерти Кордобы.

В других обстоятельствах Альваренга легко и быстро расправился бы с рыбиной. Теперь же его единственным оружием был винт, снятый Кордобой с двигателя. Наваливаясь на винт всем телом, сальвадорец бил им акулу по голове. Когда он извлекал оружие из тела рыбины, его руки находились в опасной близости к клацающим зубам. Один раз она чуть было не ухватила его за ногу. После получасовой битвы Альваренга расправился с хищницей, загнав лопасть скользкого от крови винта ей в голову. Он выбился из сил, но муки голода были сильнее. Рыбак разрезал живот рыбине, вываливая внутренности на палубу. Он искал печень, а нашел два желтых яйца размером с куриные. Ножом он вырезал дыру в одном. «Я думал, а не отравлюсь ли я ими, как Кордоба, но затем сказал себе: да нет, это невозможно. А потом взял да и съел их», — смеется он. Продолжая кулинарные поиски, он вырвал печень. Она была полметра в длину и мягкая, как масло.

Печень у акул действительно большая и занимает до трети от всей массы тела. Она богата витамином А, кислотами омега-3 и веществами, повышающими иммунитет. Жир, добываемый из печени акулы, продается как пищевая добавка в магазинах здоровья по всему миру. Японские рыбаки используют его для лечения ран и профилактики простудных заболеваний, и даже как средство от рака. Самедава, как называют рыбий жир в Японии, переводится как «лекарство от всех болезней». Особенно дорогой является печень глубоководных акул. Именно такую любил Альваренга, считая ее лакомством.

«Похоже, что люди, находящиеся в экстремальных условиях, в какой-то момент начинают выискивать у животных, которых удается поймать, органы, богатые витаминами, — отмечает профессор Майкл Типтон, физиолог, специалист по чрезвычайным ситуациям. — Совсем не обязательно, что они осознают питательную ценность разных частей добычи. Но в конце концов они добираются до нужной им части, потому что она вкусна и именно в ней больше всего нуждается их организм в данный момент».

Пищеварение у Альваренги было болезненным и нестабильным. Птичьи кости и рыбья чешуя, которые он постоянно проглатывал, вызывали острые спастические боли в животе. Из-за грубой пищи и недостатка воды его кишечник был забит. Боль порой была такой сильной, что он складывался пополам, как будто ему дали под дых. Живот у него был твердый как камень, и рыбак не мог испражняться. «Было такое ощущение, будто у меня внутри куча камней», — вспоминает он. Однако акулья печень оказала хорошее слабительное действие. Его кишечник очистился от перьев, костей и всех накопленных шлаков. Это было все равно что заменить масло в машине. Все системы организма заработали лучше после хорошего куска акульей печени. Альваренга не переставая жевал и глотал жирную мягкую плоть. Один кусочек печени он высушил и отложил для своей аптечки на случай оказания экстренной медицинской помощи. «Если у меня опять накопится слишком много костей и перьев внутри, а живот будет болеть, я просто сжую кусочек вяленой печени. Это будет моим лекарством», — решил он. Альваренга обнаружил еще один способ применения акульей печени. Подумав, что густой, богатый кровью желатин можно использовать как антизагар, он обмазал им тело. «Он был темный, и я нанес его на ноги и на лицо. Однако вскоре пошел неприятный запах, а через несколько дней вонь стала просто невыносимой».

«Я ел даже акулью кожу, — вспоминает Альваренга, имитируя, как он жевал жесткую кожу акулы. — Я клал кусочек за щеку и глодал его. Постоянное трение счищало зубной камень с коренных зубов, пока они не стали гладкими, как полированный мрамор».

Глава 10 Дорога в никуда

25 июня 2013 г.

Положение: 5000 от побережья Мексики

Координаты: 5° 40’ 54.14 с. ш. — 166° 29’ 50.44’’ з. д.

220-й день плавания

В один из дней, когда Альваренга сидел в кофре для рыбы, он вдруг почуял тошнотворную вонь. Выбравшись наружу, он огляделся в поисках источника невыносимого запаха. Может быть, мертвая рыба каким-то образом попала на борт? Или умерла одна из его плененных крачек из птичника? После долгого вглядывания ему удалось увидеть неясное движение, едва заметное в солнечном мареве. Вдалеке над водой кружилась большая птичья стая. «Вероятно, там проходит косяк тунца», — подумал Альваренга, у которого тотчас проснулся инстинкт охотника. Без гарпуна или сетей шансы поймать такую необычайно подвижную и сильную рыбу, как тунец, были очень малы, однако тунец питался более мелкой рыбой, которую можно было выловить руками. При кормежке косяк оставил в воде множество кровавых ошметков, привлекавших хищников, поэтому Альваренга был осторожен и не погружал рук в воду зря, одновременно следя, не появились ли на поверхности акульи плавники. Когда он подплыл ближе к галдящей стае, вонь стала такой невыносимо густой, почти липкой, что у него защипало глаза, а желудок подскочил к горлу.

Потом Альваренга увидел причину всего этого гвалта и шума: в воде плавал дохлый кит. Полуразложившаяся туша морского млекопитающего размером с его лодку дрейфовала по течению, а птицы садились на нее, клевали, и от созерцания этого мерзкого пира у сальвадорца пошли мурашки по коже. Мясо гниющего гиганта раздирали на части сотни птиц. Тело кита было практически скрыто под водой, как айсберг, и Альваренга был уверен, что в то же самое время десятки акул терзают тушу снизу. Вся она подрагивала от толчков, как будто по ней колотили сотни маленьких молоточков. Посмертное пиршество сопровождалось шумом, гвалтом и ором. Дерущиеся птицы орали и выли, пытаясь пробраться к пище.

Альваренге не терпелось поскорее миновать это место и встать с подветренной стороны, пока он не осознал побочный эффект от такого соседства. «Птицы жрали гнилую плоть и прилетали на мою лодку отдыхать. Я поймал многих из них, но не был уверен, что их мясо годится в пищу. Они сильно воняли, — признает Альваренга. — Приходилось подолгу промывать мясо в воде, чтобы избавиться от этой вони».

Пернатые, слетевшиеся на мертвого кита, дали возможность провести новый раунд большой охоты. Днем и вечером птицы, включая черных крачек, садились на лодку, чтобы отдохнуть и поспать. Альваренга ловил их, пока у него не скопилось тридцать пернатых, включая олуш и других, каких он ранее никогда не видел. У него на борту был настоящий птичник. ШУМ, ЗАПАХ И ПОСТОЯННОЕ ДВИЖЕНИЕ ПЕРНАТЫХ ПРЕВРАТИЛИ ЖИЗНЬ НА ЛОДКЕ В ХАОС, И ТЕПЕРЬ ОНА БОЛЬШЕ НАПОМИНАЛА КУРЯТНИК. НО ПОСТОЯННО ГОМОНЯЩАЯ СТАЯ ТАКЖЕ СКРАШИВАЛА ОДИНОЧЕСТВО РЫБАКА В ПУСТЫННОМ МИРЕ БЕЗБРЕЖНОГО ОКЕАНА.

Теперь, когда не было больше необходимости охотиться, Альваренга тратил целые часы, наблюдая за птицами. «Они все были разного размера — большие, маленькие и даже крохотные, не больше моего мизинца, — говорит он. — Я съел их всех».

Альваренга беспрестанно беседовал с пленными птицами. «Я обращался к ним: “Говорите со мной! Мне больше не с кем тут болтать”. Они дергали шеями и смотрели на меня». Альваренга спрашивал птиц, как они могут быть такими глупыми? Зачем они летают здесь, посреди океана, когда где-то там есть земля? Потом он дал им дельный совет: «На вашем месте я бы постоянно сидел на берегу».

Альваренга также подумывал о пересылке сообщений. Можно было написать записку и прикрепить ее к ноге птицы, и та рано или поздно долетит до берега. Однако без ручки и бумаги у него не было возможности написать письмо, поэтому он просто нацарапал свое имя на нескольких маленьких полосках металла, которые время от времени находил на плавниках черепах. Еще у трех пойманных птиц оказались на лапах кольца из металла. Одной из них Альваренга не стал ломать крыло, а снова надел кольцо на лапу и отпустил, чтобы она улетела на берег и позвала на помощь кого-нибудь. Он не был так уж уверен, что птица донесет его сообщение, но сам вид улетающего пернатого гонца наполнял его сердце надеждой.

Альваренга играл с птицами в разные игры. Так, он организовал чемпионат по футболу, бросая высохшую рыбу-фугу по лодке, ставшей игровым полем. Поскольку фугу была покрыта иглами, птицы не могли проколоть «мяч», но из-за голода и желания съесть хоть что-нибудь они били по рыбе клювами, гоняя ее с одного конца «поля» на другое. Чтобы придать игре накала, Альваренга бросал пернатым куски рыбы и птичьи потроха, а потом смотрел, как они дерутся за еду и гоняют рыбу-фугу по лодке. САЛЬВАДОРЕЦ НАЗВАЛ ОДНУ ПТИЦУ КРИШТИАНУ РОНАЛДУ, ДРУГУЮ — РОЛАНДО, А ТАКЖЕ ПОМЕСТИЛ МАРАДОНУ И МЕССИ В ОДНУ КОМАНДУ. Так Альваренга проводил целые дни. Он был и болельщиком, и комментатором, погружаясь в красочный мир птичьего футбола. В особенности он любил смотреть матчи между Мексикой и Бразилией. В этих встречах выигрывала всегда, конечно же, Мексика.

Как-то раз на борт приземлилась большая коричневая птица, похожая на гуся, но с толстыми лапами. Такое существо было редкостью для Альваренги, исследовавшего птиц с одержимостью профессионального орнитолога. «Птица была очень красивая — с черной головой и прекрасным оперением, поэтому я не стал ее съедать, — рассказывает рыбак. — Другие были уродливыми, а эта очень необычной. Это было что-то». Стая не приняла новичка, поэтому Альваренге пришлось взять питомца под свое крыло. Нового обитателя птичника он назвал морским гусем. Тот оказался общительным, и сальвадорец принялся приручать дикое пернатое существо. «Если я стучал пальцем, он подходил ко мне. Я воображал, будто разговариваю с человеком, и был готов беседовать с ним часами. Этот парень был птицей, то есть был живым, как и я».

Альваренга с морским гусем жили вместе в кофре для рыбы. «Он пел весь день, и я учился копировать его звуки, — вспоминает рыбак. — Когда я кормил питомца, то тоже всегда пел для него». Он назвал птицу Франциско, а для краткости — Панчо. Альваренга позволял Панчо оставаться в кофре всю ночь. «Он не пытался сбежать. Внутри ящика я кормил его маленькими кусочками рыбы, наливал воду в черепаший панцирь. Я спрашивал его, когда он женится, и все такое прочее».

* * *

К этому моменту Альваренга, передвигаясь со средней скоростью 1 миля в час, проплыл уже 5000 миль — расстояние от Рио-де-Жанейро до Парижа. Если бы рядом с лодкой полз ребенок, он бы давно оставил сальвадорца позади. Исследователи из поисково-спасательного отдела службы Береговой охраны США и эксперты Университета Гавайев реконструировали маршрут дрейфа Альваренги при помощи модели его лодки, симуляции океанских течений и известной скорости ветра. В течение первых восьми месяцев он, скорее всего, придерживался западного направления с небольшими отклонениями, но в июле 2013 года его движение стало хаотичным. Лодка плыла то на север, то на восток, то на запад, то на юг. Альваренга двигался зигзагами вразных направлениях, как будто шел по маршруту, проложенному ребенком, нарисовавшим на карте ломаную линию, по очертаниям похожую на звезду. Просто рыбак попал в большой круговой поток, известный под названием «океанский вихрь». К счастью, вокруг был живописный ландшафт, изобилующий морскими животными и предлагающий новые источники пищи.

«Одно из правил, которого придерживаются коммерческие рыболовецкие суда, выходящие на лов в открытый океан, — они следуют по ходу движения океанского вихря. Рыбаки не гадают, где будет рыба, а отмечают места на карте, где она скоро окажется, — говорит рыболов-спортсмен Джоди Брайт. — Если вы посмотрите на карту дрейфа, практически совпадающую с картой течений, то увидите на ней множество вихрей и тому подобных явлений. Именно здесь рыба собирается в большом количестве. Дело в том, что в этих воронках и водоворотах концентрируются самые разнообразные организмы. Так что одни находят других. Коммерческие суда отслеживают их перемещения при помощи спутников и современных технологий. Они видят, где будет формироваться океанский вихрь, и иногда приходят на место быстрее рыбы. Получается, они оказываются в нужном месте в нужное время. В этом вся суть коммерческого рыболовства сегодня».

Пока Альваренга бесцельно кружил по морю, отдавшись целиком на милость ветров и течений, его постоянно преследовал страх перед океанскими глубинами. Ведь там, на недосягаемой глубине, в бездне темных вод таились гигантские чудовища, поднимавшиеся на поверхность ночью. Морские чудища существуют. В том Альваренга убедился сам. Ведь он постоянно слышал звуки, которые они издавали во тьме: рев, плеск, стоны, утробное хрюканье и вой. Он следил за полосами света, похожими на подводные ракеты. «Ночью в воде начинают светиться и фосфоресцировать разные организмы. Так что если поблизости оказываются дельфины, они выглядят как торпеды», — объясняет ученый, исследователь проблем окружающей среды Айвен Макфадаен, описывая биолюминесцентные бактерии, которые создают хвост света за движущимися объектами. Альваренгу не могло не восхищать, когда во мраке ночи кильватер его лодки начинал светиться, что выглядело так, будто в бесконечных просторах океана нарисована тропа, и тогда он представлял, что это его дорога домой. Однако ж сальвадорец был довольно напуган звуками огромных невидимых чудовищ — возможно, китов, — выбиравшихся на поверхность из глубин. Их невидимые плесканья звучали зловеще: это были существа, прячущиеся на тысячеметровой глубине прямо под его лодкой.

Исследователи XVI века населяли открытый океан таким великим множеством монстров и гадов, что уже в 1545 году норвежские ученые издали иллюстрированный каталог морских чудовищ, где змеи и рогатые рыбы с аппетитом поедали корабли всех размеров. На одной иллюстрации пятиметровый омар держит моряка клешней и готовится сожрать его. Рядом зелено-оранжевый зверь, похожий на дикого кабана с острыми клыками, поднимается из глубин, исторгая из обеих ноздрей фонтаны воды, напоминающие струи пара от паровоза, в то время как гигантский кальмар с кошачьими усами рыскает по поверхности.

Впрочем, не все истории являются баснями и россказнями. Кожистые черепахи, курсирующие через Тихий океан, достигают веса в 1300 кг, а длина их передних плавников простирается до 2,5 м. У гигантского кальмара, пойманного в Тихом океане, диаметр глаз был 40 см. Большинство этих животных поднимается на поверхность ночью и устраивает настоящий концерт — какофонию из стонов, всплесков и, как говорит Альваренга, пронзительных взвизгов.

Одежда Альваренги превратилась в лохмотья. Солнце, соленая вода и ветер поистрепали его шорты, а футболка выглядела как половая тряпка. Одна только толстовка с черепом и перекрещенными костями, снятая с мертвого Кордобы, защищала его тело от солнца. Ниже пояса он был гол, если не считать истрепанных трусов, да на одной ноге красовался кроссовок, выловленный из моря. Спутанные и всклокоченные рыжеватые волосы падали на лицо, и их приходилось закалывать шпильками из рыбьих костей. До середины груди спускалась густая борода, курчавящаяся у подбородка и полностью скрывающая рот. Кончик носа был обожжен солнцем. На пальцах виднелись многочисленные следы укусов рыб-спинорогов, которые также частенько выхватывали куски плоти из ладоней. Предплечья рыбака были покрыты коростами — наглядное доказательство непростой охоты на птиц с острыми клювами. НЕСМОТРЯ НА НЕПРЕКРАЩАЮЩИЕСЯ СТРАДАНИЯ, КОТОРЫМИ БЫЛА НАПОЛНЕНА ЕГО КАЖДОДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ, ВЫЖИВАНИЕ БОЛЬШЕ НЕ БЫЛО ЦЕЛЬЮ РЫБАКА. ОНО ПРЕВРАТИЛОСЬ В ОБРАЗ ЖИЗНИ.

Альваренга прошел через страх, отчаяние и ужас, чтобы обрести в душе мир и покой, приносящие смирение и сострадание. Примерно то же самое испытывал и Джейсон Льюис, пересекая Тихий океан: сначала страдание, а потом гармонию и душевное спокойствие. «Испытывать сострадание ко всему на свете оказалось легче в море, чем на суше, — написал Льюис в своем дневнике. — В конце концов паника замещается теплым, уютным чувством, и создается впечатление, будто ты вернулся опять в материнское лоно».

* * *

Теперь все рефлексы Альваренги, все его тело были заточены на охоту. Он мог в штиль различить рыбу-парусника, выпрыгнувшую из воды в десятках метров от лодки. Его ощущения обострились, и он мог на вкус распознать черепашьи сердце и почки, печень спинорогов и акульи мозги. Его способы рыбной ловли были налажены и отработаны. Каждое утро рыбак вытягивал все более обтрепывающуюся леску и осматривал ловушки из канистр. Когда Альваренга находил рыбку, что случалось три-четыре раза в неделю, он был рад поиграть в шеф-повара. Сальвадорец тратил долгие часы, нарезая мясо, высушивая его на солнце и складывая завяленное филе в закрома.

Готовя обед, Альваренга жевал съедобные органы и слизывал капли свежей крови. Он крошил мозги, глаза, кишки и cкладывал это севиче в пустую бутылку из-под чистящего средства. Высушенные птичьи лапки были хорошей закуской, которую он хранил в кофре, где спал. Охота и приготовление пищи теперь занимали около пяти часов в сутки, что было значительным достижением по сравнению с началом путешествия, когда за весь день можно было вообще ничего не добыть. Зеленая бахрома плесени росла под скамейками. Дно лодки усеивали птичьи кости, перья, осколки черепашьих панцирей. Обломками птичьих клювов Альваренга чесал себе спину и пытался использовать их как музыкальные инструменты, выстукивая разные ритмы о скамью лодки.

Благодаря океанским вихрям экосистема под дном его лодки кипела жизнью. Целая пищевая цепочка создавалась и ширилась под сенью его судна. Находясь на вершине пищевой пирамиды, Альваренга чувствовал себя королем маленького государства, хотя он сам был вынужден признать, что то была империя, где не наблюдалось постоянства в ролях охотников и жертв.

Альваренга бросал в воду перья, отслеживая скорость и ход течения. Смотрел, как они дрейфуют по поверхности. В нетерпении он начинал говорить с океаном.

— Я хочу спросить тебя… Ты меня вынесешь на берег или так и оставишь плавать в море? — допытывался он.

— Вынесу на берег. Только не сейчас, а через несколько дней. Не беспокойся, — воображал он ответ океана.

— А может быть, устроишь все завтра? Дай мне сигнал, чтобы я понял, что ты не обманываешь меня, — умолял Альваренга.

— Я живой, — отвечал океан. — И я не вру. Я говорю правду.

— Докажи мне, что ты не врешь, — приказывал Альваренга. — Дай мне сигнал, чтобы я поверил твоим словам.

— ОЧЕНЬ СКОРО ТЫ ПОЛУЧИШЬ СИГНАЛ. ИДЕАЛЬНЫЙ СИГНАЛ, — ОТВЕЧАЛ ОКЕАН. ЭТО БЫЛ УДОВЛЕТВОРИТЕЛЬНЫЙ ОТВЕТ, ПОЗВОЛЯВШИЙ РЫБАКУ РАССЛАБИТЬСЯ.

Частые, но непродолжительные ливни, а иногда и двухдневные шторма обрушивались на лодку, и тогда Альваренга промокал до нитки. Он разделил запасы воды на три части. Всего у него имелось около шестидесяти полулитровых пластиковых бутылок, двадцатилитровое ведро и наполовину заполненная двухсотлитровая бочка. Он прикидывал, что с такими резервами сможет провести без дождя несколько недель.

Кофр для рыбы, служивший рыбаку укрытием, был водонепроницаем и цел. Края у него потрескались, но крыша не протекала. Стенки были прочными и надежно защищали от ветра и дождя. Альваренга подумывал о том, чтобы начать нацарапывать сообщения или отсчитывать полнолуния на стенах своего домика, но и то и другое для него было признаком капитуляции перед стихией и больше напоминало посмертные записки, которые оставляют умирающие моряки. Альваренга же планировал рассказать свою историю выживания лично.

Когда дождь прекращался, Альваренга был способен восторгаться естественными чудесами мира. Он воображал, будто море украшено сверкающими бриллиантами, и долго смотрел на звезды. Он мог рассматривать небо часами и мгновенно замечал движение, будь то спутник, самолет или падающая звезда.

Имея пищу, воду и кров, Альваренга был хорошо приспособлен к жизни в таких условиях. Он уже не испытывал отчаянного желания спастись. Он ел больше и страдал меньше. «Мой мозг адаптировался. Я уже не чувствовал себя потерянным. Все происходящее выглядело так естественно. Я уже не спрашивал себя, что буду делать завтра. Я знал об этом, — утверждает рыбак. — В первые дни плавания каждый день приносил неизвестность. Приходилось думать, как выжить. Теперь же я просил Бога послать мне побольше черепах, птиц и рыбы, чтобы продержаться до тех пор, пока не пристану к земле или пока меня не подберут».

Одуряющий дрейф лодки по кругу теперь был более очевиден, чем когда-либо. Иногда солнце всходило прямо по курсу, а иногда — в другой стороне. В своих фантазиях Альваренга взмывал в небо. «Я воображал, будто беру птичьи крылья, приспосабливаю их к рукам и улетаю домой. Я думал, ведь это так просто: привязать их к плечам и улететь на берег».

У Альваренги было много свободного времени. Ежедневная жизнь не только стала терпимой, но и в каком-то смысле приносила странное удовольствие. Используя кости спинного плавника рыбки-спинорога, сальвадорец занялся портняжным делом. Его черная лыжная шапочка-маска для лица разваливалась на части, но отдельные нити были крепкими, поэтому он распустил ее на пряжу и подштопал толстовку Кордобы с черепом и костями. Капюшон у нее почти отваливался, и на нем требовалось поставить заплату. Сидя на растрескавшейся и погнутой скамье лодки, Альваренга прокладывал аккуратные стежки туда-сюда, прилаживая капюшон к толстовке. Шитье позволило ему расслабиться, и после он принялся выкраивать пару мокасин из акульей кожи, словно усеянной тысячью невидимых шипов. Положив кусок кожи на дно лодки, Альваренга производил измерения, затем обрезал его вокруг своей ступни. Мокасины были на ремешках, как сандалии. Эта грубая обувь прикрывала подошву, оставляя большие пальцы открытыми и позволяя воде выливаться.

В качестве подушки сальвадорец использовал буй размером с футбольный мяч, выловленный из океана, где плавало много всякой всячины. Сделанный из полого металлического шара, буй, c облупленной краской, был его любимым предметом интерьера в лодке. Кладя на него голову и закидывая ноги на скамью, чтобы расслабить поясницу, Альваренга отдыхал, наслаждаясь видом мерцающих звезд, проплывающих над головой. Лунный свет струился по поверхности океана и проникал в толщу воды. Под собой Альваренга мог видеть силуэты тунцов, акул и черепах, а также какие-то таинственные тени, появляющиеся из тьмы и уходящие снова в глубины.

Из хвостов пойманных птиц Альваренга выдергивал самые красивые перья и вставлял их в свою кустистую шевелюру. Смотрясь в воду как в зеркало, он составил себе целую коллекцию плюмажей. Когда ему требовалось защитить голову от солнца, вогнутый черепаший панцирь становился сомбреро, принося облегчение и служа стильным головным убором.

В попытке нарастить утраченную мышечную массу Альваренга занялся физическими упражнениями: он приседал и ходил от носа к корме — всего восемь шагов в один конец, — отсчитывая двести длин корпуса лодки. Впрочем, придерживаться режима физкультурных занятий было для него чересчур. Приятное ничегонеделание являлось наградой за каждодневные труды и старания, поэтому он быстро потерял интерес к спорту и выбросил его из своего распорядка дня. Обзаведясь стабильным и даже щедрым источником пищи, Альваренга сумел набрать вес, да и общее состояние организма улучшилось. Его худощавое, долговязое тело снова стало обрастать тонким слоем жира. Религиозные посты, которые устраивал Кордоба, были теперь уже давно канувшим в Лету ритуалом. Альваренга ел почем зря. «Я съедал до восьми маленьких птиц за день, — признается он. — Дважды мне становилось плохо от переедания. Я жрал как волк, поэтому пришлось сесть на диету. Вместо того чтобы постоянно что-то жевать, я установил три приема пищи в соответствующие часы: завтрак, обед и ужин».

Хоть Альваренга и не подозревал о том, у него было оптимальное сложение и возраст для выживания в чрезвычайной ситуации. Он был не слишком высок и мускулист, и для поддержания сил ему не требовалось большого количества калорий. В свои же тридцать семь лет рыбак обладал максимальной силой и огромным опытом.

Для поддержания психического здоровья Альваренга начал совершать длинные воображаемые путешествия. ЕГО ЛИЧНОСТЬ КАК БЫ РАЗДВОИЛАСЬ. ТЕПЕРЬ У НЕГО БЫЛО ДВА ОБЛИЧЬЯ: АЛЬВАРЕНГА-ЖЕРТВА И АЛЬВАРЕНГА-РАССКАЗЧИК. ЕГО ТЕЛО ПРИНАДЛЕЖАЛО ПЕРВОМУ, А РАЗУМ ПЕРЕКОЧЕВЫВАЛ ВО ВТОРОЕ.

Он проводил долгие вечера, беседуя с океаном и обращаясь к нему как к женщине. Посылал мольбы морю, уговаривая «освободить его», и с жаром ругал свою госпожу. «Когда, ну когда же ты вытащишь меня отсюда? — вел Альваренга свой монолог, украшая и щедро сдабривая его иронией. — Должно быть, нести меня по волнам большая обуза для тебя. Так что выбрось меня лучше на берег. Я ведь такой тяжелый. Ты не заслуживаешь этого. Ты уже несешь меня в-о-о-о-о-н сколько. Должно быть, ты уже утомилось. Тебе надоело. Не неси меня больше. Ведь я даже не плачу тебе».

«Юмор — ключевой фактор выживания. В экстремальной ситуации чувство юмора — первое, что уходит, и последнее, что возвращается, — говорит доктор Джон Лич, физиолог, специалист по исследованию воздействия чрезвычайных ситуаций на организм человека. — У нас есть специальный термин для обозначения утраченного чувства юмора. Поэтому если человек в полной мере сохранил способность смеяться, значит, он успешно адаптировался и приспособился к ситуации».

Страдая от одиночества и невозможности получить самые простые удовольствия, Альваренга нашел убежище в созданной им же самим виртуальной реальности. «Рядом не было ни одного растения, — рассказывает он. — Я не мог даже просто поговорить с другим человеческим существом». Он выдумывал истории о красивых женщинах и оттачивал и совершенствовал свое искусство мечтать, пока бодрствовал. Эти выдуманные истории были отдушиной, его психологическим убежищем.

Психологи назвали бы это сочетанием самогипноза и самообмана. Для Альваренги это был способ привнести удовольствия в мир, напичканный одними ужасами и страданием. Стив Каллахан определяет свое психическое состояние спустя десять недель плавания на плоту в Атлантическом океане как весьма нестабильное. «Твои взлеты, удачи и радости превозносят тебя на самый верх. Ты справляешься с какой-то действительно трудной задачей, и у тебя сразу появляется ощущение, что ты король мира, — говорит Стив, описывая свои эмоции во время дрейфа длиной в 76 дней. — А затем вдруг малейшая неприятность, понижение настроения, неудача, и ты откатываешься назад, ты просто раздавлен».

Альваренга воображал альтернативную реальность в мельчайших подробностях. Позднее сальвадорец с предельной честностью мог сказать, что, будучи в одиночном плавании в море, он попробовал изысканнейшие блюда и занимался исключительным сексом с прекраснейшими женщинами. «Мысленно, в своих фантазиях, я варил себе кофе каждое утро», — смеется он.

«Среди “морских котиков” армии США принято практиковать разговор с самим собой, используя положительные утверждения применительно к себе, — объясняет один из инструкторов. — Мы говорим сами с собой постоянно. Иногда критикуем себя, иногда проговариваем и описываем все те плохие вещи, которые видим вокруг. Это очень полезно. Это также помогает уйти от соблазна ввергнуться в состояние страха, паники и отчаяния».

Альваренга оттачивал искусство обращения к вымышленному миру. Утро он начинал с длинных прогулок. «Я ходил по лодке от носа к корме, воображая, что брожу где-нибудь в другом месте. Мысленно я переносился на шоссе, забирался в машину и отправлялся в поездку. В другой раз я доставал велосипед и ехал на нем. Поступая подобным образом, я обманывал свой разум, заставляя его поверить, что действительно делаю все эти вещи. Что не просто сижу в лодке и медленно умираю».

Но подобно тому, как прекрасная осень сменяется суровой зимой, так и в центре Тихого океана за пиршеством следовал голод. Когда на небе появилась новая луна, Альваренга понял, что снова лег на западный курс. Ему потребовалась целая вечность, чтобы вырваться из лап океанского вихря. За пять полных лунных циклов он продвинулся вперед ненамного. В течение двух полных лунных циклов он на самом деле двигался на восток, то есть обратно к Мексике. Однако теперь его несло на запад со скоростью две мили в час. АЛЬВАРЕНГА ВОЗРАДОВАЛСЯ ЭТОМУ ИЗМЕНЕНИЮ, НО ОЧЕНЬ СКОРО СДЕЛАЛ УЖАСНОЕ ОТКРЫТИЕ: ПРОЩАНИЕ С ОКЕАНСКИМ ВИХРЕМ ОЗНАЧАЛО ПРОЩАНИЕ С РАЕМ. ПИЩА СТАЛА ИСЧЕЗАТЬ. ОН СНОВА ОБНАРУЖИЛ, ЧТО НАХОДИТСЯ В ПУСТЫНЕ.

Глава 11 Год в море

18 ноября 2013 г.

Положение: 5500 миль от побережья Мексики

Координаты: 7° 42’ 01.23 с. ш. — 173° 55’ 51.64’’ з. д.

367-й день плавания

В годовщину его путешествия луна была полной и светила ярко. В этот день Хосе Сальвадор Альваренга стал первым известным человеком в истории, который провел целый год в маленькой лодке, дрейфующей в открытом океане. Альваренга мечтал об именинном пироге и тысячах традиционных мексиканских кексов-пиньят. Он представлял, какую вечеринку бы устроил, если бы находился в Сальвадоре вместе со своей семьей. Пока он дрейфовал, далеко в Коста-Асуль был преодолен еще один официальный рубеж. Теперь, по прошествии года, и Кордоба, и Альваренга могли быть официально объявлены «пропавшими и предположительно мертвыми».

В местной церкви Коста-Асуль прошли две скромные заупокойные службы. Около бунгало отважного сальвадорца Дона Рейна, главный повар ресторана для рыбаков и поверенная Альваренги, обновила алтарь, устроенный в его честь: поставила новый стакан воды, зажгла поминальные свечи и положила свежие цветы. «Свечи никогда не догорали до конца, — говорила она. — Если бы Чанча умер, они бы сгорали, как свечи Иезикиля Кордобы. А от свечей для Чанчи всегда оставались восковые пеньки. И это так радовало меня».

Друзья Альваренги торжественно поставили две бутылки зернового виски на его порог и все же отказывались признать, что их товарищ погиб. Его простая маленькая хижина так и пустовала. Ее не стали отдавать другому рыбаку или кому бы то ни было еще. «Я всегда искал его, когда отправлялся на лов, — говорит Вулфман, который два года назад сам натаскивал Альваренгу в ловле акул. — Мы не нашли ни лодки, ни буйков, ни бензина — ничего. Я полагал, что это хороший знак, говорящий о том, что он где-то там. Что он жив».

По рыбацкому кодексу, семьи Кордобы и Альваренги могли теперь объявить своих родных мертвыми и получить причитающееся им страховое пособие. После похорон мать Кордобы Анна Роза затребовала у Уилли и Мино 20 000 мексиканских песо (1800 долларов США) — текущую ставку за пропавшего рыбака. «Они проклинали меня за смерть парня и продолжали просить деньги, — говорит Мино, который выплачивал наличные, но никогда не верил, что его самый прилежный работник, несгибаемый Чанча, погиб в море. — Чанча говорил со мной во сне. Он являлся мне три раза. Я никому не рассказывал об этом, но он говорил со мной, а когда я просыпался, у меня было чувство, что он жив».

Не имея возможности связаться с семьей Альваренги, Мино не знал, куда послать страховое пособие. Впрочем, до отца Альваренги дошла новость о предположительной кончине его сына. По сарафанному радио от прибрежных рыбаков до него донесся слух из Мексики, лежащей за несколько сотен миль от побережья Сальвадора. Так Рикардо Ореллано, работавший на небольшом мукомольном заводе, узнал об исчезновении своего сына. Эту боль от потери он предпочел пережить в одиночестве.

Опасаясь, что новость может убить его жену Марию, страдавшую диабетом, Ореллано не стал говорить ей, что их сын пропал в море и предположительно был мертв. Его внучка Фатима, к тому времени третьеклассница, уже имела сомнения в том, что ее отец жив. «Мать сказала мне, что мой отец умер. Его якобы съела акула, — говорит Фатима, вспоминая разговор, произошедший за несколько лет до того, как ее отец действительно пропал в море. — Я ей не верила. Мне иногда снилось, что он приезжает, и тогда я вставала и выходила из дома. Я видела тень, но стоило мне погнаться за ней, как она исчезала за углом».

Сам же Альваренга непрестанно мечтал о возвращении домой, в родной Сальвадор, для воссоединения с семьей. «Я представлял, как приеду в родной город и друзья скажут мне: “Привет, Сальвадор! Как дела?” Или же: “О, да ты вернулся!” Я бы тогда заплакал и сказал им: “Да я в порядке. Я в полном порядке. Только принесите мне побольше еды! Принесите мяса, хлеба и всего побольше!” Такие мысли позволяли мне расслабиться, они успокаивали меня, потому что в мечтах я был с родственниками, лежал в гамаке. Мой отец тоже был там, и я говорил: “Привет, пап! Моя лодка уплывает”. А он отвечал: “Забудь о лодке. Главное — ты спасен. Все остальное пусть катится к чертовой матери”».

ПРЕДСТАВЛЯЯ СЕБЯ В ОКРУЖЕНИИ ЧЛЕНОВ СЕМЬИ, ДРУЗЕЙ И ЛЮБОВНИЦ, АЛЬВАРЕНГА СТРОИЛ СТЕНУ, ОТДЕЛЯЮЩУЮ ЕГО ОТ МРАЧНОЙ РЕАЛЬНОСТИ.«Я смеялся в полный голос, когда просыпался и видел вокруг себя спокойную, совершенно плоскую поверхность океана. Такие мысли придавали мне сил, и я знал, что смогу поймать больше рыбы и выдержать все». А вот с мыслями о Фатиме, дочери, которую он покинул, справиться было труднее. Альваренгу мучило чувство вины, но оно же и мотивировало. Он уцепился за желание стать хорошим отцом. Фатима, может быть, никогда не простит его, но Альваренга твердо вознамерился заслужить ее любовь. Он не мог умереть в море и оставить дочь, и эта мысль подпитывала его желание не сдаваться. Он был нужен своей дочери. Однако в то же время он боялся вернуться в Сальвадор: ведь над его головой до сих пор висела угроза расплаты. Его кошмары о Сальвадоре крутились вокруг одной-единственной ночи, в которую его чуть было не забили до смерти на улице около бара, когда конфликт перерос в поножовщину.

Негодяи, едва не убившие его и угрожавшие ему несколько лет назад, скорее всего, так и живут поблизости. Не было никакой возможности тайно появиться в деревне с населением менее двух тысяч человек. О его приезде станет известно всем и каждому уже через сутки. Если кто-то до сих пор горит желанием отомстить, нет никакой возможности остановить его. Альваренга хорошо знал законы улиц. Убитых быстро хоронят, но их никогда не забывают. Возможно, за его голову даже назначено вознаграждение, хотя он не имел никакого отношения к поножовщине более чем десятилетней давности. Альваренга прикидывал варианты и придерживался стратегии, которая была проста и совпадала с его принципами. Если он выживет в море, он вернется в Сальвадор с высоко поднятой головой. Он не будет прятаться по углам. Его звал отцовский долг.

Глава 12 Снова медленная смерть

1 декабря 2013 г.

Положение: 5500 миль от побережья Мексики

Координаты: 5° 35’ 21.53 с. ш. — 176° 45’ 33.52’’ з. д.

380-й день плавания

Продвигаясь на запад, отплывая все дальше от района, изобилующего пищей, Альваренга теперь съедал больше, чем ловил. Вскоре его запасы вяленой рыбы иссякли, а поголовье птиц в лодке начало уменьшаться. Даже запасы воды стали таять, так как дождя не было уже целую неделю. Чуть не умерев от жажды в самом начале своего путешествия, Альваренга теперь расходовал воду очень экономно.

Когда в лодке осталось с десяток птиц, Альваренга запаниковал. Он проводил ночи без сна, все время ожидая хлопанья крыльев. В ловушки попадало мало рыбы, но он видел, как под лодкой проплывают тунцы, корифены и дорадо. Он едва сдерживался, чтобы не нырнуть и не начать ловить их, но знал, что это было бы бесполезно.

После сокращения порции воды до двух стаканов в день его тело взбунтовалось. Рыбаку постоянно приходилось бороться с желанием выпить лишний стакан. «Когда жидкость уходит из клеток, тело как бы сморщивается. Глаза западают, губы высыхают и трескаются, язык опухает, во рту постоянно сухо, — описывает профессор Майкл Типтон симптомы сильного обезвоживания. — Вода требуется всем системам организма. Так, при ее недостатке сильно страдают почки. К тому же при жажде приходится справляться с психологическими трудностями».

Альваренга делился скромным обедом со своим пернатым другом, не отходившим от хозяина ни на шаг. Ночами Панчо спал, засунув голову под крыло и устроившись рядом с рыбаком, который часто лежал без сна. По утрам он пел и хлопал крыльями, повышая настроение хозяину. Альваренга интересовался у питомца, как он спал, и оптимистично восклицал: «Еще день в одной упряжке!»

День за днем, по мере того как ситуация с пищей и водой ухудшалась, Альваренга укачивал Панчо и смотрел на облака, посылая им свою молчаливую молитву. Почему же не идет дождь? Он так привык к практически ежедневным ливням, а теперь его дрейф стал похож на унылый переход через водную пустыню.

Одну за другой Альваренга съел всех птиц, и у него остался только Панчо. «Хотя Панчо был мне другом, я понимал, что он наполнен калориями и ценными питательными веществами. Я говорил: “Если попадется добыча, я не стану тебя съедать, Панчо”, — делится Альваренга. — И тотчас на борт садилась птица, я ловил ее, съедал и говорил: “Панчо! Ты спасен”».

Однако в конце концов пришел черед и Панчо. Альваренга прождал три дня, но не поймал за это время ни черепах, ни рыбы, ни птиц. Посмотрев на своего друга, Альваренга вынес вердикт: «Сегодня настал твой день, Панчо».

«Я убил друга ночью, чтобы не смотреть ему в глаза. Я не использовал нож, а прикрыл ему голову тряпочкой и свернул шею». У Альваренги не было желания готовить изысканный обед, воображать, как он приправляет блюдо кинзой и другими приправами. «Я выпил его. Это не было похоже на обычную трапезу. Я ЧУВСТВОВАЛ СЕБЯ ДИКАРЕМ». ДЛЯ АЛЬВАРЕНГИ СЪЕСТЬ СВОЕГО ЛЮБИМЦА БЫЛО ВСЕ РАВНО ЧТО СТАТЬ КАННИБАЛОМ. «Я съел его, но не стал просить прощения за то, что сделал», — говорит он.

* * *

Итак, у изголодавшегося рыбака больше не осталось еды. Его ногти были обкусаны почти до крови. Он жевал куски деревянной обшивки лодки, пока они не превращались в кашицу, которую можно было проглотить. При помощи единственного ножа он отрезал кусок бороды, скатал его и, смочив морской водой в качестве маринада, съел рыжий шарик. Он протолкнул его внутрь при помощи хорошего глотка воды из своих иссякающих запасов.

Потом Альваренге пришло в голову, что рыбьи останки тоже имеют питательную ценность. Он собрал валяющиеся повсюду кости и растер их винтом от мотора в порошок, богатый кальцием. Блюдо напомнило о временах его детства в Сальвадоре, когда он наблюдал, как его мать толчет кукурузную муку. Костная мука была сухой, поэтому Альваренга смешал ее с водой и съел порциями. По вкусу она напоминала холодную комковатую овсянку.

Единственной пищей теперь были морские уточки-рачки, похожие на мидий, раковины которых усеивали корпус лодки уже со второй недели плавания. Теперь они облепляли ее со всех сторон, как будто тысячи рулей, направляющих судно. В каждой ракушке находился кусочек блестящей розовой плоти, сочной и скользкой. Только из-за акул Альваренга еще не съел их все.

Хотя он выходил в море уже двенадцать лет, ему не удавалось справиться со всепоглощающим страхом перед этими хищницами. Рифовая, серая, узкозубая акулы — все они были где-то рядом. Каждый раз, когда, перегнувшись через борт и опустив голову в воду, Альваренга исследовал экосистему собственной лодки, он представлял, как в него вот-вот вонзятся челюсти с семью рядами зубов, сидящие на стройном теле, которое с тех пор, как акулы впервые появились на земле 450 млн лет назад, как нельзя лучше было приспособлено к охоте. Альваренга вел рискованную игру.

Инструктор по спортивной ловле Дуг Льюис, проведший несколько лет в этом районе, слишком хорошо знает все опасности плавания в открытом море. «Вы смотрите в глубину, туда, где вода из синей становится черной. И если вы когда-нибудь видели большую акулу, выплывающую из тьмы и материализующуюся рядом с вами, то вы хорошо понимаете, о чем я говорю. Это буквально похоже на то, как будто призрак выбирается из тумана. Страшно до чертиков».

Альваренга придерживался нескольких простых правил, когда нырял в открытом океане. Первое: он никогда не отплывал от лодки дальше, чем на несколько ярдов. Он понимал: без лодки он обречен. Он бы не продержался и недели на каком-нибудь куске пенопласта или обломке дерева. Солнце и акулы совместными усилиями быстро бы расправились с ним.

«Я всегда считал свою лодку чем-то вроде агрегата для поддержания жизни, — говорит Льюис. — ЛОДКА — ЭТО ТВОЯ ПЛАНЕТА, ЭТО МЕСТО ТВОЕГО ОБИТАНИЯ. КОГДА ВЫ НАХОДИТЕСЬ ЗА ПРЕДЕЛАМИ ЛОДКИ ИЛИ ЖЕ НЕПРОЧНО СТОИТЕ В НЕЙ, ВСЕГДА ЕСТЬ ВЕРОЯТНОСТЬ, ЧТО СЛУЧИТСЯ ЧТО-НИБУДЬ НЕПРИЯТНОЕ. Может наскочить волна и опрокинуть вас. Вы ударитесь головой и будете лежать без сознания. И тогда все: игра окончена в любом случае. Все дело в том, что неприятности происходят в тот момент, когда вы их меньше всего ожидаете».

Второе правило Альваренги — совершать короткие заплывы. Он плавал минут пять, не больше. Обычно между появлением акул и началом их кровавого пиршества проходит какое-то время. Даже если бы он был застигнут врасплох в воде, кишащей акулами, у него, по всей вероятности, был бы шанс спастись. «Даже если акулы рядом, они не нападают сразу, а всегда выжидают, — говорит Джоди Брайт, рыболов-спортсмен, большую часть года проводящий в отдаленных местах Тихого океана. — Часто они приплывают, толкаются или трутся об тебя, а потом вдруг уплывают. Но если вы не видите их, это еще не значит, что их нет рядом».

Впервые Альваренга был вынужден нырять за пищей в океан. Конечно, он и прежде окунался в воду с головой, чтобы собрать с днища лодки морских уточек, однако это было не одно и то же, что нырнуть за борт. Теперь он был уверен, что вся океанская экосистема осознает риск его новой миссии.

Открывая глаза, Альваренга вглядывался в океанские глубины и видел на полсотни метров кристальную воду, затем — сгущающуюся тьму, сотканную из тех же темно-синих тонов, в которые обычно окрашены грозовые тучи. Но тучи в небесах имели очертания, а вот глубины океана были бесконечны.

Альваренга осмотрел дно лодки, подсчитывая свои запасы, и изучил обычных попутчиков, плывущих рядом с его судном. В экосистеме его лодки произошла смена караула. Акулы мако теперь пропали, отметил он исчезновение особенно опасного охотника, плывущего со скоростью 54 мили в час. «Мако совершенно непредсказуемые. Я боюсь их больше всего, — признается Брайт. — Я бы ни за что на свете не полез в воду с мако, а когда они плавают вокруг, я обычно сижу между двух моторов. Ведь они легко могут запрыгнуть прямо в лодку».

Вместо мако приплыли другие создания, рыбы-молоты. Их было не меньше пятидесяти, они двигались спокойно и лениво, как при замедленной съемке. Рыбы-молоты и прежде вызывали любопытство Альваренги, и он никогда не считал их опасными. Рыбак не слышал, чтобы эти морские обитатели нападали на людей, и регулярно забрасывал их на борт голыми руками. Он следил, как акулья стая кружит у лодки. Даже когда акул не было видно, он знал, что все может измениться за считаные секунды.

Брайт вспоминает одну из своих самых неожиданных встреч с акулой: «Я увидел точку. И эта точка выросла прямо у меня на глазах и за несколько мгновений превратилась в узкозубую акулу весом в три центнера. Я напугался до смерти. Она остановилась, будто на тормозах. До сих пор не знаю, как они это делают. Она висела в толще воды с секунду, совершая ритмичные движения, как будто говорила: «Убирайся вон из моего моря!» А мне оставалось только смотреть и слушать».

Ни одна из акул не приблизилась к Альваренге. Вместо этого его окружили рыбки-спинороги, двигающие плавниками, будто крыльями. Когда они проплывали мимо него на расстоянии вытянутой руки, Альваренга с восхищением рассматривал их немыслимую психоделическую расцветку, эти изгибы, точки и завитки, украшавшие чешую. Эти рыбки, словно сошедшие с картин в стиле поп-арт, выполненных в традиционных ярких цветах, какими отличаются представители флоры и фауны Карибского бассейна, вовсе не безобидны. Они пожирают маленьких черепах и мелкую рыбу; известны случаи нападения и на аквалангистов. Даже в Википедии написано, что у этих созданий скверный нрав. Спинороги нисколько не боялись волосатого рыбака и подплывали совсем близко. Альваренга же опасался, что тем самым они прикидывают его размеры, прицеливаются. Сальвадорец представлял, какая начнется кровавая баня, если десятки этих мерзких морских пираний набросятся на него. «Это как если бы тебя запытали насмерть маникюрными ножницами», — подумал он.

Двигаясь медленно, Альваренга вдохнул и поднырнул под лодку. Ощупывая руками корпус, он отрывал морских уточек — маленьких рачков, похожих на мидий, — и при этом постоянно вертел головой в поисках потенциальной опасности. С усилием отделяя раковину от корпуса лодки и собирая добычу в футболку, рыбак постоянно отвлекался: его клочковатая густая борода плавала перед лицом, закрывая обзор. Чего в ней только не было: рыбьи кишки, птичья кровь. За несколько месяцев пряди спутались и превратились в плотный ком, а местами волосы были твердыми, как дерево. Всплывая на поверхность за глотком воздуха, Альваренга не видел горизонта, но ему легко было представить тот обширный мир, что находился прямо перед ним. НЕСМОТРЯ НА ВСЕ СВОИ СТРАХИ ПЕРЕД ГЛУБИННЫМИ МОНСТРАМИ, АЛЬВАРЕНГА ЧУВСТВОВАЛ, ЧТО ОКЕАН МИЛОСТИВ К НЕМУ. ТАК ДОЛЖНО БЫЛО БЫТЬ. ИНАЧЕ ПОЧЕМУ ОН ДО СИХ ПОР ЖИВ?

Стараясь не растерять своей добычи, Альваренга перегнулся через борт и забросил ноги в лодку. Он устал и ощущал себя так, словно только что избежал смертельной опасности, а теперь по его телу разливалась приятная истома. Вывалив улов на доски, рыбак принялся вскрывать раковины и вытаскивать из них маленькие кусочки плоти. Он трудился ножом, пока у него не накопилось две чашки свежего севиче из морских уточек. Это был не только изысканный ужин, но и лакомая приманка. Когда рыбак бросал кусочки мяса в воду, они немедленно привлекали спинорогов, которых он тут же хватал руками. Альваренга теперь снова превратился в охотника и собирателя. Сначала при помощи мяса рачков, а потом и рыб-спинорогов он осуществлял свой нелегкий путь, взбираясь на самый верх пищевой пирамиды.

В один день около лодки появились небольшие тунцы. Они не встречались рыбаку уже много месяцев. «Тунцы ловили рыбу, а потом подплывали к моей лодке отдохнуть или переварить добычу. Тут я их и хватал. В их желудках попадалась разная рыба. Особенно часто я находил сардину и сибаса. Иногда я разрезал тунца, а внутри его был сибас, замаринованный в желудочном соке. Я представлял, будто он испечен на гриле».

Между тем Альваренга с тревогой отмечал, что его запасы воды иссякают. Когда одна из полулитровых бутылок опустела, он начал вести обратный отсчет. Ежедневные ливни прекратились. Теперь он день за днем дрейфовал в полосе абсолютного штиля, наблюдая, как шторма обходят его стороной и бушуют где-то вдалеке.

В какой-то момент Альваренга инстинктивно уловил изменения в плеске волн. Когда ветра проносились над океаном, он вдыхал и чувствовал приятный освежающий запах грозы, а в один прекрасный день снова зарядили дожди. Рыбак восполнил запас воды в контейнерах, а вскоре вокруг появились свидетельства новой экосистемы. Несколько дней подряд Альваренга двигался среди веток и растительных остатков, устилающих поверхность океана толстым слоем. Снова прилетели птицы. Они садились на лодку все чаще и были крупнее, чем когда-либо. Альваренга восхищался красивой грудью и ногами этих созданий. А вот его охотничьи умения были сильно подорваны усталостью. Теперь ему требовалось немало времени на поимку птицы, но в конечном счете он снова стал ловить больше, чем было достаточно для дневного обеда. Его птичник снова стал наполняться пернатыми питомцами.

1 января 2013 г.

Положение: 6200 миль от побережья Мексики

Координаты: 4° 30’ 29.54 с. ш. — 175° 55’ 43.37’’ з. д.

411-й день плавания

Моряки, проплывавшие через лошадиные широты (мало кто задерживается там хотя бы на день дольше без крайней необходимости), говорят, что погода там капризная, нестабильная и непредсказуемая, и такие внешние условия не могли не отразиться на ухудшающемся психическом состоянии Альваренги. Его хваленая рациональность, его молитвы и неиссякаемая находчивость уже не помогали. Он устал от мыслей о том, что находится в ловушке в маленькой лодке, дрейфующей в океане от полнолуния к полнолунию. «Похоже, мне стало не хватать питательных веществ, — предполагает Альваренга. — ХОТЕЛОСЬ ПРОСТО ЗАБРАТЬСЯ В УГОЛ ЛОДКИ И СИДЕТЬ ТАМ БЕЗ ДВИЖЕНИЯ. У МЕНЯ БЫЛО ВСЕ МЕНЬШЕ ЖЕЛАНИЯ ВСТАВАТЬ С МЕСТА. МАЛО-ПОМАЛУ Я ТЕРЯЛ СИЛЫ. И ТУТ Я ОСОЗНАЛ, ЧТО ИМЕННО ТАК И УМИРАЮТ ЛЮДИ».

У Альваренги не осталось сил, чтобы жаловаться, беспокоиться или злиться. Он погрузился в мир безнадежной усталости. Забившись в свой кофр для рыбы, он сидел там, истекая потом, как будто только что пробежал марафон. «Я таю?» — спрашивал он себя. Альваренга не мог выйти на солнце дольше, чем на десять минут, так как мгновенно обгорал до волдырей. Ветеран мореходного дела Айвен Макфадаен, неоднократно пересекавший полосу штилей Тихого океана, говорит: «Жара и солнце сводили меня с ума каждый день, чтоб их… Я прятался от солнца. Погода была знойная и влажная. Просто ужасно, когда нет ветра. Даже в лодке с полным оснащением, водой и продуктами было сложно находиться в таких условиях. И к тому же не нужно забывать, что мы старались пересечь пояс лошадиных широт по прямой, чтобы выйти из района штилей как можно скорее. Но чтобы дрейфовать по нему неделями? Находиться там в свободном плавании? Я не могу вообразить себе ничего более ужасного».

Сидя в ящике, Альваренга топал ногами по палубе. Эхо пробуждало его к действительности, напоминая разуму, что он все еще был здесь и сейчас. Но его ноги были слабы, в лодыжках словно разболтался шарнирный сустав. У него было мало сил, и он едва стоял. Даже ходить было трудно. «Я не испытывал физической боли, но, несмотря на это, кричал. Я кричал во всех четырех направлениях. Я хотел выбраться отсюда. “Слушайте меня! — кричал я. — Кто-нибудь, принесите мне еду! Дайте мне воды! Я знаю, что вы меня слышите!” И тогда я подумал, а уж не схожу ли я с ума? А потом упал замертво».

Выходя из ящика на свет божий на десять минут в день, Альваренга установил новый ритуал: он плескал в лицо водой, омывал тело и наслаждался прохладой, когда влага стекала вниз по торсу и ногам. Оглядывание горизонта превратилось в привычку: так смотрят в обе стороны дороги, когда переходят улицу и знакомятся с окрестностями. Когда океан был спокоен, видимость была 20 миль, но с таким же успехом она бы могла быть и 100, и 1000 миль. Все равно вокруг не было ничего. Только вода и небо во всех трех измерениях.

Мимо по течению проплывал свежий мусор, и лодку Альваренги увлекало в этот поток. Он осматривал хлам взглядом ценителя и был особенно заинтригован пластиковыми бутылками, на дне которых плескалось немного жидкости кофейного цвета — остаток какого-то напитка, похожего на воду, смешанную с опилками и землей. Жидкость пахла молотым перцем, и любопытство Альваренги пересилило опасения. Он отвернул крышку и отхлебнул остатки того, что выглядело перемолотыми стружками какого-то растения. Его язык и рот тотчас онемели, а сам он вдруг ощутил прилив бодрости. Он и понятия не имел, что это было и откуда приплыло, но больше не колебался и выпил таинственный бодрящий напиток до последней капли. Позднее он ужаснулся, когда узнал, что за жидкость находилась в выловленных из моря бутылках, которую он с таким наслаждением глотал.

Приступы отчаяния стали частыми гостями Альваренги. Из выловленного накануне куска полиэтилена рыбак намеревался сделать спинакер — морской парус с такелажем из оставшихся рыболовных снастей. Испробовав различные варианты, он бросил это дело: мечта о парусе и осталась мечтой, а рядом с ним высилась гора кусков разорванного полиэтилена. Нужны были гвозди и инструменты. Альваренга отдал бы свой мизинец за гаечный ключ, позволивший открутить и выбросить ненужный внешний мотор, весивший 160 кг, что было в два раза тяжелее самого капитана судна. Двигатель был лишним балластом, только замедлявшим движение лодки.

И в то же время его надежды не угасали: разные суда постоянно появлялись на горизонте. Альваренга видел коммерческие корабли каждую неделю, и не только контейнеровозы, но и баржи разных размеров, двигавшиеся в одном направлении. Означало ли это, что он проходил через район международных морских путей? Он уже даже не смотрел в сторону этих кораблей. «Я ПОЧТИ НЕ РАССЧИТЫВАЛ НА ТО, ЧТО МЕНЯ СПАСУТ. Я ВИДЕЛ ТО ОДНУ, ТО ДРУГУЮ ЯХТУ И ПОТЕРЯЛ БЫ РАЗУМ, ДУМАЯ О НИХ ВСЕ ВРЕМЯ».

Затем в один прекрасный день на горизонте вдруг появилось судно, направлявшееся прямо на него. Многоэтажный корабль шел через океан и выглядел как лезвие ножа, направленное на лодку рыбака. Альваренга был уверен, что они столкнутся. Контейнеровоз приближался, и рыбак уже представлял, как он просто расколет его лодку надвое. Может быть, ему стоило выпрыгнуть, чтобы избежать столкновения? Альваренга рассматривал белый корпус гиганта. Он искал капитанский мостик в надежде увидетьвахтенного.

— По-мо-ги-те! — кричал он по-испански. — Я здесь! Сюда!

Он кричал, кричал и тут вдруг заметил людей на корме огромного судна. Трое членов команды, закинув удочки, преспокойно рыбачили, обозревая окрестности с высоты пятиэтажного дома. Альваренга в благоговейном ужасе смотрел, как эти люди улыбаются и машут ему. В тот момент рыбак испытал настоящее потрясение. Он не мог поверить своим глазам: наконец-то его заметили! Интересно, подумал он, какую шлюпку спустят на воду и как поднимут его по этой ровной белой стене из железа? Однако никто из троих почему-то не торопился бежать за помощью. Ребята с удочками на корме так и продолжали преспокойно стоять как ни в чем не бывало. Они не радировали капитану, гигантский корабль не замедлил хода. Они продолжали махать Альваренге, в то время как судно проходило мимо. Поднятая кораблем волна ударила в борт и опрокинула рыбака. Удивленный, он закричал, потом перестал махать и застыл в удивлении. Было ли произошедшее реально? Может быть, это была дурацкая галлюцинация, призванная свести его с ума? Альваренга ругал команду, корабль и его капитана на чем свет стоит. И опять он оставил всякую надежду, что его подберет проходящее судно. В тот вечер, глядя на звезды, Альваренга снова прокрутил в голове все случившееся. Теперь он был убежден, что все происходило взаправду, и тогда его мысли потекли в другом направлении. Как же могло получиться так, что контейнеровоз не остановился? Ведь трое членов команды видели его и даже махали ему руками. Альваренга выкрикнул вслух запоздалое ругательство:

— Вы что же, идиоты, думали, что я выбрался в открытый океан в утлой лодке на увеселительную прогулку?

ЭТА НЕУДАЧА ПРОСТО ОПУСТОШИЛА АЛЬВАРЕНГУ. ЕГО РАЗУМ СТАЛ УГАСАТЬ, А РЕФЛЕКСЫ УХУДШИЛИСЬ. ДАЖЕ ИНТЕРЕС К ЖИЗНИ ОСЛАБ. Когда волны перехлестывали через борт лодки, он не торопился брать в руки ведро, а плыл несколько дней по колено в воде, так как был слишком отстранен и погружен в себя, чтобы вычерпывать ее. Альваренга рисовал в воображении свои последние дни перед смертью. Он полагал, что будет угасать медленно, как Кордоба. Позывы утолить голод подавлялись более примитивным желанием закрыть глаза и поспать. «Я устал от работы, от движения. Я ложился и вытягивал ноги. В моих мышцах не оставалось больше сил. Слабость проникла в мой мозг, я только и думал о ней».

Альваренга вспоминал бессмысленный взгляд Кордобы, его пустые разговоры и отсутствие интереса к пище. Теперь и сам сальвадорец заразился той же болезнью — апатией. Его изобретательность и настойчивость, его черный юмор куда-то исчезли. Он лежал часами, уставившись в стенку кофра, и порой проводил так весь день, не выходя наружу. Его мозг как будто замерз, окаменел и замедлил свою работу. Альваренга словно наблюдал за приходом своей смерти со стороны. Его убивал не голод. Его уничтожало нечто более глубокое и сильное — боль одиночества. Он просто изнывал от желания выбраться из своей маленькой лодки. В голове у него было легко, как перед обмороком. Он все так же проговаривал молитвы и старался сохранять позитивный взгляд на мир, но его воля постепенно сгибалась, силы уходили. Одно маленькое решение зараз. За бортом проносились сибасы и дельфины, но он чувствовал себя слишком усталым, чтобы обращать на них внимание. «У меня не осталось сил. Я едва мог переворачиваться с боку на бок в ящике. Я ослаб и все думал о своей смерти. Мой разум не выдерживал свалившихся на него горестей».

Каждая смерть уникальна и неповторима. Альваренга начал умирать, когда у него стали отниматься пальцы. «Они вдруг потеряли чувствительность. Я пытался согреть их, массировал, — говорит рыбак. — Потом онемели ноги от колен и донизу. Я не мог ходить. Мое тело не реагировало на приказы мозга. Я бил себя по ногам, но икры и ступни ничего не чувствовали. Они были твердыми и неподатливыми. Ниже колен я ничего не ощущал. И это онемение постепенно охватывало все тело, поднимаясь от ног к голове».

Простые движения давались с трудом. Чтобы броситься за птицей, нужно было приложить больше сил, чем у него имелось. Скатиться со спальной скамейки было теперь непосильной задачей. Его руки все еще двигались, а зрение было острым, но координация оставляла желать лучшего. Он промахивался, пытясь поймать птицу. Он хватал рыб, и они выскальзывали из рук, уплывая в океан. Затем появился запах. «Я был подобен трупу. Я начал гнить заживо. Я умирал. Может быть, мое тело не разложилось благодаря одной только соли?»

Несмотря на все попытки восстановить силу мышц, у него ничего не получалось: было слишком поздно. Его тело отказывалось подчиняться. У него начались кошмары о смерти и повторяющиеся фантазии, как он отправляется в магазин за подушкой. «Мои страдания усиливались день ото дня. Я видел, как умирал мой друг. Сначала я перестал вставать, а потом начал высыхать. Мой желудок почти исчез. Я понимал, что моя смерть будет очень медленной».

Дожди не прекращались. Альваренга ползал по палубе и вопил. «Я сказал Богу: “Хватит, перестань уже лить воду. Ее достаточно на то время, что мне отведено”». Но дожди лили еще хлеще и сильнее. Вода стала заливать лодку, и тут Альваренга сдался. «Я всегда был человеком действия, но теперь просто махнул на все рукой». Он лежал в воде, таращась на звезды, а у самого его лица плавали перья. На носу лодки с десяток птиц галдели и дрались между собой. Порой Альваренга впадал в забытье. Плавание изменило все. Почему он не подумал об этом раньше? Он был полумертв. «Я высыхал. Я чувствовал, что вскоре потеряю сознание. Лихорадка. Депрессия. Никакой жизни во мне не осталось. Я потерял всю энергию. Я не мог больше держаться. Я умирал от отчаяния и одиночества».

Океанское течение теперь было таким быстрым, что ясно различалось журчание в кильватере позади лодки. Однако без видимых ориентиров движение лодки отследить было непросто. Просчитать же направление было легко: нужно было всего лишь запомнить, в какой стороне всходило или садилось солнце. Но, желая получить более точные сведения, Альваренга установил новый дневной ритуал. Каждое утро он бросал перья в кильватер дрейфующего судна. Теперь он отслеживал курс, замечая движение перьев, плывущих позади лодки, и ту сторону, где появлялись первые лучи солнца, пробивающиеся из-за горизонта. Перья больше не выстраивались в линию по юго-западному курсу, что подтвердило его подозрения: он поворачивал обратно на север.

Альваренга возобновил свои воображаемые разговоры с Кордобой. ПОСЛЕ ПЯТНАДЦАТИ ЛУННЫХ ЦИКЛОВ, ДРЕЙФУЯ ЧЕРЕЗ НЕИЗВЕСТНУЮ ТЕРРИТОРИЮ, ОН БЫЛ УБЕЖДЕН, ЧТО СЛЕДУЮЩЕЙ ТОЧКОЙ ЕГО ПУТЕШЕСТВИЯ БУДЕТ НЕБО.Альваренга просил у своего бывшего напарника совета и делился с ним мыслями о предстоящем путешествии. «У меня больше не было страха перед смертью. Умру так умру, — думал я. — На то, значит, воля Божья. Я бы не стал убивать себя сам, но я ждал и желал прихода смерти».

Глава 13 Крик петуха

15 января 2014 г.

Координаты: 3° 51’ 21.61с. ш. — 173° 10’ 11.24’’ з. д.

425-й день плавания

Альваренга повалился на дно лодки и лежал там, пока мерцание отдаленных огней на горизонте не привело его в чувство. Он знал, что крупные рыболовецкие суда используют прожектора при работе ночью, чтобы избежать несчастных случаев, а то, что виднелось вдалеке, выглядело масштабной многомиллионной охотой за тунцом. Однако по мере того как огни вырастали в размерах и растягивались в линию, все начинало выглядеть как какое-то береговое поселение — деревня или городок. Что это, если не земля? Глядя завороженно на эти сверкающие яркие огни, Альваренга воображал, с каким бы удовольствием он присоединился к людям, живущим в этом неизвестном поселении. Его представления о культуре народов, населяющих острова Тихого океана, были ограничены слухами, где фигурировали в основном каннибалы. Могли ли они населять эту землю? Однако страх перед опасностью быть съеденным каннибалами перекрывался желанием поскорее достичь земли независимо от отношения местного населения к чужакам. Он предполагал, что его родной Сальвадор находится далеко, и понимал, что придется потрудиться, чтобы заработать на обратный билет в родные края. Альваренга прикидывал возможности и думал, чем мог бы заняться на берегу. Он всегда мог вернуться к прошлому и выпекать хлеб. Ему и в голову не приходило, что он нелегально проживал в Мексике в течение тринадцати лет, что у него не было разрешения на работу, что у него не было даже паспорта, а в довершение ко всему ему пришлось бы объяснять, как умер единственный член его команды. Альваренга и понятия не имел, что он был международным путешественником, незарегистрированным туристом, нелегалом в современном отцифрованном мире.

* * *

Чем больше он смотрел на огни, тем отчетливее представлял город в своем воображении. Может быть, это был не просто город, а мегаполис? В таком большом поселении должно проживать, по крайней мере, несколько сотен человек. А что, если он подплывал к острову Тукурере государства Кирибати? Тут не проживали каннибалы. Государство Кирибати было населено религиозными полинезийцами. Здесь люди говорили на разных языках и свято чтили традиции, в соответствии с которыми заблудшие души, прибитые на берег, заслуживали самого сердечного приема. В равной степени дарвинисты и альтруисты, полинезийцы были радушными хозяевами. Впрочем, это была отличительная черта всех народов, проживающих на отдаленных тихоокеанских островах. Принимая во внимание сезонные периоды засухи, каждый год с завидной регулярностью обрушивающиеся на острова, без традиции делиться водой и едой многие из них вымерли бы от жажды и голода. Вместо каннибализма, как того боялся Альваренга, местные сообщества скорее бы снабдили его едой и с радостью предоставили ему кров над головой. Впрочем, до берега было слишком далеко, чтобы отправиться туда вплавь. По мере угасания огней умирали и надежды рыбака. Альваренге оставалось только гадать, не было ли все это еще одной проверкой, которую устроил ему Бог. Или же это была последняя пытка дьявола? Он прошел близко к земле и боялся, что упустил свой последний шанс к спасению. Разве для того он боролся и обманывал смерть, чтобы погибнуть в нескольких шагах от цивилизации?

Тем временем дождь лил не переставая. У Альваренги было такое чувство, что вскоре он захлебнется пресной водой. В отличие от кратковременных гроз, обрушивавшихся на лодку далеко на востоке, эти шторма бушевали весь день, выливая на него тонны воды. Ее было столько, что Альваренга наполнил все 73 пластиковые бутылки, доверху налил пятигаллонное ведро и добавил пресной воды в синюю бочку. Вода в ней была коричневой, так как на дне собирался ил. Дожди дали возможность разбавить эту смесь. «Я смотрел на воду, скапливающуюся в лодке, и понимал, что не хочу больше вычерпывать. А потом все же заставил себя приняться за работу. Я черпал. У меня ломило все кости. Я хотел отдохнуть, восстановить силы».

29 января 2014 г.

Положение: 6700 миль от побережья Мексики

Координаты: 5° 35’ 21.53 с. ш. — 176° 45’ 33.52’’ з. д.

438-й день плавания

Лил холодный дождь, видимость была плохой. Ветер и течение несли лодку все дальше. В воде плавали кокосовые орехи, в небе часто появлялись береговые птицы. Альваренга смотрел на них. Потом моргал. Мышцы шеи задеревенели. Он щурил глаза, пытаясь различить, что там впереди. И тут из тумана и дождя прямо перед ним возник тропический остров. Рыбак потер веки рукой, вытирая капли, но мираж так никуда и не исчез. Зеленый тихоокеанский атолл, маленький холм, окруженный сверкающей бирюзовой водой, маячил впереди.

Очень медленно остров выплыл из тумана. Теперь Альваренга мог видеть джунгли — заросли пальмовых деревьев. Птиц там было так много, что зрелище напомнило ему прибрежную полосу его родного Сальвадора. Это были не тихоокеанские мигрирующие виды типа альбатроса. У них не было больших крыльев и стройного тела. Это были тяжелые и неуклюжие береговые птицы. Они перепархивали с места на место, и поймать их было проще простого. Эти пернатые усаживались на жердочку и смирно сидели там, как мишени в будке тира в парке развлечений. Альваренга не смог удержаться от соблазна и принялся охотиться и делать запасы. Его разум автоматически решил, что на данный момент запастись едой было самой важной задачей.

Альваренга совсем забыл, насколько сильными могут быть прибрежные птицы. Когда он схватил одну из них за лапы, та немедленно ударила его клювом, и на предплечье осталась кровавая отметина. Альваренга перевернул птицу вверх ногами и пытался справиться с ее хлопающими крыльями, но жертва не сдавалась и клевала охотника куда попало. Разъяренный, Альваренга уже хотел было выбросить добычу за борт, но потом все же ухватил ее покрепче и убил. Потом он бросил изуродованную птицу себе под ноги и опустил голову. Все произошло очень быстро, и после Альваренга устыдился своего поведения. Хотя всю свою жизнь он выслеживал добычу и на суше, и на море, он никогда не чувствовал тяги к спортивной охоте и не получал наслаждения от убийства. Как-то раз в Мехико ему довелось наблюдать за петушиным боем, но он тут же вышел из заведения, ощутив отвращение к неуместному насилию.

Глядя на остров, Альваренга испытывал немедленное желание броситься за борт и доплыть до берега. Однако он вовремя вспомнил об акулах и, решив, что ему не хватит сил добраться до суши, сдержался. Он изучал место, куда прибыл. ГАЛЛЮЦИНАЦИИ НЕ ДЛЯТСЯ ДОЛГО. НЕУЖЕЛИ ГОСПОДЬ НАКОНЕЦ УСЛЫШАЛ ЕГО МОЛИТВЫ? Бушующий разум Альваренги представлял различные варианты развития событий — один хуже другого. Он мог сбиться с курса. Он мог дрейфовать в обратном направлении, что уже случалось ранее. Или же это просто кошмар, терзающий его ослабленный разум, и остров сейчас исчезнет. Альваренга неотрывно смотрел на берег, пытаясь различить детали. Это был маленький остров площадью не больше футбольного поля, как он предполагал, хоть и видел его с одной стороны. Сальвадорец искал хижины, дороги и лодки — ведь такой привлекательный участок суши должен быть населен рыбаками, — однако остров выглядел диким: без дорог, машин или домов.

Альваренга бросил горсть перьев позади лодки, проследил их ход в кильватере и мысленно нарисовал свой дальнейший маршрут. Сомнений не было: он двигался прямо к земле. Это был удар в десятку. Он не видел ни волнореза, ни белой пены — безошибочные признаки скал или кораллового рифа. Альваренга молил Бога, чтобы волны выбросили его на берег. «Я беспрерывно твердил себе, что земля гораздо дальше, чем мне кажется, что в воде могут поджидать акулы, а на берегу — острые скалы. Так что я сдерживался. Я повторял себе: будь спокоен и выжидай».

Альваренга был так возбужден, что решил унять волнение при помощи еды. Она помогла ему отвлечься от невероятного пейзажа, встающего перед ним на горизонте. Он поднял мертвую птицу, лежащую у его ног, содрал с нее кожу и стал счищать жилы, сохраняя ценные кусочки мяса. Он набил рот и жевал, глядя на остров. Сухая рыбка-спинорог была более практичной закуской, но Альваренге нужно было чем-то занять свои руки. Выщипывание перьев, монотонное и повторяющееся, позволило ему отвлечься и успокоиться. Расправившись с птицей, рыбак убил, выпотрошил и съел еще одну, а потом и еще одну.

Мимо проплыла бутылка с темной массой на дне. Альваренга выпил все до последней капли, несмотря на резкий и острый вкус. Жидкость была жгучей, как будто кто-то насыпал туда молотого перца. Это взбадривало, как если бы он выпил чашку кофе. Затем Альваренга принялся за черепаху, которую поймал днем раньше. Он жрал, как волк, жадно и торопливо, как будто ему больше не нужно было экономить запасы еды и воды. Проглотив две порции черепашьего мяса, он остановился: его живот был полон и надулся как барабан. После еды он забрался в кофр, чтобы укрыться от дождя.

Время для сна было совершенно неподходящее. Он был менее чем в нескольких часах дрейфа от земли и направлялся прямо к спасительному берегу. А что, если направление течения изменится? Как ему доплыть до суши, если он проснется в нескольких милях в стороне от острова? Но все же Альваренга забрался в ящик и лег на спину. В желудке у него урчало. Его охватила дремота, и он заснул. Ему снились свежие крабы. Он воображал, будто уже находится на берегу и разговаривает с людьми.

Сиеста продолжалась менее часа. Когда же Альваренга выбрался наружу, он был потрясен. Остров находился прямо перед ним, менее чем в миле от лодки. Взяв нож, рыбак отрезал буи, тащившиеся за лодкой. Это было смелое решение. В открытом океане без плавучего якоря неустойчивое судно могло перевернуться даже при не очень сильном тропическом шторме. Но Альваренга уже отчетливо видел береговую линию. Он был уверен, что сейчас скорость важнее устойчивости.

Через час его выбросит на пляж, что не могло не радовать, хоть это и был опасный и сложный маневр. Альваренга сотни раз боролся с прибоем в нагруженной до краев рыбацкой лодке. Теперь же он планировал покинуть судно в последний момент. Он прыгнет прямо в прибой подальше от лодки. Он не будет бороться со стихией, чтобы ему не сломало шею, как тому несчастному рыбаку, что погиб прямо у самого берега, пытаясь причалить в шторм в лагуне Коста-Асуль.

Вскоре после полудня Альваренга уверенно шел прямиком к берегу. Он чувствовал себя как серфер, хоть и двигался со скоростью менее двух миль в час. Находясь на расстоянии нескольких футбольных полей от суши, Альваренга уже подумывал, чтобы нырнуть и поплыть к земле. Однако боясь утонуть из-за усталости, он сдержался. Дождь же продолжал хлестать. Холодные капли усеивали его тело. Казалось, на кожу падают маленькие кусочки льда. Альваренга начал дрожать, но не осмелился спрятаться в кофр.

Несколько часов он провел в ожидании, а когда до берега осталось не более десяти метров, схватился за перила, готовясь прыгать. Волны накатили, готовые сокрушить его. Взмахнув руками, как прыгун в воду с высоты, он нырнул в море. Его руки тотчас встретили твердое дно, но, несмотря на это, Альваренга не выпустил из ладони ножа, отведенного назад и прижатого лезвием к предплечью. Бочка вывалилась из лодки. Плененные птицы загалдели. Подавив желание броситься за лодкой, Альваренга направился к земле. Брести в воде было невозможно. Его ноги были слишком немощны, а мышцы ослаблены. И тогда Альваренга лег на живот и преодолел оставшиеся несколько метров вплавь. Вода вокруг кишела медузами. Он чувствовал, как они обжигают кожу. Когда волна откатывалась назад, он боялся, что его может снова унести в море. Отталкиваясь ногами о дно и держа голову над водой, он греб как черепаха, пока большая волна не подхватила его и не выбросила на пляж, словно обломок судна, потерпевшего кораблекрушение. Когда волна отхлынула, Альваренга остался лежать ничком на песке. «Мне понадобилась всего лишь минута, чтобы добраться до пляжа, — говорит он. — Я ВЗЯЛ ГОРСТЬ ПЕСКА И СЖАЛ ЕЕ В РУКЕ, КАК БУДТО ЭТО БЫЛО ВЕЛИЧАЙШЕЕ СОКРОВИЩЕ НА СВЕТЕ».

Альваренга пополз на четвереньках от кромки воды, туда, где был сухой песок. Он не оглядывался назад, на море. Он двигался так медленно, что усеивающие пляж маленькие слизни успевали заползти ему на руки и на ноги. Он чувствовал, как они ползают по животу. Было такое впечатление, будто это пиявки сосут кровь. «Десятки этих тварей усеяли мое тело», — вспоминает Альваренга. Из последних сил он привстал и забрался на бревно, возвышающееся на шесть метров над уровнем воды и защищенное от дождя навесом из пальмовых листьев. Его лодку уносило от берега. Синяя бочка с запасами воды пропала. Альваренга видел, как две «утки» из его птичника спаслись, выпрыгнув на берег. Держа сломанные крылья на весу, они ковыляли по пляжу, хоть покалеченные, но свободные.

Его тело ослабло от перенапряжения, а в голове все смешалось. Альваренга рухнул на песок и заснул. «Когда человек долгое время находится в экстремальной ситуации, пытается выжить, борется за жизнь и вдруг видит, что к нему направляется спасательная лодка, то силы покидают его, — объясняет профессор Майкл Типтон. — Он расслабляется до такой степени, что уже не может стоять. Кровяное давление падает, а общее состояние организма значительно ухудшается».

Проснувшись, Альваренга обнаружил, что снова покрыт береговыми пиявками-слизнями. Он со злостью и отвращением счистил мерзких тварей с себя. Его тело было подобно сломанной раковине. Его ноги были слабы, как у новорожденного: мышцы атрофировались и теперь не могли ни поддерживать вес тела, ни даже качать кровь обратно к сердцу. «Долговременные исследования, направленные на подготовку космонавтов к условиям невесомости в космосе, показали, что уже через четыре недели вынужденного расслабления, этакого полупостельного режима, даже очень тренированные атлеты не способны встать с кровати. Отсутствие возможности пройтись в течение получаса или выполнить общеукрепляющие физические упражнения имеет довольно значительные последствия для сердечно-сосудистой системы, влияет на минерализацию костей, аэробную способность и контроль кровяного давления, — говорит Типтон. — Все эти функции ухудшаются, если человек был ограничен в движении или прикован к постели в течение долгого времени. Можно даже ожидать, что он просто умрет, если попытается встать после длительного лежания».

Двигаясь ползком, как годовалое дитя, Альваренга направился к небольшому возвышению, холму, надеясь добраться до него до наступления темноты. Ему хотелось уйти от океана как можно дальше. Карабкаясь по каменистой поверхности, Альваренга время от времени останавливался, чтобы помолиться. Он так часто спасался от неминуемой смерти, так часто выходил из труднейших ситуаций, что был уверен в одном: преодолеть все трудности и лишения ему помогала божественная сила. Он соорудил маленький алтарь из палочек, камней и цветов и попросил у Бога, чтобы в его подкашивающиеся, опухшие ноги снова вернулись силы. А потом взял да и съел все цветы.

Альваренга слышал шум прибоя, когда осматривал окружающий ландшафт, знакомился с новой экосистемой. Вокруг него стеной стояли пальмовые деревья, разросшиеся на питательной вулканической почве. Он был поражен богатством фауны. Птицы в изобилии гнездились в кронах пальмовых деревьев: живые калории прыгали по веткам. Альваренга стал отслеживать их перемещение, выстраивая в голове план охоты. Для него все, что было живым и двигалось, являлось потенциальным источником пищи. Мало-помалу он продвигался вверх по склону легкой иноходью, как козел на выпасе. Пока он полз, он срывал и заталкивал себе в рот разные растения, встречающиеся по пути. Энергично двигая челюстями, он не обращал внимания на вкус того, что ел. Он наслаждался текстурой и запахом нового экзотического мира. Он выжил, питаясь черепашьей кровью, сырыми медузами и своими ногтями, и теперь не задумывался о том, что некоторые виды растений могут быть ядовитыми. Ему даже в голову не приходила такая мысль.

Почти что голый, передвигаясь как животное, он карабкался вверх по склону. Безопасность и возможность осмотреть окрестности будут его наградой за путь наверх. Ему хотелось ползти быстрее, сбросить с себя оковы оцепенения, но он не мог. Даже передвижение на четвереньках требовало больших усилий. В какой-то момент Альваренга снова упал под деревом и заснул под новые звуки, успокаивающие его разум. Теперь вместо монотонного плеска волн, ударяющихся о борт лодки, он дремал под другую музыку, симфонию природы — шелест холодных дождевых капель в листве джунглей неизвестного острова. Под сенью тропических деревьев он чувствовал себя в безопасности. Он был защищен.

Альваренга проснулся в панике. Он испытывал непреодолимое желание снова ползти куда-нибудь. ОН БОЯЛСЯ, ЧТО, ЕСЛИ ПЕРЕСТАНЕТ ДВИГАТЬСЯ, ЕГО ФАНТАЗИЯ ЗАКОНЧИТСЯ И ОН СНОВА ПРОСНЕТСЯ В ЛОДКЕ, ДРЕЙФУЮЩЕЙ В ОТКРЫТОМ ОКЕАНЕ. Он намеревался найти путь в Сальвадор. Он хотел увидеть дочь, обнять родителей и исполнить данное Кордобе обещание — посетить его мать. Но пока что он был голоден и замерзал от холода на пустынном острове. «Я попал в джунгли абсолютно голым, как Тарзан, — говорит Альваренга. — Я гонялся за птицами и желал добраться до их гнезд, чтобы раздобыть яиц. Я подумал, что, может быть, днем я смогу вскарабкаться на дерево и подождать птиц там. А когда стемнеет, возможно, мне удастся схватить их».

Остров был усеян зелеными кокосовыми орехами. Если бы Альваренга присмотрелся повнимательнее, он бы заметил свежие отметины от мачете — явное свидетельство присутствия человека. «Я не мог двигаться нормально, но я тащился как мог и прилагал все усилия. И я начал собирать орехи, разбросанные вокруг. Я расколол один из них камнем и принялся поедать сочную мякоть. Мой желудок был счастлив. Мои кишки ликовали. Я так давно не пробовал ничего подобного».

Взбираясь вверх по склону, Альваренга сгорал от любопытства: что же он увидит с вершины своей маленькой горы? На самом деле это был небольшой холм, возвышающийся едва ли более чем на три метра над уровнем моря. Добравшись до вершины, Альваренга обозрел окрестности нового мира. Он был счастлив оказаться наконец на суше, но не мог не печалиться из-за того, что не удалось сохранить лодку. Почему он не спас свою пангу? А что, если ему нужно будет покинуть остров? На чем он тогда поплывет? Наблюдая за заходом солнца, Альваренга искал знаки, которые помогли бы ему узнать больше о его новом доме. Куда он попал? Есть ли здесь люди? Остров был маленьким, но входил в архипелаг вместе с более крупными островами, образовывающими кольцевую цепь длиной 25 миль в поперечнике. Цепь замыкалась закрытой лагуной, с воздуха похожей на большое обручальное кольцо. Альваренга не видел ни одной лодки, но открывшийся ему вид был многообещающим. Наверняка в лагуне можно было порыбачить. Но где взять крючки? Альваренга пообещал себе, что утром обыщет остров и из обломков металла сделает инструменты, но для начала ему нужно попытаться спасти свою лодку.

Альваренга снова заснул, а проснулся прямо перед заходом, примерно в 4 вечера. Он промок до нитки и дрожал от холода. Он вскочил и тотчас же заметил ряд огней на соседнем острове. Цивилизация! Люди были рядом. Но как добраться туда? Прежде чем придумать что-либо, он снова заснул, однако теперь его сны были наполнены кошмарами: ему казалось, что он по-прежнему в лодке. ОН ПРОСНУЛСЯ С ГОЛОВНОЙ БОЛЬЮ И ПОТОМ С ЧАС ОГЛЯДЫВАЛСЯ, УБЕЖДЕННЫЙ, ЧТО ВСЕ ВОКРУГ — ОСТРОВ, ДЖУНГЛИ, ЗЕМЛЯ — БЫЛО ГАЛЛЮЦИНАЦИЕЙ.

Дождь казался таким холодным, что на Альваренгу напала дрожь, хотя температура воздуха была нормальной — 24–25 °C. Сальвадорец скучал по уюту и теплу своего родного дома — ящика для рыбы, где он чувствовал себя в полной безопасности. Почему он не подумал о том, чтобы вытянуть лодку на берег? И почему он не сохранил пойманных птиц? Желание поскорее обрести под ногами твердую почву ослепило его, лишило разума. Ни один рыбак не позволил бы хорошей лодке уплыть в море, ничего не предприняв для ее спасения. Особенно когда находишься на незнакомой территории. А что, если возникнет необходимость спешно покинуть остров? Как тогда сбежать с него? Вплавь? Именно так ему и придется поступить. Он поплывет к этим огням в отдалении, которые заметил несколько часов назад. Не глупая ли это затея? Он едва передвигался ползком по земле, а о заплыве на длинную дистанцию не могло быть и речи. Альваренга принимал решение, а потом отвергал свои же аргументы. У него было такое чувство, будто в мозгу звучат десятки голосов, предрекающих разные ужасные варианты развития событий.

Грань между фантазией и реальностью была размыта, но Альваренга видел канал, песочный пляж и небольшую пещерку, способную стать хорошим домом, так что он сполз с холма. Он бы поплыл к большему острову. Неожиданно вспышка красного света ослепила его. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что он таращится на красную рубашку. Красная рубашка с короткими рукавами висела на бельевой веревке. Его разум чуть не вскипел от волнения: остров был обитаем. А потом он услышал самый сладкий звук на земле: где-то недалеко кукарекал петух.

Глава 14 Кто этот дикарь?

31 января 2014 г.

Положение: о. Тайл, республика Маршалловы острова

Координаты: 4° 37’ 16.06 с. ш. — 168° 46’ 33.77’’ з. д.

2-й день на суше

— Помогите! — кричал Альваренга. — Сюда! На помощь!

Полуживой от голода рыбак полз по ковру из влажных пальмовых листьев, устилающих землю, натыкаясь на острые осколки скорлупы кокосовых орехов и сминая цветы. Теперь он не поднимался, а спускался, направляясь к какому-то строению, похожему на деревянный сарай, рядом с которым бегало несколько цыплят и пасся одинокий поросенок. Кому принадлежала красная рубашка, висевшая на веревке? Был ли этот человек вооружен и опасен? Держат ли каннибалы петухов? Разум Альваренги выдавал самые разные мысли. Привыкший к ритмичному покачиванию на волнах за время своего долгого путешествия по Тихому океану, он испытывал головокружение, стоя на твердой почве. Он чувствовал себя небезопасно на этом клочке суши.

Прежде сильный и уверенный в себе, не боящийся отправиться в открытое море за рыбой, теперь Альваренга не мог удержаться на ногах более нескольких секунд. «Я был совершенно разбит и выглядел худым как доска, — делится впечатлениями рыбак. — Все, что от меня осталось, — мои внутренности, а еще кожа да кости. На моих руках не было мышц. Мои ляжки были худыми и уродливыми».

В обычной ситуации Альваренга сбежал бы вниз по склону холма всего за пару секунд. Теперь же ему понадобилось несколько минут, чтобы кое-как проковылять от одного дерева к другому, хватаясь за стволы. Он был похож на человека, хватившего лишнего в баре. Казалось, его ноги живут отдельной жизнью. Они не подчинялись приказам хозяина, разъезжались в стороны, выворачивались. Его руки все еще оставались сильными, хотя сейчас и не позволили бы ему выиграть соревнование по поднятию тяжестей среди самых крутых рыбаков, каких только можно сыскать на побережье Мексики.

Сердце Альваренги было слабым и не могло должным образом прокачивать кровь. Казалось, он вот-вот потеряет сознание. Рыбак сел на песок на краю голубой лагуны, похожей на большое озеро. Куда он попал? Находясь в океане, он молил Бога выбросить его на берег, но теперь, когда его желание исполнилось, он почему-то не испытывал успокоения и удовлетворения, как это должно было быть. ОТЧАЯНИЕ ЛИШАЛО ЕГО УВЕРЕННОСТИ. ТЕПЕРЬ ЛЮБОЕ СУЩЕСТВО КРУПНЕЕ СОБАКИ ОН ВОСПРИНИМАЛ КАК ХИЩНИКА. В ОСОБЕННОСТИ ЭТО ОТНОСИЛОСЬ К ЛЮДЯМ.

Пятнадцать полных лунных циклов в море Альваренга балансировал между отчаянием и надеждой. Теперь он находился на суше, стоял обеими ногами на твердой почве, устремив взгляд на нечто, выглядевшее предместьем какой-то деревушки, и у него не было причин ожидать нападения внутренних демонов. Он чудом спасся из морского плена, совершил побег из одиночного заточения, и это событие наложило отпечаток на всю его дальнейшую жизнь. Он в буквальном смысле был травмирован и совершенно не готов к встрече с другими людьми.

Прямо над водою, на дальней стороне узкого канала, на бельевой веревке болталась красная рубашка. Альваренга двинулся по направлению к ней. Удастся ли перебраться по мелководью? Он встал и, немного покачиваясь, попытался преодолеть пятнадцатиметровый канал, разделяющий два острова. Он выкрикнул по-испански:

— Эй, есть здесь кто-нибудь?

На другом берегу канала Эми Либокмето в деревенском бунгало сидела за чашкой кофе. В этот момент она и услышала крики. «Я встала и выглянула в окно. Посмотрев в сторону соседнего острова, я увидела белого человека, — рассказывает Эми, постоянно проживающая на острове и зарабатывающая себе на жизнь тем, что чистит и сушит кокосовые орехи. — Человек был в одном исподнем, он бежал и кричал. Он выглядел очень исхудавшим и голодным. Сначала я подумала, что незнакомец, должно быть, просто свалился за борт с проходящего мимо корабля и доплыл до нашего берега».

Вид Эми поверг Альваренгу в состояние ужаса. «Я был испуган донельзя. Я сказал себе: людей не существует. Как здесь могут жить люди, если их нет в принципе? Я усиленно пытался прочистить себе голову. Да, да, — говорил я себе. — Я добрался до большого мира. Это не галлюцинация». Альваренга сходил с ума. Все представления, позволявшие ему выжить одному в течение целого года, теперь были перечеркнуты первым же контактом с себе подобным.

Эми не могла поверить своим глазам. Белый человек, с длинными волосами и бородой, шел прямо к ней. «Мой муж Рассел Лайкидрик очень испугался. Он настаивал на том, чтобы мы спрятались в доме. Но я не боялась. При одном только взгляде на беднягу я почувствовала жалость, так что уговорила мужа пойти и помочь ему».

С двух сторон канала навстречу друг другу двигались люди. Альваренга был осторожен, опасаясь, что течение снова унесет его в океан. Эми и Рассел понемногу приближались к нему. «Подойдя поближе, мы увидели нож в его руках и остановились, — говорит Эми. — Рассел был очень обеспокоен и хотел повернуть обратно, но в человеке было что-то такое… Что-то подсказывало мне, что ему нужна наша помощь. Я так и сказала об этом Расселу. К тому же, подумала я, мужчина выглядит очень слабым, так что в случае чего мы вдвоем легко сможем его одолеть».

Эми указала на руку Альваренги, в которой он сжимал длинный нож, и крикнула по-английски: «Брось! Брось это!» — и показала движение, которое нужно было сделать. Альваренге не понравился приказ, и он энергично замотал головой. Нож был нужен ему для разрезания кокосов и разделки животных, на которых он охотился. Это старое, но ценное лезвие не раз спасало ему жизнь на протяжении всего года. Так почему же он должен отказываться от такой ценной вещи? Это ведь был его единственный инструмент. Женщина снова крикнула, на этот раз более твердо. Ее спутник был хорошо сложен и силен. Альваренга понял, что этот мужчина с легкостью одолеет его, а маленькая женщина вряд ли ему помешает. Рассел, привыкший к ручному труду в тропиках (он собирал и колол кокосы), повторил движение, показывая Альваренге, что ему нужно бросить нож. Тот понял их приказ, и хотя ценил оружие больше всего на свете, он слишком устал, чтобы пререкаться или объяснять что-либо. Он размахнулся и откинул нож в сторону. Лезвие вторглось в ясно-голубую воду и опустилось на дно в полутора метрах от поверхности. Оставшись без оружия и едва держась на ногах, Альваренга был слишком изнурен, чтобы строить дальнейшие планы, поэтому он просто упал на колени и начал молиться.

Эми тотчас же бросилась к незнакомцу на помощь. «Для меня это был знак, что он религиозный человек и прошел через тяжкие испытания. Меня охватила уверенность, что я должна помочь ему».

К счастью для Альваренги, был отлив, поэтому уровень воды в канале доходил только до пояса. Эми и Рассел снова пошли к нему вброд. Альваренга стоял на песке на коленях. Он раскачивался из стороны в сторону, и вид у него был немощный. Он неистово тыкал в сторону дальней оконечности соседнего острова и выкрикивал по-испански: «Лодка! Моя лодка! Долго-долго плыть лодка». Но его не понимали. Когда Эми и Рассел подошли поближе, дикарь опустил голову, избегая смотреть им в глаза. Или, может быть, он просто не мог сфокусировать на них взгляд. Он выглядел потерянным. Когда они подошли еще ближе, пришелец опустил голову совсем низко, как будто хотел спрятаться.

Рассел выступил вперед и протянул руку, чтобы успокоить напуганного человека. Он увидел, что тот весь дрожит. Рассел снял с себя рубашку и натянул ее на голову странного гостя, а потом просунул в рукав одну костлявую руку и затем — другую. Сомневаясь, сможет ли он идти сам, Рассел поддерживал его за спину. Так они перешли канал вброд. Все это время бородатый и волосатый человек прижимался к нему. «Мы привели его в дом. Я дала ему стакан воды, — рассказывает Эми. — Он выпил его до дна большими глотками. Я налила еще один стакан и в этот раз показала ему жестами, чтобы он не торопился. Я не хотела, чтобы ему стало плохо».

ОКАЗАВШИСЬ НА БЕРЕГУ В ОКРУЖЕНИИ ДОБРЫХ И ГОСТЕПРИИМНЫХ ЛЮДЕЙ, АЛЬВАРЕНГА СЛОМАЛСЯ И СТАЛ ВСХЛИПЫВАТЬ. Эми и Рассел тоже начали плакать. «Я велела мужу обнять его и успокоить похлопываниями по спине, — говорит Эми. — Так делают все белые люди».

Рассел порылся в своих вещах и дал гостю свитер, штаны, носки и обувь. Даже ремень для него нашелся. Несмотря на то что ему оказывали теплый прием, Альваренга был напуган. «Я старался не смотреть на людей, — говорит он. — Мне не хотелось видеть никого. Когда они подходили ближе, я накрывал голову чем-нибудь. Я не мог посмотреть на хозяев дома. Я не хотел, чтобы они прикасались ко мне. Я все боялся, как бы они меня не съели».

Расселу показалось, что их гость умирает от голода. Он велел жене напечь оладьев, а сам вышел наружу за скорлупой кокосовых орехов для растопки печи. Эми попыталась убедить человека помыться в ванной, но он отказался, дав понять, что ему холодно, после чего пододвинул стул поближе к огню. Пока Эми готовила тесто для оладий, гость сидел так близко к очагу, что его ноги почти касались подрагивающих языков пламени. Изредка Альваренга поглядывал на хозяйку, и они улыбались друг другу.

Альваренга присматривался к условиям обитания этой гостеприимной супружеской пары из таинственного племени, и у него возникали аналогии с собственной жизнью. Эти островитяне находились на окраине цивилизации. Их ветхая хижина была похожа на его жилище — палапу, в котором он обитал в Мексике. Сосуды с пресной водой были расставлены повсюду, и Альваренга вспомнил свои 73 бутылочки, которые он с таким старанием, сходным с религиозной одержимостью, хранил на борту «Титаника». Разжигая огонь, Эми постаралась обойтись одной спичкой. Альваренге понравилась такая бережливость. Он понимал, насколько ценна каждая спичка.

«Когда огонь ослаб, я начала печь оладьи. Не помню, сколько именно я испекла, но как только первая порция соскочила со сковороды, человек начал есть, — рассказывает Эми. — В итоге мне и Расселу досталось по одной штуке. Остальное съел странный гость. В какой-то момент, оторвавшись от поедания лакомства, человек пододвинул тарелку с оладьями нам, но мы замахали руками: ешь сам».

Эми также положила на тарелку горсть свежей мякоти кокосовых орехов и поставила на стол несколько стаканов с кокосовым молоком. Рассел сварил рис. Альваренга намекнул, что они могли бы съесть кого-нибудь из домашних животных, и начать лучше с петуха. «Он был большой и наглый, этот петух. Я все глядел на него и думал: какой бы хороший из него вышел суп. Но петух посмотрел на меня, и я понял, что не смогу поймать его». Альваренга все же убедил Рассела зарезать одного из цыплят, и пока тот готовил птицу, сальвадорец съел столько кокосовых орехов, сколько смог почистить. «Я ел так много, что женщина начала беспокоиться», — вспоминает он.

После еды Альваренга почувствовал прилив сил, не только из-за сытости, но и потому, что его не зарезали, как он того опасался. Едва он справился со страхом перед кровожадными каннибалами тихоокеанских островов, тут же родился новый: он боялся оставаться на одном месте. Для Альваренги движение было залогом поддержания здравомыслия. ПРОДОЛЖАТЬ ПРИДЕРЖИВАТЬСЯ ПРИВЫЧЕК, УСВОЕННЫХ ЗА ГОД СИДЯЧЕЙ ЖИЗНИ В МОРЕ, ДАЖЕ В ТЕЧЕНИЕ ЕЩЕ НЕСКОЛЬКИХ ЧАСОВ, БЫЛО ДЛЯ НЕГО ПОДОБНО САМОУБИЙСТВУ. Инстинкт перелетной птицы, человека перекати-поле велел ему оставить безопасный кров новообретенного убежища и отправиться куда-нибудь. «Я никак не мог успокоиться и усидеть на месте. После завтрака мне захотелось выйти наружу и пойти куда глаза глядят. Все равно куда. Я подошел к самой кромке воды, но испугался, что могу утонуть. Было неимоверно страшно. Но я даже не мог вернуться в дом. Хозяевам пришлось помочь мне».

Альваренга не провел и трех часов под гостеприимным кровом Эми и Рассела, как они уже начали забивать птицу, намереваясь приготовить еще один обед для своего неожиданного гостя. Эми наливала ему один стакан свежего кокосового молока за другим. Хоть сальвадорец того и не знал, он был прибит к берегу островка Тайл, входящего в большой атолл. Эбон — южная оконечность архипелага, состоящего из 1156 островов, входящих в Республику Маршалловы Острова, одну из самых отдаленных точек на карте мира. Здесь практически отсутствует сообщение с остальным миром по воздуху, а отправившемуся на лодке из Эбона в поисках земли придется проплыть 4000 миль на северо-восток до Аляски или 2450 миль на юго-запад до Брисбена, Австралия. Если бы Альваренгу пронесло мимо атолла Эбон, ему бы пришлось дрейфовать до самой Северной Австралии или до берегов Папуа — Новой Гвинеи, но, скорее всего, он бы проплыл еще 3000 миль до восточного побережья Филиппин.

«На Маршалловых островах есть давнишняя традиция делиться едой, — объясняет Джек Ниденталь, режиссер-документалист, прибывший на архипелаг с Корпусом мира в 1981 году да так и осевший там. — Ежегодные засушливые сезоны и отдаленная природа островной цивилизации давно приучили жителей этих земель выживать в суровых условиях, а также быть радушными хозяевами. Многие традиции в их культуре связаны с едой. Бывают моменты, когда еда заканчивается. Тогда с тобой делятся ею. Это важная составляющая жизни на островах Тихого океана. Мне приходилось пробовать много странных блюд на отдаленных архипелагах, просто потому что их предлагали. Очень скоро понимаешь, что нельзя отказываться от предложенной пищи. Это все равно что сказать: “Я ненавижу тебя”».

Утолив голод, Альваренга попытался наладить контакт с хозяевами дома. Жестами он показал, что раньше был коротко острижен и без бороды. Он также дал понять, что был более плотным и здоровым. Он указал на знак птицы, потом показал на огонь, пытаясь объяснить хозяевам, что долгое время жил без огня. Он хотел сказать, что питался сырым птичьим мясом. Альваренга нарисовал лодку, человека и берег, но потом оставил бесполезные попытки. Как он мог объяснить, что проплыл 7000 миль, при помощи одних только сухих цифр? Его нетерпение нарастало. Отчаявшийся рыбак начал кричать по-испански. Бог привел его в этот тропически оазис, так почему же он не дал возможности просто поговорить с приютившими его людьми? ВСЮ ЖИЗНЬ ИСПАНСКИЙ ЯЗЫК ПОМОГАЛ ЕМУ ВЫБИРАТЬСЯ ИЗ РАЗНЫХ СИТУАЦИЙ: ОБЪЯСНИТЬСЯ С ПРОДАЖНЫМИ ПОЛИЦЕЙСКИМИ ИЛИ ЗАЛЕЗТЬ ПОД ЮБКУ КАКОЙ-НИБУДЬ КРАСАВИЦЫ, НОТЕПЕРЬ АЛЬВАРЕНГА БЫЛ НЕСПОСОБЕН СООБЩИТЬ ДАЖЕ ЭЛЕМЕНТАРНЫЕ ВЕЩИ. Он попросил у Эми и Рассела лекарства, а потом захотел, чтобы те послали за врачом. «Обезболивающее. Дайте мне обезболивающее», — умолял Альваренга. Хозяева дома улыбались и приветливо кивали головами. «Хотя мы не понимали друг друга, я начал говорить и не мог остановиться, — рассказывает Альваренга. — Чем больше я говорил, тем чаще мы все смеялись. Я не знал, почему смеются эти двое. Я же смеялся потому, что был рад своему чудесному спасению».

Эми постелила циновку размером с кровать и накрыла ее простыней. Она поместила эту импровизированную постель на землю под навесом крыши. Дождь к тому времени прекратился. Начался отлив, и вода отступила, открывая белый песчаный пляж. Эми дала Альваренге подушку и предложила отдохнуть. «Моя душа была полна счастья. Я думал о том, как же меняется жизнь, когда ты оказываешься среди людей». У Альваренги была крыша над головой, подушка, и он лежал на твердой земле. «Я подумал: как хорошо, — рассказывает он. — Я закрыл глаза. Я отгородился от мира». Он проснулся, чтобы помочиться под деревом. «Я смотрел на мочу и вспоминал, как пил ее».

Хотя был день, Альваренга попросил, чтобы Эми оставила свет включенным рядом с его импровизированной кроватью. «Я спал и спал, — рассказывает он. — Наконец-то за бортом не плескался океан. Проснувшись, я попросил найти мою выброшенную на берег лодку, но они не поняли меня».

Тогда Альваренга нарисовал на листе бумаги лодку. «И тут мы поняли, что он пытается разговаривать с нами, — делится впечатлениями Эми. — И Рассел отправился в том направлении, куда указывал подобранный нами человек».

Пока муж отсутствовал, Эми положила на тарелку риса с цыпленком и знаком велела гостю воздать благодарность Господу за ниспосланную еду. Альваренга помолился, потом вывалил целую гору соли на блюдо и принялся есть. Любую специю, имевшуюся в ящиках Эми, он сыпал себе в тарелку. «Я не пользовался ни вилкой, ни ложкой. Все это было так неудобно, — объясняет он. — Я заталкивал пищу в рот обеими руками. Она угощала меня ланчем дважды, но я так и не мог утолить свой голод».

После третьего приема пищи за последние шесть часов Альваренга выпил чашку кофе. Эми беспокоилась, как бы этот дикарь не объелся. Ему может стать плохо от такого количества еды. Женщина уговаривала его остановиться и успокоиться. Поев, Альваренга увидел мешок с табаком и попросил дать ему несколько листьев. Он свернул большущую сигару и закурил впервые после того, как затянулся последним косячком марихуаны в лагуне Коста-Асуль. С непривычки он чуть было не упал без чувств. Эми смотрела на него в величайшем удивлении.

Через какое-то время вернулся Рассел и сказал, что лодку выбросило на берег на соседнем острове. Нужно было подождать прилива, чтобы забрать ее. «После того как мы поели, я взяла бумагу, маркер и пододвинула их к нашему гостю, — вспоминает Эми. — Я хотела, чтобы он написал что-нибудь для местного консула в доказательство того, что мы обнаружили человека, которого прибило к берегу».

Рассел и Эми могли точно сказать, что незнакомец держит ручку очень неумело, да и пишет кое-как. Буквы были большими и корявыми, как будто их выводил первоклассник. Они дали ему толстый черный фломастер, чтобы написанное легче было разобрать. Даже если бы они понимали по-испански, они бы мало что вынесли из каракулей Альваренги, похожих на японские иероглифы.

Когда Альваренга закончил писать, Рассел забрался в небольшую морскую лодку и отплыл, чтобы доставить необычное послание кому-нибудь из официальных представителей. Его путешествию благоприятствовал ветер, и менее чем через час он прибыл в Эбон, главный город и порт на одноименном острове. В Эбоне Рассел передал записку посыльному на мотоцикле, велев срочно доставить ее начальнику полиции или мэру. «Скажи им, что к нашему острову прибило лодку с человеком», — сообщил он.

Посыльный нашел мэра и передал записку Рассела. Мэр города Ионе Де Брум прочитала послание и тотчас же разобрала слово «друг», написанное на испанском, а также слова «отец» и «мать», но это было все, что она смогла вынести из странной депеши. Де Брум, врач-диетолог по образованию, обеспокоилась, что потерпевший, должно быть, находится при смерти после пережитого. Она взяла аптечку с ампулами для внутривенных инъекций, несколько банок с кокосовым молоком и гроздь свежих бананов, чтобы оказать первую помощь человеку, который, по ее представлению, был изголодавшимся робинзоном. «Я захватила с собой полицейского и фельдшера, так как думала, что нам придется иметь дело с человеком, сильно ослабевшим от голода и жажды». У причала она пригласила присоединиться к команде норвежского антрополога Ола Фьельштада, проводившего полевые исследования на атолле Эбон. Пока они готовили лодку для поездки через лагуну и изучали послание жертвы кораблекрушения, слухи о прибытии Альваренги уже начали распространяться по острову. НЕИЗВЕСТНЫЙ РОБИНЗОН ПОРОЖДАЛ ВСЯЧЕСКИЕ ВЫДУМКИ. КЕМ ОН БЫЛ? НАРКОКУРЬЕРОМ? ИЛИ ЖЕ ОН ПРОСТО УПАЛ ЗА БОРТ С ЯХТЫ?

* * *

Альваренга отдыхал и проклинал штормовую погоду. Было холодно, дул порывистый ветер, и снова зарядил дождь. «Мои кости, мои мышцы болели, и все мое тело словно разваливалось на части. Я был очень истощен из-за плохого питания в долгом дрейфе по просторам океана», — рассказывает он.

Эми дала Альваренге ведро воды, кусок мыла и полотенце. «От меня ужасно разило, — признается сальвадорец. — Из пор кожи выделялось масло, похожее на рыбий жир». Альваренга поскреб кожу и с любопытством повертел в руке кусок мыла. «Сначала я хотел его съесть. Потом, поскольку у меня не было шампуня, я попытался вымыть мылом волосы, но это оказалось невозможным. Пряди были так спутаны. Единственное, что мне удалось сделать — вымыть лицо и бороду».

После умывания он сидел и думал: «Как бы мне выбраться отсюда?» Альваренга начал усиленно размышлять. По привычке он стал разговаривать вслух с самим собой. Эми не могла понять оживленной беседы рыбака, однако почувствовала, что тот был доволен своими мыслями, поэтому начала потихоньку напевать.

Голос Эми успокоил Альваренгу. Его отчаяние улеглось. Песня помогла ему спокойно проанализировать ситуацию. Эми подошла к Альваренге и, ласково посмотрев на него, попыталась дотронуться до его волос. Альваренга отпрянул. «Я говорил нет, но ей все хотелось потрогать мои волосы», — рассказывает он. Борьба продолжалась какое-то время, пока Альваренга не убедил ее, что еще не готов к такому обращению.

Единственный спор между ними возник, когда сальвадорец взглянул на себя в зеркало, которое ему поднесла Эми. Увиденное до такой степени шокировало его, что он в ярости хватил зеркало об пол. Осколки разлетелись по комнате, что вызвало недовольство Эми. Альваренга же со своей стороны был рад избавиться от единственного зеркала в доме.

Рыбак вскоре опять заснул, и ему приснилось, что он снова был один в лодке в открытом океане. Лодка перевернулась и накрыла его, так что он барахтался под ней, стараясь не утонуть. Он проснулся, крича: «Где я? Не могу найти свою лодку. Не вижу ее. Где мой кофр? Мой ящик для рыбы?» Альваренга был раздосадован своим поведением. «Мне понадобился целый час, чтобы понять, где я нахожусь. Это был реальный мир». Он повторил фразу в надежде, что она отражает действительное положение дел.

Когда Альваренга рассматривал птиц, порхающих между деревьев, его внимание привлек шум, доносящийся со стороны воды. Эми стала прыгать и кричать. Повернувшись, Сальвадор увидел приближающуюся к берегу моторную лодку. В ней стоял человек в форме полицейского, а также находились трое других пассажиров. При виде этой компании Альваренга запаниковал. Неужели его хотят арестовать? Тем временем полицейский и трое людей в штатском выбрались из лодки и пошли по направлению к нему. Альваренга зажмурил глаза. УВИДЕВ ОФИЦИАЛЬНЫХ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ ВЛАСТИ, ОН ТУТ ЖЕ ПРЕДПОЛОЖИЛ, ЧТО ТЕ ПРИЕХАЛИ, ЧТОБЫ ЗАТОЧИТЬ ЕГО В ТЮРЬМУ. НЕ ВАЖНО, ЧТО ОН НЕ СОВЕРШИЛ НИКАКОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ. Прожив в Мексике больше десяти лет, Альваренга не ожидал ничего хорошего от людей в форме. Иностранцы в тюрьме — это была не самая удачная история, и она никогда не заканчивалась хорошо. Он предостаточно слышал рассказов о том, как сальвадорцы, гватемальцы и прочие иммигранты попадали в мексиканскую тюрьму, но никто из них никогда не выходил из-за решетки.

Однако первоочередной задачей приехавших было не арестовывать Альваренгу, а подвергнуть его медицинскому осмотру. Фельдшер измерила у него давление и провела поверхностный осмотр. Робинзон выглядел истощенным, слабым, но его состояние было стабильным. Осмотр прекратился с приездом Рассела. Он привлек внимание всех присутствующих к своей находке — к лодке рыбака, которую настиг в море и отбуксировал к берегу. «Вы только посмотрите на нее», — сказал Рассел, указывая внутрь. Мэр, антрополог Ола Фьельштад, Эми и полицейский столпились вокруг лодки. Никто не проронил ни слова. Лодка выглядела как часть декораций к какому-нибудь приключенческому фильму. Ее палубу устилал тонкий слой зеленой плесени. С двигателя был снят кожух, а сам мотор раскурочен. Все предметы в лодке были обшарпанными и старыми. Все поверхности истерты, а краска отколупывалась. На палубе лежали две ощипанные птицы размером с курицу. Розовый цвет плоти свидетельствовал о том, что их недавно забили и освежевали. Птичьи перья усеивали пол и стены, облепляли скамейки и плавали в мутной воде, которая плескалась на дне замусоренной лодки. Обрывок бело-голубой нейлоновой нити был привязан к обломкам морского якоря. Повсюду были разбросаны птичьи кости, выбеленные солнцем. Частично съеденная морская черепаха лежала рядом с пустым панцирем. От всей лодки веяло ужасом и смертью. «Она выглядела так неряшливо, была настолько захламлена, как будто находилась под открытым небом достаточно давно, — говорит Фьельштад. — Мы сразу же сообразили, что произошло, когда увидели эту лодку».

Пока представители официальных властей осматривали его судно, Альваренга принял быстрое решение: он ни за что больше не отправится в путешествие по воде. И тут же полицейский сделал ему жест следовать за ним. Альваренга отказался. Фьельштад попытался объяснить на ломаном испанском, что они поедут в больницу в большой город, где Альваренге будет оказана помощь. Но рыбак только смотрел, не отрываясь, на воду. Еще одна поездка по морю? Нет. Невозможно. Он менее суток назад вернулся из путешествия по морю, а они хотят, чтобы он снова залез в лодку?

Несмотря на сопротивление, полицейский и Фьельштад посадили Альваренгу в лодку-пангу, которая была точной копией его родного «Титаника». Рыбак не вырывался и не пытался бежать, но его внимание было сосредоточено на странной новой реальности, в которой он оказался. Кто все эти люди, говорящие на чужом, непонятном языке? Что это за страна? Кто эти темнокожие туземцы, живущие на острове в океане и питающиеся кокосовыми орехами? Поддерживают ли они контакт с большим миром?

Альваренга тоскливо взглянул на свою лодку. Провел рукой по перилам, словно прощаясь с горячо любимым другом. «Я благодарил ее. Она была моим домом в океане и спасла мне жизнь. Я не знал, когда снова поплыву на ней», — вспоминает он.

Затем взревел мотор, лодка с представителями власти развернулась и помчалась через лагуну. Ошеломленный Альваренга снова был в море. «Я НЕ МОГ ПОВЕРИТЬ, ЧТО ОПЯТЬ СИЖУ В ЛОДКЕ, — ГОВОРИТ ОН. — ПОЧЕМУ ОНИ НЕ ДАЛИ МНЕ ВЕЛОСИПЕД, НЕ ОТВЕЗЛИ ТУДА НА МАШИНЕ? НА ЧЕМ УГОДНО, ТОЛЬКО НЕ НА ЛОДКЕ».

«Пока мы плыли к острову, наш робинзон все оглядывался вокруг, — вспоминает мэр Де Брум. — Помню, он повторял только одно слово «полиция». Я попыталась показать ему жестами, что полицейский не при исполнении и мы везем его туда, где ему окажут помощь».

Фьельштад дал Альваренге блокнот. «Я пытался задавать ему разные вопросы. «Откуда ты приплыл?» «Как долго находился в море?» «С какой целью?» Но мы добились от него немногого. Человек был слишком утомлен. А поскольку никто из нас не знал испанского, мы не могли разговаривать с ним. Так что мы попытались общаться жестами. Но человек не отвечал. Он был словно пустой внутри. Как будто осталась одна человеческая оболочка».

«Я рисовал лодки, корабли, самолеты, но общаться с этими людьми было невозможно, — делится впечатлениями Альваренга. — Я был готов разрыдаться от бессилия».

Когда они плыли через лагуну, полицейский все таращился на странное человекообразное существо, сидящее перед ним. Альваренга помылся и причесался, но все равно было видно, что он провел в море достаточно долгое время. Его волосы были спутаны и похожи на сплетенные ветви кустарника. Пряди бороды торчали во все стороны. На загоревших руках виднелись свежие шрамы. Запястья были тонкими. Лодыжки опухли. От всей его внешности веяло тайной, но именно глаза выдавали глубину перенесенных страданий. Он не мог выдержать направленный на него прямой взгляд и часто прятал лицо. Было ясно, что человек пережил что-то ужасное. Его путешествие, каким бы оно ни было, оставило на нем глубокий отпечаток. Даже его голод был сверхъестественным. Он как дикарь ел бананы, сэндвичи и все остальное в неимоверных количествах. Он брал все, что ни клали перед ним, и поглощал, как дикое животное, заталкивая себе в рот. Он разрывал и жевал мясо и даже глодал кости. По отношению же к людям он не проявлял враждебности и не выказывал склонности к насилию. Тридцать шесть лет цивилизованной жизни слетели с плеч Альваренги. У него больше не было представления о приличиях и правилах поведения.

Лежа в лодке, Альваренга наблюдал за тем, как один из членов команды вытравливает рыболовную снасть. Когда тот выудил полуметровую рыбу из воды, лицо Альваренги просияло от счастья. Он поднял большие пальцы вверх, поздравляя своего собрата-рыбака с удачей. Затем он заснул. Долго ли он спал? Он не знал, но предположительно, по его подсчетам, вся поездка заняла около 12 часов. Солнце клонилось к горизонту, когда они приблизились к дальней оконечности лагуны. Альваренга чувствовал беспокойство, глядя на такое обширное водное пространство. Вид акватории действовал угнетающе на его психику. Только через несколько месяцев он осознал, что весь путь из одного конца в другой занял всего 15 минут.

К тому моменту, когда они причалили к берегу, Альваренга пребывал в состоянии спутанности сознания. Он также страдал от неспособности понимать чужой язык. Даже отслеживать ход времени было для него сложно. Находясь в дрейфе, он видел, как серп полумесяца медленно растет и становится ярче. Вслед за этим приходили монстры из глубины в полнолуние, а потом луна снова исчезала с неба, скрываясь в абсолютной тьме. Цикл из 28 дней было несложно отследить, однако более короткие промежутки времени, такие как часы и дни, представляли собой неразрешимую загадку для Альваренги. И как вообще возможно отслеживать ход минут? Из-за нарушения восприятия времени Альваренга был уверен, что провел в гостеприимном доме Эми и Рассела никак не меньше трех дней. Он помнил, что спал по ночам, обильно завтракал и поедал великолепные обеды в кругу семьи. В действительности же он пробыл на их острове менее 12 часов.

Альваренга стал бороться с приступами агорафобии. Большие открытые пространства ассоциировались у него с опасностью. «Его состояние быстро ухудшалось, и теперь он как бы страдал от клаустрофобии наоборот», — объясняет Питер Левин, автор книги «Разбудить тигра», осмотревший тысячи пациентов с посттравматическим синдромом. Левин утверждает, что у многих людей, переживших серьезное испытание, наблюдается нарушение связности воспоминаний. Они представляют собой осколки эмоций, образов и ощущений, но не выстраиваются в общую цепочку. Из-за этого у человека не может сформироваться последовательная картина собственной жизни. «Я предполагаю, что Альваренга начинал испытывать психологические трудности именно тогда, когда находился в чьем-нибудь доме».

Альваренга все больше соприкасался с цивилизацией. ВСЕ ПРОИСХОДЯЩЕЕ ВОКРУГ КАЗАЛОСЬ ЕМУ БЕССМЫСЛЕННЫМ. В МОРЕ ЕМУ НЕ НУЖНО БЫЛО СПРАШИВАТЬ НИ У КОГО РАЗРЕШЕНИЯ СДЕЛАТЬ ЧТО-ЛИБО. КАЖДОЕ ЕГО ДЕЙСТВИЕ БЫЛО РЕЗУЛЬТАТОМ СОБСТВЕННОЙ СВОБОДНОЙ ВОЛИ. Адаптация к жизни в обществе проходила болезненно. Альваренга предпочитал одиночество общению. Его личное пространство на протяжении последнего года включало тысячи квадратных миль вокруг лодки, дрейфовавшей в океане. Сокращение личного пространства и постоянное присутствие людей — всего этого было достаточно, чтобы пошатнуть и без того неустойчивую психику рыбака и повлиять на его восприятие реальности. В особенности Альваренгу беспокоило присутствие человека в полицейской форме. Почему его схватили и везут как преступника? И кто все эти люди? Почему его лишили свободы? Да, теперь он в плену, однако может все изменить: совершить побег. Альваренга победил в схватке с солнцем, морской водой и волнами. Разве после этого он не справится с несколькими людьми? Но время еще не пришло. Для начала ему нужно восполнить силы. В этом ослабленном состоянии он может лишь наблюдать и планировать побег.

Альваренга пока что не понимал, что совершил одно из самых необыкновенных путешествий в официально задокументированной истории морской навигации. Он шел по морю не на моторной лодке, не под парусом и не на веслах — он дрейфовал. Будучи не в состоянии изменить свой курс, он был вынужден выживать с помощью даров океана. Ему чрезвычайно не везло и в то же время очень повезло. «Если вы скажете, что некто с побережья Перу отправился в дрейфующей лодке в Микронезию, я назову такое путешествие маловероятным, — говорит Шан-Пин Ци, признанный ученый-климатолог. — В Южном полушарии не выпадает дождей, поэтому человеку никак не удастся поддерживать жизнь. У людей, потерявшихся в море у побережья Перу, нет никаких шансов на выживание». Но после исследования климатических карт районов к северу от экватора, где много грозовых облаков, Ци признает, что путешествие Альваренги было возможным. «Природа благосклонна к нам и иногда приносит удачу», — говорит он.

Дрейфуя через Тихий океан, глядя, как попеременно растет и уменьшается, исчезает и снова появляется диск луны, Сальвадор Альваренга боролся с депрессией и гнал мысли о самоубийстве, поддерживая бодрость духа оптимистичными фантазиями и представляя победу над силами природы. Но эта школа выживания не помогла ему подготовиться к событиям будущего. Ведь ему предстояло стать знаменитостью, объектом внимания, мишенью для насмешек и популярной персоной в «Твиттере».

Глава 15 Найден, но потерян

31 января — 20 февраля 2014 г.

Положение: атолл Эбон, республика Маршалловы острова

Координаты: 4° 37’ 16.06 с. ш. — 168° 46’ 33.77’’ з. д.

2-й день на суше

Уже сгущались сумерки, когда лодка причалила к дальней части лагуны. Альваренга увидел толпу на берегу. Местные жители расталкивали друг друга локтями, наблюдая за прибытием странного гостя. Четыре человека помогли прихрамывающему и очень загорелому рыбаку выбраться из лодки и провели его по лестнице на второй этаж какого-то дома, который Альваренга принял за правительственное здание местных официальных органов. В смежных комнатах он видел людей в форме и различное оборудование, в том числе мощные переносные рации. «Похоже на полицейский участок», — подумал он.

На втором этаже здания ему устроили импровизированную постель между комнатой, где жил антрополог Фьельштад, и помещением, где полицейские хранили свою амуницию. Альваренга не мог понять суть происходящего. Силы покинули его. Их хватало только на то, чтобы пройти три метра до туалета. Фьельштад взял его за руку, но рыбак стряхнул ее. Независимость и решительность были важными составляющими выживания в критической ситуации. Альваренга принимал щедрость незнакомых людей, но передвигаться предпочитал сам.

Пока Альваренга лежал на полу и отдыхал, островитяне начали приносить дары для спасенного робинзона: лапшу быстрого приготовления, кокосовые орехи и пластинки против комаров. Какие-то люди постоянно заглядывали в комнату, делали фотографии на сотовый телефон и исчезали. Неофициальным переводчиком Альваренги стал сын мэра. В юности он смотрел американский обучающий сериал для детей «Даша-путешественница», главная героиня которого была кумиром миллионов юных испанцев. Если у Альваренги и появилась возможность перекинуть мост через культурную и языковую пропасть, то это произошло благодаря кинопутешественнице Даше.

Из-за невозможности общаться нормально Альваренга был немного смущен и озадачен. Он сомневался, что кому-либо удастся понять его. Ему требовалась медицинская помощь. «Я пытался раздобыть обезболивающее, так как у меня сильно ломило спину. Нужно было во что бы то ни стало уменьшить боль. Я все говорил этим людям: «Принесите мне таблетки, таблетки». Но они совершенно не понимали меня».

Альваренга квартировался в здании муниципалитета (он спал в одной из комнат прямо на твердом полу, выложенном керамической плиткой), где размещались офисы местного самоуправления. Атолл Эбон расположен в лагуне, огражденной от бурных волн и океанских штормов. Это закрытый мир с единственным судоходным каналом для больших и малых кораблей, заходящих в порт острова.

Самолеты местной авиакомпании, принадлежащей правительству, каждую неделю совершают перелеты на юг из столицы республики Маджуро с населением 50 тыс. человек, лежащей в 250 милях к северу. Но взлетно-посадочная полоса в Эбоне короткая, самолеты старые, а обслуживание такое нерегулярное, что местные жители прозвали единственную действующую в стране авиакомпанию «Авиалинии может быть». Единственная телефонная линия на острове работает на солнечных батареях и автомобильных аккумуляторах, поэтому уже к полудню они оказываются полностью разряженными. Два радиооператора могут передавать правительственные сообщения и официальные послания миру, но у местных жителей не много прямых контактов с другими странами.

Острова лагуны представляют собой крошечные, плоские клочки суши размером зачастую всего несколько метров в длину. Вся островная цепь возвышается в среднем на 2 м над уровнем моря при приливе, и у людей, чьи предки заселили лагуну более 3500 лет назад, выработалось особое доверительное отношение к океану. Они привыкли жить в лодках и не тревожиться о том, что их в любой момент может подхватить штормом и унести в океан. Местные рыбаки одни из самых искусных мореплавателей на земле. В своих маленьких гребных каноэ с парусом, которые тут называют «валап», островитяне пересекают большие пространства Тихого океана и даже плавают на Гавайские острова, лежащие в 2500 милях от их родной земли. Задолго до изобретения компаса или секстанта мореходы этих островов умели точно определять свое местоположение в море и планировать маршрут путешествия на отдаленные земли, куда путь занимал несколько месяцев. Даже теперь основное сообщение между островами осуществляется на маленьких лодках. Маршалловы острова — одно из немногих убежищ в этой части света для судов, спасающихся от тихоокеанских бурь. Многие парусные корабли и коммерческие рыболовные траулеры стоят здесь на приколе месяцами, пережидая зимние шторма. Яхтсмены-любители со всех концов света стремятся бросить якорь «на Маршаллах», где ждут спада девятиметровых валов, делающих даже самое непродолжительное путешествие с острова на остров необычайно опасным.

«На протяжении всего времени, что я жил на Маршалловых островах, десятки местных рыбаков, плывущих от атолла к атоллу в государство Кирибати, сталкивались с различными поломками в двигателе, терялись в океане или же сбивались с курса штормами, вследствие чего им приходилось дрейфовать в открытом море неделями или даже месяцами, — пишет Грифф Джонсон, редактор местной газеты. — Многие, конечно, не возвращались. О них больше не было ни слуху ни духу. Однако были и такие, которые приплывали домой на маленьких лодках, порой полумертвые и на грани истощения, а порой — в довольно нормальном здравии и хорошем расположении духа. Все они рассказывали удивительные истории, которые, по всей вероятности, большей частью являются правдивыми. ВСЕ ВЫНУЖДЕННЫЕ ОТШЕЛЬНИКИ, РОБИНЗОНЫ, ПУТЕШЕСТВЕННИКИ РАССКАЗЫВАЮТ ОДНО И ТО ЖЕ: ИМ УДАЛОСЬ ВЫЖИТЬ, ЛОВЯ ЧЕРЕПАХ, АКУЛ И МОРСКИХ ПТИЦ, КОТОРЫМИ ОНИ И ПИТАЛИСЬ».

Несмотря на прекрасные возможности для дайвинга, разнообразие морской фауны, часто попадающиеся артефакты времен Второй мировой войны и удобные пляжи с живописными пейзажами, точно сошедшими с обложки рекламного журнала путешествий, туристы из других стран посещают атолл Эбон нечасто. Такой гость, как Альваренга из Мексики, случается, приплывает раз в год, а то и реже. Как и необычайно большая рыба, Альваренга был любопытным образчиком вида «человек разумный», привлекающим внимание общественности. В первый же вечер, когда он отдыхал в кабинете муниципалитета в окружении гор еды, подаренной ему островитянами, и с блокнотом Фьельштада под рукой, дверь постоянно открывалась. В комнату заходили люди. «Все смотрели, таращились, показывали на него пальцем, смеялись, — вспоминает Фьельштад. — Людям было очень интересно. На Эбоне местные жители вообще крайне любопытны. Они бросались к человеку, в то время как тому не нравилось такое внимание». Альваренга заметил, что все местные постоянно жуют какое-то растение. Это был распространенный в этих местах орех бетель, кусочки которого заворачивали в листья и жевали, сплевывая коричневую слюну на землю или в бутылку. Альваренга ощутил рвотный спазм, когда понял, что не так давно вылавливал эти самые бутылки из моря и пил выделения других людей.

Сальвадорец спрашивал себя, а уж не был ли он в тюрьме. Полицейский в дверях здания, казалось, вовсе не задерживал посетителей, как поначалу думал Альваренга, а присматривал за тем, чтобы он не сбежал. «Люди приходили посмотреть на меня и посмеяться, — вспоминает Альваренга. — Они прикалывались надо мной. Особенно смеялись над моим дикарским видом дети. Я был худ, слаб, и мне хотелось спрятаться куда-нибудь». Альваренга был потрясен. Почему все относятся к нему так, как будто он какой-то уродец из цирка? Он был благодарен людям за подношения, в их действиях не было ни капли враждебности, но сейчас ему больше всего хотелось остаться одному, поехать домой и как можно скорее вернуться к прежней нормальной жизни.

«Сейчас ведется много разговоров о пластичности психики, способности человека быстро восстанавливать прежнее физическое и душевное состояние. На сегодня под пластичностью понимают эту способность, — говорит доктор Джон Лич, психолог, специалист по критическим ситуациям, работающий в лаборатории по изучению чрезвычайных условий в Портсмутском университете (Англия). — Считается, что у человека есть врожденная способность к восстановлению, поэтому всегда можно вернуться назад, после того как вы подверглись воздействию какого-либо неприятного опыта в экстремальной ситуации. Я оспариваю это мнение и говорю, что если человек прошел через какое-то тяжелое испытание — побывал в лагере для военнопленных, был заложником, провел долгое время в море, — он никогда уже не станет таким, как прежде. Потому что он уже не тот, что раньше. Если же кто-то думает, что это возможно, у него могут возникнуть проблемы. Человек пережил опыт, изменивший его. К тому же общество, куда этот человек возвращается, тоже воспринимает его по-другому. Люди не знают, как обращаться с такими индивидами. Обычно выжившие хотят, чтобы с ними обращались как с нормальными людьми, однако окружающим это не под силу».

АЛЬВАРЕНГА ИСПЫТЫВАЛ СИЛЬНЫЙ СТРЕСС. ЕГО СПУТАННЫЙ РАЗУМ ИСКАЛ ПОДСКАЗКИ, КОТОРЫЕ ПОМОГЛИ БЫ ЕМУ СОСТАВИТЬ СВЯЗНУЮ КАРТИНУ ЕГО ЗАТРУДНИТЕЛЬНОГО ПОЛОЖЕНИЯ. «Как мне выбраться из этой страны? Приспособлюсь ли я к местной системе? Смогу ли я работать здесь и стать членом местного племени?» Альваренга представлял, что застрянет на атолле Эбон на несколько лет. В своих фантазиях он видел себя глубоким стариком, которому суждено встретить смерть на чужой земле. Такие кошмарные выдумки только подогревали его желание сбежать. Альваренга чувствовал себя в ловушке. Он, привыкший к свободе, задыхался в тесноте. Находясь в дрейфующей лодке посреди океана, он не знал стен, а потолком ему служило звездное небо. Его календарем была луна. «Не видя звезд, я чувствовал себя так, будто кто-то обесточил мир, — описывает Альваренга свои первые ночи в помещении. — Когда я дрейфовал в море, звезды напоминали мне, что все в порядке. А глядя на потолок, я чувствовал себя неуютно».

«Кто-то связался по радио с Маджуро и сообщил о произошедшем, — делится Фьельштад. — Сказали, что прибыл какой-то человек неизвестно откуда, но совершенно точно, что он какое-то время провел в море. Объяснили, что ему нужна медицинская помощь».

Представители официальных властей в Маджуро не поверили в историю. А когда люди из Эбона сообщили о плохом состоянии прибывшего, то, по словам Фьельштада, «ему велели измерить давление». «Так мы и сделали. Оно было очень низким, но нам сказали: “С ним все будет нормально. Мы не будем забирать его”». И хотя правительственное судно не прибыло за Альваренгой, слухи о необычном путешественнике уже начали распространяться по Маджуро.

В Эбоне же Фьельштад был очень недоволен тем, что от официальных властей не предвидится никакой помощи. Он решил прибегнуть к единственному оставшемуся средству: поделиться своими горестями с знакомым местным журналистом — Джонсоном из «Маршалл Айлендс Джорнал». «Я подумал, что он сможет подтолкнуть чиновников к действию, если напишет обо всем в местной газете, — рассказывает Фьельштад. — Пусть, по крайней мере, узнают, что случилось. Но неожиданно новость получила резонанс во всем мире».

Первая же статья Джонсона вышла под баннером новостного агентства «Франс-Пресс» 31 января 2014 года. В ней приводились общие факты удивительной истории Альваренги. Статья привлекла внимание периодических изданий по всему миру. Журналисты с Гавайских островов, из Лос-Анджелеса и Австралии бросились бронировать билеты на остров, чтобы проинтервьюировать спасенного робинзона. Единственная телефонная линия в Эбоне раскалилась от звонков репортеров со всего мира, старающихся выведать у норвежского антрополога новые пикантные подробности о путешествии Альваренги через океан. Рассказанная Фьельштадом история сальвадорца стала приобретать более ясные очертания. Двое рыбаков отплыли с побережья Мексики и много месяцев дрейфовали в лодке по Тихому океану. Питались сырым мясом морских птиц. Один из них умер от голода. Другой продержался 14 месяцев. Многое было непонятно, но это не останавливало газетчиков. ОНИ ДОСОЧИНИЛИ ТО, ЧЕГО НЕ ЗНАЛИ, ДОБАВИЛИ КРАСОЧНЫХ, НО ДАЛЕКИХ ОТ ИСТИНЫ ДЕТАЛЕЙ И РАЗОЖГЛИ СУМАСШЕДШУЮ ЛИХОРАДКУ, В РЕЗУЛЬТАТЕ ЧЕГО НА СВЕТ ПОЯВИЛАСЬ ИСТОРИЯ НАСТОЛЬКО ФАНТАСТИЧЕСКАЯ И НЕВЕРОЯТНАЯ, ЧТО ЕЕ ТУТ ЖЕ СТАЛИ СРАВНИВАТЬ С ФИЛЬМОМ «ЖИЗНЬ ПИ». Однако история была похожа на правду, и от нее к тому же попахивало каннибализмом. Одно только это подозрение, подогревшее интерес публики, способствовало росту медиабюджетов многих изданий по всему земному шару.

В истории Альваренги было достаточно правдоподобных фактов, чтобы многие поверили в нее: изначальное сообщение о пропаже рыбаков в море, их поиски с вертолета, совпадение маршрута дрейфа с известными океанскими течениями и новые подробности из Эбона о самочувствии путешественника — все это подтверждало достоверность рассказа сальвадорца. На страницах новостных сайтов и в чат-форумах разгорелись дебаты. Была ли история Альваренги наиболее выдающимся случаем выживания со времен Эрнеста Шеклтона или же самой большой аферой, самой наглой газетной «уткой» после публикации фальшивых дневников Гитлера? Путаницы добавляло то, что Альваренга пребывал на отдаленном острове, находился под воздействием психотравмирующей ситуации и был не способен сообщить большего, кроме отдельных деталей своего предполагаемого путешествия.

Понятия не имея о своей растущей славе, Альваренга начал сходить с ума уже через два дня после заточения в здании муниципалитета. Стены давили на него, ему необходимо было видеть звезды. «Я все спрашивал: “Когда же меня заберут?” — делится он. — Именно тогда я впервые услышал слово “Маршаллы”. Мне сказали, что с Маршаллов приедет лодка, чтобы забрать меня».

Но Альваренга больше не мог ждать. Он разрабатывал тайный план спасения, решив сбежать из муниципалитета. «Мне хотелось уйти куда-нибудь в горы, чтобы почувствовать себя свободным. В помещении я ощущал себя узником, — признается Альваренга. — У меня начались галлюцинации. Я представлял, что застрял в кофре для рыбы и не могу выбраться. Я действительно застрял в этом местном муниципалитете».

Но поскольку полицейские и правительственные чиновники постоянно были рядом, шныряли туда и сюда, оставалось только сидеть часами на веранде с Фьельштадом и наслаждаться маленькими радостями островной жизни. Фьельштад вспоминает: «Он просто сидел и смотрел перед собой. Иногда у него вырывался радостный вздох. Как-то раз мы находились в помещении, а снаружи играли дети, и тогда он вдруг сказал по-испански: “Ты только послушай! Слышишь? Дети играют”. И сделал такой жест рукой».

Фьельштад старался всеми способами облегчить общение. Он переключил свой телефон на испанский язык и выискивал слова, знакомые и понятные спасенному мореходу. На второй день пребывания на суше Альваренга стал понемногу выходить из ступора. Он все лучше осознавал, где находится и кто он такой. Постепенно он пришел к мысли, что ему ничего не угрожает. А узнав, что сейчас январь 2014 года, он начал повторять вслух дату, покачивая головой, и все говорил: «Надо же… Год в море».

Ориентируясь более года лишь по луне, Альваренга чувствовал себя потерянным в жестком мире солнечного времени. Все было таким быстрым, нервирующим и непостоянным. Он скучал по естественному ритму восходов и закатов и лунному мерцанию ночью. Когда Фьельштад вышел купить свежей рыбы, а чиновники отправились на обед, Альваренга решил, что наступило самое время для побега. «Я спустился по лестнице в холл и направился к двери. Я шел спокойно, не оглядываясь и не встречаясь ни с кем глазами. Я смотрел только вперед», — вспоминает он. Сальвадорец хотел уйти на зеленые холмы, которые видел из окна, и остаться там. В лесу можно было найти пропитание, к тому же на возвышенности, вдали от океана, он бы чувствовал себя спокойнее. Альваренга приблизился к двери, ведущей во внешний мир, и когда всего несколько шагов отделяло его от свободы, появился полицейский. Страж порядка взял рыбака под руку и препроводил обратно наверх. «ОНИ ДЕРЖАЛИ МЕНЯ ВЗАПЕРТИ, БУДТО Я БЫЛ КАКИМ-ТО ТАМ ТЕРРОРИСТОМ, — ЖАЛУЕТСЯ АЛЬВАРЕНГА. — МНЕ ДАЛИ ПОДУШКУ И КРОВАТЬ, НО ПРИСТАВИЛИ ОХРАННИКА».

На следующий день после неудачной попытки побега к берегу лагуны Эбон пристал полицейский катер, отправленный специально за путешественником. Поглазеть на отъезд необычного гостя собралось почти все население лагуны Эбон — 692 человека. Все проходило с типичной маршалльской скромностью: было больше рукопожатий, чем объятий. «Я была последней, с кем он попрощался, и рыбак благодарил меня со слезами на глазах, — говорит мэр Де Брум. — Думаю, он действительно был тронут нашим отношением к нему».

«Альваренга счел, что его приехали арестовать. Он протянул мне руки, сомкнув запястья, как будто просил, чтобы я заковал его в наручники», — рассказывает капитан Деннис Джибас, управлявший полицейским патрульным катером «Ломор». Капитан почувствовал симпатию к потерянному рыбаку. «Первым делом я подвел его к холодильнику и спросил, не хочет ли он есть. В знак согласия он поднял большие пальцы вверх».

Альваренгу разместили в удобной офицерской каюте с целой кучей подушек. Расположенная на нижней палубе, напротив камбуза, она не имела иллюминаторов. Так что рыбак не видел океана, вызывающего у него такое беспокойство. За всю дорогу Альваренга ни разу не покинул ее. Джибас вспоминает: «Я лично заглядывал к нему, и каждый раз он что-то жевал: цыпленка, ребрышки, салаты, рис, суп рамен, печенье или что-нибудь еще, что готовил для него судовой повар. Меня это очень удивляло. Я-то думал, что наш пассажир будет страдать от морской болезни».

Через сутки Альваренга услышал шум и гул. Он выбрался на палубу и увидел целую флотилию лодок, стоящих на якоре. «Ух ты! — подумал он. — Настоящий порт». Так они оказались в Маджуро. «Пробираясь по главному причалу, он выказывал опасения относительно множества народа на берегу, ожидавшего его прибытия, — рассказывает капитан Джибас. — Не думаю, что ему нравилась вся эта толпа». «Кто все эти люди?» — спрашивал он, чувствуя, что снова находится в центре внимания. И как всякому узнику, планирующему побег, эта шумиха была ему совсем не нужна.

В Маджуро было не так уж много людей, говорящих по-испански, и когда Норман Барт, заместитель начальника дипломатической миссии при посольстве США, вызвался быть переводчиком, маршалльцы только поблагодарили его. Барт также выступил в качестве дознавателя. В прессе уже столько дней обсуждалась история рыбака, и теперь пришла пора официально решить, была ли она правдивой. Что за афера могла скрываться за ней? ДА И ВООБЩЕ, БЫЛО ЛИ ПО СИЛАМ ЧЕЛОВЕКУ ПРОДРЕЙФОВАТЬ 7000 МИЛЬ ЧЕРЕЗ ТИХИЙ ОКЕАН И ВЫЖИТЬ?

Даже если бы они находились в Вашингтоне, Брюсселе или Женеве, им вряд ли бы удалось найти более квалифицированного специалиста, чем Барт, как нельзя лучше подходившего на роль дознавателя. В своей ярко-зеленой рубашке-гавайке, в бейсболке и шортах хаки он был похож на беззаботного туриста, но за очками в круглой оправе скрывался острый взгляд, нацеленный на раскрытие обмана.

Работая в Госдепартаменте США, Барт провел более тридцати тысяч интервью с мексиканцами, подавшими документы на визу. Его не так-то легко было провести: он годами занимался выявлением мошенников. «Он говорит, что дрейфовал в море целый год. Но не могло ли это быть выдумкой или аферой? Все это естественные вопросы, приходящие мне в голову, — делится Барт. — Я был свидетелем стольких афер и в то же время слышал множество абсолютно невероятных, но реальных историй».

Барт, посол США Том Армбустер, группа официальных лиц из Министерства иностранных дел и Дэмиан Джеклик, начальник Иммиграционной службы Маршалловых Островов — все они поднялись на тесную палубу полицейского катера. Альваренга чувствовал себя неловко. Все выглядело так, будто он предстал перед прокурором, судьей и присяжными заседателями. Барт, говорящий по-испански, решил начать мягко. «Я сказал: “Добро пожаловать в Маджуро. Сегодня первый день вашей новой жизни”. Я рассчитывал хоть на какую-нибудь реакцию, но ее не последовало». После нескольких минут обмена любезностями Барт надавил на Альваренгу. Возникло замешательство. Сальвадорец не мог назвать даже дату своего рождения. Он сказал только, что ему примерно 36 или 37 лет. Когда Барт спросил его о полном имени, Альваренга затруднился сообщить, как оно правильно пишется. Он сказал: «Ну, типа как-то вроде того».

«Имя и фамилия человека очень важная информация для меня, — говорит Барт. — Я тогда еще подумал: неизвестно, умеет ли этот парень вообще писать. Не думаю, что бы он мог правильно назвать свое имя по буквам». Альваренга едва мог фокусировать взгляд на Барте, решившем применить методы допроса с пристрастием и все спрашивавшем, как правильно пишется его имя: Аль-Ба-ренга или Аль-Ва-ренга. «ОБМАНЩИКИ ВСЕГДА СТАРАЮТСЯ ИСКАЗИТЬ СВОИ ИМЕНА И НАЗВАНИЯ ГОРОДОВ, — ГОВОРИТ БАРТ. — ИМЕННО ПО ЭТОЙ ПРИЧИНЕ Я ХОТЕЛ УЗНАТЬ, КАК ПРАВИЛЬНО ПИШЕТСЯ ЕГО ИМЯ».

Альваренга сказал Барту, что работал в южной Мексике на человека по имени Уилли и занимался ловлей акул. Он не смог сообщить фамилии своего босса, названия компании и прочих деталей сотрудничества. «Я думал, что эта информация — залог финансовой стабильности. В зависимости от того, поймаешь ты акулу или нет, ты заработаешь деньги. И он продавал акулье мясо этому Уилли за полтора доллара за килограмм? То есть, чтобы заработать 150 долларов, ему нужно привезти центнер акулятины? Да он был на грани нищеты, ему едва хватало на жизнь. Это был еще один ключевой момент».

«По его виду я мог понять, что ему больно, — говорит Джеклик, присутствовавший при этом допросе. — Парню было сложно передвигаться. У него были проблемы с суставами, потому что он старался не сгибать ноги в коленях и руки в локтях. Я видел, как он погружается в состояние, при котором начинаешь проживать случившееся с тобой заново. Ему понадобилось время, чтобы выйти из него. Я осознавал, что он представляет все вживую и пытается описать нам».

В то время как Альваренга впадал в паранойю из-за страха быть заключенным в тюрьму за нарушение иммиграционных законов, ошеломленные чиновники, собравшиеся вокруг стола в каюте полицейского катера в порту Маджуро, смотрели на него с благоговейным трепетом и глубоким уважением. Вместо ареста они, скорее, готовы были попросить у него автограф или сфотографироваться с этим обросшим, загорелым человеком. История Альваренги была до боли правдивой, и, несмотря на расхождение в датах и некоторых фактах, общая концепция не вызывала никаких сомнений. У всех было такое чувство, будто они разговаривают с ожившим Шеклтоном.

Глава 16 Атакован тараканами

3 февраля 2014 г.

Положение: атолл Эбон, республика Маршалловы острова

Координаты: 7° 6’ 23.45 с. ш. — 171° 22’ 18.90’’ з. д.

5-й день на суше

3 февраля 2014 года, к тому времени, когда Сальвадор Альваренга закончил отвечать на вопросы чиновников на борту полицейского катера в порту Маджуро, на берегу уже собралась толпа, чтобы поглазеть на загадочного гостя. Теперь к местным журналистам присоединились несколько десятков зевак, включая группу учителей-волонтеров из Бостона, пару заезжих антропологов и обычную для этого сезона команду яхтсменов, пережидающих непогоду. На протяжении последних нескольких дней весь остров был взбудоражен новостью, что некий мексиканский рыбак, путешествовавший на лодке, выброшен на берег у атолла Эбон. Выход статьи, описывающей невероятное приключение Альваренги, привел к тому, что в периодических изданиях всего мирапоявились сотни восторженных публикаций. На каждом международном рейсе, прибывающем теперь в Маджуро, находились журналисты, желающие выяснить подробности невероятной истории спасения в океане.

Через иллюминатор Альваренга смотрел на возбужденную толпу на причале, ожидающую его появления. Потом за ним пришли. Настало время сойти на берег. Прихватив с собой банку кока-колы, Альваренга проковылял к трапу. Его сопровождал медбрат, однако сходни были узкими, поэтому рыбаку пришлось идти самому. Едва он ступил на сходни, как толпа тут же подняла гам. Со всех сторон были слышны вопросы, оклики, восторженные вскрики. «Что у вас в руке? Банка “Будвайзера”?» — спросил один из зевак.

Одетый в мешковатую толстовку, скрывавшую очертания его исхудавшего тела, Альваренга медленно, но самостоятельно сошел с трапа. Круглое лицо и кустистая борода делали его похожим на «небольшого добродушного Санта-Клауса», как выразился один из очевидцев. Собравшиеся же ожидали увидеть исхудавшего человека, неспособного ходить, поэтому в толпе раздался возглас недоверия. Альваренга изобразил вымученную улыбку и помахал рукой в сторону камеры. Своими косматыми волосами и кустистой бородой он напомнил нескольким наблюдателям персонажа Тома Хэнкса из фильма «Изгой». Фотография бородатого рыбака на берегу была опубликована в изданиях всего мира. Короче говоря, имя Альваренги стало брэндом, узнаваемой маркой.

Когда его укладывали на носилки и грузили в машину «Скорой помощи», откуда ни возьмись появилась группа фотографов. «Все эти лампы и вспышки, бьющие прямо в лицо, сводили меня с ума. Они были ярче молний, так что я закрыл глаза и притворился, будто сплю, — вспоминает Альваренга. — Я выжил в море, а тут вдруг подумал, что умру прямо сейчас от всей этой суеты. Я не мог отвечать на вопросы. Я едва ходил».

Шон Кокс, волонтер, учитель английского языка, живущий на острове, узнал о робинзоне из Мексики случайно. Как бывший член Корпуса мира, ездивший в Панаму, Шон довольно прилично говорил по-испански, и ему пришло в голову, что он может оказать пострадавшему кое-какую помощь. Он добрался до больницы, протолкался сквозь охрану и вскоре сидел на кровати Альваренги. К вечеру он уже был поверенным лицом и посредником между сальвадорцем и журналистами с посыльными, бегавшими за готовой едой. «Я сам не люблю вспышки камер. МОГУ ПРЕДПОЛОЖИТЬ, ЧТО ПОСЛЕ ВСЕХ ИСПЫТАНИЙ В МОРЕ ЭТОМУ ЧЕЛОВЕКУ МЕНЬШЕ ВСЕГО ХОТЕЛОСЬ, ЧТОБЫ ВОКРУГ КРУТИЛИСЬ ЛЮДИ. ОН ТЯГОТИЛСЯ СВОЕЙ ИЗВЕСТНОСТЬЮ. Она была ему не нужна, — говорит Кокс из “Уорлд Тич”, некоммерческой организации из Бостона, у которой установлены долговременные связи с Маршалловыми Островами. — Все это было просто невыносимо для него».

После интервью с Бартом был отправлен первый запрос из Маршалловых Островов в Мексику. Самой ценной информацией, которая помогла бы подтвердить правдивость истории Альваренги, было название его лодки — «Береговой креветколов № 3» — и ее регистрационный номер 0701343713–3. Звонок в Министерство по надзору за ловом рыбы в Мехико был перенаправлен в подразделение, находящееся в южном городе страны, Тонале. Чиновник, поднявший трубку, тотчас же сообщил, что «Береговой креветколов № 3» принадлежит некоему Уилли. Каждый в Тонале и в соседнем городке Паредон знал этого словоохотливого и щедрого человека, владельца полудюжины рыбацких лодок. Чиновники из Маджуро были озадачены, когда мексиканцы подтвердили, что лодка действительно вышла год назад из Коста-Асуль, маленькой рыбацкой деревни на юге Мексики.

Теперь они получили доказательство, что история рыбака была правдивой, хотя многие детали еще нужно было прояснить. Так, в декларации вместо имени Сальвадор значилось Сирилио, прозвище, которое Альваренга выбрал себе еще в детстве. Однако газета «Гардиан» весьма кстати напомнила о важной детали: «В официальных отчетах из Мексики постоянно встречаются ошибки». Другое подтверждение пришло, когда корреспондент «Гардиан» в Мексике Джо Тукман взял интервью у официального представителя поисково-спасательной службы штата Чьяпас Джейма Марокуина, который в подробностях рассказал о бесплодных поисках Альваренги и Кордобы. «Был сильный ветер, — рассказывал Марокуин репортеру “Гардиан” в интервью. — Мы вели интенсивные поиски, но нам пришлось прекратить полеты спасательных самолетов из-за плохой видимости».

Был уже поздний вечер, когда мексиканскому чиновнику удалось связаться с непосредственным боссом Альваренги. Он набрал номер Мино в Коста-Асуль. К телефону подошел его отец, Харочо. «Меня попросили дать регистрационный номер лодки-креветколова № 3, — вспоминает Харочо. — Я продиктовал его, а потом человек на другом конце линии сказал, что нашу посудину нашли и что в ней был человек». И хотя Харочо был уже стар для спринтерских забегов, он тотчас помчался по грязной и темной улице, чтобы поскорее сообщить своему сыну невероятную новость. «Мино! Мино! — кричал он. — Твою лодку нашли на другом конце света, и в ней был рыбак».

Мино сразу же все понял. Он догадался, что рыбак в его лодке не кто иной, как Чанча, который не переставал ему сниться. От радости Мино чуть не тронулся рассудком. Он забрался в свой пикап и проехал 35 миль за полчаса, пробиваясь через полицейские и армейские патрули, контролирующие кокаиновый наркотрафик, текущий на север. Мино связался с отделом по защите гражданских прав в Тонале, прямо на берегу. Ответственный работник подтвердил скудную информацию. Лодка «Береговой креветколов № 3» действительно была найдена на Маршалловых островах. Никто понятия не имел, где находятся эти острова. Мино забрался в «Гугл» и в смятении обозрел всю ширь Тихого океана. Потом вышел из офиса и поехал обратно в Коста-Асуль. ОН БЫЛ БЕЗ УМА ОТ РАДОСТИ. КТО ЕЩЕ МОЖЕТ БЫТЬ ЭТИМ РЫБАКОМ, ЕСЛИ НЕ ЧАНЧА?

Далеко в Маджуро доктора и медсестры проводили ряд исследований организма изможденного робинзона. Когда одна медсестра собралась взять у него кровь для анализа, Альваренга запротестовал. «Я сказал ей, что им нужно скорее вливать в меня кровь, а не забирать ее». Альваренга был слаб, поэтому врачи прописали внутривенную гидратацию. «У него был психосоциальный шок, — говорит врач Франклин Хаус из Техаса, благодаря хорошему знанию испанского нанятый для осмотра путешественника. — Он вел себя так, будто не знал, как реагировать на все, что происходит вокруг. Я поразился количеству рубцов на его руках и ногах».

Зайдя к своему пациенту вечером, доктор Хаус застал его за тарелкой с едой. Альваренга поглощал куриную грудку и ножки.

— Ну и как цыпленок? — осведомился доктор Хаус.

— Отличный, — отозвался Альваренга. — Без перьев особенно вкусно.

— Что вы имеете в виду? — спросил озадаченный врач.

— Если бы вы знали, сколько птиц я съел в течение прошедших тринадцати месяцев, — небрежно и бесстрастно ответил рыбак. — Я ведь ел их вместе с перьями и всем прочим.

4 февраля в 7:30 утра специальные корреспонденты компании CNN Джек Ниденталь и Сюзанна Чутаро приехали в больницу, чтобы взять интервью у Альваренги. «Его ноги были тонкими, как карандаши, а все тело усеивали шрамы. Он был не в лучшей форме, — делится впечатлениями Ниденталь. — Длинные волосы, борода — у него был вид дикаря с острова Борнео».

Еще до того, как началось интервью, Ниденталь получил несомненные доказательства, что испуганный бородатый человек говорит правду. «Он понятия не имел о микрофонах. Он так нервничал, когда мы начали прикреплять их к его одежде, — рассказывает Ниденталь. — Если бы его история была хитрой уловкой или мошенничеством, он бы просто прицепил микрофон сам. Однако бедняга был напуган всем происходящим». Тем не менее Альваренга понемногу раскрывался. Он рассказывал о своей жизни в море. В подробностях объяснял, как питался сырой рыбой и мясом морских птиц, как сражался с акулами и ухаживал за умирающим Кордобой. Суть его истории сводилась к тому, что он просто профессиональный ловец акул, у которого сломался мотор и который был вынужден дрейфовать по морю. В одном случае Альваренга упомянул о суициде и провел воображаемым ножом по горлу. После 45 минут беседы рыбак произнес: «Я больше не могу». И отцепил микрофон. Он сказал репортерам, что хочет вернуться в свою палату. «Они вывесили табличку на двери “Посетителей не принимаем”, — вспоминает Ниденталь. — И неожиданно все было закончено».

Ниденталь и Чутаро сняли эксклюзивное интервью продолжительностью 45 мин., в котором Альваренга рассказывал свою историю выживания в море. Они послали пленку в Атланту, но не получили того ответа, что ожидали. А дело в том, что после просмотра репортажа продюсеры CNN пришли в ярость, так как вся пленка оказалась непригодной к трансляции. Постоянно был слышен голос переводчика, заглушавший ответы Альваренги, поэтому по телевидению было показано всего лишь несколько кадров. Из короткого репортажа даже нельзя было понять, являются ли заявления Альваренги правдивыми, и Ниденталь почувствовал себя виноватым. Серьезный и внимательный кинорежиссер, выпустивший несколько фильмов о Маршалловых островах, Ниденталь был недоволен собой: ведь он стремился заполучить эту историю любой ценой. «АЛЬВАРЕНГА СЛОМАЛСЯ ПЕРЕД КАМЕРОЙ. ОН НЕ БЫЛ ГОТОВ К СЪЕМКЕ. ОН НИКОГДА НЕ ДУМАЛ О ТОМ, ЧТО СТАНЕТ ИЗВЕСТНЫМ ИЛИ ЧТО С НИМ БУДУТ ОБРАЩАТЬСЯ КАК СО ЗНАМЕНИТОСТЬЮ. Он просто хотел вернуться домой. Он испытывал огромный стресс от общения с людьми. Последнее, в чем он нуждался в данный момент, — это во встречах с репортерами».

Джеклик, начальник Иммиграционной службы, стал поверенным Альваренги и работал сверхурочно, чтобы защитить его от излишнего внимания представителей СМИ. «Хосе с самого начала сказал, что не хочет давать никаких интервью, фотографироваться или общаться с прессой, — рассказывает Джеклик. — Я уважал его желание и защищал от прессы по мере возможности. Если кто-то хотел взять у него интервью, им нужно было обращаться ко мне. И конечно, я отклонял все просьбы».

6 февраля Альваренгу выписали из больницы с опрометчиво поставленным диагнозом: в целом состояние удовлетворительное. Его разместили в отеле под вымышленным именем. «Я был не в том состоянии, чтобы запомнить хоть что-то из происходящего. В моей голове крутились мрачные мысли. Я старался настроить свой мозг на нормальную работу, — говорит Альваренга. — А репортеры заставляли меня вспоминать все то, о чем я хотел забыть. Поэтому я просил их, чтобы они вошли в мое положение. Я был болен. Через некоторое время я собирался рассказать свою историю, но на данный момент мне было нужно, чтобы меня оставили в покое».

Джеклик пригласил парикмахера в номер. Когда Альваренгу подстригли и побрили, он обрел свой прежний облик. Сальвадор улыбнулся, когда тот закончил свою работу. Он стал трогать свое лицо с благоговением. Было похоже на то, что постепенно он обретает себя.

Из окон номера Альваренги открывался вид на лагуну, и он не мог избавиться от чувства, что находится в ловушке. Шон Кокс вспоминает: «Он открывал жалюзи, видел воду и издавал недовольный возглас. “Какой отвратительный вид! — говорил он. Потом закрывал занавески и добавлял: — Как я устал от всего”».

Альваренга все время просил, чтобы ему принесли шоколада, сигарет и чипсов. Его просьбы исполняли. «Я был уверен, что у него проблемы с желудком, — делится Кокс. — Возможно, я допускал ошибку, идя у него на поводу, но я давал ему любую пищу, какую он хотел».

Когда новая волна историй о чудесном спасении рыбака захлестнула мир, одна четырнадцатилетняя девушка, проживающая в Сальвадоре, бродя по просторам Интернета, как-то раз наткнулась на имя Хосе Сальвадора Альваренги. Такая же фамилия была у ее кузины Фатимы, в данный момент готовившей обед со своей бабушкой в доме у моря в Гарита-Пальмера, Республика Сальвадор. «ФАТИМА, ИДИ-КА ВЗГЛЯНИ НА ЭТО! — ВОСКЛИКНУЛА ОНА. — ТУТ ПИШУТ ПРО ПАРНЯ С ТАКОЙ ЖЕ ФАМИЛИЕЙ, КАК У ТЕБЯ. УТВЕРЖДАЮТ, ЧТО ОН ТВОЙ ОТЕЦ».

Фатима не верила в новость до тех пор, пока мать не взглянула на фотографию и не узнала руки Альваренги. Фатима начала плакать. «Бог услышал мои молитвы! Наконец-то я встречусь со своим отцом, — повторяла она. — Я сказала себе: как же это страшно. Потом заплакала. Я смотрела на своего отца и думала о том, что ему пришлось перенести там, в океане».

Через несколько дней Альваренгу тайно вывезли из отеля в правительственный офис, чтобы он мог пообщаться по видеосвязи со своей семьей, приехавшей специально для этого в столицу Сальвадора, в Министерство иностранных дел. В последний раз Альваренга видел своих родителей семь лет назад, когда ненадолго приезжал к ним. Фатима вместе со своей матерью жила тогда в Гватемале. Получается, Альваренга не видел дочь почти с самого рождения, с тех пор как бросил семью 14 лет назад. Теперь она была девушкой-подростком. Сама мысль о воссоединении с взрослой дочерью наполнила его глаза слезами счастья. А что, если она не простит его? Как она отреагирует, когда увидит своего пропавшего, пусть и знаменитого на весь мир, отца? Признает ли она его отцом или увидит перед собой неудачника и авантюриста? «Я даже не мог говорить от волнения. Все это было слишком для меня, — вспоминает свои ощущения Альваренга. — Моя мама, дочь, отец смотрели на меня. Я не мог поверить, что это действительно происходит».

Фатима смотрела недоверчивым взглядом. «И это мой отец?» — как бы говорила она. «Он был гладко выбрит и сказал “Привет!” — а потом начал плакать, — вспоминает Фатима. — Я не могла поверить, что действительно вижу своего отца. Моя мечта исполнилась». Это сложно было назвать беседой. Все плакали. Все чувствовали себя неловко. Альваренга был не готов к еще одному потрясению своего и без того неустойчивого мира. «Все меня пугало. Я просто дрожал от страха. Я много плакал в те дни», — делится он. Его постоянно преследовали папарацци. Он прозвал репортеров тараканами. Перед тем как выйти из номера, он просил кого-нибудь из помощников посмотреть, нет ли в коридоре тараканов.

Стив Каллахан, автор книги «В свободном плавании», пережил нечто подобное, когда вернулся в Соединенные Штаты после дрейфа по Атлантическому океану на крошечном надувном плоту. «Эти репортеры похожи на стаю голодных акул. Они все время кружат поблизости. И не исчезают, пока не оторвут от тебя кусок, не получат нужные сведения. А ты потом чувствуешь себя использованным, выжатым как лимон».

Между тем состояние здоровья Альваренги постепенно ухудшалось. Отеки на ногах не проходили. Коленные суставы так раздулись, что он с трудом мог ходить. Волонтер, делавший Альваренге массаж ног, вспоминает: «Кожа у него была как у куклы Барби. Какой-то неестественной, будто из пластмассы. Бедняга не мог двигаться. Я видел, как ему плохо».

Спустя 11 дней пребывания на Маршалловых островах врачи решили, что здоровье Альваренги достаточно стабилизировалось, чтобы ему можно было разрешить перелет в Сальвадор. Посольство США организовало ему особые условия, включая посадку с трапа, освобождение от досмотра и медосмотр между перелетами — на Гавайях и в Лос-Анджелесе. Для сезонного туриста дорога была бы невыносимой: 15 часов в полете и еще столько же ожидания между рейсами. А ведь Альваренга летел на самолете впервые в жизни. «Это был мой первый полет. Мне очень не хотелось заходить в самолет, — рассказывал потом Альваренга. — Я спасся от неминуемой смерти в море, а теперь опять должен был подвергать себя необоснованному риску».

Когда Альваренга поднялся на борт, тут же откуда ни возьмись появилась группа журналистов, желающих раздобыть новые сведения о знаменитом робинзоне. Не важно, что сальвадорец едва мог говорить и у него голова шла кругом от всех этих встреч, бесед и шума. Репортеры набросились на полуживого рыбака. Отсутствие новых интервью в течение последних двух недель только подогрело интерес к его персоне. Они наклонялись к нему, снимали, щелкали затворами, игнорируя все просьбы отойти и оставить его в покое.

Альваренга надел наушники. Его телохранитель находился рядом, а журналисты толклись тут же, поджидая удачного момента, чтобы подобраться к рыбаку. Альваренга чуть не выпрыгнул из кресла, когда услышал рев моторов лайнера, и начал дрожать от страха. «Он очень нервничал, — рассказывает Диего Дальтон, сальвадорский дипломат, сопровождавший рыбака. — Когда колеса самолета оторвались от земли, он вцепился в ручки своего кресла».

Когда самолет был в небе, Альваренга наблюдал в иллюминатор, как мимо проплывает земля и начинается открытый океан. Тут ему пришла мысль, что он снова может попасть в ловушку. Что, если самолет упадет в воду? Осознав это, Альваренга заволновался. Тогда Дальтон задернул занавески и включил музыку. Однако Альваренга не мог не смотреть вниз. Его обуревали страх и любопытство. «Я вспоминал, как дрефовал через океан, — рассказывает он. — Мой мозг вскипел. Я вдруг вообразил, что могу видеть маленькие лодки там, далеко внизу».

Покинув Гавайи, Альваренга полетел в Лос-Анджелес, где переночевал в отеле. Большая часть репортеров потеряла его след, но на конечном отрезке путешествия в соседнем ряду снова сидели два журналиста. Как только Альваренга поднялся на борт, они включили камеры и начали снимать. Дальтон попросил их оставить Альваренгу в покое, так как тот был слаб и нуждался в тишине и отдыхе. Однако репортеры отказались выключить камеры. Дальтон обратился за помощью к пилоту Карлосу Дардано. Тот вышел к наглым журналистам с гневной речью: «Ребята, вы летите бизнес-классом, так и ведите себя как пассажиры бизнес-класса». Дардано стал бранить удивленных репортеров: «Если я захочу, то ссажу вас с самолета. И мне все равно, что вы заплатили за билет из собственного кармана. Ведите себя прилично и дайте пассажиру спокойно долететь до места назначения».

Альваренга на самом деле изнемогал от пристального внимания прессы. «Когда же они оставят меня в покое? — спрашивал он. — Когда я смогу вернуться к нормальной жизни?» Без анонимности, служившей ему щитом, было теперь не обойтись. В ОДНО МГНОВЕНИЕ СТАВ ЗНАМЕНИТОСТЬЮ, АЛЬВАРЕНГА ПОПАЛ ПОД ЖЕРНОВА СМИ В ТОТ САМЫЙ МОМЕНТ, КОГДА ПЫТАЛСЯ НАЙТИ И СЕБЯ, И СВОЕ МЕСТО В ОБЩЕСТВЕ. ЧЕРЕЗ ЭТО ПРИШЛОСЬ ПРОЙТИ МНОГИМ ВЕТЕРАНАМ ВОЙНЫ И ЛЮДЯМ, ПЕРЕЖИВШИМ СЕРЬЕЗНЫЕ ЭКСТРЕМАЛЬНЫЕ СИТУАЦИИ.

Когда самолет стал идти на посадку, Альваренгу начала бить дрожь. «Он очень нервничал, — рассказывает Дальтон. — Более чем 30-часовой перелет через Тихий океан подошел к концу, и Альваренга готовился к встрече не только с безумной толпой папарацци, но и своей дочерью Фатимой». Он ушел из семьи практически сразу после ее рождения. Он был отцом, бросившим дочь. Дрейфуя по океану, в самые худшие моменты Альваренга поддерживал бодрость духа тем, что воображал чудесную сцену воссоединения с семьей. Он дал себе слово изменить свою разгульную жизнь, перестать кутить и стать заботливым, любящим отцом. Но эта роль была лишь в его воображении. Это был ответ на психологическую потребность в момент максимального стресса. Теперь ему нужно было отбросить все фантазии и примириться с суровой реальностью: ведь он даже не сможет узнать собственную четырнадцатилетнюю дочь в толпе людей, собравшихся в аэропорту.

Глава 17 Зов моря

13 февраля 2014 г.

Положение: Сан-Сальвадор, республика Сальвадор

Координаты: 13° 26’ 25.51 с. ш. — 89° 03’ 11.29’’ з. д.

В место встречи с семьей, как было запланировано, после приземления в Сальвадоре Альваренгу ожидала немедленная госпитализация с проведением ряда новых тестов. Рыбака уже держали неделю в взаперти в Эбоне, еще неделю он был вынужден прятаться и бегать от прессы на Маршалловых островах, и вот теперь Альваренга решил, что вовсе не обязан быть пациентом. На родине его необузданный нрав тотчас же проявился во всей своей красе. Он был в стране, где все понимали по-испански. Теперь он мог говорить что вздумается и ходить, где ему будет угодно. «Они хотели налепить на меня эти штуки, обвешать датчиками, но я сказал им “нет”, — вспоминает Альваренга, который отказался от капельницы. — Я бы никогда не позволил им сделать такое со мной. На Маршалловых островах сказали, что мне не нужны никакие внутривенные вливания. Если бы я позволил им обколоть себя, то одурел бы вконец».

Альваренге не хотелось общаться с врачами. Он устал от журналистов. Он знал, что поможет ему. Ему нужно было просто вернуться домой, сбежать от людей в халатах, которые все задавали ему вопросы, пичкали его таблетками и потчевали едой, которую было невозможно есть. Больницы созданы для больных, а рыбак устал от того, что с ним обращаются как с инвалидом. Домашняя пища вернет ему силы, а присутствие дочери укрепит дух.

Альваренга полагал, что ему не нужен врач, чтобы узнать причину его недуга. Он просто страдал от отсутствия кукурузных лепешек (тортилья), которых не видел уже больше года. Почти каждый день в море он вспоминал румяные тортильи. Во время пребывания на Маршалловых островах он умолял принести ему несколько штук, но его просили подождать. Никто не пек кукурузных лепешек на островах Тихого океана. Однако тут, в Сальвадоре, тортильи должны быть на каждом шагу. Когда его обследовали в больнице Санта-Текла, Альваренга заказал тарелку с тортильями, словно был не в медучреждении, а в ресторане. Медсестры отказались выполнить его просьбу. Альваренга настаивал. Позвали доктора, чтобы тот утихомирил упрямого пациента. «ОНИ НЕ ХОТЯТ ПРИНЕСТИ МНЕ ЛЕПЕШЕК», — ЖАЛОВАЛСЯ АЛЬВАРЕНГА, СЧИТАВШИЙ ЭТОТ ОТКАЗ ОСКОРБИТЕЛЬНЫМ. КАК МОЖНО ОТКАЗЫВАТЬ САЛЬВАДОРЦУ В ТОМ, ЧТО ПРИНАДЛЕЖИТ ЕМУ С РОЖДЕНИЯ ПО ПРАВУ? Альваренга начал кричать: «Принесите мне лепешек немедленно!» Медсестры же только смеялись и вместо этого поставили перед ним блюдце с рисом.

Врачей нельзя было провести подобными трюками. Они подозревали, что Альваренга погружается в этакую психологическую яму, переживает посттравматическое расстройство, при котором воспоминания, кошмары и чувство вины будоражат и без того возмущенный разум.

Наконец через несколько часов матери Альваренги Марии разрешили увидеться с сыном. Она молилась, когда входила в комнату, воздавая хвалу Господу за чудо, которое он сотворил: вернул ей родного ребенка, спас его от неминуемой гибели. Она была уверена, что только божественным вмешательством можно объяснить чудесное спасение ее сына. Впервые за несколько лет Мария обняла своего Сальвадора, и они оба расплакались. «Я был так потрясен, что не мог говорить», — признается Альваренга. Он был тоже готов воздать хвалу небесам. Хоть он не молился вслух, тем не менее он чувствовал, что находится под защитой Господа. Теперь он полностью разделял непоколебимую веру матери. Во время долгого плавания Альваренга не мог не испытывать влияния своего верующего товарища, Иезикиля Кордобы, и постепенно перенимал и усваивал его убеждения. После смерти своего напарника Альваренга ощущал веру в своем сердце, он не смог бы описать ее словами, но ничуть не сомневался в ее существовании.

Почти час мать и сын молчали. Она молилась, он благодарил Господа. Затем настала очередь дочери. Когда зашла Фатима, Альваренга все еще не мог говорить. Фатима сжала руки отца, разглядывая его грубую кожу, которую украшали татуировки и глубокие шрамы. «Она не спрашивала меня ни о чем. Мы произнесли всего несколько слов во время нашей первой встречи, — вспоминает Альваренга. — Мне нравилось, что она прикасается к моей голове, ногам. Я чувствовал, что она здесь, рядом со мной».

Фатима испытывала робость, когда впервые взяла отца за руку и обняла его. «На его лице была широкая улыбка, но он словно находился не здесь, а где-то в другом месте», — признается она. Ее напугали ноги отца, такие опухшие и странно блестящие. В душе она ощущала радость от встречи с ним. «Наконец-то мои молитвы были услышаны. Теперь у меня есть отец», — думала она. Фатиме хотелось о многом расспросить Альваренгу. ЕЙ БЫЛО ЛЮБОПЫТНО УЗНАТЬ О ДОЛГОМ ПУТЕШЕСТВИИ В МОРЕ. ЧТО ОН ТАМ ЕЛ? КАК ОН СПАЛ? БЫЛО ЛИ ЕМУ СТРАШНО? ВИДЕЛ ЛИ ОН РУСАЛОК?

Понимая, насколько нестабильным было психическое состояние их необычного пациента, врачи ограничили время посещений. У палаты рыбака поставили полицейского. Прикованный к постели робинзон написал записку журналистам, где просил оставить его в покое. Однако вспышки камер то и дело сверкали в палате, когда какой-нибудь репортер, переодетый врачом, делал попытку вырвать несколько слов у лежачего, но нахального рыбака. Альваренгу больше не удивляли нападки папарацци. «Я помню одного высокого парня. Он зашел ко мне и представился психологом, но на самом деле ему просто до смерти хотелось украсть мою историю. Он предложил мне телефон, если я расскажу ему, как все было. Я ответил “нет”. Тогда он сказал, что купит мне холодильник».

Альваренга лежал в больнице девять дней. У него диагностировали анемию. К тому же врачи подозревали, что из-за постоянного употребления сырого мяса птиц и черепах у него в печени могли завестись паразиты. Альваренга полагал, что паразиты могут подняться к голове и поразить мозг. Спал он беспокойным поверхностным сном.

Когда ему удавалось заснуть, его тут же начинали мучить кошмары, в которых он возвращался в маленькую деревню в Сальвадоре, где его избили и ранили много лет назад. «Мне снилось, что меня преследуют и хотят убить, — рассказывает рыбак. — Я не знал, кто эти люди и что им нужно от меня. Я только понимал, что они хотят меня прикончить». В снах также часто появлялись птицы. «Я все представлял, что говорю с птицами, ем их, а потом заболеваю», — вспоминает Альваренга.

Эти видения были навеяны воспоминаниями о трагической смерти Кордобы. Альваренга часто думал о своем напарнике. Эта часть истории вызывала у всех сильное любопытство, но именно об этом рыбаку было труднее всего говорить. Напарников связывали общие испытания. Они вместе переносили шторма, проливные дожди и голод. Альваренга не чувствовал своей вины в смерти Кордобы, но ему хотелось бы, чтобы его ушедший напарник был рядом. Если бы он только не отказывался от севиче из сырого мяса морских птиц! Альваренга представил, как бы они тогда отпраздновали удачное возвращение. Это не одно и то же, что праздновать в одиночку. Альваренга признавал, как много сделал Кордоба для его выживания. Он научился молиться у Кордобы, а также стал выдумывать истории, помогавшие сохранить рассудок в одиночном дрейфе, продолжавшемся более десяти полных лунных циклов. Все это были плоды ранних усилий, направленных на поддержание жизни умирающего соплеменника. Альваренга намеревался исполнить обет, данный Кордобе, и передать его последние слова матери, Анне Розе. Рыбак поклялся посетить ее в Эль-Фортин, маленькой деревушке к северу от Коста-Асуль. Как только он достаточно окрепнет, он поедет в Мексику и выполнит обещание, данное другу.

* * *

19 февраля Сальвадор Альваренга вернулся домой. Играла музыка. Было много репортеров. На крыльце шлакоблочного дома из пяти комнат выстроились родственники и друзья семьи. Арели Баррега, бывшая подруга Альваренги и мать Фатимы, нервничала и задавалась вопросом, какова ее роль в новой жизни рыбака, после того как он стал народным героем. Они робко обнялись. Увидев Фатиму, Альваренга схватил ее и объявил при всех: «Я люблю тебя, моя дочь. И больше никогда тебя не покину». Фатима обняла отца еще крепче.

Однако Альваренга был плохо приспособлен к нормальной жизни. «Я включил душ и отшатнулся от воды. Я был так напуган, что предпочитал пользоваться ведром», — рассказывает он. Когда из-за грязи вода в ведре окрасилась в красноватый цвет, он закричал и в ужасе выбежал из ванной. Он принял мутную красную воду за свежую черепашью кровь.

В течение первых дней он обмолвился лишь несколькими словами с дочерью. Она просто сидела на его кровати и смотрела ему в глаза, удивляясь, как ему удалось провести больше года в дрейфующей по океану лодке. Он улыбался, но все откладывал разговор. Наконец он собрался с силами и открыл свое сердце дочери:

— Я знаю, что не принимал участия в твоем воспитании и все эти годы потеряны. Но теперь я здесь, чтобы поддерживать тебя. Я буду давать тебе советы, которые помогут тебе отличать плохое от хорошего.

Фатима нахмурилась:

— Почему ты никогда не появлялся? Ты забыл меня?

АЛЬВАРЕНГА ОБЪЯСНИЛ, ЧТО МЫСЛИ О НЕЙ, ЕГО ДОЧЕРИ, ПОМОГЛИ ЕМУ ВЫЖИТЬ В МОРЕ. РАССКАЗАЛ, КАК БОРОЛСЯ ЗА ЖИЗНЬ, ЧТОБЫ УВИДЕТЬ ЕЕ.Как хотел принимать участие в ее воспитании.

— Я молил Бога, чтобы он снова свел нас.

Фатима поинтересовалась, а как же до испытания? Он же был на суше в течение многих лет и не предпринимал попыток найти ее или связаться с ней.

— Почему ты вообще ушел? — спросила она.

— Я был тусовщиком, — вздохнул Альваренга. — Я крепко пил и употреблял наркотики. У меня была куча проблем, — добавил он, и это была чистая правда, хоть он и не рассказал о том печальном инциденте в баре, после которого ему пришлось покинуть город.

Отец и дочь снова обнялись. Нет, они не испытали того волшебного чувства единения, которое каждый себе представлял в мечтах. Однако теперь их отношения, по крайней мере, не были фантазией. Несмотря на сложные вопросы и болезненные ответы, каждый чувствовал облегчение. «Я стала называть его папой», — делится Фатима, которая поняла, что развод родителей был неизбежен. Вскоре ей предстояло выбрать, с кем жить: поехать с матерью, которая возвращалась обратно в Гватемалу, или остаться с отцом в Сальвадоре. Ей не нужно было много времени, чтобы определиться. Она решила, что останется с отцом.

Альваренга пребывал в ступоре в течение нескольких недель. Он едва мог общаться с другими людьми. «Он вел себя очень странно, — рассказывает Фатима. — Из-за отекших ног папа едва мог ходить. Он быстро уставал и часто сидел на постели перед вентилятором, дувшим ему в лицо. Его утомлял даже простой разговор. Приходилось говорить очень медленно, а некоторых слов он вообще не понимал. Я никогда не видела его плачущим. Думаю, он плакал ночью». Первоначальный восторг Фатимы от возращения отца вдруг омрачился страхом. «Я испугалась, что отец останется таким навсегда и я опять буду одна, — рассказывает она. — Но мало-помалу папе становилось лучше».

Когда ее спросили, каково это — обрести отца после стольких лет отсутствия, Фатима задумалась. «Сначала мне показалось, что у меня появился второй отец. Фактически моим папой был дедушка Рикардо, а Сальвадор стал номером вторым». Шла неделя за неделей, и отец с дочерью проводили вместе все больше времени. «Мы много смеялись, — говорит Фатима, вспоминая, как они смотрели видеоролики на сайте «YouTube». — Мне нравилось подстерегать и пугать его. Я пряталась за комодом или в углу и начинала издавать всякие звуки, а потом выпрыгивала с громким криком. Папа начинал трястись от страха». Фатима не понимала, какую панику она вызывает у отца своими невинными розыгрышами.

«У меня было много вопросов, но я не была уверена, что он захочет отвечать на них, — признавалась девушка. — Когда я спрашивала его о путешествии через океан, он выглядел спокойным, но я чувствовала, что он страдает. Он опускал голову, напрягался и менялся в лице».

Последствия перенесенной психологической травмы давали о себе знать постоянно. Альваренга был восприимчив к самым незначительным изменениям в своем окружении. Услышав удар, он тотчас думал о черепахах. «Мне все время казалось, что от меня так и разит рыбой», — признается он. Но рыбак больше не боялся моря и подумывал о том, чтобы вернуться к своей профессии. «Я мог бы стать креветколовом. Они не отходят дальше 12 миль от берега, — размышлял Альваренга. — Даже если бы у меня снова сломался мотор, я бы легко мог вернуться назад».

Фатиме эта затея пришлась не по вкусу. «Я сказала ему: “Нет”. А что, если ты опять пропадешь в море и на этот раз не вернешься?»

Прогуливаясь по пляжу с дочерью, Альваренга светился от гордости, когда кто-нибудь фотографировал их. «Мне нравилось внимание людей. А дочь не могла поверить своим глазам», — признается Альваренга.

После того как Фатима воссоединилась со своим знаменитым отцом, жизнь в школе пошла легче. Одноклассники постоянно просили девушку рассказать о том, как ее отец ел сырых птиц в море, ловил акул голыми руками и боролся с мрачными мыслями. «У меня появилось больше друзей, — делится Фатима. — Я вообще-то не очень общительная, и многие считали меня нелюдимой. Теперь же со мной общались больше и охотнее, хотя я осталась прежней». Одноклассники прозвали девушку «Науфрага» (морская скиталица) в честь ее отца.

Пока Фатима наслаждалась лаврами отца, рабочие в доме Сальвадора заливали пол цементом, выравнивая поверхность. Альваренга тщательно следил за процессом. Это был не просто пол. Это был танцпол. Скоро в доме предстояло устроить грандиозную вечеринку с цветами, угощением и танцами. ФАТИМЕ ВОТ-ВОТ ДОЛЖНО БЫЛО ИСПОЛНИТЬСЯ 15 ЛЕТ. В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АМЕРИКЕ ЭТО СОБЫТИЕ ПО ВАЖНОСТИ И ПЫШНОСТИ СРАВНИМО СО СВАДЬБОЙ. Уже было готово платье, девушка каждый день училась танцевать вальс, но больше всего она радовалась тому, что на ее дне рождения будет присутствовать такой почетный гость, как ее отец.

* * *

Из всех вещей, которые когда-либо у него были, Альваренга, пожалуй, ничто не ценил так, как свою первую машину — «Шевроле Авео» седан 2005 г. Он ухаживал за ней и мыл каждый день. Хотел покрасить ее и рассказывал друзьям о вариантах: бегущие по кузову блестящие разноцветные полосы или комбинации ярких цветов. Хоть у него и не было прав, он водил по нескольку часов каждый день. Ездил недалеко и не быстро (5 миль в час). Окно открыто, радио мурлычет, а сам он болтает с друзьями детства или флиртует с какой-нибудь красоткой, сидящей в салоне. Он ездил медленнее велосипедиста, однако ему была нужна не скорость, а просто движение. После года дрейфа по океану Альваренга испытывал потребность все время куда-то ехать или идти. Дорога вокруг города была длиной 4 мили. Он проезжал по ней, а потом заезжал на мельницу, где работали его родители. Это была своего рода терапия. Иногда с ним ездила Фатима, смеясь над кругами, которые выписывала машина, и над повторяющимися шутками отца.

Во многих отношениях Сальвадор Альваренга чересчур опекал свою дочь. Ему не нравилось, что она перезванивается и обменивается сообщениями с парнями ее возраста. Когда кто-нибудь из них приходил к ним домой, Альваренга грубо приказывал убираться, несмотря на уверения Фатимы, что это всего лишь ее друзья. Сальвадор научил дочь некоторым основным приемам выживания. Ее любимой едой стали засоленные черепашьи головы, а любимым занятием после школы — уроки вождения с отцом. В таком патриархальном государстве, как Сальвадор, выбор ролей для женщины ограничен, поэтому многие из них не умеют водить машину. АЛЬВАРЕНГА ЖЕ РВАЛ С ТРАДИЦИЯМИ И УЧИЛ ФАТИМУ БЫТЬ НЕЗАВИСИМОЙ. ОНИ ВЫЕЗЖАЛИ ЗА ГОРОД НА КАМЕНИСТУЮ ДОРОГУ, ГДЕ РЫБАК ПЕРЕДАВАЛ РУЛЬ ДОЧЕРИ.

Когда Фатима включала автоматическую трансмиссию, отец улыбался. Мотор работал, но Фатима все еще возилась с ключом, что вызывало протестующий вой механизма зажигания. Она переключала передачу и нажимала на педаль акселератора. Из-под колес выбрасывало гравий, летевший как картечь, а над простиравшимися рядом кукурузными полями поднималось облако пыли. Фатима улыбалась, когда крутила руль и разворачивалась, чтобы избежать столкновения с телеграфным столбом. «Я чувствовала себя уверенной. На самом деле уверенной, — утверждает она. — Мне нравилось ездить быстро, но папа беспокоился. Он опасался, что на дорогу может выйти корова и я не успею остановиться». На самом деле отец смотрел и восхищался решительностью дочери. Машина глохла на каменистом участке дороги без асфальтового покрытия, и Фатима снова включала зажигание. Сальвадор, очень трепетно относившийся к своей машине, казалось, не беспокоился. Какая разница, если его дочь учится водить? Его стихией было море, свистящий ветер, раскачивающаяся лодка, прокладывающая путь через волны, где он укрывался от житейских неприятностей.

* * *

Как только его здоровье восстановилось, Альваренга стал планировать поездку в Мексику. Во-первых, он должен был выполнить обещание, данное Кордобе перед смертью. В лодке он поклялся напарнику рассказать об обстоятельствах его гибели семье. Во-вторых, сальвадорец должен был увидеться с бывшими коллегами из рыбацкого поселка Коста-Асуль. Он едва мог ходить, но чувствовал себя обязанным выполнить взятые на себя обязательства.

В марте 2014 года, через шесть недель после того, как его прибило к берегу, Альваренга снова сидел на борту самолета. На этот раз его ждал короткий перелет в Мексику. Приятели-рыбаки встретили его всей гурьбой, но после формальных приветствий Альваренга не остался, а поехал дальше. Он торопился увидеться с матерью Кордобы и передать ей слова умирающего сына. У Альваренги не было машины, поэтому он втиснулся в фургон, набитый репортерами. Те отвезли его в деревню, где проживала Анна Роза, мать Кордобы.

Захолустная деревушка Эль-Фортин расположена севернее городка Коста-Асуль. Это пыльное место, где электричество и свежая вода считаются роскошью. Здесь всего у нескольких человек есть машины, поэтому выбраться в город можно разве что на автобусе, делающем два рейса в день. Но как и во многих деревнях прибрежного региона штата Чьяпас, жизнь жителей этой деревушки сосредоточена вокруг моря.

Защищенная со всех сторон стеной мангровых лесов, деревушка Эль-Фортин служит домом нескольким сотням человек, которые либо рыбачат в лагуне, либо уходят на лов в открытый океан. Братья Кордобы были рыбаками, охотившимися на скатов-мант в спокойных водах залива. Иногда они выходили в открытый океан на лов акул.

Пока Альваренга ждал приглашения в дом, братья Кордобы стояли, выпятив грудь, явно намереваясь спровоцировать конфликт с человеком, который последним видел их брата живым. У Альваренги же не было желания драться и ссориться. Ему было трудно даже улыбаться. Он был человеком, принесшим дурную весть. Но ему нужно было выполнить клятву, данную своему погибшему товарищу. Ему нужно было поговорить с матерью Кордобы наедине.

А вот братья Кордобы ни в чем не были уверены. У них были сомнения относительно судьбы Иезикиля, и они продолжали допытываться у Альваренги, что же именно произошло в море. Он предложил им прокатиться в поселок рыбаков Паредон, лежащий в часе езды. Если они хотят знать подробности, он их приглашает продолжить разговор в более свободной обстановке, но никто не согласился. Альваренга уже готов был уйти со двора. Он ответил на все вопросы, доставил весть Анне Розе и, что самое главное, получил ее благословление. «ВЫСЛУШАВ МОЮ ИСТОРИЮ, ОНА СКАЗАЛА, ЧТО НЕ ВИНИТ МЕНЯ И ЧТО МОЯ СОВЕСТЬ ЧИСТА, — ВСПОМИНАЕТ АЛЬВАРЕНГА. — ОНА СКАЗАЛА, ЧТО НИКОГДА НЕ БУДЕТ ДУМАТЬ, БУДТО БЫ Я УБИЛ ЕЕ СЫНА».

Выполнив обещание, данное Кордобе, Альваренга занялся личными делами. Он хотел выяснить, почему приятели не нашли его в первый же день шторма. Он сомневался, что его вообще искали. Отправляя последнее сообщение по радио, он находился всего в 20 милях от берега. Почему они не спасли его в эти первые часы?

Альваренга ехал в Паредон, и в груди у него поднималась буря гнева. Если бы рыбаки должным образом организовали поисково-спасательную операцию, ему бы не пришлось дрейфовать по океану больше года. Когда Альваренга прибыл в рыбацкую деревню Паредон, Уилли и Мино, его боссы, встретили его широкой улыбкой. Они были рады видеть своего пропавшего товарища. Альваренга же был в ярости. Он встретил своих бывших боссов не улыбкой, а обвинениями.

— Вы решили бросить меня, да? Вы что, думаете, на меня можно наплевать? — обратился рыбак с явной враждебностью к Мино, своему бывшему начальнику.

— Эй, Чанча, — сказал Мино. — Не говори так. Я знаю, что ты думаешь…

— Ладно. Тогда объясни мне, что произошло. Я слушаю.

— Мы три дня искали тебя… — начал Мино.

Он рассказал, как четыре лодки бороздили море и не нашли ни обломков креветколова, ни снастей. Мино подробно описал всю спасательную операцию. В ней принимали участие несколько рыбаков, а искали не только на лодках, но и с самолета, но сальвадорец все еще не верил ему. Тогда Мино сходил домой и принес копию отчета о поисках, все официальные бумаги и даже назвал имя летчика, прибывшего из города Тустла-Гутьеррес, чтобы пилотировать поисковый самолет.

Альваренга почувствовал раскаяние и тут же признался Уилли и Мино:

— Я отдал вашу лодку.

Он рассказал, как подарил креветколов Эми и Расселу, семейной паре, проживающей на другом конце света.

— Не говори мне о лодке, — прервал его Мино, который и в более сложные времена имел репутацию щедрого предпринимателя. — Ты жив. Это главное. А лодки у нас еще есть.

Рыбаки организовали небольшой вечер в доме Мино. Здесь собрались гости, играла музыка, было много рома, виски и пива. Альваренга отказался от выпивки. У него и так кружилась голова от нахождения на суше. Он не выпил ни глотка, не выкурил ни одной сигареты и даже не стал затягиваться самокруткой марихуаны. Он искал способ успокоиться и старался лишний раз не будоражить свой и без того беспокойный разум.

Пока его коллеги пили, Альваренга поднял еще одну щепетильную тему. Правда ли, спросил он, что они устраивали его похороны. Когда сальвадорец получил положительный ответ, он почувствовал, будто его предали. Как можно было устраивать похороны, если он был жив? Почему они потеряли веру?

«Они рассказали, как бросали цветы в воду и пили кофе (есть такая традиция на похоронах рыбака), — рассказывает Альваренга. — Я ждал, что мне скажут, они, мол, все время надеялись, что я жив, но вместо этого они пили кофе за помин моей души. Меня начало трясти. Я впал в состояние транса, думая об этом. Мои друзья пили кофе. За меня».

Альваренга поверить не мог в услышанное.

— Я страдал там, в открытом океане, — сказал он товарищам, — а вы тут пили кофе. Я молил о еде, а вы курили марихуану.

— Ну да, мы пили кофе в твою честь, — признал Трумпилло.

— Вы должны были подумать обо мне, — ответил Альваренга.

— Мы пили, мы курили. Мы думали о тебе, — отозвался Трумпилло.

— Вместо этого вам нужно было меня спасать, — ответил Альваренга.

СВОИМИ НЕОБОСНОВАННЫМИ ОБВИНЕНИЯМИ АЛЬВАРЕНГА ПЫТАЛСЯ СКРЫТЬ РАДОСТЬ ОТ ВОССОЕДИНЕНИЯС КОЛЛЕГАМИ. Здесь, в рыбацкой деревушке, океанский прибой звучал не как напоминание о кошмарном и бесконечном дрейфе в море, а как приглашение вернуться домой. Хотя мексиканские рыбаки имели славу ребят, для которых закон не писан, их жизнь подчинялась кодексу строгих правил, но не тех, которые были где-то закреплены и опубликованы. Церемония похорон Альваренги проводилась в соответствии с логикой этих неписаных правил. Бравые «Лос Тибуронерос» (ловцы акул) не понимали гнева своего товарища, расстраивавшегося только потому, что они почтили его память цветами, свечами и кофепитием. Такова была традиция. И никто не мог менять порядок не им заведенных вещей.

Пока Альваренга уплетал севиче из корифены, опустошая одну тарелку за другой, его показная и приличествующая случаю злость ушла. Физически он чувствовал себя не очень хорошо, как ветеран какой-нибудь войны. Но Альваренга находился на берегу уже шесть недель, его голова работала лучше, и теперь он мог отличить друга от врага. Здесь, в кругу друзей, он начал делиться опытом и уроками, которые вынес из дрейфа по океану.

— Теперь я не трачу еду попусту, — сообщил он коллегам. — Когда-то я мог выбросить килограмм кукурузных лепешек на корм рыбам. Там, в открытом океане, я часто думал об этом. Теперь я лучше найду голодного человека и отдам лепешки ему. Я знаю, что такое страдать от голода и жажды.

Несколько ловцов акул стали утверждать, что тоже смогли бы пережить нечто подобное, на что Альваренга ответил: «Я надеюсь, ради вашего же блага, вам никогда не придется пройти через это. Вы будете плакать. Вы будете страдать. Я не хочу, чтобы кто-то страдал так, как я».

Пока его друзья курили марихуану, прихлебывали текилу и скидывали пустые пивные банки в кучу, Альваренга продолжал свой рассказ. Ему всегда удавалось удерживать внимание аудитории. Теперь же он был рассказчиком, в арсенале которого имелась первоклассная история. Здесь не было табу и запретов. Здесь не было сухопутных жителей. Если кто-то и мог понять и оценить всю эпичность и масштабность борьбы за выживание в море, то это были, конечно же, ловцы акул. И если кто-то и подвергался опасности потеряться в море и стать робинзоном, то это были люди, находящиеся в этой комнате. Альваренга знал, что это крепкая и стойкая команда, способная выдержать изнуряющие испытания в море, поэтому заговорил о менее очевидном аспекте выживания: о психическом здоровье.

— Не оставляйте надежду. Сохраняйте спокойствие, — говорил он. — Что может быть хуже того, что случилось со мной? Я всегда думал, что все образуется. Какое еще страдание может сравниться с тем, что я пережил? Но я не сдавался.

Его друзья плакали, произносили тосты и обнимали своего любимого Чанчу. У них было такое ощущение, будто некий призрак появился из прошлого и теперь рассказывает историю о своей прежней жизни. Пока они праздновали и пили, Альваренга снова и снова слушал о подробностях своих похорон, а его переполненные радостью друзья открывали бутылки с текилой в его честь и кричали:

— Чанча жив!

Ловцов акул считают плохими ребятами, но в этом лишь доля правды. Они привыкли жить на грани, внезапная гибель подстерегает их всюду. Находясь в море, они убивают акул и тунцов, нарубают наживку и угадывают погоду, а их мир полон опасностей и красоты. Они последние, кто придерживается стародавних вековых традиций. Они представители последнего поколения, вынужденного ходить на лов далеко от берега, в открытый океан, ресурсы которого на грани полного истощения. Многие из них осознают, что лет через десять им придется повесить снасти на крючок и пойти искать себе работу на суше. Просто в море было уже мало рыбы. Мало кто из рыбаков желал такой жизни для своих сыновей. Но сейчас они были охотниками на акул — упрямое племя людей, проводивших свои дни в лодке, знавших толк в грубой красоте жизни в море и глубоко ценивших верность друг другу.

Уилли с Мино и близкий друг по имени Пульга оттеснили Альваренгу в сторону и уверили его в том, что потеря лодки — пустяки. Они осыпали его градом похвал и насовали в карманы новеньких желтых банкнот по 500 песо (35 долларов). Работа. Его старая жизнь вернулась к нему. В его кармане было 15 000 песо (1200 долларов), что так и подмывало его удариться во все тяжкие и начать жизнь в стиле Дикого Запада. Мино, Пульга и Уилли хотели, чтобы он вернулся. Зов моря звучал притягательно, он манил. Но если бы Альваренга снова занялся ловом, это погубило бы его мать. А если он не будет рыбачить, то зачахнет сам. Он же был человеком моря. Однако он был еще к тому же и отцом, поэтому решил попытать счастья на суше.

Послесловие автора

Я интервьюировал Альваренгу в течение целого года. На моих глазах в буквальном смысле проходило его возвращение к жизни. Сальвадор выбирался из неведомых глубин и наконец попал в страну под названием «отцовство». Сначала он не только боялся океана, его пугал даже звук воды. Он спал с включенным светом и просил не оставлять его одного. Теперь же он выходит ненадолго в море на лодке, устраивая небольшие прогулки в стиле рок-н-ролл.

Теперь он больше времени проводит с Фатимой. Шутит с дочерью и учит ее водить машину. Он ее очень любит. Это еще не значит, что он полностью излечился от полученной психологической травмы. Стук дождевых капель и вспышки молнии все еще способны вызвать у него дрожь. Но, проведя несколько недель в компании робинзона во время последней поездки в Сальвадор, могу сказать, что теперь на его лице сияет улыбка. Широкая, добродушная улыбка любящего отца. Его мечта о воссоединении с семьей, с дочерью, с друзьями теперь осуществилась.

На протяжении прошедшего года я провел громадную работу. Во-первых, мне пришлось проверить правдивость истории рыбака. Признаться честно, поначалу я сильно в этом сомневался. Как можно дрейфовать по Тихому океану в лодке 14 месяцев и остаться в живых? Только голливудский сценарист может написать такую историю, где все заканчивается благополучно. Но когда я копнул глубже, стали всплывать различные факты, подтверждающие рассказ Альваренги. Изначальные сведения не вызывали сомнений. Альваренга жил в деревушке Коста-Асуль, где с десяток свидетелей подтвердили, что в середине ноября 2012 года он вышел в море на лов, который должен был продлиться одну ночь. Попав в яростный шторм, он послал по радио сигнал SOS на берег. Я опросил многих свидетелей, жителей побережья. Действительно, когда Альваренга не вернулся с лова, была организована поисково-спасательная операция, длившаяся несколько дней. На поиски вылетело даже несколько самолетов.

Я не обнаружил подтасовки фактов или искажения информации. Более того, когда Альваренга пристал к берегу в той же самой лодке в тысячах миль от Мексики, у побережья Маршалловых островов, он неизменно отвергал просьбы об интервью и избегал внимания прессы. Он даже прикрепил записку к двери своей палаты с просьбой к журналистам оставить его в покое. Едва ли такое поведение присуще человеку, который ищет славы и известности. Проводя свое журналистское расследование, я постоянно убеждался в том, что передо мной скромный человек, у которого сотни друзей и коллег, и все они готовы подтвердить его необыкновенные способности, веселый нрав и несгибаемую волю к жизни.

Провести несколько дней в компании Сальвадора — это целое приключение. Общение с ним было познавательно для меня. Я никогда не забуду этих моментов. Как-то раз, проезжая по шоссе у Тихого океана в Сальвадоре, мы свернули на проселочную дорогу и выехали в долину, заросшую сочной растительностью. Альваренга увидел клубы тяжелых туч, висевших высоко в небе, и расплакался. Я был потрясен и спросил его, что случилось. «Это те самые тучи… Именно они приносили мне воду. Когда я видел такие тучи, то знал, что не умру от жажды», — ответил он.

Я слушал рассказы о жестоких уроках выживания и рассматривал шрамы на теле этого грубого и в то же время отзывчивого человека, которого запомнил на всю жизнь. «Теперь я нахожу радость в простых удовольствиях, — сказал мне Сальвадор. — Только подумай об этом. В течение года я не видел ни единого человека! Ни дерева, ни фрукта не появилось перед моими глазами за целый год. И даже кукурузной лепешки. А ведь для меня тортилья — самая благословленная еда, какая только есть на свете. Я же за год не съел ни кусочка».

Но из всех бесед, что мы вели в течение прошлого года, больше всего мне запомнилась одна. Я тогда спросил его, почему он согласился поработать вместе со мной над книгой. Конечно, мы оба полагали, что книга принесет нам кое-какой доход, но что же еще мотивировало Альваренгу? Что заставляло его проводить со мной время, делясь подробностями своей истории? Вот что он мне сказал в ответ на это.

«Я так много и так долго страдал. Может быть, прочитав об этом, люди осознают одну вещь: если я сделал это, то и у них получится. Много людей страдает только от того, что происходит у них в голове, а я ведь к тому же еще испытывал и сильную физическую боль. У меня не было еды, не было воды. Но если я выжил в такой сложной ситуации, то и другие смогут. Если эта книга поможет хотя бы одному человеку, остановит его от рокового шага, значит, ее можно будет считать успешной».

Будьте сильными! Мыслите позитивно. Если вы будете думать о плохом, то вы обречены на неудачу. Отпустите свой разум, когда думаете о выживании. Не думайте о смерти. Если вы будете думать, что умрете, то действительно умрете. Чтобы выжить, вы должны думать о будущем, о вашей жизни. А она прекрасна! Как можно помыслить о том, чтобы распрощаться с ней добровольно? В жизни каждого возникают трудности и испытания, и нужно сражаться за свое счастье!

Примечания ко времени и месту действия

Сальвадор Альваренга отслеживал ход времени по циклам луны. Он всегда мог точно сказать, сколько месяцев находится в дрейфе. При восстановлении хронологии событий автор придерживался воспоминаний рыбака, данных об исследовании океанских течений и документов, предоставленных официальными лицами поисково-спасательных служб. Отдельная благодарность Яну Хафнеру из Гавайского университета и Арту Аллену из службы Береговой охраны за помощь при восстановлении маршрута путешествия Альваренги.

Примечание к переводу и языку

Язык ловцов акул из Коста-Асуль представляет собой причудливое сочетание своеобразного сленга и ругательств. При создании книги была указана суть их фраз, а не буквальный перевод. Несмотря на то что я прожил в Южной Америке 17 лет и довольно бегло говорю по-испански, некоторые выражения из красочного и экспрессивного диалекта мексиканских рыбаков не всегда поддаются точному переводу на английский язык. Приношу свои извинения за то, что не смог в полной мере передать их своеобразный и искрометный юмор.

Благодарности

В течение года, когда проводилось исследование и создавалась книга, я не только посетил почти каждый большой аэропорт в Центральной Америке, но и был удостоен чести войти в круг рыбаков Мексики. В их мире грубость и нищета идут рука об руку, но в нем также есть место благородству, доверию и щедрости.

Я всего лишь автор книги. Сальвадор Альваренга — «удивительный человек», как окрестил его «Маршалл Айлендс Джорнал». Я поднимаю бокал своего любимого пива, чтобы выпить за робинзона, пережившего серьезное испытание.

В детстве я мечтал встретиться с Мотыльком, французским каторжником, в 1979 году потрясшим мир своей автобиографией, описывающей дерзкие побеги из тюрем и стойкое сопротивление властям в колонии в Южной Америке. Только через много лет я узнал, что Мотылек — вымышленный персонаж, как признался легендарный французский издатель Роберт Ла Фуйет незадолго до своей смерти. Недавно мне выпала честь целый год прожить бок о бок с настоящим «мотыльком», скромным рыбаком, который пересек Тихий океан и выжил благодаря своей смекалке, вере и неиссякаемому запасу оптимизма.

Я также хочу поблагодарить семь своих дочерей за то, что мирились с долгим отсутствием отца, всегда поддерживали меня и устраивали мозговые штурмы, помогая улучшить книгу. Пройдет немного времени, и я буду редактировать ваши рукописи. Я очень по вам скучал, мои дорогие Франциска, Сюзан, Макиель, Ким, Эми, Зоуи и маленькая Акира. Наконец, выражаю благодарность моей любящей партнерше Тоти, которая никогда не уставала подбрасывать меня до аэропорта, мирилась с плохой связью по скайпу и сплачивала нашу семью эмоционально.

Отдельную благодарность приношу начальнику отдела проверки информации Баду Тезиену, без которого эта книга так и не была бы закончена. Бад всегда находился на шаг впереди меня, и когда искал экспертов по морским черепахам, и когда разыскивал ведущих метеорологов. Без него эта история не выглядела бы такой достоверной, и я высоко ценю его вклад.

Также хочу сказать спасибо Ларри Чоллету, Чарльзу Греберу, Джеймсу Бандлеру, Сэмюэлю Логану, Стивену Бодзину и всем другим, кто читал главы и давал свои отзывы. Юристы Джефф Масонек и Мэтт Шугармен уладили многие правовые вопросы, а редактор Питер Борланд издательства «Саймон энд Шустер Атрия Букс» выказывал искреннюю заинтересованность проектом и воодушевлял всех остальных. Вместе с издателем Юдит Карр, Сюзанной Донахью, Лизой Кайм, Полом Олсевски, Дэвидом Брауном и Даниэллой Векслер они помогли книге увидеть свет. В Сальвадоре мне очень помог фотограф Оскар Машон, показавший себя отзывчивым и ответственным деловым партнером.

Джордж Лукас из «Инквелл Менеджмент» превзошел себя, обсуждая контракты в США и отвечая на миллионы вопросов по проекту, которые я направлял ему по электронной почте. Мой агент Аннабель Мерулло, ее коллеги Тим Байндинг, Рэчел Миллз, Лаура Уильямс и команда из «Питерс, Фрейзер энд Данлоп» были вдохновителями всего проекта. Еще раз спасибо за цепкий взгляд, Аннабель!

Наконец, я хочу поблагодарить всех мексиканских рыбаков с их семьями, дававших мне интервью для книги, включая Харочо, Парку, Мино, Уилли, Начо, Ла Васа, Пульгу, Карачу, Питойю, Дону Мину, Дону Рейну, Лауру, Эдди, Индру, Лаонель, Джо из Пуэрто-Эскондидо, Педро Васкеса, Омара, а также Рэя и Вулфмана, беседовавших со мной из-за тюремной решетки. Хосе Антонио Арреола спас весь проект, возвратив один-единственный блокнот, случайно оставленный в салоне его такси в Паредоне, Мексика. Спасибо еще раз, Хосе!

Благодарю Фатиму, Рикардо и Марию Альваренга, с которыми я делил кров в Сальвадоре во время своего пребывания там. Карлос Гузман всегда проявлял терпение, оказывая материально-техническую поддержку при организации интервью с Сальвадором.

Наконец, еще раз хочу поблагодарить самого Сальвадора Альваренгу. Дай нам Бог проявить такое же достоинство, юмор и человечность, когда жизнь подвергнет нас подобным испытаниям. Он прекрасный учитель и человек, чувствующий себя лучше в море, чем на суше.

Сантьяго, Чили Джонатан Франклин

Июль 2015 г.

Я благодарю всех людей, которые уделили мне время и помогли понять дикую природу Тихого океана, постичь азы науки выживания, проникнуть в глубины травмированной психики и услышать из первых рук историю Сальвадора Альваренги. Все эти ученые, дипломаты и прочие специалисты перечислены ниже. Прошу прощения, если кого-то забыл упомянуть.

Авен Макфадаен, моряк, гонщик, писатель.

Арт Аллен, сотрудник службы Береговой охраны США.

Блер Уитерингтон, специалист Исследовательского центра Арчи Карра по изучению морских черепах, доктор философии Университета Флориды.

Гифф Джонсон, редактор журнала «Маршалл Айлендс Джорнал».

Деннис Джибас, капитан патрульного катера «Ломор», Маршалловы острова.

Джейкоб Юрич, морской биолог, специалист по подводной фотографии, Университет Джеймса Кука.

Джейм Маррокуин, секретарь отдела по защите гражданских прав, Чьяпас, Мексика.

Джейсон Льюис, путешественник, писатель.

Джек Ниденталь, режиссер, оператор, Маршалловы острова.

Джозеф Дж. Флит-мл., старший специалист компании «HRS Consulting Inc.», бывший сотрудник службы Береговой охраны США, тренер по плаванию.

Джон Лич, автор книги «Психология выживания», кафедра спорта и физической культуры Портсмутского университета, Великобритания.

Диего Дальтон, дипломат Республики Сальвадор, заместитель главы миссии посольства Республики Сальвадор в Японии.

Доди Брайт, эксперт по морской рыбалке в Тихом океане, капитан яхты, директор чемпионата по спортивной ловле тунца.

Д-р Франклин Хаус, приглашенный терапевт, Маршалловы Острова.

Дуг Льюис, участник команды рыболовов-спортсменов, музыкант, писатель.

Дэмиан Джеклик, начальник Иммиграционной службы Маршалловых Островов.

Дэниэл Дойтерман, отставной сотрудник службы Береговой охраны США, управляющий директор «The Squadron».

Дэниэл Картамил, морской биолог, Институт океанографии Скриппса, Сан-Диего, Калифорния.

Ион Де Брум, мэр атолла Эбон, Маршалловы Острова.

Лоуренс Гонсалез, автор книги «Выжить в глубинах: кто живет, кто умирает и почему».

Лука Центуриони, океанограф, руководитель программы по изучению законов дрейфа в Мировом океане, Институт океанографии Скриппса, Сан-Диего, Калифорния.

Майкл Терлеп, антрополог, культуролог, переводчик Альваренги в течение первых дней пребывания в Маджуро.

Майкл Типтон, профессор прикладной психологии, соавтор книги «Основы выживания в море».

Марио Агилера, помощник директора по связям, Институт океанографии Скриппса, Сан-Диего, Калифорния.

Мария Елена Фигуероа, общественный лидер Чокоуиталь, Мексика.

Николай Максименко, старший специалист, исследователь, Международный тихоокеанский исследовательский центр Института исследования океана и Земли, Университет Гавайских островов.

Норман Барт, глава миссии посольства США на Маршалловых Островах.

Ола Фьельштад, антрополог на атолле Эбон, сосед по комнате, проживший первые несколько дней с Альваренгой.

Питер А. Левин, специалист по травмирующим ситуациям, автор книги «Разбуди тигра: исцеление от травм».

Рассел Лаикидрик, житель острова Эбон, который спас и приютил Альваренгу.

Рафаэль Гуттиерез, координатор спасательных операций, Пуэрто-Эскондидо, Мексика.

Роберт Монро, специалист по связям, Институт океанографии Скриппса, Сан-Диего, Калифорния.

Стив Каллахан, автор книги «В свободном плавании», консультант фильма «Жизнь Пи».

Сюзанна Чутаро, репортер из «Маршалл Айлендс Джорнал».

Тодд Малрой, директор отделения «Уорлд Тич», Маршалловы Острова.

Том Армбрустер, посол США в Маджуро.

Шан-Пин Ци, климатолог, Институт океанографии Скриппса, Сан-Диего, Калифорния.

Шон Дилан Кокс, переводчик, доверенное лицо Альваренги на Маршалловых Островах.

Эми Либокмето, жительница острова Эбон, которая спасла и приютила Альваренгу.

Ян Хафнер, специалист по компьютерному программированию, Международный тихоокеанский исследовательский центр, Университет Гавайских островов.


Оглавление

  • Глава 1 Ловцы акул
  • Глава 2 Буйное племя
  • Глава 3 В заложниках у моря
  • Глава 4 Бесплодные поиски
  • Глава 5 В свободном плавании
  •         * * *
  • Глава 6 Охотники и собиратели
  •         * * *
  • Глава 7 Борьба за жизнь
  •         * * *
  •         * * *
  •         * * *
  •         * * *
  • Глава 8 Плавая с акулами
  • Глава 9 Встречи с монстрами
  •         * * *
  •         * * *
  • Глава 10 Дорога в никуда
  •         * * *
  •         * * *
  • Глава 11 Год в море
  • Глава 12 Снова медленная смерть
  •         * * *
  • Глава 13 Крик петуха
  •         * * *
  • Глава 14 Кто этот дикарь?
  •         * * *
  • Глава 15 Найден, но потерян
  • Глава 16 Атакован тараканами
  • Глава 17 Зов моря
  •         * * *
  •         * * *
  •         * * *
  • Послесловие автора
  • Примечания ко времени и месту действия
  • Примечание к переводу и языку
  • Благодарности