КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Битва за Родину [Алексей Шумилов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Алекс Шу Последний солдат СССР Битва за Родину

Пролог

15 октября 1978 года. Воскресенье

Осеннее солнце игриво стреляло лучиками, окрашивая зеленую гладь речки золотистыми искорками. Холодный ветерок лениво шевелил тронутую желтизной поредевшую листву деревьев, нависших над водной поверхностью.

На побережье у небольшого пятачка, обрамленного серым песком, виднелись фигурки двух пожилых рыбаков с накинутыми на плечи длинными офицерскими шинелями. Они сидели на самодельной скамье, сооруженной из сухих полусгнивших угольно-черных бревен, наблюдая за медленно покачивающимися на поверхности реки поплавками, готовые в любой момент подхватить удочки, уложенные на ветки-рогатки.

Один из них был невысок, коренаст, с волевым широким лицом и сурово поджатыми губами.

В каждом его жесте и движении непроизвольно проскальзывала уверенность и надменность, свойственная людям, входящим в высшую элиту государства. А тяжелый взгляд и стальной блеск в глазах указывали на принадлежность к спецслужбам.

Второй, в отличие от первого рыбака, сверкающего залысиной, имел густую седую шевелюру, был широкоплеч, строен и подтянут, несмотря на возраст. Его лицо, изборожденное глубокими морщинами, сохранило следы былой привлекательности и притягивало к себе внимание, четко очерченным профилем и цепкими чуть выцветшими голубыми глазами.

Чуть выше, метрах в пятидесяти от них, за кронами дубов, лип и вязов у асфальтированной дороги стояла сверкающая лаком черная «волга», в которой поудобнее умостившись на водительском сиденье, дремал кряжистый старшина.

— Костя, зачем ты меня сюда притащил? — сухо спросил коренастый, — только не говори, что порыбачить. Не поверю.

— Петя, нужно очень серьезно поговорить, — вздохнув, признался Константин Николаевич, — честно, даже не знаю с чего начать, настолько все это невероятно выглядит.

— Интересно, — остро взглянул на него собеседник, — это настолько серьезно, что ты не захотел разговаривать ни у меня в Раздорах, ни у себя в Жаворонках, потащил меня на эту речку. Между прочим, Марина Алексеевна уже обижается, что ты с Алиной Евгеньевной к нам уже долгое время не заглядываешь. Ладно, это к делу не относится, выкладывай, что там у тебя.

— Петр Иванович у меня есть один странный вопрос. Только не удивляйся. Ты в ясновидение веришь?

— Что за глупости? — нахмурился Ивашутин, — К чему ты это? Извини, но любого другого я бы за подобный вопрос послал, куда Макар телят не гонял. Я, между прочим, член ВКП(б) с 1930-ого года. Ты же меня как облупленного знаешь. Я — атеист и материалист. А ты мне такие провокационные вопросы задаешь про чертовщину какую-то.

— Подожди, — Константин Николаевич предупреждающе вскинул ладонь, — Вот мы с тобой войну прошли. Неужели никогда ты ни с чем подобным не сталкивался? Ну, например, просыпается солдат внезапно, весь трясется от ужаса, берется за оружие, в тот самый момент, когда часовых уже режут немецкие диверсанты, успевает поднять тревогу и спасти своих товарищей. Почему он вдруг встал в нужный момент, как сумел среагировать, внятно объяснить не может.

Расскажу другой случай. Был у нас капитан Игорь Силин. Необыкновенной удачливости человек.

Находится он в окопе несколько часов, а потом испытывает острую потребность отойти на минутку и в это же время, место, где только что стоял Игорь, разносит снарядом. А в другой раз, он резко нагибается, а снайпер стреляет и мажет. И такие случаи с этим офицером происходили периодически. Как заговоренный какой-то. А сколько еще на войне всего было, что объяснить с рациональной точки зрения просто невозможно.

— Да, — задумался Ивашутин, — бывало всякое. Но к чему ты ведешь?

— К тому Петя, что тебе тяжело будет мне поверить. То, что я расскажу и покажу, может показаться бредом. Но не спеши с выводами. Я смогу наглядно доказать свои утверждения.

— Интересно, — протянул коренастый, — заинтриговал ты меня Костя. Давай излагай уже, не томи душу.

— Довелось мне пообщаться с одним человеком, он обладает необычными способностями. Видит все наше будущее как на ладони. Страшные вещи рассказывает он Петя.

— Что за человек? Кто такой? — подобравшись, уточнил коренастый, — Ты вообще не думаешь, что это провокатор или вообще душевнобольной? Странно, что ты Костя таким россказням веришь. Всегда же был здравомыслящим человеком.

— Петь, ну не надо меня совсем уж выжившим из ума считать, — укоризненно посмотрел на собеседника Константин Николаевич, — для начала вот, посмотри.

Он повернул к себе сумку-планшет, висевшую на боку, щелкнул замками и достал кипу исписанной бумаги.

— А я думаю, чего это ты с собой её захватил, — удовлетворенно усмехнулся Ивашутин, — Точно, какие-то документы показывать будешь.

— Погляди, — генерал вытянул из стопки, и протянул начальнику ГРУ, тонкую пачку листов, отпечатанных на машинке.

— Что это? — Ивашутин пробежался глазами по строчкам текста.

— Это Петр Иванович прогнозы на события, которые произойдут в октябре этого года. Перед тем, как общаться с тобой, несколько дней проверял правильность информации. Все сбывается, я бы сказал, с пугающей точностью, вплоть до мелких деталей.

Так, — начальник ГРУ пробежал глазами по листам, — про Бейрут знаю, правительство шведское в отставку ушло — тоже верно. О результатах переговорах на Даунинг стрит между профсоюзами и английским правительством читал в сводках. Про претензии Амина Танзании знаю. О, а вот это уже интересно. Твой человек пишет, что завтра Кароль Войтыла станет Папой Римским — Иоанном Павлом Вторым. Мне докладывали о такой возможности, хотя подчеркивали малую вероятность избрания кардинала, не являющегося итальянцем. С ХVI века такого не происходило.

Допустим, твой человек обладает определенной информацией, хотя здесь у нас возникает к нему очень много вопросов. Но как он, черт подери, может знать имя будущего понтифика? Это невозможно. Его сейчас, наверно, и сам избранник не знает. Только после вердикта конклава кардиналов, он может выбрать себе имя и определенный номер, под которым будет править церковью и паствой. Идем дальше, 21-ого октября по прогнозам — смерть Анастаса Ивановича Микояна. Он уже года два как пенсионер. Я слышал, у него в последнее время проблемы со здоровьем. Но точно предсказать день его смерти от воспаления легких?! Это невозможно. Твой человек не Господь Бог, случайно?

— Не ерничай Петя, — Константин Николаевич сердито зыркнул на собеседника, — я сам до сих пор прийти в себя не могу.

Генерал вытащил из кармана пачку «Космоса», открыл её, щелчком выбил из общего ряда сигарету, подрагивающей рукой вставил её в рот, достал из сумки зажигалку, прикрыл её ладонью от ветра, и, клацнув колесиком, прикурил от вспыхнувшего желтого огонька.

— Ты же вроде бросал, — заметил Ивашутин

— Бросишь тут, со всем этим, — проворчал Константин Николаевич.

Прогнозы были у меня на руках в конце сентября, — продолжил он, жадно затянувшись и выдохнув струю дыма, — И все, что было предсказано, сбылось, повторяю, вплоть до мельчайших деталей, понимаешь? Я специально некоторое время, проверял каждое событие. Ни одной ошибки! Ни одной. Это меня и пугает.

Генерал замолчал, и снова затянулся сигаретой.

— Продолжай, я тебя внимательно слушаю, — лицо начальника ГРУ сохраняло невозмутимое выражение, глаза внимательно изучали собеседника.

Шелестов, не торопясь, выдохнул серое облако дыма.

— Я же сказал: он предсказывает нехорошее будущее, ожидающее нашу страну.

— Какое будущее? — лицо Ивашутина приобрело хищное выражение, — конкретнее, говори.

— Сейчас не буду. Позже. Я хочу, чтобы ты пока удостоверился в правдивости прогнозов, а потом продолжим разговор. А пока вот тебе еще информация на десерт.

— Опять предсказания? — ухмыльнулся начальник ГРУ, принимая очередную стопку листов.

— Нет, скорее полезные сведения для тебя и твоей конторы.

Ивашутин вчитался в текст. Его глаза изумленно расширились, на скулах заходили желваки, а лицо мгновенно приобрело землистый оттенок.

— Мля, это что…, — внезапно охрипший голос начальника ГРУ прервался, — это что такое, мать вашу?!

Затем тишину осеннего леса разорвала череда заковыристых нецензурных выражений. Всегда подчеркнуто корректный с подчиненными, трезвенник, сторонник здорового образа жизни, Петр Иванович Ивашутин злобно сыпал забористыми матюгами.

— Список предателей в твоей конторе Петя и перечень их гнусных дел, — спокойно ответил Константин Николаевич, дождавшись, когда ошеломленный начальник ГРУ замолкнет.

— Поляков, сволочь, — грудь Ивашутина ходила ходуном. Создавалось впечатление, что ему не хватает воздуха, — А я еще думал, чего это американцы так плотно с китайцами работать начали? А им всю информацию на блюдечке преподнесли, прямо с нашего центра в Рангуне.

— Петя с тобой все в порядке? — обеспокоенно спросил генерал.

— Да, — прохрипел Петр Иванович, — Если это правда, я эту паскуду ушастую своими руками задушу.

Немного успокоившись, он перевел тяжелый взгляд на Шелестова.

— Ты понимаешь, что это не простой сотрудник, а генерал-майор? Цена ошибки здесь очень велика, — тяжелый взгляд начальника ГРУ буравил спокойное лицо Константина Николаевича.

— Понимаю. Верить этой информации безоговорочно тебя никто не заставляет. Проведи внутреннее расследование, убедись в правдивости изложенных фактов, или, наоборот, и сделай соответствующие выводы.

— Ладно, все это похоже на правду, — наконец успокоился Ивашутин, — особенно насчет провала Маслова и агента Мейси, которых курировал Поляков, хотя это еще до моего прихода в ГРУ было. У нас она до сих пор числится «пропавшей без вести». Проверим обстоятельства гибели, и если все подтвердится, этот сучонок у меня за все ответит. Я еще Изотова потом взгрею как следует. Он сволочь должен с людьми работать, негодных отсеивать, а не протекцию таким как Поляков устраивать. Нечего ему в ГРУ делать, пусть в ЖЭК идет начальником отдела кадров устраиваться. Там ему самое место.

Начальник ГРУ минуту помолчал, погрузившись в раздумья, и продолжил: — За сведения спасибо. А вот что с тобой и твоим ясновидящим прикажешь делать?

— В смысле? — осторожно поинтересовался Константин Николаевич. Внутри у него все похолодело.

— Ты же не пацан, — криво усмехнулся Петр Иванович, — сам должен понимать. После таких заявлений, я просто обязан забрать тебя к себе в гости. В «Стекляшке» раскололи бы тебя до самой задницы, пока все не узнали о твоем «Нострадамусе» и его предсказаниях.

— И ты это сделаешь Петя? — генерал устало поднял глаза на своего собеседника.

Мысленно Константин Николаевич еще раз лихорадочно прокручивал дальнейшие действия. Такого варианта событий он не исключал, приняв решение рискнуть и частично довериться Ивашутину. Но попадаться живым специалистам «Аквариума» по развязыванию языков, и подставить внука Шелестов-старший не собирался. При подобном развитии ситуации он надеялся успеть воспользоваться наградным «ТТ», лежащим в бардачке «волги» или принять ударную дозу «аспирина», вызывающую смерть. На самый крайний случай в «загашнике» у генерала, еще со времен боевой молодости, была пара трюков, позволяющих ему уйти достойно, ничего не сказав волкодавам ГРУ.

— Нет, — помедлив несколько секунд, ответил Ивашутин, — и не потому, что мы с тобой давно дружим, и вместе прошли войну. Был бы я уверен, что ты замышляешь что-то против Союза, участвуешь в какой-то оперативной комбинации или провокации, ни секунды бы не сомневался. Просто я знаю тебя как облупленного уже сорок лет. Ты Костя порядочный человек, и болеешь душой за страну. Поэтому в «Стекляшку» ты не поедешь, и все сказанное тут останется между нами, пока ты меня не убедишь в обратном.

— Спасибо Петя, — генерал облегченно перевел дух, — я знал, что на тебя можно рассчитывать.

— Давай вернемся к делу. Что ты предлагаешь?

— Все просто. За несколько дней ты лично убеждаешься в правдивости прогнозов, проверяешь информацию по предателям, удостоверишься в полученных сведениях, а потом мы встречаемся опять и продолжаем разговор.

— Хорошо. Но учти, использовать меня в «темную» не получится. Тебе придется организовать мне встречу со своим таинственным предсказателем. Рано или поздно. Ты должен понимать: я могу и сам все выяснить. Возможности у меня есть. Но делать этого не буду, поскольку доверяю тебе. Пока доверяю, — подчеркнул Ивашутин.

— Договорились, — генерал встал, — ну что же Петр Иванович, тогда давай собираться. Алина Евгеньевна уже стол должна накрыть. Заедем ко мне в Жаворонки, посидим, поговорим, вспомним войну и павших товарищей.

17 октября 1978 года. Вторник

— В чем дело? Почему сигналили? — Зорин как всегда предельно конкретен и лаконичен.

— Игорь Семенович, — не могу справиться с подростковыми гормонами, и мой голос чуть подрагивает от волнения, — через полчаса психически больной воспитанник зарежет Марата Альбертовича, запрёт маленьких девочек в спальне на втором этаже, а старших детей — на первом, и подожжет детдом. Они все могут погибнуть в огне.

— Предвидение? — с пониманием спрашивает Зорин и, дождавшись моего кивка, уточняет, — Там же еще сторож есть?

— Он тоже будет нейтрализован. Оглушен, заперт в сторожке, дверь подперта палкой снаружи, — отвечаю я.

— Чего же мы тогда стоим? Поехали, — рычит наставник, поворачивается, и громадными прыжками несется к «москвичу».

Зорин — настоящий мужик. Никакой рефлексии, заламывания рук, надоедливых вопросов «а ты в этом уверен». Понимает, что нельзя терять ни секунды и действует. Вот за это и уважаю своего тренера.

Прыгаю в «копейку», «москвич» уже развернулся, и летит в обратную сторону. Мотор Мальцев не глушил, и машина подрагивает, готовая в любой момент сорваться с места.

— Сережа, поворачиваем и быстро за Зориным, — командую я.

— А что случилось? — недоуменное лицо Мальцева поворачивается ко мне.

— Некогда объяснять, гони к детдому. Если не успеем, дети могут сгореть.

— Понял, — Серега приникает к рулю, смотрит в зеркало и, убедившись, что дорога пуста, резко разворачивается, и несется за «синим москвичом» наставника.

— Леха, так что все-таки произошло? — спрашивает Потапенко.

— Да, Шелестов, нам хотя бы объясни, чего мы летим обратно как сумасшедшие? — поддерживает его тезка.

— Ребята в детдоме беда. Малыши могут сгореть. Только не доставайте меня сейчас вопросами, откуда я это знаю. Знаю и все. Если поторопимся, то можем их спасти. Это все, что я могу вам сейчас сказать, — отвечаю я.

— Да с чего ты это взял? — начинает заводиться Волобуев, — Откуда ты это, черт возьми, можешь знать?

— Заткнись Леха, — басит Мальцев, напряженно смотря на дорогу, — раз Шелестов говорит, значит так и есть. Он мою маму от смерти спас, сразу увидел, что у неё перитонит. Убедил в больницу ехать, а она не хотела. Врачи говорят, привезли бы на пару часов позже и труба. Не было бы у меня больше матери. Я ему верю. Так что сиди молча, не вякай.

— Это черт знает что, — бормочет Волобуев, но под негодующим взглядом Потапенко замолкает.

Машина несется, разрывая светом фар вечернюю мглу, за маячащим впереди синим «москвичом». В окне с бешеной скоростью пролетают деревья, встречные автомобили и дома. Дорога стремительно бежит под колеса «копейки», и исчезает сзади, скрываясь в кромешной тьме. Серега выжимает из автомобиля, все что возможно, заставляя его возмущенно реветь мотором.

«Только бы успеть, только бы доехать вовремя» — судорожно бьется в голове тревожная мысль, — «Не дай бог с Машей и другими малышами что-то случится, никогда себе не прощу. Дурак ты Шелестов, надо было лично заняться уродом, а не поручать Гордею с ним побеседовать. Тоже мне нашел воспитателя. Да он сам недалеко от Бидона ушел. Именно этим ты и спровоцировал гниду».

«Копейка» летит за «москвичом», обгоняя идущие впереди машины. Вижу изумленные лица водителей, кто-то матерится на лихачей, устроивших гонки на шоссе, но нам сейчас не до них. Мальцев сосредоточенно всматривается в дорогу, крепко сжимая руль. Потапенко и Волобуев сидят молча, охваченные тревожным ожиданием. Смотрю на циферблат «Командирских». 22:56. До начала пожара — двадцать минут.

Впереди маячат огни родного города. Чтобы добраться до детдома нам нужно сделать крюк по окружной, и подъехать к выезду из него с другой стороны. Автомобиль несется вперед, жадно пожирая километры. В десятке метров виднеется темный силуэт «москвича» Зорина. Неожиданно свет фар выхватывает желтую ВАЗ «трешку» с синей полосой. Рядом с ней стоит фигурка милиционера, и требовательно машет полосатой палочкой, приказывая нам остановиться.

— Нет времени Сережа, рви дальше, — сквозь зубы шиплю я, и Мальцев вслед за «москвичом» Зорина на полном ходу объезжает машину и гаишника.

Позади злобно взвывает сирена. Оглядываюсь назад. Работник правоохранительных органов бежит к машине, прыгает в неё. «Трешка» несется за нами, моргая мигалками.

— «Москвич» — 408, номер 23–93 НВ, ВАЗ 2101, номер 31–13 НК немедленно прижаться к обочине и остановиться. Приготовить документы, и выйти из машин. Иначе будет открыт огонь на поражение, — гремит усиленный рупором гулкий голос милиционера.

— Блин, они же сейчас стрелять будут, — в голосе Волобуева звенят истеричные нотки, — может тормознем?

Потапенко беспомощно смотрит на меня.

— Нет, потом все уладим. Если что, все валите на меня. Главное сейчас — детей спасти, — отвечаю я, — Сережа, гони дальше.

Мальцев кивает. Ему сейчас не до наших споров, он полностью сосредоточен на дороге.

Смотрю на часы. Три минуты до начала пожара. И мы уже подъезжаем. Еще немного и покажется здание детдома, окруженное высоким бетонным забором. Уже мелькают знакомые улочки. Через минуту они исчезают, и навстречу нам бегут могучие разлапистые кроны сосен, угрожающе раскинув в чернильной мгле огромные ветки. Мы уже совсем рядом. Скоро должна появиться серая полоса забора.

Сирена продолжает надрывно выть сзади, милиционер по-прежнему орет в матюгальник, требуя остановиться, но на него никто не обращает внимание. Фары высвечивают впереди знакомые очертания ограждения. Уже видно алое зарево, разорвавшее темное вечернее небо. Бросаю взгляд на часы. 23:17. Почти успели. Теперь важно не потерять ни секунды.

«Москвич» наставника сбрасывает скорость. Мальцев жмет ногой на педаль, останавливая машину за автомобилем сенсея. Противный скрип тормозов режет уши. Сзади останавливается жигули «ГАИ».

— Всем выйти из машины, и поднять руки, — орет милиционер.

— Вылазим, — командую я. Хлопают дверцы «копейки», мы выпрыгиваем из машины на свежий воздух.

Около «москвича» уже стоит Зорин с Игорем Миркиным и Вероникой. На плече у наставника висит сумка из кожзаменителя. Мы бежим к нему.

— Стоять, стрелять буду, — орет сзади милиционер. Он решил, что мы убегаем от него. Идиот.

Наставник разворачивается навстречу тяжело сопящим гаишникам.

— Представьтесь, пожалуйста, — просит он.

— Я те счас дам, преставьтесь, — злобно пыхтит, заглатывая слова, старший лейтенант, — руки на капот, ноги в стороны, быстро!

Его рука уже лежит на кобуре. Сзади насупленный сержант, уже держится за ребристую рукоять «макарова», готовый выхватить пистолет в любую секунду.

— Лейтенант, обернись, там детдом горит, дети могут погибнуть, — спокойно обрывает его сенсей, — Не бери грех на душу, не мешай их вытащить, лучше вызови «пожарников» и «скорую» срочно. Потом с нами разберешься.

Милиционер разворачивается и, увидев небо, подсвеченное яркими всполохами огня, застывает в ступоре. Его напарник тоже замер в растерянности.

— Чего стали? — рычит сенсей, — «Скорую» и «Пожарную» вызывайте срочно.

— Ильичев, слышал, что тебе сказали? Действуй, — наконец командует старлей, и сержант срывается с места, стуча каблуками по асфальту.

— Ты говорил, они заперты? — тихо уточняет у меня Зорин.

— Да, — выдыхаю я, глядя на беснующееся пламя.

Зорин быстро открывает багажник. Его цепкий взгляд моментально находит монтировку, возле запасного колеса. Наставник быстро хватает ломик, и захлопывает багажник. Монтировка отправляется в сумку.

— Все, пошли, — командует он.

— Вероника, а ты остаешься с Надей. И не спорь, я сказал, — прикрикивает Игорь Семенович на блондинку, пытающуюся что-то возмущенно возразить, — Смотри мне, головой за дочку отвечаешь.

— Я с вами, — заявляет лейтенант.

— Лучше здесь проконтролируй все. Встретьте «пожарных» и «скорую», ворота мы сейчас откроем. Все старлей, не мешай, нам каждая секунда дорога, — обрывает милиционера Игорь Семенович.

Через несколько секунд мы уже находимся возле забора. По кивку сенсея Миркин и Волобуев становятся боком, и сплетают руки в замок. Наставник чуть отходит, забрасывает ногу на созданный ребятами рычаг, который с силой подбрасывает его вверх, цепляется за забор ступней и свободной рукой, а потом спрыгивает вниз, оказавшись на территории детдома. Я лечу за ним следом, отталкиваясь кроссовкой от толкающих меня вверх сильных рук. Леше и Игорю помогает забраться здоровяк Мальцев. Через несколько секунд мы уже на территории детдома. Первым делом наставник рывком выдергивает засов на воротах и резко распахивает их, открывая путь для машин.

Затем он сосредоточенно шарит в сумке, вытягивает из нее флягу и ворох белеющих тряпок, которые сует мне в руки:

— Подержи Шелестов.

С удивлением узнаю в этой куче изорванную на куски «парадную» белую рубашку наставника.

Тряпки поочередно смачиваются водой, и раздаются нам.

— Повязали себе на лица. Быстро, — командует Игорь Семенович, — Так чтобы закрыть рот и нос.

Мы послушно выполняем приказ. Зорин плескает на спину и волосы каждому из нас жидкостью из фляги:

— Шелестов, Мальцев за мной на второй этаж. Волобуев открывает ворота, освобождает сторожа, ждет «пожарных» и «Скорую». Миркин и Потапенко — на первый этаж, к старшим. Пусть выпрыгивают через окна, в случае необходимости. Если возникнут сложности, вытащим малышей, поможем. Все, погнали, — Игорь Семенович забрасывает флягу обратно, и достает монтировку.

Наставник бросает сумку на газон, и несется к горящему зданию громадными прыжками. Я бегу за ним, глубокими вздохами нагнетая воздух в легкие. Сзади сопят Мальцев, Потапенко и Миркин.

Зорин рывком открывает входную дверь, и нам навстречу вываливаются клубы дыма. Наставник ныряет в помещение, я прыгаю за ним следом. Весь первый этаж — в мутной серой пелене. Несмотря на тряпки, дым раздирает горло, режет глаза, заставляя их слезиться. В некоторых местах уже беснуется огонь, с треском пожирая обугливающиеся на глазах перила и другие части конструкций из древесины. Хрустит, лопаясь и скручиваясь, светлый коричневый линолеум, источая в потолок хлопья жирного черного дыма.

Миркин и Потапенко отделяются от нас, поворачивая в сторону, где расположена спальня старших детдомовцев, а мы летим по широкой лестнице вверх, перепрыгивая сразу две-три бетонные ступеньки.

Второй этаж встречает нас стеной яростно воющего желтого пламени, заставляя меня и Мальцева невольно отшатнуться. Но наставник, не раздумывая, прыгает вперед, прикрыв голову руками, и мы летим следом за ним. За шиворот летят огненные искры, беснующийся огонь пытается пожрать одежду. На Мальцеве загорается рукав, и он на секунду отстает от нас, сбрасывая на пол тлеющую куртку.

В холле в стене беснующегося огня, в луже запекшейся и почерневшей от огня крови лежит скрюченное маленькое тельце. Пламя уже частично пожрало ребенка, спалив кожу и тело до обугленной черноты и обнажив белые кусочки костей. Приторно-сладковатый запах сгоревшей плоти, даже при удушливом дыме, бьет в нос. В горле нарастает большой ком, а съеденный перед поездкой ужин рвется наружу.

«Если я тебя поймаю Бидон, ты за все ответишь, и за этого малыша тоже», — даю себе обещание.

Мальцев тоже зажимает рот ладонью, сдерживаясь нечеловеческим усилием.

— Чего стали? Нет времени. Пошли! — зычный голос наставника приводит нас в чувство. Повинуясь жесту сенсея, Серега бросается в спальню к пацанам. Там дверь не заперта, и в приоткрытой комнате уже торчит чье-то заплаканное детское лицо, испуганно смотрящее на огонь.

— Накрой их одеялами и выводи на улицу, — кричит ему вслед тренер.

Мчимся дальше. В конце коридора сквозь серую мутную пелену виднеется объятая пламенем дверь в спальню девочек. Огонь жадно пожирает древесину. Истошный детский крик и плач бьет по ушам, перекрывая треск чернеющего на глазах дерева.

Сенсей моментально оценивает ситуацию.

— Дети, — гремящий голос наставника перекрывает вопли, доносящиеся из помещения. На секунду наступает тишина, перерываемая чьими-то глухими всхлипами.

— Немедленно отошли от двери подальше. Сейчас будем её вышибать. Чтобы никого из вас в радиусе двух метров от неё не было. Все поняли?

— Поняли, — сквозь всхлипывания слышится дрожащий знакомый голосок. Маша! Рвусь к ней, но наставник хватает меня за руку.

— Стой здесь. Не мешай.

— Держи, — мне вручается монтировка. Зорин отходит на пару шагов, разгоняется и….

Эту картину я не забуду до конца жизни. Тело сенсея красиво взлетает в воздух, закручиваясь в полете. Освещенное пламенем, оно разворачивается как сжатая пружина, пятка мощно выстреливает по крепкому древесному полотну.

Дверь с ужасающим треском слетает с петель, с размаху хлопаясь на пол.

Зорин влетает вовнутрь, приземляясь в низкой боевой стойке, прямо на пылающую древесину.

Его куртка и брюки объяты огнем. Забегаю следом за наставником, быстро хватаю с ближайших кроватей одеяла и начинаю сбивать пламя на его одежде. Второе одеяло летит на горящее дерево. Замечаю на подоконнике графин с водой, хватаю посудину, выливаю жидкость на объятую пламенем древесину и на одежду Игоря Семеновича.

Сенсей активно помогает мне. Через пару секунд с огнем покончено.

— Леша, Лешенька, ты пришел, — из толпы девочек вылетает малявка, и, раскинув руки, бежит ко мне.

Сдергиваю повязку со рта, и обнимаю кроху.

— Сестренка, я же сказал, что тебя не брошу, — шепчу ей на ушко.

— Так, Шелестов оставить телячьи нежности, — командует Игорь Семенович, — накрываем детей одеялами сверху, и выводим вниз. Я иду вперед, ты замыкаешь колонну сзади.

— Дядя, дядя, — дергает его за дымящиеся брюки серьезная девочка с пышной копной чёрных волос, — мы не все идти можем. Оля сознание потеряла, а Лиде и Наташе очень плохо.

— Да Леш, Олька на кровати лежит. Она сразу упала, как дым идти начал, — подключается к разговору Маша, — я её не брошу.

— Маш, мы никого не здесь не оставим, — глажу её по встрепанным белым кудряшкам, — не нужно о нас плохо думать.

Маша тянет меня к Олиной кровати, вскидываю невесомое тело малышки на плечо. На Игоре Семеновиче уже висят две хрипящие и кашляющие малявки. Наставник сгребает рукой толстый пододеяльник.

— Взять одеяла, укрыться ими сверху, — командует наставник, и дети послушно выполняют его приказ, — пошли.

— Так девчонки двигаемся, — кричу я.

Маша устраивается сзади под одеялом, рядом со мной. Я иду последним, держа на плече бесчувственную Олю.

Дети, попискивая от испуга и всхлипывая, бегут, поддерживая одеяла над головами. Через пару шагов ткань начинает тлеть. Бегущий впереди Зорин, на секунду останавливается, загораживая малышкам обзор, и ловко накидывает пододеяльник на убитого.

— Двигаемся дальше. По сторонам не оглядываемся, — кричит он.

Ближе к лестнице одеяло загорается. Наставник отшвыривает его в сторону, подталкивая детей к выходу. Одна из девочек теряет сознание и падает. Подхватываю её и укладываю на другое плечо. Забытая монтировка остается на лестнице. Возле выхода на первый этаж спотыкается Валька. Подруга Маши летит кубарем по ступенькам, увлекая за собой еще пару девочек. Наставник, ругаясь, быстро ставит детей на ноги. Входная дверь уже открыта, и ручеек перепачканных сажей девочек с дымящейся одеждой течет через неё на улицу.

Только когда малышня начинает просачиваться через выход, замечаю, что у меня горит штанина, выскакиваю наружу, аккуратно кладу малышек на траву газона, и падаю на землю, стараясь сбить огонь. Кто-то накидывает тряпку мне на ноги. Брюки дымятся, в районе правой голени, сквозь дыру, виднеется красная обожженная кожа. Только сейчас ощущаю, как адски она печет. На левой ладони вздулась пара отвратительных желтых волдырей. Видимо подпалил руку, когда тушил Зорина.

Надо мной склоняется обеспокоенное лицо Волобуева.

— Леха ты в порядке? — трясет меня за плечо тезка.

— Вполне, встать помоги, — прошу товарища.

Волобуев с готовностью протягивает руку.

Опираясь на его ладонь, поднимаюсь на ноги, и оглядываюсь. Территория детдома уже полна народу. В ворота заезжают три красные пожарные машины, в отдалении стоят два РАФика «Скорой» у которых выстроился народ.

— Леша, я знала, знала, что ты придешь, — пищит малявка. Она не побежала дальше с детворой, а осталась возле меня. Убедившись, что со мной все в порядке, кроха, всхлипывая, опять летит ко мне в объятья.

Машуль, — спустя пару секунд я аккуратно отстраняю малышку, — ну чего ты опять ревешь? Все же хорошо закончилось.

Неловко снимаю обожженной ладонью слезинки с лица. Ожог напоминает о себе жгучей болью.

— Лех, пойдем, тебе к врачам надо, — тезка дергает меня за плечо, — пусть хотя бы ожоги обработают.

— Хорошо, — соглашаюсь я, — только давай малышек отнесем.

Олька по-прежнему без сознания. А вторая девочка уже пришла в себя и надрывно кашляет, усевшись на газоне. Волобуев решительно отстраняет меня, легко подхватывает на плечо бесчувственное тело девочки, берет за руку вторую кроху, которая мало чего соображает и топает за Лешей в полной прострации.

У рафиков «Скорой» по-прежнему очереди. Врачи все заняты. Перебинтовывают руки и ноги, мажут обожженные конечности детей какой-то мазью. Малыши плачут, дети постарше стонут и вскрикивают, когда им обрабатывают пострадавшую от огня кожу.

Пожилой хмурый санитар в перепачканном копотью белом халате принимает у Волобуева бесчувственную девочку, и укладывает её на каталку в машине. Вторую, надрывно кашляющую малышку, усаживают на сиденье рядом.

— А ты далеко не уходи, — медик пробегается взглядом по красной ладони и обожженной штанине, — Потерпи пока. Сейчас с детьми закончим, и тобой займемся.

— Хорошо, — киваю, и разворачиваюсь к тезке:

— Лех, ты за девочками присмотри, а я сейчас вернусь. Видишь, пока не до меня сейчас.

— Ладно, — бурчит Волобуев, — присмотрю.

— Маш, а тебе отдельное задание, поищи свою группу, погляди как там Валька и другие девочки. Может кто-то пить хочет или еще что-нибудь. Потом мне доложишь.

— Хорошо, — малявка поджимает губы. Её личико принимает сосредоточенное выражение. Преисполненная чувством собственной важности от ответственного поручения малышка степенно направляется к кучкам детей на газоне. Не могу сдержаться от невольной улыбки. Все-таки Маша очень забавно выглядит.

Отхожу от «Скорой». Пожарники уже развернули свои брандспойты, и сражаются с огнем.

В бушующее пламя летят мощные струи воды и хлопья пены и оно, обреченно воя, уступает под их напором, оставляя обугленные участки и чадя густым черным дымом.

Зорин в метрах ста от меня беседует с плотным мужиком лет сорока пяти в толстой брезентовой куртке пожарного и блестящей гребенчатой каске.

Выхожу к воротам, жадно вдыхая задымленными легкими свежий чистый воздух. В горле до сих пор ощущается противный запах гари, вызывая легкую тошноту.

— Леха ты как? — хлопает меня по плечу здоровенная лапа.

— Нормально Серега, — поворачиваюсь к Мальцеву, — как у тебя? Всех успел вывести живых и здоровых?

— Все прошло идеально, — хвастается товарищ, — они там сидели и дрожали. Выйти боялись. Прыгать со второго этажа — тоже. Мальцы же совсем. Меня чуть не задушили в объятьях. Пришлось орать, чтобы отпустили и быстро накинули на себя покрывала. А дальше — все проще. Спальня же совсем рядом с лестницей находилась. Обожглись два ребенка, не без этого. Одного пришлось на себе тащить, совсем расклеился. Но в целом, все живы и относительно здоровы.

Отстраненно слушаю Мальцева. Меня начинает беспокоить другое. Каждой клеточкой тела я чувствую чей-то пристальный злобный взгляд, пронизывающий меня насквозь. Краем глаза замечаю: в лесополосе, отделенной от детдома дорогой, шевельнулась неясная серая тень.

«Бидон гнида, точно он. Наблюдает сволочь за делом своих рук. Ну ничего мразь, здесь я тебя и закопаю», — эта мысль обжигает сознание, наполняя разум холодной яростью. Глубоко выдыхаю, входя в боевой транс, и резко срываюсь с места, благо трасса сейчас пустынна.

— Леха, ты куда? — обескуражено кричит мне вслед Мальцев.

— Сережа стой на месте, сам разберусь, — я ускоряюсь, видя, как серая тень разворачивается и резво улепетывает вглубь леса.

— Фиг тебе, — слышу в ответ. Сзади раздается глухой стук ботинок по асфальту. Серега бежит следом.

Уже различаю знакомые очертания фигуры Бидона. Он несется из-за всех сил, спотыкается об ветки и корни, падает, вскакивает, и опять мчится на заплетающихся ногах. С каждой секундой расстояние между нами сокращается. Наконец ублюдок выбегает на небольшую полянку, залитую бледным лунным светом, и разворачивается, останавливаясь. В его руке тускло блестит широкое лезвие кухонного ножа. Гудыма торжествующе ухмыляется, демонстрируя полусгнившие черные зубы. Обостренное восприятие помогает мне заметить даже темные капли и потеки на его оружии.

— Щенков и этот детдом сраный я спалил. Осталось тебя зарезать и все мои долги уплачены, — шипит он, — как я мечтал, воткнуть тебе перо в живот, вспороть кишки, чтобы они вывалились у тебя из живота и волочились за тобой склизкой серой кучей, а тут ты сам прибежал, — злорадно шипит он, выставив вперед нож, — сегодня точно мой день. Сбываются все мечты.

— Ошибаешься, — еле разжимаю сцепленные зубы, так и хочется втоптать эту сволочь в пыль, прямо сейчас, — Не говори гоп, пока не перепрыгнешь. И вообще мечты у тебя мразь, такие же, как и ты сам: грязные, мерзкие и вонючие.

Мальцев резко тормозит рядом, и лицо малолетнего маньяка искажается в гримасе ненависти.

— Это еще что за черт? — Сережа, моментально восстановив дыхание, с удивлением и каким-то брезгливым презрением разглядывает Бидона.

— Работаем парой, — шепчу ему, — по команде «бой».

Мальцев еле заметно кивает.

Самые опасные хладнокровные противники. Они не допускают ошибок. Попробую вывести подонка из себя, чтобы занервничал.

— Кстати, Сергей познакомься, — громко говорю товарищу, — это и есть тот малолетний дебил, гнида и маньяк, который поджег детдом, убил малыша и воспитателя. Вот теперь думает, что и нас завалит.

На лице неандертальца мелькает испуг.

— Гасим урода? — Серега внимательно контролирует все движения Бидона.

— Конечно, гасим, — моя рука нащупывает в кармане горку мелочи и выныривает наружу, — Бой!

— Нна, — нога Мальцева с силой бьет по рыхлой куче земли. На Бидона летят комья и пыль, почти одновременно, через какую-то долю секунды он получает в лицо горсть монет.

Серега летит налево, а я — направо, обтекая растерявшегося на мгновение убийцу с двух сторон. Бидон инстинктивно выставляет нож перед собой, другой рукой хватаясь за запорошенные грязью глаза.

Мальцев моментально смыкает свою здоровенную лапищу на запястье с ножом, наносит расслабляющий удар по голени, и резко лупит предплечьем отморозка о ствол дерева, заставляя его уронить оружие. Нож, сверкнув сталью, улетает метра на три. Одновременно с другой стороны, я коротко бью урода по ребрам, хватаю его за шиворот и подсекаю ногу. Еле слышный хруст наполняет мое сердце злобным торжеством.

«Одно ребро точно сломал, а может и пару» — мелькает злорадная мысль, когда мы с Серегой укладываем отморозка на живот.

— Подержи его пока, — просит Мальцев, подпирая коленом тело стонущего Бидона. Я послушно фиксирую завернутые за спину запястья Гудымы, пока здоровяк вытаскивает из брюк ремень.

Серега деловито связывает руки отморозка и пару раз дергает, проверяя крепость узла.

Неандерталец матерится и обещает расправиться с нами. Фонтан его кровожадных фантазий прерывает поднявшийся Мальцев, деловито всадивший ногой в лицо отморозка.

Толик выплевывает два окровавленных зуба и замолкает. Сергей хочет поднять лежащий в отдалении нож, но я его останавливаю.

— Серый не трогай, это улика. Там на лезвии кровь и на рукояти опечатки этой мрази должны быть. Лучше иди ментов позови.

— А ты как? Справишься пока сам? — здоровяк обеспокоенно смотрит на меня.

— А что тут справляться? — усмехаюсь, — Клиент успокоен, запакован и готов встретиться с нашей доблестной милицией. Можно было бы еще его бантиком перевязать как торжественный презент нашим правоохранительным органам. Скажешь, всю правду. Заметили, что кто-то спрятался в лесу у дороги, и смотрел на пожар, подошли к нему, а он бежать. Мы за ним, а эта сволочь достала нож и попыталась нас зарезать. Все, иди Сережа, не теряй времени. А я тут с ним пока посижу. Ничего со мной не случится….

18 октября. Среда. Раннее утро

Рассвет робко алеет на горизонте, разгоняя ночную тьму первыми лучами утреннего солнца. В окне «копейки» открывается фантастическое по красоте зрелище: темно-зеркальная гладь речки, пролетающей мимо, уже подсвечена нежным розоватым сиянием наступающего дня. Белоснежный песок на крутом бережке и черные стволы угрюмых деревьев, тронутые алым заревом восходящего солнца, проносятся мимо, запечатлеваясь в сознании яркой картинкой-вспышкой.

«Жаль, что я не художник, такую красоту, стоило перенести на холст», — с сожалением отвожу взгляд от окна машины.

Свернувшись клубочком и разметав золотистую волну волос на моем плече, дремлет малявка. Дыхание ребенка, сладко сопящего на руках, теплой невесомой волной обдает грудь.

Маша напоминает маленького ангела, каким-то чудом спустившегося с небес, и доверчиво прикорнувшего на мужском плече.

Во сне ребенок забавно шевелит губками и дергает носиком, а потом, поелозив, устраивается на руках поудобнее. Я невольно улыбаюсь.

«Умаялась бедняга».

Дергает ладонь с налившимися желтыми пузырями ожога, горит обожженная нога, каждое движение отзывается болью, но это терпимая боль. На неё можно не обращать внимание. Почти.

Мои мысли возвращаются к событиям прошедшей ночи. Прибежавшие милиционеры упаковали злобно сопящего и плюющегося кровью с разбитых губ Гудыму в машину. В метрах пятидесяти от него, медики деловито укладывали в «Скорую» стонущего деда-сторожа с кровавой кляксой на перебинтованной голове.

Потом лейтенант, только что приехавший на уазике, устроил мне, а потом и Мальцеву короткий допрос. С гаишниками он, в суматохе пока еще не общался, поэтому «лишних» и особенно неудобных вопросов не задавал. Начал с меня. Сереге, по просьбе лейтенанта, пришлось дожидаться своей очереди метрах в десяти от нас.

Что произошло? Увидел тень в лесополосе, через дорогу от детдома. Заинтересовало. Решил посмотреть, кто это там прячется. Побежал к нему. Смотрю, это пацан, в руке что-то блестящее, похоже на нож. Увидел меня, развернулся и стал убегать. Я за ним. Серега за мной. Догнали. А это Гудыма с окровавленным ножом. Орал, что детдом поджег и меня зарежет.

Кто-то подтвердить может? Конечно, вот Сергей за мной бежал. Можете у него потом уточнить. Да и нож вон, недалеко валялся с потеками крови. Его ваши сотрудники подобрали, думаю, там и опечатки пальцев остались.

Что было дальше? А дальше, мы видим, парень в неадеквате, нож выставил, готовиться напасть. Пришлось действовать на опережение.

И как это у вас так ловко получилось пацана с ножом спеленать? Так спортсмены мы, дети военных, в «Звезде» самбо занимаемся уже давно. Кстати, тут и наш тренер есть, он может подтвердить.

Милиционер задавал много других каверзных вопросов. Но ответы я продумал заранее. И на чем-то подловить меня не получилось.

Лейтенант быстро черкал ручкой по листам, записывая мои показания. После составления протокола с допросом он предложил мне написать традиционную фразу «С моих слов записано верно, мною прочитано» и подписаться. Но сначала под внимательным взглядом Сереги и насмешливым милиционера, скрупулезно изучил каракули «слуги закона». Подписывать, чего-то не читая, давно отучился. Ещё в той, прошлой жизни. Закорючки там были ещё те, но я разобрался. И только убедившись, что ничего лишнего на бумаге нет, поставил свой автограф.

Затем милиционер подозвал Мальцева. На общение с ним и составление протокола лейтенант потратил минут 10. Что Серый что-то не так скажет, не переживал. Мы предварительно смогли с ним быстро переговорить, так что проблем быть не должно. Мальцев полностью подтвердил мои показания. Потом мы были милостиво отпущены.

Арестованный «Бидон» сидел в «бобике» на заднем сиденье, что-то бормоча. Увидел меня, и поганая рожа искривилась в гримасе ненависти. Показал ему жест «от болта». Ублюдок завыл, и начал колотиться головой о стекло машины, брызгая слюнями, но был быстро успокоен ППСниками.

Стоящий рядом с автомобилем капитан укоризненно погрозил пальцем «ай-яй-яй», но мне было все равно. Если бы я оказался в лесу один на один с этим нелюдем, он бы живым оттуда не вышел. Спрятал бы труп в овраге или утопил в пруду рядом. И будь, что будет. После увиденного, я твердо понял, такие твари не должны жить.

В ночной суматохе я успел перекинуться несколькими словами с тренером и ребятами. Подсказал, что и как надо говорить, если возникнут вопросы к нашему неожиданному приезду в детдом. К счастью, в этом переполохе с пожаром было не до нас.

Игорь Семенович сразу же начал общаться с поднятым по тревоге высоким начальством, прикатившем на черной «волге». Секретарь райкома прибыл, когда закопченное здание уже перестало гореть, и только чадило грязно-серым дымом.

Николай Яковлевич сразу же включился в работу. Разговаривал с пожарными, милиционерами, звонил из машины по своему «Алтаю», раздавал начальственные указания, на кого-то орал в трубку, обещая «гнатьсраной метлой, если не подготовит места для детей к нашему приезду».

Дверь своей черной «волги» он и не подумал закрыть. Так и стоял у машины, держа трубку, наблюдая за пожаром и разговаривая по телефону. Зычный голос секретаря райкома гремел над дымящим детдомом, заставляя испуганных чиновников, начальников ментов и пожарников, активно суетиться и раздавать «ценные указания» подчиненным.

Спустя минут сорок подъехали автобусы из местной автобазы, срочно вызванные начальством. Как потом рассказал Зорин, детей сначала хотели разместить в городской гостинице «Космос», но он предложил перевести их в пустующий пионерлагерь, находящийся рядом с колхозом «Заветы Ильича», куда мы и поехали. Так было намного удобнее: детдомовцы будут на природе, мест всем хватит с избытком, и со всем необходимым председатель Александр Николаевич поможет.

Пара звонков, приправленных начальственным рыком с забористыми матюгами, и эта проблема была решена. Чумазых детдомовцев погрузили в автобусы. Взволнованная директриса, примчавшаяся на такси, попросила нас поехать с детворой в лагерь, и помочь все организовать. Два больших автобуса, сопровождаемые нашими «москвичом» и «копейкой», вместе с милицейским уазиком с мигалкой, повезли детей в лагерь.

Когда спустя час мы доехали до места, там уже было всё готово. Ворота открыты, нас встречало несколько колхозников вместе с хмурым и не выспавшимся Александром Николаевичем. Поручкались с председателем, и повели детей в помещения, сопровождаемые сердобольной полной теткой в пуховом платке, причитающей над «судьбой несчастных бедных сиротинушек». Самые маленькие снова начали всхлипывать, слушая жалостливые стоны колхозницы. Мудрый сэнсей причитания женщины оборвал, попросив показать спальни для девочек и мальчиков.

Через время мадам попробовала опять завести свою шарманку, но была озадачена просьбой, провести к столовой и месту, где детдомовцам можно привести себя в порядок и помыть лица и руки.

Котел в подвале уже затопили, жилой корпус прогревали, постели были расстелены, а в столовой уже лежало несколько горок бутербродов с колбасой и сыром, сделанных на скорую руку, вместе с десятками граненых стаканов, куда сонные тетки в поварских халатах и колпаках разливали молоко и сметану прямо с сорокалитровых бидонов. Дети были умыты, накормлены, напоены и уложены спать.

Только вот Машу я там бросить не смог. Она со слезами вцепилась в меня, отказываясь отпускать. Пришлось попросить разрешения директрисы забрать ребенка с собой. Она попробовала мягко отказать, мол, куда ещё на ночь глядя измученное дитя тащить. Но расстроенная малявка заставила Ирину Анатольевну изменить мнение.

— Твои родители как к этому отнесутся? — тихо спросила она, глядя на жалобно всхлипывающую малышку.

— Нормально, — заверил я, — предки у меня мировые. О Маше они слышали, я им рассказывал, что шефство над ней взял, и у меня ещё одна сестренка появилась. Никаких проблем не будет.

— Хорошо Алексей, — вздохнула она, — под твою ответственность. Пусть пару дней побудет у тебя. Но не больше. Договорились?

— Договорились, — выдохнул я, — всё хорошо будет. Не подведу.

— Надеюсь, — директор кинула на меня оценивающий взгляд, — Ладно, езжайте. Уже утро скоро.

— Спасибо вам Ирина Анатольевна, большое-пребольшое, вот такое, — широко развела руки малявка.

— Иди уже, — усмехнулась директриса, потрепав кроху по золотистым волосам, — веди себя хорошо и слушайся старших. Надеюсь, мне не придется за тебя краснеть.

— Не придется, — закивала Маша, — честно-пречестно.

Правда, сев в машину кроха задумалась. Потом тихонько подергала меня за рукав, заставляя нагнуться.

— Леш, а твои родители ругаться не будут, что ты меня привел? — подрагивающим от волнения голоском прошептала на ушко.

— Не будут, наоборот, обрадуются, — я ободряюще улыбнулся девочке, — мама очень хотела познакомиться с моей новой сестренкой. И папа тоже.

— Точно-преточно? — огромные голубые глаза смотрели на меня с надеждой.

— Точно-преточно, — усмехнулся я.

И девочка сразу же успокоилась. Спустя десяток минут она уже сладко посапывала, устроившись у меня на руках.

Так она и не проснулась, когда мы подъехали к дому. Продолжала сладко сопеть, уткнувшись носиком в моё плечо.

— Леха сиди, я открою, — Мальцев, оценив ситуацию, распахнул водительскую дверку и метнулся наружу.

Украдкой гляжу на циферблат часов. 6:40. Родители уже должны встать. Дверь они открыли сразу, стоило Мальцеву только коснуться коротко тренькнувшего звонка.

Я заношу малышку в квартиру. Сонная мама в запахнутом до горла халатике стоит у двери. При виде ребенка в моих руках, её глаза изумленно расширяются. Девочка чуть поворачивается и обнимает меня рукой за шею. Мама смотрит на спящую малышку и её глаза теплеют.

— Маша? — спрашивает одними губами.

— Ага, она самая, из детдома, — тихонько шепчу я.

Из ванной выскакивает раздраженный батя, энергично стирая полотенцем мыльную пену с лица.

— Кого это ещё черти в такую рань принесли, — начинает возмущаться он.

Мама делает страшные глаза, и шипит «тссс», прикладывая палец к губам и кивая на малышку.

Папа моментально замолкает. Рука с полотенцем замирает.

Серега смущенно мнется на пороге.

— Ну я это поехал? — тихо спрашивает он, — мне ещё к матушке в больничку надо заскочить.

Отец автоматически кивает, не сводя взгляда с крохи. Мама молча делает ему ручкой «до свидания».

— Пока Серый, — отвечаю я.

Мальцев моментально улетучивается с лестничной площадки. Только что здесь стоял, раз и нету. Вот как ему это удается? Супермен какой-то.

— Я все объясню, — шепчу родителям, — Ребенка отнесу на кровать и расскажу.

— Неси девочку в нашу комнату. Я новое постельное белье достану, только сперва обувь сними, — мама укоризненно глядит на меня, — Расскажет он. Ты её хоть не похитил с детдома, горе моё луковое?

— Мам, как ты можешь? — возмутился я, но получилось как-то ненатурально.

— А вот так и могу. Слишком хорошо тебя знаю, — улыбнулась уголками губ родительница, — если у ребенка проблемы, так ты её сюда запросто притащишь. Или сам будешь там днями и ночами сидеть, чтобы их решить.

Начинаю оглядываться, прикидывая, как побыстрее снять кроссовки.

— Отцу ребенка передай, — насмешливо подсказывает мама.

Она уходит на кухню выключить дымящуюся кастрюлю, а я аккуратно вручаю Машу бате. Он замечает мою обожженную ладонь, и удивленно приподнимает брови. Многозначительно смотрю на него, указывая взглядом на кухню, и вопрос замирает у него на губах.

Быстро скидываю запыленную и грязную обувь на входе. С вернувшейся мамой идем в спальню. Родительница достает из-под раскладного дивана новый постельный комплект, привезенный батей из командировки в ГДР. Затем аккуратно снимает с ребенка верхнюю одежду и ботиночки. Через минуту малышка уже лежит на диване, крепко обняв ладошками скрипящую новую наволочку подушки.

Выходим с родителями в мою комнату.

— Ну и как ты это всё объяснишь? Зачем ребенка притащил? — мама уперла руки в бока и воинственно смотрит на меня.

— Да Алексей, что за сюрпризы? — строго поддакивает батя, но в глазах у него пляшут веселые чертики. Мать пронзает его обжигающим взглядом, и он замолкает, примирительно подняв руки.

— Чего молчишь, я тебя слушаю, — продолжает матушка. Сбавлять напор она не собирается. Подозреваю, хочет как следует выпороть морально непутевого сына.

— Мам, сегодня вечером один урод убил воспитателя и поджег детский дом. Семенович с пацанами их из огня вытащили, — о своем участии я скромно промолчал. Наблюдать мамину истерику не хотелось.

— Какой кошмар, — потрясенная родительница опускает руки. И здесь ей приходит в голову другая мысль.

— А ты где был, когда Игорь и твои друзья детей спасали? — подозрительный взгляд матушки просвечивает меня рентгеном и опускается на предусмотрительно сжатую ладонь.

— Так возле машины стоял. Надо же было кому-то пожарных и милицию встречать, — изображаю святую невинность.

— А ну-ка руку покажи, быстро, — шипит мама, хватая меня за рукав.

Приходится подчиниться.

— Это что такое? Ты что, тоже в огонь лез сволочь такая? — родительница потрясенно смотрит на вздувшиеся волдыри.

Она готова устроить мне головомойку прямо сейчас.

— Саша, ну хоть ты ему скажи, — мамуля поджимает губы и поворачивается к отцу.

— А что я должен сказать? — пожимает плечами батя, — мужчина растет. Настоящий. Если бы отсиделся за спинами товарищей, я бы сам его не понял. Всё правильно сделал. Молодец.

В ход идет «оружие последнего шанса».

Небесно-синие мамины глаза наполняются слезами. Чувствую, надо спасать ситуацию.

— Мам, ты чего? Я тебе правду говорю. Просто у некоторых малышей одежда горела, когда они выбегали, тушить помогал. А что надо было их бросить, пусть горят? Считаешь это правильно? — смотрю на неё честным взглядом.

Врать вообще-то нехорошо. Но если надо маму уберечь от лишних волнений и самому спастись от грандиозного скандала, то необходимо.

Одновременно с ужасом представляю, что меня ожидает, когда мамуля узнает все подробности. А она их узнает. Сто процентов. Характер такой. Ей в КГБ можно идти преподавать, как оперативные комбинации проворачивать и подозреваемых раскалывать. Машу допросит так ласково и невзначай, что малявка даже не поймет, как все расскажет. И не только её. Но при малышке скандалить постесняется. Поэтому экзекуция или «наказание глупого сына, который мог погибнуть в огне, идиот такой» состоится позже. А сейчас у меня нет ни сил, ни желания прочувствовать на себе весь мамин темперамент. Хорошо, что сменную одежду ещё за день до отъезда в багажник Сереги загрузил. Как предчувствовал эти события. На обратном пути переоделся, и кроссовки грязью замазал, чтобы маминого внимания не привлекали. А то бы этот «Шерлок Холмс» в юбке ещё на пороге меня расколол.

— А потом в детский лагерь сопровождали, помогали устроиться. А Маша так натерпелась, что не хотела меня отпускать. Пришлось её с собой тащить. Ну не мог я её там бросить, после всего этого, — развел я руками.

Злость и растерянность медленно исчезают из маминых глаз.

— Бедные дети. Они хоть не пострадали? — вздыхает она.

— Нормально, мамуль. Есть два-три мелких ожога. Пара девочек сознание потеряли. А так все живы-здоровы, — успокаиваю родительницу я.

— Господи, им хоть покушать есть что? Может продуктов передать? У нас там пирожки остались, колбаса лежит, соленьев-вареньев полно, надо всё подготовить, — мать готова бежать на кухню, но отец хватает её за локоть:

— Да не суетись ты Настя. Всё у них есть. Николай Яковлевич, уверен, об этом позаботился.

— Дети накормлены, напоены и спать уложены, — подтверждаю я, — с жильем и продуктами проблем нет. Колхоз-миллионер взял на содержание. А вот одежды бы теплой надо бы передать. Во время пожара, сама понимаешь, не до одевания было. Выбегали в том, что на них было. Все шмотки в огне сгорели.

— Так у тебя же были старые вещи, — задумалась матушка, — сейчас времени нет, а после работы посмотрю обязательно. Соберем что-нибудь для деток.

— Правильно, мамуль, это дело нужное, — улыбаюсь я, — но я вот что тебя хотел попросить. Отпросись сегодня с работы, а? Или уйди пораньше. Я сейчас с ребятами из «Знамени» созвонюсь, договорюсь с ними к вечеру встретиться, а потом покемарю несколько часиков. Не хотелось, чтобы Машка оставалась тут в одиночестве. Она итак переживала, как вы к ней отнесетесь. Заодно с ней познакомишься и поможешь ребенку освоиться в незнакомой обстановке.

— Ладно, — решается мама, — я тогда быстро сбегаю на работу. Отпрошусь у начальства и обратно прибегу. Скорее всего, к обеденному перерыву. Думаю, вы к этому времени ещё спать будете.

— Спасибо мам ты просто чудо, — искренне благодарю я.

— Да ладно тебе, — смутилась матушка, — пошли, покормлю тебя. Проголодался, наверно?

— Не, я сыт. Уже ел, вместе с детьми. Сейчас звонок сделаю и спать, — отказываюсь от маминых блюд.

— Ну смотри, — родительница с сомнением смотрит на меня, — Захочешь, есть пирожки, блинчики с творогом, колбаса, курица и картошка пюре в холодильнике. Заодно и Машеньку покормишь, если она вдруг встанет.

— Раз мы всё решили, пошел я, собираться на работу. Вечером приеду, и конфет привезу нашей гостье, — довольный батя, подмигнул мне и бодрым шагом покинул комнату.

Через полчаса предки ушли. Набираю телефон военно-патриотического клуба.

— «Красное знамя». Дежурная Цуркану у телефона, — звучит звонкий Настин голосок.

— Привет, а ты чего не в школе? Прогуливаешь? — ехидно интересуюсь я у нашей художницы.

— Ой Леш, привет! Как у вас там всё в порядке? Никто не пострадал? Довезли ребят? — зачастила девушка в трубку.

— Всё в порядке. Привезли в лагерь, там их накормили и спать уложили. Так ты чего не в школе?

— Вероника вызвонила. Попросила подежурить. Рассказала, что в детдоме пожар был. Нужно чтобы кто-то постоянно на телефоне сидел. К обеду пообещала сменить, — отрапортовала Цуркану

— Правильно сделала. Настюх, звони всем нашим комиссарам и их заместителям. Изложи ситуацию. Первое, пусть объявят среди наших сбор теплой одежды для ребят с детдома. Любые вещи в хорошем состоянии возьмем, старые, ношеные, пофиг. Второе, красивые плакаты с просьбой собрать вещи для погорельцев должны быть нарисованы и расклеены по ВУЗам, на проходных предприятий, в общагах и где только можно. Это может быть не только одежда, но и кружки, игрушки для малышей, разные бытовые мелочи, например, зубной порошок, мыло и всё такое. Начинать можно сегодня.

Ты можешь этим тоже сейчас озаботиться, все равно у телефона сидишь. Краски и бумага у нас должны остаться.

— Всё есть, — подтверждает девушка, — сейчас начну этим заниматься.

— Отлично, — продолжаю я, — Курирует весь процесс Вероника. Мы её ночью в городе высадили, она более-менее отоспалась, вот и пусть организовывает. Тексты для плакатов тоже на ней. Они должны быть цепляющими, лаконичными, но эмоциональными, чтобы «зацепить» большинство людей. Она знает, как это сделать.

Под вещи можете освободить одну или две комнаты. Смотрите сами, по необходимости. Пусть их дежурный принимает, и записывает, кто и что принес. А я чуток посплю и к вам подскочу. Вопросы есть?

— Нет. Я всё передам и сделаю, — пообещала Цуркану.

— Вот и отлично. Надеюсь на тебя. Увидимся.

Положил трубку и протяжно зевнул, чуть не вывихнув челюсть. Дико хотелось спать. Веки словно налились свинцом, и сами закрывались. В голове царил туман и желание поскорее нырнуть в объятья Морфея. Не помню, как добрался до своего дивана, сбросил одежду и отрубился, накрывшись пледом.

18 октября. 1978 года. Среда (Продолжение)

Тускло сияют синие лампочки, изображающие звездочки в полуночной мгле, обрамленные светящейся аркой небесного цвета. На сцене сидят три девушки в белых блузках. Короткие клетчатые юбки чуть прикрывают бедра. Непонятно откуда, но я знаю, что действие происходит в 2013 году, спустя 20 лет после моей гибели в Белом Доме. Название этого новомодного шоу «Комеди Вумен», а дамочки — дежурные клоуны, пардон, юмористки, забрасывающие публику своими вымученными остротами и заезженными плоскими шуточками.

— Тихо. Чувствуете? Прямо холодок по спине пробежал, — делится ощущениями тощая и костлявая «девушка» лет 40-ка. Ноздри длинного хрящеватого шнобеля «красавицы» взволнованно трепещут. От холода, наверно.

— Это мужик из рекламы Mentos дыхнул! — авторитетно заявляет блондинка справа.

— Неет, — возбужденно орет третья, невысокая брюнетка, с пухлыми надутыми щечками. Стянутые в хвост сверху черные волосы негодующе трясутся.

Она резко бросает наземь оранжевый плакат с неразборчивой надписью.

— Это замерзший дух генерала Карбышева. Он подошел к тебе сзади и приобнял, — заявляет брюнетка, кривляясь и гримасничая. Мне очень хочется треснуть по этой обезьяньей мордочке с выдвинутой челюстью и собранным в куриную «жопку» вытянутыми губками.

— Уха-ха-ха, — заливается веселым смехом публика в зале. Раздвинутые в сатанинском хохоте толстые, похожие на сардельки губы, лоснящиеся сытые и гладкие холеные рожи повизгивают от удовольствия и громко от души хохочут, выставляя крупные лошадиные зубы. Они упиваются своим торжеством над проклятым «совком», замученным благородными «фрицами» в концлагере.

— И-ха-ха-ха, — гремит оглушительный хохот по залу. «Хозяйки жизни» радуются удачной шутке. Содержанки, жены, дочери олигархов и высших чиновников покатываются от хохота, дергают руками от экстаза и трясутся от переполняющих чувств.

Весело ведь. Как там эта кривляка сказала?

«Замерзший дух генерала Карбышева»?

И-хи-хи-хи, это просто шедевр тонкого юмора», — как припадочные дрыгаются счастливые «успешные женщины».

«Подошел сзади и приобнял».

«О-хо-хо-хо, как смешно», — закатываются в экстазе «девушки» с натянутыми пластическими хирургами лицами, похожими на гладкие попы младенцев.

С омерзением смотрю на этот шабаш.

«Весело им. Обхохотаться, млять».

Меня начинает трясти от злости. Ненависть переполняет душу, заставляя губы раздвигаться в зловещем оскале. Рука привычно тянется к кобуре на поясе, и картинка исчезает.

Пробуждение похоже на резкое выныривание из чёрной бездонной глубины. Распахиваю глаза. Надо мною белый потолок родной квартиры. Автоматически провожу по влажному лбу, снимая запястьем соленые капли. Скомканное покрывало пропитано потом.

«Фухх, и приснится же такая ересь» — проносится в голове. И сразу же приходит понимание. Это не кошмар и не фантазия воспаленного воображения. Это реальное будущее в том мире с горящим Белым домом и моим телом, разорванным очередью из «калашникова». И оно обязательно наступит, если ничего не предпринимать.

Минуту лежу на диване, собираясь с мыслями. Сквозь сонную пелену, улавливаю негромкие голоса. Один из них тоненький и звонкий. Маша проснулась. Прислушиваюсь. Другой — нежный и вкрадчивый. Ага, и мамуля её сейчас раскалывает «на полную катушку», используя тактику «подкупа и непринужденного допроса в дружеской обстановке».

Медленно понимаюсь, сладко потягиваюсь до хруста суставов. Бросаю взгляд на часы в комнате. 15:30. Тихонько выхожу в комнаты, не забыв аккуратно попридержать дверь, чтобы не скрипнула. Слава богу, получилось. Прислушиваюсь.

— Ты пирожное кушай детка, я для тебя их купила, не стесняйся, — воркует матушка.

— Спасибо теть Насть. Они вкусные-вкусные. Я таких никогда не ела, — отвечает ребенок.

На несколько секунд на кухне воцарилась тишина. Только девочка чуть причмокивает, наслаждаясь лакомством.

— Машенька, так ты мне расскажешь, как пожар начался? — мягко спрашивает мама.

— Я не знаю. Мы с девочками уже спать укладывались. А тут дым из-под двери пошёл. Олька сознание потеряла, а другие девочки плакать начали. Мы дверь пробовали открыть, а она закрыта снаружи. Страшно-престрашно было. Оля в обморок упала. Девочки плакали.

— А спас вас кто? — вкрадчиво поинтересовалась мамуля — Наверно, дяди милиционеры прибежали?

— Нет. Дядя Игорь и Леша дверь сломали. Дядя Игорь загорелся, а Леша на него покрывало набросил и графин с водой вылил, — простодушно сдает меня кроха, — А потом они нас одеялом накрыли, и на улицу вывели. Вокруг огонь, треск, дым. Ужас, ужас, просто. Леша ещё Олю на плече тащил. У него нога загорелась, но Ольку все равно из огня вынес.

— Молодец какой, — цедит сквозь зубы мама, — я Лешу лично при…. похвалю попозже.

— Ой теть Насть, но вы же его наказывать не будете? — обеспокоенно спрашивает малявка.

— Ну что ты Машенька, — мамин голос снова становится приторно ласковым, — конечно же, нет. Доедай пирожное. Не хочешь больше? А скажи-ка мне…

«Так, этот допрос надо прекращать», проносится в голове. Я громко кашляю, и бодрым шагом выхожу на кухню, сияя ослепительной улыбкой.

— Лешааа, — малышка раскинув ручонки, несется ко мне.

Малявка обнимает меня руками за шею. Перепачканная кремом мордашка тычется мне в грудь.

— А я тут с тетей Настей познакомилась, она меня пирожными угостила, — радостно заявляет кроха.

— Здорово, — улыбаюсь «сестренке».

Аккуратно отстраняю девочку, и вытираю довольную рожицу уголком майки. Матушка стоит сзади Маши, и многозначительно смотрит на меня, обещая все небесные кары, когда ребенок уедет.

— Машуль, пойдешь со мною в «Красное Знамя»? — спрашиваю кроху.

— Ага, — с готовностью кивает малявка.

— Да зачем ребенка туда тащить? — возмущается матушка, — Пусть лучше со мною посидит. Мы пирожные поедим, телевизор посмотрим. А потом Саша приедет, они с Машей познакомятся.

— Нет, тетя Настя, я с Лешей пойти хочу в «Красное Знамя», — малявка становится серьезной, — Можно? Ну пожаалуйста.

— Ладно, — машет рукой мама, — иди, раз хочешь.

* * *
18 октября. 1978 года. Москва. 17:45

Что-то было не так. Чувство тревоги, мутной волной захлестнувшее подсознание, расплескалось внутри агента «Бурбон». Сердце маленьким испуганным зверьком яростно билось в груди, заставляя холодеть кончики пальцев и делая ноги ватными. Во рту внезапно пересохло. Панические мысли возникали в мозгу одна за другой. Сознание истерически вопило: «беги».

Поляков прилагал гигантские усилия, чтобы казаться спокойным и невозмутимым. Своим звериным чутьем предатель ощущал приближение неминуемой расплаты. Внешне благообразный седой пенсионер с глубокими залысинами шёл домой. И только судорожно сжатая ручка портфеля выдавала его состояние.

Несколько секунд назад предатель споткнулся, выронил портфель и, поднимаясь, краем глаза заметил пристальный взгляд рабочего, вдруг переставшего ковыряться около открытого канализационного люка.

«Обложили. Неужели это конец?» — подумал генерал-майор ГРУ, цепенея от страха. Но натренированная выдержка и профессиональная закалка, помогли ему сохранить самообладание. Поляков шагнул вперед, открыл дверь подъезда. И сразу же был словно тисками захвачен за пальто, плечи и запястья, швырнут на стену, и профессионально скручен двумя крепкими молодыми людьми. Моментально стянутые на заломленные руки плащ и пиджак снизили возможность сопротивления и не позволили предателю воспользоваться ампулой с ядом. Стальные браслеты защелкнулись на заведенных за спиной запястьях. Подбежавший сзади «рабочий» натянул на голову урода черный мешок, и деморализованного «Бурбона» закинули в быстро подъехавший к подъезду темно-зеленый «уазик». Все произошло настолько быстро, что большинство народа даже не заметило захвата. И только сидевшая на скамеечке неподалеку бабка, ошеломленно хлопала выпученными глазами, выронив на землю газетный пакет с рассыпанными семечками.

Стиснутый мощными телами группы захвата с обеих сторон, ничего не видящий Поляков, обреченно опустил голову вниз. Сопротивляться он даже не думал. Предатель понимал, что это бесполезно.

Теперь ему приходилось расплачиваться за 17 лет хождения по «лезвию ножа». Поляков упивался своей второй «тайной» жизнью. Ему нравилось чувствовать себя суперменом, ведущим двойную игру. Мысленно он смеялся над коллегами, не подозревающими, что этот улыбчивый и обаятельный ветеран спецслужб и войны, душа любой компании, щедрый человек разбрасывающий дорогие подарки налево и направо, американский шпион. К концу семидесятых генерал-майор ГРУ сдал более тысячи агентов-нелегалов, и передал американцам десятки ящиков с секретной информацией стратегического значения. Ущерб от его деятельности составил несколько миллиардов долларов, не считая сломанных судеб и карьер честных служак.

Поляков получал удовольствие от постоянного риска, наслаждался каждым адреналиновым взрывом после очередной удачной «миссии», ощущением своей неуловимости и превосходства над сослуживцами. Он чувствовал себя рыцарем плаща и кинжала в тылу врага.

Подсознательно, Дмитрий понимал, что избрал врагом свою Родину, которую по долгу службы был обязан защищать, сдал и обрек на смерть и заключение тысячи коллег, честно выполнявших свою работу, и никакими побудительными мотивами предательство оправдать нельзя.

Но каждому подонку нужны моральные оправдания своих низких поступков. И когда изредка в голову лезли неудобные мысли, Поляков моментально находил веские, как ему казалось, доводы для своих действий. Волюнтаризм Хрущева, смерть сына, не дождавшегося операции в Москве, желание «помочь Западу защититься от красной угрозы».

И со временем, он перестал быть человеком. В конце семидесятых это уже был хищник — подлое, хитрое и лживое животное, живущее звериными инстинктами.

Трясясь в кабине уазика, Поляков выстраивал линию своей защиты, продумывал, что и как будет говорить. Затем машина остановилась, хлопнула дверца, и генерал-майора вытащили наружу. Его куда-то волокли, потом везли на лифте, втолкнули в какое-то помещение, усадили на стул и сняли мешок с головы.

Предатель огляделся. Просторная серая комната с небольшим окном, зарешеченным толстыми железными прутьями, потертый стол, старый деревянный, но ещё крепкий стул рядом, за которым сидел 40-летний крепкий мужчина в форме подполковника.

— Что это значит? — холодно осведомился Поляков, — Не много ли ты на себя берешь подполковник? Я всё-таки генерал-майор. И вообще, по какому праву, вы меня задержали? Это вам с рук не сойдет!

Он попробовал привстать, но каменные ладони группы захвата пригвоздили его к стулу.

— Гнида ты, а не генерал-майор, — зло глянул на него подполковник, — была бы моя воля, я бы тебя как в 37-ом сразу к стенке поставил.

Железная дверь с лязгом отворилась. В комнату зашел невысокий широкоплечий мужчина в мундире с генеральскими погонами.

«Ивашутин», — екнуло сердце у предателя.

Следователь начал вставать, но генерал небрежно махнул рукой:

— Сиди.

Подчиненный послушно замер на стуле.

Петр Иванович остановился, оперся на стол рукой и глянул на Полякова. У «Бурбона» задергался правый глаз. Ивашутин смотрел на него с презрением и отвращением как не мерзкое насекомое.

Молчание затягивалось. Не выдержав взгляда начальника ГРУ, двойной агент опустил глаза вниз.

— Доказательства все собрали и оформили? — повернулся Петр Иванович к подчиненному.

— Так точно, — отрапортовал подполковник, — Пять обысков в отсутствие Полякова провели. Коды для шифров в полости спиннинга, подаренного американским послом, микропленки в тайнике под шкафом в ножке стола и за выдвижной полкой шкафа. Там же в отдельной нише — миниатюрное устройство «Брест» для радиопередачи шифрованных данных. Всего в квартире найдено 47 тайников.

Зафиксирована и отснята работа объекта с закладками, видео— и фотоматериалы приложены к делу. Вот здесь всё у нас всё записано и подшито, — мужчина открыл ящик стола и достал белую толстую папку, перевязанную веревочными тесемками.

«Дело оперативной разработки № 15. Агент «Бурбон» — мелькнуло перед глазами предателя. Он похолодел, сердце резко кольнуло.

«Даже мой оперативный псевдоним знают, гады. Кто-то из американцев сдал», — Полякова душила злоба. Но внешне он оставался спокойным.

— Петр Иванович, к чему этот спектакль? — нагло усмехнулся «двойной агент», — Вы ведь санкцию на задержание давали. И всё знаете. Сами должны понимать, меня такими дешевыми трюками не пронять.

— Рот закрой, — тяжелый взгляд начальника ГРУ придавил «Бурбона» к стулу, — тебя гнида не спрашивали. Открывать будешь только по команде.

— Значит так Володя, сними у этого… — генерал сделал паузу, кинув тяжелый взгляд на Полякова, который безмятежно изучал зарешеченное окно, — гражданина показания. Оформи всё как надо, и передавай все материалы по инстанции. Вопросы есть?

— Нет, товарищ генерал, — отрапортовал подполковник.

— Работай, — Ивашутин повернулся к Полякову, — А к тебе у меня только один вопрос. Тебе после того, что ты натворил, спалось спокойно? Ничего не мешало? Мне просто интересно, что ты, и такие, как ты чувствуют? Ведь достойно войну прошел, награды получал. Как после этого, можно было предавать своих товарищей? Я действительно хочу понять.

— О чём вы Петр Иванович? Это какая-то ошибка, — осклабился предатель, — оговорили завистники.

На стол легла пачка фотоснимков.

— Вы позволите, товарищ генерал армии? — спросил подполковник у Ивашутина. Тот медленно кивнул, не сводя глаз с Полякова

— Шифры, найденные в твоем спиннинге, тоже завистники подложили? — усмехнулся подполковник, выкладывая из папки на стол, пачку фотографий.

— Вот здесь ты в парке Горького, — перед предателем появляется очередная фотография, — закладываешь микропленку в тайник, замаскированный под кирпич.

Поляков скосил глаза на фотографию и промолчал.

— А вот пленку, изымает Гарри Девис, — еще один снимок присоединяется к первому, — официально он один из мелких сотрудников посольства. Входит в аппарат Малколма Туна. Но на самом деле — штатный работник ЦРУ. Ещё одна интересная фотография.

На снимке был изображен довольно улыбающийся высокий мужчина в камуфляжной форме, победно выставивший два пальца вверх. Другая рука американца небрежно держала рукоять висящей на ремне автоматической винтовки М-16, повернутой дулом к земле. На заднем фоне виднелись пылающие бамбуковые хижины и несколько расстрелянных трупов местных жителей.

— Вьетнам? — уточнил Ивашутин, с интересом рассматривающий фотографию.

— Да, — подтвердил Владимир, внимательно изучающий лицо предателя, — 1972 год. Девис курировал операции ЦРУ против Вьетконга в частности в провинции Куангчи, во время так называемого «Пасхального наступления» северян. А до этого был одной из ключевых фигур операции «Феникс». Имел документы «прикрытия» на имя Мэтта Барнса.

— Понятно, — начальник ГРУ поднял глазами на Полякова, — Ну что, будешь кривляться дальше или ответишь на мой вопрос?

— А что отвечать? — горько усмехнулся Дмитрий, — Вы суки, сына мне загубили. 400 долларов на операцию не нашли. Я всю жизнь работал на Родину, а Родина плюнула мне в лицо, когда понадобилась помощь. И Никитку надо было остановить. Этот идиот чуть третью мировую войну не развязал. Я мстил вам, и пошел против системы.

— Понятно, — хлопнул ладонью по столу Ивашутин, — вы все прикрываете свою подлость и мерзость красивыми словами о борьбе с системой. Ни одного предателя ещё не встречал, который бы открыто заявил, что он подонок. Все благородные рыцари, млять, сражающиеся с тоталитаризмом. Все ищут себе оправдание. А на деле… Вот даже умершего твоего ребенка взять. Ты был задействован в операции ГРУ, идти в американскую клинику было нельзя — подставишь людей. Ребенка готовились оперировать в Москве. Не успели. Умер. Трагедия, всё понимаю. Но если такой принципиальный и хотел отомстить, так чего же не отыгрался на Склярове и других руководителях, отказавших в деньгах? Возможностей было много. Несмотря на всю дебильность такой мести, это можно было как-то попытаться понять. Но ты, сволочь предпочел пойти против своих. Боевых товарищей предал, с которыми под обстрелами сидел, на немца в атаку ходил, одной шинели спал, последний кусок хлеба и фронтовые сто грамм делил. И ребенок, и Никита, и борьба с системой здесь не причем. Просто ты гнида, мерзкая вошь в наших рядах, которую надо было раздавить ещё давно.

Начальник ГРУ развернулся к подполковнику:

— Так, мне всё понятно. Проводите допрос, оформляйте материалы, чтобы ни одного шанса у этой паскуды ускользнуть не было, и передавайте дело в нашу прокуратуру.

— Слушаюсь, — Владимир вскочил и вытянулся в струнку.

— Ну а это тебе лично от меня за агента Мейси и других наших товарищей, которых ты, скотина сдал, — голова Полякова мотнулась от хлесткой пощечины Ивашутина.

— Работайте ребята, — генерал кивнул присутствующим, и быстрым шагом вышел из комнаты.

18–19 октября 1978 года

18 октября 1978 года. Среда 15:30

Негромкий стук в дверь, заставил Николая Петровича оторваться от чтения сводок.

— Можно? — у приоткрытой двери мялся Анофриев.

— Заходи Павел Александрович, — пригласил он, жестом предлагая присаживаться.

Майор примостился на краешек стула, поедая начальство преданным взглядом.

— Ну что там у тебя с этим «Красным Знаменем»? Я смотрю, они уже и на пожаре детдома засветились?

— Засветились, — кивнул Анофриев, — очень любопытно все вышло. Неслись к детдому на всех парах. Даже гаишники за ними увязались. Аккурат к началу пожара подъехали.

— А они в этом пожаре как-то могут быть завязаны? — оживился майор, — Уж больно вовремя эти ребятишки там оказались. Так не бывает. Может под маской патриотизма, эти из «Красного Знамени» диверсиями занимаются?

— Навряд ли, — задумчиво проговорил капитан, — пожар начался раньше. Они, по крайней мере, ничего не поджигали. Милиционеры их минут 15 преследовали. А когда к детдому подъехали, он гореть только начал. А ребята сразу бросились в огонь спасать малышей с риском для собственной жизни. И спасли ведь. Вытащили детдомовцев из огня.

— Так может на это и расчет? — не сдавался майор, — Сами подожгли, сами спасли. Герои. Теперь им слава и почет. И внимание общественности к себе и к своей организации привлекут. Просто поджег кто-то другой по договоренности с ними. А гаишников специально спровоцировали, чтобы алиби себе обеспечить.

— Да зачем? — вздохнул майор, — Они же сгореть могли, а это не шутки. Дурость какая-то получается. А вот их удивительно своевременное появление у детдома действительно странно.

— Вот и давай работай в этом направлении, — приказал Скворцов, — копай как бульдозер, чувствую я, много интересного может выплыть.

— Понял, — кивнул капитан, — кстати, обвинить их в поджоге не получится. Там этот же Шелестов со своим другом Мальцевым одного детдомовского сявку спеленал. С окровавленным ножом и каплями бензина на одежде. Они дали показания, что заметили этого Гудыму в лесополосе, напротив горящего дома, побежали за ним. Догнали, он их порезать пытался, и при этом орал, что детдом спалил. Угрожал их убить. А ребята его нейтрализовали, ремнем спеленали и ментам передали. Гудыма уже признательные показания дал. А в комнате «дежурного воспитателя», ее, кстати, огонь не особенно тронул, труп нашли преподавателя. Мужчину зарезали тем ножом с опечатками пальцев Гудымы. Так что, формально, всё чисто. Преступник пойман, доказательства его виновности имеются. Ребята из «Красного Знамени» герои. Правда, некоторые вопросы к ним у милиции все равно имеются.

— Всё интереснее, и интереснее, — у майора азартно загорелись глаза, — Вот как это у них получается? К началу пожара приехали, всех спасли, поджигателя поймали. Волшебники какие-то, честное слово.

— Согласен, — капитан иронично улыбнулся кончиками губ, — слишком много совпадений. Но предъявить, повторюсь, им на данном этапе нечего. Может в ходе допросов в милиции что-то появится. Насколько я знаю, этой банде уже повестки оформляются.

— Это хорошо, — довольно потер ладони Скворцов, — не знаю, как ты это сделаешь, договаривайся, как хочешь, но, чтобы все до одного копии протоколов допросов у меня были.

— Слушаюсь, — вздохнул подчиненный.

— И ещё. В «Красное Знамя» ездил? С Зориным и Шелестовым-младшим общался?

— Нет пока, — стушевался крепыш, — Вы же только в понедельник сказали. Выбираю удобный момент.

— Не затягивай с этим, — хлопнул ладонью по столу Скворцов, — действуй. С Зориным пообщайся, а мальчишку попробуй расколоть и завербовать, как уже говорил. Всё тебе напоминать надо.

— Будет исполнено, — вытянулся на стуле Анофриев.

— А как у тебя с агентами? Внедрил их в клуб? — поинтересовался Николай Петрович.

— Обижаете, товарищ майор, — улыбнулся Анофриев, — первым делом. Там уже три человека крутятся, активность проявляют. Один вообще на жестком крючке. Что скажу, то и сделает. Начнет выбрыкиваться, лет на 5-10 сядет с конфискацией по 88-ой статье.

— Валютой спекулировал? — с усмешкой уточнил майор и, дождавшись ответного кивка, приказал:

— Продолжай.

— Пока наши агенты мало что узнали. С рядовым составом общаются, а комиссары с Зориным не близкий контакт не идут. Вежливы, доброжелательны, но держат всех на расстоянии. Залезть в свои дела не дают. Важные вопросы обсуждают отдельно, между собой, насколько мне удалось узнать.

— Слушай, а твои агенты, они кто?

— В смысле, кто? — растерялся крепыш, — разные есть. Сознательные парни, комсомольцы, уголовная шушера, про валютчика я вам уже рассказал.

— Да я не это имел ввиду, — отмахнулся майор, — Девчонок, среди них нет?

— Только парни, а что? — чуть напрягся Анофриев.

— Ох, Павел Александрович. И чему тебя только учили? — вздохнул майор, — Вроде опытный работник, а простых вещей не понимает. Ты о «медовой ловушке» слышал что-то?

— Слышал, — насупился крепыш, — но это же военно-патриотический клуб, а не гнездо шпионов и диссидентов. Шелестов и многие парни вообще несовершеннолетние, школьники. Не слишком ли круто так с ними работать?

— Не слишком, — обрезал его начальник, — Значит так, находишь девку пофигуристее и посимпатичнее, и отправляешь её в «Красное Знамя», пусть там попой и сиськами повертит. Глядишь, Шелестова-младшего или одного из комиссаров на крючок подцепит, и информацию интересную узнает. Можешь попробовать вербануть кого-то из девчонок или невест руководящего состава «Знамени». Действуй.

— Слушаюсь, — покорно выдохнул Анофриев.

— Кстати, за оперативное внедрение агентов, хвалю, быстро работаешь, молодец, — чуть улыбнулся уголками губ Скворцов, — Есть у меня один план, как эту шарагу закрыть навсегда. Сейчас расскажу тебе, что надо будет сделать. Но пока ничего без моей команды не предпринимать. Только когда отмашку дам.

— Понял, товарищ майор, слушаю вас.


18 октября 1978 года. Среда. 17:45

Желтая листва громко шуршала под ногами. Голые черные ветки деревьев, угрожающе покачивались, растревоженные порывами осеннего ветра. Серое небо, затянутое зловещими темными тучами, создавало мрачное настроение. Но медленно ползущее к горизонту солнце периодически стреляло игривыми золотистыми лучиками, разбавляя веселым светом, хмурый осенний вечер.

Мы с малявкой идем по парку. Девочка увлеченно смакует мороженое, держась за мою ладонь. Подозрительного мужика с сумкой на плече, настороженно зыркавшего по сторонам, и державшего в руках три темно-бордовых леденца — петушка на палочке, я проигнорировал, несмотря на умоляющие взгляды ребенка. Черт его знает, как у этого доморощенного коммерсанта с гигиеной.

А вот знаменитую «Лакомку», чудом оказавшееся в киоске «Мороженое», охотно приобрел у за 28 копеек, у полной добродушной тетки в белом халате. Попросил малышку есть аккуратно, маленькими кусочками, чтобы не застудить горло, и вручил ей заветную трубочку пломбира с толстыми шоколадными стенками. И повеселевшая малявка начала увлеченно лизать лакомство, нарочито волоча ножками по шелестящим сухим листьям.

Перед посещением парка мы побывали в ВПК «Красном Знамени». Работа в клубе кипела. Наши одноклубники и какие-то посторонние люди несли старые вещи, сдавали мятые рубли и горсти копеек в поддержку детдомовцам. Вероника с помощником заносила пожертвования в тетрадку, еле справляясь с напором посетителей.

Настя с ещё парочкой девочек рисовала плакаты с красивыми воззваниями. Сэнсея на месте не было. Но Серега предупредил, что Зорин успел переговорить с председателем. Праздник он перенес, и ждал нас утром в субботу, на обещанное показательное выступление.

Малявку такое столпотворение смутило. И она сидела в комнате с художницами, куда я её привел, ниже травы, тише воды. Но я, быстренько решив все дела, решил погулять с девочкой в парке. Заодно и Свету пригласить для компании, чтобы Маше было веселее. Шатенка дала мне телефон общаге «на всякий случай», ещё на первой встрече в парке. Номер помнил наизусть, и позвонил в общежитие, прямо с клуба.

Марья Степановна, как всегда, бдила на боевом посту. Попросил позвать Свету. Бабка поворчала для порядка, но не отказала. Пообщался с шатенкой и договорился встретиться в 18:15 у каруселей. Предупредил, что приду с младшей сестренкой.

Усаживаемся с малышкой на одной из скамеек, недалеко от аттракционов. Ребенок доедает мороженое, весело болтая ножками. Забираю у неё обертку, выбрасываю в мусорное ведро рядом, и вытираю перепачканную довольную рожицу носовым платком.

— Солнышко, мне с тобой нужно поговорить.

— О чем? — синие глаза малявки светятся любопытством.

— О том, что произошло в детдоме. Извини, я знаю, это не очень приятно, но необходимо.

— Хорошо, — веселье исчезает из глаз крохи. Личико становится серьезным и сосредоточенным.

— Скажи, Гудыма к тебе больше не приставал?

— Нет, — простодушно отвечает малышка.

— А вообще ты с ним сталкивалась, после нашего визита? Может какие-то ситуации были?

Девочка задумалась.

— Ну, я его видела постоянно, — протянула она, — мы же в одном детдоме живем. А, нет, был один случай. Я в туалет вечером после отбоя вышла. И Толик был в коридоре. Увидел меня и скривился, как будто лимон проглотил, отвернулся, что-то тихо бормотал, я не слышала. Но не приближался и не приставал.

— Когда это было?

Малявка начала сосредоточенно загибать пальчики — Сегодня среда? Вторник, понедельник.… А точно, в воскресенье вечером.

— А кто-то ещё тогда в коридоре был?

— Нет, никого. Только мы вдвоем.

— Отлично, — сформировавшийся у меня план приобрел конкретные очертания.

— Машуль, мне нужна твоя помощь, — смотрю в глаза крохе.

— Какая? — простодушно спрашивает девочка.

— Сейчас расскажу. Сначала выслушай меня и не перебивай. Но разговор должен остаться между нами. Это секрет. Мой и твой. Никому рассказывать о том, что я сейчас скажу не нужно. Ни Оле, ни другой подружке. Это очень важно для меня. Я могу быть уверен в твоем молчании?

— Да, — твердо кивает кроха с сосредоточенным личиком. Девочка предчувствует всю серьезность разговора.

— Маш, как ты думаешь, как я смог оказаться вечером во время пожара у детдома?

— Не знаю, — малявка забавно морщит лобик, — Ты знал, что дом загорится? Тебе кто-тосказал?

— Машуль, мне никто ничего не говорил. Сама подумай.

— Тогда, — глаза девочки изумленно расширяются, — Леша, ты волшебник?

— Нет, — мои губы невольно расползаются в широкой улыбке. Уж, больно забавно выглядит удивленный ребенок.

— Маш, я просто почувствовал, что с тобой случится беда, что тебе нужна помощь, — отвечаю крохе.

— А разве так бывает?

— Ещё как бывает. Жизнь сложная штука сестренка. И не всё в ней можно просто объяснить. Так вот, мы ехали с ребятами в колхоз на праздник. Задремал в машине, и тут картинка пожара перед глазами стала. Я сразу понял, будет беда. И заставил ребят и дядю Игоря мчаться к детдому. Ну а дальше ты знаешь. Проблема вот в чем. Дяди милиционеры, наверняка, заинтересуются, почему я так вовремя приехал тебя спасать. Рассказать им о своем виденье я не могу.

— Почему?

— Дяди милиционеры в «чудесное виденье» не поверят, вот в чем проблема. Они будут думать, что я знал о пожаре, а может сам его и организовал. Ты же знаешь, какими иногда взрослые глупыми бывают.

— Знаю, — грустно вздыхает ребенок, опустив голову.

— Вот. Поэтому мне потребуется твоя помощь. Я не хотел бы тебя это втравливать. Но просто не вижу другого выхода. Тебе надо только рассказать, о той встрече с Гудымой, и сказать, что он, когда тебя увидел, пробормотал «что недолго вам всем осталось, я ваш дом в четверг нахрен спалю». Буркнул тихо, про себя, но ты услышала. А потом, когда я к тебе заезжал в понедельник, мне об этом рассказала. И всё.

— Ирина Анатольевна говорит, что врать плохо, — задумчиво говорит малышка.

— И она абсолютно права, — киваю я, — Но понимаешь, бывают разные ситуации. Абсолютно честных и безгрешных людей не бывает. Иногда, в силу жизненных обстоятельств, приходится идти на малую ложь, чтобы сделать благое дело. Например, спасти жизнь близкого человека. Все в этой жизни не так просто.

Объяснить, почему я с ребятами летел на машинах к детдому, и оказался на месте при начале пожара, милиционерам я не смогу. Они мне не поверят. И ребят подставлю, и сам кучу неприятностей заработаю. И вообще о моих видениях никому нельзя говорить. Это чревато большими проблемами. Даже посадить могут или объявить соучастником Гудымы. Я просто тебе всего рассказать ещё не могу. Можно на тебя рассчитывать?

— Конечно, Леша, — кроха поднимает на меня глаза, — ты же меня и девчонок спас. Я тебя не подведу, честно-пречестно. Я маленькая ещё, но не глупая. Все понимаю. Раз ты говоришь, что так надо говорить, значит так и скажу.

Сейчас малявка даже выглядит старше своего возраста. Серьезная и сосредоточенная девочка, похожая не на семилетнюю кроху, а на маленького подростка Мне совестно, что ребенка заставляю обманывать. Но другого варианта, объяснить милиции свой вечерний вояж к горящему детдому не могу.

— Дядя милиционер, конечно, будет тебе другие вопросы задавать. Почему, мол, воспитателям об этом не сказала. А ты ответишь, что боялась Гудыму. Это же правда. Он продолжит тебя расспрашивать. Но больше ничего отвечать не надо. Просто устраивай истерику, плачь, говори, что тебе об этом неприятно вспоминать. Допрашивать тебя могут только в присутствии директора и воспитателя, и если, будут видеть, что ты расстроена, сразу же прекратят. После этого, ни на какие вопросы не отвечай. Начинай сразу плакать, они моментально отстанут.

— Я поняла Леш, — малышка смотрит на меня, — всё сделаю.

— Спасибо Маш, — в горле внезапно образуется большой ком, мешающий дышать, — Прости меня сестренка, за то, что впутываю тебя в это. Просто не вижу другого выхода.

— Я тебе верю братик, — кроха неожиданно обнимает меня, — Не переживай. Не подведу.

Не сомневаюсь, — вздыхаю я, обхватывая руками худенькое маленькое тельце, доверчиво прижавшееся ко мне.

Плохо, конечно. Все белыми нитками шито. Но Маша должна справиться. Есть у этой малявки стержень. Она не тепличная домашняя девочка, способная проболтаться. Ребенок, конечно. Но при этом рано повзрослевший и хлебнувший лиха полной чашей.

Всё, линия защиты выстроена. Конечно, у правоохранительных органов возникнут вопросы. А почему это Леша Шелестов, не побежал с дикими криками «караул» к директору? Не предупредил общественность о готовящемся страшном злодеянии?

Но и тут у меня ответ есть. Во-первых, не отнесся серьезно. Мало ли что этот малолетка обещал. Болтать, как известно, не мешки ворочать. Во-вторых, почему не предупредил? Предупредил.

Здесь мне очень повезло, если можно так сказать. Попрощавшись с малявкой в понедельник, подходил к воротам, и столкнулся там с покойным Маратом Альбертовичем, идущим в детдом. Ничего особенного, поздоровались, перекинулись парой-тройкой общих фраз, и пошли, каждый по своим делам. Важно, что нашу встречу видел сторож из своей будки. Слышать разговор он не мог, а вот то, что мы о чем-то общались, разглядел.

Теперь можно будет заявить, что я рассказал Марату Альбертовичу об угрозах Гудымы, и попросил проследить за ним. Он тоже к этому серьезно не отнесся, но пообещал приглядывать за потенциальным поджигателем. Вот и доприглядывался, на свою бедную голову.

А в среду я вспомнил об обещании Бидона, и на сердце так тревожно стало. Просто чувствовал надвигающиеся неприятности. Вот и уломал тренера съездить к детдому.

Конечно, немного неестественно, все выглядит. Прежде всего, возникает вопрос, почему тренер и другие ребята послушали меня, и гнали как сумасшедшие к детдому. А уж больно убедительно я выглядел. Быстро рассказал им всю историю с Гудымой, бледный был, клялся, сердцем чувствую, беда там. И пусть попробуют опровергнуть.

Зато гаишники — отличное алиби. Мы подъехали, когда пожар уже разгорался. Здесь никаких подозрений быть не может. А смутные сомнения к делу не пришьешь.

— Леша, — дергает за рукав меня малявка, заставляя отвлечься от мыслей, — Сюда какая-то тетя идет. Ты с ней встретиться хотел?

Поднимаю глаза. К нам направляется Света. Девушка выглядит прекрасно. Стройные ножки в серых брючках, плотно облегающая темно-синяя курточка подчеркивает точеную фигурку. Из-под каштановой челки, сверкают лукавые карие глазки. Встретившись со мною взглядом, шатенка улыбается, демонстрируя сахарно-белые зубки и милые ямочки на щечках.

— Привет, — здороваюсь с девушкой, целуя её в щечку.

— Привет, — чувствую горячее дыхание на шее и ответный быстрый, обжигающий поцелуй.

— Познакомься. Это моя сестренка Маша, — представляю малявку подруге.

— Здравствуйте, — малявка протягивает тете ладонь.

— Здравствуй Маша — шатенка с серьезным видом жмет руку крохе, — Меня тетя Светлана зовут.

Я фыркаю, тоже мне тетя 18летняя. Хорошо, хоть бабушкой не представилась.

— Можно просто Света, — продолжает подруга, кинув на меня негодующий взгляд.

— Очень приятно, — застенчиво говорит малявка.

— Ладно девчонки, пошли на карусели, — предлагаю я.

Вечер удался на славу. Сначала отправили Машу кататься на детской карусели. Малявка весело смеялась от полноты чувств, нарезая круги на поднимающейся вверх лошадке. Потом покатались на автодроме. Я с малявкой на одной, а Света на другой машинке. Таранили друг друга резиновыми бамперами, а в нас со смехом и возбужденными воплями врезались другие юные и не очень водители. Каждый раз, когда мы в очередной раз с кем-то сталкивались, кроха повизгивала и закрывала глаза, вцепившись ладошками в мой локоть.

Потом зашли в тир, постреляли. Даже Света и малышка сделали по паре выстрелов. Шатенка гордо отказалась от моей помощи, промазала и надулась. А Маша, ставшая на специальную табуреточку, поддерживаемая и направляемая мною, один раз попала. После этого и Светке показал, как прицелиться, поправил приклад, и она тоже поразила зазвеневшие и заигравшие разноцветными огнями часы-будильник.

Затем посетили кафе и перекусили шоколадным тортом с чаем. Глядя на радостную малышку и веселую Светку, с энтузиазмом уничтожавших сладости ложками, я наслаждался их обществом и каждым мгновением счастливой беззаботной юности.

В будущем мне предстояло пройти через серьезные испытания, поставить на кон всё, в том числе и собственную жизнь, схлестнуться в схватке со спецслужбами Запада, а также предателями, бандитами, и паразитами, которые как раковая опухоль пожирали страну изнутри. Но всё это будет потом, а сейчас я был просто счастлив, наблюдая за светящимися от радости девчонками.


19 октября 1978 года. Четверг

В просторной гостиной седой мужчина, раскинувшийся на мягком диване, смотрел программу «Время». Ведущий рассказывал о новом постановлении ЦК КПСС, регулирующим закупочные цены на молоко, овощи и шерсть, пафосно вещал о трудовых свершениях. Мелькали сюжеты о международных событиях, отражаясь пляшущими тенями в полутемной комнате.

Наблюдая за репортажем из Гайаны, генерал чуть слышно вздохнул. Трупы детей, женщин и мужчин кучно разбросанные по территории лагеря общины «Народного Храма» вызывали шок. Хорошо, что оператор, щадя чувства зрителей, показал страшную картинку мельком и нечетко.

«Ещё одна новость из Лешиных предсказаний подтвердилась. Этот маньяк Джонс застрелил конгрессмена, и заставил своих последователей покончить жизнь самоубийством. Всё как внук писал, точь-в-точь», — подумал Константин Николаевич.

— Костя, да не смотри ты эти ужасы, — встрепенулась примостившаяся рядом миловидная пожилая женщина, отвлекшись от вязания, — Зачем тебе эти страсти? Не принимай близко к сердцу. Лучше книжку почитай хорошую. За всех переживать, никаких сил не хватит.

— Да я и не переживаю, Алин, — отмахнулся генерал, — Глупо просто. Им бы жить ещё да жить. Сколько людей, молодых, сильных, здоровых и так глупо погибли.

— Так вроде, там не всё так однозначно. Кириллов так многозначительно говорил. Судя по репортажу, американские спецслужбы могли приложить руку. Конгрессмена всё-таки убили.

Пронзительная трель телефонного звонка прервала сонное бормотание телевизора. Константин Николаевич приподнялся с дивана.

— Сиди Костя, — остановила его жена, — я сама возьму.

Она отложила спицы и пряжу, и быстро поднялась с дивана.

«Легка ещё Алинка на подъем», — усмехнулся генерал, наблюдая за супругой, быстрым шагом покинувшей комнату.

Резкий вопль телефона внезапно прервался.

— Слушаю вас. Здравствуйте Петр Иванович. Спасибо, все нормально. Да, телевизор смотрит. Сейчас позову.

«Ивашутин», — генерал облегченно выдохнул, — «Наконец-то».

— Кость, это тебя. Петр Иванович звонит, — подтвердила его вывод Алина Евгеньевна, — подойди к телефону.

Генерал забрал трубку у жены, закрыл круглое отверстие микрофона ладонью, и глазами показал ей на гостиную.

— Алин, иди телевизор посмотри. И звук погромче сделай, — тихо скомандовал супруге.

Жена негодующе фыркнула, мол, «опять вы мужики секреты разводите», и гордо удалилась. Через пару секунд зычный голос Кириллова заполнил комнату.

— Привет Костя.

— Здравствуй Петя.

— Как там Евгеньевна не сильно тебя пилила за воскресенье? Выпили мы тогда прилично. Всё-таки не каждый день собираемся.

— Нет, конечно. Она же жена генерала. Всю жизнь со мною по гарнизонам моталась. С пониманием отнеслась. Всё-таки боевые товарищи встретились, павших помянули. Ну чуть поворчала утром. Не без этого. Так это возрастное.

— Клевещешь ты Костя на жену. Она у тебя замечательная. Ещё многим молодым фору даст. Слушай, а давай мы с тобой ещё раз на том же месте порыбачим на выходных. Ты говорил, что там место прикормленное. Но мы тогда больше общались, чем рыбу ловили. Я одному своему товарищу порекомендовал, он на днях съездил туда, посидел с удочкой. Довольный, полное ведро рыбы выловил и жирную щуку поймал. Благодарил за наводку.

— Это мы всегда, пожалуйста, — повеселел генерал-лейтенант, прекрасно уловив суть сказанного, — встретимся, я тебе ещё пару прекрасных мест подскажу для рыбалки.

— Давай тогда на воскресенье договоримся, к 10 утра, на то же самое место подъезжай. Я своего архаровца отпущу часа на четыре. А мы посидим, поболтаем, опять былое вспомним.

— Договорились, — улыбнулся Константин Николаевич, — буду как штык.

— Ну вот и отлично. Тогда до встречи.

— До встречи Петя.


19 октября, Четверг. Московская область. Вечер. 21:25

На середине стола тускло светила керосинка, отбрасывая длинные темные тени по сторонам. Наполовину опорожненная бутылка водка с пустыми двумя стаканами и одиноким блюдцем с неровно нарезанными кусками колбасы стояла перед двумя полными мужчинами.

— Михалыч, извини, но я задолбался, — решительно сказал Ермилов, хлопнув ладонью по столу, — сколько мы ещё в этой дыре сидеть будем?

— Так тебя, Егорыч, никто не держит, — осклабился Петренко, — вольному воля.

В тусклом свете керосиновой лампы, улыбка подполковника смотрелась особенно зловеще.

— Слушай, что мы тут забыли? — сменил тон Ермилов — Давно бы рванули в Туркмению. Связи и люди на местах остались. Нас Ханджар давно зовет к себе. Катались бы как сыр в масле, как баи в каком-то дальнем кишлаке, и никто бы до нас там не добрался. Чего ты до сих пор по Надюхе убиваешься? Нет её больше, нет. Пойми это! Тебе же Федорович всё рассказал. Не зря ему деньжат отмаксал, чтобы за хатой твоей присматривал. Хорошо, что теперь мы всё знаем. На жадности своей погорела сука. Зато никому ничего лишнего не расскажет. В той же Туркмении, можно нормальные дела делать, и денег у нас хватает. Хоть гарем себе заводи из молодых девчонок. А там такие попадаются, — Егорыч довольно зажмурил глаза», — огонь девки, фигуристые, ладные, в постели горячие. Да забудь ты уже о Надьке. Если честно, туда ей и дорога, курве. Нас под монастырь подвела, и сама не убереглась.

— Любил я её Егорыч, понимаешь, любил, — глухо ответил Петренко,

— Да, стерва была, знаю, — выкрикнул он. Стол содрогнулся от сильного удара кулаком. Бутылки и стаканы подпрыгнули, протестующе звякнув, и снова замерли.

— Но болит душа до сих пор. И пока мне за её смерть и наши проблемы кое-кто не ответит, никуда я не уеду. И я даже знаю, кто именно.

— Так Коля, погоди, не заводи опять свою шарманку о Шелестове, — вскинул ладонь Ермилов, — Пойми, бред это. Ничего точно ты знать не можешь, одни фантазии и предположения.

— Я нутром чувствую, Сашка это. Он во всем виноват, — зашипел подполковник, — Слишком уж много совпадений. Давай порассуждаем логически. Что можно сказать о грабителе? Первое — подготовленный мужик. Второе — точно знал, где находится тайник. Третье — вся акция была продумана идеально. Уголовников отметаем сразу. Обо мне они не знали. О тайнике — тем более. Ноги растут из части. Это кто-то из офицеров. Те, с кем постоянно пересекаюсь по работе, кто мог иметь доступ к документам, отслеживать мои дела, получать информацию. Логично?

— Допустим, — согласился Ермилов.

— Идем дальше. Тайник никто бы сразу не нашел. Тут попотеть надо, всю квартиру перевернуть, перекопать. А грабитель сразу в вытяжку полез. Вывод какой? Он знал, где и что искать. А кто ему мог об этом сказать, а?

— Надька? — мрачно глянул на него подельник.

— Она, конечно, — кивнул Петренко, — больше некому. А теперь самое интересное. Почему она могла слить инфу именно Шелестову?

— Ну расскажи, Михалыч, послушаю, — ухмыльнулся Ермилов.

— А Шелестов её на краже продуктов поймал. Об этом многие в части знали. Но скандал раздувать не стал. Жратву на место вернула и никаких проблем. А потом уволилась из части.

— Опять за рыбу гроши, — скривился прапорщик, — Да пожалел он её и всё. Вечно ты придумываешь чего-то.

— Ага, — злобно осклабился Петренко, — Пожалел волк кобылу. Ты ещё в эти сказки веришь? Короче, факты таковы. Рассказать о тайнике могла только Надька. Но для этого были нужны веские причины. Вот когда её поймали на краже, такая причина и появилась. Чем она от него откупилась? Только информацией.

— Перестань Михалыч, — поморщился Ермилов, — А чего же тогда она на него анонимку потом написала? Не сходится что-то.

— А вот потому и написала, — поднял палец вверх Николай, — от злобы бабской. Отомстить хотела исподтишка. Может он деньгами пообещал поделиться и обманул, откуда я знаю? Мотив у неё был. Она просто не ожидала, что её вычислят по почерку, вот и все. Дура деревенская.

— Складно излагаешь Михалыч. Другие твои тайники почему Шелестов не взял?

— А у него времени не было. Один вскрыл, и тут мы подъехали. Мокрушничать он не хотел. Уложил нас и дал деру.

— Все равно, как-то это всё за уши привязано, — с сомнением протянул Михаил, — на очень зыбкой почве свои теории строишь. Может быть всё совсем не так.

— Я уверен, Сашка это, паразит, — лицо полковника искривилось в гримасе ненависти, — я давно его взгляды внимательные на себе ловил. И больше некому. А здесь всё сходится. Крепкий мужик, рукопашник в хорошей физической форме и боевым опытом, Надьку на краже подловил, операцию продумал и осуществил идеально. Некому больше. Понимаешь, Миша, некому.

— Ну хорошо, — махнул рукой прапорщик, — устал я с тобой спорить. Чего ты хочешь?

— Завалить суку, — прошипел подполковник, — Пусть за всё ответит.

— Так в чем проблема? Поехали к Хаджару, попросим его, пусть пару басмачей для акции выделит. Того же Сеита и Шаназара. Кинешь по косарю-полтора каждому, оплатишь дорогу, так они тебе его голову привезут. В полиэтиленовом пакете.

— Ты не понимаешь, — безумный взгляд Петренко буравил лицо прапорщика, — Я сам хочу это сделать. Вот этими самыми руками.

Подполковник злобно потряс ладонями, и неожиданно успокоился.

— Короче, ты со мной?

— Куда же я денусь, — вздохнул прапорщик, — С тобой, конечно, столько лет вместе.

— Отлично, — повеселел Николай, — Тогда наливай.

Водка с бульканьем полилась в граненые стаканы. Через секунду они со звоном столкнулись, расплескивая прозрачную жидкость по скатерти. А потом два здоровых мужика резко опрокинули напиток в глотки.

— Хорошо пошла, — скривившись, Михаил, занюхал спиртное ломтиком колбасы и кинул её в рот

— Бррр, — встряхнулся покрасневший от выпитого Петренко, — давай еще по одной. Чтобы у нас всё получилось.

20 октября 1978 года. Пятница 6:30

Четверг пролетел как одно мгновенье. Школа, возбужденные одноклассники, обсуждавшие пожар. Анька, Дашка и остальные уже собирались лететь к детям, но я их остановил. Сказал, что, по моим сведениям, малышня за городом. О своем участии в тушении пожара и ловле поджигателя не распространялся. Не хотелось слушать девчачьи вскрики, ахи и охи, и подробно пересказывать события той ночи. И желания покрасоваться перед одноклассницами не было. Был бы я реально 17-летний, может и не удержался. А взрослый мужик за 30 в юношеском теле уже многое воспринимал по-другому.

Затем полдня провел в клубе. Усадил малявку с Настей, вручил ей кисточку, краски и несколько листов бумаги, и оставил рисовать в компании Цуркану и других художниц. Потренировался, глянул на растущую кучу детских вещей и подарков, посмотрел записи Вероники. Потом повел малышку перекусить в ближайшем небольшом кафе «Ласточка» рядом с клубом. Вернулся в «Знамя», услышал подробный отсчет по плакатам, обсудил с сэнсеем и комиссарами подробный сценарий праздника в колхозе и поездку к подопечным. Решили добавить некоторые изменения в выступлении, сделав его более зрелищным, и устроить детдомовцам небольшой банкет на территории лагеря. Отдельно с Игорем Семеновичем и парнями в нашей комнате для совещаний и одновременно кабинете учителя обсудили линию поведения с правоохранительными органами, когда нам начнут задавать вопросы.

Освободился поздно, уложил зевающую кроху на диван в своей комнате. Сам устроился на вытащенной из балкона раскладушке и вырубился моментально.

Проснулся ранним утром, свежий и полный сил. Малявка сладко сопит на диване, крепко обняв подушку. А я уже на ногах. Вчера договорился с Серегой о совместной пробежке и легкой тренировке. Рука чуть поджила, волдыри лопнули, не без моей помощи, правда. Вчера смазал ладонь и лодыжку мазью Вишневского, благо она в нашей аптечке присутствовала. Воняла она, конечно, так, что нос морщила не только малявка, но и родители. А потом плотно забинтовал поврежденные места 5–6 слоями бинтов.

Тихо, чтобы не разбудить малую, открываю шкаф и облачаюсь в теплый шерстяной костюм «Динамо» синего цвета. На ноги — теплые носки и белые шиповки той же «фирмы». Хватаю лежащие на тумбочке в коридоре ключи, и выскакиваю наружу. Тихо клацает замок закрываемой двери. Лечу по ступенькам на улицу. Недалеко от детской площадки меня уже ждет Мальцев, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

Дурачась, хлопаю ладонью по протянутой руке.

Небольшая разминка, разогрев суставов и связок. И мы готовы двигаться дальше.

— Ну что, побежали? — улыбаюсь Сереже.

— Побежали!

Несемся к лесу, расположенному в полукилометре от дома. Под шиповками хрустят ветки, шуршат засохшие листочки. Огибаем последнее здание перед лесом, и покрытые золотым ковром деревья неожиданно выпрыгивают нам навстречу. Наслаждаюсь необыкновенно свежим и пьянящим воздухом, наполненным утренней влагой.

Настраиваю свой ритм бега. Впереди маячит широченная спина Мальцева. Отдохнувший после сна мозг работает как швейцарские часы, а бег для меня — идеальное время, чтобы подумать о своих делах.

С момента моего появления в теле подростка, в голове яркими картинками, образами и мыслями появляются новые знания о будущем и прошлом страны. Как они возникают в мозгу, из каких глубин сознания выходят, не знаю. Может высшие силы, перенесшие меня в тело подростка, помогают? Но я чувствую — всё, что показывают мне «невидимые покровители», правда. Постоянно продумываю полученную информацию, выстраивая логические цепочки и формируя план действий.

«Прикинем с чем, и с кем мне придется столкнуться. Благодаря Никите, партийная номенклатура стала, практически, неподсудной. Арестовать высокого чиновника аппарата КПСС можно только с разрешения партийного комитета. Бонзы компартии, особенно в республиках Кавказа, плотно срослись с теневиками и криминалом. Вся сфера торговли построена на воровстве и хищениях. В верхушке ЦК КПСС уже сложился круг заговорщиков, решивших разрушить Союз, и реставрировать капитализм. Активно работают теневики, фарцовщики, валютчики, зашибая огромные по меркам советских людей деньги. Даже артисты и певцы, пропагандирующие в фильмах и песнях преимущества советского строя, вовсю зарабатывают на билетах с «черных касс» и других махинациях. Простые работяги тащат с заводов все, что плохо лежит. «Все вокруг народное, все вокруг мое».

Отдельное государство в государстве — воры в законе. Ещё одна потенциальная опора заговорщиков, будущий гвоздь в крышку гроба советской системы. А ещё есть западный мир, активно работающий против СССР. Спецслужбы, особенно США и Англии, вкладывают миллиарды в подготовку будущих агентов влияния и просто предателей в нашей стране. Ещё в 50-ых прошли стажировку в Колумбийском Университете по программе фонда Фулбрайта «архитектор» будущей «Перестройки» Александр Яковлев, бывший опер ПГУ, а сейчас генерал-майор, Олег Калугин и десятки им подобных. Интересно, что у Яковлева научным руководителем был ярый антисоветчик — политолог Дэвид Трумэн. И как спецслужбы СССР смотрели на это сквозь пальцы? Почему они допустили такое? А потому, что уже в после ХХ съезда КПСС, измена пустила глубокие корни в системе. Всё было подготовлено к перевороту. Пятнистый в 80-ых был просто куклой — забавным Петрушкой, которого показывали зрителям. А каждая кукла управляется умелой рукой хозяина, скрытой от зрителей.

В 1976 году создано ВНИИСИ, ставшее филиалом Международного Института Прикладного Системного Анализа, в свою очередь организованного в австрийском дворце Габсбургов «Римским Клубом» — самыми богатыми олигархами и влиятельными людьми Запада. ВНИИСИ, который возглавил Джермен Гвишиани сын ГБшного генерала и зять Косыгина, стал кузницей архитекторов «Перестройки», — гайдаро-чубайсовской команды разрушителей.

Активно работает западная пропаганда, через «Радио Свободу» и «Голос Америки», зарождая в советских гражданах сомнение в правильности социализма, пропагандируя культ потребления и жажду красивой жизни «как там».

А что советская пропаганда? Она удивительно замшелая и беззубая. К 70-ым годам стала привычной, нет содержания, поддерживаемого и понимаемого народом. «Решения 25 съезда КПСС — в жизнь»! Идиоты! Какого нахрен съезда!? Да, простые люди даже не знают, что там обсуждалось, и знать не хотят. Пустой треп, к которому уже привыкли. Затертые штампы, догмы, вызывающие у обычного человека рвотные позывы. Не потому, что они плохие. А потому, что надоели, приелись, и люди не чувствуют за ними реального, интересующего их содержания.

Дуралей и замшелый догматик Суслов, курирующий идеологию и пропаганду, вообще оторвался от жизни простого народа. Он просто не понимает, какой должна быть настоящая пропаганда. А она обязана быть мощной, цепляющей душу, наглядно показывающей наши преимущества, на доступном и понятном для всех языке.

А идеология — соответствовать духу времени, сегодняшним чаяниям и настроениям людей. Она должна видоизменяться и оставаться привлекательной для народа. Но при этом сохранить свою основу, на которой построено государство. Только так можно спасти страну.

С людьми нужно системно работать, вдохновлять новыми идеями и свершениями. Они должны постоянно чувствовать положительные результаты работы государства. Обществу требуются новые цели, программы, масштабные проекты. Как во времена Сталина. Тихое болото, в которое превращается Союз во времена Брежнева, губителен для страны. Именно в нем начинают прорастать зерна сомнений и предательства.

Ладно, что-то я отвлекся. Вернемся к предполагаемым противникам, с которыми мне предстоит столкнуться.

Это верхушка КПСС и спецслужб, а именно умный, расчетливый и хладнокровный глава КГБ и будущий генсек Андропов, Джермен Гвишиани, руководитель ВНИИСИ, заботливо выращивающий «новые управленческие кадры», начальник 5 отдела КГБ Филипп Бобков — хитрый, продуманный предатель, имитирующий борьбу с диссидентами и инакомыслящими. И, конечно же, агент «Пятнистый», тьфу ты, Михаил Горбачев, 27 ноября 1978 года, он станет Секретарем ЦК КПСС и кандидатом в члены Политбюро. А также сегодняшний посол в Канаде Александр Яковлев. Несмотря на внешний антагонизм с Андроповым, они оба работают, на одну и ту же цель — разрушение страны. А ещё Евгений Македонович (настоящее отчество, позже замененное на Максимович) Примаков, сейчас директор института Востоковедения при Академии Наук СССР, и куча шушеры поменьше. И это, не считая бывшего замминистра Госбезопасности Союза, отставного ГБшника, зловещего и скользкого как змея, генерала Питовранова, официально курирующего Торгово-Промышленную палату СССР, а неофициально возглавляющего спецслужбу под названием «Фирма» в этой структуре. Она налаживает контакты и сотрудничает с западным бизнесом, а подчиняется лично Андропову.

А кроме них — тысячи партийных чиновников, работников торговли, директоров заводов, мечтающих стать новыми «хозяевами жизни» с огромными особняками-дворцами, средствами производства, ресурсами, как на Западе.

В итоге, против меня мощная лавина, сметающая на пути любого человека или группу людей, пытающихся ей противостоять. А кто за меня? Потенциально я один. Но только потому, что знаю о будущей катастрофе и пытаюсь её предотвратить. И ещё за меня миллионы простых людей — тружеников. Они могут посмеяться над беззубой пропагандой, кремлевскими старцами, но искренне любят свою страну и гордятся ею, наслаждаются устроенной и спокойной жизнью.

На моей стороне дед, принявший решение сражаться за страну. Возможно, присоединиться Ивашутин. А это уже определенные возможности.

Имеются и предполагаемые союзники — Машеров и Романов, входящие в высшее руководство страны. Это люди, насколько я знаю, порядочные и волевые. Возможности и определенное влияние у них есть. Предать страну не способны. Поэтому первый был убит в 1980 году, а второй дискредитирован Андроповым.

Но до них ещё надо добраться. А это задача очень непростая. Может с помощью Ивашутина получится? Поживем-увидим.

А ещё нужно создавать свою небольшую команду для точечных острых акций. На союз с Машеровым и Романовым надо надеяться, но и самому не сидеть на заднице. Мало ли что может произойти? Работы по очищению страны непочатый край, и иногда придется принимать быстрые радикальные решения. А один я не всегда смогу справиться».

— Леха, тормози, — кричит Серега, заставляя отвлечься от мыслей, — мы уже пятерку кэмэ сделали. Хватит на сегодня.

— Давай в пятнашки, — предлагаю Мальцеву, — Три раунда.

Серега кивает и становится напротив меня, принимая боевую стойку с открытыми ладонями. Пятнашки — это имитация спарринга. Цель коснуться противника кончиками пальцев. От них можно уходить в сторону, закрываться блоками, отбивать ладонями. Работаем не на полной скорости, чтобы случайно не попасть в глаза и не повредить пальцы.

Мальцев, пользуясь преимуществом в росте и размахе, рук наседает. Его руки мелькают передо мной как пропеллеры. Только успеваю блокировать его движения локтями и предплечьями, смещаться в стороны и назад, разрывая дистанцию. Иногда огрызаюсь, короткими тычками пальцев, но и пропускаю тоже. Серега удивительно пластичен и быстр, для такой медвежьей комплекции. Обожженная ладонь побаливает при каждом контакте с противником, но терпеть можно. Три раунда пролетают на одном дыхании.

— Все Серый, давай заканчивать, мне ещё в школу идти, — смахиваю ладонью пот со лба. Хорошо размялись.

— У меня тоже занятия. На первую пару опаздывать нельзя. Высшая математика, — сообщает Мальцев, — Такой зверь ведет, что запросто выгнать может, если хоть на 5 минут опоздаю. А потом зачет не поставит или к экзамену не допустит. Плавали, знаем.

— Тогда в клубе увидимся.

— Подскочу туда после четырех. До встречи.

* * *
Школа встретила меня шумом и гамом. Первоклашки весело носились по коридору друг за другом с портфелями наперевес. Семиклассники с повязками «дежурный», заняли позицию у входа, и бдительно следили за наличием сменной обуви. Поток малышей и детей постарше ручейками растекался по этажам и классам, разговаривал, бегал, прыгал, переодевался в раздевалке. Малявки орали, подростки громко обсуждали свои дела. И вся эта людская масса топала и создавала шум, как стадо слонов, несущихся сквозь джунгли к водопою.

Крепкая ладонь хлопает меня по плечу:

— Здорово Леха, — раздается Ванин голос.

— Привет, — обмениваюсь с Волковым рукопожатием.

— Чего застыл? У нас первый физра, забыл, что ли? — Иван тянет меня налево, где расположена раздевалка и спортивный зал.

— Помню, у Гризли фиг забудешь, — улыбаюсь я.

Евгений Григорьевич — дядька мощный. Поэтому школьники ему и кличку такую дали в честь свирепого и здоровенного американского медведя — Гризли. Бывший вольник. Мужик невысокий — метр семьдесят пять где-то, но с такими плечищами, что напоминает квадрат, каким-то чудом поставленный на две здоровенные колонны — ноги. Обожает на переменах разминаться с двумя двухпудовыми гирями в руках. Раз по двадцать каждую поднимает чисто, без подпрыгиваний и особо не надрываясь. И лицо у него такое, что, если столкнуться с Гризли вечером, сам отдашь ему часы, кошелек и куртку, только бы этот монстр тебя не трогал. И рыкнуть физрук может так, что любой урка в штаны наделает. При этом Евгений Григорьевич добрый и хороший человек. Всегда за слабых заступается, говорит, что думает, резкий и прямой.

Помню в той первой жизни, когда я уже давно был курсантом, случайно встретил Гризли с красивым фингалом под глазом, переливающимся яркими сине-желтыми оттенками. На вопрос, где это так физрука угораздило, физрук отмахнулся, и отвечать не стал. А потом я узнал, что Евгений Григорьевич заступился за девушку, которую поздним вечером тащила в кусты пьяная компания. И один схватился с пятерыми уродами. Раскидал сявок, но бланш себе заработал. Погиб он нелепо, в начале 90-ых. В автомобильном ДТП. «Копейка» в которой физрук ехал с другом, столкнулась с фурой. Шофер «Камаза» задремал за рулем, и не стало нашего Гризли. Сам не видел, знакомые милиционеры рассказывали, что легковушка сложилась как гармошка.

Но сейчас Евгений Григорьевич жив, здоров. И очень не любит прогульщиков и опаздывающих на его уроки. Младшеклассников отжиматься и подтягиваться заставляет, старших — гири пудовые тягать до изнеможения. И ведь никак такому внушительному дядьке не откажешь.

— Леха, прикинь, ночью в среду детдом горел, — Ваню переполняют эмоции, — Надо узнать, как там Валька и остальные наши.

— Во-первых, если быть точным, в ночь со вторника на среду, — лениво поправляю товарища, — Во-вторых, все уже об этом знают. Ты просто со своими соревнованиями по гребле все пропустил. А в-третьих, с детьми всё в порядке. Мы их в пионерский лагерь отвезли. В субботу едем на показательное выступление к знакомому председателю колхоза, заодно и с детдомовцами повидаемся. Они там рядом находятся, и как я понял, на празднике будут.

— Так вы там тоже были, во время пожара? — у Ивана удивленно расширяются глаза.

— Да, так получилось, — лаконично отвечаю я, — Но пока об этом особо не распространяйся.

— Понял, — кивает Иван

Врать Ване я не хотел. Все равно ведь узнает, потом претензии будут, почему сразу не сказал. От девчонок тоже прилетит. Я же им об этом ничего не говорил. Но уж больно не хотелось, чтобы они расспросами доставали.

— Так расскажи, что там было, — Волков теребит меня за плечо.

— Вань, это очень долго, — обреченно вздыхаю, — давай после школы, в клуб заходи, поговорим.

Ладно, и… — Иван смущенно мнется, — Я тоже хочу с вами, Вальку и остальных увидеть. Конфеты ей привезу, ну и ещё кое-чего по мелочи.

— Обязательно, и не только ты. Аню с собой возьмем, она тоже к Ольке рвется, и других ребят. Детей проведаем, и свой праздник им устроим. Только разобраться надо, как будем туда добираться. Две машины у нас есть, но это очень мало. Надо будет ещё пару-тройку автомобилей найти, чтобы вещи малышне и людей туда привезти. Но вопрос решаемый. Вероника сказала, что всё организует.

— Здорово, — повеселел Волков, — если надо чего помочь, говори, не стесняйся.

— Не буду, — саркастически хмыкнул я, — поверь, мы тебя ещё загрузим, мало не покажется.

— Всегда готов, как юный пионер, — Иван дурашливо вскидывает руку в салюте.

Через десять минут наш класс стоит в одном строю, вытянувшись перед физруком.

— На первый-второй-третий-четвертый рассчитайсь, — гаркает Гризли.

— Первый-второй, третий, четвертый, — несется по шеренге.

Физрук строит нас в четыре колонны, занимаемся зарядкой-разминкой. Зычный бас Евгения Григорьевича гремит над залом:

— Раз-два-три.

Послушно машем руками, приседаем, прыгаем.

В зале появляются новые персонажи. Надвинутые на глаза кепочки, наглые взгляды, походка вразвалочку. Старые знакомые, Бычара с рукой на перевязи, Шпиль, с парой незнакомых сявок и его старший братик.

В прошлой жизни я этого урода периодически видел, но особо не общался. Шпиль-старший жил строго по заповеди, озвученной персонажем «Джентльменов удачи» — «украл, выпил, в тюрьму». Правда, «украл» можно было заменить» «избил», «надебоширил» или «ограбил». Он выходил, потом снова садился, мелькая бледной тенью, где-то там в отдалении. Ко мне не лез, считая пацаном малолеткой. Бренчал себе на гитаре блатные песни, задирался, выпив бутылку водки к каким-то мужикам, периодически кого-то грабил и опять шел по этапу. Но среди несовершеннолетней шпаны был авторитетом, «видавшим многое».

Длинный как шпала, худой и сутулящийся парень со шрамом на подбородке, крутит головой. Испитое лицо пристально вглядывается в нас. Бык что-то шепчет ему на ухо, указывая взглядом на меня.

«Комок, похоже, пропедалил этот момент. Плохо работает. Жалобу, что ли на него написать Омельченко? Мол, ваш агент мышей не ловит, разберитесь товарищ старший лейтенант», — мелькает саркастичная мысль, и губы раздвигаются в кривой ухмылке.

Гризли, стоящий к ним спиной, увидев, что мы смотрим куда-то в сторону, резко разворачивается.

«И чего эти идиоты сюда, приперлись? Сами на себя материалы для будущего уголовного дела дают. Мозгов что ли совсем нет? Если сейчас рыпнутся, Гризли их прямо здесь похоронит», — с любопытством наблюдаю за процессом. Ваня дергает меня за локоть, но я отмахиваюсь.

Евгению Григорьевичу потребовалось пару секунд, чтобы рассмотреть гостей во всех деталях, и сделать выводы. Глаза физрука темнеют от злости. Он уголовную шпану на дух не переносит.

— Чего надо? — ревет он так, что стенки дрожат.

Шпанюки отшатываются, покачиваясь как тонкие деревца на сильном ветру. И мне всё становится ясно.

«Они же бухие. Поэтому сюда и приперлись», — констатирую факт, разглядывая красные лица.

Шпиль секунду смотрит на него пустыми глазами, и переводит взгляд на меня.

— Ну здравствуй фраерок, — обращается ко мне, презрительно скривив губу.

— Привет баклан, — отвечаю ему в таком же духе.

— Шелестов заткнись, — орет на меня Гризли, и снова разворачивается к сявкам.

— Быстро ушли отсюда или помочь? Так я это мигом, — в голосе физрука появились угрожающие нотки.

— Спокуха отец, — отшатывается от него один из сявок, — минута и нас нет.

— Я б такого сына как ты, при рождении бы задушил, — басит Евгений Григорьевич.

Шпиль-старший смотрит на меня.

— А ты борзый. Но ничего мы с тобой ещё встретимся, — обещает он, и демонстративно плюет на пол.

— Вы меня достали уроды, — рычит красный от злости Гризли, — Ну смотрите, сами напросились.

Он угрожающе надвигается на побледневших урок. Ещё бы им не побледнеть. Гризли вдвое шире каждого в плечах. А его громадная лапа по толщине выглядит примерно, как нога Быка. Даже этот здоровенный переросток по сравнению с Евгением Григорьевичем смотрится бледно.

— Уходим, — командует Шпиль-старший, и вся шобла быстро выметается из зала, не дожидаясь расправы.

«Ещё одна проблема. Но сейчас голый мордобой не пройдет. Итак, уже засветился везде, где только мог. Только лишнего внимания к своей персоне мне не хватает для полного счастья. Хожу по лезвию бритвы. Надо это прекращать. В этом случае лучше использовать хитрость и смекалку. Это более действенное оружие, чем кулаки. Но сперва надо с Комком поговорить», — в голову начинают приходить первые идеи, как красиво разрешить вопрос с уркой.

* * *
Домой я попал часа в три. Матушка взяла отгулы, чтобы провести время с малой. Девочка ей явно пришлась по душе. Она давно мечтала иметь дочку. Но я родился, когда они мотались по гарнизонам, а постоянные переезды, желанию завести второго ребенка не способствовали. Три года назад наша семья обустроилась в этом городке. Но почему-то до сих пор, родители пополнением в семье не озаботились.

И сейчас мамуля с удовольствием возится с Машей. Вместе смотрят телевизор, лепят вареники, разговаривают о всяком разном. Матушка просто светится от счастья, общаясь с малявкой. А кроха вообще цветет и пахнет. Здесь её все любят. Папаша уже два дня, возвращаясь с работы, обязательно что-то сладкое притащит из магазина, напротив дома. В первый день порадовал малышку кульком ирисок «Коровка» и шоколадкой «Аленка». Вкусные конфетки с тягучей жидкой начинкой-помадкой, растворяющиеся во рту с нежным вкусом топленого молока, были съедены счастливым ребенком за какие-то полчаса. Правда мама тоже к ним хорошо приложилась. И с шоколадкой девочка быстро справилась.

Но батя не успокоился, и вчера принес большую картонную коробку с жирными пятнами крема. В ней оказались эклеры. Матушка с Машей так увлеклись дегустацией, что спустя минут сорок родительница с тревогой рассматривала свою фигуру в зеркало. А ребенок вообще был похож на объевшегося хомячка, и еле ходил, довольно поглаживая тугой животик.

— Леша, — малявка уже традиционно летит ко мне в объятья.

Следом за ней, из кухни выходит улыбающаяся мама в фартуке и полотенцем на плече.

— Раздевайся, и иди есть, мы с Машей уже отбивные с жареной картошкой приготовили, пальчики оближешь, — сообщает она.

— Ага, — кивает малявка, — Вкусно-превкусно получилось.

— Я сама кусочки в сухарики клала, — хвастается она.

— Да ты у меня сестренка, молодец. Настоящий повар, — хвалю малую, и незаметно подмигиваю маме. Родительница весело усмехается.

Жареные до хруста коричневые ломтики обильно посыпаны зеленью, купленной мамой на рынке. Сверху пузырится расплавленный сыр, желтым озером растекшийся по картошке и на вершине этого великолепия лежит большой кусок горячей говяжьей отбивной.

«Ммм, как вкусно», — у меня непроизвольно выделяется слюна.

— Ешь, давай, — мама кладет передо мною вилку и пару белоснежных ломтиков батона.

— А вы? — спрашиваю, кивая на пустой стол.

— А мы с Машей уже поели, — отвечает матушка.

— Ага, — весело поддакивает малявка, — не смогли удержаться. Я как посмотрела, сразу кушать захотела. А тетя Настя со мной за компанию.

— Понятно.

Вилка вонзается в горку картофеля. Ломтики смачно хрустят, сочное мясо медленно тает во рту, а нежный сыр с хрустящей корочкой батона повергает меня в гастрономический экстаз.

Мамуля с легкой улыбкой наблюдает за быстро пустеющей тарелкой.

— Проголодался?

— Угу, — мычу я с набитым ртом.

— Да не торопись Леш, еду у тебя никто не украдет, — в глазах родительницы плавают веселые искорки, — Что ты как будто с голодного края? Можно подумать мы тебя совсем не кормим.

— Кормите, еще как, — отдуваясь, откидываюсь на спинку стула, — просто ты так волшебно готовишь, что мы с батей удержаться не можем. Скоро пузатыми станем оба. И ты будешь в этом виновата.

Мать шутливо замахивается полотенцем. Изображаю страх, и закрываюсь руками. Малявка так заразительно хохочет звонким голоском, что мы тоже начинаем смеяться.

— Да, Леш, пока ты был в школе, тебе звонили, — родительница ставит передо мною кружку с чаем, — за час перед твоим приходом просто шквал звонков какой-то. У меня вообще такое впечатление, словно я у тебя секретарем работаю. Сначала директор детдома Ирина Анатольевна звонила.Интересовалась, как там с Машей дела. Я Марии трубку дала, она с Ириной Анатольевной сама побеседовала. Мы с Машей отпросились до субботы.

— Ага, — кивает малышка, — я ей сказала, что вы завтра все равно в колхоз едете, и меня завезете. Честно-пречестно. И она согласилась. У нас там занятия начались, сельские учителя преподают. Ирина Анатольевна говорит, что мне надо учиться. До субботы остаться можно, но это крайний срок. И она ещё попросила, чтобы ты ей перезвонил.

— Попросила, перезвоню.

— Потом какой-то мальчик тебя искал. Колей представился. Сказал, что будет ждать тебя завтра на остановке в четыре дня. Очень просил тебе передать, что он звонил.

«Вот и Комок появился. С опозданием, но всё же позвонил. Пожалуй, не буду делать ему выговор с занесением в грудную клетку. Тем более, что он мне в будущей комбинации с Шпилем-старшим пригодится. Послушаю, что скажет. По нашему коду, встреча должна произойти сегодня в семь вечера возле черного хода химчистки. На засаду вроде не похоже».

— Да, и Игорь Семенович звонил. Попросил тебя с Машей подойти в «Знамя» в пятнадцать минут пятого. Вроде какие-то журналисты к вам придут. Хотят клуб посмотреть и о пожаре поговорить.

— Хорошо, подойдем, — вздыхаю я.

С одной стороны, привлекать к себе внимание не очень правильно. С другой — лишняя известность и положительная репутация «Знамени» точно не помешает. Но раз Зорин сказал присутствовать, значит надо там быть.

— И последнее, Константин Николаевич звонил. Он к нам вечером заедет. Часам к семи-восьми. Тебя спрашивал, говорил, что хочет с внуком пообщаться.

— Хорошо, — автоматически киваю и вдруг осознаю, что мне сказала мама.

Сердце тревожно замирает. Во рту мгновенно пересыхает. Делаю глубокий выдох.

«Наконец-то, началось».

20 октября. 1978 года (Продолжение)

— Здравствуйте, Ирина Анатольевна.

— Добрый день Леша. Что же ты не перезвонил, не предупредил, что в субботу будете?

— Виноват, замотался просто.

— Смотри Алексей, будешь таким забывчивым, я ещё подумаю, доверить ли тебе ребенка в следующий раз. Может, ты и Машу где-то забудешь.

— Ирина Анатольевна, ну зачем вы так? Я же сказал, больше не повторится.

— Надеюсь.

— Кстати, мы вам одежды для воспитанников привезем и ещё много чего. Одеяла, чашки и прочую мелочь.

— Вот за это спасибо, молодцы. А то дети что успели надеть, в том и выбежали. Им одежда как воздух нужна.

— Я знаю, Ирина Анатольевна. Поэтому мы сбор по всему городу объявили. Наши парни и девчата от себя много чего принесли, а люди вообще целую гору вещей натаскали, игрушки для мелких, куртки, брючки, юбки и денег давали. Мы вам все в субботу передадим.

— Ох, ребята, — голос у директрисы прерывается. Разволновалась женщина.

— Какие же вы все молодчины. Я даже не знаю, как вас отблагодарить…

— Лучшая благодарность, это простое человеческое спасибо, а вы его уже сказали.

— Ладно, Леша, жду вас в субботу утром с ребятами.

— Договорились. Будем обязательно.

— Всего доброго.

— До свидания.

Кладу трубку. Один вопрос решен. Пора собираться в клуб.

— Маш одевайся. Идем в «Знамя» на встречу с дядями-журналистами. Игорь Семенович попросил, чтобы мы с тобой вдвоем пришли.

— Хорошо, — кивает ребенок и послушно идет к шкафу.

— Машенька, подожди, я тебе сейчас бантики завяжу. Будешь красивой и нарядной, — мама летит за малышкой.

Через полчаса мы с малявкой подходим к клубу. Малышка бодро топает ботиночками, держась за мою ладошку. Возле входа стоит новенький, сверкающий красным лаком «москвич 2140».

«Гости уже тут», — отмечаю мысленно.

Чуть дальше возле подъездного бордюра примостился чёрный «ГАЗ-24».

«И городское начальство тоже, интересно кто приехал, Яковлев или Морозов?».

Мы с малявкой проходим в клуб. А там царит веселое оживление. У входа на стульях и вешалке куча одежды. Парни на борцовском ковре демонстрируют приемы самозащиты. Мужчина в черной рубашке навыпуск фотографирует показательное выступление, сверкая вспышкой фотоаппарата. Вероника и сэнсей что-то рассказывают «главному комсомольцу города» Морозову и такому же полноватому невысокому мужчине с глубокими залысинами. Мальцев, Волобуев и Потапенко сияют улыбками, воркуя с эффектной блондинкой в красной водолазке и слегка расклешенных импортных брючках цвета кофе с молоком. Девушка держит блокнотик и ручку в полной боевой готовности, нанося какие-то пометки.

Наш приход не остается незамеченным. Блондинка, Морозов с собеседником, Вероника с Зориным поворачиваются в нашу сторону. Лицо главного комсомольца расплывается в широкой улыбке.

— А это один из наших сегодняшних героев и девочка с детдома, которую он опекает. Помните, Игорь Семенович об этом рассказывал, — соловьем разливается Морозов, поддерживая лысоватого за локоть и увлекая ко мне.

— Знакомьтесь это Леша Шелестов, один из организаторов «Красного Знамени». Именно он вместе с Игорем Семеновичем и ребятами вытащил детей из огня.

— Очень приятно, — мужчина протягивает мне руку.

Обмениваемся рукопожатием. А рука у толстячка как железная. Как будто тисками ладонь сжал. Не такой уж он и простой.

— Меня зовут Виктор Всеволодович, собственный корреспондент журнала «Человек и Закон», — представляется гость.

— Екатерина Воробьева, — подошедшая девушка протягивает маленькую узкую ладошку, — «Комсомольская правда».

— Алексей Шелестов, можно просто Леша, — аккуратно пожимаю хрупкую девичью ручку.

— Рада познакомиться, просто Леша, — мило улыбается блондиночка.

«А она, похоже, язва ещё та», — делаю вывод.

Здороваюсь с парнями.

И тут блондинка обращает внимание на насупившуюся Машу.

— Ой, прелесть какая! — восторгается корреспондентка.

Застеснявшаяся «прелесть» надулась, и быстро спряталась за меня.

— Не бойся, я не кусаюсь, — смеется Екатерина, — Как тебя зовут?

Маша, — ребенок чуть высунулся из «укрытия», и снова юркнул мне за спину. Парни заулыбались.

— Моя сестренка, — поясняю я.

Катины брови изумленно влетают вверх.

Ребенок выглядывает из-под моей ноги и злорадно показывает блонде язык:

— Ммм,

Катя улыбается, сверкая ровненькими белоснежными зубками, и не остается в долгу. Задорно блестя глазками, она высовывает свой язычок.

Малявка настолько шокирована поведением взрослой тети, что забывает спрятаться за меня.

Все присутствующие откровенно забавляются, наблюдая веселую сценку.

— Ладно, повеселились, и будет, Катерина не смущай девочку, — журналист пытается сделать серьезное выражение лица, но его выдают смеющиеся глаза, — Алексей, с Игорем Семеновичем и ребятами мы уже говорили, введу вас в курс дела.

— Обращайтесь ко мне на ты, а я буду к вам на вы, а то неудобно как-то получается, — предлагаю я.

— Хорошо, — соглашается Виктор Всеволодович, — Мы с Катей получили редакционное задание собрать материалы ко дню милиции. Естественно, я от журнала, а она — от «Комсомолки», — продолжает корреспондент, — И я ей предложил поездить вместе по области, поговорить с ветеранами органов, поискать на местах интересные сюжеты. Заехал по дороге к Костику.

«К Костику? Это он так секретаря райкома комсомола назвал при всех? Ничего себе», — мелькает в голове. Смотрю на Морозова.

«Костик» против такого обращения не возражает. Стоит, улыбается, рядом с корреспондентом.

— Мы друг друга давно знаем, — пояснил Виктор, уловив что-то в моем лице, — учились в одной группе. Костя тоже как журналист начинал.

— Так вот, — продолжает он, — Константин мне и рассказал о Вашем военно-патриотическом клубе. Нас это заинтересовало. А тут мы ещё узнали, что вы детдомовцев спасли от пожара, и решили заехать в гости, пообщаться. Предварительно созвонились со своим начальством, их тема заинтересовала, дали добро. Интересный материал может получиться.

— И вот мы у вас, — развел руками корреспондент — недавно зашли, посмотрели, чем вы занимаетесь, с Игорем Семеновичем и ребятами начали разговаривать, тебя ждали, чтобы увидеть главного героя и взять у него интервью.

— Мы все вместе были. Какой я главный герой?

— Да, ладно. Тут все только о тебе говорят. Хорошо, не будем спорить. Игорь Семенович, есть у вас место, где нам всем можно нормально поговорить?

— Конечно, — кивает сэнсей, — пройдемте в мой кабинет.

По моей просьбе Вероника уводит малявку к девочкам, рисовать плакаты, чтобы ребенок не скучал с нами.

А мы отправляемся в комнату, где сидит Зорин.

Гостей усаживают на стулья вокруг большого стола, где мы обычно проводим совещания. Мы садимся рядом — Зорин и я за стол. Ребята — на скамейку в углу.

— Давайте так, — в руках у Виктора Всеволодовича появляется блокнот, — мы с Катей будем по очереди задавать вам вопросы. Чтобы не было путаницы, отвечает один из вас, кто разбирается в теме. Или обращаемся к конкретному человеку.

— Не, это без нас, — мявшийся до этого момента Серега решительно встает, — я давать интервью не умею и не могу. Вон Шелестов и Игорь Семенович вам все расскажут. Правильно ребята?

— Правильно, — поддакивает Потапенко.

— Там наша группа занимается, надо посмотреть, чтобы не было чего, — поддерживает товарищей Волобуев, а Миркин просто кивает.

Затем, под удивленными взглядами журналистов, парни попытались тихонько просочиться к двери.

— Стоять, — в голосе Зорина слышны стальные нотки — все остаются на местах. Журналисты хотят выслушать всех вас, и они это сделают. Вопросы?

— Нет никаких вопросов Игорь Семенович, — бурчит Серега, возвращаясь на свое место, — Надо остаться, останемся.

— Игорь, а ты иди Веронику позови, — командует наставник, — хватит ей там с ребенком нянчиться и перед фотоаппаратом позировать.

— Сейчас, — Миркин срывается со стула, и летит в спортивный зал.

— И скажите, пожалуйста, чтобы через полчасика наш фотограф подошел, — попросил журналист.

— Хорошо, — кивает Игорь, он уже у двери.

Через десяток секунд в кабинет заходит Подольская в сопровождении Миркина, и скромно присаживается на краешек скамейки. Игорь пристраивается рядом.

— Давайте начнем, — предлагает Игорь Всеволодович, — первый вопрос. Как появилась идея открыть военно-патриотический клуб «Красное Знамя». Что это в вашем представлении? Кто будет отвечать?

— Можно я? — смотрю на наставника. Он кивает.

— Всё очень просто. Сергей Семенович — офицер-отставник, а сейчас тренер спорткомплекса «Звезда» по самбо. Вы уже знаете, что мы у него занимаемся. Знаете, я общаюсь с Леонидом Романовичем Шаховским, своим дедом — Константином Николаевичем Шелестовым и многими другими ветеранами Великой Отечественной войны. Многое у них почерпнул. Это поколение сильных людей — волевых, мужественных, способных на самопожертвование ради своей Родины. И меня заинтересовали два вопроса. А смогли ли мы сегодня, так как они в 40-вых? Драться с врагом, цепляясь зубами за каждую пядь земли, сражаясь до последнего патрона, а когда боеприпасы заканчивались, идти в рукопашную? Ведь мы не знаем, что такое война, растем в тепличных условиях под мирным небом.

— То есть вы считаете, что сегодняшняя советская молодежь Родину защитить не способна? — ехидно интересуется Катя.

— Ни в коем случае. Просто спокойная и благополучная жизнь расслабляет. Это факт. Нашим ребятам и девчатам нужно почувствовать, что они занимаются чем-то стоящим, важным в своей жизни, ощутить себя членом сплоченной команды, делающей одно большое дело.

— А комсомольская организация вам для этого не подходит? Ведь можно, активнее работать в ВЛКСМ, продвигать свои инициативы. Или на БАМ уехать с другими молодыми ребятами-комсомольцами. Всё как вы хотели. Закалите характер и проверите себя в суровых условиях, — улыбается блондинка.

Морозов нахмуривается, переводя взгляд с неё на меня. Чувствует, куда ветер дует.

«Вот же стерва», — пристально смотрю на девушку. Она ждёт ответа, и, изображая дурочку, наивно хлопает длинными ресницами. Но красива зараза. Этого у неё не отнять. Сейчас ты у меня получишь засранка.

— Не надо разделять ВЛКСМ и нас. Я и ребята — комсомольцы. И всё, что делается нами, делается при поддержке и под эгидой районной организации ВЛКСМ, огромное спасибо Константину Дмитриевичу. У меня складывается такое впечатление товарищ Воробьева, что вы специально противопоставляете комсомол и наш военно-патриотический клуб «Красное Знамя», преследуя свои, неясные мне цели.

— Что вы, Алексей, — блондинка ни капли не смутилась, — Просто спросила. А что нельзя было? Оскорбила юного героя? Простите великодушно.

И зараза испуганно прикрывает пальчиками ротик.

Прожженная девица. С наскока такую не возьмешь.

«Но уже Алексей, а не просто Леша», — отмечаю в мыслях, — «Прогресс, однако».

«Главный комсомолец» чуть улыбнулся, и едва заметно качнул головой, одобряя мой ответ. Краем глаза вижу, как Зорин, прикрывая сверху ладонью кулак, чуть приподнял большой палец. Молодец, мол, так её фифу столичную, мочи её дальше.

Прощаю, — барственно киваю девчонке, пропустив мимо ушей фразу «о юном герое». На дешевые провокации не поддаюсь.

Вероника хихикает в ладошку. На лицах парней играют ухмылки «знай наших». Губы Виктора Анатольевича разъезжаются в улыбке, но он стоически справляется с приступом веселья, сохранив серьезный вид, и хлопает ладонью по столу:

— Так молодежь заканчивайте пикировку. Катерина, это непрофессионально уводить разговор в сторону. Давайте не отвлекаться. Алексей продолжай. Жду ответа на вопрос.

— Ещё одно соображение. Каждый мужчина должен уметь защищать свою Родину, родных и любимую женщину. Но как он это сделает, если не будет морально и физически подготовлен к этому? Мы об этом давно говорили с ребятами и Игорем Семеновичем. И решили внести свой вклад в общее дело: помочь ребятам подготовиться к армии, стать сильными и смелыми. А девчонки учатся у нас самозащите, вместе с парнями помогают ветеранам и детдомовцам. Но этого мало. Нам важно, чтобы ребята росли настоящими людьми, ценили свою историю, были готовы прийти на помощь ближнему и протянуть руку слабому.

Вот благодаря всем этим мыслям и разговорам у нас родилась идея создания «Красного Знамени». Вы спрашивали, что этот клуб для меня? Прежде всего, возможность быть полезным Родине. Иметь команду единомышленников, способных горы свернуть, если это потребуется стране.

Перевожу дух. Что-то я сильно увлекся. Небольшой прокол. Плохо. Эта журналистка смогла меня немного зацепить и «развести» на эмоции. Профессионалка. Похоже, здесь тоже такая схема разыгрывается как в полицейских голливудских боевиках, только вместо служителей закона — журналисты. Катя — «плохой», заставляющий меня раскрыться, а Виктор — «хороший», чтобы мальчик не психанул и продолжил общение. «Пробивают» меня корреспонденты по полной программе, смотрят, что я за личность. А я ведусь, вот что плохо. Но уже поздно «закрываться».

— Как пафосно, — иронично замечает Воробьева, — надеюсь, у вас Алексей слова соответствуют делам.

— А слова, идущие от сердца всегда, всегда пафосны, — пожимаю плечами, — помните 41-ый, бойцов, поднимающихся в атаку со словами «За Родину, за Сталина» или у панфиловцев «Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва». Пафос из каждого слова сочится. Но ведь по-другому не скажешь, и свои чувства не передашь. Возвышенные и искренние эмоции, требуют таких же слов.

— Хорошо. Игорь Семенович к вам вопрос. Как вы считаете, что у вас получилось в процессе работы «Красного Знамени», и на что ещё требуется обратить внимание?

* * *
Освободился я только к вечеру. Вымотали меня журналисты, основательно. Успели пообщаться со всеми. Не обошли стороной и ситуацию с пожаром в детдоме. Даже у малявки взяли интервью. Правда, я предупредил, чтобы напоминаниями о пожаре её не расстраивали особо. Мол, ребенок ещё в шоке. Сам выложил им подготовленную и предварительно обговоренную с Зориным, Машей и ребятами версию. Хотя и здесь пришлось попотеть.

Блондинка, как и раньше, начала задавать каверзные вопросы. Мол, почему не рассказал об угрозе поджога директору. Пришлось объяснять, что узнал об этом вечером, когда посещал Машу, Ирины Анатольевны уже не было на месте, и всю информацию выдал воспитателю.

Общение, вроде получилось удачным. Правда, я пару раз ловил на себе внимательный взгляд Виктора Всеволодовича. Но встретившись со мною глазами, журналист сразу же с невозмутимым лицом, поворачивался к Зорину, Веронике или парням.

Под конец интервью, мы даже фотографировались по просьбе журналистов, командой и каждый в отдельности. В спортивном зале, кабинете Зорина, на выходе из клуба. Прощаясь, журналисты вручили мне, Игорю Семеновичу и ребятам свои визитки и пригласили, заезжать в гости, когда мы будем в Москве.

Константин Дмитриевич лично проводил корреспондентов до машины. Затем вернулся и подошёл к нам с Зориным.

— Всё отлично получилось, — заявил он, — думаю, материалы в «Комсомолке» и журнале будут хорошими.

— А ты парень на Катьку особо внимания не обращай, — дружески хлопнул меня по плечу «главный комсомолец», — у неё манера общения такая. Мне Витя сказал, Катьке в их журналистской среде даже кличку дали «Провокация». Понятно, что она так разговаривать с академиком, работником обкома и другими шишками не будет. А вот при работе с обычной молодежью, включает «стерву». Но материал должна написать о «Знамени» хороший, или я её совсем не знаю.

— Да всё нормально, — пожал плечами я, — Она, как ни старалась, меня не задела. А всё остальное — её личная головная боль.

Чуть не сказал «половая драма», но в последний момент прикусил язык.

Когда мы пришли домой, в прихожей меня встретили улыбающийся дед и Виктор. Малявка, увидев незнакомых дядек, опять попыталась спрятаться за моей спиной, но я попридержал её за тоненькое плечико.

— Маша? — дед с доброй усмешкой смотрел на застеснявшегося ребенка.

— Да, она самая. Машуль, да не стесняйся ты, это свои. Мой дедушка — Константин Николаевич и его водитель дядя Витя.

Дед, присев, протянул ребенку ладонь, — Ну здравствуй Маша. Мне о тебе много рассказывали.

— Здравствуйте, — малышка осторожно вложила свою лапку в ручищу Константина Николаевича.

— А что рассказывали, плохое или хорошее? — осмелев, поинтересовалась она.

— Ну конечно только хорошее, — разулыбался генерал, — как о такой симпатяге плохое можно говорить?

Малявка засмущалась, покраснела, опустив глазки. А Константин Николаевич встал, и двинулся ко мне, раскинув руки.

— Ну здравствуй внук.

— Привет дед, — с удовольствием обнимаю Константина Николаевича. Генерал крепко сжимает меня в своих объятьях. Есть ещё порох в пороховницах, чувствуется сила, несмотря на возраст.

Опять в мыслях всплывает яркая картинка похорон деда: родное лицо похожее на восковую маску, неподвижное тело в парадном генеральском мундире. Как здорово, что у меня появилась возможность, снова видеть его живого и здорового. Образовавшийся в горле ком мешает дышать, разрывая трахею. Крепко стискиваю зубы, заставляя себя успокоиться.

Когда Константин Николаевич отстраняется, я уже в полном порядке.

Обмениваюсь рукопожатием с Виктором.

— А чего мы стоим? Идемте за стол. А ты Леша вместе с Машей мойте руки, и присоединяйтесь к нам, — начала распоряжаться матушка.

Кидаю взгляд на часы в холле. Без двадцати пяти семь. Надо на встречу с Комком идти.

— Я на полчасика сбегаю в одно место и приду. Хорошо? — спрашиваю у деда и мамы.

— Леш, как тебе не стыдно?! — возмущается родительница, — Константин Николаевич к нам в кои-то веки приехал, а ты убегать по своим делам намылился.

— Действительно Леша, куда ты собрался? — нахмурился дед, — Вечер уже, а я хотел с тобой поговорить.

— Поговорим обязательно, — умоляюще складываю ладони «домиком» — Просто очень нужно на полчасика отлучиться. Не обижайся деда, я быстро.

Мама набирает в рот воздух для очередной гневной речи, но дед останавливает её — Подожди Настя. Раз надо, беги. Только не долго. Хорошо?

— Договорились. Я мигом. Сейчас в комнату на минутку забегу. А потом — быстро туда и сюда.

Подозрительный мамин взгляд просвечивает меня словно рентгеном. Не будь в доме гостей, наверняка, пошла со мною в комнату и стояла над душой, чтобы посмотреть, чего это там сыну понадобилось, на ночь глядя.

Но при деде она такое сделать не посмела. Через минуту я вышел из своей комнаты, и отправился на встречу с Комком.

* * *
Красный москвич юрко лавировал по загородной трассе между несущимися в столицу фурами и встречным потоком машин. На заднем сиденье дремал мужчина. Ремень на шее съехал на бок, уложив футляр фотоаппарата рядом на сиденье.

— Эх, сейчас доедем до квартиры, поваляюсь в теплой ванне, после такого дня самое то, — сладко потянулась девушка на переднем сиденье рядом с водителем.

— Устала Катюша? — искоса глянул на неё полноватый мужчина за рулём, продолжая следить за дорогой.

— Ага, — ответила блондинка, — такие интервью всегда выматывают.

— Ничего, зато мой очерк и твоя статья должны получиться отличными, — усмехнулся Виктор, — ты, как всегда в своих интервью, выступала раздражителем. Не переборщила с парнем?

— Не-а, — помотала головой блондинка, — Ты видел, как он завелся? Сразу проявился полностью. Правда потом снова в ракушку спрятался, и не высовывался.

— Знаешь Кать, — задумчиво сказал мужчина, — вроде всё нормально. Статья будет интересная. И ребята мне понравились. Но общая картинка не складывается. Один фрагмент из неё сильно выбивается.

Воробьева тонко улыбнулась:

— Ты о Шелестове?

— О нём самом, — лицо мужчины, то освещалась бликами фар встречных автомобилей, то снова погружалось в серый полумрак, — Он разговаривает не как 17-летний пацан, а как взрослый матерый мужик. Не типична его манера поведения и умение строить диалог для подростка.

— Ой, да ладно, — легкомысленно махнула ладошкой блондинка, — вундеркинд просто. Дед — генерал, отец — полковник. Дома большая библиотека, парень смышленый и умный. Вот и всё.

— Не скажи, Катя. Заметил, как он тебя отбрил и всё красиво перекрутил так, что ты сама виновата осталась. Ни капли смущения. Ведет острый разговор со старшим, умело парирует все выпады, и красиво уходит от неприятных тем. И при этом умеет всё подать в выгодном для него свете. Если бы я Шелестова не видел своими глазами, ни за что бы в это не поверил, что это 17-летний подросток. Есть о чем подумать. Я даже не удивлюсь, если идея об организации «Красного Знамени» исходила именно от него.

* * *
Место, где мы договорились встретиться с Комком, поздним вечером производит особенно зловещее впечатление. Служебный вход для работников химчистки, окруженный толстыми кронами деревьев, куском асфальта с проросшими сквозь него кустами и растениями, и лежащей рядом толстой бетонной плитой, оказавшейся здесь непонятно как. На этом месте убить можно и никто ничего не увидит. Правда, крики днём точно услышат — рядом моя школа и еще несколько девятиэтажек.

На встречу с информатором, на всякий случай, взял с собой выкидной нож. И теперь приятная тяжесть в кармане создает ощущение защищенности. Впрочем, это только иллюзия. Если грамотно организовать засаду, любого уложить в больницу или убить можно. Даже «мама» крикнуть не успеешь. Но не думаю, что эта дворовая шпана во главе с мелким уголовником способна на такое. Скорее всего, будут наезжать, захотят покуражится, а значит, шанс вырваться в случае чего, значительно возрастает.

Ладно, что-то моя паранойя совсем разыгралась. Не будет Комок меня подставлять. Я ведь могу сразу заговорить и сдать стукача прямо там со всеми подробностями. Так что надо выбросить из головы всякую фигню, и ещё раз проиграть в уме сценарий предстоящего общения с «тайным агентом».

Обдумывая нашу беседу, подхожу к месту встречи. За деревьями виднеется темная фигура Комка. Парень, сутулившись и подняв отвороты темно-синей куртки, нервно дымит сигаретой, удерживая её в подрагивающих руках.

«Чего-то он не в себе, может где-то рядом его дружки пасутся?», — рука ныряет в карман и нащупывает теплую пластиковую рукоять выкидного ножа. Разборки с урками не боюсь, но опасение и желание не подставиться по-глупому имеется.

Со спины подхожу к стукачу. Резко хлопаю его по плечу. От неожиданности Комок негромко вскрикивает, и подпрыгивает как ужаленный.

— Мля, я чуть инфаркт не получил, — возмущается он, — на хрена так делать?

— А чего ты такой нервный? — насмешливо смотрю на взбудораженного гопника.

— Станешь тут спокойным, — ворчит Вася, — то Омельченко информацию вынь да положь, то тебе. И при этом в любой момент могут на перо посадить, если узнают.

— Не боись, Бог не выдаст, свинья не съест, — успокаиваю стукача, — Так чего звонил?

— Слушай, я тут узнал, что Шпиль с пацанами к тебе в школу припёрлись, — Комок виновато отводит глаза, — там какая ситуация была. Я просто маякнуть тебе не успел. Шпиль вчера пацанов напоил, вот они по пьяни и раскололись. Хотел тебе сегодня позвонить рассказать, а они пару пузырей выжрали с утра, и тебя искать в школе пошли. Бухим море по колено, сам понимаешь.

— Понимаю, — соглашаюсь с Васей, — А что они конкретно рассказали Шпилю-старшему? Что их школьник отдубасил? Один двоих?

— Не, — на лице у Комка расцветает ехидная улыбка, — влили в уши, что ты трех здоровенных мужиков с собой взял и скопом на двух бедолаг набросились. Они дрались как звери, но проиграли в неравном бою.

— Понятно, — усмехаюсь, — И что теперь? Мстить будут?

— Бык и Трофим пока ничего не хотят. Много базарят на публику, но как я вижу, это слова, на рожон лезть не желают. Да и поломанные они, снова получать не хотят. Тут Шпиль-старший разоряется. Обещает тебя на нож поставить за пацанов и других поджучивает типа, такое безнаказанно оставлять нельзя.

— Думаешь, он серьезно настроен?

— Сто процентов, — кивает Василий, — корчит из себя зоновского авторитета. Сейчас, если не тебя не накажет, как обещал, офоршмачится среди пацанов. Его уже серьезно воспринимать никто не будет. Поэтому что-то сделать попытается, зуб даю. Он с собой выкидуху постоянно носит. Может и пырнуть запросто.

«Как я и думал, придется с этим уродом что-то решать. Сам он уже не успокоится. Новая проблемка нарисовалась. Ладно, будем её решать, как и думал, не кулаками, а с помощью мозгов. Как там в «Айболите 66» пелось? Нормальные герои всегда идут в обход. И сразу же после выходных, когда приедем с колхоза», — делаю себе «зарубку» в памяти.

— Значит так, Василий, слушай, всё и запоминай, и, если это чудо что-то резко решит выкинуть, сразу же связывайся со мною. И ещё, после выходных не пропадай ни в коем случае. Будь на связи, чтобы я мог тебя вызвонить. Свалишь куда-то, сильно пожалеешь. Понял?

— Понял, — вздыхает Комок, — Да куда валить? Что я не понимаю ничего? Ты меня крепко за глотку держишь.

— Вот и молодец, — одобрительно хлопаю стукача по плечу, — Будет у меня к тебе одно дело, очень простое. Выполнишь, денег подкину, доволен останешься.

— Какое дело? А если я спалюсь? — Васины глаза испуганно забегали.

— Не спалишься. Верняк, — успокаиваю «агента» — и ничего такого делать не придется. Наоборот, дружков порадуешь. Они, кстати, как и раньше, в беседке собираются?

— Каждый вечер. Шпиль с младшим брательником и другими парнями там постоянно водяру хлещет, — подтверждает Комок, — А что делать надо?

— Это я тебе после выходных скажу, мне ещё кое-что уточнить нужно, — пока раскрывать всю комбинацию, пришедшую в голову, не хочу, тем более что её действительно нужно согласовать с ребятами, — Ты, главное, на телефоне в полной боевой готовности будь. В любой момент с понедельника могу позвонить.

— Хорошо, — Вася преданно смотрит мне в глаза.

— Вот и молодец, — моя рука ныряет в карман, и появляется с заранее приготовленной «трешкой», — Это тебе аванс за хорошее поведение. В счёт будущего дела.

* * *
Захожу в холл. Слышу оживленный разговор из гостиной. Застолье в самом разгаре. Из комнаты выглядывает мама, услышавшая клацанье замка и хлопанье двери.

— Мой руки и за стол. Давай бегом, тебя уже все ждут, особенно Константин Николаевич, — командует родительница.

В комнате веселье в самом разгаре. Стол ломится от закусок и блюд. Когда это мама успела их приготовить? Наверно, вкалывала с утра как проклятая. Нарезки из сыра, колбас, балыка и буженины, пиалы с печеночным паштетом, хрустящие гренки со шпротами и дольками вареных яиц, в большой салатнице — традиционный оливье.

Горка дымящейся картошки пюре в окружении коричневых кусочков порезанного ломтиками запеченного мяса с прожаренным до золотистой корочки луком, заполняет комнату аппетитным ароматом. А на вершине этого великолепия желтой лавой растекается маленькими ручейками озеро расплавленного сливочного масла.

«Ммм, как есть-то хочется», — рот моментально наполняется слюной.

Дед о чем-то шумно спорит с отцом. Судя по красному папиному лицу, он получает очередной втык. Виктор болтает с малявкой, рассказывая ей о проделках своей дочки в юности. Судя по заблестевшим глазкам крохи, ей интересно.

При моем появлении батя и Константин Николаевич замолкают.

— Наконец-то, — с облегчением вздохнул отец, — садись рядом с дедом.

Константин Николаевич отодвигает стул, приглашая меня присесть. Рядом с ним меня уже ждет пустая тарелочка, заботливо накрытая салфеткой, с уложенной на неё столовым ножом и вилкой.

Присаживаюсь. Убираю салфетку с приборами на стол.

— Давай сыночка я тебе еды положу, — мама отбирает у меня тарелку, и начинает щедро наполнять её оливье, нарезками и картошкой с мясом.

Только сейчас по-настоящему ощущаю, насколько я проголодался. С энтузиазмом работаю вилкой, помогая себе ножом. Накалываю кружочки красной колбасы с белыми точечками сала, ломтики голландского сыра, кусочки мяса.

Дед периодически посматривает на меня, продолжая разговор с отцом и мамой. Родительница пригубила пару рюмок водки и раскраснелась, на щеках заиграл румянец. Константина Николаевича она любит, и он её тоже. Батю воспитывает, а маму всегда хвалит. Такое впечатление, что это она его дочка, а не папа — сын.

— Наелся? — поинтересовался дед, когда я, отдуваясь, откинулся на стул.

— Ага. Просто с обеда бегаю по делам, проголодался, — объясняю Константину Николаевичу.

— Каким ты деловым стал, — усмехается генерал-лейтенант, — всё время по минутам расписано. Хорошо, что для меня полчасика выделил, порадовал старика.

— Дед, не прикалывайся, — укоризненно смотрю на Константина Николаевича.

— Ладно, я тут послушал, чем ты занимаешься. Хочу посетить твой клуб. Сам посмотреть своими глазами. Проведешь экскурсию?

— Конечно, с удовольствием, — пожимаю плечами, — Когда?

— Наверно, на следующих выходных, — задумчиво ответил дед, — если ничего непредвиденного не образуется.

— Договорились, — обрадовался я, — всё расскажу, покажу, а ты мне потом свои замечания и предложения выскажешь, хорошо? И ребятам будет интересно и полезно, пообщаться с настоящим генералом.

— Кстати, Леш, тут мне Настя и Саша рассказали о том, как вы с Зориным спасали детдомовцев на пожаре. Молодец! Горжусь тобой внук!

Рука деда дружески треплет меня по загривку.

— Что вы такое говорите Константин Николаевич?! — возмущается матушка, — А если бы он сгорел там? Леша ещё ребенок совсем. Как вам не стыдно?!

— Ничего себе ребенок, мне уже семнадцать, — начинаю возмущаться, но дед останавливает меня движением ладони.

— Всё он правильно сделал, Настя, — дед придавливает матушку тяжелым взглядом. Она собиралась разразиться возмущенной речью, но посмотрела деду в глаза и промолчала

— И я с Сашкой в этом случае полностью согласен, — продолжает Константин Николаевич — Человеком растет, настоящим. А про возраст мне можешь не рассказывать. Я ненамного старше Леши на фронт попал, и дети совсем в партизанских отрядах и войсках воевали. А в этой ситуации выбор был простой: либо ты спасаешь малышню и остаешься человеком, либо трусишь и становишься полным дерьмом. И как жить потом с осознанием, что ты мог помочь детям, но испугался за свою шкуру и они погибли в огне? А ты стоял, слушал их крики и наблюдал, как малышня сгорает заживо. Лично я не представляю. И поэтому Алексея полностью поддерживаю. Правильно всё сделал внук.

Мама недовольно кривится, но возражать не смеет.

— Ладно, пошли Леша на лавочке рядом с домом посидим, — генерал поднимается со стола, — хочу свежим воздухом подышать.

— Пап, да куда ты рвешься, на ночь глядя? — возмущается отец, — Нужен свежий воздух, на балкон выйди. И потом, Леша тебе зачем? Или у вас какие-то секреты образовались?

— С внуком поговорить хочу. У тебя имеются возражения? — усмехается Константин Николаевич.

— Да нет, бать, ты чего? Какие тут могут быть возражения, — смущается отец, — Просто это как-то необычно. Зачем идти на лавочку, не пойму. Поговорите в комнате, если надо.

— Я. Так. Хочу, — выделяет каждое слово дед, а потом неожиданно улыбается, снимая напряженность, — А по поводу секретов. У нас с тобой они тоже были. Свои-то юные годы помнишь? Алина Евгеньевна до сих пор не знает, кто соседке на даче пачками дрожжей выгребную яму забросал. Там такой фонтан из фекалий бил любо-дорого было смотреть. Ирину с мужем волной смыло, чуть в море говна не утонули. И, воняло всё, хоть вешайся. А ещё, помнишь, было…

Мать с возрастающим интересом разглядывает папу так, как будто видит его в первый раз. Даже малявка оторвалась от разговора от разговора с Виктором и начала прислушиваться.

— Бать перестань, тут же ребёнок, — прерывает его красный как рак полковник, — Я всё понял. Идите, поговорите, конечно. Только недалеко от дома. Поздно уже всё-таки по городу расхаживать.

— Разберемся, — поднимается генерал, — пошли Алексей.

20–21 октября 1978 года

Мы с дедом сидим на скамеечке под раскидистым дубом, недалеко от нашего дома. Город уже окутало чернильной мглой позднего вечера, и только уличные фонари развеивают тьму теплым золотистым сиянием. Двор пустынен. Только одинокий 40-летний физкультурник в пятидесяти метрах от нас оккупировал спортивную площадку, поочередно подтягиваясь на турнике и отжимаясь на брусьях. Да и парочка пожилых женщин недалеко от него, сидит на лавочке, разговаривая о чем-то своем.

— В воскресенье я встречался с Ивашутиным, — сообщает дед, — дал ему информацию с прогнозами событий в мире и сведения о шпионах и предателях в рядах КГБ и ГРУ. Пообщались мы серьезно. Знаешь, я чувствовал в паре моментов, что, несмотря на нашу многолетнюю дружбу, был в пяти минутах от попадания в подвалы ГРУ. Но, слава богу, обошлось. Информацию он взял, и принял к сведению. Договорились с Петром Ивановичем связаться, когда он удостоверится в правдивости прогнозов и сведений.

— Вчера вечером он мне звонил, — после небольшой паузы продолжает Константин Николаевич, — Судя по его намекам, нашей информацией о шпионах и предателях в рядах КГБ и ГРУ Ивашутин успешно воспользовался. Даже кого-то уже поймал. Назначил встречу в воскресенье, на том же месте, где и в прошлый раз. Будем опять рыбаков изображать. Но как я думаю, уже пойдет конкретика. Есть два серьезных момента. Первый — работать «втемную» он не желает. Хочет увидеться с «предсказателем» лично. И я его отлично понимаю. Что думаешь? Мое мнение: придется рискнуть.

— Придется, — вздыхаю я, — одни мы ничего не сделаем. А у Петра Ивановича определенные возможности есть. Давай будем реалистами — без его помощи и подключения Машерова и Романова шансы что-то изменить мизерны. Мы с тобой подобное развитие ситуации прогнозировали. Ни один руководитель спецслужбы подобного уровня не согласится работать «вслепую». Так что тут либо пан, либо пропал. Большой наш плюс, что мы доказали ему серьезность и объективность своих слов. Все прогнозы будущего подтвердились, и кого-то из предателей, как я понял из твоих слов, он уже прижучил. Поэтому шансы договориться и дальше работать вместе, возрастают.

— В воскресенье я ему ещё подкину работы. Расскажу об этих, как ты их называешь, агентах влияния.

— Вообще то, не я их так назвал, а Андропов год назад, в докладе для Политбюро «О планах ЦРУ по приобретению агентуры влияния среди советских граждан», — поправляю деда.

— Ты же Юрия Владимировича сам во главе заговора поставил, а он, оказывается, ещё в прошлом году Политбюро об агентах влияния информировал.

— А что ему оставалось делать? — пожимаю плечами, — Попробовал бы он не доложить. Андропову приходится действовать очень осторожно. Его заместители Цвигун и Цинев — люди Брежнева, следящие за каждым движением председателя КГБ, и докладывающие лично Генсеку о любых подозрительных фактах. Если Андропову на стол, пройдя все инстанции, в том числе и замов, попадает секретный документ, рекомендованный для доклада в Политбюро, то куда ему деваться?

— Ладно, допустим, ты меня убедил. Давай дальше.

— По поводу предстоящей встречи с Ивашутиным. Больше ему никаких бумаг не давай, и так с этими листами мы в первый раз серьезно подставились, но другого выхода не было. Слишком много информации надо было передать, запомнить всё в деталях нереально. Перечитай мои записи, и расскажи о трех-четырех агентах влияния: Яковлеве, Гвишиани, Горбачеве, например. Можешь ещё кого-то добавить из списка, который я дал, на своё усмотрение. И пригласи его на дачу на следующие выходные, пообщаться в неформальной обстановке и согласовать кое-какие моменты по будущей встрече. Все равно он в ближайшее время будет занят работой по фигурантам из нашего списка. А на даче я с ним поговорю. Но ему об этом не сообщай. Пусть всё будет неожиданно. Захочет встретиться с «провидцем», ответь согласием, но скажи, что тебе нужно время, чтобы связаться и договориться с человеком, а потом подготовить встречу.

— Пожалуй, так и сделаем, — кивает дед, — это будет лучшим вариантом. Я думаю, с Петром Ивановичем можно быть относительно откровенным. Я его давно знаю. Он порядочный человек. Никогда никого не подставлял и всегда действовал по совести. Но при этом профессионал высочайшего класса. С 39-го года в органах. Ещё в особом отделе НКВД начинал. Ивашутин настоящий матерый волкодав с острым чутьем. Поэтому, если ему что-то покажется подозрительным, или почувствует малейшую ложь, он с тебя не слезет. И отношение к нам моментально поменяется. Можем быстро в «Аквариуме» оказаться. Просто помни это. Ты должен быть максимально убедительным и при этом искренним. Можно о чем-то умолчать, но не врать.

— Понял дед, не волнуйся, не подведу, — успокаивающе кладу ладонь на руку деда, — Всё будет хорошо, не переживай.

— И ещё один момент проясни, — посмотрел на меня Константин Николаевич, — почему именно Машеров и Романов? Есть же другие члены Политбюро — Устинов, Гришин, Пельше, Суслов.

— Поясню. Если кратко, Машеров — лучший хозяйственник СССР, при его руководстве построили ряд промышленных крупных промышленных предприятий «Азот», «Полимер» и многие другие, поднялось сельское хозяйство в республике. Петр Миронович привел с собой целую команду талантливых специалистов и управленцев.

Романов — тоже настоящий хозяин. Будучи в руководстве Ленинграда, курировал строительство жилых домов, метрополитена, Киршского нефтеперерабатывающего завода. При этом твердый и требовательный руководитель. За жесткость и бескомпромиссность его многие члены Политбюро недолюбливают.

Но самое главное, оба участники войны, честные и порядочные люди, не способные предать. Машерова в 1980-ом убили в подстроенной аварии. Романов уже при Горбачеве был отправлен в отставку, но и после распада страны взгляды свои не изменил.

Что касается других. Суслов — замшелый догматик. Ходячий лозунг и пример бюрократа, для которого важен не «дух», а «буква» закона. Проще говоря, бездушный чиновник-буквоед, мыслящий штампами и догмами, и уже отставший от современности лет на 30. Поэтому и завалил всю пропаганду.

Кто там ещё? Щербицкий? Относительно неплохой руководитель, но близок к Брежневу и предпочитает управлять УССР, а не Союзом. И на роль крепкого и волевого лидера, а нам нужен именно такой, чтобы справиться со всем комплексом проблем, не тянет.

Арвид Янович Пельше? Да с него песок уже сыплется. Без малого 80 лет мужику. И жить ещё годиков пять осталось, насколько я помню. В таком возрасте уже не о переменах в стране думаешь, а о вечном. Комитет партийного контроля под его руководством ерундой занимался. Соломенцев, принимавший дела, после смерти Пельше, был поражен, вместо укрепления партийной дисциплины, комитет мирил супругов, воспитывал пьяниц. Детский сад какой-то. Поэтому, старичка, упавшего в маразм, лучше обходить десятой дорогой.

Ты ещё о Гришине упоминал. Это тоже неоднозначный персонаж. Мог как Романов стать альтернативой Горбачеву, но если первого перед избранием Черненко оклеветали, а при восхождении Меченого, просто убрали со сцены, не позволив вовремя приехать, то второй просто отстранился от борьбы. Чего и сам впоследствии не скрывал.

Я долго думал, кого привлечь в союзники, с учётом тех фактов, которые произойдут в будущем, и выходит, кроме них опереться не на кого.

— Понятно, — дед вытаскивает из кармана пальто пачку «Космоса».

— Ты же бросил, ещё в 60-ых? — удивляюсь я.

— Бросишь тут с твоими предсказаниями, — ворчит Константин Николаевич, жадно затягиваясь и выдыхая дым, — Я иной раз, как подумаю обо всём этом, заснуть нормально не могу.

Неожиданно сигарета, полыхая рубиновым огоньком, летит на землю. Генерал-лейтенант яростно растирает туфлёй тлеющий окурок и разворачивается ко мне.

— Ты вот что мне скажи Леша, — прорвало деда, — Ладно заговорщики, это я понять могу. Но неужели честных офицеров в армии и КГБ не было? Как они смотрели на всё это, и ничего не попытались сделать? И где был народ? Мы в 41-ом в землю вмерзали, под минометным и артиллерийским огнём, бомбардировками под Москвой насмерть стояли. И выстояли. В Сталинграде за каждый дом дрались до последнего человека. В блокадном Ленинграде люди умирали от голода, делились последней пайкой хлеба, но не сдавались. А тут страну безбоя сдали, без единого выстрела. Как так?

— А вот так дед, — вздыхаю я, — Что касается высших партийных чиновников, так любой советский вождь после Сталина, получавший власть, формировал команду под себя. Ему нужны были не принципиальные, а лояльные. Неугодные просто выбрасывались из власти. Поэтому и Никита долгое время творил, что хотел, отбирал у колхозников участки и скот, сеял кукурузу направо и налево. Досеялся. Загнал сельское хозяйство в глубокий кризис.

Против страны играли и внешние силы, и внутренние, а кремлевские старцы, если очень грубо говорить, уже мышей не ловили. Даже попытку спасти Союз в 1991 году эти ссыкуны с трясущимися руками, предприняли чисто формальную. И ту, с разрешения Горбачева, который их подставил, а сам самоустранился. Армия и спецслужбы просто не получили приказа, а к тому времени действовать самостоятельно, проявлять инициативу не привыкли.

Теперь, что касается обычных людей. Так их 5 лет с начала объявления «Перестройки» к этому готовили массированным «обстрелом» из всех крупных СМИ, включая телевидение и самые популярные советские газеты и журналы. Объявленная Меченым «Гласность» превратилась в бесконтрольный шквал грязи и потоков лжи, обрушиваемых на нашу советскую историю и коммунистическую партию. Понятно, что КПСС далеко не идеальная была, злоупотреблений хватало. К 80-ым партийный аппарат просто выродился. Стал в большинстве своем сворой лицемеров, догматиков и жополизов. Но на фоне 90-ых и ельцинской камарильи, все его «пайки и привилегии» выглядели просто невинными шалостями.

Вой о сталинских репрессиях, преступлениях партократов, вопли об их привилегиях, спецпайках, преступлениях большевиков неслись из каждого утюга. И никакой реакции власти. Парадоксально, но факт, страну убивали при активном участии ЦК Политбюро и попустительстве правящей партии. При этом нельзя сказать, что все обвинения и претензии к партократам были неправдой. Но они были густо перемешаны с откровенной ложью и пропагандистскими страшилками. Доходило до смешного.

Все СМИ яростно разоблачали коммунистов в стране, где власть была у коммунистической партии. Представляешь уровень маразма? Обличительные статьи клепали журнал «Огонек», выпускаемый издательством «Правда», принадлежащим ЦК КПСС, газета «Московские Новости», созданная в своё время как витрина для пропаганды социализма среди иностранцев. И при этом народу показывалась красивая картинка «капиталистического рая»: яхты, особняки, сверкающие витрины магазинов. Грязных бомжей, роющихся в помойках, нищих, живущих в загаженных гетто, нам почему-то не демонстрировали. И население жрало эту пропаганду пять лет, с начала «Перестройки» и «Гласности». Одновременно готовилась база для революции. Легализовали «теневиков» и спекулянтов, перекрасив их в кооператоров. Устроили искусственный товарный дефицит. Например, под Ленинградом гнили десятки тонн продуктов, а в городе их не было. Об этом даже популярный журналист репортаж снял, но всем уже было пофиг, маховик запустился и набирал обороты. И к моменту распада Союза общество было как следует «подогрето», и морально к этому готово. Гнилая партийная элита во главе с Пятнистым, агенты влияния на местах, купленные журналисты, диссиденты и западные спецслужбы, надо признать, сработали ювелирно.

Дед минуту сидит молча, стиснув челюсти. Затем поднимает глаза на меня.

— Если бы ты не доказал правдивость своих слов, никогда бы в такую чертовщину не поверил, — вздохнул он, — Это даже представить себе невозможно, чтобы всё вот так рухнуло. В Гражданскую выстояли, в Великую Отечественную выстояли, а тут в мирное время…

— Деда, не мы первые, кого так уничтожили, к сожалению, — отвечаю я, — Все эти технологии были известны даже в древности. Сейчас их просто усовершенствовали. Мне ещё в той жизни, в начале 90-ых годов попалась на глаза занимательная книжка. Сунь-Цзы «Искусство войны». И там одна любопытная цитата была, я её наизусть запомнил. Вот послушай:

«Пусть на улицах вражеской столицы шепчутся, что князь обворовывает народ, советники его предали, чиновники спились, а воины голодные и босые. Пусть жители калечат имя своего князя и произносят его неправильно… Пусть им при сытой жизни кажется, что они голодают. Пусть состоятельные жители завидуют тем, кто в княжестве Вэй пасет скот. Разжигайте внутренний пожар не огнем, а словом, и глупые начнут жаловаться и проклинать свою родину. И тогда мы пройдем через открытые ворота» …

И это дед было сказано ещё в пятом веке до нашей эры.

— Ладно, — Константин Николаевич поднимается со скамьи, — Как ты там говорил на даче? «Делай что должен, и будь что будет». Посмотрим еще, чья возьмет. Пошли уже обратно. А то там родители твои уже волнуются, а мне ещё домой ехать.


Суббота 21 января. 8:15

«Копейка» Мальцева уверенно лавирует между потоками машин. Вырывается вперед, объезжая грузовик и снова возвращается на свою полосу, проскользнув под носом у запыленной «Нивы».

— Серый, будь поаккуратнее, — прошу я, — всё-таки мы не одни едем, а с ребенком. И за нами три машины ещё. Могли рвануть за тобой и врезаться.

— Да, я сам не пойму, откуда та «Нива» взялась, — оправдывается Серега, — выскочила как черт из табакерки.

— Вот поэтому и не несись как на пожар. Если что мы и в хвосте спокойно проедем. Ничего страшного. Дорогу знаем, а за сэнсеем гнаться не надо. Даже если потеряем его машину, в колхозе с ним и встретимся.

— Хорошо, — кивает смущенный Мальцев и немного сбавляет скорость.

Малявка сидит у окна. Прижимает к себе новую куклу, подаренную ей мамой. В небольшой сумочке под ногами, куртка и ботиночки, купленные Маше отцом. Да ещё мама туда футболок, носочков и другой мелочи напихала. Мимо крохи проносятся стволы деревьев, пустые поля, пролетают встречные автомобили, но она не обращает на них внимания. Малышка задумчиво чертит пальчиком фигурки на запотевшем стекле.

— Машуль, что такое? О чем задумалась? — спрашиваю я.

Девочка поворачивает ко мне грустное личико.

— Жаль, что тетя Настя и дядя Саша не мои папа и мама, — вздыхает она, — они такие хорошие. Мне даже уезжать не хотелось.

В горле запершило. Ненавижу такие ситуации, когда хочется помочь ребенку, успокоить его, пообещать, что всё будет хорошо, но боязно обнадежить напрасно. Родители у меня отличные, в них я уверен, но что-то за них обещать не могу.

— Маш, они тебя тоже полюбили, — признаюсь я, — Я это вижу. Просто… Пойми, они с тобой только познакомились. Взрослым иногда трудно сразу принять решение. Дай им немного времени и возможно что-то изменится. Я не могу тебе ничего пока обещать, но твердо знаю одно: мои мама и папа тебя не оставят. А я тебя буду периодически забирать на выходные. Обещаю. И они будут рады с тобой снова увидеться. Сейчас у тебя старший брат точно есть, а дальше посмотрим, что получится.

— Спасибо Леша, — веселеет кроха, — ты самый лучший братик, честно-пречестно.

Треплю ребенка по золотистой шевелюре. Малая улыбается.

Надо будет, когда вернусь домой с родителями поговорить серьезно о Маше.

— Парни, как думаете, когда обратно поедем? — спрашивает Потапенко, сидящий рядом со мною.

— Да завтра, скорее всего, — отвечает Миркин, устроившийся впереди, рядом с Мальцевым.

— Завтра утром, — подтверждаю его слова, — сейчас поучаствуем в колхозном празднике, проведем показательное выступление, вечером устроим пир детдомовцам, Вероника мясо, шампуры и лимонад уже приготовила. У сэнсея в машине лежат. Погуляем, подышим чистым воздухом и на боковую. Нам уже в пионерлагере постели заранее приготовили, наставник говорил. А рано утром — обратно.

— А мясо не пропадет? — интересуется Володя.

— Не должно. Сейчас не лето же. И потом оно в холодильнике у Вероники всю ночь лежало, мариновалось с луком в уксусе. Нормально всё будет, — успокаиваю его.

Ещё в четверг договорились с ребятами выступления в колхозе устроить детдомовцам отдельный пир с шашлыками. У нас была своя касса, собранная из ежемесячных взносов ребят и девчат, вошедших в ВПК «Пламя». Да и я ещё тихонько добавил Веронике четыре «красненькие» с просьбой присоединить их к расходным средствам на пикник. Боевая блондинка удивилась, откуда у меня такие деньги, но ей было сказано, что это средства из моих личных накоплений и возражения не принимаются. Что возникнут вопросы, я не опасался. Веронике доверял полностью, и был уверен, что она никому ничего не расскажет, а кроме Подольской размер суммы, имеющейся в нашей «кассе», никто не знал.

Официально установленная цена на свинину 2 рубля 10 копеек. Но она нигде в магазинах не продавалась вообще. Кости, перевитые тонкими красно-белыми прожилками, лежавшие на прилавках, язык не поворачивался назвать мясом. Натуральный суповой набор. Зато на колхозном рынке в центре города мяса было достаточно. Вероника, договорилась с Мальцевым, подъехала на его «копейке» к рынку, и приобрела десять килограммов свежей свинины, заплатив продавцу за это счастье 40 рублей, после торга. Два ящика лимонада, взятые в универсаме, обошлись нам в смешную сумму 8 рублей 80 копеек, тем более что Мальцев клятвенно обещал вернуть продавщице пластиковые ящики, разумеется, после сдачи стеклотары. За пустую бутылку в пункте приема платили по 12 копеек, и в кассу должно было вернуться 4 рубля 80 копеек, которые рачительный Серега собирался потратить на бензин.

И с машинами Вероника вопрос решила. У её хорошего знакомого — лейтенанта милиции, ставшего недавно членом нашего клуба, имелся темно-сиреневый новенький «ВАЗ-2103». И судя по тем влюбленным взглядам, которые Артём бросал на Нику, отказать ей он никак не мог.

Сейчас в его машине кроме боевой блондинки сидят Даша и Аня, упросившие взять их с собой. Зеленоглазка горела желанием увидеть свою подопечную Олю, а Дашка просто напросилась за компанию.

Сэнсей возглавляет процессию на своём темно-синем «москвиче 408». Кроме дочки Зорина Надей — худенькой малышки с двумя белыми косичками по бокам, в машине сидят два неразлучных друга: Паша Амосов и Ваня Волков. Иван хочет увидеть Валю, а Павел, как и Даша, просто поехал с другом повидать детдомовцев. Волобуев сразу занял место впереди, рядом с Игорем Семеновичем, мои одноклассники разместились с Надей сзади.

Четвертая машина не потребовалась. Было ещё несколько парней и девчат, взявших себе воспитанников, но у них не получилось вырваться. Обещали приехать с нами или отдельно, но в следующий раз. Поэтому Вероника дала одному из наших водителей — Игнату, имевшему старую «горбатую» Волгу, отбой. Я предложил ему прокатиться с нами, если есть желание, но паренек отказался, сославшись на свои дела.

Задумавшись, не замечаю, как мы уже подъезжаем к повороту на Павловку. Там уже стоит «москвич» наставника. «Копейка» Сереги и «трешка» Артёма останавливаются рядом.

— Едем в клуб. Давайте за мной, никуда не сворачивая, — дает указание Игорь Семенович, высовываясь из окна автомобиля.

«Москвич» двигается, выпуская струю дыма, мы едем за ним. Через десять минут машина сэнсея тормозит около большого двухэтажного здания. Рядом, почти вплотную подъехав к входу, стоит белая «волга».

Возле дома, столпились деревенские с интересом разглядывающие машины и нас. Дородные тетки в платках и резиновых сапогах, мужики в телогрейках и ватных штанах без стеснения разглядывают нас. Парни и девчата лузгают семечки, дети шныряют между людьми. Даже древний дедок в старом картузе в толпу затесался.

Выходим из машин и, сопровождаемые взглядами местных, собираемся возле Игоря Семеновича.

— Председатель уже здесь, — Зорин кивает на белый ГАЗ-24 у входа, — Сейчас его подождем. Подойдет и всё расскажет.

Сквозь толпу протискивается здоровенный плотный мужик лет 50-ти с руками-лопатами.

— Меня ждать не надо, Я сам прихожу, — басит он и протягивает широченную лапу Зорину, — Здорово Игорь.

Наставник обменивается с председателем рукопожатием, затем представляет ему нас. Ладонь у Александра Николаевича напоминает ковш экскаватора: широкая, мозолистая и твердая как железо. Он даже с малявкой поздоровался, хотя она с некоторой опаской вложила свою маленькую лапку в его здоровенную ручищу.

— Сейчас нашу завклубом позову, она вам все покажет, — председатель разворачивается к толпе, отыскивает глазами веснушчатую девчонку с вздернутым носиком и орёт, — Зинка, быстро найти Варвару Игнатьевну.

Девчонка кивает, разворачивается и ввинчивается в толпу. Через пару минут она уже появляется со стройной женщиной лет 40-ка в огромных очках, похожей на строгую учительницу.

— Варя, это наши гости, Игорь Семенович со своими ребятами, я вам о них рассказывал. Будут сегодня выступать у нас в клубе. Выделите ребятам комнату, чтобы переоделись, подготовились к выступлению, покажите наш клуб. Если что, организуйте им всё необходимое, воду, перекусить там или ещё что-то.

— Хорошо, — кивает заведующая клубом, — пойдемте товарищи.

— Шелестов, Миркин, Волобуев, Мальцев, Подольская за мной. Остальные подождите здесь, — командует сэнсей.

Мы заходим на первый этаж. Заведующая заводит нас в большой зал, мы проходим между расставленными вряд стульями и поднимаемся на большую сцену.

— Вот здесь вы будете выступать, — говорит Варвара Игнатьевна, — сначала наши девочки споют пару песен, потом дети почитают стихи, а затем вы выходите. Места хватит?

— Вполне, — улыбается Зорин, окидывая взглядом большой зал и просторную сцену.

— Тогда идемте, я вашу комнату покажу, — разворачивается заведующая, — она за сценой находится.

Вера Игнатьевна приводит нас в небольшое помещение с зеркалом, вешалкой, небольшими шкафчиком и несколькими стульями.

— Это вообще-то гримерка для приезжих артистов, — смущенно говорит она, — наверно, вам здесь будет не очень удобно. Но другой комнаты предложить не могу.

— Нормально, — отмахивается Игорь Семенович, — подойдет. Сколько у нас времени?

Заведующая смотрит на часы.

— Так, сейчас 11–20. Через десять минут будем запускать народ в клуб. Потом у нас песни, стихи. Где-то через 40 минут начнём.

— Отлично, — оживляется Зорин, — это даже больше, чем нужно. Мы минут через 10–15 будем уже готовы.

— Игорь Семенович, а мне где переодеваться? — иронично интересуется Вероника, — С ребятами вместе?

— Можете у меня в кабинете, — предлагает заведующая.

— Не надо, — отмахивается сэнсей, — Времени у нас достаточно, поэтому всё сделаем проще. Первой переодевается Подольская, а парни потом. Вероника тебя это устраивает?

— Вполне, — боевая блондинка, как всегда лаконична.

— Да, товарищи, может вам водички организовать или покушать желаете? — спохватывается Варвара Игнатьевна, — Если захотите, можете немного подождать. После вашего выступления на втором этаже будет банкет. Наши работники там собираются. И вы тоже приглашены.

— Спасибо. Конечно, мы подождем, — успокаивает её Зорин, — а водичка у нас и своя есть.

— Есть ещё какие-то вопросы? — спрашивает заведующая клубом.

— Нет, — отвечает сэнсей.

— Ну тогда я пошла. Если понадоблюсь, мой кабинет на втором этаже слева, возле библиотеки, его легко найти по табличке «заведующая». Минут за десять перед выступлением я к вам зайду.

— Подождите, а туалет у вас где? — интересуется Миркин.

— За клубом каменный белый домик, там два входа «м» и «ж», — улыбается Варвара Игнатьевна.

— Так ребята идем обратно, будем инвентарь переносить, — командует Зорин.

Оказавшись у клуба, сэнсей подходит к ожидающим нас ребятам и девчатам.

— Артём, мы сейчас в твою машину, что можем, перегрузим, поедешь сейчас в детдом. С тобой отправляются Иван, Павел, Аня и Даша. И малышек заберите. Посадите себе Машу и Надю на колени. Начнете разгружать вещи и подарки, отдадите Ирине Анатольевне деньги, Вероника их вам сейчас передаст, и ждете нас. Если что, вас там в столовой покормят, договоренность об этом с директором есть. Мы долго не задержимся. Отработаем, парни к вам поедут, а я ещё с Николаевичем часок-другой пообщаюсь, а потом тоже приеду.

Милиционер солидно кивает. Он вообще парень немногословный и основательный. Предпочитает не говорить, а делать.

— Пап, я с тобою хочу, — заныла Надя.

— Доча, мне Николаевич сказал, что зал будет переполнен. Тебе там тяжело будет. Лучше с ребятами поедешь. Вон Маша тебе компанию составит и с другими детьми познакомит. Машуль, покажешь всё Наде?

— Да, дядя Игорь, — кивает серьезная малявка.

— Анюта, а тебя я прошу присмотреть за ними. Пусть будут всё время у тебя на глазах.

— Хорошо, Игорь Семенович. Не беспокойтесь, всё будет нормально, — обещает зеленоглазка.

— Отлично, — сэнсей поворачивается к нам, — Чего стали парни? Открываем машины, выгружаем и относим в комнату инвентарь. Вероника, это и тебя тоже касается, быстро всё Артёму передаешь, и бегом к нам.

* * *
Короткий резкий вскрик, нога наставника резко взлетает и обрушивается на деревянную дощечку 1,5 сантиметровой толщины, в руках у Мальцева. Доска с треском разлетается. А Зорин, хекнув, мощным ударом кулака разбивает вторую, заставив Волобуева невольно отшатнуться.

Мы расходимся и делаем традиционный поклон залу. Крепкие фигуры парней в камуфляжных маскхалатах производят впечатление на публику. Девчонки шепчутся между собой и лукаво стреляют в нас глазками. Многие парни заворожено смотрят на сцену, но парочке такое пристальное внимание подруг к нам не нравится.

Затем я и Миркин выходим вперед. В правой руке Игоря резиновый нож. Он делает резкий выпад. Смещаюсь в сторону, захватываю его предплечье руками, правой со стороны мизинца, левой — ближе к кисти по направлению к большому пальцу. Резко поворачиваюсь вокруг своей оси, выкручивая запястье противника вверх, на излом.

Игорь перелетает через меня и с глухим стуком хлопается об пол, не забыв сделать самостраховку с таким контрольным шлепком руки, что весь пол загудел. Да и я дергал не сильно резко и чуть придержал его в последний момент, как и договаривались, чтобы избежать травм.

После этой демонстрации в центр выходит Вероника. На неё поочередно нападают с резиновыми ножами Мальцев и Потапенко. Руку первого быстро выворачивают хитрым способом, немного корректируя движение, и нож, пружиня лезвием, втыкается в грудь Сереги. Затем он получает короткий тычок ребром ладони в горло. Возвратным движением Подольская захватывает руку противника, дергает его, одновременно подсекая ногу стопой. Мальцев оказывается на полу и успешно изображает потерю сознания, хотя боевая блондинка все удары просто сымитировала.

Кинувшийся следующим Вова, получает короткий удар ногой по месту, где ноги мужчин соединила природа. Хотя, на самом деле, Вероника просто обозначила тычок по внутренней стороне ляжки, рядом с пахом. Затем имитация тычка «клювом орла» в глаз, рывок деморализованного противника на себя и показушное «ломание» шеи на публику.

— Да херня это, всё — раздается громкий крик с зала, — клоунада.

Варвара Игнатовна, сидящая с председателем в первом ряду, вскакивает.

— Карасев, опять ты? — орет она, прожигая взглядом крепкого парнишку лет 20-ти, — Вон из зала!

— Я-то пойду, — парень, набычившись, встает.

— Только они действительно клоуны. На арене кривляются, а наши дуры и рты открыли, — кивает он на стайку девчонок, — а на самом деле я бы каждого здесь по-простому ушатал, рабоче-крестьянским способом, без этих хитрых приемчиков.

— Подождите, — останавливает сэнсей, завклуба, готовую взорваться очередной возмущенной речью.

— Ушатал, говоришь? — Игорь Семенович смотрит на парнягу, — ну так давай попробуй сейчас. Покажи, на что способен. Или ты только говорить умеешь?

— Игорь может не надо? Твои же парни этого дурака покалечат, — вмешивается председатель — Или он кого-нибудь случайно прибьет, в этом бугае дури немеряно.

— Александр Николаевич, не переживайте. Будем аккуратно работать. Никто особо не пострадает. Просто вопрос принципиальный, — успокаивает председателя Зорин.

— Игорь ты уверен? — тихо спрашивает Александр Николаевич, подошедший к нам вплотную, — Может ну его на фиг такие эксперименты?

— Все будет нормально Саша. Леша просто поуворачивается от его ударов, может пару раз шлепнет в четверть силы, чтобы не зарывался. У него даже капы с собой нет, если бы сомневался, не выпустил бы, — также тихо отвечает сэнсей, — Тебе же нужно, чтобы бухать перестали? Зрелище будет красивое. После него все твои алкоголики, хулиганы и тунеядцы сами в местный клуб записываться побегут, когда мы его откроем.

— Ну смотри. Под твою ответственность, — председатель резко разворачивается, сходит со сцены и опять садится на своё место.

— Выходи на сцену, ушатыватель, для начала попробуй за три минуты попасть в Лешу, — сэнсей издевательским жестом приглашает бугая подняться, — Он у нас самый маленький по возрасту и мелкий по габаритам. Справишься со школьником?

В глазах парня мелькает растерянность.

— А может, вы мне этого здорового дадите? — указывает он на Мальцева, — зашибу же мальца, жалко.

— Ты в него сначала попади, — усмехается Зорин.

— Ладно, — жмет могучими плечами парень, — сами напросились.

Он сбрасывает стеганную куртку, стягивает свитер и остается в короткой футболке. А парень то нереально здоровый. Под футболкой бугрятся широченные трапеции, валунами перекатываются мышцы спины и шары здоровенных плеч, необъятная бычья грудь грозит разорвать ткань, а огромные бицепсы, перевитые толстыми жгутами вен, производят устрашающее впечатление.

«Вот это бычара», — мысленно восторгаюсь я, — «если схватит, порвет как Тузик грелку».

Парень выходит на сцену и становится напротив меня.

— Слушай меня внимательно, — Зорин подходит к Карасеву, — Работаем по правилам бокса. У тебя есть три минуты, чтобы достать Шелестова. Алексей тоже может отмахиваться в ответ. Бороться и входить в клинч, запрещается. Вот и покажешь, как ты его на деле уделаешь. Все понял?

— А чего тут не понять, — здоровила пожимает могучими плечищами, — я готов.

— Теперь ты Леш. Можешь бить в ответ, только постарайся не покалечить.

— Хорошо Игорь Семенович, — я спокоен, — не переживайте, все будет хорошо. Я буду аккуратен.

В глазах амбала вспыхивает ярость.

Сейчас принесу боксерские перчатки, и начнем. Пока постойте тут, — и Зорин исчезает за кулисами.

Через пару минут мы уже в шестнадцатиунцовках, похожих на большие коричневые подушки. Лапы Карасева еле влезли в перчатки. Мальцев и Потапенко завязывают шнуровку, и уходят в сторону, оставляя нас одних.

Сэнсей разводит нас в стороны и, глянув на часы, командует — Бокс.

Здоровила делает шаг вперед и широко замахивается правой прямо «из-под задницы».

«Ооо, как тут всё запущено, похоже, больших проблем не предвидится», — констатирую я.

Быстрый джеб тюкает здоровенного в лицо, разбивая губу. Делаю нырок под летящую по широкой дуге руку, разворачиваюсь циркулем, и добавляю прямым в челюсть.

Амбал разъярен. Из губы течет кровь, пятная футболку. Он что-то рычит, а потом опять несется на меня. Кладу ему «двоечку» на отходе. Кулаки с глухим стуком вонзаются точно в подбородок.

Опять нырок, скачок вперед, и я нахожусь сзади Карасева. И когда он поворачивается ко мне, опять замахиваясь, расстреливаю его двоечкой, и добавляю боковым в челюсть.

Глаза парняги наливаются кровью. Он несется ко мне, обхватывая меня своими лапищами.

— Брэк, — звучит команда сэнсея. Он разводит нас в стороны и на отходе Карасев неожиданно бьет меня правой, сопя от злости. В последний момент успеваю уклониться, но здоровенная ручища всё-таки задевает макушку по касательной. В глазах на секунду темнеет. Меня пошатывает.

— Ты что делаешь, скотина? Команды не слышал? — Зорин отталкивает Карасева так, что тот отлетает на пару метров.

— Леш, с тобой всё в порядке? — сэнсей обеспокоенно смотрит мне в глаза.

— Всё нормально, — сквозь зубы говорю я, — я готов, давайте продолжать.

На макушке распухает большая шишка, и меня трясет от злости. Не на убогого Карасева, на самого себя. Расслабился, уверился, что бой будет легким и получил. Молодец колхозник напомнил мне, известную истину «никогда нельзя недооценивать противника». Спасибо за науку. Теперь мой черед преподать тебе урок.

— Ты уверен? — сомневается Зорин.

— Да, — крепко стискиваю зубы, — давайте продолжать.

— Хорошо, — наставник отворачивается от меня, — бокс.

Карасев несется на меня, желая добить. Калечить я его не хочу. Но и миндальничать больше не намерен. Резко выпрыгиваю навстречу, бросая левый боковой на скачке. Глухой звук удара был слышен по всему залу. Парняга валится вперед, вставая на одно колено, опираясь рукой на пол.

— Леша, я же просил тебя аккуратнее, — Игорь Семенович недоволен.

Вместе подхватываем парня за локти и поднимаем. Его пошатывает, как матроса на палубе во время шторма.

Усаживаем амбала на стул, заботливо принесенный Вероникой. Мутные глаза здоровилы, постепенно проясняются.

— Вы его не покалечили? — на сцену выскакивает обеспокоенная завклубом.

— Да ничего с ним не будет, Варя, — отмахивается председатель, — Это же Карасев. Он же постоянно дерется. То с шубинскими машется, то ивановских гоняет из-за девок. Надеюсь, теперь поумнеет хоть немного.

— Я в порядке, — бурчит громила, отмахиваясь от хлопочущей рядом завклубом и какой-то пожилой женщины, похоже, его мамы.

Он поднимает голову, встречаясь со мною взглядом, — а ты молодец мелкий, здорово меня уработал. Не ожидал.

— Ты тоже меня чуть спать не отправил, — признаюсь я.

Карасев протягивает руку. Обмениваемся крепким рукопожатием.

— Ладно, — улыбается Александр Николаевич, — переодевайтесь. Ждем вас на втором этаже. Там уже стол накрыли.

21–22 октября 1978 года. (Продолжение)

21 октября. Суббота. 17:00

Запах шашлыка плыл над территорией пионерлагеря. Он дразнил обоняние, заставлял выделяться слюну, манил к истекающим соком кусочкам мяса, медленно доходившим на стреляющих огненными искрами рубиновых углях.

Серега метался между двух самодельных мангалов, сделанных из кирпичей, лежавших небольшой кучкой у ограды. Он азартно махал картонкой над шампурами, разгоняя в стороны сизые хлопья дыма. Вокруг него столпились детишки, жадно наблюдающие за процессом и глотающие слюни. В глазах у малышни светилось предвкушение будущего пира.

Приехали мы недавно. Председатель настоял, чтобы наша команда тоже посидела за общим столом. Пришлось идти. Перекусили салатиками, бутербродами с колбасой, нарезкой из сыра и буженины, пообщались с местными. Нас усадили с местной молодежью. Пришлось рассказывать девушкам и парням о нашем клубе, отвечать на вопросы. Хотя особого настроения после спарринга с Карасевым не было. Немного трещала голова, и набухающая шишка отзывалась приступом острой боли при случайном прикосновении. А моему бывшему противнику всё было нипочем. После тяжелого нокдауна, обычно человека должно подташнивать, а голова — раскалываться. А он уселся напротив, и начал с аппетитом сметать снедь со стола, молодецки опрокидывая в себя одну за другой стопку водки. Правда, после пары-тройки возлияний, притормозил. Разговорились с Карасевым. Его, оказывается, Юрой зовут. И парень был неплохой. Просто приревновал нас к своей зазнобе — Алине, высокой и стройной девице с толстой русой косой. Ему показалось, что она чересчур заинтересованно смотрела на выступление парней. Вот и сорвался. А теперь горел желанием овладеть техникой рукопашного боя. Пригласил парня заехать в наш клуб, и пообещал, что тут поможем организовать секцию. Как это сделать мысли уже были. Александр Николаевич готов был выделить новому тренеру дом, где недавно жила одинокая старушка, помочь обустроиться и предлагал зарплату — 120 рублей. И продуктами обещал снабжать в разумных пределах, и в колхозной столовой кормить. Подыскать тренера на таких условиях Зорину было несложно. У него имелись знакомые отставники, владеющие рукопашным боем, и желающие переехать в сельскую местность. И мы периодически будем заезжать в клуб, и проводить совместные тренировки. Благо, детдом, рядом. В старое здание, которое спешно ремонтировали, он вернется ещё нескоро, и какое-то время будет находиться в пионерлагере.

Посидели пару часов на банкете для приличия, потом откланялись и поехали в пионерлагерь. Сэнсей остался обсудить с председателем некоторые рабочие моменты, пообещал прибыть позже.

Рассматриваю веселящуюся детвору, резво прыгающую по спортивной площадке. Ирина Анатольевна и Елена Станиславовна возятся с малышней.

Максим Иванович, с которым я познакомился час назад, усевшись на скамейку, деловито обрабатывает ножом деревяшку, делая игрушку для одной из воспитанниц. В умелых руках пожилого учителя труда из небольшого поленца из-под колец стружек проступает забавная кошачья мордочка. За этим процессом наблюдают несколько детей, чуть постарше Маши.

Замечаю Гордея, Сороку и их компанию. На пожаре видел, как Семен успокаивал малых, общался с докторами, тащил пострадавших детей в машину «Скорой», но тогда мы пообщаться не успели. Не до того было.

А сейчас Гордей, Сорока и ещё несколько парней и девчонок из их «банды» сидят отдельно от остальных и о чем-то оживленно болтают. Мы с белобрысым встречаемся глазами. Он решительно встает и быстрым шагом направляется ко мне.

— Привет, — протягивает руку Семен.

— Привет.

Обмениваемся рукопожатием.

— Что же ты Сема за Бидоном не уследил? — с укором смотрю на него, — Поговорить-то ты с ним поговорил, но надо было и присматривать за уродом. Сам же видел, что он в полном неадеквате. Гудыма чуть всех вас не спалил живьем.

Белобрысый чуть отводит взгляд, не желая встречаться со мною глазами. Насупился, крепко стиснул челюсти. Переживает.

— Ладно, бывает. Не дуйся. Главное, что все обошлось, — хлопаю Гордея по плечу.

Семен немного расслабился. Десяток секунд молчит, а потом тихо говорит:

— Я что сказать хотел. Спасибо вам всем огромное за то, что малых вытащили и шмоток привезли. Леш, если тебе что понадобится, всегда обращайся. Не подведу, — взволнованно тараторит Гордей.

Вижу, что парень искренен. Может использовать его в оперативной комбинации со Шпилем-старшим? А что, это идея.

— Мы с тобой попозже ещё поговорим. Есть у меня к тебе одно дело. Только никому не трепись, ни Сороке, ни дружкам, хорошо?

— Да я… Могила. Отвечаю, — белобрысый замолкает. После пожара, он готов за меня и Зорина в огонь и в воду. Только свитер на себе не рвет от избытка чувств.

— Тогда позднее вернемся к этому разговору. Завтра утром, хорошо?

Сема послушно кивает.

— Ладно, иди к своим. Поговорим ещё попозже.

Белобрысый, благодарно взглянув на меня, уходит.

Мальцев поочередно снимает шампуры с огня, несет их к большому столу под навесом. Затем он одним движением ножа сбрасывает мясо с кольцами лука прямо в подготовленный большой таз. Елена Станиславовна раскладывает дымящиеся коричневые кусочки свинины по тарелкам, разливает в чашки, привезенный нами лимонад, и раздает их примостившимся за столом детдомовцам. Сначала — самым маленьким. Потом детям постарше. В каждую тарелку добавляется пару кусочков порезанного хлеба «кирпичика», горкой лежащего на большом подносе. Бесподобный аромат жареного на углях мяса продолжает дразнить меня, заставляя желудок довольно урчать в предвкушении дегустации.

Даже Маша, важно водившая за собой Надю Зорину, не удержалась, и уселась за стол со своей новой подругой. Девчонки сразу же получили по тарелке мяса с хлебом, и принялись увлеченно ковыряться вилками в шашлыке.

Мальцева сменяет Потапенко, а Серега отправляется ко мне, держа в руках пару шампуров и бутылку лимонада.

— Держи, — мне вручается мясо.

— Пойдем, присядем, — показываю взглядом на пустую беседку метрах в пятнадцати от нас.

— Пошли, — охотно соглашается Мальцев.

Шашлык получился великолепным. Сочные и мягкие коричневые ломтики таяли во рту, радуя хрустящей корочкой и неповторимой вкусовой гаммой пахнущего угольками мяса.

Серега, приставив горлышко бутылки к выступу скамейки, ударом ладони сверху сбил крышечку.

Несколько минут мы молчали, наслаждаясь трапезой и запивая шашлык лимонадом. Мальцев, сняв зубами очередной ломтик, даже глаза прикрыл от блаженства.

— Как вкусно, — выдохнул он, расправившись с мясом, — Батя всегда на праздники шашлык готовил прямо у нас во дворе. Так к нам все соседи сбегались на запах. А батя добрый. Он каждого угощал. А соседи в ответ, кто водку, кто салатик, кто наливку тащили. Потом эта гулянка танцами и всеобщим застольем кончалась. Эх, здорово было.

— Ага, — отрываю зубами последний кусочек свинины, и медленно перемалываю его, наслаждаясь каждым мгновением.

— Мы тоже с матушкой и отцом пару раз на природу с друзьями выезжали и шашлык готовили. Здорово было.

— А давай вечерком к речке смотаемся, — загорелся Серега, — она тут неподалеку находится. Я эти места знаю. Ребят с собою возьмем, посидим, у костра компанией, поговорим, я гитару взял.

— Давай, — соглашаюсь я, — Почему бы и нет?

* * *
Темнело. На опушке леса бесновалось пламя, жадно пожирая сложенные пирамидкой сучья. Серега задумчиво перебирал струны гитары. Аня вытянула ладошки, наслаждаясь теплом костра. Даша сидела рядом с подружкой, о чем-то задумавшись. Иван и Паша расположились рядом, периодически подбрасывая ветки в огонь.

Из-под открытой двери «копейки» торчали ботинки Миркина. Игорь объелся шашлыков, и когда мы приехали, сразу же завалился дрыхнуть на заднее сиденье, отказавшись принимать участие в наших посиделках.

Вова Потапенко деловито собирал ветки для костра на окраине леса.

Замечаю, что зеленоглазка зябко ежится. Куртка у неё совсем легкая, а вечером похолодало. Иду в машину, залажу к дремлющему Миркину. Игорь чуть приоткрывает глаза, узнает меня, поворачивается на бок и опять мгновенно засыпает. За задним сиденьем у стекла лежит свернутое шерстяное покрывало. Я его давно приметил. Беру покрывало, подхожу к костру, разворачиваю и накрываю плечи зеленоглазки.

— Спасибо Леша, — Аня благодарно смотрит на меня.

— Всегда, пожалуйста, — улыбаюсь однокласснице.

Чуть дальше от ВАЗ-2101 стоит синий москвич 408 сэнсея. А сам он сидит недалеко от нас на холме с видом на спокойную гладь воды. Сложил ноги в позе лотоса, и устремил взор куда-то далеко на другой берег. Медитирует.

Когда Игорь Семенович сказал, что поедет с нами, я сильно удивился. Зачем сорокатрехлетнему мужику скучать в компании молодежи? Но Зорин был непреклонен.

— Я за вас всех отвечаю. Мало ли что может случиться. Дураков хватает. Ты недавно с одним из них боксировал. Поэтому только со мною или никак.

Мы дождались, пока наставник уложит свою дочку спать вместе с другими детьми, и присоединится к нам. Затем поехали на речку.

Артём и Вероника неожиданно отказались ехать к речке. Влюбленный милиционер уболтал боевую блондинку на вечернее свидание. Вероника, похоже, сильными чувствами к нему не пылала. Она относилась к Артёму просто, по-дружески. Но в беседке с ним вечером посидеть согласилась. Ей, как и каждой девушке, нравилось внимание поклонников. Поэтому парочка осталась в пионерлагере, и только помахала нам из беседки, когда машины выезжали из лагеря.

Усаживаюсь рядом с Пашкой и Ваней. Они подвигаются, освобождая мне место.

Мальцев перебирает гитарные струны, и негромко напевает:

— Прибыла в Одессу банда из Амура,
В банде были урки, шулера.
Банда занималась темными делами,
И за ней следила Губчека.
— Серый, — поморщился я, — ну к чему эта пошлость? Дай-ка мне гитару.

— А чего пошлость? — смущенно бормочет здоровяк, — известная же песня. Народный фольклор.

Но гитару мне послушно передает.

— Пошлость это, Серый. Нытье уркагана напополам со стонами. Блатная романтика в худшем своем проявлении. И не спорь.

Мальцев, собирающийся что-то ответить, замолкает.

— Тогда ты нам чего-то спой, правильное, — подначивает меня Потапенко.

Задумчиво перебираю струны. Пронзительные аккорды разрывают тишину ночи, и уносятся вдаль, постепенно затихая в непроницаемой тьме. Только искры костра взлетают к небу, где светятся тусклые огоньки далеких звезд, разбавляя черную мглу мягким сиреневым светом.

— Шелестов, может, ты действительно нам сыграешь и что-нибудь споешь? — спрашивает Аня.

— Да, Лех, давай, у тебя должно классно получиться, — поддерживает её Ваня.

— Хорошо, — соглашаюсь, — а что вам спеть?

— Про любовь можно? — робко просит Даша.

— Вот еще, — фыркает Волков, — вам, девкам, только сладкие сопли давай. Леш, лучше сбацай что-нибудь сильное, героическое, пробирающее до самой души.

— Героическое, говоришь? — задумчиво протягиваю я, перебирая в уме подходящие варианты. Исполнять что-то банальное и всем известное не хочется. Яркой кометой в сознании мелькает воспоминание об Афганистане. Сейчас я вас расшевелю. Эту песню я часто пел в компании сослуживцев, и она стала неофициальным гимном нашего разведвзвода.

Опять трогаю струны. Звучат первые аккорды любимой мелодии.

— Ребята, помните, мы изучали историю древнего мира в пятом классе?

Амосов и Волков поочередно кивают, остальные напряженно ждут продолжения. На лице Волобуева явственно проступает недоумение.

— А причем здесь это? — удивленно спрашивает он.

— Сейчас объясню. Я спою вам песню. Но сперва небольшое пояснение. В свое время я зачитывался историей Древнего Рима. В самом начале своего существования это был город, где каждый мужчина был воином. Служба в армии была обязанностью и почетной привилегией любого гражданина зарождающейся великой республики. Благодаря стойкости, воле, выучке и дисциплине своих солдат Великий Рим стал править большей частью античного мира. Его владения простирались от Британии, почти на всю Европу, также охватывая часть Северной Африки и Ближнего Востока. Правда, потом могучая республика стала империей, а через несколько веков одряхлела. Множество римлян вместо грозных воинов, наводивших ужас на соседние народы, выродились в высокомерных патрициев, погрязших в неге и разврате. Страну как раковая опухоль разъедала коррупция, сотрясали бунты легионеров и восстания провинций, преторианцы из личной гвардии императоров, превратились в заговорщиков, регулярно возводящих угодных им полководцев на трон. И Великий Рим пал под неистовыми ордами варваров.

Но тысячелетия его величия были обеспечены могучей армией — непобедимыми легионами, ставших нерушимой преградой для толп дикарей.

Шестой легион «Феррата» был создан Гаем Юлием Цезарем. Это были поистине стальные люди, готовые любой ценой выполнить приказ командования. Они дрались в Испании, Сирии, Греции и даже Армении, наводя ужас на противников стойкостью, железной дисциплиной, идеальной выучкой и стальной волей. Враги боялись и уважали легионеров «Феррата». Именно на таких солдатах, сражающихся и гибнущих за свою Империю, держалась вся мощь Великого Рима. Пока они были живы и противостояли варварам, потомки Ромула и Рема могли спать спокойно.

И моя песня будет об этих стальных солдатах, умиравших во имя империи. И пока между Римом и ордами варваров стоит хотя бы один легион, империя будет жить.

Первые два куплета текста сочинил еще в 60-ых годах, чешский писатель Йозеф Томан, остальные дописали наши археологи, участвующие в раскопках Херсонеса.

Пальцы бегают по гитаре, заставляя её взрываться гремящей мелодией. Ребята замирают в ожидании.

Мой голос взлетает в ночное небо, растворяясь среди звезд. Возникает ощущение, что даже пламя бьется в неистовстве под звуки марша легендарного легиона.

Начинаю тихо, постепенно усиливая голос:

Пусть я погиб под Ахероном
И кровь моя досталась псам —
Орел 6-го легиона,
Орел 6-го легиона
Все так же рвется к небесам.
Орел 6-го легиона,
Орел 6-го легиона
Все так же рвется к небесам.
На лицах завороженных песней ребят пляшут темные блики костра. Они даже дышать перестали, вслушиваясь в каждое слово.

Все так же быстр он и беспечен
И, как всегда, неустрашим.
Пусть век солдат так быстротечен,
Пусть век солдат так быстротечен,
Но вечен Рим, но вечен Рим.
Беззвучно шевелятся губы Паши Амосова, повторяя слова гимна. Тихонько подпевает Волков. Задумчиво наклонив голову набок и укутавшись в покрывало, слушает песню Аня.

Пот, кровь, мозоли нам не в тягость
На раны плюй — не до того!
Пусть даст приказ Тиберий Август,
Пусть даст приказ Тиберий Август —
Мы с честью выполним его.
Подошедший наставник, вспоминая о чем-то своем, тяжело вздыхает, и отводит глаза. На его челюстях буграми перекатываются желваки, грозя порвать кожу, а взгляд, устремленный вдаль, приобретает знакомый стальной блеск. В глазах Вовы Потапенко, напряженно вслушивающегося в каждое слово, сверкают искорки костра.

Сожжен в песках Ершалаима,
В водах Евфрата закален,
В честь императора и Рима,
В честь императора и Рима
Шестой шагает легион.
Завершающий куплет, точно повторяющий первый, подпевают все ребята. Заканчиваем мы хором.

Пусть я погиб под Ахероном
И кровь моя досталась псам —
Орел 6-го легиона,
Орел 6-го легиона
Все так же рвется к небесам.
Гитара замолкает. Несколько секунд над поляной царит молчание. И только громко трещат ветки, обугливаясь в пламени костра.

— А что потом произошло с шестым легионом? — нарушает молчание Паша.

— Точно неизвестно. По одним источникам был расформирован. По другим — пал в бою. Во всяком случае, в конце 4-го, начале 5-го века нашей эры, когда Рим приходил в упадок, его уже не существовало, — отвечаю я.

— Понятно, — вздыхает Амосов.

— Леша, а можно тебя на пару минут? — интересуется Аня. В зеленых глазах девушки отражаются отблески пламени,белое лицо с тонкими чертами оттеняют длинные волосы цвета воронова крыла. Ночной полумрак нежно окутывает её стройную фигурку, придавая Николаенко особое очарование.

— Конечно, — я встаю, и подаю девушке руку. Она опирается на неё и поднимается, поддерживая ладошкой уголки покрывала на плечах. Серега, улыбаясь, подмигивает мне. Потапенко показывает большой палец. Аня уходит вперед, и я украдкой грожу ухмыляющимся парням кулаком, затем разворачиваюсь и догоняю зеленоглазку.

Помогаю Николаенко спуститься с крутого бережка вниз, на небольшой пляж перед речкой. Потом Аня расстилает покрывало на толстом бревне, предлагая мне усесться рядом.

— Знаешь, я так бы часами смотрела на звезды и речку, — журчит её звонкий голосок, — Когда я была маленькой, меня папа пару раз брал с собой на рыбалку с ночевкой. Мама тогда была в командировке, а я сама напросилась. И мы так и сидели, он с удочкой, а я рядом. И смотрели на воду и звезды. Так хорошо было.

— Понятно, а я к рыбалке равнодушен. Не знаю, почему. Может просто усидчивости не хватает. Не могу так часами просиживать, — признаюсь я.

— Знаешь Леш, а ведь мне Оля рассказала, что ты её вытащил из огня. Я сначала на тебя обиделась, что ты ничего не сказал. Но потом успокоилась, — признается Аня, — ты спас Ольку, девчонок… Я даже не представляю как, наверно, страшно, нырять в это огненное пекло и прорываться сквозь пламя к ним. Спасибо.

Нежные девичьи губы легонько прикасаются к моей щеке.

Чувствую, как лицо медленно заливается краской.

— Я вообще-то на подхвате был. Всё Зорин сделал, он дверь вышиб и девчонок за собой вел, — смущенно бурчу, отводя глаза.

— Леш, а всё-таки, ты почему нам не рассказал, что был на пожаре и спас девочек? — интересуется Николаенко, — Я…Я просто места себе найти не могла, когда узнала. Мы же с Дашкой переживали.

— А почему я должен был вам это рассказывать? Сказал же, что с детьми все в порядке, и хватит с вас, — на автомате озвучиваю свои мысли, и с ужасом понимаю, что говорю что-то не то.

Аня смотрит на меня. Изумрудные глаза девушки наполняются влагой. Вздернутый носик краснеет.

— Ты… — дрожащим голоском говорит она, — Какая же ты скотина Шелестов.

Николаенко резко разворачивается, и убегает наверх по склону.

Безумно хочется побежать за нею, обнять, крепко прижать Аню к себе, такую хрупкую, милую и желанную, зарыться ладонями в пышные черные локоны, прошептать «прости», и поцеловать страстно и нежно. Ведь Николаенко безумно нравилась мне и в той, прошлой жизни. Но я, как и всякий подросток, боялся себе признаться в этом. Боялся, что мои чувства вызовут вежливый холодный отказ или насмешку. Хотя зеленоглазка всегда была доброжелательна и ровна со всеми одноклассниками и со мною тоже. Но комплексы подростка логике не поддаются. Это чистые эмоции и страх, выплывающие из глубин подсознания.

И сейчас я, скрипнув зубами, остаюсь на месте. Но уже по другой причине.

«Это ещё ребенок, школьница, что ты от неё хочешь? Романтических отношений? Но я уже встречаюсь со Светой, так будет нечестно», — убеждаю себя. Ураган эмоций, бушующий внутри, заставляет сорваться и побежать за зеленоглазкой, а разум усилием воли давит эти порывы.

Но сердцу не прикажешь. И душу щемящей удавкой захлестывает волна светлой печали по несбывшейся мечте и не состоявшейся любви…

Так я думал тогда, стоя на белом песке, созерцая черную гладь воды и безмолвные сиреневые звезды, дружелюбно мерцающие в холодном ночном небе.


22 октября 1978 года. Утро воскресенья

— Дядя Толя, мы здесь будем кино снимать? — подросток в пионерском галстуке и пиджаке с любопытством осматривает небольшую лесную полянку.

— Здесь, — подтверждает невысокий худощавый мужчина с черными вьющимися волосами и квадратной челюстью, одетый в клетчатую рубашку, потертые и мешковатые серые брюки. Он улыбается, но выпуклые светло-голубые глаза остаются холодными и цепко следят за пареньком.

Мужчина закрепляет веревку на толстой ветке дерева, делает петлю, затем пододвигает обрезок толстого бревна и предлагает мальчику встать на него. Тот послушно становится на дерево. На его шею набрасывается петля. Подросток покорно позволяет дяде Толе затянуть узел.

Чернявый резко выбивает опору из-под его ног. Мальчик хрипит и дергается в петле.

— Дядя Толя не надо. Снимите меня. Я передумал, сними… — сипит он, суча ногами. Пальцы лихорадочно вцепляются в веревку, в последней попытке ослабить удушающий узел.

Маньяк, радостно оскалившись, бросается к отложенной в стороне камере. «Кварц» жужжит, беспристрастно фиксируя круглым объективом агонию ребенка. По телу парня пробегают судороги, лицо синеет, глаза выпучиваются, штаны в районе паха намокают.

Чернявый уже не может сдерживаться. Его лицо перекашивается в сладострастной гримасе. «Дядя Толя» постанывает, совершая движения тазом и энергично поглаживая пальцами ширинку.

«Млять, да он обкончался», — брезгливо отмечает частичка моего сознания, наблюдающая за процессом. Затем посиневшего подростка снимают с петли. В руках у чернявого появляется топор. Блестящее лезвие с противным хрустом врубается в тело ребенка…

Картинка пропадает, сменившись черной пустотой. И появляется другая. На лесной поляне пожилой мужчина терзает обнаженное тело маленькой девочки. Оскалившись в злобной гримасе, он рубит бездыханную малышку кухонным ножом, кусает и грызет белеющее в сумерках тело, капая слюной на жертву. В глазах маньяка плещется безумие. Мучитель с упоением потрошит истерзанное тело девочки. Застывшие глаза, наполненные предсмертной мукой, маньяк выкалывает острием ножа. Затем потрошитель деловито складывает в баночки окровавленные внутренности ребенка, аккуратно вытирает руки тряпочкой и засовывает емкости обратно в свой потертый портфель. И спокойно уходит с поляны, оставляя за спиной изрезанное и истерзанное тело девочки.

Просыпаюсь я, от того, что моё плечо трясет здоровенная лапа.

— Леша, вставай, через сорок минут выезжаем, — слышу голос Мальцева — Да что с тобой такое? Ты же весь мокрый. Заболел?

Открываю глаза, вижу склонившееся надо мною обеспокоенное лицо Сереги.

— Со мной всё в порядке, сейчас поднимусь, — отвечаю товарищу, — пара секунд.

Обессилено откидываюсь на подушку, смежая веки. Снова переживаю увиденное во сне, давя приступы ярости. Уродов я узнал моментально. В моей прежней жизни их кровавые дела гремели по всему Союзу. И сейчас есть шанс избавить от издевательств, мучений и смертей десятки жертв кровавых маньяков. И поэтому в голове раненой птицей судорожно бьется навязчивая мысль: «Сливко и Чикатило надо убить».

22–24 октября 1978 года

Наконец-то я у себя дома. Клацает поворачиваемый ключ в замке, касаюсь двери рукой, и она послушно распахивается. Холл пуст. В гостиной раздается невнятное бормотание телевизора. Из кухни, привлеченная звуками в коридоре, появляется родительница

— Привет мамуль, — смотрю на родительницу в халатике, переднике и полотенцем на плече и губы сами растягиваются в улыбке.

— Здравствуй сына. Кушать будешь? Я макароны по-флотски приготовила.

— Спасибо, мам. Может немного попозже? Я час назад позавтракал. А чай выпью с удовольствием.

— Раздевайся, иди на кухню. Сейчас чаю тебе налью. Заодно и поговорим, — мама многозначительно прищуривается.

— Хорошо, — мысленно вздыхаю, готовясь к моральной порке.

— Здорово, сын, — из гостиной появляется батя.

В белоснежной майке и темно-синих трениках с пузырящимися коленками и резинками на пятках, он похож на обычного работягу. Только идеально выпрямленная спина, развернутые широкие плечи и подтянутое мускулистое тело, спокойный и уверенный в себе взгляд выдают в нем военного.

— Привет, па.

Жму батину ладонь.

— Давай чай пока попей, а я «Служу Советскому Союзу» досмотрю, — папа снова исчезает в гостиной

На кухне как всегда тепло и уютно. На подоконнике распустилась ярко-алыми лепестками бегония, ощетинились белесыми иголками кактусы, а с холодильника свисают побеги жасмина, обрамленные белыми, уже начинающими увядать цветами. Мамуля с этими растениями постоянно возится, поливает, чуть ли не молится на свой маленький садик. И её усилия не пропадают даром. В окружении ярких цветов, стерильно чистой белоснежной кухни и вкусных запахов настроение всегда поднимается.

Мама ставит рядом со мною исходящую паром пузатую чашку с чаем. Осторожно берусь за ручку, и делаю маленький глоток, оттягивая неизбежную разборку. Родительница снимает передник и вешает его на ручку кухонной двери. Она опускается на табуретку рядом, и наблюдает за чаепитием, тихонько положив руки на стол и подперев ладошкой щеку.

Неспешно пью чай. Матушка пододвигает ко мне вазочку с печеньем. Не могу удержаться, квадратик «Юбилейного» будто сам прыгает в руку. Печенье аппетитно хрустит в зубах, рассыпаясь на множество кусочков и тая во рту сладкой массой.

Делаю последний глоток и отставляю пустую чашку.

— Всё? Чаю попил? — вкрадчиво уточняет мама.

«Сейчас начнется», — обреченно думаю я.

— Ага, — вздыхаю.

— Леша, а теперь я хочу с тобой серьезно поговорить, — голос матушки холодеет.

— Слушаю.

— Ты зачем в огонь полез? Совсем идиот? А если бы там сгорел? — разъяренно шипит мама, — Что бы мы с отцом тогда делали?

— Мам, а мне, что было делать? — пожимаю плечами, — тебе же отец и дед все объяснили. Понимаешь, не мог я иначе. Не мог.

На мой затылок обрушивается увесистый подзатыльник.

— Всё ты мог! — бушует мамуля, — Есть пожарники, милиция. Им положено этим заниматься. И вообще обо мне ты подумал?!

В глазах мамули набухают слезы.

— Мам ну перестань, — неловко оправдываюсь, отводя взгляд, — А там тогда никого не было. Что мне было делать? Стоять и смотреть?

— Так Настя, — папа стремительно врывается на кухню, — прекратить истерику. Я тебе уже сколько раз объяснял, Алексей правильно поступил.

Мама закрывает ладонями лицо и всхлипывает. Батя неловко прижимает её к себе.

— Настюша, не раскисай. Была ситуация и прошла. Слава богу, всё закончилось. А теперь Леша так глупо подставляться не будет. Правда, сын?

Я молчу. Батя выразительно смотрит на меня.

— Правда.

— И вообще Насть, мы же хотели с ним о другом поговорить. Помнишь?

— Помню, — голос матери ещё дрожит от переживаний, — Доведете вы меня когда-нибудь до сердечного приступа.

— А я тут причем? — удивляется папа,

— А притом, — мама обжигает отца взглядом, — Что ты такой же. И Алексей в тебя пошел. Думаешь, я забыла, как ты с хулиганами возле кинотеатра завелся? Если бы мы тогда не удрали, пришлось бы тебе под суд идти. Ребята, наверно, инвалидами остались.

— Да мне все равно кем они остались, — психанул батя, — Эти, «ребята», как ты их называешь, искали приключения на свою голову. Вот и нашли. Что хотели, то и получили. А был бы вместо меня какой-то гражданский бедолага, так они бы ему запросто кастетом голову проломили. Да и не сильно я их покалечил. Ну руку и челюсть сломал, потоптал уродов немного. Да и хрен с ними. Будут знать, что на всякую силу, другая найдется.

— Дурак ты Саша, — вздыхает матушка, — ты же ещё курсантом был. Мог бы срок получить.

— Мог, — соглашается батя, — но не получил же? Я скандал не провоцировал, и встревать не хотел. А что мне было делать? Не фиг было этим выпившим уродам юбку на тебе задирать.

Батя осекается. Покрасневшая мама крутит пальцем у виска, и показывает глазами на меня.

С трудом сохраняю невозмутимое лицо, хотя уголки губ подрагивают, непроизвольно расползаясь в широкую улыбку. Какие интересные факты из жизни предков всплывают. Надо будет батю потом расспросить.

— Ладно, мы же собирались с Лешей поговорить, — заторопился отец, — Сейчас будем или отложим на потом?

— Сейчас, конечно, — матушка аккуратно подушечками пальцев сняла набухающие в уголках глаз слезы, — Пойду только умоюсь.

Дожидаемся возвращения мамы из ванной. Через минутку она с умытым личиком появляется на кухне.

— Леш, тут такое дело, — голос мамули непривычно тих, — Мы с Сашей поговорили и решили…

Родительница замолкает.

— Продолжай Настя, — подбадривает папа.

— Леша, мы к Маше привязались, — признается мама, — замечательный ребенок. Она такой грустной вчера была, когда я ей вещи собирала, что у меня сердце сжалось.

— И? — вопросительно поднимаю брови, а сам замираю в предвкушении ответа. Неужели решились?

Мы хотим удочерить Машу, — смущенно выпаливает матушка, — Как ты на это смотришь?

— Как? — я даже подскочил от нахлынувших эмоций, — Да прекрасно смотрю мам! Только сам об этом с вами хотел поговорить. Вы молодцы!

Стул с грохотом отодвигается в сторону, а я пылко обнимаю растерянную мамулю.

Отец довольно улыбается.

— Видишь Настя, а ты переживала, как Алешка воспримет это. Я же говорил, нормально все будет. Парень взрослый, ответственный, Машу любит и сам с нею возится постоянно.

— Вот и хорошо, — лицо матери светится счастьем, — Тогда выберем время, и мы с Сашей съездим в детдом, и поговорим с Ириной Анатольевной. Уточним, какие документы нужно собрать, что делать. Заодно и Машеньку навестим.

— Всё правильно мамуль, действуйте, — подмигиваю отцу.

— Ты смотри, раскомандовался, — мама шутливо замахивается на меня.

Закрываюсь руками, изображая испуг.

— Ладно, вроде всё решили? — уточняет отец.

— Настя, пошли в комнату, скоро «Здоровье» закончится, и «Утренняя почта» начнется.

— Пошли, — соглашается мама, — Леш, ты с нами?

— Не, мамуль, я у себя в комнате посижу. Устал с дороги, отдохнуть хочу, — отговариваюсь я.

— Как хочешь.

Предки покидают кухню. Я направляюсь в свою комнату. С размаху плюхаюсь на диван и закрываю глаза.

Тогда на берегу, выждал пять минут и поднялся по склону к ребятам. Костер уже догорал. Парни деловито суетились возле машин. Аня уже сидела в москвиче «сэнсея» с Дашей. Подружка ожгла меня злым взглядом, но я не отреагировал. Мне было всё равно. А зеленоглазка демонстративно отвернулась в другую сторону.

Ваня и Пашка метнулись ко мне.

— Вы чего, поссорились? — спрашивает Иван.

— Да так, по мелочи, — стараясь казаться равнодушным, отвечаю однокласснику.

— Ничего, — тихо подошедший Мальцев, ободряюще пихает меня локтем в бок, — Как поругались, так и помиритесь.

— Уезжаем уже? — спрашиваю у Ивана.

— Ага, — кивает он, — Игорь Семенович пять минут дал на сборы. Думали уже тебя идти звать.

Всю обратную дорогу я сидел мрачный. Грусть, поселившаяся в душе после разговора с Аней, не хотела уходить. Одноклассники и Вова попробовали меня разговорить, но после нескольких односложных ответов, отстали.

Когда поставили машины и пошли в заранее приготовленную для нас комнату, от беседки ко мне метнулась темная фигура.

Мальцев шагнул вперед, закрывая меня мощным торсом. Потапенко напрягся, напружинив ноги. Иван и Паша просто растерялись от неожиданности.

— Серый, всё в порядке, — я узнал фигуру Гордея.

— Ты уверен? — с сомнением спросил здоровяк, рассматривая Семена.

— На сто процентов, — подтвердил я, — Свой человек.

— Тебя здесь подождать?

— Не надо. Мы с Семой сейчас переговорим, и я подойду в комнату.

— Ну, смотри, — Мальцев дал отмашку рукой, и ребята бодро зашагали к корпусу.

— Сема, ты чего один вечером в беседке делаешь?

— Так, это…. Тебя жду, — растеряно ответил Гордей.

— А чего именно сейчас? Ночь на дворе. Мы же на утро договаривались.

— Я подумал, что вечером лучше, спокойнее. Утром вы уезжать будете. Может не до разговоров быть. А здесь и сейчас нам никто не помешает, — заявил белобрысый.

— Понятно. Раз так, то давай вкратце расскажу, что мне от тебя нужно.

Я поделился своими планами с Гордеем. Семен внимательно выслушал меня и без колебаний согласился. Мы наметили операцию на вторник. После занятий, Семен должен был ускользнуть с детдома и ждать машины в 14:45, у расколотого дерева в ста метрах от въезда в Павловку.

Там его должен был забрать Мальцев на «копейке». Если же в течение получаса Сергей не появлялся, имелся резервный вариант. Сема добирался до города на автобусе или попутке. На эти цели я выделил белобрысому пять рублей. В этом варианте встреча была назначена в парке на 16:30.

Теперь мне оставалось проинструктировать Комка, и договориться с Мальцевым и Вероникой,

В дверь осторожно постучались. Приходится отвлечься от раздумий.

— Открыто.

Батя тихонько заходит, прикрывая дверь. В руке у него сложенная газета. Он прикладывает палец к губам.

— Я сегодня почту забирал, — тихо говорит отец.

Он аккуратно разворачивает газету, достает и протягивает бумажку.

Забираю и рассматриваю её. Так и есть, повестка вызова на допрос как свидетеля в РОВД, следователь Кривицкий, кабинет 47. На 15:00

— Из-за пожара в детдоме? — уточняет папа, внимательно наблюдая за моим лицом.

— Ага, там ещё мы с Мальцевым поджигателя поймали, — признаюсь я.

— Я знаю, — улыбается отец, — с Зориным уже разговаривал. Мне Игорь Семенович обо всем доложил в подробностях. Хотел с тобой об этом пообщаться, но не при матери. Она и так переживает, что ты в огонь полез, ещё и об этом узнает, вообще такое тут устроит. Мы позднее к этому вопросу вернемся. Хорошо?

— Хорошо.

— Вот и отлично. Значит так, матери пока ничего не говорим. Завтра я отпрошусь с работы, и заберу тебя со школы. Вместе поедем. Ты пока несовершеннолетний, и я имею право присутствовать на допросе. Насте я сам потом сам все расскажу, аккуратно.

— А может я сам? — осторожно уточняю у отца, — Ну чего ты будешь отпрашиваться? Я один вполне справлюсь.

— Справится он, — фыркает папа, — отставить возражения. Я еду с тобой и точка.

— Ладно, — пожимаю плечами, — как скажешь.


Понедельник 23 октября

Понедельник — день тяжелый. Эту истину пришлось прочувствовать на своем горбу. В школе все учителя вдруг решили проверить мои знания. Сначала завуч вызвала к доске и добрых двадцать минут гоняла по литературе. На следующем уроке учитель физики Анатолий Иванович заставил рассказывать об электрических колебаниях. И под занавес, поглумился Гризли, не забывший мои разборки с гопниками в зале. Сначала он предложил мне выжать 16-килограмовую гирю, и увидев, что я тягаю снаряд без особого напряжения, заставил жать две сразу, а потом отжиматься, подтягиваться на турнике, лезть вверх на канате, сделав уголок. И всё это с минимальным перерывом.

Одно порадовало. Николаенко, хоть и демонстративно отворачивалась, и не разговаривала со мной, гордо задрав носик, пересаживаться за другую парту не стала.

После школы, за мной заехал отец. Ради этого случая, он даже использовал «ВАЗ-2103», два года пылящийся в гараже.

Допрос длился минут сорок. Я строго придерживался заранее продуманной версии. Следователь был корректен и вежлив. Но пару раз пытался подловить, автоматически. Особо не усердствовал, может потому, что рядом со мною стоял полковник в форме.

Потом батя поехал на работу, высадив меня недалеко от дома. По дороге я позвонил Комку. Вася ждал моего звонка и был абсолютно свободен. Встретились с ним, на заброшенном пустыре. Проинструктировал стукача, что и как надо делать, дал двадцать рублей на водку. Василия мои распоряжения не очень обрадовали, хотя отказаться он не посмел. Но я поднял ему настроение, пообещав добавить ещё десятку после «акции».

На том и расстались.

Затем рванул домой. Быстрый перекус и через полчаса я в клубе. Мальцев и Вероника уже там. Серега заканчивает тренировку с новичками. Вероника со своими девчонками работает над плакатами, пересчитывает новую партию вещей, принесенных, пока мы были в колхозе.

Сначала отозвал Мальцева в «совещательную комнату».

— Сереж, нужна твоя помощь.

— Говори.

Рассказываю ему ситуацию со Шпилем-старшим. От начала до конца и ничего не скрывая. В таких случаях, если нужна помощь, надо быть откровенным. Маленькая ложь или умолчание, приводит к проблемам в будущем.

— Понятно, — Серега задумчив и нахмурен, — На меня можешь рассчитывать. Что делать будем? Ноги ему переломаем в темном переулке?

— Нет. Всё сделаем намного хитрее и эффективнее, — я посвящаю Мальцева в свой план.

— А что может сработать! — повеселевший Мальцев хлопает меня по плечу, — Я, так понял, ты и Веронику хочешь привлечь?

— Ага, — киваю, — Думаешь, стоит?

— Стоит, — уверенно говорит Серега, — В нашей группе, кроме тебя, я уверен на сто процентов только в двоих — Потапенко и Веронике. Лешка — парень хороший, но он свадьбой живет сейчас. Они уже с Янкой всё будущее распланировали по шагам. И рисковать Волобуев не захочет. Миркин тоже вроде нормальный. Но я с ним не рос, отвечать за него не могу. А вот с Вовкой и Никой мы с малых лет вместе. Живем рядом, знаю их как облупленных. Были разные ситуации, и никто никого никогда не сдавал. С Вероникой я сам предварительно поговорю, а потом тебя позову. Думаю, она согласится. Ника ещё с детства сорвиголовой была. Посиди здесь немного, я сейчас.

— Хорошо, — я поудобнее устраиваюсь на старом кресле в углу, и замираю, закрыв глаза. Насыщенный день выдался сегодня.

Через минут двадцать Серый возвращается с Вероникой. Девушка садиться за большой стол, а Серый украдкой показывает мне большой палец.

— Я согласна, — сразу заявляет боевая блондинка, — Могли бы и не сомневаться. Что мне нужно сделать?

— Смотрите ребята, — достаю из ящика стола сэнсея листок бумаги и ручку, — вот здесь собирается Шпиль с дружками, мы поступим следующим образом…

Излагаю Нике часть своего плана.

— Не вижу проблем, сделаю, — наша валькирия невозмутима, как всегда, — но есть несколько вопросов.

— Спрашивай.

— Ты хочешь, чтобы потом я сместилась в арку и контролировала подъезд ментов. Если они припрутся слишком рано, затормозить, под каким-то предлогом, правильно?

— Правильно.

— От них я в любом случае гарантированно уйду. Но как бы потом меня не узнали.

— Нет, я не боюсь и не отказываюсь, — движением ладони Ника останавливает готовые сорваться возражения, — Просто разумная предосторожность. Есть какие-то мысли, как все сделать красиво?

— Есть, конечно, — киваю я, — во-первых, ты ярко накрасишься. Женщина с агрессивным макияжем выглядит иначе, чем без него. Во-вторых, мы тебя превратим в брюнетку в очках.

— Как? — в глазах Ники зажегся огонь интереса.

— Очень просто, — мои губы расплываются в широкой улыбке, — Моя мама участвовала в самодеятельности. Играла в разных театральных постановках в институте и даже в рабочем коллективе баловались. У нас на антресолях целый чемодан такого барахла. Там, и парики есть, и очки с простыми стеклами имеются.

— А они хоть в нормальном состоянии? — сарказм просто сочится из каждого слова Вероники.

— В идеальном. У мамы по-другому быть не может.

— Леш, а ты не боишься, что Шпиль может Гордея порезать? — беспокоится Серега.

— Не должен. Он будет пьян в хлам. И ты подстрахуешь. Зайдешь в подъезд рядом заранее, и проконтролируешь всё с окна. И Семену дадим инструкции, чтобы просто бегал от него на расстоянии. Увернуться от пьяного он сможет. Конечно, всё может случиться, но вероятность проблем сведена к минимуму.

— А как мы по времени всё скоординируем? — интересуется Вероника.

— Очень просто, — отвечаю я, — подъезжаем на машине в метрах ста от арки. Там возле разрушенного дома пустырь, место глухое. Сверяем часы. А потом действуем. Сначала работает Вероника. Потом — все остальные. Вопросы?

— Да вроде, все ясно, — Сережа задумчиво чешет затылок. Вероника кивает.

— Действуем? — протягиваю руку. На неё падает здоровенная лапа Мальцева, а сверху накрывает маленькая, но крепкая ладошка Вероники.


Вторник 24 октября. Вечер

Дмитрий Ширяев, известный окрестной шпане под кличкой «Шпиль-старший», блаженствовал. Его худосочное тело раскинулось на деревянной скамье, разбросав руки в стороны. Сегодня Комок, путевый пацан, подогнал ему и остальной братве, четыре пузыря водки. И закуску притарабанил: кулек твердых как камень ирисок.

Шпиль-старший с братом Толиком, Быком и Дубиной подгону обрадовались. Воодушевленный Димон жрал водку гигантскими глотками. Огненная вода, жидким пламенем скользила по пищеводу. Теплая волна блаженства разливалась по телу, туманя сознание и путая мысли.

Пока Шпиль увлеченно глотал «беленькую», парни кидали картишки в секу и очко «без интереса», попутно прикладываясь к бутылкам. Они трепались о местных девках, хвастались подвигами.

Чем больше росло количество выпитого, тем сильнее становились поверженные враги, грудастее и фигуристее красотки, дававшие по одиночке и вдвоем-втроем бравым парням прямо в грязных и заплеванных подъездах. А менты, которых герои с легкостью обводили вокруг пальца, тупели с каждым глотком спиртного.

Набравшийся Шпиль-старший благостно наблюдал, как младший братишка катает в секу с Дубиной и Быком. Сознание баклана плавало в облаках алкогольного рая, чудом удерживаясь в реальности.

— Здорово, парни, — идиллию гопника нарушил голос, нагло прорвавшийся сквозь хмельной дурман.

— Чего тебе? — Шпиль-старший с трудом сфокусировал взгляд на вошедшем в беседку белобрысом парнишке.

— Как на Петроградку пройти? — поинтересовался гость.

— Тебе через гаражи надо, вон туда, — вяло махнул ладонью Толик.

— О спасибо братан, — обрадовался белобрысый, — А где я сейчас?

— А ты, кстати, кто будешь? — лениво поинтересовался Комок — единственный в компании, сделавший только пару символических глотков водки.

— Петр я, а что? — отвечает гость, — Так, где я нахожусь?

— На Балке. Знаешь такой район? — ухмыляется Вася.

— Знаю, конечно, — ответно улыбается белобрысый, — известное место. Мой батя, на пятой ИК в Дзержинске шестерку оттарабанил. Так вот он мне об этом месте и рассказывал.

— Ух ты, — затуманенный алкоголем мозг Шпиля-старшего уловил слова «пятая ИК» и «Дзержинск» — я тоже там чалился. А батя твой по какой статье залетел?

— Сто восьмидесятой, — гордо ответил парень — папка знатным щипачем был. Кошельки подрезал, только так. Кстати, ребята будьте осторожны. Мне старик говорил, что на Балке дырявый живет, тоже с ним срок мотал. Так этот проткнутый под правильного пацана канает. Авторитетного бродягу из себя строит. Можете зашквариться.

— Интересно, — Дмитрий еле ворочал заплетающимся языком, — И что это за петух тут трется? Рассказать что-то о нем можешь?

— Да запросто, — улыбнулся белобрысый, — Димка его имя. В пятой ИК Дашкой стал. Худой, высокий и на подбородке шрам такой продолговатый, как у тебя. Ой, мляяяя.

Глаза парня испуганно расширились. Он начал медленно пятится из беседки.

Шпиль, автоматически потер пальцем шрам на подбородке. Поднял голову. Пацаны, ещё недавно ловившие каждое слова «авторитета», глядели на него с брезгливостью и ужасом, отодвигаясь подальше.

— Ты что Дима, правда, пидор? — дрожащим голосом спросил Комок.

— Точно пацаны, он самый. Это Дашка, — подтвердил белобрысый, — знаете, как она на клык кайфово берет? Мне батя рассказывал. К ней центровые очередь заранее занимали. Помады дарили, трусы бабские, сахаром и салом расплачивались за услуги. Батя говорил, умелая сучка была, могла на двух балдах одновременно вертеться, как шашлык на шампуре. А как с заглотом брала. Люди в пятой ИК до сих пор с ностальгией вспоминают.

Из горла Шпиля вырвался жалобный хрип. Дубина с полными ужасами глазами ломанулся из беседки, чуть не снеся белобрысого, споткнулся и продолжил движение вперед уже на четырех конечностях. Бык перегнулся через деревянную ограду, и тяжело перевалился на другую сторону. Через секунду раздался дикий крик. Бычара протаранил землю мордой, забинтованной рукой и поломанной ключицей. Толик забился в угол, и истерично рыдал, глядя на старшего, через раздвинутые пальцы. Сквозь пьяные всхлипы, прорывались слова: «мой брат — Дашка пидор, ааа».

Комок медленно, стараясь держаться от «разоблаченного» подальше, вытирая спиной каждую доску беседки, тихонько просачивался к выходу.

— Что Дашуля, спалилась? И нормальных пацанов зашкварила? — участливо спросил белобрысый, — Что же ты, сука наделала?!

Шпиль-старший пьяно взревел:

— Я не пидор!

После этого вопля Дубина заработал четырьмя конечностями ещё энергичнее. Стонущий Бык отполз в канаву поблизости и затаился. Комок отскочил, как ошпаренный. А Шпиль младший зарыдал ещё громче.

— Да ладно Дашка, чего ты стесняешься? — глумливо спросил белобрысый — Такая мастерица как ты, и на зоне не пропадет. Пахану разок минетик забацаешь и в шоколаде будешь.

Дмитрия распирало от ненависти. Рука гопника нырнула в карман и нашарила дрожащими от ярости пальцами рукоять «выкидухи».

Щелчок, и из ладони дугой вылетает хищно блеснувшее стальное жало.

— Попишу суку, — рыкнул шатающийся Шпиль-старший, и рванулся к Петру, махая крест-накрест ножом.

— Караул, — заорал белобрысый, отскакивая, — педерасты жизни лишают!


За пять минут до появления Гордея в беседке

Ярко накрашенная брюнетка в очках подошла к телефонной будке, стоявшей в отдалении. Девушка энергично дернула железную ручку на себя. Дверь со скрежетом открылась. Брюнетка закрылась в будке, и, посматривая по сторонам, набрала «02».

— Алло, милиция? — дрожащим голоском спросила она, — здесь какой-то сумасшедший на людей с ножом бросается. По-моему, он сильно пьян. Адрес? Да, конечно, помню. Совнаркомовская, дом,5. Прямо во дворе возле беседки. Приезжайте скорее, я боюсь, он здесь полдома перережет, алкоголик чертов. Что-что? Какая-такая фамилия? Вас не слышно. Жду.

Девушка аккуратно положила трубку на железный рычаг таксофона. Украдкой оглянувшись, достала из кармана платочек, и тщательно протерла место, за которое бралась своими пальчиками. Затем, оттолкнув дверь, быстро вышла из будки, повернула направо и растаяла в полутьме арки.

* * *
Опять я нахожусь в полуразрушенном доме. Второй раз за полтора месяца. Испытываю чувство дежавю, устраиваясь на том же самом месте, где вел наблюдение за Быком и его дружками. На этот раз — цель моей охоты Шпиль-старший. Хреново, что раций нет. Координировать операцию трудновато. Приходится, задавать темп по времени.

Ловлю окулярами БПБ знакомые очертания беседки. Гопники уже там. Трепятся о чем-то, играют в карты, пьют водку, принесенную Комком. Молодец стукачок отрабатывает свои деньги. А вот и Вероника выходит из арки, и садится на скамейку в отдалении. Затем появляется Мальцев. Парень заходит в подъезд «хрущевки» напротив беседки. Через пару минут во дворе, как джин из бутылки, возникает Семен. Изображает залетного гостя. Вступает в разговор со Шпилем-старшим и его окружением.

О, началось. Сема, пятясь, выходит из беседки. Ого, сявки тоже драпают, кто куда. Вроде не должна быть такая реакция. Перебухали? Хотя, если Шпиля назвали «проткнутым», они особо впрягаться не будут. Предоставят ему разрешить проблему самостоятельно, чтобы не опарафиниться.

Шпиль схватился за нож. Машет им как шашкой, налево и направо. Гордей, молодец, держит дистанцию, четко соблюдает инструкцию. С пьяным в стельку Шпилем, еле держащимся на ногах, это не трудно. И одновременно нагнетает панику, привлекает внимание свидетелей истошными криками. Красавец. А дружки Шпиля улетучились моментально. Уже возле беседки никого нет. И братец младший слинял куда-то.

Через арку заезжает желтый уазик с надписью «милиция». Вижу: брюнетка тихо уходит в арку. Ей больше делать нечего. Патруль приехал вовремя.

Милиционеры выходят из машины. Один высокий и худой, второй — коренастый, среднего роста. Водитель, скорее всего, за рулем остался.

Ну нельзя же быть такими беспечными. Хоть бы кобуры расстегнули. Вас бы в начало 90-ых на годик засунуть, быстро бы бдительности научились. Пьяный с ножом машет налево и направо, а они стоят. Худой мент что-то кричит. Гордей ловко прячется за спины работников правоохранительных органов. Шпиль, похоже, ничего не соображает, продолжает махать ножом и бежать за белобрысым. Располосовал руку милиционера ножом. Худой отпрыгивает, зажимая рану ножом. Коренастый достает ствол, стреляет предупредительный в воздух и что-то орёт. Идиот трусливый. Надо было сразу стрелять. Он же уже одного порезал. Шпиль тупо смотрит на него, бросает нож, и укладывается на землю. Из машины вылетает плечистый водитель, и помогает коренастому завернуть руки отморозка за спину. Милиционеры, не особо церемонясь, надевают на Шпиля наручники, от души влепив несколько успокоительных ударов по почкам. Раненный уже стоит со стволом, прикрыв ладонью с оружием рассеченное предплечье. Но при этом зорко контролирует каждое движение Шпиля-старшего.

Пока менты пакуют гопника, Гордей, пользуясь суматохой, покидает двор, быстро ныряя в широкую арку. Молодец, четко сработал, все мои инструкции скрупулезно исполнил, как мы и договаривались. Через минуту из подъезда выходит Мальцев, изображает секундное удивление, а потом неспешным шагом направляется к проезжей части. Все участники операции отступили на заранее приготовленные позиции и ждут меня в машине на пустыре, рядом с разрушенным зданием.

Шпиля-старшего заталкивают в «уазик». Коренастый, быстро перематывает напарнику руку бинтом. Водила что-то орет в рацию, присматривая за местом разборки. Через пять минут во двор через арку влетают рафик «Скорой» и желтая милицейская «трешка». Правоохранители быстро выпрыгивают из машины. Парочка оперов шустро разбегается по дворику. Будут показания брать у свидетелей. А их должно быть много. Недаром белобрысый орал во всю мощь легких, когда Шпиль начал махать ножом.

Пока медики оказывают пострадавшему первую помощь, маленький шустрый дядька в сером плаще с фотоаппаратом, делает несколько снимков местности. Затем он фотографирует лежащую выкидуху, а потом аккуратно поднимает её, предварительно, надев на руку тонкую перчатку. Нож опускается в приготовленный кулечек и прячется в машине.

Всё, теперь баклан никуда не соскочит. Нанесение телесных повреждений сотруднику правоохранительных органов — тяжелая статья. Уверен, его ещё в отделении, как следуют «воспитают», отбивая охоту махать ножиком и резать милиционеров.

Одной проблемой меньше. Урод поедет на зону, в свою естественную среду обитания. А мне предстоит заняться другими делами, пока дед договаривается с Ивашутиным.

Быстро покидаю пункт наблюдения. На выходе уже тарахтит «копейка», выбрасывая из трубы черные клубы дыма. Открываю дверцу и плюхаюсь на сиденье рядом с водителем. Вижу довольные лица ребят. Жму всем руки. Отлично. Мы это сделали! Одним отморозком на улицах города меньше.

Чикатило — следующий. Я иду к тебе тварь!

25–27 октября 1978 года

25 октября. Среда.

Клуб встретил меня суетой и оживленным гомоном. В раздевалке переодевалась очередная группа парней. В зале начинающие бойцы заканчивали тренировку, отрабатывая под руководством Потапенко связку: «джеб-правый прямой, лоу-кик-колено». Вероника что-то обсуждала с Настей и другими девчонками в комнате для «художников». Сенсей и Мальцев сидели в комнате для совещаний. Зорин задумчиво барабанил пальцами по столешнице. Серега собран и заряжен как перед схваткой. Ладони сжаты в кулаки, взгляд как перед входом в боевой транс.

— Всем привет, — жизнерадостно поздоровался я, — Чего такие напряженные?

— Гостей ждем, — усмехнулся наставник.

Поручкался с ним и Серегой.

— Каких гостей? Опять журналисты приедут?

— Не угадал, — кривая ухмылка Зорина говорила сама за себя, — Других.

— Из тех, что хуже татарина? — остро глянул на наставника.

— В какой-то степени. Гостей с холодной головой, горячим сердцем и стерильно чистыми руками, — в глазах Зорина мелькают искорки сарказма.

«Интересно, что здесь чекистам нужно? На кой черт они в «Знамя» приедут? Почему КГБ начало проявлять к нам интерес? Может мы с дедом где-то спалились случайно? Да нет, ерунда полная», — лихорадочно крутятся мысли.

— А если подробнее? — посмотрел я на наставника

— Игорь Семенович наблюдал за вовкиной тренировкой, а я здесь сидел, — вступает в разговор Мальцев, — Зазвонил телефон, беру трубку. Мужик какой-то звонит. Попросил позвать Зорина. Я спросил, по какому вопросу? Он представился капитаном Комитета госбезопасности Павлом Александровичем Анофриевым. Пришлось звать сэнсея.

— Мне капитан сказал, что хочет заехать, посмотреть на клуб, и познакомиться с нами. Особенно со мной и Шелестовым, — дополнил Сергея наставник.

— Что думаете? — интересуюсь у соратников.

— Пообщаться, конечно, надо, — Зорин задумчив и хмур, — но вести себя очень осторожно. Каждое слово взвешивать. Не дай бог, что-то не то ляпнуть. Мигом как клещ вцепится, не оторвешь. А вообще-то это следовало ожидать.

— Почему? — бесхитростно спрашивает Мальцев.

— Да потому, что тут у КГБ под боком новая мощная организация разрастается, рукопашному бою молодежь учит, активно себя пропагандирует. Не могут они мимо нас пройти, — терпеливо объясняет наставник, — случись ЧП с нашим участием, например, массовая драка, пистон вставят не только милиции, но и госбезопасности. Мол, что у вас товарищи под боком творится?! Какие подозрительные структуры формируются, а вы ушами хлопаете. Если бы нас было человек двадцать, может быть и заинтересовались, но позже и не особо рьяно. А тут 500–600 участников и постоянно новые приходят. Это же сила и серьезный ресурс. Рано или поздно все равно должны были появиться или как-то обозначить свой интерес.

— Согласен, этого и следовало ожидать, — поддерживаю Зорина, — придется встречать дорогого гостя, всё показать и рассказать. А когда он должен подъехать?

— Да с минуту на минуту, — наставник смотрит на часы, — звонил двадцать… двадцать семь минут назад, сказал, что через полчасика будет.

И гость действительно появляется через три минуты, когда я стою в коридоре, смотря очередную тренировку. Пунктуальный. Сначала хлопает входная дверь. Затем на пороге возникает квадратный дядька в черном плаще.

«О, рыцарь плаща и кинжала, агент 000, только шляпы и черных очков не хватает», — развеселился я. Чувствую, что губы расползаются в улыбке, и усилием воли сохраняю серьезное выражение.

— Мне Зорин нужен, — «черный плащ» хватает за плечо молодого паренька, идущего в раздевалку.

— Павел Александрович? — уточняю, подходя к гостю.

— Он самый, — мужчина добродушно улыбается, но глаза остаются холодными и пристально меня изучают, — А вы… дайте угадаю. Алексей Шелестов?

Киваю.

— Тогда представлюсь еще раз официально, — дядька с прищуром смотрит на меня, — Павел Александрович Анофриев — капитан Комитета Государственной Безопасности. Начальник пятого отдела нашего города.

«И наверно такой же гад, как и твой главный начальник, доверенное лицо Андропова, ставший в 90-ых, руководителем службы безопасности крупной финансовой группы», — мысленно дополняю я.

Капитан разворачивает красную «корочку» с гербом Союза и надписью «КГБ СССР».

Читаю: «капитан Анофриев Павел Александрович. Состоит в должности начальника отдела КГБ Петровского района. Владельцу удостоверения разрешено хранение и ношение огнестрельного оружия»

— Очень приятно, — делаю простоватое лицо, — Вы к Игорю Семеновичу?

— И к нему тоже, — подтверждает капитан, — А вообще хочу с вами познакомиться, пообщаться, посмотреть ваше хозяйство.

На секунду фигура чекиста мутнеет. Вижу только смазанное темное пятно силуэта. Затем зрение проясняется, как будто кто-то быстро навел резкость. Меня накрывает очередное видение. Яркие картинки молнией проносятся в мозгу цветным калейдоскопом, раскрывая цели нашего гостя.

«Ну сука», — ненависть просто распирает душу, но внешне я остаюсь приветливым и доброжелательным.

— Хорошо, пройдемте в нашу комнату. Игорь Семенович уже вас ждет, — приглашаю КГБшника.

Анофриев послушно шагает за мной. Дверь совещательной комнаты гостеприимно распахивается от легкого прикосновения. Зорин, увидев посетителя, поднимается.

— Игорь Семенович? — уточняет гость.

— Это я, — подтверждает сэнсей, — А вы, Павел Александрович?

— Так точно, — посетитель растягивает губы в улыбке, протягивая руку. Зорин приветливо оскаливается, отвечая на рукопожатие. Они похожи на двух напрягшихся волков, замерших и изучающих противника перед схваткой.

— Скиньте плащ Павел Александрович, вешалка сзади, — любезно подсказывает наставник, — И присаживайтесь.

— Благодарю, — плащ сползает с гостя, открывая серый безликий костюм. Затем верхняя одежда вешается на крючок. Анофриев аккуратно усаживается напротив сэнсея.

Зорин показывает мне глазами на стул справа от него. Я осторожно сажусь рядом.

— Что привело вас в нашу скромную обитель? — интересуется наставник.

— Желание познакомиться, посмотреть, как вы тут живете, что делаете, — благожелательно улыбается Анофриев. Но ледяные глаза, внимательно изучающие Игоря Анатольевича, его выдают.

— Пожалуйста, — в таком же тоне отвечает сэнсей, — у нас нет никаких секретов от властей и органов.

— Игорь Семенович я уже немного знаком с вашими методами агитации и привлечения молодежи в клуб и надо сказать, все очень грамотно сделано. Кто это у вас такой выдумщик? — капитан доброжелательно смотрит на наставника. Но в глазах на долю секунды мелькает настороженность. Заметил только потому, что внимательно следил за чекистом.

— Никто. Павел Александрович, мы просто ко всему подходим основательно. Советуемся в своем узком коллективе, продумываем содержание плакатов и листовок. И потом утверждаем их. Коллегиально, — Зорин отвечает гебешнику безмятежным взглядам.

— Ладно. Допустим, — чекист кладет ладонь на столешницу, — А как молодежь? Она ведь разная бывает. Может кто-то антисоветские высказывания позволяет? Подвержен тлетворному влиянию Запада, самиздатовские книжонки почитывает, клевещущие на нашу страну, или радио «Голос Америки» или «Свободу» слушает?

— Что вы? — наивно и чересчур наигранно ужасается Игорь Семенович, — У нас все ребята сознательные, комсомольцы. Быть такого не может.

А может им кто-то об этом рассказывает? — КГБшник никакне может угомониться, — О таких вещах нужно сигнализировать.

— Конечно, — кивает наставник, — Нужно. Но я ничего подобного не слышал. Надеюсь и дальше не услышу.

— Ну что вы из меня монстра делаете? — широко улыбается капитан, — Если даже подобные факты обнаружатся, ничего таким несознательным гражданам не будет. Проведем профилактическую беседу и отпустим. Но оставлять это без внимания нельзя.

— Не оставляйте, — пожимает плечами наставник, — Я-то тут причем? У нас ничего такого нет.

— Понятно, — мрачнеет Анофриев, — значит, сотрудничать не будем.

— Да мы бы рады, — разводит руками Зорин, — но ничем помочь в этом деле не можем.

— Зря вы так, — вздохнул Павел Александрович, — Сами должны понимать — контора у нас с большими возможностями. С нами будете как за каменной стеной.

— Сожалею, — вздохнул сэнсей, — но то, что вы просите, не в моих силах.

— Вы всё-таки подумайте товарищ Зорин, — поднялся чекист, — Алексей покажешь мне клуб?

— С удовольствием, — предано смотрю на чекиста, — Пойдемте.

Заходим в зал, где Серега и Вовка показывают ученикам, ударные комбинации со смещением в разные стороны. Прямой удар ногой, двойка, резкий подскок с разворотом и боковой левой. Руки, ноги, тела двигаются с невероятной для обычного человека скоростью. Каждое движение четко и выверено, поскольку отработано до автоматизма десятками тысяч повторений.

— Интересно, — говорит гость, рассматривая рукопашников. Затем поворачивается ко мне, — пошли дальше.

Я показываю ему помещение для силовых тренировок. Десяток парней и пара девушек, хрипит, кричит и вскрикивает, тягая гири и штанги, отжимаясь на брусьях, качая пресс на полу и вися на шведской стенке.

Последняя — комната Вероники. Наши девчонки обсуждают макет очередного плаката. Когда мы с чекистом заходим в помещение, они замолкают. Вероника, Настя и ещё пара девушек с любопытством рассматривают гостя.

— Работайте девчата, — добродушно машет рукой чекист, — не обращайте на меня внимание.

Капитан возвращается в нашу совещательную комнату. Зорин поднимает голову, отрываясь от книги. Успеваю увидеть на черно-синей обложке крепкого мужчину в боксерских перчатках.

— «Ринг за колючей проволокой»? — удивленно поднимает брови чекист, — Правильные книги вы читаете товарищ Зорин. А вот поступки у вас не правильные.

— Я так не думаю, — равнодушно отвечает сэнсей.

Чекист снимает плащ с крючка, и резко поворачивается к Зорину.

— А зря. Скажите Игорь Семенович, вы знаете, что владение рукопашным боем, борьбой, боксом приравнивается к использованию холодного оружия?

Наставник нахмурился, но промолчал.

— И обучая сотни, — Павел Александрович повышает голос, — молодых парней, вы даете им в руки это оружие. Если начнется конфликт, они запросто могут искалечить или убить противника. Знаете, кто будет за это отвечать, кроме непосредственного виновника? Вы, и только вы. Подумайте об этом.

— Хорошо, я подумаю, — холодно отвечает наставник.

— Вот и отлично, — начальник пятого отдела облачился в плащ, — Шелестов проводи меня.

— Хорошо, — покладисто соглашаюсь я.

Чекист быстро идет к выходу, я — за ним. Перед дверью он хватает меня за предплечье.

— Выйдем на минутку.

Капитан отталкивает возмущенно скрипнувшую дверь, и мы оказываемся на улице.

Отходим метров на десять от клуба.

— Леша, позвони в течение двух-трех дней по этому телефону, обязательно. Встретимся, поговорим. На телефоне мой человек, скажешь ему, что и как, он мне передаст. Если что, я сам тебя найду или перезвоню. Договорились? — голос капитана еле слышен.

Мне вручается визитка — простой белый картонный прямоугольник с номером телефона посередине.

— Договорились, — киваю я.

— Не потеряй, — грозит пальцем капитан, разворачивается, и идет к темнеющему в отдалении 426-му москвичу-универсалу. Блики от фонарей отражаются на черных кожаных туфлях.

«Человек в черном и с такой же темной душой», — я чуть не сплюнул ему вслед.

В клубе, проталкиваясь сквозь поток ребят, устремившихся в раздевалку, добираюсь до кабинета Зорина.

Наставник хмур и расстроен.

— Игорь Семенович, пойдемте в зал, показать вам кое-что хочу, — предлагаю я.

Сэнсей встает и вслед за мной покидает кабинет. На выходе, придерживаю его за локоть и глазами показываю на выход. Зорин кивает. Мы выходим на улицу, с наслаждением вдыхая свежий воздух, и останавливаемся в метрах двадцати от входа у огромного дерева, раскинувшего толстые ветки над нами.

— Игорь Семенович, вы зря так с капитаном разговаривали, — начинаю я, — сами же сказали, что с такими людьми надо быть очень осторожными, а тут сразу отказали ему.

— А что надо было соглашаться стать стукачом? Шелестов, а не много ли ты на себя берешь? — рычит Зорин.

Он по-настоящему зол. В глазах плещется бешенство, на челюстях перекатываются желваки. Сэнсей напряжен как натянутая струна.

— В самый раз Игорь Семенович, — спокойно смотрю на наставника, — Он пришёл с определенными целями. Хотите, расскажу?

— Видение? — понятливо уточняет сэнсей, и, дождавшись кивка, продолжает, — Расскажи, конечно.

— Этот капитан изначально настроен на провокации. У него задание от начальства скомпрометировать нас и закрыть «Знамя». Никому под рукой не нужна такая организация с сотнями тренированных парней и девчонок. Они боятся нас, потому что не понимают, с какой целью мы открыли клуб. Если удастся нас облить грязью, то капитан и его начальник — майор, получат медали и повышения «за уничтожение военизированной группировки антисоветских элементов» и это дело может прогреметь на всю страну, принеся местным чекистам нехилые блага. Вот поэтому они будут стараться нас утопить всеми возможными способами.

— Понятно, — Зорин задумчиво смотрит на выход клуба, откуда течет поток оживленных ребят и девчат спешащих домой после тренировок, — Заварили мы с тобой эту кашу с клубом. Как будем выпутываться?

Игорь Семенович — мужчина. На создание клуба подбил его я, но ни одного слова претензии.

— Очень просто. Не переживайте, всё будет нормально, — успокаиваю тренера, — Есть у меня кое-какие задумки. Но сначала давайте я объясню, чего хотел этот капитан от вас добиться предложением о сотрудничестве.

— Ну давай, — усмехается Зорин, — объясни, пожалуйста.

— Сами подумайте. Разве предложения стать стукачом делаются при постороннем, пусть он даже является вашим помощником и учеником?

— Я бы так точно не поступил, — задумался Игорь Семенович.

— Правильно. А какая реакция может быть у нормального человека, если ему, в присутствии соратника и подчиненного предлагают доносить на воспитанников?

— Дать в морду, — Зорин с интересом смотрит на меня, — Продолжай Леша.

— Абсолютно верно, — киваю я, — это естественная реакция порядочного гражданина. А если он не способен к рукоприкладству, или обладает мозгами способными анализировать, то пошлет чекиста на три веселых буквы, или, в крайнем случае, вежливо откажет, как это вы сделали. Так?

— Допустим. Давай дальше.

— Так вот капитану именно нужна была такая ваша реакция. Он вас просчитал. Если бы вы вспылили и дали ему по роже, то вручили бы в руки формальный повод плотно заняться вами и клубом. Не говоря уже о возможности шантажа уголовной статьей или реальной посадки. Даже дальше делать ничего не надо. Итог: скандал, уголовное дело, клуб распущен, этот уголовник и бандит Зорин посажен.

А если вежливо окрестились от предложения, ему тоже не плохо. Теперь у капитана есть отличный аргумент против Вас. «Я к нему всем сердцем, предложил сотрудничество, а он отказал, мутный этот Зорин какой-то, органы безопасности не любит, работать с нами не хочет, уж не антисоветчик ли он»? Первую мину под основание нашего клуба он сейчас подложил.

— М-да, — наставник, прищурившись, смотрит на меня, — Леша, а тебе точно 17 лет?

— А сами вы как думаете? — улыбаюсь я.

— Умный ты очень Алексей. Всех насквозь видишь. Мне порой жутковато тебя слушать. Всё по полочкам раскладываешь. Такое впечатление, что это зрелый матерый мужик говорит. А ещё и будущее предсказываешь. Чертовщина какая-то.

— Игорь Семенович, вы не переживайте, проблему эту мы решим, — убеждаю я, — и с клубом все нормально будет. Главное, никаких глупостей в горячке не наделать.

— Уж в этом ты можешь быть спокоен, — чуть улыбается уголками губ сэнсей, — Такой козырь я им в руки давать не намерен.

— Вот и хорошо, — обрадовался я, — я ещё подумаю над всем этим и выработаем план действий, а пока пусть всё идет в обычном режиме.

— Договорились. Я тоже поразмыслю об этом со своей стороны.

К нам приближается Серега.

— Игорь Семенович, уже все разошлись, пора закрываться.

— Хорошо, — кивает наставник — забирайте свои вещи, и идите, клуб я сам закрою.

— Пошли Леха, мне с тобой поговорить нужно, — тянет меня Мальцев.

— Пошли.

Через пару минут, распрощавшись с Зориным, мы шагаем с Мальцевым по освещенной фонарями мостовой. Народу мало. Навстречу идут одинокие прохожие, загулявшие парочки, подвыпивший дядька со стеклянным взглядом, но большую часть времени тротуар пуст.

— О чем ты поговорить хотел? — уточняю у товарища.

— Завтра у Алены день рождения. Мы с тобою приглашены. Светка тебя тоже будет ждать, она передала, чтобы ты был обязательно. Попросили нас прийти на час раньше. Они с комендантом договорились, возьмут ключи от актового зала, накроют стол. Мы им поможем, стулья отодвинем к стенке. Поздравим именинницу, посидим, потанцуем с девчонками, поболтаем.

— Хорошо. Когда надо быть?

— Нам? Часа в четыре. День Рождения в пять праздновать начнут.

— Ладно.

— Я посоветоваться хотел, — Серега немного смущен и отводит глаза, — Как думаешь, что Алене подарить? Я бы побрякушку какую-то золотую купил, но не могу. Деньги то есть, но они батины, хотя мать мне без вопроса даст сколько нужно. Просто я не хочу брать. А стипуха сороковник всего. Раньше подрабатывал периодически грузчиком. Но в последнее время в «Знамени» завал. Вот и думаю, чтобы ей такого преподнести, чтобы понравилось?

— Серый, не суетись, — выставляю вверх ладонь, успокаивая друга, — золото дарить необязательно. Ты же не покупаешь девушку дорогими подарками, правильно? Если ты ей по сердцу, приятна будет любая безделушка. Главное, её подобрать со вкусом и с учетом увлечений Алены. А если ты ей не нравишься, то никакими дорогими подарками не задобришь. Сбежит при первой возможности.

— Да вроде нравлюсь, — бормочет Мальцев, — две с лишним недели встречаемся, с тех пор, когда я с тобой в общагу в первый раз пошел.

— Вот и не парься, — хлопаю друга по плечу, — завтра, если хочешь, вместе поедем на рынок, и по магазинам пробежимся. Выберем твоей зазнобе достойный и недорогой подарок. И цветы купим обязательно. Подберем роскошные красивые розы темно-бордового цвета. И, если что, я тебе денег немного подкину.

— На это у меня хватит, — бормочет повеселевший Мальцев, — тогда я к тебе в три заеду. Нормально?

— Вполне. Я уже буду дома.

— Слушай, я вот ещё что хочу спросить. Аленка знает, что у меня «Весна-201-стерео» есть. И попросила магнитофон с колонками к ней привезти и кассеты захватить, чтобы песни там послушать, потанцевать в зале. Я копался в батиных кассетах и классную вещь нашел. Он у меня фанат зарубежной музыки и особенно патриотических песен. Так вот, у него отдельная кассета с ними. Там есть «Белла, чао», «Венсеремос» и другие. Первой идет песня чилийских коммунистов «Пуэ́бло уни́до хама́с сэра́ венси́до». Она просто бомба. А в сентябре, как раз пять лет прошло, когда фашисты в Чили переворот организовали, Альенде и других коммунистов убили. Так может, мы творческий вечер в клубе сделаем памяти жертв Пиночета? И эта песня будет как нельзя кстати.

— Отличная идея, Серый. Молодец, — улыбаюсь я, — сделаем обязательно.

— Просто ты сам предлагал, если какие идеи будут, говорить. Кассету нашёл, и эта мысль пришла, — бормочет засмущавшийся Мальцев.

— Возьми свою кассету завтра, — прошу Сергея, — я послушаю, продумаю план вечера и всё организуем.

— Хорошо, — кивает Сережа.

— Но на дне рождения просто отдыхаем и уделяем время девчонкам, никаких дел.

— Согласен, — улыбается Мальцев.


26 октября 1978 года. Четверг

Серега заехал точно в 15:00. Он вообще пунктуальный парень. Старается никогда не опаздывать. Первым делом мы поехали на рынок. Там купили имениннице парочку букетов. Сергей — семь роскошных бордовых роз с полураспустившимися крупными бутонами. Я приобрел три желтых цветка для Алены и три ярко-алых — Свете. Пришлось даже поторговаться с южным человеком в большой кепке-блине, чтобы немного сбить цену. Он так азартно боролся за каждую копейку, возводил глаза к небу, клялся, что таких цветов мы нигде не найдем, и мы в итоге приобрели букеты с небольшой скидкой.

Затем Серега предложил съездить в комиссионку в центре города.

— Там иногда интересные вещи появляются. Можно что-то для подарка Аленке подобрать.

— Вроде там только бэушное? — уточнил я, — А такие подарки дарить на День Рождения некрасиво.

— Не фига, — буркнул Мальцев, — в центральной комиссионке и новье продается. Приехал человек из-за границы, привез безделушек каких-то и хочет толкнуть. Получать статью за спекуляцию не желает. А продажа через комиссионки легальна. Вот и толкает свои цацки через магазин.

— Поехали, глянем, — соглашаюсь я.

Комиссионный магазин поразил обилием вещей. Чего тут только не было. Чешский хрусталь, сверкающий сталью японский кассетник Nakamichi 700 II, считающийся одним из лучших в мире по чистоте звука и других характеристиках, двубортные пиджаки, спортивные куртки. Даже ярко-красные зарубежные кроссовки на полке стояли.

Мальцев, по моему совету, купил для Алены маленькую разноцветную фарфоровую статуэтку рыжей девушки в сиреневом платье за 20 рублей. Снизу на подставке был лейбл «ROYAL DOULTON» со львом, стоящим на короне. Бабушка увлекалась собиранием фарфоровых статуэток, поэтому я стал невольным знатоком таких безделушек.

— Бери Серега, отличный подарок, — порекомендовал я, — это известная английская компания, делающая статуэтки из фарфора ещё с начала 19-го века, и девушка, чем-то на Алену похожа.

Сам купил Алене набор симпатичных заколок с рожицами животных. Они были новыми и запакованными в маленький прозрачный фирменный кулечек с разноцветными надписями «hairpins». Это счастье обошлось мне в пятерку. Как сказала улыбающаяся молоденькая продавщица, мне очень повезло. Буквально перед нами несколько комплектов заколок сдал в комиссионку мужчина с якорем на руке. Часть купили продавщицы, пару наборов — посетители и оставался последний, дождавшийся меня.

По дороге к девчонкам забежали в магазин, за тортом. Подходящего варианта не нашли и приобрели огромную коробку свежих заварных пирожных, порекомендованных нам продавщицей кондитерского отдела.

Загруженные кульками, коробками и цветами, направляемся к входу в общежитие.

На проходной нас встретила радостная Светка, стоявшая рядом с насупленной Марьей Степановной. Девушка, аккуратно подкрашена и надушена. Улавливаю нотки жасмина, пряностей и еле различимый запах розы.

— «Красная Москва», интересно, откуда?», — но шатенка сразу переключает внимание на себя.

— Привет, — Света счастливо улыбнулась, поднялась на цыпочки, и чмокнула меня в щечку.

— Привет, — смотрю на милое личико с хорошенькими ямочками на щечках, и губы невольно раздвигаются в ответной улыбке, — Держи, это тебе.

Вручаю девушке букет алых роз.

— Я же не именинница сегодня, — смущенно говорит Света, принимая цветы.

— Для меня ты всегда именинница, — улыбаюсь шатенке, — Извини, но я просто не мог сегодня оставить без цветов такую красивую девушку.

Шатенка бросает на меня лукавый взгляд, поднимает розы к лицу, вдыхает нежный аромат алых лепестков, и замирает на секунду, мечтательно закрыв глаза.

— М-мм, как они замечательно пахнут, — говорит она.

— Как и на нашей первой встрече здесь, помнишь?

— Помню, — Света опять сверкает задорными ямочками и белыми ровными зубками, — Спасибо.

Затем кареглазка поворачивается к Мальцеву.

— Здравствуй Сережа, Алена тебя там уже заждалась, — лукаво посмотрела на Мальцева девушка.

— Так мы это, за подарками ездили, — смутился парень.

Вахтерша стреляет в нашу сторону подозрительными взглядами.

— Марь Степанна, — возмутилась Света, увидев бабкину реакцию, — Вы чего на ребят как на бандитов смотрите? Лешу уже знаете, Сережа тоже пару раз сюда приходил. Хорошие же парни.

— Знаю я таких хороших парней, — ворчит вахтерша, — потом вы с пузами бегать будете, а они исчезнут без следа. Кавалеры хреновы.

Шатенка собирается что-то ответить, но я трогаю её за руку.

— Свет, не надо, старый же человек и за вас переживает. Пусть себе ворчит.

— Помаду на щеке сотри умник, — иронично советует «старый человек».

Шатенка кидает на вахтершу быстрый взгляд, поворачивается ко мне, достает из кармана платочек, и заботливо вытирает следы поцелуя.

А у бабки, оказывается отличный слух. Всё услышала, хотя я тихо говорил.

— Идемте, я вас в актовый зал провожу, — командует шатенка. Мы проходим мимо нахмуренной Марьи Степановны. Актовый зал находится на втором этаже. Просторное помещение, с расставленными рядами и скрепленными между собой креслами со складывающимися сиденьями. Здесь уже суетятся девушки, расставляющие тарелки и напитки. При нашем появлении они останавливаются.

— Привет Леша, здравствуй, привет, — ко мне с улыбками до ушей летят Аня, Рая и Маша. Студентки рады видеть старого знакомого. Синеглазая Аня даже тянется поцеловать меня в щечку, но наткнувшись взглядом на каменное лицо Светы, замирает и делает вид, что ничего такого не планировала.

— Ты нам стихи расскажешь, как в прошлый раз?

— На гитаре сыграешь? Какой-нибудь романс? Она до сих пор у Алены валяется, можем взять.

— А кто это с тобой? Друг?

— Так девушки, давайте обо всем по порядку, — вскинутые ладони тормозят говорливых студенток, и они послушно замолкают.

— Стихи рассказывать и играть на гитаре на сегодня планов нет. Хотя если виновница торжества попросит, отказать не смогу. Со мною Сергей. Он мой друг и по совместительству парень Алены.

Девчонки с интересом рассматривают немного смущенного Мальцева.

— Аня, — первой представляется синеглазка, протягивая руку.

— Маша, — улыбается пухленькая брюнетка.

— Рая, — невысокая стройная девчонка, сверкает озорными глазками.

— Очень приятно, Сергей, — басит Мальцев, отводя глаза от упругих девичьих фигурок.

— Так девчонки, я за вас рада, что знакомого встретили, но тарелки расставлять и еду из комнат носить, кто будет? Я одна? — к нам подходит высокая девушка с русой косой.

— Это Оля, — представляет Света блондинку

— Свои имена, по второму разу можете не говорить, — насмешливо смотрит на нас красавица, — Я их услышала.

Складываем букеты и подарки в углу.

Под руководством Оли девчонки расставляют напитки и приборы на большом столе, созданном из нескольких. Мы аккуратно переносим ряды кресел к стене. Затем под неодобрительным взглядом Марьи Степановны, пыхтя, тащим в актовый зал кассетник «Весну 201 стерео» с двумя объемными колонками. Последним Серега приносит кулек с кассетами.

Пока разбирались с креслами, подключали магнитофон, накрывали стол, наступило пять вечера. На пороге появляется виновница торжества. Выглядит Алена великолепно. Красное платье с белоснежными цветами, облегает стройную фигурку, подчеркивая высокую грудь и тонкую талию. Длинные ножки в бордовых туфельках на каблуках выглядят невероятно аппетитно, хотя платье открывает только изящные лодыжки и безупречную линию икр. Волосы распущены и пышной огненной волной ниспадают на плечи. Личико с правильными чертами, щедро усеяно россыпью веснушек, но это только придает девчонке больший шарм. Пухлые губы, умело подкрашенные красной помадой, довершают сексапильный образ.

Серега в ауте. Он даже рот чуть приоткрыл, во все глаза, смотря на подругу. Светка сердито бьет меня острым локотком в бок, заставляя отвлечься от именинницы. Торжествующая Алена подходит к Мальцеву, и аккуратненько, кончиками пальцев, поправляет ему отвисшую челюсть.

Шатенка сердито дергается, когда я, приобняв её за плечи, подтягиваю к себе.

— А ты все равно лучше и красивее, — шепчу в розовое ушко, и девушка успокаивается.

— Больше глаза на Аленку не пяль, иначе получишь, — шепчет Светка в ответ.

— Не буду, — покаянно обещаю шатенке.

Начинается вручение подарков. Девчонки мило щебечут между собой, вручают Алене полотенца, книги и другие безделушки, обмениваясь поцелуями. Мы берем презенты и цветы, и идем поздравлять именинницу. Меня удостаивают поцелуя в щечку и ослепительной улыбкой. А когда Сергей вручил рыжей английскую статуэтку, она счастливо взвизгнула, подпрыгнула, обняла застеснявшегося Мальцева и страстно поцеловала в губы. Серега первое мгновение растерялся, а потом сгреб девчонку в своих медвежьих объятьях и так ответил на поцелуй, что его пришлось совместными усилиями, с криками и смехом отрывать от раскрасневшейся Алены.

Играла музыка. Лирические песни гениальных «Песняров» сменялись печальными хитами Эдит Пиаф и задорными джазовыми мелодиями Эллы Фицджеральд.

Девчонки щебетали о чем-то своем. Серега пил со студентками вино, я обходился лимонадом, закусывал жареным куриным окорочком и салатиками, и отбивался от девчонок, жаждущих пообщаться со старым знакомым. Затем Светка их разогнала и потащила меня танцевать.

Мы медленно плыли на волнах бархатного баритона Луиса Армстронга

«And I think to myself what a wonderful world.
Yes I think to myself what a wonderful world
Yes I think to myself what a wonderful world».
Рядом качались, обнявшись Сергей с Аленой, но мы не замечали никого вокруг. Всё окружающее пространство растворилось в карих глазах шатенки, и только проникновенный голос короля джаза звучал в сознании, наполняя душу теплом и нежностью.

Затем Луис замолкает, начинает играть новая мелодия, мы нехотя размыкаем объятья, но идиллию нарушает противный тонкий голос.

— Это что такое? — злобно орет толстая прыщавая деваха, стоящая на пороге. Рядом с ней с суровым лицом стоит тощая черноволосая подруга с длинным, как у Буратино, носом.

— И это советская молодежь! — продолжает орать толстая, — Что за идолопоклонство перед Западом? В нашем общежитии комсомолки слушают и танцуют под музыку капиталистов! Это возмутительно!

— Вот сука, — тихо шепчет Светка, — Это Таня Ильина. Комсорг моей группы. Редкая сволочь. Парни её десятой дорогой обходят, вот она и самоутверждается таким образом. А с ней, Инга Бойер — подружка и подхалимка.

— Чего орешь? — спокойно спрашиваю у полной, — Спокойно разговаривать, папа с мамой не научили?

— Ты кто такой вообще? — Ильина смотрит на меня бешеными глазами, — Посторонним здесь не место. Немедленно покинь общежитие!

— Никуда я не пойду, — отвечаю я, — Сейчас во всяком случае.

— Значит так, — заявляет толстая, — немедленно идем все вместе к коменданту. Там уже Добрынина находится. Будем с вами всеми разбираться.

— Кто такая Добрынина? — тихо спрашиваю у Светки.

— Секретарь комитета комсомола техникума, — отвечает она.

— Хорошо, — киваю я, — Сереж, останься пока здесь, а мы с девчонками пройдем, пообщаемся.

— Он здесь один не останется, — решительно заявляет комсорг, — слишком уголовная рожа. Ещё сопрёт чего-нибудь, а нам потом отвечай.

Останавливаю вспыхнувшего и желающего высказаться Сергея.

— Пусть тогда с ним Алена, Рая и Маша побудут, а мы с тобой пройдем.

Комсорг меряет меня неприязненным взглядом, несколько секунд молчит и соглашается.

— Хорошо, — цедит она сквозь зубы, и разворачивается к выходу.

— Серый собираешь всю зарубежную музыку, и грузишь в машину, систему и кассеты с Лещенко и Песнярами, можешь оставить пока, — тихо говорю Мальцеву.

Мальцев кивает.

Догоняю толстую, чернявую и девчонок.

Через пять минут, я со Светой, Ольга и Аня стоим перед пожилым усталым мужчиной и энергичной блондинистой девицей. Шнобатая Бойер к коменданту не зашла, осталась в коридоре.

— Вот полюбуйтесь Вячеслав Иванович и Алина Викторовна. Вы им ключи от зала доверили, чтобы день рождения по-человечески справили. А они там музыку американскую слушают, как у нас говорится, «сегодня ты играешь джаз, а завтра Родину продашь», — ябедничает толстая, — налицо моральное разложение комсомолок Анисимовой, Творогиной, Семеновой, Доценко и Ефимовой. Считаю, что такое поведение безответственно, и предлагаю исключить провинившихся из комсомола, — тараторит толстая, — а также поставить вопрос перед руководством техникума, об отчислении этих студенток из нашего учебного заведения, за пропаганду западной идеологии.

— А где остальные девушки? — спрашивает комендант.

— В зале ждут. Там ещё с ними такой здоровенный бандит остался. Смотрят, чтобы он ничего не украл, — информирует Ильина

Мужик ерзает на стуле и вздыхает. Неудобно ему. Похоже, человек нормальный, но связываться с толстой идиоткой, не желает.

— Что можете сказать в своё оправдание? — холодно смотрит на нас Добрынина.

Дергаю за запястье, приготовившуюся разразиться возмущенной речью Светку. В глазах Оли и Ани блестят слезы.

— Позвольте, я все расскажу и объясню, — обращаюсь к «Алине Викторовне».

— А кто ты такой? — интересуется главная комсомолка техникума.

— Я парень Светы.

— Хорошо, попробуй, — Добрынина с усмешкой смотрит на меня.

— Прежде всего, давайте разберемся по сути. Я вижу, у вас тут магнитофон кассетный лежит, — киваю на «Десну»

— Ну да, мы тезисы 18 съезда ВЛКСМ разбирали в кабинете у Вячеслава Ивановича, впрочем, не важно, — обрывает себя блондинка, — Что ты предлагаешь?

— Прежде чем делать далеко идущие и неверные выводы, предлагаю послушать песни, которые мы ставили, прямо здесь, а потом уже и решать, насколько они соответствуют обвинениям Ильиной, — смотрю на Доронину невинным взглядом, — у меня с собой как раз одна из кассет имеется. Слушаем?

— Давай, — с сомнением соглашается главная комсомолка, — ставь свои песни.

Достаю из кармана кассету, переданную мне накануне Серегой, вставляю в «Десну» и включаю магнитофон.

И через несколько секунд в кабинете звучит:

De pie, luchar
Que vamos va a triunfar
Avanzan ya
Banderas de unidad
У коменданта изумленно поднимаются брови. Он гримасничает, стремясь не заржать, и поспешно закрывается книжкой. Секретарь комсомольской организации тоже с трудом удерживает губы, пытающиеся расползтись в безумной ухмылке. Из-под книги раздаются полузадушенные всхлипы, переходящие в звуки, похожие на рыдания. Плечи Вячеслава Ивановича трясутся как у припадочного.

Ничего не понимающая Ильина переводит растерянный взгляд с коменданта на свою начальницу.

А магнитофон продолжает греметь, воспроизводя бессмертные звуки левого гимна Серджио Ортеги:

El pueblo unido, jamás será vencido
El pueblo unido, jamás será vencido.
— Достаточно, — секретарь комсомольской организации с безумным выражением лица, кусает губы, стремясь успокоиться.

— Там дальше «Белла, чао» и «Венсеремос» есть. Тоже можем послушать, — предлагаю я, невинно смотря на Добрынину.

— Выключай, — хрипит Алина Дмитриевна, прикрывая лицо ладонями, булькая, раскачиваясь и дергаясь.

Послушно отключаю магнитофон.

Минуту стоит тишина, а потом главная комсомолка техникума усилием воли душит подступающий смех и делает серьезную мордочку.

Добрынина поворачивается к Ильиной:

— Ты эти песни слышала?

— Да, наверное, — неуверенно отвечает толстая.

— Так да, или, наверное? — уточняет блондинка.

— Наверное, да, — бормочет растерянная Ильина.

— Аха-ха-ха, — прорвало наконец коменданта. Он ржёт как ненормальный, раскачиваясь в упоении на кресле, и стуча в экстазе ладонями по столешнице. Доронина смотрит на него, слушает заразительный громкий смех. Губы главной комсомолки разъезжаются в широкой ухмылке. Она кривится, корчится, пытаясь сохранить серьезный вид, но тщетно. Сначала Алина Викторовна тихо хихикает, не в силах остановиться, а потом хохочет, откидываясь на стул и тряся в экстазе ногами. И наши успокоившиеся девчонки прыскают и присоединяются к общему веселью.

Одна лишь толстая стоит красная как перезрелый помидор, не понимая причину смеха.

— Вот видите, — назидательно поднимаю палец вверх, — Комсорг Ильина проявила политическую близорукость и безграмотность, не узнав знаменитую песню чилийских коммунистов. Такие недалекие и, чего уж греха таить, глуповатые люди, не должны занимать высокую должность в ВЛКСМ. Они своей тупостью и идиотизмом позорят комсомол. Предлагаю убрать её с должности комсорга.

— Так, мы всё поняли, — ещё подхихикивающая Добрынина, аккуратно вытирает подушечками пальцев выступающие слезы.

— Вы можете идти. К вам вопросов нет.

— А с товарищем Ильиной, — блондинка бросает свирепый взгляд на побледневшую и съежившуюся пухлую, — мы сами разберемся.


27 октября 1978 года. Пятница

Утро началось как обычно. Звонок будильника, гигиенические процедуры в ванной, жареная картошка с сосиской и бутерброд с маслом. Сегодня мне нужно прийти на час раньше. Ольга Александровна, наш классный руководитель, поручила Саше Залесскому провести политинформацию, и тот строго-настрого предупредил одноклассников, чтобы не опаздывали и явились на «нулевой» урок в кабинет математики. Сориться с классным комсоргом не хотелось. Залесский был нормальным парнем, и с ним всегда можно было договориться. Поэтому пришлось вставать на час раньше, и в темпе одеваться, после быстрого завтрака.

— Сынок, куда ты убегаешь так рано? — интересуется мама, наблюдая, как я надеваю ботинки.

— Политинформация у нас сегодня, на нулевом уроке ма, — отвечаю родительнице.

— Настя, ты, кстати, меня дождись, на работу не убегай, — просит вышедший из гостиной батя, — я сейчас оденусь, в гараж сходим, и на машине тебя до НИИ подброшу. Минут десять-пятнадцать подожди.

— С удовольствием, — улыбается мама, — мне уже надоело в общественном транспорте толкаться годами. Ты машину купил, а мы на ней почти не ездим.

— Вот и проедемся как раз, — подмигивает родительнице батя, — а потом я тебя ещё и с работы заберу.

— Договорились, — мамуля расцветает от счастья.

— Всем пока, я побежал, — снимаю куртку с вешалки в коридоре, подхватываю портфель и открываю дверь.

— Куртку застегни, на улице прохладно, простудишься, — летит в спину мамин голос. Бегу вниз, перепрыгивая через бетонные ступеньки. Распахиваю дверь подъезда, и выскакиваю на улицу.

Недалеко от подъезда стоит желтая «Волга» с шашечками. За стеклом бесформенным тюфяком расплылась по сиденью фигура таксиста. Она кажется мне смутно знакомой.

«Уже параноиком стал, постоянно знакомые мерещатся» — мысленно ругаю себя. Сзади обнаруживается такой же полный бородатый дед в серой телогрейке и кепке, надвинутой на глаза. Он искоса смотрит на меня, а потом продолжает что-то перекладывать в багажнике. Неприятно кольнуло в груди. Старик, вроде самый обычный, почему же мне не по себе?

Что же меня насторожило? Мысли лихорадочно мечутся, пытаясь найти причину тревоги. Иду к школе, желтые листья громко хрустят под ногами, но успокоиться не могу. Мимо меня пробегают ранние школьники: веселая малышня, обгоняют пяти— и семиклассники. А я восстанавливаю в голове увиденную картинку, пытаясь вспомнить каждую деталь.

Что мне показалось подозрительным? Глаза! Точно. Они были не старческими, внимательными и цепкими. Глаза зрелого, но полного сил мужика, а не дряхлого деда. Что ещё? Странная схожесть фигур водителя машины и деда, оба полные и коренастые. Сразу вспоминаю свои похождения в Семеновке. Неужели? Меня бросило в пот. Петренко и этот прапорщик? Очень похоже!

Так, а если мысленно с деда убрать бороду, снять кепку и бесформенную телогрейку? Точно Петренко, мать его! Вычислил меня? Как?! Так спокойно. Вспоминаем встречу в деталях. Фальшивый «старик» скользнул по мне взглядом, и сразу потерял интерес. Значит, что? Не узнал, или узнал, но я его не интересую. Черт, он батю караулит тварь. Решил, что папа его обнес. А предки собираются выходить через несколько минут. Мля!!!

Резко разворачиваюсь у самого входа в школу. Бегу со всех ног домой, расталкивая в стороны, идущих за мной школьников. Мне что-то кричат вслед, но я ничего не слышу. В голове тревожным набатом звенит мысль «Только бы успеть, только бы не опоздать»!

27–29 октября 1978 год

Легкие работают как меха, закачивая воздух, сердце отбивает барабанную дробь в грудной клетке. На последнем повороте, подбегая к пятиэтажке, за которой открывается вид на наш двор, резко торможу. Осторожно выглядываю из-за стены. Петренко по-прежнему копается в багажнике, стоя спиной ко мне. Но пространство хорошо просматривается зеркалами «волги». Подкрасться не получится. Родителей не видно, поэтому изобразим срочное возвращение домой.

Делаю глубокий вдох, настраиваясь на бой. Быстро с озабоченным задумчивым лицом, выхожу из-за угла пятиэтажки. В сторону Петренко и машины не смотрю, шагаю к подъезду так, чтобы пройти возле «деда» и такси. До подполковника остается пять метров, четыре, три. Ладони сжимаются в кулаки, шаг резко ускоряется и вдруг дверь подъезда открывается. На пороге дома появляется батя, а затем и мама. Дальше все мелькает перед глазами, как кадры замедленного кино. Хлопает закрываемый багажник. «Дед» резко распрямляется, и делает шаг вперед. В поднимающейся руке чернеет вороненая сталь «АПС». За долю секунды я успеваю рассмотреть повернутый в положение «автоматический огонь» флажок предохранителя.

«И патрон, наверняка, уже в стволе», — мелькает мысль.

Побледневший отец инстинктивно закрывает спиной растерявшуюся маму. И в этот момент я обрушиваюсь на Петренко сбоку, находясь чуть сзади. Ладонь сбивает руку с пистолетом в сторону, захватывая толстый рукав телогрейки. Стечкин грохочет короткой очередью, выплевывая пули. От кирпичей брызгают осколки, звенит и медленно падает разбитое стекло в окне на первом этаже. Истошно орет невидимая женщина. Корпусом сбиваю подполковника, заставляя его опрокинуться на багажник волги, и с силой пробиваю секущий удар ребром ладони в затылок, туда, где шея соединяется с основанием черепа. Пистолет лязгает, падая на землю. Петренко оседает, цепляясь руками за желтую поверхность волги. Подлетевший батя добавляет ногой по корпусу, сшибая подполковника как кеглю. Я, обогнув машину, лечу к водителю. Вижу искаженную злобной гримасой поросячью рожу со шрамом, похожим на изломанную птичью лапку. Через открытое окно на меня смотрит дуло второго стечкина. Быстро прыгаю в сторону, мягко приземляясь кувырком, встречая руками землю и пригибая подбородок к шее. Надо мною грохочет очередь. Такси газует и сдает назад. Раздается громкий противный хруст и сдавленный вопль. Машина чуть приподнимается, как будто переезжая небольшой пригорок.

«Там же Петренко лежал сзади. Амбец толстому», — понимаю я.

Волга отъезжает вперед, и разворачивается, ударяя капотом подбегающего отца. Батя успевает среагировать, оттолкнуться руками и отпрыгнуть, но все равно отлетает в сторону, теряя равновесие. Автомобиль уносится из двора на полном ходу, взметая пожелтевшую листву и поднимая столб пыли.

Папа вскакивает и бежит ко мне:

— Сынок, ты в порядке?

Но мама успевает первой. Она уже прижимает меня к себе, всхлипывая и ощупывая со всех сторон.

— Лешенька, тебя не ранили? Ничего не болит? — бормочет родительница. Слезы оставляют прозрачные дорожки на её лице, а губы неловко тычутся мне в макушку, скулы и лоб.

— Тебя же убить могли скотина такая, — шепчет мама. Её теплые ладони прижимают меня к груди. Слышу, как колотится матушкино сердце. Крепкие руки отца обнимают нас сзади.

Петренко, раздавленный волгой, хрипит и плюется сгустками крови, пачкая подбородок и бутафорскую запыленную бороду, но это никому не интересно.

Так мы и сидим несколько секунд, обнявшись и отгородившись от остального мира. А двор быстро заполняется встревоженными и возбужденными людьми. Многие видели нападение со стрельбой, похожее на сцену из голливудского кино своими глазами, и теперь оживленно обсуждают произошедшее. Батя встает, и никого не подпускает к лежащему АПС с отъехавшей назад рамой и разбросанным рядом желтым цилиндрикам патронов. Мы с матерью стоим рядом. Соседи подходят к нам, что-то спрашивают, мы на автомате отвечаем.

Через несколько минут раздается вой милицейской сирены. Люди расступаются, освобождая подъезд. Во двор залетает желтый «уазик» с синей надписью «милиция», и, скрипнув тормозами, останавливается. С машины спрыгивает крепкий сержант, придерживая ладонью кобуру. Внимательно смотрит на потерявшего сознание Петренко, цепляет взглядом лежащий «стечкин» с гильзами, расстрелянное окно и выщербленный пулями кирпич, и уверенным шагом приближается к нам.

— Что здесь произошло? — колючий взгляд работника милиции поочередно сверлит меня, родителей и соседей.

* * *
Желтая волга «такси» резко остановилась на заброшенном пустыре Петроградки. Полного мужчину кинуло вперед, но руки, лежащие на руле, амортизировали удар. Ермилов выпрямился, откинулся на сиденье, облегченно выдохнул и на секунду застыл, закрыв глаза.

Спустя мгновение прапорщик встряхнулся, с силой несколько раз ударил ладонями по рулю, обтянутому оплеткой из проволоки, и взвыл: — Черт! Черт! Черт!

Через минуту, успокоившийся Егорович, открыл дверь, чтобы вылезти из «волги», но неожиданно замер. Ощущение, что он упустил что-то очень важное, не покидало, разливаясь тревожной волной по телу. Мужчина задумался, напрягшись, и восстанавливая в деталях произошедшую разборку.

Подсознание подсказало нужный момент. Парень, похожий на Александра Шелестова, грамотно отбил пистолет в сторону, сшиб и отправил в нокдаун Михайлыча косым ударом ребром ладони. Именно этот момент выделило подсознание, посылая в мозг сигналы тревоги. Смутная догадка, размытой тенью возникла в голове, помогая найти верный ответ. Егоровичу вспомнился высокий силуэт резким движением ладони бросающий порошок с перцем и солью в лицо, летящая в корпус нога и молниеносный удар рукой в кадык.

Зрачки прапорщика изумленно расширились.

— Точно, это он был! Гад мелкий! — потрясенно прошептал Ермилов, невидящим взором уставившись сквозь лобовое стекло.

Через десяток секунд прапорщик пришел в себя, грубо толкнул дверцу такси, и, кряхтя, вылез наружу. Его трясло от бешенства. Шрам в виде скрюченной птичьей лапки налился кровью.

— Погоди, еще не вечер. Клянусь, мы еще с тобой встретимся сопляк, — прошипел Ермилов, не замечая, что озвучивает мысли вслух, — Ты мне за Михайлыча лично ответишь.

Егорович поправил АПС за поясом, запахнул телогрейку. Пальцы-сардельки шустро пробежались по петлям застежек, вдевая в них пуговицы. Толстяк, злобно плюнул под ноги, нецензурно выругался, и быстро пошел прочь, удаляясь от машины.


28 октября. 1978 года. 9.15

Невысокий 50-летний мужчина в сером пальто, вышел из подъезда. Надменное лицо, массивная челюсть с выпирающим вперед подбородком говорили о амбициозности и высоком самомнении этого человека. Буйная шевелюра с проседью немного оттеняла грубое и тяжелое лицо, сглаживая негативное впечатление о внешности.

Мужчина, направился к строящей рядом белой копейке, раздраженно воткнул ключ в замок, и уселся на место водителя. Машина затряслась, выхлопная труба плюнула клубами дыма, и автомобиль тронулся.

Из квартиры на третьем этаже в доме напротив, колыхнулась штора, возвращаясь на место.

— Объект «Инженер» выехал, — пробормотал жилистый русый парень, поднимая рацию к губам, — Шестой, как слышно?

— Пятый, слышно хорошо, — гулко отозвалась рация, — Ведем объект. Всё под контролем.

— На заправку поехал, — уверенно сказал крепкий мужчина, с противоположной стороны окна, опуская бинокль, — опять будет записки кидать в машины дипломатов. Цирк какой-то. Просто не понимаю, как КГБ этого голубя проворонили. Похоже, в конторе совсем обленились. Ведущий конструктор секретного НИИ «Фазотрон» живет рядом с посольством США и регулярно, почти открыто бросает записки в автомобили американцев, а они и в ус не дуют. Дебилы какие-то, честное слово.

— Сергей Иванович, думаете, всё получится? — поинтересовался блондин.

— А как же? Всё продумано и учтено, — ухмыльнулся капитан ГРУ, сотрудник 5 управления оперативной разведки, — Сейчас он на автозаправке остановится, а там уже черный «линкольн» стоит с дипломатическими номерами. Записочку свою кинет в автомобиль, и рыбка на крючке. Ну а дальше, всё как по учебнику. Встреча на конспиративной квартире, договор о сотрудничестве, записанный на магнитофон. Затем задержание нашего голубя сизокрылого с поличным при попытке передать секретные материалы с НИИ.

— А если на заправку не поедет?

— Значит, в другом месте спалится. У нас и второй автомобиль есть — «мерседес». Если что, быстро поставим его в нужное место. Толкачев всегда на выходных по одному маршруту ездит, автозаправка и стоянки, недалеко от дома, говорю же, всё учтено. Мы за ним уже пару недель наблюдаем.

— Интересно, а где вы машины такие достали? — полюбопытствовал парень.

— Где достали, там уже нет. А вообще для этого целая оперативная комбинация реализовывалась, — довольно усмехнулся капитан, — рассказывать всё не имею права. Только скажу, что владельцы этих машин свято уверены, что их сейчас чинят в одной московской станции техобслуживания.

— И что с этим Толкачевым будет?

— Уволят с НИИ, отправят под суд, дадут несколько лет за попытку шпионажа. Все от судьи и прокурора будет зависеть и от тяжести предъявляемой статьи. Расстрел ему не грозит, поскольку ничего передать американцам не успел. Посадят в какую-то глухую зону строгого режима лет на пять.

— Туда ему суке и дорога, — злобно проговорилпарень, — Адольфу этому. Даже имя паскудное. Как у Гитлера. Будь моя воля, я бы этих предателей шлепал пачками. Выучили, выкормили, должность хорошую доверили, а они паскуды…

— Имя тут не причем, а в остальном говоришь правильно, но учти…, — начал отвечать старший, но рация зашипела.

— Пятый как слышно? Объект проглотил наживку. Как слышно?

Капитан отобрал рацию у парня, и ответил:

— Шестой, вас услышал. Отлично. Действуйте по плану.

— Так точно. Есть действовать по плану, — гаркнули в ответ.

— Уходим лейтенант, — приказал Сергей Иванович, — Нам здесь больше делать нечего. Инженер кинул записку в машину. Наши ребята всё зафиксировали на камеру и фото сделали. Теперь ему уже не отвертеться.

— Отлично, — облегченно вздохнул парень, — одной гнидой на воле меньше будет. Воздух чище станет.

* * *
Разумеется, ни в какую школу я в пятницу не попал. Сначала сержант устроил нам допрос. Нашлись свидетели нападения, выступившие в нашу защиту, поэтому милиционеры особо не зверствовали. Усадили меня и отца на сиденье «уазика», а не в «обезьянник» сзади, и заявили, что отвезут нас в отделение. А там пусть начальство разбирается. Правда, окна были открыты, и я прекрасно видел и слышал, что происходило

Отец успел крикнуть матери, чтобы срочно звонила в часть, позвала особиста — капитана Трофимова, и рассказала ему о нападении, обязательно упомянув Петренко. И мама, ни секунды не раздумывая, побежала в квартиру связываться с военными.

Потом подъехали врачи на белом «рафике» с красными крестами. Мужчина с измученным лицом в белом халате поверх куртки, глянул на замершего посеревшего Петренко с опечатками автомобильных шин на груди и ногах. На губах у подполковника пузырилась розовая пена, а подбородок и борода были заляпаны темными сгустками подсохшей крови.

Доктор присел, проверил пульс, аккуратно потрогал продавленную грудную клетку и встал.

— Мы здесь уже ничем не поможем. Труповозку вызывайте.

— А чего сразу труповозку? Может его ещё можно спасти? — попробовал возмутиться сержант.

— Молодой человек, — доктор посмотрел на милиционера усталыми глазами — Он уже не жилец. Там всё раздавлено в кашу. Я двадцать лет на «Скорой» и, поверьте, знаю, о чем говорю.

Последними приехали на двух волгах, начальник милиции Петровска — полковник Сидоренко и прокурор города — Погосян. Оба знакомые деда и отца. Высокий, похожий на медведя лысый белокожий Сидоренко, с маленьким, полненьким и смуглым прокурором с пышными усами и густой черной шевелюрой, тронутой пепельной сединой, смотрелись полными противоположностями.

Но не успели они осмотреть труп и дать начальственные указания забегавшим подчиненным, как во двор влетели ещё два темно-зеленых «УАЗика», шустро выскочившие пара солдат в касках разместились по сторонам, придерживая висящие на ремнях «АК-74».

Из машины выпрыгнул Сергей Петрович Трофимов — капитан особого отдела, сослуживец отца. Я изредка бывал в части и его знал. Из второго «УАЗа» неторопливо вылез высокий и плечистый мужчина в фуражке и зеленом армейском плаще.

Трофимов подошёл к трупу, вгляделся в него, затем подошел к Погосяну и Сидоренко и что-то им сказал. Затем в разговор вступил его плечистый военный. Говорили они между собой тихо, и я ничего не услышал.

Затем четверка дружно направилась к УАЗику, где сидели мы с отцом.

— Мы забираем Александра Шелестова и его сына. Погибший — объявленный в розыск, подполковник Петренко. Это дело в компетенции военной прокуратуры, — твердо заявил сержанту Трофимов.

— Но…, — сержант растеряно посмотрел на Сидоренко и Погосяна.

— Делай, что тебе говорят, — рыкнул главный мент.

Прокурор величественно кивнул, подтверждая слова коллеги.

— Слушаюсь, — вытянулся в струнку милиционер.

Потом нас погрузили в УАЗик и повезли в часть. Меня терзали часа полтора. Пришлось рассказать им наспех выдуманную историю. Шёл на нулевой урок — политинформацию. Хотел взять тетрадку для конспектирования, чтобы записывать, потому что комсорг обещал гонять по теме, но забыл. Пришлось быстро возвращаться. Подхожу к дому, а там там дед какой-то достает ствол с багажника, и на родителей направляет. Я, как сын военного, занимаюсь рукопашным боем в «Звезде» у Зорина Игоря Семеновича, тоже в прошлом боевого офицера. И среагировал на угрозу автоматически. А дальше изложил всё, как и было.

Промучили меня полтора часа, но никаких противоречий не нашли, и любезно отвезли домой на военном уазике. Отцу пришлось задержаться. Особист и военный прокурор отпустили его только поздним вечером.

Мама, естественно, дома осталась. Позвонила в НИИ и отпросилась у начальника. Родительница переживала, что у бати будут крупные неприятности. Мои доводы на неё действовали слабо. Умом она понимала: я прав, отец только защищался, Петренко переехал подельник, и ничего предъявить не могут. Но эмоционально ждала больших проблем. Еле успокоил мамулю.

Вечером позвонил дед. Говорить ему о нападении не стали. Мама хотела рассказать о происшествии, и попросить помощи, но я эти попытки пресек. Здоровье у деда не железное с сердцем периодически проблемы. Не хватало его ещё в эти разборки впутывать и заставлять волноваться. И батя разозлится, если узнает, что мать доложила генерал-лейтенанту о нападении. Лучше я ему сам все аккуратно расскажу при личной встрече. Тем более что в скором времени он сам может об этом узнать.

Константин Николаевич, сообщил, что рано утром в воскресенье к нам заедет шофер и привезет меня на дачу в Жаворонках. Дед будет меня ждать там. Как я понял, наступило время для откровенного разговора с Ивашутиным.

— Леша ты готов к поездке? — с намеком спросил меня дед.

— Полностью, — подтвердил я. Немного волновался, но держал эмоции под контролем. В воскресенье решится многое. Либо мы объединяемся, действуем, и у страны появляется шанс выжить, либо система перемелет нас в труху. Степень риска я понимал, и был готов к любому развитию событий.


29 октября 1978 года. Воскресенье.

США. Штат Вирджиния. Округ Фэрфакс. Лэнгли. Штаб-квартира ЦРУ. Утро.

Дерек Росс бодрым шагом шел по коридору штаб-квартиры Центрального Разведывательного Управления. Каблуки лакированных кожаных туфель Florsheim гулко стучали по блестящей, сияющей от чистоты плитке, заботливо отдраенной шустрыми уборщиками. Маленький невзрачный, уже начинающий лысеть человечек с помятым лицом смотрелся обычным мелким клерком. Сияющие лампы холла только подчеркивали это впечатление. Даже безупречно сидящий черный костюм не придавал ему солидность.

Но пара сотрудников, встреченных в коридоре, подчеркнутым уважением поздоровались с невзрачным человечком. Полковник Дерек Росс был главным аналитиком, мозгом десятком успешных акций и комбинаций, проведенных Центром Специальных Операций ЦРУ в Африке, Азии и Европе, против советских и союзных «красным» спецслужб.

Повернув за угол, Росс оказался в просторном холле, где за стойкой сидела стройная моложавая женщина лет 40-ка.

— Привет Мэг. Шеф свободен? — поинтересовался Росс, раздвигая уголки губ в дежурной улыбке.

— Привет. Конечно, — женщина, улыбнулась в ответ, демонстрируя белоснежные ровные зубы, — Заходи. Он тебя ждет.

Дерек осторожно постучал в дубовую дверь.

— Проходи Росс, — пророкотал бархатный баритон.

Дерек, не торопясь зашел в кабинет, аккуратно закрыл за собой дверь и повернулся к шефу.

Директор ЦРУ Стенсфилд Тернер сидел в большом кожаном кресле за тяжелым массивным столом в викторианском стиле. Справа, за спиной начальника, рядом с просторным окном, стоял звездно-полосатый флаг.

Тернер встал, и протянул руку, приветствуя Дерека. Высокий и крепкий загорелый мужчина в двубортном черном адмиральском кителе с золотистыми полосками на форменных рукавах, смотрелся импозантно. Благородная седина на висках и орденские планки слева только усиливали это впечатление.

Росс обменялся рукопожатием с и, дождавшись приглашающего жеста, мягко опустился на стул напротив.

— Знаешь, зачем я тебя сегодня пригласил?

— Догадываюсь, — односложно ответил Росс.

Стенсфилд подвинул к себе стопку бумаг.

— Выдержки из последних сводок. Послушай. Буду читать, и добавлять свои комментарии.

Людвиг Земенек, полковник КГБ. Нелегал. Псевдоним — «Дуглас». Сотрудничал с ребятами, из ФБР. Мы вместе с федералами, пользовались полученной от него информацией. Сегодня он пропал вместе со всей своей семьей. На попытки контакта не отвечает. Последний раз его видели садившимся к неизвестному в черный «шевроле-камаро». По нашим данным жена и сын уже находятся на территории СССР. Судьба «Дугласа» неизвестна. Предположительно, ликвидирован или арестован «красными».

Полковник «Поляков», генерал-майор ГРУ — один из самых важных для нас агентов. У нас проходил под псевдонимом «Бурбон». Арестован неизвестными. 17 лет с ними работали. Полученная от него информация бесценна. Был захвачен неизвестными по пути домой. Дальнейшая судьба неизвестна. Предположительно находится под следствием, и будет предан суду за государственную измену.

Олег Гордиевский — полковник КГБ. Псевдоним — «Овация». У нас проходил под именем кодовым именем «Щекотка». Мы сотрудничали с ним через английских коллег из МИ-6. До последнего времени работал в Центральном аппарате разведки в Москве. Задержан у дома, и увезен неизвестном направлении. Арест видела новая жена — Лейла Алиева, и несколько человек местных жителей. Наши люди осторожно разведали обстановку. Задержание было очень жестким. Его нокаутировали профессиональным ударом в челюсть, надели черный мешок на голову, и закинули в подъехавшую машину. Где он сейчас находится, неизвестно. По сведениям от наших источников КГБ, дал признательные показания. Подготавливаются материалы для суда.

Сергей Бохан — полковник ГРУ. Оперативный псевдоним «Близзард». Сотрудник военной разведки. Работал в Греции. Бесследно пропал на территории Афин. На связь не выходит. Имеется информация, что похожего на него человека нелегально вывезли морем в СССР.

Леонид Полищук. «Замороженный» агент. Псевдоним — «Уэй». Подполковник ПГУ КГБ. Работал с нами в Непале в 1972 году. Задержан неизвестными в Москве. Семья подробностей не знает. На связь с ними никто не выходил.

Владимир Пигузов. Псевдоним «Джоггер». Полковник ПГК КГБ. Работал с нами в странах Юго-Восточной Азии. Пропал без вести. На контакт не выходит. Предположительно, арестован.

Николай Чернов. Псевдоним «Никнэк». «Замороженный агент». Завербован коллегами из ФБР ещё в 1962 году. Был оперативным фотографом ГРУ. Впоследствии стал фототехником Международного отдела ЦК КПСС. Выгнан с работы за пьянство. Задержан неизвестными. Удалось случайно узнать, что у знакомого Чернова — капитана 1-го ранга, являющимся профессиональным переводчиком, неизвестными изъят подаренный ему Черновым словарь, который мы передали ему. В книге была специально подготовленная зашифрованная копирка для тайнописи.

Николай Исидорович Кулак. Полковник КГБ. Внешняя разведка. Псевдоним «Федора». Сотрудничал с нами в Нью-Йорке ещё с 60-ых годов. После отъезда в Москву и отставки был замороженным агентом. 26 октября умер недалеко от подъезда своего дома. Официальная причина — инфаркт. Но на сердце никогда не жаловался.

— Что скажешь?

— Интересно, — задумчиво протянул Дерек.

— Интересно? Интересно?! — взвился директор ЦРУ, — Это всё, что ты можешь сказать? Так я тебе только малую часть сводок за последние полторы недели прочитал. Наших агентов вылавливают в Африке, Европе, даже у нас в Америке. Арестовывают, задерживают, убирают. За пару недель мы лишились самых лучших и результативных работников, к которым искали подходы годами. И всё рухнуло в один момент. Скажи мне, черт побери, как такое могло произойти? Они даже по разным ведомствам и подразделениям проходят.

— Пока не знаю, — спокойно ответил Росс, — слишком мало информации. Есть какой-то неучтенный фактор. Что-то мы проморгали.

— Значит так, — благородное породистое лицо аристократа, похожего на Шонна Коннери, исказилось в злобной гримасе, — поручаю тебе разобраться в этом, и найти этот чертов «неучтенный фактор». Делай что хочешь, привлекай кого угодно. Все наши фонды, возможности, и лучшие агенты в твоем распоряжении. Если надо, езжай к «красным», в эту чертову Москву и разбирайся на месте. Дипломатическим паспортом тебя обеспечим. Подкупай, убивай, пытай, шантажируй, делай что угодно, но чтобы результат был. Ты меня понял?

— Слушаюсь, сэр, — Дерек вскочил и вытянулся перед начальником, — Будет исполнено.

— Давай Росс, действуй. И сядь ты уже на место, — махнул рукой Стенсфилд, — Если что-то понадобится, сразу со мной связывайся в любое время дня и ночи. Ко мне вчера Кейси заходил. Как член Президентского совета по внешней разведке он тоже читает эти сводки. Президент очень недоволен, и просит немедленно решить проблему. Обещает любую помощь. Ты наш лучший аналитик. Если не справишься, никто не справится. Бери любых сотрудников Центра специальных операций. Тебе все карты в руки. Только разберись, что происходит, черт подери!

— Я понял, сэр, — Дерек встал, поправляя костюм, — Список людей сегодня подготовлю. После утверждения, и оформления документов, готовы немедленно вылететь в Москву.

29 октября 1978 года воскресенье. СССР. Жаворонки. Утро

Черная «волга» останавливается перед знакомыми серыми воротами.

— Откроешь? — поворачивается ко мне Виктор.

— Конечно, — дергаю внутреннюю ручку машины. Щелчок, дверь открывается, и я выпрыгиваю наружу. Захожу через небольшую калитку, снимаю железный запор и поочередно развожу ворота, отходя в сторону.

Волга трогается с места, заезжает на территорию дачи, и замирает в углу у забора.

— Привет внук, — на порог выходит бодрый дед. В руке у Константина Николаевича дымится чашка чая, — Заходи в дом. И ты Виктор тоже.

— Привет деда, — обнимаю генерал-лейтенанта.

— Как ты там бабушке говорил в прошлом году? Прекрати эти телячьи нежности? — улыбаясь, Константин Николаевич ответно прижимает меня к себе.

— Было такое, не обращайте внимание. Вырос, исправился.

— Ну раз исправился, пойдемте я вас чайком с печеньем напою, — весело предлагает дед.

— Пойдем.

Дед пропускает меня и Виктора на кухню, наливает нам чай с большого пузатого самовара, сверкающего золотистыми боками. Берет тарелочку с печеньем, отсыпав водителю половину.

— Виктор ты пока тут чай попей, можешь в гостиной телевизор посмотреть, — предлагает генерал, — А мы с внуком в кабинете поговорим.

— Хорошо, — кивает шофер, — Я тогда в гостиную перейду.

Мы шагаем по деревянной лестнице на второй этаж. Ступеньки возмущенно скрипят под ногами.

Оказавшись в кабинете, дед предлагает мне присесть, а сам тихо закрывает дверь, фиксируя её щеколдой. Константин Николаевич бросает быстрый взгляд на настенные часы и поворачивается ко мне:

— Через час-полтора приедет Ивашутин. Я ему сказал, что будем договариваться о встрече с «предсказателем». Как мы условились, он не знает, что ты будешь на даче. Теперь послушай новости. Петр Иванович нам окончательно поверил. Твои предсказания сбылись с удивительной точностью. Войтыла стал папой Иоанном Павлом II, Микоян умер. У Полякова, в его отсутствие, был проведен обыск. Тайники были в тех местах, которые ты указал. К ним добавили результаты наблюдения, и Полякова взяли. Начались задержания и других предателей по твоим материалам.

— Сразу и всех?

— Скажем так, большей части тех, которых ты упомянул, — уклончиво отвечает дед.

— Это плохо, — поджимаю губы, — Сам же должен понимать, что подобные действия привлекут к себе внимание. Как наших заокеанских «друзей», так и предателей из Политбюро и спецслужб. Тот же Андропов на говно изойдет, получив информацию о задержании Гордиевского и других офицеров ПГУ КГБ. Петра Ивановича просто растерзают за подобную самодеятельность. Аккуратнее надо было. Как же так дед? Вы ведь опытные мужики, офицеры и так подставиться?

— Мальчишка! Не учи ученых! — дед хмурится, — Петр Иванович начальником Особого Отдела был, когда тебя ещё и в проекте не предусматривалось. Думаешь, он это не предвидел? После поимки Полякова, со всеми доказательствами к Дмитрию Федоровичу пошел.

— Устинову?

— К нему. А вообще не перебивай. Ивашутин показал материалы, и сказал, что есть возможность обезвредить большое количество высокопоставленных предателей в ГРУ и КГБ. Просил дать добро на аресты и допросы, гарантировал результат. Устинов попробовал его переадресовать к Андропову, но Петр Иванович сказал, что информация может случайно утечь и вся операция сорвется. Здесь ещё один момент роль сыграл. У Устинова выпал шанс показать отличную работу армейской контрразведки. Мол, КГБ не смог, профукал кучу предателей, а его ведомство ГРУ отлично сработало. Подумал, созвонился с Брежневым, захватил с собой Ивашутина, и поехал в генсеку в Раздоры за санкцией. Брежнев тоже долго мялся, думал, но в итоге, посмотрел материалы, согласился не информировать Андропова и сохранить всё в тайне. Разрешил действовать, но «под личную ответственность». Ему же тоже надо иметь козыри против председателя КГБ. Если Петр Иванович облажается, то Леонид Ильич вроде ни причем. А если всё сделает, как требуется, то часть успеха тоже на Брежнева перейдет. Он же санкционировал захват предателей. И ещё один фактор сыграл. Генсек сам участник войны, и возмущался массовым предательством офицеров. Так что тут всё идеально сложилось.

— Дай бог. Но Андропов будет рвать и метать, — вздыхаю, — Думаю, не рановато ли вы их взяли?

— Не рановато, — суровеет дед, — Каждый час работы этой сволочи на американцев и англичан, это проданные и преданные товарищи, информация о нашей промышленности и секретных разработках, разрушенные агентурные сети. Петр подумал и решил: не нужно этим гнидам и дальше на свободе гулять. Раньше сядут — меньше ущерба. Да и не всех пока взяли, как я понял из его объяснений. Приедет, расскажет подробнее.

— Хорошо, подождем, — соглашаюсь я.

— Только сначала я с ним поговорю, а потом тебя представим как предсказателя. Он, наверно, шокирован будет, — улыбнулся дед, — Мой внук — предсказывает будущее. Петр же тебя ещё с малых лет знает. Честно говоря, и сам бы в это не поверил, если бы не убедительные доказательства.

— А что делать? — шутливо развожу руками, — Других предсказателей у меня для вас нет.

— Ты помнишь, как вести себя с Ивашутиным? — Константин Николаевич внимательно посмотрел на меня, — Мы это с тобою уже обсуждали тогда на лавочке.

— Конечно. Быть убедительным и искренним. Не волнуйся, я помню, — успокаиваю деда, — Все, что от меня зависит, сделаю. Не подведу.

— Будем надеяться.

— Давай проработаем все варианты действий. Первый, если у нас общение не сложится. И Ивашутин захочет повезти меня к себе в контору. Дед я сразу говорю, никуда не поеду. И тебя не пущу. Стоит мне только засветиться, всё, дни мои сочтены. Слишком многим я со своим предвиденьем будущего не нужен. Или, наоборот, необходим, но только под полным контролем и закрытым в каком-нибудь подземном бункере поглубже, чтобы выпотрошить и грохнуть. Поэтому, как только будет попытка нас забрать, придется уходить в бега. Родители и бабушка ничего не знают. Предъявить им нечего. Помурыжат немного на допросах и отстанут.

— Погоди, — нахмурился дед, — В какие бега? Без денег мы и десяток дней не протянем. Да и стар я бегать и прятаться в своей стране. А о работе отца ты подумал? Ему же после этого, в армии не быть больше. Но думаю, нас никто никуда везти не будет. Это маловероятно. Петр мог меня на первой же встрече попробовать взять. Насколько бы это ему удалось, другой вопрос. Но ведь не стал. Выслушал до конца. Удостоверился в полученных сведениях. Начал арестовывать предателей. Так что не выдумывай глупости. В бега он собрался.

— Да и потом, если Петр серьезно намерен нас взять, — после небольшой паузы продолжает Константин Николаевич, — то легко это сделает. Заранее окружит дачу подразделением спецназа, скрутят, ты и глазом моргнуть не успеешь.

— Дед, тут много нюансов. Мы не предатели, а ты боевой генерал, участник войны. Это слишком уже будет. Да и скрыть подобную операцию тяжело. Тут же все соседи — твои хорошие знакомые.

Константин Николаевич хочет что-то сказать, но я его останавливаю:

— Ладно, давай тогда этот вариант не рассматривать. Но если что, будем действовать по обстановке.

= Договорились, — усмехнулся Константин Николаевич, — Какие ещё у тебя варианты?

— Допустим, мы сегодня договоримся с Ивашутиным. У тебя есть мысли с чего начнём действовать?

— Ты говорил, что надо установить контакты с Романовым и Машеровым, — задумался генерал-лейтенант, — Это правильно. Но сначала нужно искать подходы к кому-то одному.

— Согласен, — киваю я, — считаю начинать нужно с Петра Мироновича.

— Почему?

— Потому что к Машерову легче подобраться. Романов сидит в Ленинграде. Это второй город по значимости, после Москвы. Вокруг него много самых разных людей: партийных чиновников, руководителей предприятий, стукачей из КГБ. Слишком много шансов спалиться. Любая попытка контакта привлечет к себе внимание. Тем более что Андропов опасается Романова, считает его конкурентом, претендентом на кресло генсека. И внимания к нему КГБ гораздо больше. Следует ещё учитывать, что в высшем партийном руководстве недоброжелателей у Григория Васильевича много. Его считают приверженцем «жесткой линии» управления. Также Романов ВПК курирует. Представляешь, под каким он колпаком?

— А Петр Миронович республикой руководит. Думаешь, к нему легче пробиться? — иронично улыбается генерал.

— Легче. Машеров — человек не конфликтный. И демократичный. Запросто общается с простыми людьми. Он более открыт. Регулярно с утра до вечера ездит по предприятиям, разговаривает с рабочими. У Петра Мироновича своя, преданная ему команда во власти. Стукачей и всякой дряни намного меньше. Даже Яков Николкин — глава белорусского КГБ, человек Машерова, а не своего босса — Андропова. Поэтому в 1980 году, перед смертью Машерова будет заменен Балуевым.

— Хорошо, принимается, — кивает дед, — Как думаешь, к нему подобраться?

— А об этом мы все вместе и подумаем.

— Это само собой, — кивает генерал-лейтенант, — Но у меня уже есть определенные мысли.

— Так поделись? Интересно же, — оживился я.

— Машеров — участник войны, руководил партизанским отрядом. Можно найти его фронтового товарища, и попросить организовать встречу.

— Вариант, но опять придется задействовать посторонних людей. Значит вероятность того, что привлечем к себе внимание органов, повышается.

— Можно сделать всё проще. Возможно, в ведомстве Петра Ивановича найдется сотрудник, имеющий возможность выйти на Машерова, или кто-то из боевых товарищей. Если начальник ГРУ хочет встретиться с Петром Мироновичем, то это не вызовет какой-то подозрительной реакции. Мало ли что ему нужно? Может, базу на территории Белоруссии хочет построить или ещё что-то обговорить. Этот вопрос мы сегодня и поднимем. А заодно рассмотрим и другие возможности, если их найдем.

— Годится, — улыбаюсь я, — А ещё надо обговорить, как и когда будем встречаться. Систему оповещения разработать в экстренной ситуации. И дальнейшую работу по предателям обсудить. Сейчас Андропов будет двигать Пятнистого во власть. Он в Ставрополье уже много лет на минеральные источники лечиться от почечной недостаточности ездит. А Меченый там с ним близкое знакомство завязал, угождает по-всякому председателю КГБ.

17 сентября этого года на станции Минеральные воды в поезде уже состоялась судьбоносная встреча Брежнева, Черненко и Андропова с Пятнистым. И было решено двигать его в Москву, на место умершего летом Кулакова. А такое дерьмо в секретарях ЦК КПСС нам не нужно.

— И что ты предлагаешь делать? — прищуривается дед — Валить это говно? Так потом вонь такая поднимется, что всем тошно станет. Ты вообще представляешь, что начнется, если партийного чиновника такого масштаба убьют?

— А зачем его убивать? Достаточно компромат на него убойный собрать. В Ставрополье Мишка по самые гланды в криминале и взяточничестве замешан. Я знаю, где копать. Доказательств хватит, чтобы его гнать в три шеи, не только с ЦК КПСС, но и с секретарей Ставропольского крайкома партии, а потом ещё и посадить лет на пять-десять. Но времени у нас совсем мало. 27 ноября на пленуме Пятнистого изберут секретарем ЦК. Он переедет в Москву, а через год станет кандидатом в члены Политбюро. Что-то сделать с ним будет гораздо сложнее. Поэтому провести расследование и предъявить доказательства злоупотреблений надо раньше, до середины ноября.

— Что-то Леша тебя совсем занесло, — дед с иронией смотрит на меня, — Ты что, опером себя великим вообразил? Как ты себе это представляешь, компромат на Горбачева в Ставрополье собрать? При первой попытке тебя милиции или бандитам сдадут. И все необходимые сведения вместе с потрохами и кровью выбьют.

— Не драматизируй деда, — морщусь, — Не такой уж я и беспомощный. Эта задача решаема. Но мне бы в помощь хороший оперативник не помешал бы. Один я, действительно, могу дров наломать.

— Ладно, обсудим, — задумался дед, — только никакой самодеятельности. Действовать будешь строго по утвержденному плану и с опытными людьми, если Петр Иванович найдет таких, кому можно это доверить. Понял?

— Понял, — вздыхаю я, — Только у меня тоже право голоса имеется. И всё до мельчайших деталей обсудим.

— Договорились, — кивает Константин Николаевич, — Что ещё у тебя?

— Много чего, — уклончиво отвечаю я, — Это разговор даже не на несколько часов. Просто давай сначала с приоритетными задачами разберемся. Это подход к Машерову, компромат на Горбачева. Ещё интересно Петра Ивановича послушать, что у него с предателями получилось, и как он отбиваться от взбешенного Андропова и многочисленных контроллеров будет.

Дачную тишину взорвал пронзительный гудок автомобильного сигнала.

— Петр Иванович, приехал, — деловито сказал Константин Николаевич, выглянув в окно, — Пойду встречу. А ты пока с Витей на первом этаже посиди, телевизор посмотри. Я тебя позову, когда понадобишься.

— Хорошо, — поднимаюсь со стула. Спускаемся с дедом по скрипучей лестнице вниз. С размаху плюхаюсь на диван рядом с водителем. Виктор широко улыбается:

— Поговорил с дедом?

— Ага, — киваю, развалившись на мягком диване, — рассказал о своих делах, как батя с матушкой живут-поживают, добра наживают.

— И как там Александр Константинович с Анастасией Дмитриевной?

— Нормально, — улыбаюсь, — Сам же видел, цветут и пахнут.

— Понятно, — шофер опять поворачивается к телевизору.

— «Служу Советскому Союзу» смотришь? Тебе армия, наверно, после этого по ночам будет сниться? — усмехнулся я.

— А что ещё смотреть? — развел руками Виктор, — Зато через часок, после «Здоровья», «Утренняя почта» начнется, если не уедем.

— Скорее всего, не уедете, — улыбаюсь я, — дед с гостем друзья, оба воевали, поэтому найдут темы для разговоров и воспоминаний. Думаю, пару часов, а то и больше, тебе придется здесь просидеть.

— Что поделать? Я человек подневольный. Начальник, сказал надо, я ответил, есть, — сокрушенно заявил Виктор. Но в глазах водителя прыгают веселые чертики.

А дед уже пропускал в дом невысокого широкоплечего пожилого мужчину с залысинами. Квадратное, властное лицо, раздвоенный ямочкой волевой подбородок, суровый взгляд чуть выцветших серо-голубых глаз вызывали желание вытянуться по стойке «смирно».

— Здравия желаю, товарищ генерал армии, — вскочил с дивана Виктор.

— Вольно, — Ивашутин взмахом руки, приказал ему опуститься на место.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровался я.

— Леша? — в глазах начальника ГРУ мелькнула искорка узнавания, — Привет.

За генералом в холл шагнул здоровенный двухметровый лейтенант-водитель с кобурой на поясе, и в комнате сразу стало тесно.

— Виталий, посиди тут с ребятами, пока я со старым другом пообщаюсь, — попросил начальник ГРУ

— Слушаюсь, — козырнул офицер.

— Не надо этого, не на плацу, — поморщился Петр Иванович, — Я в гости к старому другу приехал. Здесь можно просто, без казенщины общаться.

— Есть, общаться без казенщины, — выдохнул лейтенант и расслабился.

А начальник ГРУ уже шел вслед за дедом на второй этаж.

— Можно? — спросил водитель.

— Падай, — приветственно махнул рукой Виктор. Здоровяк сел рядом. Огромная туша заполнила часть дивана. Оставшегося места нам хватило, хотя теснота уже ощущалась.

На экране рассказывали репортаж об отличниках боевой подготовки, демонстрировались кадры учений, высадки на берег морской пехоты, бравых десантников, прыгающих с парашютов, работы специальных подразделений. Бойцы в камуфляже лихо преодолевали препятствия, стреляли по мишеням, укладывали штабелями противников в рукопашных схватках.

Смотрел телевизор автоматически, мыслями пребывая далеко. Сегодня ночью мне опять снились Сливко и Чикатило. Истерзанные тела жертв, дергающихся в последних предсмертных судорогах, искаженные в безумной похоти лица маньяков, кровавым калейдоскопом проплывали перед глазами. Казалось, высшие силы или зудящая совесть, терзающая подсознание, напоминают мне о данном обещании. После ночного кошмара меня захлестнули эмоции. Хотелось плюнуть на всё, схватить сумку, сменную одежду, выкидной нож и рвануть сначала в Новошахтинск, а потом в Невинномысск. И отправить двух кровавых уродов в ад, где им самое место.

Разумеется, никуда я не побежал. Позволять эмоциям брать верх над холодным разумом — последнее дело. Это верный путь к провалу. Любую акцию необходимо тщательно готовить, тем более ликвидацию маньяков, обладающих звериным чутьем. В таких делах мелочей нет. Без скрупулезного планирования, продумывания каждого действия риск быть пойманным возрастает. Поэтому, с большим сожалением, отложил акцию на позднее время. Сегодня мне нужно сконцентрироваться на разговоре с Ивашутиным. Договоримся с Петром Ивановичем, поеду в Ставрополье, собирать материалы на Пятнистого, заодно и Сливко отправлю в котел к чертям.

— Леша, — голос деда врывается в сознание, прерывая раздумье, — иди сюда.

Поднимаю глаза. Дед стоит на лестнице и машет. Послушно поднимаюсь за ним на второй этаж. Перед дверью в кабинет, делаю глубокий вздох и на секунду зажмуриваю глаза, как перед нырком на глубину. Сердце начинает отстукивать барабанную дробь. Во рту пересыхает. Сейчас всё решится. Пан или пропал. Константин Николаевич открывает дверь и жестом, приглашает пройти.

Дед заходит за мною и тихо прикрывает дверь.

Ивашутин с недоумением смотрит на меня.

— Вот Петр Иванович, познакомься, это и есть тот предсказатель, о котором я говорил.

Глаза руководителя ГРУ изумленно расширяются:

— Леша?! — и тут же лицо генерала армии снова становится каменным. Он поворачивается к деду:

— Это что, шутка такая? — голосом Ивашутина можно замораживать воду.

— Подожди, Петр Иванович, — примирительно поднимает ладони Константин Николаевич — Не делай поспешных выводов. Ты же сам увидел, всё сбылось. Просто послушай его.

— Хорошо, — генерал армии стискивает челюсти. Голубые глаза со стальным отливом холодно смотрят на меня:

— Говори.

И я начинаю рассказывать. О своей службе в армии, хронологии распада Союза, уходе на гражданку и гибели в Белом доме. Потом, как чудом очутился в своем 17-летнем теле, и как у меня на первом уроке истории, вместе с каплей крови, вылетевшей из носа и расплывшейся бесформенной кляксой на странице учебника, активировалось «предвидение».

— Знаешь, Петр я сам сначала думал, что это подростковые сказки, — добавляет дед, — но мне Леша такие подробности озвучил из фронтовой жизни, что волей-неволей пришлось поверить.

— Хорошо, — взгляд Ивашутина становится колючим, — А обо мне ты можешь что-то интересное рассказать? Хочу удостовериться в твоих сверхъестественных способностях лично.

Фигура начальника ГРУ на секунду мутнеет, растекаясь в бесформенное пятно, затем снова появляется «резкость». Озарение, мелькнувшее в мозгу яркой вспышкой, дарит бесценную информацию.

Мои губы расплываются в довольной улыбке.

— Запросто. Сейчас вы Петр Иванович — трезвенник, пьете очень редко. Но в молодости был один случай. Помните, в 1929 году вы работали слесарем на заводе «Сантехстрой».

— Помню, — в глазах Петра Ивановича появляется интерес, — Давай дальше.

— 5 октября у мастера — Андрея Семеновича был юбилей. Вы не хотели пить, но пришлось. Рабочие постарше такого «неуважения» бы не поняли. Вас сильно напоили. А потом, по пьяной лавочке накидали в телогрейку болтов, мелких деталек, и внаглую протащили мимо проходной. Когда проснулись дома и обнаружили эти детальки, вам так стыдно было. Хотели даже пойти и признаться начальству, но потом передумали, и тихонько пронесли их обратно на завод.

Суровое лицо генерала армии обмякает, напряженное тело расслабляется, в глазах плещется изумление напополам с ужасом. Ивашутин откидывается на стул и дрожащей рукой тянется к рубашке, пытаясь расстегнуть воротник.

— Ты, — хриплый голос Ивашутина прерывается, — Не мог этого знать. Это вообще никому не известно. По крайней мере, что я эти чертовы болты и детали обратно принес.

— А еще могу вам рассказать, что ваше настоящая фамилия Ивашутич. Ивашутиным вы стали, когда получили временный пропуск «Сантехмонтаже» с такой фамилией. Просто в отделе кадров кто-то ошибся. Вы так держались за свою работу, что побоялись его поменять, несмотря на недовольство отца. А хотите, вам ещё напомню, как вы в прошлом году поехали на Кубу проинспектировать базу радиоэлектронной разведки в Лурдесе, а потом с генералом Шмыревым и адъютантом Поповым пошли в бар «Тропиканка». И Оливейрос глава протокольного отдела МИД Кубы там рассказал, кто вы такие. А недалеко сидели американские бизнесмены. И Вас поприветствовали: «Дамы и господа! Сегодня у нас в гостях представители американской торговой фирмы и группа офицеров советской военной разведки!» Помните?

— Хватит, — пришедший в себя Ивашутин хлопает рукой по столу, — Убедил.

Послушно замолкаю, ожидая дальнейших вопросов.

— Скажи мне Леша, — глаза генерала армии впились в мое лицо, — А цель у тебя какая? Что ты хочешь добиться? Только честно.

— Чего хочу добиться? Просто сохранить страну, — спокойно смотрю на Ивашутина, — Распад Союза — это трагедия. Войны в Карабахе, Приднестровье, Чечне и других республиках. Десятки тысяч убитых в междоусобных конфликтах людей. От стариков до маленьких детей. Потоки беженцев, роющиеся в мусорках и побирающиеся пенсионеры. Рабочие и простые труженики, не получающие месяцами зарплаты в 90-ых. Старики, выброшенные кидалами, мошенниками и бандитами из квартир. Расстрелянные в Белом доме и убитые наймитами Ельцина женщины и дети. Ежедневные бандитские разборки, взрывы и убийства коммерсантов. Миллионы человеческих трагедий и уничтоженных в кровавом хаосе 90-ых жизней. Вот этого я хочу избежать, и сохранить все хорошее, что мы сейчас имеем, но не ценим. Мирное небо над головой, спокойную жизнь, страну для всех людей, а не для миллионеров.

— Понятно, — начальник ГРУ немного расслабился, — А кто её хочет уничтожить? Поясни.

— Очень многие. Я даже не уверен, что у нас получится. Слишком большие силы против, — честно отвечаю я, — Даже в разведке куча предателей и перебежчиков, как вы сами недавно убедились. И это ещё только цветочки. Главные ростки измены прорастают на самом верху.

— Например, — остро глянул Ивашутин, — давай конкретику.

— Пожалуйста, — глубоко вдыхаю, как перед погружением, — председатель КГБ — Юрий Владимирович Андропов. Именно он настоящий автор проекта разрушения, который Горбачев обозвал впоследствии «Перестройкой». Андропов — выходец из богатой купеческой семьи. До революции его родным принадлежал магазин «Ювелирные вещи» в Москве на Большой Лубянке. Правда, Юрий Михайлович намеренно запутал свою родословную, чтобы сам черт не мог в ней разобраться, выдав свою мать за приемную дочь купцов. Но у него даже в КГБ прозвище «Ювелир».

— Это пока только слова. Что-то посущественнее есть? — иронично поинтересовался руководитель ГРУ.

— Петр Иванович, а где я вам доказательства возьму? Дипломат с документами и неопровержимыми уликами из воздуха достану? Так я не волшебник, — развожу руками — Если помните, та информация по предателям, которую вам дед передал, тоже словами была. Но полностью подтвердилась, как и предсказания будущих событий. Или у вас другое мнение?

— Подтвердилась, — кивнул Ивашутин, — Во всех подробностях. Продолжай.

— План «Реставрация» или «М» Юрия Михайловича Андропова подразумевает несколько этапов действий. Цель — уничтожение социалистического строя. Сначала надо озлобить людей, подтолкнуть всеобщую деградацию. Поэтому когда Андропов придет к власти 12 ноября 1982 года, он сделает две важные вещи. Под предлогом борьбы с тунеядством и прогульщиками запустит патрули, которые будут отлавливать людей в кинотеатрах и других общественных местах в рабочее время. Это вызовет взрыв недовольства, хотя многие поначалу будут видеть в подобной «инициативе» наведение порядка. Второе, выпустит дешевую водку, чтобы население быстрее спивалось. Её даже назовут «андроповка». Дальше у него по плану будет нарастание дефицита, увеличение проблем с обеспечением населения самыми необходимыми товарами, в том числе и продовольственными. Но не успел. Почки подвели. Умер. Всё это удастся сделать только его преемнику, развалившему Союз — Михаилу Горбачеву.

— А если конкретнее, по пунктам, что сделать хотели и чего добиться? — интересуется Ивашутин.

— Можно и по пунктам. Первый — партия отстраняется от управления государством, — загибаю пальцы, — Второй — из состава СССР убирают несколько южных республик. Третье — в Союзе проводится полная реставрация капитализма. Главные выгодополучатели — перекрасившаяся в капиталистов партийная элита, ГБшники, руководители комсомола, теневики и криминал. Все государственное имущество будет поделено между небольшим количеством людей, приближенных к власти или сумевшими, найти к ней подходы. Так у нас в будущем и произошло. Большинство народа будет буквально выкинуто из процесса распределения собственности. Для этого в 1992 году них просто украдут деньги на сберкнижках, заморозив их на неопределенное время. А взамен, когда стартует приватизация, выдадут копеечные сортирные бумажки — ваучеры. Большинство этих ваучеров будет скуплено за копейки предприимчивыми дельцами, и использовано в приобретении бывшей государственной собственности. Пожилые люди, обычные работяги и инженеры НИИ без коммерческой жилки, будут находиться на грани выживания. Многие старики просто умрут от голода и болезней, не имея возможности купить еды и лекарств. Один рыжий реформатор — отец «приватизации», заботливо взращенный Андроповым и Горбачевым, так прямо и заявит: «Что вы волнуетесь за этих людей? Ну вымрет 30 миллионов. Они не вписались в рынок. Не думайте об этом — новые вырастут».

— Это фашизм какой-то, — невозмутимый начальник ГРУ сидит красный от злости. Руки на столе крепко сжаты в кулаки до побелевших костяшек.

— Точно. Фашизм. Только экономический, — невозмутимо подтверждаю слова Ивашутина, — И вот этого мы и будем стараться избежать.

— Ладно, что ты там говорил о заговорщиках? — Петр Иванович уже успокоился, — Если можешь, давай дополнительную информацию

— Дед, можно ручку и листок бумаги?

Константин Николаевич кивает. Дед открывает ящик стола, достает стопку листов, синюю ручку и подвигает ко мне.

— Спасибо. Я сейчас здесь нарисую схему, что и как. Только я вам её не отдам Петр Иванович, сами понимаете. Но вы можете её впоследствии просто зашифровать и перерисовать.

— Хорошо, — помолчав, соглашается руководитель ГРУ.

— Вот смотрите, — рисую на белоснежном листе кружочек с буквой «А», — Это товарищ Андропов. Его первое доверенное лицо — Филипп Денисович Бобков.

На бумаге появляется второй кружок с буквой «Б» внутри.

— С 1969 года руководит Пятым управлением КГБ. Оно должно бороться с идеологическими диверсиями, работать с диссидентами, националистами, осуществлять контрразведывательную деятельность в этой сфере. А что на деле? Филипп Денисович всю эту работу намеренно провалил. Его подчиненные воюют с евангелистами, учителями иврита. Бобков намеренно концентрируется на разборках с диссидентами. А они сейчас имеют мизерное влияние. Я говорю не об узкой прослойке творческой интеллигенции, а обо всем народе. Обычные рабочие, инженеры, колхозники, строители и знать их не знают. При Бобкове пышным цветом расцветает национализм в республиках. Глава Пятого управления этого просто не замечает. Намеренно. А хотите интересный факт о личности и моральных качествах Филиппа Денисовича? Вы его, кстати, можете проверить по своим каналам.

— Хочу, конечно, говори, — Ивашутин хмур и сосредоточен.

— В 1961 году советские информационные агентства получили миллионные убытки. Фотография первого космонавта Юрия Гагарина стоила бешеные деньги. Самые престижные газеты и журналы мира готовы были платить пяти-, шестизначные гонорары за его снимки. И вдруг фотография Гагарина, неизвестно как, попадает в капиталистические средства массовой информации. Абсолютно бесплатно. При проведенном расследовании оказалось, что небольшой снимок 3 на 4, передал на Запад Филипп Денисович Бобков. Хотя я думаю, не передал, а продал. Он же и организовывал пресс-конференции Гагарина в капиталистических странах. Но у Бобкова оказались влиятельные покровители. И эта история сошла ему с рук. Вы можете проверить этот факт самостоятельно.

— Хорошо, давай дальше, — Петр Алексеевич напоминает грозовую тучу, готовую взорваться сверкающими яростными молниями. Неприятно слушать, что даже советские спецслужбы пронизаны предателями и негодяями сверху донизу.

— Второе доверенное лицо Андропова — Евгений Петрович Питовранов.

Рисую очередной кружочек с буквой «П» внутри. Соединяю его с главным «А» стрелочкой, как и остальные.

— Генерал-лейтенант госбезопасности вотставке. В прошлом начальник высшей школы КГБ им. Дзержинского. Очень скользкий, хитрый и расчетливый тип. Умудрился уцелеть во времена сталинских чисток. Всегда умудрялся пристроиться и быть нужным любой власти. Был связан с Отто Куусиненом и другими троцкистами, как и Андропов. В 1966 году при содействии Юрия Владимировича официально стал заместителем председателя Торговой Палаты. А неофициально, руководит созданной спецслужбой под названием «Фирма» в этой структуре. Она подчиняется лично Андропову, является его «кошельком», работает с западными бизнесменами, обещая им преференции в СССР, поддерживает негласные контакты со спецслужбами Запада. Скорее всего, общение Андропова с американскими и английскими спецслужбами идет через Питовранова.

Дед нервно стучит пальцами по столу. Ивашутин хмуро смотрит на меня, впитывая каждое слово.

— Третий связник Андропова с Западом — Джермен Гвишиани. Сын генерал-лейтенанта НКВД Михаила Гвишиани. Папа Джермена был снят с должности в 1953 году, как «дискредитировавший себя за годы службы». Но сыночку это не помешало жениться на дочери Косыгина, стать членом-корреспондентом Академии Наук СССР и сделать головокружительную карьеру. Именно благодаря Гвишиани на территорию СССР проникает «Римский Клуб». Чтобы было понятно, что собой представляет эта структура. «Римский клуб» объединяет в себе западную антисоветскую элиту — миллионеров и миллиардеров, богатой творческой интеллигенции и аристократов. Проще говоря, эта структура — филиал другой организации — «Клуба 300», берущего на себя роль «мирового правительства». «Римский клуб», совместно со своим управляющим центром, работает над выстраиванием глобальной модели развития общества, в том числе и по уничтожению мешающей им «красной угрозы».

Основатель «Римского клуба» Аурелио Печчеи — крупный предприниматель, входящий в руководство «Фиата» и большой друг Джермена Гвишиани. Именно он принял сына опального генерала в Римский клуб. Своих взглядов Печчеи не скрывает. Он сторонник уничтожения СССР мягкими методами. Печчеи говорит: «Страны концлагеря надо вскрывать как консервную банку». С подачи этих двух друзей в Союз проникла «Пепси-кола». В 1966 году эта сладкая парочка при поддержке Косыгина продвинула компанию «Фиат» как основного партнера, по технологиям которого строился автомобильный завод «ВАЗ». Всё правление Брежнева Гвишиани, благодаря личной протекции Андропова, постоянно катается на Запад, общаясь с Печчеи.

В 1972 году в Австрии, в Лаксенбурге был создан Международный Институт Прикладного Системного Анализа. Учредители СССР и США, при посредничестве «Римского Клуба» Печчеи. Для здания института австрийское правительство выделило большой особняк в прошлом принадлежавший монархической династии «Габсбургов». СССР делегировал туда своих будущих управленцев и ученых, чтобы они изучали капиталистическую модель общества. Там дрессируют будущую «элиту», которая впоследствии, стала разрушителями Союза и уничтожителями плановой экономики. В 1976 году создается советский филиал МИПСА — ВНИИСИ. Первым руководителем стал и остается по сей день — Джермен Гвишиани. Сотрудники ВНИИСИ постоянно ездят в Вену, и проникаются «западными ценностями». Их идеологически обрабатывают: назойливо вдалбливают в голову тезис о преимуществах капитализма и необходимости избавления от плановой экономики. И что самое интересное, кадры для МИПСА с советской стороны подбирал тот же Филипп Бобков, начальник Пятого управления КГБ, по поручению Андропова. Большинство первой команды «молодых реформаторов» в начале 90-ых годов, уничтожавших экономику страны и насаждавшие «дикий капитализм» — сотрудники ВНИИСИ, стажировавшиеся и обучавшиеся в МИПСА. Это Шаталин — будущий советник генсека Горбачева, разрушившего СССР. Авен, Гайдар, Зурабов и многие другие. Команда «молодых реформаторов» с либеральными ценностями, привитыми им в МИПСА и ВНИИСИ, провела приватизацию, заморозила сбережения советских граждан, бросила их в нищету беспредельной «ельцинской» эпохи.

У нас в будущем, много ругали и проклинали Горбачева, Яковлева и других «архитекторов Перестройки». Они, сволочи, конечно. Но по сравнению с настоящими отцами реформ», Андроповым и его командой, сформировавшейся ещё в 60–70 годах, просто шавки, шестерки на побегушках.

— Хорошо, — вздохнул начальник ГРУ. Выглядел он расстроенным. Уголки губ трагически опустились, и глаза потеряли стальной блеск.

— Что ты предлагаешь?

29–30 октября 1978 года (Продолжение)

— Что предлагаю? — внимательно смотрю на Ивашутина — В смысле первоочередных действий или общей стратегии?

— Давай, расскажи нам о стратегии, а мы послушаем, — в глазах генерала армии мелькают искорки иронии.

— А стратегия — простая. Раз вы, мы — поправляюсь, — уже засветились с поимкой предателей, медлить нельзя. Теперь самый важный ресурс — время. Каждое промедление увеличивает риск неудачи. Чем больше мы будем колебаться, и тянуть время, тем выше шансы у наших противников. Проще говоря, после массовой поимки шпионов вы уже попали в поле зрения, как команды Андропова, так и западных спецслужб. Теперь они начнут предпринимать активные действия, чтобы, как минимум, найти источник проблем, а как максимум, ликвидировать его всеми возможными способами. Причем одно не отменяет другого. Сначала соберут всю необходимую информацию, найдут виновных, а потом зачистят. Поэтому действовать надо прямо сейчас. У нас ещё есть временная фора. Но с каждым днём она катастрофически уменьшается. Любой заговор или революция могут выиграть только тогда, когда действуют без колебаний, жестко и на опережение соперников.

Поэтому — шаг первый: формирование команды способной взять власть. Контакты с Машеровым и Романовым нужно налаживать немедленно.

Шаг второй: собирание компромата на команду Андропова. Направления для работы я вам подкину. Причем и первым, и вторым можно заниматься одновременно. Просто договоримся, кто над чем работает, и разделим дела.

Шаг третий: Надо посеять в лагере противника смятение и страх, заставить их нервничать и ошибаться. Сделать это очень просто — смести пару фигур с шахматной доски. Собрать убойный компромат на Горбачева и провести физическую ликвидацию одной из ключевых фигур заговора.

— И кого ты предлагаешь ликвидировать? Председателя КГБ? — Ивашутин уже не скрывает иронии.

— Ни в коем случае. К комитетчикам на данном этапе даже приближаться нельзя. Самый уязвимый из заговорщиков — Джермен Гвишиани. При попустительстве Андропова он постоянно ездит на Запад, готовит будущих архитекторов «Перестройки», общается с Печчеи. Вот там бы его и шлепнуть в Италии или Австрии. И сделать это так, чтобы выглядело трагической случайностью или нападением бандитов. Уничтожение Гвишиани, на мой взгляд, отличный шаг. Все крысы засуетятся и забегают. Могут ошибок наделать. Да и другого такого деятеля, которому будет доверять Печчеи, найти за короткий срок невозможно. Обрубим важную связь Запада с верхушкой заговорщиков. И ещё одно соображение. После убийства Гвишиани, начнут дергаться Аурелио Печчеи и его друзья из «Римского клуба». Можно им ещё дезу подбросить, что их коммунисты тоже собираются ликвидировать, Пусть попрячутся и оборвут все контакты. Нам это на руку.

Ивашутин с непонятным выражением лица смотрит на меня.

— И откуда ты такой взялся?

— От папы и мамы, — улыбаюсь я.

— Ты смотри Николаевич, — начальник ГРУ пихает в бок деда, — Какие орлы подрастают. Скоро нас с тобой за пояс заткнут.

— Это ещё что, — ухмыляется дед, — Ты бы слышал, что он мне о реформах в экономике и идеологии задвигал. Я сам обалдел.

— Сколько тебе лет было на момент гибели в Белом Доме? — Ивашутин с прищуром смотрит на меня.

— 32 года.

— А воинское звание, ты говорил, капитан?

— Так точно. На момент увольнения был капитаном.

— И откуда у тебя такие знания?

— А я хорошо учился. В Афганистане разведвзводом командовал. Чтобы подчиненных сохранить, пришлось многому научиться, оперативной обстановкой владеть, с офицерами КГБ и ГРУ взаимодействовать. А ещё и в военной семье рос. Сами видите, дед у меня боевой. А отец военным советником в Анголе был.

— Это он тебе рассказывал? — остро глянул Ивашутин.

— Это я уже после распада Союза узнал. Товарищ генерал армии, мы отвлеклись. Позвольте продолжить?

— Продолжай.

— По поводу ликвидации Гвишиани. Это дело деликатное, поэтому непосредственно офицеров ГРУ к нему лучше не подключать, во избежание слива информации. Лучше через одного доверенного сотрудника договориться с РАФ или итальянскими «Красными Бригадами». Пусть они этого гада исполнят. Общаться непосредственно с лидером с условием сохранения конфиденциальности. Наверняка в ГРУ такие контакты есть. Или имеется возможность их установить. Ребята — фанатики и уже приобрели определенный профессионализм, пусть на Союз поработают. А Вы им чем-то поможете, и от терактов на плодотворную работу на благо Союза переориентируете. Пусть наших врагов мочат. Это вполне отвечает их взглядам и идеологической позиции.

— Посмотрим, — Ивашутин задумывается, — Во всяком случае, твоя идея не лишена здравого смысла. Может сработать. Главное, не ошибиться. Знаешь, у меня есть небольшое сомнение. Понимаю, что твоя информация по предателям полностью подтвердилась, и прогнозы сбылись. Но не хочется рубить с плеча. Это радикальные меры, чреватые серьезными последствиями.

— Петр Иванович, — укоризненно смотрю на начальника ГРУ, — извините за прямоту, но вы немного не отдаете себе отчет какие это люди и на что способны. Давайте я вам дам информацию для размышления. Тем более что часть её вы можете проверить прямо сейчас. Расскажу, что уже произошло и что будет в ближайшие годы с противниками и партийными деятелями, мешающими Андропову и его команде прийти к власти.

— Расскажи, — кивает Ивашутин

— Два года назад, в 1976 году началась странная эпидемия среди высших руководителей Союза. Первым умер министр обороны Андрей Гречко. Он был против использования армии в Венгрии и Чехословакии в 50-ых годах. Андрей Антонович считал, что армия должна защищать Родину, а не участвовать в политических разборках, в частности, подавлении бунтов. Гречко также критически относился к ведомству Андропова. Он выражал неудовольствие, тем, что Юрий Владимирович раздул штат КГБ до полумиллиона. Вы помните Гречко?

— Конечно, помню, знал лично. Он моим непосредственным начальником был. Но ему уже 72 года стукнуло на момент смерти.

— Если помните, то должны знать, что маршал, несмотря на возраст, отличался отменным здоровьем.

— Да, — вздохнул Ивашутин, — энергии и силы у него было как у молодого. Постоянно в волейбол играл со всем командным составом во Дворце тяжелой атлетики ЦСКА. Гулял часами возле своей дачи. Однажды мы с ним часа три по лесу бродили. Он ещё меня приглашал в теннис поиграть, но я не умею. А Андрей Антонович как заводной с ракеткой прыгал на кортах.

— Вот видите, — обрадовался я, — чувствовал себя отлично, ни на что особо не жаловался. А тут раз, и неожиданно умер. 26 апреля 1976 года его внучка обнаружила сидящем на диване, но уже холодным. Странно, не находите?

— Я пока тебя слушаю. Выводы буду делать потом, — каменное лицо начальника ГРУ бесстрастно.

— Официально причина маршала не установлена. Но смотрите, как получается. Леонид Брежнев очень хотел стать маршалом к своему 70-летию. Гречко вместе с Брежневым воевали на Кубани и освобождали Новороссийск. Андрей Антонович был командиром 56-ой армии, а Леонид Ильич служил полковником в 18-ой. На этой почве они после войны и сблизились. Но когда Гречко сказали о желании Брежнева стать маршалом, тот ответил: «Только через мой труп». Так и произошло, Гречко стал трупом весной 76-го, а Брежнев в этом году — маршалом, точно к своему юбилею.

— Хочешь сказать, что к этому Леонид Ильич тоже руку приложил? — усмехнулся Ивашутин.

— Ни в коем случае. Брежнев и Гречко были боевыми товарищами, и генеральный секретарь, несмотря на все свои недостатки, никогда не отличался жестокостью и кровожадностью. Просто когда Гречко умер, обиженный Леонид Ильич не стал глубоко копать и разбираться в обстоятельствах его смерти. А они весьма интересны. Я к ним ещё вернусь позднее.

Таким же способом был летом этого года, 17 июля был убит Федор Давыдович Кулаков. Официально было объявлено, что он умер «в связи с сердечной недостаточностью от остановки сердца». Реально, обстоятельства его смерти засекретили. Кулаков был самым молодым членом Политбюро, не считая Романова. Его пророчили в преемники к Брежневу. Леонида Ильича это сильно насторожило. Он начал гнобить Кулакова и отдалять его от себя.

— Кулакова помню, — нахмурился Ивашутин, — Крепкий мужик был. И здоровый на вид. Но вроде говорили, что выпить любил. И пьянка его погубила.

— Он пил не больше чем другие члены ЦК КПСС, — усмехнулся я, — просто Кулаков был отличным специалистом в сельском хозяйстве. Досконально знал дело, которым занимался. И обладал большим авторитетом в отрасли. Такой конкурент в борьбе за власть был Андропову не нужен. И Юрий Владимирович накачивал Брежнева сводками, где приводились выдержки из западных СМИ и вещания радиостанций, рассказывавших о скорой смерти Брежнева и его преемнике Кулакове. И тогда «второй Ильич» окончательно списал Федора Давыдовича. Кулаков попал в опалу, и его можно было смело убирать. Это было настолько очевидно, что на похороны Федора Давыдовича верхушка Политбюро просто не приехала.

— Это ни о чём не говорит, — вмешался дед, — Иосиф Виссарионович был настоящим народным вождем с непререкаемым авторитетом в стране, а спустя пару-тройку лет после его смерти, большинство близких соратников плюнули на его могилу. «Культ личности» хором при Никитке осуждали.

— Дед, о Сталине это отдельная история. Давай не будем отвлекаться. Так вот обстоятельства смерти Кулакова удивительно напоминают таковые у Гречко. Федор Давыдович регулярно проходил обследования у врачей. Его признавали здоровым. Никаких серьезных патологий, критических для жизни обнаружено не было. И вот вечером Кулаков в свою комнату поработать. Иногда он засиживался там до полуночи, поэтому родственники спохватились только утром. Кулаков был мертв. Рядом бутылка водки «Посольская». И вот здесь появляется ещё один интересный персонаж — главный «кремлевский» врач Часов. Он и зафиксировал смерть от сердечной недостаточности. А первым к мертвому телу Кулакова подоспел Василий Тихонович Богомазов, протеже Федора Давыдовича, заместитель председателя «Сельхозтехники СССР». В кругу близких друзей Богомазов утверждал, что Федора Давыдовича отравили ядом в бутылке «Посольской». Затем отрицал свои слова, и просил никому о них не рассказывать. Спустя некоторое время Богомазов умирает при стандартной операции шунтирования на сердце. В палате было 10 человек подготовленных к такой операции. У всех она прошла удачно, кроме Василия Тихоновича.

— Слушай к чему этот туман? — не выдержал Ивашутин, — Давай конкретику. Что, где, когда.

— Вот мы сейчас к ней и подходим. Смотрите, какая закономерность в обоих случаях прослеживается. Гречко и Кулаков обладали отличным для своих лет здоровьем. Оба мешали Андропову. Один был недоволен раздутыми штатами и увеличением влияния КГБ, другой — конкурент в борьбе за кресло генсека. Оба попадают в немилость к Брежневу. Оба умирают при странных обстоятельствах. Родные находят их утром, хотя и первый и второй скончались вечером-ночью. Причины смерти названы стандартные. Сердце остановилось. Об обоих распространяются слухи, что они были алкоголиками. Всё четко по одной схеме идет. Даже напрягать фантазию не стали.

А теперь я расскажу, кто и как их устранил. Петр Иванович, вы как бывший начальник КГБ должны слышать о полковнике медицинской службы профессоре Георгии Моисеевиче Майрановском, и возглавляемой им с 1937-го года «Лаборатории Х», занимающейся исследованиями в токсикологии и разработкой смертельных, но не обнаруживаемых никакой экспертизой ядов.

Лицо Ивашутина каменеет. Суровый взгляд впивается в меня. Несколько секунд начальник ГРУ молчит, поджав губы, затем, нехотя признается:

— Допустим. Но Майрановского арестовали в 1951-ом по делу врачей.

— Правильно, — подтверждаю я, — Майрановского и его подельников обвинили в сионистком заговоре и покушении на Сталина, что было абсолютно естественно для того времени. Следствие, а затем проверка уже при Хрущеве, выявили, что сотрудники «Лаборатории Х» во главе с Георгием Моисеевичем, входившие в Двенадцатый отдел ГУГБ НКВД СССР, в период с 1937-ой по 1950 годы, провели десятки ликвидаций и исполнение смертных приговоров с использованием ядов.

Майрановского посадили. Но «Лаборатория Х» не была ликвидирована. Наоборот, она использовалась на полную катушку. И разработки Георгия Моисеевича постоянно совершенствовались. Вы сами это должны знать как человек, прослуживший долгое время на руководящих должностях в КГБ. С приходом Андропова всё изменилось. Юрий Владимирович убрал с органов принципиальных фронтовиков, честных и порядочных людей, заменив их на беспринципных и лояльных себе. А «Лаборатория Х» при нем особенно расцвела. Туда отбирались лучшие учёные, специалисты и врачи, занимающиеся токсикологией. Андропов обеспечил им высокие зарплаты, множество льгот, все условия для работы. Сейчас разработки «Лаборатории Х» являются эффективными и не имеющими аналогов в мире. Созданы яды, которые нельзя обнаружить никакими анализами. Они могут быть добавлены в воду, пищу, распылены в воздухе или донесены до жертвы различными способами. Гречко убили, просто пожав ему руку. И через три дня он скончался от остановки сердца. Просто заснул и не проснулся, как и было задумано.

— А чего же сам отравитель не умер? — усмехнулся Ивашутин, — Он же на свою руку яд наносил.

— Петр Иванович, — укоризненно смотрю на начальника ГРУ, — С момента Вашего ухода из КГБ технологии убийства с помощью ядов намного усовершенствовались. Яд наносился на руку, непосредственно перед контактом. После рукопожатия генерал, поздоровавшийся с Гречко, извинился, отошел в туалет и обработал себе руку антидотом.

Кулакова убили, добавив яд в бутылку «Посольской». И ещё один интересный факт. 7 ноября этого года в Лондоне укололи зонтиком известного болгарского диссидента Георгия Маркова. Спустя четыре дня он скончался. Рицин — яд для его ликвидации был изготовлен в «Лаборатории Х». Но работали болгарские спецслужбы, поэтому им предоставили самый простой и известный образец яда.

— О Маркове в курсе, — немного помолчав, признается Ивашутин, — По сводкам проходило.

— А теперь я вам расскажу, что будет происходить дальше в близком будущем. В 1980-ом году в спланированной аварии погибает Машеров. Накануне ДТП в руководстве белорусского КГБ и охране Петра Мироновича начинаются внезапные перестановки. Отправляют на пенсию, преданного Машерову Николкина. На должность начальника КГБ Белоруссии назначают пришлого Балуева, не знающего местных реалий. Начальника охраны первого секретаря КП БССР Сазонкина переводят в центральный аппарат КГБ. Новая охрана не справлялась с поставленными задачами обеспечения безопасности первого лица Белоруссии.

Петр Миронович обычно ездил на бронированном «ЗИЛе». Но накануне аварии, оказалось, что у машины разбиты фары. Как потом заявили, они пострадали из-за неудачного маневра внутри гаража. Пришлось Машерову садиться на «чайку», которая не гарантировала должный уровень безопасности. Кортеж двигался с нарушением правил. При столкновении с «МАЗом», гружённым картошкой, Петр Миронович погиб. Водителя грузовика — Николая Пустовита осудили на 15 лет. Через пару лет ему сократят срок. А ещё через три, выпустят на свободу. Через две недели Петра Мироновича на Пленуме ЦК КПСС должны были назначить председателем совета министров вместо Косыгина. И опять на похороны никто из Политбюро не прилетел.

В подобных автокатастрофах погибают Зураб Патаридзе — глава совета министров Грузинской ССР, заместитель командующего погранвойсками и ряд других людей, близких к Брежневу, но рангом помельче.

Было поднят громкий скандал по поводу «антисоветской деятельности» двух сотрудников Института мировой экономики и международных отношений. Андропов на Политбюро даже сделал специальный доклад, посвященный этому случаю. Расследованием КГБ был доведен до смерти в 1982 году директор ИМЭМО Николай Иноземцев, экономист и историк, пользующийся влиянием у Брежнева. Интересно, что после его смерти задержанные сотрудники были освобождены из Лефортовской тюрьмы, а возбужденное против них дело закрыто без всякого суда.

Потом, при странных обстоятельствах 19 января 1982 года, застрелился ставленник Брежнева, призванный наблюдать за Андроповым — Семен Кузьмич Цвигун, курировавший Второе, Третье, и Пятое управление КГБ, а также пограничные войска. Сперва заявили, что он умирал от рака, лечащий врач это опроверг, а семья получила свидетельство о смерти, где в качестве причины была указана «острая сердечная недостаточность».

А 25 января, через шесть дней после Цвигуна, умирает Суслов. Он чувствовал себя отлично, проходил плановое обследование в больнице. Собирался сразу оттуда поехать на работу. На глазах дочки врач заставил его принять таблетку, хотя главный идеолог не хотел этого делать. Сразу же после приема «лекарства» самочувствие Суслова ухудшилось, и он скоропостижно скончался. Врач, давший ему таблетку, через месяц повесится. Вместо Суслова, секретарем ЦК КПСС становится Андропов.

Брежнев, которого главный кремлевский врач Часов, уже сейчас превратил в маразматика и ничего не соображающую развалину, подсадив на снотворное, уже контролировать ситуацию не мог. Но он все равно стоял на пути Андропова, занимая высший государственный пост.

23 марта 1982 года, в Ташкенте, при посещении авиастроительного завода Леонидом Ильичом, обвалилась площадка в сборочном цехе. Это было покушение на жизнь генсека, организованное сотрудниками Андропова. Но оно провалилось, хотя у Брежнева была сломана ключица и люди, сопровождавшие его, также попали под обвал.

Леонид Ильич захотел уйти на покой, оставив за собой формальный пост — председателя КПСС, поставив реальным руководителем Щербицкого. Об этом 9 ноября он поговорил с Андроповым. Юрий Владимирович вручил ему «отличные таблетки от бессонницы». После их приема, Брежнева проблемы со сном больше не беспокоили. 10 ноября Леонид Ильич умер. Генсеком стал Андропов. Правил он недолго и своих целей достичь не успел. Проблемы с почками свели в могилу. Разрушить страну удастся только его преемнику — Михаилу Горбачеву.

Делаю паузу. Очень хочется пить.

— Дед, можно водички? У меня горло пересохло, — спрашиваю у Константина Николаевича — Я могу сам сбегать.

— Сиди, сейчас принесу, — генерал-лейтенант выходит из комнаты. Молчим, ждем деда. Он быстро возвращается, неся на подносе графин с водой и три стакана.

Расставляет их на столе, и наполняет водой. Залпом опрокидываю стакан, с наслаждением ощущая, как освежающая влага разливается по пересохшему горлу. Ивашутин и дед тоже жадно пьют воду. Неудивительно, мы уже часа два беседуем.

— Я, к чему всё это рассказывал, Петр Иванович, — продолжаю, опустошив пару стаканов, — хочу, чтобы вы четко представляли, кто такие Андропов и его команда. Если они почувствуют в вас угрозу, моментально убьют. Либо сильнодействующим ядом отравят и никто никаких следов не найдет, либо автокатастрофу устроят. А захотят, дискредитируют и посадят. Но скорее всего, как Андрея Антоновича Гречко отравят, а в диагнозе напишут: умер от сердечной недостаточности или от оторванного тромба. И ни у кого даже сомнений не возникнет. Эти твари не остановятся ни перед чем. Им чужды сомнения и слюнявые сантименты. Они решают вопрос захвата власти, не останавливаясь перед любыми преградами. И западные спецслужбы играют с ними в одной команде. Вот посмотрите, понадобилось Андропову скомпрометировать Кулакова, Гришина и Романова, и запущенные ими слухи, сразу же подхватили «Голос Америки» и радио «Свобода». А потом эти сводки ложатся на стол генсеку, подтверждая слова Юрия Владимировича.

Если хотим спасти страну, действовать надо максимально жестко и быстро, без колебаний и ненужной жалости. Только так у нас появится шанс победить. Решаем убирать Гвишиани? Это надо делать. Чем скорее, тем лучше.

— Я понял, — Ивашутин хмур, но спокоен. Дед тоже не лучится весельем после моей речи. Похоже, до них дошло, с каким уровнем противодействия придется столкнуться. И это я им ещё сотой части не рассказал, что знаю, благодаря дару предвиденья.

— А скажи-ка мне Алексей, — начальник ГРУ подается всем телом вперед, налегая на стол и сверля меня глазами, — Как ты думаешь собрать компромат на Горбачева? По пунктам.


30 октября 1978 года. Понедельник

Засиделись мы до позднего вечера. Даже Виктора в магазин за продуктами отправили, чтобы приготовить на всех что-то по-быстрому. Спорили, ругались, доказывали друг другу свою правоту, и в итоге выработали пошаговый план действий. Пришлось сильно попотеть, убеждая деда и Ивашутина в необходимости ликвидации Гвишиани и собирания компромата на Горбачева. Они особенно сомневались в срочности второго действия. Опасались возможных рисков. Предлагали поступить проще: в союзе с Машеровым и Романовым взять власть, а потом отправить Мишку Пятнистого на пенсию или возбудить уголовное дело и посадить. Слишком был высок риск утечки информации на этом этапе, и после вояжа в Ставрополь нас могли разорвать на клочки. Даже оперативники могли не понять приказа «работать» по Горбачеву, в нарушение функций ГРУ и слить информацию в комитет госбезопасности.

Понадобилось объяснять, что Андропову в любом случае, лет через пять, конец. Хотя «Ювелир» всё успеет подготовить для развала и убрать многих серьезных соперников. А Меченый, несмотря на свою тупость и пустословие, прирожденный интриган. Он управляется своей хитросделанной супругой, буквально за шкирку тащившей Пятнистого на пост генсека.

Чтобы убедить недовольно бурчащих «дедов», пришлось рассказать, как он станет генсеком. Как Андропов, чувствуя, что умирает, в своём последнем докладе, рекомендовал назначить на высший пост государства Михаила Горбачева. Но Клавдий Боголюбов, заведующий общим отделом ЦК КПСС, курирующий официальный документооборот, этот абзац убрал. В результате на пленуме после смерти Андропова генеральным секретарем выбрали Черненко. Затем у Константина Устиновича случилось очередное отравление. По официальной версии от некачественной копченой ставриды. Ели её все, а патологические последствия возникли только у генсека. У Черненко отказали почки.

Кремлевский врач Часов добил его, буквально заставив старика с эмфиземой легких, отправиться для лечения на высокогорный курорт — Кисловодск. До смерти Черненко, все политические соперники Горбачева в Политбюро были устранены или дискредитированы.

В конце 1984 года в Чехословакии после маневров вооруженных сил Варшавского договора, четыре министра обороны: ГДР, Венгрии, Чехословакии и СССР, присутствующие на учениях, умерли с интервалом в несколько дней. В том числе и противник Пятнистого — Дмитрий Федорович Устинов. С одним и тем же диагнозом — «сердечная недостаточность».

Гришин и Романов к тому времени были скомпрометированы. О первом распространялись байки, что он сотрудничает с теневиками, сожительствует с Татьяной Дорониной. Романову вменяли в вину, запущенный радио «Свободой» и ещё агентами Андропова слух о свадьбе дочери в царском дворце и разбитом на ней старинном сервизе.

Щербицкого, при избрании Горбачева генсеком, задержали в США по надуманному «визовому» вопросу, не позволив явиться вовремя и противодействовать восхождению Пятнистого на вершину власти.

Выложив информацию, я настаивал, что Горбатого надо убрать немедленно. Как минимум, с политического Олимпа. Во избежание неприятных сюрпризов в будущем.

Старики, побурчав, согласились. Еще два-три часа обсуждали детали совместных действий и согласовывали общую стратегию.

Потом Виктор отвез меня домой. Сидя в машине, обдумывал результат переговоров. Встреча прошла плодотворно. Один только досадный момент не давал покоя. В этой суматохе я не успел рассказать деду о нападении на родителей. Перед встречей не хотел, чтобы он не разволновался. А после просто не получилось. Да и заработались так, что я на какое-то время об этом банально забыл. Чувствую, когда Константин Николаевич об этом узнает, мне серьезно влетит.

Домой я попал ночью. Родители уже спали. Пришлось перекусить бутербродами с чаем, и тоже отправляться «на боковую».

А на следующее утро пришлось идти в школу. Зеленоглазка по-прежнему меня игнорировала, хотя сидела рядом. Общались только по необходимости и в основном междометиями.

Учителя меня не трогали, и я спокойно досидел до конца уроков. Дома разогрел себе борщ, пообедал, быстро сделал уроки и отправился в ВПК «Знамя».

В клубе меня на меня сразу налетели Мальцев, Потапенко и Миркин.

— Леха, слышали, что на вас с Александром Константиновичем, бандит вооруженный напал, а вы его спеленали. Это правда? — возбужденный Миркин чуть не кричал. Несколько ребят, переодевавшихся в раздевалке, с любопытством уставились на меня.

— Ты слухи как бабка базарная собираешь? — иронично отвечаю Миркину, делая страшные глаза.

— Да ладно, Игорек пошутил, — Мальцев моментально понимает меня, — идем лучше в совещательную комнату, поболтаем.

— Пошли, — соглашаюсь я.

Через минуту мы уже в комнате у сэнсея. Здороваюсь с Зориным. Ребята тормошат меня, требуя рассказать, что произошло.

Но ответить я ничего не успеваю. В коридоре раздается непонятный шум.

— Можно? — на пороге появляется Морозов. За ним маячит здоровенная фигура главного милиционера.

— Конечно, товарищи, — поднимается Зорин, — проходите, садитесь.

Секретарь райкома комсомола в компании с начальником милиции города приезжают к нам в гости. С чего бы это? Чувство тревоги и ожидания неприятностей волной прокатывается по груди, заставляя насторожиться. И не меня одного. У сэнсея на секунду мелькает тревожное выражение в глазах. А потом на лицо снова возвращается приветливое и добродушное выражение.

Константин Дмитриевич и Сидоренко обмениваются с наставником и нами рукопожатиями и опускаются на стулья.

— Нам уйти? — любопытствует Мальцев.

— Ни в коем случае, — главный комсомолец протестующе машет рукой, — предстоит серьезный разговор. Он и вас касается.

Мы рассаживаемся по другую сторону стола.

— Слушаю вас, товарищи, — Зорин внимательно смотрит на гостей. Морозов стреляет взглядом в полковника, приглашая его начать. Сидоренко неторопливо снимает фуражку и кладет её на стол.

— Тут такое непростое дело.

Милиционер замолкает, пару секунд мнется, собираясь с духом, глубоко вздыхает и решительно заявляет:

— Нам нужна помощь. Ваша и ваших ребят.

30–31 октября 1978 года (Продолжение)

— Поясните, — просит сэнсей, — Что за помощь? В чем она будет заключаться?

— По оперативным данным, — милиционер хмуро смотрит на Зорина, — завтра вечером, намечается масштабная массовая драка. Парни с области и других районов собираются нагрянуть на Петроградку, а потом атаковать дискотеку в парке. Петроградские несколько раз избивали хлопцев с поселков и деревень. В эту субботу на дискотеке они жестко потоптали трех парней с Юзовки. Все трое в больнице. Один в реанимации в тяжелом состоянии. Так теперь молодежь хочет отомстить и устроить ответное побоище. Собираются с многих сел и других районов. Обещают спортсменов привлечь каких-то, борцов и каратистов. Петроградские сявки всех достали.

— А что за парни? Я о тех, кого избили. Обычные ребята или такая же сявота? — уточняет Мальцев.

— Такая же сявота, — хмуро отвечает полковник, — Это что-то меняет?

— По сути ничего, — пожимает плечами Сергей, — Но если бы побили нормальных ребят, мотивы мстителей можно было хоть немного понять. А так гопники между собой разбираются.

— Так что надо им позволить друг друга перекалечить и город перевернуть верх дном?! — повышает голос Сидоренко. Он всё больше раздражается. Неприятно товарищу милиционеру просить о помощи посторонних, тем более молодых «спортсменов».

Разговор, похоже, заходит в тупик. Надо вмешаться

Сергей собирается ответить, но не успевает.

— Извините, что влезаю, товарищ полковник. Можно вопрос? — быстро обращаюсь к Сидоренко.

— Спрашивай, — здоровенный милиционер поворачивается ко мне.

— Если парней серьезно побили, так в чем проблема? Арестуйте виновных, оформите показания и дело с концом. Это сразу же снимет напряженность.

— Уголовное дело возбуждено, расследование ведется, — лицо полковника наливается краской.

«Ты мне ещё будешь рассказывать, как работать, сопляк»? — показывает он всем своим видом.

— Пострадавшие давать показания отказываются. Врачи не позволяют с ними плотно работать. Гонят дознавателей с больницы. Говорят, что больным нельзя волноваться. А эти сявки и рады. Пока работаем только с оперативными данными.

— Товарищи, — влезает в разговор Морозов, — Сейчас речь не об этом. Вы представляете, каких дел может натворить толпа агрессивной молодежи? Да ещё вооруженной дубинами и кастетами? Весь район раскурочат, стекла поразбивают, скамейки попереворачивают. Но это ещё полбеды. После такой драки могут и трупы образоваться, не считая десятков покалеченных. И простые граждане пострадают. Эти же мстители наверняка под градусом будут, и начнут лупить всех попавших под горячую руку. Пострадают мирные люди. Мы не можем этого допустить. И просим вас как комсомольцев помочь. Райком комсомола сотрудничает с вами, поддерживает предложения и начинания. Когда вы обратились, мы пошли вам навстречу, помещение под клуб выделили. Теперь вы помогите нам поддержать порядок.

— Что от нас конкретно требуется? — спокойно спрашивает Зорин.

— Мы сами не справимся, — с трудом выдавливает слова полковник, — Сотрудников мало. Константин Дмитриевич дружинников из своих комсомольцев соберет, но все равно людей недостаточно. Там толпа из сотен здоровых лбов может набраться. И это только с одной стороны. А ещё петроградские тоже не такие простые. До них тоже слухи дошли. Готовятся встретить гостей.

Это самая бандитская группа молодежи. В таких ситуациях все урки Петроградки быстро собираются и с удовольствием включаются в побоище. Патрули на вокзале, автостанции и въездах в город мы выставим. Но что они сделают, если там человек тридцать будет скопом?

— Представьте, какой скандал будет, если закатится побоище на весь город, — добавляет Морозов.

«И тебя и Приходько поимеют в хвост и гриву, а могут вообще после побоища с должности снять», — мысленно ехидно дополняю речь главного комсомольца.

— Так что нужно нам делать? — уточняет Игорь Семенович.

— Войти в состав дружинников и помочь справится с ситуацией. Задерживать всех подозрительных молодых людей в районе Петроградки и отправлять их в отделения. В составе патрулей будут наши сотрудники милиции. Они будут распределять задержанных по отделениям.

— Понимаете, какое дело, — сенсей задумчиво трет подбородок, — Мы бы с удовольствием помогли. Но недавно был у нас один работник органов. И заниматься подобным нам категорически запретил.

— Какой работник органов? Что запретил? — переполошился Константин Дмитриевич.

— Кто приходил, и что говорил? Если участковый или опер, я быстро разберусь, — вторит главному комсомольцу полковник.

— Капитан КГБ Павел Александрович Анофриев, — включаюсь в разговор, и с удовольствием сдаю «кровавую гебню», наблюдая, как у гостей вытягиваются лица, — Он сказал, что обучение членов нашего клуба рукопашному бою, приравнивается к владению холодным оружием. И если возникнет ситуация с применением таких навыков на улице, мы будем отвечать по всей строгости закона.

— Так что не поможете? — угрюмо спрашивает начальник милиции.

— Да мы бы рады, но запретили, а сидеть в тюрьме не хочется, — пожимает плечами сэнсей.

— Так спокойно! — вскидывает ладони секретарь райкома комсомола, — Сейчас всё решим. Николай Яковлевич в курсе моей поездки сюда, и надеется на вашу помощь. Я ему сейчас позвоню. Он свяжется с непосредственным начальником этого капитана — Николаем Петровичем Скворцовым и всё уладит. Один момент. Можно ваш телефон?

Зорин кивает.

Морозов подвигает телефон к себе, сдергивает трубку и быстро набирает номер.

— Алло. Нина соедини меня с Николаем Яковлевичем! Ты что, не поняла? Для меня он не занят. Тем более что речь идет о важном деле, которое он мне и поручил. Давай бегом, в темпе вальса!

— Николай Яковлевич? Это Морозов. Ребята рады бы помочь, но у них недавно в гостях был капитан КГБ, некий Павел Александрович, — Константин Дмитриевич делает паузу и с вопросительным выражением лица поворачивается ко мне.

— Анофриев, — подсказываю секретарю райкома.

— Анофриев, — повторяет секретарь райкома комсомола, — он их совсем запугал. Сказал, что рукопашный бой приравнивается к холодному оружию, и за его применение на улице парни будут отвечать. Он их посадит. И как ребятам после этого противодействовать хулиганам? Теперь они боятся идти в дружины. Что? Перезвонить через пять минут? Хорошо.

Трубка кладется на рычаг, а Морозов поворачивается к нам:

— Подождем немного. Николай Яковлевич всё решит.

— Хорошо, — кивает сэнсей.

— Все будет нормально. Сейчас товарищ Приходько договорится с майором Скворцовым, — уверенно заявляет Сидоренко, — Бойня в городе никому не нужна.

— Не сомневаюсь, — соглашается Морозов, — Но пусть сейчас ребята сами это услышат и успокоятся.

Пять минут пролетают быстро. Константин Дмитриевич смотрит на часы, снова берет трубку и набирает номер.

— Да, Нина это опять я. Соедини с товарищем Приходько. Николай Яковлевич, это Морозов, вы сказали перезвонить через пять минут. Хорошо. Минутку. Игорь Семенович дайте, пожалуйста, листок бумаги и ручку.

Сэнсей молча открывает ящик стола. Достает синюю ручку и пару листов бумаги. Морозов перекладывает трубку в другую руку, и записывает номер, который диктует секретарь райкома партии.

— Отлично Николай Яковлевич, теперь никаких вопросов не осталось. Сейчас мы ему перезвоним. Спасибо.

Морозов нажимает пальцами на рычаг, сбрасывая соединение.

— Николай Яковлевич вопрос решил, — сообщает Зорину главный комсомолец — Сейчас я перезвоню Скворцову, поговорю с ним, он на месте. А потом вы с ним пообщаетесь и сами во всем убедитесь.

— Договорились, — кивает Игорь Семенович.

Морозов набирает номер.

— Здравствуйте Николай Петрович. Это Морозов. Николай Яковлевич сказал, чтобы я вам позвонил. Да, насчет ребят со «Знамени». Они в наш ОКОД[1] вошли, вместе будем порядок на Петроградке наводить. Только есть один нюанс с вашим подчиненным. Уже в курсе? Николай Яковлевич рассказал? Отлично. Лично гарантируете? Хорошо, я сейчас руководителю «Знамени» Игорю Семеновичу Зорину трубку передам.

Сэнсей берет трубку.

— Зорин у телефона. Слушаю вас. Да, приходил. Заявил, что рукопашный бой приравнивается к холодному оружию, и если будет случай применения его на улице, ответим по всей строгости Уголовного Кодекса. А теперь нас просят помочь порядок поддержать в городе, дать ребят в оперативный комсомольский отряд дружинников, а я сомневаюсь. Там же малолетних жиганов придется задерживать, приемы применять, чтобы их заломать. Даете личную гарантию, что претензий не будет? Нет, конечно. Наши ребята не бандиты какие-то. Только для самообороны, чтобы пресечь нарушения порядка, преступников повязать и доставить в отделение. Хорошо, я согласен. Но у меня одна просьба есть. Можно сделать так, чтобы ваш подчиненный капитан Анофриев больше у нас в клубе не появлялся? Отлично. Договорились.

Трубка клацает о рычаг.

— Вопросы ещё какие-то есть? — спрашивает Морозов.

— Нет, — наставник смотрит на гостей, — Мы поможем. Только давайте так, чтобы не было бардака. Людей со «Знамени» я подбираю сам. Самостоятельно организовываю работу своих патрулей и руковожу ими. И отвечаю за результат. Естественно, все действия координирую с товарищем Сидоренко и руководителями ОКОД. Думаю, человек 70-100 мы найдем. Не знаю, как у вас патрулирование построено, но своих парней я хочу разбить на десятки. И их в свою очередь на пятерки, которые, будут находиться недалеко друг от друга. В каждой десятке должен быть один милиционер. Руководителей десяток-пятерок я назначу. Сейчас дам команду, проведем общее собрание. Затем разделим территорию и зоны ответственности. Для этого карта нужна. У вас есть какие-то возражения и замечания?

— Нет. На первый взгляд всё приемлемо. Может позже какие-то замечания и предложения возникнут, — секретарь райкома комсомола облегченно выдыхает. Видно были сомнения, что нас удастся уговорить.

— Приезжайте к Владимиру Андреевичу в РОВД, там всё обсудите и продумаете, как будете осуществлять патрулирование. Если что-то срочное, можете всегда со мной связаться, — через несколько секунд добавляет Константин Дмитриевич.

— Говорите, завтра эти печенеги нагрянут? — Игорь Семенович чуть улыбнулся краем губ.

— Часам к семи-восьми вечера, — подтвердил главный милиционер, — мы пообщаемся с руководителями ПТУ, колхозов, спортивных секций. Напряжем участковых, инспекторов детских комнат для профилактических мероприятий. Кого сможем, тормознем на подходах к городу. На вокзале и автостанциях, как уже говорил, будут дежурить наши патрули, усиленные дружинниками из предприятий и комсомольцами ОКОДА. Даже гаишников подключим, чтобы все подозрительные машины с молодежью тормозили, хотя, скорее всего, большая часть гопников на общественном транспорте прибудет. Но всё-таки какие-то группы и банды могут просочиться на Петроградку, тем более что многие в городе на других районах проживают. А оттуда они хотят рвануть на дискотеку. Проводите своё собрание, звоните и приезжайте в РОВД. Я сегодня там будут часов до 10 вечера. Всё обговорим, наметим план действий.

Полковник вручает Зорину визитную карточку. Затем гости прощаются с нами, и покидают совещательную комнату.

— Подольская и Волобуев здесь? — спрашивает наставник.

— Веронику видел, она в другой комнате с девчонками, — отвечает Серега, — Лехи нет. Наверно, только вечером в «Звезде» будет.

— Игорь, позови Веронику. И Лешу поищи. Если пришел, пусть зайдет, — обращается сэнсей к Потапенко.

— Сейчас, — Миркин срывается с места и исчезает за дверью.

— Что думаете? — Зорин смотрит на меня, Потапенко и Серегу.

— Мне вот непонятно, почему они к нам обратились, а не в военную часть? — отвечаю я, — можно же было пару взводов солдат поставить в патрули и раскидать по району. С армейским начальством договориться проще простого. Все друг друга знают и прекрасно общаются.

— Не знаю, — Зорин задумчиво чешет подбородок, — Чужая душа потемки. Черт знает, что у них на уме. Но предположить могу. Недавно в части особисты с Москвы работали. Ты Леша должен быть в курсе.

— Помню, — вздыхаю я. Перед глазами встает отец, нервно курящий одну сигарету за другой. Тогда ему крови из-за анонимки попили изрядно.

— Так вот, после нападения на вас и гибели Петренко они снова приехали. Может, наши начальники не хотят с армейскими при них договариваться? Зачем им лишние уши и соглядатаи? Особенно столичные. Любое дело можно повернуть так, что будет большой скандал. А массовую драку и погром на Петроградке легко представить как недоработку партийного и комсомольского начальства, а также милиции. Мол, расслабились, обстановку не контролируют и бойню предотвратить не смогли. Тем более, если десяток-другой солдатиков покалечат. А если труп, не дай бог? Вой будет до небес стоять. Все армейское начальство сюда сбежится.

— И ещё один момент, меня беспокоит. Смотрите, всё как нарочно. Появляется гэбэшный майор, предупреждает об ответственности за применение рукопашного боя на улице и через несколько дней секретарь райкома комсомола с начальником милиции приезжают с предложением наших людей использовать в патрулях. Как-то подозрительно, — замечаю Зорину.

Сэнсей на несколько секунд задумывается.

— Нет, тут всё должно быть чисто, — наконец говорит он, — не будет КГБ устраивать такую провокацию да ещё с привлечением руководителей города. Они сами помогали нам клуб открыть, а значит все шишки на них и посыпятся. Тем более что сами к нам приехали, упрашивали, договаривались, гарантии давали. Да и вообще, привлекать для провокации начальника милиции города, секретарей райкома партии и комсомола ради нас слишком жирно. Не те мы фигуры. Расправиться с клубом можно намного проще и легче, без подобных ходов.

— Игорь Семенович, а вы не боитесь, что кого-то из наших порежут или инвалидом сделают? — спрашивает Мальцев, — Потом ведь вас будут с дерьмом мешать

— Опасаюсь, — спокойно отвечает сэнсей, — и вовсе не того, что меня, как ты выразился, «с дерьмом смешают». Просто я руковожу «Знаменем», и отвечаю за каждого из вас. И этим решением тоже беру ответственность на себя. Но с другой стороны, это наш город. Мы здесь живем. У нас тут друзья, родные, приятели. А эти гопники разнесут весь район к чертям. И обычные люди могут пострадать. Подростки, молодые парни, девчонки, старики. Толпа уголовников неконтролируема. Она руководствуется звериными инстинктами. Они ещё и выпившими будут, сто процентов. А это многократно увеличивает вероятность того, что пострадает много нормальных людей. И кроме нас остановить этих чертей некому. Зачем мы тренируемся, толкаем пафосные речи, готовимся быть полезными Родине, защищать её? Чтобы в нужный момент отойти в сторону, когда гопота будет наш город разносить по кусочкам? Тогда грош нам всем цена.

Милиция, ты же слышал, не справится. Просто потому, что людей и технических средств не хватает. Часть босяков она задержит. А с остальными придется иметь дело нам. Поэтому я согласился, даже понимая все возможные проблемы. Но каждый из вас принимает решение сам, если нет желания впрягаться в эту мясорубку, скажите, я пойму.

— Обижаете, Игорь Семенович, — бурчит Сергей, — Могли бы и не спрашивать, мы с вами.

— Согласен с вами и с Сергеем, — улыбаюсь я, — Можете на нас рассчитывать. Делай то, что должен и будь что будет.

— Ты, Шелестов, это прекрати, — наставник грозит пальцем, — «будь что, будет». Пойдут только самые подготовленные. И не подростки точно. Будем всё досконально продумывать и делать так, чтобы наши десятки страховали друг друга. А при необходимости быстро собирались в одном месте.

— Если подростки, это обо мне, то я тоже с вами, Игорь Семенович. И не вздумайте меня отстранить. Обижусь всерьез и надолго, — твердо смотрю в глаза сэнсею.

Несколько секунд глядим друг на друга. Потом Зорин, что-то увидев в моем лице, медленно кивает.

— Хорошо, рядом со мной или с Мальцевым будешь.

— Договорились, — веселею я, — Не подведу. И по-глупому подставляться не буду. Мои боевые возможности вы знаете. Уверен, принесу пользу.

Дверь, скрипнув, открывается. В комнату заходит Миркин и Вероника.

— Вызывали, Игорь Семенович? — боевая блондинка с интересом смотрит на Зорина.

— Ника, дай команду своим девочкам, пусть всех наших обзванивают, объявляют общий сбор в «Звезде». И папе скажи, что действуем по просьбе Приходько, секретаря райкома партии, чтобы вопросов не было. Там зал огромный, много народу поместится, в отличие от нашего штаба. Тренировки на сегодня и завтра я отменяю. Пусть девочки всех пришедших в клуб в «Звезду» направляют. Там будет общее собрание всех наших. Разговор серьезный, поэтому, кто может, пусть обязательно приходит.

— Сделаю, — обещает Вероника, — Что-то произошло?

— Да, — сэнсей как всегда немногословен, — Тебе ребята всё расскажут. И сами закрывайте клуб и в «Звезду» приходите. Я сейчас туда. Вахтера предупрежу, чтобы всех пропускал. Вова, а ты Волобуева постарайся найти.

Потапенко кивает, садится и подвигает к себе телефон.

* * *
Народу пришло очень много. Парни и девчонки толпились на проходе, стояли кучками у стенки, сидели на скамейках и татами, обтекали шумной толпой тренерский стол, где расположились Вероника со своими девочками, вооруженные тетрадками и ручками. Куртки, пальто были повешены на крючки и брошены на скамейки возле ринга, находящегося в другой стороне зала. Там же аккуратно расставлена куча обуви, которую по приказу Вероники, снимали у входа. В толпе мелькали знакомые лица одноклассников: Вани, Паши, Мансура, Сережи Смирнова, Ани и Даши. Вся эта человеческая река шумела, медленно перетекала в разные стороны, сверкая любопытными взглядами. Глядя на это столпотворение, я впервые по-настоящему осознал, насколько массовым нам удалось сделать ВПК «Красное Знамя».

Из тренерской выходит Игорь Семенович Зорин. Сэнсей хмур и сосредоточен. И шум мгновенно затихает, сменяясь оглушающей, предгрозовой тишиной. Наставник останавливается у стенки напротив входа, чтобы видеть всех и обводит толпу взглядом.

— Ребята. Сегодня я хочу обратиться к вам по важному делу. Мы создавали клуб «Красное Знамя», чтобы собрать единомышленников. Занимаясь у нас рукопашным боем, собирая вещи для детдомовцев, помогая ветеранам и детям с трудных семей, вы учились быть не только сильными и уверенными в себе, но и неравнодушными. Уверен, каждый человек, ступивший в ВПК «Красное Знамя», принявший наши взгляды и ценности, ощутивший атмосферу товарищества и взаимной поддержки, никогда не пройдет мимо, если пожилому человеку надо вызвать «Скорую». Он поможет еле идущей старушке перейти дорогу, всегда заступится за девушку или старика, на которых напали хулиганы. Невозможно жить в обществе и отстраниться от его проблем. Это путь, ведущий в никуда. Многие люди пытаются жить в своем маленьком мирке, наплевав на других. Высшая ценность для таких особей — собственная шкура. Они стыдливо отвернутся, при любой несправедливости, человеческом горе или опасности. И найдут тысячи оправданий собственному малодушию и некрасивым поступкам. Но надо помнить, большое предательство начинается с мелких проступков: трусости, равнодушия к чужому горю, эгоизма, и нежелания замечать подлости.

Когда сгорел детский дом, над которым мы взяли шефство, вы все натащили кучу одежды, игрушек, денег, посуды и других бытовых вещей для детей. Многие из вас дежурили с раннего утра до позднего вечера, принимая пожертвования от жителей нашего города, рисовали и расклеивали плакаты на заводы и учебные учреждения, организовывали сбор средств в рабочих коллективах и студенческих группах. Все вместе мы смогли им помочь. А некоторые ребята и девчата даже стали старшими наставниками для детдомовцев. Но главное, что мы сделали, это не подарки и помощь одеждой и вещами. Мы смогли показать детдомовцам, что теперь у них есть одна большая семья — наш клуб ВПК «Красное Знамя». И они больше не окажутся одни со своими проблемами и неприятностями.

Спасибо Вам огромное ребята и девчата за неравнодушие. Ведь для детей, лишенных родителей, ощущение, что они кому-то нужны, что их любят и заботятся, очень важно.

Наставник несколько секунд помолчал, давая присутствующим осознать услышанное, и продолжил:

— Теперь у нас возникла следующая проблема. Но обо всем по порядку. Сначала, хочу вам напомнить, что когда мы создавали клуб, городские власти поддержали наше начинание. Они выделили помещение, и помогли оборудовать клуб для работы и тренировок.

И сегодня секретари райкома комсомола и партии обратились в ВПК «Красное Знамя» за помощью. В среду вечером намечается большая массовая драка. Молодежь с различных поселков и других районов города собирается устроить побоище на Петроградке. Банды, разогретые спиртным, будут не только разбираться между собой. Могут устроить настоящий погром. Разобьют стекла в магазинах, переломают скамейки, снесут урны, испохабят стены нецензурными надписями. Но самое главное, в этом бандитском шабаше может пострадать много простых граждан.

Городские власти попросили меня, как руководителя «Красного Знамени» помочь сохранить порядок, и организовать комсомольские патрули для противодействия хулиганам. И я согласился. И не только потому, что к нам обратились руководители райкома партии и комсомола. Это наш город. Мы здесь живем и должны поддерживать в нем порядок. Согласны? Да или нет?

— Да, да, да, — нестройно прокатилось по толпе.

— Отлично. Теперь, расскажу, что и как будем делать. Первое, в патрули пойдут только крепкие парни старше 18-ти лет. Если могут возникнуть какие-либо вопросы на работе или в вечерней школе смело, обращайтесь к Веронике. Она всё запишет, а я донесу их до городских властей. И никаких проблем у вас не будет. Если что, с вашими руководителями созвонятся и всё пояснят.

— А почему только с 18 лет? — раздается знакомый голос из толпы.

— Выйди, пожалуйста, и представься, — простит наставник.

Насупившийся Мансур выходит из кучки моих одноклассников и незнакомых ребят.

— Тимур Мансуров, — буркнул он.

— Хочешь высказаться, говори, — подбадривает его наставник.

— А почему только с 18-ти? — повторяет Мансур, — Мне 17 лет, чемпион города по боксу. Большинство парней, находящихся здесь, спокойно уложу за несколько секунд. Почему я должен сидеть, когда другие в патруле, если могу помочь и владею боксом?

— А девушки, почему не участвуют? — выкрикнула высокая девчонка с толстой русой косой, — Мы тоже можем быть полезными. Я медсестра, могу первую помощь оказать.

Толпа зашумела.

— Тихо, успокоились все! — прикрикнул наставник. Гомон смолк.

— Отвечу по порядку. Сначала тебе, — сэнсей посмотрел на Мансура, — Во-первых, уличная драка и обезвреживание хулиганов это не поединок джентльменов по правилам маркиза Куинсберри. Во-вторых, несовершеннолетние с нами не пойдут, за исключением Шелестова. Отвечать за вас не хочу и не буду. Вы не готовы к подобному, ни морально, ни физически. Взрослые ребята всё-таки посильнее и поопытнее будут.

— Теперь тебе отвечу. Как тебя зовут? — наставник поворачивается к девушке с косой.

— Арина.

— Умеешь оказывать первую помощь? Это прекрасно. Но извини, предложение твоё не проходит. Мы в городе находимся. Здесь больниц хватает. И рану перебинтовать, кровь остановить многие из нас могут. Но молодой девушке не место в таком замесе. Могут спокойно затоптать и искалечить. И нам придется не хулиганов обезвреживать, а отвлекаться на твою охрану. А значит, стать более уязвимыми. Хочешь помочь, сиди в штабе, машину выделим. Если что, перезвоним, скажем, куда подъехать, или ребят с травмами примешь в нашем клубе. Но в бойню соваться не дам. Это мужское дело. Всё понятно?

Блондинка кивает.

— Идем дальше. Сейчас все, кто согласен, записываются у Вероники и её девочек. Нам нужны только добровольцы. Насильно никого заставлять не будем. И если чувствуете, что по здоровью не подходите или работать с противником в экстремальных ситуациях не сможете, лучше не рисковать. Все остальные свободны.

— А Шелестова чего берете? Он что, лучше других? — спрашивает Мансур.

— Лучше, — твердо отвечает сэнсей, — Леша подготовлен к таким ситуациям на порядок выше каждого из вас. К тому же я его одного никуда не отпущу. За ним будут плотно присматривать. Организовать пригляд каждому из вас невозможно. Поэтому — Шелестов и Вероника, по той же причине, исключения. Больше 17-летних и девушек в патрулях не будет. Есть ещё вопросы?

Толпа молчит.

— Тогда предлагаю добровольцам подойти к столам, и записаться в патрули, остальные могут быть свободны.

Когда девчонки закончили записывать всех желающих, Зорин подошел к Веронике.

— Сколько человек набралось?

— Восемьдесят шесть, — доложила боевая блондинка, — Было сто двадцать три, но тридцать семь парней я забраковала. Они только начали у нас заниматься, и не обладают необходимой физической подготовкой. Никогда даже не дрались серьезно. Просто не готовы, даже психологически.

— Хорошо, — кивает сэнсей, и поворачивается к парням, сгрудившимся возле стола.

— Значит так, ребята, слушайте меня внимательно. Вы будете разбиты на десятки, состоящие из двух звеньев — пятерок. У каждой десятки и пятерки свой командир. Он будет назначен из наших комиссаров и его заместителей. Каждое подразделение получит свой участок территории, на котором должно поддерживать порядок и пресекать противоправные действия. Десятке можно разделяться только на два звена находящиеся рядом — пятерки. Отдельным участникам отходить куда-либо от других запрещается. Десяткам будут приданы милиционеры с табельным оружием. Сотрудник патрульно-постовой службы или оперативный работник с табельным оружием. Командиры десяток и пятерок должны взаимодействовать в первую очередь с ними. В случае, непредвиденной ситуации, самый быстрый парень из подразделения летит на соседний участок и зовет другие подразделения на помощь. Точки, где можно найти бойцов по маршрутам патрулирования, будут обозначены дополнительно. Всё понятно?

— Да, понятно, конечно, — летят выкрики из толпы.

— У меня вопрос, — выступает из толпы коренастый, крепко сбитый паренек, — Нас же 86 получается. Значит шесть человек лишние? Или ещё одну десятку создадим — неполную?

— Они будут распределены по имеющимся десяткам. Просто в подразделениях будет не 10, а 11 человек. Хочешь ещё что-то уточнить?

— Нет.

— Хорошо. Теперь дальше. Мы в отличие от наших противников действуем по закону. Они хотят устроить массовую драку. Наша задача — не допустить этого, сохранить порядок в городе и обезвредить преступников. Бандиты могут быть вооружены, мы пользоваться дубинами, кастетами, ножами не имеем права. Но есть маленькие хитрости, которые мы можем использовать. Первая, каждый по возможности набирает и держит наготове горку мелочи. В случае противостояния с вооруженным противником, кидайте им в лицо монеты. Это затормозит бандита, и у вас появится секунда, чтобы разорвать дистанцию или предпринять другие действия.

Вторая, в каждой десятке будет боец с плакатом «дружина ОКОД ВЛКСМ. Поддержание общественного порядка» и т. д… Крепиться эти плакаты будут на деревянных палках. В случае необходимости ими можно воспользоваться для самообороны. Наши комиссары должны были показать вам основы работы подручными предметами, так что, как действовать ими вы должны представлять. Палки сейчас уже делают.

Третье. Помните, у нас было пару уроков самозащиты с яварами? Если кто забыл, напоминаю, это небольшие палочки из дерева, укладывающиеся в ладонь так, чтобы торчали два конца с обеих сторон. Я показывал хваты и возможности работы с ними для самообороны. Многие из вас делали такие для себя. Берем их, и используем для работы по болевым точкам, обездвиживания и нейтрализации противника.

И ещё один важный момент. Очень вас прошу, не нужно дешевого героизма, например, прыгать невооруженным на человека с ножом. Этого делать ни в коем случае нельзя. Предоставьте работнику милиции возможность достать табельное оружие, совершить предупредительный выстрел в воздух, а потом и на поражение, если не поймут.

Если такой возможности нет, работайте умно. Кидайте в шпану мелочь, связки ключей. Метайте палки по ногам. Используйте их, чтобы держать вооруженного противника на расстоянии, обходите его с двух сторон, старайтесь зайти сзади, заставляя отвлечься и рассеивать внимание. Помните — здоровье у вас одно и его никто не вернет. Поддерживайте и страхуйте друг друга. И ни в коем случае не нужно увлекаться боем, на эмоциях топтать уже поверженных. Наша задача — нейтрализовать, по возможности без особого вреда для здоровья и сдать шпанюков органам. Вопросы?

Ребята молчат.

— Тогда встречаемся у клуба в завтра 4 часа, формируемся в пятерки и десятки по спискам Вероники, каждая десятка знакомится по карте с охраняемой территорией, дожидается «куратора» из милиции, и приступает к поддержанию общественного порядка. Все рабочие моменты можете узнать у комиссаров и Вероники.


31 октября 1978 года. Вторник 20:15

Город окутался зловещим вечерним сумраком. Черные провалы окон злобно смотрят нам вслед. Петроградка как будто вымерла. Только одинокие прохожие быстро пробегают мимо нас, торопясь по делам. За спиной маячит Серега Мальцев, получивший поручение, оберегать меня. Пятерка сэнсея ушла далеко вперед. Через десяток минут мы должны встретиться с нею у кинотеатра «Горизонт». За ним любит собираться петроградская шпана, посидеть на скамеечках, лузгать семечки и попить пиво с таранкой. Если гости хотят их отоварить, обязательно туда зайдут.

— Сейчас двигаемся к универсаму, а потом к «Горизонту», — говорю лейтенанту милиции. Георгий Циклаури «можно просто Гия» кивает. Приданный нам в усиление невысокий, но крепкий смуглый паренек с роскошными усами, призванными замаскировать молодость, на удивление немногословен и деловит.

— Пошли ребята, — за мной тенью скользят несколько крепких фигур в легких куртках кроссовках и кедах. Возле универмага всё спокойно. Выступал один пьяный алкоголик. Сыпал матюгами, тупо глядя на разбитую бутылку водки. Но Гия его быстро угомонил, одним своим видом, и отправил нарушителя общественного порядка домой отсыпаться.

При подходе к «Горизонту», слышу шум и истошные, обильно пересыпанные нецензурными выражениями крики.

Глубоко вдыхаю, переводя тело в боевой режим. Адреналин будоражащей волной разливается по телу.

«Началось».

31 октября 1978 года (Продолжение)

Перед началом патрулирования Игорь Семенович собрал нас и других руководителей «десяток» в своей комнате.

— Ребята, что хочу добавить. Ваша задача не только поддерживать порядок, но и делать это грамотно. Очень важно сохранить здоровье наших парней, свести к минимуму возможность получения травм и увечий. Я не мог по некоторым причинам озвучить это на общем собрании. Но вам надо понимать один важный момент. Во-первых, мы отвечаем за жизнь и здоровье каждого нашего человека. Во-вторых, большинство ребят, несмотря на неплохие физические данные, не подготовлены к силовому противостоянию с гопниками такого масштаба. Поэтому, прежде всего, действуем умно, на рожон не лезем. Задерживаем хулиганов и дебоширов, только если имеется трех- или, как минимум, двукратное преимущество в людях. Например, компании из пары, максимум, трех-четырех человек.

Запускаем вперед милиционеров. Они официальные лица — сотрудники правоохранительных органов. Следите, чтобы милиционеры действовали, строго по закону. Как я уже говорил, предложение пройти, предупредительный выстрел в воздух, если возникает угроза оружием, пусть стреляет на поражение по конечностям. Если что, направьте его. Многие сотрудники милиции могут не хотеть применять оружие из-за последующих разбирательств, банально растеряться, попробовать решить всё воплями или рукопашной. Командиры десяток и пятерок должны находиться рядом, и помогать им исполнять свои служебные обязанности.

Большие группы гопников на Петроградку прорваться не должны. Все въезды в город и район будут блокированы милицией. По крайней мере, мне так сказали. Но если увидите, вооруженную дрынами и цепями толпу — никаких столкновений. На Петроградке и в районе дискотеки в парке, будут расположено несколько патрулей ППС, места дислокации я вам покажу, вы должны запомнить это как «Отче наш». Посылаете самого шустрого к ним. Собираете другие десятки. Пусть выезжает группа вооруженных милиционеров. Можете аккуратно вести наблюдение на расстоянии, с окон домов, но ни в коем случае не вступать в столкновения с превосходящем по численности вооруженным приблатнённым молодняком. Запомните, если устроить серьезное побоище, с десятками покалеченных с обеих сторон, могут всё перевернуть так, что сами останемся виноватыми. Как только прибывает милиция и ребята с ОКОДа Морозова, помогаем им паковать хулиганов, но инициативу не проявляем. Находимся «во второй линии», и поддерживаем сотрудников правоохранительных органов, но без фанатизма. Помните, главное не подраться, а выполнить свою работу по поддержанию порядка в городе. Без ненужного геройства. От ваших действий будет всё зависеть, отлично ли мы справимся с задачей и не позволим устроить массовую драку, или, наоборот, сами её спровоцируем и получим десятки покалеченных ребят, а ещё и трупы, не дай бог. Помните об этом.

Я отвечаю за всех вас, а вы — за здоровье и жизни каждого парня из своих десяток и пятерок. Очень важно, чтобы у вас в командах была железная дисциплина. В «Знамени» мы попытались её прививать с самого начала, но проблемы всегда могут возникнуть в самом неожиданном месте. В таком случае, жестко давите неповиновение, но без рукоприкладства. В крайнем случае, можете отстранить бунтовщика от патрулирования. Естественно, может возникнуть ситуация, если нарветесь на толпу неожиданно и столкновения не избежать. Тогда берете ноги в руки и силовой прорыв с дикими криками, киданием мелочи, размахиванием палками с плакатов. Ни секунды не медлите. Пьяные, обычно, слегка тормозят. Поэтому время решает все. Если, расстояние и возможности позволяют, можно убежать от них, в сторону ближайшего поста ППС. И ещё один важный момент, чтобы не было путаницы и лишней суеты, на всех наших красные повязки с надписью «дружинник» или «ОКОД».

Вопросы есть?

— Не волнуйтесь, Игорь Семенович, всё будет хорошо, — заверила его Вероника и повернулась к нам, — Правда, ребята?

— Конечно, — поддержал её Мальцев, — Мы будем очень аккуратны. Обещаем.

— Сто процентов, — кивнул немногословный и рассудительный Петя Крашенников. Парень занимался толканием ядра, и сразу завоевал у нас авторитет. Невероятно сильный, но при этом добродушный и умеющий ладить со всеми, когда нужно он мог быть жестким и требовательным. Крашенников ответственно подходил к любому поручению, и если за что-то брался, работал качественно. Поэтому сэнсей без колебаний сделал его руководителем боевой десятки.

На этом совещании, перед патрулированием, мы распланировали свои действия в разных ситуациях. И когда услышали шум за «Горизонтом» никаких сомнений и колебаний не было.

— Ребята, мы с Серегой, аккуратно глянем, что там, — говорю своей пятерке, — Будьте рядом, но никакой самодеятельности. Георгий остается за старшего. Слушать его беспрекословно.

Ребята кивают. Игнат, Максим, Александр и Владимир. Нормальные, крепкие ребята. Первый и второй рабочие, трудятся у нас на деревообрабатывающем заводе, Саша — студент, а Володя — молодой инженер-технолог только после ВУЗа, работает на фабрике им. Клары Цеткин у Колесова, «шапочного магната».

Серега, придерживает меня, и ныряет в чернильную мглу. У поворота здания он притормаживает. Я выглядываю за ним. Возле скамеечек идет рубилово. Машутся человек двадцать. Летают палки, цепи, камни. Выясняющие отношения шпанюки истошно орут матюги. Двое сявок увлеченно месят кулаками, согнувшегося и закрывшего лицо руками худощавого парня. Невысокий, но шустрый уркаган машет велосипедной цепью, стараясь отоварить крепкого соперника, обивающегося палкой. Ещё парочка колоритных типов в кепочках азартно пинает пытающегося встать противника, летающего по асфальту. После очередного удара, он отлетает прямо к ногам Мальцева.

И эти двое в горячке драки уже летят на Серегу. Первого здоровяк встречает мощным ударом правой в солнечное сплетение и добавляет согнувшемуся оппоненту короткий левый боковой по челюсти. Голова резко дергается от удара и гопник улетает влево, «целуя» лицом асфальт. Второй, злобно оскалившись, пробует достать Мальцева сбоку, вынутой из кармана заточкой, сделанной из гвоздя-сотки.

Резким ударом ладони в грудь, под сердце, отбрасываю уголовника. И сразу же добавляю ребром стопы в колено. Заточка вылетает из руки, описывая дугу в воздухе. Немного размотавшаяся синяя изолента на рукояти прощально машет гопнику змеиным «хвостом». Парень, глухо застонав, падает на землю, баюкая больную коленку.

— Ах вы суки! — орет отморозок с велосипедной цепью. Он и ещё трое бойцов, оставив свои жертвы, несутся на нас. Один машет железным прутом, другой — резиновым шлангом с залитым изнутри свинцом. Третий просто невероятная рама, с широченными плечищами и кулаками, похожими на дыни.

— Бежим, — предлагаю я, оценив обстановку. Серега пропускает меня вперед и уходит след за мною. Четверка преследователей сопит сзади. Парни, поджидающие нас, замерли при виде шпаны.

Я подлетаю к ребятам, выхватываю у Володи плакат с надписью «Дружинники ОКОД» и разворачиваюсь к бойцам. Толстый черенок лопаты, являющийся рукоятью, — отличное оружие в умелых руках.

— Гия, ствол, — орет Мальцев. Циклаури судорожно хватается за кобуру.

За четырьмя бойцами, вылетают ещё несколько.

— Бей ментов! — орет крепкий гопник, разглядев милицейские погоны Георгия. Шобла несется на нас.

Делаю штыковой тычок деревяшкой в грудь бойцу, замахнувшемуся шлангом. Он плюхается задницей на землю. Шкафообразный хватается за палку и рывком выдирает её у меня. Но в него уже летит горсть мелочи запущенная Максимом. Амбал инстинктивно прикрывается руками, и пропускает мощный удар в пах от Сереги, со стоном оседая на асфальт.

Мелькает палка, и Игнат, принявший удар на предплечье, взвывает, держась за поврежденную конечность. Гопник снова поднимает свое оружие, но в него на скорости врезается Максим, отбрасывая в сторону.

А на нас уже несется новая волна бойцов. И тут сбоку появляется ещё несколько темных фигур с красными повязками. Узнаю крепкий торс сэнсея. Зорин врывается в ряды гопников, как машина смерти. Полный здоровяк напарывается на мощный боковой удар стопой в челюсть и, закатив глаза, падает навзничь. Но Игорь Семенович не дает ему прилечь, и отфутболивает под ноги следующему нападающему. Споткнувшийся о тело, и полетевший головой вперед блатарь получает ребром ладони по шее, и укладывается рядом с другом.

А сэнсей уже успокаивает третьего, впечатывая его в стену ударом стопы в солнечное сплетение.

— Стоять суки, — орет коренастый сорокалетний опер, прикрепленный к пятерке Зорина. Поднятый вверх» макаров» грохочет, изрыгая пламя.

— Стоять, — повторяет Георгий, наконец, доставший свой ПМ.

— Атас, менты со стволами! — кричит низкий вертлявый парень с небольшой отполированной деревянной дубинкой. Гопники в отдалении резко разворачиваются, и делают ноги. Они несутся как стадо перепуганных оленей, поднимая кучи пыли. Но троих ближних нам удается задержать. Ещё одного отдираем от вцепившегося в него Максима. Четверо начинают вяло шевелиться, и приходить в себя, поднимаясь с охами и стонами. Пухлый, которого Зорин приласкал ногой в челюсть, лежит в глубоком ауте.

Пятерка сэнсея и наши пакуют сявоту, связывая веревками, заведенные за спину руки.

— Шелестов, — рычит разозленный наставник, — Какого хрена ты с ними драку устроил?! Забыл, что я говорил? Так я напомню! С большими бандами, превосходящими по численности не связываться. Вызывать милицию и вести наблюдение издалека. А ты куда полез, мать твою?

— Игорь Семенович, да не собирались мы рубиться с такой ордой, — убеждаю Зорина, — Случайно получилось. Пошли посмотреть аккуратно, что за крики и шум, так один из дерущихся прямо под ноги Сереге вылетел. И те, кто его добивали, сразу на нас кинулись. Пришлось отмахиваться. Нелепое стечение обстоятельств. Серый скажи.

— Так и было, Игорь Семенович, — подтверждает Мальцев, — Случайно всё вышло.

— Почему-то у тебя Шелестов всё нелепое стечение обстоятельств. Без приключений на свою задницу и дня прожить не можешь, — раздраженно отвечает Зорин.

Вздыхаю, но молчу. Спорить со злым сэнсеем занятие глупое.

— Сейчас машины приедут, Витя уже побежал звонить в отделение, — говорит подошедший опер.

— Игорь Семенович, Игнату нужно к врачам. Похоже, палкой руку сломали, — Макс сплевывает кровь с разбитой губы.

— Здесь рядом девятая больница находится. Буквально, пару кварталов надо пройти. Напротив бюста Гагарина в сквере, — информирует коренастый.

— Максим, знаешь, где это?

— Конечно.

— Проводишь Игната в больницу, — распоряжается Зорин.

— Врачи уже предупреждены, — вмешивается опер, — Знают, что может быть наплыв пациентов. Должны быстро принять.

— Тогда мы пошли, — говорит Макс.

Зорин кивает.

Игнат, поддерживающий на весу разбитое предплечье, и Максим, растворяются в вечернем полумраке.

Подъезжают два милицейских «бобика» и один «рафик». Вышедшие ППСники распихивают гопников по отделениям для задержанных. Пришедшего в себя после нокаута полного громилу тоже грузят, поддерживая под руки.

Затем, заревев моторами и плюясь дымом, машины уносятся в отделение.

— Всё Шелестов, я тебя больше никуда не отпущу. Будешь теперь постоянно рядом, — распоряжается Зорин.

— Хорошо, — вздыхаю я.

— Выдвигаемся к повороту на Каменку, там парк недалеко, — командует сэнсей.

— Могут быть проблемы на дискотеке? — интересуюсь у наставника.

— Да, — коротко отвечает Зорин, — Здесь ребята Морозова из ОКОДа проследят за порядком с парой нарядов ППС. Думаю, всё нормально будет.

— Пошли, — бросает сэнсей, и мы выходим на вечерние улицы города. Фонари заливают тротуар золотистым светом, заставляя наши фигуры отбрасывать гротескные длинные тени. Парни организованно двигаются быстрым шагом. Темп задает наставник, идущий во главе нашего маленького отряда. Справа от него — коренастый оперативник, слева — шагаю я. За мной — Мальцев. На подходах к Каменке неожиданно сталкиваемся с группой гопников. Отморозки растянулись длинной змеящейся лентой. По самым приблизительным прикидкам их не меньше 30 человек. В руках у гопников мелькают палки, кастеты, цепи. У парочки — бутылки «Жигулевского». Они гогочут, лупят палками по стенам домов. Переворачивают серые бетонные урны, рассыпая мусор по тротуару. Красные лица, чуть нарушенная координация, похоже, шпана нехило приняла «на грудь».

— Попали, — шепчет мне Серега.

— Надо продержаться хоть немного, — шепчет оперативник Зорину, — Гия уже полетел за помощью. У дискотеки дежурят два наряда и ребята с ОКОД. Я, конечно, могу стрельнуть, но они бухие. Не думаю, что это их тормознет.

Увидев нас, шпана остановилась.

— Что, красноперые, в штаны наложили? — орет крупный парень в серой куртке.

— Игорь Семенович, разрешите, — умоляюще смотрю на Зорина, — я его вызову один на один. Надо пару-тройку минут продержаться. А потом ППС и опера подскочат.

Сэнсей секунду напряженно смотрит мне в глаза, а потом кивает:

— Действуй.

Я разворачиваюсь к ухмыляющимся, и морально настраивающимся на драку гопникам.

— Да нет, это ты ссыкун. Выйти со школьником сам-на-сам, слабо? Покажи что умеешь. Или только в толпе такой смелый?

— Да запросто, — презрительно улыбается бритоголовый, — Выходи.

— Пацаны, не вмешивайтесь, я сейчас закатаю в асфальт этого малолетку, а потом и остальных оприходуем, — обращается к шобле мой соперник.

Шпана лыбится, предвкушая зрелище.

Сбрасываю с себя куртку. В бою она будет только мешать. Остаюсь в толстом свитере и теплых темно-синих спортивных штанах. На ногах легкие и удобные чехословацкие кроссовки «Ботас».

— Ну давай малец, ландай[2], буду тебе рога отшибать, — осклабился бритоголовый.

— У меня рогов нет, а вот твои сегодня точно отвалятся, — отвечаю ему.

Крепыш, пританцовывая, делает несколько шагов, и приглашающе машет рукой, подпрыгивая на носочках

— Он нормально двигается, чувствуется подготовка, — тихо говорит сэнсей мне в спину, — Скорее всего, боксер и неплохой. Будь аккуратен.

— Хорошо, — выдыхаю я, и выдвигаюсь вперед.

Бритый опускает подбородок, округляет спину и принимает боксерскую стойку. Левая рука впереди, заряженная правая сзади, локти прикрывают бока. Я поднимаю кулаки. Руки перекрещиваются в защитной стойке. Левая согнута и чуть приподнята так, чтобы при необходимости чуть опуститься назад и прикрыть корпус. Правая находится у подбородка, защищая лицо и готовая сместиться в любую сторону для блокирования ударов. Ноги согнуты, вес распределен равномерно, чтобы при необходимости уйти в любую сторону. Становлюсь в низкую стойку.

Отморозок начинает раздергивать меня передней рукой. Могу сразу закончить бой ударом в колено или снести гопника, засадив стопой в подколенный сгиб. Но нельзя, надо затянуть поединок, пока не подоспеет помощь.

Поэтому от джеба я ухожу движением корпуса, и, смещаясь вправо, с оттяжкой бью кроссовкой в голень. Бритый морщится, на секунду останавливается, начинает прихрамывать, но продолжает меня выцеливать. Ухожу от бокового на скачке, подныриваю под второй и чуть не нарываюсь. Ударив справа, гопник скручивает корпус и засаживает апперкот в подбородок. Чудом успеваю, немного убрать голову и нокаутирующая подача, которая должна была оторвать мне голову и подбросить вверх, проходит вскользь по верхней челюсти. Противник подталкивает меня плечом, и я мягко приземляюсь на спину. Краем глаза вижу, как сэнсей хватает за плечо дернувшегося к нам Серегу.

Лежа на земле, подцепляю противника пяткой, ребром стопы легко добавляю в пах, подтягиваю ногу противника к себе. Бритоголовый морщится. Рывком сдвигаюсь вперед, левая нога бьет по внутренней стороне бедра, правая зацепившая пятку, уводит её в мою сторону, заставляя парня потерять равновесие. «Ножницы» укладывают его на землю. Легко пробиваю ребром ладони в кадык, больше обозначая удар, чем нанося вред. Делаю кувырок назад и встаю на ноги.

Бритый хрипит, держась за горло.

— Малой, сука, играется с тобой! Ломай его, чего ты телишься?! — орёт кто-то из шпаны.

Глаза парня загораются злобой. Он резко бросается ко мне. Руки летят пулеметной очередью, выбрасывая двойные джебы, боковые, апперкоты под различными углами. Только благодаря отработанным рефлексам ухожу от ударов, и прыжком в сторону разрываю дистанцию.

— Шелестов, заканчивай, можно! — кричит сэнсей.

Бритоголовый несется на меня. Встречаю его резким ударом ребром стопы на подскоке в солнечное сплетение. Гопник отлетает назад, продолжаю движение, и пока он не успел восстановить равновесие, пробиваю основанием ладони снизу вверх под подбородок. Бритый подлетает вверх и опрокидывается назад. Еле ловлю его за воротник, чтобы не треснулся затылком об асфальт. Аккуратно укладываю нокаутированного противника на землю, и выдыхаю, выходя из боевого транса.

Сзади бахает выстрел.

Часть гопников удирает, рассеиваясь по дворам и улицам. Оставшемуся десятку уголовников крутят руки подоспевшие на помощь милиционеры и дружинники, вместе с нашими бойцами. У трех крепких мужиков в куртках в руках стволы.

— Красавец, Леха, — по плечу хлопает крепкая рука.

— Я уже переживать начал, когда ты упал. Думал, эта сявка может тебя реально поломать. Уж больно он хорошо руками махал, — Мальцева переполняют эмоции, — А ты с ним поигрался немного и как красиво уделал.

— Отлично Шелестов — говорит подошедший сэнсей, — Но всё равно, он тебя чуть не поймал. Понимаешь, почему?

— Понимаю, — виновато вздыхаю я, — Нельзя было расслабляться ни на секунду.

— Правильно, — улыбается Зорин, — Закончим с этим делом, готовься к новым тяжелым тренировкам. По индивидуальной программе. Ты у меня всё выучишь как «отче наш». И за эту глупую драку у «Горизонта» с тебя спрошу. Но потом. Сейчас ты отработал на «4+», молодец.

Наставник с Мальцевым отходят и присоединяются к милиционерам и дружинникам, конвоирующих задержанных. А я медленно сажусь на асфальт. Внезапно на меня обрушилась невероятная усталость. Всё напряжение последних дней неподъемной ношей навалилось на плечи, заставляя обессилено поникнуть.

Прилетевший из глубины улицы ветер шаловливо бьет свежим воздухом в лицо, теребит воротник куртки, и замирает, ожидая реакции. Я молчу, и он шутливо кидает в лицо горсть шуршащих пожелтевших листьев. Дико хочется спать. Прижимаюсь спиной к холодному камню дома, и устало закрываю глаза. На ум приходят бессмертные строки хайку[3] великого Басё[4]:

«Осень уже пришла!» —
Шепнул мне на ухо ветер,
Подкравшись к постели моей»…

1–2 ноября 1978 года. Среда-четверг

Дверь в спальню девочек чуть приоткрыта. Стучу костяшками пальцев по деревянному полотну.

— Девчонки, можно зайти?

— Можно, — раздается звонкий задорный голосок.

Захожу в комнату. Малышки с любопытством смотрят на меня. Малявка уже летит ко мне, раскинув руки.

— Лешаааа,

— Привет, Машуль, — улыбаюсь я, обнимая прижавшуюся ко мне девочку, — Как ты тут? Скучала?

— Скучала, — признается ребенок, забавно надув губки, — Почему ты так долго не приезжал?

Малявка пытается насупить бровки, и показать, как она сердита, но не получается. Уголки губ непроизвольно разъезжаются в улыбке, но кроха снова принимает серьезный вид.

— Так получилось, Маш, — вздыхаю, — сильно скучал, очень хотел приехать, но не смог. Кстати, я хочу искупить свою вину.

Вручаю ей большой кулек с конфетами.

— Это мне? Спасибо! — лицо ребенка освещается довольной улыбкой.

— Машуль, а давай девчонок угостим? — предлагаю я, — Они, наверно, тоже конфеток хотят. Я много купил. Всем хватит.

— Давай, — кивает малышка. Белые бантики согласно дергаются.

— Девчонки, идите сюда, сейчас Маша вас угощать будет.

Девочки окружают малявку. Глаза детей горят предвкушением. Маша щедро накладывает «Мишки на севере», «Тузики», «Кара-Кум» в протянутые ладошки.

— Спасибо, спасибо, — благодарят девчонки. Малявкина подружка Валя не удерживается. Брюнеточка сразу развернула синюю обертку, и с удовольствием запихнула шоколадный кирпичик «Мишки на севере» в ротик. Её примеру следуют другие девчонки. Довольные мордашки, увлеченно жующие конфеты, поднимают мне настроение.

Только Оля стоит вдали. По глазам девочки видно, что ей тоже хочется сладкого, но она сдерживается. Маша сама подходит к подруге и чуть ли не насильно впихивает в ладошку горсточку конфет.

«Молодец», — мысленно хвалю кроху.

— Валь, ты идешь с нами.

Брюнеточка согласно кивает.

— И ты, Оль, тоже, вас в беседке кое-кто ждет.

— Аня приехала? — Оля смотрит на меня с надеждой.

— Ага, она самая, — улыбаюсь я.

И эта разочарованная в людях маленькая злючка вдруг начинает светиться от счастья.

«Молодец, Анька, просто вернула Олю к жизни» — удовлетворенно думаю я. За такое мне хочется обнять и крепко расцеловать Николаенко.

— А ко мне Ваня? — деловито уточняет Валентина.

Киваю.

— Урааа, — весело кричит брюнеточка, и начинает прыгать от переполняющих эмоций.

— Девчонки, а вас мы тоже не забыли. Много чего привезли, — сообщаю малышкам, — воспитатели скоро вам и другим детям раздадут сладости и новые игрушки от нашего клуба.

— А шашлыки ещё будут? — несмело спрашивает Адиля, тихая смуглая девочка, старше Маши на пару лет.

— Понравилось? — улыбаюсь я.

Она робко кивает.

— У меня папа любил их готовить, пока на машине с мамой не разбился.

Даже не знаю, что ответить. Над нами нависает тяжелая гнетущая тишина. Карие глазки Адили начинают набухать влагой от воспоминаний.

— Раз тебе понравилось, значит, обязательно устроим ещё один пикник с шашлыками, — наконец нахожу ответ, — Классный праздник будет, с представлениями и сюрпризами.

Взъерошиваю волосы смуглянки, она несмело улыбается.

— Здорово, — кричат малышки, радостно прыгая вокруг меня, — Вкуснятина! Шашлыки!

— А какие сюрпризы будут? — с интересом спрашивает Валя.

— Секрет, — улыбаюсь я, — Если рассказать, это уже не сюрпризы получатся.

— Только девочки это будет не завтра и не послезавтра, — поворачиваюсь к девчонкам, — Как сможем, подготовимся и всё организуем.

Прощаюсь с детьми, беру Машу и Валю за руки. Оля идет рядом с нами. Девочки весело скачут по ступенькам, спускаясь в холл. Ольга идёт с серьезным видом, но в глазах горит предвкушение встречи с Аней.

Мы выходим из корпуса и шагаем к беседке, где их ожидают Ваня и Аня. Валька вырывается и летит обниматься со смущенным Иваном.

«Прямо как Маша», — мелькает мысль, — «Может, подражает малявке»?

Встреча Ани и Оли проходит более сдержано. Зеленоглазка сулыбкой теребит малую по каштановым кудрям, берет её за руки и присаживается перед ней, что-то тихо говоря.

Отвожу малышку в сторону.

— Как ты, Маш?

— Нормально, здесь хорошо, лучше, чем там было. Мы на экскурсию в колхоз ездили, коровок гладили, цыплят кормили, они такие забавные — улыбается девочка, — Желтые, махонькие пушистики.

— Только по тебе очень скучала, — вздыхает кроха, — А ещё и по тете Насте и дяде Саше.

— Это дело поправимое, — улыбаюсь малышке, — Я уже здесь. А матушка с батей собираются к тебе в гости на выходных.

— Правда-правда? — подпрыгнула малявка, — Вот здорово!

Рассказывать ей о намерениях родителей не стал. Пусть сами порадуют Машу. Мама захотела сделать малявке сюрприз, и взяла с меня слово пока ничего ей не говорить. Они с батей собирались поговорить с девочкой, спросить, согласна ли она на удочерение, а потом подойти вместе к директору.

Метрах в десяти от меня, смеющиеся пацаны носятся за довольным Мальцевым по спортивной площадке. Здоровяк ловко уворачивается от мальцов, пытающихся схватить его за брюки.

— Серый, — машу ему рукой. Мальцев останавливается, говорит что-то окружившим его малышам. Они расступаются, и Мальцев идет ко мне.

— Машуль, позови Аню и Ваню, — прошу кроху, — А сама подожди нас с другими девочками

Малявка с готовностью кивает и срывается с места.

А я уже обращаюсь к другу:

— Сереж, хочу в багажнике у тебя подарки забрать для наших подопечных.

— Все или только для вашей малышни? — интересуется Мальцев.

— Общие мы директору отдадим, а то ещё и передерутся из-за подарков. Дети всё-таки. А сейчас только для наших.

— Пошли.

Подходим к машине. К нам присоединяются Иван и Аня.

— Ребят, давай подарки девочкам вручим. Они уже в багажнике лежат вместе с остальными игрушками.

Серега открывает ключом багажник. Достаю две большие куклы. Черноволосую кареглазку в синем платьице даю Ване, а голубоглазую блондинку в бежевом — Ане.

— Леш, откуда? — Ваня удивленно смотрит на меня.

— В магазине купил. Всего то делов, заехать с Серым и приобрести, — пожимаю плечами.

— Я уже заколки Оле принесла, — растеряно говорит Аня.

— А я леденец Валюхе привез, петушок, — сообщает Иван.

— И где же ты его держал? — интересуюсь я, — неужели в кармане?

Волков смущенно отводит глаза.

— Ну да, обернутым в бумагу, — бурчит он.

— Чудо, ты Ваня, чудное, — улыбаюсь я, — Нашел место.

— А что мне было его в руках держать? — бормочет он, — В бумагу завернул и всё.

— Ты его Валентине уже отдал?

— Не успел ещё.

— Достань и посмотри на леденец, — предлагаю Ивану.

Ваня залазит в карман пальто и достает маленький петушок на палочке. Бумага уже намертво прилипла к лакомству.

— С рук покупал?

Расстроенный Волков кивает.

— Выбросишь эту гадость на обратном пути, а сейчас лучше куклу подари, — советую другу.

— Шелестов, не знаю как Ваня, а я не могу это взять, — вмешивается в разговор рассерженная зеленоглазка, — Ты не обязан за нас подарки покупать. А у меня денег сейчас нет, чтобы тебе отдать.

— Ань, ты об Оле подумай, — убеждаю её, — Она просто счастлива будет получить от тебя игрушку. Олька много пережила, но всё-таки осталась ребенком. И такое внимание ей необходимо.

— Хорошо, — Николаенко прикусывает губу, — Но ты мне скажешь, сколько потратил, и я тебе обязательно верну.

— Я тоже отдам, — заявляет Ваня.

— Договорились, — широко улыбаюсь я, — Куклы купил по пять рублей, каждую. Особенно не торопитесь. Вернете, когда сможете. Мне не к спеху.

Последним забираю из багажника большого голубого зайца.

— Для Маши? — понимающе спрашивает Ваня.

— Ага.

— А почему именно заяц, а не кукла как нашим? — Николаенко, прищурившись, смотрит на меня.

— Потому, что Маше я уже дарил зайца, правда, желтого. Любимая игрушка была. Когда начался пожар, он в комнате остался. Она очень скучала по своему зайцу. Когда я магазине «Игрушки» этого красавца увидел, купил сразу, тем более что он последний был.

— Ну что, пошли? — спрашивает Иван.

— Идем, — киваю я.

Сколько было счастливого визгу. Валя и Маша обрадовались кукле и зайцу, как близким родственникам. Оля была гораздо сдержанней. Она не прыгала от радости, не хлопала в ладоши. Девочка тихо прошептала «спасибо» и клюнула Аню губками в щеку. Но глаза её светились от радости, на лице заиграла милая улыбка, а игрушку, названную Аленкой, девчонка крепко прижимала к себе.

Занесли игрушки и сладости директору. Немного пообщались с довольной Ириной Анатольевной. Погуляли с малыми на территории пионерлагеря. Валька с Машкой притащили две пары ракеток от бадминтона и два волана. Мы с крохой решили быть болельщиками, и наблюдали как Иван и Аня пытаются сражаться с Валей и Олей. Брюнеточка пищала и смеялась, бегала за воланом, пропуская половину ударов. Олька, как ни странно, играла хорошо и они с Ваней закатили настоящее яростное сражение, с силой отбивая воланчик к противнику. А мы с малявкой подбадривали игроков. Я — своих одноклассников, а Маша — подружек. Увидел вышедшего с корпуса Гордея и пообщался с ним. Рассказал Семену о разборке с приезжими гопниками. Гордей попробовал обидеться, что его не позвали, но потом успокоился. А когда я обещал показать ему парочку новых приемов, обрадовался. Договорились увидеться в клубе на следующей неделе и вместе потренироваться.

Время пролетело незаметно. Когда над лагерем начали сгущаться сумерки, отвели детей в спальню, попрощались со всей малышней и поехали. Через час с лишним уже были в городе. Сперва забросили домой Ивана. Потом повезли Аню. Серегина «копейка» подкатила к подъезду зеленоглазки, Николаенко, сидевшая сзади, сухо попрощалась, открыла дверку и вышла.

— Серый, подождешь минутку?

— Иди уже, Казанова, — усмехается Мальцев, — Учти, Светка узнает, скандал закатит.

— Я мигом, — обещаю товарищу.

Резко открываю дверцу, выпрыгиваю наружу. Зеленоглазка уже подходит к подъезду.

— Ань, подожди, — кричу вдогонку.

Девушка замирает, потом медленно поворачивается. А я уже стою возле неё.

— Слушаю тебя, Шелестов, — голос Николаенко холоден как глыба арктического льда.

— Ань, во-первых, я рад, что ты поехала с нами.

— Я поехала только потому, что появилась возможность увидеть Олю, — зеленоглазка чуть отворачивается от меня, — Ты нам с Ваней предложил, мы согласились. Это всё, что ты хотел мне сказать?

— Нет, — вздыхаю, — не всё. Во-вторых, хотел тебя поблагодарить за Машину подружку. Ты знаешь, она ожила. Радуется подаркам, ждет твоих приездов, улыбается. Когда я её увидел в первый раз, это был озлобленный на весь белый свет ребенок, не верящий никому и не ждущий от жизни ничего хорошего. А сейчас она как будто заново родилась. Ань, ты просто волшебница. Спасибо, что вернула малую к жизни. Даже словами выразить не могу, как я тебе признателен.

Анино лицо дрогнуло и оттаяло. Она продолжает смотреть на меня, но уже без прежнего льда в глазах.

— В-третьих, хочу попросить прощения за тот вечер у реки. Я брякнул глупость, сам не знаю почему. Извини меня, пожалуйста. Забыли и проехали, если ты не против.

Протягиваю руку.

Зеленоглазка улыбается. Какая же она красивая. Смотрю и не могу оторваться: пухлые алые губки, белая нежная кожа, сияющие изумрудные глаза, тонкие аристократичные черты лица. Юность всегда очаровательна. А в сочетании с иконописной красотой — неотразимое оружие, убивающее наповал окружающих мужчин.

— Хорошо, проехали и забыли, — соглашается Аня. Моя ладонь ощущает тонкие изящные пальчики девушки. Аккуратно жму ей руку.

— Значит, мир, дружба, жвачка и, но пасаран? — делаю умильное лицо с просящими глазами.

— Мир, — Аня заразительно смеется. Её голосок разливается мелодичным звоном маленьких хрустальных колокольчиков.

Мое лицо непроизвольно расплывается в широкой счастливой улыбке.

— Может, в кафе сходим или в кино пойдем? — предлагаю на волне охватившей меня эйфории.

— Я подумаю, — девушка лукаво смотрит на меня.

«Блин, что же я делаю? Я же со Светой встречаюсь. Некрасиво будет по отношению к ней», — охватывает меня запоздалое раскаяние.

— Компанией пойдем. Ты Дашу с собой возьмешь, а я — Ваню и Пашу, — немного сдаю назад, выставляя преграды из одноклассников.

— Я подумаю, — повторяет Аня, но мне кажется, что в изумрудных глазах мелькает еле уловимая тень разочарования.

— Ладно. Тогда до завтра.

— До завтра.

Стройная фигурка скрывается в темном пространстве подъезда. А я иду к машине. Плюхаюсь на сиденье рядом с Серегой.

— Ну что, герой-любовник, помирился? — Серега с доброй усмешкой смотрит на меня.

— Помирился, — на автомате отвечаю товарищу, а потом, осознав фразу полностью, делаю легкий тычок локтем в ребра.

— Ты чего? Больно ведь, — бурчит Мальцев, потирая бок.

— Какой я тебе герой-любовник? — возмущаюсь я, — Ты, на что это намекаешь, морда здоровая? Аня — мой друг. А встречаюсь я со Светой. Точка.

— Не ври себе, Леха, — ухмыляется Сергей, — Запал ты на неё, я же вижу.

— А даже если запал? — окрысился я, — Что дальше? Я уже со Светой. А Аня просто очень хорошая. И она мне нравится, как человек.

— Ладно, Леша, пусть так, — отмахивается Серега, — Но учти, люди вокруг не слепые. Вот Светка тебе нравится, не спорю. Но ты на неё никогда так не смотрел, как на Аню.

— И как я на неё смотрел? — саркастично интересуюсь у друга.

— А вот так, — Мальцев артистично изображает взгляд безнадежно влюбленного, наполненный дремучей тоской и нежным обожанием.

— Ну всё, Серега, я тебя гада убью, — шиплю я, и шуточно трясу его за горло.

— Эй, осторожно, — поднимает руки здоровяк, — Помни, я тебя ещё до дома должен довести.

— Ладно, — я отпускаю шею друга, — Тогда поехали. Я тебя у своего подъезда задушу.


2 ноября 1978 года. Четверг

Телефон пронзительно заверещал, не давая мне насладиться обедом. Я вздохнул, отложил вилку и нож, звякнувшие о бортик тарелки, бросил печальный взгляд на недоеденную курицу с макаронами, и пошел поднимать трубку.

— Леша? — голос деда я узнал сразу.

— Так точно, он самый, — весело отрапортовал я.

— Леш, там вам человек гостинец привез. Будет ждать тебя в том кафе, где мы с тобой пару лет назад напитки пили, в два часа завтра. Помнишь?

— Помню, — ответил я, бросив взгляд на часы. Они показывали половину четвертого. По нашему коду «плюс три часа и минус день», мужчина должен появиться в «Шоколаднице» сегодня в пять.

— Вот и хорошо. Кстати, что там у вас произошло? Мне рассказали, что на Сашку напали. Вроде и ты в этом сражении поучаствовал. Почему не рассказал?

— Дед, давай приедешь, и мы об этом поговорим, — предложил я, — По телефону просто долго и нудно.

— Хорошо, — голос Константина Николаевича похолодел, — Готовьте задницы для ремня, и ты, и твой отец. Пороть вас буду как сидоровых коз. Хорошо, что Алина Евгеньевна ничего не знает. Ваша выходка точно её бы до инфаркта довела.

— Мы не хотели, — буркнул я, — Так получилось. Что нам было делать, если у батиного сослуживца крыша поехала, и он со стволом разбираться прибежал. Мишени из себя изображать?

— А чего именно к Сашке? — ядовито интересуется дед, — Ладно, хорошо то, что хорошо кончается. Приеду, поговорим.

— Ты бабушке ничего только не говори, — попросил я, — Она и так по любому пустяку за нас переживает. А тут ещё такое…

— Сам знаю, — рыкнул дед, — Конечно, не скажу. Иначе она с низкого старта сразу же к вам примчится в лучшем случае. А в худшем, сразу сляжет. Зачем мне это надо? Меньше знает, лучше спит и бодрее выглядит.

— Это правильно, — обрадовался я, — Бабушку надо беречь.

— И дедушку тоже, — проворчал Константин Николаевич, — Ты же понимаешь, я тоже не железный. Так что, заканчивайте с такими незапланированными приключениями.

— Постараемся, — ответил я.

«Хорошо еще, что дед о нашей разборке с приезжей шпаной не знает, а то всыпал мне горячих на полную катушку».

Пока было время, пришлось сесть за уроки. Параграф по новейшей истории СССР, посвященный освободительному походу Красной Армии в Европе, проштудировал легко и с удовольствием. А вот над тригонометрическими функциями по алгебре и задачками по физике пришлось попотеть.

Закончил с домашними заданиями только в половину пятого. Сунул пару пятерок в карман с горстью мелочи, быстро оделся и выскочил на улицу. До «Шоколадницы», где мы с дедом сидели два года назад, пришлось добираться на троллейбусе. Благо, они ходили в это время часто.

Когда я зашел в кафе, было без пяти пять. В шоколаднице сидела шумная компания студентов, одинокая парочка влюбленных и пожилой человек с маленькой девочкой, скорее всего, внучкой.

Уселся за угловым столиком, возле окна, чтобы контролировать вход и всё пространство. И сразу ко мне подлетела молодая пухленькая официантка, вручившая папку с листиками меню.

— Два кофе, пожалуйста, — попросил я, — а папочка пусть пока полежит рядом. Может попозже, что-то ещё закажу.

Девушка, приготовившаяся записывать, кивнула, закрыла блокнотик и умчалась к стойке. Ровно в 17:00 входная дверь отворилась. В кафе зашел седой мужчина лет 55-ти в неприметной черной куртке. Он окинул взглядом помещения и сразу же направился ко мне. Внешне незнакомец произвел хорошее впечатление. Уверенный, спокойный, но при этом цепкий взгляд. Худой, но жилистый и крепкий.

— Алексей? — спросил мужчина, приблизившись к моему столику.

— Он самый, — я с интересом разглядывал незнакомца — А вы от?

— Петра, друга твоего родственника, — усмехнулся седой.

Улыбаюсь. Как мы условились с Ивашутиным, именно так он мне и должен был ответить. Если бы не упомянул Петра и выражение «друга твоего родственника» или сказал, что-то другое, это бы означало, что надо сматываться или держать «ушки на макушке». А слова «рад тебя видеть» означали сигнал: «тревога, уходи немедленно».

Мужчина ожидающе смотрит на меня.

— Очень рад. Товарищ Петра — отличная рекомендация, — отвечаю ему, как и было условленно.

Лицо мужчины чуть расслабляется. Появляется официантка с подносом и расставляет перед нами чашки кофе с блюдечками и небольшую пиалку с сахаром.

— Как вас звать-величать? — интересуюсь у мужчины.

— Андрей Иванович, — улыбнулся седой.

— Слушаю вас, Андрей Иванович.

— У меня сперва один вопрос есть, — седой аккуратно оглядывается по сторонам, и, убедившись, что рядом никого нет, тихо продолжает:

— Мне Петр Иванович, сказал, что ты располагаешь фактами по Ставрополью и фигуранту, которого мы будем разрабатывать. Так?

— Располагаю, — подтверждаю я.

— Я не знаю, зачем он сюда залез и почему тебе поверил, — задумчиво смотрит на меня ГРУшник, — Но приказы начальства не обсуждаются. Тем более, что мы с Петром ещё с войны вместе работаем. Но как-то это всё сомнительно. Ты же, извини за откровенность, ребенок ещё. Если бы не Петр ко мне обратился, а кто-то другой, послал бы я его куда подальше. Уверен, в точности и правдивости своей информации?

— Уверен, — твердо смотрю на собеседника. Он пытается давить меня взглядом, но глаз не отвожу.

— Это черт знает что, — озадаченно трет лоб Андрей Иванович, — приходится сопляку довериться. Извини, конечно, но говорю как есть.

— Не обидчивый, всё понимаю, — усмехаюсь я, — Сам бы на вашем месте так думал. Надеюсь, это не всё, что вы хотели мне сказать?

— Так, ладно, опустим пока этот момент, — вздыхает седой, и переходит к делу, — Завтра вечером выдвигаемся в Ставрополье. До этого времени необходимо всё решить. Официально ты едешь на спортивные областные сборы ЦСКА по самбо среди юниоров, как ученик Зорина. Они действительно будут проводиться в Москве. С субботы по понедельник. Правда, среди спортсменов столицы и области в основном, но несколько бойцов с других мест там тоже будут. Участвует несколько сотен ребят и там вполне можно затеряться. Уже всё подготовлено. Даже паренек один, сын нашего сотрудника помелькает, чтобы никаких проблем не возникало. С руководством «Звезды» и Игорем все вопросы решу. А они — со школой.

— Знаете Игоря Семеновича? — удивленно поднимаю бровь.

— А как же, — усмехается Андрей Иванович, — Лично знаком. Как ты думаешь, в составе какого ведомства он служил в своих командировках?

— Каких командировках? — невинно смотрю на седого.

— Не придуривайся, — добродушно машет рукой мужчина, — Да у Зорина все комнаты в африканских масках и статуэтках из Вьетнама. Думаешь, все дураки и ничего не понимают?

— Мы вдвоем поедем? — перевожу разговор на менее опасную тему.

— Конечно, вдвоем, — подтверждает Андрей Иванович, — Сам понимаешь, дело очень деликатное. Малейшая ошибка или утечка информации и полетят головы. И наши, в том числе.

— Не годится, — отвергаю его предложение я, — нужно ещё один-два человека для подстраховки. Вы же знаете, в какое осиное гнездо ворошить будем. И машина. И оружие. Мы слишком многим рискуем, чтобы провалиться в самый неожиданный момент из-за его отсутствия.

— И что ты предлагаешь? — седой иронично смотрит на меня.

— Взять ещё пару человек с собой.

— Кого? — лицо Андрея Ивановича напрягается. Моя инициатива ему очень не нравится.

— Зорина и Сергея Мальцева. Я в них уверен на всё сто.

— Ты же понимаешь, что чем больше людей знают о нашей поездке, тем выше вероятность провала? — спрашивает ГРУшник, — Даже Петр Иванович, если о чем-то подобном заикнется у нас в конторе, пусть и в очень близком кругу, донесут моментально. Это не шутки. Он смог довериться только мне одному. И то, далеко не всё рассказал, подозреваю.

— Понимаю, — киваю я, — Но Зорин и Мальцев не подведут. Я в них уверен.

— Ладно, с Зориным я сам поговорю. Прямо сейчас. Заодно и об этом Мальцеве спрошу. И об оружии подумаю. А ты пока к поездке готовься.

— Хорошо, — киваю.

— Где тебя можно сегодня найти, если что?

— Скоро иду в клуб, потом в «Звезду» на тренировку к Игорю Семеновичу. Там и с Серегой Мальцевым думаю пообщаться.

— Никаких общений, без моего разрешения, — грозит пальцем седой, — Я, кстати, тоже буду в «Звезде» к твоему приходу.

— Договорились.

— Тогда до встречи в «Звезде», — седой быстро допивает чашку кофе, бросает на скатерть смятую трешку, и поднимается.

— До встречи, — отвечаю я.

Задумчиво смотрю на спину уходящего ГРУшника. Когда он скрывается за дверью, выжидаю ещё несколько минут, и покидаю «Шоколадницу». На мгновение застываю на пороге кафе, вдыхая полной грудью свежий пьянящий воздух.

«Наконец-то настоящее дело. Разобьюсь в лепешку, но Пятнистого в секретарях ЦК КПСС не будет. Нечего ему там делать. Пусть лучше на зоне посидит иуда меченая, лет этак 15. Так спокойнее будет. И мне, и людям, и стране».

2 ноября 1978 года. Четверг (Продолжение)

В клубе пришлось задержаться и даже поучаствовать в качестве наглядного пособия для проведения приемов. Вова Потапенко показывал подопечным, как пробивать комбинации на контратаках под различными углами. А я потребовался в качестве наглядного пособия. Поэтому в «Звезду» я немного опоздал. Когда пришёл, наша маленькая группа уже тренировалась. Вовы и Вероники не было из-за занятий в клубе. Мальцев, Волобуев и Миркин занимались разминкой: кувыркались, прыгали, ходили гусиным шагом. Когда я вошел, парни помахали мне руками и продолжили занятие.

Открываю дверь, и захожу в тренерскую. В воздухе витает напряжение.

Наставник сидит с каменным лицом, челюсти стиснуты. ГРУшник спокоен, но во взгляде, проглядывает тревожность. Обмениваемся рукопожатиями. Обстановка настолько наэлектризована, что подсознательно ожидаю взрыва эмоций.

— Сережа, посиди тут, а мы пока поговорим, — Игорь Семенович поднялся и махнул рукой, приглашая следовать за собой.

Гость метнул в него раздраженный взгляд, хотел что-то ответить, но сдержался, и остался сидеть на стуле,

«Сережа?! Он же мне Андреем Ивановичем представился. Конспиратор хренов», — мысленно делаю зарубку в памяти.

Выходим из клуба, поднимаемся вверх по ступенькам и присаживаемся на каменном бортике, напротив входа. Намного ниже, на открытом стадионе бегают три одиноких бегуна, и метрах в пятнадцати стоит компания молодежи. Больше никого нет.

— Шелестов, я хочу знать, во что ты вляпался, — Зорин пристально смотрит на меня.

— А вам что Сергей, простите, Андрей Иванович, ничего не рассказал?

— Рассказал, но я хочу тебя послушать.

— Игорь Семенович, это долгая история. Если кратко, вы помните, что меня посещают видения?

— Как же я могу о них забыть? — криво улыбается наставник, — Как подумаю, что с Надей могло произойти, если бы мы тогда на дачу поехали, сердце холодеет. Я бы этого не пережил, точно.

— Я вам ещё хочу напомнить, что и детдомовцев мы сумели из пожара вытащить, и маму Сереги удалось спасти, благодаря видениям.

— Ты это к чему? — хмурится Зорин.

— А к тому, что все мои видения, отражают реальность. Они показывают будущее, которое можно предотвратить. Достаточно вовремя отреагировать. Согласны?

— Допустим, — сэнсей впивается в меня взглядом, — Что ты хочешь этим сказать?

— То, что если мы сейчас будем сидеть, сложа руки, через семь лет начнется ползучий переворот и закончится он уничтожением Союза и социалистического строя. В 1991 году не станет СССР. Страна будет расколота на осколки. У населения отберут деньги на сберкнижках, раскрутят спираль инфляции, рубли будут обесцениваться быстрее, чем их зарабатывают. Научным работникам, простым работягам не будут платить зарплаты годами. Выживут те, кто пойдут торговать на рынке, начнут ездить за товарами в Турцию и Польшу. Чтобы прокормиться пенсионеры будут собирать бутылки, искать объедки в мусорных ящиках. А некоторые старики, которым гордость не позволит этим заниматься или с плохим здоровьем молча умрут от голода в своих квартирах. Не всё, конечно. Многим поможет выжить родня.

И на фоне нищающего, голодного и озлобленного населения, чиновники и приближенные к ним буржуи сказочно разбогатеют. Большинство советских заводов, металлургических гигантов, известных фабрик и комбинатов, знаменитых на всю страну, новые богатеи выкупят за копейки.

На окраинах Союза начнутся войны — Приднестровье, Таджикистан, Чечня. В 1993-ем году из танков прямой наводкой будет расстрелян парламент, а советское красное знамя защитников, порвано карателем — военнослужащим. Людей, оборонявших и поддержавших Верховный Совет, будут расстреливать снайперы, избивать и калечить армейцы и милиционеры.

Вылезшие из секций «атлетической гимнастики», бокса и единоборств, спортсмены, превратятся в бандитов. Власть будет их «не замечать» в большинстве случаев. Вместе с ворами в законе и «синими» уголовниками они обложат данью новоиспеченных коммерсантов, и начнут сражаться с конкурентами за территории и самые сладкие «объекты и темы», в том числе и торговлю наркотиками. В 90-ых во многих городах ежедневно будут греметь выстрелы и взрывы, и гибнуть не только бандиты, но и случайные люди, попавшие под замес. Начнут возникать «пирамиды». Это такие фирмы, выманивающие у граждан деньги под различные сверхприбыльные проекты, а потом внезапно исчезающие или объявляющие себя банкротами. После распада СССР, в 90-ых, фактически руководить государством будет американское посольство. Без его одобрения никакие глобальные шаги и законы приниматься не будут. Как вам такое будущее? И оно станет реальностью, если мы ничего не будем делать.

— Ты уверен? — тихо спрашивает Зорин.

— Да. На все сто. Я вам, поэтому и напомнил, что всё мои видения подтверждались. Это точно будет, если мы не помешаем.

— Даже не знаю, что сказать, — наставник с силой проводит ладонями по лицу, заставляя себя собраться, — Это всё звучит не просто фантастично, а напоминает бред сумасшедшего. Просто не верится, что такое может быть. Как будто сон кошмарный снится.

— К сожалению, это не бред, Игорь Семенович, — вздохнул я, — А возможное ближайшее будущее. Но у нас, повторяю, есть шанс всё исправить.

Хорошо, — Зорин резко поворачивается ко мне, — Я тебе верю. Потом обязательно расскажешь мне всё в подробностях. Хорошо?

— Хорошо.

— А сейчас ответить мне на несколько вопросов. Первый, как ты вышел на ГРУ? Через деда?

— Да.

— И он тебе сразу поверил?

— Не сразу, я доказал, что говорю правду.

— Как?

— Просто расписал ему все будущие события, которые произойдут в ближайший месяц. Смерть Микояна, избрание в Швеции либерального правительства Уле Ульстена и многое другое. Всё сбылось точь-в-точь, как я говорил.

— Отец в курсе?

— Нет. И я не хочу, чтобы он знал.

— Почему?

— Во-первых, для отца я всегда буду ребенком. Очень трудно его убедить. Дед более гибкий в этом отношении. Во-вторых, мама моментально почувствует, что папа не в порядке и чем-то взволнован. Может его легко расколоть. И даже если не получится, атмосфера в семье будет нездоровая. И это накануне удочерения Маши. Вообще, матушка всё по-другому воспринимает. Она за меня по любому поводу пытается опекать. Даже мелкие проблемы близко к сердцу принимает. А если ещё и узнает, что мне опасность грозит или я в чем-то, по её мнению, «плохом», замешан, такой ад дома начнется, что хоть убегай на Северный Полюс. Поэтому, родители ни о чем знать не должны. И вас Игорь Семенович очень прошу держать язык за зубами.

— Не волнуйся, — Зорин мрачнеет, — Я Саше ничего не скажу, хоть это и неправильно. Он всё-таки мой друг.

— У вас ещё какие-то вопросы остались?

— Конечно. Почему мы едем в Ставрополье?

— Активная фаза уничтожения СССР запустится с приходом на пост генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачева. Сейчас он кандидат в члены ЦК КПСС и первый секретарь Ставропольского крайкома. Его уже решили выдвинуть секретари ЦК. Это должно произойти 27 ноября этого года на пленуме. Очень важно не допустить переезда Горбачева в Москву, назначения его секретарем ЦК КПСС и последующего вхождения в Политбюро. Поэтому наша задача собрать в Ставрополье компромат на Горбачева. Времени на долгое расследование у нас нет. Нужно действовать быстро и решительно.

— А почему твой дед не обратился в КГБ? Это его профиль.

— Андропов — самый главный заговорщик. Именно он тянет Горбачева наверх и подготавливает процесс разрушения государства.

— Ты понимаешь, что в нашей стране у ГРУ, мягко говоря, ограниченные законом возможности?

— Понимаю. Но сейчас речь не о законах. Победить команду упырей, стоящих у власти и большое количество их помощников в одиночку невозможно. Нужен ресурс. Это, прежде всего, профессионалы со специфическими навыками, способные решать разные задачи в рамках своей компетенции. А такие люди есть только в спецслужбе. Милиция, изначально, подобными спецами не располагает. Кроме того, до Щелокова сейчас тяжело добраться. Он хоть и в фаворе у Леонида Ильича, но подозреваю, сидит под плотным колпаком у Юрия Владимировича, как личный враг. КГБ руководит Андропов. К нему обращаться, это как заявление на самого себя писать. Остается только ГРУ. Ивашутин — профессионал и патриот. Как раз то, что нужно.

— Кто ещё участвует в заговоре?

— Очень долго рассказывать. Если кратко, Андропов, его любимчик — начальник 5-го управления КГБ Филипп Бобков и ещё ряд людей. Их поддерживает часть партийной элиты. Игорь Семенович, это разговор не на час и даже не на два.

— Как ты думаешь собрать компромат на Горбачева?

— Я знаю, где и что искать. С моими подсказками мы должны получить результат очень быстро, если сработаем профессионально.

— Видения?

— Они самые.

— Понятно. Тогда последний вопрос. Почему ты хочешь взять с собою Сергея Мальцева?

— Четыре причины. Первая — я ему полностью доверяю. Вторая: нам предстоит проделать большой объем работы за короткое время. Вдвоем или втроём будет трудно. А четыре человека могут разделиться на две мобильных группы по два бойца. Если что, один будет работать с нужными людьми, второй страховать. Третья: чтобы поломать систему, нам нужно использовать все ресурсы и возможности, привлекать нормальных людей, способных подставить плечо, помочь и не предать в сложной обстановке. А Серега именно такой. Он нам может и в будущем пригодиться.

Четвертая. Мальцев мощный парень с отличной бойцовской подготовкой. Мало ли что может произойти. Может, придется в темпе вырубить кого-то, и делать ноги. Или в какой-то замес попадем. В таких ситуациях он незаменим.

— Ладно, вопросов у меня больше нет. Но выберем время, и поговорим. И ты мне всё подробно расскажешь. Годится?

— Как скажете, Игорь Семенович, — весело соглашаюсь я. Похоже, Зорина мне удалось убедить.

— Конечно, это полный звездец, — вздыхает Зорин, — Нас всех, в случае чего, шлепнут и не поморщатся, если всё так, как ты говоришь. За себя я не боюсь, но Надьку жалко. Вот же дерьмо.

— Вы можете в этом не участвовать. Только никому не говорите об этом и всё.

— И как мне жить дальше? — рычит наставник, — Бросить вас и плюнуть на всё? Каждый день чувствовать себя трусливым ничтожеством? Ты соображаешь, что говоришь?!

Я молчу. А что тут сказать?

— Как я понял, вы с нами, Игорь Семенович? — осторожно уточняю у наставника, когда он немного успокаивается.

— Конечно, — твердый взгляд Зорина не оставляет повода для сомнений, — Мне пришлось повоевать. Не из-за пайка и званий. А потому что верил, мы делаем нужное и важное для страны дело. И если понадобится, возьму автомат снова.

Протягиваю сэнсею руку. Стальная ладонь наставника крепко жмет мою.

— Идем обратно, — предлагает сэнсей.

— Подождите, теперь у меня один вопрос.

— Задавай.

— Игорь Семенович, а этот Андрей Иванович, или Сергей, как вы его назвали, нормальный человек? Я, почему спрашиваю, из разговора с ним я понял, что вы друг друга давно знаете.

— Нормальный, — кивнул Зорин, — Я с ним, когда служил, пару раз пересекался. Хороший мужик, дельный и за чужие спины не прячется.

— А к оперативной работе он отношение имеет?

— Ещё какое, — наставник улыбнулся, — Подробностей, извини, не будет. Я подписку давал. Но товарищ опытный и хваткий. Ещё вопросы есть?

— Нет.

— Тогда идем в тренерскую. А то Сергей, тьфу, Андрей Иванович нас заждался.

В зале ребята отрабатывали подсечки и броски с добиванием и болевыми на конечности соперников. А ГРУшник расположился на скамейке напротив и с интересом наблюдал за тренировкой.

Увидев нас, он не торопясь, поднялся. Вместе прошли в тренерскую.

— Ну что, поговорили? Всё выяснили? — уточнил Андрей Иванович.

— Всё. Я готов ехать, — ответил Зорин.

— Отлично. Теперь о Мальцеве. Кто будет с ним разговаривать? — спросил ГРУшник.

— Я. Сергей — мой товарищ, — отвечаю Андрею Ивановичу, — Я сам с ним пообщаюсь.

— Действуй, — дал добро ГРУшник, — У нас мало времени, поэтому разговаривай сразу после тренировки. А потом возвращайтесь в тренерскую. Только смотри, чтобы нам ничего не прилетело от твоего друга.

— Я же говорил, — недовольно смотрю на седого, — В Мальцеве уверен.

— Я тоже, — включается в разговор Зорин, — Сергей не сдаст. Может послать, обругать, отказаться, но не сдаст. Тем более что Леша ему сразу много не расскажет. Только в общих чертах, надо съездить туда-то, собрать компромат на того-то, помочь в деликатном деле товарищам из органов. Так что, ничего плохого можешь не ожидать.

— Ладно, — машет рукой Андрей Иванович, — Там уже тренировка заканчивается, иди Алексей разговаривай с товарищем.

Ребята действительно пошли в раздевалку через пять минут. Я затормозил Мальцева у двери и отвел в сторонку.

— Серый, поговорить надо.

— Нет вопросов, давай, — сразу согласился здоровяк.

— Тогда переодевайся, и переговорим.

— Хорошо.

Через пять минут распрощались с Миркиным и Волобуевым. Поднялись по лестнице, а потом спустились к пустующему стадиону и присели на деревянную скамеечку.

Разговор получился недолгим. Мальцев верил мне, и ни секунды не сомневался. А узнав, что с нами поедет сэнсей, тем более. Предложение помочь товарищам из партии и органов аккуратно собрать компромат на высокого чиновника принял с плохо скрываемым энтузиазмом. Серега обладал духом бойца и авантюризмом, присущим молодости. У него имелось желание заняться чем-то таким, рискованным и одновременно интересным, проверить себя в настоящем мужском деле.

Он даже не колебался и не задавал много вопросов. Надо, так надо. Вы с Зориным едете, и я с вами.

Который раз убедился, чем моложе человек, тем легче он соглашается на авантюру. Консерваторы, в большинстве своем, уже пожившие и опытные люди. Они не бросаются бездумно в любые рискованные приключения, а тщательно просчитывают все риски.

Недаром движущая сила любой революции — молодежь и люди до 30–33 лет.

Вернулись с Мальцевым в тренерскую. Наставник и ГРУшник задумчиво рассматривали карту Ставропольского края. Когда мы вошли, они подняли головы

— Познакомься, Серег, это Андрей Иванович, — представил другу седого.

— Очень приятно, — пробасил Мальцев, обменявшись с ГРУшником рукопожатием.

— Леша, закрой дверь на замок, мало ли что, — попросил седой.

Плотно закрываю дверь. Поворачиваю круглую ручку. Накладной замок громко щелкает, загоняя запорную стойку в пазы. Теперь можно спокойно разговаривать.

— Давайте сразу перейдем к делу. Алексей — ты у нас знаешь, что и где копать, поэтому тебе слово. Исходя из того, что ты скажешь, будем составлять план действий, — предлагает Андрей Иванович.

— Хорошо, — киваю я.

— Сначала о главном. Нам необходимо найти компромат на первого секретаря Ставропольского крайкома Горбачева. В каком направлении нужно работать? Первое — фальсификация статистики и экономических показателей для отсчетов в Москву. Здесь непаханое поле для работы. Возьмем разрекламированный в прошлом году «ипатовский метод уборки урожая», подающийся Меченым как новая прогрессивная технология и его личное достижение. Суть его проста.

В Ипатовский район была срочно переброшена уборочная техника с других мест Ставрополья, где хлеба созревали позже. Комбайнеры и колхозники трудились по 20 часов в сутки. Зерно было скошено «раздельным способом» в рекордные сроки — 4 рабочих дня, а обмолочено за 8. О чем Пятнистый радостно отрапортовал в ЦК КПСС. Но Горбачев умолчал об одной важной вещи. В результате его авантюры потери урожая составили 50 %. Это нужно задокументировать.

Ещё один интересный момент. Горбачев выбил у Москвы 525 миллионов рублей на создание ирригационной системы. Пятнистый хотел поразить Политбюро масштабностью мелиоративных работ и высоким результатом. Чтобы отрапортовать в столицу о своих достижениях Меченый требовал у мелиораторов дать внушительный километраж оросительной системы. В результате в Москву улетел очередной отсчет о достижениях великого «реформатора». Но на деле, только один из десяти запущенных в работу километров обводнительных каналов, имел необходимую облицовку и гидроизоляцию. Об этом Горбатый тоже скромно промолчал.

И пункт третий. В прошлом году Пятнистый начал создавать «межхозяйственные производственные объединения». В эти предприятия, вопреки возмущению множества председателей колхозов и совхозов, начали передавать всю технику вместе с машинными дворами, а также заправочные пункты. Также от хозяйств потребовали наделить их оборотными средствами и передать специалистов: механизаторов, инженеров и других технических работников. Слепо копировался молдавский опыт, который был неприемлем для многоотраслевых ставропольских колхозов и совхозов, работавших в абсолютно других условиях. В Москву полетел очередной рапорт о значительном повышении производительности используемой техники.

А на деле совхозы и колхозы оказались беспомощными. Им приходилось выпрашивать и ждать технику, которая требовалась срочно. В результате, многие работы были проведены несвоевременно. И ущерб был нанесен колоссальный — в миллионах рублей. При этом в МХП был раздут управленческий аппарат. Появлялись дублирующие структуры. Себестоимость производимой продукции значительно увеличилась.

Только за первый год на содержание МПХ, включая созданный под них управленческий персонал и возникшие дополнительные накладные расходы, было потрачено 70 миллионов рублей.

Народ уже сейчас смеется над МПХ, расшифровывая это название как «Михаил херню придумал».

Несколько лет назад Пятнистый загорелся созданием сети животноводческих комплексов. Выбил деньги, и начал масштабное строительство. Были построены сотни зданий со всей необходимой инфраструктурой. В столицу полетел очередной бодрый рапорт о победах. Сейчас этот проект заброшен. Больше половины комплексов остались невостребованными. Деньги, извините за выражение, просраны.

Добавлю, все инициативы Горбачева в Ставрополье, мягко говоря, непродуманны. Ни один свой проект он не довел до конца. Загорался, начинал делать и бросал. Как и его духовный вождь и единомышленник — Никита Хрущев. Главная цель всех этих движений Горбачева — «пустить «пыль в глаза» руководству страны, выставляя себя как «умелого и эффективного хозяйственника».

Вот эти сведения мы можем собрать и представить. Налицо подтасовка данных, введение в заблуждение руководства СССР недостоверной информацией, громадный ущерб от авантюрных, непродуманных действий. Проще говоря, фальсификации, обман, и сумасшедшие убытки.

— Да тут целая бригада должна работать! — не выдерживает Зорин, — Алексей как ты себе это представляешь, чтобы за короткий срок, собрать всю эту информацию с необходимыми данными и фактами?

— Дойдем и до этого, Игорь Семенович. Я ещё и малой части не рассказал. Давайте я обозначу направления работы и покажу, как, по моему мнению, будем действовать, а потом и вы выскажетесь.

— Хорошо, — кивает Зорин.

— Идем дальше. Второе направление работы более интересное. Главный двигатель Горбачева наверх его супруга Раиса. Именно она разработала план, как Меченому войти в высшее руководство страны. Смысл его был таким — превратить Ставропольский край в престижную всесоюзную здравницу, куда бы потянулись лечиться и оздоровиться члены Политбюро. Завязать с ними деловые и приятельские контакты, угождать по-всякому, чтобы его протолкнули в Москву. И первые шаги в этом направлении были сделаны. В 1969 году Горбачев знакомится с Андроповым, приезжающим в Кисловодск, полечить больные почки. Председатель КГБ останавливался в коттедже «Красные Камни» и ни с кем из местных общаться не хотел. Но пришедший его навестить Горбачев, пришелся руководителю КГБ по душе. Они становятся друзьями. Даже вместе отдыхают, устраивают на природе пикники с шашлыками. Узнав о приезде Андропова, Пятнистый всегда брал отпуск, чтобы поддержать и укрепить дружеские отношения с руководителем самой могущественной советской спецслужбы.

Еще один важный шаг был сделан в 1971 году. Горбачев знакомится с кремлевским врачом Чазовым. Задабривает его дорогими подарками, узнает московские расклады в Политбюро, договаривается, что Часов будет рекомендовать руководителям страны отдохнуть в Кисловодске и других ставропольских курортах.

Всех приезжающих в Ставрополь членов Политбюро и высших партийных чиновников Пятнистый встречал в лучших традициях Молчалина. Помните бессмертную комедию Грибоедова «Горе от ума»? Там есть такие строки: «Во-первых, угождать всем людям без изъятья — хозяину, где доведется жить, начальнику, с кем буду я служить».

Видимо Раиса Максимовна, разработавшая этот план, отлично знала классику. «Для дорогих гостей» организовывались праздники, шумные и большие застолья. Им вручались престижные подарки, организовывались банкеты с шашлыками на природе.

Суслову, посетившему Ставропольский край, в мае этого года, милашка Горби подарил кожаную куртку для внука, подводное ружье и несколько других дорогих сувениров. Его визит был организован так, что даже старый аскет растрогался, принял подарки и «записал» Пятнистого в круг своих друзей.

Для Горбачевых была построена роскошная дача в Бешевке. Там был зал для приемов, бильярдная, русская баня и даже финская сауна.

И «друга» Часова «хозяин Ставрополья» не забыл. Дача главного кремлевского врача по приказу Меченого была отделана итальянскими и французскими стройматериалами, обставлена роскошной зарубежной мебелью.

И другим нужным людям Горби помог с обустройством дач.

Меченый дошел до того, что даже отправлял подарки членам Политбюро самолетами «Аэрофлота». Часто высылал цветы и престижные сувениры Романову и другим, важным для него чиновникам и руководителям.

— Шелестов, давай конкретику! — не выдерживает Зорин, — Это всё интересно, но так мы и до утра не закончим.

— Я как раз к ней и подхожу, — успокаиваю наставника, — Для создания такой системы ублажения «нужных» людей, требовались наличные, и немалые. Горбачев занялся масштабным мздоимством и использованием своего служебного положения. Председатели колхозов и совхозов оплачивали ему банкеты с гостями, регулярно носили конверты с деньгами. Подобная система взяток и подарков была организована и в городах. Такую же дань платили руководители самых крупных предприятий Ставропольского края. У него сейчас даже кличка имеется в кругу местных партийных чиновников и руководителей производств — «Мишка конвертик».

Приведу один известный факт. В 1972 году выходила замуж дочь Пятнистого — Ирина. По личному указанию Горбачева Ставропольский ликеро-водочный завод в своей лаборатории, изготовил отдельную партию напитков специально для торжества. Об оплате руководители даже не заикнулись.

Также для свадьбы, были собрана отдельная дань, с руководителей пищеторга, местного мясокомбината и сельскохозяйственных предприятий. И, опять-таки, без какой-либо оплаты.

Почему, я говорю, что этот факт известен? В Комитет Партийного Контроля ЦК КПСС после свадьбы Ирины Горбачевой была подана жалоба. Началась проверка. Директор ликеро-водочного завода Тамара Карлова взяла вину на себя. Её посадили. Пятнистый получил порицание. Его заставили заплатить за алкоголь, взятый на свадьбу. И всё. Больше никаких последствий.

Третье направление работы по Горбачеву, сейчас мы навряд ли сможем реализовать. Это его регулярные зарубежные поездки вкапиталистические страны. А началось всё ещё в 50-ых годах с дружбы со Зденеком Млынаржом в МГУ. Впоследствии этот чех стал одним из руководителей Коммунистической Партии Чехословакии, потом вошел в число вдохновителей и вождей «Пражской Весны». Млынарж был исключен из партии, отправлен в отставку и год назад эмигрировал в Вену. Насколько я знаю, Горбачев тайно поддерживает с ним отношения и сейчас. И именно Зденек Млынарж помог завербовать ЦРУ чету Горбачевых во Франции в 1966 году.

И теперь Меченый с супругой постоянно катаются по капиталистическим странам, находя любой удобный повод. В 1971 году они посещают Италию, под предлогом «приглашения итальянских коммунистов». В 1972-ом году — Бельгию. В 75-ом побывали в ФРГ, и в 76-ом — опять во Франции.

Там Горбачевы тайно общаются со своими кураторами, получают инструкции.

Горбатый и Раиса восторгаются западным образом жизни, и хотят сделать у нас «так как у них». Естественно, о своих взглядах и желаниях они в широком кругу не распространяются. Но Пятнистый аккуратно продвигает эти идеи в разговорах с Андроповым, который и сам их разделяет.

Но, к сожалению, сейчас это направление мы отработать не можем. Не то время, место и возможностей нет. Но в ближайшем будущем этим надо обязательно заняться.

Итак, что мы можем сделать в Ставрополье?

Первое. Собрать доказательную базу по фальсификациям и махинациям со статистикой, растратой средств и информацию по ущербу, причиненному краю, «инициативами Меченого.

Второе. Собрать и задокументировать доказательства по взяткам, мздоимству и использованию служебного положения.

Делаю небольшую паузу. Мальцев, Зорин и Андрей Иванович внимательно слушают меня.

— И сейчас я расскажу, где мы будем искать эту информацию, как ею распорядимся, и кто нам поможет!

2–6 ноября 1978 года (Продолжение)

— Итак, первый вопрос, где найти сведения по инициативам сельскохозяйственным подвигам Пятнистого? В крайкоме в отделе сельского хозяйства работает один интересный человек Петр Васильевич Звягинцев. Он готовит для Горбачева отсчеты, подготавливает нужную статистику. Звягинцев может взять любой документ с канцелярии, отдела строительства и городского хозяйства. Через него проходят все бумаги по проектам в сфере сельского хозяйства. Горбачев несколько раз нахамил ему, и Петр Васильевич это запомнил. Меченого он ненавидит, считает дилетантом и подонком, но держит язык за зубами. Его можно разговорить, и заставить дать показания. Но главное, он может подкрепить свои заявления, официальными документами. Например, по ипатьевскому методу, в крайком шли письма руководителей совхозов и колхозов, считающих такой способ уборки зерновых неоправданным, и указывающих на высокие потери урожая, при его реализации. В канцелярии имеется документ о потери 50 % собранной пшеницы.

Также Петр Васильевич, благодаря своим возможностям может дать разоблачительные документы по другим проектам Пятнистого. Подозрений он ни у кого не вызовет. Поскольку сам постоянно работает с документами и пару раз, когда не успевал подготовить отсчеты, брал их с собой на выходные домой, под свою ответственность.

Через него можно выйти на председателей колхозов, недовольных реформами Меченого в сельском хозяйстве и поборами. Несколько крупных колхозов и руководителей я могу назвать прямо сейчас. Но лучше подготовлю список и передам его Андрею Ивановичу.

— Хорошо, — ГРУшник кивает.

— Идем дальше. Мы можем проехаться по области и сфотографировать пустующие и заброшенные животноводческие комплексы. Адреса, тот же Звягинцев может дать. Только это надо сделать скрытно. Иначе привлечем к себе внимание, пойдут слухи, и информация быстро дойдет до крайкома, а там и до Горбачева.

— За это даже не переживай, — тонко улыбнулся седой, — я полностью оснащён всем необходимым. И для скрытой съемки тоже.

— Отлично, идем дальше. Мы вообще, очень многое можем сделать чужими руками. Против Горбачева сильно настроен Щелоков и местная милиция. Для понимания ситуации расскажу интересную историю. В начале 70-ых годов в Ставропольском крае был резкий всплеск преступности. Возникло много вопросов к действиям милиции. В том числе к коррупции и мздоимству работников правоохранительных органов.

Василий Павлович Овинников в то время начальник следственного отдела Управления общественного порядка Ставропольского края считал, что милицию необходимо «почистить» от взяточников и других сотрудников, нарушающих закон.

Он написал на имя Горбачева служебную записку о коррупции в милиции. Меченый её проигнорировал. Пятнистый со своим другом начальником ставропольского УКГБ Эдуардом Нордманом не желали замечать высокую преступность и коррупционные процессы в правоохранительных органах. Ведь это портило статистику и в свою очередь возникали вопросы к самому «хозяину» Ставрополья — Горбачеву. Как ты, мол, это допустил? К тому же, весь этот криминальный клубок, был завязан, в том числе на Горбачева.

Грузинские теневики, занявшие руководящие должности в пищеторге края, активно работали с этими милиционерами. Достаточно сказать, что сегодняшний «кошелек» Горбачева Николай Павлович Лобжанидзе — управляющий кисловодского треста ресторанов и столовых, авторитетный теневой делец, подпольный миллионер и большой друг «Пятнистого».

Продажные работники правоохранительных органов, готовы были помогать им и Горбачеву решать разные «неудобные» вопросы. Вообще мент, замазанный в грязных делах, идеальный инструмент для партийной вороватой элиты, ибо уязвим. Это люди привыкшие преступать закон и зависимые от расположения высокого начальства, и могут использоваться для разных криминальных «деликатных поручений». Например, может заткнуть рот недовольным или людям, представляющим потенциальную угрозу коррупционеру. Или надавить на человека, не желающего платить оброк партийному боссу.

Поэтому, как я уже говорил, ответа от Горбачева Овинников не дождался. Тогда он отправил рапорт МВД СССР на имя Бориса Алексеевича Викторова — генерал-лейтенанта юстиции, первого заместителя Щелокова.

И теперь уже Викторов написал официальное обращение к Горбачеву с предложением провести служебное расследование в органах Ставропольского УВД.

От этого Пятнистый уже отмахнуться не мог. Почувствовав, что над ним начинаются сгущаться тучи, он забегал, собрал юристов в отставке, и начал стряпать документы о разложении милиции в Ставропольском крае. Был подготовлен доклад «О нарушениях социалистической законности». Сотрудникам милиции предъявили обвинение в фальсификации следственных действий, необоснованных задержаниях граждан, необъективные отказы в возбуждении и прекращении уголовных дел».

Этот гневный наезд на милиционеров, как и всегда у Горбачева закончился ничем. «Виновными» назначили начальника УВД — Ивана Самойловича Выскубенко и двух его заместителей. Ответственности не понес никто. Выскубенко вручили почетную грамоту от крайкома, и отправили на пенсию. Заместители продолжили работу.

Это вызвало неудовольствие Щелокова и Викторова. Но поделать они уже ничего не смогли. Время было упущено.

Следственный отдел управления охраны общественного порядка был расформирован. Овинников переведен на другое место службы. В 1974 году создан следственный отдел УВД под руководством полковника Пилюгина. Но это уже иная структура и другие люди.

К чему всё это рассказываю? Под руководством Овинникова работал оперуполномоченный Проценко Виктор Степанович. Он и собирал всю доказательную базу для служебной записки. Щелоков и Викторов были недовольны результатом. Они считали, что Горбачев просто «отмазался», сделал милицию «крайней» в этой ситуации, и спас виновных от правосудия. Этой же точки зрения придерживаются и Овинников с Проценко. Причем Проценко продолжает работать в уголовном розыске края. Меченого ненавидит, считает главным покровителем коррупционеров, теневиков и взяточников. Вот с ним можно связаться и договориться о сотрудничестве.

И ещё один момент. Когда соберем доказательную базу, документы надо делать в трех экземплярах. Один отправить Викторову, для передачи Николаю Анисимовичу. Викторов, кстати, с 15 ноября уходит в отставку. Сейчас сдает дела. И уже не находится под плотным контролем. Борис Алексеевич без пяти минут пенсионер. Поэтому к нему будет гораздо легче подобраться. А там они уже сами разберутся.

Второй экземпляр документов отправить в Комитет Партийного Контроля — Пельше.

А третий — первому заместителю Общего отдела ЦК КПСС — Клавдию Михайловичу Боголюбову. Он не переваривает Пятнистого. Старый коммунист, бывший учитель и директор школы интуитивно чувствует в нём гниль. И он курирует весь документооборот ЦК. У Боголюбова эти документы точно не затеряются.

И если мы так поступим, то Горбачев точно отмазаться не сможет. Никакие Сусловы и Андроповы не помогут. У нас будет возможность доставить эти документы по назначению?

— В принципе, да, — ГРУшник задумчиво посмотрел на меня, — Технически это выполнимо. Для отправки письма в комитет партийного контроля есть разные варианты. Боголюбову передать документы тоже возможно, как и Щелокову. Просто надо прикинуть, как это красиво сделать.

— Насчет Щелокова я же говорил, через Викторова. Удобно и эффективно. Борис Алексеевич сам Горбачева не переваривает. И эту историю ему не забыл.

— Чем я больше тебя слушаю, тем больше поражаюсь, — седой, прищурившись, смотрит на меня, — Откуда ты всё это знаешь?

— Сорока на хвосте принесла, — улыбаюсь я, — Вам, что Петр Иванович сказал обо мне?

— Что у тебя имеется вся необходимая информация. Просил ничему не удивляться и внимательно прислушиваться к твоим рекомендациям, — ответил ГРУшник, — Но все равно, чудно всё это.

— Вот и прислушивайтесь. А вообще не забивайте этим голову. Какая вам разница, где я беру эту информацию? Главное, что она правдивая.

— И то верно, — Андрей Иванович, растянул губы в ответной улыбке, но глаза остались холодными, — А насчет правдивости, проверим.

— Ладно, — ГРУшник хлопает ладонь по столу, — В принципе, Лешин план действий принимается. Так и будем работать. Теперь по тактике и стратегии. Послушал я Алексея и решил сделать, так как он сказал. Разделимся на две группы. Мы с Игорем Семеновичем уже имеем опыт и представление как работать, он, правда, больше по силовому профилю, но всё-таки знания определенные есть. Поэтому предлагаю такой состав групп: Зорин работает с Шелестовым, я с Мальцевым. Возражения есть?

— Я бы лучше с Серегой поработал вместе, — отвечаю ГРУшнику.

— Исключено, — взгляд седого холодеет, — Ни ты, ни Мальцев не обладают необходимым опытом, и не способны быстро принять верное решение, особенно в экстремальной обстановке. Рядом с каждым из вас должен быть опытный наставник и куратор. Тогда возможность успешно сделать нашу работу значительно повышается.

— Ладно, — вздыхаю я, — Убедили.

Ну не рассказывать ему о своем настоящем возрасте. Я этому человеку настолько не доверяю. Хотя гнили в нем точно нет. Это интуитивно чувствуется.

— Теперь, о документах прикрытия, — Андрей Иванович окидывает нас взглядом, — Фотографии на паспорта у вас остались?

— Да, — подтверждает Зорин.

Мальцев кивает.

Отлично, захватите завтра утром с собой. Встречаемся в десять утра у «Шоколадницы». Сделаю Вам липовые паспорта, на всякий случай. Завтра ещё надо будет проехаться в одно место. Там я вас в военной форме сфотографирую.

— Зачем? — интересуется Серега.

— На удостоверения КГБ. Зорин станет капитаном КГБ, старшим оперуполномоченным Игорем Аркадьевичем Казанцевым, Сергей, соответственно, старшим лейтенантом, Сергеем Владимировичем Поздняковым. А я, — усмехнулся ГРУшник, — Алексеем Ивановичем Востриковым — майором госбезопасности. Все будут официально иметь право на ношение оружие. Только запомните, удостоверениями не сверкать. Их необходимо использовать в крайнем случае. Территориально мы будем приписаны к Московской области и у местных коллег, если засветимся, возникнет к нам куча вопросов и претензий. А в случае нашей поимки, сразу вскроется, что это профессионально сделанная липа.

— А как же институт? — робко интересуется Серега.

— Прогуляешь, ничего страшного не случится. Тем более, что официально ты тоже на сборы уезжаешь, вместе с Шелестовым. Игорь Семенович всё подготовит, тем более, что документы я ему передал. Он даже сам туда может ваши фамилии вписать.

Зорин кивает.

— Подготовка документов, наверно, время займет? — уточняю я.

— Нет, всё очень быстро сделаем, — отвечает ГРУшник, — Буквально за два-три часа.

— Техника на грани фантастики! — поражаюсь я, — Вы, наверно, волшебник. Как за такое время это возможно?

— Секрет фирмы, — ухмыльнулся седой

— Да, у него, скорее всего пустые корочки с собою имеются, — объяснил Зорин, — если фото есть, на всё про всё дел, пять минут, при соответствующих навыках. Нелегалы и разведчики в других странах так себе личность меняют, при необходимости.

ГРУшник метнул недовольный взгляд на наставника, поджал губы, но промолчал.

После небольшой паузы он продолжил:

— А тебе, Шелестов, сделаем студенческий билет техникума общественного питания. Будущим поваром станешь.

— Да мне все равно, — жму плечами.

— Вот и отлично, — ухмыльнулся ГРУшник, — Будешь Алексеем Петровичем Даниловым. Годится?

— Вполне.

— Теперь по задачам. В Ставропольский край едем двумя группами. Сначала выезжаю я с Сергеем. В шесть вечера. Затем Шелестов с Зориным. На полпути можно остановиться в Воронеже в одноименной гостинице. Она находится площади Ленина, 8, в центре города. Но лучше, если устали, перекемарить два-три часа на трассе в укромном уголке.

В Ставрополье, уже подготовлены места проживания. Вы с Шелестовым заселитесь в квартиру рядом с Александровской площадью. Завтра я вам выдам ключи и скажу точный адрес. Владелец в длительной командировке за границей. Соседи знают, что должен приехать его брат с сыном, поэтому вопросов не возникнет. Всю необходимую информацию я дам Игорю Семеновичу завтра. Мы перекантуемся в частном секторе у моего знакомого. Там тоже особых вопросов не возникнет, его часто посещают друзья и родственники.

Мы сами к вам заедем в субботу. Ориентировочное время — час дня, плюс-минус пятнадцать минут. Если что-то произойдет, и мы не придем, подходите в половине третьего к входу кинотеатра «Экран», он рядом с вашим домом находится, на Александровской площади. Резервное место для встречи мемориал на Комсомольской горке в четыре часа. Если кого-то из нас и там не будет, никаких действий не предпринимайте, а сразу же уезжайте из Ставропольского края.

Теперь по целям. Задача Зорина и Шелестова выйти на контакт с сотрудником крайкома Петром Васильевичем Звягинцевым. Так ведь его зовут Леша?

— Да, — подтверждаю я.

— Опознать его сможешь?

На секунду прикрываю глаза, вспоминая подробности видения. Невысокий худенький человечек с редеющей темно-русой шевелюрой и невыразительным взглядом серых глаз.

— Конечно.

— Отлично. Значит, Вы должны выйти на Звягинцева и получить от него компрометирующие документы на Горбачева по тем темам, которые ты обрисовал: ипатьевский метод уборки зерна, строительство оросительной системы и животноводческих комплексов, межхозяйственные предприятия. Должно быть ясно видно, что всё в результате его деятельности краю причинен огромный финансовый ущерб, а все отчеты, отправленные в Москву — полное фуфло. Затем вы денек другой катаетесь по Ставрополью и фотографируете пустые животноводческие комплексы, обводнительно-оросительную систему так, чтобы было видно отсутствие гидроизоляции и облицовки. Отмечаете, где находится каждое место, название села, колхоза. Особенно много не надо, достаточно пять-восемь мест зафиксировать.

— Андрей Иванович, если мы будем снимать, то сто процентов, внимание к себе привлечем лишнее. Спалиться можем, — заметил я.

— За это не переживай, — усмехнулся ГРУшник, — я Игорю Семеновичу передам специальную папочку со спрятанной камерой для скрытой съемки.

— «Зола»? — усмехнувшись, уточняет Зорин.

Седой выдерживает секундную паузу, а потом неохотно кивает.

— Можете с собой взять Звягинцева, он вам всё покажет, если не струсит и согласится. Это даже будет лучшим вариантом, снимающим многие вопросы. А после операции мы его спрячем на время. Пусть возьмет отгулы или придумает какую-нибудь причину для командировки. Далее, заедете в несколько колхозов, к председателям, наиболее пострадавшим от идиотских инициатив Горбачева. Но здесь надо быть очень осторожным. Это самый опасный момент. Поэтому его лучше отложить напоследок.

— Я, кстати, несколько таких колхозов и совхозов тоже могу назвать, — сообщаю ГРУшнику, — Например, «Кубань», «Заря» и «имени Парижской Коммуны». Там председатели на Меченого дюже злые. Особенно из-за МХП и постоянных поборов.

— Вот, кстати, и о поборах, — поднимает палец седой, — Если получится и об этом получить показания, совсем замечательно будет.

— А мы что делать будем? — интересуется любопытный Мальцев.

— А мы поговорим с Проценко. Он, как опер, должен знать местные реалии, и может помочь накопать компромат на «хозяина Ставрополья» в частности о взятках, мздоимстве и преступном использовании своего служебного положения. Рискованно, конечно. Но кто не рискует, тот не пьет шампанского. Если возникнет нехорошая ситуация, будем в темпе уходить из края. Попробуем использовать Лешину информацию, и собрать железный компромат на Горбачева.

— А деньги? — не унимается Серега, — У меня есть кое-что, но на такую поездку нужна определенная сумма.

— Фонды у нас ограниченные, — вздыхает седой, — Сильно большие деньги выдать не смогли, это привлекает внимание и вызывает ненужные вопросы. Поэтому Петр Иванович официально отправил меня в отпуск, дал распоряжение выдать премию, начисленные деньги и компенсацию расходов по загранкомандировкам. Итог: нас на всё эти дела 800 рублей на четверых. Соответственно, по 400 на каждую группу. Больше не получилось. Но у меня ещё и целая пачка талонов на бензин есть. На поездку должно хватить и ещё больше половины останется.

— Кстати, насчет денег, у меня тоже есть немного. Готов ради такого дела потратиться, — добавляю я.

— И сколько это, немного? — вкрадчиво интересуется седой.

«Ага, так я тебе сейчас и скажу», — мысленно улыбаюсь.

— Рублей сто будет, — отвечаю Андрею Ивановичу.

— Откуда такая сумма?

— Накопил за несколько лет. На завтраках экономил, деньги, подаренные на дни рождения, собирал.

— Понятно. Будем надеяться, что ты их обратно привезешь, но возьми с собой на всякий случай, — улыбается ГРУшник.

— Вроде всё обговорили, — Зорин озабочено смотрит на часы, — поздно уже, полдесятого. Завтра встретимся и все нюансы обсудим.

— Идет, — соглашается седой.


5 ноября. 1978 года. Понедельник

Петр Васильевич Звягинцев шел домой. Холодный осенний ветер трепал полы плаща, заставляя невысокого худого мужчину лет 50-ти зябко ежиться.

«Как меня все это достало. Этот хам Горбачев вообще распустился донельзя», — устало подумал Звягинцев, — «Служебную записку, видишь ли, ему, по урожайности пшеницы в Степновском районе, с указанием показателей колхозов и совхозов, не подготовил? А он её просил? И что значит «должен был догадаться»? Совсем уже обезумел, царька из себя корчит, скотина. Постоянно пафосные речи толкает о «направляющей силе общества — партии, труде на благо Родины, призывает работать по коммунистически», а сам первый взяточник и аферист хренов. В Москву такие отчеты шлет, ну просто горит на работе. Да только фальшивые они все, до последней буквы, как и он сам. В столицу, скотина, переезжать собирается. Надеюсь, там себе шею и свернет».

Петр Васильевич окинул взглядом раскинувшуюся перед ним площадь Ленина, монументальную фигуру вождя пролетариата, держащегося за лацкан пиджака и задумчиво смотрящего куда-то вдаль, вздохнул и продолжил спускаться по ступенькам.

Мимо него пробежала стайка смеющейся и оживленно болтающей молодежи, навстречу прошла под ручку парочка из высокого бравого военного и маленькой как мышка хрупкой девушки с роскошными русыми волосами, взлетающими волной при каждом дуновении ветра.

Звягинцеву стало грустно. Дома его ждала вредная и язвительная супруга, за добрую четверть века совместной жизни, превратившаяся из милой девчушки с большими голубыми глазами и наивной симпатичной мордашкой в раздражительную толстую бабищу, обожающую скандалить с мужем.

— Петр Васильевич, — окликнули его. Звягинцев повернулся. К нему подходил высокий крепкий мужчина в коричневой замшевой куртке.

Волевое лицо с чеканным профилем, широкие плечи, легкий пружинистый шаг, внимательный пристальный взгляд. В этом человеке чувствовалась уверенность и властность, характерная для работников правоохранительных органов.

— Можно с вами поговорить? — спросил мужчина.

— А вы, собственно, кто такой? — мягко поинтересовался Звягинцев.

— Давайте отойдем, и вы все узнаете, — предложил мужчина.

Он вежливо подхватил партийного чиновника под руку и отвел его подальше от здания и стаек людей, на противоположный конец площади Ленина.

Мужчина вытащил из кармана руку и аккуратно продемонстрировал Петру Васильевичу красное удостоверение с золотистым гербом, выдавленным на обложке, и буквами «КГБ СССР».

— Капитан госбезопасности Игорь Казанцев, — отрекомендовался он.

— Очень приятно, а от меня вы чего хотите? — недоуменно посмотрел на чекиста Звягинцев.

— Для начала поговорить, — ответил «рыцарь плаща и кинжала».

— О чем? — нахмурился чиновник, — Даже не представляю, чего КГБ может от меня хотеть.

— Петр Васильевич, а давайте пройдемся, тут недалеко скверик есть и скамеечка уединенная. Там нам никто не помешает. Присядем, поговорим.

— Хорошо, — вздохнул Звягинцев, — Идемте.

Через пять минут они уже сидели на скамеечке. Молчание затягивалось. Петр Васильевич начал нервничать.

— Так чего вам от меня нужно? — раздраженно спросил он.

— Петр Васильевич, надеюсь, вы понимаете, что все, что я скажу, должно остаться между нами.

— Разумеется, — кивнул чиновник, — Слушаю вас.

— Я приехал из Москвы. Дело в том, что мне и моим коллегам поручили осуществить служебную проверку деятельности вашего начальника — первого секретаря крайкома, Михаила Сергеевича Горбачева. У нас появилась информация, что он, мягко говоря, разбазаривает государственные средства и пускает пыль в глаза партии и правительству. Наши руководители получили много нехороших сигналов об его действиях, и мы должны аккуратно их проверить.

— А причем здесь КГБ? — уточнил Звягинцев, — Это же, вроде не ваша, прерогатива. ОБХСС должно подобным заниматься, или ещё какая-то служба милиции, но не вы.

— Петр Васильевич, — в голосе собеседника чувствовалось раздражение, — Давайте вы не будете рассказывать, кому и чем нужно заниматься, там наверху, виднее, — указательный палец ткнул в небо, — Нам дали поручение на самом высоком уровне, мы должны его выполнить. Согласны?

— Да, да, конечно, — забормотал смутившийся Звягинцев, — извините.

— Так вот, — продолжил собеседник, — Нам нужна ваша помощь. Надо просмотреть и сфотографировать определенные документы.

Звягинцев прикрыл веки.

«Наконец-то, господи, спасибо», — мысленно возвел хвалу он

— Вы поможете? — уточнил чекист.

Петр Васильевич открыл глаза. В них светилась злобная радость. Губы Звягинцева разъехались в широкой торжествующей улыбке.

— Конечно, — с энтузиазмом ответил чиновник, — Думаю, я смогу оказаться вам полезным.

6–8 ноября 1978 года (Продолжение)

Вечером, когда мы вернулись на квартиру, наставник поделился со мной подробностями разговора со Звягинцевым. Вербовка работника крайкома прошла «на ура». Петр Васильевич сам обрадовался возможности расквитаться с Горбачевым, доставшим его хамством и невежеством. Во вторник в крайкоме почти никого не будет, из-за праздника. Но у Звягинцева был доступ к канцелярии и картотеке. Он постоянно работал с документами, подготавливая отчеты для Горбачева и других руководителей Ставропольского края, иногда в авральном режиме и на праздники. Поэтому, по личному распоряжении Меченого ему сделали ключи от кабинетов.

Самые «убойные» бумаги, компрометирующие Горбачева, Звягинцев пообещал взять, чтобы мы могли их скопировать. Он делал подобное раньше, чтобы поработать с ними на выходных, поэтому подозрений ни у кого возникнуть не должно.

Для того, чтобы мы могли в спокойной обстановке их сфотографировать, мужчина даже пообещал отправить на дачу жену с дочкой.

Закрываю глаза, вспоминая подготовку, поездку в Ставрополье и встречу с Серегой и Андреем Ивановичем. Тогда на следующий день, после разговора в тренерской, пришлось побегать. Утром сообщил родителям, что я уезжаю на сборы, вернусь после октябрьских праздников. Отец отнесся спокойно, а мама заволновалась. Но вечерний звонок Зорина успокоил её. Сэнсею она доверяла, и без колебаний отпустила меня в поездку с ним. Утром мы все встретились в «Шоколаднице» и тут ГРУшник сумел меня удивить. Он приехал на серой «Ниве», и отвез нас в уже хорошо знакомый мне и Мальцеву район — к гаражам, выходящим на Петроградку. Здесь у мужика оказался большой гараж на две машины. На первом этаже оказался замаскированный различным мусором лаз, ведущий в подвал. А там было просторное помещение со стульями, шкафом и сейфом. Даже небольшой диванчик присутствовал. Из шкафа были извлечены комплекты формы, сенсей и Серега были сфотографированы в мундирах. Меня тоже сняли, но в гражданской одежде, для студенческого билета. Зорину ГРУшник вручил ПСМ с кобурой для скрытого ношения. Нам с Серегой пистолеты выдавать отказался.

— Я за оружие отвечаю, — ответил Андрей Иванович на упреки, — Зорина я знаю. Он умеет с ним обращаться. А вы ещё не дай бог, отстрелите себе чего-нибудь. Так что, обойдетесь пока.

Также наставнику были выданы два фотоаппарата. Первый — «Зола». Он был спрятан в мягкой кожаной папке. Этот фотоаппарат являлся полноформатным, обладал электронным управлением затвора, с автоматическим изменением выдержки, благодаря специальному устройству с фоторезистором, играющим роль датчика освещенности. Модернизированное пружинное устройство взвода затвора и транспортировки пленки упрощало работу с «Золой» и гарантировало сохранность отснятых материалов. Камера могла работать в широком диапазоне освещенности. При этом предварительной настройки выдержки не требовалось. «Зола» позволяла сделать 17 кадров в режиме автоматической съемки.

Второй фотоаппарат «Заслон» использовался для быстрого и качественного копирования документов. Он взводился вручную, и использовал 21-миллимитровую пленку. Имелось устройство перемотки пленки. Также аппарат мог работать автономно, на четырех аккумуляторных батареях. Они были сразу же выданы сэнсею, вместе с запасным комплектом. Весило устройство около 450 грамм.

Андрей Иванович передал Зорину ещё одну шпионскую штучку. На вид она напоминала обычные часы «Зенит». На самом деле это был микрофон. К маленькому разъему в часах подсоединялся провод, протягивающийся через рукав и идущий к небольшому диктофону, работающему автономно, благодаря компактной квадратной батарейке. Писал диктофон на миниатюрные кассеты. Это устройство можно было прикрепить на пояс, благодаря специальному чехлу.

— Последняя разработка одного нашего закрытого НИИ, на основе устройств «Минифон», созданных компанией «Монске и К», — с гордостью заявил Андрей Николаевич, демонстрируя Зорину, особенности работы диктофона и часов, — экспериментальный образец, ещё даже не запущенный в широкое производство. Мне парочку таких Петр Иванович дал под личную ответственность. От часов «Зенит» тут только корпус и циферблат. Люди, создавшие это чудо, настоящие волшебники. Будете использовать для скрытой записи показаний на Горбачева.

— Часы не работают? — уточнил Зорин, с интересом рассматривая шпионский аксессуар.

— К сожалению, нет, — вздохнул ГРУшник, — величина корпуса не позволяет. Поэтому надевать их нужно, только тогда, когда идете общаться с действительно важным и интересным свидетелем. И ни в коем случае не светить лишний раз.

Игорю Семеновичу вручили ключи от квартиры в Ставрополе, дали адрес, объяснили, как добраться. Затем всех нас отправили заниматься своими делами до вечера.

Мы с Зориным отправились в школу. Пришлось общаться с классным руководителем и директором. Ольга Александровна и Нелли Робертовна были не очень довольны моим отъездом. Тем более, что я пропускал контрольные по алгебре и физике, лабораторную по химии и самостоятельную работу по литературе за два последних дня перед осенними каникулами. Но после моего клятвенного обещания всё сдать по возвращении, отпустили на сборы.

Потом было совещание в клубе с Вероникой, Миркиным и Потапенко. Мы с сэнсеем рассказали, что уезжаем на сборы вместе с Мальцевым, попросили красиво провести 7 ноября, собрать народ на демонстрацию от нашей организации. Пара десятков добровольцев отправлялась дежурить в составе дружины ДНД на праздники, по просьбе секретаря райкома ВЛКСМ, озвученной Зорину во вчерашнем телефонном разговоре. Больше никаких мероприятий запланировано не было. На праздники до 9 ноября народ распускался. В клубе оставалась работать только дежурная смена. Наставник дал Веронике и комиссарам указания по помощи детдому и текущей деятельности. У ребят возникли вопросы насчет сборов, но мы пообещали подробно рассказать о них по приезду. Боевая блондинка и комиссары заверили сэнсея, что всё будет нормально.

Дома, пользуясь отсутствием родителей, перевернул кресло, аккуратно вскрыл обшивку, достал пакет с деньгами дня надежности прикрепленный изолентой к деревянному углу кресла. Отсчитал 500 рублей десятками и добавил сотню пятерками, на всякий случай. Равномерно распределил деньги за подкладкой сумки. Затем, уложил пакет обратно, зашил обивку и вернул кресло на место.

Спрятал выкидушку в карман. Затем уложил в сумку, небольшой моток веревки и «шпионскую» куртку, привезенную батей для меня из ГДР. У неё была одна особенность. Она была двусторонней — небесно-голубой и черной. Можно было вывернуть её наизнанку и спокойно носить. Где отец нашёл это чудо, я даже не знаю. Но именно это качество ему понравилось.

«Теперь, если куртку запачкаешь, выворачивай её наизнанку и иди в абсолютно чистой вещи. Ты, Леха, можешь смело в КГБ работать с такой маскировкой», — шутил папа.

В сумку отправилась неприметная серая кепочка. Можно её надвинуть на глаза, прикрыть лицо козырьком, и слиться с другими представителями местной шпаны.

Теперь я был готов к своей тайной миссии. От Ставрополя до Невинномысска — 60 километров, примерно. И я не собирался упускать возможность разделаться со Сливко. Этого урода под маской «заслуженного учителя» и «гордости города» надо было обязательно отправить в ад, где ему самое место.

ТТ-шник, надежно спрятанный в тайнике на чердаке, после долгих раздумий, решил не брать. Слишком большой риск был «спалиться» и вызвать ненужные вопросы в лучшем случае. Я чувствовал: ствол ещё пригодится в будущем.

Вечером снова встретились в гараже с ГРУшником. Игорю Семеновичу пришлось загнать машину в гараж, чтобы на «москвич» поставили новые номера. Оказывается, Андрей Иванович и это предусмотрел, и документы на машину подготовил. Нам были вручены ключи от гаража, дан совет выезжать поздним вечером и нигде не останавливаться, пока не покинем Петровск.

Потом была длинная ночная поездка. Восемь часов пролетели как одно мгновение. Зорина очень заинтересовало будущее, связанное с распадом Союза. И я, пользуясь тем, что нам в дороге никто не мешал, охотно рассказал ему, что происходит сейчас, и что будет лет через 20–25. О предателе Горбатом, алкаше Ельцине, расстреле Белого дома, Таджикистане, Чечне, Приднестровье и других горячих точках, образовавшихся с распадом СССР. О приватизации, бандитском беспределе, тотальном воровстве и прочих признаках «смутного времени» 90-ых. Просветил его по технологии переворота, рассказал об Андропове, Гвишиани, подготовке «молодых реформаторов», «отце перестройки» Яковлеве, генерале Питовранове, «первом президенте СССР» Пятнистой Иуде и многих других. Чем больше меня слушал Зорин, тем больше мрачнел. Внешне он оставался спокойным, но о внутреннем состоянии наставника можно было догадаться по стиснутой челюсти, и рукам, крепко сжавшим руль. Время в разговоре летело незаметно. Игорь Семенович слушал, задавал уточняющие вопросы. Мы пару раз заправились на автостанциях, попили чай с термоса, закусив бутербродами с котлетами, заботливо положенными в сумку матушкой. Разговор закончили под утро, когда начало рассветать.

— Я бы этих б. дей всех скопом расстрелял, как паршивых собак, — наставник выглядел по-настоящему злым и готовым взорваться, — Ишь, чего удумали падлы. После Гражданской и Отечественной из руин поднимали. Столько народу погибло чтобы у нас всё нормально было. А они… Суки, ненавижу.

— Вот поэтому мы и едем в Ставрополье, чтобы одну из этих тварей из игры вывести. Если получится, уже многое сможем исправить. Андропову всего несколько лет жить осталось. Если к власти придут Машеров и Романов, история пойдет по другому пути. А значит, сможем спасти, и страну, и сотни тысяч людей, ставших жертвами смутного времени, — добавил я.

Через час сэнсей свернул с трассы, заехав в одно из ответвлений дороги, и припарковался в безлюдном месте. Воронеж мы проехали давно и ночевать там не стали, договорившись, что Зорин прикорнет в пути, когда устанет. И теперь наставник залез назад и задремал на заднем сиденье «москвича», а я сидел и думал, прикидывая план действий.

После пяти часов сна Игорь Семенович снова сел за руль. Теперь уже я спал на заднем сиденье, а он вел машину. В Ставрополь мы приехали только в субботу поздним вечером. Уставшие, завалились в квартиру, приняли душ, поужинали приобретенными по дороге булочками с колбасой, запив их горячим чаем. Затем разошлись по комнатам и вырубились. Я на кровати в маленькой комнате, Зорин — в гостиной на диване.

На следующий день, в воскресенье, появились Андрей Иванович и Серега. Как и обещали, ровно в час дня.

— Я место проживания Проценко уже пробил, — обрадовал нас ГРУшник, — и даже знаю, что он живет сейчас один. Недавно развелся с женой. Она с сыном и дочкой переехала в другой город. А Виктор Кузьмич в свободное время дома сидит, иногда во дворе курит или с мужиками в домино играет. Сегодня вечером мы его навестим. Пойду я и Зорин, а вы с Сергеем посидите тут, пообщайтесь.

— Может, нам с вами пойти? Мало ли чего, — предложил я.

— Не стоит, — отказался ГРУшник, — мы с Игорем Семеновичем справимся.

Зорин глянул на седого, и оба понимающе ухмыльнулись. На мгновение лица одного и другого стали хищными и жестокими.

«Сразу видно, матерые волчары. Уничтожат любое препятствие на своем пути. Если кто-то попытается помешать, потом горько пожалеет», — мысленно делаю вывод.


5 января. Воскресенье. За день до встречи со Звягинцевым

Когда зазвенел дверной звонок, Виктор Кузьмич даже не пошевелился. Он никого не ожидал, а детектив Аркадия Адамова «Злым ветром» давно ждал своего часа. И как только Проценко открыл книгу, и приготовился с ироничной улыбкой почитать о приключениях московского коллеги — старшего лейтенанта Лосева, как в дверь зазвонили. Опер вздохнул и решил не реагировать в надежде, что незваный гость уйдет сам. Но звонок продолжал верещать. Он бил по мозгам, проникал в дальние уголки сознания, мешал сосредоточиться на чтении и безумно раздражал.

Виктор Кузьмич ещё раз вздохнул, отложил книгу и поднялся с дивана.

— Кого там ещё черти принесли? — недовольно пробормотал он, надевая тапочки. Проценко неторопливо и нарочито медленно подошел к двери. В глазке отражался крепкий мужчина в темном плаще и неясный силуэт второго сзади.

— Что нужно? — пробурчал опер.

— Комитет государственной безопасности. Виктор Кузьмич откройте, пожалуйста, надо поговорить.

— Удостоверение, к глазку поднесите, — потребовал милиционер.

— Сейчас, — гость полез в карман достал красную корочку, и ткнул ею в глазок, — видно?

— Минутку, — опер разомкнул дверную цепочку. С щелчком повернул круглый рычажок накладного замка, и дверь отворилась.

В квартиру зашли двое крепких мужчин. Один высокий плечистый. Другой пониже, седой, коренастый, но тоже крепкий. Высокий смотрел на него цепким холодным взглядом. Второй, улыбался одними губами, но остальное лицо оставалось бесстрастным.

— Еще раз ваши удостоверения покажите, в глазок было плохо видно, — попросил Проценко.

— Без проблем, — седой сверкнул корочкой.

«Востриков Алексей Иванович. Майор госбезопасности. Из Москвы», — отметил про себя оперативник.

Второй гость оказался капитаном КГБ Игорем Аркадьевичем Казанцевым.

— И что привело гостей из столицы в мою скромную квартиру? — улыбнулся милиционер.

— Михаил Сергеевич Горбачев, — ответил седой.

— Не понял, — подобрался Проценко. Улыбка пропала с его лица, а взгляд стал настороженным и колючим.

— Виктор Кузьмич, у нас к вам никаких претензий. Просто очень нужна ваша помощь, — примирительно поднял ладони седой. — Перед тем, как делать какие-то выводы, сначала нас выслушайте.

— Хорошо, — согласился Проценко, по-прежнему оставаясь напряженным, — излагайте.

 * * *
С Серегой мы на квартире просидели часа четыре. Посмотрели телек в гостиной, поболтали. Мальцев рассказал о том, как они доехали. Когда вернулись довольные Зорин и Андрей Иванович, мы чинно пили чай на кухне.

— Проценко согласился сотрудничать, — просветил нас седой, — Даже обрадовался. Горбачева не переваривает. Давно на него компромат собирает. В понедельник ночью поедем в одно место под Ставрополем. Там Бадри Микеладзе проживает — дружок и подельник Карловой и Лобджанидзе, председателя кисловодского треста ресторанов и столовых, Леша о нем рассказывал. Сынок этого Микеладзе в Московском СИЗО сейчас. Подрезал в Москве человека в ресторане. Бадри пробовал решить этот вопрос через московских грузин, сам в столицу летал, безрезультатно. Горбачев ему помогать отказался. Просто побоялся подходить с этой просьбой к Андропову и другим членам Политбюро. И Микеладзе на секретаря крайкома очень злой. Это всё можно использовать и на урода хорошо надавить.

Кстати, летом здесь работала комиссия под руководством Бориса Шумилина, заместителя Щелокова. Московские опера поселились в частных домах, а не гостиницах, чтобы не привлекать к себе внимание. Даже местная милиция была не в курсе, за исключением нескольких доверенных лиц, в которые, по рекомендации Овинникова, вошел Проценко. Для расследования отобрали лучших профессионалов, матерых и толковых.

Собранных фактов хватало, чтобы уничтожить Горбачева. Была собрана информация об его жизни не по средствам, вымогательстве денег, покровительстве теневикам и много других убойных сведений. Перед концом расследования об этом узнал Горбачев. Перед отлетом у Шумилина состоялся неприятный разговор с председателем Ставропольского крайкома.

А прямо в московском аэропорту Шумилина встретили люди Суслова, и повезли его на личную аудиенцию к главному идеологу ЦК КПСС. Там материалы были у него отобраны. Суслов пообещал, что Политбюро во всем разберется и примет меры. Затем Михаил Андреевич перезвонил Щелокову, и попросил не предавать этот факт огласке. В итоге, все материалы на Меченого, как говорит Леша, пропали. Но…

Андрей Иванович делает эффектную паузу и довольно улыбается:

— Проценко сделал копии большинства этих материалов. Говорит, «как чувствовал». И вообще, очень много интересного всплывает. Оказывается, председатели не просто так давали взятки Горбачеву. Смотрите, какая красивая схемка получается. Секретарю крайкома постоянно нужны крупные суммы денег для того, чтобы ублажать дорогими подарками членов Политбюро и хорошо жить. Эти деньги ему выделяют теневики и колхозы. Но официально они дать средства не могут. Это незаконно. Поэтому Горбачев закрывал глаза на деятельность теневиков у себя в крае, а колхозам позволял нелегально сбывать продукцию на рынках. И в итоге всё счастливы, председатели колхозов, общепитовские деятели, цеховики зарабатывают, а часть своих денег отдают Горбачеву за покровительство. Карлова, которую Леша упоминал, тоже была «в теме». Поэтому и взяла вину на себя. В общем, считайте, что половину работы Виктор Кузьмич за нас сделал….

Перед встречей со Звягинцевым, мы целый день катались по области, фотографировали заброшенные животноводческие комплексы и знаменитую «оросительную» систему Горбачева. К вечеру накопилась усталость. Воспоминания незаметно сменились полудремой, а потом — полноценным сном. На этот раз обошлось без кошмаров и пророческих видений. Мне снилась улыбающаяся Аня, весело прыгающая рядом малявка и шумный праздник с шашлыками и играми в детском доме.


8 ноября 1978 года. Вечер

— Сидите здесь, и не высовываетесь, — командует Андрей Иванович, — ваша задача — контролировать вход в дом и прилегающую к нему территорию. Если вдруг появятся посторонние, которые могут нам помешать, сообщаете нам, а потом их вместе нейтрализуем, но по возможности мягко, с минимальными травмами.

Седой передает мне бинокль Б12Х40. Отличное устройство с широким углом обзора, идеально подходящее для скрытого наблюдения в лесу. Этот бинокль хорошо себя зарекомендовал даже в условиях ограниченной видимости. Военные использовали его в туманную погоду, при снежных метелях, и оставались довольны результатом. В моей «первой» реальности высший армейский командный состав работал с ним до 80-ых годов, пока производство таких биноклей не прекратилось.

Мальцев сжимает в лапе черный прямоугольник немецкой рации micro-electric WT-20, провожая хмурым взглядом бинокль.

Пока мы ждали приезда цеховика, ГРУшник подробно объяснил, как работать по радиосвязи, дал инструкции по обмену сообщениями и позывными.

— Чемнейтрализовывать будем? — недовольно бурчит Серега, — кулаками? Или рацию эту об чью-то бестолковку разбить? А если у них стволы будут? Что тогда?

— Держи, — ГРУшник открывает бардачок «Нивы», и передает Мальцеву ПСМ с запасной обоймой, — этого должно хватить.

— А мне? — интересуюсь я.

— А тебе — пламенный привет! — шутит седой. — Ладно не злись! Кое-что дам.

Из бардачка достается нож с зеленой рукоятью в специальных металлических ножнах.

«НРС-2? Так они только в начале 80-ых в армии появились. А, это, похоже, его прототип» — делаю вывод, с интересом рассматривая оружие.

— Смотри, это нож разведчика специальный. Разработка одного талантливого парня с Тульского оружейного завода. Ножнами можно пользоваться как кусачками. Но самое интересное не это. В рукояти находится стреляющее устройство. Ствол находится в стороне, противоположной лезвию. Прицел вот он, — седой указывает на перекрестье ножа.

— Здесь флажковый предохранитель. Это рычаг взвода, а тут спуск. Патрон уже в патроннике. Используется СП-3. Он мелкокалиберный и бесшумный. Извлекается стреляная гильза просто, благодаря этому лепестку с лункой. НРС без необходимости не использовать, применять только в самом крайнем случае, если есть прямая угроза жизни. Леша, я надеюсь, ты парень взрослый и не накосячишь.

— Не волнуйтесь, — рассматриваю НРС, — я всё понимаю. Применю, только если, другого выхода не будет.

— Отлично, следите за дорогой и подъездом к дому, и напоминаю, если что, сразу сообщаете нам, потом я скажу, что делать, — командует седой, — всё, мы пошли.

— Там же собака брехала, — напоминаю Андрею Ивановичу, — уверены, что уберете её тихо?

— Уверен, — улыбается ГРУшник, — ладно, нам пора работать.

Седой открывает дверку «нивы» и пружинисто выпрыгивает из машины. Недалеко, слившись с деревом, стоит Зорин. Наставник и седой одеты в удобные черные куртки и брюки с множеством карманов и отделений, чем-то напоминающие форму морской пехоты. Немного дальше, нервно переминается с ноги на ногу Проценко. Несмотря на свой солидный возраст и большой опыт работы в милиции опер немного волнуется. Всё-таки формально уголовное преступление совершают — несанкционированное проникновение в частный дом. Он принадлежит цеховику Бадри Микеладзе, замазанному в криминальных и коррупционных схемах. Но милиционер все равно переживает.

Кстати, первое впечатление опер произвел хорошее. Видно, что битый жизнью, матерый мужик, немного циник, но в целом идейный. Может схитрить по мелочи, подхалтурить на стороне, но никогда не возьмет взятку и не пойдет на преступление. И помощником Виктор Кузьмич оказался незаменимым. Сообщил, что у Бадри в городе квартира, где он прописан. Там живет его жена, и две младшие дочери. Сам цеховик появляется по месту прописки редко. Он предпочитает проживать «на даче» под Ставрополем. Свою двухэтажную «берлогу» Микеладзе построил в чаще, в паре километров от своего друга, заведующего лесхозом. Видимо не хотел привлекать к себе внимание. Если бы соседи постоянно видели дружков цеховика и бандитов, регулярно заезжающих «решать вопросы» или просто погулять и пожарить шашлыки, а также постоянно привозимых девиц легкого поведения, поползли бы слухи. Могли бы и заявление накатать. А лишние проблемы с правоохранительными органами Микеладзе были не нужны.

Уединенное расположение дома цеховика было нам на руку. К особняку Бадри вела небольшая тропа, по которой с трудом могла проехать легковая машина. Если бы мы воспользовались этим путем, остались бы следы. Не говоря уже о том, что машины под домом нас демаскировали.

И здесь снова помог Проценко. Он показал дорогу, позволившую нам выехать на небольшой холм. С него отлично просматривался дом цеховика. Мы просидели в засаде пару часов, пока Микеладзе не приехал на своей белой «волге». Цеховик оказался маленьким усатым мужичком с большими залысинами, лет 45-ти. С собой он привез веселую девицу, которая только хохотала, когда этот колобок хватал её за задницу и ляжки.

Ворота открывал здоровенный мужик звероватого вида. Как пояснил Проценко, это охранник дачи. У Микеладзе таких было двое, работавших посменно. Цеховик привез их из Грузии. По слухам они были борцухами, вольниками или классиками, приходились «хозяину» дальней родней, и были преданы ему как собаки.

Парочка заехала во двор, закрыла за собой ворота. Потом в доме засияли желтым светом окна. Мы выждали полчаса, Проценко и Зорин, поочередно наблюдали за дачей с холма, используя бинокль, выданный ГРУшником.

План был такой. Когда Микеладзе со своей телкой начнут расслабляться, Зорин и седой проникают на территорию дома, нейтрализуют охранника, собаку, хозяина и гостью. Затем впускают опера, и начинают «колоть» цеховика. А мы с Серегой, стоим «на шухере», контролируем пути подъезда к дому, чтобы предупредить в случае появления незваных гостей.

Две черные тени бесшумно растворились в темноте. За ними потянулась серая фигура оперативника. Когда они сделают свою работу, милиционер должен находиться поблизости. Проценко старался передвигаться незаметно, но с нашей стороны был отлично виден. И ветки у него под ногами хрустели громко, в отличие от двух черных размытых фигур ловко перемещавшихся спереди. Метрах в тридцати от дома опер притормозил и замер у дерева. Остановились и Зорин с седым. Несколько раз неуверенно гавкнула собака.

ГРушник быстро и ловко забрался на дерево, вытащил из кармана миниатюрную трубочку оптического прицела, оглядел двор. Быстро достал и собрал миниатюрное устройство, похожее на маленький игрушечный арбалет. Прикрепил к ложу дротик, вставил оптический прицел, оттянул рычагом тетиву, прицелился и выстрелил. Потом удовлетворенно кивнул и махнул рукой Зорину. Наставник рванул к высокому каменному забору, прыгнул, зацепился руками за ограждение, быстро подтянулся и исчез внутри. Через минуту тихонько открылась калитка, встроенная во въездные ворота. И седой с арбалетом в руках просочился вовнутрь.

— Всё, охранника и собаку они нейтрализовали. Сейчас хозяина начнут подготавливать к встрече с опером, — удовлетворенно сообщаю Сереге, продолжая наблюдать за особняком цеховика.

Свет в доме погас, а потом через тридцать секунд снова вспыхнул. Ещё через минуту, дверка на воротах открылась, на пороге появился Зорин. Он махнул рукой притаившемуся за деревьями милиционеру, приглашая зайти.

Виктор Кузьмич трусцой побежал к дому. Наставник впустил опера, и аккуратно закрыл дверь.

— Будут раскалывать урода. Думаю, за час-другой справятся, — передаю бинокль Мальцеву. Серега ведет наблюдение с холма, спрятавшись за деревом, а я отправляюсь в машину немного подремать.

Минут через тридцать здоровенная лапа Мальцева трясет меня за плечо.

— Леха, просыпайся, там огни на дороге. Кто-то едет к дому.

8–9 ноября 1978 года

Сон моментально улетучивается. Я резко открываю глаза, и рывком принимаю сидячее положение.

— Наших предупредил? — спрашиваю у Сереги.

— Первым делом, — кивает Мальцев, — сказали, чтобы мы выдвигались к дому, а там действуем по обстановке. Наши будут сидеть тихо. Свет уже потушили. Может гости сами уедут. А если нет, атакуем их. Гостей запустят, откроют дверь, и когда первый зайдет, действуем мы. Зорин сказал, стрелять в самом крайнем случае. Только если без этого обойтись нельзя. А так, можно работать жестко, руки ноги ломать, головы разбивать. Но не перестараться. Давай Леха, времени мало.

— ПСМом умеешь пользоваться? — уточняю я.

— Конечно, — Серега даже обижается, — мне Андрей Иванович всё показал. Да и с оружием на «ты» с детства. Сам знаешь, мой батя тоже военный, хоть и на пенсии. Я, как и ты, с рождения по гарнизонам кочевал.

— Тогда пошли.

Хватаю НРС, лежащий между передними сиденьями, резко распахиваю дверку «нивы» и выпрыгиваю на улицу. Серега уже там, и мы аккуратно спускаемся с холма к дому, стараясь не трещать ветками. А огоньки машин уже видно и без бинокля. Метрах в ста пятидесяти от «берлоги» Микеладзе с другой стороны холма. Правда, из-за узкой тропинки и ночной мглы, машины двигаются очень медленно и осторожно. Первая — темная «волга» двадцать четвертая, вторая «жулька», но в темноте не видно, какая.

Когда автомобили подъезжают к дому, мы уже стоим у тропинки. Деревья здесь большие и толстые, поэтому за ними можно спрятаться. Машины останавливаются у ворот. Хлопают дверцы. Из автомобилей выбираются высокий дородный кавказец с аккуратно подстриженной небольшой бородкой. Зачесанные назад черные волосы разбавлены пепельной сединой. Хищный профиль с нависающим над подбородком носом-клювом, пронзительный взгляд карих чуть на выкате глаз, надменность и властность в каждом движении — от гостя веет опасностью.

Под расстегнутым черным плащом виднеется белоснежный костюм. Слева из внешнего кармана пиджака возле лацкана кокетливо торчит бордовый платочек. Завершает этот ансамбль дешевых понтов с претензией на аристократичность, дымчато-серая рубашка, белый длинный шарф, спускающийся почти до колен и черные модельные туфли с позолоченным пряжками.

«Какой красавец, сто процентов главный, вот его надо брать первым, чтобы остальные не рыпнулись», — решаю я.

Тем более что тушка в черном плаще и белом костюме находится, примерно, в четырех метрах от меня. Взглядом показываю Сереге на босса, а потом тыкаю большим пальцем себе в грудь. Мальцев, притаившийся за соседним деревом, понятливо кивает.

Вместе с франтом из машин выбралась еще пара человек. Длинный дерганый парень в серой куртке со стеклянными пустыми глазами, и здоровый лысый дядька-кавказец с широченными плечами. Первый мне особенно не нравится. Такие глаза бывают у наркоманов и профессиональных убийц.

— Ваха, звони, — командует шеф.

Здоровяк кивает и утапливает палец в кнопке звонка. Через десяток секунд, останавливается. Потом повторяет. Никакой реакции.

— Что-то мне это не нравится, — задумчиво говорит босс, — Бадри обещал дома быть. Сёва проверь.

Парень молча запрыгнул на забор, закинул ногу, подтянулся и перевалился вовнутрь. Секунд двадцать ничего не происходило. Мы с Сергеем уже были на низком старте. Мальцев крепко сжимал пистолет побелевшими пальцами, нервно облизывая губы, я же был абсолютно спокоен. Теплая рукоять ножа лежала в ладони как влитая, а лезвие отливало серебром в тусклом свете луны.

Глухой стук заставил бандитов насторожиться. Правая рука босса нырнула за пазуху.

«Клиент, оказывается, заряженный. Со стволом», — отмечаю про себя.

Из машин выпрыгнула ещё парочка крепких ребят. У одного в руке был большой тесак-свинорез, другой сжимал в руках двуствольный обрез, переделанный из охотничьего ружья.

Неожиданно с лязгом открылась калитка. В проеме появляется рука, делающая приглашающий жест и исчезает. Замечаю рукав серой куртки, которая была на длинном парне.

Бандиты чуть расслабились, но всё равно в недоумении.

— Ваха, Ираклий, вперед, — командует главный, кивая на вход.

Лысый послушно кивает. За его спиной маячит боец со свинорезом. Бритый шагает вовнутрь. Глухой удар, и он отлетает обратно прямо на напарника. За ним несется Зорин с ПСМ в руке. А я уже бегу, набирая скорость, на маячившую спереди спину босса в темном плаще. Он ощутил движение за спиной, резко развернулся, лицо искривилось в зверином оскале, рука рванулась вверх, из-под пиджака появляется отогнутая рукоять вальтера. Пистолет зацепился за что-то внутри и не вытаскивался. Бандит резко дернул, освобождая ствол и начал его вытягивать.

Но было уже поздно. Я обрушился на него всем телом, сбивая на капот волги. Левая рука автоматически перехватила ладонь со вальтером, не давая ей полностью вытащить пистолет, рукоять НРС с размаху ударила в голову рядом с височной областью. Глаза главаря затуманились, ладонь разжалась, пистолет глухо стукнул о землю. Рывком за плечо плаща, заставляю франта привстать, смещаюсь за его спину, приставляю нож к горлу и командую:

— Оружие положить и на землю, иначе, я его прикончу на хрен.

Оглядываю поле битвы. Метрах в четырех от меня в отключке валяется мужик, вышедший с обрезом. Мальцев держит под прицелом двух парняг, вылезших из «ВАЗа-2103». В правой руке у Сереги ПСМ, в левой — обрез с взведенными курками.

Зорин стоит у калитки. Рядом с ним с разбитой головой валяется боец. Свинорез блестит сталью на окраине тропинки у самой опушки леса. Чуть дальше в глухом нокауте распростерлось тело с бритой башкой. Игорь Семенович наставил пистолет на двухметрового мордоворота, начавшего вылезать из «волги» с увесистой дубинкой.

Отморозки в нерешительности замерли, услышав мой голос, и оказавшись под прицелом двух ПСМ и обреза.

— Стволы и другое оружие на землю, — рычит наставник, — Дернетесь — стреляем на поражение, и вашему начальнику конец.

Бандиты молчат.

Чуть усиливаю нажим, поднимая нож под подбородок главного. По блестящему лезвию ползет багровый ручеек, пятная черную рубаху и лацканы белоснежного пиджака.

— Ибрагим, Вано, Серго, делайте, что говорят, — голос «авторитета» подрагивает. Страшно ему, собаке. Это не обычных людей кошмарить.

Бандиты исполняют приказ. С глухим стуком падает дубинка, летит вниз потертый «ТТ», звякает о камень железный кастет.

— Теперь лечь на живот, ноги широко раскинуть, руки за голову, мордой в землю, — командует наставник.

— Э, брат, зачем так? Мы же сдались, — возмущается бандит у «волги».

— Через три секунды не ляжешь, стреляю, отсчет пошел. Раз, — спокойно предупреждает Игорь Семенович.

Отморозок возмущенно вскинулся, но глянул Зорину в глаза, сплюнул и улегся на землю, закинув руки за голову.

Из калитки с ПСМ наперевес выглядывает Андрей Иванович.

— Справились? Отлично! — улыбается он, окинув взглядом поле боя, — я уродов внутри уже запаковал. Лежат в подвале и не чирикают. Теперь этим вяжем руки и туда конвоируем.

ГРУшник бросает Мальцеву моток веревки. Сэнсей и Андрей Иванович держат братву под прицелом. Серега передает мне ПСМ, подбирает свинорез, и поочередно заворачивает лежащим бандитам руки за спину и связывает их.

— Кто вы такие?! — хрипит кавказец в плаще. Он немного отошел от удара. И хотя нож от шеи я уже убрал, ствол упирается в его спину. Перестав ощущать лезвие, приставленное к горлу, «черный плащ» ладонью вытирает кровь и начинает борзеть.

— Что за беспредел? Вы, залетные что ли? Понимаете, что конкретно в блудняк попали? — разоряется босс.

— Да что ты говоришь? — глумливо интересуется Зорин, — А ну давай просвети нас.

— Я — вор. Шалва Сухумский, — «черный плащ» горделиво расправляет плечи, — Поняли, с кем связались?

— Да хоть Господь Бог, мне все равно, — улыбается Зорин, — Какой такой Шалва, да ещё и Сухумский? Я только об одном таком слышал, додике с подвешенной метлой. За жигана пытался проканать. Под черную масть красился, авторитетным бродягой представлялся, а сам ссученным оказался. Так его правильные пацаны в минском СИЗО поломали за беспредел. А потом под шконку загнали. Так и торговал там очком, пока на зону не перевели. Это не ты ли, мил человек будешь?

— Да я тебя, — зашипел кавказец и рванулся к Зорину. Пришлось дать ему рукоятью ствола по голове, чтобы привести в чувство. Вроде успокоился, но бешеным взглядом все равно наставника прожигает.

А тем временем Серега уже связал руки отключившимся и злобно сопевшим бандитам, и начал спутывать запястья Сухумскому.

Потом мы по очереди заводили уголовников в подвал, заставляли лечь, и связывали ноги. Для надежности, как Андрей Иванович приказал. Чтобы лежали пластом и не особо шумели. Шалва остался, с ним ГРУшник, перед тем, как отвести его к остальным, пожелал провести краткую беседу.

Когда освободились, я подошел к Зорину. Наставник уже загнал машины бандитов на внутренний дворик и закрыл ворота.

— Игорь Семенович, а мы ведь с вами серьезно спалились, — пристально смотрю в глаза Зорину, — Бандюки могут на нас выйти элементарно.

Сэнсей понимает меня с полуслова.

— Журналисты? — взгляд Зорина становится острым.

— Они самые. Марина из «Комсомолки» и Виктор Всеволодович из «Человека и Закона». Если помните, после интервью фотограф много снимков сделал нас по отдельности и вместе.

— Напомни, когда они планировали в номера статьи поставить? Вроде Морозов мне сказал в конце ноября, — погрустневший наставник задумчиво чешет подбородок.

— Они вообще-то репортаж о дне милиции собирались делать. Всеволодович говорил, что материалы на ближайший месяц-два расписаны наперед. Он обещал в декабрьском номере статью о нас вставить. А Катерина, в лучшем случае, в конце ноября. Так что немного времени у нас есть.

— Ладно, что ты предлагаешь? Завалить это уголовное стадо или попробовать отменить публикацию с помощью товарищей из ГРУ?

— Валить не вариант. Много вони будет. Воров и цеховиков переполошим, ментов на уши поставим. Зачем? Не забывайте, что Бадри ещё должен показания дать против Горбатого. И отменять публикацию нельзя ни в коем случае. Такая реклама нашему клубу только в пользу пойдет. Сделаем по-другому. Попросим Андрея Ивановича решить вопрос. Пусть обратится к Кате и Виктору Всеволодовичу, с предложением согласовать все публикуемые фото. Обосновать можно так: Зорин — у нас боевой офицер. По долгу службы работал за рубежом. Публиковать его фото нельзя по соображениям секретности. И ребят тоже не всех показывать можно. Мы уже приметили талантливых парней. ГРУ имеет на них виды, и планирует помочь устроиться в московскую военную академию. Принять после школы или перевести из других ВУЗов. Они будут работать в различных точках земного шара. Поэтому светить их фото сейчас нежелательно. Выдайте все снимки и негативы, которые у вас есть, мы сами отберем снимки для публикации. Вот так нужно говорить. И тихонько убрать ваши, мои и Серегины фото.

— Да. Может прокатить.

— Сто процентов прокатит. Нужно с Андреем Ивановичем поговорить. Но для начала давайте здесь закончим.

— Согласен, — облегченно выдохнул Зорин, — Немного отъедем, пообщаемся с ним.

— Кстати, Игорь Семенович, а откуда вы так хорошо феню знаете? Вы же армейский офицер, а не урка? — поинтересовался я.

Наставник ухмыльнулся:

— Ну и что? Я же в послевоенное время рос, когда шпаной все подъезды забиты были. И сам блатной романтики не чурался. Слава богу, родители вовремя вправили мозги. А знакомые детства остались. И с мужичками отсидевшими общался. Ладно, этот разговор не к месту и времени. Сейчас я тебе Сергея пошлю, пойдете опять дежурить.

Пришлось опять занимать наблюдательную позицию на холме. Три с половиной часа проторчали, бдительно обозревая окрестности из бинокля. Но больше гостей не было. Наконец из дома вышли три темные фигуры. Зорин и опер несли два портфеля и пару больших сумок. Разведчик был налегке с двумя пистолетами в руках.

Принесенные вещи были погружены в «Ниву». Милиционер и ГРУшник прыгнули во внедорожник, а Сергей сел в «москвич» к Игорю Семеновичу.

— Игорь Семенович, а что в этих портфелях было? — поинтересовался Мальцев.

— Деньги, Сережа, — усмехнулся сэнсей, поворачивая ключ зажигания. Машина затряслась.

— Зачем? — взвился парень, — Мы же не грабители. На хрена их взяли?!

«Москвич» тронулся с места, вслед за набирающей скорость «нивой».

— Затем, что это только начало, — устало пояснил Зорин. — Много ещё предстоит сделать. Таких сволочей как этот Горбачев хватает. И чтобы бороться с ними, нужен ресурс, которого у нас нет. Хорошо, что чудом нашли средства на эту поездку. А сколько их ещё впереди. Так что не истери. Не для себя, для дела взяли. Пойми простую вещь, против нас играют без правил. Эти уроды способны на любую подлость. У подонков нет никаких моральных ограничений и душевных терзаний. Если понадобится, они обманут, оболгут тебя, подставят или даже убьют без малейшего сожаления. А порядочный человек всегда скован нормами морали и правилами приличия. Поэтому и изначально проигрывает подонкам и негодяям. И чтобы победить, ему нужно задействовать любую возможность.

— Тоже стать, в некотором смысле подонком? — невинно спрашивает Мальцев.

— Ни в коем случае, — твердо отвечает наставник, деля вид, что не заметил подколку, — просто использовать любой нормальный шанс для выигрыша, может быть на грани приличия и порядочности, но воспользоваться им. Разумеется, я не говорю, о подлых поступках и других гадостях. Всегда нужно оставаться человеком, а не скотиной. Но стать более гибким и воспользоваться всеми имеющимися ресурсами и возможностями необходимо. Вопросы ещё есть?

— Нет, — выдохнул здоровяк, — Я всё понимаю. Но все равно как-то не по себе. Взяли эти вонючие бабки, как грабители какие-то.

— Ничего, — ласково глянул на него наставник, — Ты со временем избавишься от иллюзий, высокоморальный наш. Или жизнь тебя избавит. Это не кино, где благородный герой побеждает злодея в честном бою, защищая честь прекрасной дамы. Чаще всего в такой ситуации негодяй ударит сзади или исподтишка и выиграет сражение, пока оно не началось. Или отметелит дурня вместе со своими дружками. А прекрасную даму изнасилует в кустах, смеясь над слабоумным, надеявшимся на честный бой.

И чтобы такого не произошло, бить надо самому, неожиданно и первым. Иначе последствия будут трагичны. Это я тебе образно всё разжевал. Как очень маленькому и глупому ребенку.

— Да понял я всё, — буркнул красный как рак Серега. — Извините, переборщил немного.

— Вот и хорошо, что понял, — одобрил Зорин, бдительно следя за дорогой.

— Игорь Семенович, а много денег взяли? — с любопытством смотрю на наставника.

— Нормально, — усмехнулся сэнсей, — 50 тысяч у Микеладзе забрали. Он их все равно для выдачи вору приготовил «на общак». И двадцать две — у этого блатного Сухумского в машине нашли. Тысячу Сергей, тьфу, Андрей Иванович, сразу оперативнику отдал. Он, как и Звягинцев, должен завтра заявление на отпуск подать по «личным обстоятельствам» и уехать из города на некоторое время, пока мы вместе с людьми Щелокова не добьем Горбачева окончательно.

— С цеховиком, я так понял, договорились?

— Конечно. Он на всё готов ради сына. Освободить его нельзя, после такого преступления. Но вот дать срок по минимуму, а потом перевести на «химию» за хорошее поведение, вполне можно. Пришлось обещать, что сделаем всё возможное для сына и его прикроем от прокуратуры, если даст показания на Горбачева. Он теперь никуда не соскочит. Подписал бумагу о добровольном сотрудничестве. Для Николая Анисимовича и верхушки из МВД уничтожить Горбачева очень важно. А показания Микеладзе — сильный козырь в выстроенной схеме доказательств злоупотреблений секретаря крайкома. Поэтому, я думаю, они на такое пойдут, как разумные люди.

— Этот толстый сразу согласился сотрудничать? — спросил Мальцев.

— Нет, — усмехнулся Зорин, — сначала перепугался очень. Представь себя на его месте. Двое крепких мужиков нейтрализуют охрану и собаку, вламываются в спальню с оружием. Как тут не перепугаться? Мы его и девку связали и растащили по разным комнатам. Потом Микеладзе освободили, конечно. А когда зашел Проценко, он немного пришел в себя. Понял, что мы не бандиты, и его валить никто не будет.

— И что сразу после этого, начал выкладывать компромат на Горбачева? А его не смутил ваш способ проникновения в дом? — ухмыльнулся я.

— Смутил, — наставник чуть улыбнулся уголками губ, — он даже поскандалить попробовал. Так мы отправили опера погулять, представились ему кэгебешниками, показали удостоверения, и сказали, что это совместная операция милиции и госбезопасности по приказу Политбюро. Мол, влиятельные люди из руководства страны не довольны тем, что Горбачева тащат наверх, и у нас имеется карт-бланш на любые действия. И у него только один путь остаться живым и здоровым — сдать Горбачева со всеми подробностями. Иначе завалим. Классическая работа с агентом. Бадри испугался, но не очень поверил, что его могут убить. Пришлось Андрею Ивановичу воздействовать на него своими методами. А они у него очень убедительные. Слегка проколол ногу цеховику ножом, чтобы тот не питал иллюзий. И тут Микеладзе чуть снова не обосрался от страха. Ну а после кнута, дали пряник, пообещали помочь с сыном. И цеховик запел, ещё и как. Всё выложил под микрофон, показания написал, подписал. Теперь у него дороги назад нет в любом случае. А мы ещё ему помочь смягчить наказание сыну пообещали. А если что-то не то сделает, отпрыск может и пострадать. Мы прямо об этом не говорили, но прозрачно намекнули. Так что он плотно на крючке сидит.

И ещё интересный момент грузин подсказал. Смотри, что получается. Звягинцев раньше говорил, что у Горбачева в сейфе два черных дипломата стоят. А Бадри сообщил, что его босс на одной гулянке рассказывал, что передал секретарю крайкома двести тысяч рублей разными купюрами в двух дипломатах. Смекаете?

— Ага, теперь нужно, чтобы нашим документам быстрее дали ход и организовали обыск в кабинете Меченого. Или разыграть оперативную комбинацию. Например, аккуратно дать понять Пятнистому, что его будут арестовывать и подтолкнуть пуститься в бега, а перед этим забрать деньги. И его с двумя дипломатами в руках можно спокойно брать на выходе, — развиваю мысль сэнсея.

— Правильно, — одобрительно кивает Зорин, — У тебя Леша талант опера. Может после школы тебе в высшую школу милиции поступить в Москве? С твоей целеустремленностью и умом до генерала дослужишься.

— Я подумаю, — улыбаюсь наставнику.

— Кстати, мы вот уехали, а в подвале бандюки сидят. Как бы потом не прирезали бы свидетеля нашего, — беспокоится Мальцев.

— Не прирежут. Всё продумано, — успокаивает его Зорин, — Смотри, что получается. Мы вломились в дом, усыпили собаку, нейтрализовали охрану, сняли Бадри с девки, связали их. Шалва ехал к Бадри забрать деньги для «грева» зон. И тут появляются какие-то непонятные ребята и его «принимают». Утром, в дом Микеладзе должна прийти прислуга для уборки. Он для этого тетку из деревни нанял, муж в лесхозе шофером работает, и её постоянно на работу подвозит. Она и освободит Бадри и девку. А те уже — охрану и приезжих блатных. Естественно, к цеховику возникнут вопросы. Но он знает что говорить. Скажет, какие-то залетные ворвались, деньги забрали, в том числе и приготовленные на общак. Кто они, откуда узнали о собранной наличке, грузин знать не знает. Свидетелей нападения на дом — куча. Пара охранников, девка, так что с этой стороны блатные не подкопаются. Бадри пару синяков поставили, опять таки Андрей Иванович ногу ему немного порезал. Ещё одно свидетельство — пытали, чтобы тайники с наличкой указал. Перед отъездом грузина связали и подробно проконсультировали. Так что проколов быть не должно. Тем более что бандитам он расходы возместит и новые деньги на общак кинет, правда, не сразу. Так что, с этой стороны всё чисто должно быть. Микеладзе артист ещё тот, должны поверить.

— Так значит, всё чисто? — уточняю я. — На нас никаких выходов нет, и цеховик вне подозрений?

— Получается так, — кивает наставник, — конечно, всякое может быть, всего предвидеть нельзя, но должно всё нормально пройти.

Откидываюсь на сиденье и устало закрываю глаза. Мысленно подвожу итог поездки. За четыре дня мы проделали огромную работу. Покатались с Зориным по области. Сначала сами, а потом со Звягинцевым. Сделали сотни фотографий, разоблачающих «великие свершения» Горбачева. Звягинцев вывел нас на трех председателей колхозов, плюющихся при одном упоминании Меченого. Они сперва общались с Зориным неохотно, но Петр Васильевич убедил их разговаривать откровенно. А корочка, показанная «капитаном», добавила председателям мотивации, после обещания, что никаких репрессий не будет. Правда, все трое отказались излагать показания на бумаге, но «волшебные часы», на руке наставника, исправно вели запись разговоров. А я ждал сэнсея и чиновника в машине, чтобы не смущать консервативных колхозников своим юным видом.

А потом вечером на квартире Звягинцева, мы с Зориным несколько часов фотографировали документы крайкома, разоблачающие «великого рационализатора и реформатора». Звягинцеву пришлось выносить эту кучу бумаг в несколько приемов. А затем срочно возвращать обратно, пока толкающее речи к годовщине Октябрьской революции начальство, не хватилось их.

И разведчику с Мальцевым тоже пришлось поработать. На Горбачева были очень многие обижены. Показания дал уволенный начальник лаборатории ликеро-водочного завода, изготавливавший по приказу директору бесплатные «эксклюзивные» напитки на свадьбу дочери Меченого. Он рассказал много интересных подробностей о теневых схемах, взятках и денежных потоках к первому секретарю крайкома. Его слова отлично дополнил, находящийся под следствием, председатель одного из колхозов Благодарненского района Ставропольского края Леонид Ефимович Цинкер. Пятнистый заставлял его оплачивать банкеты для партийной элиты, а когда председателя обвинили в растрате средств колхоза, прикинулся ветошью. Меченый даже отказался принять человека, который по его приказу тратил средства предприятия. Много людей, униженных и походя растоптанных, этим моральным уродом, с радостью свидетельствовали против него. За четыре дня мы собрали огромное количество материалов, способных навсегда уничтожить партийную карьеру Горбачева. Последним гвоздем в крышку гроба Иуды стали сохраненные милиционером копии материалов, собранные лучшими московскими оперативниками, входящими в комиссию МВД. Суслов думал, что похоронил компромат на Горбачева, отобрав его у Викторова и потом позвонив Щелокову. Но старый аппаратчик не учел таких людей как Проценко и крупно просчитался. Теперь в багажнике «Нивы» под двумя мешками картошки и различным хламом лежит сумка с убойным компроматом на Пятноголового, способным привести его на скамью подсудимых.

* * *
Мы сидим в Ниве. Разведчик и Мальцев на передних сиденьях, я с Зориным на заднем. ГРУшник раздражен. Серега равнодушен, а мы с наставником получаем разнос от «начальства».

Предупреждать нужно! — Андрей Иванович кипел от возмущения, — Вы же не на курорт ехали.

— Согласен, — кивнул сэнсей, — Да мы и не думали, что так запалимся.

— А надо, надо думать, — надавил ГРУшник, — ладно, пацан. Он умный, но зеленый ещё. Но ты то, Игорь, не мальчик уже, опытный офицер. Должен был все нюансы предусмотреть.

— Должен, — вздохнул Игорь Семенович. — Согласен, моя вина.

Я хотел тоже высказаться, но наставник многозначительно посмотрев на меня, наступил на ногу. Пришлось промолчать.

— Ладно, — сбавил тон разведчик, — Что сделано, то сделано. С журналистами разберемся. Фотки ваши изымем, а статью пусть публикуют. Я лично этим займусь. С этим разобрались. Теперь, что делаем дальше. Сейчас мы опять разделяемся. Серега сопровождает меня до Ростова. Там уже должны ждать. Потом я его отправлю с военным бортом в Москву. Вы едете отдельно. Можете не торопиться, но через три дня жду вас в Москве. Вы должны прибыть в ЦСКА, секция самбо. Там вас будет ждать тренер — Анатолий Егорович Юдин. Зорин его отлично знает. Юдин организует вам несколько снимков «со сборов» для поддерживания легенды. Потом можете ехать домой. Всё ясно?

Мы с наставником киваем.

— Вот и отлично. Тогда идите в свою машину. Сначала уезжаем мы, а через несколько минут — вы.

* * *
Провожаю задумчивым взглядом отъезжающую «ниву». Потом разворачиваюсь к наставнику. Зорин откинулся на сиденье водителя, и устало закрыл глаза.

— Игорь Семенович!

Наставник недовольно шевельнулся и вопросительно глянул на меня:

— Чего тебе?

— Мне нужно отъехать в одно место. На денек-другой. В Москву сам приеду.

— Зачем? — сэнсей напрягается, взгляд становится острым.

— Надо сделать важное дело.

— Какое? — Зорин продолжает пристально смотреть на меня.

— Игорь Семенович, вам лучше не знать. Я вас итак в историю втравил.

— Во-первых, ни в какую историю, ты меня не втравливал. Я взрослый человек и сам принимаю решения. Во-вторых, ты никуда без меня не пойдешь. Во всяком случае, пока не расскажешь, в чем дело. Не дай бог с тобой что-то случиться, как мне потом родителям твоим в глаза смотреть? Они тебя со мной отпустили, потому что доверяют. Так что, забудь. Нужно что-то сделать, рассказывай. Иначе, никуда не отпущу.

— Ну, смотрите, — вздыхаю, — Я вас ещё и этим грузить не хотел. Сами напросились.

— Излагай.

Пришлось рассказать ему о Сливко. Как под личиной заслуженного учителя и руководителя туристического клуба скрывался кровавый маньяк. Как эта сволочь вешала детей, под предлогом «медицинских экспериментов» и снимала их предсмертные муки на камеру. Рассказал, как Сливко получал сексуальное наслаждение от предсмертной агонии жертв и расчленял их, скрывая следы преступлений. Поведал, как эта нелюдь пила человеческую кровь в банках, фотографировала отрубленные детские ноги вместе с головой, резала детские трупы и складывала из них фигуры, делая снимки. От себя добавил, что все улики, фотографии задушенных и замученных детей, пионерская форма и даже ботинки жертв с отпиленными мысками находятся прямо в клубе в помещении «Щитовой».

Наставник выглядел хмурым как грозовая туча и одновременно задумчивым.

— А почему ты не хочешь сдать эту тварь милиции? — спросил он.

— Потому, что не получится. Как сдать? Светиться нам однозначно нельзя. Особенно после дел в Ставрополе. Да и объяснить невозможно, откуда я это все знаю. Анонимку отправить или позвонить, не называя своего имени? Сочтут грязным наветом. Ведь Сливко, заслуженный учитель РСФСР, уважаемый гражданин и гордость города. Ему покровительствуют руководители Невинномысска. Особенно третий секретарь горкома партии Костина. Она чуть не молится на «талантливого педагога и отличного детского руководителя». В 85 году, узнав правду о своем протеже, после его ареста, она покончит с собой. А начальник милиции 10 лет, ничего не делавший для поимки маньяка, будет снят с должности.

На данном этапе, лично мы можем остановить Сливко одним способом — убить его.

— Хорошо, допустим, — говорит Зорин, — Ты знаешь, как его поймать?

— Знаю. Он до позднего вечера сидит в своем клубе «Чергид». Клуб находится в центре города в помещении на первом этаже. Адрес я знаю.

— Не хочется решать всё такими методами, — задумчиво протягивает Игорь Семенович, — Не потому, что мне жалко эту тварь. Нет. Я бы сам бы его порезал на куски, и не поморщился. А потому, что мы вынуждены преступать закон, чтобы наказать это животное. Но раз ты говоришь, что другого выхода нет, значит, придется валить урода.

* * *
— Дядя Толя, я дверь прикрываю, как вы просили, до свидания, — возбужденно кричит в темный зев коридора мальчик лет 12-ти. Хлопает зеленая дверь. А пацан бодрым шагом уходит прочь.

— Игорь Семенович, уже половина девятого. Этот малец точно последним был, — говорю Зорину. Мы с наставником сидим на скамеечке метрах в пятидесяти от входа.

— Я сейчас первый пойду, если никого кроме Сливко в клубе нет, грохну урода.

— А почему ты? — возмущается наставник, — Давай я схожу.

— Мы же уже с вами много раз говорили, — терпеливо отвечаю Зорину, — Я по возрасту больше подхожу в члены клуба. Взрослый мужик вызовет подозрение. А так, зашел записаться в клуб, если что. И никаких особых вопросов. И вообще, я сам всё сделаю. Вы меня здесь подождите и подстрахуйте на всякий случай.

— Нет, — рычит сэнсей, — Я должен всё это увидеть своими глазами. И не вздумай спорить.

— Хорошо, не буду, — я тяжело вздыхаю, — Тогда я захожу, а вы будьте поблизости. Если маньяк один, я его вырубаю и зову вас.

— Перчатки не забыл? — уточняет наставник.

— Нет, — хлопаю себя по карману, где лежат тонкие нитяные перчатки, купленные ещё в Ставрополе, в магазине садового инвентаря.

— А веревку?

— В кармане.

— Принимается, действуй, — кивает сэнсей.

Через пять минут я уже возле зеленого входа в клуб. Аккуратно открываю дверь, стараясь не шуметь. Передвигаюсь мягкими шагами, на носках. Поворачиваю в коридор. Вижу курчавую шевелюру и крепкую спину маньяка у раскрытой двери «Щитовой». Сливко что-то рассматривает.

«Совсем страх скотина потерял. Даже дверь не закрыл на ключ», — отмечаю про себя. Делаю шаг, другой. Маньяк что-то чувствует и начинает оборачиваться. Рву к нему со всех ног. Сливко видит меня и после секундной растерянности, злобно скалится. Он наклоняется, рука смыкается на рукояти черного туристического топорика, лежащего в «Щитовой», но я уже рядом. Коротко и резко бью кроссовком по мощной челюсти урода. Сливко сносит на пол. Топор лязгает, выпадая из разжавшейся руки. Я добавляю ему ногой в голову для гарантии так, что ублюдок подлетает вверх и замирает на полу в глубоком нокауте.

Надеваю перчатки, быстро достаю веревку, спутываю руки и ноги бессознательного маньяка. Затыкаю ему рот комком из пионерской рубашки.

Затем бегу к двери и чуть приоткрываю её. Через несколько секунд в помещение вваливается Зорин.

— Всё чисто, клиент упакован, — отвечаю на его вопросительный взгляд.

Зорин проходит в коридор. Лязгает закрываемая дверь, с клацаньем поворачиваю ручку замка, загоняя железный «язычок» в паз. А в коридоре слышится мычание и звук ударов. Наставник с остервенением пинает урода, держа в руках пачку фотографий. Сливко мычит с ужасом, глядя на Зорина, старается закрыться руками и отползти.

Подхожу и заглядываю в развернутые «веером» фотографии. На них, отрезанная детская голова, повешенный в лесу ребенок, тело без руки и ног, лицо задушенного мальчика.

— Вот ведь сволочь, а, — хрипит Зорин, — я ещё сомневался. Думал, может ты ошибся, или преувеличил. А теперь вижу, наоборот, преуменьшил. Таких тварей надо уничтожать. Без суда и следствия.

Наставник с носка бьет Сливко по ребрам. Маньяк закатывает глаза, дергается и сворачивается клубочком.

— Хватит, Игорь Семенович, — останавливаю наставника, — У нас мало времени. Давайте приступать к делу.

Поворачиваюсь к Сливко. И широко улыбаюсь так, что кудрявая сволочь судорожно дрыгает и скребет по полу ногами, стремясь отползти от меня подальше.

— Любишь, значит, эксперименты над детишками проводить? Мучить и вешать подростков? Расчленять их? Теперь твоя очередь. Сейчас мы над тобой эксперимент проведем….

Через двадцать минут я, аккуратно выглянул из клуба. Никого нет. Только в отдалении спиной ко мне стоит какой-то мужик. Выскользнул из клуба, и с наслаждением вдохнул свежий воздух. В последние минуты чуть не сдох от вони. Этот урод перед смертью, умудрился нехило обосраться.

За мной тенью выскользнул Зорин. Через три минуты были уже далеко от клуба. И тут меня накрыло. Начал накапывать мелкий дождик, небольшой ветерок легкими прикосновениями гладил волосы, но я всё не мог проглотить большой ком, колом ставший у меня в горле. Перед глазами стояли фотографии повешенных детей с высунутыми языками, отрезанные конечности, подвешенные за ноги, распятые на прокрустовом ложе подростки, ботинки и туфли жертв, с отпиленными мысками. Дети, ещё толком не жившие, доверчивые и наивные. Какой же бездушной мразью надо быть, чтобы вытворять такое? И правильно мы сделали, что шлепнули это животное. Общество нужно защищать от подобных тварей.

— Леша, ты в порядке? — крепкая рука наставника ложится плечо.

— Да, — тихо отвечаю, с усилием, проглатывая ком.

— Тогда пошли быстро, нам тут задерживаться нельзя.

Через пять минут я уже сидел в «москвиче» Зорина, который мы поставили за пять дворов от «Чергида». А ещё через полчаса мы выехали из города. Машина бодро летела по вечерней трассе, энергично пожирая километры. Игорь Семенович был задумчив и молчалив, вглядываясь в исчезающую под колесами дорогу.

А я чувствовал себя опустошенным и усталым, как после трудной, но необходимой работы. Задумавшись, не заметил, как задремал. А потом провалился в глубокий сон без сновидений.

ЭПИЛОГ

13 ноября 1978 года. Петровск. Вечер

— Ты представляешь, эта дурочка Ильина так ничего и не поняла, — весело щебечет Света, прижимаясь к моему плечу, — Она почему-то решила, что комендант и Добрынина тебя покрывают. И напросилась на встречу с секретарем райкома комсомола — Морозовым.

— Знаю такого, — усмехаюсь я, — И что там дальше было?

— А дальше было весело. Толстая взяла с собой подхалимку Ингу Бойер и поперлась к Константину Дмитриевичу жаловаться. Начала у него в кабинете рассказывать, как ты развращал умы девчонок в общежитии западной музыкой, она попробовала это прекратить, а комсорг техникума, наоборот, её виноватой сделала, а растлителей молодежи отпустила. Так Морозов сразу при ней позвонил Добрыниной, а от неё коменданту, чтобы узнать, в чем дело. А потом положил трубку, и начал орать на Ильину. Лицо кровью налилось, глаза бешеные. Бойер рассказывала, что чуть не описалась от ужаса, когда секретарь райкома кричать начал.

Орал так, что с соседних этажей куча народу сбежалась. Обзывал толстую тупой дурой, необразованной деревенщиной и идиоткой, не знающей знаменитых во всем мире песен чилийских и итальянских коммунистов, которые известны любому сознательному комсомольцу, хоть немного интересующемуся историей и борьбой народов свои права. А она как комсорг должна была их вообще выучить наизусть.

Танька красная как рак стояла. И теперь комсомольская организация техникума будет рассматривать вопрос о политической незрелости, узости мышления и клевете Ильиной на сознательную молодежь. С должности комсорга группы её точно снимут. А могут ещё и с комсомола попереть.

— Жизнь всегда дураков учит. Так Ильиной и надо. Нужно было настоящей работой заниматься, а не студентам власть демонстрировать. Диктатор доморощенный, — улыбаюсь я, — за что боролась, на то и напоролась.

Светка тихонько хихикает, прижимаясь ко мне. Милые ямочки на чуть заалевших щечках, беленькие ровненькие зубки, непослушная каштановая челка, упрямо падающая на лобик, живые карие глазки с лукавыми искорками — чувство нежности мягкой пеленой обволакивает душу.

Не удерживаюсь и чмокаю девушку в розоватую щечку.

Света счастливо улыбается, шутливо грозит пальцем, придерживает меня, заставляя остановиться, разворачивает, и возвращает поцелуй. Её губки мягко касаются моих, обдавая теплым дыханием. Изнутриподнимается волна желания, туманя рассудок. Я обнимаю девушку, ощущая под руками молодое упругое тело, на секунду доверчиво прильнувшее ко мне. Затем шатенка чуть отстраняется. Мои губы решительно запечатываются маленькой ладошкой.

— Не здесь, Леша, — жарко шепчет шатенка мне на ушко, — Люди же на улице, неудобно.

— Хорошо, — с трудом отодвигаюсь от девушки и размыкаю руки.

Света опять берет меня под руку. Мы идем по блестящей от недавнего дождя улице. Желтый свет фонарей отражается на мостовой, заставляя её сиять золотом. Свежий ветерок игриво тычется в лицо, на мгновение прячется, а потом толкает в грудь с новой силой. Украдкой смотрю на циферблат «Командирских». Половина десятого вечера. Людей на улицах очень мало. Скоро начнется район студенческих общежитий, где проживает кареглазка.

Заходим в знакомую арку и здесь я, убедившись в отсутствии посторонних, прижимаю шатенку к стенке, и впиваюсь губами в пухлый алый ротик девушки. И Света мне отвечает, обвивая мою шею руками, неумело, но нежно и страстно.

В сумраке арки появляются две темные фигуры. Это заставляет меня насторожиться. Отстраняю девушку и разворачиваюсь к подходящим мужчинам. Два невысоких смуглых мужика с чуть раскосыми глазами. Один помоложе — лет 28-30-ти, другому далеко за 40.

«Узбеки или туркмены. Интересно, что они тут делают? Может к друзьям приехали?»

— Молодой человек, ради бога, извините за беспокойство, не подскажете, как пройти на улицу Ворошилова? Она вроде тут недалеко находится, — на чистом русском спрашивает молодой, приветливо улыбаясь.

— Очень просто, — напряжение чуть отпускает, но все равно держусь настороже, — проходите эту арку, идете вдоль дворов, затем у большого белого дома, поворачиваете направо, затем прямо, пока не выйдете на большую дорогу с проезжей частью. Там и будет улица Ворошилова.

— Парень, — аккуратно дергает меня за рукав пожилой дядька, стоящий слева — А скажи-ка мне….

Отвожу глаза от молодого, поворачиваюсь к старшему. И пропускаю зубодробительный удар в подбородок. Движение кулака настолько стремительно, что глаза фиксируют лишь взметнувшуюся размазанную в пространстве тень. В голове огненным всполохом взрывается яркая вспышка, отправляя меня в глубокий аут. Гаснущее сознание улавливает вскрик Светки, моментально сменившийся невнятным мычанием. Наступившая тьма окончательно накрывает меня, даря забвение.

КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ


1

ОКОД — Оперативный Комсомольский Отряд Дружинников. Такие отряды активно действовали в 70–80 годах, помогая милиции поддерживать порядок.

(обратно)

2

«Ландай» — иди сюда (феня).

(обратно)

3

Хайку/хокку — жанр японской лирической поэзии, основанной на трехстишиях (иногда могут быть и двустишиями). Хокку рисует образ природы, прямо или опосредованно ассоциируемый с человеческой жизнью.

(обратно)

4

Мацуо Басё — великий японский поэт, живший в середине и конце 17-го века.

(обратно)

Оглавление

  • Алекс Шу Последний солдат СССР Битва за Родину
  •   Пролог
  •   17 октября 1978 года. Вторник
  •   18 октября. Среда. Раннее утро
  •   18 октября. 1978 года. Среда (Продолжение)
  •   18–19 октября 1978 года
  •   20 октября 1978 года. Пятница 6:30
  •   20 октября. 1978 года (Продолжение)
  •   20–21 октября 1978 года
  •   21–22 октября 1978 года. (Продолжение)
  •   22–24 октября 1978 года
  •   25–27 октября 1978 года
  •   27–29 октября 1978 год
  •   29 октября 1978 года воскресенье. СССР. Жаворонки. Утро
  •   29–30 октября 1978 года (Продолжение)
  •   30–31 октября 1978 года (Продолжение)
  •   31 октября 1978 года (Продолжение)
  •   1–2 ноября 1978 года. Среда-четверг
  •   2 ноября 1978 года. Четверг (Продолжение)
  •   2–6 ноября 1978 года (Продолжение)
  •   6–8 ноября 1978 года (Продолжение)
  •   8–9 ноября 1978 года
  •   ЭПИЛОГ
  • *** Примечания ***